Сказки бумажного слоника

Сказки Бумажного слоника Георгий Мамарин

Оглавление

1. Лисёнок ............................................................................................... 2 2. Новогодний Тигрёнок ........................................................................ 5 3. Как развлекаются Ночные Мышки .................................................. 7 4. Летучие Ёжики ................................................................................... 9 5. Сновая овечка ................................................................................... 11 6. Часовой Гремлин .............................................................................. 16 7. Мастер и Бульдожка ........................................................................ 21 8. Котейка (Булочки с корицей) .......................................................... 25 9. Грустные садовые гномы ................................................................ 30 10. Про переплетённые миры ................................................................ 35 11. Сказочник и Ночь ............................................................................. 40 12. Дракон, Пастух и овцы .................................................................... 46 13. Полуночный Бардачник ................................................................... 51 14. Штабной Крыс .................................................................................. 56 15. Кофейные демоны ............................................................................ 61 16. Откуда пошли драконы ................................................................... 65

~1~

Лисёнок В одном лесу, надо сказать, таком хорошем, настоящем лесу, среди прочих зверей, можно было встретить лисёнка. Днем он терялся в этом самом лесу, бродил по его округе, копошился и путался в кустах и всякой листве. Ловил всякие запахи, не оставляя им возможности улизнуть – расползтись во все стороны, затерявшись в этом зеленом многообразии так же, как это делал он сам. Он бы с удовольствием грыз их, но его зубы имели иные предпочтения, с которыми он сам был полностью согласен. Потому, порезвившись с ними, он брёл теряться дальше, и у него это вновь выходило успешно. Одним из его набора «радостей дня» был вкусный гость. Был. Сейчас его нет. Вкусный солнечный зайчик, он всегда терялся где-то поблизости. А теперь, он, видно, окончательно потерялся. В конце концов, в том и интерес теряться, чтобы тебя не нашли. И если все так, то ты справишься со своими делами. ……… Но всякий его день находил свой конец. А сам Лисёнок вместе с этим находил тропку, выводящую его из вечера в вечер из леса. То есть, к концу своего дня он обязательно растеривался обратно. Но делал это по-своему: растерявшись

~2~

в одном месте, он непременно затеривался в каком-то другом. Так и сейчас. Он вышел на тихий берег у озера, а может какой-то неподвижной реки, и лизнул немного водную гладь. Тихая рябь пошла от его язычка, немного потревожив отражения. Когда рябь перестала собою заниматься, потеряв единственного наблюдателя; он уже смотрел вверх. Он стоял на берегу, задрав мордочку кверху, и только едва слышное дыхание позволяло узнать того зверя, каким он был днем. Он смотрел на небо, шевеля ушами в такт ветерку, который уже заскучал в листве сонного леса, и увидел большой желтый диск, глубоко насыщенный своей оранжевой сущностью. И что-то просыпалось в нем, что-то точно также любило затеряться где-нибудь засветло и отыскаться где-нибудь по темноте. Он смотрел на луну, и она смотрела ему в ответ, серебря его глазки отблесками звезд, которые могли бы показать свой лес со множеством звездных листьев, которые будут светиться и иногда падать в свою звездную осень. Однажды, она ему подмигнула, и он, как мог, ответил на ее внимание. В этот вечер он лежал на берегу, едва не касаясь кончиком мокрого носа еще более мокрой, но такой теплой, воды, в которой он мог еще раз увидеть всё то, что видел, поднимая голову к небу. В своей жизни Лисёнок дорожил только двумя вещами. Такими вечерами, потому что он мог смотреть на луну и вдыхать ее свет, который заполнял в нем то, что только он мог заполнить. И еще, он очень любил сыр, потому что это вторая его ценимая в жизни вещь напоминала о первой, когда он не мог увидеть ее, подняв голову к небу. Запах сыра

~3~

казался ему запахом ночного света, а вкус… наверное, он такой же как и настоящий. Он лежал на этом сыре, и ему было хорошо. Может в чемто и грустно, но хорошо. Потому, что он грел сыр, а тот, согревал его маленькое сердце, которое он всегда держал при себе. Так все и было. Небо только серебрило, когда он прикрыл вроде бы едва задремавшие глаза. Значит, решил он, луна ушла. Наверное, у нее есть и иные дела, чем просто висеть здесь. Он ощутил взгляд, где-то в душе затаив надежду, что может быть память о ней осталась где-нибудь на водной глади… но нет. Тогда, вздохнув вновь, он откусил впервые за вечер маленький кусочек своего второго сердца, сближая его с первым, и окунулся в сон, затерявшись на этот раз в себе…

~4~

Новогодний Тигрёнок Одним новогодним вечером… или другим, но тоже непременно новогодним, стоит вспомнить, что где-то за окном, там, где множество сугробов, водится тигрёнок. Да-да, именно тигрёнок. И ни какой-нибудь, а особенный. Он сидит в своем укрытии, запорошенный снегом, и таится. И его затаение наполнено задорным шепотом снежинок, окруживших его любопытной толпой и наблюдающих за ним: вдруг произойдет что-нибудь, и они смогут окружить своим зимним вниманием это новое событие. И они наблюдают, а он – таится. Самые нетерпеливые пушинки подбираются поближе, усаживаясь на нос или на усы, и продолжают свое бдение с нового места. Но тигрёнок затаился в ожидании… в сугробе и в ожидании (если, конечно, это не одно и то же). Он принюхивается к каждой проходящей мимо минуте… а они всё куда-то спешат и спешат. Вот он поймал лапой одну из них, какую-то нерасторопную, но очень важную для когото… «Еще не время» - говорит она, и проскальзывает между белых лап туда, где её ждут. А он все видит, он чувствует, когда они играют с ним, проходя мимо него второй раз. Глупые, они стараются затеряться в снегу и оббежать его, но каждая непременно спотыкается о его хвост!

~5~

..а он уже слышит подходящее время. Как оно едва ощутимо ступает в ночи, нашёптывая всем и каждому что-то в подарок. ..он пригнул голову поближе к лапам и усмирил хвост. Навострённые ушки ловили каждое мгновение,… и вот он выпрыгнул: пришло Время! – и сказал свое новогоднее «Ррр!» и улыбнулся в усы. Говорят, что в шёрстке этого тигренка прячется счастье. И погладив его, вы непременно найдете счастье в своих руках. Тогда и вам, быть может, захочется сказать своё новогоднее «Ррр!» и улыбнуться в усы.

~6~

Как развлекаются Ночные Мышки Пока ты пытаешься уснуть, слушая мои речи, за окном, под самым козырьком крыши, дремлют две ночные мышки. Летучие они или не совсем - как нарисует твое воображение. У тех мышек наверняка был насыщенный день. Либо полный хлопот, либо - приключений. Но, наверняка, одной из них ещё в самых началах этих потёмок удалось совершить самое главное и замечательное приключение ночных мышей, какое только может у них быть: пролететь через луну! Мне рассказывали, что у ночных мышек есть такая забава. В день, когда луна особенно большая и насыщенно желтая, они стараются проснуться пораньше - первыми среди всех остальных. Они взлетают как можно выше, пока тьма их скрывает, и пролетают по просыпающемуся лику луны, так, что из полной темени их может выхватить только её свет. Выхватывает, но поймать не может. Потому это их так и забавляет. Но природа этих мышей такова, что все они не могут в одну ночь так играться в лунном свете. Как только одна из них оказывается охваченной им, другие замирают, будто ничто уже не сможет оторвать их взгляд от этой игры живого существа и бестелесного чуда ночного мира. И они заворожённые смотрят, как одна из них совершает круг за кругом, словно за весь свой народ, проносясь по лунному диску всегда слева на право. Ведь направо - это самое лучшее направление для мышек.

~7~

Когда ночь продвигается ближе к середине - луна поднимается еще выше, и мышке становится сложнее быть ей под стать. Когда она снова сливается с тёмным небом, все остальные отмирают вновь и рассыпаются в ночи по своим делам, а та – лунная - мышка, которой в этот день удалось захватить внимание всех вокруг и даже одного из небесных светил, уже тихой сапой дремлет под козырьком крыши за твоим окном. Или ты дремлешь за окном от этой мышки. В общем, я запутался в этих мышесплетениях и хитроисториях, или хитросплетениях и мышеисториях… Одним словом, запутался. А мышки там уже во всю тепло и уютно спят, да и ты укутывайся в пледы и одеяла, засыпай, ведь утром проснется другое светило, и кому-то нужно будет захватить его внимание и блистать в его свете. Кому как не тебе.

~8~

Летучие Ёжики «нет буквы Ё важнее, чем в слове ёжик!»

Однажды, я бы хотел рассказать тебе сказку про летучих ёжиков.. Да-да, про них самых. Но сложно рассказывать о таком, если ты ни разу в жизни не наблюдал полет летучих ёжиков клином. Поэтому, закрывая по ночам глаза, я представляю себе, как они выползают из своих норок, оттряхивают приставшие к ним опавшие листья, чихают невпопад от морозного воздуха и расправляют свои крылышки. Главный ёжик - вожак этой стаи - разбегается и, демонстративно задрав носик в прыжке, отталкивается посильнее лапами, переводя ответственность за полет с лапок уже на крылья. Другие ёжики следуют его примеру: разбегаются, задирают носики, и.. в общем, так они и поднимаются в небо стайкой; летят над деревьями в неведомые края. Я не знаю, куда могли бы улетать летучие ёжики, и если у них какая-то своя страна. Но мое воображение рисует за закрытыми веками эту чудесную картину - как ёжики летят.. к мечте, они наверняка летят к мечте! Не знаю, как у них принято в такой момент, но отчего-то мне кажется, что летят они налегке - ничего не беря с собой, ловя всяких мушек в воздухе, когда захочется перекусить. Разве что какой-нибудь молодой ежонок решил утащить с собой пару желудей или маленькое яблочко.

~9~

Но недаром опытные ежи в стае отличаются от молодняка. Они знают, что в полете все это только отягощает, нагружая крылья. Да и просто ветер выдувает всё, что было между иголок. И это самое яблочко или желудь начнёт падать вниз. Вам наверняка известны случаи, когда вы читали книжку, сидя на лужайке, или примостились на полянке в лесу греться на солнышке, а откуда-то сверху упал желудь. Или даже так. Вы слышите, что что-то упало, скажем, на яблоню. Один короткий гулкий звук.. и тут все все-все созревшие яблочки осыпаются вниз! Наверно, это райский сон для обычных ёжиков, но летучим еще предстоит долгий перелет. Перелет – куда-то туда.

~ 10 ~

Сновая овечка Среди всех овец, которых люди обычно пересчитывают по ночам, особенно могла выделиться одна. Вообще, это тебе только кажется, что в твоем сне их бегают толпы. На самом деле, ты видишь только, как в поле твоего сонного воображаемого зрения появляется овечка, подбегает к невысокой изгороди и перескакивает через нее, исчезая из виду. Но мало кто задумывается, что эти овечки у каждого свои, и что это тоже заслуженный и непростой труд работать по ночам. Случается и так, что у человека не так уж и много этих овец во снах. Может от того, что он не может себе позволить их в большем количестве, или от того, что он не питает к ним слабости, или от того, что может питать к ним аллергию... но.. Но все чаще я находил во снах только одну очень милую и трудолюбивую овечку, которую наверняка знаешь и ты. А знаешь - потому, что однажды я передал тебя ей. Тебе наверняка интересно, как так вышло. Как-то раз, засыпая, как и ты сейчас, я следил за тем, как овечки перескакивают через оградку. Я считал их одну за одной, пока вдруг не начал понимать, что все они очень похожи. И шерсткой, и манерой прыгать, а особенно – глазами. Так я начал о чем-то догадываться. Мне никак не удавалось уснуть, а я все смотрел, как овечки прыгают, и считал. Я почувствовал, что она одна; что

~ 11 ~

это одна и та же овечка - и что, похоже, она действительно устала. Тогда я невольно подумал: «Отдохни...», но она немного тряхнула головой, то ли из-за того, что в очередной раз задела копытцем верхушку ограды, то ли, отгоняя мушку, донимавшую её всё это время. Я продолжал лежать, не смея уснуть; да и по правде, мне это все так же не удавалось. И я считал. Чем дольше я вглядывался, тем яснее понимал, что овечка действительно одна, и что она очень и очень старается, прыгая через оградку без остановки, чтобы я убаюканный этим ритмом, наконец-то уснул. А мне все никак не удавалось. Тогда я снова невольно подумал: "Отдохни". Но она опять от чего-то едва мотнула головой. Вновь приземлилась. Сделала чуть большую, чем обычно, паузу. Выдохнула глубоко, так, что даже я услышал это в своих мыслях. И убежала за край, чтобы вновь выбежать с другого и перепрыгнуть оградку в очередной раз. Во мне не оставалось сомнений. Овечка была одна единственная. И очень-очень старалась ради меня. Время шло. Овечка упорствовала, и когда я в третий раз еще сильнее попросил ее: "Отдохни!", - наконец-то остановилась у заборчика. Она была уставшая и грустная, и мне все хотелось сделать для нее что-то большее, чем просто пожелать отдыха. Она приподняла на меня свои глаза, в которых не было ни капли укоризны, от того, что я никак не мог заснуть, вынуждая ее прыгать и прыгать вот уже столько

~ 12 ~

времени. В них читалось расстройство от того, что она уже не может бежать дальше, и что пока я не усну, она не сможет успокоиться. Тогда я нарисовал в своем воображении под ней большой ворох соломки и предложил ей полежать. Ведь как-то негоже лежать мне, пока овечка стоит. «А почему ты одна? - спросил я свою овечку, - Неужели у вас что-то случилось?» Тут она впервые мне что-то ответила. Она сказала, что ничего не случилось, и все в порядке. Что все идет своим чередом - просто день выдался такой, что я никак не усну. Тогда я еще раз спросил, почему она одна. Она рассказала, что все это случилось очень давно. Совсем-совсем давно, когда я был маленький, и в мире распределялись овечки для сна. Перед тем, как у человека впервые появляется возможность уснуть, овечкам предлагают найти себе нового человека и помогать ему, если вдруг что-то пойдет не так если возникнут трудности. А каждый человек - это своя полянка со множеством заборчиков, своим каким-то солнцем и особенной на вкус травой. «Помню, - сказала она, - что в тот день - перед тем, как я стала твоей овечкой, я долго не могла решить, куда же мне пойти. Лужайки у всех были такие разные. Кто-то ходил и пробовал везде травку - ведь мы выбираем вас раз и на очень

~ 13 ~

долгое время. Кто-то искал, где лучи солнца помягче, и где оно светит подольше. Они часто сбивались стайками, или играли в чехарду. То тут - то там. И вот, когда время выбора подходило к концу, и нужно было уже определиться, где же остаться, я увидела вдали небольшой темный островок. Не мрачный - а просто темный. Туда отчего-то никто не хотел идти, а меня он начал притягивать. В нем было спокойно и тепло, даже без святящего яркого солнца. Там была мягкая уютная трава и только одна оградка. Другие овечки не хотели идти туда потому, что это место им казалось скучным. Темным. Тесным. Что они не могли всей толпой там резвиться, и, вообще,... они тут же переставали о нем думать, когда видели все остальные лужайки вокруг. Так вот и вышло. Я осталась именно здесь - на этой полянке. Там очень редко, когда штормило, или солнце было палящим. Первое время, там ничего не менялось, но я все равно, старательно каждую ночь (хоть темно здесь от чего-то было всегда, и ночь я находила по своим ощущениям) прыгала через эту оградку. Так уж заведено. Я думала, что даже если тебе удается прекрасно засыпать и без этого, то случись что-то вдруг, ты сможешь незаметно для себя уснуть под ставший уже привычным мерный топот моих копытцев.

~ 14 ~

И ты привык. И не тревожился. И даже когда день был сумбурнее обычного, ты все равно очень-очень быстро засыпал, даже не всегда понимая, что из-за меня.» «А сегодня устала ты сама, - подумал я ей. - Отдохни». «Нет, - ответила она, - я не могу. Я должна продолжать прыгать, чтобы ты уснул». Я задумчиво посмотрел на нее. И сказал: «нет-нет, теперь моя очередь - сегодня я буду оберегать твой сон». Я лег рядом с ней на кучу соломы и обнял, пододвигая ближе под бок. Свет погас. И мы уснули вместе.

~ 15 ~

Часовой Гремлин "Сказки лежат недодуманными, стихи лежат недописанными. Всё дожидается времени. Всё - наполняется смыслами" «Стану гремлином - буду жить в часах»

Среди несчётного скопища разнообразных книг, собранных на запылённых полках, где стопками по углам, а где просто вповалку, способен завестись кто угодно. И не от сырости, как это бывает у Аддамсов, а от времени и безвременья разом. Говорят, что от чтения книг заводятся мысли... Быть может, от их нечтения ничего бы и не завелось в этой библиотеке, если бы не одно «но»: у каждой книги есть хотя бы один читатель 1. Так что, когда в одном месте собирается большое количество книг, читатель появляется сам собой – влекомый неведомым законом литературного мира. Гремлин знал, что всему своё время, поэтому, он всякий раз клал руку на пояс, к которому крепилось небольшое кольцо, и вытягивал за цепочку свои часы из кармана. Они легко ложились в его руку, отбрасывая нетерпеливый свет лампы бликами ему в глаза. Цепочка едва ли на раз обвивала его руку, когда придерживая большим пальцем за низ, он надавливал указательным на кнопку, и часы открывались. На первый взгляд в карманных часах не было ничего особенного, 1

..[и один автор]

~ 16 ~

как и на второй. Но он смотрел на эти часы не первый день, потому знал что к чему. Пока большая и тяжелая стрелка под грузом множества часов раздумий нехотя шла по кругу, торопливая и сиюминутная стрелка резво от неё убегала, дразня, когда резко появлялась из-за спины. Ведь даже при всей её резвости и отвлечённости, она не могла опоздать к назначенному большой стрелкой часу. Гремлин проходил вдоль длинных полок, поворачивая то налево, то направо в этом своеобразном лабиринте. Бывало даже, что на его пути неожиданно вставал новый шкаф, тогда он просто вскарабкивался на самый верх и ходил по крышам верхних полок. Надо сказать, что по шкафам он прогуливался довольно часто. А иногда просто садился на край, свешивая ножки, немного ссутуливался и молча смотрел сверху на книги. И иногда сопел. То и дело он улавливал ушами шевеление или шелест, доносившийся откуда-то из тёмных уголков неповоротливого зашкафья. Так на свет рождался новый пустой фолиант, призывно перелистывающий свои страницы, или легкая книжица, робко нашедшая незанятую нишу среди других ей подобных. Все книги появляются на свет пустыми, пока не найдут своего автора, который любовно погладит их робеющий корешок, раскроет на первой странице и, написав несколько строк, придаст им смысл. А дальше книга начнёт жить своей жизнью. Но всему ещё должно прийти своё время.

~ 17 ~

Где-то посреди этого лабиринта стоял дубовый письменный стол, когтями литых львиных лап вцепившийся в пол. Когда время приближалось, Гремлин включал лампу, и обычно нависающий над столом полумрак отступал от него на пару шагов. Гремлин доставал зажатую подмышкой чистую книгу, придвигал стул, садился, ещё раз смотрел на часы, подводил стрелки, и… и «наступало время». Он макал коготь в чернила и отточенными движениями выводил буквы, которые тонкой и извилистой нитью расплетались как из клубка, принимая именно ту форму, какую хотел их повелитель. Время от времени его коготь останавливался на очередном изгибе и снова окунался в чернила. Так вот размеренно и без суеты, Гремлин заполнял первые две-три страницы и оставлял книгу под лампой дозревать. Под этим ламповым светом буквы продолжали постепенно появляться, переплетаясь между собой в узор из мыслей и слов. А Гремлин тем временем, выбравшись из-за стола, возвращался в свой лабиринт в поисках другой книги, заслуживающей внимания. Бывало, что сняв одну из них с полки, он сразу не мог раскусить её секрет. Долго всматривался в чистые страницы, согнувшись над столом, и еле слышно бормотал под нос какие-то ругательства. Иногда именно они помогали ему подобрать те слова, с которых она будет начинаться. Иной раз, ему на ум приходила какая-то песня или стишок, тогда их

~ 18 ~

строки невзначай становились эпиграфом, а дальнейшая история книги как по нотам ложилась на страницы. Куда эти книги девались потом? Зачастую Гремлин просто снова хватал цепкими когтями их корешок и утаскивал вслед за собой куда-то в темные схроны своей библиотеки. Иногда они скапливались стопкой в его насиженных местах над верхними полками, куда в его отсутствие даже пыль не решалась садиться. А он мог сидеть там подолгу, всматриваясь то в ход стрелок на своих часах, то просто кудато в дальние углы, всё так же шевеля ушами, будто ловил звуки. Когда его разбирал книжный голод, он хватал одну из столпившихся книг и впивался в неё зубами. Когти тянули книгу в противоположную сторону, будто бы помогая ей вырваться из пасти, но она уже вовсю трещала по швам. Это не добавляло ей остросюжетности, зато ненадолго утоляло его аппетиты. Порой он буквально жевал страницы, когда всматривался в часы слишком долго. Шестерёнки без устали крутили одна другую, а пружина, как заведённая, то сжималась, то разжималась. Циферблата у часов практически не было – только цифры по краям, которые оббегали стрелки, совершая круг. Так что весь механизм был как на ладони, а вся его красота – перед глазами. В его узлах скрывались маленькие рубины. Они делали ход точнее и просто радовали Гремлина своим искрящим цветом, когда свет падал прямо на них. Если пристально всматриваясь он начинал улыбаться, это

~ 19 ~

означало, что нашелся тот читатель, для которого книга и созревала. Тогда Гремлин спокойно вставал и направлялся только ему ведомыми тропами к какой-то особенной полке, где клал том невпопад с другими, оставляя бросаться в глаза. Иногда он оставлял книгу на одном из небольших столиков, которые, так же как и множество других вещей, жили среди стеллажей. Там её и находили. А он возвращался к дубовому столу, который найти, казалось, мог только он, чтобы сидя в безшелестной тишине снова вглядываться в мерный ход стрелок и игру бликующих тёплых отсветов лампы на них. Когда он решал, что дела на сегодня закончены, то вставал из-за стола и направлялся в неприметный уголок, где между двух стеллажей прятались высокие напольные часы с маятником. Отперев дверцу латунным ключом, он забирался внутрь, где под мерный ход балансира и погружался в сон, откинувшись на большую пружинящую подушку у дальней стенки. Вдохнуть в кого-то жизнь – непростая работа, отнимающая много сил и времени, которое ещё и не всегда приходит к месту. Так и я, мой милый друг, когда устану ото всего, стану временем и буду жить в часах.

~ 20 ~

Мастер и Бульдожка У одного Мастера старинных вещей была трубка. Пенковая трубка, сделанная в виде головы собаки. Голова была похожа на бульдожью, да и сам хозяин чем-то был под стать трубке. Поздним вечером, когда он заканчивал все известные ему дела, расписанные на уже почти иссякший день, он выходил на крыльцо своего дома и наслаждался закатом. Мастер никогда не спал, как никогда не спала и его фантазия. Она работала так же беспрестанно, как и он сам, придумывая новые изделия и вдыхая жизнь в идеи. Но каждый день он выбирал время, чтобы проводить Солнце взглядом за горизонт. Мастер садился в кресло, расправляя плечи и разложив руки на подлокотники, на мгновение закрывал глаза, глубоко выдыхал и на миг замирал. Со следующим вздохом он доставал трубку из кисета, так, что лежа в руке, собачья морда вместе с ним смотрела на закат. Затем снова запускал руку в кисет за щепоткой табака, чтобы засыпать его в чашу. Этим он будто бы наполнял бульдожью голову мыслями, которые им вдвоем предстояло обсудить. Утаптывал табак большим пальцем и засыпал еще щепотку. Всякий раз Мастер не мог сразу вспомнить, в каком из карманов его потёртых штанов лежал коробок спичек, поэтому, запуская руку наудачу в один из них, он считал, что если коробка в нем не окажется, то и мысли, оставленные на вечер, не смогут прийти к решению без запинок. Держа Бульдожку в левой руке, он зажимал выдвинутый коробок между средним и безымянным пальцами, чтобы, взяв

~ 21 ~

спичку другой рукой, зажечь её без промедления, не отвлекаясь на перекладывания. Бывало и так, что размышление не задавалось с самого начала, и одной спички не хватало, чтобы раскурить трубку. Именно по этому, он и не спешил откладывать коробок в сторону. Зачастую, именно вторая спичка позволяла расслабиться, откинувшись на спинку кресла, выдохнуть и ощутить, как уходящий день, видя эту картину, решает присесть в соседнее кресло и перевести дыхание. Коробок убирался в карман. Каждый раз, доставая или убирая, Мастер потряхивал его из стороны в сторону. Можно было подумать, что он проверял, осталось ли в коробке еще что-то, но это была больше привычка.. и желание услышать знакомый звук, как несколько, по сути, огранённых древесных щепок, способных самостоятельно извлекать огонь, мелодично шуршат между собой, ударяясь о стенки. В такой момент, коробок как бы говорил "будет ещё день, и будет ещё, о чем подумать". С тем коробок и исчезал в глубине одного из карманов тех же потёртых штанов, откуда не так давно тот был извлечён. И Мастер, и Бульдожка смотрели за горизонт, выдыхая дым, и обменивались фразами. Они вместе обдумывали то, как прошел день. Всё ли успелось из того, что было нужно. Закончена ли та резная фигурка, что сейчас отдыхает на полке над верстаком, или еще нет. Что будет в завтрашнем дне, и «не правда ли сегодняшний закат особенно мягок и спокоен?». Он смотрел, как табак медленно тлеет в трубке, постепенно освобождая голову от мыслей, и думал, что ведь удивительным образом небольшое пламя маленькой спички

~ 22 ~

способно разрешить все его сомнения - разбудить Бульдожку, который обычно спит весь день, чтобы он мог вместе с ним проводить подуставшее за день солнце. Никто не провожал Мастера даже взглядом, когда тот выходил из рабочего кабинета, чтобы подышать воздухом. Да и не так это было важно. Важным для него было встретиться в конце трудового дня взглядом с коллегой - таким же трудягой как и он, пусть и занимались они каждый своим. Когда Солнце исчезало из виду, Бульдожка уже начинал засыпать, да и мысли Мастера обретали покой. Всё было обдумано, всё было оговорено, всё улеглось в голове и расставилось по полкам. Ещё какое-то время Мастер смотрел на сгущающийся вечер, и на медленно догорающий уголёк в трубке. Уголёк то разгорался, то угасал вновь, в такт мыслям, которые объединяли Мастера и Бульдожку. Бульдожка засыпал. Бывало, что и Мастер замирал в кресле, словно задремавший, и долго сидел неподвижный, глядя куда-то в ночь. Но, вновь глубоко выдохнув, он стряхивал пепел из трубки в траву, вытряхивая вместе с ним и оставшиеся недообдуманные мысли, которые уже не имели смысла, и незачем было их забирать с собой в новый день. Мастер прочищал трубку медленно, стараясь не потревожить Бульдожку. Закончив, подносил её ближе к носу, вдыхая стойкий спокойный аромат табака, и убирал обратно в кисет, где Бульдожка обычно спал до надвигающихся сумерек. К этому моменту, Солнце уже вставало из-за горизонта, освещая левую сторону дома и спинку кресла, в котором сидел Мастер. Едва оно показывалось, он поднимал в знак приветствия руку, желая

~ 23 ~

хорошего дня, и направлялся в дом, по привычке поворачивая ручку неплотно притворенной двери. Его уже ждали дела, и резная фигурка слоника на полке над верстаком, которой не хватало совсем чуть-чуть, чтобы в неё вдохнули жизнь.

~ 24 ~

Котейка (Булочки с корицей) Большой город всегда наполнен множеством историй, которые хранят все его обитатели или же являются их непосредственными участниками. А происходить эти истории могут где угодно: в тихом цветущем саду, где летний ветер колышет верхушки деревьев; на старой мощеной улице, в узком пространстве между двух домов; в винном погребке; в булочной лавке, со свежеиспечёнными плюшками; на черепичной крыше; или же за любым окном в этом городе. На одном из подоконников одного из множества окон, сидел обыкновенный серый котейка и наблюдал за солнечным днём, происходящим по ту сторону окна. Сидя меж двух приоткрытых створок, он ловил носом уличные запахи. Он знал, что утренние булочки в соседней пекарне уже почти все ушли под кофе, и до обеда они могут не дотянуть. Насколько ему было известно, у всех горожан - или почти у всех - у самых важных, ну, или тех, кто считал себя важным - по утрам был неизменный ритуал. Они одевали свои костюмы, или платья.. - кто в чем собирались на работы, - и кто по пути, а кто выйдя заблаговременно, - они заходили в пекарню за свежей булочкой и садились за столик небольшой кафешки рядом. Если хозяин кафе решал, что сегодняшний день хорош, то выставлял на улицу столики и поднимал навес, где в лёгкой тени, которая скоро могла понадобиться,

~ 25 ~

все желающие могли выпить кофе и съесть ещё этих мягких хрустящих булочек из пекарни через дорогу. Сам хозяин не пёк ничего. Булочек в городе было в достатке, а вот хорошего кофе... да он бы и сам от него не отказался. А пока ещё его не осадили заказами, он протирал столики, давал наставления хорошенькой девушке, работавшей у него не так давно официанткой, и собирался отправиться за стойку, чтобы ровно выстроить турки и начать молоть кофе. Так вслед за горожанами, запах свежей выпечки переносился из булочной за столики кафе, где молодая девушка уже спешила принести вторую чашку кофе. Вслед за кофе по городу начинали разноситься слухи. Говорили, что кто-то повадился воровать булочки с корицей, пряность для которых была от чего-то редка в городе, и разве что булочник мог себе её позволить. То говорили, что нападкам подвергаются вовсе не булочки, а плюшки с повидлом, которые больше всего предпочитали упитанные мужчины среднего возраста. Они обычно крыли крыши своих домов красной черепицей и выращивали на них много труб. Затем, слухи рассказывали о том, что вовсе не кофе и даже не булочки являются основной причиной, отчего все в городе так любят по утрам сидеть за столиком небольшой кофейни. Они говорили, что все дело в девушке, плавно скользящей между столиками с подносом, традиционно

~ 26 ~

носившей белый фартук поверх пышкой красной юбки, и разносившей кофе. Говорили, что к ее сердцу пытались подступиться уже все-все в этом городе, но… - увы. Очарованные её улыбкой даже самые стойкие и опытные сердцееды забывали о том, что хотели её о чём-то спросить. Они вставали из-за столиков одухотворенными и, не замечая ничего в округ, то и дело натыкаясь на прохожих, шли куда-то в сторону расположенного неподалеку цветущего сада, где им было самое место среди ароматных кустов садовой розы и девушек, приходивших туда наслаждаться этим запахом. К полудню, на улочках не было видно никого. Все кто мог, уже давно были заняты делами, и только разве что бездельники да писатели прятались от припекающего солнца под навесом кофейни. Последним даже было не до девушки, они всегда были заняты или рассыпанием букв по белой бумаге, или судорожным вытиранием разлитого кофе с только что написанного. Некоторые от досады бросали рукописи на столе, торопясь добежать до дома, пока не выветрились их идеи. Увлеченные натуры - что с них взять. А она принимала брошенные рукописи в качестве чаевых и уносила в кофейню, где прикалывала к стенам. Иногда заезжие издатели или литераторы открывали в этих необыкновенных цепочках букв, переплетающихся с необычными рисунками, какие только кофе и может оставить,

~ 27 ~

новые имена. Бывало, что они срывали листы со стены и убегали на поиски этого таланта. Со временем стали говорить, что все неудачи связанные с покорением юной официантки просто из-за того, что ее пленил некий ловелас с пышными усами и не оставлял ни единой ее мысли без своего участия. "Конечно, у нас не было и шанса!" - думали они, заглаживая в душе свои неудачи. Как бы то ни было, ловеласа никто не видел, и каждый кивал на своего соседа с усами. И чем пышнее были усы - тем сильнее были подозрения. Когда полдень оставался далеко позади и сбегали писатели, залитые горем от залитых кофе рукописей, а спешившие после работы горожане появились бы только через пару часов, хозяин кофейни оставлял девушку за главную, давая ей ещё несколько наставлений, на которые утром ему не хватило времени, и скрывался за дверью пекарни. Когда он говорил, что отлучится на четверть часа чтобы обсудить дела, и уносил с собой две полных турки ароматного кофе, зерна которого даже хранил в отдельном ящике, подальше от остальных (кажется, чтобы другие сорта не потеряли свой собственный запах), а затем шёл к пекарю, девушка понимала, что "дела" займут никак не меньше часа, и что она может себе позволить и самой выпить чашечку кофе. С тем, она откладывала фартук в сторону и садилась за один из столиков, выставленных на улицу, откуда смотрела

~ 28 ~

на город. (Ах да, надо сказать, что фактически город "лежал у ног" кофейни, расположившейся, как и несколько домиков, наверху большого пологого холма, который давно уже был застроен и вымощен улочками). Было самое время сказать свое "мур". Котейка повернулся в сторону, схватил зубами небольшой бумажный пакет, и, пройдя вместе с ним по карнизу, спрыгнул сперва на одну из открытых створок окна этажом ниже, а затем уже на мостовую. Еще через мгновение он сел у ее ног, продолжая сжимать пакет в зубах. Увидев Котейку, она улыбнулась, поставила чашку и взяла у него пакет. В нем оказались те самые ароматные булочки с корицей, из-за сильного аромата которых у Котейки все еще смешно подергивался нос. Рассмеявшись, девушка усадила его к себе на колени, как это часто случалось в последнее время, и принялась пить кофе со своевременным подарком. А он уютно свернулся, всё ещё невпопад шевеля усами. Сейчас было самое время сказать свое "мурррр!" ..а что Котейка знал про винный погреб, и узкую улочку, зажатую меж двух домов - так это другая история.

~ 29 ~

Грустные садовые гномы Всякий раз, как я рассматриваю на картинках в книгах просторные зелёные лужайки, на которых за мячиком бегают кучерявые псы, или открытки с сочной травой дворика из какой-нибудь теплой цивилизованной страны, я нахожу на них садовых гномов. Если честно, я никогда в жизни их не встречал. Пару раз слышал упоминания, возможно, даже они мелькали в какихто фильмах. Но, сколько бы я не оказывался на заднем дворе с настоящим ли или искусственным газоном, я не видел никаких садовых гномов. Поэтому, глядя на фотографии, можно подумать, что просто на просто где-то есть такое увлечение - украшать свою лужайку чем ни попадя. Да и пёс с ним, если бы эти гномы были дурашливы, забавны, или несуразны как стайка клоунов. Но на всех картинках, что мне попадались, они были чем-то расстроены. Можете себе только представить, сколько за свою жизнь я перевидал этих грустных садовых гномов. Сотни! И ни один не походил на другого. Представьте только: сотни разнообразных оттенков грусти, тоски и печали, разочарования, хандры, беспросветной депрессии и даже зеленой тоски, которая, как ни странно, была совершенно не тех цветов, что лужайка, на которой стоял тот гном. И все это запечатлено на плёнке! Пару раз я даже предпринимал смелые попытки увидеть эти садовые фигурки своими глазами. Я заглядывал к

~ 30 ~

друзьям, на чьих фотографиях с садового крокета я видел гномов, когда воскресным днем меня звали жарить мясо на простеньком мангале. (Да, некоторые мои друзья играют в крокет, не будучи англичанами и даже не имея хоть какого-то намека на чопорность). Складывалось и так, что в путешествиях по миру, я находил места с открыток, такие же красочные, живописные, историчные и взаправдашние, что можно только диву даваться, как их удалось запечатлеть во всей красе на снимках. Но и там я не видел эти фигурки. Даже отделяя, сперва, свои глаза от настоящего мира той открыткой, так, чтобы контуры совпадали точь-в-точь... а затем, убрав картинку с гномом, тот всё равно отсутствовал на картине реального мира. Ах да, картины... Этих гномов - в синих штанишках и синей куртке, или иногда белой майке, но всегда непременно в красном колпаке - я смог найти даже на нескольких картинах эпохи Возрождения (хотя что-что, а газоны там не были в центре внимания). С тех пор это стало одним из моих небольших увлечений, пока однажды не вышло на первый план. Случилось это тогда, когда из своих нечастых поездок в отпуск, на проявленных пленках я сам стал находить этих гномов. Готов поклясться, что когда я делал кадры, их там не было и в помине...

~ 31 ~

Как бы то ни было, эта тема захватывала меня подобно лихорадке, с той только разницей, что меня от неё не трясло... но, действительно, уже было сложно представить, чтобы я без лишней подозрительности мог взглянуть на всё хоть отдаленно похожее на клочок зелёной травы. Мне всегда хотелось понять, почему эти гномы всегда печальны. Что их так расстраивает? Страшно даже представить, что бы было, если бы они увидели фотографии с собой! Снимки наверняка бы не понравились, и это сделало бы гномов ещё печальнее. Или вдруг они их видели?! Или видели другие, где их знакомые запечатлены на солнечных пляжах или в самых привлекательных закутках старинной Европы, в то время как сами они «на задворках», и, вообще, "мечтали о другом"?! Мне даже начало казаться, что это всё плод моего воображения. Даже не смотря на то, что о садовых гномах нашлось упоминание в толковом словаре и одной крупной энциклопедии. (Хотя, в более мелких о них не написано ни слова). Я даже подумывал, что это чей-то заговор. В это было гораздо легче поверить, чем в то, что садовые гномы решили самостоятельно свести меня с ума. Как-то раз, я проявлял пленку, и на одной из фотографий опять появился он - печальный садовый гном! Причем он был как-то особенно грустен, и неожиданно крупно вышел на снимке. Не больше фаланги указательного пальца, конечно,

~ 32 ~

но по сравнению с прошлыми выглядываниями - из-за угла дома, из кустов, из-за спящей собаки или просто из травы, этот снимок можно было назвать портретом! Смотреть на фотографию было просто невыносимо. Хотелось или стереть его лицо, как и всех гномов из памяти, или сделать его уже наконец-то счастливым. Я, конечно, мог бы станцевать дурашливый танец или показать рожицу но... Я достал из-за уха карандаш и аккуратно продолжил упавшую дугу его губ, процарапывая её острым кончиком и завивая лихо кверху, так, что она начала напоминать усы. Затем, сделал эту линию над губами потолще, и она даже частично их закрыла. Выражение глаз теперь можно было принять даже не то что за спокойное - взгляд был таким же глубоким, но теперь казалось, что он не лишен хитрости и даже некоторого озорства, которое каким-то образом смогло закрасться в глубины отпечатанного снимка. Это меня успокоило, и я даже решил вставить её в альбом с другими фотографиями из отпуска. После того момента я какое-то время не видел этих гномов в принципе. То ли мне стали меньше присылать открыток, или я читал книги без единой иллюстрации. Даже на фотографиях... Я не могу сказать, что меня это удивляло. Просто в один момент я и думать забыл, что меня это прежде занимало - будто бы лихорадка прошла сама по себе. Несколько лет спустя я купил себе небольшой загородный дом и перебрался туда вместе со всеми своими

~ 33 ~

вещами. Переехав, я заглянул в один из тех больших магазинов, где можно найти всё для сада: от маленьких грабель для прополки сорняков, до экскаватора, если ты вдруг решил выкопать ров или бассейн на участке. На новом месте мне явно не хватало всяческого инвентаря, о части которого я и помыcлить не мог. . На одной из полок я натолкнулся на тех самых гномов с открыток и фотографий, которых видел на протяжении своей жизни. Только они уже не выглядели грустными. А были точь-в-точь похожи на гнома с той фотографии, что я вставил в альбом, сперва дорисовав «портрету» гнома усы. Я был удивлен и даже хотел быстро пройди еще десяток метров, чтобы хотя бы несколько надёжных стеллажей меня отделяли от той полки. Но потом задумался, поняв, что эти гномы следовали за мной всё время, что я себя помню… да и, в сущности, не сделали ничего плохого, чтобы бояться их как огня. Я взял одного из них с полки и решил установить у себя перед домом. Чтобы уж если на фотографиях и появился гном, то только от того, что я сам его поставил. (Такое ощущение, что только усов им и не хватало, чтобы быть счастливыми и в реальном мире)

~ 34 ~

Про переплетённые миры О мирах, построенных из книг, вы наверняка слышали неоднократно. Кто-то пребывает в них с рождения, окруженный самыми лучшими перспективами и панорамами, которые только могут быть сплетены из фантазий. Кому-то ничего не стоит оказаться в таком мире. И этот мир может быть ничуть не иллюзорным - как ещё одна комната в сознании, куда ты можешь легко попасть, пройдя через дверь. Обычно, нас предостерегают от выдумок и фантазийных миров, в которые так легко войти и так не хочется возвращаться обратно. Ещё бы, ведь это один из способов быть мечтой, а не просто ей жить. Это особенность детей или просто увлечённых натур. Но бывают люди, которые никогда в жизни не разделяли мир на «настоящий» и «порождённый книжной фантазией». Такие, что не чувствовали себя отягощёнными, чтобы с себя что-то сбрасывать и парить в небесах, точно так же, как не считали такие полёты чем-то принципиально важным. Ведь если ты это ты, то значит, всё идущее своим чередом или идущее за тобой - так или иначе - твоё. Твой мир. Самое интересное, что люди, в которых эти два условных мира неразделимо переплетены, сами для себя являются источником и вдохновения, и сил, и даже удивлений. Здесь сложно называть кого-то из них мечтателями и фантазёрами, обрекая других на звание зануд и чёрствых сухарей.

~ 35 ~

Но однажды, полностью гармоничный не разделяющий миров человек остановится на своём пути, оказавшись в смятении от того лишь только осознания, что не все способны чувствовать так же как он - будучи всем в себе и собою во всём. Он захочет попробовать - каково это, когда ты чувствуешь всё по-разному, разделяя единый мир на два – «как бы настоящий» и «как бы выдуманный». Каково это думать о чём-то, как о плоде воображения или, прочувствовав что-то, опираться на знание, что это чья-то выдумка, пусть и выведенная на бумаге аккуратным типографским шрифтом. Столь ровным, естественным и невитиеватым, что по нему можно идти точно так же, как ты каждый день идёшь по жизни. Может даже показаться, что это своеобразное распараллеливание самого себя - когда два довольно одинаковых двойника идут перевёрнутые друг над другом каждый по своей земле. И расстояние между их путями зависит лишь от того, насколько ты хочешь сбежать одним миром от другого. «Так шагают антиподы: голова к голове», - подумаешь ты. И вот, наш герой, которого можно было бы назвать параллельным самому себе, разделяй он себя на какие-то ещё побочные или равные «Я», стоит всё там же, где его нагнала эта странная мысль, и не сходит с места. Он знает, что

~ 36 ~

говорят, будто бы книги это путь в иллюзорный мир - в мир фантазии и выдумки. Что люди, окружившие себя ими, далеки от "настоящей жизни". Хотя как можно быть от неё далеко, подумает Он? Он тут же сядет – там, где остановился на своем жизненном пути, - и начнёт окружать себя книгами. Возьмет одну, аккуратно раскрывая её, читая страницу за страницей, вбирая в себя и слыша в себе отклик от прочтённого. Затем, окончательно переложив страницы с одной стороны на другую и сжав их тёплыми от чтения корочками, чтобы из книги ничего не унесло попутным или беспутным ветром, он откладывает её в сторону. Затем, берёт ещё одну, так же не торопясь проходит её от первой страницы и до последней (будто бы впитывая в себя), и кладёт её рядом с предыдущей. Так, стараясь жить книгами, Он всё равно продолжает делать шаг за шагом в своем настоящем - считай внутреннем, считай внешнем, считай целостном - мире, где каждым шагом является книга, а шажочком - перевёрнутая страница. Шаг за шагом, вокруг оказываются горы, перемежающиеся со стенами и даже книжными провалами в тех местах, где одна книга шагнула слишком за край другой и под собственной тяжестью оказалась чуть ближе к земле. Говорят, что книгами можно отгородиться от мира... Странно, ведь книги и так являются миром. Или хотя бы его отражением. И ведь никто не считает странным скользить

~ 37 ~

между различных зеркал, видя в них всё то, что ты и так знаешь. Даже если шагать по кругу и выстроить вокруг себя ровный колодец, восходящий даже пусть бескрайними стенками к небу, ты не сможешь построить вокруг себя новый мир или отгородиться от какого-либо ещё. Силу притяжения ещё никто не отменял. Будь она к земле или к сущности своего собственного «Я». Так вот, гармонично шагая по своему пути, ты останавливаешься, чтобы понять, как может быть иначе. Садишься, пробуешь, читаешь… следуешь всем инструкциям, обложившись книгами, и не можешь понять: как же так у них выходит. И зачем требуется отделение своего целостного «я» на два параллельных и не всегда синхронных, и не всегда равноценных, и не всегда равнозначных. И даже не всегда независимых. Ведь даже если одна часть попытается поглотить или подмять под себя другую, это будет только часть первоначального - ничуточки не близкая к тому, из чего она вышла. Это осознание, вызывает только удивление и желание встать, чтобы двигаться дальше. Хотя, в сущности, это не имеет никакого значения: идти или сидеть неподвижно. Ведь не имея потребности разделять себя на какие-то миры, твоя точка отсчета правильности, истинности и даже расстояния будет всегда в тебе. Так что не важно, что именно ты делаешь

~ 38 ~

или в какой форме, если ты всегда там, где должно, и всегда у цели. А расстояние или положение в пространстве - не имеют особого значения. Вот она точка устойчивого равновесия. Вот она гармония. Вот всё, что ложится в основу любого мира, сколько бы ты их не считал нужным для себя насчитать. Фантазию из книг не построишь, точно так же как лестницу в небо не выложишь желтыми кирпичами. Главное, не пытаться потерять себя. А на голову - так и так что-нибудь упадет: или счастье, или книга с полки.

~ 39 ~

Сказочник и Ночь Сказки - это не просто слова, которые кто-то однажды выдумывает и записывает на бумаге. Это живые истории, рождающиеся в светлых головах одних, чтобы, явившись на свет, поселиться в умах других, где они смогут вырасти и стать недостающей необходимой частью чьей-то жизни. Но у всего есть оборотные затенённые стороны, сущность которых проявляется, как правило, не в самый подходящий момент. Я знал одного Мастера слова, который часто писал сказки. В то время как город начинал засыпать, он садился за свой стол в кабинете, поставленный напротив окна так, чтобы за ним всегда видеть небо; брал острозаточенный карандаш один из множество точно таких же, лежавших в правом ящике его письменного стола, - и начинал рассказывать свою историю. Рассказывать на бумаге. Его сказки обычно начинались с простых слов, сперва не имевших продолжения. Но стоило только ему начать выводить петляющие окружности букв, как одно за другим слова сплетались друг с другом, и из малого зёрнышка начинала расцветать живая история. Когда он отрывал взгляд от бумаги, давая словам поспевать за его рассказом, он смотрел в окно на звёзды, пробуждающиеся на тёмном небе, которое только-только сбрасывало с себя одежды закатного солнца, намереваясь примерить вечернее платье. На его глазах из мрака начинали

~ 40 ~

проступать светлые серебристые огоньки. И это были единственные звёзды, которые связывали Сказочника с рисованным образом из книг. И если в них что сказочники, что звездочёты были облачены в звёздные одежды, или в одежды усыпанные звёздной пылью.. или просто пылью, но о того, не менее серебрящиеся на свету,... то в его жизни в подобное серебряное платье облачалась именно его спутница. Когда его история заходила на новый вираж, а карандаш терял свою остроту, Сказочник откладывал его на край стола или, если рассказываемая история была более не тороплива, убирал в другой ящик. Затем вновь тянулся к острым карандашам и подхватывал свою историю на том самом повороте сюжета. Так продолжалось до тех пор, пока конец сказки не являлся на свет, вслед за её серединой и предшествующим ей началом. К тому моменту по столу могло быть рассеяно множество использованных карандашей, а часть из них обычно успевала скатиться на пол и ненавязчиво его заполонить. Не подумайте, что Сказочник ими разбрасывался, просто, когда рождается твоя история, раскрывая собой новый источник чего-то доброго, светлого или уютного и глубокого, не стоит тратить ни капли этого времени даже на заточку карандашей. А затупляясь, они скрадывают остроту и отчётливость ощущений, которые можно испытать, читая эту историю.

~ 41 ~

Заканчивая писать, он непременно собирал их все в месте, обычно складывая в стол, отложив их заточку до утра или до после обеденной чашки чая в отведённый в его жизни час. После чего, снова возвращал их в тот заветный правый ящик письменного стола, откуда впоследствии, черпал источник своих слов. Бывали дни, когда истории витали в воздухе или лёгкий ночной ветер был полон особой силы, тогда сказочник выходил на небольшой балкон, дверь на который вела из его кабинета и часто была открыта. Садясь на перила, опираясь спиной о стену, он подтягивал к себе одну ногу, клал на неё небольшой ворох листов, на которых ему предстояло писать, и погружался в повествования. В такие моменты он брал с собой сразу несколько карандашей, которые дожидались своей минуты в нагрудном кармане его рубашки. Всякий раз, когда он писал, он действительно рассказывал истории. Можно даже сказать, что, сперва, он произносил слово, прежде чем рука выводила его на бумаге. Так что всякий в ночи, кто мог слушать, мог первым услышать его рассказ. А Ночь - всегда была его преданной и благодарной слушательницей, вдохновляющей своим вниманием на новые истории. Но земля продолжала крутиться, с каждым днём, укорачивая время, которое он мог проводить с Ночью наедине, рассказывая сказки миру. Его всё больше окружал

~ 42 ~

свет, как порождённый тем чувством, что несли его истории, так и далекими отсветами бликующих на стёклах растущих домов полупустых полупрозрачных слов, выбрасываемых днями в воздух. Они не были настолько легки, чтобы подниматься к небу или быть унесенными ветром вдаль, и стремиться ввысь могли, лишь нагромождаясь друг на друга. За то время, что ему оставалось, Сказочник всё так же старался воплотить свои истории, но с каждым разом ему приходилось спешить ещё больше. Карандаши стали ломаться, вместе с историей, которая в этот момент спотыкалась на полуслове и начинала потом прихрамывать. Стало сложнее рассказывать. Стало невозможно выражать. Стало сложно слушать, потому что истории становились короче и кратче, пока в один момент Сказочник не перестал писать по ночам, хотя Ночь ещё хоть и не долго, но могла быть с ним наедине, когда он садился на край балкона - почти как прежде. Но невозможность говорить, еще не означала, что истории переставали в нём зарождаться, переполняя его, давя грузом и изматывая немотой. Стараясь что-то сделать с собой, он складывал из чистых листов бумажные самолётики и отпускал их в мир из своего окна. Считая, что раз он уже не мог выпускать в мир теплоту и укутывающий уют ночи в своих историях, он может дать ему чистые листы, которые заполнит кто-нибудь другой.

~ 43 ~

Однажды сквозь распахнутые балконные двери в комнату залетел бумажный самолёт, похожий на один из тех, что Сказочник выпускал в мир. Сделав небольшую петлю, тот упал на стол, немного разворошив стопку чистых бумаг. Когда Сказочник взял его в руки из самолётика выпал серебряный перстень с тёмно-синим - практически чёрным камнем. Лист, из которого самолёт свернули, был чистым и не содержал ни единого намёка на подпись того, кто мог его послать. В этом подарке было что-то очень знакомое и неуловимо близкое, возвращающее Сказочника в то время, когда он принимался за дело, едва лишь начинались сумерки, и без устали писал, а по ту сторону окна за ним наблюдала пленительная Ночь, в блистающем звёздами вечернем платье. В тот момент, когда он держал перстень в руках, пытаясь понять, что же так тепло тронуло его воспоминания, один из множества солнечных лучей, отражавшийся то тут, то там, попал на тёмную поверхность камня. И тут, сквозь казавшийся прежде чёрным, беспросветно темно-синий мрак проступили звёзды. Когда Сказочник смотрел на них, перед его глазами расстилалась Ночь, но уже не по ту сторону окна, а прямо перед ним - на столе, где казалось, всё так же, как и прежде, блистало её платье. На его глазах видимый им город начинал засыпать. А он садился за стол, выровнял слегка разворошенные самолётом листы и достал из ящика новый карандаш, который сразу

~ 44 ~

потянулся к бумаге. А вслед за ним, к бумаге потянулась новая история, которая давно стремилась наружу, снедая Сказочника его немотой. И с тех пор истории шли - одна за другой - всякий раз, как только первое переплетение округлых букв ложилось на чистый лист. С тех пор Сказочник мог быть всегда наедине со своей самой внимательной слушательницей. Стоило ему только взглянуть на тот перстень, как она заполняла собой все его внимание, расстилаясь на его столе и внимательно прислушиваясь к каждому слову. С тех пор, он никогда не снимал его. А Ночь уже, гуляя по свету, сама рассказывала эти истории тем, кто хотел их услышать. Так что живая история, родившаяся в уме Сказочника, вырастая, становилась неотъемлемой частью других. Тех, кто умел слушать и мог прислушиваться.

~ 45 ~

Дракон, Пастух и овцы Жил был дракон. В пещере жил. Один жил. Ну, как один... он и стадо овец. Но стадо овец было всякий раз разным. Но было. А потом пришел пастух. Нет. Он не стал жить в пещере. И дракон не предлагал ему. Овцы тоже никому ничего не предлагали, да и их не спрашивал никто. Пастух тоже был не совсем пастух. Ну.. в смысле дракон был вполне дракон. Овцы были вполне себе овцы. Но пастух был не совсем пастух. Пастух не был рыцарем. Никогда. И ни капли. Он был просто не совсем сам собой. В одном из смыслов. Так вот. Пастух просто пришел. «Наверное, он пришел за овцами», - подумал дракон. «Наверное, он пришел за драконом», - подумали овцы. «Наверное, я зачем то пришел», - подумал пастух, но вслух ничего не сказал. Пастух, который был не совсем пастух, был немного бродячим. И был немного романтик. А бродячий пастухромантик определенно точно ничего не мог иметь за душой.

- Это твои овцы? - спросил пастух.

- Это мои овцы??? - переспросил дракон.

- Это мы, овцы?? - переспросили про себя овцы.

- Видимо, нет, - заключил пастух.

- Видимо да, - выдохнул дракон.

- Это мы - овцы?? - снова задумались овцы и переглянулись.

~ 46 ~

Дракон задумался. Посмотрел на овец. Овцы смотрели сами на себя. Дракон посмотрел на пастуха.

- Это твои овцы? - спросил он - Нет, - ответил пастух, - не мои. Кажется. Я не уверен. Пастух задумался. Дракон задумался в ответ. Овцы продолжали переглядываться.

- А давай, это буду мои овцы, - предложил пастух, - и ты мне их отдашь. Дракон продолжал задумываться.

- Я не могу тебе отдать овец, - сказал дракон.

- Почему? - спросил пастух.

- Потому что это не мои овцы. Я не могу их отдать.

- Правда? - спросил пастух.

- Правда, овцы? - спросил овец дракон.

- Правда, мы?? - спрашивали друг друга овцы.

- Ну, вот видишь, - сказал дракон, - Не могу. И точка. И еще одна точка. И еще много. много. точек.

- Тогда, давай я сам их возьму, - сказал пастух.

- Ты не можешь их взять, - сказал дракон. - Они ведь не твои. «И правда», - подумал Пастух. Дилемма. И они оба задумались. Пастух хмыкнул. Дракон грыкнул. Овцы отошли подальше в пещеру.

- А давай, я их выиграю, - сказал пастух. - И они будут моими. И ты сможешь мне их отдать.

~ 47 ~

«Разумно», - подумал дракон. Но ничего не ответил, так как из задумчивости еще не вышел.

- Мы будем играть в шашки, - сказал пастух. - В шашки с овцами. И с тобой. Ну, то есть с тобой и с овцами. Дракон подумал. Дракон решил. Дракон сказал.. было... но подумал еще.

- А как?

- Ты будешь играть за черных овец, а я за белых. И мы будем играть в шашки. Дракон посмотрел на овец. Овцы были белые. Как назло.

- У меня нет черных овец, - сказал он. - Я не смогу с тобой играть. Пастух оценил ситуацию.

- Тебе нужно достать черных овец. Они есть за холмом. Позови их. Дракон позвал черных овец. Черные овцы переглянулись с белыми. И стали тоже задаваться вопросом "«чьи» мы «кто»".

- Теперь у меня есть черные овцы, - отметил дракон. Дракон расчертил землю. Расставил овец. Пастух был наблюдателен и ритмично стукал пастушьим посохом по ближайшему камню. «Настраивает на правильный лад», подумал дракон. «Запугивает», - подумали овцы.

- А теперь, - сказал Пастух, - мы ложимся спать.

- Зачем? - спросил дракон.

- Чтобы овцы прыгали.

~ 48 ~

Они легли спать. И овцы прыгали. Одна через одну. А потом через третью. А потом по другой диагонали. «Пора просыпаться», - решил пастух. «Ага», - решил дракон. «Еще пять минуточек», - решили они вместе посапывая. Но проснулись. Овцы жались по стенкам. По разным.

- Кто победил? - спросил дракон.

- Не знаю, - ответил пастух. - Но это мои овцы, указал он на кучку белых возле себя.

- Почему?

- Давай спросим овец. Пастух посмотрел на овцу. Дракон посмотрел на овцу. Овца посмотрела на Овцу. А та на другую овцу. А та еще на одну.. в общем, овцы переглянулись. Долго и мучительно медленно.

- Овцы, мои, овцы, вы, да? - спросил пастух. Овцы резко переглянулись по цепочке обратно. Что-то было не так.

- Бееее-даааа, - сказали овцы.

- Вот видишь. Это мои овцы. – Пастух сказал. Порадовался. - Теперь ты можешь мне их отдать. Дракон отдал пастуху овец. «Наверное, так и должно быть», - подумал он. Пастух взял овец. «Наверное, так все и должно быть», - подумал он. Овцы перешли от одной стены к другой. «Как всегда», - подумали они и ничему не удивились.

- А черных овец я провожу за холм, - сказал пастух.

~ 49 ~

- Зачем? – поинтересовался дракон.

- Чтобы не потерялись! Из гостей ведь всегда провожают! Дракон кивнул. Пастух ушел. Ушли овцы. «Наверное, он зачем то приходил», - подумал дракон. «Наверное», ответила ему тишина.

~ 50 ~

Полуночный Бардачник Я знаю, что бывают такие дни, когда ты ложишься спать, но никак не можешь уснуть. Ты очень стараешься, переворачиваешься с одного бока на другой, переворачиваешь подушку прохладной стороной к верху, крутишь по кругу одеяло, иногда сбивая его в самый низ кровати, - но всё равно никак не уснёшь. Иногда тебе может казаться, что ты что-то упускаешь, будто чувствуешь, что что-то происходит прямо сейчас, или вот-вот должно произойти. Ты прислушиваешься к темноте комнаты, к ночи за окном, к собственному дыханию. Бывает и так, что это волнение или едва-едва слышимый скрежет ты списываешь на мышку, затаившуюся в какой-то щели. А если шебуршание тебе кажется громким, ты начинаешь думать, что на эту мышь уже кто-то начал охоту. Не найдя ничего подобного вокруг, а точнее, поняв, что даже представить себе не можешь, где бы в твоей комнате - в каком таком закоулочке или такой щели - могли бы разом затаится мышка и её охотник.. Ты совсем теряешься в догадках, от чего тебе ещё сложнее уснуть. А за окном самая тихая, самая ясная, самая умиротворяющая ночная пора. А ты - не спишь, не находя ответа на свои вопросы. Но я помогу тебе - я знаю, как всё обстоит на самом деле! А приходило ли тебе в голову искать это шуршание там наверху. Нет, конечно же, никто не прячется у тебя под потолком, и не нужно гадать, догонит ли кошка летучая

~ 51 ~

летучую мышь.. Надо заглянуть ещё выше. Туда - за потолок. На чердак. Задумывался ли ты когда-нибудь, кто там живет и может шебуршать по ночам? Кто всё время ворочается, поскрипывая пружинками кровати, или ходит взад вперёд, растревоживая половицы. Кто всё время что-то двигает, неритмично притопывая, и каждый раз грустно вздыхает. Нет, не знаешь? Это полуночный Бардачник, живущий на чердаке. Когда город покидают все тревоги и волнения, когда куда-то вдаль уходят без оглядки облака, а на небо высыпают звёзды, он просыпается. Сколько я его знаю, он всегда жил под крышей. На тёмном, чердаке, где стоит только кровать и множество каких-то ящичков, ежедневно покрываемых пылью. Каких-то мелких вещей, которые постоянно сыплются и звенят при падении. Даже что-то, что может ойкать. Хотя... наверное, ойкает как раз сам Бардачник.. но кто его знает, может что-то да изменилось в его жилище. Он просыпается от того, что его манят звёзды, или наоборот от этого он не может уснуть... Я знаю лишь только то, что сквозь прорехи в крыше, он смотрит на небесные светила, вдыхая их ночной аромат, и разделяет уютную темень чердака с лунным светом, который иногда к нему заглядывает.

~ 52 ~

Так вот. Он сидит на краешке своей кровати, смотрит на ночное небо и вздыхает. Вздыхает он как-то поэтично, и по-своему мелодично, и ничто не способно оторвать его взгляда о тех звёзд, что он видит. И не стоит его тревожить, иначе много кто не сможет уснуть, пока он будет чем-то взволнован. Я слышал, один плотник был раздосадован, что в крыше его дома постоянно возникали всякие дырки, из-за которых крыша протекала во время дождя. А еще они могли давать убежища всяким ночным тварям, что особенно его пугало. Не знаю почему, но именно ночью он выползал со своим молотком, чтобы залатать их. Конечно, он вылезал только тогда, когда на небе была яркая луна, и ни одно облачко не заслоняло её свет, так что он мог легко ориентироваться. Но как ты уже знаешь, именно в такую ночь, Бардачник смотрел с краешка своей кровати на небо. Когда плотник заколачивал одну из щелей - ту, что была удобнее всего расположена к кровати, Бардачник начинал нервничать и стараться найти то место, откуда он сможет снова увидеть звёзды. Тогда он вскакивал, иногда даже не попадая в тапки, и начинал двигать ящички, путаясь в полах растянутой ночной рубашки, передвигать другие предметы, только чтобы как то устроится под новой прорехой и снова смотреть на ночное небо. Но плотник, закончив с одной дырой в крыше,

~ 53 ~

переходил к другой, вновь вынуждая Бардачника суетится и ворчать, что-то вновь передвигая. Так могло продолжаться всю ночь, потому что крыша та была ни к черту, и порой просто проваливалась в неожиданных местах: то под коленом плотника, или когда тот пытался опереться на локоть, чтобы взять зажатый губами гвоздь. А Бардачник всё продолжал суетится, успокаиваясь лишь когда находил своё место под небом. И затихал лишь, когда ночь подходила к концу, а солнечные лучи начинали вторгаться на его чердак. Тогда он забивался под одеяло, закрываясь с головой, и не вылезал оттуда пока не оставался наедине со звёздами в тихую погожую ночь. Нет-нет, что ты. Плотник не был таким вредным, и однажды понял, что так беспокоило чердачника. Да и если по совести сказать, он разуверился, что эту крышу когда-нибудь удастся починить: почему-то новые дыры в ней появлялись именно тогда, когда он старался залатать старые. А без этого, они просто были на своих местах, и их ничуть не становилось больше, как ни странно. Откуда я знаю, спросишь ты?.. Я давно здесь живу и часто бывал на той крыше в тихую ночь, такую как сейчас, …по делам. Что тревожит Бардачника сейчас, раз плотник перестал ему мешать? Знаешь, как-нибудь я покажу тебе то место, а сейчас, можешь поверить мне на слово. Я провел много

~ 54 ~

ночей, слушая тишину, доносившуюся с чердака, когда самого чердачника перестали беспокоить. И только редкие вздохи доносились до меня. Отчего же он тревожен сегодня? Что тебе сказать, это очень уютное место, и, насколько я знаю, не так давно его облюбовали летучие мыши, которые виснут вниз головой как раз вокруг прорех, заслоняя тем самым Бардачнику небо. Тогда он вновь начинает волноваться, вскакивать с кровати, не попадая в тапки, и всё что-то двигать на своем чердаке, чтобы только вновь оказаться под свободной незанятой прорехой. Но ойкая и шурша, он пугает мышей, и они перелетают на другие места. Так они всю ночь и шебуршаться. Он от них, а они от него. Потому и половицы скрипят. И шороху немеряно. А ты.. просто смотри на звёзды, и всё поймешь. И, может быть, даже заметишь одну их тех спугнутых мышек, что взлетели с чердака и могут вот прямо сейчас проноситься по светлому лику полной луны. Высоковысоко.

~ 55 ~

Штабной Крыс Самое главное на свете существо, без которого нельзя было бы представить ни одно дело успешно завершённым – это штабной Крыс. Незаметный, юркий, смешно шуршащий носом, когда вынюхивает что к чему, он всегда неотъемлемая часть всего происходящего на своей территории. А его территория, как можно догадаться, это штаб. Штаб - это такое серьёзное место, в котором собираются все самые важные люди. В нём обычно не так много этажей, но довольно много протяжённых коридоров, где по каждую сторону находятся двери с табличками. За каждой такой дверью скрывается серьёзный человек, делающий важные дела. Вообще, здесь атмосфера серьёзности царит всегда. По крайней мере, пока «серьёзные люди делают важные дела». Штаб - это величественное место сосредоточения всех самых значимых начальников, каких ты больше нигде не сможешь увидеть. Здесь правят именно они. Но с той же лёгкостью, с какой это место вмещает в себя столько важности, оно таит в себе огромное количество секретов и незаметных тайных жизней начальников куда более настоящих, чем кажется на первый взгляд. Никто, даже самый главный командир, не сможет обойтись без Крыса, а то и без двух. Крыс - это очень важный элемент его начальствования - это его первейший помощник во всех делах. Это его руки, уши, глаза и в некоторых случаях даже чутьё, если не сказать даже нюх.

~ 56 ~

Крыс всегда добудет нужную вещь или важный документ, он всегда знает, где найти какого-нибудь важного человека (а мы знаем, что все самые важные люди находятся здесь - в штабе), он всегда знает, куда дует ветер и куда нужно бежать, когда нужно быстро где-то оказаться. Но эти особенные существа в этом важном месте не создают и намёка на суету. Они делают шмыг и оказываются там, где нужно. Именно поэтому их не видно снующими туда-сюда по коридорам, путающимися под ногами у важных людей и посетителей. И вообще, ты не сразу даже поймёшь, что они там есть. А они есть! Чем ниже опускается солнце, тем неспешней становится жизнь в этих стенах. Двери постепенно закрываются, заботы раскладываются по стопкам бумаг, приготовленных на завтрашний день, а суета уходит вместе с важными человеками на покой, чтобы набраться сил к новому дню. И когда, казалось бы, по коридорам неспешно в мягких тапочках и махровом халате шествует только Тишина, в багровых или оранжевых лучах солнца, пробившихся сюда через окно, ты понимаешь, что всё выглядит совсем иначе. Из-за закрытых дверей начинают раздаваться шебуршания, хруст и даже лёгкое распевание песен. В замках начинают поворачиваться ключи, и из щёлочки высунется чей-нибудь нос. В это время ни один Крыс не шмыгает как днём - у них так не принято. Они неспешно идут по

~ 57 ~

коридорам по своим делам, навещают друг друга по ту сторону дверей или стоят возле окна, задумчиво ловя в воздухе, залетевшем через форточку, глубокий смысл заходящего солнца. На самом деле, всё самое важное в штабе делается именно с наступлением сумерек, ну или иногда во время шмыгания туда-сюда, если два Крыса двигаются в одну сторону. А такое случается реже, так как сторон здесь довольно много. Суть вещей Крыс чует не только носом. Всё его существо как магнитная стрелка выстраивается в нужном направлении, и ему остаётся только следовать своей природе. Но не только это предостерегает его от неприятностей или неправильных решений. Когда события равновероятны, или равнонеизвестны, или равноинтересны из потайного кармана, скрытого под шерстью, достаётся одна из трёх золотых монет. Подбрасывая её, Крыс задаёт свой вопрос, а, приземлившись на ладонь, монета даёт свой ответ. И так продолжается до тех пор, пока он не сочтёт разговор оконченным. На вид монеты одинаковы и не кажутся особенными. Одна из них всегда даёт правильный ответ. Вторая - отвечает с сомнением и не всегда подтверждает своё решение. Третья... Кажется, что третья склонна чаще говорить «нет», чем подталкивать к свершениям. Но то ли она попадается Крысу реже всего, то ли имеет свойство притворяться то

~ 58 ~

первой, то второй. Проще говоря, Крыс редко отказывается от приключений. Какая из них какая – со стороны не понять. Их отличают только вопросы и принятые решения. Но вопросы нужно уметь задавать и выстраивать друг за другом, чтобы не ввестись в заблуждения. Ведь ни для кого не секрет, что золото обманчиво. Или может дело вовсе не в монетах, а в том, о чём сам Крыс думает в этот момент. И тогда уже не важно, разговаривает ли он с золотым кругляшом, который подбрасывает в воздух, чтобы разговорить, или с другим Крысом. Наверняка, спроси он такого же проныру, разговор вышел бы не хуже. Но загвоздка в том, что Крысы не любят, когда их подбрасывают в воздух, а тем более прячут против их желания в карман. А в том кармане может скрываться немало других интересных вещей, которые служат Крысу талисманами: цепочка, деревянная табличка с чьим-то затёртым именем, крупная пуговица на четыре дырки, фигурка крылатого сородича и «трубящий слоник» в профиль. Да мало ли, что ещё там припрятано. Всё равно, только ему известно, каким целям служат эти вещи. И уж точно, никто не может себе представить, что будет, если в одночасье Крысы возьмут и исчезнут, а вместе с ними и залог успеха всех здешних дел. Но пока день полностью не скрылся за гущей сумерек, они будут точно ещё «где-то здесь». А куда исчезают Крысы с наступлением ночи, наверное, ответить затруднятся даже

~ 59 ~

они сами. Зато, стоит лишь солнцу начать подниматься, как из-за дверей вновь покажутся чьи-то носы, и какой-нибудь самый бодрый Крыс уже начнет первым тихо потопывать по коридору в каком-нибудь направлении - так сказать, совершать разминку перед дневными шмыганиями. И чтобы не думали серьёзные люди и большие начальники, делающие здесь свои дела, штаб - это просто их работа, откуда они уходят и куда приходят. А для Крыса штаб - это образ мышления и образ жизни. Умный Крыс всегда найдет выход в её коридорах, просто почуяв, из какого угла в какой дует ветер, и затем просто сделает шмыг. Ну и, в конце концов, Крыс знает, куда в случае чего бежать, чтобы оказаться там, где нужно. Да и штаб не корабль - затопить его может разве что очень большая туча... но именно поэтому в штабе придумали не один этаж!

~ 60 ~

Кофейные демоны С чего, по-твоему, начинаются сказки? С «Хочу сказку»? Нет. Не только с этого. Любая сказка начинается с того, что кто-то не может уснуть. Или только делает вид, чтобы тайком и хитростью все-таки её услышать и стать частью. Так вот. На какие только хитрости не пускаются охотливые до сказок люди. Чтобы получить желаемое, вступают в неравные схватки со сном, пытаются обмануть время, навёрстывая часы сна в следующих днях. Старательно пьют холодные напитки или открывают все возможные окна, чтобы прохлада наполнила комнату и вытеснила убаюкивающий уют пледов и одеял. Не насовсем, а так, чтобы просто ослабить их пыл. Ведь и пледы, и одеяла - это неотъемлемая часть истории для тех, кто собирается слушать сказку. Один Мастер захватывающих историй каждый вечер располагался у корней старого дерева, лишь только солнце начнёт укрываться за горизонтом. Как только он занимал своё место, к нему начинали стекаться сумерки и те, кто хотел вместе с ними услышать новую историю. Они садились неподалеку и ждали, когда же Мастер нарушит молчание. А пока, в ярких всполохах огня, отделявших его от сгущающегося внимания, их нетерпение играло с зарождающейся вокруг безмятежностью. Но это всё вступления и лирика. На самом деле эта история не о том, как кто-то страстно желал проникнуть в

~ 61 ~

чарующий сказочный мир, а кто-то - дорожил каждой минутой внимания своего слушателя. Эта история о том, как и тем, и другим удавалось не упускать погожих вечеров и начал клубков всех хитросплетённых рассказов. Мастер доставал медный сосуд, покрытый помимо копоти картами звёздного неба, жемчужинами историй в узлах созвездий и толикой песочной пыли, оставленной теми, кто, не дождавшись, проворно юркнул в сон. Сложно сказать, что больше увлекает за собой: голос или плавные движения, которые прежде всяких историй творят свое чародейство. Когда в картину из слов вплетаются запахи и домыслы, возникают противоречивые желания: не упускать ни звука, закрыв глаза, или ловить движения, но убегая уже в другой рассказ. Одной рукой он будто из воздуха доставал щепотку коричневого порошка, ссыпая его горкой на ладонь, и тут же сгребал её в сосуд; другой - для сладости отправлял на дно такую же щепотку белых крупиц. Мало кто мог осознавать, что же происходит за краешком мира, в котором творилась эта история. Но вот воздух наполнял запах шоколада, который Мастер незаметно для всех растирал в крошку в своих руках, и любая из подстрекающих тревог отступала. Ещё не услышав ни слова, собравшиеся замечали, что история давно началась и вовсю увлекает их своим течением. Захваченные новым витком, они наблюдали, как Мастер встряхивал сосуд, перемешивая всё, что он прежде в него

~ 62 ~

отправил, и с содроганием замирали, когда в их грёзный мир вплеталось едва слышимое журчание прохладного ручья. Тогда Мастер начинал кутать медный сосуд в алое пламя, а гостей - в одеяла из предвкушений и ароматов, пока довольное фырчание тех и других, от добавленного острого зернышка, не требовало вновь остудить их. По мере того, как слушатель растворялся в рассказе, сосуд наполнялся водой и духом творимой истории. А ночь становилась гуще, и разве что довольные угукания совы, прислушивающейся к чему-то в темноте, могли проникнуть сквозь неё, не увязнув. И то потому, что были частью совиной охоты. С этими совами никогда не знаешь заранее - охотливы ли они до твоих слов или охотятся на притаившихся где-то мышек. Лишь после того, как из сосуда дважды доносилось "фырфыр", Мастер снова добавлял воды, а чуть прежде коричного порошка. Самую малость. Самую толику. Но и этого было достаточно, чтобы увлечь даже тех, кто скрывался в траве. И снова слышался «фыр-фыр», и снова полилась вода, и снова - «фыр-фыр». А ночь сгущалась как пенка, застлавшая вершину медного сосуда, поглощая иные звуки. Застыли запахи. Мир замер. Затих. Как вдруг, из самой глубины на волю стали вырываться гонимые внутренней бурей кофейные демоны. Плывя, растекаясь потоками, стелясь по земле, они тянулись ко всем. И каждый, кто мог их слышать - слушал

~ 63 ~

шепчущие слова о молодости и чарующей красоте. Кто мог вдыхать – дышал их силой и проникался их обаянием. Они возвышали и восхищали коснувшихся их - давших овладеть сердцем. Так сладко и запредельно, наделяя своими чертами, кофейные ароматы сливались с ними воедино, давая вобрать в себя частицы бесконечности. Навсегда. Эта история неизменно предваряла другие. Но те более не требовали слов, чтобы раскрыть себя. И только после этого Мастер окончательно убирал преграды, сдержавшие, прежде, наплывающий сон.

~ 64 ~

Откуда пошли драконы Есть много сказок, рассказов и историй о том, как жили, мудрствовали или зверствовали драконы. Есть множество легенд о том, как влекомые превратностями судьбы рыцари искали у драконов помощи или принцесс. Есть даже истории о том, как рыцари глотали огонь и даже как драконы рыцарствовали. Без коней, но всё же. Однако в мире ещё не рассказали ту историю, которая бы ответила на вопрос: «Откуда пошли драконы?» Как ни странно, то, что обычно низвергает чудовищ, довольно часто их и порождает. Таковы превратности судьбы. Давным-давно один юноша — пастух или нет, история не знает — всю свою имеющуюся юность мечтал похитить внимание принцессы. Он ещё не знал какой, но точно её себе представлял: длинное платье со шлейфом (лучше, конечно не совсем длинное и не совсем со шлейфом), лёгкие туфельки на изящной ножке, волнистые золотые волосы и небесные глаза. Может, именно из-за этого юноши все принцессы в последующих историях выглядели именно так, и, может, изза него же принцессам пришлось жить в башнях. И он точно знал, что необходимо, чтобы стать рыцарем. Он долго учился быть отважным. Старательно

~ 65 ~

воспитывал в себе ум и способность носить доспехи (или чтото подобное железному панцирю черепахи, который был достаточно тяжёл для воспитания в нём рыцарства). Он учился долго стоять под балконом в любую погоду, не только ненастную, но и чересчур жаркую и жизнерадостную. Даже лирическое исполнение романтических баллад он смог воспитать в себе, используя деревенского кота в качестве слушателя. И продолжал он практику до тех пор, пока кот не стал оставаться с ним по доброй воле, а не только из-за привязи и кусочков мяса. Долго ли коротко ли — история умалчивает. Да и насколько юн ещё к тому времени был рыцарь — тоже. Про его коня, подвиги (да какие подвиги могут быть в пору, когда драконов ещё не существовало?!) и наличие меча — история тоже не сильно красноречива. Но вот сам рыцарь… И всё бы так история и умалчивала, если бы однажды рыцарь не встретил ту самую принцессу, которая вошла не только в эту историю, но и в его сердце. Когда на окрестности спустилась ночь, на мышей в амбаре — кот, а на мою историю развитие действий, рыцарь пришёл к балкону покоев принцессы. Встал под ним в свете окна. И затянул прекрасную балладу. Лунный свет придавал его песне лёгкости, чего не сказать о неутомимом лязге

~ 66 ~

латной перчатки, едва ли точно перебиравшей струны его лютни. И всякую ночь, что не отвлекала его подвигами (драконов-то нет, а урожай уже посеян и собран), он приходил на то самое место и исполнял прекрасные баллады. А принцесса слушала. Но что-то было не так: или в нём, или его песнях. Или у принцесс в то время заботы были куда серьёзнее. В любом случае, каждый вечер находил свой конец в обыденности обстоятельств. Дама спешила покинуть балкон в поисках сна перед важным балом, или утренним путешествием, чтобы навестить матушку в другом замке… Так, неоконченность песен, неудовлетворённость лирического сердца, да и просто невыраженность чувств, делала из юного рыцаря стойкого мужчину, наливая его весенним зелёным цветом и, пойди разбери его лекарь, чем ещё. Это могло бы длиться вечно, насколько вечна любовь и годы романтиков, пока однажды что-то не произошло… Вместо привычных уже пут музыки, рыцарь пришёл под стены замка с досадой и холщовым мешком. Отягощённый думами, но не доспехами, он с открытым

~ 67 ~

сердцем похитил принцессу с того самого балкона под той самой луной. В пути его пышущее жаром сердце исторгало в прохладную ночь его языком пламя неразделённости. Увязавшийся за ними хвост, то ли погони, то ли коня, на котором они ехали, то ли ещё чего… заметал все следы проявленной под этим небом влюблённости, ускользавшей вдаль под неблагочестивым видом. Из подобающих хором в его распоряжении была только пещера, где он с давних пор сушил сено и не испитые до дна чувства к принцессе. Стоит ли об остальном рассказывать подробнее, коли к тому моменту рыцарь покрылся непробиваемой к отказу бронёй, чешуёй из недопетых песен и просто сменил цвет лица с металлического блеска забрала на изумрудно-зелёный. Он не переставал дышать жаром, но перестал касаться струн лютни и души похищенной дамы, пленив себя ею, а её — тёмным мешком из-под клубней картофеля.

Что было потом? Мир стал интереснее, а множество легенд получили своё начало. Королям хотелось присоединить пещеру к своим королевствам, крестьяне

~ 68 ~

хотели вернуть своё сено, пастухи — заблудших в пасти хищника овец, а заезжие воины, не то от скуки, не то от порыва чувств, мечтали освободить принцессу от похитителя, пленив её другими чувствами... Но то рассказывалось уже не раз и не мной. Но совершенно точно, с тех самых пор, в мире появилась причина для подвигов, истории для баллад, а у первого дракона больше поводов для головной боли, покуда пышущее жаром нераскрытое сердце так и не воплотило себя, а принцесса... так о ней ничего и не известно. Как ни крути, если бы не балы, да матушки в далёких королевствах, может быть, у рыцарей были бы лучше песни, не вырастали бы хвосты и тяга к похищениям. Такая история.

~ 69 ~

Георгий Мамарин

Сказки бумажного слоника Собрание сказок и сказочных историй для тех, кто хочет спать, но никак не может уснуть Применять для восполнения чувства чудесного

Формат: 297х210 1/4 Бумага: не настоящая Версия: от 5 сентября 2014 Первый экземпляр

г.Екатеринбург 2014 год

~ 70 ~