Журнал "Кораблик" № 13 by Pafnuty_abbey

Великая тайна спасения Марина Улыбышева..........................4 Пасха в Иерусалиме Инокиня Наталья............................... 7 Праздник Воскресения Христова ...................................... 11 Житие Марии Египетской Алина Сергейчук........................12 Киев - матерь городов русских Татьяна Квашнина...............17 Накануне битвы Т. Воронин.............................................. 20 Можно ли родиться художником? Ирина Ненарокомова....... 24 Елена-Робинзон Э. Гранстрем.......................................... 28 Солнце никогда не застаёт их в постели Галина Крупина....... 32 Московское Л. Зуров....................................................... 36

„Кораблик.“ Детский журнал Рождества Богородицы СвятоПафнутьева Боровского монастыря Главный редактор: игумен Серафим (Савостьянов) Зам. главного редактора: Ирина Есинская Верстка и макет: послушник Александр Костырев, послушник Виталий Мочалов Учредитель: Местная православная религиозная организацияучреждение Рождества Пресвятой Богородицы Свято-Пафнутьев Боровский мужской монастырь Калужской епархии Русской Православной Церкви (Московского Патриархата)

Тираж: 1000 экз. Периодичность выхода: раз в два месяца. Свидетельство о регистрации средств массовой информации в Федеральной службе по надзору за соблюдением законодательства в сфере массовых коммуникаций и охране культурного наследия ПИ № ФС77-33785. Адрес редакции: 249010, Калужская обл., г. Боровск, ул. Дмитрова, д. 1, Свято-Пафнутьев Боровский монастырь. Отпечатано в ООО "Поли-оф" г. Обнинск, ул. Шацкого, д. 1. Зак. №

1 стр. обложки: Фрагмент иконы „Введение во храм Пресвятой Богородицы.“ XIV в., Хиландар. 2 стр. обложки: Крестный ход на Светлой Седмице в Свято-Пафнутьевом монастыре

вершилась великая тайна спасения человека: Христос воскрес! …Трудно представить себе, что должны были чувствовать у Гроба Господня те, кто пошёл за Христом. Ещё несколько дней назад Он восседал вместе с ними за праздничным столом, смотрел на каждого с любовью и обещал каждому из них спасение, Царство Небесное, где нет ни печали, ни болезни… Они верили Ему, что Он — Бог, что Он — всемогущ. А теперь вот Он Сам лежит бездыханный, завёрнутый в погребальные пелены… Неужели всё кончено? И все надежды — обман? Один из учеников Иисуса, Иосиф Аримафейский, с позволения Понтия Пилата снял безжизненное Тело Спасителя с Креста и совершил погребение Его в своём гробу. По иудейским обычаям гроб представлял из себя пещеру, выдолбленную в скале. Тело Усопшего обвили пеленами и положили на холодную каменную плиту. Вход в пещеру закрыли большим камнем, чтобы дикие звери не потревожили захоронение. Погребение было совершено в спешке. Ведь заканчивалась пятница, а по иудейским обычаям в субботу нельзя было делать никаких дел. Благочестивые жёны, ученицы Христа, очень переживали, что не было совершено над телом покойного всё, что требовалось. Поэтому рано утром, после субботы, купив благовонные масла и ароматы, они поспешили ко гробу, чтобы исполнить всё, как надлежало. Печален и скорбен был их путь. Они не знали, кто поможет отвалить им от входа огромный камень. На это требова-

лась мужская сила. Быть может, смилуется и поможет стража, выставленная первосвященниками у гроба? Но далее произошло нечто неожиданное. Откроем Евангелие. „По прошествии же субботы, на рассвете первого дня недели, пришли Мария Магдалина и другая Мария посмотреть гроб. И вот сделалось великое землетрясение, ибо Ангел Господень, сошедший с небес, приступив, отвалил камень от двери гроба и сидел на нем; вид его был, как молния, и одежда его бела, как снег; устрашившись его, стерегущие пришли в трепет и стали, как мертвые. Ангел же, обратив речь к женщинам, сказал: не бойтесь, ибо знаю, что вы ищите Иисуса распятого; Его нет здесь. — Он воскрес, как сказал. Подойдите, посмотрите место, где лежал Господь, и пойдите скорее, скажите ученикам Его, что Он воскрес из мертвых“. Войдя в пещеру гроба Господня, удивлённые жёны увидели, что гробница пуста. Только лежали там пелены, в которые было завёрнуто Тело, да плат, который был на Его голове. Христос воскрес из мёртвых! Только тут до конца во всей глубине поняли они слова, сказанные когда-то Спасителем: „Как Иона был во чреве кита три дня и три ночи, так и Сын Человеческий будет в сердце земли три дня и три ночи“. Они вспомнили и другие слова, говорящие о воскресении через три дня, те слова, которые раньше им казались туманными и непонятными. Они шли скорбеть и плакать, но их печаль претворилась в радость: их любимый Учитель воскрес! Тут же побежали они возвестить эту радость апостолам. А стражники, чуть

придя в себя от испуга, пошли сообщить первосвященникам о всём бывшем. Этим же вечером собрались ближайшие ученики в доме и обсуждали произошедшее. Нет, они не сомневались, что жёны говорят правду, но как трудно это понять, осмыслить, как это всё невероятно. Двери дома были наглухо заперты, так как они опасались иудеев. Неожиданно, беспрепятственно проникнув сквозь запертые двери, вошёл сам Иисус и, встав посреди них, сказал: „Мир вам!“ ещё не единожды являлся им Господь, разговаривал с ними. Он не был мёртв. И Он не был призраком. Спаситель вкушал с ними рыбу и мёд за одним столом. И была это радость великая для всех. Только апостола Фомы не было среди них. Когда же ему рассказали об этом, он сказал: „Этого не может быть! Не поверю, пока не увижу на руках Его ран от гвоздей и не прикоснусь к Его ране на груди от копья сотника“. И вот однажды ученики опять собрались все вместе в доме. На этот раз с ними был и Фома. Фома был преданным учеником Спасителя и признавал Его великим Учителем и Праведником. Он открытым сердцем принимал в свою душу слова Христа и следовал всем Его заповедям. Но его вера имела один небольшой изъян. Было нечто, во что он не верил. Он не верил, что Иисус, имеющий человеческую плоть, может после смерти воскреснуть. Ведь это противоречило всем земным законам! А чудеса бывают только в сказках. То есть Фома не верил в чудо Воскресения! Казалось бы — малость, если есть всё остальное. Нет, не малость! Ведь неверовавший в Христово Воскресение по сути не признавал Христа Богом. Ведь если Христос не воскрес после смерти, то Он — „обычный человек“. Вот что означала такая „малость“. Но чудо произошло на его глазах. Снова заглянем в Евангелие: „Пришёл Иисус, когда двери были за-

перты, стал посреди них и сказал: мир вам! Потом говорит Фоме: подай перст твой сюда и посмотри руки Мои; подай руку твою и вложи в ребра Мои; и не будь неверующим, но верующим. Фома же сказал Ему в ответ: Господь мой и Бог мой! Иисус говорит ему: ты поверил, потому что увидел Меня; блаженны невидевшие и уверовавшие“. Господь вошёл и сразу обратился к Фоме, отвечая на его недоумение, хотя Фома высказывал его только апостолам. Он дал возможность маловеру увидеть раны Свои и прикоснуться к ним, после чего Фома тут же признал Его не просто Праведником, а истинным Богом. О чём и свидетельствуют слова — „Господь мой и Бог мой!“ Таким образом, он уверовал в чудо Воскресения и стал, как мы знаем, одним из самых ревностных и неутомимых апостолов. Он основал христианские Церкви в Палестине, Месопотамии, Парфии, Эфиопии и Индии. Но очень знаменательны слова Христа: „Блаженны невидевшие и уверовавшие“. Эти слова сказаны нам. Мы, в отличие от Фомы, сейчас не имеем возможности увидеть наяву Воскресшего Христа и прикоснуться к его ранам. До времени Своего второго пришествия Он пребывает среди нас невидимым образом. То есть нам не могут быть представлены такие неопровержимые чудесные доказательства веры. Может быть, без доказательств нам нельзя и поверить? Нет, дорогие мои! Истинная вера в доказательствах не нуждается. И знаете почему? Потому что вера есть сила Божия, всё просвещающая, всё созидающая и всё обновляющая. А неверие есть „немощь плотского разума“. Вера — это дар, который подаёт нам Сам Господь, если наша душа жаждет правды. Вера изгоняет сомнения и колебания. Спросите истинно верующего человека, и он скажет вам, что ему не нужны ни чудеса, ни доказательства существования Бога. Он просто знает, что Бог есть! Как-то Господь сказал, что чудес и

знамений ищут люди лукавые. Разве мало чудес явил Спаситель в Своей земной жизни? Почему же уверовали не все? Потому что такие люди всё равно найдут уловку, как не поверить самому очевидному чуду. Мы же не будем таковыми! Будем просить Бога, чтобы послал Он нам Свою просвещающую силу — веру, которая просветит наш немощный человеческий разум, чтобы вслед за апостолом Фомой мы, невидевшие, но уверовавшие, могли смело сказать: „Господь и Бог мой!“ Чтобы мы были уверены, что Христос воскрес! Христос воскрес! И открыл нам путь в потерянное после грехопадения наше Небесное Отечество. Он победил смерть, восстановил повреждённую после грехопадения человеческую природу, разрушил адовы оковы диавольской власти над человеком. Мы, измученные земными страданиями и страхами, болезнями и бедами, заблудшие и заблудившиеся, теперь имеем возможность вернуться к своему Небесному Отцу, который любит нас

безгранично. Христос, воскреснув, открыл двери темницы, где мы (после грехопадения Адама) были пленниками лукавого. И теперь только от нас зависит: выйти из этой темницы и устремиться за Христом, стать настоящими христианами или остаться в темном рабстве греха, где и в земной жизни, и после неё нас ждут только тоска и отчаяние, ненависть и злоба противящихся Богу. Христос воскрес! Такое приветствие и радостный перезвон колоколов раздаётся в пасхальные дни во всех православных храмах, несётся по всей земле, звучит серебряными ангельскими голосами в небе. Свершилась Великая Тайна спасения человека. Каждому из нас дан дар вечной жизни. Теперь только от нас зависит, захотим ли мы принять этот великий дар. Марина Улыбышева

ачинается Страстная седмица, чувства приготовляются к Спасителевым страданиям и долгожданному Воскресению. Как всегда на Страстной много дел (печь куличи, яички красить, уборка к Пасхе), и служба вся на нас, я — старший регент в Миссии. Старались петь в Горнем монастыре от души, как умели. Многие песнопения для нас новые, спеваться некогда, бывает, и нот не окажется. По слуху пели и „Разбойника“, и почему-то Господь скрывал наши немощи и украшал, казалось, что поёт целый хор. В Страстную Среду открывается камень бичевания в храме Воскресения (к нему был привязан Спаситель, когда Его избивали и насмехались над Ним). Это такой отдельный придел. Камень обычно закрыт стеклом, а в эти дни открывается. Сюда идут все непрерывной вереницей. Люди прикладывают ухо к камню и слушают. Многие слышат шум и стук. Прямо меняются в лицах и начинают кричать (и по-гречески, и по-румынски, каждый на своем языке — мол, слышу, слышу — тук! тук! тук! — из глубины камня. Это ведут 2000 лет назад по узким улицам Иерусалима Господа на пропятие). Кто-то слышит отчётливо этот стук, а кто-то долго вслушивается и не может услышать, но вот в глубине тихо раздаётся: тук! тук! — и человек радостно поднимает голову — услышал. Еще камень обвязывают ленточками, и потом этими лентами лечатся и исцеляются, везут за многие версты домой к родным.

соседних крышах домов, благо, что почти все восточные дома имеют плоскую крышу. На помосте Патриарх читает слова Господа, обращенные к ученикам, а вокруг восседают 12 священниковапостолов, и каждый читает евангельские слова того апостола, которого он символизирует. Кто-то и Иуда, но обычно скрывают — кто. Уж очень горек тому батюшке доставшийся жребий. Кончается этот чин тем, что Господь с Петром, Иаковом и Иоанном выходит молиться в Гефсиманский сад и просит побдеть учеников вместе с Ним. Так на Страстном Евангелии кончается чин омовения ног. Это необыкновенная служба повторяет в точности Евангельские события накануне страданий Господа. Сюда включены и последние беседы Господа с учениками. Так, например, они просят сесть одесную Его во Царствии Небесном, и Господь

Чистый Четверг мы после утренней службы спешим на чин омовения ног к храму Воскресения. В этот раз я оказалась близко к помосту, устроенному на площади перед храмом, на котором, как на сцене, совершается чин омовения ног. Высоко по стене храма на небольшом балконе батюшка читает Евангелие, оно раздается в усилители по всей площади, запруженной многочисленной толпой. Народ смотрит и слушает и на всех

объясняет, что это во власти лишь Отца Его Небесного, а что крещением Его они креститься будут и чашу Его испиют. Это удивительное повторение Евангельских событий касается даже времени совершения службы. Следующий день — Страстная Пятница. Мы, отслужив в Горнем монастыре Царские Часы, поспешили к Претории. Пока мы шли узкими улочками старого города, вспомнили — ведь у нас разница с тем временем в 6 часов. Вот мы спешим часов в семь к Преторию. Это значит после 1-го часа. Да, действительно, в это время Спаситель после мучительной ночи побоев, насмешек и бесчеловечного судилища, просидев на сыром камне всю ночь, выводится в багрянице к разъяренной толпе иудеев. Они вопят: „Распни Его!“. Часов в 8 начнется крестный ход. Да, так и есть: в третьем часу Господь совершал свой последний земной Крестный путь, и падал, и снова вставал. Встретил Матерь Свою и Симона, донесшего Его крест. Приходим мы ко храму Воскресения на Голгофу около 9 часов. В три часа Господа распяли — крест не-

сут на Голгофу. С 12 до 3 часов (то есть с 6 до 9) тьма была по всей земле, и в девятом часу Господь предал дух в руцы Божии. Мы успели прийти, когда в Претории в небольшом подвальном храме шла Литургия. Мы спустились в пещеру, где сидел на голых камнях Господь, закованный и измученный, спускались еще ниже, где сидел Варрава и где в большой пещере за каменное кольцо был привязан Господь. Какое кольцо — неизвестно, поэтому каждое колечко надо потрогать и у каждого помолиться. Самый долгожданный крестный ход — в Страстную Пятницу. Мы шли тем же путём, каким прошёл Господь. Каждый в руках держит свечу и маленький крест. За хоругвями, монашествующими и священством Владыка несёт большой крест, который все поддерживают и стараются коснуться. На каждом месте, где Спаситель падал, остановка и лития. Перед входом в храм Воскресения особенно долго молились. Здесь кончался город Иерусалим и были раньше врата. Господа вывели и распяли за городом на горе Голгофе.

Господь помог мне вместе с толпой паломников подняться на Голгофу и приложиться ко Кресту Спасителя. Этот день особенно переживается, постоянно помнишь, что Господь страдает и умирает на Кресте. Вечером в пятницу чин погребения. Празднуется он в эту ночь только на Гробе Господнем (и больше ни в одной церкви Иерусалима) в воспоминание священных событий, здесь происшедших, на этом самом месте, в это самое время. Опять Господь помог всё хорошо увидеть и удобно встать на Голгофе, так что сверху я хорошо видела камень миропомазания. Плащаницу несут так, как действительно несли хладное тело Спасителя, — за края. Плащаница вышитая, а на ней множество лепестков роз, символизирующих миро. Все эти необыкновенные службы сопровождаются Евангельскими текстами. Потом плащаницу с камня помазания четыре архиерея крестным ходом обносят вокруг Кувуклии три раза и уносят внутрь Гроба — „во Гробе нове закрыв, положи…“ Мы же, все батюшки и матушки, едем в Горний монастырь и ночью совершаем чин погребения там. Утром в Великую Субботу после Литургии мы спешим в храм Воскресения.

О! Этого дня мы ждали весь год! Благодатный огонь! Кто как мог устроился ближе к Кувуклии. Опять Господь помогал, и я стояла близко к Кувуклии, недалеко от самого входа в нее. Пришли мы часов в 8, а ждать надо до 12. Но эти часы пролетели незаметно. В тесной толпе в руке тают свечи, не стоишь, а почти висишь: кругом люди, но все чувства у Кувуклии: „Господи, пошли нам Твою Божественную благодать!“ Незадолго до выхода Патриарха раздались возгласы и, можно сказать, въехала (сидя на плечах друг друга) арабская молодежь. Впереди шли два арабских батюшки. Рассказывают, что однажды не впустили арабов и не позволили им кричать и петь около Кувуклии — и почти до вечера ждали Благодатного огня. Потом их впустили, и они прошли, скача и читая свои молитвы — и только тогда сошел Благодатный огонь. Вот так: Господь приемлет молитвы всех людей, и такие молитвы тоже угодны. Многие, как и в прошлом году, забрались на Кувуклию, хлопали там в ладоши и скандировали, повторяя слова молитв. Одна арабская матушка перевела их так: „Мы пришли к себе домой. Мы просим Матерь Божию и святого великомученика Георгия по-

молиться с нами, чтобы Господь нам послал Благодатный огонь.“ Их радостные молитвы продолжались около получаса, и вот знак: тише, идет Патриарх. Везде потушили лампады и свечи. Нигде в храме не увидишь огонька. Раздается знакомый звон большого колокола. Огромной, во всю дверь, восковой печатью запечатана Кувуклия. Перед этим её хорошо проверила полиция. Патриарх крестным ходом трижды обходит Кувуклию, потом разоблачается и с пучками свечей входит внутрь. Что тут говорить, как молиться, как просить Господа о ниспослании благодати? Мы всегда просим для себя благодати, потому что без неё мы не можем жить и верить, но сейчас мы просим иначе: сейчас Божественная благодать нам зримо явится. И если явится — это значит ещё один год на земле царствует Православная Церковь, а если нет… У окошек Кувуклии все в ожидании. Сотни рук тянут вверх свечи, сотни глаз с мольбой обращены к Кувуклии. Раздался слабый крик, его едва подхватили, и опять тихо. Мы все молимся и ждем — вот сейчас, сейчас-сейчас. „Господи, пошли благодать! — и главное, прощение, — помилуй, прости…“ Вдруг все ясно увидели яркую вспышку — молнию над Кувуклией, которая разлилась свечением. Это секунды! Громкий крик многих! Ребятам у окошек еще не видно, что у Патриарха зажглись свечи, они делают знак: тихо — но вот новая волна голосов — появляется Благодатный огонь, радость на лицах, люди кричат, друг друга обнимают, передают друг другу Благодатный огонь. Интересно, что еврейская полиция (а её здесь очень много) подобно древним иудеям, когда ещё до получения

Благодатного огня пела и ликовала арабская молодежь у Кувуклии, собралась в кучу, и, растерянная и неприязненная, стояла и переглядывалась. Полицейским видно и ясно, что Бог приходит на землю, они, подобно древним законникам, видят истину, но не хотят, не могут, не желают её принять. И похожи на людей, которые смотрят и не верят своим глазам, переглядываются, но на лицах собратьев находят ту же растерянность и неприязнь. Это живая картина, переносящая нас в древность, когда так же смотрели на Христа, исцелявшего и творившего чудеса, и не хотели верить своим глазам. Благодатный огонь разлился по всему огромному храму. Благодатная река потекла к выходу и вылилась на улицы старого города. Здесь нас встретил радостный детский музыкальный парад. В эту ночь мы уже встречали Пасху Господню. Утром так звонко пели птички, будто и они чувствовали великую радость. Интересно, что на Страстной Седмице шёл дождь — чего, говорят, никогда не было в это время в Иерусалиме, а на Пасху светило солнце. В первый день Пасхи в храме Воскресения читали 12 Евангелий на 12 языках в разных частях храма — это тоже необыкновенная и радостная служба. Потом греческие Владыки благословляли народ. Слава Богу, что Он даровал всё это видеть и вам немного рассказать. Инокиня Наталья

сознании Православной Церкви событие Воскресения Христова есть один сплошной восторг, одна непрерывная радость. Ни одного праздника она не празднует так необычайно светло и торжественно, как праздник Светлого Христова Воскресения. Поэтому и само Пасхальное богослужение у нас единственное и неповторимое. Оно есть одно сплошное ликование. Если бы мы стали приводить удивительные песнопения этой необычайной по своему содержанию церковной службы, то нам пришлось бы просто переписать её целиком, потому что трудно решить, какому из песнопений отдать предпочтение, так они все хороши и выразительны. Великое спасибо преподобному Иоанну Дамаскину и другим гимнографам, потрудившимся в их составлении. Вся эта служба — сплошной непрерывный, неумолкающий, торжественный гимн светлому Христову Воскресению. Победа жизни над смертью, примирение Бога с человеком и человека с Богом… В светлую Пасхальную ночь небо и земля сливаются вместе, ангелы и люди соприкасаются, и всякая преграда между ними исчезает. Видимым внешним знаком этого является то, что в течение всей пасхальной недели во всех православных храмах Царские врата остаются день и ночь открытыми в знак упразднения преграды между небом и землей. В своеобразном восприятии и праздновании Светлого Христова Воскресения обнаруживается с особенной ясностью и силой дух восточного христианства, с особенной наглядностью проявляющийся в русском Православии.

Для православного сознания Пасха есть время, когда открывается небесный мир. В эту ночь и в эти дни православное сознание отрывается от земли и русский православный человек живет в небесном мире, с Богом, с ангелами, со святыми, с умершими родными и друзьями. Переживанием этого чувства полна его душа, а внешним его проявлением является в пасхальные дни желание посетить кладбища и родные, дорогие могилы. Светлый праздник Христова Воскресения есть прорыв в вечность, в небесный мир, который, в свою очередь, спускается к нам на землю. Всё перемешивается: люди и ангелы, живые и умершие — все живут одной общей жизнью, общим ликованием, общим восторгом. киевских пещерах, по тамошнему преданию, был такой случай: в первый день Пасхи, в Пасхальную ночь, на утрени, один из участвовавших в служении иеромонахов зашел покадить мощи почивающих в пещерах подвижников. Войдя, он громко воскликнул: „Отцы и братие! Христос Воскресе!“ И вдруг в ответ на пасхальное приветствие по всем пещерам пронеслось ответное, громовое восклицание: „Воистину Воскресе!“ Живые и мёртвые слились в одном радостном восприятии великого торжества Христова Воскресения. Вот это уничтожение преграды между небом и землею, слияние в одном радостном чувстве живых и мёртвых, начало на земле бесконечного Царства Небесного — отличительная черта нашего православного, и в частности — нашего русского восприятия праздника светлого Христова Воскресения. В этот день православный человек всецело сливается с вечной жизнью Царства Небесного.

Из книги "Праздников Праздник" М., 1990

отрясённый рассказом подвижницы Зосима спросил: „Скажи мне, госпожа, сколько лет провела ты в пустыне?“ — Я думаю, что с тех пор, как я перешла Иордан, прошло сорок семь лет, — ответила старица. — Но что же ты ела всё это время? — изумился монах. — Те караваи, которые я принесла из Иерусалима, я вкушала по маленькому кусочку, и мне хватило их на несколько лет. Когда они закончились, я стала питаться травами и кореньями, растущими кое-где в пустыне. — Но как, — недоумевал старец, — как ты жила тут совсем одна? Неужели тебя не смущали греховные помыслы и желания, не нападали бесы? — Ах, отче… — горестно вздохнула подвижница. — Я боюсь даже вспоминать о тех страданиях, которые перенесла в первые годы своей отшельнической жизни. Я опасаюсь, что если я заговорю об этом, терзавшие меня лютые помыслы вновь вернутся и нападут на мою душу. — Не страшись и не скрывай от меня ничего, — проговорил Зосима, — я хочу знать все подробности твоей жизни, потому что она очень поучительна. Пустынница низко склонила голову и, как бы превозмогая себя, тихо заговорила: — Поверь мне, отец Зосима, что первые семнадцать лет, которые я провела в этих безлюдных местах, я невыразимо страдала. Мои безумные страсти нападали на меня, как дикие звери. Я ела сухой хлеб и горькие травы, а мне мучительно хотелось мяса и рыбы, ведь я привыкла к ним в Египте. Перед моими глазами вставали картины буйного веселья; я хотела выпить вина, которое очень любила… Когда я молилась, мне на ум вдруг начинали приходить непристойные песни — в Александрии я пела их каждый день… А что сказать о тоске и невыразимой тяжести, давившей по временам на мою душу? Казалось, мне нет спасения, наваждение никогда не кончится… Но я представляла, что Сама Богородица, Которой я обещала исправиться, смотрит на меня… Я со слезами молилась Ей, просила отогнать от меня искушение, очистить грешное сердце.

Упав ниц, я, не переставая, молилась по многу часов; представляла, как Царица Небесная судит меня за нечистоту и неверность данному обету. Наконец в душе моей прояснялось и на сердце водворялось спокойствие, как бы некий чистый свет разливался вокруг… Так я прожила семнадцать лет, почти постоянно сражаясь с греховными страстями, которые когда-то сама поселила в своей душе. Пречистая Владычица помогала мне, давала силы, чтобы перенести тяжёлую борьбу. Семнадцать лет я предавалась в Александрии порочной жизни и столько же сражалась с грехом в пустыне. А потом Господь помиловал меня, и в сердце моё сошёл покой. Теперь, по милости Божьей, я не чувствую голода и жажды, не мёрзну ветреными ночами и не страдаю от полуденного зноя. А главное — страсти отступили и больше не терзают мои грешные тело и душу. Я нахожу себе пищу в надежде на спасение… Как сказано в Священном Писании: „Не хлебом единым будет жив человек“. — Скажи мне, — задумчиво проговорил Зосима, — откуда ты знаешь слова

святого Евангелия? Ведь ты говорила, что раньше никогда не думала о спасении души, а в пустыне книг нет… — Да, отче, — ответила подвижница. — Более того: я не умею читать и писать и никогда не слушала чтения Библии. Но слово Божие проникает везде и достигает даже до меня, неизвестной миру… Господь Сам вразумляет Своих рабов. — Благословен Бог, — в восхищении воскликнул старец, — Который творит дела дивные и великие! Слава Тебе, Боже, что Ты показал мне, как Ты милуешь и награждаешь служащих Тебе! — Заклинаю тебя Господом, — строго посмотрела на монаха пустынница, — никому не рассказывай обо мне, пока я жива. Через год, если Бог даст, ты снова увидишь меня. Великим постом не переходи Иордана, как это принято в вашем монастыре, но оставайся в обители. Зосима с немым изумлением взглянул на подвижницу. „Она знает и о порядках, заведённых в нашем монастыре!“ — подумал он. А старица продолжала свою речь: — Впрочем, если ты и захочешь, не сможешь в этот раз пойти в пустыню… — предсказала она. — В Великий Четверг, в день, когда Спаситель установил Таинство Причастия, возьми Святые Тайны — Тело и Кровь Христовы, и иди к деревне, стоящей на берегу реки. Я приду туда, и ты приобщишь меня Святыни. Ведь все те годы, что я провела здесь, я не причащалась… Теперь я стремлюсь к этому всей душой. Не отринь моей мольбы, прошу тебя… — Конечно, госпожа, я исполню всё, как ты повелишь! — быстро проговорил Зосима. — Благодарю тебя… А Иоанну, игумену обители, в которой ты живёшь, скажи: „Смотри за собой и за своей братией. Вам надо во многом исправиться“. Впрочем, сделай это не сейчас, а когда тебе укажет Господь. И ещё, отче, прошу тебя: молись обо мне, окаянной! — И ты поминай меня в своих святых молитвах, угодница Божия! — со слезами на глазах проговорил старец. После этих слов отшельница поклонилась Зосиме и пошла в глубь пустыни. „Слава Тебе, Боже, что Ты показал мне подвижницу, перед которой все мои

труды кажутся детскими играми!“ — с душевным трепетом молился старец, возвращаясь в свой монастырь. Он выполнил просьбу пустынницы и никому не сказал о ней ни слова. „Как же нескоро я снова увижу её святой лик, — грустно думал Зосима. — Год — это так долго!“ Он хотел бы всегда следовать за отшельницей, учась от неё вере и самоотвержению, стремлению к Богу и молитве, смирению и покаянию. Но это было невозможно. аступил Великий пост. Обитатели иорданского монастыря стали готовиться уйти в пустыню. Но Зосима, как и предсказала подвижница, не смог покинуть обитель. Он тяжело заболел. К середине Святой четыредесятницы старец поправился, но, помня слова пустынницы, не стал выходить из монастыря. Настала Страстная Седмица. В Великий Четверг отец Зосима отслужил Божественную Литургию вместе с возвратившимися из пустыни монахами, а затем, благоговейно положив в небольшую чашу частицу Святых Даров, отправился к Иордану. Старец взял с собой и немного еды: вымоченной в воде пшеницы и сушёных смокв. Вечерело. Солнце уже спустилось за горизонт, и только багряные отблески, лежавшие на стремительно темнеющем небе, напоминали о прошедшем дне. Пустынница не приходила. „А может быть, я опоздал? — тревожно думал Зосима. — Вдруг она пришла сюда раньше меня, подождала немного и вернулась в пустыню, решив, что я забыл о её просьбе? Наверное, я недостоин видеть святой лик великой подвижницы, поэтому Господь и не даёт мне этого счастья…“ Над пустыней взошла огромная, почти круглая луна. Одна за другой стали загораться крупные южные звёзды. В ночной тишине казалось, что пустыня светится изнутри неярким, таинственным сиянием. „Господи, — из глубины души молился старец, — прошу тебя, дай мне узреть Твою угодницу! Теперь я понял, как я слаб и грешен; вижу, что не сделал и сотой доли того, что сотворили избранные рабы Твои! Не дай же мне уйти отсюда неуспокоенным, скорбящим под бременем грехов моих!“ Зосима посмотрел на реку, и горькая

мысль пронзила его душу. „Как же пустынница переправится через Иордан? — подумал монах. — Ведь сейчас — поздний вечер, и на реке нет никого, кто перевёз бы её!“ Вдруг на противоположном берегу, у самой воды, Зосима увидел высокую худую человеческую фигуру. „Это она!“ — с замиранием сердца подумал старец. А пустынница, озаряемая ночным светилом, перекрестила реку и, не колеблясь ни минуты, пошла по лунной дорожке, как по прочному мосту. „Господи, дивны дела Твои!“ — невольно воскликнул старец и хотел упасть на колени, но подвижница не позволила ему: — Остановись, что ты делаешь! — крикнула она, идя по воде. — Ты священник и несёшь Божественные Тайны! Зосима остался стоять неподвижно, молча взирая на совершающееся чудо. — Воистину велик Бог, делающий служащих Ему подобными Себе, — шептал он. — Пустынница идёт по реке, как ходил по морю Сам Спаситель Христос! Как же я ещё далёк от духовного совершенства, как я мог думать, что достиг чего-то великого... Когда подвижница подошла к нему, старец прочитал Символ веры, молитву Господню и причастил рабу Божию Тела и Крови Христовых. Приняв в себя Святыню, пустынница воскликнула: — Ныне отпущаеши рабу Твою, Владыко, по слову Твоему, с миром, ибо видели очи мои спасение Твоё! — Затем, обратившись к старцу, она произнесла: Отче, прошу тебя, не откажись исполнить и ещё одно моё желание. Сейчас возвращайся в свой монастырь, а через год приходи к тому ручью, где мы впервые встретились. Там ты снова увидишь меня. Этого хочет Бог. — Если бы было можно, — склонив голову, отвечал отец Зосима, — я хотел бы всегда следовать за тобой и видеть твоё светлое лицо. Но, молю тебя, выполни и моё желание: вкуси немного пищи, принесённой мною. С этими словами он раскрыл небольшую плетёную корзину, в которой лежали пшеница и фрукты. Святая притронулась концами своих тонких пальцев к пшенице и, взяв три зерна, поднесла их к устам.

— Этого довольно, — проговорила она. — Благодать Господня насытит меня. Ты же, отче, умоляю, не забывай молиться обо мне, грешной. — И ты молись обо мне! — до земли поклонился отшельнице Зосима. — И за царя, и за всех христиан проси Создателя… лагоговейно глядя на угодницу Божию, он тихо заплакал. А пустынница снова осенила реку крестным знамением и пошла по ней, удаляясь от молчаливо взирающего ей вслед старца. Зосима же вернулся в обитель. В сердце его светилась тихая и ясная духовная радость. „Слава Тебе, Господи, что Ты показал мне Твою святую! — молился инок. — Но как же её зовут? — вдруг подумал он. — В следующий раз я обязательно узнаю у отшельницы её имя!“ Прошёл ещё один год. Старец снова отправился в пустыню. „Господи! — горячо молился он. — Помоги мне найти место, где ждёт меня Твоя угодница!“ По едва заметным приметам, вспоминая пройденный два года назад путь, он добрался до высохшего ручья. Здесь Зосима начал внимательно смотреть по сторонам, надеясь увидеть преподобную. „Где же она?“ — думал старец, взирая на сухой песок и камни, меж которых коегде виднелись колючие растения. Долго искал он подвижницу, горячо молил Создателя о помощи. Наконец, подойдя к самому берегу высохшего ручья, Зосима увидел пустынницу. Она лежала мёртвой на противоположном берегу. Руки угодницы Божией были сложены на груди, глаза закрыты, тело нетленно, словно святая только что скончалась. Припав к ногам усопшей, старец долго плакал. Затем по памяти прочитал положенные при погребении псалмы и молитвы. Вдруг он увидел надпись, начертанную на плотно слежавшемся песке над головой преподобной: „Погреби, отец Зосима, на этом месте тело смиренной Марии. Моли Бога за меня, скончавшуюся в первый день апреля, в ночь спасительных Страстей Христовых, после причащения Святых Тайн“. Прочитав завещание подвижницы, старец с трепетом перекре-

стился. „Она умерла в ночь под Великую Пятницу! — с благоговейным ужасом подумал Зосима. — Это значит, что путь, который я прохожу за двадцать дней, угодница Божия преодолела за один час! Дивны дела Твои, Господи! К тому же, Мария говорила, что она неграмотна, а оставила надпись на песке… Или её начертал Ангел-хранитель преподобной?“ Размышляя так, старец начал искать орудие, которым он мог бы выкопать могилу. Поднял с земли большую сухую ветку, попробовал ею почву. Слежавшийся каменистый песок с трудом поддавался старческой руке. Зосима тяжело вздохнул и поднял глаза. Вдруг он увидел перед собой огромного льва с роскошной рыжеватой гривой. Зверь стоял у тела преподобной и лизал её ноги. В страхе старец осенил себя крестом. „Господи, молитвами рабы Твоей Марии, защити меня от хищника!“ — с крепкой верой взмолился он. А лев, спокойно посмотрев на монаха, начал медленно приближаться к нему. Зосиме показалось, что зверь смотрит на него кротко и даже ласково. Ещё раз перекрестившись, старец обратился к животному: — Великая подвижница завещала мне похоронить её тело, а я стар и не могу выкопать могилы. К тому же, у меня нет лопаты. Вырой своими когтями могилу для преподобной, а я погребу в ней тело святой Марии. ев внимательно взглянул на монаха и, припав на передние лапы, начал быстро копать яму. Зосима с трепетом взирал, как дикий зверь готовит могилу для той, которая когда-то боролась со своими страстями, как с лютыми хищниками. „Перед тем, кто победил невидимых зверей, видимые становятся кроткими и послушными,“ — ду-

мал старец. Наконец яма была готова. Горячо молясь Богу, отец Зосима похоронил преподобную Марию и, поклонившись могильному холмику, пошёл в свою обитель. Тихая благоговейная радость, смешанная с лёгкой печалью, наполняла его душу. Вернувшись в монастырь, старец рассказал его обитателям о преподобной Марии. Все очень удивлялись премудрости Божьей, сделавшей страшную грешницу великой святой. Отец Зосима передал игумену Иоанну слова, сказанные о нём подвижницей, и настоятель действительно нашёл в жизни обители недостатки, который благополучно исправил с Божьей помощью. тец Зосима прожил ещё немало лет и скончался почти в столетнем возрасте, угодив своей жизнью Господу. Святая Православная Церковь прославила его как преподобного и празднует память угодника Божьего четвёртого апреля по церковному календарю (семнадцатого по новому стилю). А память о преподобной Марии, о великой праведнице, подающей нам пример покаяния, совершается Великим постом, в его пятую седмицу. Житие святой звучит в четверг этой недели во всех православных храмах. Оно учит нас никогда не отчаиваться, но всегда твёрдо верить, что Господь спасёт нас, поможет избавиться от всех грехов, если мы будем искренне стремиться к Нему. Преподобная Мария Египетская, моли Бога о нас! Алина Сергейчук

ревожно и величаво плывут облаТ ка. Ветер гнет травы долу на высоком холме, серебрится Днепр у под-

ножия его. Здесь стоит Киев — „матерь городов русских“, как назвал его устами князя Олега в „Повести временных лет“ летописец Нестор. Давным-давно это было. И потому овеян Киев легендами, одна из которых рассказывает о расселении славян и апостоле Андрее, названном Первозванным, первом проповеднике христианства в Русских землях. Сказал он ученикам: „Видите ли горы эти? На этих горах воссияет благодать Божия, будет град великий и воздвигнет Бог много церквей“. Благословил он горы эти, поставил крест и Богу помолился. „Неизмеримы пространства щедрой славянской земли, „мощны они своей численностью“, — писал византийский историк. Великая река поила и кормила славян, служила им торной дорогой, летом носила на себе ладьи, зимой — сани. Стояли по берегам села и городища славянские. Земля рождала хлеба, река дарила рыбу, озера — птицу, лес — зверя всякого: оленей, лосей, зубров, косуль, кабанов, медведей, бобров. Бортники носили из леса мёд с воском. Строился Киев на холмах, в кольце рек: Почайны, Сыризы, Лыбеди, а внешними водными рубежами были Днепр, Стругна и Ирпень. Защищали реки славян, помогали связи держать с другими племенами и странами, а также хозяйство вести, потому и стал Киев столицей древнерусского государства. Здесь скрещиваются торговые пути, формируются караваны лодий, плывущих „из варяг в греки“; в Византию по Черному морю, а через реку Березину и озеро Ильмень — на север, в варяжскую Прибалтику. Тяжело погружаются лодии в воду, повезут они на юг товар славянский: меха, воск, мед, льняное полотно, изделия ремесленников и ювелиров. А вернутся из греков дружинники и князь Олег да накинут на сияющих жён своих дорогие ткани: тончайшие

византийские паволоки, парчу, восточный шёлк. Холопы будут выгружать на пристани Почайны серебро, олово, свинец, медь, бережно нести по сходням тюки с пряностями, благовониями, красящими веществами. По пристани ходят сборщики пошлин, пересматривают и переписывают товар. Продавцы съестного предлагают приезжим блины и квас. Смерды (крестьяне) грузят деготь и пеньку. Слышно, как горланит народ на пристани, предлагая зерно, мясо, рыбу, яблоки, сушёные грибы, лесные орехи, щепные изделия: сита и короба. Заезжие торговцы, уже обменяв товар на товар, ищут подворья для ночлега и хотят повидать князя. Нет ещё у киевлян своих монет, но в кошельках позвякивают греческие сольды, арабские диргемы, немецкие шляги (шиллинги). Обсуждая прибыль, вслед за возом с дровами поднимаются купцы и дружинники через земляной вал, проходя через главные ворота, окидывают взглядом мощный дубовый часто-

кол, минуя зигзагообразный проходы за несколькими воротами. На башнях покрикивает охрана: стерегут город от проезжающих да кочевников, стога и табуны осматривают за валами. Под ногами купцов дорожка разветвляется: нижняя ведёт к Подолу, который застилает жёлтый и багряный дым. Ветры несут оттуда стук молотов и зловонье зольников, очищающих золой шкуры, а кожемяки, играя огромными мускулами, мнут их. Выходят подышать на свежий воздух разгоряченные кузнецы. Отрок несёт воду гончарам. Дружинник заворачивает к оружейнику секиру наточить. Повыше, где нет непролазной грязи, как на Подоле, сидят в своих мастерских чеканщики, ювелиры и портные. Поинтересуешься их делом, научат не скрытничая. В средней части холма виднеются углубленные в землю бревенчатые жилища, крытые земляным дёрном. Из дома выходит женщина с глиняной корчагой, чтобы спустить в холодную яму запас пищи. Незнакомые люди на

Горе разглядывают её, оборачиваются, любуясь серебряными височными подвесками, дивятся покрою льняной одежды. Блеснули на солнце стеклянные бусы. Улыбкой провожает хозяйка незнакомых гостей. Мелькают по сторонам дворы, огороды, голубятни. Женщины на травах стелют для отбеливания холсты. Некоторые из купцов просятся к ним на ночлег. Провожатый небрежно машет рукой в их сторону и ведёт гостей на княжий двор, что на самой вершине холма. Гостям выносят „хлеб да соль“. Соль дорога, но в этом и честь гостю. Восхищаются гости видами Киева. Три холма покрыты теремами высокими, хоромами сказочными, украшены резьбой и цветным узорочьем. Дворец стоит не хуже Цареградского, цветные радужки в окна вставлены. — Чьи ж дома такие за воротами дубовыми, частоколами белыми? — Боярские. Так дружинников князь одаривает. На крыльцо выходит сам князь Олег. На нём багряная корзна (верхняя одежда), дорогие заморские сапоги из сафьяна (тонко выделанной кожи). Кланяется он гостям, зовёт в горницы. Огляделись гости. Шапки свои чудные на резные лавки положили, ступают сапогами на половики тканые. Ведут их к столам. Узнают они византийские скатерти, краснолаковые греческие сосуды, но и киевские поражают красотой форм, причудливыми ручками. В резных ковшах приносят мёд вместо вина, в лоточках (широких глиняных горшках) томлёную сметану к мясным блюдам. Дичь подают на деревянных подносах. Обходительно ведут себя с гостями вся челядь и сам князь. Обидеть гостя — преступление. Слышали гости, что и пленным здесь можно на волю выкупиться или жить друзьями. Сразу вести разговор о деле неприлично, хотя приехали купцы за самым дорогим товаром — долблёными дубовыми лодиями, что рубят в лесу зимой славяне. Надёжны лодии у славян, частого ремонта не требуют. Носовая корма резными головами животных украшена, паруса крепкие — льняные, кожаными шнурами шитые. Обдумывают гости планы, осмысливают увиденное: такой град

тьев Аскольда и Дира, поставленных на правление Рюриком, приказал их убить. Но среди славян считался поступок этот достойным воинственного князя. Шли годы, подрастал молодой князь Игорь. Часто оставлял его князь Олег вместо себя, совершая военные походы. Вот и на этот раз, отправляясь с войной на Царьград, оставил его князь на престоле. Две тысячи кораблей добрались до Босфора, но перекрыл греческий император бухту Золотой рог длинными цепями, — не пройти кораблям к городу. Вышли войска на сушу, корабли вытащили, задумав хитростью город взять. Пока воины изготовляли колеса для кораблей, войско Олега разоряло окрестности Царьграда. Как изготовили всё, что задумали, дождались ветра в паруса и двинули весь флот по суше на столицу. Панический страх охватил жителей города, просили они не рушить их дома, а лучше взять дань, что и сделал князь Олег, разоблачив неудачную попытку врагов отравить его яствами. Сохранился первый документ молодого русского государства о мире и торговле с Византией, который привез Олег в Киев. Торговля объявсоградить — не одну сотню топоров лялась беспошлинной, хлеб продавали иступить. Все постройки деревянные, втрое дороже, воск и мёд ещё дороже, зимой — тёплые. В Византии всё боль- а меха свою настоящую цену увидели. ше из камня дворцы да храмы делают. Славяне могли ходить без оружия с Терпеливо молчат и лишь улыбаются чиновником по городу и проживать в хозяева: не принято на Руси гостей рас- нём на время торговли. В знак побеспрашивать. Если разговорятся сами, ды своей князь Олег прибил свой щит то послушают, если попросят — посо- на воротах Царьграда, о чём на Руси ветуют и помогут. слагали песни, воздавая хвалу князю. Наелись гости и начали восторгаться Олег вошёл в историю воином и строиположением Киева. Видит князь Олег, телем. что разговорились они, помянул добром первых поселенцев: братьев Кия, Татьяна Квашнина Щека, Хорива и сестру их Лыбедь, которые в честь старшего брата город на днепровских кручах назвали. А в честь сестры — реку. Честь за столом воздали и славному Рюрику — вождю варяжскому, что согласился помочь славянам наладить мир на обширных землях. Князь Олег в Киев прибыл из Новгорода с малолетним сыном Рюрика Игорем, опекал его вместо умершего отца, землю ему для будущего правления подыскивал. Смолчал князь Олег только о том, каким бесчестным путем Киев захватил. Обманув и выманив из города к лодкам и „товарам“ бра-

Накануне 15 июня 1389 года на широком Косовом поле, у реки Ситницы, сошлись два несметных войска. С вечера встали они друг против друга. Одни вышли защищать землю отцов и дедов, землю детей своих и внуков, другие, словно хищники, хотели разодрать эту землю жадными когтями. Был вечер накануне дня памяти пророка Амоса, покровителя Лазаря. Князь собрал к себе воевод, чтобы, может быть, в последний раз поднять заздравную чашу и вести совет о завтрашнем сражении. Много шумели воеводы и спорили, с горечью глядел на них Лазарь и молчал. Он не мог до конца положиться на них. К тому же кто-то донес Лазарю о том, что один из самых верных его воевод, Милош Обилич, собирается предать своих. Поверил Лазарь клевете, встал и под-

нял чашу со словами: — Выпей эту чашу, воевода Милош, завтра выдашь ты меня на Косове и побежишь к Мурату. — Я всегда был верен князю Лазарю, я всегда был верен милой Сербии, завтра оправдаюсь пред тобою, государь мой, завтра вы услышите о верном Милоше, — ответил воевода, обиженный неожиданным подозрением, и вышел из-за стола с двумя своими друзьями, Иваном Косайничем и Миланом Топлицей. Тихо-тихо было вокруг. Ветерок едва шелестел в высоких травах, и большая луна лила свой серебристый свет на бескрайнее поле, которое завтра отяжелеет от пролитой крови и застонет от лошадиного топота и людского крика. Воевода Милош был мужем четвёртой дочери князя Лазаря. Ещё Душан взял его на воспитание, а Лазарь поставил его

воеводой небольшой сербской области Поцерье. В семье князя очень любили Милоша. Всегда радостный, услужливый и кроткий, он пришёлся по нраву княгине Милице. Простые сербы уважали его мужество и прямодушие, и многие в народе надеялись, что Милош будет одним из самых верных защитников Сербии и не отдаст свое отечество в руки туркам. Кроме того, он был ближайшим другом самого сильного среди сербов и страшного в своей силе юнака Марко-королевича. Марко был сыном короля Вукашина, но никогда не сочувствовал отцу и держался вдалеке от его нечестивых дел. После отцовской смерти Марко стал править в восточных сербских землях, которые быстро подчинились турецкому султану. Ему пришлось служить туркам, но везде и всюду он пытался принести пользу родной стране. Его образ овеян легендой, ему приписывается невероятная сила, сам султан боялся его, трепетал перед ним и, завидев его, прижимался к стене, а в народе во всё время турецкого ига говорили: — Ещё спит королевич Марко, конь его Шарец щиплет ещё мох под старою елью, а меч его воткнут в расщелину огромного камня, но ударит час, проснётся Марко и прогонит окаянных врагов, вернёт Сербии свободу. М а р к о не был на Косовом поле, не сложил он там своей головы, долго еще предстояло ему скитаться по свету, совершать свои грозные подвиги, а час Милоша уже пробил. Как стоял он, так и умер хранителем родины.

За друзей своих положил душу. В ночь накануне битвы, решаясь на последний свой подвиг, Милош обнял Ивана Косайнича и Милана Топлицу и спросил: — Много ли у врагов войска? Можем ли мы победить турок? Косайнич отвечал Милошу: — Брат мой, Милош Обилич, я высмотрел турецкое войско, куда как сильно оно. Обернись мы в соль, не насолили бы туркам одного завтрака. Долго, брат, ходил я по орде их: не нашёл ни краю, ни счёту. Упади с неба проливной дождь, негде будет каплям лечь на землю, все попадали бы на коней да на воинов. Но Милош продолжал спраши-

вать: — Скажи мне, брат Иван, где шатёр турецкого царя? Я дал слово перед князем нашим Лазарем заколоть Мурата и ногою стать на горло его. Но Косайнич в страхе уговаривал друга: — Ты потерял разум, Милош! Где шатёр Мурата? Уж известно — посреди турецкого табора. Имел бы ты соколиные крылья, да пал бы ты с неба, и тогда бы не вынесли тебя твои перья назад. Но Милош молчал, полный решимости доказать любимому князю свою верность. А Лазарь той ночью остался один у своей палатки. Воеводы разошлись. Луна лила свой ровный свет на стол с остатками ужина, на примятую траву, оружие, коней, спящих воинов, тлеющие угли костров. Было тихо, и словно Кто-то, таинственный и великий, смотрел на Косово поле сквозь усыпанное крупными звёздами небо. Князь присел на камень, прикрыл глаза и задремал на короткое время. Внезапно чей-то голос позвал его: — Лазарь! Лазарь! Он открыл глаза. Луна так же освещала военный лагерь, но всё вокруг, казалось, было подернуто туманом. А прямо к нему шёл со стороны турок юноша в белой одежде. Он остановился в двух шагах. Лазарь приподнялся. Рука его нащупала саблю. — Кто ты? Вместо ответа юноша поклонился князю, перекрестился и промолвил:

— Мир тебе… От этих слов Лазарю стало вдруг так спокойно, так тихо на душе, как будто не было впереди страшной битвы, как будто турецкие кони не ржали в версте от сербского лагеря, как будто не было всей этой мятущейся земной жизни. Ровный свет, радостный и мирный, горел в его сердце. — Скажи, Лазарь, чего ты хочешь: земного царства, силы и славы, чтобы тебя величали грозным владыкой, имени твоего боялись, а всякого слова слушались, чтобы имя твоей Сербии пронеслось бы со славой по всему миру, народы бы дивились уму и силе твоего племени, все бы мечтали подражать ему и встать под его начало, хочешь ли, чтобы враги сербские были поражены и не смели бы больше посягать на твою землю, чтобы от оружия сербского трепетал весь мир? Или ты хочешь, чтобы ты и твой народ

испили бы здесь, на земле, горькую чашу унижения и позора, чтобы имя сербское было обесславленно, а земля твоя оросилась бы кровью и слезами сербскими, но чтобы там, у престола Божия, весь твой народ, воинство твоё, твои пахари и пастухи, матери и жёны, младенцы и юноши, просияли бы тихим светом вечной радости, наслаждаясь видением лица Господа нашего Иисуса Христа? Опустив голову, слушал Лазарь небесного вестника. Он боялся даже смотреть на того, кто говорил с ним. — Что нам земная слава, если Христос отвернётся от нас? — произнес князь и поднял лицо. Возле него никого не было. На востоке загорелось слабое сияние. Разноголосый хор птиц уже высвистывал свои утренние молитвы. Лазарь отправился к белой монастырской церкви на берегу Ситницы. В предутренних сумерках она была похожа на большой корабль. Старенький привратник стоял лицом к востоку и молился, беззвучно шевеля губами. — Отец, сегодня должно причаститься всё войско, звони к Литургии… Вскоре ударило било. Со всех сторон сходились к церкви воины. Огромное поле на краю лагеря обратилось в беспредельный храм. Когда началось причастие, солнце, наконец, выкатилось. Ещё нежное, золотистое, оно приветливо глядело в торжественные, строгие лица. Служило много священников. Долго шли сербы к святым чашам, и когда последний воин причастился, пора было строиться в ряды и выходить навстречу врагу. Т. Воронин Продолжение следует

осле окончания училища Ваней овладела какая-то невероятная жажда рисовать. Он стал зарисовывать буквально всё, что попадалось на глаза — пейзажи, людей, животных. Получалось не слишком хорошо, и мальчик напряжённо вглядывался в репродукции картин, пытаясь уяснить, в чём секрет.

Он хотел дойти до всего сам, но вскоре ясно понял — рисованию тоже нужно учиться. Учиться много, настойчиво. Да, прежде чем стать знаменитым русским художником, Ивану Крамскому пришлось много упорно учиться. Случай свел его с Михаилом Борисовичем Тулиновым, фотографом и художником. Искренний интерес к живописи Ивана Крамского понравился Тулинову. Они подружились. Фотография тогда только начиналась, была ещё несовершенной. Изображения выходили порой недостаточно чёткими, приходилось подправлять на снимках контуры, снимать специальными растворами проявлявшиеся кое-где пятна или затушёвывать их, накладывать тени — словом, ретушировать. Иногда заказчик хотел, чтобы портреты были раскрашены акварелью (ведь цветной фотографии ещё не было). Эти заказы Иван выполнял с особенным удовольствием. Как-то к Тулинову обратился заезжий фотограф Данилевский. Он колесил из

города в город, поспевая туда, где происходили военные смотры, открывались ярмарки или намечались какие-либо другие события, привлекавшие множество народу. От него в разгар сезона ушел ретушёр. Заказы для него выполнил по просьбе Тулинова Иван Крамской. Да так хорошо, что Данилевский стал уговаривать Ивана поступить к нему на службу. Предложение показалось интересным. Оно давало возможность поездить по России и узнать жизнь, давало самостоятельный и вполне приличный заработок, предоставляло возможность совершенствоваться в рисунке. Добрую половину России объехал Иван за время работы у Данилевского: Харьков, Орел, Курск, Казань, Тулу, Москвуа, Нижний Новгород… Многое увидел, узнал и осмыслил в этих поездках Иван. Главное — душу народную. Впоследствии эти незабываемые впечатления станут источником, питающим его художнический дар. Постоянно имея дело с фотопортретами, Иван сделался хорошим физиономистом, научился легко схватывать характерные черты людей, пытался сам рисовать портреты. И все же в мечтах виделся Петербург, Академия художеств. Наконец, в 1857 году, он приезжает в Петербург. Петербург поначалу подавил и поразил Крамского „величественной своей сухостью“. Сотни молодых провинциалов в поисках счастья терялись там и, не выдержав борьбы за существование, либо покидали город-исполин, либо опускались на дно жизни. Но Иван Николаевич твердо знал, чего хотел. В своём деле он был, бесспорно, мастером. Он поступил на работу главным ретушёром к знаменитому тогда фотографу Деньеру. Средства теперь вполне позволяли поступить в Академию. После упорных упражнений в рисовании с гипсовых слепков (для зачисление в Академию нужно было представить на Совет Академии рисунок с античного образца) Иван, посоветовавшись с друзьями, решился, наконец, отнести работу в Академию художеств. Рисунок был оценен по достоинству, и осенью 1857 года Иван Николаевич Крамской был зачислен учеником в Петербургскую Академию художеств. Начались занятия. Крамской старательно, добросовестно выполнял все за-

дания. Совершенствовался в рисунке, учился композиционно строить картины, то есть располагать изображаемое на полотне так, чтобы место каждой фигуры, каждого предмета было оправдано, чтобы они не мешали друг другу и создавали в целом единое законченное впечатление. Ученик делал успехи, получал академические награды. Однако чем дальше, тем скучнее становилось ему на занятиях. Устаревшая система преподавания не развивала личных способностей каждого. Программы составлялись так же, как и столетие назад. Изо дня в день, из года в год рисовали и писали красками в основном мифологических богов и героев да изысканные пейзажи в итальянском духе. „Изящество должно быть во всем,“ — провозглашали профессора. Такой подход к обучению не удовлетворял молодых художников. Им хотелось серьёзных разборов работ, хотелось рисовать и писать саму жизнь — настоящую, неприкрашенную. Потому-то в свободное от занятий время они рисовали с натуры. А потом обсуждали свои работы, советовались, спорили. Художники старались придавать своим произведениям современное звучание и мечтали о свободном выборе сюжетов. В 1863 году художники написали и подали в Совет Академии прошение о свободном выборе сюжетов на конкурс. Ответа не последовало. В день конкурса 9 ноября 1863 года художники собрались в конференц-зале. Поднялся вицепрезидент и зачитал программу:“ Совет императорской Академии художеств к предстоящему в будущем году столетию

Академии для конкурса на Большую золотую медаль избрал сюжет из скандинавских саг — „Пир в Валгалле“: на троне бог Один, окружённый богами и героями, на плечах у него два ворона; в небесах сквозь арки дворца Валгаллы видна луна, за которой гонятся волки…“ Бруни еще не успел объяснить, какие и где взять материалы, как от группы учеников отделился уполномоченный Иван Николаевич Крамской. Вежливо и твердо объяснил, что они не примут участия в конкурсе, так как Совет не счёл возможным выполнить их просьбу. Изложив все потрясённым членам Совета, Крамской положил свое заявление на стол делопроизводителя и твердой походкой вышел из зала. Так же поступили и остальные. Совет и предположить не мог, что дело примет такой оборот. Ведь эти юноши были лучшими учениками, регулярно получали награды. И вдруг — отказ от конкурса, от самой Академии. Бунт. „Бунт четырнадцати.“ Так известен он в истории русской живописи. Артель художников создалась как бы сама собой. Молодые художники горячо верили в правоту своих убеждений и страстно хотели работать. Но поодиночке им не выстоять. Выйдя из Академии, они оказались без всяких средств. У большинства не было денег на жильё, на материалы: краски, кисти, холсты, бумагу. Чтобы не пропасть, надо было объединиться. Что они и сделали. Крамской и ещё пять товарищей сняли вместе просторную квартиру на 17 линии Васильев-

И.Н.Крамской. „Христос в пустыне“

ского острова. Самую большую комнату сделали гостиной, часть комнат отвели под мастерские. Сюда приходили работать и остальные члены Артели, жившие в других местах. Хозяйство вела Софья Николаевна Крамская, молодая жена Ивана Николаевича, добрый его друг и помощник. Сам Крамской оставался главой и душой сообщества. Какое это было для них замечательное время! Поначалу, когда художники въехали в свою новую квартиру, всё их совместное имущество состояло из трёх стульев и одного трёхногого стола. Но никто не унывал. Тем более, что у Софьи Николаевы оказалась вовсе роскошная вещь — старый рояль. Его, конечно, поставили в гостиной. По вечерам хозяйка садилась за рояль и играла, а художники устраивались со своими альбомами кто на подоконнике, кто у стола, кто на полу — и рисовали. Затем по традиции начиналось общее чтение, потом обсуждение. Всё казалось важным, интересным. „Это был хороший момент в моей жизни,“ — вспоминал много лет спустя Иван Николаевич. Крамской, высоко ставивший задачи искусства, сыграл важную роль в развитии молодых живописцев. Дела Артели

шли все лучше. Добросовестное талантливое исполнение заказов снискало художникам признание и известность. И все же в делах Артели его не устраивало достигнутое. Расстраивало, что творчество художников было известно только людям состоятельным. Крамской решил устроить выставку для простых людей. Выставка открылась в Нижнем Новгороде. Там каждое лето работала знаменитая Всероссийская ярмарка, и люди съезжались изо всех городов и деревень. Выставка имела бесспорный успех. Именно возле картин, сюжеты которых были взяты прямо из жизни, всегда толпился народ: все знакомое, словно подсмотренное в их деревне, в их городе Целое поколение молодых художников считало Крамского своим учителем. Его одобрение и похвала ценились выше академических наград. Влияние его на художников-современников росло. Тому немало способствовали черты его натуры — ум, честность, стойкость, решительность. А вскоре Крамской стал во главе нового художественного братства — Товарищества передвижных художественных выставок. Художники хотели, чтобы народ узнал отечественное искусство, и сами стремились как можно глубже познать жизнь русского человека и служить ему

товом одолении…“ „Христос в пустыне“ — это вершина творчества Ивана Николаевича Крамского, его художественное завещание новым поколениям русских людей. Эта картина рождает в душе русского человека те вопросы, на которые он непременно должен ответить. Жизнь Крамского, как видим мы, спустя более чем сто лет, как понимал он сам, есть служение России. И ушёл из жизни Иван Николаевич, как уходит солдат, в строю, во время написания портрета замечательного детского доктора Раухфуса. Придём в Третьяковскую галерею, Русский музей, постоим в раздумье перед его работами. Увидим портреты, на которых запечатлелись прекрасные человеческие черты: вера, верность, талант, ум, доброта, красота, сила духа. Ответом ему — наше восхищение перед его полотнами, наша благодарная память. По книге Ирины Ненарокомовой „Крамской“ И.Н.Крамской. „Портрет Государя Александра III“

своим искусством. Уже первая выставка, открывшаяся в ноябре 1871 года, поехала потом из Петербурга в Москву, затем в Харьков и Киев. Судя по количеству проданных билетов, её посетили 29503 человека. По тому времени — число огромное. Успех превзошёл все ожидания. Иван Николаевич был удивительным портретистом, но всю жизнь не оставлял мысли о написании картины с глубоким сюжетом, который бы отражал все внутренние движения его души. Итогом его раздумий о жизни явилась картина „Христос в пустыне“, выставленная на Второй выставке передвижников в 1872 году. Посреди голой, безлюдной пустыни сидит на камне Человек. Он погружён в глубокую думу. Зло, царящее в мире, человеческие несчастья и беды — вот что волнует его. Он хочет дать людям добро, но для этого должен пойти на страдания и смерть. Он выбирает именно этот трудный, трагический путь, решает обречь Себя на гибель ради людей, принести Себя в жертву ради Добра. Эта картина, написанная, как говорил сам Крамской, „слезами и кровью“, заставила задуматься многих людей о цели и смысле человеческой жизни. Писатель Гончаров, глядя на одинокую фигуру в безмолвном пространстве, был буквально потрясён „внутренней нечеловеческой работой над своей мыслью и волей — в борьбе сил духа и плоти, и, наконец, в добытом го-

И.Н.Крамской. „Портрет Государыни Марии Феодоровны“

лена проснулась, лишь только первые лучи солнца осветили зелёную беседку. Чтобы не разбудить отца, она осторожно вышла и направилась к озеру освежить себе лицо. Заметив по возвращении, что отец проснулся, она поспешила к нему и предложила отведать только что сорванного сочного винограда, но он отказался и попросил воды. — Я думаю, — сказал он, — нам лучше отправиться на ту сторону озера вдвоём. Ты будешь сообщать мне обо всём, что увидишь, и мы на месте обсудим, что делать. Но сначала я хочу побывать в таинственной пещере. Сведи меня туда. Подкрепив себя скромным завтраком, отец с дочерью направились к пещере. Там Елена подробно описала ему форму высеченных у входа цифр, положение и внутренний вид пещеры. После короткого раздумья старый моряк пришёл к заключению, что остров в настоящее время необитаем. — Найденные тобой следы ясно свидетельствуют, что здесь в давно минувшее время жил какой-то несчастный, которого судьба забросила на этот одинокий остров, — сказал он в заключение. Елена подала отцу подзорную трубу и флейту. Старый моряк долго ощупывал обе вещи. — Это старинные вещи, — сказал он наконец, возвращая дочери подзорную трубу. — Я помню, что ещё в молодости видел такие. Он поднес флейту к губам и извлёк из неё несколько полных, приятных звуков. — Какой прекрасный инструмент! — заметил он. — Он будет развлекать меня в минуты грусти и наполнит праздное время. — Да, да, папа! — добавила Елена. — Когда я буду уходить в лес, ты всегда можешь при его помощи позвать меня. Это приятная находка… — Но пора, друг мой, идти дальше, — перебил её старик, — иначе мы мало успеем осмотреть до вечера.

— Позволь только мне сначала посмотреть, куда вливается этот ручеёк. Не протекает ли он мимо того места, где мы оставили наши вещи. Ты же пока отдохни здесь! Тут так прохладно. — Ступай, друг мой, но возвращайся скорее. Спустя некоторое время, Елена уже стояла у того места ручья, где он, в виде водопада, шумя и пенясь, низвергался на береговые скалы. С одной стороны водопада находилась созданная самой природой тропинка, спускавшаяся к самому берегу моря. Следуя вдоль по течению ручья, Елена скоро дошла до того места, где ручей делился на два рукава, из которых больший прямо впадал в море, между тем как другой отклонялся сторону и, тихо струясь, извивался между береговыми скалами близ того места, где они ступили на берег. Невдалеке лежали выброшенные морем вещи. Елена пошла вдоль берега и вдруг в изумлении остановилась перед несколькими выступами скал: среди них застряли почти все вещи и одежда, унесённые ливнем. Опасаясь, чтобы прилив или буря снова не лишили её этих сокровищ, она принялась собирать и перетаскивать их выше, к подножию горы. Из предосторожности она даже привязала их к дереву крепкими лианами, вполне заменившими ей верёвки. Этот непривычный труд сильно утомлял Елену; она вынуждена была часто останавливаться, чтобы перевести дух. Но зато с каким удовольствием присела она отдохнуть, когда наконец работа была окончена! Вернувшись в пещеру, она застала отца спящим: он сидел за столом, прислонясь к стене головой. Опасаясь потревожить его, она тихо направилась к выходу. Но шорох разбудил старика. — Ты давно пришла? — спросил он с удивлением. — Зачем ты не разбудила меня? — Ты спал так сладко, папа, отдых тебе необходим! Ведь нам придётся мно-

го ходить сегодня! когда они подошли ближе. — Крыша, Вместо ответа старик обнял свою за- выступающая над входом, пристроена ботливую дочь. к отвесной скале и поддерживается чеОни спустились в долину и направи- тырьмя колоннами. А вот и надпись над лись вдоль озера к роще. гротом! Только отсюда трудно прочесть. Там Елена, к изумлению своему, заЕлена подошла ближе. метила множество деревьев, расположен„Альберт Невиль, 1729“ — прочитала ных в замечательном порядке. она наконец, с трудом разбирая почти — Большая часть деревьев, — говори- стертую временем надпись. — Это тот ла она отцу, — расположены правиль- самый год, папа, который высечен при ными рядами и, по-видимому, посажены входе в пещеру у водопада, — прибавила рукой человека. Не может быть, чтобы она, пытливо осматриваясь. — Там дальто была одна игра природы! Одни из них ше, у горной стены, я вижу ещё нескольпокрыты прекрасными сочными плода- ко таких же пристроек. По-видимому, ми, а другие еще в цвету!.. тут жил не один человек, а несколько! — Не видишь ли ты тут поблизости — Сведи меня, друг мой, в этот грот. какого-нибудь жилья? — торопливо Я хочу отдохнуть немного. спросил старый Они вошли моряк, перебив грот. Своды вая её. и стены его — Нет, но были местами здесь много выровнены. красивых беТут находился седок.Пойдем, сложенный из папа, осмотрим камней стол, их! на котором ле— Подожди, жала большая друг мой, снакнига. Сгорая чала осмотрим от любопытэту рощу, а поства, Елена том уж заглябросилась к нем в беседки! ней и так быЕлена повела стро развернуотца дальше, ла, что крышописывая ему ка переплета всё до малейотстала и, к ших подробноеё изумлению, стей. Наконец очутилась у она вышла с неё в руках. ним на открыОказалось, что Елена вошла с отцом в грот тую поляну, книга до того посреди которой находилось поле, густо истлела, что листы в ней рвались и лопоросшее разными растениями. Когда мались при каждом неосторожном приже они подошли ближе, Елена заметила, косновении к ним. Елена с сожалением что некоторые растения как будто знако- сообщила отцу об этой неудаче. мы ей. — Не будь так нетерпелива, мой — Папа, папа! — воскликнула она. — друг! — заметил он. — Перевертывай лиВообрази: на этом поле среди массы сор- сты осторожно, и тогда книгу можно буной травы растут стебли маиса и бобов… дет читать. Вот ещё доказательство, что Но как запущено это поле!.. на острове давно не было людей. По воле — Это служит новым доказательством Провидения мы неожиданно получаем моей догадки, что мы одни на этом остро- наследство! ве! — заметил старый моряк. Елена стала осторожно перелистывать Наконец они дошли до конца рощи и книгу и к великой радости своей увидеочутились перед высокой крутой горой. ла, что это была Библия на английском — Впереди нас находится какое-то языке. Старик также немало обрадовалстранное строение! — боязливо прошеп- ся этой находке. тала Елена, внезапо остановившись. — Теперь я вижу, что тебе не опасно — Не бойся, дитя моё! Веди меня туда, ходить одной на разведку, — сказал он. — ободрял её старик спокойным голо- — Я устал и отдохну здесь. Если ты хосом. чешь, ступай одна! — Это, кажется, грот, — сказала Елена, — Но тут тебе негде сидеть, папа, —

возразила Елена. — Этот грот, кажется, служил храмом прежнему обитателю. Недалеко отсюда есть другой. Не пойти ли нам туда? Там, наверное, найдётся скамейка. — Ты говоришь, что этот грот напоминает храм? — спросил старик. — В таком случае я останусь здесь. Ступай одна, если хочешь. Оставь мне только флейту. Когда ты мне понадобишься, я позову тебя. Пока я буду играть хоралы, ты можешь спокойно бродить кругом. Только не уходи далеко. Елена разостлала на песчаном полу одеяло, поставила скорлупу с водой около Библии и вышла, захватив с собой на всякий случай топор. Следующий грот был пуст и совсем заброшен. Казалось, бывшему обитателю его не под силу было очистить его от лежавших там каменных глыб. Дальше она встретила ещё две тёмные, совсем заброшенные пещеры и, наконец, пришла к гроту, служившему, по-видимому, жилищем прежнему обитателю острова. В углу стояла кровать, устланная истлевшими листьями, а близ неё каменный стол, заваленный разными х о з я й с т в е н н ы м и вещами, свидетельствовавшими о скромном образе жизни и скромных потребностях обитателя. Вещи эти состояли преимущественно из топоров, лопат, ножей и тому подобных орудий. Елена внимательно пересмотрела всё, надеясь найти какие-нибудь бумаги, в которых заключались бы сведения о жизни и судьбе прежнего обитателя. Но здесь не оказалось ничего подобного. В следующем гроте она, к своей радости, увидела несколько книг, разбросанных в беспорядке на большом камне, заменявшем стол. Кроме них, там лежало множество высохших пальмовых листьев. Елена хотела было сбросить их с камня, как вдруг с удивлением заметила, что они сплошь исчерчены какими-то

голубоватыми знаками. Оказалось, что несчастный обитатель острова воспользовался тем же способом излагать свои мысли, как и она, с той только разницей, что наполнил исчерченные места какойто краской, благодаря которой письмо легко читалось. Елена осторожно взяла верхний лист и принялась разбирать его. Оказалось, что письмо было написано на устаревшем французском языке и таким тяжёлым слогом, что она едва могла разобрать его. Впрочем, этому немало мешало также и её возбужденное состояние. Она решила отложить чтение до другого времени и пошла осматривать остальные части рощи. Под огромной смоковницей Елена нашла небольшую беседку, лёгкие стены которой состояли из полусгнивших жердей, густо обвитых ползучими растениями. На крыше лежал толстый слой сухих, почти истлевших листьев. Одна стена и половина крыши уже обвалились от времени. На задней стене висели сабля, ружьё, два пистолета с пороховницей и одежда, повидимому, военная. Оружие было покрыто ржавчиной, а одежда казалась до того ветхой, что стоило только дотронуться до неё, чтобы она рассыпалась в прах. Рядом с беседкой, между двумя деревьями, находился небольшой очаг, на котором среди пепла и угольев стояло несколько самодельных глиняных горшков, служивших для приготовления пищи. Дальше она нашла ещё одну полуразрушенную беседку и в раздумье вошла в неё. „В какой пещере нам поселиться? Где будет лучше для отца?“ — спрашивала она себя и наконец решила, что лучше всего поселиться в долине — там уже есть готовое жилище. „Крайний грот особенно удобен для этого, — думала она. —Перед ним к тому же находится

лужок, по которому отец может ходить без моей помощи.“ В это время до слуха её донеслись звуки флейты. Елена встрепенулась и стала прислушиваться, не зовет ли её отец. Но старик играл какой-то псалом, и мерные звуки флейты сливались с весёлым щебетаньем птиц. Остальную часть дня Елена решила употребить на сбор плодов для обеда и на чтение найденных записок, а на следующий день она хотела перенести вещи с морского берега. Из материи она рассчитывала сшить одежду себе и отцу. Эти мысли о предстоящей деятельности оживили её. Она с радостью думала о том, каким заботливым уходом и какими попечениями сможет окружить своего престарелого слепого отца. Эти планы о будущем омрачались лишь тоской по матери и далёкой родине. Воображение рисовало бесконечное число одиноких дней, которые ей суждено будет провести на этом пустынном острове. Но в то же время какой-то голос говорил ей, что она не должна поддаваться унынию и терять время в пустых мечтах, когда на ней лежит священная обязанность заботиться о беспомощном отце, для которого она составляет единственную опору. Долго сидела Елена в глубоком раздумье. Вдруг позади неё послышался сильный шорох. Она в испуге вскочила и изза покрывавших стену ползучих лиан увидела огромного черношейного лебедя, гнездо которого находилось у наружной стены беседки. По-видимому, он был чем-то сильно раздражён. Елена хотела было бежать, но в это время птица быстро поднялась с гнезда и устремила на перепуганную девушку свои сверкающие злобой глаза. Елена видела, что злая птица хочет броситься на неё, и вспомнила, как на одну из подруг напал лебедь, едва не убивший её. Не успела Елена опомниться, как лебедь просунул сквозь густую листву свою длинную шею и, схватив её за платье, оторвал большой кусок. Елена сильно перепугалась и бросилась было из беседки, но в ту же минуту почувствовала, что

рассвирепевшая птица ухватилась за подол её платья и с силою потащила к себе. Елена вскрикнула и, схватив лежащий на земле топор, ударила своего врага по голове. Лебедь мгновенно выпустил её — он был убит. В ту же минуту из грота послышался крик слепого старика. Елена бросилась туда, чтобы успокоить отца, и издали увидела, как он спешил к ней на помощь с распростертыми руками, хватаясь за ветви и спотыкаясь о корни и кочки. Елена подбежала к нему. — Хорошо, что всё кончилось так счастливо, — сказал он, выслушав рассказ о её приключении. — Теперь ты легко можешь приручить птенцов. Поданная отцом мысль — вскормить молодых лебедей — очень обрадовала молодую девушку. — А бедная мать! — сказала она со вздохом. — Она погибла, защищая своих малюток! — Что же делать, друг мой! Ведь ты защищалась! — утешал ее отец. — Теперь поди зарой птицу. В этом климате нельзя долго оставлять на воздухе убитых животных: они скоро начинают разлагаться. Но отведи меня сначала обратно в грот. Проводив отца, Елена вернулась к беседке, откуда уже доносились тоскливые крики осиротевших птенцов. В гнезде оказались два птенчика, уже начинавшие оперяться. С жалобным криком протягивали они свои тонкие чёрные шеи к лежавшей около гнезда убитой матери. Елене стало невыразимо жаль убитого лебедя. Чтобы успокоить птенцов, она оттащила его от беседки, нарвала ягод и принялась кормить сироток, которые с жадностью хватали из её рук спелые ягоды; затем с помощью лопаты она вырыла неглубокую яму и закопала лебедя. Э. Гранстрем

е давай сна глазам твоим и дремания веждам твоим; спасайся, как серна из руки охотника и как птица из руки птицелова. Пойди к муравью, ленивец, посмотри на действия его, и будь мудрым. Царь Соломон. осподь любит все свои создания, но всё же как и среди людей есть те, на ком Он особо явил милость свою, так и среди других живых творений есть особо одарённые божественными талантами. В прошлом году в статьях „Встречи с дядей Мишей“ („Кораблик“ №№ 9, 10) мы познакомили вас, ребята, с одной из таких избранниц Божьих — пчелой, у которой так же, как и у муравья, советует нам учиться житейской мудрости Царь Соломон: „Посмотри, коль деятельница есть, какая она труженица, делание же коль честное творит!“ Сегодня мы с вами познакомимся поближе с её родственником — муравьём. Что же общего, удивитесь вы, у перелетающей с цветка на цветок пчелки и маленького, ползающего по деревьям и травинкам муравьишки? Совсем недавно я тоже никак не связывала их. Но ученые считают их родственниками, поэтому и относят к одному отряду, который называется „перепончатокрылые“. А главное, что роднит их в наших глазах, — это трудолюбие, именно за это и приводят их нам в пример для подражания. Ведь, правда же, вы никогда не видели муравья или пчелу, лениво отдыхающими на солнышке? Более ста лет тому назад протоиерей Иоанн Наумович, чтобы воспитать в детях трудолюбие, с большим уважением рассказал им о муравье, даже написал для ребят очень поучительную книжку, которую назвал так: „Чему нас учат муравей и пчела“. Вышла она в 1907 году в издании „Троицкий по-

дарок для русских детей“. Батюшка Иоанн обращает внимание детей на этого неутомимого труженика, говоря о нём с большим уважением: „Муравей — такое малое создание, что кажется — какая может быть у него сила? Посмотри, а какие великие дела он делает! Он ни на минуту не остаётся без дела, он всегда занят, постоянно бегает взад и вперёд, всю весну, всё лето и осень таскает в свой муравейник то, что нужно будет зимою. И надобно удивляться не только его трудолюбию, но и его непреклонной воле. Найдет что-нибудь для себя полезное, а нести ему не под силу, но он не бросает дела: тянет, сколько может; на пути попалась травинка или камушек, он обходит их; упала его ноша в ямочку, он не теряет надежды, не бросает своей находки, пока не дотащит её до муравейника. Вот и поучение для нас! Кто так же неутомим, как муравей, так же заботлив, неустрашим, тот не будет беден; а кто ленив, кто не любит приложить рук к работе, а если и станет работать, то кое-как, поневоле, а придет несчастье — у него и руки совсем опускаются“… Особенно батюшка Иоанн подчёркивает в своём поучении то, что и среди людей есть такие хозяева, которые трудятся, как муравьи. „Солнце никогда не застаёт их в постели. Они встают рано, потому что труд, работа — это их жизнь, их удовольствие, их честь… У трудолюбивого хозяина, как и у муравья, нет ни начальника, ни приставника, его никто не гонит на работу, — он сам идёт и в поте лица трудится без страха“. Всегда ли мы с вами, ребята, можем поступать так же? Можем ли мы трудиться только из любви к труду, только для того, чтобы везде был достойный порядок: и в школьных, и в домашних делах?

Итак, прежде всего, пример для подражания — неутомимый характер муравья. Чем же он так неутомимо занят целыми днями? Давайте отправимся в гости к муравьиному семейству. Во-первых, оно многочисленно. Например, наш чёрный древесный муравей-древоточец устраивает своё жилище в старых пнях. В его семье около 20 тысяч сродников, а бурый садовый муравей живёт в „небольшой“ семье, где домочадцев чуть больше четырех тысяч. Во-вторых, семейство это дружное и работящее. У муравьёв, как и у пчёл, общинное устройство семьи с чётким распределением обязанностей. Конечно, чтобы в большом хозяйстве был порядок, все обязанности должны быть чётко распределены. Вот, например, есть у муравьёв своё стадо. Учёные очень давно, почти двести лет назад, заметили, что обычная маленькая тля является муравьиной коровой. Когда тля лакомится сладким соком растений, то не весь выпитый сок усваивается в её организме: капельки появляются на кончике брюшка. Чтобы капелька эта не мешала, тля время от времени отбрасывает ее задними ножками подальше от себя. Эти сладкие капельки покрывают листья и стебли растений и становятся медвяной росой — любимым лакомством муравьёв. Наверное, какойто муравьиный прапрадед попробовал её, угостил своё семейство. Сладость так понравилась, что её стали искать повсюду и очень быстро обнаружили тех, кто производит её. Маленькие тли, проживающие поблизости, оказались производителями этого лакомства. Сначала между ними и муравьями возникла дружбавзаимопомощь, а потом эта взаимосвязь стала неразрывной, ученые называют такие тесные отношения словом симбиоз. Со временем муравьи научились „доить“ тлей, щекоча их брюшко своими усиками, а тли перестали разбрызгивать своё сладкое молоко, а стали дожидаться, пока их кто-нибудь из муравьёв подоит. Некоторые тли, когда их „доят“ муравьи, почти каждую минуту выделяют по капельке сладкого сока. Они становятся как бы живым насосом, перекачива-

ющим муравьям растительный сок из листьев, попутно они обогащают этот сок сахаром. Подоив тлю, муравей-пастух передает этот сладкий груз муравьюносильщику. У чёрного муравья для переноски сладкой добычи есть специальный маленький „молочный бидончик“, его объём всего два кубических миллиметра. Возьмите линеечку, отмерьте два миллиметра и представьте себе, какая крошечная ёмкость получится. А теперь восхититесь работоспособностью этого маленького создания: чтобы доставить в муравейник пять литров сладкого „молока“ (а его заготовкой занимается каждый пятый из всех обитателей муравьиной семьи), надо сбегать на пастбище не менее пятисот раз! Если бы это должен был делать кто-нибудь один, то представляете, ему пришлось бы сбегать на пастбище и обратно больше двух миллионов раз! Вот такая напряжённая жизнь! „А ведь муравьи-скотоводы не только „доят“ тлей, — рассказывает Игорь Акимушкин в книге „Мир животных“, — у них много и других хлопот. Осенью надо загнать „скотину“ в теплые „ стойла“ в муравейнике. Весной выгнать на пастбище. Сначала муравьи выносят тлей ненадолго. Они погуляют немного, подышат свежим весенним воздухом, и муравьи уносят их обратно в муравейники. Но все жарче припекает солнце, лопаются почки на деревьях. Пора за работу! И муравьи несут своих „коров“ на зеленеющие деревья и травы. Несут в челюстях, а тли послушно поджимают ножки, чтобы не цеплять ими за ветки. „Пастухи“ не оставляют своё стадо без охраны, они защищают его от божьих коровок, клещей, златоглазок и прочих врагов. Иногда, чтобы лучше защитить своих кормилиц от врагов и непогоды, они даже строят „коровники“: обмазывают стебли с тлями землёй, сооружают над ними землянки. Входы и выходы из коровников тщательно охраняют“. Ребята, если вы присмотритесь повнимательнее, то увидите такие „коровники“ на стебельках молочая, цикория, подорожника, а иногда и на сосне. Но есть среди муравьиных коров совершенно особые, чье молоко ценится настолько, что муравьи даже кор-

мят их своими яйцами. Например, они так любят гусеничное молоко, что даже селят гусениц у себя в муравейниках, кормят их свежими листиками, охраняют их куколок и даже помогают куколке освободиться от лопнувшей оболочки, но как только из куколок выведутся бабочки, муравьи теряют к ним интерес и отпускают на волю. Есть у муравьёв, кроме „скотоводства“, ещё одно весьма полезное увлечение. Они отличные цветоводы. Когда ранней весной вы увидите на склонах золотые пушистые кружочки матьи-мачехи или других первоцветов, знайте — это работа маленьких тружениковмуравьев. В природе все устроено необыкновенно мудро. С первыми лучами весеннего солнца земля покрывается скромными цветами, по-весеннему нежными, совсем недолго радующими наш взор, потом словно исчезающими с лица земли до следующей весны. Учёные называют растения-первоцветы эфемероидами за их столь недолгое, почти что мимолетное посещение земли. А знаете, ребята, что распространяются эти, такие желанные нам ранней весной, цветы благодаря своим добровольным помощникам — муравьям. Цветоводами наши муравьишки стали, так как им очень нравятся сладкие плодики-клубеньки, которые образуются на корнях первых весенних цветов и являются их семенами. Муравьи растаскивают эти плоды по своим гнёздам, теряя их по пути, и таким образом сеют цветы, которые подарят нам радость с первыми тёплыми днями. Муравьи не только хозяйственны, но и весьма гостеприимны. Отношения муравьёв с гостями учёные называю красивым словом „симфилия“ (что в переводе с греческого означает „содружество“). Гостят в муравейнике, живут там месяцами, как в гостинице, тысячи видов жучков, множество пауков, клещей, кузнечиков и бабочек. Иногда желан-

ными гостями в муравейнике становятся улитки. Так что муравьиное гостеприимство безгранично. Кто-то из посетителей муравейника расплачивается за проживание пищевыми продуктами, которые они приносят с собой и угощают хозяев. Кто-то благодарит хозяев по-другому: чистит муравьёв, истребляет их паразитов, укрепляет своей паутиной стенки общего дома-муравейника. Каждый из вас, наверняка, гуляя по лесу, видел большие конические кучи из веточек и хвои? Теперь же, встретив их, вы будете знать, какая насыщенная жизнь протекает в этих, на первый взгляд, примитивных жилищах. В крупном гнезде может находиться до миллиона обитателей. Зимует это большое семейство в многочисленных гнёздах-камерах, на которые разделён муравейник. А весной наступает пробуждение: первыми просыпаются разведчики, которые заснули последними осенью и поэтому оказались под самой крышей дома. Они пробираются наверх, греются на солнышке, а когда их панцирь раскаляется, то бегут в гнездо, согревают своих соседей и тем самым сообщают им, что наступила весна и пора просыпаться. Вот так проявляется забота друг о друге в большой муравьиной семье. Как же устроен муравьиный „особняк“? В центре обычно расположен главный зал, устроенный в старом трухлявом пне. Это самое комфортное место жилища, оно для матери-основательницы рода, которая может снести до семи миллионов яиц, как утверждают знатоки секретов муравьиной жизни. А вокруг неё хлопочут

тысячи помощников. Одни её кормят, другие чистят, третьи ухаживают за яйцами, и ещё множество нянек перетаскивают личинки в другие отсеки-гнёзда, где будут с ними нянчиться. Между комнатками-камерами в муравьином гнезде множество коридоров-тоннелей. Муравьи очень не любят сырости, поэтому постоянно „ремонтируют“ крышу дома, перетряхивая её. Капитальный ремонт дома приходится им делать каждую весну, когда после зимы он оказывается сплюснутым под давлением снега. К тому же семья растёт, поэтому к дому добавляются всё новые комнатки, увеличивается количество вентиляционн ы х каналов, пешеходных тоннелей, каналов для отвода воды и других сложных коммуникаций. Так что строительные работы не прекращаются ни на минуту. Так вот, выполняя все эти работы: ремонтируя дом, добывая пищу, вскармливая увеличивающееся семейство — и трудится целыми днями маленький неутомимый обитатель земли, Божье творение, муравей. Так живёт он в трудах, может быть, внимательно наблюдает за нами, и мы должны с таким же вниманием относиться к нему, чтобы не нарушить гармонию его жизни, нечаянно не раздавить его, не разрушить его дом, в

который вложено столько трудов. Много лет назад, когда я училась в школе, наш класс был зачислен в отряд „Юных лесничих“ и после учёбы помогал поддерживать порядок в лесу. Одной из наших забот была операция „Муравей“. Мы огораживали самые крупные муравейники, наносили их на специальные карты, рисовали и устанавливали красочные щиты, где просили посетителей леса не обижать муравьёв, не разрушать их жилища. Мы наблюдали за их жизнью не только в природе, но даже в кабинете биологии: рядом с аквариумом и клеткой с птичками у нас был сооружён искусственный муравейник. Наблюдая за муравьишками, мы лучше понимали окружающий мир, а наши души наполнялись чувством восхищения мудростью и неутомимостью этого маленького существа. А ещё в нас возрастало такое необходимое всем нам чувство родства по отношению ко всему живому, ко всем Божьим созданиям. Мы не знали еще совета мудрого Соломона „пойти поучиться у муравья его трудолюбию“, но, благодаря нашим учителям, уже тогда на собственном опыте мы поняли и почувствовали, с каким достойным уважения созданием, муравьём, живём на одной земле. Подготовила Галина Крупина Рисунки Вячеслава Черникова

ёплым ветром овеет затихшую Москву закапанная воском Вербная неделя. Меж девичьих ладоней порозовеет Четверг. Подойдёт робко ночь со Страстной на Светлое Воскресение. В одиннадцатом часу освещают Кремлёвские соборы. Задрожат отблески на вызолоченной через огонь главе восьмиугольной Ивановской колокольни и пятиглавом соборе Успенском. Затихнет ропот тысячной толпы, и трепетными огнями зажгутся первые свечи. В полночь над старым Кремлём бухнет первый удар Ивана Великого, густой волной поплывёт в ночь, и загудит ответно Москва радостным звоном своих колоколен. А над Кремлём, над мокрыми зеленеющими полями Руси — зёрна тихих звёзд. Отгудит Москва, снова ударят кремлёвские звонари во все колокола, и под общий перезвон, колыхнувший пламя свеч, из двенадцати соборов тронутся древние хоругви, златокованые кресты и иконы мимо освещённых снизу стен. Тысячи огней понесёт жаркая толпа, крестясь и подпевая: „Воскресение Твое, Христе Спасе, ангели поют на небесех…“ Радостные, мелкие звоны, девичьи лица, весеннее небо Москвы. А над Замоскворечьем и ветвями Александровского сада бесшумно пронесутся, прорезав небо, потешные огни и, развернувшись в венцы, алыми и изумрудными звёздами потекут вниз, отражаясь в чёрных водах чуткой реки. Утром в открытые окна — звонкая, весёлая медь.

На столе — пасхи, куличи, ромовые бабы и горки яиц в молодой колкой зелени. На прибранных солнечных улицах хлопают под ветром флаги. Идти в Кремль на поклон мощам по усыпанным песком дорожкам, мимо пушек, выставленных за ограды соборов, и, словно первый раз, слышать волнующий звон, видеть кирпичные стены и небо и знать, что мягкий ветер качает в садах серёжки берёз, а в полях — мохнатый ивняк… Своды колокольни прохладны. Сырая лестница ведёт мимо площадок, где сереют старые купели и белеет голубиный помёт, ведёт выше, туда, где, переливаясь, бьются и дрожат старые колокола. Ветер прохладно дует в лицо. Звонарь, упёршись ногами в настил, забыв всё на свете ради звона гудящего, раскачивает тяжёлый язык. Когда руки умаются, звонарь ляжет на перила, и кажется ему, что качается плавно колокольня, вот упадёт. В колокола вцепятся московские ребята. Под незнающими буйными руками целый день будут всклокоченно лихо петь колокола. В крылатом голубином плену — чистое небо. На окраинах Москвы яйца катают. Круглая песчаная лунка — широкий кон — уравнена, утрамбована. На Девичьем поле — разъезд. Купцы катают сестёр, что чинно сидят в шубках красного плюша или зелёного бархата… Где-то переулком с песней идут студенты. Шинели нараспашку, вольный шаг, берёзовый лист на гербах фуражек. Москва пахнет землёй, травой, деревней. С колоколен — разлётные звоны. Всё в грудь. Не расскажешь — замрёшь. Знать, весна. Знать, в перелесках Руси распустилась черёмуха… Л. Зуров