проект «Новой газеты» и сайта postnauka.ru
Александр МАРКОВ
Вопрос о происхождении жизни относится к числу самых важных и актуальных проблем естественных наук. Когда-то давно наши предки не видели никакой проблемы, потому что считалось, что жизнь самопроизвольно зарождается из неживой материи. Потом это предположение было опровергнуто, в том числе известными опытами Пастера, и стало ясно, что сама собой живая материя из неживой так просто не образуется: скажем, в грязном белье или в протухшем бульоне.
П
еред учеными, которые не хотели включать гипотезу о сверхъестественном в естественнонаучные теории, встала нелегкая задача — объяснить, каким же образом возникло такое удивительное явление, как жизнь. В середине XIX века еще не умели получать органические вещества из неорганических, поэтому многие считали, что существует какая-то химическая непреодолимая пропасть: что есть органические вещества, которые встречаются только в живых организмах, и есть неорганическая, неживая природа, и превратить неорганическую химию в органическую невозможно. Но уже в начале второй половины XIX века удалось синтезировать из неорганики липиды, а потом наш великий химик Бутлеров открыл реакцию синтеза сахаров, углеводов из формальдегида, знаменитую автокаталитическую реакцию Бутлерова. И стало ясно, что этой грани нет, что органические вещества можно получить из неорганических. Дальше, естественно, встал вопрос: в каких естественных природных обстановках, в каких ситуациях на ранней Земле или, может быть, еще раньше, в космосе могли синтезироваться органические вещества? Прежде чем мы перейдем к рассмотрению деталей такого (абиогенного) синтеза, стоит сказать об основных этапах процесса абиогенеза, какими они сейчас представляются. Первый этап — это синтез простой органики из неорганических соединений. Второй этап — это синтез уже более сложных органических соединений, которые могли стать «кирпичиками» первой жизни (таких, например, как рибонуклеотиды). Третий этап — это формирование из этих «кирпичиков» первых репликаторов, то есть химических систем, которые способны катализировать синтез собственных копий (автокаталитический процесс) и при этом обладают тем, что биологи называют наследственной изменчивостью (это совершенно необходимое условие для начала жизни). Про любой автокаталитический процесс можно условно сказать, что в нем присутствует размножение. Даже реакция Бутлерова — это автокаталитическая реакция, которая выглядит как размножение. То есть мы берем некую реакционную смесь, добавляем в нее катализатор — простой углевод, и дальше углеводы начинают там «размножаться». Они катализируют синтез собственных копий, используя формальдегид в качестве пищи. Сахара получаются разные, то есть и изменчивость тоже присутствует. Проблема в том, что эта изменчивость не наследуется, потому что состав смеси продуктов на самом деле практически не зависит от катализаторов. Если бы в результате случайности синтезировался какой-то новый сахар, например рибоза, и она бы начала избирательно катализировать синтез именно рибозы, и если в результате случайности получится глюкоза, и она бы стала катализировать
РИА Новости
доктор биологических наук, Палеонтологический институт РАН
Жизнь могла зародиться в небольшом теплом пруду Открываем тайны добиологической эволюции синтез глюкозы — это уже было бы подобием наследственной изменчивости, которая в данной реакции отсутствует. Для того чтобы стартовала жизнь, способная развиваться на основе дарвиновского эволюционного механизма, должна была появиться система с размножением и наследственной изменчивостью, то есть первый репликатор. Четвертый этап процесса абиогенеза — это появление всего остального. Системы синтеза белка, системы транскрипции, трансляции, рибосомы, клетки с их клеточными оболочками — это все могло появиться позже. Исследователи предполагают, что с появлением первого репликатора уже стартовал дарвиновский эволюционный механизм, который благодаря наследственности, изменчивости и избирательному размножению тех вариаций, которые обладают лучшей способностью к размножению, за счет естественного отбора может совершенствовать живую систему. На сегодняшний момент доказано, что синтез простой органики из неорганических соединений может происходить в самых разнообразных естественных обстановках. Даже не обязательно это должно происходить на какой-то планете, этот синтез может происходить и в космосе, в протопланетном облаке1, на ранних стадиях формирования Солнечной системы. Катализаторами могут служить частицы, содержащие железо и никель, и может образовываться простая органика. Кроме того, в 1953 году американцы Стэнли Миллер и Гарольд Юри показали в эксперименте, что органические вещества, такие как аминокислоты, могут образовываться в смеси газов, имитирующей предполагаемый состав атмосферы древней Земли, если через эту смесь пропускать электрические разряды, которые имитируют молнии. В 60-е годы эти эксперименты были продолжены, в смесь газов добавили такие соединения, как цианистый водород, и получили азотистые основания, которые входят в состав ДНК и РНК. Возникли проблемы, связанные с тем, что в этих экспериментах не добавляли углекислый газ (CO2) в смесь, а позже геологи пришли к выводу, что в ранней атмосфере Земли углекислого
газа было достаточно много, а он затрудняет реакции. Однако выяснилось, что в некоторых вулканических газах, которые постоянно извергаются из недр, состав вполне миллеровский. Кроме того, стало известно, что хороший естественный реактор для производства органики — это разного рода гидротермальные источники, которые находятся в срединно-океанических хребтах. В 2012 году появились работы, которые показали, что наиболее вероятным местом, где шел синтез органических веществ и где могла зародиться жизнь, были мелководные континентальные водоемы с геотермальными источниками. В таких водоемах ионный состав раствора больше подходит для формирования первых живых существ, чем морская вода. Эти открытия заставляют вспомнить известное письмо Дарвина к своему другу, где он предположил, что жизнь могла самозародиться в каком-нибудь небольшом теплом пруду. При рассмотрении процесса синтеза из простейшей органики более сложных органических соединений, из которых могли потом образоваться первые химические репликаторы, встает проблема избирательности этого органического синтеза. Мы знаем, что существуют разные стереоизомеры2 у аминокислот и у сахаров, которые входят в состав важнейших биополимеров, скажем, в ДНК и РНК сахара правые, а в белках аминокислоты — левые, тогда как в большинстве реакций этого абиогенного синтеза получаются правые и левые формы3. Эта задача долго казалась очень сложной и неразрешимой, но потом для нее нашли довольно простые решения. 1 Протозвездное облако — сгусток межзвездного газа и пыли, из которого в результате сжатия под действием собственной гравитации образуется звезда и планетная система вокруг нее. 2 Стереоизомеры — изомеры, которые обладают идентичной химической структурой, но которые отличаются по расположению их атомов в пространстве. 3 Некоторые органические соединения обладают оптической активностью (способностью вращать плоскость поляризации света). Существуют пары стереоизомеров, представляющих собой зеркальные отражения друг друга, несовмещаемые в пространстве: d-форма (правый) и l-форма (левый).
страница 12
@
12 Елена ГОРОХОВСКАЯ кандидат биологических наук, Институт истории естествознания и техники РАН
Все живое – это текст… …А в каждой клетке существует «читатель» (он же «писатель»). Основы биосемиотики
Что такое живое? Часто, когда пытаются определить жизнь, просто перечисляют свойства живых организмов: наследственность, рост, размножение, раздражимость и т.д. Но самым главным и фундаментальным остается вопрос: почему у живого существа есть эти свойства, что делает живое живым, в чем специфика жизни? И в философии, и в биологии существуют разные подходы к этой проблеме. лавный «водораздел» проходит между редукционистскими (от латинского слова reductio — возвращение, восстановление, в данном случае сведение явлений жизни к чему-то другому) и антиредукционистскими подходами. Редукционисты утверждают, что жизнь во всей ее специфике можно объяснить с помощью физических и химических процессов. Антиредукционистские подходы утверждают, что нельзя все свести к физике и химии. Труднее всего понять целостность и целесообразное устройство живого организма, где все взаимосвязано и все направлено на то, чтобы поддерживать его жизнедеятельность, размножение и развитие. В ходе индивидуального развития, да и вообще каждое мгновение в организме что-то меняется, при этом обеспечивается закономерный ход этих изменений. Часто говорят, что живые организмы стоит называть не объектами, а процессами. Среди антиредукционистских подходов выделяют витализм и органицизм, а также биосемиотику — новое активно развивающееся сейчас направление. Витализм (от латинского слова vita — жизнь) — самый ранний подход к пониманию сущности жизни, идущий от Аристотеля. Виталисты считают, что есть особый жизненный фактор, несводимый к физическим и химическим процессам. Однако он определяет всю организацию живого, причем не нарушает физических и химических законов, а просто направляет их в нужную сторону. Витализм преимущественно связывался с идеалистическими представлениями и господствовал в биологии вплоть до середины XIX века. В конце XIX века возник так называемый эмерджентный подход (от англ. emergent — внезапно возникающий). Его сторонники, как и редукционисты,
? страница
Al HikesAZ
Г
утверждают, что целостность живого, его целесообразность и другие свойства жизни есть результат сложной физикохимической организации. Особенность этого подхода в трактовке возникновения этих свойств, которые возникают скачком, когда физико-химическая организация достигает определенного уровня сложности, причем новые свойства невыводимы из нее напрямую. В начале XX века появился органицизм (от слова организм, в качестве символа целостности и целесообразности) как попытка уйти от редукционизма, не переходя в то же время на позиции витализма. В органицизме специфика жизни не связывается с каким-либо особым жизненным фактором, а считается, что организм — несводимая ни к чему другому природная реальность, где все взаимосвязано, и сама эта целостность задает возможность жизни, возможность того, что все в ней происходит целесообразно. Эмерджентный подход и органицизм активно развиваются, потому что многих биологов не устраивает редукционистский подход. Вместе с тем сейчас крайне популярен вариант редукционизма, возникший еще в XVII веке, — механицизм, который уподобляет организмы машинам, материальная физико-химическая организация которых отличается особой тонкостью и сложностью. В XX веке для понимания специфики живого стала важна кибернетика, поскольку она
реабилитировала в биологии понятие цели. Кроме того, кибернетика сделала очень популярным представление о живых организмах как информационных системах. Тем самым в науку о живом фактически были введены гуманитарные представления, не связанные непосредственно с материальной организацией. В 1960-е годы возникло новое антиредукционистское направление в понимании специфики живого и в исследовании биологических систем — биосемиотика, которая рассматривает жизнь и живые организмы как знаковые процессы и отношения. Можно сказать, что живые организмы живут не в мире вещей, а в мире значений. Биосемиотика опять вводит в биологию представления, которые раньше ассоциировались только с гуманитарным знанием. Основоположниками этого направления считаются биолог Якоб фон Икскюлль и лингвист, семиотик и этнограф Томас Сибеок, автор самого термина «биосемиотика». В биосемиотике изучаются семиотические знаковые процессы на всех уровнях организации живого: на уровне клетки, организма, сообществ организмов и экосистем. Например, когда рассматривается общение людей или животных, речь идет о знаковых процессах, которые связаны с поведением (невербальный «язык животных»), а также с сигналами нервной и гормональной систем.
postnauka.ru/video/10784
11
Жизнь могла зародиться...
В
частности, оказалось, что аминокислоты могут хирально4 обогащаться, то есть из смеси, где поровну левых и правых форм, может получиться смесь, где преобладают левые аминокислоты, просто под действием определенных видов излучения, которое есть в космосе. Такие аминокислоты со смещенным хиральным составом обнаружены в метеоритах. Найдены и простые способы сделать абиогенный синтез сахаров избирательным и таким, чтобы получались преимущественно правые формы, — некоторые простые добавки в реакционную смесь помогают этого достичь. Самое интересное в проблеме изучения жизни — что приближение к разгадке все ускоряется и ускоряется, все быстрее делаются открытия, закрывающие те или иные бреши в этой гипотетической схеме, на этом долгом пути 4
Самое удивительное, что молекулярная биология, которая поначалу была проникнута редукционистским пафосом, стала крайне важной областью биосемиотических исследований. Молекулярная генетика сформировалась в большой мере благодаря включению в свою концептуальную схему таких понятий, как «генетическая информация» и «генетический код». Рассказывая об открытии генетического кода, известный биолог Мартинас Ичас писал: «Самым трудным в «проблеме кода» было понять, что код существует. На это потребовалось целое столетие». Хотя биосинтез белков осуществляется в клетке с помощью множества химических реакций, никакой прямой химической связи между строением белков и нуклеиновых кислот не существует. Эта связь по своей сути носит не химический, а информационный, семиотический характер. Последовательности нуклеотидов в нуклеиновых кислотах ДНК и РНК являются информацией о строении белков (о последовательностях аминокислот в них) только потому, что в клетке существует «читатель» (он же «писатель») — в данном случае сложная система биосинтеза белка, которая владеет «генетическим языком». В молекулярной генетике широко используются термины, имеющие отношение к языку: «транскрипция», «трансляция» (перевод), «считывание», «редактирование», «осмысленные» и «бессмысленные последовательности». Таким образом, даже на самом фундаментальном уровне живое оказывается общением, текстом и «речью». В каждой клетке и в организме в целом постоянно происходят чтение, записывание, перезаписывание, создание новых текстов и постоянный бесконечный «разговор» на языке генетического кода макромолекул и их взаимодействий. Самый большой вызов, который стоит перед современной молекулярной биологией, — это необходимость понять организацию бесконечно сложной и меняющейся каждое мгновение сети взаимодействий макромолекул, обеспечивающей всю жизнедеятельность в клетке и в организме в целом. Возможно, биосемиотика способна внести существенный вклад в решение этой проблемы.
Хиральность — свойство молекулы не совмещаться в пространстве со своим зеркальным отражением.
от неживого к живому. И одной из таких проблем, недавно решенных блестящим образом, стала проблема абиогенного синтеза рибонуклеотидов, тех «кирпичиков», мономеров, из которых могли сложиться молекулы РНК (которые потом дали начало первым репликаторам). Составные части рибонуклеотида, азотистое основание и рибозу, можно синтезировать абиогенным путем. А вот соединить вместе рибозу с азотистым основанием никак не удавалось: два из четырех рибонуклеотидов получались (A и G), аденозин и гуанозин, а другие (C и U), цитидин и уридин нет. В конце 2000-х годов было сделано сразу несколько замечательных находок. Во-первых, догадались, что можно получить рибонуклеотид не из готовой рибозы и азотистого основания, а непосредственно из очень простых органических соединений, которые легко формируются в разных естественных обстановках. Авторы этого исследования догадались смешать сразу и простейшие углеводы, и простейшие азотистые соединения. Раньше
такие опыты всегда проводились по отдельности, потому что в таких условиях получается большая химическая комбинаторика, много лишних ненужных продуктов, из которых то, что нужно, получается в очень малом количестве и трудно отделить одно от другого. Но оказалось, что если добавить в смесь с самого начала еще и фосфорную кислоту, то, наоборот, комбинаторика резко снижается, и через ряд неожиданных промежуточных этапов получаются рибонуклеотиды, активированные, пригодные для синтеза РНК. Причем в этом химическом процессе все настолько изящно, что побочные продукты, получающиеся на ранних этапах процесса, потом оказываются нужными в качестве катализаторов для поздних этапов процесса, и добавлением фосфата там снимается сразу несколько химических проблем. Просто и красиво. Так что складывается впечатление, что химики не придумали способ, как можно синтезировать рибонуклеотиды, а угадали тот самый способ, который и использован природой.
postnauka.ru/video/10757
Дмитрий ВИБЕ доктор физико-математических наук, Институт астрономии РАН
С
торонники катастрофизма считали, что звезды образовались один раз, в результате какого-то события, которое более во Вселенной не повторялось. Согласно второй концепции, актуализму, процессы, которые происходили во Вселенной раньше, должны происходить в ней и сейчас. Соответственно, если раньше во Вселенной рождались звезды, они должны рождаться и в настоящую эпоху. Концепция актуализма победила сравнительно недавно. В 1950-е годы стало ясно, что у звезд ограниченное время жизни, они не могут существовать вечно. В них заканчиваются запасы термоядерного «топлива», и, соответственно, если мы сейчас наблюдаем молодые звезды, они должны были образоваться относительно недавно (по астрономическим масштабам времени). Важное открытие в этой области было сделано нашим соотечественником Виктором Амбарцумяном. Он обнаружил в Галактике распадающиеся звездные скопления, которые должны прекратить существование через несколько миллионов лет. Соответственно, если мы их видим сейчас, значит, они тоже родились относительно недавно, опять же по астрономическим меркам. С конца 1950-х годов изучение процессов звездообразования стало одной из основных астрономических тематик. Сейчас предполагается, что звезды образуются из вещества, которое заполняет пространство между ними. И это вполне логично — во Вселенной есть звезды, и есть межзвездное вещество, а больше нет ничего. Так что рождение звезды — это переход межзвездного газа в более плотное состояние. Межзвездное вещество в Галактике распределено очень неравномерно: есть места практически пустые, заполненные очень разреженным и горячим (миллионы градусов) газом, и есть так называемые межзвездные молекулярные облака. В них плотность газа по галактическим меркам достаточно высокая, и этот газ холодный, имеющий температуру, не превышающую нескольких десятков градусов Кельвина. Именно в молекулярных облаках находятся очень плотные сгустки, ядрышки, которые, как сейчас считается, являются будущими звездами, своеобразными «звездными эмбрионами». По каким причинам образуются эти ядра — до сих пор открытый вопрос. К этой проблеме есть два подхода. Один из них более старый, уходящий корнями в 1970-е годы XX века. Тогда считалось, что молекулярные облака — объекты очень долго живущие, поэтому и будущие звезды, протозвездные ядра, образуются в них в результате очень медленных процессов, управляемых магнитными полями, на протяжении десятков миллионов лет. До 1990-х годов эта модель считалась стандартной, но
EPA
Звезды — фундаментальнейший элемент нашей Вселенной. Поэтому неудивительно, что в астрономии именно звезды стали одним из первых объектов для изучения. Практически одновременно с началом изучения звезд высказывались различные предположения и о том, откуда звезды появились. Здесь, по аналогии с геологией, можно выделить две концепции: катастрофизм и актуализм.
Технология рождения звезд Почему они не рождаются поодиночке G Сколько времени нужно для созревания «звездных эмбрионов» G Почему до сих пор не изучены светила-«монстры» G
потом к слову «стандартная» добавились кавычки. Оказалось, что это представление противоречит целому ряду наблюдательных данных. В частности, не подтвердилось предположение о том, что молекулярные облака живут десятки миллионов лет. Были получены более точные оценки их возрастов, и оказалось, что они существуют всего несколько миллионов лет, не более того. Сейчас более популярна гравотурбулентная модель звездообразования, согласно которой молекулярные облака образуются в результате столкновения турбулентных течений межзвездного газа. В том месте, где это произошло, образуется уплотнение. Молекулярное облако продолжает падать внутрь самого себя и дробится на отдельные фрагментики, которые становятся гравитационно неустойчивыми. В результате сжатие, которое начинается с целого молекулярного облака, постепенно переходит на маленькие масштабы и в отдельных ядрышках приводит к образованию звезд. Поэтому, в частности, звезды не образуются поодиночке, они обязательно всегда формируются группами. Так или иначе, будь верна первая модель или вторая, начальный элемент процесса звездообразования — это так называемое дозвездное ядро. Когда какое-то конкретное ядро называют дозвездным, то тем самым подчеркивают, что внутри этого ядра никакого звездного объекта пока нет — мы имеем только очень холодный газовый сгусток, который сжимается под воздействием собственной тяжести. При сжатии газ разогревается, однако до определенного момента сгусток достаточно прозрачен, и избыточное тепло, которое выделяется при сжатии, уходит в окружающую среду в виде излучения. Поэтому температура сгустка не повышается. Это нехорошо для образования звезды, так как, чтобы она загорелась, вещество нужно разогреть
до температуры в миллионы градусов, только при этой температуре загораются термоядерные реакции, которые делают звезду звездой. Пока сгусток прозрачен, он сжимается при очень низкой температуре, которая может не превышать 10 градусов Кельвина, однако со временем плотность в сгустке повышается, и он становится менее прозрачным. В какой-то момент излучение запирается внутри сгустка, оно уже не способно выйти из него: сжатие продолжается, разогрев сгустка продолжается, а сбросить эту энергию, остыть он уже не может, и температура в его центральной части начинает постепенно повышаться. В тот момент, когда она достигает нескольких миллионов градусов, начинаются термоядерные реакции. Сначала горит дейтерий, как более легко воспламеняемый элемент, а потом загорается водород. Именно в этот момент протозвездный сгусток становится звездой. К сожалению, ни с точки зрения наблюдений, ни с точки зрения численного моделирования этот самый важный этап рождения звезды мы досконально исследовать пока не можем. Для численных расчетов требуются огромнейшие вычислительные мощности, связанные с тем, что образование звезды начинается с масштаба примерно в 1 парсек, и заканчивается размерами Солнца. То есть размер исследуемого объекта изменяется в миллионы раз, и это нужно описать одной и той же численной моделью, что сложно. Однако общие детали этого процесса нам сейчас ясны, по крайней мере для тех звезд, которые напоминают наше Солнце, и звезд меньшей массы. Если же говорить о звездах, массы которых превышают солнечную в десятки раз, то там пока, к сожалению, отсутствует даже общее понимание процесса. В случае с массивными звездами возникает дополнительная слож-
ность, связанная с тем, что они светят гораздо ярче, чем Солнце, и мощность их излучения настолько высока, что они этим излучением расталкивают окружающее вещество. Тем самым массивная протозвезда сама ограничивает свою массу. Численные расчеты показывают, что в результате такого сжатия не может образоваться звезда с массой больше десяти-двадцати масс Солнца. Между тем в нашей Галактике и в других системах наблюдаются звезды, массы которых превышают солнечную во многие десятки раз. Как образуются эти звезды, мы пока не понимаем. Есть несколько механизмов, которые объясняют их происхождение, но ни для одного из этих механизмов наблюдательного подтверждения пока не найдено. В настоящее время тематика образования массивных звезд очень популярна, и здесь есть определенные успехи, связанные с тем, что в космосе работают инфракрасные телескопы, позволившие взглянуть на вещество, из которого, как мы предполагаем, образуются массивные звезды. Это так называемые инфракрасные темные облака. До запуска инфракрасных телескопов они для наблюдения были недоступны, поскольку инфракрасный диапазон с Земли наблюдается очень плохо. Инфракрасные темные облака наблюдаются в больших количествах, их известны многие тысячи. Сейчас получены их индивидуальные и обзорные наблюдения. Постепенно накапливается большое количество информации об этих объектах, и, вероятно, недалек тот день, когда по этим наблюдениям будет впервые найдена массивная протозвезда, массивный протозвездный объект, изучение которого позволит понять, каким образом на свет появляются светила-«монстры».
postnauka.ru/video/10755
14
Анастасия КИНЧАРОВА
Гарвард и Принстон диктуют условия
кандидат социологических наук, научный сотрудник факультета политических наук и социологии Европейского университета в СанктПетербурге
Университетские рейтинги нельзя отменить, но нужно пересмотреть принципы их формирования
В последние десять лет построение и использование рейтингов университетов стало глобальным трендом. Эта «мода» затронула и российскую систему образования, а для некоторых вузов повлекла достаточно неприятные последствия.
РИА Новости
Г
отовый рейтинг устроен просто: это упорядоченный список университетов, обычно перечисленных от наиболее к наименее успешным. Место конкретного университета в рейтинге определяется интегральным показателем (индексом), который вычисляется на основе значений нескольких непосредственно измеряемых характеристик университета. Сейчас самыми влиятельными считаются три мировых рейтинга: Академический рейтинг мировых университетов, который часто называют Шанхайским рейтингом, Рейтинг мировых университетов QS и Рейтинг мировых университетов «Times Higher Education». Все три рейтинга ежегодные, первый начал публиковаться в 2003 году, второй в 2004-м, третий в 2010-м. Чтобы показать, из чего складывается рейтинг, возьмем индикаторы и схему их агрегации для самого раннего — Шанхайского рейтинга: • выпускники университета, получившие Нобелевскую премию или медаль Филдса (вес 10%); • сотрудники университета, получившие Нобелевскую премию или медаль Филдса (вес 20%); • высоко цитируемые исследователи в 21 широкой дисциплинарной области (вес 20%); • статьи, опубликованные в журналах Nature и Science (вес 20%); • работы, проиндексированные Расширенным индексом научного цитирования и Индексом цитирования в социальных науках Web of Sceince (вес 20%); • академическая продуктивность университета в пересчете на одного человека (вес 10%). Расчет индекса осуществляется простым сложением взвешенных значений отдельных показателей. Как видно, конструкция одного из наиболее известных и влиятельных мировых рейтингов университетов весьма проста. То же в полной мере относится и к остальным двум из «большой тройки». Первые рейтинги университетов (точнее, рейтинги колледжей с бакалаврскими программами) появились в США в начале 1980-х гг., а в Великобритании в начале 1990-х. Их появление пришлось на период масштабных неолиберальных реформ государственного сектора («тэтчеризм» и «рейганизм»), которые коснулись и образования. Основные элементы этих реформ и фоновые факторы, которые сопровождали их проведение, были таковы: — усиление государственного контроля за образованием; — требование к университетам обеспечить определенный уровень качества образования и других видов деятельности, а также способность быть в состоянии доказать качество своей работы;
— стремление сделать работу университетов более прозрачной и подотчетной государству и другим заинтересованным сторонам: потенциальным и нынешним студентам, грантодателям и т.д. — сокращение государственного финансирования вузов, стремление государства оптимизировать его — перераспределить средства в пользу более перспективных вузов, заставить вузы повышать свою экономическую эффективность; — массовое высшее образование; — восприятие высшего образования как услуги, оказываемой потребителям-студентам, и, соответственно, рост конкуренции между университетами на национальном, региональном, международном уровнях, в которой вузы используют рейтинги для саморекламы; — интернационализация высшего образования и потребность иностранных студентов, работодателей, представителей академии в информации о положении университетов в международном масштабе. Появление рейтингов университетов вызвало волну критики, в которой можно выделить два направления — идеологическое и методологическое. Первое — это дискуссии о том, следует ли вообще составлять рейтинги и пользоваться их результатами, какое понимание образования они отражают и насколько желательны или опасны социальные последствия, к которым их использование может привести. Второе связано с оценкой качества индикаторов
по отдельности и их комбинаций, сбора данных и методов агрегации отдельных показателей в единый индекс. Примечательно, что работ, посвященных методологической критике рейтингов, в десятки раз больше, чем идеологической, что, видимо, отражает примирение ученых и чиновников от образования с фактом, что рейтинги вошли в их жизнь всерьез и надолго (или даже энтузиазм по этому поводу). Между тем, с точки зрения критиков, рейтинги вовсе не являются безобидной вещью. Критики указывают, что рейтинги означают значительно большую, чем раньше, степень контроля над вузом извне и значительно меньшую степень свободы в принятии решений. Кроме того, они унифицируют высшую школу и форматируют ее по одному образцу, который списан с «ведущих мировых университетов» — в основном американских, таких как Гарвард и Принстон. С методологией тоже не все гладко. Основные моменты методологической критики существующих рейтингов таковы: — Отсутствие среди измеряемых показателей важных характеристик университета, например, отражающих качество процесса обучения, и абсолютное преобладание характеристик, связанных с исследованиями (как, например, в Шанхайском рейтинге). — Примитивные и некорректные схемы объединения измеряемых показателей в интегральный индекс: обычно складываются взвешенные
значения показателей, а это, по данным статистического моделирования, малопригодный для получения надежных результатов метод. — Низкое качество собираемых данных (опросов экспертов, баз публикаций и цитирования, сведений, предоставляемых университетами), связанное как с неумышленными ошибками, так и с умышленными манипуляциями. Исследования показывают, что список эффектов, производимых рейтингами, весьма обширен, однако однозначно позитивным из них можно назвать только один: повысилось качество информации, которую собирают университеты о себе и своей работе. Часть эффектов негативна и для университетов, успешных в рейтингах, и для неуспешных. К ним относятся изменения в управлении и финансовой политике университета: (1) выбивание финансирования и перераспределение ресурсов в пользу факультетов, которые могут принести «баллы» для рейтинга за счет тех, которые не могут; (2) манипулирование результатами; (3) изменение понимания качества работы университета — теперь оно «привязано» к показателям рейтинга; (4) слияние университетов и перестройка внутренней структуры университета для концентрации ресурсов, которая упрощает повышение позиции в рейтинге, но обычно усложняет управление. Часть эффектов позитивна для университетов, которые в рейтинге благополучны, и негативна — для неблагополучных. К ним относятся (1) государственная политика и государственное финансирование, которое обычно увеличивается для успешных и сокращается для не столь успешных; (2) рыночное поведение университета: политика взимания платы за обучение, формирование и продвижение бренда; (3) моральное состояние сотрудников (4) перспективы академического сотрудничества университета с другими университетами; (5) выбор абитуриентов и качество студентов. Последняя группа эффектов приводит к большему, чем раньше, неравенству университетов по всем основным показателям — по финансированию, по уровню исследований, по качеству студентов и т.д. От характеристик конкретного рейтинга сильно зависит место университета в нем. Поэтому среди ученых в основном представлены две позиции: одни считают, что рейтинги можно использовать ограниченно, с учетом их специфики и желательно после серьезного пересмотра и усовершенствования их методологии. Есть и те, кто считает, что от них следует отказаться вовсе. Поэтому тем, кто пользуется данными рейтингов, необходимо как минимум учитывать их методику и цели, поставленные разработчиками, а разработчикам — если уж они взялись за эту задачу — крайне тщательно продумывать цели и методологию их расчета.
postnauka.ru/faq/11985