ФГБОУ ВПО «Сочинский государственный университет»
ЛИНГВОРИТОРИЧЕСКАЯ ПАРАДИГМА: ТЕОРЕТИЧЕСКИЕ И ПРИКЛАДНЫЕ АСПЕКТЫ. 2013. № 18 Научный журнал
Редакционная коллегия:
А.А. Ворожбитова (г. Сочи, Россия) гл. редактор – д-р филол. наук, д-р пед наук, профессор Анна В. Кузнецова (г. Ростов-наДону, Россия) зам. гл. редактора – д-р филол. наук, профессор
Редакционный совет: В.И. Аннушкин (г. Москва, Россия) Л.А. Араева (г. Кемерово, Россия) С.К. Башиева (г. Нальчик, Россия) Г.И. Исина (г. Караганда, Казахстан) В.И. Карасик (г. Волгоград, Россия)
А.Л. Факторович (г. Краснодар, Россия) ответ. секретарь – д-р филол. наук, профессор В.Г. Борботько (г. Сочи, Россия), д-р филол. наук, профессор О.Н. Иванищева (г. Мурманск, Россия), д-р филол. наук, профессор С.И. Потапенко (г. Нежин, Украина), д-р филол. наук, профессор
В.Б. Кашкин (г. Воронеж, Россия) Э.Р. Лассан (г. Вильнюс, Литва) И. Лукс (г. Карлсруе, Германия) Й. Митурска-Бояновска (г. Щецин, Польша) Г.Г. Почепцов (г. Киев, Украина) Ю.Е. Прохоров (г. Москва, Россия) Г.М. Романова (г. Сочи, Россия) И.А. Стернин (г. Воронеж, Россия) В.И. Супрун (г. Волгоград, Россия) О.В. Тимашева (г. Москва)
Журнал включен в базу Российского индекса научного цитирования. Адрес для писем: 354003, г. Сочи, ул. Макаренко, 8а, каб. 218. Тел.: +7 918-305-44-87.
Подписано в печать 23.00.2013 г. Формат 21 × 29,7/4. Уч.-изд.л. 29,0. Усл. печ. л. 23,0. Тираж 500 экз. Заказ № 320.
E-mail: alvorozhbitova@mail.ru Сайт журнала: http://лингвориторика .рф
Редактор, корректор А.А. Медведенко Редактор-переводчик С.И. Потапенко Технический редактор, электронная поддержка О.В. Скулкин
Выходит с 2002 г. Периодичность – 1 раз в год
Sochi State University, Russia
LINGUISTIC & RHETORICAL PARADIGM: THEORETICAL AND APPLIED ASPECTS. 2013. № 18 Scientific journal
Editorial Board:
Editorial Council:
V.I. Annushkin (Moscow, Russia) A.A. Vorozhbitova (Sochi, Russia) Ch. Editor – Dr. of Philology, L.A. Arayeva (Kemerovo, Russia) Dr. of Pedagogics, Professor S.K. Bashiyeva (Nalchik, Russia) Anna V. Kuznetsova (Rostov-on-Don, Russia), Deputy Editor – Dr. of Philology, Professor
G.I. Issina (Karaganda, Kazakhstan) V.I. Karasik (Volgograd, Russia) V.B. Kashkin (Voronezh, Russia)
A.L. Faktorovich (Krasnodar, Russia) Executive Secretary – Dr. of Philology, Professor V.G. Borbotko (Sochi, Russia), Dr. of Philology, Professor O.N. Ivanisheva (Murmansk, Russia), Dr. of Philology, Professor S.I. Potapenko (Nezhyn, Ukraine) Dr. of Philology, Professor
E.R. Lassan (Vilnius, Lithuania) I. Lux (Karlsruhe, Germany) J. Miturska-Boyanovska (Szczecin, Poland) G.G. Pocheptsov (Kiev, Ukraine) Y.E. Prokhorov (Moscow, Russia) G.M. Romanova (Sochi, Russia) I.A. Sternin (Voronezh, Russia) V.I. Suprun (Volgograd, Russia) O.V. Timasheva (Moscow, Russia)
The Journal is included in the Russian Science Citation Index. Address for correspondence: 354003, Sochi, st. Makarenko, 8a, office 218. Tel.: +7 918-305-44-87. E-mail: alvorozhbitova@mail.ru Journal site: http://лингвориторика .рф Published since 2002. Frequency – one issue per year
Signed into print 23.12.2013. Format 21 × 29,7 / 4. Ed.-publ..l. 29,0. Conv. pr. l. 23,0. 500 copies. Order № 320. Editor, proofreader А.А. Medvedenko Translation editor S.I. Potapenko Technical Editor, electronic support O.V. Skulkin
Лингвориторическая парадигма: теоретические и прикладные аспекты. 2013. № 18
СОДЕРЖАНИЕ
Агеева Ю.В. (г. Казань). Лексико-семантические маркеры речевых тактик самопрезентации...............7 Анисимова Т.В. (г. Волгоград). Проблема разграничения рекламных и PR текстов, помещаемых на сайте компании......................................................................................................................................................14 Аннушкин В.И. (г. Москва). Историческая и сематическая классификация коммуникативных качеств речи: аннотация исследования.............................................................................................................................15 Балова И.М., Будаева М.А., Щербань Г.Е. (г. Нальчик). Языковая игра в судебно-экспертном дискурсе.............................................................................................................................................................................19 Башиева С.К., Безрокова М.Б. (г. Нальчик). Специфика формирования мотивационнопрагматического уровня языковой личности (на примере Кабардино-Балкарской Республики)................23 Башиева С.К., Дохова З.Р., Шогенова М.Ч. (г. Нальчик). Категория «намыс» как лингвокультурный маркер речевого портрета билингвальной языковой личности........................................................................28 Борботько В.Г. (г. Сочи). Типы языковых лакун в межкультурной коммуникации.............................32 Бушев А.Б. (г. Тверь). Оценочность в медийном политическом дискурсе..............................................37 Волкова С.В. (г. Херсон, Украина). Образ дома в романе Скотта Момадэя «Дом, из рассвета сотворенный»: когнитивно-культурологический аспект ...........................................................................................41 Воркачев С.Г. (г. Краснодар). Людская кривда: идея справедливости в языковом сознании...............45 Ворожбитова А.А. (г. Сочи). Лингвориторическая системность парадигматики, синтагматики, эпидигматики дискурсивных процессов в аспекте категорий «концепт дискурса», «ментальное пространство», «возможный мир», «вариативная интерпретация действительности».................................................50 Голышкина Л.А. (г. Новосибирск). Риторические основания i-THINK: к вопросу об инновационности образовательной программы................................................................................................................................56 Данильченко И.В. (г. Нежин, Украина). Лексическая вербализация потребности в безопасности в англоязычном журнальном дискурсе: гендерный аспект ....................................................................................60 Деньгина Т.В., Чернова Л.В. (г. Армавир). Восклицательное предложение как языковое средство формирования текста............................................................................................................................................65 Елизова Е.И. (г. Шадринск). Лингвокоммуникативная подготовка студентов вуза в системе лингвориторического образования..................................................................................................................................69 Заруднев А.Ф. (г. Сочи). Основные особенности художественных переводов произведения У. Шекспира «Сонет 73» с английского языка на русский в аспекте восприятия языковой личностью реципиента.............................................................................................................................................................................72 Иванов П.Ф. (г. Сочи). Прецедентный текст как универсальное средство передачи и хранения культурной информации..............................................................................................................................................76 Кегеян С.Э. (г. Сочи). Проблематика речевой агрессии в контексте исследования политического дискурса с позиций лингвориторической парадигмы.............................................................................................79 Кузнецова Анна В. (г. Ростов-на-Дону). Когнитивный статус метатекста в рефлексивноинтерпретативном пространстве художественного текста...............................................................................83 Кундаева Н.Н. (г. Челябинск). Малая импрессионистская проза первой трети XX века как объект семантической рецепции .........................................................................................................................................88 Кушко Н.В. (г. Сочи). Концептосфера и концептуальное поле в рамках лингвокультурной парадигмы............................................................................................................................................................................93 Лассан Э.Р. (г. Вильнюс, Литва). К теме лингвистического терроризма: современные вариации.................................................................................................................................................................97 Лукьянец Г.Г. (г. Киев, Украина). Воздействующий потенциал английской колоронимики в Интернет-дискурсе новостей.......................................................................................................................................102 Макарова В.В. (г. Вильнюс, Литва). Скажи мне, кто твой враг, и я скажу тебе, кто ты: враг/priešas в картине мира русских и литовцев (на материале пословиц о дружбе) .........................................................106 Малевинский С.О. (г. Краснодар). Модальные аспекты языкового сознания.......................................110 Мальцева Р.И. (г. Краснодар). Массовая коммуникация и культура речи............................................115 Марина Е.С. (г. Киев, Украина). Лингвокогнитивная специфика генерирования парадоксальных поэтических смыслов в современной англоязычной поэзии................................................................................119 Медведенко А.А. (г. Сочи). Фантастический дискурс как актуальный процесс литературнохудожественной коммуникации: теоретические основы лингвориторики «семантики возможных миров».......................................................................................................................................................................123 Медоян С.Б. (г. Сочи). Фразеологические дескрипторы эмоциональных состояний............................127 Мугинова Л.Э. (г. Волгоград). Зевгма как прием комического................................................................131
3
Лингвориторическая парадигма: теоретические и прикладные аспекты. 2013. № 18 Осинцева-Раевская Е.А. (г. Сочи). Моделирование портрета языковой личности современного студенчества в свете антропоцентрической парадигмы......................................................................................135 Осинцева-Раевская Е.А. (г. Сочи). Психолингвистическая динамика становления вторичной языковой личности: лингвориторический подход (русский язык как иностранный)...................................................139 Потапенко С.И. (г. Нежин, Украина). “We bear witness to the enduring strength of our Constitution”: когнитивно-риторический анализ инаугурационного обращения президента Обамы 2013 года..................144 Почепцов Г.Г. (г. Мариуполь, Украина). Смысловые войны в современном мире...............................150 Рыженко Е.С. (г. Волгоград). Гипертекстуальность как средство формирования имиджа компании........................................................................................................................................................................156 Сборик С.П. (г. Нежин, Украина). Когнитивный стиль Маргарет Дрэббл: стратегия динамического фокусирования.....................................................................................................................................................160 Сиганова В.В. (г. Сочи). Жанр как базовая категория литературно-художественной коммуникации в свете лингвориторического подхода.................................................................................................................165 Сидорова Т.А. (г. Архангельск). Индивидуальная лингвориторическая картина мира как маркер аксиологии автора...................................................................................................................................................168 Сироткина Т.А. (г. Сургут). Ономастические концепты в художественном сознании автора............174 Славова Л.Л. (г. Киев, Украина). Лингвориторическая и жанровая организация политического дискурса (на материале публичных выступлений американских и украинских лидеров) ...............................................................................................................................................................................177 Соколова Е.Ю. (г. Москва). Лингвосинергетическая парадигма в психолингвистическом исследования языкового сознания в профессиональном образовании...........................................................................182 Стеванович Р.И. (г. Николаев, Украина). Научная и «наивная» картина мира в языке эвристического научного изложения (на материале английского языка) ................................................................................186 Талавира Н.М. (г. Нежин, Украина). Реализация стратегии восстановления безопасности в англоязычном журнальном дискурсе: роль предложных безартиклевых оборотов..............................................190 Тартынских В.В. (г. Москва). Творческое самоопределение личности в системе лингвориторической подготовки менеджера........................................................................................................................................194 Тихонов С.Е. (г. Салехард). Ямальская школа риторики для педагога (из опыта работы в 2000–2013 гг.) ........................................................................................................................................................................197 Ущина В.А. (г. Киев, Украина). Лингвориторическиe аспекты субъектного позиционирования в англоязычном дискурсе .....................................................................................................................................202 Чепкасов А.В. (г. Кемерово). Выступления губернатора как единое семиотическое пространство с суггестивными повторами знаковых для региона фактов..............................................................................206 Чич Б.А. (г. Краснодар). Языковая личность: этический и переводческий аспекты (на материале художественных произведений на адыгейском языке и их переводов на русский язык) ...............................................................................................................................................................................210 Чубай С.А. (г. Волгоград). Неоднородная природа диалогичности PR-текстов...................................213 Щербань Г.Е. (г. Нальчик). Речевая стратегия вымогательства как объект судебно-лингвистической экспертизы...........................................................................................................................................................216 Южанникова М. А. (г. Красноярск). Двусмысленность как качество речи с античности до наших дней.......................................................................................................................................................................219 Юрченко И.В., Герасимов И.А. (г. Краснодар). Экстремистская риторика в социальных сетях: особенности проявления и восприятия.........................................................................................................................224 Якушев А.В. (г. Киев, Украина). Мышление как природная психотехника и ответный механизм дискурсивно-коммуникационного взаимодействия..............................................................................................228 Поэтическая страница. Песенка о русском языке (А.А. Ворожбитова)...............................................233
4
Лингвориторическая парадигма: теоретические и прикладные аспекты. 2013. № 18
CONTENTS
Ageeva J.V. (Kazan). Lexical semantic markers of self-representation speech strategies.................................7 Anisimova T.V. (Volgograd). Problem of delimiting advertising and PR-texts on company websites .................................................................................................................................................................................14 Annushkin V.I. (Moscow). Historical and semantic classification of speech communicative skills: Summary of research...............................................................................................................................................................15 Balova I.M., Budayeva L.A., Shcherban G.Ye. (Nalchik). Language game in judicial expert discourse.........19 Bashieva S.K., Bezrokova M.B. (Nalchik). Specific character of linguistic personality’s motivational pragmatic level formation (case study of Kabardino-Balkarian Republic) ..................................................................23 Bashieva S.K., Dokhova Z.R., Shogenova M.Ch. (Nalchik). “Namis” category as linguocultural marker of speech portrait of bilingual linguistic personality...................................................................................................28 Borbot’ko V.G. (Sochi). Types of linguistic lacunae in crosscultural communication....................................32 Boushev A.B. (Tver). Assessment in political mass media discourse..............................................................37 Volkova S.V. (Kherson, Ukraine). House image in Scott Momaday’s novel “House Made of Dawn”: Cognitive cultural aspect...................................................................................................................................................41 Vorkachev S.G. (Krasnodar). Human injustice: Fairness idea in language......................................................45 Vorozhbitova А.А. (Sochi). Linguistic & rhetorical systematic paradigmatic, syntagmatic, epidigmatic discursive processes from perspective of «discourse concept», «mental space», «possible world», «variation interpritation of reality» categories............................................................................................................................50 Golyshkina L.A. (Novosibirsk). Rhetorical bases of i-THINK: Problem of educational program innovation .................................................................................................................................................................................56 Danilchenko I.V. (Nizhyn, Ukraine). Lexical verbalization of security need in English magazine discourse: Gender perspective..................................................................................................................................................60 Dengina T.V., Chernova L.V. (Armavir). Exclamatory sentence as a linguistic means of text-formation .................................................................................................................................................................................65 Yelizova Ye.I. (Shadrinsk). Linguistic communicative preparation of higher school students within linguistic rhetorical education system.....................................................................................................................................69 Zaroodnev A.F. (Sochi). Basic peculiarities of W. Shakespeare’s “Sonnet 73” belletristic translations from English into Russian from perspective of perception by recipient’s linguistic personality....................................72 Ivanov P.F. (Sochi). Precedent text as universal means of transmitting and storing cultural information......................................................................................................................................................................76 Kegeyan S.E. (Sochi). Problems of speech aggression in research into political discourse from linguistic & rhetorical paradigm perspective..............................................................................................................................79 Kuznetsova A.V. (Rostov-on-Don). Cognitive status of metatext in reflexive interpretational space of belletristic text.................................................................................................................................................................83 Kundayeva N.N. (Chelyabinsk). Small impressionistic prose in first third of 20th century as object of semantic reception.............................................................................................................................................................88 Kushko N.V. (Sochi). Conceptual sphere and conceptual field within linguocultural paradigm.....................93 Lassan E.R. (Vilnius, Lithuania). On linguistic terrorism topic: Contemporary variations.............................97 Lukianets G.G. (Kiev, Ukraine). Persuasive potential of English colour terms in Internet news discourse ...............................................................................................................................................................................102 Makarova V.V. (Vilnius, Lithuania). Tell Me, Who Is Your Enemy, and I Will Tell You Who You Are: Enemy in Russian and Lithuanian worldviews (A case study of Russian and Lithuanian proverbs on friendship) ...............................................................................................................................................................................106 Malevinsky S.О. (Krasnodar). Modal aspects of linguistic consciousness.....................................................110 Mal’tseva R.I. (Krasnodar). Mass communication and speech culture..........................................................115 Marina Ye.S. (Kiev, Ukraine). Cognitive linguistic specificity of generating paradoxical poetic senses in modern Anglophone poetry...................................................................................................................................119 Medvedenko A.А. (Sochi). Fantastic discourse as the actual process literary belletristic communication: the theoretical foundations linguistic & rhetorical «semantics possible worlds».......................................................123 Medoyan S.B. (Sochi). Phraseological descriptors of emotional states..........................................................127 Muginova L.E. (Volgograd). Zeugma as comic device..................................................................................131 Osintseva-Rayevskaya Ye.A. (Sochi). Modeling portrait of modern students’ linguistic personality in light of anthropocentric paradigm......................................................................................................................................135 Osintseva-Rayevskaya Ye.A. (Sochi). Psycholinguistic dynamicity of secondary linguistic personality formation: linguistic & rhetorical approach (Russian as a foreign language) ......................................................139
5
Лингвориторическая парадигма: теоретические и прикладные аспекты. 2013. № 18 Potapenko S.I. (Nizhyn, Ukraine) “We bear witness to the enduring strength of our Constitution”: Сognitive rhetorical analysis of President Obama’s 2013 inaugural address........................................................................144 Pocheptsov G.G. (Mariupol, Ukraine). Wars of meaning in modern world..................................................150 Ryzhenko S.E. (Volgograd). Hypertextuality as means of forming company image.....................................156 Sborik S.P. (Nizhyn, Ukraine). Margaret Drabble’s cognitive style: Strategy of dynamic focusing.............160 Siganova V.V. (Sochi). Genre as basic category of literary belletristic communication from linguistic & rhetorical perspective.................................................................................................................................................165 Sidorova T.A. (Arkhangelsk). Individual linguistic rhetorical worldview as indicator of author’s axiology..........................................................................................................................................................................168 Sirotkina T.A. (Surgut). Onomastic concepts in author’s belletristic consciousness....................................174 Slavova L.L. (Kiev, Ukraine). Linguistic rhetorical and genre organization of political discourse (A case study of public speeches of American and Ukrainian leaders) ............................................................................177 Sokolova Ye.Y. (Moscow). Linguistic synergetic paradigm in psycholinguistic research into linguistic consciousness in professional education.....................................................................................................................182 Stevanovich R.I. (Nikolayev, Ukraine). Scientific and “naïve” worldviews in language of heuristic scientific exposition (a case study of English) .....................................................................................................................186 Talavira N.M. (Nizhyn, Ukraine). Implementation of restoration security strategy in English magazine discourse: Role of prepositional phrases without articles..........................................................................................190 Tartynskikh V.V. (Moscow). Personality’s creative self-determination in framework of manager’s linguistic rhetorical training..................................................................................................................................................194 Tikhonov S.Ye. (Salekhard). Yamal school of rhetoric for teacher (from 2000 – 2013 experience) .............197 Ushchyna V.A. (Kiev, Ukraine). Linguistic rhetorical aspect of stancetaking in English discourse ...............................................................................................................................................................................202 Chepkasov A.V. (Kemerovo). Governer's speech as single semiotic space with suggestive repetitions of regional key facts....................................................................................................................................................206 Chich B.A. (Krasnodar). Linguistic personality: Ethical and translational aspects (a case study of Adygei language belletristic works and their translations into Russian) ..........................................................................210 Chubay S.A. (Volgograd). Heterogeneous nature of dialogical PR-texts.......................................................213 Shcherban G.Ye. (Nalchik). Speech strategy of extortion as object of legal linguistic examination.............216 Yuzhannikova M. A. (Krasnoyarsk). Ambiguity as speech quality from antiquity till modernity.................219 Yurchenko I.V., Gerasimov I.A. (Krasnodar). Extremist rhetoric in social networks: Peculiarities of manifestation and perception.......................................................................................................224 Yakushev О. (Kiev, Ukraine). Thinking as natural psychotechnic and feedback mechanism of discursive communicative interaction....................................................................................................................................228 Page of Poetry. Song of the Russian language (А.А. Vorozhbitova)............................................................233
6
Лингвориторическая парадигма: теоретические и прикладные аспекты. 2013. № 18 Лексико-семантические маркеры речевых стратегий самопрезентации Агеева Юлия Викторовна Казанский (Приволжский) федеральный университет, Россия 420008 г. Казань, ул. Кремлевская, д.18 кандидат филологических наук, доцент E-mail: jageeva@yandex.ru Аннотация. В статье на примере реализации коммуникативной стратегии самопрезентации – ключевой стратегии соискателя, участвующего в собеседовании, – показаны особенности речевых тактик на уровне лексической семантики. Ключевые слова: самопрезентация, соискатель, собеседование, лексические маркеры, речевые тактики. УДК 811.161.1 Lexical semantic markers of self-representation speech strategies Julia V. Ageeva Kazan (Volga Region) Federal University, Russian Federation 420008 Kazan, Kremlyovskaya Str., 18 Candidate of Philology, Associate Professor E-mail: jageeva@yandex.ru Abstract. Drawing on the implementation of a communicative strategy of self-representation – a key strategy of an interviewee – the article describes the peculiarities of speech moves at the level of lexical semantics. Keywords: self-representation, applicant, interview, lexical markers, speech strategies. UDС 811.161.1 Введение. Понятия «коммуникативная стратегия» и «коммуникативная тактика» являются открытием конца XX века, когда «интерес к минимальным лексическим единицам сменился интересом к «максимуму» – тексту (дискурсу), рассматриваемому в его взаимодействии с прагматическими факторами» [Арутюнова: 1989, 3]. Поворот к изучению функций языковых единиц в процессе речевой деятельности обусловил актуальность исследования стратегий и тактик русской речи, выявления их разновидностей и определения их «коммуникативного наполнения». Данный вопрос специально исследуется также в лингвориторической парадигме (см., напр.: [Ворожбитова, Киреева: 2011; Ворожбитова, Пермякова: 2013; Берсенева, Ворожбитова: 2013]). Цель данной статьи – представить картину реализации основных тактик самопрезентации на лексико-семантическом уровне, так как выбор лексико-семантических единиц является наиболее перспективным и малоизученным в данном аспекте. Материалы и методы. В процессе исследования применялись следующие методы: метод дискурсанализа институциональной коммуникации, описательный метод, включающий в себя интерпретативный и контекстуальный анализ. Языковым материалом для исследования послужили стенограммы видеозаписей телепрограммы «Кадры решают все» он-лайн телеканала «Успех» (30 программ по 35 минут, из которых 20 минут – диалог специалиста в области рекрутинга и соискателя). Обсуждение. В последние годы появились научные работы, посвященные более детальному изучению и описанию стратегий и тактик в рамках отдельного дискурса: политического дискурса [Паршина 2006], учебного дискурса [Токарева 2005], участников реалити-шоу [Ланских 2008], неформальной межличностной дискуссии [У Баоянь 2008], христианской проповеди [Савин 2009], конфликтной ситуации общения [Гулакова 2004, Мулькеева 2005; Иванова 2010] и др. Наиболее активно стратегии и тактики исследуются в области бытового дискурса, а также некоторых профессиональных сфер – политического и школьного дискурса, языка СМИ. Необходимо учитывать, что выработка стратегии – это всегда выбор: выбор способов реализации стратегии (речевых тактик); выбор приемов реализации речевой тактики – коммуникативных ходов, и, что также существенно, – выбор языковых средств на разных уровнях языковой системы, которые объединяются в рамках одной стратегии общей функцией динамичной организации речевого взаимодействия. Выбор грамматических, лексических, стилистических средств никогда не бывает спонтанным, он всегда определяется единой сверхзадачей говорящего. Перечисленные работы посвящены в основном выявлению и систематизации речевых тактик без их лингвистического описания, поэтому пришло время переходить от расширения «репертуара тактик» к более глубинному языковому анализу живой коммуникации. Некоторую теоретическую базу подводит О.С. Иссерс в одном из фундаментальных исследований в данной сфере – «Коммуникативные стратегии 7
Лингвориторическая парадигма: теоретические и прикладные аспекты. 2013. № 18 и тактики русской речи». Утверждая, что «окончательная интерпретация высказывания в плане его стратегического назначения должна основываться на анализе самого высказывания», она обращает внимание на языковые средства – так называемые «индикаторы речевых тактик», выделение которых зависит от полной интерпретации высказывания. К семантическим индикаторам относят семантические клише, особенности референции, знания о мире (фреймы и сценарии), имплицитные компоненты высказывания, на лексическом уровне это стилистические параметры лексики, категория экспрессивности, употребление дискурсивных слов [Иссерс: 2011, 130–133]. Например, особенностью политического дискурса является использование определенного набора идеологем (языковых единиц, семантика которых покрывает идеологический денотат или наслаивается на семантику, покрывающую денотат неидеологический). Это могут быть лексемы, связанные с традиционными идеологемами политического дискурса и их переосмыслением (народ, партия, власть, свобода, патриотизм), а также новые идеологемы сознания (честность, порядочность, достоинство, благополучие) [Джинджолия: 2010, 20]. Начинать лексико-семантический анализ следует с наиболее изученных стратегий, репертуар которых имеет уже конкретное наполнение. Как правило, это стратегии, которые имеют непосредственное отношение к выбору семантических, стилистических и прагматических средств. Интересна в данном аспекте специфика реализации стратегии самопрезентации. В данном случае речь идет о профессиональном межличностном общении, когда необходимо показать не столько человеческие качества, сколько профессиональные характеристики. Основная программа речевого поведения соискателя – участника собеседования (далее – С) – адекватно отвечать на вопросы представителя работодателя (далее – Р). Как показывает анализ коммуникативного материала, специалисты, проводящие собеседование-интервью, задают ряд стандартных вопросов. Например: Расскажите немного о себе. Чем вас привлекает работа в этой должности? Почему вы выбрали именно нашу фирму? Что вас отличает от других кандидатов? Что вы можете сделать на этой работе такого, чего не может другой? Каковы ваши сильные качества? Каковы ваши слабые стороны? Какие пять прилагательных описывают вас лучше всего? и т.п. Любой из этих вопросов является призывом к позитивному самопредставлению, которое реализуется через основные тактики самопрезентации: тактику демонстрации профессиональных достоинств; тактику самокритики; тактику мотивации; тактику социально-желательных ответов. Каждая из перечисленных тактик имеет свои уникальные лексико-семантические маркеры, способствующие успешной реализации сверхзадачи самопредставления. Мы остановимся на первых двух тактиках, так как они наиболее показательны в данном аспекте. Тактика демонстрации профессиональных достоинств представлена на лексико-семантическом уровне ярко и разнообразно, что обусловлено спецификой исследуемого дискурса: кандидат приходит на собеседование прежде всего для того, чтобы показать себя как хорошего специалиста и перспективного работника, наиболее соответствующего представленной вакансии. Реализуя данную тактику, соискатель активно использует существительные и прилагательные с ярко выраженной положительной коннотацией, указывающие на определенные профессиональные навыки: сильный лидер, успешный, легко обучаемый, интересен, лучший студент, очень ответственный человек и т.п. Например: С: – Потому что у меня очень большой опыт, я человек энергичный, эффективный … // (1) С: – Ну / во-первых / я хороший управленец / у меня достаточно сильные аналитические свойства // (2) Показателен случай неоднократного употребления в процессе одного собеседования адъектива «уникальный». Кандидат, отвечая на просьбу рекрутера рассказать о себе, через эксплицитные формы имплицитно передает свою «уникальность» как профессионала, постоянно повторяя данное слово в разных контекстах: С: – Мы могли предложить клиентам бессрочное сопровождение / консультирование полным программным продуктом // Это / во-первых / что уникально // (1) С: – Потому что есть проекты достаточно сложные / уникальные / когда приходится подключаться // (2) С: – Основное достижение / это вот работающая успешная технология / которая позволяет компании занять уникальное место на рынке // (3) Активное употребление глаголов и глагольных словосочетаний, указывающих на различные навыки и умения, также является особенностью представления себя перед работодателем «в лучшем свете»: умею, могу, не боюсь трудностей, могу решить практически любой вопрос, способен развиваться дальше, могу достигать более высоких целей и т.п.: С: – Последние 2 года ищу работу на позицию финансового директора в крупную компанию или холдинг / потому что считаю/ что нельзя останавливаться на достигнутом // Нужно развиваться// (1) С: – Ну / это формирование команды, а еще я очень хорошо генерирую бизнес-идеи // (2) Сочетание имен со знаком плюс и глагольных конструкций дает наиболее успешный результат: С: – Положительные качества… // Я могу мыслить стратегично // Я люблю анализировать / я хорошо выстраиваю отношения с людьми / у меня не бывает конфликтов / я люблю сотрудничать / и я работаю эффективно / то есть я не работаю для не понятно чего // 8
Лингвориторическая парадигма: теоретические и прикладные аспекты. 2013. № 18 Особенность данного типа дискурса (собеседования) – официальное общение с элементами разговорной речи, более сдержанное выражение эмоций, отсутствие субъективизма и кокетства (если и есть, то выражено имплицитно). Кроме того, воздействие на адресата усиливает включение идиом с позитивным значением: держу удар; моя улыбка растопит лед поставщика; являюсь хорошим командным игроком. Для большего эффекта кандидат может использовать метафору: С: – Но она (руководитель крупной компании – прим. автора) мне сказала такую фразу / <Вы / в вас такой огонек / вы так тепло рассказываете о страховании жизни…> // Для того чтобы косвенно продемонстрировать свои профессиональные навыки, кандидаты часто используют коммуникативный ход «апелляция к конкретному авторитету», когда при ответе на вопрос рекрутера употребляются названия организаций – лидеров: С: – У меня уже был в практике опыт подбора директора рекламного агентства // На финальной презентации финальный кандидат сравнивал стратегии двух компаний, в которых он работал. Это были компании «Маккен» и «Огилви» / и он описывал подходы к продвижению брендов// Еще одна важная лексическая составляющая тактики демонстрации профессиональных достоинств – использование терминов, что является особенностью профессионального дискурса и непосредственно связано с самопредставлением специалиста в определенной области. С: – Возьмем проект «Холдинг Проплекс» // Значит / за основу была взята клиентская база двух компаний / которые образовали эту компанию с юридической точки зрения // На первом этапе в Самаре и Ростове и еще в 10 городах РФ // То есть кратность увеличения клиентской базы / ну / я боюсь ошибиться / в 10 раз // Начинали мы с полумиллиарда / то есть это годовой оборот / по истечении года / когда был запущен завод / это полтора миллиарда // (1) С: – Новые поставщики находятся либо на выставках / которые проходят несколько раз в год / ну и / конечно / всеми нами любимый интернет... Р: – Потом Вы проводите тендер или по-разному ? С: – Нет ... проводить тендер / это обязательно / потому что в тендере / в частности у нескольких поставщиков есть несколько критериев / которыми оценивается каждый поставщик // Р: – По каким критериям Вы выбираете? С: – Но самое главное / это качество продукта и цена продукта! (2) Реализации главной стратегической линии соискателя способствует и стилистический контраст (использование разговорного стиля наряду с литературным языком). Мы полностью разделяем мнение И.В.Труфановой о том, что «выбор стратегий и тактик обусловливается типами языковых личностей участников общения» [Труфанова: 2001, 62], ведь в процессе коммуникации говорящий не только действует в рамках поставленной стратегической задачи, но и оценивает меняющуюся ситуацию, корректирует свои речевые действия. Намеренное снижение культурного уровня разговора позволяет сильнее воздействовать на эмоции рекрутера, проводящего собеседование, и достичь желаемого результата: С: – Маленькая выставочная компания за 2008-2009 вышла в плюс // С учетом того / что наши конкуренты просто-напросто умерли// Следующая тактика, которая своеобразно и интересно реализуется с помощью лексикосемантических средств, – тактика самокритики. Правильно реализованная, она тоже работает на саморекламу, поэтому часто используется кандидатом при ответе на вопрос о положительных и отрицательных качествах. Многие готовятся заранее, так как это популярные вопросы на собеседовании, но при этом очень важны для рекрутера при оценке соответствия кандидата предлагаемому месту. Как показывает анализ коммуникативного материала, «правильные» соискатели выбирают отрицательные качества, существенно не влияющие на качество работы: С: – Ну / изначально я была очень авторитарна / конечно // Р: – Изначально авторитарна? С: – Ну / требовательна // То есть белое / черное // Сейчас я подошла к противоположному стилю общения / наверное //(1) Можно привести примеры, когда кандидаты практически виртуозно реализуют данную тактику, переводя минусы в плюсы: Р: – А если бы вас спросили / какие ваши слабые стороны / как бы вы ответили? С: – Ну / естественно / они / как у любого другого человека / они есть // В профессиональном плане / я думаю / что у меня есть моменты усталости от работы / то есть мне всегда хочется больше и больше / и не всегда компания может дать больше // Это как плюс / так и минус // Потому что многие компании предпочитают видеть помощника / который постоянно выполняет определенные задачи и находится на своем рабочем месте не один год // (2) С: – Мне приходится себя контролировать / когда я выполняю какие-то сложные проекты / контролировать в том / что я стараюсь сделать все больше и лучше…(3) Заключение. Таким образом, умелое использование языковых средств в процессе реализации речевых тактик самопрезентации является одной из составляющих успеха в достижении главной стратегической цели соискателя – участника собеседования. С помощью лексико-семантических маркеров кандидат 9
Лингвориторическая парадигма: теоретические и прикладные аспекты. 2013. № 18 на должность может показать себя с лучшей стороны, прежде всего как профессионала и кандидата, наиболее соответствующего представленной вакансии. Библиография Арутюнова Н.Д. Фактор адресата // Изв. АН СССР. Сер. лит. и яз. № 4, 1989. С. 2–24. Баоянь У. Коммуникативные стратегии и тактики и языковые средства их реализации в русскоязычной неформальной межличностной дискурсии: на материале Интернет-дневников: Автореф. дис. ... канд. филол. наук. М., 2008. 24 с. Берсенева О.Ю., Ворожбитова А.А. Лингвориторическая организация психолого-прагматического дискурса (на материале популярных книжных серий о достижении успеха): монография. Сочи: РИЦ ФГБОУ ВПО «СГУ», 2013. 194 с. Ворожбитова А.А., Киреева Т.В. Языковая и литературная личность в лингвориторической парадигме: аспект дискурсивных стратегий // Вестник Сочинского государственного университета туризма и курортного дела. 2011. № 4 (18). С. 162–165. Ворожбитова А.А., Пермякова Н.И. Общий алгоритм изучения концепта-инновата в региональном дискурсивном пространстве (лингвориторика концепта «Олимпиада “Сочи-2014”») // Лингвоконцептология: перспективные направления: монография. Луганск: Изд-во ГУ «ЛНУ имени Тараса Шевченко», 2013. С. 291–316. Дейк ван Т.А. Язык. Познание. Коммуникация/Т.А. ван Дейк. М, 1989. 312 с. Джинджолия Г.П. Речевые стратегии современного политического дискурса // Вісник ЛНУ імені Тараса Шевченка № 20 (207), Ч. ІІ. 2010. С. 17–23. Иванова Д.В. Речевые способы преодоления конфликта: на материале русского и английского языков: Дис. ... канд. филол. наук. Саратов, 2010. 182 с. Иссерс О.С. Коммуникативные стратегии и тактики русской речи. М.: Изд-во ЛКИ, 2011. 304 с. Ланских А.В. Речевое поведение участников реалити-шоу: коммуникативные стратегии и тактики: Автореф. дис. … канд. филол. наук / А.В. Ланских. Екатеринбург, 2008. 183 с. Мулькеева В.О. Речевые стратегии конфликта и факторы, влияющие на их выбор: Дис. ... канд. филол. наук. СПб., 2005. 190 с. Паршина О.Н. Стратегии и тактики речевого поведения совеременной политической элиты России: Автореф. дис. ... докт. филол. наук. Саратов, 2005. 48 с. Савин Г.А. Коммуникативные стратегии и тактики в речевом жанре современной православной проповеди: Автореф. дис. ... канд. филол. наук. Москва, 2009. 26 с. Трошина Н.Н. Стилистические параметры текстов массовой коммуникации и реализации коммуникативной стратегии субъекта речевого воздействия // Речевое взаимодействие в сфере массовой коммуникации. М., 1990. С. 62–68. Токарева П.В. Коммуникативные стратегии и тактики в современном учебном дискурсе: Дис. ... канд. филол. наук: 10.02.01 Омск, 2005. 171 с.
10
Лингвориторическая парадигма: теоретические и прикладные аспекты. 2013. № 18 Проблема разграничения рекламных и PR-текстов, помещаемых на сайте компании 1 Анисимова Татьяна Валентиновна Волгоградский государственный университет, Россия 400062 г. Волгоград, Университетский пр., 100 доктор филологических наук, профессор E-mail: atvritor@yandex.ru Аннотация. В статье анализируются причины отставания в изучении лингвистами дискурса связей с общественностью; уточняется значение некоторых важных для пиарологии терминов; ставится вопрос о необходимости четкого разграничения PR и рекламы как типов дискурса в соответствии с основной задачей послания. Ключевые слова. Связи с общественностью, PR-дискурс, PR-терминология, имиджевое послание, имиджевая реклама. УДК 854 Problem of delimiting advertising and PR-texts on company websites Tatiana V. Anisimova Volgograd State University, Russia 400062 Volgograd, University Avenue, 100 Doctor of Philology, Professor E-mail: atvritor@yandex.ru Annotation. The article analyses the reasons for the lag in the linguistic study of public relations discourse, clarifies the meaning of some important PR terms, argues for the necessity to distinguish PR and advertisement as types of discourse in accordance with the main task of a message. Key words: public relations, PR discourse, PR-terminology, image message, image advertising. UDC 854 Введение. В настоящее время приходится констатировать, что PR-дискурс изучается лингвистами гораздо менее охотно, чем все другие виды дискурса, поскольку PR-практика не дает для этого достаточного количества ярких и выразительных образцов. Отдельные аспекты исследуются социологами и экономистами, однако и здесь целостная научная картина не складывается. Получается замкнутый круг: с одной стороны, ученые-лингвисты не спешат описывать PR-практику, поскольку она довольно слабая и противоречивая, с другой стороны, работники PR-служб не в состоянии произвести качественный продукт, поскольку не вполне четко представляют себе специфику предъявляемых требований. Соответственно, актуальной оказывается проблема лингвистических, а также комплексных лингвориторических [Ворожбитова 2013] исследований дискурса связей с общественностью, уточнение значений терминов пиарологии, а также отграничение PR от смежных типов дискурса. Материал и методы. Для решения указанной проблемы риторической секцией Волгоградского университета ведется комплексное исследование лингвистической специфики PR-дискурса. С этой целью изучаются PR-тексты, помещаемые компаниями на своих официальных сайтах. К настоящему времени (с разной степенью глубины) описано более 50 сайтов. В результате планируется создание самостоятельной PR-риторики. Первым шагом на этом пути должно стать строгое разграничение рекламных и PR-текстов и доказательство самостоятельности этих видов дискурса. Обсуждение. Недостаточно высокое качество PR-текстов плохо отражается на жизни как коммерческих компаний, так и государственных учреждений. Так, несмотря на то, что за последние 7 лет российские компании вошли в список 50 ведущих транснациональных корпораций, им трудно реализовывать свои глобальные проекты, поскольку «их имидж является самым большим препятствием у них на пути» [Русские идут: Электр. ресурс]. «Для оптимального развития и повышения конкурентоспособности у отечественных корпораций, по мнению зарубежных аналитиков, есть необходимые ресурсы, но требуется присутствие корпораций в публичном пространстве, активизация их деятельности в социуме, улучшение имиджа, построение адекватной ожиданиям репутации» [Шилина: 2011]. Причина отставания этой сферы деятельности имеет исторические корни. PR появился на российской сцене достаточно поздно (в конце ХХ века) и на начальном этапе активно осваивал опыт других стран. Так, были переведены и изданы большими тиражами работы западных специалистов. Их опыт
1 Исследование выполнено при поддержке гранта «РК 2013 Волжские земли: Волгоградская область» №13-1434005. 11
Лингвориторическая парадигма: теоретические и прикладные аспекты. 2013. № 18 активно рекомендовался к внедрению в нашу сферу управления. Однако чужие методики и технологии далеко не всегда соответствуют экономической и социальной ситуации в другой стране и не подходят для прямого применения в условиях, существенно отличных от тех, для которых они создавались. В связи с этим, несмотря на обилие литературы, целостного представления об этой сфере деятельности так и не сложилось, технологии не были адаптированы под российскую действительность, терминология не систематизирована и не соотнесена с другими системами терминов, а также с российскими культурными стереотипами, нормами и практиками. Даже основной термин – Public Relations – так и остался варваризмом в нашей терминологической системе, не был ни переведен, ни адаптирован. В результате в настоящее время в российской общественной практике присутствует большое количество PR-текстов низкого качества, выполненных людьми, имеющими весьма слабое представление об особенностях этого вида дискурса. В связи с этим PR развивается медленно и неравномерно. «Современный пиар является одним из видов риторической деятельности, но при этом, однако, не владеет риторическим аппаратом, то есть фактически не осознает ни собственных возможностей, ни собственных слабостей… Отсутствие риторической культуры у российского пиара заставляет усомниться в его профессионализме и объясняет тот факт, что, специально занимаясь имиджмейкерством, он не сумел создать положительного имиджа для себя самого» [Хазагеров: 2004]. Одновременно с этим необходимо констатировать и недостаточное внимание лингвистов к изучению PR-дискурса. Одним из аргументов, доказывающих этот факт, могут служить те параметры, с помощью которых характеризуются имиджевые тексты во многих лингвистических работах. Так, в отличие от всех других видов дискурса, при исследовании которых авторы исходят из объективно имеющихся в общественной практике особенностей соответствующего вида деятельности, при описании PR за основу берутся представления о том, какой должна быть эта деятельность в идеале. Исходя из этого, выставляются дополнительные этические требования, состоящие в том, что связи с общественностью должны быть направлены исключительно на общественное благо. К методам формирования имиджа субъекта применяют всевозможные этические ограничения, требующие от PR-специалистов полной правдивости, объективности, обеспечения общественной гармонии и т.п. Далее обнаруживается, что в реальном PR, как и любом другом виде общественной деятельности, имеются не только соответствующие этому описанию, но и не соответствующие ему тексты. В связи с этим высказывается осуждение деятельности пиарменов, руководствующихся «неправильными» ценностными установками, за внедрение в общественное сознание пренебрежения к нормам морали и закону. На этом основании вся указанная область деятельности осуждается и объявляется заведомо манипулятивной. Вместе с тем сам по себе факт наличия текстов с некорректными высказываниями не может привести к осуждению всего вида дискурса, поскольку подобные высказывания имеются в любом виде дискурса. Точно так же, как наличие в нашей практике нечестных адвокатов, неквалифицированных преподавателей, неэтичных врачей не приводит к огульному осуждению юриспруденции, педагогики и медицины (и отрицанию правомерности существования соответствующих видов дискурса), наличие некачественных имиджевых посланий не должно приводить к осуждению всего PR-дискурса. Вторая причина отставания в изучении PR-дискурса состоит в том, что он обычно позиционируется как сугубо информационный (открытость информации, требование сообщения всей информации о субъекте и т.п.), в связи с чем к нему предъявляются требования, аналогичные тем, что свойственны дискурсу научному: он должен обладать строгой логичностью, объективностью оценок и т.п. Однако в реальности PR-дискурс относится к убеждающим видам. Ведь связи с общественностью создавались не для объективного и всестороннего информирования адресата (для этой цели существуют другие формы коммуникации), а для восполнения одностороннего восприятия оценки, свойственного человеческому сознанию. Хорошее обычно оценивается как норма, поэтому не воспринимается и не запоминается человеком. В связи с этим необходимо специально обращать внимание на положительные стороны деятельности субъекта, чтобы добиться более или менее адекватного отношения к нему со стороны общественности. Недостаточная разработанность и некоторая неопределенность статуса PR приводит к тому, что в смежных областях значение ключевых для пиарологии терминов подвергается размыванию и искажению. Особенно большие проблемы по идентификации терминов возникают в маркетинге, где PR сливается с рекламой, воспринимается как один из ее видов. В маркетинге весь PR очень часто сводится к обычной коммерческой рекламе, включающей имиджевую проекционную стратегию («Жокей» – смотри на жизнь веселей; «Коркунов» – обаяние классики; «Данон» – нежный вкус заботы; «L'Oreal» Париж. Вы этого достойны! и под.). Изобретателем таких стратегий считается Д. Огилви, который предназначал их для укрепления имиджа компаниипроизводителя, ведь потребители гораздо охотнее покупают продукцию известных, хорошо зарекомендовавших себя на рынке фирм, чем новичков. Действительно, если производителю удается создать у потребителей стойкое представление о своем лидерстве, его продукция пользуется бóльшим спросом, чем продукция конкурентов. Однако поскольку теперь практически все фирмы работают в этом направлении, добиться такого результата оказывается достаточно сложно. Следствием этого становится вырождение подобной рекламы, приобретшей все признаки манипулятивного текста. 12
Лингвориторическая парадигма: теоретические и прикладные аспекты. 2013. № 18 Таким образом, несогласованность понятийного аппарата препятствует эффективному развитию как PR, так и рекламы. В этой ситуации выбор правильного алгоритма анализа сложного явления особенно важен для репрезентативности предлагаемых выводов. Несмотря на то, что между рекламой и PR имеются некоторые общие зоны и они находятся, по мнению А.Д. Кривоносова, «в отношениях дополнительной дистрибуции и возрастающего взаимовлияния» [Кривоносов: 2002, 188], эти виды дискурсов должны быть четко разделены. Если реклама адресуется потенциальному потребителю и прямо призывает его к приобретению товара, то PR адресуется целевым группам общественности и имеет намерение повлиять на их отношение к PR-субъекту. Именно по основной цели может быть осуществлено разграничение коммерческой рекламы, в которой использована имиджевая проекционная стратегия, и имиджевой (корпоративной) рекламы: если целью является увеличение объема продаж – перед нами коммерческая реклама, а если приращение паблицитного капитала – имиджевая. Если под этим углом зрения проанализировать сайт крупной компании, то легко разграничить его материалы на рекламные и сугубо имиджевые (относящиеся к сфере PR). Пограничной оказывается зона, в которой общественности рассказывают о выпуске нового товара, введении новой услуги, скидках и распродажах и т.п. С одной стороны, эта информация, как и любая другая информация о деятельности субъекта, может влиять на формирование имиджа, характеризовать его деятельность. Однако с другой стороны, подобные сообщения могут восприниматься как побуждение читателя к приобретению товара (пользованию услугой). В качестве иллюстрации рассмотрим примеры: Столичный филиал ОАО «МегаФон» разработал два новых безлимитных тарифных плана для самых разговорчивых абонентов. Тарифный план «Безлимитный» – это неограниченное количество звонков внутри сети московского «МегаФона», 500 минут звонков в месяц на мобильные и фиксированные телефоны других местных операторов, а также безлимитный Интернет со скоростью до 512 Кб/с. Абонентская плата за этот набор услуг составляет 1 000 рублей в месяц. «Простые безлимиты разработаны специально для самых разговорчивых абонентов. Принципиальным новшеством тарифных планов «Безлимитный» и «Безлимитный Премиум» является включение в них безлимитного мобильного Интернета. Это требование времени: для абонентов все более важным становится мобильный доступ во всемирную паутину», – отметила коммерческий директор Столичного филиала ОАО «МегаФон» Наталия Спицына (МегаФон 6.07.2011) Этот текст имеет вид неперсонифицированной информации, что полностью соответствует требованиям PR-дискурса. Здесь отсутствуют формы прямого призыва к пользованию новой услугой, более того, предполагается, что этот текст может быть прочитан не только жителями Москвы (для которых предназначены описываемые тарифные планы), но и жителями других регионов (которые в принципе не могут воспользоваться этой услугой). Основной акцент сообщения делается на характеристике самого субъекта, который вводит новые тарифы потому, что заботится о потребителе. Следовательно, основной задачей этого послания является формирование репутации. Отпуск за рубежом – не повод выпадать из гущи событий. Теперь и в путешествиях по миру вы можете продолжать общение в социальных сетях, просматривать электронную почту и не бояться крупных счетов за мобильную связь. Достаточно просто подключить тарифную опцию «Интернет за границей по домашней цене» и оплачивать Интернет-трафик по стоимости всего 7 рублей за 1 Мб. Отправляйтесь в Интернет-роуминг от «МегаФона» с выгодой и комфортом! Благодаря низкой стоимости трафика вы можете пользоваться услугой в роуминге, ни в чем не ограничивая себя, а тарификация в режиме реального времени не позволит балансу «уйти в минус» и предотвратит незапланированные расходы. (МегаФон 17.06.2011) Этот текст хотя и аналогичен предыдущему по тематике, но должен быть отнесен к рекламе. Он непосредственно адресуется покупателю, содержит прямой призыв к приобретению услуги (рассчитан на определенный перлокутивный эффект), предлагаемые аргументы опираются именно на ценности адресата. Столичный филиал ОАО «МегаФон» приглашает принять участие в благотворительном аукционе в рамках ежегодного арт-проекта «Звезды рисуют». На аукцион будут выставлены картины и рисунки, сделанные российскими звездами кино, музыки и телевидения. В их числе – работы Ингеборги Дапкунайте, Константина Хабенского, Татьяны Друбич, Егора Дружинина и других. Наряду с картинами знаменитостей в рамках проекта «Звезды рисуют» на продажу будут выставлены «золотые» телефонные номера сети «МегаФон». Все денежные средства, собранные от продажи благотворительных лотов, будут направлены в социально-реабилитационный центр для несовершеннолетних детей «Отрадное», в фонд поддержки хосписов «Вера», а также в благотворительный детский фонд режиссера Тимура Бекмамбетова «Подсолнух». Как отмечает Наталия Спицына, Коммерческий директор Столичного филиала ОАО «МегаФон», «благодаря арт-проекту «Звезды рисуют» мы с вами имеем возможность создавать добро своими руками. Ведь будущее действительно зависит от каждого из нас». (МегаФон 13.12.2010) Этот текст имеет все формальные признаки рекламы, так как призывает адресата к совершению конкретного действия: покупке на аукционе картины или «красивого номера». Однако по содержанию он 13
Лингвориторическая парадигма: теоретические и прикладные аспекты. 2013. № 18 должен быть отнесен к PR-посланиям, поскольку субъект не предполагает получения личной выгоды от указанной акции: она имеет исключительно благотворительный характер, и, следовательно, сообщение о ней выполняет социетальную функцию. Заключение. Таким образом, позднее появление PR в нашей общественной практике и недостаточная адаптированность западных методик к российским условиям до сих пор приводит к тому, что пиарпрактика далеко не у всех (даже крупных) предприятий соответствует научным представлениям об этом виде деятельности. Для преодоления этого противоречия следует обязательно разделять PR и маркетинг, поскольку простое приравнивание к рекламе размывает суть термина, создает искаженное представление о его значении. Вместе с тем, если главной задачей рекламы является продвижение товара, то цель PR – это формирование общественного мнения, гармонизация отношений равноправных субъектов. PR-текст не сообщает о товарах и услугах, он содержит информацию о новостных событиях в жизни организации или фирмы. PR-текст формирует или поддерживает имидж фирмы, но, в отличие от рекламного, не товара или услуги. Библиография Ворожбитова А.А. Лингвориторические основы исследования дискурсивных процессов и формирования полиэтносоциокультурно–образовательного пространства в аспекте PR-деятельности профессиональной языковой личности // Інформаційне суспільство: Матеріали Міжнародної науково-практичної конференції «Зв’язки з громадськістю в економіці та бізнесі». Киев, 2013. Вып. 18. С. 128–135. Кривоносов А. Д. PR-текст в системе публичных коммуникаций. СПб.: Петерб. востоковедение, 2002. 279 с. Русские идут! Режим доступа: http://www.rusal.ru. Хазагеров Г. Г. ПР за вычетом риторики // Relga: научно-культурологический журнал №8 [98] 26.08.2004. Режим доступа: http://www.relga.ru/Environ/WebObjects/tgu-www.woa/wa/Main?textid=239&level1=main&leve l2=articles Шилина М. Г. Связи с общественностью в Интернете: корпоративный аспект // Медиаскоп. № 3. 2011. Режим доступа: http://www.mediascope.ru/node/899
14
Лингвориторическая парадигма: теоретические и прикладные аспекты. 2013. № 18 Историческая и семантическая классификация коммуникативных качеств речи: аннотация исследования Аннушкин Владимир Иванович Государственный институт русского языка им. А.С. Пушкина, Россия 117485 г. Москва, ул. Волгина, 6 доктор филологических наук, профессор E-mail: vladannushkin@mail.ru Аннотация: Статья содержит результаты исследования коммуникативных качеств речи в историкоэволюционном и семантико-терминологическом аспектах, показывая возможности расширения традиционного состава данной категории наук о речи. Категория качеств (достоинств, требований, условий) речи рассматривается, начиная с античных теорий, в русских классических учебниках словесности и риторики, а также в современных теориях речи. Ключевые слова: коммуникативные качества речи, риторика, стилистика, словесность, историческая, семантическая классификация. УДК 81 Historical and semantic classification of speech communicative skills: Summary of research Vladimir I. Annushkin Pushkin State Russian Language Institute, Russia 117485 Moscow, Volgina Str., 6 Doctor of Philology, Professor E-mail: vladannushkin@mail.ru Abstract: The article reveals the results of studying communicative qualities of speech from historical evolutionary and semantic terminological aspects, shows the possibility of extending the traditional composition of this category of speech sciences. The study of the category of speech qualities (advantages, requirements, conditions) begins from ancient theories, continues with Russian classical literature and rhetoric textbooks and ends with modern speech approaches. Key words: communicative qualities of speech, rhetoric, stylistics, literature, historical, semantic classification. UDC 81 Введение. Коммуникативные качества речи в их определениях и словарно-учебных описаниях представляются современным ученым и педагогам вполне тривиальными и хорошо исследованными категориями. (Отметим попытку представить коммуникативные качества речи в контексте этапов идеоречевого цикла, видов речевой деятельности, структуры языковой личности – с позиций лингвориторического подхода [Ворожбитова: 2005, 157–158]). Между тем, даже любая достаточно свободная ассоциация того или иного качественного прилагательного с речью может претендовать на то, чтобы именоваться «качеством» речи, а следовательно (если исследователям будет угодно) и «коммуникативным качеством». Так, произвольно избранные из словника именований качественных прилагательных слова оказываются соотнесенными с теми или иными положительными и отрицательными качествами речи (в старину их называли «достоинствами» и «недостатками» речи). Ср. ряд прилагательных на букву «Т», произвольно избранных и сопоставленных с характеристиками речи в «Словаре коммуникативных качеств речи», о создании которого скажем далее: Тактичность → тактичная речь (полож.) – вежливая, учитывающая обстоятельства и характер собеседника, попадающая в «такт» событий, «ритм вселенной». Талантливость → талантливая речь (полож.) – обнаруживающая словесный дар, способности говорящего. Твердость → твердая речь (полож./отриц.) – строгая, настойчиво утверждающая позиции говорящего. Темпераментность → темпераментная речь (полож.) – живая, энергичная, подвижная. Трагизм → трагическая речь (отриц.) – содержащая трагические или пессимистические нотки. Требовательность → требовательная речь (полож./отриц.) – добивающаяся выполнения определенных требований от аудитории. Тревожность → тревожная речь (полож./отриц.) – вызывающая или выражающая тревогу. Тривиальность → тривиальная речь (отриц.) – банальная, обыденная, слишком простая. Трогательность → трогательная речь (полож.) – взволнованная или волнующая адресата. 15
Лингвориторическая парадигма: теоретические и прикладные аспекты. 2013. № 18 Туманность → туманная речь (отриц.) – темная, неясная по содержанию. Тусклость → тусклая речь (отриц.) – (метафор.) слабая, неяркая. Тяжесть → тяжелая речь (отриц.) – трудная для восприятия. Материалы и методы. Соответственно, материалом исследования является просмотренный автором по основным словарям русского языка корпус качественных прилагательных, который анализируется с точки зрения возможностей расширения имеющегося на сегодняшний день состава коммуникативных качеств. При этом используется классификационный метод распределения возможных коммуникативных качеств по различным группам, например, термины / нетермины; положительная / отрицательная оценочность и некоторые другие. Обсуждение. Справедливость выдвигаемой гипотезы подтверждается на самом раннем этапе рассмотрения филологических наук в России, ибо, когда мы обращаемся к историческим исследованиям качеств-«достоинств» речи, оказывается, что сами науки (это особенно важно!) определялись не иначе, как через соотнесение с качествами речи. Ср. в «Риторике» Михаила Усачева 1699 года: «Грамматика есть хитрость добре глаголати... Егда же риторика наричется красно глаголати, и сим разнствует от граматики, яже токмо добре учит глаголати, а не красно, сиречь никаковых красноглаголания рядов устроений, образов, начертаний, тропов или схиматов не учит употребляти. Егда же наричется о всяких вещех прилично глаголати, и сим разнствует от многоглаголания сих людей, иже от естества имеют ко глаголанию наклонение» [Аннушкин 2002: 81]. Таким образом, грамматика – наука правильно говорить и писать, а риторика – наука об украшенной и уместной («приличной») речи. Восстанавливая риторику как речевую науку в середине 90-х, Ю.В.Рождественский писал во вступительной статье первого номера журнала «Риторика», что грамматика имеет «правильное, для всех понятное и одинаковое» содержание, в риторике же обязательна «новизна», а стилистика, соединяющая эти две науки, предполагает еще и «привлекательность» [Рождественский 1995: 7]. Настоящее исследование, результатом которого стала небольшая монографическая брошюра, имело целью изучение текстов различных руководств по риторике, стилистике и словесности, где были отражены качества речи – они же назывались в разные периоды истории наук о речи то «достоинствами/недостатками», то «условиями», то «требованиями», то как-либо иначе [Аннушкин 2013]. Исследование исторической эволюции качеств речи в концепциях классических и современных ученых позволило выделить несколько блоков, которые фиксируют историко-стилевые новации в развитии данной теории. Эти периоды следующие: I. Античный период, когда зарождается теория риторики и стилистики с оценками качеств («достоинств») речи. В это время выделяется основной состав качеств речи, среди которых наиболее часто встречаются чистота, ясность, уместность и красота. Этот состав дополняется расширенным кругом, куда входят краткость, правдоподобие, сила или мощь. Именно в античности формируется основной состав качеств-«достоинств» речи, который ляжет в основу современной теории коммуникативных качеств речи. Одновременно состав основных качеств значительно расширен по сравнению с тем, что мы находим в современных лингвистических словарях, включая в себя такие необычные для современного лингворечевого мышления качества, как величавость, торжественность, стремительность, блистательность, суровость, живость, горячность, пространность, простоту, сладостность, правдивость, мощность и др. Достоинствам речи противопоставлены «недостатки», которые также необходимо считать качествами речи: сбивчивость, напыщенность, ребячливость, ложный пафос и т. п. II. Русский классический риторический период формирования оценок и характеристик речи, которые называются разными словами: совершенства, свойства, условия, требования. Этот период начат указаниями на качества речи в первых русских филологических сочинениях по грамматике и риторике (правильность – в грамматике, украшенность, убедительность – качества риторики) и продолжен описанием русского языка у М. В. Ломоносова, который указывал на положительные качества русского языка: эти качества – не только великолепие, живость, крепость, нежность, богатство, краткость, но и описанные в «Кратком руководстве к красноречию» чистота стиля, течение слова, великолепие и сила. В русских риториках выделяются основные качества хорошей речи (стиля, слога), которых касаются все авторы: ясность, чистота (вводится ее синоним – правильность), красота (украшенность). Остальные термины соответствуют имевшимся еще в античной риторике представлениям, но каждый автор привносит свои новые понятия. Среди них: разнообразие, единство, равность (М.М. Сперанский), легкость, краткость, точность, возвышенность духа (Я.В. Толмачев), приличие, плавность, гармония (Н.Ф. Кошанский), благозвучие, естественность, соразмерность, определительность, полнота (А.И. Галич), сообразность (В.Г. Белинский). Наблюдение и обобщение этих качеств позволяет увидеть, сколь богат и своеобразен набор этих «совершенств» речи, который у каждого из названных авторов имеет точные определения и описания. III. Русский классический стилистический период (середина XIX – начало XX вв.), когда в теории словесности выделяются требования к «условиям» речи. Эти требования достаточно стандартны и представляют собой не столько развитие, сколько рациональную компрессию прежней теории – они включают у разных авторов следующие качества: правильность, ясность, точность, чистота, изобразитель16
Лингвориторическая парадигма: теоретические и прикладные аспекты. 2013. № 18 ность и выразительность, изящество. Грамматико-стилистические работы этого периода, к сожалению, не способствовали развитию теории качеств речи. IV. Советский культурно-речевой период (или период культуры речи). Он начинается разработкой лингвистической стилистики (работы В. И. Чернышева), постепенным формированием культуры речи как науки о правильной (чистой) речи [Чернышев 1909]. Хотя советские лингвисты, безусловно, учитывали существующие качества речи и призывали к их изучению, только в 80-е годы в работах Б. Н. Головина было сформировано учение о культуре речи как совокупности коммуникативных качеств речи [Головин 1980]. Возникновению самой этой теории, безусловно, способствовал интерес к коммуникативным методам преподавания языков, который становился популярным в связи с развивавшимися методами преподавания русского языка как иностранного (см. работы В.Г. Костомарова, О.Д. Митрофановой, А.А. Леонтьева). При всей подробности описания этот набор у Б.Н. Головина был ограничен десятью основными качествами – перечислим их вновь: правильность, чистота, точность, логичность, выразительность, образность, доступность, действенность, уместность, богатство. Наши основные словари по-прежнему пользуются этим набором качеств речи. К данным качествам добавлялись другие, которые можно назвать резервными (ясность, краткость, мощность, живость и т. п.), но этот второй ряд считался уже недостаточно терминологичным. V. Современный период (конец XX – начало XXI вв.), когда на основе предшествующей традиции сформировался достаточно полный состав описываемых коммуникативных качеств речи (слога, стиля). У разных авторов он имеет несколько свой состав, но базовый перечень качеств остается неизменным: правильность, чистота, ясность, точность, логичность, уместность, выразительность и т.п. При этом незаметно в новых общественно-стилевых веяниях начинает возникать новый состав качеств, обозначающих «хорошую» речь: эффективность, влиятельность, гармоничность, динамизм, действенность, коммуникабельность и т.д. Возможности для расширения данного ряда велики – они иллюстрируются ниже на материале семантической классификации. Семантическая классификация качеств речи предполагает их деление на ряды слов по признаку терминированности / нетерминированности. Данная классификация включает следующие уровни рядов слов (при этом следует иметь в виду, что возможны колебания и переходы из одного ряда-уровня в другой): 1. Термины первого ряда – классические, обозначающие основные коммуникативные качества речи с положительной оценкой. Среди них выделяются: правильность, ясность, чистота, точность, логичность, выразительность, уместность, образность, доступность, действенность, богатство. 2. Термины первого ряда – современные: эффективность, влиятельность, гармоничность, экспрессивность, динамизм, действенность, коммуникабельность и др. 3. Термины второго ряда, которые время от времени попадают в основной ряд и получают там детализированное описание: живость, легкость, краткость, приличие, плавность, благозвучие, естественность, соразмерность, полнота. 4. Не-термины, т.е. слова, обозначающие качества речи как ее характеристику в различных оценочных контекстах. Как правило, эти слова приобретают метафорический смысл и могут употребляться по отношению к речи как качественные прилагательные. Попытки выделения качественных прилагательных, которые могли бы обозначать качества речи, приводит к выводам о том, что количество таких прилагательных может достигать цифры в 500 единиц. При этом сами прилагательные, употребленные в разных контекстах, могут быть преобразованы в существительные, называющие такие качества. Вот начальный список таких качеств на букву «А» без выделения среди них положительных или отрицательных: агрессивность, актуальность, абсурдность, азартность, аморфность, анекдотичность, архаичность, афористичность и т.д. Автором данной статьи предпринимается опыт составления «Словаря коммуникативных качеств речи», который говорит о том, что речевые характеристики речи могут быть максимально разнообразны, а возможности отнесения того или иного слова к коммуникативному качеству речи зависят нередко от намерений автора, желающего придать слову метафорический смысл переноса какого-либо качества на речь. Вот несколько примеров из составляемого Словаря (большинство из них добываются из Интернета, контексты которого показывают выразительные возможности современной речи): Абсурдность → абсурдная речь (отриц.) – бессмысленная, неправдоподобная, глупая, нелепая. Мы определяем абсурд как нелепое высказывание, поступок или ситуацию, которые не соответствуют здравому смыслу... Детская комически абсурдная речь, в отличие от речи взрослых, носит преимущественно непроизвольный характер, возникая в случае неосознаваемых ошибок (Ивлева С.В. Лингвосемиотические характеристики комического абсурда: Дис. ... канд. филол. наук. Волгоград, 2010). Абсурдная речь секретаря Президиума Генсовета ЕдРос (http://3rm.info/16674-vystuplenie-sekretaryaprezidiuma-gensoveta-er.html). Агрессивность → агрессивная речь (отриц.) – наступательная, враждебная. Следует также отметить, что агрессивная речь взрослого – возможно, основной источник агрессивной речевой среды детей (englishschool12.ru). Ср.: речевая агрессия. 17
Лингвориторическая парадигма: теоретические и прикладные аспекты. 2013. № 18 Азартность → азартная речь (полож.) – увлекающая, увлеченная, страстная. Для первой же встречи азартные речи! (Подпись к рисунку художницы Е.М. Бем, 1843–1914). Академичность → академичная речь (полож./отриц.) – 1) правильная, соответствующая требованиям высокого уровня, соответствующая строгим классическим образцам, установившимся традициям, правилам. Я слушал многократно Дмитрия Анатольевича, и мне кажется, что раньше он был как-то чуть ближе к академичной речи, в нем чувствовалась профессорская закладка. Сейчас он пытается быть более народным (RelaxYourSelf.Ru). А вот если львовянин говорит по-русски – это чистая, академичная речь. Без всякого «гыканья» и прочего акцента, характерного для жителя Восточной и Центральной Украины (http://pavlyuk.livejournal.com). Кроме того, Мыльникова откровенно поразила интеллигентная, даже академичная, речь цыганского барона, столь не соответствующая его роли (velesova-sloboda.org›proza/homyakov-mystery-of-...). Активность → активная речь (полож.) – живая, подвижная, инициативная, действенная. В ситуации, когда у малыша 1,5–2,5 лет отсутствует активная речь, перед родителями и педагогами встает вопрос... Развитие активной речи ребенка (lib.rus.ec). Активная речь представляет собой процесс передачи информации. Сама активность заключается в необходимости речепорождения (rsd.in.ua›topic). Заключение. Очевидно, что работа по составлению начатого «Словаря коммуникативных качеств речи» должна быть продолжена. На взгляд автора, она соединяет классические традиции описания филологических наук через их отношение к качествам речи с современными ресурсами языка, которые безграничны по своему смысловому и лексическому потенциалу. Библиография Аннушкин В.И. История русской риторики. Хрестоматия. 2-е изд., М., 2002. 416 с. Аннушкин В.И. Коммуникативные качества речи. М., 2013. 91 с. Ворожбитова А.А. Теория текста: Антропоцентрическое направление: Учеб. пособие. Изд. 2-е, испр. и доп. М.: Высшая школа 2005. 367 с. Головин Б.Н. Основы культуры речи. М., 1980. Рождественский Ю.В. О термине «риторика» / Риторика. Специализированный проблемный журнал. 1995, № 1. С. 7–12. Чернышев В. И. Правильность и чистота русской речи. Опыт русской стилистической грамматики. СПб., 1909.
18
Лингвориторическая парадигма: теоретические и прикладные аспекты. 2013. № 18 Языковая игра в судебно-экспертном дискурсе 1
Балова Ирина Мухтаровна Будаева Людмила Ахмадовна 3 Щербань Галина Евгеньевна 2
1
Кабардино-Балкарский государственный университет, Россия 360004 г. Нальчик, ул. Чернышевского, 173 доктор филологических наук, профессор E-mail: balova@mail.ru 2
Кабардино-Балкарский государственный университет, Россия 360004 г. Нальчик, ул. Чернышевского, 173 кандидат педагогических наук, доцент E-mail:ludmila.budaeva@gmail.com 3
Кабардино-Балкарский государственный университет, Россия 360004 г. Нальчик, ул. Чернышевского, 173 доктор филологических наук, профессор E-mail: scherban@rambler.ru Аннотация. В статье рассматривается языковая игра как особая функция языка. На материале конкретных текстов, представленных на судебную лингвистическую экспертизу, дается анализ нескольких окказионализмов, выясняются причины их появления и возможные результаты воздействия на адресата в конфликтной ситуации. Ключевые слова: языковая игра, окказионализм, судебная лингвистическая экспертиза, окказиональные слова в публичной речи. УДК 81 Language game in judicial expert discourse 1
Irina M. Balova Lyudmila A. Budayeva 3 Galina Ye. Shcherban 2
1
Kabardino-Balkarian State University named after H.M. Berbekov, Russia 360004 Nalchik, Chernyshevsky Str., 173 Doctor of Philology, Professor E-mail: balova@mail.ru 2
Kabardino-Balkarian State University named after H.M. Berbekov, Russia 360004 Nalchik, Chernyshevsky Str., 173 Candidate of Pedagogics E-mail:ludmila.budaeva@gmail.com 3
Kabardino-Balkarian State University named after H.M. Berbekov, Russia 360004 Nalchik, Chernyshevsky Str., 173 Doctor of Philology, Professor E-mail: scherban@rambler.ru Abstract. The article treats the language game as a special language function. Drawing on the material of real texts submitted to the judicial linguistic examination the paper analyses some occasional words, reveals the causes of their appearance and the possible results of their impact on the addressee in a conflict. Key words: language game, occasional word, judicial linguistic examination, occasional words in public speech UDС 81 Введение. Изучение языковой игры в лингвистике имеет длительную традицию, накоплен немалый опыт в области ее исследования в различных аспектах: лингвистическом, культурологическом, коммуникативном, прагматическом, семиотическом и др. Многообразие подходов к изучению данного явления обусловлено особым воздействием языковой игры на адресатов, а также все пополняющимся арсеналом различных средств ее выражения. В современной отечественной лингвистике языковая игра понимается 19
Лингвориторическая парадигма: теоретические и прикладные аспекты. 2013. № 18 как намеренное нарушение нормы и противопоставляется языковой ошибке как неосознанному отклонению (Е.А. Земская, М.В. Китайгородская, Н.Н. Розанова, Е.В. Падучева, Б.Ю. Норман, Е.А. Земская, В.В. Виноградов, Т.А. Гридина, В.З. Санников и др.). Норма – это литературно узаконенные и общепринятые реализации вариативных возможностей языка. Языковая игра является обычно осознанным нарушением нормы, при этом предполагается, что адресат понимает и поддерживает «игру», пытаясь понять намерение автора. Деятельность авторов языковой игры воспринимается как способ создания новых языковых средств, наиболее адекватно передающих авторскую позицию. На первый план при этом во многих случаях выходит прагматическая функция, что актуально для лингвориторической парадигмы [Ворожбитова: 2000]. Многочисленная лингвистическая литература по языковой игре рассматривает как собственно теоретические аспекты, так и конкретные проявления в текстах СМИ и художественной литературы. На наш взгляд, определенного интереса заслуживает языковая игра и в текстах, являющихся объектом судебной лингвистической экспертизы. Материалы и методы. Материалом исследования послужили опубликованные в газетах и сети Интернет тексты, представленные на судебную лингвистическую экспертизу. В качестве основных методов анализа окказионализмов были использованы компонентный анализ, лексико-семантический и лингвостилистический. Обсуждение. Как известно, языковая игра выполняет множество функций. В зависимости от типа исследуемого текста ведущей может быть эстетическая, воздействующая, мировоззренческая функция. Тексты, в которых анализируется языковая игра, для лингвистов-экспертов чаще всего представлены газетными публикациями и публикациями из Интернета. Определенный интерес представляет собой вопрос о том, чем являются новые слова, возникающие в процессе языкотворчества. Существуют различные термины, которыми пользуются исследователи: неологизм, окказионализм, потенциализм, авторский неологизм и др. Нам представляется возможным использование термина окказионализм, который в некоторых современных изданиях не противопоставляется термину неологизм: «Неологизмы – слова, значения слов или сочетания слов, появившиеся в определенный период в каком-либо языке или использованные один раз (окказионализмы) в каком-либо тексте или акте речи» [ЭРЯ: 1998, 262–263]. Признавая, что в контексте теории словообразования приведенные термины понимаются расчлененно, мы используем термин окказионализм как обозначение неузуального, «сотворенного» слова, аномальной единицы лексического уровня. Таким, например, явилось употребление слова идеолух. В исследованной нами газетной публикации («Возвращение к напечатанному») речь шла о ведущем специалисте отдела маркетинга и рекламы туристического агентства А., разработавшем, по мнению автора статьи, неудачный маршрут. В статье написано: «До проведения экспедиции я разговаривал со всеми ответственными лицами из «Э.», в том числе и с генеральным директором. Никто из них даже не упомянул, что де есть и у нас подобная идея и профессиональный идеолух». Утверждения автора, в основном, передаются через грамматические показатели объективной модальности (форма изъявительного наклонения). В приведенном отрывке используется языковая игра, представленная словосочетанием профессиональный идеолух. Корректная номинация выглядела бы как «профессиональный идеолог». Выбор некорректной номинации вызывает в сознании адресата (читателя) две аллюзии – ассоциацию с существительными идеолог и олух. Слово идеолог в «Толковом словаре русского языка» С.И. Ожегова и Н.Ю. Шведовой толкуется как «Выразитель и защитник идеологии какого-н. общественного класса, общественно-политического строя, направления» [Ожегов, Шведова: 2002, 236]. Слово олух в названном словаре имеет значение «Глупый, непонятливый человек, дурак» [Ожегов, Шведова: 2002, 452]. Слово олух зафиксировано в Современном словаре русской брани Л. Арбатского, где толкуется как «Олух – близко по значению к лопуху, а также к балде. Усиленная форма Олух царя небесного. Это ругательство может быть отнесено к мужчине в возрасте от 40 до 50 лет; выражение «старый олух» неправомерно» [Арбатский: 2007, 265]. Референт, на которого направлена данная языковая игра, обозначен в нижнем контексте в высказывании, грамматически оформленном косвенным речевым актом (риторическим вопросом) с модальностью предположения, недостоверности. Сему предположения несет на себе модальное слово может в предложении: «Может, на эту роль претендует один из «участников и организаторов» ведущий специалист отдела маркетинга и рекламы А.?» Как видим, языковая игра использована для создания отрицательной характеристики деловых и профессиональных качеств А. Обычно языковая игра имеет установку на комический эффект, однако в текстах, предлагаемых для лингвистических экспертиз, редко встречаются шутки и остроты; комическое проявляется в них в реализации других иллокутивных составляющих – злой иронии, грубой насмешки. Так, администрации города Н. и ее главе была посвящена статья, в которой обыгрывались окказиональные слова с общим корнем МЕР- (МЕР, МЕРская, МЕРины). Корневая морфема МЕР-, эксплуатируемая в исследуемом контексте, вызывает у носителя языка ассоциацию со словом мэр – «Глава муниципалитета. М. города» [Ожегов, Шведова: 2002, 372]. Таким образом, производится апелляция к пресуппозиционному фонду знаний адресата: словосочетание «МЕРская забота» дает погашение пресуппози20
Лингвориторическая парадигма: теоретические и прикладные аспекты. 2013. № 18 ции «мэрская забота», а намеренное написание «е» вместо «э» в сочетании с фонетическим эффектом оглушения парного звонкого согласного перед парным глухим вызывает в сознании реципиента ассоциацию со словом мерзкая (в транскрипции [м’эрс]кая), имеющим значения: «1. Отвратительный, гадкий; 2. Очень неприятный, скверный» [Ожегов, Шведова: 2002, 351]. В данном случае использована языковая игра на фонетико-графическом уровне, она не только реализует эмоциональную сторону оценки, но и функцию привлечения внимания, так как выделение шрифтом части слова выделяет его из ряда других и бросается в глаза. Графическое написание слова «МЕРины» вызывает в сознании носителя языка ассоциацию со словами мэр – «Глава муниципалитета. М. города» и мерин – «Кастрированный жеребец» [Ожегов, Шведова: 2002, 351], что придает оценке личности героя публикации (мэра) негативную окраску. В одном из текстов, представленных на лингвистическую судебную экспертизу, было продемонстрировано отношение автора к русскому народу, в котором он четко выделял цвет русского народа и тех людей, которых он назвал патриотами. Последние, по его мнению, далеко не лучшая часть русского народа, а пьянь-дровань, возомнившая себя патриотами русского народа и носителями великой культуры, пожелавшая навести порядок на Кавказе. Слово пьянь-дровань не зафиксировано ни в одном словаре русского языка. Оно является окказионализмом и представляет собой сложное слово, состоящее из двух элементов: пьянь и дровань. Первое слово с ингерентной экспрессивностью – пьянь – в словарях русского языка трактуется следующим образом: «собир. (прост. презр.) Пьяные, пьющие люди» [Ожегов: 2002, 636]; «собир. обычно бранно. Об алкоголиках и пьяницах» [Кузнецов: 2002, 659]. Входящие в синонимический ряд данного слова единицы также имеют совершенно определенную сниженную стилистическую и отрицательную эмоциональную окраску: «пьянь (беспросветная, беспробудная, непробудная); (беспросыпный, беспробудный, горький) пьяница, зюзя, забулдыжка, пропивоха, выпивала, выпивоха, поддавальщик, питок, запивоха, зашибальщик, ярыжка, бухарь, забулдыжник, забулдыга, алкоголик, пропойца, поддавала, сизый нос, бухальщик, киряльщик, алконавт, алканавт, пьянчуга, пьяница, ярыжник, питух, алкаш, пьянчужка, воронка, красный нос, ярыга, бухарик, пьянюга» [Словарь синонимов русского языка: 2011, 361]. Это еще раз подтверждает, что данным словом называют людей, занимающихся социально осуждаемой деятельностью и вызывающих презрение окружающих. Слово дровань не зафиксировано ни в одном доступном нам словаре русского языка. Самостоятельно оно нигде не употребляется. Учитывая образование слова пьянь (от прилагательного пьяный с помощью нулевого суффикса), свободу сочетаемости мотивирующего прилагательного, наличие в языке устойчивого сочетания пьяный в дрова (со значением очень пьяный, крайняя степень опьянения), достаточно большую распространенность в сети Интернет данного выражения, можно допустить образование окказионализма пьянь-дровань от устойчивого сочетания пьяный в дрова с помощью сложения и суффикса –АНЬ (здесь очевидна аллитерация). Уже в этом случае слово пьянь-дровань обретает большую силу обобщенности, собирательности и полностью сохраняет отрицательную коннотацию. Исходя из семантики мотивирующих слов можно заключить, что лексема пьянь-дровань обозначает людей скверных, дурных, ничтожных, потерявших человеческий облик, – людей, однозначно заслуживающих общественное порицание, презрение. Употребленное в исследуемом тексте по отношению к людям, считающим себя русскими патриотами, оно передает их ярко выраженную негативную оценку и может восприниматься как оскорбительное. Языковая игра здесь реализована на словообразовательном уровне. Она усилила негативную оценку адресата, продемонстрировала отношение автора к нему, выполнила функцию привлечения внимания: «сотворенное» слово нестандартно, к тому же с расширенной границей «языкового воплощения смысла» (А.Н. Баранов). В исследованном тексте был использован еще один окказионализм – сукенхеды: «В России КАВКАЗЦЕВ с каждым годом становится все больше и больше, и скоро вам СУКЕНХЕДАМ <…> будет страшно выходить на улицу». СУКЕНХЕДЫ – окказионализм, вызывающий в сознании читателя две аллюзии – ассоциации с существительными сука и скинхед. Значение слова скинхед в Словаре иностранных слов Н.Г. Комлева представлено следующим образом: «Скинхэд – «[англ. skin-head – бритоголовые < skin – кожа + head – голова] – тип молодых людей, в основном в Европе и Америке, объединяющихся в неформальные группы для совместного времяпровождения; часто отличаются вызывающим поведением и нередко склонны к агрессивности и экстремизму; внешне отличаются стилем одежды и бритой головой, нередко, как и панки (ПАНК), с прядью волос на темени» [Комлев: 2006]. В разговорной речи чаще используется синоним бритоголовый, имеющий идентичное значение: «1.Член неформальных молодежных групп, отличающийся вызывающим поведением, агрессивно настроенный по отношению к людям иной расы и национальности, наголо бреющий голову и носящий черную униформу; скинхед. II. прил. Имеющий бритую голову» [Ефремова: 2000]. Это указывает на первый воспринимаемый обыденным сознанием людей признак. 21
Лингвориторическая парадигма: теоретические и прикладные аспекты. 2013. № 18 В тексте прослеживалось знание автором английского языка, знание восприятия и использования данного слова в бытовой речи, достаточно хорошо развитое у него языковое чутье, апелляция к пресуппозиционному фонду адресата, что позволило ему реализовать языковую игру: вычленить значимые элементы в слове скинхед, трансформировать первую его часть, наиболее ярко воспринимаемую обыденным сознанием, и частично заменить ее корневой морфемой созвучного и оскорбительного в исследуемом контексте слова сука (ск – сук). Слово сука в Толковом словаре русского языка С.И.Ожегова и Н.Ю.Шведовой объясняется так: «СУ ́ ,А К -и, жен. 1. Самка домашней собаки, а также вообще животного сем. собачьих. 2. Негодяй, мерзавец (прост. бран.) [Ожегов, Шведова: 2002, 779]. Языковая игра в данном случае реализована на словообразовательно-графическом уровне. Изменение морфемного состава слова, яркое проявление в нем корневой морфемы оскорбительного для человека слова сука выводит на первый план именно его значение, трансформируя семантику слова скинхед: происходит замена в семе человек с бритой головой на человек с бритой сучьей головой. Слово сукенхед в своей семантике, экспрессивной окраске и оценочном компоненте содержания демонстрирует в резкой форме «намерение говорящего или пишущего унизить, оскорбить, обесчестить, опозорить адресата речи» [Цена слова 2001: 146], следовательно, имеет оскорбительный для адресата характер. Заключение. Как видно, появление того или иного окказионализма в текстах проведенных нами экспертиз обычно обусловлено желанием автора дать оценку какого-либо лица, явления. Языковая игра с заложенным в ней оценочным механизмом позволяет сделать это в полной мере. Если результаты ее могут оскорбить, унизить адресата, то возникает необходимость экспертного исследования текстов. Библиография Александрова З.В. Словарь синонимов русского языка. Практический справочник. 10-е изд., стереотип. М.: Русский язык. 1999. 495 с. Арбатский Л. Ругайтесь правильно! Современный словарь русской брани. М.: Эксмо, Яуза, 2007. 544 с. Балова И.М., Половинко Т.А. Игра слов как стилистический прием // Славянские чтения в Кабардино-Балкарии. Материалы научн.-практ. конференции. Нальчик, 2004. С. 147–150. Большой толковый словарь русского языка / Сост. и гл. ред. С.А. Кузнецов. СПб.: Норинт, 2002. 960 с. Ворожбитова А.А. Лингвориторическая парадигма: теоретические и прикладные аспекты: Монография. Сочи: РИО СГУТиКД, 2000. 317 с. Гридина Т.А. Языковая игра: стереотип и творчество: Монография. Екатеринбург: Урал. гос. пед. унт, 1996. 214 с. Ефремова. Т. Ф. Современный толковый словарь. 2000 [Электронный ресурс]. Режим доступа. URL: http://dic.academic.ru/dic.nsf/efremova/ Комлев Н.Г. Словарь иностранных слов. М.: ЭКСМО, 2006 [Электронный ресурс]. Режим доступа. URL: http://dic.academic.ru/dic.nsf/dic_fwords/ Норман Б.Ю. Игра на гранях языка. М.: Флинта, 2006. 344 с. Ожегов С.И., Шведова Н.Ю. Толковый словарь русского языка (4-е издание, дополненное). М.: Азбуковник, 2002. 944 с. Санников В.З. Русский язык в зеркале языковой игры. М.: Языки русской культуры, 1999. 544 с. Цена слова / Под ред. М.В. Горбаневского. М.: Галерия, 2001. 184 с. Русский язык: энциклопедия. Издание 2-е переработанное и дополненное / Главный ред. Ю.А. Караулов. М.: Дрофа, 1998. 703 с.
22
Лингвориторическая парадигма: теоретические и прикладные аспекты. 2013. № 18 Specific character of linguistic personality’s motivational pragmatic level formation (case study of Kabardino-Balkarian Republic) 1 2
Svetlana K. Bashieva, Madina B. Bezrokova
1
Kabardino-Balkarian State University named after H.M. Berbekov, Russia 360004, Kabardino-Balkarian Republic, Nalchik, Chernyshevsky Street 173 Dr. of Philology, Professor E-mail: bfo-pdo@mail.ru 2
Kabardino-Balkarian State University n.a. H.M. Berbekov, Russia 360004, Kabardino-Balkarian Republic, Nalchik, Chernyshevsky street 173 Assistant E-mail: bezmadina@yandex.ru Abstract. The paper presents the results of a sociolinguistic survey, conducted in the Kabardino-Balkarian Republic, which enables to determine the specific features of linguistic personality’s motivational pragmatic level formation in mono- and poly-ethnic environment. It is found that the development of linguistic personality’s motivational pragmatic level is affected by many factors, playing an important role in the process of his/her formation. The authors analyze different points of view on the discussed problem and try to offer their own typology of the singled out factors. Keywords: linguistic personality; bilingual linguistic personality; monoethnic environment; polyethnic environment; factors of linguistic personality’s formation; motivational pragmatic level. UDC 81 Специфика формирования мотивационно-прагматического уровня языковой личности (на примере Кабардино-Балкарской Республики) 1 2
Башиева Светлана Конакбиевна Безрокова Мадина Борисовна
1
Кабардино-Балкарский государственный университет им. Х.М. Бербекова, Россия 360004 г. Нальчик, Чернышевского, 173 доктор филологических наук, профессор E-mail: bfo-pdo@mail.ru. 2
Кабардино-Балкарский государственный университет им. Х.М. Бербекова, Россия 360004 г. Нальчик, Чернышевского, 173 ассистент E-mail: bezmadina@yandex.ru Аннотация. В данной статье представлены результаты социолингвистического анкетирования, проведенного в Кабардино-Балкарской Республике, позволившего определить специфику формирования мотивационно-прагматического уровня языковой личности (ЯЛ) в моно- и полиэтнической среде. На его развитие влияет множество факторов, которые играют важную роль в процессе становления языковой личности. Авторы рассматривают различные точки зрения на данную проблему и определяют комплекс факторов, влияющих на формирование ЯЛ в моно- и полиэтнической среде. Ключевые слова: языковая личность, билингвальная языковая личность, моноэтническая среда, полиэтническая среда, факторы формирования языковой личности, мотивационно-прагматический уровень. УДК 81 Introduction. The study of linguistic personality within the anthropocentric paradigm has become a matter of major focus over the recent years. In this connection, the formation of a bilingual personality in mono-ethnic and poly-ethnic environments appears to be of importance, as this process is affected by many linguistic and extralinguistic factors, including communication environment, national background, education and language upbringing, social status, etc [Башиева etc: 2001, 2009, 2010, 2012а, 2012б]. As a rule, language experts tend to pay more attention to associative-verbal and linguistic cognitive levels of a personality, but the study seems incomplete without correlating these levels with the motivational pragmatic level allowing us to follow the specificity of implementing LP’s (linguistic personality – S.B., M.B.) functioning abilities in discursive conditions. Yu. N. Karaulov considers that the units of this level depend on the interaction field, communicative situations and roles, which predetermine the existence of the readiness complex in the LP’s 23
Лингвориторическая парадигма: теоретические и прикладные аспекты. 2013. № 18 structure [Караулов: 2007, 54–62]. As the motivational level is projected on the pragmatic aspect, it’s worth mentioning that the conditions for the linguistic personality to completely implement its language capacity and verbal skills are formed on this level in close connection with linguistic and extralinguistic factors. In addition, the zero and linguistic cognitive levels of the LP’s structure are activated, proving the linguistic personality’s integrative functions. Materials and methods. This article comprises sociolinguistic survey data, obtained in the KabardinoBalkarian Republic in 2011–2013. In the course of this study, the linguistic personality’s motivational pragmatic level formation pattern in mono-ethnic and poly-ethnic environments was defined. The following methods for data collection and acquisition were employed: questioning, associative experiment, statistical and descriptive techniques. Discussion. Scholars use different terms considering the pragmatic aspect of the LP – l’homme de paroles, homo loquens, communicative personality, virtual linguistic personality, verbal person, etc. They are combined within the functional paradigm. The motivational pragmatic level of the linguistic personality reflects the specificity of the verbal readiness; that’s why it is worth mentioning that different factors, which determine language capacity and communicative competencies of a person, influence this process. The bulk of researchers only partly cover this aspect but we analyzed different points of view and tried to put forward our own typology. Generally, scholars pay attention to the psychological (emotionalizing), social (upbringing, social status, family, relatives), primary or biological or anthropological (sex, age, nationality, etc.), paralinguistic aspects. Relying on the typology of M.R. L’vov, S.V. Mamayeva, who studies the school students’ linguistic personality, emphasizes the psychological factors (“factor of positive emotions”, “factor of need in the emotional contact with the loved ones”, “factor of need in the informative communication”, “factor of speech environment”). She concludes that they influence the identity of modern teenagers, who in communication show such traits as “dominancy, mobility, extraversion/introversion”, “initiative and self-assertion, their main illocutionary intention is a desire to manipulate the conversation partner, to persuade him that they is right, this can be seen not only in actions but in speech too” [Мамаева: 2007, 61–62]. The psychological factor is surely one of the most important factors in the formation of the linguistic personality, as the specific of the verbal behavior depends on the personal qualities of an individual. V.N. Polyakova considers that intratextual factors such as the LP’s ability to communicate, its interest in words, ability to judge events and people, ability to create concepts, and extratextual factors such as influence of public, leisure, selfconsciousness, etc. are important factors in the formation of the linguistic personality [Полякова: 2001]. T.V. Kochetkova presents a wide range of factors helping the linguistic personality to implement its main – verbal-behavioral – function: family, place of birth, inborn intelligence, early habit of reading, education, professional skills, verbal activity, etc [Кочеткова: 1999, 93]. We think that among the factors mentioned above the following ones are the most essential in the formation of the motivational pragmatic level in the structure of the linguistic personality in mono- and multinational environment. The psychological factor includes psychological characteristics, the process of verbal behavior and communication abilities the LP depends on. Drawing on the psychological research O.N. Mal’tseva writes about four sublevels in the structure of a personality: social-dependent substructure – person’s attitudes (desires, wishes, interests, affections, ideals, ideology, beliefs); biological- and genetic-dependent substructure: knowledge, skills, competencies and habits; individual characteristics or forms of mental reflection: memory, emotions, sensations, perceptions, feelings, will; typological traits of a person (type of temper) [Мальцева: 2000, 34]. As for the gender factor, though it is generally supposed that sex doesn’t always influence the linguistic competencies of a person, Z.V. Shoranova writes that “in the traditional culture of the North Caucasian peoples the sex marker is emphasized by the ethnic marker, i.e. to underline the male traits they often use the wording like “you are the Kabardian (Balkarian, Ingush, Ossetian, etc)” instead of “you are a man” [Шоранова: 2012, 59]. At the same time there is an opinion that, besides the levels described by Yu. N. Karaulov, we can single out such components as gender and ethnos [Нормуродова: 2010, 126]. Emphasizing the importance of the gender factor in the characteristics of linguistic personality, K.F. Sedov points out that “for now linguistics has only accidental unstructured facts of the verbal behavior dependence upon the sex of a speaking individual” [Седов: 2004, 96]. Gender characteristics determine male and female behavioral stereotypes, which are usually called masculinity and femininity. The third factor is age. M.A. Kancher indicates the dependence of the discursive traits of the linguistic personality on age, for example, the quality of communication changes with age: the older a person the more difficult his speech patterns [Канчер: 2002, 38]. Moreover it is worth mentioning that sex and age influence not only stratificational parameters of the linguistic personality such as social status, education level, prosperity level, etc, but also determine male and female behavioral stereotypes which are usually treated as masculinity and femininity. In monoethnic conditions they have their own specifics relating to the influence of the ethnos’ traditional culture. The next factor is the communication environment. Communication is more effective if conversation partners have common interests and communicative subjects. The linguistic personality shows a tendency to personification, adapts to the social environment, sets interpersonal relations. In this regard we asked our respondents several questions to find out what social network dominates. 24
Лингвориторическая парадигма: теоретические и прикладные аспекты. 2013. № 18 In order to verify the above mentioned factors, we performed a sociolinguistic survey to define a bilingual person motivational pragmatic level formation pattern, taking into consideration such factors as Internet, family, etc. We included the “Internet usage goal” point into our questionnaire and provided respondents with six answers which from our point of view properly reflected the goal of the Internet usage: 1. To study and learn. 2. To find necessary information. 3. To communicate. 4. To find a job. 5. To play games. 6. Do not use. We got the following results. The search for the necessary information in the Internet heads the list: this answer was chosen by the majority both in mononational environment (the Kabardians – 69.55%, the Balkarians – 57.71%) and multinational ones (85.23%). And the percentage of the respondents who use the Internet to study and learn is higher in the mononational environment (the Kabardians – 85.91%, the Balkarians – 65.83%) than in the multinational one (40.4%). In our opinion, these results are determined by the lack of access to the information sources in the rural places. Communication in small social groups, i.e. class or university group in the mononational environment is based on the ethnic factor while in the multinational one it is most likely based on the interests which unite them. The simultaneous usage of the native and Russian languages can be seen among the representatives of the same ethnic groups which is rather a negative than positive sign. This is because such communication has a hybrid character. According to U. Weinreich “an ideal bilingual person switches from one language to the other only when the verbal situation, conversation partners, themes are changed”. However our observations show that the simultaneous usage of both languages largely happens in the same phrase. U. Weinreich considers that the divergence type is specified by non-sufficient devotion (to the language – S.B., M.B.) in constant verbal situation [Вайнрайх: 1979, 130]. In such cases we can say that the language ability and the communicative competencies of the primary and secondary linguistic personalities do not coincide, one of them is domineering, i.e. the proficiency level of one of the languages is higher. In our research we speak about the typified Russian linguistic personality in two variants: 1. The bilingual linguistic personality evolves in the mononational environment under the influence of the ethno-cultural factors and identifies itself as a monocultural person. 2. The bilingual linguistic personality evolves under the influence of two languages – the native and Russian, two or more cultures, two or more linguistic images of the world; due to the fact that the linguistic personality is capable not only to produce speech in two languages but also to conduct cognitive activity simultaneously on two levels. In this case a foreign language can be considered as a third one. The level of the pragmatic abilities of a given type of the LP is defined by the level of language competencies and capacities. But, paying attention to the fact that Russian is the state language and the language of multicultural communication, we should emphasize that the given traits of the LP evolve from early childhood: in mononational environment amidst educational bilingualism, in multinational environment – amidst natural bi- or multilingualism. The most important factor, influencing the verbal behavioral abilities of a person in early childhood, is family. The results of the research show that in the monoethnic community only 28.51% of the respondents in two settlements have both parents with university education, in multinational communities this figure rises to 52.39%. 31.3% and 31.19% of the respondents living in the countryside and town respectively indicated that one of their parents had a higher education. The answer “both parents have no higher education” was chosen by 39.5% of respondents in the mononational community and 13.51% in the multinational one. However one should bear in mind that under modern conditions the diploma of higher education not always coincides with the real level of a person’s knowledge, though the parents with a university degree more often try to develop the intelligence of their child, directly and substantially influencing the formation of an individual, the “type of the verbal culture” of the linguistic personality. In the family mononational environment the verbal behavior is conducted in accordance with the mental aspect of the moral code “адыгэ хабзэ”, “тау адет”, “намыс”, i.e. under the influence of the ethno-cultural traditions. That’s why we can say that from early childhood the linguistic personality meets the stereotyped labeled speech patterns, their usage correlates with the status of a speaking person, the nature of the communicative situation is based on the hierarchical relations: 1) between the elder and younger persons (parents and children, older and younger children); 2) between man and woman (husband and wife, brother and sister); 3) between persons with equal family status. In this case standard tokens are used. They act as the components of the discursive potential of the linguistic personality and are characterized by such important communication parameters as targeting and status orientation. The communication style, especially with the elder people, should be pointedly respectful, honorific; the daughter-in-law shouldn’t pronounce the names of her mother-inlaw and father-in-law, she shouldn’t call her children with their names; that’s why they often use Russian names instead of their own, for example Mohammed turns into Misha, Zulfiya – into Zoya, Kanshoubi, Kemal – into Kolya, Fatima into Faya, Fenya, Alfiya – into Alya, Alka, etc. Conclusion. In mononational environment communication is conducted under the influence of the dominating language, cultural traditions; in the multinational language environment it is accomplished within the framework of the following conditions: the bilingual linguistic personality with a monocultural component and the bilingual linguistic personality with a multicultural component. In the latter case both linguistic personalities are 25
Лингвориторическая парадигма: теоретические и прикладные аспекты. 2013. № 18 bilateral bilinguals, i.e. they freely speak both languages – the native and Russian, in the first case the unilateral bilingualism is implemented, it frequently causes misunderstanding between the linguistic personalities, if their cognitive abilities and pragmatic paradigms do not coincide. In this respect a linguistic personality acts as a bearer of both language and ethno-cultural values important for a certain community, and therefore the invariants of the Russian linguistic personality differ. But this doesn’t mean that the LP loses its individuality. Cognitive process and verbal process surely bear an individual character to a certain degree. So the formation of the motivating pragmatic level of the linguistic personality is influenced by different factors which in Kabardino-Balkaria are predefined by mononational and multinational character of the language environment. Although the Russian linguistic personality in Kabardino-Balkaria evolves as a bilingual one, the potential linguistic cognitive and pragmatic capacities of the bilingual LP differ in mono- and multiethnic environments. It's necessary to note that the aspects covered in this article are relevant for linguistic & rhetorical paradigm [Ворожбитова 2000, 2013 а; Vorozhbitova: 2010], and also within the problems of cognitive linguistic & rhetorical education [Vorozhbitova 2000 and 213; Vorozhbitova: 2010]. Библиография Башиева С.К., Дохова З.Р., Чепракова Т.А., Шогенова М.Ч. Языковая личность в полиэтнической Кабардино-Балкарии: влияние экстралингвистических факторов на ее становление и развитие (результаты социолингвистического опроса) // Вестник Кабардино-Балкарского научного центра РАН. 2009. № 6 (32). С. 142–152. Башиева С.К., Теуникова М.Ч. Развитие функционального билингвизма в современной школе как основа многонационального и полиязычного общества // Русский язык и языки народов России: функциональное и структурное взаимодействие: Материалы международная научно-практической конференции 26-27 ноября 2001 г. Владикавказ, 2001. С. 179–183. Башиева С.К., Дохова З.Р. Шогенова М.Ч., Безрокова М.Б. Современная языковая личность в полиэтническом пространстве (на примере Кабардино-Балкарии) // Актуальные проблемы филологии и педагогической лингвистики. Выпуск 14. Владикавказ, 2012а. С. 147–155. Башиева С.К., Дохова З.Р. Шогенова М.Ч., Безрокова М.Б. Социальный статус как фактор формирования языковой личности // Известия Кабардино-Балкарского государственного университета. 2012б. Т. II, № 3. С. 78–82. Башиева С.К., Шогенова М.Ч. Проблемы становления и развития русской языковой личности в образовательном пространстве полиэтническо региона (на материале Кабардино-Балкарии) // II Международная конференция «Русский язык и литература в международном образовательном пространстве: современное состояние и перспективы». Доклады и сообщения. Т. II. Granada, 2010. С. 703–708. Вайнрайх У. Языковые контакты / пер. с англ. Киев, 1979. 263 с. Ворожбитова А.А. Алгоритмы и перспективы лингвориторического исследования аксиологической прагматики в динамике дискурсивных процессов // Известия Сочинского государственного университета. 2013а. №1 (23). С. 177–181. Ворожбитова А.А. Лингвориторическая парадигма: теоретические и прикладные аспекты: Монография. Сочи: РИО СГУТиКД, 2000. 317 с. Ворожбитова А.А. Лингвориторическое образование как инновационная педагогическая система (принципы проектирования и опыт реализации): монография / А.А. Ворожбитова; под науч. ред. Ю.С. Тюнникова. 2-е изд., испр. и доп. М.: ФЛИНТА: Наука, 2013б. 312 с. Канчер М.А. Языковая личность телеведущего в рамках русского риторического этоса (на материале игровых программ): Автореф. дис. … канд. филол. наук. Екатеринбург, 2002. 20 с. Караулов Ю.Н. Русский язык и языковая личность. 6-е изд. М.: Изд-во ЛКИ, 2007. 264 с. Кочеткова Т.В. Языковая личность носителя элитарной культуры: Автореф. дис. … докт. филол. наук. Саратов, 1999. 53 с. Мальцева О.Н. Описание языковой личности (конструктивный подход): Дис. … канд. филол. наук. Краснодар, 2000. 197 с. Мамаева С.В. Речевой портрет коллективной языковой личности школьников 5–7-х классов: Дис. … канд. филол. наук. Лесосибирск, 2007. 202 с. Нормуродова Н.З. Когнитивный аспект языковой личности в художественном диалоге (на материале английского языка) // Вестник Челябинского государственного университета. Филология. Искусствоведение. Вып. 58. 2010. № 25 (240). С. 126–129. Полякова В.Н. Экстралингвистические и интралингвистические факторы формирования русской языковой личности: на материале произведений художественной литературы: Автореф. дис. … канд. филол. наук. Ростов-на-Дону, 2001. 19 с. Седов К.Ф. Дискурс и личность: эволюция коммуникативной компетенции. М.: Лабиринт, 2004. 320 с. Шоранова З.В. Гендерное равенство в культурно-историческом развитии народов Северного Кавказа. Нальчик: Изд-во М. и В. Котляровых (ООО «Полиграфсервис и Т»), 2012. 168 с. 26
Лингвориторическая парадигма: теоретические и прикладные аспекты. 2013. № 18 Vorozhbitova A.A. Lingual rhetoric paradigm as integrative research prism in philological science // European researcher. 2010. № 2. С. 183–190. References: Bashieva S.K., Dohova Z.R., Cheprakova T.A., Shogenova M.Ch. Jazykovaja lichnost' v polijetnicheskoj Kabardino-Balkarii: vlijanie jekstralingvisticheskih faktorov na ee stanovlenie i razvitie (rezul'taty sociolingvisticheskogo oprosa) // Vestnik Kabardino-Balkarskogo nauchnogo centra RAN. 2009. № 6 (32). S. 142– 152. Bashieva S.K., Teunikova M.Ch. Razvitie funkcional'nogo bilingvizma v sovremennoj shkole kak osnova mnogonacional'nogo i polijazychnogo obshhestva // Russkij jazyk i jazyki narodov Rossii: funkcional'noe i strukturnoe vzaimodejstvie: Materialy mezhdunarodnaja nauchno-prakticheskoj konferencii 26-27 nojabrja 2001 g. Vladikavkaz, 2001. S. 179–183. Bashieva S.K., Dohova Z.R. Shogenova M.Ch., Bezrokova M.B. Sovremennaja jazykovaja lichnost' v polijetnicheskom prostranstve (na primere Kabardino-Balkarii) // Aktual'nye problemy filologii i pedagogicheskoj lingvistiki. Vypusk 14. Vladikavkaz, 2012. S. 147–155. Bashieva S.K., Dohova Z.R. Shogenova M.Ch., Bezrokova M.B. Social'nyj status kak faktor formirovanija jazykovoj lichnosti // Izvestija Kabardino-Balkarskogo gosudarstvennogo universiteta. 2012. T. II, № 3. S. 78– 82. Bashieva S.K., Shogenova M.Ch. Problemy stanovlenija i razvitija russkoj jazykovoj lichnosti v obrazovatel'nom prostranstve polijetnichesko regiona (na materiale Kabardino-Balkarii) // II Mezhdunarodnaja konferencija «Russkij jazyk i literatura v mezhdunarodnom obrazovatel'nom prostranstve: sovremennoe sostojanie i perspektivy». Doklady i soobshhenija. T. II. Granada, 2010. S. 703–708. Kancher M.A. Jazykovaja lichnost' televedushhego v ramkah russkogo ritoricheskogo jetosa (na materiale igrovyh programm): Avtoref. dis. … kand. filol. nauk. Ekaterinburg, 2002. 20 s. Karaulov Ju.N. Russkij jazyk i jazykovaja lichnost'. 6-e izd. M.: Izd-vo LKI, 2007. 264 s. Kochetkova T.V. Jazykovaja lichnost' nositelja jelitarnoj kul'tury: Avtoref. dis. …d-ra filolog. nauk. Saratov, 1999. 53 s. Mal'ceva O.N. Opisanie jazykovoj lichnosti (konstruktivnyj podhod): dis. … kand. filol. nauk. Krasnodar, 2000. 197 s. Mamaeva S.V. Rechevoj portret kollektivnoj jazykovoj lichnosti shkol'nikov 5–7-h klassov: dis. … kand. filol. nauk. Lesosibirsk, 2007. 202 s. Normurodova N.Z. Kognitivnyj aspekt jazykovoj lichnosti v hudozhestvennom dialoge (na materiale anglijskogo jazyka) // Vestnik Cheljabinskogo gosudarstvennogo universiteta. Filologija. Iskusstvovedenie. Vyp. 58. 2010.– № 25 (240). S. 126–129. Poljakova V.N. Jekstralingvisticheskie i intralingvisticheskie faktory formirovanija russkoj jazykovoj lichnosti: na materiale proizvedenij hudozhestvennoj literatury: Avtoref. dis. … kand. filol. nauk. Rostov-na-Donu, 2001. 19 s. Sedov K.F. Diskurs i lichnost': jevoljucija kommunikativnoj kompetencii. M.: Labirint, 2004. 320 s. Shoranova Z.V. Gendernoe ravenstvo v kul'turno-istoricheskom razvitii narodov Severnogo Kavkaza. Nal'chik: Izd-vo M. i V. Kotljarovyh (OOO «Poligrafservis i T»), 2012. 168 s. Vajnrajh U. Jazykovye kontakty / per. s angl. Kiev, 1979. 263 s. Vorozhbitova A.A. Algoritmy i perspektivy lingvoritoricheskogo issledovaniya aksiologicheskoy pragmatiki v dinamike diskursivnykh protsessov // Izvestiya Sochinskogo gosudarstvennogo universiteta. 2013а. № 1 (23). S. 177–181. Vorozhbitova A.A. Lingual rhetoric paradigm as integrative research prism in philological science // European researcher. 2010. № 2. С. 183–190. Vorozhbitova A.A. Lingvoritoricheskaja paradigma: teoreticheskie i prikladnye aspekty: Monografija. Sochi: SGUTiKD, 2000. 319 s. Vorozhbitova A.A. Lingvoritoricheskoe obrazovanie kak innovacionnaja pedagogicheskaja sistema (principy proektirovanija i opyt realizacii): Monografija. 2-e izd., ispr. i dop. M.: FLINTA, Nauka, 2013b. 312 s.
27
Лингвориторическая парадигма: теоретические и прикладные аспекты. 2013. № 18 Категория «намыс» как лингвокультурный маркер речевого портрета билингвальной языковой личности 1
Башиева Светлана Конакбиевна Дохова Залина Руслановна 3 Шогенова Марина Чашифовна 2
1
Кабардино-Балкарский государственный университет им. Х.М. Бербекова, Россия 360004 г. Нальчик, Чернышевского, 173 доктор филологических наук, профессор E-mail: bfo-pdo@mail.ru. 2
Кабардино-Балкарский государственный университет им. Х.М. Бербекова, Россия 360004 г. Нальчик, Чернышевского, 173 кандидат филологических наук E-mail: dohovaz@mail.ru. 3
Кабардино-Балкарский государственный университет им. Х.М. Бербекова, Россия. 360004 г. Нальчик, Чернышевского, 173. кандидат филологических наук, доцент E-mail: shog-mаrina@yandex.ru. Аннотация. В статье рассматривается нравственная категория «намыс» как лингвокультурный маркер речевого портрета билингвальной языковой личности, развивающейся в поликультурной и полилингвальной Кабардино-Балкарии. На основе анализа полученных результатов в ходе ассоциативного эксперимента по определению речевого портрета современной молодежи республики подчеркивается, что «намыс» регулирует специфику тактики и стратегии социального (в том числе и речевого) поведения личности в стандартных, типичных, неожиданных, противоречивых коммуникативных ситуациях, в которых действия и слова должны быть подчинены нормативным установкам (например: вести себя достойно, сдержанно, уважать и почитать других людей, прежде всего, стариков, женщин, не допускать вспыльчивости, агрессивности и т.п.). Следовательно, категория «намыс», будучи этническим компонентом, оценочной категорией, регулятором поведения языковой личности, имеет определяющее значение для позиционирования речевого портрета как лингвокультурного феномена. Ключевые слова: речевой портрет, билингвальная личность, языковая личность, лингвокультурный маркер, нравственно-этическая категория «намыс». УДК 81 “Namis” category as linguocultural marker of speech portrait of bilingual linguistic personality 1
Svetlana K. Bashieva Zalina R. Dokhova 3 Marina Ch. Shogenova 1 Kabardino-Balkaria State University named after H.M. Berbekov, Russia 360004 Nalchik, Chernyshevsky Str., 173 Doctor of Philology, Professor E-mail: bfo-pdo@mail.ru 2
2
Kabardino-Balkaria State University named after H.M. Berbekov, Russia 360004 Nalchik, Chernyshevsky Str., 173 Candidate of Philology E-mail: dohovaz@mail.ru 3
Kabardino-Balkaria State University named after H.M. Berbekov, Russia 360004 Nalchik, Chernyshevsky Str., 173 Candidate of Philology, Associate Professor E-mail: shog-mаrina@yandex.ru Abstract. The article deals with the “namis” moral category as linguocultural marker of speech portrait of a bilingual linguistic personality developing in polycultural and polylingual Kabardino-Balkaria. Drawing on the results of an associative experiment aimed at young people’s speech portrait reconstruction, it is emphasized that the “namis” category regulates the specificity of tactics and strategies of social behaviour (including speech conduct) of a personality in standard, unexpected, contradictory communicative situations, in which acts and words 28
Лингвориторическая парадигма: теоретические и прикладные аспекты. 2013. № 18 should be subordinated to norm, for example, to behave adequately, reservedly, with respect and honour to other people: elderly, women, being calm, non-aggressive and so on. Consequently, being an ethnic component, an estimating category and a regulator of linguistic personality, the ‘namis’ category is of decisive importance for a speech portrait as a linguocultural phenomenon. Key words: speech portrait, bilingual personality, linguistic personality, linguocultural marker, moral category of ‘namis’. UDK 81 Введение. Проблема создания речевого портрета является частью структурирования языковой личности и представляет собой реализацию ее коммуникативных способностей, совокупностей языковых и речевых умений и навыков, предпочтений на фоне этнических, социальных, возрастных, гендерных признаков в типичной, стандартизированной и противоречивой ситуации речевого поведения, чаще общей для определенной группы людей. Введенный в научный оборот в середине ХХ века М.В. Пановым для характеристики фонетического портрета отдельных личностей термин речевой портрет закрепляется в исследовательском поле и подвергается разной степени обобщения: индивидуальный и коллективный речевой портрет, речевой портрет школьника, студента, современного русского интеллигента, ученого и т.п. С привлечением соответствующих категорий речь идет также о «лингвориторическом портрете» (литературной личности [Ворожбитова: 2000, 127–129]; личности ученого [Дружинина, Ворожбитова: 2005: 39]). В связи с этим актуальным представляется и рассмотрение речевого портрета билингвальной личности, формирующейся и развивающейся в полиэтнической среде, каким является Кабардино-Балкария. Материалы и методы. Материалом статьи послужили результаты социолингвистических исследований, посвященных изучению речевого портрета современной молодежи в условиях полиэтнического региона (на примере Кабардино-Балкарской Республики). В работе использованы следующие методы: описание, наблюдение, интерпретация, свободный ассоциативный эксперимент, метод лингвокультурологического анализа. Обсуждение. Речевой портрет в каждом обществе имеет определенный набор лингвокультурных маркеров, эксплицитных и имплицитных, использование которых детерминировано различными факторами – ситуацией коммуникации, статусом участников общения, их этнической принадлежностью и т.п. Речевой портрет билингвальной личности формируется под влиянием спектра лингвистических и экстралингвистических факторов, среди которых доминирующим, на наш взгляд, является этнокультурный фактор, определяющий национально специфические характеристики человека, следовательно, и вербальные показатели языковых, коммуникативных, лингвокультурных компетенций языковой личности. Так, для билингвальной личности, развивающейся в Кабардино-Балкарии, одним из значимых маркеров речевого портрета является ментальная категория «намыс» как средство оптимизации общения в рамках допустимого и запретного, как совокупность норм и правил поведения личности, как регулятор речевого поведения, подчиняющегося лингвокультурным сценариям с определенными статусными ролями участников коммуникативных интеракций. Обращение к нравственному опыту народа, его уникальному этикету «намыс» как к одной из самых важных когнитивных составляющих адыгской и карачаево-балкарской языковой картин мира («Адыгэ хабзэ» и «Тау адет»), «как к концентрированной форме выражения доминантных ценностей, направленных на поддержание мира и согласия с окружающими людьми, приобретает особую значимость» [Башиева, Геляева: 2011, 47]. Категория «намыс» не имеет однозначного толкования, например: 1) скромность, совесть 2) приличие, 3) почет – в кабардино-черкесском языке [КРС: 1957, 276]; 1) приличие, пристойность / Слово, которое охватывает те качества, которыми должен обладать человек; 2) почет, уважение – в карачаевобалкарском языке [СКЧЯ: 1999, 533]. Можно утверждать, что данная категория репрезентируется лексемами 1) честь; 2) достоинство, 3) гордость, то есть понимается как комплекс нравственно-этических качеств человека. По мнению известного адыгского исследователя Б.Х. Бгажнокова, «намыс – это не просто набор человеческих качеств, которые существуют сами по себе, а качества, которыми должен обладать человек, считающий себя достойным жить в обществе, это обозначение одной из пяти заповедей адыгства – почтительности, вежливости, деликатности, скромности, послушания» [Бгажноков:1999,42]. Лексема «намыс» содержит информацию о морально-нравственных ценностях многих народов, понимается как основа их приоритетных норм и ценностей, сосредоточие нравственного опыта предков, средство самоорганизации и воспитания личности, ее жизненных принципов и целеустановок и т.п. «Намыс» («нэмыс») предопределяет, например, выбор одежды и прически, взгляд человека, степень проявления возможности-невозможности, допустимости-недопустимости действий, в том числе и речевых, в определенной жизненной ситуации, предписывает соблюдение облигаторных норм поведения в отношениях людей по статусно-ролевым признакам, например, поведение младших по отношению к старшими, женщины к мужчине, родителей к детям (сыну, дочери) и т.п., что сопровождается речевыми характеристиками, воплощенными в этикетных формулах. Словом, «намыс» можно рассмотреть как воспитанность в соответствии с обычаями и традициями своего народа, своих предков. «Намыс» также регулирует, например, принципы поведения личности в оценочной координате «хорошо-плохо», 29
Лингвориторическая парадигма: теоретические и прикладные аспекты. 2013. № 18 «правильно-неправильно», «можно-нельзя» и получает оценочную вербализацию в словах «намысыфIэ» – «намысыншэ» (каб.), «намыслы» – «намыссыз» (балк.), репрезентирует специфику ментального мышления языковой личности, ее когнитивное и прагматическое содержание. Так, «абы нэмыс хэлъщ» (каб.), «ол намыслыды» (балк.) – «в нем есть «намыс» (букв.) звучат как визитная карточка добропорядочного человека, как стимул, основа уважения и доверия к личности, как прочная нравственная составляющая человека; и наоборот: «ар нэмысыншэщ» (каб.), «ол намыссызды» (балк.) – «он лишен «намыса» («нэмыса») – «у него нет намыса» – характеризуют человека только с отрицательной стороны, причем речь идет не только о каком-либо одном качестве, а о совокупности характеристик, ибо в структуре «намыс» все взаимосвязано: и честь, и достоинство, и уважение, и почтение, и общение, и т.п. Часто слово «намыс» используется в этикетных формулах благопожелания. Например, говорят «уафэм хуэдэу уи нэмысыр лъагэу» (каб.), «намысынг теппемде болсун» (балк.) – «чтобы твой «намыс» был до небес»; «нэмысыр фи хабзэу» (каб.), «намыслы къарт бол» (балк.) – «чтобы ваш «намыс» был традицией, нормой». Отсутствие у человека в его морально-этической парадигме данной категории приравнивается к несчастью – «нэмысыншэр нэсыпыншэщ» (каб.), «намысы болмагъанны насыбы жокъ» (балк.) – «у кого нет «намыс», у того нет счастья, тот несчастен» (букв.). И хотя традиционная основа «намыс» исторически сложилась давно, эта категория и сегодня является мощным лингвокультурным фактором определения специфики билингвальной личности титульных народов республики. Результаты исследования. Для верификации вышеизложенного обратимся к результатам проведенного нами ассоциативного эксперимента по определению речевого портрета современной молодежи Кабардино-Балкарской Республики (всего в эксперименте приняли участие 160 девушек и юношей). Респондентам необходимо было дать реакции на стимул «нэмыс» (каб.), «намыс» (балк.), выбор которого обусловлен фактором этничности как неотъемлемого компонента (составляющего) речевого портрета исследуемой личности. Стимул «намыс» («нэмыс») ассоциируется у большинства опрошенных со словами Адыгэ хабзэ (каб.) и Тау Адет (балк.), понимаемые как этический нравственный кодекс соответственно кабардинского и балкарского народов, как свод неписаных правил поведения, соблюдение которых является долгом и честью каждого представителя нации. Подобные реакции являются следствием активизации когнитивных процессов в сознании языковой личности, моделирующих определенный образ жизни, специфику восприятия конкретной картины мира при помощи языковых и речевых средств. В сознании билингвальной личности такие ассоциаты представляются транслятором уникальной информации, являются важнейшими репрезентантами национальной языковой картины мира, так как на стратегию речевого поведения билингвальной личности влияет специфика мировосприятия индивида как носителя конкретного языка и культуры и ценностные доминанты, принятые в том или ином социуме, незнание которых может стать источником коммуникативного недопонимания. Стимул «намыс» в представлении современной молодежи является лингвокультурным маркером этнической личности, обязательно соблюдающей признанные ее народом определенные, нередко уникальные принципы. Так, реакции уважение, почтение являются базовыми концептами, в которых исторически закреплены принципы отношения к старшим, родителям; реакции уважение женщины к мужчине, поведение невестки в доме мужа, уважение к родителям мужа относятся к нормам поведения, которые моделируют ролевые функции замужней женщины и определяют ее речевое поведение; реакции не перебивать разговор, не сквернословить, уметь сдержанно выслушать демонстрируют принципы нормативного поведения в вербальном общении, которые рекомендуют соблюдать. Реакции воспитанность, скромность, сдержанность относятся к оценочным категориям, которые характеризуют внешние и внутренние качества человека как его ценностные характеристики; реакции насып (счастье), проявление в семье подчеркивают, что «намыс» сегодня больше сохраняется именно в семье, между близкими людьми, так как в современном интегративном обществе стираются многие культурные границы, а социальное, в том числе и речевое, поведение личности часто имеет координаты более стремительного движения, в котором нравственные составляющие лишь до известной степени сохраняют свою актуальность и востребованность. Однако лингвокультурные маркеры речевого портрета билингвальной личности могут меняться в зависимости от коммуникативной ситуации, межкультурных контактов, что свидетельствует о неоднородности речевого поведения индивида, поскольку оно отражает минимум два культурных кода, проливают свет на специфику репрезентации национально-специфической информации в языковом сознании личности, развивающейся в полилингвальном и поликультурном пространстве. Так, в речевом портрете билингвальной исследуемой личности пересекаются два языка, две культуры, которые оказывают влияние друг на друга. При этом трудно говорить о функциональном равенстве обоих языков – родного (кабардинского/балкарского и русского), поэтому исследование проблемы речевого портрета в обозначенном контексте будет способствовать адекватному восприятию своей/чужой культуры, изучению и пониманию опыта коммуникации. Поэтому стимул намыс в представлении некоторых респондентов ассоциируется с такими словами, как старшее поколение, опыт предков, жили раньше, село, бабушка, дедушка, что подталкивает к мысли о том, что данная нравственная категория в современных условиях уже исчерпала себя и реализуется лишь локально; стимул намыс имел и такие 30
Лингвориторическая парадигма: теоретические и прикладные аспекты. 2013. № 18 реакции, как кабардинцы, балкарцы, Кавказ, горцы, нарты как проявление либо знаний культурного кода народов, либо как исторического факта. Заключение. В целом анализ полученных данных подтвердил, что «намыс» – это моральноэтическая категория, воспринимаемая современной молодежью как синоним воспитанности, высокой нравственности, скромности, сдержанности, достоинства; как специфическое средство проявления этнически уникальных, обязательных норм поведения; как способ моделирования личностного поведения по принципу выбора в контексте бинарных измерений (например, «можно/нельзя»); как оценочная категория вербального и невербального поведения – все это вкупе придает билингвальной личности чувство национальной принадлежности, ощущение сопричастности к своим предкам, необходимости сохранения преемственности поколений. Категория «намыс», будучи национально-культурным феноменом проявления и сохранения человечности, строго предписывает необходимость соблюдения гармоничного сосуществования людей по идеально написанному сценарию, в котором приоритетными (доминирующими) являются уважение, толерантность, тактичность, иерархия в отношениях и не допускает проявления агрессии, несдержанности, вспыльчивости, нетерпимости, неправильности в поведении, сквернословия в речи и т.п. Эта категория отражает не только национально-культурную специфику поведения в определенном социуме, но и является маркером речевого портрета билингвальной личности, развивающейся в полинациональной и поликультурной среде. Данная проблема представляет собой интерес исследования разных научных сообществ, вектор деятельности которых направлен, прежде всего, на изучение многогранности билингвальной (бикультурной) личности как сложного социокультурного феномена, в развитии которого пересекаются время и пространства, прошлое и настоящее, наследие и перспектива, что придает ей характер глобальности и масштабности. Библиография Башиева С.К., Геляева А.И. Место и роль речевого этикета в формировании культуры толерантности // Язык. Словесность. Культура. 2011. № 1. С. 50–60. Бгажноков Б.Х. Адыгская этика. Нальчик: Эль-Фа, 1999. 96 с. Ворожбитова А.А. Лингвориторическая парадигма: теоретические и прикладные аспекты: Монография. Сочи: РИО СГУТиКД, 2000. 317 с. Дружинина В.В., Ворожбитова А.А. Лингвориторические параметры идиостиля как выражение менталитета языковой личности ученого (А.Ф. Лосев): Монография. Сочи: РИО СГУТиКД 2005. 152 с. Кабардинско-русский словарь: 20000 слов / Сост. М.Л. Апажев и др.; под общ. ред. Б. М. Карданова. – М.: Госиздат иностранных и национальных словарей, 1957. 57 с. Толковый словарь карачаево-балкарского языка. В трех томах. Т. II. Нальчик: Издательский центр «ЭЛЬ-ФА», 2002. 1168 с.
31
Лингвориторическая парадигма: теоретические и прикладные аспекты. 2013. № 18 Типы языковых лакун в межкультурной коммуникации Борботько Владимир Григорьевич Сочинский государственный университет, Россия 354000 г. Сочи, ул. Советская, 26а доктор филологических наук, профессор E-mail: swolh@yandex.ru Аннотация: В статье рассматриваются внутрисистемные и межсистемные языковые лакуны, проявляющиеся в межкультурной коммуникации, выделяется несколько типов лакун: лексические, предметные, категориальные, концептуальные, а также узуальные лакуны, обусловленные не отсутствием языковых средств, а лингвокультурной нормой общения. Ключевые слова: лакуна, реалия, категория, концепт, перифраза, константа. УДК 81 Types of linguistic lacunae in crosscultural communication Vladimir G. Borbot’ko Sochi State University, Russia 354000 Sochi, Sovietskaya Str., 26a Doctor of Philology, Professor E-mail: swolh@yandex.ru Abstract. The article explores the intrasystem and intersystem lacunae in crosscultural communication and singles out a number of lacunae: lexical, object, categorial, conceptual and usual brought about not by the absence of linguistic means but by the linguocultural communication norms. Keywords: lacuna, realia, category, concept, periphrasis, constant. UDC 81 Введение. Языковая лакуна – это отсутствие некоторой единицы в данном языке, что обычно обнаруживается при сопоставлении языков: в одном языке данный смысл выражен специальной, регулярно воспроизводимой формой, а в другом такой формы нет. Лишь во второй половине минувшего века лакуны в языке были осмыслены в теоретическом плане, но произошло это не сразу. Вначале единицы, не представленные в том или ином языке, рассматривались как некий курьез, как аномалии, вызывающие сожаление. Жюль Марузо, рассуждая о лакунах во французском языке, указал на существование как межъязыковых, так и внутриязыковых лакун [Marouzeau: 1950]. Теоретики перевода обычно говорят лишь о безэквивалентной лексике и об этнокультурных реалиях, не поддающихся прямому переводу [Влахов, Флорин: 1980], но не очень охотно берут на вооружение термин «лакуна» (см.: [Нелюбин: 2003]). Между тем уже в 50-е годы Ж-П.Вине и Ж.Дарбельне, разрабатывая свою концепцию сопоставительной стилистики, писали о взаимной лакунарности французского и английского языков [Vinay, Darbelnet: 1958]. Важный этап в осознании языковых лакун (лексических и категориальных) связан с исследованиями по сравнительной типологии [Гак: 1977]. В ходе лингвокультурных исследований стало очевидным то, что наряду с лексическими лакунами могут быть и лакуны концептуальные, когда в данной лингвокультуре отсутствует то или иное понятие (см.: [Стернин и др.: 2003; Борботько: 2013]). В.Л. Муравьев относит к лакунам «лишь те иноязычные слова (устойчивые словосочетания), которые выражают понятия, не закрепленные в языковой норме данного языка и для передачи которых в этом языке требуются более или менее пространные перифразы – свободные словосочетания, создаваемые на уровне речи» [Муравьев: 1975, 6]. По мнению В.И. Жельвиса, «лакуны больше, чем какое-либо другое явление, характеризуют особенности данного языка в сравнении с другими» [Жельвис: 1977, 142]. Материалы и методы. Основным материалом нашего исследования служат выражения русского и французского языков. Главным методом при описании лингвокультурных лакун является сопоставительно-контрастивный метод, разработанный в типологической лингвистике. При выявлении способов представления смыслов в разных лингвокультурах обращается внимание также на логико-семантический аспект сопоставляемых единиц, что вызывает необходимость дополнить сопоставительную методику трансформационным, концептуальным и категориальным анализом. Описывая различные типы лакун, предпочтительно следовать соссюровской установке: оставаться на почве языка и его считать исходным основанием для изучения всех явлений речевой деятельности. Обсуждение. Прежде всего, обратим внимание на то, что язык может быть лакунарен не только по отношению к другому языку, но и по отношению к самому себе. В таких случаях говорят о внутрисистемных лакунах, что, в частности проявляется в неполноте словоизменительных, 32
Лингвориторическая парадигма: теоретические и прикладные аспекты. 2013. № 18 словообразовательных, антонимических и других парадигм. Так, во французском языке есть несколько десятков глаголов, которые не имеют ряда личных и временных форм. В русском языке примером тому может служить глагол быть, с характерной неполнотой парадигмы в настоящем времени. Из форм его древней парадигмы уцелели только две: есть и суть, причем форма суть ощущается как книжная и фактически тоже перестала употребляться в разговорном языке. По разным причинам те или иные глаголы русского языка имеют неполные парадигмы: затмить, очутиться, победить, убедить, гласить и т.д. В нормальной словообразовательной парадигме французского языка есть специальные наименования для детенышей животных: loup (волк) – louveteau (волчонок), аналогично ourse (медведь) – ourson, lion (лев) – lionceau, но tigre – jeune tigre, т.е. понятие ‘тигренок’ выражается перифразой. В области русского словообразования есть такие примеры лакунарности, как отсутствие антонимических коррелятов для слов старожил, молодожены, высокообразованный, добродушный (при наличии антонимов молодой – старый, высокий – низкий, добро – зло). Ряд французских глаголов действия не имеет соответствующих имен существительных. Например, от глагола fumer (курить) невозможно образовать слово со значением ‘курение’, можно сказать лишь перифразу: action de fumer (действие курения). При наличии антонимичных глаголов ouvrir (открывать) и fermer (закрывать) есть имя действия только для первого глагола: ouverture – открытие, но нет слова закрытие = action de fermer [Marouzeau: 1950, 206]. Все эти примеры иллюстрируют внутрисистемные лакуны – аномалии, которые, по-видимому, есть в любом языке. Появление лакун в межкультурной коммуникации обусловливается разнообразными факторами, среди которых могут быть выделены наиболее существенные. Во-первых, лакуны могут быть обусловлены различиями в отражаемой внеязыковой действительности (различиями в прототипах), отсутствием предметов, реалий в одной из культур, то есть представляют собой предметные лакуны. Во-вторых, лакуны могут быть обусловлены различным членением (идентичной) реальности, то есть различной ее категоризацией, в результате чего в разных языках происходит выделение различных признаков, аспектов, сторон действительности. Следствием этого являются категориальные лакуны. В-третьих, лакуны могут быть обусловлены различиями в осмыслении одних и тех же категориально выделенных сущностей, то есть различной их концептуализацией, которая заключается главным образом в приведении нового к уже известному в данной культуре, в устранении неопределенности через наличные константы, которые становятся основой при разработке содержания понятия, носящей ступенчатый характер. Концептуальные лакуны возникают либо как результат неполного устранения неопределенности, либо как результат смыслового вырождения категориально отмеченных сущностей. Наконец, лакуны образуются в результате различий в лексикализации выделенных сущностей, следствием чего являются собственно лексические лакуны, которые обнаруживаются тогда, когда при наличии понятия (предмета) нет специального отдельного слова для его обозначения. Например, рус. полотенце – лексическая лакуна для французского языка, так как в настоящее время в нем нет специального слова для представления этого предмета. Фр. serviette (f), используемое как его эквивалент, является многозначным словом, обозначающим разные понятия, общей для которых является идея servir (служить), т.е. этот предмет находится в регулярном пользовании, в служении (салфетка, полотенце, портфель, папка, сумочка). Многозначность слова serviette обусловливает неопределенность межъязыкового соответствия. При наличии соответствия между русским словом река и французским rivière (f), в русском отсутствует специальное слово для французского fleuve (m) – ‘крупная река’. Во французском языке нет лексемного коррелята для глагола выбегать, и его значение передается перифразой sortir en courant (выходить бегом). Очевидно, что часть лексических лакун обусловлены самой системой языка, например, в случае отсутствия потенциальных антонимов. Не имеют антонимов французские слова cher (дорогой) и profond (глубокий). Для их выражения используются перифразы peu profond (не очень глубокий) и bon marché (легко продаваемый). В наименованиях лиц по месту жительства тоже наблюдаются лексические лакуны. Так, для французских слов Gaulois – Gauloise в русском языке необходима перифраза: галл – жительница Галлии. Во французском языке нет специального слова для термина россиянин, так как фр. Russe – это и этноним, и житель страны. Межъязыковая лакунарность заявляет о себе не только на лексическом, но и на других уровнях языковой системы. Лакуны могут быть среди фонем. Например, для русского языка лакунарны французские носовые гласные, английские межзубные согласные, в графике представляемые через th, а русские фонемы [ы], [х] – лакуны для француза. На морфологическом уровне обнаруживается множество межъязыковых лакун из сферы грамматических категорий, набор которых специфичен для каждого языка. Для русского языка грамматической лакуной является артикль, выступающий во французском языке в качестве выразителя категорий определенности – неопределенности. Для французского языка лакунарны русские категории падежа и глагольного вида. Зато в русском языке система временно-модальных форм глагола оказывается довольно бедной по сравнению с обширной глагольной парадигмой французского языка, насчитывающей более 80 финитных форм. Категориальные несовпадения, заявляющие о себе на морфологическом уровне, оказываются существенными для понятийного аспекта слов, в изучении которого до сих пор уделяется внимание главным образом концептуальному моменту – способности языка выражать содержание тех или иных понятий. 33
Лингвориторическая парадигма: теоретические и прикладные аспекты. 2013. № 18 Но язык, дифференцируя и обобщая факты, попадающие в поле сознания, выступает, прежде всего, как средство категоризации действительности. Категоризацию следует отличать от концептуализации, которая заключается в осмыслении нового через хорошо известное, в представлении заявившего о себе смысла через сочетание уже установившихся категорий, зафиксированных в специальных лексических и грамматических формах. Языковой концептор, версии которого могут принимать форму слова, словосочетания, свободной перифразы и т.д. (см.: [Борботько: 2012, 5]), следует отличать от собственно концепта – того смысла, который попадает в фокус данного концептора. Нелишне отметить, что первичная концептуализация фрагмента смыслового поля всегда осуществляется по отношению к некоторой языковой лакуне – к тому, что уже воспринимается сознанием как нечто специфическое, что попало в фокус сознания, но еще не нашло свое выражение в языке. Наиболее простой способ – это подведение нового смысла под уже существующую категорию, имеющую лексическое воплощение и выступающую как опорный эталон для первичной концептуализации. В повседневной практике такими опорными категориями могут служить слова с самыми общими значениями, когда говорят: там есть такая штука..., или я покажу тебе одну вещь..., дай мне вон то. В научном обиходе аналогично используются такие категориальные слова, как предмет, объект, субъект, действие и другие термины с широким значением для предварительного ознакомления с изучаемой сферой. Локализованные таким образом идеи получают дескриптивную разработку в концепторах, подводящих к образованию специальных лексем – терминов, которые далее могут выступать уже в качестве категориальных слов при дальнейшей концептуализации сущего. Но при каких условиях концепт преобразуется в «категорему»? Эмпирически очевидно то, что концепт должен, прежде всего, получить лаконичное лексическое представление, что отражено в работе Ю. С. Степанова, который считает «собственной» формой концепта термин – слово или словосочетание, тогда как пропозиция, высказывание – это его «несобственные» формы [Степанов: 1997, 28]. То есть, описательный концептор должен быть редуцирован посредством трансформации свертывания до отдельного слова – лексемы или, по крайней мере, до стеммы – регулярного фиксированного словосочетания (см.: [Борботько: 2006, 182]). Ср.: концептор цветок, растущий из-под снега, свертывается в лексему подснежник; концептор дорога с проложенными по ней железными рельсами свертывается в стемму железная дорога. Для того чтобы получить категориальный статус, концептуальное выражение должно обрести генерализованный смысл, то есть стать именем класса, а также войти в систему языковых оппозиций. Например, подснежник – это концептуально любой экземпляр данного цветка, который уже категориально противопоставляется другим весенним цветам (примуле, ветренице, цикламену), железная дорога противопоставляется грунтовой дороге. Лаконичность, обобщенность и оппозитивность придают языковому выражению категориальный статус, в силу чего оно далее может выступать в качестве классификатора – категоремы (или субкатегоремы). Не все концептуальные образования принимают категориальный статус (это исключено для пространных перифразовых дескрипций), как и не все категориальные единицы имеют концептуальный аспект, что совершенно очевидно, например, для грамматических категорий. В то же время, всегда остается возможность конверсии концепта в категорему, а всякая категорема, даже предельно абстрактная, может получить концептуальную интерпретацию посредством метаязыка. При сопоставлении языков наиболее очевидными представляются предметные лакуны, обусловленные различиями в отражаемой внеязыковой реальности, когда реалии, представленные в одном языке, не представлены в другом в силу отсутствия самих реалий в жизни данного социума. К ним относятся географические реалии, в том числе принадлежащие к растительному и животному миру, реалии исторической, культурной, бытовой сферы (специфические предметы быта, питания и т.д.). Для этого типа лакун характерно то, что их восполнение при переводе производится посредством заимствования слова и его переноса с транслитерацией. Так, французский язык заимствовал из русского лакунарные для него samovar, izba, borch, pirojkis, сохраняющие характер экзотизмов, так как эти слова отсылают именно к русской культурной реальности. Аналогично в русском языке предметные лакуны были в разное время заполнены такими французскими словами, как колье, конфетти, папье-маше, кафе, кашне, пальто, бра, драже, жалюзи, претерпевшими разную степень культурной ассимиляции, но полностью не ассимилированные русской грамматикой, в отличие от таких слов, как маска, лимонад, костюм, абажур, манеж. Экзотизмами остаются такие сравнительно недавние заимствования, как фондю (fondue, f – кушанье из плавленого сыра), шале (chalet, m – деревянный дом в горах), кремальера (cremaillère, f – железная дорога с зубчатыми рельсами, предназначенная для крутых подъемов). Отметим для сравнения, что русское слово узкоколейка имеет концептуальный коррелят во французском языке – chemin de fer à voie étroite и поэтому является для него не предметной, а лексической лакуной. Категориальные лакуны, связанные с различным членением действительности, обусловлены тем фактом, что не всякая воспринимаемая или мыслимая сущность выделяется в отдельную понятийную категорию. Это особенно характерно для русской научной терминологии, значительная часть которой заимствована из французского языка: идея, субъект, объект, концепция, фонема, предикация, модальность, аффект, эмоция, менталитет и др. Категориальные лакуны в социальной жизни тоже замещаются заимствованными терминами: дебют, мародер, шантаж, демонстрация и т.д. 34
Лингвориторическая парадигма: теоретические и прикладные аспекты. 2013. № 18 В повседневном общении категориальные лакуны тоже многообразны, их главная черта – выделение смысла, не отмеченного в другом языке, как отдельной категории явлений – отдельной категоремы. Русские понятия, выражаемые словами сутки, кипяток, сверстник, смекалка, представлены во французском языке только концептуально – через концепторы-перифразы, смысл которых часто лишь приблизителен: vingt-quatre heures (двадцать четыре часа), eau bouillante (кипящая вода), personne du meme âge (лицо того же возраста), esprit naturel (≈врожденное остроумие). Русское заречье лакунарно для французского языка, в котором оно может быть представлено перифразой au-delà de la rivière. У французов категоризация приречного пространства производится через понятия rive gauche и rive droite (левый берег – правый берег). Концептуальные лакуны обусловлены разным осмыслением предметов и явлений, а также разной степенью разработанности понятийной категории. Концептуальная лакуна появляется, в частности, при семантическом вырождении слова, которое утратило для носителя языка свой исконный смысл. На внутрисистемном уровне концептуальные лакуны заявляют о себе во фразеологических сращениях, таких как бить баклуши, не видно ни зги, фр. chercher noise (искать ссоры), где слова баклуши, зга, noise непереводимы, так как претерпели абсолютное концептуальное вырождение. Часто бывает так, что данное слово выделяет, дифференцирует сущность, но не поддается содержательной расшифровке. Языковой материал показывает, что для адекватного осмысления дискурса вовсе не обязательно, чтобы абсолютно все компоненты в нем были концептуально наполнены. Так, известные пушкинские строки Ямщик сидит на облучке в тулупе, в красном кушаке в целом нормально воспринимаются современным читателем, несмотря на обилие в них концептуальных лакун диахронического порядка. Термины ямщик, облучок, тулуп, кушак получают самоопределение внутри высказывания, достаточное для его первичного осмысления: ямщик – название действующего лица, облучок – то, на чем сидит ямщик, тулуп и кушак – предметы его одежды. Для первичной концептуализации может быть достаточным оперирование на уровне неких метакатегорий, к которым относятся слова, являющиеся концептуально пустыми. Это характерно для терминологии, имеющей смысл только для специалистов. При чтении романов о морских приключениях читателю не мешают концептуально лакунарные для него слова типа форштевень, бейдевинд, грот, брамшкот и т.п. Многие виды растений известны лишь по названиям, но концептуально пусты (например, барвинок, кандык, кипрей, сон-трава), если носитель языка не имел с ними дела. Но наличие названия уже выделяет данный объект в сфере сознания, придавая ему своеобразный категориальный статус и возможность контурной концептуализации: барвинок – некое растение, форштевень – некая часть корабельной оснастки. Заметим, что заимствования категориальных слов остаются по большей части концептуальными лакунами до тех пор, пока они не подвергаются содержательной разработке. Концепт может получить разные степени разработки: от эскизной, схематической, контурной до глубокой и обширной, зафиксированной либо в одной научной работе, либо во множестве научных трудов. Кстати говоря, неправомерно проводить слишком радикальное различие между научными и бытовыми концептами, считая последние лишь «наивными» представлениями. В науке и в философии первые подступы к разработке каждой новой идеи тоже схематичны, наивны, расплывчаты и полны неопределенности. В лингвистике, например, об этом свидетельствует наличие многих определений даже для отнюдь не новых ключевых понятий, таких как ‘язык’, ‘слово’, ‘дискурс’, а также самого термина «концепт». Понятийная категория (категорема) – это величина, константная для данной культуры. Тогда как концепт представляет собой переменную величину, претерпевающую изменения на протяжении всей человеческой жизни. Концепты, относящиеся к одному и тому же объекту, отличаются друг от друга у разных носителей языка, у разных социальных слоев, у разных субкультур и у разных этнических культур. Один и тот же концепт может быть представлен на базе разных категорий. Так, Ламанш в русской лингвокультуре является проливом, в английской – это канал (Chennal), а во французской – море (la mer La Manche). Говорить о концептах культуры как о неких константах возможно, но лишь подразумевая постоянство культурной идентичности данного социума на данном этапе его развития. В частности, в фундаментальных работах Ю.С. Степанова [Степанов: 1997; 2007] продемонстрированы эволюционные ряды национальных (и межкультурных) концептов, которые как раз и свидетельствуют о вариабельности концептов сообразно изменениям мира, человеческого мировоззрения и прогрессу цивилизации. Фундаментом эволюционного ряда является не концепт, а лежащая в его основе категория, которая обладает мощной инерцией и продолжает поддерживать единство данного ряда, несмотря на все инновации в его составляющих на каждой ступени эволюции. Ю.С. Степанов предлагал различать абсолютные и относительные лакуны, понимая под относительными лакунами не отсутствующие в языке, но редко употребляемые выражения [Степанов: 1965, 121]. Однако, если последовательно считать лакуной только то, чего нет в языке, станет ясно, что редко употребляемое слово или выражение – это не лакуна, так как оно все-таки присутствует в системе. Но у Ю.С. Степанова “относительные лакуны” противопоставляются вовсе не “абсолютным”, о чем у него сказано вполне определенно: у французов есть своя излюбленная лексика, наиболее часто ими используемая (так же, как и у русских – своя), но часть слов сравнительно мало употребительна [Степанов: 1965, 35
Лингвориторическая парадигма: теоретические и прикладные аспекты. 2013. № 18 120–121]. То есть речь идет в данном случае не о явлениях системы, а о явлениях коммуникации. Одни элементы широко употребительны, а другие нет. Значит, первые являются узуальными доминантами, вторые же представляют собой узуально второстепенные элементы, без которых часто можно обойтись. Это своего рода коммуникативные маргиналии. В этом плане интересно выявить лакуны, проявляющиеся в общении. Например, русское приветствие Добрый день! находит соответствие в русском и немецком языках: Bonjour! и Guten Tag!, но для английского языка это коммуникативная лакуна, так как потенциально возможное *Good day! совершенно не употребительно. Тогда как английское Good morning! имеет место и в русском (Доброе утро!) и в немецком (Guten Morgen!), но исключено во французском языке. По-видимому, следует выделить особо случаи таких узуальных лакун, обусловленных не системой, а нормой и традицией, когда потенциально так возможно сказать, но это не принято. Заключение. Проведенное описание свидетельствует о несомненной плодотворности использования категории «лакуна» в лингвистическом исследовании, но, разумеется, не претендует на окончательность предложенных решений и разграничений. Библиография: Борботько В.Г. Принципы формирования дискурса. М.: Комкнига, 2006. 286 с. Борботько В.Г. Формы концептуализации идей как ценностей культуры в языковом сознании // Жизнь языка в культуре и социуме–3. Материалы международной научной конференции. М.: Институт языкознания РАН, 2012. С. 5–7. Борботько В.Г. Лакуны и версии в межкультурной коммуникации // Лингвофевраль – 2013. Материалы всероссийской науч. конференции по проблемам филологии и методики преподавания иностранных языков. Сочи: СГУ, 2013. С. 3–5. Влахов С., Флорин С. Непереводимое в переводе. М. Международные отношения, 1980. 342 с. Гак В.Г. Сравнительная типология французского и русского языков. Л.: Просвещение, 1977. 300 с. Жельвис В.И. К вопросу о характере русских и английских лакун // Национально-культурная специфика речевого поведения. М.: Наука, 1977. С. 136–146. Муравьев В.С. Лексические лакуны (на материале лексики французского и русского языков). Владимир: ВГПИ, 1975. 96 с. Нелюбин Л.Л. Толковый переводческий словарь. М.: Флинта: Наука, 2003. 318 с. Степанов Ю. Французская стилистика. М.: Высшая школа, 1965. 355 с. Степанов Ю.С. Константы: Словарь русской культуры. Опыт исследования. М.: Школа «Языки русской культуры», 1997. 824 с. Степанов Ю.С. Концепты. Тонкая пленка цивилизации. М: Языки славянских культур, 2007. 248с. Стернин И.А., Попова З.Д., Стернина М.А. Лакуны и концепты // Лакуны в языке и речи. Благовещенск, 2003. С. 205–223. Marouzeau J. Aspects du français. Paris, 1950. 213 p. Vinay J.-P., Darbelnet J. Stylistique comparée du français et de l’anglais. Paris, 1958. 331 p.
36
Лингвориторическая парадигма: теоретические и прикладные аспекты. 2013. № 18 Оценочность в медийном политическом дискурсе Бушев Александр Борисович Тверской государственный университет, Россия 170000 г. Тверь, просп. Чайковского, 22 доктор филологических наук, профессор E-mail: alex.bouchev@list.ru Аннотация. Работа посвящается анализу глобального масс-медийного политического дискурса (в частности, такой его формы, как дискурс политического протеста). При анализе материалов наше внимание привлекают стереотипы, оценочность, политическая (не)корректность в дискурсе политического протеста, эвфемизация, перифразирование, ограничение концептуального репертуара глобального медийного политического дискурса. Ключевые слова: масс-медиа, дискурс, политическая лингвистика, оценочноть. УДК 81 Assessment in political mass media discourse Alexandre B. Boushev Tver State University, Russia 170000 Tver, Tchaikovsky Avenue, 22 Doctor of Philology, Professor E-mail: alex.bouchev@list.ru Abstract. The paper deals with global mass media political discourse paying particular attention to its subtype of political protest. The analysis focuses on stereotypes, assessment, political (non)correctness in the discourseof political protest as well as on euphemisms, periphrases, limitation of the conceptual repertoire of the global political mass media discourse. Key words: mass media, discourse, political linguistics, assessment. UDK 81 Введение. Как мы уже отмечали в своих публикациях (напр.: [Бушев: 2013]), любой социальнополитический (идеологический) дискурс чрезвычайно широко использует штампы, клише, речевые стереотипии, эвфемизмы, избитые метафоры и эпитеты, языковые оценочные коннотации, неясность терминов, перенасыщенность (включаемую нами в семантико-синтаксическое явление сверхсатиации), определенные риторические приемы. В исследовании языкового конструирования социальных представлений нас особенно привлекают два момента: 1) изучение автоматизмов выражения – клише, штампов, стандартов стиля и жанра; 2) сознательное «риторическое» переименовывание и формирование другого отношения (тоже массового, тоже стандартного), основные языковые тактики дезинформации и пропаганды. Сюда же – на более высоком уровне – риторическом – относятся стратегии управления корпоративным имиджем, согласованность паблик рилейшнз, опора на авторитеты, автоматизация и деавтоматизация в масс-медиа и имиджелогии. Во многих современных трудах о СМИ практически не рассмотрен дискурс СМИ: проблематика, язык, особенности представления дискурса, теории повестки дня, развития новости. Какие новости представляют СМИ, каким языком они говорят? Как конструируются смыслы? В то же время зарубежный учебник «Медиа. Введение» [Медиа: 2005] уже после обсуждения самих медиа предлагает нам обсуждение дискурсивного конструирования таких вопросов, как социальный класс, гендер, сексуальность, раса, этничность, молодежь и молодежность, национальность, привилегированность, инвалиды, спорт, парламентская политика и цензура и т.д. Только дешифровка языковых знаков, привязка означаемого к означающему заставит нас говорить о глобалистском и маргинальном дискурсе, о навязывании точки зрения, об отражении социума и социоконструктивистской нормализаторской функции дискурса СМИ. Материалы и методы. Материалом данного исследования выступил общественно-политический дискурс глобальных масс-медиа, преимущественно аудиовизуальных (новостные программы BBC World), ряда региональных (Euronews, Bloomberg Europe, France 24, OРТ), а также электронные версии печатных СМИ (International New York Times, Washington Post, Guardian, Известия, Независимая газета, МК) за последние пять лет. Предметом исследования выступили языковые особенности дискурса. Основным методом анализа является дискурс-анализ. Дискурсивные исследования уже дано не понимаются столь узко – в том значении, как их понимал З. Харрис, для которого дискурс являл собой цепочку слов и предложений, которую автор анализировал при помощи методов структурной лингвистики. Дискурс-анализ уже и не анализ ментальных схем, используемых людьми при понимании текста (работы 37
Лингвориторическая парадигма: теоретические и прикладные аспекты. 2013. № 18 Т. ван Дейка 80-х годов). Дискурс – это сложная система иерархии знаний, включающая, кроме текста, еще и экстралингвистические феномены разного рода (знания о мире, мнения, цели, установки, идеологию, властные отношения). Иными словами, дискурс-анализ – это интерпретация текста в конкретных исторических обстоятельствах, в конкретной культуре, в конкретных условиях (в связи с анализом политического дискурса в лингвориторической парадигме см., напр.: [Ворожбитова: 2000, 52–68, 78–88, 173– 251; Кегеян, Ворожбитова: 2011; Протуренко, Ворожбитова: 2012]). Истоки дискурс-анализа общеизвестны: лингвистика, марксизм, психоанализ. В основании теории дискурса находятся и семиотика, и социолингвистика, и коммуникативистика, и политология. Ее история представлена такими именами, как А. Грамши, Л. Альтюссер, М. Фуко, М. Бахтин, Ж. Делез. В разработке теории дискурса значим вклад Т. ван Дейка, П. Рикера, Я. Торфинга, Р. Барта, Ж. Деррида, Ю. Кристевой, Ю. Хабермаса, Ж. Бодрийяра, С. Бенхабиб, Ф. Бенетона, Н. Фэркло. Именно осмысление роли языка в социальной жизни заставляет говорить о методологии дискурс-анализа. Речь идет о выявлении социокультурных предпосылок речевой деятельности, заставляющей нас говорить о той или иной степени ангажированности адресанта. Среди истоков дискурсных исследований – работы французских структуралистов (К. Бремон, Ж. Женнет, Ю. Кристева, Ц. Тодоров) и исследователей дискурса (М. Фуко, А. Греймас, П. Серио, М. Пеше, Р. Барт, Ж. Деррида, Ф. Растье), северо-американские структуралистские истоки теории дискурса (З. Харрис), которые приводят к постструктуралистскому исследованию дискурса. Иными словами, дискурсивные исследования проделали путь от прикладной лингвистики к политике и культуре. Итак, дискурс-анализ представляет собой такую технику интерпретации, которая бы выявляла социокультурные, идеологические, политические, религиозные и прочие предпосылки организации высказывания. Дискурс-анализ в поиске своей методологии затрагивает такие фундаментальные вопросы, как соотношение философии, антропологии и социологии познания, формирование категорий социальной перцепции. Показательно, что дискурс-исследования не пренебрегают теориями, возникшими в русле смежных дисциплин, что являет собой лишнее свидетельство междисциплинарности анализа дискурса. Обсуждение. Отметим следующие показательные стереотипы: Стереотипы представления стран третьего мира: dangerous conditions prevail. Стереотипы европолитики: Mrs. Merkel is Miss Austerity for Greeks. She gives the feeling .I’ll fix the crisis. Стереотипы представлений экономических рычагов в неокейнсианской модели: to raise spending, tough cuts, additional help for flagging economies. Вообще в этом контексте важна дешифровка таких иносказаний, как austerity, bailout, recession. Стереотипы представлений терроризма: suicide attack, devastating attack, cowardly perpetrators, masterminds of a broader network, the export of violence. Cтереотипы демонизации режимов: unequivocally confirm, beyond doubt оopposition orchestrated the attack. Нельзя в связи с вышеуказанным не обратиться к позиции тех исследователей, которые идут к дискурсу от языка (см., напр.: [Язык и дискурс СМИ: 2008]). Рассмотрим, например, дискурс политического протеста. Политический протест – это проявление негативного отношения к политической системе в целом, к отдельным ее элементам, нормам, ценностям. Основной теорией политического протеста является теория депривации. При описании политического протеста явственны эвфемизации и стереотипы. Показательна сама номинация события: протесты или беспорядки, вооруженные столкновения. Характерна стигматизация участников беспорядков: банды, мародеры или повстанцы, недовольные, демонстранты, отбросы общества или недопривилегированные слои, отвергнутые, униженные и оскорбленные, бездельники, подстрекатели. Показательны сами названия движений разными сторонами: radical political movement, justice movement, mass protests, civil unrest, riots, occupy the Wall Street, Occupy the Parliament. Нами затрагивались вопросы языка масс-медиа: стереотипий, высокой пафосной лексики, аксиологической лексики («звери», «недочеловеки», «наймиты»), повторов (“terrorism”), эвфемизмов («принять меры», «peace enforcement operations”, “hostilities”, “anti-terrorist campaign”,“гуманитарное вмешательство», “ограниченный контингент») и перифраз («колыбель революции»). Это значимые риторические приемы в создании публицистического текста – и соответственно шаги по его декодированию, семантизации и распредмечиванию. Сюда же относится сложность дефинитивности терминов, банальность метафоризации. Аксиологическая лексика. Многое из вышеуказанного связано с оценочностью в языке. Исследования вербальных путей представления стереотипов смыкаются с исследованиями интеллектуальноинформативной и прагматической функции языка, исследованиями выражения в языке информации второго рода – проявлениями эмотивной, волюнтативной, апеллятивной, контакто-устанавливающей и эстетической функций языка с выражением субъективного отношения говорящего к предмету высказывания, собеседнику и ситуации общения. Показательна в медийном дискурсе семантическая иррадиация: присутствие хотя бы одного эмоционального слова придает эмоциональность всему высказыванию. 38
Лингвориторическая парадигма: теоретические и прикладные аспекты. 2013. № 18 Итак, существенен эмоциональный компонент значения, узуальный или окказиональный. Слово выражает эмоцию или чувство, но не называет их. Это и не слово, эмоциональность которого зависит от ассоциаций и реакций, связанных с денотатом. Оценочный компонент значения – выражение словом положительного или отрицательного суждения о том, что оно называет, т.е. одобрение или неодобрение. Оценочная лексика характерна для описания общественной жизни и политических событий и нередко использует разные виды переносных значений, в то время как прямые значения нейтральны. Место оценочных коннотаций в разных функциональных стилях различно. Они часто встречаются в ораторской речи и совсем не приняты в научной или официально-деловой речи. Здесь оценка должна быть эксплицитно указана с помощью объективных показателей. Слово может обладать экспрессивным компонентом значения, если своей образностью или каким-нибудь другим способом подчеркивает, усиливает то, что называется в этом же слове или в других. Выделяется увеличительная (all, ever, even, quite, really, absolutely, so) и образная экспрессивность. Отметим, что оценочность – характерное свойство общественно-политического дискурса в условиях разных политических режимов. Оценим роль аксиологических эпитетов: надежный/ прочный фундамент; конструктивное решение; весомый вклад; уникальный опыт; впечатляющий успех; мощный экономический подъем; грамотная/ взвешенная политика; взвешенное и мудрое поведение; самая либеральная политика. Аналогично в глобальном медийном дискурсе: escalating pressure; bloody; fled; refugee camps; militants; anger; audacious attack; transition to democracy; to end the civil war; brutal killing; shocked; savage attack. Показательны и негативные оценки: Просто хочется сказать, что нельзя же так беспардонно плодить пошлость и невежество. Это абсурд, дикость. Это свинство, цинизм. Негативные коннотации характерны для различных частей речи: надул, переплюнуть, горластый, наглый, хапнули, беспардонный… Посмотрим на эти языковые знаки: грубоватые, глумливые с агрессивным позывом люмпены; незыблемый, нерушимый; буржуазная мораль; подНАТОрели в дипломатии; страстишка, жуткий; бум, безумие, доканать; частник; развал, беспредел, тусовка; Иуда, Ходынка, Чичиков; Миро-приятие; Диалог ПРО это, очнитесь от гипноза; героин нашего времени. Показательна языковая игра с этими языковыми знаками: Заявление Христа народу; Не скудеет рука сдающего; греф-фрукт; брехлама; осетенеть; словоние; трепортер; ЕЭГнутые; смехдержава; сезон вождей; пресс-лакей; дуривестник; перепостмодернизм; каюк-компания; замкадыш; рынок избирательных услуг; попал под тандем; подложить амфору; голодообразующее предприятие; мичеть (так назвала мечеть известная актриса в своем сетевом дневнике). С автоматизацией сближаются представления о словесном камуфляже цинизма в политическом дискурсе, процессах эвфемизации и перифразирования, смысловых акцентах, активно затрагивающих публицистическую риторику. Показательны работы, демонстрирующие относительность номинации в политическом дискурсе (например, левые, правые, кейнсианцы, монетаристы, либералы). Это стало трюизмом. Изучаются ли исследователями либеральные взгляды, правые убеждения, демократические ценности, показательна относительность номинации в политическом дискурсе и групповой характер политической оценочности. В этом заключается смысловая неопределенность политической коммуникации. Говорят даже о феномене идеологической полисемии. Идеологические коннотации обусловлены антагонистичностью политического поля, характеризующейся семантической оппозицией политического дискурса «свой-чужой» или «друг-враг». Заинтересованность участников в семантической неопределенности дает прагматические дивиденды. Так, например, все участники общественно-политического российского дискурса используют рыночную, патриотическую риторику. Сама суть публичности политической деятельности заключается в оказании воздействия и побуждения к действию. Поэтому происходит постоянное жонглирование терминами и аргументами. Смысловая неопределенность приглушает неблагоприятную информацию, замалчивает персональную ответственность. Показательна стереотипность создаваемых текстов. Spying, torturing, arresting, putting people in jail. We are on the side of the Syrian people. We see sectarian divide, tribal divide…They gave to arm the opposition group. We are to iImpose a no-fly zone. Тексты эти изобилуют клише:to back the regime, to provide support shipment, material supply for the rebels; lift arms embargo; harm peace proposals; fall into the hands of extremists; an example of double standards; arms race; offensive ;clamp down, lured, triggered; a soldier is hacked to death; eminent threat; plot; suspects radical views; utterly unbelievable; shocking brutality; riots; fatal police shooting; shot a man; deprivation; random attack on vehicles; calm the situation; a lone wolf attack. Итак, семантика, толкование терминов оставляют возможность наполнения явления своими смыслами. Стереотипы представляют собой мощнейшее средство манипулирования сознанием отдельных индивидов, групп и масс в политике. Пропедевтикой применения таких методов интерпретации служит анализ «нехудожественных текстов с художественным заданием», т.е. анализ публицистики. Она более прозрачна относительно риторического воплощения замысла: явны средства создания стереотипов, построения смыслов «свойчужой», аксиологическая семантика создается при помощи выдвижения элементов. Клише, метафоры 39
Лингвориторическая парадигма: теоретические и прикладные аспекты. 2013. № 18 позволяют создать стереотипную картину. Это выводит исследователя дискурса к вопросу о том, чем полезны и чем вредны стереотипы. Обратим внимание на основные концепты публицистики. Независимо от партийно-групповой принадлежности, они следующие: власть, политика, демократия, стабильность, единство, прогресс, интересы государства, простой народ, в интересах народа, кризис и т.д. Индивидуация – одна из герменевтических техник, усмотрение феномена, подлежащего осознанию: « Что передо мной? Что я понимаю?» Частной стороной техники является жанроопределение, усмотрение тематики и иной специфики текстов. Наращивание дополнительных смыслов, порой неявно присутствующих в тексте, не представленных прямыми средствами номинации, – удел деятельности, названной герменевтика. Приведем пример. Возникла необходимость посмотреть информацию о Запретном городе и терракотовых воинах – мы обратились к БСЭ 1973 года. В статье «Китай» такой информации нет. Есть пространные справки, изобилующие штампами социологизаторского подхода – история рабства, классовые противоречия, обострившаяся политическая борьба, крестьянские войны, превращение Китая в полуколонию, революционно-демократическое движение, военно-экономическая отсталость, США крепили свои позиции в Китае, домогательство западных держав, ухудшающееся положение крестьянских масс, деревенская беднота, батраки; клика милитаристов, предательская политика, обострение противоречий; идеи марксизма, видная роль в распространении марксизма, Коминтерн, рабоче-крестьянское движение, гоминьдановские власти обрушились на трудящихся с репрессиями, КПК, все более усиливающаяся деятельность феодально-компрадорских элементов, сговорившись с империалистами, чанкайшисты усилили репрессии против патриотических сил китайского народа, клика Чан Кай-Ши бежала на Тайвань, многолетняя революционная борьба китайского народа против иностранных и китайских угнетателей завершилась победой, что явилось существенным вкладом китайского народа в борьбе коммунистических и других прогрессивных сил всего мира за ускорение исторического прогресса и продвижения вперед к победе социализма. Что стоит за речевыми штампами? Отчет своему ходу небуквального понимания волен дать каждый читатель. Очевидно, что описание протеста зависит от политической позиции интерпретатора. При обсуждении дискурса политического протеста играет роль уровень вовлеченности актора в политический процесс. Незначительный протест может проявляться критической оценкой в кулуарах, на кухне. Выделяют репертуар протеста – эмотивный, конативный (санкционированные и несанкционированные действия), когнитивный (вербальный). Выделяются конвенциональные формы протеста (со своими характерными допустимыми формами поведения, например, критика) и неконвенциональные формы протеста. Известны представления о политической корректности как когнитивном и языковом механизме с целью скрыть любое неравенство, закамуфлированное за эвфемизмом. Политкорректность проявляется в следующих сферах: пол, религия, цвет кожи, физические недостатки, умственные недостатки, имущественное неравенство и т.д. Политической корректности посвящены недавние диссертационные исследования Ю.Л. Гумановой, А.В. Остроух, М.Ю. Палажченко, В.В. Панина. Заключение. Таким образом, при анализе материалов дискурса политического протеста как формы медийного политического дискурса наше внимание привлекают стереотипы, оценочность, политическая (не)корректность в дискурсе политического протеста, эвфемизация, перифразирование, ограничение концептуального репертуара в глобальном медийном политическом дискурсе. Библиография Бушев А. Б. Герменевтика актуального дискурса мультимедийной журналистики: погромы в Лондоне 2011 года // Филологические науки в МГИМО: Сборник науч. трудов. № 50 (65) / Отв. редактор Г.И. Гладков. М.: МГИМО(У) МИД России, 2013. С. 152–166. Ворожбитова А.А. Лингвориторическая парадигма: теоретические и прикладные аспекты: Монография. Сочи: РИО СГУТиКД, 2000. 317 с. Кегеян С.Э., Ворожбитова А.А. Лингвориторические параметры политического дискурса (на материале текстов идеологов большевизма): Монография. Сочи: РИЦ СГУТиКД, 2011. 156 с. Медиа. Введение / Под редакцией А. Бригза и П. Колби. М.: ЮНИТИ-ДАНА, 2005. 550 с. Протуренко В.И., Ворожбитова А.А. Советская аргументативная модель в передовых статьях газеты «Правда» периода Великой Отечественной войны: монография. – Сочи: РИЦ ФГБОУ ВПО «СГУ», 2012. 140 с. Язык и дискурс СМИ / Под ред. М. Н. Володиной. М.: МГУ, 2008. 580 с.
40
Лингвориторическая парадигма: теоретические и прикладные аспекты. 2013. № 18 Образ дома в романе Скотта Момадэя «Дом, из рассвета сотворенный»: когнитивно-культурологический аспект Волкова Светлана Владимировна Херсонский государственный университет, Украина 73027 г. Херсон, ул. Рабочая 76-А, кв. 78 кандидат филологических наук, доцент E-mail: volkovasvetlana@yandex.ru Аннотация. В статье с позиции когнитивно-культурологического подхода рассматриваются концептуальные ипостаси художественного образа Дом в романе Скотта Момадэя «Дом, из рассвета сотворенный». Основопологающим концептом художественного образа Дом выделен концепт ГАРМОНИЯ ЧЕЛОВЕКА И ПРИРОДЫ, который объективируется лингвостилистическими средствами создания авторско-мифолорного образа Дома. Ключевые слова: когнитивно-культурологический, концептуальная ипостась, художественный образ, авторско-мифолорный образ. УДК 811.8:398.2:81’42 House image in Scott Momaday’s novel “House made of dawn”: Cognitive cultural aspect Svitlana V. Volkova Kherson State University, Ukraine 73027 Kherson, Rabochaya Str. 76-A, Fl.78 Candidate of Philology, Associate Professor E-mail: volkovasvetlana@yandex.ru Abstract. The article focuses on cognitive cultural aspect of investigating the conceptual dimensions of House belletristic image in Scott Momaday’s novel House Made of Dawn. The basic concept of the belletristic HOUSE image is found to be HARMONY BETWEEN HUMAN BEING AND NATURE verbalized by linguistic stylistic devices forming an author’s mytholoric House image. Key words: cognitive cultural aspect, conceptual dimension, belletristic image, author’s mytholoric image UDC 811.8:398.2:81’42 Когда сойдутся вершины наших небес, Мой дом обретет крышу. (Поль Элюар) Введение. Дом является важным феноменом общечеловеческой культуры и разных цивилизаций, без осмысления которого невозможно познание сущности жизни людей на конкретном этапе их развития. Дом обеспечивает защиту, безопасность, комфорт, уют, выражает индивидуальность владельца. Дом выступает объектом изучения археологии, архитектуры, этнографии, культурологии, религии, философии и многих других дисциплин, каждая из которых формирует его рабочее определение для научного описания этого феномена. Идея дома, концепт дома обращали внимание исследователей как объект анализа и как средство интерпретации других важных концептов. Так, Ю.С. Степанов, вслед за М. Хайдеггером, определяет язык как «дом бытия духа». В лингвистике концепты рассматриваются преимущественно в рамках когнитивной лингвистики. В диссертационных работах концепт ДОМ рассматривался для описания художественной картины мира в произведениях В. Вульф (С.М. Богатова), М. Цветаевой (О.А. Фещенко), Л. Толстого (О.В. Ланская). На современном этапе когнитивная лингвистика переживает конвергентные и дивергентные процессы. Лингвокогнитивистика интегрируется с такими дисциплинами, как теория искусственного интеллекта (М. Минский), традиционная поэтика (А.Н. Веселовский, В.В. Виноградов, В.Н. Жирмунский, А.А. Потебня). Вместе с тем в когнитивиной лингвистике выделяются специфические отрасли, среди которых особое место занимает концептология (А.Д. Белова, С.Г. Воркачев, С.А. Жаботинская, В.И. Карасик, Т.В. Радзиевская, И.С. Шевченко и др.) и когнитивная поэтика (Л.И. Белехова, О.П. Воробьева, Р. Гибс, Дж. Лакофф, П. Стоквел и др.). Материалы и методы. Данное исследование, материалом которого послужил роман Скотта Момадэя «Дом, из рассвета сотворенный», проводится в рамках нового направления в культурологии – когнитивной культурологии. Обсуждение. Когнитивный подход к изучению этнокультурных явлений предполагает описание языковых структур как воплощения когнитивного строя культуры (Е.Я. Режабек, С.Х. Ляпин, Е.М. Кова41
Лингвориторическая парадигма: теоретические и прикладные аспекты. 2013. № 18 ленко), когнитивного содержания языка через выявление этнокультурных особенностей традиционных образов, воплощенных в различных лингвокультурах. Концептуальный анализ в когнитивной культурологии, направленный на реконструкцию этнокультурных концептов, позволяет получить новые знания о формировании национальной картины мира, ценностных приоритетах, способах восприятия и понимания окружающего мира. В русле когнитивной культурологии концепт определяется как единица структурированного и неструктурированного знания, образующего когнитивность отдельного человека и культуры в целом, а сама культура возникает «из взаимодействия сознания с внешним миром» [Радзієвська: 2003, 270]. Отметим, что с позиций лингвориторической парадигмы концепт, будучи медиатором когнитивной, коммуникативной, эмоционально-экспрессивной функций языка, синтезированных в его трансцедентной риторической функции, выступает в структуре языковой личности как триединое мыслеречевое образование: одной стороной он «опирается» на ассоциативно-вербальную сеть, другой – на тезаурус; обе грани, коннотативно спаянные субъективной значимостью концепта, «выходят» на мотивационный уровень языковой личности, в ее прагматикон. [Ворожбитова: 2000, 40–41]. При этом культурные концепты, выступающие в роли внешних топосов ценностных суждений, и отношения между ними, т.е. внутренние топосы (риторические «общие места») образуют систему и структуру лингвориторической картины мира [Там же, 40]. (См. также работы Сочинской лингвориторической школы, посвященные традиционному концепту «Курорт Сочи» [Зубцов, Ворожбитова: 2008] и концепту-инновату «Олимпиада “Сочи-2014”» [Ворожбитова, Пермякова: 2013]; в сопоставительном аспекте – лингвокультурным концептам «Богатство» [Зубарев 2009] и «Успех» [Берсенева, Ворожбитова: 2013]). С позиции когнитивной культурологии мы рассматриваем концепт как многослойное образование, представляющее собой: 1) психолингвистический конструкт, отражающий ментальность, «дух народа», что определяет его антропоцентричность; 2) ментальный артефакт, аккумулирующий мировосприятие и мироощущение народа; 3) этнолингвистический конструкт, объективирующий определенный культурный код, реализуемый в художественных образах. В современной лингвистической науке существуют различные подходы к определению понятий «образ», «поэтический образ» и «словесный поэтический образ». Так, Л.И. Белехова определяет «образ» как конкретно-ощутимую, чувственно-наглядную данность [Белехова: 2011, 352], «поэтический образ» как выражение идеи, обобщенного содержания стихотворного текста и «словесный поэтический образ» как воплощение образа, идеи и содержания в речевой форме [Там же]. В центре нашего исследования находится художественный образ (ХО), который мы определяем как кумулятивный образ, рассредоточенный по всей ткани художественного произведения и аккумулируемый путем исследования различных форм его проявления. Формами проявления этого образа являются композиционно-речевые формы повествования (описания пейзажа, авторские отступления и комментарии) и лингвостилистические средства, характеризующие внутренний и внешний мир образа персонажа. Описание отношения образа персонажа к дому как своему и чужому пространству, воплощение взаимоотношений с окружающим его миром, т.е. местом в социуме, представляют голографическое описание [Воробьева: 2010, 50] образа Дома в системе его ассоциативных связей как с внутренним и внешним миром, так и с разными мирами (физическим, духовным и социальным). В русле когнитивной культурологии художественный образ Дома понимается нами как многомерная величина, разновекторное образование. Этот этнокультурный ментальный конструкт инкорпорирует знания о мифологии автохтонного социума, специфику его мировосприятия и языковые средства их воплощения. Алгоритм моделирования этого образа представляется возможным через реконструкцию его концептуальных ипостасей и описания механизмов его построения при помощи лингвостилистических средств. Основополагающим концептом в романе Скотта Момадэя предстает концепт ГАРМОНИЯ ЧЕЛОВЕКА И ПРИРОДЫ. В современной лингвистической науке концепт ГАРМОНИЯ рассматривался как вербализованная лексическими единицами совокупность определенным образом организованных знаний и представлений говорящих о гармоничности [Лунева: 2006]. В романе Скотта Момадэя «Дом, из рассвета сотворенный» концепт ГАРМОНИЯ ЧЕЛОВЕКА И ПРИРОДЫ реализуется в художественном образе Дом, который представлен в трех ипостасях: физической – внешний мир, духовной – внутренний мир, пограничной – связь внешнего и внутреннего мира персонажа. Поэтому мы идентифицируем образ Дома как жилище, образ Дома как символ гармонии, Дом как связь внутреннего и внешнего миров образа персонажа. Так, интерпретативно-текстовый анализ фрагмента романа позволяет судить о воплощении концепта ГАРМОНИЯ ЧЕЛОВЕКА И ПРИРОДЫ в образе Дома как жилища: Higher on the land, where a great slab of white rock protruded from the mountain, he saw the eagle-hunt house; he headed for it. The house was a small tower of stone, built around a pit, hollow and open at the top. В создании художественного образа Дома как жилища, что объективирует внешний мир персонажного образа, автор придерживается принципа круговых форм, что в мифологии американских индейцев вербализировано посредством графического изображения Колеса Медиссы, где по кругу соединены четыре пункта (север – восток – юг – запад). В приведенном фрагменте лексемы mountain, eagle, hunt имплицируют этнокультурные смыслы, связанные с доминирующими в культуре этноса понятиями. Охота для коренного населения всегда была 42
Лингвориторическая парадигма: теоретические и прикладные аспекты. 2013. № 18 первостепенным занятием. Поэтому автор включает в ход основного повествования описание дома охотника на орлов, к которому и направляется герой, чтобы отдохнуть, набраться сил и энергии. Орел в америндской мифологии – священная птица, символизирующая Великий Дух, так как летает выше других птиц, а значит, ближе всех находится к Великому Духу. В образе Дома как жилища соединены следующие признаки: место нахождения, т.е. локус – находится высоко в горах (чем выше, тем ближе к Великому Духу); форма – маленькая каменная башня, построенная вокруг впадины, с открытой к небу вершиной; сакральность – сооружение для защиты от диких животных, место для молитвы и ночлега охотников. Другими словами, в образе Дома как жилища находят рефлексию ценностные ориентации главного героя, т.е. любовь к природе, желание проявить свои охотничьи навыки и быть принятым в Общество Охотников. Герой попадает в это «укрытие», чтобы подумать о смысле жизни, чтобы через отверстие в вершине этой башни обратиться к Создателю. Герою хорошо и комфортно в этом внешнем мире, что вербализирует концепт ГАРМОНИИ ЧЕЛОВЕКА И ПРИРОДЫ. Дальнейшее осмысление обозначенного концепта происходит через изображение внутреннего мира персонажа, что реализуется в образе-символе Дом Солнца. Этот образ рассредоточен по всему тексту. В каждой из четырех частей романа автор, используя эффект обратной перспективы, вводит фрагменты, возвращающие героя к тому месту, где восходит Солнце, интертекстуально связывает в единую сеть мифолорные (т.е. мифилогические и фольклорные) и собственно авторские описания этого дома. Таким способом формируется авторско-мифолорный художественный образ Дом Солнца, в котором символически реализуется концепт ГАРМОНИЯ ЧЕЛОВЕКА И ПРИРОДЫ. Авторско-мифолорный образ формируется путем трансдукции, что включает в себя ряд операций: наслоение мифолорных номинаций в процессе создания авторского образа, заимствование новообразом мифолорных значений, разрушение общепринятых значений, синтез этнокультурных знаний, сосуществование старой и новой формы, функционирование старой формы в новом значении. Солнце всегда имело большое этнокультурное значение для индейцев Северной Америки. Многие племена называли его Дедушкой Солнцем [Bryant Page: 1991, 142]. В среде автохтонного населения бытует фраза «смотри в сторону Солнца и ты не увидишь тени», что поэтично отражает их мировоззрение. Скотт Момадэй, создавая этот художественный образ, ставший мифолорным символом для америндов, сохраняет мифолорные номинации, характеризующие этот образ, и в то же время вводит в этот образ новые поэтические краски. Так, в прологе к роману художественный образ Дом Солнца вербализируется прямыми номинациями: “There was a house made of dawn. It was made of pollen and of rain, and the land was very old and everlasting. There were many colors on the hills, and the plain was bright with different-colored clays and sands. Red and blue and spotted horses grazed in the plain, and there was a dark wilderness on the mountains beyond. The land was still and strong. It was beautiful all around.”. Актуализаторами концепта ГАРМОНИЯ ЧЕЛОВЕКА И ПРИРОДЫ здесь выступают следующие лексемы: рассвет (знак места и времени), дождь (знак чистоты и свежести), многоцветие красок (знак душевного спокойствия). Свидетельством дальнейшего осмысления исследуемого концепта служит вплетенная в ткань произведения песня, в которой мифолорный образ Дом Солнца трансдуцирован в авторско-мифолорный образ способом введения иносказаний (mail rain, female rain) и параболических описаний (evening light, dark mist): House made of dawn, / House made of evening light, / House made of dark cloud, House made of male rain, / House made of dark mist, / House made of female rain, / House made of pollen, / House made of grasshoppers, / Dark cloud is at the door. <...> … Happily may I walk. / Being as it used to be long ago, may I walk. / May it be beautiful before me, / May it be beautiful behind me, / May it be beautiful below me, / May it be beautiful above me, / May it be beautiful all around me, / In beauty it is finished. Внутренний мир главного героя, аккумулируемый в авторско-мифолорном образе Дом Солнца, также представляет собой цикличное единство, что эксплицируется предложными сочетаниями в тексте: перед (before), за (behind), под (below), над (above), вокруг (all around). И все это гармонично связано, заключено в некий круг, чтобы сохранить красоту природы и души человека в едином пространстве. В последней, четвертой, части романа главный герой вспоминает то, чему учил его дедушка Франсиско, пытаясь передать мировосприятие и мироощущение, свойственное америндам: “He made them stand just there, above the point of the low white rock, facing east. They could see the black mesa looming on the first light, and he told them there was the house of the sun. They must learn the whole contour of the black mesa. They must know it as they knew the shape of their hands, always and by heart. The sun rose up on the black mesa at a different place each day. It began there, at a point on the central slope, standing still for the solstice, and ranged all the days southward across the rise and fall of the long plateau, drawing closer by the measure of mornings and moons to the lee, and black again. They must know the long journey of the sun on the black mesa, how it rode in the seasons and the years, and they must live according to the sun appearing, for only then could they reckon where they were, where all things were, in time.”. Построение авторско-мифолорного образа Дома Солнца происходит с помощью локусных номинаций (east, black mesa, central slope, long plateau), лексических оппозиций (white rock, black mesa), повторов (black mesa), параллельных структур с модальным предикатом (They must learn, They must know, they must live). Ключевой лексемой здесь является 43
Лингвориторическая парадигма: теоретические и прикладные аспекты. 2013. № 18 black mesa (черная меса). Черная меса – столовая гора, холм с плоской вершиной. Столовые горы распространены на западе США, на таких вершинах индейцы строили свои жилища, чтобы быть ближе к Дому Солнца. Индейцы живут по солнцу, поэтому в своих учениях Франсиско, как носитель народных традиций и знаний, учит новое поколение любить природу, акцентируя внимание на том, что надо знать форму горы, с которой солнце начинает и заканчивает свой дневной путь, как форму своих рук. Перед нами многослойная, исполненная поэзии ткань из воспоминаний детства, пейзажей, лиц, ощущений, лирических монологов, исторических экскурсов, легенд. Деление книги на четыре части, в каждой из которых доминирует тот или иной поэтический голос, рассказчик и лейтмотив, основано не только на параллелизме или контрастности судеб героев, а также на традициях народных мифологических повествований. При этом соблюдается принцип четырехкратного повтора, магии числа 4. В нем – символ единства четырех сторон света, а значит, и всего мира в целом. Заключение. Проведенное нами исследование позволяет сформулировать следующие выводы: концептуальные ипостаси художественного образва Дом рассматривались в работе с позиции когнитивнокультурологического подхода, что входит в систему комплексного, когнитивно-лингвистического, лингвокультурного и этнолингвистического, анализа. Такой комплексный подход к интерпретации художественного текста сквозь призму фольклорного и мифологического наследия этноса открывает путь к развитию нового направления в лингвистической науке – лингвистической этносемиотики. Так, с позиции указанных подходов в работе впервые обозначен концепт ГАРМОНИЯ ЧЕЛОВЕКА И ПРИРОДЫ, который реализуется в авторско-мифолорных образах. Лингвистический анализ способов воплощения концептуальных ипостасей художественного образа Дом позволил выявить тот факт, что в основе создания авторско-мифолорных образов лежат словесные образы-символы, берущие начало в архетипных образах Орла, Солнца и т.д. Авторско-мифолорные образы проходят путь трансдукции, что включает использование прямых номинаций (house of the sun), иносказаний (male rain, female rain), парабол (dark mist, evening light). Перспективами дальнейшего исследования мы видим когнитивно-культурологический анализ специфики формирования этнокультурной картины мира америндов и описание когнитивносемиотических механизмов создания ее символики, формирования системы ценностей и их трансляции в общеамериканскую культуру. Библиография Белехова Л.И. Образное пространство американской поэзии // Язык и пространство: проблемы онтологии и эпистемологии: монография / А. Э. Левицкий, С. И. Потапенко, Л. И. Белехова и др.; под ред. А.Э. Левицкого, С.И. Потапенко. Нежин: Издательство НГУ имени Николая Гоголя, 2011. С. 349–382. Воробьева О.П. Словесная голография в пейзажном дискурсе Вирджинии Вулф: модусы, фракталы, фузии // Когніція, комунікація, дискурс: Електронний збірник наукових праць. Серія «Філологія». Харків, 2010. № 1. С. 47−74. Режим доступу: http://sites.google.com/site/cognitiondiscourse/vypusk-no1– 2010. Берсенева О.Ю., Ворожбитова А.А. Концепт «Успех» в системе лингвориторической организации психолого-прагматического дискурса (на материале популярных книжных серий) // Лингвоконцептология: перспективные направления: монография. Луганск: Изд-во ГУ «ЛНУ имени Тараса Шевченко», 2013. С. 317–353. Ворожбитова А.А. Лингвориторическая парадигма: теоретические и прикладные аспекты: Монография. Сочи: РИО СГУТиКД, 2000. 317 с. Ворожбитова А.А., Пермякова Н.И. Общий алгоритм изучения концепта-инновата в региональном дискурсивном пространстве (лингвориторика концепта «Олимпиада “Сочи-2014”») // Лингвоконцептология: перспективные направления: монография. Луганск: Изд-во ГУ «ЛНУ имени Тараса Шевченко», 2013. С. 291–316. Зубарев С.В. Дискурс современной прессы как смысловое поле формирования ценностных ориентиров коллективной языковой личности (микроконцептосфера «Богатство»): Автореф. дис. … канд. филол. наук: специальность 10.02.19 – теория языка. Нальчик: КБГУ, 2009. 23 с. Зубцов А.С., Ворожбитова А.А.Дискурсивное пространство Сочинского региона как объект лингвориторического исследования. Монография. Сочи: РИО СГУТиКД, 2008. 212 с. Лунева Т.В. Лексикализованный концепт гармония в современном английском языке: структура и комбинаторика: Автореф. дис. … канд. филол. наук: специальность 10.02.04 – германские языки. Киев: Киевский национальный лингвистический университет, 2006. 23 с.. Радзієвська С.О. Семантичний простір концепту ДІМ та його словесне втілення у текстах американської поезії // Наука і сучасність: Зб. Наук. Пр. Національного педагогічного університету імені М.П. Драгоманова. К.: Логос, 2003. Том 42. С. 195–207. Bryant Page. The Aquarian Guide to Native American Mythology. London : The Aquarian Press, 1991. 172 p. Momaday, N. Scott. House Made of Dawn. New York: Harper and Row Publishers, 1998. 198 p.
44
Лингвориторическая парадигма: теоретические и прикладные аспекты. 2013. № 18 Людская кривда: идея справедливости в языковом сознании Воркачев Сергей Григорьевич Кубанский государственный технологический университет, Россия 350072 г. Краснодар, ул. Московская, 2 доктор филологических наук, профессор E-mail: svork@mail.ru Аннотация. Исследуется вербализация идеи справедливости в русском языковом сознании, описывается специфика представления слова «правда» в национальном менталитете. Делается заключение о том, что в отличие от западного «обыденного сознания», где справедливость – это социально приемлемая «мера» несправедливости, в русском языковом сознании востребована справедливость абсолютная, тождественная правде Божией. Ключевые слова: правда, справедливость, несправедливость, языковое сознание, этнический менталитет. УДК 81:1; 81:39 Human injustice: Fairness idea in language Sergey G. Vorkachev Kuban State Technological University, Russia 350072 Krasnodar, Moskovskaya Str., 2 Doctor of Philology, Professor E-mail: svork@mail.ru Abstract. The article studies the verbalization of fairness idea in Russian linguistic consciousness, describes the specificity of representing of the ‘pravda’ (truth) word in Russian national mentality. It is concluded that unlike the Western conventional consciousness, where justice is a socially acceptable measure of unfairness, the Russian mentality requires an absolute justice identical to the Divine one. Keywords: justice, fairness, injustice, linguistic consciousness, ethnic mentality. UDС 81:1; 81:39 Введение. Можно предполагать, что естественный язык, отражающий и фиксирующий в символах «обыденное сознание», в эмбриональном, слабо артикулированном и противоречивом виде содержит весь универсум этических воззрений (ср. «этос» в лингвориторической парадигме [Ворожбитова: 2000]) – «все во всем», как античная философия содержала в себе все последующее множество научных теорий. Материалы и методы. Данные о наполнении понятийной, метафорически-образной и значимостной составляющих контрарных концептов «справедливость-несправедливость», образующих лингвокультурную идею справедливости, извлечены из текстов русских философов, паремиологического корпуса русского языка, художественных и масс-медийных текстов и лексикографии. Обсуждение. Идея справедливости была и остается одной из «ключевых идей русской языковой картины мира» (см.: [Зализняк, Левонтина, Шмелев: 2005, 11]), жажда безусловной справедливости, «которая должна осуществляться в жизни вопреки царствующей в ней неправде» [Трубецкой: 1994, 280] – «стержневой линией духовных исканий, стремлений русского человека» [Рачков: 1996, 15], а правда воспринимается как фундаментальная основа жизни, на которой строится вся русская духовная культура (см.: [Бобылева: 2007, 9]). Стремление к справедливости составляет один из наиболее значимых автостереотипов нации: «Чем мы, россияне, отличаемся от других? Для нас важно, чтоб было СПРАВЕДЛИВО» (АиФ 2006, № 38); «Для русского человека несчастье – не просто бедность, нехватка денег, а нарушение справедливости, триумф людей без стыда» (АиФ 2004, № 44). Считается, что в русской культуре существует «особое чувство – любовь к справедливости» [Левонтина, Шмелев: 2000, 284], а «жажда правды» составляет специфику «русского национального духа» (см.: [Юлдашев: 2008, 15–16]). По утверждению Ф.М. Достоевского, «высшая и самая характерная черта нашего народа – это чувство справедливости и жажда ее»; можно сказать, нас «мучит справедливости мираж» (И. Губерман). Как и всякая любовь, любовь к справедливости может составить смысл и счастье жизни: «Самое главное условие, которое нужно человеку для счастья, – ощущение смысла, что «понапрасну ни зло, ни добро не пропало”» (АиФ 2006: № 49); «Сказано в Писании: “Правды ищи, дабы ты был жив”. Для всех нас это значит – живи так, чтоб знал ты, как придать смысл своей жизни!» (АиФ 2003, № 45). Справедливость для русского человека выше истины («А для русской души справедливость выше правды» – АиФ 2006, № 51) и дороже жизни («За правду надо стоять или висеть на кресте» – М. Пришвин; «Чем в кривде мотаться, лучше за правду умереть» – Артем Веселый). По утверждению Ивана Ильина, «Россия есть прежде всего – живой сонм 45
Лингвориторическая парадигма: теоретические и прикладные аспекты. 2013. № 18 русских правдолюбцев, «прямых стоятелей», верных Божьей правде» [Ильин: 2007, 7]. Можно добавить, что не только «стоятелей», но и «сидельцев» и страдальцев за правду. По своему «партстроительному» и лозунговому потенциалу идея справедливости если и уступает, так только идее патриотизма: «Партия справедливости», «Справедливая Россия», «вопрос справедливости», «справедливая собственность», «справедливые доходы», «справедливая политика» и пр. (см., напр.: АиФ 2006, № 36). Лексическая система любого этнического языка специфична – она специфична в целом и в некоторых своих составляющих: тематических полях, группах, синонимических, антонимических и ассоциативных рядах. Не составляет в этом плане исключения и система выразительных средств идеи справедливости в русском языке. На фоне английского и французского языков, например, она специфична в том отношении, что: 1. Синонимический ряд имен-показателей справедливости в русском языке формируется почти исключительно из производных от корня «прав-»: «справедливость», «правда», «праведность», «правота» и вышедшие из употребления «правость», «правность» и «прáвина» (см.: [Даль: 1998, 377]). В то же самое время в английском языке здесь присутствуют производные от четырех корней (justice, fairness, equity, righteousness и rightness), а во французском – от трех (justice, équité и raison во фразеологизме avoir raison – «быть правым»). 2. В тематическом поле русской идеи справедливости присутствуют такие цельнооформленные лексические единицы, как «правдолюбие», «правдолюб», «правдоискательство», «правдоискатель» и «кривда», отсутствующие в английском и французском языках. 3. Только в русском языке в «знаковом теле» одной лексемы («правда») присутствуют все три «корреспондентских значения»: соответствия мысли и объективной действительности (истина), соответствия мысли и слова (искренность) и соответствия объективной и идеальной действительности (справедливость). Этот в общем-то вполне заурядный факт лексической полисемии несколько неожиданно (с лингвистической точки зрения) в конце 19-го века приобретает этнокультурный пафос под пером Н.К. Михайловского – теоретика либерального народничества, публициста и литературного критика: «Всякий раз, когда мне приходит в голову слово «правда», я не могу не восхищаться его поразительной внутренней красотой. Такого слова нет, кажется, ни на одном европейском языке. Кажется, только по-русски истина и справедливость называются одним и тем же словом и как бы сливаются в одно великое целое...» (цит. по: [Печенев: 1990, 140]). По мысли Н.А. Бердяева, «целостное миросозерцание, в котором правдаистина будет соединена с правдой-справедливостью» [Бердяев: 2002, 39], составляет конечную цель мировоззренческой деятельности русской интеллигенции, а по мнению С.Л. Франка, правда является тем характерным русским словом, которое одновременно означает и «истину», и «нравственную правоту» (см.: [Франк: 1996, 151]) – «то неизъяснимое высшее начало, которое русский язык обозначает непереводимым и неисчерпаемым до конца словом “правда”» [Франк: 1994, 545]. В трудах же современных российских философов правда приобретает статус «двуединого понятия» [Рачков: 1996, 15] и даже отраслевого термина: она включается в состав словарных статей философского словаря не только как «понятие, близкое по значению понятию “истина”», но и как категория, «включающая в себя такой жизненный идеал, в котором поступки отдельного человека находятся в соответствии с требованиями этики» [Азаренко: 2004, 538]; она даже отождествляется с национальной идеей (см.: [Бобылева: 2007, 10]). Все это несколько напоминает чеховскую «национальную таблицу умножения», которой нет и не может быть, – этнокультурно маркированная лексика в принципе сопротивляется терминологизации. Создается впечатление, что в русском языке «одним словом» решается фундаментальная проблема логики и метаэтики, порождаемая «принципом Юма», который пока что опровергнуть никому не удалось (см.: [Гуссейнов: 2004, 1036]). Этот принцип постулирует невозможность перехода от утверждений со связкой «есть» к утверждениям со связкой «должен» с помощью одной лишь логики и резко разграничивает суждения факта и суждения долга (см.: [Максимов: 2001, 601]). Как и следовало ожидать, с переориентацией парадигмы гуманитарного знания в конце 20-го века слово «правда», соединяющее «истину и этику», которые, однако, распределены «по разным значениям» [Арутюнова: 1999, 557, 569], заняло престижное место в лингвокультурологических исследованиях. Единству этому, однако, дается уже несколько иная оценка, отличная от оценки Н.К. Михайловского: «специфически русское соединение истины и справедливости (свободно понимаемой), столь прекрасное в своих чистых истоках, выливается в ходе нашей истории в два мутных концепта – судебного произвола, с одной стороны, и “партийности”, с другой» [Степанов: 1997, 331]. Можно предполагать, что этнокультурная значимость полисемии слова «правда» – в значительной мере результат недоразумения: «единство» истины и справедливости в слове «правда» не выходит за пределы словаря. В речевом же употреблении «светского дискурса» эти значения либо вполне разделимы, либо не выделяются вовсе из-за недостаточной «разрешающей силы» контекста: они никогда не нейтрализуются (не «сливаются») и находятся в отношениях амфиболии – двусмысленности. К тому же лексическая полисемия истины и справедливости – отнюдь не экзотика, присущая только русскому язы46
Лингвориторическая парадигма: теоретические и прикладные аспекты. 2013. № 18 ку. Подобные отношения, например, существуют в латыни, где словарная статья veritas содержит и значение «истина», и значение «правила, нормы» (см.: [Дворецкий: 1949, 921]). Намного более значимым для русского менталитета представляется как раз отсутствие единого знакового тела для в идеале тождественных значений справедливости – правового и морального, как это происходит в западноевропейской лингвокультуре, где justice (англ., фр.), justicia (исп.), justiça (порт.) передают связанные отношениями семантической производности значения и правосудия, и справедливости (см., напр.: [Webster: 1993, 1228; Lexis: 1993, 1004; Moliner: 1986, 203; Almeida-Sampaio: 1975, 841]). Для носителя же русской лингвокультуры законность и справедливость – «вещи несовместные», и если, не дай Бог, английское law and justice мы переведем как «правосудие и справедливость», то вместо синонимической пары мы получим пару антонимическую. Для русского языкового (да и для юридического!) сознания различная природа правосудия (некогда означавшего «правый, справедливый суд» [Дьяченко: 2000, 472]) и справедливости совершенно очевидна, естественна и не нуждается ни в каких-либо доказательствах: «Невозможно за 15 лет привить уважение к закону, если веками закон считался чем-то противоположным правде и справедливости» (В. Зорькин, председатель Конституционного суда РФ – АиФ 2006, № 25); «Ни в одном законе вы не прочтете слово “справедливость”» (АиФ 2006, № 26). А чтобы стать окончательным пессимистом относительно ближайших перспектив построения на Руси «правового государства», достаточно заглянуть в паремиологический словарь Владимира Даля, в статьи «Суд» и «Закон»: «Неправдою суд стоит»; «Где суд, там и неправда»; «В суд пойдешь, правды не найдешь»; «На деле прав, а на бумаге виноват»; «В суд ногой – в карман рукой»; «Закон – дышло, куда повернул, туда и вышло»; «Где закон, там и обида»; «Хоть бы все законы пропали, только бы люди правдой жили»; «Все бы законы потонули да и судей бы перетопили» (см. подробнее: [Воркачев: 2003]). Писанный закон в нашей стране несправедлив «по умолчанию», поскольку противостоит морали – «правде и совести» – и стоит на пути «воли» – не дает разгуляться этой фундаментальной составляющей русского счастья. Если, например, для английского языкового сознания закон представляется гарантом свободы (см.: [Палашевская: 2005, 109]), то для русского человека закон (этимологически «граница, предел» – то место, где одно заканчивается, а другое начинается) – помеха его собственному произволу и уже в силу этого нехорош. Как известно с давних пор, «несправедливость достигается двумя способами: или насилием, или обманом» (Цицерон), и «несправедливый закон вообще не закон, а скорее форма насилия» (Фома Аквинский). К этому можно добавить, что любой действующий закон, пока он не стал нормой морали и не санкционирован совестью, представляет собой форму насилия, поскольку силой, принуждающей граждан к его исполнению, является государство, этот закон принимающее и выступающее его гарантом. Однако наши законы мы считаем несправедливыми отнюдь не потому, что за ними стоит сила – по большей части они-то как раз «полуисполняются и полусоблюдаются». Несправедливость их, прежде всего, в том, что, как и во времена графа А. Бенкендорфа (которому приписывается фраза «Законы пишутся для подчиненных, а не для начальства»), «власть целенаправленно издает законы только для себя, любимой» (АиФ 2006, № 12). И если где-то «законы для того и даны, чтобы урезать власть сильнейшего» (Овидий), то у нас их «придумывают сильные, чтобы защищаться от слабых. Или обирать их, как в случае с монетизацией» (АиФ 2005, № 9). Видимо, поэтому суд у нас – «торжество закона над справедливостью» (Малкин), а следование девизу Цицерона «Мы должны быть рабами законов, чтобы стать свободными» равнозначно восстановлению крепостного права. По свидетельству РАС, «несправедливым» в нашем представлении является, прежде всего, правительство (см.: [РАС: 2002, 517]) – орган исполнительной власти государства, которое «юридически всегда право» (Кудрин – http://minfin.ru/off_inf/792.htm). Мы непоколебимо уверены, что «наше государство есть абсолютное зло, годное только на то, чтобы подавлять и растлевать, в частности, превращать кого получится во взяточников, воров, доносчиков и рабов» [Пьецух: 2006, 29]. В то же самое время, мы никогда не задумываемся, откуда берутся все эти «антинародные» правители и правительства – это ведь явно не инопланетяне и даже не варяги, которых когда-то, по преданию, мы сами же и пригласили на царство. «Каждый народ имеет то правительство, которого он заслуживает» (Ж. де Местр) – «какие сани, такие и сами»: наши правители, хорошие и плохие, это – плоть от нашей плоти, все они «вышли из народа», сохранив и преумножив лучшие и худшие качества последнего. Мы терпеливы и одновременно нетерпеливы: в надежде на «светлое будущее» можем переносить любые тяготы, но в то же самое время хотим все и сразу – не случайно свой роман о народовольцах Юрий Трифонов назвал «Нетерпение». Неизвестно, следствием чего является совмещение подобных противоречивых черт в русском характере: то ли порождением «эпилептоидности» [Касьянова: 2003, 143–149] нашего «модального» типа личности, то ли производным от «широты» русской души, то ли от коллективистского конформизма, то ли от моральной инфантильности русского человека. Соответствие мира реального миру идеальному градуируется – может быть полным или частичным, а справедливость – абсолютной или относительной. Мы, убежденные в том, что в поединке равных побеждает тот, кто прав, естественно, выбираем максималистский вариант – справедливость абсолютную 47
Лингвориторическая парадигма: теоретические и прикладные аспекты. 2013. № 18 и, уже тем самым, недостижимую. У нас очень мал «зазор» между идеалом справедливости и допустимой несправедливостью, в результате чего революционно обретенная справедливость, отодвинув идеал еще дальше в небеса, превращается в очередную несправедливость. И совсем не случайно, видимо, попытка построения царства Божия на земле – создания общества абсолютной справедливости – имела место именно в нашей стране (см.: [Пьецух: 2006, 33]). Конечно, онтологически несправедливость неотделима от справедливости, как добро неотделимо от зла, – она «столь же бессмертна, как и ее антипод» [Рачков: 1996, 33]. Несправедливость, вернее, ее осознание и борьба с ней как «часть вечной силы, всегда желавшей зла, творившей лишь благое» (Гете) представляет собой внутренний источник развития представлений о справедливости. Обилие на Руси правдоискателей, стремящихся изменить мир в соответствии со своим идеалом, – очевидное свидетельство дефицита справедливости, о которой, как и о демократии, «тем больше трезвонят, чем ее меньше» (АиФ 2006, № 32). Любопытно, что в русской лингвокультуре чуть ли не идеалом правдоискателя (knight of justice) предстает Дон Кихот – испанский дворянин, начитавшийся до умопомрачения рыцарских романов (del poco dormir y del mucho leer se le secó el cerebro de manera que vino a perder el juicio – «от бессонницы и многочтения у него высох мозг и он потерял рассудок» – [Cervantes: 1972, 16]). Дон Кихот же в западной культуре – образчик человека, занятого чем-то ненужным и бесполезным (см.: [Красных: 2003, 179; Рылов: 2007, 186]). По данным анкетирования носителей русского языка, «несправедливость» включается в число основных ассоциатов «зла», а естественной на нее реакцией является противодействие (см.: [Тихонова: 2006, 10, 15]). Да и сама мысль о справедливости в русском языковом сознании возникает как реакция на несправедливость и проявляется, прежде всего, как возмущение последней (см.: [Кряхтунова: 2009, 32]): «Нас приводит в ярость нарушение равенства там, где оно должно неукоснительно соблюдаться, и доводит до исступления ситуация, когда злодей властвует и торжествует, а добрый и хороший человек унижен, подавлен и проводит свои дни в бедности» [Зайцев: 1999, 148]. Заключение. Как «правда» в русской духовной поэзии 19-го века представлена через описание грехов и наказания за них – «через осуждение разнообразных кривд, или беззаконий» [Никитина: 2003, 647], так и несправедливость в современной речи, очевидно, передается преимущественно через конкретные факты нарушения справедливости. Кроме того, если справедливость «встроена» в семантику лишь гнева и негодования, то ее антипод в том или ином виде входит в семантический состав значительно большего числа лексических единиц русского языка: чувство несправедливости присутствует в специфически русских словах «обида», «обидеть» и «обижаться» (см.: [Зализняк: 2006, 275]); нарушение принципа распределительной справедливости отражено в значении специфически русского глагола «обделить», процессуальной – в значении глаголов «засудить», «подсудить», «высудить», «сутяжничать» (от имени «сутяга»). При этом синонимический ряд имен несправедливости несколько длиннее синонимического ряда ее антонима. Ср.: «несправедливость», «неправда», «кривда», «произвол», «беспредел» и «справедливость», «правда», «понятия». Если для западного «обыденного сознания», взращенного на идеях «общественного договора», справедливость – это социально приемлемая «мера» несправедливости, результат консенсуса и, может быть, толерантности, то мы «взыскуем» справедливости абсолютной, без примесей кривды, тождественной правде Божией и, естественно, не находя последней ни на земле, ни на небе, приходим к моральному и правовому нигилизму («Нет правды на земле, но нет ее и выше»; «Если Бога нет, то все позволено») либо поднимаем мятеж против Создателя, руководствуясь «бунтарской логикой» служения справедливости, как мы ее понимаем. Резигнативная реакция на несправедливость западного человека (The world is unjust) для нас совершенно неприемлема: мы, как «стихийные марксисты», всегда готовы изменить мир (die Welt… zu verändern), который нас не устраивает, однако почему-то дожидаемся, чтобы кто-то это сделал за нас. Если «психология понимания правды» [Знаков: 1999] – это, скорее, психология неправды, то социальная психология справедливости – это, в первую очередь, психология, имеющая своим объектом типичные для какого-либо социума реакции на проявления несправедливости (см.: [Лейнг, Стефан: 2003, 629–640]). Для выявления несправедливости у нас есть особый инструмент – совесть, которую «придумали злые люди, чтобы она мучила добрых» («Русское радио»). «Совесть есть живой и могущественный источник справедливости» [Ильин: 2007, 202], инструмент обнаружения морального закона – правды; она действует как компас, направляясь силовыми линиями «морального поля». Несмотря на то, что никто из нас «не может определить, что это такое» [Мамардашвили: 2002, 38], поскольку это «понятие туманное, вроде словечка “рябь”» [Трифонов: 1978, 199], мы уверены, что именно она позволяет нам «отделить грех от правды». Мы уверены также в том, что раскаявшийся грешник для Бога ценнее нераскаявшегося (по определению) праведника («Не согрешишь – не покаешься, не покаешься – не спасешься»), что «умирающая совесть и есть умирающая нация» [Яковлев: 2003, 654], но в конечном итоге мы не пропадем, поскольку «в нас есть бродило духа – совесть / И наш великий покаянный дар» (Волошин). Библиография Азаренко С.А. Правда // Современный философский словарь. М.: Summa, 2004. С. 538–539. 48
Лингвориторическая парадигма: теоретические и прикладные аспекты. 2013. № 18 Арутюнова Н.Д. Истина и правда // Язык и мир человека. М.: Языки русской культуры, 1999. С. 543– 616. Бердяев Н.А. Русская идея. М.: АСТ, 2002. 624 с. Бобылева Е.Ю. Феномен правды как онтолого-аксиологическая доминанта русской культуры: Автореф. дис. ... канд. филос. наук. Тамбовский государственный университет. Тамбов, 2007. 19 с. Воркачев С.Г. Права человека в русской и латинской афористике и паремиологии: концепт «правосудие/справедливость» // Язык, сознание, коммуникация. М., 2003. С. 50–53. Ворожбитова А.А. Лингвориторическая парадигма: теоретические и прикладные аспекты: Автореф. дис. …докт. филол. наук. Краснодар: КубГУ, 2000. 48 с. Гуссейнов А.А. Юма принцип // Ивин А.А. Философия: Энциклопедический словарь. М.: Гардарики, 2004. С. 1036–1037. Даль В. Толковый словарь живого великорусского языка: в 4 т. СПб.: Диамант, 1998. Т. 3. Дворецкий И.Х. Латинско-русский словарь. М.: Госиздат иностранных и национальный словарей, 1949. 950 с. Дьяченко Г. Полный церковно-славянский словарь. М.: Отчий дом, 2000. 1120 с. Зайцев С., Зализняк А.А. Многозначность в языке им способы ее представления. М.: Языки славянских культур, 2006. 672 с. Зализняк А.А., Левонтина И.Б., Шмелев А.Д. Ключевые идеи русской языковой картины мира. М.: Языки славянской культуры , 2005. 544 с. Знаков В. В. Психология понимания правды. СПб.: Алетейя, 1999. 279 с. Ильин И.А. Почему мы верим в Россию. М.: Эксмо, 2007. 912 с. Касьянова К. (Чеснокова В. Ф.) О русском национальном характере. М.: Академический проект, 2003. 560с. Красных В.В. «Свой» среди «чужих»: миф или реальность? М.: Гнозис, 2003. 375 с. Кряхтунова О.В. Культурная регламентация и бенефициальность шифтерного концепта «справедливость» в русской лингвокультуре // Известия Волгоградского государственного педагогического университета. Сер. «Филологические науки». 2009. № 2(36). С. 31–35. Левонтина И.Б., Шмелев А.Д. За справедливостью пустой // Логический анализ языка: Языки этики. М.: Языки русской культуры, 2000. С. 281–292. Максимов Л.В. Юма принцип // Этика: Энциклопедический словарь / Под ред. Р.Г. Апресяна и А.А. Гусейнова. М.: Гардарики, 2001. С. 601–602. Лейнг К., Стефан Дж. Социальная справедливость с точки зрения культуры // Психология и культура / Под ред. Д. Мацумото. – М.: Питер, 2003. С. 598–655. Мамардашвили М.К. Философские чтения. СПб: Азбука-классика, 2002. 832 с. Никитина С.Е. Представление об истине в русских конфессиональных культурах // Логический анализ языка. Избранное. 1988–1995. – М.: Индрик, 2003. С. 645–654. Палашевская И.В. Закон // Антология концептов. Т. 1. Волгоград: Парадигма, 2005. С. 92–110. Печенев В.А. Правдоискательство: нравственно-философская идея и жизнь // Этическая мысль: Научно-публицистические чтения. М.: Политиздат, 1990. С. 138–164. Пьецух В. Низкий жанр. М.: ЗебраЕ, 2006. 749 с. Рачков П.А. Правда-справедливость // Вестник Московского университета. Сер. 7. Философия. 1996. № 1. С. 14–33. Рылов Ю.А. К семантике антропонимов // Vita in lingua: К юбилею профессора С. Г. Воркачева. Краснодар: Атриум, 2007. С. 180–191. РАС – Русский ассоциативный словарь: в 2 т. М.: Астрель-АСТ, 2002. Т. 2. Степанов Ю.С. Правда и истина // Константы. Словарь русской культуры. Опыт исследования. М.: Языки русской культуры, 1977. С. 318–332. Тихонова С.А. Концепты ЗЛО и EVIL в российской и американской политической картине мира: Автореф. дис. ... канд. филол. наук. Уральский государственный педагогический университет. Екатеринбург, 2006. 21 с. Трифонов Ю.В. Повести. М.: Советская Россия, 1978. 528 с. Трубецкой Е.Н. Смысл жизни // Смысл жизни: антология. М.: Прогресс-Культура, 1994. С. 243–488. Франк С.Л. Смысл жизни // Смысл жизни: антология.- М.: Прогресс-Культура, 1994. С. 489–583. Франк С.Л. Русское мировоззрение. СПб.: Наука, 1996. 736 с. Яковлев А.Н. Сумерки. М.: Материк, 2003. 687 с. Almeida Costa J., Sampaio e Melo A. Dicionário da língua portuguesa. Porto: Editora, 1975. Cervantes M. de. El ingenioso hidalgo don Quijote de La Mancha. La Habana, 1972. Lexis: Dictionnaire de la langue française. P.: Larousse, 1993. Moliner M. Diccionario de uso del español. T. 2. Madrid: Gredos, 1986. Webster’s Third New International Dictionary of the English Language Unabridged. Cologne: Könemann, 1993. 49
Лингвориторическая парадигма: теоретические и прикладные аспекты. 2013. № 18 Лингвориторическая системность парадигматики, синтагматики, эпидигматики дискурсивных процессов в аспекте категорий «концепт дискурса», «ментальное пространство», «возможный мир», «вариативная интерпретация действительности» Ворожбитова Александра Анатольевна Сочинский государственный университет, Россия 354000 г. Сочи, ул. Советская, 26а доктор филологических наук, доктор педагогических наук, профессор E-mail: alvorozhbitova@mail.ru Аннотация: С позиций интегративного лингвориторического (ЛР) подхода системно охарактеризованы в их соотношении терминологические триады «дискурс-парадигматика – дискурс-синтагматика – дискурс-эпидигматика», «концепт – концепт текста – концепт дискурса», «ментальность – менталитет – ментальное пространство», а также диада «возможный мир – вариативная интерпретация действительности», актуальные в аспекте теории и методологии современных языковедческих исследований и компаративистики. (Выполнено в рамках проекта НИР № 6.3660.2011, МОиН РФ). Ключевые слова: лингвориторическая (ЛР) парадигма, дискурс-парадигматика, дискурссинтагматика, дискурс-эпидигматика; концепт, концепт текста, концепт дискурса; ментальность, менталитет, ментальное пространство; возможный мир, вариативная интерпретация действительности. УДК 81 Linguistic & rhetorical systematic paradigmatic, syntagmatic, epidigmatic of discursive processes from perspective of categories of «discourse concept», «mental space», «possible world», «varying interpretation of reality» Alexandra A. Vorozhbitova Sochi State University, Russia 354000 Sochi, Sovietskaya Str., 26a Doctor of Philology, Doctor of Pedagogics, Professor E-mail: alvorozhbitova@mail.ru Abstract: From the viewpoint of the integrative linguistic & rhetorical (LR) approach, the author systematically characterizes the relationship of the terminological triads of «discourse paradigmatics – discourse syntagmatics – discourse epidigmatics», «concept – textual concept – discursive concept», «mentality – mindset – mental space», as well as the dyad of «possible world – varying interpretation of reality», which are topical in the vein of modern linguistic theory and methodology as well as comparative studies. (Carried out in the framework of Research Project № 6.3660.2011, Ministry of Education and Science of the Russian Federation). Keywords: linguistic & rhetorical (LR) paradigm, discursive paradigmatics, discursive syntagmatics, discourse epidigmatics; concept, textual concept, discursive concept; mentality, mindset, mental space; possible world, varying interpretation of reality. UDK 81 Введение. В рамках разработки теоретико-методологических основ изучения того или иного текстового массива и соответствующего дискурсивного пласта в общей системе дискурсивных процессов российского социокультурно-образовательного пространства конца ХIХ – начала ХХI вв. в лингвориторической (ЛР) парадигме (см.: [Ворожбитова: 2012а]) возникла необходимость системно раскрыть в их взаимном соотношении содержание нескольких рядов взаимосвязанных и актуальных для языковедческой, шире – филологической науки базовых понятий, имеющих категориальный статус: 1) дискурспарадигматика, дискурс-синтагматика, дискурс-эпидигматика; 2) концепт, концепт текста, концепт дискурса; 3) ментальность, менталитет, ментальное пространство; 4) возможный мир, вариативная интерпретация действительности (ВИД). Материалы и методы. Эмпирической базой при уточнении первой терминологической триады, а также проблематики ВИД послужил политический дискурс (тексты идеологов народничества, большевизма, советский официальный язык) [Кегеян, Ворожбитова: 2011], художественноидеологический дискурс и вариативность его интерпретации в советский и постперестроечный периоды (на примере творчества А.П. Гайдара) [Ворожбитова 2012 б; Субботина 2011]; для второй триады – корпус избранных текстов видных представителей философии русского космизма (П.А. Флоренский, Н.А. Бердяев, К.Э. Циолковский, В.И. Вернадский и др.) [Ворожбитова, Тихонова: 2013; Тихонова: 2013]; для 50
Лингвориторическая парадигма: теоретические и прикладные аспекты. 2013. № 18 третьей триады – переводные американские и русскоязыкные тексты популярных книжных серий о достижении успеха [Берсенева, Ворожбитова: 2013]; аспекты семантики возможных миров изучались на материале научно-фантастического дискурса (А.Н. Толстой, А.Р. Беляев, А. и Б. Стругацкие) [Стасива: 2007]. Теоретическими источниками исследования послужили труды в области антропоцентрической и когнитивной лингвистики, «политлингвистики», лингвокультурологии, аксиолингвистики, теории межкультурной коммуникации, психолингвистики и социолингвистики, классической риторики и неориторики, теории дискурса, лингвистики текста. Использовались общенаучные методы системного анализа, моделирования; элементы концептуального анализа; методы контекстного, описательного, компонентного анализа; ЛР парадигма как интегративное направление филологической науки. Обсуждение. 1. «Дискурс-парадигматика, дискурс-синтагматика, дискурс-эпидигматика» как терминологическая триада и категориальная трихотомия. Явления дискурс-парадигматики, дискурссинтагматики и дискурс-эпидигматики формируются на основе объективно существующего в языке как национальном макродискурсе феномена «лингвориторической (ЛР) картины мира» (языковая универсалия дискурсивного уровня). Это вербализованный и риторически иерархизированный каркас социокультурно-образовательного пространства как мегасферы, в котором реализуются возникновение, становление, функционирование и динамика развития системы дискурсивных процессов различных видов (институциональных), типов и подтипов. В процессе исторического развития, и особенно динамично это происходит начиная с ХХ в., некоторые частные дискурсивные подтипы повышают свой статус до институционального вида дискурса. Так, например, в суперсфере социополитической коммуникации большевистский дискурс трансформировался в советский официальный дискурс, который приобрел институциональный характер не только в обычном понимании, но и – в условиях тоталитарного общества – на государственном уровне. В суперсфере гносеологически ориентированной коммуникации эзотерический дискурс в последние десятилетия претендует на статус институционального, наряду с научным и религиозным видами дискурса, в связи с наличием достаточного количества не только издаваемой литературы, но и организаций разного рода, а также собственного рекламного дискурса как производного, представленного на разворотах популярных СМИ (реклама услуг практикующих магов и целителей). ЛР картина мира есть дискурс-универсум, в котором существует совокупная языковая личность этносоциума в данный культурно-исторический период; это широкий, но ограниченный определенными рамками репертуар индивидуальных стратегий восприятия действительности и ее мыслеречевой интерпретации, реализуемых в конкретных дискурс-практиках и дискурс-ансамблях институциональных типов дискурса, а также заданный речемыслительный горизонт всей совокупности прочтений, порождаемой текстами «семиотического тела» данного дискурс-универсума. Феномен ЛР картины мира отражает общий принцип структурирования как макродискурса естественного языка, так и дискурсуниверсумов, кристаллизующихся в его рамках (например, советский язык-дискурс сформировался в лоне русского языка как национального макродискурса), которое происходит на базе дискурс-этимонов (от гр. etymon – «истина») – квантов информации, истинной в рамках данного ментального пространства (например, «капитализм есть зло – социализм есть благо» и т.п.). На этой же мыслеречевой основе происходит размежевание в рамках макродискурса национального языка дискурс-универсумов, концептуальными схемами которых выступают разные ЛР картины мира, в том числе резко оппозиционные, альтернативные, генерирующие антитезисные контексты. Конкурирующие общественно-политические дискурсы вступают в парадигматические, синтагматические, эпидигматические отношения. Дискурс-парадигма есть набор сосуществующих в рамках национального макродискурса определенного общественно-политического периода социокультурно значимых интерпретаций действительности, каждая из которых претендует на истинность в системе координат того или иного идеологически детерминированного ментального пространства. Дискурс-синтагма – феномен сопряжения в идиодискурсе, конкретном дискурс-тексте двух или нескольких ментальных пространств, который, в случае альтернативности вариативных интерпретаций, идеологической непримиримости системы исходных политических этимонов, демонстрирует когнитивно-интерпретационный конфликт, манифестируемый лингвистическими единицами, встроенными в риторические структуры. Дискурс-эпидигматика реализуется при «отпочковании» из одного дискурсивного пласта нескольких; это могут быть как родственные, идеологически перекликающиеся типы дискурса, так и противопоставляющие себя друг другу, в том числе антитезисно позиционирующие (ср.: большевистский и меньшевистский типы дискурса как дериваты социал-демократического дискурса и, в частности, плехановского идиодискурса), а также члены генеалогической цепочки (марксовский – ленинский – сталинский идиодискурсы). Дискурс-парадигматика и дискурс-синтагматика актуализируются в определенных политических ситуациях (революционный переворот, приход к власти оппозиционной партии и др.), деформирующих этнокультурно обусловленную ЛР картину мира и специфическим образом воздействующих на состояние «органов ментального зрения» совокупной языковой личности этносоциума, которая начинает видеть именно то и так, как это угодно властным структурам (см. подробнее: [Vorozhbitovа: 2011]). Тенденция к господству одночленной дискурс-парадигмы и уничтожению инакомыслящих – на уровне 51
Лингвориторическая парадигма: теоретические и прикладные аспекты. 2013. № 18 продуктов речемыслительного творчества и на физическом уровне – в полной мере реализуется при антидемократическом социальном устройстве. Однако, достигая пика своего развития, тоталитарный дискурс и сам становится историей под натиском дискурс-синтагматики подавлявшихся им антитезисных ЛР картин мира, которые аккумулировали в себе силу этоса, логоса и пафоса гражданского протеста, как, например, «Архипелаг ГУЛаг» А.И. Солженицына [Ворожбитова, Киреева: 2011]. Применительно к суперсфере гносеологически ориентированной коммуникации в качестве примера приведем русский космофилософский (РКФ) дискурс. С позиций общей архитектоники данного дискурс-ансамбля частные концепции РКФ дискурса могут быть представлены в хронологическом порядке по мере их создания тем или иным ученым в соответствии с принципами: 1) одновременности научных открытий (горизонталь инвентивно-диспозитивного каркаса РКФ дискурса). Так, П.А. Флоренский и В.И. Вернадский одновременно пришли к выводу о том, что существует разумная оболочка Земли – «ноосфера» (В.И. Вернадский), «пневматосфера» (П.А. Флоренский); 2) научной преемственности (вертикаль инвентивно-диспозитивного каркаса РКФ дискурса) от основоположника к последователю. Например, А.К. Горский, изучив работы В.С. Соловьева, а позже Н.Ф. Федорова, развивал высказанные ими идеи в инвентивном поле РКФ дискурса. Таким образом, система идиодискурсов образует дискурспарадигматику РКФ дискурса. В рамках дискурсивного пласта как речемыслительного продукта коллегиальной языковой личности возникает возможность выявления – в той или иной степени – иерархического соотношения «Коллегиальная языковая личность: основоположник концепции – продолжатель традиции»: Н.Ф. Федоров – В.С. Соловьев, С.Н. Булгаков, П.А. Флоренский, А.К. Горский, Н.А. Сетницкий; В.И. Вернадский – Н.Г. Холодный; К.Э. Циолковский – А.Л. Чижевский и др. Таким образом, в аспекте дискурс-эпидигматики в общем дискурс-ансамбле русского космофилософского дискурса существует ряд центральных фигур, вокруг которых формируются подгрупповые дискурс-практики, как правило, в аспекте преемственности. В рамках подтипов РКФ дискурса (религиозно-философская, естественнонаучная, поэтическихудожественная ветви) выделяются взаимосвязанные дискурс-практики, которые группируются вокруг особо значимого постулата: «теория общего дела» Н.Ф. Федорова, в продолжение ее – «идея Всеединства» В.С. Соловьева; «ноосфера» В.И. Вернадского; «космический аппарат» К.Э. Циолковского (названные идеи порой распространяются и за пределы своего подтипа). Данные подгруппы правомерно квалифицировать в качестве неких «деривационных гнезд» дискурсивного уровня, в аспекте эпидигматики русского космофилософского дискурса. Уровень интертекстуального взаимодействия в интерперсональной структуре коллегиальной языковой личности (объективация общности когниотипа) образует дискурс-синтагматику РКФ дискурса: включение в авторский текст фрагментов текстов других представителей русского космизма в качестве: 1) подтверждения правомерности высказываемых автором идей посредством цитирования или пересказа концептуальных положений других мыслителей; 2) опровержения идей оппонента (научная полемика) путем полной или частичной критики (см. подробнее: [Тихонова: 2013]). 2. «Концепт – концепт текста – концепт дискурса» как терминологическая триада и категориальная трихотомия. Когнитивная категория концепт фиксирует смысловую субстанцию описательно-образного и ценностно-ориентированного характера, которая изучается языковедами в направлениях от индивидуального сознания к культуре (лингвокогнитивный концепт) и от культуры к индивидуальному сознанию (лингвокультурный концепт) (по В.И. Карасику). Категория концепт текста как «синтез разноуровневых знаний» [Карпинец: 2003, 4] представляет собой «ментальное образование в сознании индивида или группы людей, формирующееся на основе конкретного текста» [Димитрова: 2001, 15], Экстраполяции понятия «концепт текста» на следующую ступень обобщения и категориальная разработка применительно к целостному в концептуальном плане дискурсивному пласту понятия концепт дискурса. «Концепт дискурса» определяется как сложное, иерархически организованное ментальное образование, объективированное системой лингвориторических средств, эксплицитных и имплицитных, которое генерирует и организует тексты-репрезентанты того или иного типа дискурса и конституирует данную разновидность дискурса как особый речемыслительный пласт по содержательно-смысловому и формально-языковому критериям в качестве ведущего признака при установлении классификационной специфики данного типа дискурса в системе родовидовых отношений. Так, для русского космофилософского дискурса такую системообразующую роль играет концепт «Космос», на котором базируется соответствующий интерперсональный когниотип. Когниотипические поля: пропозициональное, текстуальное, модальное – коррелируют с тремя группами ЛР параметров в аспектах инвенции, диспозиции, элокуции [Тихонова: 2013, 6]. 3. «Ментальность – менталитет – ментальное пространство» как терминологическая триада и категориальная трихотомия. Понятие ментальность подразумевает «наличие у людей того или иного общества, принадлежащих к одной культуре, определенного общего «умственного инструментария», «психологической оснастки», которая дает им возможность по-своему воспринимать и осознавать свое природное и социальное окружение и самих себя» [Гуревич: 1988, 56–57]. Менталитет включает в себя систему ценностей коллективной языковой личности данного этносоциума и характерный для него набор целей (стратегических и тактических, жизнесодержащих и жизнеобеспечивающих). Категория 52
Лингвориторическая парадигма: теоретические и прикладные аспекты. 2013. № 18 ментальное пространство предполагает наличие некоей структуры, организующего начала, при этом одни элементы характеризуется стабильностью, а другие – динамичностью, количественным и качественным варьированием, обусловленным социокультурными изменениями в общественном сознании коллективной языковой личности. Как элемент системы терминологической триады ментальное пространство выступает в качестве актуализированного текущим культурно-историческим этапом развития коллективной языковой личности пересечения менталитета и ментальности в динамике социумных представлений. Применительно к антрополингвистическим исследованиям дискурса и текста ментальное пространство в целом правомерно определить как вербализацию в дискурс-универсуме общей духовно-мотивационной настроенности коллективной языковой личности этносоциума, относительно целостную совокупность образов, идей, верований, «навыков духа», репрезентирующую представления о социально востребованной личности, систему идеалов, понимание категорий добра и зла, понятий должного, справедливого, равенства и т.д. Параметры, установки и предписания актуального ментального пространства репрезентируются лингвистическими единицами, встроенными в риторические структуры, в целостном дискурс-универсуме, т.е. массиве текстов, продуцируемых и воспринимаемых коллективной языковой личностью этносоциума в данный культурно-исторический период. Данный дискурс-универсум представляет собой актуальную версию ЛР картины мира, элементы которой – тексты и дискурсы (дискурсивные пласты) разных стилей, типов и жанров, функционирующие в разных формах, режимах, регистрах речевой коммуникации, вступающие в отношения дискурс-парадигматики и дискурс-синтагматики. Производное понятие – ментальное пространство дискурсивного пласта и корпуса текстов-репрезентантов – означает конкретизированную сквозь призму тезауруса продуцента в соответствии с актуальной авторской интенцией и коммуникативной сверхзадачей данного типа дискурса вербализацию общего духовномотивационного настроя коллективной языковой личности, отражающую представления о конкретном предмете речи с учетом трактовки основополагающих человеческих ценностей в дискурс-универсуме данной эпохи и этнокультуры. (Двум последним триадам посвящены статьи: [Ворожбитова 2012б; Vorozhbitova, Issina 2013]). 4. «Возможный мир – вариативная интерпретация действительности (ВИД)» как терминологическая диада и категориальная дихотомия. Актуальным в аспекте пересечений проблематики парадигматики, синтагматики и эпидигматики дискурсивных процессов, концепта языка, текста и дискурса, ментального пространства и «многомирия» является теоретический вопрос взаимного уточнения и разграничения понятий «возможный мир» (ср. «семантика “возможных миров”») и «вариативная интерпретация действительности» (ВИД) (см.: [Баранов 2001]). Далее приведем свое определение и фрагменты научной дискуссии с профессором С.И. Потапенко (по материалам электронной переписки), которая может быть продолжена читателем; комментарии к определению также обусловлены возникшими вопросами. В нашей концепции «возможный мир» есть некий целенаправленно смоделированный лингвистическими единицами в рамках риторических структур референт, бытующий исключительно в форме лингвориторического конструкта*, формирующегося на пересечении 9-и базовых категорий (этос, логос, пафос; ассоциативно-вербальная сеть, тезаурус**, прагматикон; инвенция, диспозиций, элокуция), который может включать определенный процент действительного референта***, домысленного автором; в случае, если референтом является фрагмент действительности без сознательных и целенаправленных творческих изменений его продуцентом дискурса в системе транслируемых вербализованных ментальных проекций****, то это вариативная интерпретация действительности (ВИД). * Для речемыслительной сферы; мы не рассматриваем в данном случае в качестве «возможных миров» полотно художника, музыкальное произведение, математические формулы и т.п. ** Когнитивный уровень объективации рассматриваемого понятия также присутствует в предложенном определении – в качестве одного из уровней структуры языковой личности продуцента / реципиента дискурса (тезаурус). Отметим, что ЛР конструкт в его внутренней форме – это все девять названных категорий как универсалии дискурсивного уровня, имплицитно присутствующие в любом дискурс-тексте как речевом поступке (по принципу наиболее близко корреспондирующих выделены три группы параметров: логосно-тезаурусно-инвентивные, пафосно-вербально-элокутивные, этосно-мотивационнодиспозитивные), а с точки зрения внешней формы ЛР конструкт – это языковые элементы, встроенные в риторические структуры. *** Термин «действительный референт» означает, что это не художественный вымысел, не научная фантастика, не сознательный обман и т.п., т.е. нечто, имеющее место в окружающей действительности. **** Говорящий имеет сконструированный на основе базы данных – результата процесса отражения в его сознании – действительный референт, т.е. имеющий место быть без целенаправленного вымысла, в виде ментальных проекций, т.е. репрезентированный посредством понятий, концептов и проч., как идиоверсию именно «действительного положения дел» (Н.Д. Арутюнова), которую транслирует реципиенту, вербализуя эти свои ментальные проекции. При этом неизбежны субъективные искажения в передаче реальных событий, явлений, процессов, но они невольные, обусловленные ограниченностью и избирательностью человеческого восприятия; таким образом, это именно ВИД, а не «возможный мир». 53
Лингвориторическая парадигма: теоретические и прикладные аспекты. 2013. № 18 С.И. Потапенко (далее С.П.): Действительный референт может отражаться в разных перспективах, которые граничат с вымыслом. Представление референта в разных перспективах не есть вымысел; вымысел – когда референту добавляют что-то, несвойственное ему. А.В.: Но при этом художественный референт имеет специфику: разве можно сказать, что вымысел большого писателя, мастера / художника слова, добавляет референту несвойственное ему? В случае литературно-художественной коммуникации добавляется нечто типизированное, художественно оправданное, потенциально содержащееся в явлении как в зародыше и схваченное писательским гением. Любое высказывание есть субъективная интерпретация объективного положения дел, т.к. ВИД является универсалией речемыслительного процесса, но в теоретическом плане принципиально различать ВИД и «семантику “возможных миров”». Известная версия о том, что в окружающей действительности ничего нет, а все находится лишь в сознании, нами не рассматривается как агностицизм. Вспомним «прием фотографирования» в начальной школе для различения типов речи: «можно сфотографировать» – это описание («один снимок»), повествование («серия снимков»); «нельзя сфотографировать» – рассуждение, оценочное суждение. Второе и есть то, что «находится только в сознании». Но для суперсферы ЛХ коммуникации необходима следующая поправка: в ней и описание, и повествование – это тоже вымышленные «возможные миры», тем более в фантастическом дискурсе. При этом различать только художественный и нехудожественный референт – недостаточно. Так, если в советскую эпоху на кухнях обсуждался «действительный референт», то в официальных текстах был репрезентирован референт вымышленный, идеологизированно-рекламный – «карта несуществующей территории» (П. Серио), т.е. в подобных случаях не работает оппозиция художественный / нехудожественный. Художественный референт в данной социокультурной ситуации представлен в текстах советских писателей, воспевших идеи большевизма. С.П.: Не уверен, что именно «действительный референт» обсуждался на кухнях. А.В.: Дерево потрогал – действительный референт, расстрел лично видел – действительный референт, ... С.П.: Но как мы узнаем, что это дерево – только по процессам, которые проходят в мозгу, и почему часто различные впечатления от расстрела у очевидцев и разная интерпретация того, что произошло? Надо искать более тонкие нюансы. Сейчас встала проблема установления пропорций между тем, что мы видим и тем, что наш мозг домысливает к тому, что мы видим. Когнитологи пытаются установить, как мы отражаем окружающий мир через наши органы восприятия и как это влияет на язык. А.В.: ... а уже среди остальных, именно вербально конструируемых и транслируемых друг другу, выделяем: 1) ВИД различные; 2) возможные миры различные, т.е. многомирие. В риторике есть оператор «Доводы к очевидному» – факты, точно имеющие место быть, «я видел» и т.п. – это тоже немного имеет отношение к вопросу. С.П.: Этот оператор трансформируется в современных условиях, особенно под воздействием телевидения – там всюду «доводы к очевидному», но можно легко исказить происходящее и небольшую кучку людей представить как большую демонстрацию, ведь в античности телевидения не было. А.В.: .: Согласна, хотя если сказать «я видел по телевизору», то сегодня всем понятно, включая самого говорящего, что это уже не совсем «довод к очевидному». Но стремилась разграничить теоретически именно «возможные миры» и ВИД, т.к. это актуально для теории языка. Ответ на вопрос «Как мы узнали, что это дерево?», задаваемый с позиций когнитивного анализа сигналов органов чувств как основы вербализации, учитывающего более тонкие нюансы данного процесса, пока не дает дополнительных терминов в предложенное определение. «Различные впечатления от расстрела у очевидцев и разную интерпретацию того, что произошло» фиксирует термин ВИД, который объективно выступает в качестве универсалии дискурсивного уровня. Дополнительный аргумент по разграничению понятий «возможные миры» и ВИД усматривается и в том, что в термине «ВИД» ключевое слово – это «действительность» (таким образом, то, что она существует в принципе, мы априори под сомнение не ставим), а в термине «возможные миры» ключевое слово – «возможный». Заключение. Представленное в статье понимание диалектической взаимосвязи членов выстроенных и охарактеризованных с ЛР концептуальных позиций трех категориальных триад и диады вносит вклад в разработку теоретико-методологических основ исследования дискурсивной составляющей социокультурно-образовательного пространства, когнитивных процессов, языковой ментальности, вербализации и концептуализации этнокультурных оснований национального лингвосознания. Уточнение теоретических позиций, четкое разграничение понятий и терминов и установление их взаимосвязи необходимо при рассмотрении субъекта дискурсивных процессов, в том числе би- и полилингвальной языковой личности (см., напр.: [Башиева и др.: 2009; Башиева, Шогенова: 2010; Башиева, Дохова: 2011; Башиева и др.: 2012], в различных аспектах проблематики эффективной межкультурной коммуникации, включая литературнохудожественную [Казиева, Кузнецова: 2012; Кузнецова: 2012], при изучении языкового способа выражения национально-ценностной специфики речемыслительных и текстово-дискурсивных феноменов. Библиография Баранов А.Н. Введение в прикладную лингвистику. М.: Эдиториал УРСС, 2001. 360 с. 54
Лингвориторическая парадигма: теоретические и прикладные аспекты. 2013. № 18 Башиева С.К., Дохова З.Р., Чепракова Т.А., Шогенова М.Ч. Речевой портрет молодежи в условиях полиэтнической Кабардино-Балкарии: к постановке проблемы // Лингвориторическая парадигма: теоретические и прикладные аспекты: Межвуз. сб. науч. тр. Вып. 13 / Под ред. проф. А.А. Ворожбитовой. Сочи: РИО СГУТ и КД, 2009.С. 26–32. Башиева С.К., Шогенова М.Ч. Концепт «патриотизм» как фрагмент вербальной, ассоциативносемантической сети в организации языковой личности (результаты ассоциативного эксперимента) // Вестник Самарского государственного университета. Самара, 2010. № 3 (77). С. 107–112. Башиева С.К., Дохова З.Р. Особенности формирования языковой личности учащихся в полилингвальной школе (на материале Кабардино-Балкарской Республики) // Актуальные проблемы современного образования // Сборник научных трудов // Материалы Всероссийской конференции под ред. Р.П. Бибиловой. Часть 1. Владикавказ: Изд-во СОГУ, 2011. С. 163–169. Берсенева О.Ю., Ворожбитова А.А. Лингвориторическая организация психолого-прагматического дискурса (на материале популярных книжных серий о достижении успеха): монография. Сочи: РИЦ ФГБОУ ВПО «СГУ», 2013. 194 с. Ворожбитова А.А. Комплексное исследование дискурсивных процессов в российском социокультурно-образовательном пространстве ХIХ–ХХI вв.: программные установки лингвориторической парадигмы // Вестник Сочинского государственного университета туризма и курортного дела. 2012а. № 1 (19). С. 182–185. Ворожбитова А.А. Социокультурная динамика филологических интерпретаций художественноидеологического дискурса (аспект теории и методологии лингвориторического исследования) // Историко-функциональное изучение литературы и публицистики: сб. матер. Междунар. науч.-практ. конф. Ставрополь: Изд-во Ставропольского государственного университета», 2012б. С. 49–52. Ворожбитова А.А. Терминологические триады «ментальность – менталитет – ментальное пространство», «концепт – концепт текста – концепт дискурса» в лингвориторической парадигме // Когнитивная лингвистика и концептуальные исследования: сборник научных статей; отв. ред. М.В. Пименова. Кемерово: ИНТ, 2012в. 602 с. (Серия «Концептуальные исследования». Вып. 17). С. 264–270. Ворожбитова А.А., Киреева Т.В. Языковая и литературная личность в лингвориторической парадигме: аспект дискурсивных стратегий // Вестник Сочинского государственного университета туризма и курортного дела. 2011. № 4 (18). С. 162–165. Ворожбитова А.А., Тихонова А.Б. Философия русского космизма в системе дискурсивных процессов: лингвориторическая специфика поэтически-художественного направления // Известия Сочинского государственного университета. 2013. №2 (25) С. 179–183. Гуревич А.Я. Историческая наука и историческая антропология // Вопросы философии. 1988. № 1. С. 56–70. Димитрова Е.В. Трансляция эмотивных смыслов русского концепта «тоска» во французскую лингвокультуру. Дис. … канд. филол. наук. Волгоград, 2001. Казиева А.М., Кузнецова А.В. Значимость символов национального образа мира для современной северокавказской культуры // Гуманитарные исследования. Журнал фундаментальных и прикладных исследований. Астраханский государственный университет. Издат. дом «Астраханский университет», 2012. № 3 (43). С. 161–165. Карпинец Т.А. Концепт как способ смысловой организации художественного текста: на материале повести А. С. Пушкина «Метель». Дис. … канд. филол. наук. Кемерово, 2003. 223 с. Кузнецова А.В. Феномен билингвального художественного текста: семантико-прагматический статус // Вестник ПГЛУ. Пятигорск, 2012. № 1. С. 80–84. Кегеян С.Э., Ворожбитова А.А. Лингвориторические параметры политического дискурса (на материале текстов идеологов большевизма): Монография. Сочи: РИЦ СГУТиКД, 2011. 156 с. Стасива Г.Д. Теоретические основы исследования фантастического дискурса как репрезентации лингвориторических картин «возможных миров» // Вестник Поморского университета. Вып. 4 / 2007. Серия «Гуманитарные и социальные науки». Архангельск: ПГУ им. М.В. Ломоносова, 2007. С. 165–167. Субботина И.К. Идеологическая когнитивная призма вариативной интерпретации действительности в советском / постсоветском филологическом дискурсе (феномен Аркадия Гайдара) // Когнитивная лингвистика и вопросы языкового сознания: Матер. Междунар. науч.-практ. конф. 25–26 ноября 2010 г. Краснодар: КубГУ, 2011. С. 73–75. Тихонова А.Б. Русский космофилософский дискурс как речемыслительный продукт коллегиальной языковой личности: лингвориторический подход: Автореф. ... канд. филол. наук. Майкоп: АГУ, 2013.26с. Vorozhbitova A.A. Discourse-paradigmatics and Discourse-syntagmatics Categories in Linguo-rhetoric Paradigm // European researcher. 2011. № 11 (14). Р. 1532–1537. Vorozhbitova A.A., Issina G.I. Systemness of Terminological Triads “Mentality – Mindset – Mental Space”, “Concept – Text Concept – Discourse Concept”: Linguo-rhetoric Aspect // European Researcher. 2013. Vol. (47). № 4–3. Р. 1014–1018.
55
Лингвориторическая парадигма: теоретические и прикладные аспекты. 2013. № 18 Риторические основания i-THINK: к вопросу об инновационности образовательной программы Голышкина Людмила Александровна Новосибирский государственный технический университет, Россия 630073 г. Новосибирск, пр. К. Маркса, 20 кандидат филологических наук, доцент Е-mail: Ludmila200273@mail.ru Аннотация. Статья содержит результаты осмысления инновационной образовательной программы iTHINK, выступающей сегодня в качестве государственной стратегии развития образования Малайзии; устанавливаются корреляции между ментальными процедурами, формируемыми i-THINK, и топической технологией текстопорождения, позволяющие сделать выводы о риторических основаниях программы iTHINK и осмыслить ее инновационный характер. Ключевые слова: модернизация образования, инновации в образовании, программа i-THINK, ментальные процедуры, топика, лингвориторическое образование. УДК 378.016 : 808 Rhetorical bases of i-THINK: Problem of educational program innovation Lyudmila A. Golyshkina Novosibirsk State Technical University, Russia 630073 Novosibirsk, K. Marx Avenue, 20 Candidate of Philology, Associate Professor Е-mail: Ludmila200273@mail.ru Abstract. The article offers results of analyzing the innovative educational i-THINK Program acting as a modern state strategy of developing education in Malaysia; determines correlations between mental procedures, formed by i-THINK and the topic technology of text-formation which allows to draw conclusions about the rhetorical basis of the i-THINK Program and comprehend its innovative character. Keywords: modernization of education, innovations in education, i-THINK Program, mental procedures, topic technology, linguistic rhetorical education. UDC 378.016 : 808 Введение. В контексте политики модернизации образования в России актуальным представляется обращение к зарубежному образовательному опыту, что позволяет не только выявлять в транслируемых сегодня подходах и концепциях уязвимые места, но и положительно переосмысливать существующий в отечественной педагогической практике методический и методологический арсенал с позиции его инновационности / традиционности. В этом ключе рассмотрим специфику и содержание образовательной программы i-THINK [URL: http://www.ithink.org.my], с концепцией которой автору настоящей статьи удалось познакомиться в рамках визита в Инновационное Агентство Малайзии (AIM, Сyberjaya). Указанная программа является первым этапом внедрения в систему образования Малайзии государственной стратегии инновационного развития и нацелена, прежде всего, на оптимизацию среднего образования. Материалы и методы. Первичным материалом исследования послужило само содержание образовательной программы i-THINK, а точнее – система ментальных процедур, которой должен овладеть каждый обучающийся, чтобы обрести инновационный тип мышления и затем успешно вписаться в новую реальность. Исследование указанного материала потребовало использования таких методов, как контекстный, описательный, категоризации понятий. Вторичным материалом исследования, обращение к которому спровоцировал материал первичный, выступило содержание топики, или классического риторического учения о топах – смысловых моделях, отражающих специфику ментальной деятельности человека и выступающих способами формирования мысли [Михальская: 1996; Араева, Вяткина, Катышев и др.: 2002; Голышкина: 2008]. Такой исследовательский шаг потребовал актуализации таких методов, как сопоставительный, структурный и интерпретационный. Обсуждение. Сегодня i-THINK – это государственный стратегический проект, заключающийся в формировании нового типа личности, воспитанного в культуре инноваций и готового к продуктивной деятельности в условиях инновационной экономики. Интерес отечественной высшей школы к технологии i-THINK обусловлен освоением нашими преподавателями мирового опыта практико-ориентированного образования, адаптацией зарубежных моделей и 56
Лингвориторическая парадигма: теоретические и прикладные аспекты. 2013. № 18 методов активного обучения к условиям реализации учебного процесса в России [Горылев, Грудзинский, Грудзинская и др.: 2011] . В ходе осмысления стратегических оснований i-THINK были отмечены проблемы внедрения программы в образовательный процесс, связанные с отсутствием на данном этапе устоявшейся системы итогового контроля знаний, а также с необходимостью изменения профессиональных компетенций, причем не сколько обучающихся, сколько обучающих, не всегда готовых к изменению своих педагогических и методических принципов работы [Голышкина: 2013а]. Кроме того, анализ стратегических установок программы позволил нам сформулировать аксиологические принципы i-THINK [Голышкина: 2013а], ориентированные на такие приоритеты современного образования, как диалогичность, фундаментальность, интегрированность, экзистенциальность, развитие компетенций [Юнина: 2005]. Были описаны и инструментальные принципы программы i-THINK, базирующиеся на визуализации учебного процесса в виде определенных наглядно-сопроводительных мыслительных карт (Thinking Maps), облегчающих формирование того или иного навыка, на использовании технологии paperless education, а также полной компьютеризации обучения [Голышкина: 2013а]. Проведенное описание методологического содержания i-THINK, заключавшееся в последовательном рассмотрении восьмиэтапного компетентностного алгоритма – системы ментальных процедур, которые должен освоить каждый школьник в общеобразовательной школе [Голышкина: 2013а], на новом этапе осмысления потребовало обращения к методологическому аппарату риторики. Такое обращение не случайно: риторика всегда считала своей целью развитие речемыслительных способностей человека, совершенствование базовых способов освоения действительности (дедукция, индукция, аналогия), которые не напрямую, но косвенным образом, посредством создания эффективного текста как своего рода инструмента конструирования реальности [Голышкина: 2013б] получали воплощение в социальной практике. По сути, миссия риторики всегда заключалась в обучении технологиям эффективной коммуникации. Попытаемся установить корреляцию между ментальными процедурами, формируемыми и развиваемыми программой i-THINK, и смысловыми моделями (топами), являющимися компонентами топики, которая трактуется как технология "размножения" идей, направленная на создание содержательносмыслового каркаса текста [Михальская: 1996; Голышкина: 2008]. 1. Defining in context. Согласно i-THINK, школьник должен научиться находить требуемый объект / субъект в соответствующем контексте и определять его место в системе. Освоение такой процедуры формирует навык нахождения предметно-понятийных связей между предметами и явлениями. В качестве наглядного примера демонстрируется возможность описания искомого объекта, являющегося, например, частью Солнечной системы, путем его включения в круг смежных объектов [URL: http://www.ithink.org.my/Home/Page/ThinkingMaps]. В системе топики описанной ментальной процедуре может соответствовать смысловая модель «род – вид», позволяющая рассуждать о предмете речи на основе его родовых (общих) и видовых (частных) характеристик. Этот способ развития заданной темы основан на универсальном законе мышления, отражающем дедуктивные (от общего к частному) и индуктивные (от частного к общему) отношения между понятиями. Таким образом, данная модель получает актуализацию путем подведения темы речи под общее (родовое) понятие, а затем посредством установления ее частных (видовых) особенностей. 2. Describing qualities Обучающийся должен уметь выявлять и описывать качественные параметры объекта / субъекта: его характеристики, свойства, атрибуты [URL: http://www.ithink.org.my/Home/Page/ThinkingMaps]. Такой навык коррелирует в системе топики со смысловой моделью «свойства». Эта модель-топ требует учета существенных признаков, качеств предмета речи, его функций, его характерных действий. Умение хорошо описывать подразумевает умение выделять важнейшие свойства и специфические признаки предмета речи. 3. Comparing and contrasting. Важным этапом программы i-THINK становится овладение такими аналитическими навыками, как сравнение и противопоставление [URL: http://www.ithink.org.my/Home/Page/ ThinkingMaps]. В данном случае среди топов в качестве коррелята выдвигается смысловая модель «сопоставление», которая реализуется посредством сравнения и противопоставления. «Сопоставление» является одной из ведущих моделей организации мышления и речи, «размножения идей». Прежде всего, данный топ помогает показать предмет речи через сравнение его с другими предметами, уже известными коммуникантам либо более очевидными и понятными по сравнению с предметом речи заданной темы. Одно познается через другое, если у них есть какие-либо общие основания, общие признаки. Установление общего у предметов и явлений, а также отличного и противоположного позволяет, по словам А.К. Михальской, структурировать окружающее, классифицировать бесконечное разнообразие вещей и таким образом сделать мир доступным познанию [Михальская: 1996, 144–145]. 4. Classifying. Процедура классифицирования / типологизации, безусловно, предполагает поиск оснований для создания классификации / типологии, что актуализирует дедуктивный принцип мышления – от общего к частному [URL: http://www.ithink.org.my/Home/Page/ThinkingMaps]. 57
Лингвориторическая парадигма: теоретические и прикладные аспекты. 2013. № 18 На первый взгляд, в системе топов мы не находим прямого коррелята. Однако очевидно, что любая попытка классифицирования не мыслима без выявления определяющих категориальных или характерологических параметров объекта. В связи с этим уместно говорить о близости Classifying смысловой модели «определение», направленной на экспликацию представлений о предмете речи. С позиции требований риторики точное и недвусмысленное определение предмета речи – непременное условие ясности и непротиворечивости суждений. Именно поэтому определение предмета речи всегда занимает в структуре текста одно из первых мест и чаще всего следует сразу после вступления. Отметим, что правильно определить специфику предмета речи в значительной степени помогает и такая смысловая модель, как «род – вид», призванная одновременно эксплицировать как общие (родовые), так и специфические (видовые) признаки. При этом и те и другие, в зависимости от уровня категоризации, могут выступать основанием той или иной типологии / классификации. 5. Part–whole relationships. Согласно i-THINK, современный школьник должен уметь реконструировать соотношение части и целого в процессе исследования того или иного объекта [URL: http://www.ithink.org.my/Home/Page/ThinkingMaps]. Здесь прямым топическим коррелятом выступает смысловая модель «целое – часть». Данная модель предлагает рассматривать предмет речи как совокупность составляющих его конкретных частей и элементов, которые можно описать по отдельности. Расчленение понятия в речи активизирует, в свою очередь, навыки анализа и синтеза. «Разделение предмета на части» – сложная мыслительная операция, демонстрирующая умение говорящего отмечать «детали» окружающего мира. При этом выделение частей предмета речи подчиняется двум принципам: 1) функциональности и 2) дифференциации. Первый предполагает выделение только тех частей, которые обеспечивают предмету его функциональность. Второй принцип требует отмечать только те элементы, которые отличают объект от других сходных объектов [Михальская: 1996; Голышкина: 2008]. Отметим, что указанные принципы вступают в перекличку и с такой ментальной процедурой, как Classifying. 6. Sequencing. Умение выстроить последовательность действий, этапов, фаз с указанием составляющих их атрибутов формирует у обучающегося способности к воспроизведению тех или иных процессов [URL: http://www.ithink.org.my/Home/Page/ThinkingMaps]. Понимание феномена процессуальности, навык моделирования процесса заложены в самом характере топики как своеобразной технологии текстопорождения. Топика предлагает не просто перечень универсальных смысловых составляющих текста, но и определяет логико-смысловой порядок следования этих компонентов в тексте. Каждая из моделей-топов стремится занять свое место, т.е. приурочена к определенной позиции в общей структуре речевого произведения. Так, «определение» помещается, как правило, в начале текста, описание отдельных частей объекта в соотношении с целым следует непосредственно за его определением, «причины» предшествуют «следствиям», «примеры» следуют за тезисом, подтверждая его, «свидетельства» занимают «пограничные позиции», обеспечивающие переход от вступления к основной части речи или от основной части к заключению и т.д. [Михальская: 1996; Голышкина: 2008]. 7. Cause and effect. Согласно i-THINK, умение вычленять причину и следствие позволяет обучающемуся уже на более высоком уровне рассматривать процессуальность [URL: http://www.ithink.org.my/Home/Page/ThinkingMaps]. В теории риторики «причина и следствие» – смысловая модель «размножения идей», представляющая собой еще один универсальный способ экспликации действительности. Причинно-следственные отношения особенно важны в процессе аргументации. Речевая практика показывает, что при создании текста использовать топ «причина и следствие» можно в разных направлениях: одна причина имеет одно следствие, несколько причин приводят к одному явлению, одна причина порождает несколько следствий. Такой способ отражения реальности требует активизации мыслительной деятельности, рационально-логических способностей индивида [Михальская: 1996; Голышкина: 2008]. 8. Seeing analogies. Последний аналитико-прикладной навык, который, по мнению разработчиков программы i-THINK, должны приобрести обучающиеся, связан с актуализацией способности проводить аналогию [URL: http://www.ithink.org.my/Home/Page/ThinkingMaps]. Аналогия трактуется неориторикой как особый тип рассуждения, заключающийся в том, что проводится сравнение между двумя похожими случаями и делается вывод, что то, что истинно для одного случая, является истинным и для другого. При этом выделяют прямую, или буквальную, аналогию, при которой сравниваемые явления являются однопорядковыми, и непрямую, или образную, аналогию, при которой сравниваемые явления относятся к разным классификационным рубрикам. По мнению исследователей, непрямая аналогия не имеет силы логического доказательства, но способствует достижению большей выразительности при представлении точки зрения говорящего [Гаррсен: 2006, 107]. В системе топики коррелятом Seeing analogies выступает уже рассмотренный нами в связи с Comparing and contrasting топ «сопоставление», который получает актуализацию в виде аналогии – сложной 58
Лингвориторическая парадигма: теоретические и прикладные аспекты. 2013. № 18 разновидности сравнения, выступающей особым подтипом т.н. свободной аргументации [Гаррсен: 2006, 113]. С нашей точки зрения, аналогия может эксплицироваться тем или иным образом посредством смысловой модели «примеры» и «свидетельства», которые используются, прежде всего, как аргументы в структуре доказательства. Заключение. Проведенный анализ позволяет сделать выводы о вторичном по отношению к риторической теории характере программы i-THINK. С содержательно-компетентностной точки зрения iTHINK выступает обновленной копией одной из риторических технологий создания текста – топики. Установленные корреляции между навыками, формируемыми i-THINK, и навыками, формируемыми топикой, свидетельствуют об универсальности риторической теории, направленной на активизацию мыслительной деятельности индивида, о ее адаптивности к различным образовательным культурам. Кроме того, рассмотренные ментальные процедуры и соответствующие аналитические навыки, пропагандируемые i-THINK, базируются на давно известных риторике способах освоения действительности, таких как дедукция, индукция и аналогия. Иными словами, Малайзия демонстрирует пример того, как инновационное формируется на базе традиционного и внедряется в массовое сознание в качестве общеобразовательной нормы-ценности, такой же, например, как умение читать и писать. Алгоритмизированный поэтапный подход к совершенствованию мыслительной деятельности обучающегося, новаторский для системы образования Малайзии, квалифицируется нами как традиционный для практики отечественного лингвориторического образования, которое позиционируется сегодня специалистами в качестве безальтернативного [Ворожбитова: 2004] (см. также: [Ворожбитова: 2005, 2013]). Однако нельзя оставить без внимания тот факт, что i-THINK реализует стратегию приобретения системы аналитических умений и навыков, столь необходимых не только для познания мира, но и для его эффективного моделирования, уже в формате среднего образования и в качестве непременного конвенционального условия. Мы же обращаемся к образовательному потенциалу риторики, несмотря на все декларации ее общеобразовательной значимости, как правило, только в рамках высшего образования, да и то эпизодически, подстегиваемые требованиями образовательных стандартов. Сопоставительный обзор содержания малайзийской образовательной программы i-THINK и топической технологии текстопорождения заставил по-новому взглянуть как на риторическое наследие, на риторическую теорию, по сути, как выяснилось, формирующую концептуальный каркас зарубежных образовательных программ, именуемых сегодня инновационными, так и на практику реализации лингвориторического образования в России, требующую своего развития и совершенствования. Библиография Араева Л.А., Вяткина М.В., Катышев П.А. и др. Риторика: учеб.-метод. комплекс для студентов гум. факультетов. Кемерово, 2002. 321 с. Ворожбитова А.А. Альтернативы лингвориторическому образованию – нет! // Мир русского слова. 2004. № 3 (20). С. 26–33. Ворожбитова А.А. Лингвориторическое образование как инновационная педагогическая система (принципы проектирования и опыт реализации): монография / А.А. Ворожбитова; под науч. ред. Ю.С. Тюнникова. 2-е изд., испр. и доп. М: ФЛИНТА: Наука, 2013. 312 с. Ворожбитова А.А. О концепции лингвориторического образования // Высшее образование в России. 2005. № 11. С. 91–96. Гаррсен Б. Схемы аргументации // Важнейшие концепции теории аргументации. СПб.: Филологический факультет СПбГУ, 2006. С. 99–122. Голышкина Л.А. Программа i-THINK как инновационная образовательная технология // Сибирский педагогический журнал. 2013а. № 1. С. 160–163. Голышкина Л.А. Риторика. Основы теории. Практикум: учебное пособие. Новосибирск: Изд-во НГТУ, 2008. 232 с. Голышкина Л.А. Риторический текст как инструмент конструирования реальности // Межкультурная коммуникация: лингвистические и лингводидактические аспекты: сборник материалов IV международной науч.-методич. конференции. Новосибирск: Изд-во НГТУ, 2013б. С. 49–59. Горылев А.И., Грудзинский А.О., Грудзинская Е.Ю., Марико В.В., Петрова О.В., Пономарева Е.А., Русаков А.В. На пути в Единое европейское пространство высшего образования: учебное пособие. Нижний Новгород: ННГУ им. Н.И. Лобачевского, 2011.163 с. Михальская А.К. Основы риторики. Мысль и слово. М.: Просвещение, 1996. 41с. Юнина Е.А. Аксиология высшего образования / Е.А. Юнина // Философия образования. Новосибирск, 2005. № 3 (14). С. 151–157. i-THINK: Agensi Inovasi Malaysia (AIM), 2013 [Электронный ресурс]. URL: http://www.ithink.org.my (дата обращения: 04.10.2013).
59
Лингвориторическая парадигма: теоретические и прикладные аспекты. 2013. № 18 Лексическая вербализация потребности в безопасности в англоязычном журнальном дискурсе: гендерный аспект Данильченко Ирина Валерьевна Нежинский государственный университет имени Николая Гоголя, Украина 16602 Черниговская обл., Нежин, ул. Кропивянского, 2 аспирант E-mail: danylchenko1@rambler.ru Аннотация. В статье установлено влияние гендера журналиста на отбор лексических единиц, именующих события, апеллирующие к потребности в безопасности. Выявлено, что мужчины-репортеры предпочитают единицы, описывающие нарушение безопасности, а женщины акцентируют внимание на ее поддержании и восстановлении. Ключевые слова: лингвоперсонология, языковая личность, гендер, мотивационный уровень, потребность в безопасности, вербализация. УДК 811.111 Lexical verbalization of security need in English magazine discourse: Gender perspective Irina V. Danilchenko Nikolai Gogol State University of Nizhyn, Ukraine 16602 Chernigov Oblast, Nizhyn, Kropyvyansky Str., 2 Post-graduate student E-mail: danylchenko1@rambler.ru Abstract. The article reveals the influence of journalist’s gender on the selection of lexical units naming the events linked to the security need. It is found that male journalists prefer the nominative units describing security violation while female reporters refer to security maintenance and restoration. Keywords: linguistic personality study, linguistic personality, gender, motivational level, security need, verbalization. UDС 811.111 Введение. Одной из задач лингвоперсонологии считается воссоздание языковой личности автора произведения на основе вербальных данных, поскольку текст является продуктом речевой деятельности индивида и не мыслится вне его способности порождать и воспринимать дискурс [Караулов: 2010, 3]. В этом русле языковая личность определяется как совокупность способностей и свойств индивида, обусловливающих создание и восприятие им речевых произведений (текстов) [Там же, 37]. Развивая и обогащая положения лингвоперсонологии, заложенные Г. И. Богиным [Богин: 1984] и Ю.Н. Карауловым [Караулов: 2010], современные исследователи изучают ее различные виды: выделены и описаны личности политика [Славова: 2012], переводчика [Бушев: 2010], детектива [Андрійко, Потапенко: 2011, 52–57] и др.; в русле Сочинской лингвориторической школы – профессиональная языковая личность ученого – философа и филолога (А.Ф. Лосев) [Дружинина, Ворожбитова: 2005], филолога (В.В. Виноградов) [Ворожбитова, Кузнецова: 2013], ученого-филолога / писателя [Vorozhbitova: 2011], будушего специалистафилолога [Ворожбитова: 2010, 2012], PR-специалиста [Ворожбитова: 2013], политического вождя [Кегеян, Ворожбитова: 2011]; коллегиальная языковая личность ученого – русского космиста [Ворожбитова, Тихонова: 2013], совокупная жанрово-стратная языковая личность поэта-верлибриста [Ворожбитова, Мишина: 2013]. Активно исследуется языковая личность «глянцевого журналиста» [Ворожбитова, Скулкин: 2013]. Вне поля зрения исследователей остается языковая личность репортера как продуцента дискурса новостей, которая отличается рядом специфических черт, обусловленных особенностями его деятельности, включающей поиск, отбор, обработку и изложение информации. Журналисты создают медиатексты, в которых представляют реальность как версию действительности [Stocking, Gross: 1989, 3], а этапы их деятельности подчинены трем уровням языковой личности – мотивационному, лингвокогнитивному и вербально-семантическому [Караулов: 2010, 37]. Мотивационный уровень определяет тематику статей, лингвокогнитивный связан с активацией ментальных структур, а вербально-семантический эксплицирует два предыдущих. Деятельность репортера определяется его личностными параметрами, включающими гендер, возраст, национальность, уровень образования и социальный статус. Эти характеристики принадлежат к мотивационному уровню, поскольку обусловливают активацию потребностей языковой личности: физиологических, безопасности, принадлежности, репутации, самоактуализации, а также когнитивных и 60
Лингвориторическая парадигма: теоретические и прикладные аспекты. 2013. № 18 эстетических [Маслоу: 2008, 60–72]. Настоящая статья посвящена выявлению влияния гендера журналиста на специфику изображения событий, апеллирующих к потребности в безопасности, одной из наиболее важных для журнального дискурса. Материалы и методы. Влияние гендера журналиста на особенности изображения событий, апеллирующих к потребности в безопасности, анализируем на материале 1740 лексических единиц, именующих поддержание, нарушение, восстановление или потерю безопасности. Эти единицы были выделены методом сплошной выборки из 90 статей журнала Newsweek за 2005-2012 годы, 45 из которых написаны журналистами-мужчинами и 45 – женщинами. В исследовании используются методы компонентного анализа для выявления значения номинативных единиц и количественного анализа для установления частотности употребления единиц различной семантики. Обсуждение. Гендер журналиста как одна из фундаментальных координат языковой личности является когнитивно-дискурсивным образованием [Мартинюк: 2005, 295] и фактором, обусловливающим его речевое поведение. В нашем исследовании гендер рассматриваем как динамическую культурно детерминированную социальную характеристику языковой личности, которая на основе биологической принадлежности к определенному полу формируется в процессе включения личности в различные дискурсивные практики [Eckert, McConnel-Ginet: 2003, 24]. В модели языковой личности журналиста гендерные различия выявляются в изображении мужчинами и женщинами фрагментов мира в разной перспективе, обусловленной отличиями в фокусировке внимания. Избирательность восприятия, которая заключается в преимущественном выделении одних аспектов событий на фоне других, подчиняется потребностям журналиста, определяющим приоритеты восприятия и вербализуемым с помощью номинативных единиц соответствующей семантики. Лексические единицы, апеллирующие к потребности в безопасности, более характерны для авторовженщин: в их статьях выявлен 921 случай употребления единиц этой группы в противовес 819 случаям в материалах, написанных мужчинами. Сосредоточенность внимания женщин на аспектах событий, связанных с безопасностью, объясняется тем, что им в большей степени свойственна актуализация этой потребности, чем мужчинам [Грошев, Морозова: 2013, 139], что обусловлено различиями в гендерной социализации в раннем возрасте: в детстве девочек больше опекают, покровительствуют им, а мальчикам дают большую свободу действий [Lakoff, Bucholtz: 2004, 78]. Разный опыт переживания мужчинами и женщинами безопасности и ее дефицита объясняет выбор журналистами противоположных полов единиц с определенной семантикой. Репортеры-мужчины предпочитают лексику, описывающую нарушение безопасности, женщины фокусируются на ее поддержании и восстановлении. Номинативные единицы, обозначающие поддержание безопасности (security, to protect), объединены семой ‘keep’ [Longman: e-ref] и преобладают в статьях, написанных женщинами. В их материалах выявлено 156 случаев употребления этих единиц в отличие от 87 в статьях мужчин, что свидетельствует о бóльшем опыте переживания женщинами чувства поддержания безопасности. Гендерные особенности в употреблении единиц этой группы проявляются, в частности, в выборе лексики, именующей людей, соотносящихся с источником поддержания безопасности, – полицейских и врачей. Мужчины предпочитают именовать полицейских, напр., Anxious to prevent similar scenes at the royal wedding, the Metropolitan Police have promised that they’ll be on guard against every threat from terrorism downwards [Newsweek 02.05.2011]. В проанализированных статьях мужчин существительные police, police officer, policeman, cop встречаются 18 раз в отличие от 10 в материалах, написанными женщинами, что свидетельствует о бóльшем внимании мужчин к поддержанию общественной безопасности. Репортеры-женщины предпочитают именовать врачей, напр., The idea of the dedicated family doctor has been ingrained in the American imagination, we desperately want it, or want it back, and we hold it as the ideal of the way things should be [Newsweek 24.08.2009]. В их статьях количество употреблений существительного doctor и его синонимов составляет 59 случаев в отличие от 8 в материалах репортеров-мужчин. Кроме существительного doctor, которое встречается 32 раза, журналисты-женщины именуют медработников субординатными терминами, дифференцирующими особенности профессиональной деятельности работников этой группы. В статьях женщин-журналистов находим 27 наименований различных врачей: psychologist, psychiatrist, physician, therapist, oncologist, cardiologist, family practitioner, neonatologist, palliative care specialist. Так, в следующем предложении журналист-женщина именует врача, оказывающего помощь пациенту в период его наблюдения и лечения в медицинской организации, с помощью лексической единицы primary-care physicians, указывающей на субординатный уровень категоризации: But we're already in the land of waiting weeks for an appointment, thanks to a shortage of primary-care physicians that will only get worse: astonishingly, only 2 percent of medical students are entering primary-care internal medicine [Newsweek 24.08.2009]. Нарушение безопасности акцентируется лексическими единицами со значением угрозы, объединенными семой ‘damage’ “повреждение” в значении лексемы threat, определяемой как the possibility of suffering bad effect that is done to something, so that it impairs its normal functioning [Longman: e-ref]. В статьях журналистов-женщин нарушение безопасности именуется единицами как базового, так и субординатного уровня категоризации. Базовые наименования болезней и состояний (disease, illness, ill), зафиксированные в их материалах 36 раз в противовес 17 случаям в статьях авторов-мужчин. Вместе с 61
Лингвориторическая парадигма: теоретические и прикладные аспекты. 2013. № 18 тем, в текстах репортеров-женщин представлено бóльшее количество субординатных номинаций (47 случаев в противовес 14 у мужчин), именующих отдельные заболевания (skin cancer, glaucoma) и синдромы (sluggishness, post trauma syndrome). В приведенном ниже высказывании репортер-женщина с помощью существительных stroke и coma дифференцирует инсульт и кому, характеризующиеся совокупностью одинаковых симптомов: If you have a massive stroke and fall into a coma, do you want to be fed through a tube? [Newsweek 24.08.2009]. Частотность употребления существительного patient, именующего пациента, составляет 38 случаев в статьях женщин и 14 – в материалах мужчин. При этом женщины называют пациентов субординатными терминами, раскрывающими их различные характеристики, напр., transplant patient, low-risk patient, intensive care patient, addict, и диагноз, напр., alcoholic, schizophrenic, autistic, diabetic, infected, afflicted, insomniac. Пристальное внимание женщин к телесной безопасности обусловлено их более низким болевым порогом [Миронова: 2008, 16], ибо в течение жизни они испытывают бóльшее количество «эпизодов боли» [Keogh: 2012, e-ref]. Нездоровые ощущения появляются в различных участках их тела и беспокоят их с бóльшей частотой, чем мужчин [Keogh: 2012, e-ref], т.е. различия в ощущении и переживании боли у мужчин и женщин влияют на интерес к информации, связанной с потребностью в телесной безопасности [Грошев: 2013, 140]. Номинативные единицы, именующие нарушение физической безопасности, объединены семами ‘object’ и ‘disorder of structure or function’ [Longman: e-ref]. Частотность базовых наименований damage и destroy не проявляет значительных различий в статьях, написанных представителями обоих полов: четыре употребления в текстах мужчин и шесть в материалах женщин. Гендерные особенности в выборе номинативных единиц, отражающих нарушение физической безопасности, проявляются на субординатном уровне и состоят в преобладании именований конкретных физических действий (crash, smash) в статьях мужчин и стихийных бедствий (tsunami) в материалах женщин. Мужчины дифференцируют различия в характере деструктивного воздействия единицами, объединенными родовым понятием разрушительного физического воздействия человека на объект: harm, ruin, injury, wreck, crash, smash. В их статьях находим 14 употреблений названных единиц, а в материалах женщин – пять, что свидетельствует о более частом осмыслении мужчинами деструктивного влияния как физических действий, изменяющих структуру объекта, нарушая его целостность [Кузьмина: 2009, 10]. В приведенном ниже высказывании журналист-мужчина изображает действия граждан во время акции протеста с помощью лексических единиц shatter, damage и intact: The window of a Porsche showroom was shattered, the Ritz had paint thrown at it, and Fortnum & Mason was occupied by a sit-in (with little damage done; the stacks of Earl Grey tea and Gentleman’s Relish survived intact) [Newsweek 02.05.2011]. Преобладание в статьях репортеров-мужчин номинативных единиц с семантикой деструктивности обусловлено их вовлеченностью в практическую деятельность, направленную на преобразование различных объектов. В статьях, написанных женщинами, преобладают номинативные единицы, обозначающие стихийные бедствия, напр., storm, tsunami. Количество их употреблений составляет 34 в текстах женщин и 19 – в материалах мужчин. Преобладание в текстах женщин названных лексических единиц свидетельствует об их сосредоточенности на деструктивных природных явлениях глобального масштаба. Так, в следующем высказывании женщина-журналист дифференцирует природные бедствия на субординатном уровне категоризации единицами volcanic explosions, meteor impacts: There have been mass volcanic explosions, meteor impacts, and all manner of other abuses greater than anything people could inflict [Newsweek 16.03.2009]. Лексические единицы, обозначающие нарушение общественной безопасности, именуют преступления (murder), правонарушителей (drug trafficker) и жертв (victim). По частотности употребления единицы этой группы проявляют незначительные отличия: обнаружено 117 их употреблений в статьях журналистов-мужчин и 145 – в материалах авторов-женщин. Гендерные особенности проявляются в преобладании базовых наименований (crime) в статьях мужчин и субординатных (arson, forgery) – в текстах женщин. Мужчины преимущественно воспринимают правонарушения гештальтно, т.е. как целое, о чем свидетельствуют базовые наименования crime и violation, которые в их статьях встречаются 16 раз в противовес 9 употреблениям в материалах авторов-женщин. В следующем предложении журналист-мужчина именует правонарушение существительными crime и violation, представляющими событие на базовом уровне категоризации: His administration had shied away from supporting juke events, for fear any juvenile gathering would promote violence and crime [Newsweek 07.03.2011]. В статьях журналистов-женщин субординатные единицы дифференцируют виды преступлений, напр., drug trafficking (52 употребления в отличие от 44 у мужчин); изображают процесс преступления, напр., to forge, to smuggle (46 употреблений в противовес 34 у мужчин); именуют нарушителей общественного порядка. В материалах женщин зафиксировано 32 употребления обозначений преступников, напр., robber, assassin (у мужчин – 19), и шесть случаев именования жертв victim (у мужчин – 4). Преобладание названных лексических единиц в статьях женщин свидетельствует об их сосредоточенности на отдельных нарушениях общественного порядка. В следующем предложении наряду с существительным crime, категоризующим правонарушение на базовом уровне, журналист-женщина также дифференцирует названия отдельных преступлений drug running, extortion, murder, соотносимых с субординатным уров62
Лингвориторическая парадигма: теоретические и прикладные аспекты. 2013. № 18 нем категоризации: His job: get evidence to bring down its members for a long list of alleged crimes, including drug running, extortion and murder [Newsweek 16.03.2009]. Номинативные единицы, именующие нарушение международной безопасности и объединенные семами ‘violent action’ и ‘between countries’ [Longman: e-ref], напр., war, вдвое преобладают в статьях, написанных мужчинами: 268 употреблений в отличие от 135 в материалах авторов-женщин. Частотность наименования базового уровня категоризации – war и conflict – проявляет незначительные различия: 46 употреблений в статьях мужчин-репортеров и 34 – в материалах авторов-женщин, что свидетельствует о гештальтном восприятии войны журналистами обоих полов, напр., Two Bushes, two Iraq wars [Newsweek 18.05.2009]. В приведенном примере существительное wars помогает автору-женщине констатировать факт войны без конкретизации характера военных действий, степени опасности или других аспектов противостояния между государствами. В статьях журналистов-мужчин нарушение международной безопасности преимущественно отражается лексикой субординатного уровня. Они детализируют характер противостояния: на это указывают 62 употребления единиц, именующих различные военные действия, напр., shoot, bomb, в отличие от 28 у женщин, и 32 употребления единиц, обозначающих восстания и конфликты (uprising, revolt, strike) в отличие от 16 случаев у репортеров-женщин. Кроме того, в статьях авторов-мужчин зафиксировано 36 употреблений номинаций воинов и военачальников (warrior, fighter, soldier) и 19 случаев именования бунтовщиков (protester, insurgent, rebel, rioter) в противовес 18 и 9 случаям в материалах женщин. Лексические единицы, именующие терроризм как наиболее масштабную военную угрозу, преобладают в статьях репортеров-мужчин: в их материалах существительное terrorism зафиксировано 48 раз в отличие от 17 случаев в статьях женщин, а существительные, именующие террористов (terrorist, bomber, suicide bomber), употребляются мужчинами 16 раз в отличие от шести случаев в статьях женщин. Преобладание в статьях авторов-мужчин единиц, именующих терроризм, свидетельствует об их внимании к более глобальным угрозам. Восстановление безопасности акцентируется лексическими единицами, описывающими нейтрализацию угроз, на что в их дефинициях указывают семы ‘renovation’ и ‘security’. Лексика этой группы преобладает в статьях, написанных женщинами: 220 употреблений в противовес 161 случаю в материалах авторов-мужчин. Изображая восстановления безопасности, женщины сосредоточивают внимание на его телесном аспекте существительными, обозначающими лекарства (drug), их разновидности (antidepressants) и названия («Aranesp»), прилагательными healthy, sound, глаголами, описывающими лечение (to cure) и выздоровление (to recover), а также образованными от них существительными (treatment). Названия лекарств базового уровня категоризации (drug, medicine, remedy) употреблены 51 раз женщинами и 20 мужчинами. Отдельные виды лекарств (antidepressants) именуются в статьях женщин 18 раз и 7 – у мужчин, а названия препаратов («Aranesp»), соотносимые с субординатным уровнем категоризации, приводятся 12 раз женщинами и всего лишь два раза мужчинами. Так, в следующем предложении названия отдельных препаратов Prozac, Paxil и Zoloft апеллируют к субординатному уровню категоризации: Researchers found that newborns whose mothers took Prozac, Paxil or Zoloft in the third trimester had six times the risk of persistent pulmonary hypertension, a rare blood-pressure condition that is potentially fatal [Newsweek 24.04.2006]. Частотность употребления прилагательных healthy и sound составляет 23 случая у женщин и 17 – у мужчин, а глаголы, описывающие лечение (to cure, to treat, to heal) и выздоровление (to recover) зафиксированы 24 раза в статьях женщин и 11 раз в материалах у мужчин. Количество образованных от них существительных (treatment, cure, health, well-being, remission) составляет 38 у женщин и 18 у мужчин. Мужчины описывают восстановление физической безопасности лексическими единицами, обозначающими устранение вреда, объединенными семами ‘object’ и ‘renovation’: rectify, repair, rebuild, recreate, rehabilitate, reconstruct, restore, reinstate, compensate, refund, reimburse. Перечисленные глаголы и образованные от них существительные restoration, renovation и т.д. употреблены 39 раз в статьях мужчин и 19 раз – в материалах женщин-авторов. Незначительные гендерные колебания проявляют номинативные единицы, именующие восстановление общественной и международной безопасности, а также обозначающие потерю безопасности. Заключение. Лексическая вербализация потребности в безопасности в статьях мужчин и женщин проявляется в том, что, описывая различные аспекты состояния дел, журналисты-мужчины акцентируют внимание на нарушении безопасности, а женщины – на ее поддержании и восстановлении. При этом мужчины детализируют физическую и международную безопасность, а женщины – телесную и общественную. Перспектива дальнейших исследований состоит в выявлении влияния гендера журналистов на употребление номинативных единиц, связанных с другими потребностями языковой личности. Библиография Андрійко О.В., Потапенко С.І. Семіотичний і вербальний вияви особистості детектива (на матеріалі романів А.Крісті) // Наукові записки Ніжинського державного університету імені Миколи Гоголя. Серія Філологічні науки. 2011. С. 52–57. 63
Лингвориторическая парадигма: теоретические и прикладные аспекты. 2013. № 18 Богин Г.И. Модель языковой личности в ее отношении к разновидностям текстов: Автореф. дис. … док. филол. наук. Л., 1984. 31 с. Бушев А.Б. Языковая личность профессионального переводчика. Тверь: ООО Лаборатория деловой графики, 2010. 265 с. Ворожбитова А.А. Интерпретативная культура языковой личности как инструмент изучения дискурсивных процессов: теория и методика формирования в лингвориторической парадигме // Вестник Сочинского государственного университета туризма и курортного дела. 2012. №2 (20). С. 197–200. Ворожбитова О.А. Лінгвориторичні основи дослідження дискурсивних процесів та формування поліетносоціокультурно-освітнього простору в аспекті PR-діяльності професійної мовної особистості // Інформаційне суспільство: Матеріали Міжнародної науково-практичної конференції «Зв’язки з громадськістю в економіці та бізнесі». Киев, 2013. Вып. 18. С. 128–135. Ворожбитова А.А. Филолог как профессиональная языковая личность в инновационном потенциале Федерального государственного стандарта третьего поколения (ФГОС-3): лингвориторикосинергетический подход // Вестник Сочинского государственного университета туризма и курортного дела. 2010. № 4. С. 144–149. Ворожбитова А.А., Кузнецова Л.Н. Лингвориторика дискурсивных процессов: типология интертекстуальных включений в научно-интерпретативном дискурсе филолога как профессиональной языковой личности // Известия Сочинского государственного университета. 2012. №3 (21). С. 182–186. Ворожбитова А.А., Мишина М.М. Типологические характеристики верлибра как актуального лингвориторического компонента дискурсивных процессов социокультурно-образовательного пространства // Известия Сочинского государственного университета. 2013. №2 (25) С. 174–178. Ворожбитова А.А., Скулкин О.В. Журналист как профессиональная языковая личность в лингвориторике современного российского глянцевого дискурса // Известия Сочинского государственного университета. 2013. №3 (26). С. 185–188. Дружинина В.В., Ворожбитова А.А. Лингвориторические параметры идиостиля как выражение менталитета языковой личности ученого (А.Ф. Лосев): Монография. Сочи: РИО СГУТиКД 2005. 152 с. Грошев И.В., Морозова Л.В. Гендерный дискурс эмоциональной «энергизации» шокирующей рекламы как латентного целеполагания процесса формирования отношения потребителей к товару // Социальная психология и общество. 2013. № 1. C. 138–152. Караулов Ю.Н. Русский язык и языковая личность. М.: Изд-во ЛКИ, 2010. 264 с. Кегеян С.Э., Ворожбитова А.А. Лингвориторические параметры политического дискурса (на материале текстов идеологов большевизма): Монография. Сочи: РИЦ СГУТиКД, 2011. 156 с. Кузьмина С.Е. Семантика английских глаголов со значеним уничтожения: Автореф. дис. … канд. филол. наук. Нижний Новгород, 2006. 24 с. Мартинюк А.П. Регулятивна функція гендерно маркованих одиниць мови (на матеріалі сучасного англомовного публіцистичного дискурсу): Автореф. дис. … докт. філол. наук. К., 2006. 40 с. Маслоу А. Мотивация и личность / Пер. с англ. СПб.: Питер, 2008. 352 с. Миронова Н.И. Отражение характеристик коммуниканта в речевом поведении (когнитивный анализ). М.: Наука: Флинта, 2008. 312 с. Потапенко С.І. Сучасний англомовний медіа-дискурс: лінгвокогнітивний і мотиваційний аспекти. Ніжин: Видавництво НДУ імені Миколи Гоголя, 2009. 391 с. Славова Л.Л. Мовна особистість лідера у дзеркалі політичної лінгвоперсонології: США – Україна. Житомир: Вид-во ЖДУ імені Івана Франка, 2012. 360 с. Eckert P., McConnel-Ginet S. Language and Gender. Cambridge: Cambridge University Press, 2003. 367 p. Keogh E. Psychosocial aspects of pain in men and women: current status and future directions // International Association for the Study of Pain (IASP). 14th World Congress on Pain. Milan, 2012. Available at http://opus.bath.ac.uk/31969/ Lakoff R.T., Bucholtz M. Language and Woman's Place: Text and Commentaries (Studies in Language and Gender). Oxford: Oxford University Press, 2004. 328 p. Longman Dictionary of Contemporary English. [Электронный ресурс]. Режим доступа: http://www.ldoceonline.com/ Stocking S.H., Gross P. H. How Do Journalists Think? A Proposal for the Study of Cognitive Bias in Newsmaking. Bloomington: ERIC Clearinghouse on Reading and Communication Skills, 1989. 124 p. Vorozhbitova A.A. Program of professional linguistic personality study in linguo-rhetorical paradigm: scientist-philologist and classic writer // European researcher. 2011. № 4. С. 398–401.
64
Лингвориторическая парадигма: теоретические и прикладные аспекты. 2013. № 18 Восклицательное предложение как языковое средство формирования текста 1 2
Деньгина Татьяна Владимировна Чернова Любовь Викторовна
1
Армавирская государственная педагогическая академия, Россия 352900 г. Армавир, ул. Кирова, 50 кандидат филологических наук, доцент e-mail: tatyana.dengina@mail.ru 2
Армавирская государственная педагогическая академия, Россия 352900 г. Армавир, ул. Кирова, 50 кандидат филологических наук, доцент e-mail: lolache@mail.ru Аннотация. Статья содержит обобщение хода и результатов исследования функции восклицательного предложения в образовании речевой ткани текста и его основных категорий. Текстообразующая функция восклицательного предложения находится в тесной зависимости от его позиции в тексте, типа и стиля речи. Ключевые слова: восклицательное предложение, текст, денотат, коннотат, эмоционально-оценочная сфера, прагматическая функция. УДК 81’367.323. Exclamatory sentence as linguistic means of text-formation 1 2
Tatiana V. Dengina Lyubov V. Chernova
1
Armavir State Pedagogical Academy, Russia 352900 Armavir, Kirov Str., 50 Candidate of Philology, Associate Professor e-mail: tatyana.dengina@mail.ru 2
Armavir State Pedagogical Academy, Russia 352900 Armavir, Kirov Str., 50 Candidate of Philology, Associate Professor e-mail: lolache@mail.ru Abstract. The article summarizes the state and results of research into exclamatory sentence function in text formation and its main categories. The text-forming function of the exclamatory sentence is closely dependent on its position in the text, type and style of speech. Keywords: exclamatory sentence, text, denotation, connotation, emotional evaluative sphere, pragmatic function. UDC 81’367.323. Введение. В течение длительного времени внимание языковедов было сосредоточено на изучении языковой системы, но со второй половины ХХ века центр внимания переносится на вторую сторону взаимосвязанного единства: речевую деятельность и ее продукт – связный текст. По мнению Г.А.Золотовой, «текст получает признание как одна из важнейших лингвистических категорий, поскольку языковая система в процессе коммуникации реализуется не в изолированном предложении, а в текстах разного типа и назначения» [Золотова: 1982, 3]. Материалы и методы. Материалом послужили тексты художественных произведений XIX–XX веков. Основными являются комплексный функциональный анализ, метод лингвистического описания, методы контекстуального анализа, сопоставительного анализа и другие. Обсуждение. Само понятие «текст», его объем и границы не имеют однозначного и точного определения. Текст определяется как «последовательность вербальных (словесных) знаков» [Лингвистический энциклопедический словарь: 1990, 507]; как «высшее и независимое языковое единство», «отрезки, большие, чем предложение» [Тураева: 1986, 4–5]; как «связное и относительно завершенное сообщение», характеризующееся «коммуникативной предназначенностью» [Супрун: 1996, 71]; как «языковое выражение определенного смыслового ряда» [Лихачев: 1983, 129]. Между тем, Л.Г. Бабенко считает, что всякий текст в той или иной степени является эмоциональным. «Эмоциональное 65
Лингвориторическая парадигма: теоретические и прикладные аспекты. 2013. № 18 содержание – непременный компонент семантической структуры текста, оно пронизывает всю ткань произведения, не оставляя равнодушным и читателя» [Бабенко: 1989, 102]. Вместе с тем, любой текст ориентирован прежде всего на субъекта речи. Для достижения эмоциональной коммуникативной цели автор избирает такой тип текста, который наделяется прагматической функцией воздействия на эмоционально-оценочную сферу языкового сознания реципиента. Эмоциональность текста создают как лингвистические, так и экстралингвистические его компоненты. Несмотря на то что теория текстообразования привлекает все большее внимание, рассмотрение роли восклицательных предложений с этой точки зрения еще не нашло достаточного отражения. Обсуждение. Восклицательные предложения проявляют себя с разных сторон языка и речи, следовательно, они получают возможность полного осознания, реализации всех денотативных и коннотативных значений только в тексте. «Все языковые сущности, содержащие коннотацию, являются прагматическими “полуфабрикатами”, которые могут реализовать цели и задачи участника речевого акта только в тексте» [Деньгина: 2000, 154]. Любая языковая единица, заключающая коннотацию, выполняет экспрессивную функцию, выражает эмоциональное или ценностное отношение говорящего к обозначаемому, имеет дополнительное к объективному ассоциативно-образное значение, характеризующее данную реалию. Хотя восклицательные предложения имеют прямую зависимость, с одной стороны, от текста, речевой ситуации, эмоционального настроя говорящего, с другой стороны, они способны выполнять текстообразующую функцию, вступая в системные отношения с языковыми единицами, окружающими их. Текстообразующая функция определяется как свойство синтаксической единицы участвовать в создании текста и в реализации его основных категорий: целостности, модальности, членимости и других. Восклицательные предложения могут выступать в роли эмотемы текста, т.е. такого, по мнению В.И. Болотова, отрезка текста, «смысл которого или форма выражения содержания является источником эмоционального воздействия» [Болотов: 1981, 53]. Исследуемые конструкции могут давать толчок к дальнейшему развертыванию событий, служить итогом предыдущих рассуждений, содержать эмоциональные пояснения, комментарии содержания высказывания (размышления). В силу этого разноместного положения текстообразующие функции восклицательных предложений могут быть весьма разнообразными. В зависимости от этого восклицательные предложения могут занимать препозицию, интерпозицию и постпозицию по отношению к окружающим единицам. К предложениям, располагающимся в препозиции, следовательно, являющимися стимулом дальнейшего развертывания, относятся восклицательно-побудительные единицы, содержащие приказ, требование, совет, просьбу, мольбу. Истинность-ложность таких предложений определяется по реакции слушающего. Адресат, выполняющий приказ, просьбу, совет, показывает, что цель говорящего достигнута, а высказывание является истинным. Отсутствие необходимого действия со стороны слушающего говорит о ложности высказывания. Авторы художественных произведений, участники разговорных речевых актов всегда стремятся показать, достигает ли своей коммуникативной цели побудительное высказывание. С крыльца сбежал молодой офицер Болотов, сказал стоявшим во дворе дежурным казакам: – Ребята, носилки! Емельян Пугачев и три его товарища бросились к носилкам и фургонам. (Шишков. Емельян Пугачев.) Смотри, Шебалов, ты не очень-то людьми расшвыривайся, нынче люди дороги! – Выгоню, – тихо повторил Шебалов и, опустив голову, неторопливо пошел к крыльцу. (Гайдар. Школа.) В препозиции по отношению к достроенным единицам выступают восклицательные предложения, в которых средством выражения эмотивности является только интонация. Отсутствие эмотивов не позволяет выявить эмоцию в письменной форме речи, так как одно и то же предложение может выражать удивление, восхищение, недоразумение, осуждение и т.д., если средством выражения эмотивности является только интонация. Приведенные примеры не оставляют сомнений в выражении эмоции, что позволяет считать достигнутой поставленную коммуникативную цель, которая выявляется благодаря достроенному контексту. Да он коваль! – разочарованно воскликнул молодой желтоусый казачишка, указывая на руки Давыдова, покрытые на ладонях засвинцованной от общения с металлом кожей, с ногтями в застарелых зубцах. (Шолохов. Поднятая целина.) Обязательного развертывания требует конструкция, которая называется «именительный представления», не употребляющийся без базовой части. Русский язык! Тысячелетия создавал народ это гибкое, пышное, неисчерпаемо богатое, умное и поэтическое орудие своей социальной жизни, своей мысли, своих чувств, своих надежд, своего гнева, своего великого будущего (А. Толстой). В интерпозиции чаще всего выступает предложение, описывающее действие, которое является объяснением предшествующего действия и в то же время является мотивировкой к последующим действиям. Капрал, отдуваясь и пыхтя, устало опустился на скрипучую скамейку. Стал доставать платок, чтоб обтереться, и вдруг во всю мочь завопил: 66
Лингвориторическая парадигма: теоретические и прикладные аспекты. 2013. № 18 – Кошелек! Кошелек из кармана! Ай, ай и серебряная табакерка! – весь дрожа, капрал вскочил, губы его скривились, глаза моргали. – Лови, держи! – бестолково метался он, совал в стол квитанционную книгу, гнал всех вон. (Шишков. Емельян Пугачев.) Для предложений, расположенных в интерпозиции, предшествующие единицы части выступают как подготовительные, являясь как бы ретроспективной частью, левой интенцией, а восклицательное предложение является завершением мысли, ее оценочным комментарием. Характер заключительного звена выполняет при этом авторская ремарка. Выпустили меня, Букина и еще четырех. Скоро и Павла выпустят, уж это верно! Хорошо держится Павел, ровно, твердо. (Горький. Мать) Располагаясь в постпозиции, восклицательные предложения могут выполнять завершающую логическую функцию, служить выводом. Фридрих знал, что русская императрица Елизавета к нему издавна питает отвращение, зато был почти уверен, что великий князь голштинец Петр, считавший себя вечным подмастерьем Фридриха, окажет ему помощь. С женой Петра – Екатериной, немкой по природе, пожалуй, тоже молено варить пиво. Если в ней расщекотать тщеславие, если обольстить ее призраком короны, она может оказаться в числе клевретов. Да, да, он окутает Россию сетью всяческих интриг и затем на поле брани поставит эту державу на колени! (Шишков. «Емельян Пугачев»). Чаще всего в постпозиции может употребляться предложение, содержащее оценку, которому предшествуют аргументы данной оценки, ее основание, хотя встречаются случаи и препозитивной оценки по отношению к ее мотивам. Он рассчитает, насколько нужно влажности, столько и дерева разведет; у него все играет две–три роли: лес лесом, а полю удобрение от листьев. И это во всем так. Изумительный человек! (Гоголь. «Мертвые души»). Использование того или другого типа позиции строевого звена зависит от характера текста. Динамический характер, содержащий описание действия, предполагает включение восклицательнопобудительных предложений, которые чаше встречаются в препозиции или интерпозиции. Статический характер текста, например, описание пейзажа, предполагает использование атрибутивноконцентрированных восклицательно-оценочных предложений, которые могут завершать фрагмент описания пейзажа или служить фоном, на котором развертывается дальнейший текст. Загорелые холмы, буро-зеленые, вдали лиловые, со своими покойными, как тень, тонами, равнины с туманной далью и опрокинутое над ними небо, которое в степи, где нет лесов и высоких гор, кажется страшно глубоким и прозрачным, представлялись теперь бесконечными, оцепеневшими от тоски... Как душно и уныло! (Чехов. «Степь»). Высокой степенью текстообразующей возможности отличаются предложения, имеющие два или более значения. Такие единицы, обладающие уплотненной семантической информацией, экономичны в формальном отношении и максимально содержательны. Важную роль в декодировании заложенной информации играет контекст. К подобным конструкциям можно отнести построенные по схемам: что за + существительное; вот + существительное, лишенное коннотативного значения. Вот теперь порядок! (Айтматов. Тополек мой в красной косынке.) Данная языковая единица может выражать положительную или отрицательную оценку. Предшествующее предложение снимает этот вопрос. Тогда Урмат-аке довольно улыбнулся. [Несчастливцев] Что тут за газеты! (Островский. «Лес»). Определить одно из трех возможных значений восклицательного предложения (восхищение, возмущение, несогласие) также помогает предшествующее высказывание. Асимметрией языкового знака отличаются нечленимые предложения, семантику которых можно определить из контекста, что говорит об их текстообразующей функции. Что вы! – Возразил он, оскаливая зубы. (Аверченко. «Находчивость на сцене»). Последующее предложение определяет одно из нескольких значений, присущих данному языковому знаку. Приведенные примеры показывают, что данные предложения обладают текстообразующей функцией. Они могут употребляться и в препозиции, и в постпозиции по отношению к достроенному контексту. Строевыми возможностями обладают предложения, включающие языковые единицы, которые могут употребляться как в прямом, так и в переносном значении. Употребляясь в прямом значении, они выполняют в тексте атрибутивную функцию, а в переносном значении – квалифицирующую. Определить значение такого языкового знака можно лишь с помощью окружающих предложений. Но дядюшка, ведь она сумасшедшая! (Достоевский. «Село Степанчиково и его обитатели»). Последующая номинация и дескрипция эмоции говорящего позволяют сделать вывод о том, что сумасшедшая употребляется в прямом значении: Вскричал я, забывшись, и сердце мое болезненно сжалось. Подобные языковые единицы могут выступать как в препозиции, так и в постпозиции. Фрагменты текстов, где строевыми являются восклицательные предложения, можно классифицировать на основании участия субъектов в акте речи. На указанном основании следует выделить тексты, разделенные на субъекты речи, и тексты, не разделенные на субъекты речи. В текстах первой группы в речевом акте может участвовать как автор, так и персонаж. Слова автора могут предварять высказывание персонажа, служить фоном, на котором прозвучит речь персонажа, находиться в постпозиции или прерывать слова персонажа для того, чтобы дескриптивно передать эмоциональное состояние героя. А с господами не пойду. Они, когда понадобится, толкнут меня вперед, – да по моим костям, как по маслу, дальше зашагают. И с тяжелым убеждением крестьянина он прибавил: 67
Лингвориторическая парадигма: теоретические и прикладные аспекты. 2013. № 18 – Никогда ничего хорошего от господ не будет! (Горький. «Мать»). Неразделенные на субъекты речи тексты могут принадлежать как автору, так и персонажу. Авторский текст может выполнять следующие функции: передача информации адресату, где текстообразующие восклицательные предложения носят оценочный характер, завершая передаваемую информацию; функцию воздействия на слушателя, где строевое предложение может выражать призыв к чему-либо. Маша Шубина попала в руки жандармерии и была замучена там же, в Успенке. От того же своего человека удалось узнать, что Маша Шубина до конца отрицала какую бы то ни было связь с подпольем и никого не выдала. Ужасная это была новость! (Фадеев. «Молодая гвардия»). Речевой акт, участником которого является персонаж, выражает оценку, эмоциональное состояние говорящего, отношение к явлениям и событиям с последующим комментарием или предшествующими аргументами. Ну, да, не верю! Наслухались мы брехнев от вашего брата! (Шолохов. «Поднятая целина»). Аргументы говорящий может приводить и после высказанного тезиса. Вот видите, господа! Едва вы перестали притворяться, стали самими собою, как настроение улучшилось и скуки как не бывало (Аверченко. «Четверо»). Следовательно, восклицательные предложения выполняют текстообразующую функцию, являясь строевыми единицами. Заключение. Таким образом, анализ исследованного материала расширил представление о языковых средствах выражения эмотивности на всех уровнях. Отбор говорящим необходимых средств зависит от эмоционального состояния, иллокутивных целей, так как с помощью восклицательных предложений можно достичь экспрессивной, директивной, комиссивной, ассертивной иллокутивных целей. Часто обладая несоответствием плана содержания и плана выражения, приобретая приращение смысла за счет эмфатической интонации, анализируемые предложения могут вызывать трудности в декодировании смысла. Говорящий поставлен в такие условия, что он должен опираться на пресуппозиции, что во многом определяет культуру общения. В лингвориторической парадигме учет рассмотренных аспектов актуален для интерпретации пафосно-вербально-элокутивных параметров того или иного вида дискурса: фольклорного [Соборная, Ворожбитова: 2005], научного [Дружинина, Ворожбитова: 2005], политического [Кегеян, Ворожбитова: 2011; Протуренко, Ворожбитова: 2012]. Восклицательные предложения, являясь единицами языка и речи, обретают полное осмысление, возможность правильного восприятия в совокупности всех денотативных и коннотативных значений только в тексте. Находясь в зависимости от текста с одной стороны, с другой – они, обладая большими строевыми возможностями, играют существенную роль в формировании трихотомии «текст – дискурс – произведение» [Ворожбитова: 2000, 93–100; 2003]. Библиография Бабенко Л.Г. Лексические средства обозначения эмоций в русском языке. Свердловск: Изд-во Уральского ун-та, 1989. 184 с. Болотов В.И. Эмоциональность текста в аспекте языковой и неязыковой вариативности (Основы эмотивной стилистики текста). Ташкент: ФАН, 1981. 116 с. Ворожбитова А.А. Лингвориторическая парадигма: теоретические и прикладные аспекты: Монография. Сочи: РИО СГУТиКД, 2000. 317 с. Ворожбитова А.А. Трихотомия «Текст – Дискурс – Произведение» в лингвориторической парадигме // Язык. текст. дискурс: Межвуз. сб. науч. ст. Вып. 1 / Под ред. Г.Н. Манаенко. – Ставрополь: ПГЛУ, 2003. С. 17–26. Деньгина Т.В. Формально-синтаксические и функционально-семантические особенности восклицательных предложений в современном русском языке. Дис. … канд. филол. наук. Ставрополь: 1999. 187 с. Дружинина В.В., Ворожбитова А.А. Лингвориторические параметры идиостиля как выражение менталитета языковой личности ученого (А.Ф. Лосев): Монография. Сочи: РИО СГУТиКД 2005. 152 с. Золотова Г.А. Коммуникативные аспекты русского синтаксиса. М.: 1982. 368 с. Кегеян С.Э., Ворожбитова А.А. Лингвориторические параметры политического дискурса (на материале текстов идеологов большевизма): Монография. Сочи: РИЦ СГУТиКД, 2011. 156 с. Лингвистический энциклопедический словарь / Под ред. В.Н. Ярцевой. М.: 1990. 685 с. Лихачев Д.С. Текстология. На материале русской литературы X–XVII веков. Изд. 2, перераб. и доп. Л.: 1983. 639 с. Протуренко В.И., Ворожбитова А.А. Советская аргументативная модель в передовых статьях газеты «Правда» периода Великой Отечественной войны: монография. – Сочи: РИЦ ФГБОУ ВПО «СГУ», 2012. 140 с. Рубцов Н.Г. Нечленимые предложения в русской речи // Материалы международной научной конференции «Актуальные проблемы культуры современной русской речи». Армавир: РИО АГПА, 2012. С. 55–59. Соборная И.С., Ворожбитова А.А.Этнокультурные особенности русских, польских и немецких сказок (лингвориторический аспект): Монография. Сочи: РИО СГУТиКД 2005. 108 с. Супрун А.Е. Лекции по теории речевой деятельности. Минск: 1996. 28 с. Тураева З.Я. Текст: структура и семантика. М.: Просвещение, 1986. 127 с. 68
Лингвориторическая парадигма: теоретические и прикладные аспекты. 2013. № 18 Лингвокоммуникативная подготовка студентов вуза в системе лингвориторического образования Елизова Елена Ивановна Шадринский государственный педагогический институт, Россия 641870 г. Шадринск Курганской области, ул. К. Либкнехта, 3 кандидат педагогических наук, доцент E-mail: elisowa@yandex.ru Аннотация. В статье рассмотрен вопрос о реализации лингвокоммуникативной подготовки будущих специалистов в области иностранных языков и культур в рамках лингвориторической парадигмы современного высшего профессионального образования; выявлена сущность лингвориторической компетентности как важного компонента лингвокоммуникативной культуры студентов вуза. Ключевые слова: лингвориторическое образование, лингвокоммуникативная подготовка, лингвокоммуникативная культура, лингвориторическая компетентность. УДК 378.016: 811 Linguistic communicative preparation of higher school students within linguistic rhetorical education system Yelena I. Yelizova Shadrinsk State Pedagogical Institute, Russia 641870 Kurganskaya Oblast, Shadrinsk, K.Liebknecht Str., 3 Candidate of Pedagogics, Associate Professor E-mail: elisowa@yandex.ru Abstract. The article deals with the question of implementing linguistic communicative preparation of future specialists in the field of foreign languages and cultures within the framework of linguistic rhetorical paradigm of modern higher professional education as well as reveals the essence of linguistic rhetorical competence as an important component of linguistic communicative culture of students. Keywords: linguistic rhetorical education, linguistic communicative training, linguistic communicative culture, linguistic rhetorical competence. UDС 378.016: 811 Введение. В Национальной доктрине образования Российской Федерации до 2025 года одной из целей профессионального образования выступает подготовка высокообразованных людей и высококвалифицированных специалистов, способных к профессиональному росту и профессиональной мобильности в условиях информатизации общества и развития новых наукоемких технологий [Постановление РФ: 2000]. Важным направлением в решении актуальных задач модернизации отечественного профессионального образования является внедрение системы лингвориторического образования [Ворожбитова: 2013], отражающего новый взгляд на европейскую концепцию языковой политики. Материалы и методы. Материалом исследования послужили нормативные документы в области образования, тенденции развития проблемы лингвокоммуникативной подготовки студентов вуза. В рамках исследования использовались такие теоретические и эмпирические методы исследования как анализ нормативных документов в сфере отечественного образования, понятийно-терминологический анализ, исследование и обобщение опыта профессиональной иноязычной подготовки студентов вуза, наблюдение за образовательным процессом. Обсуждение. Для обеспечения эффективного развития языковой политики в сфере высшего профессионального образования в России представляется целесообразной реализация лингвокоммуникативной подготовки (ЛКП) студентов вуза, коррелирующей с лингвориторической парадигмой современного образования и рассматриваемой нами как целенаправленный, систематически осуществляемый, управляемый процесс, результатом которого является сформированная лингвокоммуникативная культура, включающая в себя профессионально значимые компетентности личности специалиста в области иностранных языков и культур [Елизова: 2013, 106]. Лингвокоммуникативная культура как интегральное системное образование представляет собой упорядоченную совокупность профессионально-ценностных ориентаций и качеств личности, обеспечивающих адекватное коммуникативное речевое и неречевое поведение с учетом лингвистических и экстралингвистических знаний инокультурной среды. Огромное значение для исследования проблемы ЛКП студентов вуза имеют труды таких исследователей в сфере теории и методики обучения иностранным языкам, как И.Л. Бим, В.А. Бухбиндер, Н.Д. Гальскова, А.Ю. Горчев, П.Б. Гурвич, И.А. Зимняя, А.С. Карпов, Б.А. Лапидус, А.А. Миролюбов, 69
Лингвориторическая парадигма: теоретические и прикладные аспекты. 2013. № 18 З.Н.Никитенко, Е.И. Пассов, Е.Н.Соловьева, И.И. Халеева, С.Ф. Шатилов, Л.В. Щерба и др. Отдельные аспекты ЛКП студентов вуза рассмотрены в работах Л.Г. Антроповой, Н.В. Казариновой, В.Н. Куницыной, А.П. Панфиловой и др. (коммуникативная компетентность), Е.Д. Божович, В.П. Фурмановой, Н.Хомского и др. (языковая компетентность), И.И. Лейфа, Р.П. Мильруда, Э.Сепира и др. (социокультурный аспект компетентности), Ю.В. Соляникова (исследовательская компетентность), Х.М. Шияна (аутопедагогическая компетентность), В.Л. Темкиной (лингвокоммуникативная культура). ЛКП студентов вуза предполагает реализацию определенного комплекса научных подходов, поскольку использование каждого подхода к ЛКП студентов-лингвистов способствует развитию профессионально важных качеств личности специалиста в области иностранных языков и культур. Так, личностно-деятельностный подход отражает суть взаимосвязи развития сфер личности с компонентным составом ее образовательно-профессиональной деятельности, что обеспечивает качественно новый уровень подготовки будущего специалиста; культурологический подход представляет собой освоение человеком культуры и становление его как творческой личности; компетентностно-деятельностный подход опирается на концепцию поэтапного формирования умственной деятельности, предполагающую повышение разных качеств формируемых действий и понятий у обучаемых; инновационный и технологический подходы включают в себя не только новые методы и технологии обучения иностранному языку, но и культурно-нравственное развитие обучаемых; коммуникативный подход к ЛКП студентов вуза состоит в использовании полученных знаний в практической профессиональной деятельности. Указанные выше подходы обусловливают принципы организации ЛКП студентов вуза: принцип личностно ориентированной направленности, принцип коммуникативности, ситуативности, функциональности, соизучения языка и культуры, овладения всеми аспектами иноязычной культуры через общение, аутентичности, диалога культур. Подготовка студентов по программам высшего профессионального иноязычного образования предполагает ориентацию на будущую профессиональную деятельность, содержание и особенности которой должны быть в разных формах представлены в ходе этой подготовки. В этой связи для студентов языковых факультетов значимым является содержание профессиональной деятельности, неотъемлемой частью которой выступает общение, профессиональная коммуникация. Сущность ЛКП студентов вуза сводится к тому, что язык обучения охватывает всю языковую активность, все языковые действия в преподавании иностранного языка, которые непосредственно связаны с тремя функциями преподавания – передачей информации, помощью в учении и руководством, то есть дидактическим общением. В этом случае коммуникация выходит за рамки языка обучения, т.е. языка преподавателя, предполагая изучение различных форм аргументированного построения публичной речи и ее использование для ведения дискуссии. По утверждению О.Д. Митрофановой, определившей перспективу лингвистической и методической науки, мы «перешагнули порог коммуникативного направления обучения и вступили в век культурологии и культуроведения, истинного диалога культур и языкового многообразия, оказавшись в благоприятных условиях для обновления методической науки и лингводидактического поиска» [Митрофанова: 1999, 363]. Целостность лингвокоммуникативной культуры студентов вуза обеспечивается совокупностью межкультурной, лингворефлексивной, коммуникативно-дискурсивной и лингвориторической компетентностей. Акцентируя в данной статье внимание на лингвориторическом аспекте современного иноязычного образования, мы приходим к необходимости рассмотрения лингвориторической компетентности как наименее изученного компонента в структуре лингвокоммуникативной культуры. В педагогической науке интегральная лингвориторическая компетенция понимается как совокупность знаний, умений и навыков в области языковых операций (лингвистика), текстовых действий и коммуникативной деятельности (риторика) [Ворожбитова: 2002, 7]. В фокусе нашего исследования лингвориторическая компетентность будущих специалистов в области иностранных языков и культур представляет собой проявление совокупности когнитивного, операционального и аксиологического аспектов, отражающих профессиональные качества личности, необходимые для эффективной речемыслительной деятельности. Лингвориторическая компетентность охватывает эмпатическую (знание техники активного слушания и понимания, умение извлекать информацию о чувствах собеседника), риторическую (знание риторических возможностей языковых средств, умение выступать публично в различных речевых жанрах) и социолингвистическую (знание речевых установок конкретного лингвокультурного общества, умение использовать данные языковые нормы в ситуациях общения) компетенции, сочетающие в себе два ключевых компонента – лингвистический и риторический, – и определяющие новый подход к освоению иностранного языка посредством расширения лингвистических структур и построения иноязычного высказывания. Высказывание как реализация языка в потоке речи является предметом исследования многих научных изысканий. Так, Э. Бенвенист считает, что «высказывание и есть приведение языка в действие посредством индивидуального акта его использования» [Бенвенист: 1974, 312]. В этой связи формирование лингвориторической компетентности способствует разрушению границ между дисциплинами, изучающими человека, интеграции теории языковой личности в риторическую теорию. Трактовка лингвориторики как науки, нацеленной на объединение усилий филологических наук, рассматривается в работах таких отечественных лингвистов, как В.И. Аннушкин, О.П. Брынская, А.А. 70
Лингвориторическая парадигма: теоретические и прикладные аспекты. 2013. № 18 Ворожбитова, В.Н. Радченко, О.И. Марченко, Л.Е. Марцевич, А.К. Михальская, Л.П. Олдырева, А.В. Пузырев, Ю.В. Рождественский, О.Б. Сиротинина, О.А. Сычев и др. В лингвориторическом аспекте все большую актуальность приобретают не только исследования особенностей функционирования единиц языка, выявление линейной и нелинейной взаимосвязи их конкретных вариантов в рамках конкретного речевого целого, но и осознанное и критическое отношение к отбору языковых средств для построения высказывания и выражения мысли. Стало совершенно очевидным, что в современном обществе уровень профессионализма специалиста в области иностранных языков и культур и уровень его общей культуры определяется многими факторами, важнейшие из которых – умение адекватно использовать инструментарий языковой деловой культуры в соответствующей коммуникативной ситуации, совершенствование иноязычных речевых навыков, развитие речевой деятельности, которая, по утверждению Л.С. Выготского, представляет собой человеческую деятельность, в той или иной мере опосредованную знаками языка [Выготский: 1934, 78]. С позиций лингвориторического подхода речевая деятельность выступает как целенаправленный, мотивированный, предметный процесс приема или передачи сформированной и сформулированной посредством конкретных языковых средств мысли, направленной на достижение коммуникативной цели. В основе лингвориторической организации речевой деятельности лежит принцип речевого воспитания, предполагающий обучение речевым действиям в определенной коммуникативной ситуации. Соотношение языка, речи и мышления – сложный процесс. Для понимания взаимоотношений между мышлением, языком и речью необходимо помнить, что есть существенные различия между языком и речью. Речь – это материальный, физический процесс, результатом которого являются звуки речи, язык же – это абстрактная система значений, смыслов и языковых структур (знаков, символов и т.п.). Поэтому часто в вопросах о соотношении языка и мышления язык отождествляется с речью. Мышление может осуществляться без речи, но не может существовать без языка, носителя смыслов и значений мыслительных процедур. Заключение. Таким образом, исследование лингвориторического аспекта ЛКП студентов вуза позволяет утверждать, что лингвориторическая парадигма связана с бурным развитием демократических процессов в обществе. Речь и язык составляют в речевой деятельности человека сложное диалектическое единство, в котором язык становится средством общения, речевой коммуникации и одновременно средством, инструментом мышления только в процессе речи (осуществления речевой деятельности). В свою очередь, речь (как психофизиологический процесс порождения и восприятия речевых высказываний) осуществляется по правилам языка и на основе использования соответствующих знаков языка. Любое речевое высказывание подчиняется законам данного языка не только в отношении его фонетики, лексики и грамматики (включая синтаксис), но и риторических канонов. Резюмируя вышесказанное, следует отметить, что ЛКП студентов вуза представляет собой самостоятельный феномен, функционирование которого вызвано социально-коммуникативными процессами в современном обществе, требующими в начале XXI века более детального рассмотрения. ЛКП студентов вуза занимает, по нашему мнению, важное место в системе современного лингвориторического образования в аспекте интегративной организации образовательного процесса по учебным циклам, где нами выделяется профессиональный цикл дисциплин, рассматриваемый как фундаментальная база для формирования лингвокоммуникативной культуры специалиста в области иностранных языков и культур. Предусмотренные ФГОС учебные циклы (гуманитарный, социальный и экономический; математический и естественнонаучный) и разделы (учебная и производственная практика, итоговая государственная аттестация) оказываются опосредованно связанными с профессиональным циклом и обусловливают комплексную реализацию ЛКП студентов вуза. Библиография Бенвенист Э. Общая лингвистика. М.: Прогресс, 1974. Ворожбитова А.А. Лингвориторическое образование как инновационная педагогическая система (принципы проектирования и опыт реализации): Автореф. дис. … докт. пед. наук. Сочи, 2002. 46 с. Ворожбитова А.А. Лингвориторическое образование как инновационная педагогическая система (принципы проектирования и опыт реализации): монография / А.А. Ворожбитова; под науч. ред. Ю.С. Тюнникова. 2-е изд., испр. и доп. М: ФЛИНТА: Наука, 2013. 312 с. Выготский Л.С. Мышление и речь: психологические исследования / Выготский Л.С. М.-Л.: Соц.экон.изд., 1934. 324 с. Елизова Е.И. Создание информационно-образовательной коммуникативной среды как условие реализации лингвокоммуникативной подготовки студентов вуза / Россия и Европа: связь культуры и экономики: Материалы V международной научно-практической конференции. В 2-х частях. Ч.1. / Отв. редактор Уварина Н.В. Прага, Чешская Республика: Изд-во WORLD PRESS s r.o., 2013. 406 с. С.106–113. Митрофанова О.Д. Лингводидактические уроки и прогнозы 20 века [Текст] // Материалы 9-го конгресса МАПРЯЛ. Братислава. 1999. Доклады и сообщения российских ученых. М., 1999. Национальная доктрина образования в РФ до 2025 года / Постановление Правительства Российской Федерации от 4 октября 2000 г. № 751, г. Москва. 71
Лингвориторическая парадигма: теоретические и прикладные аспекты. 2013. № 18 Основные особенности художественных переводов произведения У. Шекспира «Сонет 73» с английского языка на русский в аспекте восприятия языковой личностью реципиента Заруднев Алексей Федорович Сочинский государственный университет, Россия 354000 г. Сочи, ул. Советская, 26а аспирант e-mail: werden-gefallen@yandex.ru Аннотация. В связи с открытостью России на мировой арене в новых политических и культурных условиях, ее вступлением в мировое культурное пространство острее, чем раньше, встает проблема качества переводов художественных текстов с английского языка на русский. Проблема в том, что не только иностранный, но часто даже и русскоязычный реципиент воспринимает перевод лишь на уровне текста, а не «текста + контекста» (т.е. воспринимает суть перевода недостаточно полно, за отсутствием фоновых знаний). Для того чтобы художественные переводы «Сонета 73» У. Шекспира воспринимались среднестатистическим русскоязычным реципиентом должным образом, данное поле деятельности требует анализа нескольких переводов одного и того же оригинала, что позволит видеть подспудное, заключающееся в художественном оригинале, более полно. Ключевые слова: художественный текст, художественный перевод, поэзия, Шекспир, сонет. УДК 81 Basic peculiarities of W. Shakespeare’s “Sonnet 73” belletristic translations from English into Russian from perspective of perception by recipient’s linguistic personality Alexey F. Zaroodnev Sochi State University, Russia 354000 Sochi, Sovietskaya Str., 26a Post-graduate student e-mail: werden-gefallen@yandex.ru Abstract. Due to the openness of Russia at the world arena in the new political and cultural conditions, its entry into the global cultural space the problem of quality of belletristic translations is becoming more acute than ever before. The problem is that not only a foreigner but also a Russian recipient sees a translation only as a text but not as a combination of text and context, i.e. sees the essence of a translation not quite completely due to the lack of background knowledge. To make a typical Russian recipient able to perceive the belletristic translations of “Sonnet 73” properly, this realm requires analyses of several belletristic translations of the same original which reveals the concealed meaning of the original more fully. Keywords: belletristic text, belletristic translation, poetry, Shakespeare, sonnet. UDK 81 Введение. Актуальность данного исследования обусловлена возросшими требованиями современного российского общества к переводу художественных текстов поэзии и прозы с английского языка на русский. В связи с открытостью России на мировой арене в новых политических и культурных условиях, ее вступлением в мировое культурное пространство особенно остро (острее, чем раньше) встает проблема качества переводов художественных текстов с английского языка на русский. Проблема в том, что не только иностранный, но часто даже и русскоязычный реципиент, воспринимает перевод лишь на уровне текста, а не «текста + контекста» (т.е. воспринимает суть перевода недостаточно полно, за отсутствием фоновых знаний). Чтобы в лингвориторическом ракурсе (см.: [Ворожбитова: 2000, 2014]) проблемы восприятия инокультурного поэтического текста языковой личностью реципиента [Ворожбитова, Ренз: 2010, 2011, 2012] художественные переводы «Сонета 73» воспринимались русскоязычным реципиентом (который, может быть, даже и не имеет академической подготовки по английскому языку и истории Англии) самым должным образом, данное поле деятельности требует анализа нескольких переводов одного и того же оригинала, что позволит видеть подспудное, заключающееся в художественном оригинале, более полно. Данная работа посвящена исследованию конкретного художественного текста, а именно: Уильям Шекспир, «Сонет 73», а также его основных особенностей и средств перевода с английского языка на русский. Объект исследования – художественный текст «Сонета 73» за авторством Уильяма Шекспира (его оригинал и переводы); предмет – основные особенности и средства перевода средств, характерные для художественного текста. Цель статьи – выявить основные особенности лексических, грамматических и стилистических средств, характерных для «Сонета 73». Задачи данного исследования: 72
Лингвориторическая парадигма: теоретические и прикладные аспекты. 2013. № 18 - выявить основные особенности перевода лексических, грамматических и стилистических средств, характерных для «Сонета 73»; - определить возможности перевода лексических, грамматических и стилистических средств, характерных для «Сонета 73»; - выявить способы передачи этих особенностей с английского языка на русский. Материалы и методы. Материалом исследования послужили «Сонет 73» У. Шекспира и его избранные переводы на русский язык, а также труды ведущих ученых в сфере лингвистики и переводоведения. Методы исследования в данной работе: 1) сравнительно-сопоставительный анализ перевода и оригинала художественного текста с целью выявления особенностей исходного текста и возможностей его перевода; 2) сравнение и сопоставление переводов художественного текста с целью выявления особенностей и вариантов возможностей перевода, а также разницы между ними; 3) анализ переводов художественного текста, дающий возможность передать трудности оригинала в самой полной мере. Обсуждение. Вначале кратко остановимся на базовых положениях теории художественного текста. Текст – это целостное сверхфразовое единство, характеризуемое общностью идейно-тематического содержания или общностью темы и интенций (то есть желаний и стремлений) автора [Солодуб: 2005, 12]. Проза – это: 1) Ритмически не организованная речь. 2) Нестихотворная литература [Ефремова: 2000, 115]. Поэзия – это особый способ организации речи; словесное художественное творчество, преимущественно стихотворное. Граница поэзии и прозы относительна. Так, например, существует такой жанр, как "стихотворение в прозе". Это литературная форма, в которой прозаический (не осложненный, как в стихе, дополнительной ритмической организацией) принцип развертывания речи сочетается с относительной краткостью и лирическим пафосом, свойственными поэзии. Функции художественного стиля выглядят следующим образом. Текст произведения может быть противопоставлен всем текстам, не связанным с искусством. Основная функция таких текстов: не информация (объединяющая все функционально-стилевые разновидности текстов литературного языка), а эстетическое воздействие на читателей (или слушателей). В них важно не то, что сообщается, а то, как это сообщается. Минимальной единицей художественного перевода является слово, максимальной – художественный текст [Солодуб: 2005, 45–46]. Перевод – это творческая интеллектуальная деятельность, заключающаяся в передаче некоторой информации с языка-источника (ИЯ) на язык перевода (ПЯ), а переводчик – личность, владеющая необходимыми для осуществления межъязыковой коммуникации языками [Солодуб: 2005, 7–8]. W. Shakespeare. SONNET 73 (оригинал, 1609) That time of year thou mayst in me behold When yellow leaves, or none, or few, do hang Upon those boughs which shake against the cold, Bare ruin'd choirs, where late the sweet birds sang. In me thou seest the twilight of such day As after sunset fadeth in the west, Which by and by black night doth take away, Death's second self, that seals up all in rest. In me thou see'st the glowing of such fire That on the ashes of his youth doth lie, As the death-bed whereon it must expire Consumed with that which it was nourish'd by. This thou perceivest, which makes thy love more strong, To love that well which thou must leave ere long. Основная сложность при переводе заключается в ранненовоанглийской лексике (присущей средневековью), а точнее – в ее устаревших формах, которая несет возвышенное, пафосное значение для современного читателя. В частности, архаично воспринимаются окончания слов. Примеры: „thou“ – «ты» (в современном разговорном английском есть лишь слово «вы»/«Вы» – „you“), „mayst“ («можешь») вместо „may“ – «можешь», „fadeth“ (совр. „fades“) – «угасает». (У многих слов того времени, с точки зрения современного английского языка, общее видно лишь в корневых основах). Трудно будет перевести сложные предложения оригинала, не дробя их в переводе на более мелкие. Необходимо также учитывать и строгие стилевые рамки английского сонета: 14 строк (3х4+2 строчки). Иначе у перевода – другая форма. Для сохранения замысла, духа и стиля оригинала при переводе нужно использовать старославянские слова; при нейтральной лексике – обогащенные художественные образы. Неизбежно членение предложений на более простые. Варианты переводов: Уильям Шекспир. Сонет 73 (перевод Б. Пастернака) То время года видишь ты во мне, Когда из листьев редко где какой, 73
Лингвориторическая парадигма: теоретические и прикладные аспекты. 2013. № 18 Дрожа, желтеет в веток голизне, А птичий свист везде сменил покой… Во мне ты видишь бледный край небес, Где от заката памятка одна, И, постепенно взявши перевес, Их опечатывает темнота. Во мне ты видишь то сгоранье пня, Когда зола, что пламенем была, Становится могилою огня, А то, что грело, изошло дотла, И это видя, помни: нет цены Свиданьям, дни которых сочтены. Здесь в переводе немного преобладает логика над поэзией, что обедняет последнюю. Примеры элементов перевода: «памятка», «опечатывает», «нет цены». Кроме того, коннотация слов «перевес» и «пень» не слишком подходит к возвышенному стилю сонетов: первое слово отдает спортом, второе – просторечием. Кроме того, сохранение оригинального синтаксиса воспринимается читателем как перегрузка. Примеры: «…редко где какой, / дрожа…», 6 последних строк как одно предложение, а также, «…нет цены / свиданьям». Такое дробление разрушает целостную картину оригинала. Но у перевода Пастернака есть и положительные стороны – образность «бледный край небес»; «зола, что пламенем была» (внутренняя рифма + аллитерация), «дни, которых сочтены», сохраняющая возвышенность, компенсирующая бледность обычной, нейтральной лексики. Уильям Шекспир. Сонет 73 (перевод С. Маршака) То время года видишь ты во мне, Когда один-другой багряный лист От холода трепещет в вышине На хорах, где умолк веселый свист. Во мне ты видишь тот вечерний час, Когда поблек на западе закат И купол неба, отнятый у нас, Подобьем смерти – сумраком объят. Во мне ты видишь блеск того огня, Который гаснет в пепле прошлых дней, И то, что жизнью было для меня, Могилою становится моей. Ты видишь все. Но близостью конца Теснее наши связаны сердца! Как видим, перевод С. Маршака образнее и легче. Это достигнуто за счет использования простых, но очень образных слов – «трепещет», «вышина» «вечерний час», «подобьем», «закат», «объят» и др., тем самым сохранен возвышенный стиль. Также удивительная находка: вместо «веселых птиц» («sweet birds») приведено «умолк веселый свист». Получается как бы картина штрихами. Читателю дается возможность дополнить ее на свое усмотрение. Еще у Маршака прекрасно сохранен грамматический стиль оригинала: один элемент (четверостишье или двустишье) – одно предложение. Законченность в малых элементах рождает законченность всего произведения, вместе взятого. По этой причине перевод сонета №73 за авторством С.Я. Маршака по праву считается самым лучшим из всех (даже и тех, которые сюда, в данную работу не вошли). Уильям Шекспир. Сонет 73 (перевод А. Заруднева) Во мне узришь ты это время года Когда с деревьев листья опадут, И их ветвей касаться будет холод, И птицы не услышишь, как поют. Во мне, ты видишь, сумерки настали Мой день почти уж подошел к закату. И видишь ночь, что по кусочкам обгрызает Мне жизнь мою и прочит лишь утрату. Во мне тебе видать огня свеченье Что на руинах юности горит. На смертном ложе он в одно мгновенье Последней вспышкой все, как солнце, озарит. И ты осознаешь, с чего любовь твоя Все ярче светит – скоро… мир покину я. В нашем учебном переводе была произведена попытка при соблюдении формы и размера стиха максимально сохранить изначальный смысл оригинала. Но есть и минимальные разночтения – «деревья» – 74
Лингвориторическая парадигма: теоретические и прикладные аспекты. 2013. № 18 мн.ч. Образ более генерализован – «осень». Слово «thou» переводится дословно как «ты». Но его внутренне содержание – возвышенное, примерно как: «О, ты…». (В русском языке эта коннотация утрачивается). Хотя оно используется столько же раз, сколько и в оригинале, в переводе его высокопарность утрачивается. (При том, что в оригинале «thou» звучит торжественно – «О, ты…», его при переводе на русский – «ты» – лучше приводить с маленькой буквы, так как с большой оно уместно только при обращении к Богу). Чтобы слово «ты», написанное с маленькой буквы, не сделало дух перевода более блеклым, приземленным, пафос стихотворения был скомпенсирован в ряде других приемов – слове «узришь», «одушевлении» холода и ночи, метафоре «руины юности». Вместо «Смерти» – «Death» – использована замена образа «смертное ложе». А также добавлено образное сравнение «последняя вспышка», которая «как Солнце». Финал – положительный, но с оттенком горечи: «[любовь] все ярче светит – скоро… мир покину я». Заключение. Проанализировав труды ведущих ученых в области лингвистики и переводоведения, мы выявили основные особенности художественного текста в аспекте восприятия языковой личностью реципиента. Эти трудности лексического, грамматического и стилистического характера. На основании проведенного исследования оригинала «Сонета 73», а также его художественных переводов с английского на русский язык мы выявили способы передачи этих особенностей и пришли к выводу, что непереводимых текстов нет. При учете замысла и сохранении эстетики оригинала каждый художественный перевод может передать особенности исходного текста произведения с помощью различных переводческих средств и их варьирования в той или иной мере, то есть, ввиду всего вышеперечисленного, каждый оригинал обладает принципиальной переводимостью, что в лингвориторическом аспекте (см. также: [Ворожбитова: 2005, 2012]) проблемы восприятия поэтическаого текста языковой личностью реципиента играет первостепенную роль. Это его самая главная особенность. И вышеприведенные примеры литературных переводов подтверждают этот факт. Таким образом, теоретическая значимость выполненного исследования заключается в систематизации накопленного опыта работы над художественным текстом «Сонет 73» в аспекте проблемы восприятия языковой личностью реципиента в плане выявления основных особенностей данного художественного текста и определению возможностей литературного перевода его на русский язык. Практическая значимость определяется возможностью использовать данный материал в высших учебных заведениях на занятиях по теории перевода, практике перевода, стилистике и лексикологии. Библиография Ворожбитова А.А. Интерпретативная культура языковой личности как инструмент изучения дискурсивных процессов: теория и методика формирования в лингвориторической парадигме // Вестник Сочинского государственного университета туризма и курортного дела. 2012. №2 (20). С. 197–200. Ворожбитова А.А. Лингвориторическая парадигма: теоретические и прикладные аспекты: Монография. Сочи: РИО СГУТиКД, 2000. 317 с. Ворожбитова А.А. Лингвориторическая парадигма: теоретические и прикладные аспекты: монография / А.А. Ворожбитова. 2-е изд., испр. и доп. М.: ФЛИНТА: Наука, 2014. 376 с. Ворожбитова А.А. Теория текста: Антропоцентрическое направление: Учеб. пособие. Изд. 2-е, испр. и доп. М.: Высшая школа 2005. 367 с. Ворожбитова А.А., Ренз Т.Е. Герменевтический цикл филологических дисциплин, рецептивный дискурс-интерпретанта и художественно-рецептивный барьер как объекты лингвориторического исследования // Язык, культура, этикет в современном полиэтническом пространстве: материалы Междунар. конф. Нальчик: Каб.-Балк. ун-т, 2012. С. 208–216. Ворожбитова А.А., Ренз Т.Е. Концепт поэтического текста как концентрат этнокультурных представлений языковой личности продуцента и реципиента: лингвориторические параметры анализа // Когнитивная лингвистика и вопросы языкового сознания: Материалы Международной научнопрактической конференции. 25–26 ноября 2010 г. Краснодар: Кубанский госуниверситет, 2011. С. 89–91. Ворожбитова А.А., Ренз Т.Е. Лингвориторико-концептуальный анализ русского классического поэтического текста как основа выявления инварианта и этнокультурной специфики художественной рецепции // Вестник Поморского университета. Вып. 8. 2010. Серия «Гуманитарные и социальные науки». Архангельск: ПГУ им. М.В. Ломоносова, 2010. С. 172–175. Ефремова Т.Ф. Новый словарь русского языка. Толково-словообразовательный. В двух томах. М.: Русский язык, 2000. Том 2. 408 с. Мюллер В.К. Новый англо-русский словарь: около 200 000 слов и словосочетаний / В.К. Мюллер, Т.Е. Александрова, А.Я. Дворкина, С.П. Романова. 15-е изд., испр. М.: Русский Язык Медиа; Дрофа, 2008. Солодуб Ю.П. Теория и практика художественного перевода: Учеб. пособие для студ. лингв. фак. высш. учеб. заведений / Ю.П.Солодуб, Ф.Б .Альбрехт, А.Ю. Кузнецов. М.: Издательский центр «Академия», 2005. 304 с. Шекспир В. Сонеты. Минск: Харвест, 2011. 312 с.
75
Лингвориторическая парадигма: теоретические и прикладные аспекты. 2013. № 18 Прецедентный текст как универсальное средство передачи и хранения культурной информации Иванов Павел Филиппович Российский университет дружбы народов, Россия 354340 г. Сочи, ул. Куйбышева 32 ст. преподаватель E-mail: pavel987-53@mail.ru Аннотация. Статья содержит обобщение результатов изучения прецедентных элементов в дискурсе Гюнтера Грасса. Большой потенциал художественной и выразительной силы делает прецедентные тексты одним из наиболее мощных средств создания литературных образов, наделяя их индивидуальными и типическими характеристиками. В романной прозе Грасса прецедентные элементы являются частью дискурса и одновременно средством представления автобиографических ситуаций. Ключевые слова: прецедентный текст, синергетика прецедентного текста, дискурс художественного произведения, функция прецедентных элементов дискурса. УДК 81 Precedent text as universal means of transmitting and storing cultural information Pavel F. Ivanov Russian University of Peoples' Friendship, Russia 354340 Sochi, Kuibishev Str., 32 Senior Lecturer E-mail: pavel987-53@mail.ru Abstract. The article generalizes on the results of investigating precedent elements in Gunter Grass′ discourse. The potential of belletristic and expressive power makes precedent texts one of the most effective and preferable means of creating literary characters endowing them with individual and typical features. In Gunter Grass′ novels the precedent texts are simultaneously part of discourse and representation of autobiographical situations. Keywords: precedent text, synergy of precedent text, discourse of belletristic work, function of precedent discourse elements. UDС 81 Введение. Всякий раз, знакомясь с историей, литературой или искусством, с философией, культурой другой страны, человек, изучающий неродной язык, многое не в состоянии осмыслить до тех пор, пока не усвоит сведения относительно ментальности, образа жизни, предубеждений, а также фундаментальных ценностей того народа, язык которого он в данное время изучает. Национальные языки отличаются друг от друга не столько некоторыми отдельными, изолированными друг от друга параметрами, сколько всей совокупностью информации, существующей как в вербализованной, так и в невербализованной форме [Гришаева 2008: 118]. Значительную роль в создании информационной базы дискурса играют прецедентные тексты. Понятие «прецедентный текст» было введено Ю.Н.Карауловым как одна из характеристик языкового материала, используемого языковой личностью при построении высказываний. Под прецедентными текстами Ю.Н.Караулов понимает тексты: 1) значимые для той или иной личности в познавательном и эмоциональном отношениях, 2) имеющие сверхличностный характер, т.е. хорошо известные широкому окружению данной личности, включая ее предшественников и современников, и такие, 3) обращение к которым возобновляется неоднократно в дискурсе данной языковой личности [Караулов: 2007, 216]. К прецедентным текстам относятся пословицы, поговорки и другие паремии. Видное место занимают общеизвестные тексты литературы, которые могут воспроизводиться на разных уровнях – на уровне элементов текста и на уровне образцов-прототипов. Исследования данного феномена показали, что прецедентными можно считать не только общеизвестные тексты, но и совершенно неизвестные для данного социума тексты-прототипы, которые при порождении на их основе нового дискурса нередко претерпевают значительную трансформацию [Борботько: 2006, 214]. Материалы и методы. Материалом исследования послужил текст автобиографического романа Гюнтера Грасса «Луковица памяти», изданный в 2006 г.; оригинальное немецкое название романа – „Beim Häuten der Zwiebel“. В качестве основных методов анализа можно указать метод интерпретации, концептуальный и интертекстуальный анализ. Обсуждение. Гюнтер Грасс всегда поражал своих читателей своей необычной манерой письма, необычными героями своих произведений, острой парадоксальностью и гротескностью своего художе76
Лингвориторическая парадигма: теоретические и прикладные аспекты. 2013. № 18 ственного мира, где грубая вещественность сочетается с беспощадной сатирой и постоянным низвержением кумиров и авторитетов. Желание освободиться от морального груза пережитого послужило вероятным толчком, побудившим автора отправиться в далекое путешествие в прошлое. Проблема «непреодоленного прошлого» оставалась центральной в литературе Германии после 1945 года. Национал-социализм и его преступления явились своеобразным водоразделом между поколениями «участников» и «детей», старших из которых относят к так называемым «тушителям фугасов». Определенная граница между «тушителями» и «участниками» проходит по 1927 г. рождения: родившиеся в этом году достигли 18-летия в 1945 г. и по возрасту не могли принимать непосредственного участия в преступлениях нацизма. Грасс как личность и автор романа-воспоминания не укладывается в эти искусственные рамки, он родился в октябре 1927 г. и был призван в нацистскую армию в ноябре 1944 г. Не случайно рассказчик называет себя «обожженное дитя войны» [Грасс: 2008, 327]. В ноябре 1944 г. Грасс был зачислен в десятую танковую дивизию Ваффен-СС, в составе которой участвовал в сражении с советскими войсками в апреле 1945 г. и был ранен. После войны пробыл в американском плену до 1946 года. С 1947 по 1948 год обучался профессии каменотеса в Дюссельдорфе. После Грасс учился скульптуре и живописи в Академии искусств в Дюссельдорфе. С 1953 по 1956 год Грасс продолжил изучение живописи в Высшей школе изобразительных искусств в Берлине под руководством скульптора Карла Хартунга. С 1956 по 1959 годы жил в Париже. В 1960 году вернулся в Берлин, где жил до 1972 года. В 1956 – 1957 годах начал выставлять свои скульптурные и графические работы и одновременно начал заниматься литературой. Биографический контекст образует основной фон романа «Луковица памяти». Взросление и становление главного действующего лица романа «Луковица памяти» – двойника рассказчика-повествователя – происходит на протяжении всего романа. В первой главе рассказчик дает своему второму «Я» довольно жесткие характеристики: «Был по-детски глуп, не решался спросить «почему», и теперь... тогдашнее молчание гулко звенит у меня в ушах» [Грасс: 2008, 28]. В романе прослеживается эволюция авторского восприятия окружающей реальности и изменение сознания второго «я», от восторженно мальчишеского восприятия побед немецкого оружия на Восточном фронте до неприятия нацистской идеологии и осуждения войны. Молодым человеком, слепо верящим нацистской пропаганде, предстает перед читательским взглядом двойник рассказчика. Приведем в подтверждение данного утверждения цитату: „Eher werde ich die Waffen- SS als Eliteeinheit gesehen haben, die jeweils dann zum Einsatz kam, wenn ein Fronteinbruch abgeriegelt, ein Kessel aufgesprengt oder Charkov zurückerobert werden mußte, auch ging von der Waffen-SS etwas Europäisches aus“ [Grass: 2006, 126]. – Скорее, я считал войска СС эдакими элитными подразделениями, которые бросают на наиболее опасные участки фронта, чтобы закрыть брешь, прорвать окружение или, например, отбить занятый противником Харьков [Грасс: 2008, 145]. При анализе романа Грасса «Луковица памяти» мы отметили большое количество прецедентных моментов, характерных именно для этого писателя. В дискурсе данного романа имеется множество элементов, несущих в себе смыслы других текстов, событий, ситуаций из прошлого и настоящего. Оказалось возможным объединить их в ряд группировок. Это, в частности, заголовки и имена авторов литературных произведений: баллада «Часы» Карла Леве, «Симплициссимус» Гриммельсгаузена, «Бесы» Достоевского, «Хроника Воробьиной улицы» Вильгельма Рабе, «Голод» Кнута Гамсуна, «Зеленый Генрих» Готтфрида Келлера, «Всадник на белом коне» Теодора Шторма, «Избирательное сродство» Гете, «Хижина дяди Тома» Бичер Стоу, «Портрет Дориана Грея» Оскара Уайльда. В дискурсе Грасса упоминаются и другие авторы: Фридрих Шиллер, Ремарк, Диккенс, Марк Твен, Джеймс Джойс, Генрих фон Клейст, Рильке, Брехт, Шарль де Костер, Мережковский; к ним примыкают имена литературных персонажей и многочисленные цитаты. Примечательно, что на всем протяжении своего дискурса автор то и дело обращается к собственным произведениям, многократно повторяя их названия и имена персонажей: «Жестяной барабан» (название этого текста и его героя Оскара Мацерата повторяется особенно часто), «Траектория краба» (героиня – Тулла Покрифке), «Собачьи годы» (герой – Йенни Брунис), «Кошки-мышки» (герой – Иоахим Мальке), «Из дневника улитки», «Под местным наркозом», повесть «Ука», стихотворение «Песочный город» и др. В тексте романа присутствуют многочисленные ссылки на собственные произведения автора, среди которых есть произведения в прозе, а также стихи и пьесы. Прецедентные элементы – конкретные наименования журналов, газет, относящихся к описываемой эпохе: журнал для школьников «Хильф мит», «Данцигер нойстен нахрихтен», «Данцигер форпостен», «Бильд», надписи на плакатах того времени. Подросток Грасс вспоминает о прочитанных в родительском доме книгах: «Я растворялся в книгах, которые побуждали меня воображать себя жителем совсем иных мест и эпох: Георгом Йеначем, гамсуновским авантюристом и путешественником Августом, келлеровским «зеленым Генрихом», Дэвидом Копперфильдом и тремя мушкетерами сразу» [Грасс: 2008, 127]. В четвертой главе ситуации, переживаемые центральным героем Грасса, сопоставляются с ситуациями, описанными в романе Гриммельсгаузена «Симплициссимус»: «Так заботлив был мой ангел-хранитель. Подобно тому, как Херцбрудер всегда приходил на выручку Симплицию в минуту смертельной опасности, так и я, сменивший обличье, мог целиком положиться на моего старшего ефрейтора» [Грасс: 2008, 188]. Автор приводит также имена многих исторических личностей, философов, политических деятелей: Томас Мюнцер, Франц фон Зикинген, Йорг фон Фрундсберг, Гец фон Берлихинген, Ульрих фон Гуттен, фон Штауфенберг, фон Вицлебен, 77
Лингвориторическая парадигма: теоретические и прикладные аспекты. 2013. № 18 Фридрих II, Гутенберг, Гитлер, Ульбрихт, Хонеккер, Гесс, Вилли Брандт, канцлер Аденауэр, Отто фон Бисмарк, Карл Маркс, Улоф Пальме, Бруно Крайский, Сталин; Фрейд, Эрнст Блох, Мартин Хайдеггер, Камю, Сартр, Кьеркегор и т.п.; имена выдающихся спортсменов – Макс Шмелинг, Берндт Роземайер. Сфера искусства отражается в названиях фильмов, в именах кинематографистов и кинозвезд тридцатых годов (Чарли Чаплин, Стэн Лорел, Оливер Харди, Гарри Пиль, Ширли Темпл, Бастер Китон, Элизабет Бергнер; звезд эстрады (Марика Рекк), но особенно в многочисленных именах художников, рассеянных по всему роману; среди них есть имена и всемирно известных художников (Джорджоне, Боттичелли, Веласкес, Альбрехт Дюрер, Иероним Босх, Рембрандт, Рубенс, Ян ван Эйк, Рафаэль, Караваджо, Тициан, Боттичелли, Эль Греко, Огюст Роден и т.д.) и знакомых в большей степени знатокам немецкой культуры, а также профессионалам, к которым принадлежал и сам Грасс, посвятивший изрядную часть своей жизни изобразительному искусству (Эрнст Барлах, Вильгельм Моргнер, Зепп Магес, Толлер, Шрибер, Макентанц, Рюбзам, Пудлих, Пауль Клее, Арп, Цадкин, Матаре, Хорст Гельдмахер, Россоне, Карл Хартунг, Бранкузи и многие другие). Прецедентные тексты паремического корпуса представлены разнообразными пословицами и поговорками, как общеизвестными (смешать кого-то с грязью, показать кому-то, где раки зимуют), так и характерными для фронтовой среды (Винтовка – солдатская невеста). Довольно часто упоминаются библейские реалии (святой Себастьян, дева Мария), библейские изречения, приводимые также на латинском языке (ego te absolve, introibo ad altare Dei). С ними контрастируют выражения английского языка, характерные для финала нацистского господства (american way of life, Education Officer, displaced persons и др.). Становление и распространение тоталитарного дискурса фашизма можно проследить в романе на всех уровнях дискурса через восприятие авторского «двойника»: в гимназии, в семье, в молодежной среде, в авторских ссылках о просмотренных фильмах. В этом плане особенно красноречивы такие прецедентные элементы, как строки из песен описываемого времени и названия музыкальных произведений популярного тогда Вагнера («Лоэнгрин», «Летучий голландец»); автором цитируются песни-марши на стихи нацистских поэтов: «Наше знамя реет впереди», «Вперед, вперед зовут фанфары», «Нет сейчас страны прекрасней», марш «Хорст Вессель» (Знамена ввысь, сплоченными рядами...). В тексте автор ограничивается лишь одним упоминанием песни, которая считается маршем-гимном «Гитлерюгенд»: «Следует заметить, что я был не только «волчонком», не только маршировал и распевал «Наше знамя реет впереди», но и любил посидеть, повозиться в нише со своими сокровищами» [Грасс: 2008, 32]. Известно, что эта песня написана в 1933 г. руководителем молодежной нацистской организации Бальдуром фон Ширахом, который впоследствии оказался ответственным за депортацию и уничтожение 60000 венских евреев. Припев песни, вероятно, знаком каждому немцу, жившему в этот отрезок времени в Германии: Unsre Fahne flattert uns voran. / In die Zukunft ziehen wir Mann für Mann. / Wir marschieren für Hitler / durch Nacht und durch Not /mit der Fahne der Jugend / für Freiheit und Brot… (Наше знамя реет впереди. Мы дружно смотрим в будущее. Мы маршируем вслед за Гитлером сквозь ночь и нужду со знаменем молодежи за свободу и хлеб). Среди прецедентных текстов есть и такие, которые имеют документальный статус. При передаче речи старшего офицера Имперской службы труда автор воспроизводит подлинные клишированные выражения, сказанные по поводу покушения группы армейских офицеров на Адольфа Гитлера. «Выйдя на середину плаца к мачте с флагом, перед нами выступил неожиданно приехавший с целой свитой высокий чин Имперской службы труда. Говорил он отрывистыми фразами. Речь шла о трусливом предательстве подлой клики офицеров-аристократов, о неудачном – благодаря Провидению – покушении на жизнь нашего горячо любимого Вождя и о мести – беспощадном истреблении “всего этого отродья”» [Грасс: 2008, 120]. Заключение. Прецедентный текст, несущий в себе прототипические черты прошлых эпох, может служить своеобразным инструментом передачи грядущим поколениям ряда усвоенных предшествующими поколениями знаний, среди которых – характерные для соответствующего социума моральноэтические нормы и моральные уроки, извлекаемые из социального опыта. Прецедентные элементы, выявленные в дискурсе Грасса, выполняют текстообразующие функции, являясь и материалом дискурса, и средством представления и осмысления автобиографических ситуаций. Прецедентные элементы высказываний в дискурсе романа реалистически точно передают духовную атмосферу времени, служат цементирующим звеном в композиции произведения, подключают читателя к диалогу с автором, выступают как свернутые метафоры, как символы времени, представленного в романе. Библиография Борботько В.Г. Принципы формирования дискурса: от психолингвистики к лингвосинергетике. М.: КомКнига, 2006. 288 с. Гришаева Л.И. Прецедентный текст как средство хранения культурной информации / Политическая лингвистика N 1 (24) Воронеж: ВГУ, 2008. С. 118–123 Караулов Ю.Н. Русский язык и языковая личность. М.: ЛКИ/ URSS, 2007. Грасс Г. Луковица памяти / Перевод с немецкого Б. Хлебникова. М: Иностранка, 2008. 592 с. Grass G. Beim Häuten der Zwiebel. Steidl Verlag. Göttingen, 2006. 78
Лингвориторическая парадигма: теоретические и прикладные аспекты. 2013. № 18 Проблематика речевой агрессии в контексте исследования политического дискурса с позиций лингвориторической парадигмы Кегеян Светлана Эриховна Сочинский государственный университет, Россия 354000 г. Сочи, ул. Советская, 26а кандидат филологических наук E-mail: clarita09@mail.ru Аннотация. С позиций лингвориторической (ЛР) парадигмы как общего концептуального подхода во взаимосвязи рассматривается исследовательская проблематика политического дискурса и речевой агрессии как характеристики языковой личности продуцента, репрезентированной в дискурсе и тексте. Ключевые слова: лингвориторическая (ЛР) парадигма, политический дискурс, речевая агрессия. УДК 81 Problems of speech aggression in research into political discourse from linguistic & rhetorical paradigm perspective Svetlana E. Kegeyan Sochi State University, Russia 354000 Sochi, Sovietskaya Str., 26a Candidate of Philology E-mail: clarita09@mail.ru Abstract. From the standpoint of linguistic & rhetorical (LR) paradigm as a general conceptual approach the article explores political discourse and verbal aggression as features of the linguistic personality of a speech producer, represented in discourse and text. Keywords: linguistic & rhetorical (LR) paradigm, political discourse, verbal aggression. UDK 81 Введение. Лингвориторический (ЛР) анализ тоталитарного дискурса призван выявить языковые средства в составе риторических структур, используемые продуцентом для осуществления контроля над сознанием реципиента и проективно-мировоззренческого доминирования в его индивидуальном сознании и картине мира. Мы устанавливаем способы коммуникативного воздействия, в том числе посредством агрессивного навязывания определенных политических представлений, и моделируем своего рода «ЛР портреты» вождей-идеологов на основе анализа их идиодискурсов [Кегеян, Ворожбитова: 2011]. В качестве современного аспекта анализа текстов большевистских лидеров В.И. Ленина и И.В. Сталина по сравнению с традиционным подходом мы транспонировали в исследовательскую проблематику политического дискурса типологию языковой личности как носителя речевой агрессии. Материалы и методы. Материалом исследования послужили тексты В.И. Ленина, И.В. Сталина, теоретические источники по теории языковой личности и речевой агрессии; методами явились лингвориторический подход, теоретический анализ проблемы, описательный, стилистический, количественный; методики наблюдения, сопоставления, языковой и речевой дистрибуции и др. Обсуждение. Согласно Н.Ф. Алефиренко, языковая личность может выступать: а) как отдельный носитель языка (отличается от других членов этноязыкового сообщества когнитивным языковым сознанием, объемом долговременной памяти, лексиконом); б) как член определенного коллектива (семейного, профессионального, территориального и т.д.), обладающий общими знаниями, представлениями, ценностными ориентирами и средствами их знаковой репрезентации с другими членами этого сообщества; в) как член лингвокультурного сообщества, обладающий всей системой культурных концептов и средствами их семиотизации (Р. Лангакер); г) как член человеческого сообщества вообще, обладающий общими с другими людьми (универсальными) знаниями и представлениями [Алефиренко: 2002а, 8]. Индивидуальное выступает, с одной стороны, в качестве оппозиции коллективному в его социумной, этнической и универсальной разновидностях, а с другой – является его неотъемлемой частью. Применительно к идиодискурсу вождя-идеолога большевизма правомерно говорить об установлении тоталитарных когнитивно-идеологических параметров социокультурно-политической базы официально одобряемой и стимулируемой речемыслительной деятельности коллективной языковой личности массового реципиента (соотносится с третьей ипостасью в типологии Н.Ф. Алефиренко). Средний носитель языка – это «языковая личность, чье сознание выступает призмой, сквозь которую осуществляется видение и категоризация мира, является представителем определенного социума, разделяющим его ценности, выполняющим определенные роли и характеризующимся лингвистическими чертами, типичными для данного обще79
Лингвориторическая парадигма: теоретические и прикладные аспекты. 2013. № 18 ства» [Алефиренко: 2002б]. Политический вождь – идеолог нового государственного устройства, внедряемого средствами агитации и пропаганды, речевого манипулирования в сочетании с вооруженными методами классовой борьбы и аппаратом государственного принуждения с момента взятия власти представляет собой особый тип языковой личности. Это «языковая личность-концептоноситель», задающая рамки политического априори в конкретный исторический период социокультурного развития [Ворожбитова: 2000, 2005], творец политической логосферы, риторическая ипостась которой включает конкретные инструкции по ее реальному укоренению в ментальное пространство жизнедеятельности миллионов сограждан. Однако, как справедливо указывает С. Московичи в работе «Стратегии пропаганды и коллективного внушения», анализируя книгу Г. Лебона «Психология народов и масс», не следует делать вывод, что вожди – это обманщики, лицемеры и притворщики, – они таковыми не являются, как и гипнотизерами. Но, находясь во власти идеи-фикс, они готовы ей придать и присвоить себе любые внешние эффекты, способные обеспечить триумф [Московичи: 2007, 174]. В связи с этим при характеристике ЛР стратегии идеологов большевизма далее мы говорим о ее убеждающе-манипулятивном характере, т.к. в ее основе лежит целостная марксистско-ленинская философская доктрина, претендующая (и в каких-то аспектах – вполне правомерно) на объективную истинность научного знания. Чтобы более четко представить специфику исследования аспектов отражения идеологии в языке в рамках ЛР парадигмы [Ворожбитова: 2011, 2012, 2013; Vorozhbitova: 2010, 2011; Vorozhbitova, Issina: 2013; Vorozhbitova, Potapenko: 2013], мы дифференцировали два подхода к анализу тоталитарного дискурса: риторический и лингвориторический. В основе классического риторического анализа лежит представление о неразрывной взаимосвязи таких категорий, как «язык», «мышление», «психика», «социум» и др. ЛР парадигма использует терминологический аппарат риторики и неориторики в их неразрывном пересечении с теорией антропоцентрической лингвистики для установления способов ЛР конструирования идеологического дискурса как специфической иерархии ценностных суждений, целенаправленно внедряемой в сознание народных масс как коллективной языковой личности. Политический дискурс по своим сущностным признакам является агональным, нацеленным на борьбу и победу в ситуации того или иного социально-политического конфликта разной степени остроты. В связи с этим для характеристики языковой личности политического деятеля актуальны понятие речевой агрессии и связанная с ней типология языковой личности. К.Ф. Седов выделяет следующие типы языковой личности в ситуации конфликта: 1) инвективная личность; 2) куртуазная личность; 3) рациональноэвристическая личность. Если в дискурсе инвективной личности «эмоциональность достигается преимущественно при помощи прямой вербальной агрессии», то рационально-эвристическая личность опирается на рассудочность, здравомыслие, заставляющее проявлять негативные эмоции в непрямых косвенных формах и достигать разрядки чаще всего через иронию» [Седов: 1996; цит. по: Щербинина: 2004, 88]. Данная типология, разработанная на материале бытового конфликта, транспонирована нами в сферу политического дискурса – в аспекте исследования специфической для данного типа дискурса речевой агрессии, направленной не на адресата, которого продуцент, напротив, стремится сделать своим единомышленником, а на предмет речи как объект идеологического отвержения, на политических противников, транслирующих враждебную идеологию. Речевая агрессия в данном случае может быть направлена: а) на ниспровергаемые в качестве ложных теоретические постулаты (см., напр., текст «Материализм и эмпирикритицизм» В.И. Ленина); б) на развенчание конкретных политических противников как несостоятельных личностей; в) на соратников по партии, не до конца понимающих или неумело проводящих в жизнь ее руководящие установки и т.п. Речевая (вербальная) агрессия определяется как «обидное общение; словесное выражение негативных эмоций, чувств или намерений в выражение негативных эмоций, чувств или намерений в оскорбительной, грубой, неприемлемой в данной речевой ситуации форме» [Щербинина: 2004, 9]. В данном случае речь идет об агрессии в устном межличностном общении, направленной на адресата речи. Однако в письменной форме социокультурной коммуникации речевая агрессия может быть направлена не столько на адресата, сколько на субъекта, позиция которого подлежит осуждению. При этом следует учитывать специфику политического дискурса: в качестве его адресата выступает, прежде всего, аудитория, и прагматическая цель продуцента такого дискурса – склонить ее на свою сторону с помощью представленной в тексте полемики. На то, что оратор, обращаясь к аудитории, заранее полагает найти в ней союзника, указывают Г.Г. Хазагеров, К.А. Богданов и др. исследователи. В частности, риторические жанры в зависимости от идеологических функций они подразделяют на консолидирующие (по определению Г.Г. Хазагерова, «обращенные к единомышленникам и не предполагающие мгновенной реакции альтернативного типа») и конфронтирующие («рассчитанные на переубеждение противников или убеждение нейтральных») [Цит. по: Богданов: 2006, 81]. Консолидирующие риторические жанры, по заключению К.А. Богданова, в большей степени диктуются стремлением выдавать желаемое за действительное, в то время как конфронтирующие жанры указывают в той же репрезентации не столько на желаемое, сколько на необходимое и возможное [Там же, 82]. Очевидно, что, без употребления терминов, это две разнонаправленные ЛР стратегии дискурсивно-текстообразующего процесса, задающие соответствующее направление реализации универсальных ЛР параметров: этосно-мотивационно-диспозитивных, логосно-тезаурусноинвентивных, пафосно-вербально-элокутивных. 80
Лингвориторическая парадигма: теоретические и прикладные аспекты. 2013. № 18 Российская политическая коммуникация, ориентированная в большей степени на консолидацию, чем на конфронтацию, априорной установкой «на согласие» предотвращала ответную конфронтацию, игнорируя вероятные возражения декларируемым единодушием аудитории (баланс между традиционным эпидейктическим красноречием риторов русских и гражданским красноречием европейских). Однако ленинские и сталинские тексты изобилуют проявлениями речевой агрессии тоталитарного лидера по отношению в какому бы то ни было инакомыслию. Речевая агрессия как проявление конфронтационных тенденций в речи политика, отстаивающего свою идеологическую позицию в бескомпромиссной словесной борьбе, может принимать различные формы. «Основными жанрами речевой агрессии являются оскорбление, угроза, грубое требование, грубый отказ, враждебное замечание, насмешка» [Щербинина: 2004, 88]. В политическом дискурсе речевая агрессия направлена на идейных противников, которых продуцент дискурса стремится разоблачить, развенчать в восприятии своего адресата – союзника по идеологической платформе в настоящем или потенциальном будущем. Ситуация идеологической борьбы, борьбы за государственную власть является такой речевой ситуацией, в которой агрессивные эскапады, например ленинские или сталинские, являются, не только допустимыми, но и во многом оправданными – как психологически, так и жанровостилистически. При этом речь идет не о прямой агрессии (например, использовании в речи инвектив), а о косвенной, выражающейся в интенсификации лингвистических и риторических средств с отрицательными коннотациями, формирующих образ врага. (Отметим в связи с этим оправданность и неоценимый коммуникативный эффект применения всего ЛР арсенала речевой агрессии советского официального дискурса, примененного в адрес фашистских захватчиков, в экстремальной ситуации Великой Отечественной войны [Ворожбитова: 2012; Ворожбитова, Хачецукова: 2007; Протуренко, Ворожбитова: 2012]). Для уточнения характера речевой агрессии в тоталитарных идиодискурсах политических лидеров мы учитывали традиционно выделяемые в психологии уровни речевого общения: примитивный, манипулятивный; оппозиционный или конвенциональный (см., напр.: [Белянин: 1999]). Примитивный уровень речевого общения: неуважение к партнеру, ярко выраженное стремление к доминированию, «навешивание словесных ярлыков». Манипулятивный уровень: адресант по своему подходу к собеседнику близок к примитивному уровню, но по исполнительским возможностям приближается к конвенциональному уровню общения. Собеседник воспринимается как соперник во внутреннем плане, «манипулятор» достаточно хорошо осознает актуальную роль собеседника, в стратегии речевого поведения использует как психологические, так и речевые средства [см.: Щербинина: 2004, 89–91]. Манипуляция в политическом дискурсе выступает в качестве ведущего способа воздействия. Опираясь на категориальные признаки тоталитарного дискурса, можно утверждать, что уровень речевого общения с адресатом (аудиторией) является в данном случае по преимуществу манипулятивным (с элементами примитивного). Специфика манипулятивных действий в тоталитарной разновидности политического дискурса проявляется в их однотипности и односторонности. В условиях господства жестко детерминированных учением марксизма-ленинизма мировоззренческих позиций и взглядов, невозможности реальной полемики с политическими противниками, вся политическая борьба переносится на страницы политических воззваний и программ, направленных на «большевизацию» коллективной языковой личности, ее «идейную перековку». Таким образом, большевистский тоталитарный дискурс начала – середины ХХ в. представляет собой конгломерат консолидирующих и конфронтирующих риторических стратегий, направленных как на убеждение коллективной языковой личности массового реципиента (в части подведения философской научной базы), так и в большой степени на прямое внушение (манипуляцию). В результате исследования нами выстроена оппозитивная типология языковой личности вождяидеолога в большевистском дискурсе на материале текстов В.И. Ленина и И.В. Сталина по двум комплексным основаниям: 1) с точки зрения хронологической первичности продуцируемого идейного спектра и степени самостоятельности речемыслительного процесса в рамках данного типа дискурса; 2) с учетом степени проявления речевой агрессии, уровня общего интеллектуального развития и типа речевой культуры. Как показали результаты анализа, в рамках большевистского дискурса можно говорить о разных уровнях и типах языковой личности вождя-идеолога: В.И. Ленин предстает как «языковая личностьконцептоноситель» 1-го уровня и репродуктивно-творческого типа (транспозиция системы идей Маркса – Энгельса в иной социокультурный контекст); И.В. Сталин – как «языковая личностьконцептоноситель» 2-го уровня и репродуктивно-конструктивного типа (оперирование постулатами марксистско-ленинского учения, доведение до логического завершения тенденций клишированности языка и схематизма речевого мышления). С точки зрения степени проявления речевой агрессии, уровня общего интеллектуального развития и типа речевой культуры (на уровне значительной классификационной условности) В.И. Ленин проявляет себя как рационально-эвристическая языковая личность интеллектуального типа, со среднелитературным типом речевой культуры, близким к элитарному; И.В. Сталин – как рационально-эвристическая языковая личность народно-«семинаристского» типа, с элементами инвективной языковой личности; тип речевой культуры – литературно-разговорный с включениями фамильярно-разговорного. 81
Лингвориторическая парадигма: теоретические и прикладные аспекты. 2013. № 18 Заключение. В рамках ЛР парадигмы, включающей такие параметры, как этосно-мотивационнодиспозитивные, логосно-тезаурусно-инвентивные, пафосно-вербально-элокутивные, большевистский дискурс как подтип тоталитарного дискурса целесообразно рассматривать с учетом определяющего характера идиодискурса вождей-идеологов. В качестве современных аспектов анализа идиодискурса политических лидеров тоталитарного типа мы используем структуру и типологии языковой личности (по Ю.Н. Караулову, Н.Ф. Алефиренко, К.Ф. Седову) во взаимосвязи с уровнями речевого общения и понятием речевой агрессии (Ю.В. Щербинина). Подчеркнем, что политический дискурс, изначально ориентированный на систему манипулятивных действий, приобретая черты тоталитарного, становится все более агрессивным. При этом резко возрастает динамика одностороннего навязывания единственно допустимых идеологических воззрений с помощью однотипных языковых средств, которая, достигая своего пика, приводит к кризису и крушению «тоталитарного языка». Библиография Алефиренко Н.Ф. К проблеме дискурсивно-текстового универсума культуры // Лингвориторическая парадигма: теоретические и прикладные аспекты: Межвуз. сб. науч. тр. Вып. 1 / Под ред. проф. А.А. Ворожбитовой. Сочи: СГУТиКД, 2002 а. С. 5–12. Алефиренко Н.Ф. Поэтическая энергия слова. Синергетика языка, сознания и культуры. М.: Academia, 2002б. 394 с. Белянин В.П. Введение в психолингвистику. М., 1999. 128 с. Богданов К.А. О крокодилах в России. Очерки из истории заимствований и экзотизмов. М.: Новое литературное обозрение, 2006. 352. Ворожбитова А.А. Алгоритмы и перспективы лингвориторического исследования аксиологической прагматики в динамике дискурсивных процессов // Известия Сочинского государственного университета. 2013. №1 (23). С. 177– 181. Ворожбитова А.А. Комплексное исследование дискурсивных процессов в российском социокультурно-образовательном пространстве ХIХ–ХХI вв.: программные установки лингвориторической парадигмы // Вестник Сочинского государственного университета туризма и курортного дела. 2012. № 1 (19). С. 182–185. Ворожбитова А.А. Лингвориторическая парадигма: теоретические и прикладные аспекты: Монография. Сочи: РИО СГУТиКД, 2000. 317 с. Ворожбитова А.А. Официальный дискурсивный фон исторического этапа Великой Отечественной войны: экспрессия Победы в лингвориторике «Правды» 1941–1945 гг. // Былые годы. Российский исторический журнал. 2012. № 3 (25). С. 76–81. Ворожбитова А.А. Сочинская лингвориторическая школа: программа и некоторые итоги // Вестник Северного (Арктического) федерального университета. Серия: Гуманитарные и социальные науки. 2011. № 1. С. 77–83. Ворожбитова А.А. Теория текста: Антропоцентрическое направление: Учеб. пособие. Изд. 2-е, испр. и доп. М.: Высшая школа 2005. 367 с. Ворожбитова А.А., Хачецукова З.К. Риторические фигуры советского официального дискурса передовиц «Правды» периода Великой Отечественной войны как средства языкового сопротивления // Язык. Текст. Дискурс. Научный альманах Ставропольского отделения РАЛК. Вып. 5. Ставрополь: Изд. ПГЛУ, 2007. С. 176–186. Кегеян С.Э., Ворожбитова А.А. Лингвориторические параметры политического дискурса (на материале текстов идеологов большевизма): Монография. Сочи: РИЦ СГУТиКД, 2011. 156 с. Московичи С. Стратегия пропаганды и коллективного внушения // Реклама: внушение и манипуляция: Медиа-ориентированный подход. Самара: БАХРАХ-М, 2007. С. 171–185. Протуренко В.И., Ворожбитова А.А. Советская аргументативная модель в передовых статьях газеты «Правда» периода Великой Отечественной войны: монография. – Сочи: РИЦ ФГБОУ ВПО «СГУ», 2012. 140 с. Седов К.Ф. Типы языковых личностей и стратегии речевого поведения (о риторике бытового конфликта) // Вопросы стилистики. Язык и человек. Вып 26. Саратов, 1996. С. 25–36. Щербинина Ю.В. Русский язык: Речевая агрессия и пути ее преодоления. М.: Флинта: Наука, 2004. 224 с. Vorozhbitova A.A. Discourse-paradigmatics and Discourse-syntagmatics Categories in Linguo-rhetoric Paradigm // European researcher. 2011. № 11 (14). Р. 1532–1537. Vorozhbitova A.A. Lingual rhetoric paradigm as integrative research prism in philological science // European researcher. 2010. № 2. Р. 183–190. Vorozhbitova A.A., Issina G.I. Systemness of Terminological Triads “Mentality – Mindset – Mental Space”, “Concept – Text Concept – Discourse Concept”: Linguo-rhetoric Aspect // European Researcher. 2013. Vol. (47). № 4–3. Р. 1014–1018. Vorozhbitova А.А., Potapenko S.I. Linguistic & rhetorical paradigm as innovative theoretical methodological platform of studying discursive processes of East Slavic and Western cultures // European Researcher. 2013. Vol.(61). № 10-2. S. 2536–2543. 82
Лингвориторическая парадигма: теоретические и прикладные аспекты. 2013. № 18 Когнитивный статус метатекста в рефлексивно-интерпретативном пространстве художественного текста Кузнецова Анна Владимировна Южный федеральный университет, Россия Институт филологии, журналистики и массовых коммуникаций 344008 г. Ростов-на-Дону, ул. Б. Садовая, 33 доктор филологических наук, профессор E-mail: avk21@yandex.ru Аннотация. В статье рассматривается метатекст как конститутивный элемент художественного текста, обладающий значительным когнитивным потенциалом. Метатекстовая и метапоэтическая активность автора характеризует его дискурсивную деятельность, позволяя параметрировать многоуровневое рефлексивно-интерпретативное пространство художественного текста. Ключевые слова: интертекстуальность, лингвориторическая картина мира, метатекст, художественный текст. УДК 81 Cognitive status of metatext in reflexive interpretational space of belletristic text Anna V. Kuznetsova Southern Federal University, Russia Institute of Philology and Mass Media 344008 Rostov-on-Don, B. Sadovaya Str., 33 Doctor of Philology, Professor E-mail: avk21@yandex.ru Abstract. The article explores metatext as a constitutive element of belletristic text, which has a significant cognitive potential. The metatextual and metapoetic activity of an author characterizes his discursive activity, allowing to parameterize the multi-level reflexive and interpretive space of a belletristic text. Keywords: intertextuality, linguistic rhetorical worldview, metatext, belletristic text. UDC 81 Введение. Специфический способ освоения бытия, осуществляемый художественным текстом, детерминирован опосредованным характером отражения в нем событий, явлений, предметов внешнего мира, что закономерно влечет за собой наличие у такого текста собственной референтности. Автор, моделируя объективную реальность действительного мира, тем не менее, репрезентирует объективный мир авторского сознания, существующий независимо от истинности / неистинности реального события. Особый интерес представляет изучение разноуровневых особенностей художественных текстов, в том числе их метатекстового потенциала в рефлексивно-интерпретативном пространстве, что позволяет выяснить специфические особенности текста, индивидуальной и национальной картины мира языковой личности. Автор-создатель выступает в роли субъекта, включенного в коммуникативный акт, при этом в художественном тексте манифестированы не элементы языка, а моменты высказывания, поэтому лингвистические дефиниции могут быть использованы для анализа художественного текста лишь как исходные термины описания, тогда как привлечение исследовательских возможностей когнитивноконцептуальных, деятельностных подходов к речи позволяет достичь уровня собственно когнитивной и психолингвистической трактовки художественного дискурса. Также закономерна в этой связи необходимость установления механизмов когнитивно-ментального освоения действительности, ее концептуализации сознанием, способов актуализации определенной части знаний и представления их с помощью значений языковых единиц в зависимости от эстетической и иной мотивации. Художественный текст как знаковое отображение индивидуально-авторской картины мира репрезентирует вербализованное знание внешнего мира, при этом облигаторным компонентом картины мира является его концепция, отражающая способ понимания и познания мира человеком и являющаяся инструментом выработки образноэстетических представлений о мире и человеке, его назначении, ценностях, соответствии высшим общечеловеческим идеалам. Определяющим моментом в этой связи является тот факт, что картина мира языковой личности представляет собой результат мироощущения, мировосприятия, она конституируется в процессе понимания поливариантности мира в самом широком смысле в соответствии с определенной логикой миропонимания. Материалы и методы. Для современной когнитивной лингвистики актуально выявление и параметрирование единиц художественного текста, обладающих потенциалом интегрирования смыслов. Плодо83
Лингвориторическая парадигма: теоретические и прикладные аспекты. 2013. № 18 творные исследования в этом направлении возможны при применении методов когнитивного и структурно-семантического методов исследования. При исследовании специфики метатекста и его когнитивного статуса как в «лингвориторической картине мира» языковой личности [Ворожбитова: 2000, 35–52; 2005, 174–194; Vorozhbitova: 2010, 2011], так и в рефлексивно-интерпретативном пространстве, необходимо комплексно использовать следующие методы: общенаучные методы системного анализа, моделирования, категоризации понятий, синергетический подход, интегративный ЛР подход как исследовательская призма на пересечении категориальных аппаратов антропоцентрической лингвистики и неориторики; компонентно-семантический и контекстологический анализ, композиционный анализ, интерпретационный и компаративный методы. Обсуждение. Ввиду отражения в языке явлений социальной жизни, исторических событий, уникальных и специфичных для конкретной культуры, для определенного этноса, некий культурный фон имплицитен в каждой единице языка. Бесспорно, язык – продукт культуры, ее составная часть, условие существования и фактор формирования культурных кодов. Требования определенного национального языка являются основой организации художественного дискурса, одного из важнейших компонентов и условий национальной идентификации и принадлежности. Лингвокультурологический анализ различных текстов, в том числе художественных, приобретает особую значимость, т.к. человек приобщается к культуре через «присвоение» «чужих» текстов. Национальная языковая картина мира представляет собой динамическую систему, развитие которой детерминировано историческими и социокультурными факторами. Правомерно утверждение В.В. Красных о том, что попытка установления некоего «базового уровня» культуры и его категорий вслед за выяснением когнитивного базового уровня и его категориального аппарата представляет собой перспективное направление развития современной гуманитарной науки: «Система координат культуры предстает как совокупность осей, задаваемых <…> самостоятельными подсистемами, сосуществующими в рамках данной культуры и находящимися – в силу гибкости и прозрачности границ между ними – в отношениях взаимопроникновения <…> Культурное пространство может быть описано в параметрах следующих подсистем: когнитивной, метафорической, эталонной, символьной – либо фрагментарно (в пределах одной подсистемы), либо целостно (в совокупности всех подсистем)» [Красных: 2008, 143]. Несомненно, художественный текст являет собой модель, в которой все указанные подсистемы функционируют в нерасторжимом единстве. Изучение и описание специфики художественного текста должно опираться на детальный поуровневый анализ репрезентации каждой такой подсистемы. Национальная картина мира в художественных текстах, как правило, репрезентирована фоновыми прецедентными элементами или текстами, тем самым представляя некие социокультурные сведения, специфичные для определенного этноса, освоенные нацией в целом и отраженные в языке. Такие прецедентные фоновые элементы или тексты могут быть квалифицированы как метатексты, создающие универсальную картину мира исходного национального языка, поддерживающие интертекстуальность национальной культуры на основе прецедентных фоновых знаний. Проблема передачи прецедентной информации – одна из самых важных в сфере перевода и общей теории текста и языка, т.к. национально маркированная лексика выполняет разнообразные функции, релевантные для адекватности перевода. «Метатексты мотивируют многообразие форм повествования (как отражений форм самой жизни), оправдывая уравнение в правах непосредственной реальности и воспоминания, действительно бывшего и воображенного, исторически и непосредственно переживаемого времени» [Левин: 1998, 298], что обусловливает также восприятие маркеров национальных языковых картин мира как элементов метатекстов. Особое значение в реализации метатекстового потенциала художественного текста имеет интертекстуальность, которая всегда становится условием выявления некоего метатекста, поскольку для более глубокого понимания конкретного художественного текста необходимо знание текстов прецедентных. Игровые структурные особенности метатекстов обусловлены применением различного рода конструкций «текст в тексте». Определяющее значение для квалифицирования приоритетности той или иной культуры в индивидуальной картине мира писателя, а также для определения основных аксиологических установок становятся интертексты и метатексты, выступающие своего рода лингвокультурными маркерами. Так, интертекст обладает следующими основными функциями. 1) Экспрессивная функция: автор через подбор цитат и аллюзий «самовыражает» себя. Эта функция проявляется в той мере, в какой автор текста посредством интертекстуальных ссылок сообщает о своих культурно-семиотических ориентирах, а в ряде случаев и о прагматических установках. 2) Апеллятивная функция проявляется в том, что отсылки к каким-либо текстам могут быть ориентированны на совершенно конкретного адресата – того, кто может такой интертекст опознать, а также, по возможности, оценить выбор конкретной ссылки и адекватно понять, что за ней стоит. 3) Поэтическая функция, которая во многих случаях представляется как развлекательная, где опознание интертекстуальных ссылок является своего рода увлекательной игрой, разгадыванием кроссворда, сложность которого может быть различной: от безошибочного опознания цитаты из какого-нибудь популярного стихотворения или романа до профессиональных разысканий и выявлений таких интертекстуальных отношений, о которых автор текста, возможно, даже и не помышлял. В таком случае говорят о «неконтролируемом подтексте», «интертекстуальности на уровне бессознательного» и т.п. 4) Референтивная функция передачи информации о внешнем мире. Это происходит по причине того, что отсылка к 84
Лингвориторическая парадигма: теоретические и прикладные аспекты. 2013. № 18 иному тексту активизирует ту часть информации, которая содержится в этом «внешнем» тексте. 5) Метатекстовая функция. Чтение любого текста с интертекстуальной ссылкой всегда альтернативно. Читатель может продолжать чтение, считая, что этот фрагмент ничем не отличается от других фрагментов данного текста и является органичной частью его строения, либо – для более глубокого понимания данного текста – обратиться к прецедентному тексту. При выборе второго пути, для понимания обнаруженной ссылки необходимо установить актуальную связь с текстом-источником, который выступает тем самым по отношению к данному фрагменту в метатекстовой функции. Тем самым, для художественного текста особое значение приобретатет интертекстуальность как способ построения межтекстовых связей и средство передачи авторского мироощущения, чему способствуют ее особенности: 1) определяет характер самосознания культуры, а следовательно, является одним из способов отражения языковой картины мира того или иного народа или автора, воплотившись в художественном произведении, 2) выявляет особенности идиостиля писателя, его индивидуально-авторские средства образности, 3) выполняет, помимо других, метатекстовую функцию, когда читатель обращается к прецендентному тексту для осуществления интеллектуального анализа художественного произведения, 4) предполагает наличие автометаописательного компонента. Образ автора представляет собой единый организующий центр для художественного текста как целостной и замкнутой структуры. Свое дальнейшее развитие проблема образа автора в пространстве художественного текста получает в связи с осмыслением модальности не только как грамматической, но и как текстовой категории. Модальность выявляется в процессе интеграции частей произведения, в особенностях использования образных средств, в возможности переноса акцентов предикативных и релятивных отрезков текста, в целом ряде приемов, реализующих семантические категории текста. Именно модальность представляет собой ту доминанту, которая определяет специфику художественного текста. Так, метапоэтические воззрения автора определяют значимость интертекстуальности и самоиронии в романе «Ада, или Эротиада» В. Набокова. Традиционные романно-эпические факторы сменяются здесь элементами интертекстуальной игры, которая с необходимостью детерминирует напряженную литературную рефлексию в ходе рецепции художественного текста. Безусловно, о специфике лингвориторической картины мира языковой личности возможно судить на основе тех предпочтений, которые характеризуют ее дискурс и созданные ею тексты [Ворожбитова, Ромашенкова: 2011б]; для лингвориторической картины мира В. Набокова в целом характерны каталогизация стертых литературных приемов и клише, имитация чужих стилей, пародии и реминисценции хрестоматийных поэтических произведений, что закономерно включает в поле эстетических поисков писателя прецедентные феномены и интертекстуальность. Безусловно, именно в «Аде», где жизнь полностью растворяется в искусстве, в самодостаточной творческой фантазии художника, интертекстуальность из средства художественного изображения становится его главным объектом, обусловливающим как композицию художественного текста и его сюжет, так и структуру семантического пространства произведения. Очевидно, что и метатекстовые характеристики «Ады» имеют свою определенную специфику. Представленное в современной лингвистике изучение метатекста обычно соотносится с антропоцентрической исследовательской парадигмой, что детерминирует обращение к семантическому синтаксису, коммуникативной лингвистике. Метатекст непротиворечиво вписывается в общую систему модусных категорий: авторизации как квалификации сообщаемой информации в оппозиции ««свое / чужое» слово», оценочности как аксиологической составляющей сообщаемого или его части, персуазивности (оценки говорящим полноты / неполноты своих знаний о достоверности сообщаемой информации). Метапоэтические воззрения В. Набокова отличает энциклопедичность и глубина знания мировой культуры: «В. Набоков определяет творческое воображение как «дар, великолепный и тяжелый», дающий возможность преодолеть трагические потери и обещающий бессмертие» [Штайн, Петренко: 2006, 361]. Творческое бессмертие, по мнению писателя, может быть достигнуто только в том случае, если поэт будет избегать ложных авторитетов, реализовывать в своих текстах необычные способы изображения действительности и подвергать деструкции избитые и омертвевшие штампы. Такое бессмертие обретается только в памяти, в языке, в воображении, в определении своего места в традиции русской и зарубежной культуры. Именно поэтому категория времени – одна из важнейших в метапоэтике В. Набокова: «Время – в центре внимания В. Набокова: мы все пойманы временем, все – его жертвы, если не найдем путь к преодолению его власти посредством искусства, – такова его позиция. Высшие моменты творчества, когда время перестает существовать, владеть художником, порождают в писателе почти мистическое чувство слияния с миром. Для него смысл искусства, литературы – в отказе человека принять реальность хаоса, будь то пошлость массовой культуры, убийственная реальность тоталитарного государства или стремительный поток времени» [Штайн, Петренко: 2006, 361]. Исследование структурносемантической организации и прагматической специфики набоковского метатекста и в целом метапоэтики писателя [Ворожбитова, Ромашенкова: 2010, 2011а] не только особенно продуктивно в сфере лингвориторической парадигмы, но и во многом способствует ее развитию. Метатексты реализуются в романе «Ада» разными способами. Например, текст оригинала романа «Ада» характеризуется частотным употреблением лексем и их сочетаний на русском, французском, немецком, латинском языках, что характеризует его общую направленность как игровую и интертексту85
Лингвориторическая парадигма: теоретические и прикладные аспекты. 2013. № 18 альную в целом: аллитерации и ассонансы, каламбуры, лингвистические парадоксы и ребусы придают семантическому пространству необходимую глубину и требуют обширной читательской компетентности. Например: «Они вместе кутили, вместе куда-то катили, вздорили и снова слетались друг другу в объятья» [Набоков: 2005, 330]; « – Mea culpa! – внесла ясность мадемуазель Ларивьер с видом оскорбленного достоинства» [Набоков: 2005, 394]. Лингвопрагматический потенциал текста В. Набокова раскрывается на основе критерия привилегированности его читателя (и «зрителя», если мы примем во внимание второй компонент устойчивого терминологического сочетания «языковая игра»), т.к. путь рецепции семантического пространства такого текста отнюдь не прост: адекватная интерпретация возможна лишь при достаточной общекультурной компетенции. Поэтому лингвориторические параметры индивидуально-авторской картины мира объективируют концепцию мира В. Набокова, в центре которой четко осознаваемы этос, логос и пафос метафизической потери, природы реальности и вымысла, что также сообщает его текстам определенную усложненность и глубину. Обращаясь, прежде всего, к американскому читателю, В. Набоков создает роман «Ада» на английском языке, но, главным образом, в русской тематической сфере: трансформируя классические сюжеты русской культуры, видоизменяя их в соответствии со своей творческой задачей, писатель сохраняет ключевые признаки или имена, по которым нельзя не заметить присутствия в тексте реалий русской художественной культуры, ее прецедентности и интертекстуального потенциала; вводит в художественный мир такие детали, которые рождают у читателя сложные ассоциации, сплав многокультурных представлений о мире и человеке. Тем самым лингвокультурологический, лингвопрагматический и строго семантический аспекты изучения его текстов оказываются весьма востребованными современной лингвистикой. В тексте оригинала романа на английском языке частотны транслитерированные латиницей лексемы, принадлежащие к русскому языку, что в целом затемняет смысл набоковских фраз для англоязычной публики. Их функция может быть обозначена как «функция намека»: с их помощью В. Набоков наталкивает читателя на мысль о том, что у романа есть текст-предшественник на русском, а значит, то, что представляется оригиналом, лишь палимпсест. Например: «…лишь упоминалась сестра Варвара, эта словоохотливая оригиналка…» [Набоков: 2005, 683] / «only the references to Sister Varvara, the garrulous originalka («odd female» – as Marsha calls her)…» [Nabokov: 2000, 336]; «…Марина упорно работает над ролью в гостиничном ресторане, попивая чай вприкуску («biting sugar between sips»)…» [Набоков: 2005, 480] / «She <…> insists on keeping it up at the hotel restaurant, drinks tea v prikusku («biting sugar between sips»)…» [Nabokov: 2000, 262]; «печень <…> вела себя, как печенег…» [Набоков: 2005, 384] / «…liver <…> was behaving like a pecheneg…» [Nabokov: 2000, 66]. Специфика художественного текста, прежде всего, в том, что сквозь употребляемый язык просвечивает контекст языка другого, т.к. писатель вводит в текст указание на прецедентные феномены (в том числе и в виде концептов прецедентных текстов), что порождает метатексты и интертекстуальность, вызывая у реципиента сложные ассоциации. Прием полигенетичности реализуется с помощью употребления отдельных лексем и их сочетаний, иноязычных по отношению ко всему тексту, и с помощью авторской интенции художественного текста оригинала. Это согласуется с публично высказанным В. Набоковым мнением, что в искусстве нет жестких культурных или национальных границ. В. Набоков пытается расширить границы возможностей этого приема, передать компактно высказанное чувство нерасторжимости связи разнородных предметов, номинированных с помощью средств разных языков. Метапоэтика В. Набокова характеризуется частотным и значимым обращением к жанру комментария, а также к примечаниям различных видов и уровней. Текст «Ады» В. Набоков также сопровождает примечаниями, но едва ли не большее значение имеет в финале романа фрагмент, который с полным правом можно было бы назвать «дайджестом» самого романа. В нем писатель кратко излагает весь роман, соблюдая принципы стиля данного жанра и, одновременно иронизируя над ним и пародируя его, выявляет главную особенность – невнимательное, неглубокое и «неглубинное» чтение: «Ардис-Холл – сады и услады Ардиса – вот лейтмотив всей «Ады», восхитительной семейной хроники, основное действие которой происходит в лучезарной, как мечта, Америке <…> Ни одно произведение мировой классики, разве что воспоминания графа Толстого, не оставляет ощущения такой райской невинности, как посвященные Ардису главы этой книги <…> Далее рассказ о Ване заполняется ярко и до отказа его любовными отношениями с Адой. Они прерываются браком Ады с аризонским скотоводом, чей легендарный предок бы основателем нашего государства» [Набоков: 2005, 813]. Данный фрагмент – метатекст в строгом смысле термина – содержит не только отсылки к другим произведениям классической литературы, что подразумевает прецедентность метатекста как его основную характеристику, но и оценку самим Говорящим собственной дискурсивной деятельности. И, конечно, самый последний абзац романа – вершина самоиронии В. Набокова, раскрывающей специфику его метапоэтики, игровой по своему характеру: «Одним из основных украшений этой хроники является ненавязчивая живописность детали: решетка галереи; расписной потолок; прелестная игрушка, забытая в незабудках у ручья, бабочки и орхидеи бабочками на периферии любовной линии; туманная даль, открывающаяся с мраморной лестницы; любопытная лань средь родового парка и многое и многое другое» [Набоков: 2005, 814]. 86
Лингвориторическая парадигма: теоретические и прикладные аспекты. 2013. № 18 Заключение. Эффект «культурного синтеза» формирует семантическое и рефлексивноинтерпретативное пространство художественного текста, в котором культурные контексты и коды, прецедентные феномены, метатексты предстают как конститутивные элементы его структуры. Многослойная структура художественного текста, интерпретативная вариативность и многоуровневость являются следствием взаимодействия лингвистического и экстралингвистического компонентов в дискурсивной деятельности автора, которая поддержана метатекстовой и метапоэтической активностью автора. Библиография Бахтин М.М. Проблемы поэтики Достоевского. М.: Советская Россия, 1979. 320 c. Ворожбитова А.А. Лингвориторическая парадигма: теоретические и прикладные аспекты: Монография. Сочи: РИО СГУТиКД, 2000. 317 с. Ворожбитова А.А. Теория текста: Антропоцентрическое направление: Учеб. пособие. Изд. 2-е, испр. и доп. М.: Высшая школа 2005. 367 с. Ворожбитова А.А., Ромашенкова Е.С. Метапоэтика литературной личности как лингвориторическая рефлексия // Метапоэтика: Сборник статей научно-методического семинара «Textus»: В 2-х ч. Ставрополь: Изд-во СГУ, 2010. С. 66–72. Ворожбитова А.А., Ромашенкова Е.С. Типология метапоэтического дискурса: лингвориторический подход // Вестник Сочинского государственного университета туризма и курортного дела. 2011а. № 4 (18). С. 166–169. Ворожбитова А.А., Ромашенкова Е.С. Топическая система как ориентационная основа речемыслительной деятельности в рамках лингвориторической картины мира // Когнитивная лингвистика и вопросы языкового сознания: Материалы Международной научно-практической конференции. 25–26 ноября 2010 г. Краснодар: Кубанский госуниверситет, 2011б. С. 21–24. Красных В.В. Культурное пространство: система координат (к вопросу о когнитивной науке) // Филология как средоточие знаний о мире. Сб. науч.тр. М. – Краснодар: КубГУ, 2008. С. 140–155. Левин Ю.И. Биспациальность как инвариант поэтического мира Вл. Набокова // Левин Ю.И. Избранные труды. Поэтика. Семиотика. М.: Языки русской культуры,1998. С. 323–392. Набоков В.В. Лолита. Ада, или Эротиада / Пер. с англ. М.: АСТ: АСТ МОСКВА, 2005. 872 с. Штайн К.Э., Петренко Д.И. Русская метапоэтика: Учебный словарь. Под ред. докт. социол. н. проф. В.А. Шаповалова. Ставрополь: Изд. СГУ, 2006. 602 с. Nabokov V. Ada or Ardor: A Family Chronicle. Printed in England by Clays Ltd, St Ines plc. Penguin Books, 2000. 511 p. Vorozhbitova A.A. Discourse-paradigmatics and Discourse-syntagmatics Categories in Linguo-rhetoric Paradigm // European researcher. 2011. № 11 (14). Р. 1532–1537. Vorozhbitova A.A. Lingual rhetoric paradigm as integrative research prism in philological science (Лингвориторическая парадигма как интегративная исследовательская призма в филологической науке) // European researcher. 2010. № 2. С. 183–190.
87
Лингвориторическая парадигма: теоретические и прикладные аспекты. 2013. № 18 Малая импрессионистская проза первой трети XX века как объект семантической рецепции Кундаева Наталья Николаевна «Южно-Уральский государственный университет» (национальный исследовательский университет), Россия 454080 г. Челябинск, проспект Ленина, 76 аспирант, преподаватель e-mail: Natalya-kundaeva@yandex.ru Аннотация: В статье исследуются особенности импрессионистской прозы, обладающей суггестивной природой, позволяющей воздействовать на читателя, транслировать ему определенные ощущения и настроения и формировать специфическое коммуникативное пространство в импрессионистском тексте. Ключевые слова: импрессионистское произведение, суггестия в художественном тексте, семантическая рецепция, трансляция образов. УДК 82-3 + 808.1 Small impressionistic prose in first third of 20th century as object of semantic reception Natalia N. Kundayeva “South Ural State University” (National Research University), Russia 454080 Chelyabinsk, Lenin Avenue 76 Post-graduate student, lecturer e-mail: Natalya-kundaeva@yandex.ru Abstract: The article explores the peculiarities of impressionistic prose which possesses a suggestive nature, allowing it to influence the reader, send him certain feelings and moods as well as to form specific communicative space in impressionistic text. Keywords: impressionistic work, suggestion in fiction, semantic reception, broadcast of images. UDK 82-3 + 808.1 Введение. Основополагающим эстетическим принципом импрессионизма является отображение мира как субъективного сиюминутного впечатления, вызванного созерцанием объективной действительности. Отсюда важным атрибутом импрессионистской концепции становится созерцательность, связанная с эстетикой «вчувствования», подразумевающей погружение в сферу субъективных ощущений. По справедливому замечанию Л.И. Будниковой, «импрессионист озабочен не столько созданием целостного образа, сколько передачей синкретического ощущения от предмета в момент его восприятия. В сознании реципиента, улавливающего намеки художника, целостный образ воссоздается» [Будникова: 2006, 98]. Данная особенность приводит к активизации поэтики невыразимого, недосказанного, намека. Интонационно-смысловой код импрессионистской прозы заключен в формуле «Видеть, чувствовать, выражать», которая определяет концепцию данного искусства и указывает на чуткость, непосредственность, утонченность восприятия, на способность открыто смотреть на мир, видеть его красоту и сливаться с ним в едином настроении. В основе малой импрессионистской прозы фиксация мгновенных впечатлений, основанных на чувстве, настроении, принимающих сенсорно-осязаемый облик. Так, в импрессионистском искусстве основной становится функция эмоционального воздействия, трансляции впечатления, настроения, которая сопряжена с принципом суггестивности и активизацией процесса сотворчества читателя, зрителя, слушателя. Все это обусловливает особые отношения между автором и читателем, формирует специфическое коммуникативное пространство. Задача писателя-импрессиониста – погрузить читателя в тонкий мир чувств, эмоционально воздействовать с целью пробуждения ощущения красоты и радости жизни. Это объясняет художественные особенности импрессионистской прозы, выражающиеся в господстве чувственных образов, в вербализации ощущений, синестетическом характере зарисовок, в доминировании ассоциативных связей, в монтажности текста. Материалы и методы. В данной статье особенности импрессионистского произведения выявляются на материале рассказов И. Шмелева. В основе исследования лежит комплексный подход, сочетающий в себе элементы системного, структурно-семиотического методов анализа. Работа предполагает синтез собственно литературоведческих, лингвистических подходов к исследуемому явлению. Обсуждение. Репрезентативным художественным образцом импрессионистского произведения, демонстрирующего особую форму коммуникации автора и читателя, специфические рецептивные механизмы, становится лирический рассказ И. Шмелева «Песня» (1925), в котором представлено два плана, определяющих развитие двух ритмических линий: план Парижа, «живого, торопливого, навеки заведенного» [Шмелев: 2001, 174], динамичного, суетного, дождливого, неуютного, чужого, и план музыки, 88
Лингвориторическая парадигма: теоретические и прикладные аспекты. 2013. № 18 песни, воплощающей духовное начало, объединяющей людей. Музыка – жизненная сила, музыка в рассказе создает «возвышенную гармонию грустно выстроенного мира» [Герман: 2008, 220] сродни той, которую мы испытываем, глядя на урбанистические пейзажи импрессионистов. В этом отношении интересное сходство можно выявить при сопоставлении рассказа с картиной импрессиониста Гюстава Кайботта «Парижская улица. Дождь». Настроение поэтической печали, казалось бы, не свойственное импрессионистской концепции, организует эмоциональное пространство живописного полотна и лирического рассказа. Сходство в едином эмоциональном тоне, используемом приеме фотографичности, наложении пульсирующих планов-мазков, отражающих «жестко-фрагментированное, «покадровое» видение» [Герман: 2008, 227], свойственное, по мнению М. Германа, импрессионизму: Дождливо, мутно1 смотрел Париж: тонкие его дали скрылись, мыльно мутнелась Сена; черные голые деревья тонули рядами в мути, смутно выпучивался купол, тяжелый, темный, похожий на Исакий; дымным гвоздем под небо высилась башня Эйфель, тянулась в тучи. В косых полосах дождя грязно чернели крыши, бежали глухие стены, висли на них плакаты... Черной водой струились внизу асфальты, стегало по ним ливнем; бежали зонты и шляпы; подпрыгивали, как заводные, автомобили в брызгах, наскакивали, заминались. Тучи несло по крышам, хлестало, поливало. И вдруг – прорывалось солнце, струилось в лужах, дрожало на далях искрой, сияло рельсом, стеклом, автомобилем, озябшими цветами на тележке, – и пропадало в ливне. Шла обычная мартовская игра, – ветра, дождя и солнца. Гуще клубились трубы. Все спешило, сталкивалось зонтами, прихватывало шляпы, прыгало-шлепало по лужам, махало равнодушному шоферу, совалось в подворотни, отряхивалось, пережидало. Ветер гудел столбами, гремел железом, срывал и гонял шляпы; ливень порол по лужам, обрывался, – сверкало солнцем. Опять бежали, толкались, извинялись. Сверху гремела эстакада, с улиц несло гудками, хлестало из-за решетки ливнем. Мутные сваи эстакады темнели коридором, тянулись пустой аллеей, пропадали. И вот, прорывая гулы, гудки и ливень, где-то запели песню. Толпа теснилась, давила, заминалась. Песня?.. Глухо гремела эстакада, катила чугунными шарами, – будто играли в кегли, – ревели гудки моторов, стегало ливнем. Но слабая песня пробивалась. Толпа валила, спускалась, поднималась…[Шмелев: 2001, 174 –175] Динамичная картина создается с помощью особой ритмико-интонационной организации, соответствующей канонам поэтического текста. Пульсирующий ритм формируется за счет обильного включения звуковых, лексических, синтаксических повторов, создающих ряды периодов. Повтор слов «гул», «гудки», «муть», «смутно», «глухой», «гремел», «хлестало», «стегало», «срывало» усиливается ассонансом (повтором угрожающего, дисгармоничного, неблагозвучного звука [у]) и аллитерацией (повтором звуков [р] и [р'], выражающих активное, действенное начало). Важную роль играет активно используемый прием синтаксического параллелизма, нагнетание синонимических рядов однородных членов, в частности сказуемых, выраженных глаголами, семантически обозначающими резкие, грубые, стремительные действия. Довольно объемные, крупные абзацы составляют сложные бессоюзные предложения, а также простые, осложненные однородными членами. При этом доминирует бессоюзная связь, с помощью которой создается ускоренный темп повествования, соотносящийся с картиной «торопливого, навеки заведенного» города. Включаются безличные конструкции («стегало ливнем», «тучи несло по крышам, хлестало, поливало», «с улиц несло гудками, хлестало ливнем», «сверкало солнцем» и др.), за счет которых образ лишается четких контуров. Автору важно передать общее состояние, в котором пребывают город, люди, живое и неживое, а также сам герой. Созданию подобного эффекта всеобщности и нерасчлененности служит метонимия («дождливо, мутно смотрел Париж», «бежали зонты и шляпы»). Метафоры «дымным гвоздем под небо высилась башня Эйфель», «мыльно мутнелась Сена», «деревья тонули в мути» позволяют нарисовать довольно неприятную размытую картину, озвученную гулом, громом, ревом, окрашенную в серые, черные тона и выражающую тягостные чувства. В рассказе смешиваются две интонационно-ритмические стихии, две контрастные партии, сменяющие друг друга: первая связана с грохотом и громом эстакады, гулом ветра, ливня, с динамикой и суетой города, а вторая – с тонкой, трогательной, мелодичной песней, зазвучавшей на улице Парижа и заставившей людей остановиться и задуматься о сокровенном, самом главном. Пульсирующий, порывистый, ускоренный ритм первой партии вначале доминирует, а далее постепенно сменяется плавным, замедленным ритмом второй. Возникает «система ритмически упорядоченных чередований» [Пономарева: 2006, 177], выражающаяся в соположении разных по интонационно-эмоциональным характеристикам фрагментов. Автор вносит в текст лирическую стихию и снимает напряжение предшествующего повествования, описывая характер исполняемой музыкантами песни:
1
Здесь и далее выделения и подчеркивания в анализируемых текстах наши. – Н.К. 89
Лингвориторическая парадигма: теоретические и прикладные аспекты. 2013. № 18 Но слабая песня пробивалась. Тонко наигрывала флейта, звенела мандолина, тянула виолончель надрывно, ворчали басы гармоньи, и всех сливала, нежно ласкалась песня, – где-то близко. Грустью томилась песня. Флейта томилась грустью, выпевала нежно. Мандолина вызванивала томно, словно напоминала что-то. Виолончель дрожала, ласкалась страстно, замирала в упоеньи. Гармонья утверждала: правда… правда… Флейта напевала нежно, манила в дали, где – небо голубое, где – «море, как глаза твои, синеет… и острова, волшебными цветами, как поцелуи губ твоих прелестных»… где – «музыка звучит и дни, и ночи…» [Шмелев: 2001, 175–178]. Данные фрагменты, обладающие единой эмоциональной тональностью, перемежаются со стихотворными строками, выражающими томление души, тонкие душевные порывы, упоение сердца. В этом случае мы говорим о формировании прозиметрической композиции. Текст разуплотняется, лишается монолитности, подчеркивающей монотонность, цикличность, безостановочное движение, быстротечность, банальность обыденной жизни. Дробление, создаваемое за счет вкрапления песенных строк, чередующихся с небольшими прозаическими сегментами, свидетельствует об усилении лирической составляющей, что объясняется обращением к миру души. Появление пустого пространства на странице создает эффект легкости, «воздушности»: Поезда катили; гудела эстакада издалека, глухо, переливала в грохот. Песня укоряла, билась: Ты обещала… ты обеща-а-ла, жизнь… Это был романс для улиц, певучий, легкий, – работа музыканта из мансарды, – легко запоминался Песня захватила. …illusions perdues …promesses… pas accomplies!.. [Шмелев: 2001, 178–179]. Данный текстовый блок также имеет характер ярко выраженной ритмической структуры, которая создается за счет прозиметризации, включения многочисленных звуковых (повтор сонорных звуков), лексических (слов с семантикой утонченности, изысканности), синтаксических повторов, инверсирования, активного использования фигуры умолчания, акцентирующей интонацию задумчивости. В финальной части рассказа меняется эмоциональная модальность: «Марсельезу» заиграли. Толпа сомкнулась, подхватила дружно. Пропала эстакада со столбами, гул и громыханье. Бешено играли артисты улиц! И стало ярко. Солнце смеялось окнами напротив, сверкало в лужах, на бешеных «тарелках», на гармонисте, на его гармонье, в звонках и блестках, на решетках [Шмелев: 2001, 180]. Торжество солнца, света, свободы, радости, счастья, жизни воплощается в «Марсельезе», контрастной по звучанию предшествующей песне-романсу. Преображается внешний мир, тяжелые, раздражающие звуки эстакады сменяются задорной игрой музыкантов, серость – солнечным блеском, отражающим восторженные чувства. В рассказе специфична субъектная организация: образ Я ярко не выражен, создается иллюзия отсутствия субъекта речи, герой выполняет функцию наблюдателя, созерцателя, лирическое сознание растворяется в окружающем мире. Чувственно-эмоциональное состояние выражается через музыкальное начало, которое раскрывается контрастно и градационно, что отражает душевные переживания лирического героя, вариативность и многогранность его чувств и состояний. Активизация интонационно-ритмического строя, музыкализация художественного произведения, включение синестетических образов – все это способствует формированию суггестивной природы импрессионистского текста и установлению особого контакта автора и реципиента. Этот же эффект достигается в лирическом рассказе И. Шмелева «Весенний плеск» (1925), основу которого составляют припоминаемые ощущения, заставившие героя, оказавшегося по воле судьбы на чужбине, вновь пережить состояние радости и гармонии от соприкосновения с миром счастливого прошлого. В рассказе можно выделить три смысловые части, фиксирующие динамику эмоциональных состояний героя, соответствующие нескольким стадиям лирического переживания. Основу составляют спонтанно возникшие воспоминания детства, вернее один момент, казалось бы, незначительный эпизод прошлого, окрашивающий настоящее в радужные тона, воскрешающий чувство полноты жизни. В первой части фиксируется категория чужого, безжизненного пространства, в котором пребывает герой, носитель лирического сознания: Я стою у чужой реки. Она идет полноводно, ровно, как месяц тому, как год. В оправе течет она, зеленоватая на заре, дымно-молочная в мутный вечер. Не засмеется, не зашумит. А где же… весенний плеск? Черные сучья чужих деревьев… Золото голубое – где?.. [Шмелев: 2001, 107]. Возникает контраст между статичным, безрадостным настоящим и одухотворенным прошлым, знаками которого являются весенний плеск и золото голубое. Герой в состоянии медитативного созерцания погружается в воспоминания, связанные с наступлением весны, пробуждением жизни в природе. Припо90
Лингвориторическая парадигма: теоретические и прикладные аспекты. 2013. № 18 минаемые ощущения возвращают повествователя к счастливому моменту из детства, который он вновь переживает: Воробьи?.. Это они чирикают, бойко, трескуче-бойко, радостно по весне. И вот... – Обрыв фразы свидетельствует об интонационной перебивке, возникшей на месте перехода ко второму эмоционально-смысловому фрагменту, отличающемуся по тональности, темпу повествования, обладающему иной ритмической структурой, что связано с обращением к ценному моменту, запечатленному в памяти героя. Безжизненный покой сменяется движением, переданным через цепь ассоциативных, эмоционально окрашенных образов: …Великая лужа, на черном дворе, вся в блеске. Великая, во весь двор, лужа. Бурая в ней вода, – густое сусло. Плавают – золотятся на ней овсинки, ходит ветром утиный пух. Какая радость – этот немножко страшный переход по доскам, до сада! В саду еще спит зима, тяжелая, большая; но снег надувается горбами, и почернел, усыпан веточками, вороньими и куриными следками, лапками. Яблоньки черны-черны, корявы весенней голостью. Зато тополя светлеют тугим и здоровым глянцем, и почки на них полнеют, золотятся [Шмелев: 2001, 107]. Лексические, синтаксические повторы, прием синтаксического параллелизма, инверсированные фразы, нарушение законов пунктуации, активное использование тире, повтор слов с уменьшительноласкательными суффиксами, включение окказиональных слов – все это формирует особый интонационно-ритмический рисунок, выражающий детскую восторженность, непосредственность, жизнерадостность. Импрессионистская суггестивность образов создается с помощью словесного ряда, воспроизводящего акустические, колористические, ольфакторные впечатления («голубовато белеет», «сочится стеклянным блеском», «перезвон пасхальный», «звяканье сосулек», «лужицы голубые», «тянет печеным хлебом, – навозом, лошадью»), связанные с образом Дома, возвращающим ощущение гармонии. Лирическая композиция строится по принципу градации эмоционального состояния героя, основанной на усилении восторженных чувств: Сыплется с крыши блеском, булькает звонко по канавке, золотая вода течет. Синие мухи вспыхивают и спят на солнце. А солнце… Оно – везде. Это оно играет в колокола, гудит, и звенит, и плещет, и хочется заплясать, запрыгать. И столько плеска кругом, и блеска, и гомона! Играют – смеются колокола, и утки белыми крыльями, и куры, орущие на бревнах, и кот, махнувший на крышу в снег, и плещущая лужа, и тысячи солнц на ней. Все смеется, звенит, играет… [Шмелев: 2001, 108–109]. Использование полисиндетона позволяет автору добиться эффекта связности всех объектов и деталей внешнего мира, попадающих в поле зрения героя и выражающих единое настроение радости и восхищения. Включение рядов однородных членов, повторов слов, семантически обозначающих жизнеутверждающее начало («играет», «звенит», «плещет», «блеск», «смеется», «солнце»), гиперболы «тысячи солнц» создает светоносную картину, окрашенную восторженными чувствами, ощущением полета души. Крупным планом на этом фоне показан образ Михайлы, русского мужика, который встречается на пути ребенка в праздник Пасхи. Именно этот момент произвел сильное впечатление на героя и зафиксировался в деталях и мелочах в памяти. Автор рисует импрессионистский портрет Михайлы с использованием приема словесных мазков, каждый из которых связан с ощущениями повествователя: Я поднимаю голову. Красное на меня идет, покачивается, горит, как пунцовый шар… И я радостно узнаю Михайлу, который тесал лопаточку. Он двигается навстречу и весь сияет. Намасленная голова сияет на обе стороны, красное лицо сияет, и красная борода, как веник, и новая красная рубаха – пузырями. Рот его широко разинут, борода прыгает, хохочет [Шмелев: 2001, 108]. Создается облик грубоватого и одновременно доброго русского мужика, образ которого сопряжен с сакрализованным пространством Дома, святой Руси. Емкая характеристика дана через описание ольфакторных впечатлений: От него пахнет деревянным маслом, красной рубахой, винными будто ягодами, мятными пряниками, хлебом, овсом и чем-то еще, таким приятным, теплым… – стружками даже пахнет, чурбачками [Шмелев: 2001, 109]. В текст вводятся фрагменты диалога, передающего колорит звучания народной речи: – Ну!.. Хрястос Воскреси…! – Домна Семеновна! А Хрястос воскреси!.. – Ну-ну, воистину…насосался уж, батюшка!.. – Домна Семеновна!.. – Да уж проходи скорее… – Пра-здник, Домна Семеновна…никак нельзя…Пожалуйте вам дорожку!.. [Шмелев: 2001, 109]. С помощью фигуры умолчания передаются интонационные особенности – неторопливая, размеренная речь Михайлы. Ключевая эмоция концентрируется в импрессионистском образе весеннего плеска, вбирающем все составляющие пространства Дома, символизирующем «светлую весну жизни», гармонию, радость: Этот весенний плеск остался в моих глазах – с праздничными рубахами, сапогами, лошадиным ржаньем, с запахами весеннего холодка, теплом и солнцем. Остался живым в душе … ничто не в силах вы91
Лингвориторическая парадигма: теоретические и прикладные аспекты. 2013. № 18 плеснуть из меня этот весенний плеск, светлую весну жизни… Вошло – и вместе со мной уйдет [Шмелев: 2001, 108]. Финальная часть представляет собой описание рефлексии героя, оказавшегося во власти когда-то испытанных чувств. Ассоциативно возникшее воспоминание лишь одного момента из детства вернуло герою чувство радости и красоты жизни. Лирический рассказ насыщен импрессионистскими образами-ощущениями, непроизвольно возникающими в памяти, отражающими внутренний мир героя-повествователя. В рассказе используется принцип монтажа – соединения фрагментов, описывающих настоящее и прошлое, при этом воспоминание занимают большую часть текста, что свидетельствует о его значимости, ценности. В данном случае мы сталкиваемся с проявлением принципа расподобления двух пространственно-временных планов – сакрального прошлого, связанного с образом Дома, и дисгармоничного настоящего, сопряженного с чужим пространством. Припоминаемые ощущения детской радости, счастья возвращают героя к жизни в настоящем, подавляют чувства одиночества, тоски, грусти. Заключение. Рассказы И. Шмелева ярко демонстрируют суггестивную природу импрессионистского произведения, в котором автор конструирует эстетизированное пространство, избирая разные способы воздействия на читателя и привлекая его к сотворчеству. Целесообразен учет рассмотренных нами аспектов в лингвориторической парадигме – при интерпретации художественного текста и дискурса [Ворожбитова: 2011б], анализе специфики литературнохудожественной коммуникации [Ворожбитова: 2011а] и литературной личности [Ворожбитова: 2007; Ворожбитова, Киреева: 2011], а именно «художественно-эстетического статуса» последней как ее структурного компонента [Ворожбитова: 2005, 307–310]. Библиография Будникова Л.И. Творчество К. Бальмонта в контексте русской синкретической культуры конца XIX– начала XX века: монография. Челябинск: Изд-во ЧГПУ, 2006. 447 с. Ворожбитова А.А. Лингвориторические основы изучения феномена литературно-художественной рецепции // Континуальность и дискретность в языке и речи: материалы III Междунар. науч. конф. Краснодар: Кубанский гос. ун-т, 2011а. С. 89–92. Ворожбитова А.А. Лингвориторические основы моделирования поэтического текста как медиатора литературно-художественной полиэтнокоммуникации // Риторика как предмет и средство обучения: Матер. XV Междунар. науч. конф. (1–3 февраля 2011 г.) / Под ред. Ю.В. Щербининой, М.Р. Савовой. – М.: МПГУ, 2011б. С. 79–81. Ворожбитова А.А. Теория текста: Антропоцентрическое направление: Учеб. пособие. Изд. 2-е, испр. и доп. М.: Высшая школа 2005. 367 с. Ворожбитова А.А. «Языковая личность» и «литературная личность» как лингвориторические категории // Лингвориторическая парадигма: теоретические и прикладные аспекты: Межвуз. сб. науч. тр. Вып. 8 / Под ред. проф. А.А. Ворожбитовой. Сочи: РИО СГУТиКД, 2007. С. 22–44. Ворожбитова А.А., Киреева Т.В. Языковая и литературная личность в лингвориторической парадигме: аспект дискурсивных стратегий // Вестник Сочинского государственного университета туризма и курортного дела. 2011. № 4 (18). С. 162–165. Кубанский гос. ун-т, 2011. С. 89–92. Герман М.Ю. Импрессионизм: Основоположники и последователи. СПб.: Издательский дом «Азбука-классика», 2008. 520 с. Пономарева Е.В. Стратегия художественного синтеза в русской новеллистике 1920-х годов: монография. Челябинск: Библиотека А. Миллера, 2006. 452 с. Шмелев И.С. Весенний плеск // Собрание сочинений: В 5 т. Т.2. Въезд в Париж: Рассказы. Воспоминания. Публицистика. М.: Русская книга, 2001. С. 107–111. Шмелев И.С. Песня // Собрание сочинений: В 5 т. Т.2. Въезд в Париж: Рассказы. Воспоминания. Публицистика. М.: Русская книга, 2001. С.174–180.
92
Лингвориторическая парадигма: теоретические и прикладные аспекты. 2013. № 18 Концептосфера и концептуальное поле в рамках лингвокультурной парадигмы Кушко Надежда Витальевна Сочинский государственный университет, Россия 354000 г. Сочи, ул. Советская, 26а преподаватель E-mail: NadiaKouchko@yandex.ru Аннотация. В статье рассматриваются проблемы концепта, концептосферы и концептуального поля с позиций лингвокультурологии. Обосновывается необходимость специального изучения концептуальных полей бытовой сферы общения и даются примеры лингвокультурных особенностей бытовой концептосферы на материале французского языка. Ключевые слова: концепт, концептосфера, концептуальное поле, картина мира, бытовая концептосфера, межкультурная коммуникация. УДК 81 Conceptual sphere and conceptual field within linguocultural paradigm Nadiezhda V. Kushko Sochi State University, Russia 354000 Sochi, Sovietskaya Str., 26a Lecturer E-mail: NadiaKouchko@yandex.ru Abstract. The article explores some problems of concept, conceptual sphere and conceptual field from the linguocultural perspective. The author argues for the special study of conceptual fields in face-to-face communication and gives examples of linguocultural peculiarities of daily conceptual sphere drawing on the data from the French language. Keywords: concept, conceptual sphere, conceptual field, worldview, conceptual sphere of everyday life, cross-cultural communication. UDC 81 Введение. Современная лингвистика интенсивно разрабатывает вопросы, связанные с понятием концепта. С одной стороны, концептами занимается лингвокогнитология, рассматривая их как некие ментальные образования, выполняющие познавательную функцию. С другой стороны, концепты изучаются через призму всего разнообразия культурных параметров, специфически преломляемых в языке, дисциплиной, получившей название лингвокультурологии. Лингвокультурологическое исследование концепта подразумевает более пристальное рассмотрение всех культурно-исторических факторов, влияющих на его формирование, обогащение и функционирование во внутрикультурной и межкультурной коммуникации. С концептом тесно связаны понятия концептосферы и концептуального поля как определенных совокупностей концептов. Благодаря этим совокупностям концепты изучаются не как разрозненные элементы, а как составляющие части общей системы, картины мира. Материалы и методы. В качестве материала исследования послужили данные толковых словарей французского и русского языков. Использовались сопоставительно-сравнительный и контрастивный методы, а также элементы концептуального и этимологического анализа. Обсуждение. В узком понимании, принадлежащем логической семиотике, концепт – это содержание понятия, т.е. совокупность признаков предметов, отражаемых в понятии. В широком понимании концепт заключает в себе все возможные значения в символико-смысловой функции языка. Согласно Ю.С. Степанову, концепт имеет сложную структуру: с одной стороны, к ней принадлежит все, что принадлежит строению понятия; с другой стороны, в структуру концепта входит все то, что и делает его фактом культуры – исходная форма (этимология); сжатая до основных признаков содержания история; современные ассоциации; оценки и т.д. [Степанов: 1997, 40]. Таким образом, концепт – это своего рода концентрат представлений о предмете или явлении. «Концепт – это как бы сгусток культуры в сознании человека; то, в виде чего культура входит в ментальный мир человека. И, с другой стороны, концепт – это то, посредством чего человек – рядовой, обычный человек, не “творец культурных ценностей” – сам входит в культуру, а в некоторых случаях и влияет на нее» [Степанов: 1997, 41]. В лингвокогнитологии концепт – это сложноструктурированная ментальная сущность, являющаяся единицей мышления. Содержанием концепта являются знания, опыт деятельности человека и результаты познания им окружающего мира в виде определенных единиц, «квантов» знания [Кубрякова: 1996]. В 93
Лингвориторическая парадигма: теоретические и прикладные аспекты. 2013. № 18 процессе мыслительной деятельности индивид соединяет, сравнивает разные концепты, в результате чего происходит формирование новых концептов как конечного итога мышления. В концепт входит все то, что человек знает, предполагает, воображает о предметах окружающего мира. Концепты возникают как результат отражения действительности сознанием и зависят от действительности, а не от языка. Поэтому языковые средства необходимы не столько для существования, сколько для сообщения концепта. В лингвокультурологии концепт определяется как многомерное ментальное смысловое образование, содержащее знания и опыт как человека, так и социума в целом, характеризующееся ценностной, понятийной и образной составляющими, имеющее выход на языковой уровень, предопределяющее и объясняющее национально-культурную специфику речевого, и не только, поведения [Слышкин: 2004, 30]. Лингвокогнитивный и лингвокультурологический подходы к изучению концепта не исключают, а дополняют друг друга. Они различаются векторами по отношению к индивиду: если первый – это направление от индивидуального сознания к культуре, от смысла (концепта) к языку (средствам вербализации), то второй – это направление от культуры к индивидуальному сознанию, от имени концепта к совокупности номинируемых им смыслов [Карасик: 2002, 139]. Концепты не существуют изолированно и образуют некие совокупности, для обозначения которых применяются специальные термины. Термин «концептосфера» был впервые употреблен в отечественной науке Д.С. Лихачевым, по типу термина «ноосфера». Совокупность концептов образует концептосферу данного народа и соответственно данного языка. Концептосфера национального языка тем богаче, чем богаче вся культура нации – ее литература, фольклор, наука, изобразительное искусство; она соотносима со всем историческим опытом нации и религией [Лихачев: 1993, 5, 9]. Ю.Е. Прохоров рассматривает три вида пространств, наиболее тесно соотносящихся с концептосферой: семантическое, семиотическое и концептуальное. Семантическое пространство представляет собой совокупность базовых понятий отдельных составляющих языковой картины мира того или иного этноса, которая сформировалась в ходе его существования и которая определяет его национально-культурную специфику. Семиотическое пространство – это совокупность бытийно сложившихся правил понимания, оценки и организации хаоса человеческого бытия. Концептуальное пространство является совокупностью исторически сложившихся базовых структурных элементов организации человеческого бытия. Эти базовые элементы закреплены в наборе семиотических сфер и именованы в наборе семантических [Прохоров: 2008, 102]. В.В. Красных вводит термин «когнитивное пространство» и предлагает различать индивидуальное когнитивное пространство как определенным образом структурированную совокупность знаний и представлений, которыми обладает любая (языковая) личность, и коллективное когнитивное пространство как определенным образом структурированную совокупность знаний и представлений, которыми необходимо обладают все личности, входящие в тот или иной социум [Красных: 2003, 61]. Понятие «концептосфера» тесно связано с понятием «картина мира». О.А. Корнилов выделил несколько разновидностей картины мира: 1. Научная картина мира – инвариант научного знания человечества о мире на данном историческом этапе. 2. Национальная научная картина мира – инвариант научного знания о мире в языковой оболочке конкретного национального языка. 3. Языковая картина мира – результат отражения объективного мира в языке обыденным (не научным) сознанием. 4. Национальная языковая картина мира – результат отражения объективного мира обыденным (языковым) сознанием конкретного этноса. Реально существуют и могут анализироваться лишь языковые картины мира конкретных национальных языков. 5. Индивидуальная национальная языковая картина мира – результат отражения объективного мира обыденным (языковым) сознанием отдельного человека – носителя того или иного национального языка [Корнилов: 2003: 73, 112–113]. Дополняя рассуждения О.А. Корнилова, Ю.Е. Прохоров пишет по этому поводу: «“отражение” объективного мира – это лишь одна сторона процесса, его вторая составляющая связана с деятельностным характером существования человека в реальном мире, что позволяет ему не просто “отражать”, а структурировать, именовать» и т.д. [Прохоров: 2008, 117]. З.Д. Попова и И.А. Стернин, понимая под картиной мира упорядоченную совокупность знаний о действительности, сформировавшуюся в общественном (или индивидуальном) сознании, проводят различие между непосредственной и опосредованной картинами мира. [Попова, Стернин: 2007, 51]. Непосредственная картина мира – это картина, формируемая как результат непосредственного восприятия мира и его осмысления. В зависимости от способа постижения мира, картина одной и той же действительности может быть различной: рациональной и чувственной, диалектической и метафизической, материалистической и идеалистической, научной и «наивной», религиозной, физической, химической и т.д. Непосредственная картина мира – это когнитивная картина, представленная концептуальными знаниями и совокупностью ментальных стереотипов, которые задаются культурой. Опосредованная картина мира – это результат фиксации концептосферы вторичными знаковыми системами, которые материализуют 94
Лингвориторическая парадигма: теоретические и прикладные аспекты. 2013. № 18 существующую в сознании непосредственную когнитивную картину мира. Таковы языковая и художественная картины мира [Попова, Стернин: 2007, 52]. Научная параметризация концептов предполагает также их объединение в совокупность, которую А.Соломоник называет «концептуальным полем» [Соломоник: 1995, 299]. Если семантические поля являются, по мнению ученого, результатом естественного развития языка, то концептуальные поля – это результат научных исследований. Система семантических полей обладает большой устойчивостью, она закреплена многовековой традицией, которая входит в сознание человека задолго до того, как он начинает пользоваться словарями. Концептуальное поле является результатом концептуализации – живого процесса порождения и трансформации смыслов и поэтому оно постоянно обновляется в той или иной мере, в том или ином аспекте [Соломоник: 1995, 305]. Концептуальное поле – это такая совокупность концептов, которая имеет функциональную отнесенность к группе тесно связанных между собою явлений в предметной или понятийной области. Концептуальное поле представляет собой определенный фрагмент концептуальной сферы. В современных работах достаточно подробно изучаются концепты, относящиеся к художественному, деловому, юридическому и другим дискурсам. При этом практически совсем не уделяется внимание концептосфере бытового, повседневного общения. Предполагается a priori, что эта область наиболее доступна каждому и в силу этого не заслуживает специального рассмотрения. Дискурс повседневного общения исследуется главным образом в синтаксическом плане, в то время как его лексико-понятийный аспект обычно выпадает из поля зрения ученых. Концепты бытовых реалий ошибочно представляются общеизвестными, общепонятными и не требующими детального изучения. На деле знание бытовых концептов оказывается нередко поверхностным, относительным и скорее интуитивным. Особенно остро эта проблема возникает при изучении иностранных языков и их применении в межкультурной коммуникации, которая в последние десятилетия характеризуется небывалой интенсивностью на уровне межличностного общения. Для процесса адекватного взаимопонимания чрезвычайно важно умение выразить разнообразные бытовые реалии, многие из которых вообще не имеют эквивалентов в родном языке, что зачастую провоцирует межкультурное непонимание. При анализе бытовой концептосферы, принадлежащей к той или иной лингвокультуре, предпочтительно выделять в ней концептуальные поля, такие как «Питание», «Одежда» «Дом» и др. Очевидно, что концептуальные поля могут получить дальнейшее разбиение на подполя, например: концептуальное поле «Питание» может быть разбито на подполя: «Еда», «Напитки», «Кухня» и т.д., а «Кухня», в свою очередь, может включать подполя «Посуда», «Утварь», «Домашняя техника» и т.п. Рассматривая отдельные компоненты из концептуальных полей разных языков, можно заметить, что их концептуальные различия, в частности, проявляются во внутренней форме слова. Так, русское слово масло этимологически восходит к глаголу мазать и является концептуально общим для всех его разновидностей (сливочное, растительное, эфирное и т.п.), тогда как во французском языке каждому из них соответствует отдельный концепт и особое лексическое воплощение: le beurre ‘сливочное, коровье масло’ (греч. bouturon), l’huile ‘растительное масло’ (лат. oleum), l’essence ‘эфирное масло’ (лат. essentia). Наличие специального слова для выражения концепта в разных культурах представляет особый интерес. Например, русское слово творог не имеет соответствия во французском языке, где этот концепт выражается перифразой – словосочетанием le fromage blanc (букв. белый сыр). Отдельный случай представляют собой такие лексические единицы, как салат Оливье и торт Наполеон. В русской культуре они воспринимаются как блюда французской кухни. Однако французская культура именует такой же салат la salade russe (русский салат), а соответствующий торт – le millefeuille (букв. тысячелистник). В русской культуре концепт стакан относится к конкретному денотату, а именно стеклянному сосуду цилиндрической формы, без ручки, служащему для питья. Французское слово le verre ‘стакан’ выступает более общим концептом. Оно образует большое количество словосочетаний, характеризующих совершенно различные предметы реальности, например: un petit verre, un verre à pied – ‘рюмка’, un verre à vin (à bordeaux, à porto) – ‘бокал для вина’, un verre à bière – ‘кружка для пива’, un verre à café – ‘фарфоровый стаканчик для кофе’, un verre à moutarde – ‘стеклянная горчичница’, ‘простой стеклянный стакан’, un verre gradué – ‘мензурка, мерный стакан’, un verre d'eau – ‘сервиз для воды (графин и стаканы на стеклянном блюде)’. Сходные явления наблюдаются и в концептуальном поле «Домашняя техника». В русском языковом сознании концепт печь более объемный, так как содержит в себе все виды печей (электрическая, газовая, микроволновая, русская, доменная и т.п.). Французская культура подробно проработала наименование различных печей и обогатила язык следующими отдельными концептами: le poêle ‘печь для обогрева’, le four ‘печь, духовка’, le fourneau ‘кухонная печь, плитка’, la cuisinière ‘кухонная плита’, le réchaud ‘электрическая печка’ и др. Подробного изучения заслуживают не только концепты, определяющие вещественные денотаты, но и выраженные глаголами бытовой сферы. Например, французский глагол verser выражает два разных для русского человека действия ‘лить’ и ‘сыпать’. Объясняется это тем, что для французского сознания в этом глаголе важным является само движение опрокидывания безотносительно к жидкому или сухому 95
Лингвориторическая парадигма: теоретические и прикладные аспекты. 2013. № 18 характеру самого вещества (ср. лат. versare, vertere и рус. вертеть). Следующий глагол cuire выражает сразу три действия, причем, как в простой, так и в возвратной форме ‘варить, печь, жарить, вариться, печься, жариться’. В сознании французского носителя языка эти действия представляются как единый процесс, связанный с температурной обработкой пищи. В то же время французский язык имеет подробную проработку концептов жарить и варить в зависимости от условий и результата действий: blondir ‘поджаривать до светло-желтого цвета’, braiser ‘тушить, варить на слабом огне без кипения, печь, жарить на углях’, dauber ‘тушить (мясо)’, dorer ‘поджаривать до золотистого цвета’. faire sauter ‘жарить в масле на сильном огне’, gratiner ‘жарить в сухарях’, griller ‘жарить на решетке’, mijoter ‘варить, жарить на медленном огне, томить’, mitonner ‘варить, тушить на медленном огне’, rissoler ‘поджаривать, подрумянивать’, rôtir ‘жарить, поджаривать’, roussir ‘поджаривать’. Специфика французской бытовой концептосферы в сравнении с русской проявляется в наличии большого числа концептуальных лакун, являющихся показателем уникальности, национального своеобразия концепта в сознании народа. В процессе межкультурной коммуникации происходит заполнение концептуальных лакун посредством переноса соответствующего концепта вместе с его лексическим выражением. Например, в концептуальном поле «Питание» для французской культуры лакунарными были такие русские реалии, как квас и борщ, а русская культура до определенного времени не знала о французских блюдах la fondue или la julienne. В результате межкультурного обмена обе культуры обогатились новыми концептами: во французском языке появились новые лексемы le kvas/kwas, le bortch/bortsch/ borchtch, а в русском – фондю и жюльен. Наличие вариантов словоформы свидетельствует о недавнем проникновении концепта в другую культуру. Это лишь немногие примеры, указывающие на то, что концептуальные поля бытовой концептосферы обладают лингвокультурной спецификой во французском языке в сопоставлении с русским. Заключение. Предварительный анализ компонентов бытовой концептосферы свидетельствует о ее тонкой концептуальной дифференциации, поэтому представляется целесообразным произвести ее разбиение на концептуальные поля. При этом в разных языках обнаруживается значительное несовпадение в образовании концептов как предметного, так и глагольного характера, проявляются их лингвокультурные особенности, существенные для освоения межкультурной коммуникации. Национальную специфику концептов, в частности, составляют: - несовпадение когнитивных признаков концептов; - различия образного компонента, интерпретационного поля; - разные когнитивные классификаторы и различный статус в категоризации денотата (в одной культуре более важными являются одни классификаторы, в другой культуре – другие); - разные оценочные компоненты и т.д. Очевидно, что при подготовке специалистов по межкультурной коммуникации особое внимание следует уделять бытовой концептосфере изучаемого языка, которая занимает важное место в межличностном общении. Библиография Гак В.Г., Ганшина К.А. Новый французско-русский словарь. М.: Русский язык, 1999. Карасик В.И. Языковой круг: личность, концепты, дискурс. Волгоград: Перемена, 2002. 476 с. Корнилов О.А. Языковые картины мира как производные национальных менталитетов. М.: ЧеРо, 2003. 349 с. Красных В.В. «Свой» среди «чужих»: миф или реальность? М.: ИТДГК «Гнозис», 2003. 375 с. Кубрякова Е.С. Концепт // Краткий словарь когнитивных терминов. М., 1996. С. 90–92. Лихачев Д.С. Концептосфера русского языка // Изв. РАН, СЛЯ, 1993, № 1. С. 3–9. Попова З.Д., Стернин И.А. Когнитивная лингвистика. М.: АСТ: Восток-Запад, 2007. 314 с. Преображенский А.Г. Этимологический словарь русского языка. Т. 1-2. М.: Государственное изд-во иностранных и национальных словарей, 1959. Прохоров Ю.Е. В поисках концепта. М.: Флинта: Наука, 2008. 176 с. Слышкин Г.Г. Лингвокультурный концепт как системное образование // Вестник ВГУ, Серия «Лингвистика и межкультурная коммуникация». 2004. № 1. С. 29–34. Соломоник А. Семиотика и лингвистика. М.: Молодая гвардия, 1995. 352 с. Степанов Ю.С. Константы. Словарь русской культуры. Опыт исследования. М., 1997. 824 с. Le Nouveau Petit Robert. Dictionnaire alphabétique et analogique de la langue française. Paris, 2000.
96
Лингвориторическая парадигма: теоретические и прикладные аспекты. 2013. № 18 К теме лингвистического терроризма: современные вариации Лассан Элеонора Руфимовна Вильнюсский университет, Литва LT-01513 Vilnius, Universiteto g. 5 хабилитированный доктор гуманитарных наук, профессор E-mail: eleonora.lassan@flf.vu.lt В предлагаемой статье делается попытка показать, как работает риторика «лингвистического терроризма», под которым понимается «отъём» собственных языковых средств для выражения мысли. Автор демонстрирует оживление в современных текстах риторических приемов сталинского периода существования государства и пытается объяснить их «живучесть». Ключевые слова: лингвистический терроризм, риторические приемы воздействия на подсознание, архетип, политический текст как фактор формирования речевых практик. УДК 81 On linguistic terrorism topic: Contemporary variations Eleonora R. Lassan Vilnius University, Lithuania LT-01513 Vilnius, Universiteto Str. 5 Dr. Habil., Professor E-mail: eleonora.lassan@flf.vu.lt Abstract. The article discusses the functions of “linguistic terrorism” rhetoric which is defined as “deprivation” of personal linguistic means in order to express ideas. The author demonstrates the revival of rhetorical means characteristic of the Stalin era in modern texts and tries to explain their longevity. Key words: linguistic terrorism, rhetorical devices of influence on subconsciousness, archetype, political text as factor of linguistics practice formation. UDK 81 Введение. Современные речевые практики нередко обнаруживают сходство с речевыми практиками сталинизма, заложившими прочные основы для воспроизводства риторических приемов в «дискурсах неприятия» политических оппонентов. Это не может не настораживать общественное мнение при условии, если оно не желает возвращения практики 37-го года. Поэтому еще раз важно напомнить о приемах воздействия на психику реципиентов, ставящих целью отключение ее сознательной части. Материалы и методы. Материалом исследования послужил текст выступления прокурора СССР Я. Вышинского «Обвинительная речь на процессе троцкистско-зиновьевского террористического центра» 1936 г. и выдержки из современных «просталинских» текстов. В статье делается попытка сравнить риторические приемы создания текстов разные периодов, эксплуатирующие эмоциональную функцию языка. Обсуждение. Вывод истории ясен для государства и нации: Вражий пособник опасен и подлежит ликвидации! Вождь настоящий волен гневом пылать к иудам, Зло истреблять под корень, ложь ненавидеть люто. Я говорю уверенно, я заявлю правильно: Ложь – атрибут безвременья, правда стоит за Сталина! Тяжкие наши невзгоды, подлые козни израильские Против врагов народа были репрессии сталинские! (Александр Харчиков. Правда стоит за Сталина) Я начала статью с весьма шокирующего стихотворения автора, чья тоска по распавшейся стране известна и по другим стихотворениям. Начала так, чтобы затронуть вопрос о реабилитации в некоторых речевых практиках того периода российской истории, который охарактеризовался не только Гулагом, но и тем, что я бы назвала «лингвистическим терроризмом» – внедрением в сознание средств выражения, которые на долгие годы определили и механизмы мышления, если исходить из идеи о вербальности последнего и его зависимости от языка. При этом я говорю не о зависимости этнокультурной, как это делается в рамках гипотезы лингвистической относительности, а о зависимости «режимной» – человек, чтобы доказать лояльность власти, говорит на ее языке и, привыкая к ее (власти) речевым средствам, мыслит в структурах, заданных соответствующими речевыми практиками. В сущности, речь идет о риторике политического текста как феномена культуры: он, с одной стороны, влияет на культурные процессы в 97
Лингвориторическая парадигма: теоретические и прикладные аспекты. 2013. № 18 обществе, а с другой – строится на общекультурных или этнокультурных архетипах сознания, чтобы быть воспринятым сознанием языкового коллектива (см., напр.: [Кегеян, Ворожбитова: 2011]). В первом случае идеология, реализованная в политическом тексте, задает ценностные ориентиры общества: что есть зло и что есть добро. К реализации этих ценностных понятий должны приспосабливаться и речевые практики, точнее, используемые в них единицы языка. Примером современного влияния языка власти на культурные процессы является отношение к сексуальным меньшинствам – бурное обсуждение ориентации того или иного деятеля культуры, агрессия власти или, напротив, смена тона по отношению к их представителям (история с созданием современного фильма о Чайковском – режиссер К.Серебренников отказался от государственной поддержки создания фильма, заметив, что интерес к композитору в современном обществе связан только с обсуждением его сексуальной ориентации). Но вернемся к советской идеологии. Она строилась на жесткой оппозиции коммунизм–капитализм, объявляя борьбу с «антикоммунистическими» явлениями священным долгом гражданина. Отсюда непримиримость становится позитивным качеством (непримиримость к недостаткам), а доброта предполагает выделение разновидностей, в силу чего в языке появляются слова добрый и добренький. Второе слово наделено отрицательными коннотациями и отличает снисходительность от «подлинной доброты», которая обязательно связана с борьбой, направленной против недостатков. Так рождается лозунг: непримиримость – оборотная сторона гуманизма. Всякий, говорящий публично, должен был учитывать сложившуюся систему речевых средств, обязательную к использованию для доказательства своей лояльности. Следствием действия всей риторической системы советского периода, берущей истоки в эпохе сталинизма и приспособленной к жесткой борьбе с «врагами», стала весьма страшная вещь: потеря способности к «своему» слову в результате «лингвистического терроризма» прошлой эпохи. Поэтому провозглашенная М. Горбачевым «деидеологизация» отняла у многих средства говорения и мышления о действительности, но с изменением эпохи популярностью вновь пользуются книги со знакомыми названиями: «Сталин против выродков Арбата»(!) А. Севера [Север: 2010]. Об одном реальном случае. У моей студентки бабушка и дедушка были сосланы в Казахстан как лица немецкой национальности. Внучка унаследовала от них любовь и уважение к Сталину, и на мой удивленный вопрос, как же они могли его любить, девушка отвечала: «они считали себя виноватыми, хотя и не знали, в чем их вина». История, рассказанная студенткой, казалась бы невероятной, если бы не многочисленные признания своей вины людьми, которые были ленинскими соратниками и не имели отношения к инкриминируемым им преступлениям (как мы знаем, на втором процессе над Зиновьевым, Каменевым и другими обвиняемыми в убийстве Кирова 14 из 16 человек признали свою вину).1 Или реакция на эти процессы со стороны не только «простых» людей, но и интеллигенции, «цвета» нации. «21 августа в газете “Правда” выходит первое коллективное писательское письмо из тех, что впоследствии получат название “расстрельных”. Называется послание “Стереть с лица земли!” “Гнев нашего народа поднялся шквалом. Страна полна презрения к подлецам, – пишут советские писатели. – Мы обращаемся с требованием к суду во имя блага человечества применить к врагам народа высшую меру социальной справедливости”. Письмо подписывают 16 человек в следующей последовательности: Ставский, Федин, Павленко, Вишневский, Киршон, Афиногенов, Пастерак, Сейфуллина, Жига, Кирпотин, Зазубрин, Погодин, Бахметьев, Караваева, Панферов» [Прилепин: 2009]. Это было первое привлечение «инженеров человеческих душ» к участию в погромных кампаниях. О накале страстей свидетельствует стихотворение М. Голодного, появившееся несколько позже: “И в гневных выкриках народа, / Как буря будет голос мой: / – К стене, к стене иезуитов!” (цит. по: [Там же]). Как известно, «после оглашения обвинительного приговора по делу «московского центра» волна общественного возмущения происками «зиновьевцев» захлестнула всю страну. Смею думать, что и народное возмущение и признание своей вины 14 из 16 обвиняемых имеют своей причиной (одной из причин) лингвистическое (дискурсивное) обеспечение процессов. В общем механизм такой воздейственной роли языка, результатом которой является искреннее возмущение масс или покаяние обвиняемых, обрисовал немецкий философ Эрнст Кассирер: анализируя массовое сознание и язык Третьего рейха, он писал о том, что язык меняет свои функции. «В нашей обычной речи, – пишет Кассирер, – слова имеют двойное значение: описательное и эмоциональное. В нормальных условиях функции находятся в состоянии гармонического равновесия. Однако в языке, порожденном политическими мифами, этот баланс был существенно нарушен. Весь упор перешел на эмоциональную функцию языка, слово описательное и логическое было превращено в слово магическое» (Кассирер: 1993), что способствовало формированию и распространению политических мифов. То же
1
Разумеется, существует вполне претендующее на истину мнение о пытках, моральных и физических, которым подвергались обвиняемые в убийстве Кирова. Но вместе с тем существуют и другие мнения людей, занимавших видные посты в НКВД и позднее ставших перебежчиками: «Хотя факторов, повлиявших на то, что эти люди выступили на суде со своими признаниями, было несколько, главное, что заставило их каяться, была искренняя убежденность, что этим они оказывают последнюю возможную для них услугу партии и революции. Они принесли в жертву и свою честь, и свою жизнь ради защиты ненавистного им режима Сталина, потому что он давал им слабую надежду, что светлое будущее, которому они посвятили свою молодость, все же наступит» [Кривицкий:1991]. 98
Лингвориторическая парадигма: теоретические и прикладные аспекты. 2013. № 18 самое происходило и в языке советской эпохи практически до конца семидесятых годов (см. [Лассан: 1995] – о языке обвинительных процессов против писателей) и, к сожалению, имеет место в современных речевых практиках. Ярчайшим примером построения такой магической речи может быть «венец палаческой риторики» – речь прекрасно образованного выпускника Киевского университета, бывшего ректора МГУ А.Я. Вышинского. Я называю его должности, чтобы мотивировать предположение о том, что он не мог не сознавать трудности поставленной задачи: не имея достаточных доказательств, подтвердить чудовищность обвинений, выдвинутых Сталиным против старых партийцев. Каким же представал язык власти в этот период и как она пользовалась средствами языка для осуществления своих намерений? Анализ языковых средств в речи Вышинского позволил выявить ряд закономерностей, надолго сохранившихся в русском обвинительном дискурсе периода различных общественных кампаний и использующихся поныне при характеристике политических оппонентов, которые продолжают восприниматься, как и в описываемый период, в качестве подлинных «врагов». При этом эмоциональная функция языка доминирует над логической.1 Если учесть, что русская культура носит более аффективный характер по сравнению с западноевропейскими, которым принято приписывать больший рационализм, то обращение к эмоциональной составляющей психики адресатов становится еще более актуальным. Характеризуя речь Вышинского, можно сказать, что здесь используется один из главных риторических приемов – антитеза. По Р. Барту, антитеза создает образ неизбывного, вечного противостояния, образ непримиримой вражды. [Барт: 1994]. И реализуется антитеза здесь за счет поляризации характеристик – крайне негативных смыслов, приписываемых обвиняемым, и в высшей степени позитивных смыслов, носителями которых являются «советские люди». Рассмотрим с этой точки зрения номинации, которыми обозначаются подсудимые, – я привожу их не только для того, чтобы показать, какими именно средствами пользовался обвинитель, но и для того, чтобы проследить их долгую жизнь в советском публичном дискурсе спустя много лет после смерти Сталина. 1. Банда людей. 2. Преступники и убийцы. 3. Презренные убийцы. 4. Подлые и наглые враги советской земли. 5. Презренная, ничтожная, бессильная кучка людей. 6. Презренная, ничтожная кучка авантюристов. 7. Эти взбесившиеся псы капитализма. 8. Лгуны и шуты. 9. Ничтожные пигмеи. 10. Моськи и шавки, взъярившиеся на слона. 11. Организаторы тайных убийств. 12. Патентованные убийцы. 13. Изменники. 14. Предатели. 15 Патентованные и прожженные обманщики. 16. Злодеи. 17. Притворщик в ослиной шкуре. 18. Преступная шайка (дважды). 19. Ленинградская зиновьевская банда. 20. Авантюристы. 21. Преступники опасные, закоренелые, беспощадные к нашему народу. 22. Взбесившиеся собаки. Отмечу здесь эффект 25 кадра, когда повторяющиеся смыслы-сигналы посылаются адресату с такой частотой, что он уже не воспринимает общего смысла и не замечает повторов, но сообщаемое отпечатывается в подсознании. Как здесь происходит внушение соответствующих смыслов? Двадцать четыре номинации реализуют только 4 смысла – убийцы, обманщики, предатели, преступники. Смысл убийца поддерживается другими однокоренными словами – убить, убийство, число которых в тексте превышает цифру 60. Смысл убить поддерживается эксплуатацией понятия, обозначенного в тексте словом террор. Это слово употреблено около 80 раз. В свою очередь, тема обманщики поддерживается словами лицемерие, двурушничество, коварство, маскировка и т.п . Средством, усиливающим инкорпорирование названных смыслов в психические структуры адресата, является прием, который бы я назвала «нанизыванием отрицательных смыслов» – под ним я понимаю близкое расположение в тексте слов, выражающих негативные характеристики обвиняемых. Так, если враг, то слово сопровождается эпитетами коварный, наглый, подлый, если преступление, то оно злодейское, чудовищное, коварное, грязное, кошмарное, тягчайшее. Мы видим постоянную интенсификацию признаков – создается впечатление, что любое действие в это время может иметь только высочайшую степень интенсивности, ничего простого, обычного не происходит. И еще один прием тоталитарной риторики, отмечаемой и В. Клемперером для текстов фашизма. Он назвал это дегуманизацией [Клемперер: 1998], но я бы предпочла говорить об эффекте «расчеловечивания». В противоположность блоковскому желанию «все сущее вочеловечить» здесь наблюдается обратная тенденция: вывести обвиняемых из сонма людей, придать им нечеловеческий статус: моськи и шавки, преступники, потерявшие человеческий облик, взбесившиеся псы капитализма, бешеные собаки, самые разложившиеся элементы. Нечеловеческий облик обвиняемых создается и приписываемым им животным состоянием: звериная злоба и ненависть, животный страх. Таким приемом
1 Ср. стихотворение современного автора: Сахаровы повернутые и солженицыны чокнутые, Ельцины перевернутые будут навеки прокляты. Каждый по-своему Каин, каждый нутром порочен, Жаль, что товарищ Сталин был милосердным очень. (А. Харчиков. Правда стоит за Сталина). 99
Лингвориторическая парадигма: теоретические и прикладные аспекты. 2013. № 18 (использование неодушевленного существительного «элементы», метафорой, низводящей подсудимых до уровня животных) можно привить сознание того, что перед судом уже не люди, и потому сострадание к ним невозможно. Продемонстрированные выше приемы оживают сегодня в текстах, издаваемых и тиражируемых публично: Не очисти Вождь страну перед войной от иуд и врагов народа – СССР вряд ли устоял бы в 1941 году. Не будь этих 10 Сталинских ударов – не было бы и Великой Победы. Но самый главный, жизненно необходимый удар был нанесен по "детям Арбата" – а вернее сказать, выродкам партноменклатуры, зажравшимся и развращенным отпрыскам "ленинской гвардии", готовым продать Родину за жвачку, джинсы и кока-колу, как это случилось в проклятую "Перестройку". Не обезвредь их Сталин в 1937-м, не выбей он зубы этим щенкам-шакалам, ненавидящим Советскую власть, – "выродки Арбата" угробили бы СССР на полвека раньше! (А. Север). Обратим внимание на реализацию смыслов ‘предатель’ (иуды), ‘враг народа’, на нанизывание отрицательных смыслов в рамках словосочетания и предложения (выродкам партноменклатуры, зажравшимся и развращенным отпрыскам "ленинской гвардии", готовым продать Родину за жвачку, джинсы и кока-колу), и даже на эффект расчеловечивания, дегуманизации: щенки-шакалы И последний прием: поляризация характеристик, создающая антитезу, о которой шла речь выше. Нужно сказать, что одним из самых частых слов, не уступающих по частоте слову террор, является в тексте Вышинского слово наш, круг сочетаемости которого тем не менее ограничен: только: наша родная партия, наш народ, наш ЦК, наша советская (великая) страна, наше (советское) правительство, наш враг, наше великое дело, наш советский режим. Эффектом столь частого употребления этого слова может стать создание чувства сопричастности народа официальным структурам и осознание подсудимых, покушавшихся якобы на государственных деятелей, «своим», общим врагом. При характеристике своей страны, своих вождей используются выражения, ставшие клише и построенные по принципу создания идиллической картины действительности с привлечением средств, интенсифицирующих называемый признак: цветет наша страна, колосятся золотым хлебом колхозы, несокрушима как гранит наша Советская армия, счастливая и радостная жизнь, несокрушимое единство и сплочение народных масс. Суть подобного приема прозрачна: преступление, оттененное высочайшими достоинствами тех, против кого оно направлено, должно представляться еще более ужасным. С другой стороны, мы имеем здесь реализацию еще одной коммуникативной цели: утверждение права одной группы уничтожить другую, поскольку ей принадлежит контрольный пакет акций на все добродетели. В современных текстах высочайшей позитивной ценностью, над которой совершается глумление, выступает Победа (апелляция к роли Сталина в Великой Отечественной войне), которая защищается теми, кто называет себя патриотами и кто полагает, что «врагов» нужно уничтожать. Эмоциональность и экпрессивность советского письма еще несколько лет назад вызывала недоумение с позиций речевых практик постсталинского периода: «Презренная, ничтожная кучка авантюристов пыталась грязными ногами вытоптать лучшие благоухающие цветы в нашем саду». Но для периода 37-го года этому можно было найти объяснение. Р. Барт, характеризуя письмо французской революции, писал следующее: «Истина настолько пропиталась заплаченной за нее кровью, что для ее выражения могли подойти лишь помпезные средства театрального преувеличения ... Революционное письмо устрашало и давало гражданское благословение на кровь» [Барт: 1983]. Риторика последующих десятилетий теряла понемногу свою напыщенность и помпезность, ибо уже не требовалось освящать кровь, но по-прежнему требовалось оправдание права преследовать все то, что, по мнению властей, не являлось своим. И вот сегодня появляются тексты, не менее помпезные, вновь взывающие к «священной крови»: Каждый, кто симпатизирует либералам, "пуси рат", Западу – принадлежит сатане. Это армия ада. Мы, свободные люди всех народов мира, низвергнем их туда, откуда они пришли. 15 сентября бесовские отродья выползут на наши улицы. Евразийцы выйдут с крестами, кинжалами и серебряными пулями, чтобы остановить ад... [Призыв Евразийского союза: Электр. ресурс]. Что же обусловливает сходство приемов в текстах, отстоящих друг от друга на десятилетия? Чтобы быть воспринятым, политический текст должен опираться на уже существующие схемы сознания – мы будем говорить об архетипах. Общекультурным архетипом, реализуемым практически всеми политическими режимами, является архетип Тени (К. Юнг), то есть при реализации в политических текстах – образ врага государства. Каждый политический режим назначает своего персонажа на роль врага. Советские политические тексты в течение очень долгого времени реализовывали этот архетип, заполняя соответствующую форму образом Запада. Долгое время страна жила согласно концептуальной метафоре мир – фронт борьбы между социализмом и капитализмом, где капитализм воплощался в образе Запада. Поэтому так трудно «назначить» на образ врага другой персонаж, например, исламский фундаментализм. Заполнение архетипа Тени разными персонажами, в сущности, и отличает один политический режим от другого. Опасность эксплуатации постоянного образа, наполняющего архетип Тени, заключается в том, что выйти за пределы этого архетипа поглощенное им сознание (бессознательная часть психики) уже не может. Поэтому даже в текстах якобы «религиозного» характера врагом объявляется Запад. Период горбачевской перестройки («проклятой» – по выражению А. Севера), провозглашенная «деидеологизация» отняли у многих средства говорения и мышления о действительности. «Улица корчится 100
Лингвориторическая парадигма: теоретические и прикладные аспекты. 2013. № 18 безъязыкая», и эта улица не могла простить отнятие привычного языка, порождающего дискурс, в основе которого метафора неизбывного противостояния. Если миром правит метафора борьбы, то те, кто говорят по ее сценарию, практически произносят один и тот же текст, независимо от лагеря, к которому себя причисляют. Приведу пример еще одного письма интеллигенции, призывающего к крови, на этот раз написанное в 1993 году: «И "ведьмы", а вернее – красно-коричневые оборотни, наглея от безнаказанности, оклеивали на глазах милиции стены своими ядовитыми листками, грязно оскорбляя народ, государство, его законных руководителей, сладострастно объясняя, как именно они будут всех нас вешать... Что тут говорить? Хватит говорить... Пора научиться действовать. Эти тупые негодяи уважают только силу. Так не пора ли ее продемонстрировать нашей юной, но уже, как мы вновь с радостным удивлением убедились, достаточно окрепшей демократии?» Кому принадлежат эти слова? Здесь и эпитеты ядовитые, грязные, использовавшиеся в дискурсе власти СССР против тех, в ком она видела своих врагов, и оборотни – слово, столь знакомое по шпионским скандалам в СССР, цель которого – расчеловечить «противника», и наглея, и народ в качестве тотема и многое другое, знакомое по процессам, берущим истоки в далеких 30-х годах. А под письмом – подписи людей, глубоко уважаемых в обществе в качестве тех, кто противился торжеству репрессивной системы (Письмо 42-х: 1993) Автор не хотел бы называть фамилии известнейших русских интеллигентов, как ему кажется, потерявших в этот момент «чувство стиля» или не обретших его, – это случилось в октябре 1993 г., когда политическая борьба едва не переросла в гражданскую войну. Интересно, что и в этот момент понадобился «погромный жанр» – письмо интеллигенции в поддержку власти; интеллигенции, которая продолжала говорить в терминах военного противостояния. Так что следствием действия всей риторической системы советского периода, берущей истоки в эпохе сталинизма, стала весьма страшная вещь: потеря способности к «своему» слову в результате «лингвистического терроризма» прошлой эпохи. Возможно, поэтому сегодня такой популярностью пользуются книги, подобные опусу А. Севера «Сталин против выродков Арбата». Какие знакомые слова! Как легко их произносить, когда хочешь вынести оценку, не задумываясь над ее основаниями. И как легко это делать тем, кто не утруждает себя мыслью вне привычных стереотипов. Заключение. В предисловии к цитированной книге А. Севера 37-й год назван «очистительным». Если общество, власть действительно не хотят подобного очищения, они должны прибегнуть, как это фантастически ни звучит, к внедрению «политкорректности» в общение политических оппонентов – составлению списка обвинений сталинского периода и их запрету в публичном употреблении. А это значит, что ни «подлые козни», ни «сахаровы повернутые и солженицыны чокнутые» (А. Харчиков), ни «вредители... на содержании западных спецслужб» (А. Север) не имеют права на существование в публичных речевых практиках. Возможно, кто-то назовет это «цензурой», но это будет цензура против ненависти – чуть ли не доминирующего чувства современного мира. Пофантазирую: лишенные экспрессивных средств выражения, представители языкового коллектива, описывая отношение к мыслящим «инако», попытаются искать иные средства вербального мышления – логического и логичного(!). Библиография Барт Р. Нулевая степень письма // Семиотика. М.:Радуга, 1983. С. 306–349. Барт Р. S/Z. М.: Ад Маргинем Пресс, 1994. 303 с. Кегеян С.Э., Ворожбитова А.А. Лингвориторические параметры политического дискурса (на материале текстов идеологов большевизма): Монография. Сочи: РИЦ СГУТиКД, 2011. 156 с. Вышинский А.Я Обвинительная речь на процессе троцкистско-зиновьевского террористического центра. М.: Сов. законодательство, 1936. 64 с. Кассирер Эрнст. Техника политических мифов // Октябрь. 1993. №7. С. 143–163. Клемперер В. LTI. Язык Третьего рейха. Записная книжка филолога. М.: Прогресс-Традиция, 1998. 384 с. Кривицкий Вальтер. Я был агентом Сталина. М. : «Терра-Terra», 1991. 365 с. Лассан Э. Дискурс власти и инакомыслия в СССР: когнитивно-риторический анализ. Монография. – Изд. Вильнюсского ун-та, 1995. 232 с. Письмо сорока двух // «Известия» 5 октября 1993 год. Призыв Евразийского союза. Электронный ресурс: http://www.rosbalt.ru/moscow/2012/09/15/1034693.html. Прилепин З., Леонов Л. «Игра его была огромна» «Новый Мир» 2009, № 7. С. 55–103. Север А. Сталин против "выродков Арбата". 10 сталинских ударов по "пятой колонне". Издательство: Яуза-Пресс, 2010. 479 с. Харчиков А. Правда стоит за Сталина. Неофициальный сайт Александра Харчикова. Электронный ресурс: http://harchikov.com/home/28-stalinskie-represii
101
Лингвориторическая парадигма: теоретические и прикладные аспекты. 2013. № 18 Воздействующий потенциал английской колоронимики в Интернет-дискурсе новостей Лукьянец Галина Геннадьевна Киевский национальный лингвистический университет, Украина 03150 г. Киев, ул. Красноармейская 73 аспирант E-mail: galyalukyanets@gmail.com Аннотация. В статье изложены результаты лингвориторического анализа английской колоронимики с учетом ее влияния на читателей в аспекте способов воздействия, включающих этос, логос и пафос. Установлено, что этос как философское и морально-нравственное начало речи определяет использование устоявшихся колоронимических словосочетаний для создания образов событий; логос подчиняет употребление колоронимов как средства аргументации; пафос состоит в использовании исследуемых единиц для воздействия на эмоции читателя. Ключевые слова: риторический анализ, этос, логос, пафос, колороним, Интернет-дискурс новостей. УДК 811.111 Persuasive potential of English colour terms in Internet news discourse Galina G. Lukianets Kiev National Linguistic University, Ukraine 03150 Kiev, Chervonoarmiyska Str., 73 Post-graduate student E-mail: galyalukyanets@gmail.com Abstract. The article deals with the rhetorical analysis of English colour terms with respect to their impact on readers, taking into account the lines of persuasive appeal, which include ethos, logos and pathos. It is found that ethos as philosophical and moral speech foundation determines the use of set-phrases with colour terms to create an image of events; logos subordinates colour terms as argumantative means; pathos provides for the use of the units under study as a means of emotional appeal. Keywords: rhetorical analysis, ethos, logos, pathos, colour terms, Internet News Discourse UDС 811.111 Введение. Колоронимы как лексические единицы, денотативным значением которых является характеристика цвета [Ковальська: 2001, 5], широко используются в Интернет-дискурсе новостей для передачи информационно и эмоционально значащего жизненного опыта человека, авторского виденья событий [Crystal: 2011, 237], а также для влияния на читательскую аудиторию. Под Интернет-дискурсом новостей мы понимаем совокупность текстов информационных сообщений, т.е. текстовых и мультимодальных материалов, группируемых на основе содержательной специфики в тематические секции, напр., политика, технология, искусство и др. [Воротникова: 2005, 42]. Этот тип дискурса создается и распространяется с помощью Интернета как канала коммуникации и освещает актуальные события жизни общества. Интернет-дискурс новостей состоит из сжатых информативных текстов о событиях [Dijk: 2007, 34], подробностей и комментариев к происшедшему, представленных языковыми средствами. Изучение номинативных единиц, употребляемых в текстах Интернет-новостей, и колоронимов в частности, позволяет установить их воздействующий потенциал, т.е. возможность их влияния на понимание событий, описываемых текстами Интернет-новостей. Материалы и методы. Исследование воздействующего потенциала колоронимов в англоязычных текстах Интернет-новостей проводим с помощью методики риторического анализа, предполагающей рассмотрение функций колоронимов в Интернет-новостях с учетом риторической модели построения текстов, совмещенной со способами влияния. Риторическая модель текстопостроения состоит из пяти этапов: инвенции, связанной с выбором темы сообщения; диспозиции, направленной на расположение номинативных и структурных элементов текста; элокуции, т.е. отбора языковых средств для экспликации содержания, а также мемориа – запоминания, и акцио – воспроизведения сообщения [Encyclopedia: 2006, 410; Vorozhbitova: 2010, 185; см. также: Ворожбитова: 2014]. Два последних этапа слились в единую – перформативную – стадию презентации текстов вследствие интенсивного развития технических средств коммуникации, благодаря чему исчезла необходимость запоминать материал [Потапенко: 2012, 134]. При создании текстов Интернет-новостей выбор темы сообщения на этапе инвенции определяет особенности употребления колоронимов, отбираемых на стадии элокуции. Этап инвенции связан с формированием авторского замысла и не имеет языковой репрезентации, но он значим для выбора 102
Лингвориторическая парадигма: теоретические и прикладные аспекты. 2013. № 18 языковых средств, воплощающих мысли, т.е. элокуции. Поэтому колоронимы в Интернет-дискурсе новостей рассматриваем как инвентивно-элокутивные средства воздействия на читателя. Обсуждение. Колоронимика англоязычного Интернет-дискурса представлена целой системой обозначений цвета: единицами прямой номинации, т.е. базовыми названиями цветов, напр., white «белый», black «черный», blue «синий»; образными обозначениями цвета с помощью производных колоронимов, напр., bright yellow «ярко-желтый», cherry red «вишнево-красный»; словосочетаниями с названиями цветов, напр., shades of blue «оттенки синего», orange tint «оранжевый тон»; устоявшимися выражениями и фразеологизмами, напр., white elephant «бессмысленный подарок». В составе свободных словосочетаний базовые, напр., blue sky «синее небо», и производные колоронимы, напр., stormy blue sea «темно-синее штормовое море», представляют цветовые характеристики объектов действительности, а поэтому используются в Интернет-новостях, посвященных описанию явлений окружающего мира. В устоявшихся словосочетаниях, представленных именами собственными, напр., Red Cross «Красный Крест», и фразеологизмами, напр., black and white «хороший или плохой», колоронимы теряют функцию обозначения цветовых характеристик окружающей среды, т.е. служат вспомогательным элементом. Фразеологизмы с колоронимами называют явления и абстрактные понятия, не имеющие прямой связи с цветом, в текстах Интернет-новостей о социальных явлениях и политических событиях, оценивая их в двух ракурсах: позитивном, напр., white lie «невинная ложь», или негативном, напр., blueeyed boy «любимчик, фаворит». Фразеологизмы-колоронимы также характеризируют в Интернетдискурсе новостей действия участников событий, напр., see red «быть в ярости», или реакцию общества на происшедшее, напр., have the blues «грустить». Использование в текстах Интернет-новостей колоронимических свободных или устоявшихся словосочетаний зависит от интенции автора оказать влияние на восприятие читателем информации и подчиняется трем риторическим способам воздействия: этосу, связанному с саморепрезентацией автора и установлением контакта с аудиторией; логосу, представляющему последовательность изложения мыслей; пафосу, т.е. эмоциональному влиянию на аудиторию [Leith: 2012, 47]. Этос как морально-нравственное начало речи, определяющее саморепрезентацию автора, предполагает употребление названий цветов для отражения того, как журналист воспринимает описываемые события, т.е. главным становится не столько имидж адресанта, сколько создание в сознании аудитории образа события, пропущенного через призму философских и морально-этических взглядов журналиста. В Интернет-новостях этос направлен на создание образа события с помощью колоронимических свободных или устоявшихся словосочетаний., напр., Ferrell is black, and Kerrick is white (Daily News, 17.09.3013). В приведенном примере колоронимы black и white, с одной стороны, указывают на принадлежность общественных деятелей, обозначенных именами собственными Ferrell и Kerrick, к разным расам: афро-американской и европейской, а с другой, характеризируют их как плохих и хороших, что обусловлено пониманием черного цвета как символа зла, а белого – как добра. Апеллируя к принятым в обществе ценностям и понятиям, журналист, как авторитетный источник информации, эксплицирует свое отношение к описанным событиям, оценивая происшедшее и влияя на его восприятие читателем. Свободные словосочетания с производными колоронимами, напр., rich green fibre «ярко-зеленая ткань», передают субъективные характеристики и оценивают описанные объекты с целью представления авторского видения действительности и воздействия на восприятие событий читателями, напр., his upcoming record, featuring the rapper against a cloudy blue sky (Daily News 20.08.2013). В приведенном примере cloudy blue sky характеризует цвет неба с целью привлечения внимания адресата к аутентичному звучанию музыки блюз, такой же естественной, по мнению автора, как и цвет неба. Устоявшиеся словосочетания с базовыми и производными колоронимами, напр., green belt «зеленые насаждения вокруг города», обозначают абстрактные понятия, напр., red card «запрет», или социальные и культурные нормы, напр., golden handshake «пакет социального страхования при выходе на пенсию». Так, в следующем примере устоявшееся словосочетание the golden opportunity «хороший шанс» позитивно оценивает событие, создающее новые возможности для радио WFAN после его отделения от бывшего бейсбольного партнера, и наряду с другими фактами (названиями цифр и дат) создает в сознании читателей четкий образ важного события в мире спорта: The golden opportunity came about this week when WFAN divorced its long-time baseball partner in order start a 10-year relationship with the Yankees that will cost CBS, which owns WFAN, anywhere from $15 million to $20 million per year (Daily News, 11.09.3013). Логос, в рамках которого оформилась теория аргументации, подчиняет употребление колоронимов как средства «логической апелляции» (logical appeal) [Wardy: 1991, 64], т.е. предполагает использование названий цветов для аргументирования заявленного в статье тезиса. Номинация в Интернет-новостях естественного цвета объектов действительности, напр., green grass «зеленая трава», где green обозначает природный цвет травы, выполняет роль доказательств выдвигаемого положения, т.е. аргументов, напр., The concrete jungle’s color palette rarely goes beyond brownstone brick and muddy grey – but New York turns over a new leaf in autumn. Cross the Hudson or traverse the boroughs for trees ablaze in red, orange and yellow 103
Лингвориторическая парадигма: теоретические и прикладные аспекты. 2013. № 18 hues (Daily News, 13.09.3013). В приведенном аргументативном блоке тезис об атипичности цвета окружающей среды в Нью-Йорке (concrete jungle’s color palette rarely goes beyond brownstone brick and muddy grey) доказывается описанием цвета листвы в парке возле речки Гудзон с помощью колоронимов red, orange и yellow, воссоздающих красоту природы и служащих аргументами в пользу авторского тезиса. В соответствии со своим намерением повлиять на аудиторию журналист предлагает читателю аргумент, указывающий на цвет с помощью имен нарицательных colour palette, colours, hues, а затем в поддержку предложенной идеи обращается к аргументам–колоронимам, напр., At Jasper Conran's show, models wore multi-coloured print dresses, <…> all in yellow, green, blue and pink (Daily News, 17.09.3013). Приведенные примеры свидетельствуют, что автор апеллирует не к эмоциональному состоянию читателя, а к мышлению с помощью названий базовых и эмоционально нейтральных цветов: yellow, green, blue и pink. Пафос как способ эмоционального влияния на аудиторию проявляется в апелляции в Интернетновостях к чувствам и эмоциям читателей с помощью базовых и производных колоронимов. Намерение автора повлиять на восприятие и оценку адресатом описанных в статье событий обуславливает употребление колоронимической оценочной лексики, позволяющей характеризировать ситуации и их участников как положительно, напр., shiny green eyes «яркие, светящиеся голубые глаза», так и отрицательно, напр., dearth-coloured ground «окрашенная смертью земля». Так, колоронимы rich brick red «насыщенный кирпичный цвет», cobalt «цвета кобальта», lime green «лаймовый-зеленый», romantic powdery pink «романтический розовый цвет пудры», определяемые прилагательными rich и romantic, формируют у читателя позитивные чувства в высказывании Using rich brick red to cobalt, lime green and romantic powdery pink, Kate Middleton favorite Jenny Packham flooded the runway with her glimmertastic collection of red-carpet dresses (Daily News, 11.09.2013). Пафос также подчиняет употребление фразеологизмов-колоронимов, эмоционально окрашенных по своей природе [Ковальська: 2001, 8]. Так, идиома born to the purple «рожден в королевской семье» называет уважаемого человека высшего общественного сословия, привлекая внимание к его благородному происхождению. Поэтому колористический фразеологизм born to the purple называет нового наследника престола в примере The baby born to the purple now has name. Meet His Royal Highness Prince George Alexander Louis of Cambridge!. В новостных текстах Интернет-дискурса задействованы все три способа влияния на читателя, но в зависимости от тематики статей доминирует один из них. В сообщениях, посвященных политике и экономике, превалирует этос, т.е. создается образ общественных деятелей, стран или событий. В текстах новостей об окружающей среде, технологиях и здоровье доминирует логос, подчиняющий использование колоронимов для аргументации авторских тезисов. В сообщениях о культуре, искусстве и спорте чаще наблюдается апелляция к пафосу, т.е. к эмоциям и чувствам читателей. Рассмотрим более детально особенности использования колоронимики английского языка в статьях о политике, которые влияют на аудиторию через обращение к этосу при создании образов политических партий, их руководителей и событий, напр., Assad gives a green light to continue killing his people conventionally (Daily News, 11.09.3013); к логосу как средству аргументации авторской позиции через характеристику объектов, напр., coal black flag «угольно черный флаг», или описание внешности людей, напр., blue-eyed lady «голубоглазая леди»; а также к пафосу для создания эмоционального фона событий, напр., albuminous like the white of an eye or an egg «белый, как белок глаза или яйца». В англоязычном политическом Интернет-дискурсе новостей доминирующим способом влияния на читателей является этос, связанный с созданием образа политических событий через призму авторского видения происшедшего. Как риторическое средство влияния на аудиторию этос использован в 171 из 300 примеров употребления колоронимов в политических новостях (65 %), что проявляется в употреблении названий цветов в составе устоявшихся словосочетаний, называющих политические организации, напр., White House «Белый Дом», и абстрактные понятия, напр., white flag «белый флаг». Названия политических организаций, имеющие в своем составе колоронимы, помогают автору создать нужный образ события при помощи апелляции к надежным источникам информации, напр., Greenpeace «организация по защите окружающей среды», а также через привлечение внимания адресата к деятельности авторитетных политических структур, напр., White House «Белый Дом». Так, в начало следующего заголовка автор выдвигает название организации Гринпис с целью формирования отношения к бумаге, используемой в офисах: Greenpeace: Print green on to go (The Chief 22.05.2012). При этом журналист употребляет колороним green дважды: первый раз в составе названия организации, а второй – для номинации рекомендуемого действия print green, т.е. печатать экономно, акцентируя значимость выдвигаемого предложения для охраны окружающей среды. Колоронимические названия абстрактных понятий представлены в политическом Интернет-дискурсе новостей устоявшимися словосочетаниями, в которых колоронимы не имеют собственного денотативного значения, напр., green light «зеленый свет, разрешение действовать». Автор раскрывает свое видение политических явлений и событий, а также передает отношение к ним общества колоронимическими словосочетаниями, описывающими негативные социальные явления, напр., red tape «бюрократия»; социальные и государственные нормы, напр., greenback «государственный тендер на 104
Лингвориторическая парадигма: теоретические и прикладные аспекты. 2013. № 18 закупки оружия в США», blue law «законы о моральных проблемах», white flag «белый флаг», напр., Even after they caught the 11th-grader red-handed, the investigators faulted Teitel for mishandling the aftermath (Daily News, 30.08.2013). В приведенном примере фразеологизм caught red-handed «пойманный на месте преступления» с колоронимом red привлекает внимание читателя к поведению школьника, уличенного в обмане, что привело к серьезным политическим последствиям происшедшего, проявившимся в предложении оппозиции принять закон об административной ответственности учащихся за списывание. Апелляция к логосу, выявленная в политических Интернет-новостях в 84 случаях из 300 проанализированных фрагментов статей (28%), обосновывает предложенные идеи и реализуется базовыми и производными колоронимами в роли аргументов. В этом случае колоронимы представляют цветовые характеристики объектов, напр., blue flag «синий флаг», и описывают внешность людей, напр., red-faced man «человек с красным лицом». Колоронимы привлекают внимание читателя к важным для понимания событий референтам, тем самым облегчая осознание читателем сути происшедшего, напр., At his Chinatown postelection event, volunteers sported orange T-shirts reading “John Liu for Mayor” as red, white and blue balloons filled the Grand Harmony Restaurant (Daily News, 10.09.2013). В приведенном предложении колоронимы orange, red, white и blue описывают детали встречи мэра с гражданами после предвыборной кампании, позволяя читателю «увидеть» происшедшее глазами автора, создавая целостный образ политического собрания избирателей и мэра города, что подтверждает значимость события, о котором пишет автор. Апелляция к пафосу как риторическому способу воздействия на эмоции читателя представлена в 45 примерах из 300 проанализированных фрагментов политических статей (15 %) базовыми и производными колоронимами, описывающими эмоциональное состояние участников событий, напр., standing as white as ghost «белый как привидение», и их реакцию на происшедшее, напр., turning red «смущаясь». В следующем примере фразеологизм green with envy с колоронимом green обозначает чувства восхищения и зависти, охватившие присутствовавших на открытии галереи при виде красивого, но очень дорогого платья Кейт Миддлтон: On Tuesday, Kate Middleton attended the opening of the London Natural History Museum’s new Treasures Gallery in a $2,200 Mulberry dress and wavy new ’do that surely made every one green with envy (Daily News, 28.12.2013). В политических Интернет-статьях словосочетания с колоронимами также служат средством эмоциональной оценки событий, явлений и объектов, напр., A controversial death-colored coloring book featuring scenes from terrifying horror movies has been pulled from sale (Daily News, 02.07.2013). В приведенном примере раскраска для детей сравнивается с цветом смерти (death-colored), поскольку книга иллюстрирована сценами из фильмов ужасов (scenes from terrifying horror movies). Колороним death-colored отражает эмоции страха и ужаса, охватывающие людей при виде издания, т.е. оценивает его негативно, что служит дополнительным аргументом в пользу его изъятия из продажи. Заключение. Воздействующий потенциал колоронимических свободных и устоявшихся словосочетаний, употребляемых в англоязычном Интернет-дискурсе новостей, проявляет определенную зависимость от тематики текстов, что обусловливает различную роль этоса, логоса и пафоса как риторических категорий. В политических Интернет-новостях колоронимы в большинстве случаев обращены к этосу как морально-нравственному началу, определяющему авторское видение событий и влияющему на создание его образа. Аргументы к логосу и пафосу менее распространены в политических Интернет-новостях, но также значимы для воздействия на читателя. Дальнейшее исследование будет направлено на изучение суггестивного потенциала колоронимов в Интернет-новостях о культуре и искусстве. Библиография Ворожбитова А.А. Лингвориторическая парадигма: теоретические и прикладные аспекты: монография / А.А. Ворожбитова. 2-е изд., испр. и доп. М.: ФЛИНТА: Наука, 2014. 376 с. Воротникова Ю. С. Реализация новостного дискурса в электронных англоязычных СМИ: Автореф. дис. ... канд. филол. наук. СПб., 2005. 192 с. Ковальська І. В. Колористика як перекладознавча проблема: Автореф. дис. … канд. філол. наук. К., 2001. 19 с. Потапенко С. І. Когнітивна риторика ефекту: в пошуках методу (на матеріалі інавгураційних звернень американських президентів Дж. Ф. Кеннеді і Дж. В. Буша) // Вісник Київського національного лінгвістичного університету. Серія Філологія. 2012. Т. 15, № 2. С. 131–140. Crystal D. Language and the Internet. Cambridge: Cambridge University Press, 2001. 272 p. Dijk T.A. van. The study of discourse: An introduction // Dijk T. A. van. Discourse Studies. Vol. 3. L.: Sage, 2007. P. 19–47. Encyclopedia of Rhetoric / ed. Th. O. Sloane. Oxford: Oxford University Press, 2006. 837 p. Leith S. You Talkin’ to me? Rhetoric from Aristotle to Obama. L.: Profile Books, 2012. – 296 p. Vorozhbitova A.A. Lingual rhetoric paradigm as integrative research prism in philological science // European researcher. 2010. № 2. С. 183–190. Wardy R. Mighty Is the Truth and It Shall Prevail? // Essays on Aristotle's Rhetoric. Berkley: University of California Press, 1996. P. 64–72. 105
Лингвориторическая парадигма: теоретические и прикладные аспекты. 2013. № 18 Скажи мне, кто твой враг, и я скажу тебе, кто ты: враг/priešas в картине мира русских и литовцев (на материале пословиц о дружбе) Макарова Виктория Владимировна Вильнюсский университет, Литва LT-01513, Vilnius, Universiteto g. 5 кандидат гуманитарных наук, доцент E-mail: makarovavv@gmail.com Аннотация. В статье представлены результаты исследования русских и литовских пословиц о дружбе, в которых содержатся суждения о феномене не только дружбы, но и вражды. Предметом анализа являлись пословицы, в которых вербализована в соответствующих лексемах идея врага (враг, недруг и проч.). Сравнение русской и литовской культур сквозь призму содержательного наполнения понятия «враг» позволило выявить в картинах мира русских и литовцев как сходные, так и отличительные черты. Ключевые слова: враг, priešas, ключевое слово, картина мира, пословица. УДК 81 Tell Me, Who Is Your Enemy, and I Will Tell You Who You Are: Enemy in Russian and Lithuanian worldviews (A case study of Russian and Lithuanian proverbs on friendship) Makarova Viktorija Vladimirovna Vilnius University, Vilnius LT-01513, Vilnius, Universiteto Str. 5 Dr., Associate Professor E-mail: makarovavv@gmail.com Abstract. The article focuses on the research into Russian and Lithuanian proverbs on friendship which contain judgments of the phenomena of friendship and hostility. The proverbs verbalizing the concept of the enemy by particular lexemes – enemy, foe, and so on (Rus. враг, недруг) – are the object of the analysis in the article. The comparison of Russian and Lithuanian cultures through the prism of the content of the enemy concept allows todetect both similar and different features of Russian and Lithuanian worldviews. Keywords: enemy, враг, priešas, keyword, worldview, proverb. UDC 81 Введение. Одним из ключевых слов русской культуры является слово враг. Оно используется в названиях сериалов и фильмов («Смерть шпионам. Скрытый враг», «Близкий враг»), звучит в песнях и крылатых выражениях («Враги сожгли родную хату», «Враг навсегда остается врагом»). Для литовской культуры слово priešas (рус. ‘враг’) также значимо. Во-первых, тема вражды осмысливается в литовском песенном дискурсе: „Mylėk savo priešą“ (рус. ‘люби своего врага’), „Nematomas priešas“ (рус. ‘невидимый враг’). Во-вторых, литовское слово priešas характеризуется высокой частотностью, оно в 56 раз чаще востребовано говорящими на литовском языке, нежели субъектами русского дискурса [Макарова: 2013]. На русском языке работы, посвященные исследованию темы вражды в различных аспектах, появляются регулярно [Фатеев: 1999, Лунцова: 2007, Амиров: 2009, Хоруженко: 2010, Похаленков: 2011], организуются конференции и круглые столы по соответствующей тематике (Университет Париж-Запад, Нантер, 24–25.11.2011, конференция «Взглянуть в лицо врагу: Образ врага в культуре XIX–XX века»; 23.11.2012 круглый стол ВЦИОМ «Образ врага в стратегиях и практиках политической борьбы: политические дивиденды и социальные риски»). В литовской науке аналогичные исследования практически не ведутся. С интересующей нас темой перекликается лишь монография [Anglickienė: 2006], посвященная образу инородцев в литовском фольклоре. Автор данной статьи написал две статьи, частично посвященные исследованию понятия «враг» в картине мира литовского народа [Makarova: 2013, Макарова: 2013]. Данная статья написана на материале доклада, представленного на конференции “Linguistic, Pedagogical and Intercultural Challenges in Tertiary Education” (7–9.11.2013, Вильнюсский университет). Материалы и методы. Исследование направляла идея о том, что посредством изучения содержательного наполнения языковых знаков «можно проникать в концептосферу народа, можно выяснять, что было важно для … народа, а что оставалось вне поля его зрения» [Попова, Стернин: 2007]. Для сравнения русской и литовской культур сквозь призму содержательного наполнения понятия «враг» мы решили проанализировать пословицы – ценный источник культурологической информации, запечатленный в консервативном жанре. В круг наших интересов попали 245 русских и 258 литовских пословиц, подобных таким: Бойся друга, как врага. Neskolink draugui – priešą įsigysi (‚Не давай взаймы другу – наживешь 106
Лингвориторическая парадигма: теоретические и прикладные аспекты. 2013. № 18 врага‘). Источниками послужили сетевые ресурсы (http://www.wisdoms.ru/ poslovizi_i_pogovorki/ ru/38_1.html; http://www.patarles.lt/ lietuviskos-patarles/ patarles-apie-draugus/). Для анализа были отобраны только те пословицы, в которых идея вражды вербализована, т.е. в которых употребляются родственные и синонимичные лексемам враг и priešas слова, а именно: недруг, неприятель, противник и др. В итоге для анализа были отобраны 21 русская пословица и 25 литовских пословиц. Обсуждение. Сопоставление результатов анализа содержательного наполнения понятия «враг» позволило выявить в картинах мира русских и литовцев 5 различий и 4 «совпадения» (слово «совпадения» дано в кавычках, т.к. при ближайшем рассмотрении оказывается, что совпадающие смыслы также в чемто разнятся). Обнаруженные различия между анализируемыми русскими и литовскими пословицами заключаются в том, что в русских пословицах: 1) наблюдается бескомпромиссное деление между своими и чужими; 2) субъект дискурса выражает равнодушие к несчастьям врага, низводит его до уровня неодушевленного объекта; в литовских пословицах: 3) субъект дискурса рисует такие ситуации, в которых предпочтительнее иметь контакты с врагом, нежели с другом; 4) ряд пословиц содержит информацию о том, по каким признакам можно распознать врага; 5) одна из проанализированных пословиц свидетельствует о возможности конструктивно воздействовать на поведение врага. Сходства между проанализированными русскими и литовскими пословицами заключаются в следующем. Как русские, так и литовские пословицы: 1) предписывают уважительно относиться к своим врагам; 2) содержат предупреждение о том, что с врагом нужно быть начеку; 3) описывают такие ситуации, когда «друг оказался вдруг» врагом; 4) дают получателю текста информацию о том, в каких сущностных моментах отличается поведение врага от поведения друга. Ниже мы детальнее останавливаемся на каждом из приведенных выше тезисов, приводя примеры пословиц, которые позволили нам прийти к изложенным выше выводам, и возникающие в связи с ними соображения. Итак, первое различие заключается в том, что в русских пословицах мир четко делится на своих и чужих, например: Либо друг, либо недруг. Скажись другом либо недругом. А. Вежбицкая в своих исследованиях русского мировидения такую категоричность в самосознании русских определяет следующим образом: «Абсолютизация моральных измерений человеческой жизни, акцент на борьбе добра и зла (и в других и в себе), любовь к крайним и категоричным моральным суждениям» [Вежбицкая 1996]. В лингвориторической парадигме речь идет о глобальной антитезе «мы (наши, советские люди) – враги» [Ворожбитова: 2000, 203–208], организующей универсум советского официального дискурса в ситуации военного противостояния [Ворожбитова, Хачецукова: 2007; Ворожбитова, Протуренко: 2009; Протуренко, Ворожбитова: 2012]; большевистский дискурс базируется на универсальной оппозиции «свой – чужой» [Кегеян, Ворожбитова: 2011]. Категоричность русского характера проявляется и во втором отличии, обнаруженном нами в результате анализа: субъект дискурса демонстрирует равнодушие к бедам своих неприятелей – В недруге стрела, что во пне, а в друге, что во мне. Данные «Национального корпуса русского языка» подтверждают данное наблюдение. В частности, в газетном дискурсе о враге может говориться примерно следующим образом: враг будет разбит / пока враг не будет сломлен / либо уничтожить его, либо взять в плен. Очевидно, насколько решительно русский язык предписывает говорящему взаимодействовать с врагом. В данном контексте невольно вспоминаются известное выражение Добролюбова об образе Катерины («решительный русский характер») и характеристика народного героя Штирлица («Характер нордический. Беспощаден к врагам Рейха»). Однако нельзя не отметить, что последний пример звучит несколько двусмысленно, т.к. образ Штирлица имитирует характерные особенности темперамента истинного арийца; в действительности же имеется немало свидетельств милосердного отношения русских к врагам – например, к пленным немцам1. То есть категоричность русского характера является элементом структуры более общего порядка, которую можно назвать «широта эмоционального диапазона русского характера». Как пишет А. Вежбицкая, для русских характерны «ярко выраженный акцент на чувствах и на их свободном изъявлении, высокий эмоциональный накал русской речи, богатство языковых средств для выражения эмоций и эмоциональных оттенков [Вежбицкая 1996]. Субъект литовского дискурса не только не беспощаден к своим врагам, наоборот: иногда он предпочитает иметь отношения с врагом, нежели с другом. Например: Geriau su teisybe laimėt priešininką, nekaip su melu draugą (‘Лучше по справедливости добыть противника, чем по лжи – друга’); Nebijok priešo protingo, bijok draugo kvailo (‘Не бойся умного врага, бойся глупого друга’). Подчеркну, что данный вывод мы делаем, основываясь на анализе литовских пословиц о вражде. Любопытно, что осмысление ситуации вражды в экстремальных условиях войны не на жизнь, а на смерть в жанре пословиц в литовской культуре отсутствует – и этот момент тоже кое-что говорит о литовском характере. Известный литовский деятель культуры, наш современник, Томас Венцлова, повествуя об истории Литвы, литовцев, Вильнюса, неоднократно приводит примеры уважительного отношения литовцев к чужому. Например: «…Они присоединяли к себе христианизированные народы, как когда-то делали франки или древние англосаксы.
1 За данное наблюдение автор приносит благодарность профессору А.А. Ворожбитовой. 107
Лингвориторическая парадигма: теоретические и прикладные аспекты. 2013. № 18 Правда, литовцы (будучи язычниками. – В.М.) не уничтожали тамошних христианских храмов, даже высказывали им уважение» [Венцлова 2012: 41]. «Именно в Литве (речь идет о жизни в Европе до начала XX в. – В.М.) евреев меньше всего ограничивали и преследовали; поэтому тут они превзошли любую другую диаспору – возможно, со времен Вавилона» [Там же: 116]. Среди литовских пословиц есть и такая, из которой следует, что на врага можно воздействовать так, чтобы добиться положительного результата: Daina draugus gimdo, daina priešus tildo (‘Песня порождает друзей, песня усмиряет/ делает тише врагов’). Такую особенность характера, которая позволяет конструктивно взаимодействовать с врагом, наверно, можно назвать толерантностью. Понятие «толерантность» (лит. tolerancija) вообще играет важную роль в литовском публичном дискурсе. В обществе ведутся дискуссии о том, где проходит граница между толерантностью и нивелированием исконных ценностных ориентиров литовского народа, не является ли преданность традиционным ценностям всего лишь ширмой, за которую прячется узость мышления, или, наоборот, не является ли декларация приверженности ценности толерантности примитивным равнодушием к происходящему. В Литве регулярно проводятся опросы, имеющие целью выяснить, насколько толерантны респонденты к разным социальным группам (или, возможно, целью является приобщение темных масс к т.н. европейским ценностям, одной из которых является толерантность). Результаты опросов публикуются в СМИ, например: «Жители Литвы думают, что они толерантнее, чем представители других стран» [Visuomenės nuomonės ir rinkos tyrimų centras „Vilmorus”: 2003]. Еще одной отличительной чертой литовского характера в рассматриваемом нами аспекте является следующая: ряд литовских пословиц содержит информацию о том, каким образом можно распознать врага: Tas ne draugas, kuris dvejopai su tavim elgiasi (‘Тот недруг, кто двуличен с тобою’); Ne draugas, kas už dviejų stalų sėdi, dvi kalbas kalba (‘Не друг, кто за двумя столами сидит, две речи говорит’). Осмелимся утверждать, что субъект литовского дискурса не спешит навешивать на кого-либо ярлык врага, ибо, впитывая с пословицами своего народа поведенческие нормы, приучается сначала определять релевантные признаки, по которым это можно было бы сделать. Что мы имеем в виду, говоря «не спешит навешивать на кого-либо ярлык врага»? Наши предыдущие исследования показали, что субъект русского газетного дискурса может называть врагов поименно (например: Навальный, Троцкий, Шамиль), в литовской речи среди ста проанализированных примеров из базы данных «Национального корпуса литовского языка» (публицистический дискурс) нам не встретилось ни одного случая, когда врагом была бы названа конкретная личность [Макарова: 2013]. Субъект русского газетного дискурса словно обладает правом присваивать кому-либо статус врага, руководствуясь собственными представлениями о добре и зле. Вот один характерный пример из «Национального корпуса русского языка»: Просто посмотрите этот фильм, и если же в вашей голове созреет какое-нибудь осознание и выводы – это говорит о вашем культурном образовании, ежели нет – вы мой враг навек… [Nobody: 2010–2011]. К обнаруженным нами сходным чертам в картинах мира русских и литовцев сквозь призму содержательного наполнения понятия «враг» в пословицах о дружбе можно отнести такие: и русские, и литовские пословицы предписывают уважительно относиться к врагу. Например: Другу дружи, а недругу не груби; Būk mandagus su priešais, nuolaidus su draugais, atsargus su visais (‘Будь вежлив с врагами, снисходителен с друзьями, осторожен со всеми’). И русские, и литовские пословицы предупреждают: бди, ибо «неугомонный не дремлет враг». Например: Не ставь недруга овцою, а ставь его волком; Nebijok vilko girioje, baidykis nedraugo namuose (‘Не бойся волка в лесу, бойся в доме недруга’). И русские, и литовские пословицы отражают печальный опыт человека, сталкивающегося с тем, что иногда друг может обернуться врагом: Раздружится друг – хуже недруга; С другом дружись, а как недруга берегись; Draugas gali padaryti tai, ko nesugebės padaryti priešas (‘Друг может сделать то, чего и враг не сумеет’); Netikri draugai blogesni už atvirus priešus (‘Ненастоящие друзья хуже явных врагов’). Интересным тут представляется следующий момент: согласно проанализированным пословицам получается, что если для русского друг может быть опасен точно в такой же степени как и враг, то для литовца друг может быть даже опаснее врага. И, наконец, русские и литовские пословицы содержат информацию о характерных чертах врага, о его поведении, например: Недруг поддакивает, а друг спорит; Враг силен, и горами качает; Priešas išmokys, draugas patenkins (‘Враг научит, друг удовлетворит’); Draugai parodo, o priešai pamoko (‘Друзья показывают, а враги поучают’). Отличительными чертами в данной точке сходства русской и литовской картин мира является то, что, во-первых, среди русских пословиц встречается несколько вариантов выражения мысли о том, что «враг силен», аналогичных пословиц на литовском языке нами обнаружено не было. Во-вторых, любопытным представляется то, что в русских пословицах враг характеризуется неискренностью, тогда как в литовской картине мира, наоборот, враг отличается от друзей своей искренностью. Заключение. Мы продолжим данное исследование в следующих направлениях: описание структуры и содержательного наполнения русского концепта «враг»; анализ семантики синонимов слова враг; описание структуры и содержательного наполнения литовского концепта „priešas“; анализ семантики синонимов слова priešas; анализ эвфемизмов в дискурсе русскоязычных и литовскоязычных СМИ для именования врага. Библиография 108
Лингвориторическая парадигма: теоретические и прикладные аспекты. 2013. № 18 Амиров В.М. Образ врага в российском журналистском дискурсе разных войн // Проблемы образования, науки и культуры. 2009. № 1/2(62). C. 156–161. Вежбицкая А. Русский язык // Язык. Культура. Познание. М.: Русские словари, 1996. С. 33–88. Электр. ресурс. http:// philologos.narod.ru /ling/wierz_rl/ rl1.htm Венцлова Т. Вильнюс: город в Европе. Санкт-Петербург: Изд. Ивана Лимбаха, 2012. 262 с. Ворожбитова А.А. Лингвориторическая парадигма: теоретические и прикладные аспекты: Монография. Сочи: РИО СГУТиКД, 2000. 317 с. Ворожбитова А.А., Протуренко В.И. Советская аргументативная модель в официальном газетном дискурсе периода Великой Отечественной войны // Лингвориторическая парадигма: теоретические и прикладные аспекты: Межвуз. сб. науч. тр. Вып. 14 / Под ред. проф. А.А. Ворожбитовой. Сочи: РИО СГУТиКД, 2009. С. 38–48. Ворожбитова А.А., Хачецукова З.К. Риторические фигуры советского официального дискурса передовиц «Правды» периода Великой Отечественной войны как средства языкового сопротивления // Язык. Текст. Дискурс. Научный альманах Ставропольского отделения РАЛК. Вып. 5. Ставрополь: Изд. ПГЛУ, 2007. С. 176–186. Кегеян С.Э., Ворожбитова А.А. Лингвориторические параметры политического дискурса (на материале текстов идеологов большевизма): Монография. Сочи: РИЦ СГУТиКД, 2011. 156 с. Лунцова О.М. Градиент-концепт «дружба-мир-вражда» в русской и английской лингвокультурах: Автореф. дис. ... канд. филол. наук. Магнитогорск: Магнитогорский государственный университет, 2007. Макарова В.В. Литовское слово “priešas” и русское слово «враг» // Res Humanitariae. 2013. № 2 (14) (в печати.) Попова З.Д., Стернин И.А. Основные черты семантико-когнитивного подхода к языку // Попова З.Д., Стернин И.А. Когнитивная лингвистика. М.: АСТ, Восток-Запад, 2007. 315 c. Электронная книга. Электр. ресурс. http://zinki.ru/book/kognitivnaya-lingvistika/ Похаленков О.Е. Концепт «враг» в творчестве Эриха Марии Ремарка и советской «лейтенантской прозе» 1950-60-х гг: Автореф. дис. ... канд. филол. наук. Иваново: Смоленский государственный университет, 2011. Фатеев А.В. Образ врага в советской пропаганде. 1945–1954 гг. Монография. М.: Ин-т рос. истории РАН, 1999. 261 c. Хоруженко В.А. Концепты «война» и «враг» в современной русскоязычной публицистике: Автореф. дис. ... канд. филол. наук. М.: Московский гуманитарный институт им. Е.Р. Дашковой, 2010. Anglickienė L. Kitataučių įvaizdis lietuvių folklore (Образ инородцев в литовском фольклоре). Kaunas: VDU, 2006. P. 272. Makarova V.V. Priešo įvaizdžio formavimas Lietuvos žiniasklaidos priemonėse: lenkų klausimas (Формирование образа врага в СМИ Литвы: польский вопрос) // Respectus Philoligicus. 2013. № 24 (29). P. 213–221. Nobody Mr. А вы сделали свой Выбор? // Национальный корпус русского языка. Электр. ресурс. http://www.ruscorpora.ru/ 2010–2011. Visuomenės nuomonės ir rinkos tyrimų centras „Vilmorus” (Центр ислледовани общественного мнения и рынка «Вилморус»). Lietuvos tolerancijos profiliai: sociologinis tyrimas (Профили литовской толерантности: социологическое исследование). Kaunas: KTU. 2003. Электр. ресурс. www3.lrs.lt/owabin/owarepl/.../U0118271.ppt
109
Лингвориторическая парадигма: теоретические и прикладные аспекты. 2013. № 18 Модальные аспекты языкового сознания Малевинский Сергей Октябревич Кубанский государственный университет, Россия 350040 г. Краснодар, ул. Ставропольская, 149 доктор филологических наук, профессор E-mail: malevina9@mail.ru Аннотация. В статье рассматривается проблема разграничения модальных аспектов языкового сознания. Автор описывает основные типы модальных значений и коннотаций, связанных с различными элементами языка, заключенными в языковом сознании. Ключевые слова: языковое сознание, дискурс, модальное значение, языковая норма, стилистический принцип. УДК 81 Modal aspects of linguistic consciousness Sergey O. Malevinsky Kuban State University, Russia 350040 Krasnodar, Stavropolskaya Str., 149 Doctor of Philology, Professor E-mail: malevina9@mail.ru Abstract. The article explores the problem of distinguishing the modal aspects of linguistic consciousness. The author describes the main types of modal meanings and connotations associated with different elements of a language and incorporated by linguistic consciousness. Keywords: linguistic consciousness, discourse, modal meaning, linguistic norm, stylistic principle. UДC 81 Введение. Согласно традиционным представлениям отечественной лингвистики, категория модальности охватывает все языковые и речевые феномены, отражающие различные формы отношения говорящего к содержанию сообщения или сообщаемого к действительности. В зависимости от того, какие из этих двух типов отношений имеются в виду, в сфере модальной семантики различаются значения субъективной и объективной модальности. Однако и первые, и вторые мыслятся, прежде всего, как семантические характеристики речевых высказываний, выражаемые при помощи соответствующих языковых средств [Русская грамматика: 1980, 214–216]. Такое понимание языковой модальности представляется нам неоправданно ограниченным. Материалы и методы. Фактологической основой работы послужили наблюдения автора над модальными значениями, ассоциируемыми с самыми разными по природе элементами свойственного каждому человеку языкового сознания. Основной использованный в работе исследовательский метод – описательный, с элементами психолингвистического подхода. Обсуждение. Модальные значения могут быть присущи не только вычленяемым в потоке речи высказываниям и специализированным на передаче этих значений языковым единицам, с теми или иными смыслами модального характера могут ассоциироваться и различные компоненты и блоки человеческого сознания, начиная от самых примитивных и заканчивая самыми сложными. Такие формы субъективно-модальных значений, как представления о различных эмоциях, часто выступают в качестве непременных атрибутов тех понятий, которые отражают в своем содержании объекты определенных эмоциональных переживаний. Не входя в понятийное содержание соответствующих лексем, значения такого рода (как, например, сема «страх», ассоциируемая с понятием «змея») занимают свое законное место в концептуальном содержании слова, представляющем собой, как известно, сгусток индивидуального и коллективного опыта в сознании человеческого индивида. Подобно тому, как эмоциональные модальные значения вступают в ассоциативную связь с вербально выражаемыми понятиями, точно так же они могут ассоциироваться и с более сложными мыслительными образованиями – «свернутыми» суждениями, умозаключениями и даже целыми комплексами идей (научными теориями, религиозными вероучениями, политическими идеологиями), если те мыслятся как достойные восхищения, преклонения, уважения или, наоборот, осуждения или пренебрежения. Со сложными ментальными образованиями могут ассоциироваться и субъективно-модальные смыслы когнитивного характера – уверенность/неуверенность в истинности построений такого рода, согласие/несогласие с их содержанием, оценка их значимости для отдельного индивида и всего 110
Лингвориторическая парадигма: теоретические и прикладные аспекты. 2013. № 18 общества, акцентирование каких-то элементов сложных ментальных комплексов как наиболее значимых по сравнению с остальными. Несомненным представляется то, что все упомянутые выше и прочие разновидности субъективномодальных смыслов являются для связываемых с ними ментальных образований совершенно необязательными (факультативными) семантическими компонентами. Иное дело значения объективной модальности, передающие отношение какого-либо мыслительного содержания к действительности. Независимо от того, насколько полно рефлексируются эти значения людьми, они (те или иные из них) выступают в качестве обязательных смысловых характеристик ментальных образований самой разной структуры и различной сложности. Традиционно объективная модальность рассматривается как категория, проявляемая на уровне структурных основ простых и сложных предложений в виде семантики предикативности и определенных лексико-грамматических средств ее выражения. Однако, на наш взгляд, объективно-модальные значения, фиксирующие реальность, возможность, желательность, императивность или долженствовательность того, что отражается в различных мыслительных формах, необходимо свойственны (хотя бы в виде сопутствующих смыслов) практически всем ментальным образованиям, хранящимся в декларативной памяти человека. Все это в полной мере относится, например, к таким формам человеческой ментальности, как понятия. Последние определяются обычно как формы мысли, отражающие в своем содержании те или иные существенные (идентификационно значимые) признаки определенных классов предметов и явлений, имеющих место в реальной действительности. Последнее обстоятельство представляется особенно существенным: раз понятия отражают что-то такое, что мыслится как реально существующее, значит для них свойственно (пусть даже как сопутствующий смысл) модальное значение индикатива. Правда, значение это, будучи как бы само собой разумеющимся, обычно не фиксируется нашей саморефлексией ни на уровне обыденного, ни на уровне теоретического сознания. Однако все, как говорится, познается в сравнении, и свойственное большинству человеческих понятий значение реальности существования их денотатов может быть проявлено на фоне других, ирреальных значений, ассоциируемых с некоторыми нашими понятиями. Наглядным примером в этом плане может служить такое некогда популярное в нашей стране понятие, как коммунизм. Ведь коммунизм, понимаемый как «бесклассовое общество, принцип которого: каждый по способностям, каждому по потребностям» [Словарь русского языка: 1983, 84], никогда и никем в мире не мыслился в качестве чего-то реально существующего, т.е. в модальности индикатива. С другой стороны, с этим понятием может в принципе ассоциироваться целый комплекс объективно-модальных значений ирреального характера. Поскольку коммунизм представляется общественным строем, хоть и никогда не существовавшим в действительности, но принципиально возможным, с данным понятием неразрывно связывается значение модальности возможности. Помимо этого, коммунистический общественный строй может видеться кому-то и как желаемый, и как долженствующий быть. Поэтому, попутно с модальностью возможного, понятие коммунизм может ассоциироваться и со значениями дезидеративной и деонтической модальностей. Модальные значения последних двух типов часто сопровождают и такие понятия, которые отражают вполне реальные денотаты и закономерно ассоциируются с модальностью индикатива. Так, понятия мирное сосуществование, взаимопомощь, добрососедство и им подобные, будучи ментальными отражениями вполне реальных вещей, тем не менее сопровождаются обычно и ирреальными модальными значениями желательного и долженствующего быть, что непосредственно обусловливает высокий ценностный статус отражаемых данными понятиями явлений. Обратимся теперь к тем ментальным феноменам, которые могут быть отнесены к числу составных компонентов сложного мемориального образования, именуемого языковым сознанием. Прежде всего, здесь следует отметить многозначность самого слова сознание, которое в современной русской речи может обозначать и состояние бодрствования (находиться в сознании), и совокупность психических переживаний текущего настоящего (поток сознания), и некое условное пространство, где локализуются человеческие переживания (окно сознания). Однако для большинства гуманитарных наук наиболее существенным и методологически значимым является то значение существительного сознание, в котором это существительное выступает средством обозначения контролируемого волей человека содержания его декларативной памяти. В данном случае под сознанием понимаются все мемориальные образования, которые согласно человеческой воле могут быть репрезентированы в окне сознания в виде каких-то чувственных образов или иных психических переживаний. Те же мемориальные образования, которые не могут быть извлечены из глубины памяти по воле человека, относятся современной наукой к сфере подсознательного [Современная психология: 1999, 65]. В соответствии с таким пониманием сознания вообще, под языковым сознанием следует подразумевать все подвластные человеческой воле содержания декларативной памяти, имеющие непосредственное отношение к языку как некоей абстрактной знаковой системе и к речевой деятельности как материальному воплощению этой системы. В лингвистической литературе языковое сознание трактуется обычно как простое знание языка, которое состоит в наличии в человеческой памяти 111
Лингвориторическая парадигма: теоретические и прикладные аспекты. 2013. № 18 определенного набора обобщенных представлений о различных вычленяемых в речи коммуникативных единицах (сегментах речевого потока) – от представлений об отдельных звукотипах речи до идеальных моделей (структурных схем) различных синтаксических конструкций. Что же касается объективномодальных значений, сопровождающих эти представления, то и здесь, по-видимому, следует признать, что такого рода значений может быть несколько. Поскольку представления, образующие языковое сознание, отражают реальные факты, наблюдаемые в речевом потоке или в тексте, всем им вполне может быть приписано значение индикативной модальности как осознаваемой реальности отражаемого. Даже связь представления о каком-то речевом образовании с выражаемым последним семантическим комплексом (набором значений) осуществляется на уровне языкового сознания, прежде всего, в модальности индикатива, поскольку является ментальным отражением реально существующей в речи связи данного образования с выражаемым им «сгустком смысла». Характернейшей чертой языкового сознания является то, что оно представляет собой не только знание о различных речевых образованиях и их значениях, но одновременно и своеобразное «руководство к действию» – особый комплекс ментальных установок, направляющих и регулирующих процесс порождения речи. Как и любая другая форма сознательного человеческого поведения, деятельность речепорождения подчиняется определенным правилам, внутренним и воспринимаемым извне предписаниям, которые далеко не всегда адекватно рефлексируются нашим сознанием, но часто проявляются в форме оценочных суждений типа: «Так делать (говорить) неправильно, а так – правильно». В памяти человека предписания такого рода существуют как комплексы особых нормативных представлений, вербализуемых в виде логических суждений с предикатами типа нужно, можно, нельзя, необходимо, допустимо, запрещено. Поскольку модальность таких суждений определяется как деонтическая (дословно «долженствовательная»), все нормативные человеческие представления, в том числе и нормативно-речевые, могут быть охарактеризованы как деонтические. В языкознании деонтические представления, регулирующие и направляющие речевую деятельность, традиционно именуются языковыми или речевыми нормами. Они самым тесным образом связаны с теми лингвистическими представлениями, которые существуют в рамках простого «знания языка» и могут характеризоваться как гностические. Более того, именно гностические представления о различных коммуникативных единицах и речевых представлениях являются той ментальной (эмпирической) базой, на которой основываются деонтические (нормативно-речевые) представления. Психический механизм образования последних предельно прост: при наблюдении за использованием различных вербальных образований в речи окружающих у человека вырабатываются сначала знания о том, как люди реально говорят, а затем эти знания преобразуются в деонтические представления о том, как нужно говорить. Представления такого рода распространяются практически на все аспекты речепорождения (в традиционном понимании – на все уровни языка), начиная с произношения отдельных звуков и заканчивая построением сложнейших синтаксических конструкций. Однако в теории культуры речи далеко не все из них находят свое адекватное отражение, а некоторые даже и не упоминаются совсем. Современные учебники по культуре речи, предлагая нам детализированное описание орфоэпических, морфологических и синтаксических норм, не содержат никакой информации о семантических нормативно-речевых представлениях, связывающих план выражения коммуникативных единиц с планом их смыслового содержания. Хотя в теории языкознания давно уже определился конвенциональный, а следовательно, и деонтический статус связи звуковой оболочки языкового знака с его значением. Ведь любая конвенция представляет собой гласное или негласное соглашение о должном, долженствующем быть, а не о реально существующем. В числе тех модальностей, которые могут быть свойственны языковому сознанию человека, думается, следует назвать и модальность возможного. Ведь, помимо представлений о реально наблюдаемых в речи и долженствующих реализоваться в ней коммуникативных единицах, речевая деятельность, хотя бы в некоторых своих проявлениях, может предопределяться и представлениями о не существующих, но потенциально возможных способах и формах словесного выражения. Без наличия у людей представлений такого рода не были бы возможны никакие исторические изменения ни в структуре языка, ни в организации речи. Ведь любая инновация в сфере речевой деятельности начинается с мысли о том, почему бы вместо традиционного и привычного способа речевого выражения нельзя было бы выразиться по-иному, так как до этого никто не выражался. Исходя из того факта, что огромное количество речевых инноваций реализовывают потенциальные возможности (модели), заложенные в языковой системе, колумбийский языковед Э. Косериу предложил интерпретировать последнюю не только как набор коммуникативных средств, принятых к употреблению в определенном речевом сообществе, но еще и как «систему возможностей, координат», которые указывают «открытые и закрытые пути» речевого выражения [Косериу: 1963, 174]. Данное утверждение стало в настоящее время общепризнанным постулатом теории языка. А поскольку отмеченные Э. Косериу потенциальные возможности языковой системы так или иначе осознаются говорящими, человеческому языковому сознанию (хотя бы некоторым его блокам и компонентам) может быть приписано значение модальности возможного. 112
Лингвориторическая парадигма: теоретические и прикладные аспекты. 2013. № 18 Думается, что такое модальное значение может сопровождать и представления о тех потенциально возможных способах речевого выражения, которые изначально не предполагаются структурной организацией той или иной конкретной языковой системы. Речь здесь может идти, например, о тех потенциально возможных заимствованиях из других языков, которые изначально не вписываются в систему языка-реципиента и самим фактом своего появления так или иначе трансформируют эту систему, как, к примеру, русскую традиционную систему именного склонения трансформировало заимствование несклоняемых существительных, активно проникающих в русский язык начиная с XVIII века. Для нас особо важным здесь представляется подчеркнуть то, что, прежде чем утвердиться в качестве необходимого структурного компонента грамматической системы русского языка и обрести значения индикативной и деонтической модальностей, несклоняемость некоторых имен существительных появилась сначала как потенциальная грамматическая возможность, мыслимая в плане модальности возможного. В отличие от индикативной и деонтической модальностей, охватывающих все без исключения компоненты языковой системы, модальное значение возможности распространяется только на те из них, которые еще не стали нормативно обязательными. По этой причине модальность возможного является для языкового сознания феноменом не обязательным, а факультативным. Признак факультативности характерен и для еще одной разновидности объективной модальности, могущей сопровождать имеющиеся в языковом сознании представления о коммуникативных единицах речи. Это дезидеративная модальность или модальность желательности, характеризующая ту, в общем-то, необязательную, имеющуюся не у всех людей часть языкового сознания, которая может быть названа языковым (или, лучше, речевым) идеалом. Под идеалами в широком смысле слова подразумеваются свойственные людям представления о вещах, мыслимых в качестве наилучших (образцовых) представителей тех или иных предметных классов. Однако в применении к языковому сознанию слово идеал обозначает тот язык или стиль речевого выражения, который не только представляется кому-то образцовым, но и вызывает вполне осознаваемое желание подражать. Чаще всего в роли такого объекта сознательного подражания выступает индивидуальный стиль какого-либо популярного писателя, знаменитого поэта или общественного деятеля. Ведь не секрет, что многие профессионалы, чья деятельность была связана с искусством слова, начинали ее именно с желания писать, как Лев Толстой, или говорить, как Плевако, и потому сознательно копировали стиль кого-либо из классиков. Некоторые отечественные языковеды считали наличие возвышенного речевого идеала необходимейшим условием существования литературного языка как самостоятельной коммуникативной системы, принципиально отличающейся от всех остальных форм общенационального языка [Пешковский: 1959, 54; Горбачевич: 1978, 43]. Тем самым свойственному языковому идеалу значению дезидеративной модальности придавался статус модального признака, обязательного для высокоразвитого языкового сознания. На наш взгляд, полагать так было бы все-таки большим преувеличением. Для фрагментов языкового сознания, связанных с литературной речью, совершенно обязательными являются индикативный и деонтический модальные планы, причем особое значение приобретают здесь деонтические представления, связывающие использование различных коммуникативных единиц с теми или иными речевыми жанрами, сферами и ситуациями общения, – словом, все то, что принято называть стилистическими принципами и нормами. Понятие стилистической нормы редко встречается на страницах специальных исследований и учебных пособий по стилистике и культуре речи, хотя факт существования этих норм, безусловно, является одним из самых существеннейших моментов стилеобразования. В свое время Д.Н. Шмелев небезосновательно утверждал, что на уровне языкового сознания наши представления о том или ином конкретном стиле речи проявляются, прежде всего, как представления об определенной системе особых речевых норм [Шмелев: 1977, 46]. Правда, в общей теории стилистики сущность и содержание этих норм еще не определены даже в самом общем виде. Общеизвестно, что в человеческом обществе существуют определенные поведенческие (правовые и моральные) нормы, осуществляющие деонтическую привязку некоторых форм человеческого поведения к строго определенным условиям жизни людей и жизненным ситуациям. И среди языковых норм, конечно, должны иметь место какие-то нормативные предписания, жестко привязывающие употребление тех или иных языковых средств к определенным условиям общения и речевой деятельности вообще. Думается, что именно эти предписания и заслуживают наименования стилистических норм. Так, характернейшей чертой официально-делового стиля является жесткая нормативная привязанность строго определенных лексических и фразеологических средств к каким-то конкретным документальным жанрам. К примеру, документ, официально фиксирующий акт дарения чего-либо кому-либо, может называться только договором дарения и никак иначе; лица, участвующие в этом акте, должны именоваться словами даритель и одаряемый; в тексте документа в качестве обязательных должны использоваться словосочетания передача в собственность, отчуждаемое имущество, инвентаризационная оценка и т.п. В подобных случаях нормативная обязательность строго определенных лексических и фразеологических единиц 113
Лингвориторическая парадигма: теоретические и прикладные аспекты. 2013. № 18 обусловливается требованием предельной, не допускающей никаких разночтений точности в формулировках. Отмеченные нами и подобные им стилистические нормы, являясь жесткими правилами использования конкретных коммуникативных единиц в тех или иных ситуациях общения, появляются, существуют и реализуются в речи людей благодаря действию более общих законов стилеобразования, которые, будучи осознаваемы и так или иначе рефлексируемы носителями языка, обретают характер осознанных стилистических принципов. Происходит это аналогично тому, как в этике конкретные моральные нормы, регулирующие человеческое поведение в определенных жизненных ситуациях, могут выступать в качестве производных от каких-то более общих, надситуативных этических принципов. Однако далеко не все стилистические принципы, даже из числа ясно осознаваемых как общие речевые установки, порождают те строгие, общеобязательные и детализированные нормативные предписания, которые мы называем стилистическими нормами. Данные принципы могут реализовываться и в не нормативно обусловленных, а чисто узуальных закономерностях словоупотребления, выбора грамматических форм, построения синтаксических конструкций и фраз. Такого рода закономерности хоть и выступают в качестве характерных признаков каких-то типов текстов и форм речевой деятельности, однако никем не мыслятся как общеобязательные речевые установки. Важнейшим стилеобразующим принципом, характеризующим практически все формы научного дискурса, является принцип «подчеркнутой логичности», заключающийся, прежде всего, в требовании предельной точности при передаче причинно-следственных и условно-следственных отношений между описываемыми явлениями, при аргументировании и доказательстве тех или иных теоретических положений. В узуально-речевом плане действие данного принципа проявляется, в частности, в наблюдаемом во всех научных текстах широком употреблении сложноподчиненных предложений с причинными, условными и следственными союзными скрепами. Хотя это отнюдь не означает, что применительно к научной речи могут быть сформулированы какие-то особые нормы, предписывающие выражать причинно-следственные и условно-следственные отношения только при помощи перечисленных выше конструкций и запрещающие использовать для этой цели какие-то иные синтаксические средства – сложные предложения с бессоюзной связью, причастные и деепричастные обороты, вводные слова и т.п. Одним из основных стилистических принципов, определяющих специфику художественной речи, является принцип изобразительной образности, для создания которой применяются самые разные речевые приемы, среди которых не последнее место занимает использование разнообразных лексических образных средств. Однако, признавая этот бесспорный факт, вряд ли кто-то станет говорить о существовании каких-то особых норм, указывающих писателям и поэтам, сколько и каких эпитетов, сравнений и метафор им необходимо применять в тех или иных прозаических и поэтических текстах. Существование принципа образности как некоей общей типологической установки художественного дискурса оставляет за каждым литератором полную свободу в выборе конкретных словесно-образных речевых средств, вплоть до полного отказа от использования таковых. Заключение. Подводя итог сказанному в статье, еще раз подчеркнем следующее. Категории субъективной и объективной модальности, будучи фундаментальными категориями мышления и речи, распространяются и на сферу человеческого сознания, в том числе и на языковое сознание. Для языкового сознания каждого человека обязательными (конституирующими) являются индикативные и деонтические модальные значения: первые создают то, что называется знанием языка, а на базе вторых формируются регулирующие речевую деятельность принципы и нормы. Кроме того, факультативными (необязательными) модальными значениями языкового сознания могут быть значения дезидеративной модальности и модальности возможного. Это актуально также в аспекте исследования коллективного языкового сознания – «регионального» [Ворожбитова: 2011], «общественного» [Ворожбитова, Пермякова: 2010] и т.п. Библиография Ворожбитова А.А. Событийный медиаконцепт «Олимпиада в Сочи» как инновационная доминанта регионального языкового сознания: лингвориторический подход // Когнитивная лингвистика: новые парадигмы и новые решения: сб. статей / отв. ред. М.В. Пименова. М.: ИЯ РАН, 2011. С. 123–133. Ворожбитова А.А., Пермякова Н.И. Общественное языковое сознание и инновационный медиаконцепт: лингвориторические параметры анализа // Лингвориторическая парадигма: теоретические и прикладные аспекты: Межвуз. сб. науч. тр. Вып. 15. Сочи: РИЦ СГУТиКД, 2010. С. 32–37. Горбачевич К.С. Вариантность слова и языковая норма. Л.: Наука, 1978. 233 с. Косериу Э. Синхрония, диахрония и история // Новое в лингвистике. Вып. 3 / Пер. с исп. М.: Изд-во иностр. лит., 1963. С. 143–343. Пешковский А.М. Объективная и нормативная точка зрения на язык // Избранные труды. М.: Учпедгиз, 1959. С. 50-62. Русская грамматика: В 2 т. Т. 2. М.: Наука, 1980. 709 с. Словарь русского языка: В 4 т. Т. 2. М.: Русский язык, 1983. 736 с. Современная психология: справочное руководство. М.: ИНФРА-М, 1999. 687с. Шмелев Д.Н. Русский язык в его функциональных разновидностях. М.: Наука, 1977. 168 с. 114
Лингвориторическая парадигма: теоретические и прикладные аспекты. 2013. № 18 Массовая коммуникация и культура речи Мальцева Раиса Ивановна Кубанский государственный университет, Россия 350040 г. Краснодар, Ставропольская, 149 доктор филологических наук, профессор E-mail: evamalts@mail.ru Аннотация. В статье обращается внимание на некоторые стилистические особенности языка массовой коммуникации. Медийные тексты являются проводниками иностилевых единиц разного уровня в литературную речь вследствие диффузности границ между книжными стилями. Ключевые слова. Массовая коммуникация, жаргон, субстандарт, аксиологическая шкала дискурса масс-медиа, культура речи. УДК 81 Mass communication and speech culture Raisa I. Mal’tseva Kuban State University, Russia 350040 Krasnodar, Stavropol’skaya Str., 149 Doctor of Philology, Professor E-mail: evamalts@mail.ru Abstract. The article highlights some stylistic peculiarities of the language of mass communication. Media texts are treated as conductors of linguistic alien style units belonging to different levels into literary speech as a result of vague boundaries between book styles. Keywords: mass communication, jargon, substandard, axiological scale of media discourse, speech culture. UDK 81 Введение. Тема проникновения в медийные дискурсии единиц просторечия, арго и жаргонов эксплуатируется российскими лингвистами в сотнях работ, поскольку активная инвазия сниженной лексики в литературную речь свидетельствует не только о разрушении полного публицистического стиля, но и об изменении баланса между системой и нормой языка. Последнее не может не вызывать опасений, поскольку лексический состав и сама литературная речь подвергается резким мутациям. Материалы и методы. Настоящая работа основывается на наблюдениях употребления жаргонной и сниженной лексики в материалах массовой коммуникации, охватившей все сферы публичной социальной деятельности и изменившей качество литературной речи. Преобладание просторечно-разговорного образца масс-медиа свидетельствует об инволюции современной языковой и общей культуры. СМК как объект междисциплинарных исследований характеризуется сложностью онтологии и требует использования общефилософских методов, многих обще- и частнонаучных подходов, которые позволяют выявить закономерности контентообразования в наблюдаемой сфере и определить стилистический статус дискурсообразования. Обсуждение. Проникновение субстандартных номинаций в нормативную лексическую систему – процесс обычный и исторически достоверный, тем более что на определенных исторических срезах, к примеру, в условиях русско-церковнославянской диглоссии, само понятие кодифицированной лексики отсутствовало или было весьма условным и соотносилось с тем или иным типом языка. Лишь постепенно в континууме национального языка развиваются и выкристаллизовываются антиномии «система – норма», «социалект – литературный язык», «полный стиль, стандарт – язык массовой коммуникации». Дискретизация лексического континуума осуществляется в пространстве национального языка под давлением множественных эволюционных сдвигов, экстралингвистических факторов, социополитических и культурологических процессов. Ведь языковая норма – явление не панхронического, а строго синхронического порядка и не предполагает исторической презумпции константности литературных или внелитературных образцов любого уровня. Новые лексемы и семемы всегда формировались в русском семантическом континууме в соответствии с языковой картиной мира, отражающей наши географические, климатические, психологические, конфессиональные, социокультурные и прочие особенности. Приоритет массовой коммуникации повлек за собой формирование культуры потребительской массы, последняя же изменила функциональностилистические свойства литературной речи, расширив ее семантический спектр и лексический состав. Причиной языковых изменений оказался широкий набор факторов. 115
Лингвориторическая парадигма: теоретические и прикладные аспекты. 2013. № 18 Главнейший из них – преобразование СМИ в СМК. Отрасль журналистики как общественно значимый институт трансформировалась в ряд коммерциализованных структур, отвечающих новым экономическим отношениям. Цель отрасли – извлечение максимальной коммерческой выгоды из медийных источников (кино, видео, радио, ТВ, газет, Интернета). 1. В русистике установилось мнение: массовая коммуникация изменяет речевые стратегии коммуникаторов и – соответственно – качество самой литературной речи. Многие авторы все чаще говорят о кодификации просторечно-разговорного образца масс-медиа [Акуленко 2008: 360]. В самом деле, таблоидизация традиционных медиа повлекла за собой негативные последствия, и это не цензура и не давление со стороны властей, а цинизм и амбиции, заложенные в основе этого типа журналистского труда, который подчинен только коммерческим интересам. Корпоративная медиаполитика сейчас требует искусства эпатажа и вульгарности [Акуленко 2008; Верещагин, Костомаров 1990; Волков 2007: 368–369; Костомаров 1994], нормативная же стилистика с этим не справляется. Стилистические изменения текстов медиа отражают разрушение ранее устойчивых границ разговорного и книжных стилей, более того, весьма активный проявляющий себя фактор моды сказывается на употреблении некодифицированных единиц просторечно-диалектного и жаргонного происхождения, а неумеренное увлечение говорящих и пишущих американизмами приводит к появлению чуждых системе русской речи грамматических образцов и словообразовательных моделей. Прямые заимствования, кальки, полукальки, гибриды, композиты, экзотизмы и жаргонизмы на основе американизмов сегодня нас уже не смущают: хот-дог, драйв, гейм, хит-парад, гаджет, файл, сейлзменеджер, аська, аськать, вау, хэппи-энд, крезанутый, паренсы и многие сотни подобных им новых слов активны в речи даже тех, кто никогда не изучал английский язык. По приблизительным подсчетам, уже тысяча американизмов закрепилась в публицистической и профанной речи [Захватаева 2013]. Благодаря сообщениям информагенств Лента. Ру, Газета. Ру, их количество неуклонно растет и адаптируется в других СМК. Ср.: коворкинг-центр, копипаст, байбэк, айдентика, инфографика, спойлер, спойлерство, бэби-бокс, фотосет, прайвеси, фандрайзинг и краудфандинг, драфт, афтершок мелтдаун, маржа. Некоторые из них, претендующие на статус неологизмов, употреблены правильно, другие – с нарушением правил сочетаемости: автомат-фломат, (Газета.Ру), VIP-персона (Very Important Person) «привилегированная персона-персона» (Лента.Ру). На многих сайтах Рунета журналисты, лингвисты, публичные персоны активно выступают против неумеренного заимствования и высмеивают выражения типа известный хедхантер, с которым я френжюсь на фэйсбуке [Гаревой 2013]. Однако результаты ряда диссертационных исследований позволяют говорить уже о новом статусе современного английского языка, который претендует не только на роль lingua franca, но и на роль языка перстрата [Захватаева 2013], потому что, сколько бы ни был самодостаточен национальный язык, в условиях глобализации он постоянно изменяется, и, в первую очередь, это касается его лексического уровня. Американские заимствования и возникающие на их основе русифицированные производные дополняют пласты субстандартной лексики: свыше тысячи арготизмов и сотни сленгизмов из «общего жаргона» регулярно употребляются коммуникаторами, и их ненормативность уже не ощущается говорящими. В 90-е годы XX века лексикон общего жаргона насчитывал не более 2 тысяч единиц [Мальцева 1998], к настоящему времени, по нашим данным, словник «молодежного» субстандарта только южнорусского варианта, который активно используется молодой частью общества Краснодарского края, вырос примерно на 2,5 тысячи новых наименований. Ср.: Эта бомбита опять фотки в инстаграм выложила, сделала губки «пю». Не надо мне мозг выносить! Правильно заполняй дойман! Сегодня форумчане будут жабить на площади, пойдем? Кенты, забучаним хаванину! Мой парень – задрот. Я его вчера «Вконтакте» так славно затролил. Я пошел в качалку. Ты себе клямы еще и на швабре наставил? Теперь мы крю. Я вчера весь вечер со своей девушкой вотсаппился. У него кавайные глазки, и вообще он няша! Разумеется, на страницах прессы, в в том числе в онлайн-источниках, в последнее время сленгизмы малозаметны, все-таки авторы соблюдают коммуникативные нормы, однако экспрессивы, грубые модальные слова, слова категории состояния негативной окраски превышают все дозволенные границы. Ср.: Ты себя помещаешь в зону тотальнейшего дискомфорта, заслушивался этим помойным трэшем, записями сумасшедших группа Pan Sonic, которая нашла частоту, которая заставляет двигаться кишки («Русский репортер», 19 августа 2013 г., автор – Николай Овчинников); официальная пропаганда делает ставку на самые агрессивные и реакционные слои населения, подпитывая ксенофобные и гомофобные настроения, я тоже скажу три минуты в порядке вхождения в ту тему («РР», 9 августа 2013г., авторы – Александр Морозов, Алексей Левинсон); В Москве – коррупция и насилие, единственная власть здесь – ментовская. Это мгновенно понимает дембель Антон, приехавший в столицу к подруге по переписке. Начав службу под руководством сержанта Чахлова, типичного живоглота, крышующего все – от автосервисов до борделей («РР», 9 августа 2013г., автор – Алена Сойко). Как видим, сферу массовой коммуникации обслуживает просторечно-разговорный функциональный вариант с ограниченным набором публицистической лексики. По степени варваризации медийного языка современная ситуация отчасти напоминает лингвистическую ситуацию двадцатых-тридцатых годов 116
Лингвориторическая парадигма: теоретические и прикладные аспекты. 2013. № 18 прошлого века, когда новый язык советских газет, оказавшийся языком «третьей» культуры, творили рабкоры и селькоры – носители диалектно-просторечных форм речи [Толстой: 1991, 5–23]. Новая экономическая и культурологическая реальность, связанная с жесткой конкуренцией радио-телеканалов и печатных изданий, показывает, что продажная стоимость текстов с необычными, например неприличными, эпатажными формами выражения значительно выше материалов с нейтральной или стандартной стилистикой. Так, в том же журнале «Русский репортер» встречаем заголовки: Бяка-милиционер или Кровопускание и социальные сети. Под свист и улюлюканье мужиков контролеры гонятся за зеком, а тот перебирается на запретку, хватает бондяк и бежит обратно (автор – Али Саидов, материал от 9 июля 2013). Не секрет, что высоких рейтинговых показателей достигают телевизионные передачи, в которых интрига сводится к скандалам с употреблением, несмотря на запрет, обсценизмов и средств нарочитой аффектации и диффамации [Смирнова: 2008; Топильская: 2012]. Трэш-журналистика [Николаева: 2009, 157] отвергает корректность и уважение к человеку, в современных медийных мирах, где царит фарс, осуществляется низведение лингвистики до уровня просторечия [Хазагеров 2007: 416], совмещаемого с жаргонными выражениями, инвективами, ингерентноадгерентными сниженными экспрессивами, которые призваны создавать нужный эмоциональный эффект. Как говорят на телевидении, «Не переключайтесь – будет жарко!». Используемые коммуникаторами выразительно-оценочные средства аффективного характера нацелены на убеждение и воздействие, сарказм и иронию. На первый взгляд кажется, что все предпринимаемые пишущими усилия призваны придать текстам достоверность и объективность, в действительности же их намерения сводятся к повышению дискурсивной эмоциогенности, к стремлению вызвать у коммуникантов сильное эмоциональное напряжение [Шаховский 2007; Он же 2008: 40]. К этому массовый потребитель привык. Массы получают однородную информацию, которую готовят соответствующие предпринимательские институты, коллективные авторы последних стилизуют материалы под новый гибридный конвенциональный идиом, отвечающий ожиданиям и запросам широких слоев населения. С другой стороны, снижение уровня культуры речи в разных речевых жанрах говорит и о том, что сами ценностные ориентиры в социуме изменились [Акуленко 2008]. А. А. Волков небезосновательно отметил, что сегмент просторечной и субстандартной коммуникации неумеренно расширился, в то время как количество носителей кодифицированного литературного языка стремительно уменьшилось [Волков 2001:185–231; Он же 2007: 368–369]. Языковая игра в массовой или личной коммуникации – это легализация процесса демократизации языка, который приводит к коммуникативному равенству адресанта и адресата речи, на что указывал еще пятнадцать лет назад М.Ю. Федосюк [Федосюк 1998]. Логика же стилистической парадигмы СМК отражает тенденции либерализации общественных отношений, а культурно-социальное равенство говорящих оказывается мнимым. Языковая игра давно является признаком непринужденной и веселой речи молодежи, социальнопрофессиональных групп и объединений. Привлекательна она и в журналистских текстах [Костомаров 1994]. Как писал в свое время В.Г. Костомаров, «газетчику, настроенному на поиск экспрессии, во что бы то ни стало непреодолимо хочется построить парадокс, игру слов» [Он же 1971]. Заключение. Журналист желает понравиться и запомниться публике – и способы интерпретации событий, аксиологическая и эмоциональная лексика и фразеология в его материале служат целям обличительного свойства. Такая тональность публицистической речи заведомо направлена на подчеркивание антагонизма читательского и, например, чиновничьего интересов, и часто провоцирует конфликтность [Смирнова 2008]. Культура общения в условиях массовой коммуникации отражает специфические черты русского человека, для которого более характерно эмоциональное общение, нежели рациональное. Так устроен наш язык, и в нем, по сравнению с другими мировыми языками, накоплено избыточное количество изобразительно-выразительных ресурсов. Это связано с особенностью русского характера и историей российской культуры. Об этом подробно писали Е.М. Верещагин, В.Г. Костомаров [Верещагин, Костомаров, 1990]. Словарь любого языка в большом количестве содержит аффективы и обсценизмы [Жельвис 2008]. В.И. Шаховский полагает, что они коммуникативно необходимы и потому законны [Шаховский 2008: 41]. Именно поэтому дискурсивные ситуации, сопровождаемые отрицательными эмоциями негодования или презрения с элементами инвективизации, нравятся массовому потребителю больше, чем правильные и пресные. Состояние психологической тревожности общества, которое вызвано экономической и политической неустойчивостью, слишком велико, миллионные массы не удовлетворены собственным образом жизни, который резко контрастирует с условиями жизни представителей артистического мира или крупного бизнеса, популяризируемыми самими же СМК. Последнее ущемляет достоинство простого человека, подрывают его уважение к самому себе. Как потребитель специализированных продуктов массовой коммуникации, он жаждет разоблачений своих антагонистов, должностных лиц, по вине которых творятся беззакония, снижается уровень жизни, и журналист поставляет ему материалы нелицеприятного характера, которые хотя бы виртуально компенсируют психологические затраты. 117
Лингвориторическая парадигма: теоретические и прикладные аспекты. 2013. № 18 В результате система языка довлеет над нормой и приток субстандартных ресурсов в медийные дискурсии продолжает возрастать. Другое дело, что бравирование обсценизмами в СМК не оправдано и не мотивировано [Шаховский 2007; Он же 2008: 41–43], но такова реальность. Не случайно в науке активно обсуждаются проблемы лингвоэкологии и снова и снова поднимается вопрос о защите русского языка. Свой ракурс в данном аспекте разрабатывает и Сочинская лингвориторическая школа [Ворожбитова 2011:77–83; Она же 2012:77–84; 2002], в том числе в педагогическом аспекте [Ворожбитова, указ. соч. 2002] – в русле концепции формирования речемыслительной культуры сильной языковой личности диалогического, демократического поликультурного типа [Ворожбитова 2010:144–149]. Библиография Акуленко Н.-Л. M. Роль культуры речи в современном российском обществе // Балканская русистика. Београд, 2008. С. 360. Верещагин Е.М., Костомаров В.Г. Язык и культура. М., 1990. Волков А.А. Риторика как научная дисциплина и учебный предмет// Секция XIII. Функциональная стилистика русского языка/// Русский язык: исторические судьбы и современность. III Международный конгресс исследователей русского языка. МГУ, 2007. С. 368–369. Волков А.А. Курс русской риторики. М., 2001. С. 185–231. Ворожбитова А.А. Лингвориторическое образование как инновационная педагогическая система (принципы проектирования и опыт реализации): Дис. ... докт. пед. наук. Сочи, 2002. Ворожбитова А.А. Сочинская лингвориторическая школа: программа и некоторые итоги // Вестник Северного (Арктического) федерального университета. Серия: Гуманитарные и социальные науки. 2011. № 1. С. 77–83. Ворожбитова А.А. Теория и практика лингвориторической парадигмы: Сочинская школа // Вестник Российского университета дружбы народов Серия, «Вопросы образования: языки и специальность». №4. 2012. С. 77–84. Ворожбитова А.А. Филолог как профессиональная языковая личность в инновационном потенциале Федерального государственного стандарта третьего поколения (ФГОС-3): лингвориторикосинергетический подход // Вестник Сочинского государственного университета туризма и курортного дела. 2010. № 4. С. 144–149. Гаревой Габ. Сочинения на незаданную тему. 29.03.13. Русский язык, 21 век: новые заимствованные слова. Режим доступа: http://gab-garevoi.narod.ru/inoslova_v_russkom.html Жельвис В.И. Грубость: проблемы классификации лексики// Вопросы психолингвистики. М. 2008. № 7. Захватаева К. С. Английские заимствования в современном русском языке: семантический аспект// Автореф. дисс…канд. филол. наук. Ростов-на-Дону, 2013. Костомаров В.Г. Русский язык на газетной полосе, М., 1971. Костомаров В.Г. Языковой вкус эпохи, М., 1994. Мальцева Р.И. Словарь молодежного жаргона. Краснодар, 1998. Николаева А.В. Трэш-журналистика как новый стандарт публицистического текста // Средства массовой информации в современном мире: Петербургские чтения: тезисы межвуз. науч.-практич. конф. СПб., 2009. С. 157. Смирнова, А. А. Диффамация как правонарушение и злоупотребление правом: Конституционноправовой аспект: Автореф. дисс… канд. юр. наук. Специальность – 12.00.02 – Конституционное право; Муниципальное право. М., 2008. Толстой Н.И. Язык и культура (некоторые проблемы славянской этнолингвистики) // Русский язык и современность. Проблемы и перспективы развития русистики. Ч.1. М., 1991. С. 5–23. Топильская Е.Е. Заключение лингвистической экспертизы. Воронеж, 3 сентября 2012 года. Режим доступа: http://lib.gendocs.ru/docs/146800/index-188.html Топильская, Е.Е. Журналистский текст: в зоне конфликта. Режим доступа: http://lib.gendocs.ru/docs/146800/index-188.html Федосюк М.Ю. В каком направлении развивались стили русской речи XX века // Филология и журналистика в контексте культуры. Матер. Всерос. научн. конф. Выпуск 4. Ростов-на-Дону, 1998. Хазагеров Г.Г. Декларативная риторика как вызов культуре// Русский язык: исторические судьбы и современность. III Международный конгресс исследователей русского языка. МГУ, 2007. С. 416. Шаховский В.И. Какими словами «оплодотворяют» людей российские СМИ? // Русистика. Киев. Вып. № 7. 2007. Шаховский В.И. Энергетическая мощность эмоций и дискурсивные нормы// Вопросы психолингвистики. М., 2008, № 7. С. 39–43.
118
Лингвориторическая парадигма: теоретические и прикладные аспекты. 2013. № 18 Лингвокогнитивная специфика генерирования парадоксальных поэтических смыслов в современной англоязычной поэзии Марина Елена Сергеевна Киевский национальный лингвистический университет, Украина 03680 г. Киев, ул. Красноармейская, 73 кандидат филологических наук, доцент E-mail: olenamarina@ukr.net Аннотация. В статье определяются лингвокогнитивные механизмы создания парадоксальных поэтических образов и генерирования парадоксальных смыслов в современной англоязычной поэзии. Выявлено, что основным процессом формирования анализируемых образов является концептуальная трансгрессия, которая сопровождается когнитивными механизмами концептуальной интеграции и концептуальной амальгамы. Доказано, что последняя, в свою очередь, реализуется через операции концептуальной абсорбции или концептуальной экструзии. Особенности генерирования парадоксальных поэтических смыслов проявляются в их тенденциях к четкости и размытости. Ключевые слова: художественная категория парадоксальности, мобильность границ, концептуальная трансгрессия, концептуальная абсорбция, концептуальная экструзия. УДК 801.631.5+81'42+81'38=111 Cognitive linguistic specificity of generating paradoxical poetic senses in modern Anglophone poetry Yelena S. Marina Kiev National Linguistic University, Ukraine 03680 Kiev, Krasnoarmeyskaya Str. 73 Candidate of Philology, Associate Professor E-mail: olenamarina@ukr.net Abstract. This article focuses on defining linguistic and cognitive mechanisms of paradoxical poetic imagery creation and paradoxical poetic senses generation in modern Anglophone poetry. It is revealed that the conceptual transgression is the key process of the analyzed imagery formation, which is accompanied by cognitive mechanisms of conceptual blending and conceptual amalgam. It is proved that the latter is implemented via the operations of conceptual absorption and conceptual extrusion. The specificity of paradoxical poetic senses generation is displayed in their tendencies towards precision and diffusion. Key words: belletristic category of paradoxicality, mobility of boundaries, conceptual transgression, conceptual absorption, conceptual extrusion. UDC 801.631.5+81'42+81'38=111 Введение. На рубеже ХХ–ХХІ веков происходит кардинальная ломка культурно-эстетических стереотипов, существенная переоценка ценностей [Эпштейн: 2005, 4] под влиянием новых артефактов, идей, непривычных конфигураций, что, в том числе, обусловливается и всплеском информационной гипернасыщенности, переходом к цифровой среде коммуникации постинформационного общества. Основными характеристиками социального и художественного сознания сегодня видятся его парадоксальность [Тощенко: 2009], катахрестичность [Смирнов: 2000], трансгрессивность [Тимошевский: 2001]. В свою очередь, на современном этапе культурно-исторического развития человечества парадоксальность, отражая вышеуказанные тенденции, основывается не на категориях единства и борьбы противоположностей, а на феноменах «другого», иноположного, не подчиняющегося законам существующего порядка [Эпштейн: 2005, 12]. Отличительной чертой новых форм творческой деятельности становится синтезированость и симбиотичность. В результате наблюдается взаимопроникновение музыки, поэзии, живописи, кинематографии и архитектуры в русле, с одной стороны, использования техник живописи или музыки в поэтическом тексте, а с другой – применения понятийного аппарата одного вида искусства для объяснения другого. Возникают новые формы художественности и поэтичности, как например, фларфпоэзия (англ. flarf-poetry) и спам-поэзия (англ. spoetry) [Chelgren: 2011]. Фларф-тексты монтируются из результатов поисковых запросов, в основном взятых из поисковой системы Google. Актуальность статьи обусловлена общей междисциплинарной направленностью сегодняших лингвистических разведок, что в нашей работе выражается в осмыслении категории парадоксальности в современной англоязычной поэзии с позиций зарождающейся парадигмы – мобильной стилистики – и когнитивной семиотики, ориентированной на выявление когнитивно-семиотических механизмов формирования различных типов и видов образов в художественном и поэтическом дискурсе. Основной целью нашего исследования является выявление лингвокогнитивных механизмов генерирования 119
Лингвориторическая парадигма: теоретические и прикладные аспекты. 2013. № 18 парадоксальных мобильных смыслов в современной американской поэзии. Объектом изучения выступает категория парадоксальности в ее различных манифестациях, образной в частности, в современном англоязычном поэтическом дискурсе. Эмфатизируя именно образную ипостась рассматриваемого явления, мы руководствуемся тем, что поэтический текст толкуется, прежде всего, как контейнер словесных поэтических образов, посредством чего реализуется его основная эстетическая функция – служить эмоциональному удовольствию читателя [Якобсон: 1975, 195]. Материалы и методы. В контексте статьи проводится анализ поэтического материала эпох модернизма и постмодернизма, когда прослеживается переход от «революционности» модернизма к «гиперреальности» постмодернизма [Эпштейн: 2005, 22]. Теоретико-методологической основой статьи стали положения когнитивной поэтики (см., напр.: R. Tsur, M. Freeman, P. Stockwell, О.П. Воробьева, Л.И. Белехова), мультимодальной когнитивной поэтики (A. Gibbons), теория концептуальной метафоры и концептуальной интеграции (см., напр.: M. Johnson, G. Lakoff, G. Faucounnier, M. Turner) и идеи новой парадигмы – мобильной стилистики, направленной на выявление способов и механизмов актуализации разных типов мобильности в разнообразных дискурсах, художественном в частности [Busse: 2013, 1]. Обсуждение. Изучение явления парадоксальности зарождается в античной поэтике. Уже тогда осмысление данной категории не замыкается в одной точке, а именно, не объясняется только как высказывание, противоречащее доксе – общепринятому суждению или его отрицанию. В частности, Аристотель рассматривает парадоксальность как высказывание, противоречащее ранее пробужденному ожиданию [Аристотель: 1998, 54], Цицерон добавляет элемент странности в интерпретацию парадоксальности, подчеркивая, прежде всего, что парадокс – это странность, вступающая в контрадикторные отношения с традиционным мнением. В целом парадоксальность осмысливается в наши дни как ментальная потребность языковой личности, а именно онтологическая склонность мышления человека к опровержению очевидных фактов, что является результатом реакции сознания человека, базирующегося на столкновении противоречивых мыслей, идей и понятий [Ляпон: 2001, 93]. Мы предлагаем рассматривать категорию парадоксальности как художественную, исходя, прежде всего, из ее классического понимания как логического конструкта [Аристотель: 1998, 12], который, в свете нашего подхода, реализуется в четырех измерениях: онтологическом, гносеологическом, эпистемологическом и знаковом. Нами установлено, что анализируемая категория обладает прототипическими эффектами (в терминах М. Джонсона). Среди ее основных категориальных признаков выделяем противоречивость, алогичность, странность, аномальность, пограничность, динамичность, невозможность, инконгруэнтность. Квинтэссенцией парадоксальной мысли, образа, смысла считаем понятия противоречивости и отклонения – от стереотипного представления, законов логики, предвиденного ожидания, поэтической компетенции [Белехова: 2004, 63]. Данные признаки лежат в основе выявления нами критериев отнесения того или иного поэтического образа к разряду парадоксальных. Исходя из положения о том, что словесный поэтический образ толкуется как трехмерная структура и состоит из предконцептуальной, концептуальной и вербальной ипостасей [Там же, 147], мы определяем парадоксальный поэтический образ как когнитивный мультимодальный конструкт, который структурируется, помимо заявленных, визуальной и аудиальной сторонами, характеризуется вариативностью и динамичностью концептуально-семантической структуры. Такой образ становится результатом актуализации парадоксальных смыслов посредством их «трансляции» в разных семиотических измерениях – поэтическом и аудиовизуальном / визуальном текстах. Иными словами, мы видим его в печатном тексте, в сценической постановке и кинематографе, в музыке, а также в живописи. В данном определении мы руководствуемся положеннями мультимодальной когнитивной поэтики, в рамках которой исследования направлены на взаимодействие и интеграцию разных семиотических ресурсов в процессе знакопорождения, где язык является только одним из них. Т.е. проводится анализ способов конструирования значений и порождения смыслов, генерирующихся не только словесным, но и другими семиотическими кодами – визуальным, аудиальным, мимическим, графическим и др. В данной статье мы не останавливаемся на этом аспекте, но исключить его из определения не можем, поскольку парадоксальные поэтические образы рассматриваем и в роликах, снятых по мотивам поэтических текстов, и даже фильмах. Кроме того, под скрытой мультимодальностью (в терминах О.П. Воробьёвой) поэтического текста понимаются случаи, когда поэтический текст написан по вдохновению от увиденного полотна (картины) и т.д. Осмысливая специфику формирования парадоксальных поэтических образов и генерирования парадоксальных поэтических смыслов в свете мобильной стилистики, объясняем формирование парадоксальности сквозь призму мобильности ее границ. Сегодня мобильность становится одной из основных характеристик существования общества [Sheller, Urry: 2006, 207]. Вездесущая мобильность современного мира служит отправной точкой и концептуальной основой анализа широкого спектра явлений, процессов, связей, объектов и т.д. Быть мобильным – означает идти в ногу со временем. Классическая теория мобильности возникает в социологии, где под ней, прежде всего, понимается передвижение субъекта в социальном пространстве [Mincke: 2009]. В свете современной парадигмы это явление приобретает новое звучание, а именно: предлагается изучение разнообразных видов мобильности людей, объектов, образов, информации в их взаимодействии, взаимозависимости и создании ими ряда социальных эффектов 120
Лингвориторическая парадигма: теоретические и прикладные аспекты. 2013. № 18 [Sheller, Urry: 2006]. Более того, идет речь о доминировании тотальной идеологии мобильности [Там же]. Мобильность выступает процессом культуроконструируемым, разворачивающимся в различных темпоральных и пространственных измерениях [Adey: 2006, 82]. Так называемый «мобильный поворот» (в терминах Дж. Урри) проникает и в филологическую науку. Под мобильностью границ парадоксальности мы предлагаем понимать подвижность, изменчивость, гибкость, видоизменяемость и адаптируемость границ парадоксальной поэтической образности в ракурсе границ текстовых миров, границ образов, концептуальных границ: доменов, концептосфер и т.д., воздействующих на специфику воплощения парадоксальности в современном англоязычном поэтическом дискурсе. С целью объяснения основного когнитивно-семиотического процесса создания парадоксальности в современном англоязычном поэтическом дискурсе применяем понятие трансгрессии. В постмодернизме оно занимает одно из основополагающих мест и обозачает переход границ между возможным и невозможным [Фуко: 1994, 114]. Кроме того, данный феномен осмысливается как процесс пересечения границ табуированного и/или невозможного [Фуко: 1994, 118]. В результате трансгрессивного действия наблюдается причудливое скрещение явлений, объектов, событий реального мира, существующее только в данной конфигурации. В художественном тексте одним из приемов реализации трансгрессии считается металепсис. Последний рассматривается как парадоксальный прием нарративного письма, в основе которого лежит вторжение повествователя или экстрадиегетического адресата в диегетический мир (или диегетических персонажей в метадиегетический мир), что порождает эффект причудливости или комичности [Женетт: 1998, 54]. В нашем исследовании процесс трансгрессии приводит к концептуальной интеграции [Fauconnier, Turner: 2002] или концептуальной амальгаме (в терминах Л.И. Белеховой). Концептуальная амальгама заключается в обмене значений, не смешивании, а одновременном сосуществовании, благодаря чему возникает сопричастность текстовых миров [Белехова: 2011, 21] в результате подвижности их границ того или иного рода. Данный механизм сопровождается когнитивными операциями концептуальной абсорбции или концептуальной экструзии границ парадоксальности. Термин когнитивная абсорбция появляется в нескольких дисциплинах: психологии личности, химии, экономики и информационных технологиях. В нашей работе трактуем концептуальную абсорбцию как когнитивно-семиотический механизм поглощения тех или иных составляющих, структурирующих единицы концептуального уровня (концептуальные домены, концептосферы), являющиеся когнитивной основой парадоксальных образных средств. В результате этого имеет место искажение границ текстовых миров, которое сопровождается когнитивной операцией компрессии. Механизм концептуальной экструзии, наоборот, заключается в вытеснении или выталкивании концептуальных составляющих, вследствие чего происходит расширение границ текстовых миров или образов. Специфика генерирования парадоксальных поэтических смыслов определяется особенностями опредмечивания парадоксальности в том или ином поэтическом тексте. Так, например, в стихотворении поэта-модерниста Э. Каммингса (E. Cummings) «Love is more thicker than forget…» («Любовь – сильнее чем забыть…» (здесь и далее пер. Л. Черткова)), центральным парадоксальным образом является образ love. В ракурсе вербальной ипостаси парадоксальность последнего заключается в грамматической девиантности и семантической аномальности. Поэтический текст изобилует девиантными синтаксическими конструкциями – love is more thicker than forget / more thinner than recall / it is…moonly / less bigger/less littler / most sane and sunly. На лексико-семантическом уровне наблюдается игра противоположностей, выраженных антитезами forget-recall / thicker-thinner / sunly-moonly (авторские неологизмы) / alwaysnever / most sane-most mad, которые, с одной стороны, служат средствами актуализации связности текста, а с другой – воплощают его главную загадку: противоречивость чувства любви. Более того, во второй и последней строфах кроется вербальный парадокс – любви одновременно приписываются контрадикторные качества – it is most mad and moonly / it is most sane and sunly – она безумней и лунней / она разумней и дневней. Высвечивание различных граней любви, объективированное в художественных сравнениях лишь подталкивает к выводу о том, что переживание любви несравнимо ни с чем. Это подчеркивается противоречивым сравнением любви как абстрактного домена опыта человека с действием, обозначающим умственную деятельность (forget). В результате проведения семантического, концептуального и инференционного анализа нами было выявлено, что когнитивным механизмом формирования образа love является концептуальная экструзия, сопровождаемая когнитивной процедурой расширения границ образа, ведущая к их размыванию. Несмотря на нечеткость границ данного образа, генерируемые смыслы видятся как вполне четкие. Кроме прочего, благодаря иронической тональности поэтического текста, где культивируется своеобразное подтрунивание над беспомощностью людей, попавших в сети любви. В поэтических текстах, относимых к сюрреалистическим в рамках модернизма, продолживших свое существование и в постмодернизме с некими изменениями, порождение парадоксальных смыслов колеблется между четкостью и размытостью и основывается на «распутывании» клубков противоречивых образов, порой построенных на возведении обычных артефактов на уровень художественного образа. Это обусловлено тем, что в концептуальной структуре таких парадоксальних образов переплетаются разные концептуальне схемы, в основном концептуальне метафоры и оксюмороны, опредмечивание в тексте которых имеет место при помощи когнитивных механизмов 121
Лингвориторическая парадигма: теоретические и прикладные аспекты. 2013. № 18 концептуальной амальгамы и концептуальной интеграции, концептуальные границы образа подвергаются то компрессии, то, наоборот, расширению. Так создается и парадоксальный поэтический образ shoes в поэтическом тексте «Мои туфли» («My Shoes») поэта-постмодерниста, обладателя Пулитцеровской премии по литературе, Ч. Симика (Ch. Simic). Во фларф-поэзии, которая толкуется, исходя из этимологии слова flarf, как неприятная, намеренно «плохая» [Там же], некоторые парадоксальные образы иррадируют вполне четкие смыслы, а диффузность других имеет место в результате отклонения от поэтической компетенции. Такие поэтические тексты рассматриваются как «компьютерный» верлибр и скорее напоминают колонку из раздела новостей. В аспекте проводимых лингвориторических исследований отметим, что богатым материалом для изучения парадоксальных поэтических образов выступает современный российский верлибрический дискурс [Ворожбитова: 2012; Ворожбитова, Мишина: 2013]. Заключение. В результате семантического, концептуального, инференционного анализа парадоксальных поэтических образов в современной англоязычной поэзии нами было установлено, что особенности генерирования парадоксальных поэтических смыслов проявляются в их тенденциях к четкости и размытости. Это обусловливается лингвокогнитивными механизмами, задействованными в создании анализируемых образов. Перспективу дальнейшего изучения видим в выявлении специфики функционирования парадоксальных поэтических образов в современной англоязычной поэзии. Библиография Аристотель. Этика. Политика. Риторика. Поэтика. Категории. Минск.: Литература, 1998. 977 с. Белехова Л.И. Концептуальная амальгама в словесном образе-метаболе (на материале американской поэзии постмодерна) // Вісник КНЛУ. Сер. Філологія. 2011. Т.14, № 1. С. 18−24. Бєлєхова Л.І. Словесний образ в американській поезії: лінгвокогнітивний погляд: [монография] / Л.І.Бєлєхова. 2-е вид., доповнене і перероб. М.: Звездопад, 2004. 376 с. Ворожбитова А.А. Лингвориторическая парадигма как теоретико-методологический подход к исследованию верлибрического дискурса // Сборник научных трудов SWorld. Материалы международной научно-практической конференции «Научные исследования и их практическое применение. Современное состояние и пути развития ‘2012». – Выпуск 3. Том 28. – Одесса: КУПРИЕНКО, 2012. – ЦИТ: 312840. – С. 81–85. Ворожбитова А.А., Мишина М.М. Типологические характеристики верлибра как актуального лингвориторического компонента дискурсивных процессов социокультурно-образовательного пространства // Известия Сочинского государственного университета. 2013. №2 (25) С. 174–178. Ляпон М. В. К семантике парадокса / Майя Валентиновна Ляпон // Русский язык в научном освещении. 2001. № 2. С. 90–107. Смирнов И.П. Мегаистория. К исторической типологии культуры / И.П. Смирнов. М.: Аграф, 2000. 544 с. Тимошевский А.В. Трансгрессивное сознание и античный миф / А.В. Тимошевский // Смыслы мифа: мифология в истории и культуре. Сборник в честь 90-летия профессора М.И. Шахновича. Серия «Мыслители». вып. №8. СПб.: Изд-во Санкт-Петербургского философского общества, 2001. C. 300. Тощенко Ж.Т. Парадоксальный человек: [монография] / Ж.Т. Тощенко. М.: ЮНИТИ-ДАНА, 2009. 480 с. Фуко М. О трансгрессии / М. Фуко // Танатография эроса: Жорж Батай и французская мысль середины ХХ века. СПб.: Мифрил, 1994. C. 113–131. Эпштейн М.Н. Постмодерн в русской литературе / М.Н. Эпштейн. М.: Высшая школа, 2005. 495 с. Якобсон Р. Лингвистика и поэтика: Пер. с англ. / Р. Якобсон // Структурализм: “за” и “против”. М.: Прогресс, 1975. С. 193–230. Adey P. If mobility is everything then it is nothing: Towards a relational politics of im(mobilities) / P. Adey // Mobilities. 2006. vol.1, #1. P. 75–94. Busse B. Introduction / B. Busse // 32-nd PALA Conference «Mobile Stylistics». Book of Abstracts. University of Heidelberg, Germany, July 31− August 4, 2013. P. 1. Chelgren J.You Call That a Poem?! Understanding the Flarf Movement. 2011. https://writingworkshop.blogs.wesleyan.edu/2011/12/01/you-call-that-a-poem-understanding-the-flarfmovement. Fauconnier G., Turner M. The Way We Think: Conceptual Blending and the Mind’s Hidden Complexities / G. Fauconnier, M. Turner. N.Y.: Basic Books, 2002. 440 p. Mincke Ch. What does “space” mean? Mobility as an ideology / Ch. Mincke // Materials of C-MUS Conference “Cultures of Mobilities: Everyday life, communication and politics”. 2010. P. 25–27. Sheller M., J. Urry The new mobilities paradigm / M. Sheller, J. Urry // Environment and Planning A., 2006. vol.38. P. 207–226.
122
Лингвориторическая парадигма: теоретические и прикладные аспекты. 2013. № 18 Фантастический дискурс как актуальный процесс литературно-художественной коммуникации: теоретические основы лингвориторики «семантики возможных миров» Медведенко Анжела Амбарцумовна Сочинский государственный университет, Россия 354000 г. Сочи, ул. Советская, 26а кандидат социологических наук, доцент E-mail: angelx_69@mail.ru Аннотация. Российский фантастический дискурс рассматривается как актуальный дискурсивный процесс российского социокультурно-образовательного пространства в рамках сферы литературнохудожественной коммуникации. Теоретические основы исследования текстового массива фантастического дискурса в русле проблематики «семантики возможных миров» представлены сквозь категориальную призму лингвориторической (ЛР) парадигмы (проект НИР № 6.3660.2011, МОиН РФ). Ключевые слова: лингвориторическая (ЛР) парадигма, дискурсивные процессы, литературнохудожественная коммуникация, речемыслительная деятельность литературной личности, фантастический дискурс / дискурс-ансамбль, дискурс-практика. УДК 81 Fantastic discourse as the actual process literary belletristic communication: the theoretical foundations linguistic & rhetorical «semantics possible worlds» Angela А. Medvedenko Sochi State University, Russia 354000 Sochi, Sovietskaya Str., 26a Candidate of Sociology E-mail: angelx_69@mail.ru Abstract. Russian fantastic discourse is regarded as a discursive process of the Russian socio-cultural and educational space within the scope of the literary belletristic communication. Theoretical bases of the study text array fantastic discourse in the mainstream perspective «semantics possible worlds» presented through the prism of categorical linguistic & rhetorical (L&R) paradigm (Research Project № 6.3660.2011, Ministry of Education and Science of the Russian Federation). Keywords: linguistic & rhetorical (L&R) paradigm, discursive processes, literary belletristic communication, the speech and intellectual activity literary personality, fantastic discourse / discourse ensemble, discoursepractice. UDC 81 Введение. В работах Сочинской лингвориторической (ЛР) школы [Ворожбитова: 2011; 2012в], сквозь призму трех групп ЛР параметров – этосно-мотивационно-диспозитивных, логосно-тезаурусноинвентивных, пафосно-вербально-элокутивных, формирующихся на пересечении соответствующих категориальных рядов (см., напр.: [Ворожбитова: 2012б; Vorozhbitova: 2010; 2011; Vorozhbitova, Issina: 2013]), применительно в фантастическому дискурсу [Стасива: 2010] рассмотрена проблематика «семантики возможных миров». В русле проекта НИР «Теоретико-методологические основы лингвориторического исследования дискурсивных процессов в российском социокультурно-образовательном пространстве (на материале текстов конца ХIХ – начала ХХI вв.)» [Ворожбитова 2012а; 2013] данная теоретическая проблема осмысляется в аспекте онтологии исторической динамики речемыслительной деятельности языковой личности продуцента и реципиента. В этом плане важны сущность логико-философского понятия «семантика возможных миров» и история его формирования; соотношение понятий «художественная реальность» и «возможная реальность»; дифференциация исследовательских аспектов фантастического дискурс-текста. Материалы и методы. Материалом послужили научные источники, актуальные в связи с темой статьи; при их анализе использовались системный подход, методы теоретического анализа проблемы, понятийного анализа, сопоставительный, герменевтико-интерпретационный; лингвориторический подход как общая исследовательская призма. Обсуждение. Философская концепция понятия «возможные миры» восходит к Г.-В. Лейбницу и была сформулирована И. Кантом: возможный мир – это многообразие наших представлений о предмете, что именно мы созидаем рассудком и какими «концептуальными структурами» мы владеем (см.: [Манушина: 2008, Электр. ресурс]). Таким образом, любой «возможный мир» генерируется на лингвокогнитивном уровне структуры языковой личности продуцента дискурса и изначально пронизан синархией 123
Лингвориторическая парадигма: теоретические и прикладные аспекты. 2013. № 18 этоса, логоса и пафоса как идеологическими компонентами речевого поступка; он изначально приобретает общее структурное строение в трехмерности базовых этапов «идеоречевого цикла от мысли к слову»: инвентивный стержень, диспозитивный каркас и элокутивное наполнение. В целом с позиций ЛР парадигмы тот или иной «возможный мир» – это 9-мерный континуум трех указанных выше групп параметров. Само понятие «возможного мира» соотносится с процессом построения понятий и процессом познания вообще, т.е. актуально для гносеологически ориентированной коммуникации, однако в той же мере это справедливо для литературно-художественной коммуникации, в рамках суперсферы которой генерируются художественные возможные миры, а также для социокультурной коммуникации, включая проблемы рекламного и PR дискурса, политической пропаганды и т.н. «симулякра». Более того, для сферы речевой коммуникации и дискурсивно-текстовой деятельности вообще, поскольку в любом речевом произведении имеет место ВИД – вариативная интерпретация действительности (см.: [Баранов: 2001]), так что в расширительном смысле, возможным миром является любое высказывание. В аспекте разграничения столько широкого понимания и более узкого, терминологически релевантного, А.А. Ворожбитовой предложено развернутое определение (см. статью в данном выпуске журнала). Возможные миры становятся объектом лингвистического исследования только тогда, когда они вербально репрезентируются, то есть когда их идеальная сущность «схвачена» языковым знаком [Бабушкин, 2001, 79]. Но если мы не берем во внимание музыкальное произведение или художественное полотно, т.к. изначально рассматриваем именно речемыслительную сферу бытования понятия «возможный мир», то следует констатировать, что невербализованных возможных миров просто не существует (исключая фантазии в голове индивида – «сами в себе и для себя»), они могут быть объективированы для Другого только в вербальной форме. «Любой возможный мир обладает своей реальностью, которая может существенно отличаться от реальности другого возможного мира… Механизмы воображения продуцируют как физические концепты о возможных мирах, так и любые концепты вымысла, включая концепты художественного вымысла» [Шилков: 2002, Электр. ресурс]. Ср. книги из серии «Трансерфинг реальности» В. Зеланда – о «пространстве вариантов и скольжении по нему», и вообще версии многомерности реальностей Вселенной, параллельного развития разных сценариев одной и той же жизни, параллельного сосуществования прошлого, настоящего и будущего и т.п. В связи с этим приведем мнение Ю.С. Степанова: «В научных исследованиях возникновение понятия «ментальные (воображаемые, возможные и т.п.) миры» и понятия «Мир-Вселенная» обычно никак не связываются и предстают как два различных процесса. Тем более что в настоящее время они являются предметами двух различных наук – первый предметом логики (ср. понятие «возможных миров»), а второй предметом истории естествознания и техники, а также астрономии» [Степанов: 2004, 216]; это один и тот же процесс концептуального развития. В сфере литературно-художественной коммуникации образующие дискурс «предложения не являются ни истинными, ни ложными, но создают представление о вымышленной действительности» и сосредоточивают внимание «на сообщении ради него самого» [Руднев: 2000, 51–52]. При ЛР моделировании фантастической реальности продуцент может описывать любые «вариации и операции в художественном повествовании, увязывая их с общим модусом возможности видения реальности или способности к вымыслу. По-видимому, в этой смысловой гибкости таится притягательная сила фантастического дискурса» [Шилков: 2002, Электр. ресурс]. Последний (как и другие виды ЛХ дискурса) является продуктом дискурсивного процесса субъекта творческой речемыслительной деятельности, рассматриваемого на разных уровнях глобализации: не только коллективной языковой личности этноса (локальнонациональный уровень), но и некоего обобщенного феномена-конструкта, функционирующего в глобальных масштабах – единой планетарной полиязыковой личности продуцента дискурса ЛХ коммуникации, рассматриваемой в филогенезе (А.А. Ворожбитова). Такой суммарный речемыслительный продукт включает сложнейшие и разветвленные поликультурные подсистемы разноязычных текстов: I) мифологических и фольклорных – мифолорных (С.В. Волкова); II) авторских литературно-художественных, включая художественно-идеологические. Данные подсистемы пронизаны и скреплены между собой переводными версиями, которые, как известно, являются уже новыми текстами, а в плане воплощения этнокультурной специфики восприятия, понимания, анализа и интерпретации профессиональной языковой личностью переводчика и коллективной языковой личностью реципиента иного этноса – во многом и новыми произведениями. Функцию сопровождающего дискурса «самопознающего тапа», т.е. рефлектирующего по поводу процесса и результата ЛХ творчества, выполняет метапоэтический дискурс, включая автометапотический. «Появлению фантастики ХХ века предшествовали тысячелетия развития фантастической мысли. ... Глубинное содержание фантастики покоится на неких изначальных архетипах. Фантастика обращается к фундаментальным основам бытия человека, главные черты которого были проявлены в сакральной стороне жизни на самой заре человечества и закреплены в мифе. Многое фантастика берет от сказки, отражающей реальность архаических представлений о мире» [Косарева: 2000, 161]. После длительного периода развития в рамках мифологии особым этапом для развития фантастического дискурса явился ХХ век как некий «определенный этап развития фантастической образности» [Косарева: 2000, 162–163]. При этом его логосно-тезаурусно-инвентивные параметры связаны с решением той или иной проблемы, издавна волнующей человечество: преодоление ограничений на передвижение во времени и пространстве человека и информации, излечение от тяжелых болезней, победа над сильным 124
Лингвориторическая парадигма: теоретические и прикладные аспекты. 2013. № 18 врагом, избавление от бедности и голода и т.д. В отличие от волшебной сказки цели достигаются при помощи вымышленного научного открытия, технического изобретения, причем продуцент фантастического дискурс-текста строит модель гипотетической реальности в ее действии, функционировании. Фантастическое допущение в художественном дискурсе может восходить к другому фантастическому допущению – из мира научных, философских, религиозных идей. Работа В.И. Вернадского «Научная мысль как планетное явление» заложила основы научного поиска и веру в безграничные возможности науки [Вернадский: 1991]. Научную фантастику называют «литературой гипотез», и в ХIХ – ХХ вв. это, без преувеличения, актуальный дискурсивный процесс как мирового, так и российского социокультурнообразовательного пространства в рамках сферы литературно-художественной коммуникации. «Произведения Ж. Верна, Г. Уэллса, Р. Брэдбери, А.Р. Беляева, И.А. Ефремова, А. и Б. Стругацких, Г. Гора – роман-мечта ли это или роман-предостережение, утопия или простое техническое предвидение – все они представляют собой в той или иной форме научные или социальные гипотезы». Они «фантастичны», поскольку рассказывают о том, что еще не существует, а «научность» их проявляется в том, что эти гипотезы построены научно, на основе логических выводов из явлений современности, и поэтому вероятны [Дхингра: 1968, 5]. Если в любом художественном произведении отражен возможный мир (см. выше высказывание В. Руднева) как онтологическое свойство художественного референта, то логично рассматривать вымышленную реальность, репрезентируемую фантастическим дискурсом, как своего рода «возможный мир в квадрате». Это один из рожденных фантазией самого автора вариантов развития событий: или неизбежного, но в будущем, или возможного – при том или ином подходе. Если обычно при восприятии литературного произведения реципиент разграничивает реальные и чудесные события, колеблется между естественным и сверхъестественным, то фантастический дискурс представляет собой органичный и неразделимый сплав указанных аспектов в единое художественное целое. В науке ХХ в. представление об альтернативном будущем играет большую роль. Вымысел, дающий возможность создавать «возможный мир» наряду с самим допущением о существовании альтернативного развития событий, представляет собой фикцию. «Отличительный признак фикционального дискурса заключается в том, что он отмежевывается от реальности, оставаясь в пределах языка… Вымысел оказывается особой языковой игрой, подчиняющейся соответствующим игровым правилам…» [Шилков: 2002, Электр. ресурс] (выделено нами. – А.М.). Художественный мир не разграничивает план действительности и план вымысла, восприятие фантастического дискурcа порождает особый эффект фантастичности как сплава ratio и emotio. Продуценты предлагают свою «заготовку» для когнитивных операций реципиента: художественный дискурс как возможный мир имеет в своем арсенале специфические когнитивные связи и создает возможность для воспринимающего языкового сознания сформировать свои собственные мыслительные ходы как когнитивы-инноваты. Продуцент дискурса предлагает свои законы, правила и формы существования того или иного ментального пространства, с которыми читатель опосредованно соглашается, давая возможность существовать «возможному миру» в своем сознании, отожествляя его с реальным. Вместе с тем, изменение научных знаний о законах бытия влечет и изменение восприятия художественного мира в целом и мира фантастического в частности: особенности восприятия любого фантастического текста предшествующих временных периодов, прочитанного сразу после его создания, и специфика его восприятия в наши дни, если гипотетически представить их в обобщенном ключе, порождают существенно различные дискурсы-интерпретанты. При этом, в зависимости от уровня научной осведомленности, способности к перспективному когнитивному моделированию и провидческого таланта языковой и литературной личности писателя-фантаста, правомерно выстроить два разнонаправленных типа возможной динамики отсроченного функционирования того или иного фантастического дискурс-текста в рамках лингвориторико-герменевтического круга. Объективация одного или другого типа детерминирована степенью изменений знаний и представлений совокупной языковой личности данного этносоциума (массовая читательская аудитория) о законах бытия, о закономерностях состояния, функционирования и развития мира и человека, а также направленностью, качеством и степенью трансформации того этносоциокультурно-образовательного пространства, в котором создавался возможный мир, репрезентированный в том или ином конкретном дискурс-тексте. Первый динамический тип развития лингвориторико-герменевтического круга характеризует логоснотезаурусно-инвентивная траектория от вероятного «возможного мира» до все менее и менее реального для реципиента; второй тип имеет альтернативную направленность: от вероятного «возможного мира» ко все более и более реальному. Заключение. Российский фантастический дискурс ХХ – ХХI веков правомерно рассматривать как актуальный дискурсивный процесс российского социокультурно-образовательного пространства в рамках сферы литературно-художественной коммуникации. На выявление семантики возможных миров может быть направлен каждый из трех аспектов анализа по группам ЛР параметров: этосномотивационно-диспозитивные, логосно-тезаурусно-инвентивные, пафосно-вербально-элокутивные параметры; специфика «возможного мира» исследуется на каждом уровне, при этом не выделяется доминирующий аспект, т.к. эффект фантастического создается синергетикой разных уровней. Исследование отечественного научно-фантастического дискурса ХХ века как ЛР конструкта особого 125
Лингвориторическая парадигма: теоретические и прикладные аспекты. 2013. № 18 типа [Стасива: 2010] показало, что выявленные инвариантные признаки научной фантастики различно преломляются в творчестве писателей, идентифицируя литературную личность того или иного автора как представителя определенного социально-нравственного и гносеологического континуума, а также демонстрируя эволюцию жанра. Перспективным является сопоставительное исследование других разновидностей фантастики: утопия / антиутопия, фэнтези, мистика, киберпанк, альтернативная история – с целью выявления инвариантного ядра и жанрово-стилистической специфики, а также особенности восточной и западной лингвокультур (см. также [Vorozhbitova, Potapenko: 2013]) в аспекте проблематики статьи. Библиография Бабушкин А.П. «Возможные миры» в семантическом пространстве языка. Воронеж: Воронежский государственный университет, 2001. 86 с. Булаева Н.Е. Категория времени в произведениях научной фантастики на английском языке: На материале художественных произведений XX века. Дис. …канд. филол. наук. Тула, 2005. 169 с. Вернадский В.И. Научная мысль как планетное явление / Отв. ред. А.Л. Яншин; Предисл. А.Л. Яншина, Ф.Т. Яншиной. Москва: Наука, 1991. 271 с. Ворожбитова А.А. Алгоритмы и перспективы лингвориторического исследования аксиологической прагматики в динамике дискурсивных процессов // Известия Сочинского государственного университета. 2013. №1 (23). С. 177–181. Ворожбитова А.А. Комплексное исследование дискурсивных процессов в российском социокультурно-образовательном пространстве ХIХ–ХХI вв.: программные установки лингвориторической парадигмы // Вестник Сочинского государственного университета туризма и курортного дела. 2012а. № 1 (19). С. 182–185. Ворожбитова А.А. Лингвориторическая парадигма как теоретико-методологический подход к исследованию верлибрического дискурса // Сборник научных трудов SWorld. Материалы международной научно-практической конференции «Научные исследования и их практическое применение. Современное состояние и пути развития 2012». Выпуск 3. Том 28. Одесса: КУПРИЕНКО, 2012б. ЦИТ: 312-840. С. 81–85. Ворожбитова А.А. Сочинская лингвориторическая школа: программа и некоторые итоги // Вестник Северного (Арктического) федерального университета. Серия: Гуманитарные и социальные науки. 2011. № 1. С. 77–83. Ворожбитова А.А. Теория и практика лингвориторической парадигмы: Сочинская школа // Вестник Российского университета дружбы народов Серия, «Вопросы образования: языки и специальность». №4. 2012в. С. 77–84. Дхингра К. Пути развития научно-фантастического жанра в советской литературе: Автореф. дис. … канд. филол. наук. Л., 1968. http://fandom.rusf.ru/about_fan/dhingra_1.htm Косарева А.Б. Фантастическое: природа и функции // Виртуальное пространство культуры. Материалы научной конференции 11–13 апреля 2000 г. СПб.: Санкт-Петербургское философское общество, 2000. С. 161–163. Манушина М.Ю. История философии и логика (семантика возможных миров и концепции научных парадигм) // URL: http://liber.rsuh.ru/Conf/Tipologiya /manushina.htm [12 августа 2008]. Руднев В.П. Прочь от реальности: Исследования по философии текста. II. М.: Аграф, 2000. 432 с. Стасива Г.Д. Русский научно-фантастический дискурс ХХ в. как лингвориторический конструкт: Дис. ... канд. филол. наук. Сочи: СГУТиКД, 2010. 257 с. Степанов Ю.С. Константы: Словарь русской культуры: Изд 3-е, испр. и доп. М.: Академический Проект, 2004. 992 с. Чернышева Т.А. Природа фантастики. Иркутск: Изд-во Иркут. ун-та, 1985. 336 с. // URL: http://www.temniykot.narod.ru/forwritersbooks. html Шилков Ю.М. О природе фикционального дискурса // Я. (А. Слинин) и МЫ: к 70-летию профессора Ярослава Анатольевича Слинина. СПб.: Санкт-Петербургское философское общество, 2002 // URL: http:// anthropology.ru/ru/texts/shilkov/slinin.html Vorozhbitova A.A. Lingual rhetoric paradigm as integrative research prism in philological science // European researcher. 2010. № 2. С. 183–190. Vorozhbitova А.A. Program of professional linguistic personality study in linguo-rhetorical paradigm: scientist-philologist and classic writer // European researcher. 2011. № 4. С. 398–401. Vorozhbitova A.A., Issina G.I. Systemness of Terminological Triads “Mentality – Mindset – Mental Space”, “Concept – Text Concept – Discourse Concept”: Linguo-rhetoric Aspect // European Researcher. 2013. Vol. (47). № 4–3. Р. 1014–1018. Vorozhbitova А.А., Potapenko S.I. Linguistic & rhetorical paradigm as innovative theoretical methodological platform of studying discursive processes of East Slavic and Western cultures // European Researcher. 2013. Vol.(61). № 10-2. S. 2536–2543.
126
Лингвориторическая парадигма: теоретические и прикладные аспекты. 2013. № 18 Фразеологические дескрипторы эмоциональных состояний Медоян Сусанна Багратовна Сочинский государственный университет, Россия 354000 г. Сочи, ул. Советская, 26а аспирант E-mail: smedoyan@mail.ru Аннотация. В статье представлены результаты исследования по фразеологическим дескрипторам эмоциональных состояний во французском языке. Различаются фразеологизмы, описывающие соматическое проявление эмоций, и фразеологизмы, описывающие проявление эмоций в поведении человека. Проведенный анализ показал, что фразеологические дескрипции носят преимущественно образный характер, представлены метафорами и сравнениями. При этом значительное число из них являются специфичными, идиоматическими для французского языка. Ключевые слова: фразеологический дескриптор, эмоция, эмоциональное состояние, соматическое и поведенческое проявление эмоций, метафорическое описание, лакуна, идиома. УДК 81 Phraseological descriptors of emotional states Susanna B. Medoyan Sochi State University, Russia 354000 Sochi, Sovietskaya Str. 26a Post-graduate student E-mail: smedoyan@mail.ru Abstract. This article offers the results of research into phraseological descriptors of emotional states in French. The author differentiates idioms describing somatic and behavioral manifestations of emotions. The analysis reveals that phraseological descriptions mainly have a descriptive character and are represented by metaphors and comparisons with many of them being specific for French. Keywords: phraseological descriptor, emotion, emotional state, somatic and behavioral manifestations of emotions, metaphoric description, lacuna, idiom. UDC 81 Введение. В языке наблюдается несколько уровней представления эмотивных смыслов. Из них наиболее очевидными являются выражение эмоций через междометия и обозначение (называние) эмоций посредством концептуально значимой лексики. Но есть также представление эмотивных смыслов через описание соответствующих эмоциональных состояний субъекта, когда эмоции не выражаются и не называются, но получают непрямое представление через дискурсивное описание действий и физиологических проявлений человека, которые сопутствуют той или иной эмоции. В качестве средств такого описания могут выступать также фразеологические единицы. Материалами данного исследования послужили фразеологические единицы французского языка, представленные в современных словарях французской фразеологии. При их рассмотрении использовались методы семантического анализа, устанавливающего психологически релевантные компоненты фразеологизмов, и сопоставительного анализа, выявляющего лингвокультурную специфику фразеологизмов. Обсуждение. Ю.Д.Апресян характеризует эмоциональную систему как одну из самых сложных систем, «поскольку в возникновении, развитии и проявлении эмоций принимают участие практически все остальные системы человека – восприятие, физиологические реакции, интеллект, физические системы (в частности, разнообразная моторика, включая мимику) и даже речь» [Апресян: 1995,51]. При этом он подчеркивает то, что «в самых разных европейских языках эмоциональная лексика имеет много сходных черт, а ее описание требует сходных лексикографических решений» [Апресян: 1995,51]. Согласно Ю.Д.Апресяну, «к базовой лексике этого рода относятся глагольные синонимические ряды беспокоиться, бояться, сердиться, стыдиться, гордиться, удивляться, восхищаться, любить, надеяться, радоваться, грустить, и многие другие; ряды соответствующих существительных, прилагательных и наречий (беспокойство, радость, рад, тревожно, с тревогой, в тревоге, боязно, со страхом, в страхе) и т.д. Помимо этой базовой лексики необходимо принимать во внимание слова, которые, не являясь обозначениями эмоций в собственном смысле, включают в свое значение указание на различные эмоциональные состояния субъекта в момент выполнения какого-то действия или нахождения в каком-то состоянии. Укажем один такой ряд – любоваться, заглядеться, засмотреться. Необходимо, наконец, учитывать еще один круг слов, не называющих эмоций в собственном смысле, но имеющих к выражению эмоций 127
Лингвориторическая парадигма: теоретические и прикладные аспекты. 2013. № 18 самое непосредственное отношение. Мы имеем в виду метафору, обозначающую определенный физический симптом чувства» [Апресян: 1995,51]. Обращаясь к способам представления эмоций в языке, Ю.Д.Апресян выделяет пять важных аспектов, которые ученый называет «фазами сценария эмоций» [Апресян: 1995,52]: 1) Первопричина эмоции – обычно физическое восприятие или ментальное созерцание некоторого положения вещей. Ср. глаголы любоваться, заглядеться, засмотреться, предполагающие непосредственное зрительное восприятие объекта в момент переживания, и их неточный конверсив нравиться, не предполагающий этого. 2) Непосредственная причина эмоции, которая заключается в оценке данного положения вещей как вероятного или неожиданного, желательного или нежелательного для субъекта. Причиной положительных эмоций (радости, счастья, любви, восхищения, надежды и т. п.) является наша интеллектуальная оценка каких-то событий как желательных, а причиной отрицательных эмоций (тоски, горя, ненависти, возмущения, отчаяния и т.п.) – оценка каких-то событий как нежелательных: грустить, печалиться, сокрушаться; радоваться, ликовать, торжествовать; ряды существительных, прилагательных и наречий: беспокойство, радость, рад, тревожно, боязно, в тревоге, в страхе. 3) Собственно эмоция, или состояние души, обусловленное положением вещей, которое человек воспринял или оценил: положительное или отрицательное эмоциональное состояние. И те, и другие получают дальнейшую дифференциацию, например, отрицательное эмоциональное состояние при печали, отличается от таковых при гневе, ненависти, страхе. Поэтому предлагается метафорическая дифференциация эмоциональных состояний. Так, например, от страха дрожат, цепенеют, леденеет кровь. 4) Та или иная эмоция обусловливает желание, стремление продлить или пресечь существование причины, которая вызывает эмоцию. Так, в состоянии страха человек стремится прекратить воздействие на себя нежелательного фактора и для этого готов спрятаться, сжаться, убежать и т.п. В состоянии радости, наоборот, он заинтересован в том, чтобы положительный фактор возможно дольше действовал на него, и все его существо словно вырастает. Ср. Его распирает от радости, Он раздувается от гордости. 5) Внешнее проявление эмоции: а) неконтролируемые физиологические реакции тела; ср. поднятие бровей (расширение глаз) в случае удивления, сужение глаз в случае злости или гнева, бледность в случае страха, пот в случае смущения, покраснение в случае стыда и т.п.; б) контролируемые двигательные и речевые реакции субъекта на фактор, вызывающий эмоцию; ср. отступление в случае страха, наступление в случае гнева, восклицания в случае ликования, рычание в случае ярости и т.п. [Апресян: 1995, 52–53]. При исследовании метафорического представления эмоций В.Ю. Апресян выяснила, что эмоциональные метафоры имеют биологическую основу и метафорический перенос в них основан на реальной симптоматике. Так «донором» для сенсорного метафорического переноса (резкий звук, мягкий голос, холодный цвет) является осязание. Выражения побелеть, застыть, похолодеть от страха соотносятся с понижением температуры тела при холоде, а выражения типа вскипеть от гнева, гореть от гнева – с повышением температуры тела [Апресян: 2011, 30]. Поэтому в разных языках существуют во многом сходные языковые метафоры, описывающие эмоции. Множество приемов описания эмоциональных состояний человека реализуется посредством фразеологизмов. По поводу дескриптивной способности фразеологизмов А.Г. Назарян пишет, что «фразеологическая абстракция осуществляется через конкретное описание или представление о каком-либо предмете, факте, событии, явлении и т.п., передаваемое внутренней формой фразеологизма» [Назарян: 1987, 146]. В.Н. Телия полагает, что при этом оценочное отношение «наслаивается на дескриптивное отражение обозначаемого в виде модальной рамки, которая передает информацию о чувстве, отношении» [Телия: 1988, 5]. Т.А. Новицкая находит, что фразеологизмы, выражающие ценностное отношение, способны описывать физиологические состояния в виде языковой фиксации симптоматических реакций и физических состояний, устойчиво ассоциируемых с той или иной эмоцией, на основе которой формируются характеристики эмоциональных состояний [Новицкая: 2007, 109]. Д.О. Добровольский считает важной особенностью фразеологизмов их способность представлять эмоциональное отношение открытым «видимым» путем через образное представление [Добровольский: 1996, 71–93]. А.О. Долгова подразделяет фразеологические сравнения на 6 тематических разрядов: 1) характеристики внешнего вида человека, его физических состояний и движений; 2) характер человека; 3) характеристики мышления и речи человека; 4) социальные характеристики; 5) характеристики эмоционального состояния;6) характеристики неодушевленных предметов ситуаций [Долгова: 2007, 10–11]. Каждый из указанных тематических рядов может фигурировать при дескрипции эмоциональных состояний. Так, при характеристике внешнего вида человека и его физических состояний выступают определенные симптомы, например: blême de colère (бледный от гнева), trembler de peur (дрожать от страха), при характеристике речи – bégayer de colère (заикаться от гнева); социальные характеристики – vivre comme un coq en pâte (кататься как сыр в масле); при характеристике эмоционального состояния – être hébété de joie (одуревший от радости), pleurer à larmes amères (плакать горькими слезами); flamber de colère (пылать от 128
Лингвориторическая парадигма: теоретические и прикладные аспекты. 2013. № 18 гнева); характеристики через посредство неодушевленных предметов ситуации – jeter feu et flamme (метать громы и молнии); s'emporter comme une soupe au lait (вспыхнуть как спичка). Нетрудно заметить, что тематическая классификация фразеологизмов А.О. Долговой и схема описания эмоций Ю.Д. Апресяна соотносятся с основными аспектами фразеологической дескрипции эмоциональных состояний: - описание соматического проявления эмоций – физиологические неосознанные реакции тела на эмоции: rougir de honte (краснеть от стыда), suffoquer de colère (задыхаться от гнева), trembler comme une feuille (дрожать как осиновый лист). - описание поведенческого проявления эмоций – через действия, жесты, характерные позы и ощущения субъекта, часто представляемые в образной форме (посредством метафор и образных сравнений): fondre en larmes (утопать в слезах); se traîner comme une âme en peine (волочить ноги со страждущей душой); se pendre, se jeter, sauter au cou de qqn (вешаться кому-либо на шею); ronger son frein, mordre son frein (букв. грызть свои удила, с трудом сдерживаться), avoir une peur bleu (душа ушла в пятки). Среди фразеологизмов, описывающих отрицательные эмоциональные состояния, можно обнаружить фиксацию соматического проявления эмоций: - проявления гнева: avoir un mauvais air (иметь недобрый, злой вид), regarder d’un mauvais œil (смотреть недобрым взглядом), rougir de colère, être rouge de colère (краснеть от гнева, быть красным от гнева), être blême de colère (быть бледным от гнева), suffoquer de colère (задыхаться от гнева), trembler de colère (дрожать от гнева), colère qui fait monter le sang au visage à la tête (лицо наливается кровью), bégayer de colère (заикаться от гнева); la colère enlaidit (гнев уродует лицо); - проявления печали: faire grise, triste mine (сделать кислую, грустную мину); faire triste, piètre figure (иметь печальный, жалкий вид) Фразеологизмы, описывающие отрицательные эмоциональные состояния через поведение, часто приобретают образные формы: - образные дескрипции состояний гнева: sortir de ses gonds (выйти из себя); les yeux lui sortent de la tête (глаза выскакивают из орбит); bouillir de colère (кипеть от гнева); jeter feu et flamme (метать громы и молнии); sentir la moutarde monter au nez (букв. почувствовать запах горчицы, начать сердиться); mordre son frein; manger son frein (букв. грызть свои удила); monter comme une soupe au lait, s'emporter comme une soupe au lait (вспыхнуть как спичка, букв. вскипеть как молочный суп); flamber de colère (пылать от гнева), fulminer de colère (метать молнии из-за гнева), fumer de colère (дымиться от гнева); lancer des éclairs (метать молнии, искры); monter à l’échelle (кипятиться, лезть в бутылку); écumer de colère (букв. пениться от гнева); - образные дескрипции состояний печали: avoir le coeur lourd (иметь тяжесть, камень на сердце); tirer les larmes à un seau de charbon (букв. налить слез в ведро из-под угля); tristesse qui appesantit, qui envahit, habite en quelqu'un (печаль, которая отягчает, захватывает, которая живет в ком-то); être en proie à la tristesse (быть жертвой печали); être rempli de tristesse (наполниться печалью), tomber dans l’abbatement (впадать в уныние); avoir les idées noires (букв. иметь темные мысли). Во французской фразеологии широко представлено также прямое и образное описание позитивных эмоциональных состояний – веселья и радости: se jeter (sauter, se pendre) au cou de qn (бросаться кому-либо на шею); accueillir à bras ouverts (принимать с распростертыми объятьями); rire de toutes ses dents (громко смеяться, смеяться от души); se taper sur les cuisses (валяться от смеха, букв. бить себя по бедрам); gambader comme un cabri (букв. скакать, прыгать, резвиться как козленок); se donner des talons dans le derrière (букв. подстегивать себя пятками от радости); être rayonnant de joie (сиять от радости); être rouge comme une fraise (зардеться от радости, удовольствия); ne plus toucher terre (букв. отрываться от земли); déborder de joie (радость, которая бьет через край), délirer de joie (букв. бредить от радости), nager dans la joie (плавать в радости); être plein, ivre, fou de joie (быть переполненным радостью, пьяным от радости, сходить с ума от радости); être hébété de joie (одуреть от радости); être aux anges (быть на седьмом небе, букв. быть у ангелов); voir la vie en rose (видеть жизнь в розовом свете). Фразеологизмы, описывающие интервальные эмоциональные состояния [см. Медоян: 2012, 100– 101], промежуточные между положительными и отрицательными (такие, как удивление, нерешительность, страх с различными степенями интенсивности) также можно отнести к соматическому или поведенческому аспектам. Фразеологизмы, представляющие соматический план эмоционального состояния: - состояние удивления: faire de grands yeux (делать большие глаза), regarder avec des yeux ronds (смотреть круглыми глазами), ouvrir de grands (de gros) yeux (вытаращить глаза); avoir le souffle court (дух захватывает от удивления); - состояние страха: blanc comme un linge (белый как полотно); blanc de peur (белый от страха); avoir des sueurs froides (букв. обливаться холодным потом); avoir les jambes faibles, tremblantes (букв. иметь дрожащие, слабые ноги); avoir les jambes en pâté de foie (слабые, ватные ноги); trembler comme une feuille (дрожать как осиновый лист); claquer des dents (стучать, щелкать зубами (страха). 129
Лингвориторическая парадигма: теоретические и прикладные аспекты. 2013. № 18 Фразеологизмы, описывающие интервальные эмоциональные состояния через действия и ощущения, как правило, приобретают метафорические, образные формы: - состояние полной неопределенности, неведения: tu es tombé du ciel? (ты что, с неба свалился?); - состояние замешательства: аvoir la tête à l'envers (голова идет кругом); - состояние удивления: сomme un coup de foudre dans un ciel serein (как гром среди ясного неба); - состояние страха, ужаса: avoir l'oreille basse (поджать хвост); avoir une peur bleu (душа в пятки ушла); se mettre la tête sous l’aile (прятать голову под крыло); prendre ses jambes à son cou (дать тягу, удирать со всех ног); avoir froid dans le dos (мороз по кoже npo6eraeт); avoir le sang glacé (кровь застыла в жилах); glacer l'âme (букв. леденить душу); mon sang se figea dans mes veines (букв. кровь застыла в моих жилах); une histoire à faire dresser les cheveau (история от которой волосы дыбом). Заключение. Результаты проведенного анализа показали, что среди французских фразеологизмов, описывающих эмоциональные состояния человека, имеются как прямые, так и образные дескрипции. При этом преобладают именно последние, представленные метафорами и образными сравнениями с союзом comme. При сопоставлении выявляются многочисленные несовпадения французских фразеологических дескрипций с русскими в структурном и компонентном планах. Характерно наличие большого числа фразеологических лакун – отсутствие лингвокультурных параллелей в русском и французском языках. Например, для русского языка являются фразеологическими лакунами французские выражения, метафорически описывающие различные эмоциональные состояния: sentir la moutarde monter au nez – начинать сердиться, терять самообладание, букв. ‘почувствовать запах горчицы’; fumer de colère – дымиться от гнева; tirer les larmes à un seau de charbon – букв. ‘налить слез в ведро из-под угля’; s'emporter comme une soupe au lait – вспыхнуть как спичка, букв. ‘вскипеть как молочный суп’. Такие выражения следует относить к французским идиомам. Не имея прямого соответствия в русском языке, такие выражения представляют собой специфические французские идиомы. Таким образом, фразеологические дескрипторы эмоциональных состояний человека во французском языке опираются на специфический лингвокультурный опыт и отличаются идиоматическим стилем образного представления эмоционального опыта, присущего носителям французского языка. Библиография: Апресян В.Ю. Опыт кластерного анализа: русские и английские эмоциональные концепты // Вопросы языкознания. 2011. № 1. С. 19–51. Апресян Ю.Д. Образ человека по данным языка: попытка системного описания // Вопросы языкознания. 1995. № 1. С. 36–67. Арсентьева Е.Ф. Сопоставительный анализ стилистически ориентированных на человека, в русском и английском языках и вопросы создания русско-английского фразеологического словаря / Дис. … докт. филол. наук. Казань, 1993. 329 c. Гак В.Г. Французско-русский фразеологический словарь. М., 1963. 1112 с. Добровольский Д.О. Образная составляющая в семантике идиом // Вопросы языкознания, 1996, № 1. С. 71−93. Долгова А.О. Грамматическая и лексико-семантическая структура устойчивых сравнений как класса фразеологических оборотов (на материале русского, английского и немецкого языков): Автореф. дис. … канд. филол. наук. Минск, 2007. 18 с. Дубровин М. И. Иллюстрированный сборник идиом на пяти языках. М.: Росмэн, 1997. 223 с. Кравцов С. Русско-французский идиоматический словарь. P.: L’Harmattan, 2005. 245 с. Медоян С.Б. Поле эмотивных смыслов в языковом представлении // Лингвориторическая парадигма: теоретические и прикладные аспекты. Межвуз. сб. науч. трудов. Вып.17. Сочи, СГУ, 2012. С. 98–107. Назарян А.Г. Фразеология современного французского языка. М.: Высшая школа, 1987. 288 с. Новицкая Т.А. Фразеологические средства вербализации эмоционального концепта ‘СТРАХ’ во французском языке // Вестник Челяб. гос. ун-та. 2007. Вып. 17. № 22. С. 102–106. Телия В.Н. Метафора как модель смыслопроизводства и ее экспрессивно-оценочная функция // Метафора в языке и тексте. М., 1988. С. 26–52. Rat M. Dictionnaire des locutions françaises. P.: Larousse, 1957.
130
Лингвориторическая парадигма: теоретические и прикладные аспекты. 2013. № 18 Зевгма как прием комического Мугинова Лилия Энгамовна Волгоградский государственный социально-педагогический университет, Россия 400131 г. Волгоград, проспект им. В.И. Ленина, 27 аспирант E-mail: muginchik91@mail.ru Аннотация: В статье рассмотрено использование зевгмы как эффективного средства создания комического эффекта. Проанализированы способы включения зевгмы в разножанровые тексты поэзии и малой прозы. Ключевые слова: зевгма, комический эффект, каламбур, анекдот, функция зевгмы. УДК 811.161.1’06 Zeugma in comical function Muginova Liliya Engamovna Volgograd State Social-Pedagogical University, Russia 400131 Volgograd, Lenina avenue, 27 Post-graduate student E-mail: muginchik91@mail.ru Abstract: The using of zeugma as an effective mean of creating a comic effect is considered in this article. There are analyzed speech genres such as poetry and small prose. Keywords: zeugma, comic effect, pun, anecdote, the function of zeugma. UDC 811.161.1’06 Введение. Актуальность исследования зевгмы как эффективного средства усиления выразительности речи связана как с недостаточной изученностью данной фигуры речи, так и с возросшим интересом к фигурально-тропеической составляющей элокуции. Последней уделяется большое внимание и в лингвориторической парадигме, на примере анализа разных видов дискурса, не только литературнохудожественного [Ворожбитова: 2012а; Ворожбитова, Мишина: 2013], но и научного [Ворожбитова, Тихонова: 2013; Дружинина, Ворожбитова: 2005], политического [Ворожбитова: 2012б], эзотерического [Ворожбитова, Романенко: 2012, 2013; Хачатурова, Ворожбитова: 2005], пcихолого-прагматического [Берсенева, Ворожбитова: 2011, 2013]. Материалы и методы. В данной работе использованы метод контекстуального анализа и описательный метод, предполагающий критический анализ рассматриваемого материала, его систематизацию и классификацию. Материалом для исследования послужили шутки из телевизионной передачи «КВН», статья священника Сергия Круглова «Ризы кожаные», тексты коротких рассказов А. П. Чехова и современная поэзия, в частности стихотворения Стефании Даниловой. Обсуждение. Зевгма – полифункциональная фигура речи, история изучения которой восходит к античной риторике. Упоминание о ней мы встречаем у Анаксимена в его рекомендациях «Желающему говорить кратко» [Античные теории языка и стиля: 1996, 172], довольно подробно ее описывает Марк Фабий Квинтилиан (I в. н. э.): «Под зевгмой понимается также и то, когда одним словом обозначаются и мужской и женский пол, или когда смешиваются единственное число и множественное. Но эти случаи так обычны, что им едва ли могут быть присвоено название фигуры» [Автухович: 2003, 182]. Одной из основных функций зевгмы является создание комического эффекта. В.П. Брандес рассматривала зевгму как «… фигуру языкового комизма» [Брандес:1993, 297], а Э. М. Береговская отмечала: «Когда речь идет о стилистической роли зевгмы, прежде всего, приходит на ум обширная область комического, одним из словесных средств которого зевгма является» [Береговская:1984, 79]. Комический эффект создается при несоответствии действительности, противоречии, аномалии. Аристотель указывал: «Смешное – частица безобразного. Смешное – это какая-нибудь ошибка или уродство, не причиняющее страданий и вреда, как, например, комическая маска. Это нечто безобразное и уродливое, но без страданий» [Аристотель: 1998, 170]. А.Н. Смолина раскрывает сущность данной дефиниции так: «Зевгма – стилистическая фигура, состоящая из семантически неоднородных членов предложения, занимающих одинаковую синтаксическую позицию, и опорного слова, в котором за счет семантической неоднородности элементов, объединяемых как однородные, могут актуализироваться разные значения или оттенки значений: «Коньяк расширяет не только сосуды, но и связи» (Шутка) [Смолина: 2004, 29]. Данное определение относится к комической зевгме или оксюморонной, так как создается сочетанием несовместимых понятий. В своей работе мы опираемся на данную классификацию. 131
Лингвориторическая парадигма: теоретические и прикладные аспекты. 2013. № 18 Зевгма лежит в основе каламбура. «Под к а л а м б у р о м [франц. calembour] принято понимать остроумное выражение, в основе которого лежит игра на равнозвучии или близкозвучии языковых единиц: Крестины, смотрины, похороны и именины – это «имена существительные, кончающиеся на «ны» и требующие выпивки» (А. П. Чехов)» [Москвин: 2011, 35 ]. Василий Павлович под каламбурной зевгмой понимает «ряда семантически разнородных или даже несовместимых контекстов – общим словом, либо полисемичным, либо имеющим омонимы (к а л а м б у р н а я з е в г м а): – Значит, у вас теперь три Анны, сказал он, осматривая свои белые руки с розовыми ногтями, одна в петлице, две на шее (Чехов. Анна на шее); <…>Такая зевгма, по мнению средневекового испанского грамматиста Франциска Санктиуса, «не лишена элегантности: Tu colis barbam, ille patrem ‘Ты режешь бороду, он – отца’». Эта фигура обычно сопровождается эффектом обманутого ожидания» [Москвин: 2011, 3]. На принципе такого несоответствия строится анекдот. Анекдот обладает признаками комического. Эффект неожиданности лежит в основе любого анекдота. Обратимся к анализу избранного языкового материала: «Он имел репутацию сильного, поскольку был знаком с дзюдо, каратэ и несколькими высокими чиновниками» (Роман Гожельский. Авторитет. Деловая репутация. Сборник афоризмов). В основе данного примера лежит парадоксальная зевгма. В среде чиновники так же сильны, как приемы каратэ и дзюдо. «При помощи обруча и лысого мальчика находчивый учитель астрономии показал детям Сатурн» («ГородЪ ПятигорскЪ». Пятигорск. www.amik.ru). Комический эффект заключается в соединении предмета (неживого) и человека (живого) для создания образа. «Дорогая я не могу сидеть на месте! Я же не чистый грек, у меня в крови монголы, цыгане, амфетамины, мне надо двигаться!» («ГородЪ ПятигорскЪ». Пятигорск. www.amik.ru). При сочетании «живого» и «абстрактного» создается комический эффект. Монголы и цыгане – кочующие народы, амфетамины – стимулятор центральной нервной системы, вещество. «Город Камызяк находится на границе России и здравого смысла» (Сборная Камызякского края по КВНу, Астраханская область. «Высшая лига»-2012. www.amik). Сочетание лексических элементов, относящихся к разным семантическим сферам «абстрактное – конкретное», создает комический эффект. «Как только Лена закончила школу, она пошла работать в ларек, потому что в окружении пива, сигарет и старшеклассников чувствовала себя уверенно» («Радио Свобода», Ярославль. «ЮгоЗападная лига»-2013 г). К ядерному слову окружении относятся морфологически однородные слова – существительные, комизм заключается в соединении «неживого» и «живого». «<…> в постель ее уложили ревность и слезы». (А.П.Чехов «Три года»). В приведенном примере члены управляемой цепочки в семантическом отношении разные: «ревность» – слово, обозначающее абстрактное понятие, «слезы» – слово, обозначающее конкретное понятие. Словосочетание «уложили ревность» – является метафорой, за счет семантической неоднородности и метафоричности возникает комизм. Интересный пример зевгмы встречаем в рассказе А.П. Чехова «За яблочками». Ядерное слово однозначно, а члены в управляемой цепочке разнородны в синтаксической функции, выступая в роли обстоятельства образа действия и косвенного дополнения: «На окраине сада, под старой ветвистой яблоней, стояла крестьянская девка и жевала; подле нее на коленях ползал молодой широкоплечий парень и собирал на земле сбитые ветром яблоки; незрелые он бросал в кусты, а спелые любовно подносил на широкой серой ладони своей Дульцинее. Дульцинея, повидимому, не боялась за свой желудок и ела яблочки не переставая и с большим аппетитом, а парень, ползая и собирая, совершенно забыл про себя и имел в виду исключительно одну только Дульцинею». «Раньше все боялись щекотки и Сталина. Хуже, когда щекотал сам Сталин» (КВН R2D2, Харьков. «Юго-Западная лига»-2013 г). В приведенном примере комический эффект достигается за счет столкновения в управляемой цепочке семантически неоднородных элементов, противопоставленных по типу «одушевленное – неодушевленное». «По вагонам вместе с карманолюбцами гуляют сквозные ветры. Страшно... Я высовываю свою голову в окно и бесцельно смотрю в бесконечную даль» (А. П. Чехов «В вагоне». lib.ru). Особенностью такой модели является сочетание в управляемой цепочке однородных членов, семантически разноплановых, так как в них в один ряд поставлены живые люди и неодушевленные предметы. «У нас самым красивым девушкам в деревне разрешается заниматься своей внешностью и земледелием в разное время» («Сборная Карелии», Петрозаводск. «Балтика»-2013. www.amik.ru). В анализируемом примере источник комизма заключается в следующем: нельзя заниматься разными видами деятельности одновременно, а только в разное время. Стилистический эффект зевгмы основывается на отклонении от нормы. При построении и использовании зевгмы отклонение от стандарта будет достаточно сильным, противоречащим логическим нормам. Выделение зевгмы на фоне нейтрального текста объясняется неожиданностью – одним из основных факторов при использовании зевгмы, влияющей на остроту восприятия: <…> хотел ей сказать. Когда-нибудь. Может, летом, Я обещал ей Лето, и Осень, и красный шарф. Я был ей на все ответом. Носил ее амулетом. 132
Лингвориторическая парадигма: теоретические и прикладные аспекты. 2013. № 18 И если молчал о чем-то – боялся порой дышать. Она, отвернувшись, тихо о чем-то шепталась с пледом. Стефания Данилова «Как на последний поезд». Стилистический эффект достигается за счет использования в зевгматической цепочке однородных членов предложения, противопоставленных в семантическом плане: «конкретного» и «абстрактного». В рамках приведенного высказывания должно было появиться совсем другое слово. Неожиданное появление данного высказывания способствует привлечению и концентрации внимания адресата: «В настоящем американском хот-доге должны быть сосиска, кетчуп и свобода» («Одесские Мансы», Одесса. Сезон 2012. «Краснодарская лига»-2012). В чеховском рассказе «Он и она» источником комизма является авторская ирония, построенная на зевгме, где ядерное слово люди – однозначно, а управляемая цепочка семантических компонентов различна (один из компонентов положителен, другой резко отрицателен): «Приобрести это право легко только на первый взгляд, добраться же до обеденного стола могут только люди избранные. . . К последним относятся господа рецензенты, пролазы, выдающие себя за рецензентов, туземные певцы, дирижеры и капельмейстеры, любители и ценители с зализанными лысинами, попавшие в театральные завсегдатаи и блюдолизы благодаря злату, сребру и родству. Обеды эти выходят не скучные, для человека наблюдающего интересные. . . Раза два стоит пообедать». Комический эффект достигается за счет включения в зевгматическую цепочку фразеологические выражения. Такой тип часто используется как средство создания комической экспрессии, развлечения адресата: <…> Я бы не помнила. Не вспоминала даже, Просто валяю ваньку и дурака – Я в этом профи – с четырехлетним стажем, можно сказать, набита уже рука. Стефания Данилова. «Помнишь». Элементы, относящиеся к опорному слову, в сознании адресата, нанизывают следующее значение: «Валять ваньку и дурака»: Одно из значений слова дурак – «шут, промышляющий дурью, шутовством». (Даль В. И. Толковый словарь живого великорусского языка. Т. 1. М., 1955. с. 501.) «Валять (или ломать) ваньку (прост.)» – 1) дурачиться, потешать глупыми выходками» (ФЭБ. Русская литература и фольклор. feb-web.ru). Мы выделяем данный фразеологизм как конструкцию, имеющую единое значение. <…> Счастливы? Я надеюсь. Хотя, мне пофиг. Мой тоже слушает Карлина, как и ты, пьет из меня все соки, и чай, и кофе, впрочем, я больше похожа на каркадэ. Стефания Данилова «Здравствуй, моя прошедшая паранойа». Комизм усиливается за счет того, что один из членов данного ряда является фразеологизмом («пьет из меня все соки») и нарушается сочетаемость единиц перечислительного ряда. Актуализация свободного и фразеологически связанного значений существенно усиливает стилистический эффект. «Мария скинула с себя абсолютно все свое прошлое, косметику, манеры, похоти, страсти, одежду, если б могла – наверное, скинула бы саму плоть, чтоб осталась пред Богом одна ее страдающая, покаянная, чистая, цельная душа…» (Священник Сергий Круглов. Ризы кожаные. www.pravmir.ru/rizy-kozhanye). В данном примере перечислительный ряд состоит из множества элементов и остается незамкнутым, его можно продолжить. Неярко выраженное отступление от норм семантической сочетаемости придает повествованию ироничный оттенок. Элементы перечислительного ряда, принадлежащие к разным семантическим сферам, можно противопоставить как «абстрактное – конкретное». «Леля Асловская, кругленькая розовенькая блондинка, с большими голубыми глазами, с длиннейшими волосами и с цифрой 26 в паспорте, назло всем, всему свету и себе, сидела особняком и злилась» (А. П. Чехов. «Скверная история»). Данная модель строится по типу: управляемая цепочка + однородные звенья, где имя существительное выступает в функции прямого дополнения с цепочкой косвенных дополнений. В основе комизма лежит «семантическая неожиданность» с не сочетанием словосочетаний (голубыми глазами, с длиннейшими волосами и с цифрой 26 в паспорте), а также созвучие фамилии Асловская со словом осел. Привлекает еще один пример зевгмы в рассказе А.П. Чехова «За двумя зайцами погонишься, ни одного не поймаешь», где термин используется в значении обладания или состава: «Пробило 12 часов дня, и майор Щелколобов, обладатель тысячи десятин земли и молоденькой жены, высунул свою плешивую голову из-под ситцевого одеяла и громко выругался». Фамилия Щелколобов, вероятно, происходит от слова «щелкать лбом», что значит проиграть, в тексте же имеется в виду «чуть было не прозевал». Следующий пример не лишен комизма, так как включает в себя перечисление семантически разноплановых единиц «абстрактное – конкретное», а также эффект обманутого ожидания: 133
Лингвориторическая парадигма: теоретические и прикладные аспекты. 2013. № 18 «Девушка в очень откровенном платье пошла в лес и нашла все: и грибы, и ягоды и приключения» («Посольство Москвы», Махачкала. Сезон 2012. «Краснодарская лига»-2012). Сила эффекта обманутого ожидания при использовании зевгмы зависит от того, насколько резко противопоставлены друг другу в семантическом плане семантически неоднородные элементы конструкции. Юмористический эффект возникает в силу приписывания неодушевленному предмету качества одушевленного: «Через десять минут картонный лист первый и последний раз за все время своего существования висел над окошечком и... лгал» (А.П. Чехов. «Скверная история. Нечто романнообразное»). В данном примере ядерное слово – имя существительное, а зависимые слова – глаголы, где существительное является подлежащим, а глаголы – именные сказуемые. Заключение. Таким образом, одна из основных функций зевгмы – создание комического эффекта, который возникает тогда, когда адресант вводит эту фигуру в контекст, способствующий комическому прочтению. Комический эффект используется с целью развлечения, привлечения и удержания внимания адресата, внедрения в сознание адресата значимой информации с точки зрения адресанта. Библиография Автухович Т.Е. Античная риторика: учеб. пособие по курсу «Риторика» для студентов гуманитарных специальностей. Гродно. 2003. С. 144. Береговская Э. М. Экспрессивный синтаксис: учебное пособие к спецкурсу. Смоленск: Изд-во Смолен. гос. пед. ин-та. 1984. С. 92. Брандес М. П. Стилистика немецкого языка. учеб. М., 1993. Москвин В. П. Каламбур: приемы создания и языковая основа. Русская речь. М.: Наука. 2011. № 3. С. 35–42. Смолина А. Н. Зевгматические конструкции в современном русском литературном языке: Дис. … канд. филол. наук / А. Н. Смолина. Красноярск. 2004. Берсенева, О.Ю., Ворожбитова А.А. Лингвориторические аспекты организации современного психолого-прагматического дискурса в переводных и российских книжных сериях о достижении успеха // Континуальность и дискретность в языке и речи: материалы III Междунар. науч. конф. Краснодар: Кубанский гос. ун-т, 2011. С. 180–183. Берсенева О.Ю., Ворожбитова А.А. Лингвориторическая организация психолого-прагматического дискурса (на материале популярных книжных серий о достижении успеха): монография. Сочи: РИЦ ФГБОУ ВПО «СГУ», 2013. 194 с. Ворожбитова А.А. Лингвориторическая парадигма как теоретико-методологический подход к исследованию верлибрического дискурса // Сборник научных трудов SWorld. Материалы международной научно-практической конференции «Научные исследования и их практическое применение. Современное состояние и пути развития ‘2012». Выпуск 3. Том 28. Одесса: КУПРИЕНКО, 2012а. ЦИТ: 312-840. С. 81–85. Ворожбитова А.А. Официальный дискурсивный фон исторического этапа Великой Отечественной войны: экспрессия Победы в лингвориторике «Правды» 1941–1945 гг. // Былые годы. Российский исторический журнал. 2012б. № 3 (25). С. 76–81. Ворожбитова А.А., Мишина М.М. Типологические характеристики верлибра как актуального лингвориторического компонента дискурсивных процессов социокультурно-образовательного пространства // Известия Сочинского государственного университета. 2013. №2 (25) С. 174–178. Ворожбитова А.А., Романенко Л.Л. Субъект дискурсивных процессов эзотерической направленности в российском социокультурно-образовательном пространстве ХХ в.: лингвориторический аспект // Сборник научных трудов SWorld. Материалы международной научно-практической конференции «Научные исследования и их практическое применение. Современное состояние и пути развития ‘2012». Выпуск 3. Том 27. Одесса: КУПРИЕНКО, 2012. ЦИТ: 312-171. С. 44–49. Ворожбитова А.А., Романенко Л.Л. Эзотерический дискурс-ансамбль в системе дискурсивных процессов гносеологически ориентированной коммуникации российского социкультурно-образовательного пространства // Известия Сочинского государственного университета. 2013. №3 (26). С. 189–193. Ворожбитова А.А., Тихонова А.Б. Философия русского космизма в системе дискурсивных процессов: лингвориторическая специфика поэтически-художественного направления // Известия Сочинского государственного университета. 2013. №2 (25) С. 179–183. Дружинина В.В., Ворожбитова А.А. Лингвориторические параметры идиостиля как выражение менталитета языковой личности ученого (А.Ф. Лосев): Монография. Сочи: РИО СГУТиКД 2005. 152 с. Хачатурова Н.Ю., Ворожбитова А.А. Лингвориторические параметры российского эзотерического дискурса рубежа ХХ–ХХI вв.: Монография. Сочи: РИО СГУТиКД 2005. 116 с.
134
Лингвориторическая парадигма: теоретические и прикладные аспекты. 2013. № 18 Моделирование портрета языковой личности современного студенчества в свете антропоцентрической парадигмы Осинцева-Раевская Екатерина Анатольевна Сочинский государственный университет, Россия 354000 г. Сочи, ул. Советская, 26а аспирант E-mail: solom_ka@mail.ru Аннотация. Статья посвящена вопросу фрагментарного моделирования портрета языковой личности современного студенчества на материале функционирования личных имен в роли обращений в коммуникативном процессе. Ключевые слова: антропоцентризм, языковая личность, коммуникативная личность, речевая личность, коммуникация, моделирование, речевой портрет. УДК 81 Modeling portrait of modern students’ linguistic personality in light of anthropocentric paradigm Yekaterina A. Osintseva-Rayevskaya Sochi State University, Russia 354000 Sochi, Sovietskaya Str., 26a Post-graduate student E-mail: solom_ka@mail.ru Abstract. This article is dedicated to modeling a fragmentary portrait of modern college students’ linguistic personality drawing on the use of personal names in the function of an address in communicative process. Keywords: anthropocentrism, linguistic personality, communicative personality, speech personality, communication, modeling, speech portrait. UDС 81 Введение. Современная лингвистика, теория коммуникации, теория межкультурной коммуникации, социолингвистика, психолингвистика, этнолингвистика с успехом разрабатывают новый подход к коммуникативной деятельности – антропоцентрический, который ставит в центр исследований человеческую личность. Материалы и методы. Материалом исследования послужили личные имена, используемые в роли обращений. Метод сбора материала – анкетирование и прямое интервьюирование. Также использовались методы моделирования, сопоставительный, контекстный и описательный. Обсуждение. Принцип антропоцентризма был сформулирован еще в античной философии Сократом. Его влияние на языкознание можно усмотреть в споре древних философов Гераклита и Демокрита о природном и условном характере слова и языка в целом [Максимчук: 2002, 23]. «Нельзя познать язык, не выйдя за его пределы, то есть не обратившись к его творцу, носителю и пользователю – человеку, к конкретной языковой личности» [Воркачев: 2001]. В рамках новой антропоцентрической парадигмы на рубеже 80–90-х годов ХХ века формируется теория языковой личности, стимулом к развитию которой стало осознание приоритетности личностного начала в языке. Разработка теории и методики исследования языковой личности, обоснование собственного понимания этого феномена имеет место в классических работах [см., например: Богин: 1984; Карасик: 2003; Караулов: 1987; Караулов: 1989]. Одной из наиболее признанных является теория языковой личности по Ю.Н. Караулову. «Языковая личность – это совокупность способностей и характеристик человека, обусловливающих создание и восприятие им речевых произведений (текстов), которые различаются: а) степенью структурно-языковой сложности, б) глубиной и точностью отражения действительности, в) определенной целевой направленностью» [Караулов: 1989, 5]. В любом случае языковая личность реализуется в коммуникации. Структура языковой личности, по представлениям Ю.Н. Караулова, имеет три уровня: – вербальносемантический (лексикон), предполагающий нормальное владение естественным языком; – лингвокогнитивный (тезаурус – это понятия, концепты, складывающиеся у каждой языковой индивидуальности в более или менее упорядоченную и систематизированную «картину мира», отражающую иерархию ценностей); – прагматический (отношение личности к миру; цели, мотивы, интересы; переход от оценок речевой деятельности к осмыслению реальной действительности) [Караулов: 1989, 5]. Определение языковой личности трактуется как «совокупность способностей и характеристик человека, обусловливающих создание и восприятие им речевых произведений (текстов), которые различаются: а) степенью структурно-языковой сложности; б) глубиной и точностью отражения действительности; в) определенной целе135
Лингвориторическая парадигма: теоретические и прикладные аспекты. 2013. № 18 вой направленностью» [Караулов: 1989, 3]. Можно указать три основных направления изучения языковой личности: – структурное (Г.И. Богин, Ю.Н. Караулов); – коммуникативное (О.Б. Сиротинина, Т.В. Кочеткова и др.); – стратегическое (А.А. Залевская, Т.Ю. Сазонова и др.) [Бирюкова: 2012, 8]. Таким образом, рассмотрение языковой личности возможно только с учетом целого ряда различных черт индивидуума: биологических (физиологические характеристики человека), психологических (влияние психологического типа человека на его речь и т.д.), социальных (принадлежность человека к определенному социуму, профессиональной среде и пр.), этнических (отношение к этносу), культурологических (владение системой культурно-просветительских ценностей), личностных (условия формирования личности), творческих (соотношение нормативно-обязательного и индивидуально-творческого в речи, свойственные данному человеку приемы текстообразования и т.д.), наконец, лингвистических (речевые характеристики человека) [Попова: 2009, 11]. Так как текст – это отражение речемыслительной деятельности, порождение и восприятие речи [Карасик: 2004], а человек имеет четкие коммуникативные установки в процессе обучения, сегодня в научном обиходе имеют место понятия «речевая личность» – языковая личность в парадигме реального общения [Прохоров: 1996, 59] и коммуникативная личность – «функциональная реализация языковой личности в непосредственном живом общении» [Красных: 1998, 17; Маслова: 2011, 23]. Для коммуникативной личности также выделимы три уровня: уровень кода (лексикон, запас слов и знаков иных кодов, умение их использовать, т.е. вербальный опыт); когнитивный уровень (личностная картина мира, система ценностей, излюбленные обороты речи, т.е. познавательный и социальный опыт); прагматикомотивационный уровень (намерения коммуниканта, коммуникативные установки, коммуникативные способности, т.е. ситуативный опыт). Соответственно уровням при моделировании коммуникативной личности выделяются три ее параметра: функциональный, когнитивный и мотивационный [Кашкин: 2007, 175–176]. Но чаще всего пользуются общим понятием языковой личности, которая в обобщенном виде представляет собой совокупность социальных, психологических, эмоциональных, прагматических и других характеристик, выраженных в речи, в целом – единство инвариантного и вариантного. Каждая отдельная языковая личность имеет свои особенности, обусловленные жизненным опытом, воспитанием, образованием, коммуникативной компетенцией [Власкова: 2012, 13]. Все три уровня языковой личности (по Ю.Н. Караулову) во взаимодействии составляют коммуникативное пространство личности. Концепция трехуровневого устройства языковой личности определенным образом коррелирует с тремя типами коммуникативных потребностей: контактоустанавливающим, информирующим и воздействующим, а также с тремя сторонами процесса общения – информативной, интерактивной и перцептивной. Языковая личность существует с учетом различных экстралингвистических факторов: возраста, пола, профессии, места жительства, этноса – и представляет собой индивидуальную языковую личность. Множественность индивидуальной языковой личности определяется вариациями значимости каждого уровня в составе личности, что реализуется в парадигме реального общения. Ю.Е. Прохоров пишет: «Если языковая личность – это парадигма речевых личностей, то, наоборот, речевая личность – это языковая личность в парадигме реального общения, деятельности» [Прохоров: 1996, 59]. Именно на уровне речевой личности проявляется и национально-культурная специфика языковой личности, и национальнокультурная специфика самого общения людей. Наиболее близка нам позиция В.В. Красных, которая рассматривает личность комплексно, многослойно: 1) человек говорящий – личность, одним из видов деятельности которой является речевая деятельность; 2) собственно языковая личность – личность, проявляющая себя в речевой деятельности, обладающая совокупностью знаний и представлений; 3) речевая личность – это личность, реализующая себя в коммуникации, выбирающая и осуществляющая ту или иную стратегию и тактику общения, репертуар среды общения; 4) коммуникативная личность – каждый участник коммуникации, конкретного коммуникативного акта, реально действующий в реальной коммуникации [Красных: 1998, 16–17]. Языковую, речевую и коммуникативную личность лучше всего исследовать в определенной социальной группе. В связи с этим подходом в лингвистику вошло такое понятие, как речевой портрет. «Речевой портрет – это воплощенная в речи языковая личность определенной социальной общности» [Леорда: 2006, 6]. «В речи каждой социальной возрастной группы реализуется специфический для нее набор речевых единиц и различные приемы общения, свойственные данной группе и выделяющие речь ее представителей в обществе» [Леорда: 2006, 7]. Анализ совокупности этих факторов позволяет составить портрет языковой личности определенной общности, в частности – современного студенчества. Моделирование портрета языковой личности современного студенчества (естественно, портрет носит обобщенный характер) на уровне употребления личных имен в роли обращений позволяет выявить некоторые важные характеристические черты, специфические для особого социального контингента молодежи. Употребление личных именований в той или иной коммуникативной ситуации, владение коммуникантами правилами речевого этикета выступает в качестве показателя культуры речи и личности студентов. В какой-то мере это показатель и культуры общества в целом, поскольку студенчество – мощная социальная группа, для которой характерно включение деятельности ее представителей практически во все сферы общения. Как пишет В.Б. Кашкин, антропоним имеет особую коммуникативную значимость. Его функция в коммуникации – самосознание и самоопределение коммуникативной личности 136
Лингвориторическая парадигма: теоретические и прикладные аспекты. 2013. № 18 как участника речевого общения и социальной жизни [Кашкин: 2007, 177]. Естественно, все особенности именования проявляются при обращении. Использование антропонимов в коммуникативном процессе диктуется многими факторами: отношениями коммуникантов; социальной дистанцией между коммуникантами; ситуацией общения; гендером; возрастными параметрами коммуникантов; культурой личности; степенью владения этикетом; психологическими особенностями общающихся; степенью знакомства; ролевыми отношениями в коммуникативной ситуации и др. В студенческой среде, как ни в какой другой, есть благодатные моменты для изучения роли обращений-антропонимов. Это среда, коммуниканты в которой приблизительно одного социального статуса, одного возраста, объединенные общими интересами, хорошо знакомые или быстро знакомящиеся, в целом имеющие общие основы культуры (молодежная субкультура). За основу наблюдений мы взяли материал, собранный в среде студентов выпускных курсов Калининградского государственного технического университета, которых характеризует частичный переход от студенческой жизни к профессиональной деятельности, и личные наблюдения. Далее приведем данные обобщенного речевого портрета, который может служить основой для моделирования портрета современного студенчества в целом. 1. Студенческая среда – довольно замкнутая система (если иметь в виду общение только между студентами), и поэтому в ней нет необходимости в каких-то строго нормированных обращениях. С помощью антропонимов студенты довольно осознанно решают практически все коммуникативные задачи. 2. Самый распространенный вид антропонима при обращении – личное имя (в традиционном понимании) в уменьшительной форме. Это связано, на наш взгляд, с тем, что основная коммуникация в студенческой среде – неформальная, в которой с помощью форм имен-обращений зачастую устанавливаются межличностные отношения. Причем мы отметили, что больше половины студентов не считают формы имен с суффиксом -к- неприемлемыми для обращений: грубо-просторечный оттенок стирается, появляется оттенок близко-дружественный (ЛенКа, СашКа, ВитьКа и проч.). Также возможными при обращении считаются в студенческой среде имена с суффиксами грубовато-фамильярными (типа ДимОН, ТолЯН, СветУХа, НюрЕЦ и проч.). Подобные обращения – свидетельство близкого знакомства и доброжелательных личностных отношений. 3. Многие студенты пользуются иностранными эквивалентами русских имен (Алексей – Алекс; Сергей – Серж; Катя – Кэт, Кити; Аня – Энн(и), Анн(и) и др.). Нам представляется, что общая тенденция заимствований охватила и сферу имен. 4. В студенческой среде много индивидуальных отыменных образований: Ксения – Ксю; Оксана – Окся; Женя – Жуля и пр. Как правило, подобные формы кратки по своему фонетическому облику – возможно, действует общеязыковая тенденция к экономии языковых ресурсов. 5. Полные формы личных имен встречаются в студенческой коммуникации только при формальных ситуациях. В бытовой коммуникации их употребление маркировано: они выражают различные оттенки значения (шутку, иронию, недовольство и т.д.) и определяют ситуативные отношения коммуникантов, то есть используются сознательно. Естественно, их употребление нестандартно и привлекает внимание к ситуации (за исключением тех имен, у которых нет неэкспрессивных уменьшительных форм: Кира, Дина, Никита и проч.). 6. Очень активны в студенческой среде прозвища. Прозвищем члены студенческого коллектива стараются выделить именуемого позитивно, подчеркнув в характеристике какую-либо его индивидуальную особенность. Если прозвище обидное, то (на это указывали более половины опрошенных) оно изымается из обращения. 7. Фамилии в студенческой коммуникации при обращении имеют довольно строгую маркированность. Они используются либо в деловой коммуникации между студентами в ситуациях, где нужно показать дистанцию между коммуникантами, либо с неодобрительным оттенком по отношению к именуемому, либо в общении мало знакомых молодых людей. 8. Как известно, отчества сегодня выходят из российской коммуникации, по крайней мере, ограничивают сферу своего бытования. 9. Гендер стирается: идет унификация именований. Самое значительное отличие в обращениях юношей и девушек – это более частое употребление прозвищ среди юношей и более активное использование обращений по фамилии девушек к юношам с целью создания дистанции в коммуникации, если возникает необходимость. Заключение. Итак, мы сделали попытку представить фрагментарно, на уровне употребления личных имен (в широком смысле) в роли обращений, коллективный речевой портрет современного студенчества. Попробуем выделить его основные черты. 1. Современное студенчество – корпоративное сообщество, и наряду с общеязыковыми и общеречевыми стандартами оно использует свои, активно применяющиеся ситуативно в студенческой коммуникации. 2. В целом, владея нормами речевого общения, студенты стараются максимально активно использовать самые различные, часто нестандартные формы обращений для организации студенческой фор137
Лингвориторическая парадигма: теоретические и прикладные аспекты. 2013. № 18 мальной и неформальной коммуникации, решать с помощью использования личных имен широкий круг задач по ее организации. 3. Анализ именований показывает, что в основном студенты осознанно применяют обращения, выражая с их помощью разнообразные межличностные отношения и решая различные коммуникативные задачи. 4. За рамками межстуденческого общения этикетные нормы в обращении соблюдаются строже, чем в студенческой сфере, в которой имеют место свободные и индивидуальные обращения. 5. Внутренняя культура личности маркирует выбор обращений. Также определяет этот выбор молодежная субкультура. Таким образом, в коммуникации, как в фокусе, демонстрируются все аспекты языковой личности, которые определяют речевое поведение в той или иной сфере. Именно это является сегодня одним из активных направлений в современной лингвистике. Перспективным является рассмотрение указанной проблематики также в теоретически расширенном контексте: в рамках лингвориторической парадигмы как интегративного подхода в филологии (см.: [Ворожбитова: 2000, 2005б, 2011, 2012, 2013а]), а также концепции непрерывного лингвориторического образвоания ([Ворожбитова: 2002, 2005а, 2013б]), а также в сфере преподавания русского языка как иностранного. Библиография Бирюкова Е.О. Языковая личность в контексте языковой игры (на материале российских ток-шоу): Автореф. дис. … канд. филол. наук. Вологда, 2012. Богин Г.И. Модель языковой личности: Автореф. дис. … докт. филол. наук. Л., 1984. Власкова М.В. Языковая личность бывшего сельского жителя: Автореф. дис. … канд. филол. наук. Киров, 2012. Воркачев С.Г. Лингвокультурология, языковая личность, концепт: становление антропоцентрической парадигмы в языкознании // Филологические науки. № 1. 2001. Ворожбитова А.А. Алгоритмы и перспективы лингвориторического исследования аксиологической прагматики в динамике дискурсивных процессов // Известия Сочинского государственного университета. 2013а. №1 (23). С. 177– 181. Ворожбитова А.А. Комплексное исследование дискурсивных процессов в российском социокультурно-образовательном пространстве ХIХ–ХХI вв.: программные установки лингвориторической парадигмы // Вестник Сочинского государственного университета туризма и курортного дела. 2012. № 1 (19). С. 182–185. Ворожбитова А.А. Лингвориторическая парадигма: теоретические и прикладные аспекты: Монография. Сочи: РИО СГУТиКД, 2000. 317 с. Ворожбитова А.А. Лингвориторическое образование как инновационная педагогическая система (принципы проектирования и опыт реализации): монография / А.А. Ворожбитова; под науч. ред. Ю.С. Тюнникова. 2-е изд., испр. и доп. М.: ФЛИНТА: Наука, 2013б. 312 с. Ворожбитова А.А. Начальное лингвориторическое образование: Методика преподавания русского языка. Таблицы, схемы, алгоритмы: Учеб.-методич. пособие для студентов ун-тов и пед. учеб. заведений Изд. 2-е, испр. и доп. Флинта: Наука, 2002. 248 с. Ворожбитова А.А. О концепции лингвориторического образования // Высшее образование в России. 2005а. № 11. С. 91–96. Ворожбитова А.А. Сочинская лингвориторическая школа: программа и некоторые итоги // Вестник Северного (Арктического) федерального университета. Серия: Гуманитарные и социальные науки. 2011. № 1. С. 77–83. Ворожбитова А.А. Теория текста: Антропоцентрическое направление: Учеб. пособие. Изд. 2-е, испр. и доп. М.: Высшая школа 2005б. 367 с. Инфантова Г.Г. Сильная языковая личность: ее постоянные и переменные признаки // Речь. Речевая деятельность: сб. ст. Таганрог, 2000. Карасик В.И. Аспекты языковой личности // Проблемы речевой коммуникации. Саратов, 2003. Карасик В.И. Языковой круг: личность, концепты, дискурс. М., 2004. Караулов Ю.Н. Русская языковая личность и задачи ее изучения // Язык и личность: сб. ст. М., 1989. Караулов Ю.Н. Русский язык и языковая личность. М. , 1987. Кашкин В.Б. Основы теории коммуникации: Краткий курс. М., 2007. Красных В.В. Виртуальная реальность или реальная виртуальность. М., 1998. Леорда С.В. Речевой портрет современного студенчества: Автореф. дис. … канд. филол. наук. Саратов, 2006. Максимчук Н.А. Нормативно-научная картина русской языковой личности в комплексном лингвистическом рассмотрении. Ч. 1. Смоленск, 2002. Маслова В.А. Национальный характер сквозь призму языка. Витебск, 2011. Попова Е.И. Личное имя в коммуникативном аспекте (на материале обращений в студенческой среде): Автореф. дис. … канд. филол. наук. Смоленск, 2009. 138
Лингвориторическая парадигма: теоретические и прикладные аспекты. 2013. № 18 Психолингвистическая динамика становления вторичной языковой личности: лингвориторический подход (русский язык как иностранный) Осинцева-Раевская Екатерина Анатольевна Сочинский государственный университет, Россия 354000 г. Сочи, ул. Советская, 26а аспирант E-mail: solom_ka@mail.ru Аннотация. В статье предложена исследовательская программа комплексного изучения динамики становления языковой личности при изучении русского языка как иностранного на базе лингвориторической парадигмы как интегративного научного подхода. Ключевые слова: психолингвистика, вторичная языковая личность, лингвориторическая парадигма, русский язык. УДК 81 Psycholinguistic dynamicity of secondary linguistic personality formation: linguistic & rhetorical approach (Russian as a foreign language) Yekaterina A. Osintseva-Rayevskaya Sochi State University, Russia 354000 Sochi, Sovietskaya Str., 26a Post-graduate student E-mail: solom_ka@mail.ru Abstract. The paper proposes a comprehensive research program of investigating the dynamicity of the formation of linguistic personality in the process of studying Russian as a foreign language in the framework of the linguistic & rhetorical (L&R) paradigm as an integrative research approach. Keywords: psycholinguistics, secondary linguistic personality, linguistic & rhetorical (L&R) paradigm, Russian language. UDС 81 Введение. Целью современного языкознания является всестороннее исследование языковой личности [Караулов: 1987], в том числе способной к межкультурной коммуникации. Вполне закономерно появление самостоятельных направлений в лингвистике, которые синтезируют данные психологии, педагогики, страноведения, лингводидактики с целью максимально раскрыть природу речепорождения и понимания дискурса на чужом языке, создать универсальные лингводидактические модели обучения языкам. Лингвистическая и психологическая направленность модели языковой личности позволяет говорить об ее универсальности и дает возможность применять данный теоретический конструкт в прикладном аспекте – на занятиях по русскому языку как иностранному. Объект нашего исследования – вторичная языковая личность; предмет – особенности состояния, функционирования, развития и динамики становления вторичной языковой личности в сфере русского языка как иностранного (РКИ) с позиций лингвориторического (ЛР) подхода. Цель исследования – выявить специфику функционирования и динамику становления вторичной языковой личности в сфере РКИ, рассматриваемых в категориальных параметрах ЛР парадигмы (в аспекте теории языка см.: [Ворожбитова: 2000, 2005б, 2011, 2012, 2013а], в лингводидактическом аспекте см. также: [Ворожбитова 2002, 2005а, 2013б]). Соответственно, нами решаются следующие задачи: 1) разработать теоретикометодологические основы исследования состояния, функционирования и динамики становления вторичной языковой личности в рамках ЛР парадигмы; 2) выявить по данным диагностики специфику реализации в указанных аспектах саморепрезентации вторичной языковой личности трех групп ЛР параметров: этосно-мотивационно-диспозитивных, логосно-тезаурусно-инвентивных, пафосно-вербальноэлокутивных, представив их сквозь призму работы механизмов реализации интегральной ЛР компетенции. Гипотеза исследования состоит в том, что изучение различных аспектов состояния, функционирования, развития и динамики становления вторичной языковой личности в сфере РКИ с учетом трех групп универсальных ЛР параметров и системы механизмов реализации ЛР компетенции (ее языковой, текстовой и коммуникативной субкомпетенций) позволит выявить новые характеристики и закономерности речемыслительной деятельности вторичной языковой личности, более комплексно решить ряд теоретических проблем, сформулировать концептуально значимые положения и выводы, актуальные в том числе для подъема на новый уровень практических рекомендаций в области РКИ. 139
Лингвориторическая парадигма: теоретические и прикладные аспекты. 2013. № 18 Материалы и методы. Материалом служат диагностические данные психолингвистического эксперимента с информантами – неносителями русского языка (эмпирический материал 1-го уровня) и научные источники психолингвистического, лингводидактического характера (эмпирический материал 2-го уровня, из которого извлекаются данные для теории языка). Методы исследования: системный анализ, категоризация понятий, описательный, стилистический, лингвориторический; контекстный, концептуальный анализ, дистрибутивный, герменевтико-интерпретационный; методики наблюдения, описания, сопоставления, речевой дистрибуции, языкового и внеязыкового соотнесения, первичной, вторичной и сопоставительной ЛР реконструкции; эксперимент (ассоциативный; комплексный лингвориторический). Обсуждение. Программа ЛР исследования психолингвистической динамики становления вторичной языковой личности детализирована нами по следующим основным направлениям: I. Разработка теоретико-методологических основ изучения психолингвистической динамики становления вторичной языковой личности (русский язык как иностранный) с позиций лингвориторической парадигмы. 1. Вторичная языковая личность как психолингвистический феномен: аналитический обзор научных источников. Анализ современных представлений о сущности личности, многоуровневости и многоаспектности языковой личности и специфике вторичной языковой личности. Рассмотрение факторов, влияющих на становление вторичной языковой личности: наличие наднациональной составляющей картины мира, идентичных понятий носителей первого и второго языков, языковых (текстовых, дискурсивных) универсалий и др. Подчеркнем, что феномен языковой личности является актуальным вопросом исследований как в психологии, так и в языкознании. Первое обращение к языковой личности связано с именем немецкого ученого И. Вейсгербера. В труде «Die sprachliche Personlichkeit» (1993) ученый рассматривает языковую личность сквозь призму феномена родного языка (см. об этом: [Вайсгербер: 1993]). В русской лингвистике первые шаги в этой области сделал В.В. Виноградов, который выработал два пути изучения языковой личности – личность автора и личность персонажа. О говорящей личности писал А.А. Леонтьев. Само понятие языковой личности начал разрабатывать Г.И. Богин, он создал модель языковой личности, в которой человек рассматривается с точки зрения его «готовности производить речевые поступки, создавать и принимать произведения речи» [Богин: 1975, 106]. Исследование и выявление сущностных черт вторичной языковой личности, условий и механизмов становления и функционирования ее языкового сознания (составляющие – смысл и значение). Изучение особенностей тезауруса вторичной языковой личности: построение языковой картины мира как совокупности обработанных языком когнитивных структур и отдельных элементов опыта (концептов). Отметим, что соотношение понятий «первичная языковая личность», «вторичная языковая личность», «национальная языковая личность», как и определение самой «языковой личности» в языкознании и лингводидактике, представляется сегодня достаточно дискутируемой и сложной темой. Субъектом инокультурного развития в процессе изучения иностранного языка является «первичная языковая личность», меняющаяся во взаимодействии с чуждой ей языковой и культурной средой. В работе И.И. Халеевой мы находим, что «проникновение в смысл услышанного текста наступит лишь в том случае, когда обучаемые научатся видеть, вернее, слышать, ассоциативный фон, структурирующий и конституирующий высказывания ...» и что «для осуществления межкультурной коммуникации необходимо постепенно элиминировать так называемую «чуждость» в сознании обучаемых, переводя ее в разряд вторичного, но «не – чужого языка», «не – чужой культуры». Переводя второй язык в статус «не – чужого», мы ставим задачу нормирования вторичной языковой личности, способной проникать в «дух» изучаемого языка, в «плоть» культуры того народа, с которым должна осуществляться межкультурная коммуникация» [Халеева: 1995, 277–278]. Процесс становления вторичной языковой личности связан не только с овладением вербальным кодом и риторическим репертуаром на базе неродного языка и умением его использовать практически в общении, но и с формированием в его сознании картины мира, свойственной носителю этого языка как представителю определенного социума. С этим связан пласт разработок лингвострановедческого аспекта в преподавании РКИ, представленного в работах В.Г. Костомарова и др. 2. Концепция лингвориторической парадигмы как теоретическая платформа исследования вторичной языковой личности (на материале РКИ). Анализ базовых категорий и концептуальных положений ЛР подхода, актуальных для исследования феномена вторичной языковой личности в сфере РКИ. Формулирование теоретических положений концепции вторичной и полилингвальной, поликультурной языковой личности в категориальном поле ЛР парадигмы. Рассмотрение проблематики состояния, функционирования, развития и динамики становления вторичной языковой личности с позиций ЛР подхода, формулирование принципов их ЛР исследования. Напомним, что под лингвориторической парадигмой понимается совокупность научных представлений, теоретических установок, терминов, порождаемая междисциплинарным синтезом лингвистики и риторики [Ворожбитова: 2000, 6]. Исходной точкой для лингвориторической интерпретации филологи140
Лингвориторическая парадигма: теоретические и прикладные аспекты. 2013. № 18 ческих феноменов выступает пересечение трех категориальных рядов: 1) методологически важных категорий Этос, Логос и Пафос, выступающих основаниями античной риторики и активно возвращающихся в современную филологию; 2) уровней структуры языковой личности (мы основываемся на концепции Ю.Н. Караулова) как материального носителя идеологии, творца и одновременно продукта языка; 3) этапов универсального идеоречевого цикла «от мысли к слову», восходящих к частям классической риторики, которые выступают дискурсивным способом воплощения идеологии на уровне связной речи [Там же: 20–21]. Анализ совокупности языковедческих и лингводидактических трактовок и интерпретаций вторичной языковой личности, их обобщение на новом концептуальном уровне ЛР парадигмы (методика ЛР реконструкции). 3. Методология изучения психолингвистических особенностей становления и развития вторичной языковой личности. Лингвориторическая диагностика как комплексный метод оценки. Уточнение теоретических предпосылок, методов и методик экспериментального исследования вторичной языковой личности, особенностей и условий его организации и проведения. Обоснование адекватной методики эксперимента, выбор из имеющихся и авторское их дополнение с учетом ЛР концептуальной платформы исследования. Установление критериальных показателей, разработка диагностического инструментария (ассоциативный эксперимент как доминанта при комплексном применении остальных направлений комплексной ЛР диагностики). Как известно, эксперимент традиционно считается самым объективным исследовательским методом. Любой психолингвистический эксперимент направлен на то, чтобы поставить испытуемого в ситуацию (управляемого) выбора и принятия решения. Наиболее распространены в психолингвистике прямые методики: семантическое шкалирование, разного рода ассоциативные методики. Ассоциативный эксперимент является одним из наиболее разработанных и широко используемых в целях изучения ментального лексикона методов. Экспериментальные данные позволяют выявить основные принципы организации внутреннего лексикона и его единиц, а также особенности его становления и функционирования в процессе овладения родным и иностранным языками, изучить механизмы ассоциативной памяти, исследовать особенности порождения и восприятия речевого высказывания, рассмотреть проблемы ассоциативного и семантического значения слов и т.д. Традиционная схема психолингвистического эксперимента: S→█→R, где S – стимул, R – реакция испытуемого; связующее звено – «черный ящик» – символизирует внутренние процессы речемыслительной деятельности респондента. К преимуществам ассоциативного эксперимента относят достаточно простую технику проведения, не требующую лабораторных условий и специальной аппаратуры, возможность вовлечения неограниченного количества испытуемых. При достаточном количестве информантов реакции, полученные в ходе ассоциативного эксперимента, демонстрируют обширную картину связей (как семантических, так и формальных), лежащих за исследуемыми словами в ментальном лексиконе и объективно существующих в сознании носителя языка. Специфика работы со словом (изолированность слова-стимула) исключает влияние речевого контекста на реакции испытуемых, что позволяет экспериментатору получить достаточно объективные данные о том, «какие именно признаки стимула оказываются наиболее актуальными при его идентификации и вызывают активацию соответствующих связей в лексиконе» [Глазанова: 2001, 18]. Важно подчеркнуть, что в нашем исследовании ассоциативный эксперимент соответствует только уровню лексических операций в рамках направлений комплексной ЛР диагностики [Ворожбитова 2002; 2013]); таким образом, остальные методики применительно к становлению вторичной языковой личности в сфере РКИ разрабатываются нами самостоятельно. Подготовительными этапами комплексного ЛР эксперимента являются формулировка гипотезы, разработка плана эксперимента, выявление критериальных показателей, разработка диагностического инструментария, выбор оптимальной процедуры проведения эксперимента, соответствующей целям исследования, детализация системы диагностических материалов (входная, промежуточная, итоговая диагностика состояния, функционирования, развития, динамики становления вторичной языковой личности в сфере РКИ). Процедура включает проведение серии частных экспериментов в соответствии с направлениями ЛР диагностики. Постэкспериментальный этап: расшифровка и систематизация полученных данных; анализ, сопоставление, типологизация, интерпретация результатов; формулирование концептуально значимых положений и выводов. II. Лингвориторические параметры психолингвистической динамики становления вторичной языковой личности при изучении русского языка как иностранного. 1. Пафосно-вербально-элокутивные параметры психолингвистической динамики становления вторичной языковой личности (РКИ). 1. Выявляем динамику развития вербально-семантического уровня структуры вторичной языковой личности (АВС) при изучении РКИ по данным входной и итоговой диагностики в рамках общей характеристики языковой субкомпетенции в составе интегральной ЛР компетенции языковой личности на всех уровнях языковых операций: – фонетико-графических (детальнее: фонетических, фонематических, артикуляционных, акцентологических, орфоэпических, интонационных; графических, орфографических, пунктуационных ); 141
Лингвориторическая парадигма: теоретические и прикладные аспекты. 2013. № 18 – лексико-фразеологических (лексических, фразеологических); – морфемно-словообразовательных (морфемных, словообразовательных, парадигматических); – грамматических (морфологических, синтаксических, акцентуация и альтернация (чередование фонем); – стилистических; – операций в сфере языковой интерференции. 2. Устанавливаем динамику владения вторичной языковой личностью элокутивными действиями (тропеическими и фигуративными) при изучении РКИ по данным входной и итоговой диагностики в рамках характеристики текстовой субкомпетенции в составе интегральной ЛР компетенции языковой личности; 3. Характеризуем особенности динамики пафосных реализаций вторичной языковой личности при изучении РКИ по данным входной и итоговой диагностики в рамках характеристики коммуникативной субкомпетенции в составе интегральной ЛР компетенции языковой личности (употребление эмотивной лексики, тропов и фигур в эмоциогенных речевых событиях разных типов). 2. Логосно-тезаурусно-инвентивные параметры психолингвистической динамики становления вторичной языковой личности (РКИ). 1. Выявляем динамику развития лингвокогнитивного уровня структуры вторичной языковой личности при изучении РКИ по данным входной и итоговой диагностики (объекты исследования – единицы тезауруса: понятия, концепты, идеи, мировоззренческие установки, идеологические стереотипы и др. ментальные структуры в языковом / текстовом / дискурсивном сознании респондентов). 2. Характеризуем динамику овладения вторичной языковой личностью инвентивными действиями при изучении РКИ по данным входной и итоговой диагностики в рамках характеристики текстовой субкомпетенции в составе интегральной ЛР компетенции языковой личности. 3. Устанавливаем особенности динамики логосных реализаций вторичной языковой личности при изучении РКИ по данным входной и итоговой диагностики в рамках характеристики коммуникативной субкомпетенции в составе интегральной ЛР компетенции языковой личности (вербализация системы базовых культурных концептов в речевых событиях разных типов). 3. Этосно-мотивационно-диспозитивные параметры психолингвистической динамики становления вторичной языковой личности (РКИ). 1. Выявляем динамику развития мотивационного уровня структуры вторичной языковой личности при изучении РКИ по данным входной и итоговой диагностики (объекты исследования – единицы прагматикона: деятельностно-коммуникативные потребности, интересы, мотивы речевых поступков и др. психологические структуры как интенциональная основа проявлений языкового / текстового / дискурсивного сознания респондентов). 2. Характеризуем динамику овладения вторичной языковой личностью диспозитивными действиями при изучении РКИ по данным входной и итоговой диагностики в рамках характеристики текстовой субкомпетенции в составе интегральной ЛР компетенции языковой личности. 3. Устанавливаем особенности динамики этосных реализаций вторичной языковой личности при изучении РКИ по данным входной и итоговой диагностики в рамках характеристики коммуникативной субкомпетенции в составе интегральной ЛР компетенции языковой личности (вербализация этических концептов, их понятийное воплощение и эмотивная аранжировка в речевых событиях разных типов). Заключение. Необходимо отметить, что богатый опыт формирования вторичной языковой личности накоплен в сфере обучения русскому языку как государственному (см., напр.: [Башиева и др.: 2012, 2013а, 2013б; Bashieva and other: 2013]). В нашем исследовании подобный опыт также осмысляется в рамках ЛР парадигмы как интегративного подхода в языкознании. Таким образом, впервые предпринята попытка исследовать вторичную языковую личность с позиций ЛР подхода, выявить специфику реализации универсальных ЛР параметров на диагностическом материале психолингвистического и – шире – комплексного лингвориторического эксперимента с информантами – неносителями русского языка. В результате будет сформирован «ЛР портрет» вторичной языковой личности в системе пафосновербально-элокутивных, логосно-тезаурусно-инвентивных, этосно-мотивационно-диспозитивных параметров (см. также: [Vorozhbitova: 2010, 2011а, 2011б; Vorozhbitova, Issina: 2013; Vorozhbitova, Potapenko: 2013]), отражающий особенности ее функционирования и динамику становления в сфере РКИ. Библиография Башиева С.К., Дохова З.Р., Шогенова М.Ч. Механизм формирования в языковом сознании полилингвальной ЯЛ диадических моральных категорий (на материале концептов «искренность» – «притворство») // Актуальные проблемы филологии и педагогической лингвистики. Выпуск 15. Владикавказ, 2013а. Вып.15. С. 293–303. Башиева С.К., Дохова З.Р., Шогенова М.Ч., Безрокова М.Б. Социальный статус как фактор формирования языковой личности // Известия Кабардино-Балкарского государственного университета. 2012. Т.II, № 3. С.78–82.
142
Лингвориторическая парадигма: теоретические и прикладные аспекты. 2013. № 18 Башиева С.К., Дохова З.Р., Шогенова М.Ч. Язык обучения в начальной школе как фактор формирования языковой личности в полиэтнической среде (на примере Кабардино-Балкарской Республики) // Известия Сочинского государственного университета. 2013б. № 1. С.172–176. Богин Г.И. Уровни и компоненты речевой способности человека. Калинин: КГУ, 1975. 106 c. Вайсгербер Й.Л. Родной язык и формирование духа. Издательство: УРСС. М.: 1993. 224 с. Ворожбитова А.А. Алгоритмы и перспективы лингвориторического исследования аксиологической прагматики в динамике дискурсивных процессов // Известия Сочинского государственного университета. 2013а. №1 (23). С. 177– 181. Ворожбитова А.А. Комплексное исследование дискурсивных процессов в российском социокультурно-образовательном пространстве ХIХ–ХХI вв.: программные установки лингвориторической парадигмы // Вестник Сочинского государственного университета туризма и курортного дела. 2012. № 1 (19). С. 182–185. Ворожбитова А.А. Лингвориторическая парадигма: теоретические и прикладные аспекты: Монография. Сочи: РИО СГУТиКД, 2000. 317 с. Ворожбитова А.А. Лингвориторическое образование как инновационная педагогическая система (принципы проектирования и опыт реализации): монография / А.А. Ворожбитова; под науч. ред. Ю.С. Тюнникова. 2-е изд., испр. и доп. М.: ФЛИНТА: Наука, 2013б. 312 с. Ворожбитова А.А. Начальное лингвориторическое образование: Методика преподавания русского языка. Таблицы, схемы, алгоритмы: Учеб.-методич. пособие для студентов ун-тов и пед. учеб. заведений Изд. 2-е, испр. и доп. Флинта: Наука, 2002. 248 с. Ворожбитова А.А. О концепции лингвориторического образования // Высшее образование в России. 2005а. № 11. С. 91–96. Ворожбитова А.А. Сочинская лингвориторическая школа: программа и некоторые итоги // Вестник Северного (Арктического) федерального университета. Серия: Гуманитарные и социальные науки. 2011. № 1. С. 77–83. Ворожбитова А.А. Теория текста: Антропоцентрическое направление: Учеб. пособие. Изд. 2-е, испр. и доп. М.: Высшая школа 2005 б. 367 с. Гальскова Н.Д. Современная методика обучения иностранным языкам: Пособие для учителя. М., 2004. 239 с. Глазанова Е.В. О надежности психолингвистических методов / Е.В. Глазанова // Проблемы социо- и психолингвистики: Языковая личность в условиях диглоссии и билингвизма. / Перм. ун-т; отв.ред. Е.В. Ерофеева. Пермь, 2001. Вып. 5. С. 45–53. Караулов Ю.Н. Русский язык и языковая личность. М.: Наука, 1987. 264 с. Караулов Ю.Н. Эволюция, система и общерусский языковой тип // Русистика сегодня: Язык: система и ее функционирование. М.: Наука, 1988. С. 6–31. Пассов Е.И. Основы коммуникативной теории и технологии иноязычного образования: методическое пособие для преподавателей русского языка как иностранного / Е.И. Пассов, Н.Е. Кузовлева. М.: Русский язык. Курсы, 2010. 567 с. Халеева И. Вторичная языковая личность как реципиент инофонного текста // Язык-система. Языктекст. Язык-способность. М., 1995. С. 63–72. Халяпина Л.П. Трансформация концепта «языковая личность» в теории и методике обучения иностранным языкам // Известия Российского государственного педагогического института им. А.И. Герцена. СПб, 2006. Т. 7, № 21–1. С. 91–101. Хитрик К.Н. Теоретические основы обучения культуре иноязычного речевого общения в специальном языковом вузе: на материале иранской ветви индоевропейских языков: Автореф. дис. ... докт. пед. наук. М., 2001. 43 с. Bashieva S.K., Dokhova Z.R., Shogenova M.Ch. The Role of Etiquette Speech Expressions in Linguistic Personality Communicative Competences Formation (the Kabardino-Balkarian Republic Case Study) // European Journal of Contemporary Education, 2013, Vol.(3), № 1. P. 4–10. Vorozhbitova A.A. Discourse-paradigmatics and Discourse-syntagmatics Categories in Linguo-rhetoric Paradigm // European researcher. 2011а. № 11 (14). Р. 1532–1537. Vorozhbitova A.A. Lingual rhetoric paradigm as integrative research prism in philological science // European researcher. 2010. № 2. С. 183–190. Vorozhbitova А.A. Program of professional linguistic personality study in linguo-rhetorical paradigm: scientist-philologist and classic writer // European researcher. 2011б. № 4. С. 398–401. Vorozhbitova A.A., Issina G.I. Systemness of Terminological Triads “Mentality – Mindset – Mental Space”, “Concept – Text Concept – Discourse Concept”: Linguo-rhetoric Aspect // European Researcher. 2013. Vol. (47). № 4–3. Р. 1014–1018. Vorozhbitova А.А., Potapenko S.I. Linguistic & rhetorical paradigm as innovative theoretical methodological platform of studying discursive processes of East Slavic and Western cultures // European Researcher. 2013. Vol.(61). № 10-2. S. 2536–2543. 143
Лингвориторическая парадигма: теоретические и прикладные аспекты. 2013. № 18 “We bear witness to the enduring strength of our Constitution”: когнитивно-риторический анализ инаугурационного обращения президента Обамы 2013 года Потапенко Сергей Иванович Нежинский государственный университет имени Николая Гоголя, Украина 16602 Черниговская обл., г. Нежин, ул. Кропивянского, 2 доктор филологических наук, профессор E-mail: potapenko.sergey@mail.ru Аннотация. Применение когнитивно-риторических методик для анализа второго инаугурационного обращения президента Обамы (2013 год) выявило, что заявленные в начале речи идеи мощи Америки, единения нации и преданности граждан реализуются на протяжении всего выступления тремя основными образ-схемами – элементарными единицами когнитивной деятельности, формализующими сенсомоторные отношения. Мощь страны коррелирует с движущимся объектом в составе образ-схемы ПУТЬ, формализующей перемещение и взаимодействующей с рядом силовых образ-схем, единение нации представлено образ-схемой ПРИТЯЖЕНИЕ, а преданность граждан – источником, целью или связывающим их вектором в структуре образ-схемы САМОПРИНУЖДЕНИЕ, апеллирующей к чувству долга. Ключевые слова: когнитивная риторика, теория силовой динамики, образ-схемы, инаугурационное обращение. УДК 811.111 “We bear witness to the enduring strength of our Constitution”: Сognitive rhetorical analysis of President Obama’s 2013 inaugural address Sergey I.Potapenko Nikolai Gogol State University of Nizhyn, Ukraine 16602 Chernigov Oblast, Nizhyn, Kropyvyansky Str., 2 Doctor of Philology, Professor E-mail: potapenko.sergey@mail.ru Abstract. The application of cognitive rhetorical procedures to the analysis of Barack Obama’s 2013 inaugural address reveals that the ideas of American might, unity and devotion, proclaimed at the beginning of the speech, are implemented throughout the whole text by three main image schemas, i.e. recurring, dynamic patterns which formalize sensorimotor relations. The country’s might correlates with a moving object in the structure of the PATH schema representing motion and interacting with a number of image-schemas for force, the unity of the nation is represented by the ATTRACTION schema, while the devotion of the citizens is related to the source, target or vector of the SELFCOMPULSION schema, underlying the feeling of duty. Keywords: cognitive rhetoric, force dynamics theory, image schemas, inaugural address. UDС 811.111 Введение. Инаугурационные обращения американских президентов рассматриваются как одно из центральных речевых событий национальной политической культуры [Reisigl: 2010, 252]. Не являются исключением инаугурационные речи нынешнего президента Барака Обамы, придающего им различное звучание. В его первом обращении доминировала идея скромности [Потапенко: 2009, 126], характерная для ведущих мировых лидеров, достигнувших вершины славы, о чем, в частности, свидетельствует рождественское обращение королевы Елизаветы, произнесенное в юбилейный год ее правления [Потапенко: 2013, 716]. С учетом неудачного первого срока Барака Обамы, пошатнувшего его авторитет, вызывают интерес идеи, заложенные во втором президентском обращении. Для его анализа используем когнитивно-риторическую методику выявления создаваемых речами впечатлений, основанную на учете концептуальных структур, привлекаемых для речемыслительной организации выступлений. Материалы и методы. При создании методики когнитивно-риторического анализа церемониальных речей, к которым принадлежат инаугурационные обращения, у риторики заимствуем два главных элемента, известных еще из античности: каноническую модель трансформации идеи в слово и классификацию средств воздействия на аудиторию, а у когнитивной лингвистики – данные о способах концептуализации мира. Риторическая модель текстопостроения предполагает пять этапов идеоречевого цикла: инвенцию, т.е. выбор и предварительный анализ темы с учетом ожиданий аудитории; диспозицию, или линеаризацию содержания; элокуцию, связанную с вербальной орнаментацией выступления; запоминание и вос144
Лингвориторическая парадигма: теоретические и прикладные аспекты. 2013. № 18 произведение [Vorozhbitova: 2010, 183], слившиеся в результате развития технических средств коммуникации в единый – перформативный – этап. Кроме модели текстопостроения, риторика предлагает три способа воздействия: этос, связанный с авторской саморепрезентацией; логос, охватывающий аргументацию; пафос, или эмоциональное влияние [Там же, 185] (см. также: [Ворожбитова: 2005, 2014]). Этос как способ создания образа автора, в первую очередь, важен для церемониальных речей и служит основой формирования риторики эффекта, исследующей вербальные средства создания у аудитории определенных впечатлений об авторе и его идеях [Потапенко: 2013, 716]. Когнитивный компонент предлагаемой методики представлен концептуальными структурами, формализующими сенсомоторные отношения: силовой динамикой, учитывающей физическое взаимодействие двух субъектов [Talmy: 2000, 444], и образ-схемами, т.е. моделями нашего повседневного опыта, используемыми для формирования более сложных структур сознания [Johnson: 1987, 39]. Основные отличия между этими двумя разновидностями концептуальных структур состоят в ракурсах представления содержания: внутреннем и внешнем. Теория силовой динамики, основанная на противопоставлении Агониста, т.е. фокальной силы, и противодействующего ему Антагониста, учитывает их внутреннюю склонность либо к движению, либо к спокойствию, или, в более общем плане, к действию либо бездействию [Talmy: 2000, 444]. Образ-схемы как гештальтные, т.е. неделимые, концептуальные структуры фиксируют созерцаемое взаимодействие объектов в четырех перспективах относительно человека как точки отсчета: соматической, т.е. непосредственно вокруг ТЕЛА; перцептивной, обусловленной спецификой восприятия объектов; топологической, состоящей в пространственной локализации объектов; динамической, объединяющей движение и силу. Соматические образ-схемы СПЕРЕДИ – СЗАДИ, СВЕРХУ – СНИЗУ, СЛЕВА – СПРАВА, ЦЕНТР – ПЕРИФЕРИЯ, БЛИЗКО – ДАЛЕКО, ЧАСТЬ – ЦЕЛОЕ фиксируют расположение объектов относительно человека как центра ориентации. Перцептивные образ-схемы ОБЪЕКТ – ИСЧИСЛЯЕМОСТЬ – МНОЖЕСТВО – МАССА формализуют образы, возникающие при делении созерцаемой или воображаемой совокупности на составляющие. Локативные образ-схемы ПРЕДЕЛ (ПОВЕРХНОСТЬ) – КОНТЕЙНЕР – ВКЛЮЧЕНИЕ / ИСКЛЮЧЕНИЕ – СОДЕРЖИМОЕ (ПУСТОЙ / ПОЛНЫЙ) фиксируют место объекта внутри трехмерного пространства, соотносимого с КОНТЕЙНЕРОМ, или за его пределами. Динамические образ-схемы формализуют отношения движения (ПУТЬ, ЦИКЛ, ВЕРТИКАЛЬ) и силы (ПРОТИВОДЕЙСТВИЕ, ОБЕСПЕЧЕНИЕ / ЛИШЕНИЕ ВОЗМОЖНОСТИ, ПРИНУЖДЕНИЕ, ПРИТЯЖЕНИЕ, ПРЕПЯТСТВИЕ и УСТРАНЕНИЕ ПРЕПЯТСТВИЯ). Силовые образ-схемы, как правило, состоят из трех компонентов, акцентируемых в процессе коммуникации: источника, цели и связывающего их вектора. Объединение в комплексном анализе риторических канонов инвенции, диспозиции, элокуции и перформации с когнитивными операциями моделирования вербализуемых эффектов предполагает анализ инаугурационных обращений с применением пяти последовательных процедур: таксономической и дефиниционной, соотносимых с риторической инвенцией, диспозиционной, элокутивной и перформативной. Первый этап – таксономический – состоит в регистрации потенциальных эффектов, планируемых автором выступления: они обычно репрезентируются отдельными ключевыми словами или словосочетаниями в инициальных высказываниях или в интродуктивном блоке. Второй этап – дефиниционный – направлен на сило-динамическую и образ-схемную реконструкцию потенциальных эффектов. Для этого используем словарные дефиниции единиц, обозначающих именуемые в начале выступления эффекты. Хотя полученные таким образом модели чрезвычайно схематичны и не отражают всего многообразия возникающих впечатлений, они служат надежными первичными ориентирами для выявления направлений вербализации планируемых эффектов. Третий этап анализа – диспозиционный – предполагает выявление того, как планируемые эффекты вербализуются в тексте в целом и в его отдельных композиционных блоках (КБ), что позволяет установить значимость провозглашаемой идеи для говорящего. Если она последовательно раскрывается на протяжении всего выступления, это свидетельствует о ее важности, а ее именование лишь в отдельных КБ указывает на ее меньшую значимость для выступающего. Четвертый – элокутивный – этап состоит в анализе употребления номинативных единиц, эксплицирующих провозглашаемую идею в отдельных КБ. Пятая стадия – перформативная – учитывает влияние условий провозглашения речи на все этапы текстопостроения, что важно для выявления роли фактора адресата и для установления успешности реализации запланированных эффектов. Обсуждение. Анализ на таксономическом этапе лексического наполнения интродуктивного блока свидетельствует о том, что идея скромности, акцентировавшая личность президента в первом обращении, сменяется социально значимыми эффектами мощи, единения и преданности, заявленными в первых трех высказываниях. Мощь демократии акцентирована единицами strength «мощь» (We bear witness to the enduring strength of our Constitution) и affirm «подтверждать» (We affirm the promise of our democracy). Идея единения пред145
Лингвориторическая парадигма: теоретические и прикладные аспекты. 2013. № 18 ставлена глаголом bind «связывать» и объединяющей функцией притяжательного местоимения our «наш» (We recall that what binds this nation together is not the colors of our skin or the tenets of our faith or the origins of our names). Преданность основополагающим идеям отцов-основателей обозначена существительным allegiance «преданность» (What makes us exceptional – what makes us American – is our allegiance to an idea articulated in a declaration made more that two centuries ago). На дефиниционном этапе анализ средств создания эффектов мощи, единения и преданности осуществляем с помощью когнитивной реконструкции словарных дефиниций единиц affirm, bind и allegiance, что позволяет установить связь заявленных идей с определенными концептуальными структурами. Дефиниционный анализ единицы strength не осуществляется, ибо она проявляет непосредственную связь с силовыми отношениями. Определение глагола affirm как публичного и твердого утверждения о правдивости некоторой идеи (“to state firmly and publicly that something is true”) [Oxford: 2000, 795] представляет президента и его нацию как Агонистов с тенденцией к доминированию, на что указывает сема firm «твердый», т.е. неизменный. Семантика глагола bind, обозначающего прикрепление или удержание объектов вместе (“to tie, attach or hold two or more things together”) [Oxford: 2000, 111, 1359], имеет в качестве ядерной сему, указывающую на образ-схему ПРИТЯЖЕНИЕ. Определение существительного allegiance как длительной поддержки политической партии, религии, правителя (“person’s continued support for a political party, religion, ruler”) [Oxford: 2000, 30] опирается на сему ‘support’. В ее определении семы ‘encouragement’ «поощрение» и ‘help’ «помощь» [Oxford: 2000, 1306] представляют говорящего как Агониста с тенденцией к движению во внутренней перспективе и как источник ОБЕСПЕЧЕНИЯ ВОЗМОЖНОСТИ в ситуативном ракурсе. Как видим, дефиниционный анализ значения единиц с семантикой мощи, единения и преданности показывает, что второе обращение Барака Обамы в большей степени апеллирует к силовым отношениям, которые наряду с прямыми номинациями имплицируют в тексте обозначенные во вступлении идеи. Анализ композиции обращения на третьем – диспозиционном – этапе обнаруживает, что речь структурируется на двух уровнях: содержательном, определяющем последовательность именования субъектов, и пропозициональном, фиксирующем отношения между ними. В исследуемом выступлении содержательная диспозиция направлена на воплощение идей мощи, единства и преданности нации в темпоральном ракурсе, т.е. через соотнесение с прошлым, настоящим и будущим, что позволяет выделить три соответствующих содержательных композиционных блока: ретроспективный, текущий и проспективный. Пропозициональная диспозиция, представляющая отношения между субъектами, отражена локальными моделями в составе отдельных предложений. Этот композиционный каркас вербализуется на четвертом – элокутивном – этапе создания речи. Ретроспективный КБ, подающий заявленные в начале выступления идеи мощи, единения и преданности в исторической перспективе, опирается на модели единения и движения, подчиняющие ряд локальных силовых отношений, определяющих структуру отдельных высказываний и их последовательность. Модель единения представлена выдвижением в начало первых абзацев местоимения we, инклюзивная функция которого акцентируется в дальнейшем тексте сочетанием с наречием together: Together, we determined <…>; Together we discovered <…>. Модель движения реализуется взаимодействием существительного journey, активирующего образсхему ПУТЬ (Today we continue a never-ending journey to bridge the meaning of those words with the realities of our time), с единицами силовой семантики, представляющими нацию как цель ОБЕСПЕЧЕНИЯ ВОЗМОЖНОСТИ существительным gift «дар» (while freedom is a gift from God it must be secured by His people here on Earth); глаголом give «давать» (they gave us a republic, a government of, and by, and for the people, entrusting each generation to keep safe our founding creed), а в последующем тексте – предикатом could survive: no union founded on the principles of liberty and equality could survive half-slave and half-free. Эмфатическая модель единения (together, we) взаимодействует в двух последующих абзацах с силовыми отношениями, представляющими нацию как источник УСТРАНЕНИЯ ПРЕПЯТСТВИЯ, что акцентирует отношения движения, формирующие эффект мощи. С этой целью использованы предикаты determine «установить» (Together, we determined that a modern economy requires railroads and highways <…>, discover «открыть» (Together we discovered that a free market only thrives when there are rules…), resolve «решить» (Together we resolved that a great nation must care for the vulnerable) и relinquish «покинуть» (we have never relinquished). Текущий КБ, связывающий заявленные в начале выступления идеи мощи, единения и преданности с настоящим, основан на иной модели движения: она указывает на изменения, обозначенные в первом высказывании блока существительным change, имплицирующим неустойчивость текущей ситуации: But we have always understood that when times change <…>. Открывающая этот блок идея изменения обусловливает употребление единиц, представляющих нацию как цель САМОПРИНУЖДЕНИЯ: модального глагола must «должен» (so must we), повторение глагола require «требовать» (fidelity to our founding principles requires new responses to new challenges и preserving our individual freedoms ultimately requires collective action), а также отрицания no, сигнализирующего о неспособности государства ответить на требования 146
Лингвориторическая парадигма: теоретические и прикладные аспекты. 2013. № 18 современного мира, т.е. служить источником ОБЕСПЕЧЕНИЯ ВОЗМОЖНОСТИ, обозначенного глаголом can «мочь»: For the American people can no more meet the demands of today’s world by acting alone <…>; No single person can train all math and science teachers. Кульминационный фрагмент текущего КБ и всей речи в целом опирается на две локальные модели, раскрывающие идеи единения и мощи, заявленные во вступительном блоке: апелляция к нынешнему поколению местоимением this «этот» (this generation of Americans) и указание на его испытание на прочность глаголом test, обозначающим проверку силы (a situation or an event that shows how good, strong etc. smb is) [Oxford: 2000, 1342]. При этом существительное resilience «жизнерадостность» представляет нынешнее поколение американцев как Агониста с тенденцией к движению, подчеркивая его активность: This generation of Americans has been tested by crisis that steeled our resolve and proved our resilience. Ведущее для акцентирования успехов президента и его администрации отношение УСТРАНЕНИЯ ПРЕПЯТСТВИЯ для дальнейшего развития государства кодируется предикатами, указывающими на прекращение угрозы терроризма (A decade of war is now ending); начало экономического возрождения (An economic recovery has begun); отсутствие преград для развития Америки, обозначенное единицами limitless и without boundaries (America’s possibilities are limitless, for we possess all the qualities that this world without boundaries demands). Дальнейшее развертывание КБ, посвященного текущему моменту, опирается на локальные модели единства; ментальные пространства понимания и веры; силовые отношения. Локальная модель единения воплощена выдвижением местоимения we и его эмфатизацией через сочетание с существительным people «народ»: We, the people <…>. Модель порождения ментальных пространств, т.е. концептуальных пакетов, конструируемых в ходе мышления и коммуникации [Fauconnier, Turner: 2006, 307], реализуется повторением глагола understand и троекратным выдвижением предиката believe, которые обусловливают выбор единиц конкретной силовой семантики. Значение глагола understand, обозначающего знание или осознание того, как или почему что-то происходит (“to know or realize how or why something happens, how it works or why it is important”) [Oxford: 2000, 1412], соотносит нацию с целью образ-схемы УСТРАНЕНИЕ ПРЕПЯТСТВИЯ. Поэтому порождаемые пространства структурированы с помощью антитезы, противопоставляющей известное и необходимое. В обоих случаях первое высказывание представляет государство как Агониста с тенденцией к покою, а второе – как Антагониста, склонного к движению и направленного на САМОПРИНУЖДЕНИЕ к действию. В фрагменте, посвященном общественным отношениям, антитеза противопоставляет государство как Агониста с тенденцией к покою, обозначенному отрицанием cannot (We, the people, understand that our country cannot succeed when a shrinking few do very well and a growing many barely make it), и как источник САМОПРИНУЖДЕНИЯ в вопросе поддержки среднего класса: We believe that America’s prosperity must rest upon the broad shoulders of a rising middle class. Во фрагменте, раскрывающем технологическое состояние государства, антитеза противопоставляет технику как Агониста с тенденцией к покою или даже разрушению, обозначенному прилагательным outworn «изношенный» (We understand that outworn programs are inadequate to the needs of our time), и нацию как источник преобразования общества в составе образ-схемы САМОПРИНУЖДЕНИЕ, названной глаголом must «должен»: So we must harness new ideas and technology to remake our government, revamp our tax code, reform our schools <…>. Ментальные пространства, порождаемые глаголом believe «верить», представляющим Агониста с тенденцией к движению, обозначенному семой ‘certain’ в его дефиниции как ощущении уверенности в том, что вам говорят правду (to feel certain that smth is right or true) [Oxford: 2000, 101], структурированы иными образ-схемными отношениями, чем в случае с глаголом understand. Положительное утверждение (We, the people, still believe that every citizen deserves a basic measure of security and dignity) противопоставлено проблемному, предполагающему САМОПРИНУЖДЕНИЕ с целью обеспечения дальнейшего прогресса: We must make the hard choices to reduce the cost of health care and the size of our deficit. Вместе с тем отрицательная форма глагола believe в следующем абзаце препятствует порождению ментального пространства, нивелирующего распространение свободы, формализованной образ-схемой УСТРАНЕНИЕ ПРЕПЯТСТВИЯ (freedom is reserved for the lucky): We do not believe that in this country freedom is reserved for the lucky, or happiness for the few. Наиболее мощная антитеза вводится глаголом believe в третьем абзаце, смещающем перспективу деятельности нации с нынешнего поколения (just to ourselves) на потомков (to all posterity): We, the people still believe that our obligations as Americans are not just to ourselves but to all posterity. В этом абзаце глагол respond представляет Америку как Агониста с тенденцией к движению, на что указывает сема ‘give’ в его определении “to give spoken or written answer” [Oxford: 2000, 1088]: We will respond to the threat of climate change <…>. В данном фрагменте Америка как Агонист с тенденцией к движению противопоставлена угрозе изменений климата как Антагонисту, разрушающему планету. В этом фрагменте высказывания структурированы противопоставлением ПРЕПЯТСТВИЯ, обозначенного отрицанием cannot, и САМОПРИНУЖДЕНИЯ к ПРИТЯЖЕНИЮ других государств, на которое указывает сочетание глаголов must «должен» и lead «вести» (But America cannot resist this transition, we must lead it); а также сменой 147
Лингвориторическая парадигма: теоретические и прикладные аспекты. 2013. № 18 ПРЕПЯТСТВИЯ (cannot) на САМОПРИНУЖДЕНИЕ (must claim): We cannot cede to other nations the technology that will power new jobs and new industries, we must claim its promise. Последний абзац фрагмента уверенности порождает пространство, создающее ПРЕПЯТСТВИЕ (do not require) для постоянных войн (perpetual war), формализуемых образ-схемой ПРОТИВОДЕЙСТВИЕ: We the people, still believe, that enduring security and lasting peace do not require perpetual war. Проспективный КБ, обращенный в будущее, состоит из трех фрагментов, описывающих ожидаемое состояние государства; задачи нынешнего поколения; место президента в означенных процессах. Во фрагменте, посвященном перспективам страны, мощь государства представлена через его соотнесение с источниками ПРЕПЯТСТВИЯ (defend) для врагов и ОБЕСПЕЧЕНИЯ ВОЗМОЖНОСТИ (uphold) для американских ценностей (We will defend our people and uphold our values through strength of arms and rule of law), а также с источником в составе образ-схемы ПРИТЯЖЕНИЕ, на мощь которого указывает прилагательное strong «сильный» (America will remain the anchor of strong alliances in every corner of the globe). Указанное отношение ПРИТЯЖЕНИЯ подчиняет в последующих высказываниях аргументы, позиционирующие Америку как Агониста с тенденцией к движению, содействующему возобновлению демократических институтов (We will renew those institutions <…>, поддержке демократии во всемирном масштабе (We will support democracy from Asia to Africa, from the Americas to the Middle East <…>, служащему источником надежды для угнетенных во всем мире (We must be a source of hope to the poor, the sick, the marginalized, the victims of prejudice <…>). Ведущая роль Америки в будущем акцентируется в следующем абзаце глаголом declare, обозначающим публичное выражение идей и соотносящимся в последующем тексте с единицами, которые указывают на перцептивную концептуализацию действительности: очевидность (evident) и звезду, воспринимаемую органами зрения: We, the people, declare today that the most evident of truths – that all of us are created equal – is the star that guides us still; just as it guided our forebears through Seneca Falls, and Selma, and Stonewall; just as it guided all those men and women, sung and unsung <…>. Во фрагменте, обращенном к настоящему поколению, его задачи рассматриваются в ракурсе продолжения дела отцов-основателей, что подчеркивается пятикратным сочетанием существительного journey с отрицательной формой глагола complete: Our journey is not complete <…>. Благодаря отрицанию достижения цели эта модель акцентирует задачи американского общества, формализуемые образ-схемой ОБЕСПЕЧЕНИЕ ВОЗМОЖНОСТИ, с целью которой соотносятся жены (until our wives, our mothers and daughters can earn a living equal to their efforts), сексуальные меньшинства (until our gay brothers and sisters are treated like anyone else under the law), избиратели (until no citizen is forced to wait for hours to exercise the right to vote), иммигранты (until we find a better way to welcome the striving, hopeful immigrants), дети (until all our children know they are cared for and cherished and always safe from harm). Завершающая часть фрагмента, обращенного к настоящему поколению, структурирована антитезой, противопоставляющей его как Агониста с тенденцией к покою, обозначенному глаголом cannot (we cannot afford delay, we cannot mistake absolutism for principle) и Агониста со склонностью к САМОПРИНУЖДЕНИЮ, соотносимого с заявленной в начале речи идеей мощи: We must act, knowing that our work will be imperfect. We must act, knowing that today’s victories will be only partial <…>). Президентский фрагмент выступления акцентирует скромность американского лидера, доминировавшую в первой речи: только здесь находим местоимения I и my, а его клятва уподобляется тем, которые произносят рядовые солдаты: My fellow Americans, the oath I have sworn before you today <…> was an oath to God and country, not party of faction. But the words I spoke today are not so different from the oath that is taken each time a soldier signs up for duty. В заключительном КБ, состоящем из двух абзацев, доминируют сходные с началом речи идеи мощи, формализуемые образ-схемой САМОПРИНУЖДЕНИЕ, и единения. Последняя представлена в первом заключительном абзаце сочетанием местоимений you и I с единицами, именующими силовые отношения, изображающими нацию как Агониста, склонного к движению, обозначенному существительным power (You and I, as citizens, have the power to set this country’s course), и САМОПРИНУЖДЕНИЮ, названному словосочетанием to have the obligation (You and I, as citizens have the obligation to shape the debates of our time <…>. Во втором абзаце заключительной части модель единения воплощена словосочетанием let us, повторно акцентирующим САМОПРИНУЖДЕНИЕ, реализуемое существительным duty: Let us, each of us, now embrace with solemn duty and awesome joy what is our lasting birthright. Отношения единения также подчеркиваются повторением в заключительном высказывании прилагательного common и фразы let us: With common effort and common purpose, with passion and dedication, let us answer the call of history and carry into an uncertain future that precious light of freedom. Заключение. Анализ второго инаугурационного обращения президента Обамы с применением предложенных в статье когнитивно-риторических методик, опирающихся на исследовательские аппараты теории силовой динамики и образ-схемы, выявил, что заявленные в начале речи идеи мощи, единства и преданности реализуются на протяжении всего выступления, что свидетельствует об их важности для президента, теряющего поддержку электората. Мощь страны коррелирует с движущимся объектом в составе образ-схемы ПУТЬ, формализующей перемещение и взаимодействующей с рядом силовых образсхем, единение нации представлено образ-схемой ПРИТЯЖЕНИЕ, а преданность граждан – источником, 148
Лингвориторическая парадигма: теоретические и прикладные аспекты. 2013. № 18 целью или связывающим их вектором в структуре образ-схемы САМОПРИНУЖДЕНИЕ, апеллирующей к чувству долга. Библиография Ворожбитова А.А. Лингвориторическая парадигма: теоретические и прикладные аспекты: монография / А.А. Ворожбитова. 2-е изд., испр. и доп. М.: ФЛИНТА: Наука, 2014. 376 с. Ворожбитова А.А. Теория текста: Антропоцентрическое направление: Учеб. пособие. Изд. 2-е, испр. и доп. М.: Высшая школа 2005. 367 с. Потапенко С.И. ‘He was all modesty’: когнитивно-риторический анализ инаугурационного обращения Барака Обамы // Лингвориторическая парадигма: теоретические и прикладные аспекты: Межвуз. сб. науч. тр. Вып. 13. Сочи: РИО СГУТиКД, 2009. С. 126–133. Потапенко С.И. Когнитивная риторика эффекта: методика анализа эпидейктических речей // Когнитивные исследования языка. Вып. XIV. Когнитивная лингвистика: итоги, перспективы. М.: Ин-т языкознания РАН; Тамбов: Издательский дом ТГУ, 2013. С.716–721. Fauconnier G., Turner M. Conceptual integration networks // Cognitive Linguistics: Basic Readings. – B.: Mouton de Gruyter, 2006. P. 303–371. Johnson M. The Body in the Mind: The Bodily Basis of Meaning, Imagination, and Reason. Chicago; L.: The Univ. of Chicago Press, 1987. Oakley T. Force-dynamic dimensions of rhetorical effect // From Perception to Meaning: Image Schemas in Cognitive Linguistics. Berlin / N.Y.: Mouton de Gruyter, 2005. P. 444–473. Oxford Advanced Learner’s Dictionary of Current English. Oxford: Oxford University Press, 2000. 1540 p. Talmy L. Force dynamics in language and cognition // Concept Structuring Systems. Cambridge (Mass.): The MIT Press, 2000. Vol. 1. P. 409–470. Reisigl M. Rhetoric of political speeches // Handbook of Communication in the Public Sphere. Berlin: De Gruyter Mouton, 2010. P. 243–269. Vorozhbitova A.A. Lingual rhetoric paradigm as integrative research prism in philological science // European Researcher. 2010. № 2. P. 183–190. Источник иллюстративного материала Obama B. Second inaugural address // www.bartleby.com/124/pres69.html
149
Лингвориторическая парадигма: теоретические и прикладные аспекты. 2013. № 18 Смысловые войны в современном мире Почепцов Георгий Георгиевич Мариупольский государственный университет, Украина 87500 г. Мариуполь, пр. Строителей, 129а доктор филологических наук, професор e-mail: gpocheptsov@gmail.com Аннотация. Статья содержит обобщение хода исследования результатов и перспективных проекций в русле комплексного изучения смысловых войн в современном мире. Исследование проведено на материале коммуникативной практики современных государств в сфере международных отношений. Ключевые слова: смысловые войны, информационное пространство, виртуальное пространство, физическое пространство, пропаганда. УДК 81 Wars of meaning in modern world Georgii G. Pocheptsov University of Mariupol, Ukraine 87500 Mariupol, Stroyteley Avenue, 129а Doctor of Philology, Professor e-mail: gpocheptsov@gmail.com Abstract. The article offers a summary, results and future projections in the vein of thе comprehensive study of wars of meaning in the modern world. The research draws on the communicative practices of modern nations in the sphere of international relations. Keywords: wars of meaning, information space, virtual space, physical space, propaganda. UDС 81 Введение. По своему инструментарию смысловые войны направлены на продвижение идей не напрямую, а в фоновом режиме. Отчасти это связано с нежеланием вызвать сопротивление, а с другой стороны, они более пассивны и могут продолжаться тогда, когда никто, кажется, этой войны не ведет. То есть информационные и виртуальные объекты имеют два плана. Один план находится в поле зрения реципиента информации, другой – нет. Если информационные войны работают на первом плане, то войны влияния происходят на другом плане «дискурсивных процессов как динамических компонентов полиэтносоциокультурно-образовательного пространства в информационном режиме его функционирования» [Ворожбитова: 2013, 129]. Если операция влияния продолжается в активном, а не в пассивном модусе, коммуникатор должен принести изменения в физическое пространство, то есть заинтересован в переносе фона в жизнь в том или ином виде. Частично его работа облегчается тем, что мы все активно контролируем исключительно первый план, считая, скорее ошибочно, что фон в реальность не переводится. На самом деле это происходит, когда мы имеем дело с системной работой, где плановые результаты оказываются в другом временном отрезке. Таким образом, смысловые войны направлены на разрушение картины мира объекта, что в результате приводит к тем типам решений, которые бы он не принял при старой картине мира. Их инструментарием могут быть как прямые, так и фоновые воздействия, не только информационные операции, но и операции влияния. Главным же отличием становится их долгосрочный характер, поэтому в сегодняшнем времени такие воздействия могут проходить вне внимания объекта воздействия. Материалы и методы. Материалом исследования послужила коммуникативная практика современных государств в сфере международных отношений, когда военные и дипломаты столкнулись с резким расширением объема информационной деятельности, в том числе в связи с развитием интернета. Использовались теоретические методы исследования: системный анализ, моделирование, когнитивный, контекстуальный, лингвориторический анализ. Обсуждение. Фоновая подача важной информации является малоисследованным феноменом. Какие факторы могут способствовать такому переводу фона в жизнь? Их можно увидеть в нескольких вариантах: – накопление фона создает критическую массу, которая является достаточной для воздействия; – конфликтность (квази-агрессивность) фона, что позволяет ему стимулировать, например, обсуждение, хотя это не планировалось системой основного повествования; – яркость, броскость фона выводит его в некоторых вариантах на первый план; 150
Лингвориторическая парадигма: теоретические и прикладные аспекты. 2013. № 18 – «имплантация», благодаря фону, самостоятельных механизмов разрушения имеющейся картины мира; – введение «закладок», способных служить аргументами в физической, а не виртуальной реальности. Таким образом, виртуальность даже в своей фоновой реализации может легко входить в систему воздействия, особенно когда для этого есть необходимые условия. Достаточно вспомнить холодную войну, когда при отсутствии у советских людей знаний о Западе представление о нем было заложено массовой культурой. В результате виртуальные двухэтажные дома, машины и блондинки стали восприниматься как настоящие. Один из исследователей когда-то заметил, что западная реклама и советский соцреализм одинаковы в том, что они оба не соответствуют действительности. Можно взять и менее нагруженные пропагандой объекты. Суши – это фоновое привлечение внимания к Японии, в основном, в позитивном ключе. Мы входим в японскую или квази-японскую жизнь, даже не замечая этого. Но это детские игрушки по сравнению с вхождением японцев во владение голливудскими студиями. Например, в 1990 г. Sony покупает две американские студии – «Коламбия Пикчерз» и МСА [Helm: Электр. ресурс]. Последняя является Музыкальной корпорацией Америки, во владении которой есть несколько студий, например, «Юниверсал» [MCA Inc.: Электр. ресурс]. Опасения американцев по поводу такой покупки формулируются тоже достаточно четко: это приведет к давлению в вопросах имиджа Японии и японцев на экране. Председателем МСА был Л. Вассерман, родившийся в семье эмигрантов из России в 1913 г. Его называют последним могулом Америки [The last mogul: Электр. ресурс]. Другим его прозвищем было Осьминог, поскольку его «щупальца» были повсюду в развлекательной индустрии Америки, его же агентов называли «людьми в черном», поскольку те одевались в стиле Вассермана: черный костюм, белая рубашка, черный галстук. Но успехи его были настоящими. Это он нашел, например, Спилберга и дал ему первую работу [Movie mogul Wasserman dead at 89: Электр. ресурс]. Таким образом, покупка Sony МСА была правильным шагом. Относительно изображения славян в американском кино есть отдельные исследования. Одна из книг на эту тему называется «Война Голливуда с Польшей» [Biskupski: 2010]. Речь идет о 1939–1945 годах. Американские левые были против Польши, поскольку выступали за Советский Союз, что и определило позицию Голливуда. Практически те же слова, что мы говорили о восприятии Запада советским зрителем, произносит и автор книги о русских в Голливуде Г. Робинсон [Robinson: 2007]. И «Доктор Живаго» снимался в Испании в студии, а не на улицах Москвы и в Сибири. К. Кларк акцентирует внимание на обратном процессе – на интенсивном потоке переводной литературы, которую в свое время производил СССР [Clark: 2011]. То есть знание Запада с советской стороны было намного выше, чем знание СССР со стороны Запада. Кино участвовало в восстановлении Японии после поражения [Kitamura: 2010]. И кино, и актерские агентства Японии взяла в свои руки мафия, которую постепенно оттуда оттеснили [Adelstein: 2011]. То есть виртуальное производство имеет прямое отношение к производству физическому. И на виртуальном уровне Япония тоже достаточно серьезно присутствует в западном мире в виде аниме, манги, а также их поклонников (см., напр: [Americans to anime: Электр. ресурс]). Как видим, смысловые войны довольно часто реализуются в сфере масскультуры, что дает нам возможность определить эти войны как решение политических, социальных, экономических и даже военных проблем с помощью масскультурных интервенций. Напомним, что холодная война между США и СССР использовала два основных инструмента воздействия (причем инструментарий смысловой войны был в качестве основного): – экономический, манипуляция которым, например, в снижении мировых цен на нефть, создала трудности для советской экономики; – масскультурный, который позволил начать трансформацию массового сознания, что завершилось процессом перестройки. Можно считать, что инструментарий смысловой войны был в качестве основного. Н. Зражевская констатирует, что культурная медиавойна является частью медиакультуры [Зражевська: 2012]. Дж. Вайгель увидел два типа культурных войн в Европе: – война между представителями постмодернизма и традиционных культурных ценностей; – война за определение границ мультикультурализма и толерантности [Weigel: Электр. ресурс]; см. о нем: [George Weigel: Электр. ресурс]. В первом случае действующими лицами являются радикальные консервативные христиане, во втором – радикальные мусульмане. На постсоветском пространстве можно увидеть третий тип войны. На поверхности она ведется якобы за вопросы ценностные, но на самом деле эти войны служат другим интересам. Все же соотношение понятий эксплицитное желательно для научной статьи. Например, украинско-российская газовая война на поверхности была ценностной, а в основе – чисто экономической. Российско-грузинская война в информационном пространстве началась задолго до войны в физическом и имела политическую подоплеку. Сняв эту политическую подоплеку в виде отстранения М. Саакашвили, в России внезапно «выяснили», что и «Боржоми», и грузинские вина стали удивительно прекрасными. 151
Лингвориторическая парадигма: теоретические и прикладные аспекты. 2013. № 18 Российско-эстонская война тоже подается как чисто ценностная, но базовой становится попытка удержать собственный взгляд на спорные исторические вопросы. Для этого развернута деятельность клуба «Импрессум», который направляет в Таллин лекторов по такого рода вопросам [Самородний: 2011]. Мы можем суммировать вышесказанное как варианты единой модели влияния (см. Табл. 1). Двойной характер базовой основы таких войн никогда не акцентируется, что переводит их в тип смысловых, а не информационных, которые не базируются на такой четкой дихотомии. В результате происходит коррекция всего массового сознания. В то же время информационные войны реально работают с различными небольшими профессиональными сегментами, в крайнем случае, могут состоять только из одного человека-цели, например, президента. Таблица 1. Смысловые войны на постсоветском пространстве. Смысловая война Украинско-российская Российско-грузинская Российско-эстонская
Поверхностная плоскость Борьба за торговую справедливость Забота о российском потребителе Борьба за историческую справедливость
Глубинная плоскость Экономическая Политическая Социальная
Главным инструментарием нашего времени стала визуальная картинка, а не слова. И. Мирзоев, бывший сотрудник НТВ, пишет, что газеты умнее, им нужен анализ, а теленовости существуют исключительно для показа «картинки». Относительно разжигания газового конфликта он говорит: «Когда по "ящику" показали перекрытие вентиля газопровода на западной границе и то, как нахмурился президент, – и все стало ясно: "Не дадим воровать наш газ"» [Мирзоев: 2013]. Каждый раз смысловая война начинается ради последующего действия в физическом пространстве, следовательно, это не ценностная война, а лишь мимикрия под нее. Последняя такая война – российскотаджикская – вызвала ответное официальное заявление Таджикистана [Таджикистан уличил Россию...: Электр. ресурс]. Частью этой войны стал вице-премьер Д. Рогозин, который инспектировал поезд из Душанбе, о чем канал РТР создал даже целый фильм под красноречивым названием «Шайтан-поезд», должна закончиться введением для граждан стран СНГ въезда в Россию по загранпаспортам. На самом деле смысловая война на такой базе является достаточно опасной, поскольку сознательно и бессознательно она эксплуатирует расовое и цивилизационное неприятие «другого». Во многих случаях массовое сознание быстро активируется, но последствия этой активации не так легко погасить. Еще одной важной характеристикой смысловой войны является наличие двух взглядов, двух точек зрения, двух позиций. Царь Петр рубил бороды, и это яркий пример борьбы с чужой позицией. Здесь трудно удержать два варианта одновременно: борода или есть, или ее нет. Именно такая ситуация чаще всего имеет место в социальном пространстве. Это конфликтная ситуация внутри виртуального пространства. Но довольно часто используется неконфликтный вариант такого перехода. Этот инструментарий «мягкой силы», по определению его автора Дж. Ная, не заставляет, а привлекает [Nye: 2004]. Военная сила – это принуждение, поэтому это навязываемое извне решение. Мягкая сила реализуется как внутреннее решение. Россия довольно четко поняла преимущества именно такого подхода. К. Косачев, став главой «Россотрудничества», употребляет этот термин, говоря об «интеграции без инкорпорации» [Косачев: Электр. ресурс]. См. также план действий его агентства на 2013 г. [План...: Электр. ресурс], еще более интересны проекты этого Агентства, включая известную «Георгиевскую ленточку» [Проекты: Электр. ресурс]). При этом в своих теоретических подходах К. Косачев апеллирует не только к американским, но и к китайским подходам мягкой силы, которые являются, по сути, еще более «мягкими», а значит и менее заметными для объекта воздействия. К. Косачев также находит аргументы, которые призваны разорвать связь между демократией и прогрессом. Во-первых, страны с внутренней демократией не обязательно придерживаются демократических принципов во внешних отношениях. Во-вторых, как он считает, отсутствует прямой переход между демократией и экономическим положением граждан. В качестве примера приводятся страны Арабской весны, которые при демократии стали жить хуже. А. Торкунов, ректор Московского института международных отношений, и его сотрудники продвигают идею высшего образования как мягкой силы [Торкунов: Электр. ресурс], [Лебедева: Электр. ресурс]. На мягкую силу обращают внимание и другие российские учреждения [Филимонов: Электр. ресурс]; [Пономарева: Электр. ресурс]. То есть мы видим диапазон от академического до «бюрократического» освоения этого инструментария. 152
Лингвориторическая парадигма: теоретические и прикладные аспекты. 2013. № 18 Следует упомянуть, что Россия вошла в мировую культуру своим девятнадцатым веком, от Достоевского до Чайковского. Но это были другие художественные произведения, это была европейская Россия, где интеллигенция знала древнегреческий, латынь и еще 2–3 живых европейских языка, не говоря о жизни за рубежом. Поэтому, например, «Щелкунчик» Чайковскогобыл и остается «своим» для всего мира. И эту модель вхождения как успешную сегодня можно изучать как пример, поскольку она, как и другие модели девятнадцатого века, была менее интенсивной, поэтому их можно рассматривать как мягкую «мягкую силу» в отличие от более жесткой, которой оперируют сегодня бюрократические институты многих стран. То есть мы имеем различные типы культурных продуктов, которые генерируются для целей «мягкой силы». Первое разделение – это выделение специального экспортного продукта. Второй – это одинаковый продукт для двух аудиторий, когда происходит переход внутреннего продукта на чужую аудиторию. Эти типы мы можем вписать в таблицу (Табл. 2): Таблица 2. Типология культурного продукта (проводники «мягкой силы»). Типы культурного продукта Различные продукты для своей и чужой аудитории Одинаковые продукты для своей и чужой аудитории
Тип пространства информационный физический Виртуальный
Пример культурного продукта Журналы типа «Спутника» советских времен Суши (как вариант японского фастфуда) «Щелкунчик» Чайковского, японские аниме и манга
Японские суши, как пишет исследователь экономики суши С. Иссенберг, является во многом изобретением двадцатого века, поскольку они возможны исключительно благодаря коммуникациям и транспорту [Issenberg: Электр. ресурс]. Как рассказывает другой автор книги о суши Т. Карсон, в Японии просто пытались сохранить старую рыбу с помощью риса [McInerney: 2007]. Происходившая ферментация не только сохраняла рыбу, но и придавала ей другой вкус. Но время ферментации постепенно уменьшалось, в результате пришли к потреблению свежей рыбы. И это произошло уже в девятнадцатом веке, то есть не является традиционным для Японии. Современная «мягкая сила» ведет человека, куда надо, но с закрытыми глазами. Точнее она использует внутреннюю мотивацию человека, в то время как жесткая сила опиралась на внешнюю мотивацию. Если жесткая сила говорит: «Это нужно мне», то «мягкая» говорит обратное: «Это нужно тебе». И человек делает свой выбор как бы самостоятельно, потому что ему так кажется, но это иллюзия выбора. Кстати, в этом плане есть еще одна концепция «управляемого выбора», которая менее известна, но которую активно используют правительства Великобритании и Франции в своей внутренней политике. Это концепция «подталкивания» [Thaler: 2009]. Человек оказывается в ситуации более облегченного для него «правильного» выбора. В результате государственное управление в этих странах приобрело принципиально инновационный характер и стало косвенным управлением человеком, например, в сфере медицинских услуг, поскольку 50% медицинского бюджета Великобритании идет на болезни, которые являются результатом неправильного поведения (см. подробнее в наших работах, напр.: [Почепцов: 2012а, б]). Смысловая война направлена на дестабилизацию пространства-цели (экономического, политического, социального). Это нужно, чтобы ввести в результате другую стабильную ситуацию, которая более удовлетворяет того, кто ведет эту операцию. Поэтому этот переход будет иметь форму: Стабилизация 1 – Дестабилизация – Стабилизация 2. Это требует серьезной работы, поскольку уже введенные ментальные конструкции трудно поддаются изменениям, о чем предупреждают когнитивные психологи, например, Дж. Лакофф или Д. Вестен [Lakoff: 2009; Westen: 2007]. Особенно это касается вариантов травматического ввода информации во время кризисов. Последней характеристикой смысловой войны, поскольку она имеет специальный и системный характер, следует определить работу исключительно с чувствительными к воздействию точками когнитивного пространства человека. Ведь нет ни времени, ни ресурсов, чтобы предоставлять случайную информацию. Например, когда во время холодной войны целевой аудиторией с точки зрения Запада была избрана интеллигенция, то и передающаяся информация касалась, например, свободы слова как точки, к которой чувствительна именно интеллигенция, а не рабочий класс. Сегодня Дж. Най объединяет мягкую и жесткую силы в силу разумную [Nye: Электр. ресурс]. Принуждение и привлекательность вместе объединяются в успешную стратегию. Как успешный пример он рассматривает стратегию в отношении Ливии, когда Обама дождался резолюции ООН и Лиги арабских государств, в результате чего вместо нарратива, что США атакуют очередную арабскую страну, функционировал нарратив, что США выполняют резолюцию ООН. Най здесь разместил применение мягкой и жесткой силы линейно, одно после другого. Но это приближает нас именно к проблемам смысловой вой153
Лингвориторическая парадигма: теоретические и прикладные аспекты. 2013. № 18 ны, поскольку два нарратива как две различных точки зрения на события все равно присутствовали. И постфактум они даже усилились. Вспоминаются слова Аль Капоне о том же: «Улыбка может привести вас далеко ... Но улыбка с пистолетом приведет вас еще дальше» [Al Capone knows proper PR!: Электр. ресурс]. Аль Капоне, кстати, был среди первых, кто понял роль СМИ, внимания к знаменитостям и пиара. Аль Капоне сказал и такую известную фразу: «Когда я продаю спиртное, это называется бутлегерством, когда мои покупатели его подают – это называется гостеприимством» [Там же]. Его нарратив, который продвигался в СМИ, был построен на переходе от неизвестности к богатству и славе [Ruth: 1996]. То есть это обычный для Америки популярный нарратив Золушки. Пиар-тактику Капоне можно рассматривать как вариант внутренней смысловой войны, поскольку нет иностранных влияний, но есть попытки снять с себя негатив путем замены нарративов. Бандитский нарратив был заменен нарративом self-made man. Умная сила является следующим вариантом развития инструментария смысловых войн, когда применение жесткой силы начинают прикрывать «силой мягкой». Най подчеркивает: «Только разумная сила может двигать нас вперед. Во время холодной войны Запад использовал жесткую силу, чтобы сдерживать советскую агрессию, в то же время он использовал «мягкую силу», чтобы разрушать веру в коммунизм за железным занавесом. Это было разумной силой. Чтобы быть умной сегодня, Европе нужно вкладывать больше в свои ресурсы жесткой силы, а Соединенные Штаты должны уделять больше внимания мягкой силе» [Nye: Электр. ресурс]. Смысловые войны определяют тот факт, что человечество постепенно переходило ко все большей унифицированности поведения. Человек ведет себя так, как этого требует его окружение. Ж.-П. Вернан видит эти последствия в создании города и появлении его жителей, а также и в военной фаланге, когда ненужной стала индивидуальная победа [Вернан: 1988]. М. Минаков видит такой регулятор индивидуального поведения в семье [Минаков: Электр. ресурс]. В результате всего этого государство и общество не интересуют индивидуальные варианты поведения, они толкают нас на коллективные варианты дозволенного поведения. Мы уже писали, что именно на примате коллективного над индивидуальным строятся новые подходы к воздействию на человека британских спецслужб и военных [Почепцов: Электр. ресурс]. Исключительно коллективное поведение изучают динамическая или поведенческая психология. Заключение. Таким образом, сильный игрок хочет захватить все три пространства: физическое, информационное и виртуальное, подчинив их себе. Империи прошлого именно так и поступали, потому что имели и много времени, и достаточно ресурсов. Империи настоящего работают в другом режиме: их интересуют информационное и виртуальное пространства, чтобы сохранять возможность управлять пространством физическим. Сегодня важно не физическое, а информационное и виртуальное объединение и подчинение. Библиография Вернан Ж.-П. Происхождение древнегреческой мысли. М., 1988 Ворожбитова О.А. Лінгвориторичні основи дослідження дискурсивних процесів та формування поліетносоціокультурно-освітнього простору в аспекті PR-діяльності професійної мовної особистості // Інформаційне суспільство: Матеріали Міжнародної науково-практичної конференції «Зв’язки з громадськістю в економіці та бізнесі». Киев, 2013. Вып. 18. С. 128–135. Зражевська Н. Культурні війни в контексті медіакультури // Діалог. Вип. 15. Одеса, 2012. Косачев К. В чем состоит особенность «мягкой силы» России // www.bfro.be/ru/konstantin-kosachev.v-chem-sostoit-osobennost-mjagkoj-sily-rossii.html?cmp_id=108&news_id=4214 Лебедева М.М., Фор Ж. Высшеее образование как потенциал «мягкой силы» в России // www.vestnik.mgimo.ru/fileserver/09/vestnik_09-21_lebedeva.pdf Минаков М. Семья и одиночество // forbes.ua/woman/1351257-semya-i-odinochestvo Мирзоев Э. Мои останкинские сны и субъективные мысли. 4. НТВшники. Класс обслуживающий // ostankino2013.com/ntvshniki-klass-obsluzhivajushhij.html План Федерального агентства по делам Содружества Независимых Государств, соотечественников, проживающих за рубежом, и по международному гуманитарному сотрудничеству на 2013 год // rs.gov.ru/node/36863 Пономарева Е. Железная хватка «мягкой силы» // topwar.ru/25157-zheleznaya-hvatka-myagkoysily.html Почепцов Г. «Ігри розуму» у військових і спецслжбах // osvita.mediasapiens.ua/material/17542 Почепцов Г. Від Facebook'у і гламуру до WikiLeaks: медіакомунікації. Київ, 2012а. Почепцов Г. Контроль над розумом. Київ, 2012б. Проекты // rs.gov.ru/node/32609 Самородний О. Двуликий «Импрессум». Анатомия маленькой информационной войны. Таллинн, 2011. Таджикистан уличил Россию в унизительной информационной кампании // lenta.ru/news/2013/04/24/mid/ 154
Лингвориторическая парадигма: теоретические и прикладные аспекты. 2013. № 18 Торкунов А.В. Образование как инструмент «мягкой силы» во внешней политике России // www.vestnik.mgimo.ru/fileserver/25/13_Torkunov.pdf Филимонов Г. Актуальные вопросы формирования российского потенциала «мягкой силы» // www.georgefilimonov.com/articles/topical-issues-of-formation-of-russias-soft-power-potential/ Adelstein J. Cops to close curtains on yakuza Hollywood // www.japansubculture.com/cops-to-closecurtains-on-yakuza-hollywood-a-timeline-of-the-japanese-mafia-and-the-entertainment-world/ Adelstein J. Yakuza goes Hollywood // www.thedailybeast.com/articles/2011/09/23/japanese-yakuza-getexpelled-from-entertainment-industry.html Al Capone knows proper PR! // globeallinclusive.blogspot.com/2012/10/al-capone-knows-proper-pr.html Al Capone's niece wants Al Capone pardoned! // www.prnewswire.com/news-releases-test/al-caponesniece-wants-al-capone-pardoned-140698213.html Americans to anime: "You've changed" // gee-kout.blogs.cnn.com/2011/08/30/americans-to-anime-youvechanged/ Biskupski M.B.B. Hollywood's war with Poland. 1939–1945. Lexinton, 2010. Clark K. Moscow, the Fourth Rome. Stalinism, cosmopolitanism and evolu-tion of Soviet culture, 1931 – 1941. Cambridge, 2011. George Weigel // en.wikipedia.org/wiki/George_Weigel Helm L. Japanese strengthen role in Hollywood analysis // articles.baltimoresun.com/1990-1127/business/1990331196_1_sony-japan-konosuke Issenberg S. Excerpt: The sushi economy // www.culinate.com/books/book_excerpts/The+Sushi+Economy Kitamura H. Screening enlightenment. Hollywood and the cultural reconstruction of defeated Japan. New York, 2010. Lakoff G. The political mind. A cognitive scientist's guide to your brain and its politics. New York etc., 2009. MCA Inc. // en.wikipedia.org/wiki/MCA_Inc. McInerney J. Raw. New York Times. 2007. June 10 // www.nytimes.com/2007/06/10/books/review/McInerney-t.html?pagewanted=all&_r=0 Movie mogul Wasserman dead at 89 // archives.cnn.com/2002/SHOWBIZ/Movies/06/03/wasserman/index.html Nye J. Smart power // www.democracyjournal.org/2/6491.php?page=all Nye J.S. Soft power. The means to success in world politics. New York, 2004. Robinson H. Russians in Hollywood, Hollywood's Russians. Biography of an image. Lebanon, 2007. Ruth D.E. Inventing the public enemy. The gangster in American culture, 1918-1934. Chicago, 1996. Thaler R.H., Sunstein C.R. Nudge. Improving decisions about health, wealth and happiness. New York, 2009. The last mogul //www.dennismcdougal.com/_br_the_last_mogul__lew_wasserman__mca_and_the_hidden_ history_of_hollywood_24553.htm Weigel G. Europe's two culture wars // www.gees.org/documentos/Documen-916.pdf Westen D. The political brain. New York, 2007.
155
Лингвориторическая парадигма: теоретические и прикладные аспекты. 2013. № 18 Гипертекстуальность как средство формирования имиджа компании1 Рыженко Екатерина Сергеевна Волгоградский государственный университет, Россия 400062 г. Волгоград, Университетский проспект, 100 аспирант E-mail: ryzhenko-82@mail.ru Аннотация. В статье анализируются виды гиперссылок, которые активно применяются прессслужбами в рамках PR-дискурса для формирования имиджа компаний. Установлено, что количество и качество имеющихся гиперссылок напрямую зависит от профиля деятельности компании. Автор приходит к выводу о недостаточном использовании указанного инструмента и намечает пути интенсификации этой деятельности. Ключевые слова. Связи с общественностью, PR-дискурс, пресс-релиз, интертекстуальность, гипертекстуальность, виды гиперссылок. УДК 854 Hypertextuality as means of forming company image Yekaterina S. Ryzhenko Volgograd State University, Russia 400062 Volgograd, University Avenue, 100 Post-graduate student E-mail: ryzhenko-82@mail.ru Annotation. The article analyses the types of hyperlinks, used by press services within the PR discourse to form a company’s image. It is found that the number and quality of existing hyperlinks directly depend on a company’s sphere of activity. The author comes to the conclusion about the insufficient use of this tool and outlines the ways of intensifying this activity. Keywords: public relations, PR discourse, press release, intertextuality, hypertextuality, types of hyperlinks. UDC 854 Введение. Сравнительно новое понятие «гипертекст», появившееся в связи с изучением электронных текстов, часто встречается в работах, посвященных исследованию интертекстуальности. В литературе можно встретить разнообразные дефиниции указанного термина, начиная с обобщенных и размытых и заканчивая достаточно конкретными и эмоциональными. Основными признаками гипертекста обычно считаются нелинейность, открытость, фрагментарность и принцип монтажа, незаконченность, мультимедийность, виртуальность, интерактивность, диалогизм. В результате проведенного анализа всего спектра определений мы отдаем предпочтение самому узкому: гипертекст понимается нами как нелинейно создаваемый и воспринимаемый электронный текст, состоящий из отдельных фрагментов и / или целых линейных и нелинейных текстов. Понятие гипертекстуальности оказывается созвучно концепции постмодернизма, склонного к многоплановости и нелинейности изложения. Ведь ссылка в гипертексте – это «материализовавшаяся» коннотация, аллюзия в тексте обычном. Такая, как выражаются структуралисты, синтагматизация парадигматических связей есть не что иное, как живое воплощение провозглашенного У. Эко [Эко: 1998] вслед за Маклюэном процесса смены «гуттенберговой цивилизации» «цивилизацией образа» (image – oriented): аллюзии и намеки огрубляются, визуализируются, вытаскиваются на поверхность [Визель: 1999]. Однако гипертекстовая форма организации текста не входит в противоречие с пониманием законченности текста, поскольку читатель сам выбирает те узлы гипертекста, которые ему необходимы, таким образом, компонуя свой собственный законченный текст. Задачей нашего исследования стало определение тех видов гипертекстуальности, которые активно применяются в настоящее время пресс-службами компаний в рамках PR-дискурса, а конечной целью – выработка в дальнейшем рекомендаций по оптимизации их использования. Материалы и методы. Для исследования специфики гипертекстуальных ссылок в PR-посланиях нами были проанализированы триста пресс-релизов, помещенных различными PR-субъектами на своих официальных сайтах в Интернете. Причем все субъекты были объединены в три группы, в зависимости от особенностей их деятельности: 1) клиентоориентированные компании (КОК); 2) слабо ориентирован-
1 Исследование выполнено при поддержке гранта «РК 2013 Волжские земли: Волгоградская область» №13-1434005. 156
Лингвориторическая парадигма: теоретические и прикладные аспекты. 2013. № 18 ные на клиентов компании (СОКК); 3) государственные учреждения (ГО). В группу КОК попали компании, непосредственно предлагающие свои товары или услуги потребителям: Автомобильная компания «Агат», Издательство «Дрофа», Волгоградский мясокомбинат «Царь-продукт», Сбербанк, «МегаФон». В группу СОКК включены компании, имеющие дело только с оптовыми поставщиками. Прямая работа с рядовыми потребителями если и имеет место, то сведена к минимуму: «Волгоградэнерго», «Химпром», ОАО ПК «Ахтуба», «Нефтемаш», завод «Красный октябрь». В группу ГО объединены учреждения, находящиеся на полном государственном финансировании, поэтому их благополучие никак не связано с мнением клиентов об их работе: Иммиграционная служба, Облсуд, Пенсионный фонд, Налоговая служба, Администрация Волгоградской области. Обсуждение. Для более квалифицированной атрибуции все обнаруженные гипертекстовые ссылки были разделены нами на внутренние (ссылки на другие страницы того же сайта) и внешние (ссылки на сайты других субъектов). Внутренние ссылки хотя и позволяют получить дополнительную информацию по теме, однако представляют ту же самую точку зрения, что и основной материал. Напротив, внешние ссылки дают возможность читателю ознакомиться с другими ресурсами, иными позициями, альтернативными источниками, и в этом смысле они более продуктивно используют Интернет и его технологии для информирования своих аудиторий. Разумеется, PR-службы вставляют ссылки только на те ресурсы, которые лояльны и благожелательны к PR-субъекту, они, как правило, выполняют роль аргумента «ссылка на авторитет», однако все равно создают иллюзию объективного освещения достижений компании. В текстах КОК внутренние ссылки чаще всего отсылают посетителя на другую страницу сайта, обычно рекламного характера, где представляемая услуга описана более подробно и с использованием воздействующих технологий: За последние годы «МегаФон» поэтапно снижал стоимость роуминговых услуг, что заметно отразилось на их востребованности у клиентов. В августе 2011 года был зарегистрирован рекордный уровень спроса – более миллиона клиентов «МегаФона» воспользовались услугами международного роуминга. Для получения дополнительной информации о «Евротарифе» на сайте «МегаФона» создана специальная страничка eurotarif.megafon.ru. Здесь вы найдете пресс-релиз, видеообращение заместителя генерального директора по коммерции Ларисы Ткачук, список стран, в которых действует новый тариф, инфографику, а также результаты аналитических исследований независимых компаний. (МегаФон 14.12.2011) Гораздо реже встречаются ссылки на иные ресурсы сайта. В этом смысле только издательство «Дрофа» проявляет постоянную активность, снабжая свои послания перекрестными ссылками на все страницы со сходной тематикой: На нашем сайте в разделе «Обмен опытом» опубликован сценарий урока для 2 класса на тему «Скоморошина. Считалки. Сговорки. Загадки», разработанного на основе линии учебно-методических комплексов О.В. Джежелей «Литературное чтение» для 1–4 классов. Программа курса «Литературное чтение» для 1–4 классов размещена на сайте издательства в разделе РИТМ. Готовятся к изданию мультимедийные приложения к учебникам. (Издательство «Дрофа» 18.02.2012) Гиперссылки на внешние ресурсы используются не всеми КОК, а лишь предприятиями, работа которых оценивается теми или иными внешними инстанциями. В качестве типичной иллюстрации приведем пресс-релиз компании «Царь-продукт», который содержит ссылку на сайт передачи «Контрольная закупка», чтобы посетители сами могли посмотреть фрагмент передачи, в рамках которой продукция компании одержала победу, а также внутреннюю ссылку на страницу того же сайта, где представлен ассортимент колбас предприятия: Очередная победа колбасных изделий ТМ «Царь-продукт» в передаче «Контрольная закупка». На этот раз наивысшие оценки потребителей и экспертов получила колбаса докторская… Для того чтобы определить победителя программы, в ходе финальных испытаний детально исследовался состав представленных образцов. По результатам исследований выяснилось, что наиболее натуральный состав имеет колбаса докторская ТМ «Царь-продукт», что и предопределило ее победу в передаче «Контрольная закупка». (Царь-продукт 7.06.2013) К аналогичным гиперссылкам прибегают и другие КОК. Так, на сайте издательства «Дрофа» регулярно появляются ссылки на сайты партнеров, а также на правительственные документы, подтверждающие, что его продукция полностью соответствует требованиям Министерства образования: 16–18 февраля 2012 года в Московском государственном университете им. М. В. Ломоносова впервые пройдет Всероссийский съезд учителей химии, на котором планируется обсудить состояние и перспективы развития школьного химического образования в контексте основных принципов Национальной образовательной инициативы «Наша новая школа». 18 февраля на секции «Учебно-методическое обеспечение курса химии в школе и учебники по химии» доклад, посвященный линии УМК «Химия» О. С. Габриеляна, будет представлен автором учебников. О линии учебно-методических комплексов «Химия» В. В. Еремина и др. расскажет учитель-апробатор данного УМК и создатель рабочих тетрадей для 8-9 классов Г. А. Шипарева. Обе линии УМК полностью 157
Лингвориторическая парадигма: теоретические и прикладные аспекты. 2013. № 18 соответствуют требованиям ФГОС основного общего образования и включены в проект Федерального перечня учебников на 2012/2013 учебный год. Во время съезда издательство «Дрофа» при поддержке книготорговой компании «Абрис» организует продажу полного ассортимента учебных изданий по химии. Подробную информацию о съезде можно найти на сайте chem.teacher.msu.ru (Дрофа 15.02.2012) Другой типичный случай использования гиперссылок состоит в том, что в пресс-релизе рассказывается о некоторой акции, которую организует (или в которой принимает участие) компания. В конце такого релиза помещается гиперссылка, позволяющая читателю стать участником описываемого мероприятия: До начала XIV Чемпионата мира по легкой атлетике, официальным партнером которого выступает компания Тойота, осталось 1,5 месяца. Соревнования пройдут с 10 по 18 августа 2013 года в Москве. С 6 июня по 19 июля 2013 года участники официального сообщества Toyota Russia в популярной социальной сети Facebook получили уникальную возможность выиграть билеты на день открытия, закрытия и другие дни Чемпионата. Для этого достаточно первым ответить на вопрос об известных спортсменках. Вопросы публикуются каждую неделю на странице группы Toyota Russia в социальной сети Facebook. Для участия необходимо перейти по ссылке: www.facebook.com (Агат 5.07.2013) СОКК используют гиперссылки гораздо реже, причем это преимущественно внутренние ссылки. Так, «Волгоградэнерго» регулярно помещает на своем сайте предупреждения о плановом отключении электроэнергии для проведения ремонтных работ, которое сопровождается ссылкой на другую страницу сайта, где содержится более полная информация. Подобные сообщения в целом обладают низким имиджевым потенциалом. Однако они включаются в состав именно PR-сообщений, поскольку в них специально подчеркивается, что компания работает над улучшением качества и надежности электроснабжения потребителей, что работы ведутся для обеспечения безопасности клиентов и сохранности их электротехники, что энергетики предпринимают все возможное для сокращения времени ограничения. Кроме того, факт предоставления полной информации и принесение извинений за неудобства также положительно характеризуют компанию. Именно за счет подобных сообщений процент текстов, содержащих гиперссылки, для этой категории посланий оказывается высоким: Уважаемые жители г. Волгограда! «Волгоградэнерго» постоянно ведет работу по улучшению качества и надежности электроснабжения потребителей. В некоторых случаях для проведения плановых ремонтных работ и реконструкции энергообъектов возникает необходимость временного ограничения электроснабжения потребителей. Ограничение вводится в первую очередь для обеспечения безопасности клиентов и сохранности их электротехники и механизмов. Энергетики предпринимают все возможное для сокращения времени ограничения. В связи с этим сообщаем, что 2 июля 2013 г. будет ограничено электроснабжение потребителей по следующим адресам: Дзержинский район с 10.00 до 13.00: Ул. Полесская, 14,16; ул. Толбухина, 10, 12, 15. С оперативной и полной информацией о плановых ограничениях электроснабжения, осуществляемых в рамках ремонтных работ, вы можете ознакомиться на официальном сайте филиала www.volgogradenergo.mrsk-yuga.ru в разделе «Производственная деятельность / Ограничение потребителей», а также позвонив по бесплатному телефону «горячей линии» ОАО «МРСК Юга». Приносим извинения за доставленные неудобства и надеемся на понимание с Вашей стороны. («Волгоградэнерго» 01.07.2013) Иные внутренние ссылки единичны и не характеризуют PR-деятельность компаний такого рода, поскольку, как правило, не содержат имиджевого потенциала: В конце мая 2013 года ВОАО «Химпром» открыл киоск розничной продажи товаров бытовой химии (ТБХ) собственного производства, а еще чуть ранее – склад мелкооптовой продажи ТБХ. В ассортименте предлагаемой для потребителей продукции: дезинфицирующее средство «Белизна – 3», синтетическое моющее средство «Пальмира» (6 вариантов отдушек), стиральный порошок «Био – V Эконом» (6 вариантов отдушек) и «Био – V Автомат» (3 варианта отдушек). Открытие киоска розничной торговли и мелкооптового склада с возможностью продажи продукции за наличный расчет позволит освоить новый сегмент рынка, который до этого в силу специфики крупнотоннажного производства на ВОАО «Химпром» находился в тени. Прайс-лист мелкооптового склада Прайс-лист киоска розничной торговли («Химпром» 01.07.2013) Дополнительно к этому на сайте завода «Красный Октябрь» встретились ссылки в формате pdf на материалы корпоративного издания завода – газету «Красный Октябрь», которые тоже были отнесены к внутренним ссылкам. ГО в принципе не используют ни внутренние, ни внешние гиперссылки, причем это относится даже к тем случаям, когда содержание пресс-релиза явно требует такой ссылки. В качестве иллюстрации приведем фрагмент из послания Иммиграционной службы под названием «Вопросы – ответы», где в ответ на вопрос о вакансиях адрес сайта Министерства труда и занятости населения Волгоградской области сообщается не в виде гиперссылки (что было бы вполне логично), а простым текстом: 158
Лингвориторическая парадигма: теоретические и прикладные аспекты. 2013. № 18 Где можно ознакомиться с вакансиями, предлагаемыми работодателями Волгоградской области? Перечень вакантных рабочих мест размещен на сайте Министерства труда и занятости населения Волгоградской области (http://ktzn.volganet.ru/) (раздел «Ищущим работу»). (Иммиграционная служба 8.05.2013) Заключение. Таким образом, гиперссылка – это один из эффективных медийных инструментов, используемых для отсылки читателя к исходному тексту, смежному тексту или тексту, который необходим для понимания самого послания. Это, на наш взгляд, очень хороший способ «собрать» в одном месте сразу всю информацию, не заставляя адресата тратить время на поиски в глобальной сети нужных сведений. Кроме того, это весьма эффективный инструмент формировании имиджа компании, поскольку позволяет отсылать читателя именно на те страницы (внутренние или внешние), на которых сконцентрирована информация, положительно характеризующая PR-субъекта. Однако на сайтах всех исследуемых организаций этот метод применяется крайне неэффективно. В качестве очевидных пожеланий всем PR-субъектам по оптимизации использования гиперссылок необходимо предложить следующие улучшения: 1) установить гиперссылки на словари в тех случаях, когда в пресс-релизе употребляются специальные термины, непонятные простым пользователям и журналистам; 2) установить гиперссылки на карты в тех случаях, когда речь идет о производстве строительных работ, местах проведения праздников и других акций и т.п.; 3) установить гиперссылки на те сайты, где содержится имиджевая для компании информация (положительно отзываются о самой компании, ее сотрудниках, ее акциях, продукте и т.п.) и включать гиперссылки на такие сайты при любой возможности установления контекстуальных связей между этими сайтами и основным текстом пресс-релиза; 4) установить гипрессылки на те сайты, где содержится ценностная для целевой аудитории информация. Такие ссылки помогут установить контакт, продемонстрировать общность интересов, вызвать доверие к компании. (См. об этом подробнее: [Анисимова, Гимпельсон: 2007]). Кроме того, для каждой компании могут быть установлены и другие случаи, когда полезно (и необходимо) устанавливать гиперссылки. На первый взгляд, может показаться, что рекомендации, составляющие п. 1 и п. 2, не имеют имиджевого характера, поскольку они являются сугубо информационными. Однако это не так, поскольку забота об удобстве читателя положительно характеризует компанию и способствует налаживанию позитивного контакта с адресатом. Применительно к лингвориторической парадигме [Ворожбитова: 2005, 2014] речь идет о своего рода технологической оптимизации лингвориторико-герменевтического круга, который функционирует в системе координат «продуцент дискурса – коллективная языковая личность массового реципиента». Библиография Анисимова Т.В., Гимпельсон Е.Г. Речевая компетенция менеджера. М.: Изд-во МПСИ, 2007. 480 с. Ворожбитова А.А. Лингвориторическая парадигма: теоретические и прикладные аспекты: монография / А.А. Ворожбитова. 2-е изд., испр. и доп. М.: ФЛИНТА: Наука, 2014. 376 с. Ворожбитова А.А. Теория текста: Антропоцентрическое направление: Учеб. пособие. Изд. 2-е, испр. и доп. М.: Высшая школа 2005. 367 с. Визель М. Гипертексты по ту и эту стороны экрана // Иностранная литература. 1999. №10. С. 12–16. Эко У. От Интернета к Гуттенбергу: текст и гипертекст // Библиотека Гумер – культурология. Режим доступа: http://www.gumer.info/bibliotek_Buks/Culture/Eko/Int_Gutten.php
159
Лингвориторическая парадигма: теоретические и прикладные аспекты. 2013. № 18 Когнитивный стиль Маргарет Дрэббл: стратегия динамического фокусирования Сборик Светлана Петровна Нежинский государственный университет имени Николая Гоголя, Украина 16602 Черниговская обл., г. Нежин, ул. Кропивянского, 2 ст. преподаватель E-mail: sborik@ukr.net Аннотация. Статья содержит фрагмент исследования воссоздания восприятия, репрезентированного в когнитивном стиле М. Дрэббл, в русле когнитивно-дискурсивной парадигмы. Установлено, что когнитивный стиль автора представлен в текстах стратегией динамического фокусирования, которая реализуется с помощью тактик детализации и генерализации. Тактика детализации заключается в изменении фокуса внимания автора с целого, т.е. объекта, на детали. В свою очередь, тактика генерализации состоит в смещении фокуса внимания писателя с деталей объекта на его целое. Ключевые слова: когнитивный стиль автора; ориентационный конституент; визуальный компонент; стратегия статического фокусирования, стратегия динамического фокусирования. УДК 811.111’42 Margaret Drabble’s cognitive style: Strategy of dynamic focusing Svetlana P. Sborik Nikolai Gogol State University of Nizhyn, Ukraine 16602 Chernigov Oblast, Nizhyn, Kropyvyansky Str., 2 Senior Lecturer E-mail: sborik@ukr.net Abstract. The paper deals with the visual component of M. Drabble’s cognitive style within the framework of the cognitive discursive paradigm. It is found that the author’s cognitive style is represented by the strategy of dynamic focusing, implemented by means of detail-giving and generalization moves. The detail-giving move consists in the shift of the author’s attention from the whole, i.e. an object, to its parts. In its turn, the generalization move consists in the shift of the writer’s focus of attention from part to whole. Keywords: author’s cognitive style, cognitive style’s orientational constituent, visual component of cognitive style’s orientational constituent, strategy of static focusing, strategy of dynamic focusing. UDC 811.111’42 Введение. Современная дискурсивная парадигма основывается на принципах когниции и опыта [Lakoff, Johnson: 1999, 16–20], отражающих способы познания мира языковой личностью [Гетьман: 1999, 39], которая характеризуется определенным стилем. Индивидуальная специфика процессов получения, обработки и представления информации личностью обусловлена ее когнитивным стилем [Демьянков: 1994, 26–27]. Последний определяется как «способ репрезентирования, связываемый с типами личности; манера подачи и представления информации, особенностей ее расположения и структурации в тексте / дискурсе, связанная со специфическим отбором когнитивных операций или их предпочтительным использованием в процессах построения и интерпретации текстов разных типов» [Кубрякова: 1996, 27]. В соответствии с этим определением когнитивный стиль состоит из топологического, метонимического и метафорического конституентов [Hansen: 2012, 73]. Топологическая, понимаемая как ориентационная часть когнитивного стиля, отражает визуальное и пространственное взаимодействие человека с миром. Когнитивный стиль автора представлен в текстах рядом коммуникативных стратегий, которые рассматриваются в качестве общего плана речевого поведения личности [Иссерс: 2008, 54] и характеризуются набором тактик, продуманных поэтапных речевых действий, по-разному влияющих на читателя [Там же: 2008, 109]. Визуальный компонент когнитивного стиля писателя отражает зрительную ориентацию автора, опирающуюся на противопоставление центральной и периферийной точек пространства, на одну из которых личность направляет свое внимание. Оппозиция ЦЕНТР – ПЕРИФЕРИЯ дифференцирует опыт в аспекте сосредоточения автора на определенных объектах и лежит в основе стратегии статического фокусирования, которая предполагает расположение референтов, о которых идет речь, на фиксированном расстоянии, и реализуется с помощью тактики соотнесения части и целого, соотносящей фигуру и фон. В свою очередь, стратегия динамического фокусирования предусматривает изменение расстояния между автором и номинируемым объектом, т.е. связана с приближением воспринимаемой ситуации или отдалением от нее. Названная стратегия реализуется тактиками детализации и генерализации, формали160
Лингвориторическая парадигма: теоретические и прикладные аспекты. 2013. № 18 зуемыми гештальтами МАССА – МНОЖЕСТВО – ИСЧИСЛЯЕМОСТЬ – ОБЪЕКТ, которые представляют образы, получаемые в результате восприятия объектов с разного расстояния, представленного ориентирами БЛИЗКО – ДАЛЕКО, и отражают ментальное расстояние между наблюдателем и референтом [Потапенко: 2009, 27]. Тактики детализации и генерализации предусматривают движение к объекту или удаление от него. Материалы и методы. Цель этой статьи состоит в рассмотрении языковой репрезентации динамической стратегии фокусирования визуального компонента когнитивного стиля автора на материале романов М. Дрэббл, английской писательницы второй половины двадцатого – начала двадцать первого века. Для достижения поставленной цели используем методы лингвокогнитивного, семантического и интерпретационно-текстового анализа, которые помогут решить следующие задачи: определить содержание понятий «перспектива», «динамическая стратегия», «тактики детализации и генерализации»; проанализировать языковую реализацию указанных понятий в текстах автора; установить с помощью количественных данных частотность использования языковых средств для отражения главной перспективы изображения текстовых ситуаций автором; раскрыть тактики описания объектов. Обсуждение. Исходя из последовательности ориентирования человека в окружающей среде, референты могут восприниматься в дальней, отдаленной, приближенной, близкой или очень близкой перспективе [Потапенко: 2004, 73–74]. Если наблюдатель воспринимает группу объектов без дифференциации ее отдельных элементов, то они концептуализуются в дальней перспективе. Восприятие объектов в отдаленной перспективе дает возможность распознавать отдельные составляющие целого. Концептуализация воспринимаемого в приближенной перспективе обеспечивает возможность счета объектов. Близкая перспектива позволяет человеку соотносить объект с пределами поля зрения. При приближенной перспективе наблюдатель находится так близко к объекту, что не видит его контуров [Там же: 26– 27, 75]. Указанные перспективы представлены в текстах автора эксплицитно и имплицитно. Отображение близкой перспективы осуществляется эксплицитно через: прилагательные near, close, nearby, используемые для описания короткого расстояния между референтами; дейктики here, this, these для установления границ поля зрения; пространственно-дистанционные предлоги by (близко, рядом, возле), at (возле), next to (в непосредственной близости), которые усиливают значение существительных и имплицитно, с помощью существительных нескольких разрядов: собирательных, неисчисляемых, разных форм исчисляемых, их сочетаемости с квантификаторами и неопределенным артиклем. С учетом того, что близкая (45 % – 135 примеров) и приближенная (15 % – 45 примеров) перспективы вместе составляют 180 примеров из 300 (60 % от общего числа), когнитивный стиль М. Дрэббл можно охарактеризовать как аналитический, т.к. он проявляется в детализации познавательных образов, дифференциации и ориентации автора на релевантные элементы воспринимаемого материала [Шкуратова: 1998, 27–28]. Эксплицитное отображение близкой перспективы осуществляется с помощью единиц near, close, nearby; дейктиков here, this, these; предлогов by, at, next to, напр., There is Liz’s house next to the clinic (NC, 299). В приведенном примере предлог next to представляет линеарное размещение объектов: фигура house непосредственно расположена рядом с клиникой (clinic). Близкая перспектива, связанная с фокусированием на объекте, находящемся в поле зрения, формализуется образ-схемой ОБЪЕКТ и ЧАСТЬ, которые обусловливают употребление исчисляемых существительных с неопределенным артиклем, напр., She sits there, on Sam’s towel, in the sun. She gazes at the trees, at the flowing water, at a branch bending low over the water, a branch of rubbed, smooth dark wood (NC, 288). Этот пример показывает, что вначале персонаж смотрит на целое: деревья (at the trees), потом она фокусирует внимание на части, т.е. ветке дерева (a branch), которая обозначена существительным с неопределенным артиклем, а затем сверхблизкая перспектива отображена неисчисляемой формой существительного «дерево» (wood). Для изображения в близкой перспективе не только отдельных референтов, но и их совокупностей, автор использует неопределенные именные фразы: a pile of sharings (NC, 240), a clump of fine purple-green hellebore (NC, 131), a herd of muddy white prehistoric cattle (NC, 131), a miserable collection of people, a gallery of unfortunates (NC, 128). Приближенная перспектива отражена глаголом to near, прилагательными near, close и short, которые служат показателями незначительного расстояния между референтами, а также одновременным использованием лексических единиц ‘near here’ и ‘near enough’. Изображение совокупности людей в приближенной перспективе представлено образ-схемой ИСЧИСЛЯЕМОСТЬ, имплицирующей возможность счета объектов, определяя использование исчисляемых существительных во множественном числе, напр., Two thin tall lanky youths devour a mountain of chips and swill from cans of Coca-Cola (NC, 129). Отдаленная перспектива составляет 90 примеров из 300 (30 %). При отдаленной перспективе все компоненты поля зрения связаны, а детали воспринимаются вместе с фоном [Globerson: 1983, 11]. 161
Лингвориторическая парадигма: теоретические и прикладные аспекты. 2013. № 18 Названная перспектива реализуется прилагательными distant, remote, far, far-off, faraway и существительными distance, length, stretch, указывающими на взаимодействие части и целого, между которыми обозначается расстояние. Дистанционное наречие there, местоимения that и those, собирательные существительные и исчисляемые единицы во множественном числе указывают на отдаленную перспективу. Эта же перспектива восприятия части представляется автором с помощью неопределенного артикля, который употребляется с исчисляемыми существительными в единственном числе, напр., They gaze at the lake. Little boats with coloured sails skim lazily upon the water, a windsurfer tries the light breeze, a spluttering little orange chugger disturbs the peace (NC, 307). В приведенном примере подруги, сидящие в кафе, вначале воспринимают объекты, находящиеся в поле зрения: озеро как целое, обозначенное определенной именной фразой – the lake. Затем фокус внимания смещается на части: лодки (boats), серфер (a windsurfer) и кораблик (a chugger). Две группы существительных – собирательные и исчисляемые во множественном числе, соотносимые с образ-схемой МНОЖЕСТВО, – представляют совокупности объектов, связанных с отдаленной перспективой. Собирательные существительные обозначают неоднородную совокупность, а в более близкой перспективе – однородное множество [Потапенко: 2009, 153], напр., People speak of dolphins and cascades and giant animated polar bears (NC, 239). В приведенном примере собирательное существительное people «люди» воспринимаются из отдаленной перспективы как такие, которые могут быть взрослыми и детьми, мужчинами и женщинами, мальчиками и девочками. А в следующем предложении существительные во множественном числе women «женщины» и girls «девочки» обозначают представительниц женского пола определенных возрастных категорий: Women were afraid to stand at bus stops after dark [...] Girls formed themselves into gangs and terrorized other girls (RW, 170). Дальняя перспектива восприятия среды характеризуется объективной познавательной направленностью, тенденцией структурировать информацию [Холодная: 2004, 7], есть малочисленной и составляет 20 примеров из 300 (6.7 %). Эксплицитно эта перспектива обозначена единицами far, away, faraway, remote, а исчисляемые существительные, употребляемые без неопределенного артикля, имплицируют ее, напр., Alder and oak in tiny bud lean over the water (NC, 287). В приведенном примере существительные аlder «ольха» и oak «дуб» изображены в панорамной перспективе, когда наблюдатель воспринимает объемное пространство с большого расстояния как СОВОКУПНОСТЬ. Чрезвычайно близкая перспектива насчитывает самое низкое количество примеров 10 из 300 (3.3 %) и поэтому не является типичной для авторского стиля М. Дрэббл. При названной перспективе, когда расстояние между наблюдателем и объектом уменьшается настолько, что исчезают контуры последнего, объект представляется как недифференцированная МАССА, напр., She could see a fine entrance hall behind Angela, polished wood; large bowls of flowers, oak tables, oil paintings (NC, 197). В приведенном примере неисчисляемая форма существительного wood обозначает материал, из которого сделан пол. В романах писательницы рассмотренные перспективы взаимодействуют между собой с помощью тактик детализации и генерализации. Тактики детализации и генерализации, которые выполняют текстовые функции приближения читателя к референтам и отдаления от них, подразумевают последовательное размещение референтов в одной ситуаций. Тактика детализации предполагает перемещение фокуса внимания с более дальнего на более близкий объект, а тактика генерализации – наборот – с более близкого на более дальний. Поэтому тактика генерализации реализуется такими оппозициями: - лексические единицы с семантикой пространственной близости – пространственной дальности; - дейктики this – that, these – those, here – there; - квантификаторы с существительными – существительные во множественном числе; - неопределенные существительные и именные фразы – существительные во множественном числе; – исчисляемые существительные – собирательные существительные; - конкретные существительные – абстрактные существительные; - существительные – личные местоимения; - оппозиция настоящего и прошедшего времени. В приведенных парах первый компонент обозначает ближнюю точку, а второй – дальнюю в текстовом пространстве. Во время детализации воспринимаемого происходит смена фокусирования внимания со второго на первый компонент. Количественные данные, полученные в результате анализа 280 текстовых фрагментов, показали, что автор описывает пространственные ситуации с помощью тактики детализации в 162 примерах из 280 (58 %), и тактики генерализации в 118 примерах из 280 (42 %). Такая особенность изображения ситуаций в текстах писательницы свидетельствует об аналитичности когнитивного стиля писательницы, склонности к детализации процесса восприятия. Тактика детализации (162 примера – 58 %) заключается в изменении фокуса внимания с целого, т.е. объекта, на детали, напр., There she sat, dressed in a cream and yellow flowing robe, a handsome middleaged matron, knowingly uttering atrocities (NC, 85). В приведенном примере тактика детализации способствует смене фокуса внимания с обобщенного изображения персонажа, обозначенного личным местоимением she (она), на ее характеристику, социальный статус замужней женщины (matron). 162
Лингвориторическая парадигма: теоретические и прикладные аспекты. 2013. № 18 Приближение реализуется заменой дейктиков отдаленной перспективы (that, there) на единицы близкой перспективы (this, these) , напр., There they gathered, the employee who lacks employment, the faithless priest, the investor about to hang himself in the expectation of plenty [...]in this exclusive, this eclectic room, this room full of riddles (RW, 36). В приведенном примере люди, собравшиеся в комнате, описываются обобщенно в дальней перспективе наречием there «там» и в ближней – местоимением this «эта». Тактика детализации, представленная лексикой с семантикой пространственной близости, отражает фокусирование автора на части референта, напр., We see lyrical examinations of moss and fern and lichen, and hear a woman’s voice speak knowledgeably of undisturbed woodland. The camera dwells lovingly on a magnified close-up of a tree trunk, at the strange calligraphy of nature and time (NC, 175). В приведенном примере автор описывает ситуацию с позиции кинооператора, который сначала в общем воспринимает девственный лес, обозначенный существительным woodland, а потом – максимально фокусируется на коре дерева (a magnified close-up of a tree trunk). Изображение коры крупным планом фокусирует внимание читателя на необычной структуре коры (the strange calligraphy of nature and time). Метафорическое использование лексической единицы calligraphy «надпись» указывает на авторское восприятие старых деревьев как свидетелей истории, зафиксированной во всех изгибах узора коры и, таким образом, подчеркивает идею таинственности древнего леса. Детализация изображаемого объекта имеет место во время замены абстрактного существительного конкретным, напр., It was like Sleeping Beauty’s terrain <...>. And there stood the cottage itself, ancient, decayed, dark, beautiful. It stood alone, itself, gone wild, run wild. <...> a cottage<...>, overgrown with thorns and brambles, crumbling and falling, but crumbling to nature only, not to a man (RG, 296). В приведенном примере наблюдаем перенос фокуса внимания с целого, обозначенного абстрактным существительным terrain «территория, земля», на части: конкретный коттедж (cottage) с детализацией его характеристик, которые указывают на старость (ancient), разрушение (decayed, dark, falling), красоту (beautiful) и неухоженность растительности (overgrown with thorns and brambles). Квантификаторы (one, seven, a few) детализуют описываемые референты, напр., Тhe bank is spangled with wind flowers, their seven-petalled faces like mystic day-stars (NC, 288). В указанном примере писательница переводит внимание с берега речки, который усеян анемоном (wind flowers), на детали цветка, количество лепестков: seven-petalled faces. Тактика генерализации (118 примеров – 42 % ) состоит в смещении фокуса внимания автора с деталей объекта на его целое. Тактика генерализации реализуется заменой конкретних существительных на собирательные, напр., She does not trust these vultures, these pickers of bones, these recycling machines, these devouring camera folk (GI, 391). В приведенном примере конкретные существительные vultures «хищники», pickers of bones «стервятники», recycling machines «мусороперерабатыващие машины», заменяются собирательным существительным camera folk – «видеооператоры», которое обобщает перечисленные выше характеристики работников телевидения. Удаление осуществляется с помощью смещения фокуса внимания с существительного или местоимения с предлогом to на соответствующее с for, напр., Where was a voice to speak to her, for her, for England? Where was Cromwell? <...> Was the country done for, finished off, struggling and twitching in the last artificially prolonged struggles of old age? (RW, 343). В приведенном примере близкая перспектива обозначена словосочетанием a voice to speak to her «голос, который бы поговорил с ней», а на отдаление указывает предлог for: for her – «за нее» и for England – «за Англию». Отдаление реализуется заменой дейктиков близкой перспективы (here, this) на единицы дальнего расстояния (there, that), напр., And it is not entirely a myth, for it is here, and now this little wood, these insects, that little bird (WE, 17). Заключение. Визуальный компонент когнитивного стиля Маргарет Дрэббл представлен в текстах писательницы динамической стратегией фокусирования, которая реализуется тактиками детализации и генерализации. Доминирование тактики детализации (58 %) над генерализацией свидетельствует об аналитичности когнитивного стиля автора, склонности к дифференциации референтов и ориентации на детали воспринимаемого материала. В перспективе целесообразно провести анализ статической стратегии фокусирования когнитивного стиля писательницы. Применительно к лингвориторической парадигме отметим, что проблематику визуального компонента когнитивного стиля можно усмотреть и в иной плоскости, идеологической; тем самым возникает теоретическая возможность транспонировать предложенные методики на другой уровень анализа. Отправным пунктом может служить утверждение о том, что «лингвориторическая картина мира фиксирует – и во многом предопределяет – как бы сам способ видения, состояние “органов ментального зрения”» [Ворожбитова: 2000, 36]. При этом объектом классификации послужили «контексты употребления глагола видеть и семантически или ассоциативно связанных с ним лексем, демонстрирующие специфику ментального видения в его детерминированности лингвориторической картиной мира, что особенно ярко проявляется в период смены господствующей идеологии» [Там же] – на примере сталинского и перестроечного дискурса. (См. также: [Ворожбитова: 2005, 2014]). Перспективным представляется привлече163
Лингвориторическая парадигма: теоретические и прикладные аспекты. 2013. № 18 ние к языковому анализу понятийного аппарата когнитивно-дискурсивной парадигмы, в том числе стратегий статического и динамического фокусирования, тактик детализации и генерализации. Библиография Ворожбитова А.А. Лингвориторическая парадигма: теоретические и прикладные аспекты: Монография. Сочи: РИО СГУТиКД, 2000. 317 с. Ворожбитова А.А. Лингвориторическая парадигма: теоретические и прикладные аспекты: монография / А.А. Ворожбитова. 2-е изд., испр. и доп. М.: ФЛИНТА: Наука, 2014. 376 с. Ворожбитова А.А. Теория текста: Антропоцентрическое направление: Учеб. пособие. Изд. 2-е, испр. и доп. М.: Высшая школа 2005. 367 с. Гетьман З.О., Архипович Т.Г. Текст як інформаційна мовленнєва одиниця // Проблеми семантики слова, речення та тексту: Зб. наук. ст. К.: Київ. держ. лінгв. ун-т.1999. № 2. С. 38–41. Демьянков В.З. Когнитивная лингвистика как разновидность интерпретативного подхода // Вопросы языкознания. 1994. № 4. С. 17–33. Иссерс О.С. Коммуникативные стратегии и тактики русской речи. М.: ЛКИ, 2008. 288с. Кубрякова Е.С., Демьянков В.З., Лузина Л.Г. Краткий словарь когнитивных терминов. М.: МГУ, 1996. 195 с. Потапенко С.І. Мовна особистість у просторі медійного дискурсу: досвід лінгвокогнітивного аналізу. К.: КНЛУ, 2004. 360 с. Потапенко С.І. Сучасний англомовний медіа-дискурс: лінгвокогнітивний і мотиваційний аспекти: Монографія. Ніжин: НДУ імені Миколи Гоголя, 2009. 391 с. Холодная М.А. Когнитивные стили. О природе индивидуального ума. СПб.: Питер, 2004. 304 с. Шкуратова И. Исследование стиля в психологии: Оппозиция или консолидация // Стиль человека: Психологический анализ. М.: Смысл. 1998. С. 13–33. Globerson T. Mental capacity, mental effort, and cognitive style // Developmental review. 1983. V. 3. P. 292–302. Hansen T. Cogninive stylistics: Style and cognition in Mrs. Dalloway // Texts and Minds: Papers in Cognitive Poetics and Phonetic. Frankfurt am Main, etc.: Peter Lang, 2012. P. 71–84. Lakoff G., Johnson M. Philosophy in the Flesh: The Embodied Mind and its Challenges to Western Thought. N.Y.: Basic Books, 1999. 624 p. Иллюстративные источники GI: Drabble M. Gates of Ivory. Harmondsworth: Penguin Books, 1992. 464 p. NC: Drabble M. A Natural Curiosity. New York: Penguin Books, 1990. 309 p. RG: Drabble M. The Realms of Gold. Harmondsworth: Penguin Books, 1978. 357 p. RW: Drabble M. The Radiant Way.L.: Weidenfeld and Nicolson, 1987. 396 p. WE: Drabble M. The Witch of Exmoor. Harmondsworth: Penguin Books, 1997. 276 p.
164
Лингвориторическая парадигма: теоретические и прикладные аспекты. 2013. № 18 Жанр как базовая категория литературно-художественной коммуникации в свете лингвориторического подхода Сиганова Владлена Валерьевна Сочинский государственный университет, Россия 354000 г. Сочи, ул. Советская, 26а кандидат филологических наук E-mail: cypen@inbox.ru Аннотация. Категория жанра рассматривается с позиций концепций лингвориторической (ЛР) парадигмы и непрерывного ЛР образования в качестве базовой для литературно-художественной коммуникации, как оператор целостного функционирования и рассмотрения феноменов речемыслительной деятельности языковой личности продуцента и реципиента дискурса в данной сфере, связующее звено между ними как компонентами лингвориторико-герменевтического круга. Ключевые слова: лингвориторическая (ЛР) парадигма, литературно-художественная коммуникация, категория жанра, непрерывное лингвориторическое образование. УДК 81 Genre as basic category of literary belletristic communication from linguistic & rhetorical perspective Vladlena V. Siganova Sochi State University, Russia 354000 Sochi, Sovetskaya Str., 26a Candidate of Philology E-mail: cypen@inbox.ru Abstract. The category of genre is considered from the standpoint of linguistic & rhetorical (LR) paradigm conception and continuous LR education as the basis for literary belletristic communication, as operator of holistic functioning and studying phenomena of speech and mental activity of linguistic personality of the producer and recipient of discourse in a particular sphere, as a link between them as components of linguistic & rhetorical hermeneutical circle. Keywords: linguistic & rhetorical (LR) paradigm, literary belletristic communication, genre category, continuous linguistic & rhetorical education. UDK 81 Введение. Одно из центральных понятий теоретической поэтики – жанр (англ. genre, франц. le genre, нем. die gattung) [Лозинская: 2004, 145] – является своего рода «обоюдоострым» в теоретикометодологическом плане: актуальным как для теории литературы, так и для теории языка. Согласно концепции лингвориторической (ЛР) парадигмы как интегративного исследовательского подхода в филологической науке (см., напр.: [Ворожбитова 2000, 2005, 2011, 2012]), категорию жанра правомерно квалифицировать в качестве базовой для литературно-художественной коммуникации. Это своего рода оператор целостного рассмотрения феноменов речемыслительной деятельности языковой личности продуцента и реципиента дискурса, связующее звено между ними в сфере литературно-художественной коммуникации, что актуально также в образовательно-прикладном аспекте, для концепции непрерывного ЛР образования [Ворожбитова 2010, 2013]. Материалы и методы. Исходным материалом для данной статьи послужили некоторые центральные позиции теории жанра, актуальные для современных исследований, извлеченные нами из источника [Лозинская: 2004]; методом явился теоретический анализ проблемы с привлечением категориального поля ЛР парадигмы. Обсуждение. Двумя принципиальными вопросами в сфере изучения жанров в XX в. признаются следующие: 1) сущность жанра как категории; 2) роль жанров как классификационных единиц. При этом в качестве синонимических терминов используются такие номинации, как: вид (kind), модус (mode), тип (type), режим дискурса (regime / type dc discours, discourse type), тип текста (text type), конструкционный тип (constructive type), твердые формы (tonnes poetiques fixes, fixed forms), жанровые / родовые формы (generic forms) и т.п. [Там же, 145. Выделено нами. – В.С.]. Безусловно, данная терминология столь же актуальна и для теории языка; она выступает плацдармом для интегрированного рассмотрения проблематики жанра в рамках ЛР парадигмы с учетом результатов литературоведческих исследований. При этом следует учесть, что термином жанр (genre) в западной литературоведческой традиции могут называть и литературные роды – элементы категориальной триады «эпика – драма – лирика». 165
Лингвориторическая парадигма: теоретические и прикладные аспекты. 2013. № 18 В первой половине и в 1950-е гг. XX в. жанрология была ориентирована, прежде всего, на выделение сущностных параметров, дающих основание противопоставить друг другу литературные роды – лирику, эпос и драму, уже внутри которых производилась (или не производилась) группировка произведений по жанрам как таковым. Могли также выделяться принципиально иные – отличные от канонической триады – крупные литературные типы. Некоторые авторы отказывались от родовидовой иерархии, обращаясь непосредственно к рассмотрению отдельных жанров. Двумя важнейшими аспектами жанрологии на тот момент являлись: 1) выбор оснований для разграничения произведений; 2) составление перечня родов и видов литературы. П. Хернади в книге «За пределами жанра» описывает несколько десятков жанровых теорий с их подразделением на миметические, экспрессивные, прагматические и структурные. В частности, идея литературного рода была переосмыслена в терминах теории высказывания, выделены два литературных рода: фикциональный и лирический (К. Хамбургер). Фикциональный род включает повествование от третьего лица, драму, лирическую балладу, кинематографический нарратив. Фикциональный род отличается исчезновением реального Ich-Origines и появлением воображаемого, в лирическом же роде он сохраняется; отличия от внелитературных высказываний носят контекстуальный характер. Повествование от первого лица фактически выводится за пределы литературы, будучи не каноническим родом, а особой «смешанной» формой. Н. Фрай предложил ряд способов родового деления литературы. С учетом типов аудитории к классической триаде добавлен четвертый род: драма представляется на сцене, лирическая поэзия может петься, эпическая поэзия рассказывается вслух, проза читается про себя. (Отметим в дискуссионном плане, что эпос можно петь, а прозу читать вслух). Иерархия пяти модусов основана на соотношении героя произведения, законов природы и читателя. Миф: герой имеет природное превосходство над читателем и над законами природы; легенда, волшебная сказка: герой имеет некоторое превосходство нал читателем и законами природы; высокий подражательный («высокомиметический») модус: некоторое превосходство героя над читателем, но не над законами природы; низкий подражательный («низкомиметический») модус: герой находится на одном уровне с читателем и законами природы; модус иронии: герой ниже читателя. Система четырех архетипов: романс, ирония, комедия, трагедия – также формирует жанровую классификацию в рамках литературно-художественной коммуникации. Дескриптивно-классификационные существительные (например, «лирика») было предложено заменить на прилагательные («лирическое» и т. п.), которые указывают на формальные и ключевые признаки конкретной жанровой формы; при этом отвергнуто членение литературы на три канонических класса (Э. Штайгер). Так, для «лирической драмы» слово «драма» указывает на диалогическую форму произведения, а слово «лирическая» – на «ключевой» его тон. Причину запутанности вопроса о литературных родах выявил Ж. Женетт в работе «Введение в архитекст»: в период раннего Нового времени платоновская и аристотелевская классификации дискурсивных модальностей были смешаны с жанрово-родовым делением литературы. При этом априорные литературные формы выражения (например, модальности) смешиваются с историческими «архижанрами» (родами). Архижанры не могут быть полностью внеисторичными, сохраняя при этом жанровую дефиницию. Неустранимость расхождений между реальными жанровыми традициями и точными теоретическими дефинициями того или иного жанра породила концепцию жанра как интерпретационного инструмента литературной критики, который не имеет онтологических оснований, связи с читательской деятельностью, авторской интенцией (А. Розмарин). Однако в целом изучение жанровых традиций вело к интеграции концепта «жанр» в теорию литературы. Во второй половине XX в. вопрос об основаниях выделения жанров уступил место вопросу о сущности данной категории. Представление о жанре как наборе сущностных признаков, формальных и содержательных характеристик большого класса произведений сменяется концепцией жанра как литературной институции или конвенции. Для осмысления категории жанра с позиций интегративного ЛР подхода важным этапом становятся 1970–1980-е гг., когда она привлекает внимание языковедов [Лозинская: 2004, 147]. Внелитературные типы дискурса рассматриваются в рамках теории речевых актов. К. Миллер определила жанр как типизированную риторическую реакцию на однотипные ситуации, как констелляцию языковых приемов, направленных на выполнение одного и того же речевого действия посредством текста. Жанровые конвенции возникают, поскольку с помощью определенного вида текстов разным людям удается выполнять типовые задачи. Дж. Свэйлз связал концепцию жанра как коммуникативного события с теорией дискурсивных сообществ, в рамках которых существуют определенные номенклатуры жанров. Взаимопроникновение литературной и языковой жанровой теорий характеризует книгу А. Фаулера «Литературные виды», в которой освещены основные вопросы жанрологии начала 80-х гг.: соотношения исторических и теоретических жанров, жанровых имен и жанровых наименований; модусы и субжанры; жанровые трансформации и модуляции; происхождение жанров; жанровые системы и таксономии; сигналы жанровой принадлежности; иерархии жанров и литературные каноны; роль жанра в интерпретации произведения и др. Жанр рассмотрен в функциональной перспективе, как средство существования литературы и ее интерпретации, в том числе в «генетическом аспекте фамильной аналогии» (литературная традиция как цепь влияний, подражаний и наследованных кодов соединяет тексты данного жанра). 166
Лингвориторическая парадигма: теоретические и прикладные аспекты. 2013. № 18 Итоги развития жанрологии в XX в. подведены в книге Д. Фишелова «Метафоры жанра; выделены четыре типа аналогий, на которых строятся теории жанра: биологическая аналогия; аналогия-метафора семейного сходства; аналогия, исходящая из институциональной перспективы; аналогия «речевого акта». Для каждой из аналогий существует своя «наиболее подходящая» жанровая традиция; аналогия есть один из организационных принципов человеческого мышления в целом, жанр – способ перерабатывать литературную информацию (традиция когнитивного литературоведения). Подчеркнем, что в рамках когнитивизма, открывшего новые перспективы исследования литературы (см., напр.: [Кузнецова 2008, 2009, 2011]) и категории жанра на рубеже ХХ–ХХI вв., актуализируются логосно-тезаурусно-инвентивные параметры литературно-художественной коммуникации, лингвокогнитивный уровень языковой личности ее субъекта – продуцента и реципиента. Жанр рассматривается как ментальная структура, позволяющая мыслить о литературе в целом и о месте отдельного произведения в традиции, в том числе формировать научно-интерпретативный дискурс ученого-филолога как особый тип вторичного характера (см. в связи с этим [Ворожбитова, Кузнецова 2012]). Жанр является в этом случае «организующим принципом одной из подсистем мышления, поэтому для его изучения могут применяться подходы, основанные на аналогии между жанром и формами организации других мыслительных модулей» [Лозинская: 2004, 148]. В аспекте исследования закономерностей функционирования лингвориторико-герменевтического круга актуально также рассмотрение проблемы читательского восприятия жанровой принадлежности произведения. В рамках когнитивного подхода эмпирическое изучение литературы – особая отрасль в русле психологии восприятия. В терминах ЛР парадигмы речь о жанре идет как об организующем конструкте – инвентивно-диспозитивно-элокутивном детерминанте того рецептивного дискурсаинтерпретанты, который строится читателем в процессе восприятия, понимания, анализа и интерпретации текста и дискурса художественного произведения. Заключение. Таким образом, в начале ХХI века проблематика теории жанров является по-прежнему актуальной для филологической науки и ждет новых концептуальных обобщений и методик исследования. Категория жанра, базовая для литературно-художественной коммуникации, является оператором как самого функционирования триады «текст – дискурс – произведение» на материале корпуса соответствующих текстов, так и целостного изучения феноменов речемыслительной деятельности языковой личности продуцента и реципиента дискурса. Библиография Ворожбитова А.А. Комплексное исследование дискурсивных процессов в российском социокультурно-образовательном пространстве ХIХ–ХХI вв.: программные установки лингвориторической парадигмы // Вестник Сочинского государственного университета туризма и курортного дела. 2012. № 1 (19). С. 182–185. Ворожбитова А.А. Лингвориторическая парадигма: теоретические и прикладные аспекты: Монографиия. Сочи: РИО СГУТиКД, 2000. 317 с. Ворожбитова А.А. Лингвориторическое образование как инновационная педагогическая система (принципы проектирования и опыт реализации): монография / А.А. Ворожбитова; под науч. ред. Ю.С. Тюнникова. 2-е изд., испр. и доп. М. : ФЛИНТА : Наука, 2013. 312 с. Ворожбитова А.А. Сочинская лингвориторическая школа: программа и некоторые итоги // Вестник Поморского университета. Серия: Гуманитарные и социальные науки. 2011. № 1. С. 77–83. Ворожбитова А.А. Теория текста: Антропоцентрическое направление: Учеб. пособие. Изд. 2-е, испр. и доп. М.: Высшая школа 2005. 367 с. Ворожбитова А.А. Филолог как профессиональная языковая личность в инновационном потенциале Федерального государственного стандарта третьего поколения (ФГОС-3): лингвориторикосинергетический подход // Вестник Сочинского государственного университета туризма и курортного дела. 2010. № 4. С. 144–149. Ворожбитова А.А., Кузнецова Л.Н. Лингвориторика дискурсивных процессов: типология интертекстуальных включений в научно-интерпретативном дискурсе филолога как профессиональной языковой личности // Известия Сочинского государственного университета. 2012. №3 (21). С. 182–186. Кузнецова А.В. Лирический универсум: индивидуальная картина мира в риторическом сознании // Лингвориторическая парадигма: теоретические и прикладные аспекты: Межвуз. сб. науч. тр. Вып. 11 / Под ред. проф. А.А. Ворожбитовой. Сочи: РИО СГУТиКД, 2008. С. 33–41. Кузнецова А.В. Художественный текст в когнитивной научной парадигме // Междисциплинарные аспекты лингвистических исследований: Сб. науч.тр. Краснодар: Просвещение-Юг, 2009. С. 149–156. Кузнецова А.В. Художественный текст в когнитивной парадигме: семантическое пространство и концептуализация // European social science journal. Рига – Москва. 2011. № 5. С. 155–161. Лозинская Е.В. Жанр // Западное литературоведение XX века: Энциклопедия. М.: Intrada, 2004. 560 с. (ИНИОН РАН. Центр гуманитарных научно-информационных исследований. Отдел литературоведения). С. 145–148.
167
Лингвориторическая парадигма: теоретические и прикладные аспекты. 2013. № 18 Индивидуальная лингвориторическая картина мира как маркер аксиологии автора1 Сидорова Татьяна Александровна Северный (Арктический) федеральный университет, Россия 163002 г. Архангельск, наб. Северной Двины, 17 доктор филологических наук, профессор E-mail: plavnik@atknet.ru Аннотация. В статье реализуется попытка моделирования индивидуальной лингвориторической картины мира (ее фрагмента) на основе анализа конкретного модернистского текста советского периода. Концептуальное пространство текста осмысливается как духовный центр, транслирующий авторское мировоззрение и авторскую аксиологию. Исследование показало, что модель фрагмента индивидуальной лингвориторической картины мира является не только отражением индивидуального языкового сознания, но и кумулятором этнокультуры со всеми идеологическими особенностями советской эпохи. Ключевые слова: лингвориторическая картина мира, концепт, концептуальное пространство, дискурсивные признаки концепта, аксиология автора, ценностные оппозиции. УДК 81 Individual linguistic rhetorical worldview as indicator of author’s axiology Tatyana A. Sidorova Northern (Arctic) Federal University, Russia 163002 Arkhangelsk, Severnaya Dvina Embankment, 17 Doctor of Philology, Professor -mail: plavnik@atknet.ru Abstract. The paper models an individual linguistic rhetorical worldview (its fragment) based on the analysis of a particular modernist text of the Soviet period. The conceptual space of the text is interpreted as a spiritual center, transmitting the author's worldview and his axiology. The study revealed that the model of a fragment of an individual linguistic rhetorical worldview is not only a reflection of individual linguistic consciousness, but also an accumulator of ethnic culture with all the ideological characteristics of the Soviet era. Key words: lingsuitic rhetorical worldview, concept, conceptual space, discourse concept features, author’s axiology, axiological oppositions. UDK 81 Введение. В настоящее время продолжается поиск новых методов анализа художественного текста. Представляется наиболее продуктивным комплексный, междисциплинарный подход, детерминируемый использованием методов, разработанных в рамках различных научных парадигм: когнитивной, дискурсивно-коммуникативной, лингвориторической и др. Актуальность данного исследования видится в возрастающем интересе к междисциплинарным исследованиям, дающим возможность углубить представления о таких когнитивных категориях, как творение (создание), восприятие и понимание текста. Основная задача статьи – моделирование фрагмента индивидуальной лингвориторической картины мира Саши Соколова на основе анализа повести «Школа для дураков» с целью актуализации аксиологии автора как языковой личности (речевой, коммуникативной). Считаем нецелесообразным дифференцировать виды языковой личности. Объект исследования – языковые средства, объективирующие индивидуальную лингвориторическую картину мира. Предмет исследования – структуры знания, объективированные языковыми средствами и формирующие концептуальное пространство текста, детерминирующее фрагмент индивидуальной лингвориторической картины мира. Материалы и методы. Материалом исследования послужила повесть Саши Соколова «Школа для дураков». Категория лингвориторической картины мира – одна из центральных в лингвориторической научной парадигме [Ворожбитова: 2005, 2014]. Мы исходим из положения о том, что «лингвориторическая картина мира – вербально-мировоззренческое ядро индивидуального и общественного сознания, духовная призма, через которую языковая личность воспринимает объективную реальность» [Ворожбитова: 2000, 12] (см. также: [Vorozhbitova: 2011]). Лингвориторическая интерпретация текста осуществляется нами, согласно концепции А.А. Ворожбитовой, на пересечении трех категориальных рядов. В процессе анализа текста мы учитываем методологические категории Этоса, Логоса и Пафоса. На основе
1
Исследование выполнено при финансовой поддержке РГНФ и Правительства Архангельской области в рамках научно-исследовательского проекта «Роль городских социолектов в формировании общенационального русского языка», №13-14-29006а(р). 168
Лингвориторическая парадигма: теоретические и прикладные аспекты. 2013. № 18 концептуального анализа выделяются такие структуры знания, как нравственные установки (пресуппозиции) и нравственные оппозиции, что соответствует категории Этоса. Анализ языкового материала дает аргументы для выведения авторских сентенций, что соответствует категории Логоса. Исследование эмоциональных концептов (СТРАХ, УЖАС, СТЫД, ОДИНОЧЕСТВО и др.) формирует представление об эмоциональном пространстве, что соответствует категории Пафоса. Анализ языковой (речевой, коммуникативной) личности осуществляется на основе концепций Ю.Н. Караулова [Караулов: 1989], В.И. Карасика [Карасик:1994], Т.Г. Винокур [Винокур: 1993]. Полагаем, что можно говорить и о «текстовой личности» (термин Ю.Казарина). Третий категориальный ряд коррелирует с кодированием смыслов автором. Моделирование фрагмента лингвориторической картины мира предполагает расшифровку этих смыслов. При расшифровке авторских смыслов мы опираемся на концепцию эстетической мотивированности, разработанную нами в монографии [Сидорова: 2012, 316–426]. Воздействуя на читателя, автор не только формирует в его сознании новые смыслы, но и актуализирует те, которые сложились в истории культуры еще до создания того или иного текста. Это осложняет художественное восприятие, что повышает эстетическое воздействие на читателя. Известные и зафиксированные в истории культуры смыслы возникают в сознании читателя в процессе рефлексивной деятельности (культурная, историческая, мифологическая, этимологическая, социальная и другие рефлексии). При этом восстановленные смыслы либо сохраняются, либо становятся базой для переоценки, для формирования вторичных смыслов, либо подвергаются разрушению. В своем исследовании мы опираемся также на концепцию дискурса М.Ю.Олешкова, осмысливающего текст как результат дискурсивной деятельности [Олешков: 2009, 68– 85]. Таким образом, в статье реализуются лингвориторический метод исследования, когнитивнодискурсивный, концептуальный, а также метод моделирования. Обсуждение. В процессе анализа повести «Школа для дураков» были выявлены базовые и локальные концепты. Все они взаимосвязаны и составляют единое концептуальное пространство. В статье представлен анализ только базовых концептов, к которым мы отнесли концепты СИСТЕМА, ДУРАК и ОДИНОЧЕСТВО. Все три концепта репрезентируются одноименными ключевыми словами. Подробный анализ всех концептов в одной статье просто невозможен. Поэтому мы остановимся на концепте СИСТЕМА с последующим осмыслением других концептов. В ряд репрезентантов, синтагматически связанных с именем концепта СИСТЕМА, входят прилагательные «тапочная» и «горная». Основными ассоциатами концепта СИСТЕМА являются ключевые слова «школа» и «порядок»: «…мы никогда не любили школу, особенно с того дня, когда наш директор <…> ввел тапочную систему. Так <…> назывался порядок, при котором ученики были обязаны приносить с собою тапочки, причем нести их следовало не просто в руках и не в портфелях, а в специально сшитых матерчатых мешочках.» [Соколов: 2010, 115–116]. Концепт ПОРЯДОК вступает в отождествительные отношения с концептом СИСТЕМА и приобретает дискурсивный признак принуждение, что маркируется лексемами «обязаны» и «не любили», выражающими отрицательное отношение героя к нововведению. Наряду с признаком принуждение концептуализируется признак унижение, т.к. тапочки нужно носить у всех на виду в мешочке с надписью «школа для дураков». Прилагательное «тапочная» концептуализирует представление о системе как об условно принятых (введенных директором) правилах. Фрагмент «Внимание, – он, директор, сказал в тишине, – с такого-то числа эта специальная школа со всеми ее химикалиями…и прочими танцами-шманцами объявляется Образцовой Ударной имени отечественного математика Лобачевского специальной школой и переходит на тапочную систему» [Там же, 121] маркирует снижение статуса школы, что детерминируется смешением стилей. С одной стороны, использование сниженной лексики («химикалии», «танцы-шманцы»), а с другой стороны, идеологизированной лексики («образцовая», «ударная»). Лексема «тишина» вызывает ассоциацию с эмоцией страха. Эмоциональный концепт СТРАХ также связан с концептом СИСТЕМА. Между ними возникают причинноследственные отношения (система формирует страх). В контексте «узники специальной школы, рабы тапочкой системы имени Перилло, лишенные права обычного человеческого голоса и оттого вынужденные кричать нечленораздельным утробным криком, мы, жалкие мошки, запутавшиеся в неукоснительных паучьих сетках учебных часов» [Там же, 195] появляются образные ассоциации спецшколы с тюрьмой или колонией, а тапочной системы – с рабством. Образы актуализируются лексемами «узники» и «рабы». Концептуализируется признак «отсутствие свободы». Образ школы-паутины («паучьей сетки»), в которой ее ученики – «жалкие мошки», актуализирует признаки жестокость и беспощадность, поскольку паук в массовом сознании ассоциируется со злым началом, смертью, характеризуется жестокостью и безжалостностью. Важным является и способ поедания жертвы пауком: парализуя ее, он лишь высасывает жизненные соки, не поглощая целиком. Контекст актуализирует и признак лишение права голоса. Образ крика осмысливается как реакция. Вместе с прилагательными «нечленораздельный» и «утробный» образ формирует признаки беспомощность и ужас, как чувства, которые вызывает система. Концептуализируется анропоморфное восприятие СИСТЕМЫ, поработившей учеников школы. Утробный крик не слышен. Это крик отчаяния. Актуализируется пресуппозиция: СИСТЕМА отнимает свободу, нарушает внутреннее психологическое пространство, вызывает ужас, доводит до отчаяния. Но у обитателей школы формируется двоякое к ней отношение: «мы <…> по-глупому любим ее, нашу ненавистную специалку <…> . И если бы нам предложили перейти в нормальную, в обычную школу 169
Лингвориторическая парадигма: теоретические и прикладные аспекты. 2013. № 18 для нормальных, сообщив при этом, что мы выздоровели и нормальны, то – нет, нет, не хотим, не гоните! – мы бы заплакали, утираясь поганым тапочным мешком. Да, мы любим ее, потому что привыкли к ней <…> покинув ее, мы <…> останемся одни, станем одинокими, жизнь разбросает нас по углам своим, по толпам умников, рвущихся к власти, к женщинам, машинам, инженерным дипломам, а нам – круглым дуракам – нам ничего такого не нужно» [Там же, 195–196]. В сознании читателей возникают две противоположные системы: одна для «умников» (в ней нормальным является стремление к власти, «красивой» жизни, высшему образованию и т.п.), другая – для «дураков» (в ней другие жизненные ценности). Здесь же появляется оппозиция «толпы умников, рвущихся к власти…» – «круглые дураки». Известно, что в русской языковой картине мира стремление к власти осуждается. Поэтому слово «умники» приобретает коннотацию негативную и, наоборот, слово «дураки», тем более «круглые», – положительную коннотацию. Отсутствие порядка характеризуется лексемами «ужасно», «плохо». Порядок становится необходимым условием для жизни «дураков», т.к. его нарушение делает их беспомощными. Тапочная система представляется как составляющая несчастья, т.к. она противоречит природе человека: «рододендроны, всякую минуту растущие где-то в альпийских лугах, намного счастливее нас, ибо не знают ни любви, ни ненависти, ни тапочной системы имени Перилло, и даже не умирают, так как вся природа, исключая человека, представляет собою одно неумирающее, неистребимое целое» [Там же]. Возникает ассоциативная оппозиция: «система – природа». Актуализируется и временная оппозиция: «вечность (природа) – миг человеческой жизни (связан с тапочной системой)». Ряд образных ассоциатов ШКОЛЫ актуализирует в сознании параллель с адом, изображенным в «Божественной комедии» Данте: «В утробах некрашеных батарей шумела вода, за окном шагала тысяченогая неизбывная, неистребимая улица, в подвалах котельной от одной топки к другой, мыча, метался с лопатой в руках наш истопник и сторож, а на четвертом пушечно грохотала кадриль дураков, потрясая основы всего учреждения»; «ненасытные адовы топки»; «он, обернув ко мне обуглившееся и страшное в танцующих бликах и отблесках пламени, изъязвленное и небритое лицо свое»; «он рычал – то же слово: бациллы, бациллы, бациллы. И столь велик бывал гнев его, и так сильна страсть, что огонь в топках погасал от рыка его» [Там же, 222]. О неодушевленных предметах говорится как о живых («утробы батарей», «тысяченогая улица», «ненасытные топки»), о «дураках» – как о предмете («пушечно грохотала кадриль дураков»). Актуализируется представление о том, что «дураки» лишь существуют, а не живут. Об этом свидетельствует и сочетание «голубые ученические губы». Только пар становится маркером их жизни. Выражение «признак дыхания, призрак жизни» – языковая игра, которая заключается в смешении идиом. В результате рождается новый смысл: призрачность жизни, не жизнь, а существование. Школа для дураков с ее тапочной системой является символом всего советского государства, что детерминируется рядом текстовых ассоциатов. Ср.: «Из красного кирпича, окруженная забором из такого же кирпича» [Там же, 116] (ассоциация с Кремлем). Актуализируется также признак замкнутости пространства, изолированности. Тот же признак представлен в изображении города, в котором находится школа: «Поезда, которые минуют наш дом, движутся по замкнутой, а следовательно – бесконечной кривой вокруг нашего города, вот почему из нашего города выехать почти невозможно. Всего на кольцевой дороге работает два поезда: один идет по часовой стрелке, другой – против». [Там же, 183]. Графически кривая ассоциируется с ложью. Кольцевая дорога ассоциируется с кругом. Круг – символ непреодолимого пространства. Символичными становятся и скульптуры: «два небольших меловых старика, один в кепке, а другой в военной фуражке» [Там же, 116]. Детали «кепка» и «военная фуражка» актуализируют образы вождей. За этими образами легко узнаются реальные исторические фигуры Сталина и Ленина. Их имена возникают как идеологемы языкового сознания. Так автор актуализирует аксиологию власти (СИСТЕМЫ). С фигурами стариков связана фигура мальчика горниста, у которого выбили из рук горн. Концептуализируется еще один признак СИСТЕМЫ – лишение свободы творчества. Образ пустоты появляется на протяжении всего текста и является одним из признаков Системы. Это опустошение, причем опустошение не только пространства, но и душ, т.к. система искажает сознание и опустошает душу. Концепт ПУСТОТА вступает с концептом БОЛЕЗНЬ в причинно-следственные отношения. Образы-характеры, представленные в повести, тоже формируют лингвориторическую картину мира. Это и образы представителей власти, тех, кто служит системе, и образы тех, кто полностью подчиняется, превращаясь в рабов системы. Но и те, и другие – жертвы СИСТЕМЫ. Каждый из субъектов системы может быть охарактеризован как языковая (текстовая) личность. Образ прокурора, отца главного героя повести Ученика такого-то стоит в одном ряду с образами директора и завуча. Он также служит системе. Прокурора ярко характеризует речь, в которой преобладает лексика, имеющая негативную коннотацию: «будь проклят», «сукин ты сын», «приказал заниматься делом», «ублюдок», «не желаю тебя видеть», «черт бы тебя взял», «галиматья дурацкая», «на кой хрен», «нет ничего хорошего», «пусть бога благодарит», «балбес малохольный», «босяк», «дачник фиговый», «моцарты фиговы», «они бы у меня попиликали…» и т.п. В речи преобладают только отрицательные эмоции: презрения, ненависти к людям. Реализуются речевые тактики унижения, посыла в человеческий низ, проклятья, оскорбления, угрозы и т.п. Концептуализируется признак вседозволенность. Язык героев повести изобилует штампами, что детерминирует несвободу слова как еще один признак СИСТЕМЫ. Реализуется пресуппозиция: идеологизация языка рождает идеологизацию сознания. Это, в свою оче170
Лингвориторическая парадигма: теоретические и прикладные аспекты. 2013. № 18 редь, актуализирует идею внутренней несвободы человека. Человек не является ценностью, он лишь часть СИСТЕМЫ, что маркируется ключевым словом «такой-то», являющимся клише, актуализирующим мотив обезличенности. Для объективации мотивов и идей автор использует и общекультурные ассоциации. Так, в тексте люди болеют «меловой болезнью», которая вызывает страх, ужас, тревогу: «крик твой леденил кровь лживых и развратных учителей твоих, и <…> они обращались <…>в меловые столбы и столбики» [Там же, 146]; «застывших и меловых от волнения», «в какой нездешний ужас приводил этот безумный ваш крик и педагогов, и учеников» [Там же, 145]. Меловые столбы вызывают культурологическую ассоциацию со столбом соли, в который превратилась жена Лота за грехи («соль» на древнееврейском звучало как «мелах»). Подчинение Системе, безмолвие, таким образом, расцениваются как грех. Актуализируется авторская аксиология. Главным текстовым ассоциатом, раскрывающим концепт ДУРАК, является заголовок повести – «Школа для дураков». Ассоциаты, репрезентирующие концепт в тексте, отличаются от тех, что присутствуют в языковом сознании: «узники», «рабы», «жалкие мошки, лишенные права голоса», «идиоты», «юродивые», «шизоиды», «дефективные», «обманутые, оболганные», «те, кому заткнули их слюнявые рты, и кому скоро заткнут их», «без вины онемевшие, немеющие, обезъязыченные» [Там же, 110, 111]. К дуракам относится и учитель географии Савл Петрович, имя которого актуализирует мотив возмездия, связанный с образом библейского Савла, вставшего на сторону христиан и получившего имя Павел. Он сам представляет собой мессию, а в его речах актуализируется признак скорого возмездия как наказания за грехи СИСТЕМЫ. Образ Насылающего, который ассоциируется с Богом, появляется на протяжении всей повести. С ним связана синонимическая связь «дурак – гений»: «говорили что Нылающий дурак, но гений» [Там же, 10]. Понятие нормы переосмысливается, и нормальным оказывается не то, что свойственно системе, а то, что отвергается ею. Так реализуется мотив абсурдности системы как формы общественного устройства, с ее правилами, представлениями, нормами, идущими в разрез с нравственными ценностями. Дураками становятся умники, поскольку «Они ничуть не умнее нас, – говорит про учителей школы герой повести, Ученик такой-то,- все жуткие дураки» [Там же, 130]. Статус дурака приписывается всем носителям системы – как власть имущим, исполняющим ее волю, так и жертвам ее. В контексте возникают оппозиции: умник – дурак, дурак – шут. Основная идея, связанная с концептом ДУРАК: Именно система порождает дураков, и они должны отомстить системе. Носителем признака состояния одиночества является главный герой Ученик такой-то, он же Нимфея. Образ вызывает ассоциацию с мифическими существами, которые могли жить только в своей среде (дереве, озере и т.п.) и исчезали вместе с ней. Пространством, в котором актуализируется одиночество, становится внутренний мир героя. Это пространство мифологизируется, что маркируется не только именем героя, но и другими мифическими наименованиями. Время тоже субъективируется и осмысливается сквозь призму внутреннего мира героя. На ассоциативном уровне в тексте актуализируются когнитивные признаки концепта ОДИНОЧЕСТВО: изоляция, ощущение себя чужим, особость, избранность, возможность быть самим собой, независимость. Признаки особость, избранность проявляются в поэтичности натуры героя: «Она обусловлена способностью вслушиваться, всматриваться в окружающий мир и слышать, как растет трава, как звучит мелодия человеческого равнодушия, когда «где-то далеко, быть может, в другом конце города, слепой человек в черных очках, стекла которых отражали и пыльную листву плакучих акаций, и торопливые облака, и дым, ползущий из кирпичной трубы фабрики офсетной печати, просил идущих мимо людей перевести его через улицу, но всем было некогда и никто не останавливался» [Там же, 75]. Он слышит тишину пустых квартир, владельцы которых или «ушли на работу и вернутся лишь к вечеру, или не вернутся, потому что ушли в вечность» [Там же], слышит бег времени, человеческое дыхание, голоса, обреченные на безвестность, и многое другое, отчего его индивидуальная картина мира становится еще более насыщенной. Способность видеть глубже и точнее многих является причиной раздвоенности героя, неадекватности самому себе. Эпиграф повести из произведения Эдгара По «Вильям Вильсон» становится интертекстом-ключом к пониманию раздвоенности мальчика. Абсурдные порядки, нормы, жестокость, зло, которое распространяется вокруг, посягают и на чистую, невинную, чувствительную душу мальчика. И она сопротивляется вмешательству, преобразованию себя извне: «буду заполнять криком своим пустоту пустых помещений, покуда не заполню их все, чтобы не было мучительно больно» [Там же, 152]). Это проявляется в бесконечных спорах героя с самим собой, в нежелании слиться воедино, т.к. для него это значит обрести не желанные покой и волю, а подчиниться системе. Одиночество является возможностью достижения свободы, воли и покоя: «Я принадлежу отныне дачной реке Лете, стремящейся против течения по собственному желанию <…> [Там же, 76]. Герой не хочет быть инженером, что вызывает в сознании идеологическую ассоциацию со словами Сталина о том, что писатель должен быть «инженером душ человеческих». Герой же хочет быть энтомологом. Поскольку бабочка – это символ человеческой 171
Лингвориторическая парадигма: теоретические и прикладные аспекты. 2013. № 18 души, возникает связь с библейским мотивом ловцов человеков (душ человеческих). Контекстуально зимние бабочки, которых ловит Нимфея, символизируют жертв бесчеловечного обращения, репрессии. Одиночество осмысливается как протест героя против сложившегося образа жизни, это и форма свободы. С концептами ОДИНОЧЕСТВО и СВОБОДА коррелирует концепт ТВОРЧЕСТВО, ассоциатами которого становятся лексемы «сочинять», «фантазер», «фантазировать», «рассказы, написанные на веранде», «придумываю» и др. Кроме того, речь героя отличается образностью и свободным обращением с языковыми штампами: он использует различные приемы языковой игры, в том числе и со штампами. Языковая игра характеризует не только героя, но и автора, воспринимающего действительность иронично, а систему советского государства – как абсурдную. Поэтому эмоционально – оценочный уровень связан с положительной оценкой концепта ОДИНОЧЕСТВО. Главному герою комфортно в своем состоянии одиночества. Он не желает возвращаться в реальный мир, предпочитая свой выдуманный, иллюзорный, который становится реальнее. Таким образом, концепты ОДИНОЧЕСТВО и ДУРАК в контексте становятся позитивными, так как в них доминирует положительная ценностная составляющая. Концепт СИСТЕМА осмысливается как антиценность. Концепты ДУРАК и ОДИНОЧЕСТВО актуализируются не самостоятельно, а во взаимодействии с СИСТЕМОЙ. Доминантный смысл текста можно сформулировать в виде идеи: Система с ее идеологизацией реальности действует разрушающе на человека, управляя его сознанием, что приводит к гибели человеческого «я», которое идеологизируется, превращая человека в дурака. Одиночество при этом является единственным выходом к получению желаемой свободы и сохранению своей индивидуальности. Отношения, которые возникают между базовыми концептами, их тесная связь позволяет построить концептуальное пространство произведения, которое состоит из нескольких уровней, каждый из которых становится отражением и фрагментом лингвориторической картины мира. Первый уровень составляют ключевые слова и ассоциаты концептов. Среди них ассоциаты образцовая, ударная актуализируют концепт ПОРЯДОК, ассоциаты узники, рабы, жалкие мошки и т.п. актуализируют концепт СВОБОДА / НЕСВОБОДА, ассоциаты паутина, тишина, отсутствие голоса и т.п. актуализируют концепт СТРАХ, ассоциаты Министерство Тревог, школа, прокурор актуализируют концепт СИСТЕМА. Концепт ТВОРЧЕСТВО актуализируют ассоциаты фантазер, сочинять, рассказы, написанные на веранде, сочинение и др. Концепт ДУРАК актуализируется с помощью ассоциатов школа для дураков, идиот, больной, юродивый, шут и пр. Концепт ОДИНОЧЕСТВО эксплицируют ассоциаты Край Одинокого Козодоя, Ученик такой-то, белый, больной и др. Следующий уровень – концептуальные признаки, появляющиеся под воздействием дискурса (текста). У концепта СИСТЕМА можно выделить следующие признаки: иерархическая структура, замкнутость, форма круга (кольцевая дорога), пустота, тоталитаризм, изолированность, репрессии и т.п. У концепта ОДИНОЧЕСТВО можно выделить признаки: протест, изолированность, особость, свобода, творчество. Концепт ДУРАК приобретает признаки жертва, болезнь, норма, возмездие. Важным является уровень возникающих в тексте оппозиций, ценностных установок, мотивов, идей, символов. Например, можно выделить следующие оппозиции: жизнь – призрачность жизни, шут – дурак, дурак – умник, разум – чувства, свет – мрак, добро – зло и др. К символам относится школа как знак Системы. ДУРАК, являясь самостоятельным концептом, одновременно становится символом возмездия Системе. Паутина – символ ужаса и состояния страха, бабочка – символ жертвы системы. Детали также выполняют роль символов. Например, тапочки, матерчатые мешки, заснеженные пальто становятся символами Системы. В контексте возникают мотивы духовности/бездуховности, возмездия, ловцов душ, ада (библейские) и т.д. Основные идеи реализуются посредством пресуппозиций (установок). Так, концепт ТВОРЧЕСТВО актуализирует одну из ценностных установок автора: искусство должно быть свободным от давления государства. Имплицитно актуализируется внутренняя форма слова «дурак» (ужаленный, укушенный). Реализуется идея: Дурак – порождение Системы, которая его «ужалила», подчинив себе, сделав его рабом. Поэтому Дураки станут Насылающими, т.е. отомстят Системе. Интересной является идея: Одиночество – естественное состояние героя (Дурака), т.к. в таком состоянии он обретает внутреннюю гармонию. Одиночество при этом становится символом протеста против Системы. Актуализация оппозиций разум – чувства, свет – мрак, добро – зло приводит к идее приоритета эмоционального над рациональным. Идея отождествления дурака и гения актуализирует в сознании песню И. Талькова «Я вернусь» (…в страну не дураков, а гениев…). Идея возмездия реализуется и через образы меловых столбов (ассоциация с соляным столбом). Концепты в контексте приобретают дискурсивные коннотации. Например, ДУРАК становится синонимом ГЕНИЯ, ЮРОДИВОГО, антонимом УМНИКА, ШУТА. У него есть такой дискурсивный признак, как степень проявления болезни (идиот – крайняя степень, это уже сумасшествие, а дурак – «почти идиот»). Можно выделить уровень взаимосвязи концептов. Например, между концептами СИСТЕМА и ПОРЯДОК, ПРАВИЛА, ЗАКОН возникают отношения отождествления. Между концептами СИСТЕМА и ДУРАК – отношения причинно-следственные: Дурак – порождение Системы. При взаимоотношении концептов переосмысливается понятие нормы, что характерно для постмодернистской картины мира. 172
Лингвориторическая парадигма: теоретические и прикладные аспекты. 2013. № 18 Правила поведения, ценности, которые являются нормой в системе, нельзя назвать нормальными, потому что они бесчеловечны. Концепт ОДИНОЧЕСТВО является транслирующим по отношению к концепту ДУРАК, т.к. это естественное состояние Дурака. В свою очередь, концепты ОДИНОЧЕСТВО и СТРАХ вступают в антонимические отношения, т.к. только в состоянии одиночества герой обретает внутреннюю гармонию и свободу, становится самим собой. Концепты ОДИНОЧЕСТВО и СИСТЕМА образуют оппозицию. Противопоставление актуализируется за счет отношения к концептам ВОЛЯ / СВОБОДА. Система блокирует любое проявление свободы, тогда как одиночество расценивается как единственная возможность ее достижения. При этом взаимодействие концептов является односторонним, если Система пытается повлиять на героя, носителя состояния одиночества, то он, в свою очередь, пытается изолироваться от этого влияния. Пятый уровень представлен эстетически значимыми смыслами, которые актуализируются за счет концептов. К ним относятся следующие смыслы: Система – абсурд; Система – подмена реальности путем ее идеологизации; одиночество – возможность быть свободным; одиночество – возможность творчества; одиночество – протест против системы, защита от нее; Дурак – жертва системы, ее результат. Именно пятый уровень становится актуализатором аксиологии автора. Таким образом, первый уровень (нижний) концептосферы представляют ключевые слова, ассоциаты → второй уровень – концептуальные признаки → третий уровень – оппозиции, ценностные установки, мотивы, идеи, символы → четвертый уровень – отношения между концептами в процессе их взаимодействия → пятый уровень – эстетически значимые смыслы. Заключение. Как было показано в процессе анализа текста, авторские интенции обусловливают смысловые сдвиги, которые в процессе рефлексивной деятельности читателя актуализируются и способствуют пониманию текста. Модель концептосферы текста является отражением индивидуальной лингвориторической картины мира, которая характеризуется следующими признаками: противопоставление ценностных ориентиров картины мира ДУРАКОВ и СИСТЕМЫ; имплицитное указание на имена вождей как идеологемы языкового сознания (детали, скульптуры); идеологизация языкового сознания (использование языковых штампов, языковая игра, использование бранной лексики и т.п.); деформация личности (раздвоение сознания личности как форма протеста против системы); специфический прагматикон (речевые тактики насмешки, иронии, оскорбления, проклятия, угрозы и т.п., пресуппозиции, маркирующие речевое поведение героев, коммуникативная цель – сформировать у читателя эстетически значимые смыслы); символизация как результат когнитивного процесса типизации (это и возможность передать несколько смыслов); субъективация времени и пространства (мифологизация); оживление внутренней формы с целью актуализации смыслов (например, посвящение Вите Пляскину вызывает рефлексию: пляска святого Вита) и др. Автора повести можно назвать «идеологическим маргиналом» (термин А.А. Ворожбитовой). В повести представлены и аксиология власти (СИСТЕМЫ), и народа, и автора. Но доминирует аксиология автора, что детерминируется концептуальным пространством и лингвориторической картиной мира. Библиография Ворожбитова А.А. Лингвориторическая парадигма: теоретические и прикладные аспекты: Автореф. дис. …докт. филол. наук. Краснодар: КубГУ, 2000. 48 с. Ворожбитова А.А. Лингвориторическая парадигма: теоретические и прикладные аспекты: монография / А.А. Ворожбитова. 2-е изд., испр. и доп. М.: ФЛИНТА: Наука, 2014. 376 с. Ворожбитова А.А. Теория текста: Антропоцентрическое направление: Учеб. пособие. Изд. 2-е, испр. и доп. М.: Высшая школа 2005. 367 с. Винокур Т.Г. Говорящий и слушающий. Варианты речевого поведения. Изд.3-е. М.: Издательство ЛКИ, 2007. 172с. Карасик В.И. Языковая личность и категория языка // Языковая личность: проблемы значения и смысла. Волгоград: Перемена, 1994. С.14–24. Караулов Ю.Н. Русская языковая личность и задачи ее изучения // Язык и личность. М.: Наука, 1989. С. 3–8. Сидорова Т.А. Когнитивный аспект традиционных проблем словообразования и морфемики: монография. Архангельск: САФУ, СОЛТИ, 2012. 480 с. Соколов С. Школа для дураков. СПб.: Издательская Группа «Азбука-классика», 2010. 256 с. Vorozhbitova A.A. Discourse-paradigmatics and Discourse-syntagmatics Categories in Linguo-rhetoric Paradigm // European researcher. 2011. № 11 (14). Р. 1532–1537.
173
Лингвориторическая парадигма: теоретические и прикладные аспекты. 2013. № 18 Ономастические концепты в художественном сознании автора Сироткина Татьяна Александровна Сургутский государственный педагогический университет, Россия 628417 Сургут, 50 лет ВЛКСМ, 10/2 кандидат филологических наук, доцент E-mail: sirotkina71@mail.ru Аннотация. Статья посвящена рассмотрению ономастикона одного из современных авторов – Алексея Иванова. Анализируются такие концепты, образующие концептосферу онимов данного автора, как антропонимический, топонимический, астронимический, зоонимический, прагмонимический, технонимический и др., отражающие представления писателя о принципах номинации человека и окружающих его объектов реального или выдуманного мира. Ключевые слова: художественная картина мира, ономастический концепт, концептосфера, ономастикон. УДК 81 Onomastic concepts in author’s belletristic consciousness Tаtyana A. Sirotkina Surgut State Pedagogical University, Russia 628417 Surgut, 50 Years of Komsomol Str., 10/2 Candidate of Philology, Associate Professor E-mail: sirotkina71@mail.ru Abstract. The article explores the onomastic field of one of the modern writers, Alexey Ivanov. The author analyses a number of concepts forming the writer’s conceptual sphere: anthroponymic, toponymic, astronymic, zoonymic, pragmatic, technonymic etc. These concepts reflect the author’s conception of the principles of naming humans and the objects of the real or invented world. Keywords: belletristic worldview, onomastic concept, conceptual sphere, onomastic field. UDK 81 Введение. Как справедливо считают лингвисты, изучение ономастикона того или иного писателя «помогает раскрыть художественную картину мира автора», «понять психологию его творчества» [Комлева 2012, 332]; актуально оно и для «лингвориторической картины мира литературной личности» [Ворожбитова, Ромашенкова: 2011]. На наш взгляд, выбор любым писателем имен собственных оказывается неслучайным. Он отражает его представления о различных областях ономастического пространства, принципах номинации человека и всего, что его окружает. Набор данных представлений и составляет художественное сознание автора, при исследовании которого логично опираться на понятие концептосферы. Описание концептосферы русского языка и основных ее составляющих уже несколько десятилетий привлекает внимание лингвистов. При этом понятие концептосферы онимов является достаточно новым (см.: [Щербак: 2012] и другие ее работы), однако как нельзя лучше демонстрирующим способность имен собственных хранить и отражать результат ментальной деятельности человека. Материалы и методы. В настоящей статье на материале творчества современного пермского писателя Алексея Иванова рассмотрим, какие концепты, образующие концептосферу онимов, находят отражение в языковом сознании автора. Для решения данной задачи будем использовать преимущественно описательный метод, а также приемы наблюдения, сопоставления, интерпретации, обобщения, типологизации анализируемого материала Обсуждение. Наиболее репрезентативной, на наш взгляд, является вербализация антропонимического концепта, средством которой выступают различные виды антропонимов: фамилии (Служкин), имена и отчества (Роза Борисовна), прозвища (Сушка): «В свежепокрашенном вестибюле Служкин спросил у уборщицы имя-отчество директора, отыскал директорские покои на втором этаже, постучался и вошел» [Иванов: 2005а, 12]; «С педагогами работает завуч, то есть вы, Роза Борисовна» [Иванов 2005: 13]; «А чо не Сушка? – крикнули с задних парт. – Сушка баще!» [Иванов: 2005а, 26]. Данный концепт отражает не только имеющиеся у носителя языка знания о современном антропонимиконе, но и систему представлений о традициях именования, например, полным или вторичным именем в зависимости от ситуации (Серафима, Максим, Денис – Борька, Аленка, Вовочка): «Ее зовут Серафима Стороженко» [Иванов: 2006а, 134]; «Потом притащился однокурсник Отличника Максим Зимовец и долго, с унижением и угрозами, выпрашивал учебник» [Там же, 54]; «Ванька договорился с ночлегом 174
Лингвориторическая парадигма: теоретические и прикладные аспекты. 2013. № 18 у Дениса Маркелова, а Леля – у его подружки Лены Медведевой» [Там же, 198]; «Потом в гости завалился Борька Аргунов и, видя, что никого нет, а Отличник занят, разлегся на Ванькиной койке и начал курить» [Там же, 54]; «А то мне без Аленки даже скучно и даже боязно иногда» [Там же, 139]; «Ты же тогда, Нелечка, любила Вовочку Петрова» [Там же, 62]. Прецедентные антропонимы, функционирующие в текстах, не только обусловлены темой произведений (Нансен, Лаперузо в романе «Географ глобус пропил»), но и показательны в плане отражения коннотации онимов и связанных с ними ассоциаций, присутствующих в сознании современного человека (Ленин, Ясир Арафат, Ивашка Сусанин, д'Артаньян, Александр Македонский): «Ты, географ, хоть помнишь, кто открыл Северный полюс? – спросил Будкин. – Нансен… – неуверенно сказал Служкин. – Или Амудсен. А может, Андерсен» [Иванов: 2005а, 18]; «У меня там четыре наглядных пособия: глобус, кусок полевого шпата, физическая карта острова Мадагаскар и портрет Лаперуза» [Там же, 18]; «У входа в гуще акаций заблудился обшарпанный Ленин» [Там же, 32]; «Вздорная, склочная, задиристая – хуже Ясира Арафата» [Там же, 84]; «Нашелся предатель всей русской земли, Ивашкой Сусаниным звали» [Там же, 119]; «Скажу: квасили вместе, а теперь я – пидарас, а он – д'Артаньян?» [Иванов: 2006а, 52]; «Он думает, что коли с бабами он Александр Македонский, так и в остальных случаях всех победит и на хер пошлет» [Там же, 53]. Как справедливо отмечает Г.Х. Зинатуллина, «имена известных личностей используются писателями не только в исторических произведениях, выполняя чисто номинативную функцию. Основная часть данного пласта антропонимов имеет стилистическую окраску и наряду с называнием той или иной знаменитости, способна нести дополнительную информацию о персонажах: раскрывать их мировоззрение, участвовать в создании стилистических фигур, образовывать компаративные конструкции» [Зиннатуллина: 2012, 338]. Однако в исторических произведениях («Чердынь – княгиня гор», «Золото бунта») прецедентные имена, прежде всего, конечно, служат средством объективации, выполняют функцию реально-исторической достоверности: «В ХIII веке за здешний Косой брод через Чусовую разгорелась борьба между башкирами и горным начальником В.Н. Татищевым» [Иванов: 2007, 98]; «Авраамий же, Венгерский прозвищем, был инок монастыря на Конде-реке» [Иванов: 2005б, 151]. В повести «Земля-Сортировочная», часть событий которой имеет фантастический оттенок, писатель использует вымышленные антропонимы, зачастую образованные от реальных имен и фамилий героев (баронет Поло-Уин – от фамилии Половинкин): «От завербованного нами баронета Поло-Уина, которого вы сегодня расстреляли, мы уже узнали, что и Штаб, и Информаторий, и Главная карта находятся здесь» [Иванов: 2006б, 38]. На основе прецедентных антропонимов, образующих общерусские фразеологизмы, А.Иванов создает свои, авторские, отражающие обыденные представления героев произведений: «Если Магомету не дали сигарету, то Магомет ученый, идет за чибоном» [Иванов: 2006а, 149]. Как справедливо отмечают ученые, «каких бы идейно-эстетических установок не придерживался автор, его текст содержит некие элементы, передающие информацию (знание) об объективно существующей действительности» [Мильчин: 2005, 295]. К таким элементам, помимо имен и фамилий исторических личностей, безусловно, относятся и топонимы. Топонимический концепт отражает представления человека, живущего в определенном регионе, об окружающем пространстве. Основным средством его вербализации являются различные топонимы. Многие микротопонимы, представленные в текстах А. Иванова (Новые Речники, Старые Речники и др.), напоминают хорошо знакомый писателю пермский Закамск и связаны с конкретным местом действия романа «Географ глобус пропил»: «Дымя сигаретой и бренча в кармане спичечным коробком, бывший глухонемой, он же Виктор Служкин, теперь уже побритый и прилично одетый, шагал по микрорайону Новые Речники к ближайшей школе» [Иванов: 2005а, 11]; «После работы Служкин пошел не домой, а в Старые Речники» [Там же, 32]. Представления о пространстве главного героя романа, учителя географии, намного шире, чем представления его учеников, не ориентирующихся в пределах «большой родины»: «Только что я про Тюменскую область говорил – назови мне хоть главный город там» [Там же, 92]; «А на этом Черном море, про которое пишем, бывали?» [Там же, 58]; «Красная профессура» перечислила все районы, которые нашла, включая Крайний Север с вечной мерзлотой» [Там же, 44]. Особую значимость в составе топонимического концепта имеет гидронимическая составляющая. Как известно, «русская литература практически с момента своего возникновения освоила и разработала топос реки» [Букарева: 2012, 343]. В одном из своих интервью А. Иванов называет себя «человеком реки», объясняя это следующим образом: «Когда я бывал в тех местах, на севере Пермской области, где разворачивается действие романа, у меня рождалось ощущение мистики: она разлита в этой природе, в этих горах, пнях, вековых лесах. Это все интуитивно воспринимается как страшное, как дремучее, как что-то мудрое… Я вот сам – человек реки. Русские люди – это люди реки. А финно-угорские племена – это люди лесов. Это разные менталитеты, и нам у них – страшно» [Иванов: 2004, 14]. В романе «Мessage: Чусовая» он много размышляет об одной из любимых им рек Пермского края и описывает события, происходящие здесь на протяжении веков. Особые средства репрезентации имеет и астронимический концепт. Герои произведений А. Иванова по-разному представляют себе картину звездного неба, основываясь на собственной фантазии: «У 175
Лингвориторическая парадигма: теоретические и прикладные аспекты. 2013. № 18 меня есть собственные созвездия, мои. Вот они – Чудские Копи…, Посох Стефана, Вогульское копье. Целый год я не видел их такими яркими» [Иванов: 2005а, 399]. В этом плане автора можно отнести к истинно русским писателям, поскольку, как отмечает известный российский ономатолог Г.Ф. Ковалев, «истинный русский писатель в описании природы никак не мог пройти мимо наиболее ее загадочного и романтического явления – звездного неба» [Ковалев: 2004, 193]. Даже в фэнтезийной повести «ЗемляСортировочная» А. Иванов не обходится без описания объектов звездного неба: «Глубокой ночью, когда Млечный Путь раскинулся по небу от Старомыквинска до Новомыквинска, когда лунный свет хромировал дорогу и засветил фонарики яблок в листве яблонь, когда замерцали лопухи и крапива в Пантюхином овраге, будто цветки папоротника, участковый Лубянкин тихонько постучал в окошко Барбарисова дома» [Иванов: 2006б, 42]. Зоонимический концепт, включающий представления человека о животных и способах их именования, вербализован в рассматриваемых произведениях с помощью кличек различных животных (кот, пес, корова, котенок, свинья, кабан). Наиболее показательными в плане отражения социальных процессов и явлений являются такие, как Байконур, Враг народа и т.д.: «Заперев ворота, он перехватил ведро и свистнул своего пса Байконура, у которого были желтые, спившиеся глаза» [Там же, 21]; «Свинья Зинка и кабан Враг народа» [Там же, 31]. Технонимический концепт отражает ту часть языкового сознания автора, которая связана с объектами техники и их названиями: «Хотел увидеть один теплоходик, про который есть что вспомнить. «Озерный» называется» [Иванов: 2005а, 63]; «Когда Отличник и Серафима остановились на своей платформе, из шеренги одинаковых автобусов медленно вытянул длинное тело желтый «Икарус» с табличкой «Через Южный мост» за лобовым стеклом» [Иванов: 2006а, 239]; «Из передвижного имущества у него имелось: мотоцикл «Хорьх» (очень старый, списанный со службы и отремонтированный Лубянкиным самолично…» [Иванов: 2006б, 31]. Вербализация этнонимического концепта, связанного с представлениями о своем и чужих этносах, осуществляется посредством сочетаний с отэтнонимными прилагательными, отражающими этнические стереотипы: «Отличник лежал и глядел на Рината, одетого, как и его жена, в тренировочный костюм, глядел на его широкое, темное, мясистое и в то же время красивое татарской красотой лицо, которое сейчас было особенно вялым и тупым» [Иванов: 2006а, 71]. Артионимический концепт, который образуют представления о героях литературы и искусства, вербализуется в романах как через обращение к названиям произведений («Ну, погоди!»), так и к именам их героев (Волк, Заяц, Карлсон): «На его боку были намалеваны картинки, где герои из «Ну, погоди!» демонстрировали правильное и неправильное поведение на дороге» [Там же, 294]; «Волк и Заяц играли в футбол на проезжей части, и на них свистел в свисток Бобер-милиционер» [Там же, 294]; «Как же ты туда попал – через окно, как Карлсон?» [Там же, 304]. Заключение. Таким образом, ономастическое пространство произведений А. Иванова наполнено множеством составляющих. Различные ономастические концепты (антропонимический, топонимический, астронимический и многие другие) отражают представления писателя о принципах номинации человека и окружающих его объектов реального или выдуманного мира, позволяют погрузиться в море имен, окружающих не только героев его произведений, но и зачастую самих читателей. Библиография Букарева Н.Ю. Топос Волги в романе С.С. Максимова «Денис Бушуев» // Ономастика Поволжья: материалы ХIII междунар. науч. конф. Ярославль, 2012. С. 342–347. Ворожбитова А.А., Ромашенкова Е.С. Топическая система как ориентационная основа речемыслительной деятельности литературной личности в рамках лингвориторической картины мира // Когнитивная лингвистика и вопросы языкового сознания: Материалы Междунар. науч.-практ. конф. 25–26 ноября 2010 г. Краснодар: Кубанский госуниверситет, 2011. С. 21–24. Зиннатуллина Г.Х. Имена исторических личностей в антропонимической системе художественных текстов // Ономастика Поволжья: мат-лы ХIII междунар. науч. конф. Ярославль, 2012. С. 335–339. Иванов А. «Я интуитивно понимал, что надо сделать так, а не иначе» // Филолог. 2004. С. 10–18. Иванов А. Географ глобус пропил: Роман. СПб.: Азбука-классика, 2005а. Иванов А. Золото бунта. М., 2005б. Иванов А. Общага-на-Крови: Роман. СПб: Азбука-классика, 2006а. Иванов А. Земля-сортировочная: Повести, роман. СПб.: Азбука-классика, 2006б. Иванов А. Мessage: Чусовая. М, 2007. Ковалев, Г.Ф. Писатель. Имя. Текст. Воронеж, 2004. Комлева Н.В. Ономастическое пространство поэзии Беллы Ахмадулиной // Ономастика Поволжья: мат-лы ХIII междунар. науч. конф. Ярославль, 2012. С. 332–335. Мильчин А.Э. Методика редактирования текста. М.: Логос, 2005. Щербак А.С. Общерусское слово в аспекте теории репрезентации региональной концептосферы онимов // Вестник Тамбовского университета. Серия: Гуманитарные науки. 2012. Вып. 4. С. 246–251.
176
Лингвориторическая парадигма: теоретические и прикладные аспекты. 2013. № 18 Лингвориторическая и жанровая организация политического дискурса (на материале публичных выступлений американских и украинских лидеров) Славова Людмила Леонардовна Киевский национальный университет имени Тараса Шевченко, Украина 01030 г. Киев, бульв. Тараса Шевченко, 14 кандидат филологических наук, доцент e-mail: slavova_l@mail.ru Аннотация. В статье проанализирована лингвориторическая и жанровая организация политического дискурса на материале публичных выступлений американских и украинских лидеров. Характерными признаками публичной речи являются ее монологичность и адресность. Монолог политика является «скрытым диалогом», поскольку речи политика, которые по форме – монолог, являются ориентированным на адресата, роль которого выполняет аудитория. В связи с этим вводится понятие двухвекторной адресованности. Ключевые слова: жанр, публичное выступление, политический дискурс, двухвекторная адресованность. УДК 81’42’44: 811.111/161.2 Linguistic rhetorical and genre organization of political discourse (A case study of public speeches of American and Ukrainian leaders) Liudmila L. Slavova Kiev National University named after Taras Shevchenko, Ukraine 01030 Kiev, bulv. T. Shevchenko, 14 Candidate of Philology, Associate Professor e-mail: slavova_l@mail.ru Abstract. The article explores the linguistic rhetorical and genre organization of political discourse drawing on the material of public speeches by American and Ukrainian leaders. The characteristic features of a public speech are its monologue nature and addressee dependence. A politician’s monologue is a “hidden dialogue” since his monologues are aimed at the addressee whose role is performed by the audience which gives grounds to introduce the notion of double-vector addressing. Keywords: genre, public speech, political discourse, double-vector addressing. UDC 81’42’44: 811.111/161.2 Введение. Лингвориторический аспект политического дискурса [Кегеян, Ворожбитова: 2011; Ворожбитова: 2014] приобретает особую актуальность в сфере профессиональной деятельности лидеров определенной лингвокультуры. Публичные выступления политиков в их жанровом разнообразии являются важным объектом лингвориторических исследований. Риторика – это наука о способах убеждения, разнообразных формах преимущественно языкового воздействия на аудиторию, оказываемого с учетом особенностей последней и в целях получения желаемого эффекта [Авеличев: 1986, 10]. В политической риторике особую значимость приобретает проблема композиционного расположения, под которым подразумевается содержательно-структурная основа речи, представляющая собой последовательное расположение распределенного по порциям содержательного материала в соответствии с логикой изложения, продиктованной, с одной стороны, замыслом автора, с другой – определенной ситуацией и аудиторией, или структурированное и выстроенное в необходимой для воздействия на данную аудиторию последовательности содержание речи [Гимпельсон: 1998, 17]. Материалы и методы. Материалом исследования послужили тексты выступлений американских и украинских политических лидеров, взятые из американских и украинских интернет-источников и периодической печати начала XXI века. Для достижения поставленной цели – определение линвориторической и жанровой организации политического дискурса – использовалась комплексная методика. Исследование проводилось на материале двух языков – английского и украинского, а поэтому предполагает задействование сопоставительного анализа для обнаружения общих и отличительных черт языковых данных. Синхронно-сравнительный метод является базовым в выделении и обобщении языковой фиксации универсального и этноспецифического в рамках различных лингвокультур. Дескриптивный метод позволил очертить особенности функционирования языковых данных в определенных контекстах, суперсегментный – проанализировать текст как целостный феномен. Элементы дискурсивного анализа использованы для выяснения ситуативно-контекстуальных особенностей использования языкового кода в жанровых формах политического дискурса. 177
Лингвориторическая парадигма: теоретические и прикладные аспекты. 2013. № 18 Обсуждение. С одной стороны, характерным признаком публичной речи является ее «монологичность», а с другой – адресность, поскольку она произносится перед публикой в официальных обстоятельствах, «где оратор несет ответственность за свои слова, где аудитория может быть хорошо знакомой и совсем незнакомой для него, где предмет разговора четко определен общей темой и где говорящему не безразлична реакция каждого слушателя» [Иванова: 1990, 3; Вольвак: 2004, 35]. Таким образом, публичная монологическая речь предусматривает наличие двух участников: одна языковая личность выступает в роли оратора, а вторая языковая личность – аудитория. Политический дискурс имеет свои характеристики, которые отличают его от других видов дискурса. Среди них следует отметить авторство и адресность политического текста. Авторство является одним из важных вопросов политической лингвоперсонологии. В политическом дискурсе различают собственно авторские тексты, тексты без формального авторства, тексты со смещенным авторством [Ганзина 2011]. Еще одной линговриторической особенностью является адресность. Непосредственным адресатом политической коммуникации в основном является политик определенного ранга. Но настоящий адресат политического дискурса – это сложное образование реальной и виртуальной личности. С одной стороны, это реально присутствующий участник коммуникации, с другой – это массовый представитель [Гришаева 2002]. Факт наличия слушателя оказывает существенное влияние на вербальное и невербальное поведение говорящего. Таким образом, жанр публичной речи предполагает высокую степень двухвекторной адресованности. Двухвекторной называем адресованность политического сообщения, сформированного в политическом дискурсе, одновременно конкретному собеседнику (в основном, профессионалу в сфере политической деятельности) и виртуальной широкой общественности, сообществу, ради которой и совершается коммуникация. Двухвекторный адресат является реципиентом и диалогической, и монологической речи. Интерактивность как характерный признак политического дискурса проявляется в укреплении адресантноадресатных связей, т.е. в усилении взаимовлияния участников речевой коммуникации. Она обуславливает эволюцию этого типа дискурса в сторону большей диалогичности, а значит, большей аргументативности и экспрессивности, что требует применения различных выразительных средств [Чередниченко: 2007, 56]. Типология жанров публичной речи зависит от того, какой критерий положен в основу: 1) в зависимости от воздействия на различные аспекты сознания слушателя и по способу реализации в речи целевые установки разделяются на три группы: императив (основа авторитарной речи), убеждение (основа демократической речи), провокация (основа либеральной речи) [Зарецкая: 2001, 103-104]; 2) цель говорящего и тип речового акта [Михальская: 1996, 57]; 3) в зависимости от стилевых особенностей выделяют четыре вида публичной речи: типы речи, для которых основным является художественный стиль (сценические речи и выразительное чтение); виды публичной речи, для которых основой является научный стиль (речи лекторов); вид публичного выступления, для которого основой является публицистический стиль (агитационные речи); вид публичного выступления, для которого основой является информационный стиль (дикторские речи); ораторская речь [Цептелис, Катлане: 1971, 7]. Монолог политика квалифицируется нами как «скрытый диалог», поскольку речи политика, которые по форме – монолог, являются ориентированным на адресата, роль которого выполняет аудитория, то есть они адресованы определенному слушателю, оппонентам, народу, однопартийцам и т.д. А. А. Потебня выводит принцип диалогичности из онтологичности слова, отмечая, что слово одинаково принадлежит и говорящему, и слушающему, и поэтому значение его состоит не в том, что оно имеет определенный смысл для говорящего, а то, что оно имеет смысл вообще. А.Ф. Лосев писал, что суть речевого общения состоит во взаимопонимании коммуникантов, во включенности их через слово во внутренний мир, в сознание друг друга, в смысловом отождествлении слушателя и говорящего и наоборот [Лосев 2009]. Публичное выступление характерно для определенных жанров политического дискурса, в частности, программные, приветственные и праздничные выступления. Жанровые формы американского и украинского политических дискурсов имеет определенную структуру, которая определяется типичными и специфическими характеристиками и средствами выражения интенции сообщения. Структурная композиция публичного выступления является типичной для американского и украинского политических дискурсов. Во вступительной части говорящий обращается к аудитории и провозглашает цель своего выступления, в основном блоке аргументируется тезис и в заключительной части представлен обобщенный вывод. В данной статье проанализируем две разновидности публичного выступления, а именно: призыва и инаугурационной речи, но детально остановимся на последней. Жанровые формы институционных видов общения происходит по определенным сценариям. Сценарии коммуникации обусловлены не какой-то одной ситуацией общения, а совокупностью специфических ситуаций, в которых лидеры предлагают обществу определенную политическую программу и связанную с ней систему мировоззренческих установок, способную существенно влиять на политикоидеологические сферы этого общества [Чекунова: 2006, 51]. Программные выступления являются сценарием профессиональной коммуникации политика. 178
Лингвориторическая парадигма: теоретические и прикладные аспекты. 2013. № 18 Выступление-призыв – обращение к сердцу, разуму и эмоциям слушателей – характерен для американского и украинского политического дискурсов. Жанрообразующая коммуникативная цель, которая является реакцией лидеров на события окружающей среды, определяется ритуальным соблюдением регламента, вес приобретает коммуникативное событие, а не тематика речи. Так, американский лидер сенатор Маккейн, выступая с обращением к национальной конвенции объединенных христиан за Израиль, соблюдает все ритуальные показатели выступления-призыва: "Thank you for the honor of speaking before this gathering, and thank you for the work you do in support of the State of Israel. Your efforts are needed today more than ever…”. "… – it is clear that Israel has been challenged more, in less time, than any nation on earth... [mccain.senate.gov/public/index.cfm]. Прослеживается четкая структура речи политика, которая начинается с выражения благодарности (thank you for the work you do in support of the State of Israel), в следующей части осуществляется непосредственный переход к призыву (Your efforts are needed today more than ever), аппелируя к прошлому опыту (The Jewish state has, of course, experienced tough times before). В выступлении-призыве украинского политического лидера, посвященного годовщине техногенной катастрофы, объединены несколько жанровых разновидностей, а именно: - призыв к почитанию: Зі скорботою ми схиляємо голови перед усіма героями-рятівниками і жертвами ядерної стихії, яка поранила нашу землю 26 квітня 1986 року; – благодарность за содействие, помощь: Україна високо цінує зусилля усіх міжнародних партнерів, які надають активну допомогу в ліквідації наслідків Чорнобильської катастрофи. Ми глибоко вдячні їм за цю підтримку…; - призыв к консолидации: Наш спільний обов'язок – дбати про людей, яких торкнулося чорнобильське лихо…. Як Глава держави я наполягаю на тому, щоб усі органи влади зосередили першочергову увагу на проблемах … [http://www.prezident.gov.ua/news/data/11_15304.html]. С одной стороны, В. Ющенко демонстрирует, что он является представителем народа посредством использования местоимения наш (наш спільний обов'язок), а с другой стороны, эксплицируя свой социальный статус, як голова держави (по состоянию на 2005 год), дает определенные директивы (я закликаю все українське суспільство до злагоди, порозуміння й активної праці задля нашої держави). Такое использование языковых маркеров позволяет лидеру продемонстрировать свое единение с народом и вместе с этим эксплицировать свой социальный статус. Выступление-призыв в американском и украинском политическом дискурсах характеризуется ритуальным соблюдением норм композиционной структуры, специфическим является выбор средств разных языковых уровней для достижения жанрообразующей цели. Жанр инаугурационной речи выполняет функцию объединения слушателей как народа [Шейгал 2004; Чикилева: 2003, 306] и имеет свою композиционную структуру и жанровые характеристики. Е.И. Шейгал справедливо относит жанр инаугурационной речи к эпидейктической риторике, говорит о высокой степени эпидейктичности этого жанра, о преобладании в нем фатики над информативностью. Исследовательница определяет основные его жанровые признаки, а именно: 1) объединение аудитории в единый народ, единую нацию; 2) обращение к прошлому как источнику традиционных ценностей нации; 3) провозглашение политических принципов, которыми будет руководствоваться новое правительство; 4) предоставление законной силы самому институту президентства [Шейгал: 2002, 206]. Следует отметить, что перечисленные признаки характерны также для жанра инаугурационных речей американских и украинских президентов. Однако культурно-значимые ценности лингвокультуры сказываются на особенностях вербализации социально-политической ситуации на момент произнесения речи. Темпоральный фактор является изоморфным признаком инаугурационных речей американских и украинских президентов, хотя следует отметить отличительный фокус их внимания. Особенность американских инаугурационных речей составляет благодарность предшественникам, что не характерно для украинского политического дискурса. Информативным для квалификации инаугурационных речей в различных лингвокультурах является соотношение ключевых слов, которые являются наиболее информативными, а потому частотными [Венцов, Касевич 2003]. Слово раскрывает видение мира говорящим. Как справедливо отмечает Н.В. Никитин, именно лексика в большей мере аппелирует к смысловым и ценностным параметрам модели мира [Никитин: 1997, 267]. Единицей выборки является имя существительное, а критерием анализа частотность употребления слова в тексте. Проанализированы инаугурационные речи трех президентов США и Украины – действующих и двух предшественников. В инаугурационной речи Б. Клинтона (вторая инаугурационная речь) – 2170 слов, Дж. Буша – 1595 слов, Б. Обамы – 2432 слова. В проанализированных выступлениях наблюдается преемственность в использовании ключевых слов American (s), nation, children, time, а также уменьшение количества ключевых слов с частотностью употребления 10 и больше. В инаугурационной речи Б. Клинтона 8 ключевых слов с такой частотностью (century (20), world (15), nation (15), time (13), land (11), American(s) (10), gov179
Лингвориторическая парадигма: теоретические и прикладные аспекты. 2013. № 18 ernment (10), promise (10), Дж. Буша – 5 (nation (13), America (11), American(s) (10), citizens (10), story (10)), Б. Обамы – 2 (nation (16), America (11)). Что касается статистического представления инаугурационных речей украинских президентов, то картина выглядит следующим образом: общее количество в инаугурационной речи Л. Д. Кучмы – 2700, В. А. Ющенко (инаугурационная речь на Майдане) – 1500, В. Ф. Януковича – 1090. Наблюдается тенденция к 1) преемственности в использовании ключевых слов – держава, Україна, народ; 2) уменьшению объема инаугурационных речей, 3) уменьшению количества ключевых слов с частотностью употребления 10 и больше. В инаугурационной речи Л. Кучмы 5 ключевых слов с такой частотностью (держава (30), Україна (22), народ (18), люди (14), влада (12)), В. Ющенко – 3 (Україна (28), нація (14), перемога (10)), В. Януковича – 2 (держава (18), Україна (13)). Понятие демократия выглядит по-разному в системе политических представлений в пределах одной лингвокультуры и в сопоставительном аспекте. В инаугурационной речи Б. Клинтона слова democratic, democracy употребляются 5 раз, у Дж. Буша – 3, а у Б. Обамы не используются ни разу; у Л. Кучмы слова демократія, демократичний употребляются 8 раз, у В. Ющенко – 6, у В. Януковича – 2. Образ народа является одним из центральных в речах американских и украинских президентов. Это единственный жанр, где виртуальный адресат выходит на первый план, хотя двухвекторная адресованность характерна для всех политических жанров. Политические лидеры неоднократно обращаются к аудитории и призывают к действиям. Американские президенты не только демонстрируют свое уважение к народу, но и указывают на его исключительную роль в церемонии инаугурации: the strongest on Earth, stronger families, thriving communities, better educational opportunities, a cleaner environment, the highest standards in the world (Б. Клінтон); Americans are generous and strong and decent, Americans are generous and strong and decent (Дж. Буш); greatness of our nation, the most prosperous, powerful nation on Earth (Б. Обама). В.А. Ющенко неоднократно обращается к народу и призывает к действиям, создавая таким образом эмоциональную атмосферу, что характерно также для инаугурационных речей американских президентов. Однако эта черта является менее характерной для речей Л. Д. Кучмы и В. Ф. Януковича. В своей инаугурационной речи В. Ющенко, подобно американским президентам, акцентирует внимание на проблеме единства нации, что выражается такими лексическими маркерами, как об'єднувати, разом, пліч-о-пліч, єдина, єдність. После провозглашения речи в Верховной Раде В. Ющенко продолжил ее на Майдане, куда пришло полмиллиона людей. Религиозное начало ярко выражено в речах американских и украинских политических лидеров (“the God-given promise”, “God calls on us”, “God's grace upon us”, “God bless you. And God bless the United States of America”; Святе Пересопницьке Євангеліє, Господь, Всевишній и др.). Образный компонент риторики ярко представлен в инаугурационных речах американских и украинских президентов. Использование большого количества структур с прилагательными в сравнительной и превосходной степени используются американскими лидерами: We remain the most prosperous, powerful nation on Earth, ― the surest route to our common good, ― Our workers are no less productive, … our mind are no less inventive… [http://news.bbc.co.uk/2/hi/americas/obama_inauguration/7840646.stm]. Once again, our economy is the strongest on Earth. Once again, we are building stronger families, thriving communities, better educational opportunities, a cleaner environment. Problems that once seemed destined to deepen now bend to our efforts: our streets are safer … [http://avalon.law.yale.edu/ 20th_century/clinton2.asp]. Американские президенты используют лексические единицы, которые семантически ориентированы на актуализацию положительного коннотативного значения: better history, noble idea, the greatness of our nation, path towards prosperity and freedom, vital trust, courage and fair play, tolerance and curiosity, loyalty and patriotism. Метафора, метонимия, эпитеты используются, в основном, для того, чтобы образно очертить будущее страны. Метафоры используются для придания речи особой выразительности, эмоциональности, для выражения личностной оценки оратора, его неповторимой индивидуальности, особенностей его мышления: Ви відкрили своїй країні дорогу майбутнього.…обрали шлях, яким готові йти вперед і вгору (В. А. Ющенко). Метонимия позволяет выразить мысль лаконично: … яке буде творитися нашим розумом і руками (Л.Д. Кучма). Збудована мільйонами рук демократія… (Ю. А. Ющенко). Разные оттенки эмоциональности речей передают описательные прилагательные и эпитеты (Л. Д. Кучма: ясного, передбачуваного, гідного майбутнього; В. А. Ющенко: прекрасний, вільний, сильна, стабільна; В. Ф. Янукович: сильної і стабільної, прозорої, ефективної). Наиболее частотными синтаксическими маркерами риторики этого жанра являются повторы и параллельные конструкции. Использование повтора оказывает эмоциональное влияние на аудиторию и в тоже время помогает логически выделить те компоненты высказывания, внимание к которым хочет привлечь оратор. Анализ текстов анализируемого жанра показывает, что для него характерны все четыре вида повтора в сочетании с параллельными конструкциями: 1) анафора (повтор языковых элементов в начале каждой структуры); 2) эпифора (повтор языковых элементов в конце каждой структуры); 3) кольцевой повтор (повторное использование элемента в начале и конце структуры); 4) анадиплосис (повтор180
Лингвориторическая парадигма: теоретические и прикладные аспекты. 2013. № 18 ное использование элемента, который встречается в конце высказывания и в начале следующего). Следует отметить, что анафора является наиболее частотным видом повтора: For us, they packed up their few worldly possessions … For us, they toiled in sweatshops and settled the West; … For us, they fought and died, in places like Concord and Gettysburg; … ...Once again, our economy is the strongest on Earth. Once again, we are building stronger families, thriving communities, better educational opportunities, a cleaner environment [http://avalon.law.yale.edu/20th_century/clinton2.asp]. Заключение. Монологические формы политического дискурса представлены несколькими разновидностями речей: призыв, обращение, инаугурационные речи и др. Следует отметить условное деление речей на виды, поскольку каждая речь является конгломератом различных прагматических установок с разной степенью доминирования просьбы, благодарности, призыва, обращения и т.д. Структурные части являются типичными: приветствие, обращение, провозглашение темы, основной блок, в котором раскрывается одна из социально-политических проблем или воплощается определенный ритуальный жанр (просьба, благодарность, призыв) и резюме. Монолог является «скрытым диалогом», поскольку социум выступает опосредованным адресатом. Жанр публичной речи предполагает высокую степень двухвекторной адресованности. В инаугурационных речах американских и украинских президентов наблюдается уменьшение общего количества слов, а также слов с высоким индексом частотности употребления. Образ народа остается одним из центральных. Общими чертами также являются наличие темпорального фактора, использование образных средств с целью усиления влияния на аудиторию и созданию торжественной атмосферы. Перспектива дальнейшего исследования состоит в исследовании диалогических и полилогических жанровых форм американского и украинского политического дискурса с позиций лингвориторики. Библиография Авеличев А.К. Возвращение риторики // Дюбуа Ж., Эделин Ф., Клинкенберг Ж.-М., Менге Ф., Пир Ф., Тринон А. Общая риторика. М.: Прогресс, 1986. С. 5–22. Венцов А. В., Касевич В. Б., Ягунова Е. В. Корпус русского языка и восприятие речи // Научнотехническая информация. Серия 2. 2003. № 6. С. 25–32. Вольвак Н. П. Фактор адресата в публичном аргументирующем дискурсе : монография. ЮжноСахалинск : Изд-во СахГУ, 2004. 168 с. Ворожбитова А.А. Лингвориторическая парадигма: теоретические и прикладные аспекты: монография / А.А. Ворожбитова. 2-е изд., испр. и доп. М.: ФЛИНТА: Наука, 2014. 376 с. Ганзина О. Ю. Концептуальная метафора как средство вербализации имиджа политического деятеля: Автореф. дис. … канд. филол. наук. М.: Моск. гос. пед. ун-т, 2011. 20 с. Гимпельсон Е.Г. Любовь – категория риторическая, или Усвоение ценностного содержания учебного процесса // Предмет риторики и проблемы ее преподавания: Материалы Первой Всероссийской конференции по риторике. Москва 1997 г. 28 – 30 января. Москва: Добросвет, 1998. С. 119–129. Гришаева Л. И. Россия в зеркале немецкой прессы: путь к взаимопониманию народов? // XXI век: мир без войны и насилия?! Воронеж : ВГПИ, 2002. С. 99–124. Зарецкая Е.Н. Риторика: Теория и практика речевой коммуникации. Москва: Дело, 2001. 480 с. Иванова С. Ф. Путь к современной риторике. М.: Об-во «Знание» РСФСР, 1990. Ч. 1–2. 308 с. Кегеян С.Э., Ворожбитова А.А. Лингвориторические параметры политического дискурса (на материале текстов идеологов большевизма): Монография. Сочи: РИЦ СГУТиКД, 2011. 156 с. Лосев А. Ф. Философия имени. М. : Акад. проект, 2009. 300 с. Михальская А. К. Основы риторики: Мысль и слово. М.: Просвещение, 1996. 416 c. Никитин М. В. Курс лингвистической семантики: учебное пособие. Спб.: Изд-во РГПУ им. А. И. Герцена, 2007. 819с. Цеплитис Л. К. Теория публичной речи. Рига: Изд-во «Зинатне», 1971. 120 с. Чекунова М. А. Жанр программного выступления в российском политическом дискурсе (риторический анализ политико-идеологических текстов 2000–2004 гг.): Дис. … канд. филол. наук . М.: Российский университет Дружбы народов, 2006. 196 с. Чередниченко О. І. Про мову і переклад. К.: Либідь, 2007. 248 c. Чикилева Л. С. Публичная речь как форма отражения языкового сознания личности // Языковое сознание: устоявшееся и спорное : XIV Международный симпозиум по психолингвистике и теории коммуникации : тезисы докладов. М., 2003. С. 305–306. Шейгал Е. И., В. А. Буряковская Лингвокультурология: Языковая репрезентация этноса. Волгоград: Логос, 2002. 316 с. Шейгал Е. И. Семиотика политического дискурса / Е. И. Шейгал. М.: ИТДК «Гнозис», 2004. 326 с. http://www.avalon.law.yale.edu/20th_century/clinton2.asp. http://www.mccain.senate.gov/public/index.cfm http://www.prezident.gov.ua/news/data/11_15304.html
181
Лингвориторическая парадигма: теоретические и прикладные аспекты. 2013. № 18 Лингвосинергетическая парадигма в психолингвистическом исследования языкового сознания в профессиональном образовании Соколова Елена Юрьевна Институт туризма и гостеприимства (г. Москва) (филиал) ФГБОУ ВПО «РГУТиС», Россия 129164 г. Москва, ул. Кибальчича, д. 6 кандидат филологических наук E-mail: elensokolova68@yandex.ru Аннотация. В статье дан краткий обзор лингвосинергетической парадигмы в современной лингвистике, а также подробно рассмотрена одна из концепций языкового сознания (ЯС) с позиции психолингвистики. Дан анализ исследования сознания в профессиональном общении. Ключевые слова: лингвосинергетика, психолингвистическая парадигма, языковое сознание, профессиональное общение. УДК 81 Linguistic synergetic paradigm in psycholinguistic research into linguistic consciousness in professional education Yelena Y. Sokolova Institute for Tourism and Hospitality (Moscow) (branch) FSBEI HPE “RSUT&S”, Russia 129164 Moscow, Kibalchicha Str., 6 Candidate of Philology E-mail: elensokolova68@yandex.ru Abstract. The article gives an overview of the linguistic synergetic paradigm in modern linguistics as well as analyses one of the conceptions of linguistic consciousness from psycholinguistic perspective. This analysis concerns the study of consciousness in professional communication. Keywords: linguistic synergy, psycholinguistic paradigm, linguistic consciousness, professional communication. UDС 81 Введение. Синергетика изучает общие закономерности явлений и процессов в сложных неравновесных (физических, химических, биологических, экологических, социальных, психологических и других) системах на основе присущих им принципов самоорганизации, подчиняющих себе разнородные элементы, связанные между собой структурно и/или функционально. Отметим, что в лингвориторической парадигме большое внимание уделяется синергетическим аспектам самоорганизации текста [Ворожбитова: 2000, 134–145; см. также: Ворожбитова: 2005, 2014] и проблемам педагогической синергетике в русле концепции непрерывного лингвориторического образования [Ворожбитова: 1999, 2013]. Лингвосинергетическая парадигма разрабатывается в современной лингвистике с конца XX века и отношения между лингвистикой и синергетикой достаточно сложны. Материалы и методы. Материалом послужили результаты свободного ассоциативного эксперимента (далее САЭ), в котором приняли участие студенты экономических специальностей университетов России (Москва) и США (Майами): 100 русских и 100 американских респондентов в возрасте от 17 до 24 лет. Всего было получено 20000 слов-реакций. В качестве метода сбора материала для данного исследования избран свободный ассоциативный эксперимент (далее САЭ), целью которого является овнешнение ментальных образов языкового сознания русских и американских студентов-экономистов. Составлены русский и английский ассоциативные словари экономической тематики. Для анализа содержания образов языкового сознания, овнешняемых ассоциативными полями, избрана классификация вербальных реакций на основе модели А.В. Иванова. В качестве методологической основы исследования приняты базовые положения концепции «языкового сознания», разработанные в рамках теории деятельности А.Н. Леонтьева (Е.Ф. Тарасов, В.И. Постовалова, Н.В. Уфимцева). Обсуждение. В рамках психолингвистической концепции исследования феномена сознания А.В. Иванов предложил схему «поля» сознания (мы ее представляем в форме сферы). Согласно этой концепции выделяются четыре компоненты сознания: две из них образуют умственную внешнепознавательную (внешнепредметную) компоненту нашего сознания (логико-понятийную и телесно-перцептивную), а две другие представляют чувственную ценностно-мотивационную (гуманитарную в самом широком смысле) – эмоционально-аффективную компоненту нашего сознания [Иванов: 1994]. Различия в образе сознания умственной и чувственной частей позволяют перенести подобное членение и на ассоциативное поле, 182
Лингвориторическая парадигма: теоретические и прикладные аспекты. 2013. № 18 выделяя в нем овнешнение умственной и чувственной частей образа сознания [Тарасов, Тарасова: 1997, 268]. К первой (I) сфере телесно-перцептивных (ТП) способностей и получаемого на их основе знания вслед за А.В. Ивановым видится правильным относить ощущения, восприятия и конкретные представления, при помощи которых человек получает первичную информацию о себе самом, окружающем его мире и взаимоотношении с другими субъектами и объектами действительности. Вторая (II) сфера нашего сознания являет собой ряд образов, входящих в логико-понятийную (ЛП) компоненту сознания, с помощью которой индивид выходит за пределы чувственного уровня объективной реальности. Это сфера общих понятий, аналитико-синтетических мыслительных операций и жестких логических доказательств. Главной целью и регулятором логико-понятийной сферы сознания является истина. Первая и вторая сферы составляют внешнепознавательную (внешнепредметную) компоненту сознания, в которой ценностно-смысловые и субъективно-личностные особенности психического мира находятся в латентном состоянии. Третья (III) сфера может быть соотнесена с ценностно-мотивационными (ЦМ) компонентами. Здесь расположены высшие мотивы деятельности и мотивы речевой деятельности, а также духовные идеалы личности. Все это ведет к способности формировать и выражать творчески продукты своего воображения и различного рода интуицию. Регулятором бытия и целью этой сферы сознания выступают справедливость, красота и правда, то есть не истина как форма согласования мысли с предметной деятельностью, а ценности как формы согласования предметной действительности с нашими мыслеформами и духовными ценностями. Четвертая (IV) сфера отражает эмоционально-аффективную (ЭА) компоненту сознания, которая совсем не лишена связи с внешним миром, причем это даже скорее сфера личностных субъективнопсихологических переживаний, воспоминаний, предчувствий относительно тех или иных событий жизни личности: 1) инстинктивно-аффектные состояния (неотчетливые переживания, смутные видения, галлюцинации, предчувствия, стрессы); 2) эмоции (гнев, страх, радость, восторг, счастье и т.п.); 3) чувственная сфера, главным регулятором которой, по мнению З. Фрейда, является принцип удовольствия. Третья и четвертая сферы сознания образуют ценностно-мотивационную (гуманитарную в самом широком смысле) составляющую нашего сознания, где предметом познания является собственное «Я», которое, как и другие «Я¹», «Я²», «Я³» и т.д., есть продукт творческой самореализации, выступающий в виде гуманитарно-символических образований. При этом внешнепознавательная составляющая сознания оказывается редуцированной и подчиненной правой половине сферы. Исходя из данной парадигмы, рассмотренную схему сознания можно соотнести с фактом межполушарной асимметрии головного мозга человека, где внешнепознавательной составляющей сознания соответствует деятельность левого, «языкового», аналитико-дискурсивного полушария, а правое полушарие несет на себе нагрузку ценностно-эмоциональной компоненты сознания, то есть отвечает за интегративно-интуитивную работу. Сравнительный анализ образов языкового сознания русских и американцев в профессиональном общении проведен по результатам САЭ. Рассмотрены и проанализированыв результаты сопоставления образов ЯС русских и американцев в профессиональном общении, образы ЯС в межкультурном общении . Также выявлены кросс-культурные стереотипы языкового сознания в русской и американской корпоративных культурах. Для характеристики профессиональных стереотипов в языковом сознании в рамках научных исследований Института языкознания РАН был проведен сопоставительный анализ содержания ассоциативных полей слов – стимулов по методике А.В. Иванова. Ассоциативное значение сравнивалось со значениями слов-стимулов, приведенных в толковых словарях С.И. Ожегова и Вебстера. Результаты экспериментального исследования позволяют сделать вывод о том, что российские экономисты более профессионально-ориентированы, чем американские, хотя многие сферы бизнеса были заимствованы именно из США. Русские реципиенты дают более широкий, в профессиональном плане, спектр реакций на слова-стимулы. В реакциях на экономическую терминологию у русских встречаются значения более близкие к общекультурным значениям, чем у американцев. Так, слово-реакция «базар» вполне сопоставимо со словом «market», но содержания этих слов в русской и американской культурах совсем не тождественны. Так, например, исследуя слово-стимул «рынок» (market), необходимо отметить, что его значение более дифференцировано в словаре Webster’s, чем в словаре С.И. Ожегова. Для американцев «рынок» (market) – это, прежде всего, люди, которые продают или покупают свой товар, а уже потом – это место, где расположен сам рынок, также для них это возможность продать или купить что-либо и обязательно спрос на товары и услуги. И только после этого «рынок» – это отдел, изучающий спрос и предложения [Webster’s: 2003, 300]. В русском словаре мы встречаем определение, что «рынок» – это, прежде всего, место торговли и сфера товарного обращения, но ни слова не сказано о тех людях, которые принимают в этих процессах непосредственное участие [Ожегов: 1986, 599]. 183
Лингвориторическая парадигма: теоретические и прикладные аспекты. 2013. № 18 Так, у русских респондентов в содержании реакций проявляются словарные значения, а частотность реакций следующая: базар 7; товар 7; обмен 5; продукты 4; деньги 3; товары 3; торговля 3; труда 3; экономика 3; акции 2; биржа 2; конкуренция 2; люди 2; овощи 2; спрос 2; товаров 2; ценных бумаг 2. Исследуя слова-реакции в ассоциативных полях американских респондентов, мы фиксируем несовпадение их ассоциативного и словарного значений: food 16; place 11; store 9; stock 8; shop 4; super 4; shopping 4; free 3; fruit 3; public 3; publics 3; stocks 3; trade 3; bull 2; mall 2; parkit 2; vendors 2. В целом, рыночная торговля функционирует как единый механизм за счет обменных процессов, которые представляют собой особые рынки, а именно рынки полезных ископаемых, готовой продукции, информации, финансовых ресурсов и услуг. Часто психологическое воздействие посредством речевых действий оказывает особое влияние на реальное состояние дел на рынках, что не может не отразиться на их экономической стороне. Все вышеперечисленные факторы находят свое отражение в языковом сознании носителей русского и американского варианта английского языка. Ниже приведены частотные реакции, распределенные по сферам сознания в соответствии с психолингвистической парадигмой исследования сознания. Это позволяет увидеть разницу между языковым сознанием русских и американцев на данное слово-стимул. Так, у русских частотными являются такие реакции, как: Обмен 5 (ЦМ); Деньги 3 (ЦМ); Товары 3 (ЦМ); Люди 2 (ЦМ); Товаров 2 (ЦМ); Ценных бумаг 2 (ЦМ) // Базар 7 (ЛП); Товар 7 (ЛП); Продукты 4 ЛП); Торговля 3 (ЛП); Труда 3 (ЛП); Экономика 3(ЛП); Акции 2 (ЛП); Биржа 2(ЛП); Конкуренция 2(ЛП); Спрос 2(ЛП). А у американских респондентов частотные реакции следующие: Place 11(ЛП); Store 9(ЛП); Stock 8(ЛП); Shop 4 (ЛП); Public 3(ЛП); Stocks 3(ЛП); Trade 3(ЛП) // Super 4 (ЭА); Shopping (ЭА); Free 3(ЭА); Bull 2(ЭА); Vendors 2(ЭА) // Food 16 (ТП); Fruit 3 (ТП). В лингвострановедческом словаре «Американа» представлены словосочетания «market order» – рыночный приказ и «Market Street» – главная улица г. Сан-Франциско штат Калифорния [Американа: 1996, 568]. В Русском ассоциативном словаре (РАС) на стимул «рынок» зафиксированы следующие реакции: «базар 22; сбыта 12; вещевой, толкучка, черный 6; большой, свободный 5; недвижимости, ценных бумаг 4; блошиный, деньги, колхозный, птичий, толпа, Центральный 3; Апрашка, Басманный, городской, дешевый, дорого, дорогой, на улице, оптовый, потребительский, прилавок, Птичий, Рижский, товары, труда, шмотки, экономический 2» [РАС: 2002, 566]. Можно сделать вывод о том, что в русской традиции рынок представляет собой исторически сложившийся феномен, в отличие от американской культурной традиции, где он связан с появлением самой американской нации. Далее рассмотрим слово-стимул капитал (capital). Прежде всего отметим многозначность этого слова в американском варианте английского языка, что, несомненно, находит свое отражение в образах языкового сознания его носителей. Так, для американцев capital – это не только богатство и деньги, но и столица какого-либо государства, где заседает правительство, а также заглавная буква при написании какого-либо слова и, наконец, выражение отношения к преступлению, за которое полагается смертная казнь [Американа: 1996, 86]. Для русских, согласно словарю, капитал − это, прежде всего, стоимость, являющаяся при капитализме средством получения прибавочной стоимости путем эксплуатации наемного труда. Например, Промышленный капитал. Страны капитала (капиталистические). А в обычном значении – это деньги, большая сумма денег (разг.). Например, Купил бы, да капиталов не хватает [Ожегов: 1986, 228]. Интересно, что в словаре «Американа» даны лишь пояснения относительно телевизионного канала – «Capital Cities/ ABC» и смертной казни – «capital punishment» [Американа: 1996, 146]. Хотя в обычном англо-русском словаре отражена многозначность этого слова. Таким образом, если это слово многозначно, то это должно было найти отражение в реакциях наших испытуемых. Слова-ассоциаты позволяют нам увидеть, насколько глубоко укоренилась в сознании наших американских респондентов многозначность слова «capital»: Washington 11; punishment 10; building 7; money 7; letter 6; Washington D.C. 6; bank 5; city 5; state 4; good 3; huddle (совещание) 3; Wash. D.C. 3; center 2; country 2, etc. РАС дает очень широкий спектр реакций. Так, в словаре от стимула к реакции представлены следующие реакции на слово «капитал»: «Маркс, Маркса 11; деньги 9; большой 8; вложить 3; в банке, копить, накапливать, начальный, огромный, шоу 2» [РАС: 2002, 245]. Русские респонденты в ходе эксперимента в поле частотных реакций на слово капитал показали следующее: Богатство 2 (ЦМ); Банк 5 (ЛП); Уставный 5 (ЛП); Маркс 4 (ЛП); Вложение 3 (ЛП); Фонд 2 (ЛП) [Соколова: 2008]. Заключение. Поскольку английский язык является международным языком современных технологий и торговли, все большее количество фирм и предприятий заинтересованы в творческом и профессиональном обмене как информационными технологиями, так и достижениями ноу-хау. Профессиональное языковое сознание носителей разных культур определяется как спецификой самой культуры, так и особенностями этой профессиональной деятельности в рамках данной культуры. 184
Лингвориторическая парадигма: теоретические и прикладные аспекты. 2013. № 18 Сравнительный анализ содержания экономических терминов в языковом сознании носителей русской и американской культур подтверждает следующие положения: 1) профессиональное языковое сознание носителей одной научной дисциплины существует в форме национальных вариантов; 2) во внешней форме это проявляется в несовпадении содержания терминов одной профессиональной дисциплины в различных культурах; 3) содержание образов языкового сознания зависит от специфики сферы профессиональной деятельности в данной культуре. Библиография Ворожбитова А.А. Лингвориторическая парадигма: теоретические и прикладные аспекты: Монография. Сочи: РИО СГУТиКД, 2000. 317 с. Ворожбитова А.А. Лингвориторическая парадигма: теоретические и прикладные аспекты: монография / А.А. Ворожбитова. 2-е изд., испр. и доп. М.: ФЛИНТА: Наука, 2014. 376 с. Ворожбитова А.А. Лингвориторическое образование как инновационная педагогическая система (принципы проектирования и опыт реализации): монография / А.А. Ворожбитова; под науч. ред. Ю.С. Тюнникова. 2-е изд., испр. и доп. М: ФЛИНТА: Наука, 2013. 312 с.Ворожбитова А.А. Теория текста: Антропоцентрическое направление: Учеб. пособие. Изд. 2-е, испр. и доп. М.: Высшая школа 2005. 367 с. Ворожбитова А. Синергетический аспект вузовского образования в свете лингвориторического подхода // Alma mater (Вестник высшей школы). 1999. № 2. С. 22–26. Ейгер Г.В. Язык и синергетика / Г.В. Ейгер // Весник Харковского Университета. 1992. № 372. C. 131–137. Герман И.А. Лингвосинергетика / И.А. Герман. Барнаул: Алтайская акад. экономики и права, 2000. 188 с. Иванов А.В. Сознание и мышление. М., 1994. 234 с. Köhler R. Synergetic Linguistics // The Encyclopedia of Language and Linguistics / Ascher R.E. (Ed.). Oxford: Pergamon Press, 2004. Vol.8. P. 4454–4455. Köhler R. System Theoretical Linguistics // Theoretical Linguistics. 2007. Vol. 14. No 2–3. P. 241–257. Москальчук Г.Г. Структура текста как синергетический процесс. М.: УРСС, 2003. 294 с. Налимов В.В. В поисках иных смыслов. М. ,Прогресс, 1993. 263 с. Ожегов С.И. Словарь русского языка / Под ред. Н.Ю. Шведовой. 18-е изд., стереотип. М.: Рус. Яз., 1986. 797 с. Русский ассоциативный словарь. В 2 т. Т.1. От стимула к реакции: Ок.7000 стимулов / Ю.Н. Караулов, Г.А. Черкасова, Н.В. Уфимцева, Ю.С. Сорокин, Е.Ф. Тарасов. М.: ООО «Издательство Астрель»: ООО «Издательство АСТ», 2002. 784 с. Соколова Е.Ю. Специфика образов языкового сознания в профессиональном общении (на примере русского языка и американского варианта английского языка): Автореф. дис. ... канд. филол. наук. М., 2008. 21с. Тарасов Е.Ф., Тарасова М.Е. Исследование ассоциативных полей представителей разных культур // Ментальность россиян. Под общ. ред. И.О. Дубова, М.: Имидж-контакт, 1997. С. 253–277. Webster’s Universal Dictionary and Thesaurus. Geddes & Grosset. Scotland, UK. 2003. 894 p.
185
Лингвориторическая парадигма: теоретические и прикладные аспекты. 2013. № 18 Научная и «наивная» картина мира в языке эвристического научного изложения (на материале английского языка) Стеванович Раиса Ивановна Черноморский государственный университет им. П. Могилы, Украина 54003 г. Николаев, ул. 68 десантников, 10 кандидат филологических наук, доцент E-mail: stevanovich@inbox.ru Аннотация. В данной статье представлен анализ эвристических научных текстов и отображение в них научной и «наивной» языковых картин мира, рассматривается стиль научного изложения, где основную роль играет субъект – ученый-специалист. Научный эвристический текст представляет собой рефлексию автора над процессом научного познания с помощью средств естественного языка. Научное изложение использует монологический и диалогический режимы описания. Способом описания ментальных явлений выступает метаязык, который помогает описать познавательную деятельность человека. Ключевые слова: эвристический научный текст, метаязык, языковая картина мира. УДК 811.111.276.6:001.4 Scientific and “naïve” worldviews in language of heuristic scientific exposition (a case study of English) Raisa I. Stevanovich Chernomorsky State University of Nikolayev, Ukraine 54003 Nikolayev, 68 Desantnikov Str., 10 Candidate of Philology, Associate Professor E-mail: stevanovich@inbox.ru Abstract: The article presents an analysis of heuristic scientific texts from the perspective of their reflection the scientific and “naïve” linguistic worldviews, as well as studies the style of scientific exposition authored by an expert scholar. A scientific heuristic text is an author’s reflection over the process of scientific knowledge acquiring by means of natural language. The scientific exposition conforms to monologue and dialogue. The method of describing mental phenomena is metalanguage which helps to depict the cognitive activity of a person. Keywords: heuristic scientific text, metalanguage, heuristic, “naïve” linguistic worldview. UDC УДК 811.111.276.6:001.4 Введение. Бурный всплеск развития когнитивной науки, ставящей своей целью «изучение процессов, связанных с получением, обработкой, хранением и использованием, организацией и накоплением структур знания, а также с формированием этих структур в мозгу человека» [Кубрякова: 1994, 34], вызвал интерес к эвристике – науке о творческом мышлении. Эвристика – молодая наука, сформировавшаяся лишь в ХХ веке, но корни ее уходят в глубокое прошлое. Основы эвристики были заложены древнегреческим математиком Паппом, жившим в ІІІ веке н.э. Им была написана книга «Сокровищница анализа» или «Искусство решать задачи», которая позднее была переведена как «Эвристика» [Пушкин: 1965, 179]. Для лингвориторической парадигмы проблематика статьи актуальна в свете интереса к исследованиям речемыслительного процесса ученого как профессиональной языковой личности в рамках того или иного идиодискурса [Дружинина, Ворожбитова: 2005; Ворожбитова, Кузнецова: 2012], а также дискурсансамбля научного направления как совокупного речемыслительного продукта коллегиальной языковой личности ученого [Ворожбитова, Тихонова: 2013]. Предметом эвристики является процесс научного творчества, подразумевающий диалектический синтез логики и интуиции-догадки. Самая общая цель данной науки – познание правил и методов, ведущих к научному открытию. Эвристика имеет много общего с когнитивной наукой. Обе науки междисциплинарны. Когнитивная наука представляет собой «зонтиковый» термин, объединяющий такие дисциплины, как психология, лингвистика, философия, логика [Кубрякова: 1994, 42]. Эвристика родилась на перекрестии логики, психологии, философии, математики. Основой и фундаментом эвристики является психология, откуда она черпает большую часть своей терминологии. Когнитивная наука также тесно связана с психологией, поскольку занимается исследованием ментальных процессов, происходящих в мозгу человека. Когнитивную науку и эвристику роднит также антропоцентрический подход к явлениям языка. Современное языкознание ориентировано на антропоцентричность языка. Взгляд исследователя перемещается с объекта познания на его субъекта, анализируется человек в языке и язык в человеке. В 186
Лингвориторическая парадигма: теоретические и прикладные аспекты. 2013. № 18 центре науки эвристики стоит ученый – творец нового знания. Целью данной статьи является описание стилистических особенностей научного изложения в английском языке на основе анализа эвристических научных текстов. Материалы и методы. Материалом исследования являются эвристические научные тексты на английском языке, связанные с творческой деятельностью ученых, общим объемом 500 000 печатных знаков. Методом исследования выступает концептуальный анализ, основой которого является метаязык описания – язык «здравого смысла», отражающий «донаучное» восприятие мира и интерпретацию сложных ментальных явлений с помощью метафоры и метонимии, что характерно как для «наивной» картины мира, так и для научной. Обсуждение. Язык науки эвристики представляет собой стилистическую разновидность общелитературного языка [Рябцева: 1996, 37]. С.Е. Никитина отмечает, что «язык лингвистики – это язык науки, в настоящее время бурно развивающейся, соприкасающейся и скрещивающейся с множеством других наук, прежде всего логикой, математикой, психологией, кибернетикой» [Никитина: 1987, 5]. В связи с тем, что когнитивная лингвистика «вышла за пределы уже освоенных территорий» и в связи с возникновением новой антропоцентричной парадигмы появился новый язык описания – метаязык, обеспечивающий познавательный процесс. Научный метаязык отражает субъектность познания, представляет собой целостную систему упорядочения, категоризации и формализации научного знания. Роль лингвистики и ее метаязыка многообразна, она проявляется в развитии общения, познания, мышления и определяется ее рефлексией над языком. Основным назначением научного изложения является воспроизводимость нового научного знания, полученных выводов и результатов. Воспроизводимость результатов обеспечивается терминологичностью и связностью изложения, т.к. термин фиксирует знание, а связность проявляется при переходе от известного к новому знанию. Научное изложение сочетает в себе «наблюдение» и рассуждение. Средства организации рассуждения не только стилистически специфичны, но и риторически значимы, что связано с целью научного изложения. С.Е. Никитина отмечает: «Научное описание – превращение знания в текст» [Никитина: 1987, 35]. Научная и «наивная» картина мира могут в своих моделях чрезвычайно отличаться друг от друга. Расхождение это вызвано развитием науки в обществе. «В языке фиксируются не только новые знания, но и знания, когда-то существовавшие у носителей языка» [Пименова: 2011, 25]. Научное мышление взаимодействует с ненаучным, обыденным, художественным. Таким образом, язык науки эвристики представлен общенаучной лексикой, межнаучной терминологией, общелитературной лексикой и специальной эвристической терминологией, которая включает термин heuristic – «эвристика», методы коллективного творческого мышления – brainstorming – «мозговой штурм», synectics – «синектика», Delphy method – «Дельфийский метод» и номинацию методов тестирования интеллекта: Intelligence test – «тест на собразительность», Creativity test – «тест на креативность», Intelligence quotient – «коэффициент сообразительности». Общенаучная лексика – слова, при помощи которых можно описать и охарактеризовать явления и процессы в разных науках, это слова, составляющие костяк научного изложения. Общенаучная лексика в эвристических английских текстах представлена общелогическими процедурами, которые характеризуют творческую деятельность в процессе решения проблем, отражая методы и формы научного познания, и выражаются глаголами, обозначающими процесс, и существительными, выражающими результат процесса, например: to analyze – analysis – «анализировать» – «анализ», to prove – proof – «доказывать» – «доказательство», to abstract – abstraction – «абстрагировать» – «абстракция», to synthesize – synthesis – «синтезировать» – «синтез». Цель научного изложения – внести вклад в научную картину мира, носителем которой выступает адресат. Адресат научного текста – не просто читатель и «наблюдатель», но и партнер и со-мыслитель. Воздействие на эмоциональную сферу адресата осуществляется путем сообщения о ситуации случайного или не случайного открытия, текстами об обнаружении истины, что сопровождается большой метафоричностью, например: «mad as a hatter» is a term of high praise when applied to a person of marked intellectual abilities. But «divine madness» that the Greeks considered a gift of the gods [Barron: 1969, 73], что в переводе гласит: «Сумасшедший» – это слово высокой похвалы применительно к человеку с исключительными интеллектуальными способностями, но это «божественное сумасшествие» греки считали даром богов». Ненаблюдаемость творческого процесса ученого, его приход к открытию связывались с таинственностью, с волей Бога. Creative products that are brought into existence arouse a sense of mystery [Brookman: 1993, 26], что в переводе означает: «Продукты творческой деятельности, получившие практическое применение, связаны с загадочностью их создания». Иногда в научных текстах для привлечения внимания адресата приводятся некоторые данные из биографии известных ученых, философов, их творческой деятельности. Socrates although regarded as «crazy» by his contemporaries developed novel ideas [Vernon: 1964, 142]. – «Хотя современники считали Сократа «сумасшедшим», он развил новаторские идеи». Средства научного изложения отражают рефлексию автора над содержанием текста. Главную роль в научном изложении играет автор – субъект знания и познания. Присутствие субъекта отражается в наличии ментальной лексики. Человеческий фактор проявляется наиболее ярко в бесчисленных суждениях, оценках. 187
Лингвориторическая парадигма: теоретические и прикладные аспекты. 2013. № 18 Ярким примером, иллюстрирующим авторскую индивидуальность, является употребление идиоматических выражений: interplay of many minds – «игры умов», thinking on one’s feet – «оперативное мышление», creativity is a hit-or-miss affair – «творчество связано с выигрышем или проигрышем», trial-anderror method – «метод проб и ошибок», wild ranging of the mind – «дикий полет мысли». Научное суждение теоретично. Стилистика обычно рассматривает набор средств научного изложения, но необходимо учитывать и их риторическую нагрузку. «Риторика – это художественно маркированное изложение» [Рябцева: 1996, 14]. В риторическом отношении научный текст имеет модель познавательной ситуации: «завязку» (постановку проблемы) и «развязку» (выдвижение гипотезы). В связи с развитием антропоцентричной парадигмы в центре внимания лингвистических исследований выступает человек, в данном случае – автор научного текста. Наступило время новой стилистики. Стилистику творит человек, она становится креативной, антропоцентричной, отражая знание и познание. Научный текст как обязательная коммуникативная объективация познавательной деятельности представляет собой когнитивную и коммуникативную сознательную рефлексию. В когнитивном отношении научный текст представляет явное или неявное рассуждение. В коммуникативном – сочетание диалогического и монологического режима общения. Такой подход к исследованию научных текстов отражает когнитивно-дискурсивную версию когнитивизма. В связи с этим стилистика приобретает черты коммуникативной, вписывается в сознательную деятельность человека, становится на службу индивидуального художника, перестраивая свои общепринятые каноны изложения. Субъективный фактор в эвристических научных текстах отражается в олицетворении метафоры, появляются антропоморфные метафоры, отражающие творческий процесс, например: idea comes like a foreign guest – «идея приходит как чужестранец», to welcome a new idea – «приветствовать новые идеи», ideas rose in crowds – «идеи появлялись толпами», greedy heuristic – «жадная эвристика». Данные выражения свидетельствуют об индивидуальности автора научного текста, творческого характера его познания. Эвристический научный текст использует повествовательный режим. Повествование используется как средство сообщения мысли, расширяет наши знания о мире и жизненный опыт. Особая коммуникативная организация научного текста – сочетание в нем диалогического и монологического режимов, что влияет на значение определенных слов и конструкций. Монологический режим проявляется в форме повествования, сообщения, описания. Научный текст принципиально диалогичен благодаря явному обращению к адресату. Дескриптивный режим, используемый в научных текстах, – это развитие разнообразных форм монолога. Диалогичность научного изложения обеспечивается присутствием в нем предмета рассуждения – научной проблемы, порождающей ментальное пространство, – ситуацию общения [Рябцева: 1996, 37]. Это присутствие позволяет производить по отношению к проблеме прямую рефлексию, например: this problem – «эта проблема», to collect data – «собрать данные», solution of the problem – «решение проблемы», creative product – «творческий продукт», this problem – solving – «это решение проблемы». Благодаря развитию когнитивной лингвистики и концептуального анализа стало ясно, что лексическая сочетаемость объясняется особенностями восприятия мира человеком. Картина мира, воплощенная в научном языке, мотивирует лексическую сочетаемость и сама сочетаемость служит ключом к восстановлению стоящего за ней образа. Восприятие человеком своего ментального мира ассоциативно строится по аналогии, основанной на эмпирическом опыте, донаучных представлениях об окружающем мире. Главный принцип языкового освоения мира – представление «неочевидного» через физический мир, опредмечивание абстрактного, через метафоризацию. Ментальные состояния и процессы получают антропоморфную власть над человеком. Процессы мышления как бы текут потоком: flood of illumination – «поток иллюминации», stream of thought – «поток мысли», flood of stimulating experience – «поток стимулирующего опыта». Представление о том, что познание – построение здания науки, проявляется в выражениях [De Bono: 1986, 56]: to build a theory – «построить теорию», to lay the foundation to construction – «заложить основы конструкции», «partial solutions serve as building blocks» – «частичные решения выполняют роль строительных блоков». В ментальной сфере признаки растительного мира ассоциируются с ментальными и эмоциональными характеристиками человека: цветение ассоциируется с мыслями и идеями – idea is blossoming – «идея цветет», conclusion is fading – «вывод увядает»; рост ассоциируется с развитием мысли – problem is riping – «проблема зреет»; плоды ассоциируются с результатом умственной деятельности – fruitful hypothesis – «плодотворная гипотеза», fruits of the incubation stage – «продукты стадии инкубации». Представление о познании как о борьбе, «военных действиях» проступает в метафорических выражениях: to attack a problem – «начать решать проблему», to fight with a problem – «бороться с проблемой», front of solutions – «фронт решений». Ментальные явления могут отождествляться или сравниваться с насекомыми: муравьями, мотыльками: butterfly mind – «поверхностный ум», ant theory of discovery – «муравьиная теория открытия», spider theory of discovery – «пауковая теория открытия». 188
Лингвориторическая парадигма: теоретические и прикладные аспекты. 2013. № 18 Мысли в высокой степени характеризуются понятием скорости движения: ideas rushed – «идеи мчались», ideas rose in crowds – «идеи топтались». В ментальной сфере большое количество психологизируется, описывается как несчетное и опредмечивается в природных явлениях: sea of words – «море слов», population of solutions – «население решений», throng of ideas – «толпа идей»; человек пытается их упорядочить и дает им свои имена: handful of ideas – «горстка идей», bundle of ideas – «пучок идей», collection of solutions – «коллекция решений», pack of ideas – «пакет идей». Минимальные размеры в ментальной сфере опредмечиваются как grain – «зерно», bit – «кусочек», drop – «капля». Например: grain of discovery – «зернышко открытия», a bit of solution – «кусочек решения», a drop of idea – «капля идеи». Параметры минимум / максимум связаны с темой предела. Слова, обозначающие границы и предел, способны выражать идею интенсивности или максимальности: extremely difficult – «исключительно сложно», highly gifted individual – «исключительно одаренный человек», a completely out of-the-blue insight – «инсайт – исключительно неожиданный». Концептуализация ментальных сущностей, уподобление их физическим явлениям позволяет безгранично расширять их описание. Лексическая сочетаемость национально специфична. При переводе на русский язык необходимо не переводить дословно словосочетания, а восстанавливать стоящие за ними представления, т.е. использовать выражение, которое употребляется для описания данной ситуации в другом языке, например: to light a problem – «пролить свет» vs «прояснить проблему», to cover a problem – «покрывать» vs «исчерпать вопрос», to supply data – «поставлять» vs «представлять данные». В эвристических научных текстах при описании ментальных операций наблюдается широкое использование метафор, идиом, афоризмов, пословиц, поговорок: leap frog – «скачок жабы» vs «большой скачок в мыслях», world of data – «мир данных», who understands ill, answers ill – «кто плохо понимает, тот плохо и отвечает», thought flashes like lightening – «мысль сверкает, как молния», try your hand of a problem – «попытайся решить проблему», to arrest movement in thought – «прекратить движение мысли». В английских эвристических научных текстах встречаются многокомпонентные словосочетания: problem-solving intellectual activity – «интеллектуальная деятельность в связи с решением проблемы», idea-fluent person – «генератор идей», free-wheeling idea production – «свободное генерирование идей». Это «издержки» научного изложения, Н.К. Рябцева называет их «эмоционально-оценочными фигурами» [Рябцева: 1996, 12]. Стремление к максимальной объяснительности порождает громоздкие словосочетания. Это объясняется тем, что автор стремится изложить «все сразу и одновременно», забывая, что адресат должен воспринимать последовательно, по порядку [Там же]. Заключение. Таким образом, можно сделать вывод, что в английских эвристических научных текстах отражается вся познавательная деятельность человека. Английский стиль научного изложения отличается динамичностью, экспрессивностью, метафоричностью, непринужденностью. «Донаучный» способ описания ментальных сущностей языком «физического» мира широко используется в языке науки эвристики. В самом научном языке формируется особая «метапарадигма», упорядочивающая и организующая способы описания, изложения научного знания, задающая стиль научного мышления. Научная картина мира, отражающаяся в языке, характеризуется логичностью и демонстрирует интегративную связь с науками, на стыке которых родилась сама наука эвристика. В языке находит отражение все разнообразие творческой деятельности ученого. Язык науки эвристики тесно связан со своим материнским источником – естественным языком. Библиография Ворожбитова А.А., Кузнецова Л.Н. Лингвориторика дискурсивных процессов: типология интертекстуальных включений в научно-интерпретативном дискурсе филолога как профессиональной языковой личности // Известия Сочинского государственного университета. 2012. №3 (21). С. 182–186. Ворожбитова А.А., Тихонова А.Б. Философия русского космизма в системе дискурсивных процессов: лингвориторическая специфика поэтически-художественного направления // Известия Сочинского государственного университета. 2013. №2 (25) С. 179–183. Дружинина В.В., Ворожбитова А.А. Лингвориторические параметры идиостиля как выражение менталитета языковой личности ученого (А.Ф. Лосев): Монография. Сочи: РИО СГУТиКД 2005. 152 с. Кубрякова Е.С. Начальный этап становления когнитивизма: лингвистика-психология-когнитивная наука. Вопросы языкознания. 1994. № 4. С. 35–45. Кубрякова Е.С. Язык и знание. Москва: Языки славянских культур, 2004. 545 с. Никитина С.Е. Семантический анализ языка науки. М.: Наука, 1987. 135 с. Пименова М.В. Языковая картина мира. Кемерово. Выпуск. 7. 2011. 106 с. Пушкин В.М. Оперативное мышление в больших системах. М.: Наука, 1965. 375 с. Рябцева Н.К. Теоретическое и лексикографическое описание научного изложения. Научный доклад. Дис. … докт. филол. наук. Москва, 1996. 112 с. Barron F. Creative person and creative process. Harmondsworth: N.Y., 1969. 212 p. De Bono E. Practical thinking. Harmondsworth: Middlesex. N.Y., 1986. 23 p. Vernon P.E. Creativity. United Kingdom. 1964. 400 p. 189
Лингвориторическая парадигма: теоретические и прикладные аспекты. 2013. № 18 Реализация стратегии восстановления безопасности в англоязычном журнальном дискурсе: роль предложных безартиклевых оборотов Талавира Наталия Михайловна Нежинский государственный университет имени Николая Гоголя, Украина 16602 Черниговская обл., г. Нежин, ул. Кропивянского, 2 аспирант E-mail: n_talavira@ukr.net Аннотация. Стратегия восстановления безопасности реализуется в англоязычном журнальном дискурсе двумя тактиками, подчиняющими функционирование предложных безартиклевых оборотов, которые указывают на разные этапы расследования преступлений, соотносимые с принуждением правонарушителей и ограничением их свободы. Тактика создания правового препятствия структурирует статьи о преступниках или жертвах, а безартиклевые обороты указывают на разные этапы ограничения свободы злоумышленника. При тактике воссоздания деятельности правоохранителей исследуемые обороты представляют их как источник предотвращения нарушений. Ключевые слова: стратегия, тактика, англоязычный журнальный дискурс, предложный безартиклевый оборот. УДК 81.111 ′42 Implementation of restoration security strategy in English magazine discourse: Role of prepositional phrases without articles Nataliya M. Talavira Nikolai Gogol State University of Nizhyn, Ukraine 16602 Chernigov Oblast, Nizhyn, Kropyvyansky Str., 2 Post-graduate student E-mail: n_talavira@ukr.net Abstract. Restoration security strategy is implemented in English magazine discourse by two tactics determining the functions of prepositional phrases without article which represent different stages of crime investigation correlating with compulsion and imprisonment. The tactic of creating legal blockage structures articles about perpetrators or victims with the studied phrases indicating different stages of criminals’ freedom restriction. In case of the tactic of reconstructing police activity the phrases under study represent policemen as a source preventing criminals’ activities. Keywords: strategy, tactic, English magazine discourse, prepositional phrase without article. UDC 81.111 ′42 Введение. В современной англистике активно изучаются различные номинативные единицы, в том числе предложные обороты [Потапенко: 2009, 127], их отдельные компоненты, включающие предлоги [Филипенко: 2000, 12] и артикли [Боронникова: 2002, 17; Lyons: 1999, 51]. В тоже время недостаточно исследованными остаются структура и функции предложных безартиклевых единиц (on hand, in court, at night), что обуславливает актуальность данной статьи. Объектом исследования являются предложные безартиклевые обороты английского языка, а предметом – их функции в англоязычном журнальном дискурсе. Материалы и методы. Материалом анализа служат 48 статей правовой тематики, отобранных из журнала Newsweek за 2007–2011 годы. При проведении исследования использованы такие методы: компонентный анализ, предназначенный для установления семантики номинативных единиц; концептуальный анализ, направленный на выявление ментальных структур, определяющих построение предложных безартиклевых оборотов и композицию текстов; контекстно-ситуативный анализ, выявляющий стратегии и тактики, подчиняющие последовательность предложных безартиклевых оборотов в журнальных статьях. Обсуждение. Функции номинативных единиц в целом и предложных безартиклевых оборотов (далее – ПБО) в частности состоят в назначении, выполняемом ими при достижении внеязыковых целей [Левицкий: 1998, 92, 106]. Выделяют два вида функций номинативных единиц: микро-, связанные с конкретным высказыванием, и макро-, ориентированные на компоненты ситуации, т.е. адресанта и адресата, канал связи, формы сообщения и т.д. [Cook: 1990, 24–26]. В процессе общения адресант использует стратегии, т.е. когнитивные планы, контролирующие оптимальное решение коммуникативных задач говорящего, генеральную линию подбора и расположения текстового материала [Иссерс: 2002, 101]. (В лингвориторическом аспекте о стратегии и тактиках см., 190
Лингвориторическая парадигма: теоретические и прикладные аспекты. 2013. № 18 напр.: Ворожбитова, Киреева: 2011]). Стратегии определяют последовательность блоков журнального текста – заголовка, подзаголовка, блоков предыдущей истории, главного и фоновых событий, комментариев [Дейк: 1989, 131] – и реализуются с помощью тактик, т.е. минимальных речевых действий, обеспечивающих достижение адресантом коммуникативной цели [Иссерс: 2002, 111]. Тактики подчиняют текстовое употребление конкретных номинативных единиц, к которым принадлежат ПБО, состоящие из предлога и существительного, а отсутствие в их составе артикля указывает на обобщенную семантику этих оборотов, независимую от контекста. В журнальных статьях предложные безартиклевые обороты выполняют макрофункции на уровне целого текста, а микрофункции в составе отдельных высказываний. Среди стратегий, организующих пространство текста и определяющих тематику статей, влияющую на употребление ПБО, ведущее место занимает стратегия восстановления безопасности. Она подчиняет функционирование оборотов, обозначающих принуждение и препятствие в статьях правовой тематики, посвященных осуждению преступников, ограничение свободы которых способствует поддержанию общественной безопасности, а также в текстах о работе правоохранителей, деятельность которых направлена на борьбу с преступностью [Потапенко 2009, с. 296]. В англоязычных журнальных статьях правовой тематики функционируют ПБО, указывающие на разные этапы ограничения свободы правонарушителей. Последовательность употребления безартиклевых оборотов подчинена стратегии восстановления безопасности, представляющей преступников как источник угрозы или как цель деятельности правоохранителей с помощью двух тактик: создания правового препятствия, отражающей ограничение свободы злоумышленников, и воссоздания деятельности правоохранителей, направленной на предотвращение активности нарушителей. Тактика создания правового препятствия, воплощенная в 32 статьях из 48 (66,67%), представляет преступников как источник угрозы и нарушения общественной безопасности. Указанная тактика обуславливает функционирование ПБО, которые отражают разные аспекты ограничения свободы преступников, с одной стороны, и их жизнедеятельность до преступления, с другой. Последовательность ПБО, подчиненных тактике правового препятствия, определяется двумя вариантами построения журнального текста: хронологическим и ретроспективным. При хронологической последовательности текст открывается блоком предыдущих событий, в котором сообщается о преступлении и/или деятельности жертв или правонарушителей до его совершения, а в блоке главного события описывается наказание. При ретроспективном построении статьи информация о приговоре предшествует сообщению о правонарушении и его расследовании [Потапенко 2009, с. 296–297]. ПБО, описывающие в блоках фоновых событий предыдущую жизнь злоумышленников или их жертв, относятся к общеупотребительной группе оборотов, т.к. обозначают отношения, независимые от тематики статьи: пространственные (at school “в школе”, at home “дома”), темпоральные (at night “ночью”), состояния (in doubt “сомневаться”, in trouble “в беде”), общественную иерархию (in power / office “при власти”), повседневную деятельность (in business “в бизнесе”, to work “на работу”), способы ее выполнения (by mistake “по ошибке”). ПБО представляют правовое препятствие как ограничение свободы в аспекте степени интенсивности и мотивации [Потапенко 2009, с. 296]: локализуют субъекта в КОНТЕЙНЕРЕ, т.е. в трехмерном пространстве, состоящем из внутренней и внешней зон и границы между ними [Lakoff, Johnson: 1999, 32] (in custody “под стражей”, in court ”в суде”, in prison/detention center “в тюрьме”); обозначают принуждение (under investigation “под следствием”, under arrest “под арестом”); указывают на противодействие между участниками судебного заседания (on trial “в процессе судебного разбирательства”); представляют осуждение как регулярный контакт с правоохранителями (on probation “условно осужденный”). Хронологический вариант тактики создания правового препятствия структурирует 18 статей из 48 (37,5%). В данном случае в блоке предыдущих событий общеупотребительные ПБО описывают деятельность жертвы или преступление, а в блоке главного события исследуемые фразы указывают на разные этапы расследования. В блоках фоновых событий общеупотребительные ПБО представляют сведения о других подобных преступлениях, подводя читателя к общему выводу. Хронологический вариант тактики создания правового препятствия воплощен в статье под заголовком Problems in Paris, Texas (Newsweek 09.02.2009, c. 40-41), описывающей смерть юноши из-за расовых распрей в американском городе Париже. Статья имеет три композиционных составляющих: блок предыдущего события информирует о повседневной жизни парня до трагедии общеупотребительными ПБО at church “в церкви” и to work; блок главного события сообщает о правовом препятствии для убийц, обозначенном безартиклевыми оборотами in jail “в тюрьме” и at trial “на суде”, идентифицирующим судебный процесс; блок фоновых событий представляет случаи, имевшие место ранее, с помощью оборотов in juvenile detention “в тюрьме для несовершеннолетних преступников” и in town “в городе”. Жизнь жертвы до гибели представлена в блоке предыдущего события безартиклевыми оборотами at church, указывающим на пребывание на территории церкви, и to work, маркирующим место работы как конечную цель перемещения, представляя героя в движении: (1) He had acquaintances of all colors, and, in fact, his best friend was a white girl he met at church; (2) One day last September, McClelland, 24, went to work hanging Shreetrock with two other white friends, Shannon Finley and Charles Ryan Crostley, both 27. 191
Лингвориторическая парадигма: теоретические и прикладные аспекты. 2013. № 18 Предварительное заключение преступников, убивших парня, описано в блоке главного события оборотом in jail, локализующим их в замкнутом пространстве тюрьмы, которое символизирует ограничение свободы, а судебный процесс обозначен оборотом at trial, где предлог указывает на возможное (possible) использование найденных доказательств, а не на участие в судебном разбирательстве, что типично для безартиклевого оборота on trial [Longman: 2001, 1543]: (2) In December Finley and Crostley were indicted for murder. (Both men have pleaded not guilty and are in jail awaiting a trial expected to start this spring.) (7) When Jacquline and an entourage visited the scene of her son’s death several days after it occurred, they were shocked to find pieces of what they considered important evidence, including empty beer cans and bone fragments, which they preserved for possible use at trial. Создание правового препятствия, ограничивающего свободу преступников в другой подобной ситуации, отражено в фоновом блоке оборотами in juvenile detention и in town, указывающими на замкнутое пространство предлогом in, имплицирующим КОНТЕЙНЕР: (6) A black, 14-year-old freshman with no arrest record, she was sentenced to аs much as seven years in juvenile detention for shoving a teacher’s aide; (9) Many whites in town consider such examples aberrations. В приведенном фрагменте статьи контраст между движением жертвы и ограничением свободы преступников создается, с одной стороны, оборотами at church и to work, локализующими погибшего на территории церкви и указывающими на его движение к конечной цели, а с другой стороны, единицами in jail, in juvenile detention и in town, локализующими преступников в КОНТЕЙНЕРЕ. Ретроспективный вариант тактики правового препятствия реализован в 14 статьях из 48 (29,17%). В этом случае употребление ПБО начинается с блока предыдущих событий, обозначающего временный арест как ПРИНУЖДЕНИЕ (under arrest) или ограничение свободы путем указания на место заключения, соотносимое с КОНТЕЙНЕРОМ (in prison), а в последующих фоновых блоках общеупотребительные ПБО описывают детали преступления. Ретроспективный вариант структурирует статью под заголовком Death of a Tyrant (Newsweek 08.01.2007, c. 10-16), посвященную казни Саддама Хусейна. Место правового препятствия, где приведен в исполнение смертный приговор, обозначено в блоке предыдущего события безартиклевым оборотом in Kadhimiya Prison, который в сочетании с существительным gallows “виселица” указывает на казнь диктатора: (1) President George W. Bush was sleeping at 9 p.m. at his ranch in Crawford, Texas, when Saddam Hussein's body plunged through the trapdoor of a gallows in Kadhimiya Prison on the outskirts of Baghdad. Деятельность Саддама Хусейна как главы государства отражена в блоке предыдущих событий оборотами at bay “в безвыходном положении”, указывающим на балансирование Ирака в отношениях с Ираном, и in exile, обозначающим ссылку оппозиционеров: (9) The threat of poison gas and biological agents could deter rebels and keep Iran at bay; (18) Shia and Kurdish leaders, many of them already in exile, started cultivating policymakers in Washington, even as they lost touch with Iraqis on the ground. Контраст между реакцией жертв режима Хусейна, жаждущими принять участие в судебном процессе над диктатором (their day in court), и некоторых американцев, допускавших его освобождение (should let Saddam out of jail “следует выпустить Саддама из тюрьмы”), отражает в блоке фоновых событий противоречивость фигуры бывшего диктатора и отношения к нему: (8) The Kurds still want their day in court; (10) Even some Americans share that sentiment. “I feel like we should let Saddam out of jail and say, ‘Sorry, we didn't realize you were so brutal because you had to be’. В этом же блоке отношение администрации США к Хусейну раскрывается с помощью безартиклевого оборота put on trial ", где глагол put указывает на принуждение, а ПБО on trial – на противодействие между участниками судебного процесса: (20) Having focused the world's attention on the evil of this one man, the Bush administration treated him as a kind of totem, declaring new victories <...> when he was put on trial and when he was convicted. Тактика воссоздания деятельности правоохранителей, представленная в 16 статьях из 48 (33,33%), изображает их как источник правового препятствия, поскольку их активность ограничивает свободу преступников [Потапенко: 2009, с. 199]. Согласно этой тактике антропонимы, существительные или словосочетания, именующие сотрудников правоохранительных органов, выдвигаются в сильные позиции текста: в заголовок, подзаголовок, блок главного события. При этой тактике ПБО отражают деятельность правоохранителей в двух ракурсах: давления на преступника с целью лишения его возможности нарушать закон, обозначенное безартиклевыми оборотами с предлогом under (under investigation), и ограничения его свободы оборотами, именующими замкнутое пространство, соотносимое с КОНТЕЙНЕРОМ: in prison и in solitary confinement “в одиночной камере”. Примером тактики изображения деятельности правоохранителей служит статья под заголовком I Committed Murder (Newsweek 03.10.2011, c. 30-33), в которой речь идет об исполнителе приговоров. В композиционном плане этот текст состоит из блоков главного, предыдущего и фонового событий. Деятельность палача описана в блоке главного события предложным оборотом put to death “казнить”. Деятельность судебных работников, предваряющая исполнение приговора, обозначена в блоке предыдущего события тремя ПБО: putting a prisoner on death row “приговаривать заключенного к смертной казни”, at trial и in the trial. Детали жизни палача описаны в блоке фоновых событий с помощью ПБО in control “сохранять самообладание” и to prison “в тюрьму”. 192
Лингвориторическая парадигма: теоретические и прикладные аспекты. 2013. № 18 Профессиональная деятельность исполнителя приговоров раскрывается в блоках предыдущего и главного событий в аспекте обобщения, представленного сочетанием ПБО put to death с антропонимом Troy Davis, именующим отдельного преступника: (1) Only a fellow executioner like 59-year-old Jerry Givens would know how crushingly hard it will continue to be for those who put Troy Davis to death last week even as he continued to insist on his innocence. (3) During the 17 years that Givens worked as an executioner in Virginia, he put 62 men to death. Деятельность участников судебного процесса (prosecutors, jurors, judge) изображена в блоке предыдущих событий с помощью ПБО put to death, указывающего на конкретный случай с Троем Дэвисом (Troy Davis) и putting a prisoner on death row, где глагол put обозначает принуждение, а ПБО on death row – ожидание казни: (8) <...> the state that remained determined to put Davis to death despite the numerous reasonable doubts regarding his guilt and the momentous public outrage <...>; (9) While the prosecutors, jurors, and judge all had their say in putting a prisoner on death row, the task of actually carrying out the sentence falls to an executioner with no idea of what was said and done at trial. “You don't know,” Givens says. “You don't take part in the trial. You weren't there to witness it.” Сочетаемость в приведенном блоке субстантива trial с разными предлогами и артиклями представляет судебный процесс в двух перспективах. При отсутствии артикля предлог at указывает только на пребывание в зале суда, описывая заседание с позиции стороннего наблюдателя, о чем дополнительно свидетельствует фраза no idea of what was said and done (“не имея понятия о том, что происходило”). Сочетание в составе оборота in the trial предлога in, активирующего КОНТЕЙНЕР, с определенным артиклем указывает на вовлечение в судебный процесс других участников, представляя рассмотрение дела с их позиции, акцентированной глаголом don't take part (“не принимать участия”). Детали жизни судебного исполнителя описаны в блоке фоновых событий с помощью ПБО going to prison himself, указывающим на его личные проблемы; appear in control, отражающим его самообладание как необходимое профессиональное качество: (10) His career as an executioner ended 11 years ago, when he was convicted on charges of perjury and money laundering unrelated to his work – going to prison himself for four years, swearing he was innocent; (12) “You have to appear normal,” she says. “You have to appear in control [...] You try to tell yourself and your staff that this is the law.” Заключение. Функционирование ПБО в англоязычных журнальных статьях подчиняется стратегии восстановления безопасности, реализующейся в сообщениях правовой тематики тактиками создания правового препятствия и воссоздания деятельности правоохранителей. Употребление ПБО определяется хронологическим вариантом реализации тактики создания правового препятствия, представляющим в блоке предыдущих событий сведения о злоумышленнике или жертве с помощью общеупотребительных ПБО, а в блоке главного события – принуждение со стороны правоохранителей безартиклевыми оборотами с предлогом under или ограничение свободы преступников оборотами, соотносимыми с КОНТЕЙНЕРОМ. Для ретроспективного варианта тактики правового препятствия характерна противоположная последовательность ПБО. Тактика воссоздания деятельности правоохранителей изображает их активность в двух ракурсах: с одной стороны, в аспекте предотвращения нарушения законов через давление, обозначенное ПБО с предлогом under, а с другой стороны, ограничения свободы преступников в результате их заключения в исправительные заведения, соотносимые с трехмерным пространством и маркированные безартиклевыми оборотами с предлогом in. Перспективы дальнейшего исследования состоят в выявлении других стратегий и тактик англоязычного журнального дискурса, определяющих функционирование ПБО. Библиография Боронникова Н. В. Функциональный анализ семантики артикля. Дис. ... канд. филол. наук. Пермь, 2002. 176 с. Ворожбитова А.А., Киреева Т.В. Языковая и литературная личность в лингвориторической парадигме: аспект дискурсивных стратегий // Вестник Сочинского государственного университета туризма и курортного дела. 2011. № 4 (18). С. 162–165. Дейк Т. А. ван. Язык. Познание. Коммуникация. М.: Прогресс, 1989. 312 с. Иссерс О. С. Коммуникативные стратегии и тактики русской речи. М.: Едиториал УРСС, 2002. 284 с. Левицкий А.Э. Функциональные подходы к классификации единиц современного английского языка: Монография. К.: Изд-во “Аса”, 1998. 362 с. Потапенко С. І. Сучасний англомовний медіа-дискурс: лінгвокогнітивний і мотиваційний аспекти: монографія. Ніжин: Видавництво НДУ імені Миколи Гоголя, 2009. 391 с. Филипенко М.В. Проблемы описания предлогов в современных лингвистических теориях // Исследования по семантике предлогов. М.: Русские словари. 2000. С. 12–54. Cook G. Discourse. Oxford: Oxford University Press, 1990. –168p. Lakoff G., Johnson M. Philosophy in the Flesh. The Embodied Mind and its Challenge to Western Thought. N.Y.: Basic Books, 1999. 624 p. Longman Dictionary of Contemporary English: 3d ed. Harlow: Longman, 2001. 1668 р. Lyons Ch. Definiteness. Cambridge: Cambridge University Press, 1999. 380 p. 193
Лингвориторическая парадигма: теоретические и прикладные аспекты. 2013. № 18 Творческое самоопределение личности в системе лингвориторической подготовки менеджера Тартынских Вера Васильевна Государственный университет управления, Россия 111538 г. Москва, Рязанский проспект, д. 99 кандидат педагогических наук, доцент Е-mail: guurus@mail. ru Аннотация. В статье утверждается, что для активизации процесса формирования творческой самоопределяющейся языковой личности ей должна быть предоставлена свобода выбора новых технологий при обучении русскому языку и культуре речи. Ключевые слова: творческое самоопределение, профессиональная направленность, активизация деятельности. УДК 808.5 Personality’s creative self-determination in framework of manager’s linguistic rhetorical training Vera V. Tartynskikh State University of Management, Russia 111538 Moscow, Ryazan Avenue, 99 Candidate of Pedagogics, Associate Professor Е-mail: guurus@mail. ru Abstract. The article argues that the acceleration of the process of forming a self-determining linguistic personality requires a freedom of choice of new technologies in the process of teaching Russian language and culture of speech. Keywords: сreative self-determination, professional orientation, activity acceleration. UDС 808.5 Введение. Отправным пунктом для статьи послужили общекультурные (ОК) и профессиональные компетенции (ПК), заложенные в ФГОС ВПО, в основе которых – формирование умений грамотной, эффективной речи с учетом ситуации общения. Практика обучения русскому языку и культуре речи показывает, что кейс-технологии помогают студентам творчески самоопределиться в будущей профессии. Материалы и методы. Материалом статьи послужили результаты наблюдений при изучении речевого портрета студента-управленца. Использован метод описания технологий при обучении русскому языку и культуре речи: кейс-стади, ролевые и деловые игры. Обсуждение. Дисциплины гуманитарного цикла «Культура речи и язык делового общения», «Русский язык и культура речи» в вузе направлены на формирование лингвориторической компетентности (см.: [Ворожбитова: 2000]) управленца. В связи с этим все более приоритетными становятся проблемноаналитические, исследовательские и другие методы обучения, активизирующие познавательную активность студентов. Если целью учебников и лекций является предъявление информации, то целью заданий на практических занятиях становится актуализация данной информации. Учебно-воспитательный процесс обучения русскому языку, культуре речи и деловому общению складывается из подобных заданий, которые расширяют и углубляют программный материал, пробуждают интерес к предмету, формируют коммуникативную компетенцию студентов. Создать условия для познавательной деятельности студентов с учетом интереса к речеведческим дисциплинам – главная задача преподавателя. Язык, как известно, является результатом творческого синтеза мыслительной деятельности человека. Чем лучше человек владеет языком, тем быстрее развивается его мышление, идет формирование творческой составляющей языковой личности. Чтобы такое влияние языка и мышления осуществлялось активнее, необходимо постоянно и неуклонно на разных уровнях изучения русского языка, культуры речи и делового общения реализовывать принцип познавательной активности студента. Пути активизации весьма разнообразны. Активизация может исходить из содержания материала урока, из методов организации учебнопознавательной деятельности в целом. Важной проблемой продолжает оставаться мотивация изучения лингвистического материала. Эффективным средством, как известно способствующим усилению мотивации, может явиться создание проблемных ситуаций на занятиях в ходе применения занимательных заданий, ролевых и деловых игр, кейс-технологий и т.п. Например, метод «кейс-стади» (или метод «погружения») – это технология обучения на основе анализа конкретных ситуаций. Данная технология способствует развитию критического мышления, изменению мотивации к обучению, развитию коммуникативных и презентационных навыков, расширению практического опыта, позволяющего лучше понять 194
Лингвориторическая парадигма: теоретические и прикладные аспекты. 2013. № 18 выбранную профессию и самоопределиться в ней. Приведем пример задания, методика проведения которого подробно описана автором статьи [Тартынских: 2013, 57–60]: «Вам поручено подготовить текст презентации филиала фирмы, при этом у вас имеется исходный текст подобной презентации, однако в нем отсутствуют некоторые знаки препинания, пропущены буквы, нет деления на абзацы, имеются речевые и грамматические ошибки. Проведите анализ предлагаемой ситуации для принятия решения в рамках коллективного обсуждения. Сделайте стилистическую правку текста презентации в соответствии с требованиями официально-делового стиля и выступите с презентационной речью перед аудиторией, соблюдая орфоэпические нормы». Студенты могут создать оригинальный текст презентации, выступить перед группой и оценить выполненную работу по критериям сформированности компетенций. В данном случае формируются так называемые творческие компетенции, важные для самоопределения личности менеджера. Творческие компетенции, которые выделяются некоторыми учеными, например С. М. Коломийцем, в системе компетентностного подхода в обучении, позволяют решать нестандартные задачи и выявлять противоречия в изучаемой области, ставить новые задачи и проблемы [Коломиец: 2010, 36]. Студентам предлагается также кейс «Деловой театр». Данная технология имеет цель сформировать навыки публичного выступления в типичных ситуациях менеджмента с учетом социальной роли, речевой ситуации общения и намерений партнеров по деловому взаимодействию; совершенствовать навыки языкового сопровождения бизнес-коммуникаций; развить способность к обобщению, анализу, восприятию информации, постановке цели и выбору путей ее достижения. Распределяются роли в соответствии с ролевыми карточками, назначаются эксперты. В ходе выполнения задания предлагается обсудить следующие управленческие проблемы: подготовка проекта устава центра, проведение аудиторской проверки в центре. Материалом для подготовки к решению кейса является текст протокола состоявшегося заседания сотрудников центра. Студентам предлагается проанализировать текст выступления каждого участника заседания в соответствии с их ролевыми характеристиками. Далее нужно ответить на вопрос, удалось ли решить задачу редактирования проекта устава центра и подготовки коллектива к аудиторской проверке, назвать причины коммуникативных промахов и предложить свой сценарий решения управленческих задач. Далее предлагается самоопределиться, выбрав соответствующие роли, и провести подобное заседание с последующим обсуждением выполненной работы в группе. Важна при этом роль экспертов, оценивающих качество выполненной работы в соответствии с критериями, данными в виде контрольноизмерительных схем, а также с учетом индивидуального стиля каждого участника кейса. Подобная деятельность вызывает большой интерес у студентов и способствует развитию творческих компетенций в рамках профессионально ориентированного обучения культуре речи. Термин «самоопределение» употребляется в научной литературе в различных значениях. Наиболее часто в этом плане речь идет о социальном, профессиональном, нравственном, жизненном самоопределении личности. Философы делают акцент на вечном поиске добра и истины, учитывая личностное начало в человеке. С позиций социологического подхода самоопределение предполагает вхождение человека в социальные структуры и сферы жизни. Оно включает в себя определенную сумму знаний, норм, навыков, благодаря которым индивид может трудиться, выполняя свои общественные функции и неся ответственность за их осуществление. При этом самоопределение связано с процессом социализации личности и не может осуществляться вне и помимо нее. Психологов интересуют прежде всего психологические механизмы, которые обусловливают вхождение индивида в социальные структуры. В словаре С. А Ожегова глагол «самоопределиться» трактуется как определение своего места в жизни, в обществе [Ожегов: 1987, 567]. С точки зрения педагогов, самоопределение есть не что иное, как высокоразвитая система отношений человека к себе, к миру и с миром. В процессе освоения профессии каждый человек накапливает специфические знания, определяющие в целом содержание и структуру его деятельности. Овладевая приемами, методами работы, он реализует свои знания. Преобразуясь в определенный стиль деятельности, эти знания и умения должны создавать индивидуальную профессиональную систему человека, способного творчески и самостоятельно определять проблему, ставить цели и задачи, трансформировать уже имеющуюся систему или создавать новую, направленную на преобразование объекта, а также оценивать результаты деятельности, обладающего умением анализировать причины как успехов, так и неудач и своевременно перестраивать деятельность. Профессионально-личностные качества менеджера в сфере управления требуют постоянной корректировки, совершенствования, развития креативных способностей. Речь идет не столько о достаточном объеме знаний предмета деятельности и различных, порой даже новейших технологий, сколько об их соотнесенности с индивидуальными особенностями профессионала, своеобразными приемами, методами, характерными именно для него. Таким образом, при обучении менеджеров нужно ориентироваться не на воспроизведение готовых истин, методических рекомендаций, как часто бывает в практике обучения как студентов в вузе, так и на различных курсах повышения квалификации, а на самостоятельность, на альтернативность подхода в обучении. Исходя из того, что творческое мышление является основой развития творческого самоопределения, мы выделили следующие закономерности: потребность общества и личности в получении знаний, технологий, направленных на быструю адаптацию менеджера в условиях инновационной деятельности; взаи195
Лингвориторическая парадигма: теоретические и прикладные аспекты. 2013. № 18 мозависимость нравственных, социально-психологических, ценностных компонентов в становлении творческого самоопределения менеджера; потребность личности в профессиональной реализации в современном мире; взаимообусловленность профессионального и личностного самоопределения будущего управленца. С учетом этих закономерностей формирования творческого самоопределения менеджера мы руководствуемся следующими положениями: – творческая самоопределяющаяся личность – сложное и многоаспектное понятие, характеризующееся индивидуальными способами интеллектуального поведения в системе познания, личностными проявлениями, самостоятельными приемами в профессиональной деятельности; – творческое самоопределение – это форма самореализации личности в профессиональной сфере; – творческое самоопределение – это самовоспитание, совокупность действий человека по отношению к обществу, к самому себе, овладение наиболее оптимальными способами профессиональных воздействий; – творческое самоопределение личности предполагает наличие способностей, мотивов, умений, благодаря которым создается все новое и оригинальное; – для управления процессом формирования творческой самоопределяющейся личности ей должна быть предоставлена свобода выбора новых технологий, путей сближения идей из разных областей науки, оценки проблемных ситуаций, имеющегося образовательного опыта. Становление самоопределяющейся личности в процессе приобретения ею профессии может быть эффективным при наличии определенных условий – педагогических и социальных. К педагогическим условиям относятся такие, как самооценка приобретенных знаний, умений и навыков, совершенствование процесса формирования готовности к творческому самоопределению. Социальные условия составляют осознание и принятие данной проблемы как социально значимой, готовность к свободному действию, а также способность к формированию творческого самоопределения в профессии менеджера. Готовностью к деятельности принято считать целенаправленное и целостное выражение личности, включающее ее убеждения, взгляды, отношения, мотивы, чувства, волевые и интеллектуальные качества, знания, навыки, умения, настроенность на творческое отношение к делу – все, что определяет профессиональную направленность личности будущего управленца. Профессиональная направленность является новообразованием, которое порождается в процессе самоопределения личности. Это внутренний фактор развития личности в целом, который влияет на ее интересы, ценностные ориентации и приоритеты. Возникает удовлетворенность своей профессией, которая представляет собой обобщенную оценку себя с точки зрения наличия профессионально значимых качеств, возможность удовлетворить свои потребности в профессиональном самоутверждении. Удовлетворенность выступает критерием сформированности профессиональной направленности. Условием и результатом удовлетворенности является сформированность поведения в управленческой деятельности, принятого и поддерживаемого в ней, в котором личность может самоопределять себя. Следовательно, только единство целевых установок, ценностномотивационных отношений, компетентности и общественных способностей, их взаимопроникновение и взаимообусловленное развитие воспроизводят реальный процесс становления, самоопределения и самоутверждения творческой личности. Стиль деятельности есть условие готовности к творческому самоопределению личности. Соответственно с этим можно выделить, по меньшей мере, девять групп потенциально значимых качеств для формирования готовности к творческому самоопределению профессионала: теоретическая компетентность; компетентность как совокупность конструктивных, коммуникативных, организаторских умений; эмоциональный отклик, эмпатия как способность чувствовать и разделять эмоциональное состояние другого человека; лингвориторическая компетентность; гибкость поведения; рефлексивность; владение коммуникативными приемами в деловом общении; осознание мотивов своей деятельности; толерантность. Заключение. Механизм успешной подготовки к профессионально-творческому самоопределению состоит: в целенаправленной модификации индивидуальных особенностей каждого студента применительно к управленческой деятельности; в соизмерении целей и задач профессионального воздействия с индивидуальными особенностями; в возможности выбирать и планировать действия согласно базовым знаниям и собственным представлениям о последствиях такого воздействия; в способности оценивать, анализировать свои неудачи, просчеты, выполнять коррекционные ходы и моделировать новые решения; в формировании новых, социально ценных мотивов и установок на положительный результат профессионального речевого воздействия. Библиография Ворожбитова А.А. Лингвориторическое образование как инновационная педагогическая система (принципы проектирования и опыт реализации): Автореф. дис. … докт. пед. наук. Сочи, 2002. 46 с. Коломиец С.М. Творческие компетенции студентов социально-экономических специальностей: Монография. М., 2010. 181 с. Тартынских В.В. Развитие творческой компетентности у бакалавров в процессе обучения культуре речи // Русская словесность. 2013. № 3. С. 55–62. Ожегов С.А. Словарь русского языка / Под ред. Н.Ю. Шведовой. М.: Рус. яз., 1987. 750 с. 196
Лингвориторическая парадигма: теоретические и прикладные аспекты. 2013. № 18 Ямальская школа риторики для педагога (из опыта работы в 2000–2013 гг.) Тихонов Сергей Евгеньевич ГАОУ ДПО ЯНАО «Региональный институт развития образования» Ямало-Ненецкого автономного округа, Россия 629007 ЯНАО, г. Салехард, ул. Совхозная, д. 14, корп. 1 кандидат филологических наук, доцент E-mail: stikhonov1@yandex.ru Аннотация. Статья содержит обобщение опыта организации и проведения курсов повышения квалификации «Основы общей и педагогической риторики». Раскрываются цели, задачи, формы, основное содержание и значимые результаты, рассматриваются отличия Ямальской школы риторики от иных российских школ риторики для учителя. Ключевые слова. Риторика, риторическая деятельность, риторизация, риторические способности, умения, навыки, педагогические технологии, методы, приемы и способы действования, эффективность образовательной деятельности. УДК 81 Yamal school of rhetoric for teacher (from 2000 – 2013 experience) Sergei Ye. Tikhonov GAOU DPO Yamal "Regional Institute of Education" Yamal-Nenets Autonomous District, Russia 629007 JaNAO, Salehard, Sovhoznaya Str., 14, Building 1 Candidate of Philology, Associate Professor E-mail: stikhonov1@yandex.ru Abstract: The article focuses on generalizing the experience of organizing and conducting the “Basic principles of general and pedagogical rhetoric”career enhancement course. The paper reveals its goals and objectives, forms, basic contents and significant results as well as studies the differences between the Yamal School of Rhetoric and other Russian Schools of Rhetoric for teachers. Key words: rhetoric; rhetorical activities; rhetorization; rhetorical capability, abilities, skills; pedagogical technologies; methods, tools and techniques of action; efficiency of educational activity. UDK 81 Введение. Подготовка учителей округа по программе курсов повышения квалификации «Основы общей и педагогической риторики (Ямальская школа риторики для педагога)» (далее: школа риторики – ШР, Ямальская школа риторики – ЯШР,) была начата 31 октября 2000 г. К настоящему моменту нами полностью завершена работа в 12-ти ЯШР (1-я – в МОУ «Гимназия» г. Салехарда, 2-я – в МОУ СОШ № 2 г. Муравленко, 3-я – на базе МОУ Гимназия г. Лабытнанги, 4-я – в МОУ СОШ № 3 г. Муравленко, 5-я – на базе МОУ СОШ № 1 г. Лабытнанги, 6-я – в МОУ НОШ № 6 г. Муравленко; 7-я – МБОУ СОШ № 1 г. Губкинский; 8-я МБОУ СОШ № 6 г. Ноябрьска, 9-я – МБОУ СОШ № 4 г. Муравленко, 10-я – МБОУ СОШ № 5 г. Ноябрьска, 11-я – на базе МБОУ Гимназия г. Надыма, 12-я – МБОУ СОШ № 3 и № 7 г. Ноябрьска). В 2013 г. начат учебный процесс в 13-й (в г. Надыме) и 14-й (в г. Муравленко) Ямальских школах риторики для педагога (в той и в другой школах проведена 1-я сессия ЯШР). В 2014 г. планируется начать обучение педагогов в 15-й и 16-й ЯШР в гг. Салехард и Ноябрьск. Материалы и методы. Материалами исследования послужили учебно-методическое обеспечение образовательного процесса, данные опросов, результаты учебной деятельности слушателей, теоретические и методические материалы из опыта работы различных российских школ риторики. Использовались методы исследования: теоретические – структурно-функциональное изучение объекта, моделирование образовательного процесса, обобщение; эмпирические – наблюдение, беседы, анкетирование, анализ документации и продуктов учебной деятельности, метод компетентных оценок, сравнительносопоставительный анализ практики работы школ риторики для педагогов и др. Обсуждение. Далее представим излагаемый материал в вопросно-ответной форме. Каковы основные цели и задачи обучения в ШР? В целом, опираясь на мнение С.А. Минеевой, полагаем, что к основным целям и задачам можно отнести следующие: 1) помочь а) овладеть умениями и навыками риторической деятельности для разных сфер общения, прежде всего педагогической (прагматический аспект); б) освоить разнообразные способы и приемы риторического действования в процессе образовательной деятельности, а также создать представление об основных путях и приемах риторизации учебного предмета на примере обучения в школе риторики, основанном на принципах и технологии развивающего обучения (технолого-методический аспект); в) 197
Лингвориторическая парадигма: теоретические и прикладные аспекты. 2013. № 18 освоить содержание курса «Основы педагогической риторики» для совершенствования обучения школьников тем или иным учебным дисциплинам (когнитивный аспект); г) разработать отдельные риторизованные занятия (или вариант плана занятия или цикла занятий по преподаваемому учителем предмету (организационно-методический аспект); а также 2) обеспечить условия для повышения общей и профессиональной культуры преподавания различных предметов (методологический аспект). Таким образом, ШР помогает педагогу, во-первых, освоить основы общей и педагогической риторики, а также составить представление и сделать первые шаги в освоении риторизации отдельного учебного предмета; во-вторых, подготовиться к преподаванию курса Риторики в школе на основе тех же психологических концепций и в той же развивающей деятельностной технологии, что и система развивающего обучения (далее «РО» – С.Т.) Д.Б. Эльконина-В.В. Давыдова. Все это направлено на совершенствование коммуникативной компетенции педагога. Какие формы обучения считаем базовыми для ШР? К основным формам обучения относим проблемные лекции, лекции-обсуждения, педагогические мастерские, различные типы семинаров, практические занятия, практикумы, тренинги, видеотренинги, консультации, защиты и др. Каких результатов всегда стараемся достичь? 1. Совершенствование основных умений и навыков риторической деятельности в различных сферах межличностного, социально-ориентированного и профессионального общения (и соответственно повышение уровня владения ими), а также способность их самостоятельно развивать. 2. Совершенствование умений преподавать основную (исходную) учебную дисциплину (овладение формами учебного сотрудничества, организации образовательного процесса и создания условий для более полного развития каждого учащегося). 3. Первичная готовность учителя к риторизации образовательной деятельности (и в первую очередь к риторизации учебного занятия и предмета). Какое собственно риторическое содержание нами рассматривается теоретически и осваивается в практической деятельности? 1. Риторика как наука и учебная дисциплина в школе. 2. Риторическая деятельность и ее слагаемые. 3. Изобретение текста / выступления (замысел) и расположение текста / выступления (композиция). 4. Логические основы риторической деятельности и элементы риторической логики. 5. История риторики и ораторского искусства в России и мире. 6. Речевое выражение и оформление текста / выступления. Риторический анализ текстов и выступлений. 7. Риторизация предметов и образовательного процесса: цели, содержание, пути и способы, проблемы и трудности. 8. Основы педагогической риторики. Педагогические мастерские. На риторическую подготовку педагога до 2010 г. было отведено 136 аудиторных часов. В настоящее время в связи с тем, что Риторика в качестве школьного учебного предмета не входит в круг обязательных учебных дисциплин федерального компонента, мы имеем возможность проводить названные выше курсы повышения квалификации педагогов только, к сожалению, как проблемные. Как известно, это означает, что объем аудиторных часов в ходе проведения подобных курсовых мероприятий не должен превышать 72-х. Следующий вопрос, на который попытаемся ответить: В чем отличия нашей, Ямальской, школы риторики для педагога от других подобных школ в России? 1. Во всех известных нам ШР группа слушателей состоит из учителей разных образовательных учреждений. По этой привычной схеме мы строили свои ЯШР в г. Лабытнанги и в г. Надыме и Надымском районе. Однако чаще работаем, как правило, с педагогами одного образовательного учреждения. При этом среди слушателей и учителя начальных классов, и учителя-предметники, и социальные педагоги, и психологи, и сотрудники администрации школы. Мы убеждены, что для того, чтобы идея риторизации образовательной деятельности как особого технологического подхода начала воплощаться в реальную практику, начала работать, необходимо, чтобы в школе было создано некое ядро (критическая масса) обученных и заразившихся ею практиков. Именно по этой модели мы при активной поддержке Управления образованием уже более 10 лет работаем в г. Муравленко. Так действовали в Салехарде в 2000-2002 гг., начали работать в 2007 в г. Губкинский, в 2008 – в г. Ноябрьск. В последние два года опять-таки в г. Ноябрьске апробируем практику проведения такой ШР, когда группа учащихся состоит из педагогов двух образовательных учреждений 2. В отличие от абсолютного большинства российских ШР для учителя мы, опираясь на богатый многолетний опыт Пермской ШР Западно-Уральского учебно-научного центра (под научным руководством С.А. Минеевой) (далее ЗУУНЦ), выстраиваем нашу ЯШР на принципах технологии развивающего обучения Д.Б. Эльконина и В.В. Давыдова. Поэтому педагоги-слушатели имеют возможность одновременно с освоением основ общей и педагогической риторики существенно расширять свои представления и, главное, реальные навыки действования с позиций этой технологии, наращивать арсенал соответствующих приемов и способов. Это также означает, что ЯШР развивается в деятельностном режиме. Следовательно, большая часть учебного времени – это различные виды практической риторической деятельности слушателей. Теория подается в необходимом объеме на основании возникших у слушателей потребностей в ней и мотива в ее освоении. 3. ЯШР от других ШР отличает и то, что только у нас есть пропедевтический этап. До начала собственно ШР в образовательном учреждении мы проводим 2–3-х, а иногда и 4-хдневный научно198
Лингвориторическая парадигма: теоретические и прикладные аспекты. 2013. № 18 практический обучающий семинар «Основы межличностного и педагогического общения» объемом от 16 до 32 аудиторных учебных часов. Следует заметить, что этот семинар проводится, как правило, для всего педагогического коллектива школы. А затем те педагоги, кто в наибольшей степени заинтересовался предложенной проблематикой, а также идеей и практикой риторизации впоследствии по желанию становятся слушателями ШР. Подчеркнем, что в ШР приходят только по собственному желанию. Это одно из обязательных условий. И лишь на основании высказанного педагогом желания это юридически закрепляется приказом муниципального департамента (или управления) образования. 4. Практически все ШР для педагогов в нашей стране с точки зрения временной схемы организации работы проводят занятия в течение одного периода обучения (в течение 2-3 недель, как говорится, «в один присест»). В большинстве случаев – в летнее время (последняя декада июня – первая половина июля) или зимой (краткосрочные курсы). Мы убедились, что в условиях ЯНАО с учетом специфики ситуации это оказалось невозможным. Поэтому нами с 2000 по 2013 апробированы несколько временных форматов проведения ЯШР. При этом в любом случае занятия проходят в несколько этапов. В первом случае проводится 2 сессии, каждая из которых длится 9 рабочих дней (именно так были проведены 2-я, 3-я и 5-я ЯШР в МОУ СОШ № 2 г. Муравленко, а также на базе МОУ Гимназия и МОУ СОШ № 1 г. Лабытнанги). Во втором случае (1,4, 5 и 6, 7, 8, 9) ЯШР проводились иначе: 2 сессии, каждая из которых делилась на 2 этапа по 4 и 5 дней. Именно, когда работаем с педагогами одного образовательного учреждения, это, как показывает практика, фактически становится единственно возможной временной моделью организации обучения, поскольку с группой из 20-25 педагогов из одного учебного заведения реально можно работать только на осенних и весенних каникулах, и то в течение не более чем 5 рабочих дней. Это так потому, что именно во время каникул и у учителей, и у администрации масса других служебных забот. В третьем случае (11,12 и ныне реализуемые 13 и 14) ЯШР проводятся в две сессии, одна из которых длится пять рабочих дней, а другая – четыре. Мы понимаем, что эффективность таких растянутых во времени (одна ЯШР длится два учебных или календарных года, а в других случаях один год) курсов повышения квалификации, естественно, существенно ниже, чем в том случае, если бы они проводились «в один присест». Но мы исходим из того, что лучше делать в складывающихся обстоятельствах так, как оказывается возможным, чем отказаться от идеи риторизовать педагогическое пространство. И с этим согласно руководство нашего института, а также департаментов образования автономного округа и его муниципальных образований. Именно благодаря постоянной поддержке администрации и удается проводить ЯШР. Управления образованием, методические службы и администрации школ гг. Муравленко, Губкинский, Ноябрьск, Надым идут даже на то, чтобы частично немного сдвигать для конкретной школы каникулы, т.к. за одни осенние или весенние каникулы нам необходимо провести сессии ЯШР в 2-х, а в ближайшие два года, возможно, и в 3-х городах. 5. В проведении ЯШР есть и важный, как нам представляется, психологический (а точнее, в некотором смысле психотерапевтический) аспект. Как известно, любая школа – это сложный и очень ранимый организм. Более чем за тринадцать лет мы убедились, что занятия в ШР позволяют положительно влиять на микроклимат в конкретном педагогическом коллективе. Во-первых, слушатели в письменных рефлексиях и в устных выступлениях неизменно отмечают, что во многом по-новому открывают для себя большинство коллег, с которыми проработали многие годы вместе, ведь часто привыкают видеть друг друга в функциональном, если можно так выразиться, а не в личностном аспекте. В ШР люди проявляются с иных сторон. Во-вторых, Школа помогает учителю раскрывать и совершенствовать в себе и других риторические способности. Люди начинают творить в Слове и получать от этого удовольствие. Обнаруживают, к примеру, в себе способности к стихотворству. Раскрепощаются. Знакомство с некоторыми смеховыми формами познания (в том числе и на основе создания первичного представления о теории смеховых форм познания М.М. Бахтина) и их применение, отработка в ходе курсовой подготовки также помогает создавать психологически комфортную обстановку. В-третьих, в коллективах в той или иной мере, как правило, существуют разногласия во взглядах старшего и молодого педагогических поколений и проблемы во взаимодействии между ними (школьные «отцы и дети»). На занятиях Школы риторики в форме коллективно-распределенной деятельности в одной группе эффективно вместе работают на общий результат и опытные педагоги, и их более юные коллеги. В результате больше узнают о взглядах и личностных особенностях друг друга и проникаются большим взаимным уважением. Наконец, само то, что в качестве основного способа познания в рамках нашей школы признан и воплощается реальный диалог (диалог по смыслу) (или, как называли это в Древней Греции, майевтика – способ открытия нового знания с помощью искусно поставленных наводящих вопросов), опять-таки помогает поддерживать благоприятную творческую обстановку учения. 199
Лингвориторическая парадигма: теоретические и прикладные аспекты. 2013. № 18 Далее. Очень радует то, что с помощью руководства института с 2007 г. и в течение нескольких последующих лет для проведения занятий в ЯШР нам удалось привлечь из других регионов высококвалифицированных специалистов по риторике и методике ее преподавания, а также и по риторизации образовательной деятельности – О.И. Марченко (г. Санкт-Петербург, СПбГУ), Н.Д. Десяеву (г. Москва, МГПУ), Е.С. Симакову (г. Рязань, РГУ), Л.В. Горбач (г. Пермь, ЗУУНЦ). До этого складывалось так, что в Салехарде мы проводили ЯШР вдвоем с Е.Б. Тихоновой. Конечно, при этом использовались видеоуроки и иные материалы других риторов, проводились занятия с опорой на уже появившийся опыт в ведении риторики и в риторизации педагогов МБОУ СОШ № 2 г. Муравленко. При этом целесообразно отметить, что в 2012–2013 учебном году в связи с некоторыми проблемами финансирования ЯШР мы не имели возможности привлекать к учебному процессу наших коллег из иных регионов страны, поэтому автору этих заметок проводить ЯШР приходилось одному, как нередко и в предыдущие годы. Хотелось бы акцентировать внимание и на своеобразном соотнесении ЯШР с инновационной деятельностью того образовательного учреждения, где она проводится. Мы заметили, что, с одной стороны, сама по себе ШР становится импульсом к началу работы школы в инновационном режиме. Так было и в МБОУ «Гимназия» г. Салехарда, так сложилось и в МБОУ СОШ № 2 г. Муравленко, и в МБОУ СОШ № 1 г. Губкинский, и в МБОУ СОШ № 6 г. Ноябрьска. При этом наиболее эффективно сейчас инновационная работа в этом направлении проводится в МБОУ СОШ № 2 г. Муравленко и МБОУ СОШ № 6 г. Ноябрьска. С другой стороны, само по себе проведение ЯШР в образовательном учреждении в течение достаточно длительного времени становится гармоничным элементом инновационного процесса. В нашем знакомстве с ЯШР нельзя не остановиться на некоторых ее технолого-педагогических особенностях. 1. На занятиях ЯШР мы активно используем практико-ориентированную лекцию, направленную на освоение новых способов педагогического взаимодействия. И привносим, как нам кажется, элементы новизны. Наш опыт свидетельствует, что образовательный эффект применения названной формы возрастает, если само лекционное занятие строится в виде реального диалога двух преподавателей, каждый из которых реализует в своих высказываниях определенную позицию – профессиональную, личностную (возможно, мировоззренческую) и диалогическую. Опыт подобного результативного взаимодействия мы с Л.В. Горбач апробировали в ходе занятий 4-й ЯШР (МБОУ СОШ № 3 г. Муравленко), и 5-й ЯШР (г. Лабытнанги) в марте-октябре 2007 г., а впоследствии закрепили и усовершенствовали в совместной работе с названным специалистом, а также с Е.С. Симаковой, О.И. Марченко и Н.Д. Десяевой в период 2008 по 2012 г. в ходе проведения разных ЯШР в других городах ЯНАО. Мы убедились в том, что, следуя за живой дискуссией двух преподавателей, слушатели быстрее вовлекаются в осмысление содержания обсуждаемого теоретического материала. В этом случае педагогиучащиеся имеют возможность выбора наиболее предпочтительной для каждого из них формы представления содержания, что в большей мере способно обеспечить их включение в активный диалог. Таким образом, слушатель может открыть для себя практику дискуссионного освоения теории и саму дискуссию как особую форму организации конкретного занятия и образовательной деятельности в целом. При этом преподаватель является своеобразным играющим тренером, который демонстрирует в процессе организации и осуществления содержательного общения способы и приемы, рассматриваемые им в теоретическом плане, создавая ситуации обсуждения на основе реальных проблем общения, возникающих на занятиях. Осмысление практики воплощается в жанровом диалоге, в рамках которого побуждаем курсантов анализировать значимые (прежде всего в профессионально-педагогическом аспекте) коммуникативные ситуации с точки зрения теории риторики. Это во многом и определяет успешность слушателей в процессе освоения программы Школы риторики. Таким открытием для педагогов СОШ № 3 г. Муравленко стала «Отрытая трибуна» как один из способов риторизации образовательного пространства, одна из современных технологий публичного обсуждения проблем. Деятельность в этой технологии позволила каждому педагогу-участнику работы ШР в соответствии со своим намерением повлиять на ситуацию предъявить свою точку зрения на существующую проблему – возможности реализации потенциала учителя в подростковой школе в условиях, когда в образовательном учреждении не будет классов ни начального, ни старшего звена. В рамках «Открытой трибуны» все выступали на равных – и учителя, и директор, и завучи, и социальные педагоги, и педагоги-психологи, искренне и открыто проявляя свою заинтересованность судьбой школы и педагогического коллектива, анализируя проблему с разных позиций и выявляя ресурсы ее разрешения. В рефлексии слушатели отмечали, что столь откровенное и демократичное обсуждение (в частности, этой очень сложной, для многих болезненной проблемы) состоялось впервые. Помимо этого, мы провели и учебные дебаты (кстати, сейчас, как известно, в педагогической литературе много пишут и говорят о дебатах в качестве особой педагогической технологии). 2. Один из блоков программы повышения квалификации ЯШР – «Риторизация образовательной деятельности» – напрямую связан с решением задач гуманитаризации образования, диалогизации и демократизации отношений в образовательном пространстве, возможностями самореализации субъектов образовательной деятельности. На сегодняшний день существует несколько определений содержания и 200
Лингвориторическая парадигма: теоретические и прикладные аспекты. 2013. № 18 объема понятия «риторизация». Взяв за основу понимание риторизации, выработанное С.А. Минеевой, мы предлагаем педагогам следующее компактное определение: риторизация – особый способ организации образовательной деятельности на основе жанрового диалога. Следует отметить, что данная формулировка ориентирует педагогов на деятельность в обширном смысловом поле, предоставляет им возможность, конкретизируя понятие риторизации с учетом актуальных для каждого из них (или группы слушателей) проблем образования, выявить и спроектировать индивидуальное направление в осуществлении риторизации в собственной практической деятельности. Кроме того, на основе совместного определения базовых понятий риторизации (текст (жанр), диалог, субъект) и их места в структуре образовательной деятельности (содержании, способах и средствах (технологиях) реализации содержания, ценностных ориентациях и установках) мы видели результаты риторизации как способа изменения образовательной деятельности в некоторых стратегических направлениях модернизации школы – гуманитаризации предметного знания, технологической организации деятельности, формировании ценностных установок, обеспечивающих демократические отношения в сообществе (учебной группе, творческом коллективе). Таким образом, процесс риторизации был представлен слушателям школы как инструмент реализации современных педагогических подходов и идей, позволяющий осмыслить и осуществить преобразования, направленные на иное качество образовательного процесса, воплотить в знаниях, способах, ценностных установках и отношениях идеи гуманитарного образования, которое строится на основе диалогической культуры. 3. Еще одной особенностью Школы риторики как одной из форм курсов повышения квалификации было использование потенциала проектной деятельности. Исходя из смысла проектной деятельности, выраженного в слогане «Проект – дело добровольное!», важно отметить то, что если образовательная деятельность строится на проектной основе, то с необходимостью формируется запрос на диалогическое общение, а значит и на риторику как основу и сущность, позволяющую создавать и реализовать во взаимодействии людей диалогические отношения. К примеру, одной из стратегических линий организации образовательного процесса в ходе занятий, например, 5-й ЯШР (г. Лабытнанги, октябрь 2007 г.) стала разработка слушателями проектов риторизации учебной и внеучебной деятельности. Актуализация проблем диалогического взаимодействия посредством рефлексии индивидуальной педагогической деятельности в процессе разработки собственных проектов риторизации позволила, во-первых, сформировать у слушателей запрос на освоение теоретического аспекта риторики как основы риторизации и, во-вторых, побудить слушателей к осуществлению жанрового диалогического общения в предметно-смысловом поле курсов. Таким образом, у слушателей была реальная возможность попробовать риторизацию «на вкус и цвет» с целью использования этого способа организации образовательной деятельности на основе жанрового диалога в дальнейшем в своей практике (в том числе и при реализации разработанных в ходе данной ЯШР проектов). Разработка каждым слушателем (в группе или индивидуально) своего проекта риторизации позволила ему выстроить в рамках программно-предметного поля курсов свою образовательную траекторию в обретении риторической компетенции (в том числе и в овладении средствами жанрового диалога), а также деятельно сопровождать движение по собственным образовательным траекториям других курсантов. В результате в дни работы 2 сессии 5-й ЯШР у педагогов появились и были ими публично защищены в форме докладов, сопровождающихся созданными слушателями презентациями, идеи и планы воплощения следующих образовательных проектов: 1. «Читайте хорошие книги»; 2. «Школа олимпиадного резерва»; 3. «Газета Лабытнангской ассоциации детских и юношеских организаций»; 4. «Некоторые возможности основных подходов в риторизации исторического образования во внеурочной деятельности учащихся по предмету (журнал «Человек и его эпоха»)»; 5. «Организация исследовательской деятельности старшеклассников по математике на основе реализации проектов Математика и искусство, Математика и природа, Математика и архитектура». Все это дало слушателям возможность открыть диалогичность в качестве личностного свойства и одного из основополагающих принципов образовательной деятельности современной школы. Опыт Ямальской школы риторики вселяет уверенность, что освоение идеи риторизации в технологии жанрового диалога позволило педагогам открыть возможности самореализации средствами риторики, «прожить и пережить» несколько ситуаций успеха, понять и апробировать посредством проектной деятельности способ построения индивидуальной образовательной траектории в общем образовательном пространстве школы риторики. Рефлексии педагогов ЯШР и качество итоговых работ (проектов риторизации), публично представленных в рамках школы и на городских педагогических чтениях, позволяют надеяться, что в своей деятельности педагоги будут использовать риторику как освоенный и личностно принятый инструмент, воплощающий в жизнь прогрессивные педагогические идеи. Заключение. Все сказанное позволяет заключить, что риторика, во многом являющаяся основанием гуманитарного знания, несомненно, должна стать неотъемлемой частью подготовки (в том числе и повышения квалификации) современного педагога. Оправдавшей себя достаточно эффективной и, по нашему мнению, наиболее приемлемой формой осуществления риторической подготовки педагога можно считать курсы повышения квалификации «Основы общей и педагогической риторики (Ямальская школа риторики для педагога)». 201
Лингвориторическая парадигма: теоретические и прикладные аспекты. 2013. № 18 Лингвориторическиe аспекты субъектного позиционирования в англоязычном дискурсе Ущина Валентина Антоновна Киевский национальный лингвистический университет, Украина 03150 г. Киев, ул. Красноармейская, 73 кандидат филологических наук, доцент e-mail: uval@ukr.net Аннотация: В статье делается попытка установить взаимосвязь между процессом осмысления человеком действительности и его деятельностью в конкретной ситуации общения. Исследуя позицию субъекта дискурсивной деятельности с учетом модели Дж. Дю Буа во всех ее аспектах (эпистемическом, аффективном, интеракциональном), мы проанализировали лингвориторические аспекты процесса субъектного позиционирования как комплексного действия, вследствие которого индивиды конструируют собственные идентичности в дискурсе. Ключевые слова: лингвориторика, позиция субъекта дискурсивной деятельности, треугольник Дю Буа, субъектное позиционирование, идентичность. УДК 811.111’42’44 Linguistic rhetorical aspects of stancetaking in English discourse Valentyna A. Ushchyna Kiev National Linguistic University, Ukraine 03150 Kiev, Krasnosrmeyskaya Str., 73 Candidate of Philology, Associate Professor e-mail: uval@ukr.net Abstract: The paper aims at establishing the interconnection between the processes of comprehending the reality surrounding an individual and a particular communicative situation. Drawing on J. Du Bois’ stance triangle with its three facets (epistemic, affective and interactional), the author analyses linguistic rhetorical aspects of subjective positioning as a complex act, leading to the construction of an individual’s identity in discourse. Key words: linguistic rhetoric, stance, Du Bois triangle, stancetaking, identity. UDC 811.111’42’44 Введение. Исследования последних десятилетий в самых разнообразных научных сферах как гуманитарного, так и естествоведческого направления, демонстрируют, что окружающий нас мир не является чем-то раз и навсегда данным, застывшим, а находится в постоянном движении, изменяясь в зависимости от его индивидуальных и коллективных интерпретаций. Базисом для наших интерпретаций служит субъективное восприятие реальности, а не объективная истина. Представители квантовой физики, терминологией и понятийным аппаратом которой все чаще пользуются психологи, социологи и лингвисты, утверждают, что именно акт наблюдения делает объект таким, каким мы его видим [Уилсон: 2012, 24– 26]. Позиция индивида в ситуации общения не только определяет его субъективное видение объекта реальной действительности, но и буквально cоздает этот объект. Кроме того, поскольку человек по сути своей диалогичен [Бахтин: 1986, Hermans: 2001], он неизбежно вступает в коммуникацию с другими субъектами, конструируя собственные смыслы и адаптируя их к смыслам его собеседников и среде. Лингвориторический анализ (см.: [Ворожбитова: 2000]) речевого общения позволяет прояснить средства формирования смыслов, порождаемых в диалоге совместными усилиями сторон, то есть средства, необходимые для построения дискурса. Как справедливо отмечает А.В. Кравченко, «естественно-языковые взаимодействия между индивидами и группами индивидов протекают в масштабе реального времени, языковое поведение коммуникантов перцептуально и физически контекстуализировано состоянием среды, в которой эти взаимодействия осуществляются. Эта контекстуализированность решающим образом влияет на когнитивные процессы адаптивного характера, ведущие к изменению каузальных связей между коммуникантами и компонентами среды, в результате чего возникает новое состояние среды, контекстуализирующей языковое поведение» [Кравченко: 2013, 41]. Аналитический аппарат лингвориторики дает возможность установить связь между когнитивной семантикой, изучающей общие принципы осмысления человеком действительности, и риторикой, связывающей воображение и мышление с конкретными ситуациями общения [Oakley: 2005, 445]. Понятие позиции субъекта дискурсивной деятельности (англ. stance), находящееся в фокусе нашего внимания в данной статье, дает возможность проследить взаимодействие говорящего не только с его партнерами по коммуникации, но и со средой, по сути являясь лингвистическим воплоще202
Лингвориторическая парадигма: теоретические и прикладные аспекты. 2013. № 18 нием (а точнее, конструированием) физической реальности субъектом во время его взаимодействия с другими субъектами. Определение понятия "позиция субъекта дискурсивной деятельности" вызывает немало споров. Несмотря на то, что данное явление довольно интенсивно изучается в лингвистике последних лет [Морозова: 2011; Biber, Finnegan: 1989; Englebretson: 2007; Hunston: 2000; Jaffe: 2009; Kiesling: 2009; Du Bois: 2007], единства взглядов на его трактовку нет. Целью этой статьи является уточнение содержания указанного понятия посредством изучения его интерактивной природы в дискурсе. Материалы и методы. Исследование базируется на методологических основах коммуникативнодеятельностного подхода к языку и речи, и выполнено в русле социально-конструктивистской традиции анализа дискурса, которая объединяет критический анализ дискурса, дискурсивную психологию и постструктуралистские студии дискурса. Дискурс становится объектом исследования в рамках коммуникативно-деятельностной парадигмы, в фокусе которой находится активный субъект общения [Кубрякова, Цурикова: 2008; Гаспаров: 1996; Кибрик: 2009; Морозова: 2011; Пшеничных: 2010 и др.). Мы избрали именно эту теоретическую парадигму для изучения позиционирования субъекта в дискурсе, поскольку согласно ей дискурс не просто включен в речь как деятельность, продуцирующая высказывания, а является частью целенаправленной предметно-практической и познавательно-теоретической социально значимой деятельности человека как субъекта общения. Материалом для нашего исследования послужили фрагменты текстов современной англоязычной художественной литературы, в которых прослеживается динамика конструирования позиций субъектами дискурсивной деятельности. Обсуждение. В нашем понимании совокупность позиций, занимаемых субъектом во время его дискурсивной деятельности, составляет его идентичность [Bucholtz, Hall: 2005], его «диалогическую самость» [Hermans Rijks, Kempen: 1993], определяющуюся как «динамическое многообразие относительно автономных Я-позиций в пространстве мысли» [Hermans et al: 1993, 215]. Процесс позиционирования и ре-позиционирования происходит в соответствии с изменяющимися ситуационными обстоятельствами и требованиями [Батори и др.: 2010, 14]. Самой популярной и известной попыткой интегрировать и унифицировать прежние перспективы и направления исследования позиции субъекта дискурсивной деятельности, стал «треугольник позиционирования» (англ. stance-triangle) американского лингвиста Джона Дю Буа [Du Bois: 2007], известный в литературе как «станс-треугольник», или «треугольник Дю Буа». Треугольник Дю Буа – это геометрическая модель, которая визуально представляет взаимосвязь между тремя компонентами процесса позиционирования – субъектом, его визави и объектом позиционирования (то есть предметом разговора). Треугольник подчеркивает диалогичность и интерсубъектность процесса позиционирования, включая в него не только субъектов и объект высказывания, но и динамику обсуждения субъектами позиций друг друга. Дж. Дю Буа подчеркивает, что позиция субъекта дискурсивной деятельности, кроме отношения говорящего к предмету разговора, еще обязательно включает его отношение к другим участникам коммуникации: «Я оцениваю что-либо, – пишет исследователь, – значит, я позиционирую себя относительно предмета моей оценки, и, кроме того, я обращаю внимание на тебя, соглашаясь или противореча твоему мнению» [Du Bois: 2007, 163]. Иными словами, с точки зрения этого ученого, позиция – это не только субъектный, но и интерсубъектный феномен, и предложенный им «станс-треугольник» доказывает необходимость учета роли всех трех взаимозависимых компонентов субъектного позиционирования в дискурсе: 1) субъект1 (субъект, позиционирование которого анализируется), 2) субъект2 (субъект, относительно которого субъект1 занимает свою позицию), 3) объект позиционирования (предмет речи, на который ориентированы действия обоих субъектов). Согласно Дж. Дю Буа, во время позиционирования мы одновременно выполняем несколько параллельных действий, которые являются компонентами единого акта позиционирования (англ. stancetaking): оценивание (evaluation, appraisal, assessment), выбор позиции (positioning) и согласование (alignment). «Оценивание, – считает Дж. Дю Буа, – это процесс, во время которого субъект ориентирует себя по отношению к предмету (объекту) позиционирования и наделяет его определенными качествами» [Du Bois: 2007, 143], имея в виду ингерентные характеристики объекта. В отличие от акта оценивания (evaluation), во время акта выбора позиции (positioning) субъект сфокусирован не на объекте, а на самом себе (stance-taker), то есть он выбирает свою позицию относительно объекта и эта позиция обязательно включает эпистемический (знания об объекте) и аффективный (отношение к нему) аспекты. Третьим компонентом акта позиционирования является согласование (alignment) – «акт калибрования отношений между двумя (и более) позициями (stances), а, значит, между субъектами (stance-takers), которые эти позиции занимают» [Du Bois: 2007, 144]. Проанализируем, используя треугольник Дж. Д. Буа, процесс субъектного позиционирования на примере, взятом из романа Дж. Гришема “The Testament” («Завещание»). ‘If everyone is so happy, then why bother with this psychiatric examination? Because I’m gonna screw ‘em one last time, and I want to do it right. <…> Zadel goes first. “Mr, Phelan, can you tell us the date, time, and place?” I feel like a first-grade. I drop my chin to my chest like an imbecile and ponder the question long enough to make them ease to the edge of their seats and whisper, “Come on, you crazy old bastard. Surely you know what day it is.” “Monday,” I say softly. “Monday, December 9, 1996. The place is my office.” <…> Theishen asks, “What is your current physical condition?” “I’ve felt better.” 203
Лингвориторическая парадигма: теоретические и прикладные аспекты. 2013. № 18 “It’s rumored you have a cancerous tumor.” Get right to the point, don’t you? “I thought this was a mental exam,” I say, glancing at Stafford, who can’t suppress a smile. But the rules allow any question. This is not a courtroom. “It is”, Theishen says politely, “But every question is relevant.” “I see”. “Will you answer the question?” “About what?” “About the tumor.” “Sure. It’s in my head, the size of a golf ball, growing every day, inoperable, and my doctor says I won’t last three months.” I can almost hear the champagne corks popping below me. The tumor has been confirmed! [Grisham: 1999, 13–14]
Участниками этого речевого взаимодействия, а значит, и субъектами акта позиционирования являются мистер Фелан, старый больной миллионер (в нашем анализе – это субъект1) и группа юристов (коллективный субъект2). Предмет позиционирования – умственные способности мистера Фелана принимать юридически валидные решения. Позиция мистера Фелана эксплицируется автором в самом начале разговора (Because I’m gonna screw ‘em one last time, and I want to do it right) – старик старается не просто доказать представителям юридической фирмы собственную способность здраво мыслить, а желает поставить на место хитрых и изворотливых представителей закона. Эта информация подается в тексте в виде внутреннего монолога героя, написанного в разговорном стиле: с сокращениями и вульгаризмами (gonna screw ‘em, crazy old bastard). Позиция, занимаемая субъектом дискурсивной деятельности в речевом взаимодействии, представленном в этом фрагменте, состоит из трех симультанных действий, первое из которых в терминах теории Дж. Дю Буа назовем оцениванием, то есть аксиологической ориентацией субъекта по отношению к предмету позиционирования. Это действие происходит одновременно с выбором позиции, то есть осознанием (и дальнейшей вербализацией) субъектом своего отношения к предмету разговора. Эпистемическая составляющая анализируемой субъектной позиции выражена глаголами с эпистемическим значением ‘know’, ‘think’, ‘see’, модальных глаголов ‘can’, ‘may’ и наречий ‘sure’, ‘surely’. Аффективный аспект субъектного позиционирования тоже довольно ярко маркирован языковыми средствами: 1) синтаксически − условным предложением, в котором выражено сомнение говорящего относительно эмоционального отношения его собеседников к предмету разговора: ‘If everyone is so happy, then why bother with this psychiatric examination?; 2) лексически − экспликация чувств субъекта, который чувствует себя как первоклассник, с помощью глагола ‘feel’: I feel like a first-grader; 3) синтактико-стилистически − субъект комментирует во внутреннем монологе эмоциональный эффект (будто бы вылетают пробки из шампанского), который его слова произвели на собеседников: ‘I can almost hear the champagne corks popping below me’ . Параллельно с оцениванием и выбором позиции происходит акт согласования, то есть учета позиций (включая их пропозициональный, эпистемический и эмоциональный аспекты) других субъектов этого взаимодействия. В этом и заключается интеракциональность субъектного позиционирования: все вербальные и невербальные (в тексте фрагмента поданы в виде внутреннего монолога) действия субъекта отражают его реакцию на прежние действия (как его собственные, так и осуществленные его собеседниками). Иными словами, он «отлаживает» свою позицию, согласуя или противопоставляя ее позициям других субъектов. В анализируемом случае говорящий поддает сомнению ранее высказанную его противниками «удовлетворенность», иронизируя по этому поводу: “If everyone is so happy, then why bother with this psychiatric examination?” и даже планируя соответственно свои дальнейшие радикальные дискурсивные действия − показать, где раки зимуют. Говорящий также использует невербальные дискурсивные инструменты, чтобы добиться нужного ему перлокутивного эффекта, и эти его действия понимаются как реакция на предыдущие действия его партнеров по коммуникации. Например, дабы досадить собеседникам и проучить их, мистер Фелан нарушает конверсационный порядок течения разговора, намеренно затягивая паузы, обдумывая следующую реплику так долго, что собеседники начинают вертеться в креслах; играет мимикой, по его словам, разевая рот, как дебил (“I drop my chin to my chest like an imbecile”). При столкновении двух или нескольких позиций в разговоре система идентичностей может меняться, поскольку подвергаются изменениям взаимоотношения в диалогическом пространстве. Например, может появиться новая субъектная позиция либо второстепенная позиция приобретает большую значимость, оказываясь основной. Так, в начале анализируемого фрагмента субъект1 (мистер Фелан) намеренно конструировал собственный образ «больного старика, не вполне в своем уме». Но в динамике речевого взамодействия его идентичность изменилась до неузнаваемости, и к концу разговора именно он начинает играть главную роль в диалоге, направляя его ход и манипулируя собеседниками. Центральную позицию Фелана, занимаемую им в данном речевом взаимодействии, можно назвать «доминирующей», но все же позицией «ироничной самообороны», поскольку старик действительно серьезно болен и вынужден вступать в неравную борьбу с противником, всеми средствами (вербальными и невербальными) пытаясь защитить свое доброе имя и собственность от родственников, в частности и его собеседников-юристов. Идентичность, сконструированная субъектом в процессе его позиционирования в 204
Лингвориторическая парадигма: теоретические и прикладные аспекты. 2013. № 18 дискурсе, – это идентичность благородного человека, обреченного на смерть и пытающегося изо всех сил сохранить свою честь. Речевое поведение мистера Фелана перцептуально и физически контекстуализируется средой, в которой происходит интеракция. Эта зависимость от контекста решающим образом влияет на когнитивные процессы, провоцирующие новое состояние среды, что, в свою очередь, ведет к изменению дальнейшего поведения всех участников взаимодействия. Заключение. Исследуя позицию субъекта дискурсивной деятельности с учетом модели Дж. Дю Буа во всех ее аспектах (эпистемическом, аффективном, интеракциональном), нам удалось проследить процесс позиционирования как комплексное действие, с помощью которого индивиды конструируют собственные идентичности. Изучая динамику субъектного позиционирования, можно наблюдать, как в процессе коммуникации каждый из субъектов создает собственную модель реального события. Мы предполагаем, что количество вариантов каждой ситуации, обсуждаемой в дискурсивном взаимодействии, так же, как и количество позиций, занимаемых участниками этой ситуации, бесконечно. Также бесконечен процесс позиционирования, динамику которого определяет бесчисленное количество факторов как языкового, так и внеязыкового характера. Библиография Батори А., Бак В., Олеш П. Диалогическая самость: исследование и применение // Реконструкция субъективной реальности. Психология и лингвистика. Пер. с англ. / Под ред. О.В. Свинченко. Х.: Изд-во Гуманитарный Центр, 2010. С. 11–29. Бахтин М. М. Проблема речевых жанров // Эстетика словесного творчества. М.: Наука, 1986. С. 250– 296. Ворожбитова А.А. Лингвориторическая парадигма: теоретические и прикладные аспекты: Автореф. дис. …докт. филол. наук. Краснодар: КубГУ, 2000. 48 с. Гаспаров Б.М. Язык, память, образ. Лингвистика языкового существования. М.: Новое литературное обозрение, 1996. 352 с. Кибрик А.А. Модус, жанр и другие параметры классификации дискурсов / Вопросы языкознания. М.: Наука, 2009. № 2. С. 3–21. Кравченко А.В. От языкового мифа к биологической реальности: переосмысляя познавательные установки языкознания. М.: Рукописные памятники Древней Руси, 2013. 388 с. Кубрякова Е.С., Цурикова Л.В. Вербальная деятельность СМИ как особый вид дискурсивной деятельности // Язык средств массовой информации: Учебное пособие для вузов / Под ред. М.Н. Володиной. М.: Академический проект; Альма Матер, 2008. С. 183–210. Морозова О.І. Stance: позиція суб’єкта дискурсивної діяльності // Вісник Київського національного лінгвістичного ун-ту. Серія філологія. 2011. Т. 14, №1. С. 87–93. Пшеничних А.М. Діяльнісний підхід до вивчення особливостей реперспективізації ситуації комунікантами / Вісник Харківського національного університету імені В.Н. Каразіна. 2010. № 928. С. 52–58. Уилсон Р. А. Квантовая психология: как вытащить себя за волосы и пройти сквозь стену / Пер. с англ. М.: ООО Издательство «София», 2012. 224 с. Biber D., Finegan E. Styles of stance in English: Lexical and grammatical marking of evidentiality and affect // Text. 1989. No 9. P. 93–124. Bucholtz M., Hall K. Identity and interaction: a sociocultural linguistic approach // Discourse Studies. London: Sage Publications, 2005. No 7 (4-5). P. 585–614. Du Bois J. The Stance triangle / John Du Bois // Stancetaking in Discourse / Ed. by R. Englebretson. Amsterdam: John Benjamins, 2007. P. 139–182 Englebretson R. Stancetaking in Discourse: An Introduction // Stancetaking in Discourse: Subjectivity, Evaluation, Interaction / Ed. by R. Englebretson. Amsterdam: John Benjamins, 2007. P. 1–25. Grisham J. The Testament. New York: Island Books, 1999. 533 p. Hermanns Y.J.M., Rijks T.I., Kempen H.J.G. Imaginal Dialogues in the self: theory and method // Journal of Personality, 1993.-16 (2). Р. 207–235. Hermans H.J.M. The dialogical self: towards a theory of personal and cultural positioning // Culture and Psychology. 2001. 7 (3) P. 243–281. Hunston S., Thompson G. Evaluation in Text: Authorial Stance and the Construction of Discourse. Oxford: OUP, 2000. 22 p. Jaffe A. Introduction: The Sociolinguistics of Stance // Stance: Sociolinguistic Perspectives / Ed. by A. Jaffe. Oxford: OUP, 2009. P. 3–28. Kiesling S. F. Style as Stance // Stance: Sociolinguistic Perspectives / Ed. by A. Jaffe. Oxford: OUP, 2009. P. 171–194. Oakley T. Force-dynamic dimensions of rhetorical effect // From Perception of Meaning: Image Schemas in Cognitive Linguistics. New York: Mouton de Gruyter, 2005. P. 444–475.
205
Лингвориторическая парадигма: теоретические и прикладные аспекты. 2013. № 18 Выступления губернатора как единое семиотическое пространство с суггестивными повторами знаковых для региона фактов Чепкасов Артур Владимирович Кемеровский государственный университет, Россия 650046 г. Кемерово, ул. Красная, 6 кандидат филологических наук, доцент E-mail: chepkasoff@yandex.ru Аннотация. Статья посвящена выявлению интертекстовой связанности выступлений спикера через повтор знаковых для конкретного региона фактов, что обусловливает донесение необходимой информации до всех жителей региона. Ключевые слова: языковые стратегии спикера, фрейм-выступления, пропозициональные структуры знания, интертекст УДК 808.51 Governer's speech as single semiotic space with suggestive repetitions of regional key facts Arthur V. Chepkasov Kemerovo State University, Russian 650046 Kemerovo, Krasnaya Str., 6 Candidate of Philology, Associate Professor E-mail: chepkasoff@yandex.ru Abstract: The article explores the intertextual cohesion of speeches achieved by repeting the facts important for a particular region, which results in delivering information to all the citizens of a region. Key words: speaker's linguistic strategies, frame of speech, propositional knowledge structures, intertext. UDC 808.51 Введение. Каждый регион России представляет собой специфичный фрагмент языковой картины мира.1 Достаточно полно его можно вообразить на основе анализа речей Губернатора. В задачи Губернатора входит решение значительного количества проблем, важных для региона, России и современного мира. Губернатор ставит различные задачи на губернаторских приемах перед людьми, с которыми их надо решать, а также в выступлениях на радио, телевидении, на газетной полосе с целью информирования жителей о положении дел в регионе. В России есть знаковые события, которые губернатор обязательно освещает, связывая их с положением дел в области. Это День учителя, День российской науки, День инвалидов, Татьянин день, День медицинского работника, День студента, День спортсмена, День шахтера, День театра, Троица, Рождество, Новый год, День защитника Отечества, Международный женский день, День Победы, День России, День железнодорожника, Международный день пожилых людей, День матери, День энергетика, День знаний, МЧС России и др. Кроме того, на аппаратных заседаниях рассматриваются различные текущие задачи, связанные с природными катаклизмами: с пожарами, землетрясениями, наводнениями, взрывами на шахтах; ежегодные бюджетные послания (выступления перед депутатами); выступления, связанные с заселением в новые дома, открытием новых промышленных и жилых объектов, строительством городов-спутников, дорог и т.п. То есть в год минимально 360 выступлений на разные темы, что обусловливает необходимость в создании команды спичрайтеров, работающих совместно со спикером. Данная тема до настоящего времени является закрытой, в то время как исследование работы спичрайтера и спикера, анализ составляемых текстов для устного выступления имеют высокую прагматическую значимость. Анализ работы спичрайтера и спикера позволяет определить культурную составляющую выступлений губернатора, выявить используемые для достижения эффективного результаты речевые стратегии [Чепкасов, 2010]. Материалы и методы. Материалом для написания статьи послужили публичные выступления губернатора Кемеровской области А.Г. Тулеева, в которых применены различные суггестивные приемы аргументации, в том числе множественные повторы. При анализе использованы лингвистический, пропозиционально-фреймовый и интертекстуальный методы исследования.
1
О региональной специфике дискурса в лингвориторической парадигме см.: [Зубцов, Ворожбитова: 2008] , лингвориторический подход к региональной языковой личности представлен также в работах: [Ворожбитова: 2008а, 2008б, 2011а, 2011б]. 206
Лингвориторическая парадигма: теоретические и прикладные аспекты. 2013. № 18 Обсуждение. Анализ устных и письменных текстов губернатора Кемеровской области А. Г. Тулеева позволяет выявить особенности вербальной и невербальной оформленности исходных текстов [Чепкасов, 2012], сопоставить устное выступление с написанным и одобренным губернатором текстом [Чепкасов, 2010б]. Насколько возможно, выявляются модификации текстов в период работы спичрайтера и спикера, что позволяет определить особенности деривации текстов, усиление наиболее значимых моментов, изъятие из текстов ненужных деталей. Следует отметить, что специфика Кузбасского бассейна накладывается на любое выступление губернатора. При этом одни и те же факты имеют различный прагматический резонанс в разных аудиториях. Например, в выступлении 18.01.2013 г., посвященном дню российской прессы, А. Г. Тулеев рассказывает о значимых для региона промышленных достижениях с тем, чтобы журналисты растиражировали их для информирования кузбассовцев. Какие основные моменты в жизни Кузбасса отмечаются? (в качестве примеров выбираются из устного выступления отдельные высказывания). На первом месте отмечается следующий, чрезвычайно значимый для Кузбасского региона факт: раньше на 1 млн. угля погибал один шахтер. Сейчас на 9 млн. угля – погиб один шахтер. И далее объясняется, за счет чего снизилось количество погибших. Мы брали по 15 млн руб. с бюджета. А сейчас мы отдаем, мы бездотационное предприятие. А экскаватор, который с пятиэтажный дом. Это же гостиничный номер. Губернатор объясняет, что такое добыча угля 200 млн. тонн. Вот мы говорим 200, 200. <…> Уголь Господь подарил. Лучший в мире по качеству. <…> 200 млн. тонн перевез по железной дороге, получай денежки. <…> Металлургов не было бы без угля. <…> Мы построили 7 портов морских, чтобы перевезти этот уголь. А иначе б эти 200 млн. лежали. Уголь, железная дорога, порты – узко мыслить нельзя. <…> 90% кокса у нас. <…> Теперль новое что. Новое – металлургия. <…> Выпускаем стометровые рельсы железнодорожные <…> У нас появились совершенно новые производства. <…> Шахта Кирова, мы ее опутали всю. Трубками, весь метан выкачиваем. <…> Еще и на котельную подаем, топим. Сейчас на эту технологию переходят другие шахты. <…> Практически взрывов не должно быть. <…> Прикрыть полностью Сибирь нашим метаном. И далее, после самых важных дел, идет перечисление не менее значимых мероприятий, которые также проведены в Кузбассе. Емко, эмоционально губернатор говорит то, о чем должен знать каждый кузбассовец: С Белоруссией отношения налаживаем. <…> Ну, давай удешевим белазы, что мы сами не сделаем это корыто? (в разговоре с Батькой) Договорились. На 30% удешевили. <…> 2 тыс. белазов работает у нас. <…> Начали с ними трамваи собирать. <…> Они у них красивее. Построили новый нефтехимический комбинат. В марте месяце выпускаем свое топливо. <…> По продовольствию полностью прикрыты, кроме мяса. <…> И буренок купили. <…> Цена на вес золота. <…> Там наши доярки ходят как стюардессы. <…> Роботодоение идет. <…> Ну, по мясу нам надо рвануть. <…> По жилью 124 новых новоселий. <…> Снесли 4 тыс. бараков. <…> У нас 12 лет на день шахтеров выбираем город. А вы знаете, какие у нас шахтерские города. <…> И гадкий утенок становится прекрасным лебедем. <…> Губернский центр спорта. <…> Три века заключенные, заключенные. Ну, раньше заключенные – декабристы. Но фишка не в этом. <…> Ты отсиделся, езжай к себе в Тулу, в Новгород. А он остается здесь. Но они все равно наши люди. Он работяга. <…> Но весь исколот, даже точку поставить негде. <…> Надо показать, что ты ценный парень. Сложно это, сложно. <…> Это я назвал все только в крупную клетку. <…> Особая благодарность ветеранам. Они находились у истоков. На острие события терроризм. <…> 121 работник прессы погиб, к сожалению. Гибнут солдаты – понятно. Но здесь же ты совершенно беззащитен. У тебя только слово – и все. Приведены только отрывки из речи Тулеева, но насколько они информативны, отражая достижения в кузбасском регионе в канун его 70-летия. Яркие сравнения (доярки как стюардессы), фразеологизмы (Цена на вес золота; И гадкий утенок становится прекрасным лебедем; весь исколот, даже точку поставить негде; Это я назвал все только в крупную клетку; На острие события); употребление разговорно-просторечных лексических единиц (что мы сами не сделаем это корыто? Ну, по мясу нам надо рвануть; Но фишка не в этом; Он работяга). Разговорно-просторечная частица ну выявляет элемент раздумья, который воспринимается слушателями позитивно – это частица широко используется ими в обыденной речи (Ну, по мясу нам надо рвануть; Ну, давай удешевим белазы; Ну, раньше заключенные – декабристы). С помощью союза но губернатор обозначает противоречивые факты, имеющие место в жизни кузбассовцев, с которыми трудно не согласиться (Но фишка не в этом; Но они все равно наши люди; Но весь исколот). Краткие разговорные синтаксические конструкции подчеркивают динамичность речи (С Белоруссией отношения налаживаем; Договорились. На 30% удешевили; По продовольствию полностью прикрыты, кроме мяса и др.). Говоря об этих же фактах в День науки (8.02.2013г.), спикер делает акцент на том, что сделали в названных сферах ученые и какие задачи стоят перед ними: поиск, приобретение и передача научных знаний стало делом всей жизни. К 70-летию Кузбасса губернатор считает необходимым сказать о людях науки, благодаря которым Кузбасс развивается. Говоря о первом Сибирском институте черных металлов, который сейчас именуется как Сибирский государственный индустриальный университет, Тулеев отмечает, что он обязан своим рождением Кузнецкому металлургическому комбинату, который стал флагманом отечественной металлургии. Вспоминая трудные довоенные годы, спикер говорит о том, что преподаватели и студенты сами строили корпуса института и общежития. Губернатор утверждает, 207
Лингвориторическая парадигма: теоретические и прикладные аспекты. 2013. № 18 что и сегодня – это главная кузница кадров и центр металлургической мысли Кузбасса и России. Отмечая заслуги ученых Кузбасса в военное время, Тулеев обращает внимание на те инновационные проекты, которые появились сегодня благодаря людям науки, работающим совместно с производственниками. Это суперсовременная лаборатория, а по сути целый экспериментально-промышленный цех с комплексом по сжиганию топлива, полученного из отходов обогащения угля. Для производства тепловой и электрической энергии. В Кемеровском государственном университете создано два бизнес-инкубатора и открыто 21 малое инновационное предприятие. В Кемеровском технологическом институте пищевой промышленности открыт уникальный лабораторный комплекс, изучающий ДНК человека и микроорганизмов. Ученые и студенты Сельскохозяйственного института восстановили 70 гектаров земель, которые были нарушены угледобычей. Говоря о наградах, грантах, губернатор отмечает суперльготную программу строительства элитного жилья для молодых ученых, Доходных домов. Говорит о строительстве Доходного дома, на крыше которого будет построена экологически чистая газовая котельная, которая будет обогревать дом. В Кузбассе уже два года работает крупнейший в стране бизнес-инкубатор на базе нашего технопарка. Буквально вчера открыли единственный в Кузбассе уникальный лабораторный комплекс – аналитический центр коллективного пользования. И вполне естественно, что губернатор говорит о рекордной цифре добычи угля в 200 млн. тонн. И о том, что на сегодня главная задача – качество жизни шахтеров, чтобы наша угледобыча стала полностью безопасной для жизни шахтеров. Сделано для этого много: за счет внедрения новой высокопроизводительной техники мы вывели из-под земли из метано- и травмоопасных забоев более ста тысяч шахтеров. Если в советские времена травматизм был: на 1 млн. тонн угля один погибший шахтер, то сегодня он ниже в разы: на 9 млн. тонн у нас погиб один шахтер (и это с учетом крупных аварий). Говоря о том, что все-таки во всем мире работа в шахтах сопряжена со смертью шахтеров, губернатор обращается к сидящим в зале ученым: И, конечно, здесь нам особо нужна ваша помощь, уважаемые ученые). Как и в остальных выступлениях, в этом используются те же речевые стратегии, которые указаны выше. Но следует отметить, что аудитория как бы диктует употребление терминологической, понятной и необходимой в данном случае лексики. Значимые для Кузбасса факты приводятся в День студента – в Татьянин день. Делается это с той целью, чтобы у молодых людей была гордость за то место, которое является для них малой родиной. Например, выступая в день студента на губернаторском приеме (16 января 2013г.), губернатор говорит, что в советское время наши бабушки и дедушки говорили: 150 млн. для Кузбасса, да немыслимо, да ты че, да ты забудь. А мы к семидесятилетию даем 200 млн. тонн угля. Но уголь же не нам нужен Уголь нужен, чтобы обогревать Россию, мы поставляем уголь в 76 регионов, поставляем уголь в 85 стран. Уголь даем металлургам. Уголь дает возможность зарабатывать железнодорожникам. Это наш подарок, наш вклад. Но главное – надо природу сохранить, а так до земной оси дороемся. Говоря об особенностях региона, губернатор отмечает значимость декабристов и негатив сегодняшней ситуации, когда в кузбасский регион ссылают заключенных, которые не уезжают обратно, остаются в Кузбассе. В результате у нас много детей-сирот. У нас действуют волонтеры, ходят в детские дома. Выступая перед выпускниками губернаторских учебных заведений, губернатор перечисляет, какие из этих заведений функционируют в Кузбассе; отмечает достижения каждого из учебных заведений в различных общественных сферах; говорит конкретно об учащихся и учителях, о той материальной помощи, которую осуществляет Администрация Кемеровской области, поддерживая наиболее талантливую молодежь. Приведенные факты – это дорога во взрослую жизнь, и здесь стоят задачи, которые важны для Кузбасса. Выпускники могут решать эти задачи, получая жилье, хорошую заработную плату. На Губернаторской елке задача немного другая. Это воспитание патриотического отношения к региону, тому месту, в котором учащиеся учатся, добиваясь значительных результатов в спорте, учебе, научных исследованиях. Это новогоднее поздравление для тех, кто в настоящее время учится в губернаторских учебных заведениях. Здесь показываются достижения, говорится о наградах, которые получили выдающиеся ученики и учителя, вручаются новогодние подарки. Учащиеся заряжаются энергией желания с нового года проявить хорошие результаты по разным позициям. На встрече со стобалльниками, отмечая высокие результаты ЕГЭ, губернатор обозначает перспективы обучения в вузах Кузбасса, говорит о достижениях учащихся в разных сферах общественной жизни, но уже целенаправленно для решения задач в Кузбассе (тут и бизнес-инкубатор, и многое другое, что значимо для развития кузбасского региона и где нужны молодые, творческие, думающие люди). И здесь же о социальных мерах защиты тех, кто учится в кузбасских вузах, и молодых специалистов. В выступлении, посвященном открытию Бизнес-инкубатора, более конкретно высвечиваются задачи, необходимые для развития данного промышленного комплекса. То есть каждое выступление – это определенным образом пропозиционально организованный фрейм, обусловленный целью, задачами, которые ставит спикер, а также аудиторией. Все вместе выступленияфреймы, пересекаясь, представляют особенности кузбасского региона. Таким образом, каждое выступление губернатора незримыми и зримыми нитями оказывается связанным, прежде всего, с теми выступлениями, которые произносятся в этом же году. И это не случайно: каждый год ознаменован доминантным направлением. Например, 2013 год – год 70-летия Кемеровской области. Таким образом, интертек208
Лингвориторическая парадигма: теоретические и прикладные аспекты. 2013. № 18 стуальность – основная черта выступлений губернатора, который живет проблемами региона, просвещая жителей, ставя задачи, которые на сегодня являются первостепенными. Вместе с тем каждое выступление является ярким, неповторимым, настроенным на конкретную аудиторию, характеризующимся эмотивно окрашенным содержанием [Медоян, 2012]; все эти факторы обусловливают внимание и понимание в заданном спикером русле информации слушателями. Все вместе выступления одного года представляют единое семиотическое пространство, наполненное изложением, постановкой и решением важных для региона проблем. Следует отметить, что в основе этого семиотического пространства находятся пропозициональные структуры знания, направляющие мысль человека, воплощенную в языковой форме. Формально-смысловая размытость границ фреймвыступлений дает свободу ассоциированию, творческому перевоплощению одного и того же содержания. Такого рода повторы до настоящего времени не были предметом научного исследования. Тем не менее, они являются мощным суггестирующим средством, обусловливающим взаимопонимание губернатора с различными слоями населения. Повторы отмечаются и по вертикали, когда выступление на одну и ту же тему происходит в разные годы. Следует отметить, что такого рода повторы, как правило, касаются истории Кузбасса, а вот основная часть, посвященная настоящему, каждый раз оригинальна, соответствует духу времени. Но и историческая часть каждый раз произносится по-разному. Либо, например, все, что касается культуры, произносится в одном месте в виде перечисления, либо находится в разных отрезках текста через пересечение с настоящим. Заключение. Таким образом, речи Тулеева отличают творческий подход, актуальность стоящих проблем, что приковывает внимание слушателей, так как проблемы, о которых говорит губернатор, затрагивают в той или иной мере каждого. Используются разные стратегии привлечения внимания с помощью использования различных языковых средств. Это, прежде всего, так называемый «балалаечный», народный язык. С одно стороны, речь политика – это деловой стиль. С другой – у Тулеева явное смешение двух стилей: делового и разговорного. И это смешение в том варианте, к которому все привыкли, дает представление об особом, тулеевском стиле. Как показывает проведенный анализ, одним из мощных суггестивных средств являются повторы не только по горизонтали, в пределах высказывания, но и по вертикали в пределах интертекстуального семиотического пространства. Библиография Ворожбитова А.А. Лингвориторические аспекты представления инновационного концепта «Олимпиада в Сочи» в региональном дискурсе как ориентационная основа для подготовки кадров // Подготовка кадров для XXII Олимпийских и XI Паралимпийских зимних игр: проблемы и перспективы: Матер. IV Междунар. науч.-практ. конф., г. Сочи, 23–26 октября 2011г. Сочи: РИЦ ФГБОУ ВПО «СГУ», 2011а. С. 80–83. Ворожбитова А.А. Методология лингвориторического исследования регионального дискурсивного пространства (на примере Большого Сочи) // Лингвориторическая парадигма: теоретические и прикладные аспекты: Межвуз. сб. науч. тр. Вып. 11 / Под ред. проф. А.А. Ворожбитовой. Сочи: РИО СГУТиКД, 2008а. С. 14–22. Ворожбитова А.А. Региональная языковая личность и лингворегионология как область научного поиска // Лингвориторическая парадигма: теоретические и прикладные аспекты: Межвуз. сб. науч. тр. Вып. 11 / Под ред. проф. А.А. Ворожбитовой. Сочи: РИО СГУТиКД, 2008б. С. 22–29. Ворожбитова А.А. Событийный медиаконцепт «Олимпиада в Сочи» как инновационная доминанта регионального языкового сознания: лингвориторический подход // Когнитивная лингвистика: новые парадигмы и новые решения: сб. статей / отв. ред. М.В. Пименова. М.: ИЯ РАН, 2011б. С. 123–133. Зубцов А.С., Ворожбитова А.А.Дискурсивное пространство Сочинского региона как объект лингвориторического исследования. Монография. Сочи: РИО СГУТиКД, 2008. 212 с. Медоян С.Б. Поле эмотивных смыслов в языковом представлении // Лингвориторическая парадигма: теоретические и прикладные аспекты. Межвузовский сборник научных трудов. Сочи: РИЦ ФГБОЙ ВПО «СГУ» 2012. Вып. 17. С. 98–107. Чепкасов А.В. Взаимодействие спичрайтера и спикера в аспекте теории эффективной коммуникации // Фундаментальные исследования, Пенза, 2010а. № 12 С. 50–53 Чепкасов А.В. Работа спичрайтера и политического деятеля над текстами публичных выступлений (к постановке проблемы) // Вестник Кемеровского государственного университета культуры и искусств. – Кемерово: ФГОУ ВПО «КемГУКИ», 2010б. №11. С. 34–41 Чепкасов А.В. Формально-содержательные принципы организации текстов публичных выступлений губернатора Кемеровской области А.Г. Тулеева // Современные проблемы науки и образования. 2012. № 1; URL: http://www.science-education.ru/101–5471 (дата обращения: 07.02.2012).
209
Лингвориторическая парадигма: теоретические и прикладные аспекты. 2013. № 18 Языковая личность: этический и переводческий аспекты (на материале художественных произведений на адыгейском языке и их переводов на русский язык) Чич Бэлла Аслановна Краснодарский кооперативный институт (филиал Российского университета кооперации), Россия 350015 г. Краснодар, ул. Митрофана Седина, 168/1 кандидат филологических наук E-mail: highlandflower@rambler.ru Аннотация. Статья содержит результаты исследования этического и переводческого аспектов обобщенной сильной языковой личности поликультурного типа. Выявленные в результате анализа художественных произведений этикетные конструкции представлены в виде групп: обращения, просьбы, вопросы, слова приветствия/прощания, вводные конструкции, соглашения, извинения и благодарность. Проанализированы способы перевода этикетных речевых формул, сделаны выводы об особенностях русского и адыгейского менталитетов. Ключевые слова: языковая личность, этикет, перевод, речь, культура, коммуникативная адаптация. УДК 81 Linguistic personality: Ethical and translational aspects (a case study of Adygei language belletristic works and their translations into Russian) Bella A. Chich Krasnodar Cooperative Institute (branch of Russian University of Cooperation), Russia 3500151 Krasnodar, Mitrophan Sedin Str., 68/1 Candidate of Philology E-mail: highlandflower@rambler.ru Abstract. The article offers the results of research into the ethical and translational aspects of a generalized strong multicultural linguistic personality. The ethical constructions revealed in the course of the analysis of belletristic works are presented in groups of addresses, requests, questions, greetings / partings, introductory constructions, agreements, apologies and gratitudes. The author analyses the ways of translating etiquette speech formulas and draws conclusions about the peculiarities of Russian and Adygei mentalities. Keywords: linguistic personality, etiquette, translation, speech, culture, communicative adaptation. UDK 81 Введение. В данной статье мы поставили цель охарактеризовать русскую и адыгейскую языковую личность (далее – ЯЛ) в этическом и переводческом аспектах. Материалы и методы. Для этого мы выявили на материале художественных текстов на адыгейском языке (далее – АЯ) и их переводов на русский язык (далее – РЯ) способы реализации этикета в речевом поведении носителей языка, основные структурные модели этикетных формул; рассмотрели способы перевода этикетных речевых формул, выяснили их внутренние и внешние особенности в обоих языках и, исходя из этого, в какой-то степени выявили особенности русского и адыгейского менталитетов. Обсуждение. Каждый по-настоящему культурный человек должен не только знать и соблюдать основные нормы этикета, но и понимать необходимость использования определенных правил во взаимоотношении людей. Манеры во многом отражают внутреннюю культуру человека, его нравственные и интеллектуальные качества. Умение правильно вести себя в обществе имеет очень большое значение: оно облегчает установление контактов, способствует достижению взаимопонимания, создает хорошие, устойчивые взаимоотношения и т.д. Речевой этикет – это правила речевого поведения, которые реализуются в системе устойчивых формул и выражений в принятых и предписываемых обществом ситуациях «вежливого» контакта с собеседником. Речевой этикет задается коммуникативными принципами и формулами, которые связаны с феноменами вежливости и тактичности, контактоустановления, контактопролонгации и контактопрерывания. Этикет играет значительную роль в общении, к тому же речевой этикет – это важный компонент любой национальной культуры. Переводческий аспект ЯЛ включает такие понятия, как культурная и коммуникативная адаптация. О.И. Быкова отмечает, что тезаурус переводчика должен включать базу данных тезауруса автора (интенция, индивидуальная система языковой нормы, литературная традиция, эстетическая система нормы, мировоззрение, социальный опыт, представление о материальной картине мира). Тезаурус переводчика также содержит данные об определенной норме ожидания читателя в иной лингвоэтнокультурной ситуации, с иными системами языковых, энциклопедических и интеракциональных знаний, которые, в свою 210
Лингвориторическая парадигма: теоретические и прикладные аспекты. 2013. № 18 очередь, должны воздействовать на установки переводчика [Быкова: 2002]. Писатель-билингв в этом плане обладает большими преимуществами. Он – автор и переводчик в одном лице, то есть база данных тезауруса автора и переводчика абсолютно идентична. Именно такие ЯЛ мы рассматриваем в данной статье: И. Машбаш, Н. Куек, Т. Керашев. В результате проведенного анализа нами были выявлены этикетные слова и конструкции, которые считаем целесообразным описать, распределив в следующие группы: 1. Обращения. Обращение часто носит вежливый характер, что нередко проявляется в использовании уменьшительно-ласкательных вариантов имен или слов-обозначений родственных связей: – Тыдрэ лъэныкъо уанэ1у гъэзагъэ, сишъау? [Къуекъо: 1998, 369]. – Ты куда направил свой путь, сынок? [Куек: 1997, 9] Слово сишъау буквально переводится мой сын. В адыгейском языке русскому слову сынок больше соответствует другое слово – сик1элэц1ык1у. Но оно в приведенной ситуации неуместно, так как используется очень редко, чаще в следующих случаях: при выражении крайней степени эмоций или в целях осмеяния несамостоятельности, наивности человека (ср. в РЯ: Как ребенок! Ты что, ребенок?!). Однако перевод представлен адекватно. Слово сишъау (букв. мой сын) в устах отца – это редкость и проявление любви и уважения, функционально полностью соответствует слову сынок. Представим еще примеры данной этикетной формулы с буквальным и художественным переводами: тятэжъ (букв. наш дед) – дедушка; к1элэхъу (букв. парень) – парень, сынок; сик1ал (букв. мой сын) – сынок, сын мой. В АЯ существует своеобразная система форм-обращений к родителям: тят (букв. наш отец), тян (букв. наша мать). Здесь важен характер местоимения: наш(а), а не мой(моя). Такая форма дистанцирует и, вместе с тем, свидетельствует об уважительном отношении к родителям. Примечательно, что эти слова не переводятся и включаются в русский текст в том же звучании и написании, что и в оригинале, для сохранения национально-культурного колорита слов тят, тян. – Адэ, тят, жьызэпеом ухэса?.. [Мэщбэш1э: 1994, 11] – Что же ты, тят, сидишь на сквозняке? [Машбаш: 1993, 12]. 2. Просьбы. Как известно, важнейшей функцией языка является влияние на слушателя. Поэтому слова и выражения, направленные на побуждение к тому или иному действию, чувству или мысли, очень распространены в любом языке. Языковые единицы с таким значением оформляются в виде просьб, характер которых может варьироваться и зависит от многих факторов. Определяющим является статус говорящих, например, для АЯ очень важен возраст. Как показал фактический материал, речь старших людей практически не содержит слов пожалуйста, прошу и т.д., то есть она больше напоминает приказ, а не просьбу. Такое отношение проявляется не только в языке, но и в поведении людей: – Унэ уп1ыц1эри, рэхьатэу щыс, – къызэмыплъэк1эу ятэ къы1уагъ. [Къуекъо: 1998, 376] (букв. – Закрой глаза и сиди смирно, – не оглядываясь, сказал его отец). 3. Вопросы. Любые вопросы, заданные в этичной форме, должны сопровождаться языковыми средствами, призванными «смягчать» их, чтобы не было впечатления, что на собеседника давят, и чтобы он охотно отвечал на вопросы. В РЯ для этого используются слова, выражающие просьбу, а также частицы. В АЯ с такой целью используются и постфиксы. – О тэда, сик1ал узыдежьагъэр? [К1эращ: 1987, 19]. – А ты куда едешь, сын мой? [Керашев: 1981, 24]. «Смягчающий» постфикс АЯ имеет похожие по структуре аналоги в русском языке (частицы -ка, а, ну), однако он имеет большее значение и функционально ближе слову пожалуйста. Мы заметили, что форма вопросов бывает разнообразной. Это зависит, в первую очередь, от статуса говорящих: возраста, пола, социального положения и многих других экстралингвистических факторов. Например, речь старших (родителей, родственников и знакомых) по отношению к младшим (детям, внукам, родственникам и т.д.) более жесткая: в ней отсутствуют вежливые этикетные слова, выражающие просьбу. Это является свидетельством некоторого пренебрежения к собеседнику, и наоборот, их наличие – показатель уважительного отношения к другому человеку, если не равному по социальным, возрастным критериям, то находящемуся выше по статусу. Конечно, есть и вопросы, которые сопровождаются вежливыми словами: …хъущтымэ, сыкъыоупч1ы сш1оигъу… [Мэщбэш1э: 1994, 358] (букв. …если можно, хочу тебя спросить…). – …извини, но я хотел бы спросить? [Машбаш: 1993, 55]. 4. Слова приветствия/прощания. В АЯ существовали целые конструкции, которые заменяли слова приветствия/прощания в их современном понимании: – Зигугъу аш1эу зышъхьэ тымылъэгъурэ Занэкъор, зэ укъыхэк1ыжьыгъэмэ ары… къэт ябгъэ1уагъ, зиунагъо бэгъон… [Мэщбэш1э: 1994, 15] (букв. – Сын Зана, о котором говорят, которого мы не видим, наконец, приехал… ты всех заставил говорить, что ты уехал, чья семья будет процветать). – Сын Зана, это ты? Тот самый, о котором так много говорят, которого не видим, как солнца в ненастную погоду? Но вот ты, наконец, и объявился, слава Аллаху [Машбаш: 1993, 19]. В АЯ еще сохранились выражения, напоминающие слова, которые использовались в прошлом. Эти выражения немного пафосные и имеют двоякую природу: каждый выбирает для себя ту или иную сторо211
Лингвориторическая парадигма: теоретические и прикладные аспекты. 2013. № 18 ну этого явления. То есть подобные конструкции, с одной стороны, хвалебные, эмоциональные, рассчитанные на зрителей, с другой – есть в них и доля шутки, которая снимает напряженность обстановки, делает общение непринужденным. В настоящее время данные конструкции сохранили только комическую сторону. Указанное выше свойство речи должно быть передано в переводе. На наш взгляд, это связано с тем же феноменом адыгской культуры, о котором мы говорили выше. Такие стандартные выражения выполняли две основные функции: сделать приятное человеку и при этом, как это ни парадоксально, прикрыться словами, дабы не выдать своих эмоций и чувств. Излишняя сентиментальность у адыгов никогда не приветствовалась. Вот еще некоторые слова приветствия/прощания и способы их передачи на РЯ: уилъэгъужь ш1у (букв. ~ с добрым видением тебя; рад видеть тебя снова); гъогумаф (букв. в счастливый путь) – в добрый путь; фэсапщи – добро пожаловать и т.д. 5. Вводные конструкции, имеющие целью придать речи вежливость, смягчающие любые высказывания. В АЯ существуют вводные слова религиозного происхождения. Они, по сути, не выражают отношения говорящего к речи и в современном АЯ используются для придания речи дружелюбного характера, а также немного дистанцируют от слушателя, поскольку эти формулы используются как устойчивые речевые конструкции. Например: – Тхьам ы1омэ, Ахэджагор, тэ уежьагъ? [Мэщбэш1э: 1994, 30]. – Милостью Аллаха, куда держишь путь, Даур? [Машбаш: 1993, 32]. 6. Соглашения с репликой собеседника, одобрение его слов также и путем их повтора: – Уи1о си1о [Мэщбэш1э: 1994, 321] (букв. – Твое слово – мое слово). – Как скажешь… твое слово – мое слово [Машбаш: 1993, 32]. Еще примеры: шъыпкъэр уадэжь (букв. правда на твоей стороне) – правда; къап1орэр шъыпкъэ (букв. ты говоришь правду) – ты совершенно права в своей глубокой мысли. Как видим, писатель в свойственной ему манере добавляет конструкции, которых нет в оригинале. 7. Извинения, предупреждающие конфликты, могущие возникнуть при несовпадении взглядов: емык1у къытфэмыш1 (букв. не воспринимай наши слова как неподходящие, то есть не осуждай) – не обессудь и т.д. 8. Выражения благодарности в ответ на добрые слова, поступки, пожелания и комплименты: тхьауегъэпсэу – спасибо, сигуапэ – очень приятно. Если сравнивать оригинал и перевод, можно заметить, что в русском варианте часто добавляются слова благодарности, отсутствующие в оригинале: – Хьау, тыкъызежьэжьыгъэк1э, сыдэу щытыми тынэсыжьын нахь, тфэгъэзэжьышъунэп [К1эращ: 1987, 19] (букв. нет, раз мы уже выехали, так или иначе надо доехать, повернуть мы уже не сможем). – Нет, спасибо [Керашев: 1981, 24]. Как видим, слово спасибо в РЯ очень емкое, оно может замещать целые конструкции АЯ. А адыгейский вариант не кажется более «сухим», хотя слово спасибо и отсутствует: развернутость предложения, как бы оправдания героини возмещают его. Заключение. Итак, русский и адыгейский речевой этикет имеют в своей основе общие принципы: добро, любовь к ближнему, взаимное уважение. К тому же единое геополитическое, культурное пространство способствует нивелированию национально-специфических компонентов. Однако они реализуются по-разному, с помощью разных языковых средств. Поэтому при общении русских и адыгов могут возникать некоторые недоразумения. Так, в целом, можно сказать, что адыгейская речь, с точки зрения русской ЯЛ, немного жестка, сдержанна, холодна, неэмоциональна, официальна. Но тексты оригинала и перевода равнозначны по эмоциональности. Достигается такая равнозначность, во-первых, вследствие того, что «нехватка эмоций» адыгейского варианта «возмещается» большей частотностью этикетных формул, и, во-вторых, как было сказано выше, тем, что сами единицы АЯ его носителями воспринимаются как довольно экспрессивные. Они теряют это свое качество только в сопоставлении с русским языком. Библиография Быкова О.И. Амбивалентность признаков в интерпретационном поле культурного концепта // Межкультурная коммуникация и проблемы национальной идентичности: сб. тр. под ред. Л.И. Гришаева, Т.Г. Струкова. Воронеж: Изд-во ВГУ, 2002. С. 398–405. Керашев Т.М. Дорога к счастью // Керашев Т.М. Избранные произведения: в 3 т. Т. 1. Дорога к счастью. Дочь шапсугов. Последний выстрел. Майкоп: отд. кн. изд., 1981. С. 19–294. Куек Н.Ю. Черная гора. Майкоп: Адыгея, 1997. 116 с. Къуекъо Н. Къушъхьэ ябг // Куек Н.Ю. Стихотворения и поэмы, повести и рассказы. Майкоп: Адыг. респ. кн. изд-во, 1998. С. 363–457. КIэращ Т. Насыпым игъогу // Керашев Т.М. Избранные произведения: в 3 т. Т. 1. (на адыг. языке). Майкоп, 1987. С. 15–425. МэщбэшIэ, И. Мыжъошъхьал // Машбаш, И.Ш. Жернова: роман. Майкоп: Адыг. респ. кн. изд-во, 1994. 81 с. Машбаш И. Жернова, исторический роман на русском языке. Майкоп: Адыгейское книжное издательство, 1993. 640 с. 212
Лингвориторическая парадигма: теоретические и прикладные аспекты. 2013. № 18 Неоднородная природа диалогичности PR-текстов (Исследование выполнено при поддержке гранта «РК 2013 Волжские земли: Волгоградская область» №13-14-34005)
Чубай Светлана Анатольевна Волгоградский государственный университет, Россия 400062 г. Волгоград, пр. Университетский, 100 кандидат филологических наук, доцент E-mail: chubaj77@mail.ru Аннотация. Статья посвящена анализу особенностей реализации внешней диалогичности в PRтекстах. Установлено, что в качестве средств внешней диалогичности в PR-текстах используются «Мы»формы, глагольные и местоименные формы 2-го лица множественного числа, вопросно-ответные единства, формы повелительного наклонения, вопросительные предложения. Распределение средств внешней диалогичности неодинаково, что является отражением имиджа политика, формирует в сознании общественности образ, модель речевого поведения политического деятеля. Ключевые слова: PR-текст, PR-коммуникация, диалогичность, имидж политика. УДК 81 Heterogeneous nature of dialogical PR-texts Svetlana A. Chubay Volgograd State University, Russia 400062, Volgograd, University Avenue, 100 Candidate of Philology, Associate Professor E-mail: chubaj77@mail.ru Abstract. The article explores the peculiarities of implementing the external dialogicity of PR-texts. It is found that as a means of external dialogicity PR-texts use «We»-forms, verbal and pronominal forms of the 2nd person plural, question – answer pairs, imperative forms, interrogative sentences. The distribution of means of external dialogicity is not even which reflects a politician’s image and forms an image, a model of verbal behavior of a political figure in the audience’s consciousness. Keywords: PR-text, PR-communication, dialogicity, image of a politician. UDС 81 Введение. Несмотря на то, что политический PR является объектом изучения многих наук, до сих пор в лингвистике отсутствует системное описание диалогической природы политических PR-текстов, ее средств и функций в данных текстах. Проблема диалогичности текстов политической рекламы была нами изучена на материале региональных рекламных кампаний (см. подробнее: [Чубай: 2007]). Ппредлагаемая статья посвящена исследованию средств диалогичности, используемых кандидатами на должность президента Российской Федерации 2012 г., в имиджевых текстах. Материалы и методы. Материалом исследования послужили PR-тесты кандидатов на пост президента РФ, размещенные на официальных сайтах политиков и политических партий и извлеченные методом сплошной выборки. Методологической основой исследования является центральная в учении М. М. Бахтина идея о диалогичности как важнейшем свойстве сознания, мышления и речи. В основе анализа текстов лежат также следующие теоретические принципы функционально-стилистических исследований, разработанные в трудах М. Н. Кожиной, О. Б. Сиротининой, Г. Я. Солганика и др.: единство лингвистической и экстралингвистической сторон речи; эффективность общения при переходе от монологической модели коммуникации к диалогической. Изучение PR-текстов осуществляется под влиянием традиций коммуникативных исследований текста, получивших осмысление и обоснование во многих работах отечественных и зарубежных ученых (А.Г. Баранова, А. Вежбицкой, Т.А. ван Дейка, Т.М. Дридзе, М.Н. Кожиной). Рассмотрение диалогичности в PR-текстах проводилось с привлечением методов лингвистического наблюдения, описания и сопоставительного анализа, позволивших рассмотреть функционирование языковых единиц в текстах; метода количественного подсчета языковых фактов; функциональносемантического и стилистико-сопоставительного анализа, на основе которых были описаны способы и приемы реализации средств диалогичности в PR-текстах. Обсуждение. «Политический PR – это управление массовыми политическими коммуникациями. Если хотите, управление нашим с вами общением на политические темы. Это управление информацион213
Лингвориторическая парадигма: теоретические и прикладные аспекты. 2013. № 18 ными процессами и информационными потоками», – отмечает Д. В. Ольшанский [Ольшанский: 2003, 10]. Важной частью этого «управления» являются тексты, создаваемые специально для политики и политиков. Задача этих текстов не только информировать широкую аудиторию, но и, в первую очередь, воздействовать на нее. PR обращается к общественности (избирателям, инвесторам, представителям властей, журналистам и т. п.) и ставит целью налаживание отношений, создание своего положительного образа в глазах адресата. По сути, задача PR – гармонизация взаимоотношений, создание такого отношения к политику, которое бы максимально благоприятствовало его деятельности. Ориентация PR на гармонизацию взаимоотношений проявляется в диалогизации монологических текстов. Нами было установлено, что PR-текстам свойственна диалогичность, которая дифференцируется в двух типах – внешней и внутренней. Рассмотрение внешней диалогичности в PR-текстах показало, что этот тип реализует направленность речи на адресата, обнаруживает статус адресата и характер взаимоотношений субъекта и адресата речи, актуализирует «ты»–сферу высказывания. Основу внутренней диалогичности составляет авторизация, понимаемая как указание на источник информации в речи, и связанные с ней модификации «я»–сферы высказывания. Этот тип диалогичности создается благодаря актуализации «я»–сферы высказывания, а также смене речевой позиции субъекта речи [см. подробнее: Чубай: 2008]. Рассмотрению особенностей реализации внешней диалогичности в PR-текстах кандидатов в президенты России и посвящена предлагаемая статья. Проведенное исследование позволило установить, что в качестве средств внешней диалогичности в PR-текстах используются: «мы»-формы, глагольные и местоименные формы 2-го лица множественного числа, вопросно-ответные единства, формы повелительного наклонения, вопросительные предложения. Анализ PR-текстов кандидатов на пост президента РФ показал, что распределение средств внешней диалогичности в них неодинаково, что, безусловно, является отражением имиджа политика, формирует в сознании общественности определенный образ, модель речевого поведения. Остановимся на этом подробнее. «Мы»-формы. Семантика «мы»-форм, которые объединяют глаголы и личные и притяжательные местоимения 1-го лица множественного числа, состоит в выражении отнесенности действия, признака, состояния к группе лиц, включая говорящего. При этом глагольные формы употребляются для обозначения совместного участия в каком-либо действии говорящего и того, к кому обращена речь; а местоимение «мы» «не обозначает множественности говорящих (мы – это не несколько я), а указывает на группу лиц, среди которых находится и говорящий» [Русская грамматика: 1980, 1, 572]. Наш анализ продемонстрировал, что наиболее частотны «мы»-формы в PR-текстах В. В. Путина, например: Мы никого не должны вводить в искушение своей слабостью; Именно поэтому мы ни при каких условиях не откажемся от потенциала стратегического сдерживания и будем его укреплять; Очевидно, мы не сможем укреплять наши международные позиции, развивать экономику, демократические институты, если будем не в состоянии защитить Россию. Если не просчитаем риски возможных конфликтов, не обеспечим военно-технологическую независимость и не подготовим достойный, адекватный военный ответ в качестве крайней меры реагирования на те или иные вызовы. Характеризуя активность употребления «мы»-форм в PR-текстах, отметим, что использование глагольных и местоименных форм 1-го лица множественного числа позволяет подчеркнуть единение политика с избирателями, а семантика «мы»-форм манифестирует симметричность позиций субъекта речи и ее адресата в PR-текстах. Глагольные и местоименные формы 2-го лица множественного числа. Адресат PR-текста имеет, как правило, коллективный и пассивный характер, поэтому задача адресанта состоит в том, чтобы вовлечь избирателя в его активное восприятие. С помощью глаголов 2-го лица мн. числа авторы PRтекстов активизируют мыслительный процесс адресата, стремясь вовлечь его в обсуждение политических, социальных вопросов, сделать его своим сторонником, сблизить свои оценки и позиции. Это средство внешней диалогичности наиболее частотно в PR-текстах С. М. Миронова, например: Ваш голос изменит страну!; Ваш выбор – это Ваше дело. А мое – помочь Вам сделать выбор по настоящему свободный: то есть осознать, что именно Вы выбираете. Выбираете – Вы. Спасибо за то, что поддерживаете меня. Наши наблюдения показывают, что такая форма подачи материала приобретает черты личностноориентированного общения, поскольку глагольные и местоименные формы 2-го лица мн. числа выполняют функцию указания на предполагаемого второго участника общения, а также функцию выражения статуса адресата. Вопросно-ответные единства. Вопросно-ответные единства – создают «двухагентную ситуацию общения и являются прямым перенесением в монолог структур спонтанного диалога, благодаря чему адресат речи определяется как реальный, конкретный участник речевой коммуникации» [Арутюнова: 1986, 36]. Анализ вопросно-ответных единств, используемых в PR-текстах, позволяет сделать вывод о том, что они направлены на экспликацию статуса адресата текста, превращают адресата речи из пассивного в активного участника общения, при этом придают тексту эмоциональность, динамизм, способствуют более 214
Лингвориторическая парадигма: теоретические и прикладные аспекты. 2013. № 18 тесному контакту адресата и адресанта. Среди всех средств внешней диалогичности именно вопросноответные единства преобладают в PR-текстах кандидата на пост президента РФ М. Д. Прохорова, например: В чем суть наших предложений? Первое. Мы за то, чтобы партия большинства добровольно ограничила свое присутствие в Госдуме 226 мандатами; Разве непрямые выборы президента в Америке, например, ограничивают чьи-то права? Мне кажется, фальсификации на выборах нарушают их гораздо больше. Итак, использование в PR-текстах вопросно-ответных единств связано с тем, что они выполняют функции указания на адресата, выражения статуса адресата и функцию активизации внимания адресата. Формы повелительного наклонения. Внешняя диалогичность представлена не только разноуровневыми языковыми средствами, обозначающими статус адресата и его оценку субъектом речи, но и лексико-грамматическими средствами, передающими иерархию речевых амплуа участников коммуникации. В числе таких средств в имиджевых текстах используются императивные конструкции. Семантика императива, связанная с выражением побуждения, обращенного к одному или нескольким лицам, не вызывает сомнения в отнесенности форм повелительного наклонения к системе языковых средств, отражающих направленность речи на адресата. Выражение воли говорящего, присущее императиву, позволяет уточнить позицию субъекта речи как активную, доминирующую и считать императивные высказывания маркером иерархических отношений участников коммуникации. Вместе с тем анализ императивной парадигмы PR-текстов показал, что далеко не все формы повелительного наклонения отражают иерархические отношения политика и избирателей. По нашим наблюдениям, эта функция присуща лишь «специальным» императивным формам 2-го лица единственного и множественного числа. Проведенный анализ позволяет утверждать, что внешняя диалогичность, реализуемая посредством форм повелительного наклонения, наиболее характерна для PR-текстов В. В. Жириновского, к примеру: Смотрите, Варшавского договора уже нет, а НАТО продолжает существовать и расширяться, принимая в свои ряды все новых и новых членов; Задумайся, какая у нас смертность среди мужского населения?; Посмотрите, о чем снимаются сериалы. Сплошь менты, бандиты, разборки, зона. Грамматическая семантика императива, конкретизируясь благодаря лексическому наполнению глагольных форм 2-го лица единственного и множественного числа как призыв, совет, пожелание, позволяет квалифицировать эти формы повелительного наклонения как сигналы иерархических, асимметричных отношений между адресантом и адресатом. Такая интерпретация становится возможной и благодаря тому, что политик воспринимается избирателями как лидер, авторитет которого определяет иерархию отношений между кандидатом и его аудиторией. Вопросительные предложения. Семантика вопросительных предложений, связанная с их направленностью на получение информации, а значит, с ориентацией на адресата, безусловно, позволяет исследователям относить их к числу средств диалогизации речевых произведений монологического типа. Стоит, однако, отметить, что вопросительные предложения – наименее частотное средство внешней диалогичности, представленное в PR-текстах кандидатов на пост президента РФ. Связано это, как представляется, с тем, что политики федерального уровня не только задаются вопросом, но и стараются дать избирателю более чем развернутый ответ на него. И все же вопросительные предложения встретились в PR-текстах В. В. Жириновского, Г. А. Зюганова, например: Почему тебя так не уважают?; Для чего это надо, у нас ведь президент и без того наделен практически безграничной властью?; К чему мы придем? (В. В. Жириновский). Чего он (Навальный) в итоге добивается? Только честных выборов? Или чего-то большего?; Зачем стране «оранжевые» революции в той форме, в которой они произошли на Украине и в Грузии? Кому-то лучше после них стало? (Г. А. Зюганов). Рассмотренные вопросительные предложения, передающие общий вопрос, эксплицируют наличие адресата PR-текста, вызывают побуждение его к ответу, активизируют мыслительную деятельность адресата и создают внешнюю диалогичность текста. Иными словами, вопросительные предложения в PRтекстах выполняют функцию указания на адресата и функцию активизации внимания адресата. Заключение. Итак, проведенный анализ позволил подтвердить нашу гипотезу о том, что средства диалогичности неравномерно используются политиками, поскольку являются отражением их имиджа. Доминантным типом диалогичности в PR-текстах кандидатов на пост президента РФ, как показало наше исследование, является внешняя диалогичность. Обращает на себя внимание то, что в PR-текстах кандидатов на пост президента РФ преобладают различные средства внешней диалогичности, что позволяет их отнести к средствам, формирующим имидж конкретного политика. Библиография Арутюнова Н. Д. Диалогическая цитация // Вопросы языкознания. № 1. 1986. С. 36. Ольшанский Д. В. Политический PR. СПб., 2003. 324 с. Русская грамматика: В 2 т. / Гл. ред. Н. Ю. Шведова. М.: Наука, 1980. Т. 1. 792 с. Чубай С. А. Диалогичность современной политической рекламы: Дис. … канд. филол. наук. Волгоград: ВолГУ, 2007. 218 с. Чубай С. А. Диалогичность как сущностное свойство современной политической рекламы // Вестник ВолГУ. Серия 2. Языкознание. № 1(7). 2008. С. 40–44. 215
Лингвориторическая парадигма: теоретические и прикладные аспекты. 2013. № 18 Речевая стратегия вымогательства как объект судебно-лингвистической экспертизы Щербань Галина Евгеньевна Кабардино-Балкарский государственный университет, Россия 360019 КБР, г. Нальчик, ул. Чернышевского, 173 доктор филологических наук, профессор E-mail: scherban@rambler.ru Аннотация. В статье представлен опыт судебно-лингвистической экспертизы, назначенной по иску о вымогательстве взятки. В связи с этим проведен анализ представленного на исследование диалогического текста в коммуникативно-прагматическом и семантико-синтаксическом аспектах, что позволило выявить коммуникативные намерения участников диалога. Ключевые слова: иллокутивный акт, перлокутивный эффект, пресуппозиция, семантика, прагматика. УДК 81 Speech strategy of extortion as object of legal linguistic examination Galina Ye. Shcherban Kabardino-Balkarian State University, Russia 360019 Nalchik, Chernyshevsky Str., 173 Doctor of Philology, Professor E-mail: scherban@rambler.ru Abstract. The article presents an experience of legal linguistic examination carried out on the warrant of a judicial action of bribe extortion. The author performed an analysis of a dialogical text from communicative pragmatic and semantic syntactic perspectives which revealed the communicative intentions of the dialogue participants. Keywords: illocutionary act, perlocutionary effect, presupposition, semantics, pragmatics. UDC 81 Введение. Судебно-лингвистическая экспертиза текста предполагает тщательное изучение представленного на исследование языкового материала с целью дать достоверные ответы на сформулированные в постановлении заказчика вопросы. В данном случае перед экспертом были поставлены вопросы: – возможно ли из содержания разговора, записанного на фонограммах, сделать однозначный вывод о том, что речь в нем идет о получении взятки? – что является предметом лингвистического судебного исследования и можно ли такую экспертизу дать объективно без соответствующего изучения личностей и особенностей восприятия языка субъектов экспертизы, чьи слова оцениваются? Материалы и методы. В распоряжение эксперта были представлены следующие материалы: уголовное дело, вещественные доказательства (аудио- и видеокассеты), постановление о назначении экспертизы. Исследуемый материал представляет собой записанную на видеокассету и аудиокассеты диалоги свидетелей и фигурантов уголовного дела № N и имеющуюся в материалах уголовного дела графическую запись этих диалогов. Исследование текста проводилось в соответствии с методиками производства логикограмматического, лингвостилистического, текстологического, лексико-семантического и семантикосинтаксического анализа текста, рекомендованными к практическому использованию в «Памятке по вопросам назначения судебной лингвистической экспертизы: Для судей, следователей, дознавателей, прокуроров, экспертов, адвокатов и юрисконсультантов» (под ред. профессора М.В.Горбаневского), а также в соответствии с рекомендациями монографий и научных статей по юрислингвистике последних лет. Обсуждение. Представленный материал требует дискурсивной экспертизы, поскольку именно она позволяет выявить коммуникативные намерения участников ситуации общения [Баранов: 2007, 16]. В этом случае текст анализируется с учетом ситуации общения – сложного комплекса внешних условий общения и внутренних состояний общающихся, представленных в речевом поведении – высказывании, дискурсе. «Намерение – замысел, желание, предположение сделать, совершить что-либо» [Современный толковый словарь русского языка: 2002, 380]. Намерения говорящего, или интенциональный аспект высказывания, является иллокутивной целью высказывания. «Иллокутивная цель – это установка на определенную ответную реакцию адресата, которая сообщается ему в высказывании» [Маслова: 2007, 52]. 216
Лингвориторическая парадигма: теоретические и прикладные аспекты. 2013. № 18 Под дискурсом в данном исследовании понимается «текст, взятый в его динамическом развитии, т.е. с учетом последовательности появления его фрагментов (речевых высказываний). При этом принимаются во внимание и различные социальные факторы, влияющие на формирование текста, коммуникативные цели участников, роль третьих лиц и т.д.» [Баранов: 2007, 145]. Социально-ролевой статус собеседников на установленном тексте СФ-01 (подчиненный – начальник или проситель – чиновник) просматривается с первой (исходной) реплики диалога: М1/01 – Разрешите, товарищ капитан. Мне надо ссуду получить. Поймите, правда. Выписки все есть. Данная реплика представляет собой речевой акт просьбы, в котором соблюдены все прагматические условия успешности речевого акта данного типа (обращение на «Вы», речевой стереотип вежливости разрешите, интонационный контур высказывания на аудио- и видеозаписях также соответствует речевому акту просьбы), при этом в ответных репликах М2/01 прослеживается ролевой статус собеседника-начальника, что проявляется в регулярном нарушении максимы вежливости (по П. Грайсу): обращение к адресату на «ты», обилие сленговой, жаргонной и инвективной лексики и фразеологии, интонация раздражения, недовольства (бабки, б…дь, х…й, еб…ся, бля, штука, не рожаю ни х…я, на х…й не нужно, не е…и мозги, их не е…т, все по бороде, в натуре и др.). Далее (из этических соображений) все инвективы, представленные в исследовательском материале, будем обозначать <…>. Речевая стратегия анализируемого диалогического текста развивается посредством косвенных речевых актов: исходная реплика – непрямая просьба, ответная реплика – непрямой отказ. Каждый участник диалога преследует определенные прагматические цели: высказывания М1/01 направлены на М2/01 с иллокутивной силой просьбы, посредством которой говорящий стремится добиться нужного ему перлокутивного эффекта, чтобы диалогический партнер выполнил просьбу (в настоящем случае – выдал ссуду); нужного перлокутивного эффекта М2/01 добивается путем такого приема речевого воздействия, как навязывание пресуппозиции, который заключается в том, что «семантическая информация, важная для говорящего, подается им не как новое знание, которое требует рационального и осознанного анализа, а как нечто само собой разумеющееся, известное или как условие осмысленности сказанного» [Баранов: 2007, 193]. В данном случае М2/01 последовательно навязывает собеседнику пресуппозицию «деньги отсутствуют», что прослеживается в высказываниях: У меня финансирования нету пока; Где я тебе бабки-то возьму?; То, что профинансировали, я уже все выдал; полевых тоже нету денег; где я тебе эти <…> деньги возьму?; Я их (деньги) не рожаю ни <…> и т.п. В середине диалога интенсивность иллокутивной цели – побуждение собеседника к нужному говорящему действию – нарастает за счет того, что у М1/01 речевые акты просьбы сменяются речевыми актами уговаривания, упрашивания: Ну я понимаю. Ну, товарищ капитан. Ну нужны деньги. Иллокутивная сила упрашивания усиливается за счет неоднократного употребления субъективно-модальной частицы ну в начале каждого высказывания. Здесь наблюдается и смена речевой тактики М2/01: косвенные речевые акты отказа выполнить просьбу сменяются речевыми актами с семантикой превентива, в которой навязываются скрытые смыслы «выполнение просьбы возможно, но сопряжено с определенными трудностями, в том числе и с нарушением закона» (Взял бы, например, ссуду и автоматически на <…> лишаю денежного довольствия <…> вместе с ссудой и подъемными восемь человек, понимаешь. За счет тебя одного; Их не <…>. Хватит мне на тебя или не хватит, понимаешь; Дав тебе, я тем самым нарушаю закон на <…>; Оно мне это надо, скажи? Мне это на <…> не надо. Мне это не <…>, понимаешь?). При этом в высказываниях М2/01 появляются речевые акты намека. Намек относится к числу способов имплицитного (скрытого) речевого воздействия на адресата. В толковых словарях современного русского языка намек квалифицируется как ‘слова (а также жест, поступок), предполагающие понимание по догадке’ [Словарь русского языка: В 4 т.]. Акт намека вербализуется М2/01 во фразах: Дав тебе, я этим самым нарушаю закон на <…>. Мне это не <…>, понимаешь? Когда у тебя такой подход. М1/01 – Может денег не хватить. М2/01 – Я знаю, что не хватит. Ну ты же умный, <…>… а то у меня вообще денег не останется, понял? Ты хочешь решать вопрос? В нормальную сторону… Ты решаешь вопрос? Однако данные речевые акты приводят к коммуникативной неудаче: адресат намек либо не понял, либо делает вид, что не понял. Для достижения необходимого перлокутивного эффекта М2/01 употребляет косвенный речевой акт – вопросительный по грамматической форме с иллокутивной целью предложения выполнить действие: Три штуки оставляешь? С учетом предшествующего дискурса данный речевой акт понимается как условие, при котором будет выполнена просьба собеседника. Семантика и прагматическая направленность приведенного высказывания усиливается паралингвистическими факторами (анализ видеозаписи) в верхнем контексте: поворотом головы в сторону собеседника, интонацией и выжидательной паузой после фразы: М2/01 – Ты решаешь вопрос? (пауза, взгляд в упор на собеседника). М1/01– Ну да. М2/02 (короткая пауза) – Три штуки оставляешь? М1/01– Ну да. Ответная реплика М1/01 – Ну да служит сигналом успешности речевого акта М2/01 – Три штуки оставляешь? Перлокутивная цель достигнута. М2/01 завершает диалог: – …забирай (обращение к третьему лицу) – Все, иди, занимайся человеком. Все иди вместе с ним. Лингвистический анализ установленного текста СФ-02 также показал неравноправный социальноролевой статус участников диалога: М1/02 – проситель, М2/02 – чиновник, наделенный определенными финансовыми полномочиями. Исходная реплика М1/02 – речевой акт просьбы: М1/02 – Здесь такое де217
Лингвориторическая парадигма: теоретические и прикладные аспекты. 2013. № 18 ло.. Полевые. Отпускные. Я вот в отпуск собираюсь. Вот командировочный. И хотя бы еще октябрьскую получить. М2/02 – Получку? М1/02 – Да ноябрьскую… М2/ 02 … (речевой акт молчания). М1/02 продолжает речевую стратегию просьбы – … Я со вчерашнего дня в отпуске. Далее реплики М2/02 приобретают грамматическую форму вопроса-побуждения к действию: – Мы решаем с тобой?... Какие предложения?... А?... Общий фонд знаний собеседников позволяет М1/02 вывести нужные импликации: – Ну сколько? Не знаю. Вопросительная реплика ну сколько? представляет собой микротему дальнейшего диалогического взаимодействия. Ответная речевая реакция М2/02 создает обрыв микротемы, уводит адресата в сторону. Ее цель – оказать определенное воздействие на адресата, в частности объяснить, что удовлетворение просьбы собеседника сопряжено с определенными трудностями, что достигается путем повтора слов нет, нету, никогда и использованием стилистического приема градации; эмоционально-экспрессивное воздействие на адресата достигается также такими экспрессивными синтаксическими конструкциями, как лексический повтор, сопровождаемый анафорой, и синтаксический параллелизм: – Ты хочешь полевые, которых у меня нет. Это раз… Ты хочешь командировочные, которых у меня вообще никогда нету <…>. Ты хочешь декабрьскую получку, которой у меня тоже нету. Три на <…>. Пресуппозиционный фонд знаний собеседников позволяет продолжать диалог посредством неполных предложений: М1/02 – Ну значит. М2/02 – Значит… М1/02 – Ну правильно. Надо блин. М2/02 – Я понимаю, надо. М1/02 – Как надо, так и сделаем… Обрывистость фраз, недоговоренность не приводят к коммуникативной неудаче: диалогические партнеры понимают друг друга, о чем свидетельствуют фразы, содержащие глагол понимать в перформативе (форма 1 лица, ед.ч., наст. времени): М1/02 – Ну нормально…; Я понимаю, конечно; Ну правильно. Надо блин и М2/02 – Я понимаю, надо и наречия с положительной оценочной коннотацией нормально, правильно. Затем происходит возврат к микротеме «сколько» и ее завершение диалогическим единством: М2/02 – Две с половиной. М1/02 – Пойдет. Заключение. В представленном для анализа тексте содержатся следующие слова, фразы, выражения, позволяющие сделать однозначный вывод о том, что речь между участниками диалога идет о вымогательстве денег, взятке: хочешь решать? Ты хочешь решать вопрос? В нормальную сторону. Ты решаешь вопрос? Три штуки оставляешь? Исходя из содержания разговора, записанного на фонограммах, можно сделать однозначный вывод о том, что речь в нем идет о получении взятки. Предметом лингвистического экспертного исследования являются фонограммы, видеокассеты, материалы уголовного дела. Данная лингвистическая экспертиза может быть дана объективно, без соответствующего изучения личностей и особенностей восприятия языка субъектов экспертизы, чьи слова оцениваются в связи с тем, что уровень современных лингвистических исследований (см. список используемой литературы) позволяет проводить многоаспектный анализ исследовательского материала и делать однозначные, объективные выводы. Библиография Баранов А.Н. Лингвистическая экспертиза текста. М.: Флинта; Наука, 2007. 592 с. Грайс П. Логика и речевое общение // Новое в зарубежной лингвистике. Вып. ХУ1. М., 1985. С. 217– 237. Левонтина И. Буква и закон. Судебная лингвистическая экспертиза // Отечественные зап. М., 2005. № 2 (23); То же [электронный ресурс]. – URL: http://www.philology.ru/linguistics2/levontina-05.htm. Маслова А.Ю. Введение в прагмалингвистику. М.: Флинта; Наука, 2007. Никитин М.В. Курс лингвистической семантики. СПб., 1997 760 с. Ожегов С.И., Шведова Н.Ю. Толковый словарь русского языка (4-е издание, дополненное 80 000 слов и фразеологических выражений). М., 2002. Остин Дж.Л. Слово как действие //Новое в зарубежной лингвистике. М., 1986. Вып. 17. С. 22–131. Словарь русского языка в четырех томах /Под редакцией А.П. Евгеньевой. М.: «Русский язык», 1999. Т. 1У. Современный толковый словарь русского языка / Под ред. С.А.Кузнецова. СПб., 2002. Толковый словарь русского языка конца ХХ в. Языковые изменения. СПб., 2002.
218
Лингвориторическая парадигма: теоретические и прикладные аспекты. 2013. № 18 Двусмысленность как качество речи с античности до наших дней Южанникова Марина Алексеевна Сибирский федеральный университет, Россия 660041 г. Красноярск, проспект Свободный, 79 аспирант E-mail: yuzhannikova@mail.ru Аннотация. В статье представлена история изучения такого риторического понятия, как двусмысленность, начиная с античности и заканчивая современностью, кроме того, указаны основные точки зрения лингвистов на ее прагматический статус. Анализ имеющейся научной литературы показал амбивалентность феномена и актуальность его исследования. Ключевые слова: двусмысленность, ясность речи, качества речи, полисемия, омонимия. УДК 808.5 Ambiguity as speech quality from antiquity till modernity Marina A. Yuzhannikova Siberian Federal University, Russia 660041 Krasnoyarsk, Svobodny Avenue, 79 Post-graduate student E-mail: yuzhannikova@mail.ru Abstract. The article presents the history of studying rhetorical ambiguity from antiquity to contemporaneity, as well as discusses the main linguistics points of view on its pragmatic status. The analysis of the available research literature shows the ambivalence of the phenomenon and the relevance of its study. Keywords: ambiguity, clarity of speech, speech quality, polysemy, homonymy. UDC 808.5 Введение. В риторике двусмысленность традиционно оценивается скорее как отрицательное качество речи, хотя не всегда это соответствует истине: можно сказать, что на протяжении тысячелетий это свойство естественной речи вызывает к себе амбивалентное отношение. В настоящее время, когда в связи с развитием компьютерных технологий вопросы понимания речи становятся все более востребованными, такие качества речи, как ясность и однозначность, а следовательно, и их противоположности, к которым относится двусмысленность, снова находятся в фокусе исследовательского интереса, чем и обусловлен выбор темы исследования. Материалы и методы. В статье предпринимается попытка рассмотреть основные этапы изучения двусмысленности как качества речи в мировой науке. Этим обусловлено использование контекстологического анализа текстов разных эпох, осложненное тем, что на различных языках и в различные временные отрезки интересующее нас понятие называлось по-разному, что привело к необходимости, в некоторой степени, реконструировать смыслы исследованных источников. Таким образом, к общенаучным методам исследования примкнули методы моделирования и категоризации понятий. Обсуждение. Мы определяем двусмысленность как наличие у высказывания или его фрагмента двух и более смыслов, проявляющихся одновременно или последовательно, обусловленное сочетанием языковых факторов создания двусмысленности с особенностями контекста. Во избежание субъективности мы исключаем из определения фактор интерпретатора (предположим, что подавляющее большинство носителей русского языка интерпретируют двусмысленные высказывания примерно одинаково). Рассмотрим историю изучения понятия двусмысленности. По некоторым данным, слово «двусмысленность» (ambiguity) произошло из латинского ambiguus, от ambigere – ‘быть нерешенным’, из ambi- + agere ‘подразумевать’, и впервые было задокументировано в 15 в. (Merriam-Webster Enciclopжdia Britannica). Но упоминание о двусмысленности как категории языка и логики относится к глубокой древности. Несмотря на то, что не всегда использовалось именно это слово, само понятие мы встречаем уже у Аристотеля (335 г. до н. э.), когда тот говорил о качествах речи. Ясность речи относилась к главнейшим ее достоинствам, а затемнение смысла − к недостаткам. «Достоинство стиля заключается в ясности, доказательством этого служит то, что, раз речь не ясна, она не достигает своей цели» (цит. по [Античные теории…: 1996, 12]). Соответственно, двусмысленность, как явление, сущность которого в нарушении ясности, оценивалась отрицательно. «Неправильность, двусмысленность и однообразие еще античными учеными (Феофраст, Аристотель, Деметрий, Цицерон, Квинтилиан и др.) считались недостатками речи, а ее достоинствами – правильность, однозначность, разнообразие и т.д.» [Москвин: 2002, 89]. 219
Лингвориторическая парадигма: теоретические и прикладные аспекты. 2013. № 18 Несмотря на негативное, в целом, отношение ко всему, что затемняет смысл, некоторые мыслители того времени допускали намеренное использование двусмысленности, правда, оговаривая, что такое использование свойственно тем, кто преследует недостойные цели. Существовала лишь одна «дозволенная» сфера использования двусмысленности − развлечение. Например, Цицерон относил двусмысленность наряду с метафорами, каламбурами, аллегориями и т.д. к словесным формам остроумия. Квинтиллиан также рассматривал остроумие в связи с риторикой, включая в него и двусмысленность. При этом античные мыслители не поясняли, что входит в понятие двусмысленности и не давали какого-либо подробного толкования. С двусмысленностью связывали и явление «обманутого ожидания» (современный термин). Аристотель учил, что в подобных случаях «<…> такие обороты должны становиться понятными немедленно после того, как они произнесены» (цит. по [Античные теории…: 1996, 12]). Надо отметить, что в античности понятие двусмысленности использовалось в самом широком виде. Как правило, двусмысленными называли речи неясные, темные, при этом не всегда конкретизируя, чем была вызвана их неясность. Чаще всего среди причин называли использование непонятных (устаревших, иностранных) слов, сложность синтаксических конструкций, использование многозначных слов и т.д. Как видно, в понятие двусмысленности включались совершенно разнородные явления. Возможно, оно не привлекало к себе внимания исследователей в связи с негативной его оценкой. Несмотря на то, что античные философы практически не рассматривали двусмысленность как языковую категорию, можно говорить, что проблемы двусмысленности (без использования самого этого термина) активно обсуждались при решении таких проблем, как правильность имен, или, в современных терминах, асимметричность языкового знака (термин С.И. Карцевского). Уже в античности были привычными такие понятия, как полисемия и омонимия, которые, с нашей точки зрения, являются механизмами создания двусмысленности, которая может создаваться также и другими средствами. Двусмысленность осознавалась как сугубо речевая категория. Такое понимание мы встречаем и в средние века. В теоретическом смысле средневековая риторика, почти ничего не прибавляя к античным разработкам, придерживается правил Аристотеля. В эпоху Ренессанса отмечается возврат интереса к языку и, в частности, к таким понятиям, как двусмысленность. Правда, в отличие от античности, это время характеризуется появлением многочисленных узкоспециальных трудов по риторике. Теперь работы по риторике являются уже не философскими трактатами, а скорее, номенклатурами приемов, почерпнутых у тех же античных авторов. Интерес в них представляют не сами списки приемов, а их авторская интерпретация в соответствии с его взглядами и окружающими его реалиями. Интересны, например, работы следующих авторов: испанца Григорио Майанс-и-Сискара, который в своей «Риторике» относил двусмысленность к нарушению такого качества речи, как ясность, и рассматривал ее в главе о качествах речи, а не о тропах и фигурах, приводя, однако, названия для видов двусмысленности (такие, как омонимия, амфибология, дилогия, силлепсис) [Mayans y Siscar: 1752]; англичанина Генри Пичема с его «Садом красноречия», где двусмысленность грамматических структур под названием «амфибология» была отнесена им, согласно его классификации фигур, к синтаксическим схемам третьего порядка [Peacham]. Ричард Черри (1550) тоже упоминал двусмысленность, правда, как нарушение порядка слов и, следовательно, явление синтаксиса. Он относил амфибологию (amphibologia), или ambiguitas, к неясности (obscure) – одной из разновидностей ошибок (faute), которые наряду с фигурами составляли категорию схем в противоположность тропам [Sherry 1961: 32–33]. С. Дюмарсе относился к двусмысленности отрицательно, говоря, что «нельзя перестараться, избегая подобных недостатков речи: так как мы для того и пишем, чтобы нас поняли: ясность и точность – цель и основа искусства писать и говорить» [Dumarsais: 1804, 209]. Все двусмысленные конструкции, которые могут иметь одновременно два значения или два содержания, он подразделил на двусмыслицу (equivoque) и темноту (louche). Двусмыслица – разновидность экивока, которую, как правило, легко распознать. В таких конструкциях кажется, что слова имеют одно содержание, а оказывается, что совсем другое. Но когда мы не видим сразу, какой смысл мы должны им дать, в таком случае мы говорим, что предложение, скорее, экивокационное/двусмысленное (eqivoque), чем просто темное [Dumarsais: 1804, 207]. При этом он даже привел основные типы грамматических механизмов, приводящих к двусмысленности. В России XVIII в. появляются работы М.В. Ломоносова, посвященные риторике. Двусмысленности он почти не касался, заметив только в своем «Кратком руководстве к красноречию», что необходимо остерегаться, «чтобы речений не перемешать ненатуральным порядком и тем не отнять ясность слова», то есть избегать синтаксической двусмысленности, а также «блюстись, чтоб двузнаменательных речений не положить в сомнительном разумении, например: он Виргилия почитает, что можно разуметь двояким образом: 1) он Виргилия станет несколько читать, 2) он Виргилия чтит» [Ломоносов: 1952, 243]. В «Риториках» остальных отечественных авторов этого периода мы находим примерно те же соображения; их суждения, как правило, достаточно поверхностны и нетерминологичны. Например, А.Ф. Мерзляков, утверждая, что «Самое существенное свойство стиля есть ясность. <…> чтобы доставить сочинению необходимую степень ясности надобно избегать всех погрешностей, для нее вредных. Они суть: темнота, двоемыслие и сбивчивость» [там же, 136], не поясняет, что он понимает под тремя последними явлениями, в то время как под этими названиями может скрываться все что угодно. Работы И.И. Давыдова и 220
Лингвориторическая парадигма: теоретические и прикладные аспекты. 2013. № 18 Н.Ф. Кошанского отличаются от вышеуказанных сочинений более глубоким подходом к выявлению причин неясности. И.И. Давыдов в «Опыте о порядке слов» подробно перечислил опасности разнообразных нарушений порядка слов, приводящих к искажению смысла: «В каждом языке в рассуждении порядка слов нужно столько осторожности, что даже союз “и” должен быть на своем месте; в противном случае дает он речи другой смысл» [Давыдов: 1917, 89]. Н.Ф. Кошанский в «Общей риторике» (1829 г.) пишет: «…правило ясности требует: 1) естественного порядка слов; 2) точности и общей употребительности слов и выражений и 3) умственных знаков препинания. От несоблюдения сего правила происходит сбивчивость, недоразумение. Темнота происходит иногда от излишней краткости в слоге» [Русская риторика...: 1996, 159]. Здесь мы впервые, знакомясь с трудами русских риторов, видим среди источников неясности нарушение синтагматического членения фразы. В этот период были предприняты новые попытки изучить остроумие, одной из разновидностей которого неизменно считали двусмысленность. Так, довольно тщательно рассматривал его З. Фрейд, создавший классификацию способов создания остроумия и проанализировавший в ней довольно подробно составляющие двусмысленности. Нам близок его подход, так как он, как и мы, считал двусмысленность не самостоятельным приемом, а лишь общим понятием, включающим в себя разные механизмы его создания. В России начало 20-го века было ознаменовано появлением работы «Искусство спорить и острить (составлено по сочинениям А. Шопенгауэра и З.Фрейда)» Г.Д. Давыдова (1927 г.). Несмотря на то, что теория в этом научном сочинении в основном заимствована, она существенно дополнена автором собственными примерами. Первая половина XX-го века ознаменовалась возвращением в науку принципа системности, развиваемого еще Платоном, Аристотелем, затем Лейбницем, Гегелем и др. В этот период возникает понятие системы как методологического подхода. Возникает семиология, в которой также рассматривается проблема многозначности (следовательно, двусмысленности). Теперь двусмысленность рассматривается и на уровне синтаксиса как возможность наличия нескольких значений у предложения. Двусмысленность как реализация знаковости и двусторонности слова, понятий, введенных Ф. де Соссюром, продолжает старый спор номиналистов и реалистов. Начинает активно обсуждаться проблема многозначности: свойство ли это языка или речи. Например, Ж. Вандриес, У. Эко и А.А. Потебня считали, что многозначность − иллюзия, так как в конкретном контексте мы используем и понимаем лишь одно значение из всех имеющихся. С этой точкой зрения можно поспорить, так как двусмысленность возникает именно тогда, когда контекст допускает сразу два значения, и не всегда это наложение смыслов снимается последующим текстом или какими-то экстралингвистическими факторами (иллюстрациями, жестами и т.п.). Например, во фразе: «Петя вернулся из поездки в Англию» (ездил в Англию или вернулся в Англию?) – или в такой шутке: «Совместный отдых, как и труд, спаивает людей» (соединяет или приводит к пьянству?). Этот же вопрос затронул и Анри Фрей в «Грамматике ошибок» и убедительно доказал наличие двусмысленности в речи [Фрей 2006: 54]. В XX веке интерес к двусмысленности усилился. «Начала осознаваться и неслучайность, значимость, содержательная наполненность тех особенностей языковой формы, которые ранее служили основанием для упреков в несовершенстве языка (полисемия, синонимия, омонимия <…>)» [Никитин: 1996, 647– 648]. А.Н. Лук в работе «О чувстве юмора и остроумии» относил двусмысленность наряду с игрой слов к двойному истолкованию, «когда двойное истолкование может быть дано целой фразе или выражению» [Лук: 1968], что близко представленному в данной статье пониманию двусмысленности как явления речевого. Его классификация не бесспорна, так как еще две предложенные им категории: ирония и буквализация метафоры, разновидность «обратного сравнения», – также могут быть отнесены к категории «двусмысленность». Двусмысленность вообще нередко рассматривается как категория отрицательная, как дефект языка и речи [Гвоздев: 1965; Малаховский: 2009; Bridges: 1919 и др.]. К негативным явлениям, «болезням» языка относят также полисемию и омонимию, которые приводят к появлению двусмысленности [Эман: 1960; Логачева: 2009 и др.]. Например, А.А. Реформатский считал, что омонимия – это «досадное неразличение того, что должно различаться», отмечая при этом положительную роль омонимов в создании каламбуров и анекдотов, где как раз нужна «игра слов» [Реформатский: 2002, 94]. При этом Ф.И. Маулер пишет, что та же «омонимия «содействует компактности языка, и это – позитивное явление» [цит. по Логачева: 2009, 53]. О том, что омонимия, как и полисемия, «служит на пользу говорящим», говорил и Э. Биюссанс [цит. по Малаховский: 2009, 24]. Сам же Л.В. Малаховский далек от положительной оценки омонимии, т.к. она приводит к неоднозначности, т.е. ухудшает кодовые свойства языка и снижает его эффективность как средства общения. А.А. Зализняк, выделяя поэтическую и бытовую неоднозначность (двусмысленность), говоря о последней, отмечает, что «с точки зрения коммуникативной функции языка актуальная неоднозначность высказывания является “браком” в речепроизводстве, помехой, которая ведет к неудаче речевого акта и должна быть по возможности устранена» [Зализняк: 2003]. Г.В. Колшанский писал, что «коммуникация может быть осуществлена лишь на базе определенности и однозначности всех элементов высказывания, создающих предпосылку для выполнения языком гносеологической роли» [Колшанский: 2010, 25]. «Сам факт актуализации противоположных членов любой антиномии в 221
Лингвориторическая парадигма: теоретические и прикладные аспекты. 2013. № 18 одном речевом акте является нарушением норм» [Голев: 2000]. Исследования показали, что наличие двусмысленностей в тексте замедляет чтение, что связано с необходимостью разрешения двусмысленности [Gуmez-Veiga et al.: 2010, 25–47; Sereno, O'Donnell, Rayner: 2006]. Кроме того, речевая двусмысленность, обусловленная плохим знанием языка и культуры собеседника, может привести к коммуникативной неудаче. По мнению А. Фрея, некоторые ученые считают, что «проблема состоит лишь в поиске средств, используемых языком для уничтожения существующих двусмысленностей» [Фрей: 2006]. Двусмысленность, действительно, рассматривается в настоящее время как затруднение коммуникации, поэтому разрабатывают средства ее разрешения (desambiguation). Кроме того, существует точка зрения, что двусмысленность вообще существует лишь в примерах из некоторых психолингвистических книг и что контекст в норме всегда разрешает двусмысленность в потоке речи. О несостоятельности такой точки зрения пишут Г. Симпсон и К. Баргес [Lexical ambiguity resolution: 1988, 272]. Двусмысленность может использоваться для изменения направления мышления [Халперн: 2000], а также для передачи скрытых смыслов, в том числе, неприличных или шокирующих, что особенно часто используется в креолизованных текстах рекламы [Бобровская: 2007; Ильясова, Амири: 2009; Матюшкин: 2004]. В руках политиков двусмысленность «становится мощным орудием маневрирования и сокрытия истины» [Лаптева: 2009, 402]. Использующий ее с эвфемистическими намерениями рискует «быть разоблаченным», другие могут быть либо вообще не поняты, либо поняты не так, как рассчитывали, если альтернативный смысл воспринимается как основной. Заключение. Несмотря на отрицательные оценки, не всегда двусмысленность, хоть намеренная, хоть случайная, рассматривается как негативное явление. Она «вредит», только когда приводит к дефектам коммуникации и ее нежелательным эффектам. То есть, если основной целью речи является ясное и точное сообщение информации, двусмысленность нежелательна, но в некоторых областях человеческой мысли и коммуникации, таких, как поэзия, юмор, дипломатия и т.д., она не только не вредоносна, но иногда даже необходима. Таким образом, явление, которое обсуждается на протяжении нескольких тысяч лет, все еще не может считаться исчерпывающе изученным и определенным. С одной стороны, оно присутствует в любом естественном языке, а с другой стороны, язык непрерывно пытается от него избавиться. В этом проявляется глубинная амбивалентность двусмысленности, препятствующая ее однозначному прагматическому определению. В лингвориторической парадигме также целесообразна, как представляется, специальная разработка проблематики двусмысленности в рамках анализа пафосно-вербально-элокутивных параметров дискурса того или иного типа [Ворожбитова: 2012; Ворожбитова, Романенко: 2013], комплексного анализа дискурсивных процессов [Ворожбитова: 2013], при характеристике лингвокогнитивного уровня и идиостиля профессиональной языковой личности [Ворожбитова, Скулкин: 2013]. Библиография Античные теории языка и стиля: (Антология текстов): сб. СПб.: Алетейя, 1996. 362 с. Бобровская Г.В. Двусмысленность в рекламных текстах // Журналистика и медиаобразование-2007: сб. трудов II Междунар. науч.-практ. конф. (Белгород, 1–3 октября 2007 г.): в II т. / под ред. проф. А.П. Короченского. Белгород: БелГУ, 2007. 140 с. Ворожбитова А.А. Алгоритмы и перспективы лингвориторического исследования аксиологической прагматики в динамике дискурсивных процессов // Известия Сочинского государственного университета. 2013. №1 (23). С. 177– 181. Ворожбитова А.А. Лингвориторическая парадигма как теоретико-методологический подход к исследованию верлибрического дискурса // Сборник научных трудов SWorld. Материалы международной научно-практической конференции «Научные исследования и их практическое применение. Современное состояние и пути развития ‘2012». Выпуск 3. Том 28. Одесса: КУПРИЕНКО, 2012. ЦИТ: 312-840. С. 81–85. Ворожбитова А.А., Романенко Л.Л. Эзотерический дискурс-ансамбль в системе дискурсивных процессов гносеологически ориентированной коммуникации российского социкультурно-образовательного пространства // Известия Сочинского государственного университета. 2013. №3 (26). С. 189–193. Ворожбитова А.А., Скулкин О.В. Журналист как профессиональная языковая личность в лингвориторике современного российского глянцевого дискурса // Известия Сочинского государственного университета. 2013. №3 (26). С. 185–188. Гвоздев А.Н. Очерки по стилистике русского языка. М.: Просвещение, 1965. URL: libraryinstitute.ru›books/gvozdev-ocherki-po… Голев Н.Д. Русский анекдот как игровой текст: внутренняя форма и содержание//Человек – коммуникация – текст. Вып.4 / Под ред. А.А. Чувакина. Барнаул, изд-во Алт. ун-та, 2000. С.50–63. Давыдов И.И. Опыт о порядке слов // Труды Общества любителей российской словесности при Императорском Московском университете. Ч. 14. М.: В Университетской Типографии, 1819. 134, 76 с.
222
Лингвориторическая парадигма: теоретические и прикладные аспекты. 2013. № 18 Зализняк А.А. Неоднозначность, каламбур и некаламбурное совмещение значений: к проблеме представления многозначности // Труды международной конференции «Диалог, 2003» (Протвино, 11–13 июня 2003 г.). Протвино, 2003. Ильясова С.В., Амири Л.П. Языковая игра в коммуникативном пространстве СМИ и рекламы. М.: Флинта: Наука, 2009. 296 с. Лаптева О.А. Речевые возможности текстовой омонимии. Изд. 3. 2009. 416 с. Логачева И.С. Языковая омонимия: многообразие подходов и оценок // Вестник Поморского университета. Сер. «Гуманит. и соц. науки». Архангельск, 2009. № 2. С. 53–55. Ломоносов М.В. Краткое руководство к красноречию. Книга первая, в которой содержится риторика, показующая общие правила обоего красноречия, то есть оратории и поэзии, сочиненная в пользу любящих словесные науки // Ломоносов М.В. Полное собрание сочинений / АН СССР. М.; Л., 1950–1983. Т. 7: Труды по филологии 1739–1758 гг. М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1952. С. 89–378. Лук А.Н. О чувстве юмора и остроумии. М.: Искусство, 1968. 191 с. Малаховский Л.В. Теория лексической и грамматической омонимии / отв. Ред. Р.Г. Пиотровский; вступ. Ст. Н.Л. Еремия. Изд. 2-е, доп. М.: Книжный дом «ЛИБРОКОМ», 2009. 248 с. Матюшкин В.С. Умолчания и двусмысленности в рекламе: взгляд с позиции потребителя // Маркетинг в России и за рубежом. 2004. № 4.. URL: www.dis.ru/library/market/archive/2004/4/3807.html Москвин В.П. Фигуры двусмысленной речи // Русский язык в школе. 2002. №. 2. С. 86–90. Никитин М.В. Курс лингвистической семантики. СПб., 1997. 819 с. Реформатский А.А. Введение в языковедение: учебник для вузов / под ред. В.А. Виноградова. М.: Аспект Пресс, 2002. 536 с. Русская риторика: Хрестоматия / авт.-сост. Л. К. Граудина. М.: Просвещение: «Учеб. лит.», 1996. 559 с. Фрей А. Грамматика ошибок. М.: УРСС Эдиториал, 2006. 304 с. Халперн, Дайана. Психология критического мышления. URL: lib.rus.ec/b/214789/read Эман Н. Об омонимии в немецком языке // Вопросы языкознания. 1960. № 5. С. 117–124. Bridges R.S. On English Homophones // Society for Pure English. Oxford, 1919. Vol. 1, P.5. Dumarsais M.C. Des tropes, ou des diffйrens sens dans lesquels on peut prendre un mкme mot dans une meme langue. Lyon. 1804. 270 p. Gуmez-Veiga, I., Carriedo Lуpez, N.,Ruciбn Gallego, M. y Vila Chбves, J.O. Estudio normativo de ambigьedad lйxica en castellano, en niсos y en adultos // Psicolуgica (2010). 31. P. 25–47. Lexical ambiguity resolution: perspectives from Psycholinguistics, Neuropsychology, and Artificial Intelligence. Ed. S.L. Small, G. W. Cottrell, M. K. Tanenhaus. Morgan Kaufmann Publishers, Inc. San Mateo, California, 1988. Mayans y Siscar, Gregorio. 1752, 2 vols.: Alicante : Biblioteca Virtual Miguel de Cervantes, 2003. URL: www.cervantesvirtual.com/obra/rhetorica--0/#I_1_. Peacham Henry. The Garden of Eloquence. 1593. Silva Retoricж. URL: www.rhetoric.byu.eduSherry R. A treatise of schemes and tropes / ed. Hebert W. Hildebrandt. Gainsville, Florida. SCHOLARS` FACSIMILES and REPRINTS. 1961. 238 p. URL: www.gutenberg.org Sereno Sara C., O`Donnell Patrick J., Rayner Keith. Eye movements and lexical ambiguity resolution: Investigating the subordinate-bias effect // Journal of Experimental Psychology: Human Perception and Performance. Vol. 32 (2). Apr. 2006. P. 335–350.
223
Лингвориторическая парадигма: теоретические и прикладные аспекты. 2013. № 18 Экстремистская риторика в социальных сетях: особенности проявления и восприятия 1 2
Юрченко Инна Вадимовна Герасимов Игорь Алексеевич
1
Институт социально-экономических и гуманитарных исследований Южного научного центра РАН, Россия 350040 г. Краснодар, ул. Ставропольская, д. 149, ауд. 302А доктор политических наук E-mail: ivyurchenko@mail.ru 2
Кубанский государственный университет, Россия 350040 г. Краснодар, ул. Ставропольская, д. 149, ауд. 237 кандидат политических наук, E-mail: lykurgus89@mail.ru Аннотация. В статье исследуется специфика экстремистской риторики в социальных сетях в интернет-пространстве. Выявлены отличия социальных сетей от иных сегментов сети Интернет в контексте восприятия получаемой информации. Обосновывается, что социальные сети сегодня являются эффективным средством формирования убеждений индивидов. Статья выполнена в рамках работы над проектом: «Технологии противодействия идеологии экстремизма в политико-информационном пространстве (на материалах Юга России)» по программе «Научные и научно-педагогические кадры инновационной России» на 2009–2013 годы № 8561. Ключевые слова: экстремистская риторика, социальные сети, Интернет. УДК 32.019.57 Extremist rhetoric in social networks: Peculiarities of manifestation and perception 1 2
Inna V. Yurchenko Igor A. Gerasimov
1
Institute for Socio-Economic and Humanities Research Southern Scientific Center, RAS, Russia 350040 Krasnodar, Stavropol’skaya Str., 149, Room 302A Doctor of Political Sciences E-mail: ivyurchenko@mail.ru 2
Kuban State University, Russia 350040 Krasnodar, Stavropol’skaya Str., 149, Room 237 Candidate of Political Sciences, E-mail: lykurgus89@mail.ru Abstract. The article explores the specificity of extremist rhetoric in Intrernet social networks. The paper reveals differences of social networks from other Internet segments in the context of perceiving processed information. It is proved that today social networks are an effective means of forming individuals’ convictions. The article is part of the project "Technologies of countering the ideology of extremism in political and information space (on the materials of the South of Russia)" from the program "Scientific and scientific pedagogical personnel of innovative Russia" for 2009-2013, number 8561. Keywords: extremist rhetoric, social networks, Internet. UDС 32.019.57 Введение. Современный социум характеризуется переходом к качественно новому состоянию – постинформационному обществу, в котором происходит активное проникновение и возрастающее влияние новых информационно-коммуникационных технологий на все сферы общественной жизни. В терминах лингвориторической парадигмы – это влияние на функционирование совокупной языковой личности этносоциума в рамках глобального лингвориторико-герменевтического круга [Ворожбитова: 2000, 11], его технологизация. Становление такого общества с различной степенью интенсивности и результативности происходит во всем мире, в том числе и в России. В этих условиях появляются новые вызовы и угрозы, связанные с возможностями распространения экстремистских идей и идеологий. Так, будучи сложной и разнородной средой, социальные сети дают возможность для размещения самой разной информации, в том числе информации и материалов экстре224
Лингвориторическая парадигма: теоретические и прикладные аспекты. 2013. № 18 мистского содержания, например, призывающих к нарушению целостности России, нанесению ущерба национальной безопасности, призывов к вооруженной борьбе в составе незаконных формирований, проведению террористических актов. Материалы и методы. Социологический подход к исследованию информационного пространства предполагает определение количественных и качественных характеристик идеологического содержания коммуникативного поведения с учетом групповых механизмов формирования и функционирования социально-сетевых сообществ. В этой связи в методологическом плане особенно актуален символический интеракционизм (Дж. Г. Мид, У. Томас, Ч. Кули, Т. Шебутани) как подход, который дает представление о процессуальной стороне человеческой деятельности, перспективах восприятия различных социальных объектов, определениях ситуаций, стадиях конкретного действия при реагировании на объект – в частности, информационных сообщений в сетевом пространстве. Обсуждение. Экстремизм представляет собой сложный феномен, отличающийся исторической изменчивостью, многовариантностью, идеологической насыщенностью, присутствием нравственного критерия. В работах зарубежных и отечественных исследователей проблем экстремизма, стремящихся выработать адекватное определение данному феномену, делаются акценты на разных особенностях исследуемого явления, выступающих, по их мнению, приоритетными в конкретном контексте рассмотрения (см.: [Гриценко: 2012]). При всем многообразии подходов, исследователи чаще всего определяют экстремизм как идеологию и практику. В этой связи можно определить «экстремизм» как приверженность тех или иных политических, общественных или религиозных групп крайним взглядам. Взглядам столь радикальным, что они подчас выражаются и в соответствующих действиях, которые могут носить как антиобщественный, так и антигосударственный характер [Смирнов: 2009, 127]. В основе экстремистского действия лежит определенная мировоззренческая идея, идеология [Юрченко: 2011, 79]. При анализе содержания экстремистской идеологии следует учесть, что превращение подходящей идеи в сверхценную идею экстремиста происходит не всегда, а лишь при определенных условиях. Например, политические или же религиозные идеи известны всем, но отнюдь не все люди превращаются в политических или религиозных экстремистов [Ханбабаев: 2013]. В научной литературе различается множество видов и форм экстремизма – религиозный экстремизм, этнический экстремизм, политический экстремизм, экологический экстремизм и т.д. Но поскольку современные формы экстремизма обычно не укладываются в простые определения, то исследователи прибегают чаще всего к сложным (смешанным) их определениям – религиозно-политический экстремизм, этнополитический экстремизм [Актуальные проблемы: 2008]. Детальное описание словесного экстремизма представлено в работе Е.И. Галяшиной «Лингвистика vs экстремизма». Согласно ее определению, тексты экстремистской направленности содержат: 1) высказывания, выражающие негативное отношение в адрес какой-либо национальной, конфессиональной или иной социальной группы; 2) высказывания враждебного, агрессивного либо уничижительного характера по отношению к лицам какой-либо национальности, этнической, конфессиональной или иной социальной группы; 3) высказывания, содержащие утверждения о возложении ответственности за деяния отдельных представителей на всю этническую группу; 4) высказывания побудительного характера, содержащие побуждение к насильственным действиям против лиц определенной национальности, расы, религии и/или иной социальной принадлежности; 5) высказывания об изначальной враждебности какой-либо нации, расы или иной социальной группы по отношению к другой; 6) высказывания об антагонизме, принципиальной несовместимости интересов одной национальной, религиозной, этнической или иной социальной группы по отношению к другой; 7) высказывания, где бедствия, неблагополучие в прошлом, настоящем и будущем одной социальной, этнической, конфессиональной или иной социальной группы объясняются существованием и целенаправленной деятельностью (действиями) другой нации, народности, этнической или иной группы; 8) высказывания, содержащие положительную оценку, восхваление геноцида, депортации, репрессий в отношении представителей какой-либо нации, конфессии, этнической или иной социальной группы; 9) высказывания, содержащие негативные уничижительные оценки личности как представителя определенной национальности, этноса, расы или иной социальной группы [см.: Галяшина: 2006]. Следует отметить, что с развитием информационно-коммуникационных технологий за последние годы существенно возросла важность ресурсов нового типа – онлайновых социальных сетей как средства распространения мнений, влияющих на действия пользователей сети [Юрченко: 2009, 112]. Социальная сеть – это социальная структура, состоящая из узлов (обычно это лица или организации), которые связаны такими одним или более типами взаимозависимости, как ценности, взгляды, мнения, идеи, дружба, финансовые взаимоотношения, конфликты, торговля и т.д. Социальная сеть в интернет-среде – это интерактивный многопользовательский веб-сайт, контент которого наполняется самими участниками сети. Сайт представляет собой автоматизированную социальную среду, позволяющую общаться группе поль225
Лингвориторическая парадигма: теоретические и прикладные аспекты. 2013. № 18 зователей, объединенных общим интересом. К ним относятся и тематические форумы, особенно отраслевые, которые активно развиваются в последнее время [Алекперова: 2012, 31–38]. Понятие «социальные сети» впервые ввел социолог Джеймс Барнс: «Социальная сеть (Social Network) – это социальная структура, состоящая из группы узлов, которыми являются социальные объекты (люди или организации), и связей между ними» [Barnes: 1954, 39–58]. Развитие социальных сетей в интернет-среде началось в 1995 г. с американского портала Classmates.com. Проект показал себя более чем успешным, и в следующие несколько лет этот опыт спровоцировал формирование большого количества аналогичных площадок. Так, в 1999 году была создана одна из наиболее популярных на сегодняшний день платформ интерактивной коммуникации – Livejournal; в 2003 году – MySpace, в 2004 году – Facebook, а в 2006 в России было инициировано продвижение социальных сетей Одноклассники и ВКонтакте. Интерактивные социальные сети как часть интернет-пространства в первую очередь являются источниками информации. Но существенное отличие социальной сети от других сегментов интернета заключается в отношении к получаемой из них информации. Интернет дает, как правило, анонимную информацию или информацию от известных людей – скажем, журналистов, политиков, экспертов и аналитиков. А в социальной сети пользователь доверяет не экспертам, а «друзьям», обладающим влиянием не в силу своего статуса или положения в обществе, а в силу индивидуальной симпатии или антипатии, а также схожих убеждений [Руткаускайте: 2011, 92]. Социальные сети способствуют, во-первых, организации социальных коммуникаций между людьми и, во-вторых, реализации их базовых социальных потребностей. Причины привлекательности социальных сетей для пользователей состоят в возможности выразить свое мнение, узнать мнение друзей, влиять на мнение окружающих и т.д. Социальные сети уже стали и дальше в еще большей степени станут не только средством формирования общественного мнения, но и средством формирования убеждений. Определенные информационные воздействия, которые распространяются через социальные сети, существенно меняют оценки пользователей. Поэтому, поднимая проблему информационной безопасности и угроз экстремистского характера в социальных сетях [Проблемы устойчивого развития: 2011, 105], необходимо отдавать себе отчет в том, что общение в социальной сети – это не прямая, а опосредованная коммуникация: участник видит тексты, создаваемые другими пользователями, продукт их творчества. Сообщество в социальной сети – это не только объединение людей, но и набор продуцируемых участниками текстов, видеозаписей, фотографий, аудиофайлов, выкладываемых в рамках концепции группы. Таким образом, экстремисты распространяют свои взгляды не только через непосредственное общение с пользователем, но и через публикации соответствующих материалов: тестов экстремистского характера, видеоматериалов, аудиообращений. Контроль за материалами, публикуемыми в информационном пространстве социальных сетей, весьма ограничен: его могут осуществлять лишь администраторы и модераторы виртуальных сообществ, а также администрация социальной сети. Однако объем данных, существующих в сетях, настолько велик, что возможность проверить его целиком представляется весьма и весьма условной. Под видом «обмена мнениями» в Интернете экстремисты получают возможность вести пропаганду, вербовать новых сторонников и увеличивать количество «сочувствующих». Как именно люди становятся членами экстремистского сетевого сообщества? Важно отметить, что механизм функционирования социальной сети дает возможность приглашать пользователей в сообщество, пополнять тем самым его ряды, с другой стороны, есть пользователи, которые сами находят такие группы. Как правило, группы, направленные на дискредитацию определенных групп, имеют двойного адресата: «своих» (например тех, кто разделяет неприязнь к этническим меньшинствам) и «чужих» (защитников меньшинств и их представителей) [Антонова: 2012, 75]. О риске распространения экстремистских идеологий посредством социальных сетей по регионам ЮФО и СКФО можно косвенно оценить по данным о доле лиц (домохозяйств), имеющих доступ к сети Интернет. По данным TNS, в городах с населением более 100 тыс. жителей практически у всех пользователей есть выход в интернет из дома (Развитие интернета в регионах России. Согласно официальной статистике (Росстат, www.gks.ru) за 2011 г., наиболее востребованным интернет является в Астраханской области (48,2%), Северной Осетии – Алании (44,8%), Краснодарском крае (41,2%) и Ростовской области (40,8%). Наименее подвержены влиянию информации в интернете Чечня (4,6%), Дагестан (4,3%), Ингушетия (2,7%). Если учесть, что с внедрением интернета происходит и распространение социальных сетей, которые охватывают более 90% [Развитие Интернета: 2012], то в тематический дискурс в большинстве регионов ЮФО и СКФО потенциально может быть вовлечена значительная доля населения. Для эффективного выявления текстов экстремистской направленности необходим постоянный мониторинг интернет-пространства на предмет статей и сайтов экстремистского содержания. Наиболее доступной методикой для решения подобной задачи является контент-мониторинг – анализ частоты встречаемости в массиве документов определенных слов или категорий [Кобзева: 2008, 39]. Однако при сравнительном анализе текстов, различающихся по длине, стилистической и тематической направленности, данная методика неэффективна. Для сравнения частоты встречаемости слов в различных по длине текстах используется условная частота, т.е. частота встречаемости единиц анализа относительно длины 226
Лингвориторическая парадигма: теоретические и прикладные аспекты. 2013. № 18 документа (количества слов, продолжительности эфирного времени и т.д.). Для сравнительного анализа специализированных текстов применяются нормы – готовые или специально разработанные среднестатистические показатели встречаемости в тексте анализируемых характеристик. Контент-мониторинг текста требует предварительной разработки исследовательского инструментария, к которому можно отнести: 1) классификатор контент-анализа – таблица, в которую сведены все категории (подкатегории) анализа и единицы счета; 2) протокол итогов анализа или бланк контент-анализа – сведения об источнике (автор, время издания, объем и т.п.), итоги анализа текстовых документов; 3) регистрационная карточка (кодировальная матрица) – таблица, в которой отмечаются количество единиц счета, характеризующие единицы анализа; 4) инструкция кодировщику, занимающемуся регистрацией и кодировкой единиц счета; 5) каталог или список проанализированных документов (протокол контент-анализа каждого конкретного документа заполняется на основе подсчета данных всех регистрационных карточек, относящихся к этому документу). Заключение. В современную информационную эпоху именно дискурсивные практики создают в обществе атмосферу либо социальной солидарности, либо – раскола, конфронтации и напряженности. В то же время широта аудитории сетевых сообществ демонстрирует вовлеченность масс в процесс интеракции в рамках того или иного тематического дискурса. Экстремистские течения сами по себе основной массой пользователей не поддерживаются, однако взрыв выражений открытой агрессии провоцируется сообщениями, связанными с преступлениями, совершенным представителям отдельных социальных групп или демонстрирующими низкую эффективность власти в тех или иных ситуациях. Библиография Актуальные проблемы противодействия национальному и политическому экстремизму: Материалы Всероссийской научно-практической конференции. В 2-х т. Махачкала: Изд-во «Лотос», 2008. Т. 1. 608 с. Алекперова И.Я. О некоторых подходах к анализу информационного влияния пользователей в социальных сетях // Информационное общество. 2012. № 3. С. 31–38. Антонова Ю.А. Виртуальное сообщество в социальной сети, как способ распространения экстремистской идеологии среди молодежи // Политическая лингвистика. 2012. № 4. С. 71–80. Ворожбитова А.А. Лингвориторическая парадигма: теоретические и прикладные аспекты: Автореф. дис. …докт. филол. наук. Краснодар: КубГУ, 2000. 48 с. Галяшина Е.И. Лингвистика vs экстремизма. В помощь судьям, следователям, экспертам. М.: Юридический Мир, 2006. 96 с. Гриценко Г.Д., Лукьянцев Е.В. К вопросу понимания экстремизма в современной науке // Теория и практика общественного развития. URL: Режим доступа: http://teoria-practica.ru/-112012/politics/gritsenko-lukyantsev.pdf (дата обращения: 16.07.2013) Кобзева С.В. Медиа-мониторинг кризисов и конфликтов: методология и техники // Полис. 2008. № 1. С. 33–49. Проблемы устойчивого развития региона: информационная безопасность полиэтничного социума (на материалах Юга России): монография / под ред. В.М. Юрченко. Краснодар: Кубанский гос. ун-т, 2011. 244 с. Развитие интернета в регионах России. Весна 2013. Отчет аналитической группы департамента маркетинга компании «Яндекс». URL: http://company.yandex.ru/researches/reports/2013/ya_internet_regions_2013.xml (дата обращения: 16.07.2013) Руткаускайте. М.В. Молодежный интернет как пространство политической социализации и идентификации современной российской молодежи // Вестник Пермского университета. Политология. 2011. Вып. 4. С. 88–96. Смирнов М.А. Общественная безопасность и противодействие религиозному экстремизму // Четвертая международная научная конференция по проблемам безопасности и противодействия терроризму. М.: Изд-во МЦНМО, 2009. Т. 1. С. 128–132. Ханбабаев К.М. Религиозно-политический экстремизм. URL: http://www.ekstremizm.ru/biblioteka/item/186-religiozno-politicheskiy-ekstremizm (дата обращения: 16.07.2013) Юрченко И.В., Герасимов И.А. Кризис идентичности как угроза ментальным основам общенациональной безопасности // Вестник Волгоградского государственного университета. Сер. 4. История. Регионоведение. Международные отношения. Волгоград, 2009. № 1(15). С. 109–115. Юрченко М.В. Политико-идеологические процессы в информационном пространстве современной России: монография. Краснодар: Кубанский гос. ун-т, 2011. 269 с.
227
Лингвориторическая парадигма: теоретические и прикладные аспекты. 2013. № 18 Мышление как природная психотехника и ответный механизм дискурсивно-коммуникационного взаимодействия Якушев Алексей Вадимович Институт психологии квантовых коммуникаций, Украина 02132 Киев, ул. Садовая, 52, д. 20 А координатор проектов E-mail: уak@pqci.info Аннотация. Статья является промежуточным обобщением хода исследования коммуникационных механизмов современных психотехник в части наблюдения нейрофизиологических механизмов мозга человека и его дискурсивно-когнитивного поведения в социуме. Описывая механизм формирования новых понятий в языке, автор приходит к выводу о том, что мышление является природной психотехникой и психофизиологическим механизмом адаптации человека к изменениям, происходящим в окружающем его информационном пространстве. Ключевые слова: нейрофизиологический механизм мышления, мышление как основа личности, дискурсивное поведение, лингвориторическая парадигма, рождение новых понятий в языке. УДК 304.444 Thinking as natural psychotechnic and feedback mechanism of discursive communicative interaction Olexiy V. Yakushev Psychology Quantum Communication Institute, Ukraine 02132 Kyiv, Sadova Str. 52, b. 20 A Director for Project Coordination E-mail: уak@pqci.info Abstract. This paper is an intermediate generalization of the course of studying communication mechanisms of modern psychotechnics with respect to observing the neurophysiological mechanisms of the human brain and its discursive cognitive behavior in society. Describing the mechanism of forming new concepts in language, the author comes to the conclusion that thinking is a natural psycho- and psychophysiological mechanism of human adaptation to the changes in the surrounding information space. Keywords: neurophysiological mechanism of thinking, thinking as the basis of personality, discursive behaviuor, linguistic rhetorical paradigm, birth of new concepts in language. UDC 304.444 Введение. Мышление – сложнейший вид мозговой деятельности человека в процессе приспособления к новым условиям и решения новых жизненных задач. Процессы мышления на практике сводятся к образованию общих представлений и понятий, а также суждений и умозаключений. Речь – это средство общения между людьми в процессе преобразования окружающего мира и приспособления к нему. Благодаря слову возникают обобщенные понятия и представления, способность к логическому мышлению. Как раздражитель слово вызывает у человека большое количество условных рефлексов. На них базируются обучение, воспитание, выработка навыков и привычек. Основываясь на развитии речевой функции у человека, И.П. Павлов [Павлов: 2001, 81] создал учение о первой и второй сигнальных системах. Существование второй сигнальной системы, которая непосредственно связана со слышимым (устная речь) и видимым (письмо), дает возможность человеку отвлекаться от особенностей отдельных предметов и находить в них общие свойства, которые обобщаются в понятия и объединяются тем или иным словом. Посредством слова передаются сигналы о конкретных раздражителях, и в этом случае слово служит принципиально новым раздражителем – сигналом сигналов. При обобщении различных явлений человек открывает закономерные связи между ними – законы. Способность человека к обобщению составляет сущность отвлеченного мышления, которое отличает его от животного. По сути, мышление является основой личности каждого человека [Хаушка: 2012, 26]. Мышление – результат функции всей коры головного мозга [Маклаков: 2001, 301]. Головной мозг – это одновременно центр мышления и связанный с мышлением центр речи. Целью настоящей статьи является исследование нейрофизиологии акта мышления как реакции на внешнее лингвориторическое воздействие на вторую сигнальную систему человека и механизма ответного мыслительно-речевого акта субъекта. Задачи статьи, вытекающие из цели: 1) исследовать нейрофизиологические основы коммуникационного механизма мышления-речи; 2) выявить связи между коммуникационным механизмом мышленияречи и рождением новых понятий в языке; 3) основываясь на нейрофизиологии мышления-речи, диффе228
Лингвориторическая парадигма: теоретические и прикладные аспекты. 2013. № 18 ренцировать психотехнические направления коммуникаций, направленные на достижение индивидом дальнейшего эволюционного приспособления к изменениям окружающей среды. Материалы и методы. Материалом послужили результаты исследований И. Павлова, В. Банщикова, А. Маклакова, Ф. Гейджа, Р. Хаушки в области естествознания. Используя методы сопоставления научных фактов и проведения аналогий, автор делает выводы о возможных механизмах возникновения новых понятий в мозге человека, происходящих в процессе коммуникаций, о том, что сам процесс мышления есть природная психотехника, которая лежит в основе коммуникационных технологий, используемых для достижения целей преобразования как внешнего мира (психотехники влияния), так и внутреннего мира участников коммуникационного процесса (психотехники личностного роста / развития). Обсуждение. Наличие второй сигнальной системы, по И.П. Павлову, является отличительной особенностью человека от животного [Павлов: 2001, 81]. В то время как использование врожденных и приобретенных рефлексов животного позволяет манипулировать им, наблюдается массовая тенденция в стремлении людей к личностному росту, что приводит к активации мыслительного процесса и к получению знаний относительно своей личности, месте и роли ее в окружающем мире [Тиллих: 1994]. Научный интерес данного исследования привел нас в святая святых коммуникационного процесса – головной мозг человека – обитель сигналов, связей и программ. Мышление является функцией головного мозга [Маклаков: 2001, 301]. Согласно работам И.П. Павлова, мысль – следствие рефлекторной связи между человеком и реальностью [Банщиков и др.: 1967, 65]. Для его осуществления требуется работа нескольких систем мозга. Первая из них – подкорковая область [Там же, 66]. Ее активизируют безусловные стимулы внешнего или внутреннего мира. Вторая система – полушария головного мозга без лобных долей и отделов речи. Принцип ее работы: стимулы временной (условной) связи «подключаются» к безусловной реакции [Там же]. Это – первая сигнальная система. Третья система базируется на отвлечении от конкретных качеств воспринятых объектов и обобщении сигналов из первых двух инстанций. Это – вторая сигнальная система Павлова. На ее уровне воспринимаются слова, и приходящие сюда сигналы заменяются речью. Поэтому в ее состав входят лобные доли и 3 анализатора: речедвигательный, речеслуховой и речезрительный [Там же]. Кроме того, вторая сигнальная система регулирует первую. Ее условные связи могут формироваться без раздражителя и отражать не только прошлое и настоящее, но и будущее. Физиологическая основа мышления – работа коры больших полушарий. Для нее характерны процессы, общие для нервной системы, в основном сочетание доминирующего возбуждения с окружающим его торможением. Возбуждение происходит благодаря раздражителям, действие которых по рефлекторной дуге доходит до отделов головного мозга, где и происходит таинство мыслительного и речевого акта человека. Даже первое приближение к рассмотрению нейрофизиологических основ речи и мышления позволяет понять утверждение М. Маклюэна о том, что любое информационное послание – это массаж [McLuhan: 1967, 3], информационный массаж нервной системы человека, а через нее – мыслительного и в конечном результате – речевого процесса человека. В поле наших научных интересов находится механизм возникновения новых понятий в мозге человека. По сути, это и есть коммуникационный процесс, так как именно тут происходит обработка поступающей информации и выход ее в виде речи и действий. Как было замечено ранее, условные связи второй сигнальной системы могут формироваться и без раздражителя и отражать не только прошлое и настоящее, но и будущее. По нашему глубокому убеждению, именно новые понятия, возникающие в мозге, и формируют будущее каждого индивида, социума и его частей. Итак, постараемся разобраться в нейрофизиологических основах коммуникации и возникновения новых понятий, что актуально в том числе для развития концептуальных положений лингвориторической парадигмы [Ворожбитова: 2000, 2005]. В 1960–70-х гг. нейробиологи пришли к выводу о потенциальной возможности нейрогенеза на основании того факта, что основные ветви нейронов взрослого головного и спинного мозга – аксоны – могут восстанавливаться после повреждения. Согласно Ф. Гейджу [Гейдж: 2003], рождение новых клеток происходит постепенно. Так называемые мультипотентные стволовые клетки начинают делиться, давая начало другим стволовым клеткам, которые могут вырасти в нейроны или опорные клетки, называемые глией. Зафиксировано, что выживает только половина из новорожденных клеток и именно те, которые формируют действующие связи с другими. Новому нейрону необходимо более месяца, чтобы начать полноценно функционировать, посылать и принимать информацию. Процесс становления регулируется так называемыми факторами роста. Один из них, с образным названием «звуковой еж» (sonic hedgehog), регулирует способность незрелых нейронов к пролиферации. Фактор notch и класс молекул, названных морфогенетическими протеинами кости, определяют, станет ли новая клетка глиальной или нервной. Как только это произойдет, другие факторы роста – такие, как мозговой нейротрофический фактор (BDNF), нейротрофины и инсулинподобный фактор роста (IGF) – начинают поддерживать жизнедеятельность клетки, стимулируя ее созревание. Местом образования новых нейронов являются заполненные спинномозговой жидкостью пустоты в переднем мозге – желудочки и глубинная структура мозга, ответственная за запоминание новой информации – гиппокамп. Клетки, которым суждено стать нейронами, перемещаются из желудочков в обонятельные луковицы, которые получают информацию от клеток, расположенных в слизистой носа и чувствительных к запаху. Процессы нейрогенеза также обнаружены в префрон229
Лингвориторическая парадигма: теоретические и прикладные аспекты. 2013. № 18 тальной коре – обители интеллекта и логики. Поскольку проходит около месяца с момента деления нейрональной стволовой клетки до тех пор, пока ее потомок не включится в функциональные цепи мозга, поведенческая роль этих новых нейронов, вероятно, определяется не столько родословной клетки, сколько тем, как новые и уже существующие клетки соединяются друг с другом, образуя синапсы. Именно синаптогенез лежит в основе обучения и памяти. Описанный процесс нейрогенеза и синаптогенеза, по нашему мнению, является нейрофизиологическим механизмом коммуникативного процесса. Именно рождение новых нейронов в глубинах спинномозговой жидкости и их встраивание в функциональные цепи мозга позволяет развивать мыслительную и речевую функцию человека. Более того, вышеозначенный механизм может явиться критерием дифференциации существующих психотехник с возможным выделением так называемых психотехник личностного роста. О личностном росте или развитии личности речь может идти в том случае, если технически душевно-духовная работа направлена на достижение внутриличностного результата. При этом следует отметить, что генезис как нейронов, так синапсов является растянутым во времени. Источник первичного импульса для их рождения науке пока что не удалось зафиксировать, хотя отмечено обязательное наличие водной среды. Кроме вышеназванных факторов роста, исследователи выделяют также интенсивную интеллектуальную деятельность, физическую нагрузку на все группы мышц, здоровое питание и полноценный отдых. Экспериментально подтверждено, что чистое природное окружение тоже способствует возникновению новых нейронных связей [Гейдж: 2003]. Комплексность факторов влияния позволяет нам говорить о психотехнологическом процессе личностного роста отдельного индивида. То есть мыслительный процесс, по нашему мнению, дает толчок для использования индивидом всех данных ему инструментов возможного влияния на окружающую среду и на самого себя в процессе приспособления к изменениям. Теперь хотелось бы перейти от механизмов к содержательной части, а именно – к речевому (дискурсивному) поведению участников психотехнического и психотехнологического (ряд техник, связанных одной целью) процессов, которое, является внешней, показательной стороной мышления. Именно естественный язык, по нашему мнению, является «лакмусовой бумажкой» смещения содержательносмыслового наполнения универсальных лингвориторических параметров (логосно-тезаурусноинвентивных, пафосно-вербально-элокутивных, этосно-мотивационно-диспозитивных) в динамике дискурсивных процессов этносоциокультурно-образовательного пространства [Ворожбитова 2013а, 2013б] и дает возможность формировать единое понятийное поле социума в той степени, в которой это возможно. Недавно автор стал свидетелем диалога, возникшего в одном из офисов г. Киева между сотрудниками в процессе выполнения ими своих должностных обязанностей. Сотрудница А. пришла к главному бухгалтеру компании для выяснения вопроса о невыдаче заработной платы за истекший период. В ответ она услышала: «Я спросила у Архангела Михаила о том, выдавать ли Вам зарплату за этот период, он посоветовал обратиться с этим вопросом к Вашему высшему «Я» и оно сказало мне: «Нет». Респондента этот ответ несколько обескуражил, однако она восприняла его целиком адекватно, возмутившись своеволием бухгалтера, но никак не сутью ответа. Характерной поведенческой реакцией сотрудницы А. явился последующий интерес и стремление к самосовершенствованию с тем, чтобы самой хоть каким-то образом соприкоснуться с миром «Архангела Михаила и своего высшего “Я”». В результате она предприняла усилия по поиску соответствующей ее пониманию литературы и психотехник, направленных на развитие личности. Как для Аристотеля [Банщиков и др.: 1967, 64], так и для Р. Хаушки [Хаушка: 2012, 38] мыслительный процесс является результатом духовно-душевной деятельности человека. Это не противоречит воззрениям современной нейробиологии, где основой анализа деятельности мозга являются импульсы, поступающие из центральной нервной системы, которая, в свою очередью, является отображением психосостояний [Банщиков и др.: 1967, 66]. Вполне оправданным, на наш взгляд, будет утверждение о том, что мыслительный процесс также является психотехникой, так как мысль является результатом деятельности как центральной нервной системы, так и головного мозга. Механизм возникновения мысли – это своего рода природная психотехника, которая работает вне зависимости от знаний современной психологии, нейробиологии, лингвистики. И что, как не мысль, позволяет практически задействовать в культуре, в широком ее понимании Г. Мюнстенбергом [Мюнстенберг: 1924, 4], весь духовно-душевный механизм человека. Отличительной особенностью психотехник личностного роста является то, что тем или иным образом индивид обращает внимание внутрь себя [Тиллих: 1994]. Возникает внутриличностный психотехнический коммуникационный процесс. Разработчиками психотехнических комплексов самоактуализации личности являются зачастую психологи, психотерапевты, которые арсенал своих средств расширяют за счет буддийских психотехник, переосмыслив и переработав их. Дискурс квантовой психологии С. Волински [Wolinsky: 1993] состоит из смешения понятий современной психологии и квантовой механики, однако для понимания аудиторией используется, по возможности, общеупотребительная лексика. Одним из главных направлений развития личности, по нашему мнению, является мыслительный процесс, происходящий в сфере получения профессионального опыта человека. Постараемся на примере работы Рудольфа Хаушки «Учение о питании» разобрать коммуникационные механизмы (а с точки зре230
Лингвориторическая парадигма: теоретические и прикладные аспекты. 2013. № 18 ния их операционально-деятельностной сущности – лингвориторические механизмы) формирования нового понятийного поля в такой, казалось бы, изученной области знания, как питание. Лингвориторическая организация текста работы является отражением мыслительного процесса автора – известного прикладного химика, слова в данном анализе будут восприниматься нами как сигналы или раздражители новых сигналов, которые заставляют мозг читающего (слушающего) реагировать соответствующим образом. Нейробиологический механизм данного процесса исходя из вышеприведенного, следующий: речеслуховой анализатор воспринимает поступившую информацию, обрабатывает ее и находит нейронную связь (синапс) с соответствующим понятием, уже сложившимся в представлении у данного индивида. Если найден соответствующий нейрон, то понятие ложится на карту представлений, если же нет, то раздражитель не находит своего адресата и как бы запрашивает то, чего нет. Если сигнал-раздражитель попал в мозг, то он запускает в нем процессы, которые могут вызвать либо мысль, то есть нейрогенез и синаптогенез, либо начинаются процессы торможения сигнала. Такой мозг в естественном языке называют «закостенелым». Другими словами, такой тип мозга уже не пропускает сигналы-раздражители с тем, чтобы они запрашивали в гиппокампе рождение новых клеток (постоянный эволюционный процесс по корпускулярно-волновому принципу), и, соответственно, у него нет возможности «воспитать» новые стволовые клетки до уровня нейронов и далее дать им возможность найти связи с другими нейронами. Образование новых нейронов – перманентный процесс, происходящий с разной интенсивностью, в зависимости от возраста, образа жизни и, скорее всего, мысли, которая, по воззрениям диетологов, влияет на биохимию организма. Последняя, в свою очередь, формирует вышеперечисленные факторы роста (белковые образования). Однако, согласно Гейджу, большинство клеток так и не становятся нейронами, а идут на клей – глию. Нахождение связи с другими нейронами и является, по сути, тем механизмом, который позволяет новому понятию вписываться в уже существующую картину мира субъекта. Теперь перейдем непосредственно к лингвистически-когнитивному анализу понятий выбранной работы. Рудольф Хаушка базирует свои исследования на антропософском мировоззрении и рассматривает комплекс взаимодействия человека с окружающим миром на уровне обмена веществ, дыхания, обмена эмоциями. Эти базовые обменные процессы питают и приводят в действие деятельность мозга, внешним выражением которой является мыслительно-речевой процесс, который, в свою очередь, ведет к осознанию человеком своей личности, своего «Я» и его места и связи с мирозданием. Именно личность, «Я» человека, по мнению автора, является носителем духа человека, деятельность которого находит отражение в окружающем мире. Химик, естествоиспытатель, приходит к мнению о нелинейности процессов, происходящих в организме человека на всех его уровнях. Химизм пищеварения тесным образом взаимодействует с духовно-душевной работой человеческого существа. Оригинальной мыслью автора является вывод о том, что «человек пронизывает облик, жизнь и ощущение высшим принципом «Я», мыслящим духом». В соответствии с данной философией автором рассматривается ценностность веществ, питающих организм человека на всех его уровнях. Без особого умственного напряжения читателя автор проводит его от химических соединений до вершин духа и обратно, показывая их связь и взаимодействие. Риторика работы подчинена логической последовательности. Лингвистика базируется на общепринятых понятиях, однако сочетание терминов и выстраивание линии рассуждения заставляет мозг читающего напрячься с тем, чтобы выработать свое отношение к прочитанному. Данный посыл рождает мысль у читающего. Проведя аналогию, можно сделать вывод о том, что дуплицирование посылов рождает мысли у группы людей. Мысли приводят к действиям. Мыслительно-речевой аппарат помогает людям объединиться для достижения определенных результатов. В группе людей возникает поле понятий, отражающих их ход мысли и жизни. Между индивидами, носителями определенного образа мыслей и жизни, возникает согласованное речевое поведение. Оно приводит к определенным материальным и нематериальным результатам. Понятийное поле рождает материальные результаты. Если эти результаты достаточно весомы, количество согласованных коммуникантов растет и их группа становится весомым социальным сообществом «мыслящих духов». Они используют свой понятийный аппарат для коммуникации с «внешним» кругом, вовлекая его в свою «лингвориторическую картину мира» как «дискурс-универсум, глобальная область описаний, в которой существует совокупная языковая личность этносоциума в данный культурно-исторический период» [Ворожбитова: 2000, 36]. Далее запущенный процесс многократно отображается в «мозгу общества», т.е. в тезаурусе совокупной языковой личности этносоциума, воплощающей этос, логос и пафос в этапах инвенции, диспозиции, элокуции глобального дискурсивнотекстообразующего процесса [Там же, 23], и таким образом начинается первая стадия рождения новых понятий – деление доселе незыблемых понятий на несколько. Таким образом, появляется «молоко» и «молоко из супермаркета», «хлеб» и «хлеб из супермаркета», «овощи» и «овощи с оптового рынка». Затем естественный язык начинают «бомбить» новые понятия-постфиксы: «без ГМО», «без консервантов». Далее вторая сигнальная система человека, реагируя на изменения окружающего мира, пытается породить новые понятия, объединяющие смысловые символы, имеющие конечной целью «понять» для того, чтобы «знать». Наиболее многочисленной группе коммуникантов удается ввести в естественный язык новые понятия. В нашем примере так родились понятия органический (Organic), органическое земледелие, органическая продукция, то есть то, что максимально приближено к естественному, а значит и без231
Лингвориторическая парадигма: теоретические и прикладные аспекты. 2013. № 18 опасному для здоровья и жизнедеятельности человека процессу. Широта употребления данных понятий в естественном языке зависит от силы конкретного слова, которое напрямую связано с силой мысли, то есть с ее глубиной и всеохватностью. Подобным является механизм рождения многих понятий современного мира: от «дети индиго» до «квантовые коммуникации». Заключение. Нами предпринята попытка «нащупать» коммуникационный механизм языковых изменений, актуальный для лингвориторической парадигмы (сравним понятие «глобального лингвориторико-герменевтического круга» [Ворожбитова: 2005, 135]). При помощи открытий нейробиологии становятся более понятными нейромеханизмы мозга отдельного индивида. Социальные коммуникации проливают свет на социальные (горизонтальные) процессы. Однако остается научной загадкой природа первичного импульса, дающего толчок к нейрогенезу и дальнейшему синаптогенезу. Достоверно известно лишь необходимые физические параметры: обязательная водная среда, присутствующая в тех отделах мозга, где происходит рождение будущих нейронов и благоприятствующие факторы роста. Общей является так же мысль современных исследователей о том, что организм человека является согласованной системой взаимодействующих частей, пронизанных связями и взаимодействующих по законам, подчиняющимся не только линейной физике И. Ньютона. Высшая нервная деятельность и тайны мозга человека ведут исследователей в мир квантовой физики, который все чаще в обыденном языке ассоциируется с миром духа. Завеса, отделяющая одно понятие от другого, тает с каждым годом. Вывод, который можно сделать из настоящего исследования для социальной науки: в физиологии человека заложен механизм его адаптации к изменениям окружающей среды в виде мыслительно-речевого аппарата. К окружающей среде относится и информационное пространство современного социума. Любые попытки манипулирования индивидом находят отражение в его второй сигнальной системе и запускают мыслительный процесс, который подкрепляется коммуникативной возможностью. Если речь идет о безопасности индивида, то от мыслительно-речевой деятельности он чаще всего переходит к деятельности как таковой. Первичный импульс рождения новых мыслей и идей находится, скорее всего, за пределами мира, физически осязаемого органами чувств среднестатистического человека. «Приёмниками» этого импульса в обществе всегда были гении, именно они получали первичный импульс и рождали эволюционные мысли, звуки, слова, произведения искусства, изобретения, позволяющие индивидам в социуме двигаться в русле общей эволюции. Далее эта идея находит отображение в «социальном мозге» и многократно транслируется сообразно количеству индивидов, откликнувшихся на нее. В последующих работах мы рассмотрим механизмы отклика индивида на «мысли эпохи», а также адаптационный механизм, запускаемый в действие второй сигнальной системой человека в ответ на применение манипуляционных психотехник, в том числе нейролингвистических. Библиография Ворожбитова А.А. Алгоритмы и перспективы лингвориторического исследования аксиологической прагматики в динамике дискурсивных процессов // Известия Сочинского государственного университета. 2013а. №1 (23). С. 177–181. Ворожбитова А.А. Лингвориторическая парадигма: теоретические и прикладные аспекты: Монография. Сочи: РИО СГУТиКД, 2000. 317 с. Ворожбитова А.А. Теория текста: Антропоцентрическое направление: Учеб. пособие. Изд. 2-е, испр. и доп. М.: Высшая школа 2005. 367 с. Ворожбитова О.А. Лінгвориторичні основи дослідження дискурсивних процесів та формування поліетносоціокультурно-освітнього простору в аспекті PR-діяльності професійної мовної особистості // Інформаційне суспільство: Матеріали Міжнародної науково-практичної конференції «Зв’язки з громадськістю в економіці та бізнесі». Киев, 2013. Вып. 18. С. 128–135. Гейдж Ф. Мозг, восстанови себя / Ф. Гейдж // В мире науки. 2003. № 12. 94 с. C. 56–60. Банщиков В.М., Гуськов В.С., Мягков И.Ф. Мышление // Медицинская психология. М.: Медицина, 1967. 240 с. C. 62–67. Маклаков А.Г. Мышление / Маклаков А.Г. // Общая психология. Учебник нового века. СПб: Питер, 2001. 592 с. Мюнстерберг Г. Основы психотехники. Первая общая часть / Мюнстерберг Г.; [перевод с немецкого под редакцией и с предисловием Б.Н. Северного и В.М. Экземплярского]. М.: Русский Книжник, 1924. 136 с. Павлов И.П. Рефлекс свободы / Павлов И.П. // Серия «Психология-классика». СПб:Питер,2001.432 с. Тиллих П. Патологическая тревога, витальность и мужество. Диалог К. Роджерса и П. Тиллиха / П. Тиллих // Московский психотерапевтический журнал. 1994. № 2. 94 с. C. 58–67. Хаушка Р. Учение о питании. К пониманию физиологии пищеварения и пондерабильных и импондерабильных аспектов питания / Библиотека журнала ORGANIC.UA. Кн.8 ВК «АРС», 2012. 220 с. McLuhan M., Fiore Q. The Medium is the Massage: An Inventory of Effects. / McLuhan M., Fiore Q. N.Y.: Random House, 1967. 198 pp. Wolinsky Stephen H. Quantum Consciousness. The Guide to Experiencing Quantum Psychology® / Wolinsky Stephen H. Connecticut. Bramble Books, 1993. 198 р. 232
Лингвориторическая парадигма: теоретические и прикладные аспекты. 2013. № 18
ПЕСЕНКА О РУССКОМ ЯЗЫКЕ Филологам и всем россиянам посвящается… «Современное состояние речевой культуры в России … можно расценивать как кризисное». (Педагогика и психология высшей школы: Учеб. пособие. – Ростов н/Д., 2002. С. 300). 1. Поживем, переживем, а пока Мы вполголоса споем, пусть невпопад: «Наша ноша тяжела – и легка – Пилигримов русского языка. Очарованные странники мы, Как один, в Жар-птицу речь влюблены! За ее волшебным чудо-пером Мы по этой жизни вместе идем». 2. По большому счету все мы – одно, И не нами это было решено. Или нами? Значит, очень давно… Ну, а впрочем – разве не все равно? Очарованные странники мы, Как один, в Жар-птицу речь влюблены! Неразгадана, как жизнь, и сладка Эта тайна русского языка. 3. Поживем, переживем, заживем, Лишь бы он, язык, не плакал дождем, Лишь бы кедром рубленным не стонал И праправнук нас не так поминал: «Что же сделали, мол, с нашим языком? Он теперь по древним книгам лишь знаком, Только сказка и осталась в веках О жар-птице русского языка. Вот старинный я учебник читал Про какой-то речевой идеал. Непонятно, но красиво звучит, А душа так почему-то болит…» 4. Да, есть кафедры такие, и не зря, – Те, что пестуют Язык и хранят, Учат всех учителей, а те – ребят, И глаза любовью к Слову горят. Речь их добрая, правдивая, Негневливая, красивая… В мыслях и делах, как в Слове, – неспроста – Благо, Истина и Красота. Наша ноша тяжела – и легка, Пилигримов русского языка… Очарованные странники мы, Как один, в Жар-птицу речь влюблены! За ее волшебным чудо-пером Вместе мы по этой жизни идем. Неразгадана, как Русь, и сладка, Эта тайна русского языка… 233
Лингвориторическая парадигма: теоретические и прикладные аспекты. 2013. № 18
ПЕСЕНКА О РУССКОМ ЯЗЫКЕ Сл. и муз. А.А. Ворожбитовой
234
Лингвориторическая парадигма: теоретические и прикладные аспекты. 2013. № 18
235