43_contents
12/14/10
17:06
Page 4
этом номере...
На рубеже двух эпох On the cusp of two eras
in this issue…
Его вступление на престол возбудило в русском, преимущественно дворянском, обществе самый шумный восторг; предшествующее царствование для этого общества было строгим великим постом. His coming to the throne aroused boisterous delight in Russian society, particularly among the nobility. For them the previous reign had been a strict time of fasting.
историческая прогулка / a stroll through history
…102
Последнее аутодафе The Last Auto-da-fé
страна, которую мы потеряли / the country that we lost
линия жизни: собиратель слов / line of fate: collector of words
Твердыня над дремлющим Сожем The Stronghold on the Sleepy Sozh
…92
Гулял казак, по капле море собрал… Для России аутодафе — публичное оглашение приговора и сожжение осужденного на костре, столь распространенное в средневековой Европе, — было своего рода диковиной.
встречи / encounters
…8 «По фольклорной традиции музыка всегда была приурочена к каким-то событиям: свадьба, похороны, праздники… Она не должна звучать просто так». In the folklore tradition music was always connected with some event or other: a wedding, funeral, festivals… It shouldn't be played for no special reason.
Музыка «здесь и сейчас»
Ровесница века
An auto-da-fé — the public pronouncement of a sentence and the burning of the condemned prisoner at the stake, something common in mediaeval Europe — was an outlandish rarity for Russia.
As Old as the Century
Зимний рай Winter Wonderland До середины XIX века Санкт-Мориц был летним курортом — публика приезжала только на воды. Until the middle of the nineteenth century St Moritz was a summer resort where people only came to take the waters.
Упорное стремление королевских семейств защитить свою избранность путем родственных союзов неизбежно вело к наследственным болезням.
Она, как и «каждая русская девушка», мечтала походить на Анну Ахматову, которая была для нее «идеалом, олицетворением современной, свободной и независимой женщины».
событие / event
Like “any Russian girl”, she dreamt of being like Anna Akhmatova, who was her “ideal, the embodiment of the modern, free, independent woman”.
Хранитель здания Custodian of the building
Мариэтта Михайловна Конохова отдала 34 года своей трудовой деятельности зданию на Мойке, 59. Marietta Mikhailovna Konokhova gave 34 years of her life and labour to the building at 59, Moika Embankment.
…22 блистательный ДИСК / the brilliant DISK
Проклятие дома Габсбургов The Curse of the House of Hapsburg
The royal families’ stubborn determination to preserve their elite status by intermarriage inevitably led to hereditary diseases.
…49
…50
Гомель относят к русским городам, возможно, потому, что некоторые князья, владевшие им, пытались отойти «под руку» набиравшей силу Руси. In some historical documents Gomel is listed among Russian towns — perhaps because certain of its feudal lords tried to “nestle under the wing” of a Rus’ that was gaining in strength.
чтение под сигару / a good cigar, a good read
…32
Music “here and now”
A Snapper-up of Unconsidered Trifles
…42
По традиции в Париже, на «домашнем» автосалоне, французы удивляют публику своими концептами, новыми идеями в дизайне и свежими трендами. By tradition on their home turf in Paris French makers amaze the public with their concept cars, new ideas in design and fresh trends.
…114 Интриги парижского двора I Love Paris in the Fall
Пожалуй, не было в те годы в России периодического издания, где не появлялись бы его заметки, статьи, исследования, даже переводы! There was probably no periodical in Russia in that period that did not carry his reviews, articles, researches, even translations!
…66 поворот судьбы: жертва благих намерений / twist of fate: a victim of good intentions
Мятежный проповедник
улица, улица... / through streets broad and narrow
Улица свободы The Street of Freedom
Вплоть до XX века история Ирландии — это история непрекращающейся борьбы за независимость от могущественной соседней державы. The history of Ireland is a tale of unrelenting struggle for independence from its powerful island neighbour.
The Rebellious Preacher искусство отдыхать / the art of relaxation
высокий стиль / high style
“Only the educated are free”
…118 Русский дворянин и своими манерами, и воспитанием был обязан семейному окружению, где его обучали тонкостям дворянского обихода.
…80
The Russian noble owed his manners and his upbringing to the family environment, where he was taught the subtleties of noble custom and practice.
Гапона хоронили при большом стечении народа — как героя и вождя. Тем временем партия эсеров немногословно объявила его убийство «личным предприятием инженера Рутенберга». Gapon was laid to rest like a hero and leader with a large crowd attending. Meanwhile the SR party tersely declared his killing to be “the personal initiative of Engineer Rutenberg”.
Ученье и свет
…106
традиции / traditions
43_p.6_title_moika.qxd
12/14/10
17:06
Page 6
Журнал Taleon № 1 (43) ’11 Издается с 2003 года Зарегистрирован Министерством РФ по делам печати, телерадиовещания и средств массовой информации. Свидетельство о регистрации ПИ № ФС77-33977. Учредитель ООО «Талион». Тематика и специализация: Рекламное издание. Новости культуры и искусства, общественно-политическая жизнь. Архитектура и градостроительство. История Санкт-Петербурга. Индустрия туризма и развлечений. Россия, 191186, Санкт-Петербург, Большая Морская ул., 14/15 Телефон 571-60-10, факс 571-60-01 E-mail: magazine@taleon.ru http://www.taleon.ru Генеральный директор Ирина Прохорова Менеджер по рекламе и распространению Яна Карельская (315-38-42)
music for the New Year...
«По фольклорной традиции музыка всегда была приурочена к каким-то событиям: свадьба, похороны, праздники… Она не должна звучать просто так. И конечно, Новый год для нас стоит особняком. Мы играем программу, насыщенную хорошим настроением, которая отрывает и нас, и слушателей от старой суетной жизни и готовит к новой…»
Редакция: Директор Геннадий Амельченко Главный редактор Максим Стерлигов Главный художник Наталья Славянская Редактор Михаил Северов Переводчик Пол Уильямс Редактор английских переводов Марк Маркин Корректор Татьяна Мельникова Фотографии: Ромуальд Кириллов, Юрий Молодковец, Михаил Северов Редакция благодарит за предоставленные иллюстрации Российскую национальную библиотеку. Перепечатка материалов (текстов и иллюстраций) без разрешения редакции запрещена. За содержание рекламы редакция ответственности не несет. © Taleon, 2011 Отпечатано в типографии Oy Scanweb Ab Korjalankatu 27, 45101 Kouvola, Finland Тираж 2000 экз.
Интервью с музыкантом Андреем Константиновым, представляющим петербургский музыкальный коллектив «Терем-квартет», читайте на страницах 8—12. Taleon Magazine No 1 (43) ’11 First published in 2003.
In the folklore tradition music was always connected with some event or other: a wedding, funeral, festivals… It shouldn’t be played for no special reason. And of course the New Year for us stands out from all the rest. We play a programme crammed full of good mood, one that tears us and the audience away from the old life with its bustle and cares and prepares us for a new one. Read our interview with Andrei Konstatinov, a member of St Petersburg’s celebrated Terem Quartet, on pages 8—12.
Registered by the Russian Federation Ministry for the Press, Broadcasting and the Mass Media. Registration certificate ПИ № ФС77-33977. Founded by the Taleon public joint-stock company. General subject areas and specialization: promotional publication. Culture and art news, social and political life. Architecture and urban planning. The history of St Petersburg. The tourism and entertainment industries. 14/15 ulitsa Bolshaya Morskaya, St Petersburg, 191186, Russia Telephone: 571 6010. Fax: 571 6001 E-mail: magazine@taleon.ru http://www.taleon.ru Director General Irina Prokhorova Advertising and Distribution Manager Yana Karelskaya (315-38-42) Editorial board: Director Guennadi Ameltchenko Editor-in-Chief Maxim Sterligov Art Director Natalia Slavyanskaya Editor Mikhail Severov Translator Paul Williams Editor of the translations Mark Markin Proof-reader Tatyana Melnikova Photographs by Romuald Kirillov, Yury Molodkovets, Mikhaul Severov The editors are grateful for the illustrations provided by the National Library of Russia.
The material in this magazine (texts and illustrations) may not be reproduced without the express permission of the editors. The editors accept no responsibility for the content of advertisements. © Taleon, 2011 Printed by Oy Scanweb Ab Korjalankatu 27, 45101 Kouvola, Finland Print-run: 2000 copies
встречи / encounters блистательный ДИСК / the brilliant DISK историческая прогулка / a stroll through history
В стречи /e n c o u n t e r s
Terem.qxd
12/14/10
17:10
Page 8
Веселый и жизнерадостный питерский «Терем-квартет», играющий классику и популярные мелодии на русских народных инструментах, уже давно стал визитной карточкой не только Петербурга, но и всей России. Музыкантам аплодировали Джордж Буш и принц Чарльз, Сильвио Берлускони и папа римский Иоанн Павел II. Каждый год 31 декабря «Терем-квартет» дает два традиционных новогодних концерта в Смольном соборе. В преддверии праздников мы встретились с Андреем Константиновым, который играет в квартете на малой домре.
Not surprisingly, the Terem Quartet has four members: Andrei Konstantinov (small domra), Andrei Smirnov (button accordion), Mikhail Dziude (balalaika-double bass) and Alexei Barshchiov (alto domra).
и сейчас»
nd
a re w”
no
domra in the quartet.
« здесь
самим отмечать уже нет сил?
9
В состав «Терем-квартета» входят четыре участника: Андрей Константинов (малая домра), Андрей Смирнов (баян), Михаил Дзюде (балалайкаконтрабас), Алексей Барщёв (домра-альт).
музыка “he
Paul II. Every year on 31 December the Terem Quartet give two traditional New Year concerts in the Smolny Cathedral. In the run-up to that event we got together with Andrei Konstantinov who plays the small
— Как-то у нас была пара странных концертов, но не на Новый год, а на Рождество. Нас тогда пригласили в Палермо на Сицилию. Первый концерт проходил в красивой церкви, одиноко стоящей на горе. Выходим на сцену — в зале всего шесть человек! Второй концерт — та же картина! Неужели, думаем, гастроли сорвались? Но организаторы заплатили нам по полной программе и очень благодарили. Для кого играли, мы спрашивать на всякий случай не стали. Все-таки Сицилия! — А где публика вас принимает лучше всего? — Принимают везде хорошо, но есть различия в проявлении эмоций: чем северней, тем
sic
but for the whole of Russia. These musicians have been applauded by George Bush and Prince Charles, Silvio Berlusconi and Pope John
— Мы в принципе стараемся давать концерты в определенные, знаковые дни. По фольклорной традиции музыка всегда была приурочена к каким-то событиям: свадьба, похороны, праздники… Она не должна звучать просто так. И конечно, Новый год для нас стоит особняком. Мы играем программу, насыщенную хорошим настроением, которая отрывает и нас, и слушателей от старой суетной жизни и готовит к новой. — Какие-то особые сюрпризы будут? — Специально нет. Главное — создать соответствующее празднику настроение. Но это не значит, что весь концерт сплошное безудержное веселье. Высшее проявление в искусстве — это смех сквозь слезы. Этим даром обладали великие клоуны: Чаплин, Енгибаров, Никулин. Сегодня это Полунин. Мы тоже стремимся к этому, и какие-то произведения за забавным внешним видом всегда несут серьезное содержание. — После двух концертов подряд, наверное,
нился?
mu
long since become ambassadors not just for the city on the Neva,
— Какой Новый год вам особенно запом-
— Обязательно собираемся с женами, детьми, встречаем Новый год и тут же из-за праздничного стола уезжаем в ночь на отдых, как правило в Финляндию. Это тоже наша давняя традиция. Кстати, рекомендую: три часа ночи первого января — лучшее время для пересечения границы, ни одной машины (смеется).
St Petersburg’s cheerful, spirited Terem Quartet, who perform classics and popular melodies on Russian folk instruments, have
8
— Андрей, как родилась традиция новогодних концертов?
В стречи /e n c o u n t e r s
Terem.qxd
10
12/14/10
17:10
Page 10
сдержанней. Как-то мы играли подряд два концерта в Италии и Финляндии и остро это почувствовали. В Италии публика очень эмоциональная. Каждый итальянец считает себя в музыке профессором и бурно реагирует на любой неожиданный ход, например ложный финал. Овации между номерами долго не стихают. В Финляндии с точностью до наоборот. После каждого номера короткие аплодисменты, и всё — гробовая тишина. Мы даже стали волноваться: что-то, видимо, не так. Но в перерыве в гримерку влетает продюсер и начинает благодарить, мол, невероятный успех, зал просто в шоке. — Часто импровизируете на сцене? — Я бы не сказал, что это импровизация, скорее, мы играем в спонтанной манере и часто действительно не знаем, что произойдет в следующую минуту. Каждое наше произведение состоит из образных картинок, которые складываются в музыкальную историю. Веселую или грустную. И иногда эта история помимо нашей воли начинает жить своей собственной жизнью. Есть, конечно, общая канва, но каждый концерт происходит здесь и сейчас, и ты никогда не знаешь, что выкинет через пару тактов твой сосед. Один джазовый музыкант, описывая это состояние, говорил, что джаз сам по себе уже неинтересен. Все давно сыграно-переиграно. Это скучно. Интерес возникает, когда кто-то неожиданно выбивается из ритма и начинается всеобщая паника — надо принимать решение, как выбраться из ситуации. Так вот мы всегда играем в состоянии паники. Например, Андрей Смирнов отличается тем, что часто объявляет одно произведение, а играть по рассеянности начинает совсем другое (улыбается).
«Терем-квартет» на сцене с Литовским государственным симфоническим оркестром. 2009 год. Выступления российского ансамбля пользовались фантастическим успехом у литовской публики: музыкантов буквально завалили цветами, не отпускали со сцены и вызывали на бис… The Terem Quartet on stage with the Lithuanian State Symphony Orchestra. 2009.
— Играя «здесь и сейчас», можете по ходу
концерта кардинально изменить программу в зависимости от настроения публики? — Не только публика, часто сам зал диктует состав программы. В некоторых залах лучше звучат медленные произведения. В некоторых, наоборот, требуются более бодрые темы. Мы отталкиваемся от внутреннего ощущения, что сейчас должно прозвучать.
мыслим фольклорно. Тембр и звучание наших инструментов диктуют трактовку в русском стиле. Так в свое время родились наши «Русские страдания по токкате и фуге ре-минор Иоганна Себастьяна Баха». Поначалу мы просто дурачились на репетиции и попробовали сыграть ее на манер русских частушек. Потом вдруг выяснилось, что глубинная природа музыки Баха позволяет найти и другие русские мотивы. И появилась программа «Русский Бах», потом «Русский Шуберт». А наша версия песни «Bessame Mucho» входит в двадцатку лучших ее интерпретаций. И хотя русских элементов там нет вовсе, все воспринимают ее как русское «Bessame Mucho». — Чувствуете себя популяризаторами рус-
Судьбы солиста Мариинского театра, «золотого баритона России» Василия Герелло (в центре) и «Терем-квартета» пересеклись еще в 1989 году, когда они были студентами Ленинградской консерватории. Спустя 20 лет их творческий союз возобновился в программе «Праздник души», премьера которой состоялась в ноябре 2010 года.
ского фольклора?
— Как выбираете темы для аранжировок? — Для начала мы представляем, как произведение будет звучать на наших инструментах. Когда мы только начинали играть, то для этого состава инструментов просто не было нот, поэтому мы сразу стали относиться к музыке как композиторы. С одной стороны, у нас академическое образование, с другой стороны, мы
— Аndrei,
how did the tradition of the New Year concerts begin?
— We try on principle to give concerts on particular significant days. In the folklore tradition music was always connected with some event or other: a wedding, funeral, festivals… It shouldn’t be played for no special reason. And of course the New Year for us stands out from all the rest. We play a programme crammed full of good mood, one that tears us and the audience away from the old life with its bustle and cares and prepares us for a new one. — What special surprises have you got in store?
— В конце прошлого века традиция игры на народных инструментах зашла в тупик. Либо выродилась в матрешечно-балалаечный стиль для интуриста, либо превратилась в музей, сконцентрировавшись на аутентичном исполнении народных песен. Но фольклор — это полнота жизни. Очень важно, играя на народном инструменте, ощущать себя современным человеком. Сегодня нельзя долго слушать архаичную музыку: в ней совсем иное течение времени. От этого мы и отталкиваемся. Наша миссия в том, чтобы передавать национальное мировоззрение, исполняя современные популярные мелодии. В свое время Пушкин вложил русское содержание в совершенно нерусские жанры — балладу, греческий гекзаметр… Вот мы и стараемся брать с него пример. — Вас называют родоначальниками «рус-
The paths of the Mariinsky Theatre soloist Vasily Gerello (centre), and the Terem Quartet first crossed way back in 1989, when they were all students of the Leningrad Conservatory. Twenty years later they renewed their creative collaboration in the programme A Feast for the Soul, which premiered in November 2010.
— Nothing special. The main thing is to create an appropriately festive mood. But that doesn’t mean that the entire concert is non-stop unrestrained good cheer. The highest achievement in art is laughter through the tears. The great clowns have possessed that gift: Chaplin, Yengibarov, Nikulin… Today there’s Polunin. We strive to do the same and behind the funny surface some works always have serious content. — After two concerts back-to-back you’re proba-
bly too exhausted to celebrate yourselves?
— Without fail we get together with our wives and children and see in the New Year and straight from the festive board we leave in the night to go off on holiday, as a rule to Finland. That’s another longstanding tradition of ours. I can recommend it, by the way — 3 a.m. on 1 January is the best time to cross the border, there’s not a single car there (laughs). — Do you often improvise on stage? — I wouldn’t call it improvisation. It’s more that we play in a spontaneous way and often we really don’t know what’s going to happen the next minute. Each of our works consists of figurative images that come together to tell a musical story, happy or sad. And sometimes, without us intending it, that story begins to live a life of its own. There is, of course, a general framework, but every concert takes place in the here and now, and you never know what your neighbour will come out with in a couple of bars’ time. A jazz musician describing the situation said that jazz in itself is no longer in-
Слева. «Терем-квартет» и принц Чарльз после концерта в Сент-Джеймском дворце. 1999 год. Left. The Terem Quartet with Prince Charles after a concert at St James’s Palace in London. 1999.
Справа. Алиса Фрейндлих поздравляет «Терем-квартет» с двадцатилетием творческой деятельности. 2006 год. Right. Alisa Freundlich congratulating the Terem Quartet on their 20th anniversary in 2006.
ского кроссовера». Что это такое? — Это когда на русской почве смешиваются самые разные жанры. Мир сегодня един и целостен,
11
teresting. Everything has long since been played over and over again. It’s boring. The interest comes when somebody unexpectedly moves off the beat and a general panic ensues — you have to decide how to get out of the situation. So, there we are — all playing in a state of panic. Andrei Smirnov, for example, is well known for often announcing one work and then absent-mindedly starting to play something completely different (smiles). — Playing “in the here and now” is it possible
to radically change the programme in the course of a concert depending on the mood of the audience?
— Not just the audience, often the venue itself dictates the composition of the programme. In some halls slow pieces sound better. In others, it’s just the opposite, they demand livelier tempos. We go with our inner feeling about what should come next. — How do you choose the themes for your
arrangements?
— For a start we imagine what a piece will sound like played on our instruments. When we were just beginning there simply wasn’t sheet music for this combination of instruments and so we immediately began to regard the music like composers. On the one hand we have an academic education, on the other we think in a folklore way. The timbre and sound of our instruments dictates a Russian-style interpretation. That is how in our time we gave birth to Russian Sufferings over Bach’s Toccata and Fugue in D minor. At first we simply messed
about in rehearsals and tried playing it in the manner of Russian chastushki. Then it suddenly became clear that because of the profound nature of Bach’s music it’s possible to find other Russian motifs as well. And the Russian Bach programme appeared, followed by the Russian Schubert. And our version of the song Bessame Mucho is in the top twenty best interpretations of it. Although there are no Russian elements there at all, everybody feels it to be a Russian Bessame Mucho.
The Terem Quartet take their stage image seriously. Each of their concerts is a fabulous spectacle in which costumes play a significant part. Many well known fashion designers have produced outfits for the group, including Yelena Badmayeva and Viacheslav Zaitsev (on the right in the photograph). As a souvenir of their collaboration Zaitsev presented the musicians with an album of his drawings with a dedicatory inscription. Right. Left to right: Alexei Barshchiov, Andrei Konstantinov, Mikhail Dziude and Andrei Smirnov wearing the costumes designed by Viacheslav Zaitsev.
«Терем-квартет» серьезно относится к своему сценическому образу. Ведь каждый их концерт неизменно превращается в феерический спектакль, где костюмы играют существенную роль. Сценические костюмы для «Терема» шили многие известные модельеры. Среди них — Елена Бадмаева и Вячеслав Зайцев (на фото справа). На память о сотрудничестве Зайцев подарил музыкантам альбом своих рисунков с дарственной надписью. Внизу. Слева направо: Алексей Барщёв, Андрей Константинов, Михаил Дзюде и Андрей Смирнов в костюмах от Вячеслава Зайцева.
В стречи /e n c o u n t e r s
Terem.qxd
12/14/10
17:10
Page 12
в нем все пересекается. А классическая музыка зажата в рамках академизма. Олег Табаков как-то сказал, что академия и театр не совместимы. Это касается и нас. Актуален тот, кто, получив фундаментальное образование, способен играть вне правил. — В этом году «Терем-квартету» исполня— Мы постараемся показать максимальный спектр того, что делаем как самостоятельно, так и в соавторстве с другими артистами. Обязательно покажем в Петербурге наш совместный проект с Омским театром драмы — спектакль «Бумбараш». В нем действие отталкивается от музыки, которую мы играем. Затем у нас готовится по-хорошему скандальная программа с Сергеем Шнуровым, которая частично уже прозвучала на фестивале в Юрмале. Это новое лицо Шнурова. Он поет не песни группы «Ленинград», а русские романсы, песни из кинофильмов, популярную советскую классику. Готовим спектакль о музыке с участием Алисы Бруновны Фрейндлих, спектакль о значении музыки в жизни человека, о том, что она часто помогает по-новому увидеть происходящее и найти выход из тупика. Ну и конечно будет большой юбилейный концерт. — Недавно вы выступали в бальной зале
«Талион Империал Отеля». В XIX веке здесь часто устраивались фортепьянные вечера. Здесь выступал Ференц Лист. Вам зал понравился?
12
праздники Новогодниев Талион Клубе
ется 25 лет. Чем удивите слушателей?
— В старинных дворцах всегда приятно играть, там прекрасная акустика. Но акустика акустикой, а есть такое неуловимое понятие, как «намоленность» зала. Инструменты хиреют, если на них долго не играть. То же самое происходит и с залами. Поэтому желаю, чтобы в новом году этот зал как можно чаще был наполнен живой музыкой.
Справа. В 2008 году «Терем-квартет» пригласили на один из самых крупных классических музыкальных фестивалей «La Folle Journée» в Нанте. Поскольку фестиваль был посвящен Францу Шуберту, организаторы попросили создать музыкальную программу из музыки Шуберта в стиле «кроссовер». На фотографии музыканты позируют в сценических костюмах для программы «Русский Шуберт»: строгая классика и легкомысленные разноцветные кеды. Right. In 2008 the Terem Quartet were invited to one of the biggest classical music festivals — La Folle Journée in Nantes. Since the festival was dedicated to Franz Schubert, the organizers requested a programme of Schubert's music in a “crossover” style. The photograph shows the musicians posing in the stage costumes for the Russian Schubert programme: strict classical attire and frivolous multicoloured trainers.
24–30 декабря КАТОЛИЧЕСКОЕ РОЖДЕСТВО В РЕСТОРАНЕ «ТАЛИОН» Специальное рождественское меню от шеф-повара Александра Дрегольского.
26 декабря (12.00–16.00) РОЖДЕСТВЕНСКИЙ БРАНЧ В РЕСТОРАНЕ «ТАЛИОН» Стоимость — 3100 руб. Зрителей «Новогоднего огонька» ожидает в этом году сюрприз: брутальный лидер группировки «Ленинград» Сергей Шнуров споет под аккомпанемент «Терем-квартета».
31 декабря (встреча гостей в 22.30) НОВОГОДНЯЯ НОЧЬ В ТАЛИОН КЛУБЕ Торжественный ужин — меню от шеф-повара Александра Дрегольского. Выступление народного артиста России Василия Герелло. Танцевальная программа от «Талион Бэнд».
A surprise lies in store for the audience of the New Year’s Light this year: Sergei Shnurov, the brutal leader of the ska-punk group Leningrad, will sing with the Terem Quartet accompanying.
— Do you feel yourselves to be popularizers of
Russian folk music?
— At the end of the last century the tradition of playing folk instruments reached an impasse. It had either degenerated into a matrioshka-balalaika style aimed at foreign tourists or turned into a museum concentrating on the authentic performance of folk songs. But folklore is the fullness of life. It’s very important when playing a folk instrument to feel yourself to be a present-day person. Today it’s impossible to listen to archaic music for long; the flow of time is completely different in it. That’s our point of departure. Our mission is to convey the national view of the world while performing contemporary popular melodies. Pushkin in his day inserted Russian content into wholly unRussian genres — the ballad, Greek hexameters… And we try to follow his example. — You have been called the fathers of “Russian
crossover”. What is that?
— It’s when all sorts of genres are mixed on Russian soil. The world today is one and integral, everything in it is interconnected. But classical music is confined in the bounds of academicism. Oleg Tabakov once said that the academy and the theatre are incompatible. That applies to us too. Someone has contemporary relevance if, after a fundamental education, they are able to play “outside the box”. — This year the Terem Quartet turns 25.
What will you surprise your audience with?
Вечерний стиль одежды. Стоимость — 20 000 руб.
2 января (12.00–16.00) НОВОГОДНИЙ БРАНЧ В РЕСТОРАНЕ «ТАЛИОН» Стоимость — 3100 руб.
— We will try to show the maximum range of what we do, both on our own and in collaboration with other performers. We will definitely bring to St Petersburg our joint project with the Omsk Drama Theatre — the show Bumbarash. The action in it is prompted by the music that we play. Then we are preparing a scandalous — in a good way — programme with Sergei Shnurov, that was in part already performed at the festival in Yurmala. It’s a new face of Shnurov. He doesn’t sing the songs of the group Leningrad, but Russian romances, songs from films, popular Soviet classics. We are preparing a show about music with Alisa Brunovna Freundlich, a show about the importance of music in people’s lives, about the way it often helps you to get a new perspective and find a way out of a dead-end situation. And of course there will be a silver jubilee concert. — Not long ago you performed in the ballroom
of the Taleon Imperial Hotel. In the nineteenth century piano soirees were often held here. Franz Liszt performed here. Did you like the hall?
— It’s always a pleasure to play in old palaces; the acoustics are wonderful. But acoustics aside, there’s a certain elusive something — the “vibes” that come from continual regular use. Instruments “get sick” if they are not played for a long time. The same thing happens with halls. And so my wish is that in the New Year this hall be filled with live music as often as possible.
3 января (начало в 13.00) НОВОГОДНЯЯ ЕЛКА ДЛЯ ДЕТЕЙ Театрализованное представление. Угощение. Подарки. Стоимость — 3500 руб.
7–13 января ПРАЗДНИЧНОЕ РОЖДЕСТВЕНСКОЕ МЕНЮ В РЕСТОРАНЕ «ВИКТОРИЯ» Специальное рождественское меню от шеф-повара Александра Дрегольского. Стоимость — 4100 руб.
ПОДРОБНОСТИ по телефонам: +7 (812) 324 99 11 +7 (812) 324 99 44 по электронной почте: club@taleon.ru на сайте: www.taleon.ru
Palace_Hotel_42b+++.qxd
12/14/10
17:12
Page 14
«Талион Империал Отель» — единственный в СанктПетербурге отель класса «люкс», расположенный в историческом дворце XVIII века. Уникальное местоположение «Талион Империал Отеля» — на углу набережной реки Мойки и Невского проспекта — позволяет за пять минут пешком дойти до главных достопримечательностей города — Эрмитажа и Зимнего дворца, Дворцовой площади и храма Спаса на крови. Все 89 номеров отеля соответствуют самым высоким мировым требованиям: круглосуточные услуги персонального дворецкого, кондиционирование, интерактивное телевидение и доступ в Интернет. В отеле располагаются три ресторана, где подают блюда классической европейской, русской и кавказской кухни. К услугам гостей фитнес, SPA-процедуры и бассейн. Семь роскошных залов с интерьерами эпохи царской России, бережно отреставрированными лучшими художниками Санкт-Петербурга, позволяют обеспечить проведение мероприятий любого уровня и важности — от фуршетов и свадебных банкетов до конгрессов и бизнес-конференций. Подлинная красота исторических интерьеров в сочетании с безупречным качеством обслуживания сделали «Талион Империал Отель» одной из самых престижных гостиниц мира.
Россия, Санкт-Петербург, Невский пр., 15. Тел.: + 7 (812) 324-99-11, +7 (812) 324-99-44 e-mail: club@taleon.ru
15, Nevsky pr., St. Petersburg, Russia Tel: + 7 (812) 324-99-11, +7 (812) 324-99-44 e-mail: club@taleon.ru
«Талион Империал Отель» входит в ассоциацию «Ведущие малые отели мира» и является ассоциированным членом издания «Курорты и лучшие отели».
The Taleon Imperial Hotel is St Petersburg’s only luxury-class hotel, located in a historical eighteenthcentury palace. The hotel’s unique location on the corner of Nevsky Prospekt and the Moika Embankment puts it just five minutes’ walk from the central sights of the city — the Hermitage and Winter Palace, Palace Square and the Church on the Spilt Blood. All 89 suites and rooms meet the highest world standards: a round-the-clock personal butler, air-conditioning, interactive television and Internet access. The hotel includes three restaurants offering classic European, Russian and Caucasian cuisines. Guests can also make use of the fitness centre, spa procedures and swimming pool. Seven sumptuous halls with décor from the time of the Russian tsars caringly restored by the finest artists in St Petersburg provide a suitable venue for events of any level and importance — from buffets and wedding banquets to congresses and business conferences. The authentic beauty of the Taleon Imperial’s historical interiors coupled with the impeccable quality of the service have made it one of the most prestigious hotels in the world.
Taleon Imperial Hotel is a member of the Leading Small Hotels of the World and prestigious Resorts & Great Hotels family.
Palace_Hotel_42b+++.qxd
12/14/10
17:12
Page 16
Люкс Императора
Люкс Императрицы
Emperor Suite
Empress Suite
Люкс Императора — уникальный премиум-люкс площадью более 240 квадратных метров. Он включает в себя две спальни, просторную гостиную, обеденный зал, отдельный кабинет, позволяющий уединиться для работы, просторную гардеробную и две мраморные ванные комнаты. Из панорамных окон открывается уникальный обзорный вид на Невский проспект, набережную реки Мойки и исторические достопримечательности Санкт-Петербурга. Рядом с люксом расположен отдельный классический номер.
The Emperor Suite is a unique premium luxury apartment with a floor area of over 240 square metres (2,600 square feet). It has two bedrooms, a spacious living-room, dining-room, a separate office providing a secluded workplace, a large wardrobe and two marble bathrooms. The panoramic windows provide an exclusive wide-ranging view of Nevsky Prospekt, the Moika Embankment and the historic sights of St Petersburg. Alongside the suite is a separate Superior room.
Люкс Императрицы — двухкомнатный премиум-люкс площадью более 210 квадратных метров. Он состоит из просторной гостиной, обставленной предметами антиквариата, и уютной спальни. Реставраторы провели уникальную работу и восстановили мраморный камин и колонны, воссоздали архитектуру и интерьер XVIII столетия. Из панорамных окон открывается уникальный обзорный вид на Невский проспект, Большую Морскую улицу и исторические достопримечательности Санкт-Петербурга.
The Empress Suite is a two-room premium luxury apartment of over 210 square metres (2,260 square feet). It consists of a spacious living-room furnished with fine antiques and a cosy bedroom. The restorers carried out unique work here to recreate the eighteenth-century architecture interior and to refurbish the marble fireplace and columns. The panoramic windows provide an exclusive wide-ranging view of Nevsky Prospekt, Bolshaya Morskaya Street and the historic sights of St Petersburg.
Palace_Hotel_42b+++.qxd
12/14/10
17:12
Page 18
Елисеевский Люкс Eliseev Suite
Люкс Executive Suite В «Талион Империал Отеле» девять апартаментов люкс площадью более 75 квадратных метров. Они отличаются планировкой и интерьерами. Каждый номер состоит из просторной гостиной и уютной спальни, в интерьере использованы предметы антиквариата и мебель лучших фабрик Европы. Из окон открывается вид на достопримечательности города.
Елисеевский Люкс — двухкомнатные апартаменты площадью 120 квадратных метров. Столетие назад здесь располагались спальня и будуар хозяйки дворца Варвары Елисеевой. Стены и потолок украшены уникальной ручной росписью; гармонично дополняют интерьер паркет из ценных пород дерева и мебель, изготовленная на лучших европейских фабриках. Просторная гостиная предоставляет возможность как для ведения деловых переговоров, так и для дружеских встреч за круглым столом.
The Taleon Imperial Hotel has nine luxury Executive Suites of over 75 square metres (800 square feet). They differ in layout and interior design. Each suite consists of a spacious living-room and a cosy bedroom; the interiors include fine antiques and furniture from some of Europe’s finest factories. The windows afford views of the city’s sights.
The Eliseev Suite is a two-room apartment with a floor area of 120 square metres (1,300 square feet). A hundred years ago this was the bedroom and boudoir of the mistress of the palace, Varvara Yeliseyeva. The walls and ceiling are decorated with unique hand-painted ornamental work. The interior is harmoniously completed by a parquet floor made of precious varieties of wood and furniture from some of Europe’s finest factories.
Люкс Студия Luxury Studio Suite
Талион Люкс Taleon Suite Талион Люкс — двухкомнатный премиум-люкс площадью 120 квадратных метров. Интерьер украшен коринфскими колоннами и предметами антиквариата, в обстановке используется мебель лучших европейских производителей. Из окон открывается вид на набережную реки Мойки и достопримечательности города.
Каждый из пяти однокомнатных апартаментов площадью более 75 квадратных метров уникален по планировке и интерьеру. В интерьере использованы предметы антиквариата и мебель лучших европейских производителей — диван, кресла, столик из оникса, кровать King-size, в ванной комнате — Jacuzzi. The Taleon Suite is a two-room premium luxury apartment with a floor area of 120 square metres (1,300 square feet). The interior features Corinthian columns and fine antiques, while the furniture comes from some of Europe’s finest factories. The windows provide a view of the Moika Embankment and some of the city’s sights.
Each of the five one-room apartments with a floor area of over 75 square metres (800 square feet) has a unique layout and interior. The suites include fine antiques and furniture from some of Europe’s finest manufacturers — a sofa, armchairs, an onyx table, a king-size bed and a Jacuzzi in the bathroom.
Palace_Hotel_42b+++.qxd
12/14/10
17:12
Page 20
Де Люкс
Классический улучшенный номер
Deluxe Suite
Superior Room
В отеле двенадцать двухкомнатных номеров площадью более 55 квадратных метров. В оформлении интерьера каждой спальни и гостиной использованы предметы антиквариата и мебель лучших производителей Европы. Из окон открываются живописные виды на набережную реки Мойки, Невский проспект или Большую Морскую улицу. The hotel has twelve two-room suites, which measure over 55 square meters (600 square feet). Each bedroom and living-room boasts fine antiques and furniture from some of the best European factories. Each suite offers attractive views of either the Moika Embankment, Nevsky Prospekt or Bolshaya Morskaya Street.
Полулюкс Superior Suite
В сорока восьми номерах площадью более 30 квадратных метров декораторы создали максимум комфорта и уюта. Небольшие апартаменты в знаменитом историческом здании обставлены просто и элегантно. В номерах имеются кровать King-size, небольшой письменный стол с креслом (или столик из оникса с двумя креслами), ванна с гидромассажем. Можно выбрать номер с видом на исторический центр города или с окнами, выходящими в атриум отеля. In the hotel’s 48 superior rooms, each measuring over 30 square metres (320 square feet) the decorators created a maximum of cosy comfort. The compact apartments in our celebrated historical building are furnished with simple elegance. Each contains a king-size bed, a small writing desk with an armchair (or onyx table and two chairs) and a whirlpool bath. There is a choice between rooms with a view of the historic city centre and those overlooking the hotel atrium.
SPA и фитнес-центр SPA & Fitness Роскошный SPA расположен на верхнем этаже старинного дворца. Аква-зоны украшены мозаикой и мраморными панно. К услугам гостей — двадцатиметровый плавательный бассейн, соляная комната, сауны и солярий. Процедурные кабинеты по уходу за телом, массажный кабинет с первоклассными специалистами. Тренажерный зал оборудован современными тренажерами PRECOR, способствующими укреплению сердечно-сосудистой системы и улучшению общего физического состояния.
В отеле одиннадцать двухкомнатных или двухуровневых номеров площадью более 45 квадратных метров. Интерьер гостиной украшают мраморный камин и мебель лучших фабрик Европы — круглый стол со стульями, кожаные кресла и диваны. В спальне имеется кровать King-size, в ванной комнате — Jacuzzi. The Taleon Imperial has eleven of these two-room or two-level suites, which measure over 45 square meters (600 square feet). Each living-room is adorned by a marble fireplace and furniture from some of Europe’s best factories — a round table and chairs, leather armchairs and sofa. Each bedroom has a king-size bed and each bathroom a Jacuzzi.
The luxurious SPA is located on the top floor of the old palace. The Aqua-Zones are decorated with mosaic and marble panels. Guests can use a 20-metre swimming-pool, salt room, sauna and solarium. Rooms for body care treatments, a massage studio with first-class specialists. The gym is equipped with modern PRECOR exercise machines that help to strengthen the cardio-vascular system and improve general physical fitness.
Б листательный ДИСК / t he
brilliant DISK
Lurje.qxd
22
12/14/10
17:21
Page 22
«Когда в феврале 1917 года произошла революция, русская интеллигенция была в восторге. Все носились по улицам с красными флажками. Большинство просвещенных граждан было настроено против монархии…» — так начинаются воспоминания поэтессы Веры Лурье, ставшей свидетелем бурной жизни петроградского Дома Искусств. Ровесница (в самом что ни на есть буквальном смысле) XX века, Вера Иосифовна Лурье родилась в 1901 году в семье врача-дерматолога. Принявший лютеранство, Иосиф Лурье после окончания Киевского университета открыл частную клинику на Гороховой улице. Он женился на дочери биржевого дельца из города Балта, которому, как купцу первой гильдии, разрешили выехать за черту оседлости и поселиться в столице. Маленькая Вера росла в семье более чем зажиточной: в детстве — няня и гувернантка, потом — учеба в престижной частной гимназии Любови Таганцевой, которую будущая поэтесса закончила уже после революции. «Будучи тогда почти ребенком, я тоже восприняла революцию как полное освобождение. Наконец-то я свободна, прочь прежнее давление. Я могла теперь делать что хочу», — писала она
Валентин БЕРДНИК / by Valentin BERDNIK
Слева. Вера Лурье. Фотография начала 1920-х годов. Слева внизу. Одна из первых массовых демонстраций в Петрограде. Февраль 1917 года. Left. Vera Lourié. Early 1920s photograph. Bottom left. One of the first mass demonstrations in Petrograd. February 1917.
о тех днях. Однако ветер свободы пронесся по стране, сметая прежний порядок, распахивая двери тюрем и разрушая государство до самых основ. В октябре к власти пришли большевики: «Хотя ленинская революция была жестокой, многие были вначале в восторге. Первым делом начались грабежи. Потом убийства. Вой-
“When the revolution took place in February 1917, the Russian intelligentsia was delighted. Everyone dashed about the streets with little red flags. The majority of the enlightened populace was opposed to the monarchy…” Those are the opening words of the memoirs of the poetess Vera Lourié, who witnessed the brief tumultuous life of the House of the Arts (DISK) in Petrograd.
ровесница века
as old as the century
23 Vera Iosifovna Lourié was born in 1901, making her almost exactly as old as the new century, into the family of dermatologist. Iosif Lourié, a Lutheran convert from Judaism, graduated from Kiev University and opened a private clinic on St Petersburg’s
на и революция в России принесли такие радикальные изменения, что молодежь в те дни потеряла почву под ногами». Голод, холод, разруха Гражданской войны, болезни… Впрочем, семье Веры всетаки повезло: ее отец был врачом, а к людям этой профессии новая власть испытывала пиетет. К тому же он заведовал санаторием для военных, а когда тот закрыли, все имущество оттуда было перевезено в многокомнатную квартиру семьи Лурье на Большой Морской улице. Вещи эти крестьяне охотно брали в обмен на продукты. Жизнь продолжалась… В 1920 году Вера окончила гимназию и даже собиралась учиться в Педагогическом институте, но передумала: жизнь вокруг казалась гораздо интереснее сухих академических знаний. Подруга рассказала ей о Доме Искусств на углу Невского и набережной Мойки. «В этом доме организовывались различные семинары по поэтическому искусству и писательскому мастерству, по театральному искусству и многому другому. Кроме того, устраивались камерные концерты, танцевальные вечера и литературные чтения. Там был буфет с бутербродами и пирожными, парикмахер и маникюрша, неслыханная роскошь по тем временам. Кроме того, в нем находились апартаменты для известных деятелей литературы и искусства. Там жили писательница Мариэтта Шагинян и поэт
Выше и справа. Военные патрули на улицах, досмотры и проверка документов — армию использовали для охраны порядка. Above and right. Military patrols on the streets and a document check. The army was used to maintain order.
С приходом к власти Временного правительства в России воцарился хаос: полиция бездействовала, а уголовники, выпущенные из тюрем, наводили страх на жителей больших городов. Слева. Труп на мостовой. Справа. Страх и обреченность — предчувствие близких потрясений. When the Provisional Government came to power chaos reigned in Russia: the police were inactive, while criminals released from prison struck fear into the inhabitants of the cities. Left. A corpse on the pavement. Right. Fear and a sense of doom — a premonition of approaching perturbations.
Б листательный ДИСК / t he
brilliant DISK
Lurje.qxd
24
12/14/10
17:21
Page 24
Николай Гумилев с членами студии «Звучащая раковина». Стоят (слева направо): Томас Рагинский-Карейво, Антип Никаноров, Анатолий Столяров, Валентин Миллер, Петр Волков, Даниил Горфинкель, Вера Лурье, Александра Федорова, Константин Вагинов. Сидят: Фредерика Наппельбаум, Наталья Сурина, Ида Наппельбаум, Ирина Одоевцева, Николай Гумилев, Георгий Иванов. Фотография Моисея Наппельбаума. 1921 год. Nikolai Gumilev with members of the Sounding Seashell poetry studio. Standing (left to right): Thomas Raginsky-Kareivo, Antip Nikanorov, Anatoly Stoliarov, Valentin Miller, Piotr Volkov, Daniil Gorfinkel, Vera Lourié, Alexandra Fiodorova, Konstantin Vaginov. Seating: Frederika Nappelbaum, Natalia Surina, Ida Nappelbaum, Irina Odoyevtseva, Nikolai Gumilev, Gerogy Ivanov. Photograph by Moisei Nappelbaum. 1921.
Михаил Лозинский, а также Николай Гумилев…» — детская непосредственность проскальзывает в этих строках, написанных Верой Лурье уже на излете XX века. Она, как и «каждая русская девушка», мечтала походить на Анну Ахматову, которая была для нее «идеалом, олицетворением современной, свободной и независимой женщины». Вера начала писать стихи и посещать сразу две студии — театральную, которую вел драматург и театровед Николай Обложка машинописного сборника «Островитяне: Стихи. Выпуск первый», в котором впервые были опубликованы стихи Веры Лурье. Петроград, 1921 год. The cover of the typewritten anthology Islanders: Poems. First Edition in which poems by Vera Lourié were first published. Petrograd. 1921.
Евреинов, и поэтическую, которой руководил Николай Гумилев. А первому знакомству с поэтом Вера обязана танцевальному вечеру в ДИСКе: «Не будучи с ним знакома, я подошла к нему из озорства и спросила: „Николай Степанович, не хотите потанцевать?“ Играли как раз вальс, и он ответил: „Я не танцую, но такой юной даме я не могу отказать“. Мы пошли в круг танцующих и двигались скорее шагом, нежели действительно танцевали. Гумилев в самом деле не умел танцевать. „Я не пре-
«Евреинов был сторонником теории, что человеческая жизнь это театральное представление, а Бог — постановщик. Он делал доклады о драматургии и на другие театральные темы. Я была влюблена в него…» — писала Вера Лурье. “Yevreinov was a believer in the theory that human life is a theatrical performance with God as director. He gave talks on dramaturgy and other theatrical subjects. I was in love with him,” Vera Lourié wrote.
Gorokhovaya Street. He married the daughter of a speculator in stocks and shares from the majority-Jewish Western Ukrainian town of Balta, who as a merchant of the first guild had been allowed to leave the Pale of Settlement and take up residence in the capital. Little Vera grew up in a more than prosperous home: a nanny and governess first, then school at Liubov Tagantseva’s prestigious private gymnasium, from which she graduated after the revolution. “Being almost a child back then, I also regarded the revolution as complete liberation. Finally I was free, the former pressure was gone. Now I could do what I wanted,” she wrote about those days. But the wind of liberty
blew across the country, sweeping away the old order, throwing open the gates of the prisons and bringing down the state to its very foundations. In October the Bolsheviks came to power: “Although Lenin’s revolution was savage, many were enthusiastic at the outset. First the looting began. Then came the killings. War and revolution brought such radical changes to Russia that the ground slipped from under young people’s feet.” The hunger, cold and devastation of the Civil War, disease… But still Vera’s family was fortunate: her father was a doctor and the new authorities had a respect for members of the medical profession. He was, moreover, head of a military sanatorium and, when it
Николай Евреинов. Портрет работы Ильи Репина. 1915 год. Стихотворение, которое посвятила Вера Лурье Евреинову, начиналось словами: «Кто вы такой, Христос и арлекин?» Там была такая строка: «А вы пророк, кокаинист усталый…» Nikolai Yevreinov. Portrait by Ilya Repin. 1915. The poem that Vera Lourié dedicated to Yevreinov begins with the line “Who are you, Christ and harlequin?” and it also contains the words “You prophet, old cocaine addict…”
тендую ни на что, только на дружбу с вами!“ — сказал он, смеясь». Впрочем, ловелас и сердцеед Гумилев все-таки обратил внимание на молоденькую поклонницу («И я тоже, конечно, была очень влюблена в Гумилева, и мое увлечение Евреиновым было забыто», — признается Вера в своих воспоминаниях). Он пригласил ее на вечеринку к Николаю Оцупу, правда, применил прием «от противного», сказав, что это «праздник только для взрослых», и добавил: «Что касается такой примерной девушки, как вы, то об этом и речи быть не может». Разумеется, заинтригованная Вера настояла на том, чтобы пойти. «Когда я вошла в квартиру Оцупа, там уже сидели Гумилев, поэт Георгий Иванов, морской офицер Колбасьев, который писал рассказы, фотограф Моисей Наппельбаум и его дочери Ида и Фрида. <…> Кроме того, здесь был, конечно, сам Николай Оцуп. В квартире не было света, и мы ходили из комнаты в комнату с керосиновой лам-
пой. Пили что-то ужасное, сделанное из денатурата». Дружба (а может, и более нежное чувство?) связывала Веру с поэтом Константином Вагиновым, который тоже состоял в учениках у Гумилева. Когда она уехала за границу, они долгое время переписывались, но встретиться больше им не довелось: в 1927 году Вагинов женился на другой ученице Гумилева — Александре Федоровой, а в 1934-м умер от туберкулеза. В 1921 году Вера Лурье вместе с родителями покинула Россию — на отъезде настоял отец, которого большевистская власть раздражала, хотя он, как врач, занимал привилегированное положение и семья не голодала. Еще раньше границу нелегально пересек дед-биржевик, в подкладке его пальто были зашиты семейные драгоценности. Семья поселилась в Берлине, дед вскоре умер, а его средств хватило ненадолго. Отец Веры не смог получить работу в медицине и стал биржевым маклером, но, увы, оказался не способен Исаакиевская площадь, запечатленная фотографом Карлом Буллой. Слева — здание посольства Германии, напротив него, на Большой Морской улице, находился дом, где была квартира семьи Иосифа Лурье. Чуть дальше расположен дом, где провел детство Владимир Набоков.
25
St Isaac’s Square, captured by the photographer Karl Bulla. On the left is the building of the German embassy. Opposite, at the end of Bolshaya Morskaya Street, is the building where Iosif Lourié’s family had their apartment. A little further along is the house where Vladimir Nabokov spent his childhood.
closed down all the property from there was moved to the Lourié family’s large apartment on Bolshaya Morskaya Street. These were things that the peasants were happy to accept in exchange for their produce. Life went on… In 1920 Vera finished school and even had thoughts of studying at the Teachers’ Training Institute, but changed her mind: the life around her seemed far more interesting than dry academic learning. A girlfriend told her about the House of the Arts on the corner of Nevsky and the Moika Embankment. “In that building various seminars were organized on the art of poetry, the craft of
writing, theatrical design and much else. It was the venue too for chamber concerts, dance soirees and literary readings. It had a buffet serving sandwiches and cakes, a hairdresser and manicurist, an unheard-of luxury in those days. Besides the building contained lodgings for well known figures from art and literature. The writer Mariette Shaginian and the poet Mikhail Lozinsky
«Милиционерка». Работа скульптора Наталии Данько. Государственный фарфоровый завод. 1920-е годы.
Militiawoman. Sculpted by Natalia Danko. State Porcelain Factory. 1920s.
12/14/10
17:21
Б листательный ДИСК / t he
brilliant DISK
Lurje.qxd
26
Андрей Белый. Офорт Сергея Залшупина. 1923 год. «…Литературная знаменитость делает честь и проявляет столько интереса к скромной поэтессе Вере Лурье», — писала с иронией сама Вера об Андрее Белом. И поясняла: «Он вовсе не был бабником, он был мечтателем. Вот появилась молодая девушка — она понравилась ему. Он находил самого себя привлекательным и радовался, что женщина влюблена в него. Вызвать у него симпатию было нетрудно». Andrei Bely. Etching by Sergei Zalshupin. 1923. “The literary celebrity honours and shows so much interest in the modest poetess Vera Lourié,” Vera herself wrote with irony about Andrei Bely. She explained: “He wasn’t in the least a philanderer; he was a dreamer. A young girl appeared and he took a liking to her. He found himself attractive and was delighted that a woman was in love with him. It was not hard to get him to like you.”
Page 26
к этой деятельности. Сама Вера стала писать статьи и стихи для эмигрантской газеты «Дни», выходившей в Берлине. Главным редактором этого издания работал бывший глава Временного правительства Александр Керенский, редактором литературного отдела — Михаил Осоргин. В германской столице Вера познакомилась с Алексеем Толстым, издававшим большевистскую газету «Накануне», и Андреем Белым, одним из столпов символизма в русской поэзии Серебряного века. Это произошло в кафе «Ландграф» на Курфюрстенштрассе, где проходили литературные вечера, которые вел писатель Николай Минский. Это кафе русские эмигранты называли «Домом Искусств» — название это было порождено ностальгическими воспоминаниями о богемной жизни в доме на набережной Мойки. В своих мемуарах Вера Лурье так описывает эту встречу: «В один из вечеров я пришла в кафе, чтобы сделать доклад о петроградской поэзии и о „Звучащей раковине“. Я стояла в центре зала и рассказывала о творчестве и произведениях русских поэтов Петрограда, о „Доме искусств“, о Гумилеве и его аресте и казни, о смерти и похоронах Александра Блока. В завершение я прочитала несколько своих стихотворений. И тут произошло невероятное. Знаменитый русский поэт Андрей Белый, который в России был приблизительно на уровне Томаса Манна, встал и подошел ко мне.
Андрей Белый был для меня недостижимой величиной. <…> Андрей Белый заговорил со мной, он сказал, что мои стихи ему понравились, что я должна их ему принести. Поскольку Белый был редактором литературной части газеты „Эпопея“, он обещал их там напечатать. Я была очень рада и горда». Кафе «Ландграф» поэтесса посвятила свой «Шуточный сонет»:
Писатель Алексей Толстой эмигрировал из России весной 1919 года, в 1923-м принял решение вернуться на родину. Фотография 1937 года. The writer Alexei Tolstoi emigrated from Russia in the spring of 1919, but it 1923 he decided to return to his homeland. 1937 photograph.
В кафе асфальтовой, чужой столицы, Когда на улице сиянье фонарей, Потерянные в грозном шуме дней, В углу за столиком все те же лица.
«В существующем ныне большевистском правительстве газета „Накануне“ видит ту реальную — единственную в реальном плане — власть, которая одна сейчас защищает русские границы от покушения на них соседей, поддерживает единство русского государства и на Генуэзской конференции одна выступает в защиту России от возможного порабощения ее иными странами», — писал Алексей Толстой. “The newspaper Nakanune sees the present Bolshevik government as a real — the only actual — power that alone is now defending Russia’s borders from the encroachments of neighbours, supports the unity of the Russian state and alone at the Genoa Conference is coming out in defence of Russia against its possible enslavement by other countries,” Alexei Tolstoi wrote.
Русские в Берлине. Фотография 1920-х годов. В среднем ряду (слева направо): писатель Г. Кроль, Вера Лурье, Виктор Шкловский, Любовь Козинцева-Эренбург, художник Эль Лисицкий, далее — неизвестные. В нижнем ряду: Илья Эренбург, художник Иссахар Рыбак, критик Александр Бахрах. Справа в верхнем ряду — издатель Абрам Вишняк.
Вот современная Сафо и с ней Художников, поэтов вереница; Молчит смущенно бледная девица, И тощий акробат спешит скорей
Russians in Berlin, 1920s photograph. Middle row (left to right): the writer G. Krol, Vera Lourié, Victor Shklovsky, Liubiv Kozintseva-Ehrenburg, the artist El Lissitzky, others unknown. Bottom row: Ilya Ehrenburg, the artist Issakhar Rybak, the critric Alexander Bachrach. On the right in the top row is the publisher Abram Vishniak.
27
Выше. Обложка книги Веры Лурье «Стихотворения». Берлин. 1987 год. Слева. «Белый воспринимал Берлин как слишком быстрый, лихорадочный и нервный город. В одном эссе он писал, что Берлин — это организованный, упорядоченный, реальный кошмар», — вспоминала Вера Лурье. Фотография 1925 года. Above. The cover of a book of Vera Lourié's poems. Berlin, 1987. Left. “Bely found Berlin an excessively rapid, feverish, nervous city. In one essay he wrote that Berlin was an organized, ordered, real-life nightmare,” Lourié recalled. 1925 photograph.
lived there, so did Nikolai Gumilev.” A childlike ingenuousness still shines through those lines that Vera Lourié wrote as the twentieth century was drawing to a close. Like “any Russian girl”, she dreamt of being like Anna Akhmatova, who was her “ideal, the embodiment of the modern, free, independent woman”. Vera began writing poetry. She attended two studios at the same time — theatre, that was run by the dramatist and theatre expert Nikolai Yevreinov, and poetry, led by Nikolai Gumilev. Vera owed her initial acquaintance with the poet to a dance evening at DISK: “I did not know him, but out of a spirit of mischief I went up to him and asked, ‘Nikolai Stepanovich, would you care to dance?’ A waltz was playing and he replied, ‘I don’t dance, but I can’t refuse such a young lady.’ We joined the circle of dancers and moved more stepping than properly dancing. Gumilev really couldn’t dance. ‘I don’t aspire to anything apart from friendship with you!’ he said laughing.” But Gumilev, the womanizer and heartbreaker, had nonetheless noticed this very young admirer. (“And I too, of course, fell
very much in love with Gumilev and my crush on Yevreinov was forgotten,” Vera confessed in her memoirs.) He invited her to an evening at Nikolai Otsup’s, admittedly employing reverse psychology, saying that it was “a party for adults only” and adding. “There can be no question of such a fine upstanding girl as you coming along.” Of course Vera was intrigued and insisted on going. “When I entered Otsup’s apartment, Gumilev was already sitting there with the poet Georgy Ivanov, the naval officer Kolbasyev, who wrote short stories, the photographer Moisei Nappelbaum and his daughters, Ida and Frieda… Besides which, there was, of course, Nikolai Otsup himself. There was no electricity in the place and we went from room to room with a paraffin lamp. We drank something awful, made from denatured alcohol.” Ties of friendship (and perhaps deeper feelings?) connected Vera and the poet Konstantin Vaginov, who was also once of Gumilev’s “disciples”. When she emigrated, they corresponded for a long time, but were fated never to meet again: in 1927 Vaginov married another of Gumilev’s
Сергей Есенин и Айседора Дункан в Берлине. Фотография 1922 года. Sergei Yesenin and Isadora Duncan in Berlin. 1922 photograph.
Б листательный ДИСК / t he
brilliant DISK
Lurje.qxd
12/14/10
17:21
Page 28
Допить свой чай с холодной кулебякой, А мальчик Миша с маленькой собакой Лакею глазки строит в полутьме. Эсер и меньшевик в дыму сигарном Угрюмо спорят о стихе бездарном, Готовя планы к будущей зиме. Дружеские отношения связывали Веру Лурье с Ильей Эренбургом и его женой Любовью Козинцевой, которые провели в Берлине несколько лет. Портрет будущего мэтра советской литературы получился в воспоминаниях поэтессы весьма своеобразным: «Илья Эренбург был очень умным человеком, у него был острый язык, которого боялись. Я не могу назвать его исключительно симпатичным человеком, хотя и была дружна с ним. Он был очень ироничен, до цинизма. Когда позднее в Лондоне репортер ВВС спросил его, что ему больше всего понравилось в Англии, он ответил: „Собаки“.
Шлагбаум при въезде в немецкий концлагерь. Над домами надпись: «Arbeit macht frei» («Труд освобождает»). Современная фотография.
The entrance to a Nazi concentration camp. The inscription above the buildings reads Arbeit macht frei — Labour liberates. Present-day photograph.
«Подавив одиночества душную скуку, Позабыв про Берлин, оглянуться назад И увидеть сквозь версты и годы разлуки Этот тихий, вечерний, родной Петроград». Вера Лурье. «Петроград»
“If I suppress solitude’s tedious smack, Forget for a time Berlin and look back, Across the miles and years that lie in between Dear, quiet, evening-time Petrograd can be seen.”
28
Vera Lourié, Petrograd
Здание гестапо на ПринцАльбрехтштрассе в Берлине. Фотография 1933 года. «Мне было даже относительно неплохо в гестапо. Когда я мерзла, а ноябрь был довольно холодным, комиссар Ланге давал мне выпить коньяка из запасов Леща. По субботам в тюрьме на Александерплац давали на обед гороховый суп со свиными шкварками — это была роскошная еда!» — вспоминала Вера Лурье свою работу в гестапо. The Gestapo building on Prinz-Albrecht-Strasse in Berlin. 1933 photograph. “My time with the Gestapo was even quite comfortable. When I felt the cold, and November was fairly chilly, Commissar Lange gave me a drink of brandy from Leshch’s stocks. On Saturdays in the prison on Alexanderplatz there was pea soup with pork crackling for lunch — it was marvellous food!” Vera Lourié recalled.
pupils, Alexandra Fiodorova, and in 1934 he died of tuberculosis. In 1921 Vera Lourié left Russia with her parents. Her father insisted on the move. He was exasperated with the Bolsheviks, although as a doctor he held a privileged position under their rule and the family did not go hungry. Her stock-dealing grandfather had already crossed the border illegally, with the family jewels sewn into the lining of his coat. The family settled in Berlin. Grandfather soon died and his money did not last long. Vera’s father could not find work in his profession and became a stockbroker, but sadly proved incompetent in this new metier. Vera herself began writing articles and poems for the émigré newspaper Dni that was published in Berlin. The editor-in-chief of the paper was Alexander Kerensky, the former head of the Provisional Government, while Mikhail Osorgin edited the literary section. In the German capital Vera made the ac-
quaintance of Alexei Tolstoi, who published the Bolshevik newspaper Nakanune, and Andrei Bely, one of the pillars of Symbolism in the Russian poetry of the Silver Age. This took place in the Café Landgraf on Kurfürstenstrasse, which was the setting for literary soirees hosted by the writer Nikolai Minsky. The Russian émigrés christened this café “the House of the Arts”, a name inspired by nostalgic recollections of the bohemian life in the building on the Moika. In her memoirs Vera Lourié gives this description of the encounter: “On one of those evenings I came to the café to give a talk about poetry in Petrograd and the Sounding Seashell [almanac]. I stood in the centre of the room and spoke about the work of the Russian poets of Petrograd, about the House of the Arts, about Gumilev, his arrest and execution, Alexander Blok’s death and funeral. In conclusion I recited a few of my own verses. And at that
29
Это было типично для него. Люди вообще ему не нравились. Хотя он был человеком, связанным с политикой, на самом деле его ничего не интересовало. Так мне иногда казалось. Людей он явно недолюбливал. Я думаю, в сущности, он был нигилистом или, можно сказать, скептиком». После прихода к власти нацистов Вера Лурье не покинула Германию и в 1937 году оказалась в тюремной камере: сыграла роль ее любовная связь с профессором Алексеем Поздняковым, когда-то завербованным ЧК. В гестапо ей предложили… поработать переводчицей, она согласилась, а спустя несколько месяцев оказалась на свободе. «Так неожиданно было для меня — вдруг быть отпущенной из-под ареста, ведь я была наполовину еврейкой из России и к тому же без гражданства. Обычно таких людей отправляли в концлагерь. Я до сих пор не знаю причины моего освобождения, возможно, моя готовность помочь гестапо сыграла решающую роль». Надо сказать, что ужасы нацизма миновали Веру, а вот ее мать все-таки попала в концлагерь Терезин (отец умер в 1937 году), но выжила там и вернулась к дочери в Берлин, уже занятый советскими войсками. А Вере пришлось пережить кровопролитный штурм германской столицы, описание нескольких его эпизодов она оставила в своих мемуарах. Вера продолжала жить в Берлине, работала учительницей русского языка и из-
Цитаты из «Воспоминаний» Веры Лурье, написанных по-немецки, публикуются в переводах Антонины Игошиной. The quotations from Vera Lourié’s Memoirs, which were written in German, are taken from Antonina Igoshina’s Russian translation.
Редакция благодарит Алексея Дмитренко за предоставленные фотографии из домашнего архива. The editors thank Alexei Dmitrenko for providing photographs from his private archive.
редка писала стихи и статьи для русскоязычных изданий. Свой архив она продала известному французскому коллекционеру Рене Геррá, а фотографии — Берлинской галерее. В 1987 году она обратилась в немецкую организацию «Биржа знаний», сотрудники которой записывали воспоминания пожилых людей о прожитой жизни. Благодаря «Бирже знаний» и появились воспоминания Веры Лурье на немецком языке. Правда, немецких издателей рукопись не заинтересовала, лишь после смерти автора в 1998 году части этого произведения увидели свет в журнале «Студия» в переводе на русский язык, вместе с подборкой ее стихотворений.
Поэтесса, критик, переводчик и «ровесница века» Вера Иосифовна Лурье в последние годы жизни. Берлин. Фотография 1990-х годов. Poet, critic and translator as old as the century, Vera Iosifovna Lourié in her final years. 1990s photograph.
point something incredible happened. The famous Russian poet Andrei Bely, who was roughly on a par with Thomas Mann in Russia, got up and came across to me. Andrei Bely was for me an unattainable greatness. … Andrei Bely spoke to me. He said that he liked my poems, that I should bring them to him. Since Bely was the editor of the literary section of the newspaper Epopeya , he promised to print them there. I was very pleased and proud.” Vera Lourié was friendly with Ilya Ehrenburg and his wife Liubov Kozintseva, who spent several years in Berlin. Vera Lourié did not leave Germany when the Nazis came to power and in 1937 she was thrown into prison: in part due to her love affair with Professor Alexei Pozdniakov, who had at one time been recruited by the Cheka. The Gestapo made her an offer… to work as a translator. She agreed and after a few months she was freed. “It was so unexpected for me to be suddenly released. After all I was a half Jewish Russian émigré and stateless for good measure. Usually such people were sent to a concentration camp. I still do not know the reasons for my
release. Perhaps my willingness to help the Gestapo played the decisive role.” The horrors of Nazism might have passed Vera herself by, but her mother was sent to Theresienstadt (her father had died in 1937). She survived and rejoined her daughter in Berlin after it had been taken by the Red Army. Vera continued to live in Berlin, occasionally producing poems or articles for Russian-language publications. In 1987 she approached the German Wissensbörse [Knowledge Exchange] organization whose workers recorded the reminiscences of elderly people about their lives. It was thanks to Wissensbörse that Vera Lourié’s memoirs were written down in German. The manuscript failed, admittedly, to interest German publishers and only after her death in September 1998 did extracts from it appear, translated into Russian, in the magazine Studio together with a selection of her poetry.
Griboedov_razvorot.qxd
12/14/10
17:25
«Грузинский стол похож на грузинскую песню: мы поем на разные голоса, но объединяемся в хоре…» Эти слова мэтра грузинской литературы Чабуа Амирэджиби стоит вспомнить, входя в уютный зал ресторана «Грибоедов», который был открыт ОАО «Талион» на Большой Морской улице. Здесь посетителям предложат знаменитые кавказские блюда, названия которых звучат для уха истинного гурмана как музыка: сациви, чахохбили, хачапури… Впрочем, в «Грибоедове» есть и свои «изюминки», которые придутся по вкусу даже самым искушенным ценителям.
Санкт-Петербург, Большая Морская ул., 14/15 Тел. (812) 611-04-81
Page 30
Историческая прогулка /a stroll
through history
Voznitsun.qxd
12/14/10
17:27
Page 32
Место действия
Погода 15 июля 1738 года выдалась солнечной и теплой, хотя было довольно ветрено. Спозаранку любопытствующие начали сходиться к месту, расположенному неподалеку от Зеленого моста через речку Мью, как тогда называли Мойку. Народу собралось довольно много: зрелище предстояло не то чтобы небывалое, но интересное, да и указ императрицы Анны Иоанновны, заранее выставленный в окнах присутственных зданий и оглашаемый на людных перекрестках, призывно оповещал: «Во всенародное известие: понеже сего июля 15-го дня, то есть в субботу, имеет быть учинена экзекуция на Адмиралтейском острову, близ гостиного двора, того ради публикуется сим, чтоб всякого чина люди для смотрения той экзекуции сходились к тому месту означенного числа, по утру с 8-го часа».
Николай ГОЛЬ / by Nikolai GOL
32
оследнее аутодафе the last auto-da-fé
33
Указание на близость гостиного двора было исторически верным, хотя и несколько запоздалым. «В 1719 году, — можно прочесть в обзоре, опубликованном в газете «Северная пчела», — еще при Петре I, близ Зеленого моста на набережной Мойки построены были лавки; строение довольно обширное, двухэтажное, в нижнем этаже помещались сами лавки, а в верхнем — жилые покои». При Екатерине I пустырь у этого гостиного двора, иногда именовавшегося Мытным (потому что с торговцев взималась пошлина, «мыт»), вымостили камнем. А 23 октября 1725 года последовало распоряжение об устройстве на новоявленной площади «двух столбов для публичного наказания». Так что место это было оживленное и бойкое, заботами властей не обделенное. В 1730 году на нынешнем перекрестке Невского и Большой Морской возвели триумфальную арку для торжественной встречи новой императрицы — Анны Иоанновны. А 13 марта 1735 года императрица повелела обновить «мост через реку Мью у Мытного двора»: выкрасить зеленой краской (собственно, именно после этого он получил свое название), поставить у перил аллегорические фигуры и их вызолотить. Красота! Но 11 августа 1736 года на Адмиралтейской стороне вспыхнул жуткий пожар. Тушить его бросились все, кто
мог. Первый кабинет-министр Андрей Иванович Остерман приказал послать в помощь пожарной команде и обывателям солдат и матросов, но сам же с горечью отметил, что вели они себя «как в неприятельской земле»: совместно с пожаротушением шел самый бессовестный грабеж. Короче говоря, выгорели целые кварталы жилых домов, и триумфальная арка сгорела, и аллегорические фигуры на мосту, и гостиный двор, стоявший «на том самом месте, где ныне дом генерал-полицеймейстера и кавалера Николая Ивановича Чичерина, — писал первый историк Петербурга Андрей Иванович Богданов, —
The Setting «Проспект Невской перспективной дороги от Адмиралтейских триумфальных ворот к востоку». Раскрашенная гравюра Григория Качалова по рисунку Михаила Махаева. 1753 год. View of the Nevsky Perspective Road from the Admiralty Triumphal Arch towards the East. Tinted engraving by Grigory Kachalov after a drawing by Mikhail Makhayev. 1753.
The 15 July 1738 was a warm and sunny day, although fairly windy. From early morning the curious began to gather at a spot not far from the Green Bridge over the little River Myu, as the Moika was then called. A considerable crowd formed: the promised spectacle was interesting, if not unprecedented, and Empress Anna Ioannovna’s decree, posted ahead of time in the windows of official buildings and proclaimed aloud at busy crossroads, was virtually a summons: “May it be generally known: since on 15 July this year, a Saturday, an execution is to take place on Admiralty Island, close to the Gostiny Dvor, to which end it is herewith made public so that persona of all ranks may assemble to witness said execution at that place on the appointed day by 8 in the morning.”
The mention of the Gostiny Dvor nearby was historically accurate, but already anachronistic. “In 1719,” we can read in a historical review published in the nineteenth-century Severnaya Pchela newspaper, “back in Peter I’s time, close to the Green Bridge over the Moika shops were constructed: a fairly extensive building, with two storeys, the lower one containing the shops themselves, the other living quarters.” Under Catherine I the open space by this Gostiny Dvor, which was sometimes known as Mytny (from the myt — duty — imposed on the traders), was paved with stone. And on 23 October 1725 an order was issued for the construction on this new square of “two pillars for public punishments”. This was a busy spot, then, and one that the authorities took care of. In 1730, the present-day junction of Nevsky Prospekt and Bolshaya Morskaya Street was the site of a triumphal arch erected as part of the grand welcome given to the new empress, Anna Ioannovna. On 13 March 1735 this empress gave orders for the “bridge over
Два пожара в 1736 и 1737 годах практически полностью уничтожили Морскую слободу в Петербурге. «Пожар 1737 года в Санкт-Петербурге». С гравюры неизвестного художника. 1730-е годы. Two fires, in 1736 and 1737, practically destroyed the district inhabited by naval and shipyard workers in the city. The 1737 Fire in St Petersburg. From an engraving by an unknown artist. Late 1730s.
the Myu by the Mytny Dvor” to be repaired and painted green (which is in fact how it got its name) and that allegorical figures be placed by the railings and gilded. A fine sight! But on 11 August 1736 a terrible fire broke out on the Admiralty Side. Whole blocks of dwelling houses were consumed by the flames. The triumphal arch burnt, as did the allegorical figures on the bridge, while the Gostiny Dvor, which stood “on the same site as the present house of police chief and cavalier Nikolai Ivanovich Chicherin,” Andrei Bogdanov, the first historian of St Petersburg, wrote, “was unable to stand the mighty fire; it fell apart and later its remains were dismantled.” By 1738 the Gostiny Dvor was just a memory and a place of punishment…
An Unusual Execution And just under two years later, before the marks of the conflagration had all been removed, fire was again to flare up here. In point of fact an auto-da-fé — the public pronouncement of a sentence and the burning of the condemned prisoner at the stake, something common in mediaeval Europe —
12/14/10
17:27
Page 34
through history
Voznitsun.qxd
Историческая прогулка /a stroll не стерпя сильного огня, распался, а напоследки и остатки разобрали». Так что от гостиного двора остались одни воспоминания да лобное место…
И вот без малого через два года после пожара, на пепелище, не до конца еще расчищенном, снова должно было вспыхнуть пламя. Вообще-то для России аутодафе — публичное оглашение приговора и сожжение осужденного на костре, столь рас-
was an outlandish rarity for Russia. Criminals were broken on the wheel, quartered and impaled, but burning them was most unusual, although the law did envisage such a possibility. The seventeenth-century law code of Tsar Alexei Mikhailovich stated: “Arsonists are to be burned alive… blasphe-
Воинский Артикул Петра I (первый военно-уголовный и военно-процессуальный кодекс России) предполагал применение смертной казни в 123 случаях, однако в действительности смертная казнь применялась только за мятеж, убийство и измену; в остальных случаях виновным полагались телесные наказания, ссылка на каторгу и клеймение.
При Анне Иоанновне жестокие казни не были редкостью. В 1740 году Артемия Волынского, обвиненного в попытке государственного переворота, должны были посадить на кол, предварительно вырезав язык. Приговор был смягчен. Ему отрубили голову. «Казнь Волынского». Литография Петра Бореля. 1877 год. Under Anna Ioannovna cruel executions were no rarity. In 1740 Artemy Volysky, convicted of plotting a coup d’étât, was sentenced to death by impalement with his tongue being cut out beforehand. The sentence was mitigated — he was only beheaded. Volynsky’s Execution. Lithograph by Piotr Borel. 1877.
Portrait of Empress Anna Ioannovna. From an engraving by an unknown 18th-century artist.
Ниже. «Город Елгава со старым замком во время молодости Э. И. Бирона». Копия Ганса Боденера с гравюры 1704 года. После 1731 года. Below. The City of Yelgava with the Old Castle in the Time of Ernst Biron’s Youth. Copy by Hans Georg Bodenehr from an engraving of 1704. After 1731
One of the leaders of the Old Believers who produced a schism in the Russian Orthodox Church, Archpriest Avvakum, was burnt at Pustozersk on 14 April 1682. Before his execution he was held for 15 years in a “dugout prison”, where he wrote more than 80 messages and letters explaining his opposition to Patriarch Nikon’s reforms. There too he produced his famous Life of the Archpriest Avvakum Written by Himself. The Burning of Archpriest Avvakum. From a painting by Piotr Miasoyedov. 1897.
пространенное в средневековой Европе, — было своего рода диковиной. Преступников и колесовали, и четвертовали, и на кол сажали, но сжигать было как-то не очень принято. Хотя законодательно такие случаи предусматривались. Судебное уложение царя Алексея Михайловича гласило: «Пожигатели сжигаются живыми»; «богохульники сжигаются живыми»; «буде бусурман какими-нибудь мерами Русского человека к своей бусурманской вере принудит, того бусурмана казнить,
Диковинная казнь
34
Портрет императрицы Анны Иоанновны. С гравюры неизвестного автора XVIII века.
Один из основоположников старообрядческого раскола протопоп Аввакум был сожжен 14 апреля 1682 года в Пустозерске. Казни предшествовало пятнадцатилетнее заключение в «земляной тюрьме», где он написал более 80 посланий и писем, разъясняющих смысл его противостояния с «никонианами». Здесь же им было создано знаменитое «Житие протопопа Аввакума, им самим написанное». «Сожжение протопопа Аввакума». С картины Петра Мясоедова. 1897 год.
35
тоже поджигатели; в начале 1738-го в Екатеринбурге — татарин Тойгильда, принявший было православие, но вскоре вновь вернувшийся к прежней вере. Почему императрица проявляла явную склонность к применению аутодафе, сказать с определенностью трудно. Можно лишь предположить, что она, русская по крови, набралась европейского духа, почти двадцать лет безвыездно прожив в Митаве — столице Курляндского герцогства (ныне город Елгава в Латвии). Однако лично наблюдать за публичными сожжениями Анна Иоанновна не любила, и, подписав 6 июля 1738 года очередной приговор, «Ее Величество указало — до отсутствия своего в Петергоф экзекуцию не чинить, а учинить ее после ее отсутствия».
сжечь». Однако применялись эти правовые нормы редко. Подобные случаи до поры до времени можно было перечислить по пальцам: в 1682 году в Пустозерске сожгли протопопа Аввакума с тремя учениками, в 1714-м на Красной площади — Фому Иванова, изрубившего икону… Казни сожжением участились именно при Анне Иоанновне: 1736 год — в Москве сожжен волшебник Яров; 1737-й, там же — поджигательница Марфа Герасимова, а в Петербурге — крестьянский сын Петр Петров и крестьянин Володимир Перфильев,
Peter I’s Military Articles (the first military penal and judicial code in Russia) specified the death penalty for 123 offences, but in reality men were executed only for mutiny, murder and treason. In other cases corporal punishment, banishment with hard labour and branding were employed.
mers are to be burnt alive… if an infidel shall by any means force a Russian to adopt his infidel faith, then the infidel is to be executed by burning.” But these provisions were rarely put into practice. Such instances can be counted on the fingers of two hands: in 1681 the Old Believers’ leader Avvakum and three followers were burnt at Pustozersk; in 1714 one Foma Ivanov went to the stake on Red Square for chopping up an icon… Execution by fire did become more frequent in Anna Ioannovna’s reign: in 1736 the necromancer Yarov was burnt in Moscow, followed in 1737 by a woman arsonist Marfa Gerasimova; in St Petersburg the peasant’s son Piotr Petrov and the peasant Volodimir Perfilyev, also arsonists, went to their deaths the same way; early in 1738 in Yekaterinburg this fate befell the Tatar Toigilda, who had converted from Islam to
«Граф Остерман на эшафоте 29 января 1742 года». Гравюра с картины Иосифа Шарлеманя. Середина XIX века.
Count Ostermann on the Scaffold, 29 January 1742. Engraving after a painting by Joseph Charlemagne. Mid-19th century.
Историческая прогулка /a stroll
through history
Voznitsun.qxd
12/14/10
17:27
Page 36
Императрица больше любила охоту. Но все как-то было ей не собраться, поэтому казнь отставного капитан-поручика Александра Артемьевича Возницына и откупщика Бороха Лейбова отложилась до 15 июля, на целых девять дней, которые им пришлось провести в Петропав-
ловской крепости, в казематах Канцелярии тайных розыскных дел.
Возницын; потомки его служили дьяками в царствование Федора, Иоанна и Петра I; особенно прославился Прокофий Богданович, третий посол петровского «Великого посольства». Сыном его родного брата Артемия был Александр. Племянник знаменитого дипломата избрал для себя военно-морское поприще. Может быть, поначалу этому посодействовал муж старшей сестры Матрены Артемьевны — контр-адмирал Иван Акимович Синявин, но в 1726 году он умер. Карьера Возницына складывалась с тех пор не вполне блестяще: характер Александр Артемьевич имел мягкий, здоровье неважнецкое. Моря бороздил недолго, был списан на берег, служил при Адмиралтействе. Часто испрашивал отпуска, проводил их то в подмосковной своей вотчине, селе Никольском, то в архангелогородском имении, то в смоленском. Имел домик в Москве. В общем, ни в чем не нуждался. Борох Лейбов по виду на жительство числился обитателем местечка Дубровно, входившего в состав Речи Посполитой (ныне это городок в Беларуси). Однако больше времени проводил в селе Зверовичи Смоленского уезда, где имел отданные ему на откуп кабацкие и таможенные сборы, бывал в Белокаменной и в Петербурге, ведя там какие-то свои дела. Возницын и Лейбов познакомились и сошлись довольно близко. К тому времени
Действующие лица Александр Возницын происходил из старинного дворянского рода. Зачинателем славной фамилии был Путило
Прасковья Юсупова имела неосторожность вызвать гнев императрицы Анны Иоанновны. Наказание не заставило себя долго ждать: Юсупову постригли в монахини. В приговоре указывалось, что Прасковья Юсупова по государственным законам подлежит смертной казни и только милость императрицы сохраняет ей жизнь. «Княжна Прасковья Григорьевна Юсупова перед пострижением». С картины Николая Неврева. 1886 год. Praskovya Yusupova was careless enough to arouse the wrath of Anna Ioannovna. Punishment was swift. She was forced to enter a convent. The sentence stated that by the laws of the state Praskovya Yusupova was liable to the death penalty and only the Empress’s mercy had spared her life. Princess Praskovya Yusupova before Taking the Veil. From a painting by Nikolai Nevrev. 1886.
37
36 Orthodoxy, but quickly returned to his previous faith. It is hard to say for certain why this empress particularly favoured this method of execution. One can only conjecture that, although Russian by blood, she had imbibed a more European spirit in the almost twenty years that she lived continuously in Mitau, the capital of Courland (now the town of Jelgava in Latvia). Yet Anna Ioannovna was not fond of watching public burnings in person and after signing one more death warrant on 6 July 1738, “Her Majesty ordered that the execution not take place before she left for Peterhof and that it be carried out after her departure.” The empress was fonder of hunting. For some reason, though, she took her time leaving, so the execution of retired Lieutenant Captain Alexander Artemyevich Voznitsyn and the tax farmer Borokh Leibov was delayed until 15 July — a whole nine days that they had to spend in the Peter and Paul Fortress, in the cells of the Chancellery for Secret Investigations.
The Dramatis Personae Alexander Voznitsyn was the scion of an old noble clan. His branch of the family had been founded by Putilo Voznitsyn, whose descendants served as senior officials in the reigns of Fiodor Alexeyevich and Peter the Great. Prokofy Bogdanovich Voznitsyn particularly distinguished himself, being the third ambassador in Peter’s Great Embassy. Alexander was the son of his brother, Artemy. The eminent diplomat’s nephew chose a career in the navy, but he did not plough the seas for long before he was transferred to shore duty and attached to the Admiralty. He often requested leave, which was spent either on his patrimonial estate, the village of Nikolskoye outside Moscow, or on estates in Archangel and Smolensk provinces. He also had a small house in Moscow. In short, he wanted for nothing. According to his papers, Borokh Leibov was a resident of the borough of Dubrovno, now a town in Belarus, then part of the Polish Rzeczpospolita. He spent most of his time, however, in the village of Zverovichi in Smolensk district, where had bought the
Палачей в России называли также «заплечными мастерами» и «катами». Они осуществляли как смертную казнь, так и телесные наказания. До XIX века в палачи назначались добровольцы из посадских и вольных людей. Если охотников не находилось, то посадские должны были выбрать палача из «самых из молодчих, или из гулящих людей, чтобы во всяком городе без палача не было». «Палач». С картины Александра Бучкури. 1904 год. Executioners in Russia also carried out corporal punishments. Until the nineteenth century they were recruited from volunteers among the trading class and free men. If no volunteers were forthcoming, the tradespeople were expected to choose an executioner from “the fittest men or itinerants so that no town might remain without an executioner.” Executioner. From a painting by Alexander Buchkuri. 1904.
rights to collect tavern and customs duties, and could also be seen in Moscow and St Petersburg engaged in some business interests. By the time Voznitsyn and Leibov met and became fairly close friends Alexander Aretemyevich had reigned his commission altogether.
Александр Артемьевич окончательно вышел в отставку и в Петербург больше не наведывался. Довольно пространный документ об оставлении им службы содержит среди прочего такое медицинское заключение: «Как гипохондрической, так и чахотной болезни в нем не явилось, однако же, по рассмотрении Военной коллегией, означенного капитан-поручика Возницына Александра, сына Артемьева, из-за несовершенного в уме состояния ныне в воинскую службу употреблять не можно».
Обстоятельства дела Донос от Алены Ивановны Возницыной, жены отставного моряка, поступил 4 мая 1737 года. В нем говорилось, что супруг доносительницы с некоторых пор молится обратившись к стенке, а не к образам, не носит нательного креста, требует себе за общей трапезой особой еды, по определенным дням не употребляет в пищу ничего квасного, совершил совместно с Борохом Лейбовым поездку в местечко Дубровны, откуда вернулся обрезанным и потопил в речке иконы из сельской часовни, — иным словом, самым явным образом перешел из православия в веру иудейскую. Делу немедленно был дан ход. Александра Артемьевича арестовали в Москве в тот же день: «оный Возницын в Московской Синодального Правления Канцелярии содержится скован в ножных железах, под особым караулом».
The Circumstances The denunciation written by Aliona Ivanovna Voznitsyna, the former naval officer’s wife, was received on 4 May 1737. In it she stated that her husband had for some time now faced the wall when praying rather than the icons, did not wear a cross,
Историческая прогулка /a stroll
through history
Voznitsun.qxd
38
12/14/10
17:27
Page 38
Дыба, как орудие пытки, применялась в России в процессе следствия в XIV—XVIII веках. Отменена в 1801 году указом Александра I, в котором говорилось: «Дабы само название пытки, стыд и укоризну человечеству наносящее, изглажено было навсегда из памяти народной». «Наказание кнутом на дыбе». С гравюры XVIII века.
В приговоре по делу Пугачева говорилось: «Емельку Пугачева четвертовать, голову воткнуть на кол, части тела разнести по четырем частям города и положить на колёса, а после на тех местах сжечь». По рассказам современников палач имел тайное указание от Екатерины II сократить мучения осужденных, и Пугачеву сначала отрубили голову. «Казнь Пугачева». Фрагмент гравюры XVIII века.
The rack was used as an instrument of torture in judicial inquiries from the fourteenth to the eighteenth century. It was abolished in 1801 by decree of Alexander I “in order that the very name of a torture that brings shame and reproach upon humanity be erased forever from the popular memory.” Flogging a Prisoner on the Rack. From an 18th-century engraving.
Бороха Лейбова и зятя его Шмерля обнаружили в Зверовичах, привезли в Москву и определили в тот же застенок — в отдельные, разумеется, друг от друга «покои». Началось следствие. Шмерль отговорился полным незнанием обстоятельств и, к чести следствия, был оправдан — «для того, что до него по тому делу никакой важности не касается». Борох сразу же признал неоспоримые факты и хотя был
demanded special food at their common table, on certain days would eat nothing leavened, and had made a journey together with Borokh Leibov to Dubrovno, from which he returned circumcised and threw the icons from the village church into the river. In other words, he had quite evidently converted from Orthodoxy to the Jewish faith. An investigation was immediately launched. Alexander Artemyevich was arrested in Moscow that same day: “the said Voznitsyn is being held in the Chancellery of the Moscow Synodal Administration in leg irons and under special guard.” Borokh Leibov was discovered in Zverovichi and brought to Moscow. He immediately admitted the indisputable facts and although he was kept in prison, he was not subjected to tough interrogations. Voznitsyn fared worse. His chosen tactic was to deny everything. The eminent diplomat’s nephew found a more or less plausible explanation for everything: “he had lost his cross some six months ago and afterwards out of simplicity and foolishness had not bought another”; he kept to a special di-
Pugachev’s Execution. Detail of an 18th-century engraving.
оставлен в тюрьме, но жестким допросам не подвергался. Хуже пришлось Возницыну. Он сделал ставку на полное запирательство. Племянник известного дипломата всему находил более или менее правдоподобные объяснения: «крест потерял назад с полгода, а после того от простоты и неразумия своего нового не купил»; питается особенным образом, потому как подвержен кровавым поносам; в Дубровно ездил вместе с Борохом, ибо
et because he suffered from bloody diarrhoea; he travelled to Dubrovno with Borokh because the latter knew an experienced physician to cure the “French disease” that Voznitsyn had picked up somewhere (the result was something like circumcision) and he had not thrown the icons into the river, but had been washing the soot off them — who could have known that the current would carry them away? A large number of people were drawn into the investigation: the servant Alexander Konstantinov (“after the winter of 1737 the said Voznitsyn never prayed anywhere before the icons according to Christian custom”), Alexander Konstantinov’s brother, Andrei (“when we lodged for the night he, Voznitsyn, knelt and putting his hands together muttered something, but what, he, Andrei, does not know”), Mikhail Slonsky — a priest of the Annunciation Cathedral in Moscow, Voznitsyn’s own priest (who testified that the Lieutenant Captain had last taken the sacrament in 1735) and many others. But Alexander Artemyevich stuck to his guns. Then, on 22 March 1738, Voznitsyn and Leibov were brought to St Petersburg,
Повешение за ребро в России применялось вплоть до восстания Пугачева, когда в некоторых деревнях для острастки крестьян правительственные войска ставили «глаголь для повешения за ребро», то есть виселицу в форме буквы Г. «Казнь через повешение за ребро». С гравюры Беккера по рисунку Жана Батиста Лепренса. XVIII век. Hanging a criminal by a hook inserted behind a rib was a means of execution used in Russia right up to Pugachev's Rebellion in the 1770s, when as a warning to the peasantry the government forces erected gibbets of the kind used for such executions in several villages. Execution by Hanging by a Rib. From an engraving by Becker after a drawing by Jean-Baptiste Le Prince. 18th century.
тому известен был опытный лекарь от подхваченной где-то Возницыным «французской болезни» (вот и получилось чтото вроде обрезания), а иконы не топил, а отмывал от копоти — кто ж знал, что они сами собой уплывут по течению? К следствию был привлечен широкий круг лиц: слуга Александр Константинов («опосля зимы 1737 года оный Возницын нигде и никогда по христианскому обычаю образам не маливался»), брат Александра Константинова Андрей («на ночлегах он, Возницын, став на колени и сложа руки, шептал, а что, того он, Андрей, не знает»), крепостной Иван Михайлов и некто, обозначенный в протоколах просто как «Степан», дворовой человек Михайло Иванов, священник московского Благовещенского собора Михаил Слонский, духовник Возницына (показал, что капитан-поручик приобщался последний раз святых тайн в 1735 году) и многие дру-
гие. Однако Александр Артемьевич продолжал придерживаться прежней тактики. Тогда 22 марта 1738 года Возницына и Лейбова перевезли в Петербург, в Тайную канцелярию. А в деле появилась запись: «Об их приеме под крепким содержанием генералу и кавалеру Ушакову особливо приказано».
Приговор Андрей Иванович Ушаков был, говорят, человеком лично беззлобным, но чрезвычайно исполнительным. Именем главы Тайной канцелярии пугали в те времена малых детей. Каждый знал, что, попав в это заведение, без приговора не останешься. Над Возницыным было велено провести «жестокий розыск». Что сие означает, можно понять из инструкции, для удобочитаемости перескажем часть ее современным языком: «Палач перекидывает
39
The sentence passed on the leader of the rebellion read: “Yemelyan Pugachev is to be quartered, his head impaled on a stake, the parts of his body taken to the four parts of the city and placed on wheels, and later burnt at the same places.” Contemporary accounts indicate that the executioner had secret instructions from Catherine II not to prolong the condemned prisoners’ sufferings, and Pugachev was first beheaded,
to the Secret Chancellery. And an entry appeared in the file: “General Ushakov has been given special orders on their reception under a harsh regime.”
The Verdict Andrei Ivanovich Ushakov was, so they say, not personally a cruel man, but exceptionally diligent. It was decided to subject Voznitsyn to “harsh investigation”. The
reader can grasp what that meant from the instructions that I shall put into modern language for ease of understanding: “The torturer throws a long rope over the crossbar of the rack, then twists the prisoner’s arms behind his back, slips them into the noose and, together with his assistants, pull on the rope until the man is hanging in the air. This process dislocates the shoulder joints.” And so on…
Историческая прогулка /a stroll
through history
Voznitsun.qxd
40
12/14/10
17:27
Page 40
длинную веревку через поперечный столб дыбы, потом закручивает пытуемому руки за спину, заправляет их в хомут и, вместе со своими помощниками, тянет веревку до тех пор, пока человек не повиснет в воздухе. При этом руки совсем выворачиваются из суставов…» Ну и так далее… Неудивительно, что «с подъема на дыбу он, Возницын, о всем вышеобъявленном говорил, а сперва вины своей не принес». Таким образом, чуть больше чем за год следствие благополучно завершилось. Вынесена была сентенция: «Понеже оные: Возницын в отвержении истинного Христианского закона, а Борох Лейбов в прельщении того Возницына через свои увещевания в жидовство, сами повинились, — обоих казнить смертию, сжечь». В книге «Путешествия и странствия по Российской империи» шотландец Джон Кук так описывал петербургское аутодафе: два высоких столба; преступники, раздетые до нижних рубашек и подштанников, привязаны каждый к своему; у столбов пирамидально сложены мелко нарубленные поленья. Огласили приговор. Поднесли к дровам факел. «Поскольку древесина была очень сухой, пирамиды мгновенно обратились в ужасный костер. Мужчины умерли бы быстро, если бы сильный ветер порой не относил от них пламя; они в жестоких муках испустили дух через три четверти часа».
Макет Зотова бастиона Петропавловской крепости в XVIII веке. Здесь ожидали казни Возницын и Лейбов. Реконструкция Ирины Бенуа. 1960-е годы. A model of the Zotov Bastion of the Peter and Paul Fortress in the eighteenth century, where Voznitsyn and Leibov awaited their fate. Reconstruction by Irina Benois. 1960s.
За прошедшие с той поры более чем два с половиной века Санкт-Петербург публичных казней через сожжение не видел. Имущество отставного капитан-поручика, движимое и недвижимое, повелено было разделить между вдовой покойного Аленой Ивановной и сестрой Матреной Артемьевной, но так, чтобы крепостные, дававшие на следствии показания против Возницына, достались доносительницевдове, а не сестре, «дабы им, за доказательство их на оного родного ее брата, не могло от ней быть какого отмщения». В утешение же Алене, «дабы оная вдова ни в чем обидима не была», последовало дополнительное решение «о прибавке ей ста душ с землями и прочими принадлежностями за учиненный правый донос на мужа».
Портрет главы Тайной канцелярии Андрея Ушакова работы неизвестного художника. XVIII век. Andrei Ushakov, the head of the Secret Chancellery. Portrait by an unknown 18th-century artist.
В 1737 году, расследуя причины пожара на Морской улице, Тайная канцелярия вырвала под пытками признательные показания в поджоге у крестьян Петрова и Перфильева. Обоих сожгли живыми на том месте, где возник пожар. «Одно подозрение в поджоге тогда неминуемо влекло смерть», — писал Михаил Пыляев в книге «Старый Петербург». During its investigation in 1737 into the causes of the fire on Morskaya Street, the Secret Chacellery extracted confessions of arson from the peasants Petrov and Perfilyev under torture. Both were burnt alive on the spot where the fire had begun. “Mere suspicion of arson made a death sentence inevitable,” Mikhail Pylayev wrote in his book Old St Petersburg.
Not surprisingly, “when raised on the rack, Voznitsyn talked about all the aforementioned, while previously he had not admitted his guilt.” Thus, in just over a year the investigation was satisfactorily concluded. Sentence was passed: “Since they have both condemned themselves, Voznitsyn of abjuring the true Christian faith, and Borokh Leibov of tempting the same Voznitsyn through his persuasions into Judaism, both are to suffer death by burning.”
On 15 July the sentence was proclaimed. A torch was put to the firewood. “As the wood was very dry, the pyramids instantly turned into a terrible pyre. The men would have died quickly if the strong wind had not carried the flames away from them at times. They gave up the ghost in cruel agonies after three-quarters of an hour,” a witness wrote. In the more than two and a half centuries since then, St Petersburg has seen no more public executions by fire. It was ordered that the retired Lieutenant Captain’s property, movable and immovable, be divided between his widow, Aliona Ivanovna, and his sister, Matriona Artemyevna, but in such a way that the serfs who gave evidence against Voznitsyn during the investigation went to the widow, and not the sister, “lest they incur some vengeance from her for their testimony against her brother.” In compensation to Aliona, “so that the widow might not badly done by in any way”, it was additionally decided “to give her a further hundred peasants with lands and other appurtenances for properly informing against her husband.”
41 событие / event меню гурмана / gourmet menu искусство отдыхать / the art of relaxation чтение под сигару / a good cigar, a good read
Событие / e vent
Pensia.qxd
12/14/10
17:29
Page 42
В октябре коллектив ОАО «Талион» торжественно проводил на заслуженный отдых одного из старейших сотрудников компании Мариэтту Михайловну Конохову. Мариэтта Михайловна вышла на пенсию, имея 54 года трудового стажа. Из них 34 года было отдано зданию на набережной реки Мойки, 59. Заглянув в биографию Мариэтты Михайловны, можно убедиться в истинности выражения «заслуженный отдых». Ведь трудовую деятельность она начала в 16 лет на Ленинградском заводе по обработке цветных металлов имени К. Е. Ворошилова в далеком 1956 году. Затем работала на Ленинградском судостроительном заводе имени А. А. Жданова, в Военномедицинской академии имени С. М. Кирова.
Торжественные проводы Мариэтты Коноховой на пенсию прошли в атриуме «Талион Империал Отеля». Генеральный директор ОАО «Талион» Александр Ебралидзе лично поздравил Мариэтту Михайловну с выходом на заслуженный отдых.
42
В здание на Мойке, 59, Мариэтта Михайловна пришла в 1977 году. Тогда здесь располагался Ленинградский университет марксизма-ленинизма, в котором она возглавила хозяйственную службу. Во многом лишь благодаря усилиям Мариэтты Михайловны сохранились уникальные интерьеры и обстановка бывшего особняка купцов Елисеевых. Надо было своевременно найти средства на обновление интерьеров и мебели, найти реставраторов, проследить за качеством работы. Особенно тяжело пришлось в переходный период, когда в 1991 году вместе
ранитель здания с КПСС прекратил свое существование и университет марксизма-ленинизма. «Здание пустовало, на работу выходили только я и еще уборщица, — вспоминает Мариэтта Михайловна. — Были попытки самозахвата здания, но, к счастью, все обошлось». С 1991 года Мариэтта Михайловна руководила хозяйственной службой ОАО «Талион». Для каждого человека, который отдал много лет работе, уход на пенсию — очень важный и волнующий момент. Он не только наполнен чувством гордости за честно прожитую жизнь, но и отмечен грустью расставания со своим рабочим коллективом. Вместе с тем это одновременно и подведение итогов определенного этапа жизненного пути, и начало нового. Пожелания, высказанные Мариэтте Михайловне от имени всех сотрудников ОАО «Талион», были искренними и теплыми. Коллеги отмечали ее ответственность, профессионализм, порядочность. Много хороших слов было сказано Мариэтте Михайловне в этот день. Но главное пожелание — чтобы выход на пенсию стал стартом для новой, полной здоровья и счастья, жизни.
Событие / e vent
Pensia.qxd
12/14/10
17:29
Page 42
В октябре коллектив ОАО «Талион» торжественно проводил на заслуженный отдых одного из старейших сотрудников компании Мариэтту Михайловну Конохову. Мариэтта Михайловна вышла на пенсию, имея 54 года трудового стажа. Из них 34 года было отдано зданию на набережной реки Мойки, 59. Заглянув в биографию Мариэтты Михайловны, можно убедиться в истинности выражения «заслуженный отдых». Ведь трудовую деятельность она начала в 16 лет на Ленинградском заводе по обработке цветных металлов имени К. Е. Ворошилова в далеком 1956 году. Затем работала на Ленинградском судостроительном заводе имени А. А. Жданова, в Военномедицинской академии имени С. М. Кирова.
Торжественные проводы Мариэтты Коноховой на пенсию прошли в атриуме «Талион Империал Отеля». Генеральный директор ОАО «Талион» Александр Ебралидзе лично поздравил Мариэтту Михайловну с выходом на заслуженный отдых.
42
В здание на Мойке, 59, Мариэтта Михайловна пришла в 1977 году. Тогда здесь располагался Ленинградский университет марксизма-ленинизма, в котором она возглавила хозяйственную службу. Во многом лишь благодаря усилиям Мариэтты Михайловны сохранились уникальные интерьеры и обстановка бывшего особняка купцов Елисеевых. Надо было своевременно найти средства на обновление интерьеров и мебели, найти реставраторов, проследить за качеством работы. Особенно тяжело пришлось в переходный период, когда в 1991 году вместе
ранитель здания с КПСС прекратил свое существование и университет марксизма-ленинизма. «Здание пустовало, на работу выходили только я и еще уборщица, — вспоминает Мариэтта Михайловна. — Были попытки самозахвата здания, но, к счастью, все обошлось». С 1991 года Мариэтта Михайловна руководила хозяйственной службой ОАО «Талион». Для каждого человека, который отдал много лет работе, уход на пенсию — очень важный и волнующий момент. Он не только наполнен чувством гордости за честно прожитую жизнь, но и отмечен грустью расставания со своим рабочим коллективом. Вместе с тем это одновременно и подведение итогов определенного этапа жизненного пути, и начало нового. Пожелания, высказанные Мариэтте Михайловне от имени всех сотрудников ОАО «Талион», были искренними и теплыми. Коллеги отмечали ее ответственность, профессионализм, порядочность. Много хороших слов было сказано Мариэтте Михайловне в этот день. Но главное пожелание — чтобы выход на пенсию стал стартом для новой, полной здоровья и счастья, жизни.
Pensia.qxd
12/14/10
17:29
Page 44
М еню гурмана / g ourmet
menu
Taleon_restoran_reclama.qxd
12/14/10
Трижды признанный лучшим рестораном класса «люкс» в СанктПетербурге, «Талион», ранее работавший в клубном режиме, теперь открыт ежедневно и не требует регистрации гостей при входе. Ужин здесь может стать незабываемым событием для вас и ваших близких, друзей и деловых партнеров. Парадная обстановка, сервис высшего класса и блюда, приготовленные виртуозами кулинарного искусства под руководством шеф-повара Александра Дрегольского, — это три составляющие ресторана «Талион». И последний штрих: богатая винная карта с впечатляющим выбором редких вин, коньяков лучших марок и более тридцати наименований шампанского. Воскресный бранч в ресторане «Талион» привлекает истинных гурманов многообразием закусок, основных блюд, домашних десертов, а также специально приготовленных для каждого бранча сюрпризов от шеф-повара.
17:32
Page 46
Роскошь и изысканность — эти два слова могли бы стать девизом ресторана «Талион», расположенного на втором этаже «Талион Империал Отеля», в исторических интерьерах памятника архитектуры XVIII века, принадлежавшего в начале XX века знаменитой династии русских купцов Елисеевых. Luxury and refinement — those two words might be the motto for the Taleon restaurant, located on the first floor of the Taleon Imperial Hotel, in the historical interiors of an architectural monument from the eighteenth century that belonged in the early 1900s to the famous Yeliseyev dynasty of Russian merchants.
есторан для незабываемых встреч a restaurant for unforgettable occasions
Время работы ресторана «Талион»: понедельник — суббота с 19.00 до 23.00. Воскресный бранч: с 12.00 до 16.00, стоимость — 3100 руб. Наши телефоны: (812) 324-99-11, (812) 324-99-44
46
Тhe Taleon, recognized three
The Taleon restaurant is open every day from 7 pm to 11 pm. Sunday brunch is available from 12 noon to 4 pm at a fixed charge of 3,100 roubles. Telephone: (812) 324 9911 or 324 9944
times as the best luxury-class restaurant in St Petersburg, used to work on the club principle, but now it is open daily and no longer requires diners to register. A meal here can provide an unforgettable occasion for you and your family, for friends or business contacts. A splendid setting, first-rate service and dishes prepared by culinary virtuosos under the leadership of head chef Alexander Dregolsky are three ingredients of the Taleon restaurant's recipe. The finishing touch is provided by a rich wine-list with an impressive choice of rare wines, the finest brandies and over 30 kinds of champagne.
Sunday brunch in the Taleon restaurant attracts real gourmets with its variety of starters, main courses and home-style desserts, as well as the surprises that the head chef prepares specially for each brunch.
Turizm_43.qxd
12/14/10
17:35
Page 48
Вершина мира — так нередко называют
Санкт-Мориц, респектабельный и фешенебельный горнолыжный курорт на Южном склоне Швейцарских Альп. Город, расположенный на берегу живописного озера, — образец высокого стиля и элегантности, а горнолыжные трассы рассчитаны как на новичков, так и на любителей экстрима.
До середины XIX века Санкт-
49
Мориц был летним курортом — публика приезжала только на воды. Его минеральные источники были известны еще в римскую эпоху. В Средние века здесь поправляла здоровье европейская аристократия. В 1813 году открылись первые купальни. А с конца XIX века курорт начинает принимать любителей зимних видов спорта. Устойчивая солнечная погода, стабильный снежный покров, высокогорный воздух пьянит словно шампанское… Что еще нужно для зимнего рая? Недаром в окрестностях СанктМорица расположено множество вилл, принадлежащих миллиардерам, которые любят встречать здесь Рождество. Местная легенда гласит, что здание, где сегодня расположен один из самых фешенебельных отелей города, было построено в начале прошлого века специально для Николая II. Правда, последний русский император так никогда и не посетил свою швейцарскую резиденцию. Дважды, в 1928 и в 1948 годах, Санкт-Мориц был столицей зимних Олимпийских игр. В 2003 году здесь проходил чемпионат мира по горным лыжам. Но не только горнолыжные
имний рай ми, на белых лужайках, на фоне ярко-голубого неба — живописнейшее зрелище. Светские развлечения СанктМорица также богаты и разнообразны: шопинг, приемы, танцы… Вечером весь «цвет» горнолыжного курорта собирается в уютных курортных ресто-
трассы привлекают сюда туристов со всего мира. СанктМориц славен своими экзотическими забавами. Каждую зиму на льду озера проходят соревнования по традиционно летним видам спорта: крикету, поло и гольфу. Единственный в своем роде зимний чемпионат по гольфу — с красными мяча-
ранах. Швейцария славится идеальной комбинацией французской, итальянской и германской кухонь, которая производит впечатление на самых взыскательных гурманов. И непременно следует уделить внимание швейцарским винам — они воистину прекрасны и почти что не экспортируются, так что попробовать лучшие сорта можно только в Швейцарии.
Район Corviglia как будто создан для комфортного, неторопливого, созерцательного катания: протяженные красные и синие трассы, великолепные рестораны с «высокой» кухней, уютные подъемники и завораживающие виды. Спуски района Piz Nair — для среднего уровня подготовки.
Для опытных горнолыжников — трассы Piz Lagalb, ледник Corvatsch, черные трассы Hahnensee.
Ч тение под сигару /a good
cigar, a good read
Don_Carlos_black_korr.qxd
12/14/10
17:36
Page 50
Первыми европейцами, познакомившимися с табаком, были испанцы — Родриго де Херес и Луис де Торрес, члены первой экспедиции Христофора Колумба. Легенда гласит, что один из них даже побывал в застенках инквизиции, когда попытался продемонстрировать курение в Европе. Ныне табак вновь подвергается осуждению, правда, методы используются не столь радикальные… и заядлый курильщик всегда может найти уютное место, чтобы насладиться хорошей сигарой и чтением престижного журнала. The first Europeans to become acquainted with tobacco were the Spaniards Rodrigo de Jerez and Luis de Torres, members of Christopher Columbus's first
В центре Кастилии, на склоне величественных горных вершин Сьерра-де-Гуадаррама, высится мрачная громада Эскориала, последнего пристанища могущественного монарха Филиппа II. В крошечной, размером с корабельную каюту, спальне король распорядился повесить картину «Семь смертных грехов», а в рабочем кабинете, рядом с книжным шкафом и позолоченной армиллярной сферой, другое не менее загадочное произведение — «Воз сена». Оба полотна принадлежали кисти Иеронима Босха. Запечатленные на них фантастические образы завораживали Филиппа II и приводили его в смятение. Возможно, именно апокалиптические видения великого голландца проносились перед его взором, когда он угасал в этих безмолвных стенах.
expedition. Legend has it that one of
50
them even became a “guest” of the Inquisition for a time after a demonstration of smoking back in Europe. Today tobacco is condemned once again. Admittedly the methods used are not so radical… and an inveterate smoker can always find a place to enjoy a good cigar and read a prestigious magazine.
In the heart of Castille, on a slope of the majestic Guadarrama Mountains looms the gloomy bulk of the Escorial, the last retreat of that mighty monarch Philip II of Spain. In his tiny bedroom, the size of a ship’s cabin, the King had the painting The Seven Deadly Sins hung and in his study, next to the bookcase and the gilded armillary sphere, another no less mysterious work — The Haywain. Both were painted by Hieronymus Bosch. The fantastic images that they presented fascinated and disturbed Philip. Perhaps it was the apocalyptic visions of the great Netherlandish artist that passed before his eyes as he expired within these silent walls.
Почувствовав приближение смерти, король приказал поставить рядом с кроватью гроб из древесины старого испанского галеона. Он прижимал к груди распятие и, цепенея от ужаса, вспоминал свои прегрешения. Какие адские муки уготованы ему, монарху, который ради величия католической державы обрек на смерть неспособного к управлению сына? Наследник империи Владения Филиппа II, посвятившего всю жизнь созданию и триумфу всемирной католической империи, простирались от Нидерландов и Средиземного моря до Нового Света. Над империей, как он того и хотел, «никогда не заходило солнце», а его подданные с гордостью именовали Тихий океан «Испанским озером». Но годы шли, и великий монарх все чаще задумывался о том, кому он передаст бразды правления. Дон Карлос, сын короля в первом браке, с рождения отличался психической неуравновешенностью, но причины этого
проклятие
дома
Дмитрий КОПЕЛЕВ / by Dmitry KOPELEV
абсбургов
Слева. Филипп II. Бронзовая статуя работы скульптора Леоне Леони. 1564 год. Выше. Окно в монастыре Эскориал. Современное фото. Ниже. «Вид на монастырь Эскориал». С картины Бенито Мануэля Агуэро. Около 1650 года. Left. Philip II. A bronze statue by the sculptor Leone Leoni. 1564. Above. A window in the Escorial monastery. Present-day photograph. Below. View of the Escorial Monastery. From a painting by Benito Manuel Agüero. Circa 1650.
the curse of the House of Hapsburg Sensing the approach of death, the King had a coffin made from the timbers of an old Spanish galleon placed by his bed. He pressed a crucifix to his breast and, rigid with fear, recollected his sins. What torments of hell lay in store for him, a monarch who, for the sake of the greatness of his Catholic state, had condemned to death his own incapable son?
12/14/10
17:36
Page 52
Ч тение под сигару / a
good cigar, a good read
Don_Carlos_black_korr.qxd
Максимилиан I
Филипп I
Мария Бургундская
Хуана Безумная
Фердинанд II
Мануэл I
Изабелла Кастильская
Мария Арагонская
52 Карл V
Филипп II
Изабелла Португальская
Мария Португальская
Heir to an Empire Philip II dedicated his whole life to the creation and success of a worldwide Catholic empire and his possessions extended from the Netherlands and Mediterranean to the New World and the Philippines. He had what he wanted — an empire on which the sun never set — and his subjects proudly spoke of the Pacific as “a Spanish lake”. But as the years went on, the great monarch became increasingly concerned
Хуан III
Екатерина Австрийская
about who would inherit this realm. Don Carlos, the King’s son by his first marriage, had been mentally unstable from birth, but the reasons for that lay not only in his bad character: they went deeper as the King was perfectly well aware. The man who looks out at us from portraits of Don Carlos is not very attractive: a protruding lip, sharp jutting chin and large hooked nose. Sadly he inherited not only those typical Hapsburg features, but also a number of pathological conditions. The explanation lies in the marriages that were frequently concluded between close relatives among the royal dynasties of Spain and Portugal. That is why Don Carlos did not even have half the usual number of great-grandfathers and great-great-grandfathers. The royal families’ stubborn determination to preserve their elite status by intermarriage inevitably led to hereditary diseases. Suffice it to say that not only Don Carlos’s mother and grandmother, but other Hapsburg
Родовое древо дона Карлоса, свидетельствующее о множестве близкородственных браков между представителями европейских королевских домов. У дона Карлоса было всего четыре прадеда и прабабки при возможных восьми и только шесть прапрадедов и прапрабабок из возможных шестнадцати. Династия Габсбургов была одной из самых могущественных в Европе на протяжении Средневековья и Нового времени. Габсбурги с 1282 года правили Австрией (а позднее — Австрийской империей), находились на престоле Священной Римской империи, были монархами Венгрии, Чехии, Хорватии, Трансильвании, Испании, Португалии, Неаполитанского королевства и даже Мексики.
Дон Карлос в девятнадцать лет. Портрет работы Алонсо Санчеса Коэльо. 1564 год. Санчес Коэльо более двадцати лет занимал пост придворного художника в Испании и создал множество официальных портретов членов королевской семьи и испанской знати. Don Carlos at the age of 19. A portrait by Alonso Sanchez Coello. 1564. Sanchez Coello held the post of court artist in Spain for more than 20 years and created a host of official depictions of members of the royal family and the Spanish nobility.
Don Carlos's family tree clearly shows the mass of marriages between close relatives among the royal houses of Europe. He had only four great-grandparents instead of the usual eight and only six great-great-grandparents instead of a possible sixteen! The Hapsburg dynasty was one of the most powerful in Europe in the later Middle Ages and the Modern Era. From 1282 to 1918 the Hapsburgs ruled Austria (later the Austrian Empire); they were Holy Roman Emperors almost uninterruptedly from 1438 and also monarchs of Hungary, Bohemia, Croatia, Transylvania, Spain, Portugal, the Kingdom of Naples and even of the Empire of Mexico.
Справа. «Рыцарский турнир на главной площади Вальядолида». Подлинная потолочная роспись, хранящаяся ныне в музее Прадо.
53
крылись не просто в скверном характере, а лежали глубже, и королю об этом было прекрасно известно. С портретов дона Карлоса на нас смотрит человек внешне не слишком привлекательный: выпяченная губа, остро торчащий подбородок, крупный, с горбинкой нос. К несчастью, ему передались не только эти, свойственные всем Габсбургам, черты, но и ряд патологий. Объяснялось это близкородственными браками, которые часто заключались между королевскими династиями Испании и Португалии. Именно поэтому у дона Карлоса не насчитывалось и половины из положен-
princesses too suffered from psychological disorders. The heir to the throne came into the world in Valladolid in 1545. The boy’s mother — Maria Manuela of Portugal, Princess of Asturias — died on the fourth day after the difficult birth. He was left to the care of nannies and tutors who observed with concern his bad tendencies, savage outbursts of rage and unwarranted cruelty. The pale sickly monster with a huge dangling withered arm was worn out by incessant ailments. He refused to practise fencing and horse-riding and did all he could to avoid brainwork. His father, who rarely saw the boy, insisted that his tutors “give him a taste for learning”, but they had little success. The boy preferred to stuff himself with delicacies and enjoyed tormenting dogs and killing rabbits, watching their convulsions and death agony with delighted fascination. Word reached the King now and again about the Prince’s many demonstrations of lack of restraint. On the slightest excuse Don Carlos would insult grandees, cardinals and bishops, physically attacking them with his fists and dagger. The Prince surrounded
ного обычному человеку количества прадедов и прапрадедов. Упорное стремление королевских семейств защитить свою избранность путем родственных союзов неизбежно вело к наследственным болезням. Достаточно сказать, что не только мать и бабка дона Карлоса, но и другие габсбургские принцессы и королевы страдали психическими расстройствами. Родился наследник престола в 1545 году в Вальядолиде. Мать ребенка, Мария Португальская, принцесса Астурийская, на четвертый день после тяжелых родов скончалась, и к нему приставили нянек и воспитателей. Те с беспокойством отмечали его дурные наклонности, дикие вспышки ярости и неоправданную жестокость. Хилого бледного уродца с огромной высохшей правой рукой-плетью изматывали нескончаемые хвори. Он отказывался заниматься фехтованием и верховой ездой, всячески увиливал от умственных занятий. Отец, редко видевший сына, требовал, чтобы наставники «приохотили его к учению», но у тех это плохо получалось. Мальчик предпочитал объедаться деликатесами, любил мучить собак, резать кроликов, с восторгом наблюдая за их судорогами и агонией. До короля то и дело доходили многочисленные рассказы о несдержанности принца. По малейшему поводу дон Карлос оскорблял грандов королевства, кардиналов и епископов, набрасывался на них с кулаками и кинжалом. Как-то раз
himself with young tearaways from noble families. He became fond of going out under cover of night to catch people returning home late and, with the aid of his menials, to beat them up so badly that they were often left crippled. Looking at his son, Philip II was unable to believe that Carlos could worthily take up and continue his life’s cause. Again and
A Knightly Tournament in the Main Square of Valladolid. Original ceiling painting now in the Prado museum.
12/14/10
Ч тение под сигару / a
good cigar, a good read
Don_Carlos_black_korr.qxd
54
Андреас Везалий — врач и анатом, придворный медик испанских королей Карла V и Филиппа II. Родился в Брюсселе, учился во Франции, преподавал в Италии (профессор университетов Падуи, Болоньи и Пизы). Везалий в научных целях проводил вскрытия трупов и за это был приговорен к смерти испанской инквизицией. По ходатайству Филиппа II казнь заменили паломничеством в Иерусалим. Гравюра Мельхиора Тавернье с картины Тинторетто 1540 года. The eminent doctor and anatomist Andreas Vesalius was court physician to Emperor Charles V (Charles I of Spain) and his son, Philip II. Born in Brussels, he studied in France and taught in Italy (as a professor of the universities of Padua, Bologna and Pisa). Engraving by Melchior Tavernier after a 1540 picture by Tintoretto.
«Мария I и Филипп II Испанский». Фрагмент картины «Семья Генриха VIII: Аллегория династии Тюдоров», которая приписывается Лукасу де Хеере, фламандскому художнику и поэту. Позади супругов — Марс, бог войны. Около 1572 года.
17:36
Page 54
камергер принца дон Альфонсо де Кордоба, сын маркиза де Лас Наваса, не услышал звонка принца, вызывавшего его к себе. Разъяренный дон Карлос накинулся на него и потребовал, чтобы слуги выбросили несчастного в окно. Что уж говорить о пострадавших от принца простолюдинах — кого-то он приказывал высечь или избить палками, другим провинившимся грозил кастрацией и казнью. Окружив себя молодыми головорезами из знатных семей, принц полюбил под покровом ночи задирать припозднившихся прохожих и с помощью слуг избивать их, так что те нередко оставались калеками.
Несчастный случай Врожденную предрасположенность к душевным болезням усугубил несчастный случай, приключившийся с принцем в шестнадцать лет во дворце Алкала-де-Энарес. Оступившись на каменной лестнице, дон Карлос пролетел по ступеням и ударился головой о садовые ворота. Придворные лекари посчитали рану неопасной: принцу пустили кровь, и он с аппетитом пообедал черносливом, бульоном и куриной ножкой. Через несколько дней, однако, у него открылось рожистое воспаление, лицо, грудь и руки покрылись гнойниками. Обеспокоенный король немедленно вызвал знаменитого хирурга Андреаса Везалия и вместе с ним прибыл из Мадрида. В ход пошли кровопускание, банки, слабительное,
целительные скипидарные мази на яичных желтках, но дон Карлос слабел, и казалось, конец близок. Обычно хладнокровный и сдержанный, Филипп II не скрывал слез. Не в силах справиться с горем, он отправился в паломничество в монастырь святого Иеронима и приказал всем высшим духовным лицам молиться о выздоровлении сына. Двор погрузился в траур — по улицам города двигались торжественные религиозные процессии, в храмах возносились молебны. Английский посол докладывал в Лондон: «Хотя на первый взгляд манеры и нрав принца мрачны и жестоки и его не любят и боятся, учитывая, что он единственный и законный сын своего отца, можно понять, почему его смерть принимают так близко к сердцу». Придворные решили использовать последний шанс и привезли обладавшие целительной силой мощи блаженного фра Диего, францисканского миссионера, проповедовавшего на Канарских островах. На ночь святые мощи возложили на умиравшего дона Карлоса… В конце концов врачи решились на операцию. Они вскрыли принцу череп, удалили скопившийся за левым глазом гной, и спустя несколько дней температура спала. Дон Карлос пошел на поправку, а через месяц уже отправился на корриду. Теперь, правда, его преследовали жесточайшие мигрени, спасение от которых принц искал в молитвах Господу. Он уве-
Mary I and Philip II of Spain. Detail of the painting The Family of Henry VIII. An Allegory of the Tudor Dynasty that is attributed to Lucas de Heere, a Flemish artist and poet. Behind the couple is Mars, the god of war. Circa 1572.
55
«Филипп II, король Испании, и Елизавета Валуа». Миниатюра из часослова Екатерины Медичи. Елизавета (Изабелла) Валуа была дочерью короля Франции Генриха II Валуа и Екатерины Медичи. Согласно одному из условий мирного договора, подписанного между Францией и Испанией по окончании многолетней войны, она вышла замуж за Филиппа II. В браке она была несколько раз беременна, но из всех ее детей выжили лишь две дочери. Она умерла при очередных родах, так и не подарив Филиппу наследника.
«Брачные рокировки» Разногласия дона Карлоса с королем достигли апогея после «брачных рокировок». Еще в августе 1558 года, когда завершалась испано-французская война, одним из условий мира стала договоренность о браке дона Карлоса, которому шел четырнадцатый год, с двенадцатилетней дочерью Генриха II Елизаветой Валуа. Однако в ноябре того же года скончалась вторая супруга Филиппа II, английская королева Мария Тюдор. Испанский монарх поспешил внести изменения в предварительные условия мирного договора — теперь французской принцессе предстояло
Дон Карлос. Портрет работы Алонсо Санчеса Коэльо с оригинала Софонисбы Ангиccолы. Вторая половина XVI века.
In 1554 Queen Mary I of England married Philip II, who was twelve years her junior. The marriage contract forbade Philip from interfering in the affairs of England, while the children of the marriage would become heirs to the English throne. Mary, however, died childless just four years later.
again the taciturn King pictured his brainchild — the colossal empire that functioned like clockwork. All the channels of administration led back to him and Philip always reserved the last word for himself. Through long nights seated at his desk, he personally pored over heap after heap of reports and accounts. Did his son understand the responsibility that lay upon him as heir to the throne? If he did, then why did he see any move on his father’s part as a hostile act?
Don Carlos. A portrait by Alonso Sanchez Coello, after an original by Sofonisba Anguissola. Second half of the 16th century.
The Marriage Reshuffle Don Carlos’s disagreements with the King reached their peak after the “marriage reshuffle”. As far back as August 1558, when the Hapsburg-Valois War ended, one of the terms of the peace treaty was an agreement that Don Carlos, who was then 13 years old, would mar-
рил себя, что без божественного вмешательства ему не выжить: «Доктора потеряли надежду, и король, мой отец и господин, покинул меня». Для горького вывода у принца были основания. Наблюдая за сыном, Филипп II не верил, что тот сумеет достойно продолжить дело всей его жизни. Снова и снова немногословный король мысленно представлял свое детище — колоссальную империю, работавшую с точностью часового механизма. Замыкая на себе все каналы управления, Филипп II всегда оставлял за собой последнее слово, долгими ночами, сидя за письменным столом, он самолично просматривал кипы донесений и финансовых отчетов. Понимает ли его сын ответственность, которая лежит на нем как на наследнике престола? Если да, то почему в любом поступке отца он видит одну враждебность?
В 1554 году английская королева Мария I Тюдор вышла замуж за Филиппа II, который был на двенадцать лет моложе ее. Согласно брачному договору Филипп не мог вмешиваться в управление Англией, а дети, рожденные в этом браке, стали бы наследниками английского трона. Но Мария умерла бездетной через четыре года.
ry the 12-year-old Elizabeth of Valois, the daughter of Henry II of France. But in November that same year, Philip’s second wife, Queen Mary of England, died. The Spanish monarch hastened to change the preliminary terms of the accord — now the French princess was to be wed to the 32-year-old father of her former fiancé. On 24 February 1560 a sumptuous wedding was held in Toledo. Philip II, who was a skilled hand at matrimonial strategies, set about finding a new suitable match for his son. He vacillated for a long time between the famous Mary Queen of Scots and Carlos’s aunt, Joan, the Dowager Queen of Portugal. The King pon-
Philip II, King of Spain, and Elizabeth of Valois. Miniature from the Book of Hours of Catherine des Médicis. Elizabeth (Isabella) of Valois was the daughter of King Henri II of France and Catherine des Médicis. One of the conditions of the treaty concluded between France and Spain to end long years of war was her marriage to Philip II. She had a whole series of pregnancies, but of all the children only two daughters survived. Elizabeth died during her last childbirth without providing Philip with a male heir.
dered the matter at length: he was never one to rush into a decision without weighing all the pros and cons, and here there was no room for error, especially as there was talk in the court of Madrid about the Prince’s impotence. In the end Philip rejected the widowed queens in favour of Princess Anna of the Austrian branch of the Hapsburg family, whose parents, Emperor Maximilian II and Maria (Philip’s younger sister) had long sought ties of marriage with Don Carlos. But the Prince had to be prepared for marriage. The King ordered his court physicians to study the Prince’s health. An obliging girl was found who, for the sum of 1,200 gold ducats and a small house, agreed to spend her nights in the heir’s bedchamber. Evidently the results of this “testing” were not particularly encouraging. The all-knowing French ambassador reported back to Paris, that even if the Prince were to marry, he would produce no children. He was echoed by the Venetian envoy: “The Prince makes love nightly with little success, but much arrogance.” Philip II can scarcely have imagined that on this occasion his perpetual caution would act against him and provoke a clash
Ч тение под сигару / a
good cigar, a good read
Don_Carlos_black_korr.qxd
56
12/14/10
17:36
Page 56
выйти замуж за тридцатидвухлетнего отца своего несостоявшегося жениха. 24 февраля 1560 года в Толедо отпраздновали пышную свадьбу. Искушенный в брачных стратегиях, Филипп II принялся подбирать для сына новую подходящую партию. Он долго колебался между знаменитой королевой Шотландии Марией Стюарт и теткой дона Карлоса, королевой Португалии Хуаной. Размышлял король долго: он вообще не спешил с решениями, долго взвешивал «за» и «против», а тут нельзя было ошибиться, тем более что при мадридском дворе поговаривали об импотенции принца. Все же вдовствующим королевам Филипп II предпочел принцессу Анну из дома австрийских Габсбургов, чьи родители, император Максимилиан II и младшая сестра Филиппа Мария, давно добивались брачного союза с доном Карлосом. Однако к будущему вступлению в брак наследника надо было подготовить. Король приказал придворным лекарям обследовать здоровье принца. Нашлась услужливая девушка, которая за сумму в 1200 золотых дукатов и небольшой дом дала согласие проводить ночи в спальне принца. По-видимому, результаты «проверки» особого оптимизма не внушали. Всезнающий французский посол докладывал в Париж, что если принц и женится, детей у него не будет. Ему вторил посол Венеции: «Еженощно принц занима-
ется любовью с малым успехом, но премногим высокомерием». Вряд ли Филипп II предполагал, что его всегдашняя осторожность на этот раз обернется против него и спровоцирует противостояние с сыном. Узнав о своем предпо-
Ниже. «Иконоборцы в церкви». С картины голландского художника Дирка ван Делена. 1630 год. Массовые беспорядки из-за неурожая в некоторых районах Фландрии в августе 1566 года, получившие название Иконоборческого восстания, стали прологом к Восьмидесятилетней войне. Ущерб был причинен 5500 церквям и монастырям. После того как штатгальтер Маргарита Пармская заявила о приостановлении действия инквизиции и легализации кальвинизма, восстание пошло на убыль. Однако карательная операция герцога Альбы вновь всколыхнула всю страну. Маргарита оставила свой пост и вернулась в Италию.
О дурном нраве дона Карлоса складывались легенды. Однажды он заказал себе высокие модные сапоги, но Филипп, не желавший потакать прихотям сына, дал указание изготовить обычные голенища. Принц, обнаружив, что его распоряжение не выполнено, впал в ярость и велел изрезать сапоги на куски, поджарить их на сковороде, а затем заставил несчастного сапожника съесть это «жаркое». Legends were told of Don Carlos’s vicious temper. Once he ordered fashionable high boots for himself, but Philip, unwilling to indulge his son’s whims, ordered that they be made with tops of the usual size. When the Prince discovered that his instructions had not been followed, he flew into a rage and ordered that the boots be cut into pieces and cooked in a frying-pan. Then he forced the unfortunate shoemaker to eat this “dish”.
Anna of Austria, the daughter of Holy Roman Emperor Maximilian II and Maria of Spain, was the fourth wife of Philip II and the mother of the future King Philip III. She was her husband's niece. Formal portrait by Bartolomé González y Serrano. 1616. Left. Portrait of Philip II in armour by Antonis Mor. 1557. The Flemish artist Antonis Mor, Sanchez Coello's teacher, was on friendly terms with Philip II and served as his court artist for a time. For reasons unknown he left Spain and returned to his homeland.
with his son. When he learnt of the proposed marriage with Anna of Austria, Don Carlos was fired by a passionate desire to be wed as soon as possible. The delays exasperated him. With every passing day, the father who was hindering his marriage irritated him still more. The tensions within the royal family grew to breaking point.
The Rebellious Netherlands In all his father’s actions Don Carlos detected a desire to humiliate him and to show that he was unworthy of his status as heir. The situation was aggravated by the revolt mounted by the free inhabitants of the extremely rich Spanish Netherlands. The local aristocrats who led the movement demanded that the Spanish authorities remove the forces quartered in the Low Countries, carry out a reform of the Church and recall the Inquisition. Mobs of iconoclastic Calvinists desecrated
Мятежные Нидерланды В каждом поступке отца дон Карлос видел желание унизить его и показать, что он не достоин статуса наследника. Ситуацию усугубил мятеж, поднятый вольными жителями богатейших Испанских Нидерландов. Возглавившие его нидерландские аристократы потребовали от испанских властей вывода размещенных на их территории войск, проведения церковной реформы и изгнания инквизиции. Толпы
Дон Фернандо Альварес де Толедо, третий герцог Альба. С портрета работы Тициана. Первая половина XVI века.
Don Fernando Alvarez de Toledo, third Duke of Alba. From a portrait by Titian. First half of the 16th century.
кальвинистов-иконоборцев принялись осквернять церкви и уничтожать изображения святых. Филипп II, понимая, что искоренить ересь можно только силой, пошел на беспрецедентно суровые меры. Он принял решение послать войска. Новым военным губернатором Нидерландов король назначил верного ему герцога Альбу, аскета, известного своей жестокостью и твердостью, — оказавшись в когтях непреклонного герцога, Нидерланды быстро утихомирятся. Новость вызвала ярость дона Карлоса: не Альба, а он, номинальный глава
Королева Анна Австрийская, дочь императора Священной Римской империи Максимилиана II и Марии Испанской, четвертая жена Филиппа II и мать будущего короля Филиппа III. Своему мужу она приходилась племянницей. Парадный портрет работы Бартоломе Гонсалеса-иСеррано. 1616 год. Слева внизу. Портрет Филиппа II в доспехах работы Антониса Мора. 1557 год. Фламандец Мор, учитель Алонсо Санчеса Коэльо, находился в дружеских отношениях с Филиппом II и некоторое время был его придворным художником. По неизвестной причине он оставил Испанию и вернулся на родину.
лагаемом браке с Анной Австрийской, дон Карлос воспылал страстным желанием жениться как можно скорее, проволочки выводили его из себя. С каждым днем отец, препятствовавший его женитьбе, раздражал его все сильнее. Обстановка в королевской семье накалилась до предела.
57
Внизу. «Аутодафе». Сцена на Плаза Майор 30 июня 1680 года. С картины Франциско Риччи. 1683 год. Above. Iconoclasts in a Church. From a painting by the Dutch artist Dirck van Delen. 1630. The mass disorders due to crop failures in some parts of the Low Countries in August 1566, became known as the Beeldenstorm or Iconoclastic Fury, a prologue to the Eighty Years' War. Some 5,500 churches and monasteries were damaged. After Margaret of Parma, the regent, announced the cessation of the Inquisition's activities and the legalization of Calvinism, the revolt subsided. But the Duke of Alba's punitive operation again stirred up the whole territory. Margaret left her post and returned to Italy.
Below. An Auto-da-fé. The scene on the Plaza Mayor in Madrid on 30 June 1680. From a painting by Francisco Ricci. 1683.
12/14/10
17:36
Page 58
good cigar, a good read
Don_Carlos_black_korr.qxd
Ч тение под сигару / a
58
«Я проткну вас, прежде чем вы уедете!» набросился на вельможу. Альба успел увернуться, перехватил руку принца и прижал его к себе, не давая вырваться. На шум сбежались камердинеры и охрана, о случившемся доложили королю, принц, вне себя от унижения, заперся в спальне… Летом 1567 года герцог Альба во главе отборных испанских полков спустился альпийскими тропами в долину Рейна и двинулся на Брюссель. Европа в ужасе затаила дыхание. А тем временем события в Мадриде набирали ход. Сегодня трудно восстановить их точную хронологию, но очевидно, что масла в огонь подлили лидеры мятежных нидерландских провинций — принц Оранский, граф Эгмонт и граф Горн. Их эмиссары прибыли в Мад-
Карта Нидерландов. Работа Корнелиса де Йоде. Около 1593 года. Нидерланды Карл V получил в наследство от своего отца Филиппа Красивого, а от матери Хуаны Безумной — Испанию. Сам Карл V родился в городе Генте, на территории Нидерландов. В 1549 году он издал эдикт, известный как Прагматическая санкция, выделивший семнадцать провинций из состава Священной Римской империи и сделавший их наследственным владением дома Габсбургов. В 1555 году Карл V отрекся от Нидерландов в пользу своего сына Филиппа II, а в 1556 году и от испанской короны. В 1570-х годах Нидерландские провинции разделились на Южные, находившиеся под властью Филиппа II, и мятежные Северные, которые юридически получили независимость лишь в 1648 году.
государственного и военного советов, должен был получить это назначение! Но разве мог король доверить такое ответственное и сложное дело упрямому и прямолинейному сыну, не имевшему никакого опыта в государственных делах? «Это назначение более приличествовало бы наследнику престола», — язвитель-
но процедил дон Карлос Альбе, явившемуся с визитом накануне отъезда. «Видимо, король не пожелал обременять ваше высочество подобными заботами и хотел оградить вас от возможных опасностей», — парировал герцог. Слово за слово, и принц, выйдя из себя, выхватил в припадке бешенства шпагу и с криком
churches and destroyed depictions of the saints. Philip II, realizing that heresy can only be eradicated by force, instigated unprecedentedly harsh measures. He decided to send in the troops. As new military governor of the Netherlands, the King appointed the loyal Duke of Alba, an ascetic, known for his firmness and brutality. In the iron grasp of the unbending Duke, the Low Countries would quickly quieten down. The news enraged Don Carlos — not Alba, but he as nominal head of the State and Military Councils, should have been given the appointment! But how could the King have entrusted such a complex and crucial matter to his stubborn and direct son, who had no experience of affairs of state? “This appointment would better suit the heir to the throne,” Don Carlos hissed caustically at Alba, when he paid him a visit on the eve of his departure. “Evidently the King did not wish to burden Your Highness with such concerns and wanted to protect you from possible dangers,” the Duke countered. One word led to another and the Prince, beside himself, drew his sword in a fit of rage and with a cry of “I’ll run you through, before you shall go!”, threw himself upon the grandee.
Alba managed to turn aside, grasped the Prince’s arm and pulled his attacker to him so he could not get free. Lackeys and guards came running at the noise. The King was informed and the Prince, boiling with humiliation, shut himself up in his bedchamber. In the summer of 1567 the Duke of Alba at the head of select Spanish regiments descended from the Alps into the Rhine valley and headed on for Brussels. Europe held its breath horror-struck. Meanwhile events in Madrid were gathering speed. Today it is difficult to reconstruct the exact chronology, but it is obvious that the flames were fanned by the leaders of the mutinous Netherlandish provinces — the Prince of Orange, Count of Egmont and Count of Hoorn. Their emissaries arrived in Madrid and met Don Carlos. He was offered the position of independent ruler of the Netherlands, if he would guarantee them freedom of religion. Such transparent intrigues might have deceived the Prince, but would never impress the astute Philip II, who had long observed his son’s diplomatic dabbling with suspicion. Most probably by then he had already decided for himself that Don Carlos should not in-
Map of the Netherlands by Cornelis de Jode. Circa 1593. Charles V inherited the Netherlands from his father, Philip the Handsome, and Spain from his mother, Joanna the Mad. Charles himself was born in the Flemish city of Ghent. In 1549 he issued an edict, known as the Pragmatic Sanction, that separated the seventeen provinces off from the Holy Roman Empire and made them a hereditary possession of the House of Hapsburg. In 1555 Charles abdicated as ruler of the Netherlands in favour of his son, Philip II, and in 1556 he did the same in Spain. In the 1570s the Low Countries split into the southern provinces that remained under Philip's control and the rebellious seven northern provinces, today's Netherlands, that became legally independent only in 1648.
Ходил слух, что отец и сын были соперниками в любви. Основанием для слухов послужили, возможно, списки друзей и врагов, составленные доном Карлосом и найденные в его кабинете после ареста. Первым в списке врагов стоял «король, мой отец», список друзей возглавляла королева Елизавета, «которая всегда была ко мне добра».
59
Вильгельм I, принц Оранский, граф Нассауский, по прозвищу Молчаливый, возглавил в 1560-х годах оппозицию испанской короне, а затем и вооруженную борьбу. Портрет работы Адриана Томаса Кея. 1570—1584 годы. William I, Prince of Orange, Count of Nassau, nicknamed William the Silent, became head of the opposition to Spanish rule in the 1560s. A portrait by Adriaen Thomasz Key. 1570—84.
рид и встретились с доном Карлосом. Ему предложили стать независимым правителем Нидерландов, если он гарантирует им свободу религиозных убеждений. Такие шитые белыми нитками интриги могли обмануть принца, но только не проницательного Филиппа II, который давно с подозрением следил за дипломатическими демаршами сына. Скорее всего, к тому времени для себя он уже решил, что дон Карлос не должен наследовать престол, но ему требовалось время, чтобы вывести заговорщиков на чистую воду. Виток за витком клубок разматывался. Королю донесли, что принц пытается организовать заем и с этой целью направил секретные письма испанским грандам и банкирам, пообещав щедрое вознаграждение за услуги. В декабре 1567 года дон Карлос посвятил в свои замыслы сводного
«Прибытие герцога Альбы в Брюссель в 1567 году». Раскрашенная гравюра Франсуа Хогенберга. 1588 год. Войско Альбы вступило в опустевший Брюссель 22 августа, а вскоре испанские гарнизоны расположились в основных городах. Начались массовые казни…
herit his throne, but he needed time to expose the conspirators’ true intentions. The skein unwound coil after coil. The King was informed that the Prince was trying to arrange a loan and to that end had sent secret letters to Spanish grandees and bankers, promising a rich reward for their assistance. In December 1567 Don Carlos shared his intentions with the King’s half-brother Don John of Austria, his favourite uncle. The Prince made him a host of promises and held out the prospect of the Kingdom of Naples and the Duchy of Milan. Don John was taken aback and tried to dissuade his nephew, but fearing another outburst of rage requested 24 hours to consider, then hastened to the Escorial to inform the King of everything.
The Arrival of the Duke of Alba in Brussels in 1567. Tinted engraving by François Hogenberg. 1588. Alba's forces entered a deserted Brussels on 22 August and soon there were Spanish garrisons in all the main cities. Mass executions began…
There were rumours that father and son were rivals in love. The grounds for such talk were perhaps the lists of friends and enemies that Don Carlos drew up. They were found in his study after his arrest. First place in the list of enemies went to “the King, my father”, while the list of friends was headed by Queen Elizabeth “who was always good to me.” Don Carlos seemed to go mad. Fearing assassination, he commanded that no-one should remain in his bedchamber at night and kept a weapon ever-ready at his bedside. On his orders the French engineer Louis de Foix constructed a secret device that enabled him to open and close the door of the room without getting out of bed. A weight
12/14/10
17:36
Page 60
good cigar, a good read
Don_Carlos_black_korr.qxd
Ч тение под сигару / a
брата короля дона Хуана Австрийского, своего любимого дядю. Принц надавал ему много разных обещаний и посулил королевство Неаполитанское и герцогство Миланское. Дон Хуан опешил, попытался было отговорить племянника, но, опасаясь очередного припадка ярости, взял сутки на раздумье и поспешил в Эскориал уведомить обо всем короля. Дон Карлос словно обезумел. Опасаясь покушений, он распорядился, чтобы никто не оставался на ночь в его спальне, и держал наготове возле кровати оружие. По его заказу французский инженер Луи де Фуа сконструировал тайное устройство, которое позволяло открывать и закрывать дверь спальни, не вставая с по-
стели. Помещенная над дверью гиря должна была обрушиться на головы любых незваных пришельцев.
Визит короля Между тем подошло Рождество, королевская семья готовилась к исповеди и причастию. Принц исповедался у своего духовника, доминиканского монаха, после чего поделился с приближенными, что отпущения грехов он не получил. В ответ на их изумление дон Карлос пояснил, что намерен погубить человека, облеченного высоким саном, о чем и сделал признание на исповеди. Через несколько дней дон Карлос сделал такое же признание настоятелю доминиканского
Выше. Нидерландская анонимная гравюра того времени, на которой изображен герцог Альба, попирающий трупы и пожирающий младенцев. Изначально Альба намеревался лишь арестовать бунтовщиков, а предпринимать какие-либо действия против еретиков не планировал. Он даже писал королю, что «мира в этой стране не достичь, рубя головы». Однако вскоре ситуация вышла из-под его контроля…
60
Above. An anonymous Dutch engraving of the period that depicts the Duke of Alba trampling on corpses and swallowing babies. At first Alba intended only to arrest the rebels without taking any action against the heretics. He even wrote to the King that “peace in this country will not be obtained by chopping off heads.” But soon the situation slid out of his control.
suspended above the door was supposed to drop on the heads of any uninvited visitors.
The King’s Visit Christmas was now approaching. The royal family prepared themselves for the feast with confession. The Prince too visited his father-confessor, a Dominican monk, after which he confided to his close companions that he had not received absolution. In response to their amazement, Don Carlos explained that he intended to destroy a man holding high office and had declared as much in his confession. A few days later, the Prince made the same admission to the abbot of the Atocha Monastery, saying he was so angry with a certain person that he wanted to kill him. The Prince demanded of the Abbot that during the ceremony of the public absolution of the royal family he be given
61
an unsanctified host. In that event, the Prince calculated, everyone would believe that he had taken communion and performed his Christian duty. When the stunned Abbot asked who it was that he hated so much, the Prince sighed, “My father.” Putting all the facts together, Philip realized that the game had gone too far. The hypocritical, brutal iron-hard monarch always kept a cool head and placed the interests of the state above all. No obstacle stopped him from his course. He listened to the advice of trusted theologians, nobles and lawyers: they all supported his decision — to prevent insurrection measures of the most decisive kind were needed. Philip left the Escorial for Madrid. On Sunday, 18 January 1568, at eleven in the evening the King, accompanied by his retinue and a dozen guardsmen, came to
Выше. «Казнь дона Педро Пацико, военного инженера герцога Альбы, и еще двух испанских дворян в городе Флиссинген в 1572 году». С гравюры Яна Люкена. 1690 год. В 1572 году Альба, несмотря на свои победы и расправы над побежденными, потерял надежду достигнуть своей цели. Его противники отвечали на насилие насилием. Above. The Execution of Don Pedro Pacieco, military architect of the Duke of Alba, and two other Spanish Noblemen in the city of Flushing in 1572. From an engraving by Jan Luyken. 1690. In 1572, despite his victories and reprisals against the vanquished, Alba lost hope of achieving his goal. His opponents met violence with violence.
Выше. «Герцог Альба председательствует в Совете по делам беспорядков». Совет, который называли «Кровавым», приговорил к смерти около 18 тысяч человек. Гравюра неизвестного художника. 1616 год. Слева. «Граф Эгмонт перед казнью». С картины Луи Галле. 1848 год. Ниже. «Казнь трех братьев Бронкхорст ван Батенбург в числе восемнадцати дворян, приговоренных к смерти за четыре дня до расправы над Эгмонтом и Горном». Гравюра неизвестного художника.
монастыря Аточи: будто бы он так зол на одного человека, что убил бы его. Принц потребовал от этого настоятеля, чтобы во время публичной церемонии отпущения грехов членам королевской семьи ему дали неосвященную гостию. Тогда, рассчитывал принц, все решат, что он причастился и исполнил свой христианский долг. На вопрос ошеломленного настоятеля, кого он так ненавидит, принц выдохнул: «Моего отца». Сопоставив все факты, Филипп II понял — игра зашла слишком далеко. Этот
Don Carlos’s apartments. Philip wore armour beneath his clothing and a helmet protected his head. The Duke of Feria, head of the royal lifeguards, held a harquebus at the ready. Two servants carried ham-
mers and nails.The King’s men opened the door without difficulty — the locking mechanism had been disabled. Everyone entered the room. The officers approached the Prince’s bedside and took away the weapon.
Above. The Duke of Alba Presiding over the Council of Troubles. This body that became known as the Council of Blood sentenced around 18,000 people to death. Engraving by an unknown artist. 1616. Left. Count Egmont before His Execution. From a painting by Louis Gallait. 1848. Below. The Execution of the Three Bronckhorst van Battenburg Brothers among 18 Noblemen Condemned to Death Four Days before the Reprisal against Egmont and Hoorn. Engraving by an unknown artist.
Ч тение под сигару / a
good cigar, a good read
Don_Carlos_black_korr.qxd
12/14/10
17:36
Page 62
лицемерный и жестокий железный король всегда сохранял холодную голову и на первое место ставил интересы государства. На этом пути его не останавливали никакие препятствия. Он выслушал советы доверенных богословов, вельмож, юристов, все они поддержали его решение — ради недопущения мятежа требуются самые решительные меры. Филипп II выехал из Эскориала в Мадрид. В воскресенье 18 января 1568 года, в одиннадцать вечера, король в сопровож-
дении своих приближенных и двенадцати гвардейцев подошел к покоям дона Карлоса. Под одежду Филипп II надел доспехи, его голову защищал шлем. Герцог Фериа, начальник королевской лейбгвардии, держал наготове аркебузу, два служителя несли молотки и гвозди. Люди короля без труда открыли дверь — механизм запора был заранее подпилен. Все вошли в комнату, офицеры приблизились к изголовью принца и забрали оружие. — Кто здесь? — закричал наследник. Слева вверху. Декоративный элемент в замке Аревало, где, по преданию, закончил свою жизнь дон Карлос. Слева. «Сцена в темнице». С картины Джозефа Райта из Дерби. Около 1789 года. Слева и ниже. Испанские гвардейцы в то время были самыми опытными, закаленными во многих сражениях солдатами. Фрагменты гравюр XVI века. Top left. Part of the décor in the castle of Arévalo, where, it is said, Don Carlos ended his days. Left. Prison Scene. From a painting by Joseph Wright of Derby. Circa 1789.
62
Left and below. The Spanish guards were the most experienced and battlehardened soldiers of the time. Details of 16th-century engravings.
“Who’s there?” the heir called out. “It’s the State Council,” he was told. The Prince leaped out of bed and saw the King. “What does Your Majesty want?” “You are about to find out,” Philip pronounced with restraint. Immediately the servants began nailing up the doors and windows. The officers collected the weapons and keys to his chests and papers. “I entrust to you the person of the Prince. Take care of him and guard him reliably on pain of being declared a traitor,” the King ordered. With a wail the Prince dropped to his knees: “You Majesty, order rather that I be killed, but not arrested. If you do not kill me, I shall do so myself.” “Only madmen do such things,” Philip retorted coldly. The King departed, leaving orders for a guard to be mounted. The Prince’s locked study was watched over by the King’s nighttime bodyguard — four loyal highlanders from Espinosa de los Monteros, together with four trusty halberdiers and four Ger-
man guardsmen. Eight sentries took up posts by the stairs leading to the heir’s apartments. Next to the Prince in a locked room two Spanish grandees remained with their trusted servants; they were relieved every six hours. All through the night they were supposed to keep constant watch by turns. At European courts the news of Don Carlos’s arrest excited contradictory gossip. Philip’s enemies were delighted; his allies perplexed. The King himself fell into a deep depression. He took what had happened very much to heart, seeing Don Carlos’s tragic fate as payment for his own sins, but still he considered the move necessary. “After trying in vain all possible variants,” he wrote to Pope Pius V, “I became convinced that there is no hope that his condition will improve with time, or at least very little, and we must prevent those misfortunes that can reasonably be foreseen.” No longer trusting even those closest to him and fearing a revolt, the King shut himself up in his palace in Madrid: the situation with Don Carlos preyed constantly on his mind. The arrested Prince was kept in close confinement, unable to leave the room into which sunlight barely penetrated. His health
63
— Здесь государственный совет, — ответили ему. Принц вскочил с постели и увидел короля. — Чего желает ваше величество? — Вы это сейчас узнаете, — сдержанно произнес Филипп II. Тотчас служители стали заколачивать окна и двери, офицеры изымали оружие, ключи от сундуков и бумаги. — Я поручаю вам особу принца, позаботьтесь о нем и под страхом объявления изменником надежно стерегите его, — приказал король. С криком рыдающий принц упал на колени: «Ваше величество, прикажите лучше убить меня, но не арестовывайте. Если вы не убьете меня, я сделаю это сам». — Так поступают только безумцы, — холодно бросил Филипп II. Король удалился, отдав приказ выставить караулы. Запертый на ключ кабинет принца охраняли ночные телохранители короля, четыре верных горца из Эспиноса-де-лос-Монтерос, вместе с ними на посту стояли четверо доверенных испанских алебардщиков и четыре немецких гвардейца. Восемь стражников расположились у лестницы, ведущей в покои наследника. Рядом с принцем в запертой на ключ комнате неотлучно находились два испанских гранда с доверенными слугами, их сменяли каждые шесть часов. Ночью, попеременно, они должны были нести неусыпную вахту.
При европейских дворах известие об аресте дона Карлоса вызвало разноречивые толки. Враги Филиппа II пришли в восторг, союзники недоумевали. Сам же король погрузился в глубокую депрессию. Тяжело переживая случившееся, он видел в трагической судьбе дона Карлоса расплату за собственные грехи, но все равно считал эту меру необходимой. «Тщетно перепробовав все возможные варианты, — писал он папе римскому Пию V, — я убедился, что надежды на то, что со временем его состояние улучшится, нет никакой или очень мало, и необходимо предотвратить те напасти, которые можно разумно предвидеть». Перестав доверять даже самым близким людям, боясь мятежей, король заперся в мадридском дворце: судьба дона Карлоса не давала ему покоя. Арестованного принца держали в строгом заключении, не позволяя выходить из комнаты, в которую почти не проникал солнечный свет, его здоровье ухудшалось. Не видя иного выхода, он объявлял голодовку, пытался проглотить перстень с бриллиантом, надеясь приблизить смерть. Летом 1568 года, в разгар жары, принц заболел лихорадкой. Измученный невыносимым зноем, он велел класть к себе в постель привезенный с гор лед, отказывался принимать пищу и пил только охлажденную воду. Он слабел день ото дня, а в ночь с 22 на 23 июля началась агония. Потрясенный известием об этом,
grew worse. Seeing no other alternative, he declared a hunger strike and even tried to swallow a diamond ring, hoping to hasten his own end. In the summer of 1568, at the height of a heat wave, the Prince came down with a fever. Tormented by the unbearable heat, he asked for ice brought from the mountains to be put in his bed. He refused to eat and drank only cooled water. He grew weaker by the day and on the night of 22 July his death agony began. Stunned by this turn of events, Philip II came to his room, stood at his bedside and sobbing spread his arms over his dying son, so as to give him a last blessing. The next morning, on the eve of the feast of St James, the patron saint of Spain, Don Carlos passed away. In September he was followed by the King’s third wife, Elizabeth of Valois, who died in childbirth. It was as if malicious fate were pursuing Philip II.
Decline of the Empire Soon after the Prince’s demise, the Duke of Alba’s agent wrote in his report: “His removal to heaven was a great boon to the whole of Christendom, because had he lived, he would have destroyed it… Up there
he is all right; all of us who knew him thank the Lord for his death.” Did Philip II think the same? Was he still convinced of his own rightness? In his sorrow the King turned to prayer, submitted to God and humbly accepted the blows of fate. The Prince’s passing immediately gave rise to dark rumours. Even in Madrid people hinted that the King himself had ordered the killing of his own son. William of Orange, who hated Philip, openly accused the monarch of poisoning the prince. Others who wished him ill also raised their voices. They proposed various versions of the killing, claiming that Don Carlos had been smothered with a pillow or executed directly in his room. The King remarried in 1570, again to a former fiancée of the Prince — Anna of Austria. Was this an irony of fate, destiny or divine providence? That marriage produced four girls one after another before finally, in April 1578, the long-awaited male heir was born. Philip III turned out to be weak-willed and indifferent to the affairs of his realm. With his accession to the throne the once mighty Spanish monarchy began its decline.
Ч тение под сигару / a
good cigar, a good read
Don_Carlos_black_korr.qxd
12/14/10
17:36
Page 64
Филипп II прошел в комнату, встал подле изголовья и с рыданиями простер руки над умирающим сыном, чтобы дать ему последнее благословение. Наутро, накануне праздника Святого Иакова, святого патрона Испании, дон Карлос скончался. В сентябре того же года за ним последовала и третья супруга короля, Елизавета Валуа, умершая в родах. Как будто бы Филиппа II преследовал злой рок.
Закат империи Вскоре после кончины принца агент герцога Альбы писал в своем донесении: «Его удаление на небеса было великим благом для всего христианского мира, потому что, если бы он жил, он бы его разрушил… Там наверху ему хорошо; мы все, кто его знал, благодарим Господа за его смерть». Думал ли так же и Филипп II? Или он по-прежнему сохранял уверенность в своей правоте? В горе король обратился к молитве, покоряясь воле божьей и смиренно принимая удары судьбы. Вокруг смерти принца немедленно поползли мрачные слухи. Даже в Мадриде намекали, что король сам приказал
убить собственного сына. Вильгельм Оранский, ненавидевший Филиппа II, открыто обвинил монарха в отравлении принца. Подняли головы и другие недоброжелатели. Они строили разные версии убийства и утверждали, что дона Карлоса придушили подушкой или казнили прямо в комнате. Отголосок этих слухов войдет в «Мемуары» герцога Сен-Симона, который, со слов французского дипломата Лувиля, приоткрывает одну из тайн мадридского двора: когда испанский король Филипп V приказал вскрыть гробницу дона Карлоса в Эскориале, голова принца лежала якобы между ног, отдельно от тела… Король женится и в четвертый раз, в 1570 году, и снова на бывшей невесте принца — Анне Австрийской. Была ли это ирония судьбы, рок или божий промысел? От этого брака, одна за другой, на свет появятся четыре девочки, а в апреле 1578 года наконец-то родится новый долгожданный наследник престола. Филипп III окажется слабовольным и безразличным к делам королевства. С его восшествием на престол великая некогда испанская монархия вступит в эпоху заката.
«Семь смертных грехов и четыре последние вещи». С картины Иеронима Босха. 1475—1480 годы. Ярый приверженец католичества Филипп II повесил эту картину в Эскориале в своей спальне. С тех пор она покидала монастырь только один раз — во время гражданской войны в Испании в 1930-х годах. Центральная часть символизирует Всевидящее Божье Око, в зрачке — воскресший Христос, вокруг — семь сцен, каждая символизирует один из грехов. The Seven Deadly Sins and Four Last Things. From the painting by Hieronymus Bosch. 1475—80. The ardently Catholic Philip II had this painting hung in his bedroom in the Escorial. From that time onwards it left the monastery only once, during the Spanish Civil War. The central part of the work symbolizes the AllSeeing Eye of God with the risen Christ in the pupil. Around it are seven scenes, each presenting one of the sins.
линия жизни: собиратель слов / line of fate: collector of words поворот судьбы: жертва благих намерений / twist of fate: a victim of good intentions страна, которую мы потеряли / the country that we lost великие о великих / great minds about the greats улица, улица... / through streets broad and narrow высокий стиль / high style традиции / traditions
64
Л иния жизни: собиратель слов / l ine
of fate: collector of words
Dal.qxd
66
12/14/10
17:39
Page 66
В апреле 1823 года жители портового города Николаева стали получать подметные письма со стихотворением, высмеивающим командующего Черноморским флотом Алексея Грейга. Литературными достоинствами сей опус не отличался, зато был злободневен: весь город судачил о том, что вице-адмирал приблизил к себе некую особу. Да, действительно, в его доме поселилась молодая женщина, у которой было лишь три недостатка: «низкое» происхождение, род занятий (торговля) и национальность (она была еврейкой). Мезальянс, да еще какой!
Но, видимо, любовное влечение было столь сильно, что Грейг не мог (или не хотел) скрывать его. Окружающим он дал понять, что к его даме сердца следует относиться как к супруге. Это и стало причиной насмешек неизвестного рифмоплета. Впрочем, рифмоплет вскоре был найден: им оказался мичман Владимир Даль, в вещах которого при обыске обнаружили некий «ругательный пасквиль», написанный его рукою… Правда, совсем другой, но делу все равно дали ход, а мичмана заключили под стражу. Следствие не очень-то церемонилось с доказательствами, и в конце концов Грейг
продиктовал приговор: «Лишить чина и записать в матрозы на шесть месяцев». Но Морской аудиториатский департамент отменил разжалование «в матрозы», признав достаточным наказанием «бытие его, Даля, под судом и долговременный арест». Видимо, у Грейга нашлись в столице недоброжелатели, потому что Даля не только перевели служить на Балтику, но и присвоили ему следующий чин — лейтенантский.
«Вышел молодец на свой образец» Историю эту сам Владимир Даль вспоминать не любил: юношеское озорство, а вон как обернулось! Да и высмеивание убеленного сединами героя (а то, что Грейг во множестве сражений показал себя героем, знали все) не есть благородный поступок. Зато об этом часто помни-
Игорь ГРЕЧИН, Игорь ЧУБАХА / by Igor GRECHIN, Igor CHUBAKHA
гулял казак, по капле море собрал... a snapper-up of unconsidered trifles In April 1823 inhabitants of the port town of Nikolayev began receiving “planted letters” containing a poem that poked fun at Alexei Greig, the commander of the Black Sea Fleet. This opus was of no great literary merit, but it was topically well targeted: the whole town was discussing the Vice-Admiral’s relationship with a certain “person”. A young woman had indeed taken up residence in his home. She had only three shortcomings: her “low birth”, her occupation (“trade”) and her ethnic origins (Jewish). A quite glaring misalliance!
Выше. Владимир Даль — отставной моряк, хирург, подающий надежды литератор. С портрета неизвестного художника. 1830-е годы. Above. Vladimir Dahl — retired sailor, surgeon and promising writer. From a portrait by an unknown artist. 1830s.
But evidently Greig’s passion was so strong that he could not (or would not) conceal it. He informed his entourage that his sweetheart was to be regarded as his spouse. It was this that prompted the gibes from the unknown versifier. The rhymester was, however, soon discovered: it turned out to be one Midshipman Vladimir Dahl, among whose possessions a search revealed “an abusive lam-
poon” written in his own hand. This was, admittedly, an entirely different work, but still a case was set in motion and the Midshipman was placed under arrest. The investigators took a cavalier attitude to the question of proof and eventually Greig issued his verdict and sentence: reduction to the ranks and six months’ service as a common seaman. But the Naval Review Department revoked the sentence, considering that Dahl had been punished sufficiently “by being put on trial and held under arrest for a long period”. Evidently Greig was not popular with everyone in the capital, because Dahl was not only transferred to the Baltic Fleet, but also promoted to lieutenant.
A Fine Figure of a Man Vladimir Dahl himself did not like to recall this incident: a piece of youthful mischief, but look how it turned out! And to poke fun at a grey-haired hero (Greig had proved his mettle in many battles, as everyone knew) is not the act of a gentleman. On the other hand, the episode was often brought up by those who were fighting
ли те, кто боролся с самодержавием: хотели видеть в Дале «своего», бунтовщика, страдальца… Но от лукавого это. Ничего бунтарского в его жизни не было. А вот героического — пожалуй. Родился Владимир Даль 10 ноября 1801 года в местечке Луганский Завод (ныне Луганск) в семье лекаря горного ведомства Ивана Матвеевича Даля. Когдато юношей датчанин Иоганн Христиан фон Даль прославился как знаток многих европейских и древних языков и был приглашен Екатериной II в Петербург придворным библиотекарем. Прослужив некоторое время при дворе, он едет в Германию, где в одном из университетов получает медицинское образование, и возвращается в Россию. Его назначают врачом — сначала в Гатчинскую волость, потом в Петрозаводск, Лугань и, наконец, Поселок Луганский Завод (ныне город Луганск), где родился Владимир Даль, возник вокруг первого на юге Российской империи чугунолитейного завода, основанного указом Екатерины II. Даль родился через год после пуска первой доменной печи завода. Общий вид города. С открытки начала XX века. The small town of Lugansky Zavod (now Luhansk), where Dahl was born, sprang up around the first iron foundry in the south of the Russian Empire, founded by a decree of Catherine II. Dahl was born a year after the foundry’s first blast furnace was put into operation. General view of the town. From an early 20th-century postcard.
67
against autocracy — they wanted to see Dahl as one of their own, a rebel, even a minor martyr… But that is nonsense. There was nothing rebellious about his life. Heroic, though — that is a different matter. Vladimir Dahl was born on 10 November 1801 in the small town of Lugansky Zavod (now Lugansk in the Ukraine) into the family of Ivan Matveyevich Dahl, a doctor working for the Department of Mines. Back in his youth the Dane Johan Christian von Dahl made a name for himself through his knowledge of many European and ancient languages and was invited to St Petersburg by Catherine II to serve as court librarian. After working for a time at court, he went off to study medicine at one of the German universities and then returned to Russia. He was given appointments as a physician,
Дом семьи Далей в Луганске, ныне музей Владимира Даля, находится на улице Даля (бывшая Английская). Современная фотография. The Dahl family home in Luhansk, now a museum to Vladimir Dahl, stands on Dahl (formerly English) Street. Present-day photograph.
first in Gatchina district, then in Petrozavodsk and Lugansky Zavod, finally in Nikolayev, where he held the post of chief physician and inspector of the Black Sea Fleet. Maria, Vladimir’s mother, was of “French Huguenot” stock (according to an old reference work), knew five languages fluently and taught her children everything herself.
Л иния жизни: собиратель слов / l ine
of fate: collector of words
Dal.qxd
68
12/14/10
17:39
Page 68
Николаев, где его должность — главный доктор и инспектор Черноморского флота. Мария, мать Владимира, урожденная Фрейтаг, была из «французских гугенотов» (так гласил старинный справочник), свободно владела пятью языками и учила детей всему сама. Несмотря на заграничные корни, в семье говорили только порусски; Даль вспоминал, что отец «при каждом случае напоминал нам, что мы русские». Летом 1814 года Владимира вместе с младшим братом Карлом отправили в Петербург учиться в Морском кадетском корпусе. Там, по словам самого Даля, он «замертво убил время до 1819 года». В шуточной автобиографии, написанной им много лет спустя, читаем: «… Даля Иваныча в мундир нарядили, к тесаку прицепили, барабаном будили, толокном кормили, книг накупили, тетрадей нашили, ничему не учили да по субботам били. Вышел молодец на свой образец. Вот-де говорит: в молодые леты дали эполеты. Поглядел кругом упрямо, да и пошел прямо. Иду я пойду, куда-нибудь да дойду». Прямо — это означало обратно в город Николаев, где Даль вырос, на Черноморский флот. Надо признать сразу, что моряком Даль оказался неважнецким — качку не переносил, да и не только в качке дело. В морской службе он видел «бездействие свое, скуку, недостаток занятий», чувствовал «необходимость в основательном учеСправа. Медаль «За успехи в науках студентам Дерптского университета» с изображением профиля Александра I. Гравер Карл Леберехт. Санкт-Петербургский монетный двор. 1806 год.
нии, в образовании, дабы быть на свете полезным человеком». В Николаеве он стал писать стихи и пьесы (известно, по меньшей мере, две — «Невеста в мешке, или Билет в Казань» и «Медведь в маскараде»; одна из них была даже поставлена). После истории с «пасквилем» николаевского сочинителя перевели в Кронштадт, где он прослужил два года, а 1 января 1826 года вышел в отставку. Путь его лежал в Дерптский университет…
Right. A medal bearing a profile of Alexander I awarded to students of Dorpat University for success in their studies. Engraved by Karl Leberecht. St Petersburg Mint. 1806.
«Главное здание Юрьевского Императорского университета». С гравюры неизвестного художника XIX века. Университет в Юрьеве (ныне Тарту) был основан шведским королем Густавом II Адольфом в 1632 году. Вновь открыт в 1802 году по указу российского императора Александра I. The Main Building of Yuryev Imperial University. From an engraving by an unknown 19th-century artist.
Above. A View of the City of Nikolayev. From a painting by Fiodor Alexeyev. 1797—1800. Nikolayev was founded in 1787 by Prince Grigory Potemkin as an administrative centre and port for Little Russia (the newly-acquired lands in the south).
Despite their foreign origins, the family spoke only Russian at home. Dahl recalled that his father “reminded us at every occasion that we were Russians.” In the summer of 1814 Vladimir and his younger brother Karl were sent off to St Petersburg to enrol in the Naval Cadet Corps. There, in Dahl’s own words, he “killed time dead until 1819.” In a humorous autobiography that he wrote many years later, we read that Dahl was “put into uniform, attached to a cutlass, woken by a drum, fed on oatmeal, bought books, sewn exercise books, taught nothing and beaten on Saturdays. He emerged a fine figure of a man. As they say: he got his epaulets at an early age. He gazed stubbornly all round, and went straight ahead, following his nose.” He ended up back in Nikolayev,
В 1814—1820 годах Александр Воейков преподавал русскую словесность в Дерптском университете, а в 1827 году опубликовал стихи Владимира Даля в своем журнале «Славянин». Гравюра Лаврентия Серякова. 1881 год.
«Не выучит школа, выучит охота»
«Вид города Николаева». С картины Федора Алексеева. 1797—1800 годы. Николаев был основан в 1787 году князем Григорием Потемкиным как административный и портовый центр Малороссии. На картине изображена центральная площадь с первыми постройками — гауптвахтой и каменным собором.
69
Говоря современным языком, Даль решил получить второе образование. По стопам отца выбрал медицину. Впоследствии студенческую жизнь вспоминал с удовольствием. В Дерпте познакомился с поэтами Василием Жуковским и Николаем Языковым, литератором и издателем Александром Воейковым, будущим великим хирургом Николаем Пироговым, а в доме профессора медицины Ивана Мойера был принят едва ли не как родственник. Успешен ли был Даль в изучении медицины? Пожалуй, более чем. Вот свидетельство Пирогова, человека чрезвычайно требовательного к себе и другим: «Находясь в Дерпте, он пристрастился к хирургии и, владея, между многими другими способностями, необыкновенной ловкостью в механических работах, скоро сделался и ловким оператором». Позже Даль применит свои знания и на полях сражений, и в переполненных госпиталях… Любопытная подробность: кроме экзаменов по медицине Даль держал испытание и по русской словесности. Профессор Василий Перевощиков написал в табеле Даля, памятуя о его происхождении: «Он владеет русским языком, как настоящий русский». Правда, профессор, большой ревнитель родного языка, написал эту фразу… по-французски!
where he had grown up, assigned to the Black Sea Fleet. We must at once concede that Dahl proved a poor sailor — he suffered from seasickness, but that was only part of it. He saw naval service as “inaction, tedium, a lack of things to occupy me”. After the “pasquinade incident” he was transferred to Kronstadt, where he served for another two years, before resigning his commission on 1 January 1826. His next destination was Dorpat University at what is now Tartu in Estonia…
Back to School To use modern parlance, Dahl decided to requalify. Following his father’s example, he chose medicine. He later recalled his student days with pleasure. At Dorpat he became friends with the poets Vasily Zhukovsky and Nikolai Yazykov, the litterateur and publisher Alexander Voyeikov and the future celebrated surgeon Nikolai Pirogov, while he was welcomed almost like a relative in the home of the professor of medicine, Johann Christian Moyer. Was Dahl a good student of medicine? More than good, it would seem. Here is
From 1814 to 1820 Alexander Voyeikov taught Russian literature at Dorpat University. In 1827 he published Valimir Dahl’s poetry in his periodical Slavianin. Engraving by Lavrenty Seriakov. 1881.
«Когда я плыл к берегам Дании, меня сильно занимало то, что увижу я отечество моих предков, мое отечество. Ступив на берег Дании, я на первых же порах окончательно убедился, что отечество мое Россия, что нет у меня ничего общего с отчизною моих предков», — писал Владимир Даль. “When I was sailing towards the shores of Denmark I was greatly taken with the idea that I would see the land of my forefathers, my homeland. After going ashore in Denmark I at once became finally convinced that my homeland is Russia, that I have nothing in common with the land of my ancestors,” Vladimir Dahl wrote. Но учиться в университете положенное число лет Далю не пришлось: весной 1828 года грянула война с Турцией, и всех студентов-медиков приказали направить в действующую армию. Однако ему, как одному из самых перспективных, разрешили
what Pirogov, an exceptionally demanding man with regard to himself and others, had to say: “While at Dorpat, he developed a passion for surgery and possessing, among many other abilities, exceptional dexterity in mechanical manipulations, he soon became a skilled operator.” Later Dahl would employ his knowledge on battlefields and in overcrowded hospitals. Interestingly, besides the exams in medicine, Dahl also put himself to the test in Russian philology. Recalling the student’s origins, Professor Vasily Perevoshchikov wrote in Dahl’s record card: “He has a command of the Russian language like a real Russian.” Admittedly, for all that he was a zealous promoter of his native language, the Professor wrote his verdict in French! But Dahl was not destined to remain at the university for the customary number of years: in the spring of 1828 war broke out with Turkey and all medical students were ordered to join the army in the field. Still, as one of the most promising in his group, he was allowed to present his thesis for the degree of Doctor of Medicine and he officially left Dorpat not half-educated but as a
Хирург Николай Пирогов отзывался о своем однокашнике Дале с уважением: «Такая голова, как Даль, которая одна многих стоит…», «За что ни брался Даль, все ему удавалось усвоить…» Бюст Пирогова работы Всеволода Лишева. Середина XX века.
The great surgeon Nikolai Pirogov spoke of his fellow student Dahl with respect: “A head like Dahl’s is worth many others… Whatever Dahl took up, he managed to master everything…” Bust of Pirogov by Vsevolod Lishev. Mid-20th century.
12/14/10
17:39
Page 70
Л иния жизни: собиратель слов / l ine
of fate: collector of words
Dal.qxd
защитить диссертацию на степень доктора медицины, и Дерпт он покинул не недоучкой, а окончившим курс врачом. И опять его ждал не ближний путь.
«Где ни жить, не миновать служить»
70
Владимир Даль — чиновник для особых поручений при оренбургском военном губернаторе Василии Перовском. С портрета работы неизвестного художника. 1830—1840-е годы.
«Бриг „Меркурий“, атакованный двумя турецкими кораблями». С картины Ивана Айвазовского. 1892 год. В небольшом рассказе Владимир Даль с гордостью описал подвиг русских моряков с брига «Меркурий», которые 14 мая 1829 года победили в неравной схватке с двумя турецкими линейными кораблями, имевшими десятикратное превосходство в числе орудий. Командовал бригом капитан-лейтенант Александр Казарский. На «Меркурии» стояли короткие пушки-коронады, отлитые на Луганском заводе.
«Помню и вечно помнить буду, поколе искра жизни таится в мозгу моем, то впечатление, которое сделало на меня первое предсмертное молебствие и первая битва, — писал Даль. — После и я привык к этому и смотрел, как смотрят другие; исполнял спокойно жалкую обязанность свою и досадовал на неправильные и неосторожные удары палаша и шашки, на
fully qualified doctor. And again his life was destined to take a strange course.
A Man of Many Parts Dahl’s service record shows that he was present at the siege of the fortress of Silistria, at the Battle of Kulevicha, where the Grand Vizier’s army was routed, at the capture of redoubts outside Shumla, at the crossing of the River Kamchik and the Balkan mountains, at that taking of Slivno and of “the second Ottoman capital” Adrianople. Although he was a physician Vladimir Dahl did not sit snugly in the rear: he entered Slivno, for example, together with the Cossack advance detachment; at Kulevicha he tended to the wounded directly on the battlefield, bandaging them and removing bullets… For his military exploits he was awarded the Order of St Anne third class. After the campaign Dahl found himself in the town of Kamenets-Podolsky with General Fiodor Rüdiger’s corps with plenty of doctoring to do, as cholera was raging there. But that was a brief interlude: in the
The Brig Mercury Attacked by Two Turkish Ships. From a painting by Ivan Aivazovsky. 1892. In a short story Vladimir Dahl recounted with pride the exploit of the Russian sailors on the Mercury who on 14 May 1829 emerged victorious from an unequal clash with a pair of Turkish battleships that had a tenfold advantage in the number of guns. The brig was commanded by Lieutenant Captain Alexander Kazarsky. The Mercury was armed with short carronades cast at the Lugansk foundry.
причудливый путь пули-дуры и разглядывал неказистую, невидную ранку нахального штыка, который избавляет нас от напрасного труда, от пластыря и повязки». Послужной список Даля свидетельствует, что довелось ему быть и при осаде крепости Силистрии; и при сражении под Кулевчами, в котором была разбита армия Великого визиря; и при взятии редутов близ Шумлы; при переходе через реку Камчик и через Балканы, при взятии городов Сливно и «второстоличного» Адрианополя. Владимир Даль, хоть и лекарь, в обозе не отсиживался: в Сливно, к примеру, во-
Александр Пушкин в разговоре с Владимиром Далем поддержал его идею составить «Словарь живого великорусского языка»: «Ваше собрание не простая затея, не увлечение. Это совершенно новое у нас дело. Вам можно позавидовать — у вас есть цель. Годами копить сокровища и вдруг открыть сундуки перед изумленными современниками и потомками!» О собранных Далем пословицах и поговорках поэт отозвался восторженно: «Что за роскошь, что за смысл, какой толк в каждой поговорке нашей! Что за золото!» spring of 1831 the corps was sent to put down the rebellion in Poland. During the Polish campaign Dahl distinguished himself in the rather unexpected role of military engineer. It happened that no specialist could be found to construct a bridge for the troops to cross the full-flowing River Vistula. The task was beyond everyone except Dahl, who had the native wit of a Russian peasant: “There were no pontoons. He used barrels, rafts, boats and ferries and built an extraordinary bridge first at Josefowo, then a second time by the town of Kazimierz.” Rüdiger noted the strength of the bridge in a report:
Vladimir Dahl, the special commissioner attached to the military governor of Orenburg, Vasily Perovsky. From a portrait by an unknown artist. 1830s—40s
шел вместе с передовым казачьим отрядом; под Кулевчами прямо на поле боя перевязывал раненых, вынимал пули… За ратные подвиги наградили его орденом Святой Анны третьей степени. После военного похода Даль вместе с корпусом генерала Федора Ридигера находился в городке Каменец-Подольском и
71
In a conversation with Vladimir Dahl, Alexander Pushkin supported his idea of creating A Dictionary of the Living Great Russian Language: “Your collecting is not simply a fancy, an infatuation. It is a matter completely new for us. You are to be envied — you have a goal. To store up treasures for years and then suddenly to open the chests before astonished contemporaries and posterity!” The poet spoke with delight of Dahl's collections of proverbs and sayings: “What splendour, what meaning, what sense in every one of our sayings! What gold!” “the artillery and heavy loads passed over without any concern.” Nicholas I was informed of the achievement and instructed that the bridge-builder be awarded a St Vladimir Cross and ribbon. The bridge was evidently not only strong, but of an innova«Сражение под Остроленкой». С картины Георга Бенедикта Вундера. XIX век. Под Остроленкой русские войска под командованием генерал-фельдмаршала графа Ивана Дибича-Забалканского одержали победу над польскими повстанцами, и эта битва стала переломным моментом в польской кампании 1830—1831 годов. The Battle of Ostroleka. ´˛ From a painting by Georg Benedikt Wunder. 19th century. At Ostroleka ´˛ the Russians under Field Marshal Count Ivan Dibich-Zabalkansky won a victory over the Polish insurgents. The clash was a turning-point in the Polish campaign of 1830—31.
без врачебного дела не остался — там свирепствовала холера. Впрочем, недолго: весной 1831 года корпус выступил на подавление мятежа в Польше. В польской кампании Даль прославился в несколько неожиданном для него амплуа военного инженера. Случилось так, что не нашлось специалиста, чтобы навести мост для переправы войск через полноводную Вислу. Задача оказалась по зубам лишь Далю, отличавшемуся мужицкой смекалкой: «…понтонов не было; он употребил бочки, плоты, лодки и паромы и навел необыкновенный мост сначала у Юзефова, а потом в другой раз у местечка Казимержа». Ридигер отмечал в докладной записке прочность моста: «…артиллерия и тяжести без всякого опасения переходили оный». Об этом случае доложили Николаю I, тот распорядился наградить умельца Владимирским крестом с бантом. А мост, видимо, был не только прочен, но и нов по конструкции, недаром в 1833 году вышла книжка «отставного флота лейтенанта и доктора медицины» В. Даля «Описание моста, наведенного на реке Висле для перехода отряда генерал-лейтенанта Ридигера», и книжку эту перевели на французский и издали в Париже.
«Велик почет не живет без хлопот» Ординатором Санкт-Петербургского военного госпиталя Владимир Даль стал весной 1832 года. Врачом он был хорошим,
tive design. It was not for nothing that in 1833 the “Retired Naval Lieutenant and Doctor of Medicine” Vladimir Dahl published “A description of the bridge constructed on the River Vistula for General Rüdiger’s detachment to cross” and the
Л иния жизни: собиратель слов / l ine
of fate: collector of words
Dal.qxd
12/14/10
17:39
Page 72
а лучше всего ему удавались глазные операции. Но в столице пробыл год с небольшим — ждала его опять дальняя дорога, на этот раз в Оренбург. Так бы и прошел этот небольшой петербургский отрезок его жизни незамеченным, если бы не появление на прилавках в октябре 1832 года книги «Русские сказки Казака Луганского. Пяток первый», сделавшие автора знаменитым в одночасье. Современники удивлялись: как цензура допустила? Историк литературы и цензор (по совместительству) Александр Никитенко записал в своем дневнике: «Люди, близкие ко двору, видят тут какой-то политический умысел. За преследованием дело не станет». Никитенко как в воду глядел: Даля арестовали и доставили в Третье отделение, бумаги его из дома изъяли для прочтения, а наделавшая шуму книжка легла на стол самому императору… А вот дальше дело обернулось как в сказке: вечером того же дня Даля освободили, а Александр Бенкендорф, всесильный шеф жандармов, даже извинился перед ним. Чудеса, да и только! (Есть, правда, объяснение этим чудесам: Николай I, питавший большой интерес к инженерному делу, хорошо запомнил историю про строительство моста через Вислу, поэтому и отнесся к сочинителю благосклонно.)
Впрочем, «Сказки» отнюдь не были дебютом Даля в печати: еще в журнале «Московский телеграф» в 1830 году появилась его повесть «Цыганка», которая прошла незамеченной. Хотя и несла в себе зерна литературного дарования, которому было суждено прорасти впоследствии. В мае 1833 года Даль в очередной раз круто меняет свою жизнь — становится чиновником для особых поручений при оренбургском военном губернаторе Василии Перовском и уезжает из столицы. Правда, уезжает, осененный литературной известностью («Сказки» наделали много шума и были конфискованы) и похвалами людей известных — Александра Пушкина, Петра Плетнева, Владимира Одоевского, Антония Погорельского. «Хороша и честь и слава, а лучше того каравай сала», — говаривал Даль. «Каравай сала» (карьера чиновника) необходим был ему для того, чтобы заниматься любимым делом — писать и собирать по крупицам сокровища народного языка. Увы, профессия врача обеспечить этого не могла.
Главный начальник III отделения Собственной Его Императорского Величества канцелярии, герой Отечественной войны 1812 года и заграничных походов русской армии Александр Бенкендорф. С портрета работы Джорджа Доу. Начало 1820-х годов.
«Пушкин в гробу». С картины Александра Козлова. 1837 год. Ученик Академии художеств Александр Козлов, находившийся у гроба поэта, сделал набросок карандашом, а позже по заказу князя Петра Вяземского создал картину маслом. Картина хранилась в Остафьеве, подмосковной усадьбе князя.
Alexander Benckendorff, the head of the Third Department of His Imperial Majesty’s Chancellery, prior to that a hero of the Patriotic War of 1812 and the foreign campaigns against Napoleon. From a portrait by George Dawe. Early 1820s.
«Ум простор любит» Оренбургский «период» Даля чрезвычайно плодотворен — как в делах государственных, так и в творческих. (Кстати, в
73
72
booklet was then translated into French and reprinted in Paris.
Fine Words Butter no Parsnips Vladimir Dahl became house-surgeon at the St Petersburg Military Hospital in the spring of 1832. He was a good doctor and at his best when operating on the eye. But he was only in the capital for just over a year, before he again set off for distant parts. This brief St Petersburg episode in his biography might well
«Площадь в Оренбурге». С картины Алексея Чернышева. Середина XIX века. К середине XIX века Оренбург стал центром огромной губернии, простиравшейся от Волги до Сибири, от Камы до Каспийского моря. Square in Orenburg. From a painting by Alexei Chernyshev. Mid-19th century. By the middle of the 1800s Orenburg had become the centre of a vast province that extended from the Volga to Siberia and from the Kama to the Caspian Sea.
have gone unnoticed, if it were not for the appearance in the bookshops in October 1832 of a book entitled Russian Tales of a Lugansk Cossack. The First Five, which made its author famous overnight. Contemporaries were astonished that the censors had permitted it. The literary historian Alexander Nikitenko (who also served as a censor) wrote in his diary: “People close to the court see some sort of political intention here. The matter will be prosecuted.” Nikitenko proved pro-
личных — тоже, ведь прежде чем отбыть к месту службы, Даль женился. В Оренбурге жена родила ему сына и дочь, но через пять лет после свадьбы умерла. Уезжая же из Оренбурга обратно в столицу, он побывает под венцом еще раз — и снова пойдут дети.) Чиновник по особым поручениям — шутка ли! Далю не приходится сиднем сидеть — постоянные разъезды по Оренбургскому краю (в то время весьма неспокойному и бунтарскому), ночевки прямо в степи, киргизские кочевья и казачьи поселения… Неужели еще на что-то ему хватало времени? Оказывается, хватало! «Молю Вас только — работать Христа ради, сколько дозволит Вам досуг… Шлите все, что есть у Вас» — такими вот фразами пестрят письма издателей к Далю. В 1833 году вышла
Pushkin in His Coffin. From the painting by Alexander Kozlov, 1837. Alexander Kozlov, a pupil of the Academy of Arts who was at the poet’s coffin, made a pencil sketch and later, commissioned by Prince Piotr Viazemsky, produced a painting in oils. The work was kept at Ostafyevo, the Prince’s estate outside Moscow.
phetic: Dahl was arrested and brought to the Third Department. His papers were seized from his home to be read and the little book that had caused the fuss arrived on the desk of the Emperor himself… Then the affair took a fairy-tale turn: Dahl was released the very same evening and Alexander Benckendorff, the allpowerful chief of gendarmes, even apologized to him. This was nothing short of a miracle! (Admittedly there was an explanation for it: Nicholas I, who took a keen interest in engineering matters, remembered the story of the bridge over the Vistula well and so was generously disposed towards the author.) In May 1833 Dahl changed his life radically once again, leaving the capital and becoming a special commissioner attached to the military governor of Orenburg, Vasily Perovsky. He left trailing clouds of literary glory, with the praise of such prominent figures as Pushkin, Piotr Pletnev, Vladimir Odoyevsky and Antony Pogorelsky echoing in his ears. “Praise and fame are all well and good, but better than them is regular food,” Dahl
первая книжка «Былей и небылиц Казака Луганского», а всего их было четыре — своего рода собрание сочинений. Даже критик Виссарион Белинский, считавший Даля «просто балагуром», а не писателем, признался: «Так забавно, что невозможно читать без смеха». Впрочем, Даль писал не только художественные произведения и публиковал не только книги. Пожалуй, не было в те годы в России периодического издания, где не появлялись бы его заметки, статьи, исследования, даже переводы! «Ум простор любит», — гласит русская поговорка. И ум Даля-исследователя чувствует себя вольготно на российских просторах. Кроме литературы он занимается изучением края и народов, его населяющих, изучает естественную историю, хлопочет об открытии «музеума»… И разумеется, пополняет свою коллекцию народных выражений и слов, сказок и песен… А если прибавить к этому увлечение садоводством и охотой... Приезжает в Оренбург Пушкин, задумавший роман о Пугачеве, — и Даль не только встречает своего собрата по литературе, но и отправляется с ним вместе по «пугачевским местам» до самого Уральска. Следующая их встреча будет уже в Петербурге, Даль приедет туда незадолго до рокового поединка по губернским делам. У смертного одра поэта тоже Даль будет находиться — он ведь врач и друг.
would say. He needed the “regular food” provided by a civil service career in order to devote himself to his favourite activities — writing and gathering little by little the treasures of the common tongue. Sadly the medical profession could not provide him with as much.
Памятник Александру Пушкину и Владимиру Далю в Оренбурге на Советской улице (бывшая Николаевская). Скульптор Надежда Петина. 1998 год. В Оренбурге Пушкин провел три дня, а Даль взял на себя роль гида по городу, который шесть месяцев осаждали войска Емельяна Пугачева. The monument to Alexander Pushkin and Vladimir Dahl on Soviet (formerly Nicholas I) Street in Orenburg. Sculptor: Nadezhda Petina. 1998. Pushkin spent three days in Orenburg. Dahl took it upon himself to guide him around the city that had been besieged for six months by Pugachev’s rebels.
Л иния жизни: собиратель слов / l ine
of fate: collector of words
Dal.qxd
74
12/14/10
17:39
Page 74
Даль вызвался переводить «Естественную историю Оренбургского края», написанную казанским профессором Эдуардом Эверсманом по-немецки, и не только перевел, но и снабдил поправками и примечаниями, сделавшими бы честь иному ученому мужу. А позже он примет участие в составлении учебников — «Ботаники» и «Зоологии». В 1838 году Даля изберут членом-корреспондентом Академии наук, а спустя
семь лет он станет одним из учредителей и деятельных членов Русского географического общества.
«Досуг будет, когда нас не будет» Окончательно Даль вернулся из Оренбурга в столицу в 1841 году, а до этого сопровождал своего начальника Василия Перовского в неудачном Хивинском походе. Причины идти на Хивинское ханство были весомые (вероломные соседи
Первое собрание учредителей Русского географического общества состоялось 19 сентября 1845 года в Петербурге на квартире Владимира Даля. На втором заседании Даля избрали в совет общества и присвоили почетное звание члена-учредителя. The first meeting of the founders of the Russian Geographical Society took place on 19 September 1845, at Vladimir Dahl’s apartment in St Petersburg. At the second meeting Dahl was elected to the society’s board and accorded the honorary title of founder member.
Василий Перовский был назначен оренбургским военным губернатором и командиром Отдельного оренбургского корпуса в 1833 году. Под его руководством в степи были построены многочисленные военные укрепления; исследовано Аральское море; в 1853 году взята штурмом кокандская крепость Ак-Мечеть. С портрета работы Карла Брюллова. 1837 год. Vasily Perovsky was appointed military governor of Orenburg and commander of the Separate Orenburg Corps in 1833. Under his leadership many military fortifications were constructed in the steppes, the Aral Sea was studied, and in 1853 the Kokandian fortress of Ak-Mechet was taken by storm. From a portrait by Karl Briullov. 1837.
Выше. «Хивинская экспедиция». На рисунке неизвестного художника изображены Василий Перовский (крайний слева), этнограф Николай Ханыков и Владимир Даль (справа). 1839—1840 годы. Справа. «В Хивинской экспедиции». С картины Василия Штернберга. 1839 год. Слева направо: мулла, географ Петр Чихачев, Владимир Даль, художник Василий Штернберг, этнограф Николай Ханыков, географ Александр Леман, казах Курум-бай.
Above. The Khiva Expedition. This drawing by an unknown artist shows Vasily Perovsky (far left), the ethnographer Nikolai Khanykov and Vladimir Dahl (right). 1839—40. Right. On the Khiva Expedition. From a painting by Vasily Sternberg. 1839. Left to right: a mullah, the geographer Piotr Chikhachev, Vladimir Dahl, the artist Vasily Sternberg, the ethnographer Nikolai Khanykov, the geographer Alexander Lehmann and the Kazakh Kurum-bai.
The Mind Loves Space Dahl’s Orenburg period was exceptionally productive both for the state and for his creative efforts. (For his personal life, too: before leaving the capital Dahl got married. In Orenburg, his wife bore him a son and a daughter, but five years after their wedding she died. When he returned to the capital from Orenburg he would marry again and father more children.) The job of special commissioner was a demanding one. Dahl was constantly on the move about the Orenburg territory (which
was at that time very restless and rebellious). He spent his nights out in the steppe, in Kirghiz nomad camps and Cossack settlements… How on earth did he find time for anything else? But he did! “I only pray you to work for the Lord’s sake as much as your leisure hours permit… Send everything that you have.” The letters that Dahl received from
Л иния жизни: собиратель слов / l ine
of fate: collector of words
Dal.qxd
12/14/10
17:39
Page 76
не раз вторгались в российские пределы, угоняли в рабство людей), но, увы, время было выбрано неудачно. Войско выступило в ноябре 1839 года, а вскоре начались бури и сильные морозы, многие стали болеть цингой. Ряды солдат после стычек с хивинцами быстро редели. И опять Далю пригодились познания в медицине. В Петербурге он уже статский советник (почти генерал), чиновник для особых поручений при министре внутрен-
76 Титульный лист журнала «Современник». В этом журнале Владимир Даль часто публиковал свои произведения, и не только литературные: в 1838 году на его страницах появилась его статья в защиту гомеопатии. The title page of the magazine Sovremennik [The Contemporary]. This periodical often carried works by Vladimir Dahl, and not just literary ones: in 1838 its pages featured his article in defence of homeopathy.
publishers are full of such phrases. In 1833 one volume of True Tales and Fables of a Lugansk Cossack came out, the first of four that formed a kind of “collected works”. But Dahl was not only writing fiction and not just publishing books. There was probably no periodical in Russia in that period that did not carry his reviews, articles, researches, even translations! “The mind loves space,” a Russian saying tells us. The mind of Dahl the researcher certainly felt free and easy amid the expanses of Russia. Besides literature he busied himself with in-
них дел Льве Перовском, родном брате оренбургского генерал-губернатора. Под редакцией Даля составлялись ежегодные отчеты, доклады и все записки, предназначенные для Государственного совета и кабинета министров. А кроме того, министерство ведало полицией, делами о государственных преступлениях, поступлением податей, народным продовольствием, общественным призрением, духовными делами иноверцев, государственной статистикой, дворянскими выборами, сооружением памятников и здравоохранением… Сослуживец Даля Александр Шумахер писал: «Служба его при Перовском была самая изнурительная: с 8 часов утра до поздней ночи он постоянно был призываем по звонку, нередко с 4-го этажа, где была его квартира, во 2-ой, где жил министр, так что, наконец, несмотря на всю необыкновенную выносливость его натуры, он не мог далее продолжать эту поистине каторжную жизнь и просил о назначении его управляющим удельною конторою в Нижний Новгород». В 1849 году Даль вместе с семьей переезжает в Нижний. Разительный контраст с шумным и суетливым Петербургом,
О своей службе чиновником Владимир Даль рассказал устами одного из персонажей, «несносно честного и правдивого человека», который пытался побороть большую и всеобщую неправду: «Трудно было жить и служить... Всякая несправедливость казалась мне дневным разбоем, и я выступал против нее с такою же решимостию и отчаянием, как противу человека, который душил бы подле вас кого-нибудь, ухватив его за горло: где кричат караул, туда я бросался со всех ног. Но я большей частью оставался в дураках, заслужив только прозвание беспокойного человека, а горю помогал очень редко».
vestigating the region and the peoples that inhabited it, studying natural history and setting up a museum… And of course he was enlarging his collection of folk expressions, words, stories and songs. In 1838 Dahl was elected a corresponding member of the Academy of Sciences and seven years later he became one of the founders and active members of the Russian Geographical Society.
There’ll Be Time Enough to Rest Hereafter Dahl returned to the capital from Orenburg for good in 1841, but before that he accompanied his superior, Vasily Perovsky, on the Khiva campaign. There were serious grounds for waging war against the Khanate of Khiva (its perfidious denizens repeatedly encroached on Russian territory and carried people away as slaves), but the time chosen was unfortunate. The force set off in November 1839 and soon met with storms and strong frosts. The men came down with scurvy. Their ranks rapidly thinned after skirmishes with the Khivans and again Dahl’s medical skills were in demand.
77 Выше. «Субботнее собрание у В. А. Жуковского». Картина — плод коллективного труда художников школы Алексея Венецианова: Аполлона Мокрицкого, Григория Михайлова и других. 1834—1836 годы. Среди изображенных на картине — критик Петр Плетнев, поэты Владимир Одоевский, Александр Пушкин, Алексей Кольцов, баснописец Иван Крылов, писатель Николай Гоголь и историк Николай Карамзин… Картина была создана по заказу Василия Жуковского. Above. A Saturday Gathering at Zhukovsky’s. This painting is the fruit of the collective efforts of artists from Alexei Venetsianov’s school: Apollon Mokritsky, Grigory Mikhailov and others. 1834—36. Among those featured in the picture are the critic Piotr Pletnev, the poets Vladimir Odoyevsky, Alexander Pushkin and Alexi Koltsov, the fable-writer Ivan Krylov, the writer Nikolai Gogol and the historian Nikolai Karamzin. The painting was commissioned by Vasily Zhukovsky.
Владимир Даль. С портрета работы Василия Перова. 1872 год. Vladimir Dahl. From a portrait by Vasily Perov. 1872.
и работы будто бы меньше — но лишь на первый взгляд. Здесь тоже произвол полиции, взяточничество чиновников, несправедливые суды… Даль не может не бороться за правду, но его силы иссякают, а в столице не всегда одобряют его рвение. И все-таки Даль прослужил в Нижнем десять лет, в 1859 году был уволен в отставку «за болезнию». В Москве на Пресне он покупает дом — тридцать четыре комнаты: ведь семья-то большая, да и гостей у него бывает немало. Здесь он проживет до самой смерти, для него век путешествий уже миновал. Но настала пора подведения итогов, завершения когда-то
Vladimir Dahl told of his time as a civil servant through the mouth of one of his characters, “an intolerably honest and upright man” who tried to fight against great and universal unrighteousness: “It was hard to live and serve… Any injustice seemed to me daylight robbery and I opposed it with such desperate determination as you might use against a man who was strangling someone right by you, clutching him by the throat: wherever the alarm was raised, I dashed there as fast as I could. But for the most part I was made a fool of, earning myself only the nickname ‘that troublesome man’ and very rarely did I alleviate the misfortune.”
«Нижний Новгород». С картины Никанора Чернецова. 1838 год. Нижегородская ярмарка, самая многолюдная в России, стала для Владимира Даля неиссякаемым источником, из которого он черпал материал для своих «Пословиц русского народа» и «Словаря». Служа чиновником в Нижнем, Даль находил время и для литературного творчества, и для научных занятий, и для чтения столичных журналов, и для обширной переписки. Nizhny Novgorod. From a painting by Nikanor Chernetsov. 1838. The Nizhny Novgorod Fair, the busiest in Russia, provided Vladimir Dahl with an inexhaustible source of material for his Sayings of the Russian People and his dictionary. While serving as an official in Nizhny, Dahl found time for literary work, and for scientific activities, and for reading periodicals from the two capitals and for an extensive correspondence.
Back in St Petersburg he was by now a state counsellor (almost the equivalent of a general) and became special commissioner attached to the Interior Minister, Lev Perovsky, the brother of the Orenburg Governor General. Dahl acted as editor for the annual reports, papers and all memoranda destined for the State Council and the Cabinet of Ministers. His colleague Alexander Schumacher wrote: “His job under Perovsky was most exhausting: from 8 in the morning until late at night he was constantly expected to come at the ring of a bell, quite often from the third floor, where he
had his apartment, down to the first, where the minister lived, so that finally, despite his exceptional stamina, he could no longer endure this truly penal servitude and asked to be appointed manager of a district office in Nizhny Novgorod.” In 1849 Dahl and his family moved to that provincial city on the Volga. It presented a striking contrast with the noise and bustle of St Petersburg, and there seemed to be less work — but only at first sight. Here too there were policemen behaving in an arbitrary manner, officials taking bribes and unjust courts… Dahl could not help
Л иния жизни: собиратель слов / l ine
of fate: collector of words
Dal.qxd
78
12/14/10
17:39
Page 78
начатых больших дел… В 1861 году начинают издаваться «Пословицы русского народа», в 1863 году идет в печать первый том «Толкового словаря живого великорусского языка»… Не замедлило и признание в научных кругах: Академия наук присуждает его труду Ломоносовскую премию, Географическое общество — Константиновскую золотую медаль, Дерптский университет — почетную премию. Часть денег на издание «Словаря» жалует государь. Но даже после первого издания Даль продолжал совершенствовать свой труд: вносил поправки и дополнения. Трудился, пока были силы, и говорят, что, даже совсем ослабевший, призывал одну из своих дочерей: «Запиши словечко…»
Титульный лист первого тома «Толкового словаря живого великорусского языка». Издание второе, исправленное и значительно умноженное по рукописи автора. 1880 год.
Выше. Владимир Иванович Даль в кругу семьи. Работа неизвестного фотографа. Москва. Конец 1860-х годов. «У меня за стол садятся одиннадцать душ», — написал Даль одному из издателей, задержавшему гонорар. Ему нелегко было прокормить свое многочисленное семейство.
The title page of the first volume of the Dictionary of the Living Great Russian Language. Second edition, corrected and considerably enlarged from the author’s manuscript. 1880.
Above. Vladimir Dahl in his family circle. Taken by an unknown photographer. Moscow. Late 1860s. “Eleven souls sit around my table,” Dahl wrote to a publisher who was late paying royalties. It was not easy for him to feed such a large family.
but fight injustice, but his strength was failing him and people back in the capital did not always approve his zeal. Still Dahl stuck it out in Nizhny Novgorod for ten years, before in 1859 he was retired on grounds of ill-health. He bought a house in Moscow, where he would live until his death. His wandering days were over, but the time had come to draw the balances, to bring his great under-takings to a conclusion. In 1861 The Sayings of the Russian People began to be published; in 1863 the first volume of A Dictionary of the Living Great Russian Language went to press… Recognition in aca-
Ниже. Памятник Владимиру Далю работы Николая Можаева и Виктора Горбулина перед входом в Восточно-украинский национальный университет в городе Луганске.
Below. The monument to Vladimir Dahl by Nikolai Mozhayev and Victor Gorbulin stands in front of the East Ukraine National University in Luhansk.
demic circles too came quickly: the Academy of Sciences awarded his work its Lomonosov Prize; the Geographical Society its Gold Konstantin Medal; Dorpat University an honorary prize. Some of the funding for the publication of the dictionary was provided by the Tsar. But even after the first edition, Dahl continued to improve his magnum opus, making corrections and additions. He worked while his strength permitted, but it is said that even when he was at death’s door he asked one of his daughters to write down a word.
О своем нелегком труде Владимир Даль писал: «Помощников в отделке словаря найти очень трудно, и правду сказать, этого нельзя и требовать: надо отдать безмездно целые годы жизни своей, работая не на себя, как батрак… Я делал век свой и наконец кончил, почти без одобрительного слова, в полном одиночестве и, говоря прямо, сам еще не знаю, что такое вышло!» Vladimir Dahl wrote of his hard labours: “It is very difficult to find helpers to finish the dictionary and, truth be told, it is not something I can request: one has to devote whole years of one’s life without remuneration, not working for oneself, like a hired hand… I did my time and finished at last, almost without a word of approval, in complete solitude, and, to be honest, I still do not know myself what came of it!”
П оворот судьбы: жертва благих намерений / t wist
of fate: a victim of good intentions
Gapon1.qxd
80
12/14/10
17:41
Page 80
В самом конце апреля 1906 года владелица дачного дома в Озерках заявила в полицию, что человек, арендовавший его и внесший задаток, бесследно исчез несколько недель назад. Одна из комнат дома оказалась заперта на висячий замок. Когда ее вскрыли, глазам блюстителей закона предстал уже начавший разлагаться труп мужчины, висящий на шнуре, прибитом к притолоке. В кармане покойника обнаружили визитную карточку. На ней значилось имя человека, чье исчезновение и предполагаемое убийство уже месяц обсуждали газеты. Это был один из самых известных людей в Российской империи. Его звали Георгий Аполлонович Гапон. Right at the end of April 1906 the owner of a dacha in Ozerki informed the police that a man who had rented the house there and paid her a deposit had disappeared without trace a few weeks earlier. One of the rooms in the house was found to be padlocked shut. When it was forced open, the forces of law and order were met by the sight of a corpse, already beginning to decompose, hanging from a rope attached to the ceiling. In the dead man's pocket they found a visiting card. It bore the name of someone whose disappearance and presumed murder had been discussed in the press for the past month. He was one of the most famous people in the Russian Empire at that time — Georgy Apollonovich Gapon.
Валерий ШУБИНСКИЙ / by Valery SHUBINSKY
Начальник Особого отдела Департамента полиции в Санкт-Петербурге Сергей Васильевич Зубатов. В 1917 году застрелился, узнав об отречении Николая II. Фотография начала XX века. Sergei Vasilyevich Zubatov, the head of special section of the Department of Police. In 1917 he shot himself on learning of Nicholas II’s abdication. Early 20th-century photograph.
...Все началось в 1902 году, когда начальником Особого отдела Департамента полиции, ведавшего политическим сыском, стал Сергей Васильевич Зубатов, бывший народоволец, завербованный в свое время полицией, а после разоблачения перешедший на штатную службу в Охранное отделение. Он выдвинул концепцию, известную как «полицейский социализм». Суть ее заключалась в создании профсоюзов и других обществ по инициативе и под контролем полиции — с целью вывести рабочее движение из-под влияния революционных кругов. Добровольным помощником Зубатова в столице стал молодой священник Георгий Гапон. Уроженец Полтавщины, сын зажиточного крестьянина, Гапон закончил духовную семинарию, но увлекся толстовскими идеями и не захотел принимать духовный
It had all begun in 1902, when the Special Section of the Ministry of Internal Affairs that dealt with political investigation was given a new head — Sergei Vasilyevich Zubatov, a former member of the People’s Will movement who had in his time been recruited as a double agent by the police, and, after he was exposed, officially joined the staff of the Okhranka. He advanced the concept that became known as “police Socialism” that in essence amounted to the creation of trade unions and other organizations on the initiative of the police and under their control — with the aim of removing the workers’ movement from the influence of revolutionary circles. A young clergyman named Georgy Gapon became a voluntary helper of Zubatov in the capital.
мятежный проповедник
the rebellious preacher
Открытие Коломенского отдела «Собрания фабрично-заводских рабочих». В центре священник Георгий Гапон с градоначальником Петербурга Иваном Фуллоном. Фуллону пришлось оставить этот пост после Кровавого воскресенья. Фотография Карла Буллы. Ноябрь 1904 года.
The opening of the Kolomna district section of the Assembly of Russian Factory Workers. In the centre is father Georgy Gapon with the governor of St Petersburg, Ivan Fullon. Fullon had to leave his post after Bloody Sunday. Photograph by Karl Bulla. November 1904.
12/14/10
17:41
Page 82
П оворот судьбы: жертва благих намерений / t wist
of fate: a victim of good intentions
Gapon1.qxd
82
В 1900 году по объему выпускаемой продукции Путиловский завод уступал лишь заводам Круппа в Германии и Армстронга в Англии. Именно отсюда распространялся пожар русских революций 1905 года и февральской 1917 года. Слева. Производство артиллерийских орудий на Путиловском заводе. Фотография 31 марта 1915 года. In 1900 the volume of production of the Putilov Works was surpassed only by Krupp in Germany and Armstrong in Britain. It was from here that the fire of Russian revolution spread in 1905 and February 1917. Left. The manufacture of artillery at the Putilov Works. Photograph taken on 31 March 1915.
сан, а определился на службу статистиком в земство. Год спустя, в 1894 году, в возрасте двадцати четырех лет, он все же (под влиянием своей невесты) прошел рукоположение в дьяконы, а затем в священники, чтобы в такой форме «служить народу». Другими словами, это был отнюдь не «патриархальный священник», как аттестует его в одной из статей Ленин, а типичный представитель низовой
Gapon had been born in Poltava province, the son of a wealthy peasant, and graduated from the seminary, but became taken with Tolstoy’s ideas and instead of entering the priesthood became an official statistician for a local district council. A year later, though, at the age of 24 (under the influence of his bride) he nevertheless did undergo investiture as a deacon, and then as a priest, in order to “serve the people” in that way.
Справа. «Его рабочее величество пролетарий всероссийский». Иллюстрация из сатирического журнала «Пулемет». 1905 год. В России в то время издавалось около четырехсот сатирико-юмористических журналов. Right. “His Working Majesty of All the Russian Proletariats”. An illustration from the satirical magazine Pulemot [Machine-Gun]. 1905.
Студент Духовной академии Георгий Гапон часто посещал ночлежки и проповедовал среди «низов» общества. В ночлежном доме. Фотография начала 1900-х годов. As a student of the Theological Academy Georgy Gapon often visited doss-houses and preached among the “dregs” of society. In a doss-house. Early 1900s photograph.
Four years later, having been suddenly widowed, he entered the Theological Academy in St Petersburg. While a student Gapon served as preacher at the Church of the Mater Dolorosa in the Galley Harbour, a proletarian district adjoining the port. At the same time he was head of the St Olga Orphanage. In February 1904 the Assembly of Russian Factory Workers of St Petersburg was officially registered. It was secretly funded by the police (entered in the books as “anonymous donations”), but run by Gapon alone. As the organization grew (by the end of 1904 it had some 10,000 members), members of revolutionary parties came to play an increasing role within it (particularly the Social Democrats Alexei Karelin and his wife Vera). Early in January 1905, the Assembly, having failed to obtain the reinstatement of several men sacked from the Putilov Plant, authorized a strike that spread from that works to other enterprises in the city. After a few days the idea arose to present the Tsar with a petition that, at the insistence of the revolutionaries, included political demands as well as economic ones.
83
провинциальной интеллигенции, из которой вышла и большая часть революционеров. Четыре года спустя, внезапно овдовев, он поступил (по протекции) в Духовную академию. В годы обучения Гапон проповедовал (с большим успехом) в церкви Скорбящей Божьей Матери в Галерной гавани, в припортовом пролетарском районе. Там он впервые соприкоснулся с жизнью рабочих и вообще городской бедноты. Несколько поданных им проектов реформы благотворительных учреждений обратили на него внимание начальства. Одновременно он возглавлял сиротский приют Святой Ольги. Служба в этом заведении закончилась скандально: Гапон начал открыто сожительствовать с одной из выпускниц приюта, объявив ее женой (как известно, повторный церковный брак для овдовевшего православного священника невозможен). Лишь покровительство митрополита Антония (Вадковского) помогло Гапону в конечном счете закончить академию. В августе 1903 года Зубатов со скандалом покинул свой пост: запутавшись в аппаратных интригах, он не только лишился должности, но и был выслан из Петербурга во Владимир под гласный надзор полиции. Гапон провожал его на вокзале. Но на самом деле опала Зубатова лишь развязала ему руки. Гапон с самого начала вел сложную игру, контактируя, кроме зубатовской охранки, с другими полицейскими подраз-
делениями, получая от них деньги и пытаясь с их помощью добиться большей автономии для рабочих организаций. Теперь это ему удалось. В феврале 1904 года было официально зарегистрировано «Собрание русских фабрично-заводских рабочих Санкт-Петербурга». Оно втайне финансировалось полицией (это оформлялось как «анонимные пожертвования»), однако руководил им Гапон единолично. По мере расширения организации (к концу 1904 года членов в ней насчитывалось до десяти тысяч) все большую роль в «Собрании» начали играть члены революционных партий (в частности, социалдемократы супруги Алексей и Вера Карелины). Все пошло в полном противоречии с замыслом Зубатова. В начале января 1905 года «Собрание», не добившись восстановления на работе нескольких уволенных рабочих-путиловцев, санкционировало стачку, вслед за Путиловским заводом
С назначением на пост министра внутренних дел князя Петра СвятополкМирского внутренняя политика государства смягчилась: репрессии были прекращены, административные наказания смягчены, со многих людей сняли запрет на общественную деятельность. Ниже. Князь СвятополкМирский в кабинете. Фотография 1904 года. With the appointment of Prince Sviatopolk-Mirsky to the post of Interior Minister domestic policy became more moderate: repressions ceased; administrative penalties were reduced; many people had their ban on public activities lifted. Below. Prince SviatopolkMirsky in his office. 1904 photograph.
Analyzing the events of those brief days inevitably prompts the conclusion that neither the authorities nor Gapon were seeking bloodshed. But both were afraid to
Накануне 9 января 1905 года в Петербурге поползли слухи о грядущих беспорядках, и к Святополк-Мирскому явилась делегация петербургских литераторов с просьбой отменить некоторые военные приготовления, чтобы избежать кровопролития. Святополк-Мирский отказался ее принять. On the eve of 9 January 1905 St Petersburg was alive with rumours of unrest brewing and a delegation of St Petersburg writers came to Sviatopolk-Mirsky to request the abandonment of certain military preparations in order to avoid bloodshed. The Prince refused to see them. «Отставка и с левой, и с правой». Карикатура 1906 года на отставку с поста председателя Совета министров Сергея Витте, чья политика не удовлетворяла ни правых, ни левых. “Dismissal from the left and the right”. 1906 cartoon on the dismissal from the post of prime minister of Count Sergei Witte whose policies had satisfied neither rightnor left-wingers.
show weakness and at the same time they wanted to exonerate themselves in advance whatever turn events might take. Anyway, early on the morning of 9 January Gapon and his associates led columns of many thousand unarmed people into a hail of gunfire. There is no call for exaggeration, though — Bloody Sunday was not as bloody as the radical spokesmen of 1905 and later: the official figures (130 killed, 229 wound-
12/14/10
17:41
Page 84
П оворот судьбы: жертва благих намерений / t wist
of fate: a victim of good intentions
Gapon1.qxd
84
Рисунок Василия Сварога, иллюстрирует визит рабочих во главе с Гапоном к Фуллону накануне Кровавого воскресенья.
циальные цифры (130 убитых, 229 раненых) подтверждаются историками. Легко раненного Гапона вывел из-под огня один из его сподвижников, инженер Рутенберг, член партии эсеров. Петр (Пинхас) Моисеевич Рутенберг (партийная кличка — Мартын) родился в 1879 году в городе Ромны, в семье купца второй гильдии. Учился в хедере (еврейской религиозной начальной школе), реальном училище, затем в Московском технологическом институте. В 1900 году крестился, чтобы жениться на право-
Drawing by Vasily Svarog recording a visit of a workers’ delegation led by Gapon to Fullon on the eve of Bloody Sunday.
стрировать слабость и притом хотели заранее снять с себя ответственность за любой поворот событий. Так или иначе, ранним утром 9 января Гапон и его сподвижники повели многотысячные колонны безоружных людей под огонь. Конечно, не стоит впадать в преувеличения — Кровавое воскресенье было не таким кровавым, как утверждали радикальные публицисты в 1905 году и позднее; офи-
славной. В общем, довольно заурядное начало воистину фантастической биографии. После событий 9 января его судьба оказалась тесно переплетена с судьбой Гапона… Потрясенное трагической развязкой русское общество обвиняло правительство в провокации, но на Гапона не падала даже тень подозрений — хотя (а может быть, именно потому что) священник не скрывал от товарищей своих связей с полицией. Напротив, он становится популярнейшим человеком в России.
«Девятое января 1905 года на Васильевском острове». С картины Владимира Маковского. 1905—1907 годы.
охватившую и другие предприятия города. Через несколько дней возникла идея петиции к царю, в которую, под давлением революционеров, были наряду с экономическими включены и политические требования. Анализируя события этих нескольких дней, невольно приходишь к выводу: ни власти, ни Гапон кровопролития не хотели. Но и те и другие боялись продемон«Чтение петиции Гапоном в отделе Собрания фабрично-заводских рабочих за Нарвской заставой». Рисунок Ивана Симакова. 1900-е годы.
Gapon Reading the Petition at the Branch of the Assembly of Russian Factory Workers beyond the Narva Gate. Drawing by Ivan Simakov. Early 1900s.
ed) are confirmed by historians. The slightly wounded Gapon was removed from danger by one of his associates, the engineer Rutenberg, a member of the Socialist Revolutionary Party. Piotr (Pinhas) Moiseyevich Rutenberg (party codename Martin) was born in 1879 in the Ukrainian city of Romny, the son of a merchant of the second
Ниже. «Расстрел у Нарвских ворот». Рисунок Ивана Симакова. 1900-е годы. Below. Shooting by the Narva Gate. Drawing by Ivan Simakov. Early 1900s.
guild. He was educated at a heder (Jewish elementary school), a technical secondary school and then Moscow Technical Institute. In 1900 he had himself baptized in order to marry an Orthodox girl. All in all, a fairly ordinary start to a truly fantastic biography. After the events of 9 January his destiny was tightly bound up with Gapon’s. The Russian public was shaken by the tragic occurrence and accused the government of provocation, but not even a shadow of suspicion fell upon Gapon although (or perhaps even because) the priest had not concealed his connection with the police from his comrades. On the contrary, he became one of the most popular people in Russia. The SRs smuggled him abroad as a popular leader valuable for the revolution. But disappointment awaited Gapon in emigration. The heads of the squabbling revolutionary parties were not averse to recruiting the popular figure to their own camp, but had no intention of sharing the leadership with him. At first Gapon linked up with the Social Democrats, then he joined the ranks of the SRs. The most memorable foreign adventure in which Gapon
85
The 9 January 1905 on Vasilyevsky Island. From a painting by Vladimir Makovsky. 1905—07.
was involved, was the epic involving the steamer John Grafton that was supposed to deliver weapons (acquired for Japanese money) to Russia for an armed uprising, but ran aground off the Finnish coast. Gapon was lost in the minefield of ideological casuistry. He did not have his own programme and was unwilling to be a puppet in the hands of others. Not surprisingly, then, immediately after the Manifesto of 17 October, Georgy Apollonovich hastened back to Russia and began to seek the reestablishment of the Assembly of Factory Workers and the release of its bank accounts. And that meant resuming his contacts with the authorities.
At first Gapon conducted negotiations with the prime minister, Sergei Witte, through the mediation of Ivan ManusevichManuilov, a journalist who from time to time carried out assignments for senior government officials — a striking, scandalous figure. The demands being made of Georgy Apollonovich were few and entirely reasonable: he should agitate against an armed uprising. Throughout the autumn both sides adhered to the conditions and by the end of the year Gapon’s organization had twice as many members as it had had before. By that time, however, the situation had changed fundamentally. Firstly the journal-
П оворот судьбы: жертва благих намерений / t wist
of fate: a victim of good intentions
Gapon1.qxd
86
12/14/10
17:41
Page 86
Эсеры переправляют его как ценного для революции народного вождя за границу. А он беспрерывно пишет прокламации самого радикального содержания: «Пули царских солдат, убивших за Нарвской заставой рабочих, несших царские портреты, простреливали эти портреты и убили нашу веру в царя… Стройте баррикады. Громите царские дворцы и палаты, уничтожайте ненавистную народу полицию». Но в эмиграции Гапона ожидало разочарование. Вожди спорящих революционных партий не прочь были привлечь популярного деятеля в свой стан, но не собирались делиться с ним лидерством. Сначала Гапон прибился к социал-демократам, часто бывал у Ленина. Затем, выйдя из РСДРП, написал «Открытое письмо к социалистическим партиям России» с целью объединить их… Некоторое время Георгий Аполлонович пробыл в рядах эсеров, потом увлекся анархо-синдикализмом. Самой яркой заграничной авантюрой, в которой участвовал Гапон, стала эпопея с пароходом «Джон Графтон», который должен был доставить в Россию оружие для вооруженного восстания (приобретенное на средства Японии), но сел на мель у берегов Финляндии. В идеологической казуистике Гапон не разбирался, собственной программы не имел, быть игрушкой в чужих руках не хотел. Неудивительно, что немедленно после Манифеста 17 октября Георгий Аполло-
Пароход «Джон Графтон» вез в 1905 году в Россию оружие для поддержки революционных выступлений. Деньги на закупку оружия были получены из японских источников. Фотография начала XX века. The John Grafton was carrying arms to Russia in 1905 to support the revolutionary uprisings. The money to buy guns came from Russia’s enemy of that time, Japan. Early 20th-century photograph.
Справа. Георгий Гапон в облачении священнослужителя. Фотография начала XX века. Right. Georgy Gapon in his priestly robes. Early 20th-century photograph.
«17 октября 1905 года». С картины Ильи Репина. 1907 год. «Октябрьский манифест», обнародованный 17 октября 1905 года, учреждал Государственную Думу и провозглашал гражданские права и свободы: свободу совести, свободу слова, свободу собрания и свободу формирования объединений. Манифест был восторженно встречен либеральной общественностью.
Слева. Теоретик анархизма Петр Кропоткин. Фотография начала XX века. Left. The theorist of anarchism Prince Piotr Kropotkin. Early 20th-century photograph.
нович устремился в Россию и начал добиваться восстановления «Собрания фабрично-заводских рабочих» и снятия ареста с его счетов. А это означало возобновление контактов с властями. Первоначально Гапон вел переговоры с премьер-министром Сергеем Витте, а посредником служил Иван МанусевичМануйлов, журналист, время от времени выполнявший поручения крупных правительственных чиновников, личность яркая и скандальная. От Георгия Аполлоновича потребовали немногого — и требования были резонны: он должен был развернуть агитацию против вооруженного восстания. В течение осени обе стороны выполняли условия. К концу года в гапоновской организации состояло вдвое больше членов, чем прежде. Но к этому времени ситуация в корне изменилась. Во-первых, журналист Александр Матюшенский, уполномоченный
по делам «Собрания», бежал с выделенными правительством 23 тысячами рублей. Гапон нуждался в новых субсидиях. Вовторых, вооруженный мятеж, которого боялись в правительстве, уже произошел в Москве (7–18 декабря) и был подавлен. Революционеры тоже были разочарованы изменением позиции рабочего вождя — в левых газетах стали появляться «разоблачительные» материалы о нем. Год назад он был нужен обеим сторонам, теперь для тех и других становился обузой. Вице-директор Департамента полиции Петр Рачковский, который теперь вел переговоры с Гапоном, потребовал от него новых доказательств лояльности — а именно информации о революционном подполье. Но таких сведений у бывшего священника (сразу же после 9 января он был официально лишен сана) не было. Гапон обратился к Рутенбергу, рассказал ему про свое общение с полицией и попросил
Находясь в Лондоне, Гапон получил от английского издательства заказ на написание своей автобиографии. Через несколько месяцев книга была готова и вышла большим тиражом под заглавием «The Story of my Life» («История моей жизни»). While in London Gapon was commissioned by an English publisher to write his autobiography. Within a few months The Story of My Life was ready and published with a large print-run.
ist Alexander Matiushensky, the Assembly’s commissioner, absconded with 23,000 roubles provided by the government. Gapon needed further subsidies. Secondly, the armed rebellion that the government feared, had already taken place in Moscow (7–18 December) and been put down. The revolutionaries were also disappointed by the shift in the workers’ leader’s position — the left-wing press began publishing exposés about him. A year before both sides had needed him; now he was becoming an encumbrance to the one and the other.
87
Иван Манусевич-Мануйлов часто выполнял секретные поручения русского правительства. Один из любимых его девизов: «Цель оправдывает средства». Фотография начала XX века. Ivan Manusevich-Manuilov often carried out secret commissions for the Russian government. One of his favourite sayings was “The end justifies the means.” Early 20th-century photograph.
Piotr Rachkovsky, the deputy directory of police who was now negotiating with Gapon, demanded new demonstrations of loyalty from him in the form of information about the revolutionary underground. But the former priest (he was officially stripped of his office immediately after Bloody Sunday) had no such information. Gapon approached Rutenberg, told him about his dealings with the police and asked to be put in touch with the heads of the SR Fighting Organization — “Ivan Nikolayevich” (Yevno Azef) and “Pavel Ivanovich” (Boris Savinkov). As Rutenberg later told it, “Gapon spoke about all this as a ‘plan’:
to exploit his position to revolutionary ends… “One needs to take the broader view, to get things done. In People’s Will, too, there were those in official pay and everyone betrayed their comrades. You can’t make omelettes without cracking eggs. The cause is the important thing. If someone suffers along the way, it’s a mere trifle…” Gapon had quickly mastered the revolutionary ethics promulgated by Nechayev and he acted accordingly. In justification one can only say that he was not acting for ordinary mercenary ends. He spent the money he received from the government and the royal-
ties from the publication of his books abroad mainly on the needs of his organization and financial support for workers. He genuine strove after “the common good” according to his own lights, which for him was of course inseparable from a dream of leadership and primacy. But now he was up against players who were far more experienced and cynical. The SR leadership, whom Rutenberg informed of the conversation, decided to arrange a meeting between “Martin” (who would pretend to accept Gapon’s proposals) and Rachkovsky and in that compromising situation kill them both — Gapon and the policeman. Rachkovsky, however, failed to turn
17 October 1905. From the painting by Ilya Repin. 1907. The October Manifesto, published on 17 October 1905, established a parliament, the State Duma, and proclaimed civil rights and liberties: freedom of conscience, freedom of speech, freedom of assembly and freedom of association. The manifesto was received with delight by the liberal-minded sections of society.
12/14/10
17:41
Page 88
П оворот судьбы: жертва благих намерений / t wist
of fate: a victim of good intentions
Gapon1.qxd
88
Петр Рутенберг спас Георгию Гапону жизнь во время событий Кровавого воскресенья, а через год заманил в смертельную ловушку и, возможно, стал его убийцей. Piotr Rutenberg saved Georgy Gapon’s life during Bloody Sunday, but a year later he lured him into a deadly trap and may even have been his killer.
свести его с руководителями Боевой организации эсеров — «Иваном Николаевичем» (Евно Азефом) и «Павлом Ивановичем» (Борисом Савинковым). Как вспоминал Рутенберг, «Гапон рассказывал все это под видом „плана“: использовать свое положение с революционной целью… — Надо смотреть шире, надо дело делать. И при Народной Воле там служили и все выдавали товарищам. Лес рубят — щепки летят. Дело важнее всего. Если там пострадает кто-нибудь, это пустяки …» Гапон быстро усвоил «нечаевскую» революционную этику — и поступал в соответствии с ней. В оправдание ему можно сказать лишь то, что действовал он не в обыва-
тельски-корыстных видах. Полученные от правительства деньги и гонорары за изданные за границей книги он тратил в основном на нужды своей организации и материальную помощь рабочим. Он искренне стремился к «народному благу» в своем понимании, что для него было, конечно, неотделимо от мечты о лидерстве, первенстве. Но сейчас он столкнулся с игроками куда более опытными и циничными. Руководство эсеров, которому Рутенберг доложил о разговоре, решило организовать встречу «Мартына» (якобы согласившегося на предложения Гапона) с Рачковским и при таких компрометирующих обстоятельствах убить обоих — Гапо-
В 1905 году в интервью американской газете «New York Herald» Гапон утверждал: «Вооруженное восстание в России в данное время есть тактическое безумие». In an interview with the New York Herald in 1905 Gapon asserted: “An armed uprising in Russia at the present times is tactical folly.” up for the meeting. Then Rutenberg was given new orders (this time personally by Azef) to liquidate Gapon alone. Rutenberg and Gapon met at the fateful dacha in Ozerki on 28 March. Piotr Moiseyevich deliberately sought to get the leader of the St Petersburg workers to talk and Gapon unconcernedly told him about his contacts with Rachkovsky, the sum that could be received for a single “case” (exposing one act of terrorism and betraying those involved). “Workers” were listening outside the door — whether members of the Assembly or SR activists is not clear. ConДело Гапона стало последним для Петра Рачковского. В 1906 году он вышел в отставку.
Gapon’s case was the last for Piotr Rachkovsky. Im 1906 he retired from the force.
Кульминацией первой русской революции стало Московское вооруженное восстание в декабре 1905 года. «Баррикады в Москве в 1905 году». Рисунок неизвестного автора. The culmination of the first Russian revolution was the armed uprising in Moscow in December 1905. Barricades in Moscow in 1905. Drawing by an unknown artist.
vinced that the evidence was grave, they burst into the room. Gapon was not allowed to explain himself. Rutenberg disappeared so as not to witness what happened next. That was Rutenberg’s version. It is in part borne out by the account that the Social Democrat Lev Deutsch supposedly recorded from the words of two of the killers, who preferred, however, to remain anonymous. Gapon’s disappearance gave rise to a host of rumours. Novoye Vremya published an article signed Maska (a pseudonym of Manusevich-Manuilov) that directly named Rutenberg and sited the killing in Ozerki. But for some reason the police found the body only a fortnight later, and then by chance. Gapon was laid to rest like a hero and leader with a large crowd attending. Meanwhile the SR party tersely declared his killing to be “the personal initiative of Engineer Rutenberg” to the great indignation of the latter. All became clear three years later, when Azef was at last unmasked as a police agent and provocateur. The police evidently had had no real desire to obtain information
89
на и полицейского чиновника. Но Рачковский на встречу не пришел. Тогда Рутенберг получает новое распоряжение (на сей раз единолично от Азефа) — ликвидировать одного Гапона. Рутенберг и Гапон встречаются на злополучной даче в Озерках 28 марта. Петр Моисеевич намеренно старается «разговорить» вождя петербургских рабочих, и тот беспечно рассказывает о своих контактах с Рачковским, о сумме, которую можно получить за «одно дело» (то есть раскрытие одного теракта и выдачу его участников). За дверью слушают «рабочие» — не то члены «Собрания», не то эсеровские боевики. Убедившись в серьезности улик, они врываются в комнату. Оправдаться Гапону не дают. Рутенберг исчезает, чтобы не присутствовать при дальнейшем. Такова версия самого Рутенберга. Ее отчасти подтверждает якобы записанный
about the SR Fighting Organization from Gapon — they assumed that they already knew all about it (not knowing that Azef was double-crossing them as well). The aim was simple: to use the SRs to get rid of a workers’ leader who had become useless. Azef, for his part, was naturally keen to dispose of a possible competitor. Rutenberg was left shocked by the affair. But he never did repent the actual killing of Gapon. The leader of 9 January betrayed the revolution, he wrote, and in war you deal with traitors under the laws of wartime. Rutenberg’s life continued to be eventful right up to his death in 1942. Suffice it to list the main milestones of his biography: a return to Judaism; engineering inventions; renewed involvement in Russian political life after the February Revolution (as deputy military commandant for Peterograd dealing with civilian affairs); emigration; the creation of irrigation and electro-technical companies in Palestine; participation in fighting and negotiations with the Arabs; election as head of Jewish selfgovernment in the British mandate… The life of a hero and creator?
социал-демократом Львом Дейчем рассказ двух участников убийства, но те предпочли сохранить анонимность. Исчезновение Гапона породило волну слухов. В «Новом времени» появилась статья за подписью «Маска» (псевдоним Манусевича-Мануйлова). Мануйлов прямо называет и имя Рутенберга, и место убийства — Озерки. Но почему-то труп полиция находит лишь через две недели, да и то случайно. Гапона хоронили при большом стечении народа — как героя и вождя. Тем временем партия эсеров немногословно объявила его убийство «личным предприятием инженера Рутенберга» — к крайнему возмущению последнего. Все объяснилось три года спустя, когда Азефа наконец разоблачили как полицейского агента и провокатора. Полиция, видимо, и не хотела получить от Гапона
«Гапониада». Серия открыток, повествующая об основных эпизодах биографии священника Гапона, широко распространялась в России в 1906—1907 годах. Загадочный Гапон, изображенный на последнем рисунке в виде египетского сфинкса, оказался, по мнению карикатуриста, простым провокатором. Gaponiada. A series of postcards presenting the main episodes in the priest’s life were distributed widely in Russia in 1906-07. The enigmatic Gapon, depicted in the last picture as an Egyptian sphinx, turned out in the cartoonist’s view to be a simple provocateur.
П оворот судьбы: жертва благих намерений / t wist
of fate: a victim of good intentions
Gapon1.qxd
12/14/10
17:42
Page 90
никаких сведений о Боевой организации эсеров — она полагала, что уже знает о ней все (не ведая, что Азеф ведет двойную игру). Цель была простой: руками эсеров уничтожить ставшего ненужным вождя рабочих. А Азеф, естественно, стремился убрать возможного конкурента. Для Рутенберга это стало потрясением. Но в самом убийстве Гапона он так и не раскаялся. Вождь 9 января изменил революции, писал он, а на войне с предателями поступают по законам военного времени. Вплоть до смерти в 1942 году жизнь Рутенберга была насыщена событиями. Достаточно кратко перечислить основные вехи: возвращение в иудаизм; инженерные изобретения; новое участие в российской политической жизни после Февральской революции (в качестве заместителя военного коменданта Петрограда по гражданским делам); эмиграция; создание ирригационной и электротехнической компаний в Палестине; участие в боях и переговорах с арабами; избрание главой еврейского
самоуправления в «подмандатной территории»… Жизнь героя и созидателя? Даже враги отдавали ему должное. Вот как писал о нем полковник Федор Винберг, убежденный черносотенец, оказавшийся вместе с ним в начале 1918 года в большевистской тюрьме: «Твердостью характера, искренностью убеждений, гордостью (не тщеславием) и решительностью нрава он составляет исключение из общего шаблона… Орел среди воронья, он на много голов выше своих соучастников». Но многие Рутенбергу не верили. Среди них, например, Маня Вильбушевич, впоследствии организатор первых кибуцев, которая в начале 1900-х годов возглавляла созданную по инициативе Зубатова Еврейскую независимую рабочую партию. Гапона, вождя «параллельной» организации, она знала хорошо и восторгалась им («Сильный, как кремень, характер. Одухотворенный мечтатель и поразительно одаренный организатор») — и до конца жизни считала оклеветанным героем. А к Рутенбергу она испытывала явную неприязнь, хотя в Палестине ей пришлось долгие годы работать и бороться бок о бок с ним… Верность памяти отца Георгия сохранили и многие его сподвижники, например Алексей Карелин, чьи воспоминания о тех событиях были опубликованы в 1922 году в журнале «Красная летопись».
90
Even enemies paid tribute to him. This is what Colonel Fiodor Vinberg, a convinced member of the Black Hundreds who found himself sharing a Bolshevik prison with him in early 1918, wrote: “For the strength of his character, sincerity of his convictions, pride (not vanity) and decisiveness he represents an exception from the general pattern… An eagle amid crows, he was many heads higher than his fellows.” Yet many did not believe Rutenberg. Among them was Manya Vilbushevich, who later organized the first kibbutzim, but in the early 1900s headed the Jewish Independent Labour Party also created on Zubatov’s initiative. She knew Gapon well as the leader of a “parallel” organization, admired him (“a character as tough as flint”) and to the end of her days considered him a slandered hero. She displayed an obvious dis-
like for Rutenberg, although for many years she had to work and struggle alongside him in Palestine. Many of Father Georgy’s associates also remained loyal to his memory. They included Alexei Karelin, whose reminiscences of those events were published in 1922 in the magazine Krasnaya Letopis.
Слева. Труп Георгия Гапона, повешенного «рабочими», которые предпочли не раскрывать своих имен. Ниже. Дача в Озерках, где был убит Георгий Гапон. Фотографии апреля 1906 года. Left. The corpse of Georgy Gapon, lynched by “workers” who preferred to remain anonymous. Below. The dacha in Ozerki where Georgy Gapon was killed. Photographs from April 1906
Страна, которую мы потеряли / t he
country that we lost
Gomel_2.qxd
92
12/14/10
17:43
Page 92
Появление литовского войска вблизи Гомеля оказалось неожиданным для князя Димитрия Щепина-Оболенского, московского наместника. Случилось это в самый разгар лета 1535 года. Князь успел послать гонцов за подмогой, но, увы, было поздно: многотысячный неприятельский отряд тучей надвинулся на город и обложил его со всех сторон. Горожане вместе с домашним скарбом устремились в «замок» — деревянную крепостцу, которую охранял московский гарнизон. Вооружились кто чем мог. Но силы были неравные: князь с кучкой соратников и горожан против многотысячной рати, собранной великим гетманом литовским Юрием Радзивиллом. Под стены Гомеля пришли литовцы, поляки, татары и иностранные мастера, взятые для подкопов; немало было и пушек — основательно подготовился гетман. Даже русские примкнули к этой рати — изменник князь Семен Бельский с отрядом своих сторонников. Меткими оказались Радзивилловы пушкари — в первый же день разворотили часть укреплений, изничтожили множество людей. Правда, в крепостных погребах хранились изрядные запасы пороха, да и стены крепостные нашлось бы чем залатать. Но ратников, которые могли держать оборону, не хватало. Князь Димитрий принял решение сдаться, чтобы пре-
кратить бессмысленное кровопролитие. Выговорив себе неприкосновенность, он открыл крепость Радзивиллу и был отпущен с миром в Москву, где его ждали цепи и темница… А некоторые из гомельских бояр и горожан остались, принесли присягу королю польскому Сигизмунду I… Быть может, и ответило бы московское княжество на удар литовцев, да крымские татары появились в рязанских землях, и
The appearance of a Lithuanian army close to Gomel came as a surprise to Prince Dimitry ShchepinObolensky, the Muscovite governor. It was the height of summer in the year 1535. The Prince managed to send messengers for help, but, alas, it was too late: the body of many thousand men descended on the town and surrounded it on all sides. The inhabitants grabbed their goods and chattels and took refuge in the “castle” — a small wooded fortress guarded by the Muscovite garrison. They armed themselves with whatever came to hand. But the forces were unequal: the Prince with a handful of comrades and the locals versus the mighty host assembled by the Grand Hetman of Lithuania, Jerzy Radziwill. Gathered beneath the walls of Gomel were Lithuanians, Poles, Tatars and hired foreign sappers. There were no few cannon either. The Hetman had made thorough preparations. There were even Russians in his army — the traitor Prince Semion Belsky with a body of his supporters.
твердыня над дремлющим Сожем
Игорь РЖАНИЦЫН / by Igor RZHANITSYN
the stronghold on the sleepy Sozh
Вид на Гомель с противоположного берега Сожа. Современная фотография. Река Сож, на которой стоит город Гомель, протекает по территории России, Беларуси и Украины. Это левый приток Днепра протяженностью 373 километра.
View of Gomel from the opposite bank of the Sozh. Present-day photograph. The River Sozh, on which Gomel stands, flows 373 kilometres through Russia, Belarus and Ukraine. It is a left-bank tributary of the Dnieper.
Страна, которую мы потеряли / t he
country that we lost
Gomel_2.qxd
12/14/10
17:43
Page 94
главные силы русских пришлось перебросить туда. Литовцы и поляки воспользовались этим и взяли штурмом город Стародуб, сожгли его и вырезали всех мирных жителей числом тринадцать тысяч. А зимой 1536 года осадили крепость Себеж, но здесь удача от них отвернулась: себежский гарнизон контратаковал неприятеля и обратил его в бегство. Литовцы и поляки вынуждены были отступать через озеро Себеж, лед которого проломился, и литовско-польское войско погибло. Эта неудача заставила короля Сигизмунда I заключить с Москвою перемирие. Согласно документу, подписанному в феврале 1537 года, большая часть западных земель оставалась во владении русских, лишь Гомельская волость отходила Великому княжеству Литовскому.
Литва или Русь? На холме у слияния рек Сож и Ипуть люди селились с незапамятных времен, промышляли охотой и рыболовством. В конце концов вдоль берегов Сожа расселилось славянское племя радимичей. А поселение назвали Гомий, обитателей — гомьяне. Платили дань — сначала хазарам, а потом нагрянувшим с севера русским князьям. Вместе с русскими ходили радимичи и в военные походы, о чем свидетельствует найденный при раскопках клад золотых и серебряных монет арабской чеканки. Впервые в летописях Гомий упоминается как место, где развернулась в 1142 году борьба между потомками черниговского князя Олега Святославича и князя киевского Владимира Мономаха за облаФрагмент карты Скандинавии и Северной Европы 1539 года. В нижней части фрагмента изображены владения польского короля Сигизмунда I, включающие в себя и Гомель. Карта нарисована Олаусом Магнусом в Венеции. Олаус (Олай) Магнус (1490—1558) — шведский архиепископ, автор книги «История северных народов». Путешествовал в 1516—1519 годах по северу Скандинавского полуострова. Part of a map of Scandinavia and Northern Europe from 1539. At the bottom are the lands of King Sigismund I of Poland that include Gomel. The map was drawn up by Olaus Magnus in Venice. Olaus Magnus (1490—1558) was a Swedish archbishop, the author of a History of the Northern Peoples. In 1516—19 he travelled the north of the Scandinavian peninsula.
94
Radziwill’s gunners proved fine marksmen — on the very first day they wrecked part of the fortifications, claiming many lives. There were still considerable stocks of powder in the fortress’s magazines and they would have found something to patch up
the walls, but there were not enough men to hold the citadel. Prince Dimitry decided to surrender in order to stop the senseless bloodshed. After negotiating safe conduct for himself, he opened the fortress gates to Radziwill and was allowed to leave unhin-
95
дание великокняжеским престолом в Киеве. Здесь, в одном из крупнейших городов на земле радимичей, были развиты ремесла — гончарное, косторезное, ювелирное и бронзолитейное, железообрабатывающее и оружейное. Торговые пути связывали его с Киевом и Черниговом, Смоленском и Волынью, Северной Русью и Византией. Несколько веков Гомием владели русские князья, погрязшие в междоусобицах, а потом грянуло нашествие татаро-монголов, стершее с лица земли целые города и области и уничтожившее летописные памятники. А в это время набирало силу литовское племя, не тронутое татарами, и вскоре многие русские территории оказались под властью литовских князей, постепенно и бескровно потеснивших Рюриковичей. В числе многих городов Руси, примкнувших к Великому княжеству Литовскому, был и Гомий, получивший уже европеизированное имя — Гомель. Сначала он оказался в уделе князя Патрикия Наримунтовича, племянника великого князя Ольгерда, потом принадлежал его сыновьям. В некоторых исторических документах Гомель относят к русским городам — возможно, потому, что некоторые князья, владевшие им, пытались отойти «под руку» набиравшей силу Руси. В середине XV века он принадлежал Свидригайло Ольгердовичу, занимавшему трон вели-
Свидригайло Ольгердович был в 1432 году свергнут с престола Великого княжества Литовского, но продолжал за него бороться еще несколько лет, опираясь на помощь русских князей. Рисунок с гравюры XV века. ˇ Svitrigaila was deposed as Grand Duke of Lithuania in 1432, but he continued to fight for the throne for several years with the support of Russian princes. Drawing after a 15th-century print.
кого князя литовского, а впоследствии пытавшемуся объединить Западную Русь и провозглашенному великим князем русским. После смерти Свидригайло город был передан бежавшему с Руси удельному князю Ивану Можайскому, а потом достался его сыну Семену. Однако великий князь литовский Александр Ягеллон потребовал, чтобы Семен, ярый поборник православия, принял католичество. Тогда Семен обратился за защитой к великому князю Московскому Ивану III, тот свое покровительство обещал — и с 1500 года Гомель стал частью Руси.
dered for Moscow, where chains and a dungeon awaited him… But some of the boyars and citizens of Gomel stayed on, swearing fealty to King Sigismund I of Poland. Muscovy might have dealt the Lithuanians an answering blow, but the Crimean Tatars invaded the lands around Riazan and the Russians were obliged to redeploy their main forces there. The Lithuanians and Poles exploited the opportunity to take the town of Starodub, burning it to the ground and wiping out the entire population of 13,000 men, women and children. In the winter of 1536 they laid siege to the fortress of Sebezh, but there luck deserted them: the garrison counterattacked and put the enemy to flight. The aggressors were forced to retreat across frozen Lake Sebezh, the ice broke and the Lithuanian-Polish army perished. That setback prompted King Sigismund to conclude a truce with Moscow. According to that document, signed in February 1537, the greater part of the western lands remained in Russian hands: only Gomel and its hinterland were ceded to the Grand Duchy of Lithuania.
«Схватка русских с татарами. XIII век». С картины Сергея Архипова. 1916 год. В результате татаромонгольского нашествия в XIII веке были разрушены города Киев, Владимир, Суздаль, Рязань, Тверь, Чернигов и многие другие. Уцелели лишь те, что находились на севере, — Великий Новгород, Псков, Смоленск… A Skirmish between Russians and Tatars in the Thirteenth Century. From a painting by Sergei Arkhipov. 1916.
Lithuania or Rus’? Humans settled on the hill where the River Iput joins the Sozh in time immemorial, supporting themselves by hunting and fishing. Much later members of the Slavic Radimichi tribe made their home on the banks of the Sozh. The settlement was then known as Gomy. They paid tribute first to the Khazars and then to the Russian princes who came down from the North. Gomy was one of the largest towns in the land of the Radimichi and a major craft centre for pottery, bone-carving, jewellery, bronze casting, iron-working and armsmaking. It was connected by trade routes to Kiev and Chernigov, Smolensk and Volhynia, northern Rys’ and Byzantium. For several centuries Gomy was held by Russian princes who were immersed in their internecine conflicts, but then came the Tatar-Mongol invasion that erased towns from the face of the earth, depopulated entire regions and destroyed the chronicle records. Meanwhile the Lithuanian tribe that had been left unscathed by the Tatars was gathering strength and soon many Russian territories came under the rule of the Lithuanian grand dukes as they
Страна, которую мы потеряли / t he
country that we lost
Gomel_2.qxd
12/14/10
17:43
Page 96
Под гнетом польских панов Начало XVI века для гомельской земли выдалось тревожным: не раз вооруженные отряды литовцев вторгались на эти территории, впрочем, и русские в долгу не оставались — платили той же монетой. Так продолжалось до русско-литовской войны, начавшейся в 1534 году. Тогда Руси угрожали Казанское и Крымское ханства, и гомельские земли пришлось уступить Литве, чтобы обезопасить западные границы Московского государства. Многие русские семьи покинули эти места, а после объединения Литвы и Польши в федеративное государство Речь Посполитую сюда стали переселяться поляки, вытесняя литовцев. Гомель, по праву принадлежавший Литве, оказался под влиянием польских властей, которые насильственно насаждали католичество среди православного населения. Именно это и стало одной из причин того, что случилось весной 1649 года, в самый канун Пасхи…
Под стенами Гомеля появился один из сподвижников Богдана Хмельницкого черниговский полковник Мартын Небаба с несколькими тысячами казаков и восставших крестьян. В страстную субботу при содействии горожан он овладел Гомельским замком, и началась страшная резня, в которой погибло множество поляков и евреев. Казаки говорили: «Хмельницкий и хотел помириться, да не может: чернь до того рассвирепела, что решилась или истребить шляхту, или погибнуть». Впрочем, Небаба недолго продержался в Гомеле: литовские войска под командованием гетмана князя Яна Радзивилла вытеснили его за реку Сож. Замок вновь укрепили, по стенам поставили пушки и ввели туда наемные отряды венгерской и немецкой пехоты и татарскую конницу. Тем временем казаки во главе с Хмельницким перешли на сторону Московского государства, и в июне 1654 года на Гомель
выступил наказной атаман Иван Золотаренко с войском до двадцати тысяч казаков. Расставив пушки по улицам и по окрестным холмам, казаки обложили замок так, что осажденные были лишены подвоза продовольствия и воды. Несколько орудий Золотаренко приказал установить на Спасской церкви — ведя оттуда огонь, они наносили неприятелю серьезный урон. Через два месяца осажденные сдались. Через несколько лет Гомель был захвачен конотопским полковником Андреем Мурашкой. Изворотливый хитрец Мурашка, лавируя между Речью Посполитой и Россией, удерживал власть в городе десять лет! Кроме того, он совершал разбойные набеги на соседние земли, и в конце концов отряды казаков окружили его в Гомеле. Однако из Москвы пришел приказ снять осаду, которая могла ослож-
Слева. «Богдан Хмельницкий. Объявление о присяге на подданство русскому царю (8 января 1654 года)». Гравюра Флюгеля по рисунку Р. Штейна. 1885 год. Left. Bohdan Khmelnytsky. The Announcement of the Oath of Fealty to the Russian Tsar (8 January 1654). Engraving by Flügel after a drawing by R. Stein. 1885.
нить отношения с Речью Посполитой. А сам Мурашка, передав город польсколитовской короне, попросился в русское подданство и отправился на войну с Турцией, попал в плен и даже поступил к визирю на службу, но за какую-то провинность был обезглавлен.
Владение фельдмаршалов Граф Петр РумянцевЗадунайский получил «деревню» Гомель в качестве награды от Екатерины II. Портрет работы Петра Соколова с мраморного бюста Федота Шубина. 1787 год. Count Piotr RumiantsevZadunaisky received the “village” of Gomel as a reward from Catherine II. Portrait by Piotr Sokolov after a marble bust by Fedot Shubin. 1787.
«Аллегорическое изображение правления Екатерины II». С акварели Назара Шишкина. Последняя четверть XVIII века.
В XVI веке при старосте Тышкевиче было составлено чрезвычайно любопытное и единственное в своем роде описание Гомельского замка с его укреплениями и боевыми запасами, города и всех сёл Гомельской волости с указанием получаемых от них доходов. In the sixteenth century, under the steward Tyshkevich, a unique and exceptionally interesting description was drawn up of Gomel castle, its fortifications and stocks of arms and ammunition, the town and all the villages of the district with an indication of the income they provided.
96
Россия, Австрия и Пруссия подписали Петербургскую конвенцию о разделе Речи Посполитой 25 июля 1772 года. К России отошли земли с городами Витебском, Гомелем, Могилевом, Полоцком и польская часть Ливонии с городом Даугавпилсом. В документах и исторических материалах эту территорию стали называть Белоруссией. Она была разделена на две губернии — Могилевскую и Псковскую (позднее Полоцкая).
97
An Allegorical Depiction of the Reign of Catherine II. From a watercolour by Nazar Shishkin. Last quarter of the 18th century.
Справа. Гомельский замок. Рисунок с карты XVI века.
Right. Gomel castle. Drawing from a 16th-century map.
gradually, bloodlessly edged out the Rurikids. Among the many towns in Rus’ that were annexed by the Grand Duchy was Gomy, now renamed Gomel. At first it became part of the fief of Duke Patrikas Narimantaitis, a nephew of Grand Duke Algirdas, then it passed to his sons. In some historical documents Gomel is listed
among Russian towns — perhaps because certain of its feudal lords tried to “nestle under the wing” of a Rus’ that was gaining in strength. In the mid-fifteenth century it beˇ longed to Svitrigaila, who was briefly Grand Duke of Lithuania and later tried to unite western Rus’ and proclaimed himself Grand Prince of Rus’. After ˇSvitrigaila’s death the
Гомель же продолжал находиться под властью Речи Посполитой до тех пор, пока это государство, раздираемое внутренними противоречиями и междоусобицами шляхты, не ослабело настолько, что его территорию поделили окрестные державы. В 1772 году Екатерина II присоединила Белоруссию (а с ней и Гомель) к России, а спустя несколько лет передала Гомельское староство в вечное потомственное владение полководцу графу Петру Румянцеву-Задунайскому.
On 25 July 1772 Russia, Austria and Prussia signed the St Petersburg Convention partitioning the Rzeczpospolita. Russia acquired territory including the cities of Vitebsk, Gomel, Mogilev and Polotsk and the Polish part of Livonia with the city of Daugavpils. In documents and historical materials this territory became known as Belorussia or White Russia. It was divided into two provinces — Mogilev and Pskov (later Polotsk).
town was granted to Ivan of Mozhaisk, an appanage prince who had fled from Rus’, and then to his son Semion. But Grand Duke Alexander I of Lithuania demanded that Semion, an ardent follower of Orthodoxy, convert to Catholicism. In response Semion sought protection from Grand Prince Ivan III of Moscow. Ivan promised his aid and in 1500 Gomel became part of the Muscovite state.
Under the Yoke of the Polish Lords The early sixteenth century was a troubled time for the Gomel lands: there were repeated incursions by Lithuanian forces, but the Russians answered back in kind. Things went on in this way until the outbreak of the RussoLithuanian War in 1534. At that time Muscovy was under threat from the Khanates of Kazan and the Crimea and was obliged to cede Gomel back to Lithuania in order to secure its western frontiers. Many Russian families left
the area and following the union of Lithuania and Poland in the federation known as the Rzeczpospolita, Poles began to move in to the area, supplanting the Lithuanians. Gomel, legally a part of Lithuania, came under the influence of the Polish authorities who forcibly imposed Catholicism on the Orthodox Christian population. That policy was one of the major causes of the events that happened in the spring of 1649, on the very eve of Easter. One of Bohdan Khmelnytsky’s henchmen, the commander of Chernigov Martyn Nebaba, appeared beneath the walls of Gomel at the head of a few thousand Cossacks and rebellious peasants. On Holy Saturday, assisted by the citizens, he captured the castle and a terrible bloodbath ensued that cost many Poles and Jews their lives. The Cossacks said that “Khmelnytsky wanted reconciliation, but he couldn’t manage it: the mob were in such a rage that they were de-
Страна, которую мы потеряли / t he
country that we lost
Gomel_2.qxd
98
12/14/10
17:44
Page 98
В указе говорилось: «Жалуется для увеселения его деревня в 5000 душ в Белоруссии». Когда граф приехал в Гомель, то увидел, что это не деревня, а хорошо укрепленный замок и богатый торговый городок с польским, русским и еврейским населением. И земли тоже немало — почти триста тысяч десятин! Неудивительно, что герой войн с Турцией почувствовал себя феодальным правителем и даже переселил чиновников и государственные учреждения с глаз долой — в деревушку неподалеку, где построил дома и перевел крестьян в мещанство. Городок назвали Белицей. Благоустройству Гомеля много сил и средств уделил сын фельдмаршала граф Николай Петрович, получивший эту вотчину по наследству. Ему обязан город гимназией, впоследствии преобразованной в духовное училище, двухъярусным гостиным двором, похожим на петербургский, и заводами — стеклянным, кафельным, спиртогонным, нефтеперерабатывающим, а также фабриками — ткацкой и прядильной. При нем были построены три дворца, величественная соборная церковь Святых Петра и Павла, каменный католический костел (деревянный обветшал), синагога, аптека, богадельня и дом под уездное училище, которое первоначально было «ланкастерской школой», где каждый ученик должен был впо-
Праздничный костюм замужней женщины. Брагинский район Гомельской области. Начало XX века. Festive costume of a married woman. Bragin district, Gomel region. Early 20th century.
Кафедральный собор во имя святых апостолов Петра и Павла — один из самых величественных православных храмов Беларуси. Идея его возведения принадлежала графу Николаю Румянцеву, пригласившему в Гомель английского архитектора Джона Кларка.
следствии обучить двух других тому, чему научился сам. Строительство Николай Румянцев нередко субсидировал из собственных средств. После смерти Николая Петровича его брат Сергей, получивший эти земли в наследство, передал их в казну, несколько позже имение Румянцевых купил фельдмаршал Иван Паскевич, граф Эриванский, князь Варшавский. В знак особого благоволения к фельдмаршалу император повелел провести через Гомель шоссе Петербург–Киев, а также первую в России телеграфную линию Петербург–Севастополь. С появлением в 1873 году железной дороги город начал быстро расти: сюда хлынули предприниматели, стали учреждаться банки, строиться заводы… Уездный город неузнаваемо преобразился.
The Cathedral of the Apostles SS Peter and Paul is one of the most majestic Orthodox churches in Belarus. It was constructed on the initiative of Count Nikolai Rumiantsev, who invited the English architect John Clark to Gomel.
Имение графов Румянцевых в Гомеле в 1834 году выкупил из казны фельдмаршал граф Иван Паскевич-Эриванский. Здание дворца было реконструировано, в нем граф разместил свою коллекцию картин и антиквариата. После окончания Гражданской войны уцелевшие предметы из коллекции Паскевичей стали экспонатами Гомельского областного краеведческого музея. In 1834 the former Rumiantsev estate at Gomel was bought from the treasury by Field Marshal Count Ivan Paskevich-Erivansky. The palace was reconstructed and the Count installed his collection of paintings and antiques there. After the Civil War, the surviving items from the Paskeviches’ collection became exhibits in the Gomel Regional Museum of Local History.
Синагога в Гомеле. С открытки начала XX века. Значительную часть населения Белоруссии в XVIII—XIX веках составляли евреи. Эти земли входили в так называемую «черту оседлости». Synagogue in Gomel. From an early 20th-century postcard. Jews made up a considerable portion of the population of Belorussia in the eighteenth and nineteenth centuries. The area was part of the Pale of Settlement where they were allowed to live.
termined to exterminate the Polish gentry or else be killed themselves.” But Nebaba did not hold Gomel for long: Lithuanian forces under the command of the hetman Prince Janusz Radziwill pushed him back across the River Sozh. The castle was reinforced, cannon were mounted on its walls and detachments of Hungarian and German mercenary foot soldiers and Tatar cavalry installed in it. Meanwhile the Cossacks led by Khmelnytsky went over to the side of the Muscovite state and in June 1654 Ataman Ivan Zolotarenko advanced on Gomel with a force of some 20,000 Cossacks. After placing their guns in the streets and on the surrounding hills, the Cossacks set fire to the castle in such a way as to deprive the beleaguered occupants of their supply of provisions and water. Zolotarenko had some cannon set up on the Church of the Saviour, from where they inflicted serious damage on the enemy. After two months the garrison surrendered. A few years later Gomel was seized by Andrei Murashka, the commander of Konotop. By playing the Rzeczpospolita and Russia off against each other, that resourceful fox managed to maintain his hold on Gomel for ten
years! More than that, he mounted raids on the neighbouring areas, before Cossack detachments pinned him down in Gomel. But orders came from Moscow to lift the siege that might complicate relations with the Rzeczpospolita. Murashka himself surrendered the city to the Polish-Lithuanian crown, requested to become a Russian subject and went off to war against Turkey. He was taken prisoner and even entered the service of the vizier, but eventually was beheaded for some offence.
99
Железнодорожный мост через реку Сож у города Гомеля, ставшего в XIX веке стратегически важным транспортным узлом. С открытки начала XX века. The railway bridge over the Sozh at Gomel, which became a strategically important transport hub in the nineteenth century. From an early 20th-century postcard. Слева. Железнодорожный вокзал в Гомеле был построен в 1890-х годах. После Великой Отечественной войны его реконструировали.
The Domain of Field Marshals Gomel then remained under the rule of the Rzeczpospolita until that state, torn apart by internal contradictions and the feuds of the nobility, became so weak that its neighbours divided its territory amongst themselves. In 1772 Catherine II annexed Belorussia (including Gomel) to Russia. A few years later she gave the eldership (district) of Gomel to the great military commander Count Piotr Rumiantsev-Zadunaisky as a perpetual hereditary possession. The decree stated: “granted for his amusement a village of 5,000 souls [male serfs] in Belorussia”.
Справа вверху. Часовняусыпальница членов семьи Паскевичей, владевшей Гомельским дворцом и парком с 1834 по 1918 год.
When the Count arrived in Gomel, he found not a village, but a well fortified castle and a wealthy market town with a mixed Polish-Russian-Jewish population. And no small amount of land either — over 300,000 hectares! It is no wonder that the hero of wars against Turkey felt himself to be a feu-
Left. The railway station in Gomel was built in the 1890s. It was reconstructed after the Second World War. Top right. The burial chapel of the Paskevich family who owned the Gomel palace and park from 1834 to 1918.
dal ruler and even removed state officials and institutions from his sight — to a small nearby village, where he had houses built and promoted the peasants to the lower middle class. This place was called Belitsa. The field marshal’s son, Nikolai Petrovich, inherited this patrimony and spent a lot of money and effort on improving Gomel. The city is indebted to him for a secondary school, later turned into a theological college, a two level Gostiny Dvor similar to the one in St Petersburg and industrial enterprises — glass- and tile-works, a distillery, spinning and weaving mills and an oil-refinery. He had three palaces built, the majestic Orthodox Cathedral of St Peter and Paul, a masonry Catholic church (in place of the dilapidated wooden one), a synagogue, a pharmacy, an almshouse and a building for the district college that was originally a “Lancaster school”, where each pupil was expected to teach two more what he had already learnt. Nikolai Rumiantsev quite often subsidized the construction out of his own pocket. After Nikolai Petrovich’s death the lands passed to his brother Sergei, who returned them to the state. Somewhat later the Rumiantsevs’ estate was bought by Field Marshal Ivan Paskevich, Count of Yerevan and Prince
Страна, которую мы потеряли / t he
country that we lost
Gomel_2.qxd
100
12/14/10
17:44
Войска кайзеровской Германии оккупировали Гомель в 1918 году и находились в городе до января 1919-го. Справа. Артиллерийское орудие, установленное на немецком бронепоезде. Фотография 1918 года. В 1943 году город был освобожден от фашистских оккупантов в ходе Гомельско-Речицкой операции войск Белорусского фронта. Ниже. Советский танк на постаменте с надписью: «Воинам-освободителям от трудящихся города Гомеля. Слава советским воинам!» Справа внизу. Вторая мировая война нанесла городу огромный ущерб. Вид Гомеля в районе площади Ленина после освобождения его от немецко-фашистских захватчиков в 1943 году.
The Kaiser’s forces occupied Gomel in 1918 and remained in the city until January 1919. Right. An artillery piece mounted on a German armoured train. 1918 photograph. In 1943 the city was liberated from the Nazi invaders by the forces of the Belorussian Front in the course of the GomelRechitsa Operation. Above. A wartime Soviet tank set on a pedestal with the inscription: To the soldier liberators from the workers of the city of Gomel. Glory to the Soviet Warriors! Bottom right. The Second World War inflicted enormous damage on the city. A view of the Lenin Square area of Gomel after the liberation in 1943.
Page 100
Власть народа В 1917 году власть в Гомеле перешла к Совету рабочих и солдатских депутатов, большинство в котором составляли большевики. Прежние структуры власти были упразднены, а банки, предприятия и магазины национализированы. Впрочем, в начале марта 1918 года город оккупировали войска кайзеровской Германии. На предприятиях и железных дорогах начались забастовки, а под руководством подпольного ревкома стали создаваться партизанские отряды. Всеобщее вооруженное выступление состоялось 17 августа 1918 года, и хотя партизанам удалось разгромить немецкую комендатуру и взять в плен около 150 человек, они были вынуждены оставить город. После аннулирования Брестского договора в Гомель вошли части Красной Армии, и власть вновь оказалась в руках большевиков. Но мирная передышка была недолгой: два красноармейских полка, отправленных из Гомеля на фронт, отказались воевать и вернулись в город. Восстание возглавил эсер Михаил Стрекопытов, бывший прапорщик императорской армии. Солдаты действовали оперативно: захватили железнодорожную станцию, почту, телеграф и выставили в стратегических пунктах пулеметы; освободили заключенных из тюрем — словом, повторили в миниатюре большевистский октябрьский переворот 1917 года. Правда,
of Warsaw. As a sign of especial favour towards the Field Marshal the Emperor gave orders that both the highway between St Petersburg and Kiev and Russia’s first long-distance telegraph line from the capital to Sebastopol
лозунги были другие: «Долой коммунистов!», «Долой Ленина и Троцкого!», «Да здравствует Учредительное собрание!». Члены большевистского ревкома, чекисты и редактор газеты были расстреляны. Стрекопытов провозгласил себя командующим 1-й армии Российской республики и заявил, что действует от имени Полесского повстанческого комитета. Однако спустя пять дней восставшие были разбиты частями Красной Армии, а Стрекопытов с частью сторонников отступил в Польшу,
should pass through Gomel. With the arrival of the railway in 1873 the place began to develop apace: entrepreneurs poured in, banks were founded and factories built. The provincial town changed out of all recognition.
101
а затем в Эстонию, где присоединился к армии генерала Николая Юденича. Но и после этого Гражданская война продолжала сотрясать гомельские земли: сначала Красная Армия боролась с деникинскими войсками, потом — с польскими интервентами. Лишь осенью 1920 года восстановилось движение по железной дороге, начали работать заводы и фабрики, образовательные и государственные учреждения. Во время Великой Отечественной войны Гомель более двух лет находился в зоне немецкой оккупации, но в это время на его территории действовало более пятидесяти подпольных групп, распространявших листовки и устраивавших диверсии на предприятиях, складах и узлах связи. В окрестностях города развернулось мощное партизанское движение. В конце ноября 1943 года частями Белорусского фронта и партизанскими соединениями город был освобожден от захватчиков. Ныне Гомель — крупный индустриальный центр, предприятия которого производят сельскохозяйственную технику, мебель, трикотаж, обувь, измерительные приборы, торговое оборудование и многое другое. Значительная доля продукции идет на экспорт. Железные дороги связывают Гомель с Москвой, Санкт-Петербургом, Киевом, Одессой, Варшавой, Софией. Через город проходят крупные автомагистрали:
Гомельский университет имени Франциска Скорины — крупнейший научноисследовательский и учебный центр, второй по величине в Беларуси. Современная фотография. Francysk Skoryna State University in Gomel is a major centre of science, research and teaching, the second largest in Belarus. Present-day photograph.
Санкт-Петербург–Киев–Одесса, Брест– Брянск–Москва, Гомель–Минск–Вильнюс. В Гомеле находятся 7 высших учебных заведений, 15 проектных институтов, 3 театра, Областной краеведческий музей, филиал Ветковского музея народного творчества и археолого-этнографический музей Гомельского государственного университета имени Франциска Скорины. По численности населения, площади территории и промышленному производству современный Гомель является вторым городом Беларуси после Минска.
В настоящее время Гомель находится на территории Республики Беларусь. Gomel is now on the territory of the Republic of Belarus.
ers withdrew into Poland, then moved to Estonia, where they joined General Nikolai Yudenich’s army. During the Second World War Gomel was under German occupation for over two years, but during that time more than fifty underground groups operated in the city, distributing leaflets and organizing acts of sabotage at factories, stores and communications centres. A sizeable partisan movement arose in the city’s hinterland. In late November 1943 units of the Belorussian Front and partisan formations drove the occupiers from the city. Today Gomel is a major industrial centre, in terms of population, area and industrial output it is the second city in Belarus after Minsk.
Здание Гомельского областного драматического театра на площади Ленина. Зал театра рассчитан на 570 зрителей. Современная фотография.
People’s Power In 1917 power in Gomel passed to the local Soviet of Workers’ and Soldier’s Deputies, which had a Bolshevik majority. The former institutions were abolished, the banks, businesses and shops nationalized. But then in early March 1918 the city was occupied by the forces of the Kaiser’s Germany. Strikes began in the enterprises and on the railways, and partisan units began to form under the guidance of the underground revolutionary committee. A general armed uprising took place on 17 August 1918, but although the partisans managed to wreck the German commandant’s office and take around 150 prisoners, they were forced to leave the city. After the annulment of the Treaty of BrestLitovsk, Red Army units entered Gomel and power was once again in the hands of the Bolsheviks. The respite was not long though: two Red Army regiments sent to the front from Gomel refused to fight and returned to the city. The rebellion was led by the Socialist Revolutionary Mikhail Strekopytov, a former ensign in the imperial army. Just five days later the rebels were crushed by Red Army units. Strekopytov and some of his support-
The building of Gomel Region Drama Theatre on Lenin Square. The theatre can seat 570 people. Present-day photograph.
Alex_1.qxd
12/14/10
17:45
Page 102
ВЕЛИКИЕ О ВЕЛИКИХ
ВАСИЛИЙ КЛЮЧЕВСКИЙ ОБ АЛЕКСАНДРЕ I
а рубеже двух эпох
Александр родился 12 декабря 1777 г., от второго брака великого князя Павла с Марией Федоровной, принцессой Вюртембергской. Рано, слишком рано бабушка оторвала его от семьи, от матери, чтобы воспитать его в правилах тогдашней философской педагогии, т. е. по законам разума и природы, в принципах разумной и натуральной добродетели. Локк — высший авторитет, «Эмиль» Руссо был тогда привилегированным учебником такой педагогики; оба требовали, чтобы воспитание давало человеку крепкий закал против физических и житейских невзгод. Когда великий князь и следовавший за ним брат Константин стали подрастать, бабушка составила философский план их воспитания и подобрала штат воспитателей.
Император Александр I, или, как его называли в народе, Александр Благословенный, — одна из самых загадочных и противоречивых фигур
102
в истории России. Герцен метко назвал его «коронованным Гамлетом». Но, в отличие от принца датского, Александр I умел проявлять в политике твердость, гибкость, а порой, используя свой артистический талант, и хитрость. Наполеон писал: «Александр умен, приятен, образован. Но ему нельзя доверять. Он неискренен. Это — истинный византиец, тонкий притворщик, хитрец». О том, как воспитание повлияло на формирование характера Александра I, писал историк Василий Ключевский в своем труде «Курс русской истории». Избранные места из этого сочинения мы предлагаем вниманию наших читателей.
Александр I, император Всероссийский с 11 (23) марта 1801 года, старший сын императора Павла I и императрицы Марии Федоровны. Портрет работы Степана Щукина. Начало 1800-х годов.
сутствовать на субботнем параде, на котором он изучал жесткие, бесцеремонные казарменные нравы вместе с казарменным непечатным лексиконом; здесь великий князь командовал одним из батальонов, а вечером возвращался в Петербург и являлся в ту залу Зимнего дворца, в которой Екатерина проводила свои вечера, окруженная избранным обществом: это был Эрмитаж. Здесь говорили только о самых важных политических делах, вели самые остроумные беседы, шутили самые изящные
рационалистической педагогии, из недоконченного Эмиля превратили в преждевременного политика и философа, едва начавшего развиваться студента преобразили в незрелого семьянина, а тихое течение семейной жизни и недоконченные учебные занятия прерывали развлечениями легкого эрмитажного общества, а потом казарменными тревогами, гатчинской дисциплиной. Это все было или не вовремя, или не то, что было нужно. Александру вечно приходилось вращаться между
шутки, смотрели лучшие французские пьесы и грешные дела и чувства облекали в самые опрятные прикрытия. Вращаясь между двумя столь различными дворами, Александр должен был жить на два ума, держать два парадных обличия, кроме третьего — будничного, домашнего, двойной прибор манер, чувств и мыслей… Принужденный говорить, что нравилось другим, он привык скрывать, что думал сам. Скрытность из необходимости превратилась в потребность. С воцарением отца эти затруднения сменились постоянными ежедневными тревогами: великий князь назначен был генерал-губернатором Петербурга и командиром гвардейского корпуса. Ни в чем не виноватый, он рано поселил к себе недоверие со стороны отца, должен был вместе с другими дрожать перед вспыльчивым государем. Это время, хотя и короткое, положило на характер Александра оттенок грусти, который не сходил с него в самые солнечные минуты его жизни.
двумя противоположными течениями, из коих ни одно не было ему попутным, стоять между двумя противоречиями, подвергаясь опасности стать третьим, попасть в разлад с самим собой: в детстве — между бабушкой и родителями, в ранней молодости — между отцом и матерью, в учебной комнате — между атеистом Лагарпом и ортодоксальным Самборским, между несогласными наставниками, которые на нем, на его сознании и совести разыгрывали вражду своих вкусов и убеждений, наконец, на престоле, между конституционными идеалами и абсолютистскими привычками. Такие условия не могли выработать открытого характера. Его обвиняли в двоедушии, притворстве (северный Тальма, византийский грек), в наклонности казаться, а не быть. Это неточно. Александр не имел нужды притворно казаться тем, чем хотел быть; он только не хотел показаться тем, чем он был на самом деле. Притворство — порок, скрытность — недостаток, вроде глухоты и т. п. Великому князю нужна была прежде всего привычка к деловому, терпеливому и настойчивому труду, больше всего знакомство с той жизнью, которой он призван был со временем руководить. Ни тем, ни другим нельзя было запастись ни
Его учили, как чувствовать и держать себя, но не учили думать и действовать; не задавали ни научных, ни житейских вопросов, которые бы он разрешал сам, ошибаясь и поправляясь: ему на все давали готовые ответы — политические и нравственные догматы, которые не было нужды проверять и придумывать, а только оставалось затвердить и прочувствовать. Его не заставляли ломать голову, напрягаться, не воспитывали, а, как сухую губку, пропитывали дистиллированной политической и общечеловеческой моралью, насыщали лакомствами европейской мысли. Его не познакомили со школьным трудом, с его миниатюрными горями и радостями, с тем трудом, который только, может быть, и дает школе воспитательное значение. …Великий князь рано стал мечтать о сельском уединении, не мог без восторга пройти мимо полевого цветка или крестьянской избы, волновался при виде молодой бабы в нарядном платье, рано привык скользить по житейским явлениям тем легким взглядом, для которого жизнь есть приятное препровождение времени, а мир есть обширный кабинет для эстетических опытов и упражнений. С летами это само собой бы исправилось, мечты сменились бы трезвыми наблюдениями, чувства, охладев, превратились бы в убеждения, но случилось так, что этот необходимый и полезный процесс был преждевременно прерван. Зная по опыту, как добродетель, даже подмороженная философией, легко тает под палящими лучами страстей, императрица Екатерина поспешила застраховать от них сердце своего внука и женила его в 1793 г., когда ему еще не было 16 лет. Ничего нельзя сказать против брака, но все-таки прав фонвизинский Недоросль: чаще всего женитьба или замужество — конец учению, школьной подготовке к жизни с ее строгой наукой: там пойдут другие чувства и интересы, завяжется другое миросозерцание, начнется другое, взрослое развитие, непохожее на прежнее, юношеское, и, если прежнее прервано преждевременно, это останется на всю жизнь невозвратимой потерей, неизгладимым, болезненным рубцом. С обильным запасом величавых античных образов и самоновейших политических идей вступил Александр в действительную жизнь; она встретила его как-то двусмысленно или двулично: он должен был вращаться между бабушкой и отцом, а это были не только два лица, а даже два особых мира. То были два двора, совсем непохожие один на другой, между которыми расстояние нравственное было гораздо больше географического. Каждую пятницу великий князь отправлялся в Гатчину, чтобы при-
103
«Портрет Павла I с семьей». С картины Герхарда фон Кюгельгена. 1800 год. Изображены слева направо: Александр Павлович (будущий император Александр I), Константин Павлович, Михаил Павлович, Александра Павловна, Елена Павловна, Мария Павловна, Анна Павловна, Павел I, Николай Павлович (будущий император Николай I), Мария Федоровна, Екатерина Павловна.
Надобно признаться, он шел к престолу не особенно гладкой тропой. С пеленок над ним перепробовали немало воспитательных экспериментов: его не вовремя оторвали от матери для опыта натурально-
12/14/10
17:45
minds about the greats
Alex_1.qxd
Page 104
В еликие о великих
/
g reat
в эмилевой детской, ни в лагарповой аудитории, ни в бабушкином салоне, ни на отцовском вахт-параде. Великого князя не научили даже родному языку как следует: один современник говорит, что он до конца жизни не мог вести по-русски обстоятельного разговора о каком-нибудь сложном деле. Даже все было сделано, чтобы затруднить великому князю знакомство с действительностью, которой он должен был управлять. Из воспитания своего великий князь вынес скрытность, внушавшую недоверие к нему,
104
Императрица Екатерина II (при рождении София Фредерика Августа Ангальт-Цербстская). Работа скульптора Федота Шубина по модели Жака Доминика Рашетта. 1783 год.
наклонность казаться и не быть самим собой, скрытое презрение к людям, круг политических идей и чувств, которые должны были наделать ему чрезвычайно много хлопот. Еще в царствование Екатерины он признавался князю Чарторыйскому, что принимает сердечное участие во французской революции, ненавидит деспотизм во всяком его проявлении, любит свободу, которая должна принадлежать всякому, что наследственность власти он признает как несправедливое и нелепое установление, что верховная власть должна быть вверяема не по случайности рождения, а по голосу нации, которая сумеет выбрать наиболее достойного управлять ею. Что мог сделать великий князь с обильным запасом таких ненужных идей и чувств? Эти идеи и чувства, а всего более воспитание мешали развитию в нем чутья действительности, практического глазомера. Эти
Великий князь Павел Петрович, будущий император Павел I, по воле императрицы Елизаветы был разлучен с матерью едва ли не сразу после рождения. Работа неизвестного скульптора по модели Жака Доминика Рашетта. 1790-е годы.
Справа. Фредерик Сезар Лагарп, один из учителей великого князя Александра Павловича. Портрет работы неизвестного художника. 1884 год. «Главным наставником, воспитателем политической мысли великих князей был избран полковник Лагарп, швейцарский республиканец, восторженный, хотя и осторожный поклонник отвлеченных идей французской просветительной философии, ходячая и очень говорливая либеральная книжка», — писал Василий Ключевский. Правее. Андрей Самборский, законоучитель членов императорской фамилии, более пятнадцати лет проживший в Англии. В 1782 году императрица Екатерина II назначила его духовником цесаревича Павла Петровича и его супруги во время поездки молодой четы по Европе. По их возвращении императрица собственноручно возложила на Самборского осыпанный бриллиантами крест из синей финифти на голубой ленте. С портрета работы Владимира Боровиковского. Конец 1790-х годов. Слева. «Аллегория восшествия на престол Александра I». Гравюра меццотинто работы Карла Вильгельма Зеелигера. Начало XIX века. Василий Ключевский писал: «С первых дней нового царствования императора окружили люди, которых он призвал помогать ему в преобразовательных работах. То были люди, воспитанные в самых передовых идеях XVIII в. и хорошо знакомые с государственными порядками Запада; они принадлежали к поколению, непосредственно следовавшему за дельцами екатерининского времени».
«произволом нашего правления». Для устранения этого недостатка он указывал на необходимость коренных, т. е. основных, законов, которых почти еще не было в России. В таком направлении велись преобразовательные опыты первых лет.
чутье и глазомер приобретаются путем упорного труда и продолжительной возни в той грязи, из которой состоит жизнь; а великий князь не приучен был ни упорно трудиться, ни самостоятельно работать, ни возиться в этой грязи. Он знал изящную грязь бабушкина салона, как и неопрятную грязь отцовой казармы, но его не познакомили с той здоровой житейской грязью, пачкаться в которой сам господь благословил человека, сказав ему: «В поте лица твоего снеси хлеб твой». Таким образом, Александр вступил на престол с запасом возвышенных и доброжелательных стремлений, которые должны были водворять свободу и благоденствие в управляемом народе, но не давал отчета, как это сделать. Эта свобода и благоденствие, так ему казалось, должны были водвориться сразу, сами собой, без труда и препятствий, каким-то волшебным «вдруг». Разумеется, при первом же опыте встретились препятствия; не привыкнув одолевать затруднений, великий князь начинал досадовать на людей и на жизнь, приходил в уныние. Непривычка к труду и борьбе развила в нем наклонность преждевременно опускать руки, слишком скоро утомляться; едва начав дело, великий князь уже тяготился им; уставал раньше, чем принимался за работу. В 1796 г., имея 18 лет от роду, он уже чувствовал себя усталым и признавался, что его мечта — со временем, отрекшись от престола, поселиться с женой на берегу Рейна и вести жизнь частного человека в обществе друзей и в изучении природы. Затруднения, встреченные дома при
В 1812-м начался новый перерыв во внутренней деятельности этого царствования. Внешние события надолго отвлекли внимание правительства и общества от внутренних дел. Когда бури военных лет пронеслись, правительство не возвратилось к деятельности в прежнем направлении. События этих лет неодинаково подействовали на общество и на правительство: в первом они вызвали необычайное политическое и нравственное возбуждение; общество непривычно оживилось, приподнятое великими событиями, в которых ему пришлось принять такое деятельное участие. Это возбуждение долго не могло улечься и по возвращении русской армии изза границы. Силу этого возбуждения нам трудно
цузской революции; русское правительство как-то самым ходом дел стало консерватором в международных отношениях, охранителем законности, следовательно, поборником восстановления старины. Такое направление из международных отношений невольно переносилось на внутреннюю политику. Нельзя же было в самом деле одной рукой поддерживать охранительные начала на Западе, а другой продолжать преобразовательные предприятия дома. Таким образом, правительство во второй половине царствования стало постепенно отказываться от программы, которая так громко возвещена была в начале и к осуществлению которой были сделаны такие сильные приступы. Вследствие этого неодинакового действия одних и тех же событий на правительство и на общество они, правительство и общество, разошлись между собою, как никогда не расходились прежде. Благодаря такому разладу в обществе стало развиваться уныние, которое, пита-
105 осуществлении задуманной программы, постепенно поселили в нем холодность к внутренней деятельности. Тогда все идеалы императора постепенно уходили из России, с Невы на Вислу, сосредоточивались на Польше и даже переходили за границу, в Западную Европу. Известно, что во вторую половину царствования император очень мало занимался внутренними делами России, все его внимание постепенно сосредоточилось на устройстве политического порядка в Польше, на поддержании устройством Священного союза политического порядка в Западной Европе. Таким образом, прежняя русская национально-политическая идиллия сменилась идиллией всемирноисторической — Священным союзом, которым думали устроить политический порядок в Западной Европе, на правилах евангелия, т. е. на принципах частной личной морали. Его вступление на престол возбудило в русском, преимущественно дворянском, обществе самый шумный восторг; предшествующее царствование для этого общества было строгим великим постом. Карамзин говорит, что слух о воцарении нового императора был принят как весть искупления. <…> Новое правительство поспешило прямо заявить направление, в каком оно намерено было действовать. В манифесте 12 марта 1801 г. император принимал на себя обязательство управлять народом «по законам и по сердцу своей премудрой бабки». В указах, как и в частных беседах, император выражал основное правило, которым он будет руководиться: на место личного произвола деятельно водворять строгую законность. Император не раз указывал на главный недостаток, которым страдал русский государственный порядок; этот недостаток он называл
теперь себе представить; оно сообщилось и правительственным сферам, проникло в официальные правительственные издания. Печатались статьи о политической свободе, о свободе печати; попечители учебных округов на торжественных заседаниях управляемых ими заведений произносили речи о политической свободе как о последнем и прекраснейшем даре божьем. Частные журналы шли еще дальше: они прямо печатали статьи под заглавием «О конституции», в которых старались доказать «доброту представительного учреждения». Возбуждение сообщилось и, может быть, даже поддерживалось военными людьми, возвратившимися из заграничных походов. В офицерских кругах образовывались общества, в которых читались речи о недостаточности специального военно-технического образования для военных людей, о необходимости для них чтения, ученых упражнений общего образования. Совсем иначе подействовали внешние события на правительство, прежде всего на самого императора: оно вышло из тревог военных лет с чувством усталости, с неохотой продолжать преобразовательные начинания первых лет, даже с некоторым разочарованием в прежних своих политических идеалах. Различные причины вызвали эту перемену в настроении правительства; из них одной можно признать оказавшиеся результаты исполненных преобразований. Эти результаты не оправдали ожиданий, не внесли заметного улучшения в государственную жизнь, не устранили старых многочисленных злоупотреблений. Правительство пришло в уныние от этих неудач; притом и внешняя политика начала оказывать давление на ход внутренних дел. Внешние события поставили Россию в борьбу с последствиями фран-
ясь все новыми, подбавлявшимися условиями, постепенно превратилось в глубокое недовольство. По привычкам, усвоенным еще в масонстве XVIII в., это недовольство, укоренившееся в высших, образованных кругах русского общества, повело к образованию тайных обществ, а тайные общества привели к катастрофе 14 декабря 1825 г.
Русская императрица Елизавета Алексеевна (при рождении Луиза Мария Августа Баденская), супруга Александра I. Замуж она вышла четырнадцатилетней девочкой, а Александру исполнилось шестнадцать. Екатерина II сравнивала молодых супругов с Амуром и Психеей. Однако этот брак не принес им счастья: в жизни Александра I были другие женщины, которые рожали от него детей, а в жизни Елизаветы Алексеевны — другие мужчины. Духовно супруги сблизились лишь за несколько месяцев до кончины Александра. С портрета работы Жана Лорана Монье. 1807 год.
Слева. «Встреча двух императоров». Цветная акватинта Аллэ по оригиналу Жана Франсуа Дэбре. 1807 год. Встреча Александра I и Наполеона состоялась на реке Неман близ города Тильзита, где был подписан мирный договор между двумя державами. Ниже. «Смерть Александра I в Таганроге». Литография XIX века.
Улица, улица...
/
t rough streets broad and narrow
Dublin.qxd
106
12/14/10
17:47
Page 106
Дублин, столицу современной Ирландии, основали мореплаватели-викинги в IX веке. Но свою колонию викингам пришлось в течение трех веков защищать от кельтских племен, обитавших на острове. В 1169 году крепость Дублин взяли штурмом англо-норманнские войска под предводительством Генриха II. С тех далеких времен и вплоть до XX века история Ирландии — это история непрекращающейся борьбы за независимость от могущественной соседней державы. Неудивительно, что главная улица Дублина названа в честь ирландского национального лидера Дениэла О’Коннелла, статуя которого находится в начале улицы, перед мостом, также носящим его имя. Dublin, the capital of Ireland today, was founded by seafaring Norsemen in the ninth century. For three long centuries the Vikings were obliged to defend their colony from the Celtic tribes that inhabited the island. Then in 1169 an Anglo-Norman force led by King Henry II took the fortress of Dublin by storm. From those remote times right through to the twentieth century the history of Ireland is a tale of unrelenting struggle for independence from its powerful island neighbour. It is no surprise, then, that Dublin’s main street is named in honour of the Irish national leader Daniel O’Connell — “The Liberator” — whose statue stands at the start of the street, in front of the bridge that also bears his name.
Наталья ПОПОВА / by Natalya POPOVA
лица свободы the street of freedom
Вид на Сэквилл-стрит с моста О’Коннелла. Памятник Дениэлу О’Коннеллу — в центре, а правее — сорокаметровая колонна, увенчанная фигурой Горацио Нельсона, символ мощи Британской империи. В 1966 году она была взорвана боевиками ИРА, а на этом месте в 2003 году установили Дублинский шпиль. Фотография 1890-х годов. View of Sackville Street from O’Connell Bridge. The monument to Daniel O’Connell is in the centre and on the right a 40-metre pillar surmounted by a statue of Admiral Horatio Nelson, a symbol of the might of the British Empire. In 1966 it was blown up by IRA renegades, and in 2003 the Spire of Dublin was erected on the vacant site. 1890s photograph.
12/14/10
17:47
Page 108
В 1829 году О’Коннелл добился для католиков Соединенного Королевства Великобритании и Ирландии права избираться в парламент (надо сказать, что в XIX веке большинство ирландцев были католиками). Чуть позже он стал лорд-мэром Дублина, а также возглавил движение за отмену Акта об унии — документа о слиянии двух государств, принятого в 1801 году и фактически лишившего Ирландию независимости. О’Коннелл призывал к восстановлению независимого Королевства Ирландия, организовывал массовые митинги, был арестован и три месяца провел в заключении.
лисками, увенчанными сферическими масляными фонарями. Новый облик требовал и нового имени. Гарднер назвал новую магистраль, обещавшую стать главной в столице, в честь Лайонела Крэнфилда Сэквилла, герцога Дорсетского, в то время являвшегося вице-королем Ирландии. Люк Гарднер планировал проложить магистраль дальше на юг — к реке Лиффи, разделяющей город на две половины. В северном направлении Сэквиллстрит упиралась в площадь, за которой находились здания Дублинской больницы для рожениц, более известной как больница «Ротонда». Однако этот план при жизни землевладельца осуществлен не был: лишь в 1777 году ирландский парламент выделил средства на это грандиозное строительство, которое растянулось на целое десятилетие. Надо сказать, что вложенные средства себя оправдали: Сэквилл-стрит стала одной из самых широких и самых впечатляющих улиц Европы. Построенный в 1793 году мост через Лиффи соединил ее с южной половиной Дублина. Изначально мост назвали в честь Фредерика Говарда, пятого графа Карлайла (занимавшего тогда пост вице-короля), но после реконструкции в 1882 году мост получил имя О’Коннелла.
Широта бульвара — признак аристократизма В XVII веке на месте нынешней О’Коннелл-стрит появилась улица Дроэда, названная в честь Генри Мура, графа Дроэда, по приказу которого она была проложена. В 1740-х годах банкир и торговец недвижимостью Люк Гарднер приобрел обширный участок земли, включавший северную часть улицы Дроэда, и значительно расширил ее. Для этого дома с западной стороны были снесены, и улица приобрела ширину 46 метров. В ее центре Гарднер разбил бульвар, обрамленный гранитными бордюрами и обе-
Улица, улица...
/
t rough streets broad and narrow
Dublin.qxd
Национальный герой Ирландии Дениэл О’Коннелл, борец за «католическую эмансипацию». Портрет работы сэра Джорджа Хейтера. Середина XIX века. The Irish national hero Daniel O’Connell, a champion of Catholic emancipation. Portrait by Sir George Hayter. Mid-19th century
Доступность и качество — два принципа торговли
«Вид на Сэквилл-стрит». Гравюра около 1840 года. Колонна Нельсона была воздвигнута в 1808 году, и в Ирландии не раз выдвигались требования ее демонтировать.
108
A View of Sackville Street. Engraving from around 1840. Nelson’s Pillar was raised in 1808, and almost immediately the first demands for its removal were heard.
In 1829 O’Connell achieved the right for Catholics (who made up the bulk of the Irish population) to be elected to the parliament of the United Kingdom of Great Britain and Ireland. A few years later he became lord mayor of Dublin and also became leader of the Repeal Association that sought the annulment of the legislative union of 1801 between Britain and Ireland. He organized mass meetings, was arrested for sedition and spent three months in jail.
The Width of the Boulevard is a Mark of Aristocracy
Дублинскую больницу для рожениц основал в 1745 году хирург и акушер Бартоломью Моссе. Сначала она находилась в здании бывшего театра на Джордж-лейн, а в 1757 году обосновалась на площади Парнелла, в которую упиралась Сэквилл-стрит. The Dublin maternity hospital was founded in 1745 by the surgeon and obstetrician Bartholomew Mosse. At first it occupied a former theatre site in George’s Lane, but in 1757 it moved to today's Parnell Square at the end of Sackville Street.
109
В XIX веке район Сэквилл-стрит процветал, правда, оставалась незримая граница между южной и северной частями. На юге преобладали коммерческие учреждения, к северу расположились таунхаусы — однотипные здания в несколько этажей, стоящие вплотную друг к другу. Английский сатирик Уильям Теккерей, побывавший в Дублине в 1845 году, писал: «Улица чрезвычайно широка и красива; в самом ее начале находятся роскошные и просторные магазины, но Верхняя Сэквилл-стрит, которая упирается в здание Ротонды и сады, уже теряет внешний лоск богатства, и дома выглядят так, как будто знавали лучшие дни. Даже эта, самая главная улица города безлюдна, пуста и тиха, как Пэлл-Мэлл в октябре». Впрочем, в середине XIX века унылое единообразие домов на Сэквилл-стрит начинает сменяться викто-
ite kerbs and obelisks topped by the globes of oil-fired lamps. This new look called for a new name and Gardiner named the refurbished thoroughfare that promised to become the most important in the city after Lionel Cranfield Sackville, the Duke of Dorset, who was then Viceroy of Ireland. In the northerly direction Sackville Street ended in a square beyond which stood a maternity hospital known as “the Lying-In” or, more formally, the Rotunda Hospital. Gardiner planned to extend the street southwards as far as the River Liffey that divides the city in two, but Справа. Особняки на О’Коннелл-стрит — память о викторианской эпохе. Памятник Дениэлу О’Коннеллу работы скульптора Джона Генри Фоли был заложен в 1864 году, а закончен восемнадцать лет спустя.
In the seventeenth century Henry Moore, the Earl of Drogheda, laid out a street along the course today’s O’Connell Street, and it was named after him. In the 1740s Luke Gardiner, a wealthy banker and property speculator bought a large tract of land including the northern part of Drogheda Street. He proceeded to widen the street considerably by demolishing the houses on the west side. In the centre of its now 46-metre expanse, Gardiner created a boulevard framed by gran-
Выше. Мост О’Коннелла. Современная фотография. Слева. Башня «Большая Ротонда», давшая название больнице для рожениц. Above. O’Connell Bridge. Present-day photograph Left. The Large Rotunda tower that gave the hospital its popular name.
рианской пышностью особняков. Специально к Дублинской индустриальной выставке 1853 года здесь строится пятиэтажный торговый центр Делани («Универмаг-гигант», «Новый придворный универмаг» — дублинцы называли его по-разному). Позднее, в 1880-х, владельцы «Максуини, Делани и Ко» продали это здание М. Дж. Клери из Лимерика, основателю «Клери и Ко». Компания «Клери и Ко» владела самым крупным магазином в Ирландии более полувека, а в 1940 году продала его Денису Гуини за четверть миллиона фунтов. Денис был сыном фермера, который занялся торговлей и весьма преуспел на этом поприще. Купив «Клерис», он не стал менять название, привычное уху дублинцев, а всерьез обратил внимание на
Right. The mansions on O’Connell Street are a reminder of the Victorian era. The monument to Daniel O’Connell, created by the sculptor John Henry Foley, was begun in 1864 and ended only 18 years later.
this intention was not realized in his lifetime. It was only in 1777 that the Irish parliament allotted money for this grand construction project that took a whole decade to complete. The investment was certainly worthwhile: Sackville Street became one of the broadest and most impressive streets in Europe. The bridge constructed over the Liffey in 1793 connected it with the southern half of Dublin. Originally the bridge was named in honour of Frederick Howard, 5th Earl of Carlisle, who was the viceroy of the day, but after reconstruction in 1882 it became O’Connell Bridge.
Выше. Знаменитый универмаг «Клерис», под часами которого в Дублине принято назначать встречи, процветает и поныне. Above. Clery’s famous department store, beneath whose clock Dubliners often arrange to meet, is still going strong.
Улица, улица...
/
t rough streets broad and narrow
Dublin.qxd
12/14/10
17:47
Page 110
ассортимент универмага. Вещи здесь продавались доступные и качественные, в здании также находились бар и ресторан. Даже в кризисные годы универмаг приносил прибыль, а после смерти Дениса в 1967 году бразды правления взяла в руки его вторая жена Мэри. Она оказалась достойной наследницей: универмаг продолжал процветать. В 1990 году в Дублине отмечали пятидесятилетие со дня покупки Денисом Гуини универмага «Клерис». В честь этого события было снято покрывало с новых часов на здании, установленных взамен прежних, под которыми назначали встречи несколько поколений дублинцев и гостей города. Этот универмаг и по сей день пользуется популярностью и успехом у ирландцев.
Призрак свободы Главпочтамт — самое знаменитое здание на центральной улице Дублина. Оно стало последним большим строением в городе, спроектированным в георгианском стиле, основные черты которого — влияние греческой и римской архитектурных традиций, мини-
Ниже. Эмблема ирландской почты. The General Post Office building is embellished with an Ionic hexastyle portico faced with Portland stone (limestone from southern England). The mass of the building is constructed of granite and the ground floor is rusticated. Below. The emblem of the Irish postal service.
Парад на О’Коннеллстрит, посвященный Пасхальному восстанию 1916 года. Главпочтамт стал штабом повстанцев, а после британских атак от здания остались лишь внешние стены. Реставрация здания была закончена в 1929 году. Оригинал Декларации о создании Ирландской республики выставлен в отделе филателии.
110
мальный декор фасадов и четкая геометрия линий. Строительство Главпочтамта на Сэквилл-стрит началось в августе 1814 года, а открылся он в январе 1818-го. Известность этому зданию принесло Пасхальное восстание 1916 года. Организовали его лидеры нескольких националистических организаций, таких как Ирландские добровольцы и Ирландская гражданская армия. Основными руководителями восстания были Патрик Пирс и Джеймс Коннолли. В захваченном повстанцами Главпочтамте разместился штаб восстания, а со ступеней этого здания Пирс прочитал собравшимся на Сэквилл-стрит дублинцам текст Декларации о соз-
A parade on O'Connell Street commemorating the Easter Uprising of 1916. The rebels made the General Post Office their headquarters and after the British attacks on the building only the outer walls still stood. Restoration was completed in 1929. The original text of the Proclamation of the Irish Republic is on display in the philately section.
Affordability and Quality — the Two Principles of Trade In the nineteenth century the Sackville Street area flourished, although the invisible boundary between northern and southern parts did, admittedly, remain. In the south commercial establishments predominated; further north there were townhouses — uniform buildings of several storeys tightly packed together. The English satirist William Thackeray, who visited Dublin in 1845, wrote: “The street is exceedingly broad and handsome; the shops at the commencement, rich and spacious; but in Upper Sackville Street, which closes with the pretty building and gardens of the Rotunda, the appearance of wealth begins to fade somewhat, and the houses look as if they had seen better days. Even in this, the great street of the town, there is scarcely any one, and it is as vacant and listless as Pall Mall in October.” In the mid-1800s, though, the cheerless monotony of the housing on Sackville Street began to give way to the Victorian splendour of mansions. Specially for the Dublin Industrial Exhibition of 1853 the New or Palatial Mart, a five-storey department store, was opened here. Later the owners, McSwiney, Delany and Co, sold the building to M. J. Clery of Limerick.
дании Ирландской республики. С особой торжественностью звучали слова: «...Мы заявляем о праве народа Ирландии владеть Ирландией, свободно определять судьбу Ирландии, быть независимым и единым. Длительная узурпация этого права народом и правительством другой державы не отменила его, лишить ирландцев этого права не может ничто, кроме их полного истребления. Поколение за поколением ирландский народ отстаивал свое право на свободу и независимость; шесть раз за последние три столетия ирландцы поднимались на его защиту с оружием в руках…» Восставшие сражались отважно, хотя британские войска в несколько раз превосходили их численно и были лучше вооружены. На улицах Дублина завязались жаркие бои. Британцы применили артиллерию, сосредоточив ее огонь на Главпочтамте и зданиях рядом с ним, которые в результате обстрела превратились в руины. В воскресенье 30 апреля глава Временного правительства Патрик Пирс отдал приказ о капитуляции. Все руководители и многие из участников Пасхального восстания были казнены в течение нескольких дней по приговору военного суда. Однако столь жестокая мера стала той «искрой», из которой в 1919 году разгорелось пламя Войны за независимость Ирландии. Война завершилась в 1921 году расколом страны: шесть северных графств остались в составе Соединенного Королевства, остальные получили статус самоуправляемого доминиона в Британской империи. Первый шаг к свободе был сделан.
Здание Главпочтамта украшено шестью ионическими колоннами, портик облицован портлендским камнем (известняком из Южной Англии), массив здания построен из гранита, а первый этаж украшен рустикой.
Тени прошлого Летом 1922 года улицы Дублина вновь превратились в поле боя, и на Сэквилл-стрит вновь зазвучали артиллерийские залпы. На этот раз в борьбу вступили противники и сторонники англо-ирландского договора: началась Гражданская война. Победу одержали сторонники — их поддерживала империя. Многие здания на главной столичной улице пришлось ремонтировать и восстанавливать, и спустя несколько лет Сэквилл-стрит, переименованная в 1924 году в О’Коннелл-стрит, стала только краше.
111
«Трагедией на Сэквилл-стрит» назвали захват здания Главпочтамтам противниками англо-ирландского договора в 1922 году. Это стало началом Гражданской войны в Ирландии. Слева. Первая полоса газеты «Дейли Скетч». The “tragedy on Sackville Street” was the name given to the seizure of the General Post Office by opponents of the Anglo-Irish treaty in 1922. This marked the beginning of the civil war in Ireland. Left. The front page of the Daily Sketch.
А вот серьезный вред ее архитектурному облику нанесли отнюдь не вражеские бомбы, а торговцы недвижимостью, скупавшие в 1970-х и 1980-х годах старые дома и сносившие их, несмотря на историческую ценность. На смену георгианскому и викторианскому прошлому пришли современные строения, плохо вписавшиеся в исторический контекст улицы. Ныне величественной архитектурой О’Коннелл-стрит приходится любоваться, разглядывая старые фотографии.
Слева внизу. Памятник Чарльзу Стюарту Парнеллу на пересечении улиц О’Коннелл-стрит и Парнелл-стрит. Парнелл — национальный герой Ирландии, политический лидер националистов, основатель и лидер Ирландской парламентской партии. Below left. The monument to Charles Stewart Parnell at the junction of O’Connell and Parnell Streets. Parnell is another Irish national hero, a political leader of the nationalists, the founder and head of the Irish Parliamentary Party.
С именем святого Патрика связано множество легенд, например о том, что он с помощью трехлистного клевера объяснял людям понятие Святой Троицы. «Так же, как три листа могут расти от одного стебля, так и Бог может быть един в трех лицах» — эта фраза святого уже стала хрестоматийной. Many legends are associated with St Patrick — for example his use of the clover plant to explain the concept of the Holy Trinity to people. “Just as three leaves can grow from one stem, so God can be one in three persons,” the saint’s words have become almost proverbial.
Справа. Военный парад перед зданием Главпочтамта. Дублинский шпиль (в центре) был установлен на месте взорванной боевиками ИРА Колонны Нельсона. Справа — памятник Джеймсу Ларкину, лидеру рабочего движения в Ирландии и США, радикальному стороннику коммунизма и члену Коминтерна, в конце жизни примкнувшему к лейбористской партии. Right. A military parade in front of the General Post Office. The Spire of Dublin (in the centre) took the place of Nelson’s Pillar, blown up by die-hard nationalists. On the right is a monument to James Larkin, a leader of the trade union movement in Ireland and the USA, a radical Communist and member of the Comintern, who returned to the Labour Party later in life.
His firm, Clery & Co, owned the largest shop in Ireland for more than half a century, before selling it in 1940 to Denis Guiney for a quarter of a million pounds. Guiney was a farmer’s son who had gone into trade and done very well for himself. The new owner opted not to change the name of the store, which was a Dublin institution, but devoted serious attention to the range of goods. The items it sold were affordable and of good quality. The building also contained a bar and restaurant. Even in times of crisis the store turned a profit and after Guiney’s death in 1967 his second wife, Mary, took over the reins. She proved a worthy successor and the business continued to thrive.
The Phantom of Freedom Construction of the General Post Office on Sackville Street began in August 1814 and it opened in January
Улица, улица...
/
t rough streets broad and narrow
Dublin.qxd
12/14/10
17:47
Page 112
День святого Патрика перерос национальные границы и стал своего рода международным днем Ирландии. Его празднуют в разных городах мира — в Нью-Йорке, БуэносАйресе, Мельбурне... Яркие шествия, парады и гуляния людей, одетых в зеленое (национальный цвет Ирландии), проходят всюду, где проживают ирландцы. В петлицу в этот день вдевают клевер, символ Ирландии и удачи. У Дня святого Патрика есть и языческие корни. Так, непременными героями праздника являются лепреконы — сказочные башмачники, владеющие сокровищами. Легенда гласит, что если человеку удастся поймать лепрекона, то это существо должно рассказать человеку, где спрятано золото.
112
1818. The building was made famous by the Easter Rising of 1916. It was planned by the leaders of several nationalist organizations, including the Irish Volunteers and the Irish Citizen Army. The key figures in the rising were Patrick Pearse and James Connelly. The rebels seized the General Post Office and made it their headquarters. From the steps of the building Pearse read aloud to the Dubliners who gathered on Sackville Street the Proclamation of the Irish Republic. The rebels fought bravely, although the British troops outnumbered them several times over and were better armed. Bitter fighting took place in the streets of Dublin. The British used artillery, concentrating their fire on the General Post Office and the adjoining buildings, which were pounded into ruins. On Sunday, 30 April Patrick Pearse, the head of the provisional government, ordered the surrender. All the leaders and many of the participants in the Easter Rising were executed within days by sentence of a court martial. But such savage reprisal became the spark that led to a landslide for the republicans in the General Election of 1918 and the formation of a new
provisional government. The open revolt, often armed, ended in 1920 with the Government of Ireland Act that divided the island, leaving six northern counties with a Protestant majority within the United Kingdom, while the rest became a self-governing dominion within the Empire. The first step to freedom was accomplished.
The Shadow of the Past In the summer of 1922 the streets of Dublin became a battlefield once more and artillery again thundered on Sackville Street. This time the contest was between the pragmatists who accepted the Anglo-Irish treaty and the intransigents who opposed it: a Civil War. Victory went to the supporters of the treaty — the Empire was on their side. Many buildings on the capital’s main thoroughfare had to be repaired and rebuilt. Soon, Sackville Street, renamed in honour of O’Connell in 1924, had become even more attractive. Serious damage was, however, caused to the cityscape not by enemy bombs, but by property speculators who in the 1970s and ’80s bought up the old houses and demolished them, despite their historical value. The Georgian and Victorian legacy was replaced by modern structures that clashed with the historical setting. Now one can only really admire the majestic architecture of O’Connell Street in old photographs.
St Patrick’s Day has gone beyond national boundaries and become a sort of international Irishness day. It is celebrated in cities as far apart as New York, Buenos Aires and Melbourn. Striking processions, parades and street festivities led by enthusiasts dressed in green (the national colour of the Emerald Isle) take place wherever people of Irish ancestry live. On that day it is a custom to put a cloverleaf in your buttonhole as a symbol of Ireland and of good luck. St Patrick’s Day also has pagan roots. The celebrations invariably include leprechauns — fabulous little shoemakers with treasure stored away. Legend says that if you manage to catch a leprechaun then he has to tell you where his pot of gold is hidden.
Высокий стиль / h igh
style
Cars.qxd
12/14/10
17:49
Page 114
«Будущее уже сегодня» — таким слоганом встретили журналисты открытие Парижского автосалона, ознаменовавшего собой подъем в мире «высокой моды» автопрома. Судя по числу европейских и мировых премьер, представленных во французской столице, в грядущем 2011 году любителям обсуждать мировые тенденции тем для разговоров хватит с избытком. По традиции в Париже, на «домашнем» автосалоне, французы удивляют публику своими концептами, новыми идеями в дизайне и свежими трендами. Немцы обычно выглядят скромнее — они представлены не столь впечатляюще и явно ждут своего часа, чтобы ровно через год отыграться на автосалоне во Франкфурте. Впрочем, и у тех и у других есть что представить миру.
«Трикотажный» эпатаж Этот год, как и кризисный предыдущий, показал, что успех нужно завоевывать, а на войне все средства хороши. Дизайнеры уже осознали, что новинка должна эпатировать и интриговать публику, и только это может обещать успех новым разработкам, претендующим на первенство в войне за потребителя. Концепт-кар Lacoste, подготовленный компанией Citroen в сотрудничестве с французским производителем одежды, галантереи и парфюмерии, вызвал шквал публикаций в прессе, а журнал Autocar
По-львиному брутальный Похоже, что дизайнеры Peugeot выжали все до последней капли из уходящего фирменного стиля. Последние модели Peugeot 4007 и Peugeot 107 показали, что обыгрывать «львиный» стиль дальше будет все сложнее. Нужна была свежая идея, которая хорошо представлена уже в серийном автомобиле — Peugeot 508. Кошачий взгляд снова стал диким, задние фонари подчеркивают динамичный стиль. Интерьер выполнен из качественных материалов и выдержан в стиле седана D-класса, чего раньше французы избегали. Новинка, которая уже совсем скоро появится в России, заменит собой не только Peugeot 407, но и более «взрослую» и солидную модель 607.
напророчил ему большое будущее. Действительно, года через два эти черты может приобрести следующее поколение малолитражек Citroen: стиль автомобилей-багги, без дверей и крыши, но со специальными выдвижными шторками на случай дождя. Капот и передняя панель декорированы рельефными квадратами, напоминающими о фирменном стиле Lacoste, а сиденья обшиты хлопчатобумажной тканью, которая используется для рубашек-поло. Казалось бы, это всего лишь промошоу-кар для эпатажа, но представители Citroen заявили, что готовы запустить в производство такой автомобиль в ближайшие три года.
В Renault наконец-то поняли, что большие и солидные автомобили им не по зубам, и предложили серийный экземпляр в жанре, который компании дается лучше всего, — в жанре «автомобиля-авоськи». Это двухместный электромобиль Twizy, прототип которого был показан год назад во Франкфурте. Начало продаж новинки в Европе запланировано на конец 2011 года, причем представители компании Renault обещают, что Twizy будет стоить не дороже чем обычный трехколесный скутер. Пассажир в салоне этого автомобиля располагается за водителем, а габаритная длина машины составляет 2320 миллиметров. Таким образом, Twizy короче Smart Fortwo на 375 миллиметров. Хотя куда корочето, если водитель в Smart легко дотягивается до заднего стекла рукой!
В предвкушении реванша Мировые премьеры в Париже на стендах немецких производителей — это всегда интрига. Volkswagen AG, BMW и Mercedes выставляют новинки, которые уже все автомобильные масс-медиа успели разложить по полочкам и одну часть отправить в неудачники,
115
«Если одежда может быть удобной, модной и практичной, то почему бы не позаимствовать решения, благодаря которым удается этого достигать, в автомобилестроении?» Так, видимо, рассудили в компании Citroen, разработавшей концепткар Lacoste.
Алексей КРИСТОВ / by Alexei KRISTOV
amaze the public with their concept cars, new ideas in design and fresh trends. The Germans usually make a more modest showing — they are not so strikingly represented and clearly waiting for their own hour to come at Frankfurt in exactly a year’s time, so as get their own back. But both groups have something to present to the world.
Crocodile Shock
I love Paris in the fall
…а это значит, что автомобиль при своих компактных размерах будет соответствовать представительскому классу. … and that means that despite its compact size the car will be an upmarket model.
“The Future Today” — that was the slogan that greeted journalists at the opening of the Paris Motor Show that marked an upswing in the world of automotive haute couture. Judging by the number of European and world premiers presented in the French capital, in the coming year those fond of discussing worldwide tendencies will have more than enough to fuel their conversations. B y tradition on their home turf in Paris French makers
“If clothes can be comfortable, fashionable and practical, then why not borrow the approaches that make that possible for use in the car industry?” That apparently was the reasoning that led Citroen to develop the Lacoste concept car.
The Peugeot 508, the French firm's new offering in the Gran Turismo class, will replace the Peugeot 407 and 607 models that are being retired…
К вершинам минимализма
интриги парижского двора 114
Модель Peugeot 508, новая разработка французской фирмы в классе Gran Turismo, заменит собой уходящие модели Peugeot 407 и Peugeot 607…
This year, like the crisis year before it, showed that the public needs to be conquered, and in war no holds are barred. Designers have already realized that a new product should shock and intrigue the public and that alone can ensure success for new developments seeking to gain the upper hand in the battle for the consumer. The Lacoste concept car produced by Citroën in collaboration with the French clothing, leather goods and perfume manufacturer evoked a storm of responses in the press and Autocar magazine predicted a great future for it. And really in a couple of years these features might turn up in the next generation of Citroën economy cars: the buggy style with no doors or roof, but special extending covers in case it rains.
Ниже. Компания Renault наконец-то осознала, что лучше всего у нее получается работать в жанре «автомобиль-авоська». Below. Renault has at last realized that it does its best work in the genre of “a car for bringing home the shopping”.
Высокий стиль / h igh
style
Cars.qxd
12/14/10
17:49
Page 116
а второй напророчить бессмертие. Все журналисты ждали новой BMW 6-й серии, так как незадолго до автосалона было объявлено о снятии с производства существующей «шестерки». Но в BMW ограничились лишь показом концепт-кара, который можно было бы запустить в производство уже сейчас, ведь ничего концептуального в нем нет. Облик концепта разрабатывался под руководством нового шефдизайнера BMW Адриана ван Хойдонка — автомобиль во многом напоминает «пятерку», но выглядит более динамичным и элегантным, как и подобает купе. Уже известны моторы, которые будут ставиться под капот, и даже есть информация о мультимедийном комплексе iDrive, который получит «шестерка». Но национальная гордость не позволяет немцам дарить такие премьеры Парижу, поэтому наберемся терпения. По тому же пути пошли остальные представители Германии, будто сговорившись. Opel представил концепт Astra GTC Paris, хотя мог бы с таким же успехом показать готовый Opel Astra OPC нового поколения. Что касается Audi, то в прессу просочилась информация, что после успеха концепт-кара Audi Quattro, созданного в честь юбилея полного привода quattro, компания не исключает возможности серийного производства прототипа Quattro. Если руководство Audi даст проекту зеленый свет, то вполне вероятно,
Внутри Range Rover Evoque больше напоминает роскошный легковой автомобиль, но уж никак не внедорожник….
что мелкосерийным производством этого автомобиля займется итальянское кузовное ателье Italdesign Giugiaro, которое в середине прошедшего года приобрел концерн Volkswagen.
Inside the Range Rover Evoque looks like a luxury saloon car, anything but an off-road vehicle…
Козырный внедорожник Не все представленные в Париже автомобили могут претендовать на безоговорочный успех, но среди
Новый BMW 6-й серии стал еще агрессивнее и буржуазнее, чем прежде, хотя это не мешает ему походить на младших собратьев — «пятерку» и «трешку».
The new BMW 6 series has become even more aggressive and bourgeois than before, but that does not stop it resembling its juniors in the series 3 and 5.
117
116 Brutal Like a Lion It seems that Peugeot’s designers have milked every last drop from the previous company style. The latest models, the Peugeot 4007 and Peugeot 107, showed that it could only get even harder to make great play with the “lion” style. A fresh idea was needed and it is already well represented in a serial model — the Peugeot 508. The feline look has gone wild again; the rear light clusters stressing the dynamic style. The interior is made from quality materials in the manner of a D-class sedan, something the French have previously avoided. Более соблазнительных форм у Audi не было со времен первого Audi Quattro Coupe. В Германии чтят автомобильные традиции и верят в то, что без них нет будущего. There has not been an Audi with more seductive lines since the first Quattro Coupé. In Germany they respect automotive traditions and are convinced that without them there is no future.
Хотя этот концепт Audi Quattro из серии «А-помните-был-раньше-такой-автомобиль?», салон у него более чем современный. Although this concept Audi Quattro is one of those reminders — “Remember there used to be a car like this?” — its interior is bang up-to-date.
них есть индивид, который обладает всеми необходимыми для этого качествами. Новый Range Rover Evoque выглядит дерзко и дорого, но при этом очень интеллигентно, как будто на оксфордскую стипендию приоделся. Под капотом — мощный турбо-дизель, а коробка передач от Jaguar. Когда этот пижон появится в продаже, остальным компактным кроссоверам придется поджать выхлопные трубы и быстренько сбавить обороты. Ведь мало того, что внешне новый RR хорош, так и проходимость у него как у взрослых внедорожников. А в рукаве у его производителей припрятан сильнейший козырь: кроме привычной пятидверной версии предусмотрена и трехдверка купеобразной формы.
…Между новым Evoque и, например, Land Rover Defender разница в миллионы световых лет! The new Evoque and, say, the Land Rover Defender are millions of light years apart.
Towards Extremes of Minimalism At Renault they have at last grasped that the company was out of its depth trying to produce large prestigious vehicles and are offering a serial model in the genre that they do best of all — a car for bringing home the shopping. This is the Twizy, a two-seater electric vehicle that debuted as a prototype at Frankfurt a year ago. The novelty is due to go on sale in Europe towards the end of 2011, with Renault spokespeople promising that the Twizy will be no more expensive than an ordinary three-wheeled scooter.
Anticipating the Return Match World premieres on the stands of German manufacturers in Paris are always an enigma. Volkswagen AG, BMW and Mercedes exhibit new products that the whole of the automotive media have already had time to analyse thoroughly, classifying some as failures and others as destined for immortality. All the journalists were awaiting the new BMW 6 series because shortly before the show the end of production for the existing series had been announced. But the Bavarians restricted themselves to displaying a concept car that could go into production tomorrow — since there is nothing conceptual about it. Its appearance was developed under the leadership of BMW’s new chief designer, Adrian van Hooydonk — in many ways the car resembles the 5 series, but it has a more dynamic, elegant look, as befits a coupé. The engines that will go beneath the bonnet are already known. We even have information about the iDrive multimedia complex that is going to be fitted in the new 6 Series. But national pride will not allow the Germans to
make a gift of such premieres to Paris, so we shall have to be patient. The remaining representatives of the Bundesrepublik followed the same policy, as if they were all in collusion. Opel presented the Astra GTC Paris concept car, although it could equally well have put the production-ready new-generation Astra OPC on the stand. As for Audi, rumours reached the press that after the success of the Audi Quattro concept car created to mark the jubilee of the pioneering four-wheel drive, the company is not ruling out the possibility of putting the Quattro prototype into serial production. If the Audi management gives the green light to the project, then it is very probable that the small-scale manufacture of the car will be entrusted to the Italian company Italdesign Giugiaro that the Volkswagen Group acquired in the middle of last year.
An Off-road Trump Card Not all the cars presented in Paris can lay claim to unqualified success, but there is one among them that has all the right qualities for it. The new Range Rover Evoque looks bold and expensive, but refined at the same time, as if it had dressed up to get an Oxford scholarship. There is a powerful turbo-diesel under the bonnet connected to a gearbox from Jaguar. When this dandy goes on sale, the other compact crossovers will have to tuck in their exhaust pipes and rein in their expectations. The new Range Rover doesn’t just look good, it has the off-road capabilities of grown-up 4WDs. And it has a really strong trump card up its sleeve: besides the usually five-door version, a three-door coupé style body is planned.
Традиции / t raditions
Obrazovan.qxd
12/14/10
17:51
Page 118
«В 12 часов на Невский проспект делают набеги гувернеры всех наций с своими питомцами в батистовых воротничках. Английские Джонсы и французские Коки идут под руку с вверенными их родительскому попечению питомцами и с приличною солидностию изъясняют им, что вывески над магазинами делаются для того, чтобы можно было посредством их узнать, что находится в самых магазинах. Гувернантки, бледные миссы и розовые славянки, идут величаво позади своих легеньких вертлявых девчонок, приказывая им поднимать несколько выше плечо и держаться прямее; короче сказать, в это время Невский проспект — педагогический Невский проспект».
“At 12 o’clock tutors of all nationalities make forays onto Nevsky Prospekt with their charges in cambric collars. English Joneses and French Coqs hold the hands of the children entrusted to their parental care and explain to them with proper decorum that the signs above the shops are made so that by means of them one might learn what is in the shops themselves. The governesses — pale misses and rosy Slavs — process majestically behind their fidgety lightweight young girls, telling them to raise their shoulders a little higher and keep their backs straighter. In short, at that time Nevsky Prospekt is pedagogical Nevsky Prospekt.” Nikolai Gogol
Николай Гоголь
118
"Only the educated are free"
ченье и свет Елена КЕЛЛЕР, Любовь СТОЛЬБЕРГ / by Yelena KELLER, Lubov STOLBERG
«Невский проспект. Вид с Аничкова моста». С акварели Людвига Бонштедта. 1847 год. Если в XVIII веке среди гувернеров и домашних наставников преобладали иностранцы, то с середины девятнадцатого этой профессией стали овладевать и русские. Nevsky Prospekt. A view from Anichkov Bridge. From a watercolour by Ludwig Bohnstedt. 1847. While in the eighteenth century the vast majority of tutors and domestic educators were foreigners, from the middle of the nineteenth century Russians began moving into the profession.
12/14/10
17:51
Page 120
Традиции / t raditions
Obrazovan.qxd
«Семейный портрет Половцовых и Татищевых». С картины неизвестного художника. 1830-е годы. Детей в дворянских семьях гувернеры и воспитатели пытались отгородить от влияния внешнего мира: считалось, что вводить ребенка в мир взрослых надо постепенно и очень осторожно. Главное, чему стремились научить гувернеры своих питомцев, — это умению трудиться и терпеливо переносить трудности.
Русский дворянин и своими манерами, и воспитанием был обязан семейному окружению, где его обучали тонкостям дворянского обихода. Дворянские дети, как правило, находились отдельно от родителей, им отводилась строго ограниченная территория — спальная и классная комната, а в помещениях рядом жили гувернантки. Граф Владимир Соллогуб, вспоминая о своем детстве, писал, что они с братом обращались к родителям по-французски и на «вы» и
«подчинялись таким же строгим законам послушания, как и крепостные». Сейчас трудно представить, насколько строго воспитывали маленьких петербуржцев и насколько они не были избалованны. Дамы обычно вели активную светскую жизнь, и у них просто не было времени регулярно заниматься воспитанием детей. Во многих мемуарах обычно встречается фраза: «Матушка была очень добра, но мы редко ее видели». Впрочем, порой первые уроки малыши получали именно от своих мате-
«Детская в барском доме». С картины неизвестного художника. Первая четверть XIX века.
Family Portrait of the Polovtsovs and Tatishchevs. From a painting by an unknown artist. 1830s. Tutors and educators tried to shield the children of noble families from the influence of the outside world. It was believed that a child needed to be introduced into the adult world gradually and very cautiously. The main thing that tutors sought to instil in their charges was the ability to work and to bear difficulties with patience.
The Nursery in a Manor House. From a painting by an unknown artist. First quarter of the 19th century.
Ниже. «Гостиная в доме Нащокиных». С картины Николая Подключникова. 1840-е годы. Below. The Drawing-Room in the Home of the Nashchokins. From a painting by Nikolai Podkliuchnikov. 1840s.
121
120
Слева. Новая кубическая азбука. Мастерская учебных пособий Д. Х. Померанцева. 1879—1880 годы. Left. A new cubic alphabet. D.Kh. Pomerantsev’s workshop of study aids. 1879—80.
рей, а то, что они могли дать своим детям, зависело уже от их собственной образованности. «Ей мы обязаны были первыми нашими знаниями, — писал о своей матери художник-маринист Алексей Боголюбов, — ибо других учителей до поступления в Корпус у нас не было. Будучи воспитанницею шестого выпуска Смольного монастыря благородной половины, она получила воспитание вполне фундаментальное, хотя не обширное. Прекрасно знала языки, арифметику, историю и географию да Закон Божий. Но эта небольшая программа была в ней подробно разработана и усвоена с редким знанием, а что касается
The Russian noble owed his manners and his upbringing to the family environment, where he was taught the subtleties of noble custom and practice. Noble children were as a rule kept separate from their parents; they were allotted a strictly delimited territory — the bedroom
and the classroom, and their governesses lived in adjoining rooms. Recollecting his own childhood, Count Vladimir Sollogub wrote that he and his brother conversed with their parents in French using the vous form and “were subject to such severe laws of obedience as serfs.” Today it is hard to imagine how strict an upbringing little Petersburgers received and how far they were from being spoilt. Ladies usually led an active social life and were simply unable to spend time regularly on the education of their children. Many memoirs contain sentences like this: “Mama was very kind, but we hardly ever saw her.” But sometimes it was the mother who gave youngsters their first lessons and how much they were able to give their children depended on their own level of education. “We were indebted to her for our first knowledge,” the seascape-painter Alexei Bogoliubov wrote of his mother, “because until we entered the [Naval Cadet] Corps we had no other teachers. As a member of the sixth intake at the Smolny Institute for the Daughters of the Nobility, she had been given a quite solid, if not broad education. She had an
до эстетики и любви к прекрасному, то все это выработалось познанием литератур уже своим умом и вкусом». Другой тип родительницы представляла тетушка графа Соллогуба Мария Архарова: она «отличалась классической начитанностью. Разговор свой она обыкновенно перемешивала цитатами из Корнеля, Расина и Вольтера. Жизнь свою она посвятила воспитанию своего единственного сына Ивана. <…> В большой зале их дома стоял театр марионеток, изображавших для наглядного обучения важнейшие мифологические и исторические события». Правда, с наглядным обучением случались непредвиденные казусы: «Однажды состоялся спектакль „Гибель Трои“. Вид Трои, исторический конь, извергавший воинов, беспощадное сражение — все приводило зрителей в восторг; но когда злополучный город долженствовал запылать со всех концов для завершения сценического эффекта, никакого пожара не воспоследовало. В этот вечер Троя не погибла. Оказалось, что мастеровой Зуров, соединявший в себе должности декоратора, машиниста и режиссера, имел еще специальность горького пьяницы и лежал без чувств, выпив до последней капли приготовленный для пламени спирт. Вечер кончился без гомерической катастрофы».
excellent knowledge of languages, arithmetic, history and geography, as well as the catechism. But in her that small curriculum was worked out in detail and mastered with exceptional competence, and as far as aesthetics and appreciation of beauty was concerned, all that was produced through
Домашний «Театр Гиньоль». Куклы: Полишинель, Матушка Мишель, Пьеро. Кустарная работа. Россия. 1867 год. A domestic Grand Guignol. Puppets of Punchinello, Mère Micelle, Pierrot. Artisan’s work. Russia, 1867.
Традиции / t raditions
Obrazovan.qxd
122
12/14/10
17:51
Page 122
Бывало, обучали своих отпрысков и отцы семейств. Отец писателя и театрального деятеля Рафаила Зотова начал обучать сына с четырехлетнего возраста, «сперва посредством костяной азбуки, и складывание букв далось мне очень легко. А когда открылся немецкий театр, просил его учить меня и по-немецки. Он и за это охотно взялся». Начальное обучение дворянских детей до десятилетнего возраста было домашним. От любимой русской няни малыши переходили к гувернерам и гувернанткам, чаще французским и немецким. В XVIII—XIX веках педагогической системы и обязатель-
«Портрет Дмитрия Петровича Воейкова с дочерью Варварой и англичанкой мисс Сорок». С картины Василия Тропинина. 1842 год. Дмитрий Воейков был известным русским коннозаводчиком и организатором общественного ипподрома. Portrait of Dmitry Petrovich Voyeikov with His Daughter, Varvara, and the Englishwoman Miss Shorrock. From a painting by Vasily Tropinin. 1842. Dmitry Voyeikov was a well-known Russian horsebreeder and organizer of the public race-track.
Василий Жуковский, наставник цесаревича Александра Николаевича. С портрета работы Ивана Реймерса. Вторая четверть XIX века. Vasily Zhukovsky, the mentor of Tsesarevich Alexander Nikolayevich. From a portrait by Johann Reymers. Second quarter of the 19th century.
ной программы не существовало, они зависели от запросов родителей и профессиональной подготовки гувернеров и учителей, а те имели собственные представления о том, как и чему обучать детей. «Высокообразованная» госпожа Простакова из фонвизинского «Недоросля» была убеждена, что география — наука не дворянская. «Дворянин только скажи: повези меня туда, — свезут, куда изволишь». Спустя 27 лет после выхода комедии «Недоросль», в 1819 году, в журнале «Вестник Европы» был опубликован сатирический «Разговор между графом, графиней и
absorption of the literature by her own mind and taste.” Another type of parent was represented by Count Sollogub’s aunt, Maria Arkharova. She was noted for her extensive reading in the classics and her conversation was customarily peppered with quotations from Corneille, Racine and Voltaire. She devoted her life to bringing up her only son, Ivan. … In the large hall of their house there was a puppet theatre that depicted the most important mythological and historical events as a visual teaching aid.” Admittedly, there were occasional mishaps with this approach: “Once the Fall of Troy was being presented. The appearance of Troy, the historic horse that disgorged its warriors, the merciless struggle — the whole thing had the spectators in raptures, but when the illfated city was supposed to burst into flames from end to end as the culmination of the spectacle, no fire appeared. That evening Troy did not perish. It turned out that the workman Zurov, who combined in one person the functions of stage designer, mechanic and director, was also an inveterate drunkard and was lying senseless some-
Многочисленные руководства по «хорошему тону», где подробно излагалось, как себя вести «в обществе, дома и при дворе», предназначались для людей, далеких по своему происхождению от аристократии. The numerous manuals of “good manners” that described in detail how to behave “in society, at home and at court” were intended for people of far from aristocratic origins. where, having consumed every drop of the meths intended for the fire. The evening ended without the Homeric catastrophe.” There were also fathers who took it upon themselves to teach their offspring. The writer, playwright and critic Rafail Zotov’s father began instructing his son from the age of four, “first of all using a bone alphabet, and I found putting the letters together very easy. And when the German theatre opened, I asked him to teach me German too. And he willingly did so.” The basic education of noble children up to the age of ten took place at home. Beloved Russian nannies passed the youngsters on to tutors and governesses, most often French or German. In the eighteenth and nineteenth centuries there was
Слева. «Наем гувернантки». С картины Эмилии Шанкс. Конец XIX века. Эмилия Шанкс была первой женщиной-живописцем, которую приняли в Товарищество передвижных художественных выставок. Left. Hiring a Governess. From a painting by Emily Shanks. Late 19th century. Emily Shanks, the daughter of a Moscow-based British businessman, was the first female painter to be accepted into the Society for Itinerant Art Exhibitions.
гувернером». В этом случае уже гувернер убеждал родителей, что география их сыну не нужна, он изучит ее, посещая принадлежащие ему поместья, а в столицу можно приехать «даже и не знавши, под какими лежит она градусами»; астрономия молодому графу не требуется, зачем ему знать о Млечном Пути, «когда он будет ходить по путям большого света». Такая же участь постигла и геометрию с историей, из всех наук остались французский язык да танцы. Самые разные по интеллектуальному уровню дворянские семьи одинаково легкомысленно относились к домашнему обучению детей, что было обусловлено не их родительской безответственностью, а традициями и обычаями дворянской
«Учитель рисования». С картины Василия Перова. 1867 год. «Доля учителя рисования всем известна. Стать им — это значит похоронить себя как художника. Оторванный от художественной среды, от восприятия художественных произведений, лишенный времени для самостоятельной творческой работы, учитель рисования обыкновенно бросал искусство…» — писал русский художник Яков Минченков.
123
The Drawing Master. From a painting by Vasily Perov. 1867. “The lot of the drawing master is familiar to us all. To become one means to give up hope of being an artist. Cut off from the artistic milieu, from the perception of works of art, deprived of time for his own independent creative work, the drawing master usually abandoned art…” The words of the Russian artist Yakov Minchenkov.
no educational system or compulsory curriculum: everything depended on the requirements of the parents and the professional background of the tutors and teachers, while the latter had their own ideas about how and what to teach the children. The “highly educated’ Madame Prostakova in Fonvizin’s play The Minor was convinced that geography was not a branch of learning for the nobility. “A noble has only to say ‘Take me there’ and they will take you wherever you want.” Twenty-seven years after that comedy was published, in 1819, the periodical Vestnik Yevropy published a satirical “Conversation between a Count, Countess and Tutor”. On this occasion it was the tutor trying to persuade the parents that their son did not need to know geography — he can visit the estates that belong to him and travel to the capital “even without knowing their latitude and longitude”; astronomy is of no use to the young
среды. Ведь для чего, казалось бы, в светском обществе могли пригодиться знания естественных наук? «Он химик, он ботаник…» — так в насмешку говорится в пьесе «Горе от ума» Александра Грибоедова об одном из персонажей — князе Федоре. Не случайно Николая Греча, будущего литератора, в детстве способного к точным наукам, дома дразнили и «называли профессором, но отнюдь не в похвалу, а в насмешку, разумея под этими словами тяжелого педанта, горбатого и безобразного». Найти хорошего учителя даже в Петербурге было не так-то просто. По словам Петра Вяземского, «о русских наставниках и думать было нечего. Их не было… Надобно было ловить иностранцев наудачу». Спросом пользовались бонны-немки, гувернантки-француженки, англоманов в Петербурге было не так много. Каждую весну, сразу после начала навигации, учителя из Германии, Швейцарии, Англии, Франции прибывали в Петербург. Работа в богатом дворянском доме была не только престижной, но и хорошо оплачиваемой. Содержание составляло 3–4 тысячи рублей в год. Такую гувернантку — мисс Жаксон — описывал Пушкин: «...сорокалетнюю чопорную девицу, которая белилась и сурьмила себе брови, два раза в год перечитывала „Памелу“, получала за то две тысячи рублей и умирала от скуки в этой варварской России». Гувернеров
«Урок географии». С акварели неизвестного художника XIX века. Наставники и домашние учителя преподавали дворянским детям широкий спектр наук: основы русской и французской грамматики, арифметики, географии, истории и рисования. The Geography Lesson. From a watercolour by an unknown 19th-century artist. Tutors and domestic educators taught the children of Russian nobles a wide range of subjects: the basics of Russian and French grammar, arithmetic, geography, history and drawing.
count, why would he need to know about the Milky Way “when he will be walking the paths of high society”. The same lot befell geometry and history, and of all fields of learning only French and dancing remained.
12/14/10
17:51
Page 124
Традиции / t raditions
Obrazovan.qxd
приглашен некто Маргоревский. Выбор оказался неудачным: преподаватель придерживался крайне революционных взглядов и считал, что место министров во главе с министром двора — на виселице, не подозревая о том, что эту должность как раз занимал граф Александр Адлерберг — отец его ученика. В XVIII веке кто только не становился гувернерами — актеры, парикмахеры, люди неопределенных занятий и просто искатели приключений. После французской революции 1789 года тысячи аристократов-эмигрантов оказались в разных странах, в том числе и в России. Тогда и возник
старались нанимать по рекомендации, иногда бонны или гувернантки предъявляли характеристики с прежнего места работы, но им не особенно доверяли, поскольку не было гарантии, что они написаны именно прежними хозяевами. Случались непредвиденные и даже анекдотические ситуации. По воспоминаниям графа Николая Комаровского, в доме Веневитиновых детьми из аристократических семей было создано минералогическое общество. Руководителем, по особой рекомендации, был
При найме гувернера заключался контракт. Приведем текст одного из таких документов: «1775 года июля контракт сей учинен промеж отставным капитаном Денисом Васильевичем Юрасовским и французом Генрихомде-Бланжия на три года. Я нижеподписавшийся граф Бланжия, обязуюсь обучать обоих сыновей Дениса Васильевича, малолетних барчуков Петра и Алексея не только языкам французскому и немецкому, но также и славным манерам; обязуюсь как за ними малолетними Петром и Алексеем Денисовичами, так и за всеми людьми, их окружающими, иметь смотрение неустанное: обязуюсь спать с ними вместе в отдельной горнице и ездить в деревню и всюду, куда бы Денис Васильевич с детьми и со всею фамилиею своею ни поехал бы. Обязуюсь обязанности эти исполнять как то честному и порядочному человеку надлежит. Я же с своей стороны обещаюсь заплатить ему, графу Бланжия, за каждый год по 200 рублев, а всего значит 600 рублев; платить их обязуюсь по третям года вперед и первую треть, едва вступивши в дом мой. Обязуюсь сшить по паре платья нового в году, когда только он, граф Бланжия, того захочет. Обедать и ужинать он, Бланжия, будет со мною и все то, что буду есть и пить и я сам. Кроме того обязуюсь еще дать ему отдельную горницу во флигеле со всем полным прибором. Предоставить коляску летом тройкою, а зимою сани парою для его, с детьми моими катания, да еще кучеров двух, да конюха, да лакея в ливрее, да еще двух крепостных девок по его, графа Бланжия, выбору, для смотрения за его отдельным кабинетом. Все эти лошади и люди всегда должны быть в его полнейшей диспозиции. Ко всему сему прибавлять кажись бы и нечего, но я, граф Бланжия, полагаю не лишним, коли для вящего назидания прибавлено будет, что я не столь за изрядным жалованием, сколь за благородным приемом гонюсь. Капитан Денис Юрасовский Theophil Henri Vicomte de Blang».
Выше. «Семейный портрет с учителем». С картины неизвестного художника. 1830—1840-е годы. Above. Family Portrait with a Teacher. From a painting by an unknown artist. 1830s-40s.
Справа. «Девочка за уроком». С картины Эмили Гаугер. Вторая половина XIX века. Right. Girl at Her Lessons. From a painting by Emily Gauger. Second half of the 19th century.
125
124
Выше. «Интерьер классной комнаты». С акварели Растмана. 1827 год. Справа. Глобус, учебники и учебные пособия XIX века. Above. Interior of a Classroom. From a watercolour by Rastman. 1827. Right. A globe, nineteenthcentury textbooks and manuals.
Noble families of the most varied intellectual levels took an equally careless attitude to the domestic education of their children. This was due not to parental irresponsibility but to the customs and traditions of the noble estate. What use indeed would a knowledge of the natural sciences be in the social round? “He’s a chemist, he’s a botanist” is the mocking verdict passed on Prince Fiodor, one of the characters in Griboyedov’s celebrated Woe from Wit. It is no coincidence that Nikolai Grech, the future man of letters who displayed an aptitude for the exact sciences in childhood, was teased at home and “called the professor, not in praise, though, but in mockery, the word being understood to mean a lumbering pedant, bent-backed and ugly.” Even in St Petersburg it was no easy matter to find a good teacher. In the words of Piotr Viazemsky “Russian tutors were simply out of the question. They did not exist. … You had to chance your luck with foreigners.” German nursery nurses and French governesses were particularly in demand; Anglomania was not so widespread in St Petersburg. Each spring, as soon as the shipping season began, teachers from Germany,
новый тип учителя-француза, хорошо образованного, с манерами настоящего аристократа. Образ подобного гувернера нарисовал мемуарист Филипп Вигель: «…наш гувернер, шевалье де-Ролен-де-Бельвиль, французский подполковник, человек лет сорока. Не слишком молодой, умный и весьма осторожный, сей повеса старался со всеми быть любезен и умел всем нравиться, старым и молодым, господам и даже слугам. Обхождение его со мной с самой первой минуты меня пленило». Уроки проходили в специальной комнате, называемой «классной», как правило обставленной старой мебелью, потому что дети дворян, как и любые дети, не отличались аккуратностью при обращении с чернилами, красками или клеем. Такое помещение описывал Лев Толстой в повести «Детство»: «В середине комнаты стоял стол, покрытый оборванной черной клеенкой, из-под которой во многих местах виднелись края, изрезанные перочинными ножами. Кругом стола было несколько некрашеных, но от долгого употребления залакированных табуретов». На стене висели географические карты, часто изорванные и аккуратно подклеенные гувернером, и грифельная доска. Классные комнаты для девочек украшали их рукоделия. Непременным атрибутом классной комнаты были книги. В домах образованного дворянства по периметру классной
When a tutor was hired a formal contract was signed. Here is the text of one such document. “July 1775. The present contract has been concluded between retired Captain Denis Vasilyevich Yurasovsky and the Frenchman Henri de Blang(y) for a period of three years. I, the undersigned, Count Blang, undertake to teach both of Denis Vasilyevich’s sons, the young masters Piotr and Alexei, not only the French and German languages, but also fine manners; I undertake to keep constant watch over the minors Piotr and Alexei Denisovich and also over all those around them; I undertake to sleep with them in a separate chamber and to travel to the country and anywhere else that Denis Vasilyevich with his children and the whole family might travel. I undertake to perform these duties as befits an honest and decent man. I for my part promise to pay Count Blang 200 roubles per year, making a total of 600 roubles. I undertake to pay each third of the year in advance and to pay the first third as soon as he joins my household. I undertake to have two sets of new clothing sewn each year, as soon as Count Blang shall wish them. Blang shall lunch and dine with me and have the same to eat and drink as I do myself. Besides, I undertake to give him a separate chamber in the wing of the house fully furnished. To provide a carriage and three in summer and in winter a sleigh and a pair to pull it to drive out with my children, and two coachmen, and a stableman, and a liveried servant, and two serf girls of Count Blang’s choice to look after his separate room. All these horses and persons are to be always at his complete disposal. It would seem that there is nothing more to be included, but I, Count Blang, believe it not unwarranted to add for your edification that I am seeking not so much a handsome salary as a noble reception. Captain Denis Yurasovsky Theophile Henri, Vicomte de Blang”
Традиции / t raditions
Obrazovan.qxd
12/14/10
17:51
Page 126
комнаты стояли низкие шкафы с детской литературой. В культурных дворянских семьях чтение поощрялось, и родители, не слишком уделявшие внимание образованию детей, все-таки читали им вслух занимательные книги. Гувернер или домашний учитель давали ребенку самые азы, а для изучения специальных предметов (словесности, истории, танцев, верховой езды, фехтования)
Вначале французы-гувернеры и французы-учителя редко соответствовали своей профессии и редко серьезно относились к своим педагогическим обязанностям. По этому поводу было много анекдотов, не только в русской среде, но и среди французов. Рассказывали, что одному французу, преподававшему грамматику, устроили профессиональный экзамен, на вопрос о наклонениях (по-французски «mode») французских глаголов он отвечал, что давно покинул Париж, а моды там постоянно меняются. Среди предметов, которым обучали дворянских детей, рисование считалось столь же обязательным, как письмо или математика. А в 1872 году в России были учреждены бесплатные воскресные курсы рисования для простого народа. Among the subjects taught to the children of the nobility, drawing was considered as essential as writing or mathematics. And in 1872 free Sunday courses in drawing for the common people were established in Russia.
«Урок рисования». С акварели неизвестного художника. 1849 год. Справа. Набор красок. Конец XIX века. The Drawing Lesson. From a watercolour by an unknown artist. 1849.
126
Right. A set of paints. Late 19th century
Switzerland, Britain and France would arrive in the Russian capital. A position in a wealthy noble household was not only prestigious, but also well paid. Salaries were around 3,000–4,000 roubles a year. People tried to hire tutors on recommendation. Sometimes nurses or governesses presented references from their previous place of employment, but these were not especially trusted, since there was no guarantee that they had indeed been written by the former employers. Unforeseen and even ludicrous situations sometimes arose. According to Count Nikolai Komarovsky, children from aristocratic families formed a mineralogical society at the Venevitinov home. On the strength of particular recommendation, a certain Margorevsky was invited to act as instructor. This choice proved unfortunate: the teacher was extremely radical in his views and declared that all ministers belonged on the scaffold with the minister of the imperial court at the head of the queue — not suspecting that this post was held by Count Alexander Adlerberg, the father of one of his pupils.
приглашали учителя «по билетам». Приходящий учитель давал урок и ставил оценку в особую тетрадку баллов, иногда оценок было две — за знание урока и за поведение. После каждого занятия учитель забирал билет, который был своеобразной квитанцией, собирал их и представлял родителям к оплате. Учителя «по билетам» готовили подростков и к поступлению в университет. Дети терпеливо учили правила грамматики и мучились над арифметическими задачками, не понимая, зачем все эти терзания. Совсем иначе они относились к танцам, фехтованию, рисованию и музыке. Тяжелая многочасовая муштра была оправдана будущими победами в бальных залах и гостиных. Девочек обязательно учили музыке, мальчиков гораздо реже. Первое объявление в «Санкт-Петербургских ведомостях» в 1760 году поместил о себе приезжий немец, желающий
In the eighteenth century all sorts of people became private tutors — actors, hairdressers, men of indeterminate occupations and out-and-out adventurers. After the French Revolution of 1789 thousands of aristocratic émigrés ended up in various countries, including Russia. It was then that
«Мечты». С картины Константина Савицкого. Последняя четверть XIX века. Dreams. From a painting by Konstantin Savitsky. Last quarter of the 19th century.
Тетради с учебными упражнениями графа Михаила Семеновича Воронцова, впоследствии почетного члена Санкт-Петербургской Академии наук. 1787—1788 годы.
Exercise books that belonged to Count Mikhail Semionovich Vorontsov, later an honorary member of the St Petersburg Academy of Sciences. 1787—88.
мейству, из 2 или 3 покоев чистых с кухнею и с потребными дровами и свечами». По окончании домашнего обучения дети поступали в государственные или частные гимназии и пансионы. Впоследствии о своих гувернерах они отзывались по-разному, некоторые — с благодарностью и нежностью. Удивительна история Слева. Титульный лист книги «Детское чтение для сердца и разума». Москва. 1785 год.
127
Left. The title page of Children’s Reading for Heart and Mind. Moscow. 1785.
учить «на клавикордах». Постепенно увеличивалось число учителей и учеников. В газетных объявлениях учителя отмечали, что у них есть «несколько свободных часов», иногда предлагали давать уроки за квартиру и прислугу: «Учитель, обучающий музыке, основательно играть на фортепиано, имея несколько свободных часов, предлагает свои услуги к обучению одного или двух детей в доме у господ, согласных вместо денежной оплаты снабдить его квартирою, приличною его се-
a new type of French tutor came on the scene — well educated and with the manners of true noblemen. Lessons took place in a special classroom that was as a rule furnished with old furniture since the children of the nobility, like any others, were not especially careful when handling ink, paints and paste. Leo Tolstoy describes one of these rooms in his short story Childhood: “In the middle of the room stood a table covered with ragged black oilcloth beneath which in many places you could see the edges that had been hacked about by penknives. Around the table were several stools, unpainted but lacquered from long use.” The walls were hung with geographical maps, often torn and neatly pasted back together by the tutor, and a slate blackboard. Girls’ classrooms would be decorated with their needlework. Books were an invariable attribute of the domestic classroom. In the homes of the educated nobility low bookcases containing children’s literature ran around the walls of the room. In cultured families reading was encouraged and parents who did not pay particular attention to their children’s edu-
Книга Ивана Кускова «Танцевальный учитель, заключающий в себе правила и основания сего искусства к пользе обоего пола, со многими графированными фигурами и частию музыки». Санкт-Петербург. 1794 год. Ivan Kuskov's book The Dancing Master, containing the rules and foundations of that art for the use of both sexes, with many engraved figures and pieces of music. St Petersburg. 1794.
At first French tutors and teachers were often poorly fitted for their profession and rarely took their educational duties seriously. There were many jokes on this score, not only among the Russians, but among the French as well. The story goes that one particular Frenchman who supposedly taught grammar was subjected to a professional examination. When asked about the mood (mode in French) of French verbs, he replied that he had left Paris long ago, and fashions (modes) there were constantly changing. Бюро детское. Россия. Третья четверть XVIII века. Русская мебель екатерининского времени создавалась в соответствии с интерьерами дворянских особняков. К 1780-м годам завершился переход от изогнутых форм барокко и рококо к прямолинейным конструкциям классицизма. Child’s writing desk. Russia. Third quarter of the 18th century. Russian furniture in Catherine II’s time was made to match the interiors of noble mansions. By the 1780s the transition from the Baroque and Rococo curves to the straight lines of Classicism was complete.
Традиции / t raditions
Obrazovan.qxd
128
12/14/10
17:51
Page 128
отношений графа Михаила Бутурлина с его гувернером-англичанином господином Слоаном, чьим девизом была поговорка: «Не всем нам дано совершать необыкновенные дела, и мы должны исполнять обыкновенные наши обязанности необыкновенно исправно». Граф считал, что многим обязан этому человеку «за те основные понятия справедливости, житейского, так сказать, правосудия, честности и уважения к себе», которые привил ему гувернер. Когда к концу жизни граф обеднел, а господин Слоан стал вполне обеспеченным и даже богатым человеком, он самым деликатным образом предложил своему бывшему воспитаннику денежную помощь в размере 6000 франков, или 1720 рублей серебром, пожизненно и оговорил это в своем духовном завещании. Другие вспоминали о своих воспитателях без особой теплоты, а в дневниках и мемуарах они выступали как отрицательные персонажи. Во многом это объясняется тем, что в обязанности гувернеров входило не только обучение, а также воспитание. Они постоянно следили за поведением своих подопечных, требуя от них скромности, усердия и хороших манер, что детей, конечно же, раздражало. «Едва летом, на даче, могу подышать свободно и весело, да и тут мешает мне теперь madame Pointue: все ходит за мной и говорит: „Держитесь прямо. Не смейтесь. Не говорите громко.
Не ходите скоро. Не ходите тихо. Опускайте глаза…“ Да к чему это? Хоть бы поскорее быть совсем большой!» — возмущается героиня повести Соллогуба «Большой свет». Шло время, юные дворяне становились взрослыми, уверенными в себе, умеющими держаться естественно и непринужденно и поддерживать светскую беседу — всем этим они во многом были обязаны своим гувернерам и домашним учителям.
cation nevertheless read entertaining books aloud to them. The tutor or resident teacher gave a child the basics, but for more specialized subjects (literature, history, dancing, horseriding, fencing and so on) “ticket” teachers were invited. The visiting teacher gave a lesson and recorded a mark in a special notebook. Sometimes he would give two marks, one for knowledge of the material and one for behaviour. After each lesson the teacher took a ticket that served as a sort of receipt. He collected a number of these, then presented them to the parents for payment. Teachers “by ticket” prepared adolescents for the university entrance examinations. Children patiently boned up on the rules of grammar and pored over arithmetic problems without any understanding of why such torments were necessary. With dancing, fencing, drawing and music it was quite a different matter. The long hard hours of drill were clearly justified by future triumphs in society ballrooms and drawingrooms. Music was practically compulsory for girls, far less so for boys.
The first advertisement in the SanktPeterburgskiye Vedomosti in 1760 was placed by a newly-arrived German offering clavichord lessons. The number of teachers and pupils gradually grew. In the newspapers teachers would write that they had “a few unreserved hours”; sometimes they offered lessons in exchange for lodgings and a servant. “A teacher giving instruction in music and a thorough grounding in the playing of the pianoforte, having a few hours not yet taken, offers his services for the instruction of one or two children at the home of gentlefolk who would be willing instead of monetary emolument to provide him with accommodation suitable for his family, of two or three clean rooms with a kitchen and supplies of firewood and candles.” After their home education, children went on to state or private gymnasia or boarding schools. Young nobles grew up self-confident, able to behave in a natural, unforced manner and to carry on a polite conversation — to a large extent they had their tutors and domestic teachers to thank for that.
«Портрет сенатора Александра Александровича Башилова с сыновьями Александром и Яковом и мальчиком гр. де Бальмен». С картины Евграфа Крендовского. Начало 1830-х годов. Подчас гувернеры, воспитатели и даже няни становились почти что членами дворянских семей и нередко бывали запечатлены на семейных портретах. Portrait of Senator Alexander Alexandrovich Bashilov with his Sons Alexander and Yakov and the Young Count de Balmaine. From a painting by Yevgraf Krendovsky. Early 1830s. Sometimes tutors, governesses and even nannies became almost members of the noble family and quite often they are included in family portraits.