Тут будет текст by Anna Nmezi

ТЕ ЖЕ , ТОЛЬКО Про

сленны

легкомы актрис,

менты

экспери

згом

ным мо

с голов

АПРЕЛЬ 2013 (№1)

и жизнь

мерти.

после с

А со б ак

а так

на ла , и н е у з

что чу т

16+

ь не ло

п н ул а .

ЦДХ 2 7.11

02 .12

Международная ярмарка интеллектуальной литературы

Более 250 универсальных и специализированных издательств и литературных объединений из 20 стран мира. Качественный выбор гуманитарной, образовательной, научно-технической и художественной литературы.

ОНА

Е И Н А Ж Р СОДЕ

Мария

ИНА

Г ВАЙМУ

л ХАРМ

Дании ЕНИ ПРОШЛОГО

Редактор: Анна Нмези Дизайнер: Анна Нмези

Адрес редакции:

Вадим ОЛКОВАНИЕ СОНВ

Редакция благодарит за участие в проекте: Алексея Богдашко, Марию Ваймугину, Александра Гусева, Вадима Ионова, Анну Ионову, Анна Луканцову, Николая Пинчука, Анастасию Пожидаеву.

ИОНОВ

УСЕВ

ндр Г Алекса

печать офсетная. тираж 20 экз. распространяется бесплатно.

62 О ТУТ, ТО ТАМ

В наборе использованы гарнитуры NewLetterGothicC, FreeSetC, JournalC.

26 ОНКАЯ МАТЕРИЯ

отдано в печать 15.03.2013 отпечатано в типографии:

й Алексе

ШКО

БОГДА

4 8 19 25

Ан на Н

ЧУК

й ПИН Никола 37

Главны

МЕЗИ

й р е да

ктор

РИ КНИГИ

огда-то в детстве я не ела яйца. Каждое воскресное утро папа варил их в маленькой белой кастрюльке на медленном огне и уходил бриться. Там, в ванной, он пел ритмичные песни, тщательно вспенивая себе лицо. Минуты шли, и по квартире разносился бессовестный запах сероводорода, в котором я чувствовала тонкие нотки надвигающегося скандала: есть эту синюшную гадость было выше моих сил, а папа считал, что яйца очень полезны для детей. В один прекрасный день, к своему стыду, в довольно позднем возрасте, я узнала, что Шалтай-Болтай это тоже яйцо. Меня осенило этим, как бывает в эти прекрасные дни, когда внезапно понимаешь то, что все давным давно знают. Впрочем, это не изменило моего отношения к яйцам: в моих представлениях, такое безответсвенное поведение было вполне в их духе. К этому времени я уже давным-давно перешла от открытой конфронтации к холодной войне. И с папой, и с яйцами. Впрочем, ненавистный в прошлом запах сероводорода теперь вызывает странное сочетание отвращения и лирической ностальгии по детству. Именно с этим сочетанием нежности и брезгливости (недаром чертовы яйца на обложке) вновь и вновь перелистывался первый номер журнала «Тут будет текст». Этот журнал — плод упорной требовательной работы, результат которой ожидался почему-то легкомысленным, а получилось то, что получилось. В общем, всем по «тексту»!

PS. Огромное спасибо всем, кто откликнулся и принял участие.

—О 6

ОЛКОВАНИЕ СНОВ

й, — сказала Наташка, — смотри, собака в машине! — КИ КОЙНИ и пальцем вперед ЗЬЯ ПО РУтыкает, МОИ Д чтобы я посмотрел, и за рукав дергает, чтобы я посмотрел. ИНЧУК олай П Никиз А этой машины пятью минутами раньше парочка высадилась. Он с левой стороны, а она с правой. Она — пассажир, а он за рулем и ничего странного, у нас же не Англия какая, чтоб наоборот. Вот так — высадились они, у Него лицо настолько серьезное, что скорее на морду похоже, а на Ней синие джинсы в резиновых сапогах. Он в руках ключи держит от машины, а Она дверью хлопает и оба уходят. Уходят в магазин. — Смотри, — говорю я Наташке, — какая морда серьезная! А она говорит, — Где морда, в руках? — Нет, — говорю я, — в руках у него ключи и бумажник, а морда на голове. — Да ну тебя, — говорит Наташка, — ты лучше смотри — собака в машине! — и пальцем вперед тыкает, посмотри, мол. И готовится за рукав дернуть! Я посмотрел. В машине пред глазами виляла хвостом собачья задница. — А ты знаешь, — говорю я, — что эта собака сейчас подохнет? Смотри, как у нее задница дергается, наверное лает собака, а машина закрыта. — В закрытом пространстве, — сказал я, подняв для важности указательный палец на руке и значительно им помахивая, — в закрытом пространстве, — продолжил я, — звуковые волны не рассеиваются, а имеют свойства накапливаться, что постепенно приводит к звуковой перегрузке и через определенное количество лаев у собаки лопнет голова. Давай считать будем?

ЗВУКОВЫЕ ВОЛНЫ

Мы досчитали до десяти, а собака не лопнула

Мы досчитали до десяти, а собака не лопнула. Зато появились Она в синих джинсах в сапогах и Он, уже ну откровенно с мордой вместо лица, а в руках пакет пельменей и ключи с бумажником. Он обвел мордой вокруг себя и значительно посмотрел на нас — я показал ему язык. Морда сделал вид, что ничего не заметил и сел в машину, где уже сидела Она в резиновых сапогах и синих джинсах, а на спинке заднего кресла у них до сих пор махала хвостом собачья задница. — Так ты про эту морду говорил, — сказала Наташка, — а я про другую говорила, про ту, что от машины отстегивают! — и засмеялась. А я выплюнул жевательную резинку в проезжающую мимо коляску с ребенком и закрыл окно. — Да, — сказал я, — совершенно неприличная морда. И мы поехали. А собака так и не узнала, что чуть не лопнула.

действующие лица:

Полина (26)

ОНА

ПО ЛИ НА Мария

НА ЙМУГИ

пресс-редактор фестиваля альтернативной литературы.

Громозека (12)

творческое существо с бездонным карманом.

Артур (45)

издатель, муж Полины.

Катя (32)

философ, лучшая подруга Полины.

Изекииль (50) библейский пророк.

ВА

олина и Артур пьют чай из тонких фарфоровых чашек. Артур: — Давно не ели рахат-лукума. Помнишь, в Египте? Полина улыбается. Громозека ходит вокруг стола. Его длинная коричневая шерсть приподнимается от ходьбы, а лицо угрюмо.

Полина выступает перед журналистами на открытии фестиваля альтернативной литературы на книжной ярмарке в ЦДХ. Полина представляет книгу «Богг»: — Конструкты реального. Ежедневная смерть. Физическая невозможность любви. Громозека сидит среди журналистов и кивает каждому слову Полины. Иногда он записывает что-то мягкой лапой на блокноте, который

Я все время вру. 6

ОНА

Мария

ПОЛИН

ГИНА

ВАЙМУ

Не ю — под ума вру.

потом убирает в бездонный карман на пузе. Полина заканчивает выступление и спускается к ждущей ее Кате. Катя: — Я не поняла про роман. — Сашка написал, какая Машка блядь. Стопки книг на столе исчезают. Пропадают розданные журналистам экземпляры «Богг». Те с удивлением смотрят по сторонам, а потом направляются к другому стенду. Катя и Полина этого не видят — они ушли в кафе.

Хочу — и вру

чего. По привычке вру.

Полина и Катя сидят за столиком у стеклянной стены на фоне голубого неба. Полина: — Я все время вру. Не подумаю — вру. Хочу — и вру чего. По привычке вру. Чтобы рассказать — тоже. — Надо научиться называть вещи своими именами. — Как это? — Лучшие умы бьются над этим уже (Катя смотрит на часы) 26 веков. Первый говорит о необходимости ответа. Второй, что познание ограничено. Третий — только он знает, но не может передать словами. Следующий за ними доказывает, что все — ложь и мышление невозможно. Замыкающий круг философ говорит, что зло от размышлений. Потом по новой. — А какой сейчас виток? — Одновременно происходит несколько витков. Ты можешь примкнуть к любому. В современном мире можно найти приверженцев средневекового мирочувствования... Катя продолжает говорить. Громозека сидит напротив Полины. Из бездонного кармана на животе он достает фотографии Полины. На них она мерзнет, кутается в кофту, шарф. С печальными открытыми глазами. Полина смотрит на фотографии. На всех она очень красивая. Катя: — Да. Нам, кстати, пора.

Полина в магазине набирает продукты в пластмассовую корзинку. Кладет рахат-лукум. Громозека идет сзади, он достает рахат-лукум из корзинки и возвращает на полку. Полина дома одна. Звонит Артур: — Ты рахат-лукум купила? — Нет. Полина кладет трубку и сидит молча. Рядом Громозека рисует на мольберте картину маслом: «Ужас от поступка Артура 6 ноября». На картине Артур с большой головой парит в небе, держа в руке окровавленный топор. Полина: — Вообще не понимает, с кем живет. Повесил на меня дачу, маму. Что мне всю жизнь прозябать? Включается холодильник. Полина разворачивается к нему. Разглядывает. — Холодильник. Холодильник исчезает. Полина не успевает этого заметить, потому что идет встречать мужа. Артур пришел с букетом желтых тюльпанов. Полина: — Артур! Все мои свободные подруги навсегда останутся не замужем, потому что ищут такого как ты. Артур проходит на кухню. — А где холодильник? Полина с удивлением: — Только что был. — Полин, я, конечно, понимаю. Но ты все-таки баба. Тебе чего-то не хватает? — Он только что был здесь. — То ты молчишь, то поешь грустные песни. Я для тебя, вообще, кто? Громозека достает из кармана осколки фарфоровой вазы. Полина: — Любимый мужчина. Артур исчезает. Полина смотрит изумленно. — Подожди! Ты что? Ты вернись, я буду тобой недовольна! Полина и Катя сидят за столом. Выключен свет. Они держатся за руки, а Громозека сидит на полу, так что виднеется только макушка. Боязливо следит за блюдцем на столе. Полина: — Он придет? Катя: — Кто-нибудь придет. Может Блаватская. Ко мне она часто приходит. Или Иммануил Кант. — Когда Артур был все было. — Тихо! Над блюдцем поднимается пар и возникает фигура в плаще с капюшоном. Фигура говорит

с завыванием: — Вижу! Вижу! Будет война и сильный обидит слабого, и не будет благодати в сердцах многих. Я сподобился этого видения, потому что я самый смиренный из всех. Катя: — Кто ты? — Изекииль. Полина: — А у вас есть Артур? Издатель, 45 лет. Был одет в костюм Корнелиани. Изекииль оглядывает стол, кухню. — Он вообще так доволен был при жизни? — Да. — Тогда не у нас. Мне вот так фрукты в вазочку никто не накладывал. Катя: — Ладно, Изекииль, ты там давай конкретизируй образы адских мук. Мы тебя, может быть, издадим. Изекииль исчезает. Громозека залезает на стул. Достает из бездонного кармана коробочку, перевязанную бантиком. Развязывает — коробочка пуста. Громозека вздыхает. Полина: — Я придумала все это.

Чтобы рассказать — тоже. (вру) Катя и блюдечко исчезают. Полина смотрит на Громозеку. — Ты существуешь так же реально как мой палец. Тебя тянет ко мне потому, что тебе кажется, что ты мне нужен. Но я хочу... Хочу, чтобы было так, как когда тебя нет. Громозека смотрит на нее и моргает большими пушистыми ресницами. Полина: — Хочу мыть друг друга, лежать обнявшись. Думаю о том, что есть. Громозека исчезает. Звонит Артур: — Ты не поверишь! Мне приснилось, что мы живем в холодильнике.

Н 10

ОЛКОВАНИЕ СНОВ

ищий с тросточкой идет по четной стороне улицы и просит милостыню Ему подаНИКИ ПОКОЙ ют, и к концу улицы он начинает побрякиРУЗЬЯ МОИ Д вать монетами в такт шагам. По нечетной стороне улицы тоже идет нищий ИНЧУК олай П Н с иктросточкой и просит милостыню. Ему подают, и к концу улицы он начинает побрякивать монетами в такт шагам. Оба нищих шли в одну сторону, и ничего удивительного в том, что они встретились. Кстати, у одного из них была новая шляпа, а у другого — новые ботинки. Шляпу нищий каждое утро тщательно полировал шелковой тряпочкой, а ботинки нищий начистил черной ваксой до блеска.

Н Шляпу нищий каждое утро тщательно полировал шелковой тряпочкой, а ботинки нищий начистил черной ваксой до блеска.

ИЩИЕ А еще оба были в темных очках. Не солнечных, а в таких, что линзы были темной бумагой залеплены. Тот нищий, что в шляпе проскреб в ней дырочки внизу, а тот, что в ботинках проскреб их наверху очков. Они хоть и слепые и с тросточками, но спотыкаться не хотели. И вот идут они, тросточками по асфальту постукивают, монетами в карманах брякают и в конце улицы одновременно поворачиваются друг к другу и сталкиваются. — Ох, простите! — говорит один. — Ой, извините! — поддерживает второй. Тут оба смотрят: один вверх, другой вниз. Один видит блестящие ботинки, а другой новую шляпу и оба говорят: — Подааайте! И молчат. А звук монет они слышали и каждый думает: вот жлоб-то! Так одет, монетами звенит, а подать не хочет.! И так они разозлились, что нищий в шляпе плюнул на ботинки второму, а нищий в ботинках сбил тросточкой шляпу с первого. Потом они дерутся, в пыль летят ботинки и грязью покрывается прекрасная шляпа. Устали. Нищие поправляют очки, смотрят друг на друга и один видит лохматую грязную голову, а второй рваные носки с торчащими пальцами. Не знаю, что уж у них в душах зашевелилось, да только высыпали они друг другу по горсти медяков в подставленные ладони и разошлись восвояси, постукивая тросточками.

ОЛКОВАНИЕ СОНВ

ИОНОВ м и д а В

Странные дела творятся на белом свете! Дела веселые и дела грустные. Но более всего удивительны дела важные, надутые едким газом серьезности, который попадая в кровь, доводит ее до повышенных давлений. Опасны также и дела глупые, коим совершенно не возбраняется перемешиваться с делами важными, образуя тем самым убийственную гремучею смесь, которая готова взорваться в любую минуту! И для того чтобы избежать болезненных катаклизмов, нам остается только одно — бежать без оглядки к спасительной сестре милосердия — Великой Госпоже Иронии! (Прошу не путать с сатирой и хамством.) Ирония! Господа мои! Ирония! Компромисс компромиссов! Безмятежный центр ураганов страстей и желаний.

ОГО Я ОДН СТОРИ

ТА

РИМЕН

ЭКСПЕ

ИОНО

ОЛКОВАНИЕ СНОВ

Вадим

...

об авторе: Родился в 1962 году в Москве. Закончил МГТУ Станкин, по специальности инженер Творческая деятельность начиналась с песен: писал мелодии, стихи. Нигде не выступал, играл для друзей в компании. Поддерживает образ «человека с гитарой»: любит походы, душа компании. Имеет двоих взрослых дочерей.

Профессор Дьяконов сидел у себя в лаборатории, уставившись на бумаги с чертежами, графиками и прочей абстрактной живописью. Пальцы его правой руки с правильными промежутками постукивали по столу. — Нет, это опять не то. Все не то. Надо снова начинать с самого начала. Но знать бы где? Где это начало? Начало. Мочало. Начинай сначала. И так всю жизнь со студенческих лет. Или со школьных? А-а-а черт! Да какая разница? Жалко время. Хотя что это такое — время, которого жалко? Альбом что ли это для гербария, в котором лежат сухие полуистлевшие начинания, которым не суждено ожить? А тогда что такое время, которого не жалко? Опять, опять расфилософствовался. Да, это у меня как приступы кашля — тупик, и начинаешь задыхаться. Этакий мозговой бронхит : — А что? А как? А накой? — и не вздохнуть, и не отхаркнуть. В дверь постучали, и, не дожидаясь ответа, в лабораторию переместился (именно переместился, не вошел, не вплыл, не вбежал) Сергей Петрович Лузгин, кандидат наук. Профессор про себя называл его Келдыш. Так бывает, вот посмотришь на человека и сразу прилепишь ему наклеечку, эдакую ассоциативную метку. Не то чтоб без меры смышлен. Нет. Но и не без князька в башке. Худой, длинный, костлявый, с головой, временами светлой. Не без сарказма. Одним словом — Келдыш! — Иван Федорович! Результаты последнего эксперимента крайне нестабильны. У троих эффект выражен, но не явно. У одного реакция замедленна и не прогрессивна. А остальные двое вообще плюнули, как они выразились, на всю эту харизму, и, насчитав на двоих восемьдесят рублей пятьдесят семь копеек, подались в пивные пенаты, кляня за иссушение чувств наши генераторы, трансформаторы и прочую, как они выразились, еппаратуру. Эксперимент загублен. Статистики — ноль. Результатом, как Вы догадываетесь, незабвенное полотно «Опять двойка!». — Да, да, Сергей Петрович! Эксперимент почил, так сказать, еще при родовых муках. Ну да и Господь с ним. Вы же понимаете, если бы мы с Вами нашли хотя бы слабый отголосок истины, она бы проявилась сама собой, без нашего излишнего пыхтения. Будем

Сначала работал на заводе фрезеровщиком, потом в фирме по продаже лазерным хирургическим оборудованием. На протяжении всего этого времени так или иначе он писал, в основном маленькие рассказы и давал читать друзьям и членам семьи.

считать, что не повезло. — Кому? Нам или истине? — Будем считать, что тем двоим, что сейчас пьют якобы пиво, получая от него якобы удовольствие. «Да, а вот девочек жалко, — подумал Дьяконов, — делали умные мордашки, и что ведь удивительно, каждый день в глаженных чистеньких халатах. Удивительно и смешно». Он называл их про себя Барышня Нежная и Барышня Громкая. Барышня Нежная — Ниночка Вереева, а Барышня Громкая, почему-то, Надежда, да и еще, почему-то, Тихоступова. «Но, с другой стороны, у девочек свои приоритеты: дочки-матери, свадьбы-замужи. Хотя... Ну, опять философия. Это еще хорошо, что я брюзжу про себя, не вслух. А вот все же таки интересно, как это святые отшельники, дав обет молчания на долгие годы, не взрывались приступом матерщины, вкушая от плодов-кореньев и от человеческой глупости. Непостижимо! Да-а-а! А девочек все же жаль. Для них этот провал тяжелей, чем для меня, даже тяжелей, чем для Келдыша. Он у них первый. О-хо-хо! Аспиранточки-лаборанточки. Ну да ладно». Дьяконов в институте находился на особом положении. Вопервых, потому что занимался он проблемами, так сказать, отдаленного характера, результатов решения которых в завтрашнем дне никто не ожидал; во-вторых, потому что был целеустремлен и в своих стремлениях дерзок; и, наконец, в-третьих, потому что в спорах был резок и даже груб, коли был уверен в своей правоте. В свои сорок восемь лет считал себя человеком состоявшимся, избавившимся от иллюзий и призрачных мечтаний, последовательным и в меру удачливым. Молодых сотрудников не прижимал, но и не продвигал, будучи уверенным в том, что дело это не его, и что самые настырные справятся сами, а оценивать силу таланта забота и вовсе иных сфер. К жизни относился как к детской игре «Найди спрятанное», получая от этого удовольствие, и другого в принципе не желал, находя в этом забаву, будоражение ума, и самый разумный для себя способ добычи ассигнаций на пропитание. Не любил два дела: копать землю (за что себя каждый раз корил в период весенне-дачного умопомрачения, вспоминая наставления рассудительного Конфуция) и докладывать на ученых советах, разжевывая простейшие (для него) логические построения. Любил свою жену, будучи однолюбом, всячески пытался это чувство холить и имел в ответ нежную взаимность. Любил вечером в часы раздумий и восхождения Юпитера на небосклоне, испить пару рюмок горькой, в одиночестве, под балаган телевизора без звука, глядя на скачущие картинки. Работа профессора Дьяконова была

К жизни относился

как к детской игре «Найди спрятанное», получая от этого удовольствие.

неординарна, даже можно сказать, фантастична. Представьте себе мир, в котором люди, получая определенные импульсы, активирующие некие участки мозга, могут приобретать знания непосредственно из искусственно созданной информационной сети, которая постоянно висит над их головами (или под их ногами), без этих компьютеров, транзисторов, микросхем и прочих р-n переходов? А? Каково? Знание витает в воздухе, надо только настроится на определенную волну, и мозг получает то, к чему проявил любопытство. Без посредников и без утомительного нажимания кнопок и порчи зрения. Вам надо узнать о происшествиях в Белокаменной 7 сентября 1777 года? Пожалуйста! Расстояние от Земли до Нептуна в декабре 2017 года — нет ничего проще! О взаимодействии гравитационных сил с силами любви и их взаимопритяжении? Ну, это уж вы хватили! Вы, наверное, скажете иллюзия? Да, возможно. Но и паровоз тоже был иллюзией для граждан привыкших мчаться на своих двоих или на дважды двоих бедной лошади. Однако мир устроен так, что иллюзии сбываются. И настырная жажда познания новенького, как ни крути, приносит свои плоды.

Расстояние от Земли

н у т п е Н до

...

В девять утра, Барышня Нежная как всегда сварила первый кофе. И чай, и кофе Дьяконов вкушал только отменные, не жалея на эти удовольствия ни своих кровных, ни кровных своих сотрудников, требуя относиться к их завариванию (ну, естественно, чая и кофе) с вдумчивостью и методичностью. — Иван Федорович! Кофе! — сказала барышня Ниночка, — С лимоном! «С лимоном, — подумал Дьяконов, — мало нам кислятины, влей еще и уксуса для полного оптимизма. Лучше б уж накапала коньяку». Но вслух произнес: — С лимоном — это замечательно. От цинги, можно сказать, мы застрахованы. И, наблюдая за тем, как барышня «почему-то Надежда», хлопочет над подносом, ставя на него чашки и насыпая в вазочку крендельки-баранки, сделал вывод: «Нет, все-таки дочки-матери, свадьбы-замужи! Вчера чуть не плакали, а сегодня все как с гуся вода». Так, так, так! Сначала, сначала. Не с конца, не с середины. Спокойно, усидчиво, не торопясь. Без оглядки на прошлый опыт. Это, наверное, самое сложное — отбросить накопленный опыт. Получа-

ется какая-то белиберда. Опыт! И отбросить?! Эдакий логический казус. Сделать полдела, набить волдыри и мозоли, а потом взять и отбросить. А волдыри-то куда деть? Они ж, как ни крути, мясокровь! С ними так просто не расплюешься. И как со старыми волдырями да за новую лопату? Это ж не пестики-тычинки сосчитывать, это ж опять по целине, по дерну. Насупившись. Зло и сердито. И еще вот эта фраза — горький опыт! Каково? Это ж кто ж такой настырный ел что ли его, иль хоть на зуб пробовал? Или так один дурак сказал, остальные подхватили? Ну, это-то у нас сплошь и рядом. Хоть уши затыкай, да и ори, бродя по улицам: «Глухой я, граждане, ну просто напрочь, глухой! Позвольте пройтить глухонькому!» И бочком, бочком, туда, где потише. К сверчкам, к лягушкам. Да! Дела-а-а! Но с другой стороны никто ж в сани не впрягал, сами, так сказать, в хомуты залезли, и сами же себя погоняем. Это уж мы даже не кони какие-то. Кентавры! В руке хлыст, в глазах огонь, в заднице лошадиная сила. Главное — верно поставить задачу! Поставить устойчиво, однозначно и наверняка! И не поставить, а вколотить в землю на два аршина. Заземлить! В лабораторию вошел Лузгин. Тихо поздоровался, накинул халат и нырнул за свой стол. «А Келдыш то нынче смурен!» — отметил Дьяконов, как галочку в журнал поставил и промокашечкой засушил. «В глаза не смотрит, знай, только очки в переносицу толкает, будто хочет их имплантировать в носовой хрящ! Клея ему сегодня не хватает, клея! Чтоб очки с ушей не валились». Волнуется. Ниночка, как-то обмолвилась, дескать, влюблен. Дескать, сохнет по Наденьке Тихоступовой. И вроде бы и так и эдак, и интеллектом и интелегентностью, а все в пустую. Как гвоздь в труху! Дьяконов тогда чуть не сморозил «Келдышу Келдышово!» Но, слава Богу, сдержался от проявления беспричинного пыла, будучи сам перед собой посрамлен. — Сергей Петрович! — проворчал Дьяконов, — Вы сегодня несколько рассеяны. Тем не менее, я Вас попрошу просчитать частоты с новыми исходными данными. И, пожалуйста, будьте внимательны! Барышни оглянулись на Дьяконова, потом на Лузгина. Когда в доме два мужчины и меж ними что-то не ладится, это всегда вызывает некую тревогу. По-видимому, это происходит на генном уровне: один мамонта добыл, а другой нет, но при определенных условиях может ведь и добыть! Лузгин взял у Дьяконова листки, и также молча, уселся просчитывать и живописать на координатных плоскостях свеженькие пейзажи из равнин, холмов, впадин и высоченных останкинских башен, указующих на ожидаемые наглые резонансы. Барышни же под хруст баранок и тихий речитатив «блузка..., в журнале..., да нет на молнии..., бежевый..., да что ты, ему уже за сорок...» составляли таблицы нового эксперимента. Дьяконов откинулся в кресле, достал табак, трубку, и, еще раз прислушавшись к звукам

нет ничего проще!

Вадим нигде не публиковался. Идея выпустить сборник стихов периодически возникала, но пока не была реализована. Но совместно с дочерью выпустил несколько музыкальных альбомов: электроакустическая гитара и голос.

ОГО Я ОДН СТОРИ

ТА

РИМЕН

ЭКСПЕ

ОЛКОВАНИЕ СНОВ

Вадим

ИОНО

ВРЕМЯ БЕЖИТ

и шорохам, остался доволен. Все шло как всегда. Келдыш был молчалив, но увлечен. Барышни же были увлечены, но отнюдь не бессловесны. «А вот ведь, — подумал Дьяконов, — еще ни разу мы не проводили эксперимент на полную мощность. Может просто не хватает пороху? Энергии? Смелости? Нет, надобно эту загвоздку разрешить! (Загвоздка? Это то, что за гвоздем, что ли? А что там, за гвоздем? Впереди деревяшка, а сзади молоток. Чугунный!) Однако, разрешить надобно. Вот все просчитаем, и как говаривали Прометеи первых пятилеток — дадим стране огня.., угля.., и для.., и бля.., и всяческих других дров и углеводородов! Нету! Нету, у меня уж больше сил приноравливаться да ерзать. Эдак скоро у Келдыша с Барышней Громкой младенчики басовитые понародятся, а я все на коврике топтаться буду, калоши об него вытирать, да гундеть: «Позвольте войтить, скромненькому?» Не о чем здесь больше думать и измышлять! Надо брать быка за рога, за бока, или за что там еще его надо брать? В самом деле, кентавры мы или так, шелудивые пони с томными ресницами?» И Дьяконов решил озлиться! Отправить супругу к вершинам мирно дремавшего Эльбруса, где в любое мгновение можно было узреть событие, ежели внимательно наблюдать за истечением эфиров и ветров. Тем более, что супруга его эти места нежно любила, от белоснежных горных полей, залитых солнцем, и до ворчания весеннего Баксана. Оплатить весь этот бред ЖКХ, телефон и прочую чушь, не поддающуюся осмыслению, и, наконец, засесть, а даже и залечь у себя в лаборатории, прихватив одеяло, подушку и всякие там зубные-бритвенные, на недельку-другую. Дерзать! Так и сделал. Время б е ж и т!

КЕ ТАВРЫ МЫ или так,

Дьяконов встал с раскладушки и подошел к зеркалу: — Бородища-то какая! Седая, да еще и с медью. Умылся. Зубная щетка, в отличие от бритвы, была востребована для ощущения свежести дыхания и признания могущества цивилизации. С зубной щеткой во рту, в трусах на босу ногу, профессор заметил нехарактерное дрожание стрелок индикаторов на силовых установках. Скребя в подмышке, подбежал к приборам и стал крутить верньеры. Дверь в лабораторию распахнулась, и на пороге возникли барышни, обе-две: Нежная и Громкая, с открытыми ртами, бессловесные! Ведь когда ты в трусах, и, слава Богу, в майке, ни один смотрящий на тебя не будет думать о твоем уме-разуме и наградах-званиях. Он просто сделает испуганное лицо или первобытно-удивленную гримасу. Утренний кофе был испорчен. А может, и обеденный чай. Отодвинув в сторону барышень, вошел Лузгин, совершенно не заметив наряд профессора, глядя в свои бумажки. — Иван Федорович! Доброе утро! Есть два резонанса, явно выраженные и доминирующие! Нужен эксперимент. Слабое место в работе профессора Дьяконова состояло в том, что подопытным животным мог быть только человек. Иначе как ты можешь распознать реакцию мозга? «Ну, вот оно, — подумал Дьяконов, — время Ч. Момент истины! И чтоб без всяких балушек! Мощно! Серьезно! На полную катушку! Да — да! Нет — нет!» — Дайте! Дайте сюда! — сказал Дьяконов. И забыв, что он в трусах, уселся в свое кресло набивать трубку. Проглядев графики, оглянулся на барышень: — Наденька! Подайте мне, пожалуйста, халат, и давайте, наконец, попьем кофе! День прошел, как всегда, мягко. И был кофе и пряный дым датского табака. Не было только удовлетворения, этого чувства, когда ты можешь хлопнуть себя по коленям и возгласить: «Ну да! Ну да! Это ж все так просто, что любой дурак может додуматься!» Уже вечером, когда все разошлись по домам, Дьяконов взирал на себя в зеркало. — Хорош! Ну, просто хорош! Волосья отросли, бородища так и прет! Йог! Ну истинный йог! Надобно еще припомнить сутры и восклицать в заутренней : «Оум! Оум!» Профессор еще раз проверил расчеты, убедившись, что в них нет

вые шелуди

ПОНИ

с томными ресницами?

Помимо отдельных стихотворений писал также серии стихов и сказок на разные темы, с моралью, в духе Филатова. События не вполне правдоподобные, но это не фантастика. Стихотворения пишет больше бытовой тематики. Тема любовной лирики мало волнует автора: Он очень увлекается физикой и астрологией, философией, идеями о мироустройстве, планете и обществе. Любит Стругацких. Сейчас он активно публикуется в интернете, в основном стихи. Получает большое количество отзывов и имеет свою аудиторию.

...

ОГО Я ОДН СТОРИ

ТА

РИМЕН

ЭКСПЕ

ИОНО

ОЛКОВАНИЕ СНОВ

Вадим

какой-нибудь нелепой ошибки, которую мог проглядеть Келдыш, или проболтать барышни. Включил генератор поля, выпуская из него эрудированный дух информации. Пока это были небольшие блоки энциклопедических данных, но это не играло важной роли. Работал ли сам принцип? При получении положительного эффекта информационная база будет расти как снежный ком, что, кстати, уже было при завоевании мира интернетом. Дьяконов надел на голову сеточку с проводами и присосками, мысленно перекрестился и щелкнул тумблером источника активизирующего излучения. Не заметив никаких изменений, стал увеличивать мощность воздействия. Одно деление шкалы — три минуты ожидания и самонаблюдения. Запас мощности постепенно иссякал, до максимально допустимых значений осталось пройти еще два деления. Эффекта не было! Дьяконов повернул верньер до последней белой точки на панели, выждал положенные три минуты и собирался уже выключать аппаратуру и посмотреть на часы, чтобы зафиксировать время эксперимента, как что-то изменилось в его ощущениях. Позже, оценивая свои реакции, он не мог вспомнить сам момент перехода, не было никаких неприятных, болезненных симптомов, ни чувства тревоги или страха. Внутри его головы просто возник ответ на невольно заданный мысленно вопрос: время два часа пятнадцать минут! Это было настолько поразительно, что профессор на какие-то мгновения остолбенел, но, совладав с собой, повернул голову и посмотрел на циферблат настенных часов. Стрелки показывали пятнадцать минут третьего. Покрывшись испариной, он снял с головы электроды и некоторое время сидел обмякшим мешком в кресле. Бессловесный, как истинный ценитель музыки в консерватории перед умолкнувшим органом. Затем тяжело встал и, пошатываясь, подошел к шкафу. Достал из него початую бутылку коньяку, налил содержимое в кофейную чашку и выпил, как необходимое успокоительное. Дрожащими пальцами зажег спичку, раскурил трубку и почему-то подумал : «А пьют ли кентавры коньяк? Или у них все ж таки лошадиная диета? Бог мой! Что ж за чушь иногда лезет в голову?» А если посмотреть непредвзято, то лезет она постоянно, за теми редкими исключениями, когда вроде бы ниоткуда, вдруг,

появляется заслуживающая внимания мысль! Немного придя в себя, Дьяконов еще раз вспомнил все этапы эксперимента, медленно, шаг за шагом, стараясь не пропустить ни одной мелочи. Подошел к стеллажам, надел сетку на голову и включил аппаратуру. Ответы на задаваемые им вопросы возникали мгновенно. Он прошелся по таблицам логарифмов, освежил даты исторических событий и, уже чувствуя чугунную усталость, осведомился о погоде в Приэльбрусье, тут же поняв, что погода в Терсколе солнечная, весенняя. Довольно улыбнувшись этому факту, про себя пожелав супруге мягкого катания на лыжах и аппетитного вкушения кубометров свежего горного воздуха, стал выключать приборы и датчики.

...

ЧТО ЭТО?

НЕДУГ ?

ение

Отклон ?

или безвозвратная патология?

Сотрудники Дьяконова на удивление быстро привыкли к его утренним чудачествам, то заставая его еще спящим на своей походной кровати, то недавно проснувшимся, но уже в накинутом рабочем халате (трусы профессор более не демонстрировал во избежание онемения персонала), то умывающимся над облупленной раковиной в углу лаборатории. О своих опытах профессор не распространялся. На вопросы Келдыша отвечал, что, дескать, проверяет некие предположения относительно последних расчетов. Сам же каждую ночь проводил испытания, меняя параметры излучения, добиваясь наиболее четко выраженных результатов. Это началось как-то незаметно. Дьяконов стал подмечать за собой некую рассеянность. Сначала в мелочах. То забывал положить в кофе сахар, то, приходя в магазин, не находил в карманах бумажника, или и вовсе, проговорив полфразы, вдруг замолкал и молча смотрел в какую-то точку напротив, а через некоторое время, будто опомнившись, начинал говорить уже совсем о другом. Эти симптомы вначале Дьяконова не пугали, но настораживали. Пока однажды, во время очередного опыта, он вдруг не осознал, что забыл надеть на голову активирующую сетку и включить излучение. Работал только генератор информационного поля. А он по привычке задает вопросы и, что самое удивительное, получает на них исчерпывающие ответы без воздействия излучения на мозг! И вот тогда он впервые почувствовал, как внутри появился первый холодок животного страха. Позже он понял, что его мозг, находясь под давлением принуждающего воздействия, сделал какие-то внутренние перестановки, выбрал некие приоритеты и задействовал до сих пор скрываемые им возможности. Было ли это, пусть крохотным, но открытием? Да, несомненно, было. Но открытием таким пугающим и тревожным, что Дьяконов почувствовал себя пропащим и безнадежно заблудившимся в бесконечной полярной ночи. Но за все же надобно платить! И Дьяконов уже чувствовал бремя этих первых платежей. Ведь одному Богу известно, что сокрыто у нас в этом объеме таинственной плоти. Мы надергали какие-то данные и следствия работы мозга, слепили схему и объявили, что он есть источник разума. Но вот о процессах, проходящих в этом уме-разуме, мы знаем столько же, сколько знает Буратино об агрономии, засеивая грядки деньгами. Дьяконов пытался осознать

ОГО Я ОДН СТОРИ

ТА

РИМЕН

ЭКСПЕ

ИОНО

ОЛКОВАНИЕ СНОВ

Вадим

свое состояние. Что это? Недуг? Отклонение? Или безвозвратная патология? Дальше — больше! С ним стали случаться и вовсе странные вещи. Он мог писать отчет и вдруг уставиться на лист бумаги, не понимая, что перед ним, и что он должен с этим делать; или забыть как зовут Келдыша; или что означает какое-либо слово, например, кофе. Более всего пугало профессора то, что он никак не мог сосредоточиться на самых простых вещах. Мысль как будто соскальзывала и падала в темные глубины сознания, где отыскать ее было невозможно, а вместо нее вновь и вновь возникал какой-то неясный навязчивый шум. Как треск помех в радиоприемнике. На первых порах шум этот был невнятен, словно бормотание человека, говорящего на непонятном монотонном языке, говорящего тихо и постоянно. Но однажды, когда Дьяконов сидел в лаборатории за столом, пытаясь разобраться в новоиспеченных графиках, его осенила догадка, от которой ему сделалось так худо, что пришлось сползти с кресла на пол и отлежаться какое-то время, таращась в потолок и катая на языке нитроглицерин. Мозг задавал вопросы! Множество вопросов! Лавину вопросов! И, переплетаясь, они создавали видимость хаоса, видимость этого непрерывного шума. Задавал вопросы и требовал на них ответы, не получая которых, он начинал прокручивать их вновь и вновь. По кругу. С постоянством конвейерного автомата, который будет выполнять положенную ему операцию, не взирая ни на что. Вплоть до выключения или полного износа. И этот круговорот мыслей не пропускал иные, для него посторонние и второстепенные запросы, став доминирующим и требующим разрешения. Дьяконов понял, что для того, чтобы выйти из этого тупикового состояния, необходимо находится в действующем информационном поле. А что же дальше? А дальше получалось так, что зависимость эта будет только возрастать. И это Вам ни какойнибудь там алкоголизм, с запойчиками, господа мои. Это уж совсем что-то жуткое. Супруга Дьяконова, воротившись из края сосен и гор, была удивлена тем переменам, что случились с мужем, и так как он ей ни о чем

й Алексе КО БОГДАШ

идел я, как одним вечером очень вежливый человек хотел выйти из дверей магазина. А другой человек, не менее вежливый, хотел войти. Человек очень вежливый берется за ручку стеклянной двери магазина и тянет ее на сaебя. А человек не менее вежливый тоже схватился за ручку двери и тянет ее на себя. Надо сказать, что дверь открывается в обе стороны, а так как оба человека вежливы, то каждый из них старается другому дверь открыть, вот, мол какой я вежливый, да обходительный. И тянут они эту дверь каждый к себе, вежливо друг другу через стекло улыбаясь, несколько вымученной улыбкой: дверь-то понятно ни в какую сторону не открывается, силы равны, а дернуть посильнее им вежливость не позволяет.

ротких

автор ко

не бом фо в на голу

рассказо

ЕЖЛИВЫЕ Тянут и тянут, тянут и тянут. Уже и очередь собралась с двух сторон двери. Та часть очереди, что снаружи войти хочет, а та, что внутри — выйти.

ПОСЛЕ ВАС! Нет, что Вы, что Вы.

Люди уже и шуметь начали, кричат, волнуются. Напирают друг на друга. Те, что внутри магазина сумки еды набрали и домой спешат, а те, что на улице боятся остаться без ужина. А Вежливые тянут и тянут. Что им люди, им главное — вежливость. Тянут и всякие приятные выражения лиц делают. Вроде как говорят беззвучно: — После Вас! — Нет, что Вы, что Вы. Исключительно после Вас! — Ах, что Вы, я настаиваю! — Нет, прошу Вас, это я настаиваю. И продолжают дверь держать, хотя их уже и за рукава начинают дергать. Народ-то волнуется, звезды уже зажигаются, кому-то нужно детей кормить, кому-то кота и в итоге всем — домой. Только Вежливые никуда не торопятся, хотя уже и приглашающие жесты через стеклянную дверь делают. Вроде как говоря:

? ? — Ах, оставьте! Ах позвольте, пропустить Вас первым! — Нет, нет, нет! Ни в коем случае, сначала вы! И оба за ручки двери держатся, один внутри, другой снаружи. Их уже за руки хватают, которыми они приглашающие жесты делали. Того, что внутри одна старуха клюкой за шею зацепила и от двери оттаскивает, а того, что снаружи, двое грузчиков за шиворот держат и пальцы от дверной ручки оторвать пытаются. При этом Вежливые молчаливо выражают друг другу через стеклянную дверь свое недоумение от действий граждан и всяческое сочувствие, скорбно опуская уголки губ и страдальчески собирая морщинами кожу на лбу. Вроде как говоря: — Позвольте извиниться. Народ, видите ли. Темный, невежливый. Но, все равно, только после Вас! — Ах, оставьте! Конечно же вы первый, а народ... Что и говорить — такой у нас народ! И тянут, тянут, тянут. Пока я вам все это рассказывал, их уже от магазина оттащили. По шее каждому надавали, на землю повалили, извозили в грязи. Все это Вежливые перенесли даже не пикнув, только уголки губ у них скорбно дрожали. От обиды на сограждан. Вот люди по своим делам разошлись, а Вежливые решили по домам пойти. И друг-друга поднять пытаются. — Разрешите Вам помочь! — Нет, простите, это я должен вам помочь! — Нет, нет, нет и речи быть не может, разрешите Вас поднять! — Что Вы, что Вы, после Вас! До утра они так возились и надоели мне порядочно. Ничему жизнь дураков не учит! Пойду и я домой. После Вас!

? ? ? ? ? ?? ? ? ? ? ?

? ? ?? ?

? ОГО Я ОДН СТОРИ

20 21

? ?

ТА

РИМЕН

ЭКСПЕ

Вадим

ИОНО

ОЛКОВАНИЕ СНОВ

не рассказывал, сначала отнесла его состояние к последствиям переутомления, но позже поняла, что это болезнь, и болезнь прогрессирующая. Дьяконов уверенно шагал к безумию! По ночам ему казалось, что в темноте начинает сгущаться черное пятно, тягучая липкая клякса, которая тянулась к нему своими щупальцами. И он, как полудикий индеец, до панического ужаса опасался за свою душу. Чтобы как-то отвлечь разум, он начинал считать от одного до тысячи, от одного до тысячи, до самого рассвета. Сама мысль о том, чтобы остановить счет, была смертельно пугающей. Совсем рядом таилась нечисть, следящая за ним и надеющаяся пролезть в брешь между цифрами. Задремав с рассветом, он просыпался через пару часов с бухающим сердцем, глотая воздух открытым ртом, как огромная пучеглазая рыба, выловленная терпеливым удильщиком. Дико озирал спальню и начинал истово чесаться, толкая спящую супругу, которая просыпаясь, гладила его по плечу и что-то шептала, пытаясь успокоить. Были испробованы и испиты пузырьки с валерьянкой, пустырником и прочими пахучими снадобьями, нисколько не облегчившие его страдания. Больничный лист давал ему возможность не показываться на люди. Спрятаться от всех и вся в своей комнате, избегая вопросов и удивленных взоров хронически любопытных человекообразных. Молодой лекарь из районной поликлиники с замашками академика Сеченова отмерил срок в десять дней на излечение профессора от хандры, настоятельно рекомендуя отвлечься от уходившей его работы. Он и отвлекся. Дни проходили в полусознательном состоянии. Он стал часами смотреть телевизор, в котором шумел и бесновался неутомимый балаган, вылезавший вон из кожи в желании быть остроумным и зажигательно-жизнерадостным. На смену ему псевдопечальные тетки докладывали о войнах, убийствах и катастрофах, калькулируя смерти и увечья. Устав от всего этого мракобесия, Дьяконов пытался читать. Но промучившись какоето время и не сумев уловить последовательность событий сюжета, откладывал книгу. Алкоголь же его более не возбуждал, как раньше, а приводил в состояние удручающее. В краткие времена, когда осознание происходящего пробивалось сквозь настойчивое

ОГО Я ОДН СТОРИ

ТА

РИМЕН

ЭКСПЕ

ИОНО

ОЛКОВАНИЕ СНОВ

Вадим

бормотание вопрошающего, Дьяконов понимал всю глубину своего бессилия и всю черноту своей глупости, вскормленную гордыней и невежеством. И, соотнося между собой величины успеха дикого опыта и его последствий, все более и более поражался своей наглой безмозглости питекантропа. По прошествии двух недель будущее светило из поликлиники самоустранилось от излечения его хвори, перенаправив сомнительного пациента в специальное медицинское учреждение. С этого дня начались мытарства Дьяконова по саботажу настойчивых просьб жены лечь в клинику провериться. Тем более, что есть очень хороший знакомый специалистпсихиатр, который сильно помог какой-то там Валечке, или Галечке, или им обеим вместе. Дьяконов же не отказываясь, бурчал: — Да, да, конечно! Только позже, позже! Про себя же думал: «Поздравляю-с! Прошу-с до дурдому!» И, чтобы избежать дальнейшего разговора, брался за нехитрые домашние дела. Хождение же на работу сделалось для него истинной мукой. Он искренно не понимал, зачем все это теперь ему нужно? Амбиции утеряны. Да и какие ему теперь амбиции? Не до жиру! Надо было только изъять документацию последних экспериментов и уничтожить сделанные им самим резонансные контуры, чтобы кто-нибудь из его гвардейцев не провалился в ту же выгребную яму.

2 Ну вот и славно!

Теперь у нас в клинике

два

ПРОФЕССОРА

...

Клиника оказалась больше похожей на загородный санаторий. Чистенькие двухэтажные домики, парк с липами и дубками, скамейки, и даже небольшое в меру запущенное озерцо. Управлял всей этой идиллией Леонид Арсеньевич Ивнев. Жена говорила, что он уже третий профессор по психиатрии в роду Ивневых, и что интеллигент, и что ему, Дьяконову, будет интересно с ним познакомиться и пообщаться. Ивнев и в самом деле оказался человеком приятным и, что уж совсем замечательно, тонким собеседником. Придя к Дьяконову знакомиться, он сказал : — Ну вот и славно! Теперь у нас в клинике два профессора. Так что дела пойдут на лад. Они и пошли. Правда медленно, но Дьяконов-то уже никуда и не спешил. День проходил бессуетно. Утром несколько белых шайбочек и горошин со стаканом воды, завтрак, процедуры, обед, прогулка, увлекательная беседа с Ивневым (этот человек всегда имел при себе целый набор интересных тем и сюжетов), ужин, и с каждой ночью все более спокойный сон. — А Вы сами-то чувствуете, Иван Федорович, как поправляетесь? — спросил как-то Ивнев. — Да-да! Несомненно! Леонид Арсеньевич! Несомненно! Спасибо! Дни летели. Весна все настойчивей заявляла о себе первыми клейкими листьями на деревьях, свежестью народившейся травы и теплой солнечной благодатью. Дьяконов сидел на скамейке перед озерком и, не торопясь, курил трубку. На душе у него было спокойно и даже более того — уютно! По дорожке, заложив руки в карманы белого халата, шел Ивнев. Дойдя до Дьяконова, он спросил: — Позволите присесть, Иван Федорович? — Конечно! Конечно! Садитесь, профессор. — Иван Федорович! Я много думал о том, что же с Вами произошло на самом деле, и почему так отреагировал мозг. И знаете, чисто ассоциативно мне вспомнились те древнейшие практики буддистских монахов. Человек с юных лет, шаг за шагом, не торопясь, открывает для себя какие-то истины, проникая все глубже и глубже в пласты знания, устанавливая тонкую связь с теми сферами, где это знание хранится, обретая покой и удовлетворенность. И находясь в медитативном состоянии, он дает успокоение своему разуму, чтобы лавина информации не захлестнула его. Так что мне кажется, что Ваш эксперимент начал проводиться уже несколько тысячелетий назад, только в более глобальном масштабе и более длительном времени продвижения к цели. Да! Вы конечно правы, что человечество перерождается, не физиологически, но психически, становясь эдакими, как Вы говорите, кентаврами о четырех ногах, так как на двух оно уже не поспевает за своим жадным разумом. И вот здесь возникает вопрос: насколько мы можем сжать события, ускоряя время своего бега по кругу, чтобы оставаться все-таки еще людьми, а не стать новым видом причудливой земной фауны? Так что, профессор, нам всем не мешало бы быть аккуратней со своей любознательностью. А то так, знаете ли, сунешь голову в черную пещеру, а там кто-нибудь кровожадный и бесшумный разинет пасть,

Так что дела пойдут на лад.

да и оттяпает ее, к чертовой матери. Да, и вот еще что. Хочу посоветовать Вам одно старое, безотказно действующее лекарство, которое доступно только взрослому, я повторяю, взрослому человеку. Будьте более ироничны! Посмотрите на все, что случилось с Вами, с лукавой полупечальной улыбкой. И Ваш недуг оставит Вас за неимением какой-либо в Вас поживы! Дьяконов был еще под впечатлением беседы, когда прибыла вся его гвардия в полном составе. Барышня Верочка, беспрерывно щебечущая о каких-то одной ей интересных пустяках, барышня Надежда под ручку с молчаливым и даже как бы несколько одеревеневшем Келдышом. Дьяконов тогда подумал : «Ай да кандидат! Ай да молодца!» Говорили о расчудесных погодах, о уже скорой свадьбе гражданина Лузгина с гражданкой Тихоступовой, о том, что на ученых советах без Дьяконова совсем стало скучно и т.д., и т.д., и т.д. Когда уходили, несколько раз оборачивались и делали ручкой. Дьяконов, взяв пакет с апельсинами (вот уж воистину профессионально больничный фрукт-гостинец), пошел к себе в палату. Ночью ему приснился сон. Будто бы он что-то забыл в лаборатории (что, он уже не помнил) и решил вернуться, чтобы это что-то забрать. Поднявшись на третий этаж, пару раз споткнувшись на темной лестнице, он увидел полоску света под дверью своих владений. Тихо подошел и резко дернул за ручку. Внутри комнаты около приборов стоял Келдыш с взъерошенными волосами и совершенно безумными глазами. В руках его была сетка с присосками, которую он надевал на голову своего сына. Дьяконов вскочил с кровати и, часто дыша, приглаживая пятерней липкие волосы, подошел к окну и уперся лбом в прохладное стекло. Так было гораздо лучше. Уже потом, утром, он позвонил Келдышу по телефону и стал низким ворчливым голосом говорить в трубку: — Сергей Петрович! Тут такое дело. Не мог я Вас при барышнях предупредить. Видите ли, господа доктора полагают, что наши с Вами опыты могут негативно повлиять не только на мозг, но и, вполне вероятно, я извиняюсь, на мужскую силу, вплоть до... ну, сами понимаете. А будучи, так сказать, молодоженом, Вам эдакая закавыка и вовсе не к лицу. Так что Вы уж там наплюйте на всю эту кутерьму. За ненадобностью! Ну ее к черту! Так вот-с! Ну, будьте здоровы!До свидания! Дьяконов положил трубку, САМИ посмотрел на весну за окном и, как учил его профессор ИвПОНИМАЕТЕ. нев, лукаво улыбнулся.

ОНА

КА М Е Н Ь О

дин человек вообразил, что он камень. Ну камень и камень — булыжник просто. Лежит он на кровати, клубочком свернулся и ни с кем не разговаривает. А люди вокруг бегают, а ему хоть бы хны! Камень! Домашние возле кровати суетятся — докторам названивают, а ему до лампочки! Булыжник! Его покормить пытаются, а он зубы стиснул и не шевелится — прямо-таки гранитный валун, с одной стороны запачканный пролитым супом и измазанный в каше. Доктора приезжают, выслушивают его по разному, вопросы задают, лекарства выписывают — порошки с каплями, а один даже слабительного предложил — родные в ужасе! Понятно почему в ужасе — он уже неделю так лежит и даже не пахнет. А ему-то чего пахнуть, он же камень — скала! Он, перед тем, даже записку написал, что он, мол, камень и желает, мол, лежать так же смирно, как и все порядочные камни и чтоб вот только так! А вокруг суета и паника — вероятно родственники записку не прочитали. А ему чихать на суету, камням всегда чихать на суету и во веки веков, аминь. Пусть вокруг шелестят — ему-то что? Ничего — он камень. Так возились вокруг него целый месяц, а потом привыкли. Постепенно так, не спеша, но привыкли. В самом деле, ну что такого: камень лежит — ну и пусть лежит, даже если он на человека похож. Они его даже в хозяйстве потом применяли: клали его на крышку кадки с квашенной капустой — прижимать.

Лежит он на кровати, клубочком свернулся и ни с кем не разговаривает.

А потом приехали рабочие, прочитали записку и отвезли его в гранитную мастерскую. В мастерской его пообтесали, подшлифовали и пристроили в брусчатку на Красной площади — на ней как раз ремонт был и одного камня в брусчатке не хватало, поэтому Красная Площадь была вот уже месяц закрыта для посещения и все государственные мероприятия устраивались в ближайших подворотнях.

Му

Й О ИН

ад: дешь р у б у м у эт о , совет ж ч и на

ала вью бр Интер ва уканцо Анна Л

ОНКАЯ МАТЕРИЯ

троки рные с о т и р п рца, йте тью тво Не чита с о н б р о аясь ск , Восхищ пороки ереняв п е и ж нца Он, чу стью ве о н п у т с н до Опьяне речи, менные а л п в айте мен Не вник остью и к н о в з аясь Восхищ о плечи лены п в а в о р ен. Руки ок й клейм е и ц ю л рево Тех, кто веры хватит е н м а в итесь, ечты. Не мол ения о м н м о с ь ры, ат Разбив е барье ы в о н в двигну Вы, воз уты аете кн н з о п е Новы трого, удите с с е н , е ит плеть. Не бран цена за а к о с ы мв т Бога Слишко нный о а в о р а ам д еть Опыт, н ние гор е в о л с лаго Лишь б

омера

поэт н

сл

у, а е енщин ж е н й у ша

е аром

ат!

р д н а с Алек ГУСЕВ

пион СССР по плаванию в юношеских соревнованиях. В 64 года он делал 42 отжимания на

в ро-

р Гусе лександ

Поэт А

ктября лся 8 о

ди

инсти-

нчил ве. Зако

в Моск

ности ециаль

сп тут по фи

вет в М

нный

Постоя хматы.

детям ш

нт и оди

езиде ущий, р

играть, в том числе научил меня в шахматы и вообще всячески — Как ты учился?

дает

репо оскве, п

тически во все, во что можно

поддерживал и развивал.

т. Жи-

креди нансы и

вед

да

1988 го

грудь. Он играл со мной прак-

раов лите низатор из орга поэту» «Слово встреч турных ский» «Чайкоф в кафе

В школе, если мне было интересно учиться, я готов был сидеть за кигами часами, но я никогда не учил те предметы которые мне не хотелось. Понятное дело, что с таким отношением я не был отличником. После школы я пошел в институт экономики и предпринимательства на прикладную информатику в экономике — тогда я занимался компьютерами очень много. Я очень дружил с кафедрой физкультуры: играл в теннис и в шахма-

—Р

ты. Я пятикратный чемпион институтапо шахматам. Сейчас

асскажи о себе: где родился, где вырос и т. д.?

Я родился на севере Москвы. Улица была Лобнинская —

преподаю шахматы детям.

это прямо около МКАДа. Потом переехал в ЮАО. Пере-

Иногда беру группу в Двор-

езд — это серьезно. Это первый стресс, который испытыва-

це Спорта, но так я больше

ет ребенок. На меня во многом повлиял мой отец. У него было трудное детство: когда началась война, ему было 3 года. Отец был самым младшим из троих детей. Моего деда по отцу репрессировали. Когда шли в атаку, сзади разорвался снаряд и осколок попал ему в спину. Раз в спину — значит дезертировал. Было какое-то непонятное расследование и его объявили врагом народа. И всю семью тоже объявили и сослали в Сибирь. Став взрослым, он вернулся в Ленинград, закончил институт физкультуры спорта, после стал врачом ЛФК. Очень активный человек: он был Чем-

ИГРАЛ ВО ВСЕ, ВО ЧТО МОЖНО ИГРАТЬ

частный преподаватель. — Неожиданно. А как появились стихи в твоей жизни? Уже и не помню. Вроде началось с того, что в школе рифмовал какие-то такие штучки просто ради прикола. Я не помню какой класс это был: восьмой, девятый. Это было что-то само собой

ль, няют ро лату, Они так инную п т с и м е не зна Что мы х боль, их лица а н м и ид И не ув трату. щутим у о е ж з о оп А тольк венах в наших ю ь в о р ... и с к ечь. Учителя на их р ш ы л с с , в на х мысли ах, Текут и еремен п в ь с я я и теря чь. Блужда а сбере в о л с х дце и ас в сер Прошу в испол честно

а, опулярн п е н ь л ро сть, чья ча. Герои е не горя ь в о р к на, помпез авно, Речь не ста под о р п а д т, е их прос Кафтан меча. вместо м и т и а служ И правд т. ни, о не о ы н н е оинств ие: Но не в познан з е р е ч лежит обед, Их путь ля тех п д я в и ж ля нас, ание. Живя д ез стар р е ч т у найд ченики Что их у

не умеют. Я не хочу говорить ничего плохого о своей учи-

тельнице, но не она мне привила любовь к русскому язы-

ОНКАЯ МАТЕРИЯ

ку и литературе. Я литературу полюбил отдельно.

Я НЕ ПОМНЮ , ЧТОБЫ НА УРОКАХ ЛИТЕРАТУРЫ Я ЧИТАЛ БРОДСКОГО

— Как это вышло? Через зарубежную фантастику. У меня огромное собрание Роберта Сальваторе дома. Потом уже как по накатанной я начал читать постоянно, наверстывать упущенное. Булгаков, Набоков. Учась в школе, я читал не по программе, а то, что самому хотелось. Как я уже говорил, не могу ничего делать без интереса. А по программе я краткое содержание листал. Иногда перед уроком на перемене и не полностью. И, когда к доске отвечать вызывали, прочитав краткое содержание, иногда рассказывал больше, чем человек, который читал произведение. Дети некоторые обижались. С детства хорошо владел речью,

разумеющееся. Я так

В этом помогали шахматы и отец: он всегда общался со

шутил, веселился про-

мной как с равным и сам был большим мастером слова.

сто. Это дошло до учителей. Они взяли, по-

смотрели, ну и мои стихи потом на выпускном

читали. Было интересно

от полная чушь, не расплескай. Вот сито,

и забавно.

носи-ка в нем воду.

— А что у тебя было по литературе в школе,

Россию умом не понять,

если не секрет? Всегда была четверка. Литературу, по

пускай.

моему мнению, очень сложно преподавать. Преподава-

На глупость

тель должен гореть литературой. Но ведь есть и такие, ко-

сегодня мода

торые занимаются этим, потому что они больше ничего

— Как ты ушел именно в поэзию? Поэзия для меня это

— Наверняка есть авторы, которые служат для тебя

способ расслабиться. Есть у меня какое-то ненормальное

вдохновителями и примерами? Конечно, Бродский.

или критическое состояние: сильная печаль или нервное

Огромный неоцененный и не изученный пласт культу-

возбуждение. Поэзия помогает держать баланс моего со-

ры. Даже не то чтобы не изученный, а как бы не введен-

стояния положительным. То есть, когда что-то перепол-

ный в ряды признанного наследия. Я не помню, чтобы

няет, и я не могу с этим справиться, я стихи пишу. И в за-

я на уроках литературы читал Бродского. Спросишь о по-

висимости от того, какой у меня порыв, какое состояние,

этах, и Бродского назовут только те, кто действитель-

в такое русло и уходит стихотворение.

но знают поэзию. Бродский умер в 1996 году, то есть мы уже можем переоценить его творчество с точ-

П дные, цы звез и л у в я мен Отпусти крыш. ектов и п с о р п оду На своб озные; нья мор а х ы д , вета Ленты с ишь. загруст ы т а д г сь, ко Засмею ые, цы мокр и л у в я мен Отпусти з луж. водою и ю и н е щ К прича еклые. ения бл ж а р т о инца, Плен св куш. ырости с и и л а Лот печ нем, ы с име ц и л у в меня дей». Отпусти ных лю н е ж ж а е «з м, к вол ем, К мысля тые ине ы р к о п робья, Их надг плей. елых те р о г а з ук Твоих р иц, лицы ул у в я н е м Отпусти ! городов города в и т с у ись Отп проснул е т с е м чтобы в Я уйду, тров. етер ве в и ц н л со Солнце

ки 20-летней давноопутчик сонным поездам, Мной разница замечена:

ЕЩЕ спят люди по утрам;

сти. И многие так и делают. Постмодернизм же. Основываясь на пришедших из прошлого, другого мира, вещах, переосмысливая и интерпретируя их, мы выстраиваем мир сегодняшний. Например, Ди-

УЖЕ

спят люди вечером.

ана Арбенина, Сплин. Они сегодня кладут стихи Бродского на музыку и у них получаются прекрасные песни. В чем для меня суть Бродского? В придуманном им приеме, когда стихи не

чеканятся, а просто льются, как речь. Это четко прослеживается особенно в позднем Бродском. Вот например, (декламирует стихотворение Postscriptum). Вообще я могу о Бродском говорить бесконечно. Но мы же не будем этого сейчас делать? — Не будем. Лучше поговорим о поэзии сегодняшней. Какая она? Сегодня поэзия — это, в первую очередь, тусовки. Как литературные, так и прочие. В них размывается идея «поэт — голос народа». Хотя есть некоторые люди, которые стараются, но их голоса теряются среди желающих огрести денег и славы. В стихи и в литературу давно вошло такое отношение. И даже многие, которые начинали с идеи, став знаменитыми, теряют ее, но продолжают называться поэтами. Хотя я не могу судить, все что касается поэзии — вкусовщина. Дело в том, что сейчас век маркетинга и прямой прибыли. То что ты делаешь должно обязательно приносить прибыль. Так и работают. У меня есть знакомый один: он поэт, приходит в литературное общество, читает о великом, а дома пишет для шансона, получает деньги за блатняк и этим живет.

з слов. етена и л п с а н О еулков ине пер ш и т в Звучит агов ть его ш с о л а т с У к бутыло устотой п т е ч е Т чь, веру но к с у м о По стар , затылок нику — т о р о в К прочь. ленный м е р т с у Взгляд,

О,

ОНКАЯ МАТЕРИЯ

СЛОВА

пков,

з посту

оит и Он сост

осторно душе пр т е н а т С будь, огда-ни к : е д ж В наде а, ого горн н д е м м С хрипо в путь рваться о с м о р Ут атов, а квад р м о д ь т Не виде углов, тесноты ь т а н з Не ятав пки спр у т с о п е В дорог слов. етения л п е р е От п

— Ты сказал, что поэзия это тусовки. А кто и как организовывает эти все мероприятия? Это все на инициативе: люди хотят — люди делают. Они де-

МОЖЕШЬ НЕ ЧИТАТЬ— НЕ ЧИТАЙ.

лают рекламу, аудиторию, паблики в соцсетях, все это раскручивают, и после этого получается какая-то отдача. Многие пытаются выбраться, заработать что-нибудь. Хотя бы имя. — В последнее время кругом одни поэты, прямо мода какая-то. С чем это связано? Да это всегда было. Это может быть, ты вошла в это только сейчас и заметила. Если человек хочет войти и увидеть, он видит. Все эти общества, встречи, чтения были всегда. И в 90-е тоже. Это как бы отдельный, параллельно существующий мир: люди, попавшие в него, могут остаться, а могут развернуться и уйти. Так обычно и бывает, если они не подготовлены и боятся. — А ты непосредственно как попал? Есть сайт стихи.ру, я там и сейчас публикую. там нашел некую Наталью Никифорову: она организовывала вечера где абсолют-

тот, — город э

тысяча

забот

огней, олными п и м а ч крот, С но просто — й и т дый тре Где каж ей. ьбы сво д у с т о ий Ослепш , ерготни сует и д м т и р Под оть, свою пл ь т и т ы ас Спеша н тни!» е загло ш ь л о б «По Призыв роть. ах побо л и с в ый Не кажд раж

тся вит

мывае Мечты с

; ных дел седнев в о п м о Поток аж — ый мир н ч а р з и ы пр Свобод дел. да пере д у с о м а Лишь с урца, ена у ог м е с к а К й шест, ому сво д ж а к у Павлин орца ания Тв н з и р п А в знак рест. ище и к б д а л к , рковь Есть це

Пишу! ов. т, я сур э о п к а К , стелин Я — вла слов. альник ч а н — Я илин к пласт а к , т ю Та х, их рука В горяч м, по ряда Встают х, в стиха Слова.

слова! никам с е д у к Слава слава! оэтам, п а в а л С ого. кам нов и н т с е Слава в нова! этам, с о п а в а Сл слова. ндиры а м о к Мы иром быты м а з о к ь Тол лова. ьшие с л о б и Наш миры, перь ку е т ы р Циф ва? дал пра м и е ж Кто

ди, я впере с ь т а к с тал та астья, Я так ус ного сч н е м е р мв приюта еди, Жить по меня, в м о д й одимы тья. Веди в р и ненас ы д и б о оюсь от Где скр ходок, льше не о б м а р за ты. Я по ба на моне ю я н е не разм Судьбу мог, иться, с б о д ы н ти Смог ис тветы. росы и о п о в в е отр Пересм , от беды спасая , ь т у п . я лыбкой Указыва ечной у н л о с у мне душ еды, Согрей пить сл у т с и о в ой. хочу в т ой зыбк Следы, д ж е д а едом н юбовь в Найти л во, Божест в е р е в о авшись Расплак ню, ую Боги л е Б ю у Свят ство, В тебя, ное род в о х у д великое Познать ятыню. свою св ь т а ж р у де И за рук

МОЖЕШЬ НЕ ПИСАТЬ— НЕ ПИШИ.

но любые люди могли спокойно прийти и высказаться. И я просто пришел на один из таких вечеров. Лет пять назад. Сам нашел, здесь все всё делают сами. Сами организовывают, сами ищут, сами находят, сами приходят. Я пришел, посмотрел, прочитал. У меня, кстати, была жут-

кая боязнь сцены, я до этого никогда не выступал. Потом долго боролся с ней, и много литературы было прочитано в эту сторону: Дейл Карнеги и проч. Я специально выступал много раз подряд чтобы привыкнуть сцене. И все равно до сих пор мондраж, скачки адреналина, впрочем, это нормально и даже хорошо. Уже легче намного. Работаю не только над текстом, но и над собой постоянно. Ведь есть поэты, которые не читают стихи. Стихи на бумаге и стихи, прочитанные публике — это два совершенно разных восприятия. Когда начинаешь читать стихотворение людям, вкладываешь в него душу, и все меняет окрас в зависимости от настроя и умения. Все зависит от акцентов, определенных интонаций, соблюдение или не соблюдение ритма, наконец, в порядке, в котором читаешь. Все это — работа на публику, попытка поймать нужную атмосферу. И одно и то же стихотворение, прочитанное в разное время разным людям в разных местах, может вызвать абсолютно разную реакцию. Так что помимо того, что поэты пишут, они, читая, становятся актерами. Некоторые даже специально нанимают актеров. Но это единицы и исключения. Лично у меня такого желания нет. Каждый раз, когда я могу не читать, я этого просто не делаю. Можешь не читать — не читай. Можешь не писать — не пиши. Я не могу не писать. И если я не читаю, значит, действительно так и нужно.

ЕВОЙ

ГАЧ ИИ ПУ

ВД А КЛА ПИСЬМ С л ХАРМ

ЕНИ ПРОШЛОГО

Дании

, Е Т И Т ХО У Д Я ЯС Е Ж ДА НА ПОЛ

Александр Введенский, первый друг Даниила Хармса сказал: «Хармс не создаёт искусство, а сам есть искусство». И действительно: поэт в своей жизни, творчестве и смерти в полной мере воплотил понятие абсурда. Короткий роман в письмах с актрисой Клавдией Пугачевой, наполненный трогательными признаниями, бредовыми вымыслами и тонкими философскими рассуждениями, дополняют этот образ в свойственной ему одному противоречивой манере. Клавдия Пугачева, будучи, судя по ее же воспоминаниям, весьма легкомысленной особой, умудрилась провести жизнь в окружении лучших умов своего времени. В ее книге мемуаров «Прекрасные черты» мелькают имена самых значительных деятелей двадцатого века: Анна Ахматова, Петре Капица, Рина Зеленая, Соломон Михоэлс, Фаина Раневская, и многих других. Здесь опубликованы отрывки из воспоминаний о Хармсе, собранные Владимиром Глоцером (с его же сносками) с ее слов и вошедшие в ее книгу.

Впервые я его увидела на наших «четвергах»,

Мой первый муж Миша1 был сын Александры

которые устраивал Маршак в ТЮЗе, — он читал

Яковлевны Бруштейн. Мы разошлись с ним при

свои стихи. Маршак был у нас зав. литчастью

очень странных обстоятельствах. Миша из-за

и устраивал эти вечера. Приходили Житков, Ев-

того, что просиживал в театре целые дни, — он

гений Шварц, Александра Бруштейн...

был тогда студент Технологического института, —

В ТЮЗе Брянцева я была с 24-го года и уже

не сдал экзамены, и ему пришлось оттуда уйти.

в 24-м была актрисой. Нет, вру. У нас был спек-

И отец его отправил в Саратов учиться.

такль в студии, «Вильгельм Телль», и я игра-

Тут, когда Миша уехал, на меня накинулись ка-

ла Телля. И этот спектакль иногда показывался

валеры. Я не могу вспомнить, кто ко мне при-

на сцене ТЮЗа. У меня были длинные волосы,

вел Хармса домой. Я думаю, что это Лева

я была в хитоне. Мы все играли в хитонах.

Канторович2. Он был у нас в студии художник-

После какого-то спектакля Брянцев привел за ку-

декоратор.

лисы Антона Шварца, Хармса и Маршака....

узнаю людей. Если человек приходит и спраши-

Хармс появился в черной шубе. Какая-то под-

вает: «Что это за машина?», то это один чело-

стежка такая бывает, енотовая, такая же шапка. Я ему еще сказала: «О, шуба, как у попа». Он приходил, прямо скажем, влюбленный, комплименты мне говорил и все время просил: «Подарите мне что-нибудь на память». Я ему сказала: «Так как вы человек оригинальный, то вам надо сделать оригинальный подарок». И я ему подарила чекан — инструмент, на котором я играла в «Детях Индии». Это что-то сред-

вич л Сергее 1. Михаи н ей Брушт 65), 19 (1907 -механик инженер

—

ович адимир 2. Лев Вл ович Кантор 41 19 ), (1911 , график , ец живопис ный ль театра к, ни ж до ху ст журнали ь. ел и писат

—

век. А если ничего не спрашивает, то это другой человек». Он, конечно, разъяснял, что он имеет в виду, но я уже не помню, что это значит. Он говорил, что у него были неприятности из-за этой машины, потому что думали, что она взрывательная. У него были такие истории, что даже не верилось, что это могло быть. Но он каждый разуверял, что это было с ним. И я смеялась от

нее, вроде флейты с гобоем. Он его в письмах

души.

ко мне упоминает. (с. 44)

Дома у него я ни разу не была. ев а я П у гач К лав ди ), 1996 (1906 — . а с и р т ак може т, т, бы т ь п и се м А дреса льных е т и ч а н з х ы иса л с ам ые он п , ко т о р ла а х е Хармс а ере а она п к ву с о ей, когд М в а ингр а д из Лен

Он смешной был человек, Хармс. Рассказывал он необыкновенные истории, я его слушала с открытым ртом. Он мне всегда говорил: «Вы как малое дите, — когда вы открыли рот, я уже знаю, что вам интересно». И я всегда его спрашивала: «Это что, правда, или вы придумали?» Он всегда рассказывал, что это с ним все было. И все время звал меня к себе домой, чтобы я посмотрела какую-то адскую машину. А когда я спрашивала: «А зачем вам такую машину в доме держать?» — он говорил: «А я по ней

Среда, 20 сентября 1933

Дорогая Клавдия Васильевна,

с л Харм Д ании ), 2 4 9 1 т у рг, (1905 — , д р ама р оз а и к поэ т, п ь л те й пис а де т ск и

Оказалось не так просто написать Вам обещанное письмо. Ну в чем я разоблачу себя? И откуда взять мне обещанное красноречие? Поэтому я просто отказываюсь от обещанного письма и пишу Вам просто письмо от всей души и по доброй воле. Пусть первая часть письма будет нежной, вторая — игривой, а третья — деловой. Может быть, некоторая доля обещанного и войдет в это произведение, но, во всяком случае, я специально заботиться об этом не буду. Единственное, что я выполню точно, это опущу письмо в почтовую кружку.

Часть I (нежная). Милая Клавдия Васильевна, эта часть письма должна быть нежной. Это нетрудно сделать, ибо поистине мое отношение к Вам достигло нежности просто удивительной. Достаточно мне написать все, что взбредет в голову, но думая только о Вас (а это тоже не требует усилий, ибо думаю я о Вас все время), и письмо само собой получится нежнейшее.Не знаю сам, как это вышло, но только в один прекрасный день, получилось вдруг, что Вы — это уже не Вы, но не то чтобы Вы стали частью меня, или

я — частью Вас, или мы оба — частью того, что раньше было частью меня самого, если бы я не был сам той частицей, которая в свою очередь была частью... Простите, мысль довольно сложная, и оказалось, что я в ней запутался. В общем, Клавдия Васильевна, поверьте мне только в одном, что никогда не имел я друга и даже не думал об этом, считая, что та часть (опять эта часть!) меня самого, которая ищет себе друга, может смотреть на оставшуюся часть, как на существо, способное наилучшим образом вопло-

фразу до конца и не застрять посередине. Итак, перекрестясь, начинаю: Дорогая Клавдия Васильевна, я рад,что Вы уехали в Москву, ибо останься Вы здесь (короче!), я бы в короткий срок забыл (еще короче!), я бы влюбился в Вас и забыл все вокруг! (Досказал.) Пользуясь полной удачей и не желая портить впечатления, оставленного второй частью, быстро перехожу на часть третию.

тить в себе идею дружбы и той откровенности, той искренности, того самоотверживания, т.е.отверженья (чувствую, что опять хватил далеко и опять начинаю запутываться),того трогательного обмена самых сокровенных мыслей и чувств, способного растрогать... Нет, опять запутался. Лучше в двух словах скажу Вам все: я бесконечно нежно отношусь к Вам, Клавдия Васильевна! Теперь перейдемте ко второй части. Часть II (игривая). Как просто после «нежной части», требующей всей тонкости душевных поворотов, написать «часть игривую», нуждающуюся не столько в душевнойтонкости, сколько в изощреннейшем уме и гибкости мысли. Воздерживаясь от красивых фраз,

Дорогая Клавдия Васильевна, скорей напишите мне, как Вы устроились в Москве1. Очень соскучился по Вас. Страшно подумать, что постепенно человек ко всему привыкает, или, вернее, забывает то, о чем тосковал когда-то. Но другой раз бывает достаточно легкого напоминания, и все желания вспыхивают вновь, если они когда-то, хоть одно мгновение, были настоящими. Я не верю в переписку между знакомыми людьми, скорей и лучше могут переписываться люди незнакомые друг с другом, а потому я не прошу Вас о письмах, написанных по«правилам и форме». Но если Вы будете, время от времени, присылать мне кусочек бумажки с Вашим имянем2, я буду Вам очень благодарен. Конечно, если Вы пришлете мне письмо, я буду также тронут весьма.

с длинными периодами, по причине своего несчастногокосноязычия, прямо обращаю свое внимание на Вас и тут же восклицаю: «О, как Вы прекрасны, Клавдия Васильевна!» Помоги мне Бог досказать следующую

У Шварцев Литейных3 я еще не был; но, когда буду, передам им все, о чем Вы меня просили.Жизнь-то! Жизньто как вздорожала! Лук-порей на рынке стоит уже не 30, а 35 или даже все 40 копеек!

Даниил Хармс Ленинград, Надеждинская 11, кв. 8.

Часть III (как ей и полагается быть — деловая).

году 1. В 1933 ачева К. В. Пуг а ал переех у. в Москв

2. Здесь и в неко угих др торых х случая яется ан хр со исание правоп а. автор

ы 3. «Шварц е»: ны Литей й ни ге Ев Шварц Львович 1958), (1896 г ур драмат ст, ри и мемуа а ен и его ж а ин Екатер Шварц а Ивановн 63) 19 2 я (190 то врем жили в ном ей ит на Л е кт проспе так ь и звалис узей др в кругу е чи в отли варцев от «Ш »: Невских а Антон ича ов Исаак а (1896 Шварц еца, чт 1954), ого эстрадн и его а, артист альи ат Н ы жен вны Борисо о. Шаньк

—

ер ир Глоц В ла дим 9) 0 0 2 ед. (1931 — а т у ров й ли т ер и к с й и м Ро сс а т у рны л ли т ер Рабо т а овского к у Ч у ар ем се к р е т 50 к а. В 19 а ш р а М ди л о . р у ко в й 70 -е гг с т уд и е й о н р ту т е ке о ли т ер а и л б и т с ко й б ави л при де а. Со с т о н о со в м о Л . им ж ник и к «Худо сборни се б е о ги и й кн д е т с ко ве» т и с к у сс и сво ем йшем е н ь л В д а (1987 ). н в а ым лс я, гл ием з анима е дов ан л с м, ис ес тва ч р образо о в т й ик ац ие и п у б л гру ппы й е л е т пис а нии ла У — Д а ОБЭРИ ая о , Ник л ра Хармс а е кс а н д л А , а в о к и н й г. е Ол В 1980 ского. ал Вв е ден б л и ко в у п о ли . Пор е т з апис а И . А я инани ним воспом шие о д е, с т ав с м р а х ы о Х н р я л у ых поп т а. из с ам н и п оэ в о ж из о к и н , ч а мс ис т о ву Хар ав в до Разыск у э ле, с е н е ю в В у рну ю ж ивш у и т ера т ови л л т ий го д а о п омин н ее восп рмс ». а Х з апись л и и у ж Д ан ров «Мо й м из ав т о м и н д Бы л о го но ен т а ль кого фу н д ам аф иче с гр о и л б а т е ли. и п биоби ие с «Р у сс к я р а в с ло 1917». 180 0—

ЕВОЙ

ГАЧ ИИ ПУ

ВД А КЛА ПИСЬМ С л ХАРМ

ЕНИ ПРОШЛОГО

Дании

О Однажды он лег у меня на диван, закрыл глаза и сказал: «Если б я мог остаться здесь навсегда!» Я подошла к нему — тоже дура была! — положи-

н говорил:

Ну не было у меня денег!..

мов1.Но я видела, что он восторженно относится ко всему, что я де-

ла два пятачка ему на глаза и сказала: «Придется

лала. А когда ви-

вам умереть немедленно». Никакой надежды я ему не давала. Я относи-

А может быть,

дишь, что челове-

лась к нему очень хорошо, но только как к ав-

он все

ку нравишься, то

тору. Вы что шутите — сколько его стихов в ТЮЗе

это

лезешь из кожи

на «четвергах» прочитала! Сколько раз я чита-

выдумал

вон, чтобы доста-

ла его «Сорок четыре веселых чижа»! Любовных

вить ему удоволь-

объяснений у меня с ним не было. Я относилась

ствие.

к нему как к старшему товарищу, которого надо

Мне в моей жизни приписыва-

развлекать. Я не знаю, намного ли он был старше меня. Я-то считала, что он намного старше.

ли много романов. С кем увижусь — с тем

Другие звонили: «Я бегу!» А он звонил: «Мож-

у меня роман! Так и с Хармсом.

но к вам зайти?» Я понимала десятым чувством,

Однажды он был очень взволнован. Он

что я ему нравлюсь. Но в этом не было элемен-

сказал, что когда уходил из моего дома —

та, как между мужчиной и женщиной. Я уже

а у нас закрывались ворота, — дворник от-

привыкла к тому, что я мальчишкам нравилась.

крывал ему. А денег у него не было. И он

Но я его считала мужчиной.

его так благодарил: в его ладошку будто бы

Он приходил, на каком-то языке произносил несколько фраз. По-английски, что ли. И потом делал рожу такую: непонятно? — «А что вы сказали?» — «А это я не скажу, что я сказал».

олай 1. Ник вич Пав ло Акимов 8), 96 (1901 –1 ный ль театра р се ре жис ник. и худож

живались до двух часов. Но он много читал, не только свои стихи. Я не собиралась за Хармса замуж, — прямо скажем, он мне нравился как поэт, как талантливый человек, и нравился мне в это время Коля Аки-

лак, а потом закрывал его ладонь, и дворник, убежденный, что он дал деньги, кланялся, кланялся и кланялся. И когда он мне это рассказал, я ему сказа-

Он очень скромно себя вел. Ужасно стеснялся, когда я его угощала. Уходил поздно, — заси-

вкладывал кулаком деньги, разжимал ку-

олай 2. Ник вич Пав ло в Охлопко 7 ), 96 (190 0 –1 р се ре жис . и актер 37 –19 В 1930 х да го влял возг ла й тически Реалис театр.

ла: «Ну какое свинство! Что ж вы обманываете, — вы бы мне сказали, я бы вам дала деньги». Он говорил: «Ну не было у меня денег!..» А может быть, он все это выдумал. В 1932 году я приняла приглашение Николая Павловича Охлопкова2 на роль

брехтовской Жанны д'Арк и переехала в Москву,

Первый раз в жизни Даниил Иванович позво-

в Реалистический театр2. С тех пор он мне писал.

нил в Москву — он никогда не звонил — и спро-

Я только очень хорошо помню вот что. Меня по-

сил: «Вы живы?» — «Да, — сказала я. — А что за

трясло, что он, как он говорит, видел меня четы-

странные письма вы мне шлете?» На что он ска-

ре раза. Это он врет. Четыре раза он был у меня

зал: «Неужели вы ничего не поняли? Я все еще

в доме. А я его видела и на «четвергах», и когда

вас люблю по-прежнему». И он повесил быстро

он заходил за мной после спектакля.

телефон.

Самое смешное, что в письмах он меня называ-

Вот почему мне странно, что он быстро женил-

ет Клавдией Васильевной. А в жизни он меня не

ся. Значит, все это было придумано? В общем,

так называл. Капелькой. Но меня многие так на-

не знаю, не знаю. Я рассталась на том, что он

зывали1.

меня все еще любит, и вдруг узнаю, что он же-

А теперь о конце нашей переписки. История тут

нился. И все, больше я ничего не знала, не полу-

такая.

чала от него.

Володька Яхонтов2 был безумно в меня влю-

Был еще один телефонный звонок, где он изви-

блен, — что было, то было... Он был талантливый

нялся: «Клавдия Васильевна, вы меня простите

человек, пусть земля ему будет пухом. И страш-

за такое письмо». А я его не получала. Я сказала,

ный хулиган. Мы с Володькой репетирова-

что если вы общаетесь с Моргулисом, нам раз-

ли «Горе от ума». Он хотел делать театр на двоих. Я тогда уходила от Охлопкова... Он приходил ко мне каждый раз с новой дамой, бросал к ногам плащ, на диван — цилиндр и кричал: «Моя

говаривать не о чем. Больше он мне не звонил. писной 1. В за Хармса книжке ь ест 3) 93 (1 : запись такая Неве «Шел по Капа!» : ал и крич

иметь никакого дела». Вот однажды приехал Моргулис . Я первый раз 3

в жизни его видела и последний, слава Богу. Володьку приглашали в разные дома. Он умолял меня поехать с ним. «Поедем! Поедем!» — «Ну поедем». Когда мы приехали, там были одни женщины. Но Володя повел себя так хулигански, что — а было очень поздно — я ушла в другую комнату и просила Моргулиса меня проводить. Но он сказал: «Я не могу, я с Яхонтовым пришел». Потом Володька пришел, и я ему всю ночь выговаривала. Где был Моргулис, я не знаю. По-

А что касается «Травы», то это письмо я, наверное, разорвала4. Я дама была странная, как вы понимаете.

жена!» Я ему сказала, что, «если ты не перестанешь водить ко мне б...ей, я с тобой не буду

Я не знаю, что ему написал Моргулис.

димир 2. Вла аевич Никол ов Яхонт 945), (1899 –1 артист чтец . , эстрады

андр 3. А лекс ч Осипови лис гу ор М 938), (1898 –1 ик дч во ре пе ского, уз с франц ихи. писа л ст ена ж о Он и ег тка пианис анцин И. Д . Х 984) –1 9 (189 ких дружес были в иях ен ш но от ль с Манде и. штамам ван сиро Репрес ду. го 36 в 19

И я могла получить письмо от Акимова, вставить в письмо, которое я писала Хармсу, и отослать. Я могла переписать из письма Даниила Ивановича что-нибудь оригинальное, а остальное разорвать. Это чудо, что эти письма еще сохранились, я не такие еще письма рвала. И мне перед Наташей Кончаловской5 неловко. Я письмо, которое я списала у Дани, послала ей. Странно, что у него не сохранилось ни одного моего письма.

сле этого Володьке я не открывала ни на один звонок. Вот, видно, Моргулис что-то написал Хармсу, и Даниил Иванович после этого написал мне такое письмо (с.63) Я ему после его письма ни звука не написала. Как только он упомянул Моргулиса, я поняла, что Володька столько наговорил Моргулису!

шееся хранив 4. Hе со тью полнос большое рение, во стихот Хармс ое котор лке. л в ссы написа гие Немно го не из строки ов лены восстан и ят по пам ой ов он Саф вым. и Петро

Моргулис мог все это рассказать Хармсу... Это было последнее письмо, которое я получила. И когда я увидела слово Моргулис, Хармс для меня закончился. Мы расстались с ним в письмах.

алья 5. Нат вна Петро вска я Конча ло 8), 98 –1 3 90 (1 , са поэтес ик , дч перево детская ица, ьн писател ка. ст мемуари

Для меня Хармс еще не был таким великим человеком. Я считала, что я пуп земли. А все случилось наоборот: те, кого я знала, сделались академиками, знаменитостями, а я влачу....

ОЛКОВАНИЕ СОНВ

ПИНЧУК й а л о Ник

Будет весело и страшно. Как говорится, уведите беременных, нервных, сопливых и слабых сердцем. Или пусть смотрят только на поля, где по прихоти редакции в странном сочетании с фантасмогорией о жутковатых, но в целом симпатичных покойниках подозрительно уютно расположились нежные письма Даниила Хармса.

РУЗЬЯ МОИ Д К

ЧУ й ПИН

Никола

ОЛКОВАНИЕ СНОВ

НИКИ

ПОКОЙ

П Р Е Д И СЛОВИЕ

об авторе:

Когда я по своему обыкновению возвращаюсь домой в шесть утра помятый до невозможности, с налипшими на ботинках комьями глины и более седой, чем вчера, матушка имеет обыкновение хмуриться и греметь на кухне кастрюлями громче, чем обычно, а батюшка, также страдающий обыкновениями, заворачивается с головой в одеяло и тихо плачет, давясь в подушку, причем наволочка в итоге оказывается много мокрее обыкновенного. Я по своему обыкновению разуваюсь и не снимая куртки прохожу к себе, а они по своему обыкновению со мной не разговаривают. Со мной давно уже никто не разговаривает днем, и только ночью, в том необыкновенном для нашего обыкновенного мире, куда я имею обыкновение наведываться обыкновенно не реже семи раз в неделю, у меня есть собеседники, которых и собеседниками-то в обыкновенном смысле слова нельзя назвать... В общем, это очень необыкновенная история, хотя и началась она вполне обыкновенно.

Драматург-литератор из Владивостока. Закончил сначала физический факультет в ДГУ, а позже ЛИ им. Горького по спецмальности

«Своими основными

трезво оценивать качества

«литературный сотрудник».

положительными качествами

свои, партнёров, материала,

Учитель физики и астрономии,

считаю опыт работы в

с которым приходится

с 1989 г. начал руководить

разных областях (педагогика,

работать, и действовать

экспериментальным

методика преподавания,

исходя из конкретной

театральным

режиссура, литература),

ситуации (что отнюдь не

специализированным классом.

творческое воображение,

исключает творческого

Сейчас работает режиссёром

умение генерировать и

подхода — наоборот, убеждён,

и педагогом и руководит

воплощать новые идеи (то,

что настоящее творчество

театром-студией ДВГУ

что теперь модно называть

возможно только при

«Игровая комната»

креативностью). Стремлюсь

реальном видении предмета)».

ЕНИ ПРОШЛОГО

Ивашка был бы хорошим человеком, если б в свое время не помер. При жизни я его и не знал, а после смерти взял он в привычку являться мне по ночам. Явится, бывало, сутулый такой, маленький, тощенький, бороденка козлиная, сквозь кожу кровушка проступает, в паху червячки копошатся — явится и жалуется: мол, всю жизнь мечтал, чтобы его под березкой похоронили, ан схоронили под липкой. И местечко вроде бы ничего, и липка славненькая такая, развесистая, летом цветет и пахнет вся, и пчелки к ней попастись прилетают, а кто на кладбище придет, тот под липкой отдохнуть и присядет, и прочтет надпись на памятнике ивашкином, и его, Ивашку, добрым словом помянет, и яблочко какое на могилку положит, и яичко, и рюмочку выпьет, да и на могилку не забудет плеснуть — ну совсем, почитай, в рай попал Ивашка... да только не стало вот ему покоя. Уже четырнадцать лет встает он из могилки и ходит все, ходит вокруг, и под березку просится, и стонет. И сам не рад, да и другим надоел, а сосед ему так прямо и сказал: мол, осинку бы тебе, говорит, а не березку — так ему Ивашка своими хождениями надоел. А на том же кладбище, только не на пригорочке, где липка, а на дне оврага, у ручья, есть березка — ничейная, ей-богу ничейная! — да только самому Ивашке к ней не перебраться, надо, чтобы какой-нибудь хороший человек пришел в ночь полнолуния на кладбище и перезахоронил его. И являлся все эти годы Ивашка во сне разным хорошим людям, и просил их помочь, но те все отказывались, и был вынужден Ивашка в ту самую ночь полнолуния их душить. Теперь вот моя очередь... — А ко врачу не ходи, не ходи, — приговаривал призрак, растворяясь в темноте. — Не поможет тебе врач-то... Так вот случилось, что я впервые в жизни обратил внимание на Луну с целью узнать, полнолуние ли нынче, и убедившись, что так оно и есть, взял лопату и отправился в сторону кладбища. Ноги сами несли меня, что, впрочем, в подобных случаях неудивительно. Один мой знакомый лет пять тому назад тоже ходил на кладбище выНЕ капывать покойника — точнее, покойниПОМОЖЕТ цу: приснилась ему как-то девушка невиданной красоты, всю ночь они мило беседовали, а под утро, уходя, она оставила ему на зеркале помадой схему, как найти ее могилу. Так вот, и знакомого моего ноги тоже несли сами. тебе Надо сказать, матушка и батюшка сраврач-то зу поняли, куда я иду. Матушка нахмурилась и загремела кастрюлями, а батюшка залез под матрац и заплакал. Мне было жаль их обоих, но еще больше я жалел сам себя. Но больше всех я жалел Ивашку — каково ему там, под липкой? Поэтому я все-таки пошел, да так торопился, что забыл, уходя, погладить свою кошечку. И всю дорогу на кладбище мне было очень жаль свою кошечку, потому что я забыл ее погладить.

5 октября 1933

Дорогая Клавдия Васильевна,

Больше всего на свете хочу видеть Вас. Вы покорили меня. Я Вам очень благодарен за Ваше письмо. Я очень много о Вас думаю. И мне опять кажется, что Вы напрасно перебрались в Москву. Я очень люблю театр, но, к сожалению,сейчас театра нет. Время театра, больших поэм и прекрасной архитектурыкончилось сто лет тому назад. Не обольщайте себя надеждой, что Хлебников написал большие поэмы, а Мейерхольд — это все же театр. Хлебников лучше всех остальных поэтов второй половины ХIX и первой четверти ХХ века, но его поэмы это только длинные стихотворения; а Мейерхольд не сделал ничего. Я твердо верю, что время больших поэм, архитектуры и театра когданибудь возобновится. Но пока этого еще нет. Пока не созданы новые образцы в этих трех искусствах, лучшими остаются старые пути. И я, на Вашем бы месте, либо постарался сам создать новый театр, если бы чувствовал в себе достаточно величия для такого дела, либо придерживался театра наиболее архаических форм.

Между прочим, ТЮЗ стоит в более выгодном положении, нежели театры для взрослых. Если он и не открывает собой новую эпоху возрождения, он все же, благодаря особым условиям детской аудитории, хоть и засорен театральной наукой, «конструкциями» и «левизной» (не забывайте, что меня самого причисляют к самым «крайне левым поэтам»), — все же чище других театров. Милая Клавдия Васильевна, как жалко, что Вы уехали из моего города, и тем более жалко мне это, что я всей душой привязался к Вам. Желаю Вам, милая Клавдия Васильевна, всяческих успехов.

Даниил Хармс.

ТАРИК КАШТАНОВ

ОЧЕНЬ ЛЮБИЛ СВОИХ

Ивашка был уже наверху и чистил куском наждачной бумаги звезду на памятнике. Заметив меня, он зашмыгал провалом на месте бывшего носа и забормотал, теребя в руках наждачку: — Пришел, да... А я вот — занялся... дай, думаю, почищу... все красивее будет... Я молча слушал, а Ивашка лепетал все более виноватым тоном: — Шкурочка тут кстати пришлась... хорошая такая шкурочка, меленькая... такая не царапает, а только окись снимает... хорошо, правда?.. А шкурочка — это я там, у дороги нашел. Ничейная, как ты думаешь? Нет-нет, я сразу не брал, я подождал, вдруг кто вернется... Никто не пришел, вот я и взял. Никому ведь не нужна, правда? Ведь если б нужна была — наверняка пришли бы за ней, да? А так не пришли, вот я и подобрал, и мне польза... Красиво ведь, скажи? — Красиво, — равнодушно ответил я. — Вот-вот! — вдохновенно подхватил Ивашка. — И я говорю: красиво! Правда ведь, красиво? И время сберег, пока ты там ходил... А ты что, кошечку так и не погладил? — Не погладил, — вздохнул я и вдруг почувствовал, как в носу засвербело. — Ц-ц-ц! Как же это так, а? — я уставился под ноги и пожал плечами. — Да ты не горюй! Вернешься — погладишь... Ай-ай-ай! Но как же так можно! Каково ей сейчас-то, а? Глаза мои наполнились влагой и я судорожно всхлипнул. — А ты поплачь, поплачь! — ободрил Ивашка. — Поплачь, легче станет! Хочешь, вместе поплачем? Больше сдерживаться я не мог. Мы сели рядком на лавочку и горько заплакали. Вдруг над кладбищем поднялся ветер, зашумели деревья, зашатались кресты и обелиски, и из могил полезли мертвецы. Мужского и женского пола, голые почерневшие скелеты и совсем еще свежие, едва тронутые тлением трупы — все они сходились к нам с Ивашкой и, садясь кругом, начинали с надрывом рыдать. Больше всех меня поразил один свежий, с отрезанной головой и следами раскаленного утюга на ягодицах (как выяснилось позже, главарь банды рэкетиров, зверски убитый конкурентами). Он рыдал, прижимая голову к груди и, гладя ее, утешал сам себя. Покойники, доселе мне незнакомые, так близко принимали горе моей кошечки! Боже, это меня так растрогало, что я бросился в разрытую ивашкину могилу и забился там в истерике. Тотчас же весь сонм мертвецов ринулся ко мне, они схватили меня, извлекли из могилы обратно наверх, стали меня отряхивать, гладить, обнимать, хлопать

, К Е Ч Е КОШ

по плечу, говорить разные добрые слова — в общем, успокаивали как могли. Мало-помалу я пришел в себя и приговаривал, размазывая по щекам слезы с землей: — Спасибо вам. Спасибо, родные... — Ничего, ничего, — ответил мне труп с пышной рыжей шевелюрой. — Любишь, значит, кошечек-то? — Люблю, — вздохнул я. — Я даже пишу роман... ова Каштан — Он пишет роман! — прошелестело ка и р а ст юбили очень л по толпе покойников. — Вы слышали, он пишет роман! — Пишу роман, — продолжал я, — в котором расскажу о кошечках старика Каштанова. — Он знает о кошечках Каштанова! — в один голос завопили мертвецы. — Вы слышали, он знает о кошечках Каштанова! Да не может этого быть! — Как это «не может»? — обиделся я. — Я же эту историю и придумал. — Ну, «придумал» еще означает «знаешь», — урезонил меня скелет без передних зубов. — Ты вот расскажи, а мы послушаем — может, и поверим... — Да пожалуйста! — окончательно разобиделся я и начал рассказывать.

А КОШЕЧКИ

Старик Каштанов работал в пионерском лагере «Веселые Зорьки» (что близ села Варфоломеевы Ночки) зимним сторожем. Поясню: зимой, когда пионерлагерь не функционировал, Каштанов сторожил вверенную ему территорию, а летом нанимали квалифицированную охрану, старик же просто жил себе в маленькой хибарке, втиснутой между забором и туалетом. На деда в лагере не обращали никакого внимания, и все его отношение к детской здравнице летом состояло в том, что он имел питание с пионерского стола. Вместе с Каштановым в его конуре жили две кошечки — Киска и Мурка. Старик Каштанов очень любил своих кошечек, а кошечки очень любили старика Каштанова. У старика Каштанова не было в этом мире больше никого, кроме его кошечек, а у кошечек не было никого, кроме старика Каштанова. Они жили втроем уже несколько лет и всегда были вместе. Когда Каштанов приходил с кастрюлькой на кухню пионерлагеря за пайком, Киска и Мурка сопровождали его, хотя это путешествие было для них небезопасно: злые мальчишки норовили причинить кошечкам боль и от этого возрадоваться. Старик, подойдя к окошку раздачи, трясущимися руками протягивал кастрюльку поварихе, а кошечки, подняв свои умные мордочки, внимательно следили за наполнением посуды. Толстая повариха не глядя опрокидывала в кастрюльку половник и отворачивалась, а старик

ЕНИ ПРОШЛОГО

Понедельник, 9 октября 1933

Дорогая Клавдия Васильевна,

Вы переехали в чужой город, поэтому вполне понятно, что у Вас нет еще близких Вам людей. Но почему их вдруг не стало у меня с тех пор, как Вы уехали, — мне это не то чтобы непонятно, но удивительно! Удивительно, что видел я Вас всего четыре раза, но все, что я вижу и думаю, мне хочется сказать только Вам. Простите меня, если впредь я буду с Вами совершенно откровенен. Я утешаю себя: будто хорошо, что Вы уехали в Москву. Ибо что получилось бы, если бы Вы остались тут? Либо мы постепенно разочаровались бы друг в друге, либо я полюбил бы Вас и, в силу своего консерватизма, захотел бы видеть Вас своей женой. Может быть, лучше знать Вас издали. Вчера я был в ТЮЗе на «Кладе» Шварца1. Голос Охитиной2, очень часто, похож на Ваш. Она совершенно очевидноподражает Вам. После ТЮЗа мы долго гуляли со Шварцем, и Шварц сожалел, что нет Вас. Он рассказывал мне, как Вы

удачно играли в «Ундервуде»3. Чтобы побольше послушать о Вас, я попросил Шварца рассказать мне Вашу роль в «Ундервуде». Шварц рассказывал, а я интересовался всеми подробностями, и Шварц был польщен моим вниманием к его пиесе. Сейчас дочитал Эккермана «Разговоры о Гете». Если Вы не читали их вовсе или читали, но давно, то прочтите опять. Очень хорошая и спокойная книга. С тех пор, как Вы уехали, я написал только одно стихотворение. Посылаю его Вам. Оно называется «Подруга», но это не о Вас. Там подруга довольно страшного вида, с кругами на лице и лопнувшим глазом. Я не знаю, кто она. Может быть, как это ни смешно в наше время, это Муза. Но если стихотворение получилось грустным, то это уже Ваша вина. Мне жалко, что Вы не знаете моих стихов. «Подруга» не похожа на мои обычные стихи, как и я сам теперь не похож на самого себя. В этом виноваты Вы. А потому я и посылаю Вам это стихотворение.

Ваш чекан4 обладает странной особенностью: он играет пять минут, апотом начинает шипеть. Поэтому я играю на нем два раза в день: утром и призаходе солнца. Милая Клавдия Васильевна, не падайте духом, а также не бойтесь писать мне грустные письма. Я даже рад, что Вы нашли Москву, на первых порах, пустой и скучной. Это только говорит, что Вы сами — большой человек.

Даниил Хармс.

ТАК кошечки и остались в руках Каштанова

на мс был 1. Хар ре премье 1933. ря яб 8 окт сной Из запи армса: Х книжки варца Ш «К лад» ен в тех ес интер , местах ся, ет ж где ка ит оисход что пр сверхъ . ое венн естест аеч о Как зам эт что тельно, , так всегда еру» м когда в

а ксандр 2. А ле вна А лексее а ин т Охи яла исполн де» роль в «К ла Птахи.

а ва я пьес 3. Пер рца. Е. Шва на ле ав т Пос ом градск в Ленин исж ТЮЗе ре серами м вы Брянце м. и Зоно ра ье Прем лась состоя ля 1929. ра ев 21 ф ева К. Пугач ль ро игра ла ки пионер Маруси.

часто-часто кивал головой и семенил обратно, не оглядываясь на кошечек, шествующих следом. Придя домой, Каштанов за еду не принимался, а сперва ставил кастрюльку на пол и кормил Киску и Мурку, и уж после них ел сам. Но сколько бы не наклала повариха в кастрюльку, старику всегда оставалась ровно полпосудины — кошечки съедали только до этих пор, а если пищи оказывалось меньше половины, они и вовсе не прикасались к ней. А еще случалось и так, что повариха плевала в протянутую ей кастрюльку и говорила: «Сегодня нет тебе ничего, пионеры все съели!» Тогда, вернувшись в каморку, старик садился в углу на корточки и закрывал лицо руками, Мурка же залазила передними лапами в кастрюльку и начинала ею греметь, возя по полу, а Киска вспрыгивала на кровать и, забравшись под одеяло, тихо, совсем по-человечьи, плакала. Зато когда кастрюлька оказывалась полной и даже с верхом, старик, наевшись, садился на кровать, кошечки, мурлыкая, взбирались ему на колени, Каштанов чесал им спинки и шейки, прислушиваясь к веселым детским крикам, доносящимся из туалета. Так они и жили, деля все радости и невзгоды. Но однажды... — Не надо! — прервал мое повествование пронзительный крик. Тот самый скелет без передних зубов, что сомневался в моей информированности, обхватил мои колени и умолял: — Ты знаешь, знаешь! Не рассказывай, пожалуйста, дальше, я этого не вынесу! Ты знаешь, только, Христа ради, не рассказывай! «Нет уж, дудки...» — злорадно подумал я и продолжал. Однажды произошло вот что: старик Каштанов, гладя своих кошечек, вдруг схватил их за шейки и начал душить. Наверное, Киска и Мурка могли бы вырваться, если б исцарапали душившие их стариковские руки, но они не могли и допустить мысли о том, чтобы причинить боль любимому существу. Так кошечки и остались в ру-

не знаю, кто она

й ка льны 4. Музы мент, инстру ию ан по опис , ой Пугачев ал напомин и ил у флейт а Пугачев й. бо го на нем игра ла ак ле в спект Индии» «Дети Н. са ье (п , овской Ю. Жук ка А . ов постан ва) це А . Брян аальчик роль м Умеша индуса и потом его ла подари . Хармсу

28 сентября 1933 года

РУЗЬЯ МОИ Д

Никола

ОЛКОВАНИЕ СНОВ

На лице твоем, подруга, Два точильщика жука начертили сто два круга, цифру семь и букву «Ка». Над тобой проходят годы, хладный рот позеленел, лопнул глаз от злой погоды, в ноздрях ветер зазвенел. Что в душе твоей творится, я не знаю. Только вдруг

ках Каштанова — с высунутыми язычками и вытаращенными удивленными глазками. Потом старик пошел на спортплощадку, где играли дети, показал им мертвых кошечек и предложил: «Давайте играть, кто дальше закинет!» Дети с восторгом приняли это предложение. Они брали кошечек за хвост и, раскручивая, запускали их из всех своих силенок, а Каштанов, прыгая на одной ноге, громко смеялся и хлопал в ладоши. Но вскоре детей позвали ужинать, и они убежали, а старик, оставшись один, понял, что уже никогда не сможет взять кастрюльку и пройти на кухню. Он не знал, почему, но точно знал, что не сможет. К счастью Каштанова, его сердце было достаточно слабым. Он посмотрел на остывающих в пыли стадиона Киску и Мурку и упал тут же. И слава Богу.

П О Д Р У ГА

ЧУ й ПИН

42 43

НИКИ

ПОКОЙ

К И Р СТА В, О Н А Т КАШ ЛАДЯ Г Х И О СВ , К Е Ч Е Ш О К Г У Р ВД Х И Л И Т А В СХ И К Й Е Ш А

Когда я закончил рассказывать, все покойники снова рыдали. — Злой, злой! — причитал Ивашка, скорчившись у моих ног. — Ну зачем ты... я ж тебя просил! — стонал скелет без передних зубов. — За что ты нас, что мы тебе плохого сделали? Злюка! Бедные кошечки! Бедный старик Каштанов! Как жалко! А ты — нехороший! — неслось со всех сторон. Я опять почувствовал предательский свербеж в носу, кроме того, мне вдруг стало очень стыдно. — Не плачьте! — закричал я. — Не плачьте, я пошутил. Все было не так. Покойники разом притихли и уставились на меня. — Все было не так. Каштанов не душил Киску и Мурку. Они так и жили втроем. А потом на кухне заменили повариху. Новая повариха была добрая, она всегда накладывала Каштанову

может с треском раствориться дум твоих большой сундук. И тогда понятен сразу будет всем твой сладкий сон; и твой дух, подобно газу, из груди умчится вон. Что ты ждешь? Планет смятенья? Иль движенья звездных толп? Или ждешь судеб сплетенья, опершись рукой на столб? Или ждешь, пока желанье из небес к тебе слетит и груди твоей дыханье мысль в слово превратит? Мы живем не полным ходом, не считаем наших дней. Но минуты, с каждым годом, все становятся видней. С каждым часом гнев и скупость окружают нас вокруг, и к земле былая глупость опускает взоры вдруг. И тогда, настроив лиру и услыша лиры звон, будем петь. И будет миру наша песня точно сон. И быстрей помчатся реки, и с высоких берегов будешь ты, поднявши веки, бесконечный ряд веков наблюдать холодным оком нашу славу каждый день. И на лбу твоем высоком никогда не ляжет тень.

РУЗЬЯ МОИ Д К

ЧУ й ПИН

Никола

ОЛКОВАНИЕ СНОВ

НИКИ

ПОКОЙ

очен

ь ва жно , чтоб ы эта поло ска име стро ла го опр едел енну ю

ШИР

ИНУ

полную кастрюльку, да еще свою кастрюлю ему подарила, и ее тоже полную накладывала... А потом к Каштанову приехала старушка, и они жили вместе, и им еще веселее было. А дети все были добрые, они каждый день приносили гостинцы и гладили кошечек. Вот так! — Ура!!! — закричали покойники. — Ура! Вы слышали, Каштанов не убивал кошечек! К нему приехала старушка! У них теперь добрая повариха! Господи, как хорошо! — Какой ты добрый! — восклицал Ивашка, глядя на меня влюбленными глазницами. — Да ладно, чего уж там, — смущенно пробубнил я. — Мне не жалко. Все-таки кошечки — это не тараканы какие-нибудь... — А что тараканы? — насторожился Ивашка. — Ты разве не любишь тараканов? — А что их любить? — удивится я. — Нет твари противнее. — Нельзя так говорить! — возмутился Ивашка. — Как это: «нет твари противнее»? Разве они делают тебе зло, что ты так о них отзываешься? — Ничего они мне не делают. Мерзкие, вот и все. — Какой ты все-таки... — грустно вздохнул Ивашка. — Так что же, — вмешался мертвяк с рыжей шевелюрой, — ты, может быть, их еще и травишь? — И травлю, и давлю, и в унитаз смываю, и что только не делаю, — признался я. — Господи! — возопил рыжий. — Но за что, за что! Они же тоже жить хотят — ты об этом думаешь, когда давишь их и травишь? Я промямлил что-то невнятное о гигиене, доброкачественности продуктов и эпидемиях. Покойники ответили гомерическим хохотом. — Гигиена! — апеллировал к ночному небу рыжеволосый. — О чем он говорит! Уж не хочешь ли ты сказать, — обратился он ко мне, — что ты чистоплотнее таракана? Я открыл было рот, но Ивашка одернул меня: — Молчи! Не позорь меня. Слушай.

Талант растет, круша и строя Благополучъе — знак застоя!

ЕНИ ПРОШЛОГО

— Таракан, — втолковывал мне огнегривый, — является одним из самых чистоплотнейших существ на земле, по этому качеству он входит в первую десятку и далеко опережает человека, занимающего лишь сто двадцать девятое место. На уход за собой таракан тратит втрое больше времени, чем человек. Проснувшись вечером, таракан никогда не выходит из норки грязный и заспанный, а прежде приводит себя в порядок. Первым делом он чистит лапки. Лапок у него шесть, и каждую из них он тщательно полирует о тщательно припасенную щепочку. Ты замечал, какие стройные и блестящие лапки у тараканов? Это достигается долгой, изнурительной работой. Каждую заусеницу на лапке таракан доводит до совершенства, без этого он просто постыдится выйти на люди. Затем таракан зовет другого таракана, и они чистят друг другу спинки. Это очень ответственный момент. Надо, чтобы тоненькая черная полоска... ты видел у тараканов такую полоску на панцире? — Нет... — я слушал, разинув рот. — Вот видишь, ты их давишь, а таких вещей не замечаешь. Так вот, очень важно, чтобы эта полоска имела строго определенную ширину, для этого панцирь надо шлифовать, снимая лишнюю черноту, ибо полоска сия имеет тенденцию разрастаться. Порядочный таракан умрет от стыда, если полоска на его спине будет слишком широкой. После спины таракан принимается за головку. Головку он чистит передней парой лапок, от шейки к усикам. И наконец, самое главное — усики. Каждый таракан приводит в порядок усы один и держит в тайне от других свой способ ухода за усами. Усы таракана — предмет его личной гордости, это его индивидуальность. Ты, конечно, обращал внимание, какие разные у них усы? Я, не желая больше позориться, кивнул. — Это тоже достигается кропотливой работой. Вот то, что касается чистоплотности таракана. А известно ли тебе, что таракан — это еще и в высшей степени деликатное создание? — Ну?! — Вот тебе и «ну»! Ты заметил, например, что таракан никогда не станет бегать по тебе, если, конечно, ты сам на себя его случайно не стряхнешь? — Ну... — Ну! Это не оттого, что он боится. Ведь ползают же по тебе мухи или муравьи, когда ты спишь. А таракан не поползет, он просто не позволит себе этого, он никогда не опустится до такого — топтать живое существо. Тогда как у людей это — сплошь и рядом. Я проглотил и эту пилюлю. Рассказчик продолжал. — Продукты, ты говоришь... Жалко тебе продуктов, да? А ты знаешь, что тараканы, живущие в твоей, например, квартире, постоянно заботятся о том, чтобы ты не голодал? Ну не смотри на меня такими большими глазами, это действительно так. Да, тараканы едят с твоего стола, но едят самые-самые малюсенькие крошечки, а если вдруг они видят, что у тебя нечего есть, стол чист, то бегут к твоим соседям, берут крошки у них и несут к тебе, чтобы ты утром мог подкрепиться. Ты же без малейшего чувства благодарности сметаешь этот дар в мусорное

Понедельник, 16 октября 1933 года. Петербург.

Дорогая Клавдия Васильевна,

Вы удивительный и настоящий человек! Как ни прискорбно мне не видеть Вас, я больше не зову Вас в ТЮЗ и в мой город. Как приятно знать, что есть еще человек, в котором кипит желание! Я не знаю, каким словом выразить ту силу, которая радует меня в Вас. Я называю ее обыкновенно чистотой. Я думал о том, как прекрасно все первое! как прекрасна первая реальность! Прекрасно солнце и трава и камень и вода и птица и жук и муха и человек. Но так же прекрасны и рюмка и ножик и ключ и гребешок. Но если я ослеп, оглох и потерял все свои чувства, то как я могу знать все это прекрасное? Все исчезло, и нет, для меня, ничего. Но вот я получил осязание, и сразу почти весь мир появился вновь. Я приобрел слух, и мир стал значительно лучше. Я приобрел все следующие чувства, и мир стал еще больше и лучше. Мир стал существовать, как только я впустил его в себя. Пусть он еще в беспорядке, но все же он существует! Однако я стал приводить мир в порядок. И вот тут появилось Искусство. Только тут понял я истинную разницу между солнцем и гребешком, но в то же время я узнал, что это одно и то же. Теперь моя забота создать правильный порядок. Я увлечен этим

и только об этом думаю. Я говорю об этом, пытаюсь это рассказать, описать, нарисовать, протанцевать, построить. Я творец мира, и это самое главное во мне. Как же я могу не думать постоянно об этом! Во все, что я делаю, я вкладываю сознание, что я творец мира. И я делаю не просто сапог, но, раньше всего, я создаю новую вещь. Мне мало того, чтобы сапог вышел удобным, прочным и красивым. Мне важно, чтобы в нем был тот же порядок, что и во всем мире; чтобы порядок мира не пострадал, не загрязнился от соприкосновения с кожей и гвоздями, чтобы, несмотря на форму сапога, он сохранил бы свою форму, остался бы тем же, чем был, остался бы чистым. Это та самая чистота, которая пронизывает все искусства. Когда я пишу стихи, то самым главным кажется мне не идея, не содержание и не форма, и не туманное понятие «качество» а нечто еще более туманное и непонятное рационалистическому уму, но понятное мне и, надеюсь, Вам, милая Клавдия Васильевна, это — чистота порядка. Эта чистота одна и та же в солнце, траве, человеке и стихах. Истинное искусство стоит в ряду первой реальности, оно создает мир и является его первым отражением. Оно обязательно реально. Но, Боже мой, в каких пустяках заключается истинное искусство! Великая вещь «Божественная комедия», но и стихотворение «Сквозь волнистые туманы пробирается луна» — не менее велико. Ибо там и там одна и та же чистота, а следовательно, одинаковая близость к реальности, т. е. к самостоятельному существованию. Это уже не просто слова и мысли, напечатанные на бумаге, это вещь, такая же реальная, как хрустальный пузырек для чернил, стоящий передо мной на столе. Кажется, эти стихи, ставшие вещью, можно снять с бумаги и бросить в окно, и окно разобьется. Вот что могут сделать слова!

Добе бедны ые верчив

рые

до

ведро. Кстати, о крошках на твоем столе. Тараканы их едят, будучи искренне уверенными, что ты накрошил специально для них. Иначе они не посмеют прикоснуться к чужому. Да-да, можешь проверить — оставь на столе записку: «Тараканы, это не для вас!», и утром убедишься, что все до единой крошки целы. Далее. Ты их травишь. Зачем? — Чтобы от них избавиться, — краснее, промямлил я. — А они, бедные, добрые, доверчивые существа, думают, что это злой ветер занес в твой дом выбросы с какого-нибудь химзавода. Поэтому выходят они из своих герметичных норок и начинают дышать как можно глубже, чтобы на твою долю пришлось как можно меньше ядовитого газа. С этой же целью поедают они «Боракс». А между прочим, чтобы от них избавиться, вовсе нет нужды применять садистские методы. Достаточно сказать тараканам: «Уходите, я не хочу с вами жить!» — и они уйдут. Соберут в крохотные узелки свой нехитрый скарб и побредут, куда глаза глядят. И как бы ни сложилась их дальнейшая судьба, они до конца дней своих будут терзаться вопросом: «Что же мы ему сделали, за что он так на нас обиделся?» И никогда, никогда себе этого не простят. Чувство вины умирает вместе с тараканом. Вот так. Теперь ты понял, как был несправедлив? Я неопределенно пожал плечами. Несмотря на лавину потрясающей информации, мне трудно было столь круто изменить устоявшуюся годами точку зрения. В это время кто-то из мертвецов тревожно заметил: — Скоро рассвет! — Ну и ладно, завтра закончим, — с пугающей обыденностью заключил скелет без передних зубов. — А завтра не успеем, так послезавтра... — Какое «завтра»? Какое «послезавтра»? — завертел я головой. — Я же только... — Ладно, милый, — похлопал меня по плечу рыжий. — Все так сначала говорят. А потом... впрочем, не будем спешить, всему свое время. Узнаешь еще. Ходить же тебе сюда до тех пор, пока...

РУЗЬЯ МОИ Д

НИКИ

ПОКОЙ

ЧУ й ПИН

Никола

ОЛКОВАНИЕ СНОВ

Но, с другой стороны, как те же слова могут быть беспомощны и жалки! Я никогда не читаю газет. Это вымышленный, а не созданный мир. Это только жалкий, сбитый типографский шрифт на плохой, занозистой бумаге. Нужно ли человеку что-либо помимо жизни и искусства? Я думаю, что нет: больше не нужно ничего, сюда входит все настоящее. Я думаю, чистота может быть во всем, даже в том, как человек ест суп.

Тут мне послышалось пение петуха. Откуда на кладбище, да еще зимой, петух? Однако не успел я даже удивиться, а могилы были уже в полном порядке, будто их никто и не тревожил. Ивашкина тоже. И лопата моя исчезла, так что я пошел домой налегке.

Лежать на животе

тривать рассма цветок

но 1. Мож лагать, предпо идёт чь что ре аниво несохр е поэм шейся ого цк Заболо . а» «Облак

Вы поступили правильно, что переехали в Москву. Вы ходите по улицам и играете в голодном театре. В этом больше чистоты, чем жить здесь, в уютной комнате, и играть в ТЮЗе. Мне всегда подозрительно все благополучное. Сегодня был у меня Заболоцкий. Он давно увлекается архитектурой и вот написал поэму, где много высказал замечательных мыслей об архитектуре и человеческой жизни1. Я знаю, что этим будут восторгаться много людей. Но я также знаю, что эта поэма плоха. Только в некоторых своих частях она, почти случайно, хороша. Это две категории. Первая категория понятна и проста. Тут все так ясно, что нужно делать. Понятно, куда стремиться, чего достигать и как это осуществить. Тут виден путь. Об этом можно рассуждать и когда-нибудь литературный критик напишет целый том по этому поводу, а комментатор — шесть томов о том, что это значит. Тут все обстоит вполне благополучно. О второй категории никто не скажет ни слова, хотя именно она делает хорошей всю эту архитектуру и мысль о человеческой жизни. Она непонятна, непостижима и, в то же время, прекрасна, вторая категория! Но ее нельзя достигнуть, к ней даже нелепо стремиться, к ней нет дорог. Именно эта вторая категория заставляет человека вдруг бросить все и заняться математикой, а потом, бросив математику, вдруг увлечься арабской

музыкой, а потом жениться, а потом, зарезав жену и сына, лежать на животе и рассматривать цветок. Это та самая неблагополучная категория, которая делает гения.

Даниил Хармс.

ЧУ й ПИН

48 49

НИКИ

ПОКОЙ

Никола

ОЛКОВАНИЕ СНОВ

(Кстати, это я говорю уже не о Заболоцком, он еще жену свою не убил и даже не увлекался математикой.) Милая Клавдия Васильевна, я отнюдь не смеюсь над тем, что Вы бываете в Зоологическом парке. Было время, когда я сам каждый день бывал в здешнем Зоологическом саду. Там были у меня знакомый волк и пеликан. Если хотите, я Вам когданибудь опишу, как мило мы проводили время. Хотите, я опишу Вам также, как я жил однажды целое лето на Лахтинской зоологической станции, в замке графа Стенбок-Фермора, питаясь живыми червями и мукой «Нестли»1, в обществе полупомешанного зоолога, пауков, змей и муравьев? Я очень рад, что Вы ходите именно в Зоологический парк. И если Вы ходите туда не только с тем, чтобы погулять, но и посмотреть на зверей, — то я еще нежнее полюблю Вас.

РУЗЬЯ МОИ Д

тся 1. Имее в виду ле», «Нест о. конечн на я Молоч я дл а мук я ливани вскарм х ны груд . ев младенц лась ов ля Изгот арии. в Швейц

Первое, что я увидел, придя домой, был таракан, пересекавший кухню по диагонали. Кровь ударила мне в виски, и я, сжав кулаки, бросился к нему. Матушка упала передо мной на колени и, раскинув руки, пыталась преградить мне путь. Но я перепрыгнул ее и обрушил весь вес моего тела на незваного гостя. Под ногой хрустнул панцирь. Я с силой растер мокрое место, плюнул матушке на прическу и демонически захохотал. Матушка молча поднялась, вытерла плевок кухонным полотенцем и принялась греметь кастрюлями, а видевший все это батюшка засунул голову под подушку и заплакал. Тогда я взял бельевую веревку и, пройдя к себе, стал прилаживать ее к люстре. Сделав на веревке петлю, я полез в шифоньер и достал оттуда серенького плюшевого мишку. Мишка этот был любимой игрушкой моего детства. Помнится, будучи маленьким, я всюду таскал его с собой, зимой укутывал потеплее, чтобы не простудить; за обедом я кормил моего плюшевого друга с ложечки и очень огорчался, что тот не ест, а ложась спасть, разумеется, клал его рядом. И вот теперь мишка весело глядел на меня своим единственным глазом и как бы подмигивал: а ты помнишь?.. помнишь? Я помнил. Вздохнув, я подтянул веревку на уровень лица, затем погладил медвежонка по его мягкой пушистой башке и просунул ее в петлю. Потуже затянув узел, я стал, как заправский боксер грушу, колотить плюшевое тельце. Колотил пока не выдохся, однако удовлетворения не получил. Тогда взял спички и принялся подпаливать моему мишке пятки, носик, животик, а когда спички кончились, принес с кухни нож (матушка по-прежнему гремела кастрюлями) и, вонзив медвежонку в затылок, распорол его до самой попы. Выпотрошив всю вату, выбросил ее и обвисшую оболочку за окно. Проделав все это, я прошел на кухню и попросил матушку дать мне покушать. Матушка наложила мне полную тарелку наваристого борща и налила огромную кружку компота. Очень вкусный борщ и превосходный компот. Во время еды я жмурился и причмокивал, а матушка стояла сзади и гладила меня по голове. Поев, я лег спать.

А ты

ПОМНИШЬ?

Я спал почти до полуночи. В пятнадцать минут двенадцатого (а от моего дома до кладбища ровно сорок пять минут хода) какая-то внешняя сила подняла меня с постели, одела и выставила за дверь. Дальше дело было за ногами. По мере приближению к кладбищу меня все сильнее одолевали угрызения совести. Все отчетливее представлялись выпотрошенный мишка, матушка с плевком на прическе, влажное пятно от таракана. На кладбище я вступил уже совершенно растравленный, с мокрым от слез лицом. У ивашкиной могилы уже сидело несколько покойников, включая самого Ивашку и двух моих новых знакомых — беззубого и рыжего. Я упал перед ними ниц и начал грызть землю. — Убейте меня! — выл я, давясь комьями глины. — Задушите или кровь выпейте, или что еще вы там умеете!.. Ну убейте, чего вам стоит! Нельзя мне больше жить, понимаете — нельзя! Паскуда я самая распоследняя! Ко мне подошел рыжий и положил свою костлявую руку мне на плечо. — Не надо, — сказал он почти шепотом. — Встань. Я повиновался. Ивашка отряхнул мои колени и сказал: — Не ешь больше землю. То, что уже набрал, проглоти, а больше не ешь. Я проглотил. Рот мой вновь стал свободен, и я заголосил: — Ну убейте же меня! Убейте, гады! Убейте, или я сам себя убью! — Убить тебя... ишь, чего захотел!.. — проворчал рыжий и обратился к стоящей поодаль покойнице с остатками рябой кожи на бывшем лице. — Вот ты, Матрена, скажи: как ты тут оказалась? — Так ты же, миленький, сам меня убил, еще когда живой был! — затараторила Матрена. — А как я тебя убил? — спросил рыжий. — Известно, как: подстерег вечером у забора, и — штакетиной по голове. Али ты, Сидор, сам не помнишь? — Погодь, — остудил покойницу рыжий Сидор. — Ты ж сразу не скончалась?

ЕНИ ПРОШЛОГО

помнишь? Суббота, 21 октября 1933 года Петербург

Дорогая Клавдия Васильевна, 16-го октября я послал Вам письмо, к несчастию, не заказным. 18-го получил от Вас телеграмму и ответил тоже телеграммой. Теперь я не знаю, получили ли Вы мое четвертое письмо. Создалась особая последовательность в наших письмах, и, чтобы написать следующее письмо, мне важно знать, что Вы получили предыдущее. Вчера был в Филармонии на Моцарте. Не хватало только Вас, чтобы я мог чувствовать себя совершенно счастливым. Сейчас, как никогда, хочется мне увидеть Вас. Но, несмотря на это, я больше не зову Вас в ТЮЗ и в мой город. Вы настоящий и талантливый человек, и Вы вправе презирать благополучие. Обо всем этом я подробно изложил в четвертом письме. Если, в течение ближайших четырех дней, я не получу от Вас вести, то пошлю Вам очередное длинное письмо, считая, что четвертого письма Вы не получили.

Даниил Хармс. Это письмо внеочередное и имеет своей целью восстановить только неисправности нашей почты.

РУЗЬЯ МОИ Д К

ЧУ й ПИН

Никола

ОЛКОВАНИЕ СНОВ

НИКИ

ПОКОЙ

Ты одинок был и женщины тебя не любили

— Не скончалась, мой хороший, где уж мне было скончаться! Я упала на четвереньки и поползла, и все, помню, кричала: ой, мамочка родная! Ой, убивают! Ой, люди добрые, помогите!» — А что делал я? — продолжал допрос Сидор. — А ты все вокруг вился и бил меня палкой по спине. — По хребту? — уточнил Сидор. — По хребту, милый, по хребту! В двух местах мне позвоночник сломал, только тогда-то и я кончилась. Прямо в грязь лицом упала. Потом перед опознанием отмывали. — А я что сделал? — А ты задрал на мне юбку и... Да чего уж теперь старое ворошить-то! — Последний вопрос: ты на меня не сердишься? — За что же мне на тебя сердиться! Я ж понимаю, что не от хорошей жизни все это. Ты одинок был, женщины тебя не любили... — Видишь! — заорал на меня Сидор. — Она не сердится! А я после всего этого как глянул на нее, горемычную, так внутри ажно все перевернулось. Взял я камень — и себе по виску... Матрена подошла к Сидору и обняла его. — Ну и ничего, — приговаривала она, гладя рыжего по голове. — Ну и слава Богу... — Ничего, ничего... — повторял Сидор, прижимая рябую голову к своему плечу. Скелет без передних зубов, доселе молчавший, вмешался в эту идиллию. — Про сон не забудьте, — сказал он Ивашке. — Ах, да! — взвился тот и, лукаво улыбаясь, спросил у меня: — Ты не припомнишь, что тебе снилось сегодня? Что мне снилось?.. Ааа, да-да-да! Сон, конечно, не из самых приятных. Сперва мне приснилась музыка — разумеется, траурный марш Шопена. И будто стою я у своего подъезда, а ко мне подходит одноклассник, трагически погибший еще в школьном возрасте. «Здравствуй,» — говорит. «Здравствуй, » — отвечаю

ЕНИ ПРОШЛОГО

я ему (хотя не знаю, насколько уместно желать здоровья покойнику) и интересуюсь: «Кого хоронят?» «А соседа твоего, деда Евсея,» — отвечает одноклассник. «Жалко деда, хороший был дед, веселый». Дед Евсей действительно был веселым дедом. В его однокомнатной квартире (над нами, между прочим!) вместе с ним жило множество кошечек и тараканов. Кошечек было что-то около дюжины, а тараканов — сотни по три на каждую. Тараканы бегали по полу коричневым ковром и гроздьями свисали с потолка. Понятное дело, этим тварям чужды границы между квартирами, посему жильцы неоднократно жаловались на деда в домоуправление. Там деду делали строгое внушение и требовали потравить тараканов немедленно. Дед Евсей в принципе ничего против этого не имел, но ему некуда было деть своих кошечек, травить же в их присутствии он боялся — это могло навредить его любимицам. Итак, дед Евсей умер, о чем я узнал по каким-то ранее мне недоступным каналам. Подробностей я так и не выяснил, ибо сразу же проснулся. — Вот-вот! — обрадовано воскликнул скелет без передних зубов. — Проснулся, и сразу сюда. И правильно сделал. Смотри! Беззубый встал, и только сейчас я заметил, что он сидел на новеньком гробе. — Раз, два, три! — с интонацией фокусника скомандовал скелет и поднял крышку. Из гроба вылез дед Евсей. — А, соседушка! — приветствовал он меня, оправляя свой кургузый пиджачок. — Сподобился, значит. А пошто при жизни-то меня не жаловал? — Ка-как не жаловал? — выдавил я. — Очень даже жаловал... — Жаловал? — строго уставился на меня старик. — С дружками на газету срал, заворачивал, под мою дверь подкладывал, поджигал, звонил и убегал? А я выходил и, видя огонь, ногой его затаптывал! — Так то ж в детстве... — оправдывался я. — В детстве, говоришь! А ты что, за себя, за ребенка, не ответчик? — О, Господи! — простонал я. Сил моих больше не было. — Ааа! — завизжал дед и затряс перед моим носом толстым как сарделька пальцем. — Всуе употребляешь имя Господне, всуе! Вот тебе на этом свете зачтется сие! Пустят тебя голым задом, да по битому стеклу! Не будь я так шокирован, я бы заметил, что Ивашка и прочие старожилы кладбища на последних словах деда поморщились (у кого еще оставалась кожа) и недовольно переглянулись. Но ничего этого я не заметил и продолжал свои попытки оправдаться: — Я нечаянно! Вырвалось... — Молчи! — верещал дед. — Молчи, хамово колено! — и двинулся на меня. — Транспонируй его, транспонируй! — закричал Ивашка беззубому. Тот быстро что-то проклокотал, сделал замысловатый пасс, и дед Евсей вдруг оторвался от земли, медленно перевернулся и завис вверх ногами, вытаращив глаза.

24 октября 1933 года.

Дорогая Клавдия Васильевна,

«Моя дивная Клавдия Васильевна, — говорю я Вам, — Вы видите, я у Ваших ног?» А Вы мне говорите: «Нет». Я говорю: «Помилуйте, Клавдия Васильевна. Хотите, я сяду даже на пол?» А Вы мне опять: «Нет». «Милая Клавдия Васильевна, — говорю я тут горячась. — Да ведь я Ваш. Именно что Ваш». А Вы трясетесь от смеха всей своей архитектурой и не верите мне и не верите. «Боже мой! — думаю я. — А ведь

вера-то горами двигает!» А безверие что безветрие. Распустил все паруса, а корабль ни с места. То ли дело пароход! Тут мне в голову план такой пришел: а ну как не пущу я Вас из сердца! Правда, есть такие ловкачи, что в глаз войдут и из уха вылезут. А я уши ватой заложу! Что тогда будете делать? И действительно, заложил я уши ватой и пошел в Госиздат. Сначала вата в ушах плохо держалась: как глотну, так вата из ушей выскакивает. Но потом я вату покрепче пальцем в ухо забил, тогда держаться стала. Милая и самая дорогая моя Клавдия Васильевна, простите меня за это шутливое вступление (только не отрезайте верхнюю часть письма, а то эти слова примут какое-то другое освещение), но я хочу сказать Вам только, что я ни с какой стороны, или, вернее, если можно так выразиться, абсолютно не отношусь к Вам с иронией. С каждым письмом Вы делаетесь мне все ближе и дороже. Я даже вижу, как со страниц Ваших писем поднимается не то шар, не то пар и входит мне в глаза. А через глаз попадает в мозг, а там, не то сгустившись, не то определившись, по нервным волоконцам, или, как говорили в старину, по жилам, бежит, уже в виде Вас, в мое сердце. А в сердце Вы с ногами и руками садитесь на диван и делаетесь полной хозяйкой этого оригинального, черт возьми, дома. И вот я уже сам прихожу в свое сердце как гость и, прежде чем войти, робко стучусь. А Вы оттуда: «Пожалста! Пожал ста!» Ну, я робко вхожу, а Вы мне сейчас же дивный винегрет, паштет из селедки, чай с подушечками, журнал с Пикассо и, как говорится, чекан в зубы. А в Госиздате надо мной потешаются: «Ну, брат, — кричат мне, — совсем, брат, ты рехнулся!» А я говорю им: «И верно, что рехнулся. И все это от любви. От любви, братцы, рехнулся!»

то ты не знаеш как это бывает!

Будто первый день на ! погосте

ЧУ й ПИН

52 53

НИКИ

ПОКОЙ

Никола

ОЛКОВАНИЕ СНОВ

шь,

РУЗЬЯ МОИ Д

— Говорил я тебе: недодержали! — упрекал Ивашка скелета без передних зубов. Тот махнул рукой. — А ты не отмахивайся, не отмахивайся! Каково мне теперь перед гостем-то? Говорил же: рано, он только-только под шестимерную систему перестроился, а седьмое измерение и не начинал осваивать, не готов! Эх, Игорек, Игорек! — Да кто ж знал... — вяло защищался беззубый Игорек. — А то ты не знаешь, как это бывает! Будто первый день на погосте! — Ну... ты уж извини. — Да что ты передо мной-то извиняешься! — не унимался Ивашка. — Ты перед гостем извинись. Конфуз-то какой! Стыдуха-то, а? — Перед кем стыдуха? — огрызнулся вдруг Игорек. — Перед этим, что ли? Он сам-то... — Ну, ну, что «сам-то»? — подбоченился Ивашка. — Этих... кошечек... тараканов... и вообще... — Что «вообще»? — Ну, старику на газету... Небось, из его же ящика и вытаскивали. Из его ведь? — упер в меня глазницы Игорек. — Из его... — я готов был провалиться сквозь землю. — Вот! — торжественно возгласил Игорек и повернулся к Ивашке. — Ну и что? — То! Ответчик он за себя, ребенка, или не ответчик? — Ответчик. Ну а ты за себя, за живого, не ответчик разве? Этот аргумент, похоже, придавил Игорька. Он затоптался на месте и прогугнил: — Ладно... Только ему не рассказывай. — А что ему рассказывать! — хохотнул Ивашка. — Он и так все знает. Я взглянул на понурого Игорька и понял, что действительно знаю.

РУЗЬЯ МОИ Д К

ЧУ й ПИН

Никола

ОЛКОВАНИЕ СНОВ

еи

сам гре ой зм мучей

Яд

НИКИ

ПОКОЙ

При жизни у него восемь передних зубов (четыре сверху и четыре снизу) были ядовитыми, причем источали яд самой гремучей змеи. До пяти лет Игорек рос себе спокойно, даже не подозревая о таком феномене в собственной ротовой полости. Но вот однажды товарищи по детсаду решили отлупить Игорька за какое-то нарушение кодекса чести, что и осуществили во время сонного часа. Игорек визжал и извивался, а когда стало совсем невмоготу, цапнул самого рьяного исполнителя приговора за большой палец правой ноги. Тот даже не вскрикнул, опрокидываясь навзничь. Отряд не заметил потери бойца — Игорька оттузили основательно, и лишь после заметили бездыханное и почерневшее от сильного яда тело соратника. Переполох в садике был невообразимый. Месяц работала следственная комиссия. Разумеется, на Игорька никто ничего и не подумал (да и что можно было подумать: ядовитый ребенок? какая чушь!), и в итоге пришли к заключению, что бедный мальчик (жертва укуса) подобрал какую-то токсичную гадость на улице, а в палате ее проглотил. Были сделаны оргвыводы, принесены соболезнования, введены новые жесткие правила контроля за детьми, и на том все успокоились. Не успокоился только Игорек. Он чувствовал, что между его укусом обидчика и смертью последнего есть прямая связь. Дома у мальчика жили хомячки, и он решил проверить свои предчувствия на них. Игорек укусил первого — тот дернулся и затих. Укусил второго — тот же эффект. Перекусав всех своих питомцев (коих было шесть) и убедившись, что они мертвы, Игорек вынес трупики в мусоропровод и стал обдумывать свое нынешнее положение. Теперь он запросто мог умертвить всех своих недругов, но очень боялся, что мама его за это наругает. Поэтому несколько лет, образно говоря, «не показывал зубы». Однако всему есть предел. Когда Игорек учился уже в шестом классе, его допек один дылда, восьмиклассник и неоднократный второгодник. Этот аморальный тип облагал младших данью, заставляя их ежеднев-

ЕНИ ПРОШЛОГО

но приносить для себя по некоторой сумме денег. Если деньги не приносились, уклоняющийся от налога жестоко избивался и нагружался еще большим оброком. Игорьку по этой части доставалось больше всех, ибо папы у него не было, жил он с мамой, инвалидом третьей группы, мывшей подъезды, так что, понятное дело, карманных денег ребенок не имел и платить деспоту и сатрапу было нечем. Со всеми вытекающими отсюда последствиями. Уж не раз был готов Игорек тяпнуть гада за любую ближайшую часть тела, но всегда в последний момент вспоминал о маме, и страх перед наказанием заставлял отказываться от рокового поступка. Так вот, однажды терпение Игорька все-таки лопнуло, и он твердо решил расправиться с вымогателем. Но прежде этот удивительный ребенок решил избавиться от мамы: во-первых, чтобы избежать взбучки; во-вторых, просто надоело постоянно оглядываться на родительницу. На рассвете Игорек прокрался к маминой кровати и ухватил ее (маму) за пятку. Поскольку рядом возлежал какой-то дядя, заглянувший в гости к маме накануне вечером, пришлось тяпнуть и его. Когда утром сосед, привлеченный настежь распахнутой дверью, обнаружил два голых почерневших трупа, Игорек уже бегал по визжащей от ужаса школе и вонзал зубы в руки, ноги, шеи всех школьных «королей» и прочих хулиганов, а также некоторых учителей. После учиненного террора Игорек убежал в лес, а в школе, рассказывают, осталось около двадцати покусанных тел... Затем еще несколько лет Игорек жил в лесу, охотясь на всяческих мелких зверьков, которых убивал своим ядом и заглатывал целиком головой вперед. Наконец очередная экспедиция по отлову Игорька увенчалась успехом, и его, замотанного в сеть, привезли в город. По этому поводу собрали большой научный симпозиум, на повестке дня коего стояло: человек Игорек или какое иное животное образование? Пока шла дискуссия, один практикант-стоматолог вырвал Игорьку ядовитые зубы. Эта операция произвела на пациента то же воздействие, что и на заурядную ядовитую змею: он скончался. Оказавшись перед таким фактом, участники симпозиума решили, что Игорек являлся все-таки человеком, и постановили похоронить его на городском кладбище. Кстати, сгнил Игорек на удивление быстро — гораздо быстрее, чем среднестатистический покойник, и вот теперь ходил совершенно голым скелетом. Итак, все мне про него было известно. Игорек это понял и сильно смутился. Чтобы снять возникшую между нами неловкость, я сказал: — Ты этого... деда... того... а то висит... неудобно как-то... — Можно? — обрадовано спросил Игорек. — Конечно! — не менее обрадовано ответил я. Игорек взмахнул своими костями. Дед Евсей перевернулся в воздухе, плавно опустился в гроб... и мне показалось, что он прокукарекал. Но нет, то не дед, то откуда-то из глубин земли, то ли из начинающих сереть высот раздалось победное кукареканье, и в момент все могилы были прибраны, как койки в армейской казарме, а я, оставшись один, побрел на ватных ногах домой.

4 ноября 1933 года

Дорогая Клавдия Васильевна, За это время я написал Вам два длинных письма, но не послал их. Одно оказалось слишком шутливо, а другое — настолько запутано, что я предпочел написать третье. Но эти два письма сбили меня с тона, и вот уже одиннадцать дней я не могу написать Вам ничего. Третьего дня я был у Маршака и рассказывал ему о Вас. Как блистали его глаза и как пламенно билось его сердечко! (Видите, опять въехала совершенно неуместная и нелепая фраза. Какая ерунда! Маршак с пламенными глазами!) Я увлекся Моцартом. Вот где удивительная чистота! Трижды в день, по пяти минут, изображаю я эту чистоту на Вашем чекане. Ах, если бы сви-

ь анилис 1. Сохр офские филос аи матем е тически я Хармса ни сочине л оде чисе о прир

стел он хоть двадцать минут подряд! За неимением рояля я приобрел себе цитру. На этом деликатном инструменте я упражняюсь наперегонки со своей сестрой. До Моцарта еще не добрался, но попутно, знакомясь с теорией музыки, увлекся числовой гармонией. Между прочим, числа меня интересовали давно1. И человечество меньше всего знает о том, что такое число. Но почему-то принято считать, что если какое-либо явление выражено числами и в этом усмотрена некоторая закономерность, настолько, что можно предугадать последующее явление, то все, значит, понятно. Так, например, Гельмгольц нашел

числовые законы в звуках и тонах и думал этим объяснить, что такое звук и тон. Это дало только систему, привело звук и тон в порядок, дало возможность сравнения, но ничего не объяснило. Ибо мы не знаем, что такое число. Что такое число? Это наша выдумка, которая только в приложении к чему-либо делается вещественной? Или число вроде травы, которую мы посеяли в цветочном горшке и считаем, что это наша выдумка и больше нет травы нигде, кроме как на нашем подоконнике? Не число объяснит, что такое звук и тон, а звук и тон прольют хоть капельку света в нутро числа.

РУЗЬЯ МОИ Д

ОЛКОВАНИЕ СНОВ

Очень скучаю без Вас и хочу видеть Вас. Хоть и молчал столько времени, но Вы единственный человек, о ком я думаю с радостью в сердце. Видно, будь Вы тут, я был бы влюблен по-настоящему, второй раз в своей жизни.

Дан. Хармс. Строки из стихотворения «ТРАВА», которые запомнила художница Елена Сафонова (1902 — 1980), дружившая с Введенским и Хармсом.

и бьётся головой, и бесится, и пробует на простыне повеситься...

Никола

Милая Клавдия Васильевна, я посылаю Вам свое стихотворение «Трава»1.

Когда в густой траве гуляет конь, она себя считает конской пищей. Когда в тебя стреляют из винтовки и ты протягиваешь к палачу ладонь, то ты ничтожество, ты нищий... И ещё несколько строк: Когда траву мы собираем в стог, она благоухает. А человек, попав в острог, и плачет и вздыхает,

ЧУ й ПИН

56 57

НИКИ

ПОКОЙ

ный 1. Пол этого текст я ворени стихот не пока . жен обнару

Дома мне в нос ударил запах «Дихлофоса» — матушка потравила тараканов. Дома мне по ушам резанул пронзительный крик — матушка порола батюшку за то, что тот ночью помочился под себя. Судя по выражению матушкиного лица, она была вельми увлечена этим занятием, однако едва я вошел, тотчас бросила восьмиконечную плетку и помчалась на кухню греметь кастрюлями. А батюшка распластался на постели и заплакал. В моей комнате по всему полу валялись отравленные тараканы. Глотая слезы, я собрал их на газетный лист и произвел кремацию. Затем я раздобыл лоскутки черной и красной материи, сшил из них мешочек, ссыпал туда пепел, а мешочек повесил на грудь. И лег спать, не поев и не раздевшись. Проснулся я не в двадцать три-пятнадцать, а что-то около девяти вечера. Матушка разбудила. Она толкала меня в плечо левой рукой, держа в правой тарелку, обильно выделяющую вкусные испарения. Пельмешки. Матушка у меня мастерица готовить пельмешки. Я вспомнил, что сутки ничего не ел, но есть что-либо из матушкиных рук не хотелось, поэтому я молча перевернулся на другой бок. Но матушка не отстала. Она дернула меня за ногу, на что я пнул ее в лицо. Тогда они обошла вокруг и принялась гладить меня по голове. Я резко сел. Матушка опустилась передо мной на колени, и умоляюще глядя на меня, протянула тарелку. Я поддал по тарелке снизу и заорал: — Ну чего ты ко мне привязалась? Засунь свои пельмешки себе в задницу! — и пошел обуваться. Матушка, плача, ползала по полу, собирала и жадно глотала предназначенные для меня пельмешки. Я же, хлопнув дверью, вышел. На улице уже стемнело. До известного часа было еще довольно далеко, поэтому я бесцельно бродил по улицам, то глядя в чужие освещенные окна, то с нетерпением посматривая на часы. Холод усиливался, улицы пустели, а стрелки еле ползли, так что я уже начал подумывать: а не вернуться ли пока домой? Вдруг до моего слуха донеслась глухая возня и вроде как го-

А ты вот здесь

И Я С Ь Ш Е А М И ЗАН И М И К ВСЯ И М И Ш О Р О Х Е Н И М А Л ДЕ

лоса. Прислушавшись, я определил, что звуки эти доносились из ближайшего подвала. Спустившись по ступенькам, я приник к щели между дверью и косяком, откуда пробивался слабый свет. Посреди подвального помещения, мебелью которого являлись несколько грязных ящиков и охапка тряпья в углу, стояла девушка лет пятнадцати-шестнадцати. Она была не одна — ее обступали трое молодых людей лет двадцати и более, настроенных, как скоро выяснилось, весьма плотоядно по отношению к ней. Даже через такой несовершенный прибор, как щель, было заметно, что бедняжку трясет, а голос ее дрожит. — Что вам надо? — спрашивала она. — Зачем вы меня сюда затащили? Отпустите меня, я лучше пойду... — Что, мама ждет? — поинтересовался один из них, и рот его ощерился в фиксатой улыбке. — Да, — ответила девушка, и в голосе ее послышалась надежда. — Вы знаете, она сейчас дома сидит с братиком маленьким... беспокоится, что меня долго нет... — А ты вот здесь, — с леденящей лаской перебил ее фиксатый. — И занимаешься всякими нехорошими делами, — добавил другой, очень коротко стриженный. — Какими делами? — еще сильнее заволновалась бедняжка. — Я никакими делами не занимаюсь. Я пойду... мне завтра в школу... — и она попыталась пройти к двери. — Стоять, — грубо дернул ее за плечо третий, с бледно-рыжими усиками над выпяченной верхней губой и обратился к фиксатому. — Короче, Гарик, хорош с ней базарить, а то тоже будет полчаса свои отмазки лепить как та, позавчера. — Та целочка была... — мечтательно протянул Гарик и спросил свою жертву. — Ты, небось, тоже целка, да? — Да... — пролепетала она. — Не надо... отпустите, пожалуйста... — Ну да, такую да отпустить! — гоготнул Гарик. — Нам без тебя будет скучно. Чья сегодня очередь откупоривать? — Моя, — сказал коротко стриженый, и глаза его масляно заблестели. — Я пойду... мне пора... — бормотала девочка, совершенно раздавленная. — У меня еще уроки не сделаны... — Харе ныть, заголяйся, — толкнул ее усатый. Этот толчок вывел бедняжку из оцепенения, она рванулась было к двери, но усатый подставил ей ногу. Девушка упала, а подскочивший стриженый сильно пнул ее несколько раз в живот, отчего несчастную вырвало, и заорал: — Раздевайся, сука, а то я сейчас тебя урою! Девушка, плача, поднялась и стала непослушными пальцами расстегивать пальто. — Ладно, — приговаривала она, вытирая со рта рвоту. — Ладно... только не бейте... только не убивайте, пожалуйста. — Будешь себя хорошо вести — не будем бить, — ответствовал Гарик. — Да ты не плачь, это приятно. Теперь девчонка стояла совсем голая и, дрожа всем своим худеньким тельцем, всхлипывала: — Мама плакать будет... а у братика — ангина... Мучители ее меж тем совещались.

РУЗЬЯ МОИ Д К

ЧУ й ПИН

Никола

ОЛКОВАНИЕ СНОВ

НИКИ

ПОКОЙ

— Что-то она какая-то... ни сиськи, ни письки, — критически процедил стриженый. — Ничего, нам за нее не башлять, — резонно заметил Гарик. — В рот ей сперва дать, — предложил рыжеусый. — А может, «вертолетом» ее отодрать? — скорректировал предложение Гарик. Это понравилось его дружкам. Гарик подошел к бедной девушке и приказал: — Загибайся. Ноги расставь и рот открой. — Девушка безропотно выполнила приказание. Гарик встал перед нею, расстегивая ширинку. Стриженный тем временем подошел сзади, спустил штаны и обхватил ее бедра. Тут я понял, что пора действовать и осторожно постучал в дверь. Тотчас рыжеусый метнулся к выключателю, секунду были видны мечущиеся силуэты, тут свет погас и все стихло. Тогда я, стараясь, чтобы мой голос звучал как можно мягче и убедительнее, сказал: — Откройте, пожалуйста. Я не сделаю вам ничего плохого. После небольшой заминки, во время которой до меня доносился сдавленный шепот, свет снова загорелся и дверь открылась. Я вошел в подвал. Сию секунду рыжеусый захлопнул за мной дверь и остался там, щелкнув ножом с выкидным лезвием. — Здравствуйте, — как можно вежливее приветствовал я всех присутствующих, а девушке еще и поклонился. Все ошалело пялились на меня, а девушка, казалось, на минуту забыла о своей беде. Я обратился к гоп-трио: — Извините меня, пожалуйста, что я без приглашения в столь поздний час вторгаюсь в вашу компанию, но я проходил мимо и, привлеченный шумом из вашего подвала, простите, подглядел, что это вы тут делаете. Из всего увиденного — извините, если это вас покоробит — у меня сложилось впечатление, что эта девушка не является вашей старой знакомой, и что вы, еще раз простите мне такую неделикатность, хотите ее изнасиловать, да еще и к тому же довольно извращенным способом. Рты у всех троих были раскрыты настолько, насколько позво-

У Г О М Я Ь Т И Ж О Л Д Е Р П ВАМ Ь Т А З Е ВЫР НЯ У МЕ Е Н И П С НА Здесь холодно, вы простудитесь.

У Ь

Ь Я НЕ

ЕНИ ПРОШЛОГО

ляли жевательные мышцы. Я же продолжал: — Я убедительно прошу вас отказаться от своих планов и отпустить ребенка домой, тем более, что время уже позднее и ее семья наверняка беспокоится. Я понимаю, что вы сейчас до крайности возбуждены, и вам необходимо получить сексуальное удовлетворение. Взамен я могу предложить вам вырезать у меня на спине звезды, ремни или еще, что вы захотите. Я читал в одной книге, что вырезание ремней из спины живого человека доставляет такое же сексуальное наслаждение, что и изнасилование школьницы. Автор книги — крупный ученый, так что в справедливости моих слов можете не сомневаться. С этими словами я скинул куртку, стянул свитер и собрался было снимать рубашку. Однако поскольку свитер я стягивал через голову, то на некоторое время лишился обзора помещения, когда же взор мой вновь открылся, я увидел умоляющее лицо стоящего передо мной Гарика. — Оденьтесь! — воскликнул он. — Оденьтесь немедленно! Здесь холодно, вы простудитесь. — Ничего страшного, — ответил я ему. — Вон, девушка совсем голая, к тому же босиком на бетонном полу. Гарик глянул было в угол, где стояла бедняжка, но тут же густо покраснел и отвернулся. — Девушка, — сказал он. — Одевайтесь, я не смотрю. Отвернулся и я, с удивлением обнаружив, что рыжеусого и стриженого след простыл. Когда девушка оделась, Гарик робко подошел к ней и, смущаясь, произнес следующее: — Сударыня! Время уже позднее, и ходить по улицам в такую пору одной небезопасно — всякое может случиться. Поэтому, если позволите, я вас провожу. — Ах, — ответила девушка и зарделась легким румянцем. — Ваше предложение так неожиданно, и я, право, не знаю, удобно ли... Но если вас это не затруднит, то мне будет очень приятно. Кстати, вы сможете зайти к нам на чашку чаю — мама будет очень рада. — О, с удовольствием! — закатил глаза Гарик. С тем они и вышли. Вышел и я. Только я вышел, как знакомая и уже желанная сила подхватила меня, закрутила, выбирая направление, и понесла в сторону кладбища, да так быстро, что я даже обогнал едущий порожняком ЗИЛ-130. Тем не менее я все же успел заметить стриженого и рыжеусого, бережно переносящих какую-то припозднившуюся старушку через покрытую гололедом дорогу. Но мне уже было не до того. В моей голове, как некие металлические формы, отливались вопросы: а) так до каких же пор мне ходить на кладбище? б) что там за шестимерная система плюс седьмое измерение, и вообще — что происходит после того, как?.. в) где живет петух? г) самый главный вопрос: что ел старик Каштанов зимой, когда кухня пионерлагеря не работала?

Петербург. Надеждинская, 11, кв. 8. Суббота, 10 февраля 1934.

Дорогая Клавдия Васильевна,

Только что получил от Вас письмо, где Вы пишете, что вот уже три недели как не получали от меня писем. Действительно все три недели я был в таком странном состоянии, что не мог написать Вам. Я устыжен, что Вы первая напомнили мне об этом. Ваша подруга так трогательно зашла ко мне и передала мне петуха. «Это

ного сьме м 1. В пи анных выдум историй нных шле и вымы ей. аж персон

от Клавдии Васильевны», — сказала она. Я долго радовался, глядя на эту птицу1. Потом я видел Александра Осиповича Маргулиса. Он написал длинную поэму и посвятил ее Вам. Он изобрел еще особые игральные спички, в которые выигрывает тот, кто первый сложит из них слова: «Клавдия Васильевна». Мы играли с ним в эту занимательную игру, и он кое-что проиграл мне. В ТЮЗе приятная новость: расширили сцену и прямо на ней устроили раздевалку, где публика снимает свое верхнее платье. Это очень оживило спектакли.

Брянцев1 написал новую пиесу «Вурдалак».

Даниил Хармс.

ксандр 1. А ле в Брянце 1961) (1883 р, актёр ре жиссё г, го и педа тель основа о адског Ленингр ных ю театра , ТЮЗа, ей зрител теперь ый котор я. его им носит

—

ЬГИ?

ГДЕ ДЕН

.Ш 2. Е. И

варц .

РУЗЬЯ МОИ Д

ЧУ й ПИН

Никола

ОЛКОВАНИЕ СНОВ

Вчера был у Антона Антоновича; весь вечер говорили о Вас. Вера Михайловна собирается повторить свои пульяжи. Как Вам это нравится? Ваш митрополит осаждает меня с самого утра. Когда ему говорят, что меня нет дома, он прячется в лифт и оттуда караулит меня. У Шварцев бываю довольно часто. Прихожу туда под различными предлогами, но на самом деле только для того, чтобы взглянуть на Вас. Екатерина Ивановна2 заметила это и сказала Евгению Львовичу. Теперь мое посещение Шварца называется «пугачевщина». Дорогая Клавдия Васильевна, я часто вижу Вас во сне. Вы бегаете по комнате с колокольчиком в руках и все спрашиваете: «Где деньги? Где деньги?» А я курю трубку и отвечаю Вам: «В сундуке. В сундуке».

НИКИ

ПОКОЙ

—

Около моей... простите, около ивашкиной могилы имел место быть оживленный спор. — Да зачем ему это нужно! — наседал Ивашка на беззубого Игорька. — Не знаю, — отбивался Игорек, — Но если хочет знать, пусть знает. А, Сидор? — Да что там... — чесал свою рыжую шевелюру Сидор. — Будет знать, не будет знать — что это изменит?.. — А, явился! — первым заметил меня Игорек и, не давая Ивашке вставить слово, спросил, — В общем, так... ты физику изучал? — Ну, изучал... — неуверенно ответил я. — Тем лучше, легче будет тебе объяснить. Что ты знаешь о материи? — Материя, — доложил я, — есть объективная реальность, она существует независимо от наших знаний о ней, а также не появляется ниоткуда и не исчезает никуда; она только превращается, меняя свои состояния... — На «два с плюсом» потянет, — оценил Игорек. — Теперь поведай мне, что тебе известно о времени и пространстве? Я принялся бормотать что-то малопонятное о трехмерной декартовой системе координат и о четырехмерном пространстве Минковского, где роль четвертой координаты играет время. Игорек не дослушал: — Ну да, ну да: вы существуете в трехмерном пространстве, где размеры и форма тел задаются длиной, шириной и высотой, либо углом, радиусом и прочими сводимыми к длине, ширине и высоте величинами. Точнее, вы привыкли описывать себя длиной, шириной и высотой, а все происходящие с вами и вокруг вас процессы сравниваете с процессом вращения Земли вокруг Солнца, называя это сравнение временем. По вашим представлениям о смерти, человек, прекратив активный обмен веществом с окружающей средой, теряет свою форму, распадается на молекулы и в итоге сам становится частью этой самой окружающей среды уже на молекулярном уровне. Заметь, я го-

ворю только о телесной составляющей человека. Но даже и для теля это было бы правильно только в том случае, если бы пространство было только трех-, и не более, мерным, а все процессы были бы сравнимы между собой и с вращением планет в частности. Но все это чушь. Особенно время — это любой чуши чушь. Я усомнился по поводу времени, но Игорек меня посрамил: — Подумай: вы берете несколько процессов, сравниваете их длительность с длительностью какогото одного и называете это сравнение временем. Но что есть длительность процесса? А?.. То-то: с относительностью не все так просто. Вы сравниваете длительности, что такое длительность — не знаете. Ну так вот: прекращая свое существование в трехмерном мире, человек переходит в систему с более сложным набором координат. Еще раз подчеркну, что речь идет о теле, а это, в сущности, периферийная субстанция человека. А уж самого человека-то никто никогда и не видел, если, разумеется, понятие «видеть» употреблять в контексте геометрической оптики. Да, кстати: то, какими ты нас сейчас видишь — это так, шутка... должны же мы были предстать перед тобой трехмерными... — и мои собеседники незлобно рассмеялись. — Теперь ты сам поймешь, где живет петух и чем питался Каштанов зимой. Я все понял, но у меня созрел еще один вопрос, и я задал его: — А Бог? Игорек нахмурил свой костлявый лоб. — Существование Его несомненно. Но познать ЭТО каждый должен сам. В пространстве пропел восемнадцатимерный петух. Улетучиваясь в могилу, Ивашка успел протараторить: — Да, насчет того, доколе тебе сюда приходить... Ходи себе, пока хочется. Мы, в принципе, не заставляем... По пути домой я встретил говорящую собаку. — Фу, как пошло! — сказала мне собака. — Говорящие животные — такой бородатый прием, что уж стыдно было бы его использовать. По-моему, ты исписался. Я устыдился. А в общем, как видите, это вполне обыкновенная история, хоть и началась она довольно-таки необыкновенно.

—ФУ.

ЕНИ ПРОШЛОГО

Дорогая Клавдия Васильевна,

Теперь я понял: Вы надо мной издеваетесь. Как могу я поверить, что Вы две ночи подряд не спали, а все находились вместе с Яхонтовым и Мор-

щенко есть Зо 1. Пов , 3) 93 (1 ко, ая, одна котор и ст ча на тся. не де ли -й о П Говоря армс Х части, евает ум подраз урна ла ж номера ением ж с продол и, повест , цы ни ра ст ие зывающ расска старого е об уход ра со профес е, ой жен к молод нающей чи скоро на ть его га отодви план. ий на задн

гулисом! Мало этого, Вы остроумно и точно намекаете мне П-й частью «Возвращенной молодости» на мое второстепенное значение в Вашей жизни1, а словами «Возвращенная молодость» Вы хотите сказать, что мою-де молодость не вернешь и что вообще я слишком много о себе воображаю. Я также прекрасно понял, что Вы считаете, что я глуп. А я как раз не глуп. А что касается моих глаз и выражения моего лица, то, во-первых, наружное впечатление бывает ошибочно, а во-вторых, как бы там ни было, я остаюсь при своем мнении. (Яронея.)

ЕРТ И/КОНЦ К В А Т С ВЫ

Ы/ЛЕКЦ

ИИ

О ТУТ ТО ТАМ

концерт квинтета Марии Арт

выставка

Книжные мишки, медвежьи книжки Российская государственная детская библиотека, Калужская площадь ,1

до 30.04 вход свободный

Джаз под звездным небом Планетарий Садовая-Кудринская, 5, стр. 1

19.04 в 21:30 вход: 500 р. Коллектив представят свою программу «Невесомость», сотканную из мелодии августовского звездопада и полярного сияния. Лирические композиции альта и саксофона, контрабаса, гитары, фортепиано и ударной

Коллекция литературных медведей, сошедших со страниц

установки в сочетании с величественной красотой

русских и зарубежных изданий. Помог им «встать на ноги»

бескрайнего звездного неба Московского планетария

финский художник родом из Москвы Александр Райхштейн,

перенесут Вас в иную реальность, из которой Вы вернетесь –

воплотивший в жизнь много сказочных фантазий. Большой

отдохнувшими, вдохновленными, очарованными.

компанией медведи путешествуют по миру:в этом году

Лидер коллектива Мария Арт, воодушевленная красотой

библиотеку посетят 22 медведя из 20 сказок и за каждым на

звездного неба, создала свои чувственные, глубокие,

пеньке будет лежать книжка, из которой он «вышел». К тому

произведения, которые как нельзя лучше впишутся

же, они привезут с собой сказочный домик-библиотеку,

в атмосферу Большого Звездного зала Московского

в который можно войти и увидеть много

планетария.

всего интересного. выставка

Первая книга выставка

Галилео 400 Планетарий Садовая-Кудринская, 5, стр. 1

до 01.06 вход: 450-600 р.

музей-заповедник «Царицыно»

до 21.04 вход свободный Проект представляет популярное в современном арт-мире направление — «книга художника». Исходной точкой этого движения стали новаторские приемы, использованные футуристами в 20-30-е годы ХХ века В залах Хлебного дома

Посетители познакомятся с малоизвестным широкому кругу

будут размещены произведения более чем 200 художников

историческим и научным материалом, с первыми работами,

из разных стран. Художники своим творчеством пытаются

проведенными в области оптической астрономии. Это

возродить интерес к книге как первоисточнику знаний.

поможет каждому оценить масштаб и значение научных

«Первая книга» — это, прежде всего, книга, созданная

достижений прошедших столетий. Данная выставка —

художником, выражающая его отношение к книге как к акту

международный проект. Она организована Объединенным

творчества. Главный экспонат выставки — книга в самых

институтом ядерных исследований (Россия) при содействии

разных ее формах, в традиционных и новаторских техниках

Национального института ядерной физики (Италия)

и материалах — от графических печатных (литография,

и Национального института физики и ядерной технологии

ксилография, офорт, шелкография), до таких направлений,

им. Хулубея (Румыния).

как ленд-арт, медиа-арт, арт-объект, инсталляция.

ночной книжный фестиваль лекция Анны Клятис

Ребусы «Евгения Онегина» «Читалкафе» Жуковского, 4

14.04 в 19:30 вход: 250 р.

BookNight дизайн-завод «Флакон» Б. Новодмитровская, 36/4, стр. 1-14

20.04 – 21.04 вход свободный Мероприятие в рамках общероссийской акции «Библионочь».

Давно выученный наизусть «Евгений Онегин» на самом деле

На два дня «Флакон» превратится в большой книжный

полон загадок, которые вовсе не так просто разгадать. В этом

клуб. Пройдут книжная ярмарка и концерт, выставки

романе противоречиво все, начиная от жанра и заканчивая

и презентации, лекции и встречи с авторами, конкурсы

самими героями – Татьяной и Онегиным.

и розыгрыши, мастер-классы и детские представления.

Как никчемный и пустой светский франт стремительно

В магазинах и шоу-румах дизайн-завода «Флакон» появятся

превращается в русского Чайльд-Гарольда? Почему «русская

стеллажи, полки, стойки и стопки книг в своем формате.

душою» Татьяна девушка «изъяснялася с трудом на языке своем родном»? Как автор может быть одновременно другом вымышленного им же самим персонажа – то есть героем своего романа? И что изменится в привычном нам восприятии «Евгения Онегина», когда мы разгадаем хитроумные пушкинские ребусы?

мастер-класс

Мини-курс «Знаки препинания» Еdutainment центр Пунктум Краснопролетарская, 31/1 стр. 5

23.04 в 12:00 вход: 500 р.

ЧЕСК ПОЭТИ

РЕЧ И Е В СТ

Слово за слово полуфнал

клуб ZAVTRA

06.04 в 19:00

Чтецы театр и клуб «Мастерская»

14.04 в 20:00 Многие уверены, что знаки препинания ставятся так, как захочется автору текста. Увы, но это не совсем так. Хотите вспомнить, как правильно ставить знаки препинания? На мастер-классах Ольга Гаврилина просто и интересно расскажет об основных случаях постановки знаков препинания. Подробно поговорит о запятых, тире и

Маяковские чтения около памятника Владимиру Маяковскому

22.04 в 16:00

двоеточии, а также оформлении прямой речи.Поможет рассмотреть те случаи, которые вызывают больше всего сомнений у пишущих Тире, двоеточие, скобки, кавычки и случаи постановки этих знаков. Лучше всего на собственных примерах убедиться, что их присутствие оживляет текст, а правильная их

Другие поэты арт-паб «Среда обитания»

31.04 в 20:00

постановка делает текст логичным и выразительным.

Вечер Марии Кевлиной клуб-студия «Слово»

11.04 в 19:00

Р А ЗН О Е

Библиотека и общественный центр ДК ЗИЛ 30 марта открылась обновленная Библиотека и Общественный Центр ЗИЛа — лекция Эмиля Казанджана

Как начинал Андрей Вознесенский?

общедоступное пространство. На открытых книжных полках библиотеки посетителей ждут новейшие и самые лучшие книги по искусствам и наукам. БиОЦ также включает в себя киноклуб, различные курсы,

Библиотека им. Светлова Большая Садовая,1

развивающие программы и многое другое.

29.04 в 19:00 вход свободный Выпускник Московского архитектурного института возводил и строил свои стихи, словно дома и мосты. Это его

Вторая акция «Библионочь»

поэтические дворцы. Он – скульптор рифмы и метафоры. Андрея Вознесенского никогда не страшили сильные мира

В ночь с 19 на 20 апреля пройдет вторая

сего. Когда-то его обвиняли в формализме, в 60-е он не

ежегодная акция, во время которой

вписывался в систему, но народ любил и продолжает любить

библиотеки, книжные магазины,

его творчество, его образы, его размышления.

музеи и галереи работают всю ночь. Их посетители участвуют в конкурсах, мастер-классах, встречах с писателями и др.Одним из заметных событий предстоящей акции в этом году станет «Читательский марафон», цель которого

мастер-класс

Как превратить увлечение в книгу и опубликоваться

выяснить, какие книги читают в России. Также состоится специальная детская программа «Библиосумерки». А в те отдаленные уголки, где нет библиотек, приедут мобильные библиотеки

Творческая Усадьба «FreeLabs», Милютинский пер.,19

24.04, 16:00 вход: 400 р.

«Библиофары».

«Поезд Маяковского»

Великая империя или гигантский бизнес, гениальный фильм

В честь 120-летия поэта в Московскм

или красивый роман начинаются одинаковоффс идеи.

метро был запущен поезд Маяковского,

Преподаватель мастер-класса уверен, что за 90 дней можно

курсирующий по Филевской линии

написать книгу.

до 31 июля.

На мастер-классе ученики начинают писать собственную

Каждый вагон посвящен разным этапам

книгу в жанре нехудожественной литературы.

творчества поэта:: первый его биографии,

Секретами мастерства делится Зарина Судоргина — автор

второй ранним стихам, третий его лирикой

книги с провокационным названием «Тексты, которые

и агитпропаганде, а четвертый — детским

продаются».

стихам. Вагоны оформлены фотографиями и плакатами Главполитпросвета.

все на

букву

Йен Уотсон «ВНЕДРЕНИЕ»

«В»

РИ КНИГИ

Амфора, 2003 Когда автор романа — филологлингвист, это оставляет довольно яркий отпечаток на творчестве, в каком бы жанре он не работал. Йен Уотсон зашёл ещё дальше. «Внедрение» — это настоящая лингво-фантастика, все сюжетные линии которой обыгрывают одну и ту же проблему языка. Даже перевести название оказалось трудной задачей: оригинальный «The Embedding» имеет несколько смысловых нагрузок, включая

Михаил Юдовский «ВОЗДУШНЫЙ ШАРИК СО СВИНЦОВЫМ ГРУЗОМ»

математическое «вложение», лингвистическое «придаточное предложение»и психологическое «самоповреждение» (selfembedding), которым наши переводчики предпочли самый нейтральный вариант...

АСТ, 2013 Сборник рассказов «Воздушный шарик со свинцовым грузом» — это истории любви. Внешняя, обманчивая легкость контрастирует, переплетаясь, с тяжестью, «грузом», который на самом деле оказывается не бременем, а спасением для героя книги. Потому что именно этот «груз», а не

Арнольд Шварцнеггер

иллюзорная беззаботность привязывает его к жизни, к людям.

«ВСПОМНИТЬ ВСЕ»

Герой насмешлив, но беззлобен. Он не пытается никого судить, живя скорее по наитию, чем по каким-либо принципам. Но, видимо, инстинктивно чувствует, когда нужно остановиться, чтобы

ЭКСМО, 2013

не сделать другому человеку по-настоящему больно.

лучше не читать

История его жизни уникальна, он родился в голодные годы в маленьком австрийском городке, в семье полицейского, не имея особых перспектив на будущее. А в возрасте двадцати одного года он уже жил в Лос-Анджелесе и носил титул

«Мистер Вселенная». За пять лет он выучил английский язык и завоевал статус величайшего бодибилдера мира. За десять лет он получил университетское образование и стал миллионером как бизнесмен и спортсмен. За двадцать лет он вошел в число кинозвезд первой величины и породнился с семьей Кеннеди. А через тридцать шесть лет после приезда в Америку он занял пост губернатора Калифорнии…

БУКВЫ, ЗВУКИ, ЦАЦКИ Московский фестиваль вольных издателей

19-20 апреля Российская Государственная Библиотека

В честь 150-летия Библиотеки и в рамках библионочи не пропустите отличный шанс навсегда затеряться в архивах