Жар горящих в нем углей

Антопольский, Л. У очага поэзии : очерк творчества Расула Гамзатова. - Москва : Советский писатель, 1972. - 312 с. : ил. Книга Л. Антопольского «У очага поэзии» посвящена творчеству известного советского поэта Расула Гамзатова. Автор отмечает особенности дарования Гамзатова, раскрывает многообразие его лирики, ее глубокий философский смысл. Особенности психологии горцев с их жизнелюбием, жизнестойкостью, любовью к свободе — вот почва этой поэзии, вносящей особую художественную черту в современную советскую и мировую культуру. Творчество Расула Гамзатова рассматривается автором в связи со всей советской поэзией и современными проблемами поэтики. В работе критика основательность исследования сочетается с живостью изложения. Глава из книги Л. Антокольского ««У очага поэзии» « ЖАР Г ОРЯЩИХ В НЕМ У Г ЛЕЙ» Лишь только двинется на Дагестан сырая, туманная, холодная осень, кружась, полетят на землю багряные листья, сникнет еще яркая последней своей яркостью мушмала — горские пастухи поднимаются на скалы. Следуя старинному обычаю, они раскладывают там большие костры — провожают уходящее лето, загодя приветствуют далекую еще будущую весну. Они хотят взять с собой в зимнюю непогодь тепло золотого солнышка. Суровая пора приближается, но все готово у горцев к встрече с ней — нарезано и высушено мясо, в глиняных сосудах томится сытная, хмельная чая, надежно упрятан матово поблескивающий уголь. Костры на скалах гаснут, но красные точки перемещаются под каждую крышу, в каждый очаг, камин, печь, в гансито. Живое, негаснущее пламя... Историки утверждают, будто культ священного огня передало в глубь Дагестана многовековое господство Ирана на Кавказе. Возможно, так оно и было. Но что стоил бы искусственно привитый

обычай, без душевного соучастия народа, без его желания?.. Дагестанские чабаны, прощаясь с летним солнцем, песней и стихом обещали сохранить его жизненную силу в сердце, в своих собственных поступках, в надеждах своих. Сделать из его лучей золотую метлу и вымести все несправедливости с пути человека. Условное, символическое речение наполнялось подлинным нравственным чувством; упования на обновляющий ход жизни подкреплялись страстным намерением принять в нем участие. Традиция воспламеняла и художественное чувство. Образ огня устойчив и постоянен в поэзии Расула Гамзатова. Он пришел в нее давно, очень давно. «Я в детстве еще полюбил костры, — пишет Гамзатов, — ночью у чабанов, на берегу реки, у подножия скал, на вершинах окрестных гор или даже в камнях домашнего очага. Я знаю, что разжечь костер — половина дела, что гораздо труднее его поддерживать и хранить в течение долгой ненастной ночи». В стихах Гамзатова огонь живет неослабной, неукротимой жизнью. То это буйный, яростный, клокочущий, сжигающий всяче скую нечисть сгусток красной силы, то цветок-символ, рдеющий на холодной скале, вознесенный туда пращурами,— и в него непременно надо бросить и свою охапку хвороста, чтоб вспыхнул ярче, то умиротворенно выглядывающий из домашнего очага красный кочет,— но всегда он цельный, нерасчленимый, не убывающий, с языческим темпераментом воинствующий и любящий. К нему и от него все нити. Потому-то имеет полное основание поэт сказать так: Недаром начинаются С детства, с очага Сказки, что кончаются Гибелью врага. (Перевод Гребнева) 1

Детство началось в аварском ауле Цада, что буквально и означает — «В пламени». Это там, в Цада, охваченном полукольцом горы Поэтов, 1

В дальнейшем стихи в переводе Наума Гребнева будут приводиться без ссылок на его фамилию. Авторы других переводов будут указаны. Стихи Р. Гамзатова в основном приводятся по «Избранному в 2-х томах» (М., «Художественная литература», 1964), а также по более поздним поэтическим сборникам, газетным и журнальным публикациям. Проза: «Мой Дагестан». «Роман-газета», 1968, № 14 (612).

сделал маленький Расул свои первые шаги. Здесь бегал смотреть на речку Тобот, степенную в движении и бешеную в стометровом падении у старинной крепости, помнящей времена Шамиля. Сюда же, через ровное и плоское, словно скатерть русских степей, Хунзахское плато, ходил он в школу. Здесь, в Цада, на крыше двухэтажной сакли, пришло к нему в первый раз творческое волнение. Здесь, в Цада, таясь и робея, одиннадцатилетний Расул вывел крупные буквы своего первого стихотворения. В Аварии дано было ему осознать в себе человека. Тут его колыбель, тут первые, неизгладимые впечатления бытия. Здесь учился он мудрости и простоте своего народа. Здесь с почтением прислушивался к важным разговорам седобородых старцев, восседающих на годекане — этом горском ареопаге. Среди них, мудрейших, и его отец, народный поэт Дагестана Гамзат Цадаса. Неизменно хранит память сына дорогие черты, речь отца, его походку, его манеры, его наставления и поэтические советы. Плечо Расула словно бы и теперь чувствует на себе теплую, сухонькую руку старого Гамзата, по-прежнему, с той же интонацией, звучит для него глуховатый, но ясный голос отца. И сейчас, как и тогда, продолжается беседа. В минуты уединения и раздумья, а значит, и в творчестве — в первой значительной поэме «Разговор с отцом», в цикле стихов о Гамзате Цадаса, в книге прозы «Мой Дагестан». А в ту пору, почти четыре десятилетия назад, круглоголовый крепыш Расул, вместе с двумя друзьями и сестрой, примостившись в уголке старенькой тахты, слушал сказки отца, песни матери. Былое... Дверцы печки растворены, угли раздуты, И кирпич закопчен, и огонь тускловат. Но гляжу я на пламя, и кажется, будто Это вовсе не угли, а звезды горят, Звезды детства горят, звезды неба родного. Я сижу у огня, и мерещится мне, Будто сказка отца вдруг послышалась снова, Песня матери снова звенит в тишине. Полночь. Гаснет огонь. Затворяю я дверцу — Нет ни дыма, ни пламени, нет ничего. Что ж осталось? Тепло, подступившее к сердцу, Песня матери, сказка отца моего.

Просты слова и грустен напев. Но грусть эта какая-то особенная. . . Будто бы и минуло все, что так близко касалось детского сердца, исчезло и утихло, как утихнут через минуту эти последние, робкие, умирающие огоньки — волна забвения, отчуждения, охлаждения. Но навстречу ей идет припоминание, извлеченное и приобщенное к моменту переживания тепло. Волна набегает на волну, волна тепла насыщает собой волну холода. Однако ж и грусть окончательно не побеждена: она дает о себе знать отголосками; она подчинена, но не ушла, будто растворилась и осталась, и сообщает в свою очередь неповторимую трогательную интимность сильному чувству. Оттого-то и нам так хорошо и уютно у очага поэта; и наша было заро дившаяся печаль оттаяла (и сохранилась!), и у нас светлеет на душе. Высказанное в стихотворении чувство элегично, но глубоко отрадно. Проникаемся мы серьезною мыслью: человеческое прошлое не усколь зает бесследно; а ведь это касается и нас с вами, того будущег о, для которого мы будем лишь тенями былого. Нет, не тенями, не призраками, не беспомощным в своей тленности былым. Вот мать и отец — люди близкие и оставшиеся близкими. Близкими настолько, что можно видеть и слышать их. Воображение снимает угловатость жеста, резкость тона, оставляя идеально смягченным образ родного человека. И потому его присутствие особенно остро необходимо сейчас, в настоящем. Необходимо тому, кто помнит, кто ощущает тепло ласкающей материнской руки. Да, тепло тех, кто ушел, не рассеялось, не распылилось в безграничном хаосе. Оно сконцентрировано в этих сгустках чувства, собрано деятельной работой сердца... Однако не каждому дано высказать сокровенное. Больше, чем другим, дана эта возможность поэту. Этическое завершается художественным, нравственное получает форму существования, доступную и осязаемую для многих. Вот, может быть, одна из самых высоких заслуг поэзии: она участвует в работе, воспрещающей распыление, разобщение человека. Хорошо известно, что поэзия не повторяет жизни, а особенным образом усиливает ее. Поэтический кристалл располагает материал действительности так, что полней, отчетливей и светлее высказывается его идея. Есть реальный огонь на скалах и в горских саклях, огонь, реально греющий, жгущий, пожирающий свою пищу. Но поэтический взгляд отличит в нем и нечто большее, нечто важнейшее, то, что условно можно назвать душой его:

Тепло родного очага теплей, Чем просто жар горящих в нем углей. «Тепло родного очага теплей» потому, что в нем живет живая действительность родовой человеческой традиции. Потому, что вокруг очага отец и мать, братья и сестра. Потому, что и в соседней сакле возле него деды и внуки, сестры и братья. Потому, что так было всегда. Эту проницательность, эту способность схватить в материальном образе его дух воспитывает в поэте исторический и эстетический опыт его народа. Традиция Дагестана: история неотделима от современности. Тут корни таланта и творчества Расула Гамзатова. Здесь отправная точка. Отсюда мы и начнем.