Promo vol 1 2012 Chechelovka

197 Михаил Тимощенко |

ЧЕЧЕЛОВКА повесть | часть первая

Эта повесть – история тридцатых-сороковых годов прошлого века, рассказанная судьбами людей, живших на Чечелевке, окраинном поселке Днепропетровска. В её основу легли откровения реальных героев и свидетельства очевидцев. Автор, историк по образованию и журналист по профессии, объединил многочисленные рассказы чечелевцев в книгу, которая писалась два десятилетия. С Чечелевкой автора роднят не только люди, которых узнал за много лет общения, но и память о сожженных войной домах, простоявших в таком виде до начала семидесятых. Публикация не ставит целью поиск истины, а лишь соглашается с тем, что все хорошее, возникающее между людьми, рождается состраданием.

198 Александр Ковальчук |

фотографии 1920–1930 гг.

СТРАНИЦЫ СЕМЕЙНОГО АЛЬБОМА

| *

carte postale “Frontière mista” 2012 | 3

Повествование дополнено документами и фотоматериа­ лами описываемого периода из семейного альбома днепропетровского кинооператора Александра Ковальчука. Получив в 1928 году образование в Одесском техникуме кинематографии, он посвятил любимому делу всю жизнь. Снял более 50 документальных фильмов, а также огромное количество (с марта 1944 года по март 1959 года более 800) сюжетов для киножурналов1. Будучи по основной профессии кинооператором, с фото­ аппаратом Александр никогда не расставался. Его фотографии конца 1920-х – середины 1960-х годов сегодня являются документальными свительствами повседневного быта горожан той эпохи 2 .

1

Побробнее с биографией и творчеством А.П. Ковальчука можно ознакомиться на электронном ресурсе: http://www.isd-ua.org/biography.htm

2

Предоставленые фотоматериалы хранятся в частной коллекции семьи Бусыгиных.

* Почтовая карточка. Днепропетровск, 1-я чечеловка // Днепропетровск, Фото-Иллюстрац. фабрика при О.К.Ф.Т., – Обллит от 7.VII.1935 г. –15 тыс.

Михаил Тимощенко. • Чечеловка

199

Глава 1 В 1932 году донская казачка Елизавета Каледина простилась с родным хутором и переехала в Днепропетровск. Сюда сманил ее заезжий чиновник – говорливый мужик саженного роста, молодцеватый и влюбчивый, присланный организовывать колхоз, но разжалованный со временем за многочисленные провинности. Он наобещал молодой вдове богатую жизнь в большом городе, а ее малолетним дочкам купил конфет. Елизавету не смутил невзрачный домик на окраине, куда ее с детьми привезла телега. Место это называлось Чечелевкой. Вдова ко многому была готова, но заметно расстроилась, столкнувшись с писклявой женщиной – законной женой Николая Алексеевича. Возможно, в памяти у мужика образовался провал, и он, будучи по привычке выпившим, с удивлением всматривался в знакомое лицо. Потом, как бы вспомнив, стал уговаривать женщин пожить хоть какое-то время под одной крышей, пока не найдется угол для той, которая теперь выла высоким голосом. Стоял теплый сентябрь – сдержанное прощание с летом, и свежее утро обещало погожий день. Николай Алексеевич застрял между соперницами. На его хромовых сапогах красовались калоши, что считалось изысканным в те времена. Он приседал и вскакивал, крутил курчавой головой, обращаясь к женам: «Я же хотел как лучше, а оно, видишь, как получилось!» При этом он взмахивал большими руками и ронял их обессиленно на свои могучие ноги. Женщины, вволю накричавшись, уже приготовились к вынужденному примирению. Дочери Елизаветы Авдеевны, глядя на утихающий скандал, говорили о том, что город похож на их хутор, где люди тоже любят драться. Потом младшая Наташа сказала: « Да ну их всех, есть охота!»

202

О Б Р І Ї

С Л О В А

Фронтири міста 2012 • 1

Соседи считали Елизавету гулящей, но никто из них не знал, что вдова не любила мужиков. Она сходилась с ними по привычке, а потом терзалась надоевшим сожителем. И выгоняла любовника легко. Ее интересовали только деньги, но поселковые ухажеры отличались скупостью. На Чечелевке славилась любовь за выпивку. Пришлось вдове устроиться на работу. И здесь ей помогла красота, – она попала в кассирши «Военторга», где привлекательные дамы не столько работали, сколько служили «милым» утешением полувоенного начальства. Елизавета превратилась в завитую тетку. Домой ее все чаще привозили в автомобилях. Ей нравилось, легко выпорхнув из лакированной кибитки, корчить из себя усталую барыню. Соседи прикусили длинные языки, узнав, что такие машины служат в НКВД. В доме появились хорошие продукты, девочкам купили наряды. Спесь удачливой кассирше поубавил 1937 год. Многие поклонники Лизы исчезли в лагерях. Власть карала и следователей грозного НКВД. Приятные привычки Лизы были оставлены до лучших времен.

Глава 2 В середине сентября 1932 года, через две недели после приезда, Катя подговорила сестру пойти в школу. И не просто пойти, а сбежать с утра пораньше из дома, назло матери, заявившей: «Куда ж спешить, никто ж не гонит?» «Что-то надоело мне слухать бабскую брехню, – заявила умытая девочка, укрывая голову белым платком. – Детям надо учиться. А не примут, то издаля позавидуем городским. Только ты теперь, Наташенька, на людях не засовывай пальчик в носик и приглядайся к другим – как ходить и где ручки прятать. И держись, девонька, меня – не потеряешься!»

Михаил Тимощенко. • Чечеловка

203

Катя почти не спала накануне, лишь утром вздремнула, опять увидев во сне родной хутор. Он снился ей часто. Там, на знакомых просторах, она бегала и летала счастливой. А проснулась в слезах. У ворот школы сестры остановились. Даже решительная Катя задумалась: надо ли идти дальше? Никаких документов у сестер не было. Они и слова такого не знали. Мать девочек, собираясь в дорогу впопыхах, попросту забыла о какихто там бумажках. Стоило девчушкам войти во двор школы, как путь им преградил грозный мальчик. Он с прищуром глядел из-под кепки и сквозь зубы цедил обидные слова: «А че это вы платки нацепили, как монашки? Че это вы тут ходите без спросу, а?» Судя по повадке, мальчонка был сыном милиционера. Он сдернул с Кати платок и спрятал его в карман. «Сморкаться в него буду», – важно заявил обидчик и тут же вскрикнул тревожным голосом. Его ухо держала рослая девушка.

– Больно, говоришь, гаденыш, – шипела девушка, – сейчас еще больнее будет! И принялась за второе ухо, терпеливо дожидаясь искреннего раскаяния. Потом присела на корточки возле сестер, обняла их за спины.

– Ну что, мои хорошие, напугались? Где же ваша мамка, почему одни? Глядя в глаза защитницы, Катя созналась: «Мамка еще спит, а мы в школу хотим». Девушка протянула Наташе руки и застенчиво спросила: «Можно я тебя понесу?» И ребенок кивнул. « Легонькая какая», – рассмеялась спасительница и широко зашагала, придерживая Наташины плечи. Девочка доверчиво прильнула к душистой женской голове, обнимая гладкую шею. Клава легко взбежала по ступенькам, миновала просторный вестибюль, свернула в коридор и только в столовой осторожно поставила Наташу на ноги.

– Тетя Лена, у нас гости, – громко сказала Клава. Она по дороге – почти на бегу – успела познакомиться поближе, восхитившись именами сестер: «Екатерина и Наталья – как здорово звучит, а меня зовут попроще», – и назвалась. Только за столом, опять глядя в глаза, Катя произнесла задумчиво: « Клавдия – красивое имя, жаловаться – грех».

206

О Б Р І Ї

С Л О В А

Фронтири міста 2012 • 1

вочка, здоровалась звонким голоском, а совсем юный Васька млел от удовольствия. Он и потом, приходя на родительские собрания в школу, где обязательно хвалили дочь-отличницу, не скрывал своего удовольствия. С воровством Величко «завязал». Блатные товарищи «легко» отпустили «кореша» на завод, ласково погладив его по голове топором. Убивать не стали. В этом был благородный знак: «Живи, сука!» Вавила обзавелся меткой, наискось делившей его лицо, и презрительным у бандитов прозвищем: «Ссученный мужик». Но эта кличка не прижилась, уступив место прежней. Поговаривали, что Вавила отказался мстить за обиду, сохраняя свою жизнь. Это звучало убедительно. Он был выше воровских дрязг. А свою смерть он уже видел, когда повесился после похорон жены, а веревка не выдержала тяжелого тела. Жил он после этого придушенным. Клава знала об этом от верных людей и обращаясь к отцу только на «вы». Василий Тихонович, всегда доброжелательный, первым здоровался со знакомыми, развалисто шагая на очередную заводскую смену. Даже в сильный мороз он не носил шапку. Молодой Вася снял ее навсегда в день смерти жены. «Застудишься, Васенька», – пожалела как-то молодого вдовца беззубая, но крепкая соседка. Василий молча обнял старуху, а потом сунул ей три рубля на самогон. «За что ж ты троячку получила, красотка? – выпытывала любознательная собутыльница. Пьяненькая бабушка задумалась над стаканом, не находя причин щедрости Василия.

Михаил Тимощенко. • Чечеловка

209

Блатная справедливость оставляла опозоренному пацану право порезать себя – показать, что он настоящий мужчина. Этого было достаточно для реабилитации. Вовкина улыбка взбесила Евдоха. Глядя противнику в глаза, он полоснул «финкой» свою ладонь. *** В отличие от сестры, Наташа любила побегать. Она пьянела от просторного помещения школы, похожего на вокзал. Перепрыгивая через три ступеньки, удачно лавируя в потоке детей, она радовалась свободе. Стоило ей попить из коридорного фонтанчика на первом этаже, как она неслась к такому же – на втором. Усмирить ее не могла даже Клава. Вернее, не хотела. На одной из перемен вожатая обязательно расчесывала взмокшую Наташу, целовала в нос и отпускала. Глядя на девочку, она вспоминала себя семилетней. Вместе с грустью к ней приходило странное желание вскочить, разогнаться и вылететь в окно, которым заканчивался коридор. Это окно давно не давало ей покоя. Катя любую свободную минуту отдавала своей Клавочке. Девочка не лезла к ней с пустыми разговорами, стараясь держаться в стороне. Ей важно было видеть вожатую хоть мельком. И Клава это ценила. Они иногда встречались ненадолго, обменивались улыбками и расходились. По воскресеньям вожатая зазывала сестер в гости. Они ждали этого неделю. Являлись в назначенный час и, чуть смущенные, пристраивались где-нибудь на краешке. Неприхотливость сестер терзала душу Клавочки. Ей казалось, что эти дети подброшены ей неспроста. Вожатая придирчиво осматривала головы сестер, опасаясь вшей, и обязательно извинялась за это. «Девочки, простите меня. Полшколы – во вшах. Боюсь за вас, главное – не прозевать начала». – «Гнид», – подсказывали ей сестры. Признательные дети подставляли головы под гребень с въедливыми зубцами.

210

О Б Р І Ї

С Л О В А

Фронтири міста 2012 • 1

Глава 3 Клава занималась сестрами не одна, был у нее верный помощник Миша. Жил он на соседней улице. Когда-то, лет пять назад, неприметный пятиклассник Миша Павленко решил поднести портфель Клавы Величко. С этого в те времена начинались сердечные ухаживания. Гордая красивая девочка посмотрела на маленького ухажера с ненавистью. Отвергнутый мальчик брел домой по лужам, не выбирая дороги. Но умереть от простуды ему не удалось. Несколько дней Клаву провожал рослый семиклассник с морской кличкой Сеня Трюм. Но и он был посрамлен несговорчивой девочкой. На глазах товарищей она взлохматила его голову все тем же портфелем. Дружба Миши и Клавы переросла в любовь ко времени окончания школы. Девушка все чаще заглядывалась в зеркало, а парень сделался подозрительно наглаженным. О любви они не говорили, считая ее «буржуазным пережитком». Во времена первых пятилеток это бессердечное словосочетание попортило много крови советским влюбленным. И еще модным было называть любовь привычкой. Об этом на диспутах и лекциях говорили много и запальчиво. Казалось, что детей рождала не любовь, а – сожительство, узаконенное ЗАГСом. Эти четыре большие буковки заменили в стране церковь, и расшифрованные, напоминали сутью полет невесты на тракторе – Запись Актов Гражданского Состояния. Затейливо звучали два первых слова, произнесенных слитно. Бдительный НКВД прозевал повод для раскрытия очередного заговора. Миша и Клава были одноклассниками, но так и не объяснились в любви на уроках, будучи карьеристами, то есть отличниками. Они однобоко понимали учебу, не оценив спасительное для влюбленных учебное заведение – с партами на двоих. Школьная парта была создана специально для сердечных встреч, а потом уже – для учебы. Под партой робкие пальчики, чуть заметным прикосновением, обещали вечную любовь.

Михаил Тимощенко. • Чечеловка

211

Расставшись со школой и потеряв удобный повод для встреч, Клава и Миша горевали недолго. Сначала их выручило небо – «секция любителей парашютного спорта», а потом у них появились общие дети – «сиротки», как их душевно прозвала улица. Сиротки обо всем догадывались, но делали вид, что ничего не понимают в любви.

Как-то Клава попросила Наташу: «Позови нашего Мишу. Сходим на Днепр. Искупаться хочется». Если идти через Фабрику – так красиво называлась улица – река рядом. Самой девушке приглашать парня неудобно. Она стесняется его родителей. Короче, не с девичьей руки. Наташа, придерживая зубенками смех, хитро отвечает, разыгрывая из себя маленького денщика, – и это ей нравится: – Счас сделаем, не извольте беспокоиться. – А сама заглядывает в окно. У нее все было предусмотрено. Миша, как будто случайно, уже идет мимо дома Клавы. Наташа, хорошо изучив приемы влюбленных, фальшиво восклицает: – Так вот и он. Куда-то спешит. Поймать! – последнее слово она произнесла, как приказ самой себе. Клава задумчиво смотрит на Катю: «Спросить бы его, может, он – по своим делам». Но с места не сходит. Наташа перегородила собой дорогу озабоченному юноше. Заговорила с развязностью восьмилетней цыганки, начав издалека: – Куда спешим, молодой человек?

– В библиотеку. – Это была его традиционная отговорка.

– Правильно делаешь, – участливо согласилась малолетняя сваха, – в такую жару надо побольше читать.

220

О Б Р І Ї

С Л О В А

Фронтири міста 2012 • 1

Глава 4 В 1937 году Елизавета Авдеевна опять вышла замуж. Наум Моисеевич работал закройщиком в военторговской пошивочной мастерской. Он обслуживал жен крупного начальства и слыл большим дамским мастером. Здесь он и повстречал очаровательную кассиршу Лизу. Долго ухаживать за ней не позволяло быстрое время, и потому умелый закройщик решил обольстить женщину не рестораном, а новой мебелью, тут же завезенной вслед за согласием.

– Ну вот, девочки, – сказала дочкам вновь нарядная Елизавета Авдеевна, – я выхожу замуж за еврея. И хоть ему не повезло с происхождением, но человек он порядочный – завтра же привезет нам новый шифоньер и кожаный диван. Сестры засуетились: вымыли полы и, как сумели, протерли газетами мутные окна. Они натерпелись лиха от буйных ухажеров матери и почему-то решили, что еврей окажется непьющим и старым. Другого им не хотелось.

– Эти евреи хоть и хитрые, но тихие люди, – поучала сестру Катя.

– Вот увидишь, он будет в очках, небольшого росточка, курчавенький. Такие мужчины водку не пьют. Ну, вспомни Давыдку, что на углу сапоги чинит: с улыбочкой, дядечка, без грубости. Меня как-то дамочкой назвал, шутейно, конечно. Но мне понравилось. И пьяным я его не видела. Нет, это тихий народ. Как в воду смотрела Катя. В дом пришел человек небольшого роста, но плотного сложения. Он не носил очки, но его большие грустные глаза временами щурились, как бы присматриваясь. Большую лысоватую голову обрамлял венчик курчавых волос, побитых проседью. Был он редкозубым и губастым.

– Как мы вас будем называть? – простодушно спросила Наташа Он ответил, и это понравилось сестрам: – Ой, так это ж совсем просто – Наумом. Сестры быстро переиначили имя отчима и стали звать его Наумчиком – сначала за глаза, а потом, осмелев, и в глаза.

221

Михаил Тимощенко. • Чечеловка

Он, ценя детскую искренность, легко согласился с кошачьим именем. В нем и намека не было на гордыню. Временами, для разнообразия, девочки называли его Моисеевичем. Сестры с первого дня рассмотрели в закройщике хорошего человека. Подтверждая это, Наум построил новую уборную во дворе. Старую – сестры тайком обходили. Была она дырявой и почти без крыши.

– Читать лучше у тепле, – весело сказал Наум Моисеевич. Теплый и уютный домик – на одного страдальца – мастер украсил электрической лампочкой и стопкой журналов «Крокодил». *** Сестрам не терпелось выведать прошлое Наумчика. Но он какое-то время ничего не рассказывал о себе. Однажды отчим подарил сестрам по утюжку. Это были изящные штуковинки, отлитые под женскую руку. Старинный мастер, создавая их, не поленился украсить бока в меру увесистых железных корабликов орнаментом, а деревянные ручки по краям мелко изрезал затейливым узором.

– Мы будем гладить этими «вешчичками» кружева и шовчики на белье.

– сообщил Наум Моисеевич. – Шовчики не должны быть «веровками», они должны стелиться по ткани. – Застенчиво добавил портной. В своей речи еврей напирал на «ч» и «о», но это не замечалось добрыми девочками. Им даже нравилась необычность всех этих еврейских добавок к русскому языку. Девчушки понимали, что главное не в словах.

– Ох, не хрена себе, железочки, – восхитилась Наташа, принюхиваясь к подарку. – Сколько же им лет, как считаешь, Моисеевич?

– О, это целая история: они пришли у нашу семью может сто, а может и больше лет назад, когда усе делалось с любовью. Рассказывали, шо ими гладила моя прабабка. Мине они достались у наследство от сестер, царство им небесное.

226

О Б Р І Ї

С Л О В А

Фронтири міста 2012 • 1

На тайных показах полуголые тощие бесстыдницы погибали от хохота, искренне жалея, что самого главного никому не покажешь. Надев что-нибудь из розового атласа, Наташа спрашивала сестру: «Если вот так припереться в школу, что будет?» Катя, сквозь слезы, отвечала: «Занятия отменят!» Девочки дружно кричали: «Итак, занятия отменяются. Все смотрят только на нас! Директору разрешаем сидеть, чтобы не упасть». И надо же такому случиться, но именно этому директору пришло в голову пригласить Наума Моисеевича в школу, вести курсы кройки и шитья. Это было модным в то время. Директор школы, как все советские граждане, имел имя, отчество и фамилию, но дети звали его: «Пистон». Если присмотреться, это было написано на его лбу. И весь облик его соответствовал прозвищу: хромовые сапоги – зимой и летом, полувоенный пиджак, застегнутый по самый кадык крупными пуговицами, ежик на голове, как у ежика, и привычка сморкаться при всех через два пальца. Он, как всякий просвещенный человек, любил изъясняться без бумажки: «Дети, вот послушайте сюда. Товарищ Сталин в своих гениальных выступлениях, регулярно произносимых, прозорливо утверждает, что вам надо постоянно учиться, учиться и еще раз учиться, как это делали наши вожди: товарищи Сталин, Ленин и Фридрих Энгельс с Марксом. А вместо этого некоторые из вас регулярно курят за школой и еще неизвестно, где берут деньги на папиросы. Я имею в виду хлопцев. На чью мельницу они льют свое безобразие? Как тут не вспомнить империалистический капитализм под руководством их буржуазии…» Здесь он поднимал указательный палец и покачивал им над своей головой. Дети догадывались, что человек он беззлобный, и вспоминали его чаще с улыбкой, чем с раздражением. Полтысячи пацанят, построенных перед школой буквой «П», томились на жаре. Нетерпеливые мечтали курнуть хотя бы в кулак. Девочки с умненькими личиками старательно внимали директору. Учителя грозно посматривали на измятые ряды своих мучителей. Наташа, произнося шепотом кличку директора, заменила букву «с» на более звучную.

Михаил Тимощенко. • Чечеловка

227

*** Моисеевич, узнав о приглашении директора, сначала струхнул: «Ну какой из мине учитель?» Но Катя сумела переубедить его: «Наумчик, пусть застрелятся те, кто не признает в тебе великого мастера и учителя». Так вдохновенно она говорила впервые, на это ее подвигли гордость за хорошего человека и неумение кривить душой. Учитель явился на занятия в красивом костюме и с мешком в руках. Он вывалил на стол ворох тряпья и, не стесняя себя условностями, тут же принялся создавать что-то из лоскутов. За минуты он раскроил и сшил булавками прямо на Наташе рубашку, примеряясь только глазами, будто забыв сантиметр, висящий на шее. Самым примечательным было то, что все это время мастер держал кучу булавок в зубах и быстро выдергивал их оттуда, смешно растопыривая толстые губы. Но нашлись и те, кто смотрел только на его ловкие руки. «Шо я этой рубашкой хочу сказать? – прошамкал Наумчик, сплевывая на ладонь остатки булавок. – Усе можно слепить на скорую руку. Но как это носить? Рас-сы-пи-тся! – по слогам назидательно произнес закройщик. – Надо хотя б заметать, а потом сшить. Теперь опять разберем это на кусочки, шоб снять с человека. Он осторожно повыдергивал булавки из раскрасневшейся Наташи. Ей понравилось быть в центре внимания, и она подмигнула отчиму, любуясь собой и Наумом Моисеевичем.

– Так, теперь глянем на это построже, – продолжил мастер, присматриваясь к разобранному изделию, – сразу видно, шо я спешил и напортачил на глазок. Значит, без выкройки сработать нельзя! Это и есть кройка и шитье! – торжественно провозгласил он. Все облегченно вздохнули, услышав такое признание. Публике понравилось, что портной совсем немного покуражился и сам себя покритиковал, как бы вернувшись на землю таким же смертным. С этой минуты портной превратился в авторитетного учителя. Даже те, кто поначалу слушали снисходи-

Михаил Тимощенко. • Чечеловка

231

красиво обшивает вас. Будет ли удобным, если я познакомлюсь с ним?

– Заслобо! – весело произнесла свое словечко Наташа. Это просторечное выражение означало не только отсутствие препятствий, но и восторг. Катя переманила к себе на руки четырехлетнюю дочь Клавы Екатерину. Ее почему-то только так называла мать, а вслед за ней и остальные. Ребенок был тяжеловат, и Катя прогнула спину. Клава, заметив это, глянула на дочь, и та послушно спустилась на землю. Катя смущенно переглянулась с сестрой.

– Ох, и строгая у тебя мамка, – сказала Наташа.

– Дело не в строгости, – оправдалась Клава. – Она и сама понимает, что Кате тяжело. Сестры увели Екатерину в сад и там, не опасаясь ничьих глаз, по очереди нянчили Екатерину на руках. Ребенок щебетал, обнимая двух подружек. Познакомившись с Наумчиком, Клава со смехом сообщила сестрам: «Теперь я спокойна – передаю вас в надежные руки». На самом деле никакой передачи не планировалось, вожатая не собиралась отдавать девочек никому, хотя Наум Моисеевич вызвал в ней доверие. Портной сказал о Клаве: «Ее наряжать не надо. Она сама украсит шо хочешь, даже фуфайку». Вечером он был задумчивым, часто выходил покурить. Что-то в нем переменилось. «Клаву вспоминает?» – весело подозревала Наташа. Через три года, уже при немцах, Наумчик опять вспомнил Клаву: «Ну почему такая женщина не позвала меня за собой?»

232

О Б Р І Ї

С Л О В А

Фронтири міста 2012 • 1

Глава 5 В 1939 году Наташе исполнилось тринадцать лет. К этому времени она заметно подросла, но по-прежнему была худенькой. Старухи, вечно снующие по улице в поисках новостей, жалостливо шептались, провожая взглядами тоненькую фигурку Наташи Калединой.

– Плохо кормит свою младшенькую Лиза. Видать, все деньги у нее на помаду уходят. Эти разговоры доходили до ушей Елизаветы Авдеевны. Она злилась и выговаривала дочери: – Опять не жравши из дома убегаешь, распротакую твою мать, чтобы соседи языки чесали про твою худобу. Сядь, поешь горячего, что Катя приготовила. Елизавета Авдеевна выражалась на том языке, которому она обучилась в детстве. И дочери ее тоже хорошо владели матом, хотя Катя старалась сдерживаться. Но Наташа даже веселые рассказы подсаливала отборными выражениями. Катя, не надеясь на ленивую мать, давно прибрала к рукам домашнее хозяйство. И печь топила, и борщ варила. Старшая сестра уступила Наташе уборку в доме. Но белье стирали вдвоем – и свое, и материно. Гордый Наум Моисеевич обстирывал себя сам. Он стеснялся своих латаных исподников и старался побыстрее сдернуть их с веревки, чем потешал сестер. Девочки удивлялись: у портного нет даже приличной майки! Их у Наумчика было две, и обе провисали растянутыми проймами до самых штанов. Портной, не обращая внимания на смех сестер, утверждал: – Мужчина должен носить шо-небудь одно, а другое должно быть у запасе. Временами Елизавета Авдеевна становилась у печи – обычно это случалось в воскресенье – и тогда в доме появлялось

Михаил Тимощенко. • Чечеловка

233

много дыма от пригоревшего, а то и сгоревшего теста. Особенно она любила печь пирожки, что было не такой уж редкостью, и тогда Наташа объедалась. «Меня пирожками куда угодно можно заманить, иду за ними, как слепая», – говорила она, прицеливаясь к еще одному, ну самому последнему, у которого донышко – почти уголь. Наташа особо ценила эту черноту, хрустела ею, пачкала щеки, а потом не могла напиться. Вставала к воде даже ночью, громко икая и посмеиваясь. Сестры любили эти дни, мирились с дымом и дожидались угощения на крыльце. И сама хозяйка, дорвавшись до противней, становилась покладистой, что устраивало всех. В эти долгожданные часы она была неузнаваема и позволяла себе шутить с дочками и мужем. Всем казалось, что в доме навсегда поселился праздник. Наум Моисеевич, хоть и держался по привычке в стороне, чтобы не нарываться лишний раз на окрик, угождал жене издалека: – Лизонька, ну пожалей себя, передохни. Своеобразно владея русским языком, он не там ставил ударение в последнем слове, и этим смешил сестер до слез. На пороге появлялась распаренная Елизавета Авдеевна с милой улыбкой. «Хороша!» – хвастался женой Наумчик. Но вечером она могла устроить скандал по любому поводу. И тогда Наташа уходила из дома. Там, на свободе, она подчинялась только себе. Невозмутимая Катя открывала книгу, пропуская мимо ушей все, что говорила разгневанная мать. Елизавета Авдеевна, вволю накричавшись и устав от самой себя, обычно утихала перед сном, заключая скандал словами: – Да пропадите вы пропадом, неблагодарные! Но утром, хорошень-

236

О Б Р І Ї

С Л О В А

Фронтири міста 2012 • 1

клялись в вечной дружбе, а потом разбивали на голове хозяина табурет. Это превратилось в традицию. Ходыня вспоминал это со смехом, хотя не любил прошлого, жил без оглядки. В ленивые будни, когда солнце светило ярко, его убежищем были лопухи за сараем, где он, с бутылкой водки отлеживался в тени. Но вечером какая-то сила поднимала его, поила крепким чаем и выпроваживала из дома. Жена, ожидая иногда неделю, встречала мужа без радости. Он, небритый, вываливал на стол деньги и припадочно хвастался новой фуражкой. Была у него такая привычка – возвращаться в новом. Новая фуражка рассказывала о том, что Ходыня опять удачно «сходил на дело». Тогда участковый милиционер парился, затянутый в мундир, вынюхивая у скупщиков краденого, кого это наш Коленька недавно грабанул и почему в его доме опять случилась драка? «Вещички», так называли скупщиков, отговаривались от назойливого милиционера, чистосердечно клянясь «на зуб». Беззаботный Николай Приходько, не обращая внимания на разговоры, опять собирал компанию и затевал пьяную ссору, где его обязательно били. Вот такой веселой судьбой был наделен вор-домушник Ходыня. Он поил друзей, чтобы проливать свою кровь. Иногда, очнувшись от приключений, бросал пить. Тогда сама трезвость подсказывала ему хорошие слова.

– А покажи мне, Толик, свой дневник. Удивленный сын снисходительно открыл аккуратный портфель.

– Мать, иди сюда, – позвал жену Николай Петрович, – он же у нас, оказывается, хорошист. Ударник, можно сказать. Я и не знал. Умудренной Евдокии Ивановне в голову не пришло упрекнуть мужа пьянством. Ей не хотелось портить торжественную минуту. Она поджала губы и скрестила руки на груди, терпеливо ожидая продолжения.

– Что ж ты молчишь, голубушка? – ласково спросил Ходыня.

– Тут радоваться надо таким оценкам. Даже песню спеть можно, понимаешь! А ты молчишь. Рано постаревшая Евдокия выкатила из глаз слезинки, вспоминая обиды, причиненные мужем. Николай Петрович, сильно щурясь, отставив от себя дневник сына, продолжал восхищаться: – Ну, смотри – опять отлично. И когда успел? Ведь правильно ценят учителя, Дуся! Ты сама загляни в дневник.

Михаил Тимощенко. • Чечеловка

237

Евдокия Ивановна, уняв слезы, сурово произнесла: – Я каждый день радуюсь за сына, а ты – раз в год. Очнулся, Коля, когда они повырастали. И ничего к этому не добавила. Жена Николая Приходько была молчаливой женщиной. И за это ее считали забитой невзгодами домохозяйкой. Но все замечали стройные ноги Дуси. Ну что поделаешь с этим? На ее ногах даже калоши выглядели привлекательно. К тому же Евдокия Ивановна умела носить хоть и дешевые, но шитые по фигуре платья. Фигура ее многим завистникам не давала покоя. Медленная в движениях, вся напоказ, она повторилась в сыновьях. Плакала только над Марусей. Ходыня гордился красивой женой, не замечая ранних морщин на ее лице. Он изредка брал дочь и носил по дому, тихо разговаривая с ней. Маруся с малых лет зарабатывала деньги собой. Ее выкатывали на тележке неподалеку от дома, и она ненавязчиво попрошайничала. И не было отбоя от желающих сказать ребенку доброе слово и подать копеечку. Красивое лицо девочки-подростка – все во власти меняющихся гримас – притягивало прохожих, заставляло сострадать. Рядом с коляской, присев на низенькую скамеечку, торговала семечками Евдокия Ивановна. Вокруг нее не стихал бесконечный разговор. И получалось так, что работа матери и ребенка выглядела привлекательно. Бедные подавали мелочь, блатные, временами, – бумажный рубль. У них считалось, что Маруся приносит удачу. Иногда Маруся что-то говорила людям на своем непонятном языке, а мать переводила: – Доченька желает вам здоровья и богатства. Со скупыми людьми переводчица боролась так: – Маруся дарит вам рубль на бедность. Посрамленный человек вынужденно лез в карман и даже извинялся. Весь доход от предприятия тратился только на Марусю. За этим никто не следил, но даже Николай Петрович не брал на водку из этих денег. В семье они считались святыми и хранились открыто, чтобы каждый мог взять, сколько надо, и побаловать чем-либо любимицу Марию Николаевну. Ей нравилось, когда ее называли так. Марусе покупали сладости, что стоило в те времена немало, и красиво одевали.

240

О Б Р І Ї

С Л О В А

Фронтири міста 2012 • 1

деньги приходят редко, живем с продажи семечек. Ну и Марусе подают, но это горький доход, мы его не касаемся. У мамы все белье латаное. Она не разрешает мне стирать его. Сушит его в стороне от остального белья и спешит сдернуть с веревки. Говорит: «Толик, не смотри на него. Я со стыда умираю». Мама у меня красивая и застенчивая. Как заработаю, так сначала маме хорошее белье куплю, чтобы она не стеснялась.

Михаил Тимощенко. • Чечеловка

241

*** Иногда Толик любил пошутить, сохраняя серьезное выражение лица: «Отец и братья у меня блатные, то есть ворюги. У меня самого иногда руки чешутся: хотят что-нибудь стырить. Понятно, в кого я вылупился? Возможно, и я буду налетчиком». Доверчивая Наташа пугалась: – Твой дружок порядочные книжки читает и тебе их пересказывает, а ты страшные выдумки в голове держишь. Значит, попусту тебя Чернышов уму учит? Ведь налетчиков при захвате менты стреляют. Толику нравилось, что Наташа не желает ему смерти от милицейской пули: – Что тут такого? Налетчиков не всегда убивают, я это по старшему брату знаю. На то и удача по земле бродит. Отец говорил, что товарищ Сталин в молодости банки грабил. Он, правда, деньги отдавал нашей партии. И эти деньги шли на революцию. Но Иосиф Виссарионович был настоящим налетчиком, а стал вождем. Девочка с ужасом слушала дерзкие слова о самом Сталине. Она и не хотела верить им, но уж больно веско рассказывал Толик. Чернышов отмалчивался.

– Вова, ты умный, – просила Наташа, – скажи свое слово. А то у меня голова закружилась от брехни Толика. Чернышов мягко улыбнулся.

– Толик будет офицером. Все рослые парни должны быть офицерами. Жаль, что шпоры на сапогах отменили. Это первое. Со Сталиным я банки не грабил. Но я допускаю что-то бандитское в его прошлом. Об этом говорит его настоящее. У Наташи от страха вспотели ладони. Она сердито смотрела на своих друзей – Вы, ребятки, языки придержите. За такие слова прибить могут.

– Нас давно уже прибили, – спокойно сказал Чернышов. *** Толик жил по соседству с Чернышовым и не представлял жизни без друга. Чернышов был старше Наташи на год. Светловолосый, глаза с прищуром. Сразу и не поймешь: хитрит или нет. Говорил мало. Когда замолкал, возникало ощущение – надолго. Вова хотел стать врачом, но

Михаил Тимощенко. • Чечеловка

247

русю стащить. Наверно, чтобы просить под нее в поездах. Мама зашла в дом, а Маруся закричала со двора. Саша еле успел догнать цыган. Цыгане вообще наглые люди. Видимо, следили за Марусей. С тех пор мы ее одну во дворе даже на минуту не оставляем. Я хочу слабых людей предупредить об опасности. Кто-то же должен предупредить. Наташа от страха закрыла глаза. Никто еще так прямо не рассказывал девочке о советских бандитах. В дальнейшей жизни она не раз с благодарностью вспоминала науку Приходько.

Глава 6 Наташа с крыши своего сарая, прижатого к забору соседей и обросшего деревьями, любила наблюдать за тем, что происходит в чужих дворах. Ее никто не видел, а она «крутила» бесплатное кино. Катя была равнодушной к чужой жизни, а Наташа подглядывала. Иногда она становилась тайной свидетельницей красивых сцен, разыгранных пятнадцатилетней Надеждой и ее ухажерами. Смазливая Надька-курятница, дочь не менее привлекательной Любки-курятницы, покоряла парней умными разговорами: – Мы тут с мамкой прикупили несколько пеструх, так от них яйца получаются цветными и крупными. Белая курка того яйца не дает. Так мы тут с мамкой… У них в семье ценилась содержательность повествования. Хитрому Петьке хочется заманить грудастую Надьку в курятник и он изо всех сил корчит из себя любителя живой птицы: – И не скажи, Надюша, – воркует парень, – вот у моего папаши даже белые курки несут крепкое яйцо. Вот что значит петух с хорошим гребешком. А если гребешок вялый… Надежда с нежностью смотрит на симпатичного собеседника, по ее щекам разливается румянец. Вскоре они, обсуждая несушек, скрываются в курятнике. Через полчаса, по подсказке сердца, туда несется мать Нади, разбрасывая ногами шумную стаю – гусей, уток, индюков, кур и цыплят.

250

О Б Р І Ї

С Л О В А

Фронтири міста 2012 • 1

По ее золотым коронкам пробегали огни. Хозяйка этого богатства работала продавщицей продовольственного магазина и, судя по всему, в детстве была цыганкой.

– Куда уж нам до ваших щедрот, – подхватывала Елизавета Авдеевна. – Ваш Николай и не смотрит в нашу сторону. Его все больше птица увлекает. Намек на подворье курятниц, где недоступный Коля иногда бывал, заставил гостью сменить тему разговора и вскоре уйти. Избавившись от назойливой соседки, Наум Моисеевич сказал: – Нету такой матери, шоб не хвалила своего птенца, будь он даже трижды золотушным. Меня тоже покойница мать нахваливала, а шо из этого получилось? Так этого не знает нихто. Елизавета Авдеевна сверкнула глазами, а Наташа подвела итог: – Придется нам, Катенька, вдвоем на свидания к Николаю ходить. Катя задумчиво смотрела в окно. На ее коленях лежал котенок. *** Однажды Катя ошеломила сестру признанием: – Меня провожал Витька Лесков. Он что-то рассказывал по дороге, но я ничего не запомнила. Наташа рассмеялась.

– Да этот Витька и мне предлагал пройтись. Я спросила его: если Приходько встретим, ты не убежишь? Витька тут же сознался, что пошутил. Приходько его не уважает, говорит, что такого чистенького мальчика мама сама по утрам умывает. Вот так он смешно сказал о Витьке. Десятиклассника Виктора Лескова природа наделила приятной внешностью. Его светлые глаза выдавали сообразительность. Девочки считали его красавцем, похожим на известного киноактера. Некую загадочность его лицу придавали тонкие губы, не способные улыбаться. Еще в детстве он получил прозвище Губа. Мать Лескова работала секретаршей в райисполкоме. Отец – какимто начальником на заводе. Виктор любил выступать на комсомольских собраниях, пересказывая газеты. Ему шутливо аплодировали, а он, не замечая насмешки, останавливал товарищей поднятой рукой и продолжал говорить о долге комсомольцев перед родной коммунистической партией. Как-то Лесков, воспользовавшись первомайским праздником, напросился в гости к Калединым. Добродушная Катя не смогла отказать. Елизавета Авдеевна тепло приняла гостя. Поила чаем и ела принесенные Лесковым конфеты. Парень умело любезничал, что принималось одной лишь хозяйкой дома. Катя рассеянно слушала, Наташа сердилась:

Михаил Тимощенко. • Чечеловка

251

«Моя Катюня не разбирается в людях. Что она конфет не видела?» Лесков ушел вовремя, сообщив напоследок, что провожать его не надо. «Да кому ты нужен, чтобы хвост тебе заносить», – подумала Наташа. Остаток вечера Елизавета Авдеевна восторгалась воспитанным мальчиком. Наум Моисеевич поднял палец.

– Да, родители понапихали у него много. И будет он начальником, и будет его возить машина. Лесков приходил редко и не засиживался, чем обескураживал сестер. Они заговорили о нем мягче. К тому же он не навязывался Кате и чаще говорил с Елизаветой Авдеевной. Начитанный Витя любил пересказывать.

– Во, зараза, как слова плетет, – говорила Наташа. – У меня уши обвисли от его речей. Может, он писателем будет? Со временем выяснилось: Лесков посещает литературную студию при дворце культуры имени Ильича, пишет стихи. Однажды сестры заметили, как увлеченный разговором Витька ненароком коснулся руки Елизаветы Авдеевны. Когда это повторилось, девочки весело переглянулись. Это решило все.

– Расскажи-ка нам, Витя, лучше что-нибудь из жизни кроликов? – перебила парня Наташа. Елизавета Авдеевна сердито глянула на дочь. Лесков растерялся. Девочка продолжила: – Я слышала, что кролики любят ухаживать за всеми, кто пожелает. Лесков вскочил.

– Я провожу, – буркнула Елизавета Авдеевна, поспешив за Витькой. С тех пор Витька не появлялся в доме Калединых.

252

О Б Р І Ї

С Л О В А

Фронтири міста 2012 • 1

Глава 7 С началом Великой Отечественной войны в Днепропетровске почти ничего не изменилось. Немцы уже захватили советскую Белоруссию, шли по Украине, а в полумиллионном Днепропетровске работали рестораны, где традиционно пропивались неправедные деньги. В кинотеатрах крутились жизнеутверждающие картины, знать ломилась в огромный зал дворца культуры имени Ильича, где гастролировал Московский Малый театр. Особым успехом пользовалась пьеса певца русских купцов А.Н. Островского: «Правда – хорошо, а счастье лучше». Светомаскировка не мешала благородным бездельникам разъезжать на дорогих машинах. В городе появилась тьма офицеров, наряженных в новую военную форму, почему-то безвылазно торчавших на улицах. Казалось, что они никак не могли надышаться днепровским воздухом. И в это же время рабочая и студенческая молодежь встала в очереди у военкоматов. Совесть не позволяла ясноглазым ребятишкам отсиживаться дома. Им предстояло вскоре лечь под немецкие танки, почти беспрепятственно рвавшемся к Москве и Киеву. *** Самым примечательным новшеством в Днепропетровске оказались ополченцы. Одетые в полувоенную форму, сохраненную еще со времен Гражданской войны, они отрабатывали на пустырях ружейные приемы. Кто-то считал их сбродом, составленным из ущербных людей, а кто-то понимал, что ополченцы – это настоящие защитники Родины, наделенные совестью и чувством вины за бегущую от немцев Красную Армию. Местные газеты все же разъяснили народу, что «ополчение – резерв советской армии, имеет вспомогательное значение, составляется из лиц, отслуживших и освобожденных от службы в постоянных войсках, но физически годных. В ополчение идет любой мужчина, способный носить оружие»

Михаил Тимощенко. • Чечеловка

253

Так старики, хромые и очкарики, просто малолетние пареньки и девочки – люди, считавшиеся непригодными к строевой службе, получили право умереть за Родину первыми. Уж их-то военный призыв не ждал, походные трубы пропели в их душах. В Днепропетровске со временем из ополченцев сформировали 5 дивизий – 50 тысяч человек. Они, как всякие добровольцы, отличались стойкостью. Там, где регулярная армия позволяла себе отступить, ополченцы продолжали сражение. Ночью 10 июля 1941 года, через 18 дней после начала войны, немцы первый раз бомбили Днепропетровск. Это потрясло советских господ – они заспешили с отправкой своих семей на далекий Урал. Ночами в железнодорожные эшелоны грузилось хорошо упакованное барахло – в том числе и мебель, а бледнолицые жены начальства, постанывая над капризными отпрысками, готовились к трагическому расставанию с солидными мужьями. Эти мужья, державшие советскую власть в руках, убегут позже. Но были среди них и такие, кто удирал сразу под выдуманными предлогами. Первая бомбежка показала слабость городской противовоздушной обороны. Немецкие самолеты легко прорвались к Днепру, бомбили мосты и район железнодорожного вокзала. Семья Калединых с чечелевского бугра смотрела на близкие всполохи. Бомбы падали в двух километрах от их дома. Через небольшой промежуток времени самолеты прилетели вновь.

Михаил Тимощенко. • Чечеловка

257

– Никуда от мамы не скроешься. Резвый Наумчик опередил Николая, пригласил соседку к столу.

– Мы тут без вас водку распиваем. Проходите. Некогда ухоженная, а теперь сникшая мать Николая не скрывала горя – под глазами у нее почернело, рот горько кривился.

262

О Б Р І Ї

С Л О В А

Фронтири міста 2012 • 1

266

О Б Р І Ї

С Л О В А

Фронтири міста 2012 • 1

В Днепропетровск придут немцы. Тебя надо забирать. Хорошо, если это сделает Величко. А если ей что-то помешает? Тогда будешь жить у меня. Составишь компанию Саше. Ты не думай, я не собираюсь сманивать тебя от матери. Я буду военной мамой. Если позволят обстоятельства – поработаешь санитаркой в госпитале. Я напишу в справке, что тебе 16 лет. С удовольствием пойду на подлог. Печати поверят. Я не хочу оставлять тебя немцам. Я брала тебя под свою ответственность и хочу видеть живой. Мне это важно. Полтора месяца назад, взяв тебя на курсы, я нарушала закон из женского принципа: девочка рвется на войну, а мужики остаются у нее за спиной. Ты посмотри, сколько их шатается по городу. Это те, кто на виду, а сколько сидит по домам? И сколько их будет служить немцам?

– Мой отчим тоже не пошел на войну, – созналась Наташа. – Но у него плохое зрение.

– Ну и дождется он немцев, – хмуро сказала Неделина. – Они в глаза ему заглядывать не будут. Сейчас у многих мужчин зрение испортилось. Кстати, твой отчим мог уехать со своей организацией. Об этом рассказала Величко. Но он остался из-за вашей семьи. Здесь он поступил благородно. Но оружие в руки не взял – это предательство. Наташа потупила глаза.

– Прости. О нем можно сказать по-другому. Но пусть он сам себя судит. Мне верилось, что все советские люди готовы защитить страну. Оказалось – только часть. Знать бы величину этой части. *** На вечернем построении Ольга Ивановна сказала: – Девочки, спасибо за службу. Я видела, как самоотверженно вы работали на вокзале. Я уверена, что с такими людьми мы победим фашистов. Утром на занятия приходят те, кому исполнилось семнадцать. Остальным – отдыхать сутки. Назавтра пришло распоряжение: перевести курсы в Новомосковск.*

*

Продолжене в следующем номере