Бомба. Как было создано и украдено самое разрушительное оружие в истории by CLEVER

УДК 608.1 ББК 68.8 Ш39

Литературно-художественное издание Для чтения взрослыми детям Перевод Артема Аракелова

Шейнкин, С. Ш39 Бомба. Как было создано и украдено самое разрушительное оружие в истории / Стив Шейнкин. — Москва: Клевер-Медиа-Групп, 2015. — 268, [4] с.: ил. — (История Победы) ISBN 978‑5‑91982‑640‑8 Оригинальное название: «Bomb: The Race to Build — and Steal — the World’s Most Dangerous Weapon» Published by arrangement with Roaring Brook Press, a division of Holtzbrinck Publishing Holdings Limited Partnership. All rights reserved.

СТИВ ШЕЙНКИН Перевод с английского Артема Аракелова

КАК БЫЛО СОЗДАНО И УКРАДЕНО САМОЕ РАЗРУШИТЕЛЬНОЕ ОРУЖИЕ В ИСТОРИИ

СОДЕРЖАНИЕ

От редакции........................................................... 5 Пролог. 22 мая 1950 года....................................... 7 Часть I. Гонка на троих........................................ 11 Часть II. Цепная реакция..................................... 49 Часть III. Как сделать атомную бомбу................ 95 Часть IV. Финальная сборка.............................. 149 Эпилог. Скорпионы в банке.............................. 233 «Тринити».......................................................... 244 Источники......................................................... 249 Источники цитат............................................... 256 Список литературы для дальнейшего чтения... 269 Благодарности................................................... 270 Иллюстрации..................................................... 271

ОТ РЕДАКЦИИ СЕМЬ ДЕСЯТКОВ ЛЕТ отделяют нас от событий Второй мировой войны. Целая жизнь. Казалось бы, мир с тех пор невероятно изменился — телевидение, компьютеры, полеты в космос, при этом мы видим то же недоверие между странами, шпионские игры и войны. И почему-то все равно возвращаемся к той великой и страшной войне, читаем, пытаемся понять, разглядеть что-то важное для нас сегодняшних. История Манхэттенского проекта, создания атомной бомбы, — один из ключевых моментов той войны. На фоне битв невероятных масштабов, вроде Курской или Сталинградской, он кажется незначительным, но именно результаты работы группы Оппенгеймера определили послевоенную мировую политику на десятки лет вперед. Многие считают, что холодная война не переросла в «горячую» только потому, что применение ядерного оружия привело бы к краху всей человеческой цивилизации. Чтобы описать работу сотрудников Лос-Аламосской лаборатории, волейневолей приходится использовать клише «научный подвиг». За семь лет, с 1938 года, когда Отто Ган открыл деление атомного ядра, и до 1945-го, когда было взорвано первое атомное устройство, физики, химики и инженеры не просто преодолели тысячи серьезных проблем — они значительно углубили наши познания в ядерной физике и даже создали новый, не встречающийся в природе элемент.

Оборотная сторона? Они изобрели оружие невероятной, небывалой мощи. О чем многие сразу же пожалели. Не зря после войны немало физиков стали ярыми противниками ядерной гонки, включая Эйнштейна и самого Отто Гана. Но технология не джинн, ее заклинаниями в бутылку не загонишь. Конечно, наука не в первый раз соприкоснулась с военным делом — достаточно вспомнить военных инженеров Архимеда и Леонардо, но впервые в истории военные стали заказчиками, по сути, фундаментальных исследований. И все же Манхэттенскому проекту не повезло превратиться в шаблон для научных проектов нового типа, в которых заказчиками фундаментальных исследований стало не просто государство, а военно-промышленный комплекс. Вспомним хотя бы, что космонавтика явилась побочным продуктом развития баллистических ракет, компьютеры родились из необходимости вскрывать шифры, а Интернет — для того, чтобы сохранять связь в условиях ядерной войны. Сейчас активно развиваются военные роботы, и нам еще предстоит узнать, чем это обернется. Вполне ожидаемо военные, помимо финансирования и ресурсов, принесли в проект секретность и шпиономанию. Как оказалось, они были не так уж не правы. Советская агентура (для СССР это «доблестные разведчики», для США — непременно «коварные шпионы») переиграла американскую контрразведку, позволив ядерщикам под руководством Курчатова сэкономить несколько лет исследований. Огромное достоинство книги, которая перед вами, в том, что при дотошной документальности, выверенности дат и цитат, в ней видны реальные, живые люди. Худой и нервный Оппенгеймер, мрачный и недовольный генерал Гроувс, скромный провинциальный химик Гарри Голд, эксцентричный гений Ричард Фейнман — их переживания, их страхи, их реакция на те или иные события. Читатель получает возможность посмотреть на события 70-летней давности их глазами, попробовать понять, что ими двигало, о чем они думали. Вторая мировая давно отгремела. Но мы еще долго будем вглядываться в нее, анализировать причины и следствия в попытке не допустить повторения тех страшных событий. Надеюсь, у нас получится.

ПРОЛОГ. 22 МАЯ 1950 ГОДА

У НЕГО ОСТАВАЛИСЬ СЧИТАНЫЕ МИНУТЫ, чтобы уничтожить улики, копившиеся семнадцать лет. Все еще в пижаме, Гарри Голд носился по тесной спальне, вытаскивая ящики стола, вываливая коробки из стенного шкафа, сбрасывая книги с полок. Он был в панике — всюду компромат, куда ни глянь: корешки авиабилетов, секретные донесения, письмо от коллеги-шпиона. Голд разорвал документы в клочки, отнес две горсти в туалет, высыпал в унитаз и спустил воду. Потом вернулся в спальню, сгреб оставшиеся обрывки и спустился, шлепая тапочками, в погреб, чтобы запихнуть бумаги в и без того забитый мусорный ящик. В дверь позвонили. Он подошел к двери, несколько раз глубоко вздохнул, стараясь унять сердцебиение, и открыл. Предчувствие его не обмануло: на пороге стояли агенты Федерального бюро расследований Скотт Миллер и Ричард Бреннан. До того они несколько дней допрашивали Голда, показывали ему фотографии разоблаченных шпионов, требовали признаться в связях с ними. Голд все отрицал и настаивал, что он простой работящий парень, химик, живет вместе с отцом и братом и никогда

ПРОЛОГ 8

не уезжал далеко от родной Филадельфии. Однако агентов ФБР это не убедило, и они пришли с обыском. Голд провел их в свою комнату. Агент Миллер сел за письменный стол Голда и принялся копаться в ящиках, а Бреннан занялся полками, плотно уставленными книгами по математике и другим наукам, а также многочисленными романами в мягких обложках. Бреннан пролистал один такой роман и встрепенулся, увидев штамп на внутренней стороне обложки — печать универсального магазина в Рочестере, штат Нью-Йорк. — Что это? — спросил он Голда, ткнув пальцем в штамп. — Понятия не имею, — ответил Голд. — Купил, наверное, на какомнибудь развале. Тем временем Миллер вытащил из ящика расписание поездов маршрута Вашингтон — Филадельфия — Нью-Йорк — Бостон. Еще одно доказательство того, что Голд вовсе не был таким домоседом, каким себя изображал. — А это что значит, Гарри? — спросил Миллер. — Да кто его знает, — пожал плечами Голд. — Осталось, видимо, с поездки в Нью-Йорк. Это плохо, подумал он. Плохо, но не смертельно. И тут он получил удар под дых. Голд смотрел, как Бреннан берет с полки толстенный потертый том «Основ химической технологии». Из книги выпал желтоватый прямо угольник — сложенная карта. Тошнота подступила к горлу Голда, потому что надпись на карте показалась ему резким криком в густой тишине спальни: «Нью-Мексико: Страна очарования». «Господи», — подумал он. — Так вы говорите, что никогда не бывали западнее Миссисипи? — спросил Бреннан, нагибаясь за картой. Открыв ее, он обнаружил, что место в городке Санта-Фе, где через реку перекинут мост Кастильо-Стрит, отмечено чернильным крестиком. — Как это понимать, Гарри? — поинтересовался Бреннан. Миллер оторвался от ящиков стола, встал и уставился на Голда.

ПРОЛОГ

Голду нужно было придумать объяснение — срочно, немедленно. Но он впал в ступор. — Минуточку, — выдавил он, грузно опустившись в кресло. Бреннан предложил ему сигарету, и Голд кивнул. Прикурив от зажигалки Бреннана, он жадно затянулся. «Мыслям стало тесно в моей голове», — вспоминал он позже. Наличие карты можно было легко объяснить. Скажем, он с детства любил вестерны — и это чистая правда, — поэтому написал письмо в музей Санта-Фе с просьбой прислать ему карту. Вряд ли они хранят архивы такой переписки, так что доказать, что он врет, было бы невозможно. Но потом он подумал, что будет, если он и дальше станет настаивать на своей невиновности: «Моя семья, люди, с которыми я работал, все мои друзья, друзья детства сплотятся, чтобы защитить. И каким же ужасным будет их разочарование и мой позор, когда раскроется, кто я на самом деле». Гарри Голд вел двойную жизнь на протяжении семнадцати лет. Усталый и опустошенный, он повернулся к агентам ФБР. Те все еще ждали ответа. — Я признаюсь, — сказал Голд. Он сразу как-то сгорбился, обмяк. — Мне есть что вам рассказать. Началось все очень давно. Я хочу, чтобы вы меня выслушали.

КНУТ ХАУКЕЛИД Боец норвежского движения сопротивления

АНО ИН ДЕЛ ФРАНКЛ ЬТ РУЗВЕЛ А ент СШ Презид с 1933 5 г. по 194

ГАРРИ ГО ЛД Курьер и шпион, работавш ий на СССР

ЛЕО СИЛ АРД Физ ик, сто у и явш сто ий ков Ман хэт т е про нск ект ого а

ЮДЖИН ВИГНЕР Физик, стоявший у истоков Манхэттенского проекта

ЧАСТЬ I. ГОНКА НА ТРОИХ

ОТТО ГАН И ЛИЗА МЕЙТНЕР Первооткрыватели ядерного деления

Н НШТЕЙ РТ ЭЙ ный т АЛЬБЕ с е изв о н р и Всем физик

ТОЩИЙ СУПЕРГЕРОЙ

ГАРРИ НЕ СОВРАЛ: рассказать тут было о чем. К истории создания — и кражи — самого разрушительного оружия в истории человечества было причастно множество стран, тут и секретные лаборатории, и заброска диверсантов, и конспиративные свидания. Однако все большое начинается с малого. Для начала мы переместимся назад во времени и пространстве, за шестнадцать лет до того момента, когда агенты ФБР в Филадельфии приперли к стенке Гарри Голда, и на 5000 км западнее. Итак, Беркли, штат Калифорния, стылый февраль 1934 года. В машине, припаркованной на высоком холме над городом, сидят мужчина и женщина. На водительском сиденье — очень худой молодой профессор физики по имени Роберт Оппенгеймер. Его спутницу зовут Мельба Филлипс, она аспирантка. Парочка наслаждается живописным видом на залив Сан-Франциско. Однако Оппенгеймеру не до захватывающей панорамы. Он поворачивается к Филлипс и спрашивает, комфортно ли ей в машине. Роберт Оппенгеймер в аудитории Принстонского университета. 17 декабря 1947 года.

ГОНКА НА ТРОИХ 14

Да, все хорошо, ответила она. — Ты не против, если я выйду на пару минут? Хочу прогуляться… Она не возражала. Оппенгеймер открыл дверь машины и растворился во тьме. Филлипс потеплее укуталась в пальто и запаслась терпением. Ждать пришлось долго. Наконец она просто уснула. Проснувшись посреди ночи, она увидела, что на водительском сиденье по-прежнему никого. Обеспокоенная, Филлипс вышла из машины и остановила проезжавший мимо полицейский патруль. — Мой знакомый несколько часов назад решил пройтись и не вернулся, — сказала она полиции. Полицейские прочесали парк, но никого не нашли. Они сообщили о пропаже в управление, и поиск продолжился в городе. Разумеется, один экипаж направили на осмотр квартиры профессора — там могла найтись важная информация. На самом деле в квартире нашелся целый профессор, спавший сном младенца. Полицейский невежливо разбудил Оппенгеймера и потребовал объяснений. Тот рассказал, что вышел из автомобиля, чтобы обдумать задачу из области физики. — Я просто шел и шел, — сказал он, — дошел до дому и лег спать. Извините. Репортер газеты «Сан-Франциско кроникл» узнал об этой истории и написал заметку с заголовком «Забывчивый профессор припарковал девушку и отвел себя домой». Никто из знакомых Оппенгеймера ни капельки не удивился. Он всегда был особенным. Девушка, знавшая Роберта еще ребенком, в Нью-Йорке, описывала его как «очень хрупкого, очень румяного, очень застенчивого и очень умного». Сам Оппенгеймер был не так сентиментален. — Невыносимо примерный мальчик, — охарактеризовал он себя. — В детстве меня не подготовили к тому, что мир полон жестокости и обид.

ТОЩИЙ СУПЕРГЕРОЙ

Он постоянно болел, и обеспокоенные родители редко выпускали его из дома. Пока его сверстники носились по улицам, Роберт сидел в своей комнате совсем один, изучая языки, поглощая одну за другой научные и художественные книги, исписывая целые блокноты своими стихами. В компании ровесников он вел себя тихо и застенчиво, не знал, о чем с ними говорить, — если только разговор не заходил о книгах. Тогда он обрушивал на собеседника тонны совершенно тому неинтересной информации. — Задавай мне вопросы на латыни, — сказал он как-то. — А я буду отвечать по-гречески. Родители, чтобы хоть как-то закалить своего тощего, как спичка, четырнадцатилетнего отпрыска, отправили Роберта в летний спортивный лагерь. Однако спортсменом он был никаким и наотрез отказался участвовать в играх. Потом кто-то из ребят узнал, что Роберт каждый день пишет домой письма, что ему нравится поэзия и поиск минералов. С тех пор в лагере его звали не иначе как Цаца. Роберт не пытался давать сдачи. Вообще никак не отвечал. Но это только злило его мучителей. Как-то раз после ужина Роберт пошел прогуляться. В лесу его ждала группа мальчишек. Они схватили его, затащили в погреб, бросили на грубый деревянный пол, стянули с него рубашку и штаны и вымазали все его костлявое тело зеленой садовой краской. Роберт не стал жаловаться воспитателям. — Не знаю, как Роберт выдержал оставшиеся недели, — говорил позже его единственный друг в лагере. — Не многие способны на такое, ведь остался он добровольно, но Роберт смог. Ему эти дни, должно быть, показались сущим адом. Его спасла наука. Еще в старших классах Роберт увлекся химией и физикой, в 1925 году он окончил Гарвардский университет, защитил диссертации в лучших университетах Британии и Германии. Даже на фоне самых талантливых студентов мира Оппи, как звали его друзья, всегда выглядел всезнайкой. Он прерывал лекции по физике, чтобы высказать свои собственные теории, иногда выбегал к доске, хватал мел и провозглашал:

ГОНКА НА ТРОИХ 16

— Гораздо лучше делать это следующим образом. Его однокашников раздражало подобное поведение, и они всерьез составили и подписали петицию — требование, чтобы Оппенгеймер давал и другим возможность высказаться на лекциях. После этого он чуточку утих. Совсем чуточку. — Проблема в том, — говорил один из его друзей, — что Оппи настолько быстро выдергивает из кобуры револьвер своего интеллекта, что противник даже не успевает понять, что к чему. Ему посчастливилось застать потрясающие времена для теоретической физики. Ученые только начинали понимать, как устроен атом и как внутри него двигаются и взаимодействуют крошечные частицы. Физики-теоретики были первопроходцами своего времени, они использовали воображение и головокружительную математику, чтобы глубже и глубже погружаться в поразительные внутренние механизмы атома. Оппенгеймер понял, что обрел свое призвание. После возвращения в Штаты он получил массу заманчивых предложений от различных университетов. Выбор пал на Калифорнийский университет в Беркли, и вскоре Оппенгеймер создал там лучший в стране курс теоретической физики. Его студенты очень быстро понимали, куда их занесло. — Если ты приходил к нему с вопросом, — вспоминал один из них, — он мог сидеть с тобой часами, иногда до полуночи, рассматривая проблему со всех точек зрения. — Обычно он был очень терпелив, — соглашался другой студент, — если только вопрос не оказывался непроходимо глупым — тогда он мог довольно обидно съязвить. На лекциях других профессоров Оппенгеймер морщился и восклицал: — Ну давай уже дальше. Это все и так знают! Лекции самого Оппенгеймера, по словам его студента Эдварда Герджоя, были блистательными фонтанами идей, теорий и математических формул. — Говорил он быстро и так же быстро курил, — вспоминал Герджой. — Когда одну сигарету уже нельзя было держать, он тут же закуривал новую.

— Физика нужна мне больше, чем друзья, — сказал как-то Роберт младшему брату. Погруженный в свои исследования, он мало интересовался окружающей действительностью. О биржевом крахе, приведшем к Великой депрессии, он узнал лишь полгода спустя. Н а избирательный участок Оппенгеймер впервые попал в 1936 году, когда ему было уже тридцать два года. Позже он вспоминал: — К концу 1936 года мои интересы начали меняться. Причин было несколько. Во-первых, экономические проблемы страны становились все заметнее. — Я увидел, что Депрессия делает с моими студентами. Им было трудно найти работу, — вспоминал он. — Глядя на них, я начал понимать, как сильно политические и экономические события могут отражаться на людях. Я решил, что мне нужно активнее участвовать в общественной жизни. Оппенгеймер начал посещать политические собрания и дискуссионные клубы. Он жертвовал деньги на поддержку профсоюзов и бастующих работников сельского хозяйства.

ТОЩИЙ СУПЕРГЕРОЙ

Читая лекцию, Оппенгеймер расхаживал по аудитории, его жесткие черные волосы топорщились, большие голубые глаза сверкали, он яростно писал на доске, стирал, снова писал, курил и носился взад-вперед в облаке сигаретного дыма. Как-то на лекции он попросил студентов поразмыслить над написанной на доске формулой. Поскольку формулами была испещрена вся доска, один из студентов поинтересовался, о какой именно формуле идет речь. — Не об этой, — сказал Оппенгеймер, указывая на доску. — О той, что под ней. — Но ниже нее ничего нет, — возразил студент. — Не ниже, а под ней! — взорвался Оппенгеймер. — Я просто написал еще одну поверх той! Как сказал один из учеников Оппенгеймера, все очень любили его, но считали немного чокнутым.

ГОНКА НА ТРОИХ 18

Однако ситуация в Соединенных Штатах — не единственное, что беспокоило Оппенгеймера. Большие опасения вызывал приход к власти в Германии Адольфа Гитлера и его нацистской партии. В 1933 году Гитлер занял пост канцлера и начал арестовывать и отправлять в концлагеря своих политических противников. Полностью захватив контроль над страной, Гитлер обрушился на немецких евреев — их лишали гражданских прав, вышвыривали из университетов и с государственных постов. У Оппенгеймера, еврея по происхождению, в Германии оставались родственники и друзья-евреи еще со студенческих времен. Узнав, что Гитлер преследует евреев-физиков, Оппенгеймер стал жертвовать часть зарплаты на финансирование их бегства из Германии. Параллельно нацистский вождь принялся наращивать военную мощь и осуществлять проект под названием «Великая Германия»: он хотел создать гигантскую европейскую империю, куда бы вошли земли, которые, по мнению Гитлера, были германской вотчиной. В 1938 году он присоединил к Рейху соседнюю Австрию, потом потребовал уступить значительный кусок территории Чехословакии. Британия и Франция могли бы оказать ему сопротивление, но уступили в надежде сохранить мир в Европе. — Это мое последнее территориальное притязание в Европе, — по обещал Гитлер. Через несколько месяцев германские войска заняли оставшиеся части Чехословакии. Спустя всего двадцать лет после окончания Первой мировой войны стало очевидно, что назревает Вторая. Оппенгеймер следил за этими пугающими событиями из далекой Калифорнии, и, по его собственным словам, его снедала «непрестанная пылающая ненависть» к Гитлеру. Но что может сделать физик-теоретик для спасения мира?

ДЕЛА НА БУКВУ U

ТЕМ НЕ МЕНЕЕ ВСКОРЕ ФИЗИКИ-ТЕОРЕТИКИ станут могущественнее, чем Оппенгеймер мог себе представить. В самом конце 1938 года в Берлине, столице Германии, химик Отто Ган готовился к новому эксперименту. К тому времени ученые, и Ган в их числе, уже знали, что Вселенная состоит из невероятно малых частиц — атомов. Они также догадались, что атомы и сами состоят из еще более мелких частиц — их назвали элементарными. У атома есть ядро — или «нуклеус» по-латыни, — которое представляет собой плотный сгусток протонов и нейтронов. Ядро окружено другими частицами — электронами. Ученым было известно, что некоторые атомы являются радиоактивными, то есть их ядро по природе неустойчиво, оно может распасться на осколки, разлетающиеся на высокой скорости. Для экспериментаторов вроде Гана это было большим подспорьем — можно было использовать радиоактивные элементы как микроскопические пушки. Ган начал экспериментировать с образцом тяжелого серебристого металла — урана. Он поместил уран рядом с источником

ГОНКА НА ТРОИХ 20

радиоактивности. Ган знал, что атомы радиоактивного элемента испускают быстролетящие нейтроны и что часть этих нейтронов попадет в атомы урана. Его интересовало, что случится, когда быстрый нейтрон врежется в атом урана. Результаты поразили Гана. Ученый был уверен, что в них вкралась ошибка. Как и предполагалось, некоторые из нейтронов попали в ядра урана. Но ошеломило Гана не это: оказалось, что сила столкновения способна расщепить ядро урана на две части. Однако, согласно представлениям ученых того времени, это было невозможно! Обрадованный и озадаченный, Г ан счел необходимым обсудить результат эксперимента. Он обратился к бывшей коллеге, физику Лизе Мейтнер, которую из-за ее еврейского происхождения вынудили уехать из Германии. Она обосновалась в Швеции, и Ган написал ей письмо с описанием странных результатов своего эксперимента. «Может, тебе удастся предложить какое-нибудь фантастическое объяснение, — писал Ган о расщеплении урана. — Ведь, как я понимаю, на самом деле атом невозможно разрушить». Мейтнер ответила сразу же. Она согласилась, что новость поразительная, но добавила: «Ядерная физика преподнесла нам столько сюрпризов, что я уже не решусь твердо сказать о чем-либо “это невозможно”». Через несколько дней в Швецию приехал племянник Мейтнер Отто Фриш, тоже физик. За завтраком Лиза показала ему письмо Гана. — Невероятно! — сказал он. — Это какая-то ошибка. Обсуждение странной загадки продолжилось на свежем воздухе. — Мы бродили по снегу, я на лыжах, она пешком, — вспоминал потом Фриш. Их разговор обращался вокруг идеи, недавно предложенной великим датским физиком Нильсом Бором. Он предположил, что ядро атома может вести себя как капля жидкости. Если это так, спрашивали они друг друга, то что случится, когда нейтрон на высокой скорости врежется в ядро урана? Будет ли сила столкновения достаточной, чтобы растянуть ядро урана — подобно капле жидкости — настолько, что оно разделится надвое?

ДЕЛА НА БУКВУ U

Они расчистили от снега ствол поваленного дерева и уселись на него. Мейтнер достала листок бумаги и карандаш, а Фриш набросал схему — как окружность растягивается в длинный овал и наконец разделяется пополам.

— Да! — сказала Мейтнер. — Это я и имела в виду. Они согласились, что именно это происходило с ядрами урана в лаборатории Гана. Мейтнер взяла другой лист бумаги и занялась расчетами. — Если деление порождает два таких осколка, — сказала она, — то сила отталкивания должна отбросить их друг от друга с большой скоростью. Расщепление атома было невероятно само по себе. Но была еще одна важная причина, по которой это открытие изменило мир: если атомное ядро можно расщепить, то в процессе высвобождается энергия. Сколько энергии? По расчетам Мейтнер и Фриша, достаточное количество, чтобы шелохнуть песчинку. Немного, казалось бы, но не забывайте, насколько малы эти атомы. Атом урана, с его 238 протонами и нейтронами, имеет самое крупное ядро из всех встречающихся в природе элементов. Но размер его, по привычным представлениям, невообразимо мал. В одном грамме урана больше 1 000 000 000 000 000 000 000 атомов! А если взять десять килограммов урана? Или двадцать? Если найти способ расщепить сразу все эти атомы, чтобы одновременно высвободить их энергию? Получится самая мощная бомба, которую только создавал человек. «Я чувствовал себя так, словно нечаянно поймал слона за хвост, — писал Фриш своей матери. — И теперь понятия не имею, что мне с ним делать». Новость об открытии разлетелась быстро — м ир физиков-теоретиков был тесен. Отто Фриш поспешил в датский Копенгаген, где застал Нильса

ГОНКА НА ТРОИХ 22

Бора перед отправлением в Америку. Фриш принялся рассказывать Бору о расщеплении ядер урана, но Бор его не дослушал. — Какими мы были идиотами! — Он хлопнул себя по лбу. — Это же замечательная новость. Все и должно быть так! Известие настолько вдохновило Бора, что он помчался домой за грифельной доской. Он установил ее в своей каюте и почти все две недели плавания по Атлантическому океану провел в раздумьях и вычислениях. К моменту прибытия в Нью-Йорк, в январе 1939 года, Бор был убежден, что деление атомов урана — реальность, а не ошибка эксперимента. Эту новость он сообщил участникам физической конференции в столице США Вашингтоне, и она волнами, из уст в уста, разошлась по всей стране. — Только что заходил Бор. Он сошел с ума! — воскликнул один из ученых. — Утверждает, что нейтрон способен расщепить уран! На конференции присутствовал репортер, который написал короткую заметку о выступлении Бора. Ее перепечатали газеты по всей стране. Следующим утром в Беркли, штат Калифорния, Луис Альварес, молодой физик, зашел в парикмахерскую. Пока цирюльник занимался его волосами, Альварес взял почитать лежавший рядом на стуле свежий выпуск «Сан-Франциско кроникл». Позже он вспоминал: — На второй полосе, где-то в углу, между прочими новостями, было написано, что какой-то немецкий химик открыл, будто ядро атома урана можно расщепить. Альварес отбросил газету, выскочил из кресла и со всех ног помчался в кампус Калифорнийского университета, где преподавал физику. Он обежал все лаборатории, сообщая коллегам новость о расщеплении уранового ядра (физики назвали этот процесс делением). Среди них был и Роберт Оппенгеймер. — Это невозможно, — такой была его первая реакция. Альварес рассказал Оппенгеймеру то немногое, что сам читал о делении ядер. Оппенгеймер быстро согласился, что идея здравая. — Поразительно, как быстро работал его разум, — вспоминал Альварес. — Слушай, с этим U творится нечто невероятное, — сказал Оппенгеймер своему другу спустя несколько дней. (U — химический символ урана.)

Роберт Оппенгеймер сразу понял кое-что еще. Если для него было очевидно, что теоретически возможно создать атомную бомбу, то эта же мысль должна была прийти в голову и другим талантливым физикам по всему миру. Обычно это не проблема — в мирное время ученые разных стран свободно обменивались новыми идеями и теориями. Но в 1939 году назревала война. Адольф Гитлер потребовал уступить ему значительный кусок Польши, утверждая, что это законная германская территория. Британия и Франция осознали наконец, что Германия продолжит поглощать соседей, если ее не остановить при помощи силы. Граница Польши стала не просто линией на карте. Если Германия пересечет эту черту, нападет на Польшу, это будет означать войну с Британией и Францией. Гитлер потрясал кулаками и изрыгал проклятия: — Я сварю им похлебку, которой они подавятся! Созвав в Берлин своих главнокомандующих, Гитлер объявил: «Дальнейшие успехи недостижимы без кровопролития». Он приказал германской армии готовиться к массированному вторжению в Польшу. Гитлер знал, что это приведет к войне гораздо больших масштабов, но угрызений совести по этому поводу не испытывал. — В начале и в ходе войны важно не право, а победа! — говорил он своим генералам. — Закройте свои сердца для жалости! Будьте жестокими! Прав тот, кто сильнее!

ДЕЛА НА БУКВУ U

Как и все ученые, которых коснулось это открытие, Оппенгеймер был в восторге от предчувствия новых физических идей, озарений, которые позволят глубже проникнуть в странный внутренний мир атомов. Мысль об изготовлении оружия массового уничтожения даже не приходила ему в голову. Но, однажды задумавшись, он уже не мог избавиться от этой идеи: деление ядра атома позволяет создать совершенно новый тип взрывчатого вещества! «Где-то через неделю, — писал один из его студентов, — на доске в кабинете появилось зловещее, отвратительное изображение: набросок бомбы».

ПОИСКИ ЭЙНШТЕЙНА

ЖАРКИМ СОЛНЕЧНЫМ УТРОМ 16 июля 1939 года в прибрежный город Пачог, штат Нью-Йорк, въехал двухместный «додж». Машина остановилась на обочине со стороны пляжа, и из нее выбрались двое взмокших от жары мужчин. Они огляделись и пошли в сторону центральной улицы городка. Говорили они с европейским акцентом, который никто из местных не смог опознать, и спрашивали, как пройти к «коттеджу доктора Мура». Но никто не слышал о таком доме. Мужчины обошли все магазины и бензоколонки — безрезультатно. Они вернулись к машине и, усталые, уселись в нее. — Может, мне только показалось, что я услышал «Пачог» по телефону? — сказал водитель. — Давай поищем похожие названия на карте. Его пассажир, не скрывая раздражения, разложил на коленях карту Лонг-Айленда и провел по ней пальцем. Названия небольших городков были напечатаны очень мелким шрифтом. — Может, Пеконик? — Точно! — воскликнул водитель. — Теперь я вспомнил! Он завел двигатель. Машина выехала на дорогу.

ПОИСКИ ЭЙНШТЕЙНА

За рулем машины был Юджин Вигнер, а рядом с ним сидел Лео Силард (многим читателям он известен как Сцилард, но это неверное произношение фамилии. — Прим. пер.). Оба родились в Венгрии, обоим было за сорок, оба, будучи евреями, бежали из Европы после прихода Гитлера к власти. Обоим не давал покоя один и тот же вопрос: сообщили ли германские ученые Гитлеру о возможности создания атомной бомбы? Ответа у них не было. Но деление было открыто в Берлине. И вероятно, немецкие физики уже работали над атомной бомбой. Это была пугающая мысль. Особенно если учесть, что с тех пор, как Ган совершил свое открытие, прошло шесть месяцев, а американский президент Франклин Рузвельт даже не слышал о таком явлении, как деление ядра. Силард и Вигнер решили исправить этот недочет. Первым пунктом в их плане значилось разыскать Альберта Эйнштейна, самого знаменитого ученого в мире. Если опасения насчет появления атомной бомбы у Германии озвучит Эйнштейн, президент Рузвельт, возможно, прислушается. Утром того дня Вигнер звонил секретарю Эйнштейна. Ему ответили, что великий мыслитель отдыхает и что он снял пляжный домик у некоего доктора Мура в Пачоге. Или в Пеконике? В общем, что-то на «п». Примерно через час после отъезда из Пачога Вигнер и Силард въехали в Пеконик. Снова начали расспрашивать прохожих о доме доктора Мура. И снова никто о таком не слышал. — Все, сдаюсь, поехали домой, — вздохнул Силард. — Видимо, не суждено. Вигнер покачал головой: — Но это наш долг! Мы обязаны найти его, это наш вклад в предотвращение ужасного бедствия. И они поехали дальше, мимо песчаных дюн и коттеджей. Потом Силарда озарило: — А давай просто спросим, где живет Эйнштейн? Вигнер заметил мальчишку лет семи, который шел вдоль дороги с удочкой на плече, и подъехал к нему. Из окна высунулась потная голова Силарда.

ГОНКА НА ТРОИХ 26

— Слушай, — спросил он. — Может, ты знаешь, где здесь живет Эйнштейн? Мальчик посмотрел на него и ответил: — Конечно. А льберт эйнштейн , спокойный, загорелый, расслабленный, стоял на крыльце съемного домика. Одет он был в широкие штаны, майку и домашние тапочки. Знаменитая грива его седых волос была немного приглажена ветром после утренней прогулки под парусом по проливу Лонг-Айленд. Он поприветствовал усталых венгров, пригласил их присесть и выпить чаю со льдом. Обменявшись с хозяином любезностями, Силард и Вигнер перешли к теме, ради которой, собственно, и приехали. Они рассказали Эйнштейну о новейших открытиях в области деления и объяснили, как уран может быть использован в качестве взрывчатки для бомб невероятной мощи. Эйнштейн не был специалистом по ядерной физике. Минута ушла у него на то, чтобы разобраться в сути процессов. Потом он сказал: — Я о таком даже не думал. Он быстро понял, что Гитлера, получи он атомную бомбу, не остановить. «Его не меньше нашего испугала такая перспектива, — вспоминал Вигнер. — Он был готов на все, чтобы предотвратить это». Силард с Эйнштейном сочинили текст письма, а Вигнер перенес его на бумагу. Теперь оставалось только доставить его адресату, президенту Рузвельту. Шесть недель спустя , 1 сентября 1939 года, Германия начала масштабное вторжение в Польшу. Используя новую тактику нападения — блицкриг (в переводе с немецкого «молниеносная война»), гитлеровские самолеты, танки и пехота далеко углубились на территорию Польши. Британия и Франция ранее пообещали защитить Польшу, и Гитлер не оставил им иного выбора, кроме как объявить Германии войну. Они так и сделали, но это не замедлило продвижение германских войск. К концу сентября германская армия уже заняла Варшаву, столицу Польши.

ПОИСКИ ЭЙНШТЕЙНА

11 октября, Вашингтон, округ Колумбия. Экономист Александр Сакс предъявил свой пропуск охраннику на входе в Белый дом. В чемодане у него лежит письмо от Альберта Эйнштейна. Когда-то Сакс работал помощником у президента Рузвельта и стал его другом. Он также знал Лео Силарда и пообещал последнему, что передаст письмо Эйнштейна Рузвельту в собственные руки. Начавшаяся Вторая мировая война осложнила эту задачу, но он все же добился встречи с президентом. Сакса провели в Овальный кабинет, где за своим столом его ждал президент. — Алекс! — воскликнул Рузвельт, улыбаясь своей фирменной широкой улыбкой. — Какими судьбами? Сакс сел и попросил Рузвельта внимательно выслушать его. Рузвельт налил себе и гостю по стакану бренди, удобно устроился в кресле и дал понять, что Сакс может продолжать. Сакс объяснил, о чем предостерегал в своем письме Эйнштейн. «Элемент уран в ближайшем будущем может стать новым и важным источником энергии, — писал ученый. — Придет день, и человек сможет извлечь и подчинить себе эту почти бесконечную мощь. Мы не можем предотвратить этого и можем лишь надеяться, что он не будет использовать ее лишь для того, чтобы взрывать своих соседей». Эйнштейн призывал правительство к тесному сотрудничеству с физиками для изучения вероятности создания атомной бомбы. В конце письма приводилась важная информация: «Германия прекратила продажи урана с захваченных ей чехословацких рудников». Это был прозрачный намек — немцы прибирают к рукам весь уран, который могут найти. Почему? Возможно, они уже работают над бомбой? Рузвельт помолчал, погруженный в мысли. — Алекс, — наконец сказал он, — ты пытаешься сделать так, чтобы нацисты нас не взорвали? — Именно. Рузвельт кивнул. Стукнув кулаком по столу, он рявкнул: — Нужно действовать!

РЕМЕСЛО

ПОЛУЧИВ ПИСЬМО ЭЙНШТЕЙНА, президент Рузвельт распорядился организовать Урановый комитет, в который вошли высокопоставленные военные и ученые. От них требовалось выяснить, как в общих чертах должна быть устроена бомба и какие материалы для нее понадобятся. Проект начинался небыстро. По всей стране было создано шестнадцать исследовательских групп. Изначально их бюджет составлял всего 6000 долларов. Обеспокоенный Эйнштейн написал Рузвельту второе письмо: «С начала войны интерес к урану в Германии усилился. Мне стало известно, что все исследования на эту тему там засекречены». Гонка по созданию атомной бомбы началась. Трудно было предположить , что в этом деле будет как-то замешан Гарри Голд. Когда началась Вторая мировая, Голду было двадцать восемь лет, он работал химиком и жил с родителями и младшим братом в рабочем пригороде Филадельфии. Рост меньше метра семидесяти, густые черные волосы, мягкое круглое лицо. Друзья описывали его как застенчивого,

Голд получал 30 долларов в неделю, работая на мыловаренном заводе, из них 20 отправлял домой родителям. Он гордился тем, что обеспечивает семью, и не чурался тяжелой работы. — Я был признателен Тому Блэку. Очень признателен, — говорил он. Именно на это Блэк и рассчитывал. Он частенько захаживал к Голду — тот снял небольшую комнату — и читал новому другу пространные лекции о коммунизме и Советском Союзе. Голд в этом слабо разбирался:

РЕМЕСЛО

умного и всегда готового помочь парня. Он был из тех людей, что всегда словно сливаются с обстановкой, чьего появления и ухода никто не замечает. — Вы бы в жизни не поверили, что Гарри — шпион, — сказал о нем сосед. И тем не менее Гарри Голду вскоре предстояло стать одним из главных действующих лиц в том, что директор ФБР Эдгар Гувер назовет потом преступлением века. Началось все снежным вечером в феврале 1933 года, в самый разгар Великой депрессии. Голд, как и миллионы других американцев, лишился работы. Его семья сильно просрочила плату за квартиру, в любой момент их могли вышвырнуть на улицу. Той ночью Голд, вернувшись домой после очередного дня бесплодных поисков работы, уже собирался лечь спать, как в дверь постучал его друг и рассказал, что один его знакомый, Том Блэк, увольняется с работы на мыловаренном заводе в Джерси-Сити. И что Блэк может устроить Голда на свое место, если Голд не против переехать в Нью-Джерси. Услышав это, мать Голда вскочила и принялась запихивать его вещи в картонный чемоданчик. Голд одолжил у соседей пару долларов и помчался на автовокзал. В Джерси-Сити он приехал уже после полуночи и сразу направился к дому Блэка. — Блэк ждал меня у подъезда, — вспоминал Голд. — Я хорошо помню его большое, дружелюбное, веснушчатое лицо, его улыбку, медвежью хватку его рукопожатия. Первое, что сказал Блэк: — Я коммунист. И из тебя тоже сделаю коммуниста.

ГОНКА НА ТРОИХ 30

коммунисты взяли власть в России в ходе последней революции и пере именовали страну в Союз Советских Социалистических Республик, или Советский Союз. Блэк сообщил Голду, что советское правительство отменило частную собственность и само решало, сколько чего должна производить экономика и как следует распределять товары. Таким образом, сказал Блэк, Советы скоро уничтожат нищету и страсть к наживе, которые разрушают капиталистические страны, такие как Соединенные Штаты. Блэк настойчиво уговаривал Голда вступить в Коммунистическую партию США. — Я все тянул с этим делом. Мне оно было совершенно неинтересно, — признался позже Голд. Потом пришла хорошая новость. Прежнему работодателю Голда, Пенсильванской сахарной компании, снова понадобились рабочие руки. Голду предложили его старое место. Он ухватился за шанс вернуться домой, в Филадельфию. Но Том Блэк не собирался сдаваться. В начале 1934 года он навестил Голда в Филадельфии. — Гарри, ты продолжаешь упрямиться, — сказал Блэк. — Увиливаешь от вступления в коммунистическую партию. И я, наверное, тебя даже не виню. Последняя фраза удивила Голда. — Но ты все же можешь кое в чем помочь Советскому Союзу, — продолжал его приятель. — Ты поможешь людям труда и сможешь годиться собой. Как объяснил Блэк, завод, на котором работал Голд, использовал современные технологии для производства различных химикатов. — Советским людям необходимы эти технологии. Если ты сможешь добыть по ним всю доступную информацию и передать ее мне, я сделаю так, что эти данные попадут в Советский Союз. Голд выдержал длинную паузу и ответил: — Я подумаю. — Хотя на самом деле, — вспоминал он позже, — я уже знал, что соглашусь.

Голд стал таскать документы из своей лаборатории , чертежи и технологические схемы изготовления промышленных химикатов. Раз в несколько недель он ездил в Нью-Йорк на встречу со своим советским связным — Голд знал только их вымышленные имена. Он отдавал им пакет с ворованными документами и ждал в кафе, пока с бумаг делали копии. Получив бумаги обратно, он возвращался в Филадельфию и клал их на место, пока никто не хватился. К началу Второй мировой войны Голд передал Советам всю скольконибудь полезную информацию, лежавшую в сейфах Пенсильванской сахарной компании. Он устал от долгих поездок в Нью-Йорк, устал врать семье. Мало того, Голд начал понимать, что Советский Союз совсем не похож на рабочий рай, каким его описывал Том Блэк. На самом деле это тоталитарное государство, а его правитель, Иосиф Сталин, безжалостно бросает в тюрьму и казнит своих политических противников. Голда также беспокоил нашумевший договор — пакт о ненападении, заключенный Гитлером и Сталиным всего за несколько дней до вторжения в Польшу. С чего это Сталину заключать договор с дьяволом, недоумевал Голд. Он решил, что хватит с него секретности и тайных встреч. Но его партнеры так не считали. Советский связной Голда с псевдонимом Фред велел Голду устроиться на завод по производству оружия — туда, где есть какие-нибудь стоящие технологии, которые можно украсть. Еще Фред хотел, чтобы Голд начал вербовать других людей, инженеров и технических работников.

РЕМЕСЛО

Кто-то шпионит за деньги, кто-то пытается изменить мир. Мотивы Голда были не такими драматичными. Он был благодарен Блэку за устройство на работу и чувствовал себя в долгу. Кроме того, в его характере была одна черта, как он сам говорил, «почти щенячье желание угодить». И вот ему представился шанс принести пользу Блэку и советскому народу. Химические технологии, о которых говорил Блэк, не казались ему особо секретными, и если эта информация на самом деле позволит Советам построить более здоровое общество, почему бы ей не поделиться? Кому от этого будет плохо? Вот так все и началось.

ГОНКА НА ТРОИХ 32

— Я тебе приказываю! — кричал Фред. Увидев, что Голд колеблется, Фред решил придать вес своим словам. Если Голд вдруг вздумает прекратить сотрудничество с Советами, его босс немедленно получит анонимное письмо с описанием всей незаконной деятельности своего работника, пообещал он. — Мы тебя раздавим! И поверь, без всяких колебаний! — подытожил Фред. Немного полегчало , когда куратором у Голда стал человек, назвавшийся Сэмом. Они долго бродили по улицам Нью-Йорка, и Сэм растолковывал Голду азы ремесла — теорию и практику шпионажа. Его учили, что в секретной работе обязательно пользоваться псевдонимами, никогда не называть своего настоящего адреса. В ресторанах нужно выбирать отдельные кабинки, потому что в общем зале ты всегда на виду. В метро нужно сидеть рядом с дверьми. Заметив слежку, на остановке следует выскочить из вагона в закрывающиеся двери, чтобы они захлопнулись за твоей спиной. Голду предписывалось избегать коммунистических собраний, он не должен был читать коммунистических газет, вообще проявлять какой-то интерес к Советскому Союзу. Главное правило — выглядеть как обычный американец. Голду нравились эти беседы, он даже расхрабрился настолько, что попытался высказать свои опасения насчет Советского Союза, в том числе пакта Сталина и Гитлера. — Какого черта? — возмутился Голд. — Пойми, болван, — рассмеялся Сэм, — сейчас Советскому Союзу как воздух необходимо время. Сталин не собирается выполнять это соглашение, оно просто даст СССР отсрочку для наращивания своей военной мощи. А придет час — сам увидишь, мы раскатаем Германию и Гитлера в два счета. А пока Голд и Сэм гуляли по Нью-Йорку, Адольф Гитлер продолжал движение по Европе. В апреле 1940 года немецкие войска захватили Норвегию и Данию, потом вторглись во Францию, Нидерланды и Бельгию, заставив эти три страны капитулировать в течение месяца. Ночь

Настоящее имя Сэма было Семен Семенов. Тридцатилетний инженер, окончивший Массачусетский технологический институт, Семенов работал в советском торговом представительстве в Нью-Йорке. Понятно, что это было всего лишь прикрытие. На самом деле Семенов был секретным агентом советской разведки — НКВД. Получив доставленные Голдом материалы и документы, Сэм отправлялся в советское консульство, трехэтажный особняк на Манхэттене. Первые два этажа его не касались — там шла нормальная консульская работа вроде оформления виз и других бумаг. Убедившись, что в коридоре никого нет, он доставал ключ и входил в секретную нью-йоркскую штаб-квартиру НКВД на третьем этаже.

РЕМЕСЛО

за ночью немецкие бомбы обрушивались на британские города. Великобритания в одиночку сражалась с Гитлером. Соединенные Штаты поставляли британцам оружие, но в войну не вмешивались. Голд по-прежнему приносил Сэму документацию из запасов своей компании, но они оба понимали, что ценность этой информации невелика. И в начале 1941 года Голд получил весточку от Сэма: они решили оставить его в покое. Голд с облегчением вернулся к прежней жизни. Он даже начал поду мывать о том, чтобы завести семью, но не тут-то было. Сталин, может, и собирался нарушить договор с Гитлером, но тот его опередил, вновь использовав тактику блицкрига. В июне 1941-го германский диктатор направил четырехмиллионную армию в глубь территории СССР, миллионы советских солдат попали в плен, а немецкие войска стремительно подошли к Москве. Сэм позвонил Голду. Он снова понадобился русским, и это была не просьба. Советские шпионы в Америке работали на многих заводах, и все они были готовы тайно передавать информацию СССР в обмен на соответствующее вознаграждение. У Голда теперь была новая роль — курьер. Снова долгие поездки по штату Нью-Йорк: он забирал бумаги в Сиракузах, Рочестере и Баффало. Его даже послали в Теннесси за образцом новой взрывчатки. Все это он доставлял в Нью-Йорк и отдавал Сэму.

ГОНКА НА ТРОИХ 34

Это была просторная комната со стальными жалюзи на окнах и портретом Иосифа Сталина, который взирал на людей за письменными столами. Семенов отдавал документы другому агенту и быстро покидал здание. Потом добытая информация зашифровывалась и передавалась телеграфом в штаб-квартиру НКВД в Москве.

БЫСТРЫЙ РАЗРЫВ

СЕМЕН СЕМЕНОВ находился в США на совершенно законных основаниях: инженер, командированный за границу советским правительством. Но это не очищало его от подозрений. У ФБР не было доказательств, что Семенов — шпион, однако они знали, что кто-то из советских граждан, находящихся в Соединенных Штатах, занимается шпионажем. Семенов мог быть одним из них, поэтому за ним следили на улице, в ресторанах, в метро. Семенов и его коллега по НКВД Александр Феклисов работали на пару, чтобы уйти от агентов ФБР. — Часто по пути на секретную встречу один из нас садился на хвост другому, чтобы убедиться, что за нами не следят, — вспоминал Феклисов. Если не было уверенности, что от слежки удалось избавиться, приходилось прибегать к хитростям. — Хороший способ — войти в бар или магазин, — объяснял Феклисов. — Тогда одному из агентов придется зайти внутрь — на случай, если встреча назначена именно там. Можно еще внезапно вскочить в автобус, чтобы вынудить агента ФБР выдать себя и последовать за вами.

ГОНКА НА ТРОИХ

Спустя много лет Феклисова спросили, не испытывали ли они с Семеновым угрызений совести, крадя технологии у американцев. Ведь вскоре после нападения Германии Соединенные Штаты начали поставлять в Советский Союз, который оказался в отчаянном положении, самолеты, танки, пушки и продовольствие. Но Феклисов и Семенов придерживались характерной в те годы для советских людей позиции: да, Соединенные Штаты помогали Советскому Союзу, но не по доброте душевной. США и СССР никогда не были друзьями, и с начала войны ничего не изменилось. Американская помощь была следствием холодной, рациональной логики: Советский Союз воюет с Германией, а Америка очень хочет, чтобы Германия проиграла. Поэтому американцы с радостью предоставили русским тяжелую и кровавую миссию — сражаться с Гитлером. — Когда знаешь, что тобой пользуются, — сказал Феклисов, — имеешь право схитрить в ответ. ФБР, между прочим, с ледило и за американцами. Как-то вечером, в самом начале войны, Роберт Оппенгеймер подъехал к дому друга и коллеги, тоже профессора в Беркли, Хаакона Шевалье. Оппенгеймер припарковался у тротуара и пошел к крыльцу. С угла квартала за ним наблюдали два агента ФБР. Они знали, что Шевалье являлся членом коммунистической партии. Они знали, что он устраивал дома политические диспуты. Членство в компартии не было чем-то незаконным. Но считалось, что американские коммунисты могут особенно сочувствовать Советскому Союзу. Может ли человек быть коммунистом, одновременно сохраняя верность Америке? В ФБР так не считали. Поэтому агенты следили за коммунистами, такими как Шевалье, и особенное внимание уделяли их друзьям и знакомым. В 1941 году ФБР открыло досье на Роберта Оппенгеймера.

Оппенгеймер продолжал преподавать физику, но он места себе не находил: он должен был как-то участвовать в борьбе с Гитлером. — Многие из моих знакомых работали над радарами и другими военными проектами, — вспоминал он. — А я мог им только завидовать.

Два месяца спустя н а американской военной базе Перл-Харбор на Гавайях сержант армии Джозеф Песек проснулся пораньше. Было седьмое

БЫСТРЫЙ РАЗРЫВ

Новости тем временем становились все хуже. Германия заключила союз с Японией, тоже немалой военной силой, которая мечтала о построении собственной империи в Азии. Пока гитлеровские войска утюжили Европу, Япония собиралась ударить по Китаю и Юго-Восточной Азии. США прекратили экспорт нефтепродуктов в Японию. В результате в стране, и без того обделенной природными ресурсами, запасов топлива осталось всего на год экономного использования. Президент Рузвельт надеялся, что это побудит руководство Японии остановить дальнейшее продвижение войск. Вместо этого японцы принялись еще целеустремленнее захватывать новые территории, новые источники сырья — даже если это вело к конфликту с США. В условиях, когда президента каждый день занимали все новые проблемы и вопросы, работа Уранового комитета тормозилась. Раздраженный задержками, физик и член комитета Эрнест Лоуренс настоял на привлечении к работе новых людей. Он предложил начать со своего знакомого по Беркли — Роберта Оппенгеймера. В октябре 1941 года Оппенгеймер впервые посетил заседание Уранового комитета. На нем обсуждался самый мощный на ту пору взрыв, устроенный человеком, — катастрофа 1917 года в Галифакской бухте в Канаде. Тогда загорелся и взлетел на воздух корабль, груженный тысячами тонн бомб и взрывчатки. Взрыв сровнял с землей все здания в радиусе полутора километров и унес по меньшей мере 2000 жизней. Полутонный литой якорь зашвырнуло километра на три от места взрыва. Одна же небольшая урановая бомба, способная уместиться на борту самолета, взорвется с силой в десять раз больше. Это собрание изменило жизнь Оппенгеймера. Он понял, в чем будет заключаться его роль в мировом распорядке. «Я потратил какоето время на предварительные расчеты конструкции и эффективности атомной бомбы, — писал он, — и пришел в восторг от открывшихся перспектив».

ГОНКА НА ТРОИХ 38

декабря, воскресенье, и Песек надеялся на несколько часов уйти в увольнение. — После завтрака я направился к остановке: в 8:05 отходил автобус на Гонолулу, я там играл в гольф. И вот я сижу на пляже и вижу большую эскадрилью самолетов, приближающихся с северо-запада. Подлетев к берегу, самолеты внезапно начали пикировать в направлении бухты, где стоял на приколе почти весь тихоокеанский флот США. «Опять учения», — решил Песек. Матрос линкора «Аризона» Джордж Фрейнер, стоявший на палубе, подумал то же самое. Сначала он услышал гул авиационных двигателей. Потом заметил падающие из-за облаков самолеты. — Меня это не насторожило, — говорил он, — пока одно звено самолетов не пролетело рядом с кораблем и я не разглядел на них эмблему — восходящее солнце. Это был символ Японии — японцы напали на Перл-Харбор. Бомбы вздыбливали воду, разрывали корпуса кораблей, разносили в клочья самолеты на аэродроме. Повсюду вспыхивали пожары. — Воздух! Воздух! — надрывался голос в корабельном громкоговорителе. — Это настоящий налет, настоящие самолеты, настоящие бомбы! Фрейнер ринулся в трюм за боеприпасами к зенитному орудию. Он едва успел схватить сорокакилограммовый ящик с патронами, как раздался оглушительный рев, сотрясший весь корабль. Освещение вырубилось, трюм заволокло дымом. Фрейнер бросился к трапу, чувствуя, что стальные переборки быстро нагреваются. — Когда я поднимался по трапу, меня мутило от запаха горящей плоти. Оказалось, что это горели мои собственные руки, цеплявшиеся за раскаленный металл. Я оглянулся и не увидел ничего, кроме темноты, — только стоны и звук падающих тел. Выбравшись наконец на палубу, Фрейнер обнаружил изломанные тела, оторванные конечности в лужах крови и огонь, повсюду огонь. Корабль быстро погружался. Фрейнер перевалился через борт и поплыл к берегу, лавируя между пятнами горящей на воде нефти. В результате японского нападения на Перл-Харбор было уничтожено или повреждено 18 кораблей и около 350 самолетов. Больше

Перл-Х арбор стал поворотной точкой и для Роберта Оппенгеймера. С этого дня он решил забыть о политике и диспутах. Всю свою энергию он направил на то, чтобы опередить Гитлера в гонке за атомной бомбой. — Всего через пару недель после Перл-Харбора мне позвонил Оппи, — рассказывал молодой физик Роберт Сербер. — Сказал, что сейчас в Чикаго и хочет заехать ко мне, кое-что обсудить. Сербер, бывший ученик Оппенгеймера, уже сам преподавал в Иллинойском университете, в городе Урбана. Он понятия не имел, что собирается обсуждать Оппенгеймер. Тот приехал в университетский городок, нашел Сербера и попросил прогуляться с ним подальше от университета, в кукурузные поля. Там, вдали от любопытных глаз, Оппенгеймер рассказал Серберу о своей работе в Урановом комитете. Сказал, что его назначили

БЫСТРЫЙ РАЗРЫВ

1100 человек пошли на дно только на борту «Аризоны». Всего погибло 2390 американских солдат и матросов. — Вот что я называю объявлением войны, — ликовал Гитлер, принимая в Берлине японского посла. — Единственно верный подход! Рузвельту страшные новости сообщили за обедом. — Они перебили наши корабли, как подстреленных уток! — негодовал он, ударяя кулаком по столу. — Самолеты сожгли еще на земле, бог мой, на земле! По мере того как радио и газеты разносили известия об атаке, настроения в Америке переходили от шока к ярости и от ярости к жажде мести. Рузвельт немедленно обратился к конгрессу с просьбой одобрить объявление войны Японии и тут же получил согласие. — Не важно, сколько времени уйдет у нас на отражение этой коварной агрессии, — объявил Рузвельт. — Американский народ в своей праведной мощи добьется абсолютной победы. Гитлер, в свою очередь, объявил войну Соединенным Штатам. Итак, определились все участники самой масштабной и кровавой войны в истории: страны-союзники Соединенные Штаты, Великобритания и Советский Союз против стран оси Германии, Японии и Италии. На кону стояло будущее всего мира.

ГОНКА НА ТРОИХ 40

руководить исследованиями по быстрым нейтронам, то есть изучать деление ядер. Его официальная должность имела зловещее название: «координатор быстрого разрыва». А Сербера он хотел забрать в Беркли в качестве своего ассистента. Сербер с женой собрали вещи, сели в машину и отправились на запад. Они поселились в квартирке над гаражом Оппенгеймера. Вскоре в кабинете Оппенгеймера закипела работа по разработке атомной бомбы. Работа была захватывающей — и пугающей. Никто не знал, как далеко зашли германские ученые, насколько они опережали американцев. Оппенгеймер осознавал, что проиграть эту дуэль США не имеют права. — Мы понимали, — говорил он, — что произойдет, если немцы нас опередят.

НОРВЕЖСКИЙ СВЯЗНОЙ

К СЧАСТЬЮ ДЛЯ ОППЕНГЕЙМЕРА, в этой борьбе он был не одинок. Одним из самых важных его союзников станет совершенно незнакомый человек, с которым ему так и не довелось встретиться: двадцатидевятилетний норвежец Кнут Хаукелид. Хаукелид, крепкий кудрявый шатен, закалил свое тело лыжными и пешими походами в горах. Когда в 1940 году немцы заняли Норвегию, он и несколько его друзей отказались признать поражение. Они взяли ружья, встали на лыжи и ушли в глухие горные леса, где не было ни домов, ни дорог. — Лишь одна мысль крутилась в наших головах, — рассказывал Хаукелид, — Гитлера и его свору нужно сбросить с норвежской земли. Как-то раз, пересекая озеро на пароме, они нашли выход своей ненависти. На палубе, вальяжно облокотившись на ограждение, стоял норвежец в нацистской форме — некоторые норвежцы восхищались нацистами и помогали захватчикам. Подождав, пока паром метров на триста отошел от берега, Хаукелид подал знак своим товарищам и подошел к нацисту.

ГОНКА НА ТРОИХ 42

— Хайль Гитлер, — сказал он и вскинул руку в нацистском приветствии. — Хайль Гитлер, — ответил незнакомец, протягивая ему руку. Хаукелид и его друг схватили нациста и выбросили его за борт. Вскоре на поверхности покачивалась лишь фуражка. Позднее К нут Х аукелид н ашел более организованный и эффективный способ противостоять оккупантам. Он присоединился к одной из тайных ячеек движения Cопротивления, которые создавались по всей Норвегии. Там он стал радистом и разведчиком. — Никто, даже самые близкие, не должен был знать о наших ночных акциях, — говорил он: пойманного бойца Сопротивления расстреливали на месте. — Днем нам приходилось заниматься обычной работой. Мы еле на ногах стояли от усталости. Но нас поддерживала гордость, ведь мы вносили свой вклад, пусть малый, в борьбу с ненавистными захватчиками. Официально Хаукелид работал на верфи, обслуживавшей германские подлодки. А вечером он брал рацию, выезжал за пределы города на велосипеде и подыскивал подходящий электрический столб. Взобравшись на столб, он подключал рацию к проводам и отсылал информацию о перемещениях германских войск в штаб-квартиру британской разведки в Лондоне. — В те дни у нас было много разных, иногда диких идей, — вспоминал Хаукелид. Надеясь нанести нацистам более чувствительный удар, он с друзьями замыслил похитить Видкуна Квислинга, лидера норвежских нацистов, которого немцы назначили премьер-министром страны. Заговорщики планировали оглушить Квислинга, вывезти его в горы, дождаться британского самолета и доставить «посылку» в Лондон, чтобы выставить на публичное обозрение в клетке. Хаукелид узнал адрес Квислинга в Осло и снял квартиру напротив. Другой боец Сопротивления, работник телефонной компании, организовал прослушку телефона Квислинга. Они собирались дождаться момента, когда Квислинг вызовет машину, и перехватить его на другом

НОРВЕЖСКИЙ СВЯЗНОЙ

автомобиле. Люди Хаукелида обзавелись ворованной нацистской униформой, чтобы Квислинг ничего не заподозрил, пока не будет слишком поздно. Но, прежде чем они смогли осуществить свой замысел, немецкая контрразведка раскрыла сеть радистов Хаукелида. Некоторых отправили в концлагеря. Хаукелид успел бежать в горы. На велосипеде он перебрался в Швецию, а оттуда самолетом в Великобританию. Хаукелид был в безопасности, но он постоянно думал о возвращении домой, о продолжении борьбы. Его мечта осуществится. Хаукелид еще не знал, что небольшая электростанция, прижавшаяся к скале в глухой норвежской провинции, станет ключом к сверхсекретному проекту германской атомной бомбы. И кому-то придется позаботиться, чтобы ГЭС перестала работать. Скоро ему найдется работа. Тем временем в Норвегии т айная полиция Гитлера, гестапо, узнала, что Хаукелид был в числе заговорщиков, и нагрянула к нему в дом. В поисках улик они перевернули все вверх дном. Офицер гестапо допрашивал мать Хаукелида. Она молчала. Тогда к ней подскочил взбешенный С. В. Фемер, глава гестаповской контрразведки в Норвегии, и потребовал рассказать, где ее сын. — Он в горах, — ответила женщина. — Нет! — орал Фемер. — Он в Британии. Наши люди в Швеции сообщили, что его перевезли через Северное море на истребителе. Что он там готовит, отвечайте! Мать Хаукелида не знала ответа, лишь догадывалась, что у него большие планы. Глядя Фемеру в глаза, она ответила: — Когда вернется, узнаете.

ЭНОРМОЗ

ЗИМА 1942 ГОДА. Молодой советский физик Георгий Флеров торопливо листает подшивки американских военных журналов в университетской библиотеке на юго-западе России. Когда началась война, Флеров оставил научную деятельность и записался в добровольцы в надежде попасть на фронт. Однако его определили инженером на завод. Ремонтируя самолеты, Флеров не переставал думать о делении урана. В свободное время он сидел в библиотеке, рассчитывая узнать о новых открытиях в этой сфере. «Я хотел почитать свежие публикации об исследованиях уранового деления», — писал Флеров. Прежде американские журналы были полны статей о новых экспериментах и теориях деления ядра. И вдруг — полное молчание. «Это молчание не есть результат отсутствия работы... — писал Флеров в своем обращении к правительству. — Словом, наложена печать молчания, и это-то является наилучшим показателем того, какая кипучая работа идет сейчас за границей». Флеров был прав. Работы Оппенгеймера и его коллег по Урановому комитету были засекречены. Советский Союз и Соединенные Штаты были союзниками во Второй мировой войне. Но только потому, что дрались

Это

НКВД. В марте 1942 года Семен Семенов и другие агенты НКВД в Нью-Йорке получают шифровку из Москвы с новым заданием: «Германия и США активно работают над добычей урана, чтобы использовать его в качестве взрывчатки для бомбы колоссальной мощности. Судя по всему, решение этой проблемы скоро будет найдено. Чрезвычайно важно отнестись к этому вопросу со всей серьезностью». Советские шпионы в американских городах приступили к так называемой разработке — так в их ремесле именовался сбор данных о потенциальных информаторах, прощупывание почвы, чтобы выяснить, можно ли склонить конкретного человека к сотрудничеству. Сделать это было нелегко, ведь советская разведка не знала, кто из американских ученых работает над атомной бомбой. Но в конце марта случился прорыв. Как-то вечером в нью-йоркском метро курьер НКВД Залмонд Франклин встретил старого друга Кларенса Хиски. Хиски был химиком, преподавал в Колумбийском университете. В 1930-х он учился в одном

ЭНОРМОЗ

с общим врагом, а не от особой любви друг к другу. Еще сильнее беспокоила Флерова мысль о появлении атомной бомбы у немцев. «В Германии есть первоклассные ученые, — продолжал он, — и значительные запасы урановой руды». Если Гитлеру удастся заполучить атомную бомбу, с Советским Союзом будет покончено. Для советских физиков, таких как Флеров, это означало, что СССР было жизненно необходимо создать собственную атомную бомбу. Но война сделала эту задачу невыполнимой. Советские войска и ополчение с трудом остановили немецкое наступление у самой Москвы, но противостояние двух гигантских армий по обе стороны фронта, протянувшегося на две с половиной тысячи километров с севера на юг, продолжалось. Советским ученым пришлось прекратить исследования радиоактивного деления ради работы над оружием, которое нужно было здесь и сейчас. Поэтому суть послания к советскому руководству была простой: если СССР хочет получить атомную бомбу в обозримом будущем, то ее придется украсть. была работа для

ГОНКА НА ТРОИХ 46

колледже с Франклином. Оба были членами коммунистической партии и сочувствовали Советскому Союзу. Друзья решили поужинать и вспомнить прежние времена. «Потом он предложил проводить меня до метро, — докладывал Франклин. — Наш разговор по дороге и побудил меня составить данный отчет». Во время прогулки Хиски шокировал Франклина вопросом: — А вот можешь себе представить бомбу настолько мощную, что, взорвись она в центре этого города, от него не останется камня на камне? В ответ Франклин только рассмеялся. — А ведь она существует, — выпалил Хиски. — Я над ней работаю. Стараясь не проявлять особого интереса, Франклин начал задавать вопросы. Хиски объяснил, что он и другие ученые «в отчаянной спешке» работают над созданием атомной бомбы. Что это будет самое мощное оружие в истории. И что немцы, добавил он, скорее всего, «сильно обогнали» американцев. Потом, словно заткнув фонтан секретной информации, Хиски замолчал. «Он уже жалел, что рассказал мне все это, — писал Франклин, — и заставил поклясться, что я буду молчать». Василий Зарубин, глава советской резидентуры в Нью-Йорке, переслал доклад Франклина в Москву. Почти сразу пришел ответ: информация «крайне интересная». Далее следовал длинный перечень технических вопросов касательно деления и конструкции бомбы. Зарубин передал вопросы Франклину и велел ехать к Хиски за ответами. Франклин так и сделал, но столкнулся с проблемой: ему был дан строгий приказ обсуждать атомную бомбу исключительно наедине с Хиски. А в доме помимо профессора присутствовала его жена. Все трое сели ужинать. «Кларенс ни разу не упоминал работу, — оправдывался Франклин, — а я, следуя инструкциям, не мог касаться этой темы». Сколько Франклин ни пытался, остаться с Хиски с глазу на глаз ему не удалось. Позже выяснилось, что другой возможности Франклину уже не представится. Вскоре Хиски перевели в Чикагский университет. Там с ним попытался вступить в контакт другой советский разведчик, но эта

ЭНОРМОЗ

встреча привлекла внимание агентов ФБР. Они сообщили военным, что Хиски общался с предполагаемым советским шпионом. Внезапно Кларенса Хиски призвали в армию и отправили служить на далекую военную базу на северо-западе Канады — подальше от атомных секретов. Хиски никто ничего не объяснил. Он и сам все понял. История Х иски п оказывает, как трудно было советским шпионам заполучить американские секреты. — За нами постоянно следило ФБР, — рассказывал агент НКВД Александр Феклисов. — С самого приезда в Нью-Йорк на улице за мной постоянно ходил хвост. Несмотря ни на что советская разведка была намерена украсть секрет бомбы. Это был проект такой важности, что в Москве ему дали кодовое имя «Энормоз» — от английского слова enormous, то есть «гигантский», «громадный». Но «Энормоз» не сдвинется с места, пока у НКВД нет надежного источника внутри американского атомного проекта. Понимая это, Москва подготовила список американских ученых для разработки. «Согласно нашим источникам, — говорилось в сообщении для американской резидентуры, — основное внимание следует уделить разработке следующих объектов...» Далее шли имена. В список вошли все те, кто предположительно был причастен к работе над бомбой. Учитывалось также положительное отношение к коммунизму в довоенные времена. Под первым номером в списке значился Роберт Оппенгеймер.

агского Группа «Чик котла»

КАРЛ ЭЙФЛЕР Офицер армии США, оперативник УСС

ЛЕСЛИ ГРОУВС и РОБЕРТ ОППЕНГЕЙМЕР Руководители Манхэттенского проекта

КЛАУС ФУКС Участ ник Манхэ ттенс кого проек та Физик , шпи он

ОН го СС УЛ жско О П е рв ия НС ЙЕ ц но влен е Бо роти п со

ГЭС Веморк Завод по производству тяжелой воды

ЧАСТЬ II. ЦЕПНАЯ РЕАКЦИЯ

ЭНРИКО ФЕРМИ Физик, запустивший первую цепную реакцию

а Групп д» ерсай н н а «Г

НА КРАЮ ПРОПАСТИ

УТРОМ 19 ИЮНЯ 1942 ГОДА президент Франклин Рузвельт подъехал на своем кабриолете «форд» к аэродрому городка Гайд-Парк, штат НьюЙорк. Он следил, как на посадку идет небольшой американский военный самолет. Аэроплан довольно жестко ударился о грунт, подпрыгнул пару раз и остановился. Дверь открылась, и из самолета выскочил премьер-министр Великобритании Уинстон Черчилль. В руке у него была традиционная толстая сигара. Рузвельт улыбнулся и помахал ему. Черчилль сел на пассажирское сиденье. Главы двух стран обменялись рукопожатием, Рузвельт завел двигатель и дал газу. «Он отвез меня к живописным холмам над рекой Гудзон, где расположен Гайд-Парк, его родной город», — писал Черчилль в воспоминаниях. Но, пока машина ехала вдоль обрыва, премьер-министру было сложно полностью отдаться созерцанию открывшегося вида. Он время от времени поглядывал на Рузвельта, гадая, как тот умудряется управлять Президент США Франклин Делано Рузвельт везет премьер-министра Великобритании Уинстона Черчилля в Гайд-Парк во время визита премьер-министра в США. 3 сентября 1943 года.

Цепная реакция

автомобилем. В молодости Рузвельт перенес полиомиелит, и у него отнялись ноги. Рузвельт заметил обеспокоенность своего друга. Он объяснил, что машина переделана под ручное управление, включая сцепление, тормоза и акселератор. Черчилль был впечатлен, но все равно нервничал. Рузвельт с улыбкой сказал другу, что руки его достаточно сильны для этой задачи. «Он предложил мне пощупать его бицепсы, — писал Черчилль. — Сказал, что его мускулам позавидовал один знаменитый боксер. Это успокаивало». Еще в машине они начали обсуждать ход войны. «Я очень старался не отвлекать его от дороги, — вспоминал Черчилль, — но в пути мы приняли больше решений, чем за неделю официальных переговоров». Разговор продолжился в небольшом кабинете в фамильном особняке Рузвельтов. Он касался темы, которая, как сказал Черчилль, была «несравнимо важнее всего прочего», — разработки атомной бомбы. Исследованиями в этой области занимались и американские, и британские ученые. И те и другие пришли к выводу, что постройка такой бомбы технически возможна. «Я настаивал, что мы должны немедленно создать единую базу информации, работать совместно и равноправно, делиться полученными результатами», — описывал беседу Черчилль. Рузвельт согласился. Оба знали, что проект окажется очень дорогостоящим и потребует перевода ученых с других важных военных проектов, но считали, что это оправданный риск. Поскольку Британию по-прежнему утюжила немецкая авиация, было решено, что собственно работа над бомбой будет вестись в Америке. Пора было положить конец разговорам. Пришло время действовать. «Мы оба остро осознавали опасность бездействия, — писал Черчилль. — Что, если враг получит атомную бомбу раньше нас?»

Три месяца спустя п олковник Лесли Гроувс, высокий и грузный человек, шел по коридору одного из офисных зданий конгресса на Капитолийском холме в Вашингтоне. Ум его занимала одна-единственная мысль:

Сорокашестилетний Лесли Гроувс б ыл по образованию инженером-строителем. Он как раз сдал свой очередной объект — Пентагон, самое большое офисное здание в мире. Гроувс руководил стройкой, он уложился в смету и закончил работу в срок. В качестве награды его назначили руководителем атомного проекта. — Я был жутко расстроен, — признался он позже. Гроувс был крупным человеком и крупной личностью — громким, властным, требовательным и не скупящимся на критику. — Он не стеснялся демонстрировать собственное высокое мнение о себе, — сказал один из его помощников. Другой выразился еще определеннее: — Гроувс был самым большим сукиным сыном, с каким мне только доводилось работать. Но при этом все соглашались, что для гигантского проекта, руководителю которого приходится жонглировать десятками сложных задач, Гроувс подходил лучше всего. — Если уж я не справлюсь, — сказал Гроувс, — значит, это невозможно.

НА КРАЮ ПРОПАСТИ

как выбраться из столицы? Как и любой армейский офицер в то время, он страстно желал отправиться за океан, в боевые войска. Увидев шедшего навстречу генерала Бреона Самервелла, Гроувс остановился. В коридоре они были одни. — Военный министр выбрал тебя для очень важного задания, — сказал Самервелл. — Президент одобрил его решение. — Где? — спросил Гроувс. — В Вашингтоне. — Но я не хочу оставаться в Вашингтоне. — Этот проект, если ты с ним справишься, принесет нам победу. У Гроувса екнуло сердце. До него доходили слухи о разработке какойто супербомбы, в которую он мало верил. — Ах это… — вздохнул он. — Если кто и сможет с этим справиться, — успокоил его Самервелл, — так это ты.

Цепная реакция 54

В ходе заседаний в последующие несколько дней Гроувс смог представить масштаб задачи. Рузвельт хотел, чтобы армия США взяла на себя создание атомной бомбы, задаче было присвоено кодовое название «Манхэттенский проект», потому что в самом начале управление разработкой осуществлялось из здания на Манхэттене. Гроувсу поручалось построить бомбу быстро и в обстановке полной секретности. Его произвели в генералы, и 18 сентября 1942 года он официально возглавил Манхэттенский проект. — Меня это все не радовало, — ворчал Гроувс. — По правде сказать, я был в ужасе. Такое впечатление, что вся затея основывалась на вероятности, а не на определенности. В теории все было замечательно, но на деле мы мало что знали достоверно. В Чикаго члены Уранового комитета сообщили Гроувсу, что для изготовления одной атомной бомбы потребуется от четырех с половиной до четырех с половиной сотен килограммов урана. Такой большой разброс разозлил Гроувса. Он кричал, мол, это как устроить свадьбу и сказать повару: «Мы не знаем, сколько будет гостей, — может, десять, может, тысяча, но вы должны приготовить на всех еды не больше и не меньше необходимого!» Гроувс знал, что с планированием и транспортировкой он справится. Проблема была в том, что в постройке самой бомбы ему приходилось полагаться на физиков. Гроувсу нужно было срочно собрать команду из лучших физиков страны, и команде требовался капитан. На эту работу претендовал Роберт Оппенгеймер . Впервые он встретился с Гроувсом 8 октября в кампусе Беркли. Гроувс ездил по стране, встречался с людьми, которым предстояло работать в Урановом комитете. Он пообщался с Оппенгеймером за обедом, после чего Роберт пригласил его в свою лабораторию, чтобы продолжить разговор. Оппенгеймер высказал свои соображения о работе над бомбой. Исследования велись в университетах по всей стране, рассказывал он Гроувсу. Ученые теряли время, производя одни и те же эксперименты в разных лабораториях. А из-за секретности они не могли обмениваться информацией по почте или по телефону. Так продолжаться не могло.

НА КРАЮ ПРОПАСТИ

— Нужно было полностью реорганизовать сам исследовательский процесс, — объяснял потом Оппенгеймер. — Нужна была центральная лаборатория, которая работала бы только над бомбой, чтобы ученые там могли свободно общаться друг с другом. Генерал был впечатлен. — Он гений, подлинный гений, — сказал Гроувс репортеру много лет спустя. — Оппенгеймер знает все. Он может говорить на любую предложенную тему. Ну, то есть есть что-то, чего он не знает. Например, он совсем не разбирается в спорте. Гроувсу, помимо прочего, нравилось, что Оппенгеймер родился в США. Сильнейшие физики страны были эмигрантами из Европы. Изза этого почти невозможно было проверить их прошлое, чтобы понять, можно ли доверять им американские секреты. Но с Оппенгеймером тоже все было непросто. — Никто из тех, с кем я общался, не испытывал особого энтузиазма от мысли, что Оппенгеймер может возглавить проект, — жаловался Гроувс. Во-первых, Оппенгеймер был классическим рассеянным ученым, обитавшим в абстрактном мире концепций и формул. Может ли он быть дисциплинированным, сосредоточенным, чтобы возглавить коллектив? Большинство знакомых с ним людей сильно в этом сомневались. — В конце концов, у него ведь совсем не было опыта руководства большими группами людей, — говорил эмигрант из Германии физик Ганс Бете. Его коллега по Беркли высказался еще определеннее: — Он и с ларьком по продаже гамбургеров не смог бы управиться. Гроувс нутром чуял, что Оппенгеймеру эта задача по плечу. Чем больше он об этом думал, чем больше общался с потенциальными кандидатами, тем сильнее убеждался, что ему требуется именно Оппенгеймер. Но проблемы на этом не заканчивались. Оппенгеймер не мог приступить к работе в рамках Манхэттенского проекта без допуска к секретным материалам. Благодаря досье ФБР офицеры армейской контрразведки знали о его былых связях с коммунистами. ФБР настаивало, что Оппенгеймера нельзя и близко подпускать

Цепная реакция 56

к проекту такой важности, потому что он все разболтает своим друзьямкоммунистам, а те передадут информацию в Советский Союз. Оппенгеймер уверял, что является лояльным американцем. Он клялся, что никогда не был членом коммунистической партии и, так или иначе, его интерес к коммунизму остался в прошлом. Гроувс ему верил. Агенты ФБР и армейская контрразведка — нет. И генерал принял решение. «Прошу без промедления оформить Роберту Оппенгеймеру допуск, необходимый для начала работы. Его участие в проекте является совершенно необходимым». Оппенгеймеру пришлось сдавать тест на физическую подготовку… который он с треском провалил. При росте под метр восемьдесят весил он меньше 60 килограммов. Из-за постоянного курения у него развился хронический кашель, и армейские врачи объявили его «негодным к действительной военной службе». Но Гроувс вновь воспользовался генеральским званием. Он приказал врачам признать Оппенгеймера годным к службе. Может, Роберт Оппенгеймер и не годился в солдаты, признавал Гроувс, но при этом он мог выиграть войну.

МЕЖДУНАРОДНАЯ ШКОЛА ГАНГСТЕРОВ

КОГДА КНУТ ХАУКЕЛИД сошел с поезда в Лондоне, его встретили два британских офицера. Они знали, что Хаукелид сражался с нацистами в Норвегии и еле выбрался оттуда живым. Его ждал специальный п риказ. Хаукелид с британскими офицерами ехали по городу, истерзанному германскими бомбардировками. — Тут и там зияли бреши — разрушенные дома и разбомбленные кварталы, — вспоминал Хаукелид. — Целый район в самом сердце города представлял собой безлюдные руины. Улица, пустая и бессмысленная, вилась между холмами битого кирпича. Хаукелид ехал на встречу с офицером Управления специальных операций — секретной британской организации, в задачи которой входил саботаж в тылу врага по всей Европе. Офицер УСО осведомился у Хаукелида, не желает ли тот вернуться в Норвегию с секретным заданием. — А меня научат обращаться с разным оружием? — спросил Хаукелид. — Да, — ответил офицер. — У нас есть программа как раз для вас.

Цепная реакция 58

Хаукелида отправили в глушь Южной Англии, в Школу особой подготовки № 3. Немцы, до которых доходили слухи об этом заведении, называли ее международной школой гангстеров. — С чисто практической точки зрения, — признался Хаукелид, — они, бесспорно, были правы. — Здесь я нашел почти три десятка норвежцев со всех концов страны, — рассказывал Хаукелид о Школе особой подготовки № 3. — Все они стремились к одному: вернуться домой и освободить родную страну от нацистов. — Есть только один друг, на которого можно положиться, — говорил им инструктор, державший в руке пистолет. — Позаботьтесь о нем, и он позаботится о вас. В курс обучения входили вскрытие замков и сейфов, установка минловушек, применение ядов. Диверсантов учили убивать голыми руками — и ногами. — Не оставляйте противнику шанса, — твердил инструктор. — Если он упал, добейте его. Затем Хаукелида и его товарищей перевели в Шотландию — обучаться ночному десантированию. Они тренировались в темное время суток, совершая прыжки с парашютом с воздушных шаров-монгольфьеров. — Это не похоже на прыжок с самолета, — признавался Клаус Хельберг, один из товарищей Хаукелида по школе. — На раскрытие парашюта уходит секунд пять, а поскольку ты не знаешь, как далеко до земли, то волей-неволей гадаешь, раскроется ли он до того, как ты врежешься в землю. Вокруг тихо и темно, ты летишь и лишь по свисту воздуха ощущаешь, как быстро ты падаешь. Когда парашют наконец раскрывался, скорость спуска снижалась, но земли по-прежнему не было видно. Зато снизу доносился голос инструктора, который «подбадривал» своих учеников, рассуждая, кто из бедолаг первым переломает себе ноги. УСО отобрало для особой миссии пятерку лучших курсантов. Среди них был и Хаукелид, однако несчастный случай оставил его за бортом операции.

Лишь Йенс Поулссон , руководитель этой маленькой норвежской группы, был посвящен в детали происходящего. Добравшись до штаб-квартиры УСО в Лондоне, двадцатичетырехлетний Поулссон курил трубку, слушая, как британский полковник по имени Джон Уилсон рассказывает о цели их секретной миссии — гидроэлектростанции Веморк, стоявшей на склоне горы недалеко от норвежского города Рьюкан. Поулссон вытряхнул на ладонь пепел из трубки. — Интересно, — сказал он. Он был родом из Рьюкана и все детство провел, карабкаясь по местным скалам и бегая на лыжах по окрестным лесам. Уилсон объяснил, что Веморк является крайне важным объектом, поскольку там функционирует единственный в мире завод, способный в промышленных количествах производить тяжелую воду. Он прочел Поулссону небольшую лекцию по химии: молекула воды состоит из двух атомов водорода и одного атома кислорода. Ядро нормального атома водорода включает в себя один-единственный протон. Но некоторые водородные атомы имеют в ядре еще и нейтрон, отчего атом становится тяжелее. Когда такие тяжелые атомы соединяются с кислородом, образуется тяжелая вода, она процентов на десять тяжелее обычной. Тяжелая вода неопасна, она всегда в очень небольших количествах присутствует в природной влаге. Но есть одно но: она является ключевым элементом немецкой ядерной программы. Уилсон не стал объяснять Поулссону, зачем германским физикам понадобилась тяжелая вода. Тому нужно было знать одно: захватив Норвегию, немцы стали быстро наращивать выпуск тяжелой воды в веморке, и этому надо положить конец. — Если нацисты доведут работу до конца, они смогут одним ударом уничтожить весь Лондон, — сказал Уилсон.

МЕЖДУНАРОДНАЯ ШКОЛА ГАНГСТЕРОВ

— Во время тренировки я споткнулся с заряженным пистолетом в руке, — вспоминал он, — и прострелил себе ступню. Хаукелид валялся в госпитале, ругая себя за дурацкую ошибку. Четверо его товарищей отправились в Лондон готовить операцию.

Цепная реакция 60

— Я не особо-то ему поверил, — признавался позже Поулссон. — В то время никто и представить себе не мог бомбы, способной разрушить целый город. Но приказ есть приказ. П лан состоял в следующем : группа Поулссона высадится в Норвегии на плато Хардангервидда — 8000 квадратных километров нетронутых гор, болот и озер. Там они разобьют лагерь, разведают подходы к ГЭС, передадут в Британию сводки погоды и осветят посадочную полосу на краю замерзшего озера. Когда все будет готово, к ним на планерах вылетят тридцать четыре британских десантника. Норвежцы покажут им дорогу к Веморку и сделают все необходимое, чтобы помочь британцам разрушить ключевые узлы предприятия. УСО выделило группе Поулссона наличные, и его четверка прошлась по магазинам, запасаясь зимней одеждой, утепленными спальными мешками, палатками и компасами. Они не нашли норвежских лыж и ботинок, и их пришлось заказывать в Исландии. В конце октября 1942 года ясной, холодной ночью норвежцы поднялись на борт бомбардировщика. Он пересек Северное море и достиг Норвегии. Когда самолет сбросил скорость и резко снизился с 3 километров до 300 метров, они поняли, что добрались до плато Хардангервидда. В лунном свете Поулссон и его друзья с трудом различали острые силуэты скал, разбросанных по снежной пустыне. — По местам! — гаркнул руководитель выброски. Норвежцы выстроились у люка в хвосте самолета. Их учили прыгать плотной группой, с интервалом меньше секунды, чтобы в темноте людей не разметало далеко друг от друга. Поулссон сел на пол, свесил ноги в бомболюк и сразу почувствовал остроту морозного воздуха за бортом. — Первый пошел! — раздалась команда.