Рождественское чудо. Рассказы современных писателей by nikea books

В Л А ДИ МИР Г У РБОЛИКОВ (р од. 19 65)

Черепашка

всех зимние праздники проходят по-разному: кому-то новогодние подарки приносит Дед Мороз, кому-то — родители, а в нашей семье дети получают подарки не на Новый год, а на Рождество — этот праздник им ближе и понятнее… И подарки им приносят ангелы. Однажды рождественским утром, когда детям было около четырех или пяти лет, под елкой их ждал настоящий сюрприз: они там нашли живую черепаху, прямо в террариуме. Так в семье появилось еще одно живое существо. Но спустя примерно полгода произошла беда. В августе на даче черепашка убежала и бесследно куда-то исчезла. До самой поздней осени ее пытались искать, но так и не 11

▪ Владимир Гурболиков ▪ нашли. И тогда взрослая часть семьи поняла, что черепаха, скорее всего, погибла… Известно, что черепахи в принципе очень теплолюбивые животные, и те, кто держит животное просто на полу у себя дома, совершают ошибку. Этим домашним питомцам все-таки требуется больше тепла — например, специальная ультрафиолетовая лампа, которая помогает добрать солнечного света, так необходимого черепашке… Пережить русскую зиму сложно, и даже если она вдруг где-то устроилась на зимовку, угроз вокруг слишком много — черепаха могла погибнуть от холода, оказаться добычей местных одичавших собак или даже каких-то хищников из лесов вокруг дачи… Она могла просто убежать так далеко, что ее никогда бы не нашли. То, что черепахи якобы медлительны, — миф: в природе они иногда проходят многие десятки и даже сотни километров. Так что взрослые в семье мысленно с этой черепашкой попрощались… Но не дети! Каждый вечер перед сном они молились о ней и просили, чтобы Бог эту черепашку сохранил и помог ей пережить зиму. И вот почти через год, в мае, нашу черепаху нашли соседи по даче! Как только солнышко 12

▪ Черепашка ▪ пригрело, она выползла на свет — напуганная, побитая, с болячками, но живая! Произошло маленькое рождественское чудо — по искренней детской вере. И рождественский подарок так и не был отнят — возможно, благодаря той детской молитве. Прошло уже много лет, а черепашка все еще в нашей семье: греется под лампой, вовсю кушает салаты и всех нас радует.

▪ Голуби ▪ Как-то раз я опоздала на литургию и, заехав в церковный двор, снова увидела Мишу, одиноко сидящего на краю скамейки. Малыш, видимо, тихонько молился, потому что его губки слегка шевелились. Увидев меня, мальчик спросил: «Тетенька, хлебушка у вас нету ради Христа?» Сколько теплоты и веры было в его голосе! Хлеба, увы, у меня не было, но зато появился повод расспросить о том, почему он постоянно выходит из церкви и садится на эту лавочку. Миша сел рядом со мной и сказал: — До конца еще двадцать минут, а я не закончил. — Что не закончил, Мишенька? — Да доброе дело… — вздохнул он. — Да о каком же деле ты говоришь и какие двадцать минут? — недоумевала я. — Литургия Боженьке, у меня уже хлебушка нет, а мне нужно, — серьезно произнес мальчик, вскинув на меня свои голубые глазки. — Зачем тебе хлебушек? — Кормлю голубков. — Молодец. Это очень хорошо. — Нет, не очень. Хлебушка не хватает. 15

▪ Вера Евтухова ▪ — А почему ты это делаешь, Мишенька? — У Боженьки много дел, поэтому мало чудес. — О каком же чуде ты молишься? — Я молюсь и кормлю голубков, чтоб у Боженьки было время вылечить моего дедушку! Мои глаза увлажнились. Мне нечего было сказать этому маленькому воину Христову с такой большой верой в душе. Я спросила только: — А без этого, думаешь, Боженька тебя не услышит?.. — Не знаю. Он сказал, что если я верю, то должен работать. Я маленький еще, но голубков могу кормить и маме помыть чашки. Этот разговор с мальчиком я теперь всегда вспоминаю в предрождественские дни. Ведь самое настоящее чудо Рождества — то чудо, которое происходит в человеческом сердце.

ВЕ РА Е ВТ У ХОВ А

Голуби

та история случилась зимой, незадолго до Рождества, с самым маленьким прихожанином нашего храма — Мишей, у которого тяжело болел дедушка. Однажды я стала замечать, как после начала литургии малыш, постояв немного возле мамы, выходит на улицу и садится на церковной лавочке, деловито смотрит на часы, достает хлеб и… начинает кормить дружную ватагу голубей. Сидящие рядом приходские бабушки стараются отвлечь малыша, помочь скоротать время ожидания матери, но он лишь отодвигается к краю лавочки. И снова кормит голубей. И так до конца литургии. Затем они с мамой уходят домой. 14

А Н ДРЕ Й МЕРЗ ЛИК ИН

Однажды на Рождество…

днажды на Рождество мама предложила сходить в храм недалеко от дома. Просто зайти, постоять. Зашли. Стоим. И вдруг я вижу, как пожилой священник делает мне знак рукой: мол подойди. Я решил, что, раз зовут, надо подойти, мало ли что человеку нужно. Подхожу — и понимаю: священник, судя по всему, предполагает, что я пришел исповедоваться. А я ничего даже сказать не могу. О чем? Да и зачем? Я вообще об этом не думал. Но священник оказался опытным и начал говорить сам — за меня. И... я с трудом сдерживал слезы. Все, что батюшка говорил, стопроцентно в меня попадало. Буквально в каждую мою мысль, которая меня тревожила. То, что я сам для 17

▪ Андрей Мерзликин ▪ себя никак не мог сформулировать, священник выразил очень четко и назвал вещи своими именами. Он угадал даже то, что я не мог никому рассказать. Во время этой исповеди я сам не сказал ни слова. И в этот вечер впервые в жизни причастился. И потом после службы мы еще долго стояли и с этим батюшкой разговаривали... Тот груз, который я в себе носил, — его вдруг не стало. И тут бы мне сказать: «Я переродился, началась новая жизнь». Но нет. Жизнь как раз осталась прежней. Через месяц я стал тем же самым Андреем, которым был раньше.

ПОДИС Т ОВА Л А РИС А

Рождество, мама

ать у Сереги всю жизнь была учительницей в начальных классах. Серега ее даже после школы побаивался: все-таки мать-учительница — тот еще коктейль. Да еще и характер у нее был кипучий, минуты не могла спокойно усидеть на месте. А потом она вдруг как-то сразу состарилась, что очень удивило и Серегу, и ее саму. То, что еще недавно делалось ею шутя, вдруг оказалось тяжело, а то и просто непосильно, и ей приходилось звать кого-нибудь на помощь. Мать раздражалась, ворчала, ругалась на Серегу, на Наташку, на внуков. Макс, старший, огрызался в ответ, мать обижалась и плакала. Сереге было ее жаль до сосущей 19

▪ Подистова Лариса ▪ грудной тоски, но ведь время назад не повернешь… Потом неожиданно выяснилось, что мать крестилась. К ней стали ходить старушки, жившие по соседству, носить иконы и бутылочки со святой водой, а сама она то и дело заглядывала в церковь и ставила свечки. Серега хотел поначалу пошутить: ты чего, мол, мать, всю жизнь в партию верила, а на старости лет к классовым врагам переметнулась? Потом решил промолчать. Ведь, если подумать, на что еще пожилой женщине полагаться в этой жизни? Особенно, если муж давно умер, а у детей свои заботы. И потом, бывают обстоятельства, когда мужик просто бессилен, вот как сейчас. Пусть себе делает что хочет. Серега только наказал Наташке следить, чтобы бабульки не лезли со своими разговорами к детям, и все.

▪

Так они и жили в одной квартире: у молодых свой уклад, современный, а у матери в комнате пахнет ладаном и воском, лампада мерцает перед большеглазыми худощавыми ликами, и на тумбочке у самой кровати лежат 20

▪ Рождество, мама ▪ деревянные четки. Словно и не двадцать первый век на дворе. А в конце ноября мать слегла. Разом, как будто только этого и ждали, навалились болезни: то сердце, то давление, то почки, то предынсультное состояние… Видно было, как силы ее день ото дня тают. И ведь не старая совсем — семьдесят три года, другие в этом возрасте еще бегают. Наташка взяла отпуск, хлопотала вокруг нее… Серега, понятное дело, дома сидеть не мог, в автобазе работа почти как на войне: то одно, то другое. Как раз перед новогодними праздниками три МАЗа, которые были посланы в область развозить подарки по детским домам и школам, застряли в Осино из-за снежных заносов. Моисеенко, старший из шоферов, звонил и просил денег, говорил, что бесплатно их кормить не хотят. Серега подозревал, что деньги нужны были не на еду, а совсем для других целей, но по правилам полагалось выслать. Пришлось идти разбираться с бухгалтерами — удовольствие небольшое, если учесть, что главной бухгалтершей работала жена Моисеенко и ее мнение насчет того, зачем мужу понадобились деньги, полностью 21

▪ Подистова Лариса ▪ совпадало с Серегиным. Кое-как решили это дело, оставалось ждать погоды. Серега каждый вечер смотрел прогноз и скрипел зубами, когда теледикторша, приятно улыбаясь, раз за разом сообщала: «На юго-западе нашей области — метели, снегопады…» Ну, и другие проблемы, конечно, тоже были. Дня за три до Нового года мать совсем перестала вставать. Лежала тихая, равнодушная, узнавать всех узнавала, но, если о чем спрашивали, ничего связного в ответ сказать не могла. Наташка испугалась и вызвала участкового врача. Врачица пришла энергичная, румяная с мороза, осмотрела мать и, выйдя в другую комнату, бодро сказала: — Похоже на микроинсульт. Сосуд небольшой лопнул, отсюда и нарушения речи. Ну, что вы хотите — человек угасает. У одних это раньше происходит, у других позже. Да еще и такой букет болезней! — Так ведь делать что-то надо, — заикнулась Наташка. — Может, лекарств каких купить? Деньги есть… Врач поглядела на нее с жалостью. — Я вам их могу пачки навыписывать, и импортных, и каких хотите. Сейчас человека 22

▪ Рождество, мама ▪ можно годами на медикаментах держать. Думаете, ей это нужно? Вы же сами видите, у нее интереса к жизни уже никакого. Принимайте все как есть, лучше уже не будет. Купите мазь от пролежней, продолжайте давать фурадонин, пирацетам… И с боку на бок ее почаще переворачивайте, чтобы циркуляция не нарушалась. Глядишь, еще месяц-другой протянет. По крайней мере в праздники хоронить не придется. Серега, узнав про такие дела, долго сидел на кухне, курил в форточку и думал. Дым неохотно выползал из теплого дома в темное морозное небо. Было как раз время «собачников», и то и дело вечернюю тишину прорезал звонкий лай какой-нибудь шавки, которую вывели погулять. За последнее время Серега как-то притерпелся к мысли, что матери осталось недолго. Разговоры у них происходили редко и получались однообразными: как дела, нормально, как себя чувствуешь, нормально, хочешь чегонибудь, не хочу… Поэтому он уже смирился с тем, что однажды ее не будет рядом. Вообще не будет на земле. И все равно — то, что это произойдет так скоро, выбило его из колеи. 23

▪ Подистова Лариса ▪ Он пытался представить опустевшую комнату матери. Делалось холодно, и почему-то казалось, что даже в этой пустой комнате будет все равно витать запах лекарств или ладана — для Сереги и тот и другой были запахами болезни и смерти. Еще его угнетало, что придется писать о смерти матери старшей сестре Тоне.

▪

Тоня жила на другом конце России, в Курске. Когда-то муж-майор вдоволь повозил ее по стране и по миру. Была она и в Чехии, и в Германии, и еще где-то, пока отовсюду не вывели российский контингент. Майор был неплохой мужик, но, к несчастью, слабый до выпивки. Возвращаясь домой после одной офицерской вечеринки, он куда-то не туда свернул, и наутро его нашли замерзшим далеко в пригороде. Тоня в ту пору уже болела ревматизмом и, когда случались обострения, передвигалась с трудом. У нее был один сын, тоже военный, неженатый, который исправно помогал деньгами, но все время был в отлучках. Большую часть времени она жила одна. Серега тоже иногда слал ей деньги, звал назад в Сибирь, но ей больше нравился Курск. 24

▪ Рождество, мама ▪ Изредка они друг другу звонили, но чаще обменивались письмами по прежней моде, которая в современной жизни, кажется, сходила на нет. Из переписки Серега знал, что сестра, как и мать, с горя обратилась в веру, поставила в доме иконы, читает по вечерам Библию и все такое. Серега представлял, как он садится писать сестре письмо. В какие слова можно будет уместить то, что должно случиться? «Тоня, мама умерла». Или: «Тонечка, померла наша мама». Так просто и сухо, как будто не человек ушел, а бумажная кукла порвалась. Два-три словечка — и все, так получается? А ведь это целая жизнь была, которая задолго до их с сестрой появления на свет началась. И сколько в ней для них неизвестного, и так ему теперь и оставаться неизвестным… А про похороны как писать? Тонька вообще слезами обольется. Скажет: что же ты, Сергуня, не мог для родной матери выражений потеплее подобрать? Беда, одно слово. Серега курил, вздыхал. Лучше все-таки написать, чем по телефону. На похороны Тоня приехать не сможет, она в магазин и то соседей просит сбегать. Письма теперь быстро 25

▪ Подистова Лариса ▪ ходят — дня три, и все… Пусть там у себя помолится, или что там у них, христиан, положено делать. Ну, да это потом, а сейчас… Эх, мамань, что же ты так торопишься-то, а? Пришла Наташка, обняла. Она у Сереги была понимающая, спокойная, не то что некоторые. Ему иногда странно было слушать, как другие мастера или водители в автобазе говорили про своих жен: как будто не домой после работы собирались, а в пещеру с тигром-людоедом. Наташка скандалов не закатывала, даже когда Сереге случалось прийти домой навеселе. Обижалась иногда, конечно, но быстро отходила. Серега ее тоже старался беречь. Постояли немного, обнявшись и не говоря ни слова. Да и что скажешь? Когда чужие старики умирают, и то жалко. А тут — родная мать.

▪

Новый год в этот раз получился совсем тихим и каким-то бестолковым. Мишка, младший сынок, четырехлетний, конечно, радовался конфетам в детсадовском подарке. Долго не шел спать, все хотел дождаться, 26

▪ Рождество, мама ▪ когда Дед Мороз нагрянет, чтобы положить под елку сюрприз посолиднее. Наконец заснул, забравшись под одеяло в рубашке и штанах: видно все-таки собирался тайком подсматривать в щелочку. Четырнадцатилетний Макс, поскучав некоторое время с родителями, сразу после двенадцати ушел к друзьям. Мать, намучившись за день, спала после таблетки снотворного. За столом, на котором хватало и закусок, и солений, и всего, что хочешь, остались только Наташка с Серегой. Посидели еще с часок, вяло переговариваясь и поглядывая на мелькающую пестроту в телевизоре. В душе было пусто и тихо, совсем не празднично. — Сидим, как на похоронах, — попробовала было пошутить Наташка, но тут же осеклась. Серега махнул рукой. — А Новый год для нас теперь и есть похороны. Еще один год своей жизни профукали. В детстве хотелось вырасти поскорее, вот мы и радовались: опять Новый год, Дед Мороз, ах-ах! Ждали чего-то… А теперь — чего ждать? Все подарки, можно сказать, уже получены. 27

▪ Подистова Лариса ▪ — Скажешь тоже! — укорила жена. — У тебя двое детей растут. Дождешься еще подарков, не волнуйся! — Да я чего? — смутился Серега, понимая, что последние несколько дней он был слишком занят своими мыслями и сыновьям не больно-то уделял внимание. — Пусть растут. Там поглядим.

▪

Не ожидали, но после праздников матери стало лучше. Она полусидела на кровати, улыбалась, хорошо ела. Смеялась, когда Мишка, радуясь бабушкиному вниманию, катал по ее одеялу подаренный Дедом Морозом гоночный автомобильчик. С речью, правда, проблемы только усилились — мать что-то лепетала, но что, почти нельзя было разобрать. Лицо у нее заметно похудело, и глаза на нем казались больше, блестели заметнее. — Надо, наверное, священника позвать, — задумчиво сказала Наташка однажды за обедом. Была суббота, выходной. — Раз она верующая… Что у них вообще положено делать, когда человеку уже немного осталось? 28

▪ Рождество, мама ▪ — Я-то почем знаю? Придут ее знакомые бабульки, спроси. Как по заказу, две старушки уже топтались на пороге. Посидели с больной, поговорили с Наташкой и вдруг направились к Сереге. — Рождество скоро, — начала одна без долгих предисловий. — Сегодня уже четвертое января. — И чего? — буркнул Серега, откладывая газету. Он не знал, как разговаривать с этими женщинами, их всегда принимала и поила чаем Наташка. — В храм бы маме вашей, — просительно вступила другая бабулька. — На всенощную… — Да вы думаете, о чем говорите? — возмутился Серега. — Какая всенощная? Она из дому уже два месяца не выходит! — Так ведь ненадолго, на часок всего! Мы вам и креслице на колесах раздобудем. Ирочке хорошо будет, вот увидите. Она так всегда праздничные службы любила… — Угу, а обратно ее на «скорой» доставят? Зовите попа на дом, если надо, но везти ее я никуда не дам. Вы, может, уже с десяток таких подружек схоронили, а у меня мать одна. Серега и сам понял, что сморозил что-то не то, но уж очень его разозлило их предложение. 29

▪ Подистова Лариса ▪ Старушки хоть и заметно погрустнели, упрямиться не стали. Быстро попрощались и ушли. Серега пробовал еще почитать, потом с досадой отложил газету. Зашел к матери. Наташка как раз взялась ее кормить обедом, уговаривала, как ребенка: — А вот еще ложечка… И еще разок рот откроем… Мать слушалась. Суп иногда проливался ей на подбородок, капли скатывались на клеенчатый передник в мелких веселых розочках. Серега оторвал взгляд от лица матери и посмотрел выше, где на стене красовались в узких деревянных рамках несколько фотографий. Мать была на них молодой, полной сил. На почетном месте висел самый старый снимок — самый первый ее класс, лет пятьдесят назад. Рядом — более поздний: какой-то слет учителей еще в советские времена. Вот мать ведет урок математики — на доске за ее спиной прикреплены пять раскрашенных бумажных груш. Вот она с бывшими выпускниками, которые уже на голову-полторы выше ее… Серега вздохнул так глубоко, что заболело сердце, и тихонько вышел. 30

▪ Рождество, мама ▪ На ковре в гостиной сидел Мишка и возил руками в ящике с кубиками. Кубики гулко ворочались, бились о фанерные стенки, некоторые выскакивали и падали на пол. С каждым новым вылетевшим деревянным бруском сын издавал торжествующий крик. Видно, в том и был смысл его игры, чтобы выбросить из ящика как можно больше кубиков. Отца он даже не заметил. Серега позавидовал сыновней беззаботности. Пусть, пока маленький, порадуется.

▪

Воскресенье проползло как-то на редкость уныло и бестолково. Серега, всегда любивший выходные, на этот раз еле дождался вечера и спать лег с облегчением, что день наконец закончился. Утром в конторе его поджидала радость. Едва он успел устроиться за своим столом, как в дверь постучали. — Да! — рявкнул Серега, кладя на место телефонную трубку — собирался звонить в гараж. Прямо под окнами уже вовсю гудели моторы и громыхали пустые кузова грузовиков. На пороге встали две фигуры: невысокий 31

▪ Подистова Лариса ▪ тщедушный мужик в черной робе и «пилотских» унтах, а позади него длинный худой парень в крытом полушубке и ватных штанах. Старший мужик ухмыльнулся и сказал сиплым голосом: — Здоров, Михалыч! Видишь, приехали мы… — Здрассть… — протянул парень и показал в улыбке щербатые зубы. — О! Своим ходом? — Серега кинулся к окну. При виде МАЗов, стоявших перед воротами гаража, у него сразу отлегло от сердца. — А то! — обиделся Моисеенко. — Ты меня не знаешь, что ли? Я ж разве машину брошу! Я, даже когда выпимши, за руль держусь крепко. Вот и мы, значит, где с бульдозером, где без, через сугробы и всяко-разно. Сеня, скажи! — Он повернулся к напарнику. — Угу, — подтвердил Сеня. — А остальные где? Пеструшин, Хабибулин, Шилкин? — Так в гараже! — изумился недогадливости начальства шофер. — У Андрюхиного коня задний мост полетел. На ремонт, может, неделя уйдет. Ну, а как ты думал, Михалыч, 32

▪ Рождество, мама ▪ по снегу-то? Мы уж и так старались, и этак, и всяко-разно, но даже после бульдозера колеса на дороге вязнут. Нас возле Нижнего Ирилаха с тросом пришлось выковыривать. Скажи, Сеня? — Угу… — Еще поломки есть? — Ну, цилиндр один у нас стучит… Может, еще что-нибудь по мелочи, всяко-разно… Ты думал как — по снегу-то? — Ясно. На душе стало совсем хорошо. Задний мост шилкинской машине давно пора было менять. Если это и правда все неполадки, то уже на этой неделе можно послать два МАЗа на строительство в шестом микрорайоне… — Слышь, Михалыч… Премия-то будет нам? Все-таки натерпелись в дороге. Ну и Рождество опять же, праздник, всяко-разно… — Я-то выпишу, — пообещал Серега. — А там как начальник автобазы утвердит. Ты свою Клавдию уже видел? — А что? — насторожился Моисеенко. Жену-бухгалтера он побаивался и даже не особо это скрывал. 33

▪ Подистова Лариса ▪ — Зайди за командировку отчитайся, вот что. И других прихвати. Насчет премий — поглядим. — Ты сразу выпиши. А то потом закрутишься, дела, то-се, всяко-разно… — Выпишу, выпишу, не беспокойся. И перед начальством словечко замолвлю. — Хороший ты мужик, Михалыч! — прочувствованно сказал Моисеенко. — С праздником тебя, значит, всех благ, здоровья, успехов и всяко-разно! — Угу. Спасибо. И вас тоже… с тем же. Шоферы ушли. Серега сделал себе пометку насчет премий, дозвонился в гараж, потом в диспетчерскую. Потом к нему пошли люди, один за другим. Где-то в районе обеда он вдруг спохватился, что осталось еще одно нерешенное дело, набрал свой домашний номер и поговорил с женой. — Когда там всенощная-то? А куда я денусь… Можно и попозже, когда Мишка заснет. На час, не больше. Ты ее одень как-нибудь: платье там, чулки потеплее, всяко-ра… Тьфу, вот заразился! Ну, сама же все знаешь. Ладно, до вечера! Вечером, пока Наташка в другой комнате одевала мать, Серега рассматривал елку, будто 34

▪ Рождество, мама ▪ в первый раз ее видел. Мишка уже спал. Макс, которому не разрешили вечером смыться из дому, показывал свое недовольство — угрюмо пялился в телевизор. На экране дергался какой-то парень с крашеными, как у девчонки, волосами.

▪

Елка была хорошая. Автобазовские шоферы перед Новым годом срубили ее где-то на Витюйской трассе и привезли Сереге в подарок. Невысокая, пушистая, с ровными, как на картинке, ветками, она сильно отличалась от тех лысоватых и чересчур долговязых деревьев, которыми торговали с машин на городских улицах. Игрушки тоже были необычными: большая часть их были Серегиными ровесниками, а то и старше. Они достались ему от матери, а той — от ее матери. Среди них были даже трофейные немецкие ангелочки с резиновыми личиками, приклеенными на посыпанный серебряными блестками картон, и крыльями из жестко накрахмаленного гипюра. Со временем блестки стали серыми, кружево пожелтело, резиновые щечки поблекли, но Наташка по 35

▪ Подистова Лариса ▪ привычке каждый Новый год вешала ангелочков на елку. Только теперь пристраивала их не на виду, как раньше, а где-нибудь пониже, чтобы их потертость не так бросалась в глаза. Еще там были крупные блестящие бусы, золотистая верхушка с колокольчиками, большие дутые часы со стрелками, застывшими на без пяти двенадцать… Да много всего. Серега помнил, что во времена его детства елочных украшений было еще больше. Когда он брался наряжать елку, было очень интересно открывать большие картонные коробки, в которых хранились игрушки, переложенные слоями ваты. Никогда нельзя было угадать, что спрятано под очередным ватным одеяльцем. Игрушек было так много, доставали их так редко, что успевал накрепко забыть, что и куда было положено в прошлый раз… Скрипнула дверь, по паркету зашуршали колеса инвалидного кресла, раздобытого предприимчивыми церковными бабульками. Серега оглянулся. Мать показалась в дверях наряженная в свой лучший костюм из малиновой индийской шерсти, в котором ее провожали на пенсию. Наташка укутала ей ноги 36

▪ Рождество, мама ▪ коричневым пледом, а под горлом жакета, на стоячем воротничке, прикрепила брошь, расписанную в Палехе. Седые волосы прикрывала белая вязаная шаль. Сереге даже показалось, что на обычно безучастном лице матери проявился слабый интерес к тому, что с ней делают и куда собирают.

▪

У Сереги был микроавтобус «Газель», он его специально купил, чтобы по осени возить родных-знакомых за брусникой и по грибы. Езды оказалось всего минут двадцать, и то потому, что пришлось искать место для стоянки. Автомобилей у церкви в этот вечер скопилось много, это показалось Сереге удивительным. Он всегда думал, что на церковные службы ходят только старушки. Внутри была тьма народу. Кресло, впрочем, пропускали без разговоров, так что удалось пробраться совсем близко к возвышению, которое Серега принял за сцену, хотя на церковном языке оно наверняка звалось по-другому. Хор уже что-то пел — красиво, но немного однообразно. Серега с Наташкой встали слева от большого центрального 37

▪ Подистова Лариса ▪ подсвечника, густо утыканного высокими восковыми столбиками. Кресло поставили перед собой. Мать при виде золотого блеска и множества огоньков встрепенулась, стала оглядываться вокруг. — Надо бы хоть одну свечку поставить… — неуверенно предложила Наташка. — Давай, — разрешил Серега. Пока жена ходила за свечами, он тоже по-быстрому осмотрелся. На стенах между иконами, и над входом, и впереди над закрытыми воротами были пристроены еловые и сосновые лапы. Кроме ладана и воска пахло еще хвоей, этот привычный запах немного успокаивал. Народ вокруг крестился и кланялся. Серега стоял столбом и чувствовал себя не слишком уютно. Чтобы скрыть смущение, он поминутно поправлял на материной голове шаль, которая тут же опять сползала. Когда Наташка вернулась, он почувствовал себя увереннее. Время от времени ворота открывались и выходили священники. Их было несколько. Серега так и не разобрал, кто из них главный, а кто так. Они кланялись и размахивали кадилом, что-то выкликали, народ им 38

▪ Рождество, мама ▪ дружно отвечал… Вообще, служба Сереге даже нравилась, только непонятно было, зачем ей тянуться целую ночь, зачем повторять одни и те же слова, действия… Он очень скоро устал следить за тем, что происходило перед ним, а стал смотреть на мать. Мать сидела в кресле радостная, разрумянившаяся. Трудно было определить, что она понимает, что нет. Видя, как крестятся другие, она тоже несколько раз перекрестилась, и все оглядывалась на Серегу, как будто ждала от него одобрения. Смотрела она большей частью на золоченые иконы, на оранжевые язычки пламени, прыгавшие над свечками, но каждый раз, когда выходил священник, поворачивала голову и беззвучно шевелила губами. Видно было, что ей здесь хорошо. У Сереги сжалось сердце, когда она в очередной раз оглянулась на него и вдруг залепетала, не до конца выговаривая слова, что-то несвязное… Он с тревогой глянул на Наташку. Та прислушалась и перевела: — Она говорит: красиво тут очень! — Ну так, — сказал Серега, проглатывая комок. — Ясное дело. Рождество же! Рождество, мама… 39

▪ Подистова Лариса ▪ Уже, наверное, раз в двадцатый запели старинную песню, которую Серега, пока стоял, успел выучить наизусть: «Рождество Твое, Христе Боже наш, возсия мирови свет разума…» Он не пел, но после слов матери в груди стало тепло и щемяще, как будто и для него здесь происходило что-то хорошее. Издалека, от иконы какой-то женщины, похожей на медсестру, ему радостно кивнула знакомая бабулька из тех, что приходили к ним домой… Они побыли еще немного, потом мать устала и начала засыпать. Голова ее свесилась на грудь, тело немного скособочилось, стремясь принять удобное положение. Как ее устраивали в машине, она, наверное, даже и не слышала. Дома проснулась ненадолго, когда Наташка ее раздевала, но стоило опустить ей на грудь одеяло, как глаза у нее снова закрылись. На диване в гостиной спал Макс, прямо перед включенным телевизором. На экране не то полиция преследовала бандитов, не то бандиты гнались за кем-то из наших. Серега щелкнул кнопкой, и погоня закончилась. Он принес одеяло и подушку, устроил сына 40

▪ Рождество, мама ▪ поудобнее. Постоял в дверях, глядя, как таинственно мерцает канитель на елке у окна. В голове все крутилось: «Рождество Твое, Христе Боже наш…» Спать почему-то не хотелось. Назавтра, оказывается, сделали выходной в честь праздника. Раньше о таком никто и подумать не мог. Наташка, ходившая в детскую проверять Мишку, вернулась и позвала спать. Легли, но еще долго разговаривали в кровати про жизнь, про детей, про мать…

▪

Мать умерла через неделю, во сне. Дня за два до этого старушки привели к ней священника, он ее исповедал и причастил. Наташка говорила, что батюшка попался спокойный, внимательный и все прошло хорошо. Серегу очень обрадовало, что мать умерла тихо. Он больше всего боялся, что она будет долго мучиться и стонать. А у них даже не было лекарств, чтобы сделать обезболивающий укол. Поздно вечером в день похорон, когда уже все поминальщики разошлись по домам, Серега вырвал из тетради двойной листок 41

▪ Подистова Лариса ▪ в клетку и принялся за письмо сестре в Курск. Глядя на чистый лист, он поначалу снова ощутил что-то вроде страха перед словами, которые следовало написать. Правда, это была уже не та мука, которую он раньше испытывал при одной мысли, что их нужно будет выложить на бумагу… И вдруг они пришли сами и составились в строчки так просто и спокойно, как будто всегда были у него в голове, только слегка подзабылись. А может, он просто их слышал от кого-то в сегодняшней суете. «Здравствуй, дорогая сестра Тоня! — вывел он. — Сообщаю тебе, что 15 января мама наша отошла ко Господу…» Вытер повлажневшие глаза и стал подробно описывать сестре похороны и поминки.

Е ЛЕ Н А СЕ ДОВА

Бабочка

та история произошла в Рождество 2013 года в нашем храме Казанской иконы Божией Матери в селе Медное Тверской области. Как обычно, к празднику мы с прихожанами соорудили рождественский вертеп из подручных материалов — на этот раз ими оказались железные решетки для окон. Мы составили их в форме раскрытой книги, связали между собой и обтянули белой тканью, а на пол постелили сено. В вертеп поставили детскую деревянную кроватку и положили в нее «младенца» — куклу. Кто-то принес ящичек с песком и поставил его на пенек перед вертепом. В этот ящичек многие стали ставить свечи, как перед иконой. Ребятишки молились и просили 43

▪ Елена Седова ▪ Младенца Христа за своих родителей и болеющих родственников, родители умиленно смотрели на детей и тоже о чем-то молились. На ночной службе вертеп подсветили разноцветными гирляндами, которые мигали и создавали праздничное настроение. Людей на службе было много, и на удивительную гостью праздничной Литургии обратили внимание не сразу. Только после богослужения ребятишки обнаружили в вертепе… яркую черно-красную бабочку! И это в нашу-то суровую русскую зиму! Никто не заметил, как и когда именно она появилась. Бабочка тихонько сидела на «яслях» и никого не боялась — видимо, и она хотела приобщиться к великому празднику. Немного посидев на краю «яслей», необычная гостья осторожно перебралась на грудь Младенца. Но и тут бабочка не задержалась долго. Ей тоже нужно было прославить новорожденного Младенца Христа, ведь не зря говорится в Библии: «Всякое дыхание да хвалит Господа!» (Пс. 150: 6). Но как это сделать маленькому бессловесному насекомому? Бабочка поступила просто и мудро — она увенчала собой лоб Младенца… 44

▪ Бабочка ▪ Прихожан и вообще всех, кто был в храме, это необычное происшествие поразило. Думаю, мы стали свидетелями настоящего чуда — ведь бабочка проснулась не от тепла, а в самом холодном месте храма. Печка, которая там работала, рассчитана максимум на полхрама. Мы любовались безмолвной красавицей весь праздничный день. Лишь изредка бабочка расправляла свои крылышки, желая показать, что она жива и не уснула. На следующий день летняя гостья исчезла так же внезапно, как и появилась. Больше ее никто не видел. Не важно, маленький ты или большой, есть у тебя голос или нет — каждый может прославить Христа в этот Великий праздник.

А ЛЕ КС А Н ДР Т К АЧЕ НКО

Так мы и промычали свое первое Рождество… Необыкновенный рассказ-быль

рам, где я впервые встречал Рождество, был огромным и полуразрушенным. Он стоял на окраине города, вернее даже сказать — за этой самой окраиной. Последний городской микрорайон кончался перед речушкой, на другом берегу которой высился храм. Сразу за мостом начиналась деревня в полтора десятка домов, а чуть дальше — цыганская слободка. От автобусной остановки узкая дорожка пролегала мимо древнего скифского кургана. За ним открывался вид на церковь. Привел меня туда мой друг Стас. Это был едва ли не первый христианин, с которым я познакомился близко. Он оканчивал тогда 46

▪ Так мы и промычали свое первое Рождество… ▪ истфак пединститута и при знакомстве поразил меня странным сочетанием интересов. Хорошо разбирающийся в рок-культуре, любитель Pink Floyd и «Аквариума», Стас в то же время был глубоко воцерковленным человеком: регулярно исповедовался, причащался, часто ездил в недавно восстановленную Оптину Пустынь. Однажды зимой он пришел к нам в общежитие и предложил поехать с ним на ночное Рождественское богослужение. В тот самый полуразрушенный храм за речкой, где Стас служил алтарником. На службу мы отправились втроем: Стас, я и мой сосед по комнате Володя. Для нас с Вовкой это было самое первое Рождество в жизни. Храм был похож на старинный корабль, выброшенный на берег штормом. Величественный даже в своей разрухе, он плохо сочетался с деревенскими домиками, построенными вокруг него в советское время. Из-под облупившейся штукатурки проступали алые пятна кирпичной кладки. Железо на крыше было сорвано, и в обнажившихся ребрах стропил гулял ветер. Окна были заколочены досками, а высоко вверху на карнизе вокруг купола росли молодые березки. 47

▪ Александр Ткаченко ▪ Начинался 1992 год. Храм только-только вернули Церкви, денег на ремонт у прихожан не было. В относительный порядок удалось привести лишь один из приделов: залатали кровлю, вставили рамы и стекла. Вместо иконостаса перед алтарем стояла хлипкая фанерная перегородка. На нее были наклеены вырезанные из настенных календарей репродукции икон Спасителя и Богоматери. Подсвечники в храме тоже были своеобразные — широкие консервные банки, приколоченные к деревянной стойке. Их наполняли песком, а в песок ставили свечи. Сейчас таких жестянок уже нет в природе, а тогда в них продавали селедку. Уцелевшие фрагменты росписи на стенах чередовались с выцарапанными в штукатурке репликами типа: «Здесь был Вася». Вместо колоколов на звоннице висел пустой кислородный баллон с отрезанным днищем. О начале службы староста возвещал, ударяя по нему какой-то железякой, кажется пальцем от тракторной гусеницы. Вообще, от первого Рождества у меня осталось в памяти полное отсутствие какой-либо помпезности. Да и откуда бы ей было взяться тогда… Как-то очень неформально все 48

▪ Так мы и промычали свое первое Рождество… ▪ происходило. Просто собрались люди ради серьезного, нужного дела. И делали его в меру своих сил и средств, не смущаясь нищетой, сквозившей из всех щелей. Пением на клиросе заведовала удивительная женщина — Лариса Михайловна. Еще в советские времена она с благословения архиерея на два года уходила петь в старообрядческий храм, чтобы освоить сохранившийся там древний знаменный распев, или, как его еще называют, «пение по крюкам» (из-за специфической системы записи этого распева, где ноты напоминают крюки и топорики). Освоить-то она его освоила… А вот хор ей достался небогатый: три бабульки с дребезжащими от старости голосами. Мужских голосов не то чтобы не хватало — их вообще в хоре не было. Поэтому, увидев в храме двух незнакомых парней, Лариса Михайловна пошушукалась со Стасом и тут же утащила нас с Вовкой к себе на клирос. Стас ушел в алтарь, готовиться к службе, а Лариса Михайловна с ходу принялась обучать нас знаменному пению. Ее не смущало то, что до начала богослужения оставалось минут двадцать, а ученики ей достались на 49

▪ Александр Ткаченко ▪ редкость бестолковые. Просто она была очень рада, что теперь у нее в хоре есть целых два мужчины. И упускать такой подарок судьбы Лариса Михайловна явно не собиралась. Весело щебеча, она раскладывала перед нами листки с какими-то иероглифами. Мы смотрели на них как баран на новые ворота и испуганно пытались объяснить нашей руководительнице, что ничегошеньки в этом не понимаем, что и текст-то на церковнославянском можем прочесть лишь раза с пятого. А уж «топоры» и «крюки» знаменного распева для нас не темный лес даже, а непроходимые джунгли. Но Ларису Михайловну это ничуть не смутило. Она кивнула, понимающе улыбнулась и сказала: — Ребята, главное — чтобы пела душа. Попробуйте без слов, без музыки просто помычать басом. Мы с другом переглянулись и, набрав в грудь побольше воздуха, принялись гудеть так низко, как только могли. Лариса Михайловна была в восторге. — Вот, отлично! Так и будем петь! Главное — следите за рукой. Я буду указывать, где нужно будет замолчать, а где гудеть дальше. 50

▪ Так мы и промычали свое первое Рождество… ▪ Началась служба. И мы добросовестно мычали без слов, а Лариса Михайловна плела над этим нашим мычанием какую-то тонкую вязь необычных мелодий. Бабушки на клиросе тоже что-то тихонько пели и поглядывали на нас с явным одобрением. А Лариса Михайловна просто лучилась счастьем — целых два мужских голоса! Так и промычали мы свое первое Рождество. Без слов. Словно волы, пришедшие поклониться Младенцу Христу. Отопления в храме не было, изо рта вырывались клубы пара. Батюшка торжественно возглашал: «Бог Господь и явися нам, благословен Грядый во имя Господне», Стас выходил на амвон с огромной свечой, Лариса Михайловна с бабушками пели, мы с другом мычали басом. И на душе у меня впервые за многие годы было спокойно и радостно. Служба закончилась. Священник уже без облачения, в пальто, накинутом поверх рясы, тихо разговаривал с прихожанами. Женщины подметали пол, выложенный потрескавшимися каменными плитами. Бабульки скатывали какие-то коврики и хлопотали возле импровизированных подсвечников. Шла обычная уборка. 51

▪ Александр Ткаченко ▪ И тут произошел казус, о котором я до сих пор не могу вспоминать без улыбки. Старостой храма был тогда Василий — тихий, застенчивый мужчина с печальными глазами. Более кроткого человека я, пожалуй, и не встречал. Меньше всего его можно было заподозрить в хулиганстве или иронии. И вдруг этот кроткий Василий подходит к священнику и звучно так говорит: «Вот, батюшка, хрен вам». А акустика в храме замечательная: если громко что-то сказать, слышно в каждом углу. Все присутствующие, не веря своим ушам, медленно развернулись туда, где батюшка беседовал с Василием. А тот уже понял, что сморозил что-то не то. И лихорадочно пытался размотать какой-то бумажный кулек. Наконец порвал бумагу и вытащил на всеобщее обозрение… четыре здоровенных корня хрена. Первым тогда расхохотался сам батюшка, а за ним и все остальные. Как потом выяснилось, батюшка накануне расхворался и попросил Василия принести ему этот корень для какого-то хитрого рецепта. А после мы все вместе вышли из храма и отправились в гости к Гавриловне — жизнерадостной старушке, которая жила в маленьком 52

▪ Так мы и промычали свое первое Рождество… ▪ домике неподалеку. Стояла ночь. Под ногами хрустел снег. Мы шли молча. От печных труб поднимались длинные столбы дыма. Я оглянулся. Храм темнел на фоне звездного неба. Сейчас на нем не было видно следов разрушения, и на мгновение вдруг показалось, будто я перенесся куда-то в девятнадцатый век: Рождественская ночь, деревня, храм… С какой-то пронзительной ясностью я вдруг осознал тогда, что Церковь оказалась последней ниточкой, связывающей нас, сегодняшних, с нашим прошлым. Ведь все изменилось вокруг, совсем другой стала жизнь. Лишь храм над речкой остался тот же, что и двести лет назад. Ночью на Рождество в нем идет та же служба, что и двумя веками раньше. И люди точно так же шли когда-то из церкви в тепло своих домов, чтобы разговеться после долгого поста… С тех пор прошло уже без малого двадцать лет. За это время мне приходилось бывать в разных храмах. Сегодня в них все, что называется, по чину и благообразно — резьба, позолота, писаные иконы, колокола. Купола теперь в золоте, а на клиросах слаженно поют многоголосые хоры… Это, конечно, 53

▪ Александр Ткаченко ▪ замечательно. В короткий срок наша Церковь сумела подняться из руин, и можно лишь радоваться этому чуду. Но для меня то далекое Рождество остается каким-то особенным, близким сердцу и родным. Наверное, в полуразрушенном храме все же уютнее было моей растрепанной душе. Похожи мы тогда оказались с этим храмом в своей разрухе. За двадцать лет церковные здания восстановили. С душой все оказалось гораздо сложнее…

ВИ ТА ЛИЙ К А П Л А Н

Звездою учахуся 1 етель кончилась, мутные бурые облака разошлись, сползли к горизонту, освободив пронзительно-черное, усыпанное льдинками звезд небо. В лучах фонарей, точно обрывки елочной мишуры, посверкивал свежевыпавший снег. Конечно, это ненадолго, скоро опять вернется слякоть, снег скукожится, расползется серой кашей, — но пока что морозец набирал обороты. Михаил Николаевич поежился в своей тоненькой, «на рыбьем меху», куртке. Твердила же Марина: надевай дубленку, простынешь. Но в тяжелую дубленку не хотелось. Про себя он называл ее «скафандром» и всячески старался оттянуть неизбежное.

▪ Виталий Каплан ▪ Надо было торопиться. Хоть транспорт и ходит в эту ночь до двух, но и служба-то, оказывается, затянулась. Михаил Николаевич этого не заметил — рождественская утреня, как и в прошлые годы, выдергивала душу из привычного потока времени, и все становилось иным — ярким, солнечным. Точно прошлись влажной тряпкой, вытерли накопившуюся пыль. Даже травой запахло, хотя откуда здесь летняя трава? Вот хвоя — другое дело, перед иконостасом стояли невысокие, затейливо украшенные елочки, да пол в храме был выстелен темно-зелеными ветками. Но почему-то вместо положенных «мандарина, корицы и яблок» грезилось что-то июльское, горячее, пронзительно-настоящее. А что именно — он понять не мог. И лишь после Причастия, после отпуста, после целования креста, пообщавшись с многочисленными знакомыми, Михаил Николаевич кинул взгляд на часы. Ну надо же! Без четверти два! Еле-еле домчаться до метро. Это если в хорошем темпе. А если опять напомнит о себе сердце? А что делать? Обещал же он Марине. Ведь так и не ляжет, бедная. На занесенной свежим снегом улице было безлюдно. Лишь редкие цепочки следов 56

▪ Звездою учахуся ▪ тянулись вперед, в сторону площади, где метро и автобусы. Видимо, наиболее практичные прихожане, рассчитав время, ушли сразу после отпуста. А другие живут рядом, в пределах пешей ходьбы. И еще здесь было удивительно тихо. Далеко, со стороны проспекта, слышалось что-то машинное, но как бы и не всерьез. И ветер, хищно завывавший вечером, теперь увял. Лишь снег скрипел под подошвами, предвещая хоть и недолгие, но все же настоящие морозы. Конечно, он опоздал. В два часа едва-едва лишь проявились огни площади. Там горела малиновым пламенем буква «М» — большая и бесполезная. Не мог столичный мэр расщедриться хотя бы до половины третьего? А, чего уж теперь! Машину поймать? Было бы на что… Как на грех, денег в кармане ноль с копейками. Не подумал, не положил… Вернуться в храм? Тоже вариант. Просидеть в тепле до утра, даже чаю горячего выпить. Но Марина… Самое скверное, что и не позвонить, дома телефон вторые сутки молчит. А ремонтников дождешься… Как потянулись с католического Рождества пьяные недели, так 57

▪ Виталий Каплан ▪ и продлятся до старого Нового года. Давно надо было купить ей мобильный. Но казалось — зачем? Есть же городской номер, почти бесплатный. Тем более она уже никуда и не выходит. А теперь что ж, кусай локти. Вот тебе и праздничное настроение! Ведь изведется же вся… Оставалось одно — идти пешком. Путь, конечно, неблизкий, часа полтора займет, а то и больше… Но в любом случае он сэкономит как минимум пару часов. Два часа ее нервов, глотания таблеток, скачков давления. Может, она все-таки хоть немного поспит? Увы, он слишком хорошо знал свою жену. Ну да ничего, Господь не оставит. Тем более в такую ночь. Рождество же! Мысленно произнеся молитву о болящих и другую — о путешествующих, Михаил Николаевич неспешно двинулся вперед. Бежать незачем, силы надо экономить. Да и мороз, в случае чего, сам подгонит, заставит шевелиться. Вон уже и уши начинает пощипывать. 2 — Слышь, Костыль, тормозни! — распорядился с заднего сиденья Репей. — Давай лоха подберем. Замерзнет, жалко. 58

▪ Звездою учахуся ▪ Костыль недовольно обернулся. После коньяка Репья порой тянуло на благородные глупости. Особенно после хорошего коньяка. У Мумрика был хороший, Мумрик дерьма не держит. Костыль заценил, пускай и совсем смальца. Все-таки не любил он бухим садиться за руль. Мало ли… От ментов, положим, соткой отмажешься, но ведь и конкретно впилиться можно. Вон как Зубной в прошлом году. Правильный пацан был Зубной. Земля ему пухом. «Его пример — другим наука», — выползла из глубины мозгов школьная строчка. Костыль поморщился. Он не любил вспоминать школу. Не самое лучшее было время. Ничего, вот завалятся они на три дня к Репью на дачу, и там уж он оторвется по полной. Бурый девочек подвезет, с хавкой и бухаловом у Репья всегда порядок. Будет что вспомнить. — Репей, да на фиг нам этот бомжара? — кисло поинтересовался Шуряк. — Он нам весь салон завоняет. Шуряка тоже развезло, но совсем в другую сторону, нежели бригадира. Если Репей рвался причинять добро, то Шуряк, напротив, обижался на весь мир и искал, на ком сорваться. 59

▪ Виталий Каплан ▪ Находилось не всегда, и положение спасали только девки. Если были под рукой. — Не похож он на бомжару, — возразил Репей. — Типичный лох. Глянь, чистый, бритый. Очкарик. Доцент небось. — Доцентов давить! — твердо заявил Шуряк. Он не простил академическому миру, что его выперли со второго курса. Хотя, подумал вдруг Костыль, может, ему и повезло. Ну ладно, ну два года в кирзачах, зато жизнь понял и вписался потом в нее, в жизнь. А иначе бы чего? Сидел бы за компом, программки ваял, глаза портил. И за сколько? Двести, триста? Детский сад, штаны на лямках. Впрочем, сейчас Костыль был солидарен с Шуряком. Подбирать мужика незачем. Пускай топает по своим мужичьим делам и держится подальше от серьезных людей. Однако Репей, которого повело на добро, настаивал, а с бригадиром лучше не заводиться. Костыль знал, что у того шарики порой могут зацепиться за ролики, и тогда случается всякое. Ладно, пес с ним. Он притормозил джип в двух метрах впереди от скучного дядьки. Тут же Репей распахнул дверцу и призывно замахал руками: 60

▪ Звездою учахуся ▪ — Слышь, отец, тебе далеко топать? Дядька обернулся. Репей был прав — на бомжа тот не походил. Прикид, конечно, смешной и явно не новый. Но не воняет. Или так по морозу кажется? — До Преображенки. — Струйки пара вылетали из мужика вместе со словами. — А что? — Далекий путь, — усмехнулся Репей. — Ладно, залазь, подбросим. Как раз и по пути. Мужик на какое-то время задумался — то ли не верил в нежданное счастье, то ли струхнул. Что там за очками делалось, Костыль не видел. А потом, решившись, лох потянул на себя дверцу и полез на заднее сиденье. Здесь, в тепле, окуляры у него вмиг запотели, и на какое-то время он потерял ориентацию. — Поудобнее устраивайся, — добродушно прогудел Репей. — На всю задницу. Давай, Костыль, двигай. Тот с готовностью вдавил педаль, и черная морозная тьма, расцвеченная случайными огоньками, потекла мимо них. Да, повезло мужику, что дача у Репья по Ярославке. Крюк бы уж точно делать не стали. Ради какого-то лоха… — Издалека топаешь? — поинтересовался Репей. 61

▪ Виталий Каплан ▪ Шуряк, вынужденный перебраться на переднее сиденье, мрачно смотрел вниз. Чувствовалось, что нехорошо ему. Не блеванул бы, опасливо подумал Костыль. Как-то он уж очень быстро наклюкался… — Да вот после ночной службы домой иду, — отозвался мужик, малость согревшись в жарком салоне. — И что ж у тебя за служба такая? — прищурился Репей. Костыль видел его ухмылку в зеркальце заднего обзора. — Типа и опасна, и трудна? — Ну как… — Мужик, похоже, удивился. — Церковная служба. Рождество ведь Христово сегодня. Кстати, с праздником. — Взаимно, — отозвался Репей. — Мы вон тоже отмечаем. Великий типа праздник. На, прими! — Он достал плоскую серебристую фляжку и протянул гостю. — Давай, за Рождество! Мужик как-то не обрадовался. — Спасибо, — вздохнул он, — но нельзя мне. Язва, к сожалению. Три месяца только после операции. — Ну, как знаешь, — хмыкнул Репей. Сам он налил себе из фляжки в длинный, почти 62

▪ Звездою учахуся ▪ в рюмку вместимостью колпачок и лихо дернул. — Перцовая, блин! Высший класс. Ты, дядя, мимо своего счастья пролетел. Мужик дипломатично промолчал. — А ты вон, значит, шибко в Бога веришь? — Репья тянуло на дебаты. — Ну, как сказать… Верую, конечно, но мог бы и сильнее верить, глубже. Увы, грешен. — Ой, ну уж так прямо и грешен? — хохотнул Репей. — Скольких порезал? А баб много завалил? Ну вот то-то. Тебя Бог должен по шерстке гладить, ты ж примерный… — Да какой я примерный, — тоскливо протянул мужик. Костыль как-то сразу понял, что тому очень не хотелось лезть в базары с Репьем. — Ничуть не лучше прочих… Много всякой мути во мне. Удивляюсь, как это Господь все мне прощает? — А он у них добренький, — подал вдруг голос Шуряк. — Он у них свечки любит. Они ему свечку, денюжку в копилку, он им дело и закроет. Типа как Сан Палыч. Репей недовольно хмыкнул, и вновь Костыль уловил его настроение. Не стоило светить при лохе Сан Палыча. Конечно, откуда тому знать имя… но мало ли… А вдруг он 63

▪ Виталий Каплан ▪ именно там, в прокуратуре, и пашет? Младшим подметальщиком? — А ты вообще кто по жизни, мужик? — сладким голосом осведомился Репей. Не понравился Костылю его голос. Жди теперь чудачеств… — Учитель я, физику в школе преподаю, — сдержанно ответил мужик. — И что, физика уже Бога признала? — Это же разные вещи, — вздохнул тот. — Это за пять минут не объяснить. Наука и вера друг другу не враги. Они просто о разном говорят… Про это сотни книжек написано. — Мы книжек не читаем, — булькнул Шуряк. — Мы глаза бережем. И заржал. Смешно ему было, Шуряку. — Ну а вот скажи… — задумчиво протянул Репей, — вот Бог, значит, тебя терпит. Выходит, любит, да? — Конечно. — Судя по тону мужика, он столкнулся с незнанием таблицы умножения. — Господь всех любит, и праведников, и грешников. Для того Он и стал человеком, и смерть на кресте принял. Самую страшную смерть. — Угу, плавали-знаем, — улыбнулся Репей. — А только вот где доказательства, а? 64

▪ Звездою учахуся ▪ Любит, говоришь? Всех, говоришь? Значит, и меня? — Тут бригадира повело, голос его забулькал ядом и тут же взвинтился до крика. — А где ж Он был, когда сеструху мою разложили? В четырнадцать лет! И кто, главное? Директор школы, прикинь, козлина! Кончилась девка, на панель пошла. А когда меня на зоне шакалы подрезали, где Он был? Любовался, да? Костыль поморщился. Чем дальше, тем у Репья конкретнее тараканы в голове шуршат. Уж не заторчал ли? Может, пришла пора от него сваливать? Мансур вот с Коптевского рынка недавно звал… как бы и шутил, а как бы и нет… Это стоило обдумать… после праздников конечно. Мужик муторно вздохнул, будто его по загривку отоварили. Не так, чтобы совсем с копыт сшибить, а типа с намеком. — Ребята, поймите, все куда сложнее, чем вам кажется. В жизни очень много зла… — Вот Он в этом и виноват! — разом успокоившись, заявил Репей. — Он нам такую подляну устроил, Он нас такими сделал. А ты Ему кланяешься, свечки жжешь… Думаешь, будто спасешься… 65

▪ Виталий Каплан ▪ Костыль аккуратно вырулил на Семеновскую площадь. Машин почти не было, но снегу намело изрядно. Шины, конечно, зимние, но очертя голову рвать тоже не фиг. Опять вспомнился Зубной. Нет уж, тише едешь, позже сядешь… — Да не так все, ребята, — едва ли не простонал мужик. — У вас детсадовские какие-то представления. Ну нельзя ж так судить, ничего не зная. Да в любой храм зайдите, поговорите с батюшкой… или, в самом деле, почитайте, книг навалом, уж с пары книжек не ослепнете… Это он зря сказал. Репей если разойдется, его надо молча слушать. Нипочем не возражать. Костыль догадывался, почему его так клинит на этой теме. Баба эта помятая, как там ее… Антонина, кажись. Ух, она разорялась тогда, Богом стыдила, адом пугала! А с какого бодуна? Все по понятиям тогда сделали. На квартиру — дарственная, сама же подписала… ну, намекнули смальца. Нечего было ее плоскозадой дочке садиться в ларек, не умея бабло считать. И ведь по-человечески с ними обошлись, никакого беспредела. Во Владимирской области тоже жить можно. Хошь 66

▪ Звездою учахуся ▪ дояркой на ферме, хошь давалкой на трассе. Но Репей почему-то тогда здорово перепсиховал. Выходит, крепко заело ему на этой божественности мозги. Сам Костыль никогда про такое не думал. А вот мамка сильно не одобряла. Даже когда от гангрены мучилась, и то ни словечка. Санитарка там ей одна намекнула типа за попом сбегать, так мамка из последних сил ее обложила конкретно. Дядя Коля, тот всякой фигней не заморачивался. Его интересовали вещи простые и понятные. Что, впрочем, не мешало ему в ответ на мамкины попреки, на какие, блин, шиши нализался, отвечать: «А Боженька послал». Ну, мамка его тоже, конечно, посылала. А он ее… И понеслось… У Костыля даже зуб залеченный заныл при этих мыслях. Хорошо же праздник начинается… — Нет, ты думаешь, что спасешься, — упрямо протянул Репей. — Что вот ты помолишься, лбом в паркет потыкаешься, и разлюли-малина тебе. Типа из любой дырки Он вытащит, да? — Есть такое понятие — Промысл Божий, — сухо возразил мужик. — И знать мы 67

▪ Виталий Каплан ▪ его заранее не можем. Захочет Господь, будет это мне на пользу духовную — и действительно вытащит. Были у меня в жизни такие случаи. Но и по-другому было… — Он вздохнул. — Надеяться и молиться надо, а стопроцентно рассчитывать на помощь… нет, так нельзя. Репей надолго замолчал. Уже и метро проскочили, и железнодорожную ветку-узкоколейку, скоро уже засияет фонарями Преображенка. И тут он вдруг хохотнул: — Слышь, Костыль, тормозни. Есть тема. 3 Михаил Николаевич не сразу даже понял, что случилось. Вот только что он сидел в теплом салоне иномарки — а теперь его выволокли на мороз. Все трое непрошеных благодетелей, хлопая дверцами, выскочили из машины. Места были знакомые. Летом тут хорошо — большой тенистый сквер, спортплощадка и в отдалении приземистые, старой постройки дома. Однако сейчас все гляделось довольно мрачно. Редкие фонари давали света ровно столько, чтобы отличить древесные стволы 68

▪ Звездою учахуся ▪ от снега. Свежего, хрусткого снега, еще не помеченного здешними собаками. Куртку, ту самую, «на рыбьем меху», с него сорвали сразу же, еще в машине. Кинули куда-то на переднее сиденье. Двое коренастых парней — водитель и тот, что сидел с ним рядом, — взяли его за локти, а третий, тощий и жилистый, пошлепал через дорогу вперед, к скверику. Махнул оттуда рукой — давайте, мол. Сопротивляться было бесполезно. Тем более очки слетели сразу же, а без них мир сделался рыхлым и каким-то нереальным. Несмотря на бодрящий, казалось бы, мороз, у него закружилась голова и перед глазами поплыли радужные пятна. То ли звезды, то ли новогодние игрушки на елке. Как радовался тогда трехлетний Димка, как рвался развешивать золотые шары и серебряные бутафорские конфеты… Время куда-то провалилось, ускользнуло из-под ног — и тут он обнаружил себя прислоненным к шершавому (ощущалось лопатками даже сквозь свитер) стволу. Вспыхнул мутный огонек — жилистый щелкнул зажигалкой. 69

▪ Виталий Каплан ▪ — Вот, физик, — начал он, — это у нас эксперимент будет. Насколько сильно любит тебя твой Бог. Давайте, пацаны, принайтуйте его. Собственным же ремешком. Тут же грубые руки скользнули ему под свитер, деловито завозились. Резкое движение — и брюки ослабли, хотя и держались кое-как на тощих бедрах. А запястья, захлестнутые ремнем, завели за спину и рванули вверх. — Во, — одобрил жилистый, — и к стволу. Хороший ремешок, крепкий. Медведя выдержит. — Ноги бы еще, — озабоченно заметил тот, что всю дорогу горбился на переднем сиденье. — Да хрен с ними! — Жилистый махнул рукой с зажигалкой, и рыжий огонек прочертил в темном воздухе дугу. — Пускай попляшет. Никуда не денется. Накатила дурнота, радужное мелькание перед глазами усилилось. Но что странно — не ощущался мороз. То есть это пока, понимал Михаил Николаевич. Потом схлынет возбуждение и холод возьмет свое. Если только раньше не случится чего похуже. Внутри было горько. Ничего не осталось от рождественской радости. Разбилась, как 70

▪ Звездою учахуся ▪ хрупкая елочная игрушка. Дзинькнула на паркетном полу, и сейчас же заревел Димка, захлопотала над ним Люся… Конечно, он вновь и вновь читал Иисусову молитву, но чувствовал — без толку. А ведь что-то такое кольнуло душу, едва сел в гостеприимный джип. Бежать надо было, бежать без оглядки… Хм… С его-то сердцем. Он ведь и до метро добежать не успел. Господи, Иисусе Христе, ну сделай же Ты хоть что-нибудь! Воссия мирови свет разума! Было темно и глухо. Три черных тени кривлялись перед ним на снегу. Подпрыгивали, отгоняя подбирающийся холод, их обладатели. — Ну так вот, физик… — Жилистый поднес ему зажигалку почти к глазам. — Типа богословский эксперимент. Спасет тебя твой Христос или как? Ты не бойся, мы тебя гвоздями прибивать не будем, нету гвоздей. Так повиси. А мы поедем. Ты же веришь в Него? Ты ж Его любишь? Ну, вот Он тебя и выручит. Уж не знаю как. Типа там огненная колесница или ангелы… как там у вас полагается? А если нет… значит, и Бога никакого нет, значит, фигня. Зато послужишь науке. Ты ж ученый, да? 71

▪ Виталий Каплан ▪ Раздалось невнятное бульканье. Михаил Николаевич непроизвольно скосил глаза. Один из парней согнулся пополам и деловито, с чувством блевал на синевато-черный снег. — Ребята… — Слова замерзали в горле, слова были тусклыми и шершавыми. — Ну зачем вы так? Ну ладно, ну не верите вы в Бога, но хоть что-то же должно у вас быть? Ну не по-людски же. Замерзну же! У меня жена-инвалид, пропадет без меня… — А как же Бог? — вкрадчиво возразил жилистый. — Ты ж сам языком болтал, типа все во власти Божьей. Типа или Он тебя выручит, или это тебе неполезно. Так? Ну вот пускай Он и решает. Мы тут, выходит, и ни при чем. Звиняй, физик. Михаил Николаевич не нашелся, что ответить. Марина так и не легла… и не ляжет… Телефон не работает… А его нет и нет. Разве что соседка заскочит? Если, конечно, Марина сумеет ей открыть. Если раньше не случится приступ… Господи, ну за что же, за что?! Если бы он молчал! Если бы не поучал столь самоуверенно этих новых людей, хозяев жизни… Нет же, проповедовать начал… 72

▪ Звездою учахуся ▪ И если бы тогда… двадцать лет назад… Гордыня, все та же липкая, проникающая во все поры гордыня. — Ребята… — просипел он. — Ну пожалейте…. отпустите… — Это легко. — Жилистый, наверное, опять улыбался, но зажигалку он уже погасил, и в нахлынувшей тьме не было видно. — Ты вот только признай, что никакого такого Бога нет и не было, что фигня это, сказки для лохов. И мы тебя тут же в теплую машину, и прямо до родного подъезда. И бабла отслюним, за моральный ущерб. Ну как, физик? А как физик? Что делать-то? Господи! Ну подскажи! Марина же… Одна же… А потом покаяться. Все честно рассказать отцу Александру. Сто поклонов в день, целый год. Ежедневно Акафист Иисусу Сладчайшему… Господь милосерд… «Не согрешишь — не покаешься, не покаешься — не спасешься…» Такой вот маневр… Проще надо быть. Ближе к реальности. Разбился елочный шарик — плевать, новый купим. А маленький Димка рыдал, в ужасе глядя на золотистые осколки… Рыдал так, будто разбилась вся жизнь, и не собрать уже, не склеить, не купить. 73

▪ Виталий Каплан ▪ — Нет, — вылетело из заиндевевших губ. — Уходите, ребята. Он понимал, глядя на удаляющиеся тени, что надо бы сейчас молиться за эти заблудшие души. «Ибо не ведают, что творят». Но не получалось — мешал холод. Ослепительный, равнодушный холод. Такой же равнодушный, как высокие звезды. «В нем бо звездам служащие… звездою учахуся…» Не согревал рождественский тропарь, и небо с каждой минутой становилось все темнее. Хотя куда уж дальше? 4 — Ну и что теперь? — буркнул Костыль, не отрывая взгляда от заметенного шоссе. Машин на трассе почти не встречалось, можно было гнать от души, но как-то не хотелось сейчас скорости. — А чего? — хмыкнул сзади Репей. — Место там глухое, до утра никто не появится. На нас не покатят. Первый раз замуж, что ли? Никто копать не будет, он тебе что — депутат? Телезвезда? Даже, прикинь, не журналюга, препод занюханный. Кому он на фиг сдался? 74

▪ Звездою учахуся ▪ — Классно прикололись, — подал булькающий голос Шуряк. Похоже, там, в скверике, из него не все содержимое вытекло. Как бы не продолжил… Впрочем, пусть об этом у Репья голова болит, его же тачка. Тоже вот, сколько понтов было! А ведь и десятилетней давности, и латанная сто раз… Зато «чероки», зато как у больших… — Не, — наставительно заявил Репей, — это круче. Это настоящий эксперимент. Как в лучших лабораториях Оксфорда! Слова-то какие знает! Впрочем, Репей всегда любил под солидного косить. Газеты даже читал под настроение. Вслух, с интонациями. — Слышь, Костыль, дай сюда прикид этого нашего физика. Учительская тряпка валялась на переднем сиденье, где ее и бросили, когда вытащили лоха из машины. — Ну и стыдоба! — прокомментировал Репей, принимая потертую, а местами и аккуратно заштопанную куртку. — Совсем дядя опустился. — Так он же не пацан, он же лох! — внес поправку Шуряк. 75

▪ Виталий Каплан ▪ — Это верно. Ну-ка, поглядим, что там… О! Бабло, однако… Крутое бабло, сорок рэ и еще копейками. Ксива… Во, блин, паспорт еще советский, не обменял. — Такой на фиг никому не нужен, — заметил Костыль. — Не толкнуть. Обмен-то вроде уж закончился. Типа пролетел дядя. — Не… — Голос Репья сделался вдруг торжественным, точно ему доверили произносить первый тост на юбилее Сан Палыча. — Не фиг мелочиться. Я ж говорю — эксперимент. Вернемся с дачи, пробьем по паспорту его данные, через недельку посмотрим. Если типа значится мертвым или бесследно пропавшим, значит, не спас его Бог. Значит, ничего и нет. Пусто там. — А если жив-здоров? — зачем-то хмыкнул Костыль, тут же укорив себя за болтливость. Пока с Репья не слетел кураж, возражать не стоило. Это как с гранатой играться. — Да не зуди! — миролюбиво осклабился тот. — Сдохнет, куда денется? На вот, — вытянул он вперед руку. — Сунь ксиву в бардачок. Дома уж позырим. Промелькнул Лосиный Остров, вскоре вылетели на светлый от многочисленных 76

▪ Звездою учахуся ▪ фонарей проспект Мира, а там уже пересекли кольцо и понеслись по заснеженной Ярославке. Оставалось не так уж много, дача Репья была близ Клязьмы. Снаружи явно похолодало. Небо стряхнуло с себя остатки облаков, и в переднее стекло ввинчивались острые звездные лучики. В городе таких ярких звезд не бывает. А тут — прям как в планетарии, почему-то подумал Костыль. В планетарии он был лишь однажды, с папой. В тот последний год… Ничего он, пятилетний, не запомнил, кроме удивительно ярких разноцветных звездочек, медленно крутившихся по черному ненастоящему небу под тягучую музыку. А потом сделали рассвет, и на улице папа купил мороженое. Самое сладкое мороженое в мире. И цвела сирень, и ничто не предвещало ни рыжеусого дяди Коли, которого потом заставляли называть папой, ни лихорадочного блеска мамкиных глаз, ни спешного переезда в Тамбов. Как же потом его доставала эта дурацкая песенка! «Мальчик хочет в Тамбов». Не хотел туда мальчик. Мерзкий городишко. Чем дальше, тем хуже там было. Ясен пень, после армии он и не стал туда возвращаться. К кому? Мамки 77

▪ Виталий Каплан ▪ уже не было, а дядя Коля… С каким наслаждением он тогда его напинал! Наслаждение, правда, быстро схлынуло, и за ним открылась сосущая пустота. Потому и перебрался в Москву, послушал Мумрика. Хотя в Москве тоже сперва никаких зацепок не было. Но повезло, люди его заметили, приставили к делу… — Слышь, Костыль? — вклинился в его мысли Шуряк. — Ты это… тормозни. Облегчиться бы… Мутит меня. — Точно! — добавил Репей. — Мне тоже отлить хотца. Костыль послушно сбавил скорость. Вот и место подходящее нашлось — лесополоса почти вплотную примыкала к шоссе, отделенная от него лишь узкой полоской снега. Разом хлопнули задние дверцы, страждущие товарищи выбрались на природу. Составить им, что ли, компанию? Не тянуло. Вылезать на мороз, из теплого-то салона, топать, по колено проваливаясь в снег, — нет уж, как в анекдоте про поручика Ржевского. Благодарю покорно-с. Костыль, конечно, не стал глушить мотор, на таком-то холоде. Фигня расходы, бензина почти полный бак. 78

▪ Звездою учахуся ▪ Две темные фигуры скучно топтались у кромки деревьев, под светом фар. Долго они там колбаситься будут? От нечего делать Костыль вынул из бардачка краснокожую паспортину давешнего физика. Экспериментального, блин, кролика. Так-так… Первая страница. Фотографии… Двадцать пять лет, потом сорок пять… Костылю показалось, что в салоне выключилась печка. Та-ак… Фамилия, имя, отчество. Прописка. Брак… Первый штамп… второй… Дети… Ему приходилось получать в лоб — крепко, без дураков. Обволакивает тебя звенящей пленкой, и, когда поднимаешься с земли, мир кажется ненастоящим. Но вот чтобы так… Так еще не случалось. Сердце… Он знал, конечно, что есть у него в организме такая штучка… но раньше ее не протыкало насквозь ледяной иглой… Костылев Михаил Николаевич, сорок девятого г. р., состоял в браке с гражданкой Сергеевой Людмилой Викторовной, разведен… Зарегистрирован брак с гражданкой Ольшевской Мариной Аркадьевной… уже десять лет, 79

▪ Виталий Каплан ▪ как зарегистрирован… Дети… Костылев Дмитрий Михайлович, восьмидесятого года рождения… Та-ак… В шестнадцать лет, когда пришла пора получать паспорт, мамка все зудела, чтобы он взял ее фамилию. «Папа давно умер, ему без разницы. А мне приятно будет, продолжишь род…» Но он уже слишком привык откликаться на Костыля. А можно было и не читать ничего — хватило и фоток. Живого, постаревшего, в дурацких очках — не узнал, а на фотках — сразу. Спустя семнадцать лет… И эти семнадцать лет разом булькнули в какую-то узкую черную дыру. — Бли-ин… — сдавленно просипел он. Впрочем, руки оказались умнее головы. Резко вдавив педаль газа, он развернул машину, вырулил на пустынную встречную полосу. Еще можно успеть! Ну сколько прошло? Не больше же получаса! В боковом зеркальце он увидел две смешные, суматошно машущие фигурки. Плевать! Он погнал. Здесь, на трассе, можно и сто пятьдесят выжать… да и в городе… в такую-то ночь… в Рождество… 80

▪ Звездою учахуся ▪ «Папа, ну продержись, я быстро! — На глаза наворачивались давно забытые слезы. — Господи! Значит, Ты и вправду есть? Ну помоги ему… мне… нам…» Впереди, во все небо, пылали звезды. Казалось, от каждой из них протянулись невидимые ниточки, и не бензиновый двигатель гнал машину, а именно притяжение этих тонких лучей. Синие, оранжевые, зеленые… будто на той первой в его жизни елке… Но шарики больше не упадут, не разлетятся мертвыми осколками. Если только он сам… Но он поймет как, он научится. Научится этой детской, этой звездной правде. Только бы не опоздать! И он ничуть не удивился, когда звезды вдруг разрослись, превратившись в маленькое золотое солнце. Хотя, может, это получилось просто из-за слез.

МИРО С Л А В БА К УЛИН (р од. 19 67)

Сын Божий рождается, славьте! Рождественские истории

▪

овоначальный Сергей Новиков узнал от священника отца Артемия, что начинается Рождественский пост, и решил поститься. Как он постится, можно было увидеть по тому, что теща его Вера Николаевна перестала ходить к ним в гости, а кот Барсик еле таскал свое худющее тело. На исповеди отец Артемий заметил Сергею, что «блажен, кто и скоты милует». После чего Сергей стал кормить Барсика сметаной и колбасою, а на недоуменные взгляды жены ответил: «Да батюшка сказал, что блажен, кто коты милует. Пусть ест». 82

▪ Сын Божий рождается, славьте! ▪ ▪

Андрей Жиляев тоже решил поститься. Он говорил о посте своим сослуживцам, с возмущением смотрел на работниц общепита, когда они в столовой подкладывали ему в тарелку котлету по-волжски. Обзванивал своих друзей и предлагал им поститься, хотя бы в качестве диеты. Пытался даже несколько дней не пить воды. Но за два дня до Рождества на работе напился вдрызг водки со своим другом Вадимом по случаю рождения у того сына Степки. Напился и так затосковал, что не пошел на праздничную Литургию, да и вовсе перестал поститься, говоря, что духовную жизнь нужно начинать постепенно.

▪

Гене Андриянову батюшка посоветовал не смотреть в пост телевизор, «чтобы не иметь суетных мыслей». И Гена решил смотреть только новости, чтобы быть в курсе дел, что там в мире творится. В субботу с ним случилась истерика, когда он посмотрел рекламу йогурта. Он бегал по дому и вопил к жене и на небо: «Нет, вы мне скажите, где, где у святых 83

▪ Мирослав Бакулин ▪ отцов написано, что в пост йогурт употреблять нельзя?» Назавтра он пошел к батюшке и, ссылаясь на то, что у него недолеченный гастрит, выпросил себе благословение поститься с молочком и кефиром. И йогуртом, конечно.

▪

А Пётр Качинок был качком. Он ел искусственные белки и качал трицепс. В ответ на вопросы своего друга Сережи Новикова, почему он не постится, он любил говорить: — Вот ты мне скажи: что хуже — гордыня или чревоугодие? — Конечно, гордыня. — Вот видишь, а если я начну поститься, то немедленно возгоржусь. — И добавлял: — А вот ты знаешь, какой продукт самый постный? — Какой? — Пельмени! — Почему? — А потому, что съешь грамм семьсот пельменей, так после них часов шесть есть вообще не хочется.

▪ Сын Божий рождается, славьте! ▪ ▪

Студентка Аня Никифорова перед постом прибиралась в холодильнике и нашла две пачки сливочного масла. «Не пропадать же добру, — подумала Аня, — а то за пост масло может испортиться». И чтобы масло не испортилось, она его съела. Все. И этим же вечером на «скорой» попала в больницу.

▪

Преподаватель Николай Андреевич узнал, что новый его сосед по лестничной площадке — диакон отец Василий. Он зашел познакомиться, и они проговорили о духовной жизни до полуночи. Николай Андреевич решил, что пришло время заняться своей духовной жизнью. Две недели он постился. Однажды по дороге на работу он побежал за уходящим от остановки автобусом. Поймал себя на мысли, что бежится ему как-то удивительно легко и на душе весело, как в детстве. И постоянно улыбался, чувствовал прилив жизненных сил. На работе убеждал коллег, чтобы и они постились, потому что у них откроются «верхние чакры» и они смогут наполниться космической 85

▪ Мирослав Бакулин ▪ энергетикой. Слыша такие разговоры, отец Василий укоризненно качал головой и замечал: «Ну вот, утром “паки и паки”, а вечером “каки и каки”!»

▪

Студентки Даша Петрова и Лена Колоколова страдали от невнимания парней и возрастных прыщей. Узнав от бородатого преподавателя по химии, что начался Рождественский пост, решили попоститься, чтобы очистить свой организм от шлаков и токсинов. За три недели поста прыщи пропали, щеки зарумянились, волосы перестали сечься на кончиках, и юноши стали особенно выделять их из числа сокурсниц. Подруги сходили в воскресенье в храм, где отец Артемий сказал им, что в посте главное — это духовное общение с Богом, и подарил по маленькому молитвослову. Девушки стали читать молитвы по утрам. За две недели до Рождества они впервые исповедались и причастились Святых Христовых Тайн. Лена на Рождество поехала в Тобольск и познакомилась там с рыжим семинаристом Ильей, а через год вышла за него замуж. Теперь он 86

▪ Сын Божий рождается, славьте! ▪ священник, а у Лены должен вот-вот родиться пятый ребенок. А Даша Петрова вышла за итальянца Антонио, и они вместе служат в христианской миссии в Марокко.

▪

На Рождество Нина Феодосьевна решила пойти вместе со своей «очень воцерковленной» подругой Таисией Михайловной на ночную Литургию. Народу в храме было множество, просто толчея. Особенно вызывающе вела себя молодежь: веселились, подпевали вместе с хором и ничего покаянного в их лицах не наблюдалось. — Безобразие, — сказала Нина Феодосьевна, — как много в храме посторонних людей! Студент Андрей Жиляев ей робко заметил: — В храме нет посторонних, здесь все свои. На что воцерковленная подруга Таисия Михайловна решительно осадила молодежь: — У Нины Феодосьевны сын умер, а вы тут стоите веселитесь… Ребята помолчали, и кто-то из них сказал: — Не расстраивайтесь, у Бога тоже Сын умер — и воскрес, и ваш сын воскреснет. 87

▪ Мирослав Бакулин ▪ ▪

На рождественской службе Коля Пыляев стоял и ликовал. Впереди от него стояли трое пьяных мужиков и тетенька, от них несло перегаром и куревом. А сбоку стояла совсем грязненькая бабушка, и от нее пахло мочой. Коля стоял и думал: вот среди таких людей и таких запахов пришел Спаситель призвать грешников к покаянию. Здесь мы стоим среди настоящих запахов жизни, чтобы благодарить Господа за Его рождение, распятие и воскресение, чтобы души наши обрели благоухание небесное. Он стоял и говорил про себя: «Господи, спаси и помилуй этих трех мужиков, тетеньку и бабушку, их же имена Ты знаешь, и спаси и помилуй и даруй им мирная и премирная Твоя благая».

▪

Бандиту Степе Арбузу ночью приснился Ангел, который его корил за то, что Степа поставил на бабло трех дальнобойщиков и не выставился на общак. Степа на Рождество пошел в храм и попросил в киоске самую большую свечку. Ему дали красивую, венчальную. Он пробрался через народ к подсвечнику, стоявшему перед Владимирской иконой Божией 88

▪ Сын Божий рождается, славьте! ▪ Матери. Поставил большую свечку, быстро и неловко перекрестился и исподлобья взглянул на икону. Божия Матерь прижимала к щеке Богомладенца Христа. Степа вспомнил интернат, свою любимую бабушку Тасю, забравшую его на каникулы, и как они с ней ждали первой звезды на Рождество, как бабушка шептала в темноте молитвы, как пахла ее старенькая покосившаяся изба. Тут в церкви громко запели, и Степа стал выбираться из храма. Некоторые бабушки старались толкнуть пробирающегося здоровяка локотком. «Вот бандюга, это ж сколько он народу поубивал», — подумала о нем очень воцерковленная Таисия Михайловна. А отец Артемий посмотрел ему в спину и подумал: «Господи, сколько же этому человеку пришлось пережить, чтобы прийти сегодня в храм!» А Ангел Божий шепнул милиционеру Константину Топышеву у дверей храма: «Надо уважать любое проявление веры у своих сограждан». Но Костя подумал, что это ему показалось.

▪

Бизнесмен Володя Топилин как раз перед Рождеством должен был отмечать свое 89

▪ Мирослав Бакулин ▪ сорокалетие. Не было у него ни жены, ни детей. А потому, что все некогда, — он мотался по рынкам и объектам, ночевал в поездах, питался одним «дошираком» и складывал прибыль в три разных тайника в своей однокомнатной хрущевке. Перед днем рождения ему стало грустно, жалко себя и свою безрадостную жизнь. Он взял из тайника девяносто тысяч долларов и купил себе подарок — новенький «мерседес» и джип «лендкрузер». Бандиты, которые пасли автосалон, очень быстро вычислили его адрес и пришли к нему вечером. На звонок Володя открыл дверь на цепочку и упал без чувств, получив по голове длинной арматуриной. Бандиты перерезали цепочку и добили Володю большим молотком. Тело его обнаружили только на четвертые сутки, когда смрад разложения пополз по подъезду. Милиционеры при обыске обнаружили не найденные бандитами несколько миллионов долларов. Диакон отец Василий, живший в соседнем доме, сказал: «Сказано: безумный! В сию ночь душу твою возьмут у тебя; кому же достанется то, что ты заготовил? Так бывает с тем, кто собирает сокровища для себя, а не в Бога богатеет» (Лк. 12: 20). 90

▪ Сын Божий рождается, славьте! ▪ ▪

Витя Гвоздин случайно встретился с Богом. Шел как-то зимним вечером из университета, хрустел снежком и вдруг подумал: «Господи, я не знаю Тебя. Столько разговоров вокруг Тебя, а я Тебя не знаю. Откройся мне». И через несколько дней он столкнулся с воскресшим Христом на вечернем богослужении в соседнем храме. Жизнь Вити изменилась. Он стал каждое воскресенье ходить в храм и вскоре нашел себе духовника — отца Артемия. Через год он впервые постился Рождественским постом. А в общежитии никто не постился. И вот, как раз в Новый год, когда вся общага стояла на ушах от выпитого и съеденного, Витя готовился к Причастию, читал каноны — началась строгая неделя поста. Поздно ночью в дверь его комнаты постучали. — Витька, открывай! Открывай, пойдем с нами! — слышались веселые, пьяные голоса. Витя встал с колен, с тоской посмотрел на свечу, горящую перед иконой, вздохнул: «Помолиться не дают». Подошел к двери и немного ее приоткрыл. 91

▪ Мирослав Бакулин ▪ — Ну что ты, давай выходи к нам! Новый год! Пойдем гулять, праздновать! — завопили сокурсники. — Я не могу с вами, я не один, — вдруг неожиданно для себя сказал Витя. — А! Не один, ну, ясно, — захохотали студенты, понимающе подмигивая: — Ну, давай, хорошо тебе развлечься. — И с хохотом удалились. Витя пошел молиться дальше. На исповеди он объяснял батюшке: — А что, я же не соврал, я ведь не один был — с Богом!

▪

Друг Вити, Костя Мячиков, крестился из-за несчастной любви. Влюбился в Ирку, а она в него не влюбилась. Он с горя взял академку и уехал на год домой, в родной город. Там он грустил и работал на заводе. Много думал о жизни и наконец крестился в Свято-Никольском храме у отца Петра. Через год он вернулся в университет, радовался жизни, и одного ему только не хватало — гитары. Шел он как-то вечером и стал молиться: «Господи, пошли мне гитару, очень хочу научиться 92

▪ Сын Божий рождается, славьте! ▪ играть на гитаре». Заходит в свой подъезд, поднимается по лестнице, и (о чудо!) на подоконнике лестничной клетки его этажа стоит гитара! Старенькая, с трещинкой на боку, без струн, но гитара! Радости не было предела. Костя почистил ее, отладил, натянул новые струны и играл теперь почти каждый вечер. На Рождественские каникулы он поехал домой, случайно в одном вагоне с ним ехал крестивший его отец Петр. Услышав историю про гитару, он заметил: — Это тебе искушение было, в пост играть на гитаре нехорошо!

▪

Диакон отец Василий заикался. Заикание он называл гугнивостью, но вспоминал, что и Моисей, великий пророк, был гугнив. Не заикался отец Василий, только когда пел. Но его все равно не очень понимали. Особенно приходские бабушки. Он пел: «Отложим всякое мирское попечение», они толковали, что нужно закупать печенье. Пелось: «Да исправится молитва моя, яко кадило пред Тобою», бабушки слезно каялись пред Богом, «яко крокодилы пред Тобою». Отец Василий пытался 93

▪ Мирослав Бакулин ▪ петь «Господи, помилуй» по-гречески: «Кирие елейсон», бабушки недоумевали: «Что это он — “полем-лесом, полем-лесом”?» Он читал им проповедь про христианские идеалы, они его расспрашивали, какие надо покупать одеяла. Отец диакон весьма скорбел о бабушках и называл их «христианками на оральной стадии развития», потому что они все время в храме что-то ели. Храм на Троицу украшали березками — они после службы разбирали веточки и съедали; на святительский день пол устилали ветками лиственницы — они собирали их после крестного хода и съедали; они съедали и рождественские елочки, и великопостные вербы. Но когда у отца Василия очень серьезно заболел маленький сынишка, они отмолили его у милосердого Господа простой и трогательной молитвой. (Ребенок, к удивлению врачей, выздоровел.)

▪

Рок-музыканта Олега Окунева двенадцать раз душили бесы. Душили ночью жестоко и страшно. Олег только-то и знал одну молитву — «Отче наш». Как только «они» приходили и начинали его душить, он начинал 94

▪ Сын Божий рождается, славьте! ▪ молиться, и «они» уходили. В благодарность за спасение он решил креститься. Но, усердно читая Евангелие, Олег пришел к выводу, что устройство современной Православной Церкви не соответствует учению Христа и ее нужно перестраивать. В беседах с батюшкой и прихожанами он с горячностью революционера искал правды. Поехал даже к известному старцу, чтобы посоветоваться с ним. В Лавре к старцу еще с пяти часов утра выстроилась большая очередь. Накрапывал дождь. Когда дошла очередь Олега, старец сам открыл дверь своей кельи и ласково позвал: — А, Олег, здравствуй, проходи, только не разувайся. «Откуда он имя мое знает?» — подумал Олег и стал расшнуровывать свои высокие рок-н-рольные «гриндерсы». — Ну что вы, батюшка, на улице-то грязно, я у вас наслежу. — Ничего, ничего, — сказал старец, — не надо, не снимай, так проходи. Олег все-таки сорвал с себя ботинки и на цыпочках вошел в крошечную и тесную келью монаха. Тот присел на маленький стульчик и жестом пригласил присесть и Олега. 95

▪ Мирослав Бакулин ▪ Помолчали. — Ну что, — начал старец, — станешь ли меня слушать, если буду говорить тебе? — Стану, батюшка, конечно стану. — Не знаю, станешь ли, больно горделив. — Почему горделив? — Да ведь я тебе говорил, чтобы ты ботинки-то не снимал, а ты не послушал. А буду говорить тебе о жизни духовной, будешь ли слушать? Они проговорили минут десять, но Олегу показалось, что целый день. Он шел на вокзал и нес в душе слова старца: «Не Церковь менять надо, а свое сердце».

▪

Соседку Нины Прокопьевны, многострадальную Валю, вот уже пятнадцатый год мучил ее муж-пропойца Геныч. Геныч пропил дома все. Он обменивал вещи на одеколон и стеклоочиститель. Он воровал у дочки Оленьки учебники и пропивал их. Он потерял всякое человеческое лицо и сутками валялся на грязном матрасе в своей комнате. После очередного угара он чуть совсем не потерял зрение и уже еле передвигался на ногах. 96

▪ Сын Божий рождается, славьте! ▪ Валя, несмотря на уговоры соседок, не бросала Геныча, молилась о нем, плакала и иногда выводила его на улицу, привязывая к себе веревочкой. Так они и ходили вдвоем — на веревочке. Рождественским постом Валя прочитала в церковном календаре, что как раз в новогодние праздники Церковь отмечает память святого Вонифатия Милостивого, небесного покровителя всех страдающих от пьянства. «Как это, — удивилась она, — людям не страшно пить вино в Новый год, заливать вином память святого избавителя от пьянства?» У нее самой дома праздником и не пахло — у Геныча опять был запой. В новогоднюю ночь она привязала мужа на веревочку, отправились в храм. На улице там и сям взрывались хлопушки и петарды, сияли новогодние огни. Пьяный Геныч не понимал, куда тащит его жена, но смиренно плелся на веревочке. В храме уже читали Шестопсалмие, когда отец Артемий вздрогнул от громкого вскрика и повернулся. В проеме притвора стояла женщина, в глазах ее блестели слезы, а позади, опустив голову, стоял совсем пьяный мужик. — Господи! — закричала женщина так, что читавший псаломщик умолк. — Милосердый 97

▪ Мирослав Бакулин ▪ Господи! Да избавь Ты этого пропойцу от пьянства! Пожалуйста! Пожалуйста, я Тебя прошу… Женщина зарыдала, махнула рукой на зашикавших на нее старушек и пошла к выходу. За ней поплелся привязанный веревочкой муж. Геныча напугали крики жены, он почти протрезвел. Но все-таки он ухитрился улизнуть из квартиры и пошел к соседу Сашке, у которого «было». Сашка налил ему «беленькой», и они хотели было выпить, но у Геныча водка в рот не лезла. Она лилась мимо, жгла горло, но внутрь идти не хотела. И так и эдак, ну никак. «Баба меня сглазила», — решил Геныч. Но водка не пошла ни на утро, ни на следующий день. Она вообще не пошла. Геныч перестал пить. Они с Валей теперь каждый Новый год молятся у иконы Вонифатия Милостивого. Валя и не знала, какой у нее мужик хороший да хозяйственный.

▪

Николай Злобин был очень умный. Он читал Ницше и Хайдеггера, слушал «Рамштайн» 98

▪ Сын Божий рождается, славьте! ▪ и «Металлику». Поэтому он смеялся над своим сокурсником Витей Гвоздиным, что тот ходит в церковь, и обзывал его «аллилуйщиком». Особенно яростно осуждал он пост, потому что он казался ему верхом глупости: — Что у вас за Бог, если он требует от вас чего-то не есть? — Пост нужен не Богу, а нам, — объяснял Виктор, — даже печку, которой обогревают дом, нужно остудить и очистить от золы и пепла. Так и пост — это время очищения и молитвы. — Аллилуйщики несчастные, дурите людям голову, — смеялся Колька. — Смотри, Коля, сказано: не хочешь поститься добровольно, будешь поститься недобровольно, — заметил Виктор и больше уже на споры о посте не поддавался. А Колька из-за своей нервозности еще на первом курсе заболел гастритом, а к третьему у него развилась язва. Врачи запретили ему есть и острое, и соленое, и жареное — почти все. Теперь он питался только протертыми овощами и иногда, когда боли были невыносимы, прямо из ампулы пил обезболивающий беластезин. 99

▪ Мирослав Бакулин ▪ Когда в очередной раз Колька захотел посмеяться над «аллилуйщиком» Витей, тот ему заметил: — Видишь, Коля, я-то пощусь только в посты, а ты теперь постишься все время. Коля замолчал и задумался, он был умный.

▪

Олег Николаевич стоял в небольшом хлебном магазине, а перед ним в очереди — мальчик. Мальчик держал в ладони монетки. Мама отправила его купить хлеба. Когда настала его очередь, он протянул монетки продавщице и сказал: — Мне булку хлеба. — Хлеб, дорогой, стоит десять рублей, а у тебя только восемь. Потерял, что ли? Олег Николаевич быстро нащупал в кармане двухрублевую монетку, желая помочь малышу. Но тот вдруг сказал: — Это ничего, я сейчас найду. И принялся ходить по магазинчику, ища два рубля. — Что значит «найду»? — возмутилась продавщица. — Да у нас каждые полчаса моют 100

▪ Сын Божий рождается, славьте! ▪ магазин, посмотри, какая нынче зимой грязища стоит. Откуда там деньги? — Я сейчас, сейчас. Мальчик вдруг наклонился и поднял грязную двухрублевую монетку. Вытер ее о свое пальтишко и протянул продавщице. Та посмотрела с удивлением на Олега Николаевича, потом на мальчика и подала ему хлеб. Когда мальчик ушел, продавщица сказала: — Этого быть не может, на полу не могло быть денег. На службе Олег Николаевич рассказывал о маленьком чуде, свидетелем которого стал. — Это Бог ответил на просьбу малыша, — говорил он Виктору Дмитриевичу. Тот парировал: — Я всю жизнь хотел купить машину, и что-то Бог меня не услышал. Так и остался безлошадным. — Нет, несомненно, этой монеты там не было до того, как мальчик начал искать, — упирался Олег Николаевич. Через полгода после этого случая он стоял в магазине и считал мелочь в кармане. У него было ровно девятнадцать рублей. А он хотел попить пивка, которое стоит двадцать рублей. 101

▪ Мирослав Бакулин ▪ Он уже решился взять пиво подешевле, как вдруг вспомнил мальчика из магазина, зажмурился и сказал про себя: «Вот бы попить пивка, Господи». Открыл глаза и посмотрел на пол перед собою. Между его ботинок на полу светилась рублевая монетка. Он поднял ее, купил бутылку и сказал: «Благодарю, Господи». Для всех, кроме него, это была абсолютная случайность.

▪

Оля Петрова сильно заболела. Врачи измучили ее уколами, процедурами и невниманием. Полгода она не ходила на учебу, мама все время плакала, бабушка ожидала самого страшного развития болезни. К рождественским праздникам болезнь наложилась на отчаянье и даже уныние. У Оли болели и душа, и тело. Все казалось ужасным. Каждый раз, по дороге в больницу, в автобусе, она позволяла себе небольшую игру с автобусными билетами. Нет, она не искала счастливого билетика. Просто однажды священник отец Артемий на ее вопрос, какое число для христианина самое счастливое, подумав, сказал: 102

▪ Сын Божий рождается, славьте! ▪ — Число «восемь» — число восьмого дня творения, число бесконечного Царства Христова. Оля ждала этой восьмерки, которая согревала ее надеждой. Иногда она была в билетике, иногда — нет. Когда восьмерка была — все удавалось, словно бы небесная канцелярия говорила: «Все будет в порядке, не беспокойся». Когда восьмерка отсутствовала, то небо было пасмурней, погода — холодней, и Оля готовилась к тому, что снова станет хуже. Однажды она отправилась на консилиум, который должен был решить ее судьбу: делать операцию или нет. Она села в автобус, купила билет и зажала его в ладони, боясь посмотреть на комбинацию цифр и не найти там восьмерки. Тихо и медленно про себя произнесла: «Пожалуйста, только сегодня, только один раз. Хотя бы лучик надежды, хотя бы немного утешения. Я буду терпеть и надеяться. Пожалуйста». Она разжала ладошку и посмотрела на билетик. Там стоял номер 421502. Никакой восьмерки. По телу пробежала судорога, которая сопровождает отчаянье. Несколько минут она ехала в автобусе, но проносившаяся за окном 103

▪ Мирослав Бакулин ▪ жизнь не вызывала в ней ни капли интереса. Все было пусто, все было наполнено небытием. Страдание, казалось, заполнило Олину душу до отказа. Она снова поднесла к лицу глупую бумажку и вдруг отчетливо увидела две вещи: во-первых, это был счастливый билетик, потому что сумма правых трех цифр равнялась сумме трех левых. А во-вторых, она увидела еще одну большую цифру: на всех билетах стояло: «Цена 8 рублей». Оля несколько оторопела от своей глупости. Господь не только сегодня ответил на ее глупую игру, Он отвечал всегда. Казалось, Он сказал ей: «Если ты ищешь надежды в виде восьмерки, то она есть на каждом билете, а в ответ на твою просьбу тебе дали счастливый билетик, если для тебя это так важно». Прямо в автобусе Оля рассмеялась, таким ничтожным ей показалось ее уныние, отчаяние и страдание. Все будет не просто хорошо, все будет просто замечательно!

▪

Геннадий и Марина Летягины познакомились уже очень поздно. Оба они были преподавателями на разных кафедрах в одном вузе. 104

▪ Сын Божий рождается, славьте! ▪ Поженились, но детей завести все как-то не получалось, хотя они очень хотели. Стали ходить в храм, поститься, вместе читали утреннее и вечернее правила. Прошло еще три года, оба защитили кандидатские диссертации. Но долгожданная беременность так и не наступала. Марина стала раздражительной, она во всем винила Гену. Скоро решила пожаловаться на него их семейному духовнику отцу Артемию, она называла мужа пьяницей и лентяем. Тот выслушал ее обиды и напомнил: — Да ведь вы, Марина, на Таинстве венчания Богу давали обет послушания мужу. А вы на него жалуетесь. Женщины выходят за-муж, а не на-муж. Нехорошо. Однажды, когда отец Артемий был в паломнической поездке с детьми из приходской воскресной школы, Марина, увидев на приходе замещающего его отца Марка, решила пожаловаться на мужа ему. К ее радости, отец Марк вызвал к себе Гену и наложил на него епитимью на три месяца. — Не пить вина и не обижать жену! — прибавил священник. На следующий день у Гены был день рождения. Друзья пришли с подарками, но Гена 105

▪ Мирослав Бакулин ▪ был хмурым и неприветливым. В ответ на просьбы выпить с друзьями он отнекивался, говорил, что болит живот. Это был самый ужасный в его жизни день рождения. Три месяца он нес епитимью, очень страдал от невозможности причаститься. В семье отношения стали натянутыми, все шло к разводу. В конце концов Геннадий и Марина решили пойти к отцу Артемию. Они стояли перед ним, и каждый обвинял супруга во всех смертных грехах. Батюшка долго слушал их, улыбался и шевелил неслышно губами (видимо, молился), а потом вдруг весело сказал: — Благословляю тому первому мириться, кто в семье самый умный. Гена и Марина помолчали. Потом Гена сказал: — Я тебе все прощаю. Марина сказала: — А чего это ты — первый? Это я тебя прощаю! Отец Артемий посмотрел на Марину строго и напомнил: — Замуж, а не на-муж. — Прости, — осеклась Марина. 106

▪ Сын Божий рождается, славьте! ▪ Летом они съездили к мощам преподобного Александра Свирского, и ровно через год у них родился Никитка.

▪

Рождественским постом Витя Шешуков поехал в Свято-Троицкую Лавру к мощам преподобного Сергия Радонежского. С ним напросился его друг Сашка Петров. Когда они приехали в Сергиев Посад, Сашка вел себя как ребенок. Он обо всем расспрашивал, все было ему интересно. Он замолк, только когда они вступили под своды древнего Троицкого храма. Помолились преподобному Сергию. Сашка даже трижды приложился к мощам. Его просто распирало от радости. — Слушай, — обратился он к Вите, — а о чем здесь молиться-то надо? Что говорить-то? — Чего хочешь, об том и проси, — меланхолично заметил уставший Виктор. Саша повернулся к раке преподобного, постоял, а потом, словно герой русской сказки, произнес: — Преподобне отче Сергие, дай мне то, чего у меня нет, но что мне нужно. 107

▪ Мирослав Бакулин ▪ Ровно через год в этот же день его жена родила ему сына. Вот радость-то была после двух дочек! Назвали, естественно, Сергеем.

▪

Отец Марк отслужил у раки Святителя молебен. Он очень устал сегодня, его измотала бесконечная езда по требам, он не выспался, потому что маленький сын кричал ночью — у него резались зубы. Он думал только о диване в ризничной — полежать и отдохнуть. Но ему еще предстояло пройти через храм, благословляя многочисленных старушек, которые, казалось, не исчезали отсюда никогда. Как назло, к нему подошла сухонькая старушка, естественно с глупым вопросом: — Как лучше попрощаться со Святителем? — Почему попрощаться? — Видите ли, батюшка, у меня прогрессирует катаракта на обоих глазах. Операции не помогли. В течение этого месяца, по словам врачей, я должна совсем потерять зрение. Поэтому я прощаюсь со всем, что еще могу видеть. Как мне лучше помолиться Святителю? 108

▪ Сын Божий рождается, славьте! ▪ Отец Марк помолчал. Потом, не то чтобы из глубокой веры, а так, скорей по привычке, посоветовал бабушке: — Вы прочитайте акафист да наберите маслица из лампадки у мощей. И каждый день мажьте глаза. Может, и поможет… Вздохнул, отвернулся и пошел, он и правда очень устал в этот день. Уходя, он слышал, как внучок слепнущей бабушки стал звонко, но коряво читать акафист. Через три недели он вошел в храм, и вдруг кто-то бросился к нему на шею: «Спасибо, спасибо, милый батюшка!» Он обнаружил рядом с собой плачущую от радости ту самую слепнущую бабушку. — Спасибо, родненький, спаситель вы мой! Что бы я без вас делала! — восклицала бабушка. — Да что случилось-то? — недоумевал отец Марк. — Да как же? Ведь вы мне благословили мазать глаза маслицем от лампады у мощей Святителя. Я стала мазать, и у меня вся катаракта пропала. Врачи отказываются верить! Спасибо, дорогой вы мой! — Ничего, ничего. По вере вашей будет вам. Благодарите Господа, — ответил отец Марк 109

▪ Мирослав Бакулин ▪ и с особым воодушевлением направился служить молебен. Усталости как не бывало. И всех их любил и любит Господь наш Иисус Христос, любит так, как не любили их матери, как они сами не умели любить себя. Ради них Он пришел на землю, стал Человеком, был распят и воскрес, и пребывает во все дни, ныне и присно и во веки веков.

Н АТА ЛЬ Я К ЛЮЧ А РЁ ВА

Юркино Рождество

том, что Кривовы спиваются, долгое время знал только их сын Юрка. Когда это началось, он ходил в первый класс. Поначалу Кривовы своей болезни стеснялись и пили исключительно вдвоем, запершись в прокуренной квартире. Примостившись за шторой на подоконнике, Юрка кое-как сам готовил уроки, рисовал закорючки в прописях, учил под гудение пьяных родителей стихи про «лес, точно терем расписной», клеил аппликации из цветной бумаги… Поэтому в школе никто ни о чем не догадывался. «Способности у Кривова, конечно, ниже средних. Но ничего, может, еще подтянется», — говорила на собраниях Юркина училка, рассеянно глядя на внимательные 111

▪ Наталья Ключарёва ▪ родительские лица и не зная, к которому из них обращается в данный момент. Тетя Алена Кривова, когда-то учившаяся в этой же школе, стыдливо горбилась за последней партой и прятала глаза. На людей — включая даже Юркиных одноклассников — она уже тогда стала смотреть виновато и слегка заискивающе, как на свое магазинное начальство: не почует ли кто запах перегара. Маленький Юрка выделялся из своих сверстников только тем, что никогда не спешил возвращаться домой. В любую погоду он стойко месил грязь на окрестных пустырях, мерил сапогами лужи, а если становилось совсем невмоготу — грелся в подвале, дрессируя бездомных кошек. Но и тут никто не заподозрил ничего неладного. В середине ноября у Юрки появился товарищ, деливший с ним одинокие прогулки по задворкам микрорайона. Это был его одноклассник Герка, который жил в соседнем подъезде. Герка отличался необузданной фантазией, вдохновенно врал по каждому поводу и, захлебываясь, выливал на молчаливого Юрку целые ушаты невероятных историй об инопланетянах, индейцах и призраках. 112

▪ Юркино Рождество ▪ Геркины родители в то время начали разводиться — с битьем посуды, криками и вызовами милиции. Так что и он не спешил из школы домой. Как ни старались Кривовы скрыться от чужих глаз, но скоро по двору поползли слухи, смешки и кривотолки. А когда Юрка перешел в пятый класс, позор окончательно вылез наружу, как грязная рубаха из штанов. Тетя Алена, уже превратившаяся в Кривиху, побито улыбаясь, побиралась у дверей гастронома, в котором больше не работала. А Кривой-батя спал в подъезде, свесившись головой со ступенек. Всегда почему-то этажом ниже своей квартиры, до которой ему не хватало сил добраться. Соседки подкармливали Юрку, заранее жалея завтрашнего детдомовца или колониста. Такие истории всегда заканчивались одинаково. У Герки дома тоже все было по-прежнему кувырком. Его родители то разъезжались, то опять съезжались, а то вовсе уезжали мириться на Байкал, оставляя сына одного в разоренной квартире, похожей на поле битвы мифических титанов. Герка брызгал себе на вихры мамкиными духами и, кашляя, курил 113

▪ Наталья Ключарёва ▪ отцовские папиросы: ему казалось, что так он становится немного ближе к родителям. За этим занятием его и застала железная леди микрорайона — инспекторша по делам несовершеннолетних Иванова, которую никто не знал по имени, но все, особенно дети, панически боялись. Накануне она нанесла угрожающий визит в соседний подъезд — к Кривовым. В первый день зимних каникул, пришедшийся на католическое Рождество, Юрка оказался в гастрономе вместе с родителями. Он пришел за хлебом, а они — за бутылкой к празднику. В винный отдел, где когда-то она сама покрикивала из-за прилавка на бестолковых колдырей *, Кривиха входить застеснялась, и они с Юркой молча топтались на крыльце, поджидая Кривого-батю. Стоять рядом с матерью Юрке было тяжело и стыдно. Он отошел в сторону, уткнулся в празднично украшенную витрину магазина — и вдруг провалился в другой мир, похожий на бесконечные сказки, которыми тешил его и себя отчаянный фантазер Герка. * Колдыри — алкоголики (прост.).

114

▪ Юркино Рождество ▪ Это была всего лишь маленькая искусственная елка. Серебристые иголки из фольги нежно подрагивали от сквозняка, отбрасывая едва уловимые блики на серую вату, изображавшую снег. На одной из веток качался крошечный колокольчик, покрытый аляповатой грубой позолотой. Юрке почудилось, что даже сквозь стекло он слышит его кроткий жалобный голосок. Он задохнулся от сокрушительного чувства, названия которому не знал. Ему почудилось, будто он бежит по волшебному лесу с серебряными деревьями. И изо всех сил старается в него поверить. Но горестный бубенчик плачет под самым сердцем, не давая забыть, что этому никогда не бывать… За спиной виновато скрипнул снег, и в витрине отразилось опухшее лицо Кривихи. — Елку хочешь, сынок? — надтреснутым голосом спросила она, и в горле у нее булькнули близкие пьяные слезы. — Купим. Завтра купим, не реви только. Юрка зажмурился, сжался и — последним невероятным усилием — поверил. — Такую же? — уточнил он, дыша в шарф, чтобы не чувствовать материнского перегара. 115

▪ Наталья Ключарёва ▪ — Обещаю, — соврала Кривиха и, отвернувшись, неслышно заплакала. Но прошел день, два, прогремел ракетами и пробками от шампанского Новый год, а Кривиха про елку так и не вспомнила. Юрка, никогда ничего не просивший у родителей, изменил своему обыкновению и деликатно намекнул на невыполненное обещание. — Спиногрыз! Захребетник! — тут же, будто ждал, раскричался Кривой-батя. — Только и знает: дай да подай! В доме выпить нечего, а он елку затребовал! Видали! Кривиха бессмысленно улыбалась, хлопала густо накрашенными ресницами и тыкала погнутой вилкой мимо пустой тарелки. В сочельник Кривовы, не просыхавшие с католического Рождества, послали Юрку в дальний круглосуточный ларек, дойти до которого сами уже не могли. Он вернулся через полчаса, продрогший до костей в своем демисезонном пальтишке. Попытался отпереть дверь и обнаружил, что она закрыта изнутри на задвижку. Юрка звонил, стучал, кричал, кидал в окно снежками — все было бесполезно: родители спали мертвецким сном. В замочную скважину был слышен надсадный храп Кривого-бати. 116

▪ Юркино Рождество ▪ Сначала Юрка сидел на подоконнике в подъезде, глядя на кипящий под фонарем снег. Но когда на площадке стали собираться сердобольные соседки, костерившие «поганых алкашей» и наперебой зазывавшие его к себе, Юрка вскочил и выбежал на улицу. «Наверно, у Герки заночует», — хором решили старушки и, успокоенные, разошлись по теплым квартирам. Но Герку на все каникулы забрала к себе бабушка с Кубани, а его родители выясняли отношения на лыжной турбазе далеко в горах. Никто никогда не узнал, где провел эту ночь, бывшую, как всегда на Рождество, звездной и морозной, молчаливый пятиклассник Юрка Кривов в демисезонном пальто с оторванными пуговицами. Наутро Кривиха, сотрясаемая крупной дрожью, дежурила у подъезда, спрашивая всех входивших и выходивших, не знают ли они, куда подевался ее Юрка, и по привычке стреляя мелочь. Потом на крыльцо осторожно выступил Кривой-батя, и они, трогательно поддерживая друг друга на скользкой тропинке, отправились в соседний двор, к родственникам-алкоголикам, у которых 117

▪ Наталья Ключарёва ▪ надеялись если не найти сына, то хотя бы похмелиться. Чуть позже появился и Юрка. Он отпер дверь своим ключом, швырнул в угол пальто и шапку. Пошарил в чулане, на антресолях и, не обнаружив ничего, постучал к дяде Леше, инвалиду из квартиры напротив. — Струмент нужен? Замок менять? — обрадовался дядя Леша. — Молодец! А то папаня собутыльникам ключи раздал — не дом, а проходной двор! Да, что говорить, повезло тебе, парень, с предками. — Не ваше дело! — вдруг огрызнулся Юрка и, как потом уверял дядя Леша, даже клацнул зубами, будто волчонок. Дядя Леша попятился и поспешил закрыть за собой дверь, бормоча под нос: — Ну и молодежь пошла — химическая! Атомная! Слова не скажи — взрываются! Ишь ты, бешеная сопля! Песье семя! Оборотень! До вечера Юрка упорно ковырялся с замком. Дядя Леша наблюдал за ним в глазок и злорадствовал, видя, что наглый малец делает «все неправильно». Однако неведомо как Юрка справился, хмуро вернул дяде Леше «струмент» и закрылся на все обороты. 118

▪ Юркино Рождество ▪ Вскоре явились Кривовы. Они долго царапали новый замок ключом и вполголоса обзывали друг друга «забулдыгами», думая, что именно из-за дрожи в руках не могут попасть в скважину. Дядя Леша и оповещенная им соседка баба Фая, каждый в своей квартире, приникли к глазкам, оставив ради такого зрелища: один — футбольный матч, а другая — любимый сериал. Нетерпеливая баба Фая уже собиралась выйти и объяснить тугодумам Кривовым, в чем загвоздка, как Юрка глухо сказал из-за двери: — Даже не пытайтесь — замок новый. Баба Фая внутренне ахнула. Дядя Леша в волнении почесал живот под майкой. — Так ты дома, стервец! — минуту подумав, сообразил Кривой-батя. — Живо отпирай! — Не открою, — ответил Юркин голос. Кривой бушевал добрый час. Так что даже баба Фая заскучала и отправилась глотнуть чайку да краем глаза глянуть в телевизор. Дядя Леша еще раньше присел на табуретку у двери и незаметно закемарил. Когда баба Фая вернулась на свой наблюдательный пункт, то увидела, что выдохшийся сосед мрачно курит в углу, а переговоры ведет уже Кривиха. 119

▪ Наталья Ключарёва ▪ — Что же, сынок, нам на улице ночевать? — плаксиво спрашивала она, прижимаясь лбом к двери. — Я вчера ночевал, — отвечал с той стороны неумолимый Юрка, — и ничего. — Так не пустишь, что ли? — недоумевала Кривиха. — Из дома гонишь? — Не пущу. Вы квартиру пропьете. — Не позорь ты нас! Открой! — Сами себя опозорили — дальше некуда! «Ну, времена! От горшка два вершка — а вон как с родителями разговаривает!» — изумилась баба Фая и даже посочувствовала своим беспутным соседям: от такого непочтения кто угодно запьет. Тем временем Кривовы наконец осознали, что домой им сегодня не попасть, плюнули, покрыли сына площадными словами и ушли ночевать к родственникам. Вернувшись с каникул, Герка нутром почуял всеобщую взбудораженность. Разряды сильного скандала висели в воздухе, и, казалось, даже волосы от них электризовались и вставали дыбом, а ладони, намагнитившись, липли одна к другой. 120

▪ Юркино Рождество ▪ Герка моментально уловил, что в центре этого напряжения находится Юрка. И, еще не зная толком, что произошло, суеверно отсел за другую парту. На перемене, столкнувшись с Юркой нос к носу, он отвернулся и, насвистывая, принялся с интересом изучать прошлогоднюю стенгазету. Он не мог объяснить, в чем дело. Это было инстинктивное истерическое желание никак не соприкасаться с тем болезненным, безымянным и жутким, что теперь нес в себе бывший друг. Герка не хотел ничего знать. Но против воли прислушивался к тому, о чем судачили под окном соседки. Насупленной тенью останавливался за спинами одноклассников, обсуждавших все новые и новые подробности этой истории, на глазах превращавшейся в легенду. — Чё вчера было! — шепелявил долговязый Колька Курицын из пятого «Б», живший в Юркином подъезде. — Кривой-батя туда с толпой дяханов * приходил! В натуре, дверь ломать хотели! А Юрик такой, раз — и на * Дяханы — мужики (жарг.).

121

▪ Наталья Ключарёва ▪ них с топором! И визжит! Как этот, как его… Брюс Ли, в натуре! Чё я, баба — врать-то?! Ща врежу! Соседи растащили, а то бы зарубил папашу, в натуре! А чё ему было бы? Самозащита, в натуре! Скостили бы по малолетке! А чё? Ну или отмотал бы годок-другой, в натуре. — Я его боюсь, Анна Игоревна! — плакалась их классная — длинная тощая математичка по прозвищу Бесконечность — завучу на пороге учительской. — А вы поговорите с ним! И поймете, что никакой он не ребенок! Такого расчетливого и бессердечного существа я в жизни не встречала! Я к нему по-хорошему, мол, Кривов, давай тебя помирим с родителями. А он смеется мне в лицо: «А когда они квартиру пропьют, вы меня к себе жить возьмете, да?» От него вся инспекция несовершеннолетних в шоке! Потребовал, чтобы родителей из квартиры выписали! А вы говорите — ребенок! Все ждали, что Юрка сломается и пустит родителей обратно. И чем дольше этого не происходило, тем меньше сочувствовали ему окружающие. В то же время Кривиха с Кривым, которые на каждом углу сетовали на 122

▪ Юркино Рождество ▪ «изверга», вызывали уже всеобщую симпатию и чуть ли не одобрение. Жили они, кочуя по многочисленным родственникам. Пили, жаловались на сына, снова пили — и так до тех пор, пока хозяева, угорев от запоя, не выставляли их на улицу. Тогда они отправлялись по следующему адресу. И незаметно ушли так далеко от своего бывшего дома, что даже баба Фая, знавшая все и про всех, как-то потеряла их из вида. Соседи, учителя, просто сочувствующие поначалу пытались Юрку вразумить. Взывали к его совести, читали нотации, учили жить. Он выслушивал, криво улыбался и вежливо говорил в ответ: «Не ваше дело». Понемногу от него отступились даже самые рьяные воспитатели. Какое-то время люди еще ждали, что «этот» обратится к ним за помощью — и уж тогда-то они дадут себе волю. Но Юрка упрямо молчал и делал все сам. К концу учебного года его просто перестали замечать. Финансовый вопрос пятиклассник Юрка Кривов решил без чьей-либо подсказки, сдав вторую комнату вечному студенту Алексу. Квартирант был тихий: днем спал, а ночами читал одновременно Рериха, Библию, 123

▪ Наталья Ключарёва ▪ «Майн Кампф» и Кастанеду. В институт он ходил дважды в год: получить обратно аттестат и вновь подать документы на поступление. Было ему уже лет тридцать. Все почерпнутое во время ночных бдений Алекс выливал на Юрку, совершенно не считаясь с его возрастом. Алекс перебивался редкими переводами с пяти языков, включая идиш. Этого едва хватало, чтобы заплатить за комнату. Юрка покупал на все деньги макароны и пакетные супы, которыми они вдвоем и питались до следующего случая. Иногда Алекс исчезал на несколько дней и возвращался с валютой, приторным банановым ликером и шоколадными конфетами «Маска». Его бывшие одноклассники промышляли мелким бандитизмом и иногда — из сострадания — брали бесполезного Алекса с собой «на дело»: стоять на стреме вдалеке от основных событий. В 16 лет, получая паспорт, Юрка взял себе новую фамилию: Юрьев, образовав ее от собственного имени. А отчество изменил на «Алексеевич» — в честь вечного студента Алекса. 124

▪ Юркино Рождество ▪ В тот же день они неожиданно разговорились, столкнувшись у подъезда, с Геркой, который к тому времени отпустил волосы, вырядился в старую шинель и тоже сменил имя, назвавшись, подражая Летову, Егором. Не касаясь своей детской дружбы и не вспоминая молчаливого разрыва, они проговорили обо всем на свете часов пять подряд, как только что познакомившиеся и с первого взгляда близкие друг другу люди. Первое время их новой дружбы Егора кидало в жар, когда Юрьев случайно сталкивался с ним взглядом. Но скоро жгучая недосказанность прошлого утихла, отступив в потемки памяти. Поэтому через год, когда Егор уже окончательно расслабился, неприятный разговор застал его врасплох. Он тогда лежал в психушке, чтобы получить белый билет, а Юрьев пришел его проведать. Уходя, он невзначай обронил: — Ладно, мне еще в женское отделение заглянуть надо. — Тебе там кто-то приглянулся? — гоготнул Егор, изо всех сил учившийся быть циничным. — Не знал, что ты такой декадент! 125

▪ Наталья Ключарёва ▪ — Мать у меня там, — ответил Юрьев, поморщившись. Егор закашлялся, заметался, глупо захлопал глазами и, наконец, промычал: — Э-ээ… А что же ты молчал? — А надо было кричать об этом на всех перекрестках? Они помолчали. Егор чувствовал, как у него пылают уши, и ненавидел себя, а еще больше Юрьева. — Что с ней? — кое-как выдавил он. — Допилась до белки, что же еще, — будто бы спокойно ответил Юрьев. — А ты?.. — Что — я? Хожу к ней, как видишь. — Но ты же… Вы же… — замялся Егор. — Ну, вы ведь тогда… поссорились… Так вот как же?.. — Ах, ты об этом! Так она меня не узнает. Каждый раз рассказывает историю о бессердечном сыне. — А ты? — Слушаю. Утешаю. Она говорит: «Ты не такой, ты добрый». Они опять тяжело замолчали. У Егора на языке вертелся один вопрос, но он никак не решался. 126

▪ Юркино Рождество ▪ — Ну давай, спроси меня, — мрачно глянул на него Юрьев. Отступать было поздно. — Неужели тебе не было их жалко? — выдохнул Егор — и сердце его заколотилось, будто он бросился в воду с высокого моста. — Было, — нехорошо усмехнулся Юрьев. — Только моя жалость им не помогла бы. Они уже были обречены. — То есть — падающего толкни? — осмелел Егор. — Ты дурак! — неожиданно закричал Юрьев. — Начитавшийся дурацких книжек! Вам всем было бы спокойнее, если б я попал в детдом, прирезал кого-нибудь за золотую побрякушку и в двадцать лет сдох на нарах от туберкулеза, ненавидя весь мир! Вы этого от меня ждали?! Да?! — Ну, что ты говоришь такое, — промямлил Егор. — А мать так же попала бы в дурдом в компании зеленых чертей! — не слышал его Юрьев. — А папаша получил бы отверткой в бок! Все было бы так же! И изменить этот ход вещей могло только что-то чрезвычайное… Например, малолетний сын выгоняет из 127

▪ Наталья Ключарёва ▪ дома. Достаточно сильное впечатление, чтобы остановиться! Но им уже не помогло. Я жалею лишь об одном: что не сделал этого раньше! Позволил себе слишком много детства! — Неужели ты про все это думал — тогда? — Думал. Юрьев ушел, не прощаясь. Сделал несколько кругов по больничному парку, чтобы успокоиться. Над головой у него скандалили взбудораженные оттепелью галки. Мокрый снег покорно хлюпал под ногами, и в следы моментально натекала грязная водица. — Вот тебе и рождественские морозы! — пожаловалась попавшаяся навстречу знакомая бабушка-санитарка. Юрьев вздрогнул. Рождество он не переносил с тех самых пор. И всегда старался забыть об этом празднике, который, как назло, отмечали со все нарастающим размахом. Но тут что-то другое, непривычное, откликнулось в нем на ненавистное слово. Почти бегом он выскочил из больничных ворот. Через полчаса он вошел в палату, неся на плече большую искусственную елку. Тетя Алена — осунувшаяся, кроткая и обо всем на свете забывшая — сидела на высокой койке 128

▪ Юркино Рождество ▪ и увлеченно болтала ногами. Увидев елку, она ахнула и восторженно раскрыла рот. — Вот. — Юрьев взял ее за руку и подвел поближе. — С Рождеством. Тетя Алена робко погладила мягкие серебристые иголки. Полутемная комната наполнилась дрожащими сказочными бликами. Неуловимое воспоминание выскользнуло из мутного марева, куда уже давно канула вся ее предыдущая добольничная жизнь. Выскользнуло, блеснуло и сладкой болью укололо в сердце. — Что? Что? — заволновалась она, пытаясь ухватить меркнущий проблеск. Но туман опять сгустился. Она беспомощно обернулась, увидела Юрьева и расплылась в улыбке. — Какой ты хороший, добрый! Не то, что тот! — привычно залопотала она и неожиданно добавила: — Давай лучше ты теперь будешь моим сыном? — Давай, — согласился Юрьев и тоже погладил елку. — Буду.

БОРИС Е К И МОВ (Род. 1938)

За теплым хлебом

пять утра зазвенел будильник, но загодя, прежде его пету шиного гласа, встала бабка. Она уж из печи выгребла и затопила ее, когда затрещал будильник и поднялся со своей кровати дед Архип. — Ну, как там, не потеплело? — спросил он. — Не чутко, — со вздохом ответила бабка. Дед Архип валенки надел, стеганку и вышел из дома. В первую минуту, с избяного тепла, ему показалось, что на улице теплее вчерашнего. Еще стояла глухая ночь. Чернели по белому снегу базы да сараи. Студеное небо светило просяным звездным инеем, а посреди одинокая Жарничка горела льдистым огнем. 130

▪ За теплым хлебом ▪ Архип пошел на улицу. Перед самыми воротами дорожка была переметена рыхлым снегом. Значит, не во сне, а наяву гудел ночью ветер. И теперь дорогу на станцию тоже перемело, и утреннего автобуса не будет. Зябко поеживаясь, Архип заспешил домой. А в доме печь уже гудела ровным огнем. — Дюже тепло? — с усмешкой спросила бабка. — Телешом можно? — Да потеплее... — неуверенно ответил Архип. — Не бреши... — мягко укорила жена. — Вон на окошке вторые шибки позамерзали, а у тебя все теплеет, под носом. Уж не ездил бы, переждал погоду. Да и праздник завтра. Добрые люди в праздник по домам сидят, не шалаются. — А тама будут нас ждать? — указуя коротким толстым перстом в потолок, спросил Архип. — Пока мы отпразднуем? Да пока потеплеет? Тама тогда народу налетит... Туча черная... Тришкина свадьба... Бабка в ответ лишь вздохнула. — Вот так-то... — закончил Архип. — Надо сбираться, ехать. На автобус я уж не рискую. Вчера не было, а ныне и подавно. Уж 131

▪ Борис Екимов ▪ развиднеется, тогда тронусь. Пойду дозоревывать. И Архип снова забрался в постель. Он уже вроде не спал, просто подремывал, временами проваливаясь в зыбкое забытье. И тут же возвращаясь в явь. «А может, и пойдет автобус, — думалось ему. — А я разлеживаюсь. Сейчас уже, гляди, на центральную пошел. Крутанется — и назад. Добрые люди уедут. А может, и не пойдет. Вчера и в тот день не ходил, а нынче и вовсе мело...» Хутор, где жили дед Архип с бабкой, лежал в тридцати километрах от райцентра. По летнему да сухому времени были те километры недалекими, тем более что дважды в день, утром и вечером, пробегал через хутор маленький шустрый автобус. После легкого дождя автобус ходил лишь по грейдеру, боясь увязнуть в хуторских колдобинах. Но то еще была не беда: до грейдера и пешком можно добраться, четыре версты всего. А вот непогода напрочь обрезала крылья. Осенняя ли, весенняя долгая грязь, зимние глубокие снега становили автобусы на прикол. И тут уж выбирайся, как говорится, своим средствием. А лучше всего — сиди и не рыпайся. 132

▪ За теплым хлебом ▪ Деду Архипу сидеть было никак нельзя: топка поджимала. В прошлом году он угля не достал и нынче дожигал остатнее. И совсем было приготовился на дровах зиму бедовать, когда узнал о постановлении. Сначала в конторе услыхал, а потом газеткой раздобылся. В газете все было написано так, как и добрые люди говорили, льгота выходила бывшим фронтовикам, облегчение в жизни. И в конце напрямик было написано: «проявлять постоянное внимание». Эти слова дед Архип теперь уже наизусть помнил. Почитал старик газетку, с бабкой и другими людьми посоветовался и решил: надо в район ехать и топки себе добиваться, пока закон вышел. Был он хитрым политиком и решил не откладывать, а, как сказано там, прямо с нового года идти, не тянуть. Первые дни января Архип годил, давая людям отпраздновать да после праздника похмелиться. А потом завернул мороз с ветром, дороги в низинах перемело, и вот уже третий день не было автобуса. Два раза ходил Архип на грейдер, но попусту. Ждать было больше нельзя. И сегодня накрепко решил Архип домой с грейдера не ворочаться. Хоть на чем да 133

▪ Борис Екимов ▪ уехать. Дело было нешуточное: без угля зимовать тяжко. Потому и не стал Архип рисковать в потемках, к утреннему автобусу спешить. Автобус — дело ненадежное. А с центральной усадьбы машины не раньше десяти пойдут. К тому времени можно и закоченеть. Время подошло к семи. По радио из области начали последние известия передавать. Архип уши навострил, голос у приемника поубавил, чтобы бабка не слыхала. «По северу области до тридцати...» — наконец обрадовала дикторша. «И-и, глупая, — попенял ей дед Архип. — Заталдычила одно...» — Чего там бубнишь? — спросила бабка. — Сколько объявили? — Чего сколько? — притворился непонимающим дед Архип. — Не придуряйся... Про погоду чего сказали? — А-а, слухать их... — пренебрежительно ответил дед Архип. — Они здеся были, на хуторе? Видели они нашу погоду? Сидят черт-те где, в тепле поустроились — и брешут. — Померзнешь на сухарь, — вздохнула бабка. 134

▪ За теплым хлебом ▪ А деду Архипу вдруг иное пришло на ум: вспомнил он про котец. Вспомнил и начал собираться. — Лежу, как сом на икре... И ты мне не подскажешь. Котец-то непроверенный. Так бы и умелся. А с нашими ребятами... Такие провалы, враз обчичекают. «Котцами» называли ловушки для рыбы, что ладились в низах, на речке. Во льду их рубили. У деда Архипа котец был большой. Для рыбы и людей привлекательный. Архип быстро оделся, легкую пешню взял, мешок да черпало и подался к речке. Дорожка от базов, по меже, к саду и речке была протоптана в глубоком снегу канавой. Но теперь, поутру, после ночного ветра, замело ее наискось, а то и напрочь легким снегом. До солнца было далеко, лишь смуглился восток. Но уже развиднялось. Мерклые звезды еще светили, и ясно глядела луна. Деревья садов и кудлатые старые вербы лежали в сизоватом дымчатом инее. Словно дышали дерева, и тут же морозом схватывалось их теплое дыхание. Архип спустился к речке, подошел к своему котцу, размахнувшему камышовые «крылья» 135

▪ Борис Екимов ▪ к самым берегам. Валенком осторожно он сдвинул снег с крышки котца. Но можно было не опасаться, за ночь на добрых три пальца льду намерзло. И сразу Архип увидел: есть рыба. Темное что-то ворохнулось подо льдом, большое. Архип быстро обдолбил котец, черпалом отбросил лед. И крупная, чуть не в размах величиной щука заплескалась в темной воде. Черпак был мелковат и щуку не брал. Но старик изловчился и выбросил рыбину на снег, с ра достью почуяв тяжесть ее. Щука дважды плеснулась, сгибаясь в колесо, и замерла черным поленом. Старик выцедил еще двух красноперок да окунька, подчистил котец, сложил добычу в мешок и заспешил домой, бабку обрадовать ухой и жаревом к празднику. А в доме уже кипели щи, мяса кусок бабка обжарила с картошкой, налила самогонки. — Ну и как? Може, обдумался? — спросила она у вошедшего старика. — Обдумаешься... — передразнил ее Архип. — Гляди, какого тебе анчихриста припер. Давай чашку. Щука скользнула из мешка в подставленный таз, колом легла поперек, выставив большое, белое, пятнистое брюхо. 136

▪ За теплым хлебом ▪ — Ху-у... — брезгливо сморщилась бабка. — Чистая гадюка. В сенцы ее, нехай замерзнет, а то биться начнет. Архип наскоро умылся, сел к столу. Бабка принесла с печи в полотенце завернутый горячий хлеб. Привозили хлеб на хутор редко, особенно в непогоду, но люди приспособились. Черствую буханку заворачивали в полотенце, в широкую кастрюлю воды наливали, ставили миску, а в нее хлеб. Вода в кастрюле кипела, под крышкой хлеб отпаривался, мягчел. Выпив стаканчик самогонки, Архип принялся щи хлебать. Жена сидела рядом, вздыхала. — Ныне-то уж не вернешься... — сказала она. — Дал бы Бог добраться. А на ночь-то глядя... Уж завтра. — У Василия ночуешь? — А где же... — Сон мне нынче привиделся, а к чему — не приложу, — задумчиво сказала жена. — Маму видела. Мама хлебы печет. Вынимает, хороший такой хлеб, чую, сладкий, и так мне хлебушка хочется. А она не дает. Я прям слезьми кричу: мамушка, родная, ну дай хоть 137

▪ Борис Екимов ▪ кусочичек, хоть чудок. А она не дает. А мне так хочется... Такой у него дух, прям донельзя сладимый. Почему не дала? — спросила бабка. — Либо чем обидела ее, не так помянула? Прям в голову не возьму. — Солонечиху поспрошай, — усмехнулся Архип, — она разложит. — Придется, — всерьез ответила жена. — Ты дюжей ешь. Щи и мясо. Я тебе и самогонки для этого дела влила. Дюжей наедайся, а то померзнешь. — Не замерзну, — успокоил ее Архип. — Как пододенусь, нехай тогда... Оде лся он, как всегда, по-зимнем у, по-стариковски: теплое белье, телогрейку и ватные брюки, валенки, овчинные рукавицы. Но теперь, в дорогу, он надел поверх всего зеленый плащ-болонью. Его когда-то сын за ненадобностью бросил. Но старикам плащ пришелся по нраву и впору. Он был легок и плотен, ветра не пропускал. — Ну, с Богом, — сказал Архип. — Ты тама не задерживайся, — ответила бабка. — Праздник находит, а я — одна. И сон видишь какой нехороший видала. Родная мамушка хлебца не дала. А уж так хотелось... 138

▪ За теплым хлебом ▪ Из своего двора вышел Архип ровно в девять часов, как и располагал. В эту же пору на центральной в гараж шофера приходят. Пока они машины разогреют да соберутся, туда да сюда, пока тронутся, Архип к грейдеру подгребется. Вот и получится впору. Уже белый день стоял. Красное с мороза солнце только что поднялось. Багровые дымы редким лесом вздымались над хутором; легко, словно тоже с морозцу, розовело небо, и вся глубоким снегом полоненная окрестность, и даже сороки, молчаливыми стаями сидевшие на деревьях, даже сороки отдавали розовым. Особо не надеясь, а просто на всякий случай завернул Архип на колхозный двор. Ехали две машины на станцию, за комбикормом, но с шоферами грузчики сидели. Больше ничего не предвиделось. А дорога от хутора к грейдеру лежала прямая, торная, снегом ничуть не занесенная. Одет был Архип тепло, легкой была амуниция, тела не вязала, и потому шагалось хорошо. Морозу он особого не чуял, но в лицо дышала стылым холодом белая степь. И время от времени Архип рукавичкою тер нос и щеки, чтобы не познобить их. 139

▪ Борис Екимов ▪ Звучно скрипел снег под валенками, текли мимо высоченные снежные валы, сдвинутые с дороги бульдозером, молчаливая индевелая лесополоса тянулась. А вдалеке маячил Петипский курган, возле которого грейдер проходил. И в мыслях было хорошо, потому что день, судя по всему, должен выдаться удачный. Машины, конечно, пойдут, никуда не денутся. Так что добраться в район можно будет. И с углем должно выгореть, не зря же в газете написано черным по белому. Эту газетку с собой прихватил дед Архип на всякий случай. Раз вышло такое указание, значит, и приказ из Москвы пришел: помогать всемерно. И уж чем-чем, а топкой помогут. Тем более зима такая стоит. И собрался он сразу, вовремя сообразив, что к чему. Тут ведь тоже политика, Архип ее понимал: первым надо прийти, пока гуртом не полезли. Архип это понимал и радовался своей смекалке. Все должно получиться по задуманному. И может, даже сегодня прикатит он в хутор с углем, прямо на машине. А может, и завтра. Завтра, конечно, повернее. Нынче запишут, а завтра велят прийти. Так всегда бывает. Переночует он у племянника Василия. 140

▪ За теплым хлебом ▪ Вечером посидит с ним, бутылочку выпьют. Василий — человек грамотный, с ним и потолковать не грех. Посидят, побеседуют. А уж завтра, с углем, прибудет Архип домой. Так, в добрых мечтаниях и по ровной дороге, добрался старик и до грейдера. А на грейдере, возле кирпичного строения автобусной остановки, толпился народ. — Здорово живете, добрые люди, — поднимаясь на полотно грейдера, весело проговорил Архип. — Заждалися меня? Я вот он, прибыл. Теперь шумите, нехай машины едут. — Шумим с ночи, — здороваясь, ответил знакомый из Вихляевки, — а они либо пооглохли. — Не было автобуса? — Был бы — уж уехали. — Какая беда, — огорчился Архип, а в душе похвалил себя, что не пошел впотьмах, удержался. Народу у остановки было немало. Стайка молодежи табунилась подле черного, прогоревшего кострища. Пальтушки на них были всякие: и добрые, и продувные, а прочая сбруя: брюки, юбки да чулки, а тем более обувка — никудышная. Оттого и на месте им не 141

▪ Борис Екимов ▪ стоялось: топотили да бились «на любка» — грелись. Знакомый из Вихляевки был с дочкой. — В техникум провожаю, другой день не провожу, — объяснил он Архипу. — Харчей наклали, одна не дотянет. Другой день выходим. — А эти ребята — либо тоже ученики? — Кто откуда. С техучилища, школьники. Дубовские большинство да наши. Моей-то край надо, экзамены сдает. — И прямо с ночи стоите? — А то как же... Ныне в четыре поднялись, в полшестого здесь были. Вот и стоим дожидаемся. — Не было машин? — Проехали одни «Жигули», полные. — Ну, теперь скоро колхозные должны подойти. Народ собрался свой, с ближних хуторов, с Вихляевского, Тубы, с Малой Дубовки. Архип от одного к другому пошатался, поздоровался. От Малой Дубовки показались пароконные сани. — Вот и уедем! — обрадовался Архип. — Посадимся — и айда! 142

▪ За теплым хлебом ▪ — Да-а, сейчас на лошадях далеко уедешь. — А как же бывалоча, в старые-то времена? — В старое время лошади были да и одежка. Тулуп добрый одеть, тогда конечно. А эти куда? — показал мужик на ребят да девчат. — Да и тебя в твоей телогреечке быстро просифонит. — Это верно, — согласился Архип. Тем временем подъехали сани. Кроме кучера сидели в них две женщины, укутанные ковровыми платками. Заиндевевшие лошадки ткнулись к будке: возница им соломы бросил и баб начал ссаживать. Одна была помоложе, с огромной, одеялом обмотанной ногой. Архип тут же к ней направился. — Здорово живете. Это чего с тобой сделалось? — Да ногу поломала. В гипсе. Теперь вот ехать надо. Велели приехать. Может, сымут. — Какая беда... — заохал Архип. Молодые ребята решили соломкой с саней подразжиться, чтобы костер запалить. Но возница их вовремя заметил. — Куда тянете? — Посогреться... Соломы, что ль, жалко? — Я не для вас клал. Лошадям да сидеть. А соломой все одно не согреетесь. Лишь 143

▪ Борис Екимов ▪ пыхнет. В лесополосу вон, хворосту наберите. Молодые, да ленивые. Ребята его не послушались, за хворостом не пошли, а подожгли охапку все же унесенной соломы. Сгрудились над невысоким пламенем. Кто руки к огню тянул, кто распахнул одежонку, чтобы тепло телом почуять. А кто промерзлые башмаки грел над пламенем. — Гляди, штаны загорят, — остерег Архип. Но штаны сгореть не успели. Пламя быстро угасло. И наконец-то послышался гул. Он далеко был слышен, но явственно. От центральной усадьбы по грейдеру шла машина. Все разом стали выглядывать да гадать: одна ли машина идет да какая. Поклажу из кирпичной будки разобрали. А оказалось зря: зеленая «скорая помощь» с центральной усадьбы прошла и не остановилась. Правда, была она битком набитая. И через стекла видно, и шофер по горлу себе ладонью провел: дескать полно. И укатила машина дальше. — Твою мать... На центральной как короли живут, понасадились. — Да можно бы еще взять, не схотел. — Хозяин... 144

▪ За теплым хлебом ▪ А в следующую минуту головы повернулись к той дороге, которой пришел Архип. Оттуда гудело. И скоро вылетели из-за лесополосы два «газона»-самосвала. Выскочили они на грейдер и встали передом к станции, куда и направлялись. Это были те самые машины, что за кормами шли. В кабинах у них, кроме шоферов, грузчики сидели. Тут и проситься было некуда. Но минут десять спустя от центральной усадьбы еще три грузовика подвалило. Тоже на станцию, за кормами. Начался тут гвалт и содом. Все разом бегали и просились, а проситься особо было некуда. В кабину много не поместишь, да там уж и сидели. Уехала девчонка-студентка да двое мужиков. Хотели женщину уважить, с гипсом, да она не влезла. Молодняк в кузов просился, но шофера их не взяли. И правильно сделали. По такой погоде в кузове не ездят. — Позатот год мы вот так-то с Петром Кривошеиным собралися, — рассказывал дед Архип. — Край надо было на станцию. Машина от нас через Ярыжки шла. В кабине полно. Возьмите, Христа ради, в кузов, доедем. Залезли. Прижухли под кабиной... Поехали. А морозяка вот такой пер. Как нас закрутит. 145

▪ Борис Екимов ▪ Затишки никакой. Секет ветер, до кости просекает. Слезы текут и враз обмерзают. Глаза не глядят. Кое-как до Ярыжков доехали, стучим: останови, Христа ради. Еле слезли — и в магазин. Доразу бутылку выпили, отдыхались. Езжайте, говорим, пропади они, все дела, жизня дороже. По такому холоду... Что вы, ребята... — доказывал Архип. И вправду ведь холодно было. Солнце, по-зимнему невысокое, уже поднялось из желтого тумана и сияло над миром режущей глаз стылой белью. По набитому полотну грейдера потянулась поземка. Она легко шуршала и дымилась, пересекая дорогу наискось, бежала волна за волной, неторопливо. После того как ушли машины, и долго гудели, поднимаясь в гору, и долго чернелись на белом снегу, после того как затихли они, настроение упало. Каждый думал про себя, что и он мог бы сейчас ехать в кабине, уже далеко отсюда и скоро на место прибыть. Тут еще «козел» проскочил, не остановился, за ним «москвич», полный. Бабы прижухли под убеленными инеем платками. Мужики стали ходить по дороге взад и вперед, набирая тепло. Архип тоже прошелся. Ветерок хоть 146

▪ За теплым хлебом ▪ и легкий был, но лицо прихватывал; оно дубенело, а в затишке горело огнем. Молодежь притихла, не переставая курила. Наконец их совсем допекло. — Костер давай! Согреемся! И они стайкой скатились по откосу, по колено и выше увязая в мягком снегу, и стали по лесополосе сушняк собирать, ломать сухие ветки. Потом соломкой разжились, нашли газету и долго разжигали огонь. Руки уже не слушались. К костру подошли и бабы. И тут Архип разглядел, что старая женщина под тяжелым платком — его давняя знакомая Феня Чурькова. Она лишь недавно к младшей дочери в райцентр уехала. — Либо ты, Феня? — подошел к ней Архип. — Да, а то кто же? — А я тебя не угадал. Укулемалась в этот платок. Ты откель же? Не успели они и двух слов сказать, как новая тревога поднялась: шел автобус. Востроглазые молодые ребята издали его углядели и начали костер топтать. Снова вещички свои разобрали. В автобусе должны были все поместиться. Как сельди в бочке, но влезть. 147

▪ Борис Екимов ▪ Как-нибудь, но доехать, а не стоять на таком морозе. Тупоносый колхозный автобус, совсем пустой — это даже Архип разглядел, — притормозил, остановился. А когда кинулись к нему гурьбой, он тронулся, свернул налево с грейдера к хутору Малодубовскому и поплыл неторопливо, вперевалочку, оставив на дороге еще одного бедолагу, с чемоданчиком. — Куда? Куда он? — накинулись тотчас на него. — В Малую Дубовку, собрание проводить. — Да он туда не проедет, — сказал возница. — На лошадях еле проехали. Хоть спросил бы. Сейчас сядет, — пообещал он, не спуская с автобуса глаз. Автобус и точно сел. Проехал немного, забуксовал, забуксовал. Вылез шофер, и началось обычное. — Вот так тебе и надо! — торжествовали на грейдере. — Чего он туда? Для какого бесу? — Собрание, говорю, проводить. Зоотехник поехал. Предвыборное собрание. За депутатов чтоб голосовали, агитировать. 148

▪ За теплым хлебом ▪ — Чертяка... — шутливо заругался Архип. — Вот бы он в автобусе и проводил агитацию. Нас бы посадил и до самой станции читал да читал. Оттель снова взял людей, и их бы... Да мы б за него все голоса поотдавали, даже лишние, за такого хорошего. Ты нас только до места довези. — А кто шофер на автобусе? Может, уговорим? — Да чего шофер. Там зоотехник. Ему пузырь не поставишь. — А пойдут еще машины с центральной? — спросили у вновь прибывшего. — Все ушли. Я не успел. Санитарная, за кормами. Агроном на «козле». — А чего ты сюда ехал? — Да, може... Мне все равно надо. Вроде поближе. Може, с Урюпина пойдут или с комплекса... — Жди. С Урюпина по асфальтовому грейдеру идут. А с комплекса вечером. — Буду ждать. — Зря лишь костер тушили. Молодежь встала кружком, пошушукалась и всем табором подалась по домам: четверо в Малую Дубовку, двое в Вихляевку. Те, 149

▪ Борис Екимов ▪ вдвоем, рысью помчались, застучали по набитой дороге, словно коваными, промерзшими подметками башмаков. Остались Архип, Феня Чурькова, женщина с гипсовой ногой, муж ее на лошадях — лошади уже в белой шубе стояли, понурившись, — и еще два мужика. Глядя вослед поскакавшим в Вихляевку, кто-то сказал: — Застоялись... — Застоишься, ежели в пять — из дому, а сейчас двенадцатый. Небось все кишки проморозили. — Ничего. Рысью они за час доберутся. Архип всерьез начинал мерзнуть. Хоть и одет был неплохо, но полегонечку пробиралась к телу стынь. Просекал ветерок, и ноги коченели. Не шибко грела старая кровь. Но сдаваться он пока не хотел. Ребята, считай, шесть часов отстояли, а он — лишь в девять из дому. Надо было терпеть. — Дураку надо бы самогонки взять, — пожаловался Архип. — Глотнул — и хорошо. — Лицо его чугунело и стало отдавать сизостью. — А то вот стой теперь. Либо цыганочку станцевать… — Хлопая себя по плечам и груди, он засеменил, на месте перебирая 150

▪ За теплым хлебом ▪ ногами. — Так бы бечь и бечь до самой станции. — Тебе бы надо не сюда идти, а прямиком на Перещепной. Там Алексеевский грейдер, асфальт. Там машины всегда. — На Перещепной, парень, нынче не дюже доберешься. — А сколько там километров? — Да кто их мерил! Пять, а може, семь, а може, и все десять. Нет, десять не будет. А дорога тяжелая, по займищу. Где там лезть! Застрянешь в снегу. Потонешь навовсе. Туда я не рискую. — Мерзни здесь. — Чего ж, такая, значит, судьба, — ответил Архип и пошел к затоптанному костру, чтобы снова разжечь его. Сухой хворост занялся сразу же, но жидкий его огонь грел лишь ладони рук, и только. Феня Чурькова к костерку подошла, встала рядом. — Ты к кому же на гости ездила? — Не на гости. Сеструшка двоюродная, сорок ден... Вот приезжала. — В Малой Дубовке? — Ну да. 151

▪ Борис Екимов ▪ — Это какая же сеструшка? — Нюра, за Петром она была, за Подураевым, конюхом он. — Петра-то я знаю, — вспомнил Архип. — А сама ты так с дочкой и живешь? — С дочкой. — Пенсию платят? — Пенсия... — тихо ответила Феня. — Одна слава, что пенсия. Стажу колхозного нет. Зачем, мол, уходила из колхозу? А я разве по своей воле... Архип слушал Феню, а что сказать ей, чем утешить, не знал. Одно лишь промолвил: — Такая наша жизня. Прожили век за куриный пек... — И, перемолчав, сам пожаловался: — А меня топка зарезает. Бедствуем с углем. Морозяка жмет, а топить нечем. Хучь костер, такой вот, посеред хаты жги. И никому не дошумишься, никто слухать не желает. — Вы с бабкой вдвоем? Дети-то не при вас? — Нынче детей удержишь? Они к своему стремятся. Одне... — Оно, може, и лучше, — вздохнула Феня. — Я вот покою хочу. Чудок бы самой пожить. Отдохнуть. Весь век в чужой воле. То в мужней, то в дочериной... 152

▪ За теплым хлебом ▪ Костерок догорел, и призрачное тепло его быстро развеялось в студеном поле. Белая степь лежала вокруг, белая дорога дымилась поземкой, чернели вдоль дороги, в снегу по пояс, вязки и клены, и не было никаких машин. Лишь синий автобус как застрял на пути к Малой Дубовке, так и стоял там неприкаянно. Мохнатые от белого инея лошаденки стояли, покорно опустив головы, и солому не жевали. Мужик-возница, бросив окурок, сказал жене: — Поехали, а то вторую ногу отморозишь. Ничего боле не будет. Тетка Феня, так как? Или рискуешь? — Да сама не знаю. Меня ждут. Чего же это такое сделалось? Погода совсем разорилась. — Стихея... — ответил Архип. — Стихея. — А може, нам Бог поможет, — нерешительно сказала Феня. И, словно услышав старую женщину, издалека-издалека, со стороны Малой Дубовки, донесся слабый, но явственный рокот. Это был рокот трактора. — Автобус либо вытягать едут? 153

▪ Борис Екимов ▪ — Похоже... — Его бы подале запихнуть, чтоб до весны сидел. — Машина! — Где? — Трактор машину тянет. — Либо из Большой Дубовки? — А откель еще? Из Большой. Это на станцию они едут. До грейдера — трактором, у них там балки непролазные. — Може, на центральную? — Не, на центральную прямая дорога. Трактор рокотал все ближе и ближе, за ним на тросу тянулась машина с крытым брезентовым верхом. И наконец они выехали на грейдер. Машину отцепили. Она шла в райцентр, на станцию. В кузове, под брезентовым тентом было людно. Но уселись все. Архипу на лавочке места не досталось. Он пристроился почти у заднего борта, на запасном колесе. Пристроился, плащ подоткнул, чтобы не поддувало, закурил. Машина тронулась. У заднего борта вихрило; снежная пыль клубилась и оседала на Архиповых валенках, холодила лицо. Но позади остался кирпичный теремок 154

▪ За теплым хлебом ▪ остановки; и вот уже сгинула в снежную бель Малая Дубовка; и белая дорога бежала из-под колес. Ехали долго. Заворачивали в Березовку, людей ссаживали, две свиные туши сдавали. Пока то да се, бумажки писали. Пришлось ждать. В кузове прижухли. Мужик с головой, обмотанной бабьим пуховым платком, все охал, зубами маялся. И в четвертом часу прибыли наконец в райцентр. Правда, Архипу подвезло. Машина остановилась неподалеку от конторы, где уголь выдавали. В поселке было теплее, чем в степи. Но Архипа, до нутра промерзшего за день, познабливало. Согрев был один — курево. И старик закурил, отряхнул с плаща и валенок снег и направился к воротам «Райтопа». Ему дважды приходилось покупать здесь уголь, и порядки были знакомы. По правую руку от входа стояла контора, но спешить туда Архип не стал, а прежде оглядел территорию. Уголь был. Возле рельсовых путей высился курган мелкой «семечки». Отдельно лежала куча доброго угля, антрацита. Обглядев эту картину, Архип в контору вошел. Там три 155

▪ Борис Екимов ▪ стола помещались, и сидели за ними одни женщины. — Здравствуйте, дочушки, — снимая шапку, поздоровался Архип. — С праздничком вас, с Рождеством Христовым. Или вы в городе такие праздники отменили? А я вот к вам пришел по-деревенски прославить, може вы мне чего и подадите. — Он тонкую политику вел, подлаживался и немножко дурачка деревенского из себя строил. — Рождество Твое Христа Божие, воссияй миру свет разума... Не славят у вас так-то вот? Конторские женщины заинтересованно головы подняли. — Нет, деда, у нас было, да прошло. — А вот у нас досель славят. Ныне моя бабка конфетов приготовила, печеньев, мелких денег. Родне и постарше какие — тем бумажные. — Взрослые славят? — А почему? Славят. Приходят, как положено. — Архип, конечно, лукавил. Старое отошло. Из взрослых один на хуторе славильщик остался, Афоня Чертихин. Тот ходил. Остальные давно бросили. Но сейчас Архипу впечатление нужно было произвести, задурить 156

▪ За теплым хлебом ▪ бабам головы. — Приходят... А как же? Прославят. Вольешь им самогоночки... — Ну, это и нашим мужикам покажи только выпивку... — Точно! Запоют еще как... И женщины, о пьянстве мужиков вспомнив, к Архиповым речам как-то сразу остыли и спросили его: — С чем пожаловал, деда? Угля нету. — Как нету? А на дворе? — Мало что на дворе... Мы же к тебе во двор не лезем, не высматриваем, где что лежит. Нету. Это учреждениям. Полная женщина в очках, она возле окошка сидела, догадалась: — Да ты же и не наш? Ты где живешь? Откуда ты? — С колхоза. — Ну, вот в колхозе и получай. Ты новую вывеску видал? «Гор-топ». Мы теперь только город снабжаем. Понятно? — Нету у нас в колхозе угля, не дают. Чего бы я ехал? Нету. Порошины нету. А у меня весь вышел. Чего же, нам с бабкой теперь померзать? Помогите, Христа ради. Вы — девчата хорошие, с праздником я вас 157

▪ Борис Екимов ▪ поздравил. Поимейте снисхождение к старикам. — Де-еда... Тебе русским языком говорят: Гор-топ. Снабжаем только город. А сейчас и своим не даем. Понимаешь? Обращайся в колхоз. Вас теперь централизованно снабжают, отдельно. А мы ни при чем, понял? — Куда же мне идти, дочушки? Поимейте снисхождение. Зима глядите какая. А топка зарезает. Какие помоложе, на технике, те достают. А мы с бабкой кому нужны, пенсионеры? А в свое время трудилися. И ныне я по возможности... То сад сторожу. Фронт я прошел, — главный свой довод наконец выложил Архип. — Заслужил награды. Вота и удостоверение есть, — начал он плащ расстегивать. — Не надо твоих удостоверений. Тебе же говорят: в колхоз обращайся. А мы Гор-топ. В колхоз иди. — В колхозе конь не валялся. Чего я туда пойду? Порошины там нету угля. А вы обязаны... А как же... — стал запинаться дед Архип, все свои слова выговорив, и, расстегнув телогрейку, вынул на свет Божий газету, которая лишь видом своим придала ему сил; и голос выправился, стал твердым. — Вот... 158

▪ За теплым хлебом ▪ правительство что говорит? — потряс он газетой. — Для участников войны в первую очередь! — Он даже воскликнул тонким, сорвавшимся фальцетом. — А вы мне голову кружите! — И снова в голос, чуть не в крик, проговорил наизусть, не глядя в газету: — Проявлять постоянное внимание! Женщины, поняв, что старика не унять, терпеливо слушали его, а потом одна из них спокойно спросила: — Ты, деда, русский человек или нет? Архип вдруг в единый миг понял, что угля не дадут. Он понял, шапку натянул и пошел из конторы. А время стояло не раннее. Короткий зимний день догорал желтым, режущим глаз закатом. Солнце уже утонуло за крышами домов до утра. И теплые звезды земных огней зажигались в домах. На центральной площади поселка нещадно дуло, по серому асфальту шуршала поземка. Двухэтажный дом стоял с сиянием огней. В доме было тепло, форточки открыты, даже двери настежь. И как только подумал Архип о тепле, о покойном домашнем тепле, так сразу окоченел. 159

▪ Борис Екимов ▪ Казалось, единым махом просек его до костей и насквозь студеный ветер. Архип сжался, пытаясь сохранить в теле хоть теплую крупицу. И скорее, скорее поковылял к магазинам, что стояли за площадью справа. Там можно отогреться. Он прошел полпути, когда пахнул ему в лицо сладкий запах свежего пшеничного хлеба. Архип споткнулся и встал, вначале ничего не понимая, он замер и стоял, вновь и вновь вдыхая этот благостный, добрый, почти забытый дух. Надышавшись всласть и опомнившись, Архип пошел к хлебу, к магазину. Хлеб выгружали из машины. Старик, глотая слюну, хотел прямо здесь попросить хоть кусочек, но побоялся. Он прошел в магазин, и голова его кругом пошла, опьяненная райским запахом хлеба. Народу не было. Продавщица в белом резала свежие буханки пополам и в четверть и бросала их на полки, прикрытые стеклом. Архип потянулся к четвертушке. — Я заплачу, дочушка, заплачу... — пробормотал он и захлебнулся, когда в руке у него очутилась теплая горбушка. И, стыдясь и ничего не умея с собой сделать, Архип лишь 160

▪ За теплым хлебом ▪ успел шагнуть в сторонку и, разломив четвертушку, начал есть ее. Так сладок был этот чистый пшеничный хлеб с упругой, хрусткой корочкой, с еще горячей ноздреватой мякушкой, так вкусен был, что Архип не заметил, как съел четвертушку. Последний кус проглотил и почувствовал, как теплый хлеб обогрел нутро и по жилам потек горячим током. А хотелось еще. И он снова подошел и взял четвертушку, оправдываясь перед продавщицей. — Я заплачу, дочушка, не боись, деньги есть. С дороги я, наголодался за день, намерзся... Теплый хлебушко... — дрогнул голос его. — Ешь, дедушка, на доброе здоровье... Вторую четвертушку дед Архип ел медленно, но с еще большим вкусом. Он жевал и чуял языком и нёбом пресную сладость пшеничника, слышал еле заметный и дразнящий дух хмельной кислины и сухарную горчину корочки. Вторая четвертушка тоже кончилась. После нее деда Архипа ударило в пот. Перед продавщицей было стыдно, но хотелось хлеба еще. Сладкий дух его нагонял слюну. — Уж прости, дочушка, я еще съем. Наскучал по свежему хлебушку. Сколько лет-годов теплого не ел. 161

▪ Борис Екимов ▪ Продавщица ничего ему не ответила, поглядела внимательно и ушла в свою каморку и скоро вернулась с полной кружкой горячего чая. Она и стул принесла, усадила деда Архипа возле подоконника. — Садись, дедушка. Пей, ешь, отогревайся, — мягко сказала она. Горячая волна благодарности к незнакомому доброму человеку подступила к сердцу. — Спаси Христос, моя доча, — тихо сказал Архип, опускаясь на стул. — Спаси Христос. После третьей четвертушки он сделался сыт, согрет и здоров. Допив сладкий чай, старик поднялся, деньги заплатил. Пора было правиться на ночлег, к племяннику. Но дед Архип, казалось, не мог уйти от этого доброго хлебного духа, от золотистых буханок, что грудились за стеклом. И хотя у Василия, конечно, был хлеб, но Архип не стерпел, купил буханку. Ее даже в руке держать было хорошо; чуять пальцами упругую корку, под которой горячей кровью бродило тепло неостывшей живой мякушки. Старик расстегнул плащ, телогрейку и осторожно упрятал буханку на груди. Хлебное тепло и дух теперь были с ним. 162

▪ За теплым хлебом ▪ И вдруг о бабке, о жене, о родной своей старухе вспомнил Архип. Он вспомнил вдруг, как говорила она ему нынче утром о своем непонятном сне. О хлебе, который мамушка из печи вынимала, но почему-то не дала. Мамушка, сон — все пустое. Но хлеб, но теплый хлеб, которым обидели его старуху, был явью. Сны — блажь, и мамушку не вернуть, но теплый хлеб, он рядом. Его сейчас ел Архип и наелся вволю. Давно уже так не едал. А старуха — во сне, да и то лишь поглядела, не дали. «А так хотелось свеженького», — вспомнил Архип. Вспомнил и разом наново все перерешил. Что племянник, что его ночевье, что уголь — все это ерунда. А вот старухе хлебушка принести свежего, как обрадуется. Жизнь с нею прожили, много ли радовал. Может, лишь в молодости. А потом... Какая жизнь потом долгая... И может, в последний раз, да еще перед праздником, горячего хлебца ей, словно из вчерашнего сна, разговеться. Архип вынул из-под полы, из-за ремня мешок, положил туда пять буханок. А ту, первую, оставил при себе. — Спаси Христос, доченька, — поклонился он продавщице. — С праздником тебя. 163

▪ Борис Екимов ▪ За минуту наново все перерешив, Архип знал, что он будет делать. Он пойдет на Алексеевский грейдер и доедет до Перещепного. А там, с асфальта, к ферме, ее огни будут видны. От фермы вниз, на луга займища, оттуда сено возят, дорога пробитая. Сроду там сено оставляли на зиму. От лугов взять правее, занесенные Чуриковы талы обойти. Потом левее, через Летник, там тихо. Выходить на Пески, на Большие, на Малые Городбища, а там — считай, дома. Он дойдет, доберется. И снега и мороз — это не беда. То ли еще было. Здесь все свое, родное, хоженое-перехоженое. А за пазухой грел ему сердце теплый хлеб.

М А КСИ М ЯКОВ ЛЕ В

Дар случайный…

тот день город Полынск пронизывал сырой рваный ветер, слетевший с залитого дождями предгорья. Редкие машины разметывали колесами снежную кашицу на привокзальной площади, в середине которой, раскачивая гирляндами, стояла новогодняя елка. Был вечер, кое-где зажглись фонари. Оставалось два часа до прибытия последнего поезда на Москву. В здании вокзала, вместе с другими ожидая поезд, сидел, изнывая от скуки, молодой человек тридцати двух лет, оказавшийся в этом городке по делам фирмы, в которой работал, проводя свою жизнь большей частью в командировках. Теперь, когда он выполнил поручение, ему не терпелось поскорее уехать 165

▪ Максим Яковлев ▪ отсюда, чтобы успеть на Рождество в кругу знакомой компании. От чтения книжки, купленной им в газетном киоске, тянуло в сон. Он вышел на улицу и направился в сторону небольшого кафе, прикрываясь плечом от хлеставшего моросью ветра. В кафе ему налили чашку горячего кофе. — Вам с сахаром или без? — спросила его продавщица. — Без, — ответил Сергей. Кроме того, он купил себе несколько пирожков и салат и встал за столик в углу, рядом с человеком в мокрой зеленой шляпе, жующим котлету. Было немного шумно. Возле дверей стоял с шапкой в руках мальчишка, явно переросший свою одежду, состоящую из легкой куртки и, похоже, бессменных, потрепанных мальчишечьей жизнью брюк. Каждому проходившему мимо него он повторял виновато одно и то же: «Помогите нам, пожалуйста». Ему бросали мелочь, конфеты; кто-то сунул ему жвачку… Сергей допил кофе, поставил чашку на блюдечко. Своей семьи у него не было. Были встречи и расставания с женщинами, и, может быть (вполне возможно), где-то жил сейчас на свете и его родной сын, 166

▪ Дар случайный… ▪ такой же, как этот, мальчишка, о котором он ничего не знает… Выходя из кафе, он тронул его за плечо и сказал: — Пойдем-ка. На улице стало заметно темнее, но ветер стих. — Ну и зачем тебе деньги? — поинтересовался Сергей. — На жизнь, — ответил мальчишка. Отвечая на вопросы, он рассказал, что учится в пятом классе, что живет вдвоем с мамкой, но она лежит больная, и что он хотел набрать им на Рождество немного денег… Сергей повел его в магазин. — Макароны, крупа в доме есть? Рис нужен? — спрашивал он. Мальчишка, видно, не ждал такого оборота событий, но, спохватившись, кивнул. — Так, дайте нам еще чаю большую пачку, сахару килограмм. Нет, лучше два. Пачку масла… — диктовал Сергей продавцу. Поначалу он покупал то, что ему представлялось самым необходимым. Потом, переходя от витрины к витрине, незаметно увлекся, показывая на более дорогие продукты. Может быть, перед ним вставали картины 167

▪ Максим Яковлев ▪ того эффекта, который должны произвести его подарки в убогом жилище, где, наверное, давно позабыто о самом существовании подобных лакомств, и каким необыкновенным чудом предстанут они в глазах измученной нуждой и болезнями женщины? Может быть, это и подстегивало воображение при выборе им продуктов, и его фантазия едва могла угнаться за разыгравшейся щедростью, заставляя называть среди прочего и коробку самых лучших конфет, и упаковку с персиками, и даже шампанское… и остановиться в этом было чрезвычайно трудно. Наверное, он чувствовал себя волшебником. Все купленное поместилось в один огромный, но прочный пакет с пластмассовыми ручками. Сергей расплатился, и они направились к выходу. — За собою следит, а сына одеть не может, — сказал кто-то про него за спиной. — Так, может, он и не сын ему, — сказал другой. — Да ты погляди — на одно лицо… И правда, они были чем-то похожи. Вышли и встали у перекрестка. Сергей посмотрел на него. 168

▪ Дар случайный… ▪ — Донесешь? — спросил, передавая пакет с подарками. — Спасибо, — сказал мальчишка, принимая пакет. Он еще постоял с минуту, не зная, как ему уйти теперь с таким богатством… неумело поклонился и, повернувшись, побежал через дорогу на другую сторону улицы и дальше, к коробкам черных домов, уже сливавшихся с черным небом, зияющих в нем квадратами желтых окон. — С Рождеством! — крикнул Сергей вдогонку. Откуда-то слышалась музыка. Сергей еще побродил по городку, заглядывая с улыбкой в витрины, поговорил с большой белой собакой… Через полчаса посмотрел на часы и пошел не спеша к вокзалу. Вдруг остановился, словно одернутый невидимою рукою. Полез в сумку, где лежал билет и его записная книжка, потом в нагрудный карман… — Билет… Билета на поезд не было. Подойдя к фонарю, стал он копаться в сумке, обследовал старательно все карманы. И все без толку. 169

▪ Максим Яковлев ▪ — Что за чушь! Все деньги, бывшие у него в куртке, до рубля, потратил он на покупку подарков. Хотя в маленьком отделении сумки должна находиться небольшая сумма, положенная им на всякий случай, вполне достаточная, чтобы ее хватило на билет до Москвы. Заглянул и туда. Но пропали и деньги. — Не понял, — сказал, нахмурившись. Он снова и снова рылся в карманах и перетряхивал сумку до тех пор, пока не пришло к нему окончательное осознание того, что так и есть: он остался теперь без билета и денег. «Кто? И где?» — спросил он себя. По улице ходили люди, с виду ничего никогда не терявшие. «Мальчишка не мог, это точно, — считал Сергей, — он и стоял-то все время отдельно…» Действительно, мальчишка был ни при чем. «Зеленая шляпа! Больше некому. Сумка висела с его стороны… а я еще отходил от столика за салфетками». Он резко развернулся, и, на ходу поправляя сумку, направился к тому кафе. Скоро он уже подходил к нему. За его стеклом было видно 170

▪ Дар случайный… ▪ нескольких посетителей, а в том самом углу над чьей-то фигурой маячила зеленая шляпа! Сергей ворвался в кафе и бросился к угловому столику. Но здесь его ждало полное разочарование. Шляпа оказалась черной, надетой на старика с длинным желтым лицом. Единственным зеленым пятном был невесть откуда и как прилепившийся к ней зеленоватый конфетный фантик. Не говоря уж о том, что этот старик был совершенно непохож на того типа, который жевал здесь свою котлету. Сергей протянул было руку к злополучному фантику, но старик так удивленно посмотрел на него, что ему пришлось оставить свое намерение. Он осмотрел пол, ничего не найдя на нем, подошел к продавщице и даже открыл рот, чтобы спросить ее… но, видно, почувствовал, что все бесполезно, и только махнул рукой. Выходя из кафе он опять увидел стоящего у дверей мальчишку… Какое-то время Сергей смотрел на него, словно не веря своим глазам. Потом стал допытываться, в чем дело, и что он тут делает, и куда подевались купленные им подарки? Где они? — Бомжак украл, — ответил ему мальчишка. — Какой бомжак? 171

▪ Максим Яковлев ▪ — Они там… я шел, а он говорит: «У тебя пакет дырявый». Я пакет поднял вот так, и тот сзади мне на глаза шапку надвинул и ударил сильно, два раза. А другой вырвал пакет из рук, я даже не видел… Я шапку скинул, а их нету. Никого! Я даже не знаю, в какую они сторону делись… — Понятно, — сказал Сергей. Посмотрел на его распухшее ухо и вышел из кафе, с силою хлопнув дверью. Вряд ли он понимал, что сейчас происходит с ним. Он ругался. Он говорил так громко, что люди старались не обращать на него внимания, делая вид, что им слишком хорошо известно, в чем тут дело. — Господи! Ну почему так? Что я сделал? За что мне такое?! За что я остался без денег, без всего?! Разве я не сделал здесь доброго дела, чтобы хотя бы уехать из этого паршивого городка?!. Он едва успел вскинуть голову, увидев вдруг выросшего пред собою ангела. Воздух развевался над ним волнами. — Я идиот! — крикнул ему Сергей. — Посмотрите на последнего идиота, который возомнил себя благодетелем, расщедрился на подарки сиротке! Да лучше бы я эти деньги… 172

▪ Дар случайный… ▪ Договорить он не успел. Лба его, как молния, коснулась десница Ангела. И все исчезло. Он очнулся на вокзале, в зале ожидания, сидящим с сумкою на коленях, среди всеобщего терпения и молчания пассажиров. Первым делом проверил билет и деньги, все было на месте. Он встал, прошелся по вокзалу. Пару минут постоял, глядя на мигающую огнями елку. До прихода поезда оставалось около часа, и он не нашел ничего лучшего, как пойти прогуляться по улице. Подошел к небольшому кафе«стекляшке». В этот момент из приоткрывшейся двери кафе вырвался чей-то сердитый голос: — Иди-иди отсюда, нечего тут прикидываться! Знаем, на что вы все собираете… Затем чья-то рука вытолкнула на улицу бедно одетого мальчишку. Мальчишка, как видно, не очень этим расстроился, только вздохнул. Он стоял теперь на ступеньках у самого тротуара, обращаясь к прохожим: — Пожалуйста, помогите нам. Сергей нащупал в кармане мелочь и, сунув ему в протянутую ладошку, направился в книжную лавку, находившуюся на противоположной стороне за рекламным щитом. Он уже подошел к перекрестку, собираясь 173

▪ Максим Яковлев ▪ перебежать на другую сторону, но что-то заставило его остаться на месте. Он медленно обернулся и посмотрел на мальчишку… Дальше Сергей повел себя не совсем обычно: дважды проходил он мимо стоящего у кафе подростка, разглядывая его с интересом и одновременно в некоем недоумении, как будто вспоминая о чем-то. Наконец он решительно подошел к нему. — Ну-ка, пошли, — сказал он. — Куда? — спросил мальчишка. — За подарками, — сказал Сергей. — Не надо, лучше деньгами. — Пойдем, пойдем… Они зашли в тот же магазин, и продавец обращался к ним так, словно принимал их за своих хороших знакомых. Сергей купил хлеба, крупы, чая, сахару, килограмм мандарин. Водил за собой мальчишку, да так и вышел на улицу, держа его за руку. — Ну, иди, — сказал он, отдавая ему пакет с подарками, — это тебе. — Спасибо, дяденька, — сказал мальчишка. Повернулся и пошел прочь. А Сергей все стоял, почему-то не мог уйти, мешая входящим и выходящим из магазина… Все следил 174

▪ Дар случайный… ▪ за мальчишкой, как тот уходит от него в темноту, белея прижатым к груди пакетом. — Постой! — крикнул Сергей. Он догнал его широким шагом. — Я провожу тебя. Вместе они миновали опустевший безлюдный рынок и пошли к черневшим в небе домам. Они проходили мимо каких-то заборов, мимо школы, кружили по бетонным дорожкам… Вышли в замкнутый многоэтажками двор, пересекли заунывно скрипящую качелями площадку, вошли в последний подъезд. По тусклой лестнице поднялись на второй этаж и попали в квартиру. В квартире, казалось, не было ничего, кроме пропахшей лекарствами тишины. На кровати в углу лежала женщина, освещенная у изголовья лампой со столика. «Здравствуйте», — произнес он довольно громко. Но никто ему не ответил. Мальчишка с пакетом молча стоял у него за спиной… «Не может быть…» — сказали ему вдруг в ответ. «Не может быть!» — сказал он, всматриваясь в ее лицо. «Как ты меня нашел?» — спросила она. «Не знаю, — ответил он. — Но как ты здесь оказалась?» — «Это долго рассказывать…» Он сел на стул, потому 175

▪ Максим Яковлев ▪ что не мог стоять. Он расспрашивал ее, задавал ей дурацкие вопросы… рассказывал что-то о себе, оправдывался, забывал слова… Она слушала, отвечала ему, поднимая глаза… «Но как же? Но как же так?! — говорил он ей. — А кто же он?» Его дыхание сбилось… «Кто это?» — показал он на мальчишку. «Это твой сын». — «Сын, — повторил он, — ну да, сын конечно!» — «Мам, нам подарки купили», — сказал наконец мальчишка. «Подарки? — удивилась она. — Какие?..» Он не знал, что делать с собой, он кричал: «Подарки! Какие там подарки?!» Он бегал по комнате: «Сейчас вам будут подарки! Я быстро…» — «Ты куда?» — привстала она. «Я сейчас, ты лежи, я сейчас… Я мигом!» — «Не уходи, не надо ничего!» Но он не слышал. Он вылетел на улицу… Было бело от снега — такое чудо после слякоти и дождя, но он не заметил, ему теперь все было чудо. Он летел, не чуя земли… — У меня сын! У меня есть жена и сын!.. — повторял он как заведенный. И едва не столкнулся с Ангелом. Ангел стоял на его пути, белее снега и ярче блещущей с неба луны. У Сергея упало сердце. 176

▪ Дар случайный… ▪ — Нет! Нет! — закричал он. — Это не сон! Ради Бога, не сон! Я прошу тебя… Ведь он же похож на меня! — Не бойся, это не сон, — ответил Ангел. — Только вот поезд уже ушел, а магазины закрылись. — Эх, жаль! Хотел купить к Рождеству. Сын! Понимаешь?! Жена и сын! — На, держи, — протянул руку Ангел и улыбнулся. И Сергей увидел большой и прочный, набухший от покупок пакет с пластмассовыми ручками, из которого посверкивала головкой бутылка шампанского.

Калямка — Ну-ка, все быстро за стол, — сказала мама. И дети, толкаясь, как утята, весело вбежали в столовую. Их было шестеро, они только что все вместе пришли с гулянья, светясь пунцовыми с мороза щечками. С кухни сладко пахло рождественским пирогом и яблочными пастилками. Жарко топилась печка. Но пирог будет завтра, а пока перед каждым из них поставили картофельную запеканку и разлили по кружкам кисель. Все сидели за одним длинным столом, покрытым бабушкиной скатертью с вышитыми по краю серебряными рыбками. Самыми шумными и говорливыми были тройняшки — Сашок, Тимоня и Лерочка, с большими мамиными глазами и такие же лобастики, как их папа. Сидели в одинаковых платьицах смешливые сестры-близняшки Тося и Фрося — дети маминой подруги из Рязани. Самым младшим из них был лопоухий приемыш-детдомовец, любивший разговаривать сам с собой. Все звали его Калямка. Из детского дома его привезли совсем маленьким, едва умевшим ходить. Потом он долго болел 178

▪ Калямка ▪ ветрянкой и краснухой; было в его судьбе еще несколько тревожных моментов: падал с лестницы, два раза тонул, изображая из себя великого пловца и ныряльщика, отмораживал уши, а один раз упал в костер, попятившись от летучей мыши. Теперь вот сидит, уминая за обе щеки запеканку, но больше прислушиваясь к тому, о чем секретничают девчонки. — Кому еще грибной подливы? — спрашивала всех няня Зоя. — Какие у нас там грибы-то в Рязани? — сказал папа, поглядывая на Тосю и Фросю. — А у нас в Рязани грибы с глазами, — тут же ответила Фрося. — Их едят, а они глядят, — добавила Тося под общий смех. Папе очень нравилась эта поговорка в исполнении сестер-близняшек, и всякий раз он от души смеялся. — Ну что ты, как маленький, — говорила мама. Ребята сразу начали представлять себя грибами и показывать, какими глазами они глядят. — А теперь давайте аккуратно все доедим, — сказал папа серьезным голосом, — мы 179

▪ Максим Яковлев ▪ это сделаем, чтобы не обидеть няню Зою и маму, которые готовили нам эти вкусности, когда мы с вами кувыркались на снежной горке. Дети поужинали и побежали в детскую смотреть по телевизору вечернюю сказку, рассаживаясь кто на полу, кто на мячике, кто на любимой скамеечке, — то замолкая, то звеня голосками. И было им беззаботно и хорошо, потому что все они были любимы. После мультика полагалось чистить зубы и спать. Но пока их никто не звал. Мальчишки принялись рисовать и играть в солдатики. А девочки отошли в уголок к большому аквариуму, и Калямке снова послышался таинственный Лерочкин говорок: — …он находится у него… надо только обязательно загадать все, что ты хочешь, и это все сбудется. Правда! — У кого это «у него»? — шепотом спросил у себя Калямка и пожал плечами. Он придвинулся поближе к девчонкам. — А ты точно знаешь, что у него? — спросила Тося. — Точно. Про это в одной книжке написано, — ответила Лерочка. 180

▪ Калямка ▪ Девочки повернулись к окну и заглянули за занавеску. — Надо, чтобы мальчишки не догадались, а то они первые возьмут, — услышал Калямка и подошел еще ближе. — Калямка подслушивает! — обернувшись, воскликнула Фрося. — Как тебе не стыдно шпионить за нами, Калямка? — сказали ему. — Иди лучше играй в свои машинки, понял? Калямка понял, что ж тут не понять. За окном-то был их детский дворик с тремя высокими туями, которые всегда наряжали под Новый год. Под одной из них стоял старыйпрестарый Дед Мороз, с облупившимся носом и выпавшими бровями… Вошла мама и сказала всем чистить зубы. Через полчаса везде погасили свет, кроме кухни и папиного кабинета. Дети лежали в своих кроватках, о чем-то думая, да так потихоньку и отлетали со своими думками в легкий, как облако, сон. Но Калямка не спал. Он ждал, когда все заснут и мама, поцеловав каждого из них в макушку, закроет дверь. — А если выбежит собака, тогда я покормлю ее своим печеньем и она не станет меня 181

▪ Максим Яковлев ▪ кусать… — накрывшись одеялом, разговаривал сам с собой Калямка. Если честно, то он немного побаивался Деда Мороза. Какой-то он загадочный, этот дед. Калямка и раньше нет-нет да и обращал на него внимание. И в то же время ему никогда не приходило в голову смеяться над ним, хоть он уже и перерос его на целую варежку. Все же оставалась в нем какая-то тайна, ведь он был старше всех в доме. Говорят, его впервые видели здесь еще до войны. Как только мама ушла, он встал, кое-как оделся и вышел из спальни. Проскользнул на цыпочках мимо кухни… Он появился во дворе в своей лохматой ушанке, шубейке и в валенках на босу ногу и направился прямо к туе, не подозревая о том, что папа с мамой наблюдают сейчас за ним из окна. — Ну вот куда его понесло? — спросила мама. — Сейчас все узнаем, — ответил папа. Калямка дошел до туи и тотчас увидел под ней покрытого инеем Деда Мороза. В одной руке вместо посоха держал он обломок от лыжной палки. Калямку же интересовало то, 182

▪ Калямка ▪ что было у деда в другой руке. А в ней сжимал он полинявший от времени, с едва заметными звездочками, полотняный мешочек, уцелевший за столько лет, в который еще никто никогда не заглядывал. Заветный мешочек! Именно там, если верить Лерочке, находился волшебный стеклянный шарик. Его надо было достать, зажать крепко в руке, потом поднести к губам — чтобы никто не слышал — и рассказать ему о том, что ты хочешь. Еще нужно было закрыть глаза, чтобы потом увидеть, что все исполнилось. Дед смотрел на Калямку, словно ждал этой минуты всю свою жизнь, и лицо его, с облупившимся носом, без косматых седых бровей, выглядело беспомощным и жалким. — Отдай мне его, пожалуйста, — попросил Калямка и потянул за мешочек. Но дед вцепился в него не на шутку. Без борьбы не отнять. — Ну, отдай… ну, отдай, — повторял Калямка, выдирая его из слабеющей хватки деда. Во что бы то ни стало ему нужно было завладеть этим мешочком, потому что у каждого уважающего себя человека обязательно найдется самая большая мечта или по 183

▪ Максим Яковлев ▪ крайней мере какое-нибудь самое сильное в мире желание, которое непременно должно исполниться. — Что он там делает? — спросила мама. Калямка, затаив дыхание, рылся в мешочке, доставая оттуда какие-то бумажки, тряпочки… потом пошли опилки… Шарика не было. — Ничего не понимаю, — сказала мама. — Зачем он это сделал? Калямка стоял в кругу просыпанных им опилок и, задрав голову, смотрел на небо. Он не кричал и не плакал, смотрел удивленно… И небо смотрело на него, необъятное и живое… И никто бы не решился сказать, что он понял в тот миг или что открылось ему. Но он засмеялся… — Нет, я больше так не могу, я пойду к нему, — сказала мама. — Постой, постой, — сказал папа и тоже посмотрел на небо, — не надо ему мешать. Через много лет, перед самой смертью, Николай Сергеевич вдруг вспомнит об этом. Вспомнит настолько свежо и сильно, что это взволнует его. Что же случилось с ним, с тем 184

▪ Калямка ▪ мальчишкой, который стоял, глядя в небо, онемев от обиды? Почему он не заплакал тогда, ведь он так обманулся в своей надежде? Что-то не дало ему заплакать. И даже больше… Он уронит в подушки свою белую голову с резко очерченной тенью в висках и глазницах, смежит веки. И снова всплывет перед ним необъятное небо, и снова заполнит его всего своей непостижимой отеческой нежностью… — Да, именно так, только это! — скажет он, улыбнувшись. — Все пустяки… Только так, только это!

ОЛЕ С Я НИКОЛ А Е ВА (Род. 195 5)

Ничего страшного… Отрывок из повести

от как чудно вышло! Сели мы вечерком у меня дома за большой овальный стол, уставленный монастырскими яствами и кувшинчиками с горячим красным вином, — отцы Дионисий, Лазарь, Иустин-наместник да шофер его Клим Никифорович, сановитого вида старик, выпили по стаканчику. Праздник же у нас! Печка весело трещит, метель за окном воет, кажется, то и дело шаги за окном хрустят. И что ж? Нам не страшно. Рассказала я им про ревун, капкан и софит на Курской дуге. Про ядовитых тараканов и гремучих змей. Посмеялись, слово за слово Лазарь с Дионисием решили, что пора перейти к святочным рассказам. 186

▪ Ничего страшного… ▪ — Это может быть очень поучительно, — сказал монах Лазарь. Иустин-наместник стал отнекиваться. — Нет, — говорит, — никогда со мной на Святках ничего такого поучительного не происходило. Было, правда, одно совсем уж дурацкое приключение, серьезно изменившее всю мою жизнь, но из него никакой морали не извлечешь. И такое невероятное, что в него даже трудно поверить. — Ну, тогда ты о нем только расскажи, а мы попробуем извлечь какое-нибудь назидание, — сказал рассудительно отец Дионисий. Лазарь согласился начать, предварив свое повествование кратким описанием жанра: — Во-первых, события должны происходить между Рождеством и Крещением, то есть на Святках по определению. Во-вторых, в рассказе должен быть некий элемент недоразумения или мистификации и в конце концов недоразумение должно быть разрешено, а мистификация разоблачена. Все задумались над своими сюжетами. — И в-третьих, все заканчивается преображением жизни. Если этого нет, то это просто байка! — заключил он. 187

▪ Олеся Николаева ▪ Все многозначительно переглянулись, дивясь серьезности задачи. — Ну тогда ты и начинай, — сказал игумен Иустин. — У меня есть сестра, — повел рассказ монах Лазарь. — Хоть и младшая, а очень строгая и требовательная, то есть требования к жизни у нее непомерные. Гордая такая девица. Самолюбивая. Сама к себе невероятные предъявляла претензии — и нос у нее длинный, и глаза маленькие, и ляжки толстые, и осанка дурная, и походка кривая. Сама же была прехорошенькая. Волосы белые, густые и длинные, глаза голубые, огромные, кожа нежно-розовая, гладенькая… Так вот, самой большой гадостью ей казалось, когда кто-то говорил ей: — Настенька, какая же ты хорошенькая! Тут она просто взвивалась, считая это за издевательство. — Ну да, — басом говорила она, — вон какая жирная, страшная! Мечта у нее была преобразить себя до неузнаваемости: волосы свои шикарные обстричь «а-ля тифоз», покрасить в черный цвет, а на лицо очки надеть… Но мать чуть не на коленях 188

▪ Ничего страшного… ▪ перед ней встала, чтоб она этого не сделала. Вот такая у меня была сестра — была, потому что сейчас она очень изменилась. Ну а тогда казалось ей, что она не только такой неуклюжий жирный урод, но еще и что поет она плохо, и рисует отвратительно, у самой же и голос прекрасный, и слух, и способности к живописи. Но особенно несносна и придирчива была она к окружающим. Прежде всего, конечно, ко мне и к моим друзьям. И нецелеустремленные мы, и расслабленные, и вообще — дураки. Школьный друг мой Алеша, впрочем зная некоторые ее особенности, частенько над ней подшучивал. Прежде всего, конечно же, отмечал, как она похорошела, на что она ужасно злилась и фыркала. Затем восклицал с удивлением: — Как же ты похудела! Тут уж она просто с места вскакивала и кричала, хлопая себя по бокам: — Ты что! Посмотри, какая жирная! И вообще — хватит надо мной издеваться. Тогда он переменил тактику и стал ей при встречах сочувственно говорить: — Какая же ты все-таки страшненькая! Нос у тебя какой длинный, какие глазки 189

▪ Олеся Николаева ▪ маленькие — такие маленькие, такие маленькие, одного даже совсем будто и нет. Но она и на это злилась, хотя, конечно, не могла не понимать, что он это говорит ей назло. И она ему что-нибудь в ответ такое выдавала — вредоносное. Так они и пикировались все время. Только все это получалось у них не смешно и даже не забавно. И я чувствовал, что они не то что недолюбливают друг друга, но просто даже и терпеть не могут. Во всем они вступали в противоречие, во всем друг к другу придирались, но она еще в разговоре с ним такой менторский тон взяла, словно это она нас старше на пять лет, училка такая. Придет он ко мне, она тут же возникнет, влезет в нашу беседу, прицепится к слову и как начнет вещать, словно кто ее здесь спрашивает, сил нет. Поначалу она критиковала нас, почему это мы, сильные, молодые мужики, сидим себе преспокойно на кухне, а не ведем борьбу с антинародным правительством. Люди в тюрьмах страдают, в лагерях — вон Сахаров в ссылке, Буковский в заточении, Солженицын в изгнании, а мы — в Москве. Было ей тогда лет четырнадцать. Она обещала, что к шестнадцати годам непременно вступит 190

▪ Ничего страшного… ▪ в какую-нибудь антисоветскую организацию, чтобы нам было стыдно. А Алеша ей назло говорил, что в партию запросится, раз такие самоуверенные маленькие училки-выскочки лезут в диссидентство. Потом, лет в семнадцать, она покрестилась и сразу стала неистово так молиться, начиталась Игнатия Брянчанинова о молитве и задвинулась — конечно, духовного руководителя нет, в церковь ходит только свечки ставить, к исповеди не идет, не причащается, а только люто постится, ночами поклончики кладет да молится — в общем, вылетела она, что называется, в трубу: и мороз ей уже не страшен, у нее самой в солнечном сплетении огонь горит. А Алеша тем временем поступил в семинарию, духовно грамотный, пригожий, благочестивый. Пришел к нам как-то раз, а она ему: я-де в одном платье могу в лютый мороз ходить, что там твоя семинария, что там эти священники, которые с КГБ… А у самой нос красный — отморозила, пока по морозу раздетая шастала. Алеша, как услышал ее речи, испугался, стал ее вразумлять: — Да как же так, ты по своей воле, своим чином такие вещи творишь?! Ты ж в прелести. 191

▪ Олеся Николаева ▪ Она его не слушает. — Вот, — говорит, — вы Церковь и погубили, потому что не хотите собой жертвовать ради Христа. Надеетесь все на теплую одежду, на рукотворный жар, а у меня жар Христов. А он ей: — Да если бы у тебя и вправду был жар Христов, Серафим Саровский ты этакий, разве б ты нос себе отморозила, вон какой висит, красный. Точно слива. В общем, опять брань, стычки, обиды, подергивание плечом. Потом, к счастью, она к какому-то старцу попала, он ее вразумил, запретил молиться больше положенного ее мирскому положению, благословил подыскивать себе жениха, готовиться создавать семью, поисповедовал, она стала причащаться, присмирела. А тут Алеша появляется. Им бы и помириться, посидеть рядком, поговорить о благочестии… А у него как раз был период, когда он вдруг стал подумывать о необходимости церковных реформ. Говорит: — Надо богослужение на русский переводить, Литургию оглашенных выкидывать, ибо где вы теперь видите оглашенных-то? 192

▪ Ничего страшного… ▪ А она ему: — Что-о? Я те дам реформы, раскольник ты этакий! И опять пошло-поехало… Самое поразительное, что Господь их все время нос к носу сталкивал. То есть Алеша, как ни приедет из Питера — он там уже в Академии учился, — она всегда дома оказывалась. Притом что ведь порой по целым неделям пропадала — то в одном монастыре, то в другом… Как-то раз они вместе вышли из дома и застряли в лифте. Два часа просидели, пока диспетчер их оттуда не вынул. Сидят в темном лифте, повисшем над бездной, и все о церковных делах переругиваются. Ну дальше уж я не знаю — сам ушел в монастырь. А у меня какие-то его книжки остались. Вот он ко мне в монастырь приезжает и говорит: — Брате, очень мне те книги нужны. Когда ты в Москву собираешься? А я ему: — Никогда. А если тебе книжки нужны, заезжай к нам туда без меня, тебе сестра моя все отдаст, ибо девица при всех своих недостатках весьма благочестивая и чужого ей не надо. 193

▪ Олеся Николаева ▪ Вот он ей и позвонил, договорились о встрече. Но встретились случайно они еще в метро. То есть он садится в вагон, а там она. Вместе и поехали. Он ей так примирительно говорит: — Знаешь, я понял, эти церковные реформы — один соблазн. Вон большевики еще пытались все реформировать, а ничего не вышло. А она ему неожиданно: — Так то большевики! Как они реформировали-то — огнем и мечом! А нам надо делать это мягко и грамотно. Потому, что вера-то закоснела! Обросла суевериями. Надо народ религиозно просвещать! И опять они заспорили. Так доплелись до подъезда. А там кто-то переезжает, что ли, лифт стоит открытый на каком-то этаже, холодильник выносят, телевизор. Он дверь даже подержал, чтобы все это вынесли беспрепятственно. Пошли пешком. Пока поднимались, она ему: — Люди должны понимать, о чем они молятся. А им: «непщевати вины о гресех». Чегочего? В церкви поют: «в память вечную будет праведный, от слуха зла не убоится». А старухи знаешь, что слышат? «В память вечную будет праведный, пастух козла не убоится». 194

▪ Ничего страшного… ▪ Пастух — козла! — Она даже остановилась между этажами, чтобы перевести дух. — А это все твое извечное фарисейство: сам выучился, а народ — что, пусть в невежестве коснеет, в предрассудках? Да ты знаешь, что они считают Святую Троицу за собрание Христа, Матери Божией и Николы Угодника! Постояли, постояли, снова двинулись вверх. Наконец пришли, а дверь в квартиру распахнута. А там какие-то люди хозяйничают. Что-то все таскают, пакуют, опять таскают. Сестра даже подумала, не ошиблась ли она дверью, но нет. — Переезжаете? — с удивлением спросил ее Алеша. И тут она опомнилась. — Воры! — произнесла она с большим удивлением. — Воры! — закричала снова, уже грозно. Наконец и воры их заметили. Четыре человека. Схватили, скрутили, запихали в ванную, засунули в самую ванну, как они были, прямо в шубах, в зимних ботинках, связали веревками — спина к спине — плюс заткнули затычку и включили горячую воду. А сами смылись. Но, поскольку рты им не завязали, они могли еще продолжать беседу. И что 195

▪ Олеся Николаева ▪ же — они, будучи в узах, спина к спине, сидя святочным вечерком в низвергающейся горячей воде, ухитрились продолжать свои прения. Алеша даже пустился шутить: — Ну, слава Богу, хоть ополоснусь с дороги! А она ему поучительно: — Жаль, до Крещения еще два дня, а то было бы это купанье с мистической окраской, очистительное и от грехов, и кое от каких заблуждений… А вода шумит. А ванна наполняется. А пар идет. А шубы намокают… А он ей: — От каких таких заблуждений? Историю надо знать. Церковь — живой организм. Она обновляется изнутри. Любые рациональные вторжения в ее жизнь приводят к расколам, ересям. А она ему: — Самые большие расколы и ереси — от невежества. Вода уже наполнила ванну, шубы, в которых они были, набрякли, веревки намокли, и, кажется, только сейчас они заметили, в каком бедственном положении находятся. Вспомнили про сорок мучеников Севастийских, те, правда, в холодной воде сидели. 196

▪ Ничего страшного… ▪ — Ну, ученый академист, где твоя молитва? — всхлипнула вдруг сестра. — А ты, реформаторша, где твое упование? Однако единодушно решили, что будут вместе молиться Матери Божией и Святителю Николаю — помощнику мореплавателей и вообще всех бедствующих на водах. Ну и запели «Царице моя Преблагая…», «Не имамы иные помощи…», «Правило веры и образ кротости…». Сестра моя, повторяю, пела великолепно, сколько бы она сама себя безжалостно ни критиковала. Голос у нее сочный, сильный. Но и Алеша пел чудесно. Так они спелись с первой же молитвы, и потом голоса их звучали в изящной терции, то переплетаясь, то расходясь. Вода меж тем перехлестнула через край ванны и устремилась к новым просторам… Соседка снизу, на которую обрушились сии предыорданские потоки, помчалась наверх. Долго звонила в дверь, пока из-под той не появилась вода, наконец решительно толкнула ее, дверь и открылась, потоки ринулись на вошедшую, она завопила, выскочил сосед справа, ужаснулся, содрогнулся. И тут они услышали дивное пение. Два ангельских гласа вдохновенно взывали к небесам. 197

▪ Олеся Николаева ▪ «Заступнице усердная…» — раздавалось из ванной. «Богородице Дево, радуйся!» И даже «Во Иордане крещающуся Тебе, Господи!» Отважно ринулись на блаженные ангельские голоса и спасли, спасли сих, пребывающих в узилищах… И что? Сестра и Алеша спустили воду, переоделись, вытерли полы, попили чайку с медом и продолжили пение. Вот так. Поют до сих пор. Трое детей уже у них. А он служит в московском храме. Особенно любит праздник Крещения. Там есть такие стихиры: «Глас Господень на водах вопиет, глаголя: приидите, приимите вси Духа премудрости, Духа разума, Духа страха Божия, явльшагося Христа». Одно время — совсем недолго — я работала в Маленькой газетке. Отпочковалась она от Большой газеты — идея ее создателей была в том, чтобы использовать то огромное количество не вошедших в Большую материалов, которые все же могут представлять интерес для читателя. Кроме того, Большая претендовала на респектабельность и серьезность, а наша газетка «Другие берега» могла себе позволить бо́льшую свободу и демократизм. 198

▪ Ничего страшного… ▪ При этом в нее можно было «слить» кое-какой занимательный компромат, расширить стилистические возможности, использовать ее пространство для рекламы и привлечь нового читателя. Газетка наша была всего в восемь полос, и делали ее еженедельно три женщины — главная наша Раиска, или Айка, занималась культурой, Лара — политикой и экономикой, а я была на всякой всячине — писала маленькие эссе и трудилась рерайтером, то есть переписывателем чужих статеек и материалов. Главной моей задачей было сделать так, чтобы у газеты существовал свой стиль и чтобы читать ее было интересно. Кроме того, в первом номере каждого месяца мы печатали церковный календарь и гороскоп, который нам откинули из Большой газеты, потому что ей, претендующей на респектабельность, заниматься таким низкопошибным делом было не по чину. Гороскоп сочиняла для нас некая Аида — естественно, жгучая инфернальная брюнетка. И какими бы тупыми ни были принесенные ею тексты, отбояриться от самой идеи ее жульнических прогнозов было невозможно. 199

▪ Олеся Николаева ▪ — Надо быть демократичнее, — говорил нам главный редактор Большой газеты, который стоял и над нами, — вам неинтересно, потому что вы снобы, а люди читают. Они хотят верить, что их жизнь написана на небесах. Это их стабилизирует, утешает. А если вы считаете, что это чушь, ну так относитесь к этому как к фольклору, как к небывальщине, как к шутке наконец. И вот с этим-то гороскопом вышел у нас перед самым Новым годом прокол. Сделали мы чудный новогодне-рождественский номер — праздничный, радостный, оставили подвал для гороскопа, ожидая Аиду, сами сидели втроем, наводили последний лоск, вылавливая блох — как внимательно ни читаешь, а всегда какая-нибудь опечатка прокрадется. Из типографии нас уже поторапливали, а от нашей инфернальницы не было ни слуху ни духу. Айка то и дело названивала ей, но телефон все не отвечал. В самый последний момент, то есть когда уже нам грозили из типографии скандалом, Айка наконец дозвонилась, и простецкий старушечий голос ответил ей, что «у ей случилась срочная любовь» и что «звезды ей сказали, чтобы она летела на остров посреди окияна». 200

▪ Ничего страшного… ▪ Айка, не пощадив старуху, которая явно уж была тут сбоку припеку, с бесполезной язвительностью крикнула: — Как бы для нее это не кончилось звездопадом! После чего наша главная обратилась к нам: — Делать нечего, у нас пятнадцать минут. Делим год по четыре месяца на каждую и валяем кто во что горазд. — Что-что? — не поняла Лара. — Гороскоп сочиняем, невелика премудрость. У меня день рождения в середине года, так я беру себе май, июнь, июль, август. Все. Села. Пишу. И действительно — застрочила, не задумываясь, не поднимая головы. Лара взяла осень с декабрем. Ну а мне, таким образом, перепало все остальное. Ну, в феврале моя младшая дочь родилась. Я ей и написала нечто вроде пожелания: «Вы наконец поймете великий смысл послушания, вам откроется мудрость, несущая уважение к старшим», и так далее. В марте родился мой муж. Для него я написала: «Вы умны и деликатны, добры и щедры, трепетны и ироничны, честны и порядочны. В этом месяце вы особенно почувствуете 201

▪ Олеся Николаева ▪ великую помощь и защиту небес» — что-то в этом роде. Я стала вспоминать, кто из знакомых родился в январе, но вспомнила только начальника мужа — нашего главного из Большой газеты. Ну и поскольку он моего мужа постоянно третировал, унижал, завидовал, присваивал буквально все его журналистские и издательские проекты, а при этом еще и претендовал на дружеское общение, я и написала: «В этом году вам откроется вся фальшь вашего положения. Так бывает, когда человек находится не на своем месте. Вы словно увидите всего себя не таким, каким вы льстите себя представить и преподать, а, напротив, жалким, беззащитным, запачканным, дурно пахнущим. Не огорчайтесь! Это лишь лекарство от обольщения, но оно — к выздоровлению. Не все для вас еще погибло. Вы еще сможете обрести свое подлинное лицо, и оно окажется искренним и вполне симпатичным». А в апреле, я вспомнила, родилась Аида. Я ей и написала: «Наконец вы почувствуете раскаянье в том, что столько времени морочили людям голову и мошенничали. Не прячьтесь от этого покаянного чувства — оно 202

▪ Ничего страшного… ▪ откроет вам новые пути, и вы обретете новое поприще, которое позволит вам вспоминать о прошлом с легкой улыбкой и оттачивать на этих воспоминаниях свое чувство юмора». Типография уже рвала и метала, и мы, даже не читая друг другу своих прогнозов, все отправили в набор. Номер вышел, Новый год настал, Рождество отпраздновали. Муж мне говорит: — Слушай, тут у нашего главного день рожденья. Он просится к нам в гости на дачу, обещает привезти с собой и выпивку, и закуску. Как ты, не против? Я кивнула. И вот он приезжает с женой, притаскивает целую сумку провизии, вина, водки. Мы сели под мигающей елкой, разожгли камин, нажарили мяса. Только сели за стол, как во всем поселке вырубили свет — так у нас часто бывает, особенно зимой, электростанция ветхая. Зато у нас всегда есть запас свечей. Мы и зажгли сразу семь штук. При свечах и камине еще праздничней. Выпили изрядно — он, я и мой муж. А жена его не пила, потому что она была на эту ночь водителем. Мы именинника как следует поздравили, надарили ему 203

▪ Олеся Николаева ▪ подарков, напроизносили тостов, но и он себя нахваливал, даже сам по головке себя гладил, все рассказывал, какой он крутой парень, какие у него задумки, как он со знаменитостями «вась-вась», особенно ему нравилась история о том, как он поэту Рейну известное слово из трех букв на свежевыкрашенном заборе нацарапал — такую совершил, как он это назвал, «постмодернистскую акцию». Сам при этом смеялся, однако сожалел, что поэт ее «не оценил». Ну ладно. Пора было и в дорогу. Три часа ночи все-таки. Жена пошла греть машину, а он еще решил дерябнуть на посошок. — За что я себя люблю, — сказал он, набрасывая на плечо богатую новую дубленку, — так это за то, что у меня всегда был нюх на все самое лучшее. Наконец мы вышли в метельную ночь. На всякий случай я задула свечи, потому что одна из дач поселка сгорела именно в такую темную зимнюю ночь. Пока мы пировали, дорожку к дому замело, и ноги проваливались выше щиколоток. Мы простились с гостями, главный уселся рядом с женой, и она дала задний ход, потому что среди наметенных сугробов развернуться не было никакой 204

▪ Ничего страшного… ▪ возможности — оставалась лишь узкая наезженная дорожка. Машина тронулась, проехала несколько метров и вдруг, заскрежетав, намертво села брюхом на заметенный снегом канализационный люк. Мы с мужем кинулись ее толкать, но она не поддавалась ни на сантиметр. Пришлось главному присоединиться к нам. Он кидался на багажник с разбега и кричал жене: — Рви! Рви! Она неистово газовала, но машина не трогалась. Тогда мой муж попросил меня сесть за руль моей машины, которая стояла на несколько метров впереди попавшего в ловушку автомобиля, подкатиться к нему поближе и связал их буксиром. — Рви! Рви! — закричал главный, навалившись сзади всем своим грузным телом изо всех сил на свой автомобиль. Я и рванула. Что-то крякнуло, хрустнуло, брямкнуло, и я почувствовала, что вытащила из снега улов. Да! Машина главного сорвалась с места, но тут же раздался крик моего мужа, потом визг жены, я выскочила к ним и увидела: о, ужас! — они стояли, нагнувшись над канализационным люком, с которого теперь 205

▪ Олеся Николаева ▪ была содрана крышка, а оттуда выглядывала мокрая страшная голова главного. Они вытащили его, зловонного и несчастного, в самом что ни на есть мизерабельном виде, и он побежал скорее домой — мыться. Но света в доме по-прежнему не было, на ощупь он пробрался в ванную, залез под душ. Почему-то газовая горелка была выключена, наверное это я сделала машинально, выходя из дома, поэтому вода была ледяная, он вылил на себя нечто из бутылки, которая стояла среди прочих по краю ванны, но это, по закону подлости, оказалось не жидкое мыло и даже не шампунь, а косметическое молочко. Липкий, склизкий, жирный, дрожа от ледяного душа, он наконец кое-как вытерся крошечным полотенцем для рук, а мой муж, заметавшись по комнатам, отыскал для него в качестве сменной одежды голубую пижаму, поскольку главный был весьма и весьма упитанным и низкорослым мужчиной, а пижамные брюки были, во-первых, на резинке, а во-вторых, достаточно короткие. Дал он ему и носки, и трусы, и свитер, и старую, чуть ли не со студенческих лет, широкую лыжную куртку-дутик, в которой иногда чистил во дворе снег, и ботинки, 206

▪ Ничего страшного… ▪ которые оказались главному велики размера на три. Я к тому времени уже зажгла свечи, и мы могли созерцать бедного гостя уже при свете. — Закалился, — попытался пошутить он. — Ведь Святки, — сказал мой муж, словно что-то этим объясняя. — А у меня так на роду написано, — вдруг совершенно серьезно сказал главный. — Так мне положено. По гороскопу. Там черным по белому и написано, что меня в этом месяце ждут большие потрясения, козни рока, но все кончится хорошо. Будет даже еще лучше, чем было. Просто так звезды сложились. Так что мне нужно сейчас затаиться и не вылезать. Да это в твоей же газете было, в «Других берегах», — кинул он мне. — Ты что, не читаешь ее? Он пробежал мимо нас и выскочил к машине, которая уже выехала из ворот. — Как ты думаешь, он теперь будет мне мстить за то, что я был свидетелем? — спросил мой муж. Но я твердо ответила ему: — Никогда! И была права. 207

▪ Олеся Николаева ▪ На следующий день в редакцию ворвалась разъяренная Аида: — Кому вы заказывали гороскоп? Кто его составлял? Кто это мне напророчил крах в моем деле? — Один очень маститый и мощный астролог! — ответила Айка, явно струхнув. — Мастер астрологии, маг и волхв, — серьезно подтвердила Лара. — Да это же шарлатан, как вы не понимаете? Вас надули! — завопила она. — Что ж ты тогда так волнуешься, если все это шарлатанство? — спросила я. — Так он меня приговорил! Ты понимаешь! Тем, что он написал о крахе профессии, он зарядил слово дурной энергетикой, и она все мне разрушила! Я чувствую, что я внутри — пустая! Живите как хотите, больше я с вами дела не имею, ничего вы от меня больше о себе не узнаете! Хлопнув дверью, она удалилась. Кто-то сказал нам, что она подалась в риелторы. А гороскопы в нашей газете с тех пор пропали. Вместо них мы стали печатать всякие незамысловатые демократичные кулинарные рецепты. Впрочем, это продолжалось недолго, 208

▪ Ничего страшного… ▪ поскольку и саму нашу газету вскоре прикрыли. А мой муж ушел из Большой газеты, и главный никогда больше не выражал желания праздновать с нами свой день рождения. Вот такая история.

С ОЛОНИЦ ЫН А ЛЕ КС Е Й ( Род. 1938)

«Маленькой елочке холодно зимой…» Святочный рассказ Посвящается протоиерею Николаю Агафонову

лица сияла огнями. Витрины кафе, ресторанов и магазинов с диковинными названиями, чаще всего иностранными, тянулись одна за другой и празднично светились. Все деревья, шеренгами стоящие вдоль тротуаров, были увешаны гирляндами разноцветных лампочек, которые переливались, создавая атмосферу радостного новогоднего праздника. — Ух ты! — невольно выдохнул Коля Лепешкин и постарался увидеть всю главную улицу города сразу. Здесь запрещалось движение 210

▪ «Маленькой елочке холодно зимой…» ▪ автомобилей и все было устроено для веселья и отдыха. В другое время Коля рассмотрел бы каждую витрину, особенно необычные. Например, с механическими фигурами людей, которые двигались и приглашали отобедать или улететь к теплым морям. Но сейчас Коля замерз и потому пошел вперед, боковым зрением отмечая особо примечательную рекламу. У витрины магазина «Адидас» он все же остановился и сразу увидел ботинки с коньками, и темно-синие, с красными кантами костюмы, и картонных хоккеистов, скрестивших клюшки в борьбе за шайбу. Дверь магазина открылась, на улицу вышли парни с сумками, смеясь и что-то обсуждая. Наверняка в сумках у них лежали покупки, может быть коньки, которых теперь у Коли нет. Вчера он отдал их Сереге, защитнику из «Стрелы», с которым вместе играл весь прошлый сезон. Серега — надежный защитник, и в пас играть умеет. Коля надеялся, что друг выручит и можно будет у него переночевать хотя бы одну ночь. Но кто же знал, что 211

▪ Солоницын Алексей ▪ у Сереги отец — жлоб и что он сразу же позвонит Колиным родителям. Пришлось быстро уйти, почти убежать, на ходу подбодрив Серегу, у которого лицо было растерянным и виноватым. Коньки не жалко, пусть Серега катается. Коле они теперь ни к чему, потому что «Стрелы» уже нет и катка нет — стадион закатали в асфальт, вместо него устроив рынок. Ночлег Коля нашел в подвале одной девятиэтажки, где вход в подъезд не закрывался. Замок с люка в подвал снялся без особых усилий, так как у Коли имелась хорошая отмычка. Коля намеревался прокантоваться в этом подвале еще несколько ночей, пока не достанет денег на дорогу, но в подвал явились два бомжа. Они вели занудные разговоры о политике и ели объедки, собранные в мусорных баках. От бомжей воняло, и Коля забился в дальний угол подвала, примостившись за трубой, от которой шло тепло. Сегодня предстояло найти новое место для ночлега и постараться достать хоть какой-нибудь еды. Вчера ему досталась сочная желтая груша и два яблока, а сегодня не перепало ничего. Фрукты он хотел украсть с прилавка 212

▪ «Маленькой елочке холодно зимой…» ▪ палаточного киоска на углу знакомой улицы и уже выждал момент, когда продавщица нагнулась, что-то доставая из угла палатки, и покупателей рядом не было. Но в этот момент, когда он хотел взять гладкое красное яблоко, продавщица распрямилась. Взгляды их встретились. Продавщица была одета в теплую мутоновую шапку, поверх которой повязала платок, в камуфляжную военную зимнюю форму. Коля уже приготовился бежать, как женщина внезапно улыбнулась и нараспев сказала: — Лепешкин! Коля! От удивления Коля и слова выговорить не смог и выронил яблоко на грязный промерзший асфальт. Опомнившись, он подобрал яблоко и вытер его о свою куртку. — Здравствуйте, Марина Николаевна. — Он положил яблоко на прилавок и попробовал улыбнуться. Улыбка получилась растерянной и жалкой. Марина Николаевна Крутикова, учитель русского языка и литературы, которую в классе любили все, а не только Коля, из школы была уволена в прошлом году, потому что вошла в комитет, выступавший против сокращения 213

▪ Солоницын Алексей ▪ преподавателей в связи с объединением школ и против самой реформы, проводимой и московским, и местным руководством. — Вот видишь, торговлишкой занялась, — сказала Марина Николаевна. — Но это временно. Ты-то как? — Да ниче. — Кто у вас теперь по русскому? Коля пожал плечами и неожиданно для самого себя сказал: — Я в школу перестал ходить. Потому, что на меня облава и хотят упечь в детдом. Глаза Марины Николаевны, такие голубые и большие, стали еще больше, и она уже без улыбки не столько спросила, сколько сказала утвердительно: — Опять в бегах. Коля кивнул. Тут подошли покупатели — один, другой, и Марина Николаевна занялась ими, торопясь. Но покупатели попались привередливые, и Коля уже хотел уйти, но Марина Николаевна его не отпустила: — Подожди, я сейчас. Когда она освободилась, Коля сказал, что в детдоме так же, как в колонии — непокорных 214

▪ «Маленькой елочке холодно зимой…» ▪ бьют стаей, издеваются, а преподаватели с этим ничего поделать не могут. — И что же теперь? Куда собрался? — Куда-нибудь, где теплее. — С поезда снимут, отправят где холоднее, а не теплее. — Не снимут. — Он подождал, пока новые покупатели отойдут. — До свиданья, Марина Николаевна. Она положила ему в пакет яблоки и выбрала самую лучшую грушу. — Давай я тебе немного денег дам. — Она полезла в карман за кошельком, но он уже отошел в сторону и крикнул ей: — Ниче, Марина Николаевна, прорвемся! Она невольно улыбнулась ему — сколько раз говорила, чтобы он перестал «чекать», а он так и не исправился. В конце праздничной улицы Коля зашел в кафе самое простое, где стояли столы с круглыми мраморными столешницами и где они с Серегой одалживались у армянина Марата. Марат, небритый, с темными кругами под глазами, только и думающий о том, как поскорее уйти домой, не удивился, увидев Колю. От 215

▪ Солоницын Алексей ▪ сына свого Вагана, который тоже играл в хоккей, Марат знал, что Коля в бегах. — Ночью до сорока обещают, — сказал Марат, глядя на видавшую виды куртку Коли. — Слыхал? — Да, — ответил Коля, хотя о грядущем морозе не знал. — Вы не выручите меня, Марат Ашотович? — Мой Дик второй день ничего не ел, потому что я с родителями в контрах. Каких-нибудь обрезков, а? Марат внимательно посмотрел на Колю, карие, чуть навыкате глаза его, в которых лежала печаль тысячелетий, все поняли, и он пошел на кухню. Положил в пакет сырые остатки гуляша, добавил несколько кусков хлеба. В отдельный пакет он упаковал пару готовых котлет и вареные картофелины. — Спасибо. — Коля принял пакеты и хотел спросить про Ваганчика, как звали сына Марата, но тот его опередил: — Ваганчик теперь на «Торпедо» ходит. А тебя там почему нет? — Да с родителями... — Коля вдруг осекся и впервые за все это время, хотя уже третий раз был в бегах, не смог говорить дальше. Какая-то преграда перекрыла горло 216

▪ «Маленькой елочке холодно зимой…» ▪ и невозможно стало дышать, и он почувствовал, как голове вдруг стало жарко. — Ну-ну, чего ты. — Марат засуетился, налил апельсинового сока в стакан. — Выпейка, ну? Коля попил маленькими глотками, стало легче. — Ниче, прорвемся, — сказал он, и сросшиеся брови его плотнее сошлись к переносице. Теперь, когда у него в руке был пакет с едой, он знал, куда идти, и заторопился. На одном из спусков к Волге, во дворе, находился за гаражами пустой сарайчик, в котором Коля уже несколько раз ночевал, когда стояла теплая погода. Сарайчик принадлежал дворняге Дику, обветшалому псу с перебитой лапой. Первый раз Коля столкнулся с Диком, когда набрел на этот сарайчик и обнаружил там подстилку из старой телогрейки и истрепанного одеяла. Коля уже улегся и приготовился ко сну, когда услышал рычание собаки. Она скалила зубы и сверкала глазами. Сквозь щели между досок пробивался свет, и Коля разглядел, что собака держит на весу пораненную лапу. Собака рычала скорее 217

▪ Солоницын Алексей ▪ оттого, что заняли ее место, чем от злости. Коля это понял и начал разговаривать с псом и звать его к себе. Пес сомневался в намерениях Коли, но мальчик дал ему поесть, достав захваченные дома хлеб и консервы. Примирение состоялось не сразу, но пес все же дал себя погладить. В рюкзачке у Коли находилась походная аптечка, и утром Коля с трудом, но уговорил пса на перевязку. Пес был старым и умным и не одичал, хотя хозяева бросили его, переехав то ли на новую квартиру, то ли в особняк за городом. Коля не знал, как звали собаку, и окликал ее разными именами, но собака не откликалась. Но однажды, когда они ночевали вместе уже в четвертый или в пятый раз, мальчик сказал: «Дик», — и собака сразу же повернула к нему свою вытянутую вперед морду. — Ну наконец-то, — сказал Коля, протянув для приветствия руку. Дик смущенно облизнулся и дал Коле лапу. Коля тихонько засмеялся, а когда перебинтовал псу лапу, с удовольствием отметил, что рана заживает. Так началась их дружба, и Коля наведывался к Дику не только на ночлег, но и когда пытался примириться с родителями и жил 218

▪ «Маленькой елочке холодно зимой…» ▪ дома. До того дня, когда отец, снова пьяный, не избил Колю в очередной раз. Отец вроде был нормальным человеком, хорошим токарем, большую часть зарплаты приносил домой, но, когда напивался, мрачнел. Накопившаяся злоба прорывалась, и ему обязательно надо было подраться, избить кого-то из собутыльников, жену, сына. Предлог для буйства отыскивался всегда, а когда закрыли цех и отец долгое время оставался без работы, ужиться с ним смогла только Колина мать. Уйти ей было некуда, к тому же и она стала выпивать вместе с ним — так было легче угомонить его и уложить в постель. Коля зашел в сарайчик и едва устоял на ногах: Дик, взвизгнув, подбежал к нему и закинул лапы на грудь мальчишки. Коля почувствовал, как шершавый язык лизнул ему щеку. — Тихо ты. — Коля сбросил лапы Дика. — Сидеть, обормот. Чуть не сбил меня. Дай хоть отдышаться. Ну и холодран. Как же мы с тобой тут будем? Может, пойдем поищем подвал или чердак? Коля нашел консервную банку с огарком свечи, зажег ее, прикрыв так, чтобы свет не был виден со двора, разложил на подстилке еду. 219

▪ Солоницын Алексей ▪ — Ну вот, Дик, пир горой у нас. Да погоди ты, не торопись, все твое. А это мое. Коля старался есть помедленнее, считая, что чем тщательнее жуешь, тем больше насытишься. — Ну, с Новым годом, Дик. И с Рождеством. Поели, попили водички — Коля минералки, а Дик из своей плошки. Коля закурил, и Дик отстранился, недовольно отвернув морду. — Не сердись, я курить не буду. Потому, что скоро тренировки, а настоящему хоккеисту курить воспрещается. Да и дрянь это, короче. Я закурил, потому что как вроде легче, когда покуришь. Ну-ну, не буду, все. Мальчик тщательно загасил сигарету, и тогда Дик положил ему свою морду на колени. — Ну, ложись-ка поближе. Так теплее. Ладно, я маленько отдохну, а потом мы с тобой отсюда уйдем. Народ угомонится, все разойдутся по домам пировать… И мы с тобой что-нибудь отыщем… Что-нибудь… Мальчик и собака прижались друг к другу, и Коля поджал ноги, чтобы ступни не мерзли, а то они стали совсем как ледышки. И спина мерзла, потому что курточка не спасала от мороза, а Дик согревал лишь грудь. 220

▪ «Маленькой елочке холодно зимой…» ▪ — Ниче, Дик, — шептал Коля, засыпая, — прорвемся… И тут перед ним предстал тот же самый дедушка, которого он впервые увидел в электричке, когда первый раз ушел из дома. Дедушка неизвестно откуда появился, оказавшись прямо напротив Коли. Бородка у него была седая, брови тоже седые, а глаза большие и голубые, как у Марины Николаевны. От дедушки исходило тепло, и Коля сразу же согрелся, хотя только что дрожал от холода, приткнувшись к спинке сиденья. — Ну что, Коля, — сказал дедушка, — согрелся? Коля не ответил, лишь удивился, что у дедушки белые крепкие зубы, а кожа на лбу и на щеках молодая, чистая и как будто даже светящаяся. — Ты вот к тетке Варе едешь, а не знаешь, что ей велено тебя домой вернуть. — А откуда… — Знаю, да и не только про это. С двух сторон в вагон вошли контролеры, и Коля понял, что попался. — Не волнуйся, у меня и на тебя билет есть, — сказал дедушка. — Я припас. 221

▪ Солоницын Алексей ▪ Контролеры проверили билеты и ушли. — Ты у тетки переночуй и возвращайся домой. Отец у тебя сам прощения попросит. — Вы Дед Мороз, что ли? — с усмешкой спросил Коля. — Так ведь не Новый год. — А все равно праздник — твой и мой. — Какой еще праздник? — Девятнадцатое декабря по новому стилю. Знай, что это Николин день. — А, тетя Варя мне рассказывала… что-то такое… Так вы в самом деле существуете? Или это мне снится? — Ну и что же, что снится. Если сон хороший, зачем же его прогонять? Ты поспи, поспи. Отдохни. Но только послушайся меня, хорошо? — Хорошо, — согласился Коля, открыл глаза и увидел в окне здание вокзальчика того городка, где жила тетя Варя, мамина сестра. …И вот сейчас, когда Коля спал, время от времени вздрагивая от холода, дедушка Николай явился ему снова. Сразу стало теплее, и Коля перестал дрожать. Он улыбнулся ответно на улыбку дедушки. — Вот классно, что вы пришли. А я думал, что больше вас никогда не увижу. 222

▪ «Маленькой елочке холодно зимой…» ▪ — Вставай, Николенька, нам пора идти. Так его звала только мама — в то время, когда еще не пила. — А куда мы пойдем? Только я без Дика никуда. — И Дика возьмем. Пусть и он на нашем катке покатается. — На катке? Да разве собаки могут на коньках? — Увидишь. Идем. Рука у дедушки Николая была легкая и теплая. Дик поднялся на все четыре лапы, даже на свою хромую, отряхнулся, стал гладким и чистым, и хвост загнулся дугой, а глаза засияли. И Коле даже показалось, что Дик улыбнулся. Только они вышли из сарайчика, как перед ними открылся сверкающий серебром каток, а на нем много мальчишек и девчонок, и все легко скользят вокруг огромной елки, усыпанной огнями и белыми светящимися шарами. Вот промчался мимо Васька, подпрыгнул, пролетел по воздуху метра три и плавно приземлился. А это кто? Неужели Даша Комарова из его подъезда, которую вывозят подышать свежим воздухом на инвалидной коляске? Даша от 223

▪ Солоницын Алексей ▪ рождения не может ходить, потому что отец ее был наркоманом, умер, а дочь оставил на земле инвалидом на всю жизнь. Да и жизнь эта, как говорили соседи, у Даши будет очень короткая. — Гляди, я выше Васьки прыгну! — кричит Даша и взмывает в воздух и летит, раскинув руки в стороны, а потом опускается на лед и кружится не хуже Ирины Родниной. — Колян! Лепеха! — Это катится к нему Серега и, резко тормознув, так, что серебряные искры сыплются вокруг, протягивает ему хоккейную клюшку. — Держи, это твоя! Коля берет клюшку и глазам своим не верит — это она, та самая, которую отец изрубил топором, надсаживаясь и рыча от ярости, потому что клюшка никак не разрубалась, отличная была клюшка, сделанная по новейшим технологиям. А самое главное, был на ней автограф самого Вадима Колодина, лучшего нападающего любимой всеми пацанами команды «Торпедо». Из-за этой клюшки Коля и сбежал в третий раз, потому что боролся с отцом, спасая клюшку и рискуя быть зарубленным. Коля взял клюшку, увидел, что он на коньках, в полной хоккейной форме. Помчался 224

▪ «Маленькой елочке холодно зимой…» ▪ вперед, перекидывая шайбу слева направо, справа налево, сделал вираж и, весь подавшись вперед, как Колодин, щелкнул, и шайба влетела в левый угол ворот — так было тогда, в решающем поединке с московским «Динамо», когда Коля забросил победную шайбу. Коля поднял клюшку и сразу попал в объятья друзей по «Стреле», и его хлопали по плечам, по каске, и он счастливо смеялся. — Молоток, Лепеха! — Кричат все, и, взявшись за руки, они скользят к елке и кружат вокруг нее веселый хоровод. И тут он видит Марину Николаевну в легком белом платье с золотистыми звездами. И маму — ту, молодую, красивую, которую он помнил всегда, когда закрывал глаза и засыпал и когда каждый Новый год и на Рождество она пела ему: Маленькой елочке холодно зимой, Из лесу елочку взяли мы домой…

А вот и дедушка Николай, и лицо его светится, бородка серебрится, а от глаз исходят тонкие лучики. Коля подъезжает к нему и не знает, что сказать от переполняющих душу чувств, и крепко прижимается к нему. 225

▪ Солоницын Алексей ▪ А рядом крутится Дик, прыгает на него, скребет лапами и громко лает. — Ты чего, Дик? Перестань! Но Дик не переставал лаять и класть на Колю свои лапы, и так как мальчишка продолжал лежать не шелохнувшись, Дик отчаянно и протяжно завыл.

▪

Николай Николаевич Павлов, кандидат филологических наук, младший научный сотрудник кафедры русской литературы пединститута, ныне дворник ЖУ №7 Октябрьского района города Кручинска, после рождественского разговения вышел из своей квартиры вдохнуть свежего воздуха. Сорокаградусный мороз обжег его легкие, и он хотел уже вернуться в теплую квартиру, как услышал протяжный собачий вой. Вздрогнув от неожиданности, Николай Николаевич невольно стал вглядываться в темноту и увидел странное свечение в сарайчике, который находился во дворе, рядом с гаражами. «Неужели пожар? — подумал Николай Николаевич и пошел вперед, закрывая лицо рукавом от леденящего ветра. — Ничего 226

▪ «Маленькой елочке холодно зимой…» ▪ удивительного, если и горит», — думал Николай Николаевич, хорошо зная, сколько несчастий случается от всей этой безобразной пиротехники, которая стала продаваться в праздники чуть ли не на каждом углу. Чем ближе подходил Николай Николаевич к сарайчику, тем протяжней, отчаянней становился собачий лай. Открыв дверь сарая, Николай Николаевич увидел горящие, как уголья, глаза собаки. Включив фонарик, он увидел рядом с собакой мальчика, лежащего, скорчившись, на подстилке. Собака сначала зарычала, но, увидев, что человек решительно и безбоязненно подошел к мальчику, уже пролаяла по-другому и, подойдя к незнакомцу, обнюхала его виляя хвостом. — А ведь это ты, Дик, — сказал Николай Николаевич, узнав собаку, которую бросили хозяева соседнего дома. — А кто это с тобой? Дружок, наверное? А? Мальчик, вставай! Слышишь? Он стал сильно тормошить Колю, взяв за плечи. Но Коля не просыпался, и тогда Николай Николаевич поднял мальчишку и, сгибаясь от тяжести, потрусил к своему подъезду. 227

▪ Солоницын Алексей ▪ Дик, продолжая лаять и прыгая около Николая Николаевича, бежал рядом, словно охраняя своего друга и одобряя действия седобородого человека, которого он тоже вспомнил по своей прошлой жизни. Когда вошли в подъезд, Николай Николаевич невольно пропустил Дика вперед. И в свою квартиру тоже пропустил собаку. С женой Еленой и детьми Володей и Ксенией Николай Николаевич объяснялся междометиями. Он положил Колю на диван и принялся оттирать его сначала водкой, взятой с праздничного стола, а потом спиртом, который, оказывается, был у жены «в заначке». Колю раздели, укутали в ватное зимнее одеяло, а потом, когда мальчик застонал, Николай Николаевич посадил его, привалив к подушкам. Коля открыл глаза. Первое, что он увидел, была елка с гирляндами огоньков. Коле показалось, что он еще на том катке, у той елки, где все так прекрасно и где все такие нарядные, такие веселые. И Марина Николаевна, и мама, и Серега, и Даша из соседнего подъезда на коньках, а не в инвалидной коляске. 228

▪ «Маленькой елочке холодно зимой…» ▪ Коля перевел взгляд чуть вправо и увидел в углу икону. На иконе был изображен тот самый дедушка, который спас его от контролеров в электричке и который привел его на необыкновенный каток. — С Рождеством Христовым! — сказал незнакомый человек с аккуратной белой бородкой и подстриженными усами. Волосы у него были зачесаны назад, открывая высокий лоб. Рядом стояли незнакомая женщина, мальчик и девочка лет тринадцати-четырнадцати. Николай Николаевич протянул Коле чашку с дымящимся горячим чаем. — Обязательно надо выпить, для здоровья, я туда немного коньяку влил. Коля хотел взять чашку, но руки не слушались. Тут тявкнул Дик, смирно сидевший у дивана и заглядывающий в глаза другу. Коля слабо улыбнулся и, наконец, обхватив чашку обеими руками, стал обжигаясь глотать сладкий ароматный чай. По груди разливалось блаженное тепло, а из глаз посыпались слезы. — Спасибо! И вас с Рождеством!

Об издательстве

Живи и верь Для нас православное христианство — это жизнь во всем ее многообразии. Это уникальная возможность не пропустить себя, сделав маленький шаг навстречу своей душе, стать ближе к Богу. Именно для этого мы издаем книги. В мире суеты, беготни и вечной погони за счастьем человек бредет в поисках чуда. А самое прекрасное, светлое чудо — это изменение человеческой души. От зла — к добру! От бессмысленности — к Смыслу и Истине! Это и есть настоящее счастье! Мы работаем для того, чтобы помочь вам жить по вере в многосложном современном мире, ощущая достоинство и глубину собственной жизни. Надеемся, что наши книги принесут вам пользу и радость, помогут найти главное в своей жизни!

Присоединяйтесь к нам в социальных сетях!

Интересные события, участие в жизни издательства, возможность личного общения, новые друзья!

Художественная и религиозная литература facebook.com/nikeabooks vk.com/nikeabooks Детская и семейная литература facebook.com/nikeafamily vk.com/nikeafamily

Мы рекомендуем Серия «Рождественский подарок» В дни Рождества весь мир, по-детски замирая в ожидании чуда, с надеждой и трепетом смотрит в зимнее небо: когда же появится та самая Звезда? Для самых близких и любимых, друзей и знакомых мы готовим рождественские подарки. Издательство «Никея» тоже приготовило своим друзьям замечательный подарок — серию рождественских книг. Уже много веков писатели и поэты посвящают Рождеству Спасителя свои произведения — разные имена и эпохи, но общая для всех рождественская радость! Лучшие повести, рассказы и стихи, наполненные волнующим торжеством праздника, вошли в сборники серии «Рождественский подарок». Эти книги порадуют читателей не только новой встречей с известными авторами, но и, возможно, литературными находками. В серии выходят книги: Рождественские рассказы русских писателей Рождественские рассказы зарубежных писателей Рождественские стихи русских поэтов Рождественское чудо. Рассказы современных писателей Рождественские традиции. Рассказы, очерки, воспоминания Дары Рождества. Рассказы и истории священников А также книги для детей: Рождественский Ангел. Рассказы и стихи для детей (младшего школьного возраста) Рождественская ночь. Рассказы и стихи для детей (среднего школьного возраста)

Мы рекомендуем Рождественские традиции. Рассказы, очерки, воспоминания Богатые традиции празднования Рождества складывались на Руси веками: славили Христа со звездой, пели колядки и устраивали представления, мастерили рождественский фонарь, накрывали столы для бедных и раздавали подарки. По-разному готовились к Рождеству в богатом доме и скромной избушке, в столице и маленькой деревеньке, но неизменной оставалась радость о родившемся в мир Спасителе, которая объединяла всех. За годы гонений на Церковь многие традиции были забыты, и с духовным возрождением их утрата ощущается острее. Восполнить этот пробел помогают рассказы, очерки и воспоминания русских писателей о традициях празднования Рождества не только на русской земле, но и в Египте, Палестине и даже в Индии. Дары Рождества. Рассказы и истории священников В этом сборнике собраны трогательные и глубокие рождественские рассказы русских священников. Здесь есть и светлые переживания праздника, и преображающая сила явленной людям Любви Божией, и радость от щедрых рождественских даров, получаемых нами не по заслугам, а по милости Божией. Из этих рассказов мы узнаем, как Рождества ждут, как к нему готовятся в маленьких, затерянных приходах, больших храмах и даже за полярным кругом. В этот удивительный праздник сердца всех открываются навстречу любящему Богу. В сборник вошли рассказы священников разных эпох — и наших современников, и батюшек, служивших в дореволюционные годы, на рубеже веков.

Где купить наши книги

В розницу наши книги можно купить в магазинах Москвы и других городов России. Москва Сеть магазинов «Московский Дом Книги» Тел.: 8 (495) 789-35-91 Сеть магазинов «Новый книжный» Тел.: 8 (800) 444-8-444 ТДК «Москва» ул. Тверская, д. 8, стр. 1, тел.: 8 (495) 629-64-83 «Библио-Глобус» ул. Мясницкая, д. 6/3, стр. 1, тел.: 8 (495) 781-19-00 «Молодая гвардия» ул. Большая Полянка, д. 28, тел.: 8 (499) 238-50-01 «Сретение» ул. Большая Лубянка, д. 19, тел.: 8 (495) 623-80-46 «Православное слово на Пятницкой» ул. Пятницкая, д. 51/14, стр. 1, тел.: 8 (495) 951-51-84 Primus versus ул. Покровка, д. 27, стр. 1, тел.: 8 (495) 223-58-20 Книжная лавка журнала «Фома» м. Краснопресненская, ул. Дружинниковская, д. 15, здание Киноцентра «Соловей», 2-й этаж, офис 223, тел.: 8 (495) 775-73-61

Санкт-Петербург Сеть книжных магазинов «Буквоед» Тел.: 8 (812) 601-0-601 Санкт-Петербургский Дом Книги Невский пр., д.28, тел. 8 (812) 448-23-55 «Слово» ул. Малая Конюшенная, д. 9, тел.: 8 (812) 571-20-75 Воронеж Сеть книжных магазинов «Амиталь» Тел.: 8 (473) 223-00-02 Сибирский федеральный округ Сеть книжных магазинов «Аристотель» Тел.: 8 (383) 330-09-22 Самара, Тольятти Сеть книжных магазинов «Чакона» Тел.: 8 (846) 331-22-33 Нижний Новгород Сеть книжных магазинов «Дирижабль» Тел.: 8 (831) 434-03-05 Ростов-на-Дону Сеть книжных магазинов «Магистр» Тел.: 8 (863) 279-39-11 Магазин «Покров+» ул. Петровская, д. 9, тел.: 8 (863) 263-85-07

Екатеринбург Сеть книжных магазинов «Дом Книги» Тел.: 8 (343) 253-50-10 Церковный магазин Екатеринбургской епархии «Сибирская благозвонница» ул. Белинского, д. 86, тел.: 8 (343) 286-26-41 Белгород Центр православной книги Белгородский проспект, д. 75 а, тел/факс: 8 (472) 233-36-80

Интернет-магазины: Россия «Лабиринт» «Озон» «Сретение» «Зерна» «Библия.ру» «Риза» «Воскресение» Украина «Книжкин дом» «Интернет-магазин православной книги»

www.labirint.ru www.ozon.ru www.sretenie.com www.zyorna.ru www.biblya.ru www.zlatoriza.ru www.pmvs.ru

www. knigkindom.com.ua www.pravnet.in.ua

Наши электронные книги: www.litres.ru www.ozon.ru www. wexler.ru Для покупки книг оптом необходимо обратиться в отдел продаж издательства «Никея»: тел.: 8 (495) 600-35-10, доб. 109; sales@nikeabooks.ru

Помочь может каждый! Служба помощи «Милосердие» действует по благословению Святейшего Патриарха Московского и всея Руси Кирилла и объединяет 23 социальных проекта и 3 благотворительные программы. Служба «Милосердие» помогает детям, инвалидам, одиноким старикам, людям, оказавшимся в кризисной жизненной ситуации. Количество наших подопечных постоянно растет, за год служба помогает более чем 42 000 нуждающихся. Деятельность службы «Милосердие» более чем на 70% осуществляется на пожертвования частных лиц. Вы тоже можете помочь нашим подопечным, став Другом милосердия. Узнайте подробности на сайте www.друзьямилосердия.рф Понемногу от многих — это спасает жизни!

УДК 821.161.1 ББК 84Р7+86.372 Р 62 Составитель Татьяна Стрыгина Художник Анна Кольцова Рождественское чудо: Рассказы современР 62 ных писателей / Сост. Т. В. Стрыгина. Худож. А. С. Кольцова. — М.: Никея, 2016. — 240 с.: ил. — (Рождественский подарок). ISBN 978-5-91761-459-5 В рождественских и святочных рассказах традиционно присутствует чудо. Всякому, кто присмотрится к своей жизни, чудеса станут очевидны, в жизни каждого человека происходит много удивительного: необычайное стечение обстоятельств, такие повороты судьбы, что никак не могли бы произойти случайно. Но самое главное чудо – это преображение человеческой души, духовное перерождение, когда сердце открывается Богу. И это чудо часто происходит в святые рождественские дни. УДК 821.161.1 ББК 84Р7+86.372

ISBN 978-5-91761-459-5

Допущено к распространению Издательским советом Русской Православной Церкви ИС Р15-511-0556 Литературно-художественное издание РОЖДЕСТВЕНСКОЕ ЧУДО Рассказы современных писателей Серия «Рождественский подарок» Составитель Стрыгина Татьяна Викторовна Редактор Татьяна Стрыгина Дизайнер Антон Героев Верстальщик Анна Савостьянова Корректор Марина Макарова Художник Анна Кольцова Издательский дом «Никея» 121471, Москва, Рябиновая ул., стр. 19 www.nikeabooks.ru Издательский отдел: Тел.: (495) 600-35-10; info@nikeabooks.ru Оптовый отдел продаж: Тел.: (495) 600-35-10; sales@nikeabooks.ru Подписано в печать 25.07.2015. Формат 75×90 1/32 Гарнитура Georgia. Бумага офсетная. Печ. л. 6,5. Тираж ISBN 978-5-91761-459-5