Воспоминания сотрудников ЛТИ им. Ленсовета о Великой Отечественной Войне 1941-1945 гг. by Museum of St. Petersburg State Institute of Technology

ЛЕНИНГРАДСКИЙ ОРДЕНА ОКТЯБРЬСКОЙ РЕВОЛЮЦИИ ОРДЕНА ТРУДОВОГО КРАСНОГО ЗНАМЕНИ

ТЕХНОЛОГИЧЕСКИЙ ИНСТИТУТ ИМ. ЛЕНСОВЕТА

Воспоминания сотрудников ЛТИ им. Ленсовета о ВЕЛИКОЙ ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ВОЙНЕ 1941-1945 гг.

ВСТУПЛЕНИЕ В первые же дни войны многие сотрудники, преподаватели, студенты Технологического института по призыву и добровольцами ушли на фронт. Несмотря на тяжелые поражения, они оказывали врагу ожесточенное сопротивление. Многие самоотверженно встали на защиту Отечества, записываясь в ряды народного ополчения, уходя в партизанские отряды. Студентки и сотрудницы также начали активно помогать укреплять город - рыли окопы, строили заградительные сооружения, минировали дороги. Бойцы-технологи в составе нашей армии и флота, защищая честь и свободу нашей Родины, мужественно отбивали атаки озверелого врага, показывая образцы отваги и героизма. Давайте же вспомним с благодарностью наших доблестных воинов, кто самоотверженно сражался с фашизмом, кто выстоял в это тяжелейшее время и прилагал все силы, чтобы мирное небо снова появилось над нашей Великой страной. Приводимые ниже воспоминания участников Великой Отечественной войны Технологического института были записаны в 1958 году, а также взяты из газеты «Технолог». В фондах Музея хранятся стенографические отчеты, которые представляют собой интересный, но не простой для восприятия текст. Поэтому была проведена минимальная правка, чтобы читать их было удобнее, но стилистика авторов не изменилась. Также, к сожалению, не удалось выявить имена и отчества, место работы некоторых авторов. Обращаемся с просьбой к сотрудникам института – помогите восстановить полные данные Н.М. Альбицкого и М.М. Кубанова.

ВОСПОМИНАНИЯ Стр. Кузин И.А. Динабург М.С. Албенский В.В. Зубрицкий М.П. Еременко Л.Т. Сергеев Н.П. Альбицкий Н.М. Соркин Э.Е. Кубанов М.М. Корсунский Л.Ф. Гальперин Э.Ю. Проскуряков В.А.

4 7 10 12 20 24 29 32 37 39 41 43

КУЗИН Иван Андреевич (кафедра сорбционной техники)

Я на фронт попал с первых дней войны, но, к сожалению, был в части, где из института кроме меня никого не было. …Первых восемь дней войны я был в институте и память сохранила впечатление об активности и роли, которую выполняли комсомольцы. В то время их было около 800, может быть, 900. Я тогда жил на Московском шоссе в Яковлевском общежитии. Был аспирантом первого года обучения. Андрей Дмитриевич Кокурин рассказывал, что была выделена тысяча комсомольцев-студентов, чтобы разносить повестки мобилизованным. Нам в общежитие позвонили, что надо выделить для этого студентов. Там проживало человек 800-1000. Я мобилизовал комсомольцев на выполнение задания по разноске повесток райвоенкомата мобилизуемым. Была организована также группа комсомольцев, чтобы рыть щели вокруг общежития и жилых домов завода "Электросила". В институте был митинг в актовом зале 23 июня. Прошел довольно активно. 25 июня было партийное собрание по задачам организации в связи с войной. В протоколе записаны очень серьезные задачи, которые ставились перед институтом, в частности, перед химическими работниками института. Затем было второе собрание, на котором стоял вопрос о бдительности членов партии, потому что было много разговоров о высадке десантов противника и шпионов. Тогда выделили коммунистов для поимки диверсантов в районе Лиговки. 27 июня получил задание об организации добровольческих рядов. Я 4

в общежитии проводил работу по записи комсомольцев в добровольческий отряд. Здесь следует отметить такой момент. Были у нас студенты недисциплинированные, которые в мирное время получали выговоры за свою недисциплинированность. Когда стали ходить по общежитию для записи в добровольческий отряд, то товарищи, которые считались недисциплинированными и к которым сразу обратились, обижались на это. Они говорили: «Какое Вы имеете право не записывать меня? Если я был недисциплинирован в мирное время, то сейчас – другое дело. Сейчас война и я хочу защищать Родину». Вот с такими протестами приходили некоторые товарищи. Из всего общежития, из тысячи студентов, я запомнил только одного, который в кабинете директора заявил: «Я не запишусь, подожду, когда меня мобилизуют». Комсомольцы и студенты свое участие в войне восприняли как святой долг. Буквально на второй же день войны началось паломничество в военкоматы, с просьбой скорее мобилизовать. Нам позвонили из Московского военкомата и сказали: мы не можем всех брать, придет время, кого надо, призовем. И пришлось в институте провести со студентами разъяснительную работу в этом направлении. …Еременко первый был призван, потом и мы. Мы были тогда молодые – по 20 лет. Девушки спрашивали: как ты не на фронте? Обидно становилось. Каждый стремился скорее попасть на фронт. …26 июня начали проводить запись в политбойцы. Запись вели там, где теперь профком. Записались очень многие. 29 июня меня вызвали в партийный комитет и сказали: по мобилизации ЦК партии Вы в числе пяти человек идете от института. Пойдут еще Свищев, Зубрицкий, Ладанов и Пашинский. Нас направили на комиссию, всё быстро оформили. 2 июля отправили из Ленинграда. Я был со Свищевым. Об остальных не знаю. Нас направили в Тамбов, а в середине июля под Ярцево, в район Смоленска. Мы влились в 64 дивизию, она занимала оборону. Три недели были в обороне, вели борьбу. В ноябре-декабре 1941 года был под Москвой, в районе Крюкова. Командовал тогда фронтом Рокоссовский. После выполнения боевого задания переименовали дивизию в 7-ую гвардейскую. Там я был до 1944 года. Сначала мы были политбойцами. Потом нас начали вызывать и спрашивать: «кто вы?» Мы говорили. Всех назначали соответственно специальности. Я был в институте аспирантом первого года. Меня направили командиром отделения в химическую роту 7-ой гвардейской дивизии. Это был резерв командира дивизии. До 1944 5

года я был в этой дивизии, а затем был переведен в штаб 10-ой гвардейской армии. Там был контужен и демобилизовался в 1945 г. Закончил войну под Либавой. Наша армия брала Ригу, Резекне. К сожалению, из института я был один всю войну. Встретил только Белячкова. Он работал в газете, был секретарем комсомольского бюро. Он погиб. Мы с ним находились в разных отрядах. Встретил я еще Звонкова Николая. Он два раза захватывал пленных (брал "языка") и был награжден орденом "Красной Звезды". Накануне войны получил звание летчика Учлета на У-2. Нас тогда было 5 человек из института. Через три года предложили: идите в истребители или кончайте институт. Я был на пятом курсе и решил кончить институт…

ДИНАБУРГ Макс Соломонович (кафедра технологии органических красителей)

Когда началась война, наша группа была на практике в Рубежном (по кафедре красителей). 26 июня, уже в Ленинграде, мы записались в добровольцы. Около трех часов направились в райком. Там записали наши фамилии, а потом направили в Лермонтовские казармы. 27 июня отпустили домой до 11 вечера. В 11 вечера всех собрали (там было тысяч 6-7) и к ночи направили на Московский вокзал, шли колоннами, с музыкой, выглядело это торжественно. Утром приехали в Москву. Нас построили, и мы продефилировали через весь город на Хорошевское шоссе. Нас назвали 1-ой Ленинградской коммунистической дивизией. Началось ученье. Предполагалось заниматься на курсах политсостава 3-6 месяцев. Но на шестой день по тревоге подняли, выделили боевую команду и с Белорусского вокзала отправили до ст. Туманова. Там находился штаб Западного фронта. Тут нас рассортировали по отдельным группам и направили в район между Ельней и Рославлем. Там мы влились в 100 дивизию, которая была почти уничтожена врагом. Из боевых товарищей я помню: в 350-ом полку Михальченко, Ганца, Тумаркина, Макушенко, Золотарева, Лютикова Сергея, Мартовского – это наши студенты. Сразу начались бои, очень тяжелые до 25 июля. Мы находились в деревне Ушаково, закрепить позиции не удалось. Немцы буквально душили огнем из тяжелых минометов. Мы вышли на ржаное поле под деревней. В два часа дня налетело 30 самолётов, они летали низко и буквально косили огнем. На ржаном поле погибли почти все наши ребята 7

– Тумаркин, Макушенко, Лютиков. Все поле было усеяно трупами ленинградцев, погибших от бомбежки, шрапнельного и пулеметного обстрела. Мы старались прорваться на шоссе. Немцы прочесывали лес, наши части гибли. Оставшиеся в живых вышли на шоссе. Тогда был ранен Михальченко. 26 июля вернулись снова в эту деревню. И до 10 августа вокруг этой деревни шли жесточайшие бои. К 10 августа в живых из ленинградцев остались: Ганц, Жданенков Николай, Марговский и я. 16 августа утром мы с Ганцом получили распоряжение от командира роты идти в штаб полка. Там нам сообщили, что мы будем использованы как специалисты-химики для организации химического отделения. Когда я возвращался в роту, немцы атаковали чужой батальон. Я присоединился к этому батальону. Немцы отрезали эту группу, и я остался в чужой дивизии, потеряв связь со своими. Дальше эта дивизия удерживала атаки немцев. В середине августа прибыли на помощь Сибирские дивизии, с ними два-три раза атаковали деревню Ушаково. 16 августа меня ранили. Направили в госпиталь. 9 сентября я узнал, что дивизии за заслуги присвоено звание гвардейской, а полк получил орден Ленина. Отмечалось героическое поведение ленинградцев в этих боях. Об этом писали и в центральных газетах. В это время взяли Ельню. Мы находились в глубоком окружении. Под Ельней не было сплошного фронта. В такой обстановке приходилось воевать. За месяц, что я там находился, не менее 40 раз оказывались в окружении то мы у немцев, то они у нас. На этом я потерял связь с ленинградцами. Затем я пробыл в госпитале, а позже меня направили на 4 месяца в Вязьму, в батальон выздоравливающих. …Началось октябрьское наступление немцев под Москвой. Я вернулся в действующие части. Участвовал в боях под Гжатском, затем под Можайском и Бородиным. Был ранен. По выздоровлении был направлен, в апреле, на курсы, полугодичные. Но выпустили раньше, в августе. 14 сентября участвовал в боях под Сталинградом в должности командира взвода, затем был командиром стрелковой роты и командиром минометного взвода. Потом снова был командиром стрелковой роты, так до 30 января. Участвовал в первом и втором прорывах кольца. Это было на Средне-Донецком фронте. 30 января 1943 г. я был снова ранен, и больше уж мне воевать не пришлось. Из моих сослуживцев знаю, что Михальченко попал в тяжелый пере-

плет: немцы зажгли ржаное поле, все горело, выбраться было почти невозможно, Михальченко как-то выбрался. Я его видел в лесу окровавленного, не перевязанного. Потом больше не видел. Ганц попал в тяжелое положение 10 августа. Однако он выбрался сам и вытащил еще одного нашего товарища - Манухова (был из военно-механического института), а сейчас зам. заведующего общим отделом Горисполкома. Ганцу пришлось трудно: он шесть километров тащил на себе здорового дядю, Манухов был ранен под колено и не мог идти…

АЛБЕНСКИЙ Владимир Владимирович (кафедра химии твердых веществ) К сожалению, мое участие в войне было очень коротким, – два с половиной месяца, и в течение того времени, когда наши части отступали под воздействием прекрасно оснащенного техникой противника. На этом пути у нас не было ни лавр, ни побед. Начало войны застало нас на практике. Мы тогда находились на 4-ом курсе и были на заводе в Дзержинске. На следующий же день после начала войны, мы уехали в Ленинград. В начале июля почти вся наша группа записалась в народное ополчение. Нас поместили на казарменном положении в Холодильном институте на Чернышевом переулке. В течение нескольких дней закончилось формирование. Там было много моих друзей из нашей группы и преподаватели, в частности, Максим Павлович Зубрицкий и многие другие. Я был назначен в батарею, которая была придана 1-ому стрелковому полку 3-й дивизии народного ополчения. Пешим порядком мы направились в район Ропши. Там заняли оборону, устроили огневые позиции для орудий и приготовились встретить противника. Через три дня получили задание из Ропши перебазироваться в район Луги, где занять оборону вдоль реки Луги. Мы задание выполнили, расположившись по реке на расстоянии 20 км. В течение 10-15 дней укрепляли местность и готовились к встрече с противником. Получили указание встретить противника в районе западнее деревни Крячу. Мы заняли оборону, залегли вдоль песчаного берега. Под утро встретили немцев. Начался бой. После стрелковой подготовки начался очень сильный ми-

нометный обстрел. Стреляли из 82'' и 122'' минометов. Это заставило перейти со стороны обрывистого берега реки и залечь в картофельном поле. Деревня была заброшена зажигательными пулями и горела. Певзнер, находившийся недалеко от меня, был ранен. Его отнесли во временный госпиталь, устроенный в подвале церквушки. Мы вернулись в деревню. Кругом все горело. Немцы по нам открыли огонь из пушек. В течение ночи мы заняли линию обороны вдоль небольшого соснового лесочка. Слева у нас были 1-2 пулеметные ячейки, которые охраняли нашу часть. К утру немцы снова перешли в атаку. Когда мы лежали в цепи, Максим Павлович полусогнувшись, ходил вдоль цепи с наганом, наводя порядок и давая указания, кому приготовить гранаты. Через несколько минут замолчали пулеметы, которые находились слева. Оказалось, что немцы начали фронтовой огонь. Зубрицкий был за камнем и там его ранило в спину. Бойцы его оттащили в сторону на шинели. Кругом все было завалено орудиями, минометами, убитыми, ранеными, снаряжением. Тут наши части стали отходить по направлению к станции Старицы. Зубрицкого повезли на грузовике. (Впоследствии эта машина сгорела). Взвод снова вступил в бой с немцами. В районе Мшанской мы оказались в замкнутом кольце окружения. Там было большое количество немцев, много танков. Началась сильная перестрелка. Наша небольшая часть, которая сохранила боеспособность, была растянута по фронту. В одной группе было 20 человек, в другой 30 человек. С ними знамя коммунистического полка. В этой группе был Гальперин и другие, с которыми выходили из окружения. Под Вырицей мы снова столкнулись с противником. Нас загнали в болото. По топи мы пробирались несколько километров, шли целый день. В конечном итоге, после 12 дней окружения вышли в район Павловска – Антропшино. До Павловска дошли, а дальше на паровозе приехали в Ленинград и пошли в военный отдел райкома партии. Патроны и винтовки мы принесли с собой. 40 патронов сдали в военный отдел paйкома. В райкоме мы все рассказали. Там нас накормили. Затем поместили снова на Чернышев переулок в здание Холодильного института. Там было около 200 человек. Несколько дней занимались ловлей немецких ракетчиков. Это было в начале сентября. Затем был приказ о демобилизации студентов 4 и 5 курсов для окончания учебы. Меня отправили в институт. Мы начали заниматься, одновременно я работал в спецмастерских в качестве мастера и начальника ОTK. Всю блокаду пробыл здесь. 11

ЗУБРИЦКИЙ Максим Павлович (кафедра экономики хим. промышленности, политрук батареи пер-

вого добровольческого полка ДНО им. Фрунзе)

Наши позиции. Первоначально батарея заняла позиции в Муравейно и в дер. Вяз, что на правом берегу реки Луга. Подразделения полка заняли рубеж от Муравейно до дер. М. Карачи, затем из Муравейно одна пушка была перевезена в дер. Мал. Карачи, а вторая через несколько дней, перевезена была в Твердяти. Дер. М. Карачи расположена между рекой Луга и рекой Лемовжа (правый приток р. Луга). Сразу же за дер. Карачи началась возвышенность, покрытая редким сосновым лесом. В этом лесу были вырыты окопы и установлена пушка. Пехота расположилась в деревне и вокруг деревни по берегам рек Луга и Лемовжа. Это была выгодная позиция на самом правом фланге рубежа, который занимал полк. 12

Боевая подготовка. Среди нас, добровольцев, было мало таких, которые владели оружием; особенно плохо знали мы устройство пушки, не умели обращаться и стрелять. Но при этом у всех было большое желание как можно быстрее и лучше научиться владеть оружием, которое было дано в наше распоряжение. И старые, и молодые занимались военной подготовкой от восхода до захода солнца. Особенно большой интерес к изучению оружия и стрельбе проявили студенты и только что окончившие среднюю школу. Среди молодежи были и такие, как студент 4 курса ЛТИ В. Албенский, который помогал другим менее подготовленным. Только что окончившие школу Борисов Н., Гальперин Э. и другие, которые сами хорошо освоили подготовку, помогали старшим товарищам, проводили читки газет, и «старики» с удовольствием их слушали.

Фашистские разведчики. Уже в конце июля над нашими позициями стали появляться немецкие самолеты-разведчики. Но это были редкие гости и мы не придавали им значения. Наиболее запомнились два вечера теплой, темной августовской ночи. Оба раза фашистский самолет летал вдоль реки Луга (начиная от д. М. Карачи) и совершенно безнаказанно освещал наши позиции ракетами, подвешенными на парашютах. Стрельба по самолетам почему-то была запрещена. Был приказ маскироваться.

Налет фашисткой авиации. Примерно 19 августа в 10–11 часов на правом фланге наших позиций неожиданно появилась большая группа немецких бомбардировщиков легкого типа. Неожиданно потому, что ни сигнала воздушной тревоги, ни единого выстрела не было. Да и стрелять по самолетам мы могли только из винтовок. Не успели мы оглянуться, как самолеты врага уже сбрасывали бомбы. Бомбардировщики делали по несколько заходов, пикировали и сбрасывали бомбы. Это были страшные минуты для наших добровольцев. Страшные потому, что впервые наши позиции подвергались ожесточенной бомбардировке. Абсолютное большинство бойцов впервые слышали на таком близком расстоянии рев самолетов и взрыв бомб, которые 13

потрясли воздух.

Ложные позиции. К нашему счастью основная масса бомб была сброшена на ложные позиции. Мы эти ложные позиции специально не готовили и по нашей неопытности даже не подумали завести немцев в заблуждение. Фашисты приняли за основную позицию не нашу поляну, которая была левее дер. М.Карачи. Начиналась эта поляна примерно в 100 метрах от наших позиций и на небольшом расстоянии от реки Луга, протянулась по направлению к Твердяти. В июле на этой поляне, в виде небольшой возвышенности, заняло позиции пехотное подразделение, которое вырыло окопы, а затем было снято. На этой возвышенности торчали старые пни и кое-где лежали в кучах сучья. Это остатки от леса, который был вырублен несколько лет тому назад. Только после осмотра места бомбежки мы поняли, что фашисты бомбили ложные позиции.

Основная угроза с северо-запада. За несколько дней до воздушного налета пехотное подразделение оставило позиции на поляне, которые потом бомбили немцы. Пехотинцы переместились примерно на 800-1000 метров вправо и заняли оборону по реке Лемовжа. Это был самый край правого фланга и с правой стороны дер. М. Карачи. К тому времени стало известно, что фашисты форсировали р. Луга в районе Б. Сапска. Те части ополченцев Кировского района, которые имели стык с нами на правом фланге, отступали, и мы остались одни. Поэтому командование нашего полка спешно укрепляло правый фланг. За день до боя на правый фланг прибыл командир батареи и привез две 76 мм пушки, которые предназначались для стрельбы по танкам прямой наводкой.

Сближение с противником. Первые столкновения происходили между небольшими группами немцев и нашими разведчиками (начиная с первых чисел августа 1941 г.). Только 20 августа, во второй половине дня, немецкие подразделения подошли к нашим позициям в дер. М. Карачи. Одно из подразделений противника было на правом берегу реки Луга, но по другую сторону реки 14

Лемовже (правый приток р. Луга). Между стыками этих двух рек находились наши позиции. Немцы вплотную подошли к рекам Луга и Лемовжа. Таким образом, наш правый фланг очутился в полукольце.

Первый день боя. Немцы открыли минометный и пулеметный огонь с левого берега р. Луга и правого р. Лемовжа. На наши позиции с двух сторон летели мины и пули. Это было наше первое большое боевое крещение. Было очевидно, что фашисты рассчитывали на то, что наши части отступят, опасаясь окружения. Однако напрасны были их расчеты. Наши части открыли мощный ответный огонь. Наряду с пулеметным и винтовочным огнем стреляли две пушки по огневым точкам фашистов. Из пушек мы собирались стрелять по танкам прямой наводкой, но пришлось стрелять по пехоте.

Корректировка огня. Корректировщик огня батареи сидел на колокольне небольшой церкви, которая была на расстоянии 400-500 метров северо-восточнее нашей батареи. Это был студент ЛТИ им. Ленсовета, который по телефону передавал командирам пушек сведения. Однако вскоре разрывами мин был порван телефонный провод. Сразу же комсорг батареи и помощник политрука Александров бросились восстанавливать связь. Телефонный провод был проложен по засаженному картошкой полю. Александров побежал, а затем стал ползти вдоль телефонного провода. Немцы, очевидно, заметили и усилили огонь. Из блиндажа через смотровую щель было видно, как Александров полз, наконец, уткнулся головой, перевернулся и перестал ползти.

Живая цепочка связи. На помощь Александрову первым выбежал комсомолец Чирков Николай, он быстро подполз к Александрову, и вскоре оба они скатились в канаву. Вслед за Чирковым выбежал боец Борисов из другого блиндажа, а за ним еще один, другой… Командир батареи крикнул: «Не собираться вместе, ложитесь в канаву и передавайте сведения корректировщика». Так образовалась живая цепочка связи. Впереди этой цепочки, на расстоянии

300-400 метров залегла рота пехоты, которая вела усиленный огонь по фашистам.

Нужно уметь маскироваться. Одна наша пушка произвела всего лишь несколько выстрелов. Эта пушка была установлена в сарае, который стоял на возвышенном открытом месте. Отсюда хорошо просматривалась дорога, на которой мы ожидали появление танков и собирались стрелять прямой наводкой. Однако танки не появлялись. Из пушки открыли стрельбу по огневым точкам противника, которые удалось заметить. Немцы сразу же засекли нашу пушку и открыли ураганный огонь по сараю, который вскоре загорелся. Шофер под огнем немцев подал автомашину и стал вывозить пушку. Это был геройский подвиг шофера, который был убит из пулеметной очереди. Вторая пушка была хорошо замаскирована на опушке редкого леса в специальном окопе, где был и окоп для подачи снарядов. Из этой пушки бойцы успешно вели огонь в течение двух дней и не понесли потерь.

Атака отбита. Наши потери. Немцы не выдержали нашего огня, первыми прекратили стрельбу и откатились назад. Не удалась затея фашистов опрокинуть нас перекрестным огнем. Наши подразделения выстояли в огненном полукольце, которым нас окружили фашисты. Все стихло. Наступил теплый августовский вечер. Наши подразделения хоронили убитых и отправляли раненых в тыл. Осколком мины был ранен в ногу корректировщик огня. Убиты Александров, Чирков, Певзнер, Борисов. Это были самые молодые и смелые наши артиллеристы. В числе уцелевших молодых бойцов остались: Володя Албенский – студент; Эммануил Гальперин, который в июне окончил среднюю школу, а в июле уже был в составе батареи и учился стрелять из орудия. Это был развитый и боевой юноша, который помогал мне в работе.

Второй день боя. Ночь прошла спокойно... Наступило тихое солнечное утро. Немцы неожиданно открыли огонь. Это был очень мощный огонь, который зна-

чительно превосходил силу вчерашнего огня. Было совершенно очевидно, что немцы получили подкрепление. Однако, танки не появлялись: был тот же минометный и ружейно-пулеметный огонь. Наши подразделения не заставили себя ждать и открыли ответный огонь. Однако пушки не стреляли. Командир батареи ожидал приказа. Мы сидели вместе в хорошо укрепленном блиндаже и наблюдали за ходом боя, а мины непрерывно рвались, издавая зловещий вой осколков. Переползаю из одного окопа в другой к бойцам. Вижу, что отдельные бойцы волнуются: не выдерживают нервы от непрерывного разрыва мин около окопов и вокруг блиндажей. Бойцы просят сказать, какая обстановка. Как могу, успокаиваю, а сам плохо знаю обстановку.

Где же командование полка? Перебегаю из окопа в окоп, ищу кого-либо из командиров пехоты. Слышу в одном из блиндажей голос парторга полка тов. Гордона А.С. Захожу в блиндаж, прошу рассказать обстановку и дать команду открыть огонь из пушек. Гордон А.: «Нам нужно продержаться до ночи, пока к нам придет подкрепление», «Огонь из пушек нужно согласовать с пехотой». А где командир пехоты? Иду искать. Нашел командира 3-й роты тов. Кузьмина. Рота занимала позицию впереди пушек, на самом правом фланге. Это был боевой командир, который все время был на виду, непрерывно переходил от одной траншеи к другой или стоял на опушке леса и отдавал команду. Тов. Кузьмин: «Командира батальона и от командования полка никого не видел... из пушек нужно стрелять по огневым точкам немцев...» Иду в свой блиндаж к командиру батареи.

Перерыв на обед. Фашисты вдруг прекратили огонь. Но только отдельные точки продолжали вести стрельбу. Выхожу из блиндажа командира батареи и опять иду к бойцам в окопы. Бойцы шутили: «Теперь бы сто грамм и закусить хорошо, настал обеденный перерыв». Спрашиваю: видели ли фашистов или стреляли наугад? «А как же? Видели и стреляли». Один боец уверил, что трех фашистов застрелил, когда они перебегали. Другой смеялся и говорил: «как ты можешь знать? Немцы перебежали с одного места на другое и спрятались». Подобным разговорам не было конца. 17

Командир пехоты. Отдельные бойцы с тревогой спрашивали: не окружены ли мы? Другие говорили, а если нам сейчас пойти в наступление и угостить немцев обедом. Мне самому хотелось узнать от командиров пехоты их планы действия. Ведь пушки были приданы пехоте и по команде пехотных командиров открывали огонь. Опять иду искать командира пехоты. Захожу в блиндаж, где был парторг полка тов. Гордон. Оказывается, что только он один из командования полка был в центре боя. Его голос был слышан далеко. Непонятно было, почему нет командира батальона. Постоянно встречаю только командира третьей роты Кузьмина. Он появлялся на самых ответственных местах. Это был боевой командир, так отзывались о нем бойцы.

Продолжение боя. Фашисты также неожиданно открыли, как и прекратили огонь. Бой разгорелся с новой силой, а пушки опять молчат. Нет команды открыть огонь из пушек. Было уже ясно, что танки не появятся и потому нет надобности прятать пушки для борьбы с танками. Снова и снова необходимо было переходить из окопа в окоп и поддерживать бойцов. Задача была ясная: отбить атаку немцев, выиграть бой, а ночью придет подкрепление из дер. Твердяти и Старицы, где были расположены наши части.

Нужно двигаться по-пластунски. Мне не пришлось дождаться вечера. В последнем переходе из одного блиндажа в другой я был ранен. В момент ранения я полз на четвереньках под огнем противника. На этот раз пули особенно близко свистели возле меня. Хотелось как можно быстрее переползти простреливаемый участок. Двигаться же по-пластунски было очень тяжело и медленно. При свисте пуль я только голову опускал ниже. Оказывается, нужно было прятать не только голову… Так я советовал бойцам. В итоге моей горячности, когда забываешь обо всем, пули прошли вдоль моей спины. Была пробита тазовая кость и поврежден позвоночник ниже поясницы. Я принял положение пластины, но слишком поздно.

Путь в санчасть полка Не успел я опомниться от удара, как меня уже подхватили два бойца и на руках, под сильным огнем, понесли в укрытие. Затем положили на шинель и потащили через поле, на котором стояла высокая рожь. Откудато выскочил боец и стал ползти за шинелью, на которой я лежал. Как сейчас помню, он весь дрожал, лицо его было перекошено, по краям рта стекала слюна. Бойцы, которые тащили меня, приказали ему вернуться обратно. Сумасшедший боец только мычал и продолжал ползти за нами. Так мы под обстрелом добрались до леса, который был на другой стороне небольшого поля. В лесу меня положили в кузов грузовой машины и с наступлением темноты отвезли в санчасть, которая находилась в дер. Твердяти. После перевязки отправили в санчасть полка. Только в 1966 году, на встрече однополчан, я узнал, что меня раненого вез шофер Боев Д.А., который был добровольцем в том же полку. В настоящее время тов. Боев работает в Ленинградском доме технической пропаганды.

ЕРЕМЕНКО Леонид Тимофеевич (кафедра химической технологии органических соединений азота)

22 июня, в воскресенье по радио сообщили, что началась война. 23 или 24 июня мы должны были сдавать физику Косману. И в этот же день записались добровольцами. Не знаю почему, но записывались не в институте, а ходили во Фрунзенский райвоенкомат. Мы думали, что экзамена не будет, раз война, но нам сказали, что учеба продолжается и экзамены действительно проводились. Дня через два нас посадили на автомашины и мы поехали и привезли ящик с гранатами. 27-28 июня из нас сформировали стрелковую команду и предложили направить на снайперский сбор, в Урицк. Там проходили снайперские курсы. 4-5 июля вернулись в институт. Помню, был с нами Хлебников, потом Аристархов и другие. Нам раздали обмундирование, винтовки и выдали удостоверения на право хождения круглосуточно по Ленинграду. Помню, мы этим очень гордились и показывали эти удостоверения другим. 10 или 11 июля стали формировать части. Числа 12 июля нас посадили на машины и отвезли к Летнему саду. Там же выдали уже полнее обмундирование и паек – сгущенное молоко, сахар и т.д. 13 июля отправили на линию Луги, разъезд Большие Клены. Tyт случилось такое происшествие: летел наш самолет, – решили, что это немцы, – стали стрелять. Потом обнаружилось, что самолет наш. Самолёт начал выруливать, сел. Летчик нам рассказал, что летит в этом 20

направлении большая группа бомбардировщиков. Указал направление. …Мы должны были выйти на линию. В первую атаку пошли через день. Кого я помню в это время? Были там Тихомиров, Салтурин, Хлебников, Мурзин, Григорьев, Кейер Борис. Я знаю, что Хлебников, Мурзин и Кейер живы. Помню приезд Ворошилова. Я первый раз в жизни видел Ворошилова. Он начал проводить отбор, так как в армию народного ополчения записались люди, которые по возрасту и другим качествам не подходили. Помню, как построили нашу дивизию /называлась 3-я дивизия/. Ворошилов прошел по строю, начал отбирать. Помню, со мной рядом стоял старик. Ворошилов обратился к нему и ласково сказал: Зачем ты здесь? Тебе не надо быть в армии. Ворошилов относился очень приветливо и внимательно проводил отбор. Потом сформировали настоящую дивизию. К нам добавили еще пограничников и кадровых офицеров, это было уже в августе. Было предложено создать ударный батальон и бросить в тыл врага. 10 дней там находились, но операция оказалась неудачной. Во время этой операции погибло 80 человек. Ранено было человек 60. Мы пробились через немецкую линию фронта, у Толмачева, за станцией Мшинская, деревня Крупа. К этому моменту был взорван мост под Большими Кленами. В это время было предложено создать несколько диверсионных партизанских отрядов. Сформировали 39, 40 и 41 отряды из нашего полка. Это было 6 августа. В отрядах было по 50 человек. В 20-х числах августа к отряду присоединились красноармейцы, которые возвращались из окружения, затем товарищи из других отрядов, из института Лесгафта. Новый состав был в количестве человек 30. Получили свои задания и были выделены районы. Когда вышли в свой район, встретили старика, который сказал, что знает, где здесь партизаны и предложил нас отвести. Мы пошли. Он вел день, второй. Стал казаться подозрительным. Мне с одним товарищем поручили контролировать старика. Старик вел по лесу. Вдруг мы услышали оклик: «стой! Руки вверх!» Смотрю – Вовка Сафронов (он меня в институте еще учил кататься на лыжах). Оказалось, что там действительно партизанский отряд. Это было в августе, в районе Сланцев, между Гдовом и границей. Вовка Сафронов стоял в охране от отряда. В отряде были наши из института. Женя Архангельский был зам. командира отряда по политчасти. Отряд был сформирован как полагается. Имелись документы, выданные 21

Северо-западным фронтом. Жили они оседло, в землянках, шалашах. Имели две базы со взрывчаткой. Они думали о зиме, а мы в этом отношении никак не подготовились. Нас отвели к их командиру (забыл его фамилию). Мы объединились и провели вместе две операции. Совершили нападение на колонну немецких машин и пытались сбить бронепоезд, но неудачно. С бронепоездом было так: он сопровождался 3 дрезинами. Надо было их сбить. Я был в одной из групп, которая должна была одну из дрезин уничтожить. Вот идет одна дрезина и неожиданно останавливается над нами. Наше задание было уничтожить, как пройдет. А дрезина остановилась. И вдруг раздается команда по-русски: «огонь!» Команда повторилась два раза. У меня был пулемет Дегтярева, и я начал стрелять. В дрезине было 6 человек с офицером. Он приказал стрелять. Одновременно показался бронепоезд. Остановился, начал обстреливать кругом. Тут нам досталось. Дней через 10 мы решили, подорвать бронепоезд. Набрали немецких гранат, подобрались к поезду, бросали гранаты. Гранаты взорвались, но бронепоезд остался цел. Кто, что имел в руках, начал бросать по поезду. На площадках сидели немецкие солдаты, они стали выскакивать и подняли стрельбу. С этого времени немцы стали на нас охотиться. Мы получили задание Обкома о расстреле старост, которые служили немцам, также некоторых изменников Родины из жителей. Помню еще такую операцию: в сентябре, в середине, мы получили сведения о том (от местной нашей агентуры), что на станции Ищево находятся немцы. Есть поезд со взрывчаткой. Охраняет станцию только 30 человек. Решили их уничтожить. Разбились на три отряда, в каждом по 8 человек. Командиром был Женя Архангельский. У него имелся автомат. Мы договорились, как будем действовать. К станции стали двигаться с трех сторон утром. Раннее утро, прозрачный воздух. Вдруг раздается залп, потом второй и тишина. Ждем автоматную очередь. Ничего нет. Мы подумали, что все благополучно, но оказалось не так. Мы стали подходить к станции и увидели, что немцы цепью делают перебежку и занимают линию обороны. Нам идти дальше уже было нельзя. Мы вернулась назад. Потом выяснилось, что сведения были недостаточно точные, на самом деле там немцев было значительно больше. Это происходило во второй половине сентября. Выяснилось, что, когда мы слышали первый залп, то этот залп предназначался для всего отряда. Кто-то упал в воду. Немецкий 22

офицер подал команду стрелять. В этой перестрелке убили Женю Архангельского. Потом в немецкой газете появилась заметка: на таком-то фронте убит крупный деятель партизанского движения Архангельский…. Наш отряд получил задание самостоятельно решать задачи. Мы вышли на линию Волхов. Сафронов хотел идти с нами, но его не отпустили. 7 октября мы простились и пошли. Сначала пробовали пробиться в Ленинград, но не вышло, так как на линии Котлов все было забито. Пошли на Волхов и пробивались между Жихаревым и Войбокало. А тут подошел призывной возраст. Ребята предложили мне войти в отряд Путиловских танкистов, говорили, что буду стрелком-пулеметчиком в танке, но меня взяли в связь, в 516 батальон. С ним я дошел до Будапешта. ….Войну проходил в чине младшего лейтенанта. Был контужен. А ранен – в мешок; туда попали две пули, и там застряли. Это случилось 6 октября. Награжден Орденом "Красная звезда", медалью «3а боевые заслуги», медалью «За участие в Великой Отечественной войне». В институт я вернулся в октябре 1947 года. Встретился с Зиновием Ефимовичем. Я хотел тогда перейти в Электротехнический институт, но, когда встретился с Зиновием Ефимовичем, он меня сразу узнал, повел к декану, сказал: «вот мой ученик». Я хотел пойти на первый курс, но Рукин сказал, чтобы шел на второй. Так помогли мне вернуться в институт.

СЕРГЕЕВ Николай Павлович (военная кафедра)

22 июня был день моего рождения. Я встречал его на Сельскохозяйственной выставке. Помню, сидел в буфете, пил пиво и закусывал раками. И вдруг услышал: началась война. Я не поверил, думал, что шутят. Но это подтвердилось. Я поехал в Ленинград 24 июня. К этому времени я уже институт кончил и работал в Ленинграде, в ВАМИ. 26-28 июня пришел в институт, там уже формировались отряды. В комитете комсомола нам предложили пойти в партизанский отряд. Партизанский отряд создавался из 30 человек. В то время я помню таких наших товарищей там: Архангельского Женю, Володю Сафронова, Хиидзе, Сидорихина, которого Хиидзе звал "блондын". Был еще там Бурунов Володя, Черепнев, Савельев Лев. Поместили в казармах, где ипподром. Учили перебежкам, стрелять из винтовки. Было это в первых числах июля. Помню, звали мы к себе Виктора Карлина, но он уже был зачислен в истребительный батальон. К 10 июля был сформирован отряд в 124 человека, который под командованием старшего лейтенанта танковых войск Григорьева выехал в район Пскова. Не доходя до Луги, километров 20, под Толмачевым, встретили немецких бомбардировщиков и растерялись – рассыпались в стороны и не знали, что делать. Не растерялся один Игорь Морозов. Несмотря на то, 24

что он на вид такой щупленький, в пенсне, он вел себя прекрасно. Видим, лег на спину и начал стрелять по самолетам из снайперской винтовки. Тогда начали стрелять и мы. Хотя никого не удалось сбить, но были в известной степени морально удовлетворены, что стреляли в немцев. Идти дальше не было возможности, и командир отряда принял решение вернуться в Ленинград. Пошли в направлении на Гатчину. До Гдова довезли на машинах. Партизанский отряд обосновался в парке культуры в Гдове. Сидели там два дня. Ждали, что будет. Мимо шли отдельные части, люди из отдельных частей, которые воевали под Псковом, из 280 или 90 дивизии. Они шли в разнобой по 2–5 человек на Ленинград. У нас была организована разведка. Мы получили сведения, что от Пскова через Черново на Гдов движется немецкая колонна. Мы их решили не пропускать. Погрузились на машины. Наш взвод был впереди. Из института тогда были Савельев, Сапронов, Архангельский, Черепнев и другие. Они в машине ехали стоя. Остальные пошли пешком. Прошел час. Началась стрельба из пулеметов. Ну, думаем, наши стали воевать. Потом стали подходить гдовцы, а из нашего института никого. Стали рассказывать: в засаде оказались две немецких машины с пулеметами. Савельев стал говорить: «ребята, не бойтесь, это свои. Немцы тут не могут быть». Но машины были немецкие, они устроили засаду. Потери были большие. Мы дальше не пошли. Выслали разведку во все концы. Разведчики вернулись и рассказали следующее: гдовцы перекрыли дорогу, заняли рубеж. Вместе с ними часть армии, моряки. В окопах есть места. Мы решили идти к ним помогать. В три часа утра пришли. Так как боя не было, решили поспать. Народу там было много, были моряки, кадровые военные. Из наших помню, был Игорь Никольский. В пять утра немцы начали стрелять. Черепнев меня стал будить: вставай, война началась. Разорвалась мина, и его ранили. Доктор вынул осколки мины, которые ему попали в спину, смазали рану йодом. После стрельбы немцы пошли в атаку. Три раза они поднимались в атаку до обеда. Мы отбивались. Потом пошли их танки. Первый раз в жизни увидел танк метрах в 300-400. Начали стрелять по амбразурам. Подбили один танк. Он остановился. Продолжали стрелять. Подожгли танк. Один танк сгорел. Команда погибла. К обеду немецкая артиллерия начала стрелять из пулеметов и минометов. Нам жизни не стало, у нас было много раненых и убитых. Ведь мы воевали в первый раз, казалось страшно, не знали, как делать лучше. Надо 25

было уйти в лес, а потом заходить с другой стороны. Тогда мы этого не знали, ведь воевали впервые. Мы пошли вчетвером – Николай, Игорь, Геншафт и я. Прошли с километр. Вдруг у деревни выходит какой-то подполковник и начинает кричать: «такие-сякие, деревню отдали. Надо выбивать немцев». Мы пошли в атаку. Это также было в первый раз. Геншафт упал, а мы с Игорем побежали по дороге. Как начиналась пулеметная очередь, мы ложились в канаву. Отбежали метров 50. Игоря потерял. Чувствую, не могу дальше идти и руки не работают. Пополз вперед. Рядом со мной оказался солдат в каске и форме, он меня учил, как надо ползти, прижимаясь к земле. Мы поползли, но опять начался обстрел, и солдата, который меня инструктировал, убили. Вышел я на опушку леса. Никого нет. Немцы отошли. Что делать? Встретил солдат, пошли вместе. Потом день или два жили в землянке, потом стал собираться разный народ, остатки отряда. Снова организовались. Командиром отряда был Кившик. Большинство в отряде было с заводов. Ребята хорошие. Из института не было уже никого. С этим отрядом я действовал до 24 августа. Что мы делали? Первое нападение совершили на штаб немецкого батальона, который остался в деревне. Разведчики донесли, что там нет артиллерии, минометов. Мы решили уничтожить их. Нас было человек 25-30. Утречком неожиданно мы напали на этот батальон, обстреляли, подожгли избы. Человек 10-15 уничтожили. Немцы стали нам отвечать. Мы поползли обратно, а нас провожали снарядами и минометным огнем. А разведчики донесли, что там артиллерии нет. Человека три у нас убило. Немцы двинулись на Лугу, а пошли вслед за ними. В районе Луги однажды уничтожили семерых мотоциклистов. Выходили, как на охоту. Действовали так: протягивали через дорогу шнур из проволоки, один конец прикрепляли к сосне, другой зарывали в пыли, когда подъезжал мотоциклист, его ударяли шнуром и сбрасывали с машины. Мы уничтожили так 7 мотоциклистов. Мы не умели воевать. Надо было бы достать языка, а мы всех убили. На этой дороге мы орудовали достаточно. Продукты доставали в Луге. Гражданское население охотно с нами делилось. Из Луги мы привозили все, что нам было нужно, – мины, гранаты, патроны. Недалеко, в селе Заверблюжье, погиб Игорь Морозов. Должен сказать, что я долго думал и, в конце концов, пришел к такому заключению: если человек оторвется от коллектива, отойдет от него, он погибает. Коллектив – сила. И на войне это особенно чувствуется. 26

Мы все пообносились, а у Игоря совершенно развалились ботинки. Он решил идти в деревню и там достать сапоги по ноге. Пошел один, там оказались немцы. И его убили. Потом мы боролись с врагом еще так: ставили на дороге мины. А сами караулили: кто поедет, на мину должен нарваться. Сторожили день, другой. Никто не едет. Только ушли. Взрыв. Оказывается, бронемашина нарвалась на мину и колеса миной оторвало. Потом мы сожгли машину. На другой день появились немцы, обнаружили швы, обставили елочками. Мы елочки сняли, переставили на другие места и стали караулить. Караулили два дня. Вдруг слышим шум: приходит 3 бронетрактора, приехало человек 40. Обстреляли дорогу. Должен сказать, что я до этого несколько ночей не спал. Прислонил винтовку к сосне и задремал. Винтовка упала. Раздался шум. Нас было 12 человек, а их 40 и с автоматами и винтовками, ходят по дороге, ищут мины. Нашли, стали бросать, но мины не взрывались, видимо не было запалов. Они сели на бронетрактор и уехали. Это было 22 августа. У нас перестала работать радиостанция. Мы пошли к Ленинграду. Из нас организовался разведческий отряд. Когда мы ходили по лесам, там было очень много народа и кадровики, и партизаны и другие. Все не знали, куда деваться, так как выйти в расположение советских войск было очень трудно. Интересно следующее. Через год я встретил одного солдата. Разговорились. Я тогда был уже в кадровой дивизии. Он спросил: знаешь в Технологическом институте Соркина? – Знаю. – Он рассказал, что Соркин, встретив их группу, сумел организовать и правильно вывел в район расположения советских войск. Очень хорошо о нем отозвался, говоря, что это замечательный, толковый и веселый парень. Мне было чрезвычайно приятно, что так говорят об одном из членов нашего института. В тылу немцев мы были два раза. Один раз пытались разгромить немецкий батальон, а второй – минировали железную и шоссейную железные дороги. В октябре, когда фронт стал закрытым, нас расформировали и откомандировали всех, кто имел высшее образование, по различным курсам. Я попал на курсы химиков, как окончивший Химико-технологический институт. Там я проучился месяц. Затем меня направили в 311 СД. Я был в ПНШ-1 командиром батальона. Дошел с этой дивизией до Берлина, там и кончил войну. С мая по август был комендантом небольшого городка

Шренков с тремя тысячами жителей (это под Берлином). Пытался наводить там порядок. Надо сказать, что немцы народ дисциплинированный, слушались. Всю войну прошел в звании капитана. Был помкомвзвода в отряде, командиром отделения, командиром батальона. Награжден орденом «Красной Звезды», орденом «Отечественной войны» 1 степени, медалями: «За оборону Ленинграда», «За взятие Варшавы» и «За взятие Берлина». Я переписывался во время войны с директором института тов. Маляровым. …Я очень рад, что теперь встретился вновь с товарищами. Я люблю институт и даже его стены мне приятны. За свою жизнь пришлось бывать в разных учреждениях и институтах, но самым любимым для меня остался наш Технологический институт.

АЛЬБИЦКИЙ Н.М.

Во время финской войны я был студентом и участвовал в финской войне с группой, которая там была из нашего института. Мы остались друзьями и после финской войны. А когда началась война с немцами, мы сразу восстановили прежнюю связь. Когда объявили войну, я был на практике в г. Дзержинске и учился на 4-м курсе. На следующий же день я поехал в родной город – Ленинград. Приехал 26-27 июня. Сразу, в прежней компании решили идти в райком комсомола. Меня направили в 15 отряд особого назначения, в 4 взвод. 1 июля посадили на автомашины и мы поехали. Нас хорошо обмундировали, дали снаряжение, хороший паек (консервы, шоколад). Снабжали нас всем на Малой Охте, где мореходное училище. Наша часть направилась под Гдов. У Гдова мы участвовали в первой атаке. Было очень жутко, особенно, когда начался минометный огонь, который оказывает психологическое действие. Страшно, когда кругом свистят пули и падают осколки. Тут и мне попало немножко. Немцы нас сильно теснили, их силы превосходили значительно. Мы начали отходить, к вечеру перешли мост около одной деревушки, а потом попутной машиной добрались до Нарвы. Там организовали новый отряд. Мы с Геншафтом попали туда вместе. В Нарве дали снаряжение и продукты. Учитывая опыт первого боя, мы пошли пешком из Нарвы в лес, в треугольнике между Гдовом, Кингисеппом и Сланцами. Зашли в самую глушь. Сделали шалаши, предполагая капитальную базу организовать. Нас было сначала около 120 человек. Отряд составился частью из кадровых, частью из ополченцев. В отряде был командир и комиссар, но фамилий их не знаю, так как тогда называли только по имени. В этом отряде я участвовал в разных операциях. Особенно памятны две больших. Было много и мелких: например, взятие живым «языка» и т.п. Большое впечатление осталось от двух операций. Во-первых, разрушили большой мост, деревянный, на хорошем грейдерном шоссе. Эта операция проводилась тёмной ночью, в страшную погоду, буквально ничего не было видно. Мы пробирались через заросли кустарника. Мне удалось 29

своих людей вывести к цели, ночью мы разобрали мост, балки сложили в одну кучу, облили танковой жидкостью, подожгли. Проследили, чтобы они сгорели и ушли. Это была наша первая, более или менее крупная операция. Вторая большая операция была нами проведена в начале августа – провели наступление на одну деревню, в которой находился немецкий батальон. Наступление вели ночью. Днем не выходили. Операцию проводили так: полукольцом охватили всю деревню. По ракетному сигналу начали обстрел и подход. Немцы пустили в ход минометы. У них была хорошо организована круговая оборона. И они отбили наше наступление. Не знаю, сколько было убито у них, у нас – 2 убитых и человек 10 раненых. Захватить деревню как опорный пункт так и не удалось, но мы дезорганизовали немцев. Отряд у нас к тому времени был большой, до 200 человек и было очень трудно с едой – продовольствия не было, питались ягодами. Иногда только покупали коров у крестьян. А хлеба у них не было, урожай еще стоял на корню, свежего хлеба не имелось, а старых запасов не осталось. Так что и крестьяне не могли помочь. В отряде начались желудочные заболевания. Мы приняли решение идти в сторону Кингисеппа. Тогда второй раз мне довелось вести весь отряд вместе с одним товарищем из Индустриального института /забыл его фамилию/. Раненых несли на носилках. Мы были в 15-20 км от Кингисеппа. Я вышел из строя и увидел на опушке сидящего человека. Мы остановились, но он нас заметил, выстрелил в воздух и пустился от нас бежать. Мы стреляли по нему. Ему удалось скрыться, но мы были обнаружены. Впереди нас ждала засада, поэтому решили пробраться стороной. Мы развернулись по фронту, стали наступать группами. Враг встретил нас ружейными выстрелами, а потом минометным огнем. Я спрятался за куст, но разорвалась мина и меня ранило. Мне сделали перевязку, положили на носилки и по тропинке вынесли к Кингисеппу. Там меня сдали в медсанбат, привезли в Ленинград, потом с последним эшелоном в Мелитополь. Был в санбате полтора месяца, потом у меня был отпуск. Это был уже декабрь-январь. По окончании отпуска, через Горький я опять вернулся в Ленинград, на Ленинградский фронт. Ехал через ледяную дорогу. Я не хотел быть на другом фронте, хотел защищать родной город. Тут я встретился со своими товарищами. Они сообщили, что имеется решение правительства, чтобы таких как мы (старшекурсники) направлять на военные заводы – специальность была военная. Я был направлен на военный завод в Горьковскую область. Работал 30

по своей специальности там до конца войны. С Геншафтом я все время держал связь. Он держался исключительно. Ведь у него был ишиас, он очень мучился, а в фронтовых условиях, когда его захватывало, от боли белели губы, но он все же ходил. Больше никого из института не видел до конца войны. По окончании войны вернулся в институт, проучился год, защитил диплом в 1946 году. Все прошло нормально.

СОРКИН ЭДУАРД ЕВГЕНЬЕВИЧ (выпускник ЛТИ 1941 г., работал на каф. резины)

22 июня днем я сидел и вклеивал последние графики в дипломный проект. Защита должна была состояться 27 июня. Я услышал, что началась война. Бросил проект. В понедельник утром пошел в институт, стал расспрашивать, как, что будет. Мне сказали: ничего не меняется. Соблюдайте спокойствие. Защита состоится в назначенный срок. И действительно, 27 июня защита состоялась. Александр Евгеньевич Порай-Кошиц, который был председателем ГЭК, очень тепло нас приветствовал. Я защитил и, казалось бы, что покончил все счеты с институтом, но не хотелось расставаться. Я защитил диплом на отлично и меня направили на Ярославский шинный завод. Потом отпуск, получил подъемные, но уезжать из Ленинграда не хотелось – и война, и с институтом жалко расставаться. В это время начались разговоры о том, что будет народное ополчение, а пока нас пригласили на строительство аэродрома. С 28-29 июня большая группа из нашего института направилась на строительство аэродрома. Мы находились где-то под Красным селом на земляных работах. Через некоторое время приехали из института другие товарищи и сообщили, что формируется народное ополчение и нам следует вернуться в институт. Это было 1-2 июля. Вернулись. В Институте был проведен митинг и мы записались добровольцами в народное ополчение. Все ребята, с которыми сдружились за это время, уходили на фронт. Жена должна

была работать на заводе, а я записался в ополчение и 4 июля нас направили в Чернышевский переулок в Холодильный институт. Там было наших человек 300. Две роты составились исключительно из Технологического института, в основном это были студенты 3-4 и младших курсов. Я попал в роту с частью преподавателей. На Чернышевом нас начали учить строевой подготовке. Учили несколько дней. 13 июля выдали обмундирование и оружие. Из преподавателей помню там Зубрицкого, Хамова, Кусова, Иванова /с физхимии/, аспиранты Петросян, Тандура. Политруком роты был Виктор Карлин. Я был в первой роте. Мы образовали 1 батальон 1 полка Фрунзенской дивизии народного ополчения. 3 июля мы отправились пешком на ипподром. Весь полк построили. Командиром полка был назначен майор Раевский. Помнится, что самая многочисленная группа была из Технологического института. Пошли пешком на Красное село, на Ропшинской погрузились в поезд и поехали до станции Верест. Там выгрузились. Через лес и болотистые места нас провели до станции Волосово, оттуда направились в район Луги, где нам надлежало занять оборону. Это было 15–17 июля. В первые дни мы немцев не видели и, примерно, до 25 июля с немцами в соприкосновение не входили. Мы занимали то одну, то другую линию обороны. В конце июля обосновались на последней позиции, расположившись в районе вдоль реки Луги. Штаб батальона помещался в деревне Старицы, а батальон вытянулся вдоль реки. Это небольшая речушка, которая впадает в р. Лугу. Наша третья рота держала оборону по этой речушке. Бои начались в районе Коречи. В селе Осьмино находились немцы, и мы ждали их наступления. В боях наша артиллерия потеряла пушки, которые потом отбили. Здесь был ранен Зубрицкий и тяжело ранен Ваня Бронзов. Через некоторое время нас сняли с этой позиции и направили в район реки Кемки. Батальон разделился: вторая рота расположилась в районе Луги, а первая – в районе р. Кемки. Мы ничего не подготавливали, не рыли, а заняли линию обороны, которую до нас занимали регулярные части. Линия обороны шла вдоль правого берега реки. Имелись отдельные ДЗОТы с направляющими амбразурами на реку Кемку. Немцев ждали с той стороны. ДЗОТы были разбросаны на расстоянии 200 метров друг от друга. Сзади нас расположился штаб батальона, в небольшой деревушке. Сидели в окопах, вдруг со стороны нашего тыла началась стрельба и появилась цепь немцев совсем с другой стороны, чем ожидали. Командир 33

отделения у нас был Борейша – студент, помощник Скворцов /не помню, с какого предприятия/. Увидев, откуда идут немцы, пулемет перенесли на новое направление и открыли огонь. В результате перестрелки двоих убило. Командование принял Скворцов. Немцы сильно нажимали. Скворцов сказал, что нам надо уходить. Мы вылезли через амбразуру и поползли в правую сторону. Немцы нас увидели, начали обстрел, из автоматов, пулеметов и минометов. Нас было четверо, до леса добрались только Скворцов и я. Потом в этом лесу собрались остатки нашей роты и всего батальона. Кто-то из начальников дал команду отступать и мы пошли по болотам. В Мшинской встретились с нашим полком. Это была последняя встреча. После встречи на Мшинской началось движение на Ленинград, шли по дорогам Варшавской и Балтийской. При этом движении нас проследил немецкий самолет и стал расстреливать из пулемета. Мы рассредоточились по группам. В результате рассредоточения группы стали все более и более мельчать. Были моменты, когда я оставался совершенно один. После налета немцев каждый укрывался, как мог, потом опять собирались вместе. Направление все время держали на Ленинград. Во время движения мы подвергались непрерывным нападениям немцев. У нас организовалась специализированная группа из нашего полка, вне войскового подразделения, туда вошли товарищи из разных рот батальона. …Мы встречались с нашими регулярными частями, которые отступали, шла артиллерия, танковые подразделения: мы останавливались, занимали оборону. Нам надо было прикрыть отход регулярных частей. А уж чем прикрывали – один Бог знает. Таким образом, мы задержались, а когда подошли к линии фронта, она была настолько плотной, что нам пройти не удалось. Некоторое время простояли – сквозь кольцо не прорваться. Я решил идти на юг, в тыл немцам. Наш политрук, военной подготовки не имевший, но располагавший картой и компасом, передал их мне. Я стал ориентироваться по местности. К нам присоединились еще товарищи. Мы пошли на юг. Видим – не пробиться. Пошли в тыл немцам, свернули на восток. Нам надо было пересечь Варшавскую дорогу – московское шоссе, Московскую железную дорогу и Октябрьскую, чтобы выйти в район Волховстроя. Мы наметили направление на Мгу. Пройти не удалось. К концу августа состав нашего отряда изменился. Бомбежки, стычки с немцами, обстрелы приводили к тому, что народ редел, но в отряд приходило новое пополнение не только из ополчения, но и из регулярных 34

частей, отставшие солдаты, они примыкали к нашему отряду и мы упорно двигались на восток, но пройти к Ленинграду нам не удалось. Надо сказать, что в то время много военных товарищей скрывались, переодевались в гражданское платье, вплоть до генералов. Все командование 41 корпуса на Лужском направлении или погибло или прошло через окно в районе Войбокала – Жихарево – Погостье – Алона. Около Алона они понесли большие потери, почти все погибли. Вспоминается, что четыре дня мы лежали возле Московского шоссе и не могли через него перебраться, потому что по шоссе было движение как на Невском, шли немецкие машины за машиной. После четырех дней нам удалось переправиться без потерь. Это было в районе села Кримено. Никак не могли переправиться через Оредеж. Немцы нас обстреливали. Мы продолжали двигаться. Трудно было с продовольствием. Попутные деревни были частью заняты немцами, частью не заняты. Приходилось некоторое время выжидать у деревни, выяснять, есть ли там немцы или нет? В одной из деревень я встретил Гриллихеса – аспиранта кафедры лаков и красок. За помощь партизанам и красноармейцам крестьян немцы не щадили, расстреливали, поэтому крестьяне боялись помогать. Причем жители разделились: одна часть, у которых и свои сыновья были в армии, рискуя жизнью, выносили нам хлеб и другие продукты, а часть боялась, не хотела помочь. Ну, с такими мы не церемонились. У нас не было другого выхода – или выбраться или погибнуть. Когда мы наталкивались на такое недоброжелательство, мы силой оружия доставали то, что нам было нужно. Так мы вышли в район Алона-Жихарево-Волховстрой. Мы физически были в очень тяжелом состоянии, не были боеспособными. Портянки сняли вместе с кожей. Но в 22 года ничто не страшно, через три дня мы уже оправились и могли служить пополнением для тех частей регулярных, которые находились в районе Вороново. Сохранилась из нас малая часть, большинство погибло или попало в плен, и не по своей вине. Многие попадали в плен и погибали в тех местах, где проходили, например, в районе станции Ковши. Люди были очень голодны, а немцы устраивали такую приманку: кто к ним приходил, давали буханку хлеба и банку консервов. Некоторые, дошедшие до отчаяния от лишений и голода, на эту приманку шли и попадали в плен. Организующей силы в тылу не было, каждый действовал по своему усмотрению, и часто это кончалось печально. Когда нас распределили по 35

разным частям, я попал в 294 стрелковую дивизию. Сначала служил рядовым, потом сделали командиром отделения. Мы заняли прочную оборону, и особых боев не было до лета 1942 года. Когда начался прорыв блокады Ленинграда, мы двигались со стороны Волховстроя, а Ленинградские войска – с другой стороны. Я был в 54 армии, 294 стрелковой дивизии, 857 стрелковом полку. К этому времени, узнав, что имею диплом инженера-химика, меня перевели в химическое подразделение. Через некоторое время, когда погиб командир химического взвода, меня назначали вместо него командиром. Присвоили лейтенантское звание. Потом меня тяжело ранили (некоторые думали, что убили): осколками миномета пробило голову. У меня была полная потеря сознания. Отправили в Тихвин, потом в Вологду. В 1943 году выписали из госпиталя и зачислили в резерв Волховского фронта. Находился в резерве в 54 запасном офицерском полку в Бокситогорске. Да, было еще так: после госпиталя вышел приказ: пропустить весь комсостав через систему курсов и училищ. Меня направили на курсы в Архангельск, в начале – в качестве слушателя курсов. Пробыл недели две, а потом был назначен командиром учебного взвода, потому что контингент слушателей в основном имел образование 2-3 классов средней школы. Там я приобрел новую специальность минометчика. По окончании курсов отправили на фронт. Я был командиром минометного взвода. Дошел до Новгорода, будучи командиром минометного взвода, в 382 стрелковой дивизии. Новгород взяли без боя. Затем были под Нарвой. В боях под Нарвой меня ранили. Это было в 1944 году, весной. Когда я вернулся из медсанбата, то оказалось, что мой взвод полностью укомплектован вновь, и мне там нечего делать. Меня зачислили в резерв дивизии. Я встретил тогда Сергея Колесникова – он был начальником химической лаборатории. Он очень удивился, почему я не служу как химик. Пошел в штаб дивизии. Меня назначили в химическую роту. Это было уже в конце 1944 года. Нас перебросили на Карельский перешеек, в 23 армии окончил войну с финнами. Нас перебросили в Прибалтику. Потом я был привлечен в военную прокуратуру в роли доследователя. Там тогда были нужны грамотные люди. Военная прокуратура меня командировала в Ленинград. У меня начались припадки эпилепсии (последствие ранения в голову). Это было в марте 1945 года. До августа 1945 года я пролежал в госпитале. Потом меня демобилизовали и я начал работать в институте. 36

КУБАНОВ М.М. Я являлся белобилетником и был освобожден от службы в армии. 22 июня началась война. Меня как военнообязанного взяли на обучение, чтобы потом оборонять Ленинград. Мы обучались дней 10. Потом начали создавать народное ополчение и мы в него записались. Из нашей мастерской записались Черпаков, Хмелев, Иванов. В июле, четвертого числа собрали всех в Институте и направили в Холодильный институт, на Чернышевом переулке. Там мы жили, и нас учили военному делу. До 12-13 июля держали там. Затем выдали обмундирование, оружие и направили в Колтуши рыть окопы. Оттуда несколько раз перебрасывали в разные места. Были в Красном Селе, потом дошли до Волосова, были на р. Луге. Везде рыли окопы, устраивали блиндажи. Охраняли минные поля. Несли караульную службу. Когда охраняли минные поля в районе Осьмино, многие были ранены. Тогда со мной были и многие товарищи из нашего института, например, с кафедры стекла. Было много студентов. Потом нам пришлось отойти. Переходили реку вброд. Попали во вторую роту, но деревня, где она находилась, сгорела, сгорело все обмундирование и продовольствие. Там набралось человек 40, командовал старший лейтенант. Дошли до станции Минская и остановились, чтобы держать оборону. Потом получили распоряжение отходить. Со станции Мшинской отошли к деревне Ушки. Кругом были болота. По дороге не пройти, так как шли танки. Несколько человек попробовали пройти через болото, но сбились с дороги. Два раза пытались перейти железную дорогу (какая не знаю), но из-за обстрела не могли этого сделать. Так мучились с 28 августа до 10 сентября. Разбрелись в разные стороны, некоторые сбились с пути и попали в плен. Шлехер рассказывал, что из наших очень многие попали в плен. В Луге был пересыльный лагерь. Но из нашей роты я там мало видел товарищей. В Луге, в концлагере я был почти два года. Из института были Лев Чихерин, Саша Родинов. Были и студенты, но их фамилий не знаю. Мы с Чихериным хотели бежать. Ему это удалось, из лагеря он бежал и больше не вернулся. Что с ним было дальше? Не знаю. Я тоже хотел бежать из лагеря. Жена в то время была в деревне в Псковской области. Мне по рукам удалось переслать жене записку. Ей удалось переправить мне одежду. Я одежду взял, но заметил это немец, 37

меня вызвали, дали 25 розг и бросили без памяти в сарай. Это было зимой в 25° мороз. Жена об этом узнала от тех, которые приносили передачи пленным – хлеб, сигареты. Потом нас перевели в Ригу, затем в Либаву. Там освободили. Назначили в запасной полк. Демобилизован был 26 октября. Я был болен, долго провалялся в госпитале. Поправился и вернулся работать сюда. Все, что со мной было, известно, стаж у меня сохранился как непрерывный. А сейчас получил высокую для меня награду – «Медаль за победу над Германией в Великой Отечественной войне».

КОРСУНСКИЙ Леонид Файвелевич (кафедра лаков и красок) 22 июня я находился в общежитии, у себя в комнате на Московском шоссе. Встали в 10 часов, и нам сообщили, что началась война. В 12 было собрание, а в 3–4 часа подали машины, и мы поехали рыть окопы в сторону Волковской деревни. 24 июня у нас был экзамен по высшей математике. Экзамен принимал профессор Михельсон. Когда началась война, я учился на первом курсе. Был комсомольцем. В институте начались разговоры о том, что надо идти в партизанские отряды. Мы пошли, но нас не приняли, так как брали тех, которые имели опыт финской войны. Вот еще никто здесь не говорил о заместителе директора института Алибекове. Это как раз он проводил большую работу по вовлечению в народное ополчение. Я попал в истребительный батальон. У меня сохранилось удостоверение, что я являюсь бойцом 87 истребительного батальона. Мы жили на военном положении в корпусе Б. Там были Еременко, Андреев, Высоцкий и другие. Проходили военную подготовку. Ходили на стрельбище, ездили за оружием на Охту. Помогали эвакуировать детей. 30 июня сдавали последний экзамен. 3 июля, когда выступал по радио Сталин, мы слушали его на улице. Из истребительного батальона часть товарищей была переведена в действующие части в качестве политбойцов. Поскольку в то время часто отступали почти без боев, в каждый взвод направляли по 1-2 политбойцу. 4-6 июля нас направили в Новгород. …Могу назвать Каменского, знаю, что он жив и служит в кадрах, потом помню еще Резника, Когана, Буданова и других. В Новгороде была первая бомбежка, которую мы испытали. Из Новгорода перешли на станцию Мшинск, оттуда на станцию Медведево – центр обороны северо-западного направления. Оттуда направились в сторону Сольцов. Шли пешком. Я был в 273 дивизии. Служил в пулеметном взводе, как боец. Там участвовал в боях по задержке наступления немцев. Это было 6-8 июля.

13 июля мы находились в районе южнее Уторгош. Там шли настоящие бои оборонительные, истребительные и наступательные. По дороге многие деревни были совершенно сожжены. В это время я видел Когана с перебитыми ногами. В то время чувствовалась потеря руководства, слабая организация. Бои шли вечерами и ночью. Я решил пойти к командиру взвода. По дороге меня контузило и ранило. Я долго лежал без сознания. Очнулся, оказалось, что я совсем один. Добрался до ст. Уторгош. Там присоединилось ко мне еще несколько товарищей. Добрались до Новгорода. В Новгороде узнали, что по железной дороге уже нельзя ехать. Перебирались на пароходе по Волхову, под бомбежкой. Я приехал в Ленинград, пошел в райвоенкомат. Меня направили на стрелковые пулеметные курсы младших лейтенантов Ленинградского фронта. Кончил курсы, получил звание младшего лейтенанта и был направлен в часть, которая стояла в Колпино. На курсах встретился с нашим студентом Доброборским. Его отец служил в Военно-медицинской академии, был генерал-майором медицинской службы. По дороге из Ленинграда в Колпино он замерз. Я об этом сообщал его сестре. В Колпине я был с октября до мая 1942 года. Был ранен, через ледяную дорогу меня эвакуировали. По выздоровлении был направлен на Брянский фронт. С частями Брянского фронта дошел до Варшавы. Демобилизовался, вернулся в институт. Это было в конце 1944 года.

ГАЛЬПЕРИН Эммануил Юрьевич (доцент кафедры истории Санкт-Петербургского государственного аграрного университета) В 1941 году, в июне, я окончил 10 классов 209-й средней школы г. Ленинграда. Мне было в ту пору 18 лет. Подал заявление в военкомат, там мне посоветовали обратиться в народное ополчение. Несколько моих товарищей занималось в Технологическом институте (один из них — Сергей Фридман). Вместе с ними я подал заявление в народное ополчение. 4 июля 1941 года вместе с большой группой студентов, аспирантов и преподавателей института мы были направлены в 3-ю дивизию народного ополчения, в 1-й стрелковый полк. Формировался наш полк в помещении Холодильного института на ул. Ломоносова (Чернышев пер.). Я был зачислен в полковую батарею. Примерно до 15-18 июля проходили обучение в Ленинграде. Изучали материальную часть пушки, винтовку, гранату и т. д. Хорошо помню командира батареи старшего лейтенанта Богуславского и старшего политрука батареи Зубрицкого. Из студентов института помню Албенского, Золотницкого, Иоффе. Примерно 15–18 июля полк снялся по тревоге. Наша батарея выехала вечером на машинах. Мы прибыли под Красное Село, где находились 2–3 дня, участвуя в оборонительных работах в районе поселка Ропша. Оттуда полк после погрузки на железную дорогу был направлен через Гатчину, Волосово по одноколейной дороге до станции Берест. Наш взвод (командир — младший лейтенант Юхневич) стоял в деревне Вяз (помню в этом районе также совхоз «Муровейно»). Наш полк из 3-й ДНО находился на р. Луге самостоятельно. Полк был растянут на фронте около 30 км вдоль реки Луги. Здесь в обороне полк простоял 41

около месяца (примерно до 13–20 августа). В течение этого периода проходило обучение. Частые беседы с солдатами проводил политрук Зубрицкий. Я был выделен в качестве агитатора батареи (после расчленения взвода). Хорошо помню теплые, душевные беседы товарища Зубрицкого, который рассказывал о положении на фронтах, подбодрял молодых воинов. Студенты-добровольцы всегда тепло о нем вспоминали. Наши позиции подвергались бомбежке, однако, помнится, эффективность попадания была невелика. Большинство студентов на батарее находилось в отделении боепитания. Около 20 августа, как нам сообщили, наш правый фланг был подвергнут сильнейшему артобстрелу и бомбежке, в том районе был совершен прорыв, и батарее был дан приказ отступать. По приказу командования орудия были приведены в негодность, замки выброшены (материальная часть ввиду невозможности транспортировки из-за отсутствия тяги была частично уничтожена, а частично повреждена). В полном составе, с оружием, винтовками, гранатами и противогазами, начали отступление. От товарищей с правого фланга узнали о тяжелом ранении политрука батареи т. Зубрицкого и гибели нескольких студентов. Отступление проходило в тяжелых условиях, под непрерывной бомбежкой и пулеметным обстрелом с бреющего полета немецкими самолетами. Через несколько дней был израсходован неприкосновенный запас продовольствия. Шоссейные дороги были заняты войсками противника. Отходили просеками, лесными дорогами, тропинками. Тяжелой была переправа через реку Оредеж (недалеко от станции Слудица). Река быстрая, вода холодная (было начало сентября). Рубили лес, строили плоты. Первыми переправлялись Иоффе (студент) и Гусев (рабочий завода). На той стороне проходил большак, по которому непрерывно двигались немецкие танки. Когда товарищи переправились на тот берег, раздались длинные очереди из пулеметов. Стрелял танк. ...Больше товарищей мы не видели. Снова выжидали и начали переправляться на рассвете. Под обстрелом произвели переправу. Большая группа студентов вместе с другими бойцами ополчения около 10 сентября 1941 года соединилась с войсками регулярной армии. Я в тяжелом состоянии с контузией, был госпитализирован.

ПРОСКУРЯКОВ Владимир Александрович (зав. каф. технологии нефте- и углехимических производств, ректор ЛТИ (1975-1985) …. Я хотел бы вспомнить об одном человеке, который был мне особенно дорог. Его имя занесено в «Книгу Памяти» нашего института, может, и коекакие сведения о нем существуют, но мне бы хотелось рассказать о нем вот что... Виктор Бурунов был очень интересным человеком. Мы вместе поступали в институт в 1937 году. Я — сразу после школы, а он несколько лет отработал в Донбассе, на шахте, угольщиком, выбрали мы с ним и одну специальность — пирогенетику. И тогда, и сейчас переработка горючих ископаемых была интересной и перспективной отраслью. Оказались мы и в одной группе. Это, может быть сейчас не столь важно, но тогда наша с ним разница в возрасте была весьма заметна. Виктор выглядел очень взрослым на нашем «зеленом» фоне, его уважали и называли «стариком». Учиться ему было очень трудно, но мы помогали... Дошли мы до окончания четвертого курса, впереди — производственная практика. В начале мая 1941 года вся наша группа разъехалась: половина на нефтеперерабатывающий завод в Ярославль, другая, в которой мы с Виктором и оказались, на углеперерабатывающий «Азовсталь» в Мариуполь. Виктор поехал туда с большим удовольствием, так как совсем рядом от Мариуполя, в Донецке, жили его родные, которых он надеялся после окончания практики навестить. Так и распорядилась 43

судьба, что встретить начало войны нам пришлось в Мариуполе. Обстановка складывалась тяжелейшая, и нас, как почти уже зрелых специалистов, попросили остаться инженерами. Отработали мы еще недели три. Враг был на подходе к городу, завод предстояло закрыть, и тогда нас, поблагодарив, отпустили... Но к тому времени прямая дорога на Ленинград была уже перерезана. Добираться предстояло через Москву. — Я в Донецк поеду, — сказал мне Виктор, — езды всего два часа. Ты напиши мне, как там будет в Ленинграде. Так мы расстались, договорившись списаться. До Ленинграда я добирался долго, с большим трудом, поезд шел три дня под непрекращающимися бомбёжками. Тогдашнее моё, да и, пожалуй, всех настроение сейчас можно назвать «приподнятым и боевым» — до осени повоюем, а потом будем учиться. Институт эвакуировался, уходил последний эшелон в Казань... У парней даже мысли такой не было уехать, несмотря на нашу «броню». Этот патриотизм, мальчишек по сути, дорогого стоит. Очень многие были уже в народном ополчении. Срочно организовывались партизанские отряды. Я очень обрадовался, когда мне предложили пойти в наш институтский отряд. Было безразлично где, лишь бы воевать. Начали готовиться, когда я решил написать Виктору в Донецк: «Приезжай, будем вместе воевать в партизанском отряде». Он откликнулся, последняя северная дорога еще не была перекрыта, и он приехал в Ленинград… На середину августа был назначен выезд нашего отряда за Вырицу, но враг был уже совсем рядом — последние линии обороны были им перерезаны. И нам пришлось перейти на охранную службу в черте города, а позднее отряд влился в состав 20-й дивизии войск НКВД. На Пулковских высотах строили землянки, укрепления. Враг неистово рвался к городу, отдельные танки прорывались до Московских ворот. Весь август и сентябрь держали оборону, много было потерь, тяжелейших моментов. В конце октября нас решили перебросить на прорыв блокады. К тому времени по замыслу Жукова предстояло попытаться в районе Невской Дубровки прорвать блокаду. Там Нева делает поворот и обра-

зует такой выступ, где и предстояло создать плацдарм, сконцентрировав здесь оставшиеся силы. Вот туда и нашу дивизию перебросили. В конце октября, как сейчас помню, шли мы пешком - предстояла совсем другая операция: раньше-то были в тылу, а тут — понимали, что условия будут совсем иными. 27 числа подошли к Неве, и здесь была наша последняя встреча с Виктором. Он был в другой роте — пулеметной... В ночь на 28-е мы должны были переправиться на тот берег Невы, в район теперь уже легендарного «Невского пятачка», обстреливаемого со всех сторон. Переправлялись на понтонах, в темноте, шел снег. Ожесточенные бои продолжались три дня — вся наша дивизия была уничтожена, погиб и Виктор. Найти его тело было невозможно: тысячи трупов, ступить некуда. А сколько раненых. Враг продолжал жестоко обстреливать берег. Срочно командир роты сказал мне: «Слушай, Проскуряков, ты же вроде грести умеешь, бери лодку, переправляй раненых». Решено было заняться этим ночью — надеялись на более спокойную обстановку. В ночь на 1 ноября мне удалось успеть сделать три рейса, брал по пять человек. Нева – холодная, течение быстрое, свистят пули, лодка в пробоинах, вихрь обжигающих брызг. А самой страшной мыслью была: вдруг весло сломается, а тебя к врагу снесет. На четвертый раз — переплыл, стал забирать людей... И все... Больше ничего не помню. Был тяжело ранен, оказался в госпитале. Мне повезло — остался жив, а вот Виктора я потерял. ... Мне очень дорога память о Викторе Бурунове — ведь мы с ним вместе встретили войну... О своей военной судьбе Владимир Александрович вспоминать не любил: после госпиталя, в мае 1942 г., вернулся в свою дивизию. Воевал на Карельском перешейке. Победу встретил в Выборге. Никогда не забудет, какой они устроили в этот день «салют» — палили из всего, что было под рукой. А война для лейтенанта Проскурякова закончилась лишь в ноябре 1946 года — воевал на Дальнем Востоке, в Манчжурии. Учеба в институте, таким образом, растянулась на 11 лет — с 1937 по 1948 г. г. Самой дорогой своей наградой он считает медаль «За боевые заслуги», о которой узнал, будучи в госпитале в 1942-м. А еще у него два боевых ордена Красной Звезды и орден Отечественной войны I степени, многочисленные медали... (из газеты «Технолог»-№1-2015)