Сергей Телегин ЛИТЕРАТУРА МЕЖДУ УХОМ И ГЛАЗОМ Многие «продвинутые» россияне нынче перестают читать книги, а всё больше предпочитают слушать их в записи. Это можно понять. Если человек, направляясь на службу, по несколько часов стоит в автомобильных пробках, это, естественно, вынуждает его как-то заполнить образовавшийся досуг. Тем более что сам Владимир Путин предпочитает слушать исторические книги в аудиозаписи. Аудиокниги уже вошли в моду, а теперь они становятся образом жизни, своего рода знаком принадлежности к истеблишменту. «Простые» граждане также перестают читать, но по совершенно другой причине. Специалисты отмечают широкое распространение такого явления, как «вторичная неграмотность». Человек, окончивший школу, но не приученный читать (уроки литературы зачастую лишь формируют к ней отвращение), очень скоро утрачивает навыки чтения и снова становится неграмотным. Всю полезную информацию он также получает «на слух» - из радио и телевизора. «Верхи» уже не хотят читать, а «низы» уже и не могут. Ну чем не революционная ситуация? И это действительно так. Современная культура стоит на пороге революционных изменений. Проблема, разумеется, не в том, что «россияне перестают быть читающей нацией». Дело в том, что если многие из нас воспринимают информацию через слух, то мы имеем дело с совершенно новой культурной парадигмой. Еще Маршалл Маклюэн, описывая этот процесс в книге «Галактика Гутенберга», утверждал, что под влиянием «электрической технологии» наш мир и наша культура переходят от «визуальной к аудиальной ориентации». То есть мы совершаем «возвратное движение» от культуры глаза к культуре уха. Этой бесписьменной культуре присуща подавляющая тирания слуха над зрением. Однако развитие одного из органов чувств оказывает прямое воздействие на все остальные чувства и способности человека. Такой переход приводит к глубоким изменениям в сознании, в восприятии реальности, в процессах мышления и даже в социальном поведении.
Всякий скажет, что чтение – индивидуальный, глубоко интимный процесс. Изобретение книгопечатания привело к возрастанию индивидуализма (человек, читающий книгу, стремится остаться один), к разрушению коллективных ценностей и появлению конкуренции (умнее и успешнее тот, кто больше знает, больше прочитал). Всеобщая грамотность парадоксально обособляет индивида, а это вызывает неприязнь у массового человека («Шибко грамотные все стали!»). Индивидуальное воспринимается как враг общественного. Неслучайно в романе Брэдбери «451˚ по Фаренгейту» «читатель» - это враг общества и государства. Грамотность приводит к выделению индивида из массы, к распаду коллектива, а неграмотность – к его восстановлению, к воссозданию коллективистских средств коммуникации (воздействие на массу через глашатая, через ТВ-пропаганду). Безличная коллективность и бессознательность восприятия – вот что характерно для любого бесписьменного общества. Если книгопечатание, как доказал Маклюэн, дало старт эпохе современного мира (мира модерна), то в наши дни проявляются первые черты новой культуры антимодерна (или истинного постмодерна) – отказ от книги и от чтения. Наша культура больше не книгоцентрична. Когда бабушкистарушки с ангельской внешностью, громко матерясь, рвут книги Сорокина, то это совершенно постмодернистский акт. Он даже более постмодернистский, чем всё творчество Сорокина, вместе взятое. Это типичный перформанс. Являясь неотъемлемой частью коллектива, человек в традиционных обществах ограничен в проявлении индивидуальности, считает себя лишь неотъемлемой частичкой «мира», «винтиком» в государственной машине. Жизнь бесписьменных народов подчинена не разуму, а эмоциям. На сознание слушателя действует даже не смысл фразы, а само звучание слов. Звуковой ряд заполняет всё поле внимания одним-единственным чувством, что вызывает гипнотический транс (эффект Гитлера, Муссолини, Троцкого, Жириновского). Человек бесписьменной культуры, в которой ключевая роль отводится слуху, постоянно находится в состоянии гипнотического транса и магического экстаза. Проникая в самые глубокие слои бесписьменной культуры, мы погружаемся не просто в бессознательное, а в мифосознание. Я бы назвал
такую ситуацию «восстанием мифа». Это означает, что многие стороны нашей современной культурной жизни (психология, педагогика, история, политика и т.д.) могут быть адекватно поняты только сквозь призму мифа. Так, например, в науке сложилось такое любопытное направление, как политическая мифология. Исследователи замечают, что в политической жизни часто складываются ситуации, близкие к мифологическим, а те или иные политические деятели вполне определённо совпадают с образами и героями мифов. Скажем, эпоха 90-х однозначно воспринимается россиянами в тёмных тонах, хотя это был период невиданной политической свободы. Это негативное отношение связано прежде всего с самим временным отрезком – концом века и тысячелетия. У многих в памяти от того времени сохранилось смутное ожидание конца света. Конечно, в этот период в сознании людей были задействованы элементы эсхатологического мифа, что даже получило отражение в романах Юрия Мамлеева, Анатолия Кима и других. Если вернуться к проблеме литературы, то можно предположить, что мы вступаем в новую культурную ситуацию, когда «священным» будет считаться не написанное, а произнесённое слово, и степень влияния «услышанного» намного превысит авторитет «прочитанного». Неслучайно даже газеты собираются распространять через Интернет в звуковой форме, а не только в визуальной, как раньше. Всё это говорит о формировании сегодня совершенно иных способов мышления, а следовательно, и иных форм коммуникации – бесписьменной (или постписьменной) по преимуществу. Это означает возвращение мифологических моделей поведения человека, обращение к традиционным, магическим корням культуры и души. С этим наши психологи, культурологи, педагоги и политики столкнутся уже очень скоро. Само по себе такое явление не является ни хорошим, ни плохим, и любая «нравственная» оценка здесь неуместна. Это просто факт, закономерное событие, естественный результат развития нашей культуры за последние 20 лет. «Литературная газета». 2009. № 5.