Любовь

Любовь

С. А. Федорченко

Любовь Повесть

1

Cергей Федорченко

УДК 821.161.1 ББК 84 (2Рос-Рус) 6-440 Ф337

Литературно-художественное произведение Сергей Анатольевич Федорченко

Автор выражает благодарность депутату Пермской городской Думы Плотникову Владимиру Ивановичу за моральную и материальную поддержку, оказанную при издании этой книги.

Ф337 Любовь: повесть / С. А. Федорченко. — Соликамск: ООО ИПК «Соликамск». 2012— 418 стр.

Повесть о взаимоотношениях между мужчиной и женщиной с очень значительной разницей в возрасте. Случайная встреча в салоне междугородного автобуса переросла в настоящую любовь. Книга богата на события и показывает непростой характер переживаний главных героев. Раскрывает возникновение и становление чувства любви в современных условиях.

УДК 821.161.1 ББК 84 (2Рос-Рус) 6-440 Ф337 ISBN 8-978-5-904-907-09-9

© С. А. Федорченко © ООО ИПК «Соликамск». 2012.

2

Любовь

КНИГА ПЕРВАЯ

Она К

расно-белый «Икарус», будто крадучись, медленно подъехал к приземистому зданию автовокзала в посёлке Полазна и остановился. Водитель, симпатичный парень в джинсах и майке-тельняшке, эффектно облегавшей молодое, мускулистое тело, громко объявил пятиминутную стоянку и открыл двери. Измученные духотой и трехчасовой тряской из Березников, пассажиры шумно посыпались из автобуса, с удовольствием разминаясь и закуривая. В салоне «Икаруса» остались только дремавшая пожилая пара и молодая, очень красивая женщина в элегантном брючном костюме. Прислонившись к окну, у которого сидела, красавица с безразличным видом следила за происходящим, то и дело поглядывая на свои наручные часики. Было видно, что вся эта громко говорящая компания ей порядком надоела, и она с нетерпением ждала окончания поездки. И словно угадав её мысли, водитель объявил о конце стоянки, после чего, убедившись, что все пассажиры на месте, медленно отъехал от автовокзала. Вдруг кто-то постучал по автобусу снаружи. Добродушно чертыхнувшись, парень открыл передние двери, впустив мужчину лет пятидесяти в белоснежной сорочке и щегольском светлом костюме. Пассажир поблагодарил водителя, предъявил ему билет и прошёл к пустовавшему рядом с красавицей месту. Та хотела взять лежавшую на сиденье свою дорожную сумку, но не успела. Секундой раньше мужчина опустился в кресло, прижав сумку к подлокотнику. «Извините, но моя сумка... можно я её...», — нерешительно начала дама, но увидев, что сосед спит, растерянно замолчала. «Ничего себе, не успел приземлиться и уже сны смотрит!» Она попыталась освободить сумку, но это ей не удалось. «Лад3

Cергей Федорченко

Сыновьям своим — Алексею, Максиму и Филиппу — посвящаю. Живите любя.

4

Любовь

но, пусть спит. Ничего с ней до Перми не случится», — решила она. Раздражение, вызванное появлением мужчины, постепенно проходило, уступая место обычному женскому любопытству. «А вообше-то интересный товарищ. Какой-то даже таинственный. Вырядился, как жених на свадьбу. И куда это он таким франтом? Ясно, что не по службе и не к друзьям. Тогда к кому? Неужели к какой-нибудь длинноногой студенточке из медакадемии, которую он поит и кормит? Этих нищих, крашеных, как пасхальные яйца, Ксюш и Ларис нынче развелось — пруд пруди! Учиться не на что, а диплом нужен — хоть умри. Сегодня даже замуж без него не выскочишь. Вот они и вешаются на шею таким вот древним спонсорам. А эти и рады. За любовные утехи готовы отдать последнее». Дама с жалостью посмотрела на спящего и вдруг почувствовала, что ей вовсе не хочется видеть соседа в толпе доживающих свой век любовников. «К вам это, наверное, не относится. Извините, не знаю, как вас зовут. Ну, допустим, Александром Ивановичем. Так вот, Александр Иванович... А можно я буду обращаться без отчества, называя вас просто Александром, если, конечно, разрешите... Одним словом, речь не о вас, а о других. Неужели эти старые ловеласы не знают, чем закончится эта их «молодая» любовь? Да все эти Ксюши, Аллы и Кристины тут же перестанут их узнавать, как только получат и обмоют свои заветные дипломы! Ну не верю я в любовь внучки к дедушке, не верю! Ей чуть за двадцать, а ему — все пятьдесят. И ведь женятся, бывает. Ну что может быть у них общего? Его квартира, машина? А вкусы, интересы, увлечения? Она сходит с ума по дискотекам и поцелуям, а ему лишь бы на диване подремать с пивком у телевизора. И потом... Придёт время, когда он, как мужчина, будет... ну... никто. А она только-только войдёт во вкус. И что тогда прикажете делать? Бежать жаловаться? Но кому и на кого? А главное, как жить дальше? Смириться со всем и продолжать существовать или разбегаться в разные стороны? А если уже растут общие дети и оба без них никуда. Тогда как? Хотя... Моя мама тоже была моложе папы на двадцать лет. Но какая это была влюблённая пара! Однажды, я ещё не хо5

Cергей Федорченко

дила в школу, проснувшись среди ночи, зашла на кухню. Папа сидел в кресле и полушёпотом читал книгу. Мама, сжавшись в комочек, примостилась у него на коленях и внимательно слушала. Я тоже пристроилась к ним и тут же уснула. Прошло столько лет, но по-прежнему ощущаю и ношу в себе всю любовь и спокойствие той удивительной ночи. Позже, когда я подросла настолько, что со мной можно было говорить об этом, мама рассказала, что первая жена папы умерла от рака, и он долго не женился, пока не встретил маму. И ещё, что у них с папой очень долго не было детей. Поэтому, когда я родилась, папа просто сходил с ума от счастья. Заваливал маму цветами, носил её на руках и не отходил от моей кроватки ни на шаг. Всегда подтянутый и аккуратный, он совсем не выглядел пожилым. Тем более рядом с мамой, носившей строгую одежду и прически, и от этого казавшейся не по годам взрослой. И вдруг в наш такой счастливый дом пришла беда. И какая! Не стало нашего папы. Он погиб во время взрывных работ в шахте калийного рудоуправления, где работал начальником смены. И хотя я была ещё совсем маленькой, кажется, училась во втором классе, но хорошо запомнила эти страшные похороны. Мама после них очень долго болела, даже лежала в больнице. Сбережения, накопленные при жизни папы, быстро закончились, и к нам пришло ещё одно горе под названием «бедность». Мы стали подрабатывать. Мыли полы в разных конторах, убирали подъезды, чистили снег. Урабатывались так, что, придя домой, не могли от усталости даже говорить друг с другом. Но потихоньку отходили, кипятили чай и, не торопясь, пили его с хлебом и нашим любимым клубничным вареньем. И наша нищая жизнь уже не казалась такой безрадостной и тяжёлой. А дальше, и я этих минут всегда ждала с нетерпением, мы ложились в мамину постель и читали. Как нам было хорошо с нашими писателями и их героями! Читали поочерёдно: страничку я, две — мама. Я научилась читать ещё до школы, но больше всё-таки читала она. Мне очень нравилось, как мама это делает, говоря голосами героев и по-актерски проигрывая сцены. Вообще мне иногда казалось, что она могла бы стать актрисой, 6

Любовь

если бы не стала преподавателем русского языка и литературы. Слушая её негромкий, успокаивающий голос, я незаметно засыпала и видела во сне, как идут сквозь пургу и вьюгу к своим мужьям красавицы-декабристки, как внимательно слушает совсем маленький Пушкин свою няню Арину Родионовну, как сражается с врагами храбрый Павка Корчагин. Думаю, что эти «литературные вечера» помогли нам выжить, а мне ещё и полюбить литературу. И когда я окончила школу (едва не с медалью!), сомнений не оставалось, было ясно, что у меня одна дорога, в педагогический. Но... Как оказалось, не судьба. В автобусе, по дороге в Пермь, я познакомилась с Игорем, высоким, светловолосым красавцем. Нет, я не влюбилась в него, как говорят, с первого взгляда, но, приехав в Пермь, забрала свои документы из пединститута и стала сдавать экзамены вместе с ним, в политехнический, на факультет авиадвигателей. А дальше произошло то, чего не ожидал никто, даже мы с Игорем. Я сдала все экзамены и поступила, а он не сдал химию. От стыда он готов был провалиться сквозь землю. Поэтому тут же собрался и уехал домой в Березники, даже не попрощавшись и не оставив ни адреса, ни телефона. Я была страшно расстроена, хотела «из солидарности» даже бросить учёбу, но пожалела маму. Она очень просила не делать этого. Потом все же настроилась и стала учиться, хотя об Игоре думала постоянно. А бывая у мамы, ходила по городу, рассматривая прохожих. Мне казалось, я должна была его встретить. Но не встретила. Постепенно учёба захватила меня, я окончила первый курс, перешла на второй. И однажды... Наша группа только вернулась из колхоза, это было в конце сентября, я поднималась на второй этаж, как кто-то вдруг обнял меня сзади, закрыв глаза своими ладонями. Я обернулась, убирая эти ладони. Это был Игорь. Господи! Как я обрадовалась. Оказывается, он всё-таки поступил на наш факультет. Тут же на ступеньках мы впервые поцеловались. Игорь стал учиться, как одержимый, сдавая контрольные работы, зачёты и экзамены досрочно. И выполнил своё обещание — догнал меня. Четвёртый курс мы начали вместе и вскоре поженились. А через месяц после защиты дипломов у нас 7

Cергей Федорченко

родилась Лиза, кудрявая и красивая, как кукла Барби. Игоря вскоре пригласили в конструкторское бюро авиационного завода, а я стала работать в закрытом институте. Он быстро рос как специалист и уже через два года стал ведущим конструктором по разделу ракетных двигателей. Ему дали двухкомнатную квартиру, которую мы своими руками отремонтировали и обустроили. Одно было плохо: муж часто ездил в командировки, в основном на полигон, расположенный в Сибири, где проходили испытания их двигателей. Но понемногу я стала привыкать к этому неудобству, извлекая из него даже «выгоду»: каждый его приезд из командировки мы превращали в праздник, который для нас с Игорем иногда продолжался до утра... До Игоря я не знала мужчин, и в первой нашей близости с ним для меня действительно все было впервые. Я смертельно боялась всего, умирая от страха. Но Игорь был так ласков и тактичен, что от боязни вскоре не осталось и следа. Зато было чувство непередаваемого восторга, ощущение сумасшедшего удовлетворения и радости. Думаю, что он испытал то же самое. Теперь, стоило нам прикоснуться друг к другу, как мы вспыхивали, словно спички, и начинали поглядывать на часы, с нетерпением дожидаясь наступления ночи. Наконец наша беспокойная дочурка затихала, Игорь ещё раз подходил к её кроватке и, убедившись, что она спит, целовал меня, поднимал на руки и... Нет, я не буду об этом рассказывать, настолько это моё. «Господи, — обращалась я к Богу, обессилившая от близости и счастья. — За что ты дал нам так много? Эту сумасшедшую любовь, прекрасную Лизу, быструю карьеру и даже эту квартиру? А несчастные, что живут без любви и детей, в нищете и без крыши над головой? Ты забыл о них? Или на всех не хватает этого самого счастья? Может нам надо поделиться?» Мужчина вдруг глубоко вздохнул. Женщине показалось, что он даже приоткрыл глаза, но сосед лишь немного наклонился в её сторону, продолжая спать. Теперь его украшенная густой седеющей шевелюрой голова была совсем близко от её чёрных, как смоль, волос. Стоило ей чуть приблизиться к нему, и их головы бы соприкоснулись. С трудом сдерживаясь, чтобы 8

Любовь

не сделать этого, она отвернулась к окну. Автобус мчался по Чусовскому мосту. «Значит, до Перми, точнее до автовокзала, ещё минут двадцать пять. Ещё двадцать пять минут молчаливого знакомства... — с грустью подумала дама, вновь поворачиваясь к спящему. — Знаете, Александр, наверное, это хорошо, что вы спите. Ведь если бы мы с вами познакомились, я оказалась бы совсем другой — строгой и неоткровенной. А так... Я словно на исповеди у священника. Как будто вы — мой духовный отец. Правда, хорошо звучит: «отец Александр»?! Не сердитесь за эту иронию. Если честно, то мне жаль, что вы спите. И даже не знаете моего имени. А зовут меня Вероника. Это имя мне дали в честь той Вероники, которую сыграла Татьяна Самойлова в фильме «Летят журавли». Помните, Вероника из кино его очень любила, а тут началась война, он ушёл на фронт, и она изменила ему с другим... «Неужели так можно?

— со слезами думала я, когда впервые посмотрела «Журавлей» в десятом классе. — Ну почему она так сделала? Разве можно любить одного, а быть близкой с другим?» Спросила об этом у мамы. И вот что она сказала: «Носи это имя, доченька, оно красивое, в нем есть Вера. Но не дай Бог никому повторить судьбу той самойловской Вероники, не дай Бог...». Позже я поделилась своими сомнениями на этот счёт с Игорем. «Женщина, которая любит... — словно размышляя, тихо повторил он и вдруг неожиданно жёстко закончил, — на такое не способна! Запомни это». И, глядя мне в глаза, добавил: «А собственно, почему тебя это волнует?» Но тут же улыбнулся, поцеловал меня и, словно извиняясь, сказал: «Прости, это я так... Видимо, от усталости». Работал Игорь, как и учился в институте, не жалея себя, действительно забывая об усталости. В последнее время у них что-то «не шло» с испытаниями нового двигателя, в чем Игорь обвинял испытателей. Но доказать это пока не мог. И поэтому, случалось, раздражался по пустякам, срывался. Однако последняя командировка, кажется, прояснила ситуацию. Он прилетел, непривычно возбуждённый, и с работы позвонил мне в институт: «Всё, Вероничка, кажется, мы доказали! Подробности потом. В качестве награды предлагаю сегодня культпоход 9

Cергей Федорченко

на «Балет толстых» Евгения Панфилова. Билеты у меня. Я заеду за тобой, а ты устрой к соседям Лизу и погладь мой серый костюм, в котором я ездил в эту командировку. Я забегал домой переодеться, костюм снял, он в прихожей. Говорят, он мне очень идёт. Пока. Целую». Я не была большой поклонницей балета Панфилова, но сразу же согласилась, обрадовавшись весёлому тону мужа. Тут же отпросилась с работы, забрала Лизу из яселек и отвела её к Наде, моей лучшей подруге (Надя была не замужем и работала врачом в поликлинике). После этого прибежала домой и стала готовиться к театру. Отутюжив костюм мужа, я повесила его на плечики, ещё раз оправила пиджак, любуясь своей работой, и вдруг заметила во внутреннем кармане торчащий лист бумаги. Решив, что это какой-нибудь документ, с которым лучше не ходить в театр, я достала листок, развернула и не поверила своим глазам. Это было объяснение в любви, написанное аккуратным, почти детским почерком. Внизу стояла подпись: «Настя». Ошеломленная, снова и снова перечитывала записку, пока наконец не сообразила, что вот-вот должен появиться Игорь, с которым мне было лучше не встречаться. Я положила записку на видное место, захлопнула дверь и помчалась к Наде. Она гуляла с Лизой во дворе. Увидев меня, Надя поняла, что произошло что-то ужасное. Выслушав мой сбивчивый, со слезами рассказ, она тихо сказала: «Так, все ясно. Значит, Настя... То-то он зачастил в командировки. Возникает вопрос: что делать? Не знаю, Верунь, честное слово, не знаю. Устроить скандал? А что толку? Скажет: да пошли вы со своими подозрениями подальше. И будет прав. Какая-то пигалица влюбилась. Ну и что? Сразу разводиться? Думаю, надо подождать. Посмотрим, как он поведёт себя. Мне кажется, он скоро позвонит». У телефона мы просидели, не сомкнув глаз, до утра. Но Игорь не позвонил. Не дождалась я звонка и на следующий день. Не выдержав, спустя ещё день, я сама позвонила в ОКБ. То, что я узнала, привело меня в дикий восторг: оказывается, ещё два дня назад Игоря срочно вызвали на полигон.

10

Любовь

— Надя! — кричала я в трубку сотового телефона. — Его, представь себе, нет в городе! Вот почему он не позвонил. Понимаешь, Наденька? Он позвонил бы обязательно, если бы не улетел на этот чёртов полигон. Или пришёл бы. В общем, не все так, оказывается, плохо, дорогая, лучшая моя подруга! Вечером, когда мы встретились, Надя сказала: — Вот что, молодая наша мама (она частенько называла меня так). Ты только три дня без мужа, а на тебя уже страшно смотреть, глаза ввалились, вся дрожишь, бледная... Игорь такую увидит — точно бросит. А теперь слушай внимательно. Завтра, в субботу, теплоход «Павел Бажов» загрузится врачами и пойдёт вверх по Каме. Оказывается, на этой неделе облздрав неплохо провёл какой-то важный общероссийский семинар, на котором были даже зарубежные знаменитости. Так вот, по русскому обычаю попрощаться с «семинаристами» решили на свежем воздухе. Ну, сама знаешь — выпивка, песни, танцы, зелёные стоянки... Меня включили в бригаду медиков, обслуживающих этих гуляк. Мало ли что, вдруг кто-то перепьёт или пережарится на солнце. Ты поплывёшь со мной. Отдохнешь, развеешься. У нас будет отдельная каюта. Встречаемся завтра в девять утра на речном вокзале. Спорить с Надей было бесполезно. Да и права она была, как всегда. Поэтому утром я отвела ещё сонную Лизу к соседям (пожилая пара, не имевшая детей и безумно любившая нашу дочь), быстро по-летнему оделась и без четверти девять уже была на речном вокзале. А ещё через полчаса под звуки «Прощания славянки» белоснежный «Павел Бажов» медленно отошёл от причала и взял курс в сторону КамГЭС. Мы с Надей стояли на верхней палубе, с удовольствием вдыхая свежий речной воздух и предвкушая интересную поездку. День выдался по-настоящему июльский, жаркий и солнечный. Врачи пили и пытались что-то петь, танцевали и, не щадя себя, жарились на солнце, не доставляя, впрочем, особых хлопот ни Наде, ни её коллегам из бригады. Ближе к вечеру теплоход развернулся и направился в сторону Перми. Неожиданно в машинном отделении что-то застучало, «Павел Бажов» прошёл ещё десяток11

Cергей Федорченко

12

Любовь

другой метров и остановился. Механики во главе с капитаном кинулись к машинам, объявив вскоре, что поломка очень серьёзная, и на её устранение уйдёт не меньше пяти-шести часов. Я в это время стояла на главной палубе, рассматривая левый берег. Там горели костры, слышалась музыка и звучали песни. По берегу ходили загорелые люди, несколько человек купались, фыркая и ныряя. У пробегавшего мимо молодого матроса мне удалось узнать, что это база отдыха нефтяников из Полазны, называется «Боброво». «Весёлый этот народ, нефтяники!» — подумалось с завистью. И даже взгрустнулось: как хорошо было бы сейчас посидеть вместе с ними у костра, послушать песни этих крепких и сильных людей...

— Добрый вечер! Не замёрзли? Вы так легко одеты, возьмите мой пиджак, — послышался за спиной мужской голос. Это был Борис, молодой нейрохирург из Москвы. Весь день он следил за мной и Надей, пытаясь познакомиться. Но благодаря нашей бдительности так и остался ни с чем. Зато Надя навела о нем справки и узнала, что он холост и в свои тридцать два года уже доктор наук и без пяти минут профессор. «Явно неравнодушен к вашей прекрасной особе!» — обнимая Надю, пошутила я, когда мы в очередной раз исчезли из поля зрения «жениха». Подруга и впрямь была интересной женщиной с типично русским открытым лицом, большими голубыми глазами и длинной «немодной» косой. Почему эта умница, чистюля и добродетель в свои двадцать шесть лет по-прежнему оставалась незамужней, было загадкой даже для меня, её лучшей подруги. Сама Надя говорить на эту тему не любила. Отмалчивалась или грустно шутила: «Идти в ЗАГС, чтобы узнать, где разводятся? И для этого выходить замуж?». Сейчас Борис стоял рядом и выжидающе смотрел на меня. «Да, замёрзла», — вдруг честно призналась я. Он накинул свой пиджак на мои обнажённые плечи: «Идёмте в кают-компанию. Там хоть и шумно, но тепло». Затем осторожно взял меня под руку и повёл в носовую часть, где веселились разгулявшиеся врачи. «И никакой он не Дон Жуан, нормальный мужик. Надь13

Cергей Федорченко

ку послушать, так вся мужская половина сплошные ловеласы. Теперь понятно, почему ты одна, Наденька», — мелькнуло у меня в голове.

— А не согреться ли нам с помощью мартини? — спросил Борис, когда мы сели за столик. Я не знала, что такое мартини, так как в жизни не пила ничего, кроме шампанского, но согласилась, думая только о том, как бы побыстрее согреться. Мы выпили. Мне вдруг стало жарко. Все вокруг поплыло и стало покачиваться — стены, столы, люди. Очень захотелось петь и смеяться. Я предложила Борису потанцевать. Смутившись, он все же согласился. Оказалось, он просто неважно танцует. Когда мелодия закончилась, я, прижавшись к нему, шепнула на ухо: «А что если мы исчезнем отсюда? Посидим на прощанье под звёздами». Прихватив вино, шоколад и фужеры, мы поднялись на верхнюю палубу, сели за столик и, разлив остатки мартини, выпили на брудершафт. Поцелуй неожиданно оказался крепким и долгим. Вдруг Борис поднял меня на руки, посадил к себе на колени и стал ласкать, целуя моё лицо, шею и грудь. Что было потом... Кажется, мы пили коньяк у него в каюте, о чем-то говорили и смеялись. Иногда, как бы исчезая или проваливаясь куда-то. Потом «воскресали» и снова пили и целовались... Утро я встретила совершенно обнажённой, лежащей под лёгким одеялом. Борис стоял у окна, явно следя за мной. И тут сквозь дикую головную боль до меня стал доходить весь ужас того, что случилось. Произошло непоправимое — у меня не стало Игоря, родного, близкого человека, которого я любила больше всех на свете. И которого предала, изменив с первым попавшимся мужчиной. «Господи! — шептала я, глотая слезы. — И где ты был, Господи, когда я была на грани... Почему не остановил, не защитил меня? Неужели это кара за то, что мы когда-то были счастливее других? Господи, скажи, неужели?» Быстро одевшись, я выбежала из каюты, спустилась на нижнюю палубу и стала взбираться на перила. «Назад!» — вдруг послышался за спиной голос Бориса. В следующее мгновение он оторвал мои руки от поручней, схватил меня и понёс наверх. Я кусалась, царапала его лицо, шею, пока не потеряла сознание.

14

Любовь

Очнулась я дома. У постели сидела Надя. Лиза играла на полу, укладывая спать свою любимицу, игрушечную собачку Люську. «Ну, слава Богу! — обрадовалась подруга, увидев, что я открыла глаза. Она поцеловала меня. — Так не хотелось укладывать тебя в больницу. Ну и хорошо, что обошлось... А ты молодец — быстро отошла. А теперь слушай внимательно. С теплохода тебя увезли на «скорой» прямо домой. Я уговорила врачей. Не волнуйся, никто ничего не заметил. Все мучились с похмелья, было не до тебя и не до твоей «скорой». Ну увезли кого-то и увезли... С кем не бывает. Сейчас о другом думать надо. Ты понимаешь, что я имею в виду. Вернее, кого. Да, конечно, Игоря. Представляю его возвращение... А вот вашу встречу представить не могу, страшно становится. И как поведёт себя Игорь, и что вы решите? И как быть с Лизой, без ко¬торой вы оба — никуда... Кто бы ответил на эти вопросы? А может, Верунь, не надо все это сразу... ну все рассказывать? Может, лучше вначале как бы намекнуть, потом немного добавить. А там видно будет. Глядишь, и обойдётся. Как ты думаешь?»

— Нет, — я закрыла глаза и покачала головой. — Не смогу я так, Надюша. Не смогу с ним жить, любить, целовать его, обманутого. Не надо больше об этом, договорились?

— Хорошо. — Надя картинно подняла руки кверху (когда было нужно, она могла отступить и делала это красиво). — Поступай, как хочешь. А вот с этим добром что прикажешь делать? — Она кивнула на огромный букет бордовых роз, лежащий в кресле. — Это от Бориса. Знала бы ты, как он просил меня помочь встретиться с тобой. Уж как ненавижу этих мужиков, а тут, представь себе, стало жаль его.

— Нет, нет! — я приподнялась, но тут же упала на подушку.

— Выбрось эти розы, очень прошу! И одежду мою, в которой я ездила, тоже выкинь, пожалуйста. И последняя просьба. Пусть до завтра Лиза побудет у тебя. Все, идите. За меня не беспокойся. Суицида не будет. Надя с Лизой ушли. Преодолевая страшную слабость, я встала, приготовила ванну и долго отпаривала, а потом скобли15

Cергей Федорченко

ла своё ненавистное тело, сдирая с него невидимую моральную грязь. Что только не говорила себе в эти минуты! После этого поставила на журнальный столик нашу семейную фотографию — Игорь, Лиза и я, долго смотрела на неё, пока не уснула. Утром, загримировав круги под глазами и подрумяним бледные щеки, ушла на работу. Отпрашиваться не стала, чтобы не вызвать подозрений. Перед обеденным перерывом меня пригласили к заведующему отделом. Когда я вошла, Сэм Семёныч (настоящее имя этого энциклопедических знаний и удивительной доброты еврея — Самуил Соломонович) разговаривал по телефону. Увидев меня, он стушевался и тут же положил трубку.

— Присаживайтесь, Вероника Михайловна. Выпьете чтонибудь? Коньяк, сухое вино? «Знает же, что я не пью. Неужели кто-то проболтался, прослышав о моей поездке на теплоходе?» — заволновалась я и ответила как можно спокойнее: — «Что вы, Сэм Семёныч! Вы же знаете...»

— Хорошо, вы сильная женщина, Вероника... Утром мне сообщили... А только что стали известны подробности. Вначале я не поверил, просто не мог представить. Теперь это, простите, точно случилось.

— О чем вы? Да говорите же, Сэм Семёныч! — потребовала я.

— Понимаете... — профессор отвернулся к окну, заметив моё волнение. Потом вдруг резко повернулся и, глядя мне в глаза, тихо произнёс, — Игорь Николаевич... погиб. Нет больше вашего Игоря.

— Что вы говорите? Как это, нет? Да я... мы с Лизой ждём его, он должен вот-вот появиться. Скажите, что это неправда, Сэм Семёныч! Ну что же вы молчите? Ведь это ошибка, кто-то пошутил, а вы поверили. Живой Игорь, живой, вы слышите? Ему нельзя умирать! — говорила я. Потом уронила голову на стол и заплакала. Утром, трясущаяся, напичканная какими-то таблетками и Надиными уколами, я вылетела вместе с членами государ16

Любовь

ственной комиссии и представителями завода на полигон, где погиб Игорь. Из их коротких разговоров мне удалось узнать следующее. Испытания нового сверхмощного двигателя уже заканчивались. Необходимые часы были наработаны. Готовились акты о приёмке. Но при выводе машины на новый режим неожиданно отказала система защиты от перегрузок, и двигатель взорвался. Игорь, снимая показания датчиков, находился совсем близко... «Ты все можешь, Господи! Можешь сделать человека счастливым и несчастным, можешь проучить и уничтожить. Ты наказал меня. Изменив мужу, я вычеркнула себя из жизни, разрушила семью, потеряла друзей. Но я не ропщу, считая твою кару справедливой. Но скажи мне, Господи, за что ты погубил Игоря? Он-то в чем виноват? Тебе что мало меня? Ты даже не позволил мне рассказать живому Игорю всю правду. Выходит, мне носить этот грех до конца жизни? А ты дашь на это силы? Или и дальше будешь унижать, разрушая мою семью и уничтожая меня?» Наверное, я была не права. Нельзя так разговаривать с Богом. Но это была своего рода защитная реакция. Предстояла встреча с мёртвым Игорем, на которую у меня совсем не было сил. Общение же с Богом эти силы мне хоть частично восстанавливало. Из аэропорта нас сразу повезли на полигон. Я содрогнулась, увидев большую воронку, валявшиеся всюду огромные куски бетона, искорёженную арматуру, оплавленные узлы и детали. И сразу же попросила отвезти к Игорю. Кто-то из военных сказал, что это невозможно. — Как невозможно? Что вы говорите? — мы встретились с военным глазами.

— Понимаете, Вероника Михайловна, — стараясь не смотреть на меня, ответил он, — взрыв был большой силы. Игорь Николаевич оказался рядом... От него ничего не осталось, почти ничего. Что нашли, уже отправили на экспертизу. В медпункте врач, очень красивая и молодая, сделала мне укол и заставила выпить какую-то остро пахнущую гадость. Я стала приходить в себя и, глядя на эту юную, белокурую кра17

Cергей Федорченко

савицу, позавидовала, представив её будущего мужа и очаровательных детей. А вслух сказала: «Вы ещё не замужем? Как вас, извините, зовут, не знаю... Настя? Красивое имя. Значит не замужем? И не спешите. Ничего в замужестве нет хорошего, поверьте». «Настя, Настя... Где я слышала это имя? Кажется, так была подписана записка, обнаруженная мной в пиджаке Игоря. Неужели эта врач и есть та самая Настя?» Сдерживаясь, чтобы не наговорить грубостей, я спросила: «Я прочитала вашу записку Настя. Поверьте, она попалась мне на глаза случайно. А теперь скажите, только честно, что было у вас с Игорем? Сейчас, когда его нет в живых, ваш ответ почти не имеет значения, но хотелось бы знать правду, раз уж мы встретились. Я жду, Настя». Она словно ждала этого вопроса, поэтому заговорила, ничуть не смущаясь. «Мне нечего ни скрывать, ни бояться, Вероника Михайловна! Будь Игорь жив, он бы сказал то же самое. А вообще, вы, видимо, плохо его знаете, если подозреваете нас в чем-то. Не мог Игорь вам изменить. Понимаете? Для него женщины, кроме вас, просто не существовали. В посёлке многие его любили, даже замужние красавицы, за доброту, порядочность. Но он никогда и ни с кем... Я приехала сюда год назад после окончания Пермской медакадемии и, конечно, сразу же влюбилась в него, как только увидела. Господи, сколько слез было пролито в любимую подушку! А потом, как-то поранив руку, Игорь пришёл в медпункт на перевязку. Мы разговорились, и он показал семейную фотографию. Вы на ней втроем с дочерью. Вот тогда я поняла, что значите для него вы и ваша Лиза... А записку я написала, узнав, что Игорь здесь больше не появится в связи с окончанием испытаний. Ведь никто тогда не знал, чем они закончатся на самом деле... Проплакала тогда всю ночь, все прощалась, а утром не выдержала, написала все, что было на уме, и, провожая их группу, сунула ему записку вместе с медицинской картой».

— Возможно, Игорь даже не читал записку, так как не знал о её существовании... — словно размышляя, спросила я Настю.

— Получается так, — ответила она, с трудом сдерживая слёзы.

18

Любовь

Я подошла к ней, присела рядом, обняла. «Эх, Настя, Настя, что же мы с вами наделали, дуры раскрасивые! А теперь послушайте, что было дальше, когда эта записка попала мне на глаза». И я честно рассказала ей о том, как нашла её, как ушла из дома и даже как уехала на теплоходе назло Игорю. Конечно, умолчав о том, что там произошло. Ни в какую гостиницу устраиваться не стала, хотя номер был забронирован, а ушла с Настей в её крохотную, чистенькую, как келья, общежитскую комнатушку. Там и просидели до утра, выпив несметное количество кружек душистого, настоянного на сибирских травах чая с мёдом и сухариками. О чем только не говорили мы в эту прощальную ночь, тут же перейдя на «ты». Рассказывали друг другу о себе, об институтской жизни, о родителях и увлечениях. Настя оказалась удивительным собеседником, тонким и умным. Особенно поразил меня рассказ о её родителях. Настин отец, нефтяник, женился на её маме, ещё будучи студентом политехнического. И прожил с ней всю жизнь... не любя. Сколько раз, уже будучи взрослой, Настя слышала, как в спальне мать плакала: «Витенька, милый мой, хороший! Ну за что ты меня не любишь, за что?». Отец накидывал на себя что-нибудь из одежды, уходил на веранду и сидел там часами. Потом мама умерла. Рак. Отец, и так не отличавшийся особой общительностью, замкнулся совсем. И вдруг встретил женщину, которую полюбил. Дальше Настя рассказывать не стала, заявив: «Вот вернусь в Пермь, здесь все равно я уже не работник, увезу тебя к нам в Полазну. Познакомишься с отцом, от него все и узнаешь». У трапа самолёта мы долго стояли, обнявшись, не стесняясь ни слез, ни самых искренних слов. «Приезжай скорее, мы с Лизой ждём тебя!» Я в последний раз поцеловала Настю и пошла к трапу. Но, поднявшись, не выдержала и оглянулась. Настя стояла, уткнув своё красивое лицо в ладони, и плакала... То ли Бог услышал меня, то ли встреча с Настей подействовала отрезвляюще, но в Пермь я возвратилась другой — собранной и решительной. А Надя, услышав мой восторженный рассказ об этой девочке, даже подпрыгнула: «Эта Настя — на19

Cергей Федорченко

стоящая целительница, тебя просто не узнать. Пусть скорее приезжает, напиши ей. Я помогу ей с работой. А ту записку уничтожь, будто её и не было». Я сделала так, как просила Надя, сожгла записку, испытывая, правда, при этом какую-то непонятную грусть, и тут же послала Насте письмо, в котором просила её приехать побыстрее. Похороны Игоря, вернее его останков, которые мне так и не показали, поминки прошли как во сне. Люди приходили в дом, говорили о муже хорошие слова, потом была эта жуткая могила и кладбище, горы венков и цветов, опять красивые фразы, а я снова и снова думала о том, что всего этого могло и не быть, если бы не мои чудовищные ошибки. И ещё о том, что счастья можно легко лишиться, если им не дорожить и за него не бороться. «Звучит напыщенно, но ведь это так?» — спрашивала я себя, словно экзаменуя. «Как было бы здорово, если бы жизнь и счастье не могли существовать друг без друга! Если живёт человек, значит, он обязательно счастливый. И только так», — рассуждала я, глядя на играющую Лизу. Ей мы, посовещавшись, решили пока не рассказывать правду, предупредив об этом друзей, соседей и знакомых. Но как-то вечером, наткнувшись на вещь Игоря (кажется, это была рубашка), я не выдержала и расплакалась. Лиза подбежала ко мне, забралась на колени, стала успокаивать: «Не плачь, мама! Я тоже скучаю без папы, но ведь не плачу!». Ещё немного и я готова была рассказать дочери все об её отце. К счастью, в этот момент по телефону позвонила Надя и я, успокоившись, не сделала этого. Незаметно подкралась зима, наступил декабрь. В магазинах и у входа на Центральный рынок появились первые искусственные ёлки, близился Новый год. Я тоже решила не нарушать традицию и, несмотря ни на что, поставить дома ёлку. Мы сидели с Лизой, разбирая новогодние игрушки и гирлянды. Неожиданный для позднего времени телефонный звонок заставил меня вздрогнуть. Я подняла трубку: — Слушаю! В трубке помолчали, потом послышался негромкий мужской голос. Я сразу узнала его — это говорил Борис.

20

Любовь

— Вероника, ради Бога, не кладите трубку. Умоляю вас, обещайте, что выслушаете меня.

— Хорошо... Обещаю, хотя очень бы не хотела слушать вас.

— Я понимаю... Кстати, что вы сделали с теми дурацкими розами, что я так вот, тогда вам...

— Никакие они не дурацкие, нормальные, очень даже красивые и, судя по всему, очень дорогие. И всё-таки я их выбросила, вернее, это сделала Надя по моей просьбе.

— Вот и отлично. А ваша Надя просто золото. Мы обменялись с ней телефонами, и она позвонила мне, рассказав о трагедии в вашей семье. Не ругайте её за это, Вероника! Она очень боялась за вас и была права. То, что вы выздоровели, — большое счастье и... её заслуга. Говорю это как специалист. Она точно выполнила все мои рекомендации. «Ну, Надька, ну хитрюга! Подожди, вот только настанет утро, я с тобой поговорю!» — решила я, слушая Бориса и вспоминая частые визиты лучшей подруги ко мне, её советы, лекарства, которые она приносила. Разговор с Борисом затянулся. Оказалось, он уже получил «профессора», успел съездить в США и Канаду.

— Надо бы срочно встретиться с пермскими коллегами, чтобы обменяться новостями, но боюсь, — пошутил нейрохирург.

— Чего? Или кого? — поддалась я на эту шутку.

— Вас. Если разрешите, я прилечу или приеду. Могу и пешком.

— Это дело ваше. Надеюсь, вы не будете настаивать на встрече со мной, когда будете в Перми?

— Постараюсь, причём изо всех сил. И, пожалуйста, не рас¬сказывайте Наде о моем звонке, хорошо?

— Договорились. Мы расстались, пожелав друг другу счастья в новом году. Я подумала о том, как изменились мы оба за это время, прошед¬шее после той встречи на теплоходе. И, слава Богу, не в худшую сторону. «Разобраться» с Надей мне не удалось. Невероятно энергичная подруга в составе какой-то комиссии оказалась в Кун21

Cергей Федорченко

гуре. Вернувшись через неделю, она позвонила: «Верунь, а что если я забегу к тебе вечерком? Почему спрашиваю разрешения? Потому что буду не одна». И положила трубку. «Совсем девка от рук отбилась!» — рассердилась я и стала с нетерпением ждать её прихода, собираясь отчитать. И когда раздался звонок в дверь, моментально её открыла, оцепенев: Надя стояла под руку с молодым человеком. Растерявшись от неожиданности, я даже не заметила, как он выглядел и во что был одет. Зато сделала это потом, когда Александр (так звали Надиного спутника) вызвался мне помочь готовить ужин. Он молниеносно начистил картошки, отварил её, сделал пюре и, открыв все выставленные мною банки, быстро и красиво накрыл на стол.

— Надька! — ущипнула я подругу. — Где ты нашла такое сокровище?

— Не сглазь! Врач из Чайковского. Познакомились в Кунгуре, он тоже в комиссии. И это пока все, — сверкнула она своими роскошными голубыми глазами. Какой это был вечер! Усыпив наконец Лизу, которая никак не хотела ложиться после возни с Александром, мы даже спели вполголоса несколько песен. И нашу с Надей «Калину красную», и мамину любимую «Почему ты мне не встретилась», и песню, которую так любил и так хорошо пел Игорь, «Ой, да не вечер, да не вечер».

— Значит, ты чуточку простил меня, Господи, раз я снова захотела жить? Спасибо тебе! — поблагодарила я того, кто возвращал мне любовь к жизни. Наступило лето, а с ним и годовщина смерти Игоря. После установки памятника, отметив печальную дату, мы с Лизой уехали к маме в Березники, где она по-прежнему жила, категорически отказываясь перебраться в Пермь.

— Здесь мы с Мишей почти вместе, совсем близко друг от друга. Чувствую, когда он хочет, чтобы я пришла к нему на могилу. А там, в вашей далёкой, пыльной Перми, разве его услышишь? Нет уж, — упорствовала она. У мамы я пробыла два дня. Мы о многом поговорили, даже посплетничали о будущем Нади. «Познакомь меня обязатель22

Любовь

но с Настей, мне кажется, она очень славная девушка, — сказала мама на прощанье. — И оставь мне Лизу на недельку. Пусть отдохнёт от вашего городского шума. Я привезу её тебе сама, так что жди в гости. А теперь поезжай с Богом!» — напутствовала она меня. Вот так я оказалась в этом автобусе. И вдруг в нем появились вы, Александр. Словно Бог, которого моя мама мне пожелала в попутчики. Я шучу, хотя мне хочется плакать. Хочу выглядеть спокойной и безразличной, а сама не представляю, что буду делать, когда расстанусь с вами. Мне будет плохо без вас, поверьте... И если мы вдруг когда-нибудь случайно встретимся, очень вас прошу: узнайте меня, как бы я ни была одета. «А это вы, который спал?» — обрадуюсь я. «А это вы, которая за мной следила?» Мы спустимся к Каме, присядем у берега и помолчим. А потом будем долго гулять по ночному городу, вспоминая эту поездку. Автобус подошёл к автовокзалу. Водитель открыл двери, приглашая тех, кто ехал до Перми, к выходу. Пассажиры, толпясь и поругиваясь, стали протискиваться к двери. Женщина дотронулась до плеча спящего мужчины: «Разрешите?». Тот вскочил, словно давно ждал это «разрешите». Она взяла свою сумку и, открыв замок-молнию, стала лихорадочно что-то искать в ней, не сводя с мужчины своих чёрных печальных глаз. Потом закрыла сумку и, смахнув пальцем выступившие слезы, вышла. Если бы она знала...

23

Cергей Федорченко

Он Е

сли бы она знала, что сидящий рядом мужчина вовсе не спит и занят тем, чем занята она, то есть наблюдает за ней, прикидываясь спящим. Виктор Сергеевич Бойченко, главный инженер объединения по бурению, вышел из УАЗИКа, попрощался за руку с водителем, красивым усатым парнем: «Отдыхай, Коля! Отоспись к моему приезду». И быстро вошёл в свой двухэтажный кирпичный коттедж. В прихожей он приветливо поздоровался с Марией Ивановной, пожилой домработницей, и тут же скрылся в ванной комнате. Там он побрился, принял душ, проглотив на ходу пару заботливо приготовленных Марией Ивановной бутербродов, надел белую сорочку и модный светло-серый костюм. Проходя мимо зеркала, на несколько секунд задержался, прикидывая, стоит ли надевать галстук. Однако решил обойтись без него: не та поездка. Затем вынул из ящика письменного стола подаренный на пятидесятилетие чёрный кожаный кейс, положил в него папку с деловыми бумагами, непрочитанные газеты, бритвенный прибор и заспешил к выходу, бросив вышедшей проводить Марии Ивановне: «Уезжаю в Ижевск на два дня. Если задержусь, позвоню». Та за годы жизни у шефа давно привыкла к его неожиданным и частым отъездам. Поэтому только вздохнула, перекрестив удаляющуюся фигуру: «Никак опять начальство позвало. Господи, сохрани его». На автовокзале Виктор Сергеевич в считанные секунды купил билет, буквально на ходу вскочив в проходящий через Полазну и Пермь «Икарус». В автобусе он занял первое попавшееся свободное место и тут же уснул. Сказались бессонные ночи, проведённые на буровой, где он руководил слож24

Любовь

ными аварийными работами и откуда только что вернулся. Выброс нефти из разведочной скважины был неожиданным и таким мощным, что буровая бригада даже не успела закрыть превентор — устройство, с помощью которого при таких авариях закрывается устье. Теперь достаточно было одной единственной искры, чтобы бивший с глубины двух с половиной тысяч метров под давлением в сотни атмосфер фонтан нефти превратился в гигантский пожар, на ликвидацию которого ушли бы многие месяцы и колоссальные средства. Плюс неизбежные в таких случаях человеческие жертвы. Бойченко удалось сделать невозможное: за трое суток заглушить фонтан, сохранив вышку, буровое оборудование и всех людей. И вот когда, казалось, можно было наконец с облегчением вздохнуть, в очередной раз поблагодарив судьбу и Бога, по рации передали распоряжение находившегося проездом в Ижевске президента компании «Лукойл» Вагита Алекперова, из которого следовало, что уже вечером Бойченко должен быть у президента с отчётом о проведённых аварийных работах. Автобус вдруг резко затормозил. Виктор Сергеевич качнулся всем телом вперёд, стукнувшись лбом о спинку переднего кресла. Он открыл глаза, потёр ушибленное место и осмотрелся. Слева от него сидела удивительной красоты молодая брюнетка и смотрела в окно. «Интересно, заметила она, как это я так вот лбом или нет?» Не зная, как себя вести дальше он подпёр голову левой рукой и, прищурившись, будто продолжал спать, стал рассматривать соседку. Красивое, смугловатое лицо, изящная шея, стройная с красивой грудью фигура и длинные ухоженные ладони словно специально были созданы для неё. «Интересно, кто она? Музыкант, фотомодель? А может, заезжая артистка?» — Виктор Сергеевич вспомнил, как однажды по пермскому каналу Т-7 показывали награждение победительниц конкурса красоты «Мисс Пермь». На примитивно и безвкусно оформленной сцене какого-то дворца стояли полсотни полуголых девиц, толстых и тонких, красивых и не очень. Поздравлял участниц сам губернатор, невысокий, со спортивной фигурой (кстати, бывший нефтяник 25

Cергей Федорченко

из Полазны). К нему подошла победительница конкурса, плоскогрудая, высокая, как баскетболистка «Урал-Грейта», невыразительная девица. «У них где глаза? У этих членов... жюри? Такой... И первое место?» Бойченко хотел выключить телевизор, но, набравшись терпения, решил досмотреть до конца. Губернатор, видимо, был того же мнения, что и Бойченко, потому что, увидев вместо красавицы «баскетболистку», забыл все заготовленные слова и стал бормотать что-то невразумительное... «Интересно, что бы он сказал, если бы увидел это чудо... — прикинул Виктор Сергеевич, как и многие пермяки, знавший, как неравнодушен глава области к красивым женщинам. — Взглянуть бы на её мужа. Вот уж, наверное, писаный красавец. Пожалуй, ещё подъедет к приходу автобуса. Так что есть шанс его увидеть. Она, конечно, кинется ему навстречу. Он обнимет её, может, даже поднимет на руки. Они сядут в машину и поедут домой, в своё уютное семейное гнёздышко, где их встретит счастливый детский смех и где все дышит любовью и лаской...» Бойченко сжал зубы. Ласки он не знал ни в детстве, ни потом, когда уже стал взрослым парнем. В четырнадцать лет, поступив в Молотовский нефтяной техникум, он в восемнадцать уже защитился, получив диплом техника по бурению нефтяных и газовых скважин. Год работал в Полазненской конторе турбинного бурения, вначале буровым, затем верховым рабочим. Перед призывом в армию уже был помощником бурильщика и даже «гонял концы», то есть стоял за буровой лебедкой. Отслужив в армии, поступил на заочное отделение горного факультета политехнического института. Окончил его Бойченко поздно, в двадцать семь лет. И вскоре женился. Катя, румяная, как спелое яблоко, и крепкая, как молодая берёзка, начала вздыхать по нему ещё с четвёртого курса, после того как они познакомились, встретившись на спектакле СТЭМа студенческого театра эстрадных миниатюр. Театр, возглавляемый не учившимися, а перескакивавшими с курса на курс студентами Игорем Тернавским, Борисом Мильграмом и Анатолием Пичкалевым, как мог «песочил» препо26

Любовь

давателей и древних профессоров-ловеласов, волочившихся за хорошенькими студентками. За что с лёгкой руки ректора М. Н. Дедюкина имел второе, чаще употребляемое название «СТРАМ». Вот на одной из таких хохм «СТРАМа» они и встретились. После спектакля Виктор вы¬звался проводить Катю. Стоял тёплый майский вечер с огромным синим небом над головой и рассыпанными на нем крупными мерцающими звёздами. «Поцеловать или... ещё рано?» — думал Виктор, прощаясь с Катей. Но, так и не решившись, уехал домой, сконфуженный собственной трусостью. Позже Катя не раз пыталась увидеть Виктора, назначая ему встречи и свидания. Иногда Бойченко «сдавался», и они шли в кино. Сидели там, прижавшись друг к другу, а потом медленно брели к Катиному дому. Но чаще Виктор уклонялся от встреч, ссылаясь на занятость (он работал на заводе мастером). Мучительно размышляя про себя: «Что же делать? Ведь не люблю я её. Или сдаться? Жизнь покажет, вдруг, как говорят, стерпитсяслюбится». Однако, встретив Катю в Полазне после защиты диплома, размышлять уже не стал, предложив жениться. Свадьбу сыграли шумную и по-студенчески весёлую, на которой собрались почти все бывшие однокурсники. Через положенное время родилась Настя. Бойченко, выросший без родительской опеки и ласки, весь без остатка окунулся в незнакомые отцовские дела и заботы. Проснувшаяся в нем огромная любовь к белокурому крохотному существу захватила его целиком, отодвинув в сторону Катю, сделав и без того не очень тёплые с ней отношения ещё более прохладными. Катя как-то не выдержала и в очередной раз решилась на серьёзный разговор: «Я понимаю, Витя... Ты действительно не хотел на мне жениться. И ты не любил меня никогда. Но что же делать? Неужели мы должны разойтись? А как же Настя? Ведь её не разделишь!». Бойченко обнял жену: «Ты ни в чем не виновата». И вышел из комнаты. Разговора опять не получилось. Постепенно Катя смирилась с той ролью, которая была ей отведена и уже не требовала от мужа положенной супружеской ласки. При этом, скрывая, все чаще хваталась за сердце. Вик27

Cергей Федорченко

тора Сергеевича, кстати, поднимавшегося по служебной лестнице все выше и выше, такие отношения тоже устраивали. К тому же Настя уже училась в школе, позволяя больше времени уделять производственному отделу объединения, который он к тому времени возглавлял. В пятом классе у Насти появилась новая учительница русского языка и литературы. Она сразу же рассказала об этом родителям. Добавив, что Ольга Михайловна Филиппова ешё и классный руководитель. «А тебя, папа, она просила завтра прийти в школу с двенадцати до двух. Если сможешь, конечно». На другой день озадаченный Бойченко в двенадцать часов уже торчал у дверей учительской. К нему подошла невысокая стройная девушка.

— Это я вас просила зайти. Спасибо, что нашли время. Итак, о чем речь... «С виду пичуга, а в обиду себя точно не даст!» — подумал он, решив, что о чем бы эта девочка его ни попросила, он сделает.

— В Очёре, это километров двести от Полазны, есть специализированная школа, — продолжала Филиппова. — В ней за трехметровым забором учатся, живут и работают сто пятьдесят мальчишек одиннадцати-четырнадцати лет. Все они когда-то совершили преступления, среди них есть даже убийцы. Я хочу показать нашим благополучным пятиклассникам, как нельзя жить и как легко скатиться до такой жизни, если не слушать старших. В общем, помогите с автобусом, Виктор Сергеевич! С директором спецшколы я уже договорилась. Ольга Михайловна замолчала. Потом вдруг спохватившись, протянула небольшую тёмно-синюю книгу: — Это исповедь основателя спецшколы Георгия Павловича Сологуба, Героя Социалистического Труда, заслуженного учителя. Называется «Каждая минута жизни». Прочтите её, пожалуйста, до нашей поездки в Очёр. Хорошо, Виктор Сергеевич? Вечером Бойченко открыл книгу и, забыв обо всем на свете, читал, пока не перевернул последнюю 176-ю страницу. Потом посмотрел на часы, они показывали второй час ночи. Но 28

Любовь

спать не хотелось. Главная мысль книги «пермского Макаренко» о том что детейнадо не воспитывать, а надо просто любить, потрясла Виктора Сергеевича. Он оторвал от газеты клочок, написал на нем! «Обязательно прочти!», сунул бумажку в книгу и, положив её на тумбочку, стоящую у кровати, где спала Катя, вышел на улицу. В Очёр выехали утром на ЛАЗе, автобусе, выделенном по приказу Бойченко. Дети, рассыпавшись по салону, набивали рты чипсами и печеньем, запивая их всевозможными «пепси» или чаем из предусмотрительно захваченных термосов. Ольга и Виктор сидели на переднем сиденье. Разговор вначале не клеился, но потом Ольга Михайловна попросила Бойченко рассказать о бурении и нефти. Он начал что-то говорить, вначале неохотно, но потом увлёкся на свою голову, потому что, хитро прищурившись, Филиппова вдруг спросила: «А вы разрешите побывать на вашей буровой? Тоже всем классом?». Бойченко рассмеялся, понимая, что опять «попался».

— Разрешу, но вы приедете на своём автобусе. После этого они говорили, словно давние знакомые, и вскоре Бойченко уже знал, что Оля — сирота, что её родители погибли в автокатастрофе, когда она была совсем маленькой. И что вырастила её бабушка, Анастасия Павловна, которая живёт в Посаде.

— Это в Кишертском районе. Там я окончила школу и поступила в пединститут, который в этом году закончила. Вот и вся моя биография, — подытожила Ольга Михайловна. «Как у неё все просто. И откуда она берет силы на эту «простоту»?» — мысленно восхитился Виктор, стараясь не обращать внимание на её красивые даже под джинсами колени. Был уже седьмой час вечера, когда полазненцы наконец выехали из Очёра. Прощание со спецшкольниками сильно затянулось. Ребята обменивались адресами, о чем-то долго говорили, явно не желая расставаться. У некоторых на глазах Бойченко увидел слезы. В автобусе ехали молча, видимо, переживая и осмысливая то, что узнали и увидели.

— Это воспитывает почище вашего педуниверситета. Экс29

Cергей Федорченко

курсию и спецшколу они запомнят на всю жизнь, — шепнул Виктор Оле. Та качнула головой: «Я тоже потрясена, как и они...». В конце дороги она задремала, положив голову на его плечо, и Бойченко ощутил тонкий аромат духов, исходивший от её волос и лица. Неожиданно в школе разгорелся настоящий скандал, связанный с экскурсией в спецшколу. Большинство родителей из пятого «А» поддержало Ольгу Михайловну, считая поездку очень своевременной и полезной. Но нашлись и такие, кто назвал её ненужной и даже вредной. Ольга Михайловна не побоялась и вынесла этот вопрос на родительское собрание. Бойченко на нем присутствовал и, конечно, как мог, вступился за молодую учительницу.

— Да, поездка в Очёрскую спецшколу — это не экскурсия в Кунгурскую ледяную пещеру. В этой школе дети увидели своих сверстников. Только живущих в неволе, за высоким забором, в условиях железной дисциплины и порядка, где все делается по команде. Утром их будит не ласковая родительская рука или голос, а команда дневального «подъем»! Эти дети годами не слышат привычных слов «мама», «папа». И когда их горе-родители приезжают в школу на свидание, то этих спецребят невозможно оторвать от своих мам и пап. То есть дети живут так, как они не должны жить. Наши мальчишки и девчонки это поняли. И это главное. Вот что написали они в своих сочинениях после этой поездки. Ольга Михайловна дала мне их почитать. «...Теперь я знаю, к какой беде может привести водка или пиво. Я никогда не буду пить! И попрошу не пить папу». «...Тот, кто курит, — больной человек. В спецшколе я познакомился с мальчиком, который курил и теперь слепнет». «...Саша из пятого отряда говорил, что он часто видит забор во сне и ненавидит его». И последнее. Моя дочь списала кодекс правил, по которым дети обязуются жить, когда покинут эту школу. Вот некоторые из них. «Помни, что любовь к матери и Родине — самые святые чувства». «Умей дружить. Если хочешь иметь друга, будь им сам». «При лю30

Любовь

бых обстоятельствах стой прямо! Помни: горизонтальная линия — это линия змей. Человек вертикален». А теперь скажите, что плохого в этих правилах? Кстати, их больше десяти и все они учат добру, честности и стойкости. Словом, считаю, мы должны сказать наше родительское спасибо Ольге Михайловне за то, что она не только учит наших детей грамоте, но и воспитывает в них эти хорошие чувства, то есть делает то, чем должны заниматься мы, родители. А вообще-то многим из вас не грех бы побывать в Очёрской спецшколе. Бойченко и представить себе не мог, какие последствия вызовет его «адвокатское» выступление. В школе и среди родителей тут же поползли слухи о его романе с молоденькой учительницей и даже о возможном разводе с Катей. Но его эти разговоры, похоже, трогали мало. Он быстро добился выделения Ольге Михайловне небольшой комнатки в общежитии, не побоявшись появиться на торжестве, только отдалённо напоминающем новоселье (к учительнице заявился весь класс, вскладчину купивший ей недорогую китайскую люстру), а чуть позже направил в школу столяра и электрика, которые привели в порядок кабинет русского языка и литературы. Катя, хорошо знавшая непростой характер мужа, до поры до времени отмахивалась от услужливых доносчиц, но, узнав о состоявшейся вскоре ещё одной поездке-экскурсии класса на буровую, не выдержала.

— Ты что же делаешь, Витя? Ведь мне уже на работе стыдно появляться. Все по углам шепчутся про твои похождения с этой красавицей. Господи, и откуда она взялась на мою голову! Ты без пяти минут главный инженер, а чем занимаешься? Экскурсиями с молоденькой учительницей? Ну, давай, катайся! Люди, вон, пол-Полазны коттеджами застроили, а нам, видно, судьба умирать в этой трёхкомнатной хрущёвке. Ну что молчишь, Витя? Нечего сказать? Или я не то говорю? Вот так всегда, отмолчимся и до следующего разговора. Катя смахнула выступившие слезы. Виктор подождал, когда она выпьет какие-то сердечные капли и, быстро одевшись, вышел на улицу.

31

Cергей Федорченко

Конечно, жена была права. И он прекрасно понимал это. Стоило руководству «Лукойла» узнать о его «шефских забавах», и с перспективой занять кресло главного инженера можно было распрощаться навсегда. Справедлив был и Катин упрёк по поводу коттеджей. В посёлке их не строил разве что ленивый. А о поездке на буровую вообще не хотелось вспоминать, так нехорошо она закончилась. Вначале все шло так, как было задумано. Ребят привезли на бурящуюся скважину, разрешив посмотреть и потрогать все, что можно. Затем в столовой их напоили горячим чаем с какими-то свежеиспечёнными вкусными постряпушками. К вечеру они уже были в Полазне. Детей быстро развезли по домам, а Бойченко, отпустив автобус, решил проводить Ольгу Михайловну до её общежития. Они о чем-то разговорились и никак не могли закончить разговор. И вдруг, когда настала пора прощаться, Виктор взял Олино лицо в свои большие ладони и поцеловал. Это был даже не поцелуй. Просто на секунду-другую он прижался своими жёсткими обветренными губами к её вкусно пахнущим помадой губам. Оля тихо ойкнула, растерянно посмотрела на Виктора и мгновенно скрылась за дверью. Бойченко постоял ещё немного и, медленно ступая, пошёл домой. На душе было муторно, как после тяжёлого, мрачного сна. На кухне он, непьющий человек, налил полный стакан водки и выпил. Стало чуточку легче. «Старый дурень. Ни за что обидел девчонку. Завтра же извинюсь», — твёрдо решил он. Назавтра в полдень он уже был в школе. Однако, встретив его возле дверей класса, Ольга Михайловна тут же прошла в учительскую и больше не показывалась. То же повторилось и на следующий день. Тогда Виктор Сергеевич решил, что стоит попытаться подкараулить её у общежития, в котором она жила. Но, заметив его возле общежитских дверей, учительница повернулась и быстро зашагала прочь. «Значит, того и стою», — с горечью подумал Бойченко и прекратил преследования молодой учительницы. ...Всё это он вспомнил сейчас, в десятый раз медленно обходя свой длинный, как городской квартал, многоквартирным дом.

32

Любовь

Вскоре Виктор вылетел в Нарьян-Мар, где полазненские буровики уже больше года по заданию лукойловских чиновников осваивали технологию бурения сверхглубоких скважин в условиях вечной мерзлоты. А вернувшись через месяц, попросил Настю показать дневник. Там, как всегда, были привычные пятёрки. Он похвалил дочь, заметив, что дневник за последнюю неделю не подписан Ольгой Михайловной.

— Она случайно не заболела? — стараясь говорить как можно равнодушнее, спросил Бойченко.

— Ольга Михайловна больше не работает, она уволилась и уехала из Полазны. Уехала совсем, — Настя печально смотрела на отца.

— Как это уволилась? Куда уехала? — Виктор не верил тому, что слышал. Дочь села рядом, обняла отца.

— Я понимаю тебя, папа. И тоже переживаю, и весь наш класс... — Настя смахнула слезы. — В последнее время Ольга Михайловна ходила какая-то печальная, расстроенная, и мы это видели. А тут ещё эта неудача с поездкой на концерт ансамбля «Голубые береты — 2». Есть такой в четвёртой пермской школе. Ольга Михайловна хотела познакомиться с классной руководительницей, создавшей ансамбль, и с её ребятами. Они, как и мы, тоже пятиклассники. Она мечтала из нас сделать что-то похожее. Но нам не дали автобус, и поездка сорвалась. Ольга Михайловна очень расстроилась, стала нам что-то объяснять и вдруг заплакала. А потом сказала, что увольняется. Мы сразу пошли к директору и стали просить его не отпускать её, но он сказал, что уже поздно, так как заявление подписано. А через неделю из Перми на машине приехал молодой человек, они погрузили её вещи и уехали. Весь класс её провожал и даже преподаватели. Многие плакали...

— Настя, не договорив, шмыгнула носом и вышла из комнаты. «Эх, Оля, Оля! Что же ты наделала? Ну неужели не могла подождать, когда я приеду? Чтобы все честно, в открытую. Или боялась, что увижу этого, как его... жениха? А если встретимся, как в глаза друг другу смотреть будем? — Бойченко на 33

Cергей Федорченко

миг представил эту встречу, и тут же почувствовал, как больно заныло в груди. — И когда же я успел к ней так привязаться?» — подумал он, чувствуя почти непреодолимое желание уехать в Пермь и искать там Олю... Позже, не раз бывая в областном центре, он внимательно вглядывался в похожих девушек и даже несколько раз заходил в главный корпус педуниверситета, надеясь на счастливый случай, но Оля так ни разу и не попалась на глаза. И всётаки однажды он увидел её. Случилось это, спустя три или четыре года (Настя уже заканчивала школу). Делая какую-то покупку в ЦУМе, Виктор вдруг услышал свою фамилию. Он оглянулся. Одетая в модный светлый плащ, Оля стояла у входа в секцию и смотрела в его сторону. Вдруг к ней подошёл высокий молодой человек, что-то шепнул на ухо, и они стали спускаться по лестнице, ведущей вниз. Бойченко схватил купленную вещь и кинулся за ними. Но на лестнице их не было. Он быстро обошёл все этажи и секции, даже постоял на крыльце универмага, но Оля с молодым человеком словно испарились. Больше они никогда не встречались. Так получилось, что выпускной вечер Насти совпал с переездом небольшой семьи Бойченко в просторный двухэтажный коттедж, построенный по чертежам и рисункам самого хозяина. И теперь Настя, окончившая школу с золотой медалью, радостная и весёлая, с утра до ночи вместе с мамой что-то развешивала, прибивала и расставляла. Помогавший им Бойченко, внимательно следил за женой, которая вдруг ожила и, казалось, как и прежде, не знала усталости. «Может, обойдется? — с надеждой думал он. — Ведь бывает же, когда человек побеждает эту страшную болезнь. Тот же Солженицын...» Виктор Сергеевич был единственным, кто знал все о болезни Кати. Неделю назад в Перми он встречался с известным профессором, который сообщил ему результаты последнего обследования Кати, проведённого по просьбе Бойченко.

— Анализы вновь показали, — медленно начал онколог, что Екатерина Алексеевна тяжело больна. У вашей супруги рак лёгких, причём в самой запущенной, «махровой» стадии. Мы, 34

Любовь

врачи, к глубокому сожалению, уже не можем ей помочь, — профессор помолчал и чуть прищурившись, внимательно посмотрел на Виктора Сергеевича. Тот сидел бледный и, не моргая, ловил каждое его слово. — Не буду скрывать жить Екатерине Алексеевне осталось не больше двух-трёх месяцев. А теперь скажите, как получилось, что вы долго не знали о том, что она так опасно больна? Бойченко с трудом разжал зубы: — Катя очень сильная, волевая женщина. Она никогда ни на что не жаловалась. Только иногда на сердце и боли в груди. И даже слышать не хотела ни о каком лечении. — Бойченко закрыл лицо ладонями, чтобы профессор не видел выступивших слез. — Не знаю, как мы с Настей будем жить без неё. Да и стоит ли теперь жить? Профессор не ошибся. Ровно через два месяца Кати не стало. Ещё днём после очередного обезболивающего укола она спокойно поговорила с Настей, решив, у кого та будет жить, учась в медицинской академии, куда только что поступила (решили, что у близких родственников). А вечером вдруг почувствовала себя плохо и позвала к себе обоих, Виктора и Настю. Они молча вошли в спальню и присели на краешек её постели.

— Любимые, дорогие мои, — тихо, но отчётливо заговорила Катя. — Кажется, пришло время прощаться. Может, я и проживу ещё сколько-то, но лучше это сделать сейчас... Пока могу говорить. Так вот, очень вас прошу: живите дружно, помогайте друг другу. И когда я уйду от вас, будем считать, что мы просто расстались. Так будет легче, и вам, и мне. А за вас я там помолюсь, у меня наконец будет время... — Катя помолчала и, видимо, отдохнув, продолжила. — Ты, Витя, береги Настю. Она у нас особенная, ясная, как солнышко, а ты, доченька, слушай отца. Хороший он у нас. Таких справедливых и честных нынче — раз-два и обчёлся. И не казни себя, Витенька. Знаю, коришь себя, что неласковый был. Так ты сам не знал этой ласки. Не в обиде я на тебя за это. Ну что ещё? Выдай Настю замуж, нарожайте побольше внуков и живите счастливо. Вот, кажется, все сказала. Что забыла, доскажу потом. А теперь идите, устала я что-то.

35

Cергей Федорченко

Умерла Катя под утро. Она лежала на спине с вытянутыми вдоль тела ещё тёплыми руками. Глаза её были закрыты. Казалось, она отдыхает или дремлет, такое тихое спокойствие было на её добром и красивом лице. Хоронить её пришло полпосёлка. Увидев столько людей, Виктор удивился. Он и не подозревал, что у жены так много друзей. «Почему не меня, а её ты позвал к себе, Господи? Выходит, это правда, что ты забираешь самых лучших?» — думал Виктор, словно во сне слушая на поминальном ужине хорошие слова о Кате. Через два дня, собрав последние силы, он отвёз всхлипывающую Настю с её двумя чемоданами в Пермь, а сам, отдав последние распоряжения, уехал на базу отдыха «Боброво». Присматривать за домом осталась Мария Ивановна Вихарева, бывшая работница объединения, недавно вышедшая на пенсию, добрая и умная женщина. В «Боброво» Виктор намеревался пробыть несколько дней, надеясь хоть немного прийти в себя и обдумать все, что связано с теперешней жизнью без Кати. Афанасьич, сторож Бобровской базы, маленький, юркий старик, увидев его, обрадовался до слез.

— Вот и молодец, что заявился. Сейчас мы с тобой ушицу сварганим и обмоем твою беду. А то я тут настоящим трезвенником стал, уж и не помню, когда принимал фронтовые сто грамм. — Он быстро развёл костёр, сварил уху и распечатал привезённую Бойченко бутылку водки. Они выпили, не чокаясь.

— Конечно, хоронить свою жену — это последнее дело. Я вот двоих проводил на тот свет и обеих жаль, просто не знаю как... — Афанасьич шмыгнул носом, налил ещё полстакана, снова выпил, закусил малосольным огурцом. — Когда схоронил вторую, Варю, — ох, до чего же ласковая была женщина!

— решил: все, хватит, нажился я с этим полом. И вдруг как-то недавно стою в магазине и вижу — смотрит на меня одна дамочка. И никакая даже не старуха. Да так смотрит... Что забыл я моментально про все свои обещания. Нет, думаю, рано ты, Николай Афанасьевич, в холостяки записался! Очень ещё ты 36

Любовь

нужен нашим полазненским бабам. К чему это я говорю? Молодой ты ещё, Сергеич. Конечно, лучше Катерины ты женщины не найдёшь. Но девка на тебя любая и сейчас засмотрится. Среди них, знаешь, даже специальная порода есть. Это бабы, которые любят мужиков намного себя старше. Например, если ей двадцать, то моложе сорока и мечтать не думай. Не пойдёт она за такого молодого. Или в тридцать лет, бывает, вешаются на чью-то шею, а этой шее уже за пятьдесят. И ничего, живут, детей рожают. — Афанасьич выпил ещё, не закусывая. — У меня один всего недостаток: как выпью, перестаю есть. Значит, о чем это я? Вспомнил. Насчёт женщин. Не думай, Сергеич, что я тебе жениться предлагаю. Не до баб тебе сейчас, по себе знаю. Но придёт время и вспомнишь этот наш разговор. А сейчас давай отдыхай, лови рыбку, я покажу тебе, где клюет. Собирай грибы, их нынче — пропасть. Я их посолю, высушу. Бойченко пробыл в «Боброво» двое суток. Больше не смог бездельничать, да и дела не позволяли. Надо было собираться и опять лететь на север, где пронырливые и техничные американские нефтяники грозились внедрить свои технологии бурения скважин, которые, как они утверждали, будут намного эффективнее и экономичнее полазненских. Нужно было развеять этот миф. Развеять быстро и качественно пробуренными скважинами, которые, увы, пока бурились медленно и с нарушениями технологии. Сделать это, не имея поддержки руководства компании «Лукойл», было непросто. Президент компании и его ближайшее окружение, положившие глаз на богатые по запасам нефтяные залежи Ирана и Ирака, откровенно кривили рот, когда речь заходила о разработке своих собственных нефтяных месторождений, особенно в труднодоступных районах. И даже разрешали там хозяйничать иностранным фирмам, скажем, тем же американским. Такая политика родной компании Виктору Сергеевичу, уже два года работавшему главным инженером объединения, была непонятна. И он своё отрицательное отношение к стратегии «Лукойла» нередко высказывал, не стесняясь. Естественно, наживая немало врагов и недоброжелателей.

37

Cергей Федорченко

...Всё это он вспомнил сейчас, когда до встречи с президентом «Лукойла» Вагитом Алекперовым остались считанные часы. Воспоминания были совсем некстати, потому что расслабили его, настроив на совсем не характерный для него «житейский» лад. Чтобы выйти из этого состояния, Виктор Сергеевич попытался представить встречу со своим главным начальником, но у него ничего не получилось. Память упорно возвращала его в то тяжёлое время, когда он и Настя остались одни после похорон Кати. Оказалось, оба просто не могли жить без неё. Настя, звонившая из Перми, бывало, не по разу в день, вначале даже спрашивала: «А где мама? Позови её, папа, пожалуйста...» И он, приходя вечером с работы или приезжая из командировки, подолгу сидел в пустующей спальне жены, мысленно рассказывая ей, словно живой, все, что произошло в этот день. Спасала умница Мария Ивановна. Она оставила в доме все так, как это было при жизни Екатерины Алексеевны, поддерживая заведенные ею идеальные чистоту и порядок. «Всё, хватит об этом», — Бойченко открыл глаза и покосился на красавицу. Та смотрела в окно на проплывающие на фоне водной глади бетонные перила. «Река Чусовая, значит, едем по мосту, — подумал он. — До Перми двадцать-двадцать пять минут езды. А там — до свидания, Пермь, здравствуй, Ижевск!» Ижевск нравился Виктору Сергеевичу — чистый, зелёный, красивый город. Хотя был он в нем лишь однажды и довольно давно, четыре года назад. Это было тяжёлое для Бойченко время. После смерти жены прошло уже почти два года, но состояние какого-то оцепенения, отрешённости и ненужности по-прежнему не покидало его. А вокруг кипела и бурлила жизнь, задевая своими событиями и его семью. Кате поставили мраморный памятник, изображавший её сидящей на скамейке (отдыхает уставшая красивая женщина). Отличница Настя окончила два курса любимой медакадемии. А Мария Ивановна, окончательно освоившаяся с обязанностями «управдома», как-то незаметно превратила усадьбу вокруг коттеджа в райский уголок с каменными горками, зелёными 38

Любовь

лужайками и миниатюрными водоёмами. Но Бойченко, словно слепой, не замечал всего этого. Худой, небритый и неряшливо одетый, он мотался по буровым, неделями не появляясь дома. Наконец дипломатичная Мария Ивановна не выдержала и посоветовала ему посмотреть на себя в зеркало. Виктор подошёл к трюмо. На него смотрел угрюмый, заросший седой щетиной старик. «И это я? — мысленно ужаснулся он. — Не может быть!» Он прошёл в ванную комнату, тщательно побрился, после чего перебрал весь свой гардероб, очистив его от поношенных и устаревших вещей. Затем, дождавшись выходного, съездил в Пермь, купил три модных костюма (чёрный, синий и светлый), несколько белых и в полоску дорогих сорочек и полдюжины ярких современных галстуков. Настя, вскоре вытащившая его в драмтеатр на спектакль возвратившегося из Москвы Бориса Мильграма, увидев отца во всем новом, восхищённо заметила: «Какой ты красивый, папа!». И грустно добавила: «Жаль, мама тебя таким не увидит...». «Какая же удивительная эта штука — жизнь, — ворочаясь в постели, думал Бойченко. — Вот уж, кажется, совсем угасла, едва-едва теплится. Ни есть, ни пить не хочется. И вдруг, как слабый зелёный росточек, что вылез из-под растаявшего снега, начинает эта жизнь воскресать. Да так, что хочется модно одеваться, хорошо выглядеть и даже нравиться. Неужели жизнь возвращается? И даже можно улыбаться?» Команда быть в Ижевске на совещании по обмену опытом бурения наклонно-направленных скважин застала Виктора именно в таком приподнятом настроении. Поэтому он, не раздумывая, подчинился приказу и вылетел в столицу Удмуртии. Отсидев кое-как в душном зале весь первый день, участники совещания сели в комфортабельные автобусы и укатили на загородную базу, где их ждали обильное застолье, сауна и другие не очень афишируемые развлечения. Органически не переваривавший такие пьянки Бойченко под выдуманным предлогом уклонился от поездки на базу и отправился знакомиться с чужим городом. Стоял тёплый майский вечер. Буйно цвела сирень, сводя своим волшебным запахом с ума и 39

Cергей Федорченко

заставляя вспоминать такую же «сиреневую» весну, что была четверть века назад. Незаметно Виктор оказался возле театра музыкальной комедии. Оперетту он обожал и поэтому тут же поинтересовался в кассе по поводу билета. Билеты, к счастью, были. Он купил один, попросив место поближе, и вскоре сидел в одном из первых рядов партера, изучая программу спектакля. На сцене шёл старинный водевиль. Артисты изо всех сил пытались рассмешить зрителей, танцуя и перекрикивая друг друга. Виктор уже начал терять терпение, жалея о напрасно потерянном времени, как вдруг на сцену выпорхнула совсем юная, изящная актриса. Она сделала несколько красивых танцевальных па и запела. Бойченко, который сам неплохо пел, изумился — голос чистый с очень красивым тембром. Он заглянул в программу. «Елена Соловьева» значилось там напротив одной из героинь водевиля. «Надо же, фамилия в унисон со способностями», — удивился он и до антракта сидел, не шевелясь и не спуская глаз с Лены Соловьевой. В перерыве Бойченко подошёл к контролёру, пожилой женщине: «Какое чудо эта ваша Соловьева. Скажите, а её муж тоже поёт в вашем театре?». «Что вы! — контролёр по-доброму посмотрела на Виктора. — Наша Леночка не замужем, рано ей ещё. Значит, она вам тоже понравилась? Спасибо, это наша любимица». Когда спектакль закончился, Бойченко, до боли отбив хлопками ладони, выскочил из театра. Оглядываясь по сторонам, он прошёл пару кварталов, надеясь на чудо — вдруг увидеть продавцов с цветами. Но чуда нигде не было. Тогда он перемахнул через какую-то изгородь и, искренне извинившись про себя перед хозяевами, быстро наломал огромный букет сирени. Через несколько минут он вошёл в театр со служебного входа и, извинившись, спросил у вахтёра, сухого, седого старичка, не выходила ли Елена Соловьева. «Только что вышла, — ответил тот. — Она сегодня куда-то очень спешила, поэтому заказала такси и уехала». Заметив растерянность Бойченко, вахтёр спросил: «Эта сирень для Лены? Давайте, я её в воду поставлю. Ей завтра же передадут. Может, вы ей ещё записочку черкнёте?». Старичок порылся в своём столе, на40

Любовь

шёл в нем ученическую тетрадь и, вырвав из неё листок, протянул Виктору. Волнуясь, Бойченко написал: «Лена! Поздравляю! Давно не слышал такого изумительного голоса. Вы потрясающая певица. Виктор Бойченко, Пермь». В гостинице Бойченко отыскал в справочнике номера телефонов театра и на другой день, воспользовавшись объявленным перерывом, позвонил в закулисную часть. Ему ответили, что Соловьева на репетиции и освободится минут через тридцать. Виктор не пошёл на совещание и ровно через тридцать минут опять набрал запомнившийся номер. Телефон был занят. «Звоню последний раз. Не дозвонюсь — все, конец этой музыкальной комедии», — злясь на себя, подумал он и снова набрал номер.

— Я слушаю! Бойченко растерялся. Он был готов к чему угодно: к тому что телефон будет опять занят или ответит кто-то посторонний, но только не к тому, что ответит Лена.

— Здравствуйте... Лена. Это я, Бойченко. Простите, не ожидал, что вы ответите, и растерялся. Что? Вы догадались? Да, и сирень моя, и записка. Нет теперь, конечно, не мои, а ваши..

— Какой вы, Виктор... — Лена помолчала и продолжила.

—В общем, спасибо, что позвонили. И за вашу прекрасную сирень тоже. А как вы узнали, что я очень её люблю? И ещё... эта ваша записка... с такими удивительными словами. Я даже поплакала немного... Виктор, мне тоже хочется сделать вам приятное. Сегодня «Сильва», я закажу на ваше имя пропуск и буду петь для вас. Вы слышите? А теперь все, я побежала. Жду! И никаких отговорок! Вечером Бойченко опять увильнул от очередного прощального мероприятия (совещание заканчивалось) и принаряженный задолго до начала спектакля с огромным букетом яркокрасных роз, волнуясь, прохаживался возле служебного входа. По задуманному им плану он должен был встретить здесь Лену ещё до спектакля и вручить ей цветы. И уж потом... О том, что будет дальше, Бойченко старался не думать, так все было непредсказуемо. До начала спектакля оставались счи41

Cергей Федорченко

танные минуты, но Лена не появлялась. Не выдержав, Виктор спросил об этом у пожилой полной женщины, сидевшей на месте вчерашнего старичка.

— У Леночки сегодня сплошные примерки, — ответила она, с любопытством взглянув на него и на розы. И добавила. — Костюмы ей шьют для нового спектакля, понимаете? Она как пришла перед обедом на репетицию, так и осталась в театре. Идёмте, я провожу вас к ней, у нас с вами есть ещё несколько минут, успеете подарить ей эту прелесть. Она восхищённо взглянула на цветы. Бойченко, наконец, понял, что от него хотят. Он отделил от букета три розы и протянул вахтёрше: «Это вам!». «Ну, что вы!» — смутилась та, но цветы взяла и повела его к Лене, оставив вместо себя девушку-гардеробщицу. Они быстро прошли по каким-то длинным коридорам, мимо бесчисленных дверей с табличками и без них, миновали закулисную часть (Бойченко ужаснулся, увидев сваленные в кучу бутафорские часы, канделябры, люстры и прочую сценическую рухлядь: на буровой больше порядка) и наконец подошли к гримерной Лены.

— Леночка, это к тебе! — женщина ноготком постучала по двери и приветливо улыбнулась. — Ну, смелее! Что вы, как загипнотизированный. И ушла. Бойченко остался стоять перед закрытой дверью, испытывая дикое желание провалиться сквозь землю. Или, на худой конец, немедленно исчезнуть отсюда навсегда. Но было уже поздно. Дверь отворилась, и появилась Лена. Она была так ошеломительно хороша, что Виктор на мгновение зажмурил глаза, словно спасаясь от яркого света. Девушка посторонилась, впуская Бойченко, и прикрыла дверь.

— Вот вы, оказывается, какой...

— Древний... — подсказал Виктор. Он вдруг почувствовал, что может говорить.

— Ну зачем вы так? У нас совсем нет времени для шуток. Слышите? Это третий звонок. Нужно бежать. А вы так и пойдёте в зал с розами?

— Извините, совсем забыл, — Виктор протянул цветы.

42

Любовь

43

Cергей Федорченко

— Где вы нашли такую прелесть? — Лена поднесла розы к лицу. — Боже, какой аромат! А теперь бежим. Я провожу вас, иначе вы заблудитесь и не услышите, как я пою. — Она положила цветы на туалетный столик и взяв Бойченко за руку посмотрела ему в глаза. — Правда, я плохо себя веду? Не отвечайте, я сама знаю, что плохо. Бойченко почти не видел того, что происходило на сцене, так как не сводил глаз с Лены. Её хрупкая, юная Сильва была вовсе не похожа на тех полногрудых, с сытыми, выпирающими животами героинь, что толпами бродили по театральным сценам и без конца торчали на экранах телевизоров. Лена играла чистую, преданно любящую, но легко ранимую, страдающую от измен и неверности женщину. И когда Лена — Сильва, отыскав в зале Виктора, запела знаменитое «Помнишь ли ты, как счастье нам улыбалось», он не выдержал и закрыл лицо руками. Ария оборвалась. Не ожидавший паузы оркестр сыграл несколько тактов и тоже умолк. Виктор убрал ладони и взглянул туда, где стояла Лена. Она смотрела на него, из глаз её текли слезы. Прошло ещё несколько секунд, показавшихся Бойченко вечностью. «Сильва, милая, что же ты молчишь? Пой!» — шептал он. И, словно услыхав его, Лена незаметным движением смахнула слезы и продолжила: «Помнишь ли ты наши мечты? Пусть это был только сон — нам дорог он». Голос звучал очень взволнованно, но по-прежнему мощно и красиво. Дирижёр, спохватившись, взмахнул своей палочкой, и волшебная музыка Кальмана снова заполнила театр. Спектакль давно закончился. Актеры и прочий персонал разъехались по домам, а Лена все не появлялась. «Может, она вышла через парадный зрительский подъезд? Чтобы не встречаться со мной?» — подумал Виктор. И вдруг, когда он уже потерял всякую надежду, Лена почти выбежала из театра.

— Испугались? Решили, что я исчезла? Да разве от вас сбежишь! — Лена взяла его под руку. В джинсах и яркой приталенной блузке она была ещё стройнее, чем на сцене в своих роскошных нарядах. — Я даже за кулисами чувствую ваш 44

Любовь

взгляд. А когда вы смотрите на меня из зала, я просто теряюсь. Мне хочется убежать со сцены или сесть рядом с вами. Как, например, сегодня. Вы великий хулиган, Виктор. Ещё один такой спектакль с непредусмотренной паузой и меня уволят.

— Не посмеют. Без вас театр придётся закрывать. Петь будет некому...

— ...Спасибо за комплимент. Не спрашиваете, почему я так задержалась? Все пришли ко мне в гримерку и тоже хвалили, мешая переодеваться. А наш худрук, Александр Сергеевич, сказал, что так я Сильву ещё не играла. И знаете, что я ему ответила? Что я не играла, я была Сильвой. Вот так, дорогой мои Эдвин. А почему вы молчите? Я не даю вам говорить? Действительно, выдавив кое-как примитивную похвалу, Виктор по-прежнему не мог прийти в себя, продолжая осмысливать происходящее. Ещё вчера, сидя в зале, он восхищался этим юным созданием и благодарил судьбу за всего-навсего возможность хотя бы видеть её на расстоянии. А сегодня, спустя лишь сутки, они идут рядом, словно давние и хорошие знакомые. Не сон ли это? Виктор покосился на девушку. Лена шла, опираясь на его согнутую руку. «Господи, да что же это происходит? А если, расставшись, мы больше не увидимся? И кто-то другой будет дарить ей цветы, говорить красивые слова и даже целовать её?» — Виктор на мгновение закрыл глаза и замедлил шаг. Лена заметила это.

— Что с вами? Какой вы бледный. Сейчас придём ко мне, выпьем кофе. У меня есть даже коньяк, правда, немного...

— Не пью, то есть коньяк не пью... Но люблю шампанское. Где сейчас его можно купить? — Виктор смелел с каждым произнесённым словом, мысленно хваля себя за это. Лена жила в «высотке» на последнем двенадцатом этаже. Лифт, как и положено, не работал. Они медленно поднимались, пока Лена вдруг не присела на ступеньку.

— Все. Извините, не могу, устала. Давайте передохнём, — и умоляюще посмотрела на него. Виктор какие-то секунды стоял неподвижно, затем протя45

Cергей Федорченко

нул ей пакет с шампанским и фруктами и, легко подняв на руки, зашагал наверх.

— Вы сумасшедший! Зачем вы это делаете? Люди увидят! Я пойду сама! — шептала Лена. Её губы были совсем близко от его лица, и Бойченко с трудом удержался, чтобы не поцеловать их. Подойдя к дверям, он осторожно поставил девушку на ноги, но она не отпускала его, продолжая обнимать за шею. И вдруг прильнула к нему губами. Виктор замер, а когда пришёл в себя, Лена уже открывала дверь.

— Это благодарность за ваш подвиг. Вы, оказывается, очень сильный и очень правильный мужчина. Проходите, здесь я обитаю, когда меня нет в театре. Он прошёл в квартиру и поразился. Она напоминала не то цветущий сад, не то дендрарий. Казалось, все, что способно зеленеть и цвести, — комнатные и садовые растения, невиданные кактусы и длинные лианы, свисавшие отовсюду, и даже обыкновенные цветущие огурцы и помидоры — все это росло и благоухало.

— Невероятно! — Бойченко восхищённо смотрел на Лену — Неужели все это богатство вырастили вы?

— Да. Очень люблю все растущее. Постепенно освоила ботанику, со всеми её секретами вплоть до опыления. Вот они, Лена достала из холодильника свежие огурцы и помидоры, из этого же «сада». «Когда она все успевает?» — с восхищением подумал Виктор, умевший выполнять все домашние «женские» дела и потому ценивший этот нелёгкий труд. А Лена уже проворно накрывала на стол. Он опять про себя оценил это. И, не ударив в грязь лицом, профессионально открыл шампанское.

— За вас, за ваш талант и изумительный голос! — Виктор сделал пару глотков и поставил фужер на столик, за которым они сидели. Видно было, что он хочет сказать что-то ещё, но волнуется и поэтому молчит. Лена заметила это и пришла на выручку.

— Мы знакомы целых два дня, но ничего не знаем друг о 46

Любовь

друге. Забавно, да? — Она, чуть прищурившись, внимательно посмотрела на Виктора. — Начнём с меня, как с младшей по возрасту. Вы не обиделись? Ну и отлично, хотя я чувствую, что иногда позволяю себе лишнее. А биография у меня совсем короткая. Вот послушайте. Родилась я в Глазове, это здесь рядом. Окончила среднюю и музыкальную школы. И сразу же поступила в Ижевское музыкальное училище. Там познакомилась со своим будущим женихом. Два года назад мы окончили училище и решили пожениться, в сентябре должна была состояться свадьба. А в августе ровно за месяц до неё он погиб. Граната paзорвалась прямо на площадке во время выступления их ансамбля перед солдатами в Моздоке. После похорон у меня пропал голос. Я решила уйти в монастырь. Но игуменья, к которой я обратилась, уговорила меня не делать этого, сказав, что голос восстановится и что Господь дал мне его, чтобы я радовала людей, облегчая их нелёгкую жизнь: «На сцене ты тоже будешь служить Богу». Я хорошо запомнила эти слова и, пройдя курс лечения, снова смогла петь. После чего по совету знакомых пришла в музыкальный театр. Меня прослушали и приняли. Вначале пела партии всяких субреток. Позже мне стали доверять серьёзные роли, — Лена помолчала, покрутила пальцами фужер с шампанским и добавила: — Все, что осталось у меня, — это мама и театр. А теперь ещё и вы. И больше никого и ничего...

— Лена, — медленно произнёс Виктор. Каждое слово давалось ему с трудом. — Завтра я улетаю. Хотя не представляю, как это сделаю. Аэропорт, самолёт... И все это без вас. Не знаю... Но, прошу вас, выслушайте меня и постарайтесь понять. Перед вами взрослый человек, мне уже сорок семь. Два года назад я потерял жену. После матери это был самый дорогой для меня человек. И когда её не стало, я решил, что жить дальше незачем, а существование не имеет смысла. И вдруг — вы, и ваша Сильва... Я никогда никого не любил. И не знал, что это такое любовь. Слова «люблю», «любимая» для меня просто не существовали. Но эти два дня, что мы знакомы, перевернули мою жизнь. Я хочу жить, но не так, как жил 47

Cергей Федорченко

до этого, то есть до встречи с вами. А жить любя и тоже быть любимым... Он не договорил. Лена подошла к нему, села рядом, обняла за плечи, прижалась к его лицу.

— Я все понимаю. Вы — большой ребёнок, Виктор. Говорите то, о чем я сама думала не раз, но боялась произнести вслух. Не знаю, что со мной происходит. Вы, кажется, свели меня с ума. Я, в которую влюблены пол-Ижевска, живу встречей с вами, боюсь вас потерять и плачу, представив, что будет, если вы уедете. А когда стою на сцене, молю Бога: «Господи, он мой, не отнимай его, прошу тебя! Возьми, что хочешь — голос, талант, но оставь мне этого человека! Я так долго искала и ждала его...». Сейчас мы вместе. Значит, Бог услышал мои молитвы? Или это сон, Виктор? Докажите, что я не сплю, поцелуйте меня. Виктор повернулся. Глаза Лены, большие и тёмные, были в слезах. Он поцеловал выступившие слезинки и вдруг, не в силах подавить вспыхнувшее желание, стал покрывать поцелуями её лицо, шею, упругую грудь... Прилетев в Пермь, Бойченко тут же позвонил Лене с сотового — только бы услышать её голос. Телефон был занят. Все больше волнуясь, через несколько минут он набрал номер снова. Трубку взяла Лена: «Витенька, милый, дежурю у телефона, никого к нему не подпускаю. Только что звонила в твою Полазну. Мне ответили, что ты ещё не прилетел. Где же ты, родной? Не нахожу места. Как буду петь без тебя, не представляю. А сегодня «Королева Чардаша». Партия очень сложная. Где найти силы? Боже! Как я хочу быть рядом с тобой...» Всё это Лена проговорила очень быстро, чуть не плача. Последние слова произнесла, откровенно всхлипывая. Виктор сжался, испытывая огромное желание сейчас же вернуться в Ижевск. Но справился с собой.

— Лена, я понимаю, родная... Тоже ни о чем не могу думать. Все мысли только о тебе. Не знаю, как жить, как быть дальше. Хочу быть рядом. Если надо, прибегу. Только скажи. Они долго прощались, пока Бойченко почти силой не yвели в присланную за ним машину.

48

Любовь

В Полазне, разобравшись с накопившимися вопросами и изучив сводку по бурению, он не удержался и заехал в «Боброво» к Афанасьичу. Тот, увидев Виктора, прослезился.

— Я думал, Сергеич, ты уж совсем забыл меня. Значит, Лена, говоришь? Хорошее имя. Была у меня как-то тоже Лена. Женщина, скажу тебе!.. После двух «по сто» Афанасьича неудержимо потянуло на разговоры — Говорил тебе, молодой ты ещё, девки к таким липнут, как мухи к меду. Ну и как вы теперь порозь будете вашу любовь любить или вместе жить станете?

— Не знаю, Николай Афанасьич. Не поверишь, я сейчас, как пацан после первой девчонки, хожу и думаю: и как это я до сих пор жил без неё? ...Мария Ивановна сразу заметила перемены в своём хозяине. Подтянутый, свежевыбритый, в белоснежной сорочке и отутюженном костюме Виктор и впрямь смотрелся, как жених. Понимая, что рано или поздно «управдому» все будет известно, он опередил события.

— Мария Ивановна мне могут позвонить из Ижевска. Девушка. Зовут её Лена. Найдите меня, где бы я ни был, если она позвонит, хорошо? Насте я расскажу все сам, когда будет нужно. Весь июнь Виктор жил радостным ожиданием приезда Лены в Полазну и предстоящей встречи с ней. Театр готовился к гастролям в Казани. До отъезда туда у труппы оставалось несколько свободных дней. Вот на них и рассчитывали Виктор и Лена, нетерпеливо прикидывавшие, сколько часов осталось до желанной встречи. Лена позвонила в полночь. Обычно она делала это вечером, вернувшись домой после спектакля (по сотовому телефону, который она приобрела на деньги, высланные Виктором). Правда, чаще звонил он. Этот поздний звонок заставил его вздрогнуть. Он поднял трубку.

— Лена? Что случилось? Почему ты плачешь? Умоляю, успокойся и скажи, что произошло? В конце концов, из сбивчивых, со слезами объяснений 49

Cергей Федорченко

Виктор узнал, что администрация Альметьевска (город недалеко от Казани) упросила руководство театра до начала официальных гастролей, используя эти свободные дни, дать два спектакля для жителей города. «Витенька! — плакала в телефон Лена, — я считала часы до нашей встречи, все спланировала, прикинула. Где будем, к кому пойдём. Даже, как у твоего Афанасьича в «Боброво» появимся, продумала... И теперь что? Ничего этого не будет? А как же наша встреча? Я же не смогу без неё, ты слышишь, мой любимый? Я не в состоянии петь, мои ноги меня не слушают, Витенька! Ну что же ты молчишь? Ну, говори же! Говори!» Виктор молчал, стиснув зубы. За прожитые почти полвека он так и не научился плакать. А начав говорить, он мог выпустить эти слезы на волю... И всё-таки он, как мог, успокоил Лену, твёрдо пообещав через неделю прилететь к ней в Казань. На другой день он вылетел в Усинск (посёлок возле НарьянМара). На одной из буровых во время подъёма бурильной колонны произошла её «затяжка». Молодой, не очень опытный бурильщик, пытаясь «вытянуть» колонну, оборвал её. На забой, на глубину более 3000 метров улетело полкилометра бурильных труб. Ситуация осложнялась тем, что во время «прихвата», не выдержав огромной нагрузки прогнулись «ноги» буровой вышки и «пополз» (стал разрушаться) фундамент, на котором она стояла. Бойченко предстояло организовать сложнейшие аварийные работы, ни в коем случае не допустив падения буровой вышки. Пробыв на севере чуть больше недели (с неимоверными трудностями «кусок» бурильной колонны вытащили, спасли и вышку, усилив её «ноги»), Виктор вернулся в Полазну и сразу же связался с администрацией Альметьевска. Из Усинска, несмотря на занятость и колоссальное нервное напряжение, он звонил Лене не по разу в день. Но её сотовый не отвечал. Марие Ивановне и секретарю в приёмной (обе по телефону уже были знакомы с Леной) она тоже ни разу не звонила. В мэрии Альметьевска ему любезно ответи50

Любовь

ли, что театр дал лишь один спектакль вместо двух и сейчас гастролирует в Казани. Встревоженный Виктор вылетел в Казань и прямо из аэропорта явился в театр оперы и балета, на сцене которого гастролировали ижевчане. «А вы кто?» — в свою очередь спросила его строгая пожилая дама, главный администратор удмуртского театра, когда Бойченко обратился к ней по поводу Лены. Он, как мог, объяснил ей.

— Похоронили мы нашу Сильву. Два дня назад... — и увидев, как он побледнел, поняла, что допустила оплошность. — Господи, да вы, оказывается, ничего не знаете! Да как же это я? Сказать такое... Зоя! — позвала она какую-то находившуюся неподалеку работницу. — Вызывай «скорую»! И дай быстро что-нибудь сердечное. ...Открыв глаза, Виктор увидел несколько человек в белых халатах. «Дожил, — подумал он, — уже врачи у изголовья». И словно откуда-то донеслись до него слова одного из врачей: «...Состояние критическое. Сильнейший шок. Редкий организм выдерживает такое потрясение без последствий». «Какой шок? Какие последствия?» — хотел сказать он, но вдруг вспомнил, что сказала пожилая администраторша, и снова потерял сознание. Домой Бойченко возвратился через неделю, похудевший и осунувшийся до неузнаваемости. Взяв отпуск, он теперь целыми днями не выходил из дома, не подпуская к себе никого, даже Настю. Неподвижно лежа на диване и почти не прикасаясь к пище. И только с наступлением ночи, когда становилось совсем невыносимо, озираясь, как затравленный волк, выходил во двор и даже на улицу. В который раз возвращаясь к обстоятельствам гибели любимой. Превосходно, на «бис», сыграв в «Летучей мыши», Лена понравилась какому-то видному культурному деятелю из Москвы (очевидно, приехавшему в Альметьевск с инспекционной целью), который предложил ей немедленно показаться в Московском театре оперетты. «Смотрины» прошли блестяще: ей сразу же предложили начать новый театральный сезон в Москве. В Альметьевск они возвращались на машине худру51

Cергей Федорченко

ка втроём — водитель, Лена и режиссёр театра. Очень спешили, днём Лена должна была играть в детском спектакле. После сильного дождя, превратившего асфальт в намыленную доску, машину постоянно заносило. На одном из поворотов, совсем недалеко от Альметьевска, уставший вконец водитель не справился с непослушной машиной, и она врезалась в дерево. В живых остался только ехавший на заднем сиденье режиссёр. Он-то и рассказал Виктору о последних минутах жизни Лены. Оказывается, после удара она жила ещё около получаса (водитель погиб сразу) и все пыталась что-то сказать, но не могла. И, кажется, даже плакала... Театр, отменив ближайшие спектакли, всем составом выехал в Ижевск на похороны любимицы. Её могила, сказал режиссёр, находится в «артистической» части кладбища, под большим кустом любимой ею сирени. Узнав все это, Бойченко тут же решил ехать в Ижевск, но врачи запретили ему, пригрозив смертельными осложнениями. Но как-то дома, после очередной ночной прогулки, он не выдержал и, едва дождавшись рассвета, стал собираться в дорогу. Первой тревогу забила Мария Ивановна. Она все поняла и решительно встала у входной двери. — Не пущу, Виктор Сергеевич! Не послушаете — позову соседей. Ну нельзя вам туда ехать, рано ещё! Настя! Бегом сюда! — позвала она подмогу. Дочь повисла на плече Виктора.

— Папа, миленький, ну не езди! Пожалей ты себя. Давай поедем осенью все вместе? Вечером, так никуда и не уехав, Бойченко обратился к Богу. Верующий, но почти не посещавший церковь, Виктор, как и многие, вспоминал о Боге лишь тогда, когда наступала «чёрная полоса». «Господи! Спаси и сохрани! Помоги, Господи!» — молил он Всевышнего. Неприятности уходили, и он снова забывал о нем до наступления новых бед. Разоткровенничавшись, он как-то пожаловался Богу. Стало немного легче. И Виктор стал беседовать и спорить с ним регулярно, все смелее и решительнее отстаивая свои взгляды и даже высказывая претензии. «Мы все в твоих руках, Госпо52

Любовь

ди, — говорил он, мысленно обращаясь к нему, как к живому собеседнику. — Ты — хозяин всего, что есть на земле. Без тебя не вырастет ни человек, ни малая зверюшка. Но одного ты почему-то делаешь талантливым и умным, а другого — тупицей и дураком. Потом дурак и тупица у тебя будет купаться в роскоши, а талант и трудяга — вкалывать за кусок чёрного хлеба. Один будет сходить с ума от сытости, а другой — сохнуть от беспросветной нужды и горя. Это как понимать, Господи? Мы что, не одной плоти и крови? Но если все мы — люди, то почему одному — все, а другим — «шиш»? И как получилось, что армия неучей, жуликов и бизнесменов, этих скороспелых, не умеющих связать и двух слов мэров, губернаторов и министров оказалась у власти? Ты что не знаешь, как это опасно? Что, воруя и работая только на себя, они плюют на всех остальных. Потому что мы для них ничто. Не то говорю? Извини, как раз «то», Господи. Тебе бы не грех заглянуть как-нибудь на буровую. Послушал бы, каким словом поминают вкалывающие в мороз и стужу вдали от тёплых квартир и жён работяги-буровики своих лукойловских «генералов». Ещё тот синтаксис с грамматикой! Редкие уши такое выдерживают. Но послушать полезно. Даже тебе. И ведь есть, за что костерить этих расплодившихся, как клопы, дармоедов. Представляешь, тот, кто добывает нефть, получает 10—20 тысяч рублей в месяц, а тот, кто ни хрена, прости, не делает — десятки тысяч, но долларов и тоже в месяц. Чувствуешь разницу? Невероятно, но вся эта присосавшаяся к власти и богатству шпана считает, что принадлежащие ей миллиарды, замки, острова и яхты она заработала сама, своим умом и талантом. Но как это можно сделать, не имея ни того, ни другого? В Евангелии, в шестой главе от Луки сказано: «...Напротив, горе вам, богатые! Ибо вы уже получили своё утешение. Горе вам, пресыщенные ныне. Ибо взалчете. Горе вам, смеющиеся ныне! Ибо восплачете и возрыдаете». Какой же ты наивный, Господи! Это нашим-то богачам — горе? А от чего? От наворованных богатств? И не «восплачут» они и не «возрыдают». Потому что давно уже потеряли 53

Cергей Федорченко

остатки совести, воруя и скупая все вокруг. Того и гляди, купят святая святых — Кремль. И ни Библию, ни Евангелие они даже в глаза не видывали. Им не до святых книг. А то, что в храмах иногда засвечиваются... А куда денешься, если сам президент на Пасху поклоны бьёт?» Виктор прекрасно понимал, что безнаказанное воровство недалёких, полуграмотных олигархов и чиновников, подмявших под себя власть и законы, одна из главных причин вопиющей нищеты и бедности. Немало помотавшись по убогим городам и посёлкам, по заброшенным, забытым Богом деревням, Виктор Сергеевич насмотрелся всякого. И ещё раз убедился, как страшна и опасна бедность.

— Бедность — главная причина наших несчастий и преступности, — горячился он в спорах. — Голодный, не устроенный в жизни человек — это потенциальный преступник. Накорми его, дай хоть какую-то зарплату или пособие и его на разбой палкой не выгонишь. «А зачем мне это надо?» — скажет он, потягивая пиво или лузгая семечки. Чувствуя свою правоту, также уверенно Бойченко «разговаривал» и с Богом: «Ничего не пойму, Господи. Ты уж, пожалуйста, послушай и вникни. От экспорта только нефти (а продаём почти половину того, что добываем — 200 миллионов тонн) выручаем 100 миллиардов долларов. Больше бюджета страны! А ещё гоним за границу газ, уголь, минеральные удобрения, золото, алмазы, лес. Да мало ли чего! У нас же вся таблица Менделеева под ногами. Это ещё десятки, сотни миллиардов «зелёных». А где они? В стабилизационном фонде? А что «стабилизируем»? Госпожу Нищету? Арабы на нефтедолларах пустыню в райский сад превратили, а мы, наоборот, — из сада пустыню сделали. Это же надо так ухитриться. Тебе бы, повторяю, на буровой побывать, Господи. В обморок упадёшь, обещаю. Когда увидишь, на каком старье работаем. Буровые станки, механизмы, технология — почти все 70-80-х годов выпуска и давности. Проектировать и создавать новое уже давно не на что и некому. Научно-исследовательские и проектным институты разогнали 54

Любовь

и позакрывали, заводы-изготовители жулики приватизировали и «перепрофилировали». Бойченко не скрывал, что считает главу государства одним из виновников всех безобразий, творящихся в стране. Проголосовав за него на первых выборах, он за четыре года его «пpaвления», полностью разочаровался в нем. Однако заставил себя снова в него поверить и на вторых выборах опять проголосовал «за». Увы... «Все осталось по-прежнему, — жаловался он Богу. — Хуже того, полчища чиновников с астрономическими зарплатами плодятся, как клопы, в грязной деревенской избе. Недавно затеяли какую-то муниципальную реформу, а это ещё сотни тысяч новых бездельников. Ты бы как-то подсказал президенту, как надо править нашей страной! Видишь ведь, что не хватит у человека опыта. Сон бы ему послал, какой-нибудь вещий с намёком. Мол, злее надо быть, решительнее! И нечего потакать всяким там «абрамовичам». И не по заграницам, скажи ему, надо раскатывать, а сидеть день и ночь в Кремле и думать, как страну из нищеты вызволить. Мне часто советуют «поприжать» язык. Дескать, деятельный у нас глава, главное — не пьёт и мужик здоровый. А какой прок от его здоровья и такой, прости Господи, «кипучей» деятельности? Что же касается моего языка, так мы это уже проходили. Правил Горбачев — хвалили «меченого», командовал Ельцин — славили этого выпивоху. Потом они с почестями уходили «на заслуженный отдых», и тут начиналось им вслед такое... Интересно, что будут говорить о нынешнем президенте после его ухода? Хотя не сомневаюсь, припомнят многое». После гибели Лены Виктор долго не общался с Богом — боялся сорваться и наговорить лишнего. Но, в конце концов, не выдержал: «..Давно убедился, что ты берёшь к себе самых-самых лучших. Каких мужиков забрал! Гагарина, Шукшина, Высоцкого... И нет им замены на нашей грешной земле. Ну, ладно. Эти хоть жизнь повидали, след добрый оставили. А этого ребёнка, Лену, ты за что жизни лишил? Она и нагрешить-то не успела. Знал бы ты, как полюбил я её. Ка55

Cергей Федорченко

жется, впервые в жизни, как пацан... Мы даже о детях думали. Решили: родится парень — назовём Андреем. Появится девочка, будет Ниной, в честь моей мамы, Нины Михайловны. Теперь все. Не будет ни Нины, ни Андрюши. Никогда не будет». Разговоры «про себя» со Всевышним незаметно стали для Бойченко такими же привычными, как и обычные человеческие мысли. И он уже не мог без этих «бесед» обходиться. Бог уже не казался каким-то сверхъестественным и недоступным, а представлялся обычным живым собеседником, терпеливым и понимающим. Однажды увидев Лену во сне — они шли по красивому осеннему лесу, он понял — его мольба дошла до Господа. Лена не забыла его там. И, как могла, помогала ему выстоять, напоминая о себе. И ещё один человек неожиданно поддержал его. Это был... Василий Макарович Шукшин. Бойченко всегда преклонялся перед этим удивительным человеком, талантливейшим актёром, режиссёром и писателем. Некоторые его рассказы знал почти наизусть. В одну из бессонных ночей он взял томик Василия Макаровича и перечитал его рассказ «Горе». И был потрясён тем, как глубоко вошёл Шукшин в страдающую стариковскую душу. Как искренне пережил, словно свои собственные, его боль и муки. Виктор тут же прочёл ещё один рассказ «Осенью». О том, как старый паромщик, переправивший на пароме грузовик с гробом, неожиданно узнал в покойнице свою первую любовь — Марью. Которую он полюбил ещё молодым парнем, но, поссорившись, так на ней и не женился, прожив всю жизнь с нелюбимой женщиной. Как и Марья — с нелюбимым мужем. И Бойченко снова испытал потрясение. Шукшин словно был этим самым паромщиком, так точно и сильно передал он трагедию старика Филиппа. Позже Виктор Сергеевич не раз обращался к спасительным рассказам, романам и сценариям Василия Макаровича. И каждый раз находил в них то, что искал, — совет, подсказку и даже объяснение своего невыносимого состояния, после чего как-то сразу успокаивался, становясь прежним Бойченко, хладнокровным и человечным. И все же апатия и безраз56

Любовь

личие ко всему окружающему оставались. И лишь весной, с первыми по-мартовски тёплыми лучами солнца, он стал наконец приходить в себя, все решительнее освобождаясь от охватившего его оцепенения. Очень помогла в эти тяжёлые дни Мария Ивановна, оградившая его от всевозможных псевдодрузей и «советчиков». Радовала и Настя, окончившая медакадемию с красным дипломом и учившаяся теперь в интернатуре. Правда, она же вскоре и огорчила, сообщив, что после «интерна» уезжает в Сибирь заведовать здравпунктом какого-то секретного испытательного полигона. Виктор Сергеевич пытался отговорить дочь, но, убедившись, что это бесполезно, махнул рукой... На прощание они решили сходить на концерт русского романса. В органном зале Пермской филармонии пел один из лучших баритонов России Владимир Заранко. Вела концерт его жена, Екатерина, прекрасный музыковед, изящная, красивая женщина. «Тоже Катя... Но какая счастливая!» — подумал Виктор, чувствуя, как сильный голос певца вызывает в нем огромное желание изменить свою не очень простую жизнь. В начале лета, проводив Настю, он полностью погрузился в «буровецкие» дела, одновременно готовя своему шефу, седому как лунь генеральному директору Александру Павловичу Перминову материал для его выступления в Москве. (Руководство компании «Лукойл» задумало очередную структурную перестройку, запланировав для ознакомления со своими планами в Москве большое совещание.) Однако острый приступ радикулита уложил шефа в постель. И в Москву поехал Бойченко, воспользовавшись фирменным поездом «Кама», чтобы в дороге если удастся, поработать над предстоящим выступлением. Увы, это ему не удалось. Единственной соседкой его спального купе (и куда смотрят продающие билеты кассиры!) оказалась очаровательная японка, переводчица Бэла Но, буквально заворожившая Виктора рассказами о своей работе и Японии. При этом успевавшая спрашивать обо всем, что касается нефти. О ее запасах, перспективах развития отрасли, технологии разведки, бурения и добычи. И пока он не выложил все, что знал, Бэла не успокоилась.

57

Cергей Федорченко

— Я часто сопровождаю торговые делегации, много встречаюсь с предпринимателями, поэтому должна знать «нефтяные» проблемы», — пояснила она в ответ на шутку Виктора, спросившего, для чего ей так много «разведданных». Расставаясь утром на московском перроне, не выспавшиеся, но довольные друг другом, они обменялись телефонами. Выступление Бойченко на совещании было резким и неожиданным даже для бывшего пермяка, вице-президента «Лукойла» Андрея Визяева, командовавшего «парадом» в отсутствие самого президента Вагита Алекперова, неожиданно вы¬званного в Белый Дом к премьеру.

— Нас замучили бесконечные перестройки и реорганизации, проводимые компанией. Пермский «Лукойл» вначале разделили, сейчас вновь объединяют. Буровиков вначале передали Самаре, затем отдали какой-то неизвестной фирме «Евро-Азия». Мы что, больше не нужны пермской земле? За это смутное время наше объединение по бурению потеряло больше половины буровых бригад, а это сотни высококвалифицированных бурильщиков, дизелистов, электриков. Буровые управления вдруг лишились статуса предприятий, превратившись в нежизнеспособные и бесправные экспедиции. Но неужели не понятно, что, разрушив основу основ нефтяной отрасли — бурение, мы «посадим» и добычу нефти, потому что добывать эту самую нефть будет просто неоткуда? В Пермской области своей «очереди» ждут более 50 месторождений. Они открыты, оконтурены, подсчитаны их запасы. Но мы, похоже, о них забыли. И это тоже «структурная перестройка»? И ещё: компания «Лукойл» все больше похожа на убежище или приют, как хотите, для бывших чиновников областного и федерального уровня, получающих огромную зарплату, в десятки и даже в сотни раз превышающую заработок самого квалифицированного бурильщика. Это как понимать? Неужели как очередную «реорганизацию» кадров? И последнее: сегодня по команде сверху мы передаём муниципалитетам детские сады и ясли, жилье, профилактории, Дома техники и Дворцы культуры. Все это было построено на наши день58

Любовь

ги, вот этими руками, нередко в субботники и выходные дни. Поэтому нам так дорого то, что мы создали. И мы всегда следили за этим «социальным хозяйством», вовремя его ремонтируя и обновляя. Что будет с ним после передачи нищим муниципалитетам нетрудно, а точнее, страшно представить. Извините, даже не хочу продолжать эту мысль. Дождавшись перерыва, Бойченко ушёл с совещания, купил билет на ближайший пермский поезд и позвонил японке. Автоответчик поставленным голосом вежливо ответил, что хозяйки нет дома. «И тут не повезло, — сердясь на себя все больше, подумал Виктор. Раздражение, вызванное собственным выступлением, не проходило. — Нашёл, кому права качать. Да они же тебя за такие слова... Даже мастером не устроишься. Защитник чёртов!» Словно подслушав его мысли, генеральный встретил его такими же словами.

— Знал, что опасно тебя выпускать на встречу с начальством. Что можешь сказать лишнее. Но чтобы наговорить та¬кое... Визяев просто был взбешён...

— Все понял, Александр Павлович, дальше можешь не продолжать. Извини, что заставил тебя выслушивать всякие гадости. Когда писать заявление? По собственному уволишь или как?

— Ещё одно такое выступление, и уволю. Узнаешь, «как», понял?

— Понял. А теперь скажи, как тебе удалось остудить пыл Визяева? Ведь, говоришь, он был вне себя.

— А зачем тебе это знать? Ты лучше вспомни своё выступление и как можно точнее. Я должен знать все до последнего слова. Бойченко не очень хотелось возвращаться к «тексту» своей речи, но он напряг память и повторил его почти из слова в слово. Перминов слушал его внимательно, не перебивая. Потом встал и сердито (была у него такая походка) прошёлся по кабинету.

— Здорово же мы избаловали своей честной работой 59

Cергей Федорченко

господ-начальников, что они от высказанной им в глаза правды приходят в бешенство. Ведь все, что ты сказал, — абсолютная истина. И ещё не вся. Многое можно добавить. Генеральный был старше Бойченко на десять лет. Это был опытный нефтяной «волк», из тех, кто прошёл все мыслимые и немыслимые испытания. И профессиональные, и жизненные, ни разу никого не предав и не подставив. Виктора в этот раз он защитил, рискнув своей карьерой. Визяев согласился оставить Бойченко главным инженером только после того, как Перминов заявил, что в случае его увольнения он тоже уйдёт «по собственному»... Вечером Виктору позвонила Бэла. Она собиралась с английской торговой делегацией в Японию. Возвращаться должна была через Пермь.

— Могу заехать в вашу, как её, Полазну. Встретите?

— Позвоните, встречу обязательно! — обрадовался Виктор. ...Автобус, притормаживая, медленно въехал во двор автовокзала. Бойченко, холодея, вдруг понял, что через минутудругую красавица выйдет из автобуса, и он больше никогданикогда её не увидит. Она действительно дотронулась до его плеча: «Разрешите?». Бойченко вскочил и увидел, что женщина что-то ищет в своей дорожной сумке, при этом смотрит на него. Он хотел что-то сказать, но не успел. Подталкиваемая выходившими пассажирами, она вышла. «Вот и все... — Виктор Сергеевич пересел на место, где только что сидела красавица. Оно было ещё тёплым и сохраняло запах её духов. — Вообще-то хорошо, что все так закончи¬лось. И не надо никаких продолжений», — пытался успокоить он себя. Но грусть, переходящая во все съедающую тоску, становилась почти невыносимой. «Да что же мы стоим? Почему не едем? Быстрее убраться отсюда, чтобы ничего больше не видеть...». — Он закрыл лицо руками, но тут же убрал ладони и спросил водителя, стараясь говорить как можно спокойнее: — Скажите, почему мы не едем? Кого-то ждём?

— Вас, — парень весело посмотрел на Виктора.

60

Любовь

— Но мне до Ижевска. Я вас не понимаю...

— А что тут понимать: ждем, когда вы выйдете. Нечего вам в Ижевске делать. Вас здесь ждут. Виктор взглянул в окно. Дама стояла совсем близко от автобуса и смотрела на него. Бойченко взял кейс и быстро вышел.

61

Cергей Федорченко

Они С

делав несколько шагов в сторону наблюдавшей за ним дамы, Виктор Сергеевич нерешительно остановился и вопросительно посмотрел на водителя, будто спрашивая: может, мне, пока не поздно, вернуться? Но тот, озорно улыбнувшись, развёл руки в стороны. Дескать, извините, товарищ, нам пора ехать дальше. И, закрыв двери, отъехал от автовокзала. Бойченко на негнущихся ногах подошёл к спутнице и молча встал рядом. «Ну, стою, как этот... понятно, кто. И что дальше? — все больше злясь на себя, подумал он. — Может, уйти как-нибудь незаметно? Отойти вон к тому газетному киоску, смешаться с толпой и... поминай, как звали».

— Вы, мне кажется, очень пожалели о том, что вышли из автобуса, — вдруг заговорила дама. — Но это поправимо. Видите на крыльце толпу частников? Любой, только обратитесь, мигом отвезёт вас в Ижевск.

— Дался вам этот Ижевск! — возмутился Виктор Сергеевич. — И с чего вы взяли, что я рвусь туда? Да не хочу я туда ехать!

— Не хотите, а поехали. Странно...

— Ничего странного. Начальство приказало, вот и поехал. Команды положено выполнять.

— Ну и что теперь будет? За невыполнение команды...

— Не знаю. Накажут, наверное. Хотя, какое это сейчас имеет значение? — Злость быстро прошла, и Виктор почувствовал себя неловко, словно нашкодивший ребёнок. Он осторожно взглянул на женщину, намереваясь извиниться. Но та взяла его под руку и, приблизившись к лицу, негромко сказала: «Это я виновата в том, что мы чуть не поссорились. А сейчас сделайте вид, будто вы папаша, встретивший провинившуюся дочь. И быстро уходим отсюда».

62

Любовь

63

Cергей Федорченко

Увлекая Бойченко за собой, она почти бегом направилась к подземному переходу. Выйдя из него, глубоко вздохнула и приветливо улыбнулась Виктору.

— Ну вот наконец можно спокойно все объяснить. Справа от нас, возле шикарной иномарки стояли два здоровенных кавказца. Вы их, конечно, не заметили. Я же почувствовала себя обнажённой под их наглыми взглядами. Мне показалось, ещё секунда, и они начнут приставать ко мне.

— Пусть бы попытались...

— Что вы! Разве можно связываться с этими циниками?

— Не только можно, а нужно. Ведь, якобы не замечая их хамства, не желая с ними, как вы говорите, «связываться», мы заставляем этих негодяев наглеть ещё больше. Или я не прав?

— Согласна. Только не заставляем, а провоцируем в них ещё большую наглость. Но хватит о них. Они прошли мимо входа на Центральный рынок и, не сговариваясь, направились в сторону Камского моста. Когда пересекали улицу Луначарского, дама показала на длинный в полквартала девятиэтажный дом.

— А вот здесь я живу. — И, заметив, как Бойченко изменился в лице, добавила: — Если можно, не задавайте пока никаких вопросов. Договорились?

— Хорошо. — Виктор вздохнул и осторожно, будто чего-то опасаясь, снова посмотрел в сторону её дома. «Не женщина, а сплошная загадка. — Пронеслось у него в голове. — Правда, одна тайна все же разгадана: муж не встретил её, потому что живут рядом с автовокзалом. Но почему она так спокойна, проходя мимо собственного дома с незнакомым мужчиной? Непонятно... И потом... совсем не спешит домой. Это-то как объяснить?»

— Вы все гадаете, «кто я», да «почему я»? — Женщина словно прочла его мысли. — Ну, зачем вам знать все это? Может, стоит, наконец, познакомиться? Меня зовут Вероника, Вероника Михайловна. — Она протянула руку. Виктор прикоснулся губами к изящной ладони.

— Редкое имя... и красивое, — восхищённо глядя на Веро64

Любовь

нику, проговорил Бойченко. А мне, казалось, вы должны быть как минимум Наташей.

— Понятно... Значит, вам нравятся Наташи. А вас, мне кажется, зовут Александром.

— Ошибаетесь. Виктор я, Виктор Сергеевич.

— Ну что же, вполне приличное имя. Итак, Виктор Сергеевич, пора прощаться. Как говорят в таких случаях, очень приятно было познакомиться.

— Вы уходите?

— Да. Здесь, за драмтеатром живёт моя подруга, она ждёт меня. «Так вот почему она не пошла домой! Ей нужно к подруге», — сообразил Бойченко. Он был совсем не готов к расставанию и стоял, растерянно глядя на Веронику. Ей стало жаль его. Она положила свою ладонь на его руку. Ему показалось, что это было больше, чем обычное рукопожатие, так естественно и нежно у неё это получилось.

— Не переживайте, Виктор... Виктор Сергеевич. Если встретимся, узнайте меня, как бы я не выглядела и во что бы не была одета. Обещаете?

— Обещаю. И вы тоже не забывайте... — Виктор Сергеевич не договорил. Его сотовый, лежавший в кармане пиджака, вдруг залился популярной мелодией. — Извините, Вероника Михайловна, — Бойченко поднёс телефон к виску. — Настя? Ты откуда звонишь? Из Полазны? Только что приехала? Дома все в порядке? Нет, я не в Ижевске, а в Перми. Почему, почему... Потому что не доехал. Автобус, кажется, сломался. Ну что ты мне допросы устраиваешь! Да, представь себе, взял и сломался! Так что ждите, через час буду дома. — Виктор сердито засунул телефон в карман и посмотрел на Веронику. Та стояла бледная, глядя на него так, словно только что его увидела.

— Что с вами, Вероника Михайловна? Вам плохо? Вызвать «скорую»?

— Что вы! Все в порядке. Видимо, просто устала. Не обращайте внимания. Нет, не нужно меня провожать. До сви65

Cергей Федорченко

дания, Виктор Сергеевич! — она в нерешительности постояла несколько секунд, хотела ещё что-то добавить, но вдруг почувствовала, что вот-вот расплачется. Непрошенные слезы уже выступили на глазах. Больше всего сейчас ей не хотелось покидать этого одиноко стоящего, ничего не понимающего, ставшего ей небезразличным человека. Но она сделала над собой усилие и, резко повернувшись, медленно пошла в сторону на¬поминающего мрачный мавзолей здания драмтеатра. Пройдя десяток шагов, осторожно оглянулась: он стоял там, где они только что расстались, и смотрел в её сторону. «Ну, конечно, это Настин отец. И как же я сразу об этом не догадалась? Все совпадает: он тоже из Полазны, явно нефтяник, подходит и возраст. А как они похожи!» Усилием воли Вероника заставила себя отвернуться и зашагала прочь. «Значит, ты снова испытываешь меня, Господи? — мысленно обратилась она к Богу. — Скажи, я опять в чем-то провинилась? Мне что, никто теперь не должен нравиться? Речь не о любви, дороже Игоря, пусть мёртвого, у меня никого нет, ты знаешь. Но могу же я отличить хорошего человека от плохого? Неужели и это тоже грех? А если он увидел во мне красивую, молодую женщину? Что тогда? Все равно бежать или скрываться?» Такой запутавшейся в трудных вопросах, она пришла к Наде. Подруга, впустив её, поцеловала и тут же стала торопливо убирать со стола какие-то бумаги.

— Надь, у тебя какие-то секреты от меня?

— Да нет... — Надя подошла к Веронике, обняла её и прошептала в ухо, будто опасаясь, что её могут услышать. — Верунь, а ведь я беременна. Вот сидела с календарём, все сверила, до дня просчитала. Получается, ещё семь месяцев, и я — счастливая мама...

— Надька! Это правда? Ты не ошиблась? Ну, попадись мне этот твой чайковский лекарь, я его... я его так расцелую. Тебе ничего не останется. Успокоившись, подруги устроились на кухне. Говорили попрежнему заговорщицки, вполголоса.

— Надь, может, перед чаем чего-нибудь покрепче, посильнее? За твоего будущего сорванца.

66

Любовь

— Нет, Верунь, мне теперь нельзя, сама знаешь.

— Ну, хоть шампанского твоего любимого, оно же у тебя всегда есть. Я знаю. По глотку. Я ведь тоже к тебе не просто так а вот с такой новостью! — Вероника «по-Надиному» картинно развела руки, показывая огромные размеры новости.

— То-то я смотрю, вы, мадам, так возбуждены, словно рожать предстоит вам, а не мне. — Надя достала из холодильника шампанское, быстро открыла бутылку. — Пока не скажешь новость, не налью. Говори, не мучай.

— Ни за что! Надька, я уйду вместе с тайной.

— Черт с тобой! — Надя наполнила фужеры. — Осторожно, Верунь, оно холодное. Пить можно только маленькими глотками. Значит, за моего маленького «чайковца»? Подруги сделали по глотку. Надя поставила фужер на стол и вопросительно посмотрела на Веронику.

— Итак, слушаю. До чего же ты любишь эти сюрпризысекреты хранить!

— Хорошо, не буду больше тянуть, самой не терпится поделиться. В общем... одним словом, час назад я познакомилась с Настиным отцом. Тем самым, о котором она так хорошо говорила.

— Как? Подожди... А где ты его взяла? Или нашла... Тьфу, не то говорю. Как вы встретились? А может, это не он? Ты что, серьёзно, не разыгрываешь? — Надя сделала ещё глоток.

— За твою новость, если не обманываешь.

— Эх, Надя, Надя! Видела бы ты его. Какой он... Думала, перевелись настоящие мужики, оказывается, нет. Остались ещё...

— На твою долю...

— Брось шутить, подруга. Не до этого. Уму непостижимо: вначале Настя с её дурацкой запиской, потом мои глупости, нелепая смерть Игоря. И вот мы уже дружим. Даже моя мама хочет её увидеть, говорит, симпатичная девочка... Казалось бы все улеглось, успокоилось. И вот на тебе! Появляется симпатичный отец. Ну, зачем?

— Господи, Верунь! Ну что ты делаешь трагедию из какойто случайной встречи? Встретились и тут же разошлись. На67

Cергей Федорченко

деюсь, ты ничего о себе не сообщила? Адрес там, телефон, где работаешь...

— Не успела, да он и не спросил. Если честно — было не до этого.

— Тогда и нечего волноваться. Все, об этом довольно. Как там мама?

— Подожди о маме. А если он расскажет о нашей встрече Насте? Опишет меня и та сразу поймёт, кто была его спутница. И что тогда?

— Да, успокойся ты, Веруня! Не расскажет. Ну, представь, пожилой отец усаживает взрослую невесту-дочь и говорит ей: «Знаешь, доченька, я тут намедни в автобусе встретил одну черноокую-чернобровую молодуху-красавицу. Ох, и приглянулась она мне! Нам бы с тобой такую маманю. Ты, надеюсь, не против?». Надя так смешно изобразила Настиного отца, что Вероника, не выдержав, рассмеялась. Они ещё поговорили о предстоящей Надиной свадьбе (решили «не тянуть» и сыграть ее через месяц), о Вероникиной маме и разошлись. ...Виктор видел, как Вероника остановилась, как, не поднимая головы, осторожно посмотрела в его сторону. Еще секунда, и он готов был подбежать к ней, может, осмелился бы обнять её... Но она резко повернулась и стала быстро удаляться. «Вот и все, дорогой Виктор Сергеевич. Закончился твой «дорожный» роман, так и не начавшись, — На душе было муторно, словно он проглотил тошнотворную жидкость. — Да что это я? Совсем расклеился», — Бойченко посмотрел вслед уходящей Веронике и направился к улице Ленина ловить частника, чтобы на нем добраться до Полазны. Уже подъезжая к посёлку, он подумал, что следовало бы сообщить о неудавшейся поездке Перминову. Виктор понимал, что наказания в этот раз не избежать и даже представил себя освобожденным от хлопотной должности главного инженера. «Возьму буровую бригаду. Бурить, вроде, ещё не разучился. Сил тоже пока хватает. Так что, выше голову, бывший главный!» — ободрял он себя, набирая сотовый телефон шефа. Тот неожиданно ответил так, словно ждал этого звонка.

68

Любовь

— Виктор Сергеевич? Едешь домой? Хорошо, что позвонил. А что встреча с Алекперовым не состоялась, так это даже к лучшему. И не переживай! Ни к чему нам эти откровения с высоким начальством. Все! Остальное при встрече. Пока. Недоумевающий Бойченко отключил телефон. Дома, приветливо кивнув Марии Ивановне и расцеловав Настю, он прошёл к себе в спальню, где стоял телефон специальной связи — «нефтянка». Через минуту он уже знал причину загадочного поведения своего начальника. Оказывается, несколько часов назад на Новоуфимском нефтеперерабатывающем комбинате произошла крупная авария, и Алекперов тут же вылетел в Уфу. Его помощник в последний момент сумел дозвониться до Полазны, сообщив Перминову об отмене встречи президента с Бойченко. «Вот оно что! — Виктор погладил телефон, принёсший ему хорошую весть. — Узнав об этом, Перминов, конечно же, решил, что меня тоже предупредили, и я вернулся с полдороги... Ну, что ж, как говорится, примем информацию к сведению». Он принял душ, надел лёгкий, яркой расцветки спортивный костюм, аккуратно причесал седину и стал похож на досрочно поседевшего средних лет мужчину. Ещё раз критически осмотрев себя в зеркало, сел за стол, где его ждали обе женщины. Молодая, нового урожая, дымящаяся картошка, малосольные огурцы, помидоры, свежий перец и прочая зелень издавали такой аппетитный запах, что Виктор умоляюще посмотрел на дочь и выразительно щёлкнул себя пальцами по подбородку.

— Не надо, пап! Хорошо и без «этого», — решительно возразила Настя. Виктор не стал настаивать, понимая, что дочь права. Он и впрямь давно не испытывал такого удивительного состояния комфорта и спокойствия, в каком находился сейчас. «Ну и денёк выдался! Столько приятных сюрпризов... За что ты так добр ко мне, Господи? Опять помог мне, можно сказать, спас. Разве я заслужил? Или это аванс, который я должен отработать?» — вспомнил Бойченко Бога. Мария Ивановна принесла трёхметровую банку молока. «Настоящее коровье, парное, ещё тёплое», — она погладила банку.

69

Cергей Федорченко

Настя поставила на стол три тарелки, почти доверху наполненные душистой «викторией». Все по очереди залили ягоды молоком и стали уплетать эту ягодно-молочную прелесть. «Не забуду сегодняшний вечер. Никогда не забуду!» — мелькнуло в голове Виктора Сергеевича, для которого каждое появление дочери в доме становилось настоящим праздником и вызывало чувство тихой затаённой радости и счастья. Настя возвратилась в Полазну неожиданно, свалившись как снег на голову. И встретив в доме все ту же домработницу, вопросительно посмотрела на отца. Но объяснять ей ничего не пришлось. Умница Мария Ивановна, взяв молодую хозяйку под руку, тут же увела её знакомиться с садовоогородным хозяйством. Вскоре они уже о чем-то оживлённо говорили да так, как это делают давние знакомые. Через неделю дочь с помощью новой, не известной Бойченко, подруги устроилась на работу и стала бывать дома все реже и реже. Так что откровенный разговор с Настей, который вынашивал Виктор Сергеевич, постоянно откладывался. Наконец, не выдержав, он попросил поговорить с ней Марию Ивановну.

— Вам она, думаю, расскажет всю правду. Ведь что-то же заставило её бросить любимую работу и вдруг вернуться домой. Но что? — выжидающе глядя на домработницу, задумчиво произнёс Виктор.

— А я уже все знаю, Виктор Сергеевич. Неужели она вам ничего не рассказала? Ох уж эти дети! Скрывать от родного отца... Видимо, постеснялась, — Мария Ивановна коснулась руки Бойченко. — Успокойтесь. Все позади. Да, слава Богу, обошлось. Я тоже недавно об этом узнала. И совсем случайно. Мы копались с ней в парнике, и вдруг прогремел гром, да так, что, кажется, небо раскололось. Надвигалась гроза. Настя побледнела, прижалась ко мне. «Все, как тогда, на полигоне», — прошептала она испуганно. Хлынул дождь, и мы, чтобы не вымокнуть, остались в парнике. И тут Настя не выдержала и заплакала. Я стала её успокаивать, и тогда она все рассказала... Ну что может случиться с такой красавицей, когда рядом появляется мужчина? Конечно, она влюбляется. А он, оказы70

Любовь

вается, женат и безумно любит свою жену, тоже очень красивую. И никто ему больше не нужен. В общем, осталась Настя одна со своей чистой и безответной любовью. Вскоре во время испытаний ракетного двигателя на полигоне раздаётся взрыв, и этот молодой человек погибает. Раскат грома напомнил Насте этот страшный взрыв. «Я иногда вижу этот взрыв во сне. И тогда не могу спать от страха и ужаса», — шёпотом говорила она. Сразу же после трагедии прилетела жена Игоря, так звали этого мужчину. Она оказалась действительно очень яркой женщиной. Случайно встретившись с Настей, узнала от неё все. Кажется, они поняли друг друга и даже подружились. А Настя тут же уехала с полигона. Вот и вся история, Виктор Сергеевич.

— Вы говорите, будто читаете чей-то рассказ, — негромко произнёс Бойченко.

— А я знала, что такой разговор когда-нибудь состоится, и готовилась к нему. И хорошо, что он, наконец, произошёл. Мне даже легче стало. Только Насте, по-моему, лучше не говорить о нем. Как вы считаете?

— Настя, конечно, не должна ничего знать о наших откровениях, я согласен с вами, — Бойченко с благодарностью посмотрел на умную домработницу. Узнав от Марии Ивановны все, что его волновало, Виктор Сергеевич успокоился и дал себе слово никогда больше не соваться в личные дела дочери, подавляя в себе любопытство и тревогу за её будущее. «Неужели ей никто не нравится? Только бы не влюбилась снова в какого-нибудь женатого! Или, не дай Бог, великовозрастного...», —думал он, глядя, как быстро и ловко Настя убирает со стола, помогая Марии Ивановне. «Вылитая мать! Катя, глядя на такую дочь, не нарадовалась бы. Умница! А какая красавица...» Покойную жену Виктор Сергеевич в последнее время вспоминал все чаще и чаще. Безусловно, нелепая смерть Лены потрясла его. И отходил он от всего этого долго и мучительно. Но выпавшее на его долю тяжёлое испытание одновременно закалило его. Теперь он знал, как управлять своими чувствами.

71

Cергей Федорченко

Живя с Катей, избалованный её вниманием и любовью, он не замечал, какой неподъёмный груз всевозможных забот и проблем, в том числе и нравственных, несёт на себе эта стойкая женщина. Так было, как он теперь понимал, из-за его не любви к ней. Опалённый внезапной, налетевшей, как смерч, любовью к Лене, Виктор словно прозрел и наконец оценил и любовь, и мужество жены. И понял, что она для него значила. «Плохо мне без неё, ой как плохо... Ты не мог бы отпускать её ко мне? Хоть изредка, на часок-другой?» — жалостливо обратился он к Богу, засыпая. Утром, ознакомившись с суточной сводкой по бурению (к счастью, ничего, кроме уже привычных небольших сбоев, не произошло), он прошёл в кабинет шефа. Бойченко не терпелось выговориться по поводу Ижевска, чтобы навсегда поставить на этом случае точку. Войдя, он застал Перминова ругающимся по телефону. «Интересно, с кем это он так не церемонится?» — подумал Виктор, усаживаясь в кресло. Александр Павлович словно угадал его мысли. Закончив трудный разговор, грохнул трубкой по аппарату и, облегченно вздохнув, пожал протянутую руку.

— Нет, это надо же! Ты подумай, что надумали эти дрепаные москвичи! Неучи круглогодичные! Академики с купленными дипломами! Ни за что не догадаешься. Комплексную проверку решили устроить. Ничего не понял? Сейчас поясню, — Перминов чуть «отошёл» и заговорил так, что его можно было слушать. — Вчера вечером мне позвонил... Кто бы ты думал? Ну, конечно, твой лучший друг Визяев. Так вот, говорит твой «приятель», на днях в Полазну прибудет комиссия из Москвы. Спрашиваю: а зачем она нужна? А затем, отвечает, чтобы проверить, как мы, буровики, соблюдаем технологию бурения скважин в зоне Верхне-Камского месторождения калийных солей. Кроме того, комиссия должна произвести замеры радиационного фона в зоне пяти специальных скважин, пробуренных в районе Красновишерска. Ну, тех, в которых были взорваны атомные заряды. Набравшись изо всех сил терпения и вежливости, объясняю вице-президенту, что тех72

Любовь

нология бурения в солях нами соблюдается безукоснительно, а радиационный фон «атомных» скважин в норме, недавно замеряли. И что эти проблемы академики высосали из пальца. Просто у нас на севере области поспела морошка, пошли белые грибы, дозревает черника, которых в Москве нет, а у нас — видимо-невидимо. И предлагаю Визяеву: договорившись с авиаторами, мы самолётом высылаем в Москву каждому члену комиссии ведро морошки и ведро белых грибов. А взамен никаких «членов»! Чтобы их здесь и духу не было. Ты не представляешь, что тут началось. Кричит, вы совсем совесть потеряли! Вам что ни подай — все не мясо! Я, понятно, тоже не очень стеснялся в выражениях. А сегодня с утра пытался договориться с нашим пермским «Лукойлом». Да куда там! Не хотят с Москвой связываться. Вам что, каких-то ягод с грибами стало жалко? Да, говорю, не в грибах дело! Эту ораву ещё и возить, и кормить надо. И не «абы как», а вкусно и сытно. С водочкой, с девочками и банями. А на все это нужно время. Про деньги, что улетят на ветер, не говорю. Их найдём, слава Богу, не нищие, кое-что зарабатываем. А вот время потеряем. Они как начнут предписания выдавать — только успевай сочинять «мероприятия по их устранению»! Метры давать будет некогда, не до бурения будет», — Перминов наконец умолк и выжидающе посмотрел на главного инженера.

— Да, наслушался я ваших «переговоров». Вам, Александр Павлович, конфликты бы разжигать, да войны развязывать. Цены такому «дипломату» бы не было! — Бойченко решил не лукавить и откровенно сказать шефу, что он думает о сложившейся ситуации. — Раз уж переговоры зашли в тупик, и комиссия появится, хотим мы или не хотим, надо попытаться извлечь из её пребывания пользу.

— Интересно, какую? — Перминов вынул своё большое тело из роскошного вращающегося кресла (он обожал дорогую добротную мебель) и подошёл вплотную к Виктору Сергеевичу. — Выцыганить у этих дармоедов пару тонн дефицитных химреагентов предлагаешь? Да пошли они...

— Вот-вот! Вас бы, шеф, послом на Украину. Вместо этого чудака на букву «м».

73

Cергей Федорченко

— Вместо Черномырдина, что ли?

— Да, вместо него. Глядишь, и «оранжевые» всякие поутихли бы, и Крым назад вернули. Кстати, вы не слыхали, что настоящая фамилия этого горе-посла вовсе не Черномырдин, а Черномордин?

— Неужели? Вообще-то, даже если это шутка, то весьма удачная. Очень уж фамилия Черномордин подходит к его сытой мор.., извини, самодовольной физиономии. Впервые я этого «выдающегося» дипломата увидел лет двадцать пять назад на активе нашего Министерства нефтяной промышленности СССР. Он откровенно и бессовестно спал, сидя в первом ряду президиума, пока его не разбудили, объявив перерыв. Тогда Черномырдин Черномордин был первым заместителем министра газовой промышленности, потом стал министром. Ну, везло человеку! Но чтобы стать председателем правительства... Надо быть действительно Ельциным, чтобы до такого додуматься.

— Какая-то ностальгия у вас, Александр Павлович, опасная. Как бы с такими патриотическими воспоминаниями не загреметь куда-нибудь неподалеку. Скажем, в Ныроб или Соликамск. Но зоны там, скажу я вам... Сидеть будете глухо, как граф Монте Кристо.

— Типун тебе на язык! Ну и шуточки у тебя, Виктор, тьфутьфу! Ладно, забыли про этих идиотских послов. Ну и что за пользу ты хочешь получить от работы комиссии?

— А получить можно немало. Вы знаете, что калийщики «достали» нас, нефтяников своими бесконечными придирками, условиями, протоколами. Дело дошло до того, что «точку» на бурение очередной скважины согласовываем с ними по три, а то и по четыре месяца. А скважину бурим за полтора месяца, то есть в два раза быстрее. Это как называется? Помоему, вредительством. Вот и ткнём московских спецов носом в эту проблему. Пусть мирят нас с калийщиками.

— Ну, насчёт вредительства ты, конечно, загнул. И ещё. Они нас быстрее, как ты выражаешься, «ткнут» носом. Можешь не сомневаться. И калийщиков оправдают с их крюч74

Любовь

котворством, и у нас найдут, к чему придраться. Хотя зубы, безусловно, показывать надо. Не такие уж мы травоядные кролики и кусаться тоже умеем. Итак, готовь документы, встречу комиссии, транспорт, переговори со всеми буровыми мастерами. На всякий случай, сделайте замеры радиационного фона в районе Красновишерских скважин. Все, раскручивай, у тебя это хорошо получается. «Я-то раскручу, да много ли толку от моей раскрутки?» — подумал Бойченко, вставая и направляясь к выходу. Уже в дверях он услышал голос Перминова. «А это хорошо, что ты не встретился вчера с Алекперовым. Нет встречи — нет неприятностей». «И правда, хорошо», — согласился про себя Виктор, почему-то вспомнив о другой встрече, той, которая в автобусе. В приёмной он пожал руку поджидавшему его водителю Николаю (Виктор Сергеевич всегда здоровался с ним, как с равным, подчёркнуто дружески, потому что ценил этого скромного, аккуратного и удивительно ответственного парня) и жестом пригласил его в свой кабинет. Там он сел за стол, взял чистый лист бумаги и, чуть подумав, быстро написал: «Вероника Михайловна! Извините, но не могу избавиться от ощущения, будто мы расстались как-то нехорошо... И, видимо, это по моей вине. Я что-то сделал или сказал не так. Но что? Мучаюсь и предлагаю исправить свою ошибку вот каким образом. Напишите мне, пожалуйста (адрес и телефоны сообщаю), когда вы сможете приехать к нам в Полазну всей семьёй. У нас есть своя отличная база отдыха «Боброво». Покупаетесь, позагораете, побродите по лесу за грибами и ягодами. Если ваш муж хороший рыбак, отлично порыбачит. Словом, обещаю отдых. Транспорт за мной. До встречи. Виктор Бойченко». Виктор глазами «прошёлся» по тексту, поставил пару недостающих запятых (он со школьных лет не выносил безграмотных писем, хоть личных, хоть деловых) и нажал на кнопку. «Наташа, конверт, пожалуйста!» — наклонился он к микрофону. Секретарь вошла, кажется, в ту же секунду, стройная, миловидная, в меру короткой джинсовой юбочке. Положив кон75

Cергей Федорченко

верт, тут же вышла, оставив в кабинете запах дорогих духов.

— И где они достают такое чудо? — Бойченко с удовольствием потянул носом воздух. — У Насти скоро день рождения. Купить бы такие, вот обрадуется. А твоя Роза любит духи? — неожиданно обратился он к Николаю. — Имей в виду, если жена начинает любить хорошие духи, значит... чтото не то. Ну, сам понимаешь.

— Не знаю. Ну, так, иногда. Когда в гости соберёмся или там в театр. А так, не очень, — Коля покраснел, будто его в чем-то уличили. Свою будущую жену — армянскую красавицуеврейку он буквально отбил у преуспевающего предпринимателя. Как это ему удалось, гадала вся Полазна, пораженная Колиной дерзостью, а позже восхищавшаяся чистой и нежной любовью двух красивых молодых людей. И когда, спустя год, Роза родила сына Натана, кудрявого, с голубыми Колиными глазами, в их пустую, только что полученную комнату сердобольные полазненцы понесли все, без чего, по их мнению, невозможна нормальная жизнь младенца: пинетки, одеяльца, памперсы, костюмчики, горшки, стульчики и даже крохотный велосипед. Одних детских колясок набралось целых три штуки. Бойченко, придя «на кашу», вручил молодым микроволновку, посоветовав «не останавливаться» на Натане. Роза, стоявшая напротив с малышом на руках, обрадованно закивала головой в знак согласия. Виктор, увидев это, что-то сострил и вдруг представил на месте Розы Лену. Такую же счастливую и тоже с младенцем. Он смешался, замолчал. Но, взяв себя в руки, обнял по очереди молодых и, кивнув на прощанье присутствующим, вышел. Дома он появился в полночь, буквально качаясь от усталости (набродился по лесистым окраинам Полазны). Но спать по-прежнему не хотелось. Виктор взял с полки первый подвернувшийся под руку томик. Это была книга пермского, считавшегося маститым, писателя Леонида Чизова «Я исчезаю». Воспитанный классической литературой, Шукшиным и Распутиным, Бойченко терпеть не мог совершенно не умеющих связать и двух слов пермских прозаиков, тупых, как солдат76

Любовь

ский сапог. И когда слышал (по радио или телевизору), как какая-то «кукушка», льстя что есть сил, хвалит друга петуха, выпустившего книжку-брошюрку и ставшего в результате аж членом Союза писателей страны, он приходил в ярость и со злостью «вырубал» этот трёп... Бойченко открыл книгу Чизова и прочёл заголовок предисловия — «Эпохальная бездна ума». «Ничего себе, заявочки. Настоящий образец шизофренической чуши. Так, посмотрим, что там в самом предисловии», — решил он и стал читать. «...Книга Л. Чизова — уникальный творческий феномен. Она взывает к диалогу, её герои трепетны, хватают за живое. Эта книга — образец прекрасной речи, писатель возвращает нас к исчезающей русской классике. Он — гений, навсегда вписавший своё имя в русскую литературу...» «Не иначе, новый Шолохов и еще один «Тихий Дон», — Виктор прочёл страницу-вторую... Уже закипая внутри, кое-как осилил пятую. Но, наткнувшись на нелитературные и откровенно циничные слова, явную бессмыслицу и самолюбование, не выдержал и, подойдя к мусорному ведру, опустил в него «гениальное творение». «Мусор — он и есть мусор!» — вдруг успокоился Виктор. Вскоре он спал в своей любимой позе, свернувшись калачиком. ...Все это вспомнилось неожиданно, под влиянием короткого разговора с Колей, который продолжал молча наблюдать за шефом. Наконец Бойченко подписал конверт и протянул Николаю.

— Сегодня, Коля, ты — не водитель, а разведчик. Поэтому слушай и запоминай все, что я скажу. Сейчас садись в джип и поезжай в Пермь (за Бойченко, как за главным инженером, было закреплено две служебных машины: УАЗик — для поездок на буровые и джип — для цивилизованных разъездов). На улице Луначарского, это чуть ниже автовокзала и Центрального рынка, в квартале между Попова и Борчанинова стоит большой девятиэтажный дом. В нем живёт брюнетка, молодая, очень красивая женщина. Зовут её Вероника Михайловна. Больше я о ней ничего не знаю. Ни семьи, ни номера квар77

Cергей Федорченко

тиры. Твоя задача — найти и вручить ей этот конверт. Если не застанешь её дома, передашь записку соседям. Им представься, будто ты — её знакомый из Березников. Вечером найдёшь меня и расскажешь, что и как. Всё, пока. Едва за Николаем закрылась дверь, Бойченко принялся воспитывать себя. Такие самовнушения на грани самоистязаний помогали ему впредь избегать многих ошибок. «Чёртов начальник! Расприказывался: «Поезжай, найди, доложи!». Шутка ли: среди сотен квартир найти одну. Виктор представил себе своего водителя бегающим по этажам и подъездам с конвертом в руках и ему стало жаль его. — Не найдёт, значит, не судьба. А за свой бесцеремонный приказной тон извинюсь. Не надо было с ним так разговаривать. Да и вообще, зачем было посылать его. Почему бы не съездить самому?» Впрочем, ругать себя Виктору долго не пришлось. В кабинет стали входить работники, нужно было отвечать на звонки и звонить самому, принимать решения. Все это быстро вывело его из состояния недовольства собой, настроив на привычный рабочий лад. На обед Бойченко не пошёл (он обедал, если удавалось, дома), попросив секретаря «организовать» чай. Хотелось побыть одному, чтобы все спокойно обдумать, прикинув, что ещё нужно сделать до приезда комиссии. К концу дня стало известно, что москвичи прибудут в Полазну через день, то есть послезавтра. «Спешат, видно, узнали от Визяева, что морошка «отходит». Он — опытный «лесничий», знает, когда и что в наших краях созревает, вот и торопит их», — усмехнулся про себя Виктор и стал изучать справку, оперативно подготовленную специалистами технического отдела. В ней были проанализированы все случаи необоснованных придирок калийщиков, подсчитан экономический ущерб от остановок и задержек буровых бригад и даже разработаны рекомендации, как строить деловые отношения с таким несговорчивым «смежником», как объединение «Уралкалий». «Толковая справка. Молодцы, ребята, владеют проблемой!» — похвалил он своих подчинённых и заспешил к своей Audi — надо было заглянуть в «Боброво» к Афанасьичу, чтобы вместе ре78

Любовь

шить, как лучше и быстрее подготовить базу к приезду гостей. Дорогу в «Боброво», змейкой вившуюся через сосновый бор, он знал отлично, поэтому вёл автомобиль машинально, вновь погрузившись в историю непростых отношений нефтяников с калийщиками. Открытые на заре советской власти в районе Березников и Соликамска месторождения калийных руд были уникальны как по запасам (60% мировых), так и по богатому содержанию них минерального сырья. Поэтому в сказочно короткие сроки здесь были заложены шахты, созданы первые рудоуправления, а затем и мощные калийные комбинаты, в конце 70-х годов вошедшие в гигантское объединение «Уралкалий», ежегодно производившее миллионы тонн высококачественных минеральных удобрений. Казалось, спокойной, сытой и размеренной жизни калийщиков ничто не угрожало. Но в 60-х годах неугомонные геологи-нефтяники обнаружили под калийными толщами, на глубине 2000—2500 метров огромные залежи нефти, простиравшиеся, как показали результаты геологоразведки, далеко за пределы калийного месторождения. Пока настырные буровики сверлили свои «дырки» вдали от границ калийного месторождения, «Уралкалий» не волновался — пусть бурят! Но вот нефтяники стали монтировать свои буровые вблизи их залежей, а кое-где и перешли «границу». Тут калийщики перепугались не на шутку. Дело в том, что закачиваемая при бурении в скважины под давлением в десятки атмосфер промывочная жидкость (вода, глинистый раствор) могла проникнуть в калийный пласт и полностью растворить его, превратив месторождение в никому не нужное соленое подземное озеро. Угроза гибели уникальных залежей была столь очевидной, что нефтяники (объединение «Пермнефть») сразу же согласились выполнить главное требование «Уралкалия» — разработать новую технологию бурения нефтяных скважин в предсолевой и солевой зоне, гарантирующую стопроцентное сохранение калийного пласта. Вскоре группой специалистов и ученых, возглавляемой доцентом кафедры бурения Пермского политехнического ин79

Cергей Федорченко

ститута Г. М. Толкачевым, такая технология была разработана. В ней было все, на чем настаивали калийщики: промывочные жидкости, не растворяющие калийные соли, цементные растворы, надёжно схватывающиеся с солями и металлической обсадной колонной (после окончания бурения в скважину спускается обсадная колонна, состоящая из сотен труб). И даже дорогая, но сверхнадёжная конструкция скважин. Казалось, проблема решена, сохранность калийных солей при бурении скважин гарантирована, что позволяло отныне комплексно разрабатывать сложный двухслойный «пирог» с начинкой: нефть — калий. Однако разыгравшийся ведомственный аппетит и амбиции калийщиков все возрастали. Вчерашних требований и запретов им казалось мало. И они выдвигали все новые. Послушные нефтяники вначале их выполняли, но, в конце концов, не выдержали и взбунтовались: меньше бурим, больше ходим по кабинетам! Мы так не договаривались. И они были правы. Нередко отсутствовавшая в протоколе согласований закорючка придиры-калийщика на месяцы ставила «на прикол» буровые станки, оставляя без работы и средств к существованию сотни буровиков. Приезжающая из Москвы комиссия, считал Бойченко, должна была положить конец затянувшейся «протокольной» войне. Виктор Сергеевич на минуту представил председателя комиссии, честно и объективно докладывающего Визяеву, что технология бурения нефтяниками не нарушается. Однако калийщики со своими бесконечными придирками буквально вяжут буровиков по рукам... Визяев морщится. Ему ужасно не хочется встревать в эти межотраслевые распри. Но деваться некуда, и он звонит своему другу, министру природных ресурсов Крутневу, напросившись на встречу. Мол, посоветоваться надо, товарищ другминистр. Опять твои земляки — полазненцы не дают спокойно жить Крутнев, и впрямь бывший полазненский нефтяник (окончил тот же горный факультет, что и Бойченко), однажды решил покинуть родные края. Перебравшись в Пермь, он вскоре занялся предпринимательством. Затем очень грамотно и щедро провёл выборную кампанию, неожиданно для всех 80

Любовь

став мэром Перми. За пять лет «мэрства» сделал для областного центра столько, сколько до него не сделали все бывшие градоначальники, вместе взятые. За что благодарными пермяками был избран губернатором области. Став главой огромной территории, выполнил все предвыборные обещания, заодно добившись того, чего до него не удавалось сделать ни одному самому маститому губернатору страны — укрупнения области за счёт объединения её с откровенно нищенствующим Коми-Пермяцким автономным округом. В годы губернаторства был справедливо замечен президентом и, оказавшись в «нужном месте в нужный час», был назначен министром серьёзнейшего ведомства — Министерства природных Ресурсов. «Нам бы сотню-другую таких Крутневых... Мигом бы страну на ноги поставили», — не то с грустью, не то с тихой завистью подумал Бойченко, подъезжая к шлагбауму, что стоял у въезда на базу. Представить, чем закончится воображаемый разговор Визяева с Крутневым, времени уже не оставалось. Завидев машину начальника, Афанасьич заспешил ему навстречу. Они обнялись.

— А ты будто в одночасье помолодел, Виктор Сергеевич. Не иначе, как молодуху какую встретил. — Сторож, прищурившись, пытливо посмотрел на зардевшегося гостя.

— Ну и шуточки у тебя, Николай Афанасьевич! Подожди, сейчас такое расскажу, что рюмка в рот не пойдёт. Не до шуток будет, вот увидишь.

— Неужели? Ну, напугал! Запомни: нет такого средства на всем нашем пьющем земном шаре, которое бы помешало мне принять положенные сто грамм. Да ещё с таким хорошим человеком, как ты. И под такую грибовницу, какую сварил. Садись. Свежая, можно сказать, только из леса. Днём забежал тут недалеко. Попалось десятка два белых и подберёзовиков, — Афанасьич проворно разлил дымящуюся грибовницу в две большие эмалированные посудины, щедро положив в каждую по столовой ложке густой, как масло, деревенской сметаны. Виктор попробовал грибовницу и зажмурил глаза от удовольствия.

81

Cергей Федорченко

— Ух, хороша! Волшебник ты, Николай Афанасьевич. Поваром бы тебе быть в хорошем ресторане. За порцией такого изумительного варева к тебе бы в очередь стояли.

— Ну, это уж ты того... чересчур, Виктор Сергеевич. Поешь вначале, потом хвали, — Афанасьич скромно опустил глаза, потом выжидающе посмотрел на Бойченко. Тот понял, что от него хочет, открыл кейс, вынул оттуда бутылку «Пшеничной».

— Что-то мы с тобой часто прикладываться стали. Как встретимся, так обязательно пропустим по маленькой. Hе спиться бы. Попадём ещё к Метелеву...

— Это кто ещё такой?

— Да есть в Перми чудо-доктор с такой фамилией. Вообщето он кировский. А в Перми проводит психотерапевтические сеансы лечения от алкоголя. Представляешь, отсидел сеанс и завтра смотришь на это дерьмо, — Бойченко щёлкнул пальцем по бутылке, — как на прокисшую похлебку.

— Неужели? Ни в жизнь не поверю! Чтобы после каких-то посиделок пропала охота выпить? Да вранье это все! И ты, Сергеич, веришь в эти сказки? А еще умный мужик...

— Нет, Афанасьич, все правда. Год назад три вышкомонтажника закодировались у Метелева. Их уже увольнять хотели, пили по-чёрному, правда, больше не на работе. Так вот, сейчас мужиков не узнать, улыбаются, вкалывают, как черти. А выглядят! Будто лет по десять сбросили. Спрашиваю, скажите, парни, только честно: вы совсем-совсем не хотите выпить? Отвечают: все, что пьют — вино, водка, пиво, для нас просто не существует. Есть это питье или нет — нам без разницы. Вот так. А ты говоришь — сказки...

— Ну, эти твои «вышкари», похоже, свою «бочку» выпили. Потому и «завязали»...

— Ну, опять ты за своё! Фома неверующий. Хочешь, сведу с ними? Поговоришь, убедишься — совсем другими людьми стали после лечения.

—А я считаю, все от человека зависит. Не захочешь пить — никто тебя насильно не заставит. И в рот не нальёт.

— Ошибаешься, Николай Афанасьич! И еще как. Алкого82

Любовь

лизм — это болезнь. Причём такая, которая не только гноит все внутри, а творит самое страшное — разлагает мозг. Поэтому, как всякую болезнь, алкоголизм нужно лечить. Ссорами, разводами и всякими скандалами его не вылечишь. Конечно, бывает, иной пьяница усилием воли или под влиянием каких-то обстоятельств останавливается. Но такое случается редко. Есть, Афанасьич, в медицине такое мудрёное слово — «аназогнозия»...

— Как ты сказал? Ана..?

— Не пытайся выговорить, не получится. В переводе с латинского «аназогнозия» означает «отрицание болезни». То есть спился мужик, печать не на чем ставить, а все бормочет: «Маша, да какой я пьяница? Вот захочу и брошу. Ну, прямо хоть завтра. Слово даю!». И так раз сто «бросает», пока не спивается окончательно. Потому что есть ещё одно умное понятие — «толерантность», то есть переносимость, терпимость. Пьющий не замечает, что «вчерашних» ста грамм «для смелости» ему уже мало. И чтобы решиться на вечеринке приударить за чужой женой, ему надо грамм этак пятьсот... Я понятно рассказываю?

— Да уж, понятней некуда...

— Словом, алкоголизм — страшнейшая болезнь, «заразиться» которой может каждый. Хоть молодой, хоть старый, и бездарь, и талант, и даже президент. Главное — вовремя признаться, что ты болен. А она, эта болезнь, сегодня излечивается. Hу все, Афанасьич, лекция закончена. Как говорится, спасибо за внимание. А теперь о том, зачем приехал.

— Нет, погоди, Сергеич! Удивил ты меня своей лекцией. Столько лет тебя знаю... И все эти годы думал, что ты, кроме, своих долот и турбобуров, ничего не любишь и не знаешь. А ты, оказывается, настоящий специалист по алкоголю. Вроде и непьющий, а знаешь все, не хуже этих..., ну тех, которые лечат...

— Наркологов что ли?

— Вот-вот! Ну, все, говори, зачем пожаловал?

— А сто грамм? Неужели не примешь?

83

Cергей Федорченко

— Нет. Сегодня они отменяются, — Афанасьич взял распечатанную бутылку «Пшеничной», заткнул её винной пробкой и поставил в холодильник. — Извини, дорогая, не до тебя сейчас. — Обернулся к Бойченко: — Чувствую, кто-то должен здесь у нас появиться. Или я ошибаюсь?

— Нет, не ошибаешься. Как всегда. Давай пройдёмся по базе, посмотрим, что, где надо подправить. Заодно и расскажу, что за гости послезавтра сюда приедут. Вскоре Николай Афанасьевич знал все.

— Главное, правильно расставь людей, которых завтра пришлю. Мужиков — их будет четверо, на заготовку дров и веников для бани, ремонт и покраску площадок. Женщин — на кухню и в вагончики. Все вымыть, сменить постели, поставить цветы, набрать свежих грибов и ягод. За тобой рыба. Холодильную камеру и продукты завезут с утра. Ну, прощай, Николай Афанасьич! — Виктор Сергеевич обнял старика и заспешил к машине.

— Подожди, Виктор Сергеевич, ещё задержу на пару минут. Уж, извини. — Старик догнал Бойченко и посмотрел ему прямо в глаза. — Может, некстати это, но скажу. Так вот. Было это в 44-м, в Венгрии. Брали мы Секешфехервар, есть такой небольшой мадьярский городок, недалеко от озера Балатон. Укрепили его немцы здорово и дрались за него так, будто последний день жили. А нам, двадцатилетним пацанам, вдруг жить захотелось. Война-то ведь кончалась. Ещё немного — и нах хаузе, значит, по домам. Поэтому, хоть и шли в атаку, а в штанах кое у кого сыро было от страха. Уж больно умирать не хотелось. И чтобы этот проклятый страх перебороть, кричали мы «Ура!», «За Родину!», «За Сталина!» так, что после боя хрипели, иногда даже горло болело. И решили мы тогда, что если выживем, то когда-нибудь хоть один раз соберёмся здесь, в Венгрии на встречу.

— Ну и... Неужели так и не встречались?

— Представь себе, шестьдесят лет с тех пор прошло. И ни разу... То денег не хватает, то здоровья. А теперь вот этот умник Зурабов отобрал у нас последние льготы. Как увижу 84

Любовь

его сытую физиономию — выключаю телевизор. «Вот бы кого, думаю, довольная твоя харя, хоть на недельку посадить в окопы. Зауважал бы тогда мужиков в погонах!» Но я, Сергеич, сейчас не о встрече. Да и с кем встречаться-то? Все, поди, на том свете. Так что, там и увидимся. Я, Виктор Сергеевич, вот о чем. Извини, наболело, а кроме тебя поделиться не с кем. Ну, победили мы. Как сказал девятого мая на юбилейном параде президент: «Спасли страну от коричневой чумы». А, извини, для кого? Неужели для этих зажиревших воров, что нами правят? Или для их блудливых жён и «заграничных» деток? — Сторож вопросительно посмотрел на своего молодого друга, ожидая, что тот скажет. Но Бойченко молчал, сбитый с толку небывалым натиском старого приятеля. Воспользовавшись этим, Афанасьич продолжал, все больше распаляясь: — Хорошо. Сделали ошибку. Позволили всяким там чубайсам в один момент разграбить все народное добро. И хоть бы одна сволочь за это пострадала! Нет, все при должностях и сегодня цветут, как говорится, и пахнут. Хуже того, мы же этим беспросветным ворюгам ещё и прислуживаем. Охраняем их заводы, банки, дачи, их самих и их любовниц. В настоящих лакеев превратились. Спины не разгибаем: «Чего изволите?», «Будет исполнено!». Тьфу! Смотреть противно. И мы с тобой, Виктор Сергеич, не обижайся, скажу откровенно, не лучше других. Москвичи ещё в самолёт не сели, а ты уже весь в мыле. Думаешь, как лучше их встретить, напоить да попарить в бане с девочками. И я, как старый верный пёс, стою на задних лапах, жду твоей команды... А вот будь моя власть, собрал бы я всю эту хренову комиссию, покормил её скромным ужином в нашей полазненской кафешке, и вперёд! В Березники, в Красновишерск, на любимые буровые! А кому московская молодая бабёнка наказала в Москву без грибов и ягод не возвращаться — ведро в руки и, пожалуйста, в тайгу! Собирай, сколько хочешь. Бойченко наконец вышел из оцепенения, в котором находился. Он подошёл к старику, обнял его худые плечи.

85

Cергей Федорченко

— Я всё понял, Николай Афанасьевич. Не будет здесь проверяющих. Обещаю. Вся подготовка к их встрече тоже отменяется. И не извиняйся за свои слова, все ты сказал правильно до единого слова. Перегнул только насчёт того, что, мол, ты тоже... ну, как верный пёс, который ждёт команды. Запомни, никакой ты не пёс, а друг, причём очень надёжный. Побольше бы таких, глядишь, перестали бы друг на друга кидаться. Виктор Сергеевич пожал сухую, на удивление крепкую ладонь Афанасьича и сел в машину. «Вон как прорвало старика. Чувствуется, долго это у него копилось. Наконец, не выдержал и все высказал, — подумал он, трогаясь с места. — Сейчас сядет на какой-нибудь пенечек и начнёт молча костерить себя за то, что наговорил всякого, не сдержавшись. А ведь молодец ты, дед Коля! От такой мороки избавил. Одних денег сколько сэкономил. Премию бы тебе из этой экономии. Или лучше помочь съездить в Венгрию? Как бы не забыть об этом и сделать все, как надо». Отъехав с полкилометра, когда базы уже не было видно, Бойченко остановился, вышел из машины и присел на большой камень, лежавший у самого берега. Кама, как и подобает солидной реке, текла медленно и спокойно. Стояла такая пронзительная тишина, что даже едва различимый шелест набегавших на берег лёгких волн казался неестественно громким. Виктор задумался. Услужливая память вдруг воскресила совсем забытое утро. И тоже на берегу Камы... Случилось это вскоре после гибели Лены, когда мысль закончить эту бессмысленную жизнь, жизнь без любимой, стала казаться спасительной и привычной. Наконец он решился. Оставив на столе короткую записку с просьбой никого не винить в его смерти, Виктор Сергеевич надел тренировочный костюм, положил в дорожную сумку пудовую гантель с куском прочной верёвки и в полночь пришёл на давно облюбованное место. Раздевшись до плавок, он привязал гантель к верёвке, накинул на шею и, поддерживая железный груз, вошёл в воду. Дойдя до глубокого места, где его уже скрывало, Виктор выпустил гантель из рук и тут же камнем пошёл на 86

Любовь

дно. «Дел-то...», — с облегчением подумал он и открыл глаза. Тёмная, как чернила, совершенно непроницаемая жуткая пучина, затягивала и всасывала тело. Его охватил ужас. Такой, какого он не испытывал ни разу в жизни. Прекрасно сознавая, что никто его уже не услышит, он все же закричал. Вода хлынула в рот, заполнив горло и лёгкие. Захлёбываясь и теряя остатки сил, он нащупал на дне гантель, схватил её и пополз под водой к спасительному берегу... Очнулся он под утро. Первое, что он увидел, было солнце. Большое и красное, оно выглядывало из-за леса на противоположном берегу. «Значит, я живой, если вижу...», — мелькнула слабая, но радостная мысль. Все, что случилось с ним прошедшей ночью, казалось страшным, чудовищным сном. Он тяжело поднялся, утопил гантель и верёвку, смыл прилипшую к телу грязь и, одевшись, заспешил к дому. Там он сжёг записку, принял душ (начинался выходной, спешить было некуда) и достал из холодильника нераспечатанную бутылку водки. Наполнив фужер до краёв, Виктор осушил его, тут же налил ещё и снова выпил, не закусывая. Но алкоголь не пьянил. Голова оставалась чистой и ясной, как после крепкого, здорового сна, а мозг — назойливо памятливым, возвращающим к ночному кошмару, заставляющему снова и снова разбираться в загадочных обстоятельствах его таинственного спасения. Когда запутавшийся в водорослях, захлебнувшийся, почти не живой, он очутился на берегу. Очутился живым... Виктор взял со стола бутылку и, не отрываясь, допил остатки водки. Вскоре пришло долгожданное опьянение, и он уснул. Пристрастился Бойченко к алкоголю быстро. Недели через две после своего неудавшегося суицида он уже не мог прожить ни дня, чтобы не выпить дома после работы или на ночь перед сном. С удовольствием отмечая про себя, как один-два фужера коньяка или водки поднимают настроение. Несколько раз он напивался до бесчувствия. После чего, поднимаясь утром в жутком состоянии, проклинал все на свете, и в первую очередь себя, давая очередное обещание навсегда «завязать». Но заканчивался рабочий день, он приходил домой, 87

Cергей Федорченко

тайком от Марии Ивановны и Насти (если она была дома) дрожащими от нетерпения руками доставал из книжного шкафа, где находился его тайник, бутылку и выпивал... После чего закрывался в спальне, не показываясь никуда и не отвечая ни на какие звонки. В Перми, в Центре «Здоровье», что на улице Советской, он появился после того, как, однажды ночью, проснувшись в холодном липком поту, понял, что может навсегда расстаться с жизнью. Виктор с трудом дышал, почти не чувствуя, бьётся ли сердце. Страшная слабость превратила ещё вчера сильное тело в неподвижный и безжизненный кусок из костей и мяса. Он попытался дотянуться до прикроватной тумбочки, где находились пузырьки с «сердечными» каплями, но рука не слушалась. Он обвёл глазами спальню, закрыл глаза и затих. Так, не двигаясь, он пролежал ещё часа два. Очнувшись под утро, наконец добрался до своих капель, выпил их все подряд и, шатаясь, побрёл в ванную комнату. Там, ежеминутно останавливаясь и отдыхая, кое-как привёл себя в порядок и к положенному времени уже был в своём кабинете. К концу рабочего дня Виктор уже знал, где находится Центр «Здоровье», а также даты проведения сеансов лечения алкоголизма по методу Народного врача СССР Александра Романовича Довженко, которые проводил один из его лучших учеников, выпускник Пермского мединститута Александр Метелев. После чего, выбрав одну из дат, приехал на Советскую, до неузнаваемости скромно одетый, в дымчатых очках (на случай встречи со знакомыми, чтобы не узнали). В Центре он пробыл полдня. Но те несколько часов, что он находился там, в корне изменили его. А то, что он услышал, увидел и узнал, пройдя собеседование и пообщавшись с «махровыми» алкоголиками, буквально потрясло Бойченко. Он почти физически ощутил тот край пропасти, на котором уже стоял. «Ещё немного, месяц, от силы два, и я мог стать таким же... — холодея от ужаса, думал он. — Ведь они тоже не родились алкоголиками. Каждый из них когда-то был и молодым, и здоровым, и даже не мог себе представить, в кого со временем превратится. Проклятая водка...»

88

Любовь

До сеанса кодирования оставалось ещё полчаса, и Бойченко решил заглянуть к Метелеву. Очень не терпелось поближе познакомиться со знаменитым учеником Довженко. Тот был не один, и, сидя за столом, о чем-то беседовал с директором Центра, пожилым, седым мужчиной. Тем не менее, ему предложили сесть, согласившись выслушать. Виктор, как мог, рассказал «историю» своей болезни, ответив на все вопросы, которые ему задали врач и директор. После этого Метелев проделал несколько нехитрых психотерапевтических манипуляций. «Я считаю, — он внимательно посмотрел в глаза Виктору Сергеевичу, — вам нет необходимости проходить лечение по методу Довженко. Думаю, и Сергей Анатольевич того же мнения», — Александр Сергеевич повернулся в сторону директора Центра. Тот кивнул головой в знак согласия.

— Объясню, почему, — продолжал Метелев. — Алкогольная зависимость — это самая настоящая болезнь. И, как всякая болезнь, она имеет свои симптомы. У вас я этих признаков не обнаружил. То, что произошло с вами, — следствие тяжелейшего жизненного кризиса, который вам пришлось пережить. Не сомневаюсь, отсюда вы уйдёте другим человеком, которому алкоголь отныне совершенно не нужен. Или я не прав?

— Да, я уже не тот, это правда, — Бойченко говорил искренне, ничуть не преувеличивая. Прощаясь, директор — Сергей Анатольевич — протянул ему несколько листов разного размера: «Это ксерокопии некоторых моих публикаций, посвящённых проблемам алкоголизма, курения и наркомании. Прочтите. Можете дать просмотреть их вашим друзьям. Кстати, как они насчёт «этого»?» — директор коснулся пальцами шеи. «Да, как все. Но, думаю, они теперь тоже изменятся» — «Вот и отлично. Передайте им привет. И заходите. Просто так, по-дружески поговорить, может быть, посплетничаем о чем-нибудь. Всего доброго!» Попрощавшись, Бойченко покинул Центр. Дома, едва переступив порог, он прошёлся по всем «тайникам», заглянул в холодильник и, собрав все алкогольные запасы, отвёз их на свалку. «Вот и все. С этим покончено», — с 89

Cергей Федорченко

огромным облегчением подумал Виктор. С этого времени алкоголь для него действительно почти перестал существовать. «Почти» — потому, что оставалось несколько исключительных случаев, поводов и лиц, ради которых он все же позволял себе выпить фужер шампанского или сухого вина. И только общаясь с Афанасьичем, к которому был очень привязан, он с отвращением (правда, всячески скрывая это) все же делал глоток-другой водки. Сегодняшняя встреча должна была положить конец этому нарушению правил и она явно удалась. «Так что мои наркологические знания, дорогой Николай Афанасьевич, появились не от хорошей жизни. И статьи директора Центра я знаю почти наизусть», — поднимаясь с камня, на котором сидел, тихо вслух произнес Бойченко. Он ещё раз вслушался в звенящую тишину, и сердце сладко заныло от всей этой окружавшей его неземной сказочности. «Рай на земле... Это надо же! А я и не знал, что он здесь тоже есть. Так что не будем туда торопиться. — Он поднял глаза к небу.

— Рано ещё. Жизнь продолжается». Виктор сел в машину и, не торопясь, медленно поехал в сторону Полазны. Дома, наскоро перекусив, он позвонил Николаю.

— Привет Шерлоку Холмсу! Не разбудил?

— Что вы, Виктор Сергеевич! Мы поздно ложимся. Даже Натан ещё не спит. Роза передаёт вам привет. Ну что? Рассказать, что разведал? Или...

— Может подождём до завтра? Зачем Розе слушать наши мужские сплетни. Не дай Бог, ещё подумает что... Но сейчас, лучше шёпотом, скажи... — Виктор не заметил, как сам понизил голос, — узнал что-нибудь?

— Все узнал, Виктор Сергеевич. Все абсолютно!

— Ну, Коля, заинтриговал. Теперь спать не буду. Постарайся быть у меня чуть раньше обычного. Чтобы успеть поговорить. Пока, спокойной ночи! Бойченко не преувеличивал. Спал в эту ночь он действительно неважно. Какие-то навязчивые сны приходили и уходили, совершенно не запоминаясь, но мешая крепко спать. Наконец, наступило долгожданное утро, и за час до наступле90

Любовь

ния рабочего дня он уже был в своём кабинете. Вскоре вошёл Коля. Он сиял так, словно только что получил ключи от новой двухкомнатной квартиры. Бойченко удивлённо и даже с некоторым восхищением посмотрел на него.

— Хорош! Как новый пятак. Извини, очень уж хочется по¬шутить. Потому что рад за тебя. Если честно, совсем не верил в удачу. Ну, давай рассказывай все по порядку.

— Я тоже сомневался, получится ли узнать... А когда увидел этот громадный почти в квартал дом, совсем растерялся. Думаю, тут же дел на целую неделю! Но приказал себе не паниковать и начал с первого подъезда, того, который ближе к универсаму. Обошёл его за два часа. Результат нулевой. Нет, говорят, у нас красавицы с таким именем. Направляюсь ко второму подъезду. И вдруг слышу, кто-то зовёт меня на помощь. Оглядываюсь и вижу: пожилой, намного старше вас мужчина с тростью едва стоит у следующего, третьего подъезда. Оказалось, ему срочно нужно попасть в свою квартиру на пятый этаж. Лифт же, как назло, не работал. А у него ноги больные. В общем, стали мы с ним подниматься, конечно, с остановками, с отдыхом. Ну и пока добрались, познакомились, разговорились. И оказалось, как в кино, что он сосед Вероники Михайловны. Я, конечно, не поверил, и когда он, уже дома пригласил меня на чай, попросил показать фотографию соседки, если она есть. Старик достал толстенный семейный альбом, порылся в нем и протянул мне фотографию со словами: вот она, наша милая соседка. И увидев, как я уставился на неё, расчувствовался и сказал, что дарит фотографию. Я стал извиняться, говорил, что мне не удобно, что не возьму... Словом, нёс всякую вежливую чепуху. Тогда он взял снимок и положил в мой карман.

— Подожди. Ты серьёзно? Не шутишь?

— Да вот же она, ваша Вероника Михайловна, — Коля вынул фотографию из конверта и протянул Бойченко. Виктор впился глазами в снимок.

— Да, это она, — наконец произнёс он, — а это их дочь? — он указал пальцем на девочку лет пяти, беззаботно сидевшую на коленях у Вероники Михайловны.

91

Cергей Федорченко

— Не «их», а «её». Отец Лизы, Игорь, не знаю его отчества, год назад погиб во время испытаний какого-то объекта на полигоне в Сибири. От Лизы это скрывают до сих пор. Все соседи и друзья предупреждены и помалкивают. Работает ваша знакомая в режимном институте. В Березниках живёт её мама. Лиза сейчас у неё, скоро обе они приедут в Пермь. Записывайте адрес Вероники Михайловны: улица Луначарского, дом 90, квартира 142.

— А телефон? Номер телефона? Неужели не узнал?

— Виноват, Виктор Сергеевич. Я так обрадовался удаче, что про телефон вспомнил, когда уже возвращался. Зато знаю её фамилию — Смуглова. Правда, ей соответствует? А соседа зовут Михаилом Александровичем.

— Ну, зная фамилию и адрес, уточнить номер телефона — минутное дело. Не знаю даже, какими словами благодарить тебя, Коля. Спасибо тебе огромное. Молодец! А теперь о срочных делах. Завтра из Москвы приезжает большая комиссия, человек десять-двенадцать. В Перми к ним присоединятся ещё человек пять — из местного «Лукойла», Госгортехнадзора. На следующий день всей этой толпой выезжаем в Березники и Соликамск, затем в Красновишерск. Так что, прощайся с Розой и Натаном минимум на неделю. И готовь УАЗик — дороги, сам знаешь... Вот деньги. Купи, что считаешь нужным: консервы, сухари, сладости, чай, кофе. На всякий случай. Все может быть. Пока, действуй. Когда водитель вышел, Виктор Сергеевич поставил фотографию перед собой и смотрел на неё ещё минуты две, не отрываясь. Снимок был цветным, сделан явно хорошим аппаратом, возможно, цифровым. Вероника Михайловна сидела на садовой скамейке под большим кустом цветущей сирени. На ней был яркий облегающий сарафан, под которым угадывалось красивое стройное тело. Лиза, удобно устроившись у мамы на коленях, смотрела куда-то в сторону. «Фотографировал, конечно, Игорь... весной. Было это в прошлом году, когда он ещё был жив, — подумал Бойченко, испытывая состояние, в каком находится человек, только что схоронивший близкого 92

Любовь

друга. Так было тяжело и больно. — Теперь понятно, почему она так свободно вела себя возле собственного дома и просила не расспрашивать ни о чем... А я с какими-то письмамизаписками. «Приезжайте всей семьёй, муж хорошо порыбачит! Тоже мне, «писатель» нашёлся!» Виктор и впрямь чувствовал себя отвратительно. Поздно вечером, переделав на работе и дома массу дел, он решился наконец написать письмо получалось Смугловой. Но оно выглядело то слишком длинным и виноватым, то чересчур коротким и официальным. В конце концов, он махнул рукой на литературные выкрутасы и написал то, что хотел сказать. Получилось просто и понятно «Вероника Михайловна! Представляю, как вы удивились, прочитав мою записку. Объясню, как все произошло. Я поручил своему работнику найти вас, не очень надеясь, что ему это удастся. Но ему повезло — он встретил Михаила Александровича, который наверняка вам все уже рассказал. Почему пишу? Чтобы все это объяснить и повторить приглашение приехать к нам в «Боброво». Пишите или звоните. Адрес и телефоны у вас есть. Жду! Ваш Виктор Бойченко». Виктор Сергеевич перечитал записку и, убедившись, что не проговорился о том, что знает про гибель Игоря, запечатал её в конверт. Утром он опустил записку в почтовый ящик и тут же связался с Пермской ГТС. Вежливая до невозможности телефонистка тут же сообщила ему номер домашнего телефона Вероники Михайловны Смугловой. «Что-то очень уж мне везёт в последнее время. К чему бы это?» — с тревогой подумал Виктор о своих последних успехах.

93

Cергей Федорченко

Друзья К

омиссия прибыла в Полазну после обеда на новом, «с иголочки», автобусе, на борту которого красовалось: «Нефтяная компания «Лукойл». Перминов и Бойченко встретили гостей и прошли с ними в пресс-центр, который находился на третьем этаже административного здания объединения. Их напоили чаем и кофе со свежеиспечёнными постряпушками и тут же перешли к согласованию плана проверки. Ознакомившись со схемой расположения калийных залежей и так называемым «ковром бурения» (местами закладки буровых), москвичи задали десяток толковых вопросов, сделали несколько замечаний и приняли предложенный буровиками план проверки. После чего их отвезли в гостиницу, где чуть позже их ждал ужин. Бойченко решил тщательно изучить список членов комиссии. У него была хорошая память на имена и фамилии. Обратившись однажды к собеседнику по имени и отчеству, он мог, не ошибаясь, правильно назвать его даже спустя много лет. Состав проверяющих оказался именитым. В комиссии было три профессора, шесть кандидатов и доцентов. Некоторые из фамилий оказались очень известным Их обладатели были потомками или родственниками авторов популярных учебников, по которым когда-то учился Виктор Сергеевич. Два человека значились чиновниками московского «Лукойла». «Эти друзья шутить не станут, — становясь все более озабоченным подумал Бойченко, — все до одного профессионалы. Проверять и придираться умеют». Он ещё раз просмотрел список, стараясь поточнее запомнить имена, должности и ученые степени, после чего заспешил к выходу. С минуты на минуту должны были подъехать ещё двое проверяющих — 94

Любовь

Анатолий Дзубенко и Юрий Братушин. Они были однокашниками Бойченко по нефтяному техникуму и политехническому институту и его лучшими друзьями. Высокий, с седыми усами, очень смахивающий на артиста Александра Абдулова, добрый и покладистый Анатолий работал заведующим отделом научно-исследовательского института «ПермНИПИнефть». Это был умница и опытнейший разработчик, блестяще знавший все капризы прикамских нефтяных месторождений. Через его руки прошло немало безусых выпускников политеха, ставших позднее хорошими специалистами, а кое-кто и кандидатами наук. Анатолий был дважды женат. Первой его женой стала очаровательная Галка, с которой они учились вместе в нефтяном техникуме и в которую, кроме него, были влюблены остальные студенты и даже некоторые молодые преподаватели. Защитив дипломы, Галя и Анатолий сыграли свадьбу. Через год у них появилась дочь. Едва малышка подросла, Галина улетела вместе с ней к родственникам в Америку. И, как оказалось, навсегда. Мужественно пережив бегство жены, одиночество и ещё Бог знает что, Дзубенко, спустя несколько лет, буквально выкрал из-под носа будущей тёщи её дочь — совсем молоденькую красавицу Юлю. На которой и женился. Через положенное время у них родился сын. а ещё через три года — дочь. Окунувшись в семейные дела и заботы, Анатолий постепенно забыл о своей ошибке ранней молодости. Правда, так и не расставшись с застарелой привычкой заглядываться на хорошеньких девушек и красивых женщин. Как-то, увлекшись симпатичной девушкой-лаборанткой, он, разволновавшись, не спал всю ночь. И к утру вдруг вывел совершенно новую формулу определения коэффициента нефтеотдачи. Сколько таких бескорыстных научных «подарков» он сделал, знали только Виктор с Юрием... Юрий Братушин был полной противоположностью Анатолия. Невысокий, коренастый, с густой седеющей бородой, он прослыл счастливчиком. Юрий рано и по любви женился на милой блондинке Жене. И, несмотря на длительные скитания по буровым и частое отсутствие дома, довольно быстро стал 95

Cергей Федорченко

отцом троих детей, вырастив их такими же предприимчивыми, как и он сам. Женя, в отличие от Юли Дзубенко, на самом корню пресекала даже самые чистые увлечения своего бородатого супруга. После очередной «разборки» Юра надувался и с видом незаслуженно обиженного сматывался на одну из многочисленных буровых, возвращаясь оттуда совершенно успокоившимся, вполне приличным отцом и мужем. По служебной лестнице он поднимался легко, перешагивая иногда через ступеньку, а то и две (в отличие от Дзубенко и Виктора, не пропустивших ни одной самой незначительной должности). И скоро стал главным инженером Березниковского управления разведочного бурения, а ещё позднее заместителем начальника Пермского управления Госгортехнадзора. Братушин великолепно знал сложнейшую технологию бурения нефтяных скважин в калийных солях. И ещё... массу анекдотов. Отдавая предпочтение еврейским. Хотя совершенно не умел их рассказывать. «Юра! — пытались урезонить его друзья. — Как ты говоришь? Еврейский анекдот — это национальное достояние! Особая, очень тонкая культура. Тут важно все. Как говорить, каким тоном... Надо быть Юлием Братензоном с адвокатским удостоверением, чтобы их озвучивать. Поведай лучше что-нибудь реальное из нашей жизни. Как подъезжает, например, обнищавший экс-президент «Лукойла» на стареньком «Запорожце» к бывшей своей заправке, чтобы заправиться на халяву. А ему...». Юра выслушивал дружеские советы, на какое-то время умолкал, но, не выдержав, тут же «выдавал» очередную новинку. «Сын спрашивает отца: — Папа, а кто такой Карл Маркс? — Это экономист.

— Как тетя Сара? — Нет, тетя Сара — старший экономист». Закончив рассказывать, Юрий победоносно смотрел на присутствующих, ожидая взрыва хохота. И, не дождавшись, продолжал явно не собираясь сдаваться: — Так, все ясно. У всяких там «грефов» учимся. Дедушку Маркса совсем забыли. А зря, между прочим, хороший был экономист. И неплохая кое-кому из нынешних умников замена. Так вот, анекдот на тему похорон: «Идёт похоронная про96

Любовь

цессия. Но гроб почему-то несут на боку. — Рабинович, кого хороните? — А вы так и не догадываетесь? Ну, конечно, тёщу!

— А почему гроб на боку? — Так если его нести прямо, она начинает храпеть». Любимая всеми «тёщина» тема вызывала дружный смех. Братушин воодушевлялся. «Может, ещё подкинуть парочку? Смешных, свежих! Только что из Израиля». И, увлекаясь, вместо двух анекдотов выкладывал их добрый десяток. Вот таким они были, эти взрослые друзья. Совершенно разными, несмотря на одинаковый возраст, схожее прошлое и близкие взгляды на все, что происходит вокруг. Ироничный, никогда не унывающий, «без комплексов» Юрий Братушин, интеллигентный, влюбчивый, «весь в науке» Анатолий Дзубенко и слегка колючий, чуть артистичный Виктор Бойченко. Удивительно, но эта «непохожесть» не мешала им крепко дружить. Так что теперь они не представляли жизнь друг без друга. Как и без прозвищ, которыми себя наградили. Как-то незаметно Дзубенко стал просто Дзубой, Братушин — Бородой, а Бойченко — Писателем. Удостоился Виктор такого почётного «псевдонима» за умение писать трогательно-ласковые письма совсем незнакомым молодым женщинам и девушкам, с которыми знакомились его друзья. Этот уникальный дар открылся в нем случайно. Однажды ему позвонил Братушин.

— Выручай, старик! Что-то «не идёт» у меня с этой Милей. Нет, ты её ещё не видел. Опасно тебе её показывать. Ещё отобьёшь, я тебя знаю. Чудо природы! Когда оказываюсь с ней, превращаюсь в послушного мальчишку. Веду себя как самый последний интеллигент. Теряюсь, молчу, как рыба в пироге. А дело — ни с места. Правда, есть у неё слабое место: она любит получать письма. Попробовал я написать. Ужас, что получилось! Любовное послание с того света. Хуже не придумаешь. Вся надежда на тебя, Витя. Ты же у нас великий актёр. Выручишь, а? Виктор «попробовал». И попал, как говорят, «в десятку». Получив от него письмо по факсу, Юра аккуратно переписал его своим корявым почерком и при очередной встрече вручил его непокорной Миле. Результат был ошеломляющим. Явив97

Cергей Федорченко

шись на следующее свидание, девушка протянула Юре конверт — Это мой ответ, — смущённо потупив свои чудные глаза, сказала она. «Юра! Юра! Юра! Господи, как я недооценила вас! Как я могла о вас так посредственно думать? Сто раз перечитывала ваше письмо. В нем столько доброты, ласки. И все это от вашего сердца. Вам не жалко все это отдавать мне? «Ласковинушка», «чудо неземное», «удивительная». Так вы меня называете. А я считала себя дурнушкой... Теперь я успокоилась, так как знаю, что я действительно красива. И все это благодаря вам, доброму, бескорыстному рыцарю...» После обмена такими посланиями Юрины дела быстро пошли в гору. Бойченко же во имя такой или подобной «бескорыстной» любви ещё не раз приходилось садиться за бумагу. И, надо сказать, со временем он отточил своё «писательское» мастерство до блеска, сражая своими «сочинениями» самых непокорных, неуступчивых красавиц. Так что прозвище «Писатель» он, надо полагать, получил по праву. Знакомились с молодыми, красивыми женщинами и девушками друзья быстро, решительно и совсем не стандартно. Словно играли в хорошо отрежиссированном спектакле. И помешать этому их «хобби» не могли ни прошедшие годы, ни появившиеся морщины, ни даже проступившая то тут, то там седина. Встретив (или догнав) молодую, красивую даму, друзья становились с разных сторон.

— Ну, сейчас ты убедился, что девушка не из Перми? — обращался Виктор к Анатолию.

— Пожалуй, ты прав. В Перми нет таких красавиц, — деланно вздыхал Анатолий.

— Почему вы так решили? — Девушка, ещё минуту назад ломавшая голову над тем, как бы ей отвязаться от мужчин, успокаивалась и замедляла шаг.

— А я, кстати, из Перми. И живу здесь недалеко, на Большевистской, — говорила она.

— Так... — Виктор тоже укорачивал шаг и тут же останав98

Любовь

ливался, заставляя сделать то же самое Анатолия. — Выходит не прав наш приятель, слышишь, Толя?

— Выходит... — поддакивал Дзубенко.

— А в чём он не прав, этот ваш друг? — искренне недоумевала красавица. Она убедилась, что «дяди» не собираются к ней приставать.

— Извините, как вас зовут? — Бойченко страшно не любил попусту тратить время, поэтому решительно переходил к делу.

— Ну, какое это имеет значение?

— И всё-таки... Меня зовут Виктором, его — Анатолием. Ну не хотите назваться, придумайте какое-нибудь любое...

— Ну, зачем же обманывать. Такие взрослые, солидные мужчины... Меня зовут Эля.

— Ого! Имя в унисон с внешностью! — блистал своими музыкальными познаниями Дзуба.

— Да, изумительное имя, — тут же соглашался Виктор.

— А вот у нашего приятеля, который, выходит, ошибся, совершенно простое имя — Женя. Между прочим, вы его хорошо знаете и нередко видите. — Виктор решительно перехватывал инициативу у слишком осмелевшего Дзубенко.

— Да не знаю я никакого Жени! Нет у меня таких знакомых! — почти возмущалась Эля.

— А вот и неправда. Потому что этот Женя — Евгений Ваганович Петросян.

— Что? Петросян? Это серьёзно? Вы с ним знакомы? Нет, правда, вы действительно его знаете? — девушка смотрела на друзей широко раскрытыми глазами.

— Сегодня уже поздно, но завтра мы вам представим фотографии. На них все мы и Лена Степаненко с Женей. Договорились? — Судя по всему, Дзубенко не думал уступать девушку Виктору. — Давайте ваш сотовый телефон. Или рабочий. А это моя визитка. «Ну, Дзуба, ну, перехватчик!» — восхищённо думал Виктор, протягивая свою визитную карточку.

— Так вы оказывается нефтяники? — Эля взглянула на ви99

Cергей Федорченко

зитки. — А при чем же тут Петросян? Или вы меня все-таки разыгрываете?

— Понимаете, Эля... — Дзуба, подобно самураю, бросался в смертельную атаку. — Мы, честное слово, их знаем! И то, что Жене не понравились пермские девушки, тоже правда. Ну не повезло ему в тот приезд. Не встретил он красивую девушку. Тогда он ещё не был женат на Лене Степаненко и переживал нелегкий период, был свободен. Понимаете?

— Да, теперь я вам верю. «Не Дзуба, а народный артист «Лукойла»!» — С восхищением думал Бойченко, слушая друга. Вскоре они уже прощались с Элей. Все остальное — звонки, обещанные фотографии и встречи было «делом техники». И, как правило, заканчивалось лёгким флиртом. Хотя бывало всякое... Как-то Дзубенко, читавший, кроме основной работы, лекции в своём бывшем нефтяном техникуме, принимал экзамены по промысловой геофизике. Ответившая на билет темноволосая, с огромной косой девушка явно тянула на твёрдую четвёрку, и Анатолий уже хотел вписать в зачёту положительный «хор.», но в последний момент увидел, что там за все предыдущие экзамены стоят только отличные оценки.

— Не хочется портить вам настроение четвёркой. Давайте так. Я задам вам дополнительно несложную задачу. Вы её тут же решите, и я ставлю то, что вы заслужили, то есть пять, — предложил Анатолий, внимательно всматриваясь в красивое лицо девушки.

— Хорошо, — покорно прошептала студентка, глядя на преподавателя широко раскрытыми глазами.

— Тогда вот что. Определите, пожалуйста, коэффициент нефтеотдачи при следующих данных нефтяного коллектора и показателях измерительных приборов... — Дзубенко набросал на листочке несколько цифр, после чего придвинул к себе зачётку, чтобы поставить пятерку. Но не удержался и взглянул на титульный лист. «Роза Нигатулина, — прочёл он. — Значит, татарочка. Вот откуда эти роскошные глаза и эта огромная тугая коса. Не иначе, из Барды или Чернушки». Между 100

Любовь

тем девушка, окончательно запутавшись в расчётах, сидела, чуть не плача.

— Что-то не получается, — честно призналась она. — А ведь я даже помню, на какой странице в «Подземной гидравлике» эта формула. Извините... Анатолий почувствовал, что очень не хочет расставаться с юной красавицей и, что он с удовольствием бы сам решил хоть сотню куда более сложных задач. Лишь бы она не уходила... Но, преодолевая эту сиюминутную, предательскую слабость, сказал, стараясь говорить как можно официальнее — Что вы! Разве можно так расстраиваться из-за какого-то там балла? Тем более что отличную оценку вы всё-таки заслужили. В чем и подписываюсь. Он поставил жирное «отл.» и также отчётливо вывел свою фамилию, чего обычно не делал: «Ан. Дзубенко». Встал и протянул девушке зачётку: — А формулу вы, Роза, все же разыщите, хорошо? Ни пуха, ни пера вам на защите диплома! До конца дня Анатолий переживал за случившееся, ругая себя последними словами. «Тоже мне, профессор нефтеотдачи! Нет бы поставить девчонке «пять» и дело с концом. Так нет, запутал бедняжку». Однако дела, суета и заботы заставили его забыть про этот курьёзный случай. И Анатолий больше не вспоминал красавицу. Лишь однажды, проходя мимо автовокзала, вдруг заметил мелькнувшую в толпе среди многочисленных пассажиров женскую голову, увитую тяжёлой чёрной косой. Он хотел догнать девушку, но через мгновение она исчезла, словно провалилась сквозь землю. Дзуба обежал автовокзал, прошёлся по всем стоянкам и кассам. Девушки не было. «Показалось», — попытался успокоить он себя, хотя понимал, что ошибки не было, что это была она, Роза. Сердце вдруг заныло особенной ноющей болью, какая возникает от тоски по очень близкому человеку. Дома вечером, когда все уснули, он не выдержал и написал Розе письмо. Это было даже не письмо, а исповедь с надеждой на встречу, которая, как он прекрасно понимал, никогда не состоится. Утром, на рассвете, он достал из внутреннего карма101

Cергей Федорченко

на пиджака своё послание и, не перечитывая, изорвал на мелкие кусочки, вздохнув с облегчением: «Вот и все!». В июне на Таныпе (так нефтяники любовно называли крупнейшее нефтяное месторождение, расположенное в Чернушинском районе) стала падать добыча нефти. Не помогли ни повышенные объёмы закачки воды для внутриконтурного и законтурного заводнения, ни аврально организованные всевозможные обработки призабойной зоны скважин. В конце концов руководство пермского «Лукойла» приняло решение провести в Чернушке большое совещание для выяснения причин падения добычи. С привлечением огромного числа специалистов и выездом на промыслы. Анатолий оказался в числе «спецов» и, побывав на скважинах, был поражён тем откровенно пренебрежительным отношением к науке, какое царило на объектах нефтедобычи.

— За такое наплевательское, «палеозойское» отношение к научно-промысловым исследованиям нефтяной пласт отвечает нам такой же нелюбовью. Пора, наконец, усвоить: где кончается наука, там заканчивается добыча! — выступил он при подведении итогов первого дня выездного совещания. И тут же с кем-то серьёзно поспорив, ушёл, махнув рукой на обильное застолье, запланированное после заседания. ...Только что прошёл хороший летний ливень, и неровный, словно перепаханное поле, асфальт на площади возле нефтегазодобывающего управления блестел огромными лужами. То прыгая через них, то обходя, Дзубенко уже почти добрался до своей гостиницы, что была неподалеку, как вдруг заметил на углу одиноко стоящую девичью фигуру. Девушка стояла перед гигантской, как озеро, лужей, явно не зная, как её преодолеть. В несколько шагов Анатолий подошёл сзади, осторожно поднял девушку на руки и решительно вошёл в воду.

— Вы? — вдруг услышал он над самым ухом. Он повернул голову и едва не выронил девушку из рук. Это была Роза.

— Боже мой! Неужели это и вправду вы? Анатолий Иванович... — прошептала она, когда они уже стояли на сухом месте. Анатолий и сам не верил в происходящее. «Господи! За 102

Любовь

что ты шлёшь мне это испытание? Зачем мне эта встреча, зачем? — обратился он к Богу. — Ведь я забыл уже её».

— Вы даже не представляете, сколько раз я вас «встречала» после того экзамена. И даже потом, когда защитилась и получила диплом, — щебетала Роза. Поддерживая друг друга, они шли к её дому.

— Подожди, подожди... — Анатолий остановился и посмотрел на девушку. — Ничего не понимаю. Что значит «встречала»?

— Ну... Подъезжала к вашему институту, что на Советской Армии. Я уже знала, когда вы заканчиваете рабочий день. Пряталась за что-нибудь, за машину, за угол и ждала вас, надеясь встретиться. Но вы никогда не выходили один. Иногда были с молодыми женщинами или девушками. И тогда я плакала от бессилия и ревности. И знаете, как я успокаивалась? Каким способом?

— Нет. Даже не представляю... — Анатолий снова и снова всматривался в лицо девушки, хотя изучил на нем, кажется, каждый миллиметр и чёрточку.

— Вспоминала этот экзамен и, конечно, вас, Анатолий... Иванович.

— Зови меня просто Анатолием, хорошо?

— Попробую. Мысленно я давно вас так называю.

— Вот и продолжай. Теперь уже «не мысленно», а вслух.

— Хорошо... Анатолий. Ну, так вот, думала, что таким образом мне удастся постепенно забыть вас, а получилось наоборот. Я все больше привыкала к вам. Даже стала писать в Пермь письма. Потом их, конечно, рвала и часто при этом плакала. В общем, было все, что должно быть у потерявшей голову девчонки. Жениху, который к тому времени окончил политехнический и за которого должна была выйти замуж, я, конечно, отказала. В конце концов, он не выдержал всего этого и уехал в Тюмень. Я, видимо, тоже выплакала все слезы и стала успокаиваться. Помирилась с женихом. Осенью у нас свадьба. Приглашаю. Может, приедете? Я серьёзно. — Дзубенко отчаянно замотал головой.

— Подожди, Роза. Дай хоть чуточку все осмыслить. Или 103

Cергей Федорченко

нет... Хоть что-нибудь понять. — Они стояли в подъезде дома, где жила девушка, стал накрапывать дождь, весело барабаня по жестяным подоконникам. Наконец, трижды мысленно перекрестившись (он всегда так делал перед решительным или сумасшедшим поступком), Анатолий приблизился к девушке и взял её лицо в свои большие ладони. Роза тихо ойкнула, но не стала сопротивляться и только вся сжалась в один тугой, дрожащий комочек.

— Вот что, Роза. Произошло недоразумение. Нет, что я говорю... Произошла ошибка. Да что это я? Опять не то сказал. В общем, виноват я, конечно. Получилось, будто подшутил я над тобой на том экзамене. Извини. Очень уж не хотелось, чтобы ты уходила. Вот и придумал этот глупый вопрос... Сто раз потом жалел об этом... Прости.

— А я, наоборот, была страшно рада, что вы меня задержали. Правда, когда вышла с зачёткой, то не выдержала и заплакала. Девчонки, что болели за меня, кинулись успокаивать: не плачь, у тебя же пятёрка! Какие же они смешные! Ну, при чем тут оценка? «Влюбилась я, девочки, вот и плачу от счастья», — подумала я тогда, попрощалась с ними и целый день бродила по Перми, никого не замечая, снова и снова вспоминая вас и свой экзамен.

— Ты очень красиво говоришь. Откуда у тебя это? Может быть, ты любишь писать, сочинения там, дневники ведёшь, не знаю...

— Вы почти угадали. Дневник я, правда, не веду, но сочинения мои, как бы сказать поскромнее... Были лучшими в школе и в техникуме. Вот! И ещё я очень люблю читать.

— Видишь, какая ты умница. А теперь поговорим об этой твоей любви. И не сердись, дай слово! — Анатолий старался говорить строго, пытаясь снова войти в роль экзаменатора. Хотя чувствовал, что получается это у него очень плохо. Потому что больше всего ему хотелось поцеловать эти большие, такие близкие глаза. Но, собрав всю волю, он отступил от девушки на шаг и заговорил вдруг севшим от волнения голосом. — Роза, давай говорить серьёзно. Мне за пятьдесят. Я 104

Любовь

дед. У меня растёт внук. Наконец, я старше твоего отца. И ты... Умная, красивая молодая девушка. Что может быть между нами общего? Конечно, ничего. Ну, может, разговоры про нефтеотдачу... — Анатолий хотел ещё что-то добавить к своей, как ему показалось, очень удачной шутке, но увидел, что Роза плачет.

— Господи, какой же вы бесчувственный, просто деревянный! Да поймите же вы, большой сильный и опытный мужчина. Я все, все понимаю! И то, что мы не ровесники. И то, что я для вас ничто, так, случайная встреча. Но не могу я вас забыть, не могу! Вы слышите? Конечно, я жалкая, потерявшая голову девчонка. Унижаюсь перед вами... Но скажите, что мне делать, если мне плохо без вас?

— Вот что... — Дзубенко шагнул к девушке и, не стесняясь и не сдерживаясь, обнял её. — Говори, что хочешь, только не называй себя жалкой. Ты не такая, запомни, — Анатолий посмотрел в заплаканные глаза Розы. — Можно я их поцелую?

— Да, конечно. Я так об этом мечтала... — Чуть слышно прошептала девушка. Анатолий осторожно прикоснулся губами к её глазам.

— А теперь я. Вы разрешите? — вдруг осмелела Роза. Она приподнялась на носки и неумело ткнулась своими яркими даже в темноте, упругими губами в жёсткую щёточку усов Дзубенко — Ну вот, теперь мы квиты и можем расстаться. Вы когда уезжаете?

— Скорее всего, послезавтра или чуть позже. Комиссия только начала работу, — ответил Анатолий и не узнал своего голоса, изменившегося от бившей его дрожи и охватившего волнения. Голос окончательно сел и стал до неприличия хриплым.

— Значит, мы можем завтра посидеть в кафе, если вы не против, — предложила девушка. Её роскошная коса расплелась и густые, длинные, чёрные пряди почти закрывали стройное гибкое тело. — Или, если хотите, приходите ко мне. Папа с мамой на два дня уехали к родственникам в Казань, на Сабантуй. Есть такой татарский праздник. Ведь мой папа тата105

Cергей Федорченко

рин. Так что дома я совсем одна. Мы купим торт, шампанское, зажжём свечи. И я вам что-нибудь почитаю. Это будет, скорее всего, история о том, как сорокасемилетний император Александр Второй влюбился в восемнадцатилетнюю красавицу Катю Долгорукову. Которая потом родила ему очаровательных царевичей. Вы слышали что-нибудь об этом? Нет? Тогда эта история о вас, мой юный пятидесятилетний друг. — Но Анатолий почти не слышал того, что говорила Роза. Он вдруг понял, что через пять-десять минут произойдёт самое страшное в его жизни — они расстанутся. И расстанутся навсегда. И не будет ни свеч, ни шампанского. Он так и не узнает ничего о чистой и нежной любви пожилого царя и юной красавицы. Никогда больше не прикоснётся к этому молодому, сильному телу, с выглядывающим из-под расстегнувшейся кофточки белоснежным лифчиком и спрятанной под ним девичьей грудью. Не сравнимая ни с какой, даже самой острой болью, тоска тяжёлым камнем навалилась на него, сжала и парализовала сердце. Анатолий почувствовал, что задыхается, словно ему не хватает воздуха. И ещё он понял, что сейчас ему придётся лгать и обманывать это влюблённое в него чудо. Наконец он хрипло произнёс — Хорошо, Роза. Пусть все будет так, как ты хочешь — свечи, шампанское... А теперь иди, прошу тебя. Мы начинаем сходить с ума.

— Я знала, что вы согласитесь, — Роза попрощалась с ним глазами и легко взбежала по ступенькам, ведущим вверх. Но неожиданно остановилась и вернулась назад. — Можно я возьму его себе до завтра? — спросила она, умоляюще глядя то на Дзубенко, то на его сбившийся в сторону галстук. И не дожидаясь ответа, быстро развязала узел, тут же опутав галстуком свою изящную шею. — Теперь мы будем вдвоём. Я положу его под подушку и стану разговаривать с ним, будто с вами. А теперь, прощайте! До завтра! — Роза опять поднялась на носки и также неумело, но неожиданно сильно и больно поцеловала его. И скрылась в подъезде. Ночь до утра Анатолий провёл в гостиничном номере, так и не сомкнув глаз, задавая себе десятки вопросов, на которые, 106

Любовь

как ни старался, не мог ответить. Какая неведомая сила свела его в этот вечер с Розой, рассчитав время этой встречи с точностью до секунды? Что привлекательного нашла эта чистая, наивная душа в нем, пожилом, заурядном человеке? И что это за чувство, которому все нипочём. Ни колоссальная разница в годах, ни другие условности и преграды? Неужели это и есть любовь, о которой так много пишут, говорят и спорят? Утром первой же попутной машиной, уходившей из нефтегазодобывающего управления в Пермь, он выехал домой. Там он появился небритый и без галстука. Зато увенчанный синяком, подаренным Розой вместе с прощальным поцелуем, пропахший тонкими, женскими духами. Увидев такое «чудо», Юля молча удалилась в комнату. Анатолий пожал плечами и, раздевшись, скрылся в ванной, где больше часа приводил себя в порядок. Вначале избавился от синяка, проколов его швейной иглой, и выпустив всю «синюшную» кровь. Затем тщательно побрился и принял душ. После чего вскипятил чай и, приготовившись к разговору, стал ждать на кухне Юлю. Но она не появлялась. «Так, кажется, нас пытаются игнорировать. Это несправедливо», — подумал Анатолий и набрал телефон своей матери, совсем старенькой бабули, жившей одиноко, но старательно бодрящейся. Она не чаяла в сыне души, прощая ему все — забывчивость, очень редкие звонки, случайные наезды и лёгкие романы.

— Мама? Здравствуй, родная. Я сейчас к тебе приеду… Можно?

— Тебе плохо, сынок? Что-то случилось? Конечно, приезжай. Я вот пельменей твоих любимых капустных, настряпала. Жду, дорогой! Анатолий быстро собрал свою дорожную сумку, бросив туда все самое необходимое на первое время, и через час уже был у матери. Они обнялись и расцеловались. Мать, чистенькая старушка, всплеснула высохшими руками: — Постарел-то как! Ну, вылитый старик! Кто же это тебя так, а? Ну, эти девки! Попадись они мне. Опять, видно, влюбился? Господи, и когда ты добавишь ума моему сыну? Ладно, не сердись. Это я так, соскучилась. Слушаю тебя.

107

Cергей Федорченко

Они проговорили до полуночи. Выслушав сына, мать рассказала несколько поучительных историй из своей жизни. Закончив, внимательно посмотрела на него.

— Все, что сейчас услышал, — запомни. Когда-нибудь мы продолжим этот разговор. Хотя кое-что скажу прямо сейчас. Ты ещё не стар, интересен, современно и аккуратно одет. Такие мужчины нравятся нам, женщинам. И не вы в этом виноваты. Виноваты грубые, самовлюблённые и самонадеянные мужья, которые считают, что, женившись однажды на молодой красавице, они «приобрели» её на всю жизнь. Со временем переставая следить за собой, толстея и нередко спиваясь. И вдруг жена, которой такой мужчина уже давно стал неприятен и нелюб, встречает, скажем, Анатолия Дзубенко, неглупого, эффектного, внимательного, не похожего на других занюханных мужиков. Что же дальше? А вот что. Рано или поздно дама увлекается, несмотря на то, что у неё есть муж, а у Дзубенко жена. И, естественно, семьи, у каждого своя. И такие ситуации встречаются сплошь и рядом. Как быть, если попал в такой переплёт? Вести себя так, чтобы не страдали семьи, не причинять им боль. Ты — жене, она — своему мужу, пусть и нелюбимому. Любовь на стороне — это сумасшествие, сынок. И такая любовь была, есть и будет, пока существует человечество. Очень часто люди живут именно такой подпольной любовью, черпая в ней силы для вдохновения. Бывает, эти силы появляются только, если ты сходишь с ума по чужой женщине... Вот так, Толя. А теперь иди спать.

— Мама... Какая ты молодец! Ты сейчас была, как народная артистка на сцене. Такой монолог! Спасибо.

— За такой же монолог, который я прочитала в десятом классе, а был май, вот-вот выпускные экзамены и я решила вместо урока откровенно поговорить с классом о любви и о дружбе. Так вот, за свой «интим» с классом я тут же вылетела из школы. Не дали даже выпустить мой любимый десятый «а». Ну, все, а теперь иди и хорошенько выспись. Завтра будешь совсем другим человеком. И когда Анатолий спрятался под одеялом, присела к нему на краешек дивана и погладила 108

Любовь

его густо седеющие волосы: — А девочка твоя мне тоже понравилась. Представляю, как ей сейчас тяжело. И больно. Даже я, прожив жизнь, не знаю, как правильно поступить в этом случае. Очень уж все необычно. Но ты должен вести себя так, чтобы Роза как можно легче пережила это увлечение тобой. И не потеряла своего жениха. Обещаешь? Утром, едва оказавшись на работе, Дзубенко прошелся по начальственным кабинетам и после обеда уже держал в руках командировочное задание, в котором ему предписывалось лететь на Сахалин для участия в работе комиссии, проверявшей деятельность американской компании на сахалинском шельфе. Попрощавшись по телефону с Бойченко и Братушиным. Анатолий выехал в аэропорт Большое Савино. На Сахалине он пробыл две недели и, возвратившись, тут же кинулся наводить справки о Розе. Чернушинские приятели-нефтяники быстро отыскали её адрес и номер домашнего телефона. Страшно волнуясь, он набрал его, попросив пригласить к телефону Розу. Мужской голос с еле уловимым татарским акцентом ответил, что Роза рассчиталась и улетела в Тюмень. И тут же поинтересовался, кто звонит. Дзубенко растерянно помолчал несколько секунд и положил трубку. Через несколько дней Бойченко с Братушиным прижали Дзубу к стене, заставив его рассказать все о встрече с Розой. Затем помирили его с Юлей, сделав это так умело, что она даже не стала интересоваться тем, что произошло с её Анатолием в Чернушке. А, может быть (умница!), просто не захотела знать? ...Выйдя из здания объединения, Бойченко увидел друзей, стоящих возле чёрного джипа. Он крепко обнял каждого.

— Ого! А вы куда это так вырядились? Полувековые фраера! Белоснежные рубашки, яркие галстуки... Вы кого завлекать собрались, древние донжуаны? Красновишерских медведиц?

— Подожди, Витя, — Юрий положил руку на плечо друга. — Просто не хотелось выглядеть перед столичными учеными какими-то задрыпанными провинциалами. Вот и приоделись немного...

109

Cергей Федорченко

110

Любовь

— Юра! Да ты посмотри, во что одеты эти академики! Драные пуловеры, застиранные свитера. Будто точно за грибами прилетели.

— Ну, ты же понимаешь, что это своего рода маскировка, — подал голос Дзубенко. — А проверять будут наверняка по полной программе.

— Да, намерения у них, сразу видно, самые-самые злые. Не успели поздороваться, и тут же подавай им план проверки. А состав — сплошные доктора и знаменитости, — согласился с другом Бойченко.

— Ничего, мы им расскажем десяток свежих анекдотов, сразу повеселеют... — Борода явно не собирался пасовать перед москвичами. — Мы и не таких обламывали. Давай, Витя, веди к себе. Друзья поднялись в кабинет Виктора. Пока они знакомились со списком членов комиссии и планом проверки, Бойченко поставил на журнальный столик бутылку хорошего коньяка, три малюсенькие рюмки, коробку конфет и засахарённые ломтики лимонов.

— Ну, что? За встречу, черти полосатые! — Виктор поднял рюмку.

— А может, в начале все-таки за успешную проверку? — суеверный Дзубенко вопросительно посмотрел на Бойченко и Братушина.

— Нет, давайте вначале за встречу! — запротестовал Юрий.

— За комиссию ещё успеем. Дзуба и Борода выпили, закусили ломтикоми лимона и, не сговариваясь, уставились на Писателя, который, даже не пригубив, поставил свою рюмку на столик.

— Не понял... — пробормотал наконец Дзуба. — Кажется, среди нас появились язвенники-трезвенники.

— Я тоже удивлён, — поддержал его Борода. — Почему не пьём-с?

— Все, мужики, выпил я свою бочку, — Виктор серьёзно и даже как-то строго посмотрел на друзей. — Сколько мы не виделись за всякими своими делами и заботами? Меся111

Cергей Федорченко

ца два? Так вот, за это время я по своей воле чуть не ушёл на тот свет. Но Бог спас. И вскоре ушёл в запой. Днём работал, а ночью пил. И опять какая-то рука отвела меня от этой страшной беды. Как-нибудь расскажу обо всем, но не сейчас, не хочу вспоминать. Все. Давайте по второй.

— Может, не стоит? За встречу и для запаха выпили и хватит... — слабо возразил Дзуба.

— Нет, давай, Дзуба, по второй и все, — категорически не согласился Борода. — Помнишь, как это у Гоголя: «Повторим, сказал почтмейстер, и выпили по шестой». Кстати, короткий анекдот про запахи, не к столу будь сказано. Учительница пишет в дневнике родителям: «Ваш Изя дурно пахнет? Нужно помыть Изю». Родители отвечают такой же записью в дневнике: «Изю не нужно нюхать! Его нужно просто учить». Хохотали, причём с удовольствием, все. Затем Дзуба с Бородой приняли по второй и все трое тут же направились в находившуюся неподалеку гостиницу, где их ждали московские гости.

— Посидим с ними, познакомимся, увидим, кто есть кто. Спать будете у меня. Для сплетен и разговоров у нас целая ночь, так что ещё наговоримся. Утром в полседьмого завтрак, в семь утра выезжаем в Березники, где в объединении «Уралкалий» нас ждут калийщики. По пути заезжаем на 17-ю буровую, там сейчас идёт спуск обсадной колонны, мы попадаем на цементаж. Будет вся буровая бригада. Встретимся с ней, поговорим, посмотрим документы, у кого-то примем экзамены. Если совещание у калийщиков не затянется, успеем побывать в руднике Первого рудоуправления. Вот такая программа на первый день, — на ходу просвещал друзей Виктор.

— А когда же ягодки-грибочки? — поинтересовался Дзуба. — Нам дома тоже задание дали. Собрать, привезти... Морошки, черники, грибков белых.

— Все это будет в Красновишерске. Не волнуйся, без этого добра домой не вернётесь. Ну вот и пришли. — Виктор посторонился, пропуская друзей в гостиницу. Москвичи в ожидании «хозяев» лениво и трезво катали бильярдные шары. Уви112

Любовь

дев Бойченко, Братушина и Дзубенко, гости откровенно обрадовались.

— Наконец-то! А то мы уже было засобирались назад в Москву», — пошутил тучный Гарик Ионесян, сын известного изобретателя турбобуров.

— Далась вам эта Москва. И что в ней хорошего? — как всегда откровенно ляпнул Братушин.

— А что плохого? — насторожился Ионесян.

— Приглашаю всех в бар! — громко произнёс Бойченко, не давая разгореться спору.

— Дорогие коллеги, дорогие друзья! — Виктор обвёл глазами сидящих за столами. «Чего ждать от этих коллег и так называемых товарищей? Знать бы, что у них на душе. Кто на что способен и кто чего хочет...», — вдруг пронеслось у него в голове. — Конечно, приезд любой комиссии, и тем более проверяющей, да ещё такого высокого уровня, как наши уважаемые гости, это отвлечение от сиюминутных производственных дел и дополнительные заботы и хлопоты. Чего уж тут скрывать... В то же время это и настоящая профессиональная помощь, в которой мы, конечно, нуждаемся. Потому что в погоне за скоростями бурения, метрами проходки и другими показателями мы частенько забываем о новинках в технологии бурения и даже нарушаем эту самую технологию. И позже расплачиваемся за это дорогой ценой. Последний печальный «пример» — открытый нефтяной фонтан на досконально изученном и обжитом Уньвинском месторождении, который едва не привёл к человеческим жертвам. Эту аварию мы не имели права допустить ни при каких обстоятельствах. Но допустили... Очень надеюсь, что московские товарищи заглянули к нам не только из-за любви к нашим грибным и ягодным местам. Все, что там есть, мы, дорогие гости, вам обещаем, но и потому, что хотят помочь нам. Предлагаю выпить за активную совместную работу. И за наших московских друзей.

— Ну, ты — вылитый Громыко на сессии ООН, — негромко проворчал Братушин, наклоняясь в сторону сидевшего рядом Бойченко, когда присутствующие не по разу выпили. — 113

Cергей Федорченко

Настоящий дипломат, который хочет всех послать подальше, а вынужден бубнить по бумажке: «Дорогие дамы и господа! Разрешите от всей души приветствовать вас...»

— Не тем занимаешься, Юра, — прервал его Виктор. — Смотри, как после третьей рюмки ученый армянин уставился на Наталью. Того и гляди, начнёт лапать нашу красавицуофициантку. У неё и так нелады с пьющим мужем, а тут ещё этот волосатый ухажёр. Не соблазнил бы девчонку. Так что, контролируй ситуацию. — Бойченко как в воду смотрел. Воспользовавшись тем, что убиравшая со стола грязную посуду Наташа оказалась рядом с ним, Ионесян неожиданно обнял её за талию и стал усаживать себе на колени. Сопротивляясь, испуганная официантка задела тарелку, которая, упав на пол, разлетелась вдребезги.

— Сейчас я покажу этому армяшке дорогу назад! — Юра с вилкой в руке двинулся в сторону столика, за которым сидел Гарик.

— Назад! Кому говорю! — сдавленным голосом прохрипел Бойченко. И когда Братушин вернулся на своё место, поднялся со своего стула.

— Похвально, когда умный, хороший нефтяник любит не только свою профессию, но и красивых, молодых женщин. Но, Гарик, дорогой, причём здесь руки? Или чувства надо обязательно доказывать силой? Нам кажется, вы должны извиниться перед Наташей... Все затихли, ожидая реакции Ионесяна. Тот, наконец, встал, взял со стола нож и, обведя взглядом окружающих, медленно вложил его в рот. Затем, приподнявшись на носки, раскинул в стороны руки, словно собирался взлететь, и вдруг, сорвавшись с места, плавно поплыл вокруг растерявшейся официантки, что-то напевая на родном языке и покачивая здоровенными бёдрами. Через несколько минут он хлопнулся перед девушкой на колени, прижав руки к груди.

— Если можешь, красавица, прости! — проговорил он, с трудом переводя дыхание. Кто-то сунул Гарику шикарную бордовую розу, которую он тут же вручил ей, поцеловав руку.

114

Любовь

«Откуда роза? Где достали?» — подумал Бойченко. А вслух сказал, обращаясь к Юре: — «Учись ухаживать за женщинами! Вернее, запоминай, как надо выходить из трудных положений. Ведь только что этот Гарик нашкодил — дальше некуда, и тут же на тебе — танцы, роза, поцелуи рук. И как все естественно, красиво! Это тебе не с вилкой наперерез в драку кидаться. В общем, с тебя анекдот, хорошо бы на армянскую тему, но чтобы Ионесян не обиделся».

— Есть такой, — ответил Братушин. Он поднялся, постучал вилкой по налитой рюмке, требуя тишины. — Обычно в честь гостей в ресторанах заказывают модную мелодию или песню, так? — Юра уставился на Гарика. Тот послушно кивнул головой: мол, да, дорогой, именно так и делают, только за деньги... Юра словно прочёл эту мысль армянского гостя. — Но делается это за деньги. Которых у нас нет, — Юра хлопнул свободной рукой по карману, — поэтому предлагаю в честь Гарика Робертовича Ионесяна, доктора технических наук, профессора, абсолютно безобидный и совершенно бесплатный анекдот. Итак, судится армянин с евреем. Суд закрытый. Прессу на итоговое заседание суда не пустили. Наконец заседание закончилось. Судья выходит, вытирая пот со лба. «Чем закончилось дело?» — кинулись к нему журналисты. «Прокурору дали пятнадцать лет», — ответил судья. Бар взорвался от хохота. Смеялись даже скромные и молчаливые официантки и бармены. Но больше всех Ионесян и Иосиф Гусман, тоже доктор наук и тоже потомок знаменитых нефтяников. Случай с Гариком и анекдот Братушина явно сблизили собравшихся. Сдвинув плотно столики, разбившись на кучки и группы, под непрерывные тосты они энергично повели разговоры «за жизнь», проговорив до позднего вечера. Ещё час ушёл на бессвязные и бесконечные прощания. Наконец все разошлись по своим номерам. Друзья вышли на улицу и направились к коттеджу Виктора.

— Ну, как вам москвичи? — Бойченко посмотрел на широко шагавшего рядом Анатолия, затем перевёл взгляд на мурлыкавшего что-то Юрия. — Кажется, они нормально настроены. Без всяких предвзятостей...

115

Cергей Федорченко

— Не торопись хвалить, Витя. Успеешь. Вот напишут гости хороший акт, помашешь им рукой на прощанье, вот тогда и восхищайся. А сейчас рано, — Юра, как всегда, был недоверчив и осторожен.

— Я так же считаю. Непонятные они какие-то... Да и пьют много, — поддержал Братушина Дзубенко.

— На халяву и водка сладкая, — не стал спорить с приятелями Виктор. Он понял, что они устали и все «производственные» разговоры пора прекращать. Но он ошибся. Едва после душа они втроём устроились на кухне, как Борода загадочно произнёс.

— А теперь все внимание на меня. О чем речь? Старейшее в объединении «Уралкалий» Первое рудоуправление, как известно, ведёт добычу калийных солей в черте Березников и даже под городом. В результате значительная часть его и подходящая к нему железнодорожная магистраль давно уже как бы «висят» над выработками и образовавшимися огромными пустотами. Толщина грунта и осадочных пород, отделяющих выработки от поверхности очень незначительна и составляет где-то сотни, а где-то всего десятки метров. И по данным наших геологов Ростехнадзора и их коллег из «Уралкалия», этот тонкий слой в последнее время активно размывается грунтовыми и подземными водами. Чем это грозит? Провалом железной дороги и, возможно, части города. Не говоря уже о возможном затоплении рудника. А это потеря огромных материальных ценностей в сотни и сотни миллионов рублей. Страшная катастрофа может произойти в любой момент, во всяком случае, довольно скоро. Через два-три года, может быть, через пять лет...

— И кто об этом знает? — подал голос Виктор.

— Здесь, в области, — узкий круг специалистов. В Москве, скорее всего, никто, кроме, пожалуй, нашего Комитета, которому мы обо всем сообщили.

— Выходит, мы должны озадачить этой проблемой приехавшую комиссию? — Дзубенко отодвинул в сторону недопитый бокал с чаем.

— Умница, Дзуба! Не зря девчонкам так нравишься, — Бо116

Любовь

рода встал и нервно заходил по просторной кухне. — Мы должны выкатить этот «шар» на совещании в объединении «Уралкалий». И забить его в лузу калийщикам. Так, мол, и так. Скважины вблизи калийных залежей, конечно, представляют какую-то опасность. Но вот что делать с трехсоттысячным городом, если он полетит в тартарары? Может, лучше об этом подумать?

— Нет, так вопрос ставить нельзя. Думать надо о бурящихся скважинах и о возможном провале части города. И мы должны сказать об этом честно и открыто. Хорошо бы подтвердить это замерами геологов и геофизиков. Ты не захватил их, Юра? — Бойченко тоже поднялся и подошёл к Братушину. — Ты, конечно, догадываешься, кто будет делать это сообщение у калийщиков?

— Я, конечно. Кто же ещё... Материалы геологов нашего управления, их акты и предписания я захватил. Документы очень убедительные.

— И чего мы добьёмся, взорвав «атомную бомбу»? Новых Хирасимы и Нагасаки? — подал голос Дзубенко. Он продолжал сидеть, помешивая чайной ложкой давно остывший чай.

— Я говорю, как ваш оппонент. Неужели ты, Юра, думаешь, что, узнав от нас о надвигающейся на Березники катастрофе, москвичи оставят нефтяников в покое и займутся этой проблемой? Наивен ты, Борода! «Пилот-бомбардировщик»!

— Да пойми же ты, усатая твоя голова! Не в них дело, не в москвичах, — Братушин мотнул своей ухоженной бородой в сторону наблюдавшего за ними Виктора. — Не боится он этих академиков, это ясно. Хотя, не сомневаюсь, сенсация, которую мы преподнесём, в какой-то степени отвлечёт их внимание от скважин. Но, главное, мы будем первыми, кто, повторяю, протрубит о надвигающейся беде. И в Москве это наверняка оценят. И поймут, что здесь работают не дилетанты, которым абы дырку в земле просверлить, а честные, государственные мужики.

— Ну, понесло нашего Юрия Николаевича, — с откровенным сожалением вздохнул Бойченко. — Уж не в Думу ли ты, 117

Cергей Федорченко

родной, собрался? А, может, в министры какие-нибудь, как Крутнев? Одумайся, Юра, и забудь про Москву! Там все рабочие места, вплоть до поста уборщицы и дворника, распределены и заняты на сто лет вперёд. Хотя... Кончится эра нынешнего президента, полетят со своих насиженных мест все эти Фрадковы, Кудрины и Грефы, глядишь и тебе что-нибудь достанется. А если серьёзно, то я полностью согласен с тобой. Заявить о проблеме надо, но так, чтобы все поняли — здесь нами руководят не собственнические или профессиональные интересы. Ну, все. «Оперативка» закончилась. Пошли на веранду, немного посплетничаем перед сном. Прихватив с собой бутылочку красного сухого вина (венгерской «Бычьей крови»), тарелку с викторией и фужеры, друзья устроились за столиком, который стоял на веранде.

— Так, с кого начнём? Лучше с тебя, Юра. Ты у нас сегодня вроде именинника. Какие новости на любовном фронте? Про семейные не надо. Там у тебя, как всегда, надо полагать, ажур, — Бойченко в «этих» делах всегда считался «старшим», в основном благодаря своему «писательскому» таланту, и сейчас пользовался этим главенством. Справедливо полагая, что перед напряжённой неделей нужна хоть какая-то душевная разрядка. Пусть даже в виде мужских откровений. Однако «женских» новостей у Юры не оказалось. Вернее, их почти не было. Если не считать одной. Пару недель назад Женя, большая любительница всяких музыкальных «солянок» и «капустников», затащила своего дремучего супруга на какой-то концерт, состоявшийся в органном зале Пермской филармонии. Все первое отделение Юра мужественно боролся со сном, руками разнимая слипающиеся веки. И вдруг на сцену выпорхнула стройная, вся в длинных белокурых локонах девушка — скрипачка, старшекурсница института культуры. «Мальвина! Нет, Золушка! Только без туфелек!» — Юра протёр глаза, прервав сон. И тут, закончив, видимо, сложный этюд, в ответ на хлопки, девушка устало поклонилась. Юрий вцепился в кресло, не поверив своим глазам: В откровенном донельзя разрезе концертного платья Золушки показалось та118

Любовь

кое... «Пятый размер, не меньше. Или почудилось спросонья», — подумал он, вытирая со лба выступивший пот. С трудом дождавшись антракта, Братушин ринулся за кулисы, чтобы убедиться, не ошибся ли он, и хоть что-то узнать об обладательнице уникального бюста. Но бдительная Женя наглухо перекрыла все подходы к закулисью, разгадав замыслы мужа. Вечер закончился семейным скандалом, затянувшимся на неделю, в течение которой Юра все же побывал в институте культуры, узнав, что Оля Строганова, благополучно сдав сессию, уехала домой в свой Нижний Тагил...

— Ничего, не вешай голову, — Бойченко ободряюще похлопал друга по плечу. — Придётся терпеть до осени. Если, конечно, Женя не утащит тебя на свою голову в какой-нибудь очередной музыкальный балаган, и ты опять не влюбишься в чью-то часть тела. Надеюсь, ты покажешь нам с Анатолием Ивановичем эту... — Виктор хлопнул ладонью по своей широкой груди... — фантастическую картинку? Так... с Бородой все ясно. А что нам расскажет товарищ Дзубенко? — неожиданно, «по-сталински», с грузинским акцентом обратился он к Дзубе.

— Не поверите, мужики... Роза звонила, — Анатолий заговорил охотно. Чувствовалось, он давно ждал этой возможности выговориться. — Слышимость была отвратительной, тем более Роза постоянно всхлипывала. Так что толком поговорить не удалось... — Анатолий помолчал и пристально посмотрел на друзей. — Но успела сообщить, что в августе у отца какой-то юбилей. И что она приедет в этой связи домой в Чернушку. Или прилетит. Будет одна, без мужа. Очень просила встретить её здесь в Перми.

— И ты, конечно, с радостью, согласился? — Братушин покрутил фужер с вином.

— Нет. Не успел. Связь оборвалась. Раздался какой-то треск, послышались короткие гудки. И все.

— Ну и дубина же ты, Анатолий Иванович! — Борода вскочил с лёгкого плетёного кресла, в котором сидел. — Не зря, видно, у тебя такая фамилия. Представляешь, — подошёл он к Бойченко, — чего стоило девушке дозвониться до этого типа?

119

Cергей Федорченко

А у него, видите ли, язык отнялся! Да лучше бы у тебя чтонибудь другое отвисло...

— Ну, хватит вам! Только ссоры нам не хватает, — Бойченко подошёл к Дзубенко. Он до конца сегодня решил играть роль «разводящего». — Не переживай, Толя.. Позвонит она тебе ещё. И не раз. Вот тогда не молчи, успевай говорить. И не мямли! Уж постарайся, найди подходящие слова! Ведь любит она тебя. Это же счастье быть таким любимым, правда, Юра?

— Да, нас бы кто так полюбил, — вздохнул Борода и вдруг предложил. — А ну, Витя, покажи нам свой дендрарий. Уж больно у тебя тут красиво, как в раю. Друзья спустились в сад. Это было действительно сказочное место, где все, что могло расти и плодоносить, зрело и благоухало. Все трое нарвали яблок и слив и, обмыв их в небольшом фонтанчике, принялись есть.

— Сливы уже готовы, а яблоки ещё чуточку «не дошли», — подвёл Дзуба итоги дегустации. — Захвати завтра фруктов в дорогу, — обратился он к Бойченко.

— Если не забуду, — коротко ответил тот. Говорить не хотелось. Стояла какая-то особая, неуловимая тишина, охраняемая усеянным мигающими звёздами небом. Неожиданно, гдето в старой части посёлка, внизу у пруда послышались звуки гармошки. Затем раздался девичий громкий смех, и снова все затихло.

— Надо же! Не перевелись ещё гармонисты! В городе такое не услышишь, там сплошная электроника, — грустно проговорил Дзубенко.

— Ну что? Может, баиньки? Спать-то осталось всего ничего — три часа, — вместо ответа обратился к приятелям Виктор. Он постелил им в гостиной и, уже засыпая, вдруг услышал негромкий, почти полушёпотом голос Юрия.

— Нет, ты видал, как он нас исповедал? Ну, вылитый поп! А про себя молчок, ни звука, тоже мне, девственник! Сердцем чую — темнит Писатель. Кто-то появился на его горизонте. Тебе не кажется? Чего молчишь, Толя?

120

Любовь

— Никуда он от нас не денется. Устроим мы ему вечер вопросов и ответов, придёт время. Все, спи, — также шёпотом произнёс Дзубенко. «Выходит, они что-то заметили в моем поведении? Ну, теперь допрос с пристрастием обеспечен. И это все вы, Вероника»... — с удовольствием вспомнил он красивую спутницу. И тут же крепко уснул.

121

Cергей Федорченко

Работа У

тром, вопреки опасениям, в назначенное время комиссия в полном составе собралась возле здания гостиницы. Москвичи переживали явно не лучшие минуты, но, несмотря на тяжёлое похмельное состояние, держались стойко. Бойченко подошёл к бармену и, расплатившись, попросил поставить в свой УАЗик коробку сухого вина, пару упаковок минеральной воды и несколько плиток шоколада. После времени вдруг вспомнил про забытые яблоки и сливы из своего сада. «Вот чего этим мученикам сейчас не хватает — свежих фруктов. Ладно, чуть отъедем и полечим. Тоже ведь люди!» — с жалостью глядя на помятые и припухшие лица гостей, подумал он и стал их рассаживать в подошедшие УАЗики. Ионесяна, устроившегося было рядом с Александром Асан-Нури, сыном покойного директора Московского института буровой техники, он пригласил к себе, усадив рядом с Колей.

— Председатель комиссии должен быть всегда под рукой, — пошутил он при этом.

— Чтобы сделать его ручным? — нашёлся Гарик.

— Нет. Чтобы он знал о себе все, и даже то, что о нем говорят, — твёрдо ответил Виктор. Машины между тем спустились к пруду и стали взбираться на гору, оставив посёлок позади.

— А это что за крепость? — Ионесян указал на высоченный бетонный забор справа.

— Это не крепость. Это дача бывшего губернатора Юрия Петровича Крутнева, нынешнего министра природных ресурсов. Родившегося, между прочим, здесь, в посёлке Полазна. Кстати, они с Визяевым старые друзья. Сейчас эта «дочурка» числится за матерью Крутнева, — словно заправский гид отвечал Бойченко.

122

Любовь

— А красота-то у вас! Бог ты мой, — не успокаивался Гарик. — Сколько езжу, таких мест не встречал. И это, честное слово, не комплимент, совершенно искренне.

— Спасибо, Гарик, — ответил Бойченко. — Многие кинорежиссёры, увидев эти места впервые, оставались здесь со своими киноэкспедициями. В этих краях снимался «Илья Муромец», «Стратегия риска», «Волга-Волга», «Гражданин Лешка»... Стой, тормози, Коля. Посмотрите налево, — дремавшие Братушин и Дзубенко открыли глаза. УАЗик стоял на пригорке, за ним выстроились другие три машины. Виктор Сергеевич выпрыгнул из своей, предлагая остальным сделать то же самое. Все сгрудились вокруг него, поражённые увиденным, понимая, что никакие, самые современные аппараты и камеры не в состоянии запечатлеть то, что предстало перед ними. Внизу, между холмистых, поросших столетними елями и соснами берегов, текла река Кама, величественная и спокойная. Огромные, даже на большом расстоянии, малиновые заросли иванчая, словно цветные куски деревенского одеяла, украшали этот гигантский зелёный мир. Тихая водная гладь реки переливалась и сверкала на солнце мириадами будто спрятанных в воде лампочек. И только белые речные красавицычайки, с тоскливым криком носившиеся над водой, нарушали это сказочное спокойствие.

— Может, спустимся к Каме, разобьем палатки, порыбачим, позагораем? И ну их, эти буровые, — Бойченко вопросительно посмотрел на Ионесяна. Тот, понимая, что Виктор Сергеевич шутит, тем не менее, ответил совершенно серьёзно.

— Да, увидев такую красоту, на буровую действительно ехать не захочется. Не будет настроения.

— А вот мы его сейчас поднимем, — Бойченко сделал знак Коле. Водитель накрыл капот машины полиэтиленовой плен¬кой, выставив на ней минеральную воду, открытые бутылки с сухим вином, шоколад и капроновые стаканчики. Виктор поднял свой.

— Хочу поднять тост за то мужество, которое вы, дорогие гости, проявили сегодня утром. Нет слов, чтобы выразить 123

Cергей Федорченко

своё восхищение. То, что вы пережили, граничит с настоящим героизмом. Как видите, мы это оценили и вас поддержали. Все засмеялись, выпили и оживлённо заговорили. Водители принесли литровую банку спелой душистой малины.

— Тут её видимо-невидимо, — пояснил Коля. — Ещё пособирать? — обратился он к Бойченко.

— Нет, не надо. Сейчас трогаемся, — ответил тот и громко обратился к стоящим возле машины.

— Дорогие друзья! Прежде чем разойтись по машинам, анекдот от Юрия Николаевича Братушина. Давай, Юра. Борода недовольно взглянул на Виктора. «Предупреждать надо, товарищ писатель, о таких заявочках!» — читалось в его глазах. Но спорить не стал. И, чуть помедлив, выдал, ни разу не улыбнувшись.

— Два попа, русский и армянский, играют в гольф. Бьёт армянский поп и попадает в лунку. Бьёт наш — и мимо. «Эх, е... твою мать! Промазал». «Что вы, батюшка, разве можно так ругаться! Бог накажет!» — говорит армянский священник. Бьёт и опять попадает в лунку. Бьёт наш, русский, и опять мимо. «Эх, е... твою мать! Опять промазал!» «Эх, коллега, да разве можно так выражаться? Ведь накажет Бог!» — сердится опять армянский поп. Тут вдруг с неба падает бита и попадает прямо в голову армянскому батюшке. Тот валится с ног, а сверху Божий голос: «Эх, е... твою мать! Опять промазал!» В этот раз смеялись так громко и долго, что перепугали всех ворон, сидевших на проводах и близстоящих деревьях. Затем разошлись по машинам и через два часа быстрой езды были на буровой. Там комиссию встретили начальник Березниковской буровой экспедиции, высокий и красивый Валерий Предеин и совсем юный, похожий на подростка, буровой мастер Дмитрий Данилин. Несмотря на возражения, гостей проводили в вагончик-столовую, где их ждали грибовница из белых грибов и компот из свежей морошки с черничными пирожками. Наконец, Ионесян, то и дело метавший взгляды в сторону разрумянившейся молодой поварихи Нади, поднялся из-за стола. Вид у него был настолько серьёзный и решитель124

Любовь

ный, что Бойченко насторожился. «Что-то не понравилось? Интересно, что?» — подумал он.

— Делаю официальное заявление, — даже без тени улыбки произнёс Гарик, — которое заключается в том, что... — Ионесян с прежним каменным лицом оглядел присутствовавших.

— В том, что я слагаю с себя полномочия председателя комиссии и прошу зачислить меня в эту буровую бригаду на любую должность. Можно помощником повара, — наконец улыбнулся он под смех и аплодисменты. Проверка буровой вышки, силового и насосного блоков, а также состояния техники безопасности и документации заняла не больше трёх часов. Ионесян умело и грамотно давал задания, тут же тщательно проверял, что сделано, вникая во все детали без придирок, но очень профессионально. Сам принял несколько экзаменов у бурильщиков, очень подробно побеседовал с буровым мастером, досконально изучив геолого-технический наряд и данные цементометрии и кавернометрии. «Надо же! — не то с восхищением, не то с недоумением подумал Виктор Сергеевич, глядя, как Гарик Робертович шерстит буровой журнал. — Только что был шутник шутником и, пожалуйста, на тебе! Сама строгость. Профессионал экстра-класса. Да, Визяев знал, кого посылать к нам...» Вскоре проверка буровой была закончена. Ионесян коротко поведал её итоги.

— За эту буровую я и члены нашей комиссии спокойны. Скважина наклонно-направленная, глубокая, девонская, очень сложной конструкции. И, тем не менее, пробурена без отклонений от проекта и геолого-технического наряда. Будто бурили её специально для нашей комиссии, — неожиданно улыбнулся он. И добавил. — Замечания, конечно, есть, но их, к счастью, немного. За что вам большое спасибо. Умеете вы бурить! Давно не слышавшие таких приятных слов, Братушин, Бойченко и Дзубенко окружили Ионесяна. Взволнованный, тонкая натура, Анатолий, не стесняясь прикладывал платок к глазам.

125

Cергей Федорченко

— А сейчас в баню, буквально на часок. Попаримся, затем пьём чай, и в Березники, — Бойченко подхватил Гарика под локоть.

— Какая баня? Какой чай, дорогой? Только что пили-ели...

— Есть очень короткий анекдот, Гарик Робертович, — Юрий, как всегда, был на стрёме. — Рабинович обращается к своему другу: «Хаим, приходи ко мне на чай». «А почему бы и нет?» «Ну, нет, так нет».

— Юрий Николаевич, обещайте записать на память хоть парочку этих ваших баек, — смеясь обратился Ионесян к Братушину. — Ну, нет у меня на них памяти.

— Обещаю, Гарик Робертович...

— А теперь показывайте вашу баню, если не шутите. Париться не будем, но посмотреть — посмотрим. Стоявшая на сваренных из старых обсадных труб санях небольшая, четыре на пять метров, чистая и аккуратная баня поразила гостей не меньше, чем местная красота. Гости заглянули внутрь и ахнули: стены, потолок и пол раздевалки были обшиты или выстланы тщательно проструганными досками. Все полки, вешалки, скамьи и стол были собраны без единого гвоздя. Гарик открыл дверь в парное отделение и отшатнулся. В лицо ему пахнул раскалённый жар, насыщенный запахами заваренных берёзовых и пихтовых веников, трав душицы, мяты и ещё Бог знает чего. Остальные последовали его примеру и тут же направились в уже знакомый вагончик — столовую. Надя, такая же румяная, как и испечённые ею пирожки, приветствовала гостей приветливым «С лёгким паром!».

— Если бы, Надюша! — Гарик галантно поцеловал Надину ладонь. — Увы, отведать баньки не удалось. Пришло время прощаться. Бог мой! Какая прелесть эти ваши пирожки с ягодами! И снова о бане. Изъездил полмира, где только не был, но чтобы на буровой такое чудо... Кто до этого додумался?

— Он, — Бойченко кивнул на сидевшего рядом Диму Данилина. — Едва не лишившись за банный объект должности бурового матера, довёл-таки дело до конца. Чего молчишь, Дима? Рассказывай, как было дело.

126

Любовь

Данилин, выглядевший во время проверки буровой настоящим её хозяином, смутившись, зарделся как красная девица.

— Виктор Сергеевич! Вы же знаете все лучше меня. Неудобно мне о себе рассказывать, честное слово! У меня просто воз¬никла идея, а все остальное сделали они... — Дмитрий кивнул в сторону снующих возле цементировочных агрегатов буровиков.

— Хорошо, избавлю тебя от необходимости рассказывать. Сделаю это сам. Вдруг, дорогие гости, вы передадите наш опыт другим районам. Дело-то действительно хорошее. А все было так... Принял наш Дима буровую бригаду, и первое, что его не устроило — это «буровецкий» душ. То он течёт, то — нет. То вода идёт только горячая, то нет даже холодной. Набросал буровой мастер схему-конструкцию бани, собрал бригаду и говорит: «Будем строить баню. Хватит разводить грязь. Теперь каждая вахта, отстояв смену, должна будет отработать на её строительстве два часа в счёт личного времени, разумеется, бесплатно. Сварной агрегат и сварщик есть, старых труб навалом, леса — завались, пилы и топоры я выпишу. Кто «за»? Все, конечно, подняли руки. И закипела работа. И вдруг в объединение приходит анонимная жалоба. Мы таких уже лет сто не получали. Разучились люди анонимки писать. А в ней так, мол, и так. Моего мужа в его личное время заставляют рубить баню. И не платят за это ни копейки. В общем, сплошные уголовные нарушения, за которые буровому мастеру положено как минимум сидеть за решёткой. И ещё вот что. Мой муженёк, дескать, совсем не вшивый и ему вполне хватает ванны и дома. Вот так. А мы в руководстве объединения про Дмитриеву баню и не слыхивали. Всполошились, конечно, и — на буровую. Собрали бригаду, спрашиваем: «Кто заставил баню рубить?» «Никто, отвечают, мы сами, добровольно. Чистыми хотим спать, отдыхать...» «А это что за «телега»?» — спрашиваю. И зачитываю анонимку. И тут поднимается молодой помбур (помощник бурильщика). «Извините, — говорит, — и вы, друзья-товарищи, и вы, Виктор Сергеевич. Это моя любимая женщина написала. Хотите, я сейчас же до127

Cергей Федорченко

ставлю её сюда, чтобы извинилась перед всей бригадой?» Мы, конечно, попросили его этого не делать. А если можно, то лучше уговорить её отозвать эту анонимку. Будто её и не было. Или как бы не было. Строительство бани приостановили, хотя рисковали: первая помывка была запланирована на Пасху, то есть всего через полторы недели. А работы ещё оставалось — непочатый край. Прошло ещё два драгоценных дня. Все ждут, с чем из дома приедет на вахту Олег, так звали помбура. Наконец он появляется, подходит к доске объявлений и молча крепит на ней какой-то листок. А на нем все той же «анонимной» рукой написано: «Дорогие друзья моего чистоплотного мужа! Обратите же, наконец, внимание на дату написания моего первого письма. Там стоит 1 апреля. Ваша Люба». Глянули мы в анонимку, а там действительно дата — 1 апреля 2005 года. Спрашиваем Олега: и где ты такую шутницу нашёл? Дома, наверное, сплошные розыгрыши? Да нет, говорит, она вполне нормальный человек. Просто ревнует меня к моей чистоплотности. Оказалось, парень даже на вахту не едет, пока не подушится хорошими духами. А тут ещё эта баня, про которую он ей рассказал. В конце концов, у неё терпение лопнуло. Дождалась она Дня смеха и пошутила анонимкой. В общем, получилось, что сами себя высекли. Хотя на Дмитрия Данилина в объединении уже был заготовлен проект приказа об увольнении его за превышение должностных полномочий. Правда, Дима об этом не знал. Мы с Перминовым решили биться за него до последнего, то есть не увольнять. И не ошиблись. Незаметно достроенная баня превратилась в... как бы сказать поточнее? В своеобразный штаб, где подводятся итоги работы. Слух о том, что на 80-м «кусте» появилась своя баня, да ещё с классной парилкой, распространился по экспедиции моментально. По пути ли, не по пути стали сюда заезжать. А в бане какие разговоры? Про женщин, да про работу. «Вы когда забурились?» «Мы? Тогда-то»... «И уже кондуктор спустили?» «Да, уже бурим под техническую колонну»... «Ну, мужики, даёте. Пора вас догонять!» Приезжают на свой «куст» после бани, озабо128

Любовь

ченные — отстаём, братцы, отстаём... А почему? Чем мы хуже этих? Словом, «заводятся» и начинают догонять «передовиков». Короче, начинается то самое, давно забытое «социалистическое» соревнование, от которого одна польза и никакого вреда. И мы это скоро почувствовали. Так что, спасибо тебе, Дмитрий, за умную идею.

— От имени комиссии, Дима, такое же спасибо! — Гарик встал, подошёл к Данилину и пожал ему руку. — А это моя визитка. Будешь в Москве — заходи, буду рад встретиться. Да! Ты случайно не родственник вашего фокусника Данилина? Нет? Вот и хорошо. На буровой лучше обходиться без этих чудаков и их близких. Ну что? По машинам, мужики? Покидая вагон-столовую, Дзуба чуть задержался, естественно, оказавшись последним. Уже на выходе заглянул на кухню к Наде, будто для того, чтобы занести свою чашку с блюдцем. — Прощай, местная красавица! Вот мои координаты, — Анатолий положил в вышитый нагрудный кармашек девушки свою визитку. На секунду задержал в кармашке руку, — там было тепло и уютно. — Значит, жду звонка. Хорошая ты, Надюша! — Сказал и выбежал из вагончика. Братушин, наблюдавший за другом, улыбнулся в бороду: «Не стареют душой ветераны. И хорошо, что не стареют». В Березники комиссия прибыла вовремя. И встретившись с техническим руководством объединения «Уралкалий», тут же приступила к работе. Было решено, что после обеда объединенная (с калийщиками) комиссия заслушает сообщения представителей обеих «сторон», после чего всем составом спустится в шахты старейшего в «Уралкалий» Первого рудоуправления. Затем планировался товарищеский ужин. Утром выезд на буровые и объекты добычи. ...Зазвучавший в кармане куртки сотовый телефон заставил Бойченко вздрогнуть и одновременно разозлил. «Кого не вовремя несёт нелёгкая?» — подумал он, вынимая телефон и вглядываясь в его экран. И не поверил своим глазам — там высветился номер Перминова. Бойченко извинился кивком головы (совещание только началось) и тихо вышел из каби129

Cергей Федорченко

нета. В коридоре поднёс телефон к уху: — Слушаю, Александр Павлович! Что случилось?

— А случилось то, что не может присниться даже в самом плохом сне. Тебя вызывает к себе Визяев... Что замолчал? Не веришь? Увы, это правда. Дело в том, что наш лукойловский президент Алекперов находится где-то в Азии в составе делегации нашего главного «интуриста» — президента страны. Визяев остался за президента «Лукойла» и, понятно, не мог не воспользоваться удобным моментом, чтобы на тебе выспаться и оторвать тебя от комиссии в самый неподходящий момент. Больше того, подозреваю, что в составе московской комиссии у него есть свои «уши», человек, который уже проинформировал его о том, что вы с Ионесяном поладили и даже чуть ли не подружились. А Визяев этого боится больше всего. Ведь если комиссия все оценит объективно и беспристрастно, то визяевская затея накопать против нас «горит синим пламенем». Я прав?

— Абсолютно. Когда вылетать?

— Сегодня, сейчас же. Вертолёт за тобой прибудет через пару часов. Прилетишь в Полазну, переоденешься и сразу в аэропорт. Билет заказан. Встреча с Визяевым завтра в десять утра. Готовься отчитаться за фонтан на Уньве. Ну, пока. Выключив сотовый, Виктор Сергеевич вернулся в кабинет главного инженера «Уралкалия», где заседала комиссия и, не обращая внимания на вопросительные взгляды, стал внимательно слушать выступления калийщиков. Они были хоть и острыми, но в целом объективными. «Пока, вроде, ничего не натаскивают. Мы готовы ответить на все их претензии хоть сейчас», — подумал он. После объявления перерыва Бойченко сделал знак Ионесяну, Братушину и Дзубенко. Все четверо уединились в уголке просторного кабинета. Виктор Сергеевич рассказал о звонке Перминова, после чего придвинулся к председателю комиссии.

— Гарик Робертович, думаю, вы согласитесь со мной, что, вопреки обоюдным опасениям, наши отношения складываются доверительно...

130

Любовь

— Нельзя ли выражаться попроще, Виктор Сергеевич? Например так: хочу по-дружески посоветоваться...

— Хорошо. Мы действительно подружились с вами и вашей командой, Гарик, кстати, кто-то из ваших, видимо, уже донес об этом Визяеву. Возможно, это ещё одна причина вызова меня в Москву.

— Я догадываюсь, кто. Есть один тип из пресс-службы президента компании. Но я его изолирую.

— Так вот, Гарик. Сейчас Юрий Николаевич сделает сообщение. Для вас оно — новость, даже сенсация. Речь идёт о реальной угрозе городу Березники, треть территории которого, по существу, нависла над шахтными выработками и пустотами. Грунтовые воды в любой момент могут прорваться через тонкий слой земной поверхности, и тогда катастрофа неминуема. Часть города, железнодорожная станция и подходящая к городу железная дорога провалятся. Короче, скважины скважинами, но и об этой угрозе пора говорить. Завтра будет поздно. И было бы хорошо, если бы вы сказали о ней в своём итоговом акте проверки. И доложили Визяеву. Материалы, подтверждающие угрозу катастрофы, у Юрия Николаевича. Воспользуйтесь ими. Возьмите с собой копии. Впрочем, сейчас вы спуститесь в подземные выработки Первого рудоуправления и увидите, насколько они огромны. В погоне за добычей, за миллионами тонн калийных удобрений здешние хозяева брали по максимуму, все, что только можно. И даже то, что добывать было категорически нельзя. Из соображений безопасности. Сейчас им признаться в этом — все равно, что пустить пулю в лоб или накинуть петлю на шею. Мы это сделаем за них. Считаем, что поступаем честно. И ещё. Признаюсь, Гарик Робертович, что вначале мы не хотели вам об этом говорить. Намеревались знание ситуации использовать как бы в своих интересах. Мол, о каких дырках-скважинах шум, господа начальники, когда надвигается такая катастрофа? Но, повторяю, подружившись с вами, решили от вас ничего не скрывать. Дружить так дружить.

— Спасибо, Виктор Сергеевич! Всем спасибо, — Ионесян посмотрел на каждого из сидящих и снова остановил свой 131

Cергей Федорченко

взгляд на Бойченко. — Вы человек не робкий, вот и воспользуйтесь этой встречей с вице-президентом, врежьте ему от души, скажите все, что вы думаете. Как это у вас, у русских... «Смелость города берет»? У нас, у армян, есть тоже вроде этой своя поговорка: «Честность горы сдвигает». Правда, хорошо звучит? Так что, будьте смелее и быстрее возвращайтесь. Мы вас ждём. Позже, в самолёте, закрыв глаза и удобно устроившись в мягком кресле, Бойченко снова вспомнил этот хороший прощальный разговор. И с удовольствием подумал о том, что сложились такие нормальные отношения с комиссией во многом благодаря мудрости и опыту Дзубенко и Братушина. «Один бы я обязательно что-нибудь сделал или сказал не так. Ума бы не хватило, — решил он. — Ну и Ионесян, конечно, чудо». Прилетев в Москву, несмотря на позднее время, он тут же позвонил на сотовый Братушина.

— Юра, привет! Да, звоню из Домодедово. Чем закончилось совещание и вылазка в шахту? Давай, только очень коротко.

— Словами не передать. Это надо было видеть, Витя. Калийщики не могли произнести ни слова в оправдание. Масла в огонь добавил Ионесян. Поднявшись из шахты, он сказал представителям «Уралкалия»: «Московское метро вам и в подметки не годится. Умеете вы выгребать подземные кладовые. Все выскребаете дочиста. Только люди-то тут при чем? Их-то вы за что поставили на край гибели?». Сейчас он забрал у меня все бумаги, закрылся в номере и что-то пишет. Так что, думаю, мы все сделали правильно. Послезавтра выезжаем в Красновишерск, на «атомные» скважины. Ждём тебя там. Ни пуха! И без того бодрое настроение после разговора с Бородой у Виктора улучшилось. Он набрал номер телефона Бэлы, не надеясь застать её дома. Но она неожиданно оказалась у себя.

— Виктор? Неужели? Сто лет не слышала вашего голоса. Куда же вы пропали? Вы в Москве? Надолго? Хорошо, если завтра не улетите, позвоните мне на сотовый? Очень буду ждать. Слышите — очень!

132

Любовь

«И зачем звонил? Под хорошее настроение, что ли? Вот дурень. Надо готовиться к встрече с Визяевым, а не заниматься пустыми телефонными разговорами», — отчитал он себя и спрятал телефон в карман. Как и следовало ожидать, Визяев встретил Бойченко не просто холодно, но откровенно недружелюбно. Едва поздоровавшись, сказал, продолжая заниматься разложенными на огромном столе бумагами: — Ну, так как вы умудрились устроить фонтан на Уньве? На этом месторождении не то что метр, а каждый сантиметр керна изучен лучше собственного пальца. Вы что? Совсем бурить разучились?

— Во-первых, неплохо бы вначале поприветствовать друг друга. Здравствуйте, Андрей Равельевич! Меня, кстати, зовут Виктором Сергеевичем, — Бойченко вдруг почувствовал, что совсем не волнуется. «А, была — не была! Буду говорить о том, что наболело. А там... видно будет». Между тем удивлённый таким неожиданным началом разговора Визяев отодвинул в сторону папку с бумагами и жестом предложил Бойченко сесть.

— Слушаю, Виктор Сергеевич.

— О фонтане. Заканчивая скважину бурением, мы вдруг наткнулись на газонефтяную линзу с аномально высоким давлением. Когда-то геофизики с геологами её не заметили, и ни в каких картах она не значилась. Ну и когда её вскрыли, естественно, преподнесла сюрприз. Профессиональные нефтяники знают — такое случается. Хоть и нечасто. Между прочим, во время ликвидации нефтяного фонтана очень слаженно действовала буровая бригада. Поэтому все обошлось без потерь и жертв. Список наиболее отличившихся при ликвидации фонтана я захватил с собой.

— Ладно, с рабочими мы как-нибудь разберёмся, кого хвалить, кого награждать. А вот с вами что прикажете делать, товарищ главный инженер? Неужели тоже предложите поощрить?

— Прошу не разговаривать со мной в таком тоне. Я давно 133

Cергей Федорченко

уже не мальчик, Андрей Равельевич. Если докажете, что виноват — наказывайте. Пошлите ещё одну комиссию, дел-то...

— Потребуется — пошлём. И не одну.

— Одну уже послали.

— И вы её тут же прибрали к своим рукам.

— Никто её ни к каким рукам не прибрал. В отличие от ваших работников, которые очень любят посещать наши края, и вы прекрасно знаете, за что и почему. Ионесян с командой оказались порядочными людьми и классными профессионалами. И им не составило труда оценить состояние наших буровых дел. Отсюда и нормальные человеческие отношения...

— Ну, проверка только началась, и ещё не известно, чем закончится. Рано вы их начинаете хвалить. Они ещё себя покажут, вот увидите.

— Нас это не пугает. Вы же знаете: профессиональная инспекция — это одновременно и толковая помощь.

— Согласен...

— Тем более, когда комиссию возглавляет такой специалист, как Ионесян. Не обижайтесь, Андрей Равельевич, но в отличие от ваших лукойловцев, которые, едва увидев болото и забыв, зачем приехали, кидаются за морошкой или клюквой, эти... — не поверите — ни разу не вспомнили о лесе и его дарах.

— Ещё вспомнят.

— Если они не вспомнят, мы напомним. Без грибов и ягод не уедут. А где вы нашли Гарика Робертовича? Это же находка для компании.

— Он заведует кафедрой бурения в Губкинской нефтяной академии. Это бывший нефтяной институт имени Губкина, вы знаете. Приглашали к нам — не идёт. Какие только должности не предлагали. Бесполезно.

— Хотите, я поговорю с ним?

— Попытайтесь. Получится — скажу спасибо. Кстати, где они сейчас и чем занимаются?

— Утром разговаривал с Ионесяном. Они на очередной буровой, «куст» тридцать первый. Скважина бурится буквально в двух шагах от калийного поля. Сегодня же комиссия про134

Любовь

верит объекты добычи — эксплуатирующиеся скважины, кустовые насосные станции. Завтра они выезжают в Красновишерск на спецобъекты. Какие — вы знаете.

— Скажите, Виктор Сергеевич, только откровенно. Вы действительно не сомневаетесь в надёжности нынешней технологии бурения и конструкции скважин, расположенных в зоне калийных полей? Только честно. Как опытнейший буровик. Неужели спите спокойно?

— Ни на йоту, Андрей Равельевич! Здесь нет ни малейшего риска. Смотрите... Дайте, пожалуйста, лист бумаги. Вот скважина в разрезе, это пласты — калийный и нефтяной. А это конструкция скважины. Посмотрите, как надёжно защищён калийный пласт: кондуктор, промежуточная, обсадная колонны. А сцепление калия с цементом? — Бойченко схематично набросал картину сцепления так, как она выглядит под микроскопом. — О каких перетоках тут можно говорить? Такое крепление на века... — Он говорил ещё минут пять, подтверждая слова цифрами и формулами. И, наконец, умолк. Визяев взял разрисованный и исписанный лист и положил его в ящик стола.

— Позже ещё поизучаю. Пожалуй, впервые услышал внятный профессиональный доклад о технологии бурения в зоне калийных солей. И, главное, все, что вы сообщили, очень убедительно. И почему мы не поговорили об этом раньше? Может, и не было бы никакой комиссии, Виктор Сергеевич? Не нужно было бы её к вам посылать...

— Проверка нужна, Андрей Равельевич. Тем более такая толковая, как эта. Мы же не боги. И ошибаемся, и, бывает, портачим. Но есть ещё одна, более веская причина, которая делает приезд Ионесяна с командой очень нужным и полезным. И наши скважины, я думаю, ничто по сравнению с ней...

— Говорите яснее, Виктор Сергеевич. Я ничего не понимаю. Какая причина?

— Хорошо. Буквально в двух словах. Калийщики всячески препятствуют нам бурить вблизи калийных месторождений, а сами, как кроты, подрыли треть территории города Берез135

Cергей Федорченко

ники. По данным инспекции Ростехнадзора, грунтовые воды вот-вот прорвутся в зону выработок. Что произойдёт в результате затопления — страшно представить. Бойченко выпалил эти слова, словно дал очередь из автомата. И только после этого внимательно посмотрел на вицепрезидента. Свежевыбритое, по-юношески румяное лицо Визяева стало белым.

— Так... — Он сжал дорогую гелиевую ручку так, что она хрустнула. Андрей Равельевич с сожалением посмотрел на неё и выбросил в корзину. — Нам, значит, надёжно зацементированными скважинами в нос тычут, а сами пол-Пермской области выбрали и помалкивают? Хороши друзья! Ионесян знает об этом?

— Да. Заместитель начальника Пермского округа Ростехнадзора Братушин доложил об этом на совещании с калийщиками. Комиссия во главе с Гариком Робертовичем при этом присутствовала. Но Ионесяна мы предупредили об этом ещё раньше. И передали ему все документы.

— Молодцы. Вы все сделали правильно. Ну, «Уралкалий», берегись! Сейчас мы с вами церемониться не станем. От моего имени передайте Ионесяну: пусть привезёт мне все материалы, которые есть у Ростехнадзора, все до последней бумажки. Вы когда вылетаете в Пермь?

— Постараюсь не задерживаться, то есть сегодня же.

— Тогда вот что. Зайдите к моему помощнику. Он закажет вам билет на любой рейс. Затем возьмите пропуск в наш «генеральский» буфет, перекусите. Там прилично готовят. Но самое главное: оставьте у помощника заявку на моё имя. В ней, пока без расчётов, напишите, что нужно — оборудование, средства и все остальное для возрождения, что ли, Чернушинской и Осинской буровых экспедиций. Ликвидировав их, мы явно перегнули палку. Признаю эту ошибку. Визяев протянул руку. Бойченко крепко пожал её.

— Ну, вот, — впервые улыбнулся Андрей Равельевич, — пусть и не друзья, но уже и не враги. Он проводил Бойченко до дверей кабинета и вдруг, став серьёзным, спросил: 136

Любовь

— За что нас, предпринимателей и олигархов, не любят, мы знаем. Себе, дескать, миллионы, даже миллиарды, а нам шиш или копейки. Так о нас говорят?

— Ну да... Только покрепче. Заодно обещая с вами разделаться. Угрожая забрать у вас миллиарды, острова, дворцы, яхты...

— Чтобы потом послать нас помбурами на буровую?

— С таким-то ростом, как у вас? Пожалуй, из вас не¬плохой верховой получится.

— Спасибо за комплимент. Итак, с нами все понятно. Но за что плохо относятся к правительству? Ведь стараются люди, пашут, себя не жалеют. Особенно президент.

— Извините, Андрей Равельевич. Буду говорить так, как толкуют об этом простые люди, можно?

— Пожалуйста. Уж выговоримся до конца, хоть раз.

— Хорошо. Кого вы называете «правительством»? Эту горстку непрофессионалов, назначенных президентом на министерские посты по «петербургскому» признаку? Не умеющего связать и двух слов премьера? Ходячего робота с погонами, рядового, так называемого «министра обороны»? Или «сельского» министра, до сих пор не отличающего ржаной колос от пшеничного? А, может, ставшего посмешищем министра здравоохранения, не имеющего даже фельдшерского образования? Мы совершили огромную ошибку, избрав главой государства человека, не обладающего опытом хозяйственника, руководителя. Президент то катается на горных лыжах, то поправляет и без того несокрушимое здоровье в Сочи. Или вдруг срывается в очередную поездку в экзотическую страну. Затем устраивает многочасовые и многословные прессконференции, от которых нищему россиянину ни тепло, ни сыро. А эти, создающие видимость деловой занятости его «посиделки» за приставным столиком, за которым приглашённому и папку с бумагами положить негде? Во-первых, при чем тут министры? У них есть, хоть и никудышный, но свой начальник — премьер. Хорошо, ты — президен, пригласил к себе очередного своего ставленника, так воспользуйся случа137

Cергей Федорченко

ем — вставь ему, повоспитывай! Но нет. Сидят вдвоём, довольные друг другом! До конца дней своих не забуду одну такую встречу с главным «экономистом» Кудриным. Поблескивая очёчками, министр докладывает президенту: в минувшем году из добытых 470 миллионов тонн нефти продали за рубеж 220 миллионов, то есть почти половину. Как должен поступить после такого сообщения глава государства? Как минимум вспылить, трахнуть кулаком по этому самому приставному столику и спросить: а почему мы столько сырой нефти «гоним» за границу? Почему не перерабатываем и не продаём втридорога в виде «бензинов-керосинов»? Ах, не хватает мощностей нефтеперерабатывающих комбинатов? А почему не строите? И потом: почему так много экспортируете? У нас, что, есть лишний бензин, солярка? А теперь возьмите-ка ручку, товарищ Кудрин, и пишите: 220 миллионов проданных за рубеж тонн нефти — это 160—170 миллиардов долларов, то есть пять триллионов рублей, что равно годовому бюджету страны. Так? Ещё пять триллионов мы выручаем, заставляя покупать сверхдорогую «горючку» частников и загибающиеся от несусветных цен на неё колхозы. Значит, только нефть даёт нам доход, равный минимум двум бюджетам страны. Не меньше мы получаем от реализации газа. Итого четыре бюджета, то есть 20 триллионов рублей! А где эти деньги? А ещё мы продаём лес, уголь, алмазы, золото, минеральные удобрения. Да все что угодно! У нас же под ногами вся таблица Менделеева! А это ещё несколько бюджетов. Так что встреча с главным финансистом должна бы закончиться так. Встаёт президент и, не подавая руки, говорит тому: проект бюджета в пять триллионов рублей, а этот целый воз бумаги, с премьером Фрадковым поделите пополам и топите этими «половинками» свои камины на дачах. А мне, президенту, через две, максимум три недели представьте бюджет на 20 триллионов. И ни копейкой меньше! Избираясь, я обещал и квартиры, и дороги, и хорошие зарплаты с пенсиями. Да много чего. Отсидев президентом почти два срока, не выполнил почти ничего из обещанного. А мне скоро съезжать из Кремля. Страшновато становится, как об этом подумаю...

138

Любовь

Бойченко умолк, так как на столе вице-президента «Лукойла» зазвонил один из телефонов. Визяев нажал на кнопку, и Бойченко услышал голос помощника. Оказывается, тому было необходимо встретиться с шефом, и он просил на это разрешение.

— Сейчас к тебе подойдёт главный инженер объединения по бурению из Полазны Виктор Сергеевич Бойченко. Решите с ним все вопросы. Все, какие он задаст, слышишь? После этого зайдёшь ко мне. Визяев подошел к окну, которое выходило на оживлённую московскую улицу, побарабанил по стеклу пальцами и вдруг резко повернулся к Бойченко.

— Вы говорили, словно выступали с трибуны. Откуда у вас такая «школа»?

— Как-то, просидев все выходные, я написал большую статью. Кроме того, что я только что сказал, в ней было ещё немало критического.

— Неужели к вашей отповеди можно ещё что-то добавить? Разгромили всех, не пощадив даже всеобщего любимчика — президента...

— Выходит, можно. Я писал в статье о том, что пора начать экономию средств, заработанных населением. И начать её с президента. Мы не знаем, во что обходится его содержание, но наверняка эта цифра со многими-многими нулями. Затем давно пора упразднить абсолютно никому не нужный Совет Федерации, мешающие работать губернаторам представительства президента, с их многотысячными толпами богатых чиновников. Следует категорически запретить губернаторам, мэрам, политикам, депутатам и министрам заниматься предпринимательской деятельностью. Введя за это уголовную ответственность. Следует обложить олигархов этакой своеобразной «данью». Скажем, Абрамович должен построить и оснастить сто стадионов, Дерибиска — выстроить сто домов и тысячу километров дорог и так далее.

— Ну и?.. — нетерпеливо спросил Визяев. — Написали статью, и что дальше?

139

Cергей Федорченко

— Пошёл по газетным редакциям. Областным. В одной главный редактор, побелев после чтения статьи, сказал, оглянувшись по сторонам: «Уходи! Я это не читал и тебя не видел». В другой, худощавая тётя, тоже главный редактор, исчеркав и зачеркнув почти весь текст, милостиво произнесла: «Вот теперь это можно печатать. Ничего лишнего не осталось, только самая суть».

— Догадываюсь, о ком вы говорите, знаю я эту «тётю», — Визяев откровенно смеялся, не сдерживаясь. — Значит, все зачеркнула, а остальное, говорит, можно печатать? Ну, Вера Ивановна!.. И какова дальнейшая судьба вашей рукописи? Где она?

— Сжёг я её. Как Николай Васильевич Гоголь второй том своих «Мёртвых душ». Чтобы никогда больше не думать о написанном, не волноваться и не роптать. Пиши — не пиши, все равно ничего не изменишь, не докажешь.

— Неправда! Писать надо. Пусть понемногу, но все постепенно меняется. Придет время, и такие правдолюбы, как вы, будут в цене.

— Жаль только, жить в эту пору прекрасную уж не придётся ни мне, ни тебе... Так, кажется, сказал великий Некрасов?

— Кажется так. Вам сколько «набежало», Виктор Сергеевич? Извините за нескромный вопрос.

— Пятьдесят три. А вам, Андрей Равельевич?

— Сорок четыре. Ещё поживём? Как вы считаете?

— Хорошо бы... Откровенно говоря, несмотря на всякие ваши комиссии, жить-то хочется. Приезжайте в Полазну, Андрей Равельевич. Просто так приезжайте!

— Теперь, в связи с Березниками, обязательно у вас побываю. Ну, что? Привет Ионесяну и всем вашим друзьям и помощникам.

— Передам обязательно. До свиданья, Андрей Равельевич!

— Всего доброго, Виктор Сергеевич! Неожиданно различные дела задержали Бойченко в компании до второй половины дня. Выйдя наконец на улицу, он позвонил Петросяну.

— Евгений Ваганович? Женя? Это я, Бойченко. Где ты се140

Любовь

годня выступаешь? Я вечером вылетаю в Пермь и мог бы встретиться с тобой и Леной на вашем концерте. Нет, пропуск не нужен, я знаю Корна, директора театра эстрады, так что пройду, не волнуйся. Вечером он и Бэла сидели в директорской ложе на новом спектакле Евгения Петросяна и Елены Степаненко. После первого отделения они прошли за кулисы, сфотографировались со звёздами (Бойченко всегда носил с собой цифровой фотоаппарат «Никон») и, извинившись (Виктору нужно было улетать), ушли из театра эстрады. Стоял тёплый июльский вечер. Москва, расцвеченная тысячами огней, лампочек и освещённых окон сияла и сверкала, как украшенная гирляндой новогодняя ёлка.

— Вы знаете Петросяна? Откуда? — после долгого молчания спросила Бэла. Они подходили к дому, где она жила.

— Познакомились мы случайно, лет двадцать назад. Женя был тогда малоизвестным конферансье и выступал в нашем Пермском цирке в одной юмористической программе вместе с Лившицем и Ливенбуком. Помните ведущих «Радионяни»? Ой, простите, совсем забыл, что вы были тогда ещё ребёнком! Познакомившись с этой озорной троицей, увезли их к себе в баню. И тут выяснилось, что Женя Петросян ещё ни разу в жизни не парился. Мы затолкали его в парилку. И, чтобы он хорошенько прогрелся, снаружи подпёрли дверь, и ушли по¬пить пива, совершенно о нем забыв. А когда вспомнили и открыли парилку, то увидели, что Петросян чуть дышит. Едва откачали будущую знаменитость. С тех пор дружим, во всяком случае, по-приятельски встречаемся.

— Какой-то вы... неугомонный, что ли. Казалось бы, нефтяник, и вдруг звезда эстрады в числе ваших приятелей...

— А ещё я бывший артист Пермского народного театра.

— Вы серьёзно?

— Да. Как-нибудь обязательно расскажу о том, как поступал, какую получил роль. Когда приедете к нам. Вы же обещали. Тогда и посмешу вас.

— С поездкой, Виктор, пока полная неясность. Я позвоню 141

Cергей Федорченко

142

Любовь

вам, как только всё узнаю. Мне очень хочется к вам заехать. А сейчас... не хочется отпускать. От вас исходит уверенность и сила, которых мне не хватает. Я очень боюсь одиночества, хотя почти все время одна. Представляете: я захожу в свою большую квартиру, а в ней пустота, никакой живинки. Иногда я прячусь под одеяло и плачу.

— Бэла, простите... Почему вы не замужем? Извините, дав¬но хотел спросить, но стеснялся.

— Я была замужем. Точнее, почти была. Жених был летчиком, подполковником. Окончил Военно-воздушную академию. Свадьбу планировали на осень, а летом он погиб во время инспекторских облётов вдоль северных границ. Это случилось два года назад. От него не осталось совсем ничего.

— Бэла стояла совсем близко от Виктора и нервно крутила пуговицу на его пиджаке. «Идиот с дурацкими вопросами! Все испортил. Такой был день, и все насмарку», — злясь на себя, подумал он. И вдруг, подталкиваемый какой-то неведомой силой, он взял тонкое, красивое лицо Бэлы в свои ладони и прижался к её губам. И тут же почувствовал, как её гибкие руки, обняв его, почти впились ему в спину.

— Милый, не улетайте! — шептала Бэла, целуя Виктора. — Умоляю, останьтесь! Я никогда больше не буду просить вас об этом. Только сейчас, только сегодня! — Бэла плакала, не стесняясь слез. — Ну почему вы молчите? Неужели вам меня не жалко? Господи, как я унижаюсь! И зачем я вас встретила, милый Виктор, зачем? Бойченко стоял растерянный, совершенно не зная, что делать. Из жалости к гордой, но плачущей очаровательной женщине он мог сделать эти несколько роковых шагов. Мог зайти к ней, остаться, не улететь. «А как я после этого своим друзьям в глаза смотреть буду? И что скажу Веронике?» — Перед ним всплыли растерянные лица Дзубенко, Братушина и Ионесяна. За ними стояла заплаканная Вероника.

— Нет, не могу. Слышите, Бэла, не могу! Я никогда не прощу себе, если... если что-то себе позволю. И вы пожалеете об этом. Давайте расстанемся такими, какие сейчас есть, — го143

Cергей Федорченко

ворил Бойченко, все больше теряя контроль над собой. Его сильные мужские руки, не слушая голоса, уже сжимали её небольшую упругую грудь, а тело, переполненное вдруг проснувшейся энергией, прижалось к её тоненькой фигуре, словно припаянное.

— Витя, милый, что вы со мной делаете? — Бэла чувствовала, как возбуждён Бойченко, и пыталась отстраниться от него, но ей это не удалось. Он по-прежнему крепко обнимал девушку. Она вдруг перестала сопротивляться и благодарно посмотрела ему в глаза. — А вы настоящий мужчина. Нет, вы — вихрь, буран, который настигает свою жертву, сбивает с ног, и — вот она, победа.

— Ну что вы! — Виктор наконец разжал руки и сделал полшага назад. — Уж и не помню, когда последний раз целовал женщину. И совсем не припомню, чтобы она так хорошо это делала.

— Вы заставляете меня краснеть, — шутливо произнесла Бэла. — Я тоже два года не приближалась к мужчинам ближе чем на расстояние вытянутой руки. И если у меня это, как вы говорите, хорошо получилось, то это ваша заслуга. Вы способны растопить даже лёд. Представляю вашу супругу и завидую ей. Как неудачная её соперница.

— У меня нет жены. Она умерла несколько лет назад.

— Это ужасно. Извините. И вы... ни разу, никогда даже не обмолвились об этом.

— Не люблю говорить о таких вещах.

— Я тоже. Ну? — Бэла протянула Виктору руку. — Прощайте. Когда теперь увидимся... И увидимся ли? Дайте я за вами поухаживаю, вы весь в помаде, как студенческий Дед Мороз в новогоднюю ночь. Бэла вынула надушенный платок и стала удалять с лица Виктора следы помады. Её чуть вздрагивающие губы были совсем близко от его лица. Он не сдержался и поцеловал их. И в ответ почувствовал такой же нежный, ласковый поцелуй.

— Вот вы и снова, как жених. Хоть сейчас под венец — элегантный, красивый... — Бэла придирчиво осмотрела Бойченко.

— Только старый, — буркнул Виктор.

144

Любовь

— Ваша старость ещё не родилась, не волнуйтесь, — Бэла ещё раз внимательно посмотрела на него и неожиданно перекрестила. — С Богом! Вы такой неуправляемый. Пусть хоть Господь за вами присмотрит. Теперь я всегда буду просить его об этом.

— Я тоже, — Виктор поцеловал пахнущие духами волосы девушки и зашагал прочь. Сделав несколько шагов, не выдержал и оглянулся. Бэла стояла и смотрела ему вслед... В аэропорт он примчался, когда регистрация на пермский рейс уже заканчивалась. Забронированное за ним место было продано. Виктор сбегал в ближайший буфет, купил большую, размером с дипломат коробку конфет и, растолкав собравшуюся возле кассы очередь, протянул её девушке-кассиру. Та, пошептавшись с кем-то в микрофон, тут же оформила билет: «Он уже зарегистрирован, бегите на посадку». В самолёте под ровный гул моторов, Виктор Сергеевич попытался восстановить прошедший день, но ему это не удалось. И только устроившись на заднем сиденье в присланной за ним в пермский аэропорт машине, он мог спокойно осмыслить все, что произошло за прошедшие сутки. «С Визяевым, пожалуй, все ясно. Как говорится, не друзья, но уже и не враги. В театр эстрады можно было не ходить. Петросяном москвичку хотел удивить. Эка невидаль! А вот прощание с Бэлой... Тут ты, дорогой Виктор Сергеевич, повёл себя, как изголодавшийся мужик. Будто век не касался молодого женского тела. О чем это говорит? О том, что пора, наконец, решать «женский» вопрос. Но с кем решать? Может быть, с Бэлой? Явно увлечена мной, молода, красива. Со временем будет московская жизнь, благополучная старость... Хорошо, а как же Вероника? Э-э, нет! Это чудо я не отдам никому. Биться буду до последнего». С кем он будет биться до последнего, Бойченко уточнить не удалось, так как вскоре он уснул и открыл глаза лишь после осторожного прикосновения водителя: «Приехали, Виктор Сергеевич!». Дома он сразу же обратил внимание на белевший в гостиной конверт. Он поднёс его к глазам. Да, письмо было от Ве145

Cергей Федорченко

роники Михайловны. «Наконец-то!» — с облегчением подумал он, прижимая к груди драгоценный ответ. Виктор хотел вскрыть его, но сдержался и положил на прикроватную тумбочку. И тут же позвонил шефу.

— Александр Павлович? Отчитываюсь: гость столицы Бойченко прибыл в родную Полазну.

— Привет, гость столицы. Настроение, чувствую, отличное. Можешь ничего не рассказывать. Я все знаю. Днём позвонил Визяев. Ну, думаю, предложит сейчас готовить приказ минимум на выговор. А он как начал тебя расхваливать! Слушаю и не верю ушам. Может, все это снится? И чем ты его так разжалобил и влюбил в себя?

— Потом расскажу. А вообше-то, просто объяснились, правда, вначале едва не поссорившись. Но вовремя остановились и, кажется, поняли друг друга. Привёз деньги и все остальное для восстановления расформированных Осинской и Чернушинской буровых экспедиций.

— Молодец. Он обещал тебе премию за умелое руководство ликвидацией Уньвинского фонтана...

— Ну, даст — хорошо, не даст — переживём. Не люблю я эти «царские» подачки. Как там ребята? Сотовый их не берет, видимо, сидят на спецскважинах?

— Вечером разговаривал с ними. И с Братушиным, и с Дзубенко, и с Ионесяном. Проверку заканчивают, у комиссии есть интересные замечания и предложения. На атомных скважинах фон в пределах нормы. И тоже появились любопытные данные. А теперь о тебе и твоих делах. Завтра вылетишь вертолетом в Красновишерск, на вертолетной площадке тебя встретит местный инспектор Ростехнадзора Федор Шепелев. Он в тех краях знает каждый куст и тропинку. С ним доберётесь до атомной скважины, что пробурена возле Мертвого озера. Комиссия там. Все. Действуй. Да! Чуть не забыл. Грибов и ягод красновишерцы насобирали целый воз. Шепелев знает, где они хранятся. Не забудьте их взять. Пока. Разговор с генеральным продолжался не более десяти минут, и все это время Бойченко не спускал глаз с лежавшего 146

Любовь

рядом конверта. Наконец, положив телефонную трубку, дрожащими руками взял его, аккуратно надорвал и извлёк оттуда письмо. «Виктор, здравствуйте!» — писала Вероника Михайловна. У неё был ровный, очень понятный почерк. «Представляю, как она мучилась, разбирая мои иероглифы», — краснея, подумал Бойченко и, волнуясь, стал читать дальше. «Очень обрадовалась, получив от соседа Михаила Александровича вашу записку. Вы правы, расстались мы действительно как-то непонятно. Как и вы, ругала себя, считая, что в этом виновата я. Настроение было — хуже некуда. И вдруг ваше письмо, такое доброе, успокаивающее. Спасибо за него! Прочитав, вздохнула с облегчением, снова с удовольствием стала вспоминать, как мы ехали с вами в автобусе от Полазны до Перми. Открою небольшой секрет. Все эти сорок минут наблюдала, как вы спали, вначале из любопытства, а потом разоткровенничалась и мысленно рассказала вам все о себе. И ещё одна неожиданная для вас новость: я знакома с вашей очаровательной Настей. Встретились мы с ней случайно в Сибири, на полигоне, где она заведовала медпунктом. Она много рассказывала о вас (конечно, хорошего). И, простите, от неё я узнала о трагедии в вашей семье... А в Полазну мы обязательно приедем. Если можно, втроём — моя мама, дочь Лиза и я. Только чуть позже. Если можно, попросите Настю найти меня, она давно не звонила, видимо, закрутилась. Прощайте, Виктор Сергеевич! Но ненадолго. Вероника. 20.07.05 года». Виктор перечитал письмо несколько раз и задумался. Больше всего его удивило то, что Настя была, оказывается, знакома с Вероникой. «И не разу даже не обмолвилась об этом, — сердясь на дочь, подумал Виктор Сергеевич. — Впрочем, почему она должна докладывать ему о своих подружках? Она взрослый человек... Хорошо. С этим все понятно. Но Сибирь, полигон... Где он слышал о нем совсем недавно? — Бойченко нервно заходил по гостиной. И вдруг хлопнул себя по лбу.

— Да ведь это сосед Вероники, Михаил Александрович, при 147

Cергей Федорченко

встрече с Колей рассказал ему о том, что на полигоне погиб муж Вероники, Игорь. Выходит, все трое — Игорь, Вероника и Настя были знакомы? И, естественно, в этой «тройке» ктото оказался лишним. Чутье и жизненный опыт подсказывали Виктору Сергеевичу, что этим «кто-то» могла быть только его дочь. «Вот почему она так быстро и неожиданно оттуда уехала. Но почему тогда Настя и Вероника продолжают дружить? И что Настя могла об их семье рассказать Веронике? Ну, конечно, о смерти Кати. А ещё о чем? В общем, прежде чем отвечать или звонить Смугловой, надо поговорить с дочерью», — наконец решил Бойченко, укладываясь спать.

148

Любовь

Рядом со смертью В

иктор любил летать на вертолёте. За то, что с высоты в несколько сотен метров можно было посмотреть на землю и увидеть её совершенно другой, такой, какой не увидишь ни гоняя по ней на машине, ни ступая по ней пешком. И сейчас, прижавшись лбом к прохладному стеклу иллюминатора, он с любопытством, стараясь не пропустить ни одной детали, разглядывал все, что проплывало под машиной. Тонюсенькие, извивающиеся, словно змейки, шоссе и дороги, спрятавшиеся в густых лесах заброшенные одинокие деревушки, «кусты» станков-качалок и буровых вышек. Все это он видел десятки раз. Больше того, многие из этих мест исходил вдоль и поперёк пешком, ещё будучи молодым. Но почему каждый раз, осматривая эти ставшие родными места, он снова не может сдержать слез? Неужели это старость, страшная и беспощадная, даёт о себе знать? Та самая, которая убавляет силы и добавляет сердечной боли? И у кого? У него, пятидесятитрехлетнего крепкого мужика, от которого заходятся молодые девчонки. Виктор незаметно промокнул носовым платком выступившие слезы и стал снова вглядываться в тайгу. Вон там, на трубной базе, они, молодые помбуры, лежа на полу в ожидании вахтовой машины, слушали невероятные истории бывалых буровиков. Никогда в жизни он не слышал ничего более ядрёного и поучительного. А вот и памятный седьмой «куст». На нем он, едва став бурильщиком, сделал глупейшую аварию, «прославившую» его 149

Cергей Федорченко

на все объединение «Пермнефть»: уронил вкладыши ротора в только что пробуренное направление. Тогда чуть было не пришлось даже демонтировать вышку... А это Яринская дорога, на которой, возвращаясь зимой с вахты, их смена встретила группу замерзающих от холода цыганок. Мороз стоял крепкий, где-то под сорок градусов. Цыганок, сжалившись, посадили в автобусы, и они, «оттаяв», стали гадать буровикам. Все, что нагадала тогда Виктору пожилая, в цветастой шали цыганка, сбывается до сих пор. А говорят, цыганки обманывают... Значит, не всегда. Вертолёт поравнялся с огромной, высотой с Останкинскую башню, трубой Добрянской ГРЭС и направился в сторону Березников. Густой смешанный лес постепенно перешёл в хвойный, а затем в болота — жёлтые, зелёные или чуть красноватые. Сверху они напоминали огромный разноцветный ковёр, заботливо укрывающий землю, а ещё через час на горизонте сверкнула лента Вишеры, самой чистой реки в мире. Во вся¬ком случае, в устье. Виктор хорошо знал уникальные красновишерские места и, оказываясь в этих краях, чувствовал, как его ещё крепкий мужской организм наливается новой силой. И сейчас, выбегая из вертолёта, согнувшись под вращающимися лопастями, подумал: «Нет, госпожа Старость, рановато тебе с нами наперегонки бегать, задохнёшься ещё, надорвёшь старушечье сердце. Мы, мадам, пока тебе не по зубам!» — неожиданно срифмовал он. Встретивший его на вертолётной площадке местный инспектор Ростехнадзора (бывшего Госгортехнадзора) Фёдор Шепелев оказался типичным жителем здешних суровых краев. Невысокий, лет сорока, крепко сбитый, с коричневым от загара и ветра круглым, как сковорода, лицом, он деловито пожал Бойченко руку, поправил висевшие за спиной рюкзак и зачехлённый карабин и повёл Виктора к стоявшему неподалеку гусеничному болотнику-вездеходу.

— Весна нынче была дружная, воды оказалось — пропасть. Поплыли не только болота, но и леса. К Мёртвому озеру на УАЗике не пробраться, — пояснил он, занимая водительское 150

Любовь

место. И когда выехали на едва заметную среди кочек дорогу, вдруг спросил: — Вы когда последний раз с комиссией созванивались, Виктор Сергеевич?

— Я только из Москвы, Фёдор...

— Иванович... Можно просто Фёдор.

— Вечером с ними говорил мой шеф, Перминов Александр Павлович. После этого никто из наших на связь с ними не выходил. Да, в этом, по-моему, и нет необходимости. Проверка закончена. Осталось прогуляться по лесу, подсобрать ещё грибков с ягодами и — по домам. Кстати, они где-то у вас, эти лесные презенты?

— Да, в холодильнике нашего местного ресторана. Договорился с директрисой. Этих, как вы говорите, «презентов» там... десятка два вёдер. Здесь-то мы их погрузим, а вот как они в Перми на «Боинг» будут садиться — не представляю. И что довезут... А ведь там чего только нет! Морошка, черника, белые грибы, рыжики, кедровых шишек ведра три ребята насыпали.

— Да, умеете вы привечать гостей.

— Хороших — да. Плохих — нет. Я тут на днях в верховьях Вишеры, возле бонов тайменя взял. Метра два длиной. Со спины — как неколотое полено. Мучил он меня, таскал часа два. Думал, все, не справлюсь. Но получилось. Может, засолить им по кусочку?

— А кусочки размером с поросёнка? Нет уж, Фёдор, они и с этим-то добром намучаются. Спасибо. Так почему вы спросили о них?

— Потому что прошло полдня, а от них ни привета, ни ответа. Мы звонили сто раз, в ответ — молчание. Не отвечает даже рация. Не нравится мне все это. Может, вы сейчас попробуете? Какая у вас рука? Лёгкая?

— Смотря для кого. Для недругов — не очень, для...

— Понимаю. Для красивых женщин ваша рука — самое то.

— Ишь ты, какой догадливый! Так кого наберём первым?

— Давайте моего шефа, Братушина. Вдруг повезёт — Вик151

Cергей Федорченко

тор набрал сотовый Бороды. Телефон молчал, не было даже положенного голоса автоответчика. Также «отмолчались» телефоны Дзубы и Ионесяна. Федор включил рацию, установленную на вездеходе. Но сколько он ни вызывал позывной радиостанции, что была у комиссии, микрофон отвечал лишь лёгким потрескиванием и гудением.

— Я понимаю, у рации могли «сесть» аккумуляторы. Но не могли же у всех сразу разрядиться сотовые телефоны? Как ты думаешь, Фёдор? — Виктор незаметно перешёл на «ты».

— Мне кажется... — Фёдор переключил скорость, и вездеход нырнул в трясину почти до верхних траков, но тут же, завывая двигателем, выбрался на твёрдую почву, — мне кажется, они просто решили отдохнуть. И в самом деле, чего паникуем, Виктор Сергеевич? Проверка закончена, погода отличная, кругом море грибов, ягод, в Мертвом озере пропасть любой рыбы (и кто только назвал его «Мёртвым»?). Вот они повыключали все средства связи, чтобы мы им не надоедали, и ходят сейчас по лесу или рыбачат.

— А откуда у них удочки?

— Да, в этом озере рубахой бродить можно. Столько там рыбы. Что-нибудь да поймаешь. Кстати, нам добираться-то осталось... — Фёдор взглянул на часы, расположенные на панели болотника, — каких-нибудь минут десять. Так что, вотвот все узнаем. Фёдор не ошибся. Спустя ровно десять минут блеснула водная гладь Мёртвого озера, и через несколько секунд вездеход остановился у самой воды. Бойченко и Шепелев спрыгнули на землю и направились к стоявшей совсем близко палатке. Навстречу им уже спешили Братушин, Дзубенко и все члены комиссии. Ионесяна среди них не было.

— А где Гарик Робертович? Уж не заболел ли? Переел, поди, ягод... — Виктор хотел развить шутку, но по очень серьезным лицам обступивших его с Федором людей понял, что произошло что-то ужасное. Правда, в это «ужасное» не хотелось верить.

152

Любовь

— Что с ним? — спросил Бойченко упавшим голосом. — Да не молчите же вы! Он жив?

— Жив. Тоесть... пока жив, — ответил Братушин.

— Что значит «пока жив»? Да вы знаете, что с нами сделают, если с ним, не дай Бог...

— Подожди, Виктор, не шуми. Мы здесь такое пережили, что уже ничего не боимся. И не надо нас пугать. А теперь по¬смотри на ту сторону озера. Видишь, горит костёр? Люди ходят в полосатом, их трое, это зэки, сбежавшие позавчера из Ныробской колонии строгого режима. Ионесян у них. Утром, когда он пошел поесть черники, они захватили его в заложники. Нам, чтобы их не запеленговали, запретили пользоваться рацией и сотовыми телефонами. Мы включаем рацию — они тут же убивают Ионесяна. Таково их условие. Ни на какие переговоры пока не идут. Видимо, обдумывают, что они могут получить за Гарика. Вечером мы должны будем выполнить все, что они потребуют. Не сделаем... — Юрий замолчал и развёл в сторону руки. Виктор сел на поваленное дерево, обхватив голову руками. Но тут же резко поднялся и обвёл взглядом всех, кто стоял во¬круг.

— Слушайте меня внимательно. С этой минуты я беру на себя руководство всеми действиями по освобождению Ионесяна. Без моего согласия — ни одного шага, ни одного решения. Объясню, что намерен предпринять немедленно. Это: вступить в переговоры с захватчиками, затем встретиться с ними и предложить им наши условия. Мы ни в коем случае не должны выглядеть напуганными, загнанными в угол, запаниковавшими. Поэтому, несмотря на действительно подавленное состояние, прошу вести себя так, словно ничего особенного не случилось. Тоже разожгите костёр, ловите рыбу, накройте стол, будто вы на пикнике. Я понимаю, нелегко играть этот спектакль, но станьте на время артистами, прошу вас всех... Сейчас мне нужен мегафон, он есть? Спасибо. Фёдор, я видел в вездеходе надувную резиновую лодку. Она исправна?

— Конечно, Виктор Сергеевич.

153

Cергей Федорченко

— Готовь её, сейчас поплыву к «гостям». В лодку положите хлеба, воды, мясные консервы, банок пять-шесть. Если есть какие-то овощи, тоже киньте. Спиртного — ни-ни! В это время на противоположном берегу произошло заметное оживление, и тут же раздался хриплый громкий голос. Бойченко взял в руки мегафон.

— Эй, начальник! Тот, который прикатил на болотнике! Надо с тобой познакомиться. Остальных нам ваш армяшка всех представил. Бойченко приложил мегафон ко рту.

— Ставлю условие: во время переговоров, никаких «тыканий» и оскорблений. Это относится и к заложнику. Меня зовут Бойченко Виктор Сергеевич. Я — главный инженер объединения по бурению, которое находится в Полазне. А как зовут вас?

— Тузом. Туз я.

— А по имени?

— Какая тебе... вам разница?

— Хорошо, согласен — никакой. Туз, скажите, когда вы последний раз ели и что это было?

— Ягоды и болотную воду. Уже двое суток едим и пьём эту погань.

— Не надо было сбегать, сейчас были бы сыты и...

— Начальник, не хочешь кипежа, этой темы не касайся, договорились?

— Договорились.

— И ещё. У твоего водилы, который вел ГТТ, есть ствол, захвати его с собой, когда поплывёшь к нам.

— Это исключено.

— Почему? Не понял...

— Встретимся, объясню.

— Ну давай, валяй. Ждём. Бойченко уже сидел в лодке, когда в неё запрыгнул Дзубенко.

— Я с тобой, Виктор. Мы тут с Бородой посоветовались и решили, что на двоих они не кинутся. У меня под курткой охотничий нож. Режет железо. В случае чего...

154

Любовь

— Вылезай, Толя. Даже не собираюсь доказывать, что за чушь, ерунду вы придумали. Все, я поплыл, некогда болтать.

— С Богом! Ионесяну привет. Первым, кого Виктор увидел, приплыв к противоположному берегу, был Гарик Робертович. Он кинулся к москвичу, обнял его, прижавшись к заросшему густой щетиной лицу: — Гарик, дорогой, как ты тут?

— Живой, видишь. К твоему приезду освободили, а то был, как собака на привязи.

— Сейчас я тебя покормлю, подожди немного... — Бойченко спустился к лодке, достал из неё пакеты с продуктами и наконец обратил внимание на зэков.

— Извините. Просто мы все его очень любим.

— Мы — тоже. Давайте знакомиться. Я — Туз, — здоровенный верзила в полосатой робе и каких-то немыслимых остатках резиновых сапог подошёл к Виктору и протянул широкую, как лопата, татуированную ладонь.

— Бойченко Виктор. Прозвище Писатель, — представился Виктор Сергеевич.

— А вам-то кликуха зачем? Вы, вроде, при паспортах, удостоверениях...

— Друзья наградили такой кличкой. Вначале обижался, а потом привык, даже нравится.

— Мне моя кликуха тоже в кайф. Туз — коротко и ясно. И объяснять ничего не надо. Или расшифровать?

— А зачем? Давайте так. Вы поешьте, а я покормлю Ионесяна. После этого поговорим.

— Лады, парень! — Туз бесцеремонно хлопнул лапой по плечу Бойченко и стал выгребать содержимое пакетов. Длинного тощего зэка, набросившегося на хлеб, он больно ударил по рукам. Третий заключенный, невысокий крепкий и рыжий, как огонь, смотрел, как Туз ловко открывает консервные банки, режет хлеб, лук, помидоры. В его широко раскрытых глазах было столько звериной жадности, что Бойченко не выдержал и отвернулся. «Главное не допустить сюда приезда никого — ни их лагерного начальства, ни этой дрепаной милиции, ни наших. Ина155

Cергей Федорченко

че, все. Облава, стрельба, чья-то смерть и, возможно, не одна. И скандал до неба, с далеко идущими последствиями. Значит... значит, надо немедленно связаться хотя бы с Перминовым. Успокоить его, обмануть. Если это не сделать, через часдругой они будут здесь», — думал Бойченко, глядя, как Ионесян энергично расправляется с тушёнкой, хлебом и огурцами.

— Туз, когда вы ждёте сюда ментов?

— Не понял, Писатель. Ты что смеёшься? В гробу мы их видели.

— Мы — тоже. Поэтому считаю, надо договариваться.

— О чём?

— А вот о чём. Вы разрешаете мне связаться со своим шефом, генеральным директором. Хорошо, если бы в разговоре участвовал и Гарик Робертович. Хотя бы двумя словами. Мы успокаиваем «генерала», говорим, что у нас все в ажуре. А это уже гарантия, что нефтяники сюда не прилетят и не приедут, а ваши лагерные ищейки и милиция этих мест не знают. Это озеро из-за спецскважины даже на картах не значится. Оно есть только на наших картах, геологических. Да и то не на всех. Короче, надо срочно звонить шефу. Через час это делать будет поздно. Они нагрянут сюда.

— А если разговор «засекут?» — Туз, утолив голод, вытер губы лопухом репья.

— Сотовые не пеленгуются, вы же знаете. Ну, Туз, решайтесь! Время идёт...

— Черт с вами. Валяйте! Но хоть одно лишнее слово и вы оба загремите, сам знаешь, куда.

— Догадываюсь. Но не пугайте, не боюсь.

— Лопух, встань рядом с Писателем. Не то слово ляпнет — сразу дай по челюсти, понял? Лопух, рыжий крепыш, что-то быстро дожевывая, послушно присел на землю рядом с Бойченко и уставился на Туза, как верная дворняга на строгого хозяина, готовый выполнить любое приказание. «С такой сволочью шутки плохи. Отправит на тот свет и не моргнёт глазом», — с тревогой подумал Бойченко и набрал сотовый телефон Перминова.

156

Любовь

— Александр Павлович? Привет! Да вовсе не потерялись мы, не волнуйтесь за нас. Все живы, здоровы. Вот и Гарик Робертович рядом, хочет пару слов сказать. Остальные разбрелись по лесу, рыбачат, погода отличная, грибов, ягод — море. Повыключали все рации, телефоны, чтобы хоть отдохнуть немного. Гарик, иди сюда!

— Здравствуйте, Александр Павлович! Это я, Ионесян. Да, спасибо. Завтра бы надо вылететь в Москву... — говоря это, Ионесян непроизвольно взглянул на Туза, словно спрашивая у него разрешение вылететь. Тот с непроницаемым лицом смотрел на противоположную сторону озера, откуда доносился громкий говор и смех. «Веселятся... Ничего сейчас мы им продиктуем наши условия. Быстро успокоятся», — со злостью подумал он. Раздражение, вызванное появлением Бойченко, стало переходить в злость, когда он понял, что этот мужик ему не по зубам. Ему, матёрому рецидивисту, убийце и грабителю, сделавшему за свои почти пятьдесят лет три «ходки», ничего не стоило ухайдакать обоих интеллигентов. Но что делать потом? Пустить поочередно на мясо своих сокамерников — Лопуха и Шкета, а потом тихо, «без шума и пыли» сгинуть в этих непроходимых болотах? Потому что выбраться живым из этой глухомани невозможно, не имея ни карты, ни оружия, ни продовольствия. И Туз прекрасно понимал это. Как и то, что с условиями и требованиями Писателя ему придётся считаться. Иначе он не получит ничего. И той долгожданной свободы, о которой он мечтал, лежа в камере на нарах ночи напролёт, он не увидит больше никогда. Свободу Туз полюбил ещё с тех пор, когда стал заядлым путешественником. Созрев наконец для женитьбы в двадцать пять лет, он уже исходил полстраны. И, женившись на молоденькой учительнице начальных классов, решил завязать с этим увлечением молодых лет. Но не тут-то было. Горы, порожистые реки, пустыни и льды океанов звали и манили, снились по ночам. И однажды он снова взвалил тяжеленный рюкзак на плечи. А вернувшись из любимого Закавказья, застал свою красавицу с молодым любовником. По157

Cергей Федорченко

терявшего от страха рассудок парня он зарезал своим охотничьим ножом, не снимая рюкзака, а ползающую у ног совершенно голую женщину вышвырнул на улицу. Уже сидя в камере предварительного заключения, Георгий (гражданское имя Туза) узнал, что судить его будет родной дядя убитого им парня. Капустин (фамилия Жоры) направил в суд протест. Правосудие ответило глухим молчанием. Георгий вновь потребовал сменить судью. И опять — ни ответа, ни привета. На суде блюститель закона и справедливости с явным удовольствием зачитал приговор, «отвесив» Капустину наказание на полную катушку: двенадцать лет в колонии строгого режима. Первое, что сделал Георгий, отмотав от звонка до звонка этот срок, — рассчитался с обидчиком. Ненавистного судью он застрелил в его квартире из его же пистолета, который тот передал Жоре трясущимися от ужаса руками. Получив десять лет, Капустин отсидел шесть. И, выйдя на свободу, решил завязать с «мокрухой». Но не получилось. Инкассатор, на которого он напал с двумя дружками, оказался не очень покладистым и вздумал сопротивляться. Пришлось его убрать. Поделив добытые миллионы, троица разбежалась, кто куда. Капустин «лёг на дно» в тихих Гудаутах и жил там с нестарой русской женщиной до тех пор, пока не кончились деньги. Взяли его дома у приятеля, с которым они когда-то лазили вместе по горам. Пришли менты вечером, когда они вдвоём тихо-мирно смотрели футбол, и вежливо попросили пройти «на выход». Третий срок Капустину определили самый большой — пятнадцать лет. Отсидев в холодном Ныробе «пятак», он уговорил Лопуха и Шкета бежать вместе с ним. Готовили побег долго — с начала весны и очень тщательно, продумывая все до мельчайших деталей. Но в последний момент произошла осечка, и троица осталась без «ствола». Зарезанный охранник, умирая, успел выкинуть свой «калаш» в открытый канализационный люк. Спасти положение теперь могли только эти чудом подвернувшиеся нефтяники. «Они нам «ствол», мы им — «чёрного». И расходимся с миром», — подумал Капустин. Приняв про себя такое решение, Туз — Капустин поднял158

Любовь

ся и жестом потребовал прекратить разговор. Гарик торопливо попрощался с Перминовым и выключил телефон.

— Не заподозрил бы чего, уж больно быстро я все закруглил, — простодушно заметил он, отдавая телефон подошедшему Тузу. «Ну и самообладание у этого кавказца! На волоске от смерти, а ведёт себя, будто находится в гостях у друзей», — с восхищением глядя на друга, подумал Бойченко, понимавший, что сейчас Туз выставит свои условия освобождения Ионесяна. И от того, как поведёт себя он, Виктор, в эти, может быть, самые ответственные в жизни минуты, зависит очень многое. Удивительно, что он совсем не боялся собственной смерти, он даже не думал о ней, словно его охранял взвод автоматчиков, готовых в любую секунду пустить этих наглых уголовников в расход. «Господи, спаси и сохрани этого армянина!» — подумал он, глядя, как по молчаливой команде Туза возле него усаживается Лопух. Шкет уже сидел около Ионесяна, нервно кусая ногти левой руки. В правой он держал большой охотничий нож. Не поворачивая головы, скосив глаза, Виктор посмотрел на ту сторону озера, где находились друзья. Шепелев, как договорились, замаскировавшись, лежал за поваленным кедром, направив свою «вертикалку» в сторону бандитов. «Молодец, хорошо спрятался», — мысленно похвалил его Бойченко. Туз, перехватив косой взгляд Писателя, придирчиво осмотрел противоположный берег, но, не найдя ничего подозрительного, сел напротив него.

— Ну что, Писатель, пора разбегаться. Это вы здесь можете загорать сколько хотите, а нам пора мотать отсюда. Ныробские «козлы», наверное, все копыта отбили, бегая за нами. Без дураков выдвигаю наши условия: вы нам «ствол», карту, ножи, продукты, одежду, деньги, мы вам — «чурку». И на этом прощаемся.

— Мы же условились, общаться без обидных кличек. Заявляю официально: даём все, кроме ружья.

— Забываешься, Писатель, здесь командую я, понял? Не отдашь «ствол» — пеняй на себя. На размышление... — Туз 159

Cергей Федорченко

взглянул на наручные часы... — десять минут. Все, время пошло. Он подошёл к Ионесяну, в руках у него блеснула заточка.

— И потом начнём с тебя, мой чёрный друг, посмотрим, ка¬кого цвета у тебя кровь, — Туз не договорил. Два раскатистых выстрела, один за другим, вспороли тишину. Пули просвистели возле уха бандита.

— Так... — Туз стоял белый, как бумага, — ну теперь держись, падла! Он схватил Гарика за ворот куртки и с силой швырнул на землю.

— Я тебя сейчас к Господу Богу отправлю, прямо так, без билета.

— Остановитесь, Туз! — Виктор, не обращая внимания на вцепившегося в него Лопуха, быстро подошёл к зэку. — Хорошо. Отдадим мы вам «ствол». Но ставлю условие: вы немедленно отпускаете Ионесяна. Я остаюсь здесь. Да отвяжись ты! Вцепился, как клещ! — закричал он на рыжего бандита, кото¬рый продолжал держать его за руку.

— Брысь! — Туз брезгливо пнул Лопуха ногой. — Ладно. Забирай своего армянина. Чтобы я его больше не видел. И передай своим — никакой стрельбы! Иначе... — бандит впервые посмотрел Виктору в глаза, — пойдешь, сам знаешь куда.

— Договорились. Эй, на том берегу! — сложив руки рупором, закричал Бойченко, поворачиваясь всем телом к противоположной стороне озера. — Не стрелять! Шепелев, разряди ружье!

— Ну, все, — Туз, явно нервничая, опять взглянул на часы.

— Отправляй своего друга. И повтори ему, что нам нужно.

— Зачем? — Гарик бесстрашно посмотрел на зэка. — Я все хорошо запомнил.

— Слушай, армянин, скажи на прощание... Ты действительно не испугался и сейчас не боишься? Неужели? — Туз положил свою огромную ладонь на плечо Ионесяна.

— Бояться надо вам, — Ионесян чуть пригнулся, освобождаясь от руки бандита. — И как вас только земля терпит? — 160

Любовь

добавил он с ненавистью и стал спускаться к лодке, где его ждал Виктор. Но едва он дошёл до воды, как раздался громкий голос Туза.

— Писатель, гони сюда! Не хрен вам там вдвоём делать. Кому говорю?

— Не шуми, Туз. Гарик в жизни не плавал в лодке и весел не держал. Надо же ему показать. А то, не дай Бог...

— Ничего с твоим армяшкой не случится. Хочет жить — доплывёт. Давайте, шевелитесь!

— Садишься вот так, спиной к носу лодки, затем опускаешь весла в воду, — стал наставлять Гарика Бойченко, но вдруг, прижавшись к нему, прошептал: «Передай Шепелеву — пусть подпилит курки», и продолжил громко: — Затем ручки весел на себя, вот так. Ничего не бойся, доплывёшь. Он ободряюще похлопал Ионесяна по плечу и протянул ему руку: — Ни пуха! Привет ребятам. Побыстрее все соберите, и с Шепелевым сюда. Покрутившись на месте, Гарик немного освоился и медленно стал удаляться в сторону противоположного берега. Было видно, что он действительно впервые сидит на вёслах.

— И где вы нашли это ничего не умеющее чудо? — миролюбиво проворчал Туз.

— В Москве. Специалист по бурению скважин экстракласса, доктор наук, профессор, сын известного изобретателя турбобуров Ашота Ионесяна. Таких асов во всем нефтяном мире — раз-два, и обчёлся. Вся ваша вонючая Ныробская колония ногтя его не стоит.

— Осторожней, Писатель! Она моя, такая же, как и твоя, понял? И о ней больше ни звука. Ты тут посиди, а я пошепчусь со своими болванами. Туз легко поднялся с земли, подошёл к подельникам, и они стали что-то обсуждать. Лопух, у которого в руках был огрызок карандаша, делал в замусоленном небольшом блокноте какие-то пометки. «Обсуждают план дальнейшего побега, — догадался Виктор, с тревогой поглядывая на тот берег.

— Только бы не подвёл Шепелев. Не подпилит курки — хана 161

Cергей Федорченко

и мне, и ему. Туз не пощадит никого. Это он сейчас добрый, а получит ружье — тут же нажмёт курки, не успеем даже отплыть от берега». Между тем лодка с Шепелевым на веслах уже была на середине озера. А ещё через десять минут Фёдор, разгорячённый и краснолицый, пристал к берегу.

— Ты Туз? — Фёдор вышел из лодки и бесцеремонно, словно старому приятелю, протянул бандиту свою широкую ладонь и зачехлённое ружье. — Утром по нашему Красновишерскому каналу вас всех троих показывали. Ну, не вас, конечно, а фотографии. Так что, берегитесь, мужики. Облава на вас, как на волков. Любой пацан в лицо узнает и заложит. Не любят у нас вашего брата, беглых. Уж не обессудьте. Фёдор вёл себя по-хозяйски, просто и деловито. Хотя, если присмотреться, было видно, что и он волнуется. Улучив момент, когда зэки принялись стаскивать и проверять содержимое рюкзаков и пакетов, он наклонился к Виктору: — Полружья разобрал, пока до этих чёртовых курков добрался. Зато спилил почти до основания. Сейчас от ружья пользы, как от кастрированного кобеля.

— Тише! — прервал его Бойченко. — Туз в любую минуту может проверить ружье, есть ли там патроны, или попробует выстрелить. Надо его отвлечь. Он не успел договорить, над ухом раздался голос Туза: — О чем это вы шепчетесь, братцы нефтяники? Может, уже драпать собрались? Так мы вас, вроде, ещё не отпускали. Правда, Лопух? Вот проверим, что там в чехле, и тогда уплывайте. А пока — никуда, ни шагу. Бандит вынул ружье из чехла, «переломив» его, заглянул в стволы.

— Так, патрончики на месте. Надеюсь, не холостые? Сейчас мы их проверим. — Туз достал оба патрона и, убедившись, что они заряжены пулями, вставил их снова в «стволы». — Осталось нажать на курочки, чтобы убедиться, что эта штука работает так же, как она стреляла по мне совсем недавно, то есть без осечки. Ну, кто первый подставит уши? Может вы, гражданин Писатель?

162

Любовь

Туз наслаждался вдруг обретённой силой и не скрывал этого. «Сейчас он нажмёт на курки, и все вскроется. Ружье не выстрелит, и тогда...» Что будет тогда, Бойченко не успел представить. Фёдор неожиданно и сильно толкнул его в сторону лодки и решительно подошёл к главарю, снимая с себя подсумок с патронами.

— Бери, Туз, честно отдаю все, до последнего, можешь не считать.

— Нет уж! Эти желёзки, как и деньги, счёт любят, — Бандит открыл подсумок и стал пересчитывать патроны. В это время страшный удар в лицо повалил его на землю. Падая, Туз выпустил ружье и подсумок из рук. Кровь ручьём хлынула изо рта, заливая лицо и глаза. Фёдор мгновенно схватил двустволку и направил в сторону подбегающих Лопуха и Шкета.

— На землю, гады! Вот сюда, рядом со своим шефом. И не вставать, пока не скомандую. Иначе вмиг решето из вас сделаю. Пятясь, Шепелев дошёл до лодки, в которой уже сидел Бойченко, и, не выпуская из рук ружья, упал на её дно.

— Греби, Виктор Сергеевич, греби быстрее! Эти нехристи и вплавь могут догнать. Им терять теперь нечего, — прошептал Федор и потерял сознание. Никогда в жизни Бойченко не уходил от смерти так быстро, как сейчас. В жизни всякое бывало. Приходилось смываться и от пьяных обидчиков, и от милицейских дубинок. Был случай, когда, выйдя ночью из вагончика, что стоял возле буровой, он наткнулся на волчицу. Видно, окончательно оголодав, она не выдержала и прибрела к людям в надежде найти хоть что-нибудь съестное. И столкнулась с Бойченко. Несколько мгновений, словно загипнотизированные, они смотрели друг другу в глаза. Затем Виктор бросился к двери, рывком отворил её и скрылся в вагончике. А волчица ещё долго скребла дверь своими когтищами и грызла дверную обивку... ...В несколько мощных гребков Виктор сумел отплыть от берега метров на пятнадцать. Но этого было мало. Сухопарый 163

Cергей Федорченко

164

Любовь

Шкет, подгоняемый громкими матюками Туза, плыл саженками очень быстро и уже настигал его. Бойченко поднажал. Но Шкет не отставал. Расстояние между ними сокращалось. Наконец он настиг Виктора и уцепился одной рукой за корму. Лодка, остановившись, завертелась на месте. Шкет перевалился через борт и, схватив ружье, потянул его к себе. Привстав, Бойченко вырвал весло из створа и изо всей силы ударил им бандита по голове. Шкет застонал и, выпустив ружье, скрылся под водой. Виктор осмотрелся. Лодка качалась на середине озера. С той стороны к ним плыли несколько человек. Дзубенко и Братушин были среди них. Вскоре они окружили лодку и принялись обнимать своих героев. Пришедшего в себя Шепелева тискали особенно старательно. Пока он не взмолился: — Ну, ребята, пощадите... — и, шутя, не схватился за ружье. Пристав к берегу, Виктор помог выйти из лодки все ещё слабому Фёдору.

— Давай посмотрим, что делают эти нелюди, — предложил он. «Нелюди» — Туз с Лопухом, вдвоём, без утонувшего Шкета, изучали какой-то большой лист бумаги.

— Карту смотрят. Я им соседний район подсунул, самый заболоченный, но очень похожий на здешние места. Они, конечно, будут пробиваться к тракту Соликамск — Красновишерск и попадут в непроходимые болота. Оттуда им точно не выбраться. Так что, смело можно выпить за упокой их душ, — заметил Дзуба.

— А есть? Я имею в виду, есть что пить? Все ещё не могу прийти в себя. Так жалко ружье. Било без промаха. А сейчас его в этом озере утопить не жалко. — Шепелев с сожалением посмотрел на «вертикалку» и положил её на землю.

— Не жалей ружья, Федор. Поедешь в Ижевск, Братушин хоть сейчас выпишет командировку, там поставишь новые курки. Дел-то... — Бойченко подошел к Шепелеву, обнял его и какие-то секунды стоял так, прижавшись к инспектору. Потом отошёл от него и обвёл взглядом присутствующих.

165

Cергей Федорченко

— До конца дней своих не забуду эту сцену. Фёдор вёл себя, как настоящий герой. Ещё секунда-другая и, казалось, Туз опробует ружье. А оно не стреляет, так как курки подпилены. Что нас ждало после этого? Верная смерть. По-моему, я её, кажется, видел, эту белую, красавицу. И тут Фёдор подходит к бандиту и отдаёт ему подсумок с патронами. Тот от радости теряет на секунды бдительность, чем Федя и воспользовался. Он так врезал Тузу, что тот свалился с разбитой челюстью. Лопух со Шкетом пытались нас пугнуть и отнять ружье, но чем это закончилось, вы видели. Словом, я, Фёдор, тебе обязан жизнью. Кланяюсь тебе за это в ноги и не забуду до конца жизни. Да что я. Все мы должны благодарить тебя за то, что все так благополучно закончилось. Ведь, не дай Бог... Нет, даже страшно подумать, что могло произойти. Но об этом никому ни слова! Узнают — затаскают по следователям и прокурорам. А за ружье, Фёдор, повторяю, не беспокойся. Юрий Николаевич отправит тебя в Ижевск в командировку, и заменишь ты подпиленные курки на новые. Будет оно у тебя бить по-прежнему, без промаха. Только на бандитов не нарывайся. Кстати, где они? — Бойченко посмотрел в «бандитскую» сторону. Но там никого не было. — Все ясно, пошли своей смерти навстречу.

166

Любовь

Любовь П

ереночевав в Красновишерске, группа вместе с десятками вёдер грибов, ягод и кедровых шишек утром погрузилась в Ми-8 и через три часа уже была в Полазне. «Дары леса» тут же упрятали в холодильные камеры, а комиссию увезли на базу отдыха в «Боброво», где её ожидали прощальный ужин и баня. Афанасьич, который, выполняя распоряжение Перминова, уже сутки занимался подготовкой ужина, не удержался и упрекнул Бойченко.

— Выходит, решили все же поублажать москвичей? А ведь, вроде, договорились обойтись без этой попойки...

— Это не я, это затея генерального, Николай Афанасьич, — оправдывался Виктор Сергеевич. — И, если честно, то мужики стоят таких проводов. Хорошие ребята оказались. Будет время, расскажу, как мы с ними подружились. А ты готовься ехать в Венгрию. Я сведу тебя с нужными людьми, они помогут оформить заграничный паспорт и визу. Деньги на поездку выделит объединение. В общем, гладь шнурки.

— Ну, Сергеич, спасибо. Век не забуду, — старик прослезился и, не стесняясь, вытер кулаком слезы. Ужин и баня не затянулись. Члены комиссии так перенервничали и устали, что «пропустив по чуть-чуть» и выкупавшись в Каме, тут же разбрелись по вагончикам спать. Назавтра, после завтрака, подведения итогов проверки и подписания акта, москвичей рассадили по машинам и повезли в аэропорт Большое Савино. Грибы-ягоды с пятеркой крепких ребят отправились туда на отдельном автобусе. Ехали в полном молчании. Никому не хотелось разговаривать. Казалось, предложи москвичам остаться на день-два, и они тут же согласятся... Зато, прощаясь в аэропорту, не могли наговориться, долго 167

Cергей Федорченко

обменивались адресами и телефонами, приглашая друг друга в гости. Наконец, отведавшие морошки и черники, стюардессы стали приглашать москвичей в самолёт. С трудом сдерживая выступающие слезы, Бойченко обнял и поцеловал Ионесяна. То же сделали и Братушин с Дзубенко.

— За эту неделю, кажется, прожили полжизни, правда, Гарик?

— Да. И заодно поседели. Сегодня стал бриться, ба! Виски белые! Разлюбят меня мои студентки. Скажут, старый стал Гарик Робертович, некрасивый.

— Мой тебе совет, Гарик: уходи ты из своей Губкинской академии! Хватит лекции читать да на девичьи груди и бедра пялиться! Знал бы ты, как хорошо к тебе Визяев относится. Как нужны «Лукойлу» такие специалисты. Я на твоём месте ни минуты бы не раздумывал.

— Ты это серьёзно?

— Вполне.

— Хорошо. Наверное, решусь. Ты прав, пора делом заняться.

— Уверен, Андрей Равельевич сам тебе сделает такое предложение, когда ты будешь докладывать ему об итогах поверки. А насчёт должности поторгуйся. На кресло ниже начальника управления не соглашайся, понял? И приезжай к нам снова. Скучать без тебя будем.

— Стану работать в «Лукойле», придётся бывать часто. Ещё успею надоесть. Ну, прощайте! Братушин протянул Ионесяну ученическую тетрадь.

— Тут немного, штучек пятьдесят анекдотов. Те, которые вспомнил... С этими зэками всю память отшибло.

— Спасибо, Юра! Уважил. Я эту тетрадь наизусть выучу, как свою первую лекцию. Когда самолёт взмыл в воздух, Бойченко обратился к загрустившим Дзубе и Бороде.

— Надо же, вовсе чужой мужик, а улетел, и все мы будто осиротели. Ну, так что? Может, ко мне? Сделаем шашлычки, 168

Любовь

попаримся ещё разок, подведём, так сказать, некоторые итоги.

— Нет, Витя. Пора домой, — Братушин отрицательно качнул бородой. Дзубенко в знак согласия с другом развёл руками, мол, прав Юра. — Столько дома не были. Пора и к жёнам родным прикоснуться, правда, Дзуба? Проверить у них кое-что и кое-где. Не отбились ли они от рук без нас.

— Ну, от твоих лопат разве отобьёшься, — соглашаясь, проговорил Бойченко. — Не забудьте свои ведра. Жены, как увидят такое богатство, про все обиды забудут, все простят.

— Ох, и хитрый же ты, Писатель! — Анатолий обнял Виктора на прощание и изучающее посмотрел ему в глаза. — Борода! Сто из ста, что он что-то от нас скрывает.

— Ничего, дойдёт очередь и до этого доморощенного гения. Расколем мы и этого субчика. Никуда от нас не денется, — Юрий прижался своей пышной бородой к щеке Виктора. — Надолго не теряйся. А Шепелева в Ижевск я отправлю, и поможем ему деньгами, не волнуйся. Пока. Машины друзей какое-то время шли с одинаковой скоростью, но вскоре Коля, посигналив на прощанье, вырвался вперёд. «Интересно, догадается он проехать мимо дома Вероники или нет? — подумал Виктор, когда их джип уже мчался через Верхние Муллы и Балатово. — Может, подождать? Придумать какой-нибудь повод»... — Бойченко безумно захотелось хоть минуту побыть на том месте, где живёт, где ходит Вероника. Но подсказывать Коле не пришлось. В районе улицы Плеханова он свернул с шоссе Космонавтов и вскоре оказался на Луначарского. А ещё через минуту затормозил возле её подъезда.

— Я высчитал, вот эти два окна на четвёртом этаже — это квартира Вероники Михайловны, — Коля показал на завешанные красивыми шторами окна. «Окна, как окна. Но как хочется побывать там! Увидеть ее среди домашних вещей, оказаться рядом, — мелькнула мысль, но Виктор тут же отогнал ее, — все поехали, Коля. Хватит путешествовать. Как Роза? Вот уж, наверное, соскучилась?

169

Cергей Федорченко

— Угадали, Виктор Сергеевич. Ночи не хватило. Будто в первый раз. Всё-таки как здорово, если женщина тебя понастоящему любит. Чувствуешь это каждой клеточкой. Как и обман... Его тоже заметно.

— Неужели и тебя обманывали? Мне кажется, ты, кроме своей Розы, никого и не знал.

— Нет, донжуаном я, конечно, не был, — Николаю явно хотелось выговориться, — но кое-что узнал ещё до Розы. Никогда не забуду один роман. Она была старше меня аж на пятнадцать лет. Мне восемнадцать, ей — тридцать три. Представляете? Дочери — четырнадцать. На меня заглядывалась. А я сох по её маме. Да ещё как! Дня не мог прожить, чтобы её не увидеть. Догадывался, что у неё, кроме меня, есть ещё мужчины, она это не очень и скрывала, кстати... Я все прощал, лишь бы прикоснуться к ней. А оставался один... и не мог спать от ревности, представляя, как какой-нибудь мужик её в эти минуты любит. Как-то не выдержал, встал, оделся и среди ночи приехал к ней. И — точно. Она была не одна. Долго не открывала, но наконец поняла, что все равно не уйду, и отворила дверь. И стоит обнажённая, на теле — ни нитки. А он выглядывает из-за спины, здоровый амбал, уже одетый. И так мне за неё и обидно, и стыдно стало, что она перед ним с... голым задом. Господи, думаю, да разве так можно? Ведь мы ещё вечером, встретившись, целовались... И тут увидел я на кухонном столе большой столовый нож. Три шага до него. Всего-то. Пытаюсь их сделать. А ноги не слушаются. Не могу от пола оторвать. Плюнул я тогда в их сторону, повернулся и побежал, — водитель говорил с такой злостью и отчаяньем, что Бойченко испугался за него.

— Успокойся, Николай, и не гони так, — приказал он, — смотри, на спидометре сто сорок. Гаишникам плевать, что ты про нехорошее вспомнил.

— Извините, Виктор Сергеевич. Эти зэки, Ионесян... Мы все так за вас переживали. Вот и отрываюсь. Я на скорости всегда успокаиваюсь. Простите.

— Хватит извиняться. Ты же знаешь, что я не люблю этих 170

Любовь

расшаркиваний и «прощений», — Бойченко говорил с некоторым раздражением. Ему не терпелось узнать, чем закончился Колин роман. Но он не знал, как спросить его об этом. Водитель словно прочитал его мысли.

— Хотите расскажу, как продолжилась эта душещипательная сцена? Или не надо?

— Ну ты даёшь! Заинтриговал, так рассказывай дальше.

— Взбешённый я приехал к себе, решив, что сейчас же покончу с собой. Но едва разделся, звонит она. И такой мне, представляете, устраивает разнос! Дескать, она просто хотела принять душ, поэтому была голая, что этот мужик-гигант какой-то её родственник и что оказался у неё проездом. В общем, чушь несусветная. Получалось, что я же виноват в том, что появился не вовремя. Господи! Виктор Сергеевич, как я благодарен этому её звонку! Он остановил меня от самоубийства. Так захотелось увидеть её циничную, наглую физиономию.

— Ну и...

— Увидел, и стало страшно. Показалось, что сейчас вцеплюсь в это бессовестное, улыбающееся, врущее лицо. Хотя, сдержавшись, даже не ударил её. Но очень это хотелось сделать. Позже она много раз звонила, даже преследовала меня, но память о той безобразной сцене останавливала, не позволяя с ней встретиться. Это была такая мука! Ведь в душе я давно простил её и мысленно даже называл «любимой». В конце концов, не выдержал этой пытки и уехал сюда, в Полазну. Но мучался ещё долго, пока не встретил Розу.

— Жена, надеюсь, не знает об этой драме?

— Нет, не знает. Хотя не уверен, прав ли я, что скрываю. Думаю, что жена должна все знать о своём муже.

— Это кто тебе сказал? Всегда считал тебя умным парнем, а ты, оказывается, совсем ещё зелёный! Запомни, Коля. То, что сейчас скажу я, ты, наверняка, ни от кого не услышишь. Так вот. Ты молод, красив, обаятелен, прекрасно говоришь, а это нынче самый большой дефицит, и, конечно, женщин на твоём веку будет множество. Встретятся и такие, перед ко171

Cергей Федорченко

торыми не устоишь даже ты, со своей искренней любовью к Розе. И что? О каждом увлечении докладывать? Да ни за что! Даже под пыткой. Пойми, Коля: самое святое — это семья. Без семьи человек, как вырванный из земли корень. Он, этот корень, не живой, пока его снова не посадят и не польют. Прижился — благодари Бога, не прижился — считай, что и со второй семьёй не повезло. Бывает, не спасает ни третий, ни даже четвёртый брак. Не складывается семья — и все! Вроде, и относятся друг к другу неплохо, и не изменяют, а семьи как не было, так и нет. Подожди... Что-то не то говорю. Начал с того, что лучше держать язык за зубами, а закончил сам не пойму чем. Но, думаю, главную мысль ты, Коля, уловил. За семью надо держаться! Зубами, руками, чем угодно. Но цепляться за любую возможность сохранить. Даже если она на грани развала. Потому что без семьи человек — не человек. Вернее, человек, но как бы поточнее выразиться...

— Неполноценный...

— Совершенно верно! Такой мужчина или такая женщина могут хорошо выглядеть, смотреться не хуже женатых и замужних, но... стоит им исчезнуть или уйти, как их тут же начинают жалеть. Вот, мол, мыкается бедолага в одиночку...

— Виктор Сергеевич, можно вопрос? Не рассердитесь?

— Тебе все можно. Спрашивай.

— Вот вы уже сколько лет один. А почему? Видел, как на вас даже молодые красивые девушки заглядываются. Почему не женитесь?

— Да, вопросы у тебя, мой юный друг. Отвечаю честно: боюсь. Боюсь ошибиться в очередной раз. Я столько их сделал этих ошибок, увлекаясь и влюбляясь. Видишь ли, Николай Константиныч, вся наша жизнь — это сплошной риск. Родился — рискуешь: выживешь ли? Стал учиться — опять риск. Хватит ли толку доучиться? Пошёл работать — рискуешь заняться «не своим» делом. Однако самый большой риск — это женитьба или замужество. Что за человека ты выбрал? Будет ли тебе с ним хорошо? И не от близости, которая сводит с ума по ночам, а от обычного общения. Этот интим или как 172

Любовь

его, секс, мы все любим и худо-бедно все, что положено, делаем. Забывая, что в семейной жизни, при всем значении близости, главное — это любовь и уважение друг к другу. Не будет этого — не спасут никакие сексуальные «угары». Ведь как бывает? Ночью милуются, шепчут самые дорогие на свете слова: «милый», «любимый», «единственный», а утром, даже слова не сказав друг другу, молча разбегаются по работам.

— Неужели бывают такие семьи?

— Сколько угодно. Конечно, подобные «союзы» семьями назвать трудно, но внешне они производят впечатление нормальных благополучных семей. Не придерёшься. Моей Кати уже не было больше года, когда я стал изучать эти семейные проблемы. Прочёл немало хороших книг. Поразила книжка одного английского профессора. Оказывается, давным-давно человечество пыталось построить общество на базе сект, товариществ, каких-то групп по интересам. Но ничего из этого не получилось. Выяснилось, что основой любого общества является...

— Семья?

— Да, Коля. И чем крепче семьи, составляющие любое общество, тем оно совершеннее, надёжнее. Мы в России об этом или забыли, или не знаем. Все, начиная с президента страны и кончая каким-нибудь главой поселения. Глядя, как президент наглухо закрыл от избравших его граждан любые сведения о своей личной жизни и семье, подобострастные подчинённые и чиновники так же на любой вопрос, касающийся жены и детей, отвечают: без комментариев! Хуже того, женившись по второму, а то и третьему разу, сплавили своих молодых телок за границу, а подросших жеребцов от первого брака за большие деньги затолкали в именитые колледжи Англии, Германии и Франции. Чем не жизнь! Днём под видом губернаторства они занимаются своим любимым бизнесом, а вечером и ночью тем, чем должны увлекаться одинокие крепкие мужики — банями, ресторанами, корпоративными вечеринками, девочками-мальчиками. А поскольку руководящей чиновничей швали у нас тьма-тьмущая — миллионы и миллионы, и 173

Cергей Федорченко

все они, выходит, бессемейные, то и общество наше — никакое, а точнее — сиротское. Ведь нельзя же всерьёз считать семьями горстки спившихся людей, что ютятся в рассыпающихся хрущовках и бараках, или доживают свой век в вымирающих сёлах и деревнях. Вся дореволюционная Россия состояла из многочисленных сплочённых семей — от царской до любой крестьянской. И когда на неё обрушивались беды — войны, катастрофы, выступала против них как одна огромная семья, победить которую было невозможно. Защищая честь семьи, люди жертвовали жизнью. И какие люди! Один Пушкин, который, несмотря на слабость к женскому полу, был отличным семьянином, чего стоит. Прекрасным мужем был Некрасов, всего за семь лет до своей смерти в 1870 году встретивший, наконец, свою первую и последнюю любовь — Феклу Анисимовну Викторову, которую он называл Зиной, Зинаидой Николаевной. Великому по¬эту было уже сорок восемь лет, а его красавице всего двадцать три года. Но, несмотря на большую разницу в годах, их взаимная любовь и прекрасные семейные отношения были образцом для писателей, поэтов и просто друзей Николая Алексеевича. Поразило меня мужество и благородство Герцена. Этот великий человек, не поверишь, Коля, всю жизнь терпел своего друга, поэта Георга Гервега, нытика и неудачливого семьянина, по уши влюблённого в жену Герцена, изумительную Наталью Александровну. Больше того, оказалось, этот слюнтяй ещё любит и самого Герцена!

— В общем, с этими великими не соскучишься. Правда, Виктор Сергеевич?

— Да. Тем более, есть множество совершенно противоположных, отрицательных, что ли, примеров. Так, незадолго до своей роковой смерти шестидесятилетний изгнанник Лев Троцкий страстно влюбился в двадцатидевятилетнюю Фриду Капо, жену своего друга, талантливую художницу и очаровательную женщину. Хотя рядом была его жена, Наталья Седова, с которой знаменитый революционер прожил в мире и согласии тридцать пять лет и которая быстро обо всем догада174

Любовь

лась. Скандал был страшный. В результате Троцкий сбежал на время из своего дома, а Фрида едва не спилась... А вот ещё пример. Юный Александр Блок, гимназист седьмого класса, неожиданно влюбляется в тридцативосьмилетнюю Ксению Садовскую. Да ещё как! И зрелая женщина, мать семейства, не устояла перед пылкостью красивого подростка. Но... вскоре Блок встретил новую любовь, Любу Менделееву, дочь выдающегося ученого от второго брака. Молодые повенчались. У них было все для семейного счастья — молодость, красота, достаток и взаимные чувства. Однако спустя три года, в 1906 году, молодой гений очаровывает Наталью Волохову. Блоку было двадцать семь лет, актрисе Волоховой — двадцать девять. Поэт был счастлив до 1914 года, пока не встретил ещё одну актрису — Любовь Андрееву—Дельмас. Они были одного возраста, каждому было по тридцать пять лет. Умер Блок, напоминаю, Коля, в 1921 году, успев увлечься очередной актрисой, Валентиной Щеголевой, а позже — совсем юной Анной Ахматовой. Хотя сама Ахматова утверждала, что романа с великим поэтом у неё не было. Вот такие они гении...

— Виктор Сергеевич... вы будто лекцию сейчас читали. Откуда такие подробности? Имена, даты, фамилии?

— Когда-то, много лет назад я увлёкся биографиями знаменитых людей. Кое-что, как видишь, удалось запомнить. Особенно поразил меня Горький. Я зачитывался в своё время этим писателем. Согласись, такого ясного, точного и выразительного языка нет ни у одного из современных литераторов. И Горький мне представлялся этаким сухарём, скромным, сгорбившимся женоненавистником. Оказалось, черта с два! Революционный писатель был ещё тем донжуаном! Вообще, считается, что первой женой Горького была Екатерина Волжина (Пешкова), они поженились, живя в Самаре, в 1895 году. Но, оказывается, ещё раньше, в 1889 году, будущий «буревестник революции» был женат на Ольге Каминской, которая была старше его на одиннадцать лет и которую он «увёл» от законного мужа. Затем, после Ольги Каминской и Екатерины Волжиной-Пешковой была Мария Андреева, а еще поз175

Cергей Федорченко

же Мария Игнатьевна Закревская—Будберг. Эта юная красавица была на двадцать четыре года моложе своего выдающегося мужа. Начиная с 1921 года, Горький в основном жил за границей, продолжая влюбляться. Кстати, первую его жену и любовь Ольгу Каминскую даже не пустили на похороны... И такая незавидная судьба забытых и «заброшенных» жен ожидала многих первых избранниц великих людей. А теперь стой, Коля, остановись на минутку. Джип только проскочил Чусовской мост. Бойченко снова, в который уже раз вспомнил, как проезжал по нему в «Икарусе», подглядывая за Вероникой. Он вышел из машины, спустился к реке и, зачерпнув полные пригоршни чистой чусовской воды, плеснул ею в лицо. Стало свежо и прохладно. «Вот так бы сидеть и сидеть с ней вдвоём в «Боброво». И больше ничего не надо. Честное слово, Господи! — вдруг вспомнил Виктор про Бога. — Конечно, хотелось бы большего. Ты понимаешь, Господи, о чем я. Только тебе могу признаться, как соскучился по женскому телу, как не сплю ночами, представляя «это». Или уже все? И мне никогда больше не испытать этого сумасшедшего состояния? Но у меня ещё столько сил. Я даже мог бы стать отцом. А что? Вполне приличный получился бы папаша. Только помоги мне не потерять Веронику! Хорошо? А все остальное... поверь, не подведу. — Бойченко посмотрел на часы и удивился. Оказалось, он сидит у воды уже больше десяти минут. — А уходить-то как не хочется... Будто Вероника рядом, любимая, только невидимая». Виктор легко поднялся и через считанные секунды сидел в машине. Коля, положив голову на руль, о чем-то думал, глядя на медленно набегающие речные волны.

— О чём задумался, Николай Константинович? — Бойченко ласково потрепал водителя по густой шевелюре. — Можешь не отвечать, знаю — думаешь о Розе. Как бы не изменила, не влюбилась в кого...

— Вы — настоящий экстрасенс, Виктор Сергеевич. Верно, об этом и думаю. Растревожили вы меня рассказами об известных изменниках.

176

Любовь

— А причём здесь ты? Пойми: все они, и Троцкий, и Блок, и Горький, и десятки других великих, были не такими уж счастливчиками со своими любовными историями и пассиями. Стоит почитать их дневники и письма. Столько в них мучительных переживаний! Но для их любовных похождений были огромные, часто неограниченные возможности. Ну, как не полюбить известного всему миру старика, даже если он качается от ветра? Вот и «влюблялись» — в кавычках, конечно. И даже детей рожали. Но ведь настоящими-то чувствами здесь частенько и не пахло. Так что счастливыми такие пары и не назовёшь. Мы же с тобой — обыкновенные — земные человеческие существа. И у нас все проще и надёжней. Полюбил, так полюбил. И об изменах не думай. Не дай Бог, войдут такие мысли в привычку, начнёшь подозревать, ревновать — жизни не будет. Ну вот, кажется, и приехали. За разговорами и путь короткий. Теперь о тебе. Начиная с завтрашнего дня — отдыхай. Два рабочих дня плюс суббота, воскресенье, итого четыре дня. Отоспись, пообнимайся с Натаном, отлюби хорошенько Розу...

— Да уж, вроде все было...

— Ну это было так, как бы с голоду. А теперь покажи, на что ты способен. И не жалей себя. Много у тебя этой мужской дури. На сто лет хватит. И не спорь, вижу, крепкий ты насчёт этого парень. Бойченко обнял Николая, вышел из машины и направился к калитке. Но тут же вернулся.

— Не знаю, когда ещё удастся так с тобой пооткровенничать, но, честное слово, мне здорово повезло, что у меня такой водитель и товарищ.

— Спасибо, Виктор Сергеевич! Мне тоже очень легко работать с вами. До свидания! — Коля медленно отъехал от коттеджа. «Может, напрасно я полез к парню со своими восторгами? — немного пожалел о сказанном Бойченко. — Задерёт ещё парень нос. Хотя нет, такие, как их не хвали, хуже от этого не становятся. Только не забыть выписать ему премию, вот 177

Cергей Федорченко

уж кто её заслужил. И на той неделе отправить Афанасьича в Пермь, чтобы оформил загранпаспорт для поездки в Венгрию», — Виктор Сергеевич как бы подводил итог тому, что не сделано. После этого, как правило, он уже не забывал об этих «долгах». Подойдя к двери, Бойченко взялся за ручку, приготовившись поздороваться с Марией Ивановной, но дверь неожиданно распахнулась, и Настя бросилась ему на шею. Она прижалась к нему и поцеловала в щёку.

— Пап, ты ужас какой колючий. Не брился утром?

— Ещё как. Только эта проклятая щетина растёт, будто её поливают. Виктор Сергеевич осторожно поставил дочь на пол и восхищённо уставился на неё.

— Господи! Какая же ты у нас красавица. Мама бы сейчас тебя увидела... Вот была бы в восторге. Кокетничая, Настя крутнулась на одной ноге так, что яркий, короткий сарафан на ней надулся колоколом, обнажив крепкие загорелые бедра.

— Ты не рассердился за то, что я так про твою щетину? Ну и хорошо. Тогда сделаем так. Ты идёшь в душ, а я накрываю на стол, все уже готово. И мы ужинаем. Мария Ивановна только что ушла. Она целый день мариновала, солила и консервировала ягоды и грибы. Тут какой-то Шепелев с вертолётчиками передал тебе несколько вёдер. Конечно, очень устала. Я приехала вовремя, хоть немного помогла ей... «Этот обязательный Фёдор, спасибо ему», — подумал Виктор Сергеевич, слушая дочь.

— Да! Час назад тебе звонила какая-то молодая женщина, — Настя внимательно посмотрела на отца. — Признавайся, кто она? Я ей ответила, что тебя нет, и дама, попрощавшись, тут же положила трубку. Мне её голос показался знакомым. Но, возможно, я ошибаюсь. Ну, все, бегом в ванную! «Это была, конечно, Вероника, — радостно думал Бойченко, стоя перед зеркалом и причёсывая влажные после душа волосы. — Позвоню тебе обязательно (мысленно он разгова178

Любовь

ривал с ней на «ты»), вот только поговорю с Настей. Господи, какой счастливый день ты подарил сегодня мне!» После ужина Виктор помог дочери убрать со стола и тут же пригласил её в сад. Настя удивилась, но, не проронив ни слова, послушно присела рядом с отцом на лавочку под большой, увешанной дозревающими плодами яблоней.

— Вот что, Настя. Мы все реже и реже видимся. У каждого из нас своя жизнь. У меня свои заботы, у тебя — свои. Мне кажется, мы все больше отдаляемся друг от друга. Или я не прав?

— Прав, папа, — Настя обняла отца за плечи, прижалась к нему. — Я вижу, как тебе нелегко, стараюсь не мешать, но от этого нам обоим только хуже, правда?

— Да. Ты не делишься со мной своими планами. Кто он? Учится, работает? Пьёт, курит...

— Ой, пап, об этом не надо! Ты же знаешь, мне никто не нужен...

— ...Извини, это-то и непонятно. У такой девушки нет жениха. Кто в это поверит?

— Вначале не верят, потом убеждаются — нет! И этим все заканчивается.

— Но сколько же это может продолжаться? Неужели ты по-прежнему не можешь забыть Игоря? Настя резко отодвинулась от отца и, сдвинув брови, внимательно посмотрела на него.

— Ты знаешь эту историю с Игорем и Вероникой? Откуда? Кто тебе рассказал?

— Со временем узнаешь. Хорошо, не буду делать секретов. Я знаком с Вероникой Михайловной.

— Папа, это правда? И как давно?

— Встретил её чуть больше недели назад. Помнишь, меня вызвали в Ижевск? Вот тогда я оказался в кресле «Икаруса» рядом с Вероникой Михайловной. И когда она вышла на автовокзале в Перми, я выскочил следом за ней. Заговорив, мы тут же едва не поссорились. Но потом, слава Богу, образумились. А о твоей любви... там, на полигоне, я узнал от Марии 179

Cергей Федорченко

Ивановны. Обещай, что ты никогда не упрекнёшь её за то, что она мне об этом сообщила.

— Обещаю...

— Я буквально вынудил её рассказать об этом. А позже, с помощью Коли, узнал, что она вдова Игоря, которого ты по¬любила. Теперь я знаю её адрес и телефон. Недавно получил от неё письмо. Кстати, она ждёт от тебя звонка. Не забудь, позвони.

— Не забуду... — Настя сидела на лавочке, будто от холода сжавшись в комочек, потрясённая и притихшая. — Выходит, я не ошиблась, это звонила она... Пап, она тебе очень нравится?

— Кажется, да. Если честно, то мне очень плохо без неё.

— Не представляю её на месте мамы. Вероника — твоя же¬на... Невероятно.

— Не надо об этом, Настя! Прошу тебя.

— Извини, папа. Так что? Звоним Веронике? Уверена, она ждёт твоего звонка. Ходит, волнуется. Думает: что же не звонит, мой любимый?

— Настя, прекрати! Рассержусь, честное слово.

— И напрасно. Я-то её знаю. И если она увлеклась, то хочешь — не хочешь, а быть свадьбе. Вот так, дорогой папочка! Отныне — никаких женщин и Петросянов! Заказывай смокинг. Вспомни, как танцуют вальс. Если забыл, я подучу. И вперёд, в наш Полазненский ЗАГС. А если серьёзно, то я рада за тебя. Ты весь измучился, потому что живёшь... без любви. А она тебе её даст. Только береги её. И от других мужчин тоже. Соперники у тебя будут до конца жизни.

— Ты рассуждаешь, как опытная, зрелая женщина...

— Я, в отличие от тебя, полюбила очень рано и понастоящему. И когда Игорь погиб, с ужасом поняла, что мне незачем жить. Жизнь потеряла всякий смысл. Ты, кажется, делаешь все, как и раньше, — дышишь, ешь, пьёшь и передвигаешься. Но выполняешь это, словно для кого-то. Страшное состояние. Ты, папа, был привязан к маме и честно отдал себя нашей семье, все эти мимолетные «фифочки» — не в счёт. Но ты никогда не любил. Не обижайся, но, несмотря на возраст, 180

Любовь

ты, как ребёнок, наивный и добрый. Впрочем, кто сказал, что это плохо?

— Я сказал, — Виктор поднялся, сорвал два яблока, обмыл их в струе фонтанчика и одно протянул дочери. — Грызи и слушай. Во-первых, с чего ты взяла, что я ей нравлюсь? Да у неё таких Викторов — считать устанешь.

— А вот и нет! Я знаю.

— Дальше. Ну какой из меня жених? Мне шестой десяток. Она вдвое моложе меня. Представляешь, мы идём вдвоём под руку. Видела картину «Неравный брак»? Вот, это про нас... Бойченко не договорил. Раздался телефонный звонок. Надя поднялась с лавочки, забежала в дом и подняла трубку.

— Вероника, ты? Ох, я сейчас с тобой поругаюсь! Позвонила первый раз, спросила папу и тут же положила трубку. Это как понимать? Да не сержусь я, разве можно на тебя... Папа? Приехал. Вот стоит рядом, вырывает трубку. Вы, оказывается, знакомы? Ну, интриганы! Все, передаю трубку папе. Целую. Пока!

— Здравствуйте, Вероника Михайловна. Хорошо, буду без отчества. Нет, на «ты», извините, не могу. Пока, не могу. Чувствую, вы наконец собрались к нам в гости, ведь впереди выходные... Как раз наоборот? — Виктор, волнуясь, крутил телефонный провод и вопросительно смотрел на дочь. Дескать, выручай! Но Настя, улыбаясь, глядела на отца. Ей нравилось видеть его сейчас сбитым с толку, растерянным. — Так ведь это здорово, что ваша мама приехала! Все втроём и приезжайте. Ещё Надя? Это ваша подруга? С женихом? Отлично! — Бойченко, вдруг успокоившись, давил с привычным для него «нажимом». — В общем, так. В пятницу я появлюсь у вас. Во сколько прикажете быть? Хорошо, в пять вечера. Затем заезжаем за Надей. В семь тридцать грибовница и шашлыки у нас в «Боброво». Домой возвращаем вас в воскресенье. Нет, никаких «но» и «если»! Как говорится, приговор окончательный. Извините, Настя что-то хочет вам сказать, а я прощаюсь с вами. Настя перехватила трубку и, отвернувшись от отца, стала о чем-то полушёпотом говорить с Вероникой. Бойченко раз181

Cергей Федорченко

бирало любопытство, хотелось подслушать, но он сдержался и вышел из комнаты. «Пусть пошепчутся! Только бы Вероника не передумала, только бы не сорвалась эта поездка на базу отдыха! Господи, умоляю тебя, помоги! Ведь судьба решается. Ты меня слышишь?» Утром Виктор Сергеевич пришёл на работу раньше обычного. Ознакомившись со сводкой по бурению, он зашёл к шефу и ещё раз подробно отчитался о проведённой проверке и поездке в Москву. Затем до обеда занимался вопросами, связанными с восстановлением расформированных экспедиций в Чернушке и Осе. Неожиданно ему позвонил сам Визяев.

— Приветствую, Виктор Сергеевич! Спасибо за Ионесяна. Здорово вы с ним поработали. Я не успел открыть рот, а он уже согласился перейти к нам работать. Мы с должностью, в свою очередь, не поскупились, назначили его начальником управления по бурению. Как вы считаете, он потянет? Я тоже не сомневаюсь. Далее. Материалы по Березникам более чем сенсационные. Готовим их для министерств Крутнева и Шойгу, будем добиваться заслушивания информации на заседании правительства. Ведь если, не дай Бог, что-то случится — прорыв вод или провал — нас, нефтяников, к нашим месторождениям и близко не подпустят. Генерал, глава Ростехнадзора, хоть в проблеме ни в зуб ногой, но нас поддерживает. Спасибо и за это. И ещё. Сегодня ко мне заходил знакомый полковник из вашего Пермского управления МВД. У них неприятности в связи с побегом трёх рецидивистов из Ныробской колонии строгого режима. Кошмар, что за логика у этих ментов! То, что бандиты зарезали двух охранников, их даже не волнует. Представляете, Виктор Сергеевич: их трясут за то, что эти зэки как сквозь землю провалились. Всю страну из-за трёх подонков на уши поставили, даже объявили всероссийский розыск. А результат нулевой. Вы их там, под Красновишерском, случайно не встретили? По одним ведь болотам ходили. Шучу, конечно. Не дай Бог на таких зверей нарваться. Для них люди, как мухи. Раздавят и не заметят. Вам спаси182

Любовь

бо за службу и за Ионесяна. Приказ о вашем премировании я подписал. Вы эту премию заслужили. Жму руку. До встречи!

— До встречи... — почти механически, не думая, ответил Бойченко. Упоминание о бандитах заставило его вспомнить те трагические часы, когда смерть была, как говорят, на кончиках пальцев. Он представил Туза, Лопуха и Шкета мертвыми и содрогнулся. Даже став покойниками, они внушали ужас и отвращение. Стараясь заглушить этот неприятный осадок, он позвонил Дзубенко.

— Старик, приезжай. В пятницу в девятнадцать «нульнуль», как говорил Анатолий Папанов, ты должен быть у нас на базе отдыха в Боброве. Никаких «не могу»! Будет... познакомлю... в общем, увидишь своими глазами. Да, вы с Бородой её ещё не видели. Чудо, не женщина. Вдвое моложе. Остальное при встрече. Как? Роза приехала? Тем более приезжай. Покажешь свою татарочку. Экзамен у неё примешь. Какой экзамен? Сам знаешь какой. Все, пока, не опаздывай! Сейчас звоню Бороде. Будь здоров! Братушина ни на работе, ни дома не оказалось. Бойченко позвонил на сотовый. Борода оказался в дороге, возвращался из Ижевска, где был на оружейном заводе с Фёдором Шепелевым. Узнав, что в «Боброво» Дзуба будет с Розой, он тут же согласился приехать. О том, что там будет Вероника, Бойченко промолчал. На прощанье спросил про ружье и курки.

— Поставили новые, — радостно кричал в трубку Федор, — снова бьём без промаха. Вечером все трое — Виктор Сергеевич, Настя и Мария Ивановна, прикинув количество гостей (их набралось около десяти), проехались по магазинам и закупили продукты. А утром, оставив Марию Ивановну заниматься овощами и фруктами, Виктор с дочерью, с ящиками и пакетами выехал на базу отдыха. Афанасьич, который давно не видел Настю, прослезился и, обнимая её, не сдержавшись, упрекнул: — Совсем забыла старика. Раньше, бывало, все выходные здесь скакала в одних трусиках, а сейчас, поди, сплошь по заграничным курортам гуляешь. А здесь чем не курорт?

183

Cергей Федорченко

— Какие курорты, Николай Афанасьевич, милый? — Настя погладила сухую, в крупных жилах и мозолях ладонь старика. — Я учусь в аспирантуре, хочу стать ученой. А вот вы, я знаю, собираетесь за границу.

— Верно, надумал. Хотя надо бы вон туда готовиться, — Афанасьич поднял глаза к чистому, без единого облачка небу.

— Дурью маюсь, в Венгрию собрался, заждались меня там... Ну, говорите, зачем приехали?

— А вот зачем, — Виктор взял сторожа под руку и отвёл в сторону. — Во-первых, я даю тебе Колю на весь понедельник. Утром получишь в объединении деньги на поездку, захватишь паспорт, причешешься, побреешься и поедешь в Пермь в туристическую фирму, где закажешь загранпаспорт. Перед этим сфотографируешься. Коля все знает, где, куда, к кому обращаться. Дальше. Сегодня вечером здесь собирается довольно большая компания, человек десять, самые близкие и дорогие мне друзья. Будут они здесь до воскресенья. Выручай, Николай Афанасьевич! Без твоего участия «праздник» не состоится. Баня, рыба, грибы, ягоды — это за тобой. Остальное...

— Нет уж, — старик решительно замотал седой головой, — здесь командую я. Сделаю не так или плохо — с меня спросишь. А сейчас вы с Настей в моем распоряжении. Договорились, Сергеевич?

— Решено. Но имей в виду — в четвёртом часу я выезжаю в Пермь, привезу кое-кого.

— Кого это «кое-кого»? Ох, чую я своим стариковским сердцем, что-то ты задумал парень! Неспроста ты затеял этот шабаш. Неспроста. Ну хоть в этот-то раз женишься? Сколько же можно холостяком бегать?

— Ей-богу, не знаю, Афанасьич. Но, думаю, она тебе понравится.

— А это мы ещё посмотрим. И своё слово, не сомневайся, скажем. Ну, хватит болтать, пора приниматься за дела. Афанасьич действительно оказался очень расторопным организатором. И к обеду уже топилась баня (берёзовыми чурками!), в садке плескались здоровенные, размером с хорошую 184

Любовь

мужскую ладонь, лещи, а в вагончике-столовой носился запах свежесобранной малины. После обеда подъехала Мария Ивановна, которая привезла фрукты, овощи, соленья с вареньями. Они с Настей прошлись по вагончикам и прикинули, кто из гостей где будет ночевать. К ним подошёл Виктор Сергеевич. Он только что выкупался, с мускулистого, загорелого тела капала вода.

— Ну ты, папа, настоящий Аполлон, — восхищённо глядя на отца, сказала Настя. — Хотела бы я в пятьдесят с лишним выглядеть так же. Вероника увидит — сразу влюбится.

— Все, дорогие дамы, я помчался в Пермь, а вы давайте на кухню, помогать повару.

— Рано тебе ещё ехать или уже не терпится? — Настя, хитро прищурившись, посмотрела на отца.

— Ты права, доченька, не терпится, — Виктор был серьёзен и сосредоточен. Через час он уже был возле дома Вероники. Остановившись у её подъезда, он выключил двигатель и взглянул на часы. Была половина пятого. «Действительно, рановато приехал», — подумал Бойченко, — у них сейчас самые сборы. Наверное, спорят, что брать, что — нет, в который раз все перекладывают». Он любил такие жаркие предвыездные минуты и сейчас рвался туда, в квартиру Вероники, чтобы увидеть эту весёлую суматоху и её, любимую женщину. Спустя пять минут, не выдержав, он поднялся и коротко позвонил в дверь.

— Кто там? — спросил за дверью звонкий детский голос.

— Наверное, это дядя Витя приехал, — тут же ответила женщина. Дверь отворилась, и Бойченко увидел Веронику с Лизой. Мысленно он много раз представлял эту встречу, волнуясь даже от одной мысли о ней. Но тут вдруг почувствовал, что абсолютно спокоен. «Хорошо это или плохо?» — спросил он себя, не зная, как вести себя дальше и не отрывая восхищённых глаз от Вероники. Одетая в бело-голубой спортивный костюм, с копной иссиня-чёрных ухоженных волос, стянутых белой косынкой, Вероника была ослепительно хороша. Лиза, 185

Cергей Федорченко

облачённая в белую спортивную майку и короткую клетчатую юбочку, стояла, прижавшись к маме, и, не мигая, смотрела на незнакомого мужчину. Наконец Виктор вышел из оцепенения.

— Это тебе! — он протянул девочке небольшую упаковку, наполненную шоколадными сладостями. — А это мамам! Виктор вытянул спрятанную за спиной правую руку, в которой держал большой пакет с фруктами, ягодами и конфетами.

— Ну, зачем вы... Да что это я? Проходите, Виктор Сергеевич. Знакомьтесь: это Лиза, вы уже догадались, а вот и моя единственная и неповторимая мама — Полина Яковлевна, — Вероника отошла чуть в сторону, давая возможность стоявшей за её спиной стройной женщине в джинсах и цветной кофте показаться Виктору.

— Да, я действительно её мама, — Полина Яковлевна приветливо улыбнулась и изучающе, очень внимательно посмотрела на Виктора.

— А я — Виктор Сергеевич Бойченко. Ну что, грузимся? И это все вы берете с собой? — Виктор посмотрел на гору стоящих у порога сумок, пакетов и кульков. — Умоляю: с собой никаких продуктов! Немедленно выкладывайте их. Иначе поссоримся. Ну не с этого же начинать поездку, правда, Лиза? Он ласково погладил девочку по голове.

— А что мы будем есть в вашем лесу? Мы не умрём там с голоду? — девочка строго посмотрела на Бойченко.

— Ну, зачем умирать, мы же отдыхать едем. Накормим тебя.

— А маму?

— И маму.

— А бабушку?

— И бабушку, и тётю Надю, всех накормим. Все. Спускаемся к машине, — Виктор взял «похудевшие» сумки и двинулся к лифту. У Бойченко было ценное качество, выгодно отличавшее его от многих. Он очень быстро осваивался в новой компании и, 186

Любовь

став «своим», нередко брал на себя роль лидера. Поэтому с Надей и Александром он сошёлся сразу, оценив по достоинству Надину русскую красоту и мужскую привлекательность её жениха. Тут же заставил их выложить из сумок продукты, быстро рассадил всех в своей «Ауди» и поехал в «Боброво». Вероника сидела рядом, молчаливая и притихшая. Когда они оказались на Чусовском мосту, она тихо произнесла — Все, как тогда. Этот знакомый мост, мы рядом. Только вы сегодня не спите.

— Я и тогда не спал. Немного вздремнул, но тут же проснулся. Увидел вас, и стало неловко: рядом такая красавица, а я, как медведь в берлоге... Ну, думаю, прикрою глаза и, изображая спящего, буду любоваться вами. А потом незаметно увлекся и рассказал вам все о себе.

— Я тоже исповедалась. Выходит, мы уже все друг другу рассказали? Но ничего не знаем, я — о вас, вы — обо мне. Может, сделаем это сейчас, раз уж судьба снова нас свела? Повторим свои исповеди.

— А зачем?

— Не хотите? Ну, а если я вас очень попрошу?

— Думаю, у нас ещё будет такая возможность. А пока... Пока больше не будем об этом, хорошо? Ну вот, наконец, мы и приехали! Сейчас выгружаемся, знакомимся, пьём чай, потом купаемся. После этого баня, затем ужин. Вот такая вечерняя программа, — обратился Виктор к гостям. — Лизу одну не оставлять.

— Настя! — обернулся он в сторону подбегающей дочери, — не спускай с неё глаз, слышишь? Афанасьич, Толя, Юра! Идите сюда! Давайте посоветуемся! Виктор быстро вошёл в роль гостеприимного хозяина, знавшего, что, кому и когда нужно делать. После говорливого и весёлого знакомства, гости разбрелись по вагончикам, но вскоре собрались за большим деревянным струганым столом пить чай. Руководили чаепитием Настя с Афанасьичем. Друзья, а с ними Роза, между тем отошли и сели под грибком, поглядывая в сторону шумной компании.

187

Cергей Федорченко

— Прелесть твоя Вероника, — негромко произнес Дзубенко, — береги её, Витя, пуще глаза. Таких уводят, не спрашивая.

— Не завидуй, Толя. Тебя судьба тоже не обидела. Такая красавица на твои усы глаз положила, — Братушин восхищённо посмотрел на Розу.

— Юра, помолчи! Афанасьич тебе такой подарок сделал, — отмахнулся Дзуба. И заметив, что Бойченко вопросительно взглянул на Братушина, пояснил: — Понимаешь, Витя, Юра явился сюда один-одинешенек. Увидел, что здесь все парами и дико загрустил. Афанасьич первым оценил ситуацию и тут же отправил с твоей Марией Ивановной в Полазну записку на имя директора гостиницы. Так, мол, и так. Есть распоряжение Бойченко отправить в Боброво молодую повариху по имени Рита (дед их прекрасно знает, а Рита самая привлекательная) нам на помощь. И приезжает это чудо. Писатель, не поленись, загляни на кухню, она сейчас там. У Юры борода чуть не отклеилась, когда он её увидел. Стройная, синеглазая, под белым передником шоколадные коленки...

— Ты теперь поняла, в какую компанию древних донжуанов попала? — прервал восторги друга Бойченко. Он, улыбаясь, смотрел на Розу. Та, прижавшись к Анатолию, внимательно слушала Виктора. И вдруг решительно произнесла: — А где эти донжуаны? Я их не вижу. Анатолий Иванович меня избегает. Вот держу его, чтобы не убежал.

— Это у него, Роза, тактика такая. Прикинется робким котенком, а потом такие огромные когти выпустит — не вырвешься. Имей в виду, — под общий смех предупредил Братушин.

— Всё! Довольно, мужики. Пошутили, и хватит, — решительно произнёс Виктор. — Роза, кажется, уже не знает, где мы шутим, а где нет. Объявляю программу на вечер. Сейчас купаемся. Затем баня с сауной. После неё — ужин с песнями и танцами до утра. Итак, обнажаем свои мощи. Донжуаны напрягайте свою болонь и былые мышцы. Не посрамитесь! ...В открытом облегающем купальнике Вероника выгляде188

Любовь

ла ещё стройнее. Виктор с трудом сдерживался, чтобы не прикоснуться к ней. Стараясь унять охватившее его волнение, он первым вошёл в воду и саженками быстро поплыл в сторону качающегося на воде буя. Вероника, какое-то время плывшая сзади, догнала его.

— Откуда у вас такой профессиональный стиль? — поинтересовался Бойченко.

— Занималась в секции до самого поступления в институт. Между прочим, подавала надежды, доплавалась до кандидата в мастера спорта. Вероника первой достигла буя и, держась за него свободной рукой, стала убирать под купальную шапочку выбившиеся пряди волос. Делать это было неудобно, мокрые волосы не слушались, прилипая к лицу.

— Давайте я помогу, — Виктор вплотную приблизился к Веронике. Её влажные губы коснулись его лица. Он не сдержался и поцеловал их. Она откинула голову назад и испуганно посмотрела на него.

— Извините, я не хотел. Ну, честное слово! — Виктор и впрямь чувствовал себя неловко. Все произошло быстро, совсем некстати и по-воровски.

— Не таким я представляла наш первый поцелуй, — скорее грустно, чем осуждающе, произнесла Вероника. — И что подумают ваши друзья? Они наверняка все видели. Достанется нам от их шуточек.

— Не думаю, — мрачно пробурчал Бойченко, — им, помоему, не до нас. Вон веселятся, как дети. Там, где купались друзья, творилось действительно что-то невообразимое. Мелькающие среди всплесков воды и брызг обнажённые загорелые тела, смех и восторженные крики создавали привлекательное и очень манящее зрелище. Виктор и Вероника приплыли к берегу.

— Хочется подурачиться вместе с ними. Хоть немного побыть ребёнком, — Вероника взяла Виктора под руку и умоляюще посмотрела ему в глаза. — Идёмте к ним! Ну, Виктор!

— Вероника, милая, нельзя нам с ними. Думаете мне не хо189

Cергей Федорченко

чется? — он погладил её ладонь. — Ведь все тогда полетит кувырком. И баня, и парилка, и ужин. А нас ждут Лиза и Настя, Полина Яковлевна, Афанасьич. Давайте потерпим, хорошо?

— Хорошо, разумный Виктор Сергеевич. Вы, как всегда, правы. Поэтому не настаиваю. Давайте гоните своих мужчин побыстрее в парилку, мы за вами. Она медленно, словно нехотя, пошла к вагончику, где остановилась вместе с Лизой, Настей и Полиной Яковлевной. Баня ужасно затянулась, так что ужинать сели, когда совсем стемнело и над базой отдыха повисла белая и круглая, как чайное блюдце, луна. Компания, сгрудившись вокруг игравшего на старенькой трёхрядке захмелевшего Афанасьича, без конца пела старые песни, на ходу припоминая позабытые слова. Вероника и Виктор сидели чуть в стороне, молча наблюдая за происходящим.

— Давайте исчезнем отсюда, — Виктор кивнул в сторону поющих, — им, кажется, хорошо и без нас.

— Я только дойду до вагончика, посмотрю, как там Лиза, и приду. Где мы встречаемся?

— Видите поваленное дерево у самой воды? Я буду там. Вероника ушла. Виктор проводил её взглядом и направился к лежащей на берегу старой берёзе. Там он сел и посмотрел на часы. Было без четверти двенадцать. Ночь была такой светлой, что была хорошо видна бегающая по кругу секундная стрелка. Она обогнула циферблат один раз, затем второй, пятый... Вероника не появлялась. Встревоженный Бойченко прошёлся по берегу, поглядывая на лунную дорожку, перечеркнувшую Каму. «Будто мостик. Вставай и иди!» — подумал он и опять посмотрел на часы. Было ровно двенадцать. «Неужели что-то случилось? Или не могут уложить Лизу.. Нет, ждать больше нельзя, надо идти», — Виктор сделал несколько шагов и вдруг увидел Веронику. Она стояла, прислонившись к молодой сосне, опустив голову.

— Ты? Почему здесь? Что случилось? Да говори же, не молчи, ну! Умоляю, Вероника... — он обнял её, поцеловал глаза. — Ты плачешь? Я ничего не понимаю...

190

Любовь

— Подождите, Виктор. Сейчас я успокоюсь...

— Говори мне «ты», больше никаких «выканий», хорошо?

— Хорошо. Пойдём к твоей берёзе. Они присели на ствол дерева. Вероника несмело прижалась к Виктору. Он погладил её обнажённые плечи.

— Ну, так что же с нами произошло? Я не знаю, что подумать...

— А может быть, не надо рассказывать, Витенька?

— Нет, надо. Очень прошу, говори.

— В общем... когда я вошла в вагончик... — робко начала Вероника, — там была одна мама. Оказалось, усыпив, наконец, Лизу, Настя ушла к поющим. Мама читала какое-то письмо, но, увидев меня, попыталась его спрятать, странно смутившись. Я спросила её, что это за бумаги. «Да, так... — стараясь отвечать как можно равнодушнее, ответила она, — ничего особенного». «Мы никогда ничего не скрывали друг от друга, — возразила я. — И, думаю, так надо поступать и впредь». «Хорошо, — вздохнула мама, — я расскажу все. Но имей в виду, мой рассказ не доставит тебе удовольствия. Так вот, оказывается, твой папа до встречи со мной не был женат. Узнала я об этом случайно, обнаружив вот эти письма. Они написаны женщиной, которую твой отец очень любил и которая отвергла его любовь и его ухаживания. Познакомились они на курорте в Усть-Качке. Она была очень красива, стройна, держалась независимо и абсолютно не реагировала ни на какие знаки внимания. Хотя мужчины буквально сходили от неё с ума, преследуя по пятам. На Мишу она «посмотрела» только потому, что, в отличие от остальных курортников-мужчин, он совершенно не замечал её. Очевидно, её это задело, и однажды она пригласила его на «белый» танец. Ну, это когда дамы приглашают кавалеров. Они стали узнавать друг друга, здороваться и даже гулять по набережной или по лесу. И оказалось, что им интересно быть вместе. Прошла неделя, они уже почти не расставались, разве что на ночь. Часто брали лодку и уплывали далеко, подальше от курорта и людских глаз. Приставали к берегу, разжигали у самой воды костёр и чита191

Cергей Федорченко

ли. Иногда Михаил брал гитару, и они пели под его аккомпанемент. За все это время они даже ни разу не поцеловались. Впервые это произошло, когда они прощались, расставаясь. У неё закончился срок лечения. На глазах у всех она припала к нему и стала целовать, что-то нашёптывая. Затем села в автобус и заплакала. У Михаила была ещё неделя, но, пробыв в одиночестве один день, он не выдержал и уехал в Пермь искать эту женщину, без которой он не мог теперь жить. И хотя знал лишь её фамилию и имя, с помощью адресного стола нашёл свою любовь. И тут же предложил выйти за него замуж. Ему было тридцать пять лет, ей — сорок один год. «Нет, — ответила она, — я люблю другого человека. Это не муж. Муж умер несколько лет назад, но этот человек мне очень дорог». «Покажите мне его. Я поговорю с ним, — почти потребовал Михаил. — Ни один человек в мире не любит вас так, как люблю я. И знайте: я не уеду, пока не встречусь и не поговорю с вашим избранником». В конце концов, ей пришлось их познакомить. Твой отец, Вероника, был поражён, увидев своего соперника. Им оказался очень пожилой мужчина, почти старик, лет шестидесяти с лишним. «Вам, молодой человек, лучше уехать и побыстрее, — твёрдо сказал старичок во время встречи. — И постарайтесь её забыть навсегда». В Березники твой отец возвратился, ненавидя весь мир и особенно женщин. Год работал сутками, все реже вспоминая о неудачном курортном романе. Но однажды, включив телевизор, увидел её. Шло какое-то совещание и бесцеремонные радио-телерепортеры одолели его бывшую любовь кучей вопросов, на которые она отвечала сдержанно и очень находчиво. Михаил был восхищён и, едва закончилась передача, написал ей короткое письмо, поздравив «телезвезду». И неожиданно получил ответ — большое, доброе письмо. Из него наш папа узнал, что старичок — бывший сталинский узник, отсидевший за рассказанный в конце 30-х годов анекдот больше десяти лет. И что подружилась она с ним вначале из жалости, а потом привыкла, приспособилась к нему, такому немолодому... Миша ответил восторженным письмом. Так завяза192

Любовь

лась переписка, которая продолжалась два года, пока она была жива. Твой отец, доченька, слишком поздно узнал о её смерти и смог побывать только на могиле любимой... После этого женщины перестали для него существовать на много лет. Часть её писем затерялась, но некоторые сохранились. Миша тщательно скрывал от меня все это, пока я случайно не наткнулась на странные конверты. И тогда он был вынужден рассказать мне то, что ты только что услышала от меня. Произошёл этот тяжёлый для нас обоих разговор за месяц до его гибели. С тех пор я связываю его исповедь с его кончиной. Мне кажется, смерть только и ждала, когда он освободится от этой тайны... И ещё. Он очень просил женщину прислать хоть какую-нибудь фотографию, где бы была она. Она её выслала. Эта карточка сохранилась. Там она со своим сыном. Этот сын, доченька, — Виктор Сергеевич... На фотографии ему лет семнадцать, но я сразу узнала его, когда он сегодня появился в твоей квартире.

— Значит, эта женщина — его мама? — я всё ещё не верила в то, что только что услышала.

— Да, — ответила моя мама. — Зовут её Нина Михайловна Бойченко. Узнав из твоих последних звонков о Викторе Сергеевиче, я поняла все и взяла с собой несколько писем и эту фотографию. Вот, можешь почитать и посмотреть. ...Вероника замолчала. Виктор, потрясённый услышанным, сидел, сцепив руки, и смотрел на воду. Спустя несколько секунд, он тихо произнёс: — Я хорошо помню те годы. Мама была то безумно счастливой и весёлой, то вдруг становилась совершенно неуправляемой, замыкалась, никого не хотела слушать. Но писем от Михаила всегда ждала и радовалась, полу¬чая их, как ребёнок.

— Ты видел моего отца?

— Нет, не видел. Но от Александра Фёдоровича, маминого «старичка», кое-что узнать удалось. Сама мама почти ничего не рассказывала. Стеснялась...

— Я взяла одно письмо твоей мамы, в нем удивительные стихи неизвестного, как она пишет, автора. Послушай, хорошо?

193

Cергей Федорченко

Жив, здоров, не глядишь на другую? Вот и все, остальное стерплю. Не грустишь? Но и я не тоскую. Разлюбил? Но и я не люблю. Просто мне, чтоб по белому свету. Подниматься дорогой крутой, Нужно верить, что дышишь ты где-то, Жив, здоров и не ищешь другой.

— Правда, прекрасные слова? Простые, но такие искренние. Я теперь хорошо представляю твою пишущую письмо маму, видела её на фотографии. Она — настоящая красавица, а ты там тонкий, худой и очень ушастый.

— Я очень боялся, что таким и останусь. Иногда на ночь привязывал уши к голове маминой косынкой, чтобы «приучить» их не топорщиться.

— А у нас в классе была девочка с длинным носом. И я опасалась, что у меня вырастет такой же. Поэтому, ложась спать, зажимала свой нос рукой, чтобы помешать ему расти.

— Ты не напрасно старалась, — Виктор очень выразительно посмотрел на Веронику. Та поняла этот взгляд, полный мужской любвеобильной силы и, не выдержав вспыхнувших ответных чувств, прижалась к нему.

— Я часто вспоминаю, как в последний момент ты вскочил в «Икарус». А если бы не успел и поехал другим рейсом?

— Вероника с тревогой посмотрела на Виктора. — Ведь тогда бы мы не встретились? Страшно представить, что какие-то секунды или случайности могли решить все.

— Я тоже часто об этом думаю, — тихо ответил он, продолжая смотреть на неё со всей бушевавшей в нем страстью.

— Но произошло чудо... И теперь мы вместе.

— А я боюсь чудес, Витенька. Мне кажется, они такие хрупкие, ненадёжные. Вдруг и наше такое же.

— Нет, милая Вероника. Наше чудо особенное, крепкое. И знаешь почему?

— Нет, Витенька, не знаю.

194

Любовь

195

Cергей Федорченко

Он наклонился к её уху и прошептал: «Потому что наше чудо — любовь!». ...Все так же неторопливо несла свои воды Кама, привычно светила окружённая сонно мигающими звёздами луна. Мир оставался таким, каким был всегда, — огромным, таинственным и немного загадочным. Впрочем, нет. Он чуточку изменился, став богаче на двух влюблённых. (Конец первой книги)

196

Любовь

КНИГА ВТОРАЯ Моей маме Нине Михайловне Федорченко посвящаю...

Вместе Э

ту ночь Виктор запомнил на всю жизнь. Такой потрясающе яркой и необычной она была. Вначале он и Вероника долго целовались, страстно прижимаясь друг к другу с такой силой, что, кажется, превращались в одно целое. Наконец он не выдержал.

— Это настоящая пытка! Все, больше не могу. Уходим отсюда.

— Что случилось, милый? Какая пытка? О чем ты? — Вероника испуганно посмотрела на него.

— Господи, какой ты ещё ребёнок! Ну, мужчина я, хоть и взрослый. Понимаешь? Он взял её за руку и повёл в сторону залива, отделяющего базу отдыха от леса. Возле домика, где расположились друзья, Виктор остановился и, многозначительно взглянув на Веронику, скрылся за дверью. Через минуту он вышел, держа в руке туго набитый рюкзак.

— А это зачем? — Вероника указала на рюкзак.

— Сюрприз. Много будешь знать, скоро состаришься, — он ласково поцеловал её в щёку. Обогнув залив, они медленно пошли вдоль реки. У большого пня, корнями уходившего в воду, Виктор сбросил рюкзак, вынул из него спальный мешок и, чиркнув замком-молнией, расстелил его на песке, словно покрывало.

— Это и есть мой сюрприз, — произнёс он, протягивая к ней руки.

197

Cергей Федорченко

— Не надо, Витенька! Прошу тебя! Только не здесь. Я… я боюсь, я стесняюсь… — нерешительно проговорила она, оглядываясь по сторонам. И вдруг неожиданно для себя самой опустилась на колени и, прижавшись грудью к его сильному торсу, стала покрывать поцелуями его лицо и плечи. Не замечая, как он, сбросив с себя одежду, стягивает с неё короткий халатик и все, что под ним было. Через секунду сумасшедшая страсть поглотила обоих. Мир, восхищённый силой их любви, будто замер, стыдливо отвернувшись. И только тихо шелестевший лес да спокойная, притомившаяся за день Кама стали свидетелями этого красивого безумства. …Он первым пришёл в себя, открыл глаза и осмотрелся. Вокруг валялись разбросанные вещи. Спальник был скомкан и лежал в стороне. Голова Вероники была у него на груди, роскошные длинные пряди прикрывали часть её изумительного тела. Казалось, она спит. С трудом сдерживая вновь нарастающее возбуждение, Виктор осторожно приподнялся и поцеловал её.

— Ты? — она открыла глаза и удивлённо посмотрела на него. — Витенька, мой милый, какой чудесный сон я сейчас видела! И хотя ты не дал мне его досмотреть, я не сержусь на тебя, потому что мой самый лучший сон — это ты, мой любимый. Ты — живой сон, настоящий. Он никогда не закончится, и я хочу смотреть его всегда. Наверное, я говорю глупости... Но это от счастья и любви к тебе. Меня переполняют чувства. Хочешь, я поделюсь своим счастьем с тобой? А ты подаришь мне кусочек своей любви и счастья? Ну что же ты молчишь, Витенька? Вместо ответа он легко поднял её на руки и направился к реке. В воде, работая одними ногами, он поплыл, не выпуская Веронику из рук.

— Какая вода! — она обвила руками его шею. — Знаешь, я никогда не плавала обнажённой. Это непередаваемое ощущение. Спасибо тебе, любимый. — Капельки влаги стекали по ее 198

Любовь

лицу. Виктор поцеловал ту, которая задержалась на её губах.

— Каждое твоё прикосновение сводит меня с ума, — прошептал она. — Не представляю, как буду жить после того, как мы расстанемся.

— Я тоже. Ревную тебя ко всем сослуживцам, случайным прохожим. Однажды увидел во сне, как ты в троллейбусе разговариваешь с каким-то симпатичным типом. Вежливая, улыбчивая. Проснулся и больше не мог заснуть. Такая обида на тебя закралась! И ненависть к этому красавцу. Неделю ходил, вспоминая и ненавидя приснившееся. Он не договорил. Трель сотового телефона разорвала спящую тишину. Высоко поднимая ноги, оба выбежали на берег. Вероника, накинув халатик, стала быстро собирать вещи. Виктор, прикрыв наготу майкой, кинулся к джинсам, из которых доносилась мелодия. Наконец ему удалось вынуть телефон из тесного кармана брюк.

— Толя? Что-то случилось? Нас потеряли? Напрасно беспокоитесь. Да, да, мы живы-здоровы. Купались, бродили по берегу. Скоро появимся. Ждите. Пока. Спустя несколько минут они двигались по направлению к базе. Неожиданно Виктор остановился и, посмотрев туда, где только что были, тихо произнёс.

— Хочу запомнить это место. Здесь мы стали близки, как муж и жена.

— Это что? Предложение? — Вероника непривычно строго посмотрела на него.

— Если хочешь — да. Только не спеши с ответом. Обдумай и взвесь все. Стоит ли выходить замуж за человека, который вдвое старше тебя. И что ждёт тебя в этом «неравном» браке. Сказать «нет» или «не хочу» ещё не поздно. Поэтому... Вероника неожиданно закрыла его рот ладонью.

— Подожди, Витя. И это говоришь ты? Который минуту назад уверял, что не может без меня жить, что безумно ревнует ко всем? И вдруг ты предлагаешь подождать. подумать… Чему же верить? Господи, какой ты... — Вероника заплакала, но продолжала говорить, не обращая внимания на сле199

Cергей Федорченко

зы: — Ты понравился мне ещё в автобусе, когда измученный ехал рядом. И стал мне дорог. В конце поездки я уже думала только о том, как не потерять тебя. И сейчас, когда мы нашли друг друга и полюбили, ты предлагаешь подумать? Для чего? Чтобы расстаться? — Она перестала плакать и продолжала говорить строго, будто отчитывала его. — Тебя пугает наша разница в годах? Но где она, эта разница? Я не вижу ее, не замечаю. Потому что люблю в тебе все — мужскую силу, седину, основательность. И никто, слышишь, никто не сможет убить эту любовь. Даже если тебе когда-нибудь понравится другая женщина, я прощу тебя. Только бы остаться с тобой. Знаю, что это унижает меня, но я пойду на это. Вероника умолкла. Молчал и Виктор. Искренность, с которой она отстаивала своё право любить его, поразила. Рядом была не просто яркая, молодая красавица. С ним была страдающая, но решительная женщина, готовая пойти на что угодно, только бы оставаться с ним. В отличие от него, струсившего, нерешительного. «Не знал, что ты такая тряпка, Виктор Сергеевич!» — мысленно отчитал он себя. А вслух сказал.

— Ты говоришь, как опытная, много повидавшая женщина. Откуда у тебя это? Хотя не надо, не отвечай. Да и не должен я задавать такие вопросы. Тем более что ты абсолютно права. Любить с оглядкой — а вдруг не получится, конечно, нельзя. Прости, Ника.

— Как ты меня назвал? Ника? Я не ослышалась? Или это имя другой женщины? Говори, Витя.

— Какая женщина? Что ты! Про себя я давно тебя так называю. Ника — богиня победы. Тебе нравится это имя?

— Очень. Называй меня так чаще, хорошо? Жаль, в паспорте я так и останусь Вероникой.

— Но паспорт будем менять. Вместе с фамилией поменяем и имя.

— Ты очень легко об этом говоришь. Будто шутишь... Не надо так, Витенька. Наспех, на ходу, когда мы ещё ничего не решили...

— Нет, надо! — вдруг взорвался Виктор. — Как не реши200

Любовь

ли? — он хотел возмутиться ещё, но взял себя в руки и умолк. Привлек Веронику к себе. — Мы, два взрослых, полюбивших друг друга человека, кажется, смеёмся над судьбой, подарившей нам большое счастье. Судьба нам этого не простит. В общем, беру власть в свои руки. О том, что мы женимся, сегодня же сообщим Полине Яковлевне, Насте, Наде, моим друзьям. Сложнее с Лизой. Я, наверное, делаю тебе больно, но я должен наконец знать, что она знает об отце. Ну… ты понимаешь, что я имею в виду. То есть — знает ли она правду?

— Нет, — Ника ответила не сразу, и было видно, как нелегко ей говорить. — Я не решилась тогда сказать, что произошло. И сейчас жалею об этом. Она уже совсем взрослая и все чаще спрашивает меня, бабушку, соседей, которые строгонастрого проинструктированы, когда приедет её папа. Мы ей сказали, что он в очень длительной командировке. Эта ложь измучила нас всех. Я больше не могу лгать, Витя. — Ника кончиками пальцев убрала выступившие слезы. — Какая сегодня удивительная ночь! Любовь и слезы, все смешалось, все вместе.

— Прошу тебя, успокойся. Посоветуемся с нашими и исправим ошибку. И как это сделать, тоже решим. Все. О грустном больше ни слова. Перед друзьями мы должны предстать счастливой парой, женихом и невестой. Хотя, кажется, они давно уже догадались, к чему идёт дело. И ждут не дождутся нашей свадьбы. Виктор оказался прав. Едва они появились возле стола, за которым сидели друзья, как поднялся такой гвалт, что крепко спавшие полазненцы наверняка попадали со своих постелей. Шуточки и откровенные издёвки сыпались со всех сторон. Юра Братушин усердствовал больше всех. «Скажи-ка, Витя, ведь недаром полночи плавал ты напару?» — выдал он в рифму, глядя почему-то на Веронику. Та, вспыхнув, тут же ушла, шепнув Виктору: «Я с Лизой у мамы. Спокойной ночи, любимый!». Следом за ней собрались уходить другие женщины. Они быстро вымыли посуду, прибрали на столе и, послав мужчинам по воздушному поцелую, направились к своим вагончикам.

201

Cергей Федорченко

Юра вскочил из-за стола и кинулся провожать Риту, намереваясь обнять её. Но она взяла его за руки, опустила их «по швам» и, повернув в сторону наблюдавших за ними друзей, слегка оттолкнула от себя. Догадливый Афанасьич схватил гармошку и, широко растягивая старенькие меха, сыграл что-то отдалённо напоминающее туш. Затем выпил на посошок и, попрощавшись со всеми за руку, пошатываясь, побрёл к своей сторожке. Поддерживая старика, Бойченко пошёл с ним рядом.

— Не держи меня, Сергеич, трезвый я. Устал вот только, за вами здоровыми кобелями разве угонишься. Умеете вы заводить людей, ничего не скажешь, — Виктор поразился: Афанасьич действительно говорил трезво.

— Ничего, Николай Афанасьевич, вот съездишь в свою Венгрию, отдохнёшь, станешь совсем другим человеком. Документы на тебя уже готовы, я узнавал. Завтра с моим Колей сгоняете в Пермь, получите их, и — готовься в путь-дорогу, к своей Илоне. Так, кажется, звали твою девочку-мадьярку?

— Верно, Илона. По-русски значит Лена. Неужели помнишь про неё? Вот уж шестьдесят лет прошло, а если увижу — точно узнаю. — Голос старика задрожал, но он справился с волнением и заговорил очень тихо, почти шёпотом. — Я ей, Сергеич, жизнью обязан. Секешфехервар, город такой в Венгрии, мы тогда брали. Снаряд, то ли наш, то ли фрицевский, разорвался совсем рядом. И вот лежу я под грудой кирпичей и всякого хлама. Кровь хлещет, как вода из крана. Темень, ничего не видно. Только неба кусок в маленькую щель. «Вот и кончилась твоя жизнь, Коля…» — думаю, а сам почти теряю сознание. И вдруг слышу: кто-то плачет. А это она, видно, стон мой услыхала. Кирпичи разбирает, а у самой слезы ручьём бегут. И что-то лопочет по-своему, по-мадьярски. Я позже эти слова выучил: нэм сабот, нэм лэгэт. Мол, не умирай, не надо! К утру разгребла всю кучу и домой меня к себе поволокла. Как смогла дотащить, не знаю. Я ведь тогда тяжеленный был. Дома у неё никого не оказалась. Потом узнал, что все близкие погибли, кто на фронте, кто под бомбёжкой.

202

Любовь

Раздела она меня, обмыла, палинки дала выпить. Это водка ихняя так называется. И стала раны мои перевязывать. И так она, Сергеич, это ласково делала, что хоть и адская была боль, а я её, вроде, и не чувствовал. Все на неё смотрел да на её руки. Как она своими тоненькими пальчиками прикладывала всякие чистые тряпочки, потом их приглаживала да ещё чтото шептала. И не поверишь, такая во мне мужская сила вдруг появлялась, что хоть вставай и иди в атаку. А сама худенькая, на лицо красивая. Волосы длинные и чёрные, как у цыганки. Бывало, заденет волосами мою небритую физиономию и тут же уберёт их да ещё по-своему извиняется: бочаанатот кеерек. Мол, прости, пожалуйста, это я нечаянно. Знала бы, что для меня это... ну, как поцелуй или даже больше... А иногда присядет рядом, гладит меня, и говорит по-венгерски. Много-много. Да так хорошо смотрит, что и переводить не надо. Ясно, что нравлюсь я ей, даже такой израненный и некрасивый. В общем, выходила она меня. За неделю в живого человека превратила. Отправились мы потом в госпиталь. Врачи ахнули. Никак не хотели верить, что такие рваные раны она за неделю почти залечила. И оставили её там, чтобы она за мной ухаживала. Ну, ещё, наверное, потому оставили, что нравилась она всем. Спокойная, услужливая, врачам, сёстрам помогала, о чем бы её ни попросили. Выписался я через две недели. И каждый этот день помню, как сейчас. Что делали, где были, как учили слова по разговорнику. Она — русские, я — венгерские. Язык у них — хуже китайского. Но к моей выписке мы уже немного понимали друг друга. Последнюю ночь я не спал ни минуты. Перед этим Илона простудилась, у неё поднялась температура, и сестры не разрешили нам встречаться. Но провожать меня она вышла. Мы спрятались за полуторку, на которой я должен был ехать в часть, и первый раз по-настоящему поцеловались. Как она плакала, Сергеич... Потом достала из халата отрывок газеты и написала на нем помадьярски свой адрес. И тут же убежала в госпиталь. Только крикнула с крыльца: висонтлаатаашра! Нэм, сиа! По-нашему это: до свидания! Нет, пока! Все. Больше я её не видел. Никогда. Ни разу.

203

Cергей Федорченко

204

Любовь

— Как? А адрес? — Бойченко впервые подал голос. — Ты мог заехать, написать... Афанасьич, дорогой! Как же ты... Ведь она тебя ждала. Она же тебя полюбила.

— Мы очень быстро наступали, Виктор Сергеич... А потом меня снова ранило. Осколок мины попал в вещмешок, разорвал и его, и тот самый клочок газеты с адресом. Разорвал в клочья. Он был в вещмешке. А после госпиталя я попал в другую часть, а тут и война кончилась. Нашу дивизию через Польшу отправили на Дальний Восток воевать с японцами. Так что в Венгрию я больше не попал...

— Ну и история. Хоть роман пиши.

— Вот возьми и напиши. Ты ведь у нас писатель, — Бойченко и старик сидели на скамейке, что была вкопана в землю у входа в сторожку. Афанасьич, глубоко затягиваясь, курил сигарету за сигаретой.

— Много куришь, Николай Афанасьевич. Пора завязывать.

— Завязывать... Хорошо тебе, некурящему, говорить. А попробуй, завяжи. Легче пить бросить, чем перестать смолить это дерьмо, — Афанасьич со злостью сплюнул недокуренную сигарету и сердито затоптал её ногой.

— И сколько лет было этой девочке? — Виктор все ещё находился под впечатлением от рассказа Афанасьича. — Пятнадцать, шестнадцать?

— Нет, больше. Лет семнадцать-восемнадцать, наверное.

— Значит, сейчас ей... так, шестьдесят плюс восемнадцать... Ого! Семьдесят восемь! Подросла твоя Илона.

— Да уж как не подросла. Поди, и внуки, и правнуки, как и у меня.

— Тебе сейчас сколько?

— Восемьдесят, тогда было двадцать.

— А рассказывал так, будто тебе снова двадцать, как влюблённый мальчишка. Выходит, если любовь настоящая, то это на всю жизнь?

— Может быть, Сергеич. Вот ты сейчас тоже, как потерявший голову пацан. Глаз со своей Вероники не спускаешь. И правильно делаешь. Такую красоту беречь надо и охра205

Cергей Федорченко

нять от чужих глаз и рук. Запомни эти мои слова. Иметь красавицу-жену всегда хлопотно. А если она вдобавок ещё и моложе тебя в два раза, то тут и вовсе не жизнь, а сплошные неприятности. Кто ласково на неё посмотрит, кто по дороге проводит, а кто и руку поцелует. Найдутся и такие, кто любовь свою будет предлагать. А если ребёнок родится, могут как бы в шутку и дедушкой обозвать. Всего насмотришься и наслушаешься. Короче, Сергеич, не жди спокойной жизни. Кончилась она у тебя. Но мужик ты ещё крепкий, с головой. Думаю, выдержишь. Только не шибко расслабляйся, когда придётся какому-нибудь сопливому ухажеру по лбу задвинуть. Стукни разок-другой вполсилы, и хватит. Чтобы не попасть, куда не надо. А ее никогда не трогай, даже если очень руки зачешутся. Бить бабу — последнее дело. Я за всю жизнь ни одну не тронул. Пугать пугал, было дело, замахивался, но чтобы врезать — этого не было. Вы что с дочкой-то её думаете делать? Удочерять, поди, собираешься? — неожиданно сменил тему старик.

— Не знаю, Николай Афанасьевич. Не говорили ещё об этом. Хотя, думаю, сделать это надо. Но не сейчас. Понимаешь, Вероника не сказала Лизе, что её отец погиб. Придумали версию, будто он в длительной командировке. Предупредили соседей, знакомых, чтобы они не проболтались. И сейчас не знают, как выйти из этого обмана, девочка уже большая, ей скоро пять, все понимает, постоянно спрашивает, когда приедет папа. Ждёт его, конечно, с подарками. Если сказать ей сейчас правду, то виноват в этом буду я, её новый отец. А это уж вражда, и надолго. Но обманывать девочку больше нельзя. Ещё больше запутаемся.

— А вы не скрывайте. Скажите... как её?

— Лиза.

— Скажите Лизе, что её папа в командировке поймал тяжёлую, заразную болезнь и умер. И чтобы не заразить её и всю семью, его там и схоронили. Будет море слез, ясно. Как без них... Вероника в эти дни пусть от неё не отходит — мало ли чего придёт ребёнку в голову. А ты, наоборот, скройся на 206

Любовь

неделю-другую. Не звони, не показывайся. Потом появись с хорошими подарками. Отойдёт ваша Лиза, не беспокойтесь. Дети, они отходчивые. И ещё, пока не забыл: сразу в отцы не лезь. Придёт время — породнишься. Все понял? А теперь ступай к своим дружкам. Почешите языки, пока девчонки спят.

— Спасибо, Николай Афанасьевич, — Бойченко обнял старика. — Что бы я делал без твоих советов? Ну, иди, поспи, а то, правда, замучили мы тебя. Подойдя к столу, Виктор увидел, что ни Дзубы, ни Бороды там нет. Он прислушался. Со стороны Камы доносился плеск воды и негромкие голоса. «Резвятся старые дон жуаны», — догадался он и направился к реке. Друзья действительно купались. Виктор скинул джинсы, рубашку и с удовольствием нырнул в прохладную воду.

— Опять мы тебя потеряли. У Вероники был, сознавайся?

— Дзубенко, отфыркивая попадавшую в рот воду, подплыл к Бойченко.

— Не был я у Вероники. С Афанасьичем сидели, откровенничали. Историю он про себя рассказал. Как спасла ему в Секешфехерваре в конце войны жизнь одна девочка-мадьярка. Как-нибудь передам. Полезно знать это вам, молодящимся ловеласам. Друзья выбрались на берег. Юрий, набрав сухих веток, разжёг небольшой костёр. Совсем рассвело, розовый шар солнца поднялся над восточной кромкой соснового бора, обещая погожий день.

— Ну и когда твоя свадьба, юный жених Витя? — спросил Юрий, помешивая прутиком угли. — Очень уж «горько» покричать хочется. Давно не кричали, правда, Толя?

— А ты порепетируй, — Дзубенко подбросил в догорающий костёр несколько сосновых веток. Огонь вспыхнул с новой силой, весело играя языками пламени. Что-что, а кричать Юрий умел. Он приложил ладони ко рту, и жуткий, леденящий душу, «по-тарзаньи» переливающийся вопль взорвал утреннюю тишину.

— С ума сошёл! Ты что делаешь? Перепугаешь всех! — 207

Cергей Федорченко

Виктор подбежал к Бороде и зажал его рот рукой. Но было поздно. Из вагончиков высыпали все, кто там был. Полина Яковлевна с Вероникой, Надя с Сашей, Роза с Ритой. Полуодетые, напуганные до немоты, они стояли с широко раскрытыми от ужаса глазами и, ничего не понимая, смотрели на мужчин. Спустя несколько секунд из сторожки выскочил Афанасьич. В руках у него было ружье. Ни слова не говоря, он задрал его вверх и пальнул сразу из обоих стволов. Всполошившиеся глухари, галки и вороны тучей взвились в небо и скрылись за лесом.

— Кто так жутко вопил? — грозно спросил старик, когда все сгрудились вокруг костра. Из стволов его ружья, которое он держал наизготовку, ещё вился пороховой дым.

— Успокойся, Николай Афанасьевич, — Бойченко подошёл к сторожу и, взявшись за стволы, пригнул их к земле. — Мы все втроём кричали. Ну не может один человек так вопить. Легких не хватит. «Горько» учились произносить. Свадьбу нашу с Вероникой репетировали, понимаешь? Хотели тихо, а получилось громковато. Извини нас, Афанасьич. И вы тоже, — Виктор умоляюще посмотрел на собравшихся.

— Простил бы я вас этой штуковиной! — старик потряс ружьём. — У внуков ваших ума и то больше. Ну, все. Собрание закрываю. Пошли сны досматривать.

— После такого-то переполоха какой сон, Николай Афанасьевич? — Полина Яковлевна взяла сторожа под руку. — Давайте чай пить. Скипятим вот на этом костре, заварим травки с ягодами и попьём. Согласны? Юра, — неожиданно обратилась она к Братушину, — неси самый большой чайник.

— Несу, Полина Яковлевна. Только вначале маленький анекдот. Абрам говорит Хаиму: — Хаим, приходи на чай! — А почему бы и нет? — Ну, нет, так нет. Смеялись все. Больше всех Афанасьич: «Ну евреи! До чего же весёлая нация!». Худой, в длинных, ниже колен, цветастых трусах, из которых торчали тонкие, как палки, жилистые ноги, он был смешон и трогателен одновременно. Выпив пару кружек настоянного на бруснике чая, Афанасьич исчез и поя208

Любовь

вился к обеду с двумя корзинками. Одна была доверху наполнена грибами, в другой, в полиэтиленовом кульке, плескались несколько крупных подлещиков.

— Готовьте обед, девчата. Да побыстрее. Все проголодались, — сказал он, обращаясь к Рите и Розе. Обед получился сытным, вкусным и... грустным. Предстояло прощание с этим земным раем, где каждый в промелькнувшие, словно миг, дни нашёл свой кусочек счастья. У кого-то он, этот кусочек, был чуть больше и светился радостью, как у Виктора и Вероники, у кого-то, например у Анатолия и Розы, он был совсем маленьким и, увы, печальным. Так думал Виктор, глядя, как гости готовятся к отъезду. Наконец собрались все. Не было только Юры с Ритой. Бойченко вопросительно посмотрел на Дзубенко, стоявшего рядом с Розой. Тот поймал взгляд и подошёл к другу.

— Не вижу ни Бороды, ни Риты. Где они? — спросил Виктор.

— Если бы я знал. Видишь ли, какая тут история. Борода решил завладеть сердцем этой красавицы, используя свою испытанную тактику — напор, натиск. Не получилось. Девочка оказалась серьёзной, с характером. Суди сам. Вышла замуж, родила сына, малышу три года...

— Невероятно! На вид сама ещё ребёнок...

— Слушай дальше. Муж оказался обыкновенным пьянчугой. Разошлись. Он сейчас живёт где-то в Краснодарском крае. Алиментов, конечно, никаких не платит. Но она рук не опустила. Поступила в Пермский торговый колледж, на заочное отделение, учится. Работает. Узнав все это, Юра отступил. Как это сейчас называется... зауважал. Она это тоже оценила и изменилась в отношении Юры. С утра не отходят друг от друга. Сейчас, видно, где-то уединились, прощаются.

— Ну, с Юрой пусть не все, но ясно. Только бы не влюбился. У него ведь как? Увлечётся, и это чувство тут же на бороде его седой прописывается. Как на иконе. Да ещё начинает шустрить, исчезать, звонить. А это все. Прокол. У его Жени на такие патологии поведения нюх, как, извини, у борзой. Но 209

Cергей Федорченко

она умеет прощать такие порывы Юриной души. Он это знает и часто рискует, потому что уверен, все обойдётся. А вот твоя Юля не из таких «добрых» жён. Так что будь осторожен. Видел, как теряешь голову от одного ласкового взгляда этой чудо-татарочки. Что у вас? Зовёт, наверное, в Чернушку, на юбилей отца?

— Угадал. Но не только об этом просит. Хочет родить от меня ребёнка. Умоляет. Возвращаться в Тюмень, к мужу, уже не собирается.

— Да, заварили вы кашу. Ты-то к ней как относишься? Увлечён, жалеешь, хочешь порвать? Говори, Толя. Да, отвернись ты, Роза на нас смотрит. Видит, что мы о ней говорим.

— Ну и пусть смотрит. Хоть здесь я могу вести себя честно? Ничего не бояться. Скажи, могу?

— «Честно» вести себя может только многожёнец Немцов. Ему можно все. Потому что он — Немцов. Тебе — нельзя. Потому что ты — обыкновенный Дзубенко. Поэтому никаких детей. Это раз. Никаких юбилеев у товарища папы из Чернушки. Это два. И третье: никаких разводов с тюменским коллегой по несчастью. Оставайся таким, каким был, — ласковым и нежным. Она этого стоит. Ребёнок ведь. Но в разговорах будь осторожен, взвешивай каждое слово. Скажешь лишнее — сто раз пожалеешь, — Виктор хотел ещё что-то добавить, но услышав за спиной шорох раздвигаемых веток, обернулся. — А вот и наши Ромео с Джульеттой! Действительно, из молодого, густо разросшегося сосняка показался Братушин. За ним шла Рита, которую он вёл за руку. На лбу Юры краснела здоровенная ссадина, борода была всклочена и усыпана сосновыми иголками.

— Заблудились мы, думали, не выберемся. Не верится даже, что это вы, — тихо проговорил Борода, бессильно опускаясь на землю. Рита, обняв его за плечи, присела рядом.

— Нашлись, и слава богу, — Афанасьич первым нарушил воцарившееся молчание. — Сейчас я вам по сто граммов принесу. Выпьете с ушицей и будете как люди! — Старик засеменил к своей сторожке и тут же вернулся, держа в руках бу210

Любовь

тылку водки, ложки и небольшую кастрюльку с ухой. Кто-то протянул Братушину стакан. Юра наполнил ею водкой почти до краёв, отпил больше половины и протянул Рите. Та сделала несколько глотков, закашлялась и черпнула ложкой ухи. Придя в себя, Братушин рассказал о том, что с ними произошло. Они бродили по лесу и неожиданно вышли на невероятно грибное место. Грибов, в основном белых, было так много, что Юре пришлось снять куртку, завязать рукава и использовать ее вместо корзины. Полиэтиленовый пакет Риты уже был набит грибами. Набрав грибов, они направились к базе. Но вскоре вновь пришли туда, где только что были. Стало ясно, что они кружатся на одном месте. Чтобы осмотреться, Юра залез на молодую берёзу. Но ветка, на которой он стоял, не выдержала и сломалась. Братушин упал, рассадив лоб. Остановив кровь и передохнув, они пошли наугад. И, как оказалось, в сторону, противоположную базе. Страшно хотелось пить, ноги подкашивались от усталости. Спас их случай. Во время очередного привала Рите показалось, что она слышит позывные радиостанции «Маяк», знакомую всем мелодию «Подмосковных вечеров». Позывные могли доноситься только с какогонибудь теплохода, то есть с реки. И они пошли на этот «зов», продираясь через немыслимые заросли и буреломы. «И вот мы здесь, снова с вами», — смущённо закончил свой рассказ Братушин. «Жалко грибы, их пришлось оставить. Они были такие красивые и крепкие. Мы так хотели принести вам», — добавила Рита. Она с трудом сдерживала слезы, виновато глядя на Афанасьича.

— Да что грибы... Наберём мы их ещё не раз. Нашли, чего жалеть. Живы и ладно! А сейчас давайте отдыхать. Отоспитесь здесь, завтра уедете, — старик жестом пригласил Братушина и Риту идти за ним и зашагал к вагончикам.

— Может, мне все же уехать с вами? — неуверенно предложил Юра, глядя то на друзей, то на Риту.

— В таком-то виде? — Дзубенко обнял Братушина. — Не спеши, Юра. Оставайся, утро вечера мудренее.

211

Cергей Федорченко

— Иди, лечи свой лоб и раненое сердце, — поддержал друга Бойченко. И вдруг неожиданно положил руку на плечо Риты.

— Молодец. Ты такая сильная, оказывается. Не будь тебя... Но Юру тут не обижай, обещаешь? А теперь идите, отдыхайте.

— Ну и шутник ты, Витя, отдыхайте... Представляешь сейчас их «отдых»? — Дзубенко весело подмигнул другу.

— Да уж... — Виктор развёл руками. И когда Рита отошла, негромко сказал, обращаясь к Юре: — Не забудь позвонить домой Жене. Скажи, что споткнулся в лесу, напоролся на сучок, пришлось вызвать фельдшера из Полазны. Он и посоветовал отлежаться до утра. Все понял, грибник влюблённый? А теперь беги, догоняй свою Джульетту. Заждалась она тебя, идёт и оглядывается, боится, как бы мы тебя не увезли.

212

Любовь

Разлука Р

абочая неделя выдалась очень напряжённой и хлопотливой. Афанасьич получил документы для поездки в Венгрию и, принаряженный, зашёл к Виктору Сергеевичу на работу показаться. Выглядел он торжественным и немного растерянным.

— Как подумаю, Сергеич, что снова окажусь в Секешфехерваре, — все, теряю покой. Спать не могу, руки начинают трястись, — делился он с Виктором своим состоянием, — вдруг найду тот самый госпиталь? Только бы сердце не подвело.

— Не подведёт, оно у тебя ещё слава Богу. Приедешь, расскажешь, как живут твои любимые мадьяры. И вот ещё что. Виза у тебя, смотрю, на два месяца. Можешь задержаться, поискать свою Илону.

— Нет уж. Пустое это дело, бесполезное. И незачем душу травить. А тебе, Виктор Сергеич, спасибо. Уважил старика. Ну, все. Пошёл я. Привет всем твоим, — Афанасьич поднялся и направился к выходу. Но вдруг у самой двери остановился.

— Как там твой бородатый? Юрий, кажется. Выкрутился, не сгорел?

— Едва не погорел. Мы тогда придумали версию, будто он в лесу напоролся на сучок и вызванный из Полазны фельдшер посоветовал ему остаться до утра. Чтобы с головой ничего не случилось. Это мы и сообщили его супруге Жене. А она, зная Юру не хуже нас, позвонила в Полазненский медпункт, где ей сказали, что в прошедшее воскресенье их фельдшера никуда не вызывали и он целый день находился в медпункте. Скандал был ужасный. Юра после бурных объясне213

Cергей Федорченко

ний срочно дёрнул в командировку. Пришлось нам с Дзубой, ну это тот, что с усами, с шампанским и тортом ехать к Юре. Приехали, прикинувшись, будто не знали, что Борода в командировке. Повод какой-то придумали для визита. Естественно, наслушались такого, что Юре лучше не передавать. Но выдержали. И напросились на чай. А за столом, будто невзначай сказали, что фельдшер все-таки был, но, оказывается, не из Полазны, а из Суханово. Эта деревня ближе к Боброво, чем Полазна. В общем, когда Юра через три дня вернулся домой, чемоданы, которые собрала ему Юля, были разобраны.

— Да, бабники вы ещё те... Попробуй, узнай у вас правду, когда вы так дружно врёте. Только не вздумай с Вероникой так себя вести. Нельзя её обманывать, хорошая она девчонка. И тебя, Сергеич, любит. Серьёзно у неё все это. Не как у этой татарочки Розы. По глупости влюбилась в твоего усатого. Но у неё пройдёт все. Со временем. Родит, станет матерью, некогда будет любить на стороне. Но пусть твой Дзубенко ведёт себя поаккуратнее. Она ещё совсем дитя малое. Жалеть её надо. Передай ему.

— Передам. В Чернушку она уехала, — Виктор говорил, как бы предвосхищая вопросы, которые мог задать Афанасьич (Дзубенко ему явно нравился). — К своему отцу на юбилей. Толю с собой звала, с отцом хотела познакомить. А к мужу в Тюмень возвращаться не хочет.

— Ерунда все это. Дурость. Пройдёт год-два, и забудет она Анатолия. Ещё раз говорю. Но сейчас ей тоже трудно. Запуталась девчонка. Ну, ещё раз попрощаемся. Пошёл я. Они обнялись. По-настоящему, крепко, как старые друзья, которые не могут долго быть друг без друга. Бойченко остался один. Был обеденный перерыв. Молчали телефоны, никто не заходил, не беспокоил. Можно было наконец подумать о личных делах и проблемах, которых, несмотря на старания Виктора, не убавлялось. Хотя после долгих и непростых разговоров с Полиной Яковлевной и Никой ему все же удалось настоять на том, что они все же расскажут Лизе правду об её отце. И сделают это по сценарию, подсказанному Николаем Афанасьевичем.

214

Любовь

В назначенный день Бойченко с огромными пакетами, набитыми дорогими игрушками, фруктами и сладостями, приехал в дом, где жила Ника, и укрылся в квартире Михаила Александровича, того самого соседа, который помог Коле найти Веронику Михайловну. Михаил Александрович был посвящён в план действий. Больше того, ему предстояло первому сказать Лизе страшную правду (женщины отказались сделать это). И тут же осыпать ребёнка подарками, будто бы посланными её папой в Пермь незадолго до смерти. Затем в разговор должны были вступить мама с бабушкой, тоже, как и Бойченко, спрятавшиеся в квартире соседа. Этой, завершающей стадии «операции» Виктор Сергеевич боялся больше всего, не очень надеясь на женщин и опасаясь какого-нибудь нервного срыва... В шесть часов вечера Михаил Александрович позвонил в квартиру Ники. Лиза заглянула в глазок и, узнав соседа, которого боготворила, открыла дверь, впустив увешанного пакетами деда Мишу. Тот прошёл в комнату и, выложив подарки, стал показывать их.

— Ой, какие они все красивые и большие! Как настоящие, — девочка прыгала, не в силах сдержать охвативший её восторг. — А кто их прислал?

— Ты не догадываешься? Твой папа, — с трудом сдерживая волнение, ответил Михаил Александрович.

— Значит, он скоро приедет? — серьёзно спросила девочка.

— Нет, Лиза, твой папа никогда не приедет.

— Почему дедушка?

— Он неожиданно умер.

— И я его никогда не увижу?

— Никогда, Лиза. Там, где он работал, вдруг появилась страшная и очень заразная болезнь. Твой папа заразился и умер. Там его и похоронили. Чтобы вы с мамой не заболели, понимаешь? Побоялись, что вы можете заразиться, если привезти ею сюда. Тут, по словам бывалого фронтовика, горевшего в танке над Курском, у него едва не остановилось сердце. Лиза заплакала, прижавшись к нему, потом подошла к большому, ростом с неё, игрушечному медведю, обняла его и, продолжая пла215

Cергей Федорченко

кать, сказала: «У меня нет больше папы. Теперь моим папой будешь ты, мишенька». Эту сцену и застали «пришедшие из универсама» Полина Яковлевна и Ника. Растерявшись, они стояли со слезами на глазах.

— Я ухожу, не могу больше. А вы возьмите, пожалуйста, себя в руки, — строго сказал Михаил Александрович, обращаясь к женщинам, и вышел. У себя в квартире он подробно пересказал Виктору сцену признания. Они выпили. Михаил Александрович водки, Бойченко домашнего плодово-ягодного вина, изготовленного гостеприимным хозяином. И Виктор остался у старика. Ночь пролетела незаметно. Каждый рассказывал о своей жизни, встречах, удачах и невзгодах. Несколько раз Бойченко порывался звонить Нике по сотовому. Но каждый раз Михаил Александрович его отговаривал: «Не надо! Им сейчас не до нас с нашими соболезнованиями». Рано утром Виктор уехал в Полазну. Оттуда позвонил в Пермь.

— Здравствуй, Ника. Места не нахожу, что там у вас? Остался ночевать у Михаила Александровича, хотел встретиться или хотя бы поговорить с тобой, но он отговорил. Откровенничали всю ночь. Удивительный старик. Мудростью похож на Афанасьича.

— Мы тоже почти не спали. Говорили с мамой, пока не выговорились. И о тебе, вернее о нас, тоже...

— Ника, милая, извини, об этом позже. Как Лиза? Чем все закончилось? Остальное я знаю.

— Михаил Александрович, видимо, сумел так деликатно сказать, что Лиза довольно быстро успокоилась. Только спросила у меня: «Мама, это правда, что папа умер?». Я отвечать была не в состоянии, поэтому за меня ответила бабушка: «Да, внученька, это правда. Видишь, мама плачет. Потому что ей тоже жалко твоего папу». И повела её купать. В ванной Лиза разыгралась и немного успокоилась. Потом мы напоили её чаем, и она легла спать вместе с подаренным тобой большим мишкой, которого она, кажется, очень полюбила. Сейчас она ещё спит.

216

Любовь

— Постарайся уходить от разговоров об Игоре. Отвлекайте, переводите их на другую тему. Делайте, говорите, что угодно, но только не о нем. Очень прошу! И никаких слез. Передай эти слова Полине Яковлевне… вместе с приветом.

— Постараемся. Вам, всем мужчинам, огромное спасибо! Ты был прав, убеждая нас пойти на этот шаг. Огромная тяжесть свалилась с плеч. Сейчас любовь к тебе переполняет меня.

— Я тоже очень скучаю. Мне плохо без тебя, без твоих поцелуев, ласки. Без всего, что есть только у тебя. Догадываешься, о чем я?

— Да, милый. Но потерпи немного. Совсем скоро мы будем вместе. Ждать осталось совсем немного. У нас будет столько времени. Хотя... только не сердись, любимый, мне становится страшно от мысли, что ты встретишь другую женщину, которая будет умнее, красивее меня, и которой ты понравишься? Вдруг, Витенька? Ведь такое может случиться?

— Нет, не может. Я даже не обижаюсь на тебя за то, что ты только что сказала. Настолько это нелепо, несерьёзно. Прошу тебя, никогда ничего подобного больше не говорить. Очень прошу, обещаешь?

— Хорошо, — Ника вздохнула и замолчала. Чувствовалось, что она хочет сказать что-то ещё, но не решается. Виктор это понял.

— Говори, Ника, я жду.

— Виктор... Там, на твоём спальном мешке... на берегу Камы, в Боброве, мы были сумасшедшими, оба потеряли рассудок. Только потом я подумала о том, что это опасно. Опасно для меня, как для женщины. Ты все понял, Витенька? У нас может быть ребёнок... Ты молчишь?

— Как я хочу, чтобы это случилось... — наконец выдохнул Виктор. Он был потрясён. Представляя жизнь с Никой, Виктор всё чаще видел их не вдвоём, а втроём. Третьим был их малыш. Кто это будет — мальчик или девочка — не имело значения. Хотя, рисуя картинки предстоящей семейной жизни, почему-то все чаще дополнял эти «полотна непременной де217

Cергей Федорченко

талью — розовощёким карапузом с крохотным мужским достоинством, торчащим между толстеньких ножек. Он сказал.

— Мы оба хотим мальчика. Давай придумаем имя...

— Нет, Виктор, — серьёзно возразила Ника, — это делать не будем, потому что об этом рано даже говорить. Я просто не могла не поделиться с тобой своими сомнениями. Все будет ясно через месяц, в сентябре. Подожди, милый.

— Господи, только бы все получилось!

— Ты рад?

— И ты об этом спрашиваешь?

— Я счастлива, любимый. Извини, только что проснулась Лиза. Пойду к ней. Два дня буду дома, взяла увольнение, как договаривались. Звони, целую тебя, Витенька!

— Подожди, ещё два слова. На три-четыре дня уезжаю на буровые, что под твоими Березниками. Буду звонить и жить надеждой. Затем встретимся все у меня. Пора познакомиться с моей холостяцкой берлогой. Кстати, будет и Настя, она сейчас в командировке. Все. Целую много и всюду. Виктор спешил и уже в полдень выехал на буровые. Торопиться вынудили «вышкари» — вышкомонтажные бригады, монтирующие буровые станки. Выбившись из графика, они поднатужились и сдали под забуривание сразу три буровых, в том числе и ту, которую возглавлял молодой Дима Данилин. Нужно было побывать на всех пусковых конференциях. Тем более что калийщики лезли буквально во все щели, вникали в каждую мелочь в надежде за что-нибудь зацепиться, найти хоть какое-то нарушение комплексной программы разбуривания Верхне-Камского калийного месторождения. И «тормознуть» настырных нефтяников. А может быть, и наказать за то, что посмели «капнуть» в Москву, как бездумно и выгребают они, калийщики, минеральное сырье под двухсоттысячным городом. Пусковая у Данилина, как и ожидал Бойченко, прошла без сучка, без задоринки. Ехать на другую буровую было уже поздно, и Виктор с Колей решили заночевать у молодого мастера. Они сходили в ставшую знаменитой на все объединение баню, после чего долго сидели в вагончике-столовой.

218

Любовь

Чай с черничным вареньем и знаменитые Надины пирожки с брусникой были изумительны. Наконец, когда исчезла очередная горка пирожков, Виктор не выдержал.

— Это безумие! Их хочется есть и есть без конца. Остановиться невозможно. Надя, пощади! — взмолился он, обращаясь к симпатичной поварихе, которая направлялась к их столику с очередной порцией своих изделий.

— Обижаете, Виктор Сергеевич. Совсем мало поели. Ребята из бригады едят их целыми тазами, — огорчилась Надя.

— Им положено. Они работают. А мы ездим, — подал голос Коля. — Спасибо, Надя. Виктор Сергеевич, я пойду, поковыряюсь в машине. Коля ушёл. Надя неожиданно присела на освободившийся стул, будто только и ждала, когда уйдёт водитель.

— Как ваш друг, Виктор Сергеевич? Тот, который с усами. Он ещё на артиста Абдулова очень похож.

— Он на всех похож, этот Анатолий. И на Никиту Михалкова тоже. Кстати, передавал тебе привет, — вдруг соврал Бойченко.

— Спасибо. Ему тоже привет от меня. Я все хотела ему позвонить, но боялась, вдруг он не захочет со мной говорить. А потом где-то потеряла визитку, которую он передал, когда в тот раз вы приезжали с комиссией. Потом наревелась из-за этой визитки. — Подумает ещё, что я про него забыла. Я не забыла его вовсе.

— Плакать не надо. Запиши его сотовый телефон, — Виктор продиктовал номер сотового телефона Дзубы, — и позвони, хорошо? Он будет рад, когда узнает, что ты его помнишь.

— Правда? — Надя улыбнулась, покраснела и смущённо добавила. — А вы запишите мой сотовый номер и передайте ему. Мне телефон недавно бригада на день рождения подарила. Через минуту они расстались. «Чертов сводник! Риты, Розы, Нади...» Запутаться недолго. А что делать, если нравятся взрослые мужики молодым женщинам? И потом, что в этом плохого? Хотя нет и ничего хорошего», — подумал он, засыпая.

219

Cергей Федорченко

Рано утром перед отъездом Бойченко поднялся на буровую. Хотелось посмотреть, как вахта спустила направление. У ротора он увидел Данилина. Он был хмур и чем-то расстроен. Оказалось, не спал всю ночь из-за непредвиденных осложнений.

— Только начали бурить под направление, как начался уход циркуляции. Катастрофический. Кое-как добурили до проекта. Видимо, попали в каверну, — объяснил мастер. И добавил: — На такие пустяки ушла целая смена. Но ничего, нагоним, — они спустились на мостки. Виктор стал прощаться, но Дмитрий явно не спешил расставаться.

— Я вот о чем думаю, Виктор Сергеевич. Эти каверны совсем близко от поверхности, на глубине всего 30–50 метров. А вдруг в эти пустоты попадёт вода... Что она делает? По трещинам просачивается ещё ниже, пока не дойдёт до соляных пластов. А встретив карналлит, она растворит его, как сахар. И все. Прощай, пласт...

— ...Нет, Дима, прощай целый рудник. Потому что процесс растворения уже не остановить, он становится неуправляем. Запомни вот что, раз уж ты вник в это дело. Один кубометр воды растворяет два с половиной — три кубометра калийной соли, то есть карналлита. И если этот раствор дойдёт до горных выработок, то, повторяю, конец руднику.

— А если камская вода пойдёт в соли? Что тогда?

— Страшно подумать. Это миллиарды тонн воды. Стихия. Вот почему бурить здесь доверяем не каждому буровому мастеру и не любой бригаде. А таким, как ты и твои ребята. Ну, до встречи! А сейчас иди, отсыпайся! Они попрощались. «Повышать парня пора. И опытом и знаниями он давно перерос должность. Но кем заменить такой талант? Да и бригада за ним, как за каменной стеной. Уйдёт он — разбежится бригада. Но расти парню надо», — думал Бойченко, подходя к УАЗику. Коля уже сидел за рулём. Как всегда, свежевыбритый, аккуратно одетый. «И когда он все успевает? И за собой проследить, и машину содержать в идеальном состоянии. Мне бы 220

Любовь

так уметь... Или уже поздно?» — мысленно рассуждал Виктор, усаживаясь рядом с водителем.

— Куда едем, Виктор Сергеевич? — спросил Коля, плавно трогаясь с места.

— На 58-й куст. Там тоже пусковая и забуривание. И ещё там господа калийщики. Очень хотят со мной увидеться. Так что, как говорится, будет очень интересно. «Пилить» по болотистому бездорожью предстояло три, а то и четыре часа. Бойченко, проводивший за рулём, или находясь рядом с водителем, многие-многие часы, использовал это время, как правило, рационально. Успевая проанализировать сделанное, разобраться в своих ошибках, если они случались, и обдумать дальнейшие действия и ходы. Но сейчас заниматься всем этим не хотелось. Удача с Лизой, встреча с умницей Данилиным и обаятельной Надей, сидящий рядом молодой, красивый Коля настраивали на благодушный лад. Захотелось вспомнить о чем-то далёком, близком и очень родном. Может быть, о личном и сокровенном. Или о том, каким он был молодым, сильным и красивым. Тогда, помнится, казалось, что, если ты очень чего-то захочешь, у тебя обязательно получится... ...Много лет назад пять студентов Пермского нефтяного геологоразведочного техникума, в том числе и Виктор Бойченко, были направлены после окончания второго курса на производственную практику в татарский посёлок Ак-Буа, расположенный недалеко от Альметьевска. Там находилось крупнейшее в объединении «Татнефть» управление буровых работ. Заканчивались 60-е годы, завершалось разбуривание уникального по размерам и запасам Ромашкинского нефтяного месторождения. Все пятеро были молоды, честолюбивы и, наверное, привлекательны. Мечтали устроиться на рабочие места, чтобы подзаработать и приодеться. А если повезет, то и понравиться какой-нибудь черноглазой татарочке. Бойченко был принят в одну из буровых бригад помощником дизелиста. Свою первую вахту он запомнил навсегда. Когда смена, в которую попал Виктор, выехала на буровую, он с удивлением обнаружил, что все её члены, до одного, — 221

Cергей Федорченко

татары. Хуже того, они упорно не хотели говорить по-русски. Сюрпризы продолжались. Дизелист — татарин, едва взглянув на нового помощника дизелиста, что-то буркнул «по-своему» и тут же убежал к автобусу, где его ждали товарищи по вахте. Вскоре выяснилось, что никакого дизелиста в смене Виктора нет (на дизельных буровых три вахты, и в каждой обязательно должны быть дизелист и помощник дизелиста) и что он остался один на один с этим непонятным, незнакомым и очень сложным хозяйством, состоящим из пяти мощных танковых дизелей, двух огромных грязевых насосов, дизельгенераторов и множества другой мудрёной техники, опутанной и обвязанной проводами, трубопроводами и шлангами. Панический страх, отчаяние и желание немедленно сбежать отсюда охватили его. Виктор уже направился к выходу, но вдруг представил себя униженным этим бегством и трусостью. И, устыдившись, вернулся. Потом, чуть успокоившись, присмотрелся к приборам управления дизелями и убедился, что солярка, вода и воздух к ним поступают исправно. За буровой он разыскал цистерну с дизельным топливом и ручным насосом накачал солярки. Затем изучил системы снабжения буровой воздухом и водой, проверил все вентили, работу компрессора и окончательно пришёл в себя. Почувствовав голод, достал из кармана спецовки свёрток с тремя кусками чёрного хлеба, намазанными тонким слоем маргарина, и мгновенно проглотил их, запив водой из шланга. Закончив «обед», посмотрел на часы. Две трети смены были позади. «Держись! Осталось немного», — сказал он себе, хотя чувствовал, что силы оставляют его. Нервное напряжение, непривычная обстановка, грязная, тяжёлая работа и риск сделать что-нибудь «не так и не то» сказались. И когда наконец на буровой появилась очередная смена, он, пошатываясь, ни на кого не глядя, побрёл к вахтовому автобусу. Неожиданно коренастый усатый мужчина преградил ему дорогу. «Я бурильщик сменной вахты, — командным тоном с сильным татарским акцентом заговорил он. — На смену не вышел ни дизелист, ни его помощник. Тебе придёт222

Любовь

ся остаться». Бойченко хотел возразить, что он свою смену отработал, а до прогульщиков ему нет дела, и что дальше работать он просто не в состоянии. Но в последний миг сообразил, что спорить бесполезно и, тупо взглянув на бурильщика, пошёл к дизелям. Там он забрался в самый дальний угол, прислонился к стене и закрыл глаза. «Мама, дорогая, любимая!

— вдруг вспомнил он мать. — Знала бы ты, как мне сейчас плохо. Какой я жалкий, уставший и грязный. Забери меня отсюда, мама! Ты слышишь, родная?» — «Хорошо, сынок, уходим отсюда, вставай, пошли», — мать неожиданно крепко взяла его за плечо. И исчезла... Виктор открыл глаза. Перед ним стоял усатый бурильщик, сжимавший его плечо: «Зачем прячешься? Работать надо!» — строго сказал он и ушёл. Виктор грязной ладонью протёр глаза. «А где же мама? Мама, где ты? Почему ты меня бросила?» — хотел крикнуть он, но слова застряли где-то внутри и никак не могли вырваться наружу. Он встал и пошёл включать насосы... К середине этой памятной смены Виктор выдохся окончательно. С трудом передвигая ноги, он ходил по силовому блоку, включал и выключал дизели, компрессор и насосы, регулировал обороты, качал ненавистную солярку, что-то мыл и протирал, делая это, как во сне. Несколько раз падал, запнувшись за трубопроводы и шланги. Разбитая при падении левая ладонь саднила и кровоточила. Он стал перебирать ветошь, надеясь найти тряпку почище, чтобы перевязать ладонь, и вдруг наткнулся на что-то твёрдое, завёрнутое в кусок брезента. Он развернул его. Это был большой, через все буханку, кусок чёрного, твёрдого, как булыжник, хлеба. Виктор замочил его в воде и до конца вахты ел, глотая его маленькими кусочками. Сменил его тот самый татарин — дизелист, который бросил его на произвол судьбы. Увидев осунувшегося, замученного парня, он вначале не узнал его, но потом хлопнул себя по лбу, пробормотал что-то про Аллаха и кинулся к дизелям...

223

Cергей Федорченко

Ляйсан В

общежитии друзья помогли Виктору раздеться и умыли. Затем налили полный до краёв гранёный стакан водки и заставили выпить. Виктор выпил (водку он пробовал впервые) и тут же уснул, проспав почти сутки. До наступления своей очередной смены Позже, оказываясь в непростых жизненных ситуациях, когда от очередной неудачи или несправедливости хотелось кричать и даже выть, Виктор Сергеевич вспоминал об этом непростом эпизоде. И почти семнадцатилетний парнишка из его далёкой молодости своим примером всякий раз помогал ему. Помогал выжить, не сломаться, выстоять. Он словно протягивал взрослому Бойченко свою крепкую подростковую руку. Виктор покосился на водителя. Коля напряжённо всматривался вдаль, заранее выбирая наиболее проезжую дорогу. «Не буду мешать. Парню не до пустых разговоров», — решил Бойченко. В душе он даже обрадовался возможности продолжать воспоминания, которые, он чувствовал, не отпускали. ...Освоившись в бригадах, практиканты решили выйти в «свет». Как выразился балагур Володька Галкин, «себя показать и себе присмотреть». В ближайший выходной, наглаженные и начищенные, возбуждённые ароматом цветущих яблонь и акаций, они появились на танцевальной площадке, находившейся в поселковом парке культуры. Там царило откровенное уныние. Духовой оркестр вяло играл тягучие татарские мелодии. Несколько пар старательно изображали танцующих. Остальные, скучая и позёвывая, стояли по краям площадки. Ребята уже собрались уходить, но Галкин остановил их.

— Мужики! У вас что, память отшибло? Вы забыли, что 224

Любовь

играете в духовом оркестре техникума, который считается одним из лучших в городе? Так неужели мы не покажем этим татарским парням, как надо играть? Смотрите, что у нас набирается: труба, саксофон, ударные, бас-труба и тенор-труба. Мини духовой оркестр! Ноты нам не нужны. Любимые вещи давно на память играем. Ну, что, согласны?

— Не дадут они свои инструменты, — убежденно произнес Юра Бородин, невысокий веснушчатый парень. — Вот увидишь.

— Дадут! Ещё как! — Галкин, а за ним все остальные, двинулись к музыкантам. Володька оказался прав. Выслушав пермяков, татарские духовики встали и, ни слова не говоря, передали инструменты пермякам.

— Ну, что я говорил? Татары тоже люди. Надоело им эту тягомотину выдувать. Да и потанцевать, наверное, хочется, — торжествовал Галкин. — Ну, сейчас мы им покажем! Он встал, прокашлялся и голосом бывалого конферансье объявил.

— Начинаем концерт танцевальной музыки в исполнении группы практикантов из Перми. Популярный в нашем городе фокстрот «Рюмка водки»! Танец и впрямь был зажигательный. Вскоре вся танцплощадка заполнилась людьми. Кто-то танцевал фокстрот, кто-то чарльстон, а несколько русских лихо отплясывали «барыню». По просьбе танцующих фокстрот сыграли несколько раз.

— Дорогие друзья! — Володя поднялся со своего стула. — Обещаем, что вы ещё не раз услышите этот музыкальный шедевр. А сейчас объявляется «белый танец» — прекрасное танго «Вино любви». Девушки приглашают юношей. Галкин поднёс трубу ко рту и приглушённая сурдинкой нежная, зовущая мелодия разлилась по парку. Потом звучали вальсы, снова гремели фокстроты, не забыты были даже бальные танцы. Покидали танцплощадку пермяки под аплодисменты, в сопровождении появившихся поклонниц. У выхода из парка их встретила большая группа крепких татарских парней.

225

Cергей Федорченко

— Наших девочек захотели? Сейчас вы их получите! — Стоящий впереди высокий татарин двинулся навстречу практикантам, сжимая что-то в руке.

— Фарид, не смей! Остановись! Что плохого они вам сделали? — одна из сопровождавших девушек повисла у парня на руке. Остальные окружили драчунов, не давая им приблизиться к музыкантам.

— Попробуем обойтись без драки, — Бойченко протиснулся к главарю — Руки чешутся, Фарид? Да брось ты... что там у тебя в руке, — Фарид разжал кулак и отбросил в сторону довольно крупный голыш. — Так, значит, с камнями на нас? И это за наш концерт? А мы-то старались... И для вас, между прочим. — Виктор понимал, что ему удалось перехватить инициативу. — А девчонки ваши нам не нужны. У нас своих хватает. Все, пошли, ребята. Завтра утром на вахту. На другой день пермяки получили записку: «Дорогие парни! — было написано в ней. — Очень просим извинить за вчерашнее. После того как вы ушли, мы серьёзно поговорили с нашими драчунами. Они признались, что погорячились напрасно, и жалеют об этом. Обещали извиниться. Очень, очень вас ждём! Вы же знаете, что без вашего оркестра не будет никаких танцев. Все только и говорят о концерте, который вы подарили. До встречи! Местные девушки». Записка была написана каллиграфическим почерком. Было ясно, что писала женская рука.

— А, может, девчонки сотворили это под диктовку своих «ханов»? Чтобы нас заманить и потом навтыкать? — засомневался Вовка Галкин.

— Не может быть. Не способны девчонки на предательство. Не такие они, — возразил Бойченко. — Но на площадку сегодня не пойдём. Подождём до завтра. Посмотрим, как они на это прореагируют. Если действительно хотят помириться, придут сюда. Тогда и решим, как вести себя дальше. Чутье не подвело Виктора. Вечером следующего дня в общежитии появилась делегация во главе с Фаридом.

— Извини, не знаю твоего имени... — начал он, обращаясь к Бойченко.

226

Любовь

— Виктор.

— ...Извини, Виктор. И вы, парни, тоже извините за то, что произошло. Завидно нам стало. Только появились, и такой успех. А девчонки наши... как с ума посходили. За вами толпой, — Фарид говорил без малейшего акцента, взвешивая каждое слово. — Вот мы и решили вас припугнуть.

— Камнями? Эх вы! Хорошо, считайте, что мы вас простили, — Виктор протянул Фариду руку. Тот крепко пожал её.

— Давайте так. Мы сейчас перекусим, оденемся и придём на площадку. Договорились? Все, пока. В этот раз пермяки играли так, как, кажется, не играли никогда. Шум и веселье на танцевальной площадке плескались через край. Тогда же Виктор впервые под аккомпанемент приятелей спел несколько песен. Успех был ошеломляющим. Почти все песни пришлось повторять на «бис»... Вообще-то певцом Виктор стал случайно. Как-то на репетиции во время перерыва он вполголоса напел одну из песен Марка Бернеса. Услыхавший его руководитель духового оркестра — Александр Яковлевич Шефф попросил его исполнить песню в полный голос. И сам сел за пианино. Виктор спел, поразив всех чистым, задушевным баритоном и простой, очень естественной манерой исполнения. Так он стал солистом оркестра. Слух о поющем пермском практиканте быстро распространился по посёлку. Теперь в парк приходили не только танцевать, но и послушать хорошие песни. Пик популярности пермяков пришёлся на конец производственной практики. За день до отъезда они появились на танцплощадке, чтобы сыграть последний раз... Принаряженные, торжественные и немного грустные. Печалиться ребятам было о чем. Все, за исключением Виктора, который в ту пору был увлечён однокурсницей Риточкой Муратовой и поэтому остался «холостым», повлюблялись в местных красавиц и переживали предстоящую разлуку. Но играли пермские парни, как всегда, весело, с огоньком, превозмогая нарастающую сердечную боль, доставляя удовольствие своим музыкальным творчеством. Первая, танцевальная, часть выступления подходила к концу, когда Виктор почувствовал, что на него смотрят. Это ощу227

Cергей Федорченко

щение было таким сильным, что он не выдержал и обернулся. Красивая, стройная девушка стояла совсем близко от эстрады и смотрела на него. Встретившись с Бойченко глазами, она улыбнулась и, сделав едва заметное прощальное движение рукой, заспешила к выходу. Воспользовавшись паузой между танцами, Виктор кинулся искать незнакомку. Но её нигде не было.

— Кто эта красавица в розовом платье? — обратился он к Фариду. — Она стояла вот здесь, — Виктор указал на место, где только что была девушка.

— Что, влюбился? Неудивительно, она всем нравится. Между прочим, и мне тоже. Но никого даже близко к себе не подпускает, — Фарид развёл руками.

— Я не об этом тебя спрашиваю. Кто она и как её зовут?

— Её имя — Ляйсан. Красивое, правда? — Фарид вздохнул. Ему явно не хотелось рассказывать. — А зачем тебе все это, Виктор? Вы же завтра уезжаете.

— Пока не увижу её, не уеду. Говори, что знаешь о ней, прошу тебя, Фарид.

— Хорошо. Её отец — директор местного транспортного управления. Мама, кажется, юрист. В прошлом году Ляйсан поступила в Казанский университет. Оканчивает первый курс. Домой приехала, потому что её маму неожиданно положили в Альметьевскую больницу. Что-то с сердцем. Дня через два Ляйсан уезжает в Казань, у неё начинается сессия. Вот и все, что я знаю.

— Спасибо, Фарид. И ещё мне нужен её адрес.

— Зачем?

— На всякий случай. Клянусь больше ни о чем не спрашивать.

— Хорошо. Знаешь, где поселковый совет? Так вот, их дом третий от совета. На левой стороне улицы, если идти к реке. Смотри, не ошибись.

— Не волнуйся, не ошибусь. Ещё раз спасибо! Исполнив обязательный репертуар, Виктор затем спел несколько песен по просьбам танцующих. Последней из заяв228

Любовь

ленных была «Прощай». Бойченко всегда с удовольствием пел эту песню, подражая Владимиру Трошину: Прощай! От меня ты вдали росла, Влюблена ты в другого была. Ревность к прошлому не таю, Хочешь, песню тебе спою? Виктор заканчивал песню, когда увидел Ляйсан. Девушка танцевала с Фаридом, улыбаясь и оживленно разговаривая. Он попытался справиться с охватившим его волнением, но ему это не удалось. Запутавшись в последних словах, Виктор кое-как закончил песню и направился к Ляйсан. Та уже стояла одна.

— Здравствуйте, Ляйсан. Как хорошо, что вы вернулись, — произнёс он первое, что пришло на ум.

— Вы знаете моё имя? Догадываюсь, кто меня выдал. Фарид? Я угадала? Признавайтесь!

— Ну, какое это имеет значение... А меня зовут Виктор.

— Очень приятно, Виктор. Я слышала о вас и вашем небольшом оркестре. Только приехала, а мама говорит: «Тут у нас ребята с Урала, на практике. Говорят, неплохо играют, а один из них даже поёт». Она очень хотела вас послушать, но не получилось. С сердечным приступом её положили в Альметьевскую больницу. Но сейчас она чувствует себя хорошо. Я ходила домой и узнала это от папы. Он только что приехал из больницы.

— Вот почему вы вдруг исчезли.

— Вы, что, заметили?

— Да. Кинулся искать, а вас нет.

— И всё-таки высмотрели меня. Какой вы, Виктор...

— Прилипчивый...

— Нет, вы — как сильный ветер, как смерч. Заметили, смели... Я даже немного вас побаиваюсь.

— И напрасно. Я обыкновенный парень, не злой, только влюбчивый.

— Это заметно. Они медленно прохаживались вокруг танцевальной площадки. Оттуда донеслись аплодисменты.

229

Cергей Федорченко

— Кажется, наших провожают. Давайте посмотрим? — предложил Виктор. Оба поднялись на площадку. Ребята, смущённые и растерянные, стояли на эстраде, дожидаясь, когда стихнут аплодисменты. Заметив Ляйсан и Виктора, Галкин подошёл к ним.

— Такой момент, а главного виновника, как всегда, нет, — произнёс он, не спуская с девушки глаз. — Господи, какое чудо! — Он поцеловал руку Ляйсан. — Витя, познакомь, умоляю!

— Володя, не мешай. Ждите меня, я скоро приду.

— Вы уходите? — девушка удивлённо посмотрела на Виктора.

— Нет, это я так... Чтобы он нас оставил. Вот кто действительно прилипчивый до невозможности.

— Я, наверное, такая же? — огромные, тёмные, как ночь, глаза Ляйсан смотрели на него, не мигая.

— Знаете, чего я боюсь сейчас больше всего? — Виктор ответил таким же прямым взглядом. — Что вы вдруг скажете: мне пора. Прощайте!

— А вы не бойтесь. Я не уйду и буду с вами, пока вы меня не прогоните. Скажите, вы любите шампанское?

— Ну... как все. Так, иногда, по праздникам.

— Тогда вот что. Я все продумала, потому что от вас, милый Виктор, никакой инициативы. Сейчас мы пройдём к моему дому. Вы немного поскучаете, а я зайду к папе и отпрошусь у него якобы на встречу с подругами. А какая встреча без шампанского? Ну как? Вам нравится то, что я задумала? Тогда похвалите же меня, ну, Виктор! Ляйсан стояла очень близко, грудью касаясь Виктора. Он взял ее лицо в свои ладони и поцеловал. Девушка отпрянула и закрыла лицо руками.

— Ну зачем вы это сделали? Зачем? Или я веду себя так, что меня можно целовать, не спрашивая? Конечно, я сама виновата — ночь, шампанское. Дала повод...

— Не наговаривайте на себя. Вы тут не при чем. Я во всем виноват, извините, — Виктор ещё раз взглянул на девушку и 230

Любовь

направился к выходу из парка. Он не слышал шагов бежавшей за ним Ляйсан. Чувство утраты чего-то очень дорогого, а также боль, отчаяние, обида, даже жалость, все смешалось в его чистой, ещё мальчишеской душе. Ляйсан догнала его и встала перед ним.

— Что вы делаете, Виктор? Не уходите, прошу вас! Не виноваты вы ни в чем. Я сама хотела, чтобы вы меня поцеловали. Ещё там на площадке. А вы не догадались или не посмели. Господи, помири нас! Видите, я мусульманка, обращаюсь за помощью к вашему Богу. Чтобы он остановил нашу ссору.

— Я уже забыл то, что произошло, — Виктор улыбнулся и взял руку Ляйсан в свою. — И вы тоже? Вот и хорошо. Мы, кажется, шли за шампанским? Почему же стоим? ...В доме девушки свет горел только в двух окнах, остальные были затемнены.

— Папа в своём кабинете. Не спит, ждёт меня. Я сейчас, — Ляйсан скрылась в доме и вскоре вышла. В руках у неё была сетка, в которой лежало что-то завёрнутое в газету.

— Здесь все для нашего прощального торжества — шампанское, яблоки, немного конфет, — сказала она, передавая сетку Виктору. — Идёмте к реке, это здесь, недалеко. На берегу, который считался поселковым пляжем, они устроились под покосившимся грибком и открыли шампанское. Виктор наполнил чашечки, напоминавшие небольшие пиалы.

— Пью за то, чтобы мы всегда помнили друг о друге, как бы ни сложилась наша дальнейшая жизнь! А вы, Ляйсан, за что?

— Поддерживаю тост, — девушка подняла свою чашечку. Шампанское ударило в голову. Стало жарко. Виктор скинул рубашку.

— О! Да вы настоящий Аполлон! — она восхищённо посмотрела на него и, придвинувшись, провела рукой по его обнажённому торсу. Но тут же убрала руки. — Кажется, я позволяю себе лишнее. Но, дорогой Виктор, мы ещё не выпили на брудершафт. Я хочу, чтобы у вас все было хорошо. Чтобы вы 231

Cергей Федорченко

встретили девушку, которая стоила бы такого юноши, как вы. А не такую, как я.

— Что вы говорите, Ляйсан!

— Я знаю, что говорю. Вы меня не знаете... — девушка отпила из чашечки и протянула её Виктору. — Не разрешайте мне больше пить, слышите? Иначе я сделаю вас своим женихом. Или нет... мужем. Сколько вам лет, мой милый юноша? Почти семнадцать? А мне скоро двадцать. Но ничего страшного. Моя мама старше папы на целых семь лет. Но как он любит её! Витенька, вы будете любить меня всю жизнь? Не пять, не десять лет, а всю жизнь?! Пока не умрёте. Что я говорю, извините. Я совершенно пьяна. Дайте мне шампанское! Не бойтесь, я хочу вылить его в речной песок. Ляйсан сама взяла бутылку и, отойдя в сторону, вылила остатки шампанского. Потом подошла к воде и потрогала её.

— Вода совсем тёплая. Я хочу купаться. Составьте компанию. Я уже раздеваюсь. Ну, где же вы? Она моментально скинула платье, трусики и повернулась к остолбеневшему Виктору.

— Правда, я красивая? А вы хотели меня бросить. Разве от таких, как я, уходят? — нетрезво растягивая слова, проговорила Ляйсан и вошла в воду. Наконец Виктор сообразил, что нужно делать. Сняв брюки, в одних плавках он бросился к девушке, взял ее на руки и вынес на берег. Ляйсан дрожала. Виктор взял рубашку, протер её и помог одеться. Они присели на скамейку, стоявшую под грибком.

— Жаль шампанского, которое я вылила. Сейчас бы оно нам очень пригодилось, — сказала Ляйсан негромко. Виктор кивнул. — Можно я прижмусь к тебе? — она обняла его за плечи. — Какой ты горячий. Ничего, что я перешла на «ты»? Тогда и ты перестань «выкать» Ну, скажи мне что-нибудь. Например: Ляйсан, ты уже протрезвела? Я давно хотела предложить тебе говорить на «ты», но боялась. Вдруг ты неправильно поймёшь меня. А сейчас не боюсь. Потому что знаю тебя. Ты не такой, как все. Даже не воспользовался тем, что 232

Любовь

я была совсем обнажённой. Хотя заметила, что ты с трудом справлялся с собой. Откуда у тебя такая сдержанность?

— От мамы.

— Как это «от мамы»?

— Она меня таким воспитала. Говорила: ты сохранишь девушку, сохранят и тебе.

— Какой ты наивный! Ну и... сохранили?

— Я не хочу сейчас говорить об этом. Как-нибудь потом.

— Когда потом, Витенька? Ты завтра уезжаешь. Обещай, что расскажешь своей маме о нашей встрече? И обо мне.

— Обязательно. Я уверен, ты ей понравишься.

— А о том, как я, нетрезвая, полезла в воду, тоже расскажешь? Нет, об этом не надо. Потому что тогда я ей точно не понравлюсь. А какая она, твоя мама?

— Мама очень красивая. Есть такое понятие — статная женщина. Это о ней. Она всю жизнь носит косу. Очень молодо выглядит. Хорошо готовит, модно и красиво одевается. Иногда увлекается мужчинами, но чаще они влюбляются в неё. И ещё она любит слушать, как я пою.

— А я... — Ляйсан как-то странно посмотрела на Виктора и вдруг прижалась своими яркими губами к его губам. — Извини, это за выпитое на брудершафт. Ты первый из молодых парней, к кому я потянулась. Мне очень хорошо с тобой, Витенька. А ведь раньше я принимала ухаживания только взрослых мужчин, терпеть не могла пристававших ко мне слюнявых мальчиков. Хотя вскоре поняла, что все мужчины хотят одного — моего красивого тела. Многие преподаватели, доценты и даже профессора Казанского университета, куда я в прошлом году поступила, увидев меня, сходили с ума. Мне ни за что ставили «отлично» или, наоборот, заваливали на экзаменах, добиваясь меня. Я привыкла к этому, научилась строить им глазки и кокетничать, оставаясь девушкой. И слушая уже развращённых подружек, тайно гордилась своей девственностью, твёрдо зная, что мне не придётся когда-нибудь лгать или оправдываться перед будущим мужем. Эти мысли в трудные минуты были моим спасением, защитой. Красивая и ве233

Cергей Федорченко

треная для окружающих, внутри я оставалась сдержанной и холодной. Это была какая-то игра, увлекательная, но рискованная. Она мне нравилась, потому что делала мою девичью жизнь не показной. Какая была у многих моих однокурсниц, не скрывавших своих интимных похождений. Как-то думая об этом, я выходила из автобуса и чуть не оступилась. Какой-то мужчина поддержал меня и помог выйти, подав руку. Я буркнула ему «спасибо» и побежала, так как опаздывала на занятия. Возле учебного корпуса мужчина догнал меня и протянул перчатку, которую я обронила, выходя из автобуса. Я взяла её и скрылась за дверью. И тут же забыла об этом рядовом случае. Вспомнив о нем тогда, когда встретила этого мужчину возле учебного корпуса. Тоже в четверг, точно в то же время. Он был с роскошным букетом, который я не взяла, несмотря на его уговоры. В этот раз я рассмотрела его. Ему было около сорока лет. Высокий, интересный, модно одетый мужчина. Чтобы отделаться от него, я согласилась прийти на свидание, которое он мне назначил. Но не пошла. Спустя месяц, незнакомец снова встретил меня перед занятиями. «Без вас я отсюда не уйду», — решительно заявил он. Я не стала спорить и не пошла на лекцию. Потом мы сидели в дорогом ресторане, пили отличное вино и очень много шутили. Я давно не чувствовала себя так легко, как в этот вечер. Мы стали встречаться. Ходили в театры, музеи, в кино, даже побывали в цирке, где я не была много лет. Я понимала, что привыкаю к нему, но ничего уже не могла с собой поделать. Он стал мне нужен, хотя бы изредка. Мы почти не говорили на «семейные» темы, но в конце концов я узнала, что мой знакомый — бывший военный, разведён и сыну, которого он безумно любит, двенадцать лет. И ещё, что он начальник большого отдела в закрытом институте и преподаёт на военной кафедре. Удивительно, но он даже не намекал на близкие отношения. Впервые, словно школьники, мы поцеловались в подъезде моего общежития. И то потому, что я этого захотела. Зима наконец кончилась. Наступила весна, которую я люблю и всегда жду с нетерпением. С таким же нетерпением я 234

Любовь

ждала перемен в наших отношениях. Но их не было. Хотя я видела, как ему все труднее расставаться со мной, как он хочет большего, чем поцелуи в подъездах и на улице. Как-то после очень красивого, зарубежного и довольно сексуального фильма я прямо сказала ему, что хочу стать женщиной. «Ты девушка?» — удивился он. «А ты сомневаешься?» — с вызовом ответила я. Он долго извинялся, и я простила его. Мы встретились на квартире его друга, уехавшего в командировку. Он очень волновался. Я заметила, как у него дрожат руки, и даже сел голос. Его состояние передалось мне. Видимо, поэтому у нас в этот вечер долго ничего не получалось... «Как я счастлив!» — прошептал он, когда это наконец произошло. «Я тоже», — солгала я. Действительно, став женщиной, я не почувствовала себя счастливее. Тогда же он сделал мне предложение, которое я приняла...

— Твои родители знают об этом? — помолчав, спросил Виктор.

— Нет. Хотела рассказать маме. Для этого и приехала, но она, ты знаешь, слегла в больницу. С папой об этом заговорить не решилась. А сейчас рада, что так получилось.

— Почему?

— Потому что я не выйду замуж за этого человека. Никогда!

— Ничего не понимаю. Вы же все решили. И любите друг друга. Что ещё нужно для счастья?

— Да, не люблю я его, Витя! Я встретила другого человека и поняла, какой муж мне нужен. А все, что я совершила, — это большая ошибка, за которую мне предстоит расплачиваться.

— И кто этот «другой человек»?

— Не догадываешься? Это ты, Витенька, изменивший моё представление о будущем муже. Я видела, как ты волновался, помогая мне одеться. И, конечно, догадывалась, о чем ты думал в эти минуты. Но ты не воспользовался моей наготой и беспомощностью. И спасибо тебе за это. Тогда же я подумала: «Значит, есть молодые люди, которым, кроме красивого женского тела, нужны ещё и чувства». И решила, что мой муж бу235

Cергей Федорченко

дет таким, как ты. Захотелось рассказать о себе все, ничего от тебя не утаивая. И я это сделала. И знаешь, после исповеди почувствовала себя легко. Наверное, я сделала себе плохо, потому что ты уже не сможешь относиться ко мне по-прежнему.

— Ляйсан, о чем ты? Остановись!

— Не перебивай меня, Витенька! Так вот, как бы плохо ты обо мне ни думал, я не забуду тебя. Придёт время, ты женишься на порядочной девушке, я, если повезёт, встречу хорошего человека. Но, повторяю, тебя, такого чистого и наивного, буду помнить всегда. И эту волшебную ночь, которую провела вместе с тобой, сохраню в памяти.

— Ты говоришь, будто читаешь стихи. Только грустные. Я не могу говорить так красиво. И вести себя тоже не умею. Скучный я, неинтересный. Затеял ссору. Извини, Ляйсан.

— Не наговаривай на себя. Это я отличилась. Нетрезвая, обнажённая полезла в воду. Ужас! Ты тоже прости, если можешь. А у тебя есть девушка? — чуть отстранившись, неожиданно спросила Ляйсан. И не дожидаясь ответа, сказала грустно: — О чем я спрашиваю? Конечно, есть! Красивее меня?

— Красивее тебя девушек нет.

— Ты шутишь, а я говорю серьёзно. Сколько ей лет?

— Столько, сколько мне. Она моя однокурсница.

— Представляю, как ты о ней скучаешь.

— Раньше скучал. Даже во сне её видел. Сейчас думаю о том, как сказать, что мы больше не будем дружить. И сделать это так, чтобы она легче перенесла наше расставание.

— А, может быть, не нужно никакого расставания? Ничего не говорить, как будто не было ни меня, ни нашей встречи. Все успокоится, страсти остынут, ты забудешь меня. И по-прежнему будешь встречаться со своей однокурсницей...

— ...А ты выйдешь замуж за этого пожилого дядю? Нет, как бы ни сложились наши отношения, я тебя никогда не забуду.

— Витенька... Я хочу спросить... если не хочешь, не отвечай. И не сердись, прошу тебя, обещаешь?

— Обещаю.

— Ты с ней... вы... были близки?

236

Любовь

— Какая близость, Ляйсан! Не было ещё у меня ни женщин, ни девушек!

— Это правда? Какой ты... не такой, как все, — Ляйсан прижалась к нему и, не стесняясь, поцеловала. — Это тебе за признание и чистоту. Что же с нами сейчас будет. Я остаюсь без жениха, ты — без девушки. Случайная встреча все изменила. Что нам делать, Витенька?

— Не знаю, Ляйсан, милая. Но я не смогу жить, как раньше. Буду вспоминать нашу ночь. И сходить с ума.

— Я тоже. Мне нравится в тебе все — твой голос, улыбка, лицо, твоё тело. И даже когда ты сердишься, я внутренне улыбаюсь: так красиво у тебя это получается! Но лучше не сердиться и не ссориться, — Ляйсан не договорила. Она вдруг почувствовала, что её лёгкое платьице сползает с ее плеч. — Витенька, что ты делаешь? Не надо... Ну, зачем же, мой милый! Я тоже… Хорошо, ты видишь, я совсем не сопротивляюсь, родной мой… ...Занимался рассвет. Два обнажённых молодых тела лежали на разбросанной одежде. Она, прекрасная, как сама красота, и он, её первый мужчина, совсем юный и чистый, как мальчишка. И не было им никакого дела ни до наступающего рассвета, ни до начинающегося дня. Охватившая страсть отняла у них все силы, оставив то, что отнять было невозможно — их любовь. ...В просеке леса показалась буровая вышка. «Уже добрались?» — удивился Бойченко. Стало ясно, что с воспоминаниями придётся заканчивать. Но раскисшая после дождя дорога стала совсем непроезжей, и Коля резко сбавил скорость. Теперь машина, урча и буксуя, двигалась со скоростью уставшего пешехода. «Вот и хорошо. Успею вспомнить, чем все это закончилось», — Виктор закрыл глаза и снова погрузился в прошлое. ...В полдень практиканты с сумками и чемоданами собрались на автовокзале. Но автобус, на котором они должны были добраться до железнодорожной станции, задерживался. И пермяки, пользуясь случаем, прощались со своими девуш237

Cергей Федорченко

ками, обменивались адресами. Было шумно, весело и немного грустно. Так бывает, когда, прощаясь, расстаются настоящие друзья. Наконец подошёл автобус. Фарид сделал несколько коллективных снимков и, попрощавшись с пермяками, подошёл к Ляйсан, стоявшей с Виктором возле большого куста цветущей акации.

— Так сказать, фото на память, — улыбаясь, произнес он и нацелился объективом в их сторону.

— Не надо, Фарид! — Ляйсан прикрыла ладонью заплаканные глаза. И когда он отошёл, обняла Виктора.

— Что я теперь без тебя? — она умоляюще посмотрела на него. — Приезжай скорее. Я без тебя, как без воздуха. Не приедешь — умру, — она поцеловала Виктора. — А теперь иди, ребята ждут. Последнее, что запомнил Бойченко: плачущая Ляйсан стоит возле акации и машет рукой. В Перми Виктор сразу же встретился с Ритой и, волнуясь и краснея, рассказал ей все. Она выслушала его, отвернувшись, не перебивая и ни о чем не спрашивая. Но едва он умолк, тихо сказала, посмотрев на него: «Как ты мог предать меня?». И вышла. Позднее он не раз пытался с ней встретиться, чтобы извиниться. Даже заходил к ней домой. Но все было напрасно. Рита уклонялась от встреч. И вскоре уехала со своей мамой к родственникам на юг. Возвратившись с юга в конце августа, подала заявление об уходе из нефтяного техникума. И тут же поступила в музыкальное училище на вокальное отделение. Окончив его, вышла замуж за бывшего однокурсника по техникуму. Но вскоре разошлась с ним и уехала в Минск, где стала петь в театре оперетты. Невероятно, но спустя много лет Виктор едва не встретился с ней. Произошло это летом на курорте Усть-Качка, где отдыхал Бойченко. Вечером, от нечего делать, он зашёл в курортный зал, где выступала группа заезжих артистов. И, взглянув на сцену, не поверил своим глазам. Там стояла Рита. По-девичьи стройная, в роскошном голубом платье, она исполняла какую-то арию. Когда концерт закончился, Виктор прошёл к служебному вхо238

Любовь

ду и спрятался за углом. Вскоре появились участники концерта. Шумно переговариваясь, они грузили аппаратуру и усаживались в микроавтобус. Наконец появилась Рита. Она подошла к поджидавшей её «Волге», открыла дверцу и, оглянувшись, посмотрела туда, где укрылся Бойченко. Виктор похолодел. Ему показалось, что она заметила его. Но через мгновение Рита села в машину и уехала. Больше он не встречал её. Никогда. И почти не вспоминал о ней. В отличие от Ляйсан, которую он так и не мог забыть. Встреча с ней, незабываемая близость, вспыхнувшая после этого и заполыхавшая огнём первая любовь, свели его с ума. Ослеплённый этим чувством он ничего не видел и не слышал. Даже мать, пытавшуюся его образумить. Ляйсан писала ему чуть ли не ежедневно. Её письма, удивительно нежные и полные любви, он читал помногу раз и отвечал такими же ласковыми посланиями. И как-то, не выдержав, стал собираться в Ак-Буа. И уехал бы. Но помешал случай. Разболевшись, Нина Михайловна слегла в больницу, где её стали срочно готовить к операции. Операция прошла очень тяжело. Ясно, что ни о какой поездке и встрече с Ляйсан теперь не могло быть и речи. Незаметно подкрался сентябрь. В техникуме начались занятия, репетиции духового оркестра, концерты, выступления. Ляйсан, устав от настойчивых ухаживаний пожилого «жениха», с помощью родителей перевелась в московский институт. В одном из писем она умоляла Виктора разрешить приехать в Пермь. Согласившись, он ответил ей большой телеграммой. Но просил приехать чуть позже, так как уезжал на двухнедельную геодезическую практику под Березники (нужно было составить топографическую карту только что открытого Юрчукского нефтяного месторождения). То, что произошло дальше, очень похоже на ситуацию, описанную Аркадием Гайдаром в повести «Чук и Гек». Затерявшись, телеграмма не дошла до девушки. Не получив ответа от Виктора, Ляйсан приехала в Пермь. Проплутав целый день по грязной осенней Перми, к вечеру она наконец нашла в пригороде города — Верхних Муллах — небольшой домик, где жили Вик239

Cергей Федорченко

тор и его мама. И ещё не веря в счастье, осторожно постучала в калитку. Вышедшая на стук Нина Михайловна сразу поняла, что стоящая перед ней промокшая насквозь, измученная красивая девушка и есть та самая Ляйсан. Она накормила её, истопила баню и, застелив диван, уложила девушку. Пожелала ей спокойной ночи, но не выдержала, задержалась и погладила её длинные чёрные пряди: «Теперь я понимаю Витю. В тебя, Ляйсан, невозможно не влюбиться». И ушла в свою комнатку, где, затихнув, попыталась заснуть. Но сон не приходил. Она представила своего сына рядом с этой блестящей красавицей и окончательно разволновалась...

— Нина Михайловна, можно я посижу рядом с вами? — одетая в белую ночную сорочку Нины Михайловны (одежда девушки была постирана и сушилась) Ляйсан стояла в проёме двери.

— О чем ты? Конечно, проходи, присаживайся. Поговорим, спать все равно не хочется. Ляйсан осторожно присела на краешек кровати.

— Нет, нет! Ты после бани, распаренная. Ещё простынешь. Ложись рядом, — Нина Михайловна приподняла одеяло, впуская к себе девушку. Та легла и несмело прижалась к ней. Нина Михайловна уловила эту робость и обняла Ляйсан.

— Ну вот. Никуда теперь тебя не отпущу. По крайней мере, до утра. И давай поговорим откровенно. Все равно разговора о тебе и Викторе не избежать. Вижу, измучили вы друг друга своей любовью. А что вас ждёт? Представь: ты в Москве встречаешь красивого, умного, молодого, преуспевающего мужчину. Устоишь ли перед его ухаживаниями? Хватит ли твоей любви к моему сыну, чтобы остаться ему верной? И такие или подобные вопросы ты, доченька, должна задать себе уже сейчас! И неправда, что любовь слепа. Она все видит. И какой человек и на что он способен. Ты — девушка изумительной красоты и наверняка хорошей судьбы. А кем будет мой сын? Буровым мастером, ну, может, со временем начальником участка. Он никогда не станет крупным чиновником и не будет работать в министерстве — не тот характер.

240

Любовь

Вся жизнь его будет связана с тайгой и буровыми. А это постоянный риск, опасность, грязь, недельные скитания по месторождениям. Ты готова ко всему этому? Стирать замазученную одежду, провожать и ждать, плакать ночами, лежа без мужа в постели? Наверное, сейчас делаю тебе больно. Но я говорю правду, Ляйсан. Позже ты убедишься, что я была права. Если не согласна со мной, скажи. Но Ляйсан молчала. Она беззвучно плакала, уткнувшись в подушку. Словно прощалась с Виктором и своей первой настоящей любовью. ...Они проговорили всю ночь, которая сделала их друзьями. Утром, глядя, как Ляйсан умело гладит своё белье, Нина Михайловна с восхищением сказала: «Как ты ловко это делаешь! Хорошая из тебя невестка выйдет, — и грустно добавила: — ...Жаль, не моя...». Она напекла пирожков, наполнила термос сладким чаем, добавила ещё какой-то снеди и аккуратно сложила все это в пакет.

— До Москвы долететь еды хватит. И чтобы никаких казённых буфетов! Когда прилетишь, отбей телеграмму. Мол, долетела благополучно, жива, здорова. И давай попробуем проститься без слез. За ночь досыта наревелись. Хотя, чувствую, улетишь, и бедное моё сердце... Что с ним будет, выдержит ли? Такой родной ты стала. И кто из вас мне дороже — Виктор или ты — не знаю... — Нина Михайловна замолчала и вдруг перекрестила девушку. — Пусть хранит тебя наш Господь! Хотя ты и другой веры. И возьми вот это, — она достала маленькую иконку и вложила её в ладонь Ляйсан. — Это Пресвятая Богородица. Она много раз выручала меня, поможет и тебе. А теперь иди с Богом. Прилетев в Москву, Ляйсан тут же отправила Нине Михайловне телеграмму. Та заплакала, прочитав то, что написала девушка: «Мне плохо. Я вас очень люблю». «Бедная девочка, — подумала Нина Михайловна, — каково ей сейчас?» Чувство тревоги и даже вины, закравшееся после ночного разговора с Ляйсан, усиливалось. Теперь она понимала, что этот разговор, которому она вначале не придала особого значения, 241

Cергей Федорченко

242

Любовь

будет иметь последствия. Какие, она не знала. И с сознанием надвигающейся беды ждала приезда сына. Виктор появился возбуждённый (практика прошла толково и интересно) и сразу спросил о Ляйсан.

— Садись, поговорим, сынок, — как-то неуверенно и тихо ответила Нина Михайловна. Вскоре Виктор знал все. И то, что Ляйсан не получила телеграмму и что, оказывается, была здесь, и какой разговор состоялся у неё с Ниной Михайловной.

— Что ты наделала, мама? Как ты могла... Ты не имела права вмешиваться в наши отношения так грубо, — сказав это, Виктор встал и начал собирать вещи.

— Прости, сынок! Умоляю тебя, не уходи! Я же хотела как лучше... — Нина Михайловна заплакала и ухватилась за сына, не пуская его. Но Виктор оторвал от себя слабые руки и, оттолкнув мать от себя, вышел. В общежитии техникума он, несмотря на извинения и просьбы матери вернуться домой, прожил до конца года, получая письма от Ляйсан теперь на главпочтамте в окошечке «до востребования». Все больше убеждаясь, что теряет её. Слова «любимый», «люблю», «родной» встречались все реже, пока не исчезли совсем. «У тебя кто-то есть. Скажи правду. Больше мне ничего от тебя не надо», — страшно переживая, писал Виктор. «Да, я встречаюсь с молодым человеком. Он сотрудник французского посольства. В новогодние каникулы мы летим в Париж. Он хочет познакомить меня с родителями», — вызывающе спокойно ответила Ляйсан. «Не пиши мне больше. Я не буду читать твои письма», — стараясь тоже быть уравновешенным, написал он. Но она продолжала писать, словно подшучивая над ним. Виктор, забыв о своём обещании не читать, помногу раз перечитывал письма и тут же рвал их. И наконец заставил себя не ходить на главпочтамт. Домой Виктор вернулся вечером за несколько часов до наступления Нового года. Нина Михайловна, вмиг помолодевшая и несказанно счастливая, быстро накрыла на стол. Они выпили шампанского. Виктор обнял и поцеловал мать: «Ты была права. Прости».

243

Cергей Федорченко

...От Фарида, с которым они переписывались, он узнал, что Ляйсан, бросив институт, вышла за француза замуж и уехала на его родину. А перед этим с женихом приезжала к себе в АкБуа. Встретившись с Фаридом, много плакала. И вечером во время домашнего застолья вдруг исчезла из дома. Нашли её на поселковом пляже под покосившимся грибком, окоченевшую и плачущую, с зажатой в руке православной иконкой... Позднее в жизни Виктора Бойченко встречалось немало разных женщин. Были среди них и настоящие красавицы, изящные и умные. Виктор сравнивал их с Ляйсан и с грустью в душе признавался, что все они уступали блистательной татарочке...

244

Любовь

Ссора В

от и приехали. А калийщики-то уже здесь, Виктор Сергеевич, — голос Коли вывел Бойченко из того состояния, в котором он находился. Отличить представителей «Уралкалия» от нефтяников было легко. Все трое были в новеньких касках, воротники свежих сорочек стягивали модные галстуки. «Ишь вырядились! К ротору бы вас на пару вахт. Как бы вы после этого выглядели…» — с раздражением подумал Бойченко, выходя из машины. Но заставил себя выглядеть спокойным и, изобразив на лице доброжелательную улыбку, пожал руку каждому. Начинать с выяснения отношений не хотелось, потому он пригласил непрошенных гостей в вагончик-столовую, где за чаем объяснил им, что здесь они «персона нон грата» — нежелательные персоны.

— Буровая установка — это взрывопожароопасный объект, где на каждом шагу высокие температуры, колоссальные давления в сотни атмосфер и огромные нагрузки. Находиться посторонним здесь запрещено. Вы — именно такие, посторонние лица. Поэтому прошу вас покинуть территорию буровой.

— Не имеешь права гнать нас отсюда, Виктор Сергеевич, — заместитель главного геолога объединения «Уралкалий» Сивков поднялся и нервно зашагал по вагончику. — Мы приехали, чтобы проверить готовность буровой к забуриванию в зоне наших калийных месторождений...

— А мы здесь, чтобы бурить скважины на наших нефтяных месторождениях, — прервал Сивкова Бойченко, нажав на слово «наших». — Присядь, Петр Иванович, и не нервничай. Жаль, что ты даже не удосужился познакомиться с инструкциями, по которым мы работаем. Специально для тебя поясняю. Мы руководствуемся законами об охране недр — работаем под контролем Ростехнадзора и других государствен—

245

Cергей Федорченко

ных инспекций, в частности комиссии по авторскому надзору, созданной при горно-нефтяном факультете технического университета. Их требования для нас — закон. И мы их чтим и выполняем. Вам, калийщикам, право контролировать нас не дано. Так что, прошу на выход! Калийщики, словно по команде, дружно встали и вышли из вагончика, не попрощавшись. Уже возле поджидавшего их УАЗика Сивков остановился и, не скрывая звучавшую в голосе злость, сказал, обращаясь к Бойченко.

— Наскребёшь ты на свою голову, Виктор Сергеевич! Помяни мои слова. Даром тебе это не пройдёт.

— Запомни и ты мои слова, Пётр Иванович. Я за каждую пробуренную скважину готов ответить хоть перед самим господом Богом. Они пробурены на совесть. И она у нас, нефтяников, чиста. А вот вы свою совесть на калийные тонны променяли, выкопав под Березниками огромную могильную яму. А если в неё начнут проваливаться заводы, жилые дома, школы и больницы? Что будешь людям говорить, заместитель главного геолога? Оправдываться геологическими особенностями месторождения солей, непредсказуемостью природных процессов? Но не пройдёт такое дешёвое вранье, не надейся! За то, что натворили под городом, придётся отвечать. Все, будьте здоровы! После окончания пусковой конференции Бойченко, попрощавшись с буровой бригадой, тут же выехал на следующую буровую. «Ну и денёк выдался! — подумал он, глядя на проплывавшую мимо жёлто-красную стену лиственного леса из берёз, осин и черёмухи. — Как? Наступает осень? Уже? — пронеслось в голове. — Да как же это?! Ведь только что с командой Ионесяна ели свежую малину... И на тебе — осенние листья... Как быстро летит время! Кажется, мама говорила, что после сорока лет годы побегут, даже помчатся. Как всегда, она оказалась права. Сколько мне? Пятьдесят три? А жить хочется ещё сильнее, чем раньше. И не только существовать, а жить в любви, то есть любить и быть любимым. Хорошо бы родить сына, толстенького карапуза. Как бы я баловал его!»

246

Любовь

— А здорово вы этих калийщиков, Виктор Сергеевич... Я рядом был, копался в машине и все слышал, извините... — голос Коли в очередной раз вернул Виктора к действительности. «Спасибо, дорогой, что не даёшь сойти с ума. С этими моими раздумьями и воспоминаньями свихнуться можно в два счёта», — Виктор с благодарностью посмотрел на водителя и негромко произнёс, словно извиняясь.

— Конечно, резковато получилось. Но ведь сами виноваты. На нашей буровой ведут себя, как на своей калийной шахте. Вот и нарвались на грубость. А может, хватит о них, Коля?

— Бойченко дружески коснулся плеча водителя. И когда тот кивнул головой в знак согласия, добавил: — Представляю, какой шум поднимут эти обиженные. Только успевай оправдываться. Интуиция не подвела Бойченко и в этот раз. Едва он вошёл в кабинет генерального, чтобы доложить о прошедших пусковых конференциях, как сразу же почувствовал, что тот не в духе. Выслушав Бойченко, Перминов хмуро спросил.

— А как выдворял калийщиков с буровой, почему об этом молчишь?

— А что рассказывать? Потребовал, чтобы они убрались. Как посторонние лица. Ничего такого, интересного. Без рукоприкладства обошлось, — Бойченко попытался обратить разговор в шутку.

— Отшучиваешься, значит? Так... А ты знаешь, что о твоей выходке знают даже в Москве? И не где-нибудь, а в правительстве, в «Лукойле», даже в администрации президента. Досталось всем — Крутневу, Визяеву, твоему Ионесяну. «А нам это надо?» — так, кажется, говорят предприимчивые и умные евреи?

— Надо, Александр Павлович, надо! Этот «Уралкалий» у нас уже вот где, — Бойченко провёл ладонью по горлу. — Сколько им можно потакать? Недавно прислали письмо. Требуют введения с их стороны контроля за параметрами и качеством приготовления глинистого и цементного растворов. Это с какой стати? Скоро смену долота захотят контролировать. И что? Тоже позволять?

247

Cергей Федорченко

— Почему я ничего не знаю об этом письме?

— Оно было на моё имя. Не беспокойтесь, ответил, как надо, без ругани.

— И всё-таки?

— Написал, что параметры растворов контролируются комиссией по авторскому надзору при техническом университете, возглавляемой Георгием Михайловичем Толкачевым, талантливым ученым, автором технологии бурения в зоне Верхней Камы. И что калийщики здесь не при чем.

— И все?

— Все?

— Да, с тобой, Виктор Сергеевич, не соскучишься, — Перминов вынул своё большое тело из большого кожаного кресла и подошёл к Бойченко. — Взрослый человек, даже пожилой, а поступки у тебя, извини, как у ребёнка, детские. Не обижайся за прямоту. И имей в виду вот что. Вдруг это не приходило в твою умную голову. Здесь, в Пермском нашем крае, мы — нефтяники и они — калийщики находимся по разные стороны баррикад, то есть мы — не друзья. И ни мы, ни они этого не скрываем. Там же, в Москве, нет ни друзей, ни недругов. Нефтяники и калийщики постоянно встречаются, любезничают друг с другом, пьют на фуршетах, даже дружат и, бывает, роднятся. Спросишь, почему? Да потому что все они живут стремлением сделать карьеру и подняться ещё выше, засветиться в компании с каким-нибудь высокопоставленным чиновником, сорвать ещё больший куш, приобрести более престижный, чем у других, остров, особняк, яхту, машину. И на наши принципиальные споры и разногласия им сто раз наплевать! Что бы мы здесь ни делали, с кем бы ни дрались. Мы им понадобимся только тогда, когда нужно будет кого-то наказать, снять с кого-то голову. И, поверь мне, снимут в два счёта, не моргнув глазом. Мы — заложники их московских интриг, вернее даже смертники. Завтра там решат, что нам нужно умереть, и мы погибнем. Так что, набирайся мудрости, Виктор, учись так строить отношения со своими недоброжелателями, чтобы и дело не страдало и там, наверху, все были 248

Любовь

довольны. Кстати, тебя искал Ионесян. Позвони ему, он очень просил. Если замечания Перминова Бойченко признал справедливыми и согласился с шефом, то после разговора с Ионесяном он долго приходил в себя от бушевавшего в нем возмущения. Оказалось, законное выдворение калийщиков с буровой вызвало в Москве бурю эмоций. Причём на самом высоком уровне. «Жалобные» звонки и телеграммы чиновников «Уралкалия» дошли до администрации президента. Оттуда раздались грозные звонки в адрес Министерства ресурсов, в нефтяную кампанию «Лукойл» с требованиями «разобраться и строго наказать виновных». Остановить надвигающуюся беду помогли министр Юрий Крутнев и вице-президент «Лукойла» Андрей Визяев, хорошо знавшие проблемы пермских буровиков, работающих в зоне Верхнекамского месторождения калийных солей. Неразгоревшийся пожар удалось потушить и на время примирить «воюющие стороны». Хотя Бойченко, возмущённый поведением калийщиков, ещё долго горел желанием схватиться с ними в каком-нибудь принципиальном разговоре. Дома, едва раздевшись, Виктор позвонил Нике. Телефон не отвечал. Он набрал номер сотового. И снова длинные гудки. «Нет дома? Куда она могла уйти? Гуляет с Лизой? Но уже вечер... И почему молчит сотовый? Неужели они забыли его дома?» — все больше ощущая нарастающее чувство позабытой ревности, подумал Виктор. Это чувство усиливалось, заставляя тревожно биться сердце. «Да что это я? Нервничаю, как влюблённый мальчишка. Ну, ушли куда-нибудь... Скажем, к той же Наде. А что сотовый не взяла... Ну, не захотела, вот и забыла. Хотя вряд ли такое может случиться. Но почему же не позвонила мне?» — изводил себя подозрениями Виктор, весь вечер набирая поочередно то квартирный, то сотовый телефоны Ники. Но они молчали. Вконец измучавшись, он решил ехать в Пермь и искать там любимую. Бойченко оделся, сел в машину и включил зажигание. И вдруг представил Нику в компании с интересным молодым человеком. Он 249

Cергей Федорченко

закрыл глаза и, положив голову на руль, какое-то время сидел неподвижно. Затем заглушил двигатель и вышел из машины. Потом, уже лежа в постели, попытался разобраться в том, что произошло. Но мысли, угнетаемые бушующей ревностью, путались, цепляясь одна за другую, мешая спать. Наконец он уснул. Правда, состояние, в котором он оказался, сном назвать было трудно. Скорее всего, это было глубокое забытье с кошмарами и неприятными видениями, в которых, кроме него и Ники, были какие-то подвыпившие молодые мужчины. Полуночный телефонный звонок прозвучал, как гром среди ясного неба. Виктор схватил трубку и прижал её к уху.

— Витенька, любимый! — Ника почти кричала в трубку. — Я знаю, что ты меня ищешь и много раз звонил. Сейчас я все тебе объясню...

— Я не нуждаюсь ни в каких объяснениях, — грубо прервал её Виктор. — Прощай. Он выключил сотовый телефон. Затем подумав, отключил и квартирный. И словно оправдываясь, вспомнил о Боге. «Господи, разве можно такое прощать? Нагулялась и давай звонить... «Витенька, любимый»... Вспомнила наконец. И ведь я чуть не женился на ней... Представляю, сколько у неё этих поклонников. И на работе и так... А может, и хорошо, что так все произошло? И никакой свадьбы-женитьбы. Только вот перед друзьями неловко. Ведь не скажешь им, что невеста загуляла. Ну, ладно, они-то поймут. А что подумают остальные?» Утром, невыспавшийся, наперекор состоянию празднично одетый Виктор Сергеевич вошёл в рабочий кабинет и почувствовал, как его рука потянулась к стоявшему на столе телефону — безумно хотелось позвонить Нике, набрать её номер, услышать родной голос и тут же молча положить трубку. Телефон не сотовый, кто звонит, она не узнает. «Детские шалости!» — разозлился он на себя и, набросав на листке десяток первоочередных звонков (он всегда так делал), включился в привычный рабочий ритм. Лишь изредка вспоминая о ссоре. Обедать он решил дома, намереваясь хоть ненадолго забыться, посидев с закрытыми глазами, которые слипались после 250

Любовь

прошедшей бессонной ночи. У входной двери он почти столкнулся с домработницей.

— У вас гости, Виктор Сергеевич, — Мария Ивановна, опустив глаза, прошла мимо, но оглянулась и добавила: — Обед готов. Я, наверное, больше не нужна сегодня?

— Да, спасибо. До свидания, — рассеянно ответил Виктор и вошёл в дом. «Кого принесла нелёгкая? Отдохнул, называется...» — злясь на непрошенных гостей, подумал он, проходя в гостиную. И остановился, изумлённый. В гостиной стояла Ника. Лиза сидела в кресле и рассматривала какую-то книгу с яркими картинками. Увидев Бойченко, она отложила книгу и с любопытством посмотрела на него. Словно не замечая стоявшей в напряжённой позе Ники, он подошел к девочке, взял её на руки и прошёл на кухню.

— Давай помоем ручки и что-нибудь поедим вкусненького, — проговорил Виктор. Прикосновение детского тела вызвало в нем такой прилив отцовской нежности, что он не удержался и, усадив девочку за стол, поцеловал её в голову. «Может, простить Нике все? Будто не было никакой размолвки, — пронеслась вихрем мысль. Но Виктор тут же прогнал её. — Нет, такое не прощается». Он поставил на стол вазу с фруктами, сок, конфеты, печенье.

— Чтобы все это было съедено и выпито! Договорились? И потом приходи к нам. Мы с мамой ждём тебя, — он погладил Лизу по голове и возвратился в гостиную. Ника стояла на том же месте. Увидев Виктора, шагнула ему навстречу. Но он отошёл в сторону.

— Чем обязан?

— Виктор, прекрати немедленно этот спектакль, слышишь? Ты зашёл слишком далеко. Остановись! — Ника снова попыталась приблизиться к нему, но он опять увернулся.

— Ты не только лгунья, но трусиха и интриганка. Захватила Лизу, чтобы было легче изворачиваться!

— Постыдись, Виктор! Лиза здесь не при чем. Как ты можешь... Даже не хочешь меня выслушать. Какой ты... — Ника закрыла лицо руками. — И я должна была стать женой тако251

Cергей Федорченко

го человека? Ужасно. Посмотри мне в глаза, — Ника отняла руки от лица. — Я похожа на лгунью? Хорошо, не отвечай. Я сделаю это за тебя. Обманщик — ты. Я поверила в тебя, в твой характер, в твою любовь ко мне. Но где все это? Ты слабый, безвольный человек. Не можешь справиться даже со своими болезненными подозрениями. Уж прости за то, что нарушила твою спокойную, размеренную жизнь, — последние слова Ника произнесла с явной издёвкой. Затем заглянула на кухню: — Лиза, мы уезжаем, — взяла дочь за руку, и они вышли. Как-то нехорошо, прощально скрипнула родная дверь. С минуту Виктор стоял неподвижно, потом нервно зашагал по комнатам: «Отчитала, как мальчишку. Это я-то слабый и безвольный? И даже не извинилась... Хорошо, посмотрим, чья возьмёт». Он вышел в сад. Виктор любил его не только за красоту и ухоженность, поддерживаемые заботливыми и трудолюбивыми руками Марии Ивановны. Сад, когда он в нем оказывался, приводил его в ни с чем не сравнимое состояние покоя. Разговаривая с деревьями, словно с живыми существами, вслух, Бойченко быстро приходил в себя, как бы ни был возбуждён или расстроен. Своим яблоням, грушам и вишням он изливал свою боль, делился редкими радостями, доверял самые сокровенные мысли и тайны. Вот и сейчас, присев на скамейку возле большой яблони, Виктор ласково погладил её ствол: «Яблонька, милая, кажется, я сделал что-то не то. Обидел хорошего человека. И что делать сейчас, не знаю. Может, поехать к ней, извиниться? А если она не захочет со мной разговаривать? Стоять перед закрытой дверью и унижаться, вымаливая прощение? Нет, это я не умею. А может, подождать случайной встречи? Но когда она произойдёт, и будет ли? Молчишь, яблонька? Шуршишь себе последними листочками. Не хочешь отвечать? Неужели и ты меня осуждаешь? А ещё любимица»... Виктор поднялся и, словно извиняясь за свои слова, прижался к яблоне лбом. И направился к дому. Там он сполоснул лицо холодной водой и, не вытираясь, быстро зашагал на работу.

252

Любовь

...В автобусе Ника с трудом сдерживала слезы. Но когда они проезжали по Чусовскому мосту, не выдержала. Слезы потекли ручьём, выплескивая накопившуюся обиду и горечь от пережитого унижения. Дома, выкупав Лизу, она раньше времени уложила её спать. И когда та уснула, позвонила Наде. Чуть успокоив себя этим звонком, села писать письмо: «Плохо, что мы оба оказались не в состоянии выдержать даже такое небольшое испытание. Выяснилось, что ни я, ни ты не готовы стать женой и мужем. Оправдываться не хочу и не буду. Тем более что ни в чем не виновата. Но скажу, что произошло. У Нади открылось кровотечение (она мыла окна и подняла на подоконник тяжёлый таз с водой). Саша был в отъезде. Она позвонила мне полуживым голосом. Я страшно перепугалась, вызвала «скорую» и, схватив Лизу, кинулась к ней. В панике забыла сотовый, о чем потом пожалела не раз. Я и «скорая» у Нади оказались одновременно. Она уже теряла сознание. К счастью, все обошлось. Врачи сделали невозможное — спасли её и сохранили беременность. Ночью приехал Саша. Он остался в больнице, а мы с Лизой поехали домой. На автоответчике и на сотовом были твои звонки. И тут я вспомнила о тебе (прости!) и то, что ты ничего не знаешь. Стала звонить. Что из этого получилось, ты знаешь. Не знаю, как заканчивать это письмо... Прощаться? Сказать «пока»? Подписаться: «Твоя Ника»? Но какая же я твоя, если ты не хочешь со мной даже разговаривать? Поэтому просто скажу: я действительно не виновата. Вот и все». Утром по дороге на работу она опустила письмо в почтовый ящик. Одолевавшие ночью сомнения — отправлять письмо Виктору или нет — сразу исчезли, и Ника почувствовала облегчение. Хотя прекрасно понимала, что оно, это письмо, ещё больше обострит вспыхнувший конфликт. В полдень, отпросившись с работы, она зашла к Наде. Подруга чувствовала себя неплохо и готовилась к выписке. Они поболтали о пустяках и, когда Ника стала прощаться, Надя неожиданно спросила.

— Верунь, что случилось? Не узнаю тебя. На носу свадь253

Cергей Федорченко

ба, а ты будто к разводу готовишься. Давай, подруга, говори, что надумала.

— Ничего я не надумала, Надюша. Просто жалко оставлять любимую работу, — бодро солгала Ника. — Как представлю своё увольнение, прощание с друзьями, плохо становится.

— Не горюй, Верунь! Виктор подыщет тебе какое-нибудь тёпленькое местечко.

— Например, библиотекаря?

— А что? Сиди, читай книги, вяжи носки любимому супругу. Хотя с его зарплатой тебе вообще можно не работать.

— Нет уж, извини, подруженька. В домработницы мне ещё рано. Ну, ладно, хватит об этом. Нашли, о чем говорить. Давай выздоравливай быстрее. Плохо нам без тебя. Домой идти не хотелось, и, расставшись с Надей, Ника зашла в детский сад, забрала Лизу и вскоре они гуляли по Горьковскому саду. Вдоволь покружившись на карусели, Лиза уселась в педальный автомобиль и с удовольствием гоняла на нем вокруг ротонды, пока не столкнулась с таким же «гонщиком», розовощёким малышом её же возраста. Ударившись лбом о щиток, Лиза заплакала. Ника подбежала к ней, помогла выбраться из машины и носовым платком утёрла слезы. Вспомнила своё детство и подула на ушибленное место. Рядом на скамейке молодой, со вкусом одетый мужчина проделывал со своим сыном то же самое. Успевая при этом что-то внушать ему.

— Напрасно вы на него так... — вступилась за мальчика Ника. — Это моя Лиза растерялась и не уступила ему дорогу. Я все видела. Извините, пожалуйста.

— Виноваты оба, — возразил мужчина. — Ты, Лиза, тоже прости, хорошо? Денис, вот деньги, сходите и купите всем по пломбиру. Вы не возражаете? — обратился он к Нике. — Нет? Ну, и отлично, — и когда дети ушли, представился. — Я Максим. А вы?

— Ника. Если правильно — Вероника.

— Ника? Это что, псевдоним?

— Так меня зовёт мой муж.

254

Любовь

255

Cергей Федорченко

— Ника — богиня победы... Ваш супруг прав. Это имя вам больше подходит. Вы действительно Богиня.

— Оставьте, Максим...

— Зовите меня Максом. Эта кличка мне привычнее, чем имя.

— А как вас зовёт ваша жена?

— Никак. Потому что её нет. Уже нет.

— Вы разошлись?

— Да, она ушла к другому. Вспоминать неприятно, но скажу о том, что произошло. История самая банальная. Поехала с подругой в Испанию. Там увлеклась, завязался роман. Возвратившись, во всем призналась. Спасибо хотя бы за это. Так что разошлись, как говорил Анатолий Папанов, «без шума и пыли». Хотя жить после не хотелось.

— Ну, вы, Максим... простите, Макс... Как же так можно? Отпустить молодую, наверняка красивую женщину в зарубежную поездку одну? Вы-то почему с ней не поехали?

— Предстояла защита моей кандидатской диссертации. Которая, кстати, не состоялась.

— И диссертацию не защитили, и жену потеряли?

— Диссертацию я позже все же защитил. А Гелю потерял.

— Красивое имя. И где она сейчас?

— В Америке. Уехала со своим «крутым». И слава Богу!

— Вы встречались с ним?

— Нет. Видел только на фотографии. Ничего привлекательного. Типичный бандит, накачанный, бритый, маленькие вороватые глазки... Давайте ещё по пломбиру, — Максим доел мороженое, поднялся и выбросил фольгу в урну.

— Нет, что вы, спасибо, — Ника посмотрела в сторону малышей. Они давно расправились с мороженым и увлечённо играли, словно давние знакомые. — Макс, скажите... — Ника запнулась, но вдруг решительно посмотрела на молодого человека. — Как она могла уехать без Дениса? Ведь она мама!

— Дело в том, что... — Максим приблизился к Нике. — Де256

Любовь

нис не наш сын. Его родители, наши друзья, погибли в автомобильной катастрофе, когда ему было всего полтора года. Мы с Гелей его усыновили и занялись воспитанием малыша. Потому и со своим ребёнком не спешили. Как оказалось, к счастью. А через год Геля ушла с этим олигархом. И вот уже больше двух лет мы с Денисом — одинокие холостые мужики. Так что, ищите нам невест, — Максим впервые позволил себе шутку. Ника не осталась в долгу.

— Одна уже, кажется, нашлась, — она показала на играющих Дениса и Лизу. — Найдём и вам, Максим. Не волнуйтесь. Извините, а что мальчик знает о своих родителях?

— Только то, что ему необходимо знать: его мама умерла, и у него теперь есть только папа — это я. У Дениса моя фамилия и отчество, все как у настоящего сына. Невероятно, но этот маленький человечек, помог мне выжить. Когда после ухода Гели у меня стали появляться мысли о самоубийстве, я усаживал его к себе на колени, гладил, целовал и думал: «Онто в чем виноват? На кого же я его оставлю? Такого маленького и беззащитного?». И, знаете, чувствовал, что становлюсь сильнее, что снова хочу жить. Денис — моря опора, надежда и счастье. И никто нам больше не нужен, поверьте.

— Даже женщины?

— Даже они. Скажу то, в чем абсолютно уверен. Человек, переживший измену, — это совершенно другой человек. Вначале он кипит, ненавидя все и вся. Затем никому не верит. И только потом начинает отходить и искать свою новую судьбу. Первый период я, кажется, пережил, хорошо бы пережить второй. Но пока я не верю никому, особенно женщинам. Извините, к вам это не относится. Вы очень убедительны. Счастливы и убедительны. Ведь так? — Максим улыбнулся и посмотрел Веронике прямо в глаза. Она не смутилась, не отвела свой взгляд, а про себя подумала, что он очень красив и что на Настю он мог бы произвести впечатление. Прощаясь, попросила у него телефон. Он удивился, но назвал домашний номер. А она опять вспомнила Настю: «А вдруг он ей не понравится? Хотя, такой не понравиться не может».

257

Cергей Федорченко

Два дня она не жила, а существовала, словно в бреду делая свою работу, волнуясь и мучительно думая о том, как прореагирует на её письмо Виктор. Дома часами до полуночи сидела у телефона, надеясь услышать долгожданный звонок. Но телефон молчал. Чудо случилось на третий день. Она пришла с работы, умыла и покормила Лизу, сделала какие-то постирушки и, уложив дочь спать, заняла привычное место в ожидании звонка. Он прозвучал неожиданно, когда она уже потеряла всякую надежду его услышать. И, растерявшись, не сразу сообразила, что звонят в дверь. Придя в себя, осторожно подошла к двери и заглянула в глазок. И обмерла. За дверью стоял Виктор. С огромным букетом цветов, увешанный пакетами. Она открыла дверь и кинулась ему на шею. Он так и вошёл в квартиру, поддерживая её, висящую, роняя цветы и пакеты, исступлённо целуя дорогое и любимое лицо. Наконец они пришли в себя. Собрали рассыпанные цветы, свёртки и уединились на кухне.

— Хочу шампанского, — Ника увидела его в одном из пакетов. — И не только... — Она откровенно посмотрела на Виктора, обняла его и присела к нему на колени. — Ты понимаешь, о чем я? И никуда тебя не отпущу. Сегодня ты мой.

— Почему «сегодня»? — Виктор поцеловал её халатик в том месте, где была грудь. — Я твой навсегда. Или нет?

— Ну что ты, Витенька! Мы, правда, никогда не расстанемся? Скажи.

— Отвечаю — никогда! И умоляю: прости меня. Я был не прав с самого начала. Ты написала хорошее письмо.

— Не надо об этом, любимый. Мы снова вместе, значит, все хорошо. Я также в чем-то не права. Извини. Волнуясь, с бьющимся от свалившегося счастья сердцем, Ника застелила постель на диване. И, едва вышедший из душа Виктор прикоснулся к ней, почувствовала, что силы покидают её. От наступившей слабости дрожали руки, ноги подкашивались. ...Это была удивительная ночь. После полных страсти ми258

Любовь

нут они впадали в забытье, словно проваливаясь куда-то. Но вскоре опять отдавались вновь охватившему их желанию, которое было непреодолимо. Позволяя себе то, что могут позволить лишь влюблённые. Остановило их неожиданно наступившее утро.

— Мне очень хочется посмотреть, как ты одеваешься, — улыбающийся Виктор встал на пути в ванную, куда Ника в накинутой на голое тело коротенькой ночной сорочке направлялась с ворохом своей одежды.

— Нельзя. Пока нельзя. Я стесняюсь тебя, милый, — она приложила палец к его губам. — Тише. Лиза услышит и проснётся. Он гнал свою «Ауди» на предельной скорости, машинально реагируя на дорожные знаки и светофоры. Какой-то очень счастливый и озорной бес, вселившийся в него, не давал сосредоточиться, мешал быть осторожным. И только приблизившись к Головановскому посту ГАИ, Виктор взял себя в руки и сбросил скорость. «Вот оно какое, счастье. Чувствуешь, а потрогать нельзя», — подумал он, подъезжая к своему коттеджу и мысленно хваля себя за мужской поступок.

259

Cергей Федорченко

Максим В

самом деле, получив письмо Ники, он тут же помчался к ней в Пермь. Даже не задумываясь над тем, как она его встретит и будет ли с ним разговаривать. Происшедшее позже убедило Виктора в том, что Ника любит его, а подозрения абсолютно беспочвенны... Утром, обессилившие от близости, но невероятно счастливые, они решили главные вопросы, которые возникли и которые нужно было срочно решить: когда и где регистрироваться и проводить свадебный вечер, как переезжать в Полазну. Освобождавшуюся на улице Луначарского квартиру Ники было решено отдать Насте. «И её семье…», — добавила Ника. И столкнувшись с недоумевающим взглядом Виктора, поспешно добавила: «Не век же ей жить в одиночестве!» — «Может быть, я чего-то не знаю?» — спросил он. — «Витенька, ты знаешь все. Разве можно от тебя что-то скрыть? Хотя…» — она замолчала, не решаясь сказать что-то очень важное. — «Я жду, говори», — Виктор выжидающе посмотрел на Нику. — «Витенька, я... я беременна. И это уже не предположение. Я была у врачей, они подтвердили: моей беременности восемь недель. Два месяца назад на берегу Камы, в Боброво, мы, кажется, потеряли рассудок, и вот...» Он не дал ей договорить. Поднял на руки, закружил, целуя и нашёптывая самые нежные слова, какие знал. В этот удивительный день произошло ещё одно радостное событие — домой, в Полазну, заглянула Настя. Она приехала из командировки в Коми-Пермяцкий округ, где работала в составе краевой медицинской комиссии, знакомившейся с состоянием здравоохранения в этих местах (Коми-округ позже вошёл в состав Пермской области, после чего она стала назы260

Любовь

ваться Пермским краем). То, что она там увидела, привело её в состояние шока.

— Понимаешь, папа... Нас в Перми справедливо возмущает то, что происходит в медицине: разваливающиеся, нищие больницы и поликлиники. И тут же рядом растущие, как грибы после дождя, зеркально-мраморные офисы, банки, супермаркеты... Но что творится там!.. Довести до такого состояния медицинское обслуживание... Это надо суметь. Древние бараки, почему-то называемые «поликлиниками», «больницами», «здравпунктами», холодные палаты с полуживыми пациентами, которых нечем лечить и некому... Редкие герои — врачи, издёрганные и измученные, сестры, работающие сутками за мизерную зарплату. Оборудование, которому давно пора лежать на свалке... Ужас!

— Зато есть правительство, премьер, министр здравоохранения…

— Да, есть все — посты, высокие чиновники. Только настоящей медицины почти нет. Удивляюсь близорукости нашего президента. Ведь видит же, приезжая в какой-то город, что показывают очередную «потёмкинскую деревню». Но молчит, соглашается. Вместо того чтобы прямо сказать: «Друзья, вы постоянно жалуетесь на нехватку денег для медицины. Так вот, я хочу посмотреть на ваши учреждения здравоохранения. В каком состоянии они находятся. И справедливы ли ваши жалобы». |И вот кавалькада машин несётся по городу. Президент просит остановиться возле старого облупившегося здания. «Что это?» — спрашивает он. — «Районная поликлиника», — отвечает губернатор. — «А этот дворец чей?» — хмурится глава государства. «Так... одного банка». — «Хорошо, поехали дальше. А это что за развалюхи?» — президентская машина останавливается возле кучки ветхих зданий. — «Это краевая инфекционная больница». — «Так... — лицо президента мрачнеет ещё больше. — А это что за тюрьма из стекла и мрамора?» — «Это? Магазинчик одного нашего думского депутата. «Колизей» называется», — отвечают президенту. — «Ничего себе ларёчек. Сколько этот депутат с него име261

Cергей Федорченко

ет, Олег Леонидович? Вы, я слышал, тоже торговлей промышляете? Но об этом чуть позже. Придёт время. А сейчас, пока я здесь, составьте список медицинских учреждений, нуждающихся в новых помещениях. И второй список из компаний, офисов, маркетов, куда можно переселить эти рассыпающиеся больницы и поликлиники. Пока не подпишу соответствующий указ, отсюда не уеду. Все. И никаких обсуждений!» Настя проговорила все так, словно давно и хорошо вызубрила эту речь. И так же уверенно добавила: — Я считаю, так должен вести себя настоящий президент. Виктор смотрел на дочь с удивлением и восхищением одновременно. Присел на диван, жестом указывая Насте место рядом с собой.

— Садись и внимательно слушай. Я думал, ты ещё ребёнок, а ты уже взрослый человек со своими убеждениями. Это хорошо. Терпеть не могу людей, у которых нет своей точки зрения. Но имей в виду, доченька, одно такое горячее заявление в какой-нибудь не очень знакомой компании, и ты можешь забыть о своей карьере и нормальной жизни. Да, да! Я знаю, что говорю. Есть личный печальный опыт. Имей в виду, доченька: нужно знать, когда, с кем и о чем откровенничать. Если хочешь сказать о наболевшем и, тем более, правду. А то, что жуткое состояние коми-пермяцкой медицины тебя взволновало — хорошо. Самый опасный человек — это человек равнодушный. Ты — не такая. Теперь сделай то, что от тебя требуется, — напиши честную, объективную справку. Или то, что ты должна сделать, как член комиссии.

— За советы, папа, конечно, спасибо. Хотя я всегда считала тебя борцом. А ты, оказывается, способен заключать компромиссы со своими принципами.

— В другой раз я бы отругал тебя за такие слова. Но сегодня очень счастливый день. И не хочется его портить. Так что о моих «компромиссах» как-нибудь потом. Но запомни вот что. Президент связан по рукам и по ногам. Своей президентской клятвой, Конституционным судом, бесполезным совершенно Советом Федерации и болтливой Госдумой. И ещё не262

Любовь

профессиональным правительством и десятком других органов и структур. Кроме того, за его деятельностью внимательно следят те, кто помогал ему избраться, в том числе и олигархи. Любое отклонение от согласованной позиции опасно. И ещё неизвестно, какой президент принесёт стране больше пользы — бунтующий и конфликтующий со всеми или компромиссный и уравновешенный. Будешь министром здравоохранения, вспомнишь мои слова.

— Не буду. Сейчас не принято назначать министрами профессионалов.

— Придёт время — вспомнят о профессионалах. Потребуются и они.

— Но будет уже поздно.

— Хватит, Настя. Конец этому невесёлому разговору. У меня куча новостей для тебя. И Виктор Сергеевич рассказал дочери, не скрывая, все. И о спровоцированной им ссоре с Никой, и о предстоящей свадьбе. Правда, умолчав о беременности любимой. Настя, разгорячённая разговором с отцом и новостями, которые её окрылили, тут же позвонила Нике. Они очень долго о чем-то секретничали. После чего, несмотря на возражения отца, она тут же изменила своё решение пробыть у него весь завтрашний день. И утром, чуть свет, уехала в Пермь. Днём она много работала в комиссии, готовя справки по итогам поездки в Комиокруг, а вечером отправилась с Никой и Лизой в парк Горького. Улучив момент, когда Настя была занята с Лизой, Ника позвонила Максиму, предложив встретиться. Тот обрадовался неожиданному звонку и сразу согласился прийти с Денисом к ротонде (он жил совсем рядом в доме на Сибирской, в котором находилось правление краевой писательской организации). Настя, увидев направляющегося к ним красивого, молодого мужчину и обаятельного мальчика была очень удивлена. Но ещё больше удивилась тому, что эти двое знакомы с Никой. И пока он и его мальчик здоровались с Лизой, успела спросить подругу: «Кто эти голливудские звезды? И как все это понимать, подруга?».

263

Cергей Федорченко

— Потерпи, скоро все узнаешь, — ответила та. Максим присел на скамью рядом с Настей и обратился к Нике.

— Вы не предупреждали, Вероника Михайловна, что с вами красивая подруга. Но минуточку! — он поднялся и исчез, появившись вскоре с тремя большими жёлтыми розами.

— Прошу! — Максим протянул Насте розу и вновь сел рядом с ней. Остальные две подарил Нике.

— Это вам, Вероника Михайловна, и вашей Лизе, — пояснил он.

— С цветами у меня связана одна довольно грустная история. Можно я расскажу? — Максим посмотрел на Настю и Нику и продолжил, понимая, что они не возражают. — В шестом классе мне очень нравилась одна девочка. Из нашего же класса. Она была примерной отличницей, очень красивой и дружила с мальчиком из седьмого «а». Хотя по ней вздыхали все наши ребята, она держалась ровно, никого не выделяла. И за это ей прощали дружбу с семиклассником, страшно завидуя ему. И ещё она писала очень красивые и умные сочинения. На какую бы тему они ни были написаны, в них всегда было много чувства, вдохновения и любви. День рождения у Наташи, так её звали, был летом. И я, чтобы как-то обратить на себя внимание, решил подарить ей цветы. Причём обязательно большой букет. Недалеко от дома, где мы жили, в логу были дачные участки. Один из них был засажен цветами. Что там только не росло! Гладиолусы, какие-то фиалки, астры, георгины, извините, не очень владею цветочными названиями... кажется, флоксы и даже розы. Дождавшись наступления ночи, я перемахнул через забор и за полчаса «выкосил» почти весь участок. Потом цветы, которые аккуратно складывал в мешок, собрал в громадный букет. И с ним появился в её квартире. Откуда тут же с позором был выставлен. Оказывается, я обчистил участок, который принадлежал родителям Наташи. С тех пор цветы не краду. И эти три розы куплены вон в том киоске.

— Ну, и как ваша Наташа? Наверное, простила и, конечно, после этого случая обратила на вас внимание. Я угадала? — Настя с любопытством разглядывала Максима.

264

Любовь

— Если бы! Я, скрываясь от позора, перешёл в другую школу. А Наташа... Её отец пошёл на повышение, и они осенью переехали в Москву. Позже она выдержала конкурс и поступила в литературный институт. Окончила его. Все это я узнал от её бывшего семиклассника, который, так и не женившись, получил духовное образование, а позже постригся в монахи, продолжая её любить. Лет пять назад в одном из литературных журналов, кажется, в «Москве», прочёл рассказ. Назывался он «Украденная красота». В нем рассказывалось о том, как один рабочий парень, влюбившись в красавицу-фотомодель, забрался в дендрарий, нарвал там охапку роз, которую подарил любимой. После чего явился в дендрарий и признался во всем. На суде красавица отстояла парня. Его даже не осудили, выразив лишь какое-то общественное порицание. После суда он уехал на север, на строительство газопровода. Рассказ был подписан псевдонимом. Я позвонил в редакцию и узнал фамилию и имя автора рассказа. Это была Наташа...

— Опасный вы человек, Максим. Цветы добываете незаконными способами, девушек в себя влюбляете. А вы не пытались встретиться с этой писательницей? Или хотя бы созвониться?

— Нет, объясню почему. Я тогда только что женился и, как многие молодожёны, был без ума от своей жены. Мне было не до писательницы. На крытой эстраде, что была недалеко от ротонды, зазвучала детская мелодия и на сцену выбежали подростки — мальчики и девочки. Они стали танцевать, хлопая в такт ладонями. Люди потянулись к эстрадной площадке. Денис подошёл к Максиму.

— Папа, можно мы с Лизой пойдём туда?

— Можно, но только со мной, — Максим взял детей за руки и повёл их к эстраде. Когда они были уже на приличном расстоянии, Ника придвинулась к Насте.

— А теперь слушай меня внимательно. Денис — не сын Максима. Родители Дениса погибли в автомобильной катастрофе, когда ему было всего полтора года. И Максим с же265

Cергей Федорченко

ной усыновили его. Когда он подрос, ему сказали, что его мама, простудившись, умерла, и у него остался только папа — Максим. Потом пришла ещё одна беда (верно говорят, беда не приходит в одиночку): жена Максима с подругой отправилась в Испанию. Он не мог с ней поехать, потому что должен был защищать кандидатскую. В Испании жена познакомилась с крутым олигархом и, вернувшись из поездки, призналась мужу во всех своих грехах. Они разошлись, и бывшая жена вскоре уехала с новым мужем в Америку. Можно представить, что пережил тогда Максим. Думаю, Денис невольно стал его спасителем. Вот такая грустная история... Ника посмотрела на Настю (во время рассказа она посматривала в сторону эстрадной площадки, следя за Максимом и детьми). Но та молчала, в её глазах стояли слезы.

— Господи! Неужели Денис так и будет жить, не зная правды о своих настоящих родителях? — наконец выдохнула она.

— Ну почему же? Придёт время, и Максим расскажет ему все. Как и мы Лизе.

— Надо же! Такие маленькие, ещё безгрешные и уже обманутые... — Настя пыталась, но не могла успокоиться. Слезы текли из глаз вместе с тушью, оставляя на лице длинные полосы. Ника достала носовой платок и аккуратно убрала их.

— Вот так. Перестань плакать. Максим с детьми возвращается. Увидит тебя такую зарёванную и все поймёт. И любить не будет.

— Он и так не любит. И не нравлюсь я ему совсем. Я же вижу.

— Ну, это ещё вопрос, кто кому нравится. Да и рано об этом говорить. Но в Денисоньку я влюблена.

— А может, ты его просто жалеешь, а, Ника?

— Нет, Настенька, нет, милая. Они с Лизой уже для меня оба родные. И судьбы у них похожи, и сами они, как брат с сестрой... Попробуй, разлучи их теперь. Не получится.

— А мне Денис до твоего рассказа представлялся таким счастливчиком, немного избалованным, а сейчас... Я все больше вижу в нем настоящего, сильного, надёжного мужчину. В 266

Любовь

будущем, конечно... Ну, все, замолчали. Они уже совсем близко. Не дай Бог, услышат, о чем мы тут сплетничаем. Когда троица во главе с Максимом приблизились к женщинам, Денис вдруг подошёл к Насте, взял её за руку и, глядя на неё, сказал: — Сейчас я покажу, что было там, на площадке. Лиза, иди сюда, — и когда девочка подошла к нему, встал на носки, сделал страшные глаза и, раскинув руки, стал кружиться вокруг неё, что-то мурлыкая под нос. Лиза вначале стояла неподвижно, ничего не понимая, но вдруг подняла вверх руки и завертелась, стоя на одном месте. Было очень смешно и весело. Когда «танец» закончился, Настя взяла Дениса на руки и поцеловала.

— Да ты настоящий артист! Только маленький. И Лиза тоже молодец, так подыгрывала! — между тем сгущалась темнота. Пора было расходиться по домам. Прощаясь, Денис опять неожиданно взял Настю за руку.

— Папа говорил, что моя мама была очень красивой. А сегодня сказал, что она была такая же красивая, как вы. Мы ждём вас в гости, придёте?.. Папа, ну, приглашай же тётю Настю.

— Я настаиваю на том, чтобы вы заглянули к нам... — Максим посмотрел Насте в глаза. Взгляд был таким зовущим, что она не выдержала и опустила голову.

— Хорошо, я приду к вам, если можно...

— Можно! Конечно, можно! — Денис запрыгал на месте.

— И ты, Лиза, приходи с мамой. Папа приготовит что-нибудь вкусненькое, и мы вместе поедим за столом.

— Вы умеете готовить? — спросила Настя.

— Кашу, глазунью, чай...

— Это уже немало. Они расстались. Настя не поехала к себе. Ника очень просила остаться у неё ночевать. Уложив Лизу спать, она позвонила Виктору, после чего, разговорившись, они проболтали до полуночи. Говорили о предстоящей свадьбе, о Лизе и Денисе и, конечно, о его папе. У Максима Настя появилась, спустя неделю. Раньше не получилось — мешали дела и заботы, сва267

Cергей Федорченко

лившиеся в связи с предстоящей свадьбой. А хлопот было немало. Нужно было выбрать подходящее помещение — ресторан или кафе, согласовать меню, отпечатать и разослать приглашения, найти хорошего тамаду и многое другое. Двухкомнатная квартира Максима находилась в идеальном состоянии. Чистота и порядок были такими, словно здесь хозяйничала жена или опытная добросовестная домохозяйка. Настя сказала ему об этом.

— Нет, никто нам не помогает. У каждого свои обязанности. Денис воюет с пылью. Где не может её достать, я помогаю. Все остальное — пылесос, мокрая уборка, посуда, стирка — это моё. Они устроились на кухне. Денису Настя подарила игрушечную железную дорогу и то, что послала Лиза, — большую плюшевую собачку. Максим накрыл стол. Готовил он действительно хорошо. Вкусный салат, какое-то жареное мясное блюдо с острой, явно кавказской приправой и зеленью, шампанское, ароматный чай с вареньем и блинами были восхитительны. Когда Настя стала убирать со стола, Максим остановил её.

— Извините, Настя, это моя обязанность. Я только что говорил. Лучше поиграйте с сыном или почитайте ему чтонибудь, хорошо? Кстати, он очень любит сказки. Я, например, ему их выдумываю. Так как то, что сейчас издаётся, к детским сказкам не имеет никакого отношения.

— У меня есть одна история, только она очень длинная и немного грустная. Про шустрого медвежонка Тишку.

— Вы начинайте её рассказывать, а я чуть позже к вам присоединюсь, — Максим подкатил большое мягкое кресло к кроватке сына. Устраивайтесь удобнее. Сынок, ты сейчас услышишь хорошую сказку. Будь внимателен, потом перескажешь мне, — он погладил сына по голове и скрылся на кухне.

— Тётя Настя, я вас слушаю, — Денис выжидающе посмотрел на Настю. Она растерялась. Вкусный ужин, выпитое шампанское, тактичный, обходительный Максим и этот голубоглазый малыш, которому она, было ясно, очень нравилась, 268

Любовь

расслабили её так, что и они, эти симпатичные люди, и их уютная квартира уже не казались ей чужими. Настя поймала себя на мысли, что ей очень хочется прижаться к мальчику, обнять его и не выпускать из своих рук. И тут же появилось ощущение, уже не раз посещавшее её в последнее время. Что её молодое, красивое двадцатичетырехлетнее тело давно соскучилось по родам и материнству. Усилием воли она избавилась от этого состояния и начала рассказывать.

— В одном лесном посёлке жили медведи, большие и маленькие, взрослые, как твой папа, и совсем-совсем юные, как ты, Денисонька. Людей в посёлке не было, ни одного человека. Зато медведи жили, совсем как люди. Они работали, учились в школе, ходили в кино, смотрели телевизор. Ссорились и мирились, садили огород, строили дома...

— А разве так бывает, тётя Настя? Чтобы медведи жили, как люди?

— В сказке, Денис, бывает все. Слушай дальше. В одной медвежьей семье жил маленький, хулиганистый медвежонок. Учился он во втором классе. Звали его Тишка. У него был очень строгий папа — Михаил Иванович и очень добрая и ласковая мама, которую звали Настасьей Павловной. Тишка часто дрался и много проказничал, за что папа ставил его в угол. Настасья Павловна очень любила Тишку и, как могла, защищала его. Даже от отца. Она говорила Михаилу Ивановичу: «Мишенька, вот ты опять поставил Тишку в угол. Подойди и посмотри ему в глаза. Видишь, как они тебя сейчас не любят?». На что упрямый Тишкин папа отвечал: «Я хочу вырастить из сына не хулигана, а хорошего медведя». Тишке после таких слов становилось плохо, ему казалось, что папа его не любит, и он часто плакал по ночам, уткнувшись в подушку.

— А меня папа не наказывает.

— Совсем-совсем?

— Совсем. Только, если очень рассердится, перестаёт со мной разговаривать. А это ещё хуже, лучше бы поставил в угол.

— У тебя очень хороший папа. Таких пап мало. Но слушай 269

Cергей Федорченко

дальше. А то он скоро появится. А при нем я не смогу так рассказывать, потому что буду стесняться.

— А мы его сюда не пустим. Пусть посидит на своей кухне. Он любит там быть.

— Нехорошо так поступать с папой. Скажи, что ты пошутил.

— Конечно, тётя Настя.

— Молодец! Итак, что же было дальше? Тишка, как и все маленькие медведи, любил конфеты и мед. Но больше всего на свете он любил малину. И когда на кустах появлялись первые красные ягодки, медвежонок терял покой. Он приходил с папой и мамой в лес, выбирал самый большой куст, садился под него и съедал все ягоды. Не принося в своём ведёрке ни одной малининки. Наконец Михаилу Ивановичу это надоело и, когда они уже собирались идти в лес, он вдруг говорит Тишкиной маме: «Вот что, Настя. Давай не возьмём нашего парня в лес. Нет от него там никакой пользы. Только кусты мнёт. Пусть приберёт дома, в огороде поработает». Настасья Павловна хотела возразить, но поняла, что делать это бесполезно и промолчала. Они ушли. Тишка, конечно, огорчился и даже немного поплакал, но вдруг вспомнил, что мама вчера вечером подозрительно долго что-то переставляла в холодильнике. Он заглянул туда и обнаружил под какими-то склянками две банки сгущённого молока. Он взял одну, немного подумал и вместо взятой банки положил записку, в которой написал: «Тут было пусто». И, довольный находкой и своей выдумкой, открыл банку. Сгущенку он любил не меньше мёда, поэтому тут же выпил всю банку через край. Затем включил телевизор и прошёлся по каналам, надеясь найти какую-нибудь передачу с животными. Тишка любил такие передачи, особенно если там были обезьяны. Он смотрел, как они скачут и прыгают, кривляясь, по деревьям, и ему казалось, что они играют с ним. Но в этот раз передача была скучной и неинтересной. По огромной льдине шли два белых медведя — большой и совсем маленький. Правда, малыш был очень забавный и все время приставал к 270

Любовь

маме (что это была мама белого медвежонка, Тишка догадался сразу): то, подпрыгивая, хватал её лапой за ухо, то пытался укусить её за нос... Настя не договорила. Увлечённая рассказом, она не заметила, как Денис уснул. Она поправила сползшее одеяльце, встала и оглянулась. Максим стоял у входа в комнату и смотрел на неё. Но, встретившись с ней глазами, тут же приблизился.

— Какая вы удивительная рассказчица. Просто чудо! Готов стоять до утра и слушать.

— А Денис не стал слушать, уснул, — Настя, чувствовалось, была огорчена.

— Не обижайтесь на него. Он ведь ребёнок, как и ваш Тишка. Озорной, но хороший. Не рассердитесь, если спрошу? Вы сами это сочинили? Придумали этого забавного Тишку? И все остальное…

— Не совсем. Обязательно расскажу, как родилась эта сказка. И как она получилась такой, какой я её рассказываю. Но я люблю этих героев — бурого и белого медвежонка.

— Они подружатся?

— Не спешите, Максим. Все узнаете. А пока это тайна. Но мне пора. До свидания!

— Я вас провожу.

— Не нужно, спасибо, — Настя стояла у двери и смотрела на него с грустью, которая неожиданно овладела её. Он по-своему расценил этот взгляд и приблизился, чтобы обнять.

— Что вы, Максим! Не делайте этого, прошу вас! У вас очень хорошо и спокойно. Вот я и загрустила, расставаясь с вашим уютным миром.

— Вы ещё придёте? Денис не даст мне покоя, я его знаю.

— Не обещаю. А вы не боитесь, что он привыкнет ко мне и будет меньше тянуться к отцу?

— Не боюсь. От общения с вами он хуже не станет. Наоборот. Я вижу, как ему хорошо с вами. И всё-таки, Настя, ну, хотя бы сказку расскажите до конца! Обещаете?

— Какой вы настойчивый. Страшно от такой напористости.

— Настя, я очень боюсь вас потерять. Вдруг вы исчезнете, 271

Cергей Федорченко

и навсегда, что тогда? От Вероники Михайловны я узнал, что вы не замужем. Скажите, у вас есть друг?

— Можно, я не отвечу на этот не очень тактичный вопрос? Все, прощайте, папа Максим. Два дня Настя боролась с желанием позвонить Максиму, мысленно ругая себя за то, что, прощаясь, пыталась выглядеть неприступной и строгой. «Он хотел меня обнять. И что из этого? Нет, отчитала, как мальчишку. А ведь, если честно, то прижаться к нему очень хотелось. Эх, Настя, Настя... Время летит, бегут годы, а ты не умнеешь, все та же, только и научилась отшивать недалёких и глупых мужиков», — ругала она себя. На третий день, не выдержав, позвонила ему.

— Максим? Здравствуйте. Извините, я в тот вечер вела себя не совсем правильно.

— Что вы, Настя! Оставьте. Это я со своими ухаживаниями испортил такой хороший вечер. А Денис очень скучает, ждёт вас. Без конца спрашивает, где тётя Настя? Когда она придёт? Что ему обещать? Вы когда зайдёте?

— Если можно, сегодня. Где-то после шести вечера. Вы не против?

— Да, конечно. Приходите, с нетерпением ждём. Этот второй вечер был почти повторением первого. Такой же неторопливый вкусный ужин. Потом они втроём пытались отремонтировать железную дорогу. И когда им это не удалось, устроившись на диване, стали слушать Настину сказку.

— Ты заснул, Денисонька. А я и не заметила. Сейчас повторю то, что ты проспал, — Настя обняла мальчика и слегка прижала к себе. — Так вот, Тишка включил телевизор, надеясь увидеть передачу про мартышек, которые ему очень нравились. Но на экране показалась большая льдина с двумя белыми медведями — большим и маленьким. Тишка сразу догадался, что большой медведь — это мама, а маленький — её сын. Белый медвежонок так забавно играл со своей мамой, что Тишка сразу же влюбился в него, придумал ему имя — Тимка и, когда передача закончилась, сел писать новому другу письмо. «Дорогой Тимка! — старательно выводил он в сво272

Любовь

ей ученической тетради. — Имя тебе я придумал сам, когда увидел по телевизору. Ты плыл со своей мамой на льдине и очень хорошо играл с ней. Весь такой белый и красивый. А я бурый и часто дерусь. И папа меня за это ставит в угол. Тимка! А тебя папа ставит в угол? Напиши мне про это, ладно? И давай с тобой дружить. Очень жду от тебя письмо. Твой друг Тишка». Медвежонок вырвал листок из тетради и, сложив вчетверо, сунул в конверт. На конверте написал свой адрес: «Посёлок Медвежий, улица Лесная, дом 3, Тишке, у которого есть папа, Михаил Иванович, и добрая мама, Настасья Павловна». Эта писанина заняла почти весь конверт, так что адрес Тимки писать было уже негде. Тишка задумался, почесал за ухом и написал наверху на самом краешке конверта: «На Север. Моему другу Тимке». Выскочил за дверь и, оглядываясь, не идут ли родители, помчался на почту. Там он опустил письмо в почтовый ящик и быстро возвратился домой. С тех пор медвежонка словно подменили. Он почти перестал драться и каждый день тайком от родителей бегал на почту. «Марьванна, а мне письма от Тимки не было? — спрашивал он у начальника почты, одинокой пожилой медведицы Марии Ивановны. Та не имела своих детей и поэтому безумно любила Тишку. «Не было письма, Тишенька, — отвечала она.

— Да ты попей чайку с медком и пряничками». — «Марьванна, мне письмо надо», — чуть не плакал медвежонок и уходил, хлюпая носом. Марьванна не выдержала и вместе со своими почтальонами сочинила письмо, которое тут же отправила в Москву. «Дорогие работники телевидения! — было написано в нем. — Месяц назад вы показали передачу, рассказывающую о жизни белых медведей. В ней был симпатичный медвежонок, который очень понравился нашему бурому медвежонку Тишке. И Тишка написал белому другу письмо, которое подписал так: «На Север, моему другу Тимке». И сейчас, глупый, ждёт от него ответа. Похудел, стал плохо есть и хуже учиться. Нам очень жалко его. Но чем мы можем ему помочь? Может быть, вы выручите? Позвоните ему или письмо напишите какое-нибудь успокаивающее. Очень надеемся на вас. По по273

Cергей Федорченко

ручению Тишкиных друзей, начальник почты Мария Ивановна. И, конечно, с уважением». Тишка ничего не знал об этом письме и, не дождавшись ответа от белого друга, однажды холодной дождливой ночью сбежал из дома. На железнодорожной станции он сел в товарный поезд, который шёл на север, и забился под машину, стоявшую на платформе. Хотелось спать, есть и... вернуться домой. Но было поздно, поезд уже мчал его к любимому другу. Утром, на чужой, незнакомой станции на Тишку напали два хулигана. Они отняли у него рюкзачок с чипсами и водой, попытавшись избить. Но им это не удалось — драться и давать сдачу медвежонок умел. И этим им понравился. Они вернули ему рюкзачок, накормили, купили билет и отправили обратно домой. А узнав Тишкин адрес, послали его родителям телеграмму, чтобы они его встретили.

— Тётя Настя, мне жалко Тишку... — Денис перебрался к Насте на колени и прижался к ней. — А разве хулиганы бывают хорошие? И накормили его, и билет купили...

— Люди хулиганами не рождаются, мой маленький. Плохими их делает жизнь и нехорошее окружение. У одного из этих драчунов в семье были сплошные скандалы и драки. И он сбежал из дома, чтобы не видеть всего этого. У другого в тюрьму посадили отца. Мама стала пить и выгнала его... Извини, тебе ещё рано знать о такой жизни. Пожалуйста, забудь о том, что я сейчас сказала, хорошо? У тебя очень хороший папа, который не может жить без тебя. Вижу, что и ты его тоже очень любишь.

— Да, тётя Настя. И мне всегда хочется ему помочь. Постирать, помыть посуду. А он говорит: успеешь, ты ещё маленький. Но какой же я маленький? Мне скоро в школу. Я уже читать научился.

— Папа прав, Денис. Вырастешь и посуды намоешься, и настираешься. А теперь слушай дальше. Тишка очень боялся возвращения домой, так как знал, что обязательно будет наказан за этот побег. И вдруг на родной станции его встречают радостные папа и мама, закутывают в одеяло и везут до274

Любовь

мой. И никакого крика и ругани. В комнате Тишка увидел празднично накрытый стол. — «Мама, а какой сегодня праздник? — осторожно спросил медвежонок. — Ты вернулся целый и невредимый домой. Разве это не праздник? — мама обняла и поцеловала сына. — А теперь танцуй, Тишенька, тебе письмо», — и Настасья Павловна протянула сыну продолговатый конверт. «Москва, телевидение, Останкино», — по слогам прочёл Тишка незнакомые слова в обратном адресе. Волнуясь, он вскрыл конверт, достал письмо и стал читать, беззвучно шевеля губами.

— Читай вслух, сынок, — попросил папа. — Мы с мамой тоже хотим знать, что тебе написали телевизионщики.

— Хорошо, начну сначала. Только не перебивайте! — Тишка осмелел, так как понял, что наказания не будет, и строго посмотрел на родителей. — «Дорогой, Тишенька! — торжественно прочёл он, прокашлялся и стал читать дальше. — Спасибо тебе за любовь к нашим передачам. Кстати, у тебя очень хорошие старшие друзья. Это они сообщили нам на телевидение, что, увидев нашу передачу о жизни белых медведей, ты полюбил маленького медвежонка, назвал его Тимкой и написал ему письмо. И весь измучился, дожидаясь от него ответа. И теперь сообщаем радостную для тебя весть: мы нашли твоего белого друга! Правда, долго думали, как свести вас вместе. И наконец решили, что лучше всего вам встретиться у нас в телестудии. А мы вашу встречу покажем в прямом эфире. Передача состоится через месяц. Точную дату назовём позже. Приезжай с папой или мамой. Одному тебе ездить в Москву рановато. Итак, до встречи! Обнимаем тебя. Большой привет родителям и почтальонам, которые обратились к нам. Твои друзья из Останкино».

— Ура! — закричал Тишка. Он высоко подпрыгнул, и сверкающая стеклом люстра разлетелась вдребезги. Малыш испуганно оглянулся на папу, стоявшего рядом. Но тот только весело подмигнул сыну и побрёл на кухню за совком и веником...

— Вот так, Денисонька, заканчивается первая часть Тишкиных приключений. Вторую сочините вы с папой.

275

Cергей Федорченко

— Тётя Настя, а что ещё придумывать? Все так хорошо закончилось...

— Нет, нет! Дальше начинается самое интересное. Тишка с мамой собираются в Москву. Едут в поезде, переживают, волнуются. В Москве Тишка теряется и попадает в зоопарк. Но старый медведь помогает ему бежать. В телестудии Тишка появляется за несколько секунд до начала передачи и видит Тимку... Какая это была встреча! ...Теперь ты и папа представляете, что дальше придумывать. Хотя совсем не обязательно так, как я подсказала. А теперь спать, мой милый, — Настя поцеловала мальчика и пошла к выходу.

— Я немного провожу вас. Денис, я вернусь через пять минут, — Максим подал Насте плащ, и они вышли из квартиры. В подъезде он задержал её.

— Больше всего на свете я не хочу, чтобы вы сейчас уходили...

— Я тоже. Вы так смотрели на меня, что я терялась и рассказывала с трудом. Столько всего было в вашем взгляде... Но я должна уйти. Поцелуйте на прощанье, Максим, — Настя несмело приблизилась к нему... Прошла не одна минута, пока они наконец разжали руки и отошли друг от друга. Но пылающие от безумных поцелуев губы продолжали шептать самые удивительные слова. А руки, не слушаясь разума, все ласкали и ласкали любимое лицо.

— Мы сумасшедшие, — Настя бессильно опустила голову на грудь Максима. — И виновата во всем я. Простите.

— Настенька, останьтесь, умоляю, — он прижался к её голове, целуя волосы. — Как чудесно они пахнут!

— Милый Максим, это невозможно. Мы и так позволили себе слишком много. Идите, Денис вас заждался. И позвоните мне через час, вот мой телефон. Я должна сообщить вам чтото очень важное. Прощайте, — Настя поцеловала его и вышла из подъезда. Дома она присела возле телефона и стала ждать, снова и снова пытаясь разобраться в том, что случилось. И как бы она ни оценивала происшедшее, вывод был один: она влюбилась в Максима. Сейчас ей ещё сильнее хотелось быть с ним, хо276

Любовь

телось снова оказаться в его крепких объятьях, ощущать на своих губах его нежные поцелуи, слышать ласковый влюблённый шёпот. Он позвонил, когда она уже стала терять надежду и подумывала о том, что может и сама набрать номер его телефона.

— Настенька, простите. Денис никак не хотел засыпать. Просил, чтобы мы немедленно начали сочинять продолжение сказки. Он околдован вашим Тишкой. И даже не прочь, чтобы дома я называл его этим именем.

— Я рада, что сказка ему понравилась. И тоже очень люблю этого выдуманного медвежонка, будто живого.

— Вы рассказывали так, словно читали эти приключения в книге. Отработанный, выученный текст, никаких сбоев, ошибок.

— Эту сказку сочинил мой папа. Каждый вечер перед сном он рассказывал мне по маленькому «кусочку». В школе я написала сочинение, которое так и называлось — «Тишка». А еще позднее, когда уже училась в медицинском институте, записала сказку. И... потеряла эту тетрадь. Непонятно как тетрадь попала к ректору института, профессору Евгению Антоновичу Вагнеру. Этот всеми любимый человек прочёл сказку и распорядился найти автора, то есть меня. И когда мы встретились, предложил сделать радиоспектакль, в котором я должна была быть ведущей. Спектакль мы подготовили. Премьеру слушал сам Евгений Антонович. И мы не огорчили нашего ректора. Спектакль ему очень понравился. А студенты приняли его на ура. Евгений Антонович поздравил нас и тут же предложил создать студенческий радиотеатр. Театр был создан, и вскоре в его репертуаре уже было пять сказок и пьес. Но сказка о Тишке, которая теперь называлась «Где-то в медвежьем царстве», по-прежнему оставалась самой любимой. Но случилась большая беда — скончался Евгений Антонович. И наш радиотеатр, лишившись ректорской поддержки, тоже умер.

— Грустная история. Такая же печальная, как и ваша сказка. Настенька, давайте втроём — вы, Денис и я, сочиним продолжение? Без вас у нас с Денисом ничего не получится.

277

Cергей Федорченко

— Не знаю, Максим, что вам ответить. Ещё совсем недавно мы даже не знали о существовании друг друга. А встретившись, понеслись навстречу. Да так стремительно. Не разбиться бы, столкнувшись.

— Чего вы боитесь, Настя? Да не могу я без вас! Неужели вы этого не видите? И Денис... Вы относитесь к нему, как к родному. И он тоже встаёт и ложится с вашим именем. Что мы теперь без вас? Обещайте, что вы нас не оставите! Почему вы молчите? Настя!

— Максим, милый! Нужно время, чтобы остановиться, подумать и лучше узнать друг друга. Конечно, после сегодняшнего прощания вы и я перестали быть чужими, но мы совсем не знаем друг друга. И это опасно. Вдруг наша встреча — это так... ошибка, случайность, о которой мы потом оба будем жалеть.

— Не говорите так, Настя.

— Хорошо, не буду. Я хотела вам что-то сообщить, Максим... так вот, я знаю о вас все.

— Вам рассказала Вероника Михайловна?

— Да. Не сердитесь на неё. Думаю, она поступила правильно.

— И что же теперь? То, что вы, оказывается, знаете и обо мне, и о Денисе, как-то скажется на наших отношениях?

— Вероника рассказала мне о вас и о Денисе тогда, когда вы с детьми были у эстрады. И после этого я откровенно потянулась к вам и даже согласилась прийти в гости. Думаю, я ответила на ваш вопрос. Восхищение вами, Максим, за ваш мужской поступок сейчас, кажется, перерастает в другое чувство. Какое — вы, наверное, догадываетесь...

— Настя!

— Максим, уже полночь. На прощанье сообщаю ещё одну новость. Мой отец, Виктор Сергеевич Бойченко, женится, только не удивляйтесь, на Нике. Так мы зовём в своём кругу Веронику Михайловну. Свадебный вечер через неделю. Приглашаю вас. Познакомитесь с женихом, то есть с папой. Когда, где и во сколько собираемся, сообщу дня через три. Так что готовьтесь, Максим.

278

Любовь

— Подождите. Настя… Как? Ваш папа и Вероника... муж и жена? Но вашему отцу лет, наверное...

— Не надо гадать. Папе пятьдесят три, Нике — двадцать семь. Летом они ехали в одном автобусе, познакомились и полюбили друг друга.

— Выходит, у Вероники нет мужа?

— Да. Он погиб. И Лиза знает о его смерти с наших слов. И, конечно, не всю правду.

— У них с Денисом схожие судьбы. И тот, и другой живут как бы обманутыми. Я часто думаю о Денисе: может быть, рассказать ему все?

— Ни в коем случае, Максим! Вы разрушите этот удивительный, полный любви мир, в котором он сейчас живёт, который вы для него создали. Обещайте, что не сделаете этого!

— Обещаю.

— Кстати, мы с Никой тоже думаем о том, что дети живут обманутыми. И решили, что, безусловно, они должны узнать правду. Только не сейчас. Но давайте же наконец прощаться. Уже второй час ночи. Нужно хоть немного поспать.

— Мне очень не хочется расставаться, но я повинуюсь. Можно вас поцеловать?

— Можно. Господи, что вы со мной делаете?.. Я разрешаю вам все, мой милый волшебник. Вы околдовали меня. Я тоже целую вас.

279

Cергей Федорченко

Свадьба Н

еделя перед регистрацией и свадьбой выдалась не по... осеннему жаркой. Несмотря на множество рабочих дел, экономя каждую минуту, Бойченко все же умудрялся ежедневно бывать в Перми. Постоянно что-то не получалось, задерживалось и даже срывалось. Вдруг оказалось, что его чёрный костюм, который он не надевал давно, не так уж и нов. Срочно пришлось покупать и подгонять новый. Зато повезло со свадебным платьем для Ники. Оно было сшито будто специально для неё. И выглядела она в нем настоящей невестой, ещё моложе своих лет. Увидев любимую, помолодевшую в этом роскошном наряде, Виктор откровенно загрустил.

— Рядом с тобой я буду даже не отцом, а дедушкой.

— Мой милый дурачок! — Ника прижалась к нему. — Ты самый молодой жених на свете. Будь ты моложе, я бы тебя не полюбила. Добавил хлопот Ионесян, которого Виктор Сергеевич пригласил одним из первых. Он был в командировке на Каспийском шельфе, где руководил опытными работами. Без него их проведение было невозможно. В конце концов Ионесяну нашли замену, и он согласился приехать. Неожиданно заартачился Афанасьич. Отдохнувший и посвежевший после поездки в любимую Венгрию, он теперь день и ночь приводил в порядок свои дорожные записи. Кроме того, оказалось, что, уезжая в Венгрию, он позаимствовал у знакомых цифровой фотоаппарат, которым нащёлкал несколько сотен снимков. Теперь их нужно было отпечатать и «разложить по полочкам».

— Некогда мне по свадьбам разгуливать! — категориче280

Любовь

ски возразил он Виктору Сергеевичу по телефону. Но тут же спохватился, понимая, что сказал, не подумав. — Не обижайся, Сергеич. Ляпнул не то. Но скажи, что я там буду делать? Вы будете целоваться, песни петь, плясать. А я сидеть в углу водку пить?

— Да, пойми же, Николай Афанасьевич! Ты самый дорогой гость на этой свадьбе. Вспомни, что говорил мне, когда я «отходил» у тебя на базе после Катиной смерти. Забыл? А я помню. «...Подожди, придёт время. На тебя ещё любая девка засмотрится...» Прав ты оказался. Засмотрелась девка. И какая! Порадоваться бы за нас. А ты в кусты. Афанасьич сдался. Но при условии, что Бойченко заглянет к нему на базу. Повод для этого был. Предстояла зима, и нужно было решать вопросы, связанные с подготовкой базы к холодам. Афанасьич встретил Бойченко, как всегда, у шлагбаума, установленного у въезда на базу. Они обнялись и прошли по её территории, заглядывая во все углы и вагончики. Виктор вынул блокнот и старательно записывал в него просьбы и советы сторожа: прислать сантехника, электрика, вывезти мусор, направить трактор «Беларусь», утеплить, заменить… Закончив осмотр, Бойченко, прощаясь, протянул руку.

— Пока, Николай Афанасьевич. До встречи на свадьбе.

— Э, нет! Не пущу! Я такую уху сготовил. Так что, уважь старика, отведай ушицы, — Николай Афанасьевич, не обращая внимания на протянутую руку, подхватил Виктора под локоть и повёл в свою сторожку. Там, пропустив два раза «по сто», старик разговорился.

— Вот ты, Сергеич, сейчас не выпил и правильно сделал. Пьющий мужик никому не нужен. Он — пустое место, хоть дома, хоть на работе. Правда, нынче все наоборот, пошла мода на пьяниц. Трезвым быть стало неудобно. Скажешь, что не пьёшь — засмеют. Не то, что в Венгрии. Я в этот раз там все хотел хоть одного поддатого мадьяра на улице встретить. Ты не поверишь — так и не увидел! Бывало, ходил вечером по Будапешту, народу — тьма! Все весёлые, хорошо одетые. И хоть бы один с запахом или с бутылкой пива. Вот это нация!

281

Cергей Федорченко

Здоровая, потому что малопьющая. Пацану — четырнадцать, а на вид — все восемнадцать. А у нас? Ты видел ребят, которых в армию призывают?

— Нет, живых давно не видел. Только по телевизору. Бледные, тощие, как поганки.

— Вот-вот! Как голодающие оборванцы. В восемнадцать лет почти все больные. Хотя наши господа об этом самом здоровье треплются с утра до ночи. Но, видно, от такой пустой говорильни здоровья в людях не прибавляется. Вымираем, как мамонты. Афанасьич умолк. Виктор понял, что пока старик не выговорится, ему отсюда не уехать. И, чтобы ускорить разговор, стал задавать ему вопросы.

— Значит, здоровый, говоришь, народ твои мадьяры? И неплохо, видно, питаются. А как у них с ценами? Выше или ниже наших?

— Едят венгры хорошо. И, видно, денег на это не жалеют. Продуктов в магазинах набирают полные тележки. А они у них большие, как столы. Сам видел. Про цены спрашиваешь? Нормальные цены, ниже наших. Дешевле, чем у нас, колбаса, мясо, масло, сыр и другая ходовая еда. Списывал ихние цены и потом в рубли переводил. И ещё вино у них шибко хорошее. А водка, пробовал, дрянь, хуже нашего самогона. Узнал и про зарплату. Нормально получают. Суди сам: дворнику в месяц платят больше пятнадцати тысяч. Это на наши деньги. Можно жить.

— Я ничего не понимаю, Николай Афанасьевич. Может, ты подскажешь? Нет у твоих мадьяр ничегошеньки – ни своей нефти, ни газа, ни золота с алмазами, все покупное. А живут лучше нас. Почему?

— А я почём знаю? Это я у тебя, такого образованного, должен спросить, кто виноват в том, что мы при таких богатствах живём, как нищие. Но, раз уж ты задал этот вопрос, отвечу, как я его понимаю. Думаю, Сергеич, потому они живут хорошо, что их начальники воруют мало. Не так много, как наши жулики. А, может, и совсем не воруют. И потом… Они там все 282

Любовь

делом заняты, к которому приставлены. А не этими своими, как их… коттеджами и маркетами, как наши правители. Потому у них везде чистота и порядок. Представляешь, нигде ни соринки! И везде – цветы. У дорог, на электрических столбах, на улицах, на балконах. Я сфотографировал всю эту красоту. Когда сделаю фотографии, покажу обязательно. Афанасьич внимательно посмотрел на Виктора, словно проверял, верит тот ему или нет. И продолжил, все больше распаляясь.

— Или взять их озеро Балатон. Они его ещё Венгерским морем называют. В нем вода очень лечебная. Немцы, когда захватили Венгрию, про это узнали и стали строить вокруг Балатона госпитали, в которых лечили своих недобитков. Венгры после войны эти госпитали в санатории и дома отдыха перестроили. Настоящий рай там сделали. Лебедей развели, розы насадили, спортивных площадок понастроили на каждом шагу. Как-то наш автобус остановился возле деревушки Балатонберени. Не деревня, а картинка, скажу я тебе. Пошел с ней знакомиться. Идёт навстречу пожилая мадьярка — я здороваюсь с ней по-мадьярски, а она мне по-русски отвечает. Стали объясняться. Оказалось, её отец попал к нам в плен в самом конце войны. И в лагере выучил русский язык. От него она и научилась немного говорить по-русски. Рассказал я ей, что ещё с войны полюбил Венгрию. А она отвечает: мол, раз полюбили, переезжайте к нам и живите. Вон, показывает, тот дом с постройками продаётся. Просят за дом, сад и гараж пять миллионов форинтов. А ихний форинт, Сергеич, всего тринадцать наших копеек. В общем, мелочь. Прикинул я в уме, сколько это в наших рублях получается, и сам себе не поверил. Вышло, что двухэтажный дом с садом и гаражом стоит всего семьсот тысяч рублей!

— Фантастика! — Бойченко непроизвольно ухватился за табурет, на котором сидел, будто боясь упасть. — А в Перми однокомнатная «хрущёвка» уже тянет на полтора миллиона.

— Не говори. Штука кирпича скоро будет стоить сотню. Цены задрали — выше некуда, — Афанасьич налил ещё водки, 283

Cергей Федорченко

выпил и, закусив, заговорил снова. — А какие у них дороги! Гладкие, широкие, ни одной заплатки. И никаких тебе светофоров и гаишников…

— Извини, Николай Афанасьевич, мне ей-богу пора. А теперь на прощание ответь: был ли в Секешфехерваре или нет? Про Илону не спрашиваю… Разве можно найти человека через столько лет?

— Не хотел я тебе сейчас рассказывать. Никакого настроения, ты уж извини, — Афанасьич, вздохнув, помолчал и снова продолжил, но не запальчиво, как до этого, а не торопясь, тщательно подбирая слова. — Побывал я в своём Секеше. А что толку? Только душу разбередил. Даже сердчишко потом зашалило. И госпиталь свой нашёл. Правда, не сразу его узнал — так его весь переделали. Больница в нем теперь. Аккуратная, с клумбами, фонтанами. Так вот, стою я среди этой красоты, закрыл глаза, а вижу сестричек и санитарок, которые нас выхаживали, ребят — раненых, перевязанных, на костылях… И будто вдруг подходит ко мне Илона, близко-близко, и так хорошо улыбается… Не выдержал я того, что показалось, и пошёл её дом искать. Он где-то здесь был, недалеко. Долго ходил, пока не заблудился. И вдруг увидел два больших дуба. Я их сразу узнал, они росли у Илоны прямо под окнами. Только тогда они были тоненькие и немного как бы к земле пригнутые. А дома нет, на его месте — спортивная площадка. Сел я на скамейку, слезы бегут ручьем. Стыдобища! Я их вытираю, а они снова… Идёт мимо венгр, такой же старый, как я. Увидел меня, подошёл и говорит на чистом русском: «Почему, Иван, плачете?». А я ему: «Не Иван я, Николай. Воевал тут у вас. Вот здесь, на этом месте меня ранило. И ваша девочка меня выходила в своём доме. Он здесь стоял, напротив этих дубов». «Все правильно, — отвечает венгр. — Был здесь дом. После войны его снесли. И девочка в нем жила — это тоже правда. Родители у неё погибли, и она осталась совсем одна. Мы все её жалели, она очень добрая была. Ходили слухи, будто она ждёт какого-то русского солдата. Даже из дома выходи284

Любовь

ла редко, боялась, вдруг он придёт, а её нет». «Ее Илоной звали?» — спрашиваю я Ференца, так звали венгра. «Да, кажется… Точно, Илона, — обрадовался он. — Так это она вас ждала, Николай? Как же это я сразу не догадался?! Ну расскажите же, как все было…» Выложил я этому мадьяру все без утаек. И то, как меня ранило и как спасла меня Илона. И как пропал её адрес после моей контузии под Берлином. И даже как провезли нас к японцам мимо Венгрии. А Ференц только головой качает: «Как она вас ждала, Николай, как плакала!». Узнал я от него, что, когда дом начали сносить, за ней приехала её тётя из Сомбатхея и увезла к себе. И что потом она несколько раз приезжала сюда. Видимо, на что-то надеялась…

— Выходит, сам Господь послал тебе этого венгра, — Виктор внимательно посмотрел на притихшего старика. — А где он так выучил русский язык? Неужели так хорошо говорил, как ты рассказываешь?

— Лучше нас с тобой. Тут, видишь, какое дело. Когда в Венгрии в пятьдесят шестом году начался мятеж, Ференц служил в мадьярской армии, был офицером. И воевал, конечно, против наших на стороне своих венгров. Мятеж подавили, переловили всех ихних офицеров и отправили в наши военные училища переучиваться. Он попал в Ростовское танковое. Там и выучился нашему языку. Потом служил в Венгерской армии, отслужив срок, уволился и стал работать в школе учителем русского. Сейчас, как и я, на пенсии. Звал к себе в гости, но я отказался — мол, некогда, от группы боюсь отстать.

— И правильно сделал. Нечего лишний раз душу травить. И хоть не встретил свою Илону, но главное ты узнал. То, что любила она тебя. Любила по-настоящему. Нынче уже так не любят. И не умеют, и не хотят. Всем командуют расчет и выгода, и ещё деньги. Какая уж тут любовь?! Ну все, закончил я свою гневную тираду. Давай прощаться. Ты сейчас выспись и отдохни. А то, смотрю, немного устал от этой поездки.

— Пожалуй, ты прав, Сергеич. Успокоиться, верно, не мешает.

285

Cергей Федорченко

За рулём бойко бежавшей среди вековых сосен «Ауди» Виктор вдруг вспомнил, что давно не беседовал с Богом. «Ты уж прости меня, грешного! — обратился он к Всевышнему. — Совсем заплюхался. Да и совестно признаться в том, что задумал. А решил я жениться. И все бы ничего, да уж больно молодая моя будущая жена. Ей двадцать семь, а мне скоро пятьдесят четыре. Наверное, это большой грех — брать в жены такую молодую, которая в дочери годится? Но я прошу тебя: если можешь, прости. Потому что мы любим друг друга и жить один без другого не можем. Не подпольно же нам встречаться! Обманывать людей, прячась в квартирах и подъездах, по-моему, ещё больший грех. И потом… Ребёнок у нас должен быть. Как подумаю о том, что снова стану отцом, молодею лет на двадцать. Правда, юным папой я себя пока не представляю. Но со временем, думаю, привыкну и к пеленкам и распашонкам…» Этот откровенный, словно исповедь, разговор со Всевышним успокоил Бойченко. Волнение, вызванное рассказом расчувствовавшегося Афанасьича, улеглось. Виктор остановил машину, открыл дверцу и осмотрелся. Сосновый бор остался позади. Дальше простиралось большое поле, покрытое зеленеющей озимой рожью. Солнце давно село, и холодные осенние сумерки непроницаемым покрывалом накрыли все вокруг. И только светящиеся, словно колючие искорки, огоньки полазненских изб и домов проникали через эту плотную завесу. Виктор закрыл глаза, пытаясь представить Илону такой, какой она была в рассказах Афанасьича, — юной красавицей, сильной и очень влюблённой. Но воображение рисовало совсем другой образ — повзрослевшей, одинокой, убитой горем женщины. «Зачем же так? Что нельзя было сделать иначе? — со все нарастающей болью в груди обратился Бойченко непонятно к кому. — Свели девчонку-мадьярку и полуживого русского солдата. Не для того же, чтобы на всю жизнь лишить их счастья… А чтобы они полюбили друг друга, женились, детей хороших нарожали. Или это какая-то ошибка судьбы? Но почему такая жестокая? И за что их так?!»

286

Любовь

Бойченко открыл глаза, тронулся с места и включил приемник. «Ах, эта свадьба, свадьба, свадьба пела и плясала…» — Муслим Магомаев словно напомнил ему о предстоящем бракосочетании. «Ну что же, чему быть, того не миновать», — подумал Бойченко, в душе побаивавшийся предстоящего визита в ЗАГС. Но, вопреки его опасениям, регистрация брака в Ленинском ЗАГСе Перми прошла быстро и непринуждённо. Может быть, даже чуть весело. Вначале бледных от волнения Нику и Виктора поздравила изящная заведующая, Эльвира Федоровна, добавившая к официальным словам поздравления несколько очень тёплых фраз. Потом всех развеселил Юра Братушин, рявкнувший своё любимое «Горько!» ещё до того, как шампанское разлили по фужерам. Юру подняли на смех, затем дружно выпили и, наконец, крикнули то, что положено. После чего стали танцевать.

— Хорошо у вас. Сюда хочется приходить и приходить, — негромко сказал Дзубенко заведующей, с которой танцевал.

— Смотря, зачем приходить… — загадочно улыбаясь, ответила Эльвира Федоровна. «Дзуба, он и в ЗАГСе Дзуба!» — подумал Виктор, слышавший этот короткий диалог. После танцев снова выпили по глотку шампанского. Эльвира Федоровна рассказала несколько забавных историй, связанных с регистрацией, причём делала она это с большим юмором и тактом, чем окончательно очаровала влюбчивого Дзубенко. Прощаясь, он поцеловал ей руку: «Надеюсь встретиться с вами через год на юбилее сегодняшней регистрации». Она ответила коротко и опять загадочно: «Я тоже». Для свадебного вечера Виктор облюбовал небольшое кафе «Пермская кухня», находившееся в конце улицы Газеты «Звезда». Его хозяин и владелец Сергей Сергеевич Субботин, бывший нефтяник, хорошо знавший Бойченко, сделал все, чтобы приглашённые чувствовали себя не официальными гостями, а как бы друзьями, собравшимися на товарищеский ужин. Богатая сервировка и изысканное меню, отличные вина и привет287

Cергей Федорченко

288

Любовь

ливые юные официантки действительно создавали атмосферу семейного уюта и благополучия. Накануне Виктор и Вероника, посоветовавшись с друзьями, решили провести вечер без принятых в таких случаях свадебных ритуалов и тамады. И, как оказалось, поступили правильно. Короткие остроумные поздравления, песни под баян и гитару превратили торжество в капустник, где каждый был его участником. Удивила и растрогала серьёзная всегда Полина Яковлевна. Забыв от волнения заготовленные заранее слова, она, пытаясь их вспомнить, довольно долго молчала, не замечая выступивших слез. Потом безнадёжно махнула рукой и тихо произнесла: «Любите и берегите друг друга!», снова умолкла и смущённо добавила: «Здоровья вам и деток. Хотя бы одного». Ей долго аплодировали, пока не поднялся Дзубенко.

— Мы, — торжественным голосом заговорил он, — конечно, не сомневаемся в потенциальных возможностях нашего друга, а теперь и жениха, — Дзуба посмотрел в сторону покрасневшей Вероники. — Поэтому прямо сейчас прошу внести мою кандидатуру в список вероятных крестных отцов. На Толю зашикали, а Юля даже дёрнула мужа за рукав.

— Не надо нас одергивать, дорогие жены. Толя знает, что говорит, — Юра Братушин решительно вступился за друга. — Уж мы-то знаем, на что способен Виктор Сергеевич. Если он женился — жди деток. Но у меня, как и у Толи, к тебе, Витя, одна просьба: не забудь про нас, осиротевших, когда станешь молодым папашей. Помни, что у тебя есть друзья, страдальчески доживающие свой век под пятой сварливых жён… Юра не успел договорить, Женя привстала и, пригнув Юрину голову к себе, что-то выразительно прошептала ему на ухо. Но было поздно, Юру «понесло». Он выпрямился, пригладил взлохмаченную Женей бороду и как ни в чем ни бывало продолжил.

— Вот вы только что убедились, как нелегко нам живётся. Какую бурную реакцию наших любимых жён вызывает каждое честное мужское слово. Я ещё раз обращаюсь к тебе, Витя: не пасуй, как бы ни складывалась твоя дальнейшая жизнь. А 289

Cергей Федорченко

она, мы уверены, у тебя будет счастливой. Несмотря на трудности, которые возможны в любой семье. Но, зная твой характер, верим, что они тебя не сломят. В общем, как поётся в старом фильме: каким ты был, таким и останься. Юра, наверное, говорил бы ещё, но на баяне заиграли известную песню из «Кубанских казаков». Все подхватили её и допели до конца. Но тут снова заиграл баян, на этот раз это было танго «Утомлённое солнце». Володя Заранко, солист филармонии, взял гитару и, быстро подстроившись, стал аккомпанировать. Танцевали все. Даже маленький, щуплый Афанасьич, отважившийся пригласить рослую Полину Яковлевну. Ионесян, несмотря на тучную фигуру, легко водил стройную Юлю Дзубенко. Однако самой красивой и заметной парой были Настя и Максим. Они двигались так изящно, что, казалось, не танцевали, а скользили по льду.

— Интересно, когда они успели так станцеваться? — шепнул Виктор Нике. Прижавшись друг к другу, они медленно двигались вокруг своего столика.

— Не знаю. А тебе не кажется, что они влюблены? А когда любят, получается все, даже танцы. Вот ты, наверное, не бог весть какой танцор, а водишь очень даже неплохо.

— Спасибо за комплимент. Как ты себя чувствуешь? За всей этой суматохой никак не удавалось спросить.

— Чудесно, мой милый. И вообще, все очень хорошо. Такое изумительное кафе, семейная, дружеская атмосфера. И потом эти твои друзья, они такие выдумщики… А где ты нашёл этого лихого баяниста?

— Сашу Лобачева? Мы знакомы много лет. Подружились, как-то встретившись в обкоме комсомола, где он работал. Правда, потом наши пути разошлись. Он стал преподавать в милицейском институте, дослужился до подполковника. Я, как ты знаешь, окунулся в нефть. Но недавно судьба снова нас свела. Я пригласил его на этот вечер, и он, спасибо ему, согласился. Хороший мужик. Из тех, кто никогда не унывает. Иногда увлекается красивыми женщинами, но при этом прекрасный семьянин. У Саши взрослые, преуспевающие дети — сын и дочь, любимая жена, внуки.

290

Любовь

— Разве такое возможно? Красивые женщины и …любимая жена?

— Не знаю. Наверное, возможно. Но об этом в другой раз, хорошо? А теперь посмотри вон туда, — Виктор кивнул в сторону столика, за которым сидел Афанасьич. — Какое-то подозрительное скопление народа, идём, посмотрим. То, что они увидели, напоминало сцену из спектакля. Максим в театральной позе стоял перед сидящим Афанасьичем и читал стихи. Лобачев сидел тут же и, едва касаясь кнопок своего богато инкрустированного баяна, тихо наигрывал мелодию популярной фронтовой песни. Максим декламировал негромко, но выразительно, словно настоящий чтец: Ответьте мне, как вы посмели Пощечиной швырнуть пустой упрек Товарищу в ушанке и шинели За то, что «Фауста» он прочитать не смог? Он, видите ли, не подходит сердцу, Не образован, может, груб. А вам подходит нежиться и греться У щеголяющих начитанностью губ? Стихотворение было длинным, но никто не шелохнулся, пока читал Максим. И когда он умолк, раздались аплодисменты.

— Это удивительное стихотворение написал Константин Симонов, — Максим обвёл всех извиняющимся взглядом, будто умолял простить за то, что заставил себя слушать. — Называется оно «Студентке МГУ». Поэт посвятил его героямсолдатам, таким, как Николай Афанасьевич.

— Спасибо, Максим. Уважил старика. Все правильно сказал твой писатель, не до книжек нам было. А любить мы тоже умели. И не хуже тех, у кого погоны со звёздами, — старик поднялся и обнял Максима, но тут же повернулся к Лобачеву: — И тебе, парень, тоже моя благодарность за душевную музыку. В нашем взводе гармошка была. Она, конечно, не баян, но без музыки не воевали. А играл на ней Егорыч, пожилой сол291

Cергей Федорченко

дат. Что он на этой гармошке выделывал! Будто с домом своим разговаривал. Мол, подождите, мои дорогие, ещё немного, вот добьём гада, вернусь к вам и пойдём мы все вместе в лес птичек слушать. А то здесь из-за этой войны их и не слыхать совсем. Уж и не помню, как поют они, как чирикают. И вроде не говорит он эти слова, а они все равно слышатся. Но не уберёгся наш гармонист — в самом конце войны пуля прямо в висок угодила. Похоронили мы Егорыча, хотели и гармошку вместе с ним положить, да передумали, оставили себе на память, чтобы его, значит, не забывать. И так нам стало тоскливо без этой его музыки, просто не передать! Радоваться бы надо: и война, будь она проклята, наконец кончается, и весна пришла, и солнышко греет. А настроения нет, как в сорок первом, когда отступали. И стал я тогда по ночам или между боями на этой гармошке упражняться. Вначале, честно скажу, ничего не выходило. А потом, вижу, стало получаться. Играю и сам удивляюсь, как складно играю. В общем, когда после немцев мы взялись за косоглазых японцев, то я уже и про сопки ихние играл, и про всякие там амурские волны. А когда с японцами кончили воевать, забрал я этот инструмент с собой. Шестьдесят лет на нем играю. Такая вот моя музыка…

— Какой же ты молодец, Николай Афанасьевич! — Виктор обнял старика. — Слушали тебя, как знаменитого народного артиста. А ты ещё не хотел приходить. Дорогие друзья! Сегодня все преподносят сюрпризы — Полина Яковлевна, Максим, Николай Афанасьевич… Настала моя очередь. Только что вышел альбом певца Стаса Михайлова, в нем есть замечательная песня «Париж, Париж». Она немного грустная, о прошедшей, а может, безответной любви. Но не все же нам веселиться. Давайте погрустим немного, тем более — повод есть, скоро будем прощаться. Конечно, я не Стас Михайлов… Но попробую.

Ну вот и мы сыграли нашу роль

В финальном акте неоконченной любви.

Париж, Париж, ты причинил мне эту боль,

От счастья нашего потеряны ключи. Виктор пел так, будто его самого коснулась беда, и он лишился своей любви — столько боли и чувства было в его го292

Любовь

лосе. Ника, заволновавшись, взяла его за руку. Виктор понял жену, ободряюще улыбнулся и продолжал:

С тобою мы под проливным дождем,

Мы отмечаем наши проводы любви,

Укрылись мы под стареньким зонтом,

Но не укрыть нам наши души от тоски. Саша Лобачев и Володя Заранко поймали мелодию и теперь очень слаженно аккомпанировали другу. Закончив петь, Виктор поклонился и опустился на стул. Ему аплодировали, кто-то даже крикнул «браво!».

— Молодец! После таких хитов колыбельная для тебя, как дважды два для математика, — Ионесян дружески похлопал Бойченко по плечу. — Уважаемые дамы и господа! Мы с Николаем Афанасьевичем покидаем вас и уезжаем в нефтяную столицу вашей области — в Полазну. Спасибо всем за этот чудесный вечер. Гарик попрощался поднятой вверх рукой и пошёл к выходу. Виктор, поддерживая пошатывающегося Афанасьича, двинулся следом. Машина с сидевшим за рулём Колей стояла у самого входа в кафе. Увидев шефа, Коля вышел из машины и, поздоровавшись, стал усаживать старика на заднее сиденье.

— Быстро не гони. Афанасьич немного переусердствовал, как бы не случилось чего с сердцем. А это тебе, Розе и Натану, — Виктор протянул водителю большой увесистый пакет.

— Здесь фрукты, конфеты и ещё кое-что вкусное, — и, обращаясь к Ионесяну, добавил, — Гарик, я подъеду завтра в полдень, тогда и поговорим обо всем. А сейчас поезжайте с Богом! Едва машина с Гариком и Афанасьичем скрылась из виду, стали собираться и обе пары — Юля с Анатолием Дзюбенко и Братушины — Женя с Юрой. Их увёз сын Анатолия, Александр. Вскоре разъехались почти все гости и приглашённые. Небольшая заминка вышла с «музыкантами» — Лобачевым и Заранко. Приняв раз пять «на посошок», они устроили настоящий концерт, сыграв несколько раз полюбившийся «Париж», «Утомлённое солнце», пару популярных мелодий и 293

Cергей Федорченко

даже исполнили «Синеву». Этот гимн десантников они спели, как и положено нетрезвым, не щадя своих голосовых связок, насмерть перепугав высыпавших на балконы жильцов дома, в котором находилось кафе. Но, в конце концов, почти насильно усадив в машину, отправили и их. Виктор стоял на проезжей части улицы с поднятой рукой, пытаясь поймать такси, когда к нему подошёл Максим.

— Извините, Виктор Сергеевич, сейчас, конечно, не время об этом говорить… И всё-таки, когда я могу с вами встретиться?

— А разве мы уже не встретились?

— Я имею в виду встречу, на которой можно было бы обсудить наши отношения с Настей!

— А что обсуждать, Максим? Я вижу, что вы уже все решили без меня…

— Извините, Виктор Сергеевич, вы ошибаетесь. Без вас мы ничего решать не собираемся. И я хочу, чтобы вы знали: я люблю Настю, очень люблю. И она тоже меня любит. Понимаете, мы встретились случайно. И сначала даже не понравились друг другу. Но потом подружились и вскоре поняли, что не можем жить один без другого. Вы, возможно, не верите мне, потому что меня не знаете. Но своей дочери вы должны верить. Настя не легкомысленная девушка.

— Какая Настя, я знаю лучше вас, Максим. И то, что моя взрослая, уравновешенная дочь после нескольких встреч с мужчиной вдруг потеряла голову, меня очень смущает. Тут есть, о чем задуматься, согласитесь. И у меня есть к вам, Максим, вопросы.

— Поэтому я и прошу вас о встрече. Лучше без Насти. Мы встретимся, как мужчина с мужчиной.

— А вы, кажется, не из пугливых.

— Спасибо.

— Хорошо, встретимся через неделю, раньше не получится, извините. И лучше с участием ваших близких. Надеюсь, они знают о ваших планах?

— Виктор Сергеевич… Может быть, сначала без них? — 294

Любовь

Максим вдруг смутился, но тут же, словно спохватившись, улыбнулся и добавил: — Понаедут сваты, а вы откажете…

— Пожалуй, вы правы. Попробуем встретиться без свидетелей. Чёрный джип, скрипнув тормозами, остановился совсем рядом с Бойченко.

— Куда едем? — бойко поинтересовался сидевший за рулём парень. «Мальчишка совсем, а уже гоняет на дорогих иномарках», — Виктор не очень приветливо посмотрел на хозяина джипа. Но ответил, стараясь говорить спокойно, не раздражаясь.

— Улица Луначарского, дом девяносто, девятиэтажный дом напротив универсама «Семья», — и открыв дверцу автомобиля, сказал, обращаясь к Максиму: — Вас подвезти?

— Спасибо, Виктор Сергеевич, не нужно. Я живу на Сибирской, здесь недалеко. Дойду пешком.

— Тогда до встречи!

— До свидания. В квартиру Ники все четверо ввалились, шумно переговариваясь, с охапками цветов и коробок с подарками. И тут же разбежались по углам. Полина Яковлевна стала накрывать на кухне стол, Настя, юркнув в ванную комнату, принялась звонить Максиму, а Виктор с Никой занялись постелью. Первую брачную ночь им предстояло провести на диване в гостиной. Однако через полчаса компания, не сговариваясь, уже собралась на кухне. После одного-двух глотков шампанского за новобрачных стали пить чай, попутно обсуждая все семейные дела. Было решено, что в отсутствие Виктора, который уезжал на буровые, Ника уволится из института, займётся новым паспортом и с помощью Полины Яковлевны, которую уговорили задержаться ещё на неделю, будет готовиться к переезду в Полазну. Оказалось, Виктор уже успел трудоустроить жену.

— Заведующая библиотекой нашего Дома техники ушла на пенсию. Ты будешь вместо неё. Освоишься, узнаешь нашу специфику — перейдёшь в объединение. Марию Ивановну я попрошу остаться. Конечно, если ты не возражаешь. А теперь 295

Cергей Федорченко

расходимся, очень хочется спать. Нет сил больше терпеть, — Бойченко выразительно посмотрел на жену и, поднявшись, подошёл к ней, намереваясь обнять.

— Не уходите, Виктор Сергеевич, — Полина Яковлевна положила руку на его плечо. Даже став близкими родственниками, они продолжали общаться на «вы». — Мы почему-то даже не вспомнили о Максиме. А ведь у Насти с этим симпатичным молодым человеком, кажется, все очень серьёзно. Правда, Настенька?

— Да, мы любим друг друга. А что будет дальше? Не знаю, папа, — Настя, вспыхнув, виновато посмотрела на отца.

— Лукавишь, доченька. Все вы знаете и давно все решили. И решили без меня. Получилось, как в известной байке про неверную жену. Всем известно, что она изменяет своему мужу. Всем, кроме него. Так вот я, как тот рогоносец. Единственный, кто понятия не имеет ни о молодом человеке, ни о том, что вы с ним задумали. Обманщики, вот вы кто… Виктор хотел ещё что-то добавить, но не успел. Настя встала и почти выбежала из кухни. Следом за ней кинулась Ника. Виктор растерянно посмотрел на Полину Яковлевну, будто искал у неё поддержки или сочувствия. Но та спокойно убирала со стола посуду, не обращая на Виктора никакого внимания. «Так, заняли круговую оборону. Посмотрим, что у вас выйдет. Вчера познакомились, а сегодня уже в ЗАГС собрались. Какие скорые! — Злость и обида переполняли Бойченко. Но чем больше он выходил из себя, тем отчётливее понимал, что не прав. — Но и я хорош. Нет бы, обо всем спокойно расспросить. Куда там! Обиделся. Видите ли, не доложили ему! Скандал устроил. И в какой день! Верно говорят: если человек дурак, то это надолго. Пошлятину про неверную жену вспомнил… Это-то зачем?» Он, наверное, продолжал бы мысленно отчитывать себя, но подошла Полина Яковлевна.

— Это я во всем виновата, — заговорила она. — Не знала, что вы с Максимом совсем не знакомы. Думала, знаете друг друга. Ведь вы, прощаясь, так по-доброму с ним разговарива296

Любовь

ли, я видела. Вот и решила, как бы помочь Насте, поддержать её. Понимаете, ей сейчас очень трудно. Она, может быть, впервые в жизни по-настоящему полюбила…

— Все верно, Полина Яковлевна. К сожалению, дошло это до меня только сейчас, после скандала, который устроил. Стыдно так, что готов сквозь землю провалиться.

— Ничего, идите к девочкам, поговорите с ними, они все поймут.

— А если не захотят меня видеть?

— Ну уж постарайтесь. Вы же умеете разговаривать с женщинами. Идите, не бойтесь. Войдя в комнату, Виктор увидел, что Ника лежит на диване, отвернувшись к стене. Одеяло, которым она была накрыта, чуть сползло, обнажив плечо и часть спины. Ему нестерпимо захотелось поцеловать любимое тело, но он сдержался, подавив разгорающуюся страсть, и подошёл к ванной комнате. Дверь была заперта изнутри, оттуда слышался плеск воды. Бойченко осторожно постучал.

— Настя, если можешь, открой, это я. Надо поговорить, — негромко проговорил он. В ванной стало тихо. Он снова побарабанил по двери кончиками пальцев. И опять тишина. «Достукался, родная дочь не хочет разговаривать, — злясь на себя, подумал Виктор и взглянул на часы. Было без четверти пять. — В шесть часов открываются кассы автовокзала. Сейчас соберусь, дойду и как раз успею к началу их работы. Все, еду в Полазну», — окончательно решил он, хотя в душе прекрасно понимал, что этот его отъезд будет больше напоминать бегство струсившего, провинившегося человека.

— Вам сейчас лучше не встречаться, — вдруг услышал он за спиной голос жены и обернулся. Действительно, это была Ника. И пока растерянный Виктор стоял, не зная, что говорить и делать, подошла к нему. — Какой же ты, честное слово… Конечно, ты очень любишь Настю. И не представляешь, что твоя дочь может стать чьей-то женой. Но когда-то же это должно случиться! И это время настало. А теперь уходим. Пока мы здесь, Настя не выйдет из ванной.

297

Cергей Федорченко

Они присели на край дивана. Ника прижалась к нему.

— О чем ты сейчас думаешь, я догадываюсь и тоже безумно хочу этого. Но давай потерпим ещё немного. Выслушай меня, пожалуйста. И она рассказала, как случайно встретила Максима с сыном Денисом, как малыш подружился с Лизой. А познакомившись позже с Настей, потянулся к ней и пригласил её в гости к себе.

— У Максима есть сын? — Виктор с изумлением посмотрел на Нику. — А жена? О ней ты ни слова не сказала…

— Подожди, Витя, не спеши. Обо всем по порядку. Так вот, оказавшись у Максима, Настя перед сном стала рассказывать Денису сказку про медвежонка Тишку. Ту, которую слышала от тебя, когда была такой же маленькой. Но Денис уснул, недослушав Настю. И тогда она пришла снова, потом ещё раз. И поняла, что приходит сюда не только потому, что привязалась к малышу, но и потому, что полюбила его папу. Который, как оказалось, тоже любит её. Максим первый в этом признался. Позже они уже не могли прожить ни дня без звонков, без встреч. Собираясь рассказать обо всем тебе, Настя решила, что лучше это сделать на нашем свадебном вечере, и пригласила на него Максима. Но поговорить с тобой не удалось, и тогда он попросил тебя о встрече. Как видишь, никаких интриг и заговоров против тебя, милый, — Ника поцеловала мужа, но тут же одёрнула себя. — Господи, что я делаю?! Это так опасно!

— Не волнуйся. Я уже пришёл в себя. Меня уже можно целовать, но в меру. Слушаю дальше.

— Максим был женат. Но во время туристической поездки за границу его жена, Геля, влюбилась в какого-то олигарха. Максим тут же подал на развод. Они разошлись. Бывшая жена с богачом вскоре уехала в Америку.

— Бросив сына?

— Денис — не сын Максима и Гели. Он сын другой молодой пары, с которыми они дружили и которые погибли в автокатастрофе, когда Денису было чуть больше года. Максим усыновил его.

298

Любовь

— Денис это знает?

— Нет. Он считает, что Максим его родной отец, а его мама умерла от какой-то неизлечимой болезни.

— Все, или почти все, как у нашей Лизы…

— Да, я часто об этом думаю. Кстати, у Максима тоже нет родителей. Вернее, они были. Отец оставил их, когда он был ещё ребёнком. Мама вскоре умерла. Воспитывала его бабушка.

— Теперь понятно, почему он смутился, когда я предложил пригласить на нашу встречу его родителей. Ну что же… Все ясно. Готов встать перед тобой на колени.

— Не надо, милый. Мы прощаем тебя, я говорю и за Настю.

— Извинюсь перед ней. На той неделе встретимся с Максимом. Обещаю — подружимся. Чувствую, хороший парень и надёжный. Бывало, думал, что за зять у меня будет? Вдруг какой-нибудь красивый проходимец? Теперь спокоен. А то, что у него есть Денис, — просто здорово! Настя будет хорошей матерью.

— Она любит его, как родного. И зовёт ласково — Денисонька.

— Им бы ещё девочку. Давай-ка займемся расчетами. Обследование показало, что у нас будет сын, и родится он в начале мая…

— Витя, не надо загадывать! Опасно это, слышишь?!

— Не волнуйся, я не загадываю, а опираюсь на факты. Настя с Максимом, видимо, долго тянуть с женитьбой не будут. И если свадьба состоится до Нового года, то в августесентябре можно ждать появления у них дочки, племянницы нашего сына.

— Который станет её дядей?

— Да. Возможно, самым молодым из всех существующих. Ему будет… так, сейчас посчитаем. Май, июнь, июль, август… будет четыре месяца. Я заодно стану молодым дедушкой.

— …И совсем юным папой.

— Не совсем представляю себя в этой роли.

— Это не роль, Витя, какая уж тут игра. Но у тебя все получится, я верю, ты будешь хорошим отцом.

299

Cергей Федорченко

— Спасибо. И ты, прошу, не бойся ничего. К родам надо готовиться с радостью и хорошим настроением. Тогда и малышу там будет хорошо, и родится он здоровым. …После разговора с Никой он, несмотря на её слабые возражения, настоял на том, о чем мечтал все утро. И эта страстная, хотя и короткая, близость была такой бурной и захватывающей, что они вспомнили об осторожности и о том, что их могут услышать, лишь тогда, когда все было закончено.

— Ты каждый раз сводишь меня с ума, — краснея, говорила Ника, поглядывая туда, где спали Полина Яковлевна и Настя. — А вдруг они все слышали?

— Успокойся, никто ничего не слышал. Самый крепкий сон — утренний. И берегите себя. Оба, — Виктор прижался ухом к животу Ники. — Спит наша кроха.

— А я уже слышу, когда он просыпается. Проснётся и ворочается, ворочается. Такой же беспокойный, как его папа.

— Это поправимо. Как только родится, займёмся его характером и воспитанием. Не сердись, я шучу. Очень не хочется уезжать.

— Может быть, не поедешь? Останешься, ещё день побудем все вместе.

— Не могу, Ника. Надо подготовить Гарика к встрече с калийщиками. От неё, этой встречи, зависит многое.

— Хорошо, не настаиваю. Хотя ужасно ревную к твоей работе. Она ведь тоже женского рода. И отнимает у тебя почти все время, прихватывая даже моё.

— А я тебя к институту, в котором ты работаешь. Он, между прочим, как и я, мужского рода. Наконец они расстались. В автобус Бойченко запрыгнул на ходу, когда тот медленно выруливал с места стоянки. Водитель, увидев бегущего пассажира, не останавливаясь, открыл двери и впустил его. Виктор плюхнулся на крайнее сиденье и огляделся. Рядом у окна сидела белокурая красавица и что-то набирала на своём сотовом телефоне. «Все, как тогда, — подумал он. — А ещё говорят, будто нельзя дважды войти в одну и ту же воду. Выходит, можно?» Через секунду-другую он спал, 300

Любовь

не чувствуя тряской дороги и не замечая любопытных взглядов сидящей рядом блондинки. Попрощавшись с Виктором, Ника прилегла на диван и сразу же уснула. Проснувшись, взглянула на часы. Они показывали двенадцать! «Проспала полдня, какой ужас!» — схватилась она за голову и прошла на кухню. Там за накрытым столом сидели её мама и Настя.

— Садись, будем завтракать. Будить тебя не стали, пожалели. Решили дождаться, когда ты проснёшься, — Полина Яковлевна пристально посмотрела на дочь. «Все понятно, они слышали нашу с Виктором возню», — расстроилась Ника. Но тут к ней подошла Настя, обняла и поцеловала в щёку.

— Мы тоже спали как убитые. И тоже проспали. А где папа? Неужели уехал?

— Да, рано утром, — ответила Ника и вдруг успокоилась. Так как окончательно убедилась, что их интимный шум не помешал женщинам спать. За столом она слово в слово повторила разговор с Виктором. Закончив, обратилась к Насте.

—У Вити сейчас совсем другое отношение к Максиму. Так что не волнуйтесь и начинайте готовиться к свадьбе. Теперь наша очередь кричать «горько».

— Спасибо, Ника. Ты очень добрая. Так быстро все уладила. В этот день у Ники и впрямь все получалось. После завтрака она отправилась к Наде, чтобы забрать Лизу, которая оставалась у подруги со вчерашнего дня. Надя из-за приближающихся родов чувствовала себя неважно и потому не могла присутствовать на свадьбе. И теперь оба с Сашей, который почти не отходил от неё, они с нетерпением ждали свадебных «известий». Ника подробно рассказала о том, как прошёл вечер, очень хорошо отозвавшись о Максиме. Правда, умолчав про неожиданно вспыхнувший ночной конфликт. Дома вечером она выкупала дочь, позвонила Виктору и, поговорив с ним, передала трубку Насте. Та, беседуя с отцом, прослезилась, а попрощавшись, тихо произнесла: 301

Cергей Федорченко

— Папа просил его извинить. Очень просил… И ещё он сказал, что хотел бы видеть Максима моим мужем и что мечтает познакомиться с Денисом.

— Ну что, прощаем нашего мужчину? — Полина Яковлевна обняла Настю и Нику. — Вообще-то мы тоже хороши. Нет бы, сразу посвятить Виктора Сергеевича в свои личные дела. Вместо этого молчали, секретничали. Пока не оскандалились. Пусть вам этот случай будет хорошим уроком. Обеим. Запомните: в настоящей семье секретов быть не должно! Вначале одна скрытая тайна, потом другая. За ней ещё и ещё. В результате будет не жизнь, а одно сплошное вранье.

302

Любовь

Прощание С

лух о том, что из конструкторского бюро уходит, увольняясь, красавица Вероника Смуглова, моментально распространился по институту. Так что к концу дня попрощаться с ней пришли ещё десятка два сотрудников, знавших её по работе. Расставаясь, выпивали мало, больше говорили, желая Веронике счастья, побольше детей, сокрушаясь по поводу её ухода. В конце прощального застолья подарили дорогой столовый сервиз и огромный букет цветов. Вероника растрогалась и, с трудом сдерживая слезы, поблагодарила друзей, пригласив в гости в Полазну. Несколько человек вызвались её проводить до машины и уже направились вместе с Вероникой к выходу, как неожиданно в дверях появился «Сам». Таким коротким, вызывающим уважение и даже легкий трепет словом институтские прозвали своего директора — Александра Степановича Молодеева: «Сам сказал…», «Сам вызвал…», «Сам поблагодарил…» — было у всех на слуху. Ему было за шестьдесят, но выглядел он намного моложе благодаря высокой подтянутой фигуре, модным, в основном светлым, костюмам и густой седеющей, ухоженной шевелюре, которая ему очень шла. У Молодеева была куча всевозможных высоких званий, в том числе и ученых. Но никогда и нигде «Сам» не называл своих регалий, подписываясь очень коротко: «директор института А. С. Молодеев». Его любили и побаивались. Он был строг, но добр и справедлив. Молодые сотрудницы, среди которых были и замужние женщины, сходили по нему с ума. Поговаривали, что некоторые, окончательно потеряв голову, даже пытались писать ему письма с объяснениями в любви. Но тщетно. Александр Степанович был неприступен и твёрд как скала.

303

Cергей Федорченко

Впервые Вероника увидела «Самого» на какой-то конференции, отметив про себя, что в нем нет ничего особенного. «Мужчина как мужчина. Мой Игорь куда интереснее», — невольно сравнила она директора со своим мужем. Но вскоре, оказавшись с ним рядом на майском субботнике, поразилась тому, как не «по-директорски» он честно работает, не отдыхая и не перекуривая, как заразительно смеётся, не забывая при этом шутить и подзадоривать, легко и просто общаясь со своими подчинёнными. Директор тоже заметил молодую красивую сотрудницу.

— Вы новенькая? Из какого отдела? — поинтересовался он, помогая Веронике укладывать на носилки собранный мусор.

— Из КБ, конструкторского бюро, — смутившись, не сразу ответила она.

— Значит, вы — мисс КБ. Или нет, даже мисс института. Не хватает только красивой короны. Но её изготовим. А к вам приставим охрану, чтобы вы от нас не сбежали.

— Меня есть, кому охранять. Я замужем, Александр Степанович, — Вероника подняла голову, поправила съехавшую набок вязаную шапочку и посмотрела директору в глаза, пытаясь взглянуть на него строго. Мол, к чему эти красивые разговоры? Но у неё не получилось. Её взгляд говорил совсем о другом: «А вы действительно красивый мужчина, и мне понятны слезы влюблённых в вас женщин». Вероника почувствовала, что краснеет. Она опустила голову и принялась скоблить не оттаявший асфальт.

— Дайте-ка мне поработать, а вы отдохните, — Молодеев поднял с земли лом и несколькими сильными ударами отбил пристывшие комья грязи. — Кстати, как вас зовут?

— Вероника.

— Красивое имя, редкое. Сейчас сплошные Ксюши, Олеси да Алены. А если я загляну к вам вечером в КБ? Можно? Вероника молча пожала плечами и уже хотела сказать, что директору можно все, но в это время у Молодеева зазвонил сотовый телефон. Извинившись, он вынул его и, попрощавшись с Вероникой глазами, быстро зашагал в сторону.

304

Любовь

Этот её «дуэт» с директором, конечно, не остался незамеченным. Вначале по КБ, а затем и по институту, поползли слухи об особых отношениях «Самого» и хорошенькой конструкторши. Они усилились после неожиданного визита Молодеева к конструкторам. Случилось это вскоре после майского субботника. Все побросали работу и стали следить за директором. Но, коротко посовещавшись о чем-то с начальником отдела Сэм Семенычем, он ушёл, даже не взглянув в сторону стоявшей за кульманом Вероники. «Будто не заметил меня, — со смешанным чувством горечи и обиды подумала она. — А ведь мог бы подойти и просто спросить: «Ну как ваши дела, мисс?». Но не подошёл. Значит, боится этих глупых разговоров. А я считала, что он ничего и никого не боится. Неужели ошибалась?» Постепенно разговоры вокруг их «служебного романа» стали затихать, а чуть позже и совсем прекратились. Потому что, во-первых, для этого не было никаких оснований, а вовторых, Вероника своей искренностью, добротой и старательностью буквально покорила всех, с кем ей приходилось общаться, заставив замолчать даже самых завистливых и болтливых институтских сплетниц. И всё-таки в жизни этой необычной пары был эпизод, который, к счастью для обоих, не имел продолжения. К счастью, потому что продолжением могла стать беда. Беда под простым и понятным названием «любовь», которая, увы, не всегда приносит счастье. Как-то холодным осенним вечером Вероника возвращалась с работы. Напрасно простояв полчаса в ожидании троллейбуса, она попыталась поймать легковую машину. Но водители, не обращая внимания на женщину с поднятой рукой, проносились мимо. Вероника посмотрела на часы и поняла, что безнадёжно опоздала в садик, где её ждала Лиза, которую она должна была забрать. Можно было ещё уехать трамваем. Она кинулась к остановке, что была на той стороне улицы, и уже почти перебежала проезжую часть, как вдруг что-то тупое и тяжёлое ударило её в бок. Она покачнулась и, теряя созна305

Cергей Федорченко

ние, стала опускаться на асфальт. Последнее, что она помнила — как кто-то сильный поднял её на руки, не дав упасть. Придя в себя, она осмотрелась и поняла, что находится в машине. Какой-то молодой мужчина прикладывал к её лицу ватку, смоченную нашатырным спиртом. Вероника отвела его руку и увидела сидящего рядом Молодеева. Лицо у него было совершенно белым.

— Ну слава Богу! А мы уже хотели ехать в больницу, — Александр Степанович облегченно вздохнул и пригладил свою взлохмаченную шевелюру. — Как вы себя чувствуете, Вероника? Я правильно вас назвал, не ошибся?

— Да. У вас отличная память, Александр Степанович. Я нормально себя чувствую… уже хорошо. И за что это вы так откровенно на меня наехали? Я в чем-то провинилась? — Веронике было неловко, поэтому она хотела перевести разговор на шутливый лад, но ей это не удалось.

— Вы помните, что побежали через улицу на красный свет? Нет? Жаль. Надо же так легкомысленно рисковать своей жизнью, — Молодеев вовсе не собирался шутить. — Ведь если бы не он, — директор посмотрел в сторону мужчины, только что приводившего её в чувство и сидевшего теперь за рулём, — вы могли оказаться под колёсами джипа, который на страшной скорости обгонял нас. Лёша моментально все рассчитал и сбил вас, опередив лихача. Все решили секунды. Две, может, три. Так что своей жизнью теперь вы обязаны ему.

— Какой ужас… — Вероника растерянно посмотрела на водителя. — Спасибо вам, Алексей. Хотя причём тут эти слова… — Она готова была разрыдаться, но выручил Молодеев. Он вынул чистый носовой платок и приложил его к глазам Вероники.

— Успокойтесь. Постарайтесь не плакать. Все обошлось. И не надо рассказывать об этом своим домашним, прошу вас. Как-нибудь потом, обещаете? А теперь поехали к вашему дому. Где вы живёте?

— На Луначарского, но сначала мне нужно забрать из садика дочь. Он находится на Большевистской, во дворе нашего дома.

306

Любовь

Едва директорский «Мерседес» остановился возле детского садика, Вероника, не дожидаясь, когда Молодеев поможет ей выйти, ещё раз взглянула на часы и почти выпрыгнула из машины.

— Прощаясь с вами, Алексей, хотела бы сказать особенные слова, а их непросто произнести. Вы уж простите, — Вероника очень приветливо посмотрела на водителя и добавила, обращаясь к Молодееву, — благодарю вас, Александр Степанович, — грустно улыбнулась и пошла к садику. Он догнал её, когда она уже держалась за ручку входной двери.

— За вами не угонишься. Наверное, серьёзно занимались спортом? Если не секрет, то каким?

— Плаванием. Кандидат в мастера спорта.

— Обожаю пловцов. А я борец. Между прочим, мастер спорта по вольной борьбе.

— Извините, но не люблю борцов. И ещё штангистов и боксеров. Мне кажется, они очень грубые и злые.

— Не все. Я, например. Бывало, проигрывал схватки, если было жалко соперника. Зато сейчас, когда встречаюсь с какимнибудь тупым, чванливым чиновником, чувствую, как сводит руки от желания провести этому типу болевой приём. Чтобы знал, что, сделав кому-то больно, он получит эту боль обратно.

— Вот видите, какой вы жестокий. Нет, не то сказала, — жёсткий. А называете себя добряком. Не обижайтесь, это я так, завидую вам. Вы очень талантливый, красивый и, видимо, добрый. Наверное, редко так бывает, что человек состоит только из положительных качеств. Но вы как раз такой.

— Не знал, что я — почти ангел. Хотя с возрастом, чувствую, хорошего во мне становится все меньше. Замечаю, например, что стал заглядываться на молодых женщин. Вот сейчас говорю с вами, а сам думаю, как бы пригласить в ресторан. И это совсем не шутка.

— Вот что, Александр Степанович. Я очень спешу, поэтому отвечу очень коротко. И тоже не шутя. Вы — прекрасный ру307

Cергей Федорченко

ководитель, обаятельный мужчина и, говорят, образцовый семьянин. Несмотря на то, что институтские красавицы от вас без ума. А теперь скажите: зачем я вам? Для чего? Для забавы или нового развлечения, чтобы… Она не договорила. Молодеев резко повернулся и зашагал прочь, в сторону поджидавшего его «Мерседеса». Но, сделав несколько шагов, обернулся и, словно рассуждая, негромко произнёс: — Жаль мне вас. Ещё и жить-то не начали, а говорите, как опытная, много повидавшая бабёнка. И быстро пошёл дальше. Вероника мгновение стояла неподвижно, потом медленно и нерешительно двинулась за ним, постепенно ускоряя шаг. И почти догнала его. Ей не хватило какой-то секунды, чтобы остановить и сказать ему то, что она хотела. Перед самым её лицом дверца машины захлопнулась, и «Мерседес», словно застоявшийся конь, рванул с места и помчался в сторону Комсомольского проспекта. …Все это вихрем пронеслось в её памяти, едва она увидела вошедшего директора. Вспомнилось даже, как, забрав из садика заплаканную Лизу, она не сразу пошла домой (Игорь опять был в командировке), а долго ходила вокруг дома, что-то рассеянно рассказывая дочери, мысленно упрекая себя за то, что испортила такой необычный вечер. Между тем «Сам» вошёл в бюро и остановился у торца прощального стола, прижимая букет роз к груди, словно маленького ребёнка. По его напряжённо-сосредоточенному лицу было видно, что он хочет что-то сказать. И все ждали, что он скажет. Но Молодеев молчал, глядя на стоявшую в противоположном конце стола Веронику. И вдруг, по-прежнему не говоря ни слова, подошёл к ней, поцеловал руку и вручил цветы.

— Не забывайте нас. Мы вас тоже будем помнить, — грустно сказал он и, опустив голову, быстро вышел. Позже она не раз вспоминала этот свой последний день в институте, где уже стала своей и где со многими успела подружиться. При этом стараясь воспоминаниями не касать308

Любовь

ся очень грустной и непонятной сцены прощания с Молодеевым. Но это у неё получалось плохо. Уходящий быстрыми шагами директор словно отпечатался в памяти, снова и снова всплывая перед глазами. И тогда мелькала издевательская мысль: «Ну почему я тогда не остановила его и не попросила остаться? Почему?». Уже будучи в Полазне, она рассказала Виктору о том, как прощалась с институтом, упомянув о неожиданном визите директора. И испугалась своей откровенности: как бы он чегонибудь не подумал? Однако муж или действительно не придал этому никакого значения, или сделал вид, что эта подробность его не волнует. И неожиданно рассказал о Молодееве много любопытного, чем ещё больше подогрел её интерес к этому незаурядному человеку. Оказывается, Молодеев являлся автором уникального изобретения — стыковочного узла, с помощью которого в космосе в своё время успешно состыковались два космических корабля: наш «Союз» и американский «Апполон». Создать такое устройство было очень непросто. В нашем машиностроении и приборостроении, как известно, принята метрическая система измерений (миллиметры, сантиметры), в США — дюймовая (дюймы). И американцы спекульнули на этой трудности, запросив на разработку конструкции запредельно большую сумму и немыслимо большой срок — два года. Согласиться с такими условиями было ни в коем случае нельзя, так как уже через полгода должна была состояться стыковка космических кораблей. И тогда решение этой архисложной задачи было поручено группе конструкторов во главе с Молодеевым, которые блестяще справились с правительственным заданием всего за три месяца, насухо утерев мокрые носы честолюбивым американцам. После успешной космической стыковки авторы узла были отмечены наградами и премиями. Александр Степанович стал кавалером ордена Ленина и лауреатом Государственной премии. Позже за выполнение особо ответственного задания он получил Ленинскую премию и защитил докторскую диссерта309

Cергей Федорченко

цию. Стало ясно, что на пермском небосклоне вспыхнула и засияла необычайно яркая звезда — появился гениальный конструктор мирового уровня. Но… как это нередко бывало в советские времена, из гения решили сделать партийного работника. И вчерашний талантливый конструктор стал первым секретарём Пермского горкома КПСС. А спустя четыре года был избран председателем Пермского облисполкома. Став вторым человеком в огромной промышленносельскохозяйственной области, Молодеев с мальчишечьим задором взялся за новые для него интересные дела. Близкую для него промышленную отрасль он освоил быстро. Сложнее было разобраться с огромным многопрофильным и незнакомым ему сельским хозяйством. Но и тут он вскоре уже безошибочно отличал рожь от пшеницы, а корову от быка. Все чаще наступая на пятки первому секретарю областного комитета партии пожилому Борису Всеволодовичу Коноплеву, много лет занимавшему этот высокий партийный пост. И когда опытный политик и умный стратег Коноплев увидел в молодом энергичном председателе облисполкома угрозу для своего положения (уходить на «заслуженный отдых» Борис Всеволодович не собирался), он очень тактично и даже корректно избавился от своего соперника, отправив того руководить всего-навсего закрытым институтом. Так бесславно закончилась карьера талантливого конструктора, честного партийца и очень способного хозяйственника. Позднее Вероника не раз ловила себя на мысли, что ей хочется позвонить Молодееву, чтобы спросить его о какомнибудь пустяке или хотя бы услышать его ровный красивый баритон. Она даже набирала его прямой, без секретаря, номер (он дал его в тот вечер, когда они подъезжали к детскому садику), но тут же клала трубку. С годами это желание становилось все слабее. Пока не исчезло совсем. Остались только лёгкая грусть да память о сильном, красивом и добром человеке, с которым её свела судьба. Тут же разлучив и не позволив к нему даже приблизиться.

310

Любовь

«Советский» Бойченко И

онесян встретил Виктора на крыльце коттеджа.

— Э, дорогой! Зачем такой грустный? Хотя понимаю: устал, молодая жена, брачная ночь… — быстро заговорил он.

— Замолчи, Гарик! Перестань болтать, — Виктору действительно было не до шуток и пустых разговоров. — А где Мария Ивановна?

— Слушай, до чего же хорошая женщина! Приготовила завтрак, белье, протопила баню. И ушла. Сказала, чтобы мы звонили, если понадобится.

— Она, как всегда, все отлично понимает. Тогда вот что. Сейчас идём в баню, попаримся. Потом за чаем поговорим о твоей поездке в Березники, к калийщикам. Там тебя ждут и, понятно, не с распростёртыми объятиями. Вообще-то до этой встречи тебе не помешало бы познакомиться с доцентом политехнического института Георгием Толкачевым. Он — автор уникальной технологии, по которой сейчас бурят скважины в зоне калийных солей. Но не горюй. Познакомишься с ним после Березников. Я помогу вам увидеться. А теперь топаем в баню. Париться Бойченко любил. В парилку, где от страшной жары плавился, кажется, даже мозг, он делал помногу заходов, поражая друзей и близких способностью держать градус. Ионесян же, оказалось, не парился ни разу в жизни. Поэтому, не представляя, что это такое, храбро залез на самый верх полка. И тут же замер, боясь пошевелиться — раскалённый воздух, словно кипяток, обжёг тело, попадая внутрь и мешая 311

Cергей Федорченко

дышать. Теряя сознание, Гарик посмотрел на Виктора, взглядом умоляя его вызволить из беды. Но тот, не обращая внимания, плеснул на камни, стряхнул с берёзового веника лишнюю влагу и прошёлся им по волосатой спине друга. Ионесян охнул, закрыл глаза и повалился на доски. Очнулся он в предбаннике. Виктор поливал его холодной водой, подсовывая под нос ватку, смоченную нашатырём.

— Ожил? Ну слава Богу! До чего же вы хлипкий народ, армяне! Не успел согреться, как тут же упал в обморок. Твой земляк, Петросян, из такого же теста. В общем, в парилку ты больше не ходок, — Виктор помог Гарику одеться. Вскоре они сидели на кухне за чаем.

— Начну разговор с вопроса, — Виктор пытливо посмотрел на Гарика. — Кто и зачем послал тебя в Березники?

— Не поверишь, сам Алекперов. Мне позвонил Визяев и сказал, что президент компании хочет встретиться со мной. Для чего, не сообщил, потому что сам не знал. В начале встречи с Вагитом Юсуфовичем мне показалось, что он просто хочет познакомиться со мной. Но позже выяснилось, что президента, который, оказывается, хорошо владеет ситуацией в Березниках, интересовало, почему нас, нефтяников, не пускают бурить в зоне промышленных калийных залежей. И узнав, что я лечу в Пермь, он дал мне задание встретиться с калийщиками и выяснить эти причины.

— Да, задание у тебя… Как в той известной сказке ситуация: налево пойдёшь — коня потеряешь, направо пойдёшь — без головы останешься.

— Не понимаю, причём тут эта сказка?

— А притом, что даже президенту «Лукойла» нельзя говорить всю правду. Потому что, получив от тебя честную, достоверную информацию, руководство «Лукойла» тут же начнёт с калийщиками войну. Воевать будут в московских высоких кабинетах, а головы полетят наши, пермские и полазненские. Говорить неправду — тоже опасно. Рано или поздно она проявится. А это — новые неприятности для нас. Поэтому президенту надо выкладывать, как бы помягче выразиться, …не всю правду.

312

Любовь

— Это как?

— А так. Давай порассуждаем. Встретят тебя так, как положено встречать посланца самого Алекперова, — радушно и с почестями. Калийщики это делать умеют. Будут и роскошный товарищеский ужин, и баня, и, возможно, красивые девочки в мини-юбках с длинными ногами. Как вести себя в такой обстановке, ты знаешь лучше меня. Поэтому обойдусь без подсказок. А вот на совещании советую больше молчать и внимательно слушать, а все самое интересное — записывать. Если будешь говорить, то старайся не вступать в споры и побольше задавай вопросов. Так ты больше узнаешь об их истинных намерениях и секретах. А они, в общем-то, известны. Напортачив при разведке и разработке своих месторождений, калийщики уже получили первые «результаты» своей кипучей деятельности: в пластах начались перетоки покровных вод, кое-где стала оседать земная поверхность. Все это через пару лет может закончиться катастрофой — провалами находящихся на поверхности зданий и сооружений, затоплением рудника и даже не одного. А что такое затопление рудника? Это потеря страшно дорогого оборудования стоимостью в сотни миллионов рублей и навсегда загубленные миллиарды тонн сильвинита и карналлита. А это уже покушение на нашу любимую оборонку. Потому что из этих самых калийных солей получают не только очень нужные селу минеральные удобрения, но и твёрдое топливо для ракет, пороха, калиевую селитру, броню для танков, титан для самолётов. И вот, представь, что провалы поверхности и затопление рудника произошли тогда, когда мы начали бурить свои скважины у них под носом.

— Представил, и что?

— Да на нас тут же повесят всех собак! И никто, поверь, не будет разбираться, отчего и почему это произошло. Скажут: нефтяники со своими скважинами нарушили гидрогеологию пластов. И точка! Попробуй доказать, что ты тут не при чем. Никто и слушать не будет. Поэтому нужно подождать. Совсем немного — года два-три, а может, и меньше. Специали313

Cергей Федорченко

сты утверждают, что первые неприятности у калийщиков появятся уже через год-полтора. И если это произойдёт, а все идет, повторяю, к этому, наступит наше время торжествовать. Мол, нас не пускали, а сами что натворили?

— А что нам делать эти год-два?

— Делать вид, что мы рвёмся бурить в их кондиционных запасах. Согласовывать точки заложения первых двух-трех скважин, готовить проекты, сметы. Все это согласовывать. На это уйдёт время, те же два года. И твой доклад президенту должен быть выдержан в таком же духе. Да, Вагит Юсуфович, технология Толкачева очень надёжна, и мы готовы бурить в зоне залегания промышленных запасов калийных солей. Но вначале на «территории» калийщиков надо пробурить две-три опытных скважины, чтобы ещё раз убедиться, что мы со своими «дырами-скважинами» не представляем для них угрозы. О том, что это делается для того, чтобы выиграть время и чтобы дождаться, когда у калийщиков начнутся собственные неприятности, президенту, конечно, ни слова! В этом и заключается твоя полуправда. Согласись, что она не наносит никакого вреда компании «Лукойл» и её престижу. Повторяю: мы просто выжидаем время, когда «Уралкалий» сам окажется в положении «проштрафившегося». Кстати, какое впечатление на тебя произвёл Алекперов?

— Хорошее. Спокойный, выдержанный, умеет выслушивать. Профессионал.

— Значит, понравился?

— Что значит «понравился»? Он же не женщина.

— Ну и хорошо. Значит, сработаешься. Алекперов из тех, кто ценит хорошие кадры. Сам начинал с нуля. Быстро собрал очень сильную, высокопрофессиональную команду. Вначале приобрёл три нефтегазодобывающих управления — Лангепас, Урай, Когалым. Начальные буквы этих управлений, то есть аббревиатура, составили первую часть названия компании — «ЛУК». К ней добавили слово «ойл», что в переводе, ты знаешь, означает «нефть». Получилось «Лукойл». Позже Вагит Юсуфович купил наш нефтеперерабатывающий ком314

Любовь

бинат «Пермнефтеоргсинтез», затем Новоуфимский и Волгоградский нефтеперерабатывающие заводы. И пошло-поехало… Сегодня «Лукойл» — известная не только в России, но и во всем нефтяном мире компания, добывающая более 100 миллионов тонн нефти в год. Половину этой нефти «Лукойл» продает за границу, вторую — перерабатывает на своих комбинатах. Так что денег у компании, как грязи в плохую погоду. Хватает и на пополнение миллиардных счётов президента, и на всевозможные «откаты», презентации, роскошные офисы и всякие там уютные гнёздышки, вроде местечка «Демидково». Ты не был в нашем пермском «Лукойле»? Как-нибудь зайди. Ахнешь, увидев всю их роскошь. А ведь когда-то, в 70-х годах, объединение «Пермнефть», добывая 24 миллиона тонн нефти в год, не имело даже собственного здания. Арендовали полтора десятка комнатушек у объединения «Пермэнерго». И ничего, работали, добывали нефти в два раза больше нынешнего «Лукойла». Начальники управлений, если требовалось, сутками не снимали болотные сапоги. Туфли и галстуки надевали только по праздникам и торжественным случаям. А сейчас? Забыли, когда сапоги последний раз носили. Твёрдого плана сегодня нет ни по бурению, ни по добыче. Отсюда и откровенное вранье, и фальсификация отчётных данных. Можно добыть 120 миллионов тонн, а отчитаться за 100 миллионов. И никто за это не спросит. Государство, отдав за копейки нефтяным магнатам принадлежащие ему подземные кладовые, не сумело обеспечить контроль за их эксплуатацией. В результате, не зная истинного положения дел в нефтяных компаниях, страна довольствуется тем, что перепадает с барских столов зарвавшихся олигархов. Да при этом ещё и заискивает, унизительно спрашивая: как вам работается, господа хорошие? Может, вам ещё и пошлину уменьшить? Ведь совсем обнищали, дорогие вы наши. Дожили, наука, исследования, техника, оборудование «каменного» века — времен советских 70-х годов… И удивляться тут нечему — львиная доля прибыли идёт на фантастические зарплаты и счёта руководителей.

315

Cергей Федорченко

— Ну, ты даёшь! Тоже мне, нефтяник…

— Да не могу я на все это больше смотреть! Не могу. Генеральный директор пермского «Лукойла» получает в месяц миллион рублей. Это без всяких там добавок и премий. А бурильщик на севере, неделями не видя ни жены, ни детей, пашет за несчастные 15–20 тысяч. Это справедливо? Молчишь? Потому что сказать нечего. А ведь такой перекос легко устранить.

— Как?

— Сделать так, как сделал Лукашенко в своей Белоруси. Там руководитель любого предприятия — хоть большого, хоть мизерного — не может иметь зарплату, превышающую заработок рабочего больше чем в четыре раза.

— Не понял. Или нет, кажется, дошло. То есть зарплата директора не должна быть больше четырёх зарплат рабочего. Так?

— Именно так. Хочешь получать больше — получай. Но соответственно поднимай зарплату простому работнику. И этот «баланс» строго контролируется. Нарушил его — полетишь с должности или пойдёшь под суд.

— Хорошо. Говоришь, у нас нет никакого контроля за олигархами? А Ходорковский? Поймали и посадили жулика…

— Ну и наивный же ты, Гарик! Ходорковского «сдали» свои же нефтяники. Объединившись, «нефтяные короли» запросто могли его отстоять. Но не сделали этого. Спасая себя, принесли его в жертву. Мол, возьмите коллегу, только отвяжитесь от нас! Президент и отвязался, сделав вид, что поступил по закону. Хотя Ходорковский украл не больше своих собратьев по бизнесу. Просто он был опасен как один из самых сильных претендентов на президентский пост. Молодой, грамотный бизнесмен, яркая, волевая личность. Ни один из нынешних руководителей страны ему и в подмётки не годится.

— Ладно. Допустим, я премьер или даже президент. Решил установить жёсткий контроль за деятельностью нефтяных компаний. Скажи, с чего я должен начать?

— Говорю абсолютно честно — не знаю. Но уж только не с налоговых гонений. Налоговики, как борзые, только пугают, 316

Любовь

заставляя нефтяников ещё тщательнее маскировать воровские ходы. Думаю, надо начать с учёта. Заставлять компании отчитываться за каждую добытую тонну нефти, кубометр газа, естественно, организовав их строжайший учёт. Может быть, создать для этого специальные контрольные службы с широкими полномочиями. Бояться новых затрат не надо, они окупятся. Потому что появятся новые миллионы тонн нефти и миллиарды кубометров газа, которые раньше не учитывались, так как разворовывались, увеличивая и без того баснословные барыши «хозяев». Теперь эти деньги пойдут туда, куда надо, то есть в казну. В своё время я дружил с теперь уже бывшим инструктором нефтяного отдела обкома партии. С его слов знаю, как жёстко обком контролировал работу нефтяников. Едва утром инструктор появлялся в отделе, раздавался телефонный звонок. Это главный диспетчер отделения «Пермнефть» докладывал, как оно сработало за прошедшие сутки. Сколько пробурено скважин и добыто нефти, сколько её откачано нефтепроводному управлению и сдано на нефтеперерабатывающий комбинат. Комбинат тут же отчитывался, сообщая, сколько и что в результате переработки получено из этой нефти — бензина, солярки, мазута. Схимичить, что-то спрятать, утаить или, наоборот, добавить ради выполнения плана при таком многоступенчатом контроле было невозможно. Да никто и не пытался это сделать. Знали — тут же схлопочешь по партийной линии или даже снимут с работы. Да и совесть у начальников была не та, что у нынешних. Служили-то стране, государству, а не прислуживали господам олигархам. Кстати, через считанные минуты полученная из объединения сводка лежала на столе у секретаря обкома по промышленности, а чуть позже и у «самого» — Бориса Всеволодовича Коноплева, первого секретаря обкома партии. То есть ситуацией с бурением, добычей, переработкой нефти владели первые лица области. А сейчас? Спроси хоть у губернатора, хоть у премьера правительства края, сколько нефти в сутки или за месяц добы317

Cергей Федорченко

вает «Лукойл». Думаешь, скажут? Да они об этом и понятия не имеют. А ведь кроме «Лукойла» есть ещё куча всяких нефтедобывающих компаний — дочек, вроде «Уралойла», «Камаойла», о существовании которых губернаторские чиновники и слыхом не слыхивали. Вот такая она, нынешняя власть. Сегодня, демонстрируя деловитость и озабоченность, поковырял ботинком асфальт, завтра слетал к семье и деткам в Швейцарию, послезавтра отправился отдыхать в Китай. А тут и командировочка весёлая поспела — в Америку или в какую-нибудь Бразилию. Оказывается, чужеземцы интересуются, как мы умудрились докатиться до такой жизни, когда, имея все, не имеем ничего. И ведь едут! Что-то там бормочут на всевозможных кворумах, даже не подозревая, что никто их за серьёзных людей не считает.

— Да, не любишь ты нынешнюю власть…

— А за что её любить? За то, что ещё не все разворовали? Или за то, что ещё воздухом дают бесплатно дышать?

— Подожди, дай договорить. Верно, сегодняшних высоких чиновников не то что любить, а уважать не за что. Но как от них избавиться? Сами-то, добровольно, они со своих тёпленьких мест не уйдут.

— Уйдут, и ещё как! Даже побегут.

— Интересно, кто же их прогонит? Или вдруг совесть у них проснётся?

— Совесть не проснётся, потому что её у них нет. А чтобы они испарились из своих кабинетов, надо создать им такие же условия, в каких живут обычные российские граждане. Во-первых, выселить из роскошных особняков, поселив в обычные «хрущёвки». Лишить персональных «мерсов», пусть помёрзнут в скрипучих переполненных трамваях и троллейбусах. И наконец, посадить на рядовую зарплату в 10–20 тысяч рублей в месяц. Все. Повторяю, начальники побегут, как крысы с тонущего корабля. Никто из них не захочет жить и работать на общих основаниях, без привычных льгот и привилегий.

— И ты веришь, что найдётся такой человек, который объявит войну этим чинушам?

318

Любовь

— Конечно, не верю. Нет такого человека. По крайней мере сегодня. Может, завтра появится.

— Дай-то Бог! А теперь давай закончим этот разговор. Какой-то он получился невесёлый, даже тяжёлый.

— Зато честный. Извини, но очень уж хочу выговориться. Ты, Гарик, какого года рождения? Шестьдесят шестого? Сейчас две тысячи пятый. Значит, тебе тридцать девять лет. Полжизни, считай, уже прожил. И чуть захватил советское время. Значит, можешь сравнивать, какое время лучше — то или сегодняшнее.

— Конечно, могу. Помню и голые прилавки магазинов, и диктаторов этих, полуживых и полуграмотных секретарей ЦК и обкомов. И как нас в пионерском лагере строем водили в столовую и купаться, тоже не забыл.

— Выходит, не понравилась тебе советская система? А в ней, между прочим, было немало хорошего. Например, бесплатные образование и медицина. Сейчас за обучение в институте надо выложить четверть миллиона. А где их взять простому человеку? Поэтому вузы забиты тупыми оболтусами, детками денежных папаш, которые, став инженерами, не знают даже формулу площади круга. Эта же нелюбимая тобой система построила все, на чем держится наше огромное стареющее хозяйство — заводы, фабрики, шахты, нефтяные и газовые промыслы. А что создали твои правители-единороссы? Офисы и супермаркеты, ларьки с киосками? Да и то не на свои, а на ворованные деньги. И ещё. Тебе не понравились тогдашние секретари ЦК и обкомов. Полуживые и полуграмотные, как ты говоришь. А когда им было за здоровьем следить и учиться? Они то воевали, то ГЭСы строили или комбинаты. Тот же «Пермнефтеоргсинтез», например, или «Уралкалий». И вкалывали до последнего, пока были живы. И последнее, про диктатуру советскую. Что плохого в ней, если она обязывает уважать закон, соблюдать порядок и демократию? Кстати, в те времена в Верховном Совете заседали и рабочие, и колхозники, были там и интеллигенты. Те, кто хоть как-то защищал простой народ. А кто сейчас протирает шта319

Cергей Федорченко

ны в Совете Федерации и Государственной Думе? Краснобаиполитики, неудавшиеся мэры, бывшие губернаторы, бизнесмены, которые плевать хотели на какую-нибудь учительницу Валентину Николаевну и бурильщика дядю Мишу с их нищими зарплатами. А про пионерский строй вот что скажу. Я и октябрёнком был, и пионером. Потом и комсомольский билет носил, и партийный. Строем ходил, на собраниях всяких часы высиживал, иногда выговоры схватывал. И до сих пор благодарю судьбу за то, что провела меня, будто за руку, через эту систему воспитания, не позволив стать преступником или бродягой. Сейчас нет ни октябрят, ни пионеров, ни комсомола. И что мы получили взамен? А вот что. Говорю по памяти то, что вычитал в одной правдивой статье. Сегодня пятая часть нашего детского и подросткового населения, а это около 4 миллионов человек, — беспризорники и неучи. Такое же положение было …в 1918 году, когда царствовали разруха и голод, шла Гражданская война. В стране миллионы детейинвалидов. Детская и подростковая преступность за последние годы выросла в 15 раз! Каждый четвёртый подросток совершил преступление, находясь в нетрезвом состоянии. Пятьдесят тысяч детей, юношей и девушек сидят в 60 колониях… Вот такая подрастает смена. Малограмотная, пьющая и жестокая. И винить в этом надо только нас самих. Дети и подростки вдруг стали не нужны никому. Родители решили, что их воспитанием должна заниматься школа. В школе считают, что это обязанность родителей. Вот и растёт без присмотра этот никому не нужный сорняк в подвалах и подворотнях. В советские времена такое было исключено. Пошёл в школу — тут же вступаешь в октябрята, чуть подрос — надеваешь пионерский галстук, появился пух на щеках — вступаешь в комсомол. Ребёнка передавали из рук в руки, как эстафетную палочку, не спуская с него глаз. Вот так, дорогой Гарик Робертович. Между прочим, те ребята были намного крепче нынешних хлюпиков, пьяниц и наркоманов. В армию попадали настоящие атлеты. Это я в ответ на твоё замечание по поводу голых прилавков. Да, такого изобилия, как сейчас, от которого рябит в глазах, не было. Но с голоду не умирали, детей выкармлива320

Любовь

ли и Новый год или день рождения без бутылки шампанского, яблок и конфет не встречали…

— Ну ты даёшь, Виктор, — наконец подал голос Ионесян. Все это время, пока Бойченко произносил свою гневную тираду, он не проронил ни слова. Его, ещё не старого, вполне современного человека, знавшего о советских годах лишь понаслышке и по учебникам, поразила убеждённость друга в правильности и справедливости «той» жизни, которую он, вопреки другу, считал унизительной, диктаторской, лишённой свободы и несправедливой.

— Вот уж не думал, что ты такой горячий защитник скомпрометировавшей себя советско-партийной системы, — словно рассуждая, задумчиво произнёс он, глядя на Виктора.

— Да пойми же ты, ученая твоя голова! Я, как и ты, считаю ту, прошлую мораль, принципы, порядки и законы устаревшими, ограничивающими свободу человека. Но, согласись, в этом не самом демократическом строе было немало хорошего. А мы это хорошее будто ребёночка вместе с водой из ванны выплеснули. Вот один пример. Как раньше готовили кадры? А так — их терпеливо растили. Окончив институт, ты начинал помощником мастера, потом работал мастером, дальше — ты уже старший мастер, заместитель начальника цеха, начальник цеха, заместитель главного инженера, главный инженер и наконец — генеральный директор. И, шагая по этим должностным ступенькам, человек рос не только как специалист и руководитель, он учился и совершенствовался как личность. То есть осваивал то, что должен знать и уметь современный человек и начальник: правила приличного поведения в обществе, грамотный разговорный стиль, умение красиво и модно одеваться, правильно завязывать и носить галстук. Со временем благодаря книгам и театру он начинал разбираться в искусстве и литературе. В результате такого последовательного роста получался сплав хорошего специалиста и образованного человека. Кстати, перспективные руководители, работники обкомов и ЦК, как правило, проходили подготовку ещё и в академиях 321

Cергей Федорченко

и на специальных курсах, куда случайному человеку дорога была заказана. А сейчас? Выиграл за деньги выборы, скажем в Госдуму, и каким был, таким и плюхнулся в депутатское кресло. С природным тупым интеллектом и всеми дурными замашками и вкусами заурядного торгаша или бездарного политика. Да что говорить, толпы жириновских и им подобных ты сам каждый день видишь по телевизору. Ну все. Надо, наверное, обоим отдохнуть и хорошенько выспаться. Тебе чуть свет — в любимые Березники, мне — на буровые. А за мои гневные рулады — извини. Давно искал случая выговориться, и тут ты, на свою беду, попался. Уж извини. Виктор подошёл к Гарику, крепко обнял его.

— Пусть хоть у тебя все в жизни будет хорошо… с этой властью. Пожелав друг другу спокойной ночи, они разошлись. Вскоре из комнаты, в которой скрылся Ионесян, послышался сочный храп. «Ну даёт! Только расстались, а он уже сны смотрит. Вот она — молодость!» — с лёгкой грустью подумал Виктор. Чувствуя, что не уснёт, он накинул поверх тренировочного костюма, который был на нем, кожаную куртку и, стараясь не шуметь, вышел на веранду.

322

Любовь

Артист Н

еземная тишина висела над посёлком. Несмотря на ноябрь, было тепло, как в сентябрьские дни бабьего лета. Виктор опустился в кресло и задумался. Опыт прожитых лет, ошибки молодости нередко заставляли его вспоминать те далёкие годы. Вот и сейчас в памяти всплыл такой же теплый осенний вечер, когда он провожал первую красавицу Добрянки Валю Бесчастнову. В этот небольшой зелёный городок, раскинувшийся на берегах Камского водохранилища, он и его одноклассник Генка Михайлов попали после окончания нефтяного техникума. Оба легко и быстро освоились в буровой бригаде, и скоро их уже нельзя было отличить от бывалых буровиков. Такие же обветренные лица, мозолистые ладони, замазученная спецовка. Но, отстояв на буровой вахту, они преображались. Тщательно брились, гладились, натягивали модные костюмы, рубашки и галстуки и шли в местный дом культуры. Вызывая восхищённые взгляды добрянских девчат и зависть их парней — ухажёров. В доме культуры их заметили и вскоре они уже пели в самодеятельном хоре. А осмелев, подготовили даже сольный номер — песню «Когда поёт далёкий друг», посвящённую Иву Монтану, которую и исполнили дуэтом в одном из концертов. Реакция до отказа заполненного зала оказалась неожиданной, даже ужасной, — наступила полная тишина, не раздалось ни одного хлопка. Сгорая от стыда и неловкости, певцы вежливо откланялись и скрылись за кулисами. И вдруг зал взорвался аплодисментами. Прошло пять, десять минут, но зрители не успокаивались, продолжая аплодировать и кричать: «бис!», «браво!». Первой пришла в себя директор дома культуры, моложавая Галина Павловна.

323

Cергей Федорченко

— Какой успех! Поздравляю! — Она обняла парней. — Ну что же вы, мальчики? Идите, пойте! На ватных негнущихся ногах Виктор и Геннадий снова вышли на сцену и повторили последний куплет. Но зал требовал всю песню. Они спели её от начала до конца. А потом, уступая просьбам, сделали это ещё раз. С тех пор, приходя в дом культуры, добрянцы обязательно интересовались: «А ребята-нефтяники петь будут?». И, получив утвердительный ответ, покупали билеты. Однажды после концерта к Виктору подошла солистка, певица Валя Бесчастнова. В неё была влюблена вся мужская часть жителей Добрянки — от безусых мальчишек до зрелых семейных мужиков. Так она была хороша. Но дружила она только с одним человеком — своим аккомпаниатором, аккордеонистом Левой, невысоким, носатым, средних лет мужчиной. Несмотря на свои 22 года, Валя уже успела побывать замужем, родила дочь, развелась и, скрывшись в Добрянке от преследовавшего её бывшего мужа, одна растила свою крохотную Машеньку. Её близкие отношения с незавидным и совсем неподходящим Левой для всех были загадкой. Кто-то осуждал её за эту дружбу, кто-то жалел. Тем более что носатый аккомпаниатор хоть и был женат, но дико ревновал её к каждому столбу. Из-за этого они часто ссорились, подолгу не разговаривая друг с другом. Ясно, что их ссоры не проходили незамеченными. В тот вечер, когда Валя подошла к Виктору, они с Левой были в очередной ссоре.

— А я к тебе с хорошей новостью, Витенька, — приблизившись к нему вплотную, проговорила она своим чистым певучим голосом. — Ваш с Геной дуэт заявлен на областной смотр-конкурс. Гордись, добрянский «Марк Бернес»!

— Неужели? — рассеянно спросил Виктор, глазами разыскивая пропавшего куда-то Генку.

— Не ищи его. Ушёл твой друг с Юлей, танцовщицей. Может, и ты наконец догадаешься меня проводить? — Валя грудью коснулась Виктора.

324

Любовь

— А где твой любимый Лева? Опять поссорились?

— И ты о том же? Да какая разница?! В ссоре мы или нет. Я свободная девушка. С кем хочу, с тем и дружу. Нужен мне этот аккордеонист.

— Ну так брось его! Вон сколько ребят по тебе сохнут. Любой на тебе хоть сейчас женится. А ты… Связалась с какимто… он и ростом-то тебя ниже. Запугал он тебя, что ли? Или приворожил? Ведь все говорят, что не любишь ты этого Лёву.

— Знают, что не люблю, а что толку? Вот ты поглядываешь на меня, нравлюсь я тебе, чувствую. Ну и что? Ты хоть раз подошёл ко мне, заговорил, пригласил на танец?

— А зачем? Чтобы потом с твоим носатым объясняться? Пошел он.

— Вот-вот! И все вы так. Видите, что заблудилась, связалась не с тем человеком. Тут бы и помочь. Так нет, стоите в сторонке и ждёте: интересно, когда у них эта любовь закончится? Вот рассорятся, разбегутся окончательно, а мы тут как тут, подрулим со своими ухаживаниями, — Валя едва сдерживала слезы. Последние зрители, одевшись, уходили, с любопытством поглядывая в их сторону. Виктор встал к ним спиной, заслонив Валю.

— Валя… давай прекратим этот разговор. Наговорил я тут тебе, извини. Ну, пожалуйста? — И он сделал наконец то, что хотел сделать давно, — обнял её и прижавшись лицом к её голове, зажмурил от удовольствия глаза. — Какая ты вкусная. Невероятно!

— Спасибо, Витенька. А я и не знала, что меня можно кушать. Красивая, стройная — это слышала, но что съедобная — впервые сейчас узнала от тебя.

— Нет, я серьёзно, — Виктор взял Валю под руку, и они направились к выходу. Спустившись с крыльца, медленно двинулись по скрипящему деревянному тротуару. Он наконец преодолел сковывавшую его робость, мужская страсть разгоралась в нем все сильнее. Остановившись, Виктор посмотрел девушке в глаза.

— Можно я тебя поцелую?

325

Cергей Федорченко

Она вся сжалась, словно от испуга, и даже отстранилась от него.

— Нет, нельзя… Как-нибудь потом, не в этот раз, хорошо? Только не сердись, слышишь? — И тут же прижалась к нему.

— Лучше скажи: я действительно тебе нравлюсь?

— Очень, очень нравишься, — Виктор, насколько смог, справился с охватившим его волнением. — Как-то увидел тебя во сне. Идёшь по траве в белом прозрачном платье, а солнце яркое-яркое, и твоё платье просвечивается. Так, что… — Виктор запнулся и замолчал.

— …Так, что всю меня видно? — подсказала Валя.

— Да, твоё тело, грудь, ноги.

— Значит, рассмотрел меня. Правда, я красивая? Господи, какой ты ещё маленький, прямо ребёнок! Говоришь о женском теле и краснеешь так, что даже в темноте видно. И ещё, мой милый, запомни: разрешения поцеловать женщину не спрашивают. Целуют, и все. Как я тебя, — Валя обняла Виктора и крепко-крепко поцеловала.

— Это на прощанье, пришли мы. Вот мой дом, — Валя указала на добротный дом, окружённый высоким плотным забором.

— Конечно, он не мой, — она впервые улыбнулась, — я комнату здесь снимаю. Но очень повезло с хозяйкой, удивительно добрая женщина. Муж у неё умер, дети выросли, живут в Перми. Машеньку мою любит как родную. Если я вечером занята, забирает ее к себе. Поэтому мы здесь, как у себя дома.

— А где твой настоящий дом? Ходят разные слухи, откуда ты, как вышла замуж, кто твой бывший муж…

— Не верь никому и ничему, Витенька, все это сплетни. Когда-нибудь расскажу тебе всю правду. Хотя… зачем тебе это? Много будешь знать — быстро разлюбишь, — снова улыбнулась она.

— Не разлюблю. Только брось ты этого своего Лёву. Зачем он тебе? — Виктора била дрожь от охватившего его безумного желания обнять Валю и поцеловать её упругую, такую близ326

Любовь

кую и манящую грудь. Чтобы справиться с собой, он сунул руки в карманы плаща, сжав пальцы в кулаки. Валя как будто догадалась о его состоянии. Она понимающе посмотрела на него и положила свои ладони на его плечи, словно удерживала засунутые в карманы руки.

— А я тебе зачем? — каким-то чужим, строгим тоном спросила она. — Для баловства, для забавы? Или, может, для опыта?

— Валя!

— Что, Витя? Не то говорю? Знаю, сейчас начнёшь возражать, будешь говорить, что любишь меня, что жить без меня не можешь и на руках будешь носить, если поженимся. Все это, мой милый, я слышала. И не раз. И что в результате? Носатый Лева? А ведь я чистой любви хочу. И полюбить такого, как ты, молодого, неиспорченного, тоже мечтаю. А ты не мой, Витенька. Ну, кто я? Разведённая, старше тебя женщина, да ещё и с ребёнком. Твоей женой должна стать молоденькая, может, нецелованная девочка. Нарожаете вы с ней здоровеньких ребятишек, которые будут дороже собственной жизни. Запомни, Витя: по-настоящему любить можно только своих детей. К чужим просто привыкают со временем. Валя замолчала, видимо, придумывая следующую фразу, а может, не решаясь её произнести. Виктор решил воспользоваться этой заминкой и хотел сказать, что она не права и что её Машеньку он будет любить, как свою собственную, но девушка, глубоко вздохнув, заговорила снова.

— Вижу, ты не согласен со мной. И, кажется, совсем меня не слышишь. Наверное, думаешь, о чем это она? Какие-то дети чужие. Ведь я так люблю её… Да, не против я наших чувств, Витенька! Ты мне сразу понравился, как только тебя увидела. Но боюсь я в тебя влюбиться. Пройдёт месяц-другой, и бросишь ты меня, не нужна я тебе буду. И правильно сделаешь, не стоит начинать семейную жизнь, как я, с ошибок, — Валя вдруг прижалась к нему и погладила его по щеке. — Какой ты ещё мальчишка… Господи, что я делаю… Прости. И не сердись на меня за то, что сейчас скажу. Так вот. Лучше мы 327

Cергей Федорченко

с тобой будем просто дружить. Ни от кого не прячась и не скрывая нашей дружбы. С Левой разберусь сама и встречаться с ним больше не буду. Обещаю. А теперь давай попрощаемся, хотя очень не хочется с тобой расставаться. Но я страшно замёрзла, да и ты, вижу, весь дрожишь. Дай я тебя немножечко согрею, — Валя обняла и крепко поцеловала Виктора.

— Ну, все, мой хороший, — грустно посмотрела на него и быстро зашагала к калитке. Открыв её, оглянулась, помахала рукой и исчезла. …Утром Виктору вручили повестку из военкомата. Это было неожиданно, потому что у него в связи с близорукостью (минус три на оба глаза) была отсрочка от призыва в армию. Но, получив повестку, он тут же прошёл медицинскую комиссию, был признан годным к строевой службе и через неделю уже трясся в вагоне вместе с такими же, как он, наголо стрижеными призывниками, проклиная свой воинский долг, разлучивший его с любимой, пытаясь понять, что с ней произошло. Валя после того вечера перестала появляться в доме культуры. Проводить его она тоже не пришла, хотя Виктор несколько раз приходил к её дому, пытаясь достучаться и встретиться. Но на его стук никто не выходил. Не ответила она и на записки, которые он каждый раз бросал в почтовый ящик, приколоченный к калитке. Из армии он написал ей на адрес дома культуры несчётное количество писем, умоляя только об одном — ответить ему. И снова в ответ молчание. Демобилизовавшись из армии, Виктор сразу же кинулся в Добрянку. Нашёл её дом и постучался. Вышедшая навстречу хозяйка, узнав, кто он, рассказала, что тогда Валя, сильно простудившись, с воспалением лёгких слегла в больницу. «Болела очень тяжело, — вздохнула женщина. — Часто плакала, очень ждала какого-то Виктора, это тебя значит. Мы с Машенькой целыми днями просиживали у неё. Как-то заглянули в почтовый ящик, а там — твои записки. Отнесли их ей. Но было поздно. Тебя уже забрали в армию. В свой дом культуры она больше не пошла. Говорила, что не хочет встречаться со своим носатым. И вдруг собра328

Любовь

лась и уехала вместе с Машенькой к каким-то родственникам на Кубань. И так мне плохо без них стало! — Хозяйка заплакала. — Места себе не находила. Каждый день её письма перечитывала. Будто разговаривала с ними… Потом письма стали приходить реже, — женщина вытерла слезы краешком платка, которым была повязана голова. — И в них она как будто извинялась за что-то. И точно. Как-то написала, что выходит замуж. Но тебя помнит и все ещё любит. Мол, так и передайте ему, если вдруг встретите. Вот я и передаю». Работать в Добрянку Виктор не поехал. Маму, Нину Михайловну, прооперировали, и оставлять её без присмотра было нельзя. И потом — очень уж было тяжело возвращаться туда, где все напоминало Валю. Скрепя сердце, Бойченко подался на закрытый (оборонный) завод имени Калинина, куда был принят слесарем-сборщиком сборочного цеха. Теперь его, нефтяника, привыкшего к огромным тяжестям, шуму и грохоту буровой, к холоду и дискомфорту, окружал мир почти хирургической чистоты, белых халатов и сложнейших стендов и изделий. Сборка рулевых блоков, которые ставились на боевые баллистические ракеты, насчитывала сотни почти ювелирных операций. Интересная работа увлекла Виктора. Его заметили и назначили мастером. А когда началось освоение производства более мощных баллистических ракет, предназначенных для охраны и обороны Москвы и столиц союзных республик, работы добавилось. Смена Виктора была преобразована в группу, которую он и возглавил, став старшим мастером. Осваивая новые изделия (опыта сборки не было, многие операции выполнялись впервые), Виктор сутками не выходил из цеха. И группа добилась своего — блоки «пошли». Группа была отмечена и стала «Коллективом коммунистического труда», а сам Бойченко — членом заводского комитета комсомола. Теперь молодой старший мастер разрывался между свалившимися на него многочисленными комсомольскими обязанностями и основной работой, которая требовала все больше времени. Производственная программа продолжала расти, 329

Cергей Федорченко

и сборщики, забыв о семьях и отдыхе, работали, не считаясь со временем. Как-то Виктор подошёл к Володе Поморцеву, молодому долговязому слесарю с лицом известного артиста Сергея Филиппова.

— Надо поработать сверхурочно, Володя. Останься.

— Не могу, Виктор Сергеевич (молодые сборщики, даже ровесники Бойченко по возрасту, обращались к нему на «вы» и по имени-отчеству), честное слово! Понимаете, сегодня сдача спектакля, а у меня в нем одна из главных ролей. Завтра могу остаться, хоть на сутки.

— Ты что? Нет, ты кто? Артист?

— Ну как… Не совсем, конечно. В Перми есть народный театр, я в нем играю. Почти два года.

— Надо же! — Виктор, не скрывая восхищения, смотрел на своего слесаря. — Ну что с тобой делать… Не срывать же спектакль. Ладно, иди играй.

— Виктор Сергеевич, сегодня только сдача спектакля. Это как бы генеральная репетиция. А премьера послезавтра, в субботу. Может, придёте? Я закажу пропуск. Виктор, конечно же, пришёл на спектакль. Поморцев играл в нем Лёшку, одного из трёх закадычных друзей, самого непривлекательного и, казалось, очень неудачливого. Но такого чистого, открытого и сильного, что невеста Лешкиного друга, красавица Лиля, вначале увлеклась, а потом и полюбила его по-настоящему. Играл Поморцев убедительно. Так, что, несмотря на невероятность происходящего, во все это верилось.

— Ну зачем я тебе, такой некрасивый, зачем? — шептал счастливый Лёшка, несмело обнимая изумительную Лилю. — А если наши дети будут похожи на меня? Лиля не дала ему договорить, прикрыв рот ладонью: «Не говори так! Не смей даже думать! У нас будут самые красивые малыши. Слышишь? Самые красивые». Зрители дружно аплодировали. Некоторые стоя. Ктото крикнул: «Молодец, Лёша! Не трусь, быстрей женись на ней!». Виктор тоже поднялся, восхищённо глядя на сцену, хлопая до боли в ладонях. Когда занавес закрылся в послед330

Любовь

ний раз, он прошёл за кулисы. Володю он нашёл в гримёрке в окружении поздравлявших его друзей-актеров. Заметив Бойченко, нерешительно остановившегося в дверях, Поморцев подошёл к нему.

— Не пожалели, что пришли на спектакль, Виктор Сергеевич?

— Что ты, Володя! Твой Лёшка — просто чудо! Ты сыграл его, как настоящий артист. Спасибо… Виктор хотел ещё добавить, что неплохо бы этот спектакль посмотреть всей его группе. Ведь среди сборщиц немало молодых женщин и совсем юных девушек, которым было бы полезно узнать правду о любви… Но в гримёрку, словно вихрь, влетел пожилой очкастый мужчина. Он обнял Поморцева и, словно ребёнка, прижал к себе.

— Спасибо, Володя. За Лёшку, за его любовь к Лиле. Хорошая работа. Признаюсь, даже я не верил, что у тебя все получится. Ты — талант, Поморцев! Только вот что… Конечно, победителей не судят, но я-то имею на это право. Так вот, Володя: если ты на сцене целуешь партнёршу, делай это так, чтобы, глядя на тебя, любому зрителю, хоть молодому, хоть не очень, захотелось сделать со своей соседкой по креслу то же самое. Запомни это на всю свою актёрскую жизнь. А это кто? Твой приятель? — наконец заметил он Бойченко.

— Это Виктор Сергеевич Бойченко, старший мастер. Мой начальник, — Поморцев посмотрел в сторону Виктора.

— Такой молодой и уже старший мастер? — Мужчина, чуть сдвинув лохматые брови, уставился на Бойченко. — Между прочим, это хорошо, что старшие мастера интересуются театром. А вы сами не хотели бы попробовать играть на сцене?

— вдруг огорошил он его неожиданным вопросом. И, заметив растерянность Бойченко, успокоил: — Сейчас не отвечайте. Но подумайте над моим предложением. Решитесь показаться, приходите. Поморцев подскажет, что нужно подготовить для приёмной комиссии, — стихи, прозу, этюд, может быть, ещё что-то. А тебя ещё раз поздравляю. Не вздумайте сегодня надираться, завтра обсуждение премьеры, — обратился мужчина к Поморцеву и, скользнув взглядом по фигуре Бойченко, 331

Cергей Федорченко

словно оценивая его, добавил: — Надолго с вами не прощаюсь. Все. Поехал на телевидение готовить ночной выпуск.

— Кто такой? — спросил Виктор Поморцева, когда мужчина вместе с актёрами вышли из гримерки.

— Неужели не догадался? Футлик это, Лев Иудович, наш главный режиссёр. Он же постановщик этого спектакля. И ещё он главный режиссёр Пермского телевидения. Как его хватает на все, не знаю.

— Любит он вас, словно своих детей. Тебя расхваливал — слов не жалел.

— Это эйфория от зрительских аплодисментов. А вот что будет завтра на обсуждении спектакля, подумать страшно.

— Неужели будет ругать? А за что? Все так здорово играли, особенно ты…

— Вот-вот, мне и достанется больше всех, как «главному игроку». Ведь как рассуждает Лев Иудович? На второстепенных участников спектакля можно не смотреть, говорит он. Ходят они или стоят, что-то бормочут или молчат — какая разница? Все его внимание приковано к главному герою. Играет он — спектакль смотрится. Не играет — пусть хоть толпа стоит на сцене, надо закрывать занавес и останавливать спектакль.

— И что, останавливали?

— За два года, что я в театре, такое было, кажется, раза два. Разнос главный устраивал тут же, ещё зрители оставались в зале, правда за занавесом. «Бездари! Ни двигаться, ни говорить не можете! Неучи народные! Мне ваша фальшь — серпом по яйцам»… Бывают выражения и почище. Но вы не бойтесь, Виктор Сергеевич. Вы ещё не наш, а он чужих не обижает. Вот станете актёром, получите по полной.

— Я — актёр? Да ты что, Володя? Нефтяник я, ну еще немного сборщик. Театр для меня — это какой-то нерелигиозный храм…

— Вот и идите туда смелее, не бойтесь. Есть примета, причём очень хорошая: если Футлик на кого-то положил глаз — быть ещё одному актёру. Вас он заметил, и это неспроста.

332

Любовь

— У тебя, Володя, здорово поставлена речь. Говоришь, будто по писаному. Мне бы так.

— Это благодаря театру. До этого я и двух слов не мог связать. Ну так что? Принимаете предложение Льва Иудовича?

— Не дави, Поморцев. Дай подумать. Это так неожиданно и в то же время приятно. Иди, обмывай свой успех, ребята тебя заждались, наверное. А я домой, надо хорошенько выспаться. Поступил спецзаказ, а это сплошные проблемы. Мы таких ответственных заданий ещё не выполняли. Так что если твой театр, как у вас говорят, начинается с вешалки, то моё утро начинается с привычной головной боли. До свидания, Володя — Лёша, завтра в цехе увидимся. Ещё раз спасибо за этот вечер. Дома Виктор рассказал маме, Нине Михайловне, все. И про замечательный спектакль, и про блестящую игру своего слесаря, и даже про главного режиссёра Футлика. Умолчал только о его неожиданном предложении. Нина Михайловна, хорошо знавшая сына, сразу догадалась, что он что-то недоговаривает, и, перестав греметь тарелками (они собирались ужинать), вопросительно посмотрела на него. Виктор уловил этот взгляд и, словно извиняясь, развёл руки.

— Между прочим, мама, Футлик предложил мне показаться.

— Как это, показаться?

— Ну… подготовить что-нибудь для приёмной комиссии — стихи, какой-нибудь этюд и выступить. А она, эта комиссия, уже будет решать, могу ли я играть в театре.

— Ты шутишь, сынок?

— Нет, мама, я серьёзно. Футлик так и сказал: подумайте и приходите, если захотите показаться.

— И что ты решил?

— Пока ничего. Вот советуюсь с тобой, жду, что ты скажешь.

— Даже не знаю, что посоветовать, — Нина Михайловна внимательно посмотрела на сына. — Лучше я скажу то, что думаю, а ты обещай, что не обидишься на мои слова. Согласен? Давай пока так.

333

Cергей Федорченко

— Хорошо. Слушаю тебя.

— Конечно, такое лестное предложение вскружило тебе голову.

— Даже ничуть…

— Подожди, не перебивай. Понимаешь, ты человек увлекающийся. Увлёкся работой на заводе с головой, забыв о своей «нефтяной» специальности. Хотя иногда нахожу журналы или вырезки из газет со статьями о нефти…

— Я всегда помню о том, что я нефтяник.

— Ну и хорошо. Но свою ювелирную сборку ты хорошо освоил и полюбил. И в Полазну или в Добрянку ехать уже не собираешься. А вдруг ты загоришься сценой и ради актёрства забросишь работу, друзей, дом? Я для тебя, конечно, не авторитет в этих вещах, но уверена, что театральная сцена — это ловушка, в которую попадают некоторые, пытаясь потом из неё выбраться. Как правило, у них ничего не получается и они остаются в этой ловушке до конца жизни.

— Но тысячи актёров играют в театрах, снимаются в кино, на телевидении. И они счастливы, богаты, знамениты.

— Какой ты ещё несмышлёныш, сынок! Не знаешь, что этих, как ты говоришь, «счастливых, богатых и знаменитых» всего десятки. Остальные, а их многие тысячи, годами ждут ролей, живут на нищенскую актёрскую зарплату, старея и чаще всего спиваясь. Без работы, не при делах, остаются даже самые способные, самые талантливые артисты. Я с некоторыми была знакома, так что можешь мне верить. А ты уверен, что у тебя есть актёрские данные? И что в конце-концов ты станешь одним из тех редких «счастливцев», которым повезло?

— Конечно, нет, мама.

— Вот видишь, сынок. Поэтому постарайся успокоиться и, может быть, даже на время забыть о предложении этого Футлика. Пусть все остаётся так, как было. И ещё. У тебя есть одно очень большое и очень ценное преимущество — ты молод. А молодость — это время, которым ты можешь распорядиться по-своему усмотрению. И от того, как ты потратишь это время — с толком, с умом или, наоборот, бездарно, зависит вся твоя жизнь. Запомни это. Кстати, твоя Галя вчера 334

Любовь

опять приходила. Якобы за рассадой. Но я-то видела, как она искала тебя глазами. И ушла почти со слезами.

— Никакая она не моя, мама!

— А чья же? Приворожил хорошую девочку — и в кусты. Разве можно так? А мне она очень нравится. Красивая, с фигурой, чистая, как ребёнок. А, может, у вас что-то было?

— Да что ты, мама! После танцев как-то проводил до дому и поцеловал на прощание. Вот и все. А она возомнила бог знает что. Виктор говорил правду. В тот вечер на танцах черноокая Галя не сводила с Виктора глаз. Но они с муллинским приятелем Славкой Евсюковым были увлечены другими девушками, и Виктору было не до её влюблённых взглядов. Но вдруг в конце танцевального вечера, когда объявили прощальный «белый танец», Галя, протиснувшись через толпу танцующих, подошла к нему и, страшно смущаясь, тихо произнесла: «Можно я приглашу тебя?». Виктор не ответил, а просто обнял девушку за талию и повёл на середину площадки. Танцевали они молча, а когда мелодия танго закончилась и все стали расходиться, Галя, прижавшись к нему, прошептала: «Я боюсь идти домой одна. Проводишь меня? Ну, пожалуйста!». Прощались они, стоя под цветущей черёмухой возле Галиного дома. И не то чтобы прощались. Просто молчали, неумело обнимаясь, сгорая от желания поцеловаться, изо всех сил сдерживаясь, чтобы не сделать это. Но в какой-то момент Виктор не выдержал и поцеловал Галю в горячие, дрожащие от нетерпения губы. Она ответила ему таким страстным поцелуем, от которого у него все поплыло перед глазами. Неизвестно, как и чем закончилось бы это расставание, но вдруг скрипнула калитка, и на улице появилась Галина мама. «Доченька, ты где?» — негромко позвала она. Виктор метнулся в сторону и спрятался за палисадником. Затаив дыхание, выждал, когда Галя с матерью скроются во дворе, и быстро зашагал к своему дому. После этого случая он стал избегать Гали. Старательно обходил ее дом и не появлялся на муллинской танцплощадке.

335

Cергей Федорченко

Она, наоборот, начала преследовать его. Не по разу в день проходила мимо окон дома, где жил Виктор, заходила к их соседям. А однажды, осмелев, под каким-то предлогом пришла к Нине Михайловне. Но, не успев даже поздороваться, чуть не расплакалась. Нина Михайловна поняла все сразу, успокоила девушку, которая ей очень понравилась, решив обязательно при случае поговорить с сыном. И вот, не сдержавшись, вдруг заговорила о ней. О чем сразу же пожалела, потому что разговор явно не получился. Больше о Гале они не говорили. Только спустя полгода Нина Михайловна, словно невзначай (будто проговорилась), сказала, что Галю сосватал какой-то заезжий богач и она собирается с ним уехать. Виктор довольно неожиданно прореагировал на эту новость. «Значит, закончилась наша любовь? Быстро же». «Выходит, задело. Уже хорошо. В другой раз не будешь поступать так жестоко», — с облегчением подумала — с облегчением подумала Нина Михайловна. Галя вскоре уехала. И сын так и не узнал, что перед самым отъездом, она, узнав от соседей, что Виктора нет дома, пришла к Нине Михайловне. Говорили они долго и очень откровенно, будто давние подруги. О её любви к Виктору, о самой Гале и о её нелюбимом богатом женихе… Разговор с матерью о театре подействовал на Виктора словно холодный душ. И о предложении главного режиссёра он вспоминал теперь все реже. Тем более что напряжение в группе в связи с освоением изделий специального заказа все нарастало. Но как-то в конце первой смены к нему подошел Поморцев.

— Виктор Сергеевич, сегодня вечером ваше прослушивание. Мне только что позвонили из театра, просили подъехать.

— Разве так можно? Что, нельзя было об этом сказать заранее? — возмутился Виктор. — Дело даже не в том, что я совершенно не готов. Просто я не могу сейчас оставить группу. Завалились типовые испытания блоков для спецзадания. Военные остановили их приемку, назревает большой скандал.

— Ну оставьте на два-три часа вместо себя мастера Лушина. Потом вернетесь, Виктор Сергеевич. Всего на несколько часов. Ну, пожалуйста!

336

Любовь

— Но я совершенно не готов, Володя…

— Извинитесь и уйдете. Но это, по крайней мере, будет честно, по-мужски.

— Убил ты меня этим аргументом, товарищ артист. Хорошо, поехали. Когда Бойченко с Поморцевым появились в театре, комиссия уже собиралась расходиться. Насупленный Футлик уже пожимал, прощаясь, кому-то руку. Увидев Виктора, он недовольно взглянул на него.

— Так… Всё-таки пришли. Ну, давайте, что вы там приготовили… В эти секунды Виктор испытал состояние, близкое к тому, какое испытывает человек, готовящийся к прыжку в бездонную пропасть, — жуткий страх и полное бессилие. Невероятным усилием воли он заставил себя успокоиться и прийти в себя.

— Я прочту стихотворение Александра Твардовского «Ленин и печник».

— Но оно, по-моему, очень длинное, — подал голос член комиссии, режиссёр Коля Хомяков.

— Извините, замечание не по адресу. Претензии к поэту, не умевшему писать коротко, — нашёлся Бойченко.

— Ого, ничего себе реакция, — Лев Иудович как-то поновому, чуть приветливее посмотрел на экзаменуемого. — Читайте, когда будет нужно, мы вас остановим. Стихотворение действительно было длинным. В нем говорилось о том, как однажды старик, хороший печник, отругал человека, шагавшего по засеянному овсом полю. А узнав в прохожем Ленина, стал жить в страхе, каждый день ожидая ареста. За стариком и впрямь приехали и увезли его в Горки, где в Ленинской усадьбе, оказывается, «дымила и совсем не грела печь». Старик быстро её отремонтировал и потом долго чаевничал с Ильичём за одним столом, рассуждая о жизни. В конце-концов его доставили домой, вручив жене, уже не чаявшей увидеть своего старика живым. Начал читать стихотворение Виктор осторожно, будто припоминая слова. Но, вспомнив, как выступал с «Печником» 337

Cергей Федорченко

338

Любовь

в армии на концертах солдатской самодеятельности, осмелел и в конце уже вовсю жестикулировал и даже картавил поленински.

— Так, со стихами покончено. Попробуем обойтись без прозы. Вдруг вы надумаете читать «Войну и мир» или «Анну Каренину», да ещё в лицах, — Футлик что-то пометил в своём блокноте. — Вам приходилось петь? Спойте нам что-нибудь, пожалуйста.

— Сейчас, — Виктор опустил голову, лихорадочно припоминая свой песенный «репертуар». Песен он знал много, но ни одна из них, казалось, не годилась для прослушивания. «Надо что-то спокойное, под Бернеса или Трошина… — мелькнула спасительная мысль. — Ага, вот эта песня, «Три года ты мне снилась». Только бы не забыть слова! — Виктор поднял голову. Яркая молодая женщина, член комиссии, смотрела на него не мигая. — Пою для неё, будто это она снилась мне три года. Может, что-то получится. Ну, давай, Виктор!» Пел он легко и спокойно, будто изливал душу очень близкому человеку, по-бернесовски проговаривая текст. И уже допевая последние слова: «Не знаю больше сна я, мечту свою храню. Тебя, моя родная, ни с кем я не сравню», увидел, как дама из комиссии вдруг достала из сумочки платок и прижала его к глазам. Слова Футлика в наступившей тишине прозвучали словно гром.

— Несомненно, певец вы лучше, чем чтец. И хотя это не принято, я аплодирую вам, — Лев Иудович захлопал в свои большие ладони. За ним стали аплодировать остальные члены комиссии. Яркая дама, отложив платок, хлопала дольше всех.

— Скажите, Виктор, вы ходите на танцы? Если да, то пригласите на танец Клаву Попову. Да-да, ту самую, которая не сводит с вас глаз. Посмотрим, какой вы танцор, — Футлик, улыбаясь, посмотрел вначале на Бойченко, потом на Попову.

— Что вы, Лев Иудович! Я танцевать… ну, не очень… Да и как это можно делать без музыки? — вспыхнула Клава.

— А мы вам подпоём, — сидящий крайний справа средних 339

Cергей Федорченко

лет мужчина что-то замурлыкал, барабаня в такт своей мелодии пальцами по столу.

— А можно я чечётку отобью? — Виктор окончательно успокоился и уже ничего не боялся. Ни вопросов, ни заданий Футлика. Хотелось лишь одного: чтобы этот спектакль побыстрее закончился.

— Чечетку? Вы умеете бить чечётку? — искренне удивился Лев Иудович.

— Да, немного.

— Хорошо. Покажите, только пощадите паркет, он новый. Виктор посмотрел на пол. Паркет действительно был свежий и начищен до блеска. «А, была-не была!» — Он провёл носком левой ноги по полу, словно отбрасывая ненужный камешек, и тут же притопнул пяткой. То же сделал правой ногой. Затем отбил дробь поочередно обеими ногами и ударил ладонями по коленям. После этого развёл руки в стороны и, чуть пригнувшись, застрочил пулемётными очередями. Дробил он долго, ни разу не сбившись. Наконец, заметив, что Футлик делает ему какие-то знаки, остановился.

— Понял, что без команды вы не прекратите бить чечётку. А где вы научились так лихо отплясывать? — главный режиссёр встал из-за стола и подошёл к Бойченко. — А ну, покажите, как вы это делаете: с носка на пятку, с пятки на носок… Виктор показал. Футлик попытался повторить приём, но, покачнувшись, чуть не упал, махнул рукой и вернулся на своё председательское место.

— Верно говорят: толку нет — беда неловко. Так где вы освоили это искусство?

— В армии, Лев Иудович. В нашем взводе был парень, чечёточник. До службы он танцевал в самодеятельном ансамбле. Однажды показал нам, как это делается. Ну и заразились мы этой чечёткой. В карауле стоять холодно, ноги отмерзают, вот мы их и грели… Пока два часа стоишь, натанцуешься вдоволь. Освоили до автоматизма.

— Не зря, значит, в армии служили. Ну и ну! — Футлик перестал улыбаться и спросил уже совсем серьёзно: — И сколько вы служили?

340

Любовь

— Три года.

— И все три года она вам снилась? Дождалась она вас? Или…

— Да так… То есть почти… Скорее нет, — Бойченко уставился в пол.

— Извините, Виктор, язык подвёл. Я себя имею в виду. Еще раз, простите, — Лев Иудович провёл пятернёй по своей лохматой седеющей шевелюре и сказал, больше обращаясь к членам комиссии: — Ну что, уважаемые коллеги? Ситуация проясняется. Но хоть один этюд вам, Виктор, исполнить придётся. Знаете, что такое этюд?

— Ну это когда художники со своими… как их… мольбертами что-то там рисуют.

— Почти правильно. «Этюд» — от французского «этудэ», что значит «первоначальный набросок», чаще всего он делается с натуры. Вот и сделайте такой набросок, только не кистью и красками, а своими жестами, мимикой, движениями.

— Как это?

— Хорошо, подскажу. Представьте себе такую картину. Перед вами река, вода в ней ледяная. Очень холодно, а тут ещё надо вброд перейти на ту сторону. Покажите, как вы будете перебираться. Ну, смелее, Виктор! Бойченко съёжился, изображая мёрзнущего человека. Сделал шаг вперёд и рукой коснулся пола, будто пробовал, какая вода в реке. Потом разулся и показал, что входит в воду. И вдруг понял, что совершенно не знает, что и как делать дальше, что изображать и как показывать. Он беспомощно посмотрел на сидящих за столом и стал обуваться.

— Будем считать, что в воду вы всё-таки вошли, но реку переходить не стали, — миролюбиво проворчал Футлик. — Ну, бог с ней, с рекой. Не в ней счастье. Лучше скажите: вы действительно совсем не готовились к сегодняшнему показу?

— Совсем, да, совсем не готовился. О том, что меня будут смотреть и слушать, узнал от Поморцева только что.

— Это наша вина. Я должен уехать и довольно надолго. Вот и решили встретиться с вами до моего отъезда. Ну что? Будем 341

Cергей Федорченко

заканчивать? — обратился Футлик к членам комиссии. — Помоему, решение уже напрашивается.

— У меня есть предложение, Лев Иудович… Пусть Виктор сыграет этюд, который он сам предложит, — несмело предложил Коля Хомяков, виновато поглядывая на Бойченко.

— Хорошая мысль, — поддержал Хомякова Лев Иудович.

— Попробуете? — обратился он к Виктору.

— Не знаю… Ничего не приходит в голову, извините, — стушевался тот. — Хотя, знаете… В цехе, на моем участке, есть ультразвуковая установка для промывки очень ответственных деталей. Воду для этой операции готовят специально и по особой технологии в соседнем цехе. Но часто подводят, не давая воду вовремя. Я попытаюсь показать, как мои мастера ведут себя в такой ситуации. Виктор на секунду задумался, потом поднёс к уху воображаемую трубку и заговорил, все больше и больше распаляясь. Это была необычная речь. Фразы состояли из вполне приличных слов, но были сдобрены такими выражениями, что члены комиссии вначале молча слушали, вытянув изумлённые лица, а потом дружно покатились со смеху. Закончил разговор Виктор парой крепких нелитературных оборотов и, будто грохнув телефонной трубкой, с настоящей, ненаигранной злостью произнёс, виновато глядя на Футлика: «До чего довели интеллигентного человека — до нецензурных выражений!». Решение комиссии было единогласным — принять Бойченко в театр. Тут же, посовещавшись с коллегами, Лев Иудович подошёл к нему и протянул небольшую книгу.

— Это пьеса пермского писателя Льва Давыдычева «Аллочка». В ней есть интересный персонаж, он геолог. Вы, как я знаю от Поморцева, нефтяник. Так что эта роль как будто специально для вас. Внимательно прочтите, и будем из вас делать этого геолога. Окрылённый и счастливый Виктор переписал пьесу от первой до последней буквы, купил втридорога грим и спустя неделю уже ходил на занятия по дикции, гриму, танцам и актерскому мастерству. В театре ему нравилось все. Актёры, от342

Любовь

носившиеся к нему, как к равному, режиссёры и специалисты, терпеливо учившие его азам театрального искусства. И даже особая атмосфера закулисья, отличавшаяся традиционным беспорядком и затхлостью. Все вдруг изменили события, которые произошли вскоре. Очередная партия «спецзаказовских» блоков не прошла повторные удвоенные типовые испытания. Представители заказчика (Министерства обороны) не только остановили их приёмку, но и запретили сборку. Над группой Бойченко нависли тучи. Технологи, сбившись с ног, искали причины «завалов». Не помогали никакие проверки, ни самый тщательный контроль сборочных операций. В конце концов было решено ещё раз изучить и даже исследовать материалы, из которых собирались изделия и которые прежде не вызывали нареканий и были качественными. И причина была найдена: оказалось, палладиевый провод и золото, которые шли на изготовление потенциометров, не соответствовали ГОСТу и требованиям заказчика. Немыслимая нервотрепка продолжалась больше двух месяцев, в течение которых даже сама мысль о театре казалась кощунственной. Так быстро и бесславно закончилась театральная «жизнь» Виктора Бойченко. Позже он узнал, что его театральному «крестнику» — Володе Поморцеву тоже не повезло с артистической карьерой. Хотя вначале все складывалось очень удачно. Поиграв ещё пару сезонов в народном театре, он поступил в Ленинградский институт театра музыки и кино. Руководителем курса был народный артист СССР Василий Васильевич Меркурьев, который откровенно готовил Поморцева «на замену» окончательно спившегося, дряхлого, но по-прежнему популярного Сергея Филиппова (внешнее сходство к этому подталкивало). Удачи, казалось, преследовали Володю. Как-то на него обратил внимание «сам» Аркадий Райкин, предложивший Поморцеву «показаться» в его знаменитом театре. Однако судьба распорядилась Володиным талантом по-своему. Приехав на зимние каникулы, Поморцев вечером заглянул на огонёк к 343

Cергей Федорченко

бывшим одноклассникам. Неожиданно в разгар весёлой, почти трезвой вечеринки к ним ворвались несколько пьяных мужиков. (Позже выяснилось, что они просто перепутали адрес.) У одного из них оказалось ружье, заряженное крупной дробью. Во время завязавшейся потасовки прозвучал выстрел. Дробины изрешетили стену, две из них попали в Поморцева — в бок и в левый глаз. Полуслепой Поморцев все же окончил институт. Но ни в театр к Райкину, ни в мир кино он, конечно, не попал, хотя, ещё учась в институте, сыграл в двух фильмах совсем незначительные роли. В одном — какого-то монаха, в другом — опустившегося бродягу… Интересно, что много лет спустя (лет через двадцать), Виктор встретился с Футликом. Произошло это на областном хозяйственном активе, где Виктор Сергеевич выступал как нефтяник, а Футлик командовал телевизионщиками, снимавшими этот актив. Лев Иудович, обладавший прекрасной памятью, сразу узнал в седеющем мужчине «театрального абитуриента». Они обнялись и, уединившись, долго откровенничали. Поговорили и о театре, который, к сожалению, не удалось сохранить. Многие актёры ушли на профессиональную сцену. Кто-то поступил в театральные вузы. Вспомнили и невезучего Володьку Поморцева.

— Талантливый был парень, — вздохнул Футлик.

— Почему «был»? Я не так давно видел его маму. Он женился, наверняка будут дети, такие же способные, как их отец.

— Но актёрская жизнь у него закончилась. Кому нужен одноглазый артист? Ну а вы как? Слышал, как выступали и убедился, что нефтяник из вас получился. Больше на сцену не пробовали выйти?

— Нет. Что вы, Леонид Иудович! Один раз посмешил и хватит. Но помню тот экзамен, будто это было вчера.

— Ну что же… Погрустили и хватит. Надо жить дальше. А актёр в вас живёт по-прежнему. Поверьте мне, Виктор. Я редко ошибаюсь.

344

Любовь

На этом Виктор остановил свои ностальгические воспоминания и посмотрел на часы. Был час ночи. «Пора спать. Завтра — куча дел. Надо хорошенько выспаться», — подумал он и прошёл в спальню.

345

Cергей Федорченко

Марина И

онесян поступил так, как советовал Бойченко. Внимательно слушал калийщиков, записывая наиболее важные и ценные высказывания. В результате к концу совещания уже имел представление об их истинных замыслах. Больше того: ему удалось добиться согласия своих оппонентов на бурение в зоне промышленных солей двух опытных нефтяных скважин. Собираясь на вертолёт, он уже укладывал в дипломат свои бумаги, когда к нему подошла молодая, лет тридцати пяти, интересная блондинка.

— Я пресс-секретарь генерального директора «Уралкалия». А вы уже уезжаете, Гарик Робертович? А как же протокол совещания? Он ещё не подписан. Нет там и вашей подписи.

— Да, я улетаю. Извините, как вас зовут?

— Марина Васильевна.

— Пошлите протокол по электронной почте, Марина Васильевна. Вот моя визитка, здесь все мои координаты и адрес электронной почты. А протокол я подпишу прямо сейчас. Гарик подписал протокол и, прощаясь, поцеловал руку Марины Васильевны.

— Вы очень красивы и, конечно, счастливы. Я не ошибся? Я имею в виду ваше счастье. Это вырвалось у него непроизвольно. Очевидно, под влиянием хорошего настроения и потому, что пресс-секретарь действительно была хороша. «Веду себя, как Виктор и его друзья в молодости, — вспомнил Гарик рассказы Бойченко об их уличных похождениях и знакомствах. — Интересно, что она ответит, если я скажу, что в Березниках нет красивых женщин?» — И он произнёс эту фразу.

346

Любовь

Марина Васильевна удивилась очень просто и естественно.

— Что вы, Гарик Робертович! Их здесь много. Я, конечно, не о себе. Не подумайте. «Спросить, откуда она? Нет, это уже чересчур. Пойдут ещё разговоры, не дай Бог», — мелькнуло в голове. Вслух он сказал.

— А вы не боитесь, что нас обвинят в сговоре? Вот, мол, о чем-то секретничают…

— Нет, не боюсь. Вы, по-моему, тоже не робкий человек. И встречу с нашими тоже очень независимо провели, добившись того, чего хотели.

— Спасибо. Можно я буду вам иногда звонить, чтобы, если потребуется, посоветоваться или что-то спросить?

— О чем вы, Гарик Робертович? Конечно, звоните. Запишите, кроме служебного, сотовый и домашний телефоны. А о моем счастье пока вам ничего не скажу, извините. Между прочим, я действительно не из Березников. В вертолёте Ионесян почувствовал, что его приподнятое, почти праздничное настроение рассеялось, улетучившись как дым. Вместо него где-то там, внутри, закралось чувство глубокого недовольства собой: будто все, что он сделал, он сделал не так, и изменить это «все» уже было невозможно. Он мучительно копался в себе, вспоминая каждый час своего пребывания у калийщиков. Но найти причины, испортившие настроение, не мог. И лишь подлетая к Полазне, вдруг понял свою ошибку. «Дурень! Тупица! Неотесанный чурбан! — крыл он себя. — Она дала домашний и сотовый телефоны. Это значит, что она свободна. А ты хотел, чтобы она сама попросила тебя остаться и провести с ней вечер? Вот уж точно — не дал Бог ума, его не добавишь». С таким испорченным настроением Гарик явился к Виктору. Не забывая хвалить друга, он бодро стал рассказывать обо всем, что произошло во время поездки. Наконец Бойченко не выдержал.

— Кончай упоминать меня, иначе не буду слушать.

— Но ведь все так удачно сложилось только благодаря тебе. В наших руках теперь все козыри.

347

Cергей Федорченко

— Вот и держи эти козыри в своих руках. Покажешь их только самому Алекперову. Даже Визяеву не раскрывай все карты. Вдруг он с министром Крутневым «заложат» нас калийщикам. Хотя такое вряд ли возможно. Но лучше поосторожничать. А с Толкачевым, профессором из политехнического, можешь быть откровенен. Он — свой человек. Все, что узнаешь от него, запиши или запомни. Он владеет очень ценной информацией. Обменяйтесь телефонами, посплетничайте о политике, о нашем губернаторе. Толкачев его тоже не переваривает. В общем, постарайся с уважаемым профессором подружиться. Встречаетесь вы завтра на кафедре бурения в двенадцать часов. Мой Коля тебя отвезёт, он знает, где находится институт. После встречи с Толкачевым поедете в аэропорт. Вот вроде бы и все. Не забудь позвонить, когда прилетишь. Привет столице и низкий поклон твоей Рузане и дочери. А теперь скажи, что с тобой произошло. Какой-то ты странный, кажется, что-то скрываешь от меня. У тебя от друга секреты?

— Секреты могут быть только от жены. От друзей секретов не бывает, — попробовал отшутиться Гарик. Но по серьезному выражению лица Виктора понял, что тот не принял его шутку. — В общем, ничего особенного. Встретил на совещании очень интересную женщину, умницу, с хорошей фигурой. Ей не больше, кажется, тридцати пяти, она пресс-секретарь, зовут её Мариной Васильевной. Кажется, не замужем, потому что сама дала и домашний и сотовый телефоны.

— Ну это ещё ни о чем не говорит. Она деловая женщина, и, возможно, в их семье это принято — в любое время говорить и отвечать по телефону. И чтобы при этом не было никаких взаимных подозрений.

— Хорошее правило. Приучить бы наших жён проще относиться к таким разговорам. А то после каждого звонка: а кто звонил? А почему ты ушёл говорить в другую комнату? А я слышала — тебе звонила женщина… Не вопросы, а допросы.

— Вот и приучи свою Рузану. А то она даже на мои звонки реагирует болезненно. И запомни: у женщин на наше мужское вранье особый нюх. Надо быть хорошим актёром, чтобы теле348

Любовь

фонный разговор с любимой женщиной в присутствии жены не вызывал у неё подозрений.

— У кого у неё?

— У жены, разумеется. А вообще лучше всего соблюдать железное правило: из домашнего очага — никаких «левых» разговоров. Неприятностей будет вполовину меньше.

— Ты говоришь так, будто у меня с этой женщиной уже роман.

— А он у тебя уже начался. С той минуты, когда вы заговорили. Ловелас ты, Гарик, ещё никудышный, а у меня и моих друзей кое-какой опыт имеется…

— Не «кое-какой», а, чувствуется, огромный. Тебе с Дзубенко и Братухиным пора уже открывать что-нибудь вроде «Школы знакомств».

— Ну с этим мы уже запоздали. По возрасту. А вот полезные советы дать — это пожалуйста! Готов это сделать хоть сейчас.

— Интересно… Слушаю.

— Во-первых, тебе надо похудеть. Твой рост?

— Сто семьдесят девять…

— А весишь ты за центнер. Не спорь, вижу. Женщины таких сытых, закормленных не любят. Килограммов десятьпятнадцать надо сбросить.

— Легко сказать! Пробовал, не получается.

— Плохо пробовал. Откажись от мучного, сладкого, жирного. А главное — последний приём пищи должен быть за пятьшесть часов до сна, не позднее. Выходи из-за стола с небольшим чувством голода или с мыслью: поесть бы ещё немного.

— Так, положим, я похудел…

— Измени свой имидж, помолодей. Никаких длинных локонов на голове. Короткая в меру стрижка. Избави Бог носить модные нынче недельные щетины — только чисто выбритое лицо! Без бороды и усов, разумеется. Теперь одежда. Прекрати носить чёрные или тёмные сорочки, вроде той, какая на тебе сейчас… Они старят, особенно, если их носят с неопределённого, мрачного цвета галстуками. Только белые 349

Cергей Федорченко

или светло-голубые рубашки и яркие галстуки. Костюм лучше с однобортным пиджаком, безо всяких идиотских полосок и клеток. Цвета — чёрный, синий, светло-серый и хорошо бы хоть один совершенно белый. Итак, ты пострижен, побрит, модно одет. Теперь о том, как говорить с красивой женщиной и что ей писать. Помни, что в русском языке есть ласкающие женский слух слова, такие как: «вы — чудо», «удивительная», «прелесть», «нет слов, чтобы передать то, что я чувствую», «какое вы изящество» и так далее. Не скупись, выдавай эти слова авансом. Это окупится. Самая недоступная и холодная, как льдина, дама начнёт таять. И наконец, о письмах. Эсэмэски должны быть лаконичными, но сводящими с ума. Например: «нахожусь под впечатлением встречи с вами», «волнуюсь, как мальчишка», «не могу думать ни о чем, потому что есть вы», «так хочется услышать ваш изумительный голос». Письма лучше писать в форме диалога: вопрос — ответ. Скажем, так: «Пишу и вижу, как вы пытаетесь разобрать мои иероглифы. Простите за них». «И совсем нет. У вас вполне разборчивый почерк». «А вы ответите мне? Напишете две строчки? Пожалуйста!» «С удовольствием, очень хотела бы… Но я, честное слово, совсем не умею писать письма». Конечно, сразу такие письма получаться не будут, но со временем, уверен, набьёшь руку. Парень ты талантливый. А я всегда помогу с советом, не стесняйся, звони. Плохому не научу. Они уже попрощались, стоя возле машины с сидящим за рулём Колей, как вдруг Виктор отвёл Гарика в сторону.

— Наговорил я тебе тогда, извини… Сказал, что плохому не научу, а сам наплёл такую аморальщину, что стыдно вспомнить.

— Ну что ты, Виктор Сергеевич, — Ионесян неожиданно назвал друга по имени-отчеству и сам, похоже, удивился этому. — Советы были самые-самые. Спасибо тебе за них. Только вот как мне вести себя с Мариной Васильевной? Неожиданно зацепило. Хочется увидеть её глаза хоть ещё раз. Они у 350

Любовь

неё такие… такие нежные, глубокие. Вдруг она посмотрит на меня с радостью, а, Виктор?

— Может быть, вполне. Даже, возможно, со слезами. Поэтому пока никаких встреч, Гарик. Это опасно. Вспыхнете и сгорите. Вам обоим на время надо отойти друг от друга. Не видеться, не говорить, не встречаться. Время покажет, так ли уж вы увлечены. Вполне возможно, чувства улягутся, утихнут. Как-нибудь расскажу тебе, как «лечил» себя таким образом. Поверь, время — хороший доктор. Вот и положись на него. Это тебе вместо последнего совета, на который ты, кажется, рассчитывал. А вообще, жаль, что ты улетаешь. Ты молод, красив, талантлив. У тебя блестящее будущее. И когда ты рядом, я забываю, что мне уже немало лет. Стараюсь не думать о том, правильно ли поступил, по существу, начав новую жизнь.

— О чем ты? — Гарик не сдержался и обнял Виктора. В эти минуты он, как никогда, любил его и даже чуточку жалел. — У тебя прекрасная жена, скоро у вас будет ребёнок. Настя встретила хорошего парня. Ты счастливый человек, Витя!

— Ладно, не надо меня успокаивать. Кстати, у тебя это неважно получается, — Виктор на секунду прижался к плечу Гарика и пошёл к дому. Встреча с Толкачевым произвела на Ионесяна огромное впечатление. Он старательно записывал все, что говорил профессор. И очень пожалел, что не познакомился с ним раньше. Так много нового и полезного он узнал. Все время — до прилёта в Москву — Ионесян старался не вспоминать о Марине Васильевне. Пыл поубавился после разговора с Бойченко, сказалась и занятость: нужно было подготовиться к встрече с президентом Алекперовым, грамотно доложить о результатах командировки, а также изучить программу и план буровых работ компании на 2006 год. Но едва он «разгрёб» эти срочные дела, как тут же принялся искать телефоны пресс-секретаря. Нашёл он их с трудом, так как записал их тогда впопыхах на случайном клочке бумаги, который, к счастью, сохранился среди многочисленных рабочих записей и почеркушек. «Позвоню, поздороваюсь, узнаю, что с 351

Cергей Федорченко

протоколом, и все. И никаких сантиментов», — твёрдо решил он, набирая номер Марины Васильевны.

— Я слушаю! — послышался в трубке её мелодичный голос.

— Я тоже, — неожиданно выпалил Ионесян. «И это вместо того, чтобы вежливо поздороваться! Ну, Гарик…», — с досадой подумал он.

— Это вы? Гарик Робертович, ну вы и шутник. А я вам звонила, и не раз, но секретарь упорно отказывалась соединять меня с вами.

— Сделаю ей замечание.

— Ну зачем же! Из-за меня неприятности? Нет, не надо, не говорите ей ничего. Обещаете?

— Да, обещаю. Как вы там? Что ваши любимые калийщики?

— Вы имеете в виду протокол? Я уже выслала его на ваш электронный адрес.

— Уже? Сегодня же посмотрю. Вы молодец! Спасибо.

— При его подготовке и написании я откровенно заняла вашу сторону. Это было так очевидно, что кое-кто не хотел этот протокол визировать. Но, слава Богу, все получилось. Там есть и согласие на бурение двух опытных скважин, и даже предложены точки их заложения.

— Это здорово! Вы сработали, словно агент «Лукойла». Обещаю — это не останется незамеченным, Марина Васильевна…

— Оставьте, Гарик Робертович! Мне очень понравилось, как вы стойко держались. Один против целой команды опытных противников. Вот и решила вам помочь. Думала, вы задержитесь, и мы вместе ещё поработаем над протоколом. Но вы не остались…

— Я очень не хотел уезжать, поверьте! Честное слово. Но не имел права задерживаться. В Москве ждали результатов моей командировки, очень волновались, с чем я приеду.

— И вот вы вернулись с победой. И что же дальше?

— Меня похвалили. Но полного удовлетворения от этой вроде бы успешной поездки не было.

352

Любовь

— Почему?

— Виновата встреча с вами. Нет, я серьёзно. Какая-то в ней была недосказанность и торопливость. Я спешил в свою Москву, а вы, очевидно, к себе, в семью.

— У меня нет семьи, Гарик Робертович. И мужа нет.

— Как нет? Простите, я совсем не это хотел сказать… Я имел в виду другое. Чтобы у такой яркой женщины и не было…

— У меня был муж. Мы жили в Перми и были счастливы. Я ждала ребёнка, была на седьмом месяце беременности, когда его жестоко избили за одну очень смелую публикацию (он был журналистом), в которой от него досталось бандитам и хапугам. Спасти его не удалось. У меня случились преждевременные роды. Малышка родилась мёртвой. Я долго лежала в больнице и, когда оттуда вышла, твёрдо решила распрощаться со своей бесполезной и никому не нужной жизнью. И проговорилась об этом своей тете, папиной сестре (папы в живых уже не было), которая жила в Березниках. Она тут же приехала в Пермь и почти насильно увезла меня к себе. Случилось это восемь лет назад.

— Да… пережили вы. Не всякий мужчина может такое вынести.

— Над нашей родней витает… или, как бы выразиться точнее, висит злой рок. Муж тёти погиб в калийной шахте, а её дочь не так давно тоже потеряла мужа.

— Дочь зовут Вероникой, а её маму, то есть вашу тётю, Полиной Яковлевной? Так?

— Вы их знаете? Откуда? Невероятно!

— Ещё как. А теперь выслушайте меня и, пожалуйста, повнимательнее. У меня есть друг, он старше меня лет на десять с небольшим. Зовут его Виктором Сергеевичем. Фамилия хохлятская, хотя он русский. В июле этого года он оказался в автобусе, который направлялся в Ижевск из ваших Березников через посёлок нефтяников Полазну и Пермь. Бойченко — это фамилия Виктора Сергеевича — сел в Полазне, оказавшись рядом с молодой, очень красивой брюнеткой. Они 353

Cергей Федорченко

познакомились и позже полюбили друг друга. Только что состоялась их свадьба, на которой я был. Так вот, эта красавица — дочь вашей тёти, Полины Яковлевны. Зовут ее Вероника. Погибшего мужа звали Игорем. Теперь она жена Виктора Бойченко, вашего родственника...

— Я вам верю и не верю. Если все это правда, то почему я ничего до сих пор не знаю? Как можно было такое скрывать от меня? Ну, Полина Яковлевна...

— Не сердитесь на неё. Все произошло очень быстро. И встреча Бойченко с Вероникой, и вспыхнувшая любовь, и наконец свадьба. Полину Яковлевну просто поставили перед фактом: мы женимся! А спешили Виктор и Вероника потому, что они уже не могли жить друг без друга. И ещё потому, что Вероника беременна. Весной у вас появится ещё один родственник.

— Кажется, я начинаю во все это верить...

— Вот и хорошо. Представляю изумление Виктора, когда он услышит эти новости от меня.

— Он знает обо мне?

— Только то, что вы очаровательный пресс-секретарь генерального директора ОАО «Уралкалий».

— Может быть, не стоит ему ничего говорить? Со временем узнает все.

— Нет, скрывать ничего не нужно. Тем более что впереди еще одна свадьба. Дочь Бойченко Настя выходит замуж за хорошего парня. Не сомневаюсь, на этот раз вам придётся присутствовать на этом торжестве. Запланировано оно на середину декабря.

— Вы там будете?

— Точно не буду. Через неделю улетаю в Ирак. По договору с правительством этой страны наш «Лукойл» должен начать там разбуривание одного очень крупного нефтяного месторождения. Вопросов, согласований уйма! Боюсь, без вашей помощи у меня ничего не получится.

— Вот уж оставьте! Думаете, там нет молодых женщин, пресс-секретарей? Только будьте бдительны и осторожны. Если, конечно, хотите остаться целым и невредимым. И по354

Любовь

знакомьтесь на всякий случай с их законами, касающимися женщин. Говорят, они, эти законы, — сама строгость.

— Спасибо за совет. У меня тоже готово пожелание для вас. У Виктора Сергеевича есть два друга его возраста. Профессиональные ловеласы экстра-класса! Они, конечно, будут на свадьбе и, безусловно, кинутся ухаживать за вами...

— ...Не волнуйтесь, буду неприступна, как скала. А вы приезжайте поскорее. И когда возвратитесь, дайте знать, хорошо?

— Обещаю. Но попытаюсь позвонить вам ещё «оттуда». Вы не будете смеяться над тем, что сейчас скажу?

— Думаю, что нет.

— ...Мне будет очень не хватать вашего дорогого голоса. В нем такие интонации... Они — как мелодия хорошей песни.

— Разве можно смеяться над такой искренностью? Спасибо вам за эти слова.

— Этот разговор сделал нас почти друзьями. Мне кажется, ещё немного и мы скажем друг другу что-нибудь такое, от чего будем краснеть и смущаться.

— Тогда остановимся и закончим наш телефонный диалог.

— Но мне не хочется это делать!

— Мне тоже. Но когда-то же нужно начать прощаться, несговорчивый Гарик Робертович!

— Зовите меня просто Гариком.

— Когда-нибудь, но не сейчас. Не обижайтесь, пожалуйста. Хотя мне бы очень хотелось, чтобы вы тоже называли меня просто по имени.

— Это несправедливо.

— Хорошо... Гарик.

— Не знал, что моё имя в устах красивой женщины звучит так нежно.

— И всё-таки кто-то из нас первым должен сказать «прощайте» или «до свидания». Наконец давайте пощадим ваш «Лукойл». Ему наш разговор влетит в копеечку.

— О чем вы, Марина?! После удачи в Березниках компания стала должником на всю нашу жизнь. Столько мы для неё сделали.

355

Cергей Федорченко

— Может быть. Но расставаться все равно придётся. Поэтому прощайте и берегите себя. В трубке послышались короткие гудки. Ионесян растерянно посмотрел на телефон, будто надеялся вновь услышать голос Марины. Но трубка молчала. Гарик обхватил голову руками и задумался. Мысли роем появлялись в голове и тут же исчезали, короткие, непоследовательные, часто противоречивые: «И зачем тебе эта красавица, телефонные звонки, комплименты? Есть же любимая жена, подрастает дочь. Ну и что? Я же не изменяю. Ну поговорил, только и всего... Может, расскажешь о ней своей Рузане? Ага, боишься! Трусишь. Не по-мужски себя ведёшь, Гарик. Ну, а если это настоящая любовь, тогда как? Какая любовь, ты что? Не смеши. Глупости все это, дурь мужская». Усилием воли Ионесян остановил этот хаотичный поток мыслей и набрал полазненский номер телефона Бойченко.

— Привет, Виктор! Не спишь? Тогда присядь, если стоишь, потому что новость, которую я сейчас сообщу, нужно слушать сидя, чтобы не упасть. И Гарик рассказал другу все, что узнал от Марины Васильевны только что.

— Но почему они скрыли это от меня? — После некоторого молчания тихо спросил Виктор. — Я имею в виду Нику и Полину Яковлевну.

— Марина тоже не находит их поступку внятного объяснения. Думаю, что они просто побоялись или постеснялись нагружать тебя новой негативной информацией. Посуди сам. Отец Марины умер, мужа её убили, ребёнок родился недоношенным и мёртвым. Рассказывать о таком перед вашей свадьбой? Ещё подумаешь: ничего себе, мол, родственнички!

— Наверное, они правы. Хотя могли и сказать, чего бояться? Ну погуляла бы твоя Марина на свадьбе. Так ты её, кажется, называешь? Уже просто по имени, без отчества?

— Это для краткости...

— Так я и поверил в твою «краткость». Смотри, теперь она моя родственница. Так вот, побывала бы на нашей свадьбе, развеялась.

356

Любовь

— Все ещё впереди. Надеюсь, теперь пригласите её на Настину свадьбу?

— Разумеется. Надо же тебя развлекать.

— Меня на этот раз не будет. Через неделю вылетаю в Ирак. Куда и зачем, надеюсь, догадываешься.

— Жаль, тебя будет очень не хватать.

— Мне тоже. Поздравь от моего имени Настю и Максима. И присмотри, прошу, за своими друзьями — дон-жуанами. Начнут липнуть к Марине — гони сразу же! Но привет им все же передай.

— Не переживай. Прослежу. Возвращайся скорее живым и здоровым. И будь осторожен. Не в Полазну едешь. Свадьба Насти и Максима состоялась в том же кафе «Пермская кухня», в котором совсем недавно такое же торжество отмечали Ника и Виктор. Те же были и гости. Не было только Полины Яковлевны, которая приболела, Афанасьича — на старика свалились какие-то срочные заботы по базе и Ионесяна, улетевшего в Ирак. Зато появилась Марина, сразившая всех своим одеянием и красотой. Длинные, спадающие до оголенных плеч светлые локоны, глубокий вырез чёрного в меру короткого платья, выдававший хороших размеров грудь, и изящная фигура с очень стройными ногами делали её похожей на знаменитую Мэрилин Монро. Дзубенко и Братушин кинулись к ней, приглашая на танец, но тут же наткнулись на неприступную стену в виде ревнивых жён. Этим воспользовался Саша Лобачев. Лихо отплясывая «Барыню», он растянулся у ног Марины в «шпагате». Пытаясь встать, Саша пошатнулся, все же успев поцеловать её колени. За что был награждён аплодисментами и криками «браво». После того как он станцевал с Мариной танго, к нему подошёл Виктор.

— Зря стараешься, Саня! У неё есть мальчик, и он пошире тебя в плечах. Кстати, ты его знаешь.

— Ты серьёзно? Интересно, кто это?

— Ионесян. И, похоже, Гарик ей тоже нравится.

— Везёт же этим армянам. Всегда они первые. Куда ни сунешься — они уже тут.

357

Cергей Федорченко

— Насчёт «везёт» — сомневаюсь, и очень. Как поётся в известной песенке: «...Если к другому уходит невеста, то неизвестно, кому повезёт». Так вот: зачем Гарику ещё одна женщина? Даже такая красивая, как Марина? Чтобы налаженную семейную жизнь сломать? Он — дурень неопытный, думаешь, там, в своём Ираке, только о Рузане и дочери думает? Черта с два! Строчит, поди, Марине электронные письма. Мол, скучаю, места себе не нахожу! Представляешь, каким изголодавшимся по чужой женской ласке он вернётся из своей ссылки? И что они, эти горе-влюблённые, могут натворить, встретившись? Опасно все это. Бойченко, как в воду глядел. Прилетев в Ирак, Ионесян представился в Российском посольстве и в сопровождении охраны в течение трёх дней мотался по району Западная Курна, где находилось нефтяное месторождение, подлежащее разбуриванию. Бесчисленные встречи с местными руководителями, горы бумаг и документов, подготовленных геофизиками, геологами и буровиками, не оставляли ни одной свободной минуты. И лишь ночью, оставшись один, он мог по Интернету связаться с Рузаной, потом, уже лежа в постели, мысленно разговаривал с Мариной. Нет, он не жаловался на трудности, не стеснялся в чувствах. Он просто честно и подробно рассказывал ей о каждом прожитом дне, объясняя, почему не может позвонить по телефону (связь отсутствовала или не работала). И ему становилось легче. Правда, съедала появившаяся откуда-то ревность, справиться с которой иногда не хватало сил. И тогда он садился за ноутбук и начинал писать ей электронные письма. Но они не получались, слова были казенными и какими-то вымученными. В тексте в результате охватившего его волнения оказывалось много ошибок. И Гарик оставил это мучительное занятие. Но однажды, заглянув в свой электронный ящик (ждал указаний из Москвы), он увидел там письмо от Марины. Это было так неожиданно, что Ионесян не поверил своим глазам. Чуть успокоившись, он ещё раз всмотрелся в текст. Да, это писала Марина. «Куда же вы исчезли, непред358

Любовь

сказуемый Гарик? Почему не звоните, как обещали? Может быть, вы вовсе не в Ираке, а в каком-нибудь другом, засекреченном месте? Или, не дай Бог, что-то случилось? Боюсь об этом думать, гоню плохие мысли, но они все равно приходят... Или вы весь в делах и в заботах. До звонков ли вам? Знаете, Гарик, увлеклась телевизионными передачами, где упоминается ваш Ирак. Жду их всегда, вдруг узнаю что-нибудь о наших нефтяниках? Но пока не везёт, о них ни слова. Зато узнала, что американцы уже планируют начать там добычу нефти для своих нужд. Неужели мы позволим им опередить себя? Понимаю прекрасно, что веду себя плохо, что не имею права писать письма счастливому и женатому мужчине. Но ведь я ничего от вас не жду и уж, конечно, тем более не требую. Вот, кажется, и написала совершеннейшую глупость. Надо бы её убрать, но не буду. Чтобы вы лучше представляли, какая я сейчас одинокая. И хоть немного пожалели. Хотя на свадьбе у Максима и Насти, говорят, выглядела довольно привлекательно. Конечно, попытки ухаживать были. Вспоминали все вас, рассказывая, какой вы прекрасный танцор. Обстановка была самая непринуждённая. Давно так много не смеялась. Эти ваши пермские друзья ещё и большие шутники. А тот, что с бородой (кажется, Юрий), смешил всех анекдотами, которых знает массу. Ну вот, вспомнила свадьбу, и стало немного легче. А если получу от вас хоть маленькую весточку, вообще стану почти счастливой (и это называется — «я от вас ничего не жду»?). Прощайте, Гарик. Или нет — до свидания? Возвращайтесь скорее! Марина». В эту ночь Ионесян не сомкнул глаз. Прочитав письмо много раз, он положил его перед собой, сел за ноутбук и попытался набрать текст ответного письма. Но вскоре понял, что у него опять ничего не получается: пальцы дрожали, ошибаясь, он пропускал буквы и даже целые слова. Тогда, чуть уняв волнение, Гарик написал текст на бумаге. Написанное беспощадно исчеркал от первой до последней фразы и набро359

Cергей Федорченко

сал другой текст. Он получился более удачным, хотя некоторые фразы показались сухими и их пришлось заменить. Так родился окончательный вариант. Ионесян быстро набрал его и отправил Марине. Затем, облегченно вздохнув, подошёл к окну. Жаркое иракское солнце поднималось над горизонтом, обещая тёплый день. Гарик представил заснеженные Березники, Марину, старательно читающую его электронное письмо, и улыбнулся ей, будто она могла видеть его сияющее лицо. Потом раскинул руки в стороны и, танцуя, прошёлся по ковру. Как ни старался Ионесян решить все вопросы и уладить дела, без конца уплотняя свой и без того насыщенный заданиями рабочий день, в Москве он появился только перед самым новым 2006 годом — 30 декабря. Задержка произошла «по вине» американских специалистов-нефтяников. Эти компанейские, разбитные ребята, не скрывая своих намерений, пытались узнать у Гарика хоть что-то об истинных планах «Лукойла» в Западной Курне. Но все их попытки разбились об уклончивые и общие ответы Гарика. «Посмотрим», «Время покажет», «Будем думать», — отвечал он. Зато, потратив «на дружбу» с зарубежными коллегами драгоценные два дня, он выведал у них бесценную информацию. Оказалось, за время оккупации Ирака американские нефтяники сумели не только восстановить ее полуразрушенную нефтедобывающую отрасль, но и вдвое увеличить здесь добычу нефти — с 900 тысяч баррелей в сутки до 1600 тысяч баррелей. Ещё больше поражали дальнейшие планы американцев: в ближайшие пять-семь лет они намеревались довести добычу «чёрного золота» до 7 миллионов баррелей в сутки. Становилось понятно, почему они так внимательно следят за каждым шагом российских нефтяников, по достоинству оценивая их профессионализм и побаиваясь их успехов. Было ясно, что медлить с освоением Курны нельзя. Все это следовало довести до самого Алекперова. Причем как можно быстрее. Прибыв в Домодедово, Гарик сразу же позвонил домой Рузане. Та, услышав в трубке голос мужа, несколько секунд мол360

Любовь

чала и вдруг разрыдалась. Ионесян пытался ее успокоить, но она продолжала плакать. Потом тихо произнесла сквозь слезы: «Приезжай скорее», — и положила трубку. Гарик в замешательстве сел в присланный за ним «Мерседес», осмысливая то, что произошло. Только что, подлетая к Москве, он, взволнованный и радостный, глядя в иллюминатор, про себя раскладывал все «по полочкам». Как по дороге из аэропорта позвонит Бойченко, как заедет к себе в офис и наберёт березниковский номер Марины. И после этого поедет домой. Теперь же этот тщательно продуманный план рухнул. Он не слышал ничего, кроме тихого рыдающего голоса Рузаны. Не хотелось никуда звонить, никого слышать и видеть. Безумно хотелось побыстрее оказаться дома, обнять и поцеловать любимую жену, взять на руки дочь... «В конце-концов, я серьёзный, женатый мужчина, — то ли отчитывая себя, то ли оправдывая, думал он, рассеянно поглядывая на пробегающие мимо машины и мелькающие дома и деревья. — К чему эти звонки, телефонные разговоры? Зачем?» Однако чем ближе он подъезжал к Москве, постепенно успокаиваясь и приходя в себя, тем сильнее становилось желание поговорить с Виктором и услышать голос Марины. «Ну окажусь дома на полчаса-час позже... Что из этого? Не тащить же эту гору серьёзных бумаг домой?» — убеждал он себя. Оказавшись в своём кабинете, где все было таким родным, Ионесян сел в кресло и, облегченно вздохнув, закрыл глаза. Десятидневная, полная хлопот, дел и событий, командировка отняла у него много сил. Это была своеобразная проверка на прочность, которую он, кажется, выдержал. И ещё она стала серьёзным испытанием его чувств к Марине. А они, эти чувства, становились все сильнее. И он ничего не мог с собой поделать. При этом абсолютно не зная, как вести себя дальше. Не искушенный совершенно в любовных похождениях, никогда не изменявший Рузане даже мысленно, он, тем не менее, был готов хоть сейчас сбежать в Березники. Лишь бы оказаться с Мариной рядом. Пытаясь справиться с этим все нарастающим желанием, он позвонил Виктору, зная, что разговор с другом поможет ослабить душевное напряжение.

361

Cергей Федорченко

— Почему не звонил? — строго спросил Бойченко, выслушав подробный рассказ Ионесяна.

— Нельзя было оттуда звонить. Телефонная связь или не работала, или была невозможна. Кругом горы, а наш район во впадине. Во сне слышал ваши голоса, так соскучился...

— Марина вся извелась. Звонила Нике, расспрашивала о тебе, что с тобой, почему не звонишь. Я случайно услышал их разговор. Кажется, у неё это серьёзно... Я имею в виду тебя. Что собираешься делать? Сам-то что думаешь? От меня она, конечно, скрывает, что влюбилась в тебя. Так что я тебе ничего не говорил, понял? Почему молчишь?

— А что говорить? Сам не думал, что так буду по ней скучать. По полночи мысленно с ней общался. Выговорюсь, и вроде легче становится.

— Да, заварили вы кашу... Может, пока не поздно, встретитесь, поговорите и разбежитесь в разные стороны? Пока не наломали дров.

— Не знаю, Виктор. Так, наверное, уже не получится. Больно крепко затянулся узел.

— ...Попробуйте не звонить, не встречаться, иногда помогает.

— Если получится...

— Не звонил ещё ей? Говоришь-то откуда?

— Из своего кабинета.

— Значит, ещё до дома не добрался? Ну, Гарик... Жаль мне твою Рузану.

— Не переживай. Через полчаса буду дома.

— Ты полчаса только будешь с Мариной секретничать, по голосу чувствую — со мной говоришь, а о ней думаешь. Где Новый год будешь встречать?

— Дома, у ёлки. Кто-то, может быть, из московских друзей заглянет. А вы праздновать где будете?

— В Доме техники. За праздничным ужином, с артистами. А к двенадцати ночи вернёмся домой. Президента послушать. Вдруг что-нибудь свежее скажет. Хотя вряд ли. Сколько лет уже говорит и делает, как робот, одно и то же... Ну, пока, завтра созвонимся, поздравим друг друга.

362

Любовь

363

Cергей Федорченко

Попрощавшись с Виктором, Гарик нерешительно потоптался возле стола, поглядывая на телефон, потом взглянул на часы — в кабинете он находился уже пятьдесят минут — и набрал номер Марины. Она ответила сразу, после первого гудка, будто ждала этого звонка.

— Гарик? Это вы? Господи... Неужели? Почему не звонили, ведь обещали...

— Не было телефонной связи или она не работала. Вы получили моё электронное письмо?

— Да. Я даже выучила его наизусть, так оно мне понравилось. Вы прекрасно пишете.

— Спасибо, вы тоже.

— А я написала вам ответ. Обыкновенное письмо на бумаге.

— Пошлите его на рабочий адрес, на моё имя... Они проговорили ещё несколько минут, надеясь, что вотвот кто-то из них первым скажет пусть одно, но самое долгожданное слово, которое дороже тысячи самых вежливых и привычных слов. Но так его и не произнесли, продолжая говорить обычными, почти казёнными фразами, словно равнодушные друг к другу простые знакомые. Обоим стало ясно, что этот телефонный разговор, которого они так ждали, застал их врасплох, что ни тот, ни другая оказались не готовы сказать: «Милый, я так ждала тебя!» или «Я безумно хочу тебя видеть». Хотя чувствовали, что эти слова где-то совсемсовсем близко, что они уже рвутся из сердца и вот-вот будут произнесены и услышаны. Ионесяна эта неожиданная сдержанность ещё и оправдала перед Рузаной. «Обыкновенный, почти официальный разговор, никаких сантиментов и любезностей. Ну позвонил и позвонил...» — успокаивал он себя, входя в подъезд своего дома. И когда, открыв дверь, Рузана кинулась ему на шею, он так же искренне, как и подобает соскучившемуся мужу, поднял любимое тело на руки, покрывая её лицо, руки и грудь страстными поцелуями... Письмо Марины пришло вскоре. Оно было настолько смелым и искренним, что Гарик, прочитав его, растерялся. Это было настоящее признание в любви.

364

Любовь

«Милый Гарик, вы не можете даже представить, как приятно мне писать это письмо, — читал он. — Наконец-то я могу сказать все, что хотела, но пока не решалась. Телефонный разговор очень сковывает, постоянно боишься произнести что-то лишнее, тщательно подбираешь слова. С письмом проще: я пишу то, что чувствую, что хочу сказать. А обидитесь вы на меня или рассердитесь — расплата за это уже будет потом. Главное для меня — чтобы вы, прочитав письмо, узнали, чем я сейчас живу. А живу я, конечно, мыслями о вас. Днём, на работе, когда бесчисленные звонки и сослуживцы отнимают все время до последней минуты, я забываюсь. Зато вечером, дома, оставшись одна, не нахожу себе места. Без конца вспоминаю нашу единственную встречу и тот длинный-длинный телефонный разговор. Обнаруживаю в нем, в этом разговоре, массу упущений и ошибок, которые сделала. Например, я должна была обязательно сказать вам, чтобы вы не беспокоились и не волновались за себя. Что я ни на что не покушаюсь и тем более ни на что не рассчитываю. Я прекрасно понимаю своё положение одинокой женщины, которой вдруг встретился и понравился интересный, женатый мужчина. К тому же счастливый в браке. И я должна, страдая, любить и терпеть. Ни на что не надеясь. А сейчас скажу то, о чем думала в эти дни, когда вы были в Ираке. Даже если наши отношения вдруг станут более чувственными и глубокими, а я готова к этому, я сделаю все, чтобы вы сохранили свою семью и любовь к жене. Знаю, что даже только за эти слова достойна осуждения, а уж за поступки... Но не буду продолжать эту мысль, не хочу. Зачем говорить о том, что ещё не случилось и, может быть, никогда и не произойдёт? Но, как бы оправдываясь, спрошу вас: что мне делать? Посоветуйте. Разбудили вы меня, спавшую столько лет. А я за эти годы, поверьте, совсем отвыкла от внимания и мужской ласки. Хорошо, если со временем все, что возникло между нами, уляжется и стихнет. И вы забудете меня, навсегда вычеркнув из своей насыщенной и энергичной жизни. А если я ошибаюсь? И вы будете обо мне помнить? И боюсь, я очень хочу этого.

365

Cергей Федорченко

...Перечитала и испугалась того, что написала. Но менять (переписывать) не буду, потому что это — все правда.

P.S. Никогда не писала стихов, но вдруг сочинила четверостишие. Не рассердитесь? Вот оно. Что вы не мой, Я это знаю. Но я без вас — ничто, Лишь вам признаюсь. Марина». Ионесян перечитывал письмо, откладывал его в сторону, но, не выдержав, снова брал в руки и в который раз вчитывался в написанные каллиграфическим почерком строки. Когда разгоряченный мозг остыл, Гарик принял решение, которое считал единственно правильным. Вначале он позвонил Марине и, стараясь говорить как можно спокойнее (хотя била дрожь), попросил её сообщить свой березниковский адрес. «Я написал письмо, которое хочу послать вам», — солгал он. Марина явно хотела продолжить разговор, но Гарик деловито попрощался и положил трубку. И тут же набрал домашний номер. Рузана очень удивилась, потому что, как правило, в отличие от многих «заботливых» мужей, он не беспокоил ее звонками.

— Гарик? Что-то случилось? — встревоженно спросила она.

— Да, небольшое ЧП. Срочно вылетаю в Пермь. Я там очень нужен, и немедленно.

— Ты заедешь домой?

— Нет. Паспорт, деньги и дорожная сумка у меня здесь. Через час я должен быть в аэропорту.

— Но уже вечер, пятница. Какие совещания в выходные дни?

— Потом все объясню. Целую вас с Аллочкой. Все, пока! Через час Ионесян действительно был в Домодедово. На следующий день ранним утром он уже спускался по трапу в пермском аэропорту Большое Савино. Бойкий проныратаксист моментально довёз его до автовокзала, где он купил билет до Березников. А ещё через несколько часов он входил 366

Любовь

в подъезд дома, где жила Марина. С бьющимся, готовым вырваться из груди сердцем он долго стоял перед её дверью, не решаясь позвонить. Наконец поднёс руку к звонку, но тут же отдёрнул её и осторожно постучал.

— Кто там? — услышал он за дверью голос Марины. Ионесян попытался сказать, что это он, Гарик, хотел добавить что-то ещё, но горло перехватило, слова куда-то исчезли, и он так и остался стоять с мычащим ртом. Послышался звук отворяемой двери, она открылась, и показалась Марина. Стройная, в ярком халатике и шлёпанцах на босу ногу и с распущенными волосами она походила на только что проснувшуюся десятиклассницу.

— Вы? Гарик? Нет, не верю. Господи, неужели... — тихо произнесла она и стала медленно опускаться на пол. Гарик подхватил её на руки и вошёл в квартиру...

367

Cергей Федорченко

Новогодние испытания Н

ефтяники Полазны встречали Новый год всегда с размахом. На площади перед Домом техники устанавливалась огромная ёлка, украшенная большими, яркими игрушками и разноцветными гирляндами. Вокруг неё заливался каток, за которым выстраивались ряды лавок и палаток, торгующих вкусной снедью и сувенирами. Тут же сооружались ледяные горки и сказочные фигуры из снега. Дом техники тоже преображался, становясь похожим на праздничный дом культуры из знаменитой «Карнавальной ночи». Из-за Лизы, которую пришлось долго уговаривать лечь спать (Мария Ивановна осталась с ней), Ника и Виктор задержались и пришли в Дом техники, когда веселье было в разгаре. И где бы они ни появлялись, их встречали любопытновосхищенными взглядами. Всем хотелось лучше рассмотреть молодую и красивую жену главного инженера объединения. Выглядела Ника действительно потрясающе. Её беременность ещё не была заметна. Розовое, чуть удлинённое платье, на котором красовалась богатая брошь, и дорогое колье на изящной шее делали её стройную фигуру ещё привлекательнее. Виктор тоже смотрелся неплохо. Тёмно-серый с иголочки костюм, белоснежная сорочка и розовый в тон платью Ники галстук очень молодили его. Прошла всего неделя, как Ника стала заведующей библиотекой Дома техники. И, естественно, из-за массы свалившихся совершенно новых для неё дел не смогла осмотреть дворец. Поэтому, едва они разделись в гардеробе, попросила Виктора показать его. Муж, знавший Дом техники от фундамента 368

Любовь

до крыши, с удовольствием согласился провести экскурсию. После осмотра дворца они заглянули в бар и, поздравив веселившихся там сослуживцев Виктора Сергеевича, отправились в зрительный зал, где давали концерт артисты краевой филармонии. Но концерт показался им скучным и, не дослушав до конца, Виктор и Ника выскользнули из зала и спустились в вестибюль, где возле ёлки шутники-затейники веселили присутствующих розыгрышами новогодних призов и подарков. Вскоре начались танцы, но потанцевать Виктору и Нике не дали. К Бойченко подошёл буровой мастер Данилин и от имени всех своих коллег пригласил Виктора сфотографироваться с ними. Извинившись, Бойченко оставил Нику и направился к мастерам. Возвратился он минут через десять, но жены на том месте, где они расстались, не было. Виктор обвёл глазами зал, внимательно всматриваясь в танцующие пары, и даже прошёлся вокруг ёлки. И вдруг увидел Нику. Она стояла у окна и, улыбаясь, разговаривала с мужчиной, стоявшим к Бойченко спиной. Стараясь быть незамеченным, Виктор подошёл ближе и узнал в собеседнике жены главного механика нефтегазодобывающего управления Геннадия Козловского. От него два года назад ушла жена и он, пустившись во все тяжкие, стал пить, ухаживая, а то и просто волочась, за всеми женщинами подряд. Чувствуя, как кровь закипает в жилах, Виктор направился к Нике. Но, сделав несколько шагов, остановился, решив понаблюдать за женой. Но та, ничего не подозревая, продолжала улыбаться, слушая Козловского. И даже позволила ему прикоснуться к своей руке. Это было слишком. Не в силах сдерживать все нарастающую злость, Бойченко почти вплотную подошёл к говорившим. Ника, увидев перекошенное от злости лицо мужа, негромко вскрикнула и кинулась к нему. Но, презрительно взглянув на неё, Виктор повернулся и быстро зашагал к выходу. Не одеваясь, он почти выбежал из Дома техники и, спустя несколько минут, уже был дома. Мария Ивановна ахнула, увидев Бойченко в одном костюме, взъерошенного с бледным от бешенства лицом. «Что случилось, Виктор Сергеевич? Где Вероника?» — только и 369

Cергей Федорченко

смогла произнести она. «Не знаю...», — Бойченко посмотрел на неё невидящими глазами и прошёл на кухню. Там он достал из холодильника бутылку коньяка и, раскрутив её, в считанные секунды выпил содержимое до последней капли. Стало чуть легче. Ярость, клокотавшая в нем, стала утихать. «Извините меня», — чуть слышно проговорил он, взглянув на притихшую домработницу. Затем надел куртку, нахлобучил шапку и вышел из коттеджа. В гараже сел в машину и, не прогревая её, выехал за ворота. Уже набрав скорость, увидел мелькнувшую в свете фар жену с ворохом какой-то одежды. «Надо же, не забыла взять мою дубленку», - зло подумал он и, избегая с ней встречи, резко повернул руль вправо, едва не врезавшись в сугроб. Злость вспыхнула с новой силой. «Идиот! Старый дурень! Нашёл, с кем связываться. Молодого тела захотелось? Ну и что, получил? У неё таких желающих, наверное, пруд пруди. Эти её улыбочки с незнакомым мужиком — только цветочки. То ли ещё будет...» Рвущие душу мысли, одна ревнивее другой, переполняли его. До базы отдыха он домчался в считанные минуты. Афанасьич появление Бойченко встретил неожиданно спокойно. «Все понял, видать недобрал или поссорились, приехал, чтобы добавить и успокоиться», — ободряюще сказал он, обнимая Виктора. И Бойченко рассказал старику о том, что произошло в Доме техники. Тот к рассказанному отнёсся совершенно спокойно.

— А на что ты надеялся? Думал, она будет день и ночь сидеть рядом и сдувать с тебя пылинки? Ишь, чего захотел! — Афанасьич строго посмотрел на присмиревшего друга. — Помнишь, что я говорил после смерти твоей Кати? Уже забыл? Тогда напомню. Сказал я тогда, что на тебя ещё любая девка засмотрится. Так оно и вышло. Полюбила тебя Вероника. Молодуха — хоть куда! Но с чего ты взял, что красивые бабы нравятся только тебе? Их все любят. И всякие горе-бабники, вроде Козловского, тоже. Такого дерьма, как он, тебе попадётся ещё не одна куча. И каждый будет стараться напакостить и забраться в душу. И что, из-за каждого подонка устраивать скандал? А ты подумал, какие сейчас разговоры о вас пойдут 370

Любовь

по посёлку? Нет? А жаль. Надо было думать. Не в чистом поле и не в лесу живёте, а среди людей, у всех на виду. И не морщись. Я дело говорю. А сейчас давай, выпей чуток, а то ты какой-то недобравший. Я тут зайчишку подстрелил, картошки натушил с зайчатиной, выпей и поешь. Помогает». Афанасьич нарезал соленых огурцов, достал литровую банку маринованных рыжиков, поставил на стол чугун с дымящейся тушёной картошкой. Налил в гранёные стаканы водки, в каждый чуть больше половины. Один протянул Виктору.

— Ну, давай! С Новым годом! И не кривись, не люблю я это. Для тебя, непьющего, водка сейчас самое правильное лекарство. Дождавшись, когда Бойченко с трудом наконец выпил всю водку, Афанасьич осушил свой стакан, закусил огурцом и продолжил воспитание Виктора.

— Запомни, Сергеич, я тебе это как-то говорил: красивая баба — это сплошь одни неприятности и заботы. Хоть как ее люби — она все равно всем нравится. Слова ей всякие хорошие говорят, руки целуют, ухаживают. И никуда ты от этого не денешься. Ты же этого не видишь и не знаешь про то, что у неё на работе творится. Другое дело, как она к этим хреновым ухажёрам относится. Вот ты чего взбеленился? Ну, увидел, что она говорит с этим Козловским. И что из того? Сразу думать о жене плохо? А я бы подошёл к нему и шепнул на ухо: ещё раз увижу, что ты, козёл, с моей супругой любезничаешь — пеняй на себя. Ей потом тоже можно сказать, что нельзя, мол, так вести себя с чужими, незнакомыми мужчинами, хихикать и все такое. А жену свою пожалей. Неопытная она ещё. Вот и помоги ей, подскажи, как надо вести себя в таких случаях. Все понял? Теперь иди, ложись, выспись. Утром приедешь домой, извинишься и об этой ссоре больше не вспоминай. Будто её и не было. Когда станешь извиняться, на колени не падай. Не мужицкое это дело на коленях стоять. Скажи просто: извини, жёнушка, погорячился немного. Да и ты, мол, хороша. На минутку оставил, а ты уже чужому мужику улыбочки раздариваешь...

371

Cергей Федорченко

Виктор так и сделал. Поднялся чуть свет, привёл себя в порядок и, попрощавшись с Афанасьичем, поехал в поселок. Но, подъезжая к Полазне, решил, что для примирения с Никой хорошие цветы были бы очень кстати. Он свернул на тракт, доехал до Голованово, купил в цветочном киоске охапку белых роз и через полчаса уже был возле своего дома. Ника явно ждала его или, во всяком случае, слышала, как он поднимался по крыльцу. Потому что, когда он вошёл в прихожую, уже стояла у входной двери, полуодетая и заплаканная до неузнаваемости. Виктор нерешительно протянул розы и начал извиняться. Но, приблизившись, она прижалась к нему всем своим дрожащим, горячим телом и, закрыв его рот ладонью, тихо прошептала: «Не говори ничего. Я тоже виновата. Прости...». Весь этот памятный день первого января 2006 года они провели на базе у Афанасьича. Встречая их, он прослезился, но сделал вид, что это то ли от ветра, то ли от мороза. Быстро разогрел уху, накормил гостей и отправил всех заниматься делами. Виктора — колоть дрова и топить баню, Нику с Лизой заставил чистить дорожки от снега. Сам занялся костром — Виктор привёз мясо для шашлыков. Выбрав момент, Афанасьич подошёл к нему.

— Очень извинялся?

— Да нет. Не успел. Только начал говорить, а она... ну... подошла, и мы тут же про все забыли.

— Выходит, извиниться даже не успел? Вот это хорошо. Успеешь ещё наизвиняешься. Извинения — это баловство. Бабы к нему быстро привыкают. Бывает, ты ещё и нагрешитьто толком не успел, а она уже ждёт, когда ты на колени перед ней упадёшь. А они, колени, не для того, чтобы на них стоять. Ну хватит об этом, помирились — и слава Богу. Я тут фотографии венгерские напечатал, может, посмотрим? Фотографий оказалось много, больше сотни. Старик вначале скромничал, скупо рассказывая о каждом снимке, но потом вошёл в азарт и стал говорить о каждой фотографии очень толково и интересно. Закончив, виновато посмотрел на гостей.

372

Любовь

— Уморил вас. Вам ехать надо, а я тут со своими карточками.

— Николай Афанасьевич! Вы, оказывается, прекрасный рассказчик. — Ника поднялась и подошла к старику. — У меня есть предложение. Надо устроить фотовыставку этих снимков, сделать её лучше в нашей библиотеке. Дадим объявление, пригласим полазненцев и вы, Николай Афанасьевич, повторите то, что вы только что рассказали. Согласны?

— Да кто придёт меня слушать? Ты, что ли, с Виктором? Так вы уже слышали... — Старик умоляюще посмотрел вначале на Веронику, затем на Бойченко.

— Не спорь, Афанасьич, и не трусь. Ника права. Все, что ты рассказал, очень интересно. Главное — это подтверждается фотографиями. Прекрасные дороги, аккуратные, ухоженные города и деревушки, утопающие в цветах и садах. А озеро Балатон? С его белыми лебедями, усаженное розами? Или Будапешт, который венгры сохранили таким, каким он был сотни лет назад? Страна, в которой нет ничего своего — ни нефти, ни газа, ни золота, ни алмазов, живёт в достатке, чистоте и порядке. А мы? Вся таблица Менделеева под ногами, а живём хуже отсталой африканской страны. Об этом не говорить, а кричать надо, дорогой Николай Афанасьевич! И ты расскажешь эту правду. Возражения не принимаются. С Никой решай все вопросы, которые могут возникнуть. Что, когда, как и так далее. Я буду следить и помогать. Меня не обходите... К себе Бойченко вернулись поздно вечером. Лиза заснула ещё в дороге, на руках у Ники. Дома её осторожно, чтобы не разбудить, раздели и уложили в кроватку. И вдруг остались одни... Вначале Ника и Виктор растерянно молчали, не зная, что делать и как вести себя дальше. И вдруг стали обниматься, исступленно целуясь. Виктор подхватил её на руки и, продолжая целовать, унёс в спальню. Ника пыталась сопротивляться, когда он стал снимать с неё спортивный костюм, который был на ней. Даже что-то пролепетала о своей беременности. Но её сопротивление было таким слабым, а желание близости у обоих таким сильным, даже непреодолимым, что они 373

Cергей Федорченко

позволили себе то, что позволяют обезумевшие от нахлынувшей страсти парнишки и девчонки, впервые дорвавшиеся друг до друга. Пришли в себя они только под утро.

— Мария Ивановна рассказала, как ты выпил коньяк... Мне стало страшно. Куда, к кому ты уехал в таком состоянии, — говорила Ника. Часы показывали девять утра. Лиза ещё не проснулась и они, пользуясь одиночеством и возможностью разобраться в происшедшем хоть немного, сидели на кухне. Больше говорила Ника. Виктор, обняв жену, почти все время молчал, про себя с ужасом представляя, что могло бы произойти, не остановись они в этой нелепой ссоре вовремя.

— Я кинулась из дома, даже не представляя, куда и зачем. Но Мария Ивановна встала у двери и не пустила меня. А после двенадцати, то есть когда наступил Новый год, стали звонить твои друзья. Дзубенко, Братушин, Лобачев... И я поняла, что ты, слава Богу, уехал не к ним. Я очень этого боялась: ты, пьяный и за рулём... Это ужасно. Ещё позже позвонил Ионесян. В полночь нас поздравили мама с Мариной. Господи, что я им всем плела!

— Интересно, что? — Виктору было стыдно, но любопытство взяло верх, и он спросил о том, что должен был знать — при встрече с друзьями и близкими он обязан был говорить то же самое, что говорила жена.

— Говорила, что на какой-то буровой произошла авария, и главный диспетчер объединения попросил тебя прийти в диспетчерскую.

— Не самый лучший вариант, но все же...

— А потом, уже под утро, позвонила какая-то молодая женщина... Во всяком случае, голос у неё молодой... Из Москвы, у неё не совсем обычное имя...

— Бэла?

— Да, Бэла. Это твоя, не знаю...

— Просто знакомая. Она японка, переводчица. Случайно оказались в одном купе, когда ехали «Камой» в Москву.

— Ну и?..

— Ну и... ничего. Сохранили нормальные, дружеские отношения, как порядочные люди.

374

Любовь

— Она не замужем?

— Нет. Незадолго до запланированной свадьбы её жених — летчик разбился во время боевых полётов.

— Витя, ты говоришь правду?

— Ника, оставь! Роль ревнивицы тебе совсем не идёт.

— Тебе тоже. Но ведь ты ревнуешь!

— Мне можно, я — мужчина. К тому же, взрослый муж молодой жены. Так что, положение обязывает...

— Надеюсь, это шутка? Мне можно не сердиться?

— Можно, можно, родная. Пойдём к дочери, она, кажется, проснулась. Впервые за последние годы Виктору удалось по-настоящему отдохнуть в эти новогодние «каникулы». Целые дни они проводили втроём. Катались на лыжах, просто бродили по лесу, побывали в Перми в парке Горького и даже помогли Николаю Афанасьевичу подготовить фотовыставку. В конце этой «безработной» недели Бойченко позвонил Юрий Братушин.

— Привет, старина! Как медовый месяц? Продолжается? Закончился уже, а почему? Все понял. А как ты хотел: ждёшь наследника — спи отдельно. Не два горошка на ложку. Уж потерпи малость, крепись. Потом наверстаешь, — Юра явно был в приподнятом настроении и говорил, не давая Виктору произнести ни слова. — Кого ждёте? Парня? Девочку? — И, услышав наконец ответ друга, снова заговорил. — Значит, мальчика? Молодец! Объявляй конкурс на лучшее имя. А теперь о деле. Если не забыл, тринадцатого января, в ночь на четырнадцатое, все нормальные люди отмечают «старый» Новый год. Мы с Дзубой посоветовались и решили, что неплохо бы собраться вчетвером — ты, Толя, я и Лобачев на мальчишник. И отметить слегка этот Новый год. Без жен и посторонних. Ну как, согласен? Ну уж придумай что-нибудь! Договорились? Собраться, думаю, можно в том же кафе «Пермская кухня». Все, детали потом. Войдя в кафе, Виктор увидел рядом с Братушиным, Дзубенко и Лобачевым двух девушек. Одну из них он узнал сразу, это была Роза. Другая была ему незнакома. Пышногрудая, 375

Cергей Федорченко

белокурая красавица сидела рядом с Юрой, смущённо поглядывая на Виктора.

— Вот так мальчишник! Юра, представь свою девушку, — Виктор подошёл к столу и сел рядом с Сашей Лобачевым.

— Оля Строганова, скрипачка из института культуры. Я как-то говорил о ней, — бодро отрапортовал Братушин. — Понимаешь, совсем случайно встретились с девушками, ну и... пригласили их...

— На мальчишник. Ну, ребята, вы даёте... Соскучиться не дадите. А вообще-то хорошо, что есть девушки, меньше выпьем и обойдёмся без сальных анекдотов. Правда? — обратился он к Розе, сидевшей рядом с Анатолием. Та вспыхнула и откровенно прижалась к Дзубенко, будто испугавшись, что их сейчас разлучат.

— Не бойся, Роза! Никто у тебя твоего Толю не отнимает. Да и кому он, кроме тебя, нужен, седой, старый, усатый... И что ты в нем нашла? Все засмеялись. Лобачев предложил выпить за прошедший год. Юра тут же встрял с вполне приличным анекдотом. Его неожиданно поддержала довольно быстро осмелевшая Оля. Предварительно извинившись, она рассказала, как на одном из скрипичных концертов у выступавшей на сцене молодой скрипачки вдруг лопнула... единственная бретелька, на которой держалось её платье. Платье стало сползать вниз, лифчика же под ним не оказалось... Когда обнажилась грудь, скрипачка повернулась к слушателям оголенной спиной и спокойно доиграла сонату до конца. В ответ на бурные аплодисменты и неистовые крики «браво» и «бис» она, не оборачиваясь, поклонилась, и, поддерживая спустившееся до бедёр своё шикарное платье, полуголая спокойно ушла за кулисы.

— Надеюсь, это была не ты? — осторожно, с ревнивыми нотками в голосе, спросил Юра.

— Нет, не я. Успокойся, Юра. Все мои концертные платья на двух бретельках. На всякий случай, — спокойно ответила девушка. «Ну, держись, Юра! Эта твоя скрипачка — не тихая Роза. Таким пальцы в рот не клади, откусят», — подумал Виктор, 376

Любовь

глядя, как Оля запросто общается с Юрием и остальными участниками застолья. Появившееся ещё в начале вечера желание поговорить с друзьями по поводу их романов у него окрепло, превратившись в твёрдую решимость. Наконец, воспользовавшись тем, что Лобачев, войдя во вкус, вовсю смешил девушек, он отозвал Анатолия с Юрием в сторону.

— Что собираетесь делать дальше, мужики? Я имею в виду ваших девочек. Я, конечно, вам не судья и не указ, но и не чужой... Сами понимаете, ходите по лезвию ножа. Не дай Бог, Юля и Женя что-то узнают, будете паковать чемоданы с вашими стариковскими тряпками. Ну что молчишь, Толя?

— Не знаю, что и говорить... Сто раз собирался поговорить с ней. Только начну, она — в слезы. И этим все кончается. Спрашиваю: ну за что ты меня любишь? Что ты во мне нашла хорошего? Не могу, отвечает, без тебя жить, и все! О ребёнке уже не упоминает. Просит об одном — не бросать её.

— Да... Ситуация, — Бойченко осторожно посмотрел в сторону сидевших за столом девушек. — Смеётся твоя Роза, а сама за нами подглядывает. Надо же: красавица девчонка просит пожилого мужика не бросать её. Вот времена пошли: происходит то, что ну никак не должно случиться! Ну а что с поварихой, с той, что на данилинской буровой. Звонил ей?

— Ну, тут совсем другое дело, — Дзубенко, видимо, уставший от серьёзного разговора, облегченно улыбнулся. — Ничего особенного. Иногда созваниваемся, говорим друг другу комплименты. Наверное, когда-нибудь встретимся.

— Знаю я твои «комплименты». Вначале «целуешь ручки», а потом переходишь к делу.

— Нет, тут, повторяю, ничего серьёзного. Сам разберусь, — Анатолий, чуть прищурившись, посмотрел на Виктора. — Что ты этот разговор затеял — совершенно правильно. Затянула меня эта любовь, даже жену уже целовать не хочется. Юра вон тоже, кажется, потерял покой. Чего молчишь, Борода? Эта твоя Строганова — ещё та цыпочка.

— Мне тоже так показалось, — Бойченко обнял Братушина. — Конечно, за такой бюст можно и умереть, но лучше сделать это чуть попозже, лет этак через двадцать... Так, нас уже 377

Cергей Федорченко

заждались, Лобачев машет рукой, видно, истощился, кончились его шутки-прибаутки. Дзубенко и Братушин, как по команде, двинулись к столу, но Бойченко задержал их.

— Подождите, мужики. Одну минуту. Так что мы решили? Столько разговоров. А результат? — Он посмотрел на друзей.

— Не хочу навязывать своё мнение, решайте сами. Но что-то делать надо. У каждого на кону семья, с детьми и внуками, Так что, шутки в сторону.

— Надо расставаться с этими девочками, — говоря это, Дзубенко вспомнил слова своей матери, которые та сказала, выслушав его рассказ о Розе. И почти повторил их: — Только надо сделать это так, чтобы им не было очень больно. Чтобы они как можно легче перенесли этот разрыв. Остаток вечера прошёл нескучно, но и не так весело, как начался. «Получив» наконец своих мужчин, девушки жались к ним, непрерывно болтая, заставляя есть и выпивать. Но друзья, не остывшие после только что состоявшегося объяснения, были сухи и малоразговорчивы. Наблюдавший за ними Бойченко нервничал, тщательно стараясь скрывать своё состояние. «Умник нашёлся! Устроил разборки за праздничным столом. Такой вечер испортил, — ругал он себя. И тут же оправдывал: — Все нормально. Когда-то же нужно было им это сказать. Ждать скандала? А зачем и кому он нужен? Пусть теперь задумаются. И сами примут решение». Расходились, прощаясь, как всегда, по-дружески, тепло. Но в глазах Дзубы и Бороды Виктор заметил хорошо читаемую грусть. «Нелегко им будет расставаться со своими красавицами. Но ничего, мужики крепкие, справятся и с этой болью», — думал Виктор, обнимая каждого по очереди.

378

Любовь

Туз – это карта! В

конце января на одной из скважин, которая бурилась в районе Красновишерска, произошла беда. Именно беда, а не авария. Неожиданно потекла ёмкость, в которой находилась солярка — горючее топливо для дизелей буровой установки. Буровая бригада вела спуск бурильной колонны в скважину и узнала о том, что произошло, только тогда, когда стали глохнуть дизели, в которые перестала поступать солярка. Рабочие кинулись к ёмкости, но было поздно, она уже была пуста. Образовавшийся соляровый ручеёк устремился в низину, по которой протекала речка, впадавшая в одну из самых чистых рек Пермского края — реку Вишеру. Обваловки, которую спешно соорудили рабочие, хватило ненадолго. Промыв её, топливо потекло дальше, угрожая попасть в речку. Буровой мастер сообщил о происшествии начальнику бурового управления. Тот сразу же позвонил начальнику Ныробской колонии строгого режима, которого хорошо знал, попросив помощи. Нарушив все действующие законы и предписания, тот послал на буровую тридцать зэков с ломами и лопатами под охраной пяти автоматчиков. Заключенные за несколько часов соорудили для солярки надёжную «ловушку» из льда, снега и глины и уже грузились в машины, собираясь уезжать, как вдруг между ними и буровиками завязалась драка. Зачинщика драки, здоровенного заключенного, ударившего бурильщика, охранники тут же прикладами автоматов уложили в снег и, надев наручники, бросили в кузов. О случившемся по приезде в колонию доложили её начальнику, полноватому, седому полковнику. Во время допроса провинившийся вдруг заявил, что с нефтяниками у него особые счёты, а с их начальником по прозвищу Писатель он хорошо знаком. Это заявление удивило и озадачило полковника. Он тут 379

Cергей Федорченко

же позвонил Валерию Билькову, начальнику Красновишерского управления бурения, рассказав о происшествии и заявлении заключенного. От друзей Бильков слышал, что прозвище Писатель закрепилось за Бойченко, и позвонил ему в Полазну, заодно рассказав обо всем, что произошло на буровой. Виктор Сергеевич сразу догадался, что зэк, устроивший драку, — это Туз, и немедля вылетел вертолётом в Ныроб. Когда он вошёл в кабинет начальника колонии, Туз уже был там. Увидя Бойченко, он попытался улыбнуться и небрежно процедил сквозь зубы: — А, Писатель, привет! Здорово же тогда вы нас нагнули…

— Он хотел ещё что-то добавить, но полковник хлопнул ладонью по столу, за которым сидел, и выразительно посмотрел на заключенного.

— Вы не могли бы нас оставить вдвоём? — поздоровавшись с начальником колонии за руку, попросил Виктор Сергеевич.

— Нельзя. Не положено. Не имею права… — полковник развёл руками.

— Ну тогда, — Бойченко замялся… — Можно хотя бы без вас? А охранник пусть остаётся.

— Не хотелось бы, ну да ладно! Только наденем на него наручники. Когда полковник вышел, Виктор подошёл к Тузу. Охранник знаками попросил Бойченко сесть подальше.

— Да не бойся ты, слышь, охрана! Не съем я его. Мы с ним теперь вроде как друзья. Так ведь, Писатель?

— Меня зовут Виктором Сергеевичем. А тебя, кажется, Георгием?

— Надо же, запомнил, Писатель.

— Ещё раз прошу обращаться ко мне по имени.

— Не могу, не имею права. Могут наказать…

— Что вы тут все заладили, как попугаи! Не имею права, не имею права! — разозлился Бойченко.

— А ты посиди здесь, узнаешь, какие у нас тут права.

— Ну уж, не дай Бог! В общем, называй, как хочешь, только не Писателем. За что ты врезал нашему буровику? Ведь 380

Любовь

опять добавят срок. Думаешь ты отсюда выходить? Или уже махнул рукой на себя?

— Верно ты сказал — махнул. Но давай по порядку. Работяге твоему я врезал за дело, пусть не обзывается. Когда он оскорбил первый раз, я ему простил, но предупредил: ещё раз так меня назовёт, я ему зафорлупеню.

— Как ты сказал? За… фор…

— Зафорлупеню, ну заеду значит. И вдруг, когда нас стали загонять в кузов, слышу: «Вали отсюда, гнида уголовная!». Кто же такое стерпит? Ну я и заехал твоему передовику.

— А ты знаешь, что ты ему чуть челюсть не сломал и два зуба выбил?

— Два зуба — это мало. Четыре в самый раз. Мне пару лет добавят, не меньше, так? Выходит, надо бы по два зуба за каждый год.

— Неисправимый ты, Георгий. Жаль мне тебя. Сколько людей жизни лишил, себе всю её искалечил, — Виктор с откровенной жалостью посмотрел в глаза матёрому уголовнику. Тот побренчал наручниками, на секунду-другую отвёл глаза, но тут же взглянул на Виктора.

— Не надо меня жалеть, начальник. Вот я в этой дыре скоро двадцать лет. И веришь-нет, не проходит ночи, чтобы я не пожалел себя. Вся камера храпит, а я лежу, заснуть не могу и все думаю, жизнь свою в уме прокручиваю. С чего все началось? Когда я первый раз сделал не так, напакостил? И зачем? Ведь не был же я всегда таким гадом и сволочью. Как все, учился, бегал за девчонками, радовался, что живу. И думал, что так всегда будет. И вот, на тебе… Считай, уже полжизни не выхожу из камеры. И сидеть ещё столько же. Хорошо бы на тот свет отправиться, да ведь не дадут. Видно, одна дорога теперь отсюда — на кладбище, — разволновавшись, Георгий встал, но охранник, подскочив, усадил его на стул.

— Видал? — Капустин посмотрел прямо в глаза Виктору.

— Шагу не дают сделать. Боятся, что я тебя порешить могу.

— Небось жалеешь, что тогда не получилось разделаться с нами?

381

Cергей Федорченко

— Сейчас-то уже что жалеть… Ловко вы нас тогда кинули. Да ещё карту, хрен знает какую, подсунули. Мы по ней с Лопухом пошли, видим, что-то не то. Когда поняли, что карта не этой местности, было уже поздно, заблудились. Забрались в такую трясину… Я за берёзу схватился и вылез. А Лопух не смог. Орал на весь лес, чтобы я его вытащил. А как я помогу? Когда он скрылся в этой вонючей жиже, то ещё немного барахтался, а потом все, утонул. А ведь я на него рассчитывал.

— Это как понимать, «рассчитывал»?

— Очень просто. Думал, будет умирать, я от него, пока ещё живой, пару кусков мяса себе на пропитание отпласну.

— Резать живого человека на мясо? Да ты, что, Туз? В своём уме?!

— А жрать чего? Когда неделю сидишь на сырых грибах и ягодах и исходишь голодным поносом, от себя будешь откусывать, а тут живой человек, нормальное мясо…

— Кошмар… — Бойченко поднялся со стула, на котором сидел, и нервно заходил по кабинету. Охранник внимательно следил за ним. Виктор откровенно неприязненно посмотрел на него. «Сытый боров, ест, пьёт, наверняка с девками ныробскими погуливает. Такая же дрянь, как эти зэки. Только зэки без прав, за колючкой, а этот — на свободе гуляет. За счёт людской беды живёт, и совесть его не мучает», — чтобы отвлечься от этих злобных мыслей, Виктор снова посмотрел на зэка.

— Ну а дальше-то что? Ну потерял ты Лопуха…

— …Вышел я, значит, на Соликамский тракт. Проголосовал… Какой-то парнишка, весёлый такой, разговорчивый посадил. Хотел я его грохнуть, да пожалел — жена у него беременная, родить вот-вот должна. Когда стемнело, велел ему раздеться. Отдал ему своё тряпье, надел его штаны, куртку, вытряхнул из кабины и поехал дальше. В какой-то деревне за Березниками продал пиловочник, который был в кузове, бросил грузовик около железнодорожной станции и через неделю уже был в Краснодаре. Там меня и повязали. Вышел на вокзале из поезда, а менты уже ждут. Оказывается, наши портре382

Любовь

ты — мой, Шкета, Лопуха — там развешаны на каждом шагу, как картины в галерее.

— Ты уж больно правильно говоришь, никакого блатного жаргона.

— Я после того побега долго сидел в карцере. И там надумал, что начну писать. О том, как сел, за что, кого и когда порешил. Стал много читать, записался в библиотеку, вот и заговорил по-другому.

— Записи прячешь? Ведь узнают — отберут, да ещё и накажут.

— Все делаю честно. Ничего ни от кого не прячу. Начальство знает про мои «художества». Читали, нравится.

— Выйдешь, станешь писателем. Издашь книгу, дай знать. Приеду за автографом.

— А найдёшь меня? Нужен я тебе буду…

— Ну это уж моё дело. Вот адрес, телефон. Пиши и звони. Я тоже тебя не забуду. Может, когда письмо черкну. Говори, как правильно подписывать конверты. Прощаясь с Георгием, Виктор на секунду задумался: стоит ли обнимать его? Но не сдержался и обнял. На глазах у зэка выступили слезы.

— Спасибо, Писатель. Выходит, хороший ты мужик.

— У тебя тоже ещё не все потеряно. Не падай духом. Может, Бог даст, ещё увидимся.

— Хотелось бы. Привет армяшке и всем остальным, которые были с тобой.

— Спасибо, передам. Оказавшись за воротами колонии, Бойченко вздохнул полной грудью и перекрестился. Два часа, проведённые в застенках, показались ему сутками и отняли у него столько сил, будто он долго, без сна и отдыха выполнял тяжёлую физическую работу. «А они живут там годами… — подумал он о заключенных. — Где же они берут на это силы? Неужели эта страшная тюремная жизнь закаляет их настолько, что они в состоянии существовать в этом кошмаре многие годы?»

383

Cергей Федорченко

Париж, Париж… Ф

евраль выдался на редкость напряжённый. Даже Виктор, привыкший все заранее планировать и делать во… время, не всегда успевал выполнить задуманное. Во-первых, началось проектирование двух опытных скважин, которые калийщики согласно протоколу, подписанному с Ионесяном, разрешили бурить в зоне промышленных запасов калийных солей. Бумаг и всевозможных разрешений для этого потребовалось столько, что Бойченко буквально не вылезал из десятков кабинетов и офисов. Много шума наделала фотовыставка, устроенная в библиотеке Дома техники. Комментируя фотографии на встрече с пришедшими полазненцами, Афанасьич рубил с плеча, заставляя всех задуматься над вопросами, которые были один другого острее. Почему мы так плохо живём? Где деньги от продажи за рубеж сотен миллионов тонн нефти и миллиардов кубометров газа? Кто, наконец, уймёт зарвавшихся олигархов и разжиревших от вольготной жизни чиновников? Почему президент ничего не делает для своего народа, его избравшего? Кто-то «капнул» об этой встрече наверх, и Бойченко пришлось писать объяснения в Москву, руководству «Лукойла», и даже побывать в краевой прокуратуре. Однако самым большим событием стало рождение Надей дочери. Последние недели перед родами она лежала в больнице на сохранении. Исхудавший до неузнаваемости Саша почти не отходил от жены. И когда Надя благополучно родила, на её выписку пришла целая толпа. Ещё больше друзей и подруг пришли на «кашу». Их небольшую двухкомнатную «хрущёвку» завалили цветами, кроватками, колясками, одеяльцами и всевозможным детским бельём. Ника, помогая подруге 384

Любовь

кормить и пеленать малютку, постоянно вытирала слезы. Через два месяца предстояло рожать и ей. Она и ждала, и боялась этого. Теперь Виктор старался быть с женой каждую свободную минуту. Вечерами, устроившись на диване — он, Ника и Лиза — все трое любили «слушать» малыша. Прижавшись к большому животу Ники с разных сторон, они гладили его, прислушиваясь к едва улавливаемым шорохам.

— Папа, по-моему, он повернулся и вздохнул, — шёпотом говорила Лиза. — Мама, можно я спою ему песенку? Или расскажу сказку? Девочка уже знала, что скоро у неё должен появиться братик. Виктора она давно уже называла «папой», привязавшись к нему, как к родному. А он, ещё несколько месяцев назад не представлявший себя в роли «молодого отца», играя с Лизой или читая ей сказки, все больше входил в эту роль. Сын, по всем расчётам, должен был родиться в апреле, то есть быть Овеном. И Бойченко дал слово и себе и близким никуда до его рождения не уезжать и не отлучаться. Кроме, разумеется, своих любимых буровых. Но неожиданно возникшие обстоятельства заставили его нарушить это обещание. А произошло вот что. Нефтедобывающие страны — участники ОПЕК решили устроить в Париже выставку современного бурового оборудования. Париж был выбран местом выставки по просьбе других стран, которые, хотя и не были членами ОПЕК, были приглашены в ней участвовать. Среди них — Англия, Швеция, Норвегия, Россия и другие, которым было проще доставить во Францию громоздкое буровое оборудование. Пермским буровикам выпала честь представить на выставке изобретение, родившееся в стенах Пермского филиала Всесоюзного научноисследовательского института буровой техники — низкооборотный объёмный забойный двигатель. Это был действительно уникальный турбобур. В качестве вала здесь использовался мощный многометровый винт. Это в отличие от обычных серийных турбобуров, работавших по принципу турбины — 385

Cергей Федорченко

ротор-статор, давало возможность значительно снижать число оборотов долота. И за счёт этого увеличивать проходку и повышать скорость бурения скважины. Разработав этот забойный двигатель, пермские учёные-нефтяники решили проблему, над которой тщетно бились умнейшие и талантливейшие нефтяники всего мира. И хотя это была революция в бурении, признавали её неохотно, сквозь зубы. Брюзжать перестали лишь тогда, когда объёмный забойный двигатель блестяще показал себя при бурении сверхглубокой Кольской скважины, достигнув небывалой глубины — почти 13 тысяч метров. Виктор познакомился с уникальным двигателем ещё тогда, когда работал буровым мастером. И хотя новинка была ещё «сырая», он поверил в неё и при бурении скважин дорабатывал двигатель вместе с учеными, буквально жившими на его буровых. Поэтому вопрос о том, кто будет представлять новинку на выставке, не обсуждался. Это были его изобретатель Самуил Никомаров и Виктор Бойченко. Подготовка экспонатов, основного и запасного, их упаковка, отправка и оформление документов и виз отнимали уйму времени. Виктор нервничал, про себя проклиная и выставку, и предстоящую поездку. Ника видела, что с ним творится, и, как могла, успокаивала мужа.

— Витенька, милый, успокойся! Ты едешь в Париж. Люди мечтают хоть раз побывать в этом чудесном городе. Это такая удача, надо радоваться, а ты… Конечно, мы с Лизой будем скучать без тебя и очень ждать твоего возвращения. Но ты хоть на неделю перестанешь думать о своих буровых… Виктор что-то бурчал, слабо возражая, но на душе у него становилось легче. Ему всегда нравилось, когда Ника его успокаивала. В эти минуты он чувствовал себя слабым ребёнком, которого защищают. В Москву Виктор прилетел один, так как Самуил Никомаров отправился в Париж раньше. В Домодедово его ждала пренеприятнейшая новость: рейс на Париж откладывался до утра. Причиной задержки стала неисправность лайнера, который ещё находился в Парижском аэропорту. Бойченко чертыхнулся, посмотрел на часы — была половина шестого ве386

Любовь

чера по московскому времени — и от нечего делать позвонил Бэле, совершенно не надеясь застать её дома. Но ему повезло.

— Я слушаю! — ответила Бэла. Голос был слабый и едва слышен.

— Бэла, это я, Виктор из Полазны! Что случилось, я тебя почти не слышу?!

— Витя, я простыла, очень болит горло. Ты в Москве?

— Да. Лечу в Париж, на Всемирную выставку бурового оборудования. Но рейс отложили до утра. Буду «загорать» ночь в кресле.

— Витя, о чем ты? Немедленно приезжай и никаких «загораний»! Ты слышишь? Напоминаю адрес… Через час Бойченко уже был у Бэлы. На мгновение они прижались друг к другу, искренне радуясь встрече. Про себя Виктор отметил, что девушка похорошела и даже чуть пополнела, отчего стала больше похожа на молодую женщину, а не на девочку-подростка, какой казалась раньше. Бэла была одета в голубой брючный костюм, который ей очень подходил. На шее у неё была повязана белая вязаная косынка. Бэла заметила, что Виктор рассматривает её.

— Извини за вид. Выгляжу, как всякая больная старая женщина.

— Побольше бы таких старых женщин, — заметил Виктор. — Ты похорошела и выглядишь просто великолепно. Что случилось?

— Пока ничего. Это пока. Но скоро моя свадьба, я выхожу замуж. Тебе повезло, три дня назад мой жених улетел в Австралию на какой-то научный симпозиум. Зовут его Борис, он молодой талантливый нейрохирург, уже профессор. Мы познакомились с ним в Японии на конгрессе, где я работала переводчицей. Между прочим, он хорошо отзывался о пермских нейрохирургах. И как-то даже был у вас в Перми.

— Выходит, если бы не его эта Австралия, ночевать мне в домодедовском кресле?

— Получается, так. Хотя я безумно рада, что мы снова встретились.

387

Cергей Федорченко

388

Любовь

— А я, Бэла, женился.

— Я все знаю. Вернее, догадалась, когда позвонила тебе в новогоднюю ночь. Конечно, она молодая женщина? Я это поняла по голосу.

— Да, ей нет ещё и тридцати. И мы ждём сына.

— Вот как? — Бэла внимательно посмотрела на Виктора. Ему показалось, что в глазах у неё стоят слезы. Они сидели на диване, в разных его углах. Вдруг Виктор встал и сел рядом с ней. Теперь он видел: Бэла действительно с трудом сдерживалась, чтобы не расплакаться. Виктор обнял ее за плечи. Она обхватила его своими тонкими руками за пояс и прижалась к нему.

— Я всегда буду помнить тебя, слышишь? И наше купе, где мы проговорили всю ночь, и как тогда прощались возле твоего дома, тоже не забуду, — говоря это, Виктор не лукавил. Все, что было связано с Бэлой, ему действительно было дорого.

— А я… — Бэла подняла заплаканное лицо, — я уже, наверное, никого не буду любить так, как любила тебя. Я и за Бориса решила выйти замуж только тогда, когда поняла, что ты уже не один. И распрощалась со своей мечтой быть с тобой навсегда.

— Догадываюсь, какой.

— Нет, ошибаешься, Витя. Ты думаешь, я хотела выйти за тебя замуж? Опять же, нет. Эту мысль я отбросила раз и навсегда, потому что знала — ты никогда не уедешь из своей Полазны, не бросишь своих буровиков. Моё желание было куда скромнее. Я очень хотела иметь от тебя ребёнка. Причём обязательно мальчика. Чтобы он вырос таким, как ты — волевым и сильным. И всю жизнь напоминал мне тебя.

— Ты умеешь скрывать свои чувства, — он закрыл лицо руками, — а я-то думал, что тебе просто нравлюсь. Господи, какой я…

— …Ты нормальный, очень хороший. А вот я, наверное, напрасно выдала свою тайну.

— Совсем не напрасно, — он поднялся, но вдруг опустился на колени и поцеловал её в губы. — Это благодарность за твоё 389

Cергей Федорченко

признание. А раскрытую тайну будем знать только мы и помнить о ней всю нашу жизнь, — Виктор встал и помог подняться Бэле. Она с трудом стояла на ногах. Виктор взял её лёгкое тело на руки и положил на диван. Присел рядом.

— Ты очень бледна. Тебе плохо? Может быть, принять чтото от сердца?

— Ничего не нужно. Сейчас все пройдёт. Просто немного поволновалась. Это твой поцелуй, — вдруг пошутила она.

— Мне лучше уйти? — он взял её ладонь в свою и погладил. Бэла закрыла свободной рукой лицо и молчала несколько секунд. Потом убрала руку и проговорила, с трудом выговаривая непослушные слова.

— Да, нам лучше расстаться… Прямо сейчас. Хотя… я совсем не хочу этого. Очень не хочу. Позже, коротая ночь в кресле аэропорта, Бойченко много раз вспоминал эти минуты с Бэлой. Снова и снова задавая одни и те же вопросы. Почему он ушёл? Что мешало ему остаться? Ведь оба так не хотели расставаться. Но всякий раз, подводя «итог» этим невесёлым и мучительным размышлениям, хвалил Бэлу и себя за то, что вспыхнувшая у обоих страсть тогда не затмила здравый рассудок. Париж начисто сразил Виктора. Привыкший к обществу довольно скромных нефтяников, насмотревшийся на уймы кособоких деревень, посёлков, нищих городов, после которых Пермь, и тем более Москва, казались шедеврами, Виктор ошеломленно смотрел на беззаботно гуляющих, хорошо одетых парижан и старинный, сверкающий огнями, ухоженный город. Все, о чем он так много читал, слышал и видел в кино и по телевизору, вдруг предстало перед ним. «Знаменитость» можно было потрогать, в неё можно было войти, сфотографировать. Потратив на знакомство с Парижем почти весь первый день, Виктор вместе с изобретателем забойного двигателя Никомаровым и незнакомым ему представителем «Лукойла» утром следующего дня занялся выставочными делами. Начав их с того, что расскандалился с устроителями выставки, добившись, чтобы их экспонат, который «упекли» в отдалённый 390

Любовь

угол, выставили в центре среди самых престижных новинок. Затем занялся распространением буклетов, которые по качеству оказались ничуть не хуже норвежских, американских и арабских. После этого внимательно осмотрел выставку, открытие которой должно было состояться завтра. И был поражён тем, как далеко шагнула зарубежная буровецкая наука и техника. Там было все — от элегантной непромокаемой спецодежды и уникальных химических реагентов до полностью автоматизированных буровых установок. «Сколько же задолжали умники-учёные и вороватые чиновники нам, буровикам. Сидят, сволочи, на нефтяной игле, пухнут от нажитых долларов и хоть бы что-то сделали или придумали для простого работяги», — думал он, изучая экспонаты и фотографируя их. Уже в первый день работы выставки винтовой забойный двигатель привлёк внимание именитых посетителей. У стенда постоянно торчала толпа. В ней были владельцы, президенты и вице-президенты компаний, знаменитые конструкторы, ученые и специалисты. Виктор и Никомаров едва успевали отвечать на вопросы, сыпавшиеся со всех сторон. Вот некоторые из них: какова максимально допустимая нагрузка на двигатель? Каким должно быть предельно допустимое давление промывочной жидкости? А скорость бурения на глинистом растворе? А на воде? Оптимальное число оборотов в мягких породах? В крепких? Есть ли модификации двигателя по диаметрам? И можно ли двигатели небольшого диаметра использовать при капитальном ремонте скважин? Досталось и официальному представителю «Лукойла». Заявки на покупку, получение технической документации и изготовление двигателя сыпались со всех сторон. Очень непросто было работать и переводчикам. Разные языки, специальные термины и названия нередко ставили их в тупик. Наконец переводчица с французского, совсем молодая дама, откровенно призналась, что нуждается в отдыхе. Её тут же заменили, прислав другую, более опытную. Виктор разговаривал с арабом, окончившим Губкинский нефтяной институт и поэтому знавшим русский язык, когда кто-то дотронулся до 391

Cергей Федорченко

его плеча: «Виктор, это ты?». Он обернулся и обомлел: перед ним стояла Ляйсан. Не веря глазам, он зажмурился и снова открыл глаза. Нет, это не сон и не наваждение. Стройная по-прежнему, несмотря на возраст, красивая женщина в строгом чёрном костюме смотрела на него и улыбалась. Иностранцы, заметив возникшее замешательство, притихли, ожидая, что будет дальше. Бойченко наконец пришёл в себя. Он взял руку Ляйсан и поцеловал её. И в тот же миг почувствовал, что она обнимает его. Среди наблюдавших эту сцену возникло оживление, кто-то даже захлопал в ладоши.

— Что они говорят? — спросил он, улыбаясь и глядя на неё.

— Обсуждают нас. Говорят, что мы старые друзья и, наверное, когда-то любили друг друга, — ответила Ляйсан. — И ещё, что ты очень симпатичный русский и что тебя привезли сюда тоже как живой экспонат.

— Передай им, что у нас в России таких «экспонатов» пруд пруди, — рассмеялся Виктор. До конца дня, несмотря на занятость, они несколько раз встретились глазами, с нетерпением поглядывая на часы. Выйдя из павильона после окончания рабочего дня, Бойченко присел на скамейку и стал ждать Ляйсан. Все, что связывало их, всплыло в памяти так отчётливо, словно было совсем недавно… Ляйсан почти выбежала из выставочного павильона, села рядом и обняла его.

— Ничего, что я так веду себя? Я действительно страшно, нет, просто ужасно рада, что вижу тебя, — она посмотрела ему в глаза. — А ты?

— Даже не знаю, как передать своё состояние. Дикая радость? Восторг? Нет, это не те слова… Нужны другие, но они не приходят на ум. Хотя нет… — Виктор как-то загадочно посмотрел на неё. — Знаешь, что? Я, кажется, схожу с ума. Вот моё состояние.

— Тогда ты первый поцеловал меня. Я сделала вид, что рассердилась, а сама очень хотела этого. А сейчас… Можно я поцелую первой? Ведь ты ждёшь встречи с моими губами? Они все ещё помнят тебя.

392

Любовь

Виктор не сопротивлялся. Когда они целовались, он и впрямь превращался в сумасшедшего, не понимая, что с ним происходит. Обнявшись, они медленно брели по заснеженной аллее. Потом останавливались, целовались и снова шли, вызывая восхищение у проходивших мимо парижан.

— Я больше так не могу, — проговорила тихо Ляйсан, когда они остановились, чтобы снова поцеловаться. — Ну ты понимаешь, о чем я… Я хоть и немолодая, но все ещё женщина. По-моему, и ты находишься в таком же состоянии.

— Если не в более возбуждённом…

— Помолчи, не договаривай, я все прекрасно понимаю. Ты умеешь держать себя в руках. Я говорила тебе это ещё тогда, когда после шампанского там, на пляже, решила выкупаться обнажённой. Ты весь дрожал, вытирая меня своей рубашкой, но не воспользовался… И сейчас тоже держишься. Как тебе это удаётся? А, может, я совсем-совсем тебе не нравлюсь? Витенька! Ты честный, порядочный муж, я догадываюсь… Нет, не говори ничего, я наконец хочу сказать все, о чем думаю. Много лет назад я наказала себя, выйдя замуж за этого француза, как оказалось, нелюбимого. Потом, уже живя в Париже, я ночью часто уходила под каким-то предлогом от него, доставала иконку Божьей Матери, которую мне подарила твоя мама, Нина Михайловна, и плакала. Как я молила твоего православного Бога, чтобы он сохранил тебя! Как умоляла его о встрече с тобой! Хоть на пять минут, но только бы увидеть тебя, прикоснуться, может быть, поцеловать в губы. То, что мы встретились, — это чудо, которое произошло благодаря вашему Богу. Он услышал меня и пожалел. Ваш Господь добрый. Говоря это, Ляйсан плакала, не стесняясь слез, очень напоминая в эти минуты ту зарёванную девчушку, что провожала на автовокзале уезжавшего в Пермь практиканта Витю Бойченко, которого, едва полюбив, тут же потеряла. Виктор попытался сказать что-то успокаивающее, но застрявший в горле комок мешал говорить. Он глубоко вздохнул, набрал в лёгкие свежего воздуха и сконфуженно замолчал.

393

Cергей Федорченко

— Вот видишь, до чего мы себя довели, — Ляйсан прижалась к нему и погладила по щеке. — Но ничего, мы с тобой сильные, правда? Только, наверное, немножко глупые. Особенно я. Обязательно что-то делаю не так. Вот и сейчас надоедаю тебе со своими ухаживаниями, а зачем? Мы прожили с тобой две разных жизни, которые сделали нас чужими. Во всяком случае , я так считала, думая о тебе все эти годы. Но когда увидела тебя , поседевшего, но по-прежнему сильного, красивого и уверенного, поняла, что все эти тридцать с лишним лет я любила этого пермского практиканта, то есть тебя. А наши с тобой поцелуи все напомнили и свели нас с ума. Но я ни о чем тебя не прошу. И мне ничего от тебя не нужно. Только не уходи от меня сейчас, побудь со мной ещё немного.

— Вот что, — Виктор решил, что пора брать инициативу в свои руки. «Раскис, как кисейная барышня. Это надо же дойти до такого — потерял дар речи!» — со злостью подумал он о себе. — Вот что, — повторил Виктор. — Ни в какую гостиницу я не пойду. Это — раз. Мы идём в ночной клуб или на худой конец — в кафе. Это — два. Ты сейчас же звонишь своему Депардье или как там его…

— Пьеру…

— Звонишь своему Пьеру и говоришь, что задерживаешься на выставке по просьбе начальства, потому что слишком много посетителей. Это — три.

— Вот что, дорогой мой счетовод. Слушай, что скажу я. Мой Пьер по дипломатическим делам в Австралии и вернётся только через неделю. Сын Мишель, он режиссёр, сейчас в Каннах, готовит в составе комиссии очередной фестиваль. Так что дома я совсем одна-одинешенька, поэтому никаких кафе и тем более ночных клубов! Идём ко мне. Не бойся, я тебя не трону. Все, пошли, я живу совсем близко отсюда. Дом, в котором жила Ляйсан, оказался старинным замком.

— Пьер говорил, что когда-то он принадлежал самому Наполеону, — она перехватила восхищённый взгляд Виктора. — Нравится? Мне тоже. Нам принадлежит весь второй этаж. Отец Пьера был заместителем министра иностранных дел, когда президентом Франции был ещё Де Голь, и получил это 394

Любовь

богатство за верную службу. После смерти отца Пьер унаследовал это жилье.

— Ничего себе «жилье»! — Бойченко ходил по бесчисленным холлам, залам, гостиным, пораженный их размерами, убранством и роскошью. Ляйсан нашла его, заблудившегося, в одном из залов.

— Идём, я провожу тебя в ванную, и после этого садимся ужинать, — сама Ляйсан, видимо, уже приняла душ, потому что от неё исходил аромат чего-то сверхъестественно и волшебно пахнущего. В ярком коротком халатике, с хорошо уложенными волосами она совсем не походила на женщину, которой за пятьдесят. Виктор не удержался и сделал ей комплимент. Ляйсан рассмеялась.

— Что ты, милый! Я старая, несчастная женщина. Таких уже не любят. А вот ты действительно выглядишь прекрасно. Если бы я не знала, сколько тебе лет, то дала бы не больше сорока-сорока пяти. Догадываюсь, как тебе удаётся так хорошо выглядеть. Ухаживаешь, конечно, за молодыми женщинами и даже девушками. Иногда влюбляешься, — и, заметив, что Виктор смутился и покраснел, добавила: — Ну и правильно. Что хорошего в нас, старухах?

— Если ты не прекратишь сейчас же нападки на свой возраст, я уйду. Слышишь? — Бойченко подошёл к Ляйсан и обнял её. — Ты поразительно хороша. Невозможно так прекрасно выглядеть в твои годы. Извини, но я постоянно ловлю себя на мысли, что мне хочется тебя видеть обнажённой. Так ты притягиваешь. И, наверное, мы сейчас можем позволить себе все. Но что будет потом? Упрёки, слезы, уверения в верности и в чувствах? А это новая боль и новые страдания. Когда-то, много лет назад, мы, совсем молодые, слава Богу, все пережили. И хорошо, что у нас хватило на это сил. Ещё одно такое испытание может лишить нас самого дорогого, что у нас с тобой есть, — семьи и детей. Я, например, не представляю, как буду смотреть в глаза обманутой жене, а ты — своему мужу, — Виктор отошёл от Ляйсан и сел на стул. Так он видел её всю — стройную, красивую, невероятно привлекательную. — Или я говорю что-то не то? Ошибаюсь?

395

Cергей Федорченко

— Ты, как всегда, говоришь трезвые, разумные вещи. И соответственно себя ведёшь — безукоризненно правильно. Хотя, если честно, хочется, чтобы ты однажды взял и махнул рукой на свою сдержанность и воспитанность… Впрочем, о чем это я? Извини, но, может, закончим этот тяжёлый разговор?

— Я не против.

— Тогда беги в душ, а я займусь ужином. …Выйдя из ванной, Виктор прошёл в небольшой зал, где Ляйсан накрывала стол. Увидев его, она протянула ему бутылку шампанского.

— С тех пор это мой самый любимый алкогольный напиток. Открой, пожалуйста, я снова хочу быть немного нетрезвой. Такой, как в ту ночь, когда мы пили шампанское на пляже под покосившимся грибком в нашем посёлке Ак-Буа.

— Я запомнил ту ночь на всю жизнь.

— Я тоже. Между прочим, ты очень хорошо смотришься без пиджака и галстука. Становятся заметны и твоя талия, и бицепсы. Не забывай об этом, ухаживая за девушками и молодыми женщинами.

— Мерси, мадам, — Виктор галантно наклонил голову. Несмотря на все усиливающуюся грусть, явно переходящую в безысходную тоску, он пытался шутить, стараясь не поддаваться плохому настроению. — Вы даже неглиже способны свести с ума хоть древнего месьё, хоть сопливого юношу. …Они проговорили до утра. Каждый, рассказывая о себе и о прожитых годах, говорил все, стараясь не упустить даже мельчайших деталей. Затем, сопоставляя эти детали и соединяя мелочи, они незаметно для себя как бы объединяли свои отдельно прожитые жизни в одну общую, о которой они теперь знали все. И теперь она для обоих стала очень близкой и родной.

— Мама заболела, и я не смог отправиться работать в свою нефтяную Полазну, — рассказывал Виктор. — Пришлось идти на завод. Там встретил парня, который, оказывается, был ещё и актёром народного театра. Вскоре туда поступил и я. И знаешь, о чем я мечтал в те дни? — хитро прищурившись, он по396

Любовь

смотрел Ляйсан в глаза. — О том, чтобы, став профессиональным артистом, оказаться с театром на гастролях в Париже. Представляешь? Ты приходишь на спектакль и видишь меня на сцене. И узнаешь. Правда, здорово?

— Да… — она закрывала глаза, представляя эту картину. Потом, продолжая мечтать, печально смотрела на него. — А я к этому времени уже родила Мишеля. Он немного подрос, и я пошла на курсы переводчиков — французский, английский. Потому что жила одной сказочной мечтой: однажды приехать с делегацией в Пермь, найти твою маму, тебя и сказать вам, что я очень вас люблю… Когда пришло время прощаться, Ляйсан выпила каких-то капель и, пытаясь улыбаться, подошла к нему.

— Это чтобы не расплакаться, — объяснила она. Но непрошеные слезы вдруг показались в её печальных глазах. — Против тебя бессильна даже медицина. Ну и пусть будут слезы. Какое же расставание без них? — Она взяла его лицо в свои ладони и прижалась своими губами к его губам. Это был не поцелуй, а что-то более значимое. Так прощаются люди, которые знают, что больше они никогда не встретятся… На другой день в секции, где находился экспонат пермяков, снова появилась молодая переводчица, та, которую заменила Ляйсан. Встревоженный Виктор вынул визитную карточку, которую Ляйсан в самый последний момент сунула ему, и набрал указанный в ней номер сотового телефона. Автоматический голос на французском стал что-то объяснять ему. Недослушав, Виктор выключил телефон. Через полчаса позвонил снова. И снова — голос-автомат. Так и не дозвонившись, в конце рабочего дня послал Ляйсан эсэмэску: «Не нахожу себе места. Что случилось? Завтра улетаю. Позвоню. Виктор». Вечером, время от времени безрезультатно набирая номер Ляйсан, Бойченко попытался найти её особняк. Но, проплутав несколько часов, окончательно заблудился и попал в гостиницу лишь благодаря опытному таксисту, который, услышав название гостиницы, безошибочно доставил его.

397

Cергей Федорченко

Рано утром Виктор вылетал в Москву. До Ляйсан он дозвонился только из пермского аэропорта Большое Савино. Отчаявшись и уже ни на что не надеясь, он всё-таки набрал её номер и вдруг услышал её слабый голос.

— Неужели это ты, Ляйсан?

— Да, Витенька, это я.

— Ты не отвечала. Что случилось?

— Когда ты ушёл, я не выдержала, расплакалась. Чтобы хоть немного уснуть, наглоталась снотворных таблеток. И, видимо, выпила их слишком много. Когда пришла домработница, я уже была без сознания. Меня отвезли в больницу. И вот только что приехала оттуда. Но ты не волнуйся. Все хорошо. Ты уже дома?

— Почти. Ляйсан… Обещай, что позже мы созвонимся и решим, когда ты к нам приедешь. Приедешь обязательно! Я познакомлю тебя с семьёй, близкими, друзьями. Вы подружитесь, не сомневаюсь. Договорились?

— Хорошо, я подумаю.

— Никаких «подумаю»!

— Хорошо, обещаю. Хотя мне очень нелегко будет на это решиться.

— Но почему?

— Да пойми же… Я помнила тебя и думала о тебе все эти годы. Но, встретившись с тобой, поняла, что не могу жить без тебя. Но ты исчез. И я снова одна. Через несколько дней появится мой нелюбимый муж, от которого я уходила не раз. Но я принадлежу ему и обязана терпеть его опостылевшие ласки. Это пытка, Витенька, мучение. Ты не знаешь, что это такое, и слава твоему Богу. Скажи ему спасибо за то, что он защитил тебя от любви нелюбимого человека, — Ляйсан помолчала и продолжила другим, более спокойным, тоном: — Конечно, я могу к тебе приехать. Но зачем? Чтобы увидеть, как ты купаешься в ласках своей молодой красавицы? Или посмотреть на твоих довольных жизнью друзей? Нет уж, лучше не знать ничего, не видеть и не слышать. Так спокойнее.

— Господи, как ты зачерствела в этом своём захолустном 398

Любовь

Париже! Брюзжишь, как одинокая старая дева. И это с твоейто внешностью и таким именем!

— А ты знаешь, что означает моё имя?

— Представь себе, знаю. Ляйсан — значит «первая, щедрая, весенняя капель».

— Верно.

— Так вот, дорогая «капель». Немедленно диктуй свой домашний телефон и адрес. Не очень-то я верю всяким сотовым… Между прочим, у меня тоже неплохое имя.

— Да, «Виктор» в переводе с латинского означает «победитель». Это так?

— Всё-то тебе известно…

— …Когда ваш автобус скрылся, я ушла к нашему грибку и вдоволь наплакалась. И вдруг увидела нашу бутылку из-под шампанского. Как я обрадовалась, Витенька! Я схватила её, принесла домой, вымыла и хранила до самого отъезда из посёлка. А когда уезжала, закопала её в песок под тем грибком. Возможно, она все ещё там…

— Обязательно съездим и откопаем её.

— Ты шутишь? А про эту бутылку вспомнила вот почему. Я её тогда спрятала среди книг, которые стояли на полке в моей комнате. Была там и Малая советская энциклопедия. На глаза попался том на букву «В». Я открыла его и прочла: «Виктория» в переводе с латинского означает «богиня победы», а «Виктор» — «победитель». Ты соответствуешь своему имени. Меня ты сразил раз и навсегда. Мне очень без тебя плохо. Но попробую сейчас обойтись без слез. Буду учиться расставаться с сухими глазами. Давай попрощаемся, пока я не расплакалась, хорошо? Да и тебе нужно сейчас забыть меня, чтобы собраться и перед встречей с семьёй выглядеть соскучившимся.

— Да, об этом стоит подумать. …Когда присланная за Бойченко машина проезжала Пермь, он закрыл глаза, чтобы не видеть загаженные, в сугробах неубранного грязного снега городские улицы. После ухоженного, идеально чистого Парижа это зрелище было особенно непри399

Cергей Федорченко

ятным. Но вот Toyota вылетела на Головановский тракт, по обеим сторонам которого стоял смешанный лес. Виктор рассеянно смотрел по сторонам, пытаясь представить встречу с Никой и Лизой. Но сосредоточиться не удавалось, мешали одолевавшие мысли: «Что теперь будет с Ляйсан? Как сложатся наши отношения и какими они будут? Нужно ли ей приезжать? Конечно, это будет тяжелейшее испытание для Ники. Да и для меня тоже. Может, не стоит рисковать? Вдруг давно утихшая страсть вспыхнет с новой силой? Что тогда? Последствия непредсказуемы. Можно в очередной раз жениться и даже оказаться в Париже. И спокойно доживать свой век в самом центре Европы. Господи! Какая чушь! О чем я?! Все, никаких звонков, писем и встреч! Только так можно потушить это тлеющее чувство. Но как это жестоко по отношению к Ляйсан! Так что же делать?».

400

Любовь

Филипп О

кончательно запутавшись в мучивших его вопросах, Бойченко попросил водителя — совсем молодого незнакомого парня — остановиться. Они уже въехали в Полазну, до дома оставалось каких-нибудь 15–20 минут ходьбы, время, достаточное, чтобы привести мысли в порядок. «Я думаю только о Нике и Лизе. Я не видел их целую неделю, соскучился. Люблю только этих дорогих мне людей и никого больше. И ещё сына, который вот-вот появится на свет», — убеждал себя Виктор, подходя к своему коттеджу. Ему не пришлось играть роль, изображая из себя соскучившегося. Едва он вошёл в дом и увидел кинувшихся к нему жену и дочь, как нахлынувший прилив нежности сковал его. Но через мгновение подхватил Лизу и, обняв свободной рукой Нику, прижался к ней.

— Родные мои, дорогие… — шептал он, чувствуя, как слезы жены текут по его лицу. — Как я вас люблю! Скажи, что вы тоже без меня скучали!

— О чем ты, Витенька? Жили только твоими звонками, — Ника погладила Лизу по голове. — А она просто измаялась. Все спрашивала: а скоро папа приедет? Виктор давно не чувствовал себя таким счастливым, как в этот день. Вначале они разбирали привезённые им подарки, потом просматривали фотографии Парижа, сделанные Виктором, а потом, уютно устроившись на диване, слушали его рассказ об этом удивительном, самом красивом городе мира. Все трое в эти минуты испытывали такое чувство привязанности и любви друг к другу, что, казалось, превращались в одно целое. До отказа забитые делами и заботами дни проносились один за другим, словно мгновения. Март наступил быстро и 401

Cергей Федорченко

неожиданно. Ещё вчера закутанные в пласты снега деревья оголились, обнажая зазеленевшие почки. В эти дни, несмотря на невероятную занятость, Виктор ухватывал каждую свободную минутку, чтобы побыть с Никой, которая за считанные дни до родов оказалась в плену панического страха, словно впереди были не роды, а расставание с жизнью. Виктор, как мог, успокаивал её. На какое-то время это действовало, но проходил час-другой, и Ника снова начинала плакать. Однажды, после очередного нервного срыва, у неё начались схватки. Случилось это рано утром, ещё до рассвета. Виктор с помощью Марии Ивановны одел жену и усадил в машину. Вскоре она лежала в родильном отделении одной из пермских больниц, где у Бойченко были знакомые врачи. Родила она вскоре и на удивление легко. Крепкий с покрытой пухом головкой малыш, едва появившись на свет, то ли закричал, то ли заплакал так громко, что принимавшая роды врач, пожилая женщина, прикрыла ладонями уши.

— Сразу видно — жилец! С характером. А вы молодец, поздравляю! — улыбнулась она Нике. Узнав о рождении сына, дежуривший в приемной Виктор кинулся в ближайший магазин и вскоре вернулся с букетами цветов, шампанским и коробками конфет, которые раздал всем, кто помогал появиться на свет его сыну. Ему передали очень трогательную записку от Ники, в которой она благодарила его за малыша. И ещё просила не беспокоиться и умоляла уехать домой и отдохнуть. «Не волнуйся, любимый, мне уже приносили его кормить. Он — вылитый ты! Такой же живой и неугомонный. Позвони Лизе и Марии Ивановне, обрадуй их. Я пока не могу пользоваться телефоном. Господи! Как я рада! Целую тебя, мой родной. Твоя Ника», — писала она. Виктор ответил короткой запиской: «Я самый счастливый на свете пожилой отец. Но, пока не увижу наше чудо, никуда отсюда не уеду». Спускались сумерки, когда в окне второго этажа родильного отделения наконец показалась Ника. Бледная, немного растерянная, но счастливая, она держала в руках небольшой свёрток, из которого выглядывало сморщенное, как 402

Любовь

403

Cергей Федорченко

у старика, курносое личико. Не сдержавшись, Виктор заплакал. «Как ты добр к нам, Господи! А мы так редко тебя вспоминаем и благодарим. Прости нас…», — вспомнил он о Боге, петляя по грязным пермским улицам. Дома его ждали взволнованные Мария Ивановна и Лиза, которым он сообщил радостную весть, позвонив по дороге в Полазну.

— Это тебе от братика, — он подхватил Лизу на руки, поцеловал и вручил дочери большую коробку конфет. — А это вам! — Виктор протянул Марии Ивановне цветы и бутылку шампанского.

— Может, обмоем рождение сына, Виктор Сергеевич? — несмело предложила она.

— Лучше подождём, когда они здесь появятся. Тогда и… — так же нерешительно возразил Бойченко.

— Да, наверное, лучше подождать, — согласилась домработница. Она все последние дни почти круглосуточно оставалась в доме Виктора, опекая Лизу. Девочка, между тем, забралась на колени к отцу.

— Пап, а какой он, мой братик? Ты видел его?

— Да, видел. Мама показала его в окно. Он похож на тебя и на маму. Такой же красивый.

— А на тебя похож?

— Немного и на меня.

— А как мы его назовём?

— Не знаю. Вот соберёмся все вместе и решим. Тебе какое имя нравится?

— Надо подумать, папа. В садике в нашей группе есть хороший мальчик, мы с ним дружим. Ну, как дружим? Чаще всего играем вдвоём. Он защищает меня, если кто-то хочет обидеть. Зовут его Саша. Правда, хорошее имя?

— Лиза, доченька! Тебе имя нравится или этот мальчик?

— Пока не знаю, папа. Думаю, что и мальчик и имя…

— Хорошо, одно имя уже есть. А ваши предложения? — обратился Бойченко к Марии Ивановне, которая находилась тут же и слышала этот разговор (Виктор по-прежнему, несмотря на почти семейные отношения, обращался к ней на «Вы»).

404

Любовь

— Саша — хорошее имя. Мне оно тоже нравится. Да и звучит красиво — Александр Викторович!

— Итак, с вами все ясно. Теперь очередь за Вероникой Михайловной. Что скажет она? У меня, честно скажу, пока никаких предложений на этот счёт. Одна сумасшедшая радость. Ну все. Давайте спать, — Виктор ссадил Лизу с колен. Та послушно подошла к Марии Ивановне, взяла её за руку, и они ушли в детскую спальню. Укладывая девочку в кроватку, Мария Ивановна украдкой смахнула выступившие слезы. Лиза ей безумно нравилась. Очень красивая, не по возрасту рассудительная и разумная, она притягивала к себе. И Мария Ивановна вначале подружилась с ней, а потом и полюбила, как свою родную внучку. Часто, направляясь к дому Бойченко, она ловила себя на мысли, что испытывает радость от предстоящей встречи с девочкой, которая тоже к ней привязалась. Радовало и то, что вскоре после переезда в Полазну Виктор Сергеевич и Лиза стали общаться, как отец и дочь. Он называл её «дочкой», она его «папой». Чувствовалось, что девочка воспринимает его, как родного отца. Виктор, в свою очередь, вёл себя, как настоящий папа. Откровенно баловал Лизу, защищая от строгостей Ники, помногу играл с ней в детские игры и даже рассказывал на ночь придуманные им сказки. Он же первым предложил удочерить девочку. Решили, что сделать это лучше после рождения малыша. В эту ночь Бойченко никак не мог заснуть. Переполнявшая его радость бодрила. Он в который раз представлял, как малютка появится в доме, как все будут, волнуясь, суетиться вокруг него, готовясь впервые купать. И небывалый прилив нежности подымал его с постели, заставляя подолгу ходить из угла в угол. Заснул Виктор только под утро. И тут же увидел страшный сон. Будто он опять в армии и дежурит посыльным по штабу батальона. И ждёт не дождётся телефонного звонка. Неизвестно от кого. Наконец телефон звонит. Звонки идут один за другим, длинные, настойчивые. Но он не берет трубку. Бой405

Cергей Федорченко

406

Любовь

ченко проснулся, но не сразу понял, что звонит квартирный телефон, стоящий на прикроватной тумбочке. Несколько секунд он тупо смотрел на него, потом поднял трубку.

— Слушаю!

— Бойченко Виктор Сергеевич?

— Да, это я.

— Вам позвонили из родильного отделения пермской городской больницы, где вчера родился ваш сын. Так вот… — женский голос умолк, но тут же продолжил: — Приезжайте немедленно. Вы ещё застанете сына живым. Надежды на его спасение никакой. Все остальное узнаете здесь… Голос в трубке продолжал что-то говорить, но Виктор уже не слушал и бросил трубку. В считанные секунды он оделся, заглянул в спальню к Лизе, где его ждала встревоженная звонком Мария Ивановна.

— Я в город, — бросил он ей, выбегая из дома. Через минуту его «Ауди» неслась в сторону Перми. Когда Виктор подъезжал к Головановскому посту ГАИ, стрелка спидометра прыгала на отметке сто двадцать километров. Но он продолжал жать на педаль газа, находясь в каком-то исступлении. Стоявшие на посту гаишники знаками потребовали от него остановиться. Но Виктор продолжал гнать машину. Постовые впрыгнули в гаишные «Жигули» и кинулись в погоню. Виктор посмотрел в зеркало и понял, что милиционеры настигают его. «Все, не уйти. Начнутся разборки, уйдут драгоценные минуты…» — он в отчаянии стукнул кулаком по приборной панели. Неожиданно из-за поворота навстречу вынырнул чёрный «Мерседес». Виляя из стороны в сторону, он нёсся на большой скорости по встречной полосе. Виктор резко взял влево, избежав столкновения. Раздавшийся сзади страшный скрежет и тупой сильный удар заставили его снова взглянуть в зеркало. Было ясно, что, уклоняясь от встречи с «пьяным» «Мерседесом», гаишники резко затормозили, их машина перевернулась, вылетела за дорожный бордюр и врезалась в дерево. Постовые тут же выскочили из машины и побежали к стоявшему «Мерседесу». «Живы, и слава Богу!» — с облегчением подумал Бойченко и сбавил скорость.

407

Cергей Федорченко

В приёмной родильного отделения, куда он вбежал, толпились люди. Было шумно, несколько человек плакали, уткнувшись в ладони, другие стояли, явно находясь в оцепенении или в состоянии шока. Отбиваясь от хватавших его за руки медсестёр и вахтёров, Виктор прорвался в кабинет заведующей отделением. Бледная, до смерти уставшая, немолодая женщина вопросительно посмотрела на него.

— Вы Бойченко? — догадавшись, кто перед ней, негромко произнесла она. — Да, я просила сообщить вам. Садитесь, пожалуйста. Мы пытаемся спасти вашего сына и ещё несколько новорожденных. Хотя шансов… ну вы понимаете, о чем я… никаких нет. Виктор продолжал стоять, хотя чувствовал, что ноги, вмиг ослабев, не поддерживают его, и он в любой момент может рухнуть на пол.

— Да скажите же вы наконец, что случилось? — почти закричал он.

— Произошло ужасное, — заведующая встала из-за стола, подошла к Бойченко и усадила его на стул. Потом смочила ватку нашатырём и приставила к его носу. — Теперь вы в состоянии меня слушать и понимать? Так вот, в нашем корпусе прорвало трубу отопления. Горячая вода затопила кабели электроснабжения, произошло замыкание. Отделение осталось без тепла и света. Не было даже аварийного освещения. Нескольких младенцев удалось спасти, их вовремя успели отдать мамам, которые отогрели их своим теплом, накормив грудью. У остальных, в том числе и у вашего сына, от переохлаждения воспалились лёгкие. Для только что родившегося — это смертельно опасно. А если начнётся отёк лёгких…

— заведующая замолчала, но, увидев, что Бойченко поднялся и, пошатываясь, направился к двери, добавила: — Конечно, все, что в наших силах, мы сейчас делаем. Кстати, ваш сын сейчас находится с мамой… Но Виктор не слышал последних слов. Выйдя из отделения, он сел в машину и какое-то время сидел, положив голову на руль. Потом медленно выехал с территории больницы, 408

Любовь

не представляя, куда и зачем едет. Улицы, дома, редкие прохожие проплывали мимо, как во сне. В себя он пришёл, только оказавшись возле Слудской церкви, что на улице Орджоникидзе. Утренняя служба ещё не началась. Не очень надеясь, что его услышат, Виктор постучал в закрытые двери храма. Неожиданно дверь открылась, и на пороге показался одетый в ризу священник.

— Батюшка, разрешите войти. Мне очень нужно! — попросил Бойченко. Его слова больше напоминали стон.

— Но служба ещё не началась, — возразил священник, но все же отошёл в сторону, впуская Виктора. — А что случилось?

— Сын… Вчера родился, а сегодня уже при смерти. И никакой надежды на то, что выживет.

— Молитесь, Господь услышит вас. На все его воля. Поставьте свечи и молитесь, — священник протянул Бойченко несколько свечей. — Зажгите их перед распятием Христа, опуститесь на колени и просите Господа заступиться за младенца. Я буду молиться вместе с вами. Как зовут вашего сына?

— Нет ещё у него имени… — растерялся Виктор. — Он же только-только родился.

— А как бы хотели его назвать? — не унимался батюшка.

— Может быть, Филиппом? Нам всем нравится это имя.

— Хорошее имя. Молитесь за Филиппа, — священник осенил себя крестным знамением и нараспев начал читать молитву. — Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, молитв ради Пречистыя Твоея Матери и всех святых, помилуй нас. Аминь. Ангеле Божий, хранителю мой святый, на соблюдение мне от Бога с небес данный, прилежно молю тя: ты мя днесь просвети и от всякого зла сохрани, ко благому деянию настави и на путь спасения направи. Аминь. Виктор пытался, стоя на коленях, читать «Отче наш», единственную молитву, которую знал наизусть, но голос священника и мольба, звучащая в этом голосе, словно околдовали его. На какое-то мгновенье ему показалось, что он стоит перед самим Господом и тот внимает его просьбам сохранить сына.

409

Cергей Федорченко

И то, что говорил в эти минуты священник, он даже считал своими словами.

— …Сохрани, Господи, жизнь рабу твоему, Филиппу, младенцу новорожденному и безгрешному. Тебе, Владыка Всея, послушному и аки ангел чистому. Не дай, Господи, восторжествовать злым силам, его умертвляющим. Спаси и сохрани его. Аминь, — продолжал священник. Постепенно Виктор стал понимать смысл того, что говорил батюшка, и обратился к Богу своими словами. Он умолял, просил Всевышнего не отнимать у него сына, предлагая себя самого в обмен за жизнь младенца. «Накажи меня, как захочешь, на все твоя воля. Только оставь его живым, — умолял он Бога. — Не может человек, ещё не начавший жить на этом свете и не нагрешивший, расплачиваться за грехи его родивших. Возьми у меня все, что хочешь, — силы, здоровье, саму жизнь, но сохрани его. Умоляю тебя, Господи…» Началась утренняя служба. Церковь стала заполняться людьми.

— Встаньте с колен и продолжайте молиться. Я начну службу и позже подойду к вам. А вы молитесь с верой в Бога, — священник прикоснулся рукой к голове Виктора. Спустя час он снова подошёл к нему.

— Поезжайте к своему сыну. Думаю, он в полном здравии.

— Почему вы так уверены, батюшка?

— Нам все ведомо.

— А как вас зовут? Меня Виктором Сергеевичем…

— Отец Филипп я. В миру — Николай Александрович.

— Как я должен благодарить вас, отец Филипп?

— Благодарите Господа нашего, Иисуса Христа. Прощайте и идите с Богом! — священник чуть наклонил голову, повернулся и медленно направился к клиросу. …Сотовый зазвонил, когда Бойченко уже подъезжал к родильному отделению. Несколько секунд он опасливо, почти с испугом смотрел на заливающийся трелью телефон, не решаясь к нему прикоснуться. Наконец взял и нажал кнопку.

— Витенька, мой родной, любимый! Жив наш сыночек, 410

Любовь

жив! Врачи спасли его! — срывающимся от безумной радости голосом почти кричала Ника. — Сейчас я кормлю его. Мой маленький, мой хороший, — обращалась она к сыну, — скажи что-нибудь своему папе, ну, родненький! Виктор прижал телефон к уху. Сквозь посторонние шумы было слышно, как малыш, пыхтя и посапывая, чмокает губами. Бойченко был готов без конца слушать эти дорогие звуки только начинающейся жизни. Но сопение вдруг прекратилось и раздался пронзительный громкий крик.

— Это он разговаривает с тобой, — сообщила Ника. — Ты слышишь, милый?

— Конечно, слышу, — шёпотом ответил Виктор. От волнения горло перехватило, и голос пропал. — Я без ума от него. Хочу видеть, хочу носить его на руках, целовать…

— Потерпи, любимый, совсем немного. Скоро мы все будем вместе, — видимо, сдерживая слезы, ответила она. Виктор поцеловал телефон, положил его в нагрудный карман пиджака, развернулся и поехал к ближайшему «Вивату». За спасение сына он готов был отблагодарить врачей даже не цветами и шампанским, а сейчас же отдать им свою «Ауди».

411

Cергей Федорченко

Вместо эпилога …Конец декабря 2010 года выдался не морозным и снежным. Это природа, словно желая добра всем встречающим новый год, выдавала хорошую погоду. По предложению Виктора собраться в новогоднюю ночь решили у него в Полазне. Первыми приехали Настя с Максимом и детьми — Денисом и Аленой. Затем появились друзья — Анатолий Дзубенко и Юрий Братушин с жёнами. Чуть позже из Березников прибыли Полина Яковлевна и Марина. Не смогли приехать Надя с Сашей и дочерью, улетевшие на новый год к родителям Саши в Белоруссию. Огорчил Лобачев: заболела жена Тамара, о чем он сообщил, позвонив по телефону и извинившись, что не сможет приехать. Последним гостем оказался Афанасьич. Он появился, когда его уже не ждали. Оказалось, из-за снежных заносов он едва выбрался со своей базы. Был Афанасьич изрядно навеселе. Присоединившись к сидящим за столом, он первым попросил слова и, поднявшись с рюмкой водки в руке, вдруг заговорил о политике. О том, что вот уже почти три года во главе страны находится молодой, энергичный и умный президент. Который, в отличие от бывшего главы, не читает речи по бумажке, а говорит простыми и понятными словами. Который взялся за ворюг-чиновников, схватился со взяточниками и лодырямигубернаторами. Который успевает все — и побывать за границей, и заглянуть в школу или в больницу. На Афанасьича зашикали, и он, поняв, что «несёт не то», извинился и, посмотрев в сторону Виктора и Вероники, вдруг рявкнул «горько!». Раздался такой оглушительный хохот, что сидевшие в соседней комнате за своим «чайным» столом дети — Лиза, Филипп, Дениска и Алёна, встревожившись, прибежали к взрослым. Застолье получилось по-настоящему праздничным — шумным, 412

Любовь

весёлым, с песнями, шутками и анекдотами. После нестандартного и по-человечески доброго новогоднего поздравления президента все, одевшись, отправились на горки и катушки, намороженные на площади перед Домом техники. После прогулки, уложив детей спать, ещё долго сидели за столом, созерцая новогоднее телевизионное шоу с вездесущими и основательно надоевшими Пугачевой, Киркоровым и Басковым. Отвечая «между делом» на звучавшие телефонные звонки и поздравления. Первым позвонил аккуратный до невозможности Гарик Ионесян. Узнав от Виктора, что Марина находится у них, он попросил передать ей трубку. Говорили они довольно долго, после чего Марина скрылась в ванной комнате и вышла оттуда заплаканная. Виктор и Ника подошли к ней.

— Слезы в новогоднюю ночь? Ну что ты, Марина… — попытался успокоить её Бойченко.

— Люблю я его, Виктор Сергеевич, понимаете? Очень люблю. И никого мне, кроме него, не надо, — глубоко вздохнув, ответила Марина.

— Он тоже любит тебя, я знаю, — Виктор, чуть прищурившись, посмотрел на девушку. — Но Гарик никогда не оставит свою семью. И ты это знаешь. Так что, любите друг друга, как у вас получается. Взаимная любовь — это тоже счастье. Хоть и горькое оно у вас. Ну а теперь — ещё раз к столу, все, успокоились! — последние слова Виктор произнёс почти приказным тоном и, обняв Марину за плечи, повёл к веселящимся друзьям. Вскоре позвонила Бэла. Её звонок был большой неожиданностью. Уже несколько лет оба — ни она, ни Виктор — не созванивались и, кажется, забыли о существовании друг друга. Оказалось, нет.

— Я помню и буду всегда помнить тебя, Виктор, — поздравив с новым годом, счастливым голосом произнесла она. — Ты всегда вёл себя, как настоящий мужчина. Таких, как ты, сейчас, увы, почти нет… Звоню ещё и потому, что я наконец стала мамой. Несколько лет у нас с Борисом не было детей. Мы уже почти отчаялись. Хотели усыновить малыша из детского дома. И вдруг такое счастье! В честь папы сына назва413

Cергей Федорченко

ли тоже Борисом. Ему уже три недели и он почти держит головку.

— Поздравляю с новым годом и ещё больше с сыном! А ты молодец и хорошая мама, — расчувствовавшись, ответил Бойченко. Ника, стоявшая неподалеку, догадалась, с кем говорит муж (со слов Виктора, она кое-что знала о японке), но, сдержавшись, не сказала ни слова, хотя выступившие на глазах Виктора слезы её неприятно удивили. Спать укладывались уже под утро, стараясь не шуметь, чтобы не разбудить спящих детей. Но все равно это происходило весело, с бесконечными шутками и приколами. Наконец все стихло. Ника разбирала постель, когда телефонный звонок вдруг разрезал устоявшуюся тишину. От неожиданности она вздрогнула и чуть не выронила подушку, которую держала в руках. Виктор был в ванной, поэтому, справившись с испугом, она подошла к телефону и подняла трубку.

— Позвонила Ляйсан из Парижа, — женский голос в трубке заговорил первым. — А кто у телефона?

— Жена Виктора Сергеевича Бойченко, зовут меня Вероника. Хотя муж называет Никой.

— Звучит красиво. Вероника, скажите, пожалуйста, я могу услышать вашего мужа? Мне хотелось бы поздравить его с новым годом. Вас я, пользуясь случаем, уже поздравляю.

— Спасибо. Извините, не запомнила, как вас зовут?

— Ляйсан, татарское имя.

— Ляйсан, Виктор сейчас занят, дело в том, что у нас гости. Думаю, пока мы с вами знакомимся, он освободится, — нашлась Ника.

— А вы знаете, Вероника… Может быть, и хорошо, что он не свободен. Передайте ему, пожалуйста, что звонила Ляйсан и что я желаю любви и счастья ему и всей вашей семье.

— Передам обязательно. Скажите, вы давно знакомы с Виктором? И, если можно, скажите, сколько вам лет?

— Мы одного возраста. Познакомились очень давно, когда были ещё подростками. И полюбили друг друга. А потом я совершила ошибку, о которой жалею всю жизнь. Вышла замуж за французского дипломата, позже уехала с ним в Париж, ро414

Любовь

дила сына. И стала привыкать к жизни с этим нелюбимым человеком. И вдруг на выставке в Париже встретила Виктора. Как я была счастлива! И ещё поняла, что только его любила все эти годы. От мужа я всё-таки ушла. Живу с сыном.

— Вы по-прежнему любите Виктора?

— Не знаю, что вам ответить… Конечно, люблю. Но я знаю, что он счастлив с вами, поэтому… поэтому нам лучше не встречаться даже по телефону.

— Ляйсан! Виктор освободился. Я передам ему трубку?

— Нет, нет, Вероника! Не нужно. Вы очень славная девочка. Можно я позвоню вам как-нибудь?

— Конечно, звоните. Прощайте, Ляйсан!

— Прощайте, Вероника! Последние слова и фразы Вероника произнесла почти шёпотом, чтобы не слышал Виктор, который, стоя перед зеркалом, причёсывал волосы.

— Ты с кем-то говорила? Интересно, с кем? — спросил он, подходя к ней.

— Да, звонила Ляйсан из Парижа. Поздравила с новым годом, пожелала всем нам счастья.

— Почему ты не позвала меня?

— Она просила не делать этого. Понимаешь, Витя… Эта женщина по-прежнему тебя любит. И я очень хорошо ее понимаю. Скажи, а ты её ещё помнишь? Или, может быть, даже любишь? И почему ты никогда мне о ней не рассказывал?

— Ты, как следователь на допросе, — скажи, ответь… Отвечаю: я люблю только тебя, слышишь? — Виктор прижался к Нике всем телом и крепко поцеловал её.

— А ты не будешь, как твои друзья, заглядываться на других женщин? — не унималась Ника.

— Другие женщины для меня не существуют. Все, оставим эту тему.

— И всё-таки, чем закончились романы Анатолия и Юрия?

— Господи! Какая ты любопытная! Ничем. Роза помирилась с мужем и родила сына. Юрина скрипачка получила диплом и уехала в свой родной Тагил…

415

Cергей Федорченко

Из детской спальни донеслись какие-то звуки. Виктор и Ника метнулись к детям. Но там все было спокойно. Мальчики — Денис и Филипп спали, разбросавшись по постели. Девочки — Лиза и Алёна, наоборот, спали, плотно прижавшись друг к другу.

— Наверное, кто-то из них увидел сон и заговорил, — прошептала Ника. — Интересно, что дети видят во сне?

— Какие-нибудь игры, забавы. Больше им ничего не положено видеть, — Виктор поправил одеяльца на телах мальчиков. — Как вымахали парни! Настоящие мужики растут.

— Интересно, как сложатся их судьбы? — стоя возле спящих девочек, Ника любовалась их чистыми красивыми лицами. — Так хочется, чтобы все у них было хорошо. И поменьше бы им таких испытаний, через которые прошли мы с тобой.

— Не волнуйся, — он подошёл к жене и обнял её. — К счастью, нам наконец повезло с президентом, который решительно намерен навести порядок в стране. Так что, жить они будут в других условиях. Вырастут, женятся, выйдут замуж, нарожают нам внуков. И произойдёт это совсем скоро. Нашему Филе скоро пять лет. А кажется, ещё вчера он ползал, потом пытался ходить. Время летит…

— Я помню, как однажды, ему было годика три, я за какойто проступок поставила его в угол. Ты подошёл ко мне и сказал: «Посмотри в его глаза». Я взглянула в глаза Фили и увидела, что они смотрят на меня… с каким-то жутким, холодным безразличием. Я ужаснулась. Никогда не думала, что малыши так болезненно могут реагировать на наказания. И, когда мы остались с тобой одни, ты произнёс: «Детей не надо воспитывать. Их нужно просто любить». С тех пор я ни разу его не наказала. И поняла, что дети, выросшие в любви, не могут стать плохими.

— Ты очень правильная мама и справедливая.

— И, наверное, любимая?

— Если я скажу «нет», ты все равно не поверишь…

— Тогда скажи «да».

— Лучше так: наша любовь и рождение Филиппа сделали меня по-настоящему счастливым. Надеюсь, и тебя тоже.

416

Любовь

— Да, милый. Только…

— Что только?

— Только я не думала, что любовь может быть такой сильной.

— Я тоже. Оказывается, она способна творить с людьми чудеса. Труса может сделать отважным, слабого — могучим, неуверенного и нерасторопного — решительным и боевым. Даже некрасивый, если он любит и любим, превращается в красавца. А о нашем брате, пожилых, и говорить нечего. Превращает в двадцатилетних юношей.

— Мой дорогой юноша! — прижавшись к Виктору, Ника крепко поцеловала его. — Скоро начнёт светать, а мы ещё ни минуты не были наедине… Виктор легко поднял Нику на руки и вышел из детской спальни. …Заканчивалась ночь, уступая место первому дню две тысячи одиннадцатого года. И миллионы влюблённых — и пожилых, и молодых, и таких, как наши герои, проснувшись в это утро, или так и не уснувших, чувствовали себя необыкновенно счастливыми. Потому что любовь — это обязательный спутник и главное условие человеческого счастья. Июль 2011 года. Пермь.

417

Cергей Федорченко

Литературно-художественное произведение Сергей Анатольевич Федорченко

Художник М. В. Чистова. Вёрстка Н. М. Филиппова. Корректор М. Тимашева.

Сдано в набор 26.08.2011г. Подписано в печать 10.01.2012 г. Формат 148�210, гарнитура «Petersburg». Печать офсетная. Усл. печ. листов 26. Тираж 1000. Заказ 2176. ООО ИПК «Соликамск» 618554, Пермский край, г. Соликамск, Соликамское шоссе, 15.

418

Любовь

419

Cергей Федорченко

Об авторе Автор повести «Любовь» Сергей Анатольевич Федорченко родился в селе Большая Лая Нижнетагильского района Свердловской области. Окончив Молотовский нефтяной геологоразведочный техникум, работал в Полазненской конторе турбинного бурения помощником бурильщика, бурильщиком. Был призван в армию, в части Южной группы войск, находившихся на территории Венгерской Народной Республики. Участвовал в минировании венгерско-австрийской границы. Был ранен, награждён медалью. После демобилизации поступил в Пермский политехнический институт, который окончил, получив диплом горного инженера (по бурению). Работал в Пермском филиале института буровой техники, инструктором нефтяного отдела обкома партии, начальником нефтяного отдела Пермского округа Госгортехнадзора. Сейчас возглавляет краевой центр «Здоровье». Автор статей и очерков по проблемам алкоголизма, курения, наркомании, азартных игр и полноты. Отец трёх сыновей. Старший – Алексей – как и отец, инженер-нефтяник. Повесть «Любовь» – его первая художественная «проба».

420

Любовь

С. А. Федорченко

Любовь

С. А. Федорченко

Любовь повесть 421