Братья Григорий и Никанор ЧЕРНЕЦОВЫ

Братья Григорий и Никанор ЧЕРНЕЦОВЫ

ФУРМАНОВ 2014

Книга издана по программе «С В Е Т О Ч»

Экземпляр книги находится в фондах РОССИЙСКОЙ НАЦИОНАЛЬНОЙ БИБЛИОТЕКИ

МКУ «Лухская библиотека» «Издательский Дом Николаевых»

Братья Григорий и Никанор ЧЕРНЕЦОВЫ Сборник статей По материалам газеты «Колхозная правда» и «Родная нива» Лухского района Ивановской области (1976-1997)

ФУРМАНОВ 2014

ББК 37-24-2 Б87

Книга издана по заказу библиотеки посёлка Лух Ивановской области. Не для продажи.

Б87

Братья Григорий и Никанор Чернецовы. Сборник статей. – Фурманов: «Издательский Дом Николаевых», 2014. – 90 с. с ил.

SMZA 979-5-001-1998-360-14

© «Родная нива», 2014 © «Издательский Дом Николаевых», 2014

В мастерской Чернецовых

Худ. А. В. Тыранов. 1828 г. Масло

_________________________________________ Ф. ВОЛКОВ, краевед.

БОГАТА ЗЕМЛЯ ЛУХСКАЯ ТАЛАНТАМИ

(По материалам архива Фёдора Ивановича Гаврилова) Кто из луховчан, особенно старшего поколения, не знал Фёдора Ивановича Гаврилова, известного нашего краеведа. Многие годы мне приходилось общаться с этим удивительным человеком. Многое мы находили нового в истории нашего посёлка и населённых пунктов. Фёдор Иванович имел богатую переписку с различными архивами, музеями, любителями-краеведами. Основная цель всей его жизни – узнать больше и рассказать молодому поколению о жизни и творчестве известных художников из Луха братьев Чернецовых, Александре Васильевиче Кадникове и Александре Петровиче Мочалове, а также Николае Николаевиче Бенардосе, Е.А. Фоминой-Жуковской, артисте Владимире Фёдоровиче Грибунине и других. В конце марта 1957 года Фёдор Иванович решил написать письмо в библиотеку Академии художеств СССР, в котором просил сообщить сведения о землякаххудожниках. Библиограф библиотеки Н. Бернштам любезно попросила Фёдора Ивановича написать письмо автору книги о Чернецовых Юрию Викторовичу Смирнову, который работает в Русском музее города Ленинграда… В этом же 1957 году автор книги об известных художниках Юрий Викторович Смирнов отвечает: «К большому моему сожалению не в силах исполнить вашу просьбу – выслать книгу о Чернецовых. Она давно уже распродана в магазинах, а ведь книга была издана в 1949 году. Правда, она была переиздана в сборнике «Русское искусство в первой половине XIX века», выпущенной в 1953 году (издательство «Искусство»). Но и этого сборника нет в продаже. Мне было очень приятно узнать, что на родине, в Лухе, помнят о них, интересуются их жизнью и деятельностью. У Чернецовых в Лухе была обширная родня, хотя прямых наследников они не имели. У старшего брата Евграфа была семья (жили они в Вичуге). Сестра Александра была замужем за В.А. Первовским, у них были дети. Роднёй Чернецовым приходились Второвы, Серебренниковы, Репины». Лухских краеведов интересовали все факты из жизни замечательных художников. Нужно было найти человека, любителя-краеведа. И в этом нам помог Николай Васильевич

Сиднев. Он лечился в Москве у врача Виктора Николаевича Маштафарова, который хорошо знал многие факты из жизни Луха. Началась плодотворная переписка. В начале шестидесятых годов в газете «Рабочий край» выступила член географического общества Любарская. Статья была написана о Чернецовых, их поездке по странам Ближнего Востока. Фёдор Иванович Гаврилов посылает статью Маштафарову. Он отвечает: «Эта статья меня заинтересовала. Под её влиянием я послал два письма: одно Любарской, другое в Географиздат. В своём письме в издательство я написал предложение о том, что уже наступило время для того, чтобы интересные архивные документы о путешествиях братьев Чернецовых, а также многочисленные их рисунки и картины были наконец изданы. Изданы в виде иллюстрированной книги. Ведь об их творчестве нет солидной путной монографии. Их архив лежит в хранилище без движения. Материалы же их путешествий поистине уникальны тем, что их записи сопровождаются точными и художественными изображениями тех мест, которые они посещали. Их художественные работы отличаются большой тщательностью и истинно научной достоверностью». В адрес Фёдора Ивановича поступила репродукция картин Чернецовых. Фото друга их Таранова и фото с его картины «Мастерская художников Чернецовых».

31 марта 1964 года Виктор Николаевич сообщает, что в газете «Известия» от 30 марта есть статья, в которой указано: «В библиотеке имени Салтыкова-Щедрина найдена Волжская панорама братьев Чернецовых. Она располагается в 7 коробках и состоит из 1 891 рисунка. Панорама пролежала здесь свыше ста лет, и никто не знал об этом». Статья в газете помогла группе авторов выпустить в издательстве «Мысль» книгу Григория и Никанора Чернецовых «Путешествие по Волге», где очень много рисунков и описаний города Лух. Она есть и в районной библиотеке. Я получил её через издательство наложенным платежом. В краеведческом музее хранится фотокопия с картины Антона Иванова «В мастерской Чернецовых». Но кто такой художник, изобразивший Григория и Никанора в их мастерской. Оказывается, этот талантливый молодой человек был учеником у Чернецовых. Антон Иванович был крепостным крестьянским юношей помещицы О.Я. Домашневой из Кинешемского уезда. На выкуп художника помещице братья Чернецовы не пожалели всех своих скромных средств. Затем Фёдор Иванович Гаврилов получает новое письмо от Маштафарова: «Посылаю Вам книгу «Русская художественная школа первой половины XIX века». Она написана главным образом на материале Академии художеств в Петербурге и рисует ту обстановку, в которой проходили годы учения Чернецовых. В книге много интересных сведений и о самих художниках. Особенно интересен портрет Григория за работой над картиной «Парад на Царицыном лугу». Художник в расцвете сил. Работая над большим полотном, он пользуется этюдным материалом. До наших дней сохранилось мало этюдов, но что есть, говорит о том, сколько труда вкладывает художник с целью достичь на картине наибольшей достоверности изображаемого. Кроме этого выясняется интересная связь Чернецовых с художниками школы Венецианова и, конечно, с самим Венециановым. Это наиболее демократическая школа привлекла именно этим свойством внимание Чернецовых. В свою очередь демократизм и человечность самих лухских художников общеизвестна». И далее, в следующем письме Виктор Николаевич сообщает: «Я делаю предположение, что Николай I после 1848 года и отказа Иванова возвратиться в Россию, разгневан был не только на Иванова, но и на его учителей и друзей Чернецовых. Это, по-моему, одна из причин, что художники не получали заказов и скончались в бедности». Из писем Маштафарова можно узнать очень много, что пока неизвестно многим любителям старины.

11 апреля 1966 года он сообщает: «Посылаю Вам фотографии с картины Г.Г. Чернецова «Дом Чернецовых в городе Лух». Внутренность дома не деревенского, а городского типа. Кто изображён внутри комнаты? Слева у окна, склонившийся над столом, это старший брат – иконописец. Это не может быть отец, потому что он имел бороду. Фигура за мольбертом – это Никанор. А фигура в углу справа – затрудняюсь назвать. Для Поликарпа эта фигура очень солидна. Старший брат (Евграф – Ф.В.) жил в Вичуге. Художники навещали его там в 1836 году». В письме говорилось: «…В июне 1965 года исполняется 100 лет со дня смерти Григория Чернецова. Как думаете это отметить в Лухе? Надо бы устроить выставку. Обратитесь за помощью в Русский музей и Академию художеств»… Прошли годы, среди нас не стало Фёдора Ивановича Гаврилова, не пишет уже Виктор Николаевич Маштафаров, но мы не забудем их никогда. Они открыли для нас многие «белые пятна» в истории Луха.

Н. КОКУРИН.

БРАТЬЯ ЧЕРНЕЦОВЫ Выписка из «Месяцеслова» Интерес к творчеству наших земляков-луховчан академиков живописи Григорию Григорьевичу и Никанору Григорьевичу Чернецовым не уменьшается, так как их служение искусству, а в сущности России и своему народу составляло их жизненный принцип. Многое из их жизненного и творческого пути известно, но смею утверждать, что много мы не знаем. Для нас, луховчан, несомненный интерес представляют изначальные сведения о семье, в которой выросли будущие художники, их детстве, юности, подробностях отъезда в Санкт-Петербург для обучения живописи и многое, многое другое. К счастью, ответы на некоторые их этих вопросов можно найти в архивах Русского музея, Научно-исследовательского музея Академии художеств, Публичной библиотеки имени Михаила Евграфовича Салтыкова-Щедрина и других организациях. Работая в архиве Русского музея (в ноябре–декабре 1989 года), с большим интересом знакомился с рядом интереснейших документов, рассказывающих о жизненном пути братьев Чернецовых. Особое внимание привлекают выписки Григория Степановича Чернецова, сделанные им из «Месяцеслова» 1790 года в Лухе – 1839 года в сентябре. Выписки эти представляют собой копии записей, внесённых в «Месяцеслов» отцом художников, мещанином заштатного города Луха иконописцем Григорием Степановичем Чернецовым. Записи эти фиксируют события его жизни, образуя как бы краткую семейную хронику. Интересно было познакомиться с некоторыми из них: «Родился я, Григорий Чернецов, в 1774 году, ноября 10-го числа, известно сие мне от покойных моих родителей… 1785 года июня в последних числах был отдан я в ученье иконного художества в село Холуй крестьянину Степану Никитичну сыну Толину или Ушакову на два года… до 1787 года декабря до последних чисел…»

«1802 года ноября 12 дня, в среду, в начале первого часа дня родился сын Григорий, 13-го дня то есть в четверток крестили…»

«1805 года июля 21 в пятницу по утру родился сын Никанор, 23 в воскресенье крестили…»

«1811 года апреля 12 дня в среду на Фоминой неделе, Никанора начали учить грамоте, на 6-ом году от рождения».

«1819 года июня 21-го отправил Григория в Санкт-Петербург в Академию художеств извозчиком был деревни Занина, не упомню имени, а по прозвищу Надпожин ценою за 18-ть денег, с ним дано 132 р. 20 к.».

«1823 года мая 23-го числа отправил в Санкт-Петербург в Академию художеств с извозчиком деревни Занина Михаилом Ивановичем Надпожиным, за извоз ряжено двадцать пять рублей». Из этих кратких записей видно, с какой характерной «Чернецовской» точностью отец будущих художников Григорий Степанович Чернецов ведёт семейные записи. Повидимому, эти черты характера отца были унаследованы сыновьями и проявлялись в точных «дневниковых» записях Григория и Никанора Чернецовых во время их будущих путешествий по России, Ближнему Востоку и Западной Европе. Следует заметить, что именно эти записи из «месяцеслова», опубликованные Г.В. Смирновым в VII томе Сообщений Государственного Русского музея за 1961 год, помогли искусствоведам установить правильные даты рождения Григория (1802) и Никанора (1805) Чернецовых. А для нас, луховчан, они интересны также и сведениями о самом отце – Григории Степановиче Чернецове (1774–1844), о его жизни и некоторых деталях отъезда сыновей в Императорскую Академию художеств. Письмо президента Императорской Академии художеств Известно, что определённое участие в творческой судьбе братьев Чернецовых принял издатель журнала «Отечественные записки» Павел Петрович Свиньин. Он много путешествовал по стране, изучал и описывал Россию и её достопримечательности, старался выискивать одарённых, талантливых людей из низших слоёв населения и старался помочь им развить творческие способности. Случилось так, что, по-видимому, в начале 1819 года Павел Петрович Свиньин заехал в Лух. Побывав во всех церквах города, осмотрев монастырь и постояв, снявши шляпу, перед сохранившимся домом, где жил в ссылке знаменитый боярин Артамон Сергеевич Матвеев, он и здесь в 970 верстах от Санкт-Петербурга и в 476 верстах от Москвы стал искать одарённых россиян. Очевидно Павлу Петровичу Свиньину показали братьев Чернецовых с их рисунками. Эта встреча во многом определила дальнейшую судьбу Чернецовых. Вероятно, Павел Петрович обещал похлопотать за одарённых луховчан в Императорской Академии художеств, куда старший из братьев – Григорий 12 марта 1819 года послал письмо с приложением 2-х небольших рисунков с эстампов. В письме он писал, что с младых лет имеет страсть к живописи, но не может себя усовершенствовать в оной, ибо недостаточное состояние его отца, мещанина города Луха Григория Степановича Чернецова, не позволяет ему определить сына в Академию художеств. Время шло, но ответа всё не было… И вот, наконец, в сентябре 1819 года пришёл ответ. Интересно привести его полностью, так как содержание и стиль письма являет хороший пример уважительного и внимательного отношения к просьбе мещанского сына, а не является формальной отпиской. «Из Императорской Академии художеств» Костромская губерния, гор. Лух, мещанскому сыну Григорию Чернецову. На письмо Ваше от 14 марта сего года, коим просите о принятии Вас для усовершенствования в живописи в Императорской Академии художеств сим ответствуется, что Академия не может принять Вас в число воспитанников своих, потому что урочные к тому годы не соответствуют настоящим Вашим годам. При

том оне нет ни одной вакансии казённого воспитания, а в число оставляемых для усовершенствования не может поступить, потому что к сему предназначаются токмо те, как уже образовались в художествах и за отличные в оном успехи имеют быть посланы в чужие края. Вы же, как видно, из приложенных при письме Вашем двух небольших рисунков, имеете надобность не в усовершенствовании, а в первоначальном рисовании. Впрочем, Академия, уважая похвальное желание Ваше быть художником готова доставить вам все нужные художественные пособия даром, а потому и будет ожидать для препровождения оных к Вам, вашего уведомления. Презид ент А. Оленин. № 237 сентября 2-го дня 1819. Титулярный советник А. Скворцов». Обращает на себя внимание и то обстоятельство, что письмо подписано самим президентом Императорской Академии художеств Алексеем Николаевичем Олениным, а не просто каким-то чиновником. Хотя, справедливости ради, надо отметить, что под письмом стоит также и подпись титулярного советника А. Скворцова. Я держал в руках этот своеобразный исторический документ, хранящийся среди многих других в отделе рукописей государственного Русского музея и представлял с каким нетерпением Чернецовы ждали ответа… Из сопоставления дат написания письма (2 сентября) и отъезда Григория Чернецова (21 июня) можно считать, что Григорий решился ехать в Санкт-Петербург, не получив ответа. Объясняется это, по-видимому, встречей с Павлом Петровичем Свиньиным и его обещанием принять участие в устройстве мещанского сына в Академию. Как сложилась дальнейшая творческая судьба Григория Чернецова нам сегодня известно, но многое из того, что связывало Чернецовых и Свиньина в дальнейшем, открылось лишь после работы в архивах. Впрочем, это тема для отдельных публикаций. Императорская Академия художеств Неутолимое желание Григория Чернецова учиться в Академии художеств было настолько сильным, что он, не дождавшись ответа из Академии, 21 июня 1819 года отправился в Санкт-Петербург. Спустя 10 лет в одной из своих записок на имя Министра Императорского Двора, К. Волконского Григорий Чернецов писал: «…Имея страсть с малых лет к рисованию, но, не имея возможности учиться… оставалось передать себя в волю Всевышнего. В 1819 году я отправился в Санкт-Петербург, без покровительства с последнею помощью родных…» Чтобы понять насколько это был смелый и рискованный шаг, нужно вспомнить, что представляла собой Императорская Академия художеств того времени. Академия художеств в России была основана в 1757 году в Санкт-Петербурге по проекту И.И. Шувалова. Как «Академия трёх знатнейших художеств» (живописи, скульптуры, архитектуры). В 1764 году была преобразована в Императорскую Академию художеств – правительственное учреждение, регламентирующее художественную жизнь, распределяющее заказы и присуждающее звания. В 18 веке – начале 19 века СанктПетербургская Академия художеств сыграла прогрессивную роль в воспитании национальных художественных кадров, стала центром художественной жизни России, способствовала распространению принципов классицизма.

В год приезда Григория Чернецова в Санкт-Петербург Академия уже располагалась в специально построенном здании. Почти все выдающиеся живописцы, скульпторы, зодчие, преподававшие в Академии художеств начала 19 века, являлись её выпускниками. Это определяло тесную связь обучения с художественной практикой. При Академии существовало Воспитательное училище, куда принимали детей, ещё не получивших общего образования. Оно возникло вместе с Академией, когда её создатели и прежде всего Екатерина II, по-своему стремясь к распространению в России идей просветительства (конечно, со всевозможными ограничениями), решили «на началах воспитания вполне французского… образовать породу людей, свободных от недостатков общества». Методы преподавания и время пребывания в Воспитательном училище менялись: с 1764 года сюда принимали мальчиков с 6 лет, с 1800 года – с 9, с 1811 – с 12 лет. И только в 1840 году Воспитательное училище было упразднено, так как в стране появились школы, осуществляющие начальное художественное образование. Тогда в Академии ввели конкурсные экзамены, выявляющие будущих одарённых воспитанников. Иначе говоря, с 1840 года Академия стала напоминать высшее учебное заведение, в котором способные юноши готовились к профессиональной деятельности. Во второй половине 19 века ученики проводили в стенах Академии только 6 лет, в то время как в первой половине – 12–15 лет. Сопоставляя год приезда Григория Чернецова в Петербург (1819) и год упразднения Воспитательного училища (1840) видно, что в год приезда Григория оно существовало. Однако Григорий не мог попасть в него, по крайней мере, по двум причинам. Во-первых, он был старше урочных 12 лет и нуждался в первоначальном обучении рисованию. Вовторых, в Воспитательном училище не было вакансии казённого воспитанника, о чём Григорию и сообщал (в письме, пришедшем в Лух после отъезда Григория) президент Академии художеств Алексей Николаевич Оленин. Справедливости ради следует отметить, что стать казённым воспитанником училища при Академии художеств без солидной протекции было практически невозможно. Можно полагать, что это был своеобразный «художественный» лицей, куда попадали избранные, хотя и одарённые дети. Из воспоминаний известного русского гравёра прошлого века Фёдора Ивановича Иордана (1800–1883), являющегося по сути дела ровесником Григория Григорьевича Чернецова (1802–1865), но попавшего в Академию на 10 лет раньше Чернецова, то есть в 1809 году, можно понять, какое покровительство нужно было иметь. Судьба привела Фёдора Иордана в Академию художеств как бы случайно. Он родился в семье немецкого мастера обоев в Павловске под Санкт-Петербургом. Отец умер в 1808 году, когда ему было 8 лет. Начались хлопоты по размещению детей – трёх сирот… Фёдора на следующий год по повелению императрицы Марии Фёдоровны (супруги Павла I, умершего в 1801 году и матери здравствующего Александра I) отдали в Воспитательное училище при Академии художеств. Какое общее и художественное образование получали воспитанники училища? Можно сказать, что самое достойное. Здесь мальчики познавали грамоту, арифметику, азы художественного образования, и, что очень важно, учились трудолюбию. А какая атмосфера и порядок существовали в Воспитательном училище? Надо полагать во всём способствующие творчеству. Вот что писал об этом сам Фёдор Иванович Иордан: «День наш начинался с пяти часов утра, когда мы вставали; до шести часов утра мылись; в шесть часов шли на молитву, где сначала пели: «Царю небесный», затем читалась утренняя молитва, вновь пели какую-либо из молитв, а затем читалась одна глава из Евангелия, которое лежало на аналое, имея в изголовье крест с отлично написанным Карлом Брюлловым распятием; затем вызывали по списку ученика, который делил их по росту, начиная с малого роста, и им доставались всегда горбушки хлеба, чему ученики большого роста всегда завидовали. У первых двух возрастов были гувернёры (то есть у учащихся Воспитательного училища), у старших же двух возрастов были подинспекторы. Малые возрасты шли в рекреационный зал, старшие имели также свой зал».

Прочувствовав эти воспоминания, легко представить атмосферу, окружающую учеников. Находясь на утренней молитве, мальчики любовались работой Карла Брюллова, своего одарённого сверстника (великий художник был годом старше Иордана). Проходя по залам Академии, они невольно приобщались к красоте античного искусства, из окон здания открывалась панорама пробуждающегося Петербурга. «В семь часов утра, – продолжает Иордан, – шёл звонок, и все четыре возраста отправлялись в классы до девяти часов, после чего старшие два возраста отправлялись в специальные художественные классы, младшие же два возраста – в классы рисования, которые и продолжались до одиннадцати часов; затем в половине двенадцатого обед; после обеда прогулка продолжалась до первого часа; после чего в младших классах были вторичные учебные классы, а у старших двух возрастов – занятия в специально художественных классах; затем два часа отдыха, по раздаче младшим классам по куску полубелого хлеба, как то было утром; в пять часов вечера рисовальные классы для всех четырёх возрастов; после чего ужин, и в девять часов шли по своим спальням, где и спали до пяти часов утра». Учащиеся первых двух возрастов (Воспитательного училища) в классах рисования учились изображать простейшие геометрические фигуры и тела. Затем переходили к копированию оригиналов – рисунков и гравюр мастеров прошлого, а порой и наиболее удачных работ воспитанников Академии. Учащихся старших возрастов ожидали более сложные задачи в «специально художественных классах», где они копировали гипсовые модели, точно воспроизводящие знаменитые античные скульптуры. Эти слепки в скором времени составили огромную коллекцию, вошедшую в академический музей. Высшей степенью обучения рисованию являлся натуральный класс, где ученикам позировали натурщики. В Воспитательном училище преподавали и ремёсла – в основном для тех, кто не обнаружил способности в рисовании. Старшие подростки, успешно заканчивающие училище, имели право посещать специальные художественные классы. В «научных классах» изучалась русская словесность; французский и немецкий языки, мифология, перспектива, теория теней, оптика, анатомия; с начала 19 века особое внимание уделялось преподаванию новых предметов: «Эстетика, или теория чувствований производимых изящными искусствами; история – художеств и художников, археология, которая трактовалась как разбор «древних обычаев народов», и священная история, излагаемая в виде «истории знатнейших происшествий, извлечённых из священных и евангелических бытоописаний для живописных и ваятельных сюжетов». Каждый день учёбы был очень напряжённым. Все эти сложности устройства в Академию и трудности обучения в ней Григорий Чернецов ещё не знал, но очень надеялся, что может, благодаря своей неуёмной страсти к живописи, учиться в Академии художеств. Годы учёбы и наставники По приезде в Санкт-Петербург Григорий Чернецов испытал немалые трудности и перенёс большие лишения прежде, чем его судьба как-то устроилась. По-видимому, только благодаря достаточно влиятельному участию издателя журнала «Отечественные записки» Павла Петровича Свиньина Президент Академии художеств Алексей Николаевич Оленин позволил Григорию Чернецову на положении «постороннего» ученика заниматься в Академии ежедневно по 2 часа рисованием с оригиналов. Началась пора учения. Григорий отличался изумительным трудолюбием и желанием постичь азы живописи. В 1820 году в Санкт-Петербурге возникло Общество поощрения художников, сыгравшее заметную роль в развитии русской живописи и в поддержке начинающих художников. Общество привлекало опытных мастеров к руководству и наблюдению за успехами молодых талантов. Павел Петрович Свиньин, состоявший членом Общества поощрения художников, рекомендовал Обществу Григория Чернецова

как способного юношу, жаждущего совершенствоваться в живописи. Вот, что пишет обо всём этом сам Григорий Чернецов: «По приезде в Санкт-Петербург мне позволено пользоваться в Академии художеств рисовальными классами, но ненадолго мог бы я посещать оные. Бедность лишала меня способности содержать себя. В 1821 году покровительство Общества поощрения художников, оказанное мне, переменило моё положение. Оно дало возможность пользоваться наставлением Степана Филипповича Галактионова, срисовыванием пейзажей…» Итак, Григорию был определён наставник известный русский гравёр Степан Филиппович Галактионов (1778–1854). Небезынтересно узнать, что Степан Филиппович Галактионов был одним из лучших мастеров русского гравировального пейзажа. Он был учеников Академии (1785–1800) и закончил класс ландшафтной гравюры, во главе которого был известный пейзажист Семён Фёдорович Щедрин. С 1817 по 1854 год Степан Филиппович Галактионов преподавал в Академии художеств. Как мастер-гравёр работал главным образом в технике резцовой гравюры в сочетании с офортом. Одним из первых он овладел техникой литографии. Среди многочисленных произведений Галактионова выделяются виды Санкт-Петербурга и его окрестностей, в которых стремление к точности в изображении природы и архитектуры сочетались с тщательной разработкой тончайших оттенков и полутонов. Кроме гравировального дела, Степан Филиппович Галактионов успешно занимался также и живописью. Из сопоставления дат начала преподавательской деятельности Степана Филипповича (1817) и приезда Григория Чернецова в Санкт-Петербург (1819) ясно, что Галактионов формально был ещё сравнительно молодым преподавателем, а реально являлся опытным мастером, так как многого уже добился после окончания Академии в 1800 году. Свойственная Степану Филипповичу Галактионову точность в изображении природы и тщательность в разработке отдельных деталей пейзажа привились, по-видимому, к Григорию Чернецову. Занятия Григория под руководством Степана Филипповича Галактионова в рисовальных классах шли успешно. Одновременно, с 1821 года, Григорию было разрешено посещать и натурный класс Академии. Надо заметить, что первые три года жизни в Санкт-Петербурге были для Чернецова действительно годами тяжёлых лишений и полуголодного существования, так как жил на скудные средства присылаемые старшим братом Евграфом. Григорий испытывал постоянный страх и сомнения за свою судьбу, вызываемые неопределённостью его положения и ничем неприкрытой бедностью, заставлявшей его съедать после употребления корки белого хлеба, заменявшие в академических классах резинку. Но, ни нужда, ни голод, ни тоска по «любезному отечеству» – родному Луху – не сломили его упорства, или «терпения», как предпочитал называть эту черту своей натуры сам Григорий Чернецов. Упорство и терпение привели его к первому успеху. По этому поводу Григорий Чернецов писал: «…в 1822 году получил я за рисунок в натурном классе от Академии художеств меньшую серебряную медаль. В 1823 году Общество приняло меня в свои воспитанники и обеспечило во всём, вверя под руководство Советника Академии художеств Александра Григорьевича Варнека». Другими словами Общество поощрения художников постановило зачислить его своим пенсионером и выплачивать ежемесячное пособие в размере 50 рублей. Что же касается нового наставника Григория Чернецова, то следует заметить, что Александр Григорьевич Варнек (1782–1843) был одним из наиболее популярных портретистов первой четверти 19 века. Он сам учился в Академии художеств с 1795 по 1803 год у Д.Г. Левицкого и С.С. Щукина. А с 1810 года являлся академиком живописи и преподавателем Академии художеств. Надо полагать, что Григорий Чернецов, тяготеющий в своей будущей работе всё же больше к портретной живописи, многое воспринял от своего учителя, несмотря на то, что Александр Григорьевич Варнек был его учителем непродолжительное время. В этом же 1823 году к Григорию Чернецовы

приходит новый успех, вторая меньшая серебряная медаль за пейзаж, написанный с натуры. Эти успехи Григория Чернецова – две малые серебряные медали придали Григорию уверенности и надежды в устройстве своего младшего брата Никанора. Представив Комитету Общества рисунки брата, присланные из Луха, Григорий получил от Общества обещание распространить покровительство и на младшего брата. Никанор приехал в Санкт-Петербург в том же 1823 году и при определении в Академию «посторонним» учеником был отдан обществом под наблюдение Максима Никифоровича Воробьёва, руководителя пейзажного класса. Через некоторое время по решению Общества наставником Григория также стал Максим Никифорович Воробьёв. Таким образом, оба брата продолжали учиться под наблюдением большого мастера пейзажа Максима Никифоровича Воробьёва. Максим Никифорович Воробьёв (1787–1855) являлся также выпускником Академии художеств. Он учился в ней в 1798–1809 годах у Ф.Я. Алексеева. Впоследствии, начиная с 1815 года (профессор с 1823 года), преподавал в Академии художеств. Пейзажная живопись Максима Никифоровича Воробьёва сочетала точность архитектурноперспективной живописи с романической приподнятостью образа, использованием разнообразных эффектов освещения. Можно сказать, что Максим Никифорович был одним из пионеров русской романтической пейзажной живописи. Его учеником, кстати, был и знаменитый маринист – мастер морского пейзажа Иван Константинович Айвазовский, учившийся в Академии художеств в 1833–1837 годах, то есть позже Чернецовых. Анализируя работы школы Максима Никифоровича Воробьёва, искусствоведы считают, что если Иван Константинович Айвазовский шёл своим путём, по сво́ему развивая романтический стиль пейзажной живописи, то Чернецовы были ближе к Воробьёву, однако, не воспринимали от учителя поэтической стороны творчества и лишь следовали ему в пунктуальной точности воспроизведения пейзажа. Так или иначе, но влияние Максима Никифоровича Воробьёва на будущее творчество обоих братьев, в особенности Никанора, оказалось определяющим. Заканчивая краткое знакомство с наставниками-учителями Чернецовых по Академии художеств, нельзя не упомянуть и об участии в их судьбе члена Комитета Общества поощрения художников Фёдора Петровича Толстого. Фёдор Петрович Толстой (1783– 1873) был выдающимся скульптором, живописцем и графиком. Именно он, ласково, «похудожнически» подошёл к Григорию Чернецову, испытавшему немало унижений в столице за свою нищету и мещанское звание. Не в малой степени благодаря ему, Григорий Чернецов был зачислен пенсионером Общества и стал получать ежемесячное пособие в сумме 50 рублей. Упоминая Фёдора Петровича Толстого, нельзя не сказать о том, что он был так же выдающимся медальером и вошёл в историю русского искусства серией медальонов, посвящённых Отечественной войне 1812 года. Талант и авторитет Фёдора Петровича Толстого позволил ему с 1828 по 1859 год быть вице-президентом Академии художеств. Однако, несмотря на занятость этой ответственной работой, он долгие годы преподавал в медальерном и скульптурном классах. Задумываясь над первыми годами учёбы Чернецовых в Академии художеств, нельзя не отметить, что трудились они самозабвенно, стойко переносили тяготы своего существования, и потому судьба была благосклонна к ним, дав им талантливых учителей. Благодарственное письмо родителя Шёл 1824 год. Братья Чернецовы учились в Академии художеств. Общество поощрения художников определило им материальное содержание и назначило одного и того же наставника Максима Никифоровича Воробьёва. Конечно, во многом это определилось благодаря участию в их судьбе Павла Петровича Свиньина. Именно он, ещё

в 1819 году во время посещения Луха, увидел рисунки братьев Чернецовых и затем в Санкт-Петербурге рекомендовал их Обществу поощрения художников. Ясно, что Григорий Степанович Чернецов как истинно православный родитель не мог не выразить Павлу Петровичу Свиньину своё расположение и благодарность. Свидетельством этого является благодарственное письмо Чернецова к Свиньину, которое удалось найти в научно-исследовательском музее Академии художеств в Санкт-Петербурге. Ответил ли Павел Петрович Свиньин на письмо благодарного отца – мещанина города Луха Григория Степановича Чернецова, нам неизвестно. По крайней мере, ответа Павла Петровича Свиньина увидеть не удалось среди его бумаг, его архива, хранящегося в отделе рукописи Государственной публичной библиотеки имени Михаила Евграфовича Салтыкова-Щедрина. Однако в архиве удалось увидеть другие документы, которые позволяют говорить о прочных связях Павла Петровича Свиньина с Академией художеств и, следовательно, во многом объяснить его определяющее участие в судьбе братьев Чернецовых, как будущих художников. Академик – Павел Петрович Свиньин Из литературных публикаций о Павле Петровиче Свиньине (1787–1839) мы обычно узнаём, что Павел Петрович Свиньин – издатель журнала «Отечественные записки» являлся любителем изобразительного искусства, коллекционером, литератором и искателем отечественных талантов. Известны, в частности, его работы, посвящённые памятным местам России, её истории, коллекциям художественных музеев и так далее. Среди них можно выделить труд «Достопамятности Санкт-Петербурга и его окрестностей», изданный в пяти частях в период с 1816 по 1828 годы и представляющий собой издание альбомного типа с гравюрами достопамятностей и их описанием. Современникам была знакома и другая работа – своеобразный каталог «Краткая опись предметов, составляющих русский музеум Павла Свиньина». И хотя обе работы и «Достопамятности», и «Каталог» имели некоторые неточности, они были необходимы для развития художественно-просветительской мысли России. Кроме того, следует назвать и такие книги, как «Картины России и быт разноплеменных народов из путешествий П.П. Свиньина» (1839), а также исторические романы «Шемякин суд или Последнее междоусобье удельных князей русских» (1832) и «Ермак и покорение Сибири» (1834) и другие. Но любовь к живописи, страсть к коллекционированию художественных произведений и, в особенности, живописи была особенно характерна для Павла Петровича Свиньина. Поэтому в 1823 году, сразу же по приезду в Санкт-Петербург младшего Чернецова – Никанора, Павел Петрович Свиньин поручил ему немедленно сделать альбом рисунков, принадлежащих ему, а также «Собрания отличных произведений российских художников и любопытных отечественных древностей», который в настоящее время хранится в Государственной Третьяковской галерее. Любовью к живописи объясняется и его содействие в устройстве в Императорскую Академию художеств молодых талантов, к числу которых он относил луховчан – братьев Чернецовых. О прочных связях Павла Петровича Свиньина с Императорской Академией художеств свидетельствуют документы, которые довелось увидеть при работе в отделе рукописей Государственной публичной библиотеки имени Михаила Евграфовича Салтыкова-Щедрина. Ознакомившись с их содержанием, становится ясно, почему участие Павла Петровича Свиньина в устройстве двух юношей-луховчан в Академию художеств было успешным. Вот первый из них…, свидетельствующий о том, что сам Павел Петрович Свиньин с 1811 года был академиком Императорской Академии художеств. Фактически это

своеобразный диплом, начертанный красивым витиеватым почерком. Привожу его полностью: К пользе и славе России учреждённая и Августейшим Императором покровительствуемая, Санкт-Петербургская Императорская Академия художеств властию ей от Самодержавца данною, за оказанное усердие и познания в ландшафтном художестве господина Павла Петровича Свиньина. Общим во избрании согласия признаёт и почитает Академиком и Членом своего Академического Собрания, с тем правом и преимуществом, каково званию сему в установлении Академии предписано. Дано в Санкт-Петербурге за подписанием Президента Академии, с приложением Ея печати, в лето от Рождества Христова 1811 сентября 1 дня. Граф Александр Строганов. Конференц-секретарь Александр Лабзин. Печать. Документ скреплён большой печатью Императорской Академии художеств, представляющий собой выполненную из красного воска (сургуча) восьмилучистую звезду, с изображением в центре величественного двуглавого орла. Из этого документа ясно, что Павел Петрович Свиньин уже с 1811 года был академиком Императорской Академии художеств и, поэтому при посещении Луха в 1819 году, знакомясь с рисунками братьев Чернецовых, естественно, мог пообещать Чернецовым содействие при устройстве в Академию художеств. Второй документ, относящийся к 1820 году и представляющий собой график дежурства, чиновников в Императорской Академии художеств, дополнительно подтверждает участие Павла Петровича Свиньина в жизни Академии художеств. Вот как он выглядит: Дежурство. Гг. чиновников Императорской Академии художеств во время открытия оной 1820 сентября с 1 числа сентября 2 и 9 в четверток. Г. Ректор, Коллежский Советник и Кавалер Щедрин. Г. Советник, Статский Советник и Кавалер Иванов. Г. Профессор и Кавалер Пименов. Г. Академик Ухтомский. Г. Академик Свиньин. Г. Академик Соколов.

31 августа, 1820 года. Презид ент А. Оленин. Сопоставляя даты приезда Григория Чернецова в Санкт-Петербург (1819) и график дежурства Павла Петровича Свиньина в Академии художеств (1820), можно полагать, что и в год приезда Григория Чернецова и в последующие годы Павел Петрович бывал в Академии, был знаком с её руководством и, естественно, мог похлопотать о «своих луховчанах». Таким образом, из содержания двух приведённых документов однозначно следует, что издатель журнала «Отечественные записки» Павел Петрович Свиньин был академиком

Императорской Академии художеств и благодаря этому смог повлиять на дальнейшую творческую судьбу братьев Чернецовых. Кто знает, как бы сложилась судьба Чернецовых, если бы в жизни им не встретился такой известный и авторитетный человек, как Павел Петрович Свиньин. Увольнение из мещанского сословия Годы учёбы в Академии художеств проходили в напряжённых праведных трудах. Чернецовы с особой старательностью совершенствовались в пейзажной и перспективной живописи, во всём внимали наставление своих известных учителей Степана Филипповича Галактионова, Александра Григорьевича Варнека, Максима Никифоровича Воробьёва. Покровительство Общества поощрения художников несколько изменило положение Чернецовых, придало им уверенность, пробудило желание с большим усердием трудиться в классах Академии художеств. Первые успехи пришли к старшему из братьев – Григорию на экзамене 22 апреля 1822 года. За рисунок с натуры он был удостоен серебряной медали второй степени. Затем на экзамене 22 декабря 1823 года за пейзаж, написанный с натуры, он был также награждён серебряной медалью второй степени. Младший брат Никанор в 1823 году только приехал в Петербург, и начинал по-настоящему учиться живописи. Потом у Григория и Никанора были и другие, не менее значимые награды, но эти две серебряные медали были первые и очень нужные для того, чтобы серьёзно заявить о себе. Для Чернецовых это было особенно важно, так как им для укрепления своего положения в Академии художеств желательно было уволиться из мещанского сословия. Увольнение это произошло лишь в мае 1825 года. В архиве Чернецовых, находящемся в Государственном Русском музее в Санкт-Петербурге, хранятся два интереснейших документа, оформляющих это увольнение. Первый из них представляет собой решение полного собрания мещанского общества города Луха, об увольнении Чернецовых из мещанского сословия. Интересно привести его полностью: «1825 года, мая 17 дня, Костромской губернии Лухское градское мещанское общество будучи в полном собрании, слушав объявленный градским главой Вольпиным на имя его ордер, последовавший от Его Превосходительства Господина Костромского Гражданского Губернатора и разных Ордеров Кавалера Карла Ивановича относящейся до увольнения из мещанского общества мещанских детей Григория и Никанора Чернецовых обучающихся в Санкт-Петербургских Художествах и видя из сего предписания, что они, Чернецовы, в сём художестве показывают свои успехи, а тем более уладить требование статс-секретаря Кикина и предписание Его Превосходительства предположило на увольнение их, Чернецовых, из сословия здешнего общества изъявить своё согласие и сим Оно изъявляет с тем, что все государственные подати какие должны на них, Чернецовых, уплачены впредь до ревизии общества платить принимает на себя». Градской глава Евстигней Вольпин. Гласной Дмитрий Соколов. Гласной Михайло Кашин.

Кроме этих трёх подписей официальных лиц под документом стоят подписи других мещан города Луха, занимающие почти полторы страницы. Приведённый текст, для сравнения, занимает лишь полстраницы. Для истории Луха безусловный интерес представляла бы полная фотокопия этого документа, так как благодаря ей можно было бы попытаться установить фамилии тех, кто жил в Лухе 167 лет назад. Как следует из документа, решение собрания было принято на основании ордера Костромского Губернатора Карла Ивановича Баумгартена и требования статс-секретаря Петра Андреевича Кикина, являющегося одним из основателей Общества поощрения художников. В связи с упоминанием этих имён стоит привести ещё один ранее известный документ, касающийся их переписки и хранящийся в архиве города Костромы. Речь идёт о письме, которое Пётр Андреевич Кикин в марте 1825 года направил Карлу Ивановичу Баумгартену: «Вашему превосходительству небезызвестного из сношений моих с Вами, что вверенной Вашему управлению губернии города Луха, обыватели, состоящие в мещанском звании, Григорий и Никанор Чернецовы учатся здесь художеству насчёт Общества поощрения художников и давно уже подают хорошие о себе надежды. Нынче по поручению Комитета Общества, который, видя ежедневные почти успехи сих молодых людей, убеждается в необходимости доставить им независимость состояния, обращаюсь к Вашему превосходительству с покорнейшей просьбой принять на себя посредничество в сём деле и предложить мещанам города Луха, не согласятся ли они уволить из своего сословия означенных двух братьев Григория и Никанора Чернецовых, которые без сомнения, в звании художников принесут несравненно большую пользу соотечественникам, нежели тогда, когда бы они остались в мещанах. Я доводил уже до сведения Комитета Общества изъявленную мне Вашим превосходительством готовность споспешествовать увольнению Чернецовых, и Комитет поручил изъявить Вам за сие благодарность его, уверить Вас, милостивый государь, что по совершенствованию успеха сего дела он, доставив в Чернецовых хороших художников Отечеству, никогда не забудет, что он Вам будет за них обязан. С совершенным почтением имею честь быть Вашего превосходительства покорнейший слуга Пётр Кикин. № 137. Марта 20 1825 года». Поскольку Карл Иванович Баумгартен любил живопись, он не остался безучастным к просьбе Общества поощрения художников и 6 мая 1825 года направил письмо на имя «луховского градского главы». В письме Баумгартен предложил «употребить в деле сём посредство, которое бы служило удовлетворительным исполнением отношения господина статс-секретаря Кикина…» Таким образом «полное собрание Луховского градского общества» по вопросу увольнения Чернецовых из мещанского сословия в независимое состояние состоялось благодаря заинтересованному отношению к их дальнейшей судьбе статс-секретаря Петра Андреевича Кикина и губернатора Карла Ивановича Баумгартена. Однако одного решения полного собрания мещанского общества для завершения дела было ещё недостаточно. Подобное решение должно было быть засвидетельствовано бургомистром города Лух, о чём и свидетельствует второй документ, хранящийся в архиве Государственного Русского музея. Интересно отметить, что он появился практически через неделю после первого и был более краток: «1825 года 25 дня сей приговор… Градской Думой к засвидетельствованию предъявлен, которой действительно на увольнение мещанских детей Чернецовых учинён

здешним мещанским обществом с согласия одного, к каковому увольнению причин из производства дела, коим могли препятствовать… нет, в том… и свидетельствуют». Бургомистр Иван Рукавишников. Секретарь Василий Плетнёв. Концелярист Иван Груздев». Кроме того, бумагу подписали Соколов и Сторов. Такова вкратце история увольнения братьев Чернецовых из мещанского сословия. Что же давало в итоге Чернецовым увольнение из мещанского сословия в независимое состояние? Ответ на этот вопрос можно извлечь из «Жалованной грамоты на права и выгоды городам Российской империи». Представители шестого сословия, которое с конца 18 века именовалось «мещанским», облагалось рядом обязательных поборов и повинностей. К мещанам применялись телесные наказания, из их среды выставлялись рекруты. Представив это, остаётся только с благодарностью вспомнить наших земляков, живших более полутора веков назад, и которые, радея за своих луховчан, дали России двух известных художников, ставших впоследствии академиками живописи. Шло время. Чернецовы не забыли благородный поступок своих земляков и, позже в 1840 году, поступили также благородно, выкупив из крепостного состояния у помещика Владимирской губернии подполковника Домашнего, молодого человека любителя живописи Антона Иванова. Поездка в Костромскую губернию Получив инструкцию Общества, братья Чернецовы решили выехать на Родину в Костромскую губернию почти сразу же, точнее 18 апреля 1826 года. Об этом волнительном для них дне рассказывает дневник Григория Чернецова, который он вёл регулярно с апреля по октябрь 1826 года. Многие страницы этого дневника представляют безусловный интерес для нас луховчан, так как открывают для большинства из нас неизвестные страницы из жизни Костромской губернии и нашей малой родины – Луха в годы, отстоящие от нас более чем на 160 лет. Прочтём сначала страницы этого дневника за апрель и май, а потом и за более поздние месяцы. Итак, апрель: 18 апреля. Пушечные выстрелы возвестили приближающийся день Воскресения Христова, и во всей столице раздался звон колоколов, все спешили в храм Божий, принести молитвы Искупителю Мира, с сердечной радостью, отслушав заутреннюю и обедню в Академической церкви и исполнить то, что в день сий всеми общепринято. …Семилетняя разлука с ближними тяготила моё сердце, и нетерпеливое желание никогда не выходило из головы моей. Всякий день мысль сия меня обременяла, и я не мог владеть собой, но теперь я приготовлюсь отправиться в путь.

19 апреля. Спеша скорее отправиться в путь, мы простились со своими Покровителями, получа письмо от Его Превосходительства Петра Андреевича к Костромскому Гражданскому Губернатору. Лошади были готовы, мы сели, и тройка понесла нас из Петербурга на родину. Приближаясь к Чесменскому дворцу должны были расстаться с провожавшим нас другом Волоховым, но так как выехали не рано к тому же и неисправность извозчика, заставила нас остановиться ночевать в 17 верстах от столицы.

20 апреля. Надеялись отправиться сегодня как можно раньше, но ошиблись, извозчик сделался болен, к счастью, что к полудню он поправился, и мы поехали уж не так, как хотели. Проехав Царское Село и подъезжая к Яму, Ижоры сзади оставили прекрасный вид и белеющие здания Верского Села. Проехав Ямы, Ижору и Тосну и перебравшись за рубеж Санкт-Петербургской Губернии, въехали в Новгородскую и ночевали в деревне Ушаках. Май 1826 года Дневник Григория Чернецова за май богаче апрельского событиями и впечатлениями. Достаточно сказать, что он заполнял его в течение 22 дней. Здесь и впечатления о приезде в Кострому, встреча с губернатором, посещения Ипатьевского монастыря. Особенно волнительны страницы, посвящённые приезду на свою малую родину, в любезный их сердцу Лух, посещение Тихоновой пустыни. Интересны для нас и моменты посещения Вичуги и Кинешмы. Впрочем, обо всём по порядку: 5 мая. Рано поутру переправившись через Волгу, приехав в Кострому, спешили скорее увидеть своего брата. При свидании после семилетней разлуки было то, чего я выразить не в силах, об этом может судить только тот, кто испытал сам подобное. Явившись с письмом к господину Губернатору Карлу Ивановичу Баумгартену и засвидетельствовав лично свою благодарность за участие, принятое в исключении нас из мещанского сословия, были обласканы. Его Превосходительство Карл Иванович показал свои картины, в числе коих был портрет с Его Превосходительства, писанный господином Варнском. Губернатор обещал нас снабдить письмами к Земским Исправникам округов, в которых нам нужно будет заниматься, что и необходимо для избежания могущих встретиться каких-либо неприятностей.

6 мая. Нельзя не посетить Ипатьевский монастырь, известный в истории по фамилии Романовых, в нём воспитывался Михаил Фёдорович. Великое богатство сей обители видно в огромном здании. В соборе запечатлено особенно царское место, резное из дерева. Стены церкви все расписаны. Мы отстояли вечерню и начертили те ворота, в которые вышел из монастыря царь Михаил Фёдорович. После они были затворены и отворены только тогда, когда во время проезда через Кострому посетил сию обитель Великий князь Михаил Павлович, взойдя в сии Ворота.

7 мая. Получили от Его Превосходительства, Карла Ивановича письма к Земским Исправникам Кинешмы и Юрьевца, а от её Превосходительства альбом, в котором просили рисовать, все трое отправились из Костромы.

8 мая. Переправившись через Волгу, приехали в Кинешму, но Исправника здешнего не застали дома и принуждены были отдать письма в Земский суд… и продолжали путь домой.

9 мая. Желание увидеть место своего рождения скорее, нежели можно, и нетерпение взобраться на высокую гору, ретивые кони, кажется, угадали. Я был на вершине оной. Солнечные лучи, играя в главах Луховских Храмов Божьих, поразили моё зрение, вместе с тем и сердце, источник радостных слёз был уплатою за один взгляд на Родину. Предметы по дороге ещё знакомы мне с детства. При виде их воображение переносило меня в прошедшее. Проехав монастырь Святого Тихона, я непременно приехал в Лух, место своего рождения, и был уже в объятиях своих ближних. Не в силах выразить сей минуты, она никогда не изгладится из моей памяти. Семь лет не видел родины. Никто меня не узнавал, также и я. Всё переменилось, многих прахи уже тлеют в могилах,

многих время переменило образ лиц их. Радость свидания удалила от меня сии горькие размышления, и я предавался чистейшей радости в родимом месте.

10 мая. Сегодняшний день был посвящён осмотру окрестностей Луха. Забыв должности художника, мы наслаждались, видя знакомые места, где проведён золотой век своей жизни.

11 мая. Ходили в Монастырь Святого Тихона, где посмотрев в Семинарии на приготовляющихся Богословов, были приглашены смотрителем оной Иеромонахом Платоном, посетить его. Побеседовав с ним, отправились в Пустыню, где живёт дед наш уединённо, обрадовав сего старика собой чрезвычайно. Он, взойдя в находящуюся тут часовню, запел: «Царь небесный!» Преклонённые его лета и почтеннейший вид невольно заставляют всякого иметь к нему почтение. Он, исполнив долг Отца и Гражданина, поселился на сём месте провести остаток своих дней уединённо. За 300 лет прежде здесь жил Преподобный Тихон Луховской. Келья его сохраняется в Монастыре, отсюда будучи перенесена в оной. Ещё видны следы сего жилища, колодчик и грядки, на которых он садил огородные овощи. Огромные берёзы, может быть оставшиеся от того времени, место сие отличают от окрестлежащих ему.

12 мая. Весь день проходили по местам Луховским и чрезвычайно утомились от ходьбы и от зноя солнечного.

13 мая. Ходили по окрестностям Луха вёрст 15… Места есть довольно прекрасные… на Болдыревой пустыни, где прежде был Монастырь. Понравились нам дубы и вязы, уже старые.

14 мая. За худою погодою сей день провели с родными.

15 мая. Получено письмо братом от Соломирецкого, который просит нас побывать к себе. Нельзя было, чтоб не посетить село Вичугу и не засвидетельствовать почтения своего Его Превосходительству Сергею Павловичу Татищеву. Слышали о хорошем расположении к нашему брату, которое нам приятно, тем более что брат Сергея Павловича Татищева, Дмитрий Павлович, будучи членом Общества, можно так сказать, принадлежит к числу Особ, Покровительствующих нам. Недолго ехать 30 вёрст, и мы при захождении солнца были в Вичуге, будучи обласканы Сергеем Павловичем, увидели в нём истинного человека.

16 мая. День воскресный были за обедней в здешней церкви, которая попечением почтенного Сергея Павловича отстроена прекрасно. В алтаре показали нам Благовещенье – большую картину, которая неизвестно с какого художника скопирована, но прекрасна. Есть в доме у Сергея Павловича довольно хорошие картины, в числе эстампов я нашёл портрет Жулета пейзажного гравёра, который я давно желал видеть.

17 мая. Речка Вичуга довольно живописна в изгибистом течении своём и в крутых берегах. Начертив два вида села Вичуги, мы спешили отправиться в город Кинешму, куда и приехали в глухую ночь.

18 мая. Кинешма. (Выбор места для написания картины).

19 мая. Приехали в Лух в ненастную погоду, все мокрые от дождя, который не переставал идти весь день.

20 мая. Писал Донесение в Общество поощрения художников, в котором уведомлял о своём приезде на родину, так же и о пунктах, выбранных нами для картин.

21 мая. Послал донесение в Петербург. Бывая на родине, нельзя, чтоб не посмотреть окрестности её больше, пусть она останется в памяти нашей, до усталости весь день проходили.

22 мая. Приготовили всё нужное к начатию картин с натуры. Время прошло много потерянного, но что делать, мы теперь между родными, то оно непременно уходит.

23 мая. Прекрасное тихое утро предвещало благоприятный день. Звон колоколов призывал в Храм Божий жителей Луха, и мы спешили идти к обедне в Соборную церковь, присоединить свои мольбы к Всевышнему. Весь день провели в ходьбе по окрестностям

Луха, за рекою, остановила нас яма довольно обширная и глубокая, которая во всякое время года бывает чрезвычайно холодна. Находящаяся в ней рыба совсем другого цвета против речной, жаль, что мы не в силах узнать свойства сей воды. Отсюда прошли по возвышению через деревню Бабино, довольно живописную и, доходя к Лыковскому мосту, лежащему через реку Лух, сколько воспоминаний о прошедшем наполняло мою душу, но все исчезли во мраке Вечном.

24 мая. Нельзя было не согласиться на неотступные просьбы родственников за нами приехавших, и мы отправились с ними в деревню Станово, где гостеприимство, можно сказать, было от всего сердца. Простота нам очень понравилась. Речка Добрица тут протекающая для болотистых картин прекрасна.

25 мая. Поехали в город Кинешму, куда приехавши и переправившись через Волгу, остановились квартировать в деревне Олексино, стоящей на высокой горе.

26 мая. Надобно было видеть Кинешемского Земского Исправника, куда мы и отправились. Он отдал приказ в рассуждении наших занятий. Ходили по горам, к несчастью мало рисовал, но пусть воображение обогатится берегами знаменитой реки в мире. Далее работал над эскизами, рисовал в районе Кинешмы. Июнь 1826 года Дневник Григория Чернецова за июнь особенно интересен несмотря на то, что из 24 записей пребыванию в Лухе отведено всего 5 дней. Однако именно из них мы узнаём о двух больших праздниках, которые отмечали луховчане: День Тихона Луховского Чудотворца и день Владимирской Божьей Матери. Что касается празднования последнего, то оно интересно для нас довольно подробным описанием Лухской полиции того времени. Несомненно, для читателей будут интересны и впечатления о пребывании братьев Чернецовых в селе Вичуге в гостях у помещика Сергея Татищева и в местечке Борщовка у князя А. Козловского. Особенно подробно описывает Григорий Чернецов пребывание в Вичуге, где художники присутствовали на необычном событии – отливке колокола. Остальные дни июня братья Чернецовы провели в Кинешме и её окрестностях за написанием картин. Из записей за эти дни можно понять, что необычайно сильная жара летом 1826 года заставляла их подрисовывать, как они сами выражались, «подправлять» картину. Кроме того, желание сделать зарисовки на береговых возвышенностях могло обернуться для них бедой, так как художники могли быть задавлены отваливающимися от горы глыбами земли. Итак, всё по порядку.

1 июня. Переправившись через Волгу в Кинешму, пошли посмотреть пустыню на горе, расположенную, где выстроен домик, в котором прежде обитали отшельники…

2–3 июня. Писали картину.

4 июня. Писал рощу… из берёз и частично из ольхи. Как она прекрасна… пение птиц в оной утешает слух… Здесь всё говорит сердцу, отдалённые берега и горы, которые были ещё знакомы в детстве, что провидение к нам милостиво. Нельзя было не сдержать данного слова Сергею Павловичу Татищеву, чтоб быть к нему на праздник Троицы. Надобно исполнять… в село Вичугу приехали в глухую ночь.

5 июня. Прислали из Луха в Вичугу к нам письмо, полученное из Петербурга от друга Волохова. Мы крайне обрадовались, получив оное. Сегодня здесь большой торг, …для нас было интересно, мы давно не видали подобных ярмарок.

6 июня. День Святой Троицы празднуется в Вичуге годично, удивил меня. Сегодня я видел богатых вичужан, одетых в самое лучшее платье, которое у последних блестело

золотом изобильно. Песни и хороводы показывали особую оригинальность здешней стороны.

7 июня. По утру нарисовали по одному виду по речке Вичуге, которая очень живописна. Здесь живущий крестьянин Кротов дал сегодня богатый обед Сергею Павловичу и его гостям, которых было около пятидесяти. Кротов имел богатое состояние и, чувствуя милости Сергея Павловича, ежегодно в день сей изливает свою признательность к своему помещику. Будучи добр, помогая бедным и несчастно гонимым судьбою, он награждается всегда за добрые свои дела, состояние его час от часу увеличивается, и благословение повсюду за ним следует.

8 июня. Сегодня собирались выехать, но Сергей Павлович сказал, что сегодня будут лить колокол в 250 пудов, то мы и остались посмотреть. С вечера пошли к месту, где топилась медь. Множество усердных поселян, ожидающих окончания дела, теснились в сарае. Кривой мастер мешал длинным шестом в печи медь, которая от сего ужасно клокотала… Ударили в колокол, и священники с образами пришли к месту, где отслужили молебствие и, помолясь Всевышнему, мастер ударил железным орудием, для сего устроенном в печь. Медь тихо пошла из оной по жёлобу в отверстие. Колокол благополучно слит, и мы на рассвете пошли домой.

9 июня. Простояв с добродетельным Сергеем Павловичем, отправились из Вичуги в Борщовку, недалеко отсюда находящуюся, к князю Козловскому, который просил побывать к себе. Особенно уважая княгиню – его мать, мы не могли отказать в посещении. По приезде в Борщовку, мы были обласканы и спешили скорее осмотреть места здешние, которые нам понравились. Волга делала здесь большое колено, от чего она ещё живописнее.

10 июня. По утру отправились на реку Сунжу, вчерашний день проезжая мимо, мы заметили хорошие виды, то сегодня их и начертили. Князь собрал своих дворовых людей для купания в Волге. Место прекрасное, где мы расположились, мель далеко продолжалась и постепенно становилась глубже, что завлекло меня далеко, и я едва было, не отправился в «Нептуново царство» по своей неосторожности.

11 июня. Немного успели порисовать сегодня. Гром и сильный дождь остановили наши занятия. К вечеру погода поправилась, и мы, поблагодаря княгиню, добрую и умную женщину, отправились в ночь в Кинешму. Темнота не позволяла видеть даже дороги.

12 июня. На рассвете приехали в Кинешму, где переправившись через Волгу, спешили в Олекино и занялись на картинах.

13 июня. Нестерпимый жар сегодня мало позволил заниматься с натуры. Нельзя было, чтобы не побывать в Лухе на празднике Тихона и интересно посмотреть ярмарку в монастыре. В ночь туда и отправились.

14 июня. Рано по утру приехали в Лух и провели день без занятий между родными.

15 июня. Были в монастыре Святого Тихона, где посмотрели на ярмарку. Слепцы, поющие здесь стихи о Лазаре и Алексии – человеке божьем, мне очень понравились. Они приходят издалече на подобные ярмарки, где и собирают себе хорошую милостыню.

16 июня. День Тихона Луховского Чудотворца. Надобно было сегодня посетить обитель преподобного. Прежде день сей доставлял нам много удовольствия, тогда мы ожидали его с нетерпением. Посмотрев здесь довольно, возвращались в Лух поздно.

17 июня. Написав письмо в Петербург к Волохову, отправились в Кинешму и поздно уже были в деревне Олекино.

18–19 июня. Занимались… рисованием с натуры.

20 июня. Сильная жара, при всей предосторожности действует на картину. Краски самые твёрдые теряются…

21 июня. Продолжая поправлять картину, постараюсь сохранить впредь её от жары. Это крайне неприятно. Я не знаю, каким образом художники в чужих краях пишут картины на открытом воздухе! Правда, что нынешнее лето необыкновенное по

жаре, от которой Волга имеет большие мели, так что беспрестанно суда перегружаются.

22 июня. Пошли в стадо чертить фигуры животных, но не найдя оного, чертили некоторые виды в горах. Влезая на вершины оных, мы презирали опасность быть задавленному отваливающеюся глыбою. Малая неосторожность могла бы сделать несчастье, но быть на Волге и не написать сего, значит не быть художником. Тут могу я видеть прекраснейшие картины, к несчастью только иногда что видеть, а не рисовать. Для сего не достаёт духу. Видя опасность под ногами, руки не могут держать книги и карандаши… Быть близ родины и не видеть в ней того, что прежде составляло удовольствие. Благодаря земской полиции, она снабдила нас своими пособиями, мы в ночь отправились в Лух на один день.

23 июня. Со свету мы были уже в Лухе и так как сегодня празднуют образу Владимирской Божьей Матери в Болдыревой пустыне, в трёх верстах от Луха отстоящей. То мы и пошли в оную с некоторыми из своих родственников. Идти недолго, и мы были в пустыне, где довольно много народу. Раскинутые палатки торгующих и резвящихся детей невольно приводили нас на память день сей за несколько лет. Вся ярмарка расположена на нескольких саженях. Особенно замечательна здесь Луховская полиция со своими знаками древних времён. Знамя железное на деревянном древке, воткнутое в землю, к которому приставлено несколько дубинок. Десятники в шапках, называемых корабликами, из голубого сукна с вышитыми на них литерами: Г.Л. Всё сиё расположено у встроенного временно Бахусова храма из берёз и прочих деревьев, где расположены они наблюдать благочиние. Посмотрев довольно сиё торпище, возвратились в Лух.

24 июня. Надеясь ещё вчерашний день отправиться в Олекино, но оставшись ночевать, непременно и сегодняшний день прошёл между родными. В ночь поехали в Олекино к своим занятиям, дав обещание быть скоро в Лухе. Июль 1826 года Дневник Григория Чернецова за июль менее содержателен, чем июньский (в нём имеются только лишь записи за 11 дней), но тем не менее из него мы узнали о том, что впервые за всё время практики братья Чернецовы отправили отчёт в Санкт-Петербург для Общества поощрения художников. Кроме того, здесь вкратце поминается о годовом празднике Луха – Казанской. Интересны и высказывания Григория Чернецова о важности отражать в живописи быт простых людей – крестьян. Следует заметить также, что впервые Чернецов упоминает о том, что не все местные жители признают в них художников, некоторые считают их колдунами. Прочтём некоторые строки из июльского дневника Григория Чернецова.

1 июля. Писал донесение в Общество поощрения художников о своих занятиях, а также письма к друзьям своим. Занимался сим, но необыкновенный удар грома испужал меня чрезвычайно. Я не могу понять, отчего при ударе грома у меня всегда приходит кровь в сильное движение. Брат поехал в Лух и взял с собой наши конверты, которые завтрашний день подаёт на почту.

7 июля. Занявшись несколько с натуры, отправились к вечеру в Лух по обещанию и ночью приехали в оной, бросившись отдыхать после двух недель непокою.

8 июля. Годовой праздник Луха… Образу Казанской Божьей Матери. Сегодня здесь небольшая ярмарка, на которую приезжают только из окружных мест Луха. Мы довольно посмотрели на оную, но так как день был жаркий, то принуждены были несколько раз купаться, но уже в мелких местах. Опыты нас учат. Видя близкую смерть, теперь буду осторожен…

9 июля. Приехали в Олекино и успели приготовить нужное для занятий.

19 июля. Занимались с натуры. Как приятно видеть деятельность на Волге. Везде раздаются крики работающих или песни отдыхающих от тяжких трудов. Тянущие суда

бечевою поощряют себя песнями, которые далеко раздаются: «Ой раз, ой два, ещё разик, ещё раз!»… это служит им тактою для тяжкого марша.

20 июля. Пасущееся стадо овец привлекло нас к себе, почертить сколько было можно в группах и отдельно сих кротких животных. Мы увидели принадлежащие нам затруднения в картинах, в которых должны будем представлять домашний скот.

21 июля. Написал эскиз крестьянского двора и намерен представить животных в оном, пришедших из стада или готовящихся к выпасу в оное. Надеюсь, что в таком роде картина даст некоторое понятие об обычаях местных жителей.

22 июля. «Увидя двор у одного бедного крестьянина развалившимся, нельзя было, чтобы не написать с него эскиза, и я сегодня был занят оным. Сей род живописи ещё нов, мало видно русских изб, представленных на картинах, но в них есть великие красоты. К несчастью, испытать лучшего должно, где обитает бедность, там натура сам украшает жилище нищеты.

23–24 июля. Сколько раз перемарываю пригорок у ручья… Занимался ручьём, бегущим по камушкам, шум коего для меня не слышен.

25 июля. В воскресный день должно бы было помолиться Всевышнему , но мы пошли в лес с намерением написать эскиз внутренности оного, но что же жар необыкновенный лишил нас сил и, ничего не сделав, должны были возвратиться в Олекино. Жители здешние удивляются нашим занятиям. Они не могут понять, что мы за люди? Нас уже причисляют к колдунам, и если бы земская полиция не отдала приказу, то занятия наши могли бы остановиться.

31 июля. Получили письмо от князя А. Козловского ещё вчерашний день. Он просит нас к себе. Вместо того, чтобы ехать в Лух, отправились в Борщовку. Приехав в оную, князя дома не было, и мы остались ожидать его. Август 1826 года Время живописной практики текло быстро. Незаметно наступил август. Дневник Григория Чернецова за этот месяц довольно подробный. За 31 день августа в дневнике отсутствуют записи только за три дня. Из дневника мы узнаём, что братья вновь побывали в Борщовке у князя А. Козловского, где много и плодотворно работали. Особенно интересны для нас записи, касающиеся посещения братьями Чернецовыми города Юрьевца-Поволгского, а также села Верхнего Ландеха. В обоих случаях интересно описание церквей и остатков старинной крепости в городе Юрьевце. Невозможно без удивления читать записи Чернецова о непонимании их занятий на своей малой родине, в Лухе. О стремлении здешнего секретаря оклеветать художников читаешь с горечью. В связи с этим братья были вынуждены обратится за помощью к Костромскому губернатору Карлу Ивановичу Баумгартену. Прочтём дневник Григория Чернецова за август.

1 августа. Прекраснейшие виды Борщовки должны мы собирать с жадностью, но сегодня рисовали немного, так как день Воскресный.

2 августа. С самого утра подул сильный ветер и погода переменилась. Сделалось холодно и нельзя было даже держать книги в руках, которые порывал ветер. Рисованный к вечеру мною вид по реке Сунже, впадающей в Волгу, вмещал в себя место жительства разбойника Ивана Фадеича. Возвращаясь с Сунжы и идя по возвышенности, я восхищался величественным зрелищем. Волга делает крутое колено, на котором суда, на парусах бегущие, предупреждали, кажется, одно другое и песни бурлаков давали знать, что тяжесть их трудов невелика, лёжа под парусами. Шум волн и свист ветра в снастях расшив приводит в страх зрителя, но в сих-то ужасах рабочие находят успокоение.

3 августа. Итак, жилище разбойника начертить досталось мне недаром, я получил сильную простуду. Князь приехал, и я начал с его рисовать портрет водяными красками.

4 августа. Здоровье повредилось, открылась опухоль на щеке, которая причиняет великую боль.

5 августа. Окончив портрет с князя и нарисовав эскиз с княжны – матери его, неприметно прошёл день за оным. К вечеру, начертив вид с балкона церкви и её окрестностей, мы спешили выехать скорее в Кинешму, имея намерение из оной проехать в Юрьевец-Поволгский, а потом уже в Лух. Простясь с сим гостеприимным домом, отправились в полночь при кротком сиянии луны. Прелестная тихая ночь обворожила нас, часто Волга, освещённая луною, мелькала из-за деревьев. Я никогда не забуду сей ночи, тишина царствующая придавала ей больше величия.

6 августа. До восхождения солнца мы приехали в город Кинешму… Отправились из Кинешмы в Юрьевец. На дороге встречали рвы чрезвычайно живописные. В Решме переменив лошадей, продолжали путь по прекрасно отстроенной Нижегородской дороге. Подъезжая к городу Юрьевцу, открылась Волга, и мы увидели очаровательные дальности и ужасные рвы, и, наконец, и город Юрьевец-Поволгский. Приехав, в оной остановились на квартире, но было поздно, то до утра, оставили свои занятия.

7 августа. По утру отправились в горы, вниз по Волге по правую руку лежащие… Громады нас уже восхищали, крутизна и неудобство оных заставляли с трудом и великой опасностью взобраться на них. Нарисовав сегодня не так много, по крайней мере, полюбовались прекрасными картинами реки Волги. Я оступился, взбираясь на один утёс, и повредил себе руку, к счастью один камень спас меня от дальнейшего.

8 августа. Нельзя было, чтоб не засвидетельствовать лично своей благодарности тем людям, которые оказывали защиту родным нашим от притеснений, от злых людей… отправились в Кривоезерскую пустыню, лежащую против города Юрьевца, где нашли старого знакомого в числе иноков сий пустыни. Во время вечерни нам понравилось благословение монашествующих, которые в длинных мантиях вселяли к себе почтение. Два схимника угнетенные молитвами, подали мысль представить их на картине во внутренности церкви. Особенного, замечания достойного, в церкви нет, выключая образ Божьей Матери, который привлекает сюда множество усердных богомольцев. Худое строение монастыря показывает бедность, щедротами покойного Императора он поправляется и строится довольно огромная церковь. Погуляв в Дубовом лесу за монастырём, возвратились в Юрьевец.

9 августа. Остатки башен на горе призывали нас. Мы спешили начертить то, что нашли не совсем ещё истреблённым. Как жаль сих памятников сего Города, несколько лет назад, я помню, когда они ещё существовали. Они украшали Юрьевец и берега Волги. Останавливали взоры плывущих на судах и делали место сие более другого замечательным. Вал, обнесённый кругом, доказывает, что крепость была обширна в середин коей два небольшие озера, наполненные хотя не так хорошею водою, но будучи, на высокой горе, придают большую цену сим развалинам. Жители уверяли, что башен было 6. Одна упала в ров, остатки коей я, употребляя большие усилия, смог начертить, будучи на крутой горе, и едва держась за ненадёжные глыбы земли. Прочие башни проданы, теперь все сожалеют об них, даже малые дети. Посмотрев довольно сие место, которое было назначено защищать свободу русских, мы, возвратились, будучи утомлены от сильного жару.

10 августа. Нарисовав вид города Юрьевца и начертив несколько судов волгских, мы спешили отправиться из сего живописного города в Лух. Там ожидают нас картины, время осталось мало, но мы не исполнили предписанного. Вечером, когда солнце клонилось к своему закату, мы, простясь с прекрасными видами, пустились в путь по

нижегородской дороге и верстах в пяти, должны были свернуть на Луховскую. Ужасная пыль, покрывши нас собою, превратила в существа близкие к роду Оран-Утангов.

11 августа. Доехав до села Порздней, где несколько отдохнув, продолжили путь к Луху, куда благополучно и приехали, где, получа два письма из Петербурга от милых друзей Волохова и Головни, обрадовались, что они нас не забыли.

12 августа. Сильное желание посетить Флорищеву пустыню.

15 августа... дошли до Верхнего Ландеху, где и ночевали.

16 августа. По утру пошли посмотреть в церковь, где застали ещё обедню. Огромный иконостас весь вызолоченный показывал усердие и щедрость прихожан, но вместе с сим и их богатство. На колокольне любопытно было видеть огромный колокол весом в 1 040 пудов и другой в 500 пудов. Мы попросили позволения ударить в большой колокол. Звук оного соответствует весу своему, оба сии колокола, вылиты иждивением одного прихожанина. Найдя здесь же себе сопутника, Иеромонаха Луховского монастыря, отправились в путь. Пройдя село Мыт, надеялись достигнуть Луха, но слабость в ногах не позволила дойти и в 13 верстах принуждены были остановиться ночевать.

17 августа. Вставши не рано, по усталости вчерашнего дня, отправились в Лух, пройдя мимо запустелого помещечьего дома, обросшего кругом крапивою, на кровле коего мяучил тощий кот и у входа в дом седой старик плёл лапти. Быть может, здесь прежде обитало счастливое семейство, но алчная смерть выгнала из здешнего мира. Святой отец немогши продолжать пути дальше остался, а мы, собрав последние силы, добрались до Луха.

18 августа. Погулявши довольно, надобно теперь оканчивать картины, чем сегодня и занялись. Прекрасный подарок, сделанный нам старым знакомым – крестьянином, принести может нам большую пользу; красивый баран послужит в картинах много. Мы поблагодарили доброго поселянина, который угадал кажется, что баран его будет служить нам моделью.

19 августа. Писал донесение в Общество поощрения художников, в которой просили о позволении остаться до 1 октября, дабы окончить свои занятия.

21 августа. Рисовал эскиз для другой картины, в котором нужно было расположить животных и различить их в красках…

22 августа. Баран был сегодня предметом наших занятий. Мирные занятия наши нарушаются. Обиды и огорчения от секретаря здешнего давно уже переносим. Мы никак не ожидали, что на родине встретим злобу против себя. Употребляя всё своё терпение, старались переносить обиды. Но угрозы и покушения его, заставили нас искать защиту и просить письмом Его Превосходительство Карла Ивановича… дабы предупредить какое-либо несчастье. Мы почитаемся здесь за людей подозрительных и бродяг, грозят уже арестами, надеемся, что Его Превосходительство оградит нас своим покровительством.

23 августа. Писал с натуры головы баранов, здесь удобно сим пользоваться.

24 августа. Проходил по картине вяз.

25 августа. Готовят на нас просьбу Губернатору будто мы поносим судилище. Вот люди сии способны что делать… он клянётся погубить нас. Что должно нам делать, клевета на нас делается… Это больше заставляет просить Господина Губернатора о покровительстве.

26 августа. Занимался фигурами с натуры на картины.

27 августа. Никак не желали б приносить жалобу с места, где получили бытие своё, но быв, совершенно вынуждены, послали сегодня письмо в Кострому к Его Превосходительству К.И. Баумгартену и П.П. Протасьеву, покровительствовавшему нашим родным в притеснениях.

28 августа. Дуб первоплановый требовал, чтоб несколько его поправить, чем сегодня и занимался.

29 августа. День воскресный посвятили посмотреть леса луховские, в которых весь день бродя видели: желтеющие деревья и падающий лист с оных, посетили, может быть, в последний раз те места, которые были театром детских удовольствий.

30 августа. Занимались на картинах фигурами.

31 августа. Художнику необходимы опыты в употреблении материалов, безрассудное употребление некоторых красок много у меня повредило картину. Сентябрь–октябрь 1826 года Закончилось лето, наступила осень. Пришёл сентябрь – время окончания практики. Однако Чернецовы решили задержаться на родине ещё на месяц для того, чтобы полностью закончить задание, предписанное им Академией художеств и Обществом поощрения художников. В сентябре они работали плодотворно, о чём свидетельствуют записи в дневнике. Впрочем, дневник Григория Чернецова за сентябрь интересен для нас не столько описанием работы над картинами, сколько описанием встреч в цыганском таборе, и детский праздник, устроенный братьями для маленьких луховчан, и беспокойство из-за притеснений лухского секретаря, и посещение здешнего помещика Г.

1 сентября. Вот назначенное число, в которое мы должны отправиться в СанктПетербург, но мы ещё не готовы, что не делает нам чести. Надеясь на благосклонность своих покровителей, поспешим сколько можно окончить к 1 числу будущего месяца свои занятия.

2–4 сентября. Занимался картиной.

5 сентября. Воскресный день посвятили отдохновению. Ходили в цыганский табор, расположенный у леску. Любопытно видеть сих кочующих людей, ведущих жизнь в весёлости под чистым небом. Переменяя беспрестанно места жилища и гуляя по России, достают себе пропитание разными средствами. Мы начертили некоторые палатки и возвратились домой.

6 сентября. Писал с натуры голову коровы, что нужно для картины. Вечером надумали идти провести ночь на открытом воздухе в дремучем лесу. Необыкновенная темнота и тишина в оном была удивительная. Расположась около огонька, провели прекраснейшую ночь… как художникам, не видеть этого было бы непростительно.

7 сентября. Заниматься много было не можно, потому что силы не позволяли от проведённой без сна ночи.

8 сентября. Рисовал с натуры корову, этюды нам обязательны в картины. Любовь малых детей к нам удивительна. Они не пропустят ни одного дня, дабы не посетить нас, за что мы платили им ласками. Но сегодня сделали угощение, которое пусть останется у них в памяти, на 16 человек. Некоторые вспомнят о нас, и пускай побывка наша на родине и увеселения будут чисты и невинны.

9 сентября. Проводя день над картиною… я решился оставить её… Неуспех лишает меня духу продолжить другую картину, время остаётся мало и я не знаю, что даже делать.

10 сентября. Начал другую картину, представляющую во внутренности крестьянского двора домашний скот, что нашёл лучшим по многому, как для эффекта, так и для того, что из сего несколько будет виден обычай построения крестьянских дворов в здешней стороне. Первым планом служит корова, которую доит женщина.

12 сентября. Отправились в монастырь Тихона к обедне, так как сегодня день воскресный. Торжественное служение и указ, прочитанный в церкви, о коронации императора привёл всех к усердной молитве о справедливом царствовании Государя. Да насладится Россия благоденствием под мудрым правлением Николая I, да процветут наука и художества в России. С чувством истинного благоговения я присоединил мольбы свои к прочим христианам. Из церкви зашли к смотрителю духовного училища, которому я обязан многим. Наставления его способствовали к тому пути, на котором теперь наслаждаемся отеческим покровительством Общества поощрения художников. Начертили вид монастыря… сильный холодный ветер не позволил сделать его так, как должно.

13 сентября. Смотря на пейзажи, я не утерпел, чтоб ещё не поправить, чем и занимался весь день.

14, 15 сентября. Продолжал писать крестьянский двор.

16 сентября. Угрозы здешнего секретаря нас растревожили. Мирные занятия наши нарушаются невежеством одного гордого человека.

17 сентября. Послали письмо в Петербург к друзьям Волохову и Головне и занимались картиною. Надобно окончить скорее, время остаётся мало. Заходящее солнце, которое видно было из окна, я покушался сделать. Но напрасно, блеск лучей и золотистые края облаков ослепляли глаза. Это есть точка в живописи, которая останавливает и приводит художника в уныние.

18, 19 сентября. Занимался картиною и снял вид Луха.

20 сентября. Лошади и овцы были сегодня занятием.

21 сентября. Занимался картиною, овцами, которых и закончил.

22, 23 сентября. Первоначальная фигура коровы вышла не так, как бы желал. Она, кажется, отяжелила картину по своему колеру. Я полагаю, лучше бы было, если б она была совсем белой, но теперь уже поздно.

24 сентября. Занимаясь сегодня картиною, я увидел её несколько оконченной. Теперь пройти и сыскать вообще согласие в оной.

25 сентября. Приводил двор на картине в согласие.

26 сентября. Воскресный день посвятили отдохновению. Были за три версты от Луха и у помещика Г…, который просил нас сегодня побывать к себе. Возвращались домой поздно при лунном сиянии и, проходя мимо кладбища, где поживают наши праотцы, я чувствовал в душе особенную горесть. Тишина и безмолвие царствовало в сём месте, удалённом от жилища живых.

27, 28, 29 сентября. Занимался картиною.

30 сентября. Окончил картину, представляющую внутренность крестьянского двора, следовательно, и всё то, что до́лжно было сделать на родине. Так как мы просили Общество о позволении остаться для окончания до 1 октября, но хотя и кончено всё… Каким образом теперь выедем с картинами, которые ещё сыры? Но мы надеемся на благосклонность покровителей наших, уверены, что это не будет принято во что-либо противное правилам и повиновению.

1 октября. Вот то число, в которое мы должны выехать непременно из родины, но картины остановили на несколько дней, в которые должны порисовать в альбомы.

2, 3 октября. Занимался альбомом Его Превосходительства Карла Ивановича Баумгартена.

6 октября. Сегодня должен оставить родину, должно проститься с нею. На этом записи Григория Чернецова в дневнике 1826 года заканчиваются. Братьев ждал Санкт-Петербург, продолжение учёбы в Академии художеств и нелёгкий труд будущих художников.

П. ГАЛКИНА, кандидат исторических наук.

ТВОРЦЫ «ПОРТРЕТА ВОЛГИ» В 1819 году совет Российской Академии художеств рассматривал прошение шестнадцатилетнего «мещанского сына Григория Чернецова из Луха». Юный художниксамоучка писал, что «с малых лет имеет страсть к живописи, но не может себя усовершенствовать в оно» и просил принять его в число воспитанников Академии на казённый счёт, «ибо недостаточное состояние отца не позволяет определиться в Академию своекоштно». Григорию Чернецову в просьбе отказали, как не имеющему «урочных лет» и пояснили, что к обучению «предназначаются токмо те, кои уже в художествах образовались». Но юноша не отступил. Приехал в Петербург, добился разрешения заниматься в Академии по два часа в день рисованием с натуры. Трудно пришлось в столице сыну «лица податного сословия». Но талант заметили. Большую помощь художнику оказал первый издатель журнала «Отечественные записки», страстный собиратель картин русских художников Павел Петрович Свиньин. Будучи в Костромской губернии, Павел Петрович Свиньин посетил Лух. В семье иконописца Григория Степановича Чернецова ему показали рисунки братьев – Григория и Никанора. Они были отмечены печатью большой одарённости. …Лето 1826 года братья Чернецовы проводили в Лухе, выезжали на Волгу. В письме, адресованном Обществу поощрения художников, они делились своими впечатлениями: «Берега Волги поразили нас… не можем насладиться зрением красот отечественной природы». Талантом и упорным трудом прокладывали Чернецовы дорогу в искусство. Оба брата учились у Максима Никифоровича Воробьёва – наставника целого поколения русских

пейзажистов, оба выступили в конкурсе на золотую медаль и получили её. Григорий – за картину «Военная галерея Зимнего Дворца», Никанор – за «Перспективный вид французской галереи в Эрмитаже». Обоим было присвоено звание академика живописи. Шло время. В 1832 году Николай I заказал Григорию картину «Парад на Марсовом поле». Заказ был принят, но выполнен весьма своеобразно. Отступив от традиций, художник – выходец из народа изобразил на переднем плане не придворную знать и не парадно марширующие войска, а толпы зрителей. Среди них видишь Пушкина, Крылова, Жуковского, Гнедича, художников – Иванова, Брюллова, Воробьёва, Венецианова, самих братьев Чернецовых, скульптора Мартоса, создавшего памятник Минину и Пожарскому в Москве, архитекторов Воронихина и Тона, издателя Свиньина, партизана Отечественной войны Давыдова… В личном архиве Григория Чернецова сохранились эскизы с лиц, изображённых на картине. На некоторых эскизах художник сделал интересные надписи. Под рисунком Дениса Давыдова, например, сказано, что он зарисован «на первом чтении Гоголем «Ревизора», под эскизом Пушкина – «Рисовано с натуры 1832 г. 15 апр. Ростом 2 арш. 5 вершков с половиной». Большой интерес представляет творческое путешествие братьев Чернецовых по Волге. Художники задались целью запечатлеть могучую русскую реку, красоту её берегов. В дневнике, хранящемся в архиве Русского музея, 1 мая 1838 года художники писали «мысль о живописном путешествии водою по Волге, в течение нескольких лет нас не оставлявшая, – осуществилась. Вчера мы приехали в Рыбинск, откуда предположили начать путешествие по знаменитой реке, которой живописные берега, частью были знакомы нам, и в художественном отношении представляют неограниченный источник прекрасного». В Рыбинске живописцы приобрели баркас, на котором был домик. Плывя вниз по Волге, художники делали многочисленные зарисовки, собирали исторические сведения о местах, которые рисовали. Они стремились достоверно передать колорит, жизнь поволжан. В середине июня баркас прибыл в Плёс. В дневнике появилась запись: «Плёс, безуездный город, обоснован в 1410 году… жители прекрасно воспользовались струями ключей, во множестве бьющих из горы. Они провели эти ключи через дворы, в которых устроены садки для рыбы, и вода, проходя через оные, продолжает путь жёлобами, где её берут для домашнего употребления, так сказать под руками. Садки же устраивают так, чтобы в зимнее время вода не могла в них замерзать. В этих садках, в чистой ключевой воде плавают стерляди и другие обитательницы волжских вод. Хозяин перед обедом, или чтобы попотчевать гостя, выходит во двор, выбирает любую, поддевает обречённую саком и – в кастрюлю. Подобное приволье редко можно встретить». Ещё одна путевая запись: «Городец, прежде был городом и резиденцией князей Городецких и даже имел своих епископов. Теперь – это только значительное село. Ковка якорей и колокольных языков составляет промысел жителей. Прежде здесь производился также значительный промысел пряника… Некоторые из пряников делали весом до пуда. Украшения на них делают издре́вле безызменные». Интересные записи о Костроме, Нижнем Новгороде, Самаре и других городах Поволжья. Путешествие по Волге завершилось лишь в ноябре, возле Астрахани, да и то «по случаю застигших льдов». За эти полгода братья сделали 1 982 рисунка. Они-то и послужили основой для создания панорамы великой русской реки, над которой художники работали тринадцать лет. Рисунки, составляющие панораму, склеены в 14 полос. Их общая протяжённость равна 746 метрам. Завершив панораму, Чернецовы решили преподнести её царю. Они надеялись, что она будет издана отдельным альбомом. В записке министру императорского двора художники писали, что «это портрет Волги интересный для любознательности не только теперь,

но и впоследствии, когда по неизбежным законам природы и вид, и формы, и население берегов и само течение величайшей и благодательнейшей реки изменится» Однако надежды на публикацию панорамы не оправдались. Она не вызвала особого интереса у Николая I и была передана в Эрмитаж на хранение. А потом… Потом в течение ста лет панорама считалась бесследно исчезнувшей. Попытки найти её были частыми, но безуспешными. Почти каждая работа искусствоведов, касающаяся творчества братьев Чернецовых, вплоть до 1964 года заканчивалась сожалением о гибели чудесного творения – «Портрета Волги». В 1964 году панорама нашлась. Она была обнаружена З. Фомичёвой в рукописном отделе Государственной публичной библиотеки имени Салтыкова-Щедрина. Там замечательное произведение и находится в настоящее время. Волжский дневник братьевхудожников со 150-ю рисунками будет опубликован издательством «Мысль» под названием «Панорама Волги». Картины Григория и Никанора Чернецовых экспонируются сейчас во многих музеях страны. Они представлены в Третьяковской галерее, в Русском музее, в ряде областных краеведческих музеев и картинных галерей. Ивановская картинная галерея хранит два произведения художников-луховчан – «Грот на Волге» (написана Григорием во время путешествия по Волге) и «Римский форум» (архитектурный пейзаж, нарисованный Никанором).

Н. КОКУРИН.

ВНИЗ ПО МАТУШКЕ, ПО ВОЛГЕ Лух За время своего путешествия по Волге художники Чернецовы не могли не побывать на своей малой родине. Прибыв в Кинешму 23 июня и завершив там свои дела, они вечером того же дня сели на тележку и отправились в Лух. На утренней заре, подъезжая лесом к родным местам, они слышали знакомый с детства колокольный звон, который будил воспоминания о невозвратных юных днях!.. Вот как поэтично выразили Чернецовы свои чувства: Страна, где мы впервые

Вкусили сладость бытия, Поля, холмы родные, Родного неба милый свет, Знакомые потоки, Златые игры первый лет И первых лет уроки, Что вашу прелесть заменит? О, родина святая, Какое сердце не дрожит, Тебя благословляя? Отсюда ясно, что чувство любви Чернецовых к своей малой родине не могло сложиться без знания её истории. Вот почему большой интерес для нас представляют записи Чернецовых относительно прошлого Луха. По мнению Чернецовых, Лух не моложе Москвы, и построен в середине XII века Юрием Долгоруким. Однако ниже они указывают, что Лух впервые упомянут в исторических записях лишь в 1429 году, то есть, в период царствования великого князя Василия Васильевича Тёмного. Следующее упо-минание о Лухе Чернецовы относят к 1482 году и связывают его с именем князя Фёдора Ивановича Бельского, которому Лух был пожалован государём Иваном III. Интересна, в частности, запись, относящаяся к этому событию: «…Верстах в 13 от города в лесу бывшей усадьбы князей Бельских…» Где это место в лесу? Сейчас вряд ли кто может с определённостью указать его. Строго следуя исторической хронологии, Чернецовы пишут о том, что в смутное время в 1608 году «…жители луховские соединившись с другими, под предводительством сотника Красного, мещан Кувшинникова, Наговицына, Деньгина и крестьянина Лапши разбили у себя шайки гетмана Лисовского, злодействующего тогда в здешнем крае». Последняя запись, касающаяся исторической известности Луха в прошлом, по мнению Чернецовых, связана с именем боярина Артамона Сергеевича Матвеева, образованного человека, крупного дипломата своего времени, проживавшего в Лухе с марта по май 1682 года. Далее Чернецовы приводят интересные природно-геогра-фические данные о самом Лухе, реке Лух, древнем земляном укреплении, лухских церквах и тому подобному. Чернецовы пишут, что «Лух прежде был окружён дремучими лесами, около него в старину водились бобры, теперь куницы, норки и горностаи и выхухоль ещё редко попадаются, а о медведях давно уже и не слышно». Отмечая, что речка Лух от своего истока до впадения в Клязьму имеет протяжённость до 100 вёрст, Чернецовы указывают на две её особенности. Во-первых, в реке попадаются речные раковины удивительные по своим размерам, достигающим пяти вершков. Вовторых, части огромных дубов, встречающиеся в реке Лух и её притоках, поражают своей величиной. Так часть дуба, найденная в речке Добрица, в диаметре своём равнялась высоте человеческого роста! Касаясь существующего в Лухе древнего земляного укрепления, Чернецовы пишут, что оно имеет четырёхугольную форму, с трёх сторон окружено земляным валом, а с одной стороны омывается рекою. В одной из сторон вала имеется интервал, служивший, по-видимому, для ворот. По мнению Чернецовых внутри укрепления находилось жильё, о чём свидетельствуют его следы, видимые в образовавшейся промоине. Ссылаясь на предания, Чернецовы утверждают, что внутри укрепления была деревянная церковь. Чернецовы приводят и некоторые размеры земляного укрепления: 185 шагов в длину и 125 в ширину. Высота укрепления, к сожалению, не приводится, но, по мнению художников, древнее укрепление замечательно именно по высоте своей, а не по пространству.

Особо отмечают Чернецовы Лухские церкви. Именно они три церкви и две шатровых колокольни придают Луху хороший вид. Две из церквей являются соборными, причём, в одной из них находятся древние иконы, принадлежащие ранее церкви, существовавшей в середине земляного укрепления. В 500 пудов колокол соборной церкви далеко слышен вокруг, а при весеннем разливе звон его ещё более усиливается. Третья церковь – приходская по величине и построению значительнее соборных. Она о пяти главах и с двумя пилонами внутри, поддерживающими свод. На колокольне, принадлежащей приходской церкви, находятся редкие старинные часы с боем, которые определяют долготу дня и ночи и отбивают часы от восхождения солнца, начиная с первого часа дня и по захождению с первого часа ночи. На сегодня, к большому сожалению, колокольня полностью разрушена, также как и паперть, окружающая её с двух сторон. Исчезли и два надгробных камня с высеченными на них словами и украшениями. Чернецовы приводят интересную историю сооружения приходской церкви. Построена она около 1650 года иждивением Гостинной Сотни Поповым, он же пожертвовал в церковь богатую утварь. Чернецовы, ссылаясь на лухских стариков, приводят интересные сведения о Попове. Он вёл большую торговлю за морем, был известен Петру I, говаривал с ним и бывал на собраниях у царя в Архангельске. Возможно, благодаря этому, Пётр I позволил ему беспошлинно вести торговлю всякими товарами по всей России. Попов имел в Лухе каменный дом, большие кожевенные заводы и мерил серебро ковшами. Во многих местах здешней стороны он на свои средства построил значительный храмы, но лухская приходская церковь, по-видимому, была самой значительной. Чернецовы отмечают в своих записках и кладбищенскую церковь, находящуюся за городом. Особенно замечательна, по их мнению, её колокольня, так как она построена без рисунков плана и фасада. Каждый ярус колокольни есть игра воображения мастеракаменщика. Характеризуя жизнь и быт луховчан, Чернецовы замечают, что из-за посредственного состояния жителей, в городе мало каменных домов. Пишут они также о том, что главный промысел жителей Луха составляют огородные овощи, в особенности лук, который здесь родится в изобилии. В дневнике Чернецовых можно найти интересную запись, касающуюся их происхождения. Оказывается, при боярине Артамоне Сергеевиче Матвееве (проживающем в свою бытность в Лухе в доме Попова) находился его духовник – священник Василий Чернецов. Сын духовника, также Василий, основав жительство в Лухе, был прапрадедом Григория и Никанора. Далее Чернецовы пишут, что их отец с малых лет помнил много бумаг в свитках, принадлежащих Василию и безусловно содержащих много интересного. Однако, к большому огорчению, все эти бумаги погибли во время пожара. Вот такая интересная и зовущая к размышлению информация содержится в дневниках Чернецовых. Читая их, как бы соприкасаешься с историческим прошлым родного края и сознаёшь, что знание истории нашей малой родины необходимо каждому из нас для того, чтобы жить, работать и продолжать её славную историю. Плёс Записи Чернецовых, касающиеся одной из жемчужин Волги, находящейся на территории нашей области, особенно интересны для нас. Вот что записано в дневниках Чернецовых: «Плёс, безуездный город, основан в 1410 году великим князем Василием Дмитриевичем. Находится на правом берегу Волги при устье реки Плёс. Он расположен при подошве горы, на которой находятся остатки укрепления, состоящего в земляном

валу. Один из холмов этой горы, возвышаясь более 30 сажен от поверхности воды, называется Башенной горою, вероятно, от существовавшей на ней башни. Между жителями есть предание, что это укрепление построено в один год по воле царя Иоанна Васильевича III». Интересны записи Чернецовых, касающиеся быта и жизни жителей Плёса. Особое удивление вызывают заметки о рыбных богатствах Волги тех лет. «Жители прекрасно воспользовались струями ключей, во множестве бьющих из горы. Они провели эти ключи через свои дворы, в которых устроены садки для рыбы, и вода, проходя через оные, продолжает путь жёлобами, где её берут для домашнего употребления, так сказать, под руками. Садки же устраивают так, чтобы и в зимнее время вода в них не могла мёрзнуть. В этих садках в чистой ключевой воде, плавают стерляди и другие обитательницы волжских вод; хозяин перед обедом, для своего семейства или, желая попотчевать доброго гостя, выходит на двор, выбирает любую, поддевает обречённую саком и… в кастрюлю! Подобное приволье редко можно встретить!» Сегодня, к великому сожалению, о подобном можно только мечтать… Наше бурное и стремительное время, преуспев во многом, к сожалению, привело к нарушению природных равновесий существующих в районе Волги. В результате о многом, что было характерным для жизни Волги 150 лет назад, можно лишь вспоминать… Интересно и мнение Чернецовых относительно плёсской пристани. «Небольшая плесская пристань прекрасно устроена самой природой. Каменная гряда, выдающаяся в Волгу, имея твёрдое основание, делает её удобною, тем более, что весь берег очень вязок от струй ключей, выходящих из гор, но это место не имеет сего неудобства». Описывая местные промыслы, Чернецовы упоминают о полотняной фабрике купцов Частухиных, на которой выпускают фламандское полотно, салфетки и канифасы разного рода. Фабрика эта к тому времени существовала уже более 40 лет, и в зимнее время на ней ежедневно трудилось до 200 рабочих. Однако основную часть пряжи с фабрики всё же отдавали на переработку крестьянам окрестных деревень. Касаясь быта жителей Плёса, Чернецовы отмечают добротные и любовно выстроенные дома. «…Здесь есть очень хорошие дома, и во многих из них стены комнат кажутся с первого взгляда сделанными как бы под мрамор. Но в этот вид они приведены грунтовкой, по которой покрыты масляными красками. Полы обиты войлоками, на которые натянут холст, также выкрашенный красками на масле. Сверх мягкости своей они имеют то удобство, что их легко содержать в чистоте». Далее. Чернецовы, с сожалением пишут о том, что прежде в Плёсе было много резчиков печатей, но постепенно эти мастера «перевелись» и к настоящему времени подобное искусство в Плёсе не существует. На этом записи Чернецовых относительно Плёса заканчиваются и хотя они довольно кратки, но, безусловно, интересны для всех нас, для тех, кто живёт в Плёсе, любит в нём отдохнуть, интересуются историей родного края.

21 июля Чернецовы, пользуясь благоприятной погодой, покинули Плёс. Их внимание привлёк правый берег Волги. Именно он был особенно живописен. Самым красивым представлялось место, на котором находилось село Борщовка. Протекающая здесь речка Сунжа придавала волжскому пейзажу особое обаяние. Чернецовы сделали здесь небольшую остановку и отправились на берег, чтобы навестить своих знакомых. К ночи они вернулись к себе на лодку, захватив для своего музея, найденную на берегу Волги, огромную кость какого-то исполинского животного. Жаль, что в своём дневнике Чернецовы не упоминают более ничего о своих знакомых. А, безусловно, знать о них хотелось бы несколько больше! На другое утро, миновав устье живописной Сунжи, Чернецовы отметили в своём дневнике, что давным-давно на этом берегу находилось место, служащее временным

пристанищем для бывшего в этой стороне разбойника Ивана Фадеича. Именно он с шайкою себе подобных наводил ужас на всех проезжающих эти места… Кинешма Позади остался Плёс, впереди была Кинешма… Миновав Солдогский перекат, где изза мелей гружёные суда вынуждены перепауживаться (перегружаться по мелководью), при повороте Волги Чернецовы увидели Кинешму. Матросы налегли на вёсла. Лодка пошла быстрее и вскоре причалила к левому, противоположному от Кинешмы, берегу. Берег этот был знако́м Чернецовым. Лет двенадцать назад они делали здесь зарисовки. Ещё тогда их внимание привлёк огромный, в четыре обхвата вяз, служащий художникам живописной «моделью». Другой достопримечательностью этих мест было каменотёсное дело местных крестьян. Здесь на левом берегу Волги крестьяне деревни Олекино высекали из камня (доставляемого из Рыбинска) мельничные жернова. Работа эта, как отмечали Чернецовы, требует особого искусства, а выбор камней, пригодных для жерновов, большого опыта. Готовые жернова затем отправляли для продажи на Нижегородскую ярмарку, где на них был заметный спрос. Зарисовав с левого берега общий вид Кинешмы, Чернецовы переправились к правому берегу и ознакомились с городом и его историей. К сожалению, в дневнике Чернецовых записи о Кинешме очень лаконичны и кратки. По мнению Чернецовых, время основания Кинешмы неизвестно. В смутное время она дважды терпела беды и разорения от шаек гетмана Лисовского. В память о мужественной борьбе жителей под руководством Воеводы Боборыкина 23 мая 1609 года и светлой памяти павших защитников в городе сооружена часовня, в которой ежегодно совершается торжественное церковное поминовение по погибшим за Отчизну. Сохранились в городе также и следы бывшего земляного укрепления. Касаясь расположения Кинешмы, Чернецовы отмечают, что она находится при впадении в Волгу двух речек: Кинешемки и Касот, но лучшие здания располагаются на Волжской набережной. О развитии ремёсел и торговли записано, что в городе имеется четыре фабрики, на которых вырабатывается большое количество бумажных и холщовых товаров, ведётся большая торговля. В летнее время к кинешемской пристани приходит много судов, гружёных хлебом, а осенью в течение двух недель в городе шумит многоликая ярмарка, на которую стекается много народа. А. БАРАНОВ, член союза журналистов СССР.

ХОЖДЕНИЕ ЧЕРНЕЦОВЫХ НА ВОСТОК К этой объёмистой рукописи в тяжёлом переплёте с золотым тиснением я прикасаюсь не без волнения. На титульном листе написано: «Путевые записки по Востоку братьев Г. и Н. Чернецовых в 1842 и 1843 годах». Служитель Русского музея в Ленинграде, предоставивший мне этот объёмистый альбом с текстом и рисунками, приятно удивлён тем, что видит живого «земляка» братьев Чернецовых и охотно отвечает на вопросы и запросы. На стол ложится ещё один альбом с записями и рисунками художника. На первой странице основного альбома, датированной 3 (15 сентября) 1842 года, записано: «Настал определённый час, в который мы должны были оставить твёрдую землю Европы, Италии и Неаполь – и отправиться в далёкий путь, через сине-море, обвораживающее взор наш своими игривыми лазурными и бирюзовыми отливами…» Из этих строк можно понять, что Чернецовы отправились на Восток с Аппенинского полуострова, где они изучали искусство итальянцев и прежде всего живопись эпохи Возрождения. В Италии среди других был исполнен групповой портрет «Русские художники в Риме в 1842 году». Персонажи группового портрета изображены на фоне

развалин римского Форума. Теперь эта картина экспонирована в Минске в Государственном художественно музее Белорусской ССР. …Итак, Италия – позади. На палубе парусника три брата Чернецовых – Григорий, Никанор и Поликарп. Последнему идёт всего девятнадцатый год. …И вот однажды утром с палубы судна перед взором художников открылся берег Африки. «Сине-море» осталось позади. Оно уже было запечатлено акварельными красками на альбомных листах. А потом живописцы «перенесли» на бумагу приморскую башню Александрии – преемницу того знаменитого маяка, который когда-то был «символом света и александрийской мудрости» и одним из «семи чудес мира». С благоговением рисовали художники знаменитую «иглу Клеопатры», покрытую иероглифами. Не знали они, конечно, что эта их акварель окажется своего рода историческим документом и свидетелем обвинения в адрес колонизаторов. Ведь нет теперь на своём месте «иглы Клеопатры», её англичане выкрали из Египта и установили в Лондоне. В путевых альбомах Чернецовы запечатлели и панораму дельты Нила, и поднявшиеся к бездонному небу Востока стройные минареты Александрии. «Но скорее, скорее к пирамидам, скорее к Сфинксу», – писали братья в дневнике. Но вот и пирамиды в Гизе! На листах альбома эти гиганты эпохи фараонов выглядят фиолетовыми конусами среди пепельных дюн, а пространство между небом и пустыней смотрит с акварелей в пыльно-золотистом блеске. Не могли, разумеется, Чернецовы предвидеть то, что через 65 лет на пирамиды будет смотреть замечательный мастер пейзажа, русский писатель Иван Алексеевич Бунин. Он не кистью, а словом нарисует в своих путевых очерках пирамиды в Гизе тоже фиолетовыми красками, а пространство между пустыней и небом также пыльно-золотистым. Удивительное совпадение ви́ дения одного и того же объекта в преломлении таланта живописца и таланта писателя из одной и той же страны – России! Много впечатлений осталось у Чернецовых от посещения Каира. Плечистые мечети и стройные минареты старого сарацинского города буквально просились на бумагу. Манили своими красками и богатством шумные базары. И вот волнующая неожиданность. Русских живописцев захотел увидеть и принять в своём дворце тогдашний правитель Египта Мухаммед Али, личность знаменитая в истории Ближнего Востока. Браться Чернецовы были приняты владыкой Египта с большими почестями как гости из великой северной державы. Больше того, они получили особое право рисовать в мечетях, чего не позволялось до тех пор никому из европейцев. Но Григорию и Никанору было очень трудно использовать это право. Шёл девятый месяц мусульманского лунного календаря – Хиджри, и жители Каира должны были соблюдать пост. Мечети были переполнены, и Чернецовым пришлось перенести мольберты на улицы и площади египетской столицы. Жизнь Каира художники запечатлели во многих акварелях и карандашных зарисовках. «Базар невольников, – писали Чернецовы, – теперь опустел; по крайней мере, публично уже не существует, хотя невольников и продают в закрытых местах. Нередко мы видели на улицах перекупщиков этого унизительного торга. Видели полунагих абиссинцев, которых водили по дворам, чтобы сбыть их за сносную цену». Зная высокую гуманность Чернецовых, становится понятным внутренний протест их против работорговли на Ближнем Востоке. Этот протест выражен в гневных строках путевого дневника художников. В Каире братья из далёкого Луха хотели пробыть подольше. Но здесь их постигло несчастье. Младший брат Поликарп, подававший большие надежды в живописи, внезапно тяжело заболел. Причиной тому была египетская жара. Надо было спешить к северу. И вот принято решение – ехать в Палестину. В ту пору ещё не было Суэцкого канала. Поэтому значительное пространство пришлось пересекать на верблюдах. Караванный

путь в Синайской пустыне был тяжёл для больного. На подходе к Иерусалиму он умер. Братья похоронили Поликарпа на одном из древних кладбищ этого города неподалёку от могилы великого сына грузинского народа, творца знаменитого эпоса «Витязь в тигровой шкуре» Шота Руставели. И снова в путь. По нагорьям и пустыням Палестины и Ливана приходилось передвигаться зачастую на ослах, укрываясь от жарких лучей солнца широкополыми соломенными шляпами. Из пёстрых египетских сум, висевших на ослиных боках, выглядывали подрамники, кисти, ножки мольбертов. Акварели и карандашные рисунки рассказывают о каменистой Иудейской пустыне, зелёной долине Иордана. С листов альбома смотрят плоские крыши Бейрута, изящные финиковые пальмы, знаменитые ливанские кедры. С любовью выписаны лица арабских земледельцев, носильщиков, ремесленников, предков тех, кто сейчас сражается за независимость своих родных земель от сионизма и его покровителей – агентов имперских амбиций Вашингтона. Чернецовы возвращались на родину в 1844 году. «…Так закончилось наше путешествие на Восток, – писали художники, – мечта о нём родилась ещё в детстве нашем, когда мы жили в родном Лухе, где мы получили первые уроки живописи в бедной иконописной мастерской нашего отца…» Я закрываю «Путевые записки по Востоку» и с горечью думаю ещё об одной мечте братьев-художников, которой не дано было сбыться. Они мечтали издать свои «Записки» и отпечатать в литографии акварели. Но, увы, не нашли поддержки ни у властей николаевской России, ни у издателей. Вчитываясь в текст «Записок», невольно приходишь к выводу, что путешествие Чернецовых было своего рода миссией доброй воли представителей русского искусства на Ближнем Востоке в сороковых годах минувшего столетия. И чем больше знакомишься с путевыми записками, тем бесспорнее кажется утверждение газеты «Северная пчела», которая в одном из своих номеров за 1844 год писала: «Чернецовы совершили подвиг замечательный, важный и знают это, благодаря своей скромности, только про себя…» …И вот снова пришла бедность. Григорий скончался в 1865 году. Чтобы похоронить брата, Никанору пришлось протягивать руку за помощью. Сам он умер в полной бедности в 1879 году. Владимир Васильевич Стасов писал о Чернецовых: «Наши художники хватались за карандаш и кисть, выползая бог весть из каких нор и трущоб, шагая вперёд через невесть какие беды, лишения и несчастья – всё же шагали, всё же доходили до того, что светилось их дело светлой звездой на горизонте… Такой звездой в русском искусстве ярко загорелось их путешествие на Восток, их подвижническое хождение за «Сине-море».

А. БАРАНОВ, член союза журналистов СССР.

ПОДВИГ ХУДОЖНИКА В мае 1977 года исполнилось 140 лет с того дня, когда наш знаменитый земляк – луховчанин академик живописи Григорий Григорьевич Чернецов закончил свою работу над самой известной своей картиной «Парад на Марсовом поле». Ещё в 1832 году император Николай I поручил Григорию Григорьевичу Чернецову нарисовать картину «Парад на Царицином лугу». Это было крайне ответственное и трудное задание.

Прежде чем создать многопортретную картину, Чернецов сделал великое множество зарисовок и этюдов. К сожалению, до нас дошло лишь около двух десятков эскизов, а порой совсем законченных портретов, отличительной особенностью которых является их исключительная документальная точность. В известном эскизе Григория Григорьевича Чернецова к портрету Александра Сергеевича Пушкина был указан даже рост поэта. Первый вариант картины вызвал крайнее недовольство императора. Шеренги гвардии оказались как бы на втором плане. Внимание же зрителя больше привлекали группы публики, собравшиеся посмотреть на парад. Пришлось «живописцу его величества» несколько уступить воле Николая I. Но и в окончательном варианте художник сделал зрителей и военных одинаковыми «героями» картины, которая имела внушительные размеры: 2 метра по вертикали и 3,5 метра по горизонтали. Пять лет трудился художник над своей изумительной картиной. На полотне было выписано более 200 портретов. «Парад на Царицыном лугу» стал своего рода портретной галереей Петербурга пушкинской поры. Вглядываясь в картину, мы узнаём известных писателей, актёров, художников: Александра Сергеевича Пушкина, Ивана Андреевича Крылова, Василия Андреевича Жуковского, Николая Ивановича Гнедича, Дениса Васильевича Давыдова, Михаила Николаевича Загоскина, Карла и Александра Брюлловых, Василия и Петра Каратыгиных, Алексея Гавриловича Венецианова и многих других. Эта своеобразная живописная энциклопедия знакомит нас и с такими, например, деятелями искусств, как Андреем Осиповичем Сихра и его учеником Семёном Николаевичем Аксёновым, знаменитыми в то время композиторами и гитаристами. Это они оставили для потомков песни «Среди долины ровные» и «Выйду ль я на реченьку». Как известно, Николай Первый остался не доволен и окончательным вариантов картины. «Не слишком ли много черни представлено Чернецовым на параде моих войск, – заявил российский самодержавец и ткнул при этом пальцем в то место, где был изображён человек в одежде простолюдина. Этим простолюдином был петербургский кровельщик Пётр Телушкин. Кисть художника дала ему место среди зрителей парада не случайно. Пётр Телушкин прославил своё имя в народе настоящим трудовым подвигом и почти беспримерной отвагой. В один из осенних дней 1830 года он с помощью одних верёвок поднялся на самую верхушку шпиля собора Петропавловской крепости и на высоте 130 метров сумел отремонтировать кровлю и починить изображение ангела, несущего крест. Многотысячная толпа жителей Петербурга наблюдала за этим беспримерным для того времени проявлением смелости. В этой толпе находился будущий творец картины «Парад на Марсовом поле». Пламенный патриот своей родины, выходец из простого народа, Григорий Григорьевич Чернецов отдал дань уважения простому человеку, мастерузолотые руки Петру Телушкину, поместив его портрет среди петербургских знаменитостей. Вот уже 140 лет удивляет почитателей искусства картина «Парад на Марсовом поле», удивляет трудолюбием художника, его мастерством. С фрагментами этой картины мы знакомимся с школьных лет, листая страницы хрестоматий и учебников по русской литературе. Не все до сих пор знают, что групповой портрет русских писателей, среди которых изображены Александр Сергеевич Пушкин, Василий Андреевич Жуковский, Иван Андреевич Крылов и другие, – это фрагмент картины «Парад на Марсовом поле». И не случайно она находится сейчас во Всесоюзном музее Александра Сергеевича Пушкина в Ленинграде. Ведь наш знаменитый земляк был одним из близких друзей великого русского поэта.

Не случайно Александр Сергеевич Пушкин обращался в своих письмах к Григорию Чернецовы по дружески на «ты».

С. ЛОГИНОВ.

ЧЕРЕЗ ТЕРНИИ – К ЗВЁЗДАМ Обширен список замечательных людей, своими трудами прославивших наш Ивановский край, свою Отчизну. Любители прекрасного с большой гордостью произносят имена энтузиастов и патриотов русского искусства, уроженцев древнего Луха, художников прошлого века Григория и Никанора Чернецовых. Вся жизнь их в условиях феодально-сословной монархии была цепью лишений и мытарств. Только исключительные трудолюбие и воля, в сочетании с любовью к родной земле, к искусству, помогли Чернецовым стать видными мастерами кисти. В становлении Григория и Никанора как художников особенно благородную роль сыграли их отец Григорий Степанович и старший брат Евграф. Отец постоянно поддерживал и одобрял начинания сыновей. Евграф был для них к тому же подлинным другом и наставником, а также первым учителем («за неимением в городе никакого училища»). В семействе иконописцев Чернецовых издавна существовал интерес к светской книге. Начитанность позволила сначала Григорию, затем Никанору, а позднее их младшему

брату Поликарпу перешагнуть через традиции консервативного ремесла, которым занимались старшие. Жажда знаний, стремление порвать с иконописным ремесленничеством не давали покоя юношам из «низкого», податного сословия. В 1819 году Григорий обратился с просьбой принять его в число воспитанников Санкт-Петербургской Академии художеств, но получил отказ. Это, однако, не остановило Григория. Получив от семьи малую толику денег, он летом того же года с трудом добрался до Петербурга. Все, кому довелось тогда увидеть его работы, вплоть до президента Алексея Николаевича Оленина, отметили незаурядные способности Григория Чернецова. И всё же из-за «низкого» происхождения его приняли в академию лишь вольноприходящим, «посторонним» учеником. Ему разрешалось всего-навсего заниматься «ежедневно по два часа рисованием с оригиналов». Близкое участие в судьбе Григория, а несколько позднее и Никанора, приняло возникшее в 1820 году Общество поощрения художников. Помогал им также старинный знакомый семьи Чернецовых, известный общественный деятель того времени Павел Петрович Свиньин. Тем не менее, жить в столице Григорию становилось всё труднее. Ждать длительной (обучение в академии продолжалось около десяти лет) и основательной поддержки от семьи не приходилось. Юноша бедствовал. Позднее он вспоминал, как после дневных занятий с жадностью поедал в классах рисования грязные хлебные комочки, которыми вместо нынешних резинок стирались неверные карандашные штрихи. Три долгих года были наполнены такой вот нуждой и сословными унижениями. Только после того, как Общество поощрения художников, учитывая успехи Григория Чернецова в рисовании, постановило выплачивать ему ежемесячное пособие, в жизни талантливого юноши наступило некоторое улучшение. В 1823 году в столицу перебрался и Никанор. Несмотря на дарование, замеченное в представленных им работах, его тоже приняли «посторонним» учеником. Семье Чернецовых, оставшейся в Лухе, стало ещё труднее кормиться от своего промысла, да ещё платить подати за каждую душу (в том числе и за Григория с Никанором), нести другие тяготы шестого из «градских сословий». Согласно «Жалованной грамоте на права и выгоды городам Российской империи», представители шестого сословия, которое с конца XVIII века именовалось «мещанским», облагались рядом обязательных поборов и повинностей. К мещанам применялись телесные наказания, из их среды выставлялись рекруты. В обширной литературе, посвящённой жизни и творчеству Чернецовых, ничего не говорится о том, как они сумели выйти из этой сословной зависимости, которая довлела над ними со дня их рождения. Не так давно мне удалось обнаружить среди дел канцелярии костромского губернатора за 1826 год не опубликовавшееся ранее «Дело по отношению членов Общества художников о увольнении луховских мещан Чернецовых в независимое состояние». Как видно из документа, один из основателей Общества поощрения художников статс-секретарь Пётр Андреевич Кикин весной 1825 года обратился к костромскому губернатору Карлу Ивановичу Баумгартену со следующим письмом: «Вашему превосходительству небезызвестно из сношений моих с Вами, что вверенной Вашему управлению губернии города Луха, обыватели, состоящие в мещанском звании, Григорий и Никанор Чернецовы учатся здесь художеству на счёт Общества поощрения художников и давно уже подают хорошие о себе надежды. Нынче по поручению Комитета Общества, который видя ежедневные почти успехи сих молодых людей, убеждается в необходимости доставить им независимости состояния, обращаюсь к Вашему превосходительству с покорнейшей просьбой принять на себя

посредство в сём деле и предложить мещанам города Луха, не согласятся ли они уволить из своего сословия означенных двух братьев Григория и Никанора Чернецовых, которые без сомнения, в звании художников принесут несравненно большую пользу соотечественникам, нежели тогда, когда бы они остались в мещанах. Я доводил уже до сведения Комитета Общества изъявленную мне Вашим превосходительством готовность споспешествовать увольнению Чернецовых, и Комитет поручил изъявить Вам за сие благодарность его, уверить Вас милостивый государь, что по совершению успеха сего дела он, доставив в Чернецовых хороших художников Отечеству, никогда не забудет, что он Вам будет за них обязан. С Совершенным почтением имею честь быть Вашего превосходительства покорнейший слуга Пётр Кикин. № 137. Март 20, 1825 года». Костромской губернатор пошёл навстречу просьбе общества. В письме «луховскому градскому главе» от 6 мая 1825 года он предложил «употребить в деле сём посредство, которое бы служило удовлетворительным исполнением отношения господина статссекретаря Кикина…» В мае того же года состоялось «полное собрание мещанского общества» города Луха. Своим «Приговором об увольнении из общества мещанских детей Чернецовых» оно дало согласие, желая «оным проходить успехи художества гораздо далее…» По окончании с золотыми медалями Академии Григорий и Никанор Чернецовы получили звание художников, а по «Табели о рангах» были отнесены к самому последнему, 14-му классу. Подлинным патриотическим подвигом братьев-художни-ков было путешествие по Волге. Собрав все свои средства, летом 1838 года на судне, специально приспособленном для плавания под парусами и на вёслах, они отправились из Рыбинска в Астрахань. Во время этой поездки была создана уникальная, ныне широко известная живописная панорама берегов великой реки. Братья Чернецовы известны также как авторы многих иных полотен и рисунков. Наиболее примечательны «Парад на Царицыном лугу», «Русские художники в Риме в 1842 году» и другие. Никанором Григорьевичем Чернецовым написаны картины «Вид Дальяла», «Базар в Тифлисе», множество пейзажей. На этюде к одному из полотен сохранилась надпись: «Писана была картина для поэта А.С. Пушкина». После его гибели братья написали картину «Пушкин в Бахчисарайском дворце». Совершенно уникальными можно считать живописные произведения и дневники, привезённые братьями из поездки по Египту, Ливану и Сирии, предпринятой в сороковых годах. Несмотря на упорный труд, уделом братьев оставалась постоянная нужна. Она заставляла художников браться подчас за случайные заказы, а в старости – обращаться с унизительными просьбами к правительству о материальной помощи. Советские люди бережно хранят память о патриотах родной земли, академикаххудожниках Григории и Никаноре Чернецовых. Их произведения экспонируются во многих музеях страны и, в частности, нашего края. Опубликованы материалы их путешествий, дневники. Не так давно издательство «Мысль» выпустило книгу «Григорий и Никанор Чернецовы. Путешествие по Волге». В Лухе одна из улиц нового жилого квартала названа именем Чернецовых.

А. БАРАНОВ, член союза журналистов СССР.

ИЗ ТЬМЫ К ЗВЁЗДАМ Улица Чернецовых. Она не только часть Луха. Она отметка на исторической памяти луховчан. Она напоминает о наших славных земляках – первых художниках-академиках Ивановской земли братьях Григории и Никаноре Чернецовых, друзьях Александра Сергеевича Пушкина. О них в Большой Советской энциклопедии сказано: «Их картины сочетаются с документальной точностью деталей и правдивостью наблюдений. Просветительские по характеру, проникнутые интересом к родной природе, эти произведения стали одними из этапов формирования в русской живописи национального пейзажа». Очень метко и впечатляюще охарактеризовал творческий путь Чернецовых знаменитый знаток и организатор русского искусства Владимир Васильевич Стасов: «Наши братья-художники хватались за карандаш и кисть, выползая, бог зная, из каких нор и трущоб, шагая вперёд через беды, лишения и несчастья – всё же шагали, всё же доходили до того, что светилось их светлой звездой на горизонте». «Выползая из нор» А всё началось так. Весной 1819 года известный издатель журнала «Отечественные записки», к тому же художник, Павел Петрович Свиньин во время пребывания в гостях у

своей дочери, жившей в Костромской губернии, заглянул ради любопытства и в Лух. Осматривая местные достопримечательности, увидел на заборах размашистые рисунки, изображавшие лухские соборы и постройки местного купечества. Угадывался в этих рисунках явный талант их автора. Выяснилось, что рисовальщиком на лухских заборах был семнадцатилетний сын местного иконописца мещанина Григория Чернецова, которого звали по отцу тоже Григорием. Павел Петрович Свиньин считал себя покровителем молодых талантов. Поэтому счёл для себя обязанностью устроить юношу Григория Чернецова учеником Академии художеств в Петербурге. В начале Григорий был «посторонним учеником» Академии. Потом стал «утверждённым» её слушателем. В 1823 году приехал в Петербург и брат Григория – Никанор. Его устроил в Академию член «Общества поощрения художников» В.И. Григорович. Жили братья в столице бедно. Трудились от рассвета до заката. Порой голод заставлял их съедать украдкой от посторонних те крошечные кусочки хлебного мякиша, которым они пользовались для стирания с рисунка контуров и ненужных линий. Известный в ту пору скульптор – художник Фёдор Толстой – вспоминал, что братья Чернецовы приходили в его петербургскую квартиру зачастую в лаптях, которые снимали в прихожей. И вот при всей этой нищете молодые луховчане успешно учились в стенах Академии художеств у знаменитого пейзажиста Максима Никифоровича Воробьёва. Значение его, как педагога, весьма велико. Он определил и творческие пристрастия Чернецовых. Григорий окончил Академию в 1823 году, Никанор – в 1827 году. Оба выступали в конкурсе на золотую медаль и получили её. Григорий – за картину «Военная галерея Зимнего дворца», Никанор за «Перспективный вид французской галереи в Эрмитаже». Обоим было присвоено звание академика живописи. Летом 1826 года братья Чернецовы побывали на своей родине – в городе Лухе. Несколько дней провели в Юрьевце. От этой поездки осталось несколько зарисовок отдельных уголков родного города. Очаровала их и Волга. В письме из Луха, адресованном «Обществу поощрения художников», они делились своими впечатлениями: «Берега Волги поразили нас. Не можем насладиться зрением красот отечественной природы». Вернувшись из родных мест, Никанор продолжил учение в Академии, а Григорий отдавал своё время «прикладному искусству». Рисовал дворцы Петербурга, набережные Невы, исторические памятники, парады и смотры. В 1832 году царь Николай I заказал Григорию картину «Парад на Марсовом поле». Заказ выполнялся более пяти лет. Первый вариант картины царю пришёлся не по душе. И второй вариант – тоже. Вся громадная картина изображала парад на Царицыном лугу (то есть на Марсовом поле в Петербурге) 6 октября 1831 года. Григорий, будучи мастером далёкой перспективы, широко воплотил на полотне, говоря словами Пушкина, «лоскутья сих знамён победных, сиянье шапок этих медных». Но художник, будучи выходцем из народа, отступил от традиции. Он изобразил на переднем плане картины не придворную знать и не парадно марширующие войска, а толпы зрителей числом 223 человека. Среди них видишь Пушкина, Крылова, Жуковского, Гнедича, художников – Иванова, Брюллова, Воробьёва, Венецианова, самих братьев Чернецовых, скульптора Мартоса, создавшего памятник Минину и Пожарскому в Москве, архитекторов Воронихина и Тона, издателя Свиньина, партизана Отечественной войны 1812 года Дениса Давыдова… Автору этого очерка удалось заглянуть в личный архив Григория Чернецова, где сохранились эскизы с лиц, изображённых на картине. Под эскизами можно прочитать весьма интересные надписи. Так, например, под рисунком, изображающим Дениса Давыдова, написано, что он зарисован «на первом чтении Гоголем «Ревизора», и под эскизом Пушкина написано – «Рисовано с натуры 15 апреля 1832 года. Ростом 2 аршина, 5 вершков с половиной». Выходит, Григорий присутствовал и на первом чтении «Ревизора», и был на квартире Пушкина, измеряя рост поэта.

Как уже говорилось, царю картина не понравилась. Не понравилась именно потому, что стройные ряды кавалерии послужили лишь фоном для писателей, актеров, художников и всевозможных людей «простого звания». В наше время картина, «Парад на Марсовом поле» находится во Всесоюзном музее Александра Сергеевича Пушкина в городе Пушкин под Санкт-Петербургом.

Н. КОКУРИН.

«МЫ РЕШИЛИ ДАТЬ ПОРТРЕТ ВОЛГИ» В этом году исполняется 150 лет со дня путешествия по Волге художниковакадемиков, наших земляков-луховчан Григория Григорьевича и Никанора Григорьевича Чернецовых. Как известно, главным результатом этого путешествия явилась 746-метровая панорама берегов великой русской реки от Рыбинска до Астрахани, названная художниками «Параллель берегов Волги» и предоставляющая собой ленту, склеенную из 1 982 рисунков (листов). Чернецовы совершили это «художественное путешествие» по Волге, имея целью отразить красоты земли русской. Путешествуя по семи поволжским губерниям: Ярославской, Костромской, Нижегородской, Казанской, Симбирской, Саратовской и Астраханской они, в сущности, создали семь параллелей, причём для каждой губернии были склеены две полосы: одна – с рисунками правого, вторая – с рисунками левого берега. На бумаге пером и коричневой тушью тонко, почти ювелирно художники нанесли контуры береговых пейзажей, деревень, городов, затонов, монастырей. Путешествие Чернецовых по Волге длилось около полугода и было нелёгким и опасным плаванием. Отплыв из Рыбинска 22 мая 1838 года на лодке, переоборудованной в плавучую мастерскую, они закончили его 18 ноября после того, как лодка в районе Астрахани была полностью затёрта и скована льдами. В своих записках художники говорят о «тревожной полугодовой жизни на воде, жизни, проведённой в непрерывных, постоянных трудах и заботах, о том, что навсегда сохранят память о грозных картинах природы, когда в слабой ладье своей мы боролись то с разъярёнными волнами, то с неодолимыми льдами». Однако на всём протяжении пути они продолжали свои художественные занятия, не упустили ничего замечательного и всё главное перенесли на бумагу, причём один из братьев рисовал левый, а другой правый берег реки. Трудности и радости плавания по Волге вместе с Григорием и Никанором разделили их помощники: младший брат Поликарп и ученик Григория Антон Иванов. Именно он написал картину «Внутренность лодки братьев Чернецовых на Волге в 1838 году», благодаря которой можно представить скромную плавучую художественную мастерскую. Каждый день плавания братья неустанно трудились, стараясь запечатлеть все достопримечательности волжских берегов. Иногда они останавливались и делали зарисовки на берегу, удаляясь от Волги на сравнительно большое расстояние. В общем, кроме «параллели Волги», Чернецовы привезли из путешествия около 500 видов, планов, рисунков и до 80 этюдов, написанных масляными красками. Впоследствии на выставке в Академии художеств Чернецовы представили большую часть волжских пейзажей: «Утро в Соковских горах», «Внутренний вид развалин в Болгарах, Казанской губернии», «Вид с Царёва кургана», «Пещера в Монастырских горах», «Вид на Волге близ села Красновидова», «Лодка Чернецовых, затёртая льдами» и другие. Вернувшись в Петербург, Чернецовы продолжили работу над волжскими материалами, но из-за своей поездки на Восток, а затем в Италию они закончили

оформление материалов только через 13 лет. В 1851 году Чернецовы представили «параллель» и другие волжские материалы царю в расчёте на материальное вознаграждение, в котором очень нуждались. Однако расчёты не оправдались. Николай I ограничился лишь драгоценным подарком, но не выделил ассигнований на издание волжских видов, хотя и пожелал видеть их изданными. Более того, Николай I отклонил ходатайство Академии художеств об увеличении содержания Григория и назначения содержания Никанору Чернецовым. В итоге Чернецовы не нашли ни средств, ни издателей для публикации волжских материалов. Тщетно газета «Северная пчела» взывала о необходимости издания трудов Чернецовых, называя их путешествие по Волге патриотическим подвигом: «…Пусть гравюры с картин Чернецовых разойдутся по Европе и России, пусть эти виды перенесены будут на фарфоровые изделия, на стекло, тогда у многих зародится мысль увидеть эти прелести…» С большим трудом Чернецовы сумели опубликовать в «Иллюстрации» лишь некоторые из волжских видов, но, к сожалению, они были представлены очень низкими по качеству гравюрами на дереве, поэтому выпуск их Чернецовым пришлось прекратить. «Параллель берегов Волги» по распоряжению Николая I была передана в Русскую библиотеку Эрмитажа, а вскоре попала в Публичную библиотеку, где в течение почти столетия находилась в полном забвении и потому считалась утраченной… Только лишь в 1964 году «параллель» была обнаружена З. Фомичёвой в рукописном отделе Публичной библиотеки и стала достоянием общественности. Рассказывая о путешествии Чернецовых по Волге, нельзя не отметить, что несомненным и ценным итогом этого путешествия явился и их путевой дневник. Известно, что во время путешествия каждый из братьев отдельно записывал свои впечатления и наблюдения об увиденных местах, художественных и исторических памятниках Поволжья. Впоследствии оба дневника братья свели в один. Сознавая большую познавательную и историческую ценность этого документа, Чернецовы много позже решили вручить его царю. В 1862 году художники преподнесли уже Александру II тщательно переписанный от руки и великолепно иллюстрированный 149 миниатюрами беловой экземпляр «Воспоминаний из путешествий по Волге». Александр II, так же как и Николай I равнодушно отнёсся к трудам и нуждам художников и ограничился лишь распоряжением передать рукопись в Эрмитажную библиотеку, не удостоив художников даже подарка. Патриотический поступок художников Чернецовых, создавших «Параллель берегов Волги» и написавших иллюстрированные «Воспоминания из путешествия по Волге», понастоящему был оценён только в наше время. В 1970 году издательство «Мысль» выпустило книгу Григория и Никанора Чернецовых «Путешествие по Волге», которая полностью воспроизводит оригинал, преподнесённый художниками Александру II и «сосланный» им в библиотеку. Не о такой участи своего труда мечтали художники! Как бы предвидя будущее, Чернецовы писали: «мы решили дать портрет Волги, интересный для просвещённой любознательности не только теперь, но и впоследствии, когда по неизбежным законам природы и вид, и форма, и население берегов, и самое течение величайшей и благодательнейшей реки изменится». Действительно, главное значение этих трудов виделось в том, что они будили интерес к родным местам, что они смело противопоставляли классическим красотам Востока и Запада красо́ты русской земли, указывали на красоту древнерусского зодчества, обращали внимание художников на Волгу, как на неисчерпаемый источник вдохновения. Справедливость мыслей Чернецовых очевидна и сегодня, и хотя со времени путешествия художников прошло 150 лет и на берегах великой русской реки произошло

много перемен, мы с неподдельным интересом знакомимся с видами волжских берегов, написанных Чернецовыми и хранящимися в различных музеях страны.

Н. КОКУРИН.

ПЕЙЗАЖИ ХУДОЖНИКОВ ЧЕРНЕЦОВЫХ Издательство «Изобразительное искусство» выпустило в свет набор репродукций «Русская пейзажная живопись конца XVIII – первой половины XIX века». Среди 16 крупноформатных репродукций с картин известных художников того времени С.Ф. и С.В. Щедриных, Ф.Я Алексеева, Ф.И. Матвеева, В.И. Лебедева, А.Г. Венецианова, Г.В. Сороки и других воспроизведены два полотна наших земляков, луховчан академиков живописи Григория Григорьевича и Никанора Григорьевича Чернецовых. На одной из них воспроизведена картина Григория Чернецова «Вид в окрестностях Петербурга», хранящаяся в настоящее время в научно-исследовательском музее Академии художеств СССР в городе Ленинграде. Следует заметить, что эта картина была написана Григорием Чернецовым по заданной Академией программе как «пейзаж или загородный перспективный вид с группою кавалеристов». Картина была хорошо принята зрителями и высоко оценена современниками. Именно за это полотно Григорию Чернецову в 1831 году было присвоено звание академика живописи. Не случайно это полотно было представлено на ретроспективной выставке, посвящённой 225-летию Академии художеств, (состоявшейся в 1982 году) и воспроизведено в первом и втором изданиях каталога выставки. На другой – полотно Никанора Чернецова «Вид города Саратова при закате солнца», хранящееся в Государственном Русском музее. Картина закончена Никанором Чернецовым только в 1860 году, хотя наброски к ней были сделаны художником еще в 1838 году во время путешествия братьев Чернецовых по Волге. Вот, что писали Чернецовы о Саратове в своих дневниках 8–11 октября 1838 года: «Мы захотели посмотреть на него с вершины Соколовой горы, лежащей на северном конце Саратова… Ни один из виденных нами по Волге городов не имеет такой точки… Отсюда он имеет превосходный вид! Широкие его улицы, здания, сады – всё ясно, как на плане, и даёт полное понятие о значительности города… Саратов по красоте своей,

важной торговле и числу жителей, которых считают до 45 тысяч, есть первый после Казани город на Волге». Надо полагать, что весь этот превосходный вид Саратова, открывающийся с Соколовой горы, был написан Никанором Чернецовым с документальной точностью. Дополняла этот вид неповторимая панорама Волги. Не случайно в дневниках Чернецовых отмечено: «…Волга, величественно раскинувшаяся со своими островами, песчаными отмелями и косами, дополняет красоту этой превосходной панорамы». Путешествие по Волге, о котором давно мечтали братья Чернецовы, осуществлялось не сразу, – оно стало возможным, благодаря помощи и содействию Общества поощрения художников. При отъезде Чернецовых оно объявило «чтобы они были с ними откровенны и в случае надобности в каком бы то ни было пособии… прямо обращались к нему…» Известно, что итогом этой поездки, имеющей целью срисования с натуры замечательнейших мест по обоим берегам Волги, явилось создание панорамы её берегов (состоящей из 1 981 листа, общей длиной 330 саженей), а также создание многих этюдов и картин, в том числе и полотна «Вид города Саратова при закате солнца». В краткой аннотации к изданию, характеризующей вклад братьев Григория Григорьевича и Никанора Григорьевича Чернецовых в пейзажную живопись того времени, отмечается, что поздние работы Чернецовых, относящиеся к 50–60 годам XIX века по образному строю и стилистически связаны с пейзажем более раннего времени. Действительно, в их полотнах нередко появляется налёт внешнего романтизма, а живопись несколько суха, но всегда добротна и несомненно обладает одним неоспоримым достоинством – документальной точностью. Именно поэтому и сегодня творчество братьев Чернецовых вызывает особый интерес наших современников: художников, историков, краеведов. Можно со всей определённостью утверждать, что творчеству художников Чернецовых всегда было свойственно чувство гражданственности и патриотизма. Выходцы из самой гущи народной, прожив свой век в бедности, они не уставали «пешеходствовать» по разным уголкам России. Вся жизнь и искусство братьев Чернецовых – это скромный, но самоотверженный подвиг, благодаря которому не только их современники, но и мы, их потомки, имеем возможность увидеть красоты и достопримечательности земли русской.

Л. РУМЯНЦЕВ, член союза художников СССР.

ПАМЯТИ ГРИГОРИЯ ЧЕРНЕЦОВА 125 лет со дня смерти (1802–1865) Как-то уж так случается, что иногда мы не вспоминаем о дне прошедшем, тем более, за событиями, происходящими в стране сегодня. Глаза и уши наши обращены на информацию, поступающую то с XXVIII съезда партии, то из различных регионов. Нет времени на осмысление всех событий, стремительно происходящих и меняющихся в мире. Вот так и живём день за днём, питаясь информационной пищей, которая подчас заменяет нам духовную. Не потому ли мы и стали такими бедными духовно, что редко обращаемся к прошлому, на котором зиждется всё сегодняшнее, не потому ли в нас зародилось это обывательское равнодушие (?!) к своей культуре и её истории. Может отчасти это «позволило» нам забыть одну из многих знаменательных дат. И поэтому поздно узнаём, что 20 июня сего года исполнилось 125 лет со дня смерти нашего земляка Григория Григорьевича Чернецова, о заслугах которого много писали в местной прессе, зачастую повторяя один другого. И мне не хотелось бы сегодня повторять и говорить то, что было уже сказано скучным казённым языком дат и фактов. Да, он наш земляк, родился в Лухе, и пройденный им путь не был устлан благородным лавром. Нелегко было провинциалу пробиться заметным ростом сквозь каменистую

почву. Но это произошло. И мы, земляки, его наследники городимся этим фактом истории. И пусть произведения Григория Чернецова не столь известны сегодня в мире, как произведения прославленных мастеров реалистического пейзажа XIX века Алексея Саврасова, Ивана Шишкина, Фёдора Васильева. Для нас он всегда велик уже тем, что это уроженец нашего края, что эта династия художников-мастеров Чернецовых ещё является той непрочитанной книгой, которую, чтобы написать, нужно серьёзно изучить их труд и творческое наследие. Ведь это непросто художники начала XIX столетия. Это было время, в котором они жили и работали. Среди их друзей многие из тех кто, прославил Россию своим литературным и художественным трудом. В том числе, Александр Пушкин, Денис Давыдов, Иван Крылов, Николай Гнедич, Карл Брюллов, Алексей Венецианов и другие. Именно Григорий Чернецов запечатлел на своей картине «Парад по случаю окончания военных действий в Царстве Польском 5 октября на Царицыном лугу в Петербурге» (1831–1837 годы) многих своих современников. Мастерство художника Григория Чернецова, известного в Петербурге как живописца перспективных видов Петербурга и его окрестностей, выразилось в этом полотне в 233 фигурных портретах известнейших людей того времени. А время это – годы расцвета декабристского движения, дух освобождения и перемен, охвативших Россию перед событиями на Сенатской площади. Это были люди, близкие декабристам, разделявшие их взгляды и стремления к развитию человека вне и независимо от официальных догм. Это близкие Чернецовым люди: Николай Васильевич Гоголь, руководитель пейзажного класса Максим Воробьёв, наконец, один из членов декабристского «Союза благоденствия» Фёдор Петрович Толстой, автор известного трактата «О состоянии России в отношении внутреннего быта» доказавшего необходимость уничтожения крепостного права. Да, это не просто картина, это подвиг художника, изобразившего в «высочайшем заказе» Николая I, увлекавшегося официальными парадами, не официальных лиц, а граждан России. Безусловно, это подвиг и высокое мастерство художника Григория Чернецова. Ведь все персоны, изображённые на его картине, утверждались официально Николаем I, но нет среди персон Николая Васильевича Гоголя, Алексея Кольцова, а любимейший профессор Чернецова Егоров был выгнан из Академии художеств Николаем I и тем самым оказался вне «Парада». А поэт Алексей Кольцов заменён поэтом-самоуч-кой Слепушкиным, писавшим стихи по заказу двора. Накануне заказа Николаем Васильевичем Гоголем написан «Ревизор», что становится причиной изъятия Гоголя из «группового портрета», разумеется не по вине художника. В сентябре 1836 года состоялась выставка «Парад на Марсовом поле», но среди обсуждавших картину не было Николая Васильевича Гоголя, так как он покинул Россию (6 июня 1836 года). Возможно, это отдельное литературное исследование, но мне бы хотелось обратить внимание на значимость событий и судеб людей, связанных с судьбой художника Григория Чернецова. Вот так сложилась судьба Григория Чернецова в Петербурге, куда он приехал пареньком из захолустного, заштатного городка Луха Костромской Губернии. Но возраст и недостаточное образование в начале пути становились непреодолимым препятствием для поступления в Академию художеств. На первых порах, поставивших молодого Григория в трудности, при которых как художник мог и не состояться, если бы не вмешательство одного из самых беспокойных деятелей «Общества поощрения» Павла Петровича Свиньина. Только благодаря его стараниям Григорий и его брат Никанор стали живописцами века. Григорий родился в Лухе в 1802 году, учителями были отец и старший брат Евграф. Из дальнейшей биографии его известно, что он в 1819 году поступает в Академию. В Петербурге в 1822 году за работы в области живописного искусства получает серебряную медаль. В 1826 году он приезжает с братом Никанором в Лух и пишет пейзажи его окрестностей, а в 1827 году снова уезжает в Петербург, где пишет полотно «Вид в окрестностях Петербурга», за что получает звание академика живописи. Последующие годы Григорий много путешествует вместе с братом Никанором по Волге и за рубежом. Из поездок по берегам Волги по «семи губерниям» они привезли 500 видов и 80 этюдов масляными красками, особенностью которых является

документальность, что, естественно, можно приравнять к гражданскому подвигу. Многие картины и этюды находятся в Государственной Третьяковской галерее в Москве, в Русском музее в Ленинграде и других музеях страны. Путешествуя как-то по Волге, где экскурсанты посещали не только достопримечательности городов, но и музеи, я в нескольких из них встречал работы Чернецовых, и мне было приятно видеть произведения земляка-художника, как и многим другим, думаю, встретившим работы Григория и Никанора вдали от малой родины. Память о них передаётся из поколения в поколение вот уже полтора столетия, но только память, а она может и страдать с возрастом. И потому задним числом, как говорят, приходится говорить о человеке, искусство, которого почитаемо в стране, но я бы не сказал этого про малую родину, где он родился и вырос, став личностью. Написать статью о его делах – это ещё не память о нём. Это только, как мне кажется, напоминание людям сегодняшним в их суетной и непростой жизни, что вот был, мол, такой-то – и всё… Обидно, как сейчас принято говорить, за державу, за край, в котором не увековечена память братьев Чернецовых. Нет мемориальной доски и, конечно, нет краеведческого музея, где висел бы хоть один этюд дорогих наших земляков. И, конечно, дело краеведов добиться этого от местных властей, чтобы память о многих писателях, поэтах, художниках заняла достойное место в деле воспитания грядущих поколений. Это долг наш перед нашими земляками, и он не должен выражаться в пустословном словоблудии, а стать реальным воплощением.

Н. КОКУРИН.

ПОЛОТНА

АКАДЕМИКА ЧЕРНЕЦОВА

Творчество наших земляков живописцев XIX века академика Григория Григорьевича и Никанора Григорьевича Чернецовых неизменно привлекает внимание художников, работников музеев, краеведов, многих любителей живописи. Только за последние годы издательства «Изобразительное искусство» и «Советская Россия» выпустили несколько комплектов открыток, на которых воспроизведены работы нашего земляка академика Григория Чернецова. В первом выпуске открытого Научно-исследовательского музея Академии художеств СССР («Изобразительное искусство», 1983) воспроизведена картина Григория Чернецова «Вид в окрестностях Петербурга 1831 года». Это полотно, а так же известная картина Григория Чернецова «Парад на Царицыном лугу 6 октября 1831 года» были представлены на ретроспективной выставке, посвящённой 225-летию Академии художеств и воспроизведены в первом и втором изданиях альбома-каталога выставки. Интересно отметить, что картина была написана Григорием Чернецовым по заданной Академией художеств программе как «пейзаж с группой кавалеристов на первом плане». Именно за эту картину «Вид в окрестностях Петербурга 1831 года» Григорию Чернецову в сентябре 1831 года было присвоено звание академика. В 1984 году издательство «Изобразительное искусство» в первом выпуске открыток Государственной Третьяковской Галереи под рубрикой «Время и жанры», посвящённом пейзажной живописи XVIII – первой половины XIX века, воспроизвело два полотна Григория Чернецова: «Гавань в Гапсале» и «На Волге утёс». На первом, относящемся к 1823 году, написан маленький средневековый курортный город Гапсала (современный Хаапсалу в Эстонии). На втором – этюд, написанный в 1838 году во время известного путешествия братьев по Волге. Известно, что эта поездка состоялась благодаря поддержке

Общества поощрения художников, преследовала благородные просветительские и патриотические цели и закончилась, кроме написания множества рисунков, эскизов, этюдов, созданием панорамы обоих берегов Волги. В 1985 году издательство «Советская Россия» выпустило в свет комплект открыток «Русский пейзаж XIX века», состоящий из репродукций картин, хранящихся в музее Василия Андреевича Тропинина. На одной из открыток воспроизведено полотно Григория Чернецова «Разлив Нила». Известно, что «Разлив Нила» был написан Чернецовым (старшим) во время путешествия братьев по ближнему Востоку и Египту. Ещё до начала этого путешествия «Художественная газета» сообщила: «Наши известные пейзажисты братья Чернецовы отправляются для усовершенствования в живописи на два с половиной года в Италию, а оттуда в Палестину и Константинополь. Успехи, оказанные господами Чернецовыми в их путешествии по Волге, их неутомимое прилежание и любовь к своему делу, обещают принести и в предстоящем им путешествии богатую жатву…» Создание этого полотна свидетельствует об увлечении Григория Чернецова необычной экзотикой и своеобразием Востока и подтверждает характерное для художника глубокое внимание к натуре. Для того, чтобы подчеркнуть величественность разлива Нила, художник прибегает к широкому панорамному охвату пространства с вершины пирамиды Хеопса. Такой необычный ракурс позволяет одновременно показать и расположенный почти у горизонта город, и залитые водой поля, и испещрённые надписями путешественников камни знаменитой пирамиды Хеопса. Важно отметить, что репродукция с этой картины, написанной Григорием Чернецовым в 1842 году, публикуется впервые.

СОДЕРЖАНИЕ Богата земля Лухская талантами. Ф. ВОЛКОВ…………….. Братья Чернецовы. Н. КОКУРИН…………………..……… Творцы «Портрета Волги». П. ГАЛКИНА…………………… Вниз по матушке, по Волге. Н. КОКУРИН…………………… Хождение Чернецовых на восток. А. БАРАНОВ……………. Подвиг художника. А. БАРАНОВ…………………………….. Через тернии – к звёздам. С.ЛОГИНОВ…………………… Из тьмы к звёздам. А. БАРАНОВ…………………………… «Мы решили дать портрет Волги». Н. КОКУРИН………… Пейзажи художников Чернецовых. Н. КОКУРИН………… Памяти Григория Чернецова. Л. РУМЯНЦЕВ……………… Полотна академика Чернецова. Н. КОКУРИН……………..

Издание бесплатное. Не для продажи. Учебно-методическое пособие для образовательных учреждений по историко-краеведческой работе

_____________________________ БРАТЬЯ ГРИГОРИЙ И НИКАНОР ЧЕРНЕЦОВЫ Сборник статей _________________________

Редактоp-издатель С. Николаев Под общей редакцией О. Николаевой Техническое исполнение: А. Молчанов С. Николаев Пpогpаммное обеспечение компьютерной вёрстки: А. Молчанов Подписано в печать 23.04.2014 г. Гарнитура Times New Roman. Формат 60х901/16 Тираж 200+. Заказ 322.

SMZA 979-5-001-1998-360-14 «Издательский Дом Николаевых» 155526, Ивановская область, Фурмановский район, деревня Акульцево, дом 16. Телефон 8-915-826-59-20 svetoch-11@yandex.ru