Слоним м русские предтечи большевизма (1) by Ergo Journal

ВСЕОБЩАЯ БИБЛЮТЕКА Jft 30

Н •; ■■ ||* “■’ p иге K ij, J* \ ва ,

11 о "* I

«06 >

I о

м. слонимъ ■ЗДЯЙЙ& '%*'■

PyccKie предтечи большевизма □

Русское Универсальное Издательство Берлинъ

19 2 2

РУССКАЯ ТИПО ГРАФШ Е А. ГУ'Г НО RА BERLIN S. 14, DRESDNERSTRASSE 82-83.

| j

I. Современниками велишмъ событий трудно оц е нить всю ихъ глубину и значеше. Человеческое лоиимаше не идетъ въ ногу со стремительнымъ бгЬ1'омъ исторш, Участники и зрители огромныхъ ио~ трясешй, м1ръ посЬтивпия въ «его минуты роковыя», р-Ьдко сознаютъ себя призванными на пиръ небожи телей, какъ то писалъ Тютчевъ. Грандюзность переживашй, величавый смыслъ цгЬлаго ускользаете отъ нихъ: естественно захвачены они фактомъ, де талью, порывомъ и пафосомъ момента, всЬмъ гЬмъ, что воспламеняетъ страсти, побуждаетъ къ дМCTBiio, но затемияетъ р а з у м ъ и м'Ьшаетъ анализу. См'Ьняюшдяся явлешя кажутся расчлененными, въ себ'Ь довлеющими, и ихъ происхождеше, связь меж ду собой и м'Ьсто, занимаемое въ общей картин^, остаются въ тЬни. * Изидоръ дель Донго въ Стендалевской «Chartreuse de Рагте», участвуя въ сраж енш при Ватерлоо, вид'Ьлъ ничтожныя мелочи, путаницу и суматоху, лишенную всякаго смысла, но тЬмъ не мен'бе Ва-

терлоо решило судьбы имперш и Европы, и не случайнымъ было поражеше Наполеона и торжество враждебной ему коалищи. Очевидно, для того, чтобы понять это, надо было не только возвыситься надъ переживаниями каждаго мига, не только установить связь между отдельными разсыпанными звеньями действительности, но и определить значеше явлеШЯ въ ряд е другихъ явленШ, понять, чемъ оно вызвано и какъ было подготовлено, и, быть можеть, установлеше корней, р о д о с л о в н о й историческагсц явлешя и является настолько же трудньтмъ, насколько и важнымъ для его понимания. Большинство крупныхъ явлешй кажется современникамъ неожиданнымъ, точно случайный взрывъ. Обычно интересуются моментомъ непосред ственно предшестаующимъ взрыву, ища въ немъ объясненш и для скопленнаго горючаго материала, и для искры, необходимой, чтобы все взлетело въ воздухъ. А между темъ MipBHDI потряссш я подго товляются издавна, ихъ тайные корни скрыты въ отдаленномъ прошломъ, и ихъ предтечи появляются задолго до взрыва. Случайно лишь внешнее, ф ор мальное; нежданна дата и обстоятельства собьгая — но своимъ происхождешемъ оно всегда обязано предварительному долгому процессу созреванья. Мы очень часто забываемъ эти весьма простъш истины, разсуж дая о большевизме. Обычно говорятъ и пишутъ о техъ услов1яхъ, въ которыхъ произошелъ октябрьскШ переворотъ 1917 года, отмечаютъ те непосредственные политичесше поводы, ко торые привели къ нему, создаютъ целую систему упрековъ и запоздалыхъ мудрствовашй по адресу техъ или иныхъ деятелей, которые могли якобы 4

предотвратить восшеств!е Ленина на россШскШ престолъ. Словомъ, пытаются понять и такъ или иначе объяснить большевизмъ какъ историческШ фактъ, порожденный войной и револющей, какъ злую поросль, вдругъ выросшую на почв-Ь, обильно политой кровыо. И самую идеолог!ю большевизма тоже разематриваютъ какъ плодъ горячечнаго ре волюционно— воейнаго безумия, безконечно юный, неожидатшый и дерзгай. Ее объявляютъ «не помнящей родства», не имеющей духовныхъ предковъ, а по тому и глубоко враждебной зав’Ьтамъ русской об щественности и основамъ нащональной психологш. А между т-Ьмъ большевистская идеолопя не возникла — не м о г л а возникнуть — путемъ само зарождения. Она вовсе не новое откровете, данное Изумленному шШ съ высотъ кремлевскихъ, не чу десное открьте никогда panf>e не превозглашенныхъ истинъ. Она построена изъ элементовъ х оро шо знатсомыхъ русской радикальной интеллигенцш; корни ея уходятъ далеко вглубь прошлаго столЗтя, не только въ уч ет е Маркса, но и въ доктрину слайянофиловъ, въ коммунистически аиархизмъ Бак у нина или сощальный мессланизмъ Герцена. Больше вистская психолопя не пришла извн'Ь, не явилась злостной прививкой германскаго генеральнаго шта ба, какъ это охотно повторяютъ неумные критики коммунизма: она! въ извгЬстномъ смысл’Ь находитъ свое объяснеше въ народной психологш. Это совершенно не означаетъ ни того, будто сла вянофилы или Герценъ были большевиками, ни то го, что большевизмъ есть подлинное отражеше р у с ского духа. Д а этого и не требуется.

Потомки далеко ие осуществляюсь заповедей своихъ предшествеиниковъ. Ф ран ц узск ая револющя, конечно, не воплотила мистическаго деизма Р у с со или его мечташя о «природной жизни», санкюло ты террора 93 года далеко не были воспитаны въ дух^ любвеобильнаго автора «Эмиля»: — это не м'Ьшаетъ, однако, Р у с с о быть предтечей Великой Французской Револющи. Онъ сформировалъ тЬ идей всеобщаго равенства и естественнаго права, которыя вошли въ идеологда 1789 г. Конечно, он’Ь были взяты въ ииомъ разр'Ьз’Ъ, переработаны, подчасть искажены. Но а п послужили основой, oirfe были фуидаментомъ создававшегося здашя. Слипжомъ часто здаше не соответствуешь замысламъ того, кто когда то, въ тиши, еще не думая о построй к/Ь, чертилъ планы и подготовлялъ почву. Что же изъ этого? Исторш, говорилъ Герценъ, ни когда не осуществляетъ ц'Ьликомъ нашихъ мечтаиш. Чаще всего она ихъ уродуетъ, изменяешь, иска жаешь. Вольшевизмъ обладаетъ особой способностью уродовать и искажать все, къ чему онъ прикоснет ся. Неправильно утверждеше, будто въ этомъ ска зывается всеобшдй закоиъ: всякая идея, независимо отъ ея чистоты и внутренней ценности, роковымъ образомъ превращается въ грязь и кровь, едва она становится достояшемъ толпы. Подобно тому, какъ Цирцея превращала людей въ свиней, а отъ при косновения магической палочки волшебника золото разсыпалось прахомъ, такъ и многоголовое чудо вище — чернь, принижая, упрощая, вульгарнизируя велшйе завЪты, дЬлаетъ ихъ неузнаваемыми.

Болыиевизмъ не только подчиняется этому з а кону, но самъ является его олицетворёшемъ, доведеннымъ до крайности. Не толпа извратила его идеи, а онъ самъ изуродовалъ чуяйя мысли... Въ немъ нгЬтъ подлинной оригинальности, идейиаго творчества, внутренней самостоятельности. В се его CBoe6pa3ie въ томъ только и состоять, что онъ ком бинируете и съ необычайнымъ цинизмомъ до не узнаваемости обрабатываетъ заран ее данные пер вичные элементы. Можетъ быть, поэтому не такъ трудно распознать въ кривомъ зеркал^ коммунистической догмы, чей лгасъ въ немъ отражается. Болыпевизмъ подобенъ каррикатургЬ: изъ лица получилась рож а, изъ социа лизма— деспотизмъ, изъ мечты о град'Ь Китеже— голодная казар&щ, и вместо сощальной справедли вости-разбой и чека. Пусть уродливо и нелепо, но все же нашли свое кривое отражение въ большевизме и маркеизмъ, и некоторыя положешя ранняго народничества, и релипозная в е р а въ чудо, й нацюналыюе искаше правды, и ненависть народная къ прошлому, и безшабашная стсш я Пугачевщины. И думается— хотя болыпевизмъ клеймятъ «интерпащоналистической выдумкой» на погибель Россги— ностроенъ онъ более на нащональныхъ, чемъ на чужеродныХъ наносныхъ элементахъ, каКЪ то хотели бы доказать слишкомъ поспешные его крити ки. Вероятно именно потому должны его больше всехъ ненавидеть сощалисты,— чье у ч ет е онъ извратилъ, и народныя руссш я массы, которыя онъ обманулъ, чыо правду онъ втопталъ въ грязь, чьи ми идеалами онъ воспользовался для лжи и насилья.

Но не надо преувеличивать: теперь нерЬдко утверждаютъ, будто кром'Ь искажеш я ничего и не было и весь большевизма—- одно б'Ьсовское навождение вокругъ м'Ьста пуста или чудовинхный нарывъ, который исчезнетъ безъ сл’Ьда. Можно боль шевизмъ по разному расценивать, бороться съ нимъ, ненавидеть его изо всгЬхъ силъ (повторяю: быть можетъ именно потому, что онъ соблазнъ и искажеше), но нельзя отрицать, что онъ огромной силы историческое явлеше. Большевизмъ— великШ мифъ, царство социальной иллгозш, говорятъ од н и : но мифы двигали народами, а иллюзш разруш али царства; большевизмъ— реакщонное движете, заявляютъ другие: но и это ничуть не отнимастъ его Mipoвого значешя. Большевизма Н’Ьтъ, утверждаютъ третьи, онъ совершилъ работу самоуничтожешя сво ими уступками, отказомъ отъ основиыхъ лозунговъ, отбрасывашемъ типичнМшихъ своихъ принциповъ. Но всЬ большевистск1я перемены к у рса — тактичесшя. Большевизмъ не отказался п р и н ц и п i а л ьн о отъ своего учешя: онъ отодвинулъ въ неопреде ленное будущее осуществлеше н’Ь которыхъ изъ пунктовъ своей программы, пошелъ на соглашешо и самоограничеше — но и это исключительно ради удержаш я власти въ своихъ . рукахъ, временно, до новой победы, до конца благотворной передышки. Несмотря на метанш, отступлетя и компромис сы, существуютъ въ большевизм^ типичныя черты, опред’Ьляюпця его физюномш, составляющая, такъ сказать, ч и с т ы й б о л ь ш е в и з м ъ , его подлин ное существо. И для того, чтобы разреш ить вопросъ, изъ какихъ элементовъ сотканъ большевизмъ и какова въ немъ роль нащональнаго момента и ду-

ховиаго иаслЬдш н’Ь которыхъ течеюй русской об щественности, н ф о б н о прежде всего определить осповныя лиши большевистской идеологш. Я отбрасываю въ сторону большевистсюе лозун ги, часто менявшиеся и имёвпне чисто временное значение; не буду останавливаться и на томъ, что взялъ большевизмъ отъ марксизма и вообще отъ социализма. Я хочу указать лишь на то, что характеризуете большевизмъ какъ целое, во всемъ его историческомъ объеме, на то, что составляете его подлинное зерно, независимо отъ тактической или партшной шелухи. Какъ явлеше психологическое, большевизмъ есть прежде всего п р о я в л е н i-o соц1альнаго и логического м а к с и м а л и з м а , Въ теорш онъ идете всегда до конца, хотя бы конецъ оказался абсурдомъ. Онъ прямолинеенъ и упореиъ, точно сек тантская догма. Онъ все свое учеше строите по от влеченной схеме, делая все выводы изъ посылки: если эти выводы не согласны съ действитель ностью, темъ хуже для действительности. Онъ стремится къ немедленному осуществлений всей полноты своихъ требовашй. Онъ не хочетъ ждать (только теперь, въ перюдъ старческой агоши онъ ослабъ, одряхлелъ и потерялъ юношесюй задоръ), ему необходимо перевернуть весь м1ръ— ни больше ни меньше, и ciio же минуту. Онъ хочетъ сломать все прошлое безъ остатка и не удовлетво ряется никакими реформами или надстройками. К о гда пройдете опьяненie, онъ начнете боязливо воз вращать къ жизни полумертвые остатки, этого раз«рушеннаго п р о п ф г о : но это будетъ въ эпоху упад

ка. Въ перюдъ же расцвета большевизмъ пишеть на своемъ знамени — «все» — и делаешь изъ экс тремизма свою религно . Содержашемъ Этой религш является м i р с в о й п е р е в о р о т ъ во и м я к о м м у н и з м а . Большевизмъ далъ выражеше всеобщему пред чувствие грядущаго сошальнаго кризиса и ст раст ной жажде радикальной перемены. Бываютъ эпохи съ удушливой, напряженной ат мосферой, въ которой зреешь гроза, бываютъ н аро ды, въ которыхъ особенно остро желаше полнаго коренного изм'Ьнешя его жизни. Большевизмъ р о дился именно въ та,кую эпоху и у такого народа, Въ этомъ разгадка «большевистской легенды» на запад е: онъ олидетворяетъ въ недовольныхъ м ассахъ норывъ къ новому лучшему Mipy, онъ воплощаешь крылатую иллюзно царства Бож1я на земле, въ ко торое можно войти однимъ ударомъ, почти безъ труда. Опъ обладаетъ или обладалъ религюзнымъ притяжешемъ великаго мифа, осл'Ьиляющаго воображеHie. Онъ соотв'Ьтствовалъ не только народной в е р е въ чудо, но и русской тоске по сощальной справед ливости, тому исканш «града», которое обуревало тысячи и тысячи «взыскующихъ». Въ этомъ отношеши онъ носилъ на себе печать того лее безудпя, что и ереси среднихъ в'Ьковъ: въ начала, при своемъ появлеши, онъ пророчествовали, о близкомъ блаженств^ и царстве правды почти т'Ьмъ же языкомъ, какимъ въ X I стол'Ьтш аббатъ 1оахимъ дель Ф ю ре возв’Ьщалъ о наступленш «иде альной монашеской эры» во всемъ человечестве или

Сегарелли посвящалъ избранныхъ въ учет е о «В’Ьчномъ евангелш». Хил1асты съ трепетомъ и н а деждой ждали кончины Mipa — ибо смерть означала воскресеше въ безконечномъ царств in правды: не такъ ли больйгевизмъ прив’Ьтствовалъ въ апокалиптическихъ выражешяхъ мi р о ву ю ката с т р о ф у — падете стараго Mipa и приходъ благо словенной всесветной коммуны? И въ то лее время болыневизмъ утверждалъ, что именно онъ знаетъ путь отъ разруш еш я къ создаniio, что именно въ Poccin, какъ некогда на небгЬ Вифлеема, зажглась красная звезда искуплешя и освоболсдешя всего Mipa. Больнлевизмъ вгЪрилъ, что русск ая револющя не сеть урокъ всЬмъ нашямъ, что руссшй народъ призванъ первый осуществить идеалъ вселеискаго преображешя. Такъ, смешивая воедино MapicciicTcicie тезисы о сощалы-гомъ переворот'Ь и мистическое иредчувств 1е близкой катастро фы, послевоенную жаж ду перемены и вгЬру въ чу до, — большевизмъ пришелъ къ русскому Meccianству, къ вгЬргЬ въ особое сощальное назначеше р у с ской революцш. Наряду съ этпмъ онъ облачился въ мантпо р ево люцi о н иа г о р о м а и т и з м а, ирезирающаго кропотливое строительство, отмотающаго уроки и изучеше действительности, падкаго до горделиво пышнаго лсеста и признающаго едпноспасаемость и непреложность одной только революцш, возстанin, мятолса. Оиъ сум'Ьлъ соблазнить малыхъ сихъ, повгЬрившихъ, что въ немъ «норывъ и дерзаше», см’Ьлость отвалшой мысли и безпредЪльнаго устре мления впередъ. Должно было пройти много време ни, прежде ч'Ьмъ въ глазахъ массъ померкло теат

ральное обаяше этихъ ложныхъ револющонныхъ ходуль. Единственное, что есть подлиннаго въ револющонной большевистской ф разе, это с т р а с т ь к ъ р а з р у ш е н iro. Большевизмъ со слепотой и сладостраслчемъ предается разрушенпо. Истреблошо— его стихия. Въ ней онъ наноситъ ужасаюнце удары. Онъ точно стремится смести съ лица земли все. I напоминающее прошлое, уничтожить безъ следа старый Mip'b. Именно его разрушительная работа прошла вихремъ по Россш , и именно въ ней получалъ онъ поддержку массъ. Распоясалась та бун тарская ненасытная стихия, которая огнемъ и р а з -iрухой покрывала Русь въ смутное время или въ эпоху Стеньки Разина и Пугачева. В ся ненависть, накопленная веками, вся злоба темныхъ забитыхъ людей, разжигаемая безшабашной демагогией, при няла благодаря большевизму грандюзныя формы какого то всесокрушающаго потока. Даже перейдя отъ пугачевщины къ аракчеевщине, не сумели большевики посадить на цепь духъ истребленгя, который сами вызвали изъ преисподней. Это было темъ более трудно, что разруш енпо не могли они поставить никакихъ духовныхъ границъ, ибо вну тренне,. въ ихъ идеологш, было оно оправдано и тЬсно связано съ незыблемой основой всякаго ихъ действ in — с ъ н а с и л 1 е м ъ . Чтобы понять большевизму следуете внима тельно читать Достоевскаго. Онъ вывелъ въ своихъ творешяхъ ихъ йзумительныхъ прототиповъ. Смердяковъ и Ставрогинъ и отчасти «человекъ изъ подполья» ставятъ и разрешаютъ вопросъ о томъ, «что позволено» такъ же.

какъ и большевики. Въ морали и политической так тике большевики таще же максималисты, что и въ области сощальныхъ программъ. Ради осуществлешя великой ц^ли — все дозволено: можно и даже должно идти на убШство, обманъ, подкупъ. Запретовъ нетъ. Ради идеи коммунистическая счастья можно положить миллюны жизней. Терроръ святъ, потому что лишь пасшие открываетъ путь новому м!ру. Въ сущности большевики не знаютъ иного средства для пересоздаш я земли: все черезъ насшие въ разнообразнейшихъ его проявлешяхъ — война, терроръ, баррикады, в озст ат я, убШства, з а хваты, разгоны, принуждеше. Такъ замыкается логический кругъ: духовный и еощальный максимализму сдавленный рамками исторической действительности, которая объектив но не можетъ выполнить его программы, хочетъ разруш ить ея ненавистныя стЬны путемъ бунта и ааевдйя. Конечно, онъ осужденъ на гибель. Конечно, оцъ разобьешь себе голову, хотя и не преминешь при этомъ сделать не мало брешей въ стенахъ. Если сделать отвлечете отъ того, что составля ешь одежду большевизма ~ диктатура пролетар!ата, советы, марксистское понимаше последней вой ны. и характера кризиса капиталистическаго х о зяйства — легко убедиться, что основные его эле менты частью заимствованы изъ револющоннаго багажа ранняго народничества, частью опираются на некоторые уклоны нацюнальной психологш. Мы ниже увидимъ, что и сощалышй максима лизмъ, и револющонный месс!анизмъ, и п р е д ч у в ст е сощальной катастрофы, и далее в е р а въ насил1е имелись въ значительной степени въ русскомъ

народничества 60 — 70 годовъ. Они составляли символъ веры революцюнной интеллигенция этой эпо хи. Конечно между пеихолопей большевизма и семидесятника — дистанщя огромнаго разм ера: на родолюбцы временъ Бакунина съ негодоващемъ отвернулись бы отъ безчеловечныхъ экспериментаторовъ надъ народомъ ленинскаго тина. Но это оОычная ncTopin «предтечъ», у которыхъ безцеремонные потомки не только крадутъ идеи, но и делаютъ изъ нихъ употребление, прямо противополож ное тому, о которомъ мечтали ихъ творцы. Критическое народничество 80-хъ г. г. преодоле ло многш изъ иллюзШ предтлествовавшаго поколе ния: въ м1росозерцаше, хотя бы ре в ол ю щ он н агосо циализма въ Роесш , теорш еощалыюй катастрофы Бакунина или . мессианизма Герцена вошли лишь слабымъ эхомъ. Но большевизмъ возродилъ ихъ къ новой жизни въ годы россШской революцш. Отдельный, разсеянны я черты большевистской идеологш можно встретить у многихъ представите лей русской революцюнной общественности. Но особенно резко и отчетливо оне проявляют ся въ учеши Бакунина и въ тактике Нечаева; мень ше, но все же достаточно полно, ощущаются он е въ части писанш Герцена. Этими тремя именами далеко не исчерпываются все те, у кого большевизмъ заимствовалъ отдель ный части своей доктрины. Н о нетъ сомнеш я, что изъ всехъ русскихъ револющонныхъ деятелей проголаго ст ол е™ , большевики съ наибольшимъ правомъ могутъ называть своими духовными сороди чами и предтечами Бакунина и Нечаева, а отчасти, хотя и съ натяжкой, и Герцена.

II. Щ 0 н момента своего отъгЬзда за-границу и до с а мой смерти Цакунинъ пламенно и верно служилъ революцш. Оцъ мыслилъ, боролся и страдалъ во имя одной идеи: неизбежнаго и немедленнаго сощальнаго переворота. Каждое приближеше бурной полосы политическихъ потрясешй въ Европе приннмалъ онъ за начало «последней битвы», въ ре зультате которой въ Mipe должно утвердиться ц ар ство сощальной справедливости* равенства и сво бодной самодеятельности самоуправляющихся коммунъ. Неугомонный и увлекающшся, онъ пророчилъ революцпо и въ 1847, и въ 1860 и въ 1871 году. И всегда то была окончательная, реш аю щ ая сощальная револЮщя. Вакунинъ, заметилъ съ усм еш кой Герцёнъ, всегда принималъ второй месяцъ бе ременности з а девятый. Онъ въ семимильныхъ сапогахъ шагалъ черезъ века и поколешя. Революцш считалъ онъ не только фазой историческаго процесса, но какой то категор1ей челове*

чеекаго духа, Онъ признавалъ два оеновныхъ челов'Ьческих'ь качества: «способность мыслить и стремлете къ мятежу» (la facuite de penser, la facuite, le besoia de se revolter).1) Въ наброскахъ своей филосовекой системы онъ развивалъ этотъ взглядъ слЪдующимъ образомъ: «человгЬкъ, дикое животное и двоюродный братъ гориллы, вышелъ изъ глубокой ночи животнаго ин стинкта, чтобы достичь света духа», — отъ рабства природнаго, черезъ рабство религюзное, онъ прихо дить къ осуществлешю великаго принципа чело вечности — къ свобод е.2) Но путь къ свободе лежитъ черезъ возсташе. Револющя — естественная форма борьбы противъ рабства. Последователь и толкователь Фихте и Гегеля — Бакунинъ, такимъ образомъ, возводилъ револющю въ нринципъ своей идеалистической философш. Въ частности, въ услогняхъ даннаго момента для современности, считалъ онъ всегда, что часъ пробилъ, и посвящалъ вдохновенный строки всеспасительной революц1и. «Оглянитесь вокругъ Васъ», писалъ Бакунинъ въ 1848 г., «револющя везде. Она одна царитъ, она од на сильна. Новый духъ со своей разрушающей, разлагающей силой вторгнулся безповоротио въ человечество и проникаетъ общество до самыхъ глубокихъ и темныхъ слоевъ. И револющя не усп о коится, пока не разрушитъ окончательно одряхлев') Considerations phiiosophlques (Bahounine, Ouvres, chez P. Sfock, 1907 V. III. . . . . . . , л 2) L’empire )<nou(0 'germanique et la revolution sociale, Ouvres II et III.

it шаго Mipa и не создастъ новаго, прекраснаго. П о этому въ ней, и только въ ней вся наш а сила, мощь и верность победы. Только въ ней жизнь, вне ея смерть. Только тотъ, кто идетъ за ней и ведетъ ея дело, увидитъ свое дело увенчавшимся, потому что одна она раздаетъ в се прекрасиыя военныя награ ды; кто противъ нея, тоть долженъ рано или поздно погибнуть и не увидитъ дня спасеш я. Она не терпитъ никакой середины, двойственности, заигрывашя немножко съ ней, немножко съ ея врагомъ, ни какой колеблющейся, недоверчивой, лицемерной предупредительности; она требуетъ, чтобы ей от давались безусловно, откровенно, доверялись и принадлежали ей вполне. Она сила, она право, она правда, она cnaceiiie этого времени, она единствен ная практика, ведущая къ добру и удаче; вне ея нетъ ума, мудрости, политики, она одна умъ, муд рость, политика и все, что ведетъ къ цели. Она од на можетъ создать полную жизнь, даровать непо колебимую уверенность, придать силы, творить чу деса, превратить въ одну живую и произво дящую массу М1ръ изъ 80 миллюновъ людей, (т. е. славяпъ),которыхъ деспотнзмъ держитъ въ тыся[. челетнемъ сне. Верьте революцш. Отдайтесь ей I вполне и всецело». (Бакунинъ. Воззваш е къ славянамъ, Берлинъ 1903 г. изд. Штейница, стр. 40 — 42). И Бакунинъ грозитъ власть имущимъ: «ни вой на, ни уловки мнимо либеральнаго (?) министер ства, ни я в н ая ;|реакщя вамъ не помогутъ. Иародъ проснулся и ждетъ своего часа». (Русскимъ, польскнмъ и всемь славянскимъ землямъ, Берлинъ 17

Бакунинъ не разъ подчеркивал^, что другого пу ти, кроме революции и разрушения етараго Mipa, нетъ. Со свойственной ему резкой прямолинейностью, которая нашла такое сочувственное эхо у потомковъ, Бакунинъ писалъ: «Mipb раздЪленъ на два стана. Между ними не проложено никакой средней дороги. И ни одна часть не можетъ безнаказанно отделиться отъ велшсаго неразрывнаго сою за, въ которомъ стоять все, кто преслёдуетъ одинаковую цель, и в се вместе должны победить или по кориться. «Mipb разделенъ на два стана. Зд есь револю щя, тамъ контръ-револющя, — вотъ лозунги. На одинъ изъ нихъ долженъ реш иться каждый, и мы и вы, братья, должны решиться. «Средней дороги пЬть. Т е, которые ее указыва ю сь и прославляютъ, или обманутые, или обманщи ки». (Воззваш е къ славянамъ). Въ этихъ словахъ весь максимализмъ Бакунина нашелъ свое отралсеше. Черезъ 13 летъ, после долгаго тюремнаго заклю чения и ссылки, онъ заявить еще резче: «ни для кого въ Mipe мы не отступимся ни отъ одного нунк| та своей программы. И если для осуществления ея будетъ необходима кровь, да будетъ кровь». (Рус-: скимъ, иольскимъ и всемъ славянскимъ землямъ). Эти слова какъ нельзя более подходятъ къ первому перюду большевизма, въ горделивой позе револющоннаго романтизма, отвергавшаго всяк1о компромиссы. Созд авая свою Alliance de la democratic sociale, Бакунинъ въ Reglements des freres internationaux

писалъ: «международные братья от в ерг аю т вся кую политику соглашешй и уступокъ и считаютъ реакщониымъ всякое движеше, не ставящее себе целью немедленное и непосредственное торжество ихъ принциповъ».

Такимъ образомъ, в ер а въ революцш сочеталась у Бакунина зсъ роволющонной нетерпимостью и максимализмом^. Залогомъ у сп е х а считалъ онъ не только преданность революцш, самозабвеше въ борьбе, но и н е п р и м и р и м о с т ь въ тактике. О со бенно необходимой делалась эта непримиримость, по взглядамъ Бакунина, когда речь шла о старомъ Mipe и его разрушения. Зд есь не могло быть никакихъ уступокъ. Должны были быть уничтожены не только прежйя установлешя, не только прежнш хозяйственный строй, но и само государство.. Въ современной европейской действительности виделъ Бакунинъ лишь два полюса: съ одной стороны го сударство, съ другой— совдальную революцш. (Го сударственность и анарх1я. Москва 1917 г.). Я р ост ный противнике релшчозныхъ предразсудковъ, ви девший въ идее Божества и небеснаго авторитета основу земного деспотизма и неравенства, Бак у нинъ утверждалъ, что всякое государство выражаетъ идею господства, а значить и насш пя и неспра ведливости. Ибо, где есть господство, тамъ есть и рабство. Сощальная революцш должна была вместо государства, основаннаго на принуждении и поли\ тической власти, создать рядъ анархически свободныхъ хозяйственныхъ общинъ, связанныхъ i другъ съ другомъ по принципу добровольнаго фе дерирования. : 2*

А такъ какъ йеточникомъ зла въ государстве Бакунинъ считалъ «политическую власть», то самыя острыя стрелы своей критики онъ нанравлялъ именно противъ нея, требуя, чтобы «въ теорш и на практике было совершенно уничтожено все то, что носить назваш е политической власти». (Les ours de Berne et fours de St. Petersburg. Oeuvres II.) Характерно, что въ моментъ прихода болыневиковъ къ власти въ ихъ рЬчахъ и писаш яхъ весьма я в ственно звучали симпатш къ «анархической б(^ г о су дарственности» Бакунина. А некоторые критики находятъ, что теорш Бакунина отразили те анархи ческая тендепцш, который въ неоформленномъ и примитивномъ виде живы въ русском ъ народе. В о всякомъ случае, большевики, закрепивъ за собою управлеше государствомъ, стали определенными «государственниками»; что же касается до стихшной народной ненависти къ «начальству» и недовер1я массъ къ власти, то оно объяснимо н еза висимо отъ правильности или ошибочности Бакунинскаго учешя: — въ Pocciii императорскаго пе риода и большевистскаго междуцарствия власть всегда была народу чуждой и враждебной, всегда народъ угнетала и разоряла, такъ что массовая ненависть естественно явилась ол'Ьдств1емъ объективныхъ условш. Н о и большевики и массы выполнили иной Ба* кунинскш заветъ — заветъ раярушею'я. Ехце въ 1842 году, въ своей знаменитой статье «Реакщя въ Германш», подписанной псевдонимомъ Жюль Элизаръ, Бакунинъ объяснилъ, что «свобода, равенство и братство означаютъ полнейшее унич20

тожеше существующаго политическаго и сощальнаго M ipa.» (R u le ’s Deutsche Jahrbiicher № 247-251.) Bee надо разруш ить: государственныя, сошальныя, политикескхя и религюзныя установлешя, взгляды и учреждения, предразсудки и законы. Въ области разруш ёш я Вакунинъ предлагаете сделать то. что впоследСтвш охотно совершили большевики: руководиться инстинктомъ массъ, прекрасно знающихъ, что и какъ надо истреблять. Герценъ разсказываетъ, кайь Вакунинъ съ увлечешемъ помогалъ крестьянамъ поджигать баронсш е замки, встретивппеся какъ то на его пути. Этотъ жесть вытекалъ не только изъ неистоваго темперамента всесветнаго револющонера: Вакунинъ , былъ убежденъ, что здоровый разрушительный инстинктъ массъ проявляется далее въ разбойничестве и, въ согласш съ теориями немецкаго романтизма, придавалъ глубокое сощальное значен{е всгЬмъ ръгцарямъ боль шой дороги. Сохранился проекта декрета, который Вакунинъ нзготовилъ в.ъ сентябре 1870 года на случай усп еха возсташ я въ Люнй, въ которомъ онъ принималъ деятельное у ч асре. Этотъ декретъ показываешь, какъ представлялъ себе Вакунинъ социальную р е волюцш и к ат я (меры считалъ онъ необходимыми для установлошя| свободной коммуны. Декретъ этотъ, разительно напоминающШ большевисткое творчество конца 1917 г., написанъ на листке, имеющемь въ заголовке одно только слово: «О разруш енш ». Онъ устанавливаешь федератив ный союзъ «револющонныхъ коммунъ Франщ и» и объявляешь секвеетръ на все движимыя и недвижи мый государственныя и частныя имущества. В с е 21

долги — внешние и внутренше — aHy..'Ui|;-' Ж р Право наследоватя отменено. В с е ранее ЩЁ&Шщ вавпне законы, кодексы, правила и ограш ий ’|я; — отменены. Все налоги отменены. Все щ яярт!.яв ственные слуясанце, чиновники и судьи е&га. ены. А рш я распускается по домамъ. Все i j f f t j l i и mini религюзные культы отменены, равно какъ н 'чнъ священства. Все религюзные союзы, ордекш l шобщества объявляются распущенными. Ей ;>гная казнь грозить всЬмъ, кто будетъ противод:*Лтвовать деятельности революцюнныХъ комму] -; О со бо созданная революционная милищя е л е ;у , г. за выполнен1емъ декрета. (Бакунинъ, S ozialp ^sch e r"

Schriftwech?el mit A.Herzen u. Ggarjow, Stuttgart1

Въ своемъ

S. ^S.)

разрушительиомъ порыве Бакунинъ предполагал^ не щадить не только того р€акд1оннаго строя, который онъ характеризуетъ, как1!* «по литику старой государственности, п ол т и к у княжескаго права, аристократовъ и привилегированиыхъ всякаго рода, политику камарилей и генераловъ, управляемыхъ ими, какъ машины Радоцкихъ, Виндишгрецовъ, Врангелей», но и техъ учреждений, которыя родились въ Европе в ъ : результате либеральнаго движошя и считались завоеваниями или чаяшями демократш. Предвосхищая Лвринокое првз р е т е къ «буржуазнымъ предразеудаамъ» вроде всеобщаго избирательнаго права,- ’онъ убеждалъ своихъ сторонниковъ не обращать вНИМатя па демократичесюя благоглупости, оставив!^ ихъ йа з а баву безпочвеннымъ либераламъ: «пусть т*тпчтъ себя дворянскими конститущями, пусть иоиграютъ немного въ игру парламентскую, пусть передута* ■ ка все въ этомъ и безъ того страшно запуткнномъ: 22

лире офищальиой немощи безсилья». (Бакунинъ. Народное ддаб. Романовъ, Пугачевъ, или Пестель. Москва 1917 т.). Политическое равенство при наличш капитали» ■ стическаго ф р о л кажется ему датской фикщей и ложью. Свободы но существуете, а представитель ный образъ праплегпя, даже исправленный референдумомъ, Щт безполезная выдумка. Большевистская критика демократии и парламен таризма липхь Повторяете бакунинсгае аргументы. Для него «республиканское государство по сущ е ству своему; столь же деспотично» какъ и государ ство, управляемое императоромъ или королемъ». «Въ к и у т о-г е р.м а н с к о й и м п е p in » , цитируя слова Прудоца,: ||всеобщее избирательное право есть тсонтръ-ревойющя» (большевики впоследствш объявляютъ контдь-революцюнерами вс'Ьхъ сторонниковъ ^чред ител ьтго Собрашя), Бакунинъ недоумеваете, какимъ образомъ могуте пользоваться политически ми правами'^гЬ, у кого все отнято экономическимъ рабствомъ. Только буржуазия пользуется всеми сво бодами, лип|ь для нея соществуютъ парламенты. Какъ можете пролетар1атъ городовъ и деревень, бед ный и безпомощный, оказывать противодЬй сте выборнымъ интригамъ клерикаловъ, знати и капиталистовъ? «Всеобщее избирательное право до техъ поръ, покамёстъ оно будете иметь место въ обще стве, где цародъ, рабоч!я массы находятся подъ экономическим!, господ ствомъ меньшинства, обла дающего собственностью и капиталомъ, какимъ бы независимым’!. или свободнымъ оно ни казалось въ нолитнческомъ отношения, всегда дасте въ резуль тате иллюзорные и антидемократические выборы,

прямо противоположные истиннымъ нуждамъ, ин стинкту и воле пасе летя». Вакунинъ отрицаетъ всякую необходимость по литической деятельности для рабочаго класса. Въ ней онъ виделъ обманъ и отвлечете вним атя отъ основной цели — сощальной револющи. Реформы и парламентаризмъ— беличье колесо. Зачемъ медлен но срезать сучья, когда можно однимъ ударомъ то пора свалить все гндащее дерево капиталистическая го хозяйства? Известно, что эти идеи Вакунинъ съ успехомъ защищалъ противъ М аркса въ первомъ Интернащонале, и что он е оказали большое вл!яте на сощалистическое движете латинскихъ странъ и особенно отразились въ «револющонномъ синдикализме» Ф ранцш и Испаши. Револющя, во имя которой Вакунинъ отвергалъ всякую пустяшную политическую возню, всегда рисовалась ему въ м1ровомъ объеме. Целью революцш, гласить уставъ «Сою за сощ альной демократш», является: «а) уничтожешё всякаго религюзнаго, монархическахю, аристократическаго и буржуазнаго владычества въ Европе, сл е довательно р азр у ш е т е всехъ существующихъ ны не государствъ вместе со всеми ихъ политически ми, юридическими, бюрократическими и финансовыми установлешями, б) создаш е новаго общества на един ственной основе свободнаго ассоцш рованнаго труда, исходящаго изъ принципа коллективной соб ственности, равенства и справедливости». «Эта рево лющя въ нашемъ понимаши, или вернее, въ томъ виде, къ какому ее ведетъ сила вещей, Н оси ть характеръ исключительно международный и м1ровой».

Въ 1842 году Бакунинъ уже говорить о воеобщемь кризисе: «все народы и люди полны сейчасъ предчувствш, в се съ безмолвнымъ ожидашемъ смотрягь въ будущее, которое произнесетъ освобождающее слово». Онъ неоднократно указываете славянамъ, что ихъ нащональное освобож дете возможно л и т ь,п ри Помощи м1ровой революцш, и рисуетъ картину Е вро пы на другой день после нея: «Револющя объявила разрушенными ея совер шенною властью деспотическая государства, объя вила разруш енною прусскую державу, признавши доставппяся ей польсшя части крал отдельными, объявила разруш енною Австрда, это чудовище, спле тенное хитростью, насшпемъ и престугшешемъ изъ самыхъ . разнородныхъ нацюналыюстей, объявила разрушенной турецкую державу, въ которой едва сёмьсотъ тЫсячъ османовъ попирали ногами двенадцатимиллюнное населеше Славянъ, Валаховъ, и Грековъ, наконецъ, объявила разрушеннымъ по следнее у теш ет е .деспотовъ, последнее обманщиц кое укреплете разбитой на голову дипломатш— р у с скую державу, чтобы три порабощенныя ею нащи, Великороссы ,; Малороссы и Поляки, предоставлен ные самимЛ себе, Могли подать свободную руку остальным^- славянски м-ь братьямъ. if

«Такъ бйшъ разруш енъ, опрокинуть и наново устроенъ весь северъ и востокъ Европы, Итал1я освобождена и конечной целью всего поставлена— Всеобщая Ф едерацiя Европейскихъ Р егол у б лft къ». (В оззват е къ славянамъ).

В ся деятельность Бакунина была чисто интерна циональной: онъ устраивалъ возсташ я въ П раге и Лю не, Болонье и Дрездене, органйзовывалъ тайныя общества во всехъ странахъ Mipa и пытался осуществить свою мечту объ единой ассощ ацш всесветныхъ рсволющонныхъ силъ, одушевленыыхъ одной и той же идеей. И хотя въ первомъ Интерна ционале выступалъ онъ противъ цбнтрализаторскихъ тенденцш М аркса и отстаивалъ автономность пац}ональныхъ секщй «М еж д ународ ная общества рабочихъ», онъ все же стремился именно къ такому идеальному объединение, отъ котораго по форм е своей мало разнится З-iii Иитернащоиалъ. Бакунииъ всегда рисовалъ себе огромиое iopap? ическос заговорщицкое общество съ железной и непрелож ной дисциплиной, Съ разветвлешями во всехъ европейскихъ государствахъ, и руководимое людьми, къ которымъ,какъ и къ нему самому, были бы приме нены слова § 1. «устава ассощ ацш Международныхъ братьевъ»: «они не имеютъ иной родины, кроме BceMipHoft революцш, иного врага и иной чужбины, кроме реакцш». Н о надо отдать справед ливость великому революционеру: на прим ере сво его отношешя къ Нечаеву онъ показалъ, насколько были ему чужды большевистские ир!емы улавливаш я умовъ и преВращеш я людей perinde. ас cadaver въ безгласное орудте }езуитскй-револющонныхъ махинащй. Вакунинъ, какъ мы увидимъ ниже, съ отвращешемъ относился къ «революционной безнрав ственности», къ достижению чистой цели грязными средствами. Поэтому только въ общихъ тактическихъ л итяхъ онъ близокъ большевикамъ. Ихъ связываешь общность взглядовъ на то, к а-

кой путь ведетъ къ осуществлению сощальной революцш и к а к ъ должна она произойти. Подобно боЛьшевикамъ, Бакунинъ прннималъ какъ неоспо римую посылку зрелость объективныхъ у с л о в i й для BceMipiiaro переворота. Большевики доказывали неизбежность революцш, ' исходя изъ псевдо-научнаго анализа кризиса капиталистиче ской системы, усугубленнаго войной. Для Бакунина объективный услов!я революцш лежали въ безправномъ положенш массъ, въ ихъ инстинктивной жажде новой жизни и мятежа. Онъ строилъ на пси хологш, на глубоко заложенныхъ въ душ е челове ческой устремлешяхъ. Если народъ страдаетъ и иенавидитъ, ф сл и трудовыя массы угнетены, то въ этомъ самомъ залогъ у сп е ха революцш. Нужно только, чтобы въ вечно готовый воспламениться матер!алъ народнаго недовольства была брошена искра — лримеръ открытаго действия. Нужно зажечь и увлечь мабсы. А сделать это можетъ лишь возетаnie, начатое инищативнымъ меньшинствомъ. Для Бакунина возсташе было единственнымъ методомъ борьбы. Стекловъ называете тактику Бакунина «тактикой путчей», забывая, что ей остались верны вожди 3-го Интернащонала. (О. Steklow, Michael Bakunin, Stuttgart 1920.) «Пусть насъ разобыотъ одинъ, десять, двадцать разъ», говорилъ Бакунинъ Д ебагорш Мокр1евичу, «но на двадцать;первый народъ з а Насъ подымется и жертвы окажутся не напрасными». Народъ считав ется не со словами, а съ деломъ, писалъ онъ въ другомъ месте, а поэтому возможна лишь одна пропаганда револющонныхъ идей— пропаганда дМсттемъ. Рядъ мелкихъ и частичныхъ возеташй,

постепенно зйхватывающихъ трудовыя массы и пре вращающихся въ грозную и разрушительную «сощальную ликвидацпо» —■такъ представлялъ себЬ Бакунинъ путь освобождешя пролетариата. В сЬ иные мирные методы отвергались и объявлялись вредиымъ соблазномъ, вносящимъ смуту въ умы и ослабляющимъ «напористость дЪйствгя». Только возcTanie могло разомъ открыть двери сощальнаго рая и свершить чудо преображеш я Mipa. Этотъ револющонный романтизмъ, столь близкий душ е Бланки и его последователей, сочетается у Бакунина съ чисто заговорщицкой тактикой, все цело усвоенной большевиками. Какъ и они, онъ придавалъ огромное, почти ре шающее значеше «активному револющонному мень шинству», составленному по преимуществу изъ моло дежи. По его м н е н т , иапр., Италгя являлась самой революцюнной страной въ Mipe, ибо «въ Италш есть страстная, не находящая себе места моло дежь. Теперь она съ головой бросается въ сощальную революцш». (Письмо къ испанцу, см. L’alliance de la d6mocratie sociale, etc. 1873, Londres et Hambourg, p. 136.) Изъ деклассированной молодежи составляется передовой отрядъ революш — «ея претор1анцы и ея бюрократы», какъ писалъ Драгомановъ (М. Bakunin, Biographische Sklzzen und Materialien, Stuttgart 1895.), а изъ ея люмпенъ-пролетар!ата — основная револющонная. физическая сила. Большевики, какъ известно, всецело принимая теорш инищативнаго меньшинства, организован ная) въ «Коммунистическую партш », тоже оперлись въ Pocciii на .деклассированный массы на армпо.

йнищативнЙе' меньшинство должно объединиться въ тайное общество съ еоблюдешемъ всехъ правилъ конспйрацш. Оно подготовляешь «организован ное возстагйе», спасительныя баррикады, то святое насилье, благодаря которому можно переделать весь Mipb. ВЪра Бакунина въ насилш была настолько силь на, онъ былъ такъ уб'Ьжденъ, что воля человече ская способна однимъ взмахомъ строй принуждения и рабства превратить въ светлый рай свободы и справедливости, что у него — противника всякой власти — часто являлась мысль о д и к т а т у р е , какъ наилучшемъ средстве для проведения своей сощальной программы. Въ этомъ отношенш любо пытны его увлечешя некоторыми лицами: въ сибирскш перюдъ то былъ Муравьевъ Амурсгай, пред ставлявшийся ему какъ бы предназначеннымъ на роль росс!йскаго револющош тго Освободителя, олицетворяющаго «временную железную дикта туру»- (Письмо къ Герцену отъ 17/XI 1860 г.). О немъ онъ исписывалъ десятки восторженныхъ страницъ въ послашяхъ къ друзьямъ. Позже, найдя, какъ ему казалось, въ Нечаеве подходящее лицо, онъ прочилъ его въ вожди русскаго революхцоинаго движешя. Очевидно, теория инищативнаго меньшинства, действующая путемъ насил1я, неизбежно приво дить къ идее диктатуры. Вакунинъ служить тому столь же показательиымъ примеромъ, какъ и боль шевики, устами Ленина провозгласившее, что дик татура класса можетъ превращаться въ диктатуру отдел ьпыхЪ •лицъ. / Свою революционную тактику Вакунинъ считалъ одинаково применимой для всехъ странъ. То была

универсальная схема, по которой надлежало дей ствовать въ Испаш'и и въ Чехш> въ Италш и Россш . Конечно, основной заботой Бакунина была д ея тельность на пользу русской революцш. После недолгихъ колебанШ, онъ потерялъ всяшя надежды на «освобождеше сверху», упрекалъ Герцена и Ога рева въ ихъ благосклонномъ отношенш къ Алексан дру II и объявилъ, что «теперь слишкомъ поздно, чтобы остановить революцш». «Старый императорскШ дпръ валится», пророче ски писалъ онъ въ 1862 г., «съ нимъ вместе ва* лится вся казенная Poccin: дворянство, чиновниче ство, казенная арм!я, кабакъ, острогъ и казенная церковь, или въ старомъ николаевскомъ смысле: народность, самодержавхе, православ1е— все эти вы родки чудовищнаго сочеташя татарскаго в арвар ства съ немецкою политическою Наукою обречены на несомненную и скорую гибель». Все прошлое Р о ссш есть ничто иное, какъ подготовление къ этой х'ибели. «Более полутораста летъ русский народъ несъ на своихъ здоровыхъ плечахъ неуклюжую, на скоро сколоченную петербургскую имперно, какъ бы предчувствуя, что она выдвинетъ его на истори ческое европейское поприще и, наконецъ, распадется для того, чтобы уступить место ему самому.» (Русскимъ, польскимъ и всемъ славянскимъ землямъ). Российское самодержав1е— оплотъ всем!рной реакцш, безъ разрушения петербургской имперш не можетъ быть свободы въ Европе. Револющя, которая уничтожитъ эту имперйо, будетъ уж асна. Въ ней выльется вся вековая нена висть народа къ чиновничеству и дворянству^ въ ней съ неслыханной силой отразится месть

униженныхъ и обездоленныхъ за столет1я безпрагпя и рабства. Немедленной раздачей земли и осущсствлешемъ свободъ и Земскаго Собора царь могъ бы предотвратить стихШное возсташе.; но этого пути не надо, ибо Романовы показали свое слепое непримиримое упрямство. Остается путь, жестокаго ыароднаго бунта пугачевщина, которая всю Pocciio утопитъ въ крови, или же попытка сознательныхъ револющоперовъ дать нанравлеше инстинкту и страстямъ массъ, с о общить сощалистическш характеръ и «организо вать» возсташе. Если царь не пойдетъ на уступки, тогда «блеснетъ топоръ», исходъ будетъ ужасный, тогда рево лющя приметъ характеръ безпощадной резни не вследствие прокламаций и заговоровъ восторжен ной молодежи, а вслгЬдств!е возстанш народнаго («Народное дело» и т. д.). Въ результате революцш вся власть перейдетъ къ народу, ибо «въ Р о ссш Н'М'ъ живыхъ сословШ. Ни дворянство, пи духовенство, ни купечество не въ силахъ жить своею жизныо. Есть только одинъ ж ив о й н а р о д ъ . Въ немъ сила и будущность нашей родины». Строительство новой жизни пойдетъ снизу. Русскш народъ покажетъ, на что онъ способенъ: «Мы вгЬримъ въ его (народа) будущность, надеясь, что свободный отъ закоренелыхъ, на Западе въ законъ обратившихся, предразсудковъ релииозныхъ, политическихъ, юридическихъ и сощальныхъ, онъ въ исторно внесетъ новыя начала и создастъ цивилизацйо иную: и новую веру, и новое право, и новую жизнь,« (Нар. дело и т. д.). Надобно

отм'Ьтйтъ, что Вакунйну все же былъ чуждъ тотъ «месс1анизмъ», который съ такой силой проявился у Герцена. Онъ верилъ въ револющонныя возмож ности Европы, и его противопоставлеше сл ав ян ск ая Mipa одряхлевшей западной цивилизации звучали далеко не убедительно. Онъ повторялъ, что подобно древнимъ германцамъ, пробудившаяся елавяискйя племена вольютъ живительную кровь дЬяшя въ ж и лы ослабевшей Европы, чемъ вызывалъ негодую щие отповеди своего друга Руге и злыя насмешки М аркса, но вместе съ тЬмъ всей душою отдавал ся революционному движение на Зап ад е и верилъ, что сощалистичесиая идеи должны быть выработаны германо-романскимъ мйромъ. Отдавъ поляшзни служенто славянскому делу, онъ, однако, всегда подчеркивалъ, что освобождение славянъ неотделимо отъ всемирной революцш, и что его надежды на революционную роль славянства! зиждятся главнымъ образомъ на возможности для славянъ использовать все наследие западной мы сли. «Последними придя въ развитее европейской культуры и благодаря этому получивъ опытъ и си лу, славяне чувствуютъ себя призванными къ осуществлешю того, что подготовили друпе народы Европы, того, что теперь считаютъ конечной целыо человечества, особенно величия, свободы и счастья всехъ, входящихъ въ святое и братское единство отдельныхъ лицъ и народовъ. Свобода другихъ есть первое условие нашей собственной свободы». (Ста туты новой славянской политики, Jordan, Slavische Jahrbucher 1848 № 49.)

Его ндеаломъ были «соединенные штаты Е вро пы». «Наша ц^ль», гласить п. 7 устава славянской цюрихской секщи Интернащонала, не «славянский союзъ, а союзъ вс'Ьхъ людей, всехъ народовъ зем ли». Интернащоналиетичесмя тенденцш «пансла виста» Бакунина не могутъ быть подвергнуты никакимъ сомн^щямъ. Это не мешало ему иногда произносить о р у с ской революцш слова, звучания особенно волнующе после того, какъ большевики провозгласили Москву «революцюнной Москвой». «Крестьянскш бунтъ въ Галицш это ничто, но его огонь разгорается все больше на подземномъ оигЬ и уже вьфастаетъ огромный кратеръ между кре стьянскими массами чудовищной русской державы. Это демократах Poccin, которой пламя пожретъ дер ж аву и осветить всю Европу своимъ кровавымъ заревомъ. «Ч у д е с a pLe в о л ю ц i и в с т а н у т ъ и з ъ г л у бииы это го п ла ме ина го океана. Р о с с i я есть цель р е в о л ю ц ш ; ея наибольшая сила — тамъ р а з в е р н е т с я и тамъ достигиетъ своего совершенства. Этой первобытной твердостью въ железной настойчиво сти, съ которой русскШ народъ. охранялъ свою внеш нюю независимость при всехъ буряхъ, потрясавшихъ славянский м!ръ, онъ укрепится теперь для революцш, чтобы добыть и удержать свою внутрен нюю свободу. В ъ Москве будетъ разбито рабство всехъ соединенныхъ подъ русскимъ скипетромъ славянскихъ народовъ, а съ нимъ вместе и все ев ропейское рабство, и навеки будетъ схоронено въ

своемъ паденш подъ своими собственными развали нами. В ы с о к о й п р е к р а с н о в з о й д е т ъ въ М оск ве созвездГе р е в о л ю nin изъ моря крови и огня, и с т а н е т ъ путеводной звездой для блага в сего, освобождецн а г о ч е л'о в е ч е е т в а». (Воззваш е къ славянамъ).

Краткш и беглый обзоръ осиовпыхъ положена* бакунинской доктрины съ достаточной ясностью по казываете ихъ родственность принципамъ «чистаго большевизма»: та же в ера въ немедленное наступлеше сощальной революцш, тоже преклоиеше предъ насшиемъ и врзсташсмъ, та асе «баррикадиая» так тика и культе револющонно-заговорщическаго мень шинства, облаченнаго въ плащъ романтическаго ре волюционизма; то же п ре зр и т е къ мирнымъ нутямъ борьбы и критика демократш, та же схематическая прямолинейность, любовь къ отвлечениымъ поетроешямъ, а не къ живымъ людямъ, та же страсть къ разpymeHiio и в ер а въ исключительное револющонное назначеше Россш . В се это совершенно не означаетъ, что «Бакунинъ былъ болыневикомъ». Неизвестно, на чьей стороне сраж ал ся бы бывшш диктаторъ Праги и Дрездена, если бы ему довелось -жить въ наши дни. В о всякомъ случае, большевики, столь много заимствовав шее изъ бакунинскаго учешя оказались жесточай з*

шими противниками самого д у х а доктрины Б ак у нина. А ихъ практика непременно должна была бы вызвать негодоваше и анафемы того, кто попалъ въ число духовныхъ предковъ большевистской догмы. Исходный пунктъ Бакунина — стремление къ аб солютной свободе личности. Всякое угнетеше лично сти вызываетъ въ немъ неукротимый протеста. И ужъ конечно, оттого, что это угнетете носить н а звание «рабоче-крестьянской власти», Вакунинъ не примирился бы съ нимъ. Наоборотъ, онъ нашелъ бы въ практике коммунизма литшй аргумента противъ в л а с т и , противъ ненавистнаго ему аппарата государственнаго принуждешя. Стихш свободы онъ почиталъ столь же необходимой человеку, какъ воздухъ, и тюрьму онъ всегда называлъ тюрьмою, не зависимо отъ того, была ли она выстроена для про-jieTapieBb или для буржуевъ. Онъ зналъ, что въ революцш таится великое зло, и вечно къ ней призывая, обожествляя ее, имелъ мужество написать глубокая сл ов а: «кровавыя ре волюцш благодаря людской глупости становятся иногда необходимыми, но все-таки онб зло, великое зло и большое несчастье, не только въ отношеши къ жертвамъ своимъ, но и въ отношеши къ чистоте и полноте достижешя той цели, для которой оне с о вершаются». Вакунинъ былъ неискоренимымъ идеалистомъ, «Большая Лиза», какъ его называли друзья, онъ въ путанной сети международныхъ заговоровъ, въ ды му баррикадныхъ сраженШ, въ горячечныхъ пла на хъ разруш еш я и пересоздания целаго Mipa, сохранилъ все тотъ же юношесюй, прямолинейный идеализмъ и в еру въ конечное торжество возвышен-

ныхъ иачалъ человеческого духа. Отсюда его утвер ждение, что револющонная деятельность доляша быть чиста, и что «никакая револющя не придетъ К7> победе безъ высокаго самостоятельнаго человеческаго идеала». (Письмо отъ 2 1 . X. 1874 г.). Особенно противоречащими коммунистической практике должны прозвучать заветы Бакунина о на род е и о терроре. «Мы должны видеть въ народе не средство, а цель, не смотреть на него какъ на матер!алъ р е волюции по нащимъ идеямъ, какъ на мясо для освобождетя»... «Революция не требуетъ ни казней, ни ссылки. Ед ва она принимаетъ сощалистическш характеръ, какъ перестаетъ быть жестокой и кровавой. Роковымъ образомъ случается, что после массовыхъ убгйствъ, револющонеры должны придти къ мелан холическому выводу, что они ничего не выиграли... и что они собственными руками подготовили торж ест во реакщи». (Oeuvres t. III.) Большой интересъ современности нредставляютъ такисе взгляды Бакунина па роль крестьянства и на его но леел ате чувствовать себя въ зависимости отъ диктатуры городовъ. По существу, въ учеши Бакунина уживались те противоречивые элементы, которые впоследствш должны были войти во враждуюпця течешя русской революцюнной общественности. Несомненно, что логическимъ завершешемъ максималистической части бакунинской доктрины могъ явиться большевизмъ; совершенно ясно, съ другой стороны, что антибольшевистское понимате социа лизма основывается именно на идеяхъ личности, сво

боды, служешя народу и гуманности, близкихъ так же и Бакунину. Эти идеи и составляютъ лучппя традицш русской политической мысли. Но свою от четливую формулировку оне получили не у Бакуни на: и не оне были ядромъ его учешя, не въ нихъ оказалась притягательная сила бакунинской пропо веди для русской молодежи семидесятыхъ годовъ. Вакунинъ сыгралъ огромную роль въ укрепленш иллюзШ семидесятыхъ годовъ. Конечно, къ его вл1янно присоединилось и влгято западнаго социа лизма и последовательное разви и е идеи народниче ства въ сочинешяхъ Герцена, Чернытпевскаго и Лаврова. Но все же «бакунипсгай следъ» чувствуется и въ п резреш и къ политике, съ которымъ семиде сятники идутъ въ народъ, и въ в е р е въ неизбежно близкое наступлеше сощальной революцш, и въ так тике «бакунистовъ», проповедующихъ пропаганду дейстгпомъ и пытающихся организовать крестьянск!я возсташ я (чигиринское дело). И если некоторый положения, заимствованным у Бакунина, теряютъ свою отточенность и резкость, то лишь потому, что они растворяются въ глубоко идеалистическомъ порыве, потому что этика преобладаете надъ револющонностью, и моральный долгъ, побуждешя у я з вленной и благородной совести превыше догмъ разума. Единству высокаго душевнаго подъема и герои ческой жертвенности, характеризующему и 70-ые и 80-ые г.г., не соответствуете единство теоретическое. «Народная Воля» преодолела иллюзш 70 г. г. И можно сказать, что и б а к у н и з м ъ б ы л ъ п р е о д о л е и ъ. Пламенная революционность Бакунина, его ненависть къ самодержавно, его призывъ къ

борьбр& продолжали волновать русскую молодели»— но не по т'Ьмъ путямъ, которые онъ указалъ шло дальнейппе разввще сощалистическаго м!ровоззр'Ьшя русскихъ р ево лю цiо нных ъ партий. Отдельный частич н а я возвращош я къ Бакунину бывали, и будутй иеторик'ь револющи 1905 г. и реакц и 1907 г.— 1912,г. легко найдетъйотзвуки бакунинскихъ призывовъ и у «максималистовъ», и въ «Махаевщкне», и въ безпочвенномъ синдикализме Лозинскаго. («Что лее такое пакойецъ русская интеллигенция»). Лишь большевики возобновили целикомъ прерванную бакунинскую традйцпо. Н о у Бакунина былъ одинъ ученикъ и последова тель, другъ и врагъ въ одно и то же время, который еще при его жизни сделалъ изъ его теорш тЬ практичесгае выводы, къ которымъ пришли черезъ 50 летъ роселйскЦ коммунисты. То былъ Нечаевъ. Учитель Серповскаго училища въ Петербурге, Нечаевъ въ 1867 и 1868 г.г. вошелъ въ тесныя сношеш я со студентами военип-м^дицинской акалемги и игралъ видную роль въ студенческомъ кружке, вы давая себя за делегата русскихъ эмигрантовъ. П осл е студенчёскихъ волпенщ 1869 г. Нечаевъ поя вился въ Ж еневе, где онъ заявилъ себя представителемъ студенческихъ кружковъ и расказывалъ про себя всяческ]'я небылицы вплоть до того, будто бы онъ бежалъ изъ Петропавловской крепости. ХотяБа1унииъ зналъ ?цену нечаевскимъ разсказнямъ, онъ вошелъ съ пит» въ тесныя друя^естя отиошешя и увиделъ въ немъ чуть ли не вождя револющоннаго двшкешя въ Р осс in. При его помощи Нечаевъ, снаб жённый мандатомъ отъ имени мифическаго «Евро иен скаго револющоннаго союза» за подписью Баку-

иина, былъ отправленъ въ Pocciio для организацш тайнаго револющоннаго общества. Въ этотъ перюдъ времени Вакунинъ не только восхищался энерпей Нечаева и его выдающейся силой воли, но и отчасти нодпалъ подъ его влЛяше. Быть можете, Бакунина привлекало въ Нечаеве то, чего ему самому недоста вало: упорство въ достшкеши намеченной цели и сосредоточенность революцюипаго усил1я. В о всякомъ случагЬ, Вакунинъ ради Нечаева пошелъ на не который мистификацш и наивно глубокомысленный уловки, лишшй разъ доказавъ свою полную непри способленность къ практическимъ деламъ. По щ лезде въ Poeciro, Нечаевъ тотчасъ же иачалъ организовывать «общество народной расправы» или «общество топора», выдавая себя, за эм иссара вездесущаго и всесильнаго «тайнаго комитета», пользуясь всеми средствами, главнымъ образомъ ложью, для вербовки своихъ сторонниковъ и не остановившись гсередъ убгйствомъ студента Иванова, не выказывавшаго ему особеннаго довер1я и покорности. Вследъ за убШствомъ. Нечаевъ принуждеиъ бежать за-границу. Онъ появляется въ Швейцарш въ 1870 г. и пы тается овладеть эмигрантскимъ движешемъ при по средстве интригъ, кражи писемъ у Бакунина и Ога рева и т. п. Вакунинъ приходить въ уж аеъ отъ деяшй Н еча ева. Онъ энергично осуждаете эту тактику, въ кото рой его европейсйе враги винятъ его самого, и пре дупреждаете всехъ друзей остерегаться Нечаева, Но предостережешя эти оказываются излишними : швейцарское правительство выдаете Нечаева Роесш , какъ уголовнаго преступника. П осле громкаго п ро цесса, на которомъ Нечаевъ держите себя вызываю

ще гордо, его бросаютъ въ Алекс'ЬевекШ равелинъ Петропавловский крепости. . Но и тамъ Нечаевъ п ро должаете разрабатывать всевозможные проэкты. Ему удается шспропагандироватъ стражу, иметь ен от еш я съ вегЬш нимъ м1ромъ и организовать д ерз кое покушеше н а Александра II. Хотя къ тактике Нечаева, раскрывшейся на процессе, pyccKie револю ционеры относились явно отрицательно, съ течешемъ времени его личность была идеализирована, а о его деятельности Во время заключения, равно какъ и о его емерти въ ‘ 1883 г., ходили цгЬлыя легенды. По мн'Ьшю Драгоманова, это доказываете, что нечаевщина оставила1'въ русской молодежи более глубокие следы и завоевала большую почву, чемъ то обычно пр едпол агаютъ. Въ своемъ известномъ письме къ Талантье отъ 24 ш л я 1870 г. -<(Письмо № 95.) Бакунинъ такъ характе р и з у е м Нечаева: «совершенно справедливо, что Н е чаевъ человекъ, подвергавшийся величайшимъ преследовашемъ со стороны русскаго правитель ства, покрывшаго всю Европу тучей шпюновъ для его розы ска и Требующаго его выдачи и отъ Германш и отъ Швейцарш. Также правильно, что Нечаевъ одинъ изъ самыхъ активныхъ и энергичныхъ людей, которыхъ я когда либо встречадъ. Когда речь идетъ о cлyжeнiи тому, что онъ называетъ деломъ, онъ не ко леблется, не останавливается ни передъ чемъ, вы казывая себя настолько же безпощаднымъ по отнош енш къ самому себе, какъ и по отношение къ другимъ. Это важное качество привлекало меня къ нему и заставляло меня въ течете долгаго времени искать сою за съ нимъ. Это фанатикъ, преданный делу, но въ то ®е время фанатикъ опасный, и союзъ

I •

съ нимъ можетъ* привести къ гибельнымъ посл'Ьдств^ямъ. Потрясенный катастрофой, уничтожившей тайную организанйо въ PocciH, онъ мало-по-малу уб’Ьдилъ себя, что для создан in прочиаго и неразрушимаго тайнаго общества необходимо взять въ осн о ву своей политики систему Макиавелли и усвоить иезуитское правило: д л я т 'Ь л а н а с и лi е —

для души ложь.

. «Правда, взаимное дов'Тцие, серьезная и строгая с о лидарность существуютъ лишь для дюжины лицъ, составляющихъ святая святыхъ «Общества». В се остальные должны служить, какъ слепое оруше, какъ матер1алъ для использоваи!я, для этой дюжины действительно солидарныхъ между собой людей. Не только позволено, но даже слгЬдустъ ихъ обманывать, компрометировать, обкрадывать и въ случае нужды губить. «Во имя «дела» онъ доллсенъ овладеть Вами целикомъ и безъ Вашего ведома. Съ этой целыо онъ будеть шшонить за Вами, постарается узнать все Ваши секреты, и поэтому, оставшись въ Ватпей комнате, онъ откроетъ в се ящики и прочтетъ вашу корреспон денций и, если какое нибудь письмо покажется ему интореснымъ, онъ его украдетъ и будетъ его тща тельно хранить, какъ документъ противъ Васъ или Вашего друга. Н а общемъ собранш онъ осмелился заявить. «Ну и что-жъ! Да, это . наш а система! Мы разсматриваемъ какъ враговъ и па насъ лежитъ долгъ обмалывать и компрометировать всехъ, кто ие целикомъ съ нам и». . . «Онъ дошелъ до того, что умолялъ меня развить эту Teopiio въ журнале, который онъ предложилъ

лш'Ь основать. Единственное его оправдаше — это его фанатизмъ. «Вм'Ьст'Ь съ гггЬмъ Нечаевъ — сила, ибо у него огромная эиерпя. Съ глуббкимъ сожал'Ьш'емъ я разстался съ нимъ, ибо служеше нашему д'Ьлу требуетъ большой анергш и р'Ьдко встретить ее развитой до такой степени.» Бакунинъ отступилъ отъ «грязной практики» Н е чаева по моральнымъ соображ етям ъ. Но Нечаевъ былъ по своему логиченъ. Онъ олицетворялъ тотъ типъ «демоническаго револющоиера», какимъ р и со вала себ'Ь «нигилиста» бульварная пресса Запада. Онъ усвошгь. всЪ призывы Бакунина о «служенш револющи», о необходимости разрушения, о революць оииыхъ заговорахъ и приложилъ ихъ къ жизни. Нечаевъ былъ практикъ революцш. Его больше интересовали, пути ея осуществлешя и тактическая . задачи, чймъ|теоретическ'1е снопы. Brvft с о м н ^ т я ко леблющейся 1У1ЫСЛИ не существовали для его схематическаго, сейтантскаго ума. Онъ обладалъ истиной, всей истиной единственно существующей — и всяшй, кто шелъ противъ ноя, подлежалъ уничтожешю. В оп росъ шелъ лишь о средствахъ достйжешя этой истины. Нечаевъ ограничивалъ свою задачу: «мы р а з р у шители — заяялялъ онъ — создавать будутъ друrie». Имелась-непосредственная ц-Ьль — уничтожете стараго порядка. Къ ней Нечаевъ стремился всгЬми силами. Онъ исходилъ изъ бакунинскаго положешя: переворотъ будетъ произведешь организоваинымъ меньшинствомъ. Не пытаясь выйти • на арену междуна родной деятельности, Нечаевъ приступить къ орга-

низацш росеШской рецрлющи, т. е. къ созданпо сплоченнаго тайнаго общества, построеннаго по принципу строжайшей дисциплины и конспирации. Общество это должно было быть жесточайшимъ образомъ централизовано и управляться путемъ страха, лжи, принуж детя и мистическаго автори тета невидимыхъ тайныхъ руководителей. Н а прак тике, кроме Нечаева, никакихъ руководителей и не было, и весь его таинственный и всесильный комитеть состоялъ изъ него одного: но въ теорш Н еча евъ допускалъ возможность небольшой группы «вож дей». Къ нимъ онъ предъявлялъ совершенно особыя требовашя. Его революцюнеръ — абстрактная схема, навеян ная образомъ Рахметова и идеаломъ романтическаго мрачнаго герой, воспитаннаго, однако, подобно писаревскимъ мыслящимъ реалистамъ и закаленнаго въ огне сощальной ненависти. «Рево люцюнеръ не имеетъ ни личныхъ интересовъ, ни делъ, ни чувствъ, ни привязанности, ни собственности, ни даже имени. В се поглощено въ немъ одиимъ нсключительнымъ интересомъ, одной мыслью, одной страстью: револющей. Онъ знаетъ одну лишь науку — разру ш ет е. Поэтому онъ и зу чаете лишь то, что дюлезно знать для р а з р у ш е ш я : механику, физику, химно, быть можетъ, медицину. Но особенно Нечаевъ настаиваете на изучеши «живой, науки» людей, ихъ характеровъ, ихъ положешя въ современномъ обществе, ихъ разделешй и т. д. Цель остается та же: наиболее быстрое и основательное ра зр у ш е т е этого гнилого строя. Революцюнеръ порвалъ все связи съ цивилизованнымъ м1ромъ, его' законами, его моралью, съ предразсудками общества

и т. д. Если онъ и живетъ въ этомъ обществе, чьимъ безпощадныйъ врагомъ онъ является, то лишь для его разрушения. Между нимъ и обществомъ — явная или тайная, тно никогда не прекращ ающ аяся смер тельная борьба. «Онъ не знаетъ пощады государству вообще и всёмъ образованнымъ классамъ общества въ частности». Онъ ненавидитъ современную нрав ственность: « д л я н е г о н р а в с т в е н н о в с е , ч т о с п о с о б ств у е тъ торжеству революц1и, б е з н р а в с т в е н н о и п р е с т у п н о в с е , ч т о ей М’Ь ш ает ъ »-] В с е чувства привязанности, разслаблякнщя чувства радости, дружбы, любви и призна тельности дсшжны быть задушены въ немъ един ственной и холодной страстью револющоннаго дела. Для него су1цествуетъ лишь одна радость, одно утешеше, одна награда и удовлетвореше: успехъ революцш. День и ночь долженъ онъ иметь одну мысль, одну щель —безпощадное разруш еш е. Въ то же время револющонеръ долженъ избегать им пул ьс-ивпости, романтизма, чувствительности. Страсть, превратившаяся въ привычку, соединяется у него съ холоднымъ расчетомъ. Если, напр., нужно решить вопройъ о спасенш находящ агося въ опасно сти товаршца, то следуетъ взвесить количество экергш, которую необходимо потратить для этого освобождешя, <5 и степень приносимой товарищемъ ПОЛЬЗЫ.

Степень дружбы одного революционера къ другому измеряется «его пользой въ практическомъ делё всеразрушительной революцш. Кроме революцюнеровъ «перваго сорта» существуютъ революционеры второго и третьяго, не впол н е посвященные въ таинство революцш. «Ихъ надо

разсматривать, какъ определенный капиталъ, кото рый нужно экономно расходовать». Въ обществе^ революцюнеръ долженъ «одинаково ненавидеть всехъ и все и не останавливаться передъ разрушещемъ лицъ, положенш и пр.». Онъ долженъ проникать во все классы общества, мыслен но разделяя всехъ людей на несколько катсгорШ. Къ первой категории, цринадлежатъ те, кто дол женъ быть немедленно приговоренъ къ смерти. Не обходимо составить проскриищонныо списки въ по рядке вредности лицъ, для того, чтобы первыми были отправлены на тотъ светъ злейпне враги революцш. Второй категорш жизнь оставлена временно, дабы ихъ гнусная деятельность вызвала иародъ па возсташе. Третья категоргя состоитъ изъ лицъ, кото-, рьзхъ надо использовать, завладеть ихъ секретами и сделать ихъ рабами революцюнеровъ. Четвертая ка тегория — честолюбивые государственные деятели и либералы. Ихъ нужно обмануть, притворяясь соли дарными съ ихъ проэктами, помогая имъ, но стре мясь скомпрометировать ихъ и вызвать тЪмъ пута ницу и разруху. Въ пятой категорш находятся доктринеры, кон спираторы и революционные болтуны, которыхъ нуж но толкать на опасныя действйя, для того, чтобы от колоть отъ нихъ подлинныхъ революцюнеровъ. Ш е стая категория — женщины; однехъ нужно делать орудйями въ своихъ рукахъ, другихъ толкать на дей ствия. » Задачей тайнаго общества является «освобождеше и счастье народа, т. е. чернорабочаго люда». Но счи тая, что это возможно лишь при помощи народной

всеразрутит*елышй революцш, тайное общество употребить всЬ свои усил!я и вс1> свои средства, чтобы увеличить б'Ьдствхя и несчаст!я, которыя дол жны въ конц^ концовъ истощить тери^хце народа и вызвать его на массовыя возсташя. Нечаевъ подчеркиваетъ, что револющя въ Р оссш не будетъ походить на «классичесще образцы» западннхъ редолхощй, всегда останавливавшихся передъ частной собственностью и традицюппымъ coijiальнымъ строемъ такъ называемой цивилизацш и нравственности и зам'Ьнявшихъ одинъ политический строй другийъ. Единственной револющей, полезной для народа, будетъ такая револющя, которая р а з р у шить до основан in всякую идею государственности и переверне^|. всгЬ традиции, сослов1я и классы въ Poccin. Нечаевъ ничего не говорить о будущей организацш народной жизни, ибо его задача «ужасное», полное, безпощадное и всеобщее .разрушеш е. Нечаевъ провозв'Ьстникъ ужасающей демагопи. Онъ хочетъ опираться на страсти народный, на инстишстъ разруш еш я, и предлагаетъ поэтому соеди ниться съ «разбойниками — единственными подлин ными революШонерами въ Россш .» Такимъ образомъ, въ тгЬ же годы, въ которые р у с ская интеллигенщя дала образецъ изумительнаго идеализма и жертвеннаго подъема, въ которые борь ба з а народное освобождеше делалась искуплешемъ и подвигомъ, были сформулированы взгляды на револющю, какъ,'на всеобщхй и уравнительный разбой, какъ на разруш еш е не только стараго строя, но и всей цивилизацш, всей культуры. О п ш я пугачев щины получила свое освяхцеше и нашла идеолога и защитника въ лице Нечаева. Въ сущности, вольно или

невольно, большевики повторили въ теорш и осущ е ствили въ действительности мнопя изъ положешй Нечаева. Д а это;немудрено: между ними и бывшимъ ученикомъ Бакунина существуетъ прежде всего глу бокое родство въ силу е д и н с т в а п с и х о л: о г ич е с к а г о т и п а. Нечаевъ — типичный болыиевикъ, ибо онъ узких, нетерпимый фанатикъ, упорно стремянцйся къ тому, чтобы втиснуть жизнь въ рамки своей догмы. Схема тичность, сектантское упорство делахотъ его безпощаднымъ.Онъ т'Ьмъ более опасенъ, что все его силы, точно стрела, направлены къ одной цели. Впервые за всю практику россШ скаго освободительнаго движенья онъ форму лиру етъ принципъ : цель оправдываетъ средства. Въ немъ то глубокое презрение къ личности, которое отличаетъ коммунистовъ: человекъ— орудхе въ рукахъ холодно разсуждающаго, служащаго идее вождя. Въ международное рабочее движете коммунисты принесли нечаевщину: безконтрольное и свободное расноряжеш е человеческимъ матер1аломъ, какъ «револющонньщъ мясомъ», строжайшую централизацию, дошедшую до диктатуры группы, въ которой въ свою очередь царитъ диктатура лип/ь. То, что Н еча евъ предлагалъ но отношешю къ отдЬльнымъ лицамъ, коммунисты применяютъ къ целымъ париямъ: расколъ, обмапъ, подкупъ, мистификащя, всяческое использоваюе слабыхъ сторонъ и секретовъ не толь ко враговъ, но и друзей — словомъ, безраздельное нрименеше того принципа, который настолько же характеризуетъ большевизмъ, какъ и нечаевщину : «для тела — насилхе, для души — ложь».

А до чего схож а вся большевйсткая двойная м о раль съ нечаевскимъ опред’блешемъ: «нравственно все то, что спрсобствуетъ революцш (читай: коммунистичекой партш); безнравственно и преступно все то, что ей вредить.» Нечаевъ стоить въ стороне о'гъ большой дороги русскаго сощалистическаго двюкешя. Въ течете долгихъ лгЬтъ его принципы и методы не находили сочувствйч. и применешя у русскихъ револющонеровъ. Очень часто сЛовомъ «нечаевщина» обозначали тЪ бёзразсудныя и неудачныя попытки возсташй и вы ступлений, въ основе которыхъ была значительная доля шарлатанства или презр'Ьшя къ нравственнымъ идеаламъ русской интеллигенщи. Въ руководящихъ револющонныхъ кругахъ 70 годовъ вызвало осуждеnie издаше обманиыхъ «царскихъ грамотъ», распостранявшихся на ю ге Р оссш съ целью ускореш я крестьянскаго возсташя. Отзвукъ нечаевскихъ методовъ чувствовался въ этомъ деле. Достоевский, давппй въ «Бесахъ» изумительное изображеш е нечаевщины, все же преувеличилъ ея значеше. Нечаевъ почти не нашелъ последователей среди своихъ современниковъ и понадобилось около 50-ти летъ, прежде чемъ его мрачные призывы и револющонно-сатанинская программа были осущ е ствлены его поздними потомками.

IV. Быть можетъ, ни одинъ нзъ ндеологовъ русской общественности не кажется столь чуясдымъ больше визму, ч'Ьмъ Герценъ. Самое сочетание этихъ двухъ словъ — «Герценъ и большевизмъ» на очень многихъ производитъ впсчатл'Ьше не только нелепости, но даже и кощунства. И въ самомъ деле: прежде всего основы учеш я Герцена противоположны философш коммунизма. Герценъ исходнтъ, въ построении своей доктрины, изъ признашя высшей ценности человеческой личностн, не то'го абстрактнаго Человека съ большой буквы, во имя котораго французсюе ращоналнсты-якобинцы посылали сотни людей на гильотину, а живого инди видуума во плоти и во крови, со всеми его страстями, запросами и устремлениями. Герцеиовскш идеалъ— полное, всестороннее и гармоническое разви т а лич ности — всечеловеческш идеалъ гуманизма. Ему чуждо то классовое понимаше задачъ сощальной жизни, которымъ проникнуть большевизмъ. Его обоcixoBanie сощ ализма — число этическое: сощализмъ 50

не ц^ль, не конечный пункта человеческйхъ желатй, не установлеше царства Болия на земле, а сред ство къ выпрямленно личности, согбенной подъ тройнымъ игомъ сохцальныхъ, экономическихъ и моральныхъ предразсудковъ, одинъ изъ этаповъ на пути къ безкоиечпому совершенствование человеческаго духа. Отъ Герцена идстъ крепкая традищя этическаго индивидуума Въ русскомъ сощализме, и именно те, кто остался и поднесь веренъ этой традицш, не могъ сейчасъ очутиться въ болыиевистскомъ стане. Герценъ, изъ всехъ силъ ненавидевши в се формы рабства, боровшшся со всеми стЪснешями, сковывавшими личность, конечно заклеймилъ бы огнениымъ словомъгневай п резреш я нивелирующую формулу коммунистической догмы, замыкающей с о циальное бьпче въ обязательные формы и регламен тирующей каждое движеше и помыслы личности. Опуская спорные моменты въ исторш творчества Терцина, какъ, наир., известную тягу къ сощ ализму реформизму, проявленную имъ въ конце жизни, на до отметить, что Герцеиъ совершенно не разделялъ иллюзш въ усиехъ «баррикадныхъ революций» и съ достаточной определенностью осудилъ техъ, кто мечталъ при помощи организованнаго меньшинства изменить М1ръ. Герценъ всемъ духомъ своего творчества чулсдъ большевизма какъ всякаго логичоскаго догматизма. Его свободная и независимая мысль не знаетъ никакихъ рогатокъ. Она смело идетъ по своему пути, не признавая книжпыхъ авторитетовъ и непогреши мы хъ истинъ. Герценъ требуетъ отваги зиашя, очищешя отъ всякой, лиш, отказа отъ техъ «идоловъ fori», о которыхъ говорилъ Бэконъ — а большевизмъ хо51

чегь, чтобы никто не смелъ свое суж д ет е иметь помимо прописей третьяго Интсрнацюнала и коммунистическаго катехизиса. Герценъ освобождаетъ, р а с крепощаете духъ, разруш аетъ в се шоры, ломаетъ границы всехъ догмъ, борется противъ всякаго револющоннаго фетишизма, не признаетъ самодоволь но ограниченныхъ решешй и спасительныхъ рецептовъ, несущихъ счастье всему M ip y при уело B in, что Mipb безпрекословно подчинится тому, кто выдумалъ рецептъ. Неоднократно указывалось, что въ герценовской психологш уживались два начала: какъ и у Гейне, и рош я и юморъ, ясность понимашя, умЪше подметить теневыя стороны действительно сти сочетались у него съ лнрическимъ одушевлешемъ и пафосомъ увлеченья. Окептикъ и энтузйастъ, онъ одаренъ двойнымъ зрешемъ. Ему подчасъ бываетъ непонятна слепота Бакунина, опрометью ки дающагося въ очередную революционную авантюру, способнаго зажигаться неподдельной верой въ д е ло, которое всякгй трезвый наблюдатель признаетъ осужденнымъ на верную гибель. Его проницатель ный взоръ быстро разгадываетъ и души людей, и сущность явленш. У него выдающаяся сила трезваго, иногда уничтожающаго анализа. Онъ обнажаетъ ложь и критикуете иллюзш. И въ то же время онъ энтуз1асте, способный къ глубокой в е р е въ то, что кажется ему основаннымъ на предчувствщ новой правды. Реалисть и идеалисте въ одно и то же вре мя, онъ былъ столь же красноречивъ и убедителенъ въ. устраненш старой лжи, какъ и въ возвещенщ новыхъ откровений. Н о именно эта вера, сделавшая Герцена пророкомъ русской революцш, у с и л и л а т е у т о п и ч о с к й е

элементы его учешя, въ которыхъ большевики м о гли бы, хотя и частично найти свои духовные и с токи. Эти элементы — предчувствие Герценомъ близкаго и катастрофическаго надегпя европейской цивилизацщ и сощально-русскгй месЫанизмъ. Оба эти момента тесно связаны между собою въ уче ши Герцена. Они настолько же проистекаютъ изъ личнаго опыта и работы мысли Герцена, сколько обязаны своимъ идейнымъ ироисхождешемъ славя нофильскому двилсенш эпохи. Уже ^въ первыо годы своего пребывашя за-границей, I ерценъ формулировалъ своо разочароваш е въ западной цивилизацш. Онъ нашелъ, что она глу боко проникнута духомъ мещанства, с ер еди нно сти, построена на «уваженш священнаго права собствен-1 ности» и «не им'Ъетъ иныхъ идеаловъ, кроме жажды личной обезпеченности». Подобно Бакунину, онъ предсказывалъ близкую смерть этому Mipy ограниченнаго самодовольства и феодальныхъ пережит ков!, и считалъ. что неизбеж на катастрофа, которая вместо заплатъ, предлагавшихся револющонерами 1848 года, начисто смететъ ирогнивгшя формы сощальныхъ отиошегпй на Западе. «М'ръ, въ которомъ мы живемъ, (писалъ Герценъ въ «Съ того берега»), умираетъ, то есть те формы, въ которыхъ проявляется жизнь, никагая лекарства не действутотъ более на обветшалое тело его; чтобъ легко вздохнуть наследникамъ, надобно его похо ронить, а люди хотятъ непременно его вылечить и задерживаютъ смерть». (Эта и все последующая ци таты взяты изъ сочиненш Герцена, изданныхъ въ 1918.Г., томъ пятый. (Н. Georg, Geneve. Bale, Lyon.)

«Видимая, старая, официальная Европа не спитъ — она умираетъ», заявлялъ Герценъ въ 1850 году, и изучеше ея хилаго организма приводить къ тому, что «везде находишь перСтъ смерти и только и зред ка вдали слышится пророчество». Револтоцюниьтя п ари и выказали свою неспособ ность и ограниченность; жертвы оказались безплодными, перевороты незаконченными и слабыми. «Какъ аристократгя, выродившаяся до болезненныхъ кретииовъ, измельчавшая Европа излшветъ свою бедную жизнь въ с-умеркахъ тупоумхя, въ вялыхъ чувствахгь безъ уб'Ьждешй, безъ изящныхъ искусствъ, безъ мощной поязш. Слабыя, глупыя поколев in протянутся какъ нибудь до взрыва, до той или другой лавы, которая ихъ покроетъ камениымъ покрываломъ и предастъ забвеетю летописей». «Европа идетъ ко дну, какъ тонущш корабль». Страшна была минута сомнешя, когда рядомъ съ опасностью были надежды, теперь пололсешс ясно, корабль не можетъ быть спасенъ. «Онъ погибнетъ въ страшной буре, въ игре стихш». «Европа приближается къ страшному катаклизму. Средневековый М1ръ рушится. M ipb феодальный кон чается. Политическш и релипозныя революцш изнемогаютъ иодъ бременемъ своего безсшпя, оне с о вершили велигая дела, по не исполнили своей з а дачи. «ОтгЬ разрушили веру въ престолъ и алтарь, но не осуществили свободы, оне зажгли въ сердцахъ желатпя, которыхъ оне не въ силахъ исполнить. Парламеигаризмы, протестантизмы, все это были лишь отсрочки: временное cnaceiiie, безсильные оплоты иротивъ смерти и возрождешя. Ихъ время минуло.

Съ 1849 года стали понимать, что ни окостенелое римское право* пи хитрая казуистика, ни тощая деи стическая философия, ни безпощадиый релипозный рацюнализмъ не въ силахъ отодвинуть совершеше судебъ общества». Герценъ считалъ, что «судьбы общества» ведутъ къ уиичтоженш цивилизацш «антропофаговъ», какъ онъ называлъ современный экономически строй, основанный на эксплоатацш человека человекомъ. Онъ предчувствовалъ приближеше велитсаго шквала и П’Ьлъ отходную Европе. Въ то время, какъ Герценъ писалъ «Съ того берега», книгу, которую сейчасъ нельзя чктать безъ волнующаго созиаш я ея лггучей современности — онъ былъ увероиъ, что пЬть возможности спасти старый м!ръ. «Кайтесь, го спода, кайтесь», восклицалъ онъ. «Судъ Mipy вашему прншелъ. Не спасти вамъ его ни осадиымъ полоясеше'мъ, пн республикой, ни казнями, ни благотворешями, ни даже разделешемъ полей». Опъ отвергалъ утверлсдсшо, будто въ процессе эволющи возмоясно изменение существующаго строя: «въ разныхъ частяхъ Европы люди могутъ быть посво боднее, поравнее, нигде не могутъ они быть свобод ны и равны, пока сущесгвустъ э т а гражданская форма, пока существуетъ э т а цивилизащя. Это зна ли в се умные консерваторы и оттого поддерживали всеми силами старое устройство». Не веря въ творческое назначетне современной ему демократш, Герценъ ечнталъ, что она обладаетъ лишь страшной мощыо разрушения, но не способ ностью созиданш. Мало того: опъ не верилъ, что у нея окаясется достаточно мужества и силы о т к а з а т ь с я отъ старой лжи цёликомъ, разрушить гиб-

нущШ строй до основан [я. «Готовы ли они пожертво вать современной цивилизащей, образомъ жизни, релипей, принятой условной нравственностью?» — говорилъ Герценъ о французскихъ республиканцахъ. Готовы ли они лишиться вс'Ьхъ плодовъ, вырабо танных'!. съ такимъ усшиемъ, плодовъ, которыми мы хвастаемся три стол’Ьтля, которые намъ такъ дороги, лишиться вс'Ьхъ удобствъ и прелестей нашего существовашя, предпочесть дикую юность —- образо ванной дряхлости, необработанную почву, непрохо димые Л'Ьса — истощеинымъ полямъ и расчищеннымъ иаркамъ, сломать свой наследственный замокъ изъ одного удовольствия участвовать въ з а кладке новаго дома, который построится безъ сомнешя гораздо позже насъ? Это вопросъ безумнаго, скажутъ мнопе. Его Д'Ьлалъ Христосъ иными сло вами». Разруш еш е доллшо быть всеобщимъ, оно придеп. въ грозе и крови — но Герценъ благословляетъ его. «Что выйдетъ изъ этой крови — кто знаеть; но что бы то ни вышло, довольно, что въ этомъ разг аре бешенства, мести, раздора, возмездия погибнетт. м|‘ръ, теснящШ новаго человека, мешаюшдй ему жить, мешаюшдй водвориться будущему, — и это прекрасно, а потому — да здравствуетъ хаосъ и разруш еш е и да водрузится будущее». Существоваше современныхъ формъ европейской жизни можетъ продлиться более или менее долго, по обиовлеьпя, п ерерож д етя имъ петь. «Или вы не видите новыхъ хрисианъ, грядущихъ странъ, новыхъ варваровъ, идущихъ разруш ать. Они готовы, они, какъ лава, тяжело шевелятся подъ землею, внутри горъ. Когда настанетъ ихъ часъ — Геркуланумъ и Пом

пея исчезнуть, хорошев и дурное, правый и винова тый погибнуть рядомъ. Эта лава, эти варвары, этотъ новый лпръ, эщи Н азареи, идупце покончить дряхлое безсильное и ^расчистить мгЬсто свежем у и новому, ближе, нежелй| вы думаете». Но если Европа неспособна къ обновленйо, если въ ней не видать техъ силъ, которыя вызовутъ катаклизмъ, кто лее будетъ этими новыми Назареями? Откуда прозвучитъ труба Страшнаго Суда? Катастрофическое м]роощущете Герцена очень часто готово Приблизиться къ пессимизму. Недаромъ въ предисловш къ «Съ того берега» онъ цитировалъ «выстраданный, огиениыя и полныя слезъ» строки Карамзина о сумсркахъ человечества, забывшаго заветы просвгЬщсш‘я, и иовторялъ вместЬ съ писателемъ Х У Ш столгЬ т !я : «духъ мой уиылъ, слабъ и иечалепъ». Недаромъ, после появлешя въ Германии « Vom an d e r n Uf er » Герцена обви няли въ неуваЖеши къ демократш и въ проповеди отчаяшя. Онъ самъ въ «Эпилоге 1849 г.» писалъ, что бледнеетъ предъ наступающей темной ночью и дрОжить при мысли, что его предсказаш я сбыва ются такъ скоро, что ихъ свержеше такъ неотрази мо. Но чемъ сильнее становилось у Герцена чувство разочароваш я и горечи отъ печальнаго европейскаго опыта, темь ярче разгоралась въ немъ в ера въ Pocciro. Въ 1851 г., въ письме къ Мишле, Герцеиъ заявилъ: «Среди этого хаоса, среди этого предсмертнаго томлешя и мучительнаго возролсдешя, среди этого Mipa, распадающ агося въ прахъ вокругъ ко лыбели, взоры невольно обращ аются къ Востоку».

Еще въ «Съ того берега», говоря о томъ, что исторзя импровизируется и стучится разомъ въ тысячу воротъ, Герценъ задаетъ вопросъ: «можетъ въ балтшскде, и тогда Poccin хлынетъ на Европу». Нисколько позлее надежда превращается въ твер дое уб'Ьждеше, среди мрака мелькаетъ лучъ спасешя и съ той лее страстью, съ какой Герценъ обнажалъ язвы европейской цивилизацш, онъ началъ з а щищать вгЬру въ великое сощальное предназначеше Poccin. Своеобраз1е историческаго прошлаго Р оссш позволяетъ надеяться и на «особый путь» ея р а з витая, и въ будущемъ Р оссш совершенно не должна проходить всЪми фазами европейскаго развитая, ей нечего повторять европейстйе зады. Для чего ру сск о му пароду «проливать кровь свою для достижехпя тЬхъ полур'ЬшеыШ, до которыхъ дошла Европа и которыя открыли иныя стремлешя, новые горизон ты?». Въ русскомъ парод’Ь заложены такля начала, ко торыя обезпечатъ ему значительную и руководя щую роль въ создаш и новаго Mipa. «Poccin никогда но будетъ протестантской», заявшгь Герценъ— «Р ос сия никогда не Г)уд отъ juste milieu, Росс1я никогда не сд'Ьлаетъ революцш съ цЬлыо отд'Ьлаться отъ царя Николая и заменить его царями-представителями, царями-судьями, царями-полицейскими». Такимъ образомъ, Герценъ отрицалъ возможность превращешя Poccin въ мещанскую страну, испове дующую религпо права собственности и предуказывалъ с о ц i а л ь н ы й, а не политический характеръ русской революцш. Въ письме къ Мишле («Русскш народъ и сощализмъ») Герценъ писалъ: «Вы гово

рите, что основах-iie жизни русскаго народа есть ком м унизм у вы утверждаете, что сила лежитъ въ аграриомъ законе, въ постоянномъ дележе земли. Какое страшное Мене-векелъ вылегЬло изъ Вашихъ устъ». Въ русской общине и въ свободной артели Г ер ценъ, осиовоположникъ народничества, увидалъ соцталистическля устремлехня русскаго народа. Онъ поверилъ въ то, что въ Росспх больше чемъ въ Евро п е имеется благопрхятная почва для создахххя но ваго Mipa. Самая молодость русскаго государства въ связи съ инстииктивиымъ коммунизмомъ русскаго крестьянства служили залогомъ тому, что Poccifl избежитъ европейскаго оскуд’Ьшя, i t ч т о именно въ ней зажжется пламя преображающей м1ръ револющ'и. Ли бо Р о с с 1я своей революхцей дастъ толчекъ Западу и вольотъ въ него новыя силы, либо безусловная ги бель грсзитъ Европе, — такъ формулировалъ Герпепъ проблему взаимоотношенш между Западомъ и Востокомъ. Въ 1854 г. Герценъ писалъ В. Линтену («Старый Mip'i. и Россхя»), «Съ техъ поръ какъ туманъ, покры ла isinin февральскую револющю, разсёял ся, резкая простота заменила путаницу, осталось только два интереспыхъ вопроса: вопросъ сохналын.хй, вопросъ русскхй. Въ сущности эти два вопроса составляюсь одинъ и тотъ же». Р азреш еш е сощальпаго вопроса Россхя можетъ дать только въ соцхалистическомъ духе, т. е. въ смысле радикалыхаго перёсозданхя всего человеческаго общества, ибо ей не по сердцу европеистая ретен!я. Она похожа на царевича, плававхнаго съ ма терью въ засмоленной бочке ио морю, росш аго не по

днямъ, а по часамъ и, наконецъ, взмолившагося ма тери: «позволь протянуться въ волюшку». «Бочка лоп нете, и ты утонешь въ соленой водё» — отвечала мать—ноцаревичъ, подумавши, сказалъ: «протянусь, матушка, лучше разъ протянуться въ волюшку да и умереть». «Въ этой сказке щ* писалъ Герцеиъ — вся наша HCTopia».

Герценъ не указьшалъ, какъ, при какихъ обстоятельствахъ, ироизойдетъ то, что онъ называлъ «введешемъ Mipa славянскаго во всеобщую исторйо» и «похороннымъ маршемъ стараго света». Но часто (особенно во время крымской кампанш) ему казалось, что это произойдете во время войны, после которой «народы выйдуте изъ пределовъ своихъ». «Можете быть, среди крови, битвы, пожара, опустогпешя— народы проснутся и увидятъ, проти рая глаза, что все эти сновидеш я страшныя, уродливыя были ничто иное, какъ сновидешя, какъ бредъ го рячки... Бонапарте, Николай, м антт съ плечами, мпнтш, облитая польской кровью, императоръ виселецъ, императоръ шулерства— все это не существу ете, призракъ,— и народы, увидя, какъ солнце вы соко, удивятся своему долгому сну. Можете быть»... Сощально-иолитическое учеше Герцена, какъ мы видели, основывается на утвержденш смертельнаго кризиса современнаго экономическаго и политическаго строя въ Европе и на в ер е въ особое сощальное предназначено Р оссш и MipOByio роль р у с ской революцш. Но эти то именно положешя и роднятъ Герцена съ большевистской идеолопей. Въ пропикновениыхъ страницахъ Герцена, пророчащихъ гибель стараго Mipa и зовухцихъ къ его раз-

рушенда, разв е не чувствуется та же в ер а въ ми ровую революцш, какая заставляла коммуиистовъ произносит! апокалиптическая речи о смерти Е вро пы? И ра зв е не проншшутъ большевизмъ еознашемъ револющоннаго м е х а н и з м а Poccin и не пред полагаете ли Коммунистически-! Интернацюиалъ, что во главе освобождения человечества станете красная Москва? В ъ новой форм е, въ новомъ обличш встаете передъ нами сегодня отзвукъ той мечты, которая ко гда то зажглась полнымъ светомъ въ твореншхъ великаго публициста. Да, отзвукъ этотъ безобразенъ и отвратителенъ, и то, что его сопровождаете, чуждо самому духу Герценовскаго учения, но не признать ррдства эха съ породившимъ его звукомъ — значите совершить крупную ошибку въ оценке современности и въ пониманш исторической перспективы. Для того, чтобы отчетливо уяснить себе роль духовныхъ предтечъ большевизма въ возникновения и развитая большевистской идеологш, необходимо признать, что рядъ идей, доведенныхъ до нелепости коммунистическимъ творчествомъ, не былъ чуждъ крайнимъ учонтм ъ русской общественности. Нынче, въ разгаре.-политической борьбы, очень часто отвергаютъ не только большевизмъ, но и те идеи, кото рый онъ извратилъ. Нельзя отрицать, что больше визмъ есть искажеше основъ сощалистическаго учешя. Значите ли это, что вместе съ болыпевизмомъ нужно отбросить и сощализмъ? Оттого, что изъ какой нйбудь вещи сделано дурное употреблеiiie, отнюдь не вытекаете, что вещь дурна сам а по себе. Изъ того, что большевизмъ заимствовать

основным чаяшя русской револющонной интелли генции совершенно не слгЬдуетъ, что иителлигенщя виновата въ большевизме, какъ не виноватъ въ немъ народъ, чьи стремлешя большевизмъ сум-Ьлъ такъ широко использовать въ своихъ цЪляхъ. И вообще сл^дуетъ исключить изъ разсуждешй о большевиз ме вопросъ о «вине», сам ая постановка его противо речить объективному подходу къ явлешю и перево дить проблему изъ области о п и сат я и изследоваш я въ область чисто эмощональныхъ оценокъ и этическихъ произвольныхъ определений. Для насъ несомненно, что въ русской обще ственности были широко развиты элементы сощальнаго и логическаго максимализма, в е р а въ сощаль ■ ный характеръ русской революцш и определенный русскш местанизмъ. Этотъ последней принимала самыя разнообразный формы. Иногда онъ носилъ характеръ р е а к ц 1 о н н а г о м есаан и зм а — напр., у славянофиловъ или нащонали стовъ, во всехъ его своеобразныхъ оттеикахъ отъ Тютчева и Достоевскаго до Мережковскаго, иногда онъ превращался въ р е в о л ю ц i о н и ы й месс1анизмъ отъ Герцена до Ал. Блока и Андрея Белаго. Характерно, что и въ данный моментъ къ большевизму питаютъ сим-, патш некоторыя руссщ я чисто нащоналистичеыия группировки, и что нередко приходится наблюдать с л а в я н о ф и л ь с т в у ю щ if i большевизмъ: все это результаты сближения родственныхъ по с у ществу идей револющоннаго и нащональнаго мес сианизма. Но следуетъ отметить, что если истоки больше вистской идеологш могутъ быть найдены въ исторш русской мысли безъ большого труда, то кроме Не-

чаева въ ппошломъ сто лет!и шЬтъ предшественийковъ б о л ь - щ е в и с т с к и х ъ м е т о д о в ъ . И м а кси м ал и зм у! и мессланизмъ, и в е р а въ сощалистичсскШ харащеръ русской революцш могли привести къ совершенно иньшъ идеологическимъ схемамъ, ч'Ьмъ больше|измъ. Большевизмъ не есть н е о б х о д и м ы й выводъ изъ идей, хотя бы Бакунина и Г е р цена. Онъ взялъ эти идеи въ совершенно иномъ контекст^, чгЬмъ они существовали у учителей р у с ской общественности. Онъ выбралъ изъ нихъ одну лишь часть, иреувеличивъ ее до неузнаваемости, облекши ее % иелривычныя для русской револю ционной практики формы, сдгЬлавъ изъ нея совер шенно чудовищные жизненные выводы, исказивъ ее своими извращешями. Н'Ьтъ никакого сомнения въ томъ, что большевистские методы далеки и чужды традищямъ русской революционной общественности, Н о есть и более глубокое, основное отапгае больше визма отъ общаго иаиравлешя русекой обществен ной мысли, обусловившее въ эпоху революцш 1917 г. велшай расколъ интеллигенции и сощалистическихъ Щ т Ш въ PocciH. Большевизмъ пренебрегъ тгЬмъ, что составляетъ основу всйхъ ф ст рое н Ш русскаго народничества, да. и вообще вс-Ьхъ творческихъ проявлений русскаго д^ха: идеей полноценной человеческой личности, идеаломъ ея разви'пя и безконечнаго совершенство вания. Онъ опрокинулъ в се привычныя понятая р у с ской общественности, иарушилъ и разбилъ ея з а веты, ибо идею свободы личности заменилъ онъ догмой всепоглощающей диктатуры меньшинства; ибо мечтЬ о государстве, выпрямляющемъ человека до миогообраз1я всехъ оттенковъ, заложенныхъ въ !

вемъ возможностей, йротйвопоставилъ онъ безна дежный ранжирь нивелировки, удушливый кошмаръ вселенской . и одноцветной государственной казармы, К ат я бы большевистская сёмена не таила въ се бе русская мысль ■ — всегда была она проникнута чольнымъ и ньяиящимъ духомъ индивидуализма, озарена лучами античностью переданнаго и ренессансомъ закрепленнаго идеала человгЬка-полубога. И сколько бы ни заимствовал* отъ учителей и нредтечъ русской революцш большевизмъ — онъ всегда несотъ на себе печать давящаго обезличешя, преяращешя личности въ бездушную часть железной и мертвой машины. Въ этомъ — основное расхождение, пропасть не изгладимая. Вотъ П очем у большевизмъ часто назы ваюсь уб!йствомъ революционной идеологш, по традицш, переданной намъ отъ декабриетовъ и людей 40 г. г. до «Народной Воли» и сощалистическаго учешя предвоеннаго перюда. Вогъ почему не принадлёжить ему ц е л и к о м ъ никто изъ лучшихъ предста вителей русской общественной мысли, чье уч ет е и поднесь остается отправнымъ пунктомъ для f S p b кто возстаетъ противъ злой утопш коммунистиче ской аракчеевщины. Вотъ почему и сейчасъ, видя предъ собой большевистсгая нскажешя доведенныхъ до безумия реводюцюнпыхъ мечташй и сощалистическихъ идей, мы моасемъ съ полнымъ правомъ доказывать неоспори мость столь пародоксальнаго на первый взглядъ явлешя: p y c c K i e п р е д т е ч и б о л ь ш е в и з м а шу т ь о д н о в р е м е н н о д у х о в н ы е о т ц ы а нл тибольшевистской идеолог!и.

Русское Универсальное Издательство Б Е Р Л И Н Ъ , ЛЮТЕРШТРАССЕ 29

„В сем и рн ы й

П а н т е о н ъ

Пам ятники мировой литературы. №1-2.

Гамлеть.

Шенспиръ.

№3-4. М Гете, №5.

Фаустъ.

Гейне.

Изъ „Книги ПЪсенъ“.

№ 6-7. ■ : Диккенсъ.

Гимнъ Рождеству.

№ 8-9.

Додэ.

Тартаренъ изъ Тараскона.

№10.

Козьма Прутиовъ. нешя.

№ 11.

Шенспиръ.

Избранны?! сочи*

Макбетъ.

№12-13. Изъ новейшей немецкой лирики. № 14.

Поз.

УбШство въ улиц'Ь Моргъ.

№17-18. Диккенсъ.

Сверчокъ на печи.

№ 19.

Г. фонъ Гофмансталь. Смерть Тищама.

№20.

Французская лирика.

№21-22. Боккачш.

Декамеронъ.

№24-25. Еврейскж сборникъ. №26-27. Данте. -

Адъ.

| ;

_____