Классика русской духовной прозы — Шмелёв. Повести и рассказы by nikea books

к лассик а русской духовной прозы

иван сергеевич

шмелев П ове с т и

и рас ск а зы

Москва Издательский дом «Никея» 2015

УДК 821.161.1 ББК 86.372+84(2Рос=Рус)6 Ш 72 Рекомендовано к публикации Издательским советом Русской Православной Церкви ИС Р 14-409-0985

Шмелев И. С. Ш 72 Повести и рассказы/ Сост. Ю. Шигарова — М.: Никея, 2014. — 416 с. — («Классика русской духовной прозы»). ISBN 978-5-91761-392-5 В этот сборник И. С. Шмелева вошли рассказы и повести, написанные им в эмиграции, «после России». Творчество этого периода стало попыткой осмыслить причины произошедшей в стране трагедии, восстановить душевный покой, прийти от кризиса и уныния к радости и обретению веры. Не случайно основными темами этих произведений становятся покаяние, спасительный «глас в нощи», духовное очищение и перерождение. В сборнике есть и автобиографичные рассказы, и истории людей, судьбы которых по-разному изменила революция, и рассказы-воспоминания «из детства». Прочитывая их в хронологическом порядке, можно увидеть сложную душевную работу писателя на его пути из земного оте чества к Богу. УДК 821.161.1 ББК 86.372+84(2Рос=Рус)6

ISBN 978-5-91761-392-5

Содержание Предисловие......................................................... 7 Рассказы..................................................................... 13 Свет Разума......................................................... 15 Христова всенощная........................................... 40 Блаженные.......................................................... 49 Рассказ доктора.................................................. 60 Мартын и Кинга.................................................. 83 Царский золотой................................................. 97 Небывалый обед............................................... 115 Милость преподобного Серафима................... 129 У старца Варнавы.............................................. 143 Стенька рыбак................................................... 151 Крест.................................................................. 161 Лампадочка....................................................... 173 Страх.................................................................. 185 Глас в нощи....................................................... 194 Кровавый грех................................................... 205 Свет.................................................................... 216 Рождество в Москве.......................................... 224 Врешь, есть Бог…............................................... 243 Бескрестный Лазарь......................................... 247 Ясновидец......................................................... 252 Еловые лапы...................................................... 257 Угодники Соловецкие....................................... 263 Повести..................................................................... 271 Неупиваемая Чаша........................................... 273 Куликово поле................................................... 354

Предисловие По гласу в нощи В этот сборник И. С. Шмелева вошли рассказы и повести, написанные им в эмиграции, «после России», после сильного внутреннего потрясения и потери всего, что прежде составляло его жизнь: родного дома, единственного сына, Отечества — той земли, которая освящена Отцом Небесным, дающим кров и радость. По самым известным произведениям Шмелева — «Богомолье» и «Лето Господне» — мы хорошо помним образ той древней, богомольной, купеческой Москвы, которую он знал еще ребенком. Семья Шмелевых, уехавшая после революции сначала в Берлин, потом в Париж, была лишена своего отечества, как лишены его оказались и те, кто остался в России — теперь уже совсем иной. Но забыть ее, изгладить свою память не стремятся ни герои Шмелева, ни сам писатель, который говорит: «Полезно оглядываться на прошлое…» Ведь сохранение памяти, эта «оглядка на прошлое», такая мучительная и требующая мужества, рождает покаяние и очищение души. Покаяние — один из мотивов, постоянно звучачащих в жизни и художественном мире Шмелева на протяжении всего периода эмиграции. Оно вызвано 7

глубоким размышлением о том, почему рухнули прежние основы российского мира. Дьякон из рассказа «Свет Разума» находит причину этого разрушения в том, что люди изменили голосу своего сердца, забыли о душе: «А Свет-то Разума хранить надо? Хоть в помойке и непотребстве живем, а тем паче надо Его хранить… Высший Разум — Господь в сердцах человеческих. И не в едином, а купно со всеми».Часто у Шмелева между строками звучит признание: «виновны и мы». Вместе с этим покаянием возникает образ освященного Отечества и становится возможным услышать «глас в нощи», выводящий из темноты. В рассказе «Свет Разума» писатель разглядел во тьме разрушенного храма такое вроде бы простое, «не тонкое» лицо дьякона, способного, однако, быть чутким к чужому горю «до сухой слезинки, выплаканной во тьме беззвучной».Чтобы создать столь пронзительный образ русской слезы, надо самому познать и «беззвучную тьму». Шмелев описывает в этом произведении Крым периода Гражданской войны, где в это время он жил с женой и — очень недолго — с единственным сыном, участником Первой мировой войны, который позднее был расстрелян большевиками как офицер царской армии. Шмелевы долго ждали его в Крыму, ничего не зная о его участи. И вот, в это тяжелое время, писателю было дано через голос простого дьякона услышать «глас в нощи». Услышал он его и в эмиграции, далеко от России. В рассказе «Всенощная» русские мальчики-эмигранты, лишенные дома, в приюте при дороге ждут известный квартет Кедрова, который исполнит для них всенощную. Туда, в ночь, в бездорожье, к этим покинутым в чужой стране мальчикам, едут рассказчик и знаменитые артисты — и тьма озаряется Светом. 8

Память очистившейся души помогает Шмелеву воскресить и свой потерянный в России дом. Здесь на крышках сундучков — картинки с Троице-Сергиевой Лаврой, на стенах — образа, в разгар летнего покоса работники бросают все, чтобы сходить к Преподобному. Здесь устраивают обеды с заячим пирогом и тертым рябчиком, на городских рынках шумит толпа, а в московском небе горят золотом купола (рассказы «Царский золотой», «Небывалый обед»). Шмелев показал в русском человеке и страшную тьму (рассказы «Крест», «Кровавый грех»), и то, как маловерные, истерзанные жизнью люди сумели увидеть Господа, склонившегося над этим стонущим, окровавленным, опустошенным российским пространством — и, пусть даже не веря в Христа, все-таки сделали усилие и протянули к Нему руки. В рассказе «Блаженные» бывший учитель, «анархист-индивидуалист», у которого теперь над койкой появилась «иконка в веночке из незабудок и лампадка», говорит автору: «Одни оподлились, зато другие показывают удивительную красоту, душевную. Та «правда» в народе, которую мы искали, которой поклонялись слепо, теперь открылась нам обновленной…» А кто-то из прохожих сообщает: «Слесаря Колючего помните, в имении за водокачкой смотрел? Перевращение с ним вышло. Самый тот, пьяница. Зимой босиком стал ходить и слова произносит. Какой раньше домокрад был, жадный да завистливый, а теперь к нему сколько народу ходит, — много утешает». Рассказ «Милость преподобного Серафима» — история о чудесном излечении самого писателя и укреплении его веры. Это исцеление стало переломным моментом в судьбе Шмелева, после которого 9

он восстанавливает свою душевною гармонию, внутренний покой, и одновременно — дорабывает свои главные произведения, воскрешая в них образ старой России, своего Дома. Осознавая, что получил помощь свыше, Шмелев так описывает свое состояние в этот момент: «Я как бы уже знал, что теперь, что бы ни случилось, все будет хорошо, все будет так, как нужно. И вот неопределимое чувство как бы спокойной уверенности поселилось во мне: он со мной, я под его покровом, в его опеке, и мне ничего не страшно. Такое чувство, как будто я знаю, что обо мне печется Могущественный, для Которого нет знаемых нами земных законов жизни: всё может теперь быть! Всё... — до чудесного. Во мне укрепилась вера в мир иной, не знаемый нами, лишь чуемый, но — существующий подлинно. Необыкновенное это чувство — радостности! — для маловеров!» Обретению личной встречи с Богом, Светом, Домом Небесным посвящена и повесть «Куликово поле». Одна из главных задач творчества Шмелева — показать человеку, самому простому «маловеру», что жизнь его наполнена смыслом и теплом. Услышь «глас в нощи» — и размягчится отяжеленное сердце, окаменевшее в абсурдной, опустошенной, безлюбовной жизни. Именно так живет «маловер», отец Оленьки из повести «Куликово поле». Шмелев показывает сложную, тягостную жизнь послереволюционного Сергиева Посада и чудо, которое происходит с героями и помогает им обрести веру. Очищение себя от греха — смысл жизни многих героев-праведников Шмелева. В «Неупиваемой Чаше» автор рассказывает о недозволенной любви иконописца Ильи и юной хозяйки имения (жене барина), 10

в которой Илья увидел не только прекрасную юную женщину, но и лик с «глазами-звездами», «глазами далекого моря». «Напишу тебя, не бывшая никогда! И будешь!» — восклицает Илья. Он хочет показать на холсте людям ту чистоту, которую увидел в Анастасии (в переводе с греческого Анастасия — «воскрешающая»), и которая «прячется», остается сокровенной в повседневной жизни. Но при этом сердце Ильи поначалу еще не готово к такому шагу, потому что опалено страстью к Анастасии. Шмелев показывает внутреннюю борьбу Ильи, когда тот «отыскивал в опаленном сердце желанный облик великомученицы Анастасии». И вот, по просьбе хозяйки имения Илья создает ее портрет, а затем, запершись в своей каморке и преодолевая страсть, пишет икону с ликом Анастасии, ставшую потом чудотворной иконой «Неупиваемая Чаша». Сильнее недозволенной любви оказался Свет Христов, давший силы для творчества и «вечную память» — и иконописцу, и его любимой. И все это было так давно… И так вечно. Шмелев, как и его герой, иконописец Илья, писал для нас свою «сокровенную» Россию, свой Дом. Потому что Дом — это место для любого человека, уставшего от шума и суеты жизни, недолговечных и беспорядочных человеческих отношений — уставшего так, что, быть может, помимо его собственного сознания из уст выливается: «Господи!» И Шмелев уверяет нас, сегодняшних, что этот «глас в нощи» будет услышан. Если не бояться самих себя и своей памяти. Татьяна Радомская

Рассказы

Свет Разума

горы далеко видно. Карабкается кто-то от городка. Постоит у разбитой дачки, у виноградника, нырнет в балку 1, опять на бугор, опять в балку. Как будто дьякон... Но зачем он сюда забрался? Не время теперь гулять. Что-нибудь очень важное?.. Остановился, чего-то глядит на море. Зимнее оно, крутит мутью. Над ним — бакланы, как черные узелки на нитке. Чего — махнул рукой. Понятно: пропало все! Мне — понятно. Живет дьякон внизу, в узенькой улочке, домосед. Служить-то не с кем: месяц как взяли батюшку, увезли. Сидит — кукурузу грызет с ребятами. Пройдется по улочкам, пошепчется. В улочках-то чего не увидишь! А вот как взошел на горку да огляделся... Не со святой ли водой ко мне? Недавно Крещение было. Прошло Рождество, темное. В Крыму оно темное, без снега. Только на Куш-Кае, на высокой горе, блестит: выпал белый и крепкий снег, и белое Рождество там стало — радостная зима, далекая. Розовая — по зорям, синяя — к вечеру, в месяце — лед зеленый. 1

Балка — неглубокий овраг.

А здесь, на земле, темно: бурый камень да черные деревья. Славить Христа — кому? Кому петь: «Возсия мирови 2 Свет Разума?..» Я сижу на горе, с мешком. В мешке у меня дубье 3. Дубье — голова и мысли. «Возсия мирови Свет Разума?!.» А дьякон лезет. На карачках из балки лезет, как бедный зверь. Космы лицо закрыли. — Го-споди, челове-ка вижу!.. — кричит дьякон. — А я... не знаю, куда деваться, души не стало. Пойду-ка, думаю, прогуляюсь... Бывало, об эту пору сюда взбирались с батюшкой, со святой водой... Ах, люблю я сторону эту вашу... куда ни гляди — простор! «И Тебе видети с высоты Востока!..» А я к вам по душевному делу, собственно... поделиться сомнениями... не для стакана чая. Теперь нигде ни стакана, ни тем паче чаю. Угощу папироской вас, а вы меня беседой?.. Хотите — и тропарек 4 пропою. Теперь во мне все дробит... Он все такой же: ясный, смешливый даже. Курносый, и глаз прищурен — словно чихнуть обирается. Мужицкий совсем дьякон. И раньше глядел простецки, ходил с рыбаками в море, пивал с дрогалями 5 на базаре, а теперь и за дрогаля признаешь. Лицо корявое, вынуто в щеках резко, стесано топором углами, 2

Воссиял миру (церк.-сл.). Дубьё — хворост и дрова для топки. 4 Тропарь — краткое молитвенное песнопение, в котором раскрывается сущность праздника или прославляется священное лицо. 5 Дрогаль — ломовой извозчик. 3

черняво, темно, с узким высоким лбом — самое дьяконское, духовное. Батюшка говорил, бывало: «Дегтем от тебя, дьякон, пахнет... ты бы хоть резедой попрыскался!..» Смущался дьякон, оглядывая сапоги, молчал. Семеро ведь детей — на резеду не хватит. И рыбой пахло. И еще пенял батюшка: «Хоть бы ты горло чем смазывал, уж очень ржавый голос-то у тебя!» Голос, правда, был с дребезгом — самый-то ладный, дьячковский голос. Мужицкие сапоги, скребущие, бобриковый 6 халат солдатский, из бывшего лазарета, — полы изгрызены. Нет и духовной шляпы, а рыжая «татарка». Высок, сухощав и крепок. Но когда угощает папироской, дрожат руки. — Вот, человека увидал — и рад. Да до чего же я рад-то!.. А уж тропарь я вам спою, на все четыре стороны. Извините, не посетили на Рождество. Сами знаете, какое же нынче Христово Рождество было! Отца Алексия бесы в Ялту стащили. Я теперь уж один ревную, скудоумный... Приеду в храм, облекусь и пою. Свечей нет. Проповедь говорил на слово: «Возсия мирови Свет Разума», по теме: «И свет во тьме светит, и тьма его не объя!» 7 — А как, ходят? — На Рождество полна церковь набилась. Рыбаки пришли, самые отбившиеся, никогда раньше не бывали. Ры-бы мне принесли! Знаете Мишку, от тифато которой помирал, — мы тогда его с Михал Павлычем отходили, когда и мой Костюшка болел? Принес

Бобриковый — сшитый из бобрика, тяжелого плотного сукна с ворсом. 7 И тьма не объяла его (церк.-сл.; Ин. 1: 5).

корзинку камсы 8, на амвон 9 поставил и пальцем манит. А я возглашаю на ектеньи! 10 А он мне перебивает: «Отец дьякон, рыбы тебе принес!» Меня эта рыба укрепила, говорил с большим одушевлением! Прямо у меня талант проповеди открылся, себе не верю... При батюшке и не помышлял, а теперь жажду проповеди! Открывается мне вся мудрость. Я им прямо: «Свет во тьме светит, и тьма его не объя!» А они вздыхают. «Вот, — говорю, — некоторый человек, яко евангельский рыбарь 11, принес мне рыбки. Я, конечно, чуда не совершу, но... насыщайтесь, кто голоден! А душу чем насытим?» Выгреб себе три фунтика, и тут же, с амвона, по десятку раздал. И вышло полное насыщение! И уж три раза приносили, кто — что, и насыщались вдосталь. И духовное было насыщение. Прямо им говорю: «Братики, не угасайте! Будет Свет!» А они мне, тихо: «Ничего, бу-дет!» — «Нет у нас свечек, — говорю, — возжем сердца!» И возжгли! Пататраки, грек, принес фунт стеариновых! Вот вам и... «свет во тьме»! И справили Рождество. Дьякон смазывает себя по носу — снизу вверх — и усмешливо щурит глаза. Нет, он не унывает. У него семеро, но он и ограбленную попадью принял с тремя ребятами, сбился дюжиной в двух каморках, чегото варит. 8

Камса — мелкая рыба из породы сельдей. Амвон — возвышение перед иконостасом, с которого читается Евангелие, ектении, произносятся проповеди. 10 Ектения́, ектенья́ — ряд молитвенных прошений, произносимых диаконом или священником при богослужении от лица всех молящихся. 11 Рыбарь (устар.) — рыбак. 9

— Принял на себя миссию! Пастыря нет — подпасок. А за меня цепляются. Молю Господа и веду. Послали петицию в Ялту, требуем назад пастыря. Все рыбаки и садовники, передовые-то наши, самые социалисты, подмахнули! Тре-буем! Пришел матрос Кубышка с поганого гнезда ихнего, говорит мне: «Ты, дьякон, гляди... как бы в ад тебе не попасть! Наши зудятся, народ ты мутишь на саботаж... рыбаки рыбы нам не дают!» А меня осенило, и показываю в Евангелии, читай: «Блаженни ести, егда... радуйтеся и веселитесь!..» 12 — «Довеселишься!» — говорит. Ну, довеселюсь. Вызвали к Кребсу ихнему. Мальчишка пустоглазый, а кро-ви выпустил!.. Наган-то больше его. Он — Кребс, а я — православный дьякон. Иду, как апостол Павел 13, без подготовки, памятуя: осенит на суде Господь! Вонзился в меня тот Кребс, плюнул себе на крагу 14 от сердечного озлобления, и: «Арестовать! А-а, народ у меня мутить?!» Ну, что тут пристав 15 покойный, Артемий Осипыч!.. А я ему горчишник, от Евангелия: «Не имаши власти, аще не дано тебе свыше!» 16 Так и перевернуло беса! И вдруг, как из-под земли, делегация от рыбаков, и Кубышка с ними: «Отдай нашего дьякона, нашим именем правишь!» Он им речь — они ему встречь: «Не перечь!» Отбили... А до вас я вот по какому делу... 12

«Блаженны вы, когда будут поносить вас и гнать и всячески неправедно злословить за Меня. Радуйтесь и веселитесь, ибо велика ваша награда на небесах» (Мф. 5: 11–12). 13 См.: Деян. 25: 6 — 26: 32. 14 Крага — здесь: длинный край перчатки. 15 Пристав — начальник полиции небольшого района. 16 См.: Ин. 19: 11.

Дьякон вынул из глубины халата зеленую бумажку. — Язва одна восстала! Прикинулся пророком — и мутит. Вот, почитайте... новые христиане объявляются... — сказал он дрогнувшим голосом и смазал нос. — Как это называется?! «Новый Вертоград…» 17 — читаю я на бумажке, машинкой писано. — Черто-град!.. Прости, Господи!.. — кричит дьякон. — Такой соблазн! Не баптист, не евангелист, не штундист 18, а прямо... дух нечист!.. Все отрицает! И в такое-то время, когда все иноверцы ополчились?! Ни церкви, ни икон, ни... воспылания?!. Отними у народа храм — кабак остался! А он, толстопузый, свою веру объявил... мисти-цисти-ческую! В кукиш... прости, Господи! И на евангельской закваске! Первосвященником хочет быть, во славе! И... интелли-гент?!. А?!. Свет разума?!. Объявил свою веру — и мутит! Но я вызвал его на единоборство, как Давид Голиафа 19. Зане 20 Голиаф он и есть. Восьмипудовый 21. И вот теперь вышло у меня сомнение. Высших пастырей близко нет, предоставлен скудоумию своему и решил с вами поделиться тревогой!.. 17

Вертоград (церк.) — сад, виноградник. Баптисты, евангелисты (евангельские христиане), штундисты — последователи сектантских течений, возникших в XVII–XIX вв. под влиянием протестантов. Общие черты — отказ от почитания икон, веры в святых, замена богослужений молитвенными собраниями, идея достижения спасения путем личной веры. 19 См.: 1 Цар. 17: 23–51; Пс. 150: 6; Сир. 47: 4–5. 20 Ибо (церк.). 21 Пуд — старая русская мера веса, равная 16,38 кг. 18

Дьякон вскочил, оглянул море, горы: снежную Куш-Каю, дымный и снежный Чатыр-Даг, всплеснул, как дитя, руками: — Да ведь чую: воистину, Храм Божий! Хвалите Его, небеса и воды! Хвалите, великие рыбы и вси бездны, огонь и град, снег и туман... горы и все холмы... и все кедры, и всякий скот, и свиньи, и черви ползучие!.. 22 Но у нас-то с вами разбег мысли, а мужику надо, на-до!.. — стукнул он себе в грудь. — Я про реформацию 23 учил — все на уме построено! А что на уме построено — рассыплется! Согрей душу! Мужику на глаза икону надо, свечку надо, теплую душу надо... Знаю я мужика, из них вышел, и сам мужик. Тоскливо мне с господами сидеть подолгу, засыпаю. Храм Господень с колоколами надо!.. В сердце колокола играют... А не пустоту. С колоколами я мужика до последнего неба подыму! И я вызвал его на единоборство! — Кого — его? Ах да... интеллигента-то?.. — Самого этого езуита 24, господина Воронова. Какая фамилия! Черный ворон, хоть он и рыжий, с проседью. И вот послушайте и разрешите сомнение. А вот как было... 22

См.: Пс. 148. Реформация — широкое религиозное и общественнополитическое движение в Европе XVI — начала XVII века, направленное на реформирование Католической Церкви в соответствии с Библией. 24 Иезуиты — члены католического монашеского ордена «Общество Иисуса», основанного в 1534 году Игнатием Лойолой. Активно занимались наукой, образованием и миссионерской деятельностью. Здесь: в переносном значении, с пренебрежением. 23

Допущено к распространению Издательским Советом Русской Православной Церкви ИС Р14-409-0985 Литературно-художественное издание

Шмелев Иван Сергеевич

П О В Е СТ И И РАСС КА З Ы Редактор-составитель Юлия Шигарова Редактор сносок Сергей Ермолаев Дизайнеры макета Антон Героев, Денис Гуськов Дизайнер обложки Антон Героев Верстка Михаила Комагорова Корректор Оксана Шевченко, Елена Феоктистова Иллюстрация на обложке Григория Бабича Издательский дом «Никея» 119002, Москва, пер. Сивцев Вражек, д. 21; www.nikeabooks.ru Издательский отдел: Тел.: (499) 241-97-45; info@nikeabooks.ru Оптовый отдел продаж: Тел.: (495) 600-35-10; sales@nikeabooks.ru Адреса розничных магазинов см. на с. 413 Подписано в печать 17.09.2014. Формат 84×108 1/32 Бумага газетная. Печать офсетная. Печ. л. 13,0. Гарнитура «PT Serif». Тираж 10 000 экз. Заказ № ISBN 978-5-91761-392-5