Niva №21 1917 by Biblioteka Mayakovskogo

Пы’татгь 27 мая 1917 г.

выходитъ еженед-бльно ©

(52

№ въ годъ), съ нрложешемъ

к н гъ „СОорнка", содержащих^, сочинетя

Д. Н. МАМИНА-СИБИРЯКА и СЕРВАНТЕСА и 12 ш

М. ГОРЬКАГО, С,

R. НАДСОНА,

еж емю таго иллюстрированна™ прможейя ДЛЯ Д Ш Й , к

Подписная 1гЬна съ дост. и перес. на годъ— 14 р.» на */з года— 7р., на V-t года— 3 р. 5 0 к.

ЦЪна этого№(безъ при.тож.)- 20

Перепечатка иллюстрац1й и текста воспрещается. (Законъ 20-го марта 1911 г.).

„Дождикъ MtmaeTb“. (На англшскомъ фронгЬ). Очеркъ Н и колая Когда мы читаемъ въ телеграммахъ съ фронта нашихъ союзниковъ— англичанъ и французовъ, что постоянные дожди мЪшаютъ боевымъ д’Ьйствпгаъ, мы скептически улыбаемся и говоримъ съ легкимъ раздражетемъ: — Ишь! Сибариты! Дождикъ мЬшаетъ! И строго прибавляемы . — Мы вотъ въ двадцатиградусный морозъ взяли подъ Ригой тридцать три н!шецкихъ пушки!.. А имъ дождикъ пом1циалъ!..

Напутствте.

Р ом и н скаго. Я постараюсь объяснить, что значить „дождикъ“ . идупцй въ продолжеше многихъ дней на cfeBept Францш, г :- ведетъ боевыя дЬйств1я англШская армгя. Однажды вечеромъ, минувшей зимой, въ одномъ изъ инглшскихъ.полковъ было получено приказате: если есть хоть какаянибудь возможность, то послать разв’Ьдчпковъ въ траншеи германцевъ, лежапЦя тамъ-то и тамъ-то. flocoBtTOBaTbCH съ офи-

X L V Передвижная выставка.

К. В. Лебедевъ (f).

310

1917

Н И В А

церомъ - разведчикомъ, и если онъ находить это абсолютно не возможными немедленно ответить. Есть предположете, что эти траншеи покинуты германцами. Прежде чемъ иерейти къ самой разведке,—такъ какъ она всетаки была произведена, — я скажу нисколько словъ о состоянш того пространства, находящагося между траншеями англичанъ и германцевъ, которое разв'бдчикамъ следовало пересЬчь два раза,— идя туда и возвращаясь обратно. Почва въ этомъ м1;стъ, какъ почти везде на севере Францш, въ гЬхъ местахъ, где теперь идутъ бои, глинистая. Каждая во ронка, сделанная тяжелымъ или легкимъ хнарядомъ, сейчасъ за ливается во время постоянныхъ осеннихъ и зимнихъ дождей жидкой грязью. Эта грязь постепенно взбалтывается до дна но выми снарядами. Попасть въ такую воронку живому существу значить почти наверно быть засосаннымъ. Осенью, когда это не было еще известно такъ твердо, какъ те перь, то здесь, то тамъ постоянно находились смельчаки. пытавппеся делать разведку у германскихъ окоповъ. Часто эти смель чаки застревали въ глине, и утромъ немцы по нимъ стреляли, точно по неподвижной мишени. На десять ушедшихъ почти всегда двое или трое кончали свою жизнь подъ немецкими пулями, увязнувъ въ глине, и въ той же port,-о разведке которой я сейчасъ буду говорить, мЪсяцъ назадъ погибло на глазахъ своихъ товарищей двое изъ смельчаковъ. Ихъ отправилось трое, но одинъ изъ нихъ, отойдя шаговъ около. пятидесяти, вернулся на задъ, при чемъ ему помогла проволока, выброшенная товари щами. Молодой же Смитъ, начальникъ парии, над'Ьясь на свой высогай росгь, незаурядную силу и зваше чемшона гимнастики родного города и полка, р1.шилъ во что бы то ,ни стало добраться до германскихъ окоповъ. Увлеченный примеромъ начальника, развЪдчикъ Джемсъ не вернулся назадъ, какъ приказывалъ Смитъ, а пожелал!, пойти вместе съ нимъ. Онъ не добрался до окоповъ германцевъ и погибъ въ ста шагахъ отъ своей линш. Много народу гибнетъ на войне, но смерть этихъ двухъ была ужасна. Эта разведка, какъ и та, о которой я буду говорить дальше, должна была определить, занимаютъ ли немцы т1; траншеи, надъ которыми въ течете н'Ьеколысихъ дней- работала англШская артиллер1я. Все три разведчика вызвались охотниками. Ночью, во время осенняго дождя, безпрерывно моросившаго въ продолжение несколышхъ дней, они вылезли изъ окопа и направились по пря-' мой лин)и впередъ. Выбирать было нечего, такъ какъ жидкая грязь занимала все пространство, и только края воронокъ коегде торчали изъ желтой гущи круглыми грязными валиками. Ночь была совершенно темна, и трое смельчаковъ сейчасъ же исчезли во тьме. За постоянно набегавшими порывами ветра невозможно было слышать ихъ движешя, и, после первыхъ тяжелыхъ хлюпанШ по болоту, звуки ихъ шаговъ затихли. Н тогда же у оставшихся явилось тяжелое ощущеше ответ

m ?

£1.

ственности: следовало ихъ удержать! Нельзя Сило посылать людей на почти верную смерть! Прошло три часа. Мучительныхъ три часа для командира роты, который считалъ себя убшцей этихъ людей, для блага родины пошедшихъ на верную смерть. Разумеется, было чрез вычайно важно знать, заняты ли окопы германцами, но было уже столько примеровъ гибели людей въ грязи, что ему, на ответственности котораго лежали жизни двухъ съ половиной сотенъ людей, следовало подумать, прежде чемъ отпустить на явно невыполнимое дело. Виноватъ быль Смитъ. Онъ съ такой уверенностью говорилъ о томъ, что при его высокомъ росте, силе и ловкости немы слимо увязнуть въ грязи... Онъ увлекъ и двухъ другпхъ, онъ оглушилъ потокомъ словъ и его, командира роты. Но это было единственное утешете. Все уже давно спали, и даже часовой иногда вздрагивалъ, видимо борясь со сномъ, и, только командиръ роты сиделъ безъ движетя, прислушиваясь ко всякому шуму. Три длинныхъ часа прошло, и, когда уже начало светать, когда небо чуть-чуть отделилось отъ лиши окопа, раздался голосъ одного изъ пошед шихъ на разведку: — Эй! Бросьте веревку! Я самъ, кажется, отсюда не выберусь! Немцы были далее трехсотъ шаговъ, быть-можегь, даже те перь въ пятистахъ, если они бросили свой передовой окопъ, поэтому разговаривать можно было безпрепятственно, но осве тить увязшаго было нельзя, такъ какъ светъ непременно привлекъ бы внимаше противника. — Вы далеко? — А я почемъ знаю? Судя по тону, какъ я слышу вашъ голосъ, вероятно, близко. — А отъ проволочныхъ загражденШ вы далеко? — Вероятно, близко, но разглядеть ничего не могу. Светъ между темь увеличивался, и у вязкий увиделъ, что онъ находится въ двадцати шагахъ отъ проволочныхъ загражденШ. Два человека полезли къ нему, чтобы помочь выбраться изъ за сосавшей его глины. За неимешемъ веревки они взяли Длинную проволоку. Стало настолько светло, что можно было разсмотреть юношу, — ему было только восемнадцать летъ! В ъ первый моментъ товарищи испугались:- -надъ глиной поднимались только плечи и голова. Но потомъ оказалось; что онъ лежалъ. Обезсилевъ въ" борьбе, онъ упалъ и не имел> больше силы под няться. несколько разъ ему бросали проволоку, она иногда падала совсемъ. близко, но онъ, видимо уставъ въ борьбе до почти полной потери силъ, въ отчаянш делалъ несколько энергичныхъ движенШ, затемъ эти движешя слабели, и онъ опять устало ложился, и надъ жидкой глиной поднимались только плечи и сплошь забрызганная грязью, безъ шапки, голова. J огда одинъ изъ солдатъ двинулся по грязи къ нему. Онъ ежесехсундно увязалъ, и видно было, съ какимъ трудомъ, помогая себе руками и ногами, онъ выбирался на более твердое место. Иногда онъ падалъ на колени, а одинъ разъ, попавъ въ более глубокую воронку, опустился до пояса. Къ счастью, въ этой воронке была совершенно жидкая глина, и онъ безъ труда выбрался изъ нея. Шагахъ въ семи онъ остановился и вновь бросилъ проволоку. Въ этотъ разъ она прямо попала на юношу. Тогда тотъ оживился, силы вернулись къ нему, онъ намоталъ проволоку на руку и, отчаянно работая всемъ корпусомъ, ногами и руками, началъ двигаться къ своему окопу. За это время стало такъ светло, что немцы разгля дели какое-то движете у англичанъ и открыли ожи вленный огонь. Но они еще видели не ясно, и пули пулемета ложились въ стороне. Юноша, вернувшись въ окопъ и узнавъ, что Смита и Джемса' еще не было, былъ крайне обезкураженъ. Онъ, опустивъ глаза, несколько разъ смущенно повторилъ: — Они пошли дальше, я вернулся... Когда разсвело совсемъ, увидели и этихъ другихъ: Джемсъ былъ по поясъ въ грязи шагахъ во ста отъ окопа. Онъ, очевидно, уже совершенно обезсилелъ. Немцы также разглядели его и открыли по немъ пальбу изъ винтовокъ и пулеметовъ. На глазахъ у всехъ онъ сначала двигался,-- то поднималъ руки кверху, то опускалъ ихъ въ жидкую грязь. Лица его не было видно, оно было обращено къ непр1ятелю. Потомъ онъ затихъ и склонился вбокъ. Онъ не упалъ и все время отъ пояса поднимался надъ окружающей его грязью. В е роятно', она была настолько густа, что держала его. потому что' онъ целую неделю оставался, склонившись набокъ, съ опущенной на грудь головой, съ каждымъ днемъ погружаясь все ниже и ниже, пока совершенно не исчезъ въ засосавшей его грязи. Смитъ не даромъ надеялся на свой ростъ, ловкость и силу. Онъ, когда уже насталъ день, со страшной энерпей двигался къ своимъ лишямъ. Когда германцы открыли огонь, онъ былъ не далее пятидесяти шаговъ, и, когда затрещалъ ихъ пулеметъ, онъ крикпулъ:

— Плохо! А я такъ надеялся добраться! Доложите ротпому, что германсюй окопъ пусть. Я тамъ быль и я го ворю наверно. Ни души! Пули свистели вокругъ него, но онъ медленно, постоянно падая и увязая, двигался къ своему окопу. Погибъ онъ це отъ германской пули: продвигаясь впередъ, онъ вдругъ попалъ въ огромную воронку, сделанную однимъ изъ самыхъ тяжелыхъ снарядовъ. Тамъ было такъ глубоко, что, несмотря на свой высокш ростъ, онъ сразу исчезъ, окунувшись съ головою. Это было въ три дцати шагахъ. Два раза онъ появлялся на поверхности, разбрасывая руками совершенно жидкую глину. Онъ пы тался плыть, но грязь парализовала его движешя. Ни одного крика. Несмотря на сильный огонь, открытый немцами, все солдаты бросились къ вершине окопа. Онъ показался въ посл'ЬднШ разъ, взмахнулъ руками съ такой силой, что некоторые брызги долетали до окопа, и скрылся. На этотъ разъ окончательно. Некоторое время жидкая грязь надъ его головой волновалась, указывая на скрытую борьбу, и наконецъ все затихло. Люди пробира лись къ нему, лавируя между кольевъ проволочныхъ заграждешй, но было уже поздно,—лужа больше не шеве лилась... Зто было мЬсяцъ назадъ. Теперь, после оживленной артиллерийской перестрелки въ течеше н'Ьсколькихъ дней, опять важно было выяснить, к а т е окопы очищены непр1ятелемъ. Предстояло сделать новую разведку, и это о пей было сделано распоряжеше больше въ смысле сильиаго желашя, чЬмъ категорическаго приказашя. Коман диру полка было предложено посоветоваться съ офицеромъ-разведчикомъ и возможность исполнешя этого дела предоставить всецело на его усмотреше. Ни на полкъ ни на офицера въ случай отказа не пало бы ни малейшей гЬни. Офицеру стоило сказать одно слово, и командиръ полка донесъ бы о полной невозможности исполнить поручеше. На англшскомъ фроитЬ. Подъ прикръитемъ нгъмецкой ванны. Офицеръ рйпшлъ попытаться. При вызов!; охотниковъ онъ выбралъ двухъ: фельдфебеля и стрелка рядового раз ведчика. Ночь была тихая, но, по ихъ образному выраженш,—^ траншей. Они были у цели. Тамъ все было тихо. Притаился врагъ и сейчасъ встретить адскимъ огнемъ, или траншеи уже темна, какъ сажа. Наученный опытомъ многихъ предыдущихъ пусты? разв-Ьдокъ офицеръ р-бшилъ сделать кругь и сначала пойти Здесь итти было легче, такъ какъ можно было держаться за по берегу каната. Русло этого канала было приподнято колья проволочныхъ заграждешй, но сердце усиленно колотилось, надъ окружающей местностью, наподоб1е огромной полуожидая всяюй моментъ выстрела. Каждый изъ нихъ левой трубы, положенной прямо на земле. По берегу канала шла тро рукой держался за колья, съ трудомъ вытаскивая ноги изъ пинка, и путешесттае по ней было сопряжено лишь съ одною вязкой глины, а въ правой была наготове ручная граната: свою непр1ятностью,—возможностью встречи съ германскими развед жизнь они не хотели отдать даромъ. чиками, такъ какъ эта тропинка была единственнымъ местомъ, В ъ окопе все было тихо. Добравшись до парапета, заглянули где можно было пройти. внутрь: ни движешя ни звука. Очевидно, окопъ былъ оставлеиъ Справа шелъ каналъ, наполненный водой до самаго края. врагомъ. Но для того, чтобы послать донесеше, этого было мало,— У врага полная тишина, — ни звука, ни выстрела, ни ракеты. надо было убедиться, что окопъ пустъ. Тогда офицеръ, оставивъ Казалось, все вымерло, такъ какъ полная тишина была и со разведчика у парапета и давъ ему мешокъ съ бомбами, кото стороны а н тй с к и х ъ траншей. Кое-где вода канала съ легкимъ рый они все время тащили на себе, спустился съ фельдфебелемъ журчашемъ переливалась изъ переполненнаго русла въ море внизъ. Съ ручной гранатой въ правой руке и съ револьверомъ жидкой грязи, находившейся слева отъ разведчнковъ. Берега въ левой они двинулись въ противоположный .стороны. канала были .утрамбованы, и здесь было сухо, но все-таки, Разсвета еще не было, но облака разошлись, и стало значи пройдя известное разстояше, офицеръ остановился: хотя германтельно светлее. Германский окопъ, почти разрушенный англШцевъ они не встретили, но дальше итти было опасно, а главное, ской артиллерией, былъ весь въ ямахъ, залитыхъ жидкой грязью. они, идя дальше, уже отходили отъ своей цели въ сторону. Ноги проваливались и скользили. Больше всего стесняла ручная Предстояло свернуть влево и двинуться напрямикъ. Офицеръ граната, такъ какъ при невольныхъ падетяхъ приходилось дер легъ на животъ, лицомъ къ каналу, и осторожно началъ на жать руку кверху, чтобы самому не взлететь на воздухъ, что рукахъ и коленяхъ спускаться внизъ, въ жидкую глину. было вдвойне' глупо: разведка теряла смыслъ, такъ какъ некому ' Въ этотъ моментъ ясно, какъ живые, стали у него переду гла было доложить ббъ ея результате, и, наконецъ, своя жизнь всезами Джемсъ, со своей опущенной на грудь головой, по поясъ таки настолько дорога, что ее было обидно терять безъ толку. торчащ!Й изъ грязи, и Смитъ, отчаянно боркнщйся съ засасы На каждомъ шагу з)яли черныя дыры разныхъ убежищъ, и вающею его craxiefi. И затемъ, какъ въ кинематографе,—колы казалось ясно, определенно, что тамъ притаился человекъ. Можно шущаяся лужа, круги и, наконецъ, полная тишина... было заметить выступавппя изъ темноты части его тела, руку, Вотъ ноги офицера начали опускаться въ грязь. Онъ самъ плечо, голову или ногу. Тогда офицеръ нодходилъ еще ближе и такъ пбдедалъ это ощущеше: — Мне казалось, что грязь впитывается въ меня своими тыкалъ въ это место револьверомъ, пока не убеждался, что виденное— просто галлюцинащя слишкомъ напряженнаго зрешя, клейкими пальцами, точно ощунываетъ каждый квадратный старающагося проникнуть сквозь тьму. сантиметръ моего тела, а когда я пробовалъ двигаться впередъ, Одинъ разъ, осторожно подвигаясь въ такую темную нишу, точно тысячи ледяныхъ клещей впивались въ мое тело и тащили где онъ въ этотъ разъ наверно виделъ двухъ людей, притаи его обратно. вшихся въ углу, офицеръ поскользнулся и упалъ прямо на Большой опытъ, пршбретенный ими въ прежнихъ разведкахъ, ручную гранату. Некоторое время онъ лежалъ безъ движешя, помогалъ имъ. Гордость, чувство долга, сильно развитое въ англиожидая взрыва. Но граната лежала совершенно невинно, страшно чанахъ, невозможность постыдно, ничего не узнавъ, возвратиться нажимая ему ребро. Онъ осторожно поднялся, задомъ выпятился домой, двигали ихъ дальше. Вершокъ за вершкомъ, на коле изъ ниши и, оставивъ гранату лежать на земле, пошелъ по няхъ, на- рукахъ, упираясь въ холодную ледяную грязь, отъ окопу дальше. . которой коченели пальцы, они двигались впередъ. Молодыя Но теперь ему казалось, что везде разбросаны ручныя гра гибгая тела, привьшшя съ детства къ гимнастике и спорту, наты, и, скользя и падая, у него всяйй разъ вздрагивало сердце: выручали ихъ. Молодость, сила физическая и сила моральная „неужели это последшй моментъ моей жизни?" давали возможность выполнить поручеше, которое, въ сущности, было совершенно невыполнимо. (Окончаше сл-Ьдуетъ). Наконецъ показались проволочныя заграждешя непр1ятельскихъ

312

1917,

НИВА.

1917

JV» 21.

Светлой памяти лейтенанта II. П. Шмидта. Одесса. Въ ожиданш прибытия тгьла лейтенанта П. П. Шмидта на

пристани порта. По фот. И. Редера.

Съ войны. Пережитое. Теноръ. Ра зска зъ Б о р и с а К у р с к а г о . — Да вставайте же вы, дядя!.. Ужъ, слава тебе Господи, пора выспаться-то... Ну и здоровы же вы спать... Я прекрасно слышу, что меня будятъ, великолепно сознаю, что действительно я выспался предостаточно, но мне такъ тепло, такъ хорошо на зтой мягкой постели, въ теплой комнате чьего-то уютнаго барскаго дома, что я притворяюсь спящимъ и только поворачиваюсь на другой бокъ. чёмъ окончательно привожу въ ужасъ добрейшаго своего ротнаго, Павла Васильевича. В ъ барскомъ доме, на пружинной кровати, я очутился после перехода въ сорокь съ болыпимъ хвостикомъ верстъ. Правда, я знаю, что въ этомъ городке мы нростоимъ не меньше трехъ-четырехъ дней, что изъ этой квартиры, услужливо предоста вленной намъ какимъ-то бежавшимъ Heirii'icli’oM'i. Letz’eMb, какъ гласить * медная доска на дверяхъ, насъ никто не выгонитъ, и следовательно я отдохнуть успею, но все же мне адски досадно, что Цавелъ Ваеильевичъ пристаетъ ко мне и мешаетъ спать. Наконецъ я не выдерживаю и очень дружелюбно и просительно изрекаю: — Павелъ Ваеильевичъ! Милый! Подите, пожалуйста, къ чорту!.. А то и дальше! Пожалуйста!.. Но это нисколько не уменьшаете рвешя Павла Васильевича, и черезъ пять минуть я уже стою у умывальника въ велико лепной ванной комнате, съ наслаждешемъ лью себе на голову холодную воду и думаю: „Здорово!.. Война и... ванная комната... Ведь это прямо ори гинально! “ — Умылись?.. Тогда жарьте въ столовую!..— приглашаетъ меня уже окончательно вошедний въ роль добраго хозяина Павелъ Ваеильевичъ. В ъ столовой — сюрпризъ. Пока я спалъ, Павелъ Васильевич" уже пошатался по городу, купилъ кофе и масла, и теперь на столе, покрытомъ белой скатертью, стоить солдатсюй котелокъ, изъ котораго поднимается ароматичный, густой и вкусный паръ.

Положительно, я попалъ въ рай. Мягкая постель, столъ, покры тый скатертью, стулъ, а не барабань, и... кофе съ масломъ. Все это т а т я прелести, оценить которыя еможетъ только тотъ, кто провелъ предварительно полтора месяца въ походе, кто спалъ все это время на голой земле, изредка чуть прикрытой гнилой соломой, кто успелъ даже забыть о томъ, что где-то бываютъ спещальныя комнаты для еды, а въ нихъ столы и стулья... А знаете, что я вамъ скажу?.. - спрашиваетъ Павелъ Ва сильевич!.. съ удовольств!емъ, какъ и иодобаетъ „хозяину", погля дывающей, какъ я поглощаю содержимое котелка. Я, понятно, не знаю и делаю вопрошающее глаза. — Сегодня у капитана Терехова „суарэ“ . и будетъ петь пра порщик!. Величко! Онъ останавливается и ждетъ, какъ я буду реагировать, но такъ какъ я продолжаю обжигаться горячймъ кофе и молчу, то сейчасъ же и заканчиваем.:— Мы получили спещальное приглашеше... Вотъ! Офнщально, дядя!.. Читаю протянутый листокъ, вырванный изъ полевой книжки, где чернымъ по белому насъ приглашаетъ въ гости на чашку чая капитанъ Н— го полка Тереховъ съ сожителями—прапорщи ками Максимовымъ и Кротовымъ, обещая, помимо чая, возможность наслаждаться музыкой и пешемъ, „ибо у насъ въ квартире ока залось шанино, и обещали ирШти капельмейстеръ Крачмеръ, а главное, прапорщикъ Величко"... Я уже утолилъ и жажду и голодъ, и теперь, къ величайшему удовольствш Павла Васильевича, спокойно говорю: — Идемъ... Отчего же не сходить!.. Въ душе я радъ, и даже очень радъ, что услышу музыку и ч е т е , но мне хочется своимъ спокойств!емъ и равнодунйемъ позлить своего ротнаго, который своей по временамъ излишней суетливостью меня очень раздражаеть. Попадаю въ цель. — Вотъ еще чортъ-то!— ругается Павелъ Ваеильевичъ,—Ничемъ его не проймешь!.. А еще человекъ „интеллигентный"...

№ 21.

1917

FI И В А

Въ последнее слово онъ вкладываетъ такую массу презрЪтя, что я не выдерживаю и начинаю хохотать... Прапорщикъ Величко давно меня интересовалъ. Самъ по себе онъ обыденный, рядовой офицеръ, даже офииеръ не типа прапорщиковъ, а типа специфически армейскаго. Въ бою держится ровно: не лЬзетъ впередъ, но и че прячется. И онъ къ солдатамъ и они къ нему относятся какъ-то равнодушно: не чув ствуется никакой между ними близости. Но про его голосъ, великолепный лирически! теноръ, въ полку разсказываютъ целыя легенды. Говорятъ, что изъ-за этого голоса у него былъ когда-то какой-то романъ въ „свете“ , что романъ кончился дуэлью, неудачной для его соперника, что после дуэли ему было предложено покинуть столицу, и пришлось поступить чуть ли не въ акцизъ контролеромъ и т. д. Я не знаю, где здесь правда и где фантаз1я, но знаю, что по образованш Величко—юристъ, а сощаяьное его положеше до войны—земскШ начальникъ одного изъ глухихъ уездовъ К —ой губернш. Однажды въ разговоре я спросилъ Величко: А правда, что у васъ голосъ чуть-чуть не соловьиный? Онъ улыбнулся и откЬтилъ безъ всякаго ломашя: — Да, я пою хорошо. И перевелъ разговоръ на друпя темы. Когда мы пришли въ квартиру капитана, тамъ уже стоялъ дымъ коромысломъ. Народу было много. Все курили, громко разговаривали, спо рили. На столе въ столовой стоялъ самоваръ— собственность ка питана, с*ь которой онъ не разлучался никогда... Я смотре.лъ, и казалось, что и войны-то никакой нетъ, что все это плодъ боль ной фантазш, а на самомъ-то деле мы стоимъ на квартирахъ въ какомъ-то уездномъ россшскомъ городке, где все и вся живетъ спокойной, патр1архальной жизнью. Но, вглядевшись повнимательней, я замётилъ, что нетъ, это не такъ. Не было двухъ вещей, обязательныхъ въ обиходе уездной жизни: вина и картъ. А кроме того, не было... женщинъ. И это чувствовалось. Было шумно, даже весело, но отсутствовала какая-то неуловимая, но всеми чувствуемая интимность, которую вносить въ ком панию npncyTciBie женщины,_ хотя бы даже мало интересной, неумной и неразвитой.

1917

313

— Ну-съ, милые гости, позвольте, просить васъ въ гостиную!— торжественно произнесъ „хозяинъ“ , показывая на дверь съ темно-красными портьерами. „Гости“ охотно приняли приглашеше и задвигали стульями. Гостиная была прехорошенькая. Маленькая, тесноватая для нашей компанш, но уютная. Видно было, что неведомая намъ хозяйка этой квартирки вложила много любви и старашя въ дело украшешя своей „парадной" комнаты. Всюду на стенахъ висели изящныя, выжженный какой-то неопытной, но стара тельной рукой полочки съ вазочками, въ углу на низенькой табуретке стояла большая развесистая пальма, подъ которой уютно прщтился маленьюй зеленый диванчикъ, а передъ нимъ черный круглый столикъ съ альбомами... Ну, совсемъ, какъ у насъ... Две-три картины, репродукцш, очевидно, хорошихъ мастеровъ, и тацино съ несколькими кипами нотъ на немъ, все это какъ-то ласкало взглядъ, уже отвыкппй отъ подобной обста новки. — Ну. Вячеславъ Вячеславовичъ!.. Занимайте позйщю!.. обра тился Тереховъ къ нашему полковому капельмейстеру, добро душнейшему чеху, очень, давно покинувшему Австрш и все мечтавшему, что мы скоро дойдемъ до Праги, где онъ познако мить всехъ насъ „съ самымъ лучшимъ обществомъ“ , изъ коего онъ якобы происходить. Сажусь, капитанъ!.. Вамъ что, господа, веселое или сердцеежимательное?.. Эхъ, давно я не видалъ этой штуковины!.. Онъ любовно проводить руками по клавишамъ. Играетъ Вячеславъ Вячеславовичъ действительно недурно, но сейчасъ мы все ждемъ съ истерпешемъ „выступлешя“ Величко и слушаемъ не особенно внимательно. Когда раздались звуки сентиментальныхъ и грус-тныхъ ..Песенъ безъ словъ", стало какъ-то тихо... Заметьте, господа, самый сенти ментальный народъ -военные... Наконецъ къ шанино подошелъ Величко Онъ долго что-^о говорилъ вполголоса съ музыкантомъ, а затемъ, очевидно, сгово рившись, отодвинулся слегка назадъ, аткинулъ голову и не спелъ, а спросилъ почти шопотомъ: Бы просите п^сеиъ?.. Слегка ^остановился, будто задумался и, чуть-чуть форсируя звукъ, ответить: Пхъ нЪтъ у меня...

Светлой памяти лейтенанта П. П. Шмидта. Одесса. На борту крейсера „Принцесса Alapiii"

- украшенные агънками четыре гроба съ останками казненныхъ въ 1905 г. на островгъ Березани лейтенанта П. П. Шмидта и трехъ матросовъ. Кругомъ—делегаты матросовъ изъ Севастополя. По фот. И. Редера.

1917

Л" 21.

Пауза... Все сидятъ и какъ будто даже не дышатъ... А теноръ еще разъ проеитъ прощешя у насъ, что ожидаше наше обмануто... Вы просите песенъ?.. Ихъ петь у меня... Крышка шанино захлопнулась. Кончено. Больше прапорщикъ ничего не пелъ. Мы даже и но просили его: чувствовалось, что эти просьбы будутъ какимъ-то грубейшимъ непонимашемъ души челове ческой. '** Вскоре мы разошлись по квартирамъ.

Голосъ его сталъ грустнымъ-грустнымъ, и стало очевидно, стало понятно, что действительно ему грустно отказывать намъ. что онъ понимаетъ насъ, изголодавшихся но человеческой жизни интеллигентныхъ людей, забывшихъ въ эти минуты и кровь и стоны и жаждущихъ чего-то ласковаго, чего-то тротательнаго и нежнаго, что успокоило бы и убаюкало мысли о смерти, мысли о близкомъ конце... И, все же, понимая насъ, онъ поетъ: Такъ скучно, такъ грустно живется, Такъ медленно сердце усталое бьется, Что... Вячеславъ Вячеславовичъ посмотрелъ на певца и резко ударилъ по клавишамъ и нажалъ педаль... Получился какой-то стонъ, и во время этого стона певецъ все думалъ, какой же выходъ изъ этого положенш... И мы думали: разве, и правда, не скучно, не грустно?.. Разве легко все, что мы делаемъ?.. Война... Знаете ли вы, что такое война?.. Разве это можно понять, разве это можно описать или разсказать?.. И вотъ мы хотимъ, мы жаждемъ песенъ, жаждемъ потому, что наша душа устала, что мы—люди, несушде смерть, часто жестоK ie , но... люди. Что же делать?.. А кристально-чистый теноръ уже решилъ и вновь ответилъ: Съ песнями кончить пора... Значить, уже все кончено, все потеряно навсегда? Новыя пЬснн совсемъ не пою... И не надо ихъ, этихъ новыхъ песенъ... К ъ чему оне?.. Ты спой намъ лучше старыя песни, те, которыя напомнятъ намъ нашу юность, наши надежды, наши мечты... А старыя п4ть избегаю... Но почему?.. Неужели же такъ никакой связи съ этимъ старымъ прошлымъ у насъ и у тебя нетъ?.. Нетъ,— отвечаетъ, зали вается теноръ, — есть эта связь, но пропасть, созданная войной, созданная кровью, эта пропасть все же не можетъ не чувство ваться, ибо все же не можетъ не чувствоваться, что все прошлое, все светлое осталось тамъ за ней, и какъ теперь петь эти песни прошлаго, если Терзаютъ оне мою душу больную, И съ ними... Певецъ вздохиулъ... и мы все вздохнули... Ахъ!.. съ ними сильней я страдаю...

На другой день, блуждая по городу, я встретилъ пра порщика Величко. Поздоровался и спросилъ: — Куда вы? Или такъ же, какъ и я, безъ цели и дороги? — Да... Я, знаете, всегда хожу безъ цели и дороги. — Не завидую вамъ, прапорщикъ!.. Ведь это, должнобыть, очень скучно? — Не весело... Впрочемъ, веселье — поняпе относи тельное... Я не думаю, чтобы вообще мне могло быть весело. Знаете, сколько я ни живу на беломъ свете, я ни разу не испытывалъ удовлетворешя, хотя бы минутнаго, темъ, что есть... Я не Печоринъ, о, совсемъ нетъ! Но просто мне какъ-то всегда не по себе. По мните, у Андерсена есть сказка: „Что ни сделаетъ старикъ—все хорошо"? Во мне живетъ антииодъ старика изъ этой сказки, и я всегда убежденъ, что все, что я ни сделаю, — плохо... И почему это, самъ не знаю... Все плохо... — Кроме?.. — перебилъ я его, вспомнивъ его ответь относительно голоса. — Кроме голоса... Голосъ у меня действительно хорошъ, но, представьте себе, изъ-за него-то мне такъ и мерзко временами все окружающее— Когда я пою,, я никакъ не могу отделаться отъ мысли, что я на десять головъ выше моихъ слушателей, и... начинаю ихъ пре зирать, а разъ началъ, такъ уж ъ и продолжаю. И по этому я всячески избегаю петь... Вы, понятно,— къ чему отрицать?— слышали мою исторш... Ну вотъ и въ ней было почти то же самое... Г-жу А. я любилъ давно, любилъ крепко, горячо и всегда смотрелъ на нее, какъ на нечто совершенно недосягаемое... Но вотъ однажды пришлось мне въ одномъ доме петь... Была тамъ и г-жа А. Ну, пропелъ я что-такое трогательное и, по совести сказать, хорошо пропелъ. А потомъ взглянулъ на г-жу А. и сразу понялъ, что ключъ къ ея сердцу въ моихъ рукахъ, вернее, въ моемъ (онъ грустно улыбнулся) горле. Удивительно просто, пошло и обыкновенно!.. Й, чортъ его знаетъ, куда делось это самое чувство преклонетя передъ ней!.. Любовницей моей она все же несколько дней спустя стала, это верно, но любви-то прежней и въ помине не было... Началъ я ее мучить, мерзко и подло мучить, а потомъ даже и третировать... Ну, нашелся заступникъ... Дуэль и крушеше карьеры... Вообще пакость. — Отчего вы, прапорщикъ, не поступите на сцену? — Не могу. Пробовалъ, но не могу. Одинъ разъ выступишь я-было въ любительскомъ спектакле. Ставили мы „Трав1ату“ , и, судя по репетищямъ, прошла бы она у насъ недурно. Но... въ день спектакля, после утренней генеральной репетицш, я во всеуслышаше заявишь, что не могу выступать, ибо моя парт нерша визжитъ, какъ драная кошка... Ей-Богу, такъ и сказалъ. Ну, съ ней истерика, скандаль, и меня „сослали" въ самый от даленный уездъ... И, главное, голосъ у нея для любительницы прямо прелестный. Чортъ знаетъ, съ чего я ее обиделъ? Но, въ общемъ, вышло довольно хорошо, что меня „сослали"... Въ томъ уезде, где я теперь служу, нетъ совсемъ интеллигенцш, и у меня никто не бываетъ... Это очень хорошо... Я, знаете, не люблю лю дей, и съ, ними мне еще скучней... Зато лесъ у насъ хоронпй... Огромный лесъ, густой, какъ у насъ говорятъ, „медвеж1й“ , я все свободное время по лесу шляюсь... Тоже безъ цели и дороги. Иду и пою... И когда я вижу, что отъ моего пенья не затихаетъ ветеръ, что такъ же равнодушно киваютъ своими ветвями темнозеленые дубы, что такъ же темна и непроницаема лесная даль,— мне делается легче... Я начинаю чувствовать, что все, какъ го ворить древшй мудрецъ, „суета суетъ и томлеше духа!..“ — Да... странный вы чсловекъ!.. А голосъ у васъ, въ самомъ деле, очень-очень хорошШ, и петь вы умеете...— началъ я,— но... — Всехъ благъ!..— сухо прервалъ меня прапорщикъ и зашелъ въ какую-то лавчонку. Недели черезъ две после этой встречи мне пришлось еще разъ услышать, какъ поетъ прапорщикъ Величко. Намъ пришлось предпринять обходное движете, т.-е., иначе говоря, делать по 60 верстъ въ сутки. Черезъ два дня мы, что называется, обезножили. Чувствовалось, что шагъ за шагомъ мы идемъ все тише и тише, медленнее и медленнее, и вотъ-вотъ станемъ. Офицеры буквально изнемогли, погоняя солдатъ, но ничто не помогало: силъ двигаться не флло.

Пауза... В сб сидятъ и какъ оудто даже не дышать... А теноръ еще разъ просить прощешя у насъ, что ожидаше наше обмануто... Вы просите песенъ?.. Ихъ нетъ у меня... Крышка шанино захлопнулась. Кончено. Больше прапорщикъ ничего не пелъ. Мы даже и но просили его: чувствовалось, что эти просьбы будуть какимъ-то грубёйшимъ непонимашемъ души челове ческой. '** Вскоре мы разошлись по квартирамъ.

Голосъ его сталъ грустнымъ-грустнымъ, и стало очевидно, стало понятно, что действительно ему грустно отказывать намъ. что онъ лонимаетъ насъ, изголодавшихся по человеческой жизни интеллигентныхъ людей, забывшихъ въ эти минуты и кровь и стоны и жаждущихъ чего-то ласковаго, чего-то трогательнаго и нежнаго, что успокоило бы и убаюкало мысли о смерти, мысли о близкомъ конце... И, все же, понимая насъ, онъ ноетъ: Такъ скучно, такъ грустно живется, Такъ медленно сердце усталое бьется, Что... Вячеславъ Вячеславовичъ посмотрЬлъ на певца и резко ударилъ по клавишамъ и нажалъ педаль... Получился какой-то стонъ, и во время этого стона певецъ все думалъ, какой же выходъ изъ этого положетя... И мы думали: разве, и правда, не скучно, не грустно?.. Разве легко все, что мы делаемъ?.. Война... Знаете ли вы, что такое война?.. Разве это можно понять, разве это можно описать или разсказать?.. И вотъ мы хотимъ, мы жаждемъ песенъ, жаждемъ потому, что наша душа устала, что мы—люди, несушде смерть, часто жестоK ie, но... люди. Что же делать?.. А кристально-чистый теноръ уже решилъ и вновь ответилъ: Съ песнями к о н ч и т ь п о р а ... Значить, уже все кончено, все потеряно навсегда? Новыя nicmi совсемъ не пою... И не надо ихъ, этихъ н о е ы х ъ песенъ... К ъ чему оне?.. Ты спой намъ лучше старыя песни, те, которыя напомнятъ намъ нашу юность, наши надежды, наши мечты... А старыя пЬть избегаю... Но почему?.. Неужели же такъ никакой связи съ этимъ старымъ прошлымъ у насъ и у тебя нетъ?.. Нетъ,—-отвечавтъ, зали вается теноръ, — есть эта связь, но пропасть, созданная врйной, созданная кровью, эта пропасть все же не можетъ не чувство ваться, ибо все же не можетъ не чувствоваться, что все прошлое, все светлое осталось тамъ за ней, и какъ теперь петь эти песни прошлаго, если Терзаютъ оне мою душу больную, И съ н и м и ... Певецъ вздохиулъ... и мы все вздохнули... Ахъ!.. съ ними сильней я страдаю... ,•

На другой день, блуждая по городу, я встретилъ пра порщика Величко. Поздоровался и спросилъ: — Куда вы? Или такъ же, какъ и я, безъ цели и дороги? — Да... Я, знаете, всегда хожу безъ цели и дороги. — Не завидую вамъ. прапорщикъ!.. Ведь это, должнобыть, очень скучно? — Не весело... Впрочемъ, веселье — поняпе относи тельное... Я не думаю, чтобы вообще мне могло быть весело. Знаете, сколько я ни живу на беломъ свете, я ни разу не испытывалъ удовлетворешя, хотя бы минутнаго, темъ, что есть... Я не Печоринъ, о, совсемъ нетъ! Но просто мне какъ-то всегда не по себе. По мните, у Андерсена есть сказка: „Что ни сделаетъ старикъ—все хорошо"? Во мне живетъ антииодъ старика изъ этой сказки, и я всегда убежденъ, что все, чтб я ни сделаю, — плохо... И почему это, самъ не знаю... Все плохо... — Кроме?.. — перебилъ я его, вспомнивъ его ответь относительно голоса. — Кроме голоса... Голосъ у меня действительно хорошъ, но, представьте себе, изъ-за него-то мне такъ и мерзко временами все окружающее... Когда я пою,, я никакъ не могу отделаться отъ мысли, что я на десять головъ выше моихъ слушателей, и... начинаю ихъ пре зирать, а разъ началъ, такъ уж ъ и продолжаю. И по этому я всячески избегаю петь... Вы, понятно,—къ чему отрицать?— слышали мою исторш... Ну вотъ и въ ней было почти то же самое... Г-жу А. я любилъ давно, любилъ крепко, горячо и всегда смотрелъ на нее, какъ на нечто совершенно недосягаемое... Но вотъ однажды пришлось мне въ одномъ доме петь... Была тамъ и г-жа А. Ну, пропелъ я что-такое трогательное и, по совести сказать, хорошо пропелъ. А потомъ взглянулъ на г-жу А. и сразу понялъ, что ключъ къ ея сердцу въ моихъ рукахъ, вернее, въ моемъ (онъ грустно улыбнулся) горле. Удивительно просто, пошло и обыкновенно!.. И, чортъ его знаетъ, куда делось это самое чувство преклонетя передъ ней!.. Любовницей моей она все же несколько дней спустя стала, это верно, но любви-то прежней и въ помине не было... Началъ я ее мучить, мерзко и подло мучить, а потомъ даже и третировать... Ну, нашелся заступникъ... Дуэль й крушеше карьеры... Вообще пакость. — Отчего вы, прапорщикъ, не поступите на сцену? — Не могу. Пробовалъ, но не могу. Одинъ разъ выетупилъ я-было въ любительскомъ спектакле. Ставили мы „Трав1ату“ , и, судя по репетищямъ, прошла бы она у насъ недурно. Но... въ день спектакля, после утренней генеральной репетицш, я во всеуслышаше заявилъ, что не могу выступать, ибо моя парт нерша визжитъ, какъ драная кошка... Ей-Богу, такъ и сказалъ. Ну, съ ней истерика, скандаль, и меня „сослали'1 въ самый от даленный уездъ... И, главное, голосъ у нея для любительницы прямо прелестный. Чортъ знаетъ, съ чего я ее обиделъ? Но, въ общемъ, вышло довольно хорошо, что меня „сослали"... Въ томъ уезде, где я теперь служу, нетъ совсемъ интеллигенцш, и у меня никто не бываетъ... Это очень хорошо... Я, знаете, не люблю лю дей, и съ ними мне еще скучней... Зато лесъ у насъ хороши}... Огромный лесъ, густой, какъ у насъ говорятъ, „медвеж1й“ , я все свободное время по лесу шляюсь... Тоже безъ цели и дороги. Иду и пою... И когда я вижу, что отъ моего пенья не затихаетъ ветеръ, что такъ же равнодушно киваютъ своими ветвями темно зеленые дубы, что такъ же темна и непроницаема лесная даль,— мне делается легче... Я начинаю чувствовать, что все, какъ го ворить древшй мудрецъ, „суета суетъ и томлеше духа!..“ — Да... странный вы чсловекъ!.. А голосъ у васъ, въ самомъ деле, очень-очень хоронпй, и петь вы умеете...— началъ я,— но... — Всехъ благъ!..— сухо прервалъ меня прапорщикъ и зашелъ въ какую-то лавчонку. Недели черезъ две после этой встречи мне пришлось еще разъ услышать, какъ поетъ прапорщикъ Величко. Намъ пришлось предпринять обходное движете, т.-е., иначе говоря, делать по 60 верстъ въ сутки. Черезъ два дня мы, что называется, обезножили. Чувствовалось, что шагъ за шагомъ мы идемъ все тише и тише, медленнее и медленнее, и вотъ-вотъ станемъ. Офицеры буквально изнемогли, погоняя солдатъ, но ничто не помогало: силъ двигаться не флло.

Л» 21.

I I II В А

1917

---------- ---- ,----— .... ............. — ---- - ф - ---- y -rb ih r r . В ъ этотъ почти критически! моментъ, когда казалось, что все труды и ycuflifl наши за двое сутокъ пропадутъ даромъ, вдругъ въ первомъ батальоне послышалась команда: — Песенники, впередъ! Я не поверить своимъ ушамъ: ужъ к а т я тутъ песни, когда люди иадаютъ отъ утомлетя и лазаретныя линейки отказы ваются даже подбирать отставшихъ, до того ихъ много. И т'1'.мъ не мен’Ье черезъ нисколько минул, кристально-чи стый теноръ, полный мощи и лихости, какой-то4 безгаабашной лихости, покрывая топотъ н'Ьсколысихъ тысячъ ногъ, запелъ: Э-охъ, ты, горка, не гордись: Насъ не напугаешь... Эхъ, ты, малка, не бранись: Меня не перелаешь!.. II эта безшабашность захватила всЬхъ, какъ-то странно под няла духъ, и когда запевала остановился, песенники, а за ними и весь полкъ, такъ грянули: Сашенька, Машенька, , Поленька, Наташенька, Веревыо-ушыг, веревью!..— что трудно было и подумать о томъ упадке силъ, господс!воватъ всего десять минуть тому назадъ.

который

А теперь уж ъ опять теноръ заливается соловьоаъ: Сколько горокъ ни встречали, ВсЬ легко мы перешли... Сколько бабъ мы ни искали, Лучше русской не нашли... И опять грянулъ тысячный хоръ... Кто-то свищетъ, кто-то гикаетъ... И пошла чесать... да какъ!.. Еще верстъ пятнадцать мы въ тотъ день отмахали, и задача была выполнена: обходъ удался. — А здорово ум'Ьетъ прапорщикъ петь,— сказалъ Павелъ Ва сильевича когда мы поздно ночью укладывались спа’.ъ. — Разве это онъ?—спро'силъ я, хотя отлично зналъ, что это онъ. — Какъ же! И представьте себе... его командиръ благодарить и хвалить, а онъ въ ответь: „Разрешите пойти отдохнуть, г. полковникъ!“ ... Чудакъ онъ большой... А теноръ здоровый... Ему бы въ опере петь, да что-то не хочетъ... Гордъ, слышь, очень... Но я уже не слушалъ Павла Васильевича... Хотелось спать до безум1я. На утро двинулись дальше. Моросилъ дождикъ. Было противно и мерзко. Около четвертой роты, согнувшись и кутаясь въ шинель, шель, смешно подпрыгивая съ ноги на ногу, чтобы попасть въ тактъ, прапорщикъ Величко.

Г аспаръ. (Солдаты на войнтЬ). Повесть Р е н э Б е н ж а м э н а . Авторизованный переводъ с ъ французскаго М. П. Благовещ енской. (Продолжен!©).

IV. Странное это было путешеетше! Тихая лунная ночь... Три часа тряски въ телеге. двигавшейся черенашьимъ шагомъ. Невыно симый скрипъ колесъ, стонуице солдаты, шесть жалкихъ головъ, безпомощно подпрыгивающихъ на жесткихъ доскакъ, скатываясь то вправо, то влево, искажеяньш отъ страдашй лица... Эти лица, покрытыя смертельной бледностью, производили и жалкое и комическое впечатлите, такъ какъ кепи у однихъ съехали на бокъ, у другихъ на носъ, и солдаты походили на какихъ-то фантошей. Наконецъ телега остановилась въ небольшой деревнъ передъ церковью. Кто-то скомандовалъ: — Выходите! Выходите в с ё ! Идите сюда... Въ поЪздъ сядете только утромъ. Входя на паперть церкви, Гаспаръ заметилъ: — Такъ и есть! Это похороны! Церковь была уже наполнена ранеными, они лежали везде, на каменныхъ плитахъ, на скамьяхъ. И тутъ тоже светила луна... да, она светила безпрепятственно, потому что накануне крышу снесло снарядомъ. Теперь крышу заменяло небо, ясное и звездное. Однако въ церкви были все-таки уголки, куда не заглядывала луна, и гд'Ь мракъ казался особенно непроницаемымъ. Изъ угловь раздавались стоны. Яргай лунный светъ долженъ былъ казаться невыносимымъ для этихъ несчастныхъ. Они бежали отъ этого серебристаго света и притаились въ темныхъ углахъ. Кюрэ, въ сопровожденш старухи, ходилъ по церкви со свечой въ рукахъ. Время отъ времени онъ останавливался, ставилъ свечу на полъ и раздавалъ раненымъ куски сахару, а старуха, державшая въ рукахъ жбанъ, наливала во фляжки окрашенную виномъ воду, и руки у нея при этомъ дрожали. Гаспаръ стоялъ, прислонясь къ колонне, и Ьть сахаръ. По томъ онъ опустился на четвереньки, боясь наступить ногами на раненыхъ, и сталъ пробираться къ алтарю, на который падали лучи месяца, покрывая белесоватыми пятнами бЪлыя вазы и зеленыя растешя. На алтарь склонилось большое Ра сш те , вырезанное изъ де рева и раскрашенное, трогательное по своей наивности. Должнобыть, Распяпе висело надъ алтаремъ. При паденш у Христа обломалось плечо, но рука осталась прикрепленной къ кресту и безпомощно свешивалась внизъ. Тутъ же возле Христа, на охапке соломы, лежалъ раненый; онъ тяжело и порывисто дышалъ, держась рукой за сердце. Гаспаръ подползъ къ нему. — Куда тебе попало, товарищъ? Тотъ ответилъ глухимъ голосомъ, ударяя себя по груди: — В ъ легкое... — Пуля? — Да. — Господи, до чего мы дожили!.. Ты изъ Пантрюша? — Да. — Что за несчаспе!... Скажи, старина... ты не можешь слегка подвинуться? — Не могу... — Э, да что я?.. Разве я не товарищъ?. Подожди немного... Я все устрою.

Приподнявшись и опираясь на одно колено, Гаспаръ обхватилъ PacnflTie обеими руками и, напрягая все свои силы, поднялъ его и осторожно положилъ рядомъ съ раненымъ, чтобы очистить себе место по другую сторону. Онъ растянулся по другую сторону Р а с п я т . Теперь луна ярко освещала ихъ обоихъ и Распяпе между ними, и они на поминали собою двухъ евангельскихъ уазбойниковъ на ГолюэЬ. И вотъ они стали переговариваться черезъ Расш те. Гаспаръ спросилъ: — Онъ тебе даль сахару? — Сахару?

Автопортретъ.

М. Зайцеьъ.

316

1917

Н И В А

1917

№ 21.

Изъ недавняго прошлаго. На сЪнокссЪ. Весенняя выставка въ Академш Художеств® 191/ года. „ '

А. Бучкури.

— Да. Ведь кюрэ раздавадъ сахаръ. — Вотъ какъ?.. О, кюрэ!.. — Да, кюрэ... Почему ты удивляешься? Знаешь, кюрэ тате же люди, какъ и в сяте друпе. Что ни говори... Добрые люди бываютъ повсюду. — Да я ничего и не говорю. — Ш т .. но ты какъ будто удивился... что кюрэ... Онъ замолчалъ, не найдя, что сказать. Немного спустя онъ опять спросилъ: — А вина тебе давали? — H im .. — Жаль, у тебя, должно-быть, въ горле пересохло! — Я задыхаюсь... — Задыхаешься... Жаль! Тебе было бы легче... Въ сгёнахъ церкви раздавались неумолчные стоны, гораздо более волнующе и искренше, чемъ самыя горяч1Н слова молитвы, к а т я только придумывалъ челонЪкъ. Это былъ непроизвольный и непосред ственный вопль Земли, возносяшдйся къ Богу. Это было Страдаше, распростертое подъ Небомъ на каменныхъ пдитахъ между стенами, который никогда не слыхали более страстной мольбы о помощи, исходящей отъ множества истерзанныхъ человЪческихъ телъ... Эта скромная и непритязательная деревенская церковь, представлявшая собою первый привалъ для солдатъ, истекающихъ кровью и толькочто покннувшихъ ноля битвы, представляла потря сающую картину. Казалось, точно все кругомъ было проникнуто нЪмымъ молящимъ вопросомъ: „ЗачЪмъ эти страдашя? Эти раны? Эта агошя?..“ Растерзан ный тела стонали и кричали на солом!;, а камни въ церкви, давпне имъ прштъ, какъ будто отве чали: „Мы, мы знали это... и мы васъ ждали“ . Луна зашла. Зарождался день. Пусть встанутъ те, кто можетъ ходить, — сказалъ вошедш1й докторъ. — Я не могу,— проворчалъ Гаспаръ. И, говоря это, онъ всталъ. У церковныхъ дверей стояло нисколько санитаровъ, кюрэ, все еще не разстававнпйся со своей свечой, старуха со жбаномъ, и тутъ же толпились крестьяне, npifexaBinie съ телегами. Крестьяне суе тились, старались подвести ближе къ паперти свои телеги, но производили только путаницу. Колеса одной телеги задавали за колеса другой. Слышалась ругань, лошади ржали. Въ сбром-ь, уныломъ осв1>щенш зарождающагося утра происходила такая свалка, что самые мужественные люди могли бы прШти въ отчаяше. Однако H im , ничего на евtit , такого, что въ конце концовъ не распутывалось бы. Хорошо ли, дурно ли, но все приходшъ къ тому или иному концу. Не редко ■ случается, что раненые умираютъ по дорой. Они испускаютъ вздохъ среди хаоса подводъ, и когда наконецъ тел1зги останавливаются передъ железно дорожной станщей, где уже дымится спаситель ный поездъ, готовый увезти ихъ въ отдаленныя тих1я места, докторъ говорить: „Этотъ... готовъ... оставьте его'*. Поездъ раненыхъ, въ который попалъ Гаспаръ, былъ совсемъ такой же, какой привезъ его три недели тому назадъ въ этотъ трагическш край. Гаспаръ даже пожалелъ, что съ нимъ не было ни одного изъ старыхъ „однокашниковъ“ , съ которымъ онъ могъ бы поделиться своимъ наблюдешемъ. Казалось, будто после сраженш, въ которомъ онъ принималъ учаспе, онъ попалъ въ другой м1ръ. Повсюду онъ видЁлъ только чуж!я лица. Онъ не могъ удержаться и, оставшись одинъ, сказалъ громко: „Э, да этотъ вагонъ я узнаю! “ Да, это былъ тотъ самый поездъ, который вызывалъ такой восторгъ! Какъ все это было уже далеко! На вагонахъ уце лели еще цветы и гирлянды, но все было оборван ное, увядшее и жалкое... Это былъ обратный по ездъ, поездъ страданШ и сгоновъ. Ничего, благодаря Гаспару,— этотъ добрый малый повсюду вносилъ жизнь, — а также двумъ парижанамъ, попавшимъ въ его вагонъ, одинъ изъ нихъ метелыцикъ, а другой разсыльный при магазине,— благодаря этимъ троимъ, поездъ Гаспара съ парйей раненыхъ былъ однимъ изъ самыхъ замечательныхъ и самыхъ шумныхъ, к а т е когда-либо видела Франщя во время этой войны. А мало ли видела она ихъ, — длинныхъ и мед ленно ползущихъ! Но этотъ былъ безконечной длины (локомотивъ стоялъ впереди станцш, а последшй вагонъ далеко позади станцш), и онъ шелъ не менее пяти дней, — всю первую неделю сентября месяца, неделю отступлений и ужаса, — изъ Лотарингш, пылавшей и залитой кровью, въ мирный

V 317 Г. Г&ргъло&ь*

1917

Весснна» вьЕстзвка въ Академик Хт&ожестжь ГЛ7 года.

уголокъ Анжу, где спокойно дозр'1;ва;.ъ на солнце виноградъ. Поездъ прошелъ черезъ утопаюпдя въ яркой зелени Аргонны," которыхъ еще не успела коснуться война. Гас паръ говорилъ насмешливо: — До свидатя! До свидатя!.. Нетъ. здесь я не куплю себе замка и земель, для охоты на кроликовъ! Проехали мимо Реймса. Тамъ соборъ доживалъ свои иосл’Ьдше дни, прожив-!» столМя... И никто нзъ раненыхъ не посмотрел1. на него такъ, какъ сл1;довало бы посмотреть... Обогнули Парижъ. Потомъ поездъ вошелъ въ пре красную Турэнь, где, казалось, вдоль пути выстроились всё замки Францш, чтобы приветствовать иервыя жертвы нещнягеля. Метелыцикъ былъ растроганъ. Онъ произнесъ со вздохомъ: — Да, въ средюе в1,ка знали толкъ въ постройкахъ! Нечто душу раздирающее было въ томъ, что передъ глазами раненыхъ мелькали, одна за другой, эти провинuiH, ради которыхъ только-что разра зился страшный кошмаръ. И можно было подумать, что поездъ нарочно двигается такъ медленно, чтобы все солдаты, до иоследняго простака, имели время понять и сказать себе: „Боже., какъ обширна наша родина! И какъ разнообразна! И какъ прекрасна!" Гаспаръ только ворчалъ: — Чертовски не везетъ!.. Наконецъ-то мне довелось путешествовать даромъ, и я моп. бы любоваться видами, а у меня весь задъ расквашенъ! Онъ не нашель себе места въ скотскихъ вагонахъ и забрался въ тесное купэ третьяго класса и улегся наверху въ сетке. Тамъ онъ устроился кое-какъ и все время ворчалъ, что „республика ему опротивела, и что она его оконча тельно убьетъ!“ Онъ лежалъ на животе, рана болела и горела, и онъ то и дело кривилъ лицо въ гримасу. Но стоило только поезду остановиться, какъ онъ спускался со своего поднебесья и па даль на плечи товарищами Загёмъ онъ выскальзывалъ въ дверь и спрыгивалъ на полотно. Это замечадъ метелыцикъ и въ одинъ прыжокъ догонялъ его. За ними ыгЬдовалъ разсыльный, а потомъ и все остальные... за исключешемъ тяжело раненыхъ, которые оставались на своихъ соломенныхъ подстилкахъ. И. право, можно было сказать, что изъ поезда выходить въ высшей степени странная компашя,— компатя въ одно и то же время наводящая ужасъ, фанта стическая и забавная. Ведь солдатъ, какъ и нищш, всегда полонъ любопыт ства и смутной надежды, которыя дблаютъ его страданш какими-то поверх ностными и комичными. Человекъ, страдаюшдй отъ голода, жажды и боль ной, превращается въ ребенка. Его никакъ не удержать: онъ выскальзываетъ изъ вашихъ рукъ. Поездъ ранеиыхъ! Да ведь надо имЪть глаза и на затылке, чтобы сопровождать такой поездъ, усмотреть за всеми ранеными, быть увереннымъ въ томъ. что ни одинъ изъ нихъ не ускользнулъ. А между тЬмъ солдатъ ускользаетъ, какъ никто иной. В ы заставляете его войти въ вагонъ,— онъ изъ него выходить. Вы снова уса живаете его въ вагонъ, запираете дверь,— его голова появляется въ окне. И ротъ его вопрошаетъ, носъ вЫнюхиваетъ, глаза ищуп,. Едва вы успели повернуться къ нему спиной, какъ изъ окна вылезаетъ все его туловище. Вы удаляетесь, — онъ уже выскочилъ изъ окна. Вы возвращаетесь,— онъ говорить: „Я не виноватъ... я вывалился..." Врачъ, сопровождавши поездъ Гас пара, былъ истинный философъ, — онъ покорился обстоятельствам'!, и спокойно

Н И В А

навняго прошлаго. Эпоха Петра I. Свадьба шута Тургенева. Свадебный кортежъ, вы%зжающ,1’й на свиньи^'ь*.

1917

Изъ

№ 21.

318

1917

-41 И В А

попыхивалъ своей трубкой. И такимъ образомъ хромые, припры гивающее, припадаюшде на одну ногу, ползакище, съ перевязан ными руками, съ обмотанными тряпками головами, съ искривлен ными плечами, вывернутыми шеями, съ окровавленными ртами,— все эти разновидности воплощешя ужасовъ войны выбирались изъ поезда, смешивались въ одну общую кучу и, кое-какъ помогая другь другу, ругаясь или вздыхая, располагались вдоль откоса пути. Хоть пять, хоть десять минутъ,— сколько требуется для Освобожденш пути. Въ вагонахъ солдаты были такъ скучены, имъ было такъ неудобно, что земля казалась имъ мягкой, а воздухъ божественньшъ. Гаспаръ, „изъ-за этой стервы-шрапнели“ , долженъ .былъ и тутъ лежать на животе. Но когда на откосе была трава, онъ говорилъ какъ бы въ утеш ете себе и перебирая траву руками: — Это напоминаетъ мне воскресный день въ Мёдоне... Ахъ, голубчики, вотъ-то весело бывало!.. Барахтаешься въ траве... Щекочешь Другь друга... шалишь... А потомъ завалишься спать!.. Да, весело бывало! — О,— заметилъ мстельщикъ,— что касается сна, то намъ ж а ловаться не приходится. Вотъ уже два дня, какъ мы только и делаемъ, что спимъ. У меня даже грудь вздулась. А какая польза въ этомъ? Все равно я не кормилица! — Да, ты правъ, — согласился разсыльный. — Мне тоже ка жется, будто меня раздуло. Этотъ несчастный былъ нашпигованъ осколками шрапнели въ руку и въ ногу, а потому онъ лежалъ на спине и любовался небомъ. — Вотъ старыя ханжи уверяютъ. будто существуетъ какой-то рай. Ну, а я предпочитаю любоваться этимъ раемъ и не вЪрить Въ него. Когда въ меня попала шрапнель, я подумалъ: „Все кон чено,- -И отлично. Тамъ ничего не будетъ, да и не надо“ . И онъ растянулся на траве съ чувствомъ неги. Вдругъ раз дался резгай свистъ локомотива. Все вдоль насыпи зашевели лось. Все эти изуродованные люди начали взгромождаться въ поездъ, набивались въ вагоны, которые были имъ ненавистны, но въ то же время сулили имъ спасете. Въ вагонахъ было тесно, душно, невыносимо трясло наболевшее тело, но стены вагоновъ точно говорили раненымъ: „Потерпите, ведь мы веземъ Васъ къ кроватямъ“ . Кровати! Монахини! Что за дивная мечта! Гаспаръ крикнулъ со своей сетки товарищу, кое-какъ прттившемуся въ углу: — Эй, старина, придвинься къ двери! —• Зачемъ? — Да залезь сперва туда! — Ну? — Что ты видишь? — Ничего. — Ну, конечно, потому что ты дубина! Когда раздалось ворчаше товарища, онъ прибавплъ: — Точно ты не знаешь, что я ожидаю своего поезда со спаль ными вагонами, который послалъ мне навстречу Пуанкарэ. И действительно, навстречу раненымъ долженъ былъ быть посланъ другой поездъ. На третш день около полуночи при феерическомъ освещенш луны, когда поездъ только-что миновалъ Рамбулье, онъ нагналъ другой поёздъ, остановившшся посреди пути и точно заблудившШся среди пустынныхъ полей. Изъ поезда раздавались каюе-то дише крики. Гаспаръ сейчасъ же почуялъ нечто интересное. — Это что такое? Ужъ не дикарей ли везутъ? И онъ соскочилъ съ сетки внизъ. Онъ побрелъ вдоль пути. Остальные раненые последовали его примеру. Пошли впередъ къ локомотиву. Тамъ кочегаръ имъ сказалъ: — Это поездъ сумасшедшихъ. — Нетъ... правда? — Да, это эвакуируклъ сумасшедшихъ... изъ Вилль-Эврара. — Зачемъ? — А затемъ, чтобы боши не прикончили ихъ, если нагря нуть туда... А теперь оказывается, что некоторые изъ сумасшедшихъ сбежали. — Куда?—спросилъ, оживляясь, Гаспаръ. — Да никуда... Они разбредись здесь по полямъ... Вотъ сто рожа ихъ и разыскиваютъ. Локомотивъ далъ сигналь. Гаспаръ снова очутился въ своем", вагоне, и поездъ тронулся. Прогулка въ лунную ночь разбередила его рану, и ночью у него начались сильныя боли. Отъ тряски его страдашя усилились, и онъ началъ стонать, какъ и все остальные. Да, ночью поездъ раненыхъ— это одинъ сплошной вопль, потому что мракъ ду шить и увеличиваетъ страдашя. Ранеными овладЬваегь отчаяше, они чувствуютъ полное изнеможете, часы ползутъ съ убШственной медлительностью. Что делать со своими руками, ногами? Тело превращается въ .какую-то тряпку и безвольно напираетъ на соседа. Но соседь вздыхаетъ, освобождается изъ-подъ тя жести и, тоже обезсиленный, наваливается въ свою очередь на другого. Кажется, будто все эти несчастные передаютъ другь другу бремя своихъ страданш... пока не забрезжить свЪтъ.. О!— наконецъ-то зарождается день! Ясный, великолепный день, онъ сделаетъ воздухъ легкимъ уже только темъ, что раз-

1917

-V 21.

сеетъ мракъ. А если еще утро занимается ьъ Турэни, по кото рой проносится поездъ, когда солнце только-что начинаетъ вста вать!.. Турэнь! В ъ сентябре! Когда видишь этотъ край, толькочто выйдя изъ сраженш, покрытый пылью и кровью, после всехъ мукъ, перенесенныхъ во время боя! Турэнь со своими садами, съ молодыми парнями, работающими среди зелени, мо лодыми девушками и изобтнемъ плодовъ! Было мягкое утро, утопавшее въ золотыхъ лучахъ солнца. На телеграфныхъ проволокахъ безкОнечной вереницей рядышкомъ сидели ласточки, совершавнин свой утреннш туалетъ. Вдали виднелась желтая Луара съ замками на берегахъ. Каждый са мый маленьтй дворикъ былъ полонъ цветовъ, цветы пестрели повсюду вдоль пути. Поездъ останавливался везде, точно для того, чтобы дать солдатамъ полюбоваться этой красотой. Онъ останавливался на всехъ станщяхъ и полустанкахъ, а иногда даже передъ шлагбаумами. И тогда сейчасъ же со всехъ сторонъ къ поезду спешили женщины. И что за очаровательныя деревушки, к а те веселые маленьте городки! Какая ясная и жизнерадостная страна! Сколько неизъ яснимой прелести въ вашихъ женщннахъ и молодыхъ дЬвушкахъ! Сколько гращи, сколько очаровашя въ глазахъ, выглядывающихъ изъ-подъ широкихъ солбменныхъ галяпъ! Оне сбе гаются со всехъ сторонъ въ светлыхъ летнихъ платьяхъ съ охапками фруктовъ и цветовъ! И растроганный раненый борстъ плоды и пожимаетъ руки, онъ бормочетъ что-то, радостный и улыбающшся, онъ забылъ свои страдашя. Одна несла виноградъ, который только-что собрала, сорвавъ вместе съ ягодами и цветы, л е т е и xpymiie, какъ крыло ба бочки, тонуице въ большихъ рукахъ солдатъ. Другая протяги вала раненымъ персики, пушистые и золотистые, ласкавшш руку, которая подносила ее ко рту. Третья протягивала груши, тяжелыя и гладки!, — она прибежала къ поезду, рука у нея была теплая, и груша благоухала. И такъ все,—онё стекались съ турэньскихъ виноградниковъ, эти женщины Францш, живунця въ прекрасныхъ садахъ, закрытыхъ, скрывающихся за стёнами домовь, богатыхъ и благоухаюшихъ. составляющихъ ра дость ихъ владельцевъ, и въ садахъ открытыхъ, какъ поля, садахъ, расиоложенныхъ на холмахь, на которые бросаютъ тень вробЪгакищя облака, или садахъ, греющихся на солнце на склоне горы. У Гаспара было слишкомъ мягкое сердце, и онъ, конечно, рас трогался. Онъ какъ-то смутно сознавалъ, что они вошли въ благословенный край. Онъ воскликнулъ: — Ахъ, что за прелестный маленьгая женщины! К а т я ши карны» маленькая женщины! Ей-Богу, с т о и т ь получить рану, чтобы только увидать все это! О, к а т я милашки! И въ восторге онъ превзошелъ самого себя. Придерживая больное место, онъ переходилъ отъ одной къ другой, принималъ дары, набивалъ карманы и съ полной охапкой въ рукахъ относнлъ все въ вагонъ. Тамъ онъ епрашивалъ тяжело раненыхъ: — Кто желаетъ? Груши изъ садовь кюрэ? Вянныя ягоды изъ Аравш? Мускатный виноградъ... Тутъ всего есть, товарищъ, не стесняйся, бери, сколько хочешь! Онъ жевалъ самъ вперемешку груши, персики, черный внноградъ, белый виноградъ и съ набитымъ ртомъ приносилъ въ ва гонъ новую партш фруктовъ, чтобы те, кто томились въ лихо радка, могли освежиться вволю. — Нетъ, ты понюхай это, прежде чемъ есть! Это не ф рукты это цветы! И онъ снова уходить, забывъ про свою рану, вскрикизалъ отъ боли, потомъ тотчасъ же улыбался дамамъ и говорилъ: — Мерси!.. Еще!.. Да здравствуетъ Франщя и Пантрюшъ!.. Нетъ, это прямо сногсшибательно... сногсшибательно! Кажется, во всю свою жизнь онъ не удостаивался такого внимашя и не былъ такъ счастливь. Онъ не помнилъ себя отъ ра дости. Даровое угощеше, щедрое и роскошное... изъ рукъ женщинъ! Онъ забылъ про свои страдашя. глаза его мяли, и онъ бралъ, бралъ... но онъ также и давалъ, давалъ все.чъ. Оиъ приговаривалъ: — Ботъ это настояшдй сощализмъ... это синдикализмъ!.. Это называется— работать! Онъ былъ такъ хорошъ, что одна полная дама, состоявшая при Красномъ Кресте, съ добрымъ и живымъ выражешемъ лица, подошла къ нему и сказала: — Вы добрый малый... Какъ васъ зовутъ? Онъ окинулъ ее взглядомъ. Потомъ ответилъ нетвердымъ голосомъ, въ которомъ слышалось удивлеше, но также и некоторая гордость, вполне, впрочемъ, обоснованная. — Я... я Гаспаръ... съ улицы de la Gaite. Увы, его блаженное состояше, его гордость продолжались не долго. Онъ думалъ, что находится въ обетованной земле, и на деялся тутъ остаться. Но наступила ночь, въ четвертый разъ въ этомъ ужасномъ поезде, и онъ двинулся дальше, все впередъ, а куда, одному Богу известно!.. Что думать, на что надеяться, разъ въ каждомъ городе этимъ несчастнымъ говорили: „В ъ следующемъ васъ положатъ“ . Лечь въ постель!.. Въ Туре было оскорблено самолюб1е Гаспара... самолюб1е нацюнальное. Поездъ стоялъ въ течете двухъ часовъ передъ депо локомошвовъ, и солдаты, которые, по своему обыкновенш, вышли

Н .

1917

1517

Изъ вагоновъ, чтобы поды шать свЗжимъ ночнымъ воздухомъ, завали, созерцая си гнальные диски и постъ для перевода стрелокъ. Одинъ железнодорожный служанцй, проходя мимо нихъ, спросилъ: — А что, видели вы бошей? — Бошей? — нроворчалъ Гаспаръ.— Какъ могли мы ихъ видеть, когда они удрали, словно зайцы! — Нетъ, тамъ... тамъ... техъ бошей?

21')

О Ъ

— Где тамъ? — Видите вонъ тотъ осве щенный поездъ передъ вами? — Что такое? Тамъ боши? — Ну да, тамъ триста пленныхъ. — Это правда? — Пойди и посмотри самъ. — Нетъ, нетъ, нетъ! Я строго запрещаю переходить путь!сказалъ тономъ, не терпящимъ возраженШ, врачъ, который въ конце концовъ утратилъ свое философское спокойств1е, Довольно шляться! Бошей вы могли посмотреть тамъ! — А разъ мы ихъ не ви дали!—возразилъ Гаспаръ. — Ну, такъ вы вернетесь туда. Ни съ места! Каждый разъ, когда я васъ останавли ваю, вы говорите, что вамъ надо... Довольно! Пришлось повиноваться. Товарищамъ Гаспаръ жаде вался: — Это чортъ знаетъ, что такое! Мы не будемъ даже знать, к а т я у нихъ хари! — Пфэ!—сказалъ железно дорожный служаки й, — это настоящая свиньи... Бритые, безъ всякаго следа волосъ... Право, такъ и хочется сде лать барабаны изъ ихъ сви ной кожи! — Ну-у? Гаспаръ сжималъ кулаки и почесывалъ себе голову. — И подумать, что мы, ра неные, жертвы войны, не имеемъ права посмотреть имъ въ ихъ безстыэте глаза и ска зать имъ: „В ы свиньи! Слы шите, свииьиГ Свиной народъ со свиными головами!.. Стадо свиней!.." Локомотивъ засвистелъ. При ходилось забираться въ ва гонъ. Железнодорожный слу жащей рискнулъ утешить ра неныхъ: — На этотъ разъ, кажется, вамъ остался уже маленькш переходъ. — Какъ бы не такъ! Стара штука!— ответилъ Гаспаръ. Нечего намъ зубы заговари вать! Иди, исполняй-ка свои обязанности! Поездъ тронулся. Железно дорожный служащш крикнулъ вследъ: — Вотъ невежа! А главное, не съ вами разговариваютъ! Гаспаръ приподнялся въ сетке: — Ты разговариваешь не со мной? И великолепно! На деюсь, что не со мной... Онъ безостановочно ворчалъ въ течете двухъ часовъ, пока поездъ не остановился въ маленькомъ городке въ Анжу,— конечномъ пункте этого томптельнаго пути. И когда Гас-

v§

(п а* as «з

§ as Си СО О

tfl И! 3 03 S 4 3 >> >»

320

1917

Н И В А

1917

№ 21.

паръ окончательно убедился въ томъ, что ихъ действительно Тотъ, къ кому онъ обращался, былъ до такой степени и муне повезугь дальше, онъ крикнулъ возмущенно: чекь отъ усталости, что отв^ти.-Ъ только: — Нельзя сказать, чтобы спешили насъ привезти куда-нибудь! — Брось... это санитаръ... онъ желадъ тебе добра. Еще немного--и я заоралъ бы! Гаспаръ возразилъ: Онъ спустился съ сетки и вышелъ изъ вагона, ничего не — К ъ чорту его!.. Дуракъ! Куда я раненъ? Точно это его ка говоря. сается! Они npiexaflii въ И... Кажется, нетъ более типичнаго для Фран Помолчавъ немного, онъ продолжалъ: цш города. Компьень!.. Болванъ! На что же у насъ тогда 75-миллпмеИ въ такомъ-то городе высаживаться ночью! Что за святотат тровыя пушки? Я самъ елышалъ, какъ one галили! А разве ство! Ночь была мягкая, ласкающая, хотя несколько туманная, и нетъ, товарищъ? В4дь ты елышалъ, какъ оне налили?.. Поганый на дебаркадере малень старикашка... Пусть онъ кой станцш въ Анжу разсказываетъ это сво не было иного освеще ей старухе. Мы лучше ния для этихъ истомлензнаемъ, взятъ ли Ком ныхъ, хромающихъ и пьень! Нетъ, нетъ, это искалеченныхъ людей, невозможно! Бельгшцы, кроме звездъ, ласково руссюе, англичане и мерцающихъ на высомы... Это невозможно, комъ своде. Люди на 1 чтобы они дошли до талкивались другь на Коупьеня! Онъ не переставалъ друга и шли, сбившись въ кучу, неловко ша возмущаться до самаго госпиталя. Онъ не загая, сонные, къ дверямъ станцш, где ихъ метилъ даже, что они встречали санитары два раза переехали Луару, и не почунствообычнымъ воиросомъ: валъ, какъ пргятно — В ы куда ранены? было вдругь очутиться Гаспаръ не любилъ въ тихомъ, мирномъ го этого вопроса. Ему хо родке, вдали отъ бошей. телось бы ответить: —• Но когда повозка „У меня чуть не вы остановилась передъ рвали сердца“ .— А онъ болыпимъ здашемъ изъ былъ раненъ въ яго белаго камня, ярко дицу. Й на этотъ разъ освещеннымъ, когда онъ ответилъ резко: Гаспаръ увндалъ, что — Я самъ не знаю къ повозке подходятъ больше, куда. Смотрите молодые люди, чтобы сами. помочь раненымъ вый Толстый человекъ, ти, а также старикъмашинально задавшШ священникъ, сестра ему этотъ вопросъ, былъ милосердш и сиделка, совершенно озадаченъ ему вдругь показалось, его резкимъ отвётомъ. что сама природа идетъ Это былъ торговецъ бу къ нему навстречу съ магой, добровольно взяраспростертыми объвппй на себя обязанно япями. И эта теплая сти санитара. Онъ былъ встреча сразу укротила обидчивъ и самолюбивъ, его злобу. и тонъ Гаспара возмуОнъ оперся на руку тилъ его. Онъ сказалъ: молодого человека, про— Нечего сказать, тянулъ свою сумку ста хороши манеры!.. Если рику и добровольно бы было много такихъ сообщилъ священнику: солдатъ, какъ вы... Да, — У меня съ ягодиг нетъ ничего удивительцей плохо. наго въ томъ, что гер Сестр^ онъ сказалъ: манцы въ Компьене!.. — Здравствуйте, се Теперь я понимаю, что стрица,— а сиделке онъ германцы... улыбнулся. — Что такое?.. Что Онъ былъ весь въ вы понимаете? — вос грязи, въ пятнахъ, ис кликнулъ Гаспаръ.— Въ терзанный, неумытый, Компьене?.. Какъ въ съ трехнедельной ще Компьене? тиной^ съ землистымъ Онъ позвалъ товари лицомъ и вваливши щей какъ бы въ свиде мися глазами, выгля теля, а . они смотрели дывавшими изъ-подъ на него, оторопевъ и запыленнаго кепи. Но ничего не понимая. Въ все, кто видели его, течете месяца они Браташе съ нас еле Hieмь. Нарядившись въ На французскомъ фронте. когда онъ входилъ въ знали только, что фран германск1я каски , французские солдаты съ двери лазарета, нашли, цузы овладели поло шутками и пгъснями возвращаются на позицш. что онъ великолепенъ, виной Эльзаса, что они Жители угощаютъ своихъ защитниковъ. и никогда не забывали двигаются впередъ въ его. Его глаза свети Бельгш, и что руссюе лись благодарностью, а кривой носъ красноречиво говорилъ о обещали быть въ Берлине перваго октября. И вдругь въ Компьене!.. томъ, какъ глубоко онъ растроганъ. Губы его двигались отъ волКакъ въ Компьене?.. Гаспаръ прошепталъ на ухо метельщику: ненш, онъ точно искалъ какое-нибудь забавное словцо. И онъ — Онъ спятилъ! нашелъ его. Подмигнувъ глазомъ, онъ обвелъ взглядомъ роскош Но б.умагэторговецъ продолжалъ: ный вестибюль, потолокъ и стены и сказалъ: — Да, да, Компьень! Начинается, какъ и въ семидесятых!, — Великолепно! Это напоминаетъ Луврскш музей... А где же годахъ. Но пусть пошлютъ насъ, пятидесятнлетнихъ! Тогда увп„Джшконда“? дять! Тогда увидятъ! Это народъ Парижа входилъ въ „осто“ . Гаспаръ подтолкнулъ метельщика и пошелъ съ нимъ къ по Раненые говорятъ „осто“ , а не госпиталь. Слово „госпиталь*— возке. Онъ ворчалъ, влезая въ повозку: это для академическихъ словарей. „Осто“ оказалъ Гаспару пре — Какъ ни какъ, а противно слушать такую чепуху!.. Господи, красный пр1емъ. до чего болитъ моя рана... Компьень!.. Да неужто это правда?.. Ведь У самыхъ дверей онъ потерялъ своего метельщика, потому всего четыре дня тому назадъ мы оставили ихъ въ Лотарингш что былъ немножко озадаченъ и отдался во власть встречасъ ихъ паршивыми пушками... Значить, они нргЬхали съ навшихъ. Его окружили три женщины и старались услужить ему шимъ поездомъ?.. НЪгь, знаешь, братецъ, если бъ не было тамъ на все лады. Сперва молодая девушка разула его и вымьтла доктора, я двинулъ бы его!

Л? 21.

1917

НИВА

321

1917

ему ноги, н делала она это очень добросовестно и такъ просто готовъ былъ уже болтать до скончангя века! Пожилая дама подо и мяло, что онъ смотрелъ на нее, смущенный я растроганный. шла къ нему и сказала: Потомъ молодая женщина надела на него чистую рубашку, Вы но производите внечангЬнш больного... Право, не знаю, отъ которой благоухало свежей ключевой водой останется ли на вашу долю кровать... Онъ пробормоталъ: Гаспаръ сразу умолкъ и остановилъ на ней испуганный взглядъ. — Спасибо... спа Но тутъ вмешалась сибо... Моя еще годи молодая девушка: лась... — Обопритесь на Наконецъ пожилая мою руку, вамъ вседама опорожнила его таки дадутъ кровать. карманы: Гаспаръ всталъ и — Что вы хотите оперся на ея руку... оставить при себе, съ благогов'Ьтемъ. мой другъ?— спросила Она была въ форме она.—И она показала сестры милосерд1я, вся ему крошки табаку, въ беломъ, съ краспочерневшШ кусонымъ крестомъ. Она чекъ сахару и сло повела его вдоль беманное огниво. лыхъ коридоровъ, и Онъ ответилъ: они пришли въ об — Я оставлю се64 ширную палату, где только моего сы тоже все было белое: нишку. стены, докторъ, си Все засмеялись. Но делки, кровати. Одинъ онъ вынулъ' изъ сво только видъ этой па его кепи пожелте латы давалъ отдыхе, вшую фотографш, на трогалъ душу. Каза которой былъ изобралось, будто жаръ и женъ полуголый бустрадашя должны бы тузъ, и показалъ его стро проходить въ дамамъ. этой обстановке, среди — Вотъ если бы этихъ женщинъ въ не было этихъ поробелой одежде. И какой сятъ, мы не умели бы соблазнительный видъ сражаться такъ хо былъ у кроватей! Оне рошо!.. Но ведь надо были совсемъ новыя, добиться, чтобы этимъ белоснежныя, таюя, крошкамъ жилось хо каюя рисовались рошо, надо, чтобы они только въ мечтахъ! имели возможность Онъ съ наслаждеработать, а потомъ шемъ нырнулъ въ сходить повеселиться простыни, освежавъ кино, и пойти спо випя и ласкавппя его койно, а не говорить огрубевшую кожу и себе все время: „Какъ измученное тело. Онъ бы боши не обруши укрылся до подбо лись на насъ“ ... Да, родка, слегка шурша но теперь они обру щетиной бороды о шились въ послЗзднШ бёлое полотно. Мед разъ, и кончится гЬмъ, ленно, какъ бы разыс что они разобыотъ кивая руками и ногами себе свою же собст свеж1е и мягше угол венную рожу! — Онъ ки постели, широкой добавилъ: — Ну, въ и удобной, съ белоэтомъ году свиная ко снежнымъ бельемъ, жа будетъ недорога. онъ вступилъ въ облаИ после этого онъ дате постелью все началъ разсказывать цело и нераздельно. самыя невероятный Онъ вытянулся, рас исторш о сражешяхъ, правился, располо „Ихъ пятеро". Луи Ремекеръ. въ которыхъ было жился какъ можно больше снарядовъ, Голландскш худож никъ Ремекеръ, прю бргьвиий мгровую извгьстность своими полит ическим и шире и нашелъ на к а р и к а т ур а м и и рисункам и, бичую щ им и враговъ м ира и культ уры Гермаш ю и ея союзниковъ, чемъ людей, о поезде конецъ удобное полои зобразилъ въ лицгъ „бывшихь л ю д е й " — Вильгельма, Конст ант ина Греческого, от рекш агося нынгь сумасшедшихъ, кото ж е т е для своей раны, отъ прест ола, Ф ердинанда > Ф ранца-1осифа и М агом ет а плачевное сост ояш е руководим ы хъ ими рый они встретили... тело его прониклось государствъ, разоренны хъ и опозоренныхъ. И... Гаспаръ превра полнымъ покоемъ, и, тился въ хвастуна и болтуна — одиимъ словомъ. въ немъ про счастливый, пяющШ блаженствомъ, запрокинувъ голову на явился парижанинъ со своей худшей стороны. Почти уже инвамягкую подушку, отдался онъ негЬ полнаго отдыха. лидъ, онъ только-что вышелъ изъ кроваваго побоища, а онъ (Продолжение слЬдуетъ).

оосюоооо«юс»сюшкюоое>оооо<к»о<кю(к»€юооооос»ов

I О

1 Г

. Я

услов1ямъ разерочки подписной платы за „Ы И В у “ сего 1917 г., къ 1 ш л я слЬдуетъ внести н е м ен 'Ь е Q 10 р у б . Гг.'подписчики, уплатившие меньше указанной выше суммы, благоволятъ поэтому озаботиться н е м е д л е н н о ю

Q ф

По

п р и с ь ш и о ю Ы здую щ аго взноса, во изб'ЬжанХе остановки въ вы сы лка журнала съ 8-го 1юля — с ъ 2 7 - г о н у м е р а . Гг. иногородные подписчики при высылк-Ь денегь благоволятъ о б о з н а ч а т ь нав и д н о м ъ m t c r t н о ш ю п е ч а т н а г о а д р е с а съ бандероли или п р и л а г а т ь с а м ы й а д р е с ь и н е п р е м е н н о у н а з а т ь , что деньги высылаются в ъ д о п л а т у з а п о л у ч а е м ы й у ж е ж у р н а л ъ . При перем-Ьн-Ь адреса слЪдуетъ прилагать SO к о п . и п е ч а т н ы й а д р е с ъ .

ооооосюооооооооооосюоооооосюоооооооооооо^

1917

И И В А

1917

Л; 21.

Политическое o6o3ptHie. Къ Учредительному Собраню. Юридическое СовЬщаше при Вреыенномъ Правительстве на метило въ общихъ чертахъ планъ заняпя комисеш, которая будетъ призвана разработать законъ о выборахъ въ Учредитель ное Собрате. Такимъ образомъ первый шагь къ созыву Учредительнаго Собрашя сд-бланъ. Временное Правительство присту пило къ выполнешю валсн’Ьйшаго изъ обязательству иринятыхъ имъ на себя при самомъ своемъ образованш. Но было бы неправильно думать, что данное Временнымъ Правнтельствомъ въ его программе обещаше- созвать Учреди тельное Собрате для установ.лешя формы правлешя и основныхъ закоиовъ Poccin евязываетъ только его и никого больше. Н'1зтъ, отсрочка до Учредительнаго Собрашя р е ш е тя вопроса о государствен номъ устройстве Poccin одобрена соглашешемъ, молчаливо заключепнымъ между всеми русскими гражданами. Это соглашение должно быть честно выполнено 'всеми его участниками. Только если это будетъ сделано и мы дождемся установлен^ формы правлешя Учредйтельнымъ Собрат емъ, новый государственный строй Poccin будетъ действительно по коиться на демократическомъ начале общественнаго признанш. Идея Учредительнаго Собрашя не въ первый разъ встречается въ исторш политическаго р а з в и т Poccin. Идея эта выдвигалась многими политиче скими париями еще въ 1905 году. Но тогда фактическое „соотношеше силъ“ оказалось для нея неблагопр!ятнымъ. Волны освободительнаго движешя раз бились о твердыни царской власти, которая сохранила большую часть свопхъ позищй. 17-го октября между самодержав1емъ и демокрайей былъ заключенъ конституцюнный компромиссъ. на основе создатя Гос. Думы съ решающимъ голосомъ. В ъ соответствш съ этимъ отъ Учредительнаго Собрашя, облеченнаго „всей полнотой власти пришлось отказаться, и партш, которыя держали лозунгъ „Учредительное СобраHie“, стали вкладывать въ него суще ственно другое содержаше. Оне пони мали подъ нимъ Думу, созванную для учаспя въ составлены основныхъ законовъ конституцюнной MOHapxin. По литическая действительность не оправ дала даже этихъ умеренныхъ завоева!ПЙ. Народное представительство вовсе не было привлечено къ участио въ осуществленш учредительной власти, и за четыре дня до открыпя ceccin первой Думы новые основные законы были единолично изданы самодержавнымъ царемъ. Февральская револющя опять вер нула насъ къ лозунгу Учредительнаго Французский солдатъ. Собрашя, обладающаго всей полнотой власти, въ его самомъ чистомъ виде. Старая организащя власти разрушена до основаны. Все то, что на развалинахъ монархш создано револющоннымъ движешемъ, носить временный, условный характеръ. Наше правительство правильно именуется „временнымъ". Весь смыслъ его существо в али заключается въ томъ, чтобы ведать государственныя дела до того момента, когда изъ рукъ Учредительнаго Собрашя мы получимъ законно-установленное, постоянное правительство. Демо кратический строй, въ у слов! я хъ котораго мы живемъ, аношшенъ. Это не MOHapxifl, но это и не законно-установленная республика, потому что сделать выборъ между республикой и MOHapxiefl и окончательно оформить новый государственный порядокъ можетъ только Учредительное Собраше. Новый порядокъ будетъ проченъ лишь постольку, поскольку онъ будетъ пользоваться общимъ признашемъ. Созывъ Учредительнаго Собрашя и есть способъ обнаружить намерешя русскаго народа относительно желательной ему формы государственная устройства. Учредительное Собрате, находящееся въ согласш съ народнымъ правосознатемъ, дей ствительно будетъ „полновластно". Такое собраше „можетъ все“ . Учредительное Co6paHie „можегь все“ . Естественно поэтому, что, по мере того, какъ въ жизни Poccin возникаютъ те или иные крупные вопросы политическаго или сощальнаго характера, ихъ заносить въ списокъ, рекомендуемый внимавш будущаго ^тчредительнаго Собрашя и yдлиняющiйcя съ каждымъ днемъ. Не под

лежишь сомненш, что предвыборная борьба парий будете вестись именно вокругъ этихъ двухъ главныхъ темъ,—что и какъ должно будетъ решить Учредительное Собраше. Съ безпартшной точки зрешя, по этому поводу можно сказать только следующее. Учре дительное Собраше будетъ полновластно, и отъ него будетъ за висеть принять или не принять къ своему разсмотрешю то или иное дело. Изъ предлагаемыхъ ему партшныхъ программъ боль шинство его само выберетъ то, что сочтетъ нужнымъ. Но ясно одно. Можно, хотя и трудно, представить себе, что Учредительное Собрате не проведете земельной реформы и оставить ее въ на следство будущимъ органамъ обыкновеннаго законодательства. Можно легко допустить, что оно не закрепить 8-часового рабочаго дня и также поручить вопросы сощальной политики заботамъ будущихъ законодательныхъ установленШ. Но нельзя мыслить Учредительное Собраше, кото рое не выполнило бы главной своей за дачи и уклонилось бы отъ установленш формы правлешя и конституцш Poccin. Создаше мощной организацш новой вла сти есть необходимая предпосылка всей дальнейшей преобразовательной ра боты. Везъ такой •организацш нельзя будетъ успешно осуществить ни одной изъ техъ грандшзныхъ реформъ, въ ко торыхъ нуждается Ростя. Практически и судя по бывшимъ историческимъ примерамъ, мыслимъ только такой ходъ заняпй Учредитель наго Собрашя. Когда Учредительное Собрате будетъ созвано, правительство, которое къ тому времени будетъ у вла сти, сложить свои полномоч!я. Учреди тельное Собрате либо продолжить полномоч1я этого правительства, либо создабтъ новую организацпо правитель ственной власти, затемъ — если только обстоятельства не потребуютъ отъ него спешныхъ MeponpiflTifi по ликвидащи войны—оно должно будетъ приступить къ разработке и утвержденш конститу цш Poccin. Когда эта работа будетъ за кончена, отъ самого Учредительнаго Собр атя будетъ зависеть немедленно вве сти въ действ{е новую конституцш и разойтись, или отсрочить введете кон ституцш и заняться другими политиче скими и сощальными вопросами. Единственнымъ хозяиномъ своей компетенцш п своего времени будетъ само Учреди тельное Собрате. Изъ идеи „полновластия" Учредитель наго Собран in необходимо вытекаетъ окончательный характеръ его решенШ. Какъ бы далеко ни разошлись эти ре ш е т я съ нашими личными убеждешями, мы все будемъ обязаны безпрекословно подчиниться имъ. Итти противь воли народа, выраженной УчредиА. Семеновъ. тельнымъ Собрашемъ, значило бы гре шить противъ самыхъ первоосновъ демокра'п'и, заранее подрывать авторитетъ Учредительнаго Собрашя, значило бы готовить анархш и контръ-революцш. Но если такъ, то очевидно, какое огромное значеше иршбретаетъ правильная подготовка къ Учредительному Собранно. Необходимо правильно подготовить устройство Учредительнаго Собрашя, то - есть сде лать такъ, чтобы оно могло быть действительно названо народ нымъ представительствомъ. И нужно намъ самимъ, всЬмъ гражданамъ свободной Poccin, подготовиться къ Учредительному Со брашю. Намъ нужно быть на высоте А х ъ историческихъ задачъ, которыя стоять передъ нами. Намъ нужно уяснить самимъ себе и въ общенш со своими согражданами существо вопросовъ, нодлежащихъ решенш Учредительнаго Собрашя. Для этого необхо димы, съ одной стороны, распространеше въ населенш известной совокупности точныхъ общественно-политическихъ знашй, и съ другой— свободная пропаганда всехъ безъ исключешя политическихъ учешй. Необходима самая широкая свобода устнаго и нечатнаго слова. Необходимо, чтобы раньше, чемъ державный р.усскш народъ скажетъ свое окончательное слово, в с ё мнешя бьпи выслушаны и все интересы были приняты во внимаше. Только если эта гигантская работа будетъ исполнена, Учре дительное Собрате оправдаетъ свое назначеше. Только тогда оно выведетъ Pocciro на широшй и ровный путь свободнаго и мирнаго демократическая р а з в и т .

------ —-

Проф. К. Соколовъ.

■

5 т

г 2е '21.

1917

Н И В А

1917

З.У

Члены всероссШскаго Съ-Ьзда Офицерскихъ Депутатовъ армш и флота на братскихъ могилахъ жертвъ революцш въ Петроград^.

Знамя перваго полка Союза Сощалистовъ народной армш. 20-го мая Союзом! Сощалистовъ народной армш было вручено полковое знамя особому караулу юнкеровъ для сопровпждешя его въ 443-ii СоснипскШ полкъ. Знамя красное, бархатное, съ парчевой киймой , съ золотыми надписями на ofiiiixi, сторонахъ. Съ одной стороны написано: «Союзъ Сощалистовъ народной армш своему первому 443 Соснинскому полку. 1-го мая 1917 года». Съ другой стороны написано: «Въ единенш сила. Не слушать отбоя. Не будетъ его». Посредине этой стороны лавровый вЪнокъ, внутри котораго переплетены мечъ, молотокъ и серпъ. Присутствовавши при вручевш знамени командующШ Петроградскимъ военнымъ округомъ генералъ-машръ Половцевъ обратился къ караулу денкеровъ со следующими словами: . — Юнкера караула. Я обращаюсь къ вамъ потому, что на вашу долю выпала великая честь сопровождать отсюда на фронтъ это первое знамя, которое вышло изъ ст-Ьнъ Таврическаго дворца, и которое руссше сощалисты посылаютъ тому полку, который еще въ старое время понималъ, какой должна быть гражданская свобода, и который уже после револющя показалъ, что строгая дисциплина не противоречить идее свободы. Я но сомне ваюсь, что вы съ честыо понесете это знамя. Передайте товарищамъ сердечный приветъ. Представитель. 443-го полка старшШ унтеръ-офицеръ 1офинъ заявилъ: — Въ нашемъ полку единая дружная семья, которая, какъ одинъ человЬкъ, умретъ за Свободную Россш, sr

32 i

1917 Н И В А 191

Дневникъ военныхъ д"Ьйств1й. Г. К л е р ж е .

Усил1я Гинденбурга на западномъ фронгЬ и у береговъ Ла-Манша. В ъ виду р*зкаго изм*нен!я военно-политической обстановки на российском'!. театр* военныхъ д*йствШ, произошла коренная ломка и въ ближайшихъ расчетахъ германской стратегш, которая Р’Ьшила, невидимому, оставить въ поко* револющонную русскую армш и обратиться всЬми своими свободными силами противъ Англш и Францш. Плотность расположетя частей противника на всехъ боевыхъ фронтахъ въ середине мая месяца даетъ наглядное представлеше о томъ, насколько англо-французскому фронту въ Европ* въ данномъ случай принадлежитъ первенствующее значеше. Части германскихъ войскъ расположены на немъ столь плотно, что на одну дивизш приходится около трехъ верстъ протяжешя по фронту, тогда какъ на русско-румынскихъ позищяхъ эта плотность является въ четыре раза меньшею. Съ марта по май м'Ёсяцъ съ русско-румынская фронта нем цами снято до 20 дивнзШ, которыя направлены къ центру и правому флангу германскаго расположетя на запада. Вмвсто нихъ, изъ числа разбитыхъ и более пострапавшихъ на французскомъ фронте германскихъ частей, три дивизш возвращены къ намъ на востокъ, сюда же, на зам*щ ете ушедшихъ во Францш частей, прибыло еще около трехъ дивизш изъ внутреннихъ ра1оновъ Германш. Такимъ образомъ въ течете посл*днихъ, двухъ м’Ьсяцевъ съ русскаго фронта убрано на западъ уже около 15— 1(» дивизШ. Считая, что эти части достигли своего назначешя, мы можемъ полагать, что на (ЮО-верстномъ франко-бельгшскомъ фронт* въ настоящее время находится около 165 германскихъ п*хотныхъ и кавалершскихъ дивизШ, тогда какъ на русскомъ фронте на 1.000 верстъ отъ Ри ж ска я залива и до берега Чернаго моря распределено около 148 германо-австро-болгаро-турецкихъ дивизШ. На итальянскомъ фронт* на протяженш около 300 верстъ оперируешь не более 35 австшйскихъ дивизШ, тогда какъ въ Македонш, противъ генерала Саррайля, на фронт*, примерно, такого же протяжешя, какъ и итальянсшй, действуютъ лишь около 23 соединенныхъ дивизШ. На турецкомъ театр* военныхъ д*йств!й около 40 дивизш раз бросаны на вс*хъ направлешяхъ. Помимо отм*ченной группи ровки силъ, наши противники имФ.ютъ еще дв* резервныя группы: внутри Германш, изъ вновь формируемыхъ германскихъ частей, въ количеств* около 13 дивизи1, и въ глубин* Малой Аз1и, въ Анатолш, турки поддержнваютъ резервъ въ состав* около я дивнзШ. Сл*дуюш,ее, поел* франко-белылйская фронта, положеше но плотности принадлежит!! итальянскому театру военныхъ д*йств1й, гд* на одну авст|нйскую динизш приходится около 10 верстъ протяжешя по фронту, въ то время какъ на русско-румынских ь позищяхъ на одну неприятельскую д и в и з ш приходится уже около 12 верстъ. Такимъ образомъ нашъ фронтъ, въ общемъ, находится на третьемъ м*ст*. Поел* него идетъ македонский фронтъ, гд* на одну дивизш противника приходится около 15 верстъ. Такимъ образомъ на франко-бельийскомъ фронт* армш фельдмаршала Гинденбурга расположены въ три раза плотнее, ч*мъ на итальянскомъ фронт*, въ четыре раза нлотн*е, ч*мъ на русско-румынскомъ фронт*, и въ пять разъ плотн*е, ч*мъ въ Македонш. Малоа:натск1е фронты не могутъ быть сравниваемы съ бое выми фронтами въ Европ*, такъ какъ плотность расположения на нихъ турецкихъ частей значительно отличается отъ того, что наблюдается въ этомъ отношенш въ Европ*. Интересно отм*тить, что главная масса ушедшихъ съ нашего фронта германскихъ дивизШ взята преимущественно съ участка наш ихъ' позицШ между Пинскомъ и румынской границей, гд* стоять армш генерала Брусилова. Зато равномерно сняты немецюя войска съ северная. западнаго и румынская фронтовъ. Ст. одного фронта генерала Брусилова снято больше германскихъ дивнзШ. ч*мъ съ остальныхъ трехъ нашихъ фронтовъ. Какъ бы •ни были значительны цифры,уврденныхъ съ нашего фронта во Францш н*мецкихъ подкр*плешй. все же надо учитывать, что около 30 процентовъ таковыхъ, какъ отм*чено выше, на нашемъ фронт* противиикомъ т*мъ или инымъ способом'!, уже возм*-

Р п Л РПУ/ЯШ Р ТЕКСТЪ: „Дождичъ мЬшаетъ». Очеркъ Николая Ромини и Д с р Ж а Ш с . скаго.—Съ войны. Пережитое. Теноръ. Разсказъ Бориса Kypciaro.— Гаспаръ. Повесть Ренэ Беижамэна. (Продолжеше).—Политическое обозрЪн!е. ||роф. К. Соколова. — Дневникъ военныхъ дЪйствж. Г. Клерже. — Заявлен!е.—Объявлешя. Р И С У Н К И : Напутствие. К. В. Лебедевъ (f).— На англшскомъ фронтЪ (2 рис.).— Св'ЬтлоН памяти лейтенанта П. П. Шмидта (2 рис.). — „Прапорщикъ юный“ . K)piK РЬнинъ. — Автопортретъ. А1. Зайцевъ. — Изъ недавняго прошлаго. На c t H O K O c t . Издатель Т-во А. Ф. МАРКСЪ.

щены. Такимъ образомъ, при желанш посл*дняго воспользоваться нашею временною слабостью, ему не трудно сейчасъ нанести намъ чувствительный ударъ на одномъ изъ важн*йшихъ направленШ.' Уверенность противника въ победе сейчасъ настолько сильно окрепла, что онъ снова высоко поднялъ свою голову и определенно возомнилъ, что счастливый исходъ войны ему обезпеченъ. Сосредоточиваемые на западно-евронейскомъ фронт* н*мецто резервы направляются главнымь образомъ къ проливу Ла-Манша, для того, чтобы ударомъ въ этомъ направленш отделить ВеликоОрнтанскш остро'въ отъ береговъ Бретани и Па-де-Калэ. Противникъ давно мечталъ объ операщяхъ въ этомъ направленш, но это ему до еихъ иоръ не удавалось, и онъ теперь, пользуясь затишьемъ у насъ, хочетъ попытать снова счастья. Господство въ пролив* Ла-Маншъ — вотъ ключъ къ успеху союзниковъ. Немцы вырабатываютъ планъ, чтобы отрезать сообщешя между Франщей и А н т е й . Операцш на суш* полны со б ы т и и . о которыхъ приходятъ ежедневный донесентя; о подвигахъ британскаго флота печать пока умалчиваетъ. йзр*дка npoj скальзываютъ сообщешя. и мы видимъ, какъ высокъ геройскШ духъ въ британскомъ моряк*. О еобытш 21-го апреля германцы еообщаютъ: „произошло |сражеше между шестью германскими истребителями и двумя британскими истребителями, при чемъ потоплено два н*мецкихъ корабля, а англШ ш я суда удалились почти безъ потерь". Въ течете почти трехъ л*тъ Ла Маншъ былъ жизненнымъ нервомъ для политики союзниковъ, и маршалъ Гинденбургь, принявъ верховную диктатуру, р*шилъ самыми энергичными мёрами бороться съ англШскимъ флотомъ, непрерывно подвозящимъ къ берегамъ Францш людей, снабжение и снаряды. Съ этой ц*лыо въ этомъ году были сосредоточены въ Зеебрюгге въ болыпомъ количеств* самыя быстроходный германсюя суда, истре бители новейшей конструкцш и подводныя лодки. Но англи чане, конечно, тоже не спали во время этихъ приготовлешй. Съ быстротою молнш н*мцы вылетали изъ Зеебрюгге. бомбар дировали беззащитные приморсюе города или, пользуясь самымъ вернымъ союзникомъ. - темной ночью,- топили всё встречный суда, не щадя купцовъ и пассажирскихъ пароходовъ. Вотъ при какихъ обстоятельствахъ въ ночь на 21-е апреля шесть лучшихъ быстроходныхъ германскихъ истребителей вышли въ море изъ Зеебрюгге подъ командой капитана Готье. Они не собирались вступить въ бой, ночь была темная. Для отвода глазъ они выпустили 100 енарядовъ по Калэ п направились къ бере гамъ Великобритании Но судьба готовила имъ неожиданное преm iTC TB ie.

Два англшекихъ истребителя „Свнфтъ“ и „Брокъ“ вступили съ ними въ битву не на жизнь, а на смерть, немцы нробовалибыло отстреляться и уйти. Но англичане решили ихъ заставить принять бой. несмотря на то. что на каждое анг.пйское судно приходилось по три германскихъ. Произошла общая свалка, длившаяся не более пяти минуть, и „Овифтъ" бросился вдо гонку уходившему миноносцу и пустилъ мину въ шедшая за нимъ истребителя. Одновременно „Бронь" съ быстротой молнш ринулся на нещпятелъекое судно и протаранилъ его въ самую середину, немного позади последней трубы. Сцепившись грудь c-ъ грудью, оба судна бились не на жизнь, а на смерть. Нако нецъ „Броку" удалось освободиться отъ своего погибающая про тивника, который медленно ношелъ ко дну. Въ своихъ донесешяхъ немцы призкаютъ, что перевесь былъ на стороне англичанъ, и что двое изъ ихъ лучшихъ истребите лей потоплены. Третье судно, если и достигло порта, то въ виде жалкихъ обломковъ, а четвертое сильно повреждено. Британсшя суда победоносно возвратились въ порть, не потерпевъ ни мал*йш ая повреждешя и съ небольшою убылью въ людяхъ. Ташя столкновешя повторяются теперь снова, но мы пока еще мало что о нихъ знаемъ, такт, какъ это связано съ известной необходимостью соблюсти военную тайну до т*хъ поръ, пока крупная операщя не закончилась. Теперь Гинденбургь готовится къ маневрамъ у береговъ Бельпи, и флоты об*ихъ сторонъ также зашевелились. Приходится пользоваться лишь отрывочными указашями голландских!, рыбаковъ, которые указываютъ на происходящую временами те перь у береговъ Ютландш морскую канонаду.

А. Бучкури. — Изъ давняго прошлаго. Эпоха Петра 1. Свадьба шута Тургенева. Г. ГорЪловъ. — Берегитесь удушливыхъ газовъ! На французскомъ фpoнтt. .Ихъ пятеро". Луи Ремекеръ. -ФранцузскМ солдатъ. А. Семеновъ.— Члены всеросайскаго СъЬзда Офицерскихъ Депутатовъ на братскихъ могилахъ въ Петроград%. — Знамя перваго полка Союза Сощалистовъ народной армш.

К ъ этому № прилагается ,.Полнаго собран1я сочинен1й Д. Н. МаминаСибиряка^ книга 44.

Редакторъ И. М. Ж елЬзновъ.

Артистическое заведение Т-ва А. ГО М А Р К С Ъ . Петрограаъ, Измайловск1й проспектъ, д. № 29.