strabon by Lamartisbooks

Переплет настоящего издания выполнен мастерами классического переплета вручную из натуральной кожи по индивидуальному заказу

СТ РА Б О Н

Г Е О Г РАФ И Я в с е мна д ц ат и к н и га х Перевод Ф.Г. Мищенко

Ламартис Москва 2012

Изд атели : Эдуард Лапкин, Сергей Макаренков

Древнегреческий историк и географ Страбон, переживший смену эр, посвятил свою долгую жизнь колоссальному труду, создав географическую и этнографическую энциклопедию античности. Грандиозный замысел воплощен в 17 книгах «Географии», где Страбон впервые собрал воедино все сведения об обитаемой земле и дал их систематический обзор. Многие литературные памятники античности реконструируются только по текстам «Географии». Страбон не только обобщил все исторические тексты, но и добавил собственные наблюдения, почерпнутые в многочисленных путешествиях. Со времен Геродота не осталось другой столь красочной книги, изобилующей картинами быта и нравов малоизвестных племен. Страбон хотел, чтобы его читали с увлечением и пользой образованные читатели, но не ученые. Однако слава пришла к нему лишь через тысячу лет. Византийцы настолько высоко оценили труд Страбона, что за ним закрепилось авторитетное звание: Географ.

О Т П Е Р Е В ОДЧ И К А Издавая «Географию» Страбона в русском переводе, мы сочли необходимым предпослать тексту краткое обозрение сохранившихся рукописей греческого подлинника, разбросанных в разных европейских библиотеках и сильно потерпевших от времени, сырости и других неблагоприятных условий. Нынешнее состояние текста объяснит русским читателям присутствие и в русском переводе многочисленных, более или менее значительных пробелов, неполных слов и фраз, различно дополняемых и объясняемых разными издателями и толкователями географа. Знакомство с нынешним состоянием греческого текста «Географии» тем интереснее, что недавно в Италии, подле Рима, найдена древняя рукопись издаваемого труда, быть может, способная восполнить недостатки известных до сих пор списков Страбоновой «Географии». Можно утверждать решительно, что ни один писатель греко-римской древности не дает нам такого обилия сведений, относящихся к различным отраслям знания, к различным временам, странам и народностям, как географ Страбон, родом из Амасии Понтской, и в то же время ни одно сколько-нибудь значительное произведение древнегреческой или римской литературы не дошло до нас в таком печальном виде, как «География» Страбона. Если большинство сочинений древности немало пострадало от времени, от невежества и небрежности читателей, переписчиков и владельцев рукописей, если в большинстве сочинений существуют более или менее значительные пробелы, или позднейшие вставки, или перестановки и искажения отдельных слов, то текст Страбоновой «Географии» подвергся совокупному разрушительному действию всех этих случайностей. Для объяснения подобного состояния текста А. Мейнеке, критик и издатель нашего географа, делает предположение, что автор не успел дать сво-

ему труду окончательной отделки, что он не успел привести в настоящую связь с прочими частями труда тех заметок, которые по самому свойству работы ему приходилось делать на полях рукописи по мере накопления материала. Однако число подобных прибавок, сделанных самим автором и внесенных впоследствии в текст, весьма невелико сравнительно с количеством мест «Географии», обличающих руку неискусных интерполяторов. Тот же Мейнеке считает необходимым принять, что задолго до появления в свет наших рукописей, древнейшая из которых содержит только сокращение (epitome) «Географии» и относится к концу Х века, — что задолго до этого времени существовал список, поля которого были переполнены множеством заметок, объяснений, принадлежавших разным лицам и вошедших в контекст той рукописи, от которой и ведут свою генеалогию уцелевшие до сих пор списки. До последнего времени число рукописей Страбоновой «Географии», сличенных в разное время учеными, начиная от Альда Мануция (1316 г.) и кончая современным голландским критиком К.Г. Кобетом, простирается до 28; в это число не входят еще 4 рукописи, известные ученым только по имени и месту их нахождения; из них одна хранится в библиотеке Афонского монастыря. Во главе рукописей, сохранивших Страбона в полном виде, а не в сокращении, стоит одна из парижских, обозначаемая Сod Parisiensis 1397, перенесенная из Флоренции в Париж Марией Медичи. Она относится к XII веку и значительно древнее прочих, из которых иные не восходят далее XV века. Но, во-первых, и эта главнейшая рукопись содержит всего половину «Географии», а именно девять первых книг, во-вторых, в ней есть большие пробелы, происшедшие от потери целых тетрадей и соответствующие трем-четырем нашим печатным

Географи я

листам, именно: в ней недостает, как и во всех прочих рукописях, второй половины седьмой книги, обнимающей подробное описание Македонии и Фракии; нет конца второй книги, чему соответствует в нынешних изданиях семнадцать параграфов и др.; наконец, в-третьих, зубы мышей и сырость сильно повредили края рукописи, особенно в восьмой и девятой книгах «Географии», так, что не только буквы, но многие целые слова в этих книгах оторваны. В таком виде рукопись попала к концу XIV века в руки писца. Этот последний, по мнению одного из переводчиков Страбона на французский язык, De la Porte du Theil’я, человек ученый и достаточно вооруженный средствами критики, пополнил пробелы частью с помощью конъектур, а главным образом пользуясь сочинением Стефана Византийского, комментариями Евстафия, наконец «сокращениями» «Географии» — Палатинским и «Географией» Гемиста; таким образом, по мнению того же ученого, которому следовал позднейший переводчик Страбона на немецкий язык и толкователь Гроскурд, исправлено и восстановлено было около 2000 поврежденных мест, причем со стороны писца не обошлось, разумеется, без произвола и ошибок, для исправления которых и нам необходимо обращаться к конъектурам. Несостоятельность этого мнения окончательно разоблачена Г. Крамером, издание которого, снабженное критическим комментарием, сделанное после тщательного многолетнего изучения и сличения всех сколько-нибудь значительных рукописей, составляет несомненно эпоху в истории критики текста греческого географа. На основании более внимательного сличения первой и второй рук «Парижского кодекса» между собой, а также этого последнего с прочими, Крамер доказывает — и аргументация его принята А. Мейнеке, К. Мюллером и, очевидно, К. Кобетом, — что писец не был лицом ученым, дававшим простор догадкам, черпавшим подлинную речь Страбона из сочинений византийских писателей и из сокращений «Географии», во-первых, потому, что самая обширная ученость, самое тонкое остроумие недостаточны для восстановления пробелов, простирающих-

ся на несколько листов (folia) пергамента; между тем второй руке нашего списка принадлежит удачное, правильное пополнение именно подобных пробелов. He мог быть этот писец ученым грамматиком еще и потому, что другие пробелы в несколько букв или в несколько слов, легко открываемые внимательным читателем, оставлены в нашем списке нетронутыми. Наконец, в пользу мнения Крамера может свидетельствовать еще то обстоятельство, что во многих местах рукописи внесены второй рукой между строк чтения, отличные от письма первой руки, т.н. разночтения. Итак, вероятнее всего, что позднейший писец (конца XIV века) обращался с пострадавшей рукописью не как ученый — современный критик текста, но как обыкновенный копиист, имеющий под руками другую рукопись; с помощью этой другой рукописи, также немало поврежденной, также без второй половины седьмой книги, с немалым количеством пробелов в книгах восьмой и девятой, писец XIV века привел God. Parisiensis 1397 в тот вид, в каком он был впервые открыт в начале XIV века Г. Скримгером в римской библиотеке Строцци и сличен им вместе с несколькими другими списками для Альдинского издания. В этом списке различают, впрочем, еще третью руку, самую позднюю, которой принадлежат наименее удачные попытки исправления текста, сделанные или по какому-нибудь третьему списку, или же с помощью собственных конъектур писца. Что касается прочих рукописей, то, уступая описанной выше парижской и по древности, и по доброкачественности текста, они значительно разнятся между собой, вышли из разных источников и имеют далеко не одинаковое значение; их не считают более простыми копиями Cod. Parisiensis 1397, как принимали прежде относительно первых девяти книг. Всех списков, которые содержат первые девять книг «Географии» отдельно или вместе с прочими, насчитывается восемнадцать. По сходству и разнице чтений, по размерам и содержанию пробелов, наконец по некоторым другим более внешним признакам рукописи эти разделяются на три группы, или на три се-

Пре д исловие мейства. Прежде всего необходимо заметить, что все известные в настоящее время списки, причем не исключаются Палатинское и Ватиканское сокращения (Palat. 398, Vatic. 482), из которых первое относится ко второй половине X века, а последнее к XIV веку и которые одни имеют седьмую книгу, конечно в извлечении, — что все списки содержат восьмую и девятую книгу в неполном виде, с обозначением пробелов или без оного, вследствие чего в этих двух книгах остается немало пропусков и до сих пор. В каком виде вышли эти книги из рук Страбона, не представляли ли они первоначально только конспекта, который автору оставалось распространить, — этого вопроса не задают себе критики и издатели «Географии»; решению его в категорически положительном или отрицательном смысле препятствует, во-первых, крайняя скудость известий древних о труде Страбона, который был так мало распространен в древности, что им не пользовались даже такие писатели, как Павсаний, Клавдий, Птолемей, Плиний, что не подлежащую сомнению ссылку на него мы находим у одного только писателя древности Афенея; вторым препятствием к разрешению вопроса служит то обстоятельство, что между Страбоном и древнейшим из списков его «Географии» лежит период времени в восемь с лишним веков, такой промежуток, в течение которого текст Страбона подвергался многоразличным изменениям и повреждениям. Мы остановились на этом пункте главным образом ввиду новооткрытой рукописи, которая по мнению виновника открытия относится к VI веку. Итак, шесть списков из восемнадцати, будучи более или менее тесно соединены между собой общими им всем особенностями, общим им всем сходством с двумя «сокращениями» и, наконец, общими всем им отличиями от первой руки Cod. Parisiensis 1397, составляют первую группу, или первое семейство наших списков. Начало свое все они ведут не от древнейшего и лучшего из парижских кодексов под № 1397, как думал De la Porte du Theil, а за ним Фридеман и Гроскурд, но от списка более древнего, в первоначальном виде имевшего еще всю седьмую книгу, положившего начало тем спискам, по которым сделаны Па-

латинское и Ватиканское «сокращения»; от этого первообраза всех наших списков произошла рукопись, пострадавшая в седьмой книге «Географии», хотя меньше, нежели в Парижской древнейшей, которая и послужила источником шести списков, сделанных в разное время разными лицами. Из этого же самого источника вышли те дополнения Cod. Parisiensis 1397, которые относятся к XIV веку; это ясно следует из сличения второй руки этого кодекса в особенности с одним из венецианских кодексов (Venet. 377). Понятно, таким образом, почему при восстановлении текста Страбоновой «Географии» нельзя игнорировать этих списков и, с другой стороны, почему нельзя чересчур умалять значение позднейшего письма главного списка. Во главе второй группы, или второго семейства, восемнадцати списков стоит столько раз нами упомянутый наиболее важный Cod. Parisiensis, хранящийся в Парижской национальной библиотеке под № 1397 без второй половины седьмой книги, сильно поврежденный во многих местах восьмой и девятой, оставшихся непополненными позднейшим писцом, но, по всей вероятности, в этих книгах не сокращенный. Списки с этого кодекса, сделанные, впрочем, через посредство других копий, для нас потерянных, представляют следующие шесть рукописей: Vatic. 174, Mosqnensis , Escurialensis, а потом: Etonens, Vatic. 173, Paris. 1394. К этой же группе принадлежит позднейшая часть одного из Флорентийских списков, входящих в первую группу, именно Сod. Med. 5 pl. 28, потому что в дополнениях к восьмой и девятой книгам, находящихся на полях этого кодекса, замечаются те же пробелы, что и во второй руке Сod. Parisiensis 1397. Ясно, что рукописи этого второго семейства при тщательном сличении оригинала их имеют очень мало значения. Но этот последний Флорентийский список в своей позднейшей части сделан не прямо с Paris. 1397, а с какой-то неудачной копии последнего, в которой многое было изменено в восьмой и девятой книгах, многое с полей внесено в контекст. Таким образом, Cod. Med. 5 pl. 28 представляет две книги «Географии» в новом виде, очень далеком от подлинного; на этом основании он

Географи я

вместе с несколькими копиями с него образует третью группу списков. От одного из этих списков, Paris. 1390, происходит Paris. 1395, самый поздний и самый худший из списков, отпечатанный в типографии Альда Мануция, чем и объясняется множество ошибок как в первом издании (Ed. princeps), так и во многих позднейших, отправлявшихся в редакции текста от Альдинского издания. Вторая половина «Географии», т.е. последние восемь книг, сохранилась отдельно от первых девяти или вместе с ними в двадцати рукописях; в числе их есть, впрочем, три рукописи (Med. 5 pl. 28; Yen. 379; Paris. 1398; в двух последних десять первых книг — в «сокращении»), которые содержат только семь последних книг, а одна — Vatic. 1329 — конец XII книги и пять последних ἀϰέφαλoς. Эта же вторая половина «Географии» содержится в извлечении в двух упомянутых нами прежде «сокращениях», из которых Ватиканское, хотя более позднее, важнее Палатинского, так как первое передает труд Страбона в последней части в менее сокращенном виде, с большим вниманием к оригиналу, следовательно, ближе к подлинному тексту. Сличение пробелов и разночтений кодексов во второй части «Географии» приводит к разделению их на две группы, причем Ватиканское сокращение и Сod. Vatic. 1329, вышедшие из общего источника, по достоинству чтений, по меньшей степени повреждения значительно превосходят вторую группу; в этой последней важнее прочих Venet. 640, список с которого представляет Московская рукопись и Paris. 1393; большинство списков, около четырнадцати, может быть в этой группе оставлено без внимания как более или менее неудачные копии нескольких других. Критическое обозрение существующих рукописей Страбона мы пополним ознакомлением с мемуарами базилианского монаха Дж. Коцци, открывшего в 1875 году древнюю рукопись «Географии». Автор снабдил свои мемуары тремя таблицами, из которых первая, приложенная в начале, представляет фотографический снимок листа пергамента, содержащего рукопись, а две в кон-

це дают отрывки текста в том виде, как они прочитаны Коцци, с литерами, точно скопированными с рукописных. Из брошюры, носящей название Dell’antico codice della Geografia di Strabone scoperto nei palimsesti della Badia di Grottaferrata. Mem. di Gius. Cozza, monaco Basiliano. Con un facsim. del palims. in fotograt. e con due tavole del codice trascritto (Roma 1875), мы узнаем, что новая рукопись «Географии» — древний палимпсест, на котором текст Страбона похоронен был под двойным слоем других текстов религиозного содержания: верхний слой, самый поздний, содержит три главы Ветхого Завета из книги Левит (XII, XIII, ХVI); относится он, по мнению автора мемуаров, к VI веку по P. X. Листы пергамента составляют том (volume) в 24 сантиметра длины и в 14 ширины, но первоначально лист пергамента состоял из двух таких листов, так что раскрытый он имел 24 сантиметра в длину и 28 в ширину. Что листы разорваны пополам, это обличают края найденного пергамента, на которых иные слова, занесенные второй рукой, разорваны; так, например, в первом столбце приложенного факсимиле в 28-й строке осталось четыре буквы I. Θ. Е. N. от слова ἐϰεῖϑεν; рукопись начертана в три столбца, каждый средним числом в 38 строк, каждая строка приблизительно в 14 букв; литеры прописные (unzialiòmajuscoli) несколько наклонены вправо, не соединены между собой, а слова не разделены. Палимпсест найден в библиотеке аббатства Гроттаферрата недалеко от Рима; в числе нескольких плохо сохранившихся пергаментов он находился в общем свертке уцелевших обрывков от различных кодексов под № 96. Многие внешние особенности новооткрытого кодекса несомненно свидетельствуют в пользу его древности; таковы: прописной шрифт, раздельность букв (не слов), отсутствие сокращений в словах, меньший размер ω сравнительно с прочими буквами, наконец письмо в три столбца. Будущим исследователям остается точно определить эпоху появления этой рукописи, потому что мнение Дж. Коцци в этом деле, относящего рукопись к VI веку, не может иметь большого значения, как увидим далее. Несмотря на древность, или, скорее, вследствие своей

Пре д исловие древности, кодекс «Географии», как показывает фотографическое факсимиле, сильно поврежден: во многих местах разорван, изъеден молью, в других совершенно замаран; приложенная автором страница текста имеет немало пробелов, один из которых простирается строк на восемь. К сожалению, Коцци не объясняет свойства этих пробелов: произошли ли они от повреждения рукописи в позднейшее время или же обозначены самим писцом. Текст носит на себе следы второй руки, которой принадлежат поправки, причем буквы, подлежащие исправлению, перечеркнуты, а сверху над ними поставлены другие, или же буквы, подлежащие уничтожению, отмечены поставленными сверху точками, как часто встречается в рукописях. Что касается доброкачественного текста, то, несмотря на неоднократные похвалы ему со стороны автора мемуаров, она далеко уступает древности рукописи. Достаточно сличить текст отрывка начала IX книги, оттиснутого автором на второй таблице, носящей сверху имя Страбона и букву Σ (Στραβωνος). Мы передаем здесь этот отрывок: περιωδευϰόσι δέ τὴν πελοπόννησον πρῶτον ἔφαμεν ϰαὶ ἐλαχίστην τῶν συντεϑεισῶν τὴν Έλλάδα Κερρονήσων ἐφεξῆς ἅν εἵη τὰς ςυνεχεῖς ἐπελϑεῖν ἢν δὲ δευτέρα με… ἠ προστεϑεῖσα τῆ πελοποννήσω τὴν Μεγαρίδα τρίτην δὴ ταύτην προσλαμβονουσιν τὴν ἀττιϰὴν ϰαί τὴν βοιωτίαν ϰαί τῆς φωϰίδος τίμέρος ϰαί τὧν ἐπιϰνημιδίων λοϰρὧν ὣστε. Между πελοπόννησον и πρῶτον в рукописи отмечен пробел, который давно восстановлен по имеющимся спискам; πρῶτον вместо правильного πρώτην (πελοπόννησον): συντεϑεισῶν Κερρόνησον, προστεϑεῖσα невозможные формы; τριτην вместо τρίτη, как в предыдущей строке δευτέρα, вообще от слова τρίτην до конца конструкции совсем неверная. У Крамера, восстановившего в 1847 году этот отрывок без особенного труда, по имеющимся рукописям читаем: Περιωδευϰόσι δὲ τὴν Πελοπόννησον, ἢν πρώτην ἕφαμεν ϰαὶ ἐλαχίτην τῶν συντιϑεισῶν τήν Έλλάδα χερρονήσων, ἐφεξῆσς ἅν εἴη τὰς συνεχεῖς ἐπελϑεῖν.

ἧν δευτέρα μέν ἡ προστιϑεῖσα τῆ Πελοποννήσῳ τὴν Μεγαρίδα τρίτη δὲ ἠ πρὸς ταύτη προσλαμβάνουσα ϰτλ. Таким образом, мы видим, что этот отрывок не дает критике ничего, кроме элементарных погрешностей, и мог бы без ущерба для Страбонова текста вовсе не появляться на свет. Нельзя при этом не обратить внимания на то обстоятельство, что Коцци выбрал отрывок, удовлетворительно восстановленный в существующих изданиях, тогда как девятая книга есть одна из тех, в которых до настоящего времени существуют десятки пробелов; очевидно, для оправдания похвал находке автору мемуаров следовало привести один из таких отрывков своего кодекса, в котором не имеется пробелов нынешних изданий. Он поступил как раз наоборот: остановился даже на том самом слове, за которым следует в наших рукописях пропуск. Не более удачно выбран автором отрывок из восьмой книги, также, как известно, сильно пострадавший в Cod. Paris. 1397. Страница текста, воспроизведенная на третьей таблице мемуаров, соответствует в нынешних изданиях восьмой книги главам 4, 10, 11 и главе 5 (§ 1) до слов συνεχής ἐστι τῆ включительно. В первом столбце очевидные ошибки следующие: по восьмой строке совершенно неуместное αὐτῶν после ποήμασιν, по всей вероятности перенесенное сюда небрежным писцом из ближайшей верхней строки, где оно вполне законно и следует также за слогом σιν; 16-я строка: ἀπεστήσαντας, относящееся к подлежащему в именительном падеже, где, по всей вероятности, повторяет окончание предыдущего слова πισάτας; 18-я строка τὸν Ὀρχομένων вместо изданного τὸν Ὀρχομενοῦ или, по мнению Кобета, τῶν Ὀρχομενων; строка 34: τήν δέδωϰε вместо τήνδε δέδωϰε из элегии Тиртея, уже у Бергка в правильной редакции; в первой строке второго столбца читаем ἀφιϰέμεϑα вместо ἀφιϰόμεϑα. Во втором и третьем столбцах подобных ошибок меньше, но зато пробелов гораздо больше и притом в таких местах, в каких парижская рукопись не имеет их. К числу разностей гроттафферратского кодекса, безразличных для критики, сле-

Географи я

дует отнести такие, как Ἀριςτοϰράτη вместо Ἀριςτοϰράτην (18-я строка 1-го столбца); εἶναι (ἐϰε) ῖϑεν φησιν вместо εἶναι φησιν ἐϰεῖϑεν (28-я строка 1-го столбца); πλείοσιν τοῖς вместо πλείοσι ἒτοῖς (8-я строка 2-го столбца); εἰσὶν περὶ вместо εἰσὶ περὶ (1-я строка 3-го столбца); ϰατ ἲτος παῤ αὐτοῖς вм. παῤ αὐτοῖς ϰατ τος (10-я строка 3-го столбца). К числу разночтений, которые могут считаться приобретением для критики «Географии», относится слово (τε) λέως (22-я строка 2-го столбца), которого нет ни в одной из прежних рукописей и которое восстановлено совершенно неправильно автором мемуаров (παντε?) λέως, ионическая форма, тогда как «География» писана на наречии аттическом. Некоторое значение имеет чтение προ (σε) τατ (τε) вместо ἐπέταττε (12-я строка 2-го столбца.), отсутствие ἐλϑὼν ἐζ Ἐρινεοΰῦ, предложенных Казобоном и внесенных Мейнеке в текст. Очевидно, эта часть открытия внушает мало веры во «внутреннюю доброкачественность» рукописи, сопровождающую, по словам брошюры, внешние достоинства текста, которые сами по себе имели бы очень мало значения; очевидно также, что этого весьма недостаточно для удовлетворения требований не только самой тонкой и строгой, но и весьма снисходительной критики; очевидно, наконец, что автору следовало поступить несколько иначе, чтобы открытие его приветствовали как одно из значительнейших приобретений в области географии, археологии, литературы и истории. К сожалению, автор не сообщает даже того, на скольких листах пергамента написана «География», содержит ли кодекс весь труд Страбона или только какую-нибудь часть его; если часть (frammenti), что вероятнее, то есть ли какая-нибудь надежда с помощью нее пополнить вторую половину седьмой книги, множество пробелов восьмой и девятой. Остается ждать будущей всемирной географической выставки в Париже, для которой назначает Дж. Коцци свою находку от имени итальянского клира. Как ни кратки и малоопределенны были сведения из Рима в 1875 году об открытой ру-

кописи, в них тем не менее ясно указывалось как на обстоятельство, поднимающее значение открытия, на прочтение на том же палимпсесте нескольких, будто бы до сих пор неизвестных стихов элегического поэта Тиртея. Действительно, в своих мемуарах автор рассуждает об участии Тиртея в Мессенских войнах, о важности элегий поэта, упоминаемых часто древними, в особенности о его Εὐνομία, о ценности уцелевших до нашего времени отрывков — и все это по поводу четверостишия Тиртея в изданной автором странице страбоновского текста, того четверостишия, которое давным-давно восстановлено в «Географии», которое еще в 1843 году вошло в собрание греческих лирических произведений Бергка. Замечание Дж. Коцци, что эти четыре стиха представляют новый вариант и потому относящееся сюда место кодекса должно будто бы немало послужить для восстановления подлинного содержания песни Тиртея — это замечание более, чем ионическое παντελέως, обнаруживает весьма ограниченное знакомство автора с предметом. На странице 305 книги Бергка, равно как и во всех нынешних изданиях «Географии» Страбона, мы читаем четыре стиха Тиртея совершенно в той же редакции, в какой приведены они у Коцци, правда с той разницей (con qualche variante), что в кодексе в последнем стихе мы имеем ἀφιϰέμεϑα вм. ἀφιϰόμεϑα а во втором, благодаря небрежности переписчика, τήν вм. τήνδε, чем нарушается размер стиха: αὐτος γὰρ Κρονίων ϰαλλιστε φάνου πόσις Ἤρης Ζεὺς Ἡραϰλείδαις τ ή ν δ ε δέδωϰε πόλιν. О Тиртее Коцци ничего больше не сообщает. Нам необходимо остановиться еще на приемах критики автора мемуаров и на тех результатах, к которым они его приводят. В начале § 10 гл. 4 кн. VIII Страбон сообщает сведения о времени и обстоятельствах Мессенских войн, причем, между прочим, называет союзников мессенцев во второй войне: τὴν δὲ δευτέραν, ϰαϑ᾽ ἣν ἐλόμενοι συμμάχους Αργεους τε ϰαὶ Ἀρϰάδας ϰαὶ Πισάτας ἀπέστησαν ϰτλ. Во всех сличенных до сих пор списках, а также в кодексе Коцци называются в числе союзников мессенцев вместо аркадян елейцы: Ἠλείους.

Пре д исловие До Крамера издатели удерживали чтение рукописей, только Кораи в своем издании после Ηλείους прибавил ϰαὶ Αρϰάδας. Также удерживая в тексте традиционное Ἠλείους, Крамер выражает сомнение в его подлинности на основании главным образом противоречия этого чтения с предшествующим местом в 3-й главе (§ 30). В этом последнем месте действительно читаем: «Лакедемоняне помогали елейцам после окончательного покорения мессенцев, так как елейцы состояли в этой войне в союзе с ними (συμμαχήσασιν αὐτοῖς) против потомков Нестора и аркадян, сражавшихся с мессенцами»; таким образом, весьма вероятно, что елейцы состояли во время Второй мессенской войны в союзе (σύμμαχοι) не с мессенцами, а с лакедемонянами. Конъектуру Крамера приняли А. Мейнеке, внесший Ἀρϰάδας в текст, К. Мюллер и Кобет. Но в ссылку Крамера на это предшествующее место вкралась, к несчастью для Коцци, опечатка: вместо страницы 355 по Казобону напечатано страница 555, т.е. страница, соответствующая 3-й главе XII книги, посвященной описанию Малой Азии, где, конечно, нет и речи о елейцах или аркадянах. Понятно, что Коцци, защищая чтение своего кодекса против «скептицизма» Крамера, не нашел ничего на 555-й странице в пользу принятой конъектуры и с полным правом мог заметить, указывая на эту страницу: ivi non si lege ciò, come ognun può vedere. Но подлинная цитата осталась ему, очевидно, неизвестной, а потому и опровержения его не имеют силы. Недостаток знакомства со Страбоном обнаружил автор мемуаров еще более по другому поводу. Он удивляется тому, как такие эллинисты, как Дюбнер и Мюллер, переводят в начале IX книги прилагательное ἐλαχίστην, относящееся к τὴν πελοπόννηον словом наименьший (minimum) из полуостровов, составляющих Элладу. «Но как может таким образом выражаться географ, — восклицает Коцци, — когда это самый больший полуостров?» Ошибку переводчиков автор мемуаров объясняет тем, что они понимают прилагательное ἐλάχιστην в одном только значении: наименьший, тогда как оно кроме этого имеет еще два значения: наиболее низкий и крайний (infimo e estremo), для подтверждения чего ссылает-

ся на Thesaurus Linguae Graecae. Но при этом Коцци не упоминает о другом месте труда нашего географа, где тот же полуостров также назван ἐλαχίστην и где не может быть места сомнению, почему и в каком смысле Страбон называет Пелопоннес наименьшим из полуостровов. Дело в том, что Страбон разделяет Элладу на четыре полуострова, из которых каждый меньший содержится в большем. В книге VIII (глава 1, § 3) читаем: «Первый из полуостровов Пелопоннес, замыкаемый перешейком в сорок стадий. Второй, обнимающий собой и первый, — тот, перешеек которого в 120 стадий с лишним от одного моря до другого, лежит между Пагами Мегарскими и Нисаей, пристанью мегарцев. Третий полуостров, содержащий в себе и второй, — тот, перешеек которого тянется от угла Крисайского залива до Фермопил... Четвертый имеет перешеек от Амбракийского залива чрез Ойту и Трахинию до залива малейского в 800 стадий, включая сюда и Фермопилы.... Нам следует начать с наименьшего полуострова, хотя наиболее прославленного». За сим глава 2-я начинается описанием именно Пелопоннеса. Ясно, что ἐλαχίστην не может иметь другого значения как наименьший и в первом месте. После всего сказанного можно пожелать, чтобы в приготовлении найденного текста к ближайшей географической выставке в Париже приняли участие лица, сами более подготовленные к подобному труду, чем базилианский монах Джузеппе Коцци. ——— Страбон (Στράβων) родом из Амасии, азиатского города со смешанным населением из туземцев и эллинов, входившего в состав провинции Понта при Черном море. Свидетельства об этом имеются главным образом в «Географии» Страбона, а также у византийских грамматиков Стефана Византийского и Свиды. О родном городе географа, о благоприятном местоположении его находим достаточные сведения также в самой «Географии». Год рождения и смерти Страбона в точности неизвестен, но частое упоминание в труде современных автору событий и личностей не позволяет сомневаться

Географи я

в том, что время жизни греческого географа принадлежит эпохе Помпея, Цицерона, Ю. Цезаря, что он жил еще в правление Августа и Тиберия. Обстоятельная характеристика обширного труда Страбона, оценка употребительных

в нем приемов исследования, определение степени достоверности, равно как и подробное восстановление обстоятельств личной жизни географа, — все этой по своей сложности, разнообразию предметов исследования не могло войти в предисловие и должно составить задачу особого специального труда. Федор Мищенко

С Т РА Б О Н

Г Е О Г РАФ И Я

К Н И ГА П Е Р В А Я ГЛ А В А П Е Р В А Я Доказательства, что изучение географии — достойное философа занятие. а) Древнейшие философы были вместе и географами. б) Необходимые для географии познания — прямо философское дело. в) География важна для условий самой жизни. Обстоятельный извод каждого из этих положений. (а) Гомер был хороший географ. Его верные понятия о форме и положении земли вообще и частей ее в особенности; прилив и отлив морской также ему знакомы. Гомер утверждает, что земля — остров; Страбон доказывает это положение. Гомер знает Средиземное море в точности. Вдобавок ко всему этому заметки об Анаксимандре, ученике Фалета, и о Гекатее Милетском, древнейших после Гомера географах. Анаксимандр дал первую географическую карту, а Гекатей написал первое географическое сочинение. — Извод второго положения (б). — Извод третьего (в): Польза географии для общественной жизни, для истории. География стоит в тесной связи с философскими науками, с геометрией и астрономией; хотя изучение ее и не требует совершенно точных математических сведений, однако же необходимо понимать важнейшие положения математики, к каким прибегает география. С этой целью Страбон и написал свою книгу

Мы полагаем, что география, избранная предметом настоящего труда, не менее всякой другой науки входит в круг занятий философа. Что мы, думая таким образом, не ошибаемся, тому есть многие доказательства. Первые, решившиеся заняться описанием земли, были также философами: Гомер, Анаксимандр из Милета и его согражданин Гекатей, как утверждает Эратосфен; также Демокрит, Евдокс, Дикеарх, Полибий, Посейдоний были тоже философы. Потом самая многосторонность сведений, с которой только и можно приступать к этому делу, свойственна лицу, обнимающему своим умом божеские и человеческие вещи; а науку о них и называют фи-

лософией; наконец, приложение географии разнообразно: ей могут пользоваться государства, вожди, она облегчает знакомство с небесными явлениями, с земноводными и морскими животными, растениями и плодами и всякими иными предметами, какие встречаются в каждой местности. Это свойство географии предполагает также философа, человека размышляющего об искусстве жить в обществе и о благополучии.

2. Теперь рассмотрим подробнее и в отдельности то, что высказано нами вообще. Вопервых, как мы, так и предшественники наши, в числе которых находился и Гиппарх, были

Географи я правы, считая Гомера родоначальником географической науки, того Гомера, который превзошел всех древних и позднейших поэтов не только поэтическими достоинствами своих произведений, но почти в такой же мере и знанием условий общественной жизни. Благодаря этой своей опытности Гомер заботился не только о том, чтобы узнать возможно больше событий и передать их потомкам, он исследовал местности как отдельные, так вообще всю обитаемую землю и море. В противном случае он не мог бы касаться крайних пределов Земли и не упоминал бы о всей окружности.

3. Прежде всего он объявил, что Земля, как это и на самом деле, кругом омывается океаном; потом некоторые из местностей называл поименно, о других же давал знать намеками. Так, Либию, Эфиопию, сидонцев и эрембов (которых также можно называть арабамитроглодитами) поэт называет определенно; а места жительства тех народов, которые обитают на востоке и западе, он обозначает указанием, что они омываются океаном. Ибо он изображает солнце выходящим из океана и снова в него погружающимся, равно как и звезды. «Потом солнце, вышедши из тихих и глубоких вод океана, снова коснулось Земли», а также: «В океан погрузился яркий свет солнца, влача за собой черную ночь». Звезды также, по его словам, купаются в океане.

4. Что касается жителей запада, он указывает на их счастливую жизнь и на благорастворенность окружающего их воздуха, ибо ему известны были, без сомнения, богатства Иберии, ради которых совершил туда путь Геракл, потом финикияне, которые овладели большей частью страны, после них римляне. Здесь же дуют ветры Зефира, тут помещает поэт и Елисейскую равнину, куда, говорит он, послали боги Менелая: «Тебя на Елисейскую равнину, к пределам земли пошлют бессмертные, туда, где белокурый Радаманф, где самый счастливый для людей образ жизни; там нет ни снегу, ни продолжительной

зимы, ни даже дождя, только вечно дует тихий ветер Зефира, посылаемый океаном».

5. Точно так же острова «блаженных» расположены у крайней западной части Маврузии, у той части, с которой соприкасается и западная граница Иберии. Уже из одного имени ясно, что и эти острова считались счастливыми вследствие своего соседства с такими местами (Иберии). 6. Далее он говорит, что эфиопы жили на краю, подле океана. Что они жили на краю, говорится в следующем стихе: «Эфиопов, которые живут разделенные на две части на краю людей». Что разделены на две части, сказано верно, как мы докажем впоследствии; а что эфиопы живут при Океане, об этом говорится следующим образом: «Вчера Зевс отправился на Океан к беспорочным Эфиопам на пир». Далее, что крайняя страна подле Медведицы также граничит с Океаном, он намекает на это следующими словами о Медведице: «Она одна не купается в водах океана». Потому что словом «медведица», а также «колесница» поэт обозначает арктический круг; иначе он не сказал бы, что только одна изъята из вод океана, ибо многие звезды совершают круговое движение в одной и той же части неба, всегда для нас видимой. Поэтому Гомера не обвиняют более в невежестве за то, что он признавал будто бы одну Медведицу вместо двух: невероятно, чтобы в его время вторая Медведица помещена была в число созвездий; только с того времени, как наблюдали ее финикияне, пользовавшиеся ей в своих мореплаваниях, такое распределение звезд перешло к эллинам; равно как Волосы Береники и Каноб очень недавно получили свои наименования, а многие звезды и до сих пор не имеют названий, что утверждает и Арат. Следовательно, Кратет поправил неверно: «Он один

К нига перва я. Гл а ва перва я

Академия

изъят из вод Океана», отвергая то, чего не следует отвергать. Гораздо благоразумнее и сообразнее с Гомером поступает Гераклит, когда он под Медведицей понимает арктический круг. «Медведица — общая граница утренней и вечерней зари, а против Медведицы дует ветер светлого Зевса»; действительно, арктический круг, а не Медведица составляет границу Востока с Западом. Итак, Гомер под именем Медведицы, которую он называет также Колесницей и которая, по его словам, наблюдает за Орионом, понимает арктический круг, а под Океаном разумеется у него горизонт, под который и над которым совершается заход и восход светил. Если Гомер говорит, что Медведица обращается на одном и том же месте, не погружаясь в Океан, то это потому, что он знал, что арктический круг проходит через самую северную точку горизонта. Согласуя с этими объяснениями слова поэта, мы должны принять, что горизонт есть то место, которое на земле соответствует Океану, а под арктическим кругом должны разуметь тот круг, который, по свидетельству наших чувств, наиболее лежит к северу обитаемой Земли. Таким образом, эта часть земли будет также омываться Океаном, выражаясь языком Гомера. Он знал, кроме того, хорошо обитателей полярных стран, хотя не на-

зывает их по имени (да они даже теперь не носят одного общего имени); поэт обозначает их по образу жизни, называя «номадами», «гордыми доителями кобылиц», «питающимися молоком и чуждыми насилия».

7. Поэт и в других выражениях говорят о том, что Океан облегает кругом земли кольцом. Так, например, говорит Гера: «Я иду посмотреть пределы кормилицы Земли и родителя богов Океана». Следовательно, поэт полагал, что Океан прилегает ко всем пределам земли; самые же пределы располагаются кругом. В «Приготовлении вооружения» Океан кольцом окружает края Ахиллова щита. Доказательством той же любознательности поэта служит знание им приливов в океане и отливов, когда он называет Океан «текущим обратно» и когда выражается так: «Трижды она (Харибда) изрыгает воду, трижды поглощает». Так как не трижды, но дважды в день бывает прилив моря, то здесь нужно допустить ошиб-

Географи я

ку рассказчика или неверность переписчика; во всяком случае, намерение поэта было обозначить прилив и отлив. Даже выражение «тихо текущий» заключает в себе некоторый намек на прилив, когда вода прибывает тихо, а вовсе не стремительно. Посейдоний полагает, что стремительность течения во время приливов и отливов обозначается у Гомера тем, что он называет скалы то покрываемыми, то обнажаемыми, а также тем, что Океан он называет рекой. Первое соображение верно, второе же не имеет смысла, потому что движения прилива вовсе не походят на течение реки, движение отлива и того менее. Объяснение Кратета более вероятно. Он говорит, что глубоким, обратно текущим, равно как и рекой называет поэт весь Океан; когда же он говорит так: «После того как корабль покинул течение реки Океана и пришел к волнам обширного моря», тогда он рекой называет часть Океана, а течением реки — течение не целого океана, но части его. Ибо в этих стихах говорит поэт не обо всем океане, а о течении реки в Океане, составляющей часть Океана. Река, по словам Кратета, есть как бы бухта или залив, который простирается от зимнего тропика до Южного полюса. Вышедши из этого залива, можно находиться тем не менее в океане; но никак невозможно, чтобы, покинувши весь океан, все-таки быть в Океане. Гомер говорит так: «покинул течение реки… пришел к волнам моря». Море здесь не что иное, как океан. Итак: если понимать это место иначе, то выходит, что, вышедши из океана, он пришел в океан. Однако это требует более подробного обсуждения.

8. Что обитаемая земля есть остров, можно заключить из свидетельства наших чувств, а также из опыта. Везде, где человеку возможно было проникнуть до самых пределов земли, находится море, которое мы и называем океаном. Там же, где этого нельзя воспринять чувством, убеждает разум. Мореплаватели объехали восточную сторону, населенную индусами, и западную, занятую иберийцами и маврусийцами, равно как большую часть южной и север-

ной; остальное пространство, недоступное до сих пор для наших кораблей вследствие отсутствия взаимных сношений между нами и теми, которые объехали противоположные страны, — это пространство незначительно, если кто сопоставит рядом с ним расстояния, сделавшиеся для нас доступными. Невероятно, чтобы Атлантический бассейн состоял из двух морей, разделяясь, таким образом, узкими перешейками, которые будто бы и мешают плаванию кругом; гораздо правдоподобнее, что он течет в одном бассейне и не прерывается. Ибо те, которые решились объехать Землю кругом и возвращались потом назад, утверждают, что дальнейшее плавание было приостановлено не каким-нибудь материком, который бы стоял на пути и мешал проехать, но единственно недостатком съестных припасов, необитаемостью мест, между тем как море не менее прежнего было свободно для плавания. Наше мнение более согласно и с тем, что претерпевает океан во время отливов и приливов: везде совершаются перемены, т.е. поднятие и понижение воды одним и тем же способом или с небольшим только отличием, как бы они производились движением в одном море, действием одной причины.

9. Гиппарх не заслуживает веры, когда возражает против этой мысли, говоря, что, вопервых, Океан не во всех частях испытывает одни и те же изменения и, во-вторых, что если б даже и так, то из этого еще не следует, что океан образует один цельный круг. При этом Гиппарх пользуется свидетельством Селевка Вавилонского, что на океане совершаются не везде одни и те же явления. Что касается более подробного рассуждения об Океане, то мы отсылаем к Посейдонию и Афенодору, так как они об этом предмете распространялись достаточно; в настоящем же труде мы только утверждаем, что однообразие явлений на Океане более согласно с нашим мнением; а также небесные тела тем лучше питаются испарениями, исходящими из Океана, чем в большем изобилии влага разлита кругом земли. 10. Как ясно знает и определяет Гомер пределы обитаемой земли и ее окружность, так равно известно ему и внутреннее море. Кругом

К нига перва я. Гл а ва перва я этого моря, если начать от Геракловых Столбов, лежат страны: Либия, Египет и Финикия, далее окрестности Кипра, потом живут солимы, лакийцы и карийцы; затем идет та часть берега, которая заключается между Микале и Троадой, а также соседние острова; обо всем этом он упоминает. Вслед за этим поэт называет народы, обитающие кругом Пропонтиды, говорит об Евксине до Колхиды и о походе Язона. Кроме того, он знает также Боспор Киммерийский и самих киммерийцев, ибо невозможно, чтобы он знал только имя киммерийцев, а не знал бы самого народа, который в то время или незадолго перед этим совершал набеги на всю страну от Боспора до Ионии. Он намекает на туманный климат их страны, говоря таким образом: «Парами и облаками покрыты, и никогда яркое солнце не освещает их своими лучами, но над ними распростерта гибельная ночь!» Равным образом он знал Истр, ибо он упоминает о фракийском народе мизийцах, обитающем подле Истра. Также ему известен был лежащий за этим народом фракийский морской берег до Пенея. Он по именам называет пеонов, Афон, Аксий и лежащие перед ними острова. Далее следует морской берег эллинов до Феспротов, о котором также упоминается. Он знает оконечности Италии, называя их Темесой, и Сицилию; равно и оконечности Иберии, благополучие обитателей их, о котором мы только что говорили. Если в промежутках и есть какие-либо пропуски, то это можно извинить, потому что даже тот, кто собственно занят землеописанием, иногда пропускает мелочи. Можно также извинить поэта и в тех случаях, когда к его историческому и дидактическому рассказу приплетаются какие-либо сказки, и не должно за это порицать его. Ибо неправильно говорит Эратосфен, что всякий поэт желает только доставить удовольствие, а не поучать. Совершенно противоположное этому утверждают разумнейшие из тех, которые говорили что-либо о поэтическом творчестве, называя поэзию первой философией. Впрочем, гораздо больше мы будем говорить против Эратосфена в другом месте, и там снова будет речь о поэте.

11.

Теперь же сказанное нами достаточно убеждает, что Гомер положил начало географии. Нет сомнения, что и из тех мужей, которые следовали за ним, были некоторые знамениты и знакомы с философией. Первых двух из них называет Эратосфен: Анаксимандра, ученика и согражданина Фалета, и Гекатея Милетского. По словам Эратосфена, Анаксимандр первый издал географическую карту, Гекатей оставил рукопись, принадлежность которой ему доказывается из прочих его трудов.

12.

Уже многие говорили о том, что для занятий географией необходимы многосторонние сведения. Гиппарх в своем сочинении, написанном против Эратосфена, прекрасно доказывает, что как не просвещенный человек, так равно и занимающийся наукой нуждаются в знании географии, но не могут овладеть им в достаточной степени без понимания небесных явлений и без умения определять затмения. Так, например, невозможно узнать, севернее ли Александрия, что в Египте, Вавилона или южнее и на какое расстояние, — без науки о климатах. Равным образом узнать, ближе ли какие-нибудь страны к востоку или к западу, можно только через сравнение затмений солнца и луны. Так говорит об этих предметах Гиппарх.

13.

Всякий, кто только берется объяснить особенности местностей, обращается преимущественно к астрономии и геометрии, чтобы показать фигуру, величину, взаимные расстояния, климаты, тепло, холод и вообще свойства окружающей атмосферы. Так как даже плотник, собираясь строить дом, или архитектор воздвигать город, должен это предусматривать, то тем более это нужно человеку, обнимающему умом всю обитаемую землю; и этому последнему гораздо больше. Относительно незначительных пространств нет большой разницы, расположены ли они на севере или да юге; на всей же окружности обитаемой земли север обнимает страны до крайних пределов Скифии или Кельтики, а юг — до крайних племен эфиопских, что составляет очень большую разницу. Так же точно далеко не одно и то же, жить ли у индусов или у иберийцев, из которых одни — как мы знаем — наиболее

Географи я

восточны, другие западны, будучи как бы антиподами друг друга.

14. Все подобные явления, имеющие свое начало в движении Солнца и прочих светил, а также в стремлении их к центру, заставляют обращать взор наш к небу и к тем явлениям его, которые видны каждому из нас; в небесных явлениях замечается большая разница по различию мест наблюдения. Поэтому кто может, излагая различия местностей, правильно и достаточно их объяснить, не обратив до подробностей внимания на все эти явления? Если нам и невозможно, согласно со свойством нашего труда, который должен быть прежде всего политическим, — если нам невозможно определить все с точностью, то все-таки полезно представить эти сведения настолько, насколько может ими воспользоваться человек, живущий политической жизнью.

получает пользу, очевидно, как из свидетельства древности, так и по собственному соображению. Во-первых, поэты изображают разумнейшими из героев тех, которые побывали во многих местах и долго странствовали: очень важным обстоятельством считается у них «видеть города многих народов и знать их нравы». Сам Нестор хвалится тем, что он имел сношения с лапифами и по приглашению пришел к ним: «Из отдаленной страны, потому что они позвали меня». Менелай говорит так: «Посетил я Кипр, Финикию, правдивых египтян, эфиопов, сидонцев и эрембов, а также Либию, где ягнята рождаются с рогами», прибавивши при этом и особенность страны:

15. Тот, кто уже так высоко поднялся своей мыслию, не удержится от описания всей земли, потому что смешно было бы, если бы, желая с точностью описать обитаемую землю, кто-либо решился бы коснуться небесных явлений, воспользоваться ими в своих объяснениях и не имел бы в виду всей земли, часть которой составляют населенные страны, не показал бы, каково ее пространство, какова она по своим качествам, какое место она занимает во всем мире; точно так же заселена ли она только в той части, которая занимается нами, или во многих частях, и сколько их, равно как определить необитаемую ее часть, какова она, сколько ее и почему не заселена. Отсюда ясно, что этот отдел географии находится в связи с наукой об атмосферических явлениях и с геометрией, связывая явления на земле и на небе в одно как очень близкие, а вовсе не раздельные между собой так, «как небо отстоит от земли».

16. К таким многосторонним сведениям мы должны присоединить еще землеведение, т.е. знание животных, растений и прочих предметов, какие на пользу и во вред человеку производят земля и море. Полагаю, что, таким образом, яснее сделается то, что я говорю. Что всякий, усвоивший себе подобные сведения,

«Овцы рождают трижды в продолжение года». О египетских Фивах: «где плодоносное поле производит хлеб в изобилии», а также: «Город имеет сто ворот, в каждые из них проезжают двести человек с лошадьми и колесницами». Все это составляет важное приготовление для ума, давая возможность узнать свойства страны, воды, животных и растений; к этому нужно прибавить также и море с его богатствами, ибо мы некоторым образом амфибии и столько же морские, сколько и земные существа. Далее, кажется мне, Геракл был назван именно за свою многоопытность и сведения знающим великие дела. Таким образом, сказанное нами в начале подтверждается и свидетельством древности, и простым соображением. Но особенно мне кажется важно для настоящего моего вывода то обстоятельство, что большая часть

К нига перва я. Гл а ва перва я географии относится к предметам политической жизни. Потому что место действий человека — земля и море, которые мы населяем; небольшое место — для неважных деяний, большое — для крупных событий; но наибольшее место — вся земля в совокупности, которую, собственно, и называем обитаемой землей, которая и должна служить поэтому местом самых важных событий. Далее, самые сильные правители — те, которые могут управлять всей землей и морем, подводя все народы и города под одну власть, к одному политическому строю. Отсюда ясно, что всеобщая география влияет и на действия правителей, так как она описывает материки и моря, все находящееся в пределах или вне пределов обитаемой земли. Для подобных лиц, для которых составляет разницу, так ли все это или иначе, известно ли или неизвестно, география важна. Очевидно, правители лучше могут управлять страной, если знают, как велика она, ее расположение, каковы ее свойства как в окружающей атмосфере, так и в самой почве. Так как в одном месте господствуют одни лица, в другом другие, так как они занимаются делами, оставаясь в своем отечестве и в своем государстве, далее, так как они распространяют пределы своего господства, то им необходимо знать все это в таких же размерах, как и географам; однако у тех и других лиц одно будет более ясно, другое менее. Потому что едва ли возможно, чтобы все было известно одинаково, хотя бы даже вся населенная земля подчинена была одной власти и приведена была к одному государственному строю. Местности более близкие будут и более исследованы; и, конечно, необходимо возможно более объяснить их свойства, чтобы они были вполне известны, ибо эти местности ближе прочих для удовлетворения наших нужд. Таким образом, вовсе не удивительно, если один описатель стран полезен более для индийцев, другой для эфиопов, третий для эллинов и римлян; насколько прилично было бы индийскому географу говорить относительно беотийцев так, как говорит Гомер: «Которые владели Гирией, каменистой Авлидой, а также Схойном и Скалом».

Между тем для нас это полезно. С другой стороны, то, что есть у индийцев и у какого-либо другого народа, не подобает подробно описывать вам, потому что не вынуждают к этому наши потребности, которые должны наиболее определять меру подобного рода сведений.

17.

Что мы сказали о географии, подтверждается и в делах незначительных, как, например, в охоте. Удачнее будет охотиться тот, кто знает лес, его качества, размеры, равным образом только знающий страну правильно устроит лагерь, засаду или совершит путешествие. В делах военных это гораздо очевиднее, потому что тем более вознаграждены будут знания и тем больше будет вред от невежества. Так, флот Агамемнона, ограбивший вместо Троады Мизию, со стыдом возвратился назад. Точно так же персы и либийцы, считая свободпые проходы безвыходными отмелями, подверглись большим опасностям; оставили даже памятники своего неблагоразумия: персы — могилу Салганея подле Еврипа Халкидского, Салганея, умерщвленного ими же за то, что он дурно повел их флот от Малеев до Еврипа; либийцы — гробницу Пелора, казненного за такую же вину. Во время похода Ксеркса Эллада была свидетельницей множества кораблекрушений. Выселение эолян и ионян сопровождалось также множеством подобных несчастий. С другой стороны, успехи, где они только были, достигались знанием местности. Так, говорят, Ефиальт в Фермопильской теснине, показавши персам непроходимый путь через горы, предал в их руки товарищей Леонида и провел варваров по эту сторону Пил. Оставивши древнее время, я считаю достаточным подтверждением сказанного поход римлян против парфов, равно как и поход их против германцев и кельтов, когда варвары спрятались в болотах и непроницаемых пустынных лесах, когда близкие пункты казались отдаленными людям, не знающим местности, когда варвары заграждали пути, лишая римлян средств пропитания и других предметов.

18.

Итак, мы сказали, что более значительная доля географии имеет отношение к жизни и нуждам правителей; но большей частью около жизни правителей и вращается нравствен-

Географи я

ная и политическая философия. Доказательство этого заключается в том, что различия государственных форм мы определяем по их правителям: одно правление мы считаем монархией, называя его также царством, другое аристократией, третье демократией; столько же мы считаем и видов государства, называя последние теми же именами, как будто бы эти формы государственной жизни от правителей ведут свое начало. И действительно, законы, исходящие от царя, иные, нежели законы, идущие от аристократов или от народа, а закон и составляет то, что мы называем типом, формой государства; вследствие чего некоторые определяли право как интерес сильнейшего. Если, таким образом, политическая философия обращается преимущественно к правителям, а география касается именно их потребностей, то она должна иметь преимущество перед другими науками, хотя это преимущество имеет значение собственно для практической жизни.

19. Однако география имеет также важное теоретическое значение по отношению к архитектуре, математике и физике, — значение, заключающееся равным образом в истории и баснях, вовсе не относящихся к практическим действиям. Так, например, если ктонибудь читает странствование Одиссея, Менелая и Язона, то он не может извлечь оттуда ничего для развития своего рассудка, чего ищет человек практический, разве если присоединены будут сюда полезные правила из того, что должны были претерпеть эти путешественники; но полное наслаждение доставят эти рассказы тому, кто посетит места, где созданы мифы. Деловые люди тоже стремятся к этим местностям вследствие славы их и прелестей, впрочем, ненадолго, так как они преданы занятиям и предметам выгодным. Поэтому и географ должен заниматься этими предметами предпочтительно перед первыми. Точно так же должно сказать об истории и математике, именно что и в этих науках следует больше заниматься полезным и достоверным. 20.

Но мне кажется, наука наша нуждается наиболее, как уже было сказано, в астрономии и геометрии, и это совершенно справед-

ливо, потому что невозможно понять хорошо фигуры стран, климаты их, протяжение в прочие подобные условия, не обращаясь к этому методу. Так как все относящееся к измерению целой Земли показано в другом месте, то здесь нужно принять на веру то, что изложено там. Так, нужно допустить шарообразный вид мира, а также поверхности Земли и еще прежде этого — стремление тел к центру. Это доступно нашим чувствам или общим понятиям, а потому, выражаясь в немногих словах, мы скажем, например, что Земля шарообразна; доказывается же это или непрямым путем, из стремления тел к центру, а также тем, что каждое отдельное тело склоняется к своему центру тяжести; или же ближайшим путем, из явлений, совершающихся на море и на небе, что может засвидетельствовать наше чувство и общий способ понимания. Мореплаватели ясно усматривают кривизну моря, вследствие которой нельзя видеть вдали находящихся огней, расположенных на одной высоте с органом зрения плавателей; но эти же самые огни, поднятые выше органа зрения, становятся видными, хотя бы они отстояли на большем расстоянии. Равным образом, если поднять глаза, то можно видеть предметы, скрывавшиеся от зрения прежде. На это указывает также и поэт, потому что следующие слова его именно сюда относятся: «Очень далеко увидевши вперед, будучи поднят большою волною». Так точно перед теми, которые приплывают к берегу, материк открывается постепенно и то, что казалось вначале низким, возвышается более и более. Вращательное движение небесных тел очевидно из многих обстоятельств и между прочим по солнечным часам. Отсюда рассудок тотчас заключает, что подобного движения не было бы вовсе, если бы Земля простирала свои корни до беспредельности. О климатах будет излагаться в той части труда, которая занимается жилищами.

21.

Теперь из того, что мы уже изложили, можно заимствовать некоторые полезные указания как для политика, так и для военачальника. Нельзя до такой степени не знать небесных явлений и положения Земли, чтобы, пришедши в такие местности, где некото-

К нига перва я. Гл а ва перва я рые небесные явления, хорошо знакомые толпе, уклоняются от нормы, смущаться духом и говорить: «Друзья! мы не знаем, где запад и где утренняя заря, где скрывается под землю солнце, светящее смертным, и где оно восходит!» С другой стороны, нет нужды знать с такой точностью, чтобы определить светила, единовременно восходящие, заходящие и вступающие на меридиан в какой бы то ни было стране, какова высота полюса в каждой местности и точка зенита и другие подобные явления, которые зависят от изменения горизонтов и арктических кругов и бывают или только видимые, или действительные. Одно можно опустить вовсе, если только не пожелают коснуться его ради философского умозрения; другое же можно принять на веру, хотя бы и не зная, почему это так; ибо последнее есть дело философа, а у политика нет столько досуга или не всегда он бывает. Однако тот, кому случится читать это сочинение, не должен быть столь непросвещенным и недалеким, чтобы прежде не видел он шара, кругов, описанных на нем, из которых одни параллельны, другие находятся к этим под прямым углом, третьи наклонны; также чтобы не знал тропиков, экватора, положения зодиака, через который солнце делает поворот и который объясняет разницу климатов и ветров. Если кто-нибудь неправильно будет понимать горизонты, арктические круги и подобные предметы, составляющие введение в математику, то он не в состоянии следить и за тем, что здесь излагается. Тот, кто не знает прямой линии или кривой, ни круга, ни сферической поверхности или плоскости, тот, кто на небе не знает ни семи звезд Большой Медведицы, ни чего-либо другого подобного, тот или вовсе не должен приступать к географии, или, по крайней мере, не прежде, как усвоив себе

понятия, без которых он окажется к этой науке неспособным.

22. Одним словом, это сочинение должно быть общеполезным и для политика, и для массы, подобно тому как и история. Политиком мы называем там (в истории) человека не совершенно непросвещенного, но усвоившего известный круг наук и окончившего образование, обыкновенное для лиц свободных и философствующих; потому что не может справедливо ни порицать, ни хвалить, ни решить, какие события достойны памяти, тот, кто вовсе не занимается вопросами добродетели, мудрости и теми рассуждениями, которые к этим вопросам имеют отношение. 23.

Вот почему мы, составивши «Исторические записки», полезные, как мы полагаем, для нравственной и политической философии, решили присоединить и этот труд; одинаковый с прежним по внешней форме, он предназначается для тех же самых лиц и преимущественно для людей высокопоставленных. Далее, подобно тому как все там упоминаемое относится к людям знаменитым и их жизни, опускается незначительное и не пользующееся славой, так равно и здесь следует оставлять в стороне маловажное и не имеющее славы и останавливаться более на предметах замечательных, грандиозных, в которых соединяется полезное, достойное памяти и приятное. Если в колоссальных статуях мы не ищем верности в частностях, но более обращаем внимание на общее, именно правильны ли они в целом, то и в этом деле нужно судить таким же образом, потому что и наш труд есть как бы колоссальное произведение, трактующее о великом и мировом, исключая те случаи, когда встречается что-нибудь хотя маловажное, но способное заинтересовать любознательного и делового человека. Пускай это покажет, что предпринятый нами труд серьезен и достоин философа.

ГЛ А В А В ТО РА Я Страбон оправдывает издание нового географического труда, несмотря на то, что многие и до него писали уже об этом предмете: многие части Земли стали теперь известнее прежнего; предшествовавшие ему географы допустили много ошибок; он в особенности хочет указать на Эратосфена, Посейдония, Гиппарха, Полибия и некоторых других. Ошибка Эратосфена: он утверждает, будто для поэта одна забота — нравиться, а до истины нет ему никакого дела, а между тем поэты были ведь первые философы, и у Гомера мы действительно видим географические познания, да также и у других. Конечно, поэт, как и законодатель, должен допускать кое-что баснословное ради пользы и естественной наклонности людей к чудесам; полезное дается вам через это приятнейшим образом. Примеры: странствия Одиссея и сведения Гомера о Египте. Знал ли что-нибудь Гомер о Ниле и его устьях? Зачем Фар является у него островом? Как именно понимать то, что эфиопов называет он разделенными? Еще несколько заметок о Ниле, его свойствах и об острове Фаре. Исследование путешествий Менелая в Египет, Эфиопию, к ерембам. Еще нечто о Харибде; разъяснение по одной укоризне Аполлодора Каллимаху. Поход аргонавтов небезызвестен Гомеру

1. Если мы собираемся говорить о том же самом, о чем говорили многие прежде, то не следует упрекать нас за это, разве только мы все будем излагать тем же самым способом, как и наши предшественники. Хотя они различные части обработали правильно, однако осталась еще значительная доля труда; если мы к прежним работам в состоянии прибавить хотя бы немного, то нужно считать это достаточным поводом к нашему предприятию. Владычество римлян и парфов прибавило немало к географическим познаниям наших современников, подобно тому как следовавшие за Александром поколения умножили свои сведения вследствие его похода, как утверждает Эратосфен. Он открыл нам большую часть Азии, весь север Европы до Истра, а римляне — всю западную часть Европы до реки Альбия, разделяющей Германию на две части, и страны, лежащие по ту сторону Истра до реки Тира. Дальнейшие страны, простирающиеся до меотов и до той части морского берега, которая идет к колхидянам, сделал известными Мифридат, названый Евпатором, и его полководцы. Что касается парфов, то они рас-

ширили наши сведения о Гиркании, о бактрианах, а также скифах, живущих вверх от этих стран. Так как они были менее известны нашим предкам, то мы могли бы сказать об них больше, чем предшественники наши. Преимущественно можно видеть это из возражений, направленных против тех писателей, которые жили ранее нас, не столько против древних, сколько против преемников Эратосфена и его самого. Насколько они просвещеннее толпы, настолько, понятно, труднее уличить их нам, потомкам, если что-нибудь они говорят неправильно. Если мы вынуждены будем возражать тем самым, которым мы наиболее следуем в другом, то это следует извинить нам. Потому что мы будем возражать не против всех, большую часть из них придется оставить в стороне, так как они недостойны того, чтобы следовать за ними; мы будем разбирать только тех, которые, по нашему убеждению, в большинстве случаев были правы. He стоит труда рассуждать со всеми; но справедливость требует вступать в споры с Эратосфеном, Посейдонием, Гиппархом, Полибием и другими подобными.

К нига перва я. Гл а ва втора я

2. Прежде всего должно рассмотреть нам Эратосфена, присоединяя возражения, сделанные против него Гиппархом. Эратосфена вовсе не так легко опровергать, чтобы можно было вообще сказать, что он не видел Афин, как старается доказать Полемон, но, с другой стороны, он не настолько заслуживает веры, насколько думали некоторые, хотя он, как и сам говорит, имел случаи встречаться с очень многими достойными личностями. «Потому что были в то время, — говорит Эратосфен, — за одной стеной, в одном городе Аристон, Аркезилай и другие рядом с ним знаменитые философы». Но я полагаю, что этого недостаточно; нужно правильно решить, кому из названных учителей следовало доверять наиболее. Он считает Аркезилая и Аристона корифеями знаменитых в его время философов; он также много распространяется об Апеллесе и Бионе, который, по его словам, первый облек философию в цветистую речь; однако о нем можно бы часто сказать: «Какую силу показывает (Бион) из-под лохмотьев». Этими самыми выражениями Эратосфен достаточно обнаруживает слабость своего понимания. Будучи учеником в Афинах Зенона Киттиейского, он не упоминает ни о ком из тех, которые за ним следовали; между тем о противниках его, не оставивших по себе никаких преемников, говорит, что они в то время процветали. Изданные им сочинения «О благах», «Упражнения» и другие подобные свидетельствуют в пользу моего мнения. Оттуда видно, что он занимал середину между человеком, желающим философствовать и не решающимся овладеть самому этой наукой, но дошедшим только до того момента, когда человек только кажется философом или же делает из нее род отступления от прочих обычных занятий для развлечения или для своего образования. Некоторым образом он и в остальном таков; впрочем, это оставим. В настоящее время мы должны приступить к тому, что может послужить к исправлению его «Географии», и прежде всего возвратимся к тому, что мы только что покинули.

Он утверждает, что поэт заботится всегда о том только, чтобы развлекать, но не поучать. Совершенно противоположное думали древние, когда высказывали, что поэзия — как бы

первая философия, которая вводит нас в жизнь с детства и, доставляя удовольствие, научает понимать характеры, страсти и действия человека. Современные нам писатели утверждали, что единственный мудрец — это поэт, вследствие чего жители эллинских городов воспитывают своих детей прежде всего на поэзии, не ради, конечно, пустого развлечения, но для развития в них благоразумия; точно так же музыканты, обучающие петь под звуки инструментов или играть на флейте и лире, ценятся за эти услуги, считаясь образователями и исправителями характеров. Речь в пользу этого можно слышать не только от пифагорейцев, — сам Аристоксен высказывается в таком же смысле. Кроме того, Гомер называет певцов блюстителями нравственности. Так, о страже Клитемнестры говорит: «Которому много наказывая Атрид, отправляясь к Трое, хранить супругу». Также он говорит, что Эгисф овладел ею прежде, чем отвезши певца на пустынный остров, там покинул; тогда, имея такое же желание, как Клитемнестра, он увел ее в свой дом. И помимо этого Эратосфен противоречит сам себе. Немного прежде, чем высказать свое мнение, он, начиная «Трактат географии», утверждает, что с самых отдаленных времен все люди имели желание сообщить публике свои сведения по этой науке (географии). Так, Гомер, по его словам, внес в свою поэму то, что он знал об эфиопах, а также о жителях Египта и Либии. Относительно Эллады и соседних стран он приводил даже слишком многие подробности, называя Фисбу обильной голубями, Галиарт — богатым травой, Анфедон — лежащим на краю, Лилей — у источников Кефиса, не опуская вообще никакого хотя бы неважного эпитета. Поступая таким образом, поэт представляется развлекающим или поучающим? По нашему убеждению, поучающим, так говорил об этом и Эратосфен. Но возражают на это: то, что лежит за пределами наших чувств, как Гомер, так прочие писатели наполнили баснословными рассказами о чудесах. Поэтому не нужно ли было скорее так сказать: что всякий поэт излагает одно ради забавы, другое для поучения? Между тем Эратосфен внес в свое сочинение,

Географи я

Карта мира согласно Гомеру

что все ради забавы и ничего для наставления. К этому он присоединяет вопрос для подтверждения своей мысли: что прибавляется к достоинству поэта тем, что он знает многие местности, военное искусство, земледелие, риторику и другие предметы, знание которых желали некоторые приписать Гомеру? Старание наделить поэта всеми знаниями обыкновенно исходит от ошибочного усердия; наделять поэта всяким знанием и всяким искусством — то же самое, как если бы кто-нибудь, говорит Гиппарх, приписывал аттической Эйресионе яблони, груши, которых производить она не в состоянии. В последнем ты, может быть, прав, Эратосфен; но не прав в первом, именно: отнимая у поэтов знание столь многих предметов и объявляя поэзию изложением старушечьих сказок, в котором будто бы дозволяется все то, что кажется способным развлечь слушателя. Неужели в самом деле слушатели поэтов не извлекают ничего полезного для своей добродетели? Я говорю о знании поэтом многих местностей, военного искусства, земледелия, риторики, всего того, что представляет нам слушание поэзии.

4. Однако Гомер наделяет всем этим Одиссея, которого он отличает от прочих героев все-

возможными достоинствами. Так, поэт говорит, что он «видел города многих народов и знал их нравы». Он же называется «знающим всякого рода козни и разумные планы». Его же обыкновенно называет поэт «сокрушителем городов», взявшим Илион «своими советами, речами и коварною ловкостью». «Если он будет сопутствовать мне, то мы выйдем оба из пылающего огня», — говорит о нем Диомед. Тот же Одиссей хвалится уменьем обрабатывать землю и косить. Так, он говорит: «Если бы мне взять в руки хорошо изогнутую косу и тебе такую же», а относительно паханья: «Тогда ты увидел бы, как я прорезываю непрерывные борозды». He только Гомер так думал об этом, но и все просвещенные люди пользуются его свидетельством как правдивого поэта, что подоб-

К нига перва я. Гл а ва втора я ные знания больше, чем что-нибудь другое, увеличивают нашу опытность.

5. Что же касается риторики, то это искусство речи. Сведения в ней обнаруживает Одиссей во всей поэме: в «Испытании», в «Мольбах», в «Посольстве», где поэт говорит: «Когда он испускает из груди сильный голос и слова, подобные зимним снегам, тогда никакой другой смертный не мог бы состязаться с Одиссеем». Кто же способен подумать, что поэт, изображая других искусно говорящими, опытными полководцами и обнаруживающими разные иные доблести, — сам из числа болтунов, фокусников, которые могут только надувать слушателей фокусами и льстить им, но не приносить пользы? Неужели в самом деле мы можем считать достоинством поэта что-либо другое, как не искусство изображать жизнь с помощью слова? Как же способен поэт изображать жизнь, сам не зная ее и будучи человеком непонимающим? He в том, по нашему убеждению, достоинство поэтов, в чем плотников и кузнецов: достоинство последних не требует чего-либо благородного или возвышенного от обладателей их; между тем достоинство поэта связано с достоинством человека, и нельзя сделаться хорошим поэтом тому, кто не сделался прежде хорошим человеком.

6. Впрочем, отнимать у поэта знание риторики свойственно лицу, которое просто смеется над нами. Что же наиболее свойственно оратору или поэту, как не уменье выражаться? И кто в состоянии выразить что-либо словами лучше Гомера? Но скажут: поэтический слог отличается от ораторского. Да, в самой поэзии есть слог трагический и комический, точно так же как в прозе исторический и судебный. Однако не есть ли речь — понятие родовое, виды которого стихотворная и прозаическая речь? Или же только речь вообще составляет род, а не ораторская речь, ораторский слог и достоинство этой речи? Говоря по справедливости, речь прозаическая и именно обработанная есть подражание поэтической. Прежде всего появилось в свет поэтическое изложе-

ние и приобрело славу; потом, подражая ей, разрешая стих, но сохраняя прочие поэтические особенности, писали свои произведения Кадмы, Ферекиды, Гекатеи; затем позднейшие писатели, постоянно отнимая что-нибудь из поэтических свойств, низвели речь к ее настоящему виду, как бы с какого-то возвышенного положения. Подобно этому можно сказать, что комедия получила способ изложения от трагедии и низошла с высоты последней до так называемой теперь разговорной речи. Употребление древними поэтами слова петь вместо говорить свидетельствует о том же, т.е. что поэзия была источником и началом искусственной, ораторской речи. К тому же поэзия при публичном исполнении соединялась с пением; это, собственно, была песня или певучая речь; отсюда образовались слова: рапсодия, трагедия, комедия. Итак, если слово говорить обозначало прежде всего поэтическую речь и эта последняя сопровождалась пением, то слово петь значило то же самое, что и говорить; потом один из терминов был приложен по злоупотреблению к прозе, а еще позже злоупотребление распространилось и на другой термин. Наконец, самое название речи без метра прозаической обозначает речь, как бы опустившуюся с некоторой высоты, с колесницы на землю.

7. Однако Гомер излагает не только то, что близко к нам, как говорит Эратосфен, и что существует среди эллинов, но с такой же точностью он говорит о многих предметах отдаленных народов, и даже с большей точностью, чем последующие поэты, излагавшие мифы. Он говорит не о чудесах исключительно, но сообщает и полезные знания, облекая их в аллегорическую форму, украшая речь или направляя людей как в прочих рассказах, так в особенности в повести о странствованиях Одиссея. Относительно этих повествований Эратосфен сильно заблуждается, называя и толкователей их, и самого поэта болтунами, что заслуживает подробнейшего разбора. 8. Сначала мы заметим, что не одни поэты занимались мифами, но гораздо прежде пользовались ими правители государств и законодатели для достижения полезных целей, так как было обращено внимание на естественную на-

Географи я клонность человека, одаренного разумом животного. Человек любознателен, и любовь его к сказкам представляет первую ступень любознательности; вот почему дети начинают слушаньем сказок и потом все более и более участвуют в разговорах о них. Причина этого в том, что сказка представляет изложение чего-нибудь нового; она повествует не о действительном, но о чем-либо отличном от действительности; а приятно для нас то, что ново, чего мы не знали прежде; это самое свойство и делает нас любознательными. Если присоединяется что-нибудь чудесное, удивительное, то оно увеличивает наше удовольствие, которое составляет прелесть познания. Вначале необходимо обращаться к подобным приятным приправам; потом, когда дитя вырастет, нужно вести его к познанию действительных вещей, потому что рассудок окреп и не нуждается более в забаве. Всякий невежда, непросвещенный есть некоторым образом дитя и точно так же любит сказки, что замечается и у людей недостаточно образованных, у которых рассудок не окреп; к этому присоединяется еще привычка с ыздетства. Но так как чудесное в сказках есть не только приятное, но и страшное, то можно пользоваться обоими видами и для детей и для взрослых, именно приятные рассказы мы предлагаем детям для обращения их к добру, а страшные — для отвращения от дурного. Этого рода сказки следующие: Ламия, Горго, Эфиальт, Мормолекс. Большая часть жителей государств побуждается к хорошему приятными сказками, когда слушают поэтов, излагающих баснословные знаменитые подвиги героев, например, деяния Геракла или Тезея, а также почести, снисканные ими от богов, или же они видят рисунки, статуи, изображения из глины, которые означают какое-нибудь мифическое событие. Те же самые люди отвращаются от пороков, когда они слышат о наказаниях от богов, об ужасах и угрозах, все это в речах или каких-нибудь страшных фигурах. Женщин и толпу грубого народа невозможно побудить и призвать к благочестию и вере философским словом, но нужно действовать посредством суеверного страха; а этот последний не может иметь места без сказок и чудес. Молния, эгида, трезубец, факелы, драконы, фирсы — все это орудия богов, и все древнее

учение о богах — басни. Все это приняли основатели государств как некоторые страшилища для неразумных. Так как значение сказок таково и так как они влияют на общественные и политические формы жизни, а также на знание действительных вещей, то древние сохранили детское воспитание до зрелого возраста и полагали, что посредством поэзии всякий возраст достаточно воспитывается для добродетели. С течением времени появились на свет история и теперешняя философия. Но тогда как эта последняя существует для немногих, поэзия более полезна для всего народа и способна привлекать толпы в театр; а поэзия Гомера преимущественно перед другими. Первые историки и физики были также мифографами.

9. Хотя поэт, излагая мифы для образования нравов, большей частью заботился об истине, однако он прибавлял и неправду. Принимая первое за основание, посредством второго он руководит и управляет народными массами. «Подобно тому, как какой-нибудь муж кругом обвивает золото серебром», так точно и Гомер присоединяет к истинным событиям басню, делая свою речь приятной, и украшает ее, стремясь тем не менее к той же цели, что и историк, и повествователь о действительных событиях. Так, избравши Троянскую войну, происходившую на самом деле, он украсил ее вымыслами; точно так же и странствование Одиссея. Сочинить новый рассказ о чудесах без всякой правды в основании — прием не гомеровский. Нами воспринимается с большей верой та ложь, в которой есть примесь правды, что утверждает и Полибий, говоря о странствовании Одиссея. Об этом есть и у Гомера: «Измышлял много ложного, похожего на правду». Поэт сказал не все, но много; в противном случае оно не было бы похоже на правду. Из истории поэт взял основу своего рассказа: история гласит, что Эол владычествовал над островами, лежащими вокруг Липары, а киклопы и какие-то негостеприимные лестригоны господствовали в окрестностях Этны и Леонтины, вследствие чего местности, прилегавшие

К нига перва я. Гл а ва втора я к проливу, были в то время недоступны. Харибда и Сцилла были в руках разбойников. Таким же образом мы узнаем о местах жительства прочих народов, упоминаемых Гомером. Зная, что киммерийцы жили у Боспора Киммерийского в местности мрачной, поэт удобно перенес их в какое-то место у самой преисподней, что было для него выгодно в басне о странствовании Одиссея. Что он знал киммерийцев, доказывают хронографы, описывавшие вторжение их, совершившееся немного ранее его или в его время.

10. Равным образом, зная колхидян, плавание Язона в Айю (Αῖα), также рассказы о Кирке, Медее, об их волшебствах и т. п., он изобразил их родственницами, несмотря на разделявшее их расстояние, так как одна жила в глубине Понта, а другая в Италии, и поместил обеих в открытом океане. Может быть, Язон и доходил в своих блужданиях до Италии, потому что указывают на несомненные признаки путешествия аргонавтов в окрестностях Керавнских гор, около Адрии в Посейдонском заливе и на островах, лежащих против Тирренского моря. Подкрепляли это предположение Кианеи, скалы, которые у некоторых называются Симплегадами и которые делают опасным плавание через Византийский пролив. От города Айи получилось название острова Айая (Αἰαίη), а из Симплегад Планкты, и плавание через них Язона представлялось правдоподобным. Вообще в то время Понтийское море, как и всякое другое, представляли себе океаном, и плавающие по нему казались столь же далеко отошедшими, как и те, которые отправлялись далеко за Геракловы Столбы, тем более что оно считалось наибольшим из наших морей, почему и назвали его Понтом, морем по преимуществу (Πόντος), как Гомера назвали поэтом. Может быть, вследствие этого он перенес события, совершившиеся на Понте, в Океан, так как перемещение это легко могло быть принято слушателями благодаря господствовавшему образу мыслей. Я также думаю, что так как солимы занимали самые высшие вершины Тавра, простирающегося от Ликии до Писидии, и так как они владели самыми главными дорогами для жителей по ту сторону Тавра и в осо-

бенности для окрестных обитателей моря — дорогами, шедшими с юга, — то вследствие сходства он и этот народ перенес в открытый океан, потому что он говорит об Одиссее, плывущем на своем судне, так: «Возвращаясь от эфиопов, мощный потрясатель земли увидел его издалека, с гор Солимских». Может быть, что одноглазых киклопов он заимствовал из истории скифов. Говорят, что таковы некие аримаспы, о которых впервые заявил Аристей Проконнисский в т.н. «Аримасповой поэме».

11. Установивши это, нужно исследовать рассказы тех, которые согласно с Гомером признают местом странствования Одиссея Сицилию или Италию, а также тех, которые это отрицают; потому что можно понимать это двояко: правильно и неправильно. Правильно понято было бы в том случае, если бы Гомера представляли убежденным в том, что Одиссей доходил до тех мест, что он взял эту действительную основу и потом поэтически ее обработал. Это было бы сказано о нем правильно: не только в окрестностях Италии, но даже до крайних пределов Иберии можно открыть следы странствований Одиссея и многих других лиц. Ложно было бы понято, если бы кто-нибудь признал и поэтические украшения правдивым рассказом: его Океан, ад, быков солнца и гостеприимство богинь, превращения, размеры киклопов и лестригонов, вид Сциллы, проплытые пространства и многие другие подобные предметы, — чудесные, очевидно вымышленные поэтом. He стоит возражать такому человеку, ибо он явно взводит клевету на поэта, равным образом как не стоило бы возражать, если бы кто утверждал, что таким путем, как повествует Гомер, совершалось возвращение Одиссея в Итаку, умерщвление женихов и происшедшее вне города сражение ифакийцев с ним; точно так же нам кажется несправедливым спорить с тем, кто понимает поэта надлежащим образом. 12. Эратосфен выступает против обоих мнений неудачно. Против второго потому, что он

С ОД Е РЖ А Н И Е ПРЕДИСЛОВИЕ .................................. 7

Глава четвертая ........................ 159

КНИГА ПЕРВАЯ

Глава пятая ................................ 162

Глава первая ................................ 17 Глава вторая ................................ 26

Глава шестая ............................. 166 КНИГА ПЯТАЯ

Глава третья ................................ 49

Глава первая .............................. 172

Глава четвертая .......................... 61

Глава вторая .............................. 180

КНИГА ВТОРАЯ Глава первая ................................ 65 Глава вторая ................................ 84

Глава третья .............................. 186 Глава четвертая ........................ 197 КНИГА ШЕСТАЯ

Глава третья ................................ 86

Глава первая ............................. 205

Глава четвертая .......................... 92

Глава вторая .............................. 214

Глава пятая .................................. 96

Глава третья .............................. 222

КНИГА ТРЕТЬЯ Глава первая .............................. 115

Глава четвертая ........................ 228 КНИГА СЕДЬМАЯ

Глава вторая .............................. 120

Глава первая .............................. 231

Глава третья .............................. 129

Глава вторая .............................. 235

Глава четвертая ........................ 132

Глава третья .............................. 237

Глава пятая ................................ 140

Глава четвертая ........................ 248

КНИГА ЧЕТВЕРТАЯ

Глава пятая ................................ 252

Глава первая .............................. 146

Глава шестая ............................. 260

Глава вторая .............................. 155

Глава седьмая ........................... 262

Глава третья .............................. 157

К книге седьмой ...................... 268

КНИГА ВОСЬМАЯ

Глава четвертая ........................ 408

Глава первая .............................. 277

Глава пятая ................................ 411

Глава вторая .............................. 281

Глава шестая ............................. 413

Глава третья ............................. 282

Глава седьмая ........................... 414

Глава четвертая ........................ 299

Глава восьмая .......................... 416

Глава пятая ................................ 302

Глава девятая ............................ 419

Глава шестая ............................ 306

Глава десятая ............................ 420

Глава седьмая ........................... 317

Глава одиннадцатая .............. 421

Глава восьмая ........................... 321

Глава двенадцатая ................. 424

КНИГА ДЕВЯТАЯ Глава первая .............................. 323 Глава вторая .............................. 330

Глава тринадцатая .................. 426 Глава четырнадцатая ............. 429 КНИГА ДВЕНАДЦАТАЯ

Глава третья .............................. 341

Глава первая .............................. 433

Глава четвертая ........................ 349

Глава вторая .............................. 435

Глава пятая ................................ 352

Глава третья .............................. 440

КНИГА ДЕСЯТАЯ

Глава четвертая ........................ 455

Глава первая .............................. 362

Глава пятая ................................ 458

Глава вторая .............................. 366

Глава шестая ............................. 460

Глава третья .............................. 375

Глава седьмая ........................... 462

Глава четвертая ........................ 383

Глава восьмая ........................... 464

Глава пятая ................................ 390 КНИГА ОДИННАДЦАТАЯ

КНИГА ТРИНАДЦАТАЯ Глава первая .............................. 470

Глава первая .............................. 396

Глава вторая .............................. 495

Глава вторая .............................. 398

Глава третья .............................. 497

Глава третья .............................. 407

Глава четвертая ........................ 500

КНИГА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ Глава первая .............................. 506

Глава третья .............................. 572 КНИГА ШЕСТНАДЦАТАЯ

Глава вторая .............................. 520

Глава первая .............................. 578

Глава третья .............................. 529

Глава вторая .............................. 586

Глава четвертая ........................ 532

Глава третья .............................. 601

Глава пятая ................................ 533

Глава четвертая ........................ 603

Глава шестая ............................. 542 КНИГА ПЯТНАДЦАТАЯ

КНИГА СЕМНАДЦАТАЯ Глава первая .............................. 617

Глава первая .............................. 545

Глава вторая .............................. 642

Глава вторая .............................. 567

Глава третья .............................. 645

ББК 26.89 УДК 913 C 83

Литературно-художественное издание

С Т РА Б О Н Геог рафия

В семнадцати книгах

Дизайн, верстка Александра Демочкина Дизайн переплета Елена Деревянко Ред актор Юлия Зинченко Технический ред актор Елена Крылова Корректор Анна Аристова Мастера переплета Александр Гущин, Елена Бабынина

Формат 70x108/16 Гарнитура «Garamond Premier Pro» Бумага «Corolla Book»

ООО «ЛАМАРТИС» 101000, Москва, ул. Мясницкая, д. 35, стр. 2 Изд. лиц. № 03699 от 09.01.2001 г. Адрес электронной почты: info@lamartis.ru Сайт в Интернете: www.lamartis.ru

ISBN 978-5-94532-128-1