Galich

ПЛЕННИК СВОБОДЫ Русский поэт с еврейской фамилией. Драматург. Бард. Оппозиционер в душе и песнях. Мятежник, захотевший бури – Быть бы мне неспокойней, Не казаться, а быть!.. Это — Александр Гинзбург, он же Александр Галич. Родившийся в несвободной стране, он мечтал о свободе: Сердце мое заштопано, В серой пыли виски, Но я выбираю Свободу, И — свистите во все свистки!.. И конечно, засвистели. Заулюлюкали. Разбушевались. И не стало Александра Галича. Осталось его творчество. Жив его иронически-интеллигентный голос... Когда-то Галичу подарили старое перо Некрасова. Символический подарок. Задолго до подарка Галич освоил некрасовское письмо, пронизанное болью за народ. Не моя это вроде боль, Так чего ж я кидаюсь в бой? А вела меня в бой судьба, Как солдата ведет труба. Он мог бы отсидеться в уютном благоустроенном окопе, конформистски попивая чаек и коньячок. Но не стал отсиживаться, а бросился в атаку с песней наперерез. Метаморфоза его судьбы удивительна. «Маленький лорд Фаунтлерой из Кривоколенного переулка» — так называл его Лев Копелев. Красивый. Способный. Умный. К нему рано пришло признание. В театре шли его пьесы «Вас вызывает Таймыр», «Пароход зовут «Орленок», «Много ли человеку надо?» По его сценариям ставились фильмы: «Верные друзья», «На семи ветрах», «Государственный преступник». Деньги. Успех. Красавица жена. Прекрасная квартира. Любим и обласкан. Что еще надо? «А глыбе многое хочется», — говорил еще Маяковский. И Галичу-глыбе тоже захотелось. Он вдруг прозрел. Пелена спала с глаз. Он огляделся и увидел, что его окружает, как живет простой народ и как жирует начальство, как власть издевается над людьми. Здесь, над винною стойкой, Над пожаром зари, Наколдовано столько, Набормотано столько, Наколдовано столько, Набормотано столько, Что пойди — повтори! Все земные печали – Были в этом краю... Вот и платим молчаньем За причастность свою!.. Галич не захотел молчать и в 1960-е годы, взяв в руки гитару, стал напевать свои удивительные песни-баллады-рассказы о том, что происходит вокруг. «К чиновничьей хитрости, к ничтожному их цинизму я уже давно успел притерпеться, — признавался Галич.

— Я высидел сотни часов на прокуренных до сизости заседаниях — где говорились

высокие слова и обделывались мелкие делишки...» Но однажды в дубовой ложе, Я, поставленный на правеж, Вдруг увидел такие рожи – Пострашней балаганьих рож! ...Все обличье чиновной дряни Новомодного образца... И Галич решительно сломал свою прежнюю жизнь, как он сам выразился, «благополучного сценариста, благополучного драматурга, благополучного советского холуя. Я понял, что я так больше не могу, что я должен наконец-то заговорить в полный голос, заговорить правду». И он заговорил, точнее, запел правду. Бросил гневный упрек всем молчавшим и поддакивающим: Пусть другие кричат от отчаянья, От обиды, от боли, от голода! Мы-то знаем — доходней молчанье, Потому что молчание — золото. Вот так просто попасть в богачи, Вот так просто попасть в первачи, Вот так просто попасть в палачи: Промолчи, промолчи, промолчи!.. Галич был не только публицистичен, но и литературен. Его песни изначально литературные. Только отточенное перо могло вывести рифму «первачи-палачи». И все его письмо было наполнено лингвистическими находками, неожиданными метафорами, классными ассоциациями. Он умело вводил в песни грубое просторечие, типа «никаких вы не знали фортелей», и это только украшало его тексты. «Его поэзия отличалась такой остротой содержания, таким напряжением гражданского пафоса, — свидетельствовала писательница И. Грекова, — что действовала ошеломляюще». Песни Галича распространялись по стране с быстротой эпидемии гриппа. Галичем «заболевали» сразу и надолго. Невозможно было без внутренней слезы слушать его песни, такие, как «Облака», «Мы похоронены где-то под Нарвой», «Петербургский романс». И эту, с надсадом: Уходят, уходят, уходят друзья, Одни — в никуда, а другие — в князья... Как отмечала Мария Розанова, «мы рождались на песнях Окуджавы, зрели и многое понимали на песнях Высоцкого, а сражались уже под песни Галича». Для нынешнего поколения, может быть, не совсем понятен глагол «сражались». Но во времена Галича бескровное сражение велось с тоталитарным режимом, с наследием Сталина, с ГУЛАГом. Галич часто обращался к теме политических заключенных, и сюжеты песен были настолько реалистичны, что его нередко спрашивали: «Александр Аркадьевич, а где вы сидели?» Он отвечал: нет, я не сидел. А когда ему не верили, то с раздражением отвечал: «Да, я сидел!»

— «А где?» — «Был такой большой лагерь — Москва назывался». После чего вопросов Галичу не задавали. Галич одинаково ненавидел и презирал как палачей, так и стукачей: А Кузьма Кузьмич стопку чистого, А потом Кузьма Кузьмич закусил огурчиком, А потом Кузьма Кузьмич, взяв перо с бумагою, Написал Кузьма Кузьмич буквами печатными, Что, как истый патриот, верный сын Отечества, Он обязан известить дорогие «органы»... А как относился Галич к антисемитам? Естественно, «как». Он родился в семье Аркадия и Фейги Гинзбург. Но рос неверующим, а в юные годы был отчаянным комсомольцем и атеистом. В семье в иудаизм верил только дед Галича, читавший по ночам Тору. В его песнях евреи появляются довольно часто: Если ж будешь торговать елеем, Если станешь ты полезным евреем, Называть разрешат Росинантом, И украсят лапсердак аксельбантом. Но и ставши в ремесле в этом первым, Все равно тебе не быть камергером, И не выйти на елее в Орфеи... Так не шейте ж вы ливреи, евреи! Галич понимал не только внешне, но и изнутри проблему антисемитизма в стране. Вот, к примеру, пассажик из «Веселого разговора: Всех отшила, одного не отшила, Называла его милым Алешей. Был он техником по счетным машинам, Хоть и лысый, и еврей, но хороший. Ах, этот милый, так называемый бытовой антисемитизм. Диалог в «Вальсе-балладе про

тещу из Иванова». Теща с дочерью о зяте: «Сам еврей? — А что? — Сиди, не рыпайся, Вон у Лидии без ноги, да с язвою...» А тут вроде с ногами и без язвы, но вот, однако, червоточина: еврей... А вот горько-смешная история о русском майоре, который потерял документы и решил шутки ради назваться евреем, на что органы пришли в ярость: Мы тебя не то что взгреем, Мы тебя сотрем в утиль! Нет, не зря ты стал евреем, А затем ты стал евреем, Чтобы смыться в Израиль! И подобных разных «анекдотов про абрамчиков» у Галича немало. Как и поднятых серьезных проблем. Он поднимал их на высоту и сатирически заострял. В этом смысле Галич был наследником выдающихся сатириков Салтыкова-Щедрина, Булгакова, Зощенко, Хармса. В песнях Галича отображена вся наша прежняя советская жизнь в ее искаженных реалиях и подчас анекдотических деталях. И как отметил Александр Мень, «Галич изобразил в лицах, в целой галерее лиц портреты нашей трагической эпохи». Разумеется, это не прошло ему даром. Галичу запретили выступать публично, сняли его имя с титров, где он был автором сценария. А 29 декабря 1971 года исключили из Союза советских писателей. А потом и из Союза кинематографистов. В «Открытом письме» Галич пытался оправдаться: «Меня исключили за мои песни... Я писал свои песни не из злопыхательства, не из желания выдать белое за черное, не из стремления угодить кому-то на Западе. Я говорил о том, что болит у всех и у каждого здесь, в нашей стране». Но перед кем он оправдывался и кому хотел доказать свою невиновность? Холуйствующим писателям и журналистам? Пристяжным власти? А они плясали канкан на его костях: «Когда и почему свихнулся Галич?..» («Неделя»). «Галич был и остается обычным блатным антисоветчиком» (Анатолий Софронов). Три инфаркта — цена травли и гонений Александра Галича. Его выталкивали из страны, а он отчаянно сопротивлялся. Я стою — велика ли странность?! Я привычно машу рукой. Уезжайте! — А я останусь, Я на этой земле останусь, Кто-то ж должен, презрев Усталость, Наших мертвых стеречь покой! – писал Галич в «Песне исхода». В июне 1974 года (30 лет назад) его все-таки выдворили из страны. «Сегодня я собираюсь в дорогу, — с горечью отмечал Галич, — в дальнюю дорогу, трудную извечно и изначально — горестную дорогу изгнания. Я уезжаю из Советского Союза, но не из России!.. От этой России меня отлучить нельзя, никакая сила не может заставить меня с нею расстаться, ибо родина для меня — это не географическое понятие, родина для меня — это и старая казачья колыбельная песня, которой убаюкивала меня моя еврейская мама, это прекрасные лица русских женщин — молодых и старых, это их руки, не ведающие усталости, — руки хирургов и подсобных работниц, это запахи — хвои, дыма, воды, снега, это бессмертные слова (и далее Галич процитировал Пушкина): Редеет облаков летучая гряда! Звезда вечерняя, печальная звезда – Твой луч осеребрил уснувшие долины, И дремлющий залив, и черных скал вершины... Как жил Галич на Западе и что делал — об этом многое известно. Он не пропал там. У него было признание, книги, пластинки, концерты и даже работа — он выступал на радиостанции «Свобода». У него не было одного: родины. И отсюда постоянная непреходящая ностальгия. Тоска по России: Когда я вернусь... Ты не смейся, когда я вернусь, Когда пробегу, не касаясь земли, по февральскому снегу, По еле заметному следу — к теплу и ночлегу – И вздрогнув от счастья, на птичий твой зов оглянусь – Когда я вернусь, О, когда я вернусь!.. Он не вернулся. Вернулись его стихи, песни и книги. Только что вышел фильм Владимира Машкова «Папа» по мотивам пьесы Александра Галича «Матросская тишина» (в свое время спектакль по ней не вышел в театре «Современник» — его запретили). Роль Абрама Шварца, еврея из Тульчина, сыграл сам Машков . Александр Аркадьевич Галич умер 15

декабря 1977 года, прожив немногим более 59 лет. Умер в Париже, а родился в Екатеринославе 19 октября 1918 года. Официальная версия смерти: несчастный случай. Дочь Алена уверена: отца убили. Очень может быть. Галич и в Париже был неугоден, раздражал своими высказываниями и песнями. И не стало поэта и певца... Ушел Александр Галич. Пришли другие барды. Один из них, едва ли не самый популярный ныне, Тимур Шаов, говорит: «Я способный, он — гениальный. Об этом я знаю уже 15 лет — с тех пор, как впервые услышал песни Галича...» «Вы завидуете ему?» — спросили Шаова, он ответил: «Жуткой завистью. Прожить жизнь и в открытую говорить власти то, что ты о ней думаешь... Он становится все актуальнее...» Александр Галич бился за свободу. Она пришла. Или нам только это кажется? Облака плывут в Абакан, Не спеша плывут облака. Им тепло, небось, облакам, А я продрог насквозь, на века!.. В моём понимании поэзии, это был величайший русскоязычный гражданский Поэт. Вся инфа о нём мне известна. Но тот, кто составил, сделал хорошую работу. Почему-то, после того, как прочёл эту статью, вдруг вспомнились два его стихотворения:

Засыпая и просыпаясь Всё снежком январским припорошено, Стали ночи долгие лютей... Только потому, что так положено, Я прошу прощенья у людей.

Воробьи попрятались в скворешники, Улетели за море скворцы... Грешного меня - простите, грешники, Подлого - простите, подлецы!

Вот горит звезда моя субботняя, Равнодушна к лести и к хуле... Я надену чистое исподнее, Семь свечей расставлю на столе.

Расшумятся к ночи дурни-лабухи Ветра и позёмки чертовня... Я усну, и мне приснятся запахи Мокрой шерсти, снега и огня.

А потом из прошлого бездонного Выплывет озябший голосок Это мне Арина Родионовна Скажет: "Нит гедайге, спи, сынок, (*)

Сгнило в вошебойке платье узника, Всем печалям подведён итог, А над Бабьим Яром - смех и музыка... Так что всё в порядке, спи сынок.

Спи, но в кулаке зажми оружие Ветхую Давидову пращу!" ...Люди мне простят от равнодушия, Я им - равнодушным - не прощу! Александр Галич 1969 ________________________________________________ *) "Нит гедайге" (идиш) - не расстраивайся, не огорчайся

Переселение душ Не хочу посмертных антраша, Никаких красивостей не выберу. Пусть моя нетленная душа Подлецу достанется и шиберу!

Пусть он, сволочь, врёт и предаёт, Пусть он ходит, ворон, в перьях сокола. Все на свете пули - в недолёт, Все невзгоды - не к нему, а около!

Хорошо ему у пирога, Всё полно приязни и приятельства И номенклатурные блага, И номенклатурные предательства!

С каждым днём любезнее житьё, Но в минуту самую внезапную Пусть ему - отчаянье моё Сдавит сучье горло чёрной лапою! Александр Галич

1967