Альбом Б. Б. Пономаренко

Борис Пономаренко (Булгаков)

Борис Пономаренко (Булгаков)

Я в этот мир пришел...

Я в этот мир пришел...

Борис Пономаренко (Булгаков)

Я в этот мир пришел...

Санкт-Петербург 2013

Содержание

УДК 084 ББК П56

Пономаренко Б. Б. П56 Я в этот мир пришел...—Спб.: Издательство Политехнического университета, 2013.—228 с.

Пономаренко Борис Борисович (Булгаков) — русский художник, поэт, бард. Живёт и работает в Царском Селе под Петербургом. Автор многих произведений живописи, находящихся в музеях России, Европы, Азии и Африки. Монументальные объекты Б. Б. Пономаренко имеют также широкую географию — от Сибири (г. Салехард) до Германии. Некоторые из них опубликованы в данной книге. Знаковым для художника стал переезд в 1985 г. в Царское Село. Здесь им созданы поэтические циклы «Царскосельские вечера», записаны аудио-альбомы «Полярный вальс», «Царскосельские встречи» и другие. Всё это частично представлено в предлагаемой читателю и зрителю книге «Я в этот мир пришёл…».

УДК 084 ББК П56

© А. Ф. Дмитренко, О. Н. Мусакова, Е. Н. Линов, А. Я. Морозов, С. Е. Ильин, Н. Г. Лазарева © Константин Мшагский © Светлана Пономаренко

О художнике Страны, странствия, страсти Песни и пляски перестройки Объекты Царскосельские встречи. Россошь Торгау Другу

4 10 44 70 106 124 138

4

О художнике

5

Борис Борисович Пономаренко (Булгаков) родился в 1947 гг. Россошь Воронежской области, где и закончил в 1964 г. среднюю школу. Регулярно заниматься рисунком и живописью начал в четырнадцать лет под руководством школьного педагога Виктора Митрофановича Сироты, с которым долгие годы поддерживает творческие и дружеские отношения. В 1964 г. поступил в Рязанское художественное училище. Высоко духовная, творческая атмосфера училища, замечательные преподаватели — Б. Н. Кузнецов, Н. С. Денисов, В. Е. Куракин и многие другие оказали решающее влияние на формирование художника как профессионала. В 1968 г. защищает диплом с отличием под руководством известного рязанского живописца П. И. Будкина картиной « Прогулка политзаключённых. Народовольцы». После окончания училища год работает в родном городе, где ведёт художественную студию и «творческие пятницы» местных художников. На этих «пятницах», проходивших в интересных дискуссиях и спорах сближается с художниками Цимбалистом В. Г., Колиухом В. А., Басовым Ф. П. (защитником Сталинграда, председателем Сталинградского Союза художников в послевоенные годы). В 1969 г. поступает на художественно-графический факультет Ленинградского Государственного института им. А. И. Герцена, где учится у таких известных мастеров, как Л. В. Кабачек, Б. Н. Кузнецов. По окончании института поступает в Союз художников (ЛОСХ) и Ленинградское отделение художественного фонда РСФСР. В конце семидесятых годов выполняет совместно с женой С. П. Пономаренко первые монументальные произведения (мозаики «Вятские узоры», «Победители» для Олимпиады−80). 80‑ые начало 90‑х годов плодотворный период в творчестве Бориса Пономаренко, как художника-монументалиста. Выполнены мозаики «Страна льна» (1982 г.), «История России в монетах» (для Сбербанка, г.Ленинград, 1984 г.), «Ритмы Кировского завода» (ДК им И. И. Газа, совместно с С. П. Пономаренко, 1986 г.), роспись «Спорт» и мозаика «Сибирь» (для Спортивно-оздоровительного комплекса, г. Салехард, 1990 г.) C 1980‑го по 1991 г. работает сначала заместителем председателя Интерьерного художественного совета, а затем председателем Монументального художественного совета ЛОХФ РСФСР.

90‑е годы период творческих поездок и путешествий художника. Это Испания — Мадрид, Кадакес; Германия — Зауерланд (творческое сотрудничество с супругами Вортманн и известным галеристом Хайнцем Навратом), три года работы в Торгау, где выполнено множество тематических холстов и пейзажей средневековой столицы Польско-саксонского королевства, США — Нью-Джерси, Вашингтон, Китай — Государственный художественный университет провинции Сычуань. В это же время большое количество выставок в Европе (Германия, Франция, Испания), Америка (НьюЙорк), Китай, российских городах. В середине 90‑х Б. Б. Пономаренко начинает педагогическую деятельность на кафедре музееведения института им. Н. К. Крупской. Ведёт уникальный курс основ композиции и графики на отделении экспозиционного дизайна. С 2005 года — проректор НОУ Санкт-Петербургский Институт Декоративно-прикладного искусства. С начала двухтысячных годов многочисленные выставки в России, Европе, Африке (Тунис, Монастир). Становится лауреатом нескольких международных выставок и фестивалей, таких как Международный фестиваль пластических искусств в Тунисе (2007 г.), биеннале эмали в Милане (2011 г.), 1‑ая премия на Международной биеннале в Голландии, г. Фалькенсваард (2012 г.)

7

8

С переездом в Царское Село в 1985 г. начинается поэтическая и музыкальная деятельность художника. За эти годы выпущено три сборника стихов — «Строфы на палитре», «Ниагара моя, Ниагара», «Петербургский трилистник» (совместно с А. Раскиным и Л. Митрохиной). Публикуется в периодических изданиях Санкт-Петербурга, Москвы и т. д. В конце 90-х состоялась знаковая встреча с петербургским композитором, гитаристом и аранжировщиком Сергеем Ильиным. За 10 лет совместно записано несколько CD-дисков на тексты Бориса Пономаренко. Это — «Шадэ-Шадэ», «Полярный вальс» и др. Аудио-альбом «Царскосельские встречи» удостоин премии Царскосельской администрации в 2011 г.

Произведения Б. Б. Пономаренко находятся во многих музеях и коллекциях России, Азии, Африки и Европы: ∙ Рязанский государственный художественный музей. ∙ Псковский государственный художественный музей. ∙ Белгородский областной художественный музей. ∙ Музей города Санкт-Петербург. ∙ Государственный театральный музей Санкт-Петербурга. ∙ Музей А. А. Ахматовой СПб. ∙ Россошанский краеведческий музей.Воронежская область. ∙ Музей Государственного художественного университета. Китай., г. Чунцин. ∙ Государственный художественный музей. Китай.г.Чонду. ∙ Музей интернационального искусства. Тунис., г. Монастир. ∙ Государственный Прусский музей. Германия, г. Везель. А также галереи: Хайнца Наврата (Германия), Роя Майлза (Англия), дворец Российского императора (Стамбул, Турция).

10

Страны, странствия, страсти

11

12

13

«Магриб»

14

К сожалению из-за лени я Стал ни Леноном и ни Лениным, И как в Стикс ныряя в сомнения, Лишь ищу тому объяснение.

15

Из серии «Анатомия природы»

16

17

«Шотт Эль-Джерид»

18

Я в этот мир пришёл лишь для того, Чтоб пить вино разбитыми губами, Проматывать казённое добро И слёзы лить над глупыми стихами.

19

Немного хлеба, водки и тепла Мне в передряге этой перепало, Я виноват, но не моя вина, Что всем всегда чего-то не хватало. Я всё же здесь увидел бездну звёзд Над кромкой царскосельского лицея, Цветенье тундры, старенький погост, Где тонкий куст черёмухи белеет. И это не беда, а лишь судьба, В коротких промежутках между снами, Мне пить вино до сколотого дна, Чуть шевеля разбитыми губами»

Из серии «Геометрия природы»

20

Я смеюсь, потому что мне больно. Но не знаю, зачем эта боль. Жизнью этой я сыт и доволен. Да и счастье со мной — моя боль.

21

Я смеюсь, потому что печален, В ней, ведь, всё же, не мне повезло И мой парусник только отчалил, А на парусе неба «зеро». Я смеюсь, потому что я болен, И меня искривляет болезнь. Как Адониса стройную голень. Чья-то искренне злобная месть. Я смеюсь потому что я грешен Не успев даже просто начать. Хотя путь мой и прост и не спешен И на посохе неба печать. И потом понимая, что смертен, Я опять идиотски смеюсь. Над не мною отмеренной меркой, Глупо думая, что не боюсь.

«Дебри Каира»

22

Сафа Ахад

23

(библ. — единый язык) Един язык, Но дерзок взгляд Переступившего запрет Сафа ахад, о, Сим и Шем, И, брат мой, Иафет. Сафа ахад, сафа ахад, Какие звёзды здесь горят, Как кованы мечи, Но, не тебе нарушить ряд, Сафа ахад. сафа ахад, Предрешено в ночи. Сафа ахад, сафа ахад, Умолкни — замолчи, Взгляд опусти — предаст и взгляд, Крест не тебе нести. Язык един, Но плоть капризна — Ты не кричи, Им радость — час И вечность — тризна, Сафа ахад, молчи. И я молю, сафа ахад, Ведь кто-то всё-таки распят, Зачем, скажи, зачем, Среди разрушенных пенат, Сафа ахад, скажи мне брат, Мой, Сим и Иафет и Шем.

«Клеопатра»

24

25

«Пучина»

26

Была Латона, стала мелкой дрянью, Которой простирал я невпопад В пустых трудах изъязвленные длани, Не требуя ни счастья, ни наград.

27

Гребли рабы и радовались рыбы Вдоль осмолённых в Аттике бортов, Пространствам недалёкого Магриба И выдоху от сброшенных оков. И капля пота-корм душе убитой, Вдруг откликалась где-то на корме Восторгу тоста уязвлённой свиты И цезарю подаренной строфе. Но, одолев нечаянность причала, На весь жарой измученный Магриб, Нелепо споря с бездною молчания, Кричали души окающих рыб.

«Даная» ↓«Весенняя песнь незамужней черепашки»

28

29

30

Хорошо, что никто не звонит, Как хорошо, что тихо, Что не тревожит меня целюлит И даже полфунта лиха.

31

Как хорошо — никого надо мной И почти что всё сзади, И не отмоешься мой, иль не мой, Но ощущение — ты при параде. Как хорошо, что хоть мат, мой, и немой здесь кстати, Ведь ему песни, что пой , что не пой Он, как Илья на полати.

«Дары»

32

Люди, жизнь, великаны и гномы, Лишь кино на белёной стене, Ты всю ночь отдавалась другому И не думала обо мне.

33

Я метался в пустой электричке И пытал, не пытаясь понять Изнурённую сном истеричку, Что старалась словам моим внять. Но, на грани любви и истомы, Словно дань уходящей весне, Ты опять отдавалась другому, В моём жутком горячечном сне.

«Думая об Индии» Из серии «Анатомия природы»

34

35

«Гиперборея» «Тунис»

36

Настрадавшийся и попивший, Чуть измученный имярек, До шестидесяти доживший, Слава богу — ты человек.

37

Слава богу, хоть и не просто, Но, до истины ты дошёл — Жизнь любая — зелёный остров, Где так страшно и хорошо. И, когда в чьём-то взгляде видишь, То, что не уничтожит плоть, Понимаешь — есть что-то свыше, Понимаешь, что есть Господь.

«Ван Вэй»

38

Никто не может в этом мире Быть выше низменной любви, Лишь, посвященные на лире Ей воздают стихи. И Муза музыкой ответит На обаянье строф И лето, вдруг, свернётся лентой Змеи у ног. И грусть И страстность междометий, Как у межи Отметит переход столетий В простую жизнь. И жалом жезла станет осень, Где на краю Земли увидишь остров И боль свою.

39

«Пастырь»

40

41

«Картаго» «Бежевые ритмы»

42

Я прошу, не браните меня, Я всего лишь хотел Уходящего медленно дня Обозначить предел.

43

Я прошу, не казните меня, Казни жаждет лишь мразь, Я хотел уходящего дня Внять нетканую вязь. Я прошу, не губите меня Искривлённостью труб, Паутиной неяркого дня И неверностью губ. Я прошу, не будите меня, Мне хотелось иметь Уходящего медленно дня Так желанную смерть.

«Призраки Сахары»

44

Песни и пляски перестройки

45

46

47

«Натюрморт с лютнейгитарой» «Академики Карпинский и Рождественский» для музея ЛенЗОС

48

Я прошу тебя, Господи, Боже, Подари мне большую любовь, То, что вижу вокруг, лишь похоже, о, Боже, Словно кетчуп на сцене на кровь.

49

Я прошу тебя, Господи, Боже, Подари молодецкую стать, Сталь дамасскую в кожаных ножнах, о, Боже И чела родовую печать. Я прошу тебя , Господи, Боже, Дай возможность всё снова начать, Пару капель покоя , быть может, о, Боже, Чтоб рождая стихи не кричать. Я прошу тебя, Благостно Чистый, Дай живущим твой вечный нектар, И нетленную искренность истины, И неправедной жизни пожар. Потому что заметил я , Боже, Но тебе объяснять ведь не надо, Есть во мне от тебя что-то тоже, о, Боже, Как и в том, кто сидит со мной рядом.

«Мгновение города»

50

51

«Геометрия природы−2» «Орест Кипренский» для театрального музея

52

Песенка про НТВ.

53

Полиплоид, гибрид, трахоценна, Если хочется что, то имей, На экране тварь всякая ценна, Если ты эрудит , иль еврей. Так то вот, так то вот, Если ты или тот, или тот. Редуцирует шустрик сибирский Через три поколенья имбирь, Вам скрестят даже Бритни со Спирсом, Самого Челентано с Эсфирь. Запростяк, запростяк, Если очень попросишь скрестят. Я хочу измениться по знаку, Но не знаю зачем, или как, И не так, как досталось Ираку, Паче тем, что причём здесь Ирак. Трам-тарам, трам-тарам И не как шалунишка Саддам. Ну их на фиг, а всех на фиг И не как безобразник Каддафи. Вот пройдя, аки посуху воды Нам изящно выводит Гордон Вековые законы природы, Слава богу, не знает их он. Ах, проказник Гордон, Но какой первоклассный бомонд. Происходит пшеница из снопа, А корова из МУ, а не БЕЕ… Вырастает из задницы ОППА, Если долго смотреть НТВ. Тринитрон, тринитрон Заменяет нирвану нам он.

«Парный полёт в след исчезающему солнцу» ↓ «Парный полёт в след исчезающему солнцу» (фрагмент)

54

55

56

Ах, никто, ведь меня не хочет, И, похоже никто не любит, И, как квочка, под кем-то квохчет, Та, что мне подставляла губы.

57

Ах, зачем за рекой закаты, От закатов в душе томление, Или так уж судьбой заклят я, Ни лекарства, одно лечение. Почему так дрожат осины, От чего же так рано проседь, И в глазах её серо-синих Подтвержденье, что скоро осень. Я не верю в страстей пучину, И сомнительно воскресение... Был и я иногда мужчиной, По субботам и воскресеньям. И пускай подступает стужа, Словно к горлу слеза сомненья, Может быть, всё же буду нужен ей, Я, как поздний букет сирени.

«Чилин»

58

Никто не может в этом мире Быть выше низменной любви, Лишь, посвященные на лире Ей воздают стихи.

Я не блудил по пьяным полустанкам, Я не курил ни план, ни анашу И не любил красивых лесбиянок — Всё занесите в протокол, прошу.

И Муза музыкой ответит На обаянье строф И лето, вдруг, свернётся лентой Змеи у ног.

А также то, что мне отпущено судьбою Налейте в мой надтреснутый бокал, Осадок боли я возьму с собою, Чтоб не испортить ваш красивый бал.

И грусть И страстность междометий, Как у межи Отметит переход столетий В простую жизнь.

Но, счастлив буду я, когда устало, Однажды вечером, склонившись у окна Поймёте, что всегда вам не хватало Моей любви горчащего вина.

И жалом жезла станет осень, Где на краю Земли увидишь остров И боль свою.

Моих ничем не подтверждённых песен, Речей нескладных непонятных но, Зато как этот дивный мир чудесен, В нём всё так ясно и всё решено. Что даже эта ночь на полустанке Заменит вам и план и анашу И даже смех счастливой лесбиянки... Всё занесите в протокол, прошу.

59

60

За мои за грехи Боже не отреки, Осуди, только дай мне погоды, У великой реки, знаю, есть островки, Осуди только не отреки.

61

Неприветлив закат, Но я этому рад, Боже, дай мне и друга и брата, Если много, прости, я прошу моя жизнь Небольшая, но верная плата. Может путь твой найду, Если не пропаду, Если засветло встану и рано, Перекину суму и вдруг что-то пойму, Боже, о, залечи мои раны.

«Корабль из Финикии»

62

Антрекот хорош для тела, Алкоголь врачует дух, И, хоть время пролетело, Счастлив я, как Вини-Пух. Без стыда и без оглядки Подниму изящный тост, Чуть смутившись для порядку, Даже за ослиный хвост. Для огня нам нужен хворост, А для просветленья хворь, Бурдюку — пустая полость, Огурцу — в бочонке соль. Слабоумному уменье, А умелому бардак. Это точно — без сомненья, (Даже, если что не так.) Не спешите нагрешить вы, Грех придет и не просясь, Уловите, лишь, событий Еле видимую связь. И на жизненную квоту, Как ни хочешь, не смогёшь Навести ты позолоту... Ты не бог, но и не вошь. Сделай варежкою уши, Спеть не можешь — проскрипи... Но струною рвутся души От неведомой тоски.

63

64

65

«Батальон школы милиции. Отправка на фронт» (эскиз) для музея школы милиции

66

Где мера, которой кудесник Сочтёт твои странные дни. Кто вспомнит невнятную песню, Что ночью ты пел у стерни.

67

О том, кто ты был, или будешь. Что полу убитый, как бык На душной арене заблудишь, Приняв за победу свой крик Вспухший от алкоголя Глупыйый пустой дурак, Искавший особой доли — Пойми, это всё не так. Знай, это всё неточно И перестань тужить Жизнь — тонкий нож заточенный, Жить, или не жить. Снова запретным треском Распределит тоска С именем сердце место Месть на конце виска. И, задурив гипофиз Трелью дурацких труб Сон пристегнёт, как профи К трёшке последний рубль.

«Следы Арсании»

68

Музыку все слышат Слов не знаю я, Потому что пишет Тексты мне семья. И поутру кофе Выпить не успев, Повторяю снова Этот простенький напев. Адиёз Пепино, адиёз меллон, Лечо, мантекилья, си меллакотон, Мантекилья , лечо, си, меллакотон, Адиёз, Пепино, ну и адиёз меллон. Восемь раз отрезав, Мерим один раз, Только не про это Будет мой рассказ, На борту корвета Среди страшных снов, Там летают где-то Ядра непонятных слов. Мантекилья — масло, Лечо — молоко, Это же так ясно И совсем легко, А вот в том, что дальше Не уверен я, Потому что тексты пишет мне Моя семья. Огурцом Пепино Станет в Костроме, Ну, а чем ле Пино Неизвестно мне, А, вот пышный персик За красивый тон, Назовут в Испании сеньор Меллакотон. Адиёз, Пепино, адиёз. Меллон, Лечо, мантекилья, си, меллакотон, А, вот пышный песик за красивый тон, Станет в Каталонии — сеньор Меллакотон.

Не люблю я ни водку, ни спорт, И вообще ничего, что опасно, Но, во Франкфурте аэропорт, Для меня это просто и ясно. Подниму на Parkplatzt я капот, Под капотом чудесное диво, Может быть от напастей спасёт Меня Опель по кличке Мерива. Лихо по автобану промчусь, Zwischen Dortmund und Frankfurt am Mein, Я теперь ничего не боюсь, Ах, давай, Apfelsaft наливай. Ничего, что мерило всех лет Моих просто советская ксива, Как король закажу я обед In McDonalds из Опель-Мерива. Ничего в мире сложного нет, Что мне дрянь, то кому-то красиво, Но, я точно скажу на весь свет, Что люблю только Опель-Мерива. Вся земля, лишь, большая эстрада, Кто-то добрый на ней, кто спесивый, Всё равно... ничего мне не надо, Кроме Опель по кличке Мерива.

69

70

71

Объекты

72

73

«Птица Сирин». Витраж в частной квартире. СПб.

74

75

76

77

мозаика «История России в монетах» Сбербанк, СПб., общий вид ↓ общий вид ↓ фрагмент «Златник князя Владимира»

78

79

80

81

82

83

Плафон «Июнь» Частный дом, Петергоф.

84

85

фрагмент «Руины» фрагмент «Купидон»

86

87

мозаика «Сибирь», спортивнооздоровительный комплекс г. Салехард

88

89

мозаика «Сибирь» (фрагмент), спортивнооздоровительный комплекс г. Салехард

90

91

роспись «Кадакес», частный дом, СПб, общий вид фрагмент ↓ общий вид

92

93

94

95

эскиз мозаики «Победители», олимпийская гостиница, СПб эскиз мозаики «Страна льна», ДК, Новгородская область

96

97

«Сады Артемиды». Эскиз росписи. Частная квартира, СПб.

98

99

Эскиз надвратной мозаики для Богородицкой церкви, г. Саранск

100

101

роспись «Народный мотив», музей Щепкина, Белгородская обл. ↓ фрагмент росписи «Народный мотив»

102

103

104

105

эскиз росписи «Лето», санаторий, г. Кириши

106

Царскосельские встречи. Россошь

107

108

Опять октябрь, Фонтанка, листопад, Листает осень жухлые страницы И жизнь не продолжается, но длится, Слова не значат больше, но звучат.

109

Как чует кожей раб жестокость плети, Гранит вбирает мокрый талый снег, Внимаю годы, век, тысячелетие И краткого мгновенья жуткий бег. Меняет Невский, как перчатки лица, Не допуская никого извне, И алчут молодую кобылицу Толь Клодта кони, то ли Фальконе. И телу изнурённому отрада, Дорогою до призрачного рая Лежит истёртой плиткой шоколада Разбитая ногами мостовая.

«Октябрь. Фонтанка, листопад»

110

Опять Фонтанка цвета «электрик» Мигает жадно жаркими огнями, К причалу томно старый бот приник, Не крашен, но с изящными боками.

111

Мне пинта пива много говорит, О том что здесь случилось, но не с нами… А мимо – неопрятный сибарит, Потрёпанный, но всё-таки с усами. И от гранита тянет, (как иприт), Мочою, пеплом, старыми носками, Но на фарватере сегодня «Фаворит» Успешно расправляется с гостями. Неровный стиль езды, как будто стих На перепадах, но всегда прохлада Напомнит мне , что жизнь лишь миг, Всё остальное — танцы до упада. У ржавых поручней, у грязного причала, Как притча — крики «я тебя люблю», О чём Нева столетия молчала, Подвластно нынче просто кораблю.

«Утренний полёт»

112

В. Субботину

113

Ты живёшь у Орловских ворот, Чуть облупленных, но величавых, За воротами поворот — То ли к радости, то ли к отчаянью. И София, как Айя-София, Светится… по прошествии лет Ладанкой на измученной вые Охраняет меня амулет. Измождённых решёток и стали Стать, колонн не нахальный наклон, Где же те, что и мне обещали Изумрудом украшенный трон. Отстранённость прогулки остудит, А трава разве не изумруд… И, поверь, никого не осудит Самый страшный и праведный суд.

«Барышня в розовом»

114

Посвящение Августе Михайловне

115

Он был праведен правдой, но только Это поняли, сразу светла Вдруг от Летнего сада до Мойки Разгораясь промчалась звезда. Звёзды — может быть слишком уж просто, Но не нам это знать и судить За Коломной Васильевский остров Шли проститься с тобой и простить. Тех, кто верил, что век твой недолог, Знал , что смертен ты, но навсегда Им останется на сердце всполохом Та — от Летнего сада звезда. Да поутру нежданной наградой Как шуршанье листвы – сердца стук, И сквозь тень царскосельской ограды Твой эфирно-крылатый сюртук. Всё забудется, но Бога ради, Это было и будет всегда — Тишина Гефсиманского сада И над Мойкой ночная Звезда.

«Осень в Царском селе»

116

Мне ночами горько и обидно, Вспоминаю нежно каждый раз Клумбу, парк, сквозь ветви еле видный Памятник и полутёмный класс.

117

Старых парт неровный иероглиф, На стене картина из войны, Где радист, в окошке дождь холодный И солдата радужные сны. Чистые январские сугробы И сарайных досок синева, Голод до урчания в утробе, Подорожник, пыльная трава. Царственный подсолнух у порога, Под окошком дивная сирень, Первая девчонка-недотрога, «Дудочки» и кепка набекрень. С ними сон и мне — он как подарок, Входит тихо, бережно храня, Среди стылых петербургских арок, Смех, саман и ржание коня.

«На тропах Трояновых»

118

На разбуженных парков зелёную медь Вновь разлука ложится снегами, И ещё будет долго окошко гореть Одиноко в степи за стогами.

119

И, ещё, будет долго саднить и болеть... Полу горечь ли, полу веселье, Лишь бы до поворота успеть и допеть И допить приворотное зелье. Только в пол оборота, зайдясь от тоски, Не поймёшь, на скаку не поправишь, Полу стёртую песню следов и виски, Как клинок, полоснувшую зависть. Так запомни, что вьюга не сможет стереть, Пока долго и нудно светает, И заброшенных парков зелёная медь В твоём сердце, как в тигле растает.

«Грёзы»

120

Заболотовка, Есауловка, Беззаботная и разгульная, От вокзала до самого города Огороды все летом прополоты.

121

Не велики кавун и дыня, Но, как важен был нам Будынок, Где лендлизовского какао Пацанва вся окрест алкала. Превозмозгшей которой страх У прилавка давал «Монах». И нетленное очарование Непонятной чужим Вивчарни. Полу стёртый кирпич орнамента Впаян в старый асфальт здесь намертво, Той, никем не измеренной ношею, Так родной удивительной Россоши.

«Мама. Прощальный вальс „Волны плещут“»

122

Карандаш электрички, Вдруг, распался в вагоне На янтарные спички, полупьяные спичи И на пса на перроне.

123

И совсем не тактично И, конечно, не точно Пожилые москвички обсуждают дотошно Петербург за окном электрички. Это может присниться, Но, по жанру, в законе, Вдруг, представить их лица на мелькающем спицами Параллельно окну фаэтоне. Но, слепой и нетрезвый Попрошайка с гармонью Входит громко и резко, вносит запах железа С кислой тамбурной вонью. Освистав истерично Куст истрёпанной розы, Старый домик кирпичный И за ним паровозы, Едем дальше — и всё, как обычно.

«Рассветный гамбит»

124

125

Торгау

126

127

«Радостный Торгау» ↓«У замка» ↓«Замок Хартенфельс»

128

129

130

131

132

133

134

135

«Ритмы города» ↓«Старый вокзал» ↓серия «Старый Торгау»

136

137

138

139

ДругуДругу

Есть Музыка Над Нами

Анатолий Дмитренко Заслуженный работник культуры РФ, кандидат искусствоведения, профессор, ведущий научный сотрудник Государственного Русского.музея

Эти слова Осипа Мандельштама вспоминаются в связи с творчеством Бориса Пономаренко, одного из группы работающих в Пушкине художников. Вернее говоря, речь скорее может идти о дуэте, а теперь уже о трио — известном живописце и педагоге Светлане Пономаренко, герое нашего очерка и их дочери Татьяне. О первой уже сказано и написано немало, о таланте Татьяны речь еще, видимо, впереди, а к опубликованному о Борисе Борисовиче хочется несколько добавить. И о его живописи, и о поэзии, начало которой связано с переездом в Пушкин. В цикле «Царскосельские вечера» есть романс «Уходит день…» Я бывал на нескольких выставках Бориса; в больших и малых залах, но, может быть, особенно нераздельность двух его муз ощутилась в камерном сводчатом зале журнала «Аврора» на одном из вернисажей 1995 года. В экспозиции Пономаренко показал свои монументальные эскизы к мозаичным объектам в Санкт-Петербурге, Калининской области, Сибири (Салехард), своего рода живописные воспоминания о путешествиях за рубеж, пейзажи родных мест, точнее, музыкальные по своему строю цветовые этюды о них; живописные композиции-размышления о реальных местах и событиях и явлениях абстрагированных, но рожденных реальным бытием природы. Строй этих работ сочетал в себе формы конкретные, фигуративные или вовсе абстрактные, однако во всех случаях создавался образ, отмеченный чертами монументальности н своеобразным лиризмом — в широком диапазоне интонаций — от элегии до драмы. Такая вариативность, обусловленная и структурой решения самих холстов, их ритмом, будоражащим взаимодействием цветовых пятен и линий или их умиротворенностью, смятенностью форм или их ясной архитектоникой, но неизменно в холстах ощущалось музыкальное начало. Оно в известной степени воспринималось определеннее оттого, что уютное пространство наполнялось негромкими звуками романсов, исполняемых автором, музыка и стихи которых подчас поразительно оказывались созвучными характеру произведений, более того, образному лейтмотиву выставки. Возникал слаженный дуэт, в котором музыкальность живописного строя была под стать звучанию романсов. «Любите живопись, поэты…» — вспоминались прекрасные строки Николая Заболоцкого. И как знать, что за муза сильнее у Бориса Пономаренко? Образ женщины как средоточия возвышенного, поэтического, который мы так же встречаем и у Заболоцкого, оказался и в данном случае центральным в экспозиции. То был портрет жены художника Светланы Пономаренко («Утро в городе»), изображенной с кистью в руках на фоне городского пейзажа. Выполненный в добрых ренессансных традициях, портрет (очень по‑рыцарски акцентированный автором) словно осенял экспозицию посвящением Любви, гармоничным строем, проникновенностью. И пусть другие работы написаны в ином стиле, подчас с парадоксальной гармонией контрастов — в их образах ощутима та же постоянная пытливость художника, ищущего свой путь в постижении основ простых и сложных явлений самой жизни в пластической форме. Он словно приглашает исподволь проделать эту работу и зрителю в произведениях различного плана по эмоциональному состоянию, характеру создания образа. И хотя последние, как уже говорилось, нередко бывают и трагедийные в своей сути, избранном мотиве, состоянии живописи, наконец, — нигде нет ощущения авторского давления, своего рода агрессии, вязкости, которые столь нередки в «толковании» тусовок, претенциозности

141

142

и зазывающей крикливости работ, входящих в экспозиции, в модных модуляциях теледикторов и рекламщиков, бесконечно навязывающих нам что‑то от жевательных резинок до многочисленных безликих передач и информаций с глумливыми подмигиваниями и ерничеством… «Артикуляция» Бориса Пономарсико и в живописи и в поэзии отнюдь не всегда бесспорна, но она естественна и сказанное живописью или словом дает возможность зрителю, слушателю сопереживать, пройти путь авторского постижения и авторского переживания, его поиска образа, будь то картина или стихотворение. Так вводит живописец зрителя в сказочный зимний мир,' в котором все подобно фольклорным мотивам кажется образно преувеличенным («Февральский узор»). И подернутые изморозью большие ветви, и снегирь, будто явившийся из сказки, и все завороженное серебристое пространство. Так образно передает он смятенное чувство осени: С утра холодный дождь И теребит и мучит Не встать, не превозмочь Досаду и тоску А ветер гонит ночь И в клочья рвет мне душу Ах, ветер сам не прочь поворожить в саду. Так меняется ритмическая структура стиха и живописная интонация эпитетов в «NAVACERADe»: Террасы, жухлые тона Почти заброшенного сада О, как ясна ты и нежна Вечерняя NAVACERADA Среди сплетения ветвей, Миндаля и апрельской прели Шлепки играющей форели И курский глупый соловей… Как отличается колористический строй «Февральского узора» от «жарких», подобно раскаленному песку красок «Каталонской песни». Окутывает таинством цветовая фантазия, скрывающая почти фигурку божества (героя индийского эпоса) картина «Сны Махабхарты», ассоциативно, подобно многим другим работам, воспринимается решение холста «Памятник», в цветовой строй которого, ассоциирующийся с салютом, тактично вводится изображение памятника с солдатской звездою. Контрастны, как грани сражения относительно более спокойная по форме и цвету «Битва−I» и «яростная» столкновением форм и горячих тонов «Битва−II». Подчас художник зримо анализирует форму, стремясь в одном образе показать ее былую цельность и одновременно наступающее разъятие («Технология распада»). Есть тому и достаточно близкий стихотворный аналог:

Агония болотного на сером Не сотворит изящного букета Симфония сырых скамеек в сквере Не даст ни музыканта, ни поэта… Динамичность — одна из главных примет произведений Пономаренко. Иногда движение выражено, неудержимо, как в «Битвах» или «Стае» со стремительностью стреловидных линий, их ломким пересечением; иногда сдержано, подспудно, как в словно нарастающем серебристо-розовом сверкании «Рассвета», или в вибрирующих оттенках светло-зеленых и голубых в «Зиме». Такая чуткость пластического выражения, за которым ощутима и чуткость восприятия, как и во многих его стихах: Только ждешь, только знаешь приснится Сон, который с тобою всегда; Неказистого счастья синица, Уронившая в Лету года. Может быть, в силу подлинной скромности художника, он избегает звучных эпитетов. Таков Борис в жизни, таков в творчестве. Но видимо, в его руках — и синица достигнутого, и несомненные возможности высокой полетности. Россия, Индия, Египет, Испания, Германия, иные страны и впечатления. А все же главное — всегда Россия. И в стихах его, и в живописи. Вот, к примеру, такие две работы. «Дорога в деревню», где в зеленой круговерти цвета будто ощущается нетерпение желания новой встречи с этим родным земным всепроникающим объятием природы. Или «Деревня», с угадывающимися деревянными строениями, в которых, пользуясь выражением Федора Абрамова, «ощутим запах дерева». Сказанные применительно к картине замечательного нашего мастера Евсея Евсеевича Моисеенко, они в известной степени уместны и в данном случае. Художник вновь и вновь, на многих выставках и на своей первой персональной в нашем городе и последующих возвращается к России: И потому, пусть даже рай, Где есть иная доля Я в судный час приду на край Родного поля. Постоянно помнит он о Родине и в своих стихах. Ее образ возникает в строках, связанных с Россией; он грезится ему во время путешествий в другие страны, в горах седого Магриба и у берегов Рейна, в Египте, вместе с «дерзким профилем рабынь Клеопатры» ему видится «небесно-славянские очи»… Сам мотив дороги, постоянно возникающий в его стихах — очень русская примета. Уже в нем заключены интонации щемящие, под стать тем, что мы встречаем неизменно в русской песне. Началом же пути в поэзию, своего рода толчком был переезд в город Пушкин: Уходит день, покрикивают утки За железнодорожным полотном. Гудки, цикады, ночь походкой чуткой Прошла по полю, где оставлен дом

143

144

Как будто невзначай, Лишь на минутку Столб тишины застыл, но слышно в нем: Далекие гудки, цикады, утки За железнодорожным полотном. Поэзия Пономаренко многомерна по времени и пространству. Образы прошлого и современности естественно встречаются в ней. Такие встречи происходят в Чуфут-Кале, в «Храме царицы Хатшепсут», где «папирус стертый добела вновь соткал пространственные связи»; и в «Последней дуэли в Царском», и в образе-представлении «Сафа Ахад», связанном с глубоким интересом автора к Библии и, в частности, к Ветхому Завету с его суровой чеканностью строя, мудростью и возвышенной афористичностью слова. Сафа Ахад, Сафа Ахад Умолкни замолчи Взгляд опусти — предаст и взгляд Крест не тебе нести. Вообще восточная тема в широком смысле слова очень многое открыла автору в постижении чувства другого человека. Действительно, и Индия, и Египет многое дают увидеть «с точки зрения вечности» и дня сегодняшнего. Но я думаю, что Пономаренко как русский художник и поэт был внутренне предуготован для проникновенного восприятия своего и иного (не в русской нравственной традиция сказать чужого), впрочем, такой подход является также отечественной этико-художественной традицией. Свидетельство тому — многие великие имена и в живописи, и в поэзии. Борис Пономаренко считает своими основными духовными наставниками в поэзии А. Блока и И. Анненского, О. Мандельштама. Действительно, в его сочинениях угадывается поэтическая живописность и таинственная метафоричность «Незнакомки» Блока и «Призраков» Анненского, так и вечное пророчество природы и, порою, парадоксальность образов Мандельштама, таких, например: Быть может, прежде губ уже родился шепот? И в бездревесности кружилися листы? И те, кому мы посвящаем опыт, До опыта приобрели черты? Но конечно же, поэтическая муза Бориса Пономаренко насыщалась и токами, быть может, подспудными — других авторов. В частности, С. Есенина, М. Цветаевой, Б. Ахмадулиной… Он открывает для себя вселенную, отталкиваясь от близкого, знакомого, пережитого: Я все же видел здесь и бездну звезд Над кромкой Царскосельского лицея Цветенье тундры, старенький погост, Где тонкий куст черемухи белеет. К этому кругу традиций, возможно, относится и романс «Вот десять лет прошло! А каким поистине песенным ладовым привольем отмечены строки стихотворения «Ах, что‑то не то происходит». Или поэтическое сказание «Ой, ты, полюшко»:

Ой, ты, полюшко Без конца. Горе-горюшко Нет лица.

145

А дороженька Далека. Мне стреножить бы Воронка. Примечательно, что российской фольклорностью насыщено стихотворение «Горлица в Карнаке», где птица не только ворковала художнику о чем‑то родном — «снеге, знатной зиме», но ворковала с русской песенной интонацией: Ворковала, зазывала Но, лишь время минуло Пролетела, не узнала И навек покинула. Подходит к концу наш рассказ о творчестве Бориса Пономаренко, но, конечно, лишь до первой вехи его дороги в искусстве, которая, надо полагать, и впредь будет продолжаться в добром согласии двух муз, осеняющих этот путь. Поисков, утрат и обретений. Способность сохранить надежду в смятении времени, когда «… все смешалось — вера, страх И нет покоя. Но расцветают в родниках Цветы зимою».

Анатолий Дмитренко, заслуженный работник культуры РФ, кандидат искусствоведения, ведущий научный сотрудник Государственного Русского музея, профессор.

146

Анатолию Дмитренко

147

Сентябрь-лихач серебряную мелочь Опять небрежно бросил вдоль причала И осень-нищенка вослед ему запела, Она ведь лето долгое молчала. Янтарь листвы легко распределит По закромам сырой гранит Фонтанки, А череда решёток, тумб и плит Растает в отражении, как «Титаник». Чуть неуютно, но ещё тепло, Есть повод для пленительных прогулок, Здесь Росси гениальное чело Проявит неожиданно проулок. Спроси его и он тебе ответит, Освободит от суетных оков, Ведь Бог не тех, быть может, словом метит, Но слово в венах бродит словно кровь.

«Июнь на Финском заливе»

148

Ольга Мусакова Искусствовед, ведущий научный сотрудник отдела живописи Государственного Русского музея

Характеру Бориса Пономаренко свойственны простота и сдержанность, ясность мышления и скептическое отношение к пространным разговорам об искусстве. Будучи от природы человеком немногословным и одновременно разносторонне одаренным, неслучайно, в живописи Пономаренко предпочитает емкий язык монументальных форм и пластических символов, а в литературе — поэзию, которая позволяет ему, наравне с изобразительным искусством, выражать свое удивление перл миром и свои пристрастия Стихи Борис Пономаренко пишет давно и не без успеха исполняет их в кругу друзей под незамысловатый аккомпанемент гитары. Бывают периоды, когда, углубляясь в свой внутренний мир, художник оставлял кисть, и тогда казалось, что такое чередование поэзии красок и слова крайне необходимы ему. Как любая тонко чувствующая натура Борис — человек настроения, хотя в своих картинах он умеет спонтанность подчинять законам картинопостроения. Художника и поэта Бориса Пономаренко всегда манила и манит новизна впечатлений. Наиболее яркие из них, подобные вспышке, рождали цепь впечатле¬ний и, далее, претворялись в образы, которые надолго овладевали воображением живописца. Как не согласиться с художником, который утверждает, что в мире есть города, которые можно писать всегда — их облик неповторим и, одновременно удивительно изменчив. Именно такая неисчерпанность открытий соединила в рабо¬тах Бориса Пономаренко своеобразной творческой прямой две географически удаленные точки — Какадес в Пиренеях, где жил С. Дали, и провинциальный город Касимов на Оке Испанский цикл и цикл, объединивший произведения, где воскре¬шаются мотивы уходящей, но еще не исчезнувшей России в пейзажах Касимов, создавались в течение последних двух лет. В пределах избранных тем мы не найдем ни единообразия манеры, ни частых поворотов композиционных решений. Увиденное само по себе инспирировало живописную форму образа мира — мира, увиденного глазами художника Б. Пономаренко. ‘Каталонскую песню’ живописец озвучивает диссонирующими сочетаниями пятна и линии, ‘Перезвон’ (Касимов) — многозвучными ритмами серых досок омытого дождями забора, ‘Зной’ — материализуется в вихре словно разбитых кистью на мозаичные осколки оттенков характерного для природы Кадакеса белого, оранжевого и приглушенного зеленого цветов. Разнообразие приемов наиболее очевидно в пейзажах Касимова, написанных, по большей части, с натуры, раскованно и на редкость темпераментно (‘Никольская церковь’, ‘Дом Кострова’, ‘Полдень» и. т. д.) В работах испанского цикла более очевидны элементы декоративизма, в качестве приема перенесенные художником в станковую картину из монументальной живописи, в которой Б. Пономаренко много и плодотворно работал. Это, прежде всего, проявилось и в подчеркнутом интересе к детали в композиции, и в максимальной подчиненности изображения плоскости холста, и в преобладающей сдержанной колористической гамме, что, тем не менее, не мешает отметить редкое умение живописца передавать тончайшие нюансы цветовых отношений. Наиболее успешно этот дар Б. Пономаренко раскрылся в «белых» пейзажах и натюрмортах, вдохновленных поездкой в Испанию. В целом же, испанский цикл, как и виды провинциального Касимова, не являют собой документального свидетельства об увиденном- гораздо больше в них ощущается склонность художника к живописным аллегориям, где мера реального и условного, как и в поэзии Бориса ПоО. Н. Мусакова, номаренко, может быть разной, но всегда созвучискусствовед, старший научный сотрудник Русского музея ной душевному состоянию художника.

149

150

Цыганский Романс

151

Ты укроешь шалью малиновой Нарумяненное лицо, И помчим с тобой по Неглинной мы За Садовое, за кольцо. Виноватый ли, иль невинный, Ну-ка, прочь, берегись коней, Это удаль да клич былинный Брызжут снегом из под саней. Расступись, подари нам улица Куполов медвяную медь, Век любуйся, не налюбуешься, Раз увидеть и умереть. Не вином и не мятным пряником Я развею твою тоску, А на тройке, как птицу раненную Пронесу через всю Москву. Чтобы слился с зарёй румянец твой, Рвал меха гармонист лихой, И монистам над Белокаменной Откликался кремлёвский бой. И поверив речам неистовым Робко примешь моё кольцо, Скрыв под шалью платком батистовым Разрумянившееся лицо.

«Лето». Эмаль.

152

Алим Морозов Почётный гражданин города Россоши, Заслуженный работник культуры Воронежской области. Историк, директор Россошанского краеведческого музея.

Конец 40‑х годов. Борис с дедушкой и бабушкой (маму его я редко видел) жил в соседнем двухэтажном, как тогда говорили, жактовском доме довоенной постройки. С тех пор мне запомнился крепкий с длинными вьющимися белокурыми волосами малыш. Он редко расставался с самодельной деревянной детской колясочкой. Борис толкал её впереди себя в пределах дворов своего и нашего дома. Улыбка, казалось, никогда не сходила с его лица. Я никогда не видел его плачушим, что с другими детьми часто случалось. И даже когда он вместе со своей колясочкой свалился в кем‑то вырытую яму, малыш быстро пришёл в себя, не проронив слезинки. Ранние школьные годы Бориса мне наблюдать не пришлось. По причине службы в армии, учёбы в университете и аспирантуре я в Россоши, можно сказать, почти не жил. Мне запомнился Борис в старших классах. Он был приветлив, любознателен, его часто можно было видеть с папкой для рисунков. В россошанской средней школе № 2 он регулярно и не один год посещал кружок рисования. И, если мне не изменяет память, Борис Понамаренко уже тогда решил, что будет художником. Потом мы с ним изредка встречались, когда он приезжал на каникулы во время учёбы в художественном училище. Мне помнятся его рассказы о тех сложностях, с которыми ему пришлось делать первые шаги в Ленинграде. Странно, что его способности и желание стать художником не смогли оценить «метры» училища имени Мухиной.Тут Борис проявил настоящий мужской характер. После каждой неудачной попытки поступить в престижное училище у него не пропадало, а, наоборот, возрастало желание стать художником. Нелегко ему пришлось и во время учёбы в пединституте им. Герцина. Те годы Борис жил с семьёй в каморке дворника и каждое утро, чуть свет мёл тротуары возле Казанского собора. Наверное он получал моральную поддержку у Кутузова и Барклая де Толли, когда обметал асфальт возле их пьедесталов. Борис свою жизнь сотворил сам. Стал известным художником, открыл в себе поэтические и музыкальные способности. Надеюсь, что он ещё далеко не исчерпал свои возможности. Наверное. он и в предстоящие десятилетия будет радовать нас, его земляков, своими успехами.

А. Морозов.

153

154

Алиму Морозову

155

Сухая Россошь, Чёрная Калитва, Сомы, окуньки, серебряная плотва, И среди зарослей ожыны, Кольчуги игоревой дружины. Весёлый посвист, скифская хватка, От Шаркивки до Ольховатки. Здесь вспоминают века Трояна Холмы над Доном, степные курганы. И моя память, как сердце прошита Следами от копий княжьей элиты.

↓«Победа». Псковский государственный художественный музей

156

157

158

Сергей Ильин Композитор, музыкант, журналист. Председатель петербургского клуба классической гитары

Однажды мы выступали с Леонидом Павловичем Мозговым с программой «Монолог об Окуджаве» в Пушкине, в музее замечательного художника П. П. Чистякова. После концерта, мы остались на традиционное для этого гостеприимного дома чаепитие и хозяйка — Елена Борисовна представила нам человека, сидящего за столом: «А вот это Борис Пономаренко, он у нас пишет замечательные стихи и песни». Борис достал книжку со своими стихами и подарил её Леониду Павловичу. Пока все пили чай, я полистал книжку — стихи оказались действительно замечательные, и мне захотелось ещё почитать, а может и написать музыку на них. Борис сказал, что с собой, к сожалению, у него больше нет, но пообещал доставить в ближайшем будущем. Это был 2001 год, и с этого началось наше, продолжающееся уже более 10 лет, творческое сотрудничество. В тот год мы записали первый наш совместный диск. Борис на нём пел свои песни, а я — играл на гитаре и делал аранжировки. В тот же год случилась первая наша совместная поездка в Германию. Борис тогда организовывал выезд нескольких питерских художников в Торгау. Открытие выставки сопровождалось концертом, потом вокруг ходило много людей и Борис мне мимоходом говорил: «А вот это заместитель главы правящей партии,.. а это руководитель управления культуры всего этого региона восточной Германии…». Это были совершенно обычные на вид люди, безо всякой охраны и ходили они также спокойно, мирно, как и все остальные, с удовольствием смотрели выставку наших художников. После этого мы еще несколько раз были в Германии, записали несколько совместных дисков… И вот в какой‑то момент, я услышал в стихах Бориса другую музыку. Так появилась наша первая совместная песня «Жалейка»… Она родилась буквально за один вечер и почти не изменялась с тех пор. Тогда она была записана, по‑моему, на второй наш совместный диск — просто под гитару, а с тех пор звучала много раз в самых разных аранжировках: и с оркестром, и с ансамблями… Сейчас она — как своеобразная визитная карточка нашего с Борисом музыкально-поэтического дуэта. Потом стали появляться и другие песни. Борис тут же запоминал мои — новые — мелодии и мы стали петь их вдвоём на концертах. Однажды мы были на всемирном слёте эмальеров в Западной Германии, на так называемой «винной улице» — Вайнштрассе: это очень длинная дорога, переходящая из селения в селение. Из-за растянувшейся рядом гряды холмов в этом месте удивительный микроклимат и некоторые сорта винограда растут только там. Понятно, что и выставка эмалей со всего света не могла не сопровождаться некоторыми специальными мероприятиями… Но про что я хотел рассказать: незадолго до этого я написал песню на стихи Бориса «Ты меня не сводила с ума» и мы её решили петь вдвоём, в два голоса. Песня получилось ритмичная, на диске она записана с аранжировкой в современном стиле, но там мы пели её просто — под гитару. И вот — ситуация: большой зал полный народу, художники, искусствоведы со всего мира, серьёзные люди, никто по‑русски «ни бум-бум», а мы поём на русском языке: в 2 голоса под гитару…, но все, в общем, успешно получилось… И меня это сильно удивило, потому что всю жизнь я считал, что в нашем жанре — бардовской песни — всё‑таки главное — это стихи: если человек стихов не слышит, то у него весь смысл песни пропадает. А вот, оказалось, что есть в песнях что‑то такое… может быть в самой интонации стиха… Ведь недаром Александр Сокуров

159

160

как‑то в интервью сказал, что Господь разговаривает с нами не словами, а интонациями… Стихи Бориса — это «кладовая» поэтических образов. Он как‑то на концерте рассказывал, как у него рождалось одно стихотворение, и вот из самого этого рассказа, было ясно, что это — поэт! Поэт по образу мышления! Он не мыслит какими‑то конкретностями, не переставляет механистически слова, не «подбирает» их, как это случается у поэтов. А то потом, после таких «переборов» — не звучат слова песни — и все!. Или вот, наоборот, у Пушкина: «Буря мглою небо кроет…» — и ни единого слова не выбросишь. Или у Высоцкого: «В Ленинграде — городе у Пяти углов…». Всё на месте, и всё моментально запоминается, моментально звучит. Так вот у Бориса. Вот — та же «Жалейка»: Очень долго стояли цветы На окне в эти белые ночи, Хоть и были погоды не очень, Были мысли и чувства чисты...»

И ещё, мне кажется очень важным то, что Борис всё время притягивает к себе каких‑то замечательных людей. Это, кстати, нормально: к хорошему — хорошее! И то, что благодаря Борису и Светлане знакомишься со многими творческими людьми — это тоже очень для них характерно. Борис — человек, который никогда не скажет что‑то нарочито неприятное другому или просто неправду какую‑то. Он человек открытый, искренний и это — тянет к нему людей, как магнитом:

161

«Пела что‑то печальное вновь На зелёном закате жалейка. Ах, как манит любовь не жалея Тех, кто знает, что это — любовь…» Борис — знает….

Сергей Ильин, март 2012

И сразу — картина, все — зримо. То, что в поэзии Борис — художник — это видно издалека, потому что только художник может писать: «На зелёном закате жалейка». Потому что это — не только состояние природы, но и состояние души… Или еще: «Ариадновой нитью реки Мне дорогу укажет зарница…» Что это — сон, явь? Сегодня или тысячу лет назад? И то и другое, один и тот же поток времени! Даже когда его стихи пишутся о нашей жизни, о том как мы сейчас живём все равно, все это нанизано на ту же временну’ю (или — вневременну’ю?) ось, временну’ю спираль. «В три часа уже солнце садится, А в четыре почти что темно. Кто сподобил в России родиться, Кто назвал её так всё равно Кто запряг нас и мы словно кони Рвём до хрипа и косим глаза. И не внять, не понять в этом гоне, Кто что сделал и кто что сказал… …Только ждёшь, только знаешь — приснится Сон, который с тобою всегда — Неказистого счастья синица Уронившая в Лету года.» «Неказистого счастья синица»… удивительный образ, как и многие другие, которые Борис рождает. Прекрасные и тем, что нельзя сказать почему это и откуда. И когда на концерте Борис пытался описать, как он писал стихотворение, то чем он больше говорил, пытался объяснить, тем становилось непонятнее. Кто‑то пошутил, что задача науки сделать непонятное понятным, а задача поэзии — наоборот! У Бориса это — получается!

↓ «Гитаре Сергея Ильина посвящается». Картина И. М. Сальцева (фрагмент)

162

163

164

Наталья Лазарева Искусствовед, член Международной ассоциации искусствоведов

«Агония болотного на сером» — такие слова мог написать только тот, кто чувствует живую ткань красок, как свою плоть. Как у знаменитого кота из сказки, в начале появляется его улыбка и море обаяния теплой волной покрывает находящихся рядом. И, как часто бывает при общении с истинно талантливыми людьми, создается впечатление легкости, с которой создается его живопись, звучащая как поэзия, и поэзия зримая, как живопись. Его искусство изящно и иронично. Казалось бы, вот черепаха — существо серьезное, как будто ей с детства 100 лет. А у Бориса «Черепаха, поющая любовную песнь» — нежна и трогательна, как только что вылупившийся мотылек. « Рисовая кошка» воображает себя тигром, а «Птица» драматична, как актер греческой трагедии. Такое деликатное и уважительное отношение к нашим братьям меньшим роднит с великим его земляком. Борис Пономаренко русский поэт, и естественно, тема Родины «не желанной, но любимой» занимает свое место в его творчестве. Сила и любовь, бессилие сильного человека, и горькая ирония, и вера — на этом замешаны эти стихи. И был в его творчестве Касимов, бревенчатые дома и домишки, то как терема, то просто развалюхи и храмы, устремленные в наше неяркое небо. Взгляд Бориса на наши проблемы — это точка зрения человека думающего, широко эрудированного, прекрасно знающего русскую историю. Борис — художник, а значит человек умеющий увидеть красоту в обычном и великом, в буднях и праздниках и донести ее до зрителя. Мне кажется, что музыка все более и более заполняет его живопись, отчего она становится и гармоничной и более абстрактной. Я говорила о необычном обаянии Бориса. Но, если он появляется еще и с гитарой… «Романс» — как много в этом слове для сердца женского слилось! Его романсы пахнут и первым летним дождем, и мокрым асфальтом любимого города. В них мудрость и бесшабашность, слезы и смех, и «любовь, чуть длиннее, чем жизнь». Гам у кромки Кронийского моря, И чисты, и просты, Золотые июльские зори, Как цветы. Что бездумностью лёгкого золота, Не подумавши, вспять, Землю бледно-лазоревым пологом Закрывают опять. И парчою нездешних течений. Обрекут, Тень неясно-воздушных сомнений, Как Сизифа на труд.

Наталья Гурьевна Лазарева

165

166

Прости меня, я был не очень верен, Пусти меня в твой праведный острог, Убийство слова вовсе не потеря, А, лишь, страданья выверенный слог.

167

Смогу ли я поверить в состраданье, Смоковницы полуистлевший плод, Вмещающий и тлен и мирозданье, И искренность того, кто антипод. Смятенье душ не повод для истерик, На то они назначены судьбой Мерилом непридуманных мистерий Беззвучно источающих покой. Пойми меня, ведь было очень скучно Мне дух и тело в мире этом мучить.

«Урожай»

«Только растрачивая себя, человек становится богатым»

168

Бернар

Евгений Линов поэт, Главный редактор Международного литературно-художественного журнала «Квадрига Аполлона» Фонда поддержки искусств.

Художник, выбирающий пространство для личных переживаний отказывается повиноваться обстоятельствам, фактам и аргументам, которые умещаются в рамки, ограничивающие его воображение. Творческая память представляет не совершённое действие, а поток ассоциаций, намеков и порождение драматических фантазий. Значение возникающих в мозгу творца намеков оценивается вовсе не тем, насколько они соответствуют действительности, а тем, соответствуют ли они эмоциональному настрою человека, вызывают ли они чувства, усиливают ли впечатление и побуждают ли его к размышлению об исключительности события. Восприятие человека устроено таким образом, что он не может улавливать постоянный звук или цвет. То, что мы считаем монотонно длящимися ощущениями, в действительности бесконечно прерывается вмешательством других элементов и представляет собой серии меняющихся ощущений. Это своеобразные толчки изменения, вызывающие разрыв наших стереотипов. Человеческие ощущения — это не части какого‑нибудь знания, плохого или хорошего, высшего или низшего, неполного или завершенного. Они — скорее раздражения, побуждения, энергия. Они — не пути познания вещей, которые (полагаю) ниже по ценности в сравнении с рефлексивными путями — путями, которые требуют потрясений. В качестве разрывов в действии они ставят вопросы: что означает это потрясение? Что произошло? Почему изменилось мое отношение с окружающим пространством? Эти вопросы атакуют меня всякий раз, когда я, захваченный магическим притяжением полотен Бориса Пономаренко, разрушаю ограниченность собственного эстетического постулата. Полотна Пономаренко существуют в антимирах, одушевленные языком образов. Здесь все подчинено движению смысловых фигур, в котором мы, фатально, обретаем собственное движение, становясь соучастниками экзистенциального события. Сам же художник постепенно исчезает из него, оставляя протуберанцы сознания, и мы как бы прекращаем отношение с ним, но переходим на другой, метаментальный уровень пластического языка, в котором проявляется предмет нашего азарта. Красочный мир Бориса Пономаренко нуждается в пришельце, в другом сознании, в котором он только и может реализоваться в высшей степени. Художник жертвует собой (и вот здесь парадокс!) жертвует, чтобы зависеть от собственного создания. Это игра в глубокое. И мы, как свидетели этой игры, тоже неодолимы желанием получить высшее наслаждение от феерии красок. Нельзя не догадаться, что я говорю об имманентных (внутренне присущих) характеристиках художественного текста Бориса Пономаренко, а именно: об интенции (замысле), о композиции, образах, стиле, семантике, о соотношении деталей и структурной взаимосвязи. Именно с их помощью у зрителя складываются отношения с полотном художника, несмотря на то, что не всякий об этом знает. Да и важно ли это, во время эманации? Взаимосвязь эмоционального удовольствия с глубиной структуры создает высший порядок смысла, который обладает поразительным свойством уничтожения у зрителя банального мировосприятия. В этом фено-

169

170

мен существования «незнаемого»: чем сложнее структура, чем больше пространство для комбинаций и соотношений, тем выше уровень сублимации. Борису Пономаренко удивительным образом удается избегать повторов, кажется, что он наделен особым даром цветоощущения: его палитра не определяется абсолютным пристрастием к набору привычных красок. Он работает спонтанно, доводя своё» чутьё до состояния инсайта, когда при «замыкании» чувственного поля к нему приходит озарение. Но удивительным образом художник в этом чувственном мастерски цепляет взглядом мельчайшие частицы композиции — детали, которые порой перерастают в нечто большее, чем целый образ. Именно они (эти архиважные детали) создают неповторимость изображения. Я бы назвал эту деталировку в общей вакханалии красок пристальностью Мастера. Пономаренко принимает жертву от божественного света, и эта жертвенность обостряет его ощущения. Природе уже принадлежит то, что Художник еще не сказал и еще не почувствовал, но она (ПРИРОДА) проявляет интерес только к тем, кто вторгается в её пределы, кто нарушает ее равновесие, чтобы склонить ее чащу весов в свою сторону. Природа подобна Фемиде, которая закрывает глаза, чтобы не быть пристрастной в вынесении вердикта. Она осторожна. Высшая мера, которую она может назначить Художнику — это пожизненное чувство цвета как вины, которая требует исповеди без покаяния. Подчеркиваю — без покаяния. Художник, который говорит, что познал язык красок в совершенстве, обречен на смерть, потому что процесс остановлен. Художник сам приходит в удивительный мир красок, а не наоборот, приходит, чтобы говорить их языком, и по‑другому быть не может, потому что этот язык выше человеческих знаний, он сам принимает или отвергает, все, что написано Художником. И когда мастер становится единым целым, сливаясь с языком цвета, написанное этим языком длится дольше и полотно переживает, время своего создателя. Краски, которые окружают нас в обыденной жизни и создают наш быт и уют, не выше наших потребностей, в крайнем случае, они создают для нас вкусовые удовлетворения. Но Язык Мастера нам не равен, это оргазм мысли, взорванной буйством цвета, и власти над ним нет. Одна возможность достигать этого наивысшего просветления могущественнее всякой власти. Причина света не в нас, и тут я готов поверить, что истинный Художник поцелован Всевышним. Ощутив это прикосновение, мастер становится обладателем языка, который уже неравен ему самому, и вместе с ним он (Мастер) становится еще выше, он как бы порывает со своим реальным существованием, потому что сам становится пространством и временем. И пока он не знает, как это, он сам и есть язык говорящей кисти. И в этот момент другого способа существования нет. Полотна Бориса Пономаренко не оставляют равнодушных. А это, пожалуй, самое важное доказательство таланта большого Художника.

Евгению Линову

171

С глазами лани, Источая радость, Не ведая запретов и оков, Ты точно знаешь — миру что не надо. Что надо-сделать Ты всегда Готов.

Евгений Линов

«Финикия»

Вшивому хочется в баню, Голодному — калача, Влюблённому на свидания, А злому — ударить сплеча.

172

173

*

Анатолий Рубцов Художник-прикладник, Член Союза художников. Живёт и работает в Петербурге.

Но в жизни не так случается, И даже наоборот, Посмотришь,а время кончается И вышло, что сам ты не тот * Часто закрыты бани И не откусить калач, Но если случилось свидание Потом ты,дружок ,не плачь.

↓«Загороднаяконечная»

174

175

Кёльн (Фолькеру Вортманн)

176

177

На исходе нежаркого лета, Седина на траве по утрам И остатками солнца согрета Входит осень, как праведник в храм.

Фолькер Вортманн комиссар полиции, коллекционер

Наполняя деревья и здания, Стылый воздух неясной тоской, Лишь на миг пробудив ожидания Лёгким ладаном — прелой листвой. Только вечер расставит, вдруг, свечи Так маняще уютных витрин, Заглушив колокольное вече Пёстрым гамом и шумом машин. И опять тихо сумерки тают , Просыпается город и в нём, Словно серый тюльпан расцветает Над прозрачными водами DOM.

«Торгаупивная кружка»

Бербель Вортманн

178

179

То ли дети, то ли птицы, За моим окном галдят, Даже если это снится, Всё равно я очень рад.

Бербель Вортманн Коллекционер, галерист

И за выцветшей газетой, Если что-то, вдруг, мелькнёт, Сразу кажется что лето И что не наоборот. Хватит грусти, хватит скуки, Натяни-ка поскорей Ты свои тугие луки Славный северный Борей. И вперёд всё дальше, дальше, В неизвестное туда, Где печали нет и фальши, Счастья тучные стада. Где весёлые синицы, Вправду за окном трещат, И хотя мне это снится, Всё равно я очень рад.

«Торгауигрушка»

Игорю Сальцеву

180

Игорь Сальцев Известный петербургский художник, член СХ РФ, живописец и монументалист

181

Молнии, молнии, молнии, Ветер ветки не гни, Полноте , полноте, полноте, Кто сочтёт твои дни, Песнями, песнями, песнями, Да продлится твой век, Птицы с глазами чудесными, С вами и я имярек. Полем ли полем ли , полем ли, Трачу не ту стезю И непонятною долею Задохнусь и уйду, Песнями, песнями, песнями, Да продлится твой век, Птицы с глазами чудесными, С вами и я — человек. Затемно, затемно, затемно, Вдруг пробудит восток , Смытою с тела накипью Сердце стечёт в песок, Звёзды — хотя бы начерно, Но направьте мой плот И хотя не был мачо я, Плот ведь от слова плоть.

«Пунический мотив»

Ираиде Лёгкой (Ванделос)

182

183

Разговор под рябиновку, Может быть и от этого, Яркой зорькой малиновой Русь встаёт над Манхеттеном,

Ираида Легкая Поэт, радиожурналист. Живет в Нью-Джерси

«Собор»

184

Свете

185

Собери мои душу и тело, И согрей между тёплых ладоней, Я скажу тебе тихо, но смело — В этой жизни я кое-что понял.

Светлана Пономаренко (Савина)

Но, не понял того, что так просто И легко, как основа основ — Моя жизнь только маленький остров Среди тысяч других островов. И сильнее любого наркоза, Самый ласковый в мире магнит — Дня с тобою неяркая проза, И волшебная мягкость ланит.

«Портрет Светланы»

Екатерине Анцевой

186

187

Что случилось бы с этим миром, Если б я его не любил, Ангелы опустили б крыла, Не простив и не осудив.

Екатерина Анцева Певица, композитор, музыкант

Просто петь — это так не просто, Просом в землю не прорасти, Жизнь любая — зелёный остров, На котором так трудно жить. И когда я на чью-то милость Восхожу, как на эшафот, Кто-то нежный губами стылыми Мне небесный псалом поёт.

«Подслушивающие и подглядывающие» (фрагмент)

188

189

«Подслушивающие и подглядывающие» (фрагмент) «Подслушивающие и подглядывающие»

Хайнцу Наврат

190

191

Никто ещё не изменил, Ни словом, ни звуком, ни цветом, Холодную чёткость равнин И глупость прекрасных обетов.

Хайнц Наврат Галерист, коллекционер

Никто ещё не потерял Средь этой безудержной свары, Закатного солнца овал И голос полночной гитары. Никто ещё не угадал, А что там за кромкою неба, Никто ещё не избежал Горячего свежего хлеба.

«Торгауохотничья шляпа»

Хотя горит ещё камин От дров сырых так мало света, Как нищенка полуодета Тоскует роща вместе с ним,

192

Хотя горит ещё камин.

Абрам Раскин Искусствовед, заслуженный деятель искусств Российской Федерации, член Санкт-Петербургского Союза художников, председатель правления Петербургского отделения Международной ассоциации искусствоведов (АИС), вице-председатель Санкт-Петербургского общества акварелистов.

На небелёном полотне Небес неловко чертят стаи Свой редкий шов, глася окрест, Что им пора, что улетают, Что им пора — гласят окрест. Что неизменна только связь Их крика с долгим эхом тракта, Да кем-то позабытый трактор, Погрязший, как повеса в грязь. Одна единственная связь. Но, не обманет никого Такое грустное веселье, Пусть и иное новоселье И настоящее тепло их ждёт, Но, всё-таки веселье. Да не оставит лучший друг Отставшего - и то отрада, И, несомненная награда, Взлетая оглянуться, вдруг, Такая славная награда. И улетая — благодать, Да не услышь упрёков снизу, Не злобы от, не от каприза Болото — и родное гать, лишь Улетая — благодать. Хотя и теплится камин, От дров сырых так мало света, Но, недопетой песней лета Откликнется, вдруг, эхо им, Такое вот смешное эхо.

193

194

195

«Утро»

А. И. Брежневу

196

197

Это чудо, конец сентября, У обочин кусты пламенеют, Веришь в то, что ты прожил не зря, Проходя по знакомой аллее.

Александр Брежнев Инженер, музыкант, собиратель русского шансона

Редких стай озабоченный крик Перед дальней несытной дорогой И часовни отточенный лик Над обкраденной рощей убогой. Понимаешь, что жизнь непроста, Что душа источает сомнение, Как сукровицу раны Христа, Но бросают родные места Эти птицы над старым селеньем.

«Ритмы России»

Маргарите Львовне Брежневой

198

199

Я неспел, как зелёная груша, Потому, что не спел то, что мог, То, что, просто хотелось бы слушать… Только мозга отравленный смог.

Маргарита Брежнева Знаток и собиратель русского шансона

Сонмы самых красивых видений Трепыхаясь листом — из груди Вырывались на крыльях сомнений, Свято веря, что смысл впереди. По карманам поспешно совали, Как рубли заклинания слов, Словно глупый рыбак раздавали Свой убогий никчёмный улов. Расщепляя нейлоновость стали, У случайной гитары в гостях, Тихо пел я — Приди моя Дали, Веря просто, и, просто, простя. Но, когда на последнюю простынь Кто-то бросит неяркий букет, Ты прости меня поздняя осень, Подарившая благостный свет.

Тройной Триптих Поэт, Художник, Музыкант, Во всём недюжинный талант. Художник, Музыкант, Поэт, Во всём он лирик и эстет. Музыкант, Поэт, Художник, Во всём он совести заложник. А ещё он наш любимый друг!

Александр и Маргарита Брежневы

200

201

«Осень»

Ты меня не сводила с ума, Ты меня никогда не любила, Вдаль смотрела, как будто сама Зачарованным жестом чертила

202

Гертруд Риттман-Фишер Почетный президент Европейской Ассоциации эмали

203

Знак неяркой зари на челе И простые слова этой песни, От которой, надеюсь тебе, В этом мире чуть-чуть интересней. Речь твоя, как молитва текла, Только понял я — непоправима Эта горькая жажда тепла, Эта сладкая соль пилигрима. И, хотя не сводила с ума Ты меня, от чего-то постылы И стихов долговая тюрьма, И редеющей крови чернила Ариадновой нитью реки Мне дорогу укажет зарница, Будут мысли чисты и легки, И хорошее что-то приснится, Когда ночь опахала-шелка Надо мною раскинет, как крыла... Ты меня не сводила с ума, Ты меня никогда не любила.

«Парусник»

С утра холодный дождь И теребит и мучит, Не встать, не превозмочь Досаду и тоску. А ветер гонит ночь И в клочья рвет мне душу, Ах, ветер, он не прочь Поворожить в саду.

204

Илья Царев Предприниматель, коллекционер

То мокрый манускрипт Листвы до срока прелой Внезапно вдруг раскрыть Прикосновением На миг, то поразить В круженьи неумелом Каким-то колдовским Знамением. И, вот, разрешено И петь, и плакать, И страхи — лишь Дрожание осин; Здесь все освящено Уже зимой, и слякоть К багрянцу примеряет В лужах синь. А старенький мосток По направленью к даче, Внезапно отделит Легко и насовсем, Мир, где не отличить Удач от неудачи, Но так легко понять То, что неясно всем.

205

206

207

«Дубовые листья»

Gertrud Ostermann

208

Акварельную зыбкость лагуны Променяв на невнятность небес, Я твержу, как молитву, бездумно, «Tramontana», «Mistral», «Cadaques».

Гертруд Остерманн Коллекционер, преподаватель испанского языка

Чую жар иссушенной оливы В фейерверках полночных фиест, И опять повторяю наивно, «Tramontana», «Mistral», «Cadaques». Но летят беспощадные волны На беспомощный бот рыбака, То ли гром, то ли звон колокольный Отпускает грехи на века. Но не вечно ничто и не верно, Паче тем, что и жизнь коротка, Только ветра кураж беспримерный, Что из скал изваял облака. Да из счастья и горечи тканые, То для встреч, то для долгой разлуки, Осторожные звуки Сарданы, Губ сухих непонятные звуки.

209

210

211

«СантаМаргарита». Рязанский Государственный художественный музей.

Я не знаю зачем, но зачем-то болит Место что называется сердце И с полночи, до самой холодной зари Я не знаю куда мне с ним деться.

212

*

Александр Ковалев Художник-живописец, педагог. Живёт и работает в Рязани.

Я не знаю зачем, отчего, почему И какое несрочное дело Мучить сердцу пустой неопрятный сосуд Называемый ласково тело. * Я не знаю зачем и почём Продают, глядя сквозь равнодушно, Оставаясь всегда не причём То что с нежностью названо души. * Те,кто гордо кривя свою бровь И,напившись, всё ж жадно сосут Элексир,испокон называемый кровь, Свято веря в свой праведный суд * Кто имеет глаза — оглянись И услышь, о, имеющий уши Это всё называется жизнь, Что, как соль, сушит тело и душу.

213

214

215

«Изобилие». Фрагмент. «Изобилие»

В. Колдину

216

Полуразрушенная Рязань, Полу замученная Россия, И полупьяная босая рвань, Жадно ждущая Мессию.

Василий Колдин Художник-живописец, директор Рязанского художественного училища

Полу задохшаяся душа, Полу расплавившаяся память, Что ей осталось — лишь чуть дыша С вдохом вдохнуть эту злую замять. И задохнувшись, пусть не решить Не адекватно и бездумно, Лишь бы не лгать и не грешить, Тихо уйти узкой тропкой лунной. Но за зелёной завесой рек Кто-то напомнит легко и строго — Всё изречённое — человек, Всё недосказанное — от Бога.

217

219

Къяре, Поле, Тане и Норберту Меня, как Баха будут забывать И доставать из ящика Истории, Не понимая, всё же принимать, Качая Времени изношенными шторами.

Растя, как лук, изящные истории, (ведь даже лук рождается из мук), Я всё вбираю кровью, потом, порами И страхом неизбежности разлук. Столетних ив простое опахало, Поверьте мне ничто не заменит, Я алчу жизнь, да и меня она ласкала, Ведь я при ней — она же immer mit.

Борис Пономаренко (Булгаков)

Я в этот мир пришел...

Статьи

А. Ф. Дмитренко, О. Н. Мусакова, Е. Н. Линов, А. Я. Морозов, С. Е. Ильин, Н. Г. Лазарева

Дизайн-макет, вёрстка, фотографии

Константин Мшагский

Концепция, подготовка материала к изданию

Светлана Пономаренко

Лицензия ЛР № 020593 от 07.08.97 Подписано в печать 04.02.2013. Формат 60×90/8. Печать цифровая. Усл. печ. л. 29,5. Уч.-изд. л. 29,5. Тираж 10. Заказ 0222. Отпечатано с готового оригинал-макета, предоставленного автором, в типографии Издательства Политехнического университета.

195251, Санкт-Петербург, Политехническая ул., 29. Тел.: (812) 552-75-26

Борис Пономаренко (Булгаков)

Борис Пономаренко (Булгаков)

Я в этот мир пришел...

Я в этот мир пришел...