Джон Гуденаф: «В 97 лет я еще недоделал свою работу» В мае 2019 года корреспонденты радиослужбы «Stereo Chemistry», которая принадлежит журналу Американского химического общества «Chemical and Engineering News», Митч Якоби и Керри Янсен встретились с Джоном Гуденафом в Техасском университете, где ученый в свои 97 лет продолжает плодотворно работать, чтобы услышать историю о том, как бывший метеоролог придумал ключевой материал для электроники. Редакция журнала любезно разрешила «Химии и жизни» подготовить материал на основании этой радиопередачи. Джон Гуденаф семь десятилетий работает над материалами для литий-ионных батарей. И до сих пор, день за днем, он приходит в свой университетский кабинет или лабораторию в Техасском университете в Остине. Ученые мужи и комментаторы научных новостей регулярно упоминают Гуденафа, ведь его работа оказала глубокое влияние на электронные устройства и образ нашей жизни. Но сначала давайте немного узнаем о самом человеке и о пути, который привел его к науке о батарейках. Джон вырос в Коннектикуте, недалеко от Йельского университета, где его отец был профессором теологии. Дом родителей находился в сельской местности за пределами Нью-Хейвена. «Я открывал дверь, а там были поля и лес, — вспоминает Джон Гуденаф. — Я ловил бабочек, сурков. Однажды я освежевал скунса, и мама не разрешила мне прийти на ужин. С двенадцати лет я посещал Епископальную школу-интернат, а когда пришло время поступать в колледж, выбрал программу либеральных искусств в соседнем Йеле». Согласно идее этого курса, в течение двух лет студент должен был определить, какое направление вызывает у него наибольший интерес. «Это было похоже на шведский стол, с которого можно брать самые разнообразные блюда, — говорит Джон Гуденаф. — Мой отец дал мне 35 долларов и сказал: “Вот, мальчик, теперь ты можешь поступить в университет”». Тогда обучение в Йеле стоило около 900 долларов в год, но никак не 35. Так откуда же взялись остальные деньги? «Я сказал, что больше не возьму из дома ни пенни, и все студенческие годы работал 21 час в неделю, чтобы прокормиться, — поясняет Джон Гуденаф. — Летом я обучал сыновей в богатых домах. Этого хватало и на еду, и на оплату комнаты. А еще помогали друзья: их матери были добры ко мне, кормили обедами. Так что я справился. Я не любил читать, даже сейчас не очень хорошо читаю и потому не собирался заниматься историей или юриспруденцией. Я сосредоточил свои занятия на математике, хотя рассчитывал, что появится возможность поступить в медицинскую школу. Однако на дворе было начало 40-х годов, война уже бушевала в Европе, угрожая чаяниям целого поколения студентов. На зиму моего второго курса пришелся Пёрл-Харбор, — вспоминает Джон Гуденаф. — И когда я собрался идти добровольцем на войну, мой профес-
сор математики сказал: “Джон, не ходи в морскую пехоту, как все твои друзья. Иди в военную метеорологическую службу. Там нужны люди, которые знают математику“. И я подумал: ну, это неплохая идея». Военная метеорологическая служба имела дополнительное преимущество — удержала Джона подальше от линии фронта. Но в Вооруженные силы он попал не сразу. Задержка составила год, и это дало ему возможность за два с половиной года закончить все, кроме одного курса для степени бакалавра в Йеле. Но за этот пропущенный курс зачли армейскую метеорологическую подготовку. В 1944 году Джон окончил Йельский университет с отличием и степенью по математике. Затем он служил метеорологом на Азорских островах у берегов Португалии. Однако уже по окончании Йеля Джон почувствовал призвание заниматься физикой. И такой шанс представился: университетский профессор математики дал Джону рекомендацию в аспирантуру; это выглядело как чудо. «Мне предложили изучать физику и математику либо в Северо-Западном, либо в Чикагском университете, — рассказывает Джон Гуденаф. — Я выбрал второе, но меня там, похоже, не ждали. Помню, мне сказали: “Разве вы не знаете, что любой, кто достиг чего-то важного в физике, уже сделал это в вашем возрасте? А вы хотите только начать?” В 1940-х годах в Чикагском университете была довольно высокая планка физики, ведь за нее отвечал Энрико Ферми. Он установил тридцатидвухчасовой квалификационный экзамен. Мы его сдавали восемь часов в день в течение четырех дней. Студенты должны были собрать большую часть материала для изнурительного экзамена, проведя собственное расследование, поскольку не всё преподавали на официальных курсах. И мне пришлось сдавать этот ужасный экзамен дважды!» Джон сдал экзамен во второй раз и получил разрешение начать работу над докторской диссертацией. Но над чем работать — и с кем? «Я знал, что не хочу заниматься ядерной физикой, — вспоминает Джон Гуденаф. — Альтернативой была физика твердого тела. Поэтому я пошел к Кларенсу Зенеру, который в то время был уже профессором физики в Чикагском университете. “Могу ли я быть вашим учеником?” Он сказал: “Хорошо, приходите в четверг, и я дам вам знать”. Когда я вернулся, Зенер сообщил: “Все в порядке, Джон. Я решил, что ты можешь быть моим учеником. Теперь у тебя есть две задачи: найти проблему, а потом решить ее. Удачи!”» Не самый теплый прием. Другой бы, наверное, подумал: «О черт! Во что я ввязался? Может быть, я не гожусь для аспирантуры?» Тем не менее не слишком дружелюбный прием был хорошим толчком к независимому мышлению. Работая с Зенером, Джон изучал взаимосвязь между структурой и электронными свойствами сплавов. Когда подошел последний год аспирантуры, Зенера пригласили возглавить научно-исследовательскую группу компании «Вестингауз» в Питтсбурге, и он договорился, чтобы Джон
15
«Химия и жизнь», 2019, № 11, www.hij.ru
Нобелевская премия
