Taleon Magazine - № 9 by eDream Management Ltd

В стречи /m e e t i n g s

х я т гос у смеха

од? овый г е волшебН е о к мир стви Что та редчув а, красочный п е е щ маня етств Это — екого д ся сбросить ой в этот фее л а д е . и т в н е м о ч а о л х о к ы ся с го ребен ий… Х ства, д роз в иллюз ей и окунуть щутить себя ной з е н о ь д р у и е б с х вь уны, рабочи одиться вно все пуговицы риходят кло т е н г . щь п с себя праздник, р егнутой на а помо тве, веселья в всех н т й с а и а д к з г с о с й т т е т е о И с д риче в . и с в о т о аясь в ь это нелегк отного, как трада для ар есть свой, в а т с о Но, еззаб чая с ни на делат изни, с ам минуты б дние, — горя к самый что ских ж й о л с иче дни ие н ого дарящ собенно нов ов этот праз ован в истор го каленр н е о у и н ики, а ля кло отокол м XIII нынеш к начинался Праздн рангов. Но д ковым запр горие аздни ви Ибо та ия Папой Гри есной — пр ля. Какие тут ие . й жанро о н д в ро апре родяч чали веден х: до в Европе отме ез неделю, 1 азвлекали б шлось а л а н н а чер юд р у при од в пустот овый л ивался овый г даря Н рта и заканч ? Средневек ули» сверху, ков». вин чка ура 25 ма бородо негуро аздник «под ской «День д о С л и е б з о р е в п и ор Дед М нты. А когда родился шуто жу и появлен и и продолл а у : а т и ь с д д т с е и ю ком заполн я на зимню х позиций не ком. Поэтор и от ои праздн и. уны св о, несм Однак курента, кло ый год своим ного времен д в н Но обо го ко читать Новый нды св жают с них ни секу а и веселья х му у ез сме пит! Ведь б год не насту

liYear ho ion of w e N the ipat What is inating antic od, a colourc s childho hrug off the ’s a fa day? It th of distant s antwant to to this ench hen rea u b o a Y , in ic … ut w nge ions mag of illus ence and plu child again, b t’s not ld r o w t l a ha is fu day ex eel like us adult life t utes of f a k d r n o a w n f serio us min yoke o l, to be rebor ears in ns, who give e a h t iv t o s t ing fe for per ped up ome the clow erriment. k p r a o r w w d c e ularly r aid of har like m you ar is partic Up o. To ou arefree, child r, are a time d y a o t d li y c eas als. is ho w Yea wns th istorical ann ear in the Ne lo y c ll r o ia f Y c h t e nd esp nd levels. Bu corded in the ndar, the New s lasta , s y a a Holid t cale inds act re ration of all k rt. That is a f d the presen eek of celeb . The peos r e m r e a w a fo troduc the he with a en urochk dear to Gregory XIII in y (25 March) roz and Sneg mics. And wh a o o e c D p M s y g until Po egan on Lad then for Ded ed by strollin e vacuum wa h b ll t in a e , a c ” p t Euro il. No enter above il 1 Apr s were s from ing unt e Middle Age ed “on order l’s Day”. a white f o t o e h o if c t F h n as s y “All ple of and peara liday w filled b ir own the ap e d h t n a the ho ld ld lihe cial ho inter co lowns have e w p e s h ir t re spite , the c as the But de petitor t of spa w Year n e m e o N c m e o d h bearde e to regard t not have a m Year withcontinu d so they do at’s the New t? day. An After all, wh nd merrimen time. ghter a out lau

ter

ugh a l f o s est

В стречи /m e e t i n g s

Клоун-мим-театр «Мимигранты» — единственный в Санкт-Петербурге государственный театр, работающий в жанре клоунады и пантомимы, — существует уже 18 лет. Последние годы его режиссер, актер и художественный руководитель Александр Плющ-Нежинский встречает Новый год в гастрольных поездках. Во время новогодних путешествий Александр и его команда оказываются то в роскошной Ницце, то в суровом Мончегорске, то в жарком Таиланде, то в романтическом Париже… И повсюду их сопровождает смех, которым артисты с радостью готовы поделиться. — В названии вашего театра слышится что-то эмигрантское… — Хотите знать, не собираемся ли мы куда-то «мимигрировать»? Пока нет. А название состоит из двух слов — «мим» и «игра». Это то, что лежит в основе нашей деятельности: клоун и театр. Правда, когда мы выступаем на гастролях, то, объявляя наш выход, конферансье действительно часто акцентирует внимание публики на том, что на сцене «ми-ми-гранты», а не эмигранты какие-нибудь. — Какие из новогодних гастролей запомнились вам больше всего? — Самый забавный Новый год у нас был в Париже. Там снег за зиму выпадает раза два-три. Поэтому перед Новым годом по Парижу ходят специальные люди и красят елки в белый цвет, имитируя только The Mimigranty clown-mime theatre, the only state theatre in St Petersburg that works in the genre of clownery and mime, has been in existence for eighteen years now. Its director, actor and artistic director Alexander PliushchNezhinsky has seen in the most recent New Years on tour. The winter holiday has found Alexander and his team in the luxury of Nice, the Arctic cold of Monchegorsk, the heat of Thailand and the romantic setting of Paris… But wherever they go, they bring laughter with them and distribute it generously. — There seems to be an echo of the word “emigrant” in the name of your theatre… — You’re wondering if we intend to “mimigrate” somewhere? Not yet. The name is made up of two words — mim [mime] and igra [game, play, acting]. That’s the foundation of what we do: clowning and the theatre. Admittedly, when we go on tour, compères do tend to emphasize to the audience that what they are going to see are the mi-migran-ty and not some sort of emigrants. — What have been your most memorable NewYear tours? — The funniest New Year we had was in Paris. They only have two or three falls of

что выпавший снежок. Не верите? А вдруг снега вообще не будет? Значит, на всякий случай надо все покрасить, иначе праздник не состоится! В Ницце поступают проще — там один из городских фонтанов начинает вдруг бить пенными струями. И очень быстро вокруг ложится сплошной снег в виде пены. Всем очень весело! — Как это праздник не состоится, если клоуны приехали! Чем развлекали парижскую публику? — Мы работали водяными клоунами. Но парижане были уверены, что мы — каскадеры. Дело в том, что перед ареной был бассейн с водой. И мы с широкой улыбкой на лице по колено в воде играли репризы. Но для парижан Новый год — это все-таки самое холодное и суровое время. В зале, прямо скажем, не жарко. И зрители смотрели на нас, плескающихся Новогодний Париж — ни снежинки на улицах! Зато жители французской столицы обожают приодеться к празднику — карнавальные одеяния в этом «универмаге» расходятся на ура.

в холодной воде, как на сумасшедших. А на одном представлении, во время парада-алле, когда надо было выйти и просто представить маску, я поскользнулся и с головой нырнул в ледяную воду! Вот тут самое веселье и началось… Хорошо, что за кулисами был сухой комплект костюма. — Каково же тогда было встречать Новый год в заполярном Мончегорске? — А вы знаете, Мончегорск очень похож на Францию… — Неужели? — Во многих районах Франции жизнь начинается с шести утра. А к вечеру улицы пустеют. Вот и в Мончегорске, как солнце село — магазины на центральной улице сразу закрылись, хотя должны работать до восьми, и все — тишина. От гостиницы до Дома культуры, где мы выступали, метров пятьсот по центральной

It’s New Year in Paris and not a snowflake on the ground! But the inhabitants of the French capital love dressing up for the holiday — the fancy-dress costumes in this shop sell like hot cakes.

Интересно, как выглядел «мимигрантский» Дед Мороз во время гастролей театра в Таиланде? Александр Плющ изобразил этого «дедушку» для нашего фотографа — правда, не смыв грима после спектакля «Комедия с убийством». Так что не обессудьте! Мы, северяне, можем только посочувствовать бедным клоунам, которым пришлось «дедморозить» в сорокаградусную жару… Wondering what the Mimigrant Ded Moroz looked like during the theatre’s tour of Thailand? Alexander Pliushch recreated that Grandfather Frost for our photographer — without, admittedly, removing his make-up following a performance of A Comedy with a Murder. So don’t judge too harshly! We northerners can only sympathize with the poor clowns who had to play the part in the baking tropical heat.

Афиши спектаклей. Не раз выступали «Мимигранты» вместе с «Лицедеями» и Вячеславом Полуниным, участвовали в знаменитом «Караване мира» и других проектах. Bills for various shows. The Mimigranty have performed more than once together with the Litsedei and Viacheslav Polunin, taken part in the renowned Peace Caravan and other projects.

snow a year there. So before the holiday special teams go around Paris and paint the Christmas trees white in imitation of snow. You don’t believe me? What if the snow fails to come altogether? Just in case they paint everything, otherwise it wouldn’t be a proper holiday! In Nice they have a simpler solution: one of the city fountains suddenly starts producing streams of foam. And very quickly the whole area is covered with snow in the guise of foam. Everyone enjoys it. — It must be a proper holiday, if the clowns have arrived! How did you amuse the Parisian public? — We performed as water clowns. But the Parisians were sure we were stuntmen. There was a big basin of water in front of the arena and we reprised some of our sketches standing up to our knees in the water. But

for Parisians the New Year is the coldest and rawest time of year. It wasn’t hot in the auditorium, to put it mildly, and the audience looked at us splashing about in the cold water as if we were mad. At one performance, during the parade, when you were just supposed to come on and introduce your character I slipped and fell headlong into the icy water! That’s when the fun really began… It’s a good thing there was a dry set of costumes backstage. — What was it like, then, to see in the New Year in Monchegorsk, beyond the Arctic Circle? — You know, Monchegorsk is a lot like France. — Really? — In many parts of France the working day begins at six in the morning. And by

В стречи /m e e t i n g s

улице. Один из наших актеров, маленький такой, худенький, нес на спектакль клавишную подзвучку, широкую такую. Дунул ветер — а там ветер не чета нашим балтийским, — его и понесло как парус. Он кричит: «Меня несет, не могу остановиться!» Я в ответ: «Бросай клавиши!» А он ни в какую… И ни одного прохожего вокруг. И всё. Унесло. Еле нашли его потом. — Просто трагикомедийная сцена из эпохи немого кино… — Да, клоунам, видимо, свойственно попадать в курьезные ситуации. В Ростове однажды был смешной случай с жирафом. После спектакля организаторы не хотели нас отпускать и повели в баню. А какая баня без серьезного разговора? Паримся. Беседуем о театральных проблемах, о ростовской жизни. И вдруг забегает с дикими глазами Жучок, наш актер, и кричит: «Там жираф!» Мы ему: «Да ладно, померещилось, нырни в бассейн, охолонись». А он продолжает кричать про жирафа, и главное, с ним самим уже истерика, ему кажется, что у него галлюцинации. Пошли смотреть — и правда жираф! Оказалось, что эта баня располагалась в зоопарке. Выходишь покурить, а в окне маячит голова жирафа и так вот медленно, отрешенно-философски жует. — Скажите, а клоунские костюмы сами придумываете или модельерам заказываете? — Специальных костюмеров нашего жанра нет. В наших мастерских шьют

клоунские ботинки только двух видов. А как-то американцы привезли каталог, так в нем клоунской обуви около тридцати моделей! Для костюма иной раз к месту и секонд-хэнд. Там уникальные вещи попадаются. Как-то кофточка полосатая мне понравилась. Продавщица: «Она же женская!» — «Отлично, мне подходит». А на улице на прохожих иногда такое вижу! Сейчас все смешалось, не знаешь, как и выпендриться, чтобы поразить зрителей. Иногда случается все наоборот: зрители поражают нас. Однажды в Новый год мы давали представление в Таиланде. На праздник собрались очень обеспеченные Чего только не приходится делать «мимигрантам»: и зайчиком скакать, и тяжести таскать. Изобразить слонов-музыкантов? Да нет ничего проще! Были бы противогазы… The things the Mimigranty have had to do — hop like bunnies and carry heavy weights. Pretend to be elephant musicians? Nothing to it! Where are the gas-masks?

along the main street. One of our actors, a thin little fellow, was carrying this electronic keyboard we used for backing, a big wide thing. The wind was blowing — the wind there can outdo anything we get off the Baltic — and it caught him like a sail. He was shouting, ‘I’m being carried away! I can’t stop!’ I shouted back that he should drop the keyboard, but he wouldn’t hear of it. And there wasn’t a single person around. That was it; he was carried off. We barely found him afterwards. — Like a scene from some silent comedy film. — Yes. Clowns are obviously destined to have peculiar things happen to them. In Rostov one time there was a funny incident with a giraffe. After the show, the organizers did not want to let us go and took us to a bathhouse. Well, as happens in the bathhouse, the conevening the streets are deserted. And in Monchegorsk too, as soon as the sun set the shops on the main street closed, although they were supposed to stay open until eight, and the place just went quiet. From the hotel to the House of Culture, where we were performing, it was about 500 metres

люди, билет стоил какие-то заоблачные суммы. Так вот, выходим на сцену, смотрим в зал и обмираем. Дамы все в белых вечерних платьях, кавалеры в элегантных фраках, манишки с бабочкой и… велосипедные шорты! То есть буквально поголовно все мужчины в смокингах и шортах! Настоящий хэппенинг! А все потому, что жарко. Там даже ночью температура не опускалась ниже тридцати шести градусов. С Таиландом связан еще один курьезный случай. Перед этим выступлением мы совершенно измучились с персоналом, обслуживающим вечер. Нас попро-

Справа. К клоунским ботинкам у артистов театра особое пристрастие. Уже сложилась целая коллекция уникальных башмаков. Впору открывать клоунский обувной магазин… Right. The members of the troupe have a particular passion for funny footwear. They already have a whole collection of unique examples. Perhaps it’s time to open a clowns’ shoe shop.

13 Существует множество There are many jokes «клоунских» анекдотов. involving clowns. Take, Вот, например… for example, this one… После празднования After the firm’s New-Year «корпоративного» party a man comes home Нового года муж навеtipsy with his shirt селе приходит домой: undone all covered in рубаха нараспашку, powder and lipstick. весь в пудре и помаде. His wife opens the door: Жена открывает дверь: “Where have you been?” — Ты где был? “At the restaurant.” — В ресторане. “And what’s that all over you?” — А в чем это ты?! “Er… I got into a fight with a clown.” — А-а-а… с клоуном там подрался. versation turned to serious matters. We were steaming ourselves and talking about theatrical problems and life in Rostov, when suddenly Zhuchok, one of our troupe, dashes in with wild eyes, shouting “There’s a giraffe out there!” We told him to calm down, that he was imagining it. “Jump in the pool and cool off.”

But he kept going on about this giraffe. It got so bad he was having hysterics and really thought he was seeing things. We went to look and, lo and behold, there was a giraffe! It turned out that the bathhouse was situated in the city zoo. You pop out for a smoke, and through the window you get a sight of a

В стречи /m e e t i n g s

сили каждому из них нарисовать на лице какой-нибудь значок смешной: кораблик, грибок, зайчика. Поначалу мы еще что-то придумывали: одному кораблик желтый, другому — синий, одному зайчика зеленого, другому — красного. Но когда дело дошло до третьей сотни, то малевали уже на автомате: кораблик-грибок-зайчик; зайчик-кораблик-грибок. И вдруг до нас доходит. Оказывается, после наших художеств они заходили за угол и рассматривали друг друга. И кому больше понравился, к примеру, кораблик, а не зайчик, тот стирал свой рисунок и снова подходил к нам! А попробуй различи их с непривычки. Таким хитрым образом их набралось сотен пять. И к шести вечера мы уже рук не могли поднять. — Помимо спектаклей вы занимаетесь уличными хэппенингами. Что это? — Собственно говоря, хэппенинг — это провокация. Актер выходит на улицу и начинает какое-то действо, вовлекая в него прохожих. Начались хэппенинги в Америке. Например, намазывали вареньем автомобиль, а актеры подходили и начинали его облизывать. Проходящие мимо зрители могли либо подключиться, либо посмотреть и пойти дальше, либо убежать, либо возмущаться. — А что самое главное в работе клоуна? — Умение подмечать что-то в жизни. То, чего никто другой не видит. Показать мир немножко с иной стороны, с его из-

giraffe’s head chewing away with a look of philosophical abstraction. — Do you think up your clown costumes yourselves or order them from designers? — There aren’t any special costume designers for our genre. Sometimes a second-hand shop will provide what we need. You find some unique things in those places. Once a striped blouse took my fancy. The shop-assistant objected that it was for a woman, but I said, “Great, it suits me.” I sometimes see people in the street wearing ones like it! Nowadays everything’s so mixed up that you don’t know how to make an audience sit up and stare. Sometimes it’s the other way around: the audience amazes us. Once we gave a New-Year show in Thailand. Some very wealthy people came to the event and the price of the tickets was simply astronomical. We went out on stage, looked at the audience and were just stunned. The ladies were all in white evening dresses, the gentlemen in elegant tailcoats, dickeys with bowties and … cycling shorts! I mean literally all the men were in dinner jackets and shorts! A really happening! And all because of the heat. Even at night the temperature did not drop below thirty-six degrees there.

нанки, и чтобы человек при этом улыбнулся. Важно умение вернуть взрослого в детство, чувство иронии и самоиронии. Человеку очень полезно иногда посмеяться над собой. — Клоунада — это ведь не только веселье, но часто смех сквозь слезы. Вы ощущаете трагизм клоунской профессии? — Конечно, невозможно, чтобы во время праздника была одна только буффонада: драка тортами, смешные падения… Клоун — носитель определенной философии. Я думаю, что это безумно сложная профессия и, может быть, в какой-то степени очень трагическая, потому что клоун забирает всю ту грусть, которая есть у человека, на себя.

Эту открытку прислали Александру Плющу благодарные зрители из Минска. Лишь настоящий клоун знает, сколько нужно работать в поте лица, чтобы заслужить такую любовь! Alexander Pliushch got this postcard from grateful members of the audience in Minsk. Only a real clown knows how much sheer hard work it takes to earn such love!

— What’s the most important thing in a clown’s work? — The ability to spot something in life, something nobody else has noticed. To show the world from a slightly different angle, the other side of the coin, and to make people smile when you do it. The ability to take an adult back to childhood is important, a sense of irony and self-irony. It’s very important for people to have the ability to laugh at themselves. — Clowning is not just about being funny, though, it’s quite often laughter through the tears. Do you feel the tragic side of the profession? — Of course, it’s not possible to have a festival that’s nothing but slapstick: custard-pie fights, pratfalls and all that. The clown is the embodiment of a certain philosophy. I think it’s a terribly difficult profession and, truth be told, even a very tragic one, because a clown takes all the sadness that a person has upon himself.

brilliant DISK

Б листательный ДИСК / t he

Варвара Ивановна была удивительной женщиной с необычной судьбой. Родилась Варенька в 1850 году. Ее матерью была Мария Щербатова, урожденная Штерич, — представительница знатного сербского рода. Первый раз она вышла замуж в 1837 году. Через год ее муж князь Александр Щербатов скончался. Овдовев столь рано, Мария вела светский образ жизни, хотя и предпочитала балам салон Карамзиных. Здесь однажды она познакомилась с поэтом, творчество которого ценила очень высоко, — Михаилом Лермонтовым. Его пленила умная и образованная голубоглазая блондинка. Результатом этого увлечения стали шедевры, посвященные Марии Алексеевне: «Молитва» («В минуту жизни трудную…») и «Отчего». А еще был мадригал:

«То было узкое, длинное полотно: портрет очень красивой дамы… от стройной фигуры, от поворота головы, от губ, от темных глаз вдруг повеяло прелестью мне дотоле неведомой, непонятной. В каталоге я прочитал: „И. Е. Репин. Портрет баронессы В. И. Икскуль фон Гилленбанд“… С Варварой Ивановной познакомился я в начале 1921 года, когда я переехал в Петербург, и сделались мы соседями по „Дому Искусств“».

На светские цепи, На блеск утомительный бала Цветущие степи Украйны она променяла, Но юга родного На ней сохранилась примета Среди ледяного, Среди беспощадного света. От дерзкого взора В ней страсти не вспыхнут пожаром, Полюбит не скоро, Зато не разлюбит уж даром.

Владислав Ходасевич

“It was a long, narrow canvas: the portrait of a very beautiful lady… The slender figure, the turn of the head, the lips, the dark eyes suddenly exuded a charm hitherto unknown to me and inexplicable. In the catalogue I read: ‘I.Ye. Repin. Portrait of Baroness V.I. Ikskul von Hildenbandt’… I became acquainted with Varvara Ivanovna early in 1921, when I moved to St Petersburg and we became neighbours at the House of the Arts.”

Лермонтов встречался с Марией у общих знакомых, бывал у нее на даче в Павловске, а также в трехэтажном доме на Фонтанке, 101, где княгиня Мария Алек-

Борис АНТОНОВ / by Boris ANTONOV

”The Red Baroness”

Слева. Баронесса Варвара Ивановна фон Гильденбанд. Портрет работы Ильи Репина. 1889 год. Left. Baroness Varvara Ivanovna Ikskul von Hildenbandt. Portrait by Ilya Repin. 1889.

Varvara Ivanovna was an amazing woman with an exceptional fate. She was born in 1850. Her mother was Maria Shcherbatova, née Steric, the descendant of a noble Serbian family. Maria had married for the first time in 1837. A year later her husband, Prince Alexander Shcherbatov,

Mikhail Lermontov in the uniform of an officer of the Tenginsky Infantry Regiment. Portrait by Kirill Gorbunov. 1841.

сеевна жила с бабушкой Серафимой Ивановной Штерич. Однажды, после прочтения поэмы «Демон», княгиня сказала поэту: «Мне ваш Демон нравится: я бы хотела с ним опуститься на дно морское и полететь за облака». По свидетельству камергера Александра Тургенева, княгиня испытывала к Лермонтову серьезное чувство. Но чувству этому не суждено было реализоваться: в июле 1841 года поэт был убит. Вторым мужем Марии Алексеевны был генерал-майор Иван Лутковский — они «Лермонтов слушает игру на рояле». С рисунка Татьяны Мавриной. В начале 1930-х годов Маврина выполнила серию из 27 иллюстраций к повести Сергея Сергеева-Ценского «Мишель Лермонтов» (Москва. 1933 год).

Vladislav Khodasevich

«Красная баронесса»

«М. Ю. Лермонтов в сюртуке офицера Тенгинского пехотного полка». Портрет работы Кирилла Горбунова. 1841 год.

Lermontov Listening to a Piano Recital. After a drawing by Tatiana Mavrina. In the early 1930s Mavrina produced a series of 27 illustrations to Sergei Sergeyev-Tsensky’s novella Michel Lermontov (Moscow, 1933).

died. Widowed so early, Maria did not withdraw from society, although she preferred the Karamzins’ salons to balls. It was at the Karamzins’ that she first met a poet whose work she appreciated greatly — Mikhail Lermontov. He was captivated by this intelligent, educated blue-eyed blonde. This infatuation produced a couple of poetic masterpieces dedicated to Maria Alexeyevna. Lermontov saw Maria at the homes of mutual acquaintances; he visited her dacha in Pavlovsk and also the three-storey house at 101, Fontanka Embankment, where his “Princess Mary” lived with her grandmother, Serafima Ivanovna Steric. Once, after a reading of the poem The Demon, the Princess told the poet: “I like your Demon, I would descend to the bottom of the sea with him and fly beyond the

brilliant DISK

Б листательный ДИСК / t he

сочетались браком в 1843 году. К моменту рождения Вареньки Иван Сергеевич был уже зачислен в свиту его императорского величества и состоял при генерал-фельдцейхмейстере русской армии великом князе Михаиле Николаевиче. В доме на Фонтанке и родилась Варенька. Здесь прошло ее детство в окружении любящих родителей. Отец будущей баронессы сделал блестящую карьеру. В 1868 году его произвели в генералы от артиллерии. Он стал кавалером всех российских орденов. Мать вела домашнее хозяйство и собирала в доме избранное общество. Девочку воспитывала гувернантка, ставшая впоследствии известной французской писательницей, публиковавшейся под псевдонимом Анри Гревиль. Варя выросла и превратилась в стройную худощавую девушку с большими темными глазами. Окружающие находили в ее внешности нечто цыганское. Надо лбом юной красавицы в темных волосах белела седая прядь. Удивительно, но такая же точно прядь была в волосах юного Лермонтова. В 16 лет Варвару Лутковскую выдали замуж за дипломата, действительного статского советника и камергера Николая Глинку, который был на двенадцать лет старше супруги. Вскоре после свадьбы

молодые покинули столицу Российской империи. Местом их пребывания на долгие годы стали страны Европы — Германия, Италия и Франция. Здесь Варенька стала объектом всеобщего поклонения. У ее ног, в буквальном смысле слова, был даже сам итальянский король Умберто I. Судьба улыбалась молодой красавице. Один за другим рождались дети — Григорий, Иван, Софья. Казалось бы, семейное счастье не обошло ее стороной. Однако ей не исполнилось еще и тридцати лет, когда она развелась с Глинкой и вышла замуж за его начальника, действительного тайного советника Карла Петровича Икскуля фон Гильденбанда, который был на два года старше ее матери. После тридцати лет Варвара Ивановна серьезно увлеклась литературным творчеством. В начале 1880-х годов на страницах французских литературных журналов появились ее повести и рассказы под псевдонимом Rouslane (Руслана). Некоторые из них печатались с предисловиями самого Мопассана. С 1886 года ее произведения начали печатать и в России, правда на французском языке. В 1889 году барон Икскуль вышел в отставку, и супруги переехали на постоянное место жительства в Петербург. Здесь на набережной Екатерининского канала (ныне канал Грибоедова) ими был при-

обретен дом, в котором в 1893 году барон Икскуль фон Гильденбанд скончался. Писатель Дмитрий Мамин-Сибиряк писал своей матери: «…был с визитом… в настоящем большом свете, именно у баронессы Икскуль… Баронесса известная красавица, — высокая, стройная, худенькая цыганской худобой и очень умная. Свои сорок лет она носит с гордостью и еще сейчас красавица. Лицо худенькое, цыганское, большие глаза и умное выражение. Держит себя с простотой настоящей аристократки… После самой баронессы интересна обстановка, в которой обитает это совершенство. Представь себе три больших комнаты, сплошь набитых всякими редкостями — китайским фарфором, японскими лаками, старинными материями, редкой мебелью разных эпох и стилей, артистической бронзой, картинами и даже археологией, в виде старинных поставцов, укладок, братин, идолов и всяких цац и погремушек. Получается нечто среднее между музеем и галантерейным магазином… Вообще баронесса настоящая петербургская знаменитость, и быть принятым у нее считается за честь».

Петербург. Екатерининский канал. С картины Федора Баганца. Начало 1860-х годов. Изображенный художником отрезок Екатерининского (ныне Грибоедова) канала возле Вознесенского проспекта сильно изменился с течением времени. Вознесенской церкви и колокольни (в правой части картины) сегодня уже нет. Они были уничтожены в 1930-х годах. The Catherine Canal in St Petersburg. After a painting made by Fiodor Bagants in the early 1860s. The stretch of the Catherine (now Griboyedov) Canal near Voznesensky Prospekt that the artist recorded has changed greatly in the intervening years. The Church of the Ascension and its belltower (on the right) no longer exist. They were demolished in the 1930s.

clouds.” According to Alexander Turgenev, another friend of the Karamzins, the Princess had strong feelings for Lermontov. But those feelings were not destined to come to anything: in July 1841 the poet was killed in a duel.

Maria Alexeyevna’s second husband was Major General Ivan Lutkovsky. Their wedding took place in 1843. By the time Varvara was born, Ivan Sergeyevich was already a member of His Imperial Majesty’s retinue and attached to Grand Duke Mikhail Niko-

Поскольку дом находился у Аларчина моста, его хозяйка приобрела среди друзей шутливое прозвище «герцогиня д’Аларкон». А друзей у Варвары Ивановны было много. Среди них — люди, оставившие яркий след в истории российской культуры, такие как Владимир Короленко, Антон Чехов, Владимир Стасов, Илья Репин, Лев Толстой и многие другие писатели, поэты, художники. При дворе Варвара Ивановна получила другое прозвище — «красная баронесса». Писатели Лев Толстой, Максим Горький и Антон Чехов. Фотография Петра Оцупа. Конец XIX века. Баронесса покровительствовала многим выдающимся людям эпохи. Благодаря ее хлопотам Горький был выпущен из тюрьмы под надзор полиции. The writers Leo Tolstoy, Maxim Gorky and Anton Chekhov. Late 19th century photograph by Piotr Otsup. The Baroness aided and supported many outstanding figures of the time. Thanks to her efforts Gorky was released from prison under police supervision.

19 Слева. Знаменитый юрист и писатель Анатолий Кони. Фотография Я. М. Чернова. 1921 год. Left. The famous lawyer and author Anatoly Koni. Photograph by Ya. M. Chernov. 1921.

Об Анатолии Кони, не раз бывавшем в ее доме, Варвара Ивановна писала своей подруге: «Я открыла совсем нового, до сих пор неизвестного мне человека, и этот человек удивителен, привлекателен и обаятелен…» Anatoly Koni quite often visited Varvara Ivanovna’s house. She wrote of him to a friend: “I have discovered a completely new person that I did not know before and that person is amazing, attractive and charming…” layevich, the head of the Russian artillery. The future baroness’s father had a brilliant career. In 1868 he was promoted to full general of artillery. He became a member of all the Russian orders of chivalry. Her mother supervised the household and gathered a

Известный критик Владимир Стасов (слева) и художник Илья Репин. Усадьба Репина «Пенаты». Фотография Карла Буллы. Август 1904 года.

select society at home. The girl was educated by a governess who later became a famous French writer, publishing under the pen-name Henri Gréville. Varvara grew up and turned into a slender young lady with big dark eyes. People

The distinguished artcritic Vladimir Stasov (left) and the artist Ilya Repin at Repin’s estate Penaty in August 1904. Photograph by Karl Bulla.

brilliant DISK

Б листательный ДИСК / t he

Пользуясь связями в высшем обществе и расположением вдовствующей и царствующей императриц, она оказывала помощь представителям радикальных политических партий. Левые, в том числе и большевики, хранили у нее дома свои архивы и сами прятались здесь, зная, что полиция в этот дом прийти с обыском не решится.

ступных малоимущим читателям. Среди них были произведения Николая Гоголя и Льва Толстого, Федора Достоевского, Всеволода Гаршина, Жорж Санд и многих других выдающихся писателей и поэтов. Печатались также народные песни и сказки, популярные медицинские и естественнонаучные брошюры. Многие писатели разрешали баронессе безвозмездно

По просьбе Льва Толстого баронесса помогала духоборам, переселявшимся в Канаду. В 1892 году Варвара Ивановна выезжала «на голод» в село Нижняя Серда Казанской губернии. Здесь она собирала деньги, организовывала столовые. Во время этой поездки она заразилась оспой и едва не умерла. Благодаря ходатайству Варвары Ивановны были вновь открыты женские врачебные курсы, запрещенные еще в конце

Один из известнейших книготорговцев России Иван Сытин (справа) с сотрудниками издательства. Фотоателье Карла Буллы. 1915 год. Варвара Ивановна адресовала Сытину слова, которые вполне могли быть отнесены и к ней самой. Она писала, что ему «русская деревня обязана многими часами светлого досуга».

Сестры милосердия и пациенты в приемной больничного павильона имени императрицы Александры Федоровны Общины святой Евгении. Фотография Карла Буллы. 1914 год. Ниже. Медсестра у постели раненого воина. Фотография Карла Буллы. Санкт-Петербург. 1906 год.

Ivan Sytin, one of the most famous figures in the book business in Russia, with members of staff from his publishing house. Karl Bulla’s photographic studio. 1915. Varvara Ivanovna wrote of Sytin “the Russian countryside is indebted to [him] for many hours of bright leisure” — words that could in equal measure be applied to herself.

В 1891 году Варвара Ивановна занялась изданием книг для народного чтения. Печатались они в типографии Ивана Сытина. За пять лет было издано 64 книги, до-

around her found something gypsy-like in her looks. Above her forehead the young beauty had a streak of grey in her dark hair. Amazingly the young Lermontov had just the same sort of blaze. At the age of sixteen Varvara Lutkovskaya was married off to the diplomat, Actual State Councillor and chamberlain Nikolai Glinka, who was twelve years older than her. Soon after their wedding, the couple left the capital of the Russian Empire. For many years they made their home in Europe — Germany, Italy and France. Fate smiled on the young beauty. She produced children one after another — Grigory, Ivan and Sophia. She seemed to have found her family happiness. Before Varvara was thirty, however, she and Glinka divorced and she married his superior, Actual Privy Councillor Karl Petrovich Ikskul von Hildenbandt, who was two years older than her mother.

Бесплатная столовая. Фотография Карла Буллы. 1914 год.

A soup kitchen. 1914 photograph by Karl Bulla.

перепечатывать их произведения, а Репин бесплатно оформлял обложки. Много сил и средств Варвара Ивановна отдавала благотворительности.

1870-х годов. Эти курсы были преобразованы в Женский медицинский институт (ныне Медицинский университет имени Иван Павлова), которому Варвара Ивановна оказывала всевозможную помощь. Особой заслугой баронессы является ее руководство Общиной святой Евгении и Кауфманской общиной сестер милосердия. Баронесса сама работала наравне с другими сестрами во время русскояпонской, балканской и Первой мировой

In one of St Petersburg’s charitable institutions. 1914 photograph by Karl Bulla. Below. A nurse at a wounded soldier’s bedside in St Petersburg. 1906 photograph by Karl Bulla.

Генерал-лейтенант Михаил Петрович фон Кауфман, именем которого была названа созданная по инициативе баронессы Икскуль в 1900 году община сестер милосердия, был председателем Российского общества Красного Креста в течение пятнадцати лет. Lieutenant General Mikhail Petrovich von Kaufmann, after whom the association of nursing sisters that Baroness Ikskul created in 1900 was named, was for fifteen years the chairman of the Russian Red Cross Society.

After turning thirty, Varvara Ivanovna developed a serious passion for creative writing. In the early 1880s her tales and short stories appeared in French literary periodicals under the pen-name Rouslane. Some of them were printed with a foreword by no less a figure than Guy de Maupassant. In 1886 her works began to be published in Russia too, in French admittedly. In 1889 Baron Ikskul retired from the service and the couple took up residence in St Petersburg. They bought a house on the Catherine (now Griboyedov) Canal. There, in 1893, Baron Ikskul passed away.

At court Varvara Ivanovna was known by the nickname “the Red Baroness”. She used her connections in high society and the favour she enjoyed with both the current and the dowager empress to help members of the radical political parties. Left-wingers, including the Bolsheviks, kept their archives in her house and hid there themselves, knowing the police would never dare to search the place. In 1891 Varvara Ivanovna began publishing books for the lower classes to read. They were printed at Ivan Sytin’s printing-house. In five years 64 books that poor readers could afford

brilliant DISK

Б листательный ДИСК / t he

войн. В 1916 году Варвара Икскуль за храбрость и мужество, проявленные на полях сражений, была награждена Георгиевским крестом. «Георгиевскому кавалеру», или, точнее, «георгиевской кавалерственной даме», было в ту пору 66 лет. В конце 1890-х годов Варвара Ивановна переехала на Кирочную улицу. Здесь продолжил свою деятельность литературнообщественный салон баронессы. Постоянными посетителями салона были Дмитрий Мережковский и Зинаида Гиппиус, проживавшие неподалеку, в доме Мурузи на Литейном проспекте. Мережковский посвятил Варваре Ивановне одиннадцать стихотворений, а Гиппиус писала о ней: «В этой прелестной светской женщине кипела особая сила жизни,

деятельная и пытливая. Все, что, так или иначе, выделялось, всплывало на поверхность общего, мгновенно заинтересовывало ее, будь то явление или человек». В «объекты изучения» попал даже Григорий Распутин, который был вхож в ее дом. В доме на Кирочной, 18, Варвара Ивановна встретила и свою последнюю в жизни любовь — талантливого хирурга, академика Николая Вельяминова. Он жил на первом этаже, она — на втором. По словам одного из современников, Николай Александрович был «нарядный, высокий, в генеральском мундире, с открытым лбом, по манерам, облику похожий на какого-нибудь командира гвардейских полков».

Свадьба и медовый месяц Талион Клуб — превосходное место для того, чтобы шикарно и весело отпраздновать свадьбу. Дизайн интерьеров переносит вас в прошлое, в эпоху царей и аристократического вкуса к жизни и роскоши.

Зинаида Гиппиус вспоминала о баронессе: «В Петербурге жила когда-то очаровательная женщина. Такая очаровательная, что я не знаю ни одного живого существа, не отдавшего ей дань влюбленности, краткой или длительной». Zinaida Gippius recalled the Baroness: “A charming woman once lived in St Petersburg. So charming that I do not know a single living being that did not pay her a tribute of love, short or long.”

Мы предлагаем прекрасные возможности для проведения вашего свадебного празднества в особняке XVIII века. Ресторан «Талион», украшенный мраморными колоннами, скульптурами, каминами, расписными плафонами, с которых смотрят на гостей античные боги и музы, рассчитан на 80 персон. Шеф-повар, лауреат международных конкурсов, создаст специальное свадебное меню, которое удовлетворит самые изысканные вкусы приглашенных. Ресторан «Виктория» на 60 гостей, с его просторной террасой, расположенной на крыше особняка Елисеева, — идеальное место для свадебного торжества в летнее время. Отсюда открывается вид, которым можно любоваться бесконечно: золотые шпили и купола соборов, плывущие по каналам катера и лодки, романтические пары, прогуливающиеся по набережным… Вы можете также остановиться в одном из роскошных номеров для новобрачных с видом на реку Мойку и Казанский собор, насладиться романтикой Санкт-Петербурга. В гостеприимном Taleon Imperial Hotel вас ждет свадебный подарок.

Слева направо: Поэтесса Зинаида Гиппиус, критик и общественный деятель Дмитрий Философов, писатель Дмитрий Мережковский. Фотография Карла Буллы. 1914 год.

Left to right. The poetess Zinaida Gippius, the critic and public figure Dmitry Filosofov, the writer Dmitry Merezhkovsky. 1914 photograph by Karl Bulla.

came out. They included works by Nikolai Gogol and Leo Tolstoy, Fiodor Dostoyevsky, Vsevolod Garshin, Georges Sand and many other outstanding writers and poets. She also published folksongs and fairy tales, and popular brochures on medicine and science. Many writers gave permission for the Baroness to reprint their works without compensation and Repin did not charge for designing the covers. Varvara Ivanovna expended much energy and money on charitable activities. At Tolstoy’s request, the Baroness helped the members of the Dukhobor sect who emigrated to Canada. In 1892 she travelled to the village of Nizhniaya Serda in Kazan province. She collected money and organized “soup kitchens”. During this journey she contracted smallpox and nearly died.

Thanks to Varvara Ivanovna’s pleading, training courses for female doctors that had been banned in the late 1870s were allowed to resume. Particularly to the Baroness’s merit was her leadership of the Society of St Eugenia and the Kaufmann Society of Nurses. The Baroness herself worked alongside other nurses during the Russo-Japanese, Balkan and First World Wars. In 1916 Varvara Ikskul was awarded the St George Cross for bravery and courage shown on the battlefields. The recipient of this high honour was then 66 years old. In the late 1890s Varvara Ivanovna had moved to Kirochnaya Street, where the Baroness’s literary and social salon continued to function. Among the regulars of the salon were Dmitry Merezhkovsky and Zinaida Gippius, who lived nearby in Muruzi’s house on Liteiny Prospekt. Merezhkovsky dedicated eleven poems to Varvara Ivanovna, and Gippius wrote of her: “In this delightful society lady a special life-force bubbled, active and inquisitive. Everything that in one way or another set itself apart,

We offer some splendid alternatives for you to hold your wedding reception in an eighteenth-century mansion:

Портрет загадочного «старца» Григория Распутина, ставшего «близким другом» царской семьи. Фотоателье Д. Р. Вассермана. Москва. 1916 год. A 1916 photographic portrait of the mysterious “holy man” Grigory Rasputin who became the “close friend” of the imperial family. D. Wasserman’s studio, Moscow.

The Taleon restaurant — decorated with marble columns, sculptures, fireplaces and ceiling paintings from which classical gods and muses look down on the diners — seats 80. Its head chef, a winner of international competitions, will create a special wedding menu that will satisfy the most refined tastes of your guests. The Victoria restaurant, seating 60, with its spacious terrace located on the roof of the Eliseev mansion, is an ideal place for wedding celebrations in the summer months. It provides a view that you could admire forever: the gold spires and domes of cathedrals, boats and launches plying the waterways, romantic couples strolling on the embankments…

weddings and honeymoons The Taleon Club is an excellent place to celebrate a wedding in enjoyable style. The design of its interiors transports you back to the past, to imperial Russia and an aristocratic taste for life and luxury.

You can also stay in one of the luxurious honeymoon suites with a view of the River Moika and the Kazan Cathedral and enjoy the romance of St Petersburg. The hospitable Taleon Imperial Hotel has a wedding present waiting for you.

Чтобы узнать о наших специальных предложениях, пожалуйста, обращайтесь по телефону +7 812 324-99-11 или электронной почте: club@taleon.ru либо посетите наш сайт: www.eliseevpalacehotel.com To find out about our special offers, contact us by telephone +7 (812) 324-99-11 or e-mail club@taleon.ru, or visit our website www.eliseevpalacehotel.com

brilliant DISK

Б листательный ДИСК / t he

Когда к власти пришли большевики, они выставили из дома на Кирочной и «красную баронессу», и ее сына, бывшего гвардейского офицера Ивана Глинку, и хирурга-академика. После мытарств, связанных с арестами и выселением, Иван умер от пневмонии, усугубленной голодом, Николай Александрович — просто от голода, а Варваре Ивановне каким-то чудом удалось поселиться осенью 1920 года в Доме Искусств. Владислав Ходасевич вспоминал: «Варвара Ивановна жила в бельэтаже, в огромной комнате „глаголем“, с чем-то вроде алькова, с дубовой обшивкой по стенам и с тяжеловесной резной мебелью... Пахло в ней — не скажу духами, какие уж там духи, в Петербурге, в 1921 году, — но чем-то очень приятным, легким. В холоде и голоде тех дней, ограбленная большевиками, пережившая больше десятка „строгих“ обысков, Варвара Ивановна сумела остаться светскою дамой. Это хорошее тонкое барство было у нее в каждом слове, в каждом движении, в ее черном платье, в ногах, с такой умелой небрежностью покрытых пледом; в том, как она протягивала

Николай Вельяминов — хирург и видный деятель военной медицины, академик. Он является основоположником метода светолечения, основателем Петербургского хирургического общества и организатором первой станции «скорой помощи» в Петербурге. Nikolai Velyaminov, a surgeon, academician and prominent figure in military medicine. He was a pioneer in the use of light in therapy, the founder of the St Petersburg Surgical Society and the organizer of the first ambulance station in St Petersburg.

В зимние месяцы Петербург начала XX века казался безлюдным. «Адмиралтейство под снегом». С гравюры Анны Остроумовой-Лебедевой. 1901 год. In winter months St Petersburg could seem deserted at the beginning of the twentieth century. The Admiralty under Snow. From a 1901 print by Anna Ostroumova-Lebedeva.

сухую, красивую руку с четырьмя обручальными кольцами на безымянном пальце; в том, как она разливала чай, как поеживалась от холода. В Петербурге, занесенном снегом зимою, заросшем травою летом, в пустынном, глухом Петербурге тех лет, когда зимою на улицах грабили, а летом на Мойке пел соловей, „дом Искусств“ был похож на затерянный во льдах корабль. Жили особенной, ни на что не похожей

Анне Остроумовой-Лебедевой принадлежала главная роль в деле возрождения в России станковой гравюры на дереве как самостоятельного вида творчества. Основной темой ее работ был Петербург, изображению которого она посвятила несколько десятилетий неустанного труда, можно сказать, половину всей жизни.

Люди, ожидающие доставки бакалейных товаров перед магазином «Общества по борьбе с дороговизной». Петроград. Фотография 1916 года. Ниже. Продовольственная карточка на сахар времен Первой мировой войны.

People awaiting a delivery of groceries in front of a shop belonging to the Society for Fighting High Prices in Petrograd. 1916 photograph. Below. A sugar ration card from the time of the First World War.

floated to the surface of society, immediately interested her, be it a phenomenon or a person.” Her “objects of study” even included Grigory Rasputin, who was received in her home. It was at her house, at 18, Kirochnaya Street that Varvara Ivanovna met the last love of her life — the gifted and distinguished surgeon Nikolai Velyaminov. He lived on the ground floor; she lived on the first. In the words of one contemporary, Nikolai Alexandrovich was “tall and elegant, dressed in a general’s uniform, with an

Anna Ostroumova-Lebedeva played the chief role in the revival of wood engraving as an independent art form in Russia. The main theme of her work was St Petersburg, to the depiction of which she devoted several decades, one might even say half a lifetime, of tireless work.

25 «На барахолке». С картины Александра Вахрамеева. 1919 год. В те тяжелые годы барахолка оставалась самым людным местом, где продавалось и покупалось все — от буханки хлеба до бесценных реликвий императорской семьи. At the Flea Market. From a painting by Alexander Vakhrameyev. 1919. In those hard years the flea market remained the busiest place in the city, where people bought and sold everything, from a loaf of bread to priceless relics of the imperial family.

open forehead, resembling in manner and appearance some regimental commander in the Guards”. When the Bolsheviks came to power they evicted the “Red Baroness” from her home on Kirochnaya Street, along with her former

Guards officer son Ivan Glinka and the prominent surgeon. After ordeals that included several arrests as well as eviction, Ivan died of pneumonia exacerbated by malnutrition; Nikolai Velyaminov died simply of starvation, but Varvara by some miracle managed to get a room in the House of the Arts in the autumn of 1920. Vladislav Khodasevich recollected: “Varvara Ivanovna lived on the first floor, in a huge L-shaped room, with something like an alcove. There was oak panelling on the walls and heavy carved furniture… The place smelt — I won’t say of perfume, what perfume could there have been in Petrograd in 1921 — but of something very pleasant and ethereal. In those cold and hungry times, after being robbed by the Bolsheviks and undergoing around a dozen ‘strict’ searches, Varvara Ivanovna still managed to remain a society lady. That positive, subtle nobility was present in her every word, in every movement, in her black dress, in her legs covered in a rug with such studied negligence; in the way she extended her dry, attractive hand with four wedding rings on

the third finger; in the way she poured out tea and shivered with the cold. In a St Petersburg snowbound in winter and overgrown with grass in summer, in the deserted, godforsaken Petersburg of those years, when people were robbed on the streets in winter and a nightingale sang on the Moika in summer, the House of the Arts was like a ship lost in the ice. We lived a peculiar existence that was like nothing else… And it was a rare evening when I did not call in, at least in passing, on Varvara Ivanovna, who was always cordial, kindly and equable. The maid Varya would bring the teapot. It was exceptionally quiet and — again I cannot find a better word — charming. On those evenings Varvara Ivanovna spoke about different things, about the people she had happened to meet. She spoke especially well about Turgenev and Maupassant.” While living in the House of the Arts, Varvara Ivanovna tried to earn a little money by translating so as not to starve to death, but it was very difficult to find work. She had to sell off some of the things that still remained after the searches. She applied to the Bol-

brilliant DISK

Б листательный ДИСК / t he

жизнью… И редкий вечер, хоть мимоходом, не заходил я к Варваре Ивановне, всегда радушной, доброжелательной, ровной. Горничная Варя приносила чайник. Было необычайно тихо и — опять не могу подыскать я другого слова — обаятельно. В те вечера рассказывала Варвара Ивановна о разных вещах, о людях, которых ей доводилось видеть, особенно хорошо — о Тургеневе и о Мопассане». Живя в Доме Искусств, Варвара Ивановна пыталась подрабатывать переводами, чтобы не умереть с голоду, но найти работу было очень трудно. Приходилось распродавать какие-то вещи, оставшиеся после обысков. Она обратилась к большевистским властям с просьбой разрешить ей выехать за границу и получила издевательский отказ. Тогда она решила прибегнуть к помощи Максима Горького, которого когда-то спасла от тюрьмы. Чем это закончилось — известно из письма Варвары Ивановны своей подруге: «Горький, конечно, ничего не сделал; да, по правде сказать, — я и ничего и не ожидала от него: он делает только тогда, когда ему выгодно и нужно — я это давно заметила, так что разочарования нет. Да и вряд ли может быть у меня какое бы то ни было разочарование теперь. Ничего ни от кого и ни от чего не жду — может быть, и лучше так — только здесь „больно“ одиноко... Но надо привыкать к более и более приближающемуся одиночеству в могиле. Хоть

shevik authorities for permission to go abroad, but received a humiliating refusal. At that point she decided to turn for help to Maxim Gorky, whom she had saved from prison. We know the result from a letter that Varvara Ivanovna wrote to a friend: “Gorky did nothing, of course; and to tell the truth I did not expect anything of him: he acts only when it suits his needs and advantage — I noticed that long ago, so there is no disenchantment. Indeed I could scarcely feel any sort of disenchantment any more. I expect nothing of anyone or anything — perhaps that’s for the better — only it’s ‘painful’ here, lonely… Still, one needs to get accustomed to the ever-approaching loneliness of the grave. I wish it would come soon! … The streets are empty; the city has frozen completely. I have just walked along Morskaya Street and met no more than two people… The House of Arts has also frozen; the silence is deathly. Of course, it might be on account of the prism of my personal mood, but somehow I don’t see lively, joyful faces.” The holder of the George Cross solved the problem of getting abroad in a heroic manner. Despite her advanced age — 71

бы скорей! <…> Улицы пустынны, город замер совершенно. Сейчас я шла по Морской и не встретила более 2-х человек. <…> Дом искусств тоже замер, тишина мертвая. Конечно, может быть, мне это кажется через призму личного настроения, но что-то не видно оживленных и радостных лиц». Проблему переезда за границу «георгиевская кавалерственная дама» решила геройски. Невзирая на свой почтенный возраст — 71 год, она наняла на оставшиеся деньги мальчика-проводника и ушла с ним по льду Финского залива в Финляндию. Потом была Франция, где Варвара Ивановна встретилась со своим вторым сыном, Григорием Глинкой, и некоторыми прежними знакомыми. Одна из них впоследствии вспоминала: «Опираясь на трость, одетая во все черное, с белой камелией в петлице, Варвара Ивановна часто стучала мне в окно, приглашая пойти с ней к морю. Сидя на набережной, мы говорили о России, и я читала по ее просьбе есенинские стихи». «Красная баронесса» закончила свой трудный и славный земной путь 20 февраля 1928 года.

Немало сделала Варвара Ивановна и на ниве просвещения: она состояла членом правления Общества для доставления средств Высшим женским курсам в СанктПетербурге. В перечне важнейших книжных коллекций, хранящихся в Научной библиотеке Санкт-Петербургского университета, значится дар баронессы Икскуль фон Гильденбанд 1895 года. Varvara Ivanovna also made a considerable contribution in the field of public education: she was a member of the board of the society for funding female higher education in St Petersburg. Among the most significant collections of books now in the Research Library of St Petersburg University is the one donated by Baroness Ikskul von Hildenbandt in 1895. years — she used her remaining money to hire a boy guide and crossed the frozen gulf to Finland with him. From there Varvara Ivanovna went to France, where she was reunited with her second son, Grigory Glinka, and some former acquaintances. One of them later remembered: “Leaning on a cane, dressed all in black with a white camellia in her buttonhole, Varvara Ivanovna often knocked on my window, inviting me to go down to the sea with her. Sitting on the shore, we would talk about Russia and I recited Yesenin’s poems at her request.” The “Red Baroness” ended her difficult and glorious earthly life on 20 February 1928.

встречи / meetings искусство отдыхать / the art of relaxation событие / event чтение под сигару / a good cigar, a good read

В стречи /m e e t i n g s

Еще пятнадцать—двадцать лет назад в пятизвездочных отелях гостям предлагался стандартный набор услуг. И если он кого-то не устраивал, то это были проблемы постояльца. Сегодня отель класса «люкс» уже невозможно представить без службы дворецких. Персональный дворецкий, как ангел-хранитель, следит, чтобы обслуживание в любой мелочи соответствовало индивидуальным требованиям гостя. Идеи высокого сервиса в отельном бизнесе продвигает Гильдия профессиональных английских дворецких. Ее представитель, потомственный дворецкий в третьем поколении Энтони СеддонХолланд, специально приехал в Петербург, чтобы поделиться секретами своей профессии с персоналом Taleon Imperial Hotel. As little as fifteen or twenty years ago guests staying at five-star hotels were offered a certain type of service performed in a certain way. And if that did not suit, it was the guest’s problem. Today it is impossible to imagine luxury hotels without a butler service. A personal butler is like a guardian angel who ensures that every last detail of the service provided matches the guest’s requirements. The concept of outstanding service in the hotel business is promoted by the Guild of Professional English Butlers. Its representative, Anthony SeddonHolland, whose father and grandfather were butlers before him, travelled to St Petersburg specially to share the secrets of the profession with the staff of the Taleon Imperial Hotel.

Еще полвека назад профессия дворецкого считалась отмирающей. Однако резкое увеличение числа состоятельных людей привело к тому, что даже в такой стране, как Англия, образовался дефицит квалифицированных дворецких. В прошлом году премьерминистр Великобритании Тони Блэр не смог найти себе слугу на время отпуска и вынужден был дать объявление в газету. Only half a century ago, the profession of butler was reckoned to be on its way to extinction. But a sharp increase in the number of wealthy people has led to a shortage of qualified butlers even in a country like Britain. Last year the prime minister Tony Blair was unable to find himself a servant for the holidays and had to put an advertisement in a newspaper.

Виртуозы комфорта Михаил СЕВЕРОВ /

by Mickhail SEVEROV

virtuosi of comfort

В стречи /m e e t i n g s

Нынешние «джентльмены при джентльменах» (gentleman's gentleman), как называют себя настоящие слуги высшей категории, мало похожи на знакомых нам по произведениям Артура КонанДойла и Пелема Гренвилла Вудхауса литературных персонажей. Чопорный Бэрримор с его традиционной утренней овсянкой не продержался бы в своей должности и недели. Традиции, конечно, соблюдаются — в том, что касается краеугольных основ жизни, но в мелочах больше ценится свобода. Столь же трудно представить современного дворецкого в роли имиджмейкера хозяина. «Только не голубой с красной искрой костюм, сэр».— «Но он мне очень идет». — «Только не голубой с красной искрой, сэр». — «Ох, ну хорошо, делай как знаешь». — «Слушаюсь, сэр. Благодарю вас, сэр». Этот диалог из бессмертной саги Вудхауса о Дживзе и Вустере сегодня тоже вряд ли будет уместен. «Профессия дворецкого сильно изменилась, — говорит Энтони Седдон-Холланд. — Сто лет назад и в королевском дворце, и в аристократическом особняке все делалось в одном ключе. Этикет различался лишь в незначительных деталях. Ну и национальные особенности, конечно, играли роль: Букингемский дворец или Зимний — разница все-таки была… Времена изменились: теперь нанять дворецкого могут позволить себе только очень состоятельные люди. А ныне такой человек не будет интересоваться, как устроен быт в других домах. Он все хочет устроить

по-своему. Поэтому одним из главных качеств в характере современного дворецкого является гибкость, умение адаптироваться к индивидуальным требованиям нанимателя». Расширился и круг обязанностей дворецкого. Он попрежнему должен владеть искусством чистки серебра и дорогих ковров. Дворецкий обязан следить за гардеробом хозяина, контролировать работу слуг и помнить привычки каждого — хоть единожды появившегося в доме! — гостя, чтобы в следующий раз безошибочно предложить ему любимый напиток. Помимо всего этого современный дворецкий обязан владеть компьютером, Интернетом и всеми видами коммуникаций. Знать несколько языков, разбираться в финансовых документах и быть сведущим во многих других областях. «Работа дворецкого трудна и связана с постоянным стрессом, — утверждает Энтони Седдон-Холланд. — Во времена моего отца дворецкий отвечал лишь за то, чтобы слуги были исполнительны, а в поместье все соответствовало требованиям хозяина и хозяйки. Когда же я работал на одного российского бизнесмена, то, по сути, обязанности у меня были те же. Только они умножались на три дома в Москве, пять домов во Франции и один в Англии. Кроме того, я должен был заниматься яхтами, самолетами и службой безопасности. Это двадцатичасовой рабочий день без выходных и отпуска. В таком же режиме я проработал два года еще с одним клиентом, после В России слово «дворецкий» появилось в XV веке — это был человек, управлявший недвижимостью царской семьи. В XVII столетии дворецким называли управляющего усадьбой. Английское «butler» появилось потому, что изначально в обязанности этого слуги входило следить за винным погребом. «Батлером» мог стать только пользующийся абсолютным доверием человек, поскольку вместе с вином в его руки вверяли собственную жизнь. Отправляясь в крестовые походы, рыцари доверяли «батлерам» свои замки. Так «батлеры» постепенно превратились в управляющих поместьями.

Today’s “gentleman’s gentleman”, as real servants of the highest category call themselves, bears little resemblance to the kind of character familiar to us from the works of Arthur Conan Doyle or P.G. Woodhouse. The Baskervilles’ stiff Barrymore with his time-honoured porridge for breakfast would not last a week in the job. Traditions are, of course, observed with respect to the fundamental things of life, but in lesser matters freedom is more highly prized. It is equally hard to imagine the modern butler in the role of image-maker for his employer: “Not the blue with the faint red stripe, sir.” — “But I rather fancy myself in it.” — “Not the blue with the faint red stripe, sir.” — “Oh, all right, have it your own way.” — “Very good, sir. Thank you, sir.” That sort of dialogue from the immortal saga of Jeeves and Wooster would hardly be appropriate today. “The profession of butler has changed greatly,” Anthony Seddon-Holland says. “A hundred years ago at royal palaces and aristocratic houses things were done in a very, very similar style. Buckingham Palace or the Winter Palace, there was a set standard throughout the world, with slight cultural differences. Times have changed: today only very wealthy people can afford to have a butler and in this day and age those people aren’t really interested in how other people do things. They want to do things their way. So when you’re a butler you have to have that ability to adapt and be flexible. It’s most im-

portant: regardless how you may have been taught to do things, you’ve got to fit in with your employer.” The range of a butler’s duties has also grown. He still has to know how to clean silver and expensive carpets. A butler is expected to keep track of his employer’s wardrobe, to check on the servants’ work and to remember the habits and preferences of anyone who has even once been a guest in the household — so as to be sure to serve their favourite drink the next time. Apart from all this, a modern butler has to be computer-literate, to know how to use the Internet and all modern forms of communication; to know several languages, to understand financial documentation and be knowledgeable in a lot of other fields. The hotel environment is reckoned to be less stressful than in a private household. But wherever a butler serves he must be dedicated and know how to draw the line between friendliness and familiarity. He must also keep his hands clean — in all senses of the expression. In respect of the information to which he becomes privy, as well as in the purely physical sense, a butler must be “squeaky clean” and “odour-free”. In the evening, after the lectures and practical lessons that Anthony Seddon-Holland gave for the staff of the Taleon Imperial Hotel, he kindly agreed to talk with a correspondent of the Taleon Magazine in the hotel atrium. Of course, the conversation turned to his impressions of the “pupils” he had just left.

Слева. Энтони СеддонХолланд проводит занятие с персоналом Taleon Imperial Hotel. The Russian word dvoretsky appeared in the fifteenth century, for a person who administered the real estate of the ruling family. In the seventeenth century the word was used for estate managers. The English word butler is related to bottle because the original duties of this servant included looking after the wine-cellar. Only someone completely in their master’s confidence could become a butler, because together with the wine he entrusted him with his life. When going off to the wars, knights left their butlers in charge of their castles. Thus butlers gradually turned into estate managers. Left. Anthony Seddon-Holland instructing the staff of the Taleon Imperial Hotel.

Дворецкий — персональный ассистент постояльца отеля. Он готов ответить на любой его вопрос, исполнить любую просьбу в любое время дня и ночи. Его задача — сделать так, чтобы гость чувствовал себя в отеле как дома.

A hotel butler is a guest’s personal assistant. He is prepared to answer any question, to fulfil any request, at any time of the day or night. His task is to make the guest feel at home.

Персональный дворецкий не только координирует работу всех служб отеля, обслуживающих гостя, но и обязан владеть искусством чистки обуви, упаковки багажа и прочими «мелочами», которые делают пребывание гостя в отеле максимально комфортным. На фото Энтони СеддонХолланд проводит мастер-класс по уходу за обувью и багажом гостя отеля. A personal butler not only co-ordinates all the services that the hotel provides to the guest, but also has to be able to clean shoes, pack luggage and do other “little things” that make a stay in the hotel as comfortable as possible. The photographs shows Anthony Seddon-Holland giving a master-class in care of a guest’s footwear and luggage.

В стречи /m e e t i n g s

чего решил, что с меня достаточно. Дворецкий, который сменил меня, выдержал только три недели — у него случился нервный срыв. А все потому, что у него не было чувства юмора. Это еще одно незаменимое качество настоящего дворецкого. Еще во времена моего отца дворецкие шутили: „Либо у вас есть чувство юмора, либо вы алкоголик“». Считается, что в отеле работа дворецкого не столь напряженная, как в частном доме. Однако преданность своему делу, умение провести черту между дружелюбностью и фамильярностью к нанимателю, а также чистоплотность должны быть у дворецкого, где бы он ни служил. Чистоплотность во всем. Как по отношению к информации, которой он владеет в силу своего положения, так и в прямом смысле слова — дворецкий не должен иметь «вкуса и запаха». Вечером, после лекций и практических занятий, которые проводил Энтони Седдон-Холланд для служащих Taleon Imperial Hotel, он любезно согласился встретиться с корреспондентом журнала Taleon в атриуме отеля. Разумеется, разговор сразу зашел о том впечатлении, которое произвели на него недавние «ученики». — Насколько персонал Taleon Imperial Hotel соответствует международным стандартам дворецкого? — Я был приятно удивлен высоким уровнем ваших дворецких. Они отличаются профессионализмом, хорошо мотивированы и образованны. В индустрию гостеприимства далеко не всегда идут люди с высшим образованием. — А дворецкому необходимо высшее образование? — На начальном этапе не обязательно. Но чем дальше вы хотите продвинуться по профессиональной лестнице, тем жестче к вам требования. Чтобы управлять несколькими домами, следить за счетами, высшее образование необходимо. — У российских дворецких пока нет за плечами того солидного опыта, который отличает их английских коллег. Ведь еще недавно такой профессии в России просто не существовало. Есть ли своя специфика работы дворецкого с российскими клиентами? — В вашей стране было утрачено понимание предназначения дворецкого. Постояльцы отелей, прибывшие из России, иногда очень удивляются, когда дворецкий предлагает услуги по упаковке или распа-

— How do the staff of the Taleon Imperial Hotel measure up to international standards of butlership? The butlers here are very good, very professional. They are very well motivated. As I would expect in Russia, they are of a much higher standard of education. As you know, internationally the hospitality industry does not, unfortunately, tend to attract the most highly educated people. — Does a butler need to have higher education? — At the basic level it is not essential. But once you get into the upper echelons of the job, you do need to be relatively well educated, otherwise you are going to be struggling once you are dealing with extensive household accounts and extensive administration of multiple properties. — Russian butlers do not yet have the long experience that marks their English colleagues. After all, not long ago there was no such profession in Russia. Are there any specifics relating to working as with Russian clients? — It is difficult for a lot of people in Russia to grasp the concept of what a butler is… That can then meant that, especially in a hotel setting, when the butler is trying to do things for the guest, the guest is reluctant to let them, because they don’t understand that that is what they do — do things for them, unpack their bags, take care of them, do everything that they need. People find it difficult to be relaxed around them and use them to the best of their abilities. — Have the requests of guests at the hotels where you worked often left you stumped? — It’s not unusual, especially with people from the music industry, film actors and actresses… A very famous American singer came to stay at my hotel in Las Vegas. They sent us a big fax before she came about everything she needed, and the instructions were that the suite was to be white, everything was to be white. We had what was technically a white suite,

ковке багажа, ведению других личных дел. Но это понимание роли дворецкого быстро возвращается. — Часто ли требования постояльцев отелей, где вы работали, ставили вас в тупик? — Работа дворецкого заключается в том, чтобы гарантировать соответствие уровня сервиса в отеле индивидуальным требованиям гостя. А они бывают весьма неожиданными. Особенно часто такие ситуации возникают при общении со звездами кино или поп-музыки. В одном из отелей Лас-Вегаса, где я работал, должна была остановиться очень известная американская певица. За неделю до ее приезда в отель пришел факс с изложением требований звезды. Одно из них заключалось в том, что номер должен был быть абсолютно белым. У нас были так называемые «Белые апартаменты». Однако в их отделке присутствовало и золото, и серебро. Я отдал распоряжение заменить их белым декором. Накануне визита в отель приехал администратор певицы. Попросил показать номер. Спрашивает: «Вы читали инструкции?» — «Да, конечно, все белое». — «Нет, не все». Открывает белую дверь и показывает на бронзовые петли. Потом на металлические шурупы, которыми к дверям прикреплены белые ручки. И наконец, на черные цифры на кнопках белого телефонного аппарата. Пришлось извиниться и устранить недочеты.

«Великие дворецкие тем и велики, что способны сживаться со своим профессиональным лицом, срастаться с ним намертво; их не могут потрясти никакие внешние обстоятельства, сколь бы внезапными, тревожными и досадными ни были эти последние. Для великих дворецких профессиональный облик то же — что для порядочного джентльмена костюм: он не даст ни бандитам, ни стихиям сорвать его с себя на людях, а разоблачится тогда, и только тогда, когда сам того пожелает, и непременно без свидетелей». Кадзуо Исигуро. «Остаток дня»

“The great butlers are great by virtue of their ability to inhabit their professional role and inhabit it to the utmost; they will not be shaken out by external events, however surprising, alarming or vexing. They wear their professionalism as a decent gentleman will wear his suit: he will not let ruffians or circumstance tear it off him in the public gaze; he will discard it when, and only when, he wills to do so, and this will invariably be when he is entirely alone.” Kazuo Ishiguro. The Remains of the Day

but it was white with silver and gold, so I got them to change everything that was silver and gold to white. The day before her assistant arrived and looked at the suite and he said, ‘Did you read our instructions?’ I said, ‘Yes we did; everything is white.’ He said, ‘No. it’s not,’ and he opened the door and pointed to the hinges. ‘They’re not white. They’re brass.’ And the heads of the screws that were holding on the white door handles were stainless steel, so they weren’t white. And the numbers on the white telephone were black, so they had to be white too. Believe it or not.

Увлечения / p astimes

23 декабря РОЖДЕСТВЕНСКИЙ ВОСКРЕСНЫЙ БРАНЧ

30 декабря ПРЕДНОВОГОДНИЙ РОЖДЕСТВЕНСКИЙ БРАНЧ В РУССКОМ СТИЛЕ

31 декабря

Новый год в Талион Клубе

ПРАЗДНИЧНАЯ НОВОГОДНЯЯ НОЧЬ В ТАЛИОНЕ В атриуме гостей встречает оркестр под управлением Андрея Арканова. Вечерний стиль одежды.

4 января ДЕТСКАЯ НОВОГОДНЯЯ ЕЛКА

Ресторан «Талион». Гала-ужин Выступление всемирно известного оперного певца Зураба Соткилавы. Праздничное меню от шеф-повара Александра Дрегольского. Живая музыка, танцы. Стоимость — 18 000 руб. Ресторан «Виктория» Живая музыка. Праздничное меню от шеф-повара Вячеслава Мурашова. Стоимость — 9 800 руб.

Специальная развлекательная программа в атриуме: театрализованное представление «История елочных игрушек». Подарки для каждого маленького гостя. Стоимость — 2 000 руб.

6 января ПРАВОСЛАВНЫЙ РОЖДЕСТВЕНСКИЙ БРАНЧ

13 января «СТАРЫЙ» НОВЫЙ ГОД! ВОСКРЕСНЫЙ БРАНЧ Живая музыка.

24 декабря – 14 января

Традиционное рождественское меню в ресторанах Талион Клуба.

Вечерний стиль одежды

Стоимость воскресного бранча — 2 200 руб.

Событие / e vent

В Ореховой гостиной Талион Клуба прошла презентация коньячной коллекции «Остентум». Остентум в переводе с латыни — «чудо». Действительно, коллекция коньяков, собранная в Талион Клубе, вызывает восхищение. Здесь представлено более двухсот наименований этого благородного напитка от лучших коньячных домов мира. На презентации о традициях дома Hennessy рассказал представитель компании Жоэль Ламбер. Гости вечера по достоинству оценили изысканность вкуса элитных коньяков от Hennessy и аромат лучших кубинских сигар, которые представил специалист по сигарам компании «Преферидос» Роке Гонсалес Луис Альфонсо.

Открыл коньячный вечер генеральный консул Франции в Санкт-Петербурге Мишель Обри. «Я хочу поблагодарить Талион Клуб, который регулярно устраивает эти замечательные встречи, — сказал господин Обри. — Коньяк — это один из самых изысканных элементов искусства жить по-французски. Французы ценят красоту и вкус, любят общаться, а соединить это воедино помогает коньяк. Впрочем, не только французы отдают дань этому чудесному напитку. Недавно коньяк побил новый рекорд: за последний год было продано 180 миллионов бутылок, причем более 90 % из них за пределами Франции. Россия же занимает восьмое место по потреблению коньяка. Кстати, недавно шведские водолазы обнаружили в территориальных водах Финляндии остатки шведского судна, которое было торпедировано немцами в 1916 году. И в трюме корабля они нашли 36 тысяч литров первосортного коньяка, предназначенного для русской армии. Так что коньячная традиция в России имеет глубокие корни, и хочу еще раз сказать спасибо Талион Клубу за то, что он эту традицию поддерживает».

Симфония вкуса

Прежде чем представить гостям коньяки от Hennessy, господин Жоэль Ламбер по достоинству оценил коллекцию «Остентум». «Здесь собраны очень редкие коньяки, некоторые из них приготовлены из коньячных спиртов XIX века, — отметил он. — Прекрасно, что есть такие места, где можно почувствовать, что время и история остановились». Рассказывая о коньяках дома Hennessy, господин Жоэль Ламбер сравнил искусство приготовления коньяка с исполнением музыки. Чтобы слушатель получил удовольствие от симфонии, необходимы хорошие инструменты и музыканты, а также дирижер, которые заставит слаженно звучать оркестр. Так и при изготовлении коньяка: мало взять хорошие коньячные спирты, необходим мастер-купажист, который соединит их в единое гармоничное целое. На протяжении всей истории коньячного дома Hennessy за качеством напитка следит одна династия мастеров коньячных погребов, в которой секреты профессии передаются из поколения в поколение. Дегустация коньяков от дома Hennessy прошла в сопровождении кубинских сигар. «Сигары марки „Коиба“ и „Тринидад“– это лучшие кубинские сигары, — отметил Роке Гонсалес Луис Альфонсо. — „Коиба“ отличается мягкостью и сбалансированностью вкуса, а „Тринидад“ более пряная, с активным фруктовым оттенком. И та и другая прекрасно сочетаются со старыми коньяками». По окончании презентации гости вечера продолжили обсуждение конька и сигар в уютной обстановке Ореховой гостиной Талион Клуба.

Слева. Генеральный консул Франции в СанктПетербурге Мишель Обри приветствует гостей Талион Клуба на презентации коллекции «Остентум». Справа. Прежде чем поведать об истории и достоинствах коньяка Hennessy, Жоэль Ламбер попросил всех наполнить бокалы, чтобы ему было легче говорить по-русски, а гостям понимать его. Left. Michel Aubry, French consul general in St Petersburg, greeting Taleon Club guests at the presentation of the Ostentum collection. Right. Before talking about the history and merits of Hennessy cognac, Joël Lambert asked everyone to fill their glasses — to make it easier for him to speak Russian and for the guests to understand him.

Михаил СЕВЕРОВ /

by Mikhail SEVEROV

a symphony of taste A presentation of the Ostentum cognac collection took place in the Walnut Room of the Taleon Club. Translated from Latin ostentum means “wonder”. The collection of brandies assembled in the Taleon Club does indeed evoke delighted admiration: more than 200 varieties of this noble drink from the best producers around the world. At the presentation Joël Lambert, a representative of the company, spoke about the traditions of the house of Hennessy. The evening’s guests properly appreciated the refined taste of the elite Hennessy cognacs and the aroma of the finest Cuban cigars that were presented by Roque Gonzalez Luis Alfonso, a cigar-specialist from the Preferidos company.

The cognac evening was opened by Michel Aubry, the French consul general in St Petersburg: “I would like to thank the Taleon Club for regularly putting on these remarkable gatherings,” Monsieur Aubry said. “Cognac is one of the most refined elements of the French way of life. The French value beauty and taste and love to socialize — and cognac helps to combine all that together. But it is not just the French that appreciate this wonderful drink. Recently cognac broke a new record: last year 180 million bottles were sold, 90 % of them outside of France. Russia now holds eighth place for the consumption of cognac. Incidentally not long ago Swedish divers discovered in Finnish territorial waters the wreck of a Swedish ship that was torpedoed by the Germans in 1916. In its hold they found 36,000 litres of first-class cognac that was destined for the Russian army. So the cognac-drinking tradition has deep roots in Russia and I want to say than you once more to the Taleon Club for upholding this tradition.” Before presenting the Hennessy cognacs to the guests, Joël Lambert gave a characterization of the Ostentum collection: “Some very rare cognacs have been assembled here, some of them produced from eaux-de-vie dating back to the nineteenth century,” he observed. “It’s wonderful that there are places where you can feel that time and history have stood still.”

В Америке коньяк добавляют в коктейли, в Азии пьют со льдом, в России закусывают лимоном, но французы уверены, что нет ничего лучше, чем просто бокал хорошего коньяка в приятной компании. In America they put brandy in cocktails, in Asia they drink it with ice, in Russia we take it with a slice of lemon, but the French are convinced that there is nothing better than a glass of good cognac in pleasant company. When speaking about the cognacs from the house of Hennessy, Monsieur Lambert compared the art of making a cognac to a musical performance. In order for the listeners to get pleasure from a symphony, you have to have good instruments and musicians, and also a conductor, who will make the orchestra play in unison. In the same way, when producing a cognac it’s not enough to take good eaux-de-vie, you need a master blender who will combine them into a single harmonious whole. The tasting of the Hennessy cognacs was accompanied by Cuban cigars. When the presentation was over, the evening’s guests continued to discuss the brandy and cigars in the cosy setting of the Taelon Club’s Walnut Room.

cigar, a good read

Ч тение под сигару /a good

Время Екатерины II называют золотым веком русского дворянства, вспоминая при этом роскошь ее двора и блистательных фаворитов, пышные приемы и военные кампании. Благодаря покровительству императрицы развивались различные виды искусств — архитектура, музыка, живопись. Екатерина Великая считала себя «философом на троне», увлекалась литературой, изучала философию, состояла в личной переписке с Вольтером и Дидро. До конца жизни она сохраняла живой ум и вполне заслуженно пользовалась славой просвещенной государыни.

Шумное новогоднее веселье и гуляние всю ночь напролет вряд ли придется по сердцу истинному любителю сигар. Его стихия — приглушенный свет, потрескивающий огонь в камине, неторопливая философская беседа в сопровождении рюмки коньяка или чашечки ароматного кофе. Каждому свое. Не жалуют новогоднюю сутолоку и люди некоторых профессий. Например, пожарные. Их можно понять: обилие пиротехнической продукции и общая эйфория праздника весьма способствуют возникновению опасных ситуаций. Мы тоже решили напомнить читателям о противопожарных правилах, совершив небольшой экскурс в историю. Noisy New Year festivities and making merry the whole night through is unlikely to appeal strongly to the true cigar aficionado. His preferred scenario involves subdued lighting, a real fire crackling in the grate and an unhurried philosophical conversation accompanied by a glass of brandy or a cup of aromatic coffee. Each to his own. Members of certain professions are not keen on all the New Year hullabaloo either. Firemen, for example. That’s understandable: an abundant supply of fireworks and the general festive euphoria are highly conducive to dangerous situations. That’s why we decided to remind our readers to take care and follow the fire safety rules with this brief excursion into history.

The reign of Catherine II is called the Golden Age of the Russian nobility: traditionally it is associated with the glamour of her court, sumptuous receptions and the Empress’s favourites. It was a time when the Empress’s patronage encouraged the development of a variety of arts — architecture, music, painting... Catherine the Great liked to think of herself as “a philosopher on the throne”. She had a passion for literature, studying philosophy and corresponded personally with Voltaire and Diderot. Her mind remained active right to the end and she deserved her reputation as an enlightened monarch.

«Взрыв корабля». С картины Ивана Айвазовского. 1900 год.

An Exploding Ship. From a painting by Ivan Aivazovsky. 1900.

Внезапная смерть ночью, во сне, оборвала работу мастера над этой картиной: она осталась на мольберте в мастерской художника в Феодосии.

The octogenarian artist’s sudden death, in his sleep at night, prevented him from completing this painting. It remained on the easel in his studio at Feodosia.

Елена ВЕЙНБАУМ / by Yelena WEINBAUM

the crowned fire inspector

Августейший инспектор пожарной безопасности

cigar, a good read

Ч тение под сигару /a good

Правительницей она была образованной и любознательной, и не только в гуманитарной области: Екатерина II следила за научными открытиями и техническими новинками, а иногда и сама принимала участие в различных «опытах» и на их основе делала собственные выводы. Ярким примером живой заинтересованности императрицы в самых разных государственных делах явилось расследование причин участившихся пожаров на кораблях Балтийского флота. В Ревельской гавани сгорели корабли «Петр» и «Александр Невский», в Кронштадте 11 мая 1780 года пожар вспыхнул на стоявшем в гавани фрегате «Благополучие». Огонь потушили сразу и провели самое тщательное дознание. Оказалось,

Catherine was an educated and inquisitive ruler and not only with regard to the “humanities”. The Empress kept track of scientific discoveries and technical innovations, and on occasion even took part in various “experiments” and deduced her own conclusions from their outcome. A vivid example of the Empress’s lively interest in all sorts of affairs of state was the investigation into the causes of frequent fires on the ships of the Baltic fleet. The Piotr and the Alexander Nevsky burnt in Reval (Tallinn) harbour, while on 11 May 1780 fire broke out aboard the frigate Blagopoluchiye anchored in Kronstadt harbour. The blaze was immediately put out and a thorough investigation was made. It turned out that the seat of the fire was in a passageway behind the powder magazine. There, among a heap of other articles, a smouldering bundle was discovered: some hemp soaked in thick tar wrapped in a broken hammock (when they could no longer be slept in these canvas beds were used as rags about the ship). Suspicions of deliberate arson inevitably arose, but the guilty party could not be found.

что возгорание произошло в проходе за крюйт-камерой — помещением для хранения пороха. Там, среди груды различных вещей, был найден тлевший сверток: пенька, перепачканная в густой смоле, была завернута в разорванную «койку» (так моряки называли подвесные гамаки для экипажа, которые делались из хлопчатобумажного полотна; отслужившие свой срок койки использовались как ветошь для корабельных работ). Возникло подозрение, что поджог был умышленным, но виновников преступления найти не смогли. Спустя год, 20 апреля, в той же гавани опять случился пожар, на этот раз — на фрегате «Мария». С огнем удалось справиться довольно быстро. Вновь провели расследование — в шкиперской каюте «Вид города и порта Ревель». С картины Бенджамина Патерсена. Конец XVIII века. Ревельский порт был одним из важнейших в России в XVIII—XIX веках. Здесь находились дирекция балтийских маяков и адмиралтейство с мастерскими и складами для починки и снабжения судов маячной и таможенной флотилий.

View of the City and Port of Reval. From a painting by Benjamin Paterson. Late 18th century. Reval (Tallinn) was one of the Russian Empire’s most important ports in the 1700s and 1800s. It was the seat of the Baltic lighthouse administration and had a shipyard with workshops and stores for repairing and fitting out the ships of the lighthouse and customs flotillas.

Ниже. «Вид Кронштадта». Фрагмент гравюры С. Норберга «Вид Кронштадта и план острова Котлин в 1792 году».

Below. A View of Kronstadt. Detail of S. Norberg’s engraving A View of Kronstadt and a Plan of Kotlin Island in 1792.

Almost a year later, on 20 April, another fire happened in the same harbour, this time on the frigate Maria. The crew managed to deal with the blaze fairly quickly. Again an investigation was made — in the captain’s cabin there was a burning rag, wrapped around soot soaked in oil for use as paint (black paint made with soot was used to paint the hulls of ships). Again they looked for the malefactors, but as before the version of deliberate arson remained unproved. The Empress was already disturbed by the frequent fires on her naval ships, but the blaze aboard the Maria particularly caught

С 1764 года граф Иван Чернышев был назначен докладчиком при особе императрицы по делам морского ведомства и сопровождал Екатерину II во время морского путешествия в Ревель. Копия К. Ф. Мельникова с портрета работы Дмитрия Левицкого. 1785 год.

загорелась ветошь, в которую была завернута приготовленная для краски сажа, пропитанная маслом (черную краску на основе сажи использовали для окраски корпуса корабля). Опять искали виновных, но, как и в прошлый раз, версия умышленного поджога осталась недоказанной. По городу ходили бесконечные и бессмысленные толки, поползли слухи, как всегда самые невероятные. Разбирательства шли своим чередом, но совершенно безрезультатно. Императрицу и раньше беспокоили частые пожары на военных кораблях, но случай на «Марии» привлек ее внимание. Она даже указала на это в своем письме графу Ивану Чернышеву, вице-президенту Адмиралтейств-коллегии: «Из прислан-

ного журнала о производимом следствии по случаю известного приключения на фрегате „Мария“, увидев, что в каюте, где открылся пожар, было несколько связок веревок и на середине в койке завязанная сажа с маслом, принятая для крашения, я вспомнила, что при бывшем прошлого года в пеньковых амбарах пожаре, между прочими причинами полагаемо было, что оный мог произойти, если пенька лежала обернутая или же вместе с масляными рогожами; примечание сие вы не оставите учинить в крайней точности, так как и взять противу того возможные предосторожности на всех судах и везде по морскому департаменту». Получив этот указ, граф Чернышев отправил одну его копию в Кронштадт

her attention. She even referred to it in her letter to Count Ivan Chernyshev, the vicepresident of the Admiralty collegium: “When I saw in the record of the investigation carried out on account of the wellknown event on the frigate Maria that in the cabin where the fire broke out there were several bundles of rope and in the middle on the hammock wrapped up soot with oil, as is used for painting, I recalled that among the suggested causes for the fire that took place last year in the hemp stores was one that it may have occurred the hemp was lying together with or alongside oiled mats. Do not omit to establish the correctness of

this observation and take all possible measures against this on all ships and everywhere in the naval department.” When he received this order, Count Chernyshev sent a copy to Kronstadt — to Ivan Golenishchev-Kutuzov, the director of the Naval Cadet Corps and intendant general of the navy, who had carried out the investigation. He had to test whether soot, oil and rags lying together in a heap as on the Maria might spontaneously combust. The experiment was carried out in the presence of the commander in chief of the Kronstadt port, Admiral Samuel Greig, and Ivan Golenishchev-Kutuzov. Soot was mixed

In 1764 Count Ivan Chernyshev was appointed to report to the Empress on naval matters and accompanied Catherine II during her sea journey to Reval. Copy by K.F. Melnikov of a portrait by Dmitry Levitsky. 1785.

Посещение Екатериной ученого Михаила Ломоносова в его собственном доме на Мойке 4 апреля 1765 года. «Санкт-Петербургские ведомости» писали об этом: «…чем подать благоволила новое Высочайшее уверение о истинном люблении и попечении своем о науках и художествах в отечестве». Неизвестный художник. С открытки начала XX века. Catherine visiting the scientist and poet Mikhail Lomonosov at his home on the Moika on 4 April 1765. The Sankt-Peterburgskiye Vedomosti wrote that in doing so, “Her Majesty was pleased to give a new assurance of her genuine affection and care for the sciences and arts in our country.” Unknown artist. From an early 20th-century postcard.

cigar, a good read

Ч тение под сигару /a good

Ивану Голенищеву-Кутузову, директору Морского кадетского корпуса и генералинтенданту флота, производившему следствие. Другую копию он отправил в Адмиралтейств-коллегию, которая, со своей стороны, исполняя указания и воплощая идею императрицы, предписала ГоленищевуКутузову произвести соответствующий опыт. Следовало проверить, не произойдет ли самовозгорание лежащих вместе сажи, масла и ветоши, оказавшихся в одной куче при пожаре на фрегате «Мария». Опыт произвели в присутствии главного командира Кронштадского порта адмирала Самуила Грейга и Ивана ГоленищеваКутузова. Сажу смешали с маслом, краске дали отстояться час, после чего масло было слито, а сажу завернули в ветошь и положили в комнату возле конторы управления портом. Двери запечатали и поставили возле печатей не только часовых — матросов, но и надежных офицеров: капитанлейтенанта и трех лейтенантов, которым было приказано не спать всю ночь. Через тринадцать часов после того, как двери были запечатаны, из комнаты потянуло дымом. Немедленно вызвали Грейга, он распечатал двери и вошел в комнату. В распахнутую дверь хлынул свежий воздух, и над ветошью взметнулись языки пламени. Этот опыт превзошел все ожидания. Императрица поздравила Грейга с установлением причины пожаров. Она приказала прекратить следствие и освободить

with oil and this paint left to stand for an hour, after which the soot was wrapped in a rag and placed in a room near the port office. The doors were sealed and a guard placed on the room with orders not to sleep all night. Thirteen hours after the doors were closed, smoke began to come from the room. They immediately sent for Greig, who opened the doors and entered the room. Fresh air poured into the room and flames burst from the bundle. This “experiment” exceeded all expectations. The Empress ordered that the inquiry be halted and those held under suspicion be released. She further commanded that in future used rags, oiled hemp and scraps of rigging should not be kept aboard ships, but taken ashore and burnt in a safe place. Captains who disregarded this order were to be court-martialled as arsonists. Over two centuries have passed since then. Today almost any handbook on fire safety will inform you that compact heaps of oily rags are capable of spontaneous combustion, but there are few who know that this warning was first put out by the Russian Empress Catherine the Great.

из-под стражи людей, содержавшихся по этому делу, а в будущем использованную ветошь, промасленную пеньку и обрывки снастей на кораблях не хранить, а сгружать на берег и сжигать в безопасном месте; капитанов же, нарушивших приказ, — судить как поджигателей. «Поскольку теперь причина происшествий выяснена вполне, надлежит иметь предосторожность», — указывала императрица. С тех пор прошло больше двух столетий. Сегодня почти в каждой инструкции по технике безопасности и противопожарной технике указывается, что лежащие плотной кучей промасленные тряпки и ветошь обладают способностью к самовозгоранию, но мало кто знает, что автором этого пункта инструкций была императрица Екатерина Великая.

Иван Голенищев-Кутузов, писатель и военноморской деятель. Литография 1911 года с портрета работы Игнатия Щедровского. Ivan GolenishchevKutuzov, a writer and senior naval official. 1911 lithograph from a portrait by Ignaty Shchedrovsky.

Иван Голенищев-Кутузов был разносторонне развитым человеком. С 1764 года до самой смерти возглавлял Морской кадетский корпус, создал при нем библиотеку и обсерваторию. Он издал список всех русских морских чинов со времени Петра I. Переводил Вольтера, печатал стихи и прозу в русской периодике. С 1798 года являлся президентом Адмиралтейств-коллегии. Ivan Golenishchev-Kutuzov was a man of many parts. From 1764 to his death he was head of the Naval Cadet Corps, creating a library and observatory there. He published a list of all naval officers since the time of Peter I. He also translated Voltaire, published poems and prose in Russian periodicals. From 1798 he was president of the Admiralty Collegium (naval minister).

линия жизни: страстность / line of fate: passion линия жизни: двуличие / line of fate: duplicity страна, которую мы потеряли / the country that we lost великие о великих / great minds about the greats улица, улица... / through street broad and narrow экстремум / extremum традиции / traditions

Форма одежды вице-адмирала флота, штаб-офицера флота и матроса, утвержденная Екатериной II в 1764 году. Работа художника Андрея Троня. 2002 год.

Left to right: the uniforms of a vice-admiral, naval staff officer and ordinary seaman approved by Catherine II in 1764. The work of the artist Andrei Tron’. 2002.

of fate: passion

Л иния жизни: страстность / l ine

«Я больна, лежу в своей кровати… Вдруг над моей головой послышался шорох… Подняла глаза и обмерла: стоит надо мной моя мать, отодвинув рукой занавеску… Другой рукой она провела по моему горячему лбу, медленно нагнулась… долго глядела на меня и тихо поцеловала. Что-то дрогнуло во мне, сердце сладко защемило. В порыве небывалого счастья, обвив руками шею матери, я страстно прижалась к ее щеке воспаленными губами… Это был, кажется, единственный раз в моей жизни, что я обняла свою мать».

Наталия ПЕРЕВЕЗЕНЦЕВА / by Natalia PEREVEZENTSEVA

Княгиня Мария Тенишева. «Впечатления моей жизни»

«Влагаю дар мой в руцы ваша» “I place my gift in your hands”

“I was ill, lying in my bed… Suddenly there was a rustling above my head… I raised my eyes and slumped back: my mother was standing over me, holding the curtain back with one hand… She ran the other across my hot forehead; slowly bent down… looked at me for a long time and gently kissed me. Something leapt within me; my heart ached sweetly. In an outburst of unprecedented happiness, wrapping my arms around my mother’s neck I passionately pressed my lips to her cheeks… I think that was the only time in my life that I hugged my mother.” Princess Maria Tenisheva Impressions of My Life

«М. К. Тенишева в своей мастерской». С картины Яна Ционглинского. Начало 1900-х годов. Maria Tenisheva in Her Studio. From a painting by Yan Tsionglinsky. Early 1900s.

Имя княгини Марии Клавдиевны Тенишевой все чаще вспоминают, перечисляя выдающихся русских меценатов конца XIX — начала XX века. И действительно, велики ее заслуги в общественной деятельности, уникальны коллекции, собранные княгиней и переданные ею в дар музеям Петербурга и Смоленска. Но, прежде чем стать известной всей России, заслужить уважение и восхищение Ильи Репина, Игоря Грабаря, Михаила Врубеля, Николая Рериха и многих других деятелей Серебряного века, Марии Клавдиевне пришлось пройти долгий и тернистый путь. Ей не раз приходилось проявлять твердость характера и говорить «нет» в обстоятельствах, когда менее сильная женщина того времени сдалась бы и опустила руки. Да, нрав у княгини был непростой, и не все могли ее понять, а принять — тем более. Недаром в одном из писем Репин полушутя-полусерьезно писал: «На княгиню Вы не сетуйте… По своей необъятной и разнообразной страстности ей… хотелось бы захватить весь мир, чтобы он спокойно стоял у нее на полке, к ее услугам…» А сама Мария Клавдиевна возмущалась: «Что это за „славянская натура“? Говорят, что особенностями этого нашего характера являются доброта, мягкость, доверчивость, добродушие, мечтательность и снисходительность… В преувеличенной мере эти самые свойства легко вырождаются, Princess Maria Klavdiyevna Tenisheva’s name is mentioned with increasing frequency when people recall the Russian artpatrons of the late nineteenth and early twentieth centuries. She did indeed make a major contribution through her public activities, while the collections that the Princess assembled and donated to museums in St Petersburg and Smolensk are unique. But before becoming famous across Russia and earning the respect and admiration of Ilya Repin, Igor Grabar, Mikhail Vrubel, Nikolai Roerich and many other figures of the Silver Age, Maria Klavdiyevna had to travel a long and stony path. She was many times obliged to show firmness of character and to say no in circumstances when a weaker woman of her time would have given up and given in. Her character was far from easy-going; there were many who could not understand her and still more who did not accept her. It was not for nothing that Repin wrote half-joking, half-serious in one of his letters: “Don’t complain about the Princess… Her boundless, many-sided passion makes her want to grab the whole world

of fate: passion

Л иния жизни: страстность / l ine

и доброта превращается в слабость, мягкость — в бесхарактерность, доверчивость — в безалаберность, добродушие — в шаткость, мечтательность — в лень и, наконец, снисходительность — в беспринципность». Да уж, ни в слабости, ни в лени, ни в беспринципности княгиню Тенишеву не обвинишь. А основы характера, как известно, закладываются смолоду.

Семейным узам вопреки Мария фон Дезен (по отчиму, второму мужу матери) всегда чувствовала, что ее рождению сопутствовала какая-то тайна. Девочке было восемь лет, когда ей все объяснила подружка: «Твой настоящий папа не был мужем твоей мамы, она его просто так любила… Твой отец был князь В. Твоя мать разлюбила его и бросила…» И Мария поняла, почему, глядя на нее, перешептывались дамы, хихикали сплетницы-гувернантки. Она — незаконнорожденная! Когда шестнадцатилетней Марии представили симпатичного белокурого юношу Рафаила Николаева и тот попросил ее руки, мать Марии была рада избавиться от дочери, да и сама она не возражала. Может быть, надеялась, что этот брак даст ей свободу, станет началом новой жизни?.. Накануне свадьбы принесли какие-то бумаги, надо было расписаться. До этого момента Марии даже не удосужились

and have it sitting quietly on her shelf at her beck and call.”

In Defiance of Family Ties Maria von Desen (the surname given her by her stepfather, her mother’s second husband) had always felt that there was some mystery attached to her birth. She was eight years old when a friend enlightened her: “Your real papa was not your mother’s husband; she just loved him so very much… Your father was Prince V. Your mother fell out of love with him and left him.” Then Maria understood why ladies would whisper when they saw her and gossiping governesses snigger. She was illegitimate! When at the age of sixteen Maria was introduced to the personable fair-haired Rafail Nikolayev and the young man asked for her hand, Maria’s mother was pleased to get rid of her daughter and she herself did not object. Perhaps she hoped that this marriage would bring her freedom and usher in a new life. On the eve of the marriage she was brought some papers that needed to be signed. Up until that moment no-one had

сообщить, что ее отцом записан первый муж матери Клавдий Пятковский, а вовсе не фон Дезен. Рафаил Николаев оказался бесцветным молодым человеком, числившимся в каком-то департаменте, но не утруждавшим себя службой. Его главным занятием и страстью была карточная игра. А Мария задыхалась в семье Николаевых: карты, сплетни, скачки, балы, бесконечная череда бесцветных знакомств… «После шести месяцев замужества я увидела себя по-прежнему в тисках, но уже без надежды вырваться из них: рассчитывать было не на что и не на кого», — вспоминала она впоследствии. Рождение ребенка не внесло в ее существование ничего нового: лишенная в детстве материнской ласки, Мария не смогла дать ее и своей дочери. Но судьба была благосклонна к молодой женщине: она одарила ее голосом и музыкальным слухом. Близкие этого не замечали, но посторонний человек, услышав ее пение, заявил: «Вам надо учиться…» И тогда Мария впервые в жизни нашла в себе силы сказать решительное «нет»: матери, мужу, ненавистному окружению, всей своей прошлой жизни. Она твердо заявила о желании ехать за границу — учиться петь. Какая поднялась буря! Ее упрекали, грозились лишить наследства. Уговорами, лестью, прямым подкупом мужа (Мария продала принадлежавшую ей мебель в петербургской

bothered to tell her that her official registered father was her mother’s first husband, Klavdy Piatkovsky and not von Desen at all. Rafail Nikolayev turned out to be a vapid fellow who was on the roll of some government department, but did not burden himself with work. His main occupation and passion was playing cards. Maria felt suffocated in the Nikolayev family: cards, gossip, horse races, balls, an endless succession of uninteresting acquaintances… “After six months of marriage I saw myself still caught in a vice, but already without any hope of escape: there was no-one I could count on,” she recalled later. The birth of a child brought nothing new to her existence: deprived of maternal tenderness in childhood, Maria was unable to give it to her own child. But fate was kind to the young woman: it gave her a voice and a musical ear. Those around her did not notice, but a stranger who heard her singing, told her that she should have training. And it was then that for the first time in her life Maria found the inner strength to say no: to her mother, her husband, her hated circumstances and the whole of her past life. She

квартире и отдала эти деньги Николаеву) она добилась от него паспорта и вместе с дочерью уехала в Париж.

Крах и начало новой жизни Свобода… Молодость… Париж... Ее занятия у знаменитой певицы Маркези шли успешно. Преподавательница не принимала в свою школу любительниц: она готовила певиц для профессиональной сцены. Теперь Мария Клавдиевна уже не была запуганной молодой девушкой, она точно знала: к прошлому возврата нет. К тому же Маркези сделала своей ученице сказочное предложение: шестимесячное турне в Барселону и Мадрид. Сразу решались все денежные проблемы, светило начало блестящей карьеры… Правда, импресарио как-то уж слишком по-свойски обращался с молодой певицей: то руку выше локотка пожмет, то придвинется поближе… Когда Мария Клавдиевна пожаловалась подругам по студии, те подняли ее на смех: какая разница, все начинающие через это проходят, главное — получить ангажемент. Но молодая женщина, взвесив все «за» и «против», все же сказала «нет». И, как оказалось, сказала «нет» и своей артистической карьере. Закончился срок паспорта, муж потребовал ее возвращения на родину, угрожая отнять дочь… И Мария с тяжелым сердцем покинула любимый Париж. Но к мужу уже не вернулась, а решила жить отдельно.

Это было нелегкое время. Марию Клавдиевну заставили отдать дочь в пансион, затем — в Смольный институт в Петербурге. Муж всячески настраивал ребенка против нее. Единственным утешением в ее жизни оставалась музыка. Именно ей Мария обязана знакомством с князем Вячеславом Николаевичем Тенишевым. Еще не видя Марии Николаевой, он влюбился в ее голос… Князь был настойчив. То, что он несвободен, а она замужем, его не остановило. Он получил развод и добился развода для Марии Клавдиевны. На этот раз Мария сказала «да».

«Четыре года кипучей деятельности» Брак с князем Тенишевым открыл перед Марией Клавдиевной много возможностей. У князя — дом в Петербурге, квартира в Париже, а главное — Мария могла теперь заняться тем, к чему всегда лежала ее душа, — музыкой, живописью, эмальерным делом. Князь Тенишев был крупнейшим акционером Общества Брянских заводов, и молодые поселились в Бежице — предместье Брянска, близ Бежицкого сталелитейного завода. Княгиня наблюдала за жизнью и бытом рабочих сталелитейного завода и пришла в ужас от увиденного: «В этом пекле и стуке жили живые люди, которым надо было помочь. Надо, потому что до этой минуты ничего для них не было предпринято». Начала Мария Клавдиевна с реорганизации школы. Затем она

До недавнего времени считалось, что Мария Тенишева родилась в 1867 году, но осенью 2002 года была опубликована находившаяся в ее личном архиве выписка из метрической книги церкви Святого Равноапостольного князя Владимира в Петербурге, окончательно установившая дату рождения княгини — 1858 год. Until very recently it was believed that Maria Tenisheva was born in 1867, but in the autumn of 2002 a copy of an entry from the parish register of the Church of St Vladimir in St Petersburg found in her personal archive was published. This definitively established the Princess’s year of birth as 1858.

Скульптурный портрет Марии Тенишевой работы Павла (Паоло) Трубецкого. 1899 год. A sculptural portrait of Maria Tenisheva by Paolo Trubetskoi. 1899.

firmly announced her intention to go abroad and learn singing. A terrible storm broke out! She was hauled over the coals and threatened with disinheritance. By wheedling, flattery and straightforward bribery of her husband (Maria sold the furniture belonging to her in the St Petersburg apartment and gave the money to Nikolayev), she managed to get a passport from him and left for Paris with her daughter.

of fate: passion

Л иния жизни: страстность / l ine

построила здание для ремесленного училища. Ей приходилось преодолевать сопротивление заводских инженеров. Сначала выпускников училища просто не брали на Бежицкий завод. Что ж , они уезжали на другие заводы, а слух об училище княгини Тенишевой расходился по всей России. И наконец «старые инженерные кадры» признали, что юноши-«тенишевцы» нужны заводу. Княгиня победила. Но этого ей было мало. Она задумала открыть народную столовую. На открытии столовой, когда наплыв посетителей превысил все расчеты, княгиня сама встала на раздачу блюд. Ее примеру последовали несколько дам-инженерш, остальные казались шокированными происходящим. А княгиня не унималась. Она видела, в каких жутких условиях живут рабочие, Справа. Народная столовая в Бежице.

Right. The public canteen at Bezhitsa.

Слева. Внутренний вид столовой.

Left. Interior view of the canteen.

Ниже. Магазин потребительского общества.

Below. The cooperative shop.

Фотографии Карла Фишера. Середина 1890-х годов.

Mid-1890s photographs by Karl Fischer.

как велика текучка на заводе. И Мария заявила директорам завода: «У вас столько свободной земли вокруг. Вам давно бы следовало расселить рабочих, уступив им земли по найму или на арендном пользовании. Построиться они сумели бы и сделались бы вечными и верными, коренными вашими работниками». В скором времени план был приведен в исполнение…

Княгиня Мария Тенишева. Снимок неизвестного фотографа. 1880-е годы. Живописный портрет княгини (на снимке справа) был помещен в зале Дома общественного собрания, открытого благодаря инициативе Тенишевой. Princess Maria Tenisheva. 1880s photograph by an unknown photographer. The portrait (on the right in the picture) hung in the hall of the Public Assembly Building established on Tenisheva’s initiative.

В Бежице Тенишева прожила с 1892 по 1896 год. Благодаря ее усилиям здесь открылись ремесленные классы по рукоделию, кройке и шитью при женской школе, начальное училище с ремесленными классами, народная столовая с кухней и ледниками, потребительское общество в помещениях хозяйственных построек бежицкого дома князя Тенишева. Княгиня добилась того, что заводская земля стала сдаваться в аренду рабочим, которые пожелали строить дома для себя. Tenisheva lived at Bezhitsa from 1892 to 1896. While there she was responsible for the establishments of courses in handicraft, tailoring and needlework at the girls’ school, a college with trade-oriented classes, a public canteen with a kitchen and ice-houses and a consumer co-operative with premises in the outbuildings of Prince Tenishev’s house. The Princess also saw to it that factory land was leased to workers who wanted to build themselves houses.

Failure and the Start of a New Life Freedom… Youth… Paris… Her lessons from the famous singer Mathilde Marchesi went well. The teacher did not take amateurs as pupils: she prepared singers for the professional stage. Maria Klavdiyevna was no longer an intimidated young girl; she knew for certain that there could be no going back to the past. The more so, as Marchesi made her pupil a fabulous offer: a six-month tour to Barcelona and Madrid. All her financial problems were solved at once and the prospect of a brilliant career loomed. The impresario was, admittedly, somewhat too familiar with the young singer: squeezing her on the upper arm, or pressing too close. When Maria Klavdiyevna complained to her

Ну а что же «старые инженерные кадры» и их изнывающие от тоски жены? Надо придумать что-нибудь для них. И Мария Клавдиевна устроила клуб, где можно было и потанцевать, и любительский спектакль поставить, и заезжего певца послушать. Уезжая из Бежицы, княгиня оставила, кроме ремесленного училища, шесть

«…Было положено просить у меня портрет, который я им дала, и он до сих пор висит в зале клуба», — вспоминала Мария Тенишева.

“…they decided to ask me for my portrait, which I gave them, and it hangs to this day in the club room,” Maria Tenisheva recalled.

«Мало-помалу я заинтересовалась и заводом … Я открыла… что в нем жили… люди маленькие, пришибленные, опаленные огнем литейных печей… по праву, может быть, озлобленные, огрубелые, но… заслуживающие хоть немного внимания и заботы об их нуждах», — писала Мария Тенишева в своих мемуарах.

“Little by little I became interested in the foundry as well… I discovered that in it lived … little people, dejected, singed by the fire of the casting furnaces, truth be told, perhaps resentful, coarsened, but… deserving at least a little attention and concern for their needs,” Maria Tenisheva wrote in her memoirs. Ремесленное училище в Бежице и (ниже) интерьер одной из классных комнат. На строительство училища князь Тенишев выделил 200 тысяч рублей. Фотографии Карла Фишера. Середина 1890-х годов.

The trade college at Bezhitsa and (below) one of the classrooms. For the construction of the new building of trade college Prince Tenishev allotted 200,000 roubles. Mid-1890s photographs by Karl Fischer.

colleagues about this, they simply laughed at her: there was no call to be so prim — everyone went through that starting out, the main thing was to get a booking. But the young woman weighed up all the pros and cons and decided to say no. And, as it turned out, also said no to her performing career. Her passport had expired and her husband was demanding her return to Russia, threatening

of fate: passion

Л иния жизни: страстность / l ine

благоустроенных школ, народную столовую, потребительскую лавку и клуб для служащих. Кроме того, в своем имении Хотылево она организовала школу для крестьянских ребятишек. «Четыре года кипучей деятельности, полные осмысленного труда на заводе, пролетели как сон. Мне даже всегда было очень жаль уезжать на зиму в Петербург, отрываясь от дела. Не только я уже не боялась завода и его обитателей, но он стал дорог мне, как место моего крещения… А главное, что удовлетворяло мое самолюбие, — это сознание, что, придя туда последнею, после двадцатилетнего существования завода, мне удалось создать то, что давно уже должно было быть сделано» — так через много лет описывала это время Мария Клавдиевна.

В мире высоких искусств «Муж не любил искусства. Кроме музыки, никакая другая отрасль не интересовала его — ни старина, ни живопись, ни современное художество», — жаловалась Мария. Однако князь не препятствовал жене увлекаться художествами, коллекционировать «всякое старье» и даже разрешил открыть в их доме на Английской набережной, 14, частную художественную мастерскую под руководством Ильи Репина. На той же Английской набережной князь занимал еще и громадную квартиру в доме № 6, принадлежавшем Санкт-Петербургскому коммерческому банку, в котором он был одним из главных пайщиков. Здесь Тенишева устроила «эрмитаж» или, по шутливому выражению мужа, «конспиративную квартиру», где и принимала своих гостей.

Внизу. Художник и коллекционер Михаил Боткин, Мария Тенишева, художники Александр Бенуа и Леон Бакст. Подготовка экспозиции из коллекции княгини Марии Тенишевой. Зал «Христианские древности». Русский музей. 1905 год. Below. The artist and collector Mikhail Botkin, Maria Tenisheva, the artists Alexander Benois and Leon Bakst. Preparing the display from Princess Tenisheva’s collection. The Hall of Christian Antiquities at the Russian Museum. 1905.

Илья Репин и его вторая жена Наталия НордманСеверова в Пенатах. Фотография 1900 года. Будучи компаньонкой Марии Тенишевой, Наталия Нордман познакомилась с Репиным в доме княгини на Английской набережной.

“Four Years of Feverish Activity” Marriage to Prince Tenishev opened up many opportunities for Maria Klavdiyevna. The Prince owned mansions in St Petersburg

и его — скрупулезный, осмотрительный, злопамятный. Первые трения начались в 1897 году во время выставки коллекции Тенишевой в Обществе поощрения художеств. Выставку готовил Бенуа, и ее не слишком большой успех он относил за счет неразвитости публики, не оценившей изысканного подбора экспонатов. Мария Клавдиевна же считала, что Бенуа напрасно пренебрег работами современных популярных художников. Впрочем, некие шероховатости в отношениях Тенишевой и Бенуа, казалось, сгладила совместная работа по передаче коллекции княгини в дар Музею Александра III (ныне — Русский музей). Были сложности: приняли только русскую часть коллекции, пришлось побороться за хорошо освещенные залы нижнего этажа, но в целом акварельное собрание княгини Тенишевой было представлено вполне

«С годами все чаще и чаще, все более и более русские древности останавливали мое внимание, манили, и все шире и шире открывался передо мной целый, до сих пор неведомый мне мир, и этот мир все сильнее приковывал меня к себе», — писала Тенишева.

Ilya Repin and his second wife Natalia NordmanSeverova at Penaty. 1900 photograph. Natalia Nordman met Repin in the Princess’s home on the English Embankment during her time as Maria Tenisheva’s companion.

to take their daughter away… With a heavy heart Maria left her beloved Paris, but she did not go back to her husband, resolving to live separately. Maria Klavdiyevna was made to send her daughter to a boarding-school and then an institute in St Petersburg. Her husband did all he could to poison the child’s mind against her. The only consolation in her life remained music. It was to music that she owed her meeting with Prince Viacheslav Nikolayevich Tenishev. Even before he saw Maria Nikolayeva, he fell in love with her voice… The Prince was persistent and the fact that he was not free, already married, did not stop him. He obtained a divorce and secured one for Maria Klavdiyevna too. This time Maria said yes.

Репинская студия перестала существовать в 1898 году, когда княгиня и художник «не сошлись характерами». Репин пишет своему приятелю: «С тех пор как приезжал сюда Александр Бенуа и Дягилев устроил выставку декадентского характера, княгиня так увлеклась новым стилем, что совсем охладела к моим школярам». Александр Николаевич Бенуа… Его роль в жизни Тенишевой оценивается по-разному. А началось все с того, что недавно женившийся Бенуа искал работу. Его познакомили с Марией Клавдиевной, в свою очередь искавшей специалиста, чтобы привести в порядок коллекцию акварелей. Не всегда вкусы княгини и художника совпадали, но коллекция росла, в ней появились действительно ценные вещи. Хотя слишком уж разные характеры были у Бенуа и Тенишевой. Ее — взрывной, не знающий удержи, но отходчивый,

53 and an apartment in Paris, but most importantly Maria was now able to devote herself to what she enjoyed — music, painting, enamelling. Prince Tenishev was a major shareholder in an industrial conglomerate and the newly-weds took up residence in Bezhitsa, a suburb of Briansk, close to the company’s steel foundry. The Princess witnessed the life and living conditions of the foundry workers and was horrified by what she saw: “In that baking heat and hammering noise real people lived, who needed help. Needed it, because up to that moment nothing had been done for them.” Maria Klavdiyevna began by reorganizing the school. Then she put up a building for a trade college. She had to overcome the resistance of the works engineers. At first graduates from the college were not taken on at the Bezhitsa foundry. So what? — They went to other works, and the reputation of Princess Tenisheva’s college spread across Russia. Finally the “old engineering cadres” admitted that the foundry needed “Tenishe-

“With the years my attention was drawn more and more often, more and more powerfully to Russian antiquities; they fascinated me and a whole world hitherto unknown to me opened up ever wider and that world riveted me ever more strongly,” Tenisheva wrote.

Художник Александр Бенуа благодаря деньгам, полученным от княгини, смог поселиться с семьей в Париже. Фотография Я. М. Чернова. 1921 год.

va’s lads”. But the Princess did not stop there. She saw the terrible conditions that the workers lived in and what a large turnover of employees the foundry had. Maria told the directors: “You have so much unused land around. You should long ago have resettled

The money that Alexander Benois received from the Princess enabled him and his family to settle in Paris. 1921 photograph by Ya.M. Chernov.

your workers, giving them land in exchange for labour or rent. They would be able to make homes for themselves and become a permanent, loyal, mainstay workforce for you.” Soon the plan was implemented. When she moved from Bezhitsa, the Princess left behind, beside the trade college, six well-appointed schools, a public canteen, a shop and an employees’ club. Additionally on her Khotylevo estate she organized school for peasant children. “Four years of feverish activity, full of meaningful labour at the foundry, flew by like a dream. I was even very sorry to go away each time to spend the winter in St Petersburg,

of fate: passion

Л иния жизни: страстность / l ine

«Утро». С картины Михаила Врубеля. 1897 год. «Это была эпоха, когда эстетствующее мещанство издевалось над „непонятными“ произведениями Врубеля», — писал художник Александр Головин.

а в больнице у Фрея выудил» (в этой лечебнице содержались душевнобольные). Карикатура была грубой и злой, но обиднее всего оказалась реакция тех, кого она считала единомышленниками. Бенуа и друзья хихикали: «Наш кружок в целом отнесся к этой грубой и пошловатой шутке с благодушием — мы были подкуплены как-никак талантливостью Щербова…» Начиная с 1896 года велись разговоры о новом журнале, объединяющем всю художественную жизнь России. В 1899 году вышел первый номер «Мира искусств». Средства на его издание дали Савва Мамонтов и Мария Тенишева. Впрочем, участие Мамонтова этим денежным взносом и ограничилось. А княгиня периодически поддерживала журнал, хотя отношение к ней Дягилева и Бенуа явно переменилось. Они больше не собирались у нее на «конспиративной квартире», в планы журнала ее не посвящали и, наконец, явно отстраняли от участия в работе редакции. Кажется, господа «мирискусники» не видели в ней ни художницы (а она ведь уже давно и успешно занималась эмалью), ни просто человека, имевшего собственное мнение.

Morning. From a painting by Mikhail Vrubel. 1897. “It was a time when aesthetic philistines mocked Vrubel’s ‘incomprehensible’ works,” fellow artist Alexander Golovin wrote.

достойно. А вот зима 1897/98 года ознаменовалась для княгини неприятным событием. На выставке русских и финляндских художников, организованной Дягилевым, она, желая поддержать талант Михаила Врубеля, купила его панно «Утро». Известный художник Павел Щербов нарисовал карикатуру: Тенишева изображалась в виде торговки, а Дягилев — разбитным молодчиком, «втюхивающим» безграмотной бабе потасканное зеленое одеяло, обозначающее картину Врубеля. Подпись под картинкой гласила: «Брось, бабка, торговаться: одеяло — в рубель… Ведь я его не на свалке выгреб,

tearing myself away from things. Not only was I no longer afraid of the works and its inhabitants, it even became dear to me as the place of my ‘baptism’… Most importantly, it gratified my self-esteem with the realization that, although I came there last, after the foundry had been in existence for twenty years, I managed to accomplish what had long needed to be done.” That is how Maria Klavdiyevna described this period many years later.

In the World of High Art “My husband was not fond of art. Apart from music, no other branch of the arts interested him — neither antiques, nor painting, nor modern art,” Maria complained. But the Prince did not hinder his wife from her artistic enthusiasms and the collecting of “all sorts of junk”, even allowing her to open a private teaching studio headed by Ilya Repin at their house on the English Embankment. Repin’s studio lasted until 1898 when the Princess and the artist fell out. Repin wrote to a friend: “Since Alexander Benois arrived here and Diaghilev organized an exhibition with a decadent character, the Princess has

В 1910 году к Борису Кустодиеву обратился Игорь Грабарь и от имени Третьяковской галереи предложил ему создать групповой портрет художников «Мира искусства». На эту работу у Кустодиева ушло несколько лет. Своих персонажей художник изобразил за дружеской беседой во время чаепития в квартире Мстислава Добужинского. In 1910 Boris Kustodiev was approached by Igor Grabar on behalf of the Tretyakov Gallery with a request to make a group portrait of the Mir Iskusstva artists. Kustodiev took several years to complete the task. He depicted his subjects in friendly conversation over tea in Mstislav Dobuzhinsky’s apartment. become so keen on the new style that she has grown quite cold to my pupils.” Alexander Nikolayevich Benois… There are various opinions about his role in Tenisheva’s life. It all began with the recently married Benois looking for work. People introduced him to Maria Klavdiyevna, who was in turn seeking a specialist to sort out her watercolour collection. The tastes of the Princess and the artist did not always coincide, but the collection grew and some truly valuable pieces appeared in it. Still, Benois and Tenisheva were too different in terms of character. She was explosive, unrestrained, but not one to bear grudges; he was meticulous, cautious and rancorous. But the friction between Tenisheva and Benois seemed to be smoothed by their work together on the hand-over of the Princess’s collection to the new Alexander III Museum (now the Russian Museum). There were complications: only the Russian part of the collection was accepted; they had to fight to get well-lit halls on the lower floor, but, on the whole, Princess Tenisheva’s watercolour collection was displayed in an entirely adequate manner.

Групповой портрет художников общества «Мир искусства». С эскиза к картине Бориса Кустодиева. 1920 год. Справа. Журнал «Мир искусства» № 15–16. 1900 год. Обложка и страница из журнала. A group portrait of the Mir Iskusstva artists. From a sketch for Boris Kustodiev’s painting. 1920. Right. The cover and one of the pages of Issue 15–16 of the Mir Iskusstva periodical. 1900.

Слева. Промышленник Савва Мамонтов был известным меценатом: он выделял средства на художественные мастерские, развивавшие традиции народного творчества и ремесел. Портрет работы Михаила Врубеля. 1897 год. Left. The industrialist Savva Mamontov was a well known patron of the arts: he gave funds for workshops that developed the traditions of folk art and crafts. Portrait by Mikhail Vrubel. 1897.

Справа. Один из создателей объединения «Мир искусства» и организатор художественных выставок Сергей Дягилев. Портрет работы Валентина Серова. 1904 год. Right. Sergei Diaghilev, one of the founders of the Mir Iskusstva association and organizer of art exhibitions. Portrait by Valentin Serov. 1904.

of fate: passion

Л иния жизни: страстность / l ine

Назревал разрыв. Как ни горько Тенишевой было сказать «нет» своим бывшим друзьям и единомышленникам, она поняла, что «мирискусники» всего лишь используют ее имя и деньги. На страницах мемуаров Александра Бенуа, полных недомолвок и злых намеков, образ княгини значительно искажен — ей отказано даже во внешней привлекательности (а ведь она была красавицей!). В каждой строке сквозит недовольство бывшей покровительницей. «Сама же кня-

гиня в то время уже целиком обратилась к новой задаче — созданию в своем имении художественного центра, долженствовавшего помочь образованию пресловутого русского национального стиля. Как все подобные любительские затеи, и эта была обречена на неудачу», — писал Бенуа.

Неугомонная меценатка Давным-давно познакомились две девочки. Судьба развела их, но свела вновь — в нелегкое для обеих время: молодая Княгиня Мария Тенишева. Портрет работы Валентина Серова. 1898 год. Тенишева писала: «Серов понял мой характер, придал мне непринужденную позу, очень мне свойственную…» Princess Maria Tenisheva. Portrait by Valentin Serov. 1898. Tenisheva wrote: “Serov understood my character and put me in a relaxed pose that was very typical of me.”

Ниже. Мария Тенишева позирует Валентину Серову. Фотография 1898 года.

Below. Maria Tenisheva posing for Serov. 1898 photograph.

In 1896 discussions began about a new periodical that would bring together the whole of artistic life in Russia. The first issue of Mir Iskusstv (The World of Art) came out in 1899. Its publication was funded by Savva Mamontov and Maria Tenisheva. Mamontov’s involvement was limited to his financial contribution, but the Princess gave the periodical her support from time to time, although the attitude of both Diaghilev (the editor in chief) and Benois towards her had clearly changed. They no longer informed her of their plans for the periodical and openly prevented her from having any editorial input. Hard as it was for Tenisheva to say no to former friends and collaborators, she realized that the “Miriskusniki” were simply using her name and money. In Alexander Benois’s memoirs, which are full of innuendo and malicious insinuations, the Princess’s image is considerably distorted. He even denies her physical attractiveness, although she was a beauty! But there is one thing of note there: “By that time the Princess herself had turned her attention completely to a new task — the creation on her estate of an artistic centre that

was supposed to aid the formation of the notorious Russian national style. Like all amateur ventures of the kind, this too was doomed to failure.” On that point Alexander Nikolayevich was blatantly lying.

The Indefatigable Patroness of the Arts The two had known each other back in childhood. Fate had parted them only to bring them together again at a difficult time for both: the young singer Maria Nikolayeva had parted from her husband, while Yekaterina Sviatopolk-Chetvertinskaya (known to her friends as Kitu) had been widowed. Now they became firm friends, for the rest of their lives, as it turned out.

of fate: passion

Л иния жизни: страстность / l ine

певица Мария Николаева рассталась с мужем, а Екатерина Святополк-Четвертинская (близкие ее называли Киту) овдовела. С тех пор они стали подругами, как оказалось, на всю оставшуюся жизнь. Киту принадлежало небольшое имение в Смоленской губернии — Талашкино. Оно вскоре стало для Марии Клавдиевны вторым домом. Увы, Киту была небогата и не могла содержать имение в должном порядке. Когда дела пошли совсем плохо, княгиня Тенишева уговорила мужа купить имение и попросила оставить Киту управляющей хозяйством. Князь согласился. Подруги

«…На склоне горы, на фоне елей и сосен, мне захотелось построить… особый домик в русском стиле, и по рисунку Малютина был выстроен хорошенький уютный „теремок“, с красным резным фронтоном, исполненным в наших мастерских, с гармоничной раскраской», — вспоминала Тенишева.

были счастливы: наконец они могли приступить к давно задуманным преобразованиям. Начали с сельскохозяйственной школы. Для этого был приобретен соседний хутор Флёново. В скором времени здесь вырос настоящий учебный городок. Желающих учиться оказалось немало. Княгиня решила не ограничиваться стандартными предметами, а ввела в программу довольно необычные — например, игру на балалайке. Надо сказать, взгляды Марии Клавдиевны и ее мужа на образование резко отличались. Вячеслав Николаевич, как известно, основал в Петербурге знаменитое Тенишевское училище и не

«Теремок». Фотография 1979 года. “On the slope of the hill, against a background of firs and pines, I wanted to build … a special house in the Russian style and to Maliutin’s design a pretty, cosy “teremok” was made with a red carved gable made in our workshops and a harmonious paint scheme,” Tenisheva recalled.

«Национальное самосознание — эта твердыня народного духа — укрепляется созерцанием и изучением памятников минувшей жизни, и мы счастливы тем, что отечество наше еще может ее брать и принести в сохранные хранилища многие предметы, имеющие высокое значение в мировом понимании художества», — писала Тенишева Николаю II.

“Teremok”. 1979 photograph.

“National self-awareness — that stronghold of popular spirit — is strengthened by viewing and studying artefacts from life in the past and we are happy that our homeland can still take and place in safe repositories many objects of great significance in the world-wide understanding of art,” Tenisheva wrote to Nicholas II.

«Художественная мастерская в Талашкино». С картины Марии Тенишевой.

The art studio at Talashkino. From a painting by Maria Tenisheva.

жалел для него ни сил, ни средств. Княгиня же считала, что не стоит так стараться для горстки детей богатых родителей, у которых и так все есть, и что эти деньги могли бы пойти на народное образование. По этому поводу между супругами вспыхивали яростные споры. А между тем в голове неугомонной княгини зрел еще один замысел. «Русский стиль, как его до сих пор трактовали, был совершенно забыт. Все смотрели на него как на что-то устарелое, мертвое, неспособное возродиться и занять место в современном искусстве… Мне хотелось попробовать… найти себе в

59 Kitu owned a small estate in Smolensk province called Talashkino. It soon became a second home to Maria Klavdiyevna. Sadly Kitu was not well-off and could not keep the estate up properly. In a few years Princess Tenisheva persuaded her husband to buy the estate and keep Kitu on as the administrator. The Prince agreed. The friends were delighted — at last they could carry out the changes that they had long contemplated. They began with a school of agriculture, to which end the neighbouring farmstead of Flionovo was acquired. A real educational village soon grew up there. There was no shortage of would-be students. The Princess decided not to stick to just the standard subjects and introduced fairly unusual ones, like balalaika playing, into the curriculum. It ought to be said that Maria Klavdiyevna’s views on education differed sharply from her husband’s. Viacheslav Nikolayevich, as is well known, founded the celebrated Tenishev College in St Petersburg and spared neither money nor efforts to support it. The Princess, though, believed that it was not worth taking such

Мария Тенишева, Екатерина СвятополкЧетвертинская, скульптор Павел (Паоло) Трубецкой, пианистка София Ментер, археолог и историк искусства Андриан Прахов и другие. Талашкино. Фотография 1898—1899 годов. Maria Tenisheva, Yekaterina Sviatopolk-Chetvertinskaya, the sculptor Paolo Trubetskoi, the pianist Sophia Menter, the archaeologist and arthistorian Andrian Prakhov and others at Talashkino. 1898—99 photograph.

«30 мая в г. Смоленске состоялось большое культурное торжество: в этот день известная деятельница в области искусства и археологии княгиня М. К. Тенишева передала свой замечательный „Историко-этнографический музей“… московскому Археологическому Институту с тем, чтобы музей на вечные времена оставался в Смоленске», — сообщал журнал «Нива» в 1911 году. “On 30 May a major cultural event took place in Smolensk: on that day the well known figure in the field of art and archaeology Princess M.K. Tenisheva handed over her remarkable “HistoricalEthnographic Museum” to the Moscow Archaeological Institute in order that the museum might remain permanently in Smolensk,” the magazine Niva reported in 1911. pains for a handful of children of rich parents, who had everything anyway, and that the money could be spent on educating the common people. Furious arguments would break out between the couple on this score. Meanwhile another idea was brewing in the mind of the indefatigable Princess. “The Russian style, as it had been interpreted hitherto, was completely forgotten. Everyone regarded it as something outdated, dead, incapable of reviving and occupying a place in contemporary art… I would like to find to assist me an artist of great imagination, who is also working on this old Russian fairy-tale past,” Maria Klavdiyevna wrote. Soon she found such a person — the artist Sergei Maliutin. There were plenty of people who wanted “to learn the arts” and soon pottery and joinery studios began operating at Talashkino. Tablecloths, towels and nap-

Михаил Врубель. Проект церкви для Талашкино. 1899 год. По рекомендации Врубеля в Талашкино был приглашен и Сергей Малютин.

Mikhail Vrubel’s design of a church for Talashkino. 1899. It was on Vrubel’s recommendation that Sergei Maliutin was invited to Talashkino.

kins were produced following specimens of traditional needlework from Smolensk province and a shop called Rodnik (spring, source) was opened in Moscow to sell them. When Prince Tenishev was appointed general commissar for the Paris exhibition in 1900, he asked his wife to help him. Maria Klavdiyevna did not have to ponder long over what to show the public abroad. She took to France carved furniture from Talashkino, toys, embroidery, and a whole collection of balalaikas painted by famous artists. Parisians and visitors from other countries were introduced to an astonishing world of unknown folk art. The Russian display became a sensation.

The Princess’s “Incalculable Riches” On her return to Talashkino after the exhibition, Maria Klavdiyevna devoted her-

of fate: passion

Л иния жизни: страстность / l ine

Рекламная карточка магазина «Родник» в Москве, где продавались изделия талашкинских мастерских. 1903 год.

An advertising card for the Rodnik shop in Moscow where the products of the Talashkino workshops were sold. 1903.

никами. Удивительный мир неизвестного народного искусства предстал перед парижанами и гостями из других стран. Русская экспозиция вызвала фурор.

«Несметные богатства» княгини помощь художника с большой фантазией, работающего тоже над этим старинным русским, сказочным прошлым…» — писала Мария Клавдиевна. Вскоре такой человек нашелся. Это был художник Сергей Малютин. Желавших «обучаться художествам» оказалось немало, и вскоре в Талашкине заработали керамическая и столярная мастерские. По образцам старинных вышивок Смоленской губернии делались скатерти, полотенца, салфетки. Для их реализации в Москве был открыт магазин «Родник». Когда в 1900 году князь Тенишев был назначен генеральным комиссаром на Парижской выставке, он предложил жене помочь ему. Марии Клавдиевне не пришлось долго думать о том, что представить заграничной публике. Она привезла в Париж талашкинскую резную мебель, игрушки, вышивки и целую коллекцию балалаек, расписанных известными худож-

Вернувшись с выставки в родное Талашкино, Мария Клавдиевна полностью предалась своей давней страсти — коллекционированию предметов русской старины. Она собирала все, что относилось к русской этнографии, и главным образом

«Придите и владейте, мудрые. Влагаю дар мой в руцы ваша. Блюдите скрыню сию и да пребудут вовеки сокровища ея во граде Смоленске на служение народа русского», — написала Тенишева на эмалевом блюде 1911 года, на которое положила ключи от своего смоленского музея «Русская старина». “Come and take possession, wise men. I place my gift in your hands. Guard this chest and may its treasures remain for ever in the city of Smolensk in the service of the Russian people.” Tenisheva wrote those words in 1911 on the enamel dish on which she placed the keys of her Museum of Old Russia.

self completely to what had long been a passion with her — collecting old Russian artefacts. She collected anything relating to Russian ethnography, especially that of Smolensk province. The chests, storerooms, attics and other nooks and crannies at Talashkino ended up, as the Princess herself put it, filled with incalculable riches. There were unique Русский павильон на Всемирной выставке в Париже. 1900 год. Слева. Русский павильон. Внутренний вид. Париж. 1900 год. Павильон кустарных изделий Парижской выставки был построен по проекту Константина Коровина, использовавшего мотивы деревянной архитектуры русского Севера XVII века. Декоративное оформление интерьеров было осуществлено по эскизам Александра Головина. The Russian pavilion at the 1900 world exhibition in Paris. Left. The interior of the Russian pavilion. The handicrafts pavilion at the Paris exhibition was built to the design of Konstantin Korovin using motifs from seventeenth-century wooden architecture of the Russian North. The decor inside was based on designs by Alexander Golovin.

к Смоленской губернии. Талашкинские сундуки, чуланы, чердаки и прочие закутки, по свидетельству самой Тенишевой, оказались заполненными «несметными богатствами». Это были уникальные старинные иконы, первопечатные книги, образцы народной резьбы и росписи по дереву, керамика, крестьянская одежда, медные подсвечники XVII века, старинные серьги, бусы… Всего не перечислишь: в развернутой экспозиции и в фондах музея «Русская старина», основанного Тенишевой в Смоленске, насчитывалось около восьми тысяч экспонатов. «Право, можно ли привести другой пример, назвать иное частное имение в России, где… было собрано несколько уникальных коллекций, превратившихся в музеи… где проведен уникальный эксперимент сельскохозяйственного образования, созданы художественные мастерские, получившие европейскую известность» — так оценивал деятельность Марии Тенишевой в Талашкине известный историк искусств Игорь Грабарь. Тенишевский музей в Смоленске (позже, в 1911 году, она передаст его в дар городу) открылся в разгар событий 1905 года, а двумя годами раньше умер князь Вячеслав Николаевич. С его смертью для княгини началась полоса неудач. Денежные дела мужа оказались запутанными, возникла необходимость продать один из домов на Английской набережной, сократить

Блюдо, расписанное эмалью. Работа Марии Тенишевой. 1911 год. An enamelled dish made by Maria Tenisheva. 1911.

Буфет из столового гарнитура. Проект Сергея Малютина. Ниже. Стул из столового гарнитура. Проект Сергея Малютина. Справа. Стул. Проект Алексея Зиновьева. Талашкино. 1900-е годы. Sideboard from a diningroom set designed by Sergei Maliutin. Below. Chair from a diningroom set designed by Sergei Maliutin. Right. Chair deigned by Alexei Zinovyev. Talashkino. Early 1900s.

«Художественным гнездом» назвал Талашкино художник Николай Рерих. Здесь собирались деятели культуры, вдохновленные идеей «нового русского Возрождения». The artist Nikolai Roerich called Talashkino “an artistic nest”. It was a gathering place for cultural activists inspired by the idea of a “new Russian Renaissance”.

old icons, early printed books, examples of folk woodcarving and painting, pottery, peasant clothing, seventeenth-century copper candlesticks, old earrings and beads… The whole list is too long: at a large-scale exhibition and in the stocks of the “Museum of Old Russia” that Tenisheva founded in Smolensk there were around 8,000 items. “Can anyone provide another example, name another private estate in Russia, where … several unique collections were Слева. Балалайка-альт. Роспись Михаила Врубеля. Талашкино. 1899 год. Справа. Балалайкаприма. Роспись Сергея Малютина. Талашкино. 1901 год. Left. Alto balalaika painted by Mikhail Vrubel. Talashkino. 1899. Right. Treble balalaika painted by Sergei Maliutin. Talashkino. 1901.

gathered that turned into museums… where a unique experiment in agricultural education has been carried out and artistic studios created that became known across Europe?” That is how the well-knew art historian Igor Grabar rated Maria Tenisheva’s activities at Talashkino. The Tenisheva Museum in Smolensk was opened in the troubled year of 1905 (later, in 1911, the Princess gave it to the city). Two years earlier Prince Viacheslav Nikolayevich had died and a black period began for the Princess. Her husband’s financial affairs were entangled and she ended up having to sell one of the houses and cut back expenditure on the estate. In 1905 revolutionary disturbances began in Smolensk as in the rest of Russia. When she left for Paris, Maria Klavdiyevna had to close the school at Flionovo and the Talashkino studios. Tenisheva and Kitu spent two years abroad. Maria Klavdiyevna kept herself busy with enamelling, studying old craft techniques. Her works were exhibited in Paris and received unanimous applause from professional craftsmen (although she was a woman and, moreover, a foreigner!). Then

of fate: passion

Л иния жизни: страстность / l ine

расходы по имению. В 1905 году в Смоленске, как и во всей России, начались революционные выступления. Перед отъездом в Париж Марии Клавдиевне пришлось закрыть школу во Флёнове и талашкинские мастерские. Два года Тенишева и Киту провели за границей. Мария Клавдиевна занималась эмальерным делом, изучала старинные

технологии этого искусства. Ее работы выставлялись в Париже и получили единодушное одобрение мастеров-профессионалов (хотя она была женщиной, к тому же иностранкой!). Потом настал черед Рима, Лондона, Брюсселя, Праги… Она была избрана членом нескольких европейских академий, ее приглашали возглавить в Московском археологиче-

ском институте кафедру по истории эмальерного дела. Наконец в 1908 году, после двух с половиной лет пребывания за границей, Мария и Киту вернулись в Талашкино. Там их взглядам предстала скорбная картина запустения: ветшающие мастерские, замолкший театр, за лесом — безлюдная школа. Начинать все сначала, восстанавливать, поднимать? Без князя — друга и опоры, без сил и средств?

Княгиней восхищались многие знаменитые художники. Репин выполнил около десяти ее портретов. Ее писали также Валентин Серов и Константин Коровин, Михаил Врубель и Ян Ционглинский, Александр Соколов и Андерс Цорн, лепили Паоло Трубецкой и Дмитрий Стеллецкий. Елена Ивановна, жена Николая Рериха, прощаясь с Тенишевой в Париже в 1925 году, сказала о ней: «Настоящая Марфа Посадница». The Princess was admired by many famous artists. Repin made around ten portraits of her. She was also painted by Valentin Serov and Konstantin Korovin, Mikhail Vrubel and Yan Tsionglinsky, Alexander Sokolov and Anders Zorn, sculpted by Paolo Trubetskoi and Dmitry Stelletsky. When bidding farewell to her in Paris in 1925, Nikolai Roerich’s wife Yelena called Tenisheva “a real Marfa Posadnitsa”, referring to an outstanding woman in Novgorodian history.

Мария Тенишева. Портрет работы Ильи Репина. 1896 год.

Maria Tenisheva. Portrait by Ilya Repin. 1896.

came Rome, London, Brussels, Prague… She was elected a member of several European academies and invited to become head of the history of enamelling department at the Moscow Archaeological Institute. Finally, in 1908, after two and a half years out of the country, Maria and Kitu returned to Talashkino. Their eyes were met by a sad scene of desolation: dilapidated studios, a

silent theatre and beyond the woods an empty school. Could she begin over again, set things back in order and get them off the ground? Without the Prince, her friend and support? Without resources and funds?

Under One Stone In 1917 Princess Tenisheva, her loyal friend Kitu and her nanny Liza managed to leave for France in time. They lived modestly there. Kitu ran the household; Maria Klavdiyevna made enamelled pieces for evening bags, brooches and caskets to com-

Под одной плитой

В 1917 году княгиня Тенишева с подругой Киту и верной горничной Лизой успели уехать во Францию. Жили скромно. Киту занималась хозяйством, Мария Клавдиевна делала по заказу известных ювелиров оправы с эмалью для вечерних сумочек, броши, шкатулки. По воспоминаниям тех, кто видел Марию Клавдиевну в последние годы, она похудела, иногда выглядела усталой, но всегда живо интересовалась новостями искусства, играла на рояле. Но уже не пела. Мария Клавдиевна Тенишева умерла в 1928 году. Киту пережила ее на пятнадцать лет, Лиза (Елизавета Грабкина) — на восемь. Все они похоронены под одной надгробной плитой на кладбище Сен-Клу в Париже. Здесь же высечено имя еще одного человека — Василия Лидина. Когдато Мария Клавдиевна пригласила его в Талашкино руководить балалаечным

missions from prominent jewellers. Those who remembered Maria Klavdiyevna in later years said that she had lost weight and sometimes looked tired, but always took a lively interest in artistic events. She played the piano, but no longer sang. Maria Klavdiyevna Tenisheva died in 1928. Liza (Yelizaveta Grabkina) outlived her by eight years, Kitu by fifteen. They are all three buried beneath a single gravestone at the Saint-Cloud cemetery in Paris. It bears the name of one more person — Vasily Lidin. At one point Maria Klavdiyevna had invited him to take charge of the balalaika orchestra at Talashkino and since then he never left “his princess”.

оркестром. С тех пор он не покидал «свою княгиню».

Возвращение имен Имя Марии Тенишевой было возвращено улице в Смоленске, где расположена картинная галерея (бывшее здание музея «Русская старина», построенное на средства княгини). Смоленский благотворительный фонд имени М. К. Тенишевой открыл Центр по изучению русского народного творчества. Минувшим летом на территории архитектурно-исторического комплекса «Теремок» в поселке Флёново прошел областной фестиваль, посвященный Тенишевой. Весной 2007 года жители Брянска приняли решение установить памятник меценатам князю Вячеславу Тенишеву и княгине Марии Тенишевой в Бежице, а в июне на здании бывшего ремесленного училища в Брянске появилась мемориальная доска с их именами.

The entrance to the Museum of Old Russia in Smolensk. Architect: Sergei Maliutin. Design of the entrance: Alexei Zinovyev.

Returning the Name

Вход в смоленский музей «Русская старина». Архитектор Сергей Малютин. Оформление входа Алексея Зиновьева.

Maria Tenisheva’s name has been returned to the street in Smolensk on which the picture gallery stands (it occupies the building of the Museum of Old Russia constructed at the Princess’s expense). This past summer, a regional festival was held to mark the 150th anniversary of Tenisheva’s birth at the Teremok architectural and historical complex in Flionovo.

In the spring of 2007 the people of Briansk took a decision to set up a monument to the philanthropists Prince Viacheslav Tenishev and Princess Maria Tenisheva at Bezhitsa, and in June a memorial plaque bearing their names was unveiled on the building of the former trade college in Briansk.

of fate: duplicity

Л иния жизни: двуличие / l ine

Слуга

Дмитрий КОПЕЛЕВ / by Dmitry KOPELEV

всех господ

a servant of all masters В июле 1815 года Франция переживала очередной драматический виток своей истории. Сто дней последнего полета Орла бесславно закончились. Бонапарт отбыл к месту своего последнего изгнания на остров Святой Елены, Людовик XVIII с триумфом возвратился в Париж. Уже 6 июля сановники и вельможи поспешили засвидетельствовать свое почтение реставрированной монархии. In July 1815 France underwent one more in a series of dramatic turns in its history. The Hundred Days of the great Eagle’s last flight had ended ignominiously. Bonaparte was on his way to his last exile on the island of St Helena; Louis XVIII had returned in triumph to Paris. As early as 6 July the high officials and grandees hastened to bear their respects to the reinstated monarch.

Роялисты с нетерпением ждали Реставрации Бурбонов. Их час пробил, когда Людовик XVIII, «Людовик Желанный», вернулся в Париж. «Возвращение короля». Гравюра Аликса по рисунку Пьера Мартине.

Royalists had longed for the day when the Bourbons would be restored to the throne. Their hour came when “Louis le Désiré” returned to Paris. The Return of the King. Engraving by Alix from a drawing by Pierre Martinet.

of fate: duplicity

Л иния жизни: двуличие / l ine

Аудиенция происходила в аббатстве Сен-Дени, под вековыми сводами которого французские короли венчались на царство. В числе прочих влиятельных особ в королевские покои проследовала странная пара. Министра иностранных дел Шарля Мориса де Талейрана заботливо вел под руку министр полиции Жозеф Фуше. Эти два человека ненавидели друг

друга, но пока предпочитали держаться вместе. Обоих мучил вопрос: как-то король распорядится их дальнейшей судьбой? Их связывало кровавое прошлое — первый санкционировал убийство герцога Энгиенского, второй, будучи депутатом Конвента, голосовал за казнь Людовика XVI, а полгода спустя жестоко подавлял лионский мятеж. «Порок об руку с преступле-

нием», — напишет об этой сцене Шатобриан в «Замогильных записках». Воплощением совершенного предателя назовет Фуше и сам Наполеон. Каким же в действительности был этот непроницаемый человек с ледяными глазами, который предавал всех и вся? Летели годы, сменялись правительства — жирондисты, Робеспьер, Директория, Наполеон, Реставрация. Фуше пересидел всех и сохранял посты при всех режимах. Он шел по трупам бывших покровителей и вытаскивал из грязи нужных ему людей, был способен рискованно играть на авансцене, но, едва почуяв опасность, немедленно уходил за кулисы. Так же растворились в небытии и отдельные эпизоды его жизни — недаром его порой называют человеком без биографии. О ранних и последних годах этого невзрачного на первый взгляд человека известно немногое, в промежутке — сплетение событий, лиц, причастность к судьбам и тайнам сильных мира сего. Как и многих в ту эпоху, волна революции бросила его в гущу истории, а потом, отхлынув, вновь увлекла за собой в безвестность.

«Какому революционеру не внушит доверия такой порядок вещей, при котором Фуше будет министром полиции? Какой дворянин не будет надеяться преуспеть в жизни при бывшем епископе Отенском? Один охраняет меня слева, а другой справа», — писал Наполеон в 1800 году. “What revolutionary will not feel confidence in an arrangement where Fouché will be minister of police? What aristocrat will not hope to prosper under the former Bishop of Autun? The one protects me from the left, the other from the right,” Napoleon wrote in 1800.

Дипломат и государственный деятель Шарль Морис Талейран-Перигор происходил из аристократической семьи. Он получил духовное образование, с 1788 года стал епископом Отенским. В 1791 году был отлучен римским папой от церкви. «Талейран — это Фуше знати, а Фуше — это Талейран каналий», — зло съязвил обманутый обоими Поль Баррас. С портрета работы Шарля Туссе Лабади. 1789 год.

66 Жозеф Фуше, герцог Отрантский. Гравюра на стали Поре по рисунку Анри Дезире. 1830-е годы.

Joseph Fouché, Duke of Otranto. Steel engraving by Porret from a drawing by Henri Désiré. 1830s.

The audience took place in the Abbey of

Saint-Denis, beneath the ancient vaults of which the French kings were crowned. Among the other influential figures to enter the royal apartments was a strange pair. The Foreign Minister Charles Maurice de Talleyrand solicitously led Joseph Fouché, the Minister of Police, by the arm. The two men hated each other, but for the moment preferred to keep together. Both were troubled by thoughts of what fate the King had in mind for them. Each had a bloody past: the former had sanctioned the murder of the Duc d’Enghien, the latter, while a deputy in the Convention, had voted for the execution of Louis XVI, and some six moths later had savagely put down rebellion in Lyons.

“Vice arm in arm with crime,” Chateaubriand wrote of this scene in his Mémoires d'outretombe. Napoleon too called Fouché the embodiment of a perfect traitor.

A Pupil of the Oratorians Fouché was born in 1759, in a suburb of the port city of Nantes, and dreamt of following in the footsteps of his father, a merchant captain. But poor health put an end to the prospect of a career at sea, and the puny lad’s parents sent him to be schooled by the Oratorians, the oldest of the Catholic congregations of secular priests. Fouché proved an exemplary pupil. There, in the monastic cells and corridors, he learnt to wear his face like a mask and conceal his

The diplomat and statesman Charles Maurice Talleyrand-Périgord was born into an aristocratic family. He received a clerical education and in 1788 became bishop of Autun in Burgundy. In 1791 the Pope excommunicated him. “Talleyrand is the Fouché of the nobility, and Fouché is the Talleyrand of the rabble,” Paul Barras, who was deceived by both, waspishly paired the two. From a portrait by Charles Toussaint Labadye. 1789.

тщедушного мальчика в школу к ораторианцам, старейшей из католических конгрегаций священников. Фуше оказался примерным учеником. Там, в монашеских кельях и коридорах, он научился носить маску и скрывать свои подлинные намерения. Долгие годы он жил незаметной жизнью и служил скромным учителем математики и физики в Сомюре, Вандоме, Аррасе. В Аррасе он свел близкое знакомство с начинающим адвокатом Максимилианом Робеспьером. Кто бы мог подумать, что пройдет несколько лет — и от наивных споров о правах человека оба перейдут к смертным приговорам? Но, как любил повторять Фуше, времена меняются, и люди меняются вместе с ними.

Воспитанник ораторианцев

Фуше родился в 1759 году в пригороде приморского Нанта и мечтал пойти по стопам отца — капитана торгового флота. Однако слабое здоровье поставило крест на морской карьере, и родители отдали

true intentions. For many years he lived an unremarkable life, working as a modest teacher of mathematics and physics at Saumur, Vendôme, Arras and elsewhere. In Arras he became a close acquaintance of a lawyer just starting out by the name of Maximilien Robespierre. Who would have thought that in just a few years time the pair would have graduated from naïve arguments on human rights to death sentences? But, as Fouché was fond of repeating, times change and people change with them. The revolution began. The inhuman, ambitious Robespierre took charge of revolutionary terror and the taciturn Fouché sat on a deputies’ bench in the Convention and turned into an “apostle” of universal atheism. The tonsure on his head grew out and the recent Oratorian rose to become one of the most active exponents of terror and embarked on a merciless persecution of the Church. In the autumn of 1793 Fouché went off to carry the ideals of the revolution to the quiet Burgundian region of Nièvre. “We scorn the relics of fanaticism and pride and we trample on crosses and all the toys of the priests,” the abortive priest declared. “The

hypocrites have done enough gathering by the holy water stoups and reciting of masses.” Across the region churches were closed and a hunt was launched for priests, who were forbidden to appear on the streets in clerical dress. After filling strings of carts with confiscated table silver, jewellery, boxes of gold and church plate, the persecutor of Nièvre departed for Paris with a sense of having performed his duty. Fouché’s efforts contributed significantly to the coffers of the revolution and in reward for his zeal, he was immediately given a new assignment — rebellious Lyons. For several months its citizens had resisted the attacks of revolutionary forces, but in October 1793 France’s second city fell. The Convention gave Lyons a new name — the Ville-Affranchie, Liberated City — and decided to make it an example for the whole of France of how the revolution dealt with recalcitrants. “Lyons waged war against freedom; Lyons is no more!” This responsible mission was entrusted to Fouché, who set about his task with zeal, promising to pour rivers of blood in the city. Its inhabitants were paralyzed in anxious anticipation.

Нант — старинный город в Бретани, находящийся там, где леса подступают к самому океану. На протяжении многих веков он был главным морским портом на западе Франции. С гравюры неизвестного художника. Nantes, an ancient city in Brittany, was located where the forests reached right to the Atlantic Ocean. For many centuries this was the main port in the west of France. From an engraving by an unknown artist.

of fate: duplicity

Л иния жизни: двуличие / l ine

Началась революция. Нелюдимый честолюбец Робеспьер возглавил революционный террор, а молчун Фуше воссел на скамью депутатов Конвента и превратился в «апостола» всемирного атеизма. Тонзура на голове заросла, и недавний ораторианец выдвинулся на первые роли среди вершителей террора и вступил на путь беспощадного преследования церкви. Осенью 1793 года Фуше отправился нести идеалы революции в тихий бургундский Невер. «Мы презираем реликвии

фанатизма и гордости и попираем ногами кресты и все игрушки попов, — ораторствовал несостоявшийся священник. — Хватит ханжам собираться у чаш со святой водой и служить обедни». По всей округе закрывались церкви, развернулась охота за священниками, которым запрещалось появляться на улице в облачении. Набив вереницы повозок конфискованным столовым серебром, драгоценностями, ящиками с золотом и церковной утварью, неверский гонитель,

с сознанием выполненного долга, отбыл в Париж. Стараниями Фуше кладовые революции ощутимо пополнились, и в награду за усердие он незамедлительно получил новое назначение — в мятежный Лион. Несколько месяцев жители города сдерживали атаки революционных войск, но в октябре 1793 года вторая столица Франции пала. Конвент дал Лиону новое название — «Освобожденный город» — и на его примере решил показать всей Франции, как революция карает непокорных: «Лион боролся против свободы — Лиона больше нет». Эта ответственная миссия и была поручена Фуше, который рьяно взялся за дело, пообещав пролить в городе реки крови. Лионцы замерли в тревожном ожидании.

Во Франции развернулась антицерковная пропаганда. Фуше противопоставил католицизму «культ Республики», атеизм и «природную этику». «Антиклерикальный маскарад». С акварели Этьена Берику. Ноябрь 1793 года.

Лионский палач В город бывший священник въехал, как подобало комиссару Конвента — перепоясанный трехцветным шарфом, в красной шляпе с перьями, — и тотчас приказал возвести на центральной площади священный алтарь мучеников свободы. Скоро здесь должен был запылать огромный костер. С алтаря собора сбросили изображение Спасителя, а на его место водрузили бюст погибшего во время мятежа революционного мученика Жозефа Шалье. В разгар торжеств появился осел, за которым по грязи волочилось привязанное к его хвосту Евангелие. Священное Писание, требник и иконы швырнули в костер, а осла напоили из священной чаши для причастия.

Поздней осенью 1793 года Лион погрузился в пучину революционного террора. «На улице Лиона. 14 декабря 1793 года». Гравюра Иоганна Карла Шлейха по рисунку Жака Франсуа Жозефа Свебаха-Дефонтена. In late autumn 1793 Lyons plunged into an abyss of revolutionary terror. On a Street in Lyons. 14 December 1793. Engraving by Johann Carl Schleich from a drawing by Jacques François Joseph Swebach-Desfontaines.

68 A propaganda campaign against the Church was unleashed in France. Fouché countered Catholicism with the “cult of the Republic”, atheism and “natural ethics”. Above. An Anticlerical Masquerade. From a watercolour by Etienne Bericourt. November 1793.

The Butcher of Lyons The former trainee priest entered the city as befitted a commissar of the Convention — with a tricolour sash about his waist. A terrible time began. Day and night workers demolished the walls of houses, sweeping whole blocks from the face of the Earth. Soon the whole of Lyons was in flames. Denunciations followed one upon another; the sentences of the revolutionary tribunal were passed without delay. At night, by the light of lanterns, the condemned were brought to the guillotine. The victims were so numerous that there was no time to strew sand on the ground around the scaffold and the whole area turned into a quagmire through which homeless dogs wandered licking at the bloody sludge. At that point the deadly machine was dismantled and moved to one of the Rhone bridges, where the blood of those executed flowed straight into the river, to be joined by their heads tossed over the parapet. But Fouché was not satisfied. He was a man in a hurry and the guillotine was too slow. He demanded a better method of execution and

gave orders for the use of mitraillades — the condemned prisoners were taken out to a flat field and dispatched with grape-shot from cannon. The nickname “mitrailleur de Lyon” attached itself to Fouché for the rest of his life, and for many years beyond. Alarming news suddenly arrived from Paris. One after another, the recent apostles

Слева. «Национализация церковного имущества». Сатирический рисунок, иллюстрирующий непомерное богатство церкви, которая владела в дореволюционной Франции одной пятой всех земель. Цветной офорт с картины Кантен де Латура. Left. The Nationalization of Church Property. A satirical drawing showing the excessive wealth of the Church that owned a fifth of all land in pre-revolutionary France. Colour etching from a painting by Quentin de la Tour.

«Резня в Лионе». Иллюстрация из издания «Революция 1789—1882» под редакцией Шарля Д’Эрико. 1883 год. The Massacre in Lyons. Illustration from the 1883 publication La France Révolutionnaire 1789—1882, edited by Charles d’Hericault.

О происходящем в Лионе сам Фуше писал: «Гильотина была единственным орудием правительства. Подозрительность и недоверчивость терзали сердце каждого; ужас господствовал над всеми». Fouché himself wrote of what took place in Lyons: “The guillotine was the only instrument of government. Suspicion and mistrust tore at every heart; terror ruled over all.” of liberty were losing their lives to insatiable Jacobin terror: Georges Danton, Camille Desmoulins, Jacques Hébert, Jacques Roux. The moloch of revolution demanded new victims. Intoxicated with power, Robespierre launched yet another campaign of proscription — the enemies were to be sought among the most zealous adepts of

of fate: duplicity

Л иния жизни: двуличие / l ine

Для города настали страшные дни. Днем и ночью рабочие рушили стены домов, сносили с лица земли целые кварталы. Вскоре весь Лион запылал, охваченный пламенем. Доносы следовали один за другим, приговоры революционного суда выносились без промедления. Ночью, при свете фонарей, осужденных везли на гильотину. Жертв было так много, что землю вокруг эшафота не успевали посыпать песком — все вокруг превратилось в месиво, по которому бродили бездомные собаки, вылизывавшие кровавую жижу. Тогда смертоносную машину разобрали и перенесли на мост Моран — теперь кровь казненных лилась в Рону, туда же бросали через перила отрубленные головы. Но Фуше был недоволен, торопил: гильотина работала слишком медленно. Он требовал усовершенствовать механизм казней и приказал использовать «огонь молний» — приговоренных выводили на равнину и расстреливали картечью. Прозвище «Палач Лиона» останется с Фуше до конца дней и надолго его переживет. Внезапно из Парижа пришли тревожные вести. В пучине якобинского террора один за другим сложили головы недавние апостолы свободы: Жорж Дантон, Камилл Демулен, Жак Эбер, Жак Ру. Упиваясь властью, Робеспьер открыл очередную проскрипционную кампанию — врагов следовало искать среди наиболее яростных адептов террора. В каждом

человеке ему чудился враг, и даже его давний приятель Фуше значился в списке потенциальных жертв одним из первых. Всесильный хозяин Конвента вызвал его в Париж с отчетом о происходящем в Лионе. «Контрреволюционеры могут рядиться в шкуру патриотов, — вещал Неподкупный. — Остерегайтесь лицемеров и интриганов, сбросивших истлевшие рясы

terror. He thought everyone was an enemy and even his long-time friend Fouché was among the first on the list of potential victims. The all-powerful master of the Con-

vention summoned him back to Paris to report on events in Lyons. “Counter-revolutionaries can put on the hide of patriots,” the Incorruptible one

и стремящихся посеять ненависть к вам. Атеизм — это привилегия аристократов». Удары Робеспьера разили насмерть, Фуше уже был помечен для гильотины, до расправы этому ходячему мертвецу оставались считанные дни. Молох революции требовал новых жертв, и Неподкупный продолжал клеймить позором «ненасытных честолюбцев, жаждущих все большей власти»!

«Террор в Аррасе и Камбре». Аллегорическое изображение апологета революционного террора Жозефа Лебона, пьющего из кубка кровь казненных. Гравюра с рисунка Пурье. The Terror in Arras and Cambrai. An allegorical depiction of the exponent of revolutionary terror Joseph Lebon drinking the blood of the executed. Engraving from a drawing by Poirier.

Один из депутатов не выдержал: — Тут явно намекают, что я преступник. Представьте доказательства! — Я не называл имен. Но придет время — назову! От этой анонимной угрозы члены Конвента оцепенели. Их словно парализовал близорукий взгляд неумолимого человека в парике и фиолетовом фраке. Для любого из них все могло завершиться уже

Своим бескорыстием Робеспьер заслужил прозвище «Неподкупный». Он считал всякое инакомыслие предательством интересов народа. Посмертной наградой ему стала кощунственная эпитафия: «Прохожий, слёз не лей ты над моей судьбой, ведь ты лежал бы здесь, когда б я был живой». Гравюра с оригинала Берто. Справа. «Заседание клуба якобинцев». Работа неизвестного художника. Около 1792 года. Robespierre’s unbribability earned him the nickname “Incorruptible”. He considered any opinion that differed from his own as a betrayal of the interests of the people. His posthumous reward was a derisive epitaph: “As you pass, forbear to mourn my lot. /You would have died, if I had not.” Engraving from an original by Bertaux.

Фуше стал символом революционного террора — подобно Каррье, Тальену, Баррасу и Фрерону, проливавшим потоки крови в Марселе, Нанте и Тулоне.

Fouché became a symbol of revolutionary terror, along with Carrier, Tallien, Barras and Fréron, who shed rivers of blood in Marseilles, Nantes and Toulon.

Революционные дни 31 мая — 2 июня 1793 года: Конвент находился под постоянным давлением вооруженных санкюлотов. Под бой барабанов граждане спешили к местам сбора, а оттуда строем двигались в центр города. Они были готовы сокрушить любую власть, которая их не устраивала. «2 июня 1793 года». Гравюра с оригинала Никола Франсуа Октава Тассера. The revolutionary days of 31 May — 2 June 1793: the Convention was under constant pressure from the armed sans-culottes. At the sound of drums citizens rushed to mustering points and then moved as one to the centre of the city. They were prepared to sweep away any authority that did not suit them. 2 June 1793.Engraving from an original by Nicolas François Tassaert.

Right. A Meeting of the Jacobin Club. By an unknown artist. Circa 1792.

proclaimed. “Beware of hypocrites and intriguers who have shaken off their rotten cassocks and are striving to sow hatred of you. Atheism is the privilege of aristocrats.” Robespierre’s blows were always fatal: Fouché was marked for the guillotine, a walking corpse with just days left to live.

Бывшие соратники Робеспьера Камилл Демулен (слева) и «Спаситель Отечества» Жорж Жак Дантон выступили против крайностей якобинского террора и сложили головы на гильотине. Работы неизвестных художников. Robespierre’s former comrades Camille Desmoulins (left) and the “Saviour of the Fatherland” Georges Jacques Danton spoke out against the extremes of Jacobin terror and lost their heads to the guillotine. Works by unknown artists.

A Master Conspirator Robespierre underestimated the meek schoolteacher. When he felt Death breathing down his neck, Fouché did not lose heart, but rather gathered his strength and resolved to fight to the last. He gave Robespierre’s watchdogs the slip and, changing his hiding place every day, forged a conspiracy. A superb psychologist, he had the full “lowdown” on everyone he contacted and knew how to choose the right approach: “We extol civic virtues and our life or death is being determined by insatiable scoundrels! Do you know, citizen, whose turn it is now? Barras? Fréron? Tallien? You are in the next group!”

Приговоренный 5 апреля 1794 года к смертной казни, Дантон поднялся на эшафот и сказал палачу: «Покажи мою голову народу — она того стоит». Condemned to death, Danton went to the scaffold on 5 April 1794. “Show my head to the people,” he told the executioner. “It is worth the trouble.” The all-embracing fear cemented a conspiracy whose time had come. At the very height of events Fouché’s little daughter fell seriously ill. She died in her mother’s

of fate: duplicity

Л иния жизни: двуличие / l ine

сегодня: шаги ночного патруля, стук в дверь, камера в Консьержери, судебный процесс, завершавшийся до полудня, и в четыре часа дня гильотина. Теперь депутаты аплодировали диктатору с одной мыслью — как избавиться от тирана. Настал час Фуше.

Падение Робеспьера знаменовало начало Белого террора. Формировались банды головорезов из молодых аристократов, взявших в руки дубины. Они открыли настоящую охоту на бывших вожаков революции, попутно сбрасывая их бюсты и громя их типографии. Фуше немедленно отошел в тень. С женой и двумя все

Во время переворота Робеспьер был тяжело ранен выстрелом в челюсть. Хирург кое-как перевязал его, и поверженного диктатора перенесли в Конвент, где положили на стол. Корчась в конвульсиях, он временами поднимал голову и всматривался в торжествую-

Гений конспирации Робеспьер недооценил этого тихоню — школьного учителя. Ощутив дыхание смерти, Фуше не пал духом, а преисполнился сил и решил биться до конца. Он уходит из-под наблюдения ищеек Робеспьера и, ежедневно сменяя конспиративные убежища, плетет паутину заговора. Отличный психолог, он доподлинно знал подноготную каждого из собеседников, умел подобрать нужные слова: «Мы превозносим гражданские добродетели, а нашей жизнью и смертью распоряжаются ненасытные мерзавцы! Знаешь ли ты, гражданин, чья очередь теперь? Барраса? Фрерона? Тальена? Ты — в следующей партии!» Всеобщий страх цементировал назревавший заговор. В самый разгар событий тяжело заболела маленькая дочь Фуше. Она умирала на руках у матери, а преследуемый заговорщик не мог провести рядом с ней последние часы. Страдания ожесточают и придают сил. Девочка скончалась 6 термидора — 9 термидора голова Робеспьера скатилась с эшафота.

время болевшими детьми он поселился в жалкой мансарде и вынужденно перешел на полуподпольное положение — его разыскивали мстители из Лиона. Никому не нужный, забытый прежними друзья-

The Execution of Robespierre and His Comrades. Engraving by an unknown artist.

arms and the hunted conspirator could not be beside her at the end. Sufferings make people bitter and give them strength. The girl died on the 3rd Thermidor; on the 9th Robespierre’s head rolled on the scaffold. The fall of Robespierre marked the beginning of reactionary White Terror. Young aristocrats formed gangs and armed themselves with cudgels. They embarked on an out-andout hunt for the former leaders of the revolution, throwing down their busts and smashing their print shops in the process. Fouché immediately disappeared into the shadows. With his wife and two children who were constantly sick, he took up residence in a miserable attic and was forced to lead a semiunderground existence for fear of avengers from Lyons. Totally unwanted and forgotten by former friends, he got by thanks to various dubious ventures and casual earnings. He was plucked from poverty by the pushily ambitious Paul de Barras, whom the coup of 9 Thermidor had lifted to the crest of the political wave. An unprincipled operator, this former viscount, regicide and recent Montagnard, Barras, like Fouché, nearly

«Казнь Робеспьера и его соратников». Гравюра неизвестного художника.

щие лица проклинавших его людей — тех, кто раньше раболепно ловил каждое произнесенное им слово. Когда Неподкупного наконец внесли на эшафот, толпа замерла. Одна из женщин, сыновья которой были казнены в дни террора, увидав, как покатилась голова диктатора, громко воскликнула: «Бис!» С картины М. Меленга. During the coup against him, Robespierre was badly wounded in the jaw by a pistol shot. A surgeon bandaged him up and the deposed dictator was carried to the Convention and laid on a table there. Writhing in convulsions, from time to time he raised his head and looked into the gloating faces of those who cursed him — the same people who had previously hung slavishly on his every word. When “the Incorruptible” was at last brought to the scaffold, the crowd stood stock-still. One woman whose sons had been executed during the terror saw the dictator’s head roll and shouted out loudly, “Encore!” From a picture by M. Mélingue.

ми, он перебивался разными темными делами и случайными заработками. Из нищеты его извлек пронырливый честолюбец Поль де Баррас, вынесенный переворотом 9 термидора на самый гребень большой политики. Беспринципный делец, бывший виконт, цареубийца и недавний монтаньяр, Баррас, подобно Фуше, чуть было не оказался на гильотине за террор в Тулоне. Он жил сегодняшним днем, обожал деньги, кутежи, роскошь, женщин. Такому бонвивану требовались надежные люди с замаранным, как и у него самого, прошлым. Можно ли было подобрать кандидатуру более подходящую, чем Фуше, без гроша в кармане, способного бесшумно проникнуть в любую щель? Полученный политический опыт научил Фуше главному — политику нельзя делать на улице: скопление народа и огласка могут лишь навредить делу. Оказав Баррасу немало ценных услуг, Фуше получил портфель министра полиции. Его кредо — келейность: неторопливая беседа на аллее парка или в светском салоне превращала завзятого фрондера в негласного союзника, а болтуна и демагога заставляла придерживать язык. Необходимо только досконально владеть явной и тайной информацией, правильно расставлять акценты, играть на тайных слабостях собеседника и умело загонять его в тупик. Он вел двойную и тройную игру, водил всех за нос, оплачивал услуги десятков осведомителей

и секретных агентов. И в нужное время и в нужном месте наносил главный удар.

Всесильный министр В 1799 году разнеслись слухи о возможном перевороте левых. Якобинцы, не желавшие окончательно покидать политическую арену, называли себя клубом «Манеж» и собирались в доме на улице Дюбак и горели решимостью возродить времена террора. «Я должен бороться с анархией», — во всеуслышание заявил старый террорист Фуше и явился на собрание своих бывших соратников. Они встретили его враждебным молчанием. Когда, собравшись с мыслями, депутат Брио приготовился объявить министра полиции «вне закона», с улицы послышался конский топот, лязгнули шпоры. Депутаты сразу присмирели. Фуше поднялся на трибуну и,

«Король Директории» Поль де Баррас. Октябрь 1795 года. С портрета работы неизвестного художника. The “King of the Directory” Paul de Barras. October 1795. From a portrait by an unknown artist.

Мюскадены — золотая молодежь термидорианской эпохи. Они выходили на улицу с тросточками, носили тесные фраки, обтягивающие штаны, серьги в ушах и широкие галстуки, закрывавшие лицо до носа. Пользовались терпкими духами с ароматом мускуса, взбивали на голове высокий кок или заплетали волосы в длинные косички. The muscadins were the idle youth of the Thermidorian era. They went out on the street carrying canes and wearing close-fitting frockcoats and tight trousers, earrings and cravats that covered their faces up to the nose. They used pungent musky scent and arranged their hair either in a tall quiff on the top of their heads or in long plaits.

ended up on the guillotine for the terror in Toulon. He lived for the moment, loved money, carousing, luxury and women. A bonvivant like him needed reliable people with a tarnished past like his own. Could there have been a more suitable candidate than Fouché, a man without a sou to his name, but capable of penetrating into any crevice? Fouché’s political experience had taught him one main thing: politics ought not to be made on the streets: gatherings of people and publicity could only harm a cause. After performing a number of valuable services for Barras, Fouché was rewarded with the portfolio of minister of police.

The All-powerful Minister In 1799 rumours abounded of a possible left-wing coup. The Jacobins unwilling to leave the political arena permanently called themselves the Club du Manège. They met at a house on the Rue du Bac and burned with desire to revive the times of the Terror. “I must fight against anarchy,” the former terrorist Fouché declared publicly and turned up to a meeting of his former comrades. They met him with hostile silence.

When, having gathered his wits, one deputy was about to declare the Minister of Police an “outlaw”, the clop of horses’ hooves and jangle of spurs came from the street. The deputies immediately fell quiet. Fouché climbed onto the platform and, sweeping the room with an icy stare, announced: “The meeting is over. Kindly disperse.” The con-

«В столичном кафе». Раскрашенная гравюра неизвестного художника. 1797 год. In a Café in the Capital. Tinted engraving by an unknown artist. 1797.

of fate: duplicity

Л иния жизни: двуличие / l ine

обведя зал ледяным взглядом, процедил: «Собрание распущено. Попрошу всех разойтись». В растерянности члены клуба потянулись к выходу, а Фуше неторопливо запер за ними двери и унес ключи. Спустя несколько дней он пригласил на беседу военного министра Бернадота, будущего шведского короля, а в ту пору ярого якобинца и члена клуба «Манеж». — Глупец, куда тебя занесло? Ради чего? На дворе не 1793-й! Тогда мы разрушали и строили заново, иначе было не выиграть. Но теперь-то все наше. Зачем же опять все рушить? Но Бернадот с гасконским упрямством стоял на своем. — Дело твое, — закончил разговор Фуше. — Завтра я, может статься, примусь за твой клуб, и если председателем окажешься ты, твоя голова полетит первой. Даю слово, а я слово держу. Фуше был прав: в 1799 году мысли политиков были заняты отнюдь не возвращением террора. Все последние месяцы они упорно искали послушную «шпагу», генерала, готового свергнуть Директорию. Свою игру вел и Баррас, который решил использовать «маленького олуха», как он называл обязанного ему карьерой генерала Бонапарта, и с его помощью вернуть престол Бурбонам. Между тем дезертировавший из Египта Бонапарт явился в Париж и с головой ринулся в водовороты интриг. Заговорщики встретились с ним

и дали понять, что Баррас дискредитировал себя — «король Директории» должен исчезнуть из Истории. Но как быть с его присными, и в первую очередь с Фуше, всезнающим министром полиции? Фуше, разумеется, был прекрасно осведомлен обо всех шагах заговорщиков. Он давно понял, что его покровитель Баррас отыграл свое. Теперь опытный игрок должен ставить на Бонапарта! Фуше поехал в особняк генерала на улице Шантрен и приказал доложить о себе. Прошел час, а всесильный Фуше все еще томился в приемной и ждал аудиенции. Случайно его увидел один из заговорщиков, бывший якобинец Реаль. В ужасе он бросился к Бонапарту: — Вы с ума сошли, генерал! — В чем дело, Реаль? — Вы знаете, кто в приемной? — По-моему, Фуше. — И давно он ждет? — С час. — Вы с ума сошли! Да ему достаточно шевельнуть мизинцем — и все наши планы рухнут. Немедленно примите его. Никто не знает, о чем Фуше и Бонапарт проговорили около двух часов, но с этого дня заговорщикам никто не мешал готовить переворот. Однако поручиться за то, что министр полиции ведет честную игру, не взялся бы никто. За несколько дней до назначенной даты переворота он вдруг вздумал устроить званый вечер. Когда

Маршал Жан Батист Бернадот. Портрет работы Ж.-Ж. де Лоза. 1805 год. Мог ли этот якобинец представить, что пройдет несколько лет и он займет шведский престол под именем Карл XIV Юхан? После его смерти в 1844 году при бальзамировании на его теле обнаружили татуировку времен революционной молодости, гласившую: «Смерть королям!»

“It’s up to you,” Fouché concluded the talk. “Tomorrow I might decide to deal with your club, and if you prove to be chairman, your head will be the first to go. I give you my word, and I keep my word.” Fouché was right: in 1799 the minds of politicians were engaged with very different things than the return of the Terror. For months now they had been looking hard for an obedient “sword”, a general prepared to overthrow the Directory. Barras too was playing a game of his own, having decided to use the “little numskull”, as he called Bonaparte (who owed his career to him), to help return the Bourbons to the throne. Meanwhile, Bonaparte, who had deserted his army in Egypt, appeared in Paris and plunged headlong into a whirlpool of intrigues. The conspirators met him and informed him that Barras had discredited himself that the “King of the Directory” should disappear from history. But what about his associates, and above all Fouché, the omniscient Minister of Police?

Fouché, it goes without saying, was perfectly well informed of all the conspirators actions. He had long since understood that his patron Barras had played all his cards. An experienced gambler ought now to stake on Bonaparte! Fouché drove to the General’s mansion and asked to be announced. An hour passed and the all-powerful Fouché was still cooling his heels in the hall, waiting for an audience. He was spotted by chance by one of the conspirators, the former Jacobin Pierre-François Real. Horrified he dashed in to Bonaparte. “You have gone mad, General!” “What is it, Real?” “Do you know, who is in the hall?” “Fouché, I think.” “Has he been waiting long?” “About an hour.” “You are mad! He has only to move his little finger and all our plans will collapse. Have him in at once.” No-one knows what Fouché and Bonaparte discussed for around two hours, but from that moment on nobody hindered the conspirators from preparing their coup.

75 «Государственный переворот в Сен-Клу 18 брюмера (9 ноября 1799 года)». Раскрашенная гравюра неизвестного художника. Разъяренные левые депутаты Совета пятисот под крики «Вне закона!» выставили Бонапарта из зала заседаний. Но вмешалась армия — и депутаты были разогнаны.

The Jacobins were one of the most radical political parties. They got their name from an early meeting place — in a Dominican monastery (the Dominicans were known as Jacobins in France). In the summer of 1799 Jacobins called for a return to the “Feast of Pikes” and the Reign of Terror.

The Coup d’Etât at SaintCloud on 18 Brumaire (9 November 1799). Tinted engraving by an unknown artist. Furious members of the Council of Five Hundred drove Bonaparte from the hall with cries of “Outlaw!” But the army intervened and the deputies were dispersed.

Санкюлоты, вооруженные пиками и саблями. 1792 год. Фрагменты раскрашенных гравюр работы неизвестных художников.

гражданин директор, я знаю цену всем этим россказням. Можете на меня положиться. Будь это правдой, мы бы уже имели тому доказательства на площади Революции или на Гренельской равнине. Намек на гильотину был призван показать, кто ведет партию. Вскоре Директория была ликвидирована, а на следующий день войска во главе с Бонапартом и другие заговорщики отправились во дворец Сен-Клу, где заседали депутаты обоих законодательных собраний — Совета старейшин и Совета пятисот.

Marshal Jean-Baptiste Bernadotte. Portrait by Johann Jacob de Lose. 1805. Could this Jacobin have imagined that in a few years’ time he would succeed to the Swedish throne under the name Charles XIV John? After his death in 1844, when his body was being embalmed it was found to carry a tattoo from the time of his revolutionary youth proclaiming: “Death to kings!”

Якобинцы были одной из самых радикальных политических партий. Свое название они получили потому, что сначала проводили свои заседания на улице Святого Якова, в монастыре ордена доминиканцев. Летом 1799 года якобинцы призывали возродить «эпоху пик» и вернуться к террору.

fused members of the club headed for the exit, and Fouché unhurriedly locked the door behind them and carried away the key. A few days later he invited Bernadotte, the Minister of War and future King of Sweden, but then an avid Jacobin and member of the Club du Manège, for a chat. “You fool, what have you got yourself into? For what? It’s not 1793 any more! Then we destroyed and built anew; there was no other way to win. But now everything is ours. Why tear everything down again?” But Bernadotte held his own with Gascon stubbornness.

гостей пригласили к столу, они с удивлением увидели, что в сборе все главные действующие лица предстоящего переворота. Казалось, вот-вот откроется дверь и нагрянет полиция. И дверь открылась, впустив последнего гостя — директора Гойе, против которого и был направлен заговор. На глазах изумленных гостей между ним и Фуше состоялся странный диалог: — Что нового, гражданин министр? — Да ничего, так… болтают. — О чем же? — Да все о заговоре! Но я в этом дока,

Sans-culottes armed with pikes and swords. 1792. Details of tinted engravings by unknown artists.

of fate: duplicity

Л иния жизни: двуличие / l ine

Едва корсиканец покинул город, как на всех парижских заставах по распоряжению Фуше опустились шлагбаумы. Отныне никто не мог покинуть Париж или въехать в него. Все последние новости незамедлительно ложились на стол Фуше. Если заговорщики победят, он примкнет к Бонапарту, если проиграют — арестует его. К утру вопрос решился: Бонапарт захватил власть, а Фуше сохранил пост министра полиции. Обманутый Баррас вышел из игры и удалился в свое поместье Гробуа, в изгнание.

Неисправимый интриган В руках Наполеона Фуше оказался идеальным руководителем полицейскосыскной машины. В своем деле этот ловкий шпион, провокатор и шантажист был блестящим профессионалом, а кроме того, оказался полезен с точки зрения имиджа нового режима. Якобинское прошлое министра полиции связывало режим Бонапарта с революционной эпохой. Тем более что, как все знали, Фуше отправил на гильотину французского короля — это, по мнению Наполеона, должно было удвоить его преданность. Император никогда не упускал случая, чтобы уязвить по этому поводу своего министра. Однажды, когда Фуше допек его своими интригами, Наполеон в раздражении бросил ему: «Вы ведь голосовали за казнь Людовика XVI». При этом он не сводил пристального взгляда с Фуше, которому пожаловал титул герцога

Yet no-one was prepared to vouch that the Minister of Police was playing it straight. Soon the Directory was abolished and the next day troops led by Napoleon and other conspirators headed for the Château de Saint-Cloud, where deputies of both legislative assemblies — the Council of Elders and the Council of Five Hundred — were meeting. The Corsican had barely left the city when on Fouché’s orders all the gates were barred. From that moment no-one

шпионить за самим Фуше. В 1810 году, получив неопровержимые доказательства переговоров последнего с роялистами и англичанами, Наполеон приказал ему сложить с себя обязанности министра полиции. Фуше, получив назначение генералгубернатором Рима, отправился в почетную ссылку. Император еще не знал, что Фуше ведет тройную игру и передает в Петербург секретную информацию обо всем происходящем в Париже — в Северной столице его знали под именем «Наташа». Правда, выставить за дверь Фуше оказалось непросто. Заявив, что ему нужно время для подготовки к отъезду, Фуше в спешном порядке сжег опасные бумаги и списки агентуры, а часть секретных компрометирующих документов, в том числе

Солдаты Итальянской армии в 1796 году являли собой разномастное сборище вооруженных людей. Генерал Бонапарт нашел слова, чтобы разжечь их боевой дух: «Солдаты, вы раздеты, недоедаете; правительство ничего не может вам дать… Я поведу вас на самые плодородные равнины в мире… Вы обретете там честь, славу и богатство». Наступательные кампании Наполеона всегда сопровождались восторженными криками «Ура!». Гравюра по оригиналу Силе.

Отрантского. Лицо герцога осталось бесстрастным. Сохраняя полнейшее спокойствие, он выдержал паузу и ответил с низким поклоном: «Совершенно верно, сир. Ведь это была первая услуга, которую мне привелось оказать вашему величеству!» Фуше всегда любил оставлять за собой последнее слово, и Наполеон знал, что доверять этому сумрачному человеку опасно. Чтобы не пасть жертвой дьявольских интриг своего министра, император завел несколько полиций, которые должны были

The soldiers of the Italian army in 1796 were a very motley bunch. General Bonaparte found the words to kindle their fighting spirit: “Soldiers, you are unclothed and underfed. The government can give you nothing… I will lead you into the most fertile plains in the world… There you will acquire honour, glory and wealth.” Napoleon’s offensive campaigns were always accompanied by delighted hurrahs. Engraving from an original by Seele.

could leave or enter the capital. All subsequent events were immediately reported to Fouché. If the conspirators won, he would join Bonaparte; if they lost, he would arrest him. By morning it was all over: Bonaparte had seized power, but Fouché retained the post of Minister of Police. The hoodwinked Barras exited the game and withdrew to his Grosbois estate in banishment.

An Incorrigible Intriguer In Napoleon’s hands, Fouché proved the ideal head of a police investigative machine.

Когда 9 мая 1802 года Бонапарт учредил орден Почетного легиона, тотчас нашлись недоброжелатели-остряки. Глумясь над нововведением, они стали носить в петлице красную гвоздику. Бонапарт направил распоряжение министру полиции: «Принять меры». Фуше не пожелал быть смешным, воюя с цветами, и написал на той же бумаге свою резолюцию: «Подождем — скоро гвоздики отцветут».

Французская революция открыла новую страницу в мировой истории — на сцену выступила Нация. «Праздник Федерации 14 июля 1790 года». Фрагмент раскрашенной гравюры неизвестного художника. The French Revolution opened a new chapter in world history — the Nation State took the stage. The Festival of Federation, 14 July 1790. Detail of a tinted engraving by an unknown artist.

When Napoleon founded the Legion D’honneur on 9 May 1802, it immediately became the target of malicious wits. Poking fun at the innovation, they began wearing red carnations in their buttonholes. Bonaparte instructed his Minister of Police to take measures. Fouché did not want to make himself a laughing stock by fighting against flowers and wrote back on the same note: “Let’s wait — the carnation season will soon be over.” In his field this artful spy, provocateur and blackmailer was a brilliant professional and he also served a useful purpose in respect of the new regime’s image. The Minister of Police’s Jacobin past connected Bonaparte’s administration with the revolutionary era. All the more so as everyone knew that Fouché had sent the former king to his death, which, as Napoleon saw it, should double his loyalty. The Emperor never missed an opportunity to sting his minister on that score. Once when Fouché had plagued him with his intrigues, Napoleon in irritation hurled at him: “You did vote for the execution of Louis XVI!” In saying this he kept his eyes firmly fixed on Fouché, whom he granted the title of Duke of Otranto. Remaining perfectly calm, the other man waited then answered with a deep bow: “Quite right, Sire. That was, after all, the first service I was able to perform for Your Majesty.” Fouché always liked to have the last word and Napoleon knew that it was dangerous to trust this shadowy figure. In order not to fall victim to the diabolic intrigues of his own minister, the Emperor set up several police forces that were supposed to spy on Fouché

переписку Наполеона, увез в свое поместье Феррьер. Все вскрылось, как только новый министр Савари, герцог Ровиго, прибыл в министерство. Разъяренный Наполеон потребовал вернуть документы — Фуше в ответ сообщил, что бумаг он не увозил. Император впал в ярость. Тучи над Фуше сгустились, и он бежал за границу. На каждом шагу чувствуя слежку, герцог Отрантский в панике метался в карете по всей Италии. Земля словно горела у него под ногами — Ливорно, Парма, Пиза. Не зная, где скрыться, он решил искать спасения в Новом Свете. Ему удалось сесть на корабль, державший путь через Атлантику, но в открытом море его свалила с ног морская болезнь. Фуше, потерявшего сознание от слабости и переживаний, доставили на берег. После недолгих раздумий он написал императору покаянное письмо, а затем вернул похищенные бумаги.

Великий лицемер В 1815 году у Фуше появился шанс вновь возглавить полицию. Уже год, как после падения империи престол опять занимали Бурбоны. Наполеон, высадившись на побережье, предпринял последнюю отчаянную попытку вернуться к власти и начал свой победоносный марш на Париж. Потерявшие голову Бурбоны вспомнили о «старом революционере» герцоге Отрантском, но тот ответил отказом на предложение сформировать новое

himself. In 1810, after he received irrefutable proof of his negotiations with royalists and the British, Napoleon ordered him to resign from the post of Minister of Police. Fouché was sent into honourable exile with an appointment as governor general of Rome. The Emperor was not yet aware that Fouché had been playing a triple game and sending St Petersburg secret information about all that went on in Paris — in the Russian capital he was known as “Natasha”. It proved no easy matter to get rid of Fouché. Claiming that he needed time to prepare for his departure, the ex-Minister hastily burnt incriminating papers and lists of agents, while he took some secret compromising documents, including Napoleon’s correspondence, away to his country estate. Everything came out as soon as the new minister Savary, the Duke of Rovigo, arrived at the ministry. A furious Napoleon demanded the return of the documents — Fouché replied that he had not removed any papers. The Emperor was livid. The clouds were brewing over Fouché and he fled abroad. Sensing pursuit at every

of fate: duplicity

Л иния жизни: двуличие / l ine

правительство. Последовало постановление об аресте — за неповиновение. Окружившие особняк герцога вооруженные агенты не смогли отказать своему бывшему начальнику, когда тот попросил время, чтобы собраться. Воспользовался этим пятидесятишестилетний Фуше своеобразно: он удалился в соседнюю комнату, вылез через окно, приставив к стене лестницу, перебрался в сад соседнего особня-

ка и был таков. Париж заливался хохотом, Наполеон тоже не смог сдержать улыбку: «Да, этот — всем бестиям бестия». Во время «Ста дней» Фуше вернулся в министерство. «Вас хотели похитить, — обратился к нему Наполеон, — чтобы вы не могли сослужить службу своей стране?.. Время — трудное, но ваше мужество, как и мое, способно преодолеть сложности». Конечно, время трудное, мысленно

The Parisian press kept a close eye on Napoleon’s advance towards the capital. The headlines of the time tell their own story: “The Corsican Monster has landed at Golfe Juan” — “The Man-Eater is going to Grasse” — “The Usurper enters Grenoble” — “Bonaparte takes Lyons” — “His Imperial Majesty is expected today in his loyal Paris”…

Napoleon’s Return from Elba on 11 March 1815. Engraving by an unknown artist.

moment, the Duke of Otranto dashed around the whole of Italy in his carriage. It was as if the ground was on fire beneath his feet — Livorno, Parma, Pisa… Not knowing where to hide, he decided to seek safety in the New World. He managed to board a ship bound for the other side of the Atlantic, but once out at sea he fell prey to seasickness. Faint from weakness and emotional turmoil he was brought back to shore. After brief reflection, he wrote the Emperor a repentant letter and then returned the stolen papers.

The Great Hypocrite In 1815 Fouché received another chance to become head of the police. A year after the Bourbons had returned to the throne following the collapse of the empire, Napoleon escaped from Elba and made a last desperate attempt to return to power, beginning his victorious march on Paris. Going to pieces, the Bourbons remembered the “old revolutionary” Duke of Otranto, but he turned down the invitation to form a new government. A warrant was then issued for his arrest — for disobedience. The armed agents who sur-

rounded the Duke’s mansion could not refuse their former boss when he asked for time to gather his things. The 56-year-old Fouché used this concession in an original manner: he withdrew to the next room, climbed out of the window; put a ladder against the wall to reach the next-door garden and was gone. Paris rolled with laughter. Napoleon could not restrain a smile either: “Yes, there’s no-one more cunning than him.” During the Hundred Days Fouché returned to his ministry. “They wanted to

abduct you,” Napoleon inquired, “so that you could not serve your country? The times are difficult, but your courage, like mine, is capable of overcoming difficulties.” Of course, the times are difficult, Fouché tacitly agreed with him and began a secret correspondence with the Bourbons and the Austrians — he had to think about tomorrow. Napoleon was informed and ordered his minister to present himself urgently at the Tuileries. Fouché, pleading a poor memory, regretted that he had forgotten to report about the Austrian Chancellor’s letters, but said that now he doesn’t know how he should reply. Napoleon nearly choked with indignation: “You’re a traitor! You should have been hanged long ago!” Fouché bowed: “I do not share Your Majesty’s opinion.” From then on, Napoleon could barely stand his presence. Their last meeting was at a session of the Council of Ministers. White with fury the Emperor bent across the table and shouted at Fouché: “You are betraying me, I know. I have proof!” Then, snatching up a knife, he added: “Why don’t you take this knife and stick it in my chest? That would be more honest than what you are doing. If I

have you shot, people will call it nothing but just revenge.” Fouché left the room, scornfully remarking: “In a month we’ll be done with this madman.” As always, he read the situation right. Napoleon fell; the Bourbons came back to France. When Louis XVIII was informed that Fouché needed to be thanked for services rendered to the Bourbons, the phlegmatic King shuddered with indignation — to thank a man who had voted for the killing of his own brother! Forced in the end to give in, he went off to confession to relieve his conscience. “My poor brother,” the King grieved, “if you could see me at this moment!” Fouché rubbed his hands, he was once again Minister of Police, to His Most Christian Majesty. The regicide did not last long at the royal court. His early dismissal was followed by hard years of exile. This time Fouché had departed the political stage for ever and he would live out the rest of his days in total oblivion. He settled for a time in Prague, then moved to Linz, before finally ending up in Trieste, where he died on 26 December 1820, taking many of his life’s secrets with him to the grave.

Joseph Fouché. Wood engraving. “Fouché was a sworn enemy of all theories. He was a man with a practical mentality and did not retreat no matter what the obstacles,” the Austrian chancellor Prince Metternich wrote.

Парижская пресса внимательно следила за тем, как покинувший остров Эльба Наполеон продвигается к столице. Это видно по заголовкам газет тех дней: «Корсиканское чудовище высадилось в бухте Жуан», «Людоед идет к Грассу», «Узурпатор вошел в Гренобль», «Бонапарт занял Лион», «Его императорское величество ожидается сегодня в своем верном Париже»…

«Возвращение Наполеона с острова Эльба 11 марта 1815 года». Гравюра неизвестного художника.

согласился с ним Фуше и вступил в тайную переписку с Бурбонами и австрийцами — нельзя было забывать о завтрашнем дне. Наполеон, которому донесли об этом, приказал своему министру срочно явиться в Тюильри. Фуше, сославшись на слабеющую память, посетовал, что забыл доложить о письмах австрийского канцлера, а теперь вот не знает, что тому отвечать. Наполеон чуть не задохнулся от возмущения: «Вы изменник! Мне давно следовало вас повесить!» Фуше склонился в поклоне: «Я не разделяю мнения вашего величества». Отныне Наполеон с трудом выносил его присутствие. Последняя их встреча произошла на заседании Совета министров. Побелевший от ярости император прокричал Фуше, перегнувшись через стол: «Вы предаете меня. Я знаю это. У меня есть доказательства!» Затем,

схватив нож, он добавил: «Почему вы не возьмете этот нож и не вонзите его мне в грудь? Это было бы честнее того, что вы делаете. Если я вас расстреляю, иначе как справедливым возмездием это не назовут». Фуше вышел из кабинета, презрительно бросив: «Через месяц с этим бешеным будет покончено». Как всегда, он все просчитал верно. Наполеон пал, во Францию вернулись Бурбоны. Когда Людовику XVIII сообщили, что необходимо отблагодарить Фуше за оказанные Бурбонам услуги, флегматичный король содрогнулся от возмущения: благодарить человека, голосовавшего за казнь его родного брата! Вынужденный в конце концов уступить, он отправился исповедоваться, дабы облегчить свою совесть. «Мой бедный брат, — сокрушался король, — если бы ты мог видеть меня в эту минуту!» Фуше потирал руки — вновь он стал министром полиции христианнейшего короля. При королевском дворе цареубийца продержался недолго. Вскоре последовала отставка, наступили тяжелые годы изгнания. Теперь уже навсегда Фуше сошел с политической арены, и доживать остаток жизни ему предстояло в полном забвении. На какое-то время он поселился в Праге, затем перебрался в Линц и, наконец, оказался в Триесте, где и скончался 26 декабря 1820 года, унеся в могилу многие тайны своей жизни.

Жозеф Фуше. Гравюра на дереве. «Фуше был заклятым врагом всех теорий. Он был человеком с практическим складом ума и не отступал ни перед какими препятствиями», — писал канцлер Австрийской империи князь Меттерних.

«Бегство Людовика XVIII из Парижа в ночь с 19 на 20 марта 1815 года». Литография Куша и Болине по оригиналу Хейма. Louis XVIII’s Flight from Paris on the Night of 19 March 1815. Lithograph by Couche and Bovinet after Heim.

country that we lost

Страна, которую мы потеряли / t he

Ощетинившись лесом копий, два войска встали супротив друг друга. Блестели на солнце мечи и шеломы, фыркали кони, предчувствуя жаркую сечу. Мстислав пустил коня вдоль войска, отдавая последние распоряжения воеводам. Со стороны касогов к русской дружине направилось несколько всадников. Узнав среди них князя касожского Редедю, Мстислав с двумя воинами двинулся навстречу. — Чего ради мы будем губить наши дружины? — обратился недруг к Мстиславу. — Сойдемся, чтобы побороться самим. Если одолеешь ты, возьмешь богатства мои, и жену мою, и детей моих, и землю мою. Если же я одолею, то возьму твое все. — Да будет так, — молвил Мстислав. — Но не на мечах и копьях биться будем, сильнейшего в борьбе найдем. Оба предводителя спешились и сошлись посреди поля. Казалось, век минул — так долго они боролись. Мстислав стал изнемогать, ибо велик и жилист был Редедя. Тогда в поту и одышке возопил от сердца русский князь: — О, пречистая Богородица, помоги мне! Если же одолею его, воздвигну церковь во имя твое! И, сказав так, бросил супостата на землю и, выхватив нож, вонзил его в сердце Редеди. И, пойдя в землю его, забрал все богатства его, и жену его, и детей его, и дань возложил на касогов.

Александр ВОСТОКОВ / by Alexander VOSTOKOV

Во стольном граде во Чернигове In the capital city of Chernigov

Like two forests of lances, the armies stood opposite each other. Swords and helmets gleamed in the sun; the horses snorted sensing a hard-fought battle ahead. Mstislav guided his steed the length of his army, giving final instructions to his captains. From the Kasog side a few men rode out towards the Russians. Recognizing Rededia, the Kasog prince, among them, Mstislav rode to meet them with two of his men. “Why should we destroy our forces?” the enemy asked Mstislav. “Let us agree to combat between ourselves. If you win, then you take my wealth, and my wife, my children and my lands. But if I win, I take all that is yours.” “So be it,” Mstislav agreed. “But we shall not fight with swords and spears. We will determine who is strongest by wrestling.” Both commanders dismounted and they fell upon each other in the middle of the field. An age seemed to pass, so long did they fight. Mstislav began to weaken, as Rededia was big and wiry. At that moment, sweating and gasping for breath, the Russian prince cried out from the heart: “O purest Mother of God, help me! If I defeat him I shall build a church in your name!” And with those words, he threw his foe to the ground and, pulling out his dagger, plunged it into Redidia’s heart. Then, going into his land, he took all his wealth, and his wife, and his children, and imposed a tribute upon the Kasogs.

Вторая столица Руси Первый летописно известный черниговский князь Мстислав Храбрый, сын Владимира Крестителя, поначалу, в 988 году, был посажен отцом княжить в Тьмутаракани, области на таманском побережье Керченского пролива. Одолев богатыря Редедю в 1022 году, Мстислав значительно упрочил положение русичей в Приазовье и Предкавказье. Касожский народ (современные адыги) признал над собой власть тьмутараканского князя. А сыновья Редеди стали воспитанниками Мстислава и долгие годы верой и правдой служили Руси. Именно Мстислав, расширяя границы русского государства, заложил важный принцип русской политики. В отличие от западной дипломатии, руководствовавшейся принципом «разделяй и властвуй», на Руси признавали другое правило: «объединяй и защищай все подвластные народы». Однако во внутренней политике Мстислав руководствовался несколько иными правилами. Владение Тьмутараканской областью казалось ему печальной ссылкой. Уязвленное самолюбие не позволяло смириться с единоличной властью брата Ярослава Мудрого в Киеве. И в 1023 году, оставив править в Тьмутаракани сына Евстафия, Мстислав силой занял княжеский престол в Чернигове. Ярослав же, призвав на помощь варягов, двинулся с войском на властолюбивого брата. Дружины сошлись

The Second Capital of Rus’ The first prince of Chernigov that we know of from the chronicles — Mstislav the Brave, son of Vladimir who brought Christianity to Rus’ — was initially sent by his father to rule in Tmutarakan, a region on the eastern shores of the Kerch Strait. By conquering the mighty Rededia in 1022, Mstislav considerably bolstered the position of the Rus’ in the area around the Sea of Azov and the pre-Caucasus. The Kasog people (today’s Adighians) acknowledged the overlordship of the prince of Tmutarakan. Rededia’s sons became Mstislav’s wards and served Rus’ loyally and faithfully for many years. It was Mstislav when expanding the boundaries of the Russian state, who laid down an important principle of Russian policy. In contrast to Western diplomacy, which took as its guideline “divide and rule”, Rus’ Вверху слева. Один из ранних вариантов герба Чернигова. В 1859 году был утвержден герб, на котором голова «вещего орла» повернута влево — в «правильную» с точки зрения геральдики сторону.

Top left. One of the early versions of Chernigov’s coat-of-arms. In 1859 a coat-of-arms was approved that had the head of the “wise eagle” turned to the left — the “correct” side from a heraldic point of view.

country that we lost

Страна, которую мы потеряли / t he

«Единоборство Мстислава Удалого с Редедею 1022 года». Литография Петра Иванова по рисунку Бориса Чорикова для издания «Живописный Карамзин» (Санкт-Петербург, 1837 год).

The Single Combat between Mstislav the Brave and Rededia in 1022. Lithograph by Peter Ivanov after a drawing by Boris Chorikov for the publication A Pictorial Karamzin (St Petersburg, 1837).

вечером у села Листвен, что на берегу речки Руды. Небо покрывали грозные тучи, сверкало оружие при вспышках молний, шум яростной битвы сливался с громовыми раскатами. К утру войско Мстислава одолело варяжских наемников и новгородское ополчение Ярослава.

took a different line: “unite and defend all the peoples under your sway”. In domestic policy, however, Mstislav followed another set of rules. His tenure of Tmutarakan seemed to him a gloomy exile. His wounded pride would not allow him to accept his brother Yaroslav the Wise as the sole rule in Kiev and in 1023, leaving his son Yevstafy to rule in Tmutarakan, Mstislav took the princely throne of Chernigov by force. Yaroslav, calling the Varangians to his aid, marched against his power-hungry brother. The forces clashed in the evening, by the village of Listven on the bank of the River Ruda. The sky became covered with black clouds, the weapons glinted in the flashes of lightning and the sounds of the furious fighting merged with the peals of

Спасо-Преображенский собор в Чернигове был построен в 1030 году. Согласно некоторым источникам, здесь похоронен герой «Слова о полку Игореве» князь Игорь, правивший в Чернигове в 1198—1201 годах.

The Transfiguration Cathedral in Chernigov was built in 1030. According to some sources it is the burial place of Prince Igor, the central figure of The Lay of Igor’s Host, who ruled in Chernigov from 1198 to 1201.

Одержав победу, Мстислав проявил редкое великодушие. Он не стал преследовать брата, бежавшего в Новгород, но, напротив, отправил к нему послов с предложением мира. «Садись в своем Киеве, ты — старший брат, а мне пусть будет эта сторона». В 1026 году два брата съехались у Городца, что под Киевом, и заключили искренний союз. Мстислав признал старшинство Ярослава, но властвовать в государстве стали они вдвоем. Ярослав взял западную его часть, а Мстиславу досталась восточная со столицей в Чернигове. Днепр служил границей между ними. На терзаемой после смерти Владимира междоусобными раздорами земле русской воцарился покой. Не нарушила мира и загадочная смерть Мстислава, который в 1036 году выехал на охоту, да вдруг занемог животом и скончался. Полнота власти вновь вернулась в руки Ярослава Мудрого. В самом начале своего правления в Чернигове Мстислав заложил Спасо-Преображенский собор, самый древний из сохранившихся на территории России и Украины православных храмов. Софийский собор в Киеве начали возводить лишь спустя двенадцать лет, а новгородский храм Софии — через два десятилетия.

Отец древнерусского монашества Три князя Ярославича — Изяслав, князь киевский, Святослав, черниговский, и

Преподобный Антоний Печерский. Икона XVII века. St Antony of the Caves. 17th-century icon.

Елецкая Черниговская икона Божией Матери явилась на ели близ Чернигова в 1060 году при князе Святославе Ярославиче. Позже преподобный Антоний благословил основать здесь монастырь. В 1238 году обитель разрушили татары, но икона была схоронена в монастырской стене. Копия иконы XVII века из Успенского собора Елецкого монастыря в Чернигове. The Yeletskaya Chernigov icon of the Virgin appeared on a fir-tree close to Chernigov in 1060, in the reign of Prince Sviatoslav Yaroslavich. Later Saint Antony gave his blessing for the foundation of a monastery here. In 1238 the monastery was destroyed by the Tatars, but the icon was concealed in a wall. A seventeenth-century copy of the icon from the Dormition Cathedral of the Yeletsky Monastery in Chernigov.

Всеволод, переяславский, — бочком протиснулись в тесную келью Антония. — Отче, — перекрестившись, обратился к монаху Изяслав, — половцы одолели землю нашу набегами. Разоряют города, угоняют скот, страдает народ русский. Благослови на поход супротив окаянных. Антоний поднял голову и внимательно поглядел на князей. Помолчал. Посмотрел в угол, где стояли иконы. Братья нетерпеливо переминались с ноги на ногу. Наконец, обращаясь к Изяславу, Антоний заговорил: — Не будет вам моего благословения. Господь карает вас за междоусобицу. Не видать вам победы. Молитесь о прощении. А коли соберетесь в поход, за ваши грехи вы будете побеждены варварами и обращены в бегство, причем многие из воинов утонут в реке, другие будут взяты в плен, а остальные падут от меча. Сбылись предсказания преподобного Антония. В 1068 году на реке Альбе русские войска потерпели поражение. А по возвращении Изяслава в Киев в городе вспыхнуло восстание, и он был вынужден бежать в Польшу. Вернувшись через год на престол, Изяслав во всех бедах обвинил святого Антония и велел тайно схватить его. Но Святослав прознал про гнев брата и укрыл Антония в Чернигове. В толще Болдинской горы тот выкопал пещеру и жил в ней три года, пока киевляне не уговорили его снова вернуться в Печерский монастырь…

«Отец русского монашества», основатель Киево-Печерской лавры, преподобный Антоний (в миру Антипа) родился в города Любече, что недалеко от Чернигова, в 983 году. С детских лет он тяготился мирской суетой и стремился к уединению: в отрочестве выкопал в лесу, в двух верстах от города, пещерку и жил в ней в полном одиночестве. Юношей Антоний отправился в Грецию. Там в одной из монастырских обителей в Афоне принял постриг. И было однажды духовному наставнику Антония игумену Феоктисту откровение от Бога. Призвал он Антония к себе и сказал: «Иди обратно в русскую землю — пусть и там живущие через тебя преуспевают и утверждаются в вере христианской; да будет с тобою благословение святой горы Афонской!» Антоний обосновался в Киеве, но после смерти Владимира Крестителя в 1015 году на Руси вспыхнула междоусобица… Не в силах наблюдать за кровавой борьбой за власть, Антоний удалился в Афон. И вновь было видение игумену, и вновь он послал Антония в землю русскую, ибо так было угодно Богу. Поселился Антоний в пещере. Слава о его праведной жизни быстро распространилась по Руси, и рядом с ним стали селиться монахи-отшельники. Так появилась Киево-Печерская лавра — древнейший из сохранившихся доныне русских монастырей.

Спасо-Преображенский собор неоднократно перестраивался. Григорий Потемкин, оказавшись в Чернигове, был поражен красотой собора и удручен его бедственным состоянием после сильного пожара. Светлейший распорядился выделить деньги на ремонт. Но не в меру ретивые исполнители выстроили по бокам храма две остроконечные башни, отчего собор стал напоминать костел. The Transfiguration Cathedral was rebuilt several times. Grigory Potemkin, when he happened to pass through Chernigov, was struck by the beauty of the cathedral and crestfallen at its calamitous condition following a major fire. The Prince gave orders for repairs to be funded, but his wishes were fulfilled overzealously — the addition of two pointed towers at the sides made the cathedral look like a Catholic church. thunder. By morning Mstislav’s men had overcome the Varangian mercenaries and Yaroslav’s Novgorodian militia. The victorious Mstislav displayed rare magnanimity. He refrained from pursuing his brother, who had fled to Novgorod, but rather sent envoys to him, proposing peace. “Stay in your Kiev, you are the eldest brother, and may this side be mine.” In 1026 the two brothers came together at Gorodets outside Kiev and concluded a sincere alliance. Mstislav acknowledged Yaroslav’s seniority, but they began to wield power in the state

jointly. Yaroslav took the western part, while Mstislav acquired the east, with Chernigov as his capital. The Dnieper served as a boundary between them. The Russian lands, tormented by internecine conflict after Vladimir’s death, were at last at peace. At the very start of his reign in Chernigov, Mstislav laid the foundation of the Transfiguration Cathedral, the oldest Orthodox church now surviving in either Russia or the Ukraine. St Sophia’s in Kiev was begun only twelve years later, and its namesake in Novgorod two decades later.

Былинный богатырь Добрыня Никитич родился в городе Любеч близ Чернигова. С рисунка Виктора Васнецова. 1891 год. Donrynia Nikitich, one of the heroes of old Russian bylina epics, was born in the town of Liubech near Chernigov. Drawing by Victor Vasnetsov. 1891.

country that we lost

Страна, которую мы потеряли / t he

Тайны подземелий Сегодня Антониевы пещеры в Чернигове представляют собой многоуровневый комплекс подземных сооружений общей протяженностью около 350 метров. Наибольший интерес представляет собой церковь Феодосия Тотемского, в притворе она достигает высоты 8,4 метра — для пещерного монастыря это чудовищная высота. Попадая в эту церковь, посетитель забывает, что находится под землей. Множество легенд связано с Антониевыми пещерами. Говорят, что в Великую

Отечественную немцы схоронили здесь клад, что намоленные стены пещер излечивают от многих заболеваний, но больше всего рассказов ходит о призраке черного монаха. «Мы работали в нижнем ярусе комплекса, — пишет в книге «Тайны монастырских подземелий» заведующий отделом истории пещер Национального историкоархитектурного заповедника «Чернигов стародавний» Владимир Рубенок. — Наружные двери были закрыты на замок. Электрического освещения в пещерах

Одна из множества древнерусских легенд повествует о гигантском подземном ходе, который будто бы тянется от Антониевых пещер до самой КиевоПечерской лавры. Когда татары в XII веке захватили город и ворвались в монастырь, те из них, кто кинулся преследовать монахов в пещерах, якобы исчезли без следа. One of the many old Russian legends tells of a gigantic underground passage that supposedly extends from St Antony’s caves right to the Monastery of the Caves in Kiev. In the twelfth century, when the Tatars took the city and burst into the monastery those who tried to pursue the monks in the caves are said to have disappeared without a trace.

Монахи на Руси были желанными гостями за княжеским столом. «Благочестивое обыкновение и Любовь в монастырской жизни Ростислава. 1167 год». Литография Петра Иванова по рисунку Бориса Чорикова. 1837 год.

In Rus’ monks were welcome guests at a princely table. Pious Custom and Love in the Monastic Life of Rostislav. 1167. Lithograph by Peter Ivanov after a drawing by Boris Chorikov. 1837.

The Father of Early Russian Monasticism Saint Antony, the “father of Russian monasticism”, founder of the Kiev Monastery of the Caves, was born in Liubech, close to Chernigov, in 983. From childhood Antip, as he was then known, was disturbed by the bustle of the world and sought to withdraw from it: as an adolescent he dug a cave in the forest two versts from the town and lived there as a complete hermit. When he came of age Antip went off to Greece. There, in one of the

monasteries on Mount Athos, he became Antony the monk. His spiritual mentor, Abbot Theoctistus, once received a revelation from God. He summoned Antony and told him: “Go back to the Russian land. May those who live there also flourish and grow firm in the Christian faith through you; and may the blessing of the holy mountain of Athos be with you.” Antony settled in Kiev, but after the death of Prince Vladimir in 1015 civil conflict broke out in Rus’. Unable to stand the sight of a bloody struggle for power, Antony returned to Athos. And again the abbot had a vision and again he sent Antony to the Russian land, because that was God’s will. Antony began living in a cave. The fame of his righteous life spread rapidly across Rus’ and other hermit monks began to settle close by. That is how the Kiev Monastery of the Caves

country that we lost

Страна, которую мы потеряли / t he

тогда еще не было, и копать приходилось при свечах и фонариках. Ближе к утру свет закончился, обрекая нас на вынужденное бездействие. Тут-то и вспомнилось, что в предыдущий выход мы оставили огарки свечей за алтарем церкви Нико-

Около двадцати лет в Чернигове правил великий князь Владимир Мономах. «Венчание на царство князя Владимира Мономаха. 1117 год». Литография Петра Иванова по рисунку Бориса Чорикова. 1837 год.

Grand Duke Vladimir Monomakh ruled in Chernigov for about twenty years. The Coronation of Prince Vladimir Monomakh. 1117. Lithograph by Peter Ivanov after a drawing by Boris Chorikov. 1837.

лы Святоши. И мне пришлось за ними идти. Уверенно ориентируясь в пещерах и в полной темноте, я совершенно спокойно шел в нужном направлении. И тут случилось то, что невозможно объяснить с точки зрения обычной человеческой логики... Возле кельи Антония Печерского стоял человек, одетый во что-то черное, похожее на длинное старомодное пальто. Привидение молча смотрело на меня сзади, а я видел его как бы в зеркале, ведь я находился в тот момент в церкви Николы Святоши спиной к нему. Как ни странно, обычного в такой ситуации ужаса я не ощутил, но стало не по себе. Понимая, что это галлюцинация, я быстро пошел вперед, в помещение алтаря. Видение исчезло, но от этого стало еще тревожнее. Обшарив то место, где должны были находиться свечи, и не найдя их, я с сожалением констатировал, что возвращаться придется без света. Выходить из алтаря не хотелось, но ничего другого не оставалось: не ждать же, когда за тобой придут. Войдя в центральный объем храма, я вновь увидел ЕГО. Стоял ОН на том же месте. Все выглядело вполне реалистично, кроме одного: в абсолютной темноте видеть кого-либо невозможно! Странно. Но волнение ослабело. Несколько шагов вперед — и привидение скрылось за поворотом. Вернувшись к своим товарищам, я ничего им не рассказал, опасаясь насмешек».

appeared. It is now the oldest in the lands that were once Rus’.

The Secrets of the Underground At another moment of internecine tension Antony fled from Kiev and lived for a time in a cave near Chernigov. Today the monastery that grew up on this site is a multi-level complex of underground structures with a total length of around 350 metres. The most interesting element is the Church of St Feodosy of Totma. Its vestibule reaches a height of 8.4 metres — a fantastic figure for a cave monastery. Once inside the church visitors can easily forget that they are underground. A large number of legends are associated with the caves. It is said that during the Second World War the Germans buried a treasure here; that the walls of the caves have absorbed the power of so much prayer that they can cure many diseases, but most of all people talk of the ghost of a black monk. “We were working in the lower level of the complex,” Vladimir Rubenok, the head of the history of the caves department of the Ancient Chernigov National Historical and Architectural Preserve, writes in the book

Позже многочисленные исследования подтвердили присутствие в церкви Николы Святоши некоторых необъяснимых феноменов: газовые свечения, изменение восприятия времени и пространства — с научной точки зрения они до сих пор не объяснены.

Разорение Чернигова Весной 1238 года татарские орды разметали войска Рязанского и Владимиро-Суздальского княжеств и разорили их земли, а в следующем году Батый снова двинулся на Русь. На пути татар встал Чернигов. Черниговского князя Михаила Всеволодовича в ту пору не было в городе, и обороной взялся руководить епископ Порфирий.

Среди черниговских князей заметный след в истории оставил Михаил, о подвиге которого свидетельствует «Житие благоверного князя Михаила Черниговского и боярина его Феодора»: «Татарские палачи схватили благоверного князя и долго жестоко избивали, пока земля не обагрилась кровью. Наконец один из отступников от христианской веры, по имени Даман, отсек голову святому мученику». Among the princes of Chernigov one left his mark in folk memory — Mikhail, whose martyrdom is recorded in The Life of the Pious Prince Mikhail of Chernigov and His Boyar Feodor: “The Tatar butchers seized the devout Prince and beat him long and savagely until the ground was red with blood. Finally one of the apostates from the Christian faith, a man named Daman, cut off the saintly martyr’s head.”

«Убиение князя Михаила Черниговского за непоклонение Кумиру в Орде». Литография Петра Иванова по рисунку Бориса Чорикова. 1837 год. За мученическую смерть князь Михаил Черниговский и его верный боярин Феодор были причислены к лику святых. В 1572 году, по желанию царя Иоанна Грозного, мощи святых мучеников были перенесены в Москву и ныне находятся в Архангельском соборе Московского Кремля. The Slaying of Prince Mikhail of Chernigov for Refusing to Worship an Idol in the Horde. Lithograph by Peter Ivanov after a drawing by Boris Chorikov. 1837. For their martyrs’ deaths Prince Mikhail and his faithful boyar Feodor were canonized. In 1572, in accordance with the wishes of Ivan the Terrible, the relics of the two saints were taken to Moscow and they are now in the Kremlin’s Archangel Cathedral.

Пятницкая церковь в Чернигове. Конец XII—начало XIII века. Современная фотография.

The Church of St ParascevePiatnitsa in Chernigov. Late 12th—early 13th centuries. Present-day photograph.

Тем временем на помощь осажденному городу поспешил двоюродный брат черниговского князя Мстислав Глебович. Русское войско, появившееся в тылу осаждавших город татар, оказалось для них неприятной неожиданностью. Лют был бой, но слишком неравными оказались силы. Мстислав потерпел поражение и

«Смерть княгини Доминики Черниговской в 1239 году во время нашествия Батыя». С картины Сергея Егорнова. 1904 год.

The Secrets of the Monastery Catacombs. “The outside doors were locked. There was still no electric lighting in the caves at that time, and we had to dig by candle- and lamplight. As morning approached, the light ran out, forcing us to stop work. We suddenly recalled that on our last visit we had left some candle-ends behind the altar of the Church of St Nikola Sviatosha. And I had to go for them. I knew my way around the caves

The Death of Princess Dominica of Chernigov in 1239 during Batu’s Invasion. From a painting by Sergei Yegornov. 1904.

even in the pitch dark and calmly headed in the right direction. And then something happened that is impossible to explain in terms of ordinary human logic… Near the cell of Antony of the Caves a man was standing, dressed in something black that resembled a long old-fashioned overcoat. The ghost looked at me silently from behind and I saw it as if in a mirror, since at that moment I was in the Church of St Nikola Sviatosha with my back to it. Strangely enough, I did not feel the horror usual in such situations, but I did feel odd. Realizing that it was a hallucination, I quickly moved forward into the sanctuary area. The vision vanished, but that was even more disturbing. Grubbing around in the place where the candle-ends should have been and not finding them, I was dismayed by the awareness that I would have to go back without light. I did not want to leave the sanctuary, but there was no

country that we lost

Страна, которую мы потеряли / t he

Граф Алексей Разумовский, тайный муж императрицы Елизаветы, родился в семье казака на хуторе Лемеши, что по дороге из Чернигова в Киев. Своей судьбой обязан случаю. В 1731 году через село проезжал один из придворных, услышал в церкви пение юного Алексея и взял его в Петербург, где Разумовский пленил красотой будущую императрицу. Count Alexei Razumovsky, the clandestine husband of Empress Elizabeth, was born into the family of a Cossack at the farmstead of Lemeshi, on the road from Chernigov to Kiev. His life was changed by chance. In 1731 one of the Russian courtiers passed through the village and heard the young Alexei singing in the church. He took him back to St Petersburg, where Razumovsky’s handsome looks won the heart of the future empress. Граф Алексей Разумовский. С гравюры Алексея Осипова. XVIII век.

Count Alexei Razumovsky. From an engraving by Alexei Osipov. 18th century.

бежал. А татары, невзирая на град огромных камней, летевших в них с крепостного вала, штурмом взяли город. Последние защитники Чернигова укрылись в СпасоПреображенском соборе. Однако двери собора не могли устоять против ударов тарана. Вскоре татары ворвались внутрь, сея вокруг смерть и не щадя никого — ни детей, ни женщин. По преданию, жена князя Мстислава, чтобы не попасть в руки врага, выбросилась из окна «красного терема» в соборе. Татары сожгли город, и вскоре Черниговское княжество прекратило свое существование. Княжеский двор переехал в укрытый густыми лесами Брянск.

choice: I didn’t want to wait until people came for me. Entering the main body of the church I saw HIM again. HE was standing in the same place. It all looked entirely natural, apart from one thing: in the pitch dark it’s impossible to see anything! But my agitation diminished. A few steps forward and the ghost became hidden round a corner. I went back to the others, but did not say anything for fear of them poking fun.” Numerous investigations later confirmed the existence of certain inexplicable phenomena in the Church of St Nikola Sviatosha: gaseous luminescences, altered perceptions of time and space. Science has still not been able to explain them.

The Destruction of Chernigov In the spring of 1238 the Tatar hordes swept aside the armies of the Riazan and Vladimir-Suzdal principalities and ravaged those lands. The following year Batu again moved against Rus’. Chernigov lay in the Tatars’ way. The local prince, Mikhail Vsevolodovich, was not in the city at the time and Bishop Porphyry assumed command of the defenders.

Обитель покоя Вновь в славные страницы истории России черниговцы вписали свое имя уже при Петре I. При взятии Азова в 1696 году особо отличился черниговский казачий полк под командованием наказного гетмана Якова Лизогуба, а в Полтавском сражении отличился черниговский полковник Павел Полуботок. Впоследствии черниговские полки не раз приносили славу русскому оружию.

Meanwhile the Prince’s cousin, Mstislav Glebovich, was hastening to the aid of the beleaguered city. The Russian forces appearing in the Tatars’ rear gave the besiegers an unpleasant surprise. The battle was ferocious, but the numbers proved too uneven. Mstislav was defeated and fled, while the Tatars, despite the hail of huge stones hurled at them from the ramparts, took the city by storm. The last defenders of Chernigov took refuge in the Transfiguration Cathedral. But the doors of the cathedral were unable to resist the attackers’ battering ram. Soon the enemy poured inside, sowing death all around and sparing neither women nor children. According to legend, to avoid falling into the hands of the Tatars, Prince Mstislav’s wife threw herself from a high window. The Tatars set fire to the city and soon the Chernigov principality ceased to exist. The

Дом полковника Якова Лизогуба (бывшая полковая столовая) в Чернигове. Фотография второй половины XX века. The house of Colonel Yakov Lizogub (a former regimental mess) in Chernigov. Photograph from the second half of the 20th century.

country that we lost

Страна, которую мы потеряли / t he

Внесли свою лепту уроженцы города и в русское искусство. Здесь родились живописец Николай Ге и скульптор Иван Мартос, автор знаменитого памятника Минину и Пожарскому, установленного в Москве. Илья Репин посещал Чернигов и его пригороды: художник искал здесь прототипы для картины «Запорожцы пишут письмо турецкому султану». Дореволюционный Чернигов был тихим губернским городком. Когда во второй половине XIX столетия по всей России начали строить железные дороги, Чернигов обошли стороной: ни лесов, ни полезных ископаемых в окрестностях города не было, больших фабрик или заводов никто не строил. Здесь предпочитали селиться отставные чиновники и военные. Летом Чернигов походил на огромный сад — небольшие частные домики утопали в зелени.

В селе Вороньки на Черниговщине последние годы после амнистии прожили декабрист Сергей Григорьевич Волконский и его жена Мария Николаевна, отправившаяся за мужем в Сибирь. The village of Voronki in the hinterland of Chernigov is where the Decembrist Sergei Grigoryevich Volkonsky and his wife Maria Nikolayevna (famous for following her husband to Siberia) lived out their days after the amnesty.

Город, хранящий ауру древнерусской славы, жил в тишине и покое. Лишь иногда, в тяжелые дни Гражданской и Великой Отечественной, он, как былинный богатырь, ненадолго просыпался, чтобы окинуть происходящее изумленным взглядом, и вновь засыпал… Таким же оставался Чернигов и в советское время.

Слева. Князь Сергей Волконский. Фотография Ивана Ностица. 1864 год. Справа. Княгиня Мария Волконская. Фотография 1857 года. Left. Prince Sergei Volkonsky. 1864 photograph by Ivan Nostits. Right. Princess Maria Volkonskaya. 1857 photograph.

in Moscow. Ilya Repin visited Chernigov and its hinterland in search of prototypes for his painting The Zaporozhye Cossacks Writing a Mocking Letter to the Turkish Sultan. Pre-revolutionary Chernigov was a quiet small provincial city. When railways began to be laid all over Russia in the second half of the nineteenth century, Chernigov was passed by: there were neither timber nor mineral resources in the area and no-one built large factories or works here. The city retained the aura of Early Russian fame and was living out its days in quiet calm. Only occasionally, in the hard times of the Civil War and Second World War, like some legendary hero was it roused from its slumbers for a time, to cast an astonished eye over what was happening, and drift off again… Chernigov remained just as tranquil in Soviet times.

Сегодня стольный град Чернигов, вторая столица Древней Руси, находится на территории независимой Украины.

Эскиз к знаменитой картине Ильи Репина «Запорожцы пишут письмо турецкому султану». 1878 год. Над своим монументальным полотном «Запорожцы…» художник работал почти 15 лет (с 1878 по 1891 год), написав, помимо эскизов, 50 этюдов-портретов.

One of Ilya Repin’s sketches for his famous painting The Zaporozhye Cossacks Writing a Mocking Letter to the Turkish Sultan. 1878. The artist worked for fifteen years on this monumental canvas (from 1878 to 1891) and besides sketches he painted 50 portrait studies.

princely court moved to Briansk, which was protected by dense forests.

A Calm Backwater The men of Chernigov appeared once more in the glorious pages of Russian history in the time of Peter the Great. During the capture of Azov in 1696 the Chernigov Cossack Regiment distinguished itself under the command of Ataman Yakov Lizogub, while Colonel Pavel Polubotok of Chernigov showed great prowess at the Battle of Poltava. In later years Chernigov regiments covered themselves in glory on several occasions. Natives of the city also made their contribution to Russian art. The painter Nikolai Gay was born here, as was the sculptor Ivan Martos, the creator of the famous monument to Minin and Pozharsky in front of St Basil’s

Today Chernigov, the second capital of Early Rus’, is on Ukrainian territory.

ВЕЛИКИЕ О ВЕЛИКИХ

ШВЕЙЦЕР О БАХЕ

«...не Ручей, но Море»

В жизненной борьбе, нередко омрачавшей его существование, Бах не всегда был симпатичен. Его раздражительность и упрямую неуступчивость нельзя ни простить, ни извинить. Особенно трудно оправдать его поведение, когда он, вначале как будто соглашаясь, вдруг спохватывается, причем всегда слишком поздно, и, защищая то, что считал своим правом, слепо идет напролом, из мелочи создает крупное дело. Таким он был, когда встречался с людьми, которые, как ему казалось, могут попытаться ограничить его свободу. Подлинный же Бах был совсем другим. Все свидетельства сходятся в том, что в обычной жизни он был чрезвычайно приветливым и скромным человеком. Прежде всего он был прямодушен и неспособен совершить несправедливость. Известна его беспристрастность. Особенно ясно проявлялась она при многочисленных экспертизах оргáнов, к которым его часто привлекали. Его боялись, так как он был строг, ни одна мелочь не ускользала от его внимания. Приглашали ли его на конкурс органистов или на экспертизу вновь построенного органа, он всегда был так добросовестен и нелицеприятен, что, по замечанию Форкеля, число его друзей после этого редко увеличивалось.

92 На скрижалях истории есть имена, со временем не только не тускнеющие, но, наоборот, становящиеся ярче и ярче. Ибо к ним обращается каждое поколение, приходящее на Землю… Среди таких имен — Иоганн Себастьян Бах, чья музыка уже почти три века звучит среди нас. За свою жизнь он написал более тысячи произведений во всех известных к тому времени музыкальных жанрах. Он был величайшим мультиинструменталистом и «закрыл» мощью своего гения эпоху музыки барокко. «Имя ему не Ручей [так переводится с немецкого слово «Бах»], но Море», — говорил о нем Бетховен в то время, когда имя его великого соотечественника оказалось несправедливо забытым. Лишь спустя почти век после смерти Баха человечество вновь признало его музыку, а его жизнь стала объектом интереса многочисленных биографов. К личности гениального композитора обратился и Альберт Швейцер, музыкант, врач и ученый, получивший за свою общественную деятельность Нобелевскую премию мира. Избранные страницы из его монографии «Иоганн Себастьян Бах» мы предлагаем вниманию наших читателей.

Бах был более чем беспристрастен — он был доброжелателен. Если при экспертизе оргáна он находил, что вознаграждение не соответствует хорошей работе и что она принесет мастеру небольшой доход или даже убыток, он сразу же предлагал общине увеличить вознаграждение, и часто его просьба имела успех. Если Бах мог оказать кому-либо услугу, он никогда не отказывал. Когда его ученик определялся на работу, он дружески помогал ему. Не задумываясь, он писал рекомендательное письмо к церковному начальству в самых почтительных выражениях. С этой добротой соединялась приятная скромность. С начальством он был оскорбительно горд, но в обычной жизни никому не давал почувствовать своего превосходства. Его скромность не была лицемерной и надуманной, подобно той, в которую иногда облекаются знаменитости, чтобы мир считал их великими и в этом отношении; нет, это была подлинная, здоровая скромность, поддерживаемая сознанием собственного достоинства, которого он не терял и тогда, когда писал королям. Прошения, которые он подавал своим государям, составлены, как тогда полагалось, в почтительной форме. Но в этих предписанных обычаем формулах вежливости просвечивает гордость. Между строк можно прочесть: я, И. С. Бах, имею право обратиться с просьбой к моему курфюрсту. Иначе составлено письмо, сопровождающее посылку «Musikalisches Opfer» («Музыкальное приношение») Фридриху II. Он пишет ему как равному, хотя и почтительно, отдавая дань королевскому достоинству. Если освободить слог от изысканной вежливости, то смысл его таков: Иоганн

Слева. Иоганн Себастьян Бах. Портрет работы Эрнста Хадера. 1876 год.

В 1747 году Бах посетил двор Фридриха Великого, который предложил ему музыкальную тему для сочинения. Бах был мастером импровизации и сразу исполнил трехголосную фугу. Позже композитор сочинил целый цикл вариаций на эту тему, озаглавив его «Regis Iussu Cantio Et Reliqua Canonica Arte Resoluta» («Данная повелением короля тема и прочее, исполненное в каноническом роде»), и отослал в подарок королю. Первые буквы этой фразы образуют слово «ричеркар» — название музыкальной формы, предшествовавшей фуге. Сегодня этот цикл известен как «Музыкальное приношение». «Себастьян Бах у Фридриха Великого». С картины Германа Каульбаха. 1879 год.

Себастьян Бах почитает для себя высочайшей честью кое-что добавить к славе Фридриха Великого, опубликовав композицию на заданную им тему. Работу своих учеников он судил строго, однако хвалил тех, кто этого заслуживал. Никогда не осуждал других музыкантов и не любил слушать о своих победах на творческих соревнованиях. Когда Баха спрашивали, как он дошел до такого совершенства в искусстве, он обычно отвечал: «Мне пришлось быть прилежным; кто будет столь же прилежен, достигнет того же». И с заносчивыми музыкантами он сохранил свою доброжелательность и не показывал, что видит их суетность. Бах всю жизнь жалел, что не познакомился с Генделем. Он хотел с ним встретиться, но, кончено, не для того, чтобы померяться силами. В Германии, правда, мечтали о подобном турнире, сравнения между ними были обычными. Все считали, что как органист Бах победит. Однако Бах хотел не состязаться с ним за первенство, но поучиться у него. Как высоко он ценил Генделя, видно из того, что вместе с Анной Магдаленой он собственноручно переписал его «Страсти», а значит, и исполнил их. Вообще рукописные копии Баха — одно из прекраснейших свидетельств его скромности. Даже в то время, когда он уже давно перестал ощущать себя чьим-либо учеником, он продолжал переписывать Палестрину, Фрескобальди, Лотти, Кальдару, Людвига и Бернгарда Баха, Телемана, Кайзера, Гриньи, Дьюпара и многих других. Иногда удивляешься: куда

девалось критическое чутье переписчика, когда он снимал для себя эти копии? Кажется непонятным: что заставляло его переписывать целые кантаты Телемана? Но ведь это были признанные всеми мастера: он уважал их и заботился о распространении их сочинений. Кто из современных Баху композиторов взял на себя труд переписать «Страсти по Матфею», чтобы они не погибли для потомства? Бах всегда был верен поговорке: «Будь гостеприимен». «Всякий любитель искусства,– пишет Форкель, — чужеземец или земляк, мог прийти в его дом и встретить радушный прием. Благодаря этой общительности, соединенной с большой художественной славой, в его доме почти никогда не переводились посетители». Члены большого, широко разветвленного рода Бахов, приезжавшие по делам в Лейпциг, всегда были для него желанными гостями. В конце концов, сам Бах для нас загадка, ибо внешний и внутренний человек в нем настолько разъединены и независимы, что один не имеет никакого отношения к другому. У Баха больше, чем у какоголибо другого гения, внешний человек, каким он являлся для других в жизни, был только непроницаемой оболочкой, предназначенной скрывать обитавшую в ней художественную душу. У Бетховена внутренний человек подавляет внешнего, вырывает его из естественной жизни, возвышает и воспламеняет, пока целиком не поглотит его. У Баха не так. Он — человек двух миров: его художественное восприятие и творчество протекают, словно не соприкасаясь с почти банальным бюргерским существованием, независимо от него.

minds about the greats

g reat /

В еликие о великих

Бах боролся за свое бюргерское благополучие, но не за признание своего искусства и своих произведений. Это и отличает его как человека от Бетховена и Вагнера — вообще от того, кого мы разумеем под словом «художник». Он считал вполне естественным, что его признавали мастером органной и клавирной игры, хотя в конце концов это было только внешним и временным в его искусстве. Он не обращался к миру, чтобы тот признал вечное в его творчестве, — то, к чему стремилась его душа. Ему даже не приходило в голову ожидать чего-либо подобного от мира. Он ничего не сделал, чтобы его кантаты и «Страсти» стали известны людям, чтобы они сохранились. Если они дошли до нас, то не по его вине. Своеобразие Баха именно в том, что он не стремился к признанию своих великих творений, не призывал мир, чтобы тот узнал их. Поэтому-то на его творчестве лежит отпечаток возвышенности. В его кантатах чувствуется очарование нетронутости, и в этом отношении они не похожи ни на какие другие художественные произведения. Коричневые тома старого Баховского общества говорят с нами потрясающим языком. Они повествуют о вечном, о том, что истинно и прекрасно, так как создано не для признания, а потому, что не могло не быть создано. Кантаты и «Страсти» Баха — детища не только музы, но и досуга, в благородном, глубоком смысле, — в том смысле, как понимали это слово древние: в те часы, когда человек живет для себя и только для себя. Сам он не сознавал величия своих творений. Бах знал только, что он признанный всеми первый органист и клавесинист и великий контрапунктист. Но он даже не подозревал, что из всех созданных тогда музыкальных произведений лишь его сохранятся для потомства. Если сочинения великого, но несвоевременно явившегося художника ждут «своего времени» и в этом ожидании стареют, то Бах не был великим или несвоевременным. Он первый не понимал сверхвременного значения того, что создал. Поэтому он, может быть, величайший из всех творческих гениев. Его безмерные силы проявлялись бессознательно, как силы, действующие в природе; и были они столь же непосредственными и богатыми.

вольную радость бытия, внутренне был отрешен от мира. Все его мышление пронизано чудесным, радостным, страстным желанием смерти. Все снова и снова, как только текст хоть сколько-нибудь дает к этому повод, он говорит в своей музыке об этом страстном влечении к смерти, и нигде язык его звуков так не потрясает, как именно в кантатах, когда он прославляет смертный час. Кантаты на богоявление и некоторые басовые кантаты — откровения его внутренней религии. В этих звуках чувствуется то скорбно-усталое влечение, то веселая улыбка — в музыке колыбельных, которую только он один умел так создавать, — то снова звучит страстно-экстатическое, ликующее обращение к смерти, с призывом восторженно отдаться ей. Кто слышал такие арии, как «Schlummert ein ihr müden Augen» («Закройтесь, усталые глаза», из кантаты № 82), «Ach schlage doch bald selge Stunde» («Скорей же пробей, желанный час», из кантаты № 95) или простую мелодию «Komm süßer Tod» («Приди, cладостная смерть»), тот почувствует, что здесь говорит не музыкант, передающий звуками содержание текста, но тот, кто пережил эти слова, чтобы вдохнуть в них то, что было в нем самом и что он должен был открыть другим. Это религия Баха — она раскрывается в его кантатах. Она преображает его жизнь. Существование, которое извне кажется нам борьбой, враждой, огорчением, в действительности было озарено покоем и радостью.

Лист партитуры знаменитой Мессы си минор («Высокой мессы») для солистов, хора и оркестра, написанной Бахом в 1733—1738 годах. Он посвятил ее курфюрсту Саксонии Фридриху Августу III и переслал ему также прошение о титуле придворного дрезденского композитора, которое было удовлетворено спустя три года. Полностью месса была впервые исполнена в 1896 году.

Бах не думал о том, сумеют ли ученики школы исполнить его вещи и поймут ли их люди, приходящие в церковь. Он вложил в них свое благочестие. Свои партитуры он украшал буквами: S. D. G.— Soli Deo Gloria («Одному Богу слава») — или J. J. — Jesu juva («Иисус, помоги!»). Эти буквы были для него не формулой, но исповеданием веры, проходящей через все его творчество. Музыка для него — богослужение. Искусство было для него религией. Поэтому оно не имело ничего общего ни с миром, ни с успехом в мире. Оно было самоцелью. Религия у Баха входит в определение искусства.

Месса — наиболее крупный жанр в католической музыке. В IV веке понятие «месса» означало отпущение грехов, позже так стали называть богослужение при обряде причащения и, наконец, главное богослужение воскресного или праздничного дня, что соответствует литургии в православной церкви.

Справа. Дом в Эйзенахе, где родился и провел свое детство Иоганн Себастьян Бах. Фотография из газеты начала XX века.

«Давно уже высказывалось сожаление, что от Баха не осталось ни маски, ни черепа, так что не было возможности слепить сколько-нибудь похожий бюст. Его могила неизвестна. Знали только, что он погребен на кладбище при церкви св. Иоанна, в дубовом гробу, как это видно из сохранившегося счета могильщика», — писал Альберт Швейцер.

В Веймаре Бах прожил с 1708 по 1717 год, занимая должность придворного органиста у герцога Иоганна Эрнста. Однажды дрезденский концертмейстер Волюмье, пригласил Баха на музыкальное состязание с известным французским органистом Луи Маршаном. Однако в день соревнования выяснилось, что Маршан, услышав накануне игру Баха, тайно покинул город. Слева. Замок Вильгельмсбург в Веймаре. Неизвестный художник. Около 1730 года.

Справа. Бронзовая статуя Иоганна Себастьяна Баха работы Адольфа фон Донндорфа была установлена в Эйзенахе в 1884 году. С гравюры по дереву.

В конце концов и музыкальное обучение почиталось религиозным делом. Поэтому Бах перед первыми пьесами «Klavierbüchlein» («Клавирной книжечки») для старшего сына Фридемана надписал: «Во имя Иисуса». При этом он допускал и искусство для развлечения. Он не ставил его высоко: приглашая Фридемана сопровождать его в Дрезден для посещения театра, он иронически называл оперы, которые там ставились, дрезденскими песенками. Но это не мешало ему при подходящем настроении изощряться в сочинении таких песенок, которые граничили порой с бурлеском, словно ему надо было как следует высмеяться, дабы снова обрести настоящую серьезность. Бах был не только набожным, но и образованным в вопросах религии. В его наследстве фигурирует ряд теологических сочинений. Среди них полное собрание сочинений Лютера, проповеди Таулера, «Истинное христианство» Арндта. Полемическая литература, основательно представленная, доказывает, что Бах придерживался строго лютеранской точки зрения. В Кетене он не позволил своим детям посещать реформированную школу и поместил их в только что открытую лютеранскую. В конечном итоге подлинной религией Баха было даже не ортодоксальное лютеранство, а мистика. По своему внутреннему существу Бах принадлежит к истории немецкой мистики. Этот крепко сложенный человек, по происхождению и благодаря творчеству своему занимавший прочное положение в жизни и обществе, на чьих губах мы видим чуть ли не самодо-

На смерть Баха его современник, немецкий композитор Георг Филипп Телеман, сочинил сонет, в котором есть такие строки: «Усопший Бах! С тобой не каждый мог сравниться: Ты стал как органист Великим издавна. А то, что ты нанес на нотные страницы, На долгие тебя прославит времена».

Бах — завершение. От него ничего не исходит, но все ведет к нему. Чтобы написать подлинную биографию этого художника, надо воссоздать жизнь и развитие немецкого искусства, которое завершается в нем, понять стремления и заблуждения того времени. Этот гений был не единичным, обособленным духом, но универсальным. Века и поколения создали творение, перед величием которого мы в благоговении останавливаемся. Кто изучит это время и узнает, к чему оно ведет, — для того оно станет историей развития совершенного духа, каким он был, прежде чем реализовал себя в отдельной личности — в Бахе. Перевод с немецкого Я. С. Друскина

Улица, улица... / t hrough streets broad and narrow

Нью-Йорк, город-гигант, ни на секунду не смыкающий глаз, способен пробудить в вас жажду жить и мечтать. Зимний НьюЙорк, как не до конца рассказанная сказка, интригует и завораживает грандиозным рождественским убранством улиц, праздничными витринами магазинов и элегантными людьми, спешащими по Пятой авеню. Именно эта улица, несмотря на своих конкурентов, Медисон и Парк-авеню, считается самой престижной в НьюЙорке. Пятая авеню знаменита своей историей, жителями, модными магазинами , и здесь же расположен величественный Рокфеллер-центр с самой впечатляющей рождественской елкой в Америке.

Ия ЖУКОВА / by Iya ZHUKOVA

Fifth Avenue Пятая авеню

Самый известный нью-йоркский небоскреб Эмпайр Стейт Билдинг (на фото слева) расположен на углу Пятой авеню и Тридцать четвертой улицы. Его фасады в стиле «ар деко» лучше рассматривать с вертолета : если стоять внизу, рискуешь вывихнуть шею. New York’s most famous skyscraper, the Empire State Building (on the left in the picture), stands on the corner of Fifth Avenue and 34th Street. Its art deco facades are best viewed from a helicopter — looking up from below you risk wrenching your neck.

Bilderberg/PHOTAS

New York, that gigantic city that never closes its eyes for an instant, is able to awake in you a thirst for life and dreams. Wintertime New York, like some fairy tale with the ending left untold, intrigues and captivates you with tremendous outdoor Christmas decorations, the festive shop windows and smart people hurrying along Fifth Avenue. It is this street that, despite the competing claims of Madison and Park Avenue, is considered the most prestigious in New York. Fifth Avenue is famous for its history, its inhabitants and its fashionable stores. It is also the location of the Rockefeller Center with America’s most impressive Christmas tree.

Великосветская улица Великосветская история Пятой авеню уходит корнями в XIX век, когда в 1862 году «королева» высшего нью-йоркского света Каролин Шемерхон Астор выбрала для строительства семейного особняка место на углу Тридцать четвертой улицы. Урожденная жительница Нью-Йорка, Каролин происходила из голландского аристократического рода и вошла в историю как миссис Астор. Бальный зал в ее особняке вмещал ровно 400 гостей. Попасть на январский бал к миссис Астор могли только люди с большим состоянием и безупречным аристократическим происхождением. Устраивая блистательные рауты, занимаясь благотворительностью и меценатством, Астор задавала тон великосветской жизни города. И всячески препятствовала попыткам богатых иммигрантов проникнуть в высший круг нью-йоркского общества. Неудивительно, что после того как миссис Астор построила дом на Пятой авеню, сюда потянулась и остальная нью-йоркская аристократия. И очень скоро этот район стал самым престижным в городе. Все эти события красочно описаны в романе Эдит Уортон «Эпоха невинности», экранизированном Мартином Скорсезе. Мерное течение жизни семьи нарушила ссора между миссис Астор и ее племянником Уильямом Уолдорфом Астором. Уильям уехал в Англию, а в своем доме по соседству с тетушкой открыл гостиницу. Из-за наплыва приезжих место утратило свою респектабельность, и миссис Астор переехала выше по Пятой авеню, в дом напротив Центрального парка. До сих пор эта часть улицы с роскошными особняками, из окон которых открывается прекрасный вид, считается самым элитным районом Нью-Йорка. На месте старого особняка миссис Астор тоже построила гостиницу, а чуть позже оба отеля объединились в один отель «Уолдорф-Астория». Потом эти здания были снесены, чтобы освободить место для Эмпайр Стейт Билдинг. Из Нью-Йорка можно привезти подарки на любой вкус. Средняя часть Пятой авеню буквально наводнена бутиками самых престижных мировых торговых марок: «Шанель», «Эрмес», «Прада»… Но особым

A Fashionable Address The swanky history of Fifth Avenue goes back to the nineteenth century, to the day in 1862 when Caroline Webster Schermerhorn Astor, the doyenne of American high society, chose a site on the corner of 34th Street for the construction of her family residence. A native of New York, Caroline had aristocratic Dutch colonial ancestry on both sides, but went down in history as the Mrs Astor. The ballroom in her mansion could accommodate exactly 400 guests. Only those with a large fortune and an impeccable patrician pedigree could hope for an invitation to her January Ball. With her glamorous parties coupled with charitable activities and patronage of the arts, Mrs Astor set the tone for upper class life in the city. The steady flow of family life was disrupted by an argument between Mrs Astor and her nephew William Waldorf Astor. William left for England and turned his house, next-door to his aunt’s, into a hotel. Because of the influx of visitors, the district became less distinguished and Mrs Astor moved further up Fifth Avenue, to a house opposite Central Park. Still today this part of the avenue, with its luxurious mansions enjoying splendid views is considered the most elite section of New York. The site of Mrs Astor’s old residence was also taken by a hotel and soon the two merged to become one — the Waldorf-Astoria. Later those buildings were demolished to make way for the Empire State Building and the hotel moved to Park Avenue. You can bring back gifts to suit any taste from New York. The central part of Fifth Avenue is packed with the boutiques of the world’s most prestigious trademarks: Chanel, Hermes, Prada… But a special charm attaches to gifts bearing brands that have their own historical associations with New York. Those with the most bril-

Ниже. Дом В. К. Вандербилта на Пятой авеню. Архитектор Ричард Моррис Хант. Фотография 1881 года.

This mansion in the style of a French chateau was built for Mrs Astor by the architect Richard Morris Hunt on the corner of Fifth Avenue and 65th Street. Late 19th-century photograph by Byron.

Госпожа Арден не ездила по миру за рецептами: некоторые из них Флоренс знала с детства. Например, в основе рецептуры одного из кремов, который в Нью-Йорке шел нарасхват, была… мазь для лошадей. Кстати, именно Элизабет Арден принадлежит афоризм: «Обращайтесь с лошадью как с женщиной. А с женщиной — как с лошадью. И тогда обе они станут побеждать ради вас».

Interfoto/PHOTAS

Улица, улица... / t hrough streets broad and narrow

Этот особняк в стиле французского «шато» был построен архитектором Ричардом Моррисом Хантом для миссис Астор на углу Пятой авеню и Шестьдесят пятой улицы. Фотография Байрона. Конец XIX века.

Below. William Kissam Vanderbilt’s house on Fifth Avenue. Architect: Richard Morris Hunt. 1881 photograph.

“Mrs Arden” did not in fact travel the world in search of recipes: Florence had known some of them since childhood. One of the creams that sold like hot cakes in New York was based on a horse ointment. It was incidentally Elizabeth Arden who came up with the aphorism: “Treat a horse like a woman and a woman like a horse. And they'll both win for you.”

ALAMY/PHOTAS

Элизабет Арден в 1961 году была награждена французским орденом Почетного легиона, а ее «косметическая империя» объединяла 17 различных корпораций. Фотография 1965 года. In 1961 Elizabeth Arden was awarded the French Legion d’honneur. Her cosmetics “empire” united 17 different corporations. 1965 photograph.

шармом отличаются подарки с брендами, у которых есть собственная нью-йоркская история. Наиболее ярким и выдающимся прошлым обладают «Салон Элизабет Арден», «Дом Тиффани» и уникальный универмаг игрушек «ФАО Шварц».

Красная дверь в американскую мечту

на престижной Пятой авеню. А чтобы привлечь к нему внимание, выкрасила дверь салона в яркокрасный цвет. Стоя за прилавком, Флоренс шепотом рассказывала покупателям о таинственной и очень богатой хозяйке салона мисс Элизабет Арден, которая путешествует по миру в поисках новых косметических средств.

DPA/PHOTAS

Left. View of the Waldorf= Astoria Hotel soon after it opened. From an 1897 watercolour by Hughson Hawley.

OTAS

Слева. Вид отеля «Уолдорф-Астория» в первые дни после открытия. С акварели Хьюсона Хаули. 1897 год.

s/PHOTAS

ans/PH

Mary Evan

Справа. Знаменитая красная дверь, ведущая в магазин «Элизабет Арден». Современная фотография.

Выше. Реклама косметики «Элизабет Арден» в журналах середины XX века. Above. Advertisement for Elizabeth Arden products in mid-20th-century magazines.

liant and distinguished pasts are Elizabeth Arden, Tiffany & Co and the unique toy store F.A.O. Schwarz.

The Red Door to the American Dream In the early years of the twentieth century elite shops began to open on the central part of Fifth Avenue. One of the first was an establishment set up by Florence

Справа. Фасад современного отеля «УолдорфАстория». Манхэттен. Фотография 2002 года. Right. The façade of today’s Waldorf-Astoria Hotel in Manhattan. 2002 photograph.

Mary Ev

Уже в начале XX века на средней части Пятой авеню стали открываться престижные магазины. Одним из первых среди них стал косметический салон тридцатилетней канадки Флоренс Найтингейл Грэхэм, приехавшей покорять Нью-Йорк в 1908 году. Два года она посвятила изучению косметического искусства. Исследовала действия различных кремов, экспериментировала с ингредиентами, испытывала «народные рецепты». В 1910 году, заняв у родственников шесть тысяч долларов, она открыла салон красоты

Right. The famous “red door” leading to Elizabeth Arden’s shop. Present-day photograph.

Nightingale Graham, a 30-year old Canadian, who arrived to conquer New York in 1908. She devoted two years to the study of cosmetics and beauty culture. She investigated the effects of various creams, experimented with ingredients and tried out “folk recipes”. In 1910, after borrowing 6,000 dollars from relatives, she opened a beauty salon on prestigious Fifth Avenue. And in order to catch people’s attention she had its door painted bright red. Standing behind the counter, Florence told her customers whispered tales of the secretive, very wealthy owner of the salon — Miss Elizabeth Arden, who travelled the world in search of new cosmetics. The quality of her products and the air of mystery did the trick. Soon New York’s female upper crust were all using her services. With time, other girls took Florence’s place behind the counter and she herself turned into Elizabeth Arden, while the red door became a symbol of the company. Elizabeth Arden was one of the first women to achieve great success in the American business world. She invented waterproof mascara, expanded the range of make-up colours to infinity, pioneering the idea that make-up should match the colour of your clothing and

not your hair and was the first to include her company’s name in the name of its cosmetic products, making every little container a travelling advertisement for the firm. Today the site of the first Elizabeth Arden beauty salon at Fifth Avenue and 54th Street is occupied by a Red Door “day spa” and a cosmetics store.

The Kings of Diamonds One more unique American trademark is Tiffany’s. And of course, when in New York it is impossible not to visit the “flagship store” of the jewellery firm, which has been receiving customers on Fifth Avenue for well over a century. In 1837 Charles Lewis Tiffany and John B. Young set up their first shop selling expensive stationery and gifts on Broadway. Within a few decades the firm was specializing in jewellery and had moved to upmarket Fifth Avenue. Soon the newspapers were referring to Charles Tiffany as the “King of Diamonds” on account of his having amassed the most expensive collection of precious stones. Today Tiffany’s six-storey outlet on Fifth Avenue offers goods from tableware and jewellery to stationery and ornaments. The authentic clock that already adorned Tiffany’s stores in the nineteenth century can still be seen above the entrance, symbolizing progress and the company marching in step with time.

A Toy Empire A visit to the unique toy store F.A.O. Schwarz on the corner of 58th Street is a memorable event not just for children and teenagers, but for adults too. The German immigrant Frederick August Otto Schwarz open his first “toy bazaar” in New York in 1870. Schwarz’s fairy-tale imagination and exceptional vision enabled it to devel-

Улица, улица... / t hrough streets broad and narrow

Качество косметики и налет таинственности сделали свое дело. Вскоре весь великосветский Нью-Йорк уже пользовался услугами ее салона. Со временем за прилавком Флоренс сменили другие девушки, сама же она превратилась в Элизабет Арден, а красная дверь стала символом компании. Элизабет Арден — одна из первых женщин Америки, добившаяся колоссального успеха в бизнесе. Она изобрела водостойкую тушь для ресниц, расширила до бесконечности спектр цветов макияжа, выдвинув идею о том, что make up должен сочетаться с цветом одежды, а не с цветом волос, первой вставила имя своей компании в название косметического средства, сделав каждую бутылочку ходячей рекламой фирмы. Сейчас на углу Пятой авеню и Пятьдесят четвертой улицы, где располагался первый салон красоты Элизабет Арден, открыты современный SPAкомплекс «Красная Дверь» и магазин косметики.

Короли бриллиантов Еще одна уникальная американская марка — «Тиффани». И конечно, будучи в Нью-Йорке, невозможно пройти мимо ювелирного бутика, двери которого открыты для покупателей на Пятой авеню уже более века. В 1837 году Чарльз Льюис Тиффани и Джон Берни Янг открыли свой первый магазин дорогих канцелярских

Landov/PHOTAS

Чарльз Льюс Тиффани — воплощение «американской мечты». Фотография конца XIX века.

Charles Lewis Tiffany embodied the American Dream. Late 19th-century photograph.

Выше. Вход в магазин «Тиффани и Ко» на Пятой авеню. Фотография Даниэла Акера. 2002 год.

Above. The entrance to Tiffany’s on Fifth Avenue. 2002 photograph by Daniel Acker.

Чарльзу Тиффани исполнилось двадцать пять лет, когда он со своими компаньонами основал в Нью-Йорке ювелирную фирму и открыл на Бродвее магазин. В первый день выручка составила всего 4,98 доллара. Charles Tiffany was twenty-five when he and his partners opened a fancy goods store on Broadway. The first day’s takings were just $4.98.

101

100

Здание «Тиффани» на углу Пятой авеню и Тридцать седьмой улицы. Фотография 1906 года.

The Tiffany building on the corner of Fifth Avenue and 37th Street. 1906 photograph.

op into a “playtime empire”. The business grew rapidly and it is not surprising that in time it too made the move to Fifth Avenue. The “trademark” of this vast retail outlet is an enormous electronic piano. It is so big that you can only play it with your feet. The piano cost $250,000, but visitors are not charged anything for the pleasure of dancing on it.

Кадр из фильма «Завтрак у Тиффани» (1959). У витрины ювелирного магазина — Одри Хепберн.

America’s biggest Christmas tree

Ниже. Бриллиантовые броши от «Тиффани».

The largest Christmas tree in America is set up in the Rockefeller Center at the end of November. Throughout the year Americans send in photographs of trees they consider suitable for this focal point of the city’s Yuletide celebrations. The managers of the Rockefeller Center carefully compile a shortlist and early in November

A still from the 1959 film Breakfast at Tiffany’s. Audrey Hepburn by the window of the jewellery store. Below. A diamond brooch from Tiffany’s.

ЧРЕЗМЕРНОЕ УПОТРЕБЛЕНИЕ АЛКОГОЛЯ ВРЕДИТ ВАШЕМУ ЗДОРОВЬЮ

играть на нем можно только ногами. Именно на этом пианино герой Тома Хэнкса в фильме «Большой» играл «в четыре ноги» вместе с хозяином компании по производству игрушек. Стоимость пианино — 250 тысяч долларов, но за удовольствие потанцевать на нем денег с посетителей не берут.

взрослых. Немецкий иммигрант Фредерик Шварц открыл свой первый магазин игрушек в Нью-Йорке в 1870 году. Сказочное воображение и уникальная фантазия Шварца способствовали развитию его «игрушечной империи». Бизнес быстро развивался, и неудивительно, что со временем фирма переехала на Пятую авеню. Фирменным знаком торгового центра является огромное электронное пианино. Такое огромное, что

Самая большая елка Америки Самую большую новогоднюю елку Америки устанавливают в конце ноября в Рокфеллер-центре. В течение всего года американцы шлют фотографии елок, предлагая их в качестве главного рождественского дерева

Справа. Шестнадцатилетняя Кэти Маклейн из Оклахомы танцует на электронном пианино в «ФАО Шварц». Фото Эмиля Уэмстекера. 2002 год.

страны. Менеджеры Рокфеллер-центра тщательно отбирают претендентов, а в начале ноября отправляются осматривать елки на месте. В Нью-Йорк дерево доставляется на специальном грузовике. В 1966 году главная рождественская елка Америки проделала самый длинный за свою историю путь — из канадской Оттавы. Зимнее солнце садится в Нью-Йорке в половине пятого, и в половине шестого на рождественской елке вспыхивают гирлянды, состоящие из 78 тысяч лампочек. Полюбоваться этим великолепным зрелищем и покататься на коньках в Рокфеллер-центр съезжаются и нью-йоркцы, и гости города.

Многие знаменитости принимают участие в церемонии зажжения огней на главной рождественской елке у Рокфеллер-центра. А традиция устанавливать елку именно в этом месте появилась благодаря рабочим, создававшим комплекс этих зданий в 1930-х годах. Они впервые установили дерево прямо на строительной площадке. Слева и ниже. Рождественские праздники в Рокфеллер-центре. Современные фотографии. Many celebrities take part in the ceremony of turning on the lights on the main Christmas tree at the Rockefeller Center. The tradition of putting a tree on that particular spot goes back to the builders who constructed the complex in the 1930s: they set up the first one directly on the building site. Left and below. Christmas festivities at the Rockefeller Center. Present-day photographs.

Right. Sixteen-year-old Katie McLain from Oklahoma City dancing on the electronic piano at FAO Schwarz. 2002 photograph by Emile Wamsteker.

«Игрушечная империя» Посещение уникального игрушечного универмага «ФАО Шварц» на углу Пятьдесят восьмой улицы — событие не только для детей и подростков, но и для

Landov/PHOTAS

Каждый маленький покупатель в «ФАО Шварц» сталкивается с проблемой выбора… Фото Эмиля Уэмстекера. 2002 год.

Landov/PHOTAS

Every little customer at FAO Schwarz has a hard time choosing. 2002 photograph by Emile Wamsteker.

Хотя детище Фредерика Августа Отто Шварца в год посещают 2,5 миллиона человек, оно пережило не одно банкротство. Этот магазин люди воспринимают скорее как туристический аттракцион, как грандиозное шоу. Цены здесь заоблачные — даже для такого города, как Нью-Йорк.

102

В Нью-Йорке этой зимой можно посетить:

Although Frederick August Otto Schwarz’s creation gets 2.5 million visitors a year, it has gone bankrupt more than once. People see the place more as a tourist attraction, a great spectacle, than a shop. The prices here are steep, even for a city like New York.

Светские мероприятия: 18—27 января

The 54th Annual Winter Antiques Show — самая престижная выставка антиквариата в США.

ALAMY/PHOTAS

Праздничное открытие — 17 января. Место проведения: Park Avenue Armory. 28 января

Manhattan Theatre Club’s Winter Benefit

Благотворительный вечер: коктейли, ужин, представление-кабаре со знаменитыми театральными звездами. Место проведения: The Rainbow Room in Rockefeller Center.

Экскурсии по городу: The Astor Place. Walking Historical Tour — пешеходная экскурсия. Дети не могут равнодушно пройти мимо гигантского медвежонка у входа в универмаг «ФАО Шварц» на Пятой авеню.

Children simply can’t resist the giant teddy bear by the entrance to the FAO Schwarz toy-store on Fifth Avenue.

Справа. Центральный зал универмага «ФАО Шварц» на Пятой авеню в день открытия — 25 ноября 2004 года.

Right. The central hall of the FAO Schwarz toy-store on Fifth Avenue when it was opened on 25 November 2004.

Астор-плейс когда-то был районом богатых предпринимателей и политиков США, но в начале XIX века здесь стали селиться первые иммигранты и рабочие, ставшие хозяевами этого места.

Выставки/музеи: The Museum of Modern Art — Recent Acquisitions: Universal Pictures Выставка «Последние поступления:„Юниверсал пикчерз“» в Музее современного искусства. В 2006 году компания Universal Pictures подарила музею собрание кинолент из своего каталога, которые демонстрируют основные тенденции американской киноиндустрии.

The Metropolitan Museum of Art — Abstract Expressionist Drawings Выставка абстрактного экспрессионистского рисунка в музее Метрополитен.

Лучшие спектакли на Бродвее: ALAMY/PHOTAS

go off to view the candidates in situ. The selected tree is then carefully trussed, cut and delivered by a special truck, the last part of the journey being made in the middle of the night. The tree is lit by garlands with many thousand lightbulbs from 5.30 in the morning until 11.30 at night. Many New Yorkers and visitors to the city make a special trip to the Rockefeller Center to admire the magnificent spectacle and perhaps to ice-skate on the famous rink.

Wintuk: Cirque Du Soleil Presents The Winter Tale — WaMu Theater at Madison Square Garden Очаровательная сказка о мальчике, который хочет найти снег в большом городе. Захватывающие цирковые номера, поразительные театральные эффекты и незабываемые песни.

Marry Poppins — New Amsterdam Theatre Спектакль по мотивам сказочной повести Памелы Траверс в одном из лучших театров на Бродвее!

ALAMY/PHOTAS

Улица, улица... / t hrough streets broad and narrow

товаров на Бродвее. Чуть позже они занялись ювелирным бизнесом и перенесли свой магазин на престижную Пятую авеню. Вскоре обладание самой дорогостоящей коллекцией драгоценных камней принесло Чарльзу Тиффани титул «короля бриллиантов». Именно под маркой «Тиффани» впервые появилось обручальное кольцо, украшенное бриллиантом. Они первыми поместили бриллиант в шестизубчатую коронку, которая возвышает камень над кольцом, отчего под действием света он начинает переливаться и его блеск становится особенно чарующим. Самые знаменитые семьи Нью-Йорка всегда покупали бриллианты только от «Тиффани». Сегодня шестиэтажный магазин «Тиффани» на Пятой авеню, открывшийся в 1940 году, представляет различные товары — от столовых предметов и ювелирных изделий до канцелярских принадлежностей и интерьерных украшений. Подлинный часовой циферблат «Тиффани», который висел перед магазином в XIX веке, до сих пор красуется над входом, символизируя прогресс и движение марки в ногу со временем.

Экстремум / e xtremum

Обвешанный, как новогодняя елка, альпинистским снаряжением, Александр медленно двигался вверх по стене. Внезапно нависающая скала под его руками сдвинулась, и огромная глыба начала свое неумолимое движение в пустоту. Какое-то время человек и камень падали вместе. Неужели конец? Но судьба решила иначе: камень, не коснувшись стены, устремился вниз, а человек повис на веревке, пытаясь унять бешеную дробь сердца…

«Лучше гор могут быть только горы...» Мария КУЗНЕЦОВА / by Maria KUZNETSOVA

Hung all over like a Christmas tree with his mountaineering equipment, Alexander slowly advanced up the wall. Suddenly the overhanging rock shifted beneath his hands and an enormous bolder began its unstoppable journey into the abyss. For a time man and rock fell together. Was this really the end? But fate decided otherwise: the stone hurtled downwards without touching the wall, and the man was left hanging on a rope, trying to calm his wildly pounding heart…

104

the only things that can be better than mountains are mountains

105

Неприступные пики горных вершин как магнит притягивают таких людей, как Александр Одинцов. Они с завидным упорством штурмуют вертикальные стены, находя в этом счастье и смысл жизни. Слева. Восхождение на Кызыл Аскер в Кыргызстане. 2007 год. Inaccessible mountain peaks draw people like Alexander Odintsov like a magnet. With enviable determination they storm up vertical walls, finding happiness and the meaning of life in this activity. Left. The ascent of Kyzyl Asker in Kyrgyzstan. 2007.

Reborn From the moment when the first human being scaled the first peak, the minds of lowlanders have been troubled by the question “why?”. There is nothing up there, after all, except rocks, snow and ice. Pride? Lack of adrenalin? A desire to touch eternity? Or an attempt to understand oneself? “An ascent,” wrote the ‘bard’ and journalist Yury Vizbor, “is a perfect instrument, taking a precise electrocardiogram of spiritual merits. And shortcomings too. And at the same time it is a unique sharpening tool, capable of returning the sabre shine to courage that becomes covered with corrosion in the dull urban bustle.” Alexander Odintsov, a St Petersburg mountaineer, an international-class Master of Sport, USSR champion and leader of the “Big Walls — Russian Routes” project recalls: “I was introduced to the mountaineering club by a nice girl I was courting at the time. That was 32 years ago; I was a first-year student at the Leningrad Mining Institute. I enjoyed it, although I didn’t expect to. Mountaineers are people for whom concepts like honour, friendship, selflessness and loyalty are not empty words. As well as that, as a rule they are extraordinary, interesting, intellectually well-developed, well-educated folks. Such company naturally attracts a young man. “Later I realized that mountaineering is very hard work. But that did not stop me. And the reason why I stayed was the chance to get away from everyday life. The chance to feel the world around you as if you had just been reborn. To refresh your feelings.”

Every Ascent is a Record The “Big Walls — Russian Routes” project began in 1995. That was when Alexander Odintsov had the idea of pioneering ten new routes up mountain faces classi-

Родиться заново С тех пор как первый человек взобрался на первую вершину, умы равнинных жителей стал будоражить вопрос: зачем? Ведь там, наверху, нет ничего, кроме скал, снега и льда. Гордыня? Нехватка адреналина? Желание прикоснуться к Вечности? Или попытка понять самого себя? «Восхождение, — писал бард и журналист Юрий Визбор, — идеальный прибор, снимающий точную электрокардиограмму душевных достоинств. Равно как и недостатков. И вместе с тем это уникальный точильный инструмент, способный вернуть сабельный блеск мужеству, покрывающемуся коррозией в вялой городской суете». Александр Одинцов, петербургский альпинист, мастер спорта международного класса, чемпион СССР, руководитель проекта «Русский путь — стены мира», вспоминает: «В альпклуб меня привела симпатичная

fied as “Big Walls”, the highest category of walls, in different parts of the world. There are less than thirty Big Walls around the globe. Each ascent is a record. Ten such routes require a minimum of a decade of extremely hard work and exhausting training. Besides that, the organization of each expedition takes as much toll on the health and strength of the leader as the ascent itself. “I had to simultaneously solve dozens of different problems, organize the unorganizable, reconcile the irreconcilable,” Alexander says. “I looked back nostalgically to the time when my only task was to keep myself in form. And the ‘human factor’! The best mountaineers in Russia are participating in the project, and leaders are like thoroughbred racehorses — highly strung; each has his own ambitions. Ahead of a serious mountain everyone’s concentrated on their own state, their own feelings, and they react to any external irritant like a bear with a sore head. They have to be put in the right frame of mind and disciplined.”

Ten Walls The first of the “Russian Routes” was the ascent of Peak 4810 in the Pamir mountains of Kyrgyzstan. Alexander Odintsov intended to make the climb as a twosome with his friend, the Petersburger Igor Potankin, but during an acclimatization climb Potankin broke his arm. It seemed Alexander would have to give up the idea, but he decided otherwise. “Igor Barikhin was with us, another Petersburger, who had taken part in climbs the year before,” he relates. “Igor was physically a very strong guy, but his technique was only so-so at that time. I approached him and said ‘Let’s do the climb with you instead of Potankin.’ And he and I started up the wall together. At the bottom part

Экстремум / e xtremum

девушка, за которой я в тот момент ухаживал. Это было 32 года назад, я был первокурсником Ленинградского Горного института. Неожиданно мне понравилось. Альпинисты — люди, для которых такие понятия, как честь, дружба, бескорыстие, верность, не пустой звук. К тому же, как правило, это незаурядные, интересные, интеллектуально развитые, эрудированные люди. Естественно, молодого парня тянет в такую компанию. Потом я понял, что альпинизм — это очень тяжелый труд. Но это не остановило меня. И причина, по которой я остался, — это возможность уйти от обыденности. Возможность ощутить окружающий тебя мир так, как если ты только что родился заново. Обновить чувства. Представьте себе, что вы — пароход. И ваше днище со временем обрастает ракушками. Вы теряете ход, маневренность, что происходит с любым старым судном. И тут вас неожиданно почистили, сняли отягощающую вас скорлупу. И вы заново ощутили радость жизни. Альпинизм дает такую возможность».

Каждое восхождение — рекорд Проект «Русский путь — стены мира» стартовал в 1995 году. Именно тогда Александру Одинцову пришла в голову идея проложить десять новых маршрутов по сложнейшим стенам класса BIG WALL в разных регионах мира. BIG WALL (Большая Стена) — это более километра гладкой вертикали: негде передохнуть, расслабиться. Спать приходится в платформах — палатках, установленных на металлических рамах и висящих над пропастью. Стен класса BIG WALL во всем мире меньше трех десятков. Каждое восхождение — рекорд. Для десяти

Для спортивного скалолазания применяются специальные скальные туфли, которые обеспечивают наилучшее сцепление ноги и камня. Их подошва сделана из плотной резины и имеет выгнутую форму с заостренным носком.

В горах нельзя доверять ни камню, ни трещине. Вбивая крюк, альпинист должен быть подозрительным, как шпион, и точным, как ювелир. Кызыл Аскер в Кыргызстане. 2007 год.

Rock-climbers wear special shoes that provide the best possible adhesion between foot and rock. Their soles are made of dense rubber and have a curved shape with a pointed toe.

In the mountains you cannot afford to trust either the rock or a crack. When inserting a piton a climber should be as suspicious as a spy and as precise as a jeweller. Kyzyl Asker in Kyrgyzstan. 2007.

каждому по двести грамм водки, чтобы развязался язык, и попросите высказать мнение о напарнике. Уверяю вас, филиппики Демосфена покажутся вам небесной музыкой, а сам царь Филипп — агнцем божьим в сравнении с тем, что вы услышите. И это при том, что коллективизм русских вошел в пословицу».

таких маршрутов требуется минимум десятилетие тяжелейшего труда и изматывающих тренировок. Кроме того, организация каждой такой экспедиции требует здоровья и сил не меньше, чем само восхождение. «Я должен был одновременно решать десятки разных проблем, увязывать неувязываемое, согласовывать несогласуемое, — рассказывает Александр. — Я с ностальгией вспоминал о тех временах, когда у меня была одна задача — поддерживать форму. А „личный фактор“! В нашем проекте участвуют лучшие альпинисты России, а лидеры — они как скаковые лошади, очень нервные, у каждого свои амбиции. Перед серьезной горой все сконцентрированы на своем состоянии, своих ощущениях, а на любой внешний раздражитель реагируют, как монашенка на остроты биндюжника. Их надо должным образом настроить и дисциплинировать. Возьмите двух закадычных друзей и поместите в платформу на десять дней. После этого испытания налейте

Десять стен

107

106

Сладок ли сон над пропастью? По крайней мере, без него не обойтись: восхождение по вертикали отнимает чудовищно много сил. А утром вновь придется доказывать судьбе, что ты достоин подняться на заветную вершину. Is it possible to sleep well above an abyss? In any case, you must get your sleep: a vertical ascent requires a tremendous effort. And in the morning you will again have to show the fates that you are worthy of reaching your cherished goal.

Первой вершиной «Русского пути» стал пик 4810 на Памиро-Алае. Идти Александр Одинцов собирался в двойке со своим другом, петербуржцем Игорем Потанькиным. Но на акклиматизационном восхождении Потанькин сломал руку. Казалось, с идеей можно проститься, но Александр решил иначе. «С нами был Игорь Барихин, тоже из Питера, участник восхождений прошлого года, — рассказывает он. — Игорь физически очень сильный парень, но технически был тогда средне подготовлен. Подхожу к нему: „Давай сходим с тобой вместо Потанькина“. И мы с ним вдвоем полезли на эту стену. А в нижней части стены нужны скайхуки — крючки, к которым прикреплена веревочная лесенка. Вес человеческого тела они выдерживают, но на срыв не рассчитаны. Для них долбят маленькие дырочки, а потом бьешь надежный крюк. Шлямбур. Игорь меня спрашивает: „Через сколько дырочек бить крюк-то?“ Я так думаю: „Ну, скажу ему через пять — будет бить через четыре“. Страшно все-таки. Высоко падать. Говорю: „Через пять“. А у него морально-волевая установка такая — он шесть дырочек делает. Я кричу: „Игорь, пора уже крюк бить!“ — „Сейчас, я еще одну дырочку забью…“» Это было в 1995 году, а к тому времени ушли в прошлое чемпионаты Советского Союза по альпинизму —

Датой рождения спортивного альпинизма принято считать 8 августа 1786 года, когда хрустальных дел мастер Жак Бальма и врач Мишель Габриэль Паккар покорили альпийскую вершину Монблан, высочайшую точку Западной Европы (4807 метров). The birthday of mountaineering is generally taken to be 8 August 1786, when Jacques Balmat, a hunter and crystal collector, and Dr Michel-Gabriel Paccard first conquered Mont Blanc, the highest peak in Western Europe (4,807 metres).

of the wall you need skyhooks. Using them, you chip out little holes and then drive in a reliable hook. An anchor. Igor asked me, ‘After how many holes should I put in a hook?’ I thought, ‘Well, if I say after five, he’ll do it after four.’ It is scary when all’s said and done. It’s a long way down. I said, ‘After five.’ But his spirit and willpower led him to make six holes. I shouted out, ‘Igor, it’s time to put a hook in!’ — ‘In a moment, I just want to cut another hole.’ ” That was in 1995. By then the USSR mountaineering championships, when the best of the best competed, were a thing of the past. In order for us to keep improving a new stimulus was needed. “And just at that point the idea of the project appeared,” Alexander recalls. “It seemed presumptuous back them, because to do ten walls of that kind is practically impossible. And life has proved that. I didn’t make some of the ascents myself. But they were made by a team under my leadership.” In 1996 I managed to lay the second “Russian Route” on Mount Aksu in Kyrgyzstan in a pair with Alexander Ruchkin, a mountaineer from Omsk. In 1997 an expedition went to Norway. “Little was known about the Troll Wall with us in Russia,” Odintsov says. “At that time Russian mountaineers had only just begun to discover the West. Naturally, the first place we looked was the Alps, although the Troll

Горы зовут и манят, обещая явить взору человека неземную красоту. Но лишь дерзнет он нарушить их молчаливый покой, как они не преминут обернуть к нему свой грозный лик. Лагерь в Кыргызстане. 2007 год.

The mountains call and tempt us with their promise of fantastically beautiful views. But if a person ventures to disturb their silent peace, they will not fail to show him their menacing face. Camp in Kyrgyzstan. 2007.

Экстремум / e xtremum

состязания лучших из лучших. Для того чтобы совершенствоваться дальше, необходимо было найти новый стимул. «И тут как раз и родилась идея проекта, — вспоминает Александр. — Это выглядело тогда очень нагло, потому что пройти десять стен такого рода практически невозможно. И жизнь это доказала. Несколько восхождений лично я не совершил. Но их совершила команда под моим руководством». В 1996 году удалось проложить второй маршрут «Русского пути» на пик Ак-Су в Кыргызстане в двойке с Александром Ручкиным, альпинистом из Омска. В 1997 году экспедиция выехала в Норвегию... «Про стену Троллей мало что знали у нас в России, — говорит Одинцов. — В то время только-только началось знакомство русских альпинистов с Западом. Естественно, поначалу смотрели в сторону Альп. Хотя стена Троллей — самая близкая к нам гора». Стена оказалась не простой: скалы нависающие, щели забиты землей и травой. «Один из плюсов Норвегии — это белые ночи, — рассказывает участник восхождения Александр Ручкин. — Нет того предночного аврала, когда заработался, на тебя вдруг свалилась ночь и в кромешной тьме делается ночевка. Здесь можно работать и ночью…»

На такой высоте даже банальная простуда мгновенно превращается в воспаление легких и может стоить жизни альпинисту. Как ни обидно, но Одинцову пришлось спуститься. В 1999 году пятой горой стал еще один гималайский пик — Большая Башня Транго в Пакистане. «Увидев первый раз эту стену, я понял, что линиям наших судеб суждено пересечься, — так описывает свои ощущения Юрий Кошеленко. — Будоражило и то, что на стену собирались лезть американцы — элитная команда профессионалов The North Face Climbing Team». Алекс Лоу, Джаред Огден и Марк Синнот — сильнейшие американские альпинисты — почти неделю сидели на стене Транго на высоте 5500 метров в ожидании погоды, когда внезапно услышали голоса. Алекс расстегнул молнию на входе в палатку, и прямо перед ним оказался некто в страшном комбинезоне и старой оранжевой каске. Это был Александр Одинцов. «По рации мы слышали, что русские собираются лезть на Транго, — напишет потом в статье, посвященной русским альпинистам, Марк Синнот, главный редактор журнала «Climbing». — но увидеть их здесь, сейчас... Погода была скверная, и я никогда не забуду, как Одинцов говорил что-то

В «отрыве» от мира

108

В 1998 году команда Одинцова отправилась в Индийские Гималаи, на вершину Багиратхи III, куда еще не ступала нога человека. В конце сентября команда вышла на маршрут, или, как говорят альпинисты, «оторвалась». Это слово точно отражает суть происходящего. С момента «отрыва» каждый участник может рассчитывать только на себя и своих товарищей. «На стене, как нигде, чувствуешь, насколько хрупка твоя связь с материальным миром. Вещи, находящиеся в поле зрения, требуют постоянного контроля, — записал в дневник Александр. — Ослабил внимание — веревка, крюк, флисовая куртка или фотоаппарат вырываются из твоего мира и перекочевывают в другой, для тебя недоступный, — попросту улетают. Твой мир оскудевает, а он и без того не отличается гостеприимством». Команда прошла почти половину маршрута, когда руководитель заболел.

Wall is the nearest mountain to us.” The wall did not prove easy: the rock is heavily eroded; many cracks are filled with soil and grass. “One of the pluses of Norway is the White Nights,” says Alexander Ruchkin, one of those who made the ascent. “There’s not that last-minute rush, when you’ve carried on too long and night suddenly comes down and you have to make camp in the pitch dark. There you can work at night too…”

Cut off from the World In 1998 Odintsov’s team headed off to the Indian Himalayas, for the mountain called Bagirathi III, which had never been conquered. In late September the team began their ascent. From that moment they were cut off from the rest of the world: each member of the team could rely only on himself and his comrades. “On the wall you sense like nowhere else how frail your connection with the material world is. You have to constantly monitor the things within your field of vision,” Alexander Odintsov wrote in his diary. “Let your attention slip and the rope, hook, fleece jacket or camera escapes from your world and migrates to another that you cannot reach — it simply flies away. Your world, which was not especially hospitable to being with, is impoverished still further.” The team had completed half the route when its leader fell ill. At that height, even a common cold will instantly turn into pneumonia and can cost a climber his life. However exasperating it was, Odintsov had to go back down. In 1999 another Himalayan peak — the Great Trango Tower in Pakistan — became the fifth mountain. “When I first caught sight of that wall, I realized that our lines of fate were destined to cross,” Yury Koshelenko describes his feelings. “It was exciting too that an elite American group of professionals — the North Face Climbing Team — were intending to climb the wall.”

Alex Lowe, Jared Ogden and Mark Synnott, three of the America’s finest mountaineers, had been sitting on the Trango wall for almost a week at a height of 5,500 metres, waiting for the weather to change, when suddenly they heard voices. Alex unzipped the tent door and right in front of him was this guy in hideous overalls and an old orange helmet. It was Alexander Odintsov. The “Big Walls — Russian Routes” team’s ascents of Bagirathi and Trango were included by the American Alpine Journal in its list of the hundred best climbs of the twentieth century.

Don’t Think of the Worst The next target was to be the hitherto unconquered western wall of the mountain Latok III in Pakistan. The

Чтобы покорить вершину, скалолаз должен продемонстрировать чудеса ловкости и гибкости. Порой его жизнь висит буквально на волоске! In order to conquer a peak, a climber has to demonstrate wonderful agility and flexibility. At times his life hangs literally by a thread!

Экстремум / e xtremum

о нормальной рабочей погоде. Мы — ха-ха! — конечно же посмеялись этой шутке, а потом поняли, что он не шутит. Пока мы тут сидели, русские все эти дни лезли — и нижнюю часть стены они прошли в таких условиях вдвое быстрее, чем мы!» Восхождения команды «Русский путь — стены мира» на Багиратхи и Транго были включены журналом «American Alpine Journal» в перечень ста лучших восхождений ХХ века.

Следующей целью стала еще никем не пройденная западная стена вершины Латок III в Пакистане. Первую попытку предприняли в 2000 году. Но пришлось спускать одного из участников: у Юрия Кошеленко оказались сломаны пальцы на руках. Погода была плохая, по стене сходили лавины… «Я был сверху и видел, как мокрая лавина, худшая из всех возможных лавин, накрыла привязанных к ледовым крючьям Ручкина и Ефимова, — напишет потом Александр Одинцов. — Через Ручкина лавина перекатилась, основательно его помяв, а Ефимова оторвала от крюка и сбросила на 400 метров вниз со скального выступа. Картина летящего тела в красной куртке настолько прочно врезалась мне в память, что я и теперь смогу воспроизвести ее в деталях. Мы продолжили спуск втроем. Ручкин со сломанными ребрами, Кошеленко со сломанными руками и я, руководитель команды, допустивший все это. Отчаяние, которое я тогда испытал, поймет лишь тот, у кого на глазах гибли близкие люди…» А в это время чудом оставшийся в живых Сергей Ефимов передавал по рации Михаилу Бакину: «Доктор! Всех сбила лавина. Я лежу со сломанной ногой. Никого не вижу… Ты далеко?» Бакин спешил изо всех сил, стараясь не думать о самом страшном, не зная, удастся ли ему без «кошек» и ледоруба добраться хотя бы до Сергея. Возвращаться за снаряжением нельзя — не успеть до темноты. Но на этот раз все обошлось: Ефимова эвакуировали вертолетом, было решено повторить попытку на следующий год. В июле 2001 года до вершины пика Латок III команде Одинцова оставалось совсем немного, не больше двух дней. Победа близка… Вечером, перед сном, Игорь Барихин, сосед Одинцова по палатке, окликнул спящих в соседней платформе Ручкина и Хаджинова. Никто не ответил. Почему-то Игорь забеспокоился, вылез из спальника, стал одеваться.

Cliffs, ice, deep snow and treacherous crevices beneath it — on the way to the summit you have to overcome a whole variety of obstacles. Kyzyl Asker. 2007.

first attempt was made in 2000, but one of the team members had to be brought down: Yury Koshelenko had broken his fingers. The weather was bad; avalanches were coming down the wall. “I was above and saw a slush avalanche, the worst kind there is, cover Ruchkin and Yefimov, who were attached to ice-hooks,” Alexander Odintsov wrote later. “The avalanche rolled over Ruchkin, giving him thorough pounding, but Yefimov was torn off the hook and thrown 400 metres down from the projecting rock. The sight of a flying body in a red jacket engraved itself so deeply in my mind that even now I can recall it in every detail. We continued the descent as a threesome: Ruchkin with broken ribs, Koshelenko with broken hands, and me, the team leader who had allowed all this to happen. Only people who have had someone close to them killed before their eyes will understand the despair that I felt.” Meanwhile, Sergei Yefimov, who had miraculously survived, was calling Mikhail Bakin on the walkie-talkie: “Doctor! Everyone’s been caught by an avalanche. I’m lying here with a broken leg. I can’t see anyone… Are you far away?” Bakin moved as fast as he could, trying not to think of the worst and hoping against hope that he would be

able to reach Sergei at least without crampons or an ice-axe. There was no time to go back for equipment before darkness fell. But to that extent they were in luck: Yefimov was helicoptered out and it was decided to repeat the attempt the following year. In July 2001 the summit of Latok III was well within reach, no more than two days away. Success was so close… That evening, before going to sleep, Igor Barikhin, Odintsov’s tent-mate, called out to Ruckin and Khadzhinov, who were sleeping on the platform next-door. Nobody answered. For some reason that worried Igor. He got out of his sleeping-bag and started to dress. “Where are you going? They’re already asleep.” Alexander said, trying to stop him. “I’ll just go and check, anyway,” Igor replied. “When he reached their neighbours, he found them unconscious: the flame in their stove had gone out and the gas was escaping into the tent… What made Igor call out to his friends and climb out of a warm sleeping bag into the cold will forever remain a mystery. The following day, the thirteenth day of the climb, Igor Barikhin was caught by a rockfall. His rope snapped and he fell 1,500 metres… The ascent was abandoned.

16 дней на стене, вся команда взошла на вершину. В 2004 году нашими альпинистами была пройдена Северная стена пика Жанну в Гималаях, Непал. Эту вершину недаром называют Таинственный пик или Пик ужаса. Битва за Жанну продолжалась 29 лет, и никому не удалось пройти Северную стену, перепад высоты которой 3500 метров. Эта уже не просто Большая Стена — это трижды Большая Стена, наисложнейшая задача для альпинистов. Осенью

К новым победам И все же они нашли в себе силы продолжать. В 2002 году проект Одинцова объединяется с «Русским экстремальным проектом» московского бэйсджампера Валерия Розова. Цель экспедиции — заполярный остров Баффинова Земля в Канаде, стена Большого Паруса. Розов не только пройдет новый маршрут вместе с командой Одинцова, но и совершит прыжок с вершины. «Обычно на любой стене присутствует какая-то пологая часть, крыша перед вершиной, здесь такого не было. Абсолютный отвес, — рассказывает участник экспедиции красноярец Александр Кленов. — До нас стену удалось пройти лишь однажды, была очень сильная команда „North Face“, возглавляемая Алексом Лоу... Интересным было все. Все впервые были за Полярным кругом, в условиях полярного дня. Сама природа очень необычная, краски, фьорды, скалы, огромные отвесные стены — рай для альпинистов, скалолазов, бэйсеров. Десятки стен, и на каждой можно пройти маршрут, который украсит список лучших восхождений мира. Местная экзотика — следы медведя в базовом лагере, волков… Песцы, которые воруют рыбу у тебя под носом…» Альпинистам пришлось совершить лыжный поход с санками-волокушами, на одного человека приходилось до 200 килограммов груза. В ночь с 26 на 27 мая, проведя

За двенадцать лет Александр Одинцов с товарищами покорил восемь неприступных стен. Для завершения проекта «Русский путь — стены мира» осталось взойти еще на две вершины. Одна из них, Латок III в Пакистане, уже дважды сбрасывала русских смельчаков вниз. Но Одинцов уверен, что третья попытка окажется удачной.

110 Скалы, лед, глубокий снег и коварные расщелины под ним — на пути к вершине приходится преодолевать самые разнообразные препятствия. Кызыл Аскер. 2007 год.

— Да куда ты, они уже спят, — попытался остановить его Александр. — Все же пойду проверю, — ответил Игорь. Когда он добрался до соседей, выяснилось, что те без сознания: газ в горелке потух и стал вытекать в палатку… Что заставило Игоря окликнуть друзей, вылезти на холод из теплого спальника? Теперь остается только гадать… На следующий, тринадцатый день восхождения Игорь Барихин попал под камнепад. Не выдержала веревка, и он падал полтора километра... Восхождение было прервано.

Не думать о страшном

In twelve years Alexander Odintsov and his comrades have conquered eight impregnable walls. To complete the “Big Walls — Russian Routes” project they need to climb another two. One of them — Latok III in Pakistan — has thrown the Russian daredevils back down twice. But Odintsov is sure that it will be a case of “third time lucky”.

111

Вот оно, мгновение, про которое поэт пел: «Весь мир на ладони…»! О трудностях, оставшихся позади, пока можно забыть. Кыргызстан. 2007 год.

This is it, the moment about which the poet said “The whole world in the palm of your hand!” The difficulties left below you can be forgotten for now. Kyrgyzstan. 2007.

Горы не прощают ошибок. В альпинизме радость побед идет рука об руку с горечью утрат и поражений. Но стремление возвыситься над миром и желание испытать себя сильнее страха и инстинкта самосохранения. Для этого требуется мужество самой высокой пробы… The mountains do not forgive mistakes. In mountaineering the joy of victory goes hand in hand with the bitterness of losses and defeats. But the longing to be on top of the world and the desire to test oneself is stronger than fear or the instinct of self-preservation. It takes the highest sort of courage. To New Victories Still they found the strength to go on. In 2002 Odintsov’s project joined forces with the “Russian Extreme” project of the Muscovite BASE-jumper Valery Rozov. The destination of the expedition was Baffin Island in the Canadian Arctic and the Great Sail wall. Rozov would not only climb the new route together with Odintsov’s team, but also make a parachute jump from the top. “Usually on any wall there is some sort of gentle slope, a ‘roof’ before the pinnacle. Here there was nothing of that kind. A sheer vertical,” says the Krasnoyarsk climber Alexander Klionov. “Before us the wall had been conquered only once, by a very strong ‘North Face’ team led by Alex Lowe.” The mountaineers ‘North Face’ team led by Alex Lowe.” The mountaineers had to make a trek on skis dragging sleds loaded with around

200 kilogrammes per man. In the early hours of 27 May, after sixteen days spent on the wall, the whole team reached the summit. In 2004 the Russian mountaineers climbed the north wall of Mount Jannu in the Nepalese Himalayas. The battle for Jannu had gone on for 29 years and no-one had managed to ascend its “Wall of Shadows”, which soars upwards for 3,500 metres. That’s not just a Big Wall, but a triple Big Wall, a challenge of the toughest kind for mountaineers. In the autumn of 2003 Odintsov’s team made its first attempt at the climb and reached a record height of 7,000 metres. In spring they came back in greater numbers, a team of eleven instead of seven. Before they even reached the mountain, Odintsov got severe concussion and Mikhail Pershin a detached retina from over-strain, while Alexei Bolotov broke a rib. “Injuries put half the team out of action,” Mikhail Bakin

При восхождении на снежную вершину не обойтись без «кошек» и ледорубов. Только они могут помочь путешественнику удержаться на ледовом маршруте. Ascending a snow-covered peak requires crampons and an ice-axe. Only they can help the climber hold his own on an icy route.

Экстремум / e xtremum

2003 года команда Одинцова совершила первую попытку взойти и поднялась до рекордной высоты 7000 метров. Весной поехали снова, увеличив состав экспедиции с 7 до 11 человек. Еще на подходе к горе Одинцов получил сильное сотрясение мозга, у Михаила Першина от перенапряжения отслоилась сетчатка глаза, Алексей Болотов сломал ребра. «Травмы вывели из строя половину команды, — сказал в интервью Михаил Бакин. — Я побывал почти в двух десятках экспедиций и как восходитель, и как врач. В проекте „Русский путь — стены мира“ участвовал семь раз. Были тяжелые травмы, гибли участники, но я не помню, чтобы напряжение было таким сильным и постоянным... Лишь когда последний восходитель Гена Кириевский

спустился в базовый лагерь, я смог расслабиться. Вот такая история наших взаимоотношений с этой горой — несколько кровавая...» За восхождение на Жанну команда Одинцова была удостоена французской премии за высшее достижение альпинизма «Золотой ледоруб». В этом году Александр Одинцов, Александр Ручкин и Михаил Михайлов совершили восхождение на вершину Кызыл Аскер на границе Китая и Кыргызстана. Следующей намечена вершина Аутана в Венесуэле. Десятой вершиной станет снова Латок III. «Я понимаю, что несколько самонадеянно лезть на гору, которая дважды так сурово обошлась с нами, — говорит Александр. — Но это стало бы красивым завершением проекта…»

Слева. Горные яки — незаменимые помощники при восхождении на гималайские вершины. Здесь и далее — Гималаи, восхождение 2004 года.

112

Справа. Легкая прогулка по предгорьям Гималаев предшествует неимоверно тяжелому восхождению на Жанну — Пик ужаса.

Left. Yaks are irreplaceable assistants when ascending the peaks of the Himalayas. This and the following pictures were taken in the Himalayas in 2004.

Right. An easy hike through the foothills of the Himalayas precedes the incredibly difficult climb up Jannu, the “Peak of Horror”.

113

Выше. Лавины, камнепады, предательские расщелины и выскальзывающий из-под ноги камень — этих людей ничто не остановит!

Above. Avalanches, rock falls, treacherous crevices and stones that slip from beneath your feet — nothing can stop these people!

said in an interview. “I have been on almost twenty expeditions, both as a climber and as a doctor. This was my seventh time as a participant in the “Big Walls — Russian Routes” project. There had been serious injuries, participants had died, but I don’t remember the tension being so powerful and permanent… Only when the last climber, Gena Kiriyevsky, had come down to base camp was I able to relax. So the tale of our relations with this mountain is a bit of a bloody one.” For the conquest of Jannu, Odintsov’s team was award-

ed the annual Piolet d’Or prize for achievement in mountaineering. This year Alexander Odintsov, Alexander Ruchkin and Mikhail Mikhailov accomplished an ascent of Kyzyl Asker on the border between China and Kyrgyzstan. The next target is Autana in Venezuela. The tenth peak will be Latok III once more. “I understand that it’s a bit presumptuous to tackle a mountain that has twice treated us so harshly,” says Alexander. “But that would be a nice finish to the project.”

Прежде чем приступить к решающему штурму твердыни, необходимо оценить снежную обстановку. Before embarking on the final assault, it’s vital to assess the snow conditions.

О восхождении на Жанну Александр Одинцов рассказывает: «До вершины было провешено семьдесят три веревки. Факт беспрецедентный. Считается, что если к месту, где начинается решающая борьба с горой, нужно пройти тридцать веревок, то это много. На Жанну, чтобы приступить к работе на горе, приходилось преодолевать семьдесят! Это четыре дня непрерывной работы без кислородной маски в тридцатиградусный мороз». Выше. Встреча с гималайским медведем на узкой горной тропинке не сулит ничего хорошего. Но когда он на привязи, опасаться нечего.

Above. A meeting with a Himalayan bear on a narrow mountain track bodes nothing good. But when it is on a leash, then there is no need to be afraid.

Слева. Последние приготовления к решающему броску проходят в базовом лагере.

Left. The last preparations for the final push are made at base camp.

Regarding the ascent of Jannu, Alexander Odintsov says: “Seventy-three ropes were fixed to reach the summit. That’s unprecedented. It’s reckoned a lot if you need thirty ropes to get to the place where the decisive struggle with the mountain begins. On Jannu, to start work on the mountain we had to negotiate seventy! That’s four days of non-stop work without an oxygen mask in thirty degrees of frost.”

Традиции / t raditions

Известный меценат, тонкий ценитель искусства, блестяще образованный граф Михаил Юрьевич Виельгорский обладал большим состоянием и занимал высокое положение при дворе. В его доме на Итальянской улице ежедневно накрывался пышный стол, а хозяина сопровождала слава отменного гурмана. Его, на редкость деликатного человека, могло вывести из себя только одно — это дурная кухня. Кроме того, граф был необычайно рассеян, о чем в обществе ходили многочисленные анекдоты. Однажды он пригласил к себе на обед весь дипломатический корпус, но забыл об этом и отправился в Английский клуб. В назначенный час к его особняку одна за другой стали подъезжать нарядные кареты, из которых выходили в звездах и лентах высокопоставленные гости, предвкушая изысканные яства. Каково же было их удивление, когда швейцар сказал, что хозяина нет дома. Граф узнал о своей оплошности только поздно вечером. Утром ему пришлось приносить многочисленные извинения... И они, разумеется, были приняты — побывать на обеде у этого гурмана стремились все.

«Бывало, дольше длился век, когда диет не наблюдали...» Елена КЕЛЛЕР, Любовь СТОЛЬБЕРГ / by Yelena KELLER, Liubov STOLBERG

“Life used to last longer when people did not watch their diet…”

114

115

The superbly educated Count Mikhail Yuryevich Viyelgorsky, a prominent patron and discerning connoisseur of the arts, possessed a large fortune and held a high position at court. A sumptuous table was laid each day at his house on Italyanskaya Street and its owner was famed as an outstanding gourmet. There was only one thing that could rouse the wrath of this exceptionally tactful man — and that was bad food. Besides everything else, the Count was exceptionally absent-minded, which made him the subject of many popular anecdotes. Once he invited the whole of the diplomatic corps to dine, but forgot about it and went off to the English Club. At the appointed hour smart carriage began driving up to his mansion one after another and discharging distinguished guests adorned with sashes and decorations who anticipated a feast for the palate. They were greatly surprised when the doorkeeper informed them that the master was not at home. The Count learnt of his faux pas only late in the evening. The next morning he had to make a whole series of apologies. They were, of course, accepted — after all everyone wanted to eat at the great gastronome’s table. Слева. «Обед в Беловежском охотничьем дворце в конце августа 1894 года». С картины Михаила Зичи из серии «Придворная охота Александра III в Беловежской пуще 20 августа — 3 сентября 1894 года». 1895 год. Выше. Граф Михаил Юрьевич Виельгорский — меценат, поэт, композитор. На его квартире устраивались знаменитые музыкальные вечера, состоялась репетиция первого акта оперы Глинки «Иван Сусанин». Портрет работы Томаса Райта. Гравюра пунктиром. 1830-е годы. Left. Dinner at the Belovezh Hunting Palace in Late August 1894. From a painting by Mihály Zichy from the series The Court Hunt of Alexander III in the Belovezh Forest 20 August—3 September 1894. 1895. Above. Count Mikhail Yuryevich Viyelgorsky was an art patron, poet and composer. He held celebrated musical soirees at his home and it was also where the first act of Glinka’s opera A Life for the Tsar was rehearsed. Portrait by Thomas Wright. Stipplepoint engraving. 1830s.

Традиции / t raditions

Российские дворяне везде и всегда славились своим гостеприимством. В великосветских домах стол на 30–40 приборов накрывали ежедневно. На протяжении всего XIX века сохранялся обычай угощать обедом знакомых и незнакомых гостей — наследие роскошных приемов елизаветинского и екатерининского времени. «Семейные вечера наших бар, даваемые запросто, отличались торжественно-

стью и великолепием, — отмечал бытописатель Михаил Пыляев, — граф А. Г. Орлов еженедельно давал вечера, на которые съезжались все званые и незваные. Сам могучий хозяин встречал гостей, сидя в передней гостиной вместе с некоторыми почетными лицами, распивая чай и другие напитки. Здесь все были веселы, громко смеялись и рассказывали друг другу новости. На таких вечерах в десятом часу Страстный любитель путешествий Теофиль Готье объехал всю Европу. Свое пребывание в России он описал в двух книгах, опубликованных в 1860-х годах. Рисунок Карла Шультхайса, опубликованный в собрании сочинений Готье (Дрезден, 1925 год).

В екатерининские времена Версаль бледнел перед великолепием петербургского аристократического застолья. Составление программы обеда считалось особым искусством: настоящий «артистический» обед должен был иметь свою композицию, свою симметрию, свой «пуант». Находясь у стола с яствами, человек с утонченным вкусом испытывал эстетическое наслаждение. In Catherine II’s time Versailles paled before the splendour of an aristocratic banquet in St Petersburg. Devising a programme for a dinner was considered a special art: a proper “aristocratic” meal had to have its own composition, its own symmetry, its own theme. When sitting at the festive board, a person of refined taste would experience an aesthetic pleasure.

116

Великосветский прием. Открытка начала XX века.

Russian nobles were noted for their hospitality in all times and in all places. In highsociety homes the table would be laid for 30–40 people each day. The custom endured throughout the nineteenth century of inviting both acquaintances and visiting strangers to dine — a legacy of the splendid parties of Elizabeth’s and Catherine’s days. “The family soirees that our grandees held without any particular occasion were marked by a festive grandeur,” the social historian Mikhail Pyliayev wrote. “Count Alexei Orlov gave weekly parties that were attended by the invited and uninvited alike. The mighty host himself greeted his guests seated in the front drawing-room together with a few distinguished figures, drinking tea and other beverages. On such occasions dinner was served for 200 people after nine

o’clock. One table would be set with a silver service; another with Meissen porcelain; the first table was served by elderly servants, all grey-haired; the second was fussed over by young waiters. They served arshin-long sterlets and pike-perch from the Count’s own ponds; asparagus almost as thick as good cudgel from his own gardens; veal as white as snow, tenderly raised in the cradles of his own farm. The peaches and pineapples were also from his own hothouses; even the tasty champagne-like berry wine was ‘homemade’. The host hardly ever sat down at table, but only looked after his guests.” A feast in Russia had a sort of prelude in the form of a table of hors d’oeuvres that Nikolai Gogol wittily described as “inciting food”. Foreigners were especially struck not only by the overwhelming quantity of food

The inveterate traveller Théophile Gautier journeyed all over Europe. He described his sojourn in Russia in two books published in the 1860s. Drawing by Karl Schultheiss, published in Gautier’s collected works (Dresden, 1925).

накрывался ужин кувертов (столовых приборов. — Е. К.) на двести. На одном столе ставился сервиз серебряный, на другом из саксонского фарфора; за первым столом служила прислуга вся старая, в сединах, за вторым суетились молодые официанты. Подавали аршинные стерляди, судаки из собственных прудов; спаржу толщиною чуть ли не в добрую дубину из своих огородов; телятину белую, как снег, выхоленную в люльках на своем же скотном дворе. Персики и ананасы были также из своих оранжерей; даже вкусное вино из ягод, вроде шампанского, было домашнего приготовления. Хозяин почти никогда не садился за стол, а только заботился о гостях». Застолье в России имело своеобразную прелюдию — закусочный стол, остроумно названный Николаем Гоголем «подстрекающая снедь». Иностранцев особенно поражало не только несметное количество яств и напитков, но и то, что закуски сервировали в гостиной, где вокруг стола обыкновенно стояло и лакомилось все

общество. Французского писателя Теофиля Готье тоже удивляло, что «перед тем как сесть за стол, гости подходят к круглому столику, где расставлены икра, филе селедки пряного посола, анчоусы, сыр, оливы, кружочки колбасы, гамбургская копченая говядина и другие закуски, которые едят на кусочках хлеба, чтобы разгорелся аппетит. „Ланчен“ совершается стоя и сопровождается вермутом, мадерой, данцингской водой, коньяком и тминной настойкой вроде анисовой водки, напоминающей „раки“ Константинополя и греческих островов. Неосторожные или стеснительные путешественники не умеют противиться вежливо настояниям хозяев и принимаются пробовать все, что стоит на столе, забывая, что это лишь пролог пьесы, и в результате сытыми садятся за настоящий обед». По окончании закуски каждый мужчина подставлял свой локоть даме, и вся процессия, пара за парой, торжественно шествовала в столовую и садилась за многочасовое обеденное пиршество.

and drink, but also by the fact that these starters were served in the drawing-room, where the whole company usually stood around the table and helped themselves. The French writer Théophile Gautier was also surprised that “before sitting down to table, the guests went up to a little round table that was laid with caviar, soused herring, anchovies, cheese, olives, round slices of

sausage, Hamburg smoked beef and other hors d’oeuvres that they eat on slices of bread in order to stimulate the appetite. ‘Luncheon’ is taken standing up and accompanied by vermouth, Madeira, Danzig water, brandy and a caraway liqueur resembling anisette that is like the raki of Constantinople and the Greek islands. Incautious or diffident travellers are unable to resist the polite

117

A society gathering. Early 20th-century postcard.

«В гостиной А. П. Шерер». Иллюстрация Александра Апсита (Апситиса) к роману Льва Толстого «Война и мир». In Anna Pavlovna Scherer’s Drawing-Room. Illustration by Alexander Apsit (Apsitis) for Tolstoy’s novel War and Peace.

Традиции / t raditions

Светское застолье строго подчинялось законам моды, она распространялась на сервировку, меню и способ подачи блюд, на приглашения к обеду, манеру поведения за столом и на убранство столовой. Описания аристократических столовых порой превосходили самое богатое воображение. У графа Григория Кушелева парадная столовая представляла собой беломраморный зал, где на полках, обитых голубым бархатом, стояли русская серебряная

и золотая посуда и драгоценный саксонский и севрский фарфор. Мария Каменская, дочь графа Федора Толстого, так описала посещение Николаем I приема у князей Юсуповых: «Княгиня Зинаида Ивановна взяла под руку государя и повела к одной из боковых зеркальных стен, где не было никакой двери; но зеркало вдруг поехало, исчезло в стене, и за ним открылась цветочная аллея, которая доходила до столовой. Под звуки польского гости по этой аллее прошли

В XIX веке печатались многочисленные пособия, содержащие рекомендации по убранству столовых. К примеру, изданная в 1842 году «Энциклопедия русского городского и сельского хозяина-архитектора, садовода, землемера, мебельщика и машиниста» утверждала, что «меблировка великолепной столовой должна состоять из большого раздвижного стола, одного или двух зеркал и массивных стульев, обставленных вдоль стен вокруг всей комнаты. В столовой не должно быть ни кресел, ни диванов». Ниже. Столовая в Ливадийском дворце. С картины Луиджи (Людвига) Премацци. 1872 год.

в столовую и уселись за ужин. Сквозь стол росли целые померанцевые деревья в полном цвете. Вдоль всего стола лежало зеркальное цельное, оправленное в золото плато и тоже обхватывало стволы деревьев. А про ужин гастрономы говорили, что в нем только птичьего молока недоставало». Естественно, что таким интерьерам соответствовали и гастрономические изыски. Самые пышные приемы и званые обеды давали во время зимнего сезона, от Нового года до Великого поста. В это холодное время петербургская знать щеголяла тепличной зеленью и оранжерейными плодами. В соответствии с модой, «нынче нельзя никому благопристойно позвать на обед без устриц,

In the nineteenth century many “how-to” books were published on decorating dining-rooms. The 1842 Encyclopaedia of the Russian Urban and Rural Home-Owner — Architect, Gardener, Surveyor, Furniture-Maker and Engineer, for example, insisted that “the furniture for a magnificent dining-room should consist of a large extending table, one or two mirrors and massive chairs placed along the walls of the entire room. A diningroom should not contain armchairs or sofas.” Below. The dining-room in the Livadia Palace (Crimea). From a painting by Luigi Premazzi. 1872.

118

Слева. Большая столовая в Аничковом дворце. Фотография К. К. Штакельберга. 1880—1890-е годы.

The interior of the large Dining Chamber in the palace of Zinaida and Felix Yusopov. Moscow. 1892—93 photograph. Справа. Проект стола и сервиза. Общий вид и план расстановки приборов. 1873 год. Автор проекта «Стола и Сервиза для Его Императорского Высочества Государя Наследника Цесаревича Александра Александровича» — архитектор Ипполит Монигетти.

119

Left. The Large DiningRoom in the Anichkov Palace. Photograph by K.K. Stakelberg. 1880s—90s.

exhortations of their hosts and venture to try everything set out on the table, forgetting that this is only the prologue to the play, and as a result sit down for the meal proper already full.” At the end of the appetizers, each gentleman offered his arm to a lady and the whole company processed, one pair after another, to the dining-room and sat down to a feast lasting several hours. Society dining followed the dictates of fashion that laid down the way the table was laid, the menu and the way the dishes were served, invitations to dine, behaviour at table and the decoration of dining-rooms. Descriptions of aristocratic dining-rooms at times exceeded the wildest imaginings. The grandest parties and banquets were given during the winter season, between the New Year and Lent. In this cold part of the year the St Petersburg aristocracy showed off with hothouse greens and fruit. In accor-

Интерьер Большой столовой палаты во дворце Зинаиды и Феликса Юсуповых. Москва. Фотография 1892—1893 годов.

Right. Design for a table and service. General view and plan of the laid table. 1873. This design was made for Tsesarevich Alexander Alexandrovich, the future Alexander III, by the architect Ippolito Monighetti.

Высказывания многих гастрономов нередко превращались в поговорки, которые ходили из гостиной в гостиную. Например, князь Никита Всеволодович Всеволожский говорил, что «порядочный человек, прежде всего, должен позаботиться о своем столе. Хорошая кухня есть сытный корм чистой совести».

The pronouncements of gourmets quite often turned into sayings that would “do the rounds” of the capital’s drawing-rooms. Prince Nikita Vsevolodovich Vsevolzhsky, for example, said that “a decent person should concern himself above all about his table. A good kitchen is the filling food of a clear conscience.” dance with fashion, “it is not considered seemly nowadays to invite anyone to dine without oysters, pheasants, oranges, champagne and burgundy.” In the second half of the eighteenth century, simple Russian victuals gave way to elaborate, “many-layered” European foods, particularly French ones. The sumptuous

meals of that time consisted of an incredible number of courses and dishes, and none of the diners was able to even try everything that was served. In Russia for a long time two different ways of serving meals existed: French and Russian. Under the French system a meal consisted of four courses, and the dishes belonging to each course were placed on

the table simultaneously. The first course consisted of soups, hot and cold appetizers and hot dishes. The second course comprised two contrary dishes: a roast and game; meat was cooked in large joints, birds whole. The third course included salads and vegetable dishes, the fourth desserts, cheese and fruit. After each course the tables were completely re-laid with fresh tablecloths, napkins, china, cutlery, flowers and table ornaments. But under such a system the diners did not always see what was placed on the opposite end of the table. Quite often a rich soup would cool and become covered with a layer of grease, despite the fact that soups were served in special porcelain soup-bowls with a hollow base and hollow lid into which boiling water was poured to keep them hot for longer. Since up to twenty different potages might be on the table, some at least would go cold. The dramatist Denis Fonvisin wrote in 1777 that “French cuisine is

Традиции / t raditions

фазанов, апельсинов, шампанского и бургонского». Во второй половине XVIII века простые русские яства уступили место сложным «многослойным» европейским, в первую очередь — французским. Роскошные обеды того времени состояли из невероятного количества перемен и блюд, и никто из присутствующих не мог даже попробовать всего, что подавалось. В России долгое время существовали две системы сервировки стола: французская и русская. По французской системе обед состоял из четырех перемен, и блюда каждой перемены выставлялись на стол одновременно. Первую перемену составляли супы, холодные и горячие закуски и горячие блюда. Вторая перемена

включала в себя два противоположных блюда: жаркое и дичь; мясо, зажаренное большими кусками и птица целиком. В третью перемену входили салаты и овощные блюда, и четвертая — десерт, сыр и фрукты. После каждой перемены полностью менялась вся сервировка: скатерти, салфетки, посуда, столовые приборы, цветы и украшения стола. Однако при такой подаче блюд обедающие не всегда видели, что стояло на противоположном конце стола. Нередко какой-нибудь наваристый суп мог остыть и подернуться жирной пленкой, несмотря на то что супы подавали в специальных фарфоровых супницах с двойным дном и двойной крышкой, куда наливался кипяток, который еще некоторое время сохранял

Справа. Столовый сервиз из позолоченного серебра (вермель) работы известнейшего французского ювелира МартинаГийома Бьенне. Этот сервиз был создан по заказу Наполеона I. Right. A silver-gilt (vermeil) table service made by the outstanding French silversmith Martin-Guillaume Biennais. This particular service was commissioned by Napoleon.

121

120

Обеденный стол для банкета в честь празднования 21-го дня рождения Кристиана VII, короля Дании и Норвегии. На рисунке изображена схема расположения серебра во время первой подачи блюд.

The dining-table for the banquet to mark the 21st birthday of King Christian VII of Denmark and Norway. The drawing shows the arrangement of the silver for the first course of the meal.

Копенгаген. 29 января 1770 года.

Copenhagen. 29 January 1770.

тепло. Поскольку на столе оказывалось до двенадцати различных супов, хоть один из них остывал. Драматург Денис Фонвизин в 1777 году писал, что «поварня французская очень хороша… но услуга за столом очень дурна. Я, когда в гостях обедаю (ибо никогда не ужинаю), принужден обыкновенно вставать голодный. Часто подле меня стоит такое кушанье, которого есть не хочу, а попросить с другого края не могу, потому что слеп и чего просить — не вижу». В русской системе не было подобных проблем, поскольку блюда не ставили заранее, а выносили к столу прямо из кухни уже разрезанными и обносили ими гостей: закончено с рыбой — на столе появляется жаркое. В некоторых домах очередную перемену приносили из кухни минут за пятнадцать на серебряном блюде с серебряной крышкой и ставили на паровую грелку в ожидании момента подачи на стол. Постепенно русская система вытеснила французскую не только в России, но и в Европе.

Сервировка стола демонстрировала богатство семьи и могла быть самой разнообразной. Стол всегда покрывали белой крахмальной скатертью, постепенно в моду вошли украшенные шитьем салфетки, обычно с монограммами хозяина. Для горячих блюд использовали фарфоровые или серебряные сервизы, для десертов — хрустальные. Серебряные

Ниже. Парадная столовая в Архангельском, знаменитой усадьбе, владельцами которой были Одоевские, Голицыны и другие русские вельможи. Below. The state dining-room at Arkhangelskoye, the celebrated country estate that was owned by the Odoyevskys, the Golitsyns and other great Russian families.

Справа. Фарфоровая миска с крышкой, украшенная фигуркой путто (крылатого мальчика). 1790-е годы. Ниже. Бутылочная (слева) и рюмочная передачи с изображением галантных сцен. Фарфор с надглазурной росписью и золочением. 1780-е годы.

Лакей с супницей. Из серии фарфоровых фигурок «Торговцы и ремесленники». Завод Гарднера. 1820-е годы. Servant with a Soup Tureen. From the Traders and Craftsmen series of porcelain figurines produced in Russian by the Gardner factory in the 1820s.

very good… but the way of serving is very bad. When I take lunch as a guest (because I never take dinner) I am usually obliged to go hungry. Often dishes that I do not wish to eat stand near me, while I cannot ask for those from the other end, because I am blind and do not see what to ask for.” Under the Russian system there were no such problems, as the dishes were not set

out in advance, but delivered to the table straight from the kitchen, already portioned and served round to the guests: when the fish was finished with, the roast was brought out. In some households the next course would be carried from the kitchen about fifteen minutes ahead of time on a silver dish with a silver lid and placed over a steam warmer to await its time to be served. Gradually the Russian system supplanted the French one, not only in this country, but across Europe. The way the table was laid demonstrated a family’s wealth and could be very varied. The table was always covered with a starched white tablecloth, while napkins, usually with the host’s monogram, gradually came into fashion. Porcelain or silver services were used for hot dishes, crystal glass for desserts. Silvery

Right. Porcelain bowl with a lid decorated with a putto (a winged cherubic infant). 1790s. Below. Bottle (left) and glass holders decorated with fête galante scenes. Porcelain with overglaze painting and gilding. 1780s.

Слева. Прибор для специй. Фарфор. 1780-е годы.

Left. Cruet. Porcelain. 1780s.

Согласно столовому этикету, бутылки, рюмки, бокалы подавали на стол в специальной фарфоровой посуде — рюмочной и бутылочной передачах, которые входили в состав больших парадных сервизов. Передачи заранее выставляли на столах-буфетах в пиршественном зале. Etiquette required that bottles, glasses and wineglasses be brought to the table in special porcelain holders that were included in grand table services. The holders would be placed ready beforehand on sideboards in the banquet hall.

Традиции / t raditions

Комплект серебряных столовых приборов, включающий 50 различных предметов, выполненных в стиле неоклассицизма. Продукция фирмы К. Э. и В. А. Болинов. Москва. 1908—1917 годы.

A set of silver tableware comprising 50 different items in the Neo-Classical style. Made by the Moscow firm of C.E. and W.A. Bolin. 1908—17.

Фаддей Булгарин. Литография Василия Тимма. 1853 год. Faddei Bulgarin. Lithograph by Vasily (Georg) Timm. 1853.

122

Парадная сервировочная посуда выглядела подчас довольно массивно, поскольку имела двойное дно и двойные крышки, в которые наливали кипяток, чтобы не остывал суп, или закладывали лед, чтобы не подтаивали заливные, десерты и мороженое.

приборы в XVIII веке являлись предметом роскоши, в небогатых дворянских домах даже в начале XIX века нередко черенки ложек, вилок и ножей бывали деревянными. В аристократических семьях всегда пользовались серебряными приборами. По широте натуры и щедрости

cutlery was a luxury item in the eighteenth century; even in the early nineteenth in less wealthy noble houses the handles of knives, forks and spoon might be wooden. In aristocratic families silver cutlery was always used. Prince Alexander Lvovich Naryshkin was a man of unparalleled generosity: it was said that after every dinner party he presented each guest with a complete place setting — a sliver knife, fork and spoon, plus porcelain plates. The St Petersburg journalist and publisher Faddei Bulgarin wrote: “Opinions differ on the decoration of the table. I prefer silver by day and crystal in the evening by candlelight. There should always be flowers — it’s an old fashion, but one that should certainly be observed and maintained by all means. Crystal, flowers and gilt in the evening; crystal, silver and flowers in the day, and porcelain at any time should be the attributes of a good table.” Desserts were served with particular sophistication, and they were themselves quite often works of the confectioner’s art. In the mansion on the English Embankment belonging to Countess Zinaida Ivanovna Laval, ice-cream was served in dishes of

князю Александру Львовичу Нарышкину не было равных, рассказывали, что после своих званых обедов каждому гостю он дарил полный прибор со стола — серебряный нож, вилку, ложку и фарфоровые тарелки. Петербургский журналист и издатель Фаддей Булгарин писал: «Насчет убранства стола мнения различны. Я предпочитаю серебро днем, а хрусталь вечером при свечах. Цветы должны быть во всякое время — это старая мода, но ее должно непременно удержать и поддержать всеми средствами. Хрусталь, цветы и позолота вечером, хрусталь, серебро и цветы днем, а фарфор во всякое время должны быть принадлежностью хорошего стола». Необыкновенно изысканно сервировали десерты, которые сами по себе часто

Gala tableware sometimes looked quite bulky as it had double bottoms and hollow lids that were filled with boiling water so as to keep the soup hot or with ice to keep meat or fish in aspic, deserts and ice-cream cold.

Ниже. Столовый прибор. Из сокровищницы царской семьи Романовых.

123

были произведениями кондитерского искусства. В доме на Английской набережной, принадлежавшем графине Зинаиде Ивановне Лаваль, мороженое подавалось в вазах изо льда; они казались сделанными из литого стекла и были удивительно красивой формы. Очень популярным в начале XIX века был десерт «Везувий на Монблане» — белое ванильное мороженое, сверху пылающее синим пламенем. Другой кулинарный шедевр — построенный из золотой бумаги храм с колоннами и куполом, вокруг которого в золотых кольцах висели чайные и десертные ложки. Внутренность храма заполнялась плитками разноцветного мороженого: фисташкового, лимонного, земляничного, а вокруг из таких же плиток были созданы живописные развалины и руины. Традиции петербургских десертов начали складываться в период женских царствий. В те времена были распространены так называемые «конфектные столы», их и называли десертами. Один из первых десертов представлял собой «сахара крашеного крепость с двенадцатью большими и несколькими малыми пушками, посреди которых стоял Российский Императорский флаг». В 1755 году «СанктПетербургские ведомости» освещали прием, который был дан в честь английского резидента графом Петром Ивановичем Шуваловым: «…в окончании стола знатные гости пошли в верхний, подле

Below. Dining set from the treasury of the Romanov family.

ice; they seemed to be made of cast glass in strikingly attractive shapes. A very popular early nineteenth-century dessert went by the name “Vesuvius on Mont Blanc” — white vanilla ice-cream with a blue flame burning on top. Another culinary masterpiece took the form of a temple with columns and a dome made of gold paper. Tea and dessert spoons hung in gold rings around it. Inside, the temple was filled with blocks of different-coloured ice-cream: pistachio, lemon and strawberry, while picturesque ruins made of the same blocks lay outside it.

«Юбилейный обед». С картины Ильи Репина. 1893 год. An Anniversary Dinner. From a painting by Ilya Repin. 1893.

In 1755 the Sankt-Peterburgskiye vedomosti reported on a reception given by Count Shuvalov in honour of the British ambassador: “at the end of the meal the distinguished guests withdrew to the upper grotto near the hall, where a newly-invented dessert was

placed in the middle of a round table: a great mountain made up of all kinds of ores, minerals and petrified curiosities, exactly copying the mineral collection of His Excellency the Count. On top of the mountain, which was embellished with allegorical

Традиции / t raditions

124

зала, грот, где в середине на круглом столе поставлен был десерт новой инвенции. Великая гора из всяких руд, минералов, окаменелых курьезов, точно копирующих минералогическую коллекцию его Высокографского Сиятельства. Наверху горы украшения аллегорическими статуями, видна рудокопная яма с горными людьми, упражняющимися в горной работе. На другой стороне текла с горы великая река, впадающая в приморскую гавань, где несколько судов со всем такелажем и шлюпками выходили на китовую ловлю. На реке великолепный мост к горному замку, на берегу парус с горящим огнем» — все эти чудеса были созданы из сладостей: сахара, карамели, шоколада, различных вин и водок. Такие пышные сложные десерты создавали не к каждому обеду, а по особым случаям — по поводу большого приема, торжества и празднества в императорской резиденции. Праздничное застолье от будничного отличалось количеством гостей и определенными церемониями, связанными с характером торжества. Например, рождественское застолье начиналось после полуночи, с появлением первой звезды. Обыкновенно стол бывал довольно скромным и нежирным, пекли самые разнообразные пироги, меню включало в себя всевозможные блюда из рыбы — жареной, паровой, соленой, копченой, вяленой.

Несмотря на то что Петербург в своих модных пристрастиях ориентировался на европейскую моду, рождественское застолье составляло исключение: в Европе в этот вечер стол украшали красными и золотыми предметами, обязательно ставили зелень, в Северной столице убранство стола старались выдержать в синесеребряно-белой гамме: белоснежные сервизы с синей росписью и столовое серебро. Это, как правило, был торжественный, тихий и спокойный ужин. Зато новогодний праздник бывал шумным, веселым и долгим, а стол — жирным и преимущественно мясным. В меню непременно включались поросенок, птица, дичь, приготовленные по самым разнообразным рецептам. В начале XIX века необыкновенно популярным было соединение в одном блюде множества различных компонентов. Например, вошел в моду гастрономический шедевр roti à l’impératrice. Рецепт выглядел так: «Возьми лучшую мясистую оливку, вынь из нее косточку и на место ее положи туда кусочек анчоуса. Затем начини оливками жаворонка, которого, по надлежащем приготовлении, заключи в жирную перепелку. Перепелку должно заключить в куропатку, куропатку в фазана, фазана в каплуна и, наконец, каплуна в поросенка. Поросенок, сжаренный до румянки на вертеле, дает блюдо, которое через смешение всех припасов по вкусу и запаху не имеет себе

Михаил Пыляев детально описал торжественные трапезы, состоявшие из четырех подач. Приведем подробное их содержание: «1) холодные; 2) горячие или похлебки; 3) взвары и жаренье и 4) пирожные. Великолепие пиршественных столов заключалось не столько в изяществе, сколько в изобилии и множестве блюд. Так, стол ужинный на пятьдесят кувертов в зимнее время состоял более чем из восьмидесяти блюд; в первой подаче идет по десяти супов и похлебок, затем двадцать четыре средних антре, вроде: индейки с шио, пирогов королевских, терринов с крылами и пюре зеленым, уток с соком, руладов из кроликов, пулярд с кордонами и проч.; далее следует тридцать два ордевра, в которые входят маринады из цыплят, крыла с пармезаном, курицы скатанные и т. д. На смену им идут „похлебки большие блюда“; далее семга гласированная, карп с приборами, торнбут гласированный с кулисом раковым, окуни с ветчиною; последние сменяют: курицы жирные с прибором, пулярды с трюфелями. После на смену этих идет тридцать два ордевра, в которые входят: рябчики по-испански, даже черепахи, чирята с оливками, вьюны с фрикандо, куропатки с трюфелями, фазаны с фисташками, голубята с раками, сальми из бекасов. После идет жареное: большие антрме и салаты — здесь и ростбиф из ягненка, дикая коза, гато компиенской, зайцы молодые, двенадцать салатов, восемь соусов и проч. После следует двадцать восемь средних антрме и горячих, и холодных; в числе последних: ветчина, языки копченые, турты с кремом, пирожное, тартелеты, хлебцы итальянские; далее идут смены салатов: померанцы и соусы с тридцатью двумя антрме горячих, где входят: потроха по-королевски, цветная капуста, сладкое мясо ягнячье, бутоны, гателеты из устриц и пр., и пр.».

Гастрономический словарик XIX века В начале XVIII века для великосветского приема столы в парадной столовой нельзя было расставить в произвольном порядке. Композиция расстановки столов должна была либо изумлять своей замысловатостью, либо напоминать известный символ — лиру, корону или двуглавого орла.

Банкетный стол, воссозданный по эскизам знаменитого архитектора Растрелли в Царском Селе к 300-летию великого зодчего.

A banquet table at Tsarskoye Selo recreated from sketches by Rastrelli for the 300th anniversary of the great architect’s birth.

statues, one could see a pit with miners engaged in their work. On the other side a great river flowed from the mountain, falling into a maritime harbour, where several fully-rigged ships and boats were setting off to hunt whales. The river was spanned by a splendid bridge leading to a mountain castle. On the shore was a sail with a burning light.” All these wonders were made of confectionery — sugar, caramel, chocolate and various wines and vodkas. Such elaborate,

In the early eighteenth century tables for a society meal could not be placed in just any way. The arrangement of the tables was supposed either to impress the diners with its elaborate inventiveness or to resemble a familiar symbol — a lyre, crown or double-headed eagle.

sumptuous desserts were made not for every meal, but on special occasions — for a large party, celebrations or festivities at the imperial residence. Festive meals differed from everyday ones in the number of guests and certain ceremonies that depended on the nature of the event. Christmas dinner, for example, began after midnight, with the appearance of the first star. Usually the food was fairly modest and not fatty; a great variety of pies

Куверты — приборы или количество сервированных мест за банкетным столом. Похлебка — горячий суп. Антре — кушанье, подаваемое после горячего или супа. Террин (прямое значение) — горшок или чаша. Название заимствовано от старинного обычая подавать мясо в горшках, в которых оно готовилось с собственным отваром. Ныне террин включает в себя разное мясо, подаваемое в чашах, называемых террина, с каким угодно соусом.

Вьюн — рыба, водящаяся в пресной воде, отчасти в озерах, несколько сходная с миногами, жирная и вкусная. Готовится как угорь и другими способами. Фрикандо — фарш, составленный из разных продуктов, сделанный в виде шариков или наподобие сосисок. Так же называется мясо, отбитое, нашпигованное и ломтями жаренное. Сальми — рагу, составляемое из разных видов мяса, жаренных на вертеле.

Рулад — отбитый кусок говядины, телятины, баранины, накрытый фаршем и после скатанный в рулет.

Антрме — блюдо, подаваемое между главными кушаньями. Иногда подается в кастрюлях, горшках или на тарелках.

Пулярда — откормленная жирная курица, то есть «курица кладеная».

Гато — сложно приготовленное блюдо из мяса, а также название маленьких пирожных.

Ордевр — кушанье, подаваемое на смену антре или супов.

Турт — старое название торта. Туртами могли называться и блюда из разных продуктов — рыбы, мяса и пр.

Гласировать — сделать блестящим, или покрыть гляссом. Глясс — крепкий бульон из вываренных в течение продолжительного времени костей мясных или рыбных, мясных остатков и сухожилий до густоты желе. Торнбут — рыба морская, названная из-за своей красоты фазаном морским, современное название — тюрбо.

Померанцы — цветы, часто используемые в кулинарии в самых разных вариантах, по причине отменного вкуса и приятного запаха. Известно три вида: горькие, обыкновенные и португальские, или апельсины.

Кулис — сок мясной, процеженный сквозь сито, служит для подправки и загущения соусов.

Бутоны — шарики из фарша разного мяса с большим содержанием ветчинного и свежего сала, подаются с пуппетоном — клецками, отваренными в мясном бульоне.

Чирята — вид малого рода уток, у которых мясо очень вкусное и легче, нежели у других родов.

Гателеты — спички серебряные или деревянные, на которых жарят мясо и рыбу.

Традиции / t raditions

подобного. Величайшая драгоценность в этом блюде — оливка, которая, находясь в середине, напитывалась тончайшими соками окружавших ее снадобий». Не только торжественный званый обед, но и простой будничный, приготовленный с особой изысканностью, называли артистическим или гастрономическим, а хозяина такого дома — гурманом или

шированным трюфелями. Барон очень ревностно относился к своей репутации гурмана и всегда сам ходил на базар выбирать продукты, а чтобы его не узнали, надевал старую шинель. Однажды, как вспоминал его адъютант, штабс-капитан Андрей Федорович Фадеев, «барон пошел на рынок, замаскировав по возможности свою генеральскую форму, и купил двух жирных, откормленных гусей, взял их обоих себе под руки и понес домой кратчайшим путем, забыв, что на пути гауптвахта. Как только поравнялся он с нею, караульный часовой его узнал и вызвал караул. Испуганный генерал, желая остановить часового, второпях махнул рукою, и один из гусей в то же мгновение вырвался и побежал. Левенштерн бросился его ловить, а тут и другой гусь выскочил из-под руки и последовал за товарищем. В это же время вызванный караул под ружьем уже отдавал честь генералу от артиллерии барону Левенштерну и безмолвно созерцал, как генерал в смятении кидался от одного гуся к другому, а гуси, махая крыльями, с громким кряканьем отбивались от его высокопревосходительства. После такого казуса Левенштерн больше никогда не ходил на рынок поку-

гастрономом. Каждое застолье в таком доме превращалось в событие. К обеду начинали готовиться задолго до приезда гостей. В Петербурге славился дом генерала барона Карла Федоровича Левенштерна, к которому вся столичная знать ездила полакомиться вестфальским окороком, сваренным в мадере, или фазаном, фарКарл Левенштерн, генерал-майор, участник Бородинского сражения. Литография Ивана Песоцкого с оригинала из мастерской Джорджа Доу. 1840-е годы. Major General Karl Löwenstern, a veteran of the Battle of Borodino. Lithograph by Ivan Pesotsky after an original from the studio of George Dawe. 1840s. Слева. Покровский рынок на Покровской площади (ныне площадь Тургенева). Петербург. 1900-е годы. Покровская церковь была снесена в 1936 году. Left. The Pokrovsky (Intercession) Market on Pokrovskaya (now Turgenev) Square. St Petersburg. Early 1900s. The Church of the Intercession was demolished in 1936.

126

Ниже. Рыболовная выставка. Подарки императрице Александре Федоровне от казачьего войска. Петербург. Фотография конца XIX века.

Lower. A fishing exhibition. Gifts from Cossacks to Empress Alexandra Fiodorovna. St Petersburg. Late 19th-century photograph.

were baked and the menu also included all sorts of fish dishes — baked, steamed, salted, smoked and dried. Christmas dinner in St Petersburg was solemn and quiet. The New Year celebration, by contrast, was noisy, jolly and lengthy, the food fatty and predominantly meat. Not only grand banquets, but also ordinary everyday meals prepared with particular refinement were referred to as “artistic” or

127

“gastronomic”, and the master of a house where they were served as a “gourmet” or “gastronome”. Every mealtime in such a house became an event that they began to prepare long before the guests arrived. In St Petersburg the home of General Baron Karl Löwenstern was famed: the whole of the capital’s aristocracy went there to enjoy Westphalian gammon boiled in Madeira or pheasant stuffed with truffles. The Baron was very jealous of his reputation as a gourmet and always went to the market himself to select produce, donning an old greatcoat so as not to be recognized. Once,

Мясной отдел в лавке купца Рогушина. Фотография Павла Жукова. 1905 год. The meat department of the merchant Rogushin’s food emporium. 1905 photograph by Pavel Zhukov.

Золотая свадьба князя Анатолия Куракина и княгини Елизаветы Куракиной (урожденной Волконской). На фотографиях помимо юбиляров — представители высокородных семейств: Толстые, Волконские, Мусины-Пушкины, Шаховские и др. Петербург. Фотографии из журнала «Столица и усадьба». 1914 год.

his adjutant recalled, “the Baron went to the market, disguising his general’s uniform as far as possible, and bought two fat, well-fed geese, put them both under his arms and hurried home by the shortest route, forgetting that the guard-house was on the way. As soon as he came level with it, the sentry recognized him and called out the guard. The startled General tried to stop the sentry by waving his hand and one of the geese at that very instant got loose and ran off. Löwenstern dashed after it, and at that point the other goose slipped from under his arm and chased after its fellow. Meanwhile the guard had turned out and was already presenting

пать гусей». Другой знаменитый гурман, граф Федор Иванович Толстой-Американец, тоже все столовые припасы закупал сам и утверждал, что «выбор кухонных припасов есть первый признак образованности». Фаддей Булгарин в газете «Северная пчела» писал: «Философ вы или просто умный человек, действительно ли вы важный человек или только титулярный, бедный или богатый, разумный или чужеумный — все равно, вы должны непременно есть, но обедают только избранные. Все другое вы можете заставить людей делать за себя и за чужой труд и ум получать всевозможные выгоды, но есть вы должны

The golden wedding of Prince Anatoly Kurakin and Princess Yelizaveta Kurakina (née Volkonskaya). Besides the happy couple, the photographs show members of other high-born families: the Tolstois, Volkonskys, MusinPushkins, Shakhovskois and others. St Petersburg. Photographs from the periodical Stolitsa i usadba. 1914.

Журнал «Столица и усадьба» освящал, в основном, светскую жизнь Москвы и Петербурга: в нем объявляли о назначениях при императорском дворе, театральных премьерах, свадьбах и помолвках, публиковали материалы об официальных приемах и роскошных застольях. В 1917 году журнал прекратил свое существование. The periodical Stolitsa i usadba mainly covered social life in Moscow and St Petersburg: it announced appointments at the imperial court, theatrical premieres, weddings and engagements and published accounts of official receptions and luxurious banquets. The magazine ceased publishing in 1917.

Традиции / t raditions

непременно сами за себя и поплачиваться своею особою за последствия вашей еды. Следовательно, это дело самое важное в жизни...» Ирония этих строк была очевидна современникам Булгарина, но в нынешнее время, когда вопросами «правильного» питания озабочены читатели и глянцевых журналов, и научных книг, слова эти кажутся написанными всерьез.

Ниже. Застолье у Ильи Репина в «Пенатах». Фотография 1900-х годов. На переднем плане — сервировочный столик.

Below. A dinner party at Ilya Repin’s estate, Penaty. Early 1900s photograph. In the foreground is the serving table.

Выше. Федор Шаляпин в кругу друзей. Фотография Карла Буллы. Слева направо: Николай Фигнер, Александр Куприн, Исай Дворищин, Федор Шаляпин. Above. Fiodor Chaliapin in the company of friends. Photograph by Karl Bulla. Left to right: Nikolai Figner, Alexander Kuprin, Isai Dvorishchin, Fiodor Chaliapin.

128

arms in honour of Artillery General Baron Löwenstern and silently watching as the confused General flung himself from one goose to the other while the geese honking loudly and fluttering their wings fought off His Excellency. After that incident, Löwenstern never went to the market to buy geese again.” Another celebrated gourmet — Count Fiodor Tolstoi (known as “the American Tolstoi”) also bought all his kitchen supplies himself and claimed that “the selection of foodstuffs is the first sign of education.” In the newspaper Severnaya Pchela, Faddei Bulgarin wrote: “Whether you are a philosopher or simply an intelligent fellow, whether you are a man of importance in truth or just

in name, poor or rich, with a mind of your own or a follower of others — you still inevitably have to eat, but only a select few dine. You can make people do everything else for you and derive all manner of benefits from the labour and intelligence of others, but eating you definitely have to do for yourself and pay the price in person for the consequences of your eating. Consequently it is the most important thing in life.” The irony in that passage would have been obvious to Bulgarin’s contemporaries, but nowadays, when eating “properly” is a matter that concerns the readers of both glossy magazines and scientific treatises, the words seem to have been intended seriously.

Как вспоминал Корней Чуковский, одной из достопримечательностей «Пенат» был репинский круглый стол: «…его средняя часть вращалась на железном винте, и таким образом каждый без помощи слуг мог достать себе любое блюдо». As Kornei Chukovsky recalled, one of the sights of Penaty was Repin’s round table: “its central part turned on an iron screw so that each person could reach any dish without the aid of servants.”