Книга «История иркутской адвокатуры в документах и сюжетах из жизни поверенных». Валентина Рекунова by Valentina Rekunova

ИРКУТСКАЯ АДВОКАТУРА

в документах и сюжетах из жизни поверенных

Валентина Рекунова

История иркутской адвокатуры в документах и сюжетах из жизни поверенных

Иркутск 2015

84(2=Рус)7 Р36 Рекунова В. М. История иркутской адвокатуры в документах и сюжетах из жизни поверенных. Иркутск: ПринтЛайн, 2015. – 500 с. : ил., портр. Книга представляет основные этапы развития сообщества иркутских адвокатов за полтора века. Каждая глава имеет своего героя, благодаря чему создаётся своеобразная портретная галерея, от персон дореволюционной поры до современных деятелей. Художественное осмысление документального материала позволяет выйти за рамки сугубо корпоративного издания, создать эффект читательского присутствия в описываемых событиях. На лицевой стороне обложи иркутская присяжная адвокатура нач. ХХ в. Фото из коллекции Романа Григорьевича Мельниченко.

ISBN

Для связи с автором: e-mail: rekunova@mail.ru http://www.facebook.com/valentina.rekunova.9

В.М. Рекунова, 2015 М.А. Шамеха, дизайн и вёрстка, 2015

Редакционная коллегия: Георгий Середа Олег Смирнов Виталий Белов

www.advpalata-irk.ru

Автор выражает благодарность за предоставленные материалы Рудольфу Берестенёву, Елене Богачук, Дмитрию Гудкову, Евгении Дроздовой, Владимиру Зоберну, Олегу Зоберну, Виктору Игнатенко, Лидии Казанцевой, Василию Козлову, Роману Мельниченко, Рамилю Мухометзянову, Елене Полянчиковой, Геннадию Рыженко, Николаю Стернину.

История иркутской адвокатуры

Середа Георгий Викторович, президентАдвокатской палаты Иркутской области Выход этого издания, рассчитанного как на юристов, так и на самого широкого читателя, приурочен к 150-летию российской адвокатуры. И ещё раз прорисовывает роль, которую играла и продолжает играть она в защите прав и свобод личности. Понять настоящее и прогнозировать будущее, разобраться в характере современных процессов, преодолеть пробелы в системе юридических знаний и использовать положительный опыт можно, лишь внимательно изучив и глубоко осознав своё прошлое. Несмотря на позднее формирование и малочисленность сибирского юридического сообщества, оно сыграло огромную роль в развитии правосознания населения азиатской части России. Настоящее издание и показывает становление иркутской адвокатуры как важнейшего механизма правового регулирования. На страницах книги последовательно, доступно и интересно повествуется и о жизни отдельных юридических деятелей, каждый из которых своими идеями, открытиями и жизненной философией внес вклад в развитие адвокатуры в Сибирском регионе. Автор затрагивает целый ряд закономерных и одновременно сложных вопросов о предназначении адвокатуры в жизни современного государства и общества. Безусловно, в одном томе невозможно отразить все поворотные и отправные моменты истории корпорации, как невозможно вместить в него и многочисленные составляющие событийной канвы. Хочется выразить надежду на то, что богатый, разнообразный архивный материал привлечёт внимание многочисленных исследователей.

История иркутской адвокатуры

Смирнов Олег Валерьевич, первый вице-президент Адвокатской палаты Иркутской области Уважаемые читатели, Адвокатская палата Иркутской области с большой радостью представляет книгу об истории региональной адвокатуры. Несколько лет назад, когда обсуждался формат издания, у нас было осознанное желание сделать не очередной парадный альбом, а книгу, которую можно читать. Насколько это получилась, судить вам. По моему скромному мнению, книга вполне удалась. Предложенная автором форма беллетризованных историй о реальных делах реальных присяжных поверенных оригинальна и интересна. История нашей губернской юридической корпорации, в самом деле, требует личностного подхода, среза жизни отдельных поверенных: адвокатские практики здесь, в центре ссылки и каторги, априори предполагали людей сильных и ярких. Иркутская адвокатура богата на имена. Биографии многих присяжных поверенных остросюжетны, но при этом остаётся много белых пятен и тайн – огромное поле для будущих исследований. Книга издается в непростое время, но именно сегодня полезен ретроспективный взгляд, позволяющий понять, что история адвокатуры есть, прежде всего, история людей, выбравших в своей жизни одно из благороднейших занятий – помощь другому человеку. Помощь в ситуациях, когда против этого человека и стечения обстоятельств, и, может быть, само государство, а рядом только адвокат. Отрадно сознавать, что в самые сложные времена наши предшественники находили возможность оставаться высокими профессионалами и достойными людьми.

История иркутской адвокатуры

Белов Виталий Владимирович, вице-президент Адвокатской палаты Иркутской области, председатель Президиума Иркутской областной коллегии адвокатов Логика событийности такова, что незначительные, на первый взгляд, факты, частные случаи, перипетии жизни отдельных людей, вплетаясь в ткань истории, обретают новый масштаб, иной смысл и значение. Такая закономерность очевидна и для юридической корпорации, чья история неотрывна от истории государства российского. Иркутская адвокатура формировалась и развивалась в общем русле, но при этом своеобразно, исходя из внешних особенностей и руководствуясь внутренней логикой. Что и нашло отражение в представляемой книге. Она охватывает большой временной отрезок от «Судебных уставов»1864 г. и до принятия действующего закона «Об адвокатской деятельности и адвокатуре в Российской Федерации». Отрадно, что все события представляются в лицах, преломляются через судьбы конкретных людей. Их внутренние переживания, взаимоотношения внутри сообщества и отношения с окружающим миром оживляют материал, наполняют атмосферой и позволяют не только понять, но и почувствовать жизнь предшественников. В преддверии празднования 70-летия Победы над фашизмом хочется надеяться, что биографии адвокатов-фронтовиков и тружеников тыла (Петра Селивановича Воронько, Ольги Николаевны Первушиной, Ульяна Егоровича Фролова и многих других) найдут отражение в следующем издании книги.

История иркутской адвокатуры

Игнатенко Виктор Васильевич, первый заместитель председателя правительства Иркутской области, председатель Иркутского регионального отделения Ассоциации юристов России Формат художественного осмысления документального материала, в котором выполнена эта книга, представляется наиболее востребованным широкой читательской аудиторией. Тем более что и он предполагает тщательную работу с первоисточниками. В данном случае это архив областной коллегии защитников и дореволюционная периодика, вобравшая в себя перипетии не только судебной реформы в Сибири, но и частной жизни юристов, позволяющей нарисовать их более достоверный портрет. Сохранившиеся издания приоткрывают дверь и в дореформенное правовое пространство, когда не было присяжных поверенных, но уже существовало иркутское юридическое общество, первое в Сибири. Избранный автором жанр портретной галереи позволяет преломлять события через восприятие крупнейших фигур и показывать таким образом, на какой почве сформировалось уникальное сообщество иркутских адвокатов, очень ярко проявивших себя в самых разных областях жизни Иркутска. Широта охваченного этой книгой материала (с 1860-х до 2000-х гг.), его подача, доверительная, но непафосная интонация, эффект постоянного читательского присутствия в материале – всё это позволило автору выйти за рамки корпоративного тома. Уверен, книга привлечёт внимание и подтолкнёт других исследователей к погружению в тему, богатую многочисленными открытиями.

История иркутской адвокатуры

КРАТКИЙ ОБЗОР ИСТОРИИ ИРКУТСКОЙ АДВОКАТУРЫ «Вождение по сибирской пустыне» судебных уставов Александра II продолжалось тридцать лет и ещё три года. Факт отнюдь не отрадный, но закономерный: распространение реформ на Сибирь изначально полагалось неперспективным. В высших сферах торжествовал тот взгляд, что территории за Уралом не готовы к цивилизованному судопроизводству с реальной состязательностью сторон, а потому насаждение мировых судей и присяжных поверенных не гарантирует там суда милостивого и справедливого.

Своевременность как критерий целесообразности Этот взгляд обосновывался очевидным противоречием в восприятии законов сообществом юристов и сибирским уголовным сообществом. В краю ссылки и каторги границы между дозволенным и недозволенным были размыты, и на фоне тягчайших преступлений более мелкие (такие, как растрата, подлог) воспринимались обыкновенным приложением к должности, а скупка краденого и вовсе возводилась в норму. Сдвиг оценочных норм отразился и на лексическом уровне; так, в Верхоленском уезде Иркутской губернии «украсть лошадей» трансформировалось в безобидное «пригнать лошадей». А эта подвижка смысла порождала уже и иллюзию: можно преступить закон, не нарушив при этом заповедей. Таким образом, ко времени появления судебных уставов Александра II (1864 г.) в Сибири ещё не было почвы для новых правовых институтов. Но её можно было начать готовить, и в Иркутске эту задачу принял на себя чиновник Главного управления Восточной Сибири Борис Алексеевич Милютин. Юридическое общество, которое он создал во второй половине 50-х годов при покровительстве генерал-губернатора Н.Н. Муравьёва, более известно под названием «милютинского кружка», и сам этот факт указывает на его незначительную распространённость. Однако и небольшая группа энтузиастов воспринималась заскорузлой частью чиновничества едва ли не как тайное обще-

История иркутской адвокатуры ство. Возможно, это объяснялось отсутствием прецедента: до сей поры в Сибири ещё не было юридических обществ. Среди современников Б.А. Милютина укрепилось мнение, что все его проекты были недолговечны. Но более двадцати лет спустя после отъезда энтузиаста в Петербург, в номере от 23.08.1895 г., газета «Восточное обозрение» сообщила о планах открытия в городе общедоступной юридической консультации, и это прямо увязывалось с возрождением иркутского юридического общества. А разработанный Милютиным курс «Энциклопедия законоведения» вёлся в иркутской мужской гимназии до Октябрьской революции 1917 г. То есть влияние на обыденное сознание, его подтягивание к границам правового продолжалось. В этот процесс, вольно или невольно, включались всё новые деятели: известный юрист В.В. Птицын, автор книг «Древние адвокаты и наши присяжные цицероны», «Пересмотр наших судебных законов», «Адвокат за адвокатуру» и др.; адвокат Д.Г. Каминский, писавший для «Судебной газеты» большие серии статей из Иркутска; первая в столице Восточной Сибири адвокатесса В.Л. Кичеева. 33 года «вождения по «сибирской пустыне» уставов Александра II это немало, но и немного: судебные установления проросли на нашей почве именно тогда, когда она оказалась достаточно подготовлена. В этом отношении и половинчатый характер «дарованных» нам «Временных правил судопроизводства» (1885) достаточно закономерен: Сибирь продолжала движение по колониальной орбите, новации пробивались к ней с большими потерями, и старый, формальный сибирский суд лишь чуть прикрыли обрывками из судебных установлений Александра II. В существующих обозрениях истории иркутской адвокатуры отсчёт ведётся, как правило, с 1885 г. и, таким образом, остаётся за кадром целая четверть века – с момента открытия местного юридического общества, первого в Сибири. За кадром остаются и интереснейшие персоны, от основателя общества Бориса Милютина до первой иркутской адвокатессы Валентины Кичеевой. Иркутская адвокатура в принципе богата на имена: из неё вышли и министр колчаковского правительства, и знаменосец державного капитула «Северная звезда», и бельгийский консул, к примеру. История иркутской адвокатуры, imho, требует среза жизни отдельных поверенных: юридические практики в центре ссылки

История иркутской адвокатуры и каторги требовали сильных и ярких личностей. Если расценивать это как вызов времени, то следует и признать: добровольцы первых призывов вполне соответствовали ему.

Реформа в чистом виде или с «сибирскими диалектами»? При введении судебных установлений присяжные поверенные сплотились в некий корпоративный кружок, прообраз будущего совета присяжных. В мае 1903-го на главной улице города заявил о себе тройственный союз адвокатов. Однако обе попытки не удались по причине междоусобиц в сообществе. Совет присяжных поверенных при Иркутской судебной палате был создан 23 февраля 1907 года. Из 60 человек при Иркутском окружном суде состояло 27 человек, при Владивостокском – 8, Пограничном – 9, Благовещенском – 7, Читинском – 3, Красноярском – 5 и Якутском – 1. Присяжная адвокатура Иркутска формировалась за счёт прилива юристов из европейской России, но среди её видных представителей были и выходцы из местной предпринимательской среды (Л.А. Белоголовый, Г.Б Патушинский, О.Б. Патушинский). Что явило собой интересный опыт эволюции сибирского купечества. Важную прослойку иркутской адвокатуры составили ссыльные. В Иркутске взошла звезда петербургского литератора Н.Н. Бахметева, сосланного, как бы мы сказали теперь, за экономическое преступление (подделка векселей). Не будучи юристом по образованию, он ставил перед судом важных персон (включая городского голову и губернатора) – и почти всегда выигрывал, давая обществу ощущение, что зло наказуемо. В иной, сугубо материальной сфере, отличился «политический» А.В. Тарасов. По приезде в Иркутск он был поддержан оппозиционным «Восточным обозрением» и с его подачи получил сначала место юрисконсульта в банке, а затем и должность поверенного в городской думе. Участвуя как в гражданских, так и в уголовных процессах, он в то же время укреплялся на почве конкурсных администраций и стал в Иркутске едва ли не первым адвокатом-владельцем заработанной трудом юриста недвижимости. Введение судебной реформы в Сибири имело такую особенность как параллельное существование традиционных инородческих судов. Министерство юстиции оценивало их работу как неудовлетворитель-

История иркутской адвокатуры ную, однако не решилось ввести в границы новых установлений. Мировым судьям предписывалось вникать в особенности правосознания инородцев. Судебная реформа 1896 г. в фундаментальном её значении уравняла Сибирь в правах с европейской Россией. Применительно же к состязательности процесса произошло и уравнивание обязанностей: требования к местной адвокатуре, безусловно, возросли, и чёрный ход в корпорацию оказался заложен наглухо. Это не исключало, впрочем, существования подпольной адвокатуры, но главным завоеванием была возможность выбора между качественной и некачественной услугой. Внутри корпорации так же возросла конкуренция (к 1904 году в Иркутске насчитывалось немногим более двадцати присяжных поверенных, и их имена были у всех на слуху). Осложнились и отношения между белой и чёрной костью адвокатуры – присяжными и частными поверенными. В лучшем положении оказались помощники присяжных поверенных: институт помощничества менее регламентировался в провинции, что давало возможность начинающим быстро делать карьеру. Суд присяжных так и не дошёл до столицы Восточной Сибири, но всё же дОлжно отметить, что приговоры иркутских дореволюционных судов были в достаточной степени непредсказуемыми, и за этим усматривались как высочайший уровень подготовки присяжных поверенных, так и изрядная независимость суда, склонного не делить ответчиков на важных и неважных персон. Так, 4 марта 1914 года Иркутский окружной суд приговорил за подложный счёт железной дороге иркутского купеческого старосту, директора одного из детских приютов, старосту кафедрального собора, а в недавнем прошлом активного гласного городской думы И.А. Люблинского к 8 месяцам исправительного арестантского отделения, а также к лишению всех чинов и орденов. Безо всякого снисхождения выносили приговоры и бывшим судьям, и чиновникам высокого ранга, исключение делалось разве что для высших церковных персон; так, в январе 1914-го редактора еженедельника «Сибирское слово» Шевелёва признали виновным в публикации антисемитской речи иркутского архиепископа Серафима. Несмотря на протесты присяжного поверенного Попова и помощников присяжного поверенного Викера и Тюшевского преосвященного не решились попросить в зал суда, а выехали к нему в покои. После чего

История иркутской адвокатуры и было объявлено, что Шевелёв виновен и приговаривается к четырём месяцам тюрьмы. Характерно, что установленные законодателем ограничения для присяжных поверенных выветривались по дороге в Иркутск: господа юристы здесь открыто занимались коммерцией – входили в конкурсные администрации, акционерные общества, учреждали предприятия. Эта запрещённая деятельность имела и судебные последствия, как, например, у П.И. Звонникова. В роли конкурсного администратора он использовал чуть не весь список запрещённых приёмов: заведомо невыгодные сделки, оплату чужих векселей, присвоение подотчётных сумм, подтасовки в протоколах собраний кредиторов. Для иркутских фельетонистов рубежа ХIХ-ХХ вв. фигура поверенного вообще была привлекательною мишенью, родился даже обобщённый образ некоего Пети Хватаева. В то же время юристы активно работали в городской думе. Опытных и талантливых адвокатов приглашали в городские юрисконсульты, присяжный поверенный П.Я. Гаряев избирался на должность заместителя городского головы, равно как и собственно городским головой. А.В. Тарасов был членом ревизионной комиссии губернского педагогического общества, членом-учредителем общества народных развлечений, членом комитета помощи переселенцам; А.Г. Молодых состоял в обществе народных чтений, обществе «Просвещение», в правлении народной библиотеки. Адвокаты безвозмездно трудились в губернском тюремном комитете, а в 1903 году программа благотворительных чтений для заключённых пополнилась курсом лекций по юриспруденции. Отнюдь не случайно, что книга «Иркутская адвокатура в документах и сюжетах из жизни поверенных» написана, главным образом, по газетным судебным хроникам. Они оседали в местной периодике плотным слоем, особенно в пору парада газет, когда репортажи из зала суда служили неплохим инструментом конкурентной борьбы. Иные судебные репортажи занимали целые полосы, переходили из номера в номер. Репортёр мог высказывать свой собственный взгляд на происходящее, критиковать линию защиты или же выражать недовольство представителем обвинения, но главной его обязанностью было всё же добиваться эффекта присутствия читателей на процессе. То есть стенографировать, одновременно отмечая интонацию, выражения лиц, реакцию публики.

История иркутской адвокатуры Газеты охотно показывали и частную жизнь поверенных, и отношения внутри сословия, ничуть не смущаясь пикантными подробностями. И в этом так же, imho, читается интерес к сообществу, во многом родственному. Ведь это с подачи господ адвокатов «Восточное обозрение» пятнадцать лет настойчиво проводило мысль о необходимости судебной реформы в Сибири. Присяжные поверенные часто сиживали на редакционных диванах, щедро сыпали темами и сюжетами, а нередко и облекали их в форму статей. Дмитрий Григорьевич Каминский писал обстоятельнейшие статьи о провинциальной юриспруденции, и их охотно печатали в центральной «Судебной газете». Присяжный Владимир Оленин оживлял своими заметками сухие столбцы «Восточного обозрения», Давид Бауэрберг начинал в редакции как штатный сотрудник, а Моисей Кроль вырос здесь в хорошего очеркиста. Иван Фатеев вёл газету в качестве второго редактора, а Владимира Птицына и вовсе называли писателем-юристом. Он с жаром брался за самые острые темы и даже познал тяжесть мести за критику. Вот что писало об этом «Восточное обозрение» в номере от 1 марта 1884 года: «11 января несколько хлыщей из выписанной «золотой молодёжи» (гамадрилов, по местному выражению), напившись предварительно до положения риз, решили избить одного местного писателя-юриста, занимающего видный пост и безукоризненно честного человека. Трое «героев» отправились совершить подвиг, а двое были в засаде (пятеро на одного, какие храбрецы!). К счастью, несмотря на двукратное посещение, они не нашли его дома. Этим только отвратилась катастрофа, результатом которой было бы то, что интеллигентный человек мог поплатиться рёбрами и здоровьем, может быть, жизнью. Подобные подвиги маменькиных сынков в Иркутске, вероятно, поощряются. Жизнь и личная безопасность не ставятся ни во что. Несколько лет назад подобная молодёжь в Иркутске пробавлялась тем, что во время пирушек секла друг друга под музыку шарманки. Недурно бы нынешней молодёжи прибегнуть к подобному самовоспитанию, чем нападать на писателей». Вольное сообщество адвокатов раздражало, но в то же время и притягивало, силу его магнетизма ощущали и судейские, и прокурорские, часто переходившие «на другую сторону улицы». Разумеется, новообращённые долго ещё кренились в сторону обвинения, бывший судья Кудрявый даже подвёл под несоответствие званию нового коллегу –

История иркутской адвокатуры присяжного поверенного Винограда. И всё же свобода трансформаций внутри юридического сообщества позволяла сформироваться новому, чрезвычайно своеобразному типу защитника. Ярче всего он воплотился в таких масштабных фигурах, как Григорий Борисович Патушинский и Николай Иванович Раевский.

Дыхание революции С началом ХХ века на судебных процессах всё явственней ощущается «дыхание революции»: судебные иски свидетельствуют об обострившихся противоречиях между трудом и капиталом, новеллы уголовного уложения пишутся из расчёта на революционный сценарий развития событий. Степень нараставшей угрозы и связанных с ней рисков была, таким образом, очевидна для юристов, и их решение остаться в России или же эмигрировать было результатом осознанного выбора. В послереволюционном Иркутске остались: Л.А. Белоголовый, К.Н. Белозерский, Н.М. Добронравов, А.М. Донец, В.И. Зисман, А.Ф. Клейнман, А.Г. Молодых, О.Б. Патушинский, Л.О. Патушинский, Г.Г. Попов, Н.И. Раевский, С.Н. Раевский, Г.С. Сивов, В.И. Смирнов, А.Н. Трапезников, И.С. Фатеев, А. Е. Ямпольский, И.А. Ямпольский. Декрет о суде, изданный новой властью в 1918 г., решительно изменял исторически сложившееся правовое пространство. Новые коллегии защитников должны были формироваться на фундаменте революционных трибуналов, и главным свидетельством профпригодности становилась…рекомендация от советских органов. Жизнь по декрету началась, однако, четырьмя годами позже, в 1922 г., когда ВЦИК принял положение об адвокатуре, и на его основе наркомат юстиции разработал и положение о коллегии защитников. 10 августа того же 1922 года Иркутский губисполком утвердил состав первой коллегии защитников. В неё вошли: А.Ф. Клейман (председатель президиума), К.И. Белозерский, Э.М. Гринсберг, И.А. Касберг, Н.С. Минский, А.Г. Молодых, С.Н. Раевский, Н.И. Самойлович, В.И. Смирнов, А.С. Эфрон. К декабрю 1922-го коллегия защитников Иркутской губернии насчитывала уже 65 членов, среди которых были и рабочие, и крестьяне, но большинство составляла интеллигенция. Что свидетельствовало о некотором снижении градуса революционности. «Поправка на интеллигенцию» была вынужденной, но она рождала иллюзии. На это

История иркутской адвокатуры указывает и свободный стиль работы коллегии первых трёх лет. В 1925 году во время выездной сессии губернского суда в Киренске адвокат Рябкин столкнулся с тем, что под стражей насильно удерживаются два жителя деревни Ворониной, к которым у потерпевшей не было решительно никаких претензий. Попытка разъяснить начальнику киренской милиции Прокопьеву, что он нарушает законодательство, вызвала крайне агрессивную и продолжительную реакцию. Равно и другие примеры показывали, что новое правосудие не нуждается в адвокатуре. Окончательно иллюзии рассеялись к 1924 году, когда в адвокатской среде начались чистки. Процесс принял характер необратимого, и в 1938 г. президиум областной коллегии адвокатов был заклеймён как «вражеское гнездо». Два коротких документа в качестве иллюстрации: «Заседание президиума коллегии защитников Восточно-Сибирской области от 28 марта 1937 г. Участвуют: Питтель, Рябкин, Сивов, Патушинский. Постановили: Зачислить т. Иванова Ивана Степановича, 1908 г. р., выпускника Иркутского университета, аспиранта в состав коллегии защитников». «Заседание президиума Иркутской областной коллегии адвокатов от 22 июня 1957 г. Слушали: Заявление гр-ки Ивановой, жены бывшего адвоката Иванова И. С., репрессированного в 1937 г., посмертно реабилитированного, которая в соответствии с постановлением Совета Министров СССР от 08.09. 1955 г. просит выплатить ей 2-х месячную зарплату мужа. Постановили: Выплатить гр-ке Ивановой среднюю ставку народного судьи за 2 месяца». Доносы часто писались коллегами по профессии, даже и «чистки» нередко инициировались самими юристами: сообщество вошло в революцию разобщённым, мелкие недоразумения, застарелая антипатия, просто зависть в 1930-е годы «возвысились» до цены человеческой жизни. Были и своеобразные энтузиасты репрессий, действовавшие по убеждению и даже по вдохновению, и тут налицо известная сублимация карательных механизмов до механизмов чистилища. Наиболее видный представитель этой группы – председатель Иркутского областного суда Т. Негров, настойчиво добивавшийся изгнания из адвокатуры даже родственников репрессированных. Вот как описывает Негрова в своей книге воспоминаний Г.В. Цирлина: «Это был краси-

История иркутской адвокатуры вый, импозантный мужчина лет пятидесяти. Его внешность и манеры олицетворяли облик интеллигента, исполненного всех составляющих благородства». Очень показательно, что опытным юристам с практикой работы в судах удавалось противостоять механизму репрессий: умело выстраивать линию защиты, правильно распределять силы, угадывать следующий ход противника. Схватки продолжались по году и более и иногда заканчивались оправдательными приговорами – как у Иннокентия Ивановича Корюхова, Андрея Андреевича Питтеля, Сергеея Антоновича Стрелкова. Подведение под образ «врага» оказалось достаточно универсальным инструментом в борьбе с неугодными адвокатами. Так, бодайбинского защитника А.И. Гордеева в конце 1939 года обвинили в связи с «вражескими элементами», а произошло это после того, как в речи на процессе он коснулся закрытого распределителя дефицитных продуктов для районных руководителей.

Люди своего времени К моменту пуска репрессивного механизма состав областной коллегии защитников был достаточно неоднороден. Заниженная планка требований (юридический стаж от двух лет либо испытания в комиссии при губернском суде) открывала дорогу в адвокаты и бурильщикам, и электромонтерам, и стрелочникам, и пастухам. Так, в 1934-м на юридические курсы при иркутской коллегии адвокатов поступила С. П. Жмур, окончившая два класса начальной школы. На мысль получить юридическое образование её натолкнула работа помощником повара в столовой института советского права и то, что она «комсомолка с 1926 года и по социальному происхождению не из чуждых». Последний «аргумент» срабатывал, судя по документам, не менее 12 лет – несмотря на малограмотность, недисциплинированность, отсутствие квалификации и утаивание принятых у клиентов денег. К адвокатскому сообществу тяготели и маргинальные партийцы партизанского склада. Например, защитник И. А. Курицын был исключён из рядов ВКП(б) «как неподдающийся партийному воспитанию». Из партизан шагнул в адвокатуру и С.С. Солдатов, и П. Я. Миловидов, оба с начальным образованием.

История иркутской адвокатуры Условия поступления в коллегию адвокатов ужесточились к началу сороковых годов, и одним из следствий новой политики стало открытие в Иркутске юридической школы. Весьма характерные сведения о ней мы находим в воспоминаниях выпускницы 1943 года Г.В. Цирлиной: «Иркутская юридическая школа открылась в 1941 г. в здании бывшей судебной палаты, где уже размещались областная прокуратура, областной суд, отдел юстиции облисполкома и президиум коллегии адвокатов. Преподавательский коллектив оказался уникальным. Это были в основном практические работники, достаточно молодые люди, не служившие в армии, не находившиеся на фронте и поэтому сохранившие спокойные, даже порой весёлые характеры. Они с удовольствием общались со студентами и во внеурочное время, поддерживая доброжелательную, почти семейную атмосферу». Однако это продолжалось недолго: «В 1942 г. сняли с работы директора юридической школы М. Палькина. И вскоре пришёл какой-то приказ исключить из школы всех учащихся, у кого были репрессированы родители. Нас оказалось не очень много, но, видимо, сохранять в школе детей «врагов народа» было опасно. Исключили почти всех, но оставили тех, кто уже был на втором курсе. Оставили и меня как секретаря комсомольской организации. К счастью, новое руководство школы было достаточно демократичным. Новый директор школы К.И. Удалых приехал в Иркутск откуда-то с запада. С трудом обживался в городе, не имея нормальной квартиры. Он вместе со студентами был прикреплён к столовой, где в неизменном меню был суп с галушками. Более обеспеченные студенты отдавали ему свои талоны, и он приходил в школу с большой кастрюлей на ремне, которую студенты окрестили «владычицей блюд», так как порою её содержанием регулировалось настроение в школе». Послереволюционная история иркутской адвокатуры – это история постепенного сращивания с государством. В 1925-м президиум, возглавляемый старорежимным С.Н. Раевским, ещё позволял себе брать под защиту своих членов, вести свободную переписку с органами и даже прекращать её по своему усмотрению. Двумя десятилетиями позже утвердилась совсем иная модель отношений. О ней можно судить, к примеру, по письму в коллегию от 28.02.1945 г. начальника облуправления наркомата юстиции Маслиненко: «За последнее время имеют место случаи, когда президиум производит перемещения адвокатов из

История иркутской адвокатуры отдельных районов области, не согласуя эти вопросы с управлением НКЮ. Так, из Бодайбо переведён для работы в Иркутске адвокат Грудинин. Подобные явления считаю недопустимыми и предлагаю: 1. Впредь все вопросы, связанные с перемещением личного состава коллегии адвокатов согласовывать с УНКЮ. 2. Возвратившегося из Бодайбо адвоката Грудинина немедленно откомандировать в г. Бодайбо, по месту постоянной работы». Nota bene: Грудинин никогда не состоял в штате Бодайбинской юридической консультации, а только приезжал сюда с проверкой. Относительная краткость временного отрезка, в который произошла столь серьёзная трансформация отношений с партийно-советскими органами, предполагает наличие катализаторов. Ими послужили, вероятно, Вторая мировая война и, в особенности, репрессии тридцатых годов. Ферменты страха могли ускорить химическую реакцию, в результате которой личность стала идентифицироваться всего лишь как винтик огромного механизма с идеологией в качестве приводного ремня. Постепенный уход от гармонии живой регуляции к господству идеологем повлиял и на критерии профессионализма. Опросный листок, разработанный областным отделом юстиции, имел целью, прежде всегое составить политический портрет адвоката. Отзывы райкомов партии становились, в конечном счёте, определяющими, а в качестве критериев использовались связь с парткабинетом, участие в выборных и просто пропагандистских кампаниях, работа в разного рода кружках при райкоме партии. Работник райкома мог сделать запрос судье, достаточно ли энергично адвокат разъясняет в своих речах политику партии и правительства. Если же в районе был энергичный глава исполнительной власти, юридическая консультация испытывала двойной пресс. Так, из личного дела Я.А. Попова, заведовавшего Шиткинской районной консультацией, усматривается, что в 1941 году он четыре дня отработал на уборке урожая, подписался на заём в фонд обороны и сдал туда все облигации, а затем и передал часть зарплаты на подарки бойцам к Новому году. После чего вошёл в комиссию по сбору тёплой одежды фронтовикам. Но поскольку в деревнях было нечего отдавать, сдал собственную экипировку, а для полноты комплекта кое-что прикупил.

История иркутской адвокатуры Превалирование социальных функций над профессиональными было возведено, таким образом, в норму, интеллектуальное развитие сведено к политическому. В 1949 году, например, кандидатам в члены областной коллегии адвокатов предлагалось раскрыть агрессивный характер Северо-Атлантического пакта и представить официальную точку зрения на события в Китае. Окончательное встраивание адвокатуры в партийно-советскую схему произошло в начале 1970-х, когда сама структура президиума коллегии с её делением на промышленный, сельско-хозяйственный, пропагандистско-агитационный и финансовый секторы максимально приблизилась к структуре партийного комитета. Письма и звонки из обкома КПСС приняли директивный характер, и если он, к примеру, рекомендовал в члены коллегии Г.И. Кувшинова, тот не только принимался без экзамена, но и немедленно избрался в президиум и занимал там кресло председателя.

Решающее тридцатилетие Способность в таких условиях не просто существовать, но и преломлять через призму науки судебные практики (как кандидат юридических наук Виттенберг), создавать прецеденты защиты инакомыслящих (как Грудинин), подниматься в своих речах до обличений бюрократического централизма и «увлечения смертными приговорами» (как Батустин) представляет известный феномен. Он мало изучен, но всё-таки очевидно, что прорывы связаны с Центральной юридической консультацией Иркутска. Здесь изначально концентрировались наиболее образованные и перспективные юристы и, возможно, был меньше прессинг партийных органов. 1960-е годы ХХ в., закрепившиеся в сознании большинства как время оттепели, далеко не сразу нашли отражение в законодательстве. Подобное отставание от экспресса общественных настроений закономерно ввиду фиксирующей функции законодательства, требующей известного времени для осмысления. Таким образом, Уголовный кодекс 1961 года отразил настроения предшествующих десятилетий, и с его введением большое число граждан было осуждено на длительные сроки заключения за спекуляцию и нарушение правил о валютных операциях. Вот как вспоминает об этих новеллах Ф.А. Скоробогатова:

История иркутской адвокатуры «Когда я стала адвокатом, действовали кодексы, принятые в 1961 году. Конечно, они были далеко не совершенны. И, как ни странно, они, как правило, не были гуманными. Вспоминается случай, как плакал Г.Ф. Квитинский (светлая ему память), когда взяли под стражу его 14-летнего подзащитного». Тем не менее, именно 1960-е годы начали то решающее тридцатилетие, которое завершилось сменой общественно-политического строя, изменило и правовой пейзаж, вызвав к жизни многочисленные законодательные инициативы. На фоне бурного законотворчества зародился и Федеральный закон «Об адвокатской деятельности и адвокатуре в Российской Федерации». К счастью, он не влился в поток торопливых, непрописанных актов, а сложился в стороне от мейнстрима, и сложился неспешно, посредством сублимации многих практик. Поднявшись на стыке тысячелетий, воплотил искания многих умов. Сквозь призму его статей усматриваются каркасы дореволюционных строений, усиленные с помощью современных технологий лучшими мировыми образцами. Теперь, когда фундамент нового здания адвокатуры осел, возводятся уже первые этажи, и эти «строительные практики» свидетельствуют, сколь сложно следовать продекларированной независимости. Уход адвокатуры из-под опеки госструктур требует известного осмысления этого явления самими государственными структурами.

История иркутской адвокатуры

ПРЕДСЕДАТЕЛИ ПРЕЗИДИУМА ИРКУТСКОЙ ОБЛАСТНОЙ КОЛЛЕГИИ АДВОКАТОВ: 1922 — А. Ф. Клейнман, А.С. Эфрон 1924 — В.И. Смирнов 1924–1927 — С.Н. Раевский 1927 — Ф.М. Суровцев 1929–1931 — Пляшкевич 1932 — С.П. Бондарь 1934 — В.М. Рябкин 1935 — Фельдман 1938 — А.А. Питтель 1939 — В.А. Конев, Доставалов 1940–1942 — С.А. Стрелков 1942–1944 — А.В. Стефанюк 1945–1946 — Л.О. Патушинский 1946–1947 — С.И. Крутер 1947–1958 — П.Н. Мосюков 1959–1970 — Н.Н Рязанов 1970–1971 — Г.И. Кувшинов 1971–1983 — П.И. Митин 1983–1986 — Н.Д. Исаев 1986–2003 — Ю.Н. Машкин 2003 — В.В. Белов Из иркутского адвокатского сообщества вышли известные ученые: Б.С. Антимонов, Г.Б. Виттенберг, А.Ф. Клейнман, М.А. Чельцов-Бебутов.

История иркутской адвокатуры

иркутская Адвокатура в лицах и документах

История иркутской адвокатуры

МИЛЮТИНСКИЕ ВСХОДЫ Группа приезжих чиновников начала готовить в Иркутске почву для будущей судебной реформы. С этой целью открылось и первое в Сибири юридическое общество. ...Извозчик двинул правою бровью, вероятно, выражая недоумение, а Загоскин подумал: «Не обкатался ещё: как проехать к Главному управлению Восточной Сибири, знает, но не понял покуда, что часы присутствия там не ограничены. Во всяком случае дежурные беспрепятственно пропускают к Борису Алексеевичу Милютину. Вот и сегодня там соберутся молодые чиновники, члены нового общества с очень коротким названием – юридическое». Действительно, по лестнице поднимались уже братья Павлиновы, а в самом кабинете некто Турбин распаковывал свежую коробку со свечами. «Освещение-то член Совета Главного управления обеспечивает из собственного кармана, – мелькнуло у Загоскина, – да и то сказать: никакой казне таких расходов не вынести. Нынче снова, небось, проговорят до полуночи, а разъедутся с чувством, что главного-то и не успели сказать».

«Ведь поперёк всяких правил пошли!» Михаил Васильевич не был с этими господами на короткой ноге, а с Милютиным так и вовсе расходился во многом, что, впрочем, не мешало ценить друг друга на расстоянии, а иногда и сближаться – в интересах дела. Вот и теперь Загоскина пригласили на обсуждение очень важного, хоть покуда и сугубо теоретического вопроса – о способах содержания будущего сибирского университета. Он с интересом оглядел собрание: «Что значит быть в начале карьеры: у каждого этакая энергичная складка в характере, у каждого папочка, где собственные резоны расписаны и сделаны всяческие расчёты. Только, чувствую я, при любом раскладе верх возьмёт милютинский вариант. На то ведь он и патрон. Меня же и вовсе пригласили для пресловутой объективности – представить сторонний и, конечно же, «неоднозначный взгляд». Что же, вы его получите, господа…» – и он терпеливо дождался своей очереди. И крайне удивился, когда по итогам голосования

История иркутской адвокатуры большинство поддержало его предложение – установить негласный университетский налог с местной золотопромышленности, а также обложить десятипроцентной «пошлиной» каждое выкуренное ведро водки. «Ну, законники, что вытворяют-то! Ведь поперёк всяких правил пошли, пусть и теоретически, – не укладывалось у Загоскина в голове. – Мнето как литератору, положим, и простительно, да и эти, Павлиновы, ещё по возрасту максималисты, но Милютин-то, с его-то положением и родством как решился? Вот что значит увлекаться чрезмерно своими «юридическими практиками». Да, эти два слова довольно полно передавали цель и смысл сибирской службы Бориса Алексеевича. В высших сферах, к которым и сам он принадлежал до недавнего времени, торжествовал тот взгляд, что территории за Уралом не готовы для восприятия цивилизованного судопроизводства, с реальной состязательностью сторон. Милютин и сам когда-то, погрузившись в архивы, изумился, «насколько это другая страна». И по привычке придавать своим мыслям законченное оформление написал пространнейшую статью. Будь она объёмом поменьше, он тотчас и обкатал бы её на своих обычных слушателях, но тут явно требовалось, чтобы текст отлежался – и Борис Алексеевич отдался текущим делам. После окончания университета он служил в одной из канцелярий Сената и, может быть, по причине природной живости и открытости бумажный мир представлялся ему полным красок и неожиданностей. Вообще, ему было тесно в узком мундире столоначальника, он расставлял его, сколько было позволено. А не позволили бы и вовсе, когда бы не влиятельный брат и то особое положение, на каком находился каждый из протеже патрона. За внешним пиететом скрывалось, конечно, многое. Однажды, став невольным свидетелем разговора служителей, Милютин узнал о таких предположениях на свой счёт, что страшно расстроился. И желая отвлечься, принялся редактировать ту, отложенную статью о судебной реформе в Сибири. И он ясно увидел, что и затянутое вступление, и длинная цепочка посылов идут исключительно от смятения перед картиной диких нравов ссыльно-каторжных. Отсюда и вывод: «Даже гипотетическое расселение в сибирских генерал-губернаторствах необходимого числа мировых судей и присяжных поверенных не гарантирует там торжества суда милостивого и справедливого».

История иркутской адвокатуры Главной причиной тому молодой юрист полагал неразрешимое противоречие в восприятии законов между сообществом юристов и уголовным сообществом: то, что в юстиции трактовалось как нонсенс, для большой части сибирского населения было просто обыденностью. «Но если преступление – норма, то обвиняемые даже и не испытывают потребности в институте адвокатуры, о котором мы так хлопочем! Более того, в состязательности судопроизводства не заинтересована и сама сибирская администрация: губернаторы и генерал-губернаторы вступают в должность с убеждением, что и в судах последнее слово за ними. Разумеется, что они не поддержат прогрессивных юристов, а предпочтут им малограмотных, но безопасных ходатаев. Таков трезвый взгляд на перспективы распространения судебной реформы в Сибири».

Ветер принял вдруг восточное направление Придя к такому заключению, Милютин, однако, не успокоился. Напротив, мысли его постепенно приняли иное направление: «Нельзя ведь и исключить, что какие-то чудаки-юристы собственною охотой отправятся на службу в Сибирь и возьмутся готовить там почву для новых правовых институтов. В сущности, это и не чудачество даже, а естественный, закономерный процесс проникновения профессиональных интересов в общественную жизнь! Следует только всё замечательно организовать. То есть, если уж лекции, то самые ясные и понятные, с представлением библиотечки по праву для всех желающих; а если юридические вечера, то непременно самые лучшие и привлекательные для всех сословий. Столь высокий уровень может гарантировать лишь некая группа профессионалов, назовём её, скажем, юридическим обществом. В Сибири такого пока нет, но надо же ведь когда-нибудь начинать, и лучше всего – в Иркутске, под покровительством местного генерал-губернатора. Прогрессивный, видно по всему, деятель». Возможность службы в Сибири, хотя и гипотетически, вертелась во всяком чиновном мозгу, привлекая и ускоренным карьерным движением, и большей свободой приложения к тамошней жизни своих неиспользованных возможностей. В случае же с Милютиным прочитывалось ещё и подспудное стремление выйти из тени влиятельных родственников. А также особенности темперамента и характера: для

История иркутской адвокатуры Петербурга Борис Алексеевич был слишком жив и открыт, в Иркутске же эти самые качества пришлись кстати: центр генерал-губернаторства нуждался в энергичных молодых господах, с одинаковым рвением бравшихся и за казённую бумагу, и за выступление на благотворительном вечере. Впрочем, касательно Милютина точнее было говорить не о рвении, а о воодушевлении, с которым принимался он за всякое дело. Оно сразу расположило всех, и лучшие люди пожелали сблизиться с ним. Миллионер Хаминов брал у него совет, на что лучше пожертвовать благотворительные суммы, городской голова Катышевцев устраивал вместе с ним Ломоносовский завтрак (в очередную годовщину смерти Михаила Васильевича), и там меж речей и тостов возникла сама собою идея учредить в Ремесленной слободе Ломоносовскую школу. И школа, действительно, открылась на частные средства, и Милютин стал её попечителем. У него вообще было чувство, что в этом городе всё решительно получается и его всюду ждут. Действительно: открывалось ли новое училище или приют, все предвкушали его спич, в котором за изяществом формы и задушевностью интонации всегда билась живая мысль. Её запоминали, чтобы после обдумать и обсудить: «Слышали, как Борис Алексеевич-то намедни…» Нужно ли говорить, что и курс «Энциклопедии законоведения», прочитанный им для иркутских гимназистов, встречен был на ура? Да, нужно об этом говорить, потому что одно влиятельное лицо было всётаки против – глава краевого учебного ведомства господин Бобановский. Он и вовсе бы это всё запретил, когда бы не близость Милютина к генерал-губернатору. Несколько раз член Совета Главного управления пробовал объясниться с главным педагогом Восточной Сибири, но привычные дипломатические приёмы не срабатывали, Бобановский чурался «милютинского кружка», будто это было какое-то тайное общество.

Стена оказалась гораздо ближе И гораздо выше – Отправляясь в Сибирь, мы думали о косности старожилов, а теперь выясняется, что они-то нас понимают получше, чем привозные чины, – рассуждал Павлинов-старший. – Кажется, я начинаю понимать, почему в Иркутске говорят не «привозные», а «навозные» чиновники, да ещё с ударением на втором слоге.

История иркутской адвокатуры – В первом приближении все мы весьма схожи, – задумался Милютин, – то есть все университанты, шьём мундиры у одних портных и в одних магазинах заказываем сыры. Люди одного круга, коротко говоря, но при этом с совершенно противоположными представлениями о службе. Для нас с вами существенно важно быть полезными делу, к коему мы приставлены. Нашу сибирскую командировку мы сами не посчитаем удачной, если не подготовим здесь почву для института мирового суда и адвокатуры. Но, с точки зрения Бобановского и компании, это всё – от лукавого, нужна просто служба, без посягательства на очевидную пользу. – Да для них служить – значит просто прилаживаться к каждому патрону, изучать характер, приёмы, симпатии, дабы точноэтим пользоваться, – выпалил Павлинов-младший. – Ну, у чиновников класса Бобановского, всё, конечно, не так карикатурно. Они и работу в общественных комитетах приемлют, правда, лишь для того, чтобы состоять в компании солидных господ. А вот на иркутские литературно-разговорные вечера не пойдут, ну разве только в свите генерал-губернатора. И библиотеку публичную не поддержат, и для воскресной школы не подготовят лекцию о присяжной адвокатуре. Для них и сибирский университет – просто ересь. – В канцеляриях говорят, будто бы параллельно с нами университетскую тему разрабатывает другая группа… кажется, во главе с выпускником лицея Карпинским, – припомнил Павлинов-старший. – Да-да-да, и не только параллельно, но и в противовес, – уточнил Милютин. – Всё сводят к тому, чтоб устроить некий лицей для производства чиновников непосредственно на местах. Но я не думаю, что такая точка зрения возьмёт верх. А потому, господа, прошу вернуться к нашим занятиям. Вот и Михаил Васильевич Загоскин подошёл, и уж явно с «шилом в кармане», – он с явным удовольствием рассмеялся, как смеются молодые и здоровые ещё люди, верящие в свой успех.

Чего радоваться, если всё сбылось? Восемь с лишком лет спустя Милютин возвращался из Сибири в Петербург, утомлённый и несколько разочарованный тем, что лучшие годы его прошли в краю каторги и ссылки без очевидной пользы. Это ощущение тяготило его несмотря и на то, что одна из улиц Иркутска решением

История иркутской адвокатуры генерал-губернатора была названа его именем, и вслед ему слались уже телеграммы-признания. Но он-то знал: вряд ли его проекты будут продолжены и развиты. И хоть и нехотя, а соглашался со старым своим оппонентом Бобановским, бросившим однажды: «Милютин многое начинает, но ничего ведь не доведёт до конца. Все его проекты недолговечны, потому что все они преждевременны». И все их ему было жаль, как детей, так и не успевших развиться: «Энтузиасты не дождались моих юридических практик и уехали, никого этим не огорчив. Да и надо ли удивляться, если местное общество не видит в таких энтузиастах нужды? Вот обед и бал у золотопромышленника – другое дело, настоящая новость дня, интерес минуты! Ведь здесь будут прекрасные кушанья и не менее прекрасные дамы!» – накопившееся раздражение наконец нашло выход, и следы его сохранялись на лице у Бориса Алексеевича всю долгую дорогу в Петербург. И даже какое-то время по прибытии. …В зиму 1886 года в Сибири установились страшные холода. Телеграммы о морозах под пятьдесят градусов на какое-то время отодвинули другие новости, и некролог Бориса Алексеевича Милютина появился в «Восточном обозрении» только десять дней спустя после смерти – в номере от 23 января. Но некролог был написан с чувством и основательно. Полгода спустя та же газета поместила публикацию с характерным названием: «Отворяйте ворота: новый суд идёт!», и редактор заметил при этом: «А ведь сбылось милютинское предзнаменование, именно так и выходит, как он в своё время предвосхитил. Тогда-то мало кто верил, а теперь вот свидетельствуем: «Ликвидируются и уничтожаются местные судебные учреждения. Непрерывно прилетают новые птицы для новых полётов. Ветхая сибирская юстиция умирает, как истая блудница, корчась, беснуясь, анафемствуя. Ей всё ещё не верится, что пришёл конец. Местные урывай-поборышкины кишат, точно ошпаренные шмели, в своих судебных застенках. Они нарочно затягивают решения, медлят с передачею дел, ехидствуют по углам, подставляют ножки приезжим новым людям и встречают их заранее налаженными каверзами и подвохами. Со злостью снимают свои судейские кафтаны, знаменитые «сибирки с четырьмя полами, с восьмью карманами», и озираясь, переводят благоприобретённые домики на женины имена. По поговорке «были веселы, да носы повесили». Безвозвратно миновало для них то, веками дливше-

История иркутской адвокатуры еся золотое время, когда тяжба была петлёю, суд – виселицей. Теперь работа у них одна – прятать концы: в мех да в мешок, да в лубок, да под лавку!» Ещё три года спустя а Иркутске реанимировалось учреждённое Милютиным отделение императорского русского технического общества. В своё время возродилось и юридическое общество (уже как Ассоциация юристов), а в 2012-м вышло и репринтное издание его книги 1883 года «Военный суд, его защитники и разрушители». Правда, авторство не обозначено – возможно, ввело в заблуждение дореволюционное «мы»: «Мы, ставя впереди интересы государства и чести…»

Борис Алексеевич Милютин значится в справочной литературе как писатель. И действительно: его труды интересны и сейчас.

История иркутской адвокатуры

О ДИСЦИПЛИНЕ РАЗУМНОЙ И НЕРАЗУМНОЙ Отрывок из книги Б.А. Милютина «Военный суд, его защитники и разрушители» В одном из решений 1873 г. Главный военный суд провёл различие между разумной и неразумной дисциплиной. Что такое различие существует фактически, доказывается и самим военно-уголовным законом (ст. 69 и 109 Устава о наказаниях). Как скоро бок о бок с разумной дисциплиной может существовать и неразумная, понятие о дисциплине вообще превращается в принцип, неприкосновенность которого в каждом отдельном случае может быть подвергаема тщательному анализу. Как скоро подобный анализ входит в круг обязанностей суда, нельзя же требовать от него, чтобы он решал всегда в пользу начальства, возбуждающего преследование. Лишённому права непосредственно влиять на устранение всех случаев неразумных, противозаконных, унизительных и даже жестоких требований, подкапывающих самое понятие дисциплины, суду не остаётся ничего более, как восстанавливать нарушенное равновесие мерами косвенными, то есть или оправданием нарушителя, или наказанием его в возможно меньшей мере. С другой стороны, существование неразумной дисциплины влечёт естественно к увеличению преступности. Причём этот результат представляется не последствием послаблений со стороны суда, как думают непосредственно заинтересованные в этом, а последствием дезорганизации. По размерам преступности в воинской части можно и должно судить о способности известного лица к самостоятельному командованию. Возникает вопрос, чем же объяснить водворение рядом с разумной ещё и неразумной дисциплины? Ближайшей, непосредственной причиной представляется то, что законное понятие дисциплины расширяется начальниками. Они не довольствуются определениями закона, а вдохновляются собственными соображениями, источник коих кроется в присущем каждому из

История иркутской адвокатуры них своеобразном понимании интересов службы. К сожалению, начальники этой категории, оправдываясь ревностью к службе, поддерживаются в своих устремлениях судебной властью, которая вопреки основному принципу, воспрещающему расширять смысл уголовного закона в ущерб интересам подсудимого, пользуется неопределённостью военно-уголовного закона и даёт последнему непомерно широкое толкование. Чтобы доказать фактически этот вывод, достаточно указать на несколько примеров, извлечённых из судебной практики. Статья 96 Воинского Устава о наказаниях, требующая от подчинённого должного уважения, распространена и на начальников нижних чинов, что никоим образом не соответствует природе взаимных отношений, существующих между ними. Состав преступления поставлен в зависимость от чисто внешних признаков, не имеющих ничего общего с внутренними побуждениями нарушителя. Поэтому возвышение голоса, грубость речи, неприличие сопровождающих её движений не оставляют сомнения в наличии намерения, тогда как в большинстве случаев эти признаки доказывают лишь умственную и нравственную неразвитость нарушителя. Наша армия и при действии всеобщей воинской повинности рекрутируется преимущественно из крестьян. Если по отношению к германской армии справедливо говорят, что она своими достоинствами обязана школьному учителю, то наша народная школа далеко ещё не достигла подобного значения. Она ограничивает свою роль исключительно распространением грамотности. Двадцатилетний юноша, выходящий из неё, вырастает при таких условиях, что бранное слово представляется ему настолько же необходимым, как соль к щам и масло к каше. Он вырастает под тем убеждением, что ударить обидчика, кто бы он ни был, не только не составляет неодобрительного действия, но представляется молодечеством, вызывающим похвалы. Он невольно усваивает известную интонацию голоса и известный склад речи. Представьте теперь этого молодого человека в рядах армии, в ежедневных отношениях с такими же, как он, молодцами, которым, однако, присваиваются над ним права начальника.

История иркутской адвокатуры При подобном соотношении людей, почти равных по развитию, можно ли требовать от новобранца, чтобы он сразу цивилизовался? Достичь подобного результата необходимо, но возможно ли вдруг – вот практический вопрос, на который, к сожалению, не обращается должного внимания. При разъяснении статьи 97, предусматривающей наказание за намеренное оскорбление словом и неприличным действием, практика пошла ещё дальше – независимо от общегражданской чести ввела понятие чести военной. Статьи с 96 по 99 проводят существенную границу между преступлениями во время исполнения служебных обязанностей и вне службы. Но судебная практика привела к совершенному уничтожению внеслужебных отношений. На практике из чисто дружеского, товарищеского отношения может возникнуть служебное нарушение. Может возникнуть служебное нарушение из-за того, что в учёном заседании возбудится научный спор между старшим и младшим в чине. А что подобные нарушения возможны за винтом, за попойкой в трактире, об этом нечего и говорить. Мы можем по этому поводу привести пример, лично нам известный: в одном обществе молодой офицер позволил себе посмеяться над отсутствующим начальником, и на общий смех из соседней комнаты вышел штаб-офицер, которому рассказчик не был нисколько подчинён. Не далее как на другой день штаб-офицеру вынесен строгий выговор за то, что не остановил предоставленной ему властью обидчика, а последний переведён в другую, отдалённую часть. Если статья 1 Дисциплинарного устава обязывает беспрекословно исполнять приказания начальника, то статья 69 Воинского устава о наказаниях предусматривает случаи, когда подчинённый может и не исполнять приказания. Судебная практика, проведшая различия между разумной и неразумной дисциплиной, могла бы сгладить это противоречие, и, конечно, в интересах подчинённых. Она сделала наоборот. Выиграла ли от этого польза службы, мы не знаем, но при тех требованиях, которые предъявляются ныне к строевому образованию, ставить военнослужащего в положение, чтобы он не смел рассуждать, представляется аномалией. Пример: фельдфебель с ведома

История иркутской адвокатуры ротного командира или без оного, повадился по ночам вывозить из хлебопекарни мешки с каменным углём. Но как-то раз он натолкнулся на старшего пекаря, который наотрез отказал дать уголь. Читатель подумает, что его похвалили за усердие к службе. Да… преданием суду и осуждением за неповиновение. Другой случай: дневальный, памятуя приказ полкового командира о недопущении в казармы евреев-разносчиков, остановил подобного субъекта, которого вёл в казармы штаб-офицер. Такое усердие к службе повело лишь к тому, что солдат был наказан, а штабофицер, по нашим понятиям гораздо более виновный, остался в стороне. Главным принципом Дисциплинарного устава представляется требование, чтобы начальник был справедлив к подчинённым, но все ли, даже высокообразованные люди, совмещают в себе качества, необходимые для такого рода деятельности? Можно ли требовать этих качеств от начальников из нижних чинов? Случилось раз, что офицер подвыпил настолько, что удержать его на ногах оказалось невозможным. Как на грех он застрял в калитке, и поднять его оказалось невозможным. Выведенный из терпения денщик поволок его за ноги. Денщику – строгое наказание за оскорбление начальника насильственным действием. Но спрашивается: разве бесчувственное от пьянства тело, облечённое в известную форму, продолжает оставаться начальником? Как бы строго ни понималось значение дисциплины, как бы в силу неё ни обезличивался человек, есть два момента, когда о ней не может быть и помина: это когда человек молится и когда он силою обстоятельств в качестве подсудимого в храме правосудия отстаивает свою жизнь, честь, права. В этот момент он представляется не нижним чином и не обер-офицером, а человеком равноправным.

История иркутской адвокатуры

Судебные установления До «Временных правил судопроизводства» (1885 г.) функция защиты в сибирских судах была номинальной. Но и это нововведение носило ограниченный характер. Купчиха Ульянова, ещё молодая и вполне здоровая женщина, скончалась скоропостижно, в самый разгар суда над её супругом, расстрелявшим посетителя лавки из «вдруг выпавшего из кармана пистолета». – Неужто умерла от переживаний? – удивился губернский столоначальник. – А ведь уголовное дело-то уже близко к закрытию: адвокаты и доктора очень ловко подвели Ульянова под «внезапный припадок умопомрачения».

По личному усмотрению

Заказ «маленького помешательства» предполагал большие расходы, и Ульянова по усвоенной ещё в доме отца привычке подробно расписала их в специальной графе. Указав не только даты выдачи взяток и фамилии каждого получателя, но и обозначив их уважаемые имена, равно как и должности. Если деньги брало не само начальствующее лицо, а кто-то из родственников, Ульянова скрупулёзно выясняла степень родства и приписывала к фамилии, предположим, «зять». Она не усматривала в этих записях ничего предосудительного, и когда после смерти купчихи принялись за опись её имущества, то сразу же и увидели отчёты по взяткам. Кто именно из чинов передал их в редакцию местной газеты «Сибирская жизнь», в точности неизвестно, но, судя по всему, с некоторых листов было снято несколько копий, потому что списки взяточников попали и к господам проезжающим и вместе с ними понеслись по Московскому тракту. Газета «Восточное обозрение», в ту пору выходившая в Петербурге, поставила разоблачительный текст прямо в праздничный номер от 3 января 1885 года – пока новость не обросла бородой. – Хотя, в сущности, что тут нового? – усмехался редактор газеты Николай Михайлович Ядринцев, – Всякий знает по опыту, что в Си-

История иркутской адвокатуры бири верховный закон – карман. Он и осуждает, и милует, смотря по тому, толст или тощ. – У сибиряков скоро будет свой университет, но нет ещё суда милостивого и правого, – стряхивая дрёму, отозвался прикорнувший на редакционном диване присяжный поверенный Грацианский. Он служил в Сибири по юридической части и так впечатлился, что вот уж несколько лет неустанно делился накопленными наблюдениями. – В несчастных сибирских губерниях неизвестно, где кончается полиция и начинается суд, ведь каждый заседатель в то же время и полицейский чиновник, и судебный следователь, и верховный вершитель судеб тысячного населения. Неудивительно, что ничтожное дело может разрастись в целые фолианты, а важное дело, напротив, зачахнет, а то и вовсе исчезнет без следа. В Сибири хозяева положения в заговоре против закона, и, что бы ни случилось, у них всё шито-крыто, ибо рука руку моет, – он взглянул на Ядринцева, словно передавая эстафету. И Николай Михайлович тотчас подхватил её: – Да, в сибирских судах господствуют личные усмотрения, вопреки всем законоположениям, вопреки здравому смыслу и, конечно же, вопреки совести. Что до последней, то она давно уже, говорят, кочует в туруханских, якутских и охотских тундрах. Что ей цивилизованный мир, когда она в нём гонима? Если и забредёт туда волею случая, то, уж верно, придётся скрываться где-нибудь под лодкой на берегу Ангары. – Вот если бы установился в Сибири независимый суд, – попробовал развернуть разговор маститый профессор, принёсший объёмную статью о судебной реформе. И манёвр его удался – ещё и потому, что и Грацианский, и Ядринцев хотели вернуть праздничное настроение, с которого начался этот день. – Разумеется, независимый суд всё мог бы переменить в самое короткое время! – уверенно заключил Николай Михайлович. – «Самое короткое» – это всё-таки сколько в вашем понимании? – засомневался теоретик права. – То есть, я хотел бы понять, удастся ли нам с вами лицезреть такой суд воочию? – Лично я надеюсь, – расхохотался Ядринцев. – Да и вам как юристу хорошо ведь известно, сколь порывист бывает государственный механизм: всё лязгает да скрипит, лязгает да скрипит, а потом вдруг возьмёт да и повернётся беззвучно, и вот она вам, обещанная реформа, берите!

История иркутской адвокатуры «Он хоть и умница, но большой фантазёр, – решил профессор, – причём, верит своей интуиции безгранично, как гимназист средних классов. В этом-то и препятствие для любой дискуссии с ним. Я бы без труда разбил его «доводы», только вряд ли он сейчас воспримет мои логические цепочки. И даже оказавшись прижатым к стене, останется верен собственным заблуждениям. И всё же «пресловутая интуиция» не подвела увлекающегося, забывающегося Николая Михайловича Ядринцева: и двух месяцев не прошло, как 25 февраля 1885 г. были опубликованы «Временные правила» судопроизводства в Сибири». До «Временных правил» 1885 года функция защиты в сибирских судах (а также и в судах Архангельской, Олонецкой, Оренбургской, Уфимской, Астраханской губерний) была лишь номинальной. В то время как в реформированных судах европейской России добивались уже расширения прав защиты в уголовных процессах, права на ведение своего, защитительного розыска, в Сибири поверенные могли присутствовать только на гражданских процессах. А в уголовных процессах адвокатская функция разделялась между самим подсудимым, судом и, главным образом, прокурорским надзором. Были и ходатаи по делам, но их участие сводилось к подаче советов, оформлению исков и других документов. Эта деятельность ничем не регламентировалась и, в сущности, ходатаи не несли никакой ответственности за исход судебного разбирательства. На них не распространялись никакие цензы, даже образовательный, способный обеспечить минимальный отбор.

Может, сброситесь и купите эту реформу? Несколько десятилетий сибирские губернаторы и генерал-губернаторы добивались уравнивания своего населения в судебных правах. И к началу 80-х годов XIX века в правительственных сферах не осталось ни одной значимой персоны, сомневающейся в необходимости «окраинных реформ». Да и в столичной прессе у сибиряков явилось немало

История иркутской адвокатуры осведомлённых сторонников, время от времени подававших надежду. Вот и в прошедшем, 1884 году, «Биржевые ведомости» намекнули на весьма вероятные перемены в ведомстве министерства юстиции – как в составе чинов, так и в отправлении самого правосудия. По дошедшим до газеты сведениям, в правительстве детально обсуждалось реформирование сибирских судов на манер европейских. И был выношен некий основополагающий документ. Но в последний момент решающий голос оказался у министерства финансов, и строгие инспектора, пробежавшись по основным положениям, заключили: реформа в Сибири слишком обременительна для казначейства. И потому следует ограничиться лишь некоторыми улучшениями провинциального судопроизводства. Отказавшись от главных, но дорогостоящих институтов – мировых судей и присяжных поверенных. – «Сибирская газета» пишет, что все окружные суды за Уралом обходятся министерству финансов всего лишь в 48. тыс. руб. в год, и я склонен верить этим цифрам, господа, – начал свой спич на деловом обеде председатель Иркутского губернского суда Клопов. – То есть, в высших сферах танцуют под ту же музыку, что и двадцать лет назад, когда нам говорили, что слишком расточительно распространять на Сибирь судебные установления 1864 года. В последний мой вояж по министерству финансов слышал очень раздражительное, что «в Сибири вечно ждут чего-то – если не перемены начальства, так реформы какую-нибудь. Будто она отлита для них как форма для пряника». Эту мысль тиражируют и в печатных изданиях. Вот, я выписал даже: «Судебная и земская реформы для сибирского общества – те же грёзы мессианства. Сибиряк ждёт, что реформы явятся без всяких затруднений, сами собою, и разом всё совершат, всё облегчат. А между тем правительство не имеет на это средств, и почему бы в такой ситуации не объявить всесибирскую складчину на реформу? Таким приношением народ, кстати, показал бы свою гражданскую зрелость. Установили бы, так сказать, себе нерукотворный памятник», – голос Клопова звучал ровно, однако нож его нервно бил по вилке, покуда вовсе не выпал и, сбив фужер, не уткнулся во фрачный рукав соседа. Вышколенный официант отчего-то растерялся и, вместо того, чтоб сменить прибор, просто вытянулся по струнке. Утром он приплатил три рубля администратору, чтоб обслуживать этот обед судейских и проку-

История иркутской адвокатуры рорских. Но с самого начала пошло всё как-то не так: господа явились мрачные, сходу забраковали меню и пустились в свои скучные разговоры. – Нет, вы только вслушайтесь, коллеги: «Присутствие на судебных процессах адвокатов ограничено лишь отдельными случаями, когда преступление может повлечь за собой лишение всех прав состояния…» Да ведь это совсем не то, что мы ждали двадцать лет… Это – просто паллиатив, ложка мёда в бочке дёгтя. – Во «Временных правилах», конечно, прочитывается стремление изъять следствие у полиции и передать его прокуратуре и суду, но при этом на всю Восточную Сибирь и Приамурье определено восемнадцать (!) следователей! Просто насмешка какая-то, господа! – Некоторое улучшение судопроизводства всё же неизбежно произойдёт, – донёсся чей-то негромкий голос. – Вот именно: «некоторое»! – резко срезал Клопов. – Защиту допустят к уже готовому следственному производству. Если и можно говорить в этом случае о состязательности, то она заведомо неравна: с одной стороны мы имеем прокурора с подобранными данными, добытыми судебным следователем, а с другой стороны – защитника с одним только законом в руках, опровергающего только мнения, а не факты. – Можно увидеть во «Временных правилах» и усиление обвинительной власти, тем более что нанять защитника смогут позволить себе лишь состоятельные обвиняемые. О назначенных адвокатах я и не говорю, потому что и назначать пока не из кого, – заключил губернский прокурор. – И всё же «Временные правила» вносят в уголовное производство две важные перемены: прокурорский надзор теперь может являться исключительно в роли обвинителя, а защита передана поверенным. То есть, наконец-таки разделили чёрное и белое, тезис и антитезис, положение и возражение, утверждение и отрицание. И, самое главное, господа: всех нас выводят из-под пресса губернаторов и генерал-губернаторов. Лично я этим чрезвычайно доволен! – Конечно, вместо обещанного гласного суда нам подали только шаткий мостик к нему, но идти по мосткам всё же лучше, чем оставаться на болотистом берегу, – согласился Клопов. – Правительство сделало шаг к реформе, и за это я поднимаю бокал, господа! – он удивлённо обвёл взглядом пустую тарелку перед собой, разбросанные приборы и сдвинул брови на официанта.

История иркутской адвокатуры Разом всё завертелось, явились, будто сами собой, новенькие ведёрки с охлаждённым уже шампанским, встали в очередь коньяки, и закускам было воздано наконец-то должное. Обед закончился по иркутской традиции за полночь. Осчастливленный официант на другое утро добавил администратору рубль, причём, исключительно по доброй воле. – Что, разжился? – А уж это известное дело: когда сердятся господа, всегда больше заказывают! – Для ресторации хорошо, а у них-то болят, наверное, головы, – заметил администратор не без злорадства. Он очень удивился бы, если б узнал, что в это самое время председатель Иркутского губернского суда Клопов писал уже «Обоснование для распространения на Иркутскую губернию европейских норм судопроизводства». Особенно упирая на введение института мировых судей и реальное отделение судебной власти от власти административной. Зная, что ответ на ходатайство будет с оглядкой на казначейство, Клопов постарался заведомо обезоружить столичных чинов – приложил к письму смету, рассчитанную по абсолютному минимуму. «Месяца три выжду – и снова отправлю, обставив свежими цифрами», – он полистал настольный календарь и вставил ещё пометку в уже исписанную страничку.

Напрасно иронизируете, господа! В сентябре 1886 года «Иркутские губернские ведомости» торжественно сообщили: «Согласно приговору Иркутского губернского суда от 4 июля 1886 г., помощник нижнеудинского окружного исправника Дудин отставляется от службы за произведение обысков и выемок у учителя Домбровского, дочери чиновника Чуприяновой и канцелярского служителя Воротникова без всяких достойных причин, без особого на то разрешения исправника и без соблюдения правил, предписанных законом. Этот пример кары за нарушение закона и допущение самовольства весьма характерен. Он показывает, что в Восточной Сибири начинает вместо произвола выступать на сцену закон, и личность начинает быть более ограждена». Вслед за этим и газета «Сибирь» сообщила: «С приездом в Иркутск нового прокурорского надзора взгляд на действия полиции по произ-

История иркутской адвокатуры вольным арестам совершенно изменяется и чуть ли не придётся некоторым из полицейских чинов очутиться на месте их арестованных клиентов». Правда, редакция «Восточного обозрения» не разделила оптимизма собратьев по перу: «16 мая 1886 года общее собрание Сената решило известное в Иркутске дело малоеланских крестьян с купцом Домбровским и постановило выдворить и снести с крестьянской земли паровую мельницу и стеклянный завод Домбровского. Но по проискам Домбровского, как говорят, до сих пор не исполняется означенное решение Сената, а Домбровский, пользуясь тем, благополучно продал мельницу в чужие руки». Ещё более тревожные корреспонденции полетели из Сибири в центральную «Судебную газету»: «Хоть сибирская судебная реформа дала нам и вполне достойных людей, в продолжение двух лет уволены без прошения: товарищ прокурора в Красноярске, заседатель в Ачинске, а заседатель, бывший следователем в Канске, находится под судом за растрату денег. Подобных увольнений без прошения в дореформенных судах Енисейской губернии не было, несмотря на то, что прежних судейских чинов считают и безграмотными, и невежами, и взяточниками. Не было в дореформенных судах и подобного случившемуся недавно в Красноярске: на публичном заседании подсудимые заявили, что с них взял взятку за освобождение сам товарищ прокурора! Представители новых судов Енисейской губернии, за весьма незначительным исключением, едва поспевают к нам приехать, как по пятам за ними поступают казённые и частные взыскания». В марте 1888-го, то есть три года спустя после введения «Временных правил судопроизводства в Сибири», председатель Иркутского губернского суда Клопов проводил очередное совещание. Выбрав подходящий момент, он сделал неожиданный поворот: – Вот ведь что любопытно, коллеги: нововведения, кои мы с трудом продвигаем в своей, судейской среде, уже подхвачены уголовниками, – он выдержал должную паузу и продолжил. – Недавно в одной из тюрем Восточной Сибири арестанты продемонстрировали отменное знание «Временных правил» 1885 года, – он снова взял паузу, наблюдая, как товарищ прокурора Сербский разворачивается к нему всем корпусом, а из кипы бумаг проступают лица советников Попова и Снарского. –

История иркутской адвокатуры Так вот, господа, в одной из камер Якутской тюрьмы была обнаружена пропажа сахара. Вора вскоре взяли с поличным (что, в общем, немудрено) и начали судебное разбирательство, – Клопов не спеша оглядел всех. – А зря вы иронизируете, господа! Разумеется, это был самосуд, да вот только он очень строго следовал провозглашённому «Временными правилами» принципу состязательности сторон! Нет, вы только представьте: всё исправительное учреждение выдвигает представителей на сторону защиты и на сторону обвинения. Затем в одной из камер отгораживают совещательную комнату и начинается судоговорение. – Держу пари, что речи были весьма и весьма продолжительны, – съязвил Сербский. – Не менее продолжительны, чем у нас. НО. По примеру судов европейской России у заключённых были не просто «адвокаты», а «присяжные поверенные». Они-то и задавали тон. – Неужто оправдали? – вырвалось у Снарского. – А вы как думаете, коллеги? – Клопов с явным удовольствием наблюдал за всеми. – Полагаю, оправдали, – предположил товарищ председателя губернского суда Богачевич. – Суд-то ведь был шутейный. – Да нет, – задумчиво отвечал Клопов. – После часового совещания приговорили любителя сладкого к ссылке в центральный тюремный корпус. В черновом варианте фигурировали ещё и 50 ударов розгами, но дряхлость подсудимого и другие смягчающие обстоятельства заставили отказаться от телесного наказания. – Да ведь это всё совершенный абсурд, господа! – на лице товарища губернского прокурора Сербского проступило привычное выражение гнева, – случай крайний, исключительный и, бесспорно, позорный для администрации данного исправительного учреждения! – Разумеется, можно и так трактовать, то есть крайне категорично, – отозвался Клопов с иронией. – Вот только стоит ли уповать на исключительность? Лично я не готов поручиться за всю Сибирь и уж тем более за всю империю. Нам с вами известно, что все тюрьмы достаточно тесно сообщаются между собой. Возможно, даже теснее, чем нам представляется. Да, кстати: якутский самосуд вынес постановление довести информацию о своём приговоре до всех российских тюрем. Нам бы такое взаимодействие!

История иркутской адвокатуры Когда все расходились уже, Сербский неожиданно обернулся: – Даже при полном торжестве самой лучшей судебной реформы будут без вины виноватые. Недавно слушалось одно дело, очень неоднозначное при внешней его простоте: мещанка Пинжакова возвращалась домой в нетрезвом виде и присела отдохнуть на скамью. А на другое утро городовой обнаружил её в уличной канаве и почти без одежды. Пинжакова заявила об ограблении и отчего-то обвинила мещанок Артемьеву и Лухнёву, с которыми незадолго перед тем познакомилась и больше, кажется, не встречалась. Любой, даже очень малоопытный адвокат, доказал бы, что иск надуманный, но обе ответчицы решительно отказались от назначенного защитника: «Правда на нашей стороне, защитим себя сами!» А ведь не смогли и даже более того – чрезвычайно навредили себе бестолковыми показаниями. Как результат – потеря всех прав состояния и высылка из Иркутска. Нет, самонадеянным и глупым людям никакая реформа не поможет!

30 лет ещё 3 года – и желание ваше исполнится! К этому времени «Восточное обозрение» перебралось уже из Петербурга в Иркутск, и Николаю Михайловичу Ядринцеву очень не хватало маститых столичных авторов. Они оставались подписчиками газеты, но редко присылали собственные статьи, и теперь уж редактор сам пускался в пространные рассуждения о судебной реформе. Порою же просто ёрничал: «Суд оправдал виновного в растрате, признав его виновным в лихоимстве. И приговорил его к штрафу в десять рублей, с заменою в случае неуплаты арестом на два дня». – Над нами смеётесь, – обижался какой-нибудь из иркутских судейских. – Вас почитать, так можно подумать, что всё решительно плохо у нас! – А вы разве не читаете между строк? – удивлялся Ядринцев с затаённой улыбкой на серьёзном лице. – Там, между строк, уважаемый, очень много надежды на будущий суд, милостивый и справедливый. – Располагаете какой-то информацией из Петербурга? – Увы, довольствуюсь собственными прогнозами, – картинно разводил руками Николай Михайлович, уже с трудом сдерживая

История иркутской адвокатуры улыбку. И прибавлял. – По моим наблюдениям, ждать всегда приходится тридцать лет и ещё три года… – Ох, всё-то вы шутите, господин редактор! Ядринцев, однако же, оказался прав: судебные установления открылись в Сибири 2 июля 1897 года. То есть через 33 года после судебной реформы в европейской России.

История иркутской адвокатуры

ИЗ ЖИЗНИ ЧАСТНОГО ПОВЕРЕННОГО В Сибири, переполненной уголовниками, границы между дозволенным и недозволенным были очень размыты. Ещё издали хроникёр «Восточного обозрения» заметил скопление публики у здания губернского суда. В коридоре же было и вовсе не продохнуть, еле пробился к скамье прессы, думая: «С чего бы это? Сегодня ведь не четверг, громких дел не ожидается. По понедельникам судят за побеги и кражи, а это всё скучно, однообразно, как правило. Может, раздел большого наследства сегодня или какая другая семейная история?» Но, оказалось, ничего необыкновенного, просто публика собралась послушать своего любимца Александра Васильевича Митрохина.

Возьмёт этак вот и перелицует! Он сидел на адвокатском диване в удобной позе, но всё-таки не вольготно («Чувствуется чиновник, пусть и отставной!»), глазами никого не искал и даже бумаги не просматривал, а только сосредоточенно думал о чём-то. Когда сторона обвинения представляла свои аргументы, раза три кивнул в знак согласия. И вообще слушал очень доброжелательно. Когда же дали слово ему самому, улыбнулся и первой же фразой всех огорошил: – В данном деле я, как и господин обвинитель, усматриваю безусловное преступление. Более того, я совершенно убеждён, что оно не заслуживает ни малейшего снисхождения, – подержал паузу, оглядывая притихший зал, изумлённых обвиняемых и невозмутимые лица собратьев судейских. – Однако я имею в виду совсем не то преступление, какое рисуется в деле. А совершенно другое, в коем мои подзащитные отнюдь не обвиняемые, а жертвы. Ведь что, в сущности, произошло в феврале 1888 года, когда иркутские мещане Иван Серебренников и Наталья Макарова отправились в Лиственичное? А произошло, полагаю я, простое стечение обстоятельств. Начать с того, что обвиняемые передвигались пешком, а, значит, и с неизбежными остановками в пути. И вот на одной

История иркутской адвокатуры из них ямщик с проезжавшего мимо обоза вдруг крикнул: «Караул: одно место чая срезали!» Обоз остановился, ямщики бросились в погоню, но преступники успели скрыться. А брошенный ими чай обнаружен был в придорожных кустах. Всё произошло очень быстро, ни Серебренников, ни Макарова не успели и разобраться, что же, собственно, произошло, но им и в голову не пришло прятаться. А что же в итоге? Их схватили, вздули (особенно пострадал Серебренников) и отвели к ближайшему полицейскому! Казалось бы, блюститель закона должен был обратить внимание на побои и хлопотать о возбуждении дела, но, к сожалению, он распорядился иначе – обвинил обоих пострадавших в краже, – Митрохин оглядел зал. – Но откуда же, господа, было взяться обвинению? Лично мне это совершенно непонятно. Ведь согласно действующему законодательству, кражей называется тайное похищение имущества, тайный его переход из одного владения в другое. В данном же деле (и это я особо подчёркиваю) чай не найден у подсудимых. Упал ли он или кем-то срезан – неизвестно, известно только то, что подсудимых отчаянно вздули и сдали в полицию. Вот они перед вами в неестественной, незаслуженной и навязанной им роли подсудимых, и пробил час, наконец, восстановить справедливость. На это указывают все без исключения обстоятельства этого дела». Суд вынес оправдательный приговор, но ещё до его объявления хроникёр «Восточного обозрения» записал в свой блокнот: «Назначенный судом защитник Митрохин в обстоятельной и прочувствованной речи доказал, что действительными потерпевшими являются подсудимые».

Простая мерка тут не подходит Что до публики, то пока суд оставался в совещательной комнате, заключались небольшие пари; впрочем, большинство ставило на Митрохина. Сам же он словно бы растворился в воздухе, к немалому огорчению корреспондента «Восточного обозрения», у которого несколько вопросов оставались ещё с прошлого заседания. Правда, в перерыве ему встретился кандидат прав Берков и не только угостил табаком («А гильзы-то, гильзы как хороши, обратите внимание!»), но и высказался о коллегах: – Кому-то важен достаток в семье и обеспеченная будущность, а кому-то – шумная слава, иллюзорный успех. Вот почему кандидат прав

История иркутской адвокатуры Михельсон входит в конкурсные управления и даже кредитует некоторых из подсудимых, а Митрохин довольствуется изумлением публики и тем, что он, частный поверенный, выигрывает у присяжных. То есть каждый преследует свою цель. Её и достигает. «А ведь и действительно, – мысленно соглашался судебный репортёр, – публика хочет страшную сказку с хорошим концом – и она получает её от Митрохина. Он доволен и может позволить себе не давать рекламные объявления. Даже о переездах с квартиру на квартиру не оповещает, а его находят-таки!» В прошлом году Митрохин настойчиво искал встречи с балаганскими корреспондентами «Восточного обозрения», и с одною лишь целью – хорошенько их расспросить об управляющем округом отставном майоре Панаеве, обвиняемом в злоупотреблениях. Товарищ губернского прокурора Витте предъявил Панаеву целый пакет должностных преступлений, от раздачи казённых сумм в долг до установки денежных сборов с инородческих степных дум. Так вот, на суде Митрохин терпеливо выслушал товарища прокурора, за всё время сделав несколько пометок на листке. Как оказалось, важных: – Следствие по этому делу основательно проработало весь фактический материал, и касательно цифр с ним невозможно не согласиться. Но хотелось бы услышать ещё о причинно-следственных связях. Ни для кого не секрет, что денежные ссуды (а именно их выдавал обвиняемый) всюду практикуются, в данном же случае они вызывались насущной необходимостью, так как в Балаганске нет казначейства. Что же до денежного сбора со степных дум, то, согласно свидетельским показаниям, это есть результат добровольного соглашения между думами и управляющим округом. И, замечу, соглашение это выгодно для степных дум, ведь оно заменяет обременительную поставку рассыльных скромной денежной компенсацией. Особо хотелось бы сказать и о счетоводческой книге, заведённой Панаевым безо всякой указки сверху и даже вопреки таковой. Убеждён, что за такое формальное нарушение Панаева следует только благодарить, потому что никакой другой книгой местная контрольная палата его не обеспечила, и он мог бы вообще не фиксировать никакие денежные поступления, оставаясь при этом безнаказанным. Если и можно Панаева в чём-нибудь обвинить, то разве что в ненадлежащем надзоре за подчинёнными. Однако при огромном объёме

История иркутской адвокатуры обязанностей, престарелом возрасте и болезненном организме у него и возможности такой не было. Панаев заслуживает полного оправдания! И ведь оправдали отставника, уже бедствовавшего с семейством. Причём на этот раз даже и прокурор выглядел довольным. «А всё потому, что Митрохин не принизил роль обвинения, дал ему достойно отступить, – решил хроникёр. – Александр Васильевич и в опровержениях газетных статей неизменно корректер, оттого-то, наверное, начинаешь чувствовать собственную вину».

Когда грех и не грех-то вовсе Когда-то, ещё в бытность чиновником, случилось Александру Васильевичу поехать в Верхоленский уезд, и на постоялом дворе крестьянин, разохотившись, предложил: «А вот не желаете ли послушать, как деревенские наши ребята справляются с конокрадами? Дело было не так чтобы и давно, может, даже в прошлом году. Жил в одной деревне нашей конокрад, всем известный и всех обозливший. Если ты его схватишь за руку, он другой достаёт кривой ножик из-за голенища. Это если, значит, один на один. Но как-то летом, в ночном, окружили его наши деревенские парни и так угостили, что отправился через два дня к своим праотцам!» Какое-то время спустя в другом уезде Митрохину рассказали оченьочень похожую историю, присовокупив под конец: – Горбатого одна только могила и исправит! И сколько б Митрохин этого ни оспаривал, весь его житейский опыт подсказывал: в Сибири, переполненной уголовниками, границы между дозволенным и недозволенным размыты чрезвычайно. Постоянные грабежи, разбои, убийства, скандальные и скабрёзные происшествия, удачные и неудачные спекуляции и мошенничества – всё это создаёт атмосферу, при которой мелкая уголовщина превращается в норму, привычку. Стяжательство же и вовсе не осуждаемо, а в отношении человека семейного так и желательно. Даже законопослушные, впитавшие «Не укради!» безо всяких сомнений скупают краденое. В том же Верхоленском уезде за треть цены прикупают лошадей, угнанных из иркутских подгородных селений. Торг ведётся совершенно открыто, тут же принимаются и заказы. Преступный глагол «украсть» при этом не употреблялся, говорят «пригнать», но все понимают ведь, что «пригнать» молодую, здоровую лошадь за треть цены могут только воры.

История иркутской адвокатуры – То есть приленские крестьяне гарантируют скупку краденого и при этом считают себя живущими по заповедям – вот какой парадокс, – подытожил он на журфиксе в «Восточном обозрении». – По моему убеждению, это куда больший грех, чем деяния слабоумного или просто невежественного человека, втянутого в преступление по причине собственного невежества и слабоумия. – Я намеренно говорю вам об этом, потому что такие, неявные перекупщики краденого редко ставятся перед судом. И газеты на них мало обращают внимания. Газетам вынь да выложь «выдающиеся преступления»… – Кстати, это ведь от судейских пошли «выдающиеся преступления», – вставился судебный хроникёр. – Что до нас, то, конечно, мы действуем в интересах подписчиков. Но, между прочим, не забываем писать и о «выдающихся» наказаниях. Вот хотя бы в сегодняшнем номере: «80 плетей и 20 лет каторги, 100 плетей и каторга без срока…» В интонации корреспондента проступила язвительная нотка: почувствовав себя задетым, он готов был пуститься в спор, но Митрохин лишь улыбнулся и вскоре откланялся. Он сослался на занятость, но это не было правдой, просто адвокат полагал, что с корреспондентами интересней общаться непосредственно через газету – в своих публикациях они талантливее, умнее и, собственно, лучше, чем в жизни.

Крапивному семени дорога не заказана Некоторые фельетоны он по нескольку раз перечитывал; не далее как вчера выписал: «Удивительно, как переменчивы у людей взгляды на вещи! Например, крапива и всякая сорная трава подвергались у нас страшному гонению: от различных учреждений сыпались обязательные постановления о немедленной очистке. Теперь же трава эта признана и в гигиеническом, и в эстетическом отношении очень полезною. И благодаря такой перемене взглядов крапива в некоторых местах разрослась так пышно, что смело может соперничать с окружающими город кустарниками». Когда-то в кругу молодых чинов поднимали обязательный тост за отмену сибирской ссылки и каторги, и при этом являлся образ крапивного семени, то и дело разбрасываемого. С начала девяностых годов видавшие виды прокуроры изумлялись новому виду преступников – внешне благополучных людей, доходящих до зверств перед обыкновенным соблазном наживы. В зиму 1893 года под Иркутском, в Усолье вырезали семью скоп-

История иркутской адвокатуры цов вместе с прислугой. Преступников искали среди бездомных варнаков, но ими оказались... вполне обеспеченные соседи, бравшие подряды на… храмовое строительство. С жертвами их связывали деловые и чуть не дружеские отношения: семья скопцов отличалась честностью и открытостью. Последнее и погубило её: преступники первыми узнали о скором отъезде и продаже имущества. Года не прошло, как военному прокурору передали дело ещё трёх грабителей-убийц из «благополучных»: у одного был кирпичный завод, другой владел постоялым двором, третий недавно вернулся с приисков, выстроил новый дом, открыл торговлю. Но вот проскочило меж ними как искра: на заимке под Иркутском живёт вдова коммерсанта, а из охраны у неё лишь работник, да и тот старик... Немедленно собрались и в ту же ночь зарубилирасстреляли и работника, и вдову, и её сыновей, одному из которых было три года, а другому пять… Когда Митрохин читал протоколы осмотра маленьких трупиков, он жалел, что не прокурор. Но, конечно, не ушёл из профессии. И в Иркутске остался: его фамилию можно встретить в городских справочниках за 1901 год. Указан и адрес: Медведниковская, дом Громова. Собственной недвижимости Александр Васильевич так и не нажил.

Домашние библиотеки иркутских адвокатов пополнялись выписываемой из столиц специальной литературой.

История иркутской адвокатуры

НЕЛЁТНЫЕ КАЧЕСТВА Литературные труды и опыты научных исследований не всегда шли на пользу выпускникам юридических факультетов. 16 июня 1889 года на заседании Иркутского губернского суда рассматривалось весьма интересное дело по обвинению помощника присяжного поверенного Владимира Васильевича Птицына в оскорблении ругательными и поносительными словами исполняющего должность иркутского губернатора. Инцидент уже рассматривался в окружном суде, где Птицына приговорили к штрафу в 100 руб. Но такой исход не устроил ни его самого, ни господина губернского прокурора, и обе стороны апеллировали к суду высшей инстанции. Конфликт зародился достаточно неожиданно; на одном из заседаний городской думы обсуждался вопрос о субсидии городской полиции, и мнения гласных резко разделились. Сторонники субсидии сослались на документ, подписанный исполняющим должность иркутского губернатора, но гласный Птицын нашёл его «более чем голословным, более чем неосновательным». Секретарь и это зафиксировал, а на следующем заседании гласные утвердили протокол. Он-то и послужил основанием для привлечения помощника присяжного поверенного к судебной ответственности.

Жертва самонадеянности Волну погнало губернское по городским делам присутствие, оскорбившееся за своего патрона. К придирчивому чтению протокола могли, конечно, и подтолкнуть – Птицын легко обзаводился недоброжелателями и в своё время много нападал на городскую управу. Теперь же ему самому потребовался адвокат. Выступи в этой роли кто-нибудь из коллег, он бы, верно, поискал оправданий в общей разгорячённости гласных, предположил вольное составление протокола, обратил внимание, что фамилия и. д. губернатора не называлась, а, значит, и критика не была персонифицирована. И что Птицын использовал обычные для юриста обороты, коими пестрят апелляции.

История иркутской адвокатуры Но молодой человек пожелал защищать себя сам. И сразу взял неверную интонацию: – Обидчивость начальника губернии свидетельствует лишь о его чрезмерных амбициях. Кроме того, заочные «ругательства и поносительства» не являются уголовно наказуемыми деяниями, на что указывают и виднейшие теоретики права. Члены губернского суда не вняли теоретикам, решив, что семидневное заключение будет весьма полезно для господина Птицына. – Кстати поразмышляете и о достоинстве коллег по корпорации, – уже не для протокола добавил губернский прокурор. Птицын густо покраснел: он был застигнут врасплох напоминанием о недавнем конфликте с адвокатом Дмитриевым. Дело же в том, что Владимир Васильевич опубликовал в «Восточном обозрении» одну непроверенную историю о юристе Д., якобы уличённом в мошенничестве и несмотря на то получившем повышение. Указывалось и место службы Д., так что без труда вычислялся адвокат А.С. Дмитриев. Началось судебное разбирательство, и выяснилось, что слухи о Д. – совершенная инсинуация. Пришлось публично признавать, что «был введён в заблуждение». Дмитриев согласился на примирение, но тета-тетсказал: «Каких-нибудь пять лет назад я чуть не молился на вас… Очень разочарован».

Жаль, большие надежды подавал молодой человек Да, в начале восьмидесятых в иркутской прокурорской среде явно выделялся приезжий кандидат прав Птицын, хорошо образованный, очень работоспособный и, безусловно, честный. Кто-то умилялся ему, но кто-то и вздыхал: «Если точно он человек хороший, то и взял бы 20 тысяч, кои предлагались ему за покрытие дела, да и отдал бы половину семье убитого. А то вышло без пользы, по-мальчишески. Всё-таки не хватает этому молодому человеку наставника». Наставники у Птицына были, правда, не из судейской, а из пишущей братии. Как многие университанты, он увлекался Глебом Успенским и Салтыковым-Щедриным, а приехав в Иркутск, первым делом отправился в редакцию оппозиционной газеты «Сибирь». Здесь познакомился он и с педагогом мужской гимназии Иваном Васильевичем Щегловым, пишущим серьёзный труд по истории Сибири. Это давало

История иркутской адвокатуры надежды и Птицыну, работавшему над книгой о судопроизводстве и уже примерявшемуся к очеркам о Сибири. Он и в служебных командировках увидел возможность для сбора материала и с готовностью отправлялся за тысячу вёрст, чтобы составить отчёт о местах заключения и одновременно записать арестантские песни. «Сибирь» охотно печатала его статьи, а самым благодарным читателем оказался... генерал-губернатор Дмитрий Гаврилович Анучин. Сам историк, автор исследований о пугачёвском бунте, он невольно смотрел вокруг взглядом учёного, и Птицын сразу же заинтересовал его. Знакомство продолжилось на первом сибирском обеде в память взятия Ермаком Искера. На фоне искромётных тостов литератора Вагина пассажи Птицына «об апатии городских дум в деле добывания судебной реформы» показались заученными и нарочито мрачными. Правда, тет-а-тет он оживился: – Когда оторвёшься от изучения адвокатуры классической древности и присмотришься к типам современных присяжных, то будто спустишься с высокого Олимпа со всеми его богами в трактир. Если у классических ораторов существовали направления, школы, у нас ничего такого нет. Русские ораторские приёмы можно разделить на пономарские и просто развязные. Первые достались нам от доморощенных русских юристов (дьяков и подъячих), вторые же мы придумали сами. Коротко говоря, римское судебное красноречие, его история и теория в современных юридических школах непростительным образом игнорируются. Хоть изучение римского права и кладётся в основу современного юридического образования. Анучин запросил все птицынские статьи, внимательно их прочёл – и вынес сложное впечатление: «В сущности, правильно излагает, но соглашаться с ним отчего-то не хочется. Отчего? А, вот что: он призывает к спасению, но как бы и не верит в него. Идёт от христианских заповедей, но без самой их основы – любви к ближнему. У него всё время читается между словами это, из Шопенгауэра: «Все мне чужды они, что со мною живут…». Он, когда пишет, слишком отстранён от людей». Анучин хорошо чувствовал пишущих: он и сам ведь был автор большого исследования. Но в первую голову всё-таки чиновник, государственный человек. И всегда вводил себя в рамки. Мог, когда нужно, далеко отодвинуть задуманное и лишь изредка делал небольшие пометы,

История иркутской адвокатуры без особой надежды, что когда-нибудь сможет к ним вернуться. В этом добровольном ограничении была суровая необходимость: критический взгляд исследователя мешал концентрации воли, без которой невозможно никакое администрирование. Теперь же Анучин приходил к выводу, что и взвешенного, полезного юриста-практика не получится из литератора и учёного – такого, как Птицын. Этим, собственно, всё и было решено: в № 24 «Иркутских губернских ведомостей» за 1883 г. было сообщено, что по предложению генерал-губернатора Восточной Сибири от 8 мая 1883 г. кандидат прав В.В. Птицын освобождён от должности стряпчего по уголовным делам. Газета «Восточное обозрение, издававшаяся в ту пору в Петербурге, сделала перепечатку и после не раз упрекала сибирскую администрацию в небрежении образованными, трудолюбивыми и порядочными юристами. Анучин ответом не удостоил. Его служба в Иркутске завершилась в 1884 году, но в оставшиеся шестнадцать лет жизни Дмитрий Гаврилович не утратил интереса к Сибири.

«А где ужасные картины?» Владимир Васильевич Птицын был избран в гласные городской думы, но долее одного срока не удержался. Хотя не пропускал заседаний и работал активно, сверяя принимаемые решения с действующим законодательством и продвигая идею о судебной реформе. «В одном из последних заседаний иркутской думы, – сообщало «Восточное обозрение» 13 июня 1885 года, – гласный Птицын обратил внимание на местный городовой суд, на его взгляд, очень некомпетентный, но при этом весьма затратный. И предложил совместно с соседними органами местного самоуправления ходатайствовать о введении в сибирских городах мировых судов. За счёт местного самоуправления. Такие мировые судьи, по подсчёту Птицына, обошлись бы вдвое дешевле». Любопытно, что Владимир Васильевич предлагал то, что несколько раньше продвигал Анучин в своих докладах правительству. Он и с ВСОИРГО очень активно сотрудничал; правда, коллеги отмечали недостаточную погружённость в материал и необоснованность выводов. Кстати, Птицын и сам охотно выступал оппонентом, и его выступления были очень ярки, но, к сожалению, слишком политизированы. К примеру, он пенял В.М. Пихтину, что в его работе о Ирбитской

История иркутской адвокатуры ярмарке нет «ужасных картин меновой торговли купцов с инородцами». – Но, уважаемый Владимир Васильевич, обирание инородцев происходит отнюдь не на ярмарке, – тщетно взывал к нему коллегаучёный. Политическая ангажированность вредила и литературным трудам. В июньской книжке журнала «Русское обозрение» за 1890 год Анучин обнаружил очерк Птицына о прибайкальской тайге и невольно оживился: материалто был очень благодатный! Но навязчивое стремление покричать на любимую тему эксплуатации человека человеком обесценило текст. А фактических ошибок обнаружилось столько, что даже и дружественное «Восточное обозрение» открыло свои столбцы для разгромной рецензии. С заключительным: «Эх, г-н Птицын, пора бы, кажется, научиться рассматривать вещи при их действительном освещении, а не сваливать всё в одну кучу!»

Просто взять и искоренить! Владимир Васильевич подолгу живал в Кяхте, где совмещал адвокатские практики с увлечённым собиранием по всему Забайкалью предметов религиозного культа,

Птицын Владимир Васильевич (псевд. В. Вельский) (1854–1908), присяжный поверенный, гласный иркутской городской думы (1885–1888), действительный член ВСОИРГО. Сотрудничал с местной и центральной прессой («Сибирь», «Восточное обозрение», «Вестник Европы», «Русская беседа»). Автор книг и брошюр: «Обычное судопроизводство крестьян Саратовской губернии» (1886), «Древние адвокаты и наши присяжные цицероны» (1894), «Пересмотр наших судебных законов» (1895), «Адвокат за адвокатуру: ответ на брошюру В.Н. Ильинскаго «Адвокат против адвокатуры» (1895), «Селенгинская Даурия. Очерки Забайкальского края» (1896).

История иркутской адвокатуры археологических, этнографических, нумизматических коллекций. В марте 1888 года он преподнёс в дар музею ВСОИРГО 278 ценнейших предметов, о чём сообщила газета «Восточное обозрение». Не остались без внимания и выходившие в Петербурге брошюры и книги. Разумеется, очень спорные и неровные. Иные главы, вероятно писавшиеся в юности, отличались лёгкостью слога, но чаще автор выражался витиевато и очень уж часто призывал «отдавать жизнь и кровь своего сердца развитию общественного». С подростковою нетерпимостью клеймил он своих коллег и даже бесплатные юридические консультации записал в «мелочные лавочки». Но всего более огорчали призывы искоренить всех частных поверенных и задвинуть на задний план всех евреев и немцев. «О, какие же ксенофобы могут выйти из образованных, трудолюбивых и порядочных молодых людей!» – печально резюмировал Анучин.

ДА, НЕ ФРАНЦУЗЫ МЫ… Отрывки из книги Владимира Птицына «Древние адвокаты и наши присяжные цицероны» Руководят и заведуют у нас присяжными поверенными и их помощниками советы. Если рассмотреть деятельность этих учреждений с точки зрения их общественного значения и пользы, рассмотреть, какие идеалы и принципы внушают они, как развивают и по какой дороге ведут присяжную адвокатуру, стараются ли о расширении её прав, добиваются ли необходимых реформ в ней, то придётся сознаться: советы присяжных за всё время своего существования не дали нашей присяжной адвокатуре «ни мысли плодовитой, ни гения начатого труда» в самом горьком смысле этого прекрасного лермонтовского двустишия. Нельзя сказать, чтобы советы не делали попыток преобразования корпорации, исходатайствования прав и необходимых реформ, без которых она идёт теперь к падению и опошлению. Но всё это были такие редкие и ничтожные попытки, когда нужно было добиваться реформ неустанно и всеми средствами, со всеми жертвами. Но для этого надо иметь «дух животворящий», а его искони не было у советов присяжных как учреждений мёртвых, необщественных, а раз-

История иркутской адвокатуры ве только хозяйственных. Работать и зарабатывать, ладить с магистратурой и исполнять свой долг, то есть не отказываться изредка от казённых уголовных защит, обыкновенно не стоящих в смысле труда и выеденного яйца, – вот, если можно так сказать, вершковые идеалы и принципы, внушаемые советами присяжных поверенных руководимым им корпорациям. Стоит только просмотреть за несколько лет их сухие, казённые отчёты, чтобы убедиться в жалком прозябании, в отсутствии всяких стремлений и задач, в наличности одного лишь стремления быть похожими, по внешности, на общие собрания окружных судов. Поэтому деятельность советов присяжных напоминает писарскую и справедливо игнорируется как правительством, так и самими членами корпорации, не столь слепыми, чтобы не видеть внутренней бессодержательности, отсутствия хороших примеров и образцов, достойных подражания. Не видеть их самомнения, смахивающего на самохвальство героя известной французской комедии, который, бессовестно обирая своих служащих и клиентов, торжественно провозглашал в своей конторе: «I`honneur, I`honneur avant tout!» Можно бы сравнить наши советы присяжных с теми людьми, сплошь и рядом считающимися за почтенных и пользующимися успехом в жизни, у которых в душе не заложено ничего, кроме хорошего тона, манер и изящества – столь великих у нас талантов, вполне заменяющих ум и сердце. Такое убогое состояние советов присяжных поверенных происходит от многих причин, но главным образом оттого, что попадающие туда старики из корпорации не считают себя обязанными работать без устали, без страха и упрёка, чтобы оставить корпорации после своей смерти нечто хорошее, вечное, за что можно было бы помянуть их добром, а почивают там на лаврах, благо по большей части это люди обеспеченные. Из молодых же в советы присяжных пролезают чаще всего юркие люди, легко добивающиеся этого избрания среди общей и глубокой индифферентности корпорации к своим высшим интересам, люди, вся этика которых опирается на три столба: гонорар, куш, выгодное дело. От них и спрашивать нечего, ибо им ничего не дано.

История иркутской адвокатуры До чего наши советы присяжных поверенных представляют собой учреждения писарские и боятся всякой общественной инициативы, видно хотя бы из следующего случая. Недавно один мировой судья, рассердившись за что-то на присяжного поверенного (решительно без всяких оснований), приказал вывести его из камеры, что и было исполнено очень грубым и оскорбительным образом. Можно себе представить, что сделали бы представители адвокатской корпорации во Франции, если бы там произошёл такой же скандал, задевающий честь корпорации! Конечно, представители французской адвокатуры стали бы устраивать общие собрания, сходки, дебатировать этот факт в газетах – и теми или другими публичными средствами привлекли бы на свою сторону всё общественное мнение. Безобразие поступка французского мирового судьи обнаружилось бы как нельзя яснее перед всеми и перед его товарищами-судьями. Хотя и не в тех широких размерах, как во Франции, но по тому же пути мог пойти и совет присяжных того округа, где произошло столкновение мирового судьи с адвокатом, и этот путь повёл бы у нас приблизительно к аналогичным результатам: самодур-судья был бы публично осмеян и впредь он и его товарищи стали бы куда как вежливее в обращении с присяжной адвокатурой. Но, видно, то, что является обыкновенным для французских адвокатов, не по плечу представителям нашей присяжной адвокатуры. У нас инцидент этот разрешился тем, что совет на помощь обиженному судьёй адвокату откомандировал своего члена. И пошли они вдвоём писать и подавать куда там полагается. Кляузы эти протянутся год или больше и кончатся ничем или каким-нибудь разъяснением, ничтожным по значению и результатам. Во времена моего студенчества я знавал одного народного адвоката в Орловской губернии. Это был старик с огромной бородой, ходил и летом, и зимой в валенках и в шапке. Вид у него был серьёзный, даже суровый, звали его все Данилычем, а сам он рекомендовался отставным канцеляристом четвёртого разряда. Дома он не принимал да и являлся домой только вечером, во хмелю. А целые дни просиживал, принимая клиентов и сочиняя про-

История иркутской адвокатуры шения в двух кабаках на большой дороге из Орла в Ливны. Никогда он денег со своих клиентов-мужиков не брал, а была у него такса: за прошение к мировому – косушка водки, в Синод – полуштоф, на высочайшее имя – бутылка кабацкой наливки. А юридические советы он подавал даром, либо за «сливки», то есть, за то, что прольётся на поднос из налитого с верхом стаканчика водки. Писал Данилыч витиевато и напыщенно до комизма. Нередко эти бумаги оставались без рассмотрения, потому что написаны были неправильно или не туда адресованы. Но при всём том он был грозою не только урядников и старшин, но и некоторых становых приставов, не по чину берущих или справляющих два раза в год свои именины. Так вот, однажды становой вручил ему письмо из Петербурга: полиции предписывалось обязать нашего героя жалоб более не писать. Данилыч попросил копию этого письма и всюду демонстрировал её как указ, прибавляя при этом, что его знает и самое высокое начальство в Петербурге. Самое же любопытное, что и урядник понял это именно так и даже завидовал Данилычу. Тщетно разъяснял я, студент, что ничего похвального для Данилыча в этой бумаге нет, мне отвечали: «Вы Данилыча только на каникулах видите, а мы его давно знаем!»

История иркутской адвокатуры

Переломный момент В дореформенной Сибири адвокатский корпус составлялся, как правило, из случайных людей. Что вынуждало настоящих профессионалов дистанцироваться от «коллег». В первых числах июля 1890 года прибыли в Иркутск новые представители надзора: губернский прокурор Харизоменов и товарищ губернского прокурора Власов. Ночи стояли душные, и оба взяли номера на втором этаже гостиницы, чтобы окна можно было оставить открытыми. Но уснуть оказалось решительно невозможно: ближе к полуночи, словно бы по сигналу, стало ухать со всех сторон.

Вынуждены тратиться на оружие – Это наши сторожа вместо колотушек бьют по заборам и стенам дубинами. – Но зачем?! – От страха, должно быть. У нас ведь ночью теперь, как в тропиках: и кричат, и рычат, и стреляют без предупреждения. «Пальба на улицах не прекращается, но, напротив, всё увеличивается, – подтвердили в свежем номере «Восточного обозрения». –Так, например, на прошлой неделе на Амурской улице, напротив воспитательного дома, раздался громкий выстрел из револьвера весьма большого калибра или даже, может быть, из ружья. Это было часов около десяти вечера. В соседнем двухэтажном каменном доме, стоящем во дворе, в квартире г. Самсонова, собралась за ужином большая семья. Выстрел произвёл здесь страшный переполох: пуля пробила два окна (одно – на галерее, а другое – в комнате) и ударилась о противоположную стену, по счастливой случайности не задев никого из бывших в комнате». – Отчего же вы не берёте мер против столь очевидного беззакония? – поинтересовался Харизоменов в первую же встречу с иркутским полицмейстером. – Пресекаем, но… дерзят, – полицмейстер достал из кипы повесток одну, с исписанной оборотной стороной, – вот, пожалуйста: «Если бы полиция умела обезопасить нас от краж и грабежей, мы не стали бы тра-

История иркутской адвокатуры титься на револьверы». А как можно гарантировать безопасность, если мы, позволю напомнить, в самой центре уголовной ссылки? У нас и состав населения, и нравы соответствующие. Обыватели даже и на гулянии в городском саду устраивают кулачные разбирательства. Недавно опять поколотили двух ходатаев по делам. – На бытовой почве конфликт? – Да нет. Просто очень нелюбимы у нас господа адвокаты. Да и то сказать: столько кляуз разводят на пустом месте, так запутывают простые дела, что порядочному, но без средств человеку и не выпутаться. У нас ведь ходатаи – самый отпетый элемент, из ссыльных. Конечно, и против них не следует с кулаками идти, но, говоря откровенно, они и сами дерутся. На прошлой неделе у Троицкого перевоза пьяный ходатай побил своего кучера и прилюдно выругал его площадною бранью. Публика решительно встала на сторону кучера и помогла ему скрыться. А обидчику советовали застраховаться на случай инвалидности.

Эффект Каминского Из центральной прессы в «Восточном обозрении» выделяли «Судебную газету»: никакое другое издание не писало о Сибири так много и так заинтересованно. «Конечно, если бы корреспонденции готовились непосредственно на местах, они были бы адреснее, точнее и ярче, – замечал Николай Михайлович Ядринцев. – Но в Сибири покуда мало серьёзных, глубоких авторов, и вряд ли они появятся в скором времени». Однако в 1889 -м «Судебная газета» напечатала большую статью иркутского адвоката Каминского. Причём в конце её значилось многообещающее «Продолжение будет». – Вы обратили внимание: не окончание, а продолжение, – у судебного хроникёра «Восточного обозрения» просто дух захватило. – Может, наборщик чего напутал, а корректор пропустил? – Не думаю, что ошибка, но дальше трёх номеров всё равно не пойдёт: не роман ведь это и не мемуары, – со спокойною убеждённостью возразил секретарь. Однако размышлениям провинциального адвоката отдали семь номеров! И Каминский очень неспешно и очень обстоятельно проанализировал работу сибирских судов, подробно описал её многочисленные изъяны и всю степень зависимости от местной администрации. Отдельную главу по-

История иркутской адвокатуры святил он крайне незавидному положению местной адвокатуры, состоящей из малообразованных и морально нечистоплотных господ. – Чувствуется, что господина Каминского оскорбляет принадлежность к сообществу примитивных ходатаев и не окончивших университет студентов, – с усмешкой заключил Ядринцев. – Но в целом-то опус вполне удался, и вот ведь что ещё любопытно: защитник выступил в роли обвинителя, и довольно успешно. Признаемся, что его продолжительный монолог мы читали как роман. Правда, концовка оказалась несколько смазанной… – Вы имеете в виду жалобы на «гонителей», будто бы не дающих Каминскому ходу? – рассмеялся судебный хроникёр. – Образы, в самом деле, нарисованы непривлекательные, и совершенно незаслуженно, видит Бог. Я допускаю, конечно, что кто-ко когда-то действительно огорчил господина Каминского, возможно, невольно, но давно уж и думать об этом забыл, а он до сих пор сердит. Просто такой тип характера, господа, по-своему и несчастный. – Характер характером, а только редактору «Судебной газеты» следовало вымарать у Каминского из статьи несколько последних страниц! – Ядринцев энергично перечеркнул воздух вокруг себя, – для общей же пользы! – помолчал и другим уже тоном добавил. – Но в главном-то, повторюсь, автор прав. – И я тоже разделяю его жёсткий взгляд на коллег, – строго заключил хроникёр. С таким настроем и отправился он в губернский суд.

«Безграмотные адвокаты в Сибири – не редкость» Сегодня там слушалось дело ссыльного Маголита Навруз-Оглы, обвинявшегося в намеренном убийстве. Защищал его некто Андрушкевич, и он сразу не понравился корреспонденту. «Тоже, видимо, из случайных, – подумал, – чувствуется, что не знает и азов, чего уж там говорить о вершинах юриспруденции!» Коротко говоря, в своём репортаже из зала суда он откровенно посмеялся над адвокатом. И был чрезвычайно удивлён, когда выяснилось, что Андрушкевич – кандидат права с двадцатилетним послужным списком, ничем решительно не замутнённым. – Дадите опровержение? – виновато спросил он у секретаря. – Напечатаем возражения адвоката, но со своими комментариями.

История иркутской адвокатуры А прокомментировать есть что: оскорблённый наш так разгневался, что допустил несколько опечаток – этим мы и воспользуемся. Действительно, к письму Андрушкевича был добавлен постскриптумом: «Сожалеем, что наш хроникёр не вполне точно передал защитительную речь, если это, действительно, так. Но ещё более сожалеем мы г-на Андрушкевича, которого двадцатилетняя адвокатская практика не подружила с русской грамматикой, как видно из его письма, орфография которого строго сохранена нами. В утешение г. Андрушкевичу можем, впрочем, сказать, что безграмотные адвокаты в Сибири – не редкость». Каминский такого бы не спустил и составил бы полный перечень опечаток «Восточного обозрения», да и разместил бы его где-нибудь в солидном издании. Андрушкевич же был вспыльчив, но отходчив и, рванувшись сначала «негодяев прибить», был остановлен старшим приятелем из судейскких. И часом позже уже размышлял с философской задумчивостью: – Все мы склонны винить… товарища по несчастью. Вот и мой коллега Берков, составляя недавно апелляционную жалобу, допустил столь неприличные выражения в адрес окружного суда, что и повторить неудобно. А ведь Берков весьма воспитанный господин, всегда добивается удаления из судебного зала дам, если знает, что какие-то факты и выражения могут быть неприятны для их нежного слуха. – Так же и Каминский срывается на первом встречном и не хочет замечать перемен, – с готовностью подхватил старший товарищ. – А ведь перемены идут, хоть и медленно. – Порой кажется, что слишком медленно. – Нехватка квалифицированных юристов чувствуется и по судебным репортажам: речи Митрохина корреспонденты записывают от первого до последнего слова, а у Собокарёва возьмут одну фразочку, да тем и ограничатся. – У Собокарёва весьма практический ум, он тяготеет к хозяйственной работе и, вот увидите, проскочит если не в управу, то в гласные. В адвокатах он только волею случая, так же, как и Садовников и ещё с десяток других. Но едва лишь появятся профессионалы, как все эти деятели сойдут со сцены: их время кончится.

Средство под названием «Сударь, выйдите вон!» В начале февраля 1890 года телеграф принёс сообщение о дополнительном содержании чинам судебного ведомства Иркутской губернии и Якут-

История иркутской адвокатуры ской области. Для председателя Иркутского губернского суда Клопова это было давно ожидаемое известие. Потому что почти весь прошлый год он провёл в Петербурге, вычерчивая проекты посадки на сибирские территории судебных норм, давно уже прописавшихся в центральной России. – Вот она, первая мера, способная вызвать приток в губернию молодых просвещённых сил, – поделился он радостью с редактором «Восточного обозрения». – Да, положим, образованных молодых людей мы заполучим, и достаточно скоро, но никто ведь не сможет гарантировать их порядочности. В этом (то есть, собственно, в природе человека) и гнездится источник зла. – Хотя в Вашей газете и пишут то и дело о «молодых, просвещённых господах, горящих идеей служения родине на отдалённых окраинах», – подхватил председатель суда, и оба рассмеялись. Николай Михайлович хотел что-то добавить ещё, но передумал: видно было, что Клопову хочется выговориться. И, действительно, он продолжил с чувством: – Помните ведь наверняка, как отстранили весь состав конкурсного управления Липаева? А ведь среди этих мошенников был и любимец вашей газеты – печально знаменитый адвокат, сосланный в Сибирь за подлоги. – Да, мы писали о нём, но ведь это не значит, что мы его поддерживали! – резко вскинулся Ядринцев. – Кстати, о мошенниках. Даю наводку: в Иркутске много лет уже тянется дело одного проворовавшегося почтосодержателя. Казна хочет взыскать с него немного-немало 200 тысяч рублей, но у негодяя то одна зацепка найдётся, то другая, то третья. Потому что пособник есть у него, опытный крючкотвор. Да-да, вы правильно подумали, он самый! Так вот, этому кудеснику никакого законного обвинения не предъявить: действует-то неофициально! Хоть и за большой гонорар. И надо сказать, открыто посмеивается над нами, судейскими. Недавно мой младший коллега, завидев его в канцелярии, потребовал выйти вон. Так этот прохиндей, представьте, явился ко мне с жалобой. – Не без искусства составленной, я полагаю? – Ну, разумеется, этим ведь и силён этот чёрт! – Вот если бы и все другие чины решились указать «адвокату» на дверь! – Признаться, на это у меня и расчёт, и он прямо связан с вами.

История иркутской адвокатуры В следующем номере «Восточного обозрения» напечатали фельетон о «банкротных дел мастере». Автор призвал его бойкотировать. От своего, разумеется, имени.

До конца 1880-х в иркутском адвокатском корпусе было много случайных людей, Что и заставляло некоторых профи дистанцироваться от коллег.

История иркутской адвокатуры

ОПЫТ САМОЗАЩИТЫ «Восточное обозрение» вынужденно отказывалось от услуг адвокатов, и это давало неожиданный результат. – Неужто снова выиграли процесс? – с порога уточнил завсегдатай «Восточного обозрения». – Не ожидал, скажу откровенно. – А вы как догадались-то про победу? – с довольной усмешкой ответил на вопрос вопросом ответственный секретарь газеты. Мы об этом только в завтрашнем номере напечатаем. – Да я встретил сегодня Николая Михайловича, а он светится, как начищенный самовар. И на приветствие не ответил, так задумался сладко. А чем взяли на этот раз? – Ну, сначала Ядринцев строго следовал правилам формальной логики, а потом начал этак приподниматься, увлекая всех за собой, и, наконец, воспарил: «Мотивы газетных публикаций чисты и безукоризненны так же, как и мотивы карающего правосудия. Представители печати не могут игнорировать проступков, угрожающих интересам массы людей. Вот эта-то масса и стоит сейчас перед вами, и вы либо защитите её, либо ею пожертвуете в интересах неприкосновенности отдельных лиц».

Будто заворожённые, выносят оправдательный приговор Как издание общественно-политическое «Восточное обозрение» нередко получало судебные повестки. Но в отличие от других примеряло на себя и роль собственного адвоката. На то были свои причины, включая и финансовые: редакция затруднялась нанимать профессиональных защитников. Но такой вынужденный опыт самозащиты оказался и весьма интересным, и очень результативным: редакция выигрывала процесс за процессом, вопреки всем прогнозам. А её публикации получали дополнительный резонанс. Жалобы на газету разбирались разными составами судов, в разных городах, отдалённых друг от друга несколькими тысячами километров, но завершались с одним и тем же результатом. За этим феноменом чувствовался, конечно, и известный эффект неожиданности: в литераторе Ядринцеве трудно было предположить

История иркутской адвокатуры утончённого знатока действующего законодательства и ожившего Демосфена. Даже в заведомо проигрышных ситуациях суд, будто заворожённый, выносил оправдательный приговор. Так было и с иском томского городского головы, жуткий портрет которого газета ваяла из номер в номер, всякий раз высвечивая новую выдающуюся черту. То есть сообщая, к примеру, что «он самодоволен и глух к общественным нуждам», «враг просвещения, библиотек и печати», «изолирован от всякого цивилизующего влияния своей медвежьей шкурой и шерстью, а если иногда и не является врагом цивилизации, то единственно по недоразумению». С таким клеймом не только служить, но и просто жить было очень некомфортно, и, оставив дела, голова поспешил к прокурору, требуя судебного преследования. Но кончилось как всегда: никакой угрозы репутации не было обнаружено. Так же завершились и разбирательства по искам военного губернатора Амурской области, управляющего государственными имуществами Западной Сибири. Кажется, только подполковнику Альбанову удалось добиться постановления о сторублёвом штрафе, но и тот отменён был Сенатом по апелляции. Николай Михайлович Ядринцев достаточно много лет прослужил в Сибири, был даже и чиновником по особым поручениям при генерал-губернаторе, и это знание канцелярской епархии отчасти объясняло его успехи на ниве адвокатуры. Но ещё более действовала на судей искренняя приверженность общественному служению. Как ярко выраженный идеалист Ядринцев полагал такое служение главным своим делом, и эта убеждённость всегда читалась у него на лице, нередко вызывая смятение у окружающих. Когда он призывал (в том числе и истцов) подняться над эго и взглянуть на частную ситуацию с позиций служения истине, это никогда не вызывало иронии. Принимался и излюбленный Ядринцевым постулат о нравственной обязанности печати вскрывать зло. В этом свете и «Восточное обозрение» виделось не иначе как механизм противостояния злу. 28 мая 1890 г. Иркутский губернский суд слушал дело по обвинению редактора-издателя газеты «Восточное обозрение» в оскорблении в печати дворянина Евгения Корша и оклеветании в печати крестьянина из ссыльных Константина Кутузова. К роли защитника был допущен исполнявший должность редактора В.А. Ошурков.

История иркутской адвокатуры

И Кутузовы иногда ошибаются – В своей жалобе Кутузов указывает, что в №6 «Восточного обозрения» за 1888 год ему приписывается намерение получить долг по оплаченной уже расписке, – начал он с улыбкой удивления на лице. – Об упомянутом в газете «неком К-ве» Кутузов говорит, что у него есть общие черты с этим лицом: он также приехал в Енисейск в качестве поверенного и также был знаком с жандармским офицером, и этих двух признаков, якобы, достаточно, чтобы в таком маленьком городке как Енисейск, принять К-ва за Кутузова. Но если истец Кутузов не называл себя графом, если не увлекал и не обольщал женщин, не совершал всего, что говорится о «неком К-ве», то какое же основание у него узнавать себя в данном случае? Что касается «некого К-ва», то из самого содержания обжалуемой корреспонденции видно: автор говорит о деяниях различных ходатаев по делам и описывает их как совершенно разных личностей. Так, в начале статьи говорится о Кутузове, затем – о «некоем Гришке Отрепьеве», а далее – о «неком К-ве». В корреспонденции также указано весьма определённо место жительства «некого К-ва», а именно публичный дом; но из данных следствия не видно, чтобы г. Кутузов пребывал в подобном заведении. И менее всего это предполагал Ядринцев, когда редактировал данную корреспонденцию. Что же касается второй жалобы, то есть жалобы Е. Корша на клевету в печати, то как не заметить, что применение вменяемой им 1039-й статьи Уложения о наказаниях предполагает оглашение какого-либо позорящего обстоятельства. В данном же случае ничего подобного не было, речь шла только о роли, какую играл Корш в качестве члена ревизионной комиссии общества попечения о начальном образовании. Корш являлся врагом этого общества, но какие бы придирки он ни делал, в этом нет ничего позорного, раз он не преследовал личных выгод и не переходил границы приличий. Корш посчитал оскорбительной для себя фразу о злоупотреблении доверием, но и она в данном случае не содержит никакого указания на позорящее обстоятельство и, следовательно, не подпадает под 1039-ю статью уложения о наказаниях. Здесь более уместна следующая, 1040-я статья, но правительственный сенат не единожды указывал, что ни редактор, ни издатель подцензурного издания не подпадают под действие этой статьи. Таким образом,

История иркутской адвокатуры обвинение, предъявленное г. Коршем, несостоятельно. Очевидно, что господин Ядринцев не имел никакого повода оскорблять господина Корша и клеветать на него. Всё, что он писал о Корше, было вызвано глубоким внутренним убеждением, выражением долга публициста и гражданина. Ядринцев никогда не касался личной жизни Корша, он боролся с ним только тогда, когда тот выступал на арену общественной деятельности. Редакция посчитала своей гражданской обязанностью вступиться за общество попечения о начальном образовании именно ввиду нападок на него г-на Корша (а свидетельства нападок, приведённые в статье, никем не опровергнуты). Статья в «Восточном обозрении» имела целью восстановление истины, и редакция в данном случае руководствовалась самыми чистыми намерениями. Упоминание о том, что присяжный поверенный Корш был осуждён за злоупотребление и выслан из Петербурга, есть факт, и, безусловно, известный. – Ядринцев был обязан судебным следователем подпиской о невыезде, как по одному, так и по другому из сегодняшних дел. Не можете ли Вы объяснить, по чьему разрешению он выехал из Иркутска? – спросил председательствующий. – Ядринцев был командирован ВСОИРГО в Монголию для проведения научных исследований. Командировка эта была утверждена его сиятельством бывшим иркутским генерал-губернатором графом Игнатьевым. – Было ли сообщено об этом господином Ядринцевым судебному следователю? – Я не знаю, уведомлял ли Ядринцев официально судебного следователя. Помню только, что незадолго до отъезда он говорил, что ему нужно побывать у следователя. После непродолжительного совещания суд вынес резолюцию: по делу об оклеветании оправдать господина Ядринцева. По делу об оскорблении приговорить Ядринцева к штрафу в 25 руб. Сверх того, суд постановил довести до сведения г. губернского прокурора об отъезде г. Ядринцева из Иркутска без уведомления судебного следователя, обязавшего его подпиской о невыезде. Последнее обстоятельство несколько подпортило вкус победы, и редакция, не откладывая, посчиталось с судом: «Нас спрашивают, по-

История иркутской адвокатуры чему сибирские судебные следователи обязывают сибирских писателей подпиской о невыезде по жалобам, оканчивающимся ничем? И в то же время оставляют свободно разъезжать миллионеров, обвиняемых в растрате чужого имущества, и даже не вызывают таких обвиняемых к допросу в течение месяца?» То был короткий, но яркий период романтизма провинциальной журналистики. На подступах же к двадцатому веку в местных изданиях проступила «американская складка», служение истине потеснил коммерческий интерес, и представительство в судах отошло к профессионалам. Во второй половине 80-х годов XIX столетия основную часть обвиняемых в Иркутской губернии составляли уже побывавшие на скамье подсудимых ссыльные. Их концентрация была такова, что газета «Восточное обозрение» писала в номере от 5 мая 1890 года: «Перед лицом суда проходит фаланга лиц, обвиняемых в самых зверских преступлениях и объявивших открытую, организованную борьбу против чужой собственности». Покупка и продажа хищнического золота считалась самым ординарным для Восточной Сибири преступлением, и судебные репортёры выделяли их, если следствие обнаруживало необычные приёмы. Или же фигурант был достаточно неожиданный; к примеру, 22 марта 1890 г. перед Иркутским губернским судом предстал в качестве обвиняемого китаец Дчжо-Тинь-Гун, купивший 16 фунтов и 83 золотника хищнического золота. Демократические издания с интересом следили за процессами, где в роли обвиняемых выступали избалованные купеческие сыновья. В таких случаях репортёры не жалели красок, а нередко и не скрывали собственного злорадства. Главы купеческих семейств собирали адвокатский кулак, но это не гарантировало успеха. Усилия защитников имели целью заменить перспективу тюремного заключения штрафом, суд же исходил из того, что «для богатого человека штраф вовсе не составляет чувствительного наказания и одинаковое применение штрафа к бедным и богатым нарушает принцип равенства всех перед законом».

История иркутской адвокатуры Так, в 1889 г. в Иркутско-Верхоленском суде разбиралось дело по обвинению купеческого сына Матвея Файнберга в неосторожной езде, в результате которой был сбит и получил телесные повреждения переходивший дорогу ребёнок. Кандидат прав Берков в своей защитительной речи подчеркнул, что Файнберг сам пригласил врача и оплатил лечение, полагая это достаточным для замены заключения штрафом. Однако суд приговорил обвиняемого к 20-дневному аресту при полиции, а также к выплате компенсации в 125 руб. матери пострадавшего. Файнберг воспользовался правом на апелляцию, но губернский суд ещё ужесточил наказание, заменив арест при полиции двухнедельным арестом при тюрьме. Тогда же, в январе 1890 г. в губернском суде рассматривалось апелляционное дело по обвинению ещё одного купеческого сына, обозначенного на страницах «Восточного обозрения» инициалами П.М. Отпрыск преуспевающего семейства позволил себе назвать помощника пристава 2-й полицейской части «кварташкой» и угрожал лишить его места в течение ближайших суток. В качестве главного аргумента защитник Берков использовал тот, что П.М. принадлежит к высшему еврейскому обществу, а там не принято употреблять инкриминируемые выражения; следовательно, употребить их П.М. мог лишь в состоянии невменяемости. И потому приговор окружного суда о четырёхмесячном тюремном заключении воспринимается как неоправданно жёсткий. Но и альтернативу в виде штрафа губернский суд нашёл слишком мягкой, поэтому в окончательном постановлении прозвучало: месяц тюремного заключения. В начале 1890 г. купцы Переваловы выясняли в суде межимущественные отношения: племянник выставлял дяде неустойку на весьма крупную сумму в 30 тыс. руб. В мае 1890 г. конкурсное управление по делам потомственных почётных граждан Катышевцевых предъявляло иск к почётному гражданину Дмитрию Васильевичу Плетюхину. Потому что Дмитрий Васильевич выставил на торги заложенную Тальцинскую фабрику, за которую уже давно и сполна получил от прежних владельцев.

История иркутской адвокатуры Время от времени в роли подсудимых оказывались полицейские чиновники. Так, в 1889 г. перед судом предстал письмоводитель 3-й полицейской части Иркутска Екимов, со стола которого таинственным образом исчезло дело о сбыте фальшивых денег. Иски предъявлялись и губернатору, а вот персона генералгубернатора оставалась неприкасаемой. «Как прямого представителя не только царя, но и Бога», шутило «Восточное обозрение».

Сегаль О.И. Портрет И.И. Попова. 1902 Из фондов Кяхтинского краеведческого музея.

История иркутской адвокатуры

СИНДРОМ БРЕГЕЛЯ К началу 1890-х в Сибири обозначилась нужда в адвокатах, специализирующихся на бракоразводных процессах. – Слушайте, что делается, – с порога начал хроникёр. – Вчера чуть не вся Баяндайка съехалась в Иркутск! Сейчас возле губернского суда прохожу, а там уж толпа. Решительно не понимаю, как баяндайские оторвались от хозяйств: процесс-то дней на десять, не меньше! Я бы понял ещё, если бы судили родню, а то ведь ради чужого человека приехали, да к тому же и мёртвого… Года четыре уже, как нет его, а Баяндайка всё волнуется, какой вынесут приговор, хоть никто от этого ничего не получит. В общем, небывалый будет процесс, очень странный, но очень интересный, – бросил на редактора вопросительный взгляд, но ответа не дождался. И тогда уже прямо. – Будем освещать или как?

Обиды подмывают берега В бытность председателем губернского суда Клопова «Восточное обозрение» прежде других узнавало о готовящихся процессах. Тогда же частым гостем редакции был губернский прокурор Харизоменов. Разумеется, он подкупал всех своей основательностью, с его подачи и тема предстоящей судебной реформы в Сибири зазвучала глубже и многосторонней. Только вот продолжалась такая идиллия недолго. Сначала Клопова отозвали в Россию, затем у Харизоменова разгорелся конфликт с заместителем – товарищем губернского прокурора Власовым. Редакция вздумала осветить его и набрала на этом немало очков: скандальный номер зачитали в клочья. Но увлёкшийся корреспондент заторопился и не просто допустил неточности, но перепутал, кто в чей адрес высказывался – в результате Харизоменов и Власов столкнулись лбами. Самой редакции тоже не поздоровилось – притянули к суду. «В сущности, возбудивший дело Власов просто защищался, и делал это естественным для себя способом, – запоздало понимал редактор Попов. – Но два года назад, естественно, думалось, что газете просто хотят досадить».

История иркутской адвокатуры Коротко говоря, «Восточное обозрение» расценило тот иск как предательство, и разом вспыхнувшая обида стремительно распространилась на всех судейских, прокурорских и даже адвокатских. Им объявили бойкот без предупреждений и объяснений – просто хроникёр перестал ходить на процессы. Читатели недоумевали, и даже супруга нового редактора Попова возмутилась: «Печатаете скучнейшие телеграммы, из номера в номер даёте дорожные впечатления (что ни верста – то очерк), а местной жизни почти нет, и совсем нет судебной хроники, будто ничего не происходит вокруг!» С приходом Ивана Ивановича Попова на место редактора в «Восточном обозрении» не случилось перемен: газету делал всё тот же кружок близких людей, собранных ещё основателем газеты Ядринцевым. – Конечно, будь я не наёмным сотрудником, а издателем, заточил бы газету под интересы широкого читателя. То есть собственно под прибыль, – объяснял он жене. – Покуда же этого нет, приходится заливать вино в старые формы. И хотя госпожа Попова на это ничего не сказала, ей, дочери кяхтинского предпринимателя, показалась весьма интересной мысль о газете как доходном предприятии. Короткое время спустя начались переговоры Поповых с наследниками Ядринцева. «Об этой сделке покуда не стоит распространяться, ведь, возможно, она совершится через два месяца, а, возможно, только через четыре или шесть, – рассудил Иван Иванович. – Но перемены-то следует готовить уже теперь. Надобно так перестроить газету, чтобы привлечь к ней новых читателей. И вернуть прежних. Кстати, почему бы не возвратиться к судебным хроникам?» – Иван Иванович подошёл к столу хроникёра, улыбнулся: – Беспрецедентный процесс, говорите? – Да, сегодня начинают слушать дело об отравлении купца Брегеля. – Отчего же Вы до сих пор не в суде? Боюсь, придётся стенографировать стоя.

Загладил свою «вину» выражением полного доверия Дело купца Брегеля возникло четыре года назад, когда новый губернский прокурор Харизоменов ещё только осматривался на новом месте. И если ему говорили, к примеру, о деревне Баяндайке, он просил

История иркутской адвокатуры уточнить, к какому она относится округу, и пытался найти на висевшей в его кабинете карте. Так вот, именно в отдалённой Баяндайке и завертелась в 1891 году эта страшная фантасмагория. Гроза разразилась над самым богатым домом, где давно и дружно жили супруги Семён и Хая Брегели. Старшую дочь свою, Агнию, они выдали замуж, и она уехала из Баяндайки, а вот младших детей отпускать никак не хотели, даже и в уездное училище. Решили взять учителя на дом, и тут очень кстати подвернулся ссыльный Клерхен, весьма образованный господин. И всё бы хорошо, но довольно скоро глава семейства застал супругу в объятиях педагога. Неблагодарный был немедленно изгнан, а вот милая Хая сумела-таки оправдаться, и так искусно, что добрейший Семён Яковлевич почувствовал себя очень неловко. И решил загладить вину выражением полного доверия – сделал жену единственною наследницей своего немалого состояния. Это и решило его судьбу: очень скоро Брегель скоропостижно скончался. До этого момента все события можно было ещё толковать двояко, и опытный адвокат без труда отыскал бы разного рода оправдания для богатой наследницы. Даже и измену её можно было представить плодом болезненного воображения, потому что явных свидетельств не было. Но всё, что делают Хая Брегель и Клерхен с момента получения завещания – настоящий вызов людям и обстоятельствам. Едва лишь Семён Яковлевич умирает, как его тело оборачивают рогожей и в таком виде перекладывают на телегу к вознице, едущему в Манзурку: там есть еврейское кладбище. Никто не провожает Брегеля, родственников и знакомых не извещают о его смерти. Замужняя дочь, приехав навестить родителей в Баяндайку, застаёт там уже господина Клерхена, в роли отчима и распорядителя. Ей показывают подписанное местным фельдшером свидетельство о смерти отца от паралича на почве пьянства(!) Проходит год, и один из племянников Брегеля, узнав о несчастье, начинает собственное расследование. И ведёт его столь успешно, что дело доходит уже и до эксгумации. Но буквально накануне труп выкрадывают из могилы. Преступники торопятся и в этой спешке оставляют одну улику: кусочек рогожи, пропитанный мышьяком. В разгар следствия губернского прокурора Харизоменова вызывают в Петербург, а к моменту его возвращения преступники успевают

История иркутской адвокатуры уже развернуть обвинения… против истца. И только показания многочисленных жителей Баяндайки не позволяют отправить в тюрьму невинного. Простые люди выказывают исключительное здравомыслие и столь же исключительную симпатию « к добрейшему Семёну Яковлевичу». Дело раскручивается опять, но уже неторопко, наверняка, и подходит к финалу уже позже переезда Харизоменова из Иркутска. Приговор (20 лет каторги и 80 ударов плетьми Клерхену и 12 лет каторги – Хае Брегель) оказался достаточно предсказуем. И адвокаты не очень усердствовали: каждый ощущал на себе перекрёстные взгляды баяндаевцев. После оглашения приговора они повторяли с чувством: «Справедливо!», «По заслугам!». И чуть тише «Детей только жалко»…

Неужели придётся сойти с пьедестала? Газетный репортаж с процесса Брегеля, как и следовало ожидать, наделал много шума. Всех поразила откровенная, чуть не выставленная на показ жестокость обеспеченной женщины к отцу собственных детей, с которым прожила много лет в согласии, если не в любви. Между тем, случай в Баяндайке никак не был исключительным, осенью 1895-го в Иркутском губернском суде рассмотрели несколько дел а ля Брегель. Преступницы, убивающие мужей, чтобы соединиться с любовниками, различались лишь принадлежностью к разным сословиям. С этим не хотелось смириться, и редакция попыталась представить всё как болезненное исключение: «В рассматриваемых делах играет роль, как нам кажется, психоз, явившийся вследствие внушения». «Восточному обозрению» трудно было признавать очевидное. Как издание оппозиционное оно изначально демонстрировало свою приверженность общественному служению, а это предполагало определённый образ жизни и определённого типа женщину рядом с собой. По неписаным правилам сотрудникам полагалось еле-еле сводить концы с концами. Здоровье тоже было им как бы не к лицу, и, действительно, газетный конвейер скоро превращал молодых людей в неврастеников с дурным пищеварением. И даже «литературная причёска» с волосами до плеч свидетельствовала не столько о вольномыслии, сколько о нежелании заняться собой. Ранняя смерть также легко вплеталась в строку, а значит, и почиталась; но иногда случались чудесные превращения, и желчный аскет вдруг розовел и представал жизнерадостным хлебосо-

История иркутской адвокатуры лом. В таких случаях было принято говорить, что добрая женщина решилась следовать за героем, «вплетая ленты в его терновый венец», как любил выражаться Николай Михайлович Ядринцев. Чаще это были женщины из простых, но одному из столичных и уже угасающих редакторов решила посвятить себя разведённая прокурорша. И она не только составила его счастье, но и оставила после себя прекрасный мемуар. Последнее, по меркам Ядринцева, было лишним, потому что выходило за рамки служения. Впрочем, дама реабилитировала себя скорой смертью (через неделю после смерти супруга). Вообще же, женщинам-служительницам редко удавалось пережить своих прекрасных героев. Сам Ядринцев лишился супруги-соратницы в среднем возрасте, не говоря уж об иркутском историке Щапове, оплакавшем мученицу-жену ещё совсем молодой. Кстати, он воспел её подвиг отдельным и как бы даже научным трудом, напечатать который не удалось по причине его большого объёма. И вот на фоне целой, можно сказать, литературы о женском служении вдруг является некая Хая Брегель и натурально мешает все карты! – Наступают новые времена, господа, и мне рисуется мрачная картина бесконечных бракоразводных процессов, – подвёл черту фельетонист. – Вы не учли, что наше брачное законодательство очень архаично, и потому развод сложен и унизителен, – мягко возразил редактор. – Для облегчения процедуры необходимы специальные адвокаты, те, которые специализируются на подобных процессах. В Сибири же их покуда не наблюдается. – Это потому что у нас припозднились с железной дорогой. А вот увидите: прикатят эти «специальные» с первым поездом! – Может, пари? – Попов весело рассмеялся. Но вечером осторожно спросил у супруги, не интересно ли ей поработать в редакции. С той поры он всегда оставлял её вместо себя при вынужденных отъездах. И, кажется, ни разу об этом не пожалел.

История иркутской адвокатуры

ДОЛГАЯ КОМАНДИРОВКА В начале 1890-х вопреки действовавшему законодательству интересы иркутского самоуправления представлял присяжный поверенный Московского судебного округа. В буфетной Общественного собрания пожилой господин с цепким взглядом дельца, но уже приметной усталостью в голосе пересказывал своему племяннику подробности последней сделки. – Слышал, вы консультанта нанимали? – осторожно вставил молодой человек. – Да, вложился. Но оно ведь и оправдается, если это Павел Иванович.

«Пожалуйста, не отрывайте меня от фамилии» – А-а, Звонников. – Кто ж ещё? Ему и без фамилии можно, вот в какой он пребывает цене, – помолчал уважительно. – Ты представь-ка: к одной богатой даме, покуда муж в отъезде, является бывший его компаньон в сопровождении незнакомца, якобы из Томской ссудной конторы. Да и предъявляет ей прямо с порога векселёк, почти что просроченный, да аж на 10 тыс. руб.! Дама пугается, охи-ахи, обещания выдать деньги при самой первой возможности. Но наличных немного, а на банковские счета супруг не оставил доверенности. «Разве что одолжиться у Петра Александровича? » – мелькнуло… – Это она про Сиверса, что ли? – Да, разумеется. Ну так вот: Сиверс деньги даёт, но ставит непременным условием известить обо всём адвоката Звонникова. И вот в самый момент передачи денег является Павел Иванович в компании с полицейским приставом. Дальше всё как положено: протокол, извозчик и ужин в замке за Ушаковкой, в компании с заключёнными. – А помните, сколько в городе было толков, когда Звонников выехал в прошлом году в Читу консультировать по какому-то делу? – Конечно. Дело было непростое, да к тому же и связанное с иркутянами. Вот и гадали все: сразу кончится или в высшую инстанцию перенесут?

История иркутской адвокатуры – А вот всё-таки непонятно: если Звонников такой сильный адвокат, то зачем он тогда пошёл в городские поверенные? Солидному господину стыдно бегать по поручениям гласных. – С нашими гласными да, тяжеленько: самодовольные господа и горазды лбами друг об друга стучаться. Они и с губернатором спорят, представь! Но к Звонникову-то при этом прислушиваются и пускай через раз, но принимают его предложения. Вот недавно собирались обжаловать через Сенат какое-то постановление министерства просвещения, так Павел Иванович их убедил, что беспокойство это напрасное, потому что и поводов нет решительно никаких. Да и с губернатором посоветовал разговаривать не посредством Сената, а самым обыкновенным путём – проехавшись по Большой, а потом свернув на Шелашниковскую. – А вот говорят ещё, дядя… В общем, разные слухи ходят про этого Звонникова… – А ты приметил: говорят-то тихохонько? Потому что Павел Иванович прямо, через «Восточное обозрение» объявил: узнаю, кто воду мутит, – засужу! И ведь засудит, – не без удовольствия закончил он. И широко улыбнулся, заметив в дверях входившего Звонникова. – Как я рад! Как я рад! Только что племяннику объяснял, что вам можно уж и без фамилии обходиться, так известны… – Нет-нет, пожалуйста, не отрывайте меня от фамилии, – шутливо запротестовал адвокат. – А не то будут путать с господином Чичиковым, – чуть-чуть улыбнулся. – Не хотелось бы… да и местной думе не к лицу.

Не человек, а просто исключение из правил В 1891 году, иркутская дума пользовалась услугами двух присяжных поверенных – Павла Ивановича Звонникова и Вильгельма Иосифа Люстиха, представлявшего интересы города в Петербурге. Жалование обоих составляло по 1200 руб. в год, но при этом Люстих мог рассчитывать на дополнительное вознаграждение при ведении крупных дел, а контракт со Звонниковым предполагал выплаты от 5 до 10% с каждого выигранного им дела. Скажем, если предприниматель Понтович выставлял городскому самоуправлению иск на 16 тыс. 705 руб., но не мог отстоять его, деньги оставались в кассе города, но из них вычитались 835 руб. 25 коп. адвокатского гонорара.

История иркутской адвокатуры Не все выигранные дела приносили, однако, удовлетворение: в позиции городского поверенного по умолчанию было много лукавства. Особенно в тяжбах с крестьянами и мещанами, пострадавшими от халатности членов управы. К тому же такие истцы не могли позволить себе привлечь хорошего адвоката, и их поражение в суде было, в сущности, неизбежно. В таких случаях Звонников советовал отцам города уступить, уверял, что дело может дойти до Сената, а тогда сумма выплат увеличится». Но прижимистые гласные предпочитали рискнуть, так что сделать доброе дело не получалось, увы. На должность поверенного Павла Ивановича Звонникова пригласили в июне 1888 года. Зная, что предшественникам платили по 60 руб. в месяц, он сразу же заявил: менее чем за 100 руб. не пойдёт. Городской голова Сукачёв готов был доплачивать недостающую сумму из собственных средств, но гласные устыдились и решили «не вводить в расход Владимира Платоновича», а просто принять условия адвоката. Вряд ли предполагали они, что через год Звонников снова заговорит о прибавке, но именно так и произошло. Заявление городского поверенного включили в повестку думского заседания 25 октября 1889 года, вместе с материалами о других «покушениях на кассу»: один из членов городской управы растратил 7 тыс. руб., а секретарь управы пожелал специальной оплаты работ, входящих в его обязанности. Под конец заседания гласные были крайне раздражены и не просто отказали поверенному в прибавке, но и упрекнули (кажется, незаслуженно): «Городские дела ведутся как-то очень небрежно в последнее время». Звонников узнал об этом из «Восточного обозрения». Но не расстроился: он и не рассчитывал на победу с первой попытки. А один из ходатаев-отставников усмехнулся: – «Отцы» всегда цепляются по мелочам, не замечая главного! Сколько раз намекал я и в думе, и в управе: Звонников – присяжный Московского судебного округа и не в праве служить за его пределами. Его промысел в Иркутске противоречит положениям действующих судебных уставов, а значит, незаконен ! – В Москву не сообщали? – живо поинтересовался другой отставник. – Я бы тоже подписался. Или лучше без фамилий? – Без фамилий лучше.

История иркутской адвокатуры Некоторое время спустя московский окружной совет присяжных поверенных потребовал от Звонникова объяснений. И хоть не сразу, но получил несомненные доказательства, что командировка в Сибирь предпринята по поручению московских доверителей, а, стало быть, и законна. Однако члены совета поинтересовались целями командировки, и обнаружилось, что присяжный поверенный направлен московскими кредиторами в конкурсную администрацию по делам фирмы Бутиных. И вот уж пять лет как считается управленцем. – Даже если Звонников и полезен конкурсной администрации, факт остаётся фактом: он теперь действует как коммерсант, а это несовместимо с его статусом присяжного поверенного, – заключил председатель. – Ему и другим нарушителям надобно уже выбрать, на каком из двух стульев сидеть! А таких нарушителей было много: адвокаты, уже в силу нехватки в Сибири образованных кадров, входили в конкурсные управления. Часто с ущербом для репутации. Кандидат прав Бланков, например, кончил тем, что приставил к виску пистолет. Звонников оказался крепче, хоть и ему не спалось, когда газеты описывали его попытки действовать в обход решений Сената и вводить в заблуждение губернатора. Но на двух стульях он просидел ещё долго.

«Что ж он бьётся-то как за мать родную?» И всё-таки его долгая командировка в Сибирь наполнялась главным образом адвокатскими практиками. Звонников не отказывался от участия в уголовных процессах и надолго погружался в разряжённое и почти непригодное для жизни пространство, в котором пребывали его подзащитные. В их съёжившемся сознании было страшно всё перепутано и так и выходило наружу – кражей ненужных сапог, неожиданным покушением на самоубийство, убийством в беспамятстве. Мир у этих полулюдей был уменьшен до размеров угла, и любое неловкое движение вызывало вспышки ярости. Июньским днём 1890 года иркутский мещанин Затолокин заехал к мещанке Пуртовой и сзал, что муж её вовсе не на работе, а на Ушаковке, в объятиях мещанки Мочаловой. И Пуртова вместе с Затолокиным едет на Ушаковку, и железный прут, валявший во дворе, превращался в страшное орудие преступления…

История иркутской адвокатуры – Произошло убийство, настолько беспощадное, что протоколы осмотра трупа приходится зачитывать при закрытых дверях, – прокурор бросил укоризненный взгляд в сторону адвокатов, Звонникова и Дмитриева. Для обоих это была защита по назначению, и прокурор недоумевал, чего же они бьются так, будто мать родную от смерти спасают. И корреспондент «Восточного обозрения» тоже отметил, что после речей адвокаты в изнеможении опускались на свой диван, что председательствующий постоянно делал им замечания. Но тот же корреспондент с чувством удовлетворения записал в свой блокнот, что Затолокина оправдали, а Пуртову вместо ожидаемой каторги отправили в ссылку. Кстати, Дмитриев страшно переживал от соседства в этом процессе «с самим Звонниковым»: он, в недавнем прошлом чиновник, ещё только пробовал силы в адвокатуре. Но очень, очень старался и жаждал хоть какой-нибудь похвалы. Даже сделал маленькую разведку: – А вот ведь, Павел Иванович, и товарищи прокуроров, случается, переходят в адвокатуру… – Из обыкновенного отставного чиновника вполне может выйти толковый защитник, – Звонников сделал паузу – посмотреть, как расплылся Дмитриев. – И резко продолжил, – но из прокурорских адвокатов никогда не получится. Прокурорские в каждом видят просто преступника, а мы различаем и людей с увечным сознанием, и просто необычных людей, и людей просто слабых, наконец. Прокурорским никогда не понять, что духоборец Сергеев из села Хайтинского стал сектантом не по наущению, а именно так, как и говорит: «по Евангелию, по псалтырю и по внушению Божию». Я Сергееву верю! Как верю и китайцу Дчжо-Тинь-Гун, пусть он и взят с поличным самим приставом Добронравовым! Дмитриев припомнил газетное сообщение о продаже китайцем хищнического золота и усомнился: – Ну, слишком уж трудно будет опровергнуть Добронравова. – Да, должно быть, – согласился Звонников. А некоторое время спустя в «Восточном обозрении» появился отчёт об этом деле, и Дмитриев с изумленьем узнал: китайца оправдали, а пристава Добронравова отдали под суд. Оказалось, ложное обвинение было попыткой скрыть истинного преступника.

История иркутской адвокатуры В октябре этого же, 1893 года, на заседании думы гласный Собокарёв бросил городскому поверенному заочный упрёк. Как оказалось, незаслуженный, и в думский протокол эту реплику не включили. Но она осталась в блокноте корреспондента и без оговорок перекочевала на газетную полосу. Звонников потребовал немедленного опровержения, и редакция вынужденно его напечатала. Но в следующем номере поквиталась с адвокатом: «Случилось заседание думы. «Обозрение», выслушав, руки по швам, говоренное господами гласными, обо всём отрапортовало читателю. Но забыло предварительно сделать под козырёк Павлу Ивановичу (не тому, про которого Гоголь писал, а Звонникову). И вот летит опровержение от Павла Ивановича, усугубленное обещанием, что если немедленно не предадите тиснению, подам в суд за клевету. А Павел Иванович страшен. Катит ли он на рысаках по улице, гуляет ли задумчивый по тротуару для моциона, так и кажется, что вся фигура его, а во время езды даже и фигура кучера говорят: «Дорогу, а то засужу!» И Павел Иванович чувствует мощь свою, у него и опровержение-то писано не так, как все люди пишут, а как громовержцы. Он, видимое дело, не шутя полагает, что одна угроза его подать в суд уже должна приводить в трепет. Стоит только Павлу Ивановичу сказать «Вижу признаки такого-то преступления», и несчастный обвиняемый уже чувствует себя осуждённым. Я не дерзаю посягнуть на славу Павла Ивановича, приобретённую на полях нерчинских и иных; я знаю, что он у нас и Жюль Фавр, и Гамбета, и сам прокурор Кони, но я всё-таки помню, что он адвокат, а не судья, что он пока только защищает, конкурсирует, администрирует, оперирует, но ещё не судит. А на суде каждому по делам его: или прославится, или посрамится. Знаю также, что проигрыш литературного процесса на суде ещё не всегда, и далеко не всегда, составляет позорящее обстоятельство. А чаще, особенно в наши тяжёлые времена, является делом гражданского мужества. Редактор рискует собой иногда и заведомо: он знает известный факт за подлинный, но не надеется обставить его формальными доказательствами. И может ожидать, что за недостатком формальных доказательств суд вынесет ему обвинительный приговор, и в то же время никогда не поставит в вину или в нравственное осуждение поступок газеты. Недоказанность ещё не есть невинность, впрочем, всё это так, к слову, поелику мы убеждены, что из-за Павла Ивановича не придётся про-

История иркутской адвокатуры являть гражданского мужества. Великий адвокат Павел Иванович, но и на старуху бывает проруха. Увлекаясь гражданскими делами, где вся суть в бумажках, он забыл, что ссылка на бумажку, на протокол думы не совсем уместна: мало ли что пропускается в протоколах? Если бы в газете печатались одни протоколы думы, не стоило бы и репортировать там. Но кроме содержания прений репортёр обязан осветить и физиономию заседания, и настроение членов. Часто какое-нибудь односложное замечание гласного осветит настроение участвующих полнее, нежели длинный сухой протокол. Если бы репортёр подслушал частную беседу и пустил её в ход с прибавками и изменениями, как делают местные сплетники по профессии, то тогда мог бы П.И. грозить газете, но заседания думы публичные, и сообщающий о них не ответственен за мысли и суждения, высказываемые там. И если бы там раздавались речи, ещё более неприятные для её поверенного, то при чём тут газета? Всё равно суждение высказано публично, оно такое же достояние публики, как и газетная статья. Недоумеваем, как это юрист и человек, считающийся получившим образование, не сообразил, что прежде чем подводить под статью закона, надобно ещё самый факт констатировать. Павла Ивановича в думе не было, почём он знает, что говорилось и не говорилось там? Понимает ли он всё неприличие, когда осмеливается отрицать показания очевидца? Если бы он не рассчитывал на своё «Шире дорогу, а то засужу!», он должен был бы поступить иначе, поскромнее, посерьёзнее и попроще. Мы не говорим уже о том, что этого требовало бы самоуважение. Господин Звонников думает, вероятно, что, как он ни поступай, всё равно будет вызывать уважение своим величием. Что ему стоило обратиться к гласным, присутствовавшим на том заседании, пусть бы они, а не он прислали в редакцию заявление, что никто не поднимал вопрос о поверенном города. Вот было бы опровержение, но ему понравился больше другой способ, он желает воздействовать окриком: «Как, меня, адвоката Звонникова, меня «шире дорогу – засужу!», обвинять в неисправности! Статья такаято, параграф такой-то гласят, куда Макар телят не гонял». Литература опровержений очень богата в Сибири, но когда такой человек, как Павел Иванович, накидывается на вас с бранью,

История иркутской адвокатуры с обвинениями во лжи и клевете по поводу дела, которого он сам хорошенько не знает, это уже признак времени, вера во всемогущество действия нахрапом. Налетит, и публика сперва разинет рот, а потом будет аплодировать. Вот на эти-то рукоплескания общественного райка уж слишком сильно начинают рассчитывать у нас. Каким только бесшабашным выходкам не аплодировали у нас? Всяким, даже кулачной расправе, и дошли до верования, что если известное деяние носит все признаки нахрапа, то, значит, успех его обеспечен. В разных и разнообразных видах гуляют у нас по обществу представители нахрапа, но тема сия велика и обширна, и к ней волейневолей по нынешним временам придётся обращаться, а потому на сей раз довольно». Читатели немедленно вступились за «бедного Павла Ивановича», «ни за что пострадавшего» и просто «нашего любимого героя». Редакция ещё больше рассердилась и в номере от 26 декабря того же 1893 года пальнула по Звонникову очередным фельетоном: «Жил-был на свете торговец Сегельман, и поехал он через Байкал на пароходе «Платон». Байкал, как известно, много лет уже тщетно старается вразумить Кяхтинское пароходное общество, что его пароходы плохи донельзя. Байкал и в этот раз забушевал, и тарантас Сегельмана, в котором он мирно спал во время бури, упал в Байкал. Пошло дело, заскрипели перья адвокатов и прокуроров, задумался и сам Павел Иванович Звонников. И пароходное общество признано было виновным. Но Павел Иванович этим не удовлетворился, Павел Иванович попытался продать мёртвую душу Сегельмана тысяч этак за пятьдесят (речь шла о компенсации близким в связи с потерей кормильца – В.Р.). И затеял дело. «Мёртвые души», как известно, остались неоконченными, и не потому ли пришла в голову нашему Павлу Ивановичу мысль, что его дельце вызовет новую поэму: похождение Павла Ивановича, не покупающего, а продающего мёртвые души? Сам ли он дошёл, честолюбием влекомый, или наследники Сегельмана надоумили на сей подвиг, это, Бог дай, выяснится когда-нибудь». Пока же было бесспорно одно: Звонников – самая харизматическая фигура в губернской адвокатской среде.

История иркутской адвокатуры

Несмотря на чёткую регламентацию оплаты труда городских поверенных, управа и дума не спешили с выплатой гонораров за выигранные дела. Примером тому может служить и заседание Иркутской городской думы 1 ноября 1894 г. Вот как описывает его корреспондент «Восточного обозрения»: «Среди прочих был поставлен и вопрос о вознаграждении П.И. Звонникова за ведение исковых дел. На это гласный Чурин предложил вопрос: не найдётся ли помимо данного вопроса более важного, требующего более настоятельного рассмотрения и решения. Городской голова заметил, что порядок предложения вопросов на рассмотрение думы, по закону, всецело зависит от усмотрения председателя. Но если господам гласным угодно, он может докладывать по порядку, обозначенному в программе заседания. Вопрос же о вознаграждении поверенного города он считает не из маловажных. Ввиду последнего соображения и было приступлено к чтению доклада, сущность которого заключается в том, что, по расчёту П.И. Звонникова, ему следует получить от города 23. 943 руб. 78 коп. согласно заключённому условию. На основании этих данных Звонников и представил городской управе счёт. Управа же нашла, что город должен уплатить 21 тыс. руб. Признавая такую сумму для города обременительной, г. Звонников желает получить только 10. тыс. руб. При этом городской голова полагает, что если бы городская дума постановила просить г. Звонникова об уступке ещё, он, пожалуй, сделал бы ещё скидку. Дума решает просить поверенного Звонникова ограничить претензию к городу 5000 руб., а за сделанную им вообще скидку выразить благодарность. История на этом, однако, не кончилась: в протоколе думского заседания поверенный усмотрел для себя оскорбление в некоторых резких, на его взгляд, высказываниях, а посему положил оставить работу в городском самоуправлении и потребовал полного, безо всяких скидок, расчёта. Письмо было составлено в столь резких выражениях, что и дума оскорбилась и решила привлечь поверенного к судебной ответственности. Что же до гонорара, то управе поручили выплатить его полностью.

История иркутской адвокатуры

В ПРОКУРОРСКОМ ПРИБЛИЖЕНИИ В 1891 году на скамье подсудимых оказался председатель Иркутско-Верхоленского окружного суда. А также почти все его подчнённые. Минут за двадцать до начала Николай Иванович Харизоменов, новый губернский прокурор, заглянул в зал заседаний, уже переполлненный, но странно тихий: публика переглядывалась да изредка перешёптывалась, давая неожиданный звуковой фон – казалось, общими усилиями листают огромные страницы многотомного дела. «Редко так бывает. Видимо, в городе, действительно, очень долго ничего подобного не случалось, – отметил прокурор. – Но вот что странно: нет на месте ни Митрохина, ни Ермолова…»

Процесс, конечно, громкий, но… В предстоящем процессе, несмотря на громкость его, губернскому прокурору не предвиделось никаких неожиданностей: главного обвиняемого, теперь уже бывшего председателя Иркутско-Верхоленского окружного суда, всего вероятней, возьмут под сражу прямо в зале заседаний. Ну, а дальше последует высылка из Сибири ещё дальше в Сибирь, с лишением всех прав состояния. «Конечно, постановления наших судов покуда непредсказуемы, – делал допущение Харизоменов, – но обвинение ведь не выморочное, подготовлено не спеша и сколочено очень крепко. К тому же и защите очень трудно найти источник для вдохновения: вряд ли господин Митрохин питает какие-нибудь симпатии к секретарю окружного суда, да и господину Ермолову как человеку стороннему равнодушен его клиент, недавний председатель окружного суда. Впрочем, отстранённость, возможно, и позволит Ермолову взглянуть на дело поновому. Эти адвокатские иногда так вывернут ясную картину, что никому из наших просто в голову не придёт. А это дело совершенно особенное, и не потому, что на скамье подсудимых оказался сам судья – этим

История иркутской адвокатуры нынче уже и не удивишь. Но судья не из старых, вросших в местную почву, а блестящий, новенький и весьма и весьма перспектиный, даже и по столичным меркам. Как объяснят его стремительное перерождение адвокаты?» Увы, ничего любопытного Харизоменову услышать на этот раз не пришлось: – Мой подзащитный, в известном смысле, стал жертвой среды, среди которой ему пришлось жить и действовать, среды, крайне испорченной и развращённой, – затянул знакомую песню присяжный поверенный Ермолов. – Достаточно сказать, господа, что одиннадцать канцелярских служителей, подчинённых моего подзащитного, и сами в недавнем прошлом состояли под судом за различные уголовные преступления. И новый, приезжий чин, увы, подчинился местным правилам, парализующим в человеке всё хорошее и резко выдвигающим всё дурное. Пока Ермолов рисовал картину «вынужденного падения», Харизоменов с тщательно скрываемым любопытством наблюдал за местным адвокатом Митрохиным: было нетрудно догадаться, что и в его кармане лежал тот же, увы, единственный аргумент, а приготовить другой уже не было времени. «И как он теперь?» – не без злорадства мелькнуло. Но Митрохин, справившись с минутной растерянностью, бросился в холодную воду: – Для меня очевидно, что секретарь окружного суда Худяков всего лишь стал жертвой окружного судьи как своего непосредственного начальника. Противоречить ему он просто не решался из-за боязни лишиться места. А угроза этого, действительно, существовала, тем более что Худяков страдает тупостью. И Худяков стал слепым орудием в руках окружного судьи. «Ну вот, – мелькнуло у прокурора язвительно, – надо ж было собрать столько публики, чтоб поведать о «тупости слепого орудия», – усмехнулся Харизоменов. Но на самом-то деле он был доволен. Как и всякий сдавший на новом месте главный экзамен.

«Посмотрим-посмотрим, как они развернутся!» С самых первых представлений в Иркутске (генерал-губернатору, губернатору и далее по нисходящей) Харизоменов ловил на себе вопросительные взгляды. Ведь вот уж несколько лет по Сибири катилась

История иркутской адвокатуры волна громких дел, и почти все их связывали с новым прокурорским надзором. Он же, прибывший сразу с заместителем, явно понимавшим его с полуслова, должен был, по мнению большинства, сразу ринуться в схватку. Но обнаружил неспешность («Очень, очень медлительный»), задумчивость («Рафинированность не к лицу прокурорским») и странное отсутствие агрессии («Это уж вообще ни на что не похоже»). Из коллег Харизоменов особо выделил господина Доманского, председателя Иркутско-Верхоленского окружного суда: такого знатока гражданского права и в Петербурге не с первой попытки отыщешь. К тому же гибкий аналитический ум, способный аккумулировать весь объём фактов, суждений, за внешним смыслом угадывать внутренний и даже тайный… Впечатлённый Николай Иванович думал: «Всё-таки, как же чувствуется добротное юридическое образование, наложенное на превосходный природный материал! Ну и благородные нравы Нежинского лицея, конечно же. В минуты озарения, я заметил, у него на лице проступает почти священническая одухотворённость, а ведь она совершенно не свойственна никому из судейских. Может, Доманский из народников? Нет, не должно бы, но есть ведь какая-нибудь причина вылепиться такому интересному типу!» Тем не менее, именно этого типа и взял он вскоре на свою прокурорскую мушку, а ещё полгода спустя представил как свой главный трофей. В середине марта 1891 года сторож губернского суда, прикрыв хорошенько дверь в свой чуланчик, доверительным тоном сообщил навестившему его свату: – Наш-то Харизоменов, – почтительный взгляд на потолок, – как повернул: одним разом да на несколько оборотов! А ведь никто и не ждал уж: как ни считай, а почти девять месяцев от назначения-то прошло, и всё вроде как ничего… ну, ты понимаешь, – перешёл на шёпот, – ничего разоблачительного. А он тем временем тихой сапой весь окружной суд и окопал, да под самый корень, под самый! – Что ты! Неужто и Доманского ухватил? – сват недоверчиво вертел пряник, так и не решаясь откусить от него. – Это уж само собой, – Прокопьич застучал ложечкой по стакану с чувством гордости и злорадства одновременно. – Но один-то Доманский не развернулся бы, пусть он и окружной судья. Ему разные по-

История иркутской адвокатуры мощники требовались, так наш-то, – снова взгляд в потолок и пауза, – за писцов потянул и через них все сети на берег и вытащил: вот, мол, полюбуйтесь, какие тут у вас гамадрилы развелись! – Не пойму я, в чём хитрость-то их была, гамадрилья? Взятки, что ли, беспримерные брали? – Фи… Для Доманского-то с его умом и образованием это больно грубо да просто. Да и спрос большой, коли кто докажет. А он тоньше подошёл, деликатней – обложил налогом состоятельных иркутских покойников. Не богатых (это дело безнадёжное), а таких, у которых не менее тысячи остаётся. Ну, вот, подбирали, значит, им ложных наследников, оформляли, как следует, да и прибирали всё, что осталось от покойников… Сват опять посмотрел на него с недоверием: – А ты сам-то откуда всё знаешь? –А оттуда! Суд-то от начала и до конца шёл при открытых дверях… – Чего ж не предупредил?! – разом озлился сват. – Места для публики в один день разобрали, а чтоб не было спекуляции, пропускали всех по именным билетам. Я, поверишь ли, только потому и прошёл, что в дежурные записался.

Некоторая отстранённость не помешает, однако Доманского привлекли по двум эпизодам, а сколько их было на самом деле, этого Харизоменов и не пытался выяснять. Он снял верхний слой, опасаясь задевать другие: отстранённых надо было же кемнибудь заменять. Свои представления о Восточной Сибири у Харизоменова сложились давно, ещё до того, как открылась перспектива его собственного иркутского назначения. Общая картина, составленная по документам, оживилась «картинками» от председателя Иркутского губернского суда, и главное тут было не в веренице фамилий, а в интонации, с какой Клопов рассказывал. Этот трезвый, солидный господин отчего-то был убеждён, что обещанные реформы введут точно, как обещали – в 1890 году. И Харизоменов даже не стал его разочаровывать, подумал только, что председатель губернского суда как-то очень уж сросся с Иркутском, а это небезопасно: быстро кончатся силы. Лучше уж медленнее, но вернее.

История иркутской адвокатуры Доказательства Харизоменов получил уже в первый год пребывания в этом городе: известнейших представителей местного общества одного за другим провожали на Иерусалимское кладбище. Сначала умерла госпожа Тюменцева, основательница первого в Иркутске Детского сада. Дама была, конечно, почтенного возраста, но очень, очень крепка. Жила бы спокойно, так, верно, не умерла бы вдруг, за два дня. Вслед за ней, и так же скоропостижно, скончался доктор Писарев, средних лет мужчина, очень деятельный и только-только напечатавший в местной газете блестящую отповедь гласным думы. «Тоже ведь надорвался, в сущности, – подумал Харизоменов, и тотчас эту мысль высказали вслух, но уже применительно к молодому педагогу иркутской гимназии Константину Алявдину. Не уберёгся и один из активнейших гласных – купец Киселёв. Внимательно осмотревшись вокруг, Харизоменов отыскал-таки образец общественного служения. Летом 1891-го горожане торжественно провожали бывшего инспектора народных училищ Иркутской губернии Василия Корниловича Златковского, и Харизоменова поразило: этот старик был полон сил! Он много сделал, но как-то не растратился, не износился. «А ведь приезжий, к местным зимам не сразу привык, наверное, как и к постоянным разъездам. Молодец!» – с чувством заключил Николай Иванович.

Неожиданная развязка А из адвокатов ему самым крепким казался кандидат прав Бланков. У него, как у всякого деятельного и хорошо подготовленного юриста, завелось в Иркутске немало врагов, но Наум Ильич даже вида не подавал, что его это сколько-то огорчает. На одном из последних процессов по банкротству противники Бланкова выбросили козырный туз: – Обращаем ваше внимание, господа, на свежие чернила, каковыми сделаны все поправки на документах. А ведь это те самые цифры, которыми так искусно жонглировал господин Бланков! Кстати, в его руках и находились все конкурсные бумаги. Налицо подлог, господа, о чём и составляется теперь протокол. Тут же отыскались охотники подписать – всё развернулось с поразительной быстротой, как хорошо разыгранное и заранее обговорённое действо. Харизоменов, и тот от неожиданности растерялся, но на лице Бланкова читалось лишь удивление:

История иркутской адвокатуры – Формально я поставлен в весьма затруднительное положение, но не допускаю и мысли, что кому-то удастся запятнать мою честь. Следствие всё покажет, господа. «Действительно, – рассудил Харизоменов, – мало ли злобных неудачников, готовых распускать сплетни? Как говорится, на каждый чих… Силён Бланков, устоял!» И был крайне изумлён, обнаружив в следующем номере «Восточного обозрения»: «В четверг 1 августа 1891 года покончил собой выстрелом из револьвера кандидат прав Наум Ильич Бланков, состоявший защитником при Иркутском губернском суде». Как выразился корреспондент, «и последний акт его жизни прошёл в стенах суда». Следователь обнаружил в его кармане записку о «роковом стечении обстоятельств», какое он не в силах пережить.

История иркутской адвокатуры

ГРОМКОЕ ДЕЛО Утечка следственных материалов из кабинета товарища прокурора продолжалась три года и ни разу не дала сбоя. С осени прошлого, 1893 года, слухи о жестоких и бессмысленных преступлениях переходили от одной иркутской усадьбы к другой, свежие номера газет с полицейской хроникой передавались из рук в руки: все с нетерпением ждали известий о поимке злоумышленников. 23 февраля 1894 года в иркутском тюремном замке был приведён в исполнение смертный приговор над тремя убийцами госпожи Стравинской и её малолетних детей. 10 мая казнены ещё трое преступников, расправившихся с семьёй мелких лавочников Петровых. А 17 июля город вновь облетела страшная весть: за циклодромом обнаружили два обезглавленных трупа. Иркутская губерния, центр уголовной ссылки, считалась опасной для жизни территорией, и здесь требовалось умение и готовность обороняться, а живущим на отшибе – в особенности. К примеру, в улусе на островке в нескольких верстах от Балаганска всегда держали наготове оружие, и при первом сигнале тревоги собиралось исключительно всё мужское население. В декабре 1891-го беда застала среди ночи: шестеро незваных гостей пробрались во двор к буряту Пашинаеву, требуя их впустить. Пашинаев был немолод уже, овдовел и жил вместе с сыном, невесткой и двумя внуками-грудничками. Такая семья считалась маленькой, а значит удобной для нападения, и Пашинаев устроил скрытый выход на крышу, а под подушку всегда клал пистолет. Он и на этот раз, открывая сенные двери, держал его наготове. Но шестеро злоумышленников уже орудовали коловоротом и стреляли в образовавшиеся отверстие. «Я отвлеку их, а вы бегите!» – приказал Пашинаев родным. И действительно, продержался, отстреливаясь, пока не сбежались соседи. Его застали живым ещё, но со смертельными ранами от топоров. Мужчины улуса организовали погоню, часть банды повязали и доставили в волостное правление, в Малышёвку. По дороге одному из нападавших, Хабенскому, налили воду в сапоги и дали ей замёрзнуть. Так что перед судом он стоял уже на костылях.

История иркутской адвокатуры

Защитнику требуется срочная помощь А состоялся суд полутора годами позже, когда были отыскана (уже за пределами Иркутской губернии) остальная часть банды. Постановлением генерал-губернатора дело передали военно-окружному суду, куда публика не допускалась уже. Но для корреспондента «Восточного обозрения» сделали исключение, и он написал подробнейший, переходящий из номера в номер репортаж. С массой деталей, со всеми, даже очень короткими репликами, создающими эффект присутствия на суде. От себя он ничего не добавил, просто потому, что в этом не было необходимости. Но коллегам по редакции всё же заметил: «Да, не хотел бы я оказаться на этом процессе защитником…» Их назначено было несколько, исходя из числа подсудимых, и в эту пору защитника Шевича не было в Иркутске; но через несколько месяцев, когда судили за убийство Петровых, дошла очередь и до него. А это было такое зверское и при этом бессмысленное преступление, что и зацепок для защиты не было никаких. Шевич перешерстил всё дело, но только ожесточился. Сходил к духовнику, а накануне процесса утро и вечер отстоял в своей церкви, «у Харлампия». Во время служб несколько раз поминали «отрока Фёдора, невинно убиенного», и ожесточение снова охватило Шевича. Но исповедь укрепила его, и в суде, когда пришла его очередь, он сказал уж без внутреннего сопротивления: – Меня смущала и смущает сегодняшняя защита, но закон милосерднее отдельного человека: он беспристрастен и не знает ожесточения. Я думаю, что причина этого в глубокой внутренней связи закона с учением Господа нашего Иисуса Христа. Закон целым рядом статей предполагает способность человека к раскаянию долгому, бесконечному. Закон удовлетворяет этому требованию души человеческой. Оставит ли суд моему подзащитному возможность такого покаяния или же заменит его кратчайшим сроком до приведения в исполнение смертного приговора – вот в чём суть принимаемого сегодня решения. Всё это, впрочем, моё личное мнение, кое я высказываю потому, что суду угодно было доверить мне защиту души преступившего. Земной суд не освобождает от суда небесного, и как христианин я не могу не сказать, что для искупления столь страшной вины слишком мало столь краткого срока, как перед казнью.

История иркутской адвокатуры Шевич говорил, не выпуская из рук папки, которую так ни разу и не открыл, и хроникёру «Восточного обозрения» вдруг подумалось: «Это он специально так делает, чтобы не было видно, как он волнуется». А секретарь суда думал, что, должно быть, какие-то очень важные документы находятся в этой папке, если Шевич говорит с такой убеждённостью. В результате ни хроникёр, ни секретарь толком не записали речь Шевича. А в жёлтой папке, за которую он так держался, не оказалось даже и набросков его выступления на суде. Правда, Шевич обещал всё исправить, и, действительно, через день доставил в оба адреса аккуратно исписанные листки. Речь защитника Шевича пожелал прочесть и губернский прокурор Харизоменов.

Прибыли вместе, уехали – врозь В первые два года в Иркутске Харизоменов без особого напряжения держал марку уравновешенного господина, тяготеющего к неспешным выводам после тщательного и, что важно, спокойного анализа всевозможных фактов и обстоятельств. «Восточное обозрение» чуть не с гордостью пересказывало его речи в суде, и так продолжалось до конца 1893-го, когда главный губернский надзирающий вдруг стал резок и раздражителен. Да его настигли большие неприятности: 30 мая 1894 года в губернском суде начался процесс о краже дел из кабинета товарища прокурора Власова. Выяснилось, что утечка следственных материалов была поставлена на поток ещё в 1891 году и ни разу не дала сбоя. До той самой поры, когда товарищ губернского прокурора не покинул свою высокую должность. При передаче дел и обнаружилось, что в реестре не хватает одного листа, зато много приписок «посторонними» чернилами. Проверка показала, что некоторые дела отправлялись в окружной суд только лишь на бумаге, на самом же деле, уничтожались. При этом окружному суду доставлялись другие дела, со схожими номерами, за которые и расписывался дежурный Уваров. Знал ли он про подмену и был ли за это вознаграждён, следствие не установило, а «за растрату» Уваров был сослан в Якутскую область. Главным же обвиняемым оказался письмоводитель Михаил Арановский. В губернскую прокуратуру он попал по рекомендации, и товарищ прокурора Власов, человек новый, не обратил внимание, что

История иркутской адвокатуры рекомендация-то сомнительна, что исходит из окружного суда, где что ни чин, то под следствием. С приездом в Иркутск Харизоменова чиновники окружного суда стали действовать осторожней, но и более дерзко при этом. Столоначальник Шишмарёв придумал схему продажи следственных материалов состоятельным обвиняемым. Для этого нужен был резидент непосредственно в прокуратуре, и на такую роль Шишмарёв выбрал брата своей жены, семнадцатилетнего Михаила Арановского. Малый был недалёк, простоват, доверчив и так неуспешен в учении, что смог устроиться только маляром. Но в Иркутске многое решалось знакомствами, и вчерашний маляр мог сегодня оказаться на ответственном месте. Так именно и произошло с Арановским, и предприимчивый зять стал вертеть им как малым дитём. Сначала уговорил вынести одно дело «ненадолго, просто, чтобы подсудимые посмотрели». И покуда «прекрасного молодого человека» угощали «Рябиновкой», сжёг бумаги все до одной. Арановский испугался, но ему дали «водочку под селёдочку» и отвезли в публичный дом. Утром зять повёз его завтракать и уверил-таки, что кража дел не влечёт за собой никакой уголовной ответственности. И ведь оказался же прав – касательно самого себя: ни в одном документе по возбуждённому делу не было его подписи. К началу процесса о пропавших делах Власова называли уже бывшим товарищем губернского прокурора. Но при этом действующим гласным городской думы и одним из сотрудников банка Елизаветы Медведниковой. И надо сказать, что это никого не смущало: с самого приезда в Иркутск в 1891-ом Власов производил впечатление «странного прокурорского». Казалось, он только волею случая оказался в карательном органе: заинтересовался делами местного самоуправления и не только сошёлся с гласными, но и баллотировался на ближайших же выборах в думу. И прошёл, и живо принялся за работу по своей, юридической части. В составе думы было несколько выпускников юридического факультета, и их мнение было, что Власову прямая дорога в присяжные поверенные. Они не ошиблись. Что до Харизоменова, то он начал войну с городским самоуправлением. Яблоком раздора стал благотворительный трапезниковский капитал, который Харизоменов хотел у города отобрать и передать министерству просвещения. Напрасно уверяли Николая Ивановича, что нынешний городской голова, сам выходец из Трапезниковых и благотворитель, есть

История иркутской адвокатуры лучший гарант сохранности капитала. Заступничества лишь укрепляли подозрительность Харизоменова. Он и бывшего своего заместителя Власова стал считать преступником. И так и заявил на суде: «Власов сам слишком замешан в деле. Камера товарища прокурора превратилась просто в лавочку для продажи и истребления дел». Николай Иванович крайне удивился, когда Сенат Власова оправдал. Это было и обидно уже. Как и новый тон местной прессы, и прорывавшаяся неприязнь подчинённых. 21 октября 1894 года «Восточное обозрение» со значением сообщило: «Мы слышали, что иркутский губернский прокурор Харизоменов, вызванный по делам службы, выезжает со всем семейством». И после четырёхмесячного молчания, в номере от 24 февраля 1895-го так же коротко: «Высочайшим приказом 18 января исполнявший должность иркутского губернского прокурора статский советник Харизоменов назначен членом Саратовской судебной палаты».

В июле 1863 г. служащие губернского суда положили начало библиотеке юридической литературы – В ту пору в Иркутске трудно было приобрести книги по специальности. К началу 1890х ситуация изменилась: появилось довольно много обобщений судебных практик и просто учебников.

История иркутской адвокатуры

СЛУЧАЙ НА ЛЕСТНИЦЕ Для начала 1900-х характерны судебные разбирательства внутришкольных конфликтов, прежде гасимых в стенах учебных заведений. Не сказать, чтоб она, Степанова, была вовсе равнодушна к судебным процессам, но на скамьях для публики не замечалась ни разу. Ибо не пристало смотрительнице богоугодного заведения посвящать свой досуг подобным занятиям. А кроме того, для чего-то же существуют судебные хроникёры? Если они сносно стенографируют, то воскресным утром можно взбодрить себя, кроме чашечки кофе, ещё и рассказом о том, как проживающий в соседнем квартале китайский подданный Ю-фу вздул своего соотечественника Кя-чин-фу. Или как итальянец Агрести едва не прибил грека Демополоса. После чего уже можно передавать газету истопнику, думая каждый раз об одном: не только никто из родственников, но даже из знакомых твоих перед судом не стоял. А это большая редкость для Иркутской губернии, центра ссылки и каторги. Из героев судебных репортажей всего более удивляли Степанову вполне добропорядочные господа, образованные, сделавшие карьеру, но вдруг поставившие себя в нелепое, недостойное положение. Вот, к примеру, чиновник Пётр Александрович Воротников, из отставных уже, но солидный, обстоятельный, деликаттный и большой, говорят, аккуратист. Сколько лет он живёт по соседству, в трёх просторных комнатах окнами на Преображенскую площадь, и при каждой встрече с ним было так приятно раскланяться и подумать, что старость может быть элегантной. А теперь выясняется, что уважаемый Пётр Александрович пал до того, что в губернском суде уже слушалось «Дело по обвинению отставного чиновника Воротникова в захвате самовара у жены чиновника Киреевской». Стыд и позор! Кажется, Степанова не замечала, что эта фраза сделалась любимою у неё со времени назначения смотрительницей Сиропитательного дома Елизаветы Медведниковой. Возможно, в этом «стыд и позор» и не было насущной необходимости, но незапятнанная репутация заведения ведомства императрицы Марии Фёдоровны обязывала, и Степанова смотрела

100

История иркутской адвокатуры на подчинённых строго, очень строго. И разве ж могла она предположить, что из этого выйдет настоящее судебное разбирательство?

Оскорбление действием Утро 2-го мая 1893 года госпожа Степанова, смотрительница сиропитательного дома Елизаветы Медведниковой, начала как обычно – в домовой церкви. Помолившись, она с просфорой в руке вышла в коридор. Чуть помедлила перед лестницей, думая, что только при карантине (коклюш и дифтерит закрыли двери для посторонних) возможно такое умиротворение. Потом она увидела торопливо взбегавшую вверх госпожу Калинину, бывшую учительницу кройки и шитья, и очень удивилась: «Зачем она так спешит? В её возрасте это нелепо… И кто впустил её вопреки запрету?» Степанова оперлась на перила, всем видом своим выражая недоумение, и в этот момент её щёку вдруг обожгло, а просфора покатилась по лестнице… Первой мыслью было, конечно: «Кто видел?! Надо не дать Калининой убежать!» Но та и не желала скрываться; дав пощёчину, она разом успокоилась и стала ждать приезда председателя попечительского совета Жбанова. Марк Алексеевич был в городе, и как только он прибыл, Калинина объявила: – Я своё дело с начальницей сделала, теперь можете судить меня. – Возможно, придётся вызвать полицию… – Это как вам будет угодно. В эту минуту и поняла Степанова с ужасом, что инцидент уже не удастся скрыть: «Калинина обязательно вынесет сор за стены заведения, поползут слухи, а в них уже будет и то, чего не было! Да и Жбанов неизвестно как поведёт себя: он что-то всё расспрашивает Калинину, а сам-то всё молчит – почему? Впрочем, что же тут удивительного: ему, вольному купцу, вряд ли понятна вся важность служебной суббординации». – Губернатор тебя поймёт, – в приватной беседе поддержала Степанову близкая приятельница. – Он человек военный, генерал, знает цену и дисциплине, и иерархии. Только как обратиться к нему, минуя совет попечителей? – Губернатор – почётный председатель нашего попечительского совета. – Так теперь же и садись за прошение, покуда не упредили да не успели оговорить!

101

История иркутской адвокатуры Начальник Иркутской губернии генерал-майор Константин Николаевич Светлицкий, принимая Степанову, обошёлся без выражений сочувствия. Более того, усмотрел в происшедшем «неспособность установить в заведении нужный тон». Но при этом высказал убеждение, что «Калинину должно наказать» и что «следует обратиться с иском». Из чего Степанова вынесла заключение: «Светлицкий уже разговаривал с губернским прокурором, но в общих чертах, и каков будет приговор, неизвестно». Да, вердикты покуда ещё оставались непредсказуемы. То никто не желал идти в свидетели, и серьёзное дело разваливалось безвозвратно, то, напротив, свидетельствовали с ожесточением, и по пустяковому случаю выносился серьёзнейший приговор. То явные проступки не замечались обществом, то вдруг возникало дело о нарушении общественной тишины чинами иркутского батальона в ночь с такого-то на такое-то – и выходило суровое постановление. В 1891-м купеческого сына Николая Второва обвинили в уклонении от воинской повинности и приговорили к отдаче в службу вне очереди, с предварительным, в пять недель арестом, «на хлебе и воде». А вот иск мещанина из ссыльных Н. Бахметева городскому голове Сукачёву об авторстве на книгу «Иркутск, его место и значение в истории и культурном развитии Восточной Сибири» не удовлетворили. Но всё же обязали ответчика выплатить энную сумму за разного рода литературные работы. Что до конфликтов внутри учебных заведений, то да, за два года до инцидента в сиропитательном доме в оскорблении действием был замечен педагог одного из начальных училищ Семёнов. Он так же покусился на начальственную особу, но в 1891-м это был ещё такой нонсенс, что дело слушали при закрытых дверях. Да и наказание вышло по всей строгости 395-й статьи Уложения о наказаниях – учителя лишили прав состояния и сослали в Якутскую область. Кажется, это было показательный приговор, так сказать, в упреждение, потому что губернское управление озаботилось о его напечатании в местной прессе. Читала ли его учительница Калинина, сказать трудно. Но если и читала, в мае 1893-го ей было уже не до осторожности. Публичность – вот чего добивалась она в своём скрытом конфликте с бывшей начальницей. И потому она взяла деньги в долг – на адвоката.

102

История иркутской адвокатуры

Несбывшиеся надежды Ей рекомендовали Беркова (как незанятого теперь большими делами), и, действительно, он с готовностью отозвался: – Что вменяют вам? – Оскорбление действием. 285-я статья Уложения о наказаниях. – Отчего же непременно 285-я? Она ведь предполагает оскорбление должностного лица при исполнении им служебных обязанностей, а и то, и другое ещё надобно доказать! – Позвольте спросить, а где именно Вы дали бывшей начальнице пощёчину? – Я поднималась по лестнице: мне сказали, что Степанова наверху… – То есть я ведь правильно понял вас, что истица в это время так же находилась на лестнице? – Она… собиралась спускаться. А к чему это вам? – Всё, о чём я спрошу, очень важно! Отвечайте: Степанова в это время спускалась уже? Ну, хоть одною ногой стояла на лестнице? – Я на ноги не смотрела… помню только, что в левой руке она что-то держала, а правой оперлась на перила. – Лестничные перила? – Да, лестничные. – Очень, очень хорошо! Ибо какие служебные обязанности можно исполнять на лестнице? – он рассмеялся. – А теперь о мотивах. Есть ли у вас свидетели каких-нибудь оскорблений в ваш собственный адрес? – Да. И много: Агрофена Михайловна Сильверстова, Агния Ильинична Коровина, Пелагея Ивановна Киселёва, Варвара Петровна Сизых… – Довольно. А какие же обстоятельства им позволили стать свиделями оскорблений? – Самые естественные: каждая служит в сиропитательном доме. – А-а-а, – разочарованно протянул Берков, – значит, все они суть подчинённые истицы и в прямой зависимости от неё. – Что же, станем требовать показаний под присягой. Требование не удовлетворили. Адвокат надеялся ещё зацепиться за единственного из сторонних свидетелей, некоего Корякина, но то ли он уехал из Иркутска, то ли пожелал остаться в стороне, а только разыскать его оказалось решительно невозможно. И всё-таки, всё-таки Берков очень рассчитывал максимально скостить наказание для Калининой, и на про-

103

История иркутской адвокатуры цессе сделал несколько чрезвычайно удачных выпадов против стороны обвинения. Он подвёл дело к штрафу, но никаких сбережений у подзащитной не оказалось, и пришлось ей три месяца провести в тюремном замке. Приговор явно никого не обрадовал. Степановой он, естественно, показался мягким, ведь она понимала уже, что случай на лестнице безнадёжно испортил её карьеру. Председатель попечительского совета Жбанов сетовал, что настали такие времена, когда в заведении ведомства императрицы педагоги способны опуститься столь низко. Что до Калининой, то, безусловно, она получила, что хотела: все нюансы её собственных унижений выплеснулись на процессе и из блокнота хроникёра (стенограф он оказался отличный) благополучно перекочевали в газету. Степанова, которая повторяла так часто «стыд и позор», наконец-то увидела их воочию. Но странное дело, это всё не принесло Калининой облегчения. Если что и порадовало её, так это дружеское участие соседей – супругов Б. Глава семейства был в чине полковника, когда восемь лет назад его сослали в Сибирь по подозрению в растрате кассы Эриванского полка. И он каждый месяц откладывал, сколько мог, чтобы собрать нужную сумму и переправить в полк. С припиской: «Деньги были не мною растрачены». Кстати, этот день наступил два года спустя, в 1895-ом. К той поре Калинина уже редко вспоминала о суде. Но она хорошо понимала полковника!

Сиропитательный дом Елизаветы Медведниковой считался во многих отношениях образцовым. Но это, конечно же, не исключало внутренних коллизий.

104

История иркутской адвокатуры

ПО РОДАМ НЕ СКЛОНЯЕТСЯ! Дореформенное законодательство, остававшееся в Сибири, не содержало ограничений для занятий юриспруденцией. Что позволяло энергичным и образованным дамам иметь юридическую практику. Вернувшись со службы, Николай Петрович отобедал, но как-то наскоро, а прежде чем уйти к себе в кабинет, протянул супруге номер «Восточного обозрения» от 7 марта нынешнего, 1893 года: – Вот, попала-таки в криминальный раздел. Действительно, в рубрике «Судебная хроника» сообщалось: «Жена столоначальника общего губернского управления домашняя учительница Валентина Кичеева по доверенности Кудрявцевой предъявила в Иркутский губернский суд иск о взыскании с М.Д. Бутина 24 тыс. руб. Суд возбудил вопрос о праве госпожи Кичеевой ходатайствовать по делам и в заседании 19 февраля, с участием г. губернского прокурора, обсуждал этот вопрос».

Она просто использует изъяны законодательства! Губернский прокурор Харизоменов на третий год своего пребывания в Иркутске сделал вдруг неприятное открытие: в судебном производстве находятся три уголовных дела, по которым поверенным выступает… дама, супруга одного из чинов. Это обстоятельство крайне возмутило представителя надзора: и потому, что тут было прямое нарушение законодательства, и потому, что он подобного нонсенса не ожидал: – Кажется, всем ведь уже дал острастку: окружной суд разогнал почти в полном составе, городское самоуправление приструняю, сколько это возможно, не пощадил даже и своего заместителя Власова. Ясно ведь, что поблажек не будет решительно никому, а в то же самое время у меня за спиной орудуют дамские пальчики, и это ни для кого не секрет! Вы так же знали – и молчали! – Харизоменов резко приблизил своё лицо к лицу председателя губернского суда Клопова. – Да Кичеева уж лет восемь, не меньше в ходатаях, и не только ведь по гражданским, но и по уголовным делам. Ещё в бытность свою с су-

105

История иркутской адвокатуры пругом в Енисейске стала выигрывать, и тамошние судейские отзывались о ней как о чрезвычайно толковом поверенном. Нет, они, конечно, делали запросы в Сенат, но их совершенно успокоили на сей счёт. – Не может такого быть, чтоб в Сенате не знали о запрете для женщин быть поверенными! – В европейской России – да, но вы не учли, что в Сибири нет института профессиональных поверенных, а, значит, нет и ограничений по нему. Раз у нас тут дореформенный суд, то и порядки дореформенные. То есть ходатаем может выступить всякий непоражённый в правах. Про Кичееву же нам точно известно, что она совершенно не ограничена ни в личных правах, ни в правах по состоянию. И у нас нет законных поводов чинить ей препятствия. Если же вам угодно знать моё личное мнение, то не скрою: восхищён деятельною дамой! Ведь покуда мы стонем под тяжестью дореформенного суда, Валентина Леонтьевна пользуется его изъянами. Кстати, в интересах своей семьи. – В интересах семьи лучше бы ей остаться домашней учительницей. Коротко говоря, пусть пишет объяснение на моё имя, а кому-нибудь из советников (да хоть Боброву) поручите доклад по всем случаям нарушения этой Кичеевой законодательства! Бобров, вхожий к Кичеевым в дом, посоветовался с Валентиной Леонтьевной и выдал короткую справку об общем количестве поданных ею исков. Присовокупив, что никаких нарушений за время её долгой судебной практики не обнаружено. Сама же Кичеева просто сослалась на разъяснение Сената: «Права лиц женского пола в сём случае решительно одинаковы с правами лиц мужского пола». Харизоменов никак не прокомментировал эти документы, но в архив их не сдал. И очередной иск Валентине Леонтьевне завернули, даже и не прочтя его.

Узнать все входы и выходы Ходатаем по чужим делам супруга чиновника стала, едва только прибыв в Енисейск на жительство. Хоть, конечно, и неожиданно для себя. Просто в этой глуши приезжим чинам было так одиноко, что редкий обед у Кичеевых обходился без коллег мужа, а за столом их обычные разговоры вертелись вокруг бесконечных прошений.

106

История иркутской адвокатуры – Отчего же просители не обратятся к ходатаям? – осторожно поинтересовалась она у супруга. – Как же, обращаются, но здешние ходатаи либо малограмотны, либо просто мошенники из ссыльных: деньги примут, а дела-то толком и не сделают! Вот тогда и мелькнуло у Кичеевой: «Если изучить все требования к бумагам, можно ведь и браться их составлять…» Чего больше было в этом её стремлении (молодого азарта, средства от скуки или просто желания подработать), она не знала наверняка, но тут было важно другое: она, безусловно, могла рассчитывать на поддержку мужа, бывшего нотариуса. В Сибирь он отправлен был не по доброй воле, права на ведение дел не имел, но всё это не мешало ему патронировать собственную супругу. Коротко говоря, к моменту переезда в Иркутск о Валентине Леонтьевне говорили: «знает все входы и выходы». Столица Восточной Сибири насторожила Кичеевых: местное общество оказалось разбитым на многочисленные кружки. Так, был кружок «первых дам», к коим относились супруги генерал-губернатора, губернатора, городского головы и наиболее крупных предпринимателей. Они вместе занимались благотворительностью и, вероятно, в обществе друг друга ощущали себя очень нужными и порядочными людьми. С начала девяностых годов к «первым дамам» примкнула и супруга нового председателя губернского суда Клопова. Она не особенно тяготела к заседаниям разных обществ, зато охотно пела на благотворительных вечерах, и пела замечательно хорошо. Валентина Леонтьевна же не то что не музицировала, но до Клоповой ей было явно не дотянуться, а иркутская пресса без стеснения разбирала каждое выступление местных сил. Кроме того,госпожа поверенная сторонилась сцены, а вполне довольствовалась собственной гостиной, где могла позволить себе спутать ноты и немножко поимпровизировать. «Первые дамы» были и достаточно обеспечены, чтобы посвящать своё время общественным нуждам, а супруга столоначальника недалеко отстояла от жён мелких чинов. Конечно, Кичеевы не сводили концы с концами, но и у них в двадцатых числах каждого месяца сквозило в портмоне. Вот тут-то и пригождались заработки Валентины Леонтьевны: они позволяли избегать копеечной экономии на необходимом.

107

История иркутской адвокатуры

Именем покойного государя обязываю И вот теперь по капризу Харизоменова Валентина Леонтьевна рассылала в газеты коротенький текст: «Готовлю по курсу женских гимназий. С гарантией и за умеренную плату». – Очень своевременное объявление, – губернский прокурор вошёл к Клопову с таким видом, будто только что загнал зверя на охоте. – Чувствуется трезвый, спокойный ум. Но тем не менее женский ум, и этим всё сказано. Кстати, о доказательной базе. Специально для вас выписал: «14 января 1871 г. вопрос о занятиях женщин был предметом обсуждения в Госсовете. И покойный государь на нём председательствовал и признал полезным применение женского труда в области воспитания и медицины (главным образом акушерства). Допустимой, хоть и не очень желательной была названа служба женщин на телеграфе. НО. Занятия в присутственных местах и общественных учреждениях однозначно были признаны недопустимыми. Что и закрепилось вполне в именном высочайшем указе, опубликованном в полном собрании законоположений 1871 г. – Прошло 22 года, у нас другой государь и иная практика у Сената, – не сдержался Клопов. – Вы что-то имеете против почившего государя? Клопов молча вздохнул. В тот же день назначено было судебное заседание. И продолжалось оно очень недолго; собственно, Харизоменов просто резюмировал: «Из доклада советника Боброва и объяснений самой Кичеевой видно, что она является не случайным поверенным, а поверенным по профессии. И ходатайства по делам для неё есть занятие, приносящее средства к жизни. А подобное занятие должно быть признано несоответствующим лицу женского пола». И суд тут же вынес постановление: «Госпожу Кичееву к дальнейшим ходатайствам по уже заведённым делам не допускать, о чём и сообщить её доверителям». Когда эта резолюция была напечатана в местных газетах, прокурор подобрел и даже выказал снисхождение на одном процессе. О том, что Кичеева выехала из Иркутска, ему доложили почти сразу же. Однако не уточнили, что Валентина Леонтьевна повезла жалобу в Сенат. Позже многих услышал он и о том, что несносная дама лично давала сенато-

108

История иркутской адвокатуры рам пояснения и так затуманила головы, что Сенат обязал Иркутский губернский суд пересмотреть принятое решение. К началу 1990 г. Николай Кичеев был восстановлен в правах, и супруги выехали на жительство в Петербург. К сожалению, незадолго до отъезда их репутация оказалась под угрозой: обоим было предъявлено обвинение в вовлечении в невыгодную сделку страдающего пьянством и идиотизмом дворника Глызина. 22 марта 1900 г. газета «Восточное обозрение» сообщила в разделе судебной хроники, что решением Иркутско-Верхоленского окружного суда Валентина Кичеева приговорена к ссылке в Якутскую область на 12 лет, а Николай Кичеев приговорён к восьмимесячному тюремному заключению. Приговор был опротестован в Иркутскую судебную палату, и 1 сентября 1901г. «Восточное обозрение» сообщило об оправдании супругов Кичеевых.

Первой российской женщиной, получившей статус частного поверенного, стала выпускница вятской гимназии Е.Ф. Козьмина. Этому способствовала её работа в канцелярии А.Ф. Кони, в бытность того прокурором Казанского окружного суда. В 1875 г. Козьмина обратилась в Нижегородский окружной суд с просьбой о допуске к испытанию на звание частного поверенного, успешно выдержала его и получила весьма обширную практику. Но в том же году министерство юстиции предписало всем судам прекратить выдачу женщинам свидетельств частных поверенных. Такая позиция нашла поддержку у Александра II, повелевшего закрыть частную адвокатуру для женщин. Однако эти ограничения не распространялись на окраины Российской империи, где оставалось в силе дореформенное законодательство. И, к примеру, в Томске успешно практиковала М.П. Аршаулова, а в Иркутске – В.Л. Кичеева. В 1908 г. Совет присяжных поверенных округа Московской судебной палаты принял в свои ряды выпускниц юридического факультета московского университета Я.С. Подгурскую, М.М. Гиршман и Л.А. Бубнову, но по протесту прокурора той же палаты решение это было отменено. В 1909 г. получила сви-

109

История иркутской адвокатуры детельство помощника присяжного поверенного округа Петербургского окружного суда Е.А. Флейшиц, однако и её попытка выступить в качестве защитника встретила протест прокурора, покинувшего судебное заседание. По поводу этого инцидента министр юстиции И. Г. Щегловитов обратился в Сенат и получил разъяснение: «Под лицами, окончившими юридический факультет одного из университетов и имеющими право быть адвокатами, разумеются в русском законе исключительно лица мужского пола». 1 июня 1917 г. Временное правительство издало постановление «О допущении женщин к ведению чужих дел в судебных установлениях».

110

История иркутской адвокатуры

ВСЕПОБЕЖДАЮЩАЯ КЛЯУЗА Архивы губернского суда представляли обширную хронику бытовых конфликтов, затяжных и бессмысленных. Вопреки опасениям всех домашних, со слезами провожавших Алексея Тарасова в Иркутск, его карьера здесь складывалась успешно. Особенно, если учесть, что он прибыл в Сибирь не по доброй воле, а в ссылку.

Так пугали меня, что нестерпимо захотелось поехать «Первое дело я подхватил на лету, – писал он сокурснику. – Это была защита по назначению, а ты знаешь, что на таких известные именитые адвокаты экономят порох, если не удастся вообще отвертеться. И вот, когда в суде наметилась такая заминка, я и предложил себя. И так расстарался, что репортёр «Восточного обозрения» написал о «недавно прибывшем к нам адвокате, молодом и талантливом». Представь: с этой фразы всё и пошло! Довольно скоро пригласили поверенным в банк Елизаветы Медведниковой, а оттуда рекомендовали в проверенные Иркутской городской думы. До меня интересы местного самоуправления представлял известнейший Павел Иванович Звонников, но гласные находили его слишком дорогим и капризным, и именно это обстоятельство и сослужило мне службу: дума решила пойти от обратного и сделать ставку на не очень опытного юриста, но зато уж и без фендибобров. Так оно и пришлось, но при всём том теперешний мой доход позволил переменить квартиру. Так что пиши мне не на Баснинскую, как было прежде, а на 2-ю Солдатскую, 5. Если и дальше так пойдёт, то лет через пять обзаведусь уже собственным домом». Тарасов приехал в Иркутск весной, по бездорожью, но ни долгие ожидания лошадей, ни ломавшиеся экипажи не повлияли на тот подъём, который он переживал во всё время путешествия. Воз-

111

История иркутской адвокатуры можно, на молодого человека повлияло пробуждение природы, которое он всегда ощущал очень остро. Но, кроме прочего, занимал и попутчик – Никодим Петрович Амбросимов, ещё лет тридцать назад осевший в Иркутске. О себе он сказал Тарасову просто: «Не нажил больших чинов, но не нажил и врагов, сплю спокойно». К этому Алексей Васильевич мог добавить, что у Никодима Петровича приятная манера слушать, ласково взглядывая на собеседника. Он, Тарасов, и рассказывал всю дорогу – об университетских профессорах, о товарищеских пирушках, о неожиданных приключениях… Но всего более о своих домашних, конечно. – Они так пугали меня Сибирью, что в конце концов мне нестерпимо захотелось растопить её льды. Я фигурально выражаюсь, вы понимаете.

Дядькины не сдаются! Во время одной из вынужденных остановок, пока чинили старое колесо, к Тарасову обратилась крестьянка: – Из России, батюшка, едешь? Так скажи нам, сердечный, правда ли, что будет война? Алексей Васильевич даже несколько растерялся от неожиданности, а после Никодим Петрович заметил ему: – Привыкайте. Масса нашего населения очень невежественна, – и прибавил, видно, вспомнив о чём-то своём. – Впрочем, и университеты, и членство в учёных обществах, и даже писание умных передовиц не спасают от мелких дрязг и мышиной грызни. Тарасов не то чтобы не расслышал этого прибавления, но расспрашивать явно не захотел: в той сибирской картинке, которая представлялась ему, пока не было места таким досадливым мелочам. Всё рисовалось крупными, яркими мазками. – В центральных губерниях не хватает простора, разбега. Даже и в судах какое-то мелкоделье; поверите ли: преступниками выставляются… куры, поклевавшие капусту в огороде у какого-нибудь Дядькина! И этот Дядькин «постановляет» исправно их наказать, для чего бросает им хлебные шарики, начинённые смертельной дозой фосфора. После чего уже начинается настоящий судебный процесс, и владельцы кур выставляют иск «убийце Дядькину». И адвокату должно

112

История иркутской адвокатуры употребить университетское образование, чтобы этого Дядькина обязали в конце концов выплатить за скончавшихся в муках кур 5 руб. 20 коп.! И он знает наверняка, что война соседей на том не закончится, отнюдь! – Так и в нашей, весьма просторной Иркутской губернии, кипят такие же страсти, Алексей Васильевич, – со вздохом заметил Амбросимов. Есть, к примеру, в Иркутске ссыльнопоселенец Бахметев, известный своей страстью к разоблачениям. Обычно он намечает какую-нибудь персону, собирает все слухи о ней, даже самые невероятные, и составляет «Записки», которые и пускает по рукам. И хоть многие уже знают им цену, но всё равно читают и дальше передают, покуда «разоблачаемая» персона не потеряет терпение. Так вот, недавно приходит ко мне этот Бахметев и требует справку для редакции «Восточного обозрения»: там-де написали, что его привлекли за оскорбление губернского суда, а это неправда. Требуется удостоверить, что он оскорбил не суд, а господина губернатора, а также городского голову, членов городской управы и ещё нескольких чинов согласно списку. – Ну да он же нездоров, вы и сами, я думаю, понимаете. – В таком случае, Алексей Васильевич, следует признать душевное нездоровье немалой части нашего населения! Да, да, должен огорчить вас: наклонность к кляузе и доносительству традиционно отличает местного обывателя. В управлении генерал-губернатора мне говорили, что один из начальников края (кажется, Муравьёв) даже высказывался против университета, и исключительно из опасения, что выпускники парализуют работу судов своими бесчисленными жалобами. Правда, после Муравьёв поддерживал идею университета в Иркутске и даже специально для этого приезжал в Петербург из Парижа … «Ну, вот видите!» – хотел было сказать Тарасов. Но промолчал.

Пусть я разорюсь, но упеку ненавистного! Об этом дорожном разговоре он вспомнил потом не раз, расставляя дела в архиве Иркутского губернского суда. Жуткие убийства в приступе пьяной злости перемежались здесь с хроникой бессмысленных, но затяжных бытовых конфликтов. Какой-нибудь добропо-

113

История иркутской адвокатуры рядочный мещанин вдруг вспыхивал злобой к соседям и все дарованные ему способности отдавал на то, «чтоб упечь ненавистных на каторгу». В декабре 1889-го домовладелец Галченков принёс в ближайшую полицейскую часть любовно составленный донос, в котором по пунктам перечислял, где именно (за иконой, за зеркалом, в прорехе шубы) спрятаны у соседей его Лагуновых фальшивые десятирублёвки. Тут приставу и спросить бы, откуда же такие познания, но редкий полицейский устоит перед соблазном взять преступников с поличным, и стариков Логуновых арестовывают. Правда, вскоре и отпускают, разглядев, что слишком уж шито всё белыми нитками. Тогда Галченков прикупает ещё фальшивых денег, закапывает в соседский огород – и принимается за новый донос! Лагуновы тоже запасаются гербовой бумагой и пишут жалобы в одиннадцать инстанций. В ответ на это Галченков покупает форму полицейского и угрожает соседям «именем закона». Лагуновы разбивают кубышку, покупают оружие и, натурально, отстреливаются. Это, собственно, Галченкову и нужно – пишется очередной донос и заводит-таки дело. И хотя «виновных» стараниями адвоката оправдывают, для старика Лагунова это слабое утешение: его разбивает паралич. «Быть может, на почве кляузы и рождаются бессмертные литературные произведения, но по мне так уж лучше защищать уголовников, – досадовал Алексей Васильевич. – По крайнем мере, в уголовных процессах преступление разбирается как достаточно необычный психический процесс, и всегда интересно за внешним и очевидным угадывать скрытые внутренние движения, а, значит, и истинные мотивы, способные изменить картину происшедшего и в конечном счёте повлиять на характер и сроки наказания». И всё-таки одно мелкое бытовое дело крайне заинтересовало его. Тем, прежде всего, что фигуранты жили с ним по соседству. Кроме того, обвиняемый Дубенский демонстративно отказался от услуг адвоката, пожелав защищать себя сам. Это можно было б понять, если бы недоставало денег, но Дубенского был господин со средствами… – Он ведь, кажется, тоже выпускник юридического факультета, – припомнил Никодим Петрович.

114

История иркутской адвокатуры – Ну так что ж из того?! – не сдержался Алексей Васильевич. – Слишком недостаточное основание. Ибо всякое дело должно видеть со стороны, а это невозможно для обвиняемого. Коротко говоря, Тарасов, возмущённый и заинтригованный, положил непременно присутствовать на процессе и даже обвёл на календаре отведённый для него день – 23 октября 1896 года. Более того, он забронировал себе место в зале заседаний. И очень правильно сделал: публика разобрала все билеты. Да, всем не терпелось узнать, по какой же причине коллежский асессор Михаил Дубенский таскал за бороду престарелого дворянина Иосифа Гульского. А также, каким образом Гульский оскорбил Дубенского. Интерес подогрела публикация в «Сибирском вестнике», написанная анонимом и рисующая картину настоящей расправы над стариком Гульским. – Видно по всему, что наш «образованный, воспитанный и гуманный» Дубенский оказался большой практик по части пускания против стариков палки! – возмущался домовладелец Скрынников, у которого Тарасов снимал квартиру. – Наше счастье, что этот Дубенский хмельного в рот не берёт, ведь ежели у него у трезвого кулак не знает удержу, страшно и подумать, что он делал бы, если б пил! «Ну, положим, это уже перехлёст, – рассуждал Тарасов. – Дело, в сущности-то житейское и зарекаться никому не приходится. Хоть, конечно, Дубенскому и не следовало набрасываться на кого-либо среди улицы, в присутствии дамы и без явной для посторонних причины. Ну, посмотрим, посмотрим, как он это всё объяснит на суде».

За обоюдностью оскорблений от наказания освободить В пространной, свободно льющейся и при этом хорошо построенной защитной речи Дубенского Алексей Васильевич обнаружил и ритм, и выверенную интонацию: «Да он так говорит, будто у него за спиной сотни выигранных процессов. Но самое главное, что он видит нелепость этого дела и смеётся над собою не меньше, чем над другими. Он смеётся, и это – главное, потому что ирония, и особенно самоирония, рассыпают, как песок, изначальный драматизм обвинения. В какие-то полчаса Дубинский-злодей превращается в просто любящего папашку, готового и за бороду оттаскать обидчика своего пятилетнего сына.

115

История иркутской адвокатуры Браво, браво,– отметил про себя Алексей Васильевич, – это очень, очень хороший ход, и каждый родитель уже поставил себя на место обвиняемого. Теперь бы ещё публично покаяться…» – и, словно прочтя мысли Тарасова, Дубенский сделал ход конём: – Факты доказывают, что обида была взаимная, и потому ни одна из сторон не может требовать удовлетворения в судебном порядке. Но такая постановка вопроса, конечно, имеет лишь юридическое значение, оправдывать же себя морально я не думал и не думаю. То, что я не сумел сдержать себя и на оскорбление ответил оскорблением, ставлю себе в безусловную вину и искренне в этом раскаиваюсь. «Да ведь он – готовый адвокат, не просто знающий изгибы законодательства, но и умеющий ими пользоваться, – восхитился Тарасов. – Плюс к тому он природный психолог, способный направить весь процесс в нужном для себя направлении. В сущности, что мы наблюдали сегодня: публику (а вместе с ней и суд) сначала удивили, затем рассмешили, а после – умилили. И в этом умилении она разом проглотила главный посыл Дубенского: он за бороду никого не таскал, палкой никого не бил, а только оборонялся и был несдержан в словах. Стало быть, обе стороны виноваты и их обеих следует освободить от наказания по причине взаимности обид». Именно такое постановление и вынес суд. Тарасов поаплодировал самостийному адвокату, а после заметил ему: – Настоящее преступление – засушивать дарованный вам талант в канцеляриях! Дубенский и не стал засушивать.

116

История иркутской адвокатуры

РЕФОРМИРОВАТЬ НЕЛЬЗЯ ОТЛОЖИТЬ 2 июля 1897 г., с опозданием на треть века в Иркутске были открыты судебные установления. Метранпаж трижды перевёрстывал полосу с местной хроникой в 28-м номере «Иркутских губернских ведомостей». Первую правку внёс редактор: во фразе «2 июля нынешнего, 1897 года» он убрал три последних слова. Что было странно, конечно, потому что «воздуха» и без того оказывалось многовато. «Ну, да им виднее», – подумал метранпаж и сделал, как сказали. А часа через три прибежал вспаренный хроникёр и попросил «вернуть всё обратно». Это было посложнее уже, ведь полосу к тому времени основательно уплотнили.

«А даты лучше развести» – Может, заголовок помельче набрать? – Ни в коем случае! – с непривычной резкостью ответил корреспондент. – Слишком уж значимое событие. – Ну, тогда покоцайте последний абзац. – Да в концовке-то главный смысл и заключён, – зашипел уязвлённый автор. Коротко говоря, решили перебрать мелким кеглем соседний материал. Да, кажется, что и зря: он был и без того небольшой, а теперь выглядел просто куцым. Но самое-то обидное, что часа через два, когда номер был совершенно готов, опять явился корреспондент: – Возвращаемся к первоначальному варианту! Это было уж слишком, и метранпаж отправился прямо к редактору. – Да-да, эти три слова нужно убрать, – подтвердил тот и, видя недоумение на лице у рабочего, пояснил. – Текст от начала и до конца выдержан в приподнятой интонации, а врез всё портит. Вот, послушайте: «2 июля нынешнего, 1897 года, открыты в Сибири новые

117

История иркутской адвокатуры судебные установления на началах судебных уставов 1864 года». То есть тридцать три года понадобилось, чтобы нас уравняли с европейской Россией! Безобразие, разумеется, только вряд ли стоит это подчёркивать, я считаю. Даты можно и развести. – Не понял, – дёрнул головой метранпаж, – ясно ведь всё одно, что дело-то происходит теперь, то есть в нынешнем, девяносто седьмом году! Тут уж каждый вычислит, коли захочет. – Вот-вот, именно: «коли захочет». А кто захочет-то? А вот если мы поставим две даты одну против другой, то и самый ленивый проведёт нехитрое вычитание. А к чему оно, когда всё уже позади? «Сколько огородов-то нагородили! Вот уж, действительно, не разбери поймёшь, чего хотят», – метранпаж явно начал злиться. Однако 2 руб. «за усердие», тут же выданные ему, смягчили настолько, что он даже пробежался по свежему оттиску.

Золотом по мрамору Оказывается, в город понаехали важные персоны: сам министр юстиции с двумя директорами департаментов и со свитой. – Так вот почему особняк у Мелочного базара весь украшен лиственницей! – пояснил он наборщику и прибавил не без досады. – Утром 2 июля там много народу собралось, а нас-то редакционные не предупредили. – Как всегда, – меланхолично отозвался наборщик. – Что им, жалко было? Хоть один-то из нас всё равно бы сходил. Ну, не с утра, конечно, а ближе к двенадцати, когда стали съезжаться экипажи. Всё-таки на министра-то интересно поглядеть, когда он в парадном мундире да со свитой! – Молебен был? – А ты как думал! Архиепископ Тихон лично благословил и икону Спасителя передал председателю Иркутской судебной палаты. Потом и министр держал речь, то есть зачитал высочайший рескрипт. – Читать красиво министры обучены… – Да там, вроде как, и директора департаментов отличились, когда представляли, – он снова глянул в газету, – представляли «извлечения из высочайше утверждённого мнения Государственного Совета о применении судебных уставов к губерниям и областям Сибири».

118

История иркутской адвокатуры Потом читали наставления всем судебным чинам, а в особенности – мировым судьям. И уж только после этого сняли покрывало с доски. Ну, которую в стену вмонтировали. – И чего на доске? – Да надпись, по мрамору золочеными буквами… – Каким кеглем-то, интересно, набрали? – Ну, на это наш хроникёр внимания не обратил. Только переписал: «Повелением императора Николая II иркутские судебные установления открыты 2 июля 1897 г. министром юстиции статссекретарём Муравьёвым». Гимн, понятное дело, исполнили (архиерейский хор начинал), покричали «ура» да и разошлись на первые заседания – принимать присягу да по департаментам распределяться. …Год спустя, душным июльским вечером1898 года, в губернской типографии распечатали окна, закупоренные ещё с осени, и сквозь уличные шумы донеслось из соседнего ресторана «Россия»: «Состязательность… реформа... да здравствует!» – Судейские с адвокатскими гуляют, – усмехнулся редактор «Иркутских губернских ведомостей». – Отмечают первую годовщину введения судебных установлений, – в его интонации была странная смесь иронии и высокопарности, что весьма озадачило ответственного секретаря. Впрочем, ненадолго: сдавался текущий номер, а за ним маячил и следующий, газета совершала обычный круговорот и не отпускала ни далеко, ни надолго. 2 июля 1899 года из «России» снова донеслось: «Состязательность… реформа… да здравствует!» То же повторилось и в 1900-м, и в 1904-м, и в 1905-м, причём никому из юристов и в голову не пришло закатиться в соседний, уютный «Метрополь» или в шикарный «Гранд-Отель». – А чего бы не погулять, когда есть на что? –с привычной меланхолией комментировал наборщик Климов приятелю-метранпажу. – Да то-то и оно, что с нашего с тобой заработка по ресторанам не находишься. А уж мы бы нашли, что отметить! Да хотя бы и 2 июля: теперь ведь и в «памятных книгах», и в адрес-календарях этот день отмечается среди важнейших событий.

119

История иркутской адвокатуры

Только и хорошего, что орехи дешёвые Газета «Восточное обозрение» с самого своего основания (то есть уже более пятнадцати лет) на разные лады повторяла, что за Уралом господствует старый формальный суд, чуть прикрытый обрывками из судебных установлений Александра II. Время от времени коллеги из столичных газет с видом посвящённых передавали, что «в высших сферах есть мнение, благоприятное для Сибири», что «перемены близки, и никто не ставит их под сомнение». Но благодатные облака рассеивались, так и не пролив над окраиной давно обещанной влаги. В начале марта 1890 года председатель Иркутского губернского суда Клопов обревизовал Нижнеудинский окружной суд. Тамошние чины заметно приуныли, да и сам Клопов выглядел удручённым. – Картина безотрадная, – резюмировал он на встрече с губернским прокурором Харизоменовым. – По моим наблюдениям, в волостях ещё хуже. Не так давно добралась до Иркутска с каким-то обозом одна молодая крестьянка из деревни Ицыгиной Идинской волости. Имя у неё такое запоминающееся – Саломонида, – полистал в календаре. – Да-да, Сигова Саломонида, 20 лет. Дважды ходила она в волостное правление с жалобами на мужа и свекра, и оба раза её возвращали с советом «к оглобле привязать». Я был уверен, что она станет требовать суда, но в её прошении оказалась только мольба не возвращать в мужнин дом. Эта Саломонида неглупа от природы и грамотнее многих сверстниц, но и она не верит в суд милостивый и справедливый. – Думаю, что перемены всё же не за горами, – толкнул спасательный плотик Клопов, но толкнул неуверенно. Два года назад он был вызван в Петербург для консультаций по посадке готовящейся реформы на сибирскую почву. И вернулся в Иркутск обнадёженный, что всё развернётся никак не позднее января 1890 года. Однако даже не началось, а к осени стало окончательно ясно: замысленные преобразования практически не коснутся Восточной Сибири. В ту осень и задумался Клопов, стоит ли растрачивать силы в холодном краю, если и результата не чувствуешь. И как-то в разговоре с редактором «Восточного обозрения» бросил с непривычной язвительностью: – Напрасно вы уповаете на поддержку «наших людей в

120

История иркутской адвокатуры столицах». Оттуда всё видится одинаково неприглядно. Что уж о чиновниках говорить, если даже беллетрист Чехов бросает презрительно: «в Сибири всё нелепо, хороши только кедровые орехи, которые стоят пять копеек за фунт». Клопов вскоре выехал из Иркутска, а «Восточному обозрению» ничего не осталось, как надеяться и обольщаться, обнадёживать и обольщать: «по сообщениям из вполне достоверных источников судебные преобразования начнутся в 1892 году, после того, как завершатся подобные преобразования в окраинных губерниях европейской России». Правда, с некоторых пор у редакции появилась привычка прибавлять: «Известие это, впрочем, ещё требует подтверждения». Июньским утром 1893 года по дороге на службу ответственный секретарь «Восточного обозрения» услышал зазывный голос газетчика: «Радостные вести! Радостные вести! Все столичные пишут о реформе суда в Сибири…» Секретарь купил «Новое время» и чуть не с порога редакции стал зачитывать: – «Министерство юстиции вполне разработало проект преобразования судебной части в Сибири. Уставы императора Александра II проектируется ввести вполне… – Ну, наконец-то! – Я думал, не доживу. – Надо бы отметить… В кассе ради такого случая что-нибудь найдётся? – Как чуть что, так и в кассу заныривают! – Это вам не «чуть что», этого момента мы ожидали тридцать лет! – «Уставы императора Александра II проектируется ввести вполне, ИСКЛЮЧАЯ суд присяжных», – дочитал ответственный секретарь. – С каких таких кислых щей нам опять отказали в суде присяжных?! Сибирское крестьянство более развито, чем великорусское, да и наше городское население не уступит населению внутренней России. Господа, а давайте напишем, что в газетное сообщение вкралась ошибка, что на самом-то деле наше правительство признало необходимым ввести судебные уставы в полном объёме. Нет, я не хулиган, господа, но сколько же можно ждать?!

121

История иркутской адвокатуры

Судебная реформа 1896 г. предусматривала исключительную степень состязательности процесса. Теперь только суд определял основательность исков, виновность, степень наказания. Изменились и требования к профессиональной адвокатуре. Для получения статуса присяжного поверенного требовался стаж не менее 5 лет на судебных должностях и специальная подготовка под руководством опытного наставника. Лица нехристианского вероисповедания могли заниматься адвокатурой только с разрешения министра юстиции. Особые ограничения вводились для евреев, число которых не должно было превышать 10 % от общего количества присяжных поверенных судебного округа. Вход в корпорацию был закрыт для государственных служащих и бывших священнослужителей, для женщин, а также для иностранцев. Уволенных с гражданской службы, объявленных несостоятельными должниками, наказанных лишением или ограничением прав и состоявших под следствием также не допускали в корпорацию. Присяжным поверенным запрещалась служба на государственных и выборных должностях (за исключением неоплачиваемых почётных и общественных должностей), комиссионерство, маклерство и прочая коммерческая деятельность. Кроме того, они обязывались к проживанию в пределах своего судебного округа. Наряду с присяжной адвокатурой существовал и институт частных поверенных. Государство обязывало их ежегодно выкупать специальные свидетельства, разрешавшие ходатайствовать в общих или мировых судебных местах. При этом сибирские окружные суды требовали от частных поверенных отзывов от мировых судей или полицейских чиновников по месту прежней их службы или прежнего жительства. Согласно Адрес-календарю 1898 г. в Иркутске числилось 11 присяжных поверенных и ходатаев по делам: М. Ф. Беликов, С.П. Елисеев, В.П. Зданович, А.В. Кроль, С.Г. Луневский, Е.А. Перфильев, М.А. Пескин, М.С. Стравинский, В.А. Сумовский, В.А. Харламов, И.П. Хренников.

122

История иркутской адвокатуры

ВЫСОКОЕ ПОСЕЩЕНИЕ Во время пребывания в Сибири министра юстиции не обошлось без происшествий. Выглянув в окошко, ведущее в сад, Берков увидел, что кучер его Архип сидит на скамейке с хозяйской горничной и по обыкновению умничает. Девица поглядывает на него с восхищением, но мало что понимает и вздыхает смущённо: – Хоть подышать тут напоследок в прохладе, а то как пойдут жары, так никуда и не денешься. Ваш-то нынче, небось, опять по заграницам поедет? – Покуда все судейские-прокурорские здесь сидят. А те, которые по весне на курорты разъехались, до срока развернулись обратно. Да что там: все высшие чины, и гражданские, и военные, сидят в Иркутске по своим местам. На днях прибыли генерал-губернатор и городской голова. Гласные тоже подтягиваются. – На закладку вокзала хотят успеть? – горничная обрадовалась хоть какой-то возможности показать собственную осведомлённость. – Хозяйка вчера целый день звонила по телефону, просила устроить ей два билета. – Закладка, – у Архипа прорезалась ироническая интонация, но взглянув на хорошенькую головку, он улыбнулся. – И закладка вокзала куда как важна, но судебные установления всё ж таки поглавнее будут! Когда б они тут у нас не замаячили, и мой Берков бы не приехал в Иркутск. И тогда возил бы я какого-нибудь купца промеж его лавок да кладовых, без всякого культурного обращения. А Берков-то, как ни посмотришь, университант, кандидат прав. Начнёт в суде говорить, так, поверишь ли, даже и меня слеза прошибает. – Видно, денежный господин… – Да уж по заслугам и платят, – Архип весь налился значительностью, – Ладно, пойду я: может, нынче куда выезжать ещё. Берков так и прыснул от смеха, скрывшись за цветочным горшком. Сегодняшний день вообще выдался на редкость хорошим. С утра заглянул к полицмейстеру, и хотя новостей об украденных зи-

123

История иркутской адвокатуры мою вещах не было никаких, услышал нечто такое, отчего прямиком отправился в суд.

Конфуз по–министерски – Что, у себя сейчас наш Кастриото-Скандербек-Дрекалович? – Беркову доставило удовольствие отчеканить сложную фамилию старшего председателя Иркутской судебной палаты. – Как можно оставаться на месте? – управляющий канцелярией даже испугался такого предположения. – Вы ведь знаете, Берков, что министр юстиции едет к нам открывать судебные установления. Естественно, что и губернский прокурор, и наш (хотел слёту произнести «Кастриото-Скандербек-Дрекалович», но не рискнул)… наш председатель палаты отправились навстречу. Знаете ведь, как у нас на дорогах… Лучше сопроводить, чтоб не вышло ненароком какого случая. Берков, сдерживая подступавшее удовольствие, выдохнул: – Лучше бы присмотрели за багажом господина министра! А то ведь отправили из Петербурга обычным ходом, да ещё впереди себя… – И… и что? – А то, что на станции Ключи, перед тем, как пересаживаться на пароход, открыли этот самый багажный вагон… – Ну? – А багажа-то и нет. В канцелярии зависла полная тишина. И висела бы долго, если бы новенький делопроизводитель не выдохнул: – Министр юстиции ехал к нам с полным вагоном вещей? – Да нет же, в вагон закатили его экипаж, и в нём были личные вещи. – Берков, вы и правда не шутите? – дёрнул щекой управляющий канцелярией. – Действительно, так оно и было: открывают вагон, а там пусто? – Ну, зачем же «пусто»? Экипаж-то остался. А вы хотели бы, чтоб и его прихватили? – Берков издевательски рассмеялся. Он был доволен произведённым эффектом. И вполне отомщён. Полгода назад неизвестные злоумышленники сломали замки в его завозне на Саломатовской и вывезли сундуки с разным платьем. Тогда-то этот самый правитель канцелярии ёрничал у Беркова за спи-

124

История иркутской адвокатуры ной: «Он же ведь адвокат, так пускай и для этих преступников подберёт оправдание. Да и успокоится насчёт всех своих шуб». – Пропажа гардероба господина министра чревата большими неприятностями, господа, – уже стоя в дверях, эффектно заключил Берков. – Наверняка ведь там находился парадный мундир, в котором дОлжно было открыть судебные установления!

Без полномочий, но с обязательствами И в Иркутской городской думе обсуждался скорый приезд министра. Кроме традиционного хлеба-соли, задумано было преподнести его высокопревосходительству звание почётного гражданина. Городской голова Сукачёв, подавая такое предложение, не сомневался в поддержке: все гласные знали, как Николай Валерианович долго бодался с министерством финансов, полагавшим, что «каторге европейский суд ни к чему», что «за Уралом гибнут все добрые начинания». – Министр-то, приедет, но привезёт ли он новый суд, мне сомнительно, – вдруг пошёл поперёк намеченного Пётр Иванович Крылов. – Какникак тридцать лет и ещё три года нас за нос водили, так, должно быть, и теперь обнесут. А мы уже и почётного гражданина предложим, и падём ниц! Насмешка может выйти. Сами над собой посмеёмся. – Но, Пётр Иванович, опубликовано ведь высочайшее повеление о новом судопроизводстве в Сибири, – Владимир Платонович бросил короткий взгляд на городского секретаря, тот на секунду задумался и из стопки бумаг одним прицельным движением выхватил нужный документ. Зачитал два первых абзаца, после чего Пётр Иванович поднял руки вверх, и началась баллотировка. – Редкое единодушие, господа, – подытожил городской голова. – Остаётся лишь сказать несколько слов об отделке здания судебных установлений. Некоторые гласные сетуют на медленный ход работ, однако специалисты не сомневаются, что закончат в срок (министру ещё неделя пути до Иркутска), а некоторую неспешность объясняют большим разнообразием отделки. Разнообразие отделки отметили и местные корреспонденты. Особенно впечатлил их один из кабинетов. – Мавританский стиль, если не ошибаюсь, – предположил хроникёр «Восточного обозрения».

125

История иркутской адвокатуры – Вернее было бы назвать его псевдомавританским, – мягко поправил незнакомый чиновник, так же осматривавший помещения. Это был помощник министра юстиции Муравьёва, прибывший две недели назад безо всяких полномочий, но с обязательством подготовить некий доклад. – Что же именно интересует вас? – любезно встретил его редакториздатель «Восточного обозрения» Иван Иванович Попов. – Отношение к праву в местном обществе. – О-о! – не сдержал улыбки хозяин кабинета; впрочем, передал ему тотчас подшивку за текущий год и распорядился о чае. Вечером приезжий перечёл свои выписки и, между прочим, подчеркнул, что «иркутские домовладельцы решительно не хотят признавать за другими обывателями права на тротуары. Исправляется дом – и тротуар загромождается кирпичом, камнем, бочками и т.д. В одном месте по Луговой улице строится дом, и половина улицы занята; на Большой улице у дома Колыгина тротуар загромождён каменными плитами». – Вижу, многое удивляет вас, а вот меня уже нет, – не без грусти заметил Попов, приглашая гостя отобедать. – Игнорирование каких-либо правил общежития– вещь заурядная для местного обывателя. Постановлений думы он не читает, а если и читает, то решительно и безусловно отрицает. Недавно городской архитектор обнаружил нарушение строительного устава господином Плетюхиным, и полицмейстер распорядился остановить возведение нового здания на углу Большой и Пестерёвской. И очень, знаете, это всех удивило, ведь до сих пор только мелкие домовладельцы несли ответственность за отступления от закона. Бесцремонность же известных господ не знает никакой меры.

Скакавший мимо военный не решился остановиться «А редактор-то, кажется, немного идеалист», – рассудил приезжий. Он находился под впечатлением от недавних событий, которых и сам чуть не сделался очевидцем. Как гостя его пригласили на закладку железнодорожного вокзала, и всё было весьма достойно, без лишнего пафоса и без лишних возлияний. Правда, кто-то оговорился, что железнодорожным рабочим была обещана выпивка, но чисто символическая. Никто и не подумал тогда, что не все разойдутся после этого по домам. Между тем, часть рабочих отправилась по кабакам, вскоре завязалась

126

История иркутской адвокатуры и драка, а усмирять буянов явятся пьяные (тоже «по причине закладки вокзала») городовые... Кончилось тем, что одного полицейского утопили в растворе извести на дне вырытого под фундамент котлована. Сцена расправы с городовым была так страшна, что скакавший мимо военный не решился остановиться. Коротко говоря, доклад министру вырисовывался мрачным и совсем не вязался с предстоящим торжеством. К счастью, Николаю Валериановичу оказалось не до него: с самого выхода на иркутскую пристань он оказался в сетях иркутского гостеприимства. Его повезли на дачу сиропитательного дома Елизаветы Медведниковой, а оттуда – на дачу института императора Николая I, а потом – в приют арестантских детей и в тюремный замок. Сироты с вышивками в руках, институтки у рояля, заключённые с прошениями в руках – всё перемешалось, но оставило общее благоприятное впечатление. Главы министерских департаментов, сопровождавшие Муравьёва от самого Петербурга, кое-что пропустили, экономя силы для церемонии провозглашения нового суда. Зато после отдали должное и обеду у генерал-губернатора, и завтраку в судебной палате, и обеду в Общественном собрании и, наконец, прощальному чаепитию в здании судебных установлений. Общее мнение было то, что в Сибири можно приятно провести время, особенно, если вы личный гость начальника края, губернатора и городского головы, да при этом все они в вас нуждаются. Муравьёву показалось, что начальник края Горемыкин держится в Иркутске, как дома: «Видимо, действительно, осибирячился, – подумал министр. – Кстати, эту мысль можно будет использовать в моей заключительной речи». И в самом деле сказал на обеде в Общественном собрании: – С сегодняшнего дня я имею честь быть сибиряком. И, как сибиряк, позволю подчеркнуть, что вам нужно побольше света, побольше знания. Нужно смягчение нравов, уважение к праву и к человеку. Под человеком разумел он и «новых судейских, присланных в этот край, чужой и холодный, на очень скромное жалование». «Ну, это он судит по рассказам неприжившихся, – про себя отметил Горемыкин. – А между тем многие из судейских неплохо, даже и с комфортом устраиваются да ещё и позволяют себе пошалить. Если б Муравьёв задержался, непременно услышал бы что-нибудь в этот роде».

127

История иркутской адвокатуры Действительно, и трёх дней не прошло, как в «Восточном обозрении» появилась заметка «Шулерская игра». Среди участников был отмечен и известный иркутский юрист. Министр этот номер уже не увидел, зато по приезде в Петербург обнаружил у себя в кабинете многочисленные перепечатки небольшой заметки о его ограблении по дороге в Иркутск. Да, кое-кто из противников сибирских реформ откровенно позлорадствовал. Некоторое время спустя председатель Иркутской судебной палаты Кастриото-Скандербек-Дрекалович попросил редакцию «Восточного обозрения» напечатать: «Никаких вещей, принадлежащих министру юстиции и предназнеаченных для его путешествия по Сибири, похищено не было». – Выйдет в завтрашнем номере, – заверил Иван Иванович Попов, – однако же перепечатку в Москве и Петербурге гарантировать не могу.

Николай Валерианович Муравьёв (1850–1908) – министр юстиции и генерал–прокурор, посол Российской империи в Италии. В его бытность на министерском посту распространена на окраины судебная реформа 1864 г.; издано уголовное уложение (1903).

128

История иркутской адвокатуры

Иркутский судебный округ включал в себя губернии: Енисейскую, Иркутскую, Томскую (до 1899), области: Амурскую, Забайкальскую, Приморскую (с полосой отчуждения Китайской Восточной железной дороги) и Якутскую. С открытием судебных установлений Иркутск и его окрестности были разбиты на 7 судебно-мировых участков. Кроме того, нарезаны 3 участка в Нижнеудинском округе, 4 – в Балаганском, 2 – в Верхоленском и 3 – в Киренском. В целом же по Иркутской губернии создано 19 участков. При введении судебной реформы в Сибири встал вопрос и о том, насколько согласуются с новыми установками традиционные инородческие суды. Министерство юстиции сочло их работу неудовлетворительной, однако не решилось ввести в границы новых установлений. Мировым судьям предписывалось вникать в особенности правосознания инородцев.

129

История иркутской адвокатуры

Высокопреосвященнейший Архипастырь! Ваше Высокопревосходительство, Милостивые государи и Милостивейшие государыни! Всемилостивейший Государь прислал меня объявить, что настал для Сибири великий знаменательный день, день повсеместного введения в ней новых судов, образуемых по судебным уставам Императора Александра II. Долго ждала Сибирь этого дня, давно стремилась она к благам обновлённого для всех единого правосудия. Ещё в половине прошлого века иркутский депутат Алексей Сибиряков заявлял в Екатерининской комиссии о сочинении уложения, что «нигде так не потребны люди добрых качеств по производству судов и следствий и всякого этого рода дел, как в местах, отдалённых от столиц». И затем, ярко очертив тогдашние сибирские судебные непорядки, убедительно выставлял причины, по которым «надлежит взирать на дальние страны и располагать, чтобы и в них царствовало такое же правосудие, как и в городах столичных». С тех пор в нескончаемой смене годов и событий тянется ряд попыток к устроению правовой жизни Сибири и длится неустанная борьба законодательства и правительства с различными тёмными явлениями этой жизни и, главным образом, с крепко укоренившимися в ней бессудием и бесправием. Своеобразные природные и исторические условия крайне затрудняли эти старания и часто делали их безуспешными. Трудно бороться с такими врагами, как отдалённость от центров, необозримость пространств, редкость населения, слабость культуры. Судебное переустройство Сибири в смысле объединения с другими частями империивсегда озабочивало деятелей сибирского упорядочения, начиная с того знаменитого отечественного законостроителя, про которого его сибирский друг и историк сказал: «Был человек послан свыше, и имя его останется незабвенным в летописях всей Сибири». Но ни Сперанский, ни наиболее энергичные из его преемников, не были в состоянии освободиться из того, как бы заколдованного, круга всевозможных недостатков, неудобств и формальностей, в который понятиями времени был заключён старый суд, бессильный, и в Сибири особенно, выполнить самые лучшие намерения законодателя. Когда же во внутренних местностях этот круг был разбит судебными уставами, то ещё при начертании их основных положений и для Сибири блеснула надежда на применение судебной реформы. Однако же в течение 30 лет многообразные административные и финансовые препятствия задерживали осуществле-

130

История иркутской адвокатуры

ние этой надежды, которую, тем не менее, не переставали лелеять все светлые умы по обеим сторонам Урала. Скоро, впрочем, неотразимою силой вещей законодатель был вынужден вступить на путь неотложных, хотя бы частичных, исправлений и усовершенствований. В этом отношении закон 25 февраля 1885 г. , на основании которого до ныне действовали прежние здешние суды, принёс большую пользу судебному делу в Сибири уже тем, что подготовил почву и отчасти людей к нынешнему преобразованию. Но паллиативные, переходные меры, улучшив сибирскую юстицию, не могли удовлетворить созревшей потребности в совершенно иной её постановке сообразно общему судоустройству и судопроизводству России. Подобно вставкам на обветшалой одежде, подобно молодому вину, влитому в старые мехи, и улучшенный суд не был и не мог быть действительно новым судом. А между тем, чем дальше, тем настоятельнее всё привлекало общественное внимание и правительственную заботливость к сибирской окраине. В незабвенное царствование славной памяти Императора Александра III безграничное правдолюбие в бозе почившего монарха не остановилось перед великодушным признанием, что мало ещё сделано и много нужно сделать в Сибири. Её экономическое и бытовое развитие неудержимо шло вперёд тем крупным ходом, за которым трудно поспевать законам и учреждениям. Старый суд несмотря на старую привычку к нему уже не отвечал новым запросам и отовсюду возникавшим надобностям; всё в Сибири требовало суда скорого, правого, милостивого, равного для всех подданных русской державы. Недоставало лишь всемогущего мановения, которое двинуло бы дело к вожделенному окончанию. Но велик Бог земли русской – и не напрасна её вера в неистощимую мудрость правящей нами Самодержавной Воли. Своими глазами видел, своим разумением понял Сибирь благополучно царствующий возлюбленный Государь наш и, удостоверившись лично, «до какой степени необходимо ей истинное правосудие наравне с остальной Россией» (как выражено в Высочайшей резолюции на всеподданнейшем докладе моём). Он повелел: быть по всей Сибири новым судам. Исполнились заветные ожидания и надежды, исчезли затруднения и препятствия, нашлись люди и деньги – и обширная страна, почти половина Азии, ныне с глубочайшею верноподданническою благодарностью приветствует дарованное ей новое правосудие. Чтобы оценить по достоинству всё громадное значение предпринятой реформы, необходимо, хотя бы в самых общих и беглых чертах, дать себе ясный отчёт в том, чем отличается от старого суд новый. Каковы бы ни были его местные особенности, вызванные не случайностью или предвзятыми взглядами, а глубоко обдуманными соображениями первостепенной государственной важности, это, прежде всего, суд по судебным уставам, тот суд, над входом в который нет других слов, кроме правды и милости. Это суд, отправляемый от царского имени высокостоящею судебною властью, суд отдельный и независимый – не тем, конечно, чтобы органы его составляли объединённое, ревниво замкнутое в себе ведомство, а тем, что никто и ничто, сверх закона и совести, не управляет и не руководит правосудием.

131

История иркутской адвокатуры

Задачи суда обусловливают дружное, в законных пределах, единение его с правительственными властями, но те же задачи не допускают, без ущерба для дела, смешения полномочия и ведения. И потому полицейское следствие отходит в область прошедшего; судебные действия, приговоры и решения поверяются единственно в порядке судебных инстанций и уже не подлежат ничьему постороннему контролю или утверждению. Суд отправляется не заурядными чиновниками, а судебными деятелями, совмещающими вместе с нравственными и умственными качествами, требуемыми судебною службою, ещё строгие условия образования и практической подготовки. Судебная карьера судебных чинов обставлена точными правилами; судьба каждого, прежде всего, в его собственных руках, завися от его трудов и способностей; свобода судейской совести ограждается несменяемостью коллегиальных судей; суды сами поддерживают и охраняют внутреннюю свою дисциплину, но за то в отдельности и коллективно несут и ответственность за всякое её нарушение. И за прежними судебными чинами есть немало усердной и полезной работы, но то была по неволе работа разрозненная, тусклая, затруднённая. Новое судебное сословие, магистратура, сплочённые уже сложившимися преданиями служебной чести и чистоты, в полном составе своём призывается к сознательному и идейному служению высоким началам преобразованного суда. На первой ступени его, вместо далёкого коллегиального суда в городе, становятся в непосредственной близости к населению единоличные мировые судьи, прямые, всем доступные носители правосудия для народа. Вместо сложной системы судебных инстанций, средних и высших, с обязательным и, по необходимости, медленным пересмотром в них дел, вся совокупность общих судебных обязанностей и надзора стройно распределяется между окружными судами и судебной палатой в общем для всей империи законоохранительном заведывании Кассационного Сената, до которого доходят лишь достойные этого дела наибольшей важности. Вместо прежней скудости судебных орудий и средств при новых судах действует ряд новых, испытанных и надёжных органов и учреждений: прокурорский надзор, сосредоточивающий свои силы на государственном уголовном преследовании и охранении законных порядков суда; опекунские присутствия, осуществляющие судебные наблюдения за делами беспомощных, сирых;нотариусы как должностные составители частных сделок и актов; судебные приставы в губернских и областных городах как специальные исполнители судебных решений; присяжные частные поверенные, ведущие судебную защиту под бдительным контролем судебных мест. Совершенным формам суда соответствуют и высокие начала судебного производства. Обеспечивая полное раскрытие судебной истины, они представляют итог того, до чего в течение целых столетий додумывалось человечество в области правосудия. Суд совершается устно, то есть судьи видят перед собой живых людей, слышат живую их речь, судят по непосредственным личным своим впечатлениям, а не по мёртвым бумагам, которые так часто бывают слепы и глухи к жизненной правде. Суд творится публично, открыто, на виду у всех, на глазах у общества, и не с ограниченным, как бы едва терпимым, до-

132

История иркутской адвокатуры

пущением посторонних слушателей и зрителей, а с тою широкою, обычною гласностью, которая, составляя основную черту новой юстиции, вошла в плоть и кровь её и предполагает не одно лишь удовлетворение любопытства или любознательность, но и свободное обсуждение, критику. Сбросивший оковы формализма и письменности, выведенный на свежий воздух из мрака и духоты канцелярии, новый суд не столько разыскивает, сколько со спокойствием беспристрастия разрешает, без ухищрений, по закону и убеждению, происходящий перед ним правомерный спор двух равноправных сторон: обвинителя и обвиняемого, истца и ответчика. Всякий считается правым и честным, пока противное не будет доказано тем, кто ищет или обвиняет. Из столкновения фактов и мнений добывается истина, но всякое в ней сомнение толкуется не в сторону подозрения или взыскания, а в пользу правоты и невинности. Суд ведает по делам, не по лицам; перед ним равны сильный и слабый, богатый и бедный; суд воздаёт каждому должное, но помнит, что кому много дано, с того много и взыщется. Суд признаёт в каждом перед ним предстоящем его человеческую и гражданскую личность, его неотъемлемые права. Даже карая и взыскивая, суд бережёт человека, а не угнетает и унижает его. И самый закон, этот высший принцип судебной деятельности, прилагается новым судом не как механическое, сухое воздействие на людей, а как благотворная сила, вносящая в общежитие мир, покой и порядок. Общественная жизнь и частное личное существование должны сделаться легче при новом суде. Он зорко стоит на страже их интересов, молчаливый и незаметный при соблюдении права, грозный – при его нарушении. Все эти главнейшие очертания вводимого здесь нового суда – положения простые, почти азбучные, но их впервые во всей цельности провозглашает в Сибири властный голос закона. И ими держится лучшее гражданское достояние человека – уверенность в праве, действительная защита от всякого на него посягательства. А каков суд – таковы должны быть и судьи, все деятели, все чины вновь учреждаемых судебных установлений, и к ним в особенности я обращаю теперь моё слово. Вам, господа, выпала редкая доля быть пионерами нового суда на обширной русской окраине. Вам милостиво сказано с высоты престола: трудитесь, мужайтесь, не бойтесь невзгод и лишений, зорко храните закон, смело стойте за правду – и велика будет ваша патриотическая заслуга. Что прибавить к этому потрясающему призыву для тех, в чьём верноподданическом сердце зажёг он решимость самоотверженно послужить правосудию в здешнем крае? Этот край представляет поприще трудное, но богатое, почётное и, будем надеяться, благодарное. Ещё недавно талантливый сын Сибири Н.М. Ядринцев писал в заключение своего замечательного о ней исследования «Сибирь как колония»: «Если на заре своей истории эта окраина и не видела радостных дней, то вера в её лучшую будущность, вера в счастье и благоденствие, доступное всем народам, должно воодушевить и подкрепить тех, кто отдаст свои силы и труды на её обновление». Эта прекрасная мысль всецело относится к новым судебным деятелям, посвящающим свою службу Сибири. И прежде всего к тем из них, которые, будучи её уроженцами или давними обитателями,

133

История иркутской адвокатуры

останутся дома и среди привычной им обстановки. В числе них настоящие сибиряки почерпнут утешение в самой возможности стать у себя провозвестниками и проводниками усвоенных ещё с университетской скамьи благородных заветов судебной реформы. Деятели, удостоенные перехода из старых сибирских судов в новые, будут иметь за собой важное преимущество знания местности, быта, людей; уже закалённые в неизбежных трудностях, они окрылятся новыми силами в предстоящем высоком служении. Но пусть не смущаются и пришельцы из-за Урала в новое сибирское ведомство. Им в особенности следует помнить, что, по справедливой и трогательной вере народной, за Богом молитва, за царём – служба не пропадают, что чем тяжелее, ответственнее и нужнее та служба, тем больше чести и славы свято исполнить её. Они приносят в Сибирь познания, опыт, приёмы, уже испытанные во внутренних русских судах; они, эти пришлые деятели, учились и воспитывались на практике судебных уставов; они прониклись их духом и будут счастливы сберечь его на своём передовом сибирском посту. Напоминать ли мне новым судебным чинам об их общих обязанностях, говорить ли судьям и прокурорам, что беспристрастие, справедливость, закономерность составляют первейший их долг, а человеколюбие, снисходительность – лучшее их украшение? Не значит ли это повторять, доказывать очевидное, несомненное, то, без чего немыслимы ни правильное отправление правосудия, ни достойная служба в судебных рядах? Но я всё-таки считаю нужным напомнить судебным чинам, что они и суд их существуют для общества, граждан, а не обратно; что доверие и уважение населения приобретаются только терпением и внимательностью ко всякому обстоятельству, ко всякой надобности, как бы маловажна она ни казалась; что для суда ничтожных дел нет, а есть только дела простые и сложные, ясные и запутанные, правые и неправые. И ещё я скажу сибирским судебным деятелям, что если суд их не будет скор, а действия в одно и то же время и осмотрительны, и решительны, то трудно рассчитывать на успех. Нужно заставить Сибирь забыть о волоките, от которой она страдала не менее, чем от неправды. Но служители нового суда слишком хорошо знают, что он может быть правый и равный только при скорости, потому что всякая правда теряется в судебном томлении и равенства уже нет там, где по судейскому рассмотрению нужда одного разрешается, тогда как рядом другой изнемогает от медлительности. Последним же общим моим пожеланием да будет то драгоценное свойство убеждённой работы, тот чудный дар неба, который одушевляет самого скромного труженика, животворит самую тяжёлую деятельность. Любите, господа, судебное дело, вам вверенное – оно достойно того. Влагайте в него «душу живу», болейте за него сердцем, радуйтесь его преуспеянию – и, укрепляясь и совершенствуясь, оно само подкрепит и поддержит вас в горькие минуты уединения и испытаний. Видя перед собою все учреждения, все органы судебного ведомства, я позволяю себе, прежде всего, выразить полную уверенность, что под просвещённым руководством высших его представителей новая судебная часть в Сибири будет сразу, с первых шагов своих, направлена на единственно верный путь, в точности

134

История иркутской адвокатуры

предуказанный создателем судебных уставов. От господ судей Иркутской судебной палаты и окружных судов её огромного округа будет зависеть так поставить и суд, и судебный надзор, чтобы потерпевшие и обиженные находили в суде и оплот, и прибежище, а не тяготу или бремя, чтобы виновные и обидчики в самой каре закона встречали справедливое воздаяние, а не жестокую месть. «Не бойся суда, а бойся судьи» – это стародавнее язвительное и скорбное изречение при новом суде да навек изгладится из памяти сибирского населения. На господах участковых мировых судьях лежит в этом смысле особенно важная и ответственная обязанность. Распределяемые по городам и округам, совмещая в своём ведении и следственные, и судебные, и нотариально-охранительные полномочия, они являются теми первыми органами правосудия, с которыми больше и чаще обыватель будет соприкасаться в своём повседневном быту. К ним предстоит ему прибегать со всеми его судебными надобностями, они будут ближайшими вершителями правовых судеб его и хранителями мира в его личном и хозяйственном обиходе, от них он получит совет и решение, по ним же и по их действиям он станет судить о новом суде. Между вновь назначенными мировыми судьями есть немало молодых людей, но мы не боимся этого, увы, скоро преходящего свойства: опыт неуклонно и неразлучно сопровождает ревностный труд, выдержка и характер восполняют года, а молодость – значит бодрость, энергия, выносливость, и в молодости, руководимой образованием и воспитанностью, всегда свежее и ярче благородные идеалы добра. Правительство твёрдо надеется, что сибирские мировые судьи окажутся на высоте этого исключительного призвания и будут творить царское правосудие с честью, с усердием – скажу больше – с благоговением. В глуши, в одиночестве, среди суровой природы и чуждых людей это будет своего рода подвигом, но пусть даже и так – сознательный подвиг и бескорыстная жертва возвышают и облагораживают того, кто способен на них. В подобном служении ярко засветится искра Божия, озаряющая темноту, и если с течением времени цепь мирового судьи в Сибири сделается живым символом закона и правды, то новые судьи сослужат великую, незабываемую службу царю и отечеству. А в вашем лице, господа почётные мировые судьи, назначенные из числа известных и уважаемых местных деятелей, местное общество впервые примет участие в Коронном суде. Вы предоставите ему вашу многостороннюю житейскую опытность, ваше глубокое знание местных условий; он же, в свою очередь, непосредственно ознакомит вас с духом и порядками вновь введённого правосудия. Это симпатичное, освежающее общение есть первый шаг общественной самодеятельности, насколько она возможна в сфере суда. От судей всех рангов естественный переход к их сотрудникам и собратьям по судебному оружию, к чинам того прокурорского учреждения, которое и в новом, чисто судебном своём значении, не должно потерять своего исторического, преемственного наследия. И при новом государственном обвинении прокурорский надзор не перестаёт быть в надлежащей мере, как выражался наш старый закон, «оком царёвым», стражем законности, «взыскателем наказания и заступником невинности». В этоми сила, и ценность, и

135

История иркутской адвокатуры

обаяние обновлённого учреждения. Из всех судебных чинов чин прокурора, быть может, наиболее знаком и близок Сибири ещё со времени тех мужественных прокуроров и стряпчих, которые в старые годы, перед эпохой Сперанского, и впоследствии не раз здесь боролись и терпели за правду. В Сибири не новость неожиданное и благотворное появление прокурора там, где нужно раскрыть трудно поддающиеся правосудию злоупотребления и хищения. Многое с годами изменилось в Сибири, но крупные преступления и беззакония не могли в ней исчезнуть – и жив в ней прокурорский надзор. Наконец, несколько слов по адресу вновь поступающих нотариусов и членов адвокатского сословия. Их ещё мало, но крайне желательно, чтобы и они своею деятельностью подали хороший пример другим, будущим вспомогательным лицам судебного ведомства. Участвуя в юридических сношениях и делах частных лиц, они должны облегчать, а не затруднять эти сношения и приучить обывателя к мысли, что можно смело доверяться всему принадлежащему к новому судебному строю. И мы надеемся, что сибирякам не придётся жалеть ни о столе крепостных дел, ни о дореформенных поверенных и ходатаях. При всём разнообразии требований, предъявляемых к различным разрядам сибирских судебных чинов, все эти требования сливаются в громадную, трудную, но неотразимо привлекательную задачу. Её успешное достижение может наполнить личное существование, может дать деятелю высшее нравственное удовлетворение, а в жизни целой страны проложить глубокий, долговременный след. Все классы, все категории сибирского населения, каждый по-своему, ждут возвещённого им действия новых судов. Коренные сибиряки, издавна неизбалованные совершенством гражданских порядков, по необходимости уживались и со старым судом. Но и они с могучим развитием культурных и экономических отношений не могут не стремиться к новому, лучшему, к тем уже испытанным началам и формам преобразованного правосудия, которыми так дорожит и гордится остальная Россия. Надвигающаяся из неё переселенческая волна может лишь усилить это течение: пришлые русские переселенцы вправе искать и в Сибири, на новых местах, тех же способов ограждения личности и имущества, с которыми они свыклись на родине. Пора наступает далее открыть доступ к истинному правосудию и для необездоленных инородцев, приобщаемых к общему равенству перед учреждениями и законами. Но ещё важнее потребности более общего, государственного, почти мирового значения. Расширяющийся в Сибири промышленный и торговый обмен, наше наступательное цивилизаторское движение с запада на восток по великому сибирскому железному пути– всё вызывает и соответствующую закономерную и действительную охрану права благоустроенным и скорым судом. Без неё невозможна и беспорядочна была бы и новая жизнь, уже зародившаяся на сибирском просторе. Холодны сибирские зимы, непроходимы снега, ещё пустынны горы и реки, беспредельна тайга. Но и среди них живут и работают люди, заслуживающие этой охраны, не лишённые природного права на правду и милость. И вот именно тут, в этом посильном водворении правды и милости, ваша лучезарная цель, господа чины новых сибирских

136

История иркутской адвокатуры

судебных установлений; к ней вы должны устремлять все ваши усилия. Далёкий от кичливой мысли о том, что с началом вашей деятельности в Сибири сразу улучшится её гражданский быт, я, тем не менее, полагаю, что уже всякий отдельный признак, всякий поворот в этом смысле будет ощутительною нашей победой. Лишь медленно и постепенно распространяется и утверждается в народе то уважение к закону, которое по державному слову законодателя 20 ноября 1864 года, «должно быть постоянным руководителем каждого, от высших до низших». Но когда шаг за шагом, дело за делом, упорным трудом и разумной настойчивостью вы отнимете хоть пядь сибирской земли у бесправия, когда понемногу всюду кругом зло начнёт вас страшиться, а доброе вам сочувствовать, уже и тогда с вами будет спокойствие совести и одобрение отечества. Время идёт, дивные веления Промысла совершаются. В настоящую торжественную историческую минуту невольный подъём духа и чувства возвышает всех над бледною обыденностью. Сегодня не мы одни празднуем здесь, в главном центре Сибири, судебное её возрождение. Сегодня повсюду, на всём необъятном её пространстве, от Урала до океана, на берегах великих водных путей, во всех губернских и областных городах Западной и Восточной Сибири – везде торжествуют введение в ней судебных уставов Императора Александра II. Не зайдёт ещё солнце на сибирском материке, как судебная реформа станет для него действительностью. Желанная весть об этом ещё сегодня перелетит за тысячи вёрст, к подножию всероссийского престола и отзовётся в любвеобильных царственных попечениях об устроении и благе сибирской окраины. Русским величием, русской мощью и ширью дышит это событие, и с восторженным умилением все истинно русские люди, кому дорого мирное процветание родины, преклонятся перед ним. Некогда Русь силой, оружием, кровью покорила Сибирь; теперь черёд завоевания светом, законностью, справедливостью! По Высочайшему Его Императорского Величества повелению объявляю упразднёнными прежние сибирские судебные места и открываю Иркутскую судебную палату и Иркутский окружной суд с прокурорским при них надзором, мировыми судьями и всеми учреждениями и лицами, состоящими при новых судебных установлениях. Приглашаю господ судей, ещё не присягавших в этом звании, принять судейскую присягу в моём присутствии.

137

История иркутской адвокатуры

прелести конкуренции О корпоративной этике говорилось достаточно часто, но на практике многое определялось конкурентной борьбой. Погожим июльским вечером 1897 года по главной аллее Синельниковского (Интендантского) сада прогуливался Никтополион Преображенский, недавний выпускник юридического факультета Московского университета, а ныне помощник секретаря Иркутской судебной палаты. У одной из скамеек ему встретились несколько знакомых, завязалась беседа, и Преображенский не заметил поклона товарища по факультету Григория Патушинского. Действительно, не заметил или проигнорировал? Было известно, что Григорий вспыльчив, честолюбив и решительно не переносит высокомерия. К тому же он однажды ссудил Никтополиона достаточно крупной суммой, а это обязывало. Однако помощник секретаря судебной палаты предпочёл «не узнать» Патушинского и получасом позже, буквально столкнувшись лицом к лицу. Григорий Борисович потребовал объяснения и, говоря языком полицейского протокола, «сломал о Преображенского трость». Иркутские обыватели довольно часто выясняли отношения в публичных местах, и такую форму досуга местные газетчики даже окрестили «уроками упрощённого бокса». Но то были частные конфликты, а Преображенский вёл к тому, что обидчик имел целью не его одного, а судебную палату в целом. Он предоставил свидетеля, заявившего на суде: – Обвиняемый так и сказал: «Горжусь, что обломал палку о представителя Иркутской судебной палаты». При всей импульсивности Григория Патушинского допустить такой выпад было трудно. Даже представитель истца присяжный поверенный Стравинский критически воспринял такое показание. Допустил, что во фразе, инкриминируемой Патушинскому, пропущено одно важное слово, и, в действительности, она могла звучать так: «Я горжусь, что обломал палку о НЕДОСТОЙНОГО представителя Иркутской судебной палаты». В кулуарах же Мечислав Станиславович сетовал: – Выпад против Патушинского, разумеется, неслучаен и очень сим-

138

История иркутской адвокатуры птоматичен: в Иркутске собралось слишком много юристов. Не сомневаюсь: конфликтов ещё будет много, что весьма прискорбно для нашей несложившейся корпорации. Но нельзя ведь не признать и другого: конкуренция заставит всех подтянуться, да и обыватель от неё, несомненно, выиграет.

Мы, конечно, вас ждали, но… Многие, даже из ярых сторонников распространения на Сибирь судебных уставов Александра II, опасались, что на местах будет недоставать профессиональных юристов. – К примеру, я не вижу причин отправляться в Иркутск талантливым, перспективным адвокатам: гонорары по уголовным делам у нас только 25-50 руб., а крупных гражданских процессов на всех не наберёшься, – рассуждал на журфиксе в «Восточном обозрении» один важный чин из управления генерал-губернатора. И с ним соглашались, конечно. Однако накануне открытия судебных установлений в иркутской «Сибирской гостинице» все места, даже и незавидные, заняли «понаехавшие» – как опытные присяжные, так и начинающие поверенные. – Если судить по телеграммам, они двинулись на восток целыми отрядами, и в губернских городах это воспринимают почти как нашествие, – ответственный секретарь «Восточного обозрения» с некоторой растерянностью смотрел на коллег. – Вчера мне передали сразу три объявления о частных юруслугах, а сегодня подъехали ещё три господина и просили поставить их тексты вне очереди и непременно на первой полосе. – И поставим, и непременно на первой, НО. За особую плату, – редактор Попов, с недавних пор примерявший на себя роль издателя, очень был озабочен доходами. – Я тут прибросил уже. Думаю, согласятся: овчинкато стоит выделки! – А будто у них есть выход, – фельетонист с удовольствием затянулся свежезаваренным чаем. – Стаями будут теперь вылетать из каждого номера! – Можно и стаями, – увлекаясь, подхватил ответственный секретарь. – Вот, к примеру, тройка: Луневский-Шапиро-Пестерёв, а за ними Елисеев-Перфильев-Зданович. Дальше: Беликов-Харламов-Виноград. Или же (если больше заплатят) Стравинский-Хренников-Фатеев.

139

История иркутской адвокатуры Такое соревнование скоро разбаловало публику: завсегдатаи залов заседаний теперь чуть не захлопывали непонравившихся ораторов. Что уже говорить о судебных хроникёрах, почитавших долгом своим выставлять оценки. Особенно отличался корреспондент «Восточного обозрения», цедивший сквозь зубы: «Товарищ прокурора Тунгусов ЧИТАЛ своё обвинение, да и господин Осликовский, адвокат, не увлёк нас ни силою доказательств, ни красноречием». Газеты с судебной хроникой разлетались в полдня, но редакторы были всё-таки недовольны: вчерашние звёзды местной адвокатуры демонстративно не подавали рекламные объявления. – Представьте, они вдруг обнаружили прелесть поздних вставаний и неторопливого чтения, – иронизировал Иван Иванович Попов. – Не верю, не верю и ещё раз не верю! За этой «безмятежностью» кроются обида и тревога. – По моим сведениям, – фельетонист вкусно потянул паузу, – Павел Иванович Звонников возобновил переписку со старыми клиентами и очень сердится, что почты идут слишком долго. А Тарасов Алексей Васильевич, напротив, огорчается конвертам от близких. Ведь надо же признаваться, что дела-то уходят к новеньким, и когда бы не жалование городского поверенного, и не знал бы, на что содержать собственную усадьбу. – Не ровен час и место юрисконсульта кто-нибудь присмотрит да Алексея Васильевича сковырнёт, – на той же иронической интонации продолжил ответственный секретарь. – А что: каких-нибудь полгода назад никого не смущало, что умница Тарасов лишь помощник присяжного, теперь же все ищут «настоящего адвоката».

Надо же когда–нибудь и отрезать Чтобы хоть как-то избавиться от подступавшего раздражения, Алексей Васильевич написал две статьи в «Судебную газету». Перечитав, не отправил, но верно ведь говорят, что мысли передаются на расстоянии: 19 октября «Восточное обозрение» написало без обиняков: «Со дня открытия новых судов прошло уже три с половиной месяца, а из старых адвокатов в присяжную адвокатуру допущены пока только трое. Бесспорно, осмотрительность вещь хорошая, но нельзя же только мерить, надо когда-нибудь и отрезать».

140

История иркутской адвокатуры Несколько корифеев, собравшись на квартире Валериана Александровича Харламова, постановили открыть доступную для беднейших слоёв юридическую консультацию. – Это ещё не совет присяжных, конечно, но уже некое подобие, – удовлетворённо заметил Евгений Алексеевич Перфильев. 19 января 1898 года консультация открылась, и весьма торжественно: был архиепископ, начальник края, губернатор, городской голова, и, конечно, чины судебного ведомства во главе с председателем судебной палаты. – Запомним этот день, господа, как день рождения первой в Сибири юридической консультации, – заключил Харламов пышные речи почётных гостей. После чего все отправились на обед в Общественное собрание, и там уже каждый член корпорации дал волю чувствам. Старый зубр от адвокатуры Осликовский, наслушавшись за столом призывов «воспитать силами корпорации нового адвоката-гражданина», решил тоже «заспичить повозвышенней». Но то ли с непривычки, то ли под влиянием выпитого, а получилась только шпилька отсутствующему Каминскому. – Кто таков этот Каминский? – полюбопытствовал Елисеев. – Фамилия знакомая… – Должно быть, по «Судебной газете», – вставил хроникёр «Восточного обозрения». – Да, капитальный был автор, основательный, но уж больно высокомерный: из всех его статей следовало, что в Иркутске единственный стоящий адвокат, и это он сам. По этой причине и оставил судебную практику. Думал, что ненадолго, а не вышло! Да, новый суд припозднился, и, когда уставы Александра II достигли Иркутской губернии, Каминский достаточно далеко уже отошёл от адвокатуры. В своё время он отказался от ведения дел в судах, ограничившись подачей советов и составлением разного рода деловых бумаг. Но ежедневное пребывание по распечатанному в газетах адресу не давало достаточной работы, а, стало быть, и прожиточных средств. Дмитрий Григорьевич сделал ставку на Николаевский железоделательный завод, став его торговым представителем, но опять неудачно. К нынешней навигации был спущен на воду построенный на заводе пароход, ему дали гордое имя «Граф Амурский», но в первый же рейс он усадил на мель баржу и сам застопорился. На помощь прибыл «Граф Сперанский», но

141

История иркутской адвокатуры злополучная баржа ещё глубже засела, и вскоре поползли шепотки, что у нового парохода и котлы ненадёжные, и весь он как бы не совсем удался. Каминский резко пресекал такие разговоры, но его продолжали расспрашивать, словно бы желали ему досадить. Или же он стал настолько мнителен? Когда-то Дмитрий Григорьевич позволял себе заведомо иронический тон, и вот теперь ядовитые стрелы полетели обратно. «Восточное обозрение» не без удовольствия сообщало, к примеру: «Мы слышали, что представитель Николаевского завода г. Каминский отправился в Китай для найма кули, которыми управление думает заменить русских рабочих, не желающих подчиняться всем требованиям заводской администрации. Конечно, китайцы-кули в этом отношении будут значительно сговорчивее. Но мы надеемся, что правительство и местная администрация воспротивятся привозу кули. Дела же Николаевского завода вряд ли поправятся даже и тогда, когда заводоуправитель будет работать даровыми китайцами: дело здесь не в рабочих». Не упустила редакция и момент возвращения Дмитрия Григорьевича, отметив в номере от 10 октября 1897 года: «Ныне Каминский возвратился из Китая и, как нам удалось узнать, не привёз оттуда ни одного кули».

142

История иркутской адвокатуры

Попытка открыть в Иркутске общедоступную юридическую консультацию была зафиксировала газетой «Восточное обозрение» в номере от 23 августа 1895 год. И эта идея прямо увязывалась с возрождением существовавшего в Иркутске в 1860-е годы юридического общества. Однако попытка не удалась. Возможно, препятствием стал высокий образовательный ценз, а, возможно, дореформенному юридическому корпусу не хватило сплочённости. Любопытный прецедент создала супруга председателя Иркутской судебной палаты Георгия Владимировича Кастриото-Скандербек-Дрекаловича: сразу по прибытии она приняла на себя обязанности председательницы местного Благотворительного общества. И очень скоро заново поставила всю работу. Первыми ощутили это постоянные посетители дешёвой столовой: в её пользу дан был с большим успехом спектакль в городском театре. Чтобы сэкономить на расходах, обязанности кассира разделили жёны и дочери высших чиновников; кроме того, «дежурным барыням и барышням» вменялось в почётную обязанность оплачивать несколько обедов из собственного портмоне. «Дешёвая столовая ежедневно посещается массой народу», – отметило «Восточное обозрение» 18 февраля 1898 г.

143

История иркутской адвокатуры

ПОД ПЕРЕКРЁСТНЫМ ОГНЁМ С открытием в Иркутске судебных установлений местное адвокатское сообщество ещё более расслоилось. В том, что Сошников не вернёт всю сумму в назначенный срок, Исай Файнберг, разумеется, не был уверен. Но и вовсе не исключал. Потому что и сам, взяв подряд, закладывал, по обыкновенью, имущество и никогда бы не поручился заранее, что и вовсе не лишится его. Всякая случайность, какое-нибудь стечение обстоятельств могли совершенно спутать расчёты, и за это пришлось бы, конечно, расплачиваться. «Никто не обязан делать тебе снисхождение, – усвоил он от отца, владельца складов в Лисихе, – и сам ты связан с другими только одним расчётом». Возможно, поэтому Исай Матвеевич и предпочитал операции с чужими людьми. И если давал деньги в долг, то сразу же выставлял и условие: срок подойдёт – рассчитайся или пожалуй в суд.

Соседи немедленно заподозрили должника «Главное, чтоб ходатай безо всякого промедления запустил бумаги, – рассуждал он. – Чтобы не отвлекаться уже и не раздражаться. И для должника это лучше, а то ведь пойдут разные надежды и обольщения: «Может, подождать ещё, может, обойдётся? Денег ведь у Исая немеренно, под большие проценты их отдаёт, да добро бы деньгами, а то ведь товаром, и лежалым! Покуда сбудешь его, время и убежит, только-только начнёшь разворачиваться, а уж срок-то и вышел… На то, видимо, и рассчитано. Ловят нас, простаков, эти файнберги, кровопийцы проклятые!» И до того уж в таких мыслях может дойти, что и сказать уже страшно. Конечно, нынешний-то должник, пивовар Сошников, совсем не такой господин, чтобы на его счёт делать разные предположения, однако же и его не дОлжно вводить в искушение». Такому настрою Исая Матвеевича немало способствовали разговоры о недавнем убийстве в Усолье предпринимателя Жилкина, а с ним и бе-

144

История иркутской адвокатуры ременной (на последнем месяце) жены и прислуги. Соседи немедленно заподозрили жилкинского должника – и, действительно, с места преступления исчезли все деловые бумаги. Да и судебная статистика убеждала: преступники часто прибегают к такому способу освобождения от долгов. В надежде, что опытный адвокат добьётся их полного оправдания. Такие процессы собирали полный зал публики, и до самого окончания никто не мог поручился, какой именно вынесут приговор. Особенно непредсказуемы стали судебные постановления с прошлого, 1898 года, когда город наводнили многочисленные присяжные, «прямо с берегов Невы». И такое сияние исходило от этих господ, что даже и у крупного домовладельца Файнберга возникало крайне неприятное ощущение собственной мешковатости, отсталости и малообразованности. Возможно, поэтому, выбирая поверенного по делу о долге, Исай Матвеевич не остановился ни на одном из «понаехавших». Да и осевших уже знаменитостей проигнорировал. А взял обыкновенного ходатая по делам – мещанина Александра Слежинского. До недавнего времени тот консультировал полуподпольно, потому что при высылке в Сибирь был ограничен в правах. Теперь же (после отбытия наказания) восстановлен силою высочайшего манифеста. Но дворянство Слежинскому не возвратили, и это обстоятельство сообщало ему покладистость, скромность, готовность не простираться далеко в гонорарных устремлениях.

Имею печальный опыт, увы Исай Матвеевич готов был к небольшой проволочке с делом (газеты писали о страшной загруженности судейских), но трудность оказалось в другом: мировой усомнился в самом праве Слежинского быть поверенным и представлять в суде интересы своего доверителя. Даже и составил бумагу, что «На основании ст. 10 и 246 устава гражданских судов лица, освобождённые от наказаний, сопряжённых с ограничением прав, по силе высочайших манифестов, не имеют права быть поверенными». Первой мыслью Файнберга было нанять другого адвоката, но взыграло самолюбие, и Исай Матвеевич согласился на предложение Слежинского оспорить решение мирового в Иркутско-Верхоленском окружном суде. Апелляция требовала известного времени, дни потяну-

145

История иркутской адвокатуры лись за днями, медленно и томительно. Как-то, просматривая объявления об услугах юристов, Файнберг ненароком подумал: «Съездить, что ли, присмотреться? Ну, а если кто покажется, разом и нанять?» Ближе всех принимал присяжный поверенный Перфильев, но у самых дверей его Исай Матвеевич чуть не столкнулся с предпринимателем Глотовым – и решил хорошенько его расспросить. – Имею печальный опыт, – неохотно признался тот, – около полутора лет назад отказался от старых ходатаев и заключил условие с «настоящим присяжным» Перфильевым. Но условие-то надобно ещё правильно прочитать да верно истолковать! А то ведь выяснится, как теперь, что я будто бы должен Перфильеву аж семь тыщ рублей! Вот, сужусь с ним теперь. – Что же: сам себя защищает? – Да нет, нанял присяжного поверенного Харламова. А я нанял кандидата прав Беркова. – То-то будет побоище! – На это и рассчитываю, признаться. А вы-то, никак к Перфильеву пожаловали? – Хотел… в разведку. Но теперь уже нет. Наведаюсь-ка я к Кролю: в Иркутске он как-никак уж давно. 1 апреля 1898 года Иркутско-Верхоленский окружной суд, выслушав объяснения сторон, постановил: апелляционную жалобу мещанина Александра Слежинского, именующего себя поверенным купца Файнберга, оставить без рассмотрения. Две недели спустя тот же суд удовлетворил исковые требования адвоката Перфильева к предпринимателю Глотову. Защищавший интересы Глотова кандидат прав Берков честно отрабатывал свой гонорар, но несмотря на фиаско не огорчился. А заметил, что, нанимая поверенного, следует понимать: он не мальчик на побегушках, а хранитель и движитель любого дела. Что, собственно, и определяет стоимость юридических услуг. Между тем, Берков чуть было не отказался от участия в этом процессе: он ведь прекрасно понимал, что дело тут вовсе не в разночтениях отдельно взятого контракта с адвокатом, а в отношении к новому сообществу, ещё только нарождающемуся и заявляющему о себе. Момент в известном смысле поворотный, не случайно поверенные почти в пол-

146

История иркутской адвокатуры ном составе съехались на процесс, и суд не решился сразу вынести постановление, а взял две недели на размышление. Берков известен был тем, что каждую защиту превращал в наступление и сражался всегда на пределе сил. Конечно, коллегам было бы предпочтительней, чтобы кто-то другой, возможно, из старых ходатаев, представлял интересы Глотова. Но, во-первых, у Беркова было давнее правило не отказываться от работы, а, во-вторых, коллеги оказались слишком настойчивы. Во всяком случае, так показалось ему, а как только Берков ощущал на себе давление, он взрывался. Наблюдавшие эти взрывы впервые иногда и пугались, но коллеги-то знали, как скоро Берков остывал. Удовлетворившись собственной отповедью, он уже не держал на «обидчика» никакого зла. Вот и на этот раз схватившиеся Берков и Перфильев уже получасом позже мирно шествовали к дому Всеволода Ивановича Вагина, а после ещё посидели у Евгения Алексеевича на квартире, рассуждая о «феномене Вагина».

Он как будто стесняется – и совершенно напрасно В нынешнем, 1898 году, Вагину исполнилось 75, и поздравлять его собралась целая делегация от городского общества. Разумеется, были здесь и гласные городской думы, которым Всеволод Иванович представлялся, прежде всего, знатоком городового положения. Местный отдел Географического общества почитал его как ветерана и ещё десять лет назад отметил медалью. Иркутские адвокаты признавали в Вагине коллегу, и весьма успешного. Что же до корреспондентов газет, то они считали Вагина, главным образом, литератором и нередко упоминали о его капитальном труде, посвящённом Сперанскому. Вспоминались и многочисленные издания, от «Северной пчелы» до «Сибирского вестника», с которыми Вагин сотрудничал без малого половину века. Три года назад с ним случился удар, и хотя паралич отошёл стараниями терпеливой супруги Любови Анемподистовны, последствия ощущались ещё. Вот и сегодня он терпеливо выслушал все поздравительные адреса, но к концу выглядел таким слабым, что Перфильев шепнул Беркову: – На ответные-то визиты его явно не хватит. – Он всех через «Восточное обозрение» поблагодарит. Непременно. Соберётся с силами и напишет. И хорошо напишет: это всё-таки основное его ремесло.

147

История иркутской адвокатуры – А вы заметили: он как будто стесняется принадлежности к адвокатскому сообществу? Между тем, именно занятия адвокатурой, говорят, принесли ему и материальное обеспечение, и положение в обществе. – Ну, это с практических, меркантильных позиций, а он ведь прирождённый романтик. Впрочем, как и прирождённый адвокат. Вы не читали его ответы на опровержения? Очень, очень показательны – так и лучатся энергией. И, кажется, я понимаю, почему по его делам выносились всегда оправдательные приговоры. Притом, что он не имеет хорошего образования: сначала ему давались уроки на дому, но не так чтоб удачно; затем было некое подобие кадетского корпуса и, наконец, уездное училище. – И это – всё? – Да, но можно ведь и по-другому взглянуть: домашний учитель пробудил в нём страсть к чтению, кадетский корпус не успел замучить его муштрой, а на серьёзных авторов у Вагина просто оказалось чутьё. Он и в Иркутске свёл знакомство с почтовым чиновником, чтобы через него прочитывать все интересные для него подписные издания! Не случайно ведь Всеволода Ивановича приняли на службу в Главное управление Восточное Сибири. Карьеры он там, конечно, не сделал, зато обрёл массу знаний самого разного свойства. Думаю, это очень помогло ему после ориентироваться в судебных делах. – Вы забыли ещё про газетную школу… – Ну, разумеется! От неё и экспрессия адвокатских речей, и их, простите, экспансия, и тяготение к анализу. В сущности, хорошая журналистика и, в особенности, хорошая литература сродни адвокатуре. – Ну, это вы, пожалуй, преувеличили, – усмехнулся Перфильев. – И весьма сильно: уровень ответственности у нас абсолютно несравним. Да и самый взгляд на людей совершенно разнится: мы и в закоренелом преступнике ищем проблески человеческого, а корреспонденты и приличного господина ошельмуют в два счёта. К тому же они постоянно брюзжат, поучают безо всякого на то права и не склонны признавать собственные ошибки – надо ли удивляться, что их так не любят порой? – Всеволод Иванович Вагин тоже, кстати сказать, не самый приятный автор, – улыбнулся Берков. – Смолоду таким был, а уж с воз-

148

История иркутской адвокатуры растом и с болезнями всё ещё более усугубилось. Многие до сих пор обижаются на него, даже и негодуют. Но при этом и признают его общественное служение. Вот увидите, будет вагинская стипендия в каком-нибудь из иркутских училищ! Объявят подписку и соберут нужный для этого капитал. А вот на стипендию нашего имени – никогда. Даже и в голову не придёт. Открытие в Иркутске судебных установлений резко повысило требования к адвокатам. На смену самодеятельным ходатаям пришли присяжные поверенные. Из общей массы юристов их, кроме строгой формы, выделял и специальный значок. «В публичных заседаниях должностные лица судебного ведомства должны быть в форменной одежде, а присяжные поверенные обязаны быть в черных фраках, имея в петлице знак, присвоенный их званию», – устанавливили «Временные правила внутреннего распорядка в судебных установлениях», принятые Госсоветом 22 января 1866 г. Рисунок значка, утверждённый Александром II, можно было найти в приложении к полному собранию законов Российской империи. Изготавливался значок из позолоченного серебра и носился на левой стороне фрака. От других знаков министерства юстиции он отличался несимметричностью венка: левая часть его состояла из листьев дуба, а правая – из листьев лавра. Каждый новоиспеченный присяжный поверенный не только получал свидетельство и значок, но и давал «Клятвенное обещание». То есть принимал присягу, к которой его приводил священник в присутствии председателя и членов местного окружного суда. Сохранился текст присяги: «Обещаюсь и клянусь всемогущим Богом, пред святым его Евангелием и животворящим крестом Господним, хранить верность Его Императорскому Величеству Государю Императору, Самодержцу Всероссийскому, исполнять в точности и по крайнему моему разумению законы империи, не писать и не говорить на суде ничего, что могло бы клониться к ослаблению православной церкви, государства, общества, семейства и доброй

149

История иркутской адвокатуры нравственности, но честно и добросовестно исполнять обязанности принимаемого мною на себя звания, не нарушать уважения к судам и властям и охранять интересы моих доверителей или лиц, дела которых будут на меня возложены, памятуя, что я во всем этом должен буду дать ответ пред законом и пред Богом на страшном суде его. В удостоверение сего целую слова и крест Спасителя моего. Аминь».

150

История иркутской адвокатуры

ТАНГО СТРАВИНСКОГО Обострение криминальной обстановки в губернии приводило к тому, что часть дел изымалась из общих судов. В этом случае обвиняемых судили по законам военного времени. Отправляясь в Лиственничное, Стравинские надеялись отдохнуть и отвлечься. И в самом деле: неспешные прогулки вдоль озера умиротворяли. Тем более не хотелось возвращаться в Иркутск шумным и пыльным Московским трактом. «Только пароходом!» – решил Мечислав Станиславович.

Туманная перспектива Капитан «Бурята» предложил отплыть ещё затемно, чтобы оказаться на месте к началу присутственных часов. – Подремлете на свежем воздухе, прежде чем погружаться в иркутское пекло, – добавил он добродушно. Но всё пошло не по плану: едва лишь отплыли, как поднялся сильный туман. Остановились у рогатки и прождали почти до одиннадцати утра. Уснуть смогли только дети да два старика, остальная часть публики нервно истребляла съестное. Вёрст десять проплыли, и снова туман вернулся, обступил плотным кольцом. – Да он просто преследует нас! – истерично выкрикнула одна дама. – Можно ведь и как-нибудь вывернуть из него! Ведь где-то же он кончается! Никто и представить не мог, что капитан примет это к своему руководству, но, видимо, у него были те же соображения – судно взяло вправо. И скоро натолкнулось на препятствие. Пассажиры 2-го класса выскочили на палубу, рассказывая, как подбросило на столе самовар, только что вскипячённый. Поднялась суматоха, уже близкая к панике. «Если пробило дно, значит, мы уже тонем!» – с ужасом подумал Стравинский, но промолчал, и, успокоив супругу, направился прямо к капитану. – Да, вроде, не тонем, – на загорелом лице ничего не читалась, – но, конечно, осмотрим – к чему нам риск? Тут рядом Тальцы, так что щас пристанем.

151

История иркутской адвокатуры Пароход обстукивали до самого вечера, а тогда уж и сами пассажиры предложили заночевать и отправиться на рассвете уже. Но к рассвету туман встал стеной и не рассеялся до полудня. В Иркутск прибыли уже вечером. Пропустившие службу чины просили у капитана «хоть какого-нибудь свидетельства», хоть и понимали, конечно, что начальство высмеет эти записки, не скреплённые никакими печатями. – Эх, хорошо быть присяжным поверенным: сам себе и начальник, и подчинённый! – с досадой бросил Стравинскому один коллежский советник, тоже выпускник юридического факультета. – Не жалуюсь, – ответил Стравинский и чуть не добавил: «А вам-то что помешало?». Но привычка к паузам послужила и в этот раз: Мечислав Станиславович оглядел согнутую спину чиновника, его до времени полысевший затылок – и сочувственно улыбнулся. На большее уже не было сил, хотелось только поскорее добраться до ванны, попить чаю по-домашнему и собраться с мыслями.

Полагаю, вы не обманете надежд генерал–губернатора… «Хорошо ещё, что в эти два дня, «растворившиеся в тумане», у меня не было никаких процессов. И в объявленные для приёма часы мой помощник открывал кабинет и подробно записывал, кто с какою надобностью приходил. Но в то утро, когда мы должны уже были находиться в Иркутске, в военном суде вручались копии обвинительных актов подозреваемым в убийстве протодиакона Заруденко и ямщика Давыдова. Естественно, съехались и адвокаты, изъявившие готовность к защите. А меня, увы, не было…» Стравинский отнюдь не тяготел к уголовным процессам, но это дело чрезвычайно заинтересовало его: генерал-губернатор изъял его из ведения общих судов и передал суду военному. Что заведомо предвещало смертные приговоры. Обычно такое вмешательство указывало на целую серию преступлений, вызвавших среди населения панику. Для успокоения требовалось одно – чтобы преступники были схвачены и обезврежены. Но в деле об убийстве Заруденко и Давыдова всё было очень запутано. Двое обвиняемых уже признали вину, но опытные юристы догадывались: их казнь лишь уменьшит число статистов, а главные фигуранты останутся на свободе.

152

История иркутской адвокатуры «В этом случае выяснение истины потребовало бы немало времени, но генерал-губернатор торопит, а подполковник Кребер, выступающий обвинителем, не решится его огорчить. Да и не захочет, – Стравинский вздохнул. – Он ведь очарован идеей возмездия и развивает её с каким-то уже патологическим воодушевлением. Да, грустно…» Мечислав Станиславович много раз слушал со скамейки для публики рассуждения Кребера о «торжестве справедливости через истово осуществлённое возмездие» и давно готовился к схватке с ним. Для которой прекрасно подходило нынешнее судебное разбирательство. «Неужели же я обманывал самого себя, если вдруг легкомысленно принял предложение пикника в Лиственничном накануне процесса?» На столь неприятном повороте мысли и застал его Михаил Маркович Дубенский, в недавнем прошлом чиновник, а ныне помощник присяжного поверенного. – Адвокатов в тот раз съехалось куда больше обычного, – начал он едва не с порога, – и обвиняемым дали возможность выбирать между нами. Коротко говоря, от военных взяли кандидата на военно-судебные должности капитана Синицкого. А от штатских нас четверых – то есть присяжных Митрохина и Перфильева, а из помощников Пескина и меня. – Прений, вероятно, ещё не было? – Что вы, обменялись уже: работаем до двух часов ночи! И ведь что характерно: интересы наших подзащитных расходятся, а мы, адвокаты, едины как никогда. – Любопытно, любопытно сверить с вашими собственные ощущения… – Все защитники, безусловно, убеждены, что сознавшиеся в убийстве заслуживают серьёзной кары, но никак не крайней, не исключительной. Это ведь два полудиких киргиза, которых использовали как случайное и слепое орудие. По делу проходит 29 так называемых свидетелей – целая галерея притонодержателей, наводчиков, скупщиков краденого, торгующих и живым товаром, и одеждой с убитых и ограбленных. Они ловко провоцируют на преступление и немедля отходят на вполне безопасное расстояние. Улики против них искать можно, но трудно: они всегда готовы к отпору. Именно потому и готовы, что преступление для них – ремесло. – Думаю, следствие изначально пошло простейшим путём: раз главные подозреваемые сознались, ими и ограничились.

153

История иркутской адвокатуры – Именно так! И мы трубим об этом, взяли Кребера, можно сказать, в кольцо. Но и он ведь не отступается и при всяком случае повторяет суду: «Полагаю, вы исполните надежды, возложенные на вас господином генерал-губернатором. Должно принять меры к устранению столь опасныхпреступников». О дальнейшем ходе процесса Стравинский узнавал уже из газет. Как и ожидалось, главных подозреваемых в подстрекательстве на убийства и сокрытие следов преступления оправдали за недостатком улик. Однако суд постановил ходатайствовать о смягчении смертного приговора двум сознавшимся в преступлении киргизам. Генерал-губернатор выдержал требуемую для раздумья паузу, после чего местные издания сообщили: его высокопревосходительство не счёл возможным удовлетворить ходатайство военного суда. «Ну вот, искал бы сейчас собственные ошибки и недочёты коллег, как делает это Миша Дубенский, – подумал Мечислав Станиславович, прочтя газетное сообщение, – может, и к лучшему, что туманы задержали меня». Но при этом сделалось так тоскливо, что Стравинский уехал на дачу, не досидев двух часов в своей приёмной на Баснинской.

Мечислав Станиславович жил с семьёй неподалёку от здания судебных установлений, в доме Лейбовича. Квартира оказалась удобной во всех отношениях, и он даже задумался, как бы со временем прикупить и весь дом. Но летом в городе было всё-таки слишком пыльно, и Стравинские арендовали часть дачи у Суфтина, на Ушаковке, ровно в трёх верстах от Баснинской. Мечислав Станиславович принимал клиентов и там после четырёх часов пополудни, не исключая и праздников.

154

История иркутской адвокатуры Суфтины не возражали, то ли из почтения к потомственному дворянину, то ли просто по причине своей открытости. Ничуть не мешавшей, кстати, хорошо защитить своё загородное жильё: в хронике происшествий Стравинскому не доводилось читать даже и о попытках обокрасть суфтинскую дачу. Это было большою редкостью по нынешним временам. К примеру, на даче у Громовых этим летом уже пострадал помощник присяжного поверенного Фатеев: воры не погнушались ни самоваром, ни детской ложечкой. – Это оттого, что Фатеев пренебрегает оружием, – со спокойной задумчивостью прокомментировал Суфтин. – А у нас без пугача-то не обойтись. Как говорится, отдыхай, веселись, а дуло держи наготове. Дней десять назад (вы, наверно, слыхали) вдова священника Соколова расстреляла из ружья поселенца Хомутовской волости Николая Непомнящих. Дело было ночью, и хоть архиерейская дача не освещена, звёзды высыпали и подсветили вдове, так что увидала она, как корову из сарая уводят. А ружьё-то при ней, у окна, да и глаз намётанный, хоть и немолодой. Спокойно этак прицелилась – и наповал. У нас и не удивился никто: ежели не можешь нанять охрану, рассчитывай на себя. – Ваша сторожка-то и зимой не пустует? – Да уж это как водится, только надёжного сторожа трудно сыскать. Даже и за хорошее вознаграждение. – А правда ли. что для охраны нанимают кавказцев? – Нанимают, да. Но только хорошо ли это? Вон две смежные дачи, Шушакова и института благородных девиц, оставили на охрану черкесам, и что из этого вышло? Шушаковский сторож к институтскому в гости через забор перелез – и всё, весной только обнаружили труп на свалке. И я считаю, что в этом нет ничего удивительного: покойный, хоть и сторожем нанимался, а имел извозчичью биржу, деньгами ссужал и держал при себе сундучок с драгоценностями. Ясно, что так просто это кончиться не могло. – Да, попробуй узнай, как там было на самом деле. Следствие нередко заходит в тупик. – Вас-то случаем, не приглашали на защиту? – По возможности избегаю убойных делал. В ближайший понедельник будут, кстати, рассматривать мою апелляцию по делу Уланова. – Не знаю, кто таков.

155

История иркутской адвокатуры – Один очень симпатичный рабочий из Екатеринбурга. Крестьянин по происхождению и слесарь от Бога.

А что сказала бы Анна Иоанновна? Около трёх лет назад, в 1895-м, слесарь Уланов и трое его помощников проделали долгий путь из Екатеринбурга на север Иркутской губернии, где расположен Николаевский железоделательный завод. Ехали с семействами, скарбом, домашним скотом. Многое пришлось продавать в пути, живность не вся перенесла дорогу, но важным было то, что все едут не просто так, а по договору, и договор этот очень хорошо составлен. То есть берёт в расчёт и оплату дорожных издержек (в оба конца), и твёрдый заработок. – Подпишем пока на три года, а дальше, глядишь, и продлим, – обнадёжил доверенный нынешнего владельца завода Глотова, и Уланов подумал тогда, что, должно быть, у этого Глотова хорошие виды на будущее. Но что-то не сложилось, и довольно скоро завод перешёл неким акционерам. От всех глотовских обязательств они отказались и вскоре уволили екатеринбуржцев безо всяких пособий. Тогда Уланов стал искать правду в окружном Иркутско-Верхоленском суде. Нанятый Глотовым частный поверенный Кроль зацепился за небольшую формальность: на момент заключения договора у Уланова был просроченный паспорт. И окружному суду этого показалось достаточным, чтобы в иске Уланову отказать. Стравинский апеллировал к Иркутской судебной палате, напирая на «поощрение вопиющей несправедливости силою «закона». – Любому думающему юристу, безусловно, понятно, что такое понятие как «просроченный паспорт» остаётся в законодательстве исключительно по причине кодификационного недосмотра, – уверенно заявил он в своей речи в палате. – И уже потому паспортные ограничения не должны иметь строгого применения. – К такому выводу неизбежно приводит нас вся предшествующая законодательная практика, – и Мечислав Станиславович решительно сделать экскурс в историю. Для начала он застращал коллег петровским указом 1724 года, направленным против подьячих с их «излишними сроками». Затем подверстал сюда и указы 1743, 1766, 1799 годов, как закрепляющие критический взгляд на формальные ограничения. И, наконец, заключил:

156

История иркутской адвокатуры – Даже и император Павел I, отнюдь не склонный к либерализму, оставил нам документ, говорящий о «ремесленниках свободного состояния». Что уже говорить о венценосных противницах паспортных ограничений – Елизавете Петровне, обеих Екатеринах и, особенно, Анне Иоанновне, установившей прямую связь между пресловутыми «сроками» и неисправностью выплат подушных податей. На фоне Анны Иоанновны решение окружного суда выглядело просто бесчеловечным, и судебная палата постановила: взыскать с Николая Глотова в пользу Степана Уланова 2323 руб. Плюс 500 руб. путевых издержек. «Конечно, если б ко мне обратился не Уланов, а Глотов, я бы с полной отдачей защищал его интересы, – Стравинский пустился в привычные размышления. – Но на этот раз мне повезло, и внешняя линия защиты вполне совпала с внутренним устремлением. Тот же унисон ощущался, к примеру, когда я отстаивал иск мещанки Елизаветы Кислициной купцу Якову Прейсману. И когда мы победили, не скрою, к моему торжеству примешивалось и известное злорадство, что дельцу не удалось провести наивную обывательницу. Но при этом я понимал, что отлично сыграл бы и за Прейсмана, выпади мне такое. И ущемил бы без зазрения совести интересы несчастной Кислициной. Это – проявление диалектики, господа?» Когда-то, ещё только задумываясь о возможности переезда в Иркутск, он прочёл в газете, что «железнодорожная магистраль прорежет вековую тайгу». И за этим «прорежет» почувствовал мощное устремление на восток. Это был достаточно сильный толчок, и уезжая в Сибирь, он знал уже, что едет надолго. Забег на длинную дистанцию требовал правильного расчёта сил, поэтому Мечислав Станиславович входил в новую среду постепенно, не в пример коллегам своим, заскочившим уже и в иркутскую думу, и в правления всевозможных обществ. Присяжный поверенный Перфильев заявил уже о готовности издавать в Иркутске журнал (кстати, первый в Сибири), направил ходатайство в главное управление по делам печати и даже редактора подобрал. «Наверное, это благотворно для города, но у меня всё-таки ощущение, что при яростном-то горении фитильки отпадут, не успев дать хорошего света. Впрочем, может, я просто ищу для себя оправдание. Тем не

157

История иркутской адвокатуры менее, в думу покуда баллотироваться не буду, а из всех обществ выберу для начала благотворительное. А там посмотри, посмотрим». Шестнадцать лет спустя, в 1914-ом, когда многих персон образца 1898 года уже не было в городе, Стравинский значился гласным думы, состоял в руководстве практически всех иркутских обществ и попечительств, возглавлял совет старшин 1-го Общественного собрания, а с началом войны стал ещё и бельгийским консулом. Собственным домом он тоже обзавёлся – прикупил особнячок у Лейбовичей. Тот самый, что присмотрел ещё в 1898-м.

Мечислав Станиславович Стравинский (третий слева в верхнем ряду) среди коллег. Фото начала 10-х гг. ХХ в.

158

История иркутской адвокатуры

«МИРОВЫЕ НЫНЧЕ В МОДЕ» Мировой суд, как наиболее близко стоящий к обывателю, вызывал огромный всплеск интереса. – Ну, так вот: спрашивают этого Ходкевича, зачем кучера бил, а он, – Фелисада рассмеялась, – ваааажно так отвечает: «Таким образом я восстанавливал свою честь и поруганное достоинство». – Как же кучер над ним надругался? – горничная провела пыльной тряпкой по зеркалу, полюбовалась грязной полоской – и быстро-быстро стёрла её. – Надругался тем, что выругался, – эффектно ответила Фелисада и снова рассмеялась. – У Ходкевича лучшая кондитерская в Иркутске, с этим никто не спорит, – задумалась горничная. – Я ведь, как только сюда приехала, пыталась к нему на работу устроиться, но дальше коридора и шагу не сделала – растерялась от тамошней красоты-чистоты. – Вот-вот! Не зря ведь кучер его по матушке-то отправил: замучился экипаж обихаживать! – Да, видела я однажды этот экипаж… будто и не настоящий, а нарисованный кремом. Шоколадным. Кучер… кучер тоже был очень хорош. – А хозяин его по спине постромками! Прежде и сошло бы, наверно, а теперь-то, с мировыми-то судьями, есть куда и пожаловаться. Теперь господские-то «подарочки» не спрячешь уже, а то привыкли руками махать, думают, если у них шёлковые портьеры, то всё им и можно. Нет, господа, нынче и прислуга по адвокатам пошла! А то больно уж сладкая у этих Ходкевичей жизнь; мимо кондитерской-то пойдёшь, так ванилью наносит, барышни с бонбоньерками из дверей, а витрина-то вся пирожными уставлена. – Что же в этом плохого, Фелисада Маркеловна? – А то и плохо, Зинаида Львовна, что цены больно кусучие. Ну, просто нахальные цены: с позапрошлого месяца розочки из крема раза в два меньше стали, а стоят-то как и раньше, да. Пусть, пусть этот Ходкевич за всё и поплатится! – она щёлкнула пальцами, цокнула языком и

159

История иркутской адвокатуры прибавила. – Когда ему приговор объявили, то уж я похлопала всласть. И даже ногами постучала маленько. – Ну, так тебя скоро перестанут пускать к мировым. – А вот нет! Это в окружном суде или в прежнем, губернском, по билетикам пропускали, а у мировых-то двери завсегда должны быть открыты, мировым закон запрещает публику обижать. Кто хочет, тот и приходит в камеру. Тесно, конечно. Но я-то завсегда на скамейку усядусь. Бойкая я. – Видно, что бойкая, а обед-то задержала вчера. Слышала, как тебе Михаил Иустинович выговаривал. – Да он только с виду строгий, Зинаида. А драться-то, как Ходкевич, не станет, уж ты мне поверь, – Фелисада хохотнула. – Одно слово, мировой.

Бесплатные представления с неизвестным концом Гейнсдорф не сомневался, что и сегодня народу набьётся не меньше, чем вчера: «Публику влекут «бесплатные представления», ведь в камере мирового разыгрываются сюжеты, где все лица знакомы, но неизвестно, чем дело кончится. Эта волна не схлынет, покуда обыватель не натешится мыслью, что мелкие бытовые конфликты могут стать предметом судебного разбирательства». – Так что надо терпеть, – настраивал он супругу. – Терпеть, но при этом обеспечивать и порядок в камере. Представь, перед каждым перерывом в заседании я непременно напоминаю, что сначала следует выходить стоящим у самых дверей, и выходить исключительно по одному. И только, когда выйдут стоящие, следует подниматься публике с последней скамьи. Затем – с предпоследней, и так далее. Михаил Иустинович не стал уточнять, что такого порядка ему не удаётся добиться, что обычно молодые и резвые просто прокладывают дорогу локтями; они же норовят захватить лучшие места, бранятся, толкаются, так что хоть дело против них заводи. Но всего неудобнее то, что они бесцеремонно комментируют свидетельские показания, опровергая одни и одобряя другие. Шум порою такой, что корреспонденты оставляют скамью для прессы и садятся на корточки рядом с судьёй. Записи «на коленке» не очень разборчивы, и вместо репортажа выходит порою абзац о поведении зрителей: «Публика в камерах мировых судей ведёт себя

160

История иркутской адвокатуры далеко не чинно: шумит, разговаривает, щёлкает орехи, курит и плюёт. При массе дел, какие имеют мировые судьи, неделикатно отнимать у них дорогое время на полицейские обязанности». …Дождавшись первого свободного вечера, Гейнсдорф объехал полгорода и приглядел под новую камеру несколько просторных домов. Но все хозяева отказали ему – под разными (явно натянутыми) предлогами. – Они правды не скажут вам, уважаемый Михаил Иустинович, – усмехнулся владелец нынешней камеры. – Зато я признаюсь со всей откровенностью: никакие деньги не оправдают урон от нашей публики. Ох, чую я: разорит меня эта камера, только и терплю, что из одного уважения к вашей персоне. «Да, теперь всякий Тришка желает по закону взыскать, «чтобы впредь понимание было у обидчика», – записал Гейнсдорф у себя в дневнике. – Недавно торговцы с хлебного базара Ветровы сильно поколотили извозчика – прямо на бирже, средь бела дня, при многих и многих свидетелях. И вот ведь что характерно: никто из извозчиков не вступился за товарища по цеху, просто молча обступили и ждали, когда дело примет серьёзный оборот – чтобы наверняка уже подвести обидчиков под статью. То есть наказать их не обычным путём, а силою закона. А вчера у меня был героем дня подгородный крестьянин Егор Иванов: он прошёл по трём делам сразу: сначала выступил в роли обвинителя, затем пересел на скамью обвиняемых, а выслушав приговор, опять обратился в истца. Публика была зачарована скоростью превращений, а у меня, признаюсь, просто кругом пошла голова. Конечно, всё это досадные мелочи, и со временем они потеряют всякую значимость. Останется главное, что очевидно уже и сейчас. К примеру, с открытием мирового суда ожила санитарная 29-я статья Устава о наказаниях. В иной день приходится разбирать по 15-17 таких дел, потому что городской санитарный врач Жбанов чуть не каждое утро отправляется с полицейскими по мясным и рыбным лавкам. Улов, конечно, большой, хоть торговцы и изворачиваются, как могут: пишут встречные иски, страстно уверяют, что «омули, уничтоженные проверяющими, были очень хороши и покупателей не смущало ничуть, что рассол был мутный, а рыба вялая и слизистая». Полицейские тоже сильно оживились: всякий день перед глазами их протоколы о незаконно возведённых строениях, неисправных тротуарах,

161

История иркутской адвокатуры о фонарях без керосина… Один только помощник пристава 2-й части Фаворов и только за последнее время предъявил мне 160 документов! Да что там, теперь и околоточный надзиратель уличает миллионщика Второва в том, что он не вывесил флаг в день тезоименитства наследника цесаревича. Хоть закон и не даёт на сей счёт строгого указания, существуют лишь некоторые рекомендации для полиции. И весьма показательно, что Второв был всё-таки оштрафован. И не так уже важно, что дело было не в Иркутске, а в Томске – важен сам прецедент!»

Дело о таракане В этом же духе высказывался и полицмейстер Янчис, собирая приставов полицейских частей. А в завершение обязательно призывал: «Больше инициативы, господа!» Так вот, после одного из таких совещаний случилось приставу 3-й части Дмитриеву быть в ломбарде, когда до обеда ещё далеко, но поесть очень хочется. Служащие сбросились и отправили сторожа в ближайшую из кондитерских – Штенгеля. Плюшки были только что из печи; правда, при близком рассмотрении в одной из них обнаружился таракан… Служащие посмеялись, и тем, верно, и кончилось бы, но пристав Дмитриев пожелал составить протокол. И притянул-таки Штенгеля к мировому. Дело о таракане разбиралось в камере мирового судьи 3-го участка г. Иркутска 10 июня 1898 года. – Уверяю вас, господа, что таракан оказался в моей кондитерской совершенно случайно и буквально в тот момент, когда тесто отправлялось в печь, – заявил обвиняемый Штенгель. – И на чём же основана эта ваша убеждённость? – судья с трудом сдерживал иронию. – Исключительно на технологии производства: тесто у меня замешивает машина, и настолько мощная, что она раздробила бы таракана на мельчайшие частицы. – То есть, вы хотите сказать… – Вот именно: вы бы скушали плюшку, даже и не заметив в ней никаких следов таракана. Судья вспомнил утренний круасан («В какой же кондитерской супруга заказывает мне выпечку?») – и щедро отмерил Штенгелю штраф. А хроникёр «Восточного обозрения» поспешил в редакцию.

162

История иркутской адвокатуры У ответственного секретаря после чтения гранок поднялось настроение, а вот редактор-издатель, с утра смотревший букой, даже не улыбнулся: – Мировые участки нарезали на глазок, и теперь, что ни месяц, упраздняют одни и открывают другие. А арестных домов и вовсе не приготовили, всех вопреки закону направляют в тюремный замок! – Но вы ведь сами писали, Иван Иванович, что мировые суды очень близко поставлены к населению, что привычное «с сильным не борись, с богатым не судись» дОлжно скоро забыть, – удивился репортёр. – Я при этом и оговаривался, что решения мировых либо слишком строгие, либо не в меру мягкие, и так будет, покуда в Сибири не введут институт присяжных заседателей. «Нет, кто-то явно испортил Попову настроение, и, кажется, это надолго», – подумал ответственный секретарь и со вздохом погрузился в чтение агентских телеграмм. Но Иван Иванович неожиданно успокоился и даже припомнил не без удовольствия: – А ведь первое дело, рассмотренное у нас по уставам Александра II, и возникло благодаря «Восточному обозрению»! Да-да-да, в номер от 2 августа 1897 года мы поставили корреспонденцию из Усолья о безнаказанных буйствах одной разнузданной компании. Цензор снял этот текст, но при этом доложил генерал-губернатору, а тот направил для дознания своего чиновника по особым поручениям. Вскоре появился и рапорт о «беспричинном буйстве, поощряемом безнаказанностью», подключилась прокуратура, началось следствие – в общем, неопубликованный материал своё дело всё-таки сделал. Кстати, мы, кажется, и не похвалились этим ни разу… Это ложная скромность, господа! Какое-то время приговоры мировых судей не вызывали кассаций. Но постепенно проигравшие начали подключать адвокатов. Кучер Ходкевича с помощью ходатая Гайворонского оспорил слишком мягкое (так показалось ему) постановление мирового судьи 1-го участка. – Как хлестали постромками моего подзащитного, этому есть свидетели, а вот сквернословие кучера не запротоколировано! – заявил защитник на заседании окружного суда, и «взаимность нанесённых обид» переквалифицировали в «самоуправство владельца кондитерской», а штраф заменили краткосрочным арестом.

163

История иркутской адвокатуры Жена ссыльного Лейка Лавович, уличённая в краже ситца из магазина Стахеева, так же воспользовалась советом опытного адвоката: – Если бы Стахеев обратился в полицию, не миновать бы вам тюремного замка, сударыня. Но Стахеев сделал ставку на модных теперь мировых – и просчитался: устав о ссыльных относит все ваши проступки исключительно к ведению полиции. Этим и воспользуйтесь! Но хоть успех и гарантирован, я не советую впредь покушаться на ситцы. «А иркутская ремесленная управа для защиты корпоративных интересов прибегает к сговору, – записал Гейнсдорф в своём дневнике. – Что наглядно продемонстрировало недавнее дело о покупке иркутским купцом Логином Саломатовым бракованных конских шлей. На первый взгляд, они выглядели исправными, но, придя домой, Саломатов внимательно рассмотрел товар и счёл за лучше возвратить. Однако владелец шорной мастерской Владимир Протопопов решительно отказался его принять. Начав следствие, я обратился в ремесленную управу за экспертизой, и лучшие цеховые выдали заключение, что проданный товар очень… хорош. В приватной же беседе один из них сказал прямо: «Ежели кто желает товар получше, просто платит вдвое. Такой уж у нас обычай». Выходит, если обычаем освящено, то и законно? Умопомрачительная трактовка, и очень, очень показательная для характеристики местных нравов!»

Каждого не усадишь на шею золотопромышленнику В письмах родным Михаил Иустинович сообщал о начинающемся разочаровании мировыми: «Те же самые деятели, которые ликовали («Новый суд подтянет всех!») теперь пеняют нам на медлительность и даже заявляют, что мы ничем не отличаемся от дореформенных волокитчиков. Что ж, наплыв дел, и правда, громадный, к тому же каждому из нас досталось большое «наследство» от предшественников. Что же до обывателя, то ему нравится, безусловно, когда прищучивают соседа, но ежели дело доходит до него самого, то сразу и выясняется, что «мостки у квартиры мирового сделаны не по правилам», что «мировые только частников заставляют прореживать загущенные строения, а управские лавки, сильно скученные, «не замечают». Огорчил Михаила Иустиновича и случайно услышанный разговор кухарки с горничной.

164

История иркутской адвокатуры – Дядька мой по отцу получил повестку: явиться тогда-то и во столькото к мировому судье, – начала Фелисада. – Дома, ясное дело, переполох: дети плачут, жена рыдает: «Признавайся, что натворил!» И вот наступает страшный день, и выясняется: будут судить за… неочистку тротуара перед домом. Слава Богу, штрафом только и обошлось, но сколько страхуто натерпелись! Трудно, что ли, было написать, что за дело? – До того ли им? – мягко возразила горничная. – Видишь ведь сама, что Михаил Иустинович и дома почти не бывает. Уж такая работа… серьёзная. – За серьёзную-то работу, – Фелисада оглянулась на двери в кабинет и негромко прибавила, – большое жалование полагается. А у нашего-то негусто, как погляжу: барыня каждый день говорит, что надобно искать продукты подешевле. Михаил Иустинович покраснел. Судебную реформу в Сибири, действительно, проводили по очень дешёвому варианту, и в 1897-м ещё понеслось: назначенные в Сибирь мировые отказываются ехать. Особенно возмущало то, что достигшие 5-го класса чины на местах автоматически возвращались в низший, 6-й класс (притом, что к их обычным обязанностям прибавлялось и следствие). Слышно было, что горные инженеры предложили золотопромышленникам сбрасываться на доплаты мировым, и, действительно, в местной прессе прошла информация, будто бы постановлено отдавать судьям горных округов по 120 руб. с каждого намытого пуда золота. Когда слухи об этом достигли Иркутской судебной палаты, прокурор Кобылин заметил старшему председателю Кастриото-Скандербек-Дрекаловичу: «Каждого мирового ведь не усадишь на шею золотопромышленнику». А две недели спустя они оба уехали в Петербург – хлопотать об увеличении штатов и окладов. Между тем, отставки следовали одна за другой. Гейнсдорф, заручившись поддержкой супруги, настроился держаться до последнего, но благая перемена произошла быстрее, чем можно было ожидать: Михаила Иустиновича пригласили в члены окружного суда, на место выбывшего с должности Пясецкого. Статский советник Пясецкий был уволен согласно собственному прошению и откровенно радовался скорому возвращению в Россию. Счастливого исхода, однако, не получилось: тот же номер газеты, что сообщил

165

История иркутской адвокатуры об отставке, известил: «Сын дворянина Пясецкого Павел, 16 лет, доставлен в Ивано-Матрёнинскую больницу с признаками отравления и через несколько часов умер». Из речи министра юстиции Н.В. Муравьёва на открытии судебных установлений в Иркутске 2 июля 1897 г. «Вместо далёкого коллегиального суда становятся в непосредственной близости к населению единоличные мировые судьи, прямые, всем доступные носители правосудия для народа. Суд совершается устно, то есть судьи видят перед собой живых людей, слышат живую их речь, судят по непосредственным личным своим впечатлениям, а не по мёртвым бумагам, которые так часто бывают слепы и глухи к жизненной правде. Суд творится публично, открыто, на виду у всех, на глазах у общества, и не с ограниченным, как бы едва терпимым допущением посторонних слушателей и зрителей, а с тою широкою, обычною гласностью, которая, составляя основную черту новой юстиции, вошла в плоть и кровь её и предполагает не одно лишь удовлетворение любопытства и любознательность, но и свободное обсуждение, критику. Сбросивший оковы формализма и письменности, выведенный на свежий воздух из мрака и духоты канцелярии, новый суд не столько разыскивает, сколько со спокойным беспристрастием разрешает, без ухищрений, по закону и убеждению происходящий перед ним правомерный спор двух равноправных сторон: обвинителя и обвиняемого, истца и ответчика. Всякий считается правым и честным, пока противное не будет доказано тем, кто ищет или обвиняет. На господах участковых мировых судьях лежит в этом смысле особенно важная и ответственная обязанность. Распределяемые по городам и округам, совмещая в своём ведении и следственные, и судебные, и нотариально-охранительные полномочия, они являются теми первыми органами правосудия, с которыми всего больше и чаще обыватель будет соприкасаться в своём повседневном быту».

166

История иркутской адвокатуры

Знак «Мировой судья» учрежден 31 декабря 1865 г. императором Александром II. Это нововведение было непосредственно связано с судебной реформой 1864 г. и в частности с созданием института мировых судей, Предназначенного для разбора мелких текущих дел. К кандидатам на должность мирового судьи предъявляли требования по возрасту (не моложе 25 лет), образованию (высшее или среднее) и профессиональному опыту (не менее 3-х лет службы в должностях, при исполнении которых можно приобрести практические навыки в судебной деятельности).

167

История иркутской адвокатуры

ПРИВЯЗКА К МЕСТНОСТИ Присяжным поверенным из европейской России Сибирь открывалась как другая страна со своими, весьма неожиданными представлениями о преступлении и наказании. – Коль вы на праздники остаётесь в Иркутске, хочу пригласить вас, Александр Борисович, на чашку чая. А то давайте вместе отправимся на маскарад в Общественное собрание! Он, кажется, обещает быть интересным: о костюмах на злобы дня хлопочут даже те, что обычно выбирают роль зрителей, – на лице у Михаила Марковича Дубенского мелькнуло ироничное выражение, но лишь на мгновение. – Мы с супругой на этот раз пойдём непременно. Однако перед самым маскарадом Дубенский расхворался, а Александр Борисович Виноград в назначенный час прибыл в Общественное собрание.

Если у ближнего есть рубаха, сними её! Съезжаться начали сразу после десяти вечера, а без четверти одиннадцать всё фойе заполнила костюмированная публика. У самого входа расположилась дама в маске, изображавшая Витрину. Сразу за ней – Улитка, предсказывающая будущее. Чуть в стороне Электрическое освещение прохаживалось под ручку с Керосиновым освещением, а следом порхал Амур. Симпатичный молодой человек в брючной паре, обшитой газетными вырезками, представлял, очевидно, местную прессу. На голове его была шляпа с огромными полями, с надписью по кругу: «Независимые от редакции обстоятельства». Отдельной группой расположились Столб для объявлений, Товарищи по несчастью (проводник и стрелочник, пострадавшие во время крушения поезда), думские гласные с мыльными пузырями. В дальнем углу застыл в немом ожидании атлет в зеленоватом спортивном костюме. Приблизившись, Александр Борисович разглядел множество карманов, из которых выглядывали бутафорские дула. – Вы, должно быть, Дух войны?

168

История иркутской адвокатуры Атлет молча повернулся, показывая трафаретную надпись поперёк широченной спины: «Вооружённый мир». Несколько масок эффектно демонстрировали крупно набранные объявления, и, прочтя «Управление железной дороги приглашает опытных костоправов на сезон 1899 года», Виноград подумал: «Пригодится ведь для процессов!» и достал всегда бывший при нём блокнотик с крошечным карандашом. – А не угодно ль и это переписать? – обладатель приятного баритона отошёл на удобное расстояние, и Александр Борисович пробежал, краснея: «Девиз адвокатов: «Если у ближнего есть рубаха, сними её; а если есть две, то возьми себе обе!» Стоявшие позади Винограда расхохотались, и хотя это были совсем незнакомые ему люди, всё равно осталось ощущение, что смеялись над ним. – Что, раздумали переписывать, или мне постоять ещё? – усугубил баритон. – Отчего же? И вовсе не раздумал, – скрывая смущение, отвечал Виноград. – Очень обяжете, если чуть постоите. – Агриппина, сюда! – окликнул баритон маску, раздававшую цветные карточки. – Здесь господин сатирой на адвокатов интересуется. И Винограду вручили маленькую жёлтую картонку. Александр Борисович, не глядя, вложил её в свой блокнот и лишь неделю спустя, готовясь к выступлению на процессе, прочёл: «Перед судом хитрей налима/ Он врёт за куш свой без конца. / Как же, однако, растяжима/ Честь юриста-брехунца!» «Нет, впредь следует быть осторожнее! – он опять покраснел. – Хорошо ещё, что супруга в тот вечер не поехала». Кстати, жена его спрашивала о впечатлениях. И он ответил обычным тоном: – Да, очень весело было. Но страшно душно. Александр Борисович хотел покинуть Общественное собрание сразу после полуночи, но, повернув к гардеробу, заметил предпринимателя Якова Давидовича Фризера. В последнее время тот жил большей частью на приисках и теперь, будучи в Иркутске проездом, остановился в недорогом «Амурском подворье».

169

История иркутской адвокатуры

Читайте справочники, господа: чрезвычайно полезно!

«Не удивлюсь, если он и в номере не один и обедает наскоро, между дел, а дела-то его на многие тысячи, – подумал с симпатией, присматривая, где бы поговорить. – Конечно, за этой непритязательностью угадывается и вполне понятная осторожность, но всё-таки видно, что не любит он мишуры. Картины покупает, да, но из каких соображений опять-таки? Кстати, как он с переездами сохраняет свою дорогую коллекцию? И какое у него на этот раз дело в Иркутске? Очень может быть, что по нашей, юридической части», – подумал с надеждой. Но когда оба сели в кресла, начал издалека: – Как добрались? Погода не очень баловала… – Да что погода, если ехать надобно? Край как нужен присяжный или частный поверенный. – Здесь, в Иркутске, под конкретный процесс? – Да в том и дело, что в отъезд. И надолго. Подал вот нынче в местные газеты объявление и очень хотелось бы потолковать с кандидатами лично, чтобы не гонять их зря на далёкое расстояние. Только вряд ли успею со всеми встретиться, списываться придётся. – На каких условиях нанимаете? – Гарантированный доход – 800 руб. в год. – Не расслышал… 1800? – Просто 800. Помолчали. – Но, Яков Давидович, ы ведь понимаете: столь ничтожную сумму получает разве что самый мелкий чиновник в Иркутске, а на приисках жизнь гораздо дороже, чем здесь. – Не спорю. Но большей суммы гарантировать не могу. «Говорит без нажима, без лукавства, без вызова. Значит, дела на приисках, в самом деле, плохи.» Вслух же сказал только: – На 800 рублей в год никто не пойдёт, даже из начинающих. Фризер усмехнулся: – А опытному-то 50% от иска выкладывать? – Столь непристойные запросы встречаются разве что у «аблакатов» из отдалённых уездов. Что до Иркутска, то на Большой, в магазине Макушина продаётся справочник на текущий, 1899 год, и в нём среди прочих представлены и расценки на услуги поверенных. Если же обывателю неугодно читать, пусть он отдаёт, сколько требуют.

170

История иркутской адвокатуры «И чего я так нынче раздухарился? Вышло просто напыщенно и смешно. Впрочем, Фризер человек очень умный, поймёт, да скоро и забудет как мелочь. Мне, кстати, тоже лучше забыть и сосредоточиться на деле Троицкого». В этом ясном, на первый взгляд, преступлении была своя закавыка. Обвиняемый Троицкий, человек незлобивый, во время очередного застолья побил свою сожительницу Кобелеву. От побоев она и умерла. Осталась лишь загадка, как у одного доброго человека вызрел злой умысел относительно другого доброго человека? Или же вовсе не было умысла – притом, что преступление налицо?

Чем более погружался Александр Борисович в обстоятельства этого дела, тем большим несчастьем представлялось ему совместное существование Троицкого и Кобелевой. «В сущности, при другом раскладе обстоятельств жертвой мог стать Троицкий, а Кобелева предстала бы перед судом в качестве обвиняемой. Но и тогда это был бы естественный финал их бессодержательной жизни. Оба заливали водкой гнетущую пустоту, и эти почти ежедневные возлияния неизменно завершались драками. Кобелева умерла в приступе бессильной ярости, Троицкому же продолжать свой бессмысленный путь. Если суд признает злой умысел, каторга окончательно раздавит его. Значит, нужно добиваться наименьшего наказания. Или шансов слишком мало? Посоветуюсь-ка я с Мишей Дубенским!» Михаил Маркович, давно живший в Иркутске, считался знатоком местных типов, в том числе и судейских. – Попробуйте, коллега! – ободрил он. – Обвинение отступается перед здравым смыслом. Слышали ведь, наверное, как товарищ прокурора взял

171

История иркутской адвокатуры под защиту проституток из дома терпимости Агриппины Беспрозванной. То есть, собственно, принял во внимание, что именно нужда привела их в злачное место. – А по моему ощущению, прокуратура всё более ожесточается. В особенности военная. В недавнем процессе Кребер наступал без малого два часа, да и ваши с Орнштейном отповеди были так страстны, словно решался вопрос вашей собственной жизни и смерти. – А всё почему? – азартно подхватил Дубенский. – А потому, что каждая сторона непримирима в своих представленьях о благе! – Недавно присяжный поверенный Харламов полностью принял доводы обвинения, в сущности оставив своего подзащитного. Это странно, очень странно, особенно, когда знаешь, какой Валериан Александрович основательный адвокат и человек порядочный. – В силу этой основательности и докопался он до самого дна. То есть понял, что если убийство ничем не вызвано, нелепо, бессмысленно, а сам убийца нормален психически, перед нами преступление во имя преступления. Страшное порождение ссылки и каторги, её жуткий фантом, который дОлжно безжалостно уничтожать. – С другой стороны, исконные жители этих мест, так называемые инородцы, пребывают в своём замкнутом мире, и вряд ли подходят к нему ключи наших законов. – Да не подходят совсем! Вот мы говорим: эпидемия, а для них это знак, ниспосланный духами. Даже и умирая в муках, они обращаются не к врачу, а всё к тому же духу. И как обращаются-то! Вот, я даже выписал из одной статьи, – поискал в блокнте. – «Ты подползаешь сзади, как трусливая росомаха – зачем не убиваешь сразу?! Приди, возьми меня, моего ребёнка, всех людей и всех оленей, чтобы никто не хвастался безнаказанностью». – Поразительно: область правосудия как бы смещена у них в некое невидимое, но притом ощущаемое пространство, и выносимые ТАМ «решения» получают вполне материальное воплощение. Но об этом лучше не думать, наверное: мало чего поймёшь, зато усомнишься в том, что знаешь наверное. – А я с вами, пожалуй, и соглашусь, Александр Борисович... Но в это время дверь в юридическую консультацию распахнулась, и на пороге появился свежий, франтоватый и в самом прекрасном расположении духа Мечислав Станиславович Стравинский.

172

История иркутской адвокатуры

Водевиль так водевиль! – Так это мы с вами будем бодаться через неделю? – весело обратился он к Винограду. – Я иск Лемке имею в виду. Так вот, крайне странный субъект этот ваш подзащитный Лемке: деньги за доставку грузов принял, на всех оплаченных счетах расписался, а теперь пытается сделать вид, что никаких денег не было. Он что: вполне здравомыслящий господин или как? – Куда как здравомыслящий. В транспортной компании других просто не держат. Правда, на сибирских просторах и немца начинает мотать. Думаю, он сделал растрату, а теперь пытается сохранить лицо перед компанией и уйти с ореолом обманутого служащим купца Отрыганьева. – Рассчитывать на такой исход трудно: процесс-то заведомо проигрышный. Достаточно открыть бухгалтерские книги купца Отрыганьева, чтобы убедиться: все деньги переведены в срок. – Хотел просить вас, Мечислав Станиславович, дозволить мне первому затребовать на суде эти книги, а то ведь просто не к чему апеллировать. Я, конечно, предложу ещё допросить коллег Лемке, но всё это заинтересованные лица, и мне откажут, разумеется. Так вот, тогда-то я и мог бы затребовать эти книги, якобы для поиска нужных моему подзащитному доказательств. – Извольте, подыграю вам, раз уж этот процесс у нас в жанре водевиля, – рассмеялся Стравинский. – Развлечёмся, да, кстати, подзаработаем.

Присяжный поверенный Александр Борисович Виноград (первый слева) с коллегами.

173

История иркутской адвокатуры

пРИЗРАЧНОЕ СБЛИЖЕНИЕ Опытных и талантливых адвокатов избирали гласными Иркутской думы, приглашали в городские поверенные. У входа в судебную палату Тарасова окликнула пожилая женщина с ребёнком, девочкой лет пяти: – Может, вы мне подскажете, господин, где тут адвокаты брошенных ребятишек принимают? Мать у этой девчонки умерла, отец неизвестно где скитается, а девчонка-то смышлёная, жалко её! – Никаких детей в судебной палате не принимают. И принимать не могут. Говорю это как адвокат и городской юрисконсульт. Не тратьте, сударыня, время понапрасну. И ступайте-ка лучше прямо в Благотворительное общество. Отсюда минут десять ходьбы, не больше, и именно сегодня там заседает правление. Я вам сейчас запишу, как пройти и к кому обратиться. Женщина ушла, явно разочарованная, а швейцар озадаченно покачал головой: – Четвёртая уже за сегодняшнее утро. – И ведь все говорят, будто бы приглашали их. Через газету. Тарасов досадливо поморщился, но ничего не сказал.

Судейская дочка Идея устроить жизнь хоть одной сироты захватила судейских после одного из процессов, когда приговор, с одной стороны, восстановил справедливость, а с другой – сделал беспризорным ребёнка, девочку. Юристы пустили шапку по кругу и собрали весьма достойную сумму – её хватало обеспечить несчастной хорошее воспитание. Об этом вряд ли стоило распространяться, но информация попала в газеты, и уже в фантастическом изложении: некий адвокат будто бы подобрал брошенного ребёнка и был так тронут его судьбой, что учредил специальный детский фонд, куда и несут теперь деньги остальные юристы. «Можно надеяться, что «судейская» дочка станет одной из состоятельных невест города Иркутска», – эффектно заключил хроникёр

174

История иркутской адвокатуры «Восточного обозрения», и, конечно, немедля объявились охотники получить приданое от юристов. «А всё потому, что не терпелось кое-кому покрасоваться на новом месте!» – Тарасов решительно не мог успокоиться. Почему он решил, что всему виной «понаехавшие» – трудно было понять. Кажется, они просто раздражали его – столичностью, сквозившей во всём, увереннотью и, конечно, удачливостью. Даже и в городскую думу новенькие попали с первого раза, обойдя и докторов, и педагогов, и инженеров. Им предрекали уже и создание отдельной фракции; впрочем, Тарасову это казалось нереальным: романтичный Фатеев грезил библиотеками и садами, а предприимчивому Харламову казался важнее каток, потому что «сад когда ещё вырастет, а от катка польза будет уже этой зимой». Харламов и против ресторана в соседстве с гимназией не возражал, требовал лишь переноса входа на параллельную улицу. На одних заседаниях думы верх брала линия Фатеева, на других – линия Харламова. И всё же оба сошлись на мысли учредить юридическую комиссию. Необходимость в ней, действительно, ощущалась, особенно с той поры, как городская управа разрешила предпринимателю Бутину открыть винные склады в центре города, в двух шагах от городского театра. Против этого не возражало ни акцизное ведомство, ни Сенат, но их позиция противоречила постановлению городской думы, запрещавшему размещать внутри города водочные заводы и склады. Под них пятнадцать лет назад ещё отвели территорию в районе Лисихи, за селитебною чертой, и это всех устраивало. Но бутинские погреба разделили думу, часть гласных решительно требовала забрать выданное разрешение, а виновных наказать. Но такое решение вряд ли бы утвердил губернатор, ведь оно вступало в противоречие с разъяснениями Сената. Хоть вполне согласовывалось с думским постановлением пятнадцатилетней давности, ни кем не опротестованным и не утратившим силы. – Налицо правовая коллизия, господа: одно исключает другое, но и то, и другое имеют под собой законные основания, – подытожил городской голова. – Что будем делать? – В нынешней думе, если не ошибаюсь, шесть юристов, вот давайте отдадим им это дело на откуп, – предложил лесоторговец Кравец, и гласные поддержали его.

175

История иркутской адвокатуры Валериан Александрович Харламов согласился возглавить рабочую группу, а к концу1898-го она получила уже статус постоянной юридической комиссии. Правда, председатель иронизировал: – Постоянно собираются только два козла отпущения – я да Фатеев. – Ежели возникнет очередная коллизия, то я первый приду, – отвечал на это Леонид Аполлонович Белоголовый, – что же до регулярных занятий, то не вижу в них смысла. В конце концов, у нашей думы есть юрисконсульт Тарасов, вот пусть и отрабатывает коврижки.

Чего не сделаешь в припадке доброты! Алексей Васильевич Тарасов, при очевидной живости природного темперамента, прекрасно управлял своими эмоциями. То есть он тщательно аккумулировал их, чтобы в нужный момент выплеснуть в своей речи в суде. После больших процессов чувствовал опустошение; к концу первого года в Иркутске даже казалось, что всё, на излёте, и хоть страх этот вскоре рассеялся, Тарасов уже не позволял себе тратить силы без особой нужды. Как бы ни схватывались в думе гласные, он оставался невозмутим. И неизменно корректен. Пиетет молодого поверенного перед городскими отцами был, впрочем, искренним, статус юрисконсульта не утратил для Алексея Васильевича первоначального очарования. И он очень хотел быть полезным. Гласные часто пользовались его советами, и не без пользы, разумеется. Но едва лишь у Тарасова начиналось лёгкое головокружение, как ему немедленно преподносился урок. Так было и недавно, когда дума рассматривала ходатайство укырских инородцев и крестьян из Олонок о доплате за перевозку хлеба в Иркутск. Сумма, предусмотренная контрактом, была полностью выплачена, но ходоки уверяли, что остались в убытке, что сделка изначально была невыгодна, но пришлось заключить её под нажимом исправника. Все претензии перевозчиков укладывались в неполные 400 руб., но ведь прежде бывало, что гласные выговаривали Тарасову и за 20 руб., поэтому Алексей Васильевич положил непременно выиграть это дело. И нашёл-таки несколько зацепок: – Крестьяне указывают на конкретные даты, но анализ вскрывает неразрешимое противоречие, так что от доказательной базы не остаётся решительно никакого следа. В своём заключении по ходатайству

176

История иркутской адвокатуры я подробно излагаю и другие соображения, позволяющие считать данное обращение совершенно неосновательным. Уверен, что суд поддержит нашу позицию, – эффектно закончил он и оглядел думский зал. Гласный Тышко, обычно внимательно слушавший Алексея Васильевича, теперь смотрел в сторону. Гласный Фатеев рассматривал свою старую папку с бумагами, словно видел её впервые. Остальные гласные глухо переговаривались. Наконец, поднялся Борис Григорьевич Патушинский и, не глядя на Тарасова, с расстановкой сказал: – Я нисколько не сомневаюсь, что наш поверенный имеет зацепку, да и не одну, и что никакая апелляция нестрашна. Да бедные возчики и не станут апеллировать, просто за неимением средств. И всё-таки не могу не заметить, что в этом деле существуют две стороны: юридическая и житейская, то есть человеческая. Поверенный показал нам одну, а я хочу сказать о другой. И, прежде всего, потому, что имею опыт найма возчиков. Так вот, при тогдашних ценах на хлебные перевозки не только 20 копеек за пуд (как по контракту с думой), но даже и 30 копеек были ценой невыгодной. И я удивляюсь невзыскательности крестьян: в сущности, нам предлагают только-только покрыть убыток. И что же, мы воспользуемся формальным крючком и вывернем даже эту скромную правду наизнанку? – Давайте же признаем, – врезался гласный Тышко, – что только под грубым давлением можно было подписать столь разорительный для себя контракт! – Доплатить, и немедленно! – усилил гласный Першин, и зал одобрительно зашумел. Объявили баллотировку, и в несколько минут всё было решено. И на лицах гласных до конца заседания сохранялось выражение благородного торжества. Если бы городской поверенный был болезненно самолюбив, он почувствовал бы и другой укол – документы о погибших на городском плашкоуте лошадях передали на заключение не ему, а в юридическую комиссию. Но Алексей Васильевич и не подумал обидеться, а лишь немного поиронизировал: «Конечно, в припадке доброты они испугались, что я и лошадок подцеплю на крючок. Сам Леонид Аполлонович Белоголовый изъявил готовность явиться на комиссию – в кои-то веки? В сущности, господину Харламову следуем благодарить меня…»

177

История иркутской адвокатуры Что, действительно, беспокоило поверенного, так это обновление контракта с думой. Прошлым летом Алексей Васильевич попросил об увеличении жалования, и ему предложили включить эту сумму в проект нового документа. Когда же дело дошло до его обсуждения, оказалось, что гласные увлечены идеей ежегодного переоформления отношений и с городским землемером, и с архитектором, и с юрисконсультом. – Тяжбы, которые ведёт город, движутся очень медленно, господа, – попробовал объясниться Тарасов. – И если ваш поверенный (неважно, кто именно) будет уверен, что не ему заканчивать начатое, станет ли он стараться? В интересах города нанимать юрисконсульта на срок не менее, чем два года, и я готов доказать вам это на конкретных примерах. – Сначала предъявите отчёт о своей работе! – решительно вскочил с места Попов, редактор-издатель «Восточного обозрения». – А до той поры любые разговоры о пролонгировании контракта просто бессмысленны! И на следующем заседании Алексей Васильевич представлял и дела, находящиеся в производстве (общим счётом 52), и те, что разрешились недавно (4) в пользу города. Дана была и статистика заключений, консультаций, устных и письменных. Гласные слушали внимательно, но никаких вопросов не задавали, а после пустились в пространные рассуждения, нужны ли штатные юрисконсульты или же лучше нанимать юристов под каждое дело. Затем баллотировались положения нового контракта с юрисконсультом, и большинство проголосовало за ограничение его сроком в один год. Кроме того, городскому голове предоставили право увольнять поверенного по каким бы то ни было поводам и без всякого согласования с думой. – Одумайтесь, господа! Скажу вам наверное, что ни один серьёзный юрист не пойдёт к вам на этих условиях, – предупредил Тарасов. Фатеев поддержал его, но это уже не ободрило Алексея Васильевича. Он подумал: «Зачем мне всё это? И разве не проживу я без думских ста рублей в месяц? Есть же ведь у меня достаточно хлебное место председателя конкурсов по банкротству». Он подумал ещё несколько дней, завершил одно неотложное дело и уже с ощущением принятого решения отправился к городскому голове. 25 марта 1899 года в «Восточном обозрении» появилось короткое сооб-

178

История иркутской адвокатуры щение: «Городской юрисконсульт помощник присяжного поверенного г. Тарасов, как говорят, отказался от занимаемой должности».

Попробовать, конечно, можно Визиту к голове предшествовал продолжительный разговор с присяжным поверенным Иваном Петровичем Хренниковым. – Хотелось бы передать все бумаги не в канцелярию, а тому, кто обеспечит их дальнейшее продвижение. Я ведь знаю, что вы, Иван Петрович, тяготеете к этой должности, да и момент теперь самый что ни есть подходящий: после моего заявления дума почувствует себя виноватой, и у вас будет шанс выговорить условия. Не стесняйтесь, начните с дополнительного вознаграждения по выигранным делам. Да, и ещё: многие из гласных теперь в отъезде, а когда соберутся осенью, приготовьтесь повторять аргументы, разъяснять, уверять и прочее. Так уж тут, заведено, к сожалению. Тарасов не ошибся: все условия Хренникова приняли большинством голосов. И Алексей Васильевич со спокойным сердцем отправился в отпуск за границу. Когда же он вернулся, то в кипе газет, накопившихся у него в кабинете, обнаружил небольшую заметку от 20 июля: «Поверенным города вместо отказавшегося г. Хренникова согласился быть присяжный поверенный Шапиро». – Да, возможно, это и несолидно вышло, но ведь вы не предупредили меня, какие у них там намечаются иски. Слишком, слишком серьёзные! Ежели военно-инженерное ведомство нацелилось на земли по Ушаковке, представляю, какие оно выставит силы. Уже ведь заручилось поддержкой окружного суда! Я не говорю уж про земли под стрельбищами и лагерями: страшные развернутся за них бои. Для таких я не чувствую в себе силы.

179

История иркутской адвокатуры

гЛЯДЯ ИЗ ПОСЛЕЗАВТРА Уголовная хроника 1900 года наглядно показывала, что идея насилия беспрепятственно переходит из века в век. «Ну вот, не хватало ещё рассориться из пустяка, – досадовал на себя Сеницкий, глядя на разгорячённое лицо капитана Быстрицкого, комкавшего газету: – Нет, ну что они пишут-то: «В одной статье нет решительно никакой возможности охватить истекшее столетие, хотя бы и в главнейших чертах». – А почему истекшее-то, почему не истекающее? Отчего вы все полагаете, будто нынешний, 1900 год, начал новое столетие?! И совсем ведь не начал же, девятнадцатый век будет длиться вплоть до 1 января 1901 года! – Боюсь, я не точно выразился, капитан… не придал значения. В сущности, не такой уже это важный предмет. Вряд ли стоит он споров, право.

Это уж как кому угодно – Вооот, именно потому, что такие, как вы, Сеницкий, спускаете невеждам, они и объявляют до времени, будто новый век уже наступил. Для них ведь и очевидное неочевидно, просто в силу недостаточной просвещённости и нерасположенности к прогрессу. Не могу представить, чтобы сто лет спустя кто-нибудь усомнился, что 2000 год – последний во втором тысячелетии, а вовсе не начало третьего, – Быстрицкий швырнул газету с ненавистной публикацией в угол. И Сеницкий счёл за лучшее предложить ему прогуляться. Публика, посещавшая открытые заседания в окружном военном суде, очень любила Быстрицкого за его нервный, страстный стиль защиты, сразу дававший ощущение своеобразного родства с подсудимыми. Быстрицкому и дела отдавались ясные, простые, когда и преступник, и преступление были налицо. У Сеницкого же в военной адвокатуре была репутация, безусловно, блестящего юриста. Его речи, замечательно выстроенные, исключали какие-либо натяжки, при этом всегда ощущалась тончайшая философская

180

История иркутской адвокатуры подкладка. Каждый аргумент обвинения он раскладывал на мельчайшие составляющие и неспешно исследовал, оставляя лишь незыблемые доказательства и осязаемые улики. И всегда добирался до «закоулков», которые не освещал однобокий прокурорский фонарь, и выставлял заграждения перед пропастью судебных ошибок. Он мог бы показаться и дерзким, этот Сеницкий, когда бы не затушёвывал так собственную персону. Да, он был до странности скромен и, кроме как в суде, не отстаивал свою точку зрения. И теперь, прогуливаясь с Быстрицким, просто слушал, пока капитан окончательно не растратил свой пыл. И только по возвращении на прямой вопрос: «Вы-то сами как думаете?», задумчиво отвечал: – Последний год старого века или первый год нового – это уж как кому угодно. Столетия, тысячелетия – суть деления очень условные, природа в вечном своём движении явно не замечает их. Так же для неё неважны и придуманные людьми параллели-меридианы, полюса, градусы широты-долготы. Мы придумали эти фикции лишь для того, чтоб удобнее было ориентироваться в пространстве. – Не думал, что смена веков вас совершенно не занимает… – Для меня тут другое важно: что из века в век беспрепятственно переходит насилие. Вот и теперь англичане льют свою и чужую кровь, и всего лишь за какую-то высоту, удерживаемую бурами. А германский император истово призывает «точить мечи», а американцы без тени сомнения отжимают соки из филиппинцев. Что говорить уж о нашем ссыльно-каторжном крае! – Да, после праздников просто страшно читать уголовную хронику: то в Тулуне, на заимке, обнаружат вырезанную семью, то в Лисихе наткнутся на отрубленную голову, то в самом центре Иркутска найдут ограбленных и убитых супругов... – Дело о недавнем убийстве Собасского и Мельниковой у нас в военном суде начали разбирать 29 декабря прошлого, 1899 года, а закончили 1 января 1900-го. Мы, в сущности, и не заметили, как перешагнули в новый год. – Кстати, примите мой респект: я не думал, что вам удастся доказать непричастность к этому преступлению супругов Витковских: всё-таки несколько фигурантов на них указывали. Неужто вы в самом деле были уверены в их невиновности?

181

История иркутской адвокатуры – Витковский чрезвычайно подвержен всяческим искушениям, но с недавних пор он испытывал два противоположных влияния: преступной среды и супруги, пошедшей за ним в Сибирь. Да, у меня чувство, что госпожа Витковская на этот раз взяла верх. Перед её слезами даже коекто из прожжённых преступников не устоял.

Все всё понимают, но не имеют силы произнести вслух – Да вы, Сеницкий, знаток женской психологии! Марию Литовченко стали бы защищать? – Нет, ни под каким видом. Именно потому, что понимаю её. Понимаю и боюсь. Она, если хотите, полный антипод Витковской: жестокая, расчётливая, не способная не только на жалость, но и просто на волнение. Она может лишь изображать волнение. Весь её артистизм и внешнее очарование – только инструмент для обольщения жертв. – Говорят, в ней страшно много энергии? – Остывшей, нерастраченной. От такой энергии всё цепенело вокруг. Вы только представьте, капитан: средь бела дня в центре Нижнеудинска вырезается купеческое семейство, вывозятся все товары – и никтоникто, от ближайших соседей до исправника, не задаётся никакиими вопросами. Преступники открыто разгуливают по улицам, сбывают награбленное – и все делают вид, что ничего не замечают. Все всё понимают, но не имеют силы произнести это вслух. Литовченко и сейчас спокойно подаёт апелляции, будто не сомневается в конечном успехе. Вы обратили внимание, как смотрела она на своих подельников во всё время судебных заседаний? – Как сильный часто смотрит на слабых – с презрением. – Мне подумалось, что это взгляд из будущего… – Ну, вы хватили, Сеницкий! – Ни в коей мере ни на чём не настаиваю. И разыгравшееся воображение вовсе не исключаю. Но если у нас в военном суде раз за разом судят гражданских, и всё по законам военного времени, то невольно задумаешься и спросишь себя, что же будет дальше. – А по мне так наоборот: грядут хорошие перемены в наступающем двадцатом веке. Ведь и сейчас уж стираются границы между сословиями, богатый и бедный, начальник и подчинённый могут на равных встретиться у мирового. Для европейских государств это, может, и норма, но

182

История иркутской адвокатуры на Сибирь она только распространяется, и распространится широко в наступающем двадцатом веке. Знаков этого много, и я с удовольствием констатирую их, Сеницкий. Мне крайне приятно было услышать, узнать, что в иркутском тюремном замке в одной камере сошлись недавно приисковый рабочий и известный золотопромышленник, когдато нанимавший его! Мало того, пролетарий предъявляет капиталисту иск в десять рублей, когда-то невыплаченных за работу! Ну, признайте, признайте, что такое было просто невозможно лет пятнадцать назад! А теперь возможно. И неважно, что расчётной книжки у рабочего нет, что вероятные свидетели за полторы тысячи вёрст. Важно, что пролетарий желает разоблачить бывшего хозяина, показать, что иной обман лишает необходимого и толкает на преступление – как в случае с ним самим. «Когда хозяева не расплачиваются за работу, пусть не обижаются, если к ним придут и отберут у них всё!» – эту фразу рабочий несколько раз повторил у мирового. А потом ещё плюнул золотопромышленнику в лицо. – Надо полагать, что составлен был протокол об оскорблении действием? – Конечно, обиженный капиталист потребовал немедля оформить бумаги и тут же вынести пролетарию наказание, но судья подумал и… посоветовал жаловаться конвойным. Молодец! – Думаю, судья понимает или просто чувствует, что наступающий век несёт уже новую расстановку сил и, страшно сказать, новое правосудие, – Сеницкий помолчал. – Покуда же мы свободны ещё. Даже и в военном суде, даже и под прессом генерал-губернатора. – Сеницкий, я ведь говорил вам, что не вмешиваюсь в политику! – резко вскинулся Быстрицкий. – И вам тоже не советую! – Да я и сам ведь аполитичен, – спокойно улыбнулся Сеницкий, – и не только как служилый, государственный человек, но и просто из неприязни к бузотёрам-социалистам. Я и генерал-губернатору сочувствую. потому что вижу его беспомощность перед страшной силой, которую можно ещё задавить, но уже невозможно сдерживать. В Сибири, где так высока концентрация уголовного элемента, слишком уж вольготно таким, как Мария Литовченко. Я их боюсь. – Экий вы мрачный господин, – в голосе у Быстрицкого появилась настороженность. – А кто бы мог подумать: всегда так спокойны, взвешенны и невозмутимы.

183

История иркутской адвокатуры – Разве я сегодня вышел из обычного тона? – Ничуть. Но уж лучше бы вы накричали на меня, в чём-нибудь обвинили, но при этом не лишали счастливого будущего. Должно быть, в вас очень много силы, если вы нисколько не обольщаетесь будущим. А я хочу обольщаться! Мне ужасов жизни с избытком хватает на процессах. Да и просто в жизни. Недавно тюремный смотритель рассказал, что надзиратели приторговывают верёвками с виселицы: картёжники считают за счастье получить хоть кусок и платят, сколько потребуют. Вы скажете мне, что это обыкновенные суеверия, а я и не спорю, но всё-таки страшно неприятно. – Тогда я немного вас рассмешу, капитан. Недавно в квартиру местного ксёндза Рудзи забрался вор (ссыльно-поселенец Сыпко) и выпил весь ром да ещё и немного водки в придачу. После чего забрал мелкие деньги, надел шубу ксёндза и отправился восвояси. Но коварный ром свалил его на пороге и отпустил уже после того, как хозяин перевёз Сыпко в часть. Без шубы, разумеется.

184

История иркутской адвокатуры

ПОДПОЛЬНАЯ СИЛА С появлением в Иркутске большой группы присяжных поверенных неофициальные ходатаи по делам вовсе не утратили практику. И на то были свои причины. У здания окружного суда хроникёр «Восточного обозрения» остановил шедшего навстречу лоточника и, пока искал мелочь, стал свидетелем одного весьма любопытного разговора. – Похлопотать бы… Дело-то справедливое, верное, только, вишь, всё одно защитника требует, – мужичок в аккуратной поддёвке, но с застрявшей соломиной на рукаве («Ехал на телеге из подгородной деревни», – про себя отметил корреспондент) просительно взглядывал на двух господ, расположившихся на скамейке. Те молча переглянулись, и старший, без мундира, но с ухватками заправского чина, поднялся, жестом приглашая крестьянина следовать рядом. – Всякое дело защитника требует, и справедливость тут решительно ни при чём. Уже потому, что каждый её по-своему понимает, – снисходительно заметил он. – Иной обойдёт закон исключительно ради собственной прихоти, но в том-то и соль, что он прихоть эту полагает вполне справедливой. И это – его право, для коего тоже сыщется свой защитник. Иные скачут по своду законов, как танцмейстер по паркету… – он бросил взгляд на крестьянина, определяя, довольно ли внушил ему страха и пиетета. А журналист подумал: «Конечно, отставной чин, но толкётся ещё в присутствиях, этим и промышляет». – Больно ли такие защитники дороги? И где спрашивать их, в каких канцеляриях? Сказывают, адвокаты из судейских поблагопристойней будут, а те, которые вольные, сами будто бы в подсудимые норовят.

Обвиняемый по 12 уголовным делам предлагает услуги – Можно и из судейских, только хлопотно это и гораздо, гораздо дороже обойдётся. А вот я сведу тебя с одним стоящим человеком! Прямо теперь и пойдём к нему, чтобы не откладывать, – и странная парочка свернула за угол.

185

История иркутской адвокатуры

Газета «Восточное обозрение», постоянно писавшая о закулисной юриспруденции, в номере от 28 октября 1900 г. отмечала: «Заработки некоторых подпольных адвокатов далеко превышают общие суммы годового гонорара даже известных городских присяжных поверенных. Так, подпольный адвокат В. в год зарабатывает до 25 тыс. руб., получая с некоторых своих клиентов по 2-3 тыс. жалования в год за ведение дел по взысканиям. Такой же адвокат г. Л. получает от трудов своих до тысячи рублей в месяц. Очевидно, публика симпатизирует таким адвокатам!» А хроникёр, возвратившись в редакцию, записал: «Подпольные адвокаты, кажется, становятся в Иркутске злобою дня. То и дело слышишь то об одном, то о другом выгодном дельце, обделанном кемлибо из них. Масса уголовных преследований этих господ, ловящих в мутной воде рыбку, красноречиво говорит о размерах зла, ими причиняемого. Чтобы не быть голословными, мы укажем на некоего г. Л., против которого в какой-нибудь месяц было возбуждено двенадцать уголовных дел. Что, однако, не мешает ему и теперь выступать в качестве ходатая по делам и даже иметь собственную вывеску на одном из домов. Чтобы предупредить публику против подобных господ, мы можем прояснить тактику, каковую применяют они. Обыкновенно гг. подпольные адвокаты покупают иски у посредников, но совершенно фиктивно, и это даёт им возможность в случае выигрыша безнаказанно присваивать всю сумму. Случаи передачи полученных денег их владельцу чрезвычайно редки». На этом следовало поставить точку: объём заметки для ежедневной хроники был исчерпан. Но судебному хроникёру вспомнился известный в Иркутске учитель танцев Амасьян, в свободное время выдававший антраша на почве юриспруденции. Да так лихо, что за подделку одной расписки пришлось пересесть со скамьи защитников на скамью подсудимых и получить полтора года арестантских рот. «Положим, Амасьян по природе авантюрист, он и в Сибири-то оказался не по доброй воле. Но чем объяснить «подвиги» ходатая Т., потомственного дворянина, тоже судимого недавно за подлог документов? – озадачился корреспондент. – Нет, во всём этом надобно хорошенько разобрать-

186

История иркутской адвокатуры ся и написать серьёзную обстоятельную статью о состоянии современной адвокатуры. А что, не век ведь мне писать заметки в хронику!» Он немного прошёлся по секретариату, и сама собою составилась фраза: «Если кому захочется объехать закон, за «аблакатом» дело не встанет – их ведь в нашем богоспасаемом граде хоть отбавляй». И он пустился в описания всевозможных ловушек, так хитро расставленных опытными подпольщиками, что даже и образованному человеку не всегда случается разобраться. И, разумеется, разобрал их силой напавшего вдохновения. Правда, завершая один длинный абзац, усомнился, стоит ли всё так драматизировать: «Надо же ведь тогда предлагать и противоядие…» Но рецепт тут же и прописался: «Не быть наивными с подобными господами, не доверяться им – вот радикальное средство».

Патентованные нахлебники Конечно, тексту нужно было дать отлежаться, но самая мысль, что первый опыт большой статьи случился так естественно, не давала хроникёру покоя. И он решился пройти прямо к редактору. Впрочем, вспомнил, что вчера заседала городская думы, и, уж верно, Иван Иванович схватился с кем-то из гласных да до сих пор и не в духе. Но обращаться к ответственному секретарю представлялось ещё опаснее: тот привык видеть в нём простого регистратора жизни и часто выговаривал за неточный пересказ. Нет уж, лучше Попов – и потянулось томительное ожидание. Сначала у Ивана Ивановича были посетители, затем он читал гранки написанной им самим передовицы, затем просматривал оттиски готовых полос, после чего принял важного гостя и отправился с ним отобедать. Хроникёр успокоился и тоже подзаправился. Как оказалось, кстати: Попов в это время вернулся, подписал бумаги, под которыми и обнаружил текст о подпольной адвокатуре. – Спрашивал, между прочим, тебя, – обронил ответственный секретарь, и начинающий публицист воспарил надеждой. Попов был в хорошем расположении, радушно предложил чаю и с ровной, почти душевной интонацией начал: – Перед тем, как вам войти, я как раз вспомнил случай, весьма характерный: в одном губернском городе полицмейстер сделал облаву у здания окружного суда, где «аблакаты» высматривают клиентов – и разом всех взял. Но этой радикальною мерой не удалось пресечь зло в его кор-

187

История иркутской адвокатуры не. Отнюдь, отнюдь… И вот ведь что любопытно: первыми возмутились арестом настоящие, так сказать, патентованные юристы, и не только по причине совершенной его незаконности – они усомнились в самой целесообразности подобного полицейского рвения. Потому что, увы, не всем по карману квалифицированная юридическая поддержка, и без «аблакатов» не обойтись. Есть и ещё один чрезвычайно важный нюанс, о котором профессионалы не любят говорить вслух, но мы-то на страницах газеты не только можем, но и должны написать, – Попов с надеждою взглянул на хроникёра. – Я имею в виду формирование слоя нахлебников непосредственно в профессиональной адвокатской среде. Эти господа озабочены исключительно доставанием дел; они толкутся в приёмных, обедают с нужными людьми и за полезную информацию требуют от коллег половины адвокатского гонорара. Да-да, эти новые люди вполне восприняли приёмы старой подпольной адвокатуры. Тем она и сильна, что прельщает и вполне легальных юристов лёгкостью наживы. Вот вам самый свежий пример: в начале марта нынешнего, 1900 года, господин Волженский получил предложение вести одно дело, но сам за него не взялся, а передал частному поверенному Кролю. Тот блестяще выиграл процесс, после чего Волженский запросил у него половину гонорара. Кроль так возмутился, что на глазах у многочисленных свидетелей пригрозил вымогателю револьвером. Это «оскорбление на словах» суд оценил в 50 рублей штрафа, но истец попросил не приводить приговор в исполнение. – Понял, понял: Волженскому важно было застолбить само право, создать прецедент. – Вот именно. И это вполне ему удалось. – Но всё-таки мне непонятно: почему обыватель так рвётся к посредникам, если в Иркутске года два уже существует юридическая консультация. – А кто о ней знает? Мы из номера в номер не рассказываем, да и присяжным поверенным недосуг рассылать приглашения. Вот и пользы поэтому нет никакой, хотя дело-то очень хорошее. Консультация присяжных поверенных именовалась в местной прессе, в лучшем случае, как безглазое дитя при семи няньках. И на это трудно было что-либо возразить: с момента пышного открытия юридической консультации сюда мало кто обращался, и над присяжными, отбывавшими там положенные часы, откровенно смеялись все «аблакаты».

188

История иркутской адвокатуры

Мечты о посрамлении рассыпались в прах Мечты о посрамлении подпольной адвокатуры силами доступной юридической консультации рассыпались в прах – этого нельзя было уже не заметить блистательным университантам со значками присяжных поверенных. Как иронично заметил Валериан Александрович Харламов, «мы и рады бы не признать, но объявлениями подпольщиков заклеены все бани в Иркутске, а равно и гостиницы, парикмахерские, доходные дома. И обыватель ведётся, ибо его очаровывает магическая приписка «Для бедных – бесплатно», а кто же себя не считает бедным? Народ валом валит заказать какое-нибудь прошение, жалобу, договор, иск, пусть даже самый безнадёжный. И разумеется, «адвокаты» их обнадёживают, только бы появился предлог для «хождений по делу», то есть для расходов на марки, на извозчика, на «нужного человека в присутствии». И ведь некому вынести им порицание: советы присяжных поверенных у нас покуда не разрешены. Впрочем, закон не воспрещает товарищеского суда. И нечто подобное и намечалось уже в 1898-м. Да, присяжные сплотились тогда в некий корпоративный кружок, выбрали ударную группу Харламов-Френкель-Перфильев, но каждый шаг её подвергали такой критике, что все трое отказались от представительства. Появились два новых выдвиженца, но первый из них, Александр Виноград, прошёл большинством всего лишь в один голос, а второй, Мечислав Стравинский, и вовсе считался неизбранным (четыре голоса из шестнадцати). Правда, его всё-таки утвердили как набравшего больше голосов, чем другие. – Покуда у них рознь, мы будем сыты! – заключил один старый подпольщик, в своё время с треском выставленный из окружного суда. – А рознь будет всегда, потому что всем требуются дела и все будут их добывать, расталкивая товарищей. А для демонстрации «дружбы» останутся разные корпоративные торжества. Как в сентябре девяносто девятого года, к примеру. 12 сентября 1899 года пришлось на воскресенье, и поскольку дачный сезон ещё не закончился, скопление дорогих экипажей у Иркутской судебной палаты означало, что для этого был какой-то исключительный повод. Действительно, комиссия по судебной реформе завершила ра-

189

История иркутской адвокатуры боту, уставы Александра II распространились на все окраины без исключения. И судебные чины, присяжная адвокатура, администрации края и губернии собрались ещё раз послушать о «присущих сим уставам вечных началах правды, милости и равенства всех перед законом». Эта фраза венчала высочайший рескрипт, обращённый к министру юстиции Николаю Валериановичу Муравьёву, но, конечно же, относилась ко всей многочисленной корпорации. Николай II не скупился на похвалы, особо отмечая самоотверженность проводников судебной реформы. И в Петербург ушла столь же приподнятая телеграмма на имя министра юстиции: «Воодушевлённые беспредельной преданностью Царю и престолу, лица судебного ведомства просят Ваше высокопревосходительство повергнуть к стопам Его Императорского Величества выражение их верноподданнических чувств и решимости, не щадя сил и трудов, стоять на страже закона и быть достойными высокой милости, дарованной ведомству Незабвенными Державными Словами Обожаемого Монарха». Для иркутских фельетонистов конца девятнадцатого века фигура поверенного была столь же привлекательною мишенью, как и фигура купца. Богатых торговцев называло обобщённым именем Кондрат, юристы же представлялись в образе Пети Хватаева. В пасхальных рассказах фигурировали водки, наливки, вина, сахарные головы и другие «благодарности к празднику» всем судейским. Упаковывая дары, купцы не без удовольствия отмечали и известную экономию – оттого, что «судейские адвокатской практикой занимаются, сами себе возражения пишут». Из-под пера фельетонистов поверенные выходили энергичной походкой ловких дельцов, не особенно озабоченных выбором средств. «Адвокат, – замечало «Восточное обозрение», – только тогда господин своего дела, когда знает подноготную каждого свидетеля и при случае может вылить ушат грязи. А лучшим способом расположить к себе судей полагает демонстрацию презрения к своему клиенту. Как доказательство от противного». Та же газета давала и образчик подобной речи: «Взгляните на это тупо-самодовольное лицо. Разве человек с такими, скажу

190

История иркутской адвокатуры прямо, невозможными внешними данными способен на комбинации и хитросплетения, кои приписывает ему сторона обвинения? Перехожу теперь к рассмотрению отдельных пунктов обвинения. Вам говорят, что он сотрудничал с иностранными газетами и обнажал язвы города Закатальска. Но доказан ли факт существования в городе Закатальске каких-либо язв? Нет, нет и сто раз нет! Вам как местным жителям прекрасно известно, что у нас, слава Богу, всё обстоит благополучно. А если нет язв, то и обнажать нечего. Скажу больше: признав моего клиента виновным, вы тем самым признали бы, что у нас в Закатальске что-то неладно. И внесли бы в умы обывателей нежелательное уныние и смуту».

191

История иркутской адвокатуры

ОПАСНАЯ ПРОСЛОЙКА К концу XIX столетия в городской думе возросло число гласных-юристов. В этом были как плюсы, так и минусы. – А наш иркутский повар Иван принимает рождественские заказы, и, между прочим, рекомендует каждое блюдо произведением искусства, – Владимир Платонович улыбнулся. – Что, письма из Сибири пришли? – оживилась супруга Надежда Владимировна. – Нет, об Иване Днепровском я вычитал в «Восточном обозрении». Иркутск в нём просто как на ладони.

Польза, отсроченная во времени Владимир Платонович Сукачёв был всегда готов вкладываться в дела, отдача от которых ощущалась не сразу, а лишь по прошествии известного времени. Кажется, это было в нём от природы – унаследовано от деда по линии матери, Никанора Петровича Трапезникова. Правда, когда в начале восьмидесятых Сукачёв выдавал подъёмные «Восточному обозрению», то рассчитывал на достаточно скорый дивиденд: у него было много планов, и они, разумеется, требовали освещения. Но газета несколько разочаровала его и интонацией, и направлением. Позже, в бытность свою иркутским головой, он и вовсе огорчался отдельными публикациями; впрочем, ни разу не пустился в дискуссии и не прибег к опровержениям. И вот теперь, в Петербурге уже, почувствовал неожиданную отдачу от издания – не ту, на которую он когда-то рассчитывал, но не менее важную и интересную. Впервые Сукачёв ощутил её, когда, возвратившись из-за границы, восстановил хронику событий в Иркутске по накопившимся номерам «Восточного обозрения». Новый издатель (он же и редактор) Попов завёл штатного стенографиста, и теперь даже думский секретарь пользовался для составления протоколов газетными репортажами. Причём, репортажи эти передавали выражения лиц, интонацию выступлений и даже доносили реплики из зала. Вообще, ремарки от редакции сделали бы честь профессиональному драматургу, так ярко передавали они атмосферу заседаний.

192

История иркутской адвокатуры Нынешний состав думы вышел очень неоднородным, да отчасти и неожиданным. Конечно, можно было предположить, что с открытием судебных установлений юристы выдвинутся во власть, но, по иркутским меркам, это произошло слишком быстро. Ведь одно дело, когда четвёрка присяжных с председателем судебной палаты во главе входит в общественный комитет при колонии малолетних преступников – и совсем другое, когда юристы внедряются в городское самоуправление. Конечно, господа адвокаты бывали в думе и прежде, но уступали числом и докторам, и педагогам, не говоря уж о купеческом большинстве. Сейчас же большинство было явно обеспокоено: – Пойдут теперь, что ни слово, суждения: законно-незаконно, этак трактовать или так – замучают, душу вынут! – предрекал один думский старожил. – И намёки-упрёки начнутся, что не все, мол, из гласных кончали университеты, да ещё и списочек состряпают для газет: кто, где учился, и учился ли в самом деле – в общем, полный расклад. А расклад на последних выборах был такой: из 67 гласных высшее образование имели только чуть более 20. Даже и со средним образованием насчитывалось лишь 15 человек. Остальные значились выпускниками уездных и городских училищ, и, естественно, их тревожило появление в думе университантов. Публично старались не высказываться, но как только в думские секретари предложили практикующего юриста, плотину прорвало: – На юридических факультетах учат вообще, а на самоуправление никакого внимания не обращают! – Профессора одни теории строят, у них нет практики. А без практики и понять ничего нельзя в нашем городовом положении! – Да уж, особливо если взять во внимание прилагаемые к нему разъяснения разных министерств и Сената. – Коротко говоря, ни к чему нам в думе секретарь-юрист! И без того уже среди нас пять присяжных поверенных. Это – много! Сами же юристы считали, что их в думе мало: – Вот уж, кажется, убедили всех в прошлый раз, а они нас молча зарезали при баллотироке! У них абсолютное большинство голосов, а этим большинством можно зарубить любое здравомыслящее решение и, напротив, принять решение противоправное, – сокрушал-

193

История иркутской адвокатуры ся гласный из присяжных Харламов. – Именно так и вышло сейчас. Я надеюсь, что губернатор опротестует документ, но и в этом случае мы не будем застрахованы от повторения думского абсурда. Сукачёв очень симпатизировал Валериану Александровичу Харламову, но поработать с ним, к сожалению, не удалось: разошлись во времени. Вступая в далёком теперь уж 1885-м в должность головы, Владимир Платонович искал опору в образованных, энергичных молодых людях. Они тогда были, но складывалось впечатление, что груз полученных знаний просто давит, побуждая к крючкотворству и бузотёрству. Какое-то время у Сукачёва оставалась надежда на гласного Власова, в прошлом товарища губернского прокурора, но в думе он просто примкнул к пятёрке оппозиционеров с торчащими из всех карманов «особыми мнениями». Весной 1894-го эта группа официально предложила Владимиру Платоновичу попробоваться в роли... секретаря. «Ну, очень им хотелось задеть меня, а что в результате? Рассорились с думой. Пожелали большого скандала – а вышло заурядное выпускание пара. Да, но пар-то всё-таки вышел, это очевидно, и это хорошо: может, дальше будут просто работать», – рассудил голова. Собственно, так и вышло, и Сукачёв вернулся, наконец, к своим планам. В том числе и по созданию думской юридической комиссии. Пётр Яковлевич Гаряев вынашивал эту идею с самого утверждения в должности заместителя городского головы. При всякой возможности разъясняя гласным, какой это замечательный механизм апробации сложных постановлений, выработки заключений по спорным делам.

Синдром Гаряева Пётр Яковлевич часто замещал Сукачёва, и всегда достойно. Его образованность, сдержанность, способность принимать взвешенные решения, наконец, внешнее благообразие – всё внушало должный пиетет. Смущал только статус присяжного поверенного. Законодатель не случайно запрещал адвокатские практики членам городской управы: защита интересов клиента могла войти в серьёзное противоречие с городскими интересами. Об этом предупреждал и гласный иркутской думы Семён Семёнович Щукин:

194

История иркутской адвокатуры – Удивительным, поразительным и просто невозможным кажется совмещение в одном лице защитника городских интересов и явного их противника! Факт беспримерный в истории местного самоуправления, и он требует от всех нас категорического осуждения! Мнения гласных разделились, и большинство сочло, что в случае с уважаемым Петром Яковлевичем угроза скорее гипотетическая. Но мрачное предсказание Щукина всё Присяжный поверенный ПЁтр Яковлевич же сбылось. В 1895 году после смерГаряев в бытность заместителем ти гласного городской думы Чурина городского головы оставался в его вдова попросила Гаряева предпрофессии, брал заказы. Но совмещать ставлять её наследственные интереинтересы города и отдельных лиц сы, и он ей не отказал, надеясь тем оказалось невозможно. самым извлечь и пользу для города. Действительно, истица согласилась направить часть капитала на благотворительность. Так бы, верно, и произошло, но госпожа Чурина неожиданно умерла, а уж её наследники пожелали вывезти полученный капитал из Иркутска. Почтеннейшая фигура Петра Яковлевича Гаряева пошатнулась от такого удара. И хотя коллеги по городской управе выражали ему сочувствие, коллеги по адвокатуре язвили у него за спиной, и достаточно громко, чтобы он мог расслышал о «синдроме Гаряева». ...Три года спустя, в 1898-м, во время одного из процессов молодой помощник поинтересовался у Петра Яковлевича: – Слышали про опечатку в «Восточном обозрении»? В номере тридцать третьем, кажется, вместо «юристы» набрали «хористы». – Надеюсь, извинились? – Написали, что «вкралась грубая опечатка». – Действительно, грубая: не родился ещё тот «хормейстер», у которого мы запели бы в унисон.

195

История иркутской адвокатуры

пОД ПАТРОНАТОМ Нехватка квалифицированных юристов позволяла помощникам присяжных поверенных браться за большие дела и быстро делать карьеру. – А на новенького и пресса сбежалась, – поддел Берков, завидев в дверях судебного хроникёра. – Радуйтесь, молодой человек: первая речь, и сразу в газету! Впрочем, может, ни слова из неё и не напечатают, а просто разом прибьют: «Начинающий адвокат не подаёт ни малейших надежд», – он явно получал удовольствие, пугая своего подопечного. – Вы, главное, не смотрите на корреспондента, а то вдруг молчанка с перепугу нападёт. В нашем деле она хуже самого распоследнего косноязычия. Ну, что молчите-то? – Да будет вам, – вступился за Донца присяжный поверенный Леонид Аполлонович Белоголовый. – Себя, небось, вспомнили? – А вы как угадали? – Берков беззвучно рассмеялся. Но показались члены суда, и лицо его тотчас приняло самое серьёзное выражение. Сегодня слушалось дело о двойном убийстве на Ангаре, на паузке, перед его отплытием. Точнее, версию убийства представляло обвинение, а адвокаты опровергали её. В этом процессе все они (и Митрохин, и Берков, и Донец, и Белоголовый) выступали на одной стороне, а значит, представляли опасный противовес товарищу прокурора Хлебникову. Изредка он бросал на них полные неприязни взгляды, но отступать не собирался. Донец вслушивался в его тяжёлые обороты со странными ударениями на первых словах, и отчётливо представлял, как тот ходит взад-вперёд короткой тропой, не допуская даже и вероятность какого-либо уклонения. Адвокаты же только и делали, что уклонялись, и всюду расставляли знаки вопроса: – Отчего обвинение так уверено, что женщина была сброшена в воду? Она ведь могла и упасть, потому что (и это установлено следствием) находилась в состоянии сильного алкогольного опьянения. – На паузке была пьяная драка, и мужчина по фамилии Плотников оказался в воде и утонул – вот несомненный факт. Остальное – домыслы обвинения, ни на чём не основанные.

196

История иркутской адвокатуры – Нас призывают верить двум свидетелям исключительно потому, что оба были... трезвы. Кстати, сторона обвинения не учитывает важнейшего обстоятельства – жертвы погибли на глазах этих самых трезвых людей, и они, молодые, здоровые, сильные, пальцем не шевельнули, чтобы подать помощь. О таких свидетелях впору спросить: а не соучастники ли они? Каждый из коллег молодого адвоката говорил не менее часа, и их версии происшедшего, пусть и не совсем совпадающие, рисовались так ярко и чувственно, что Донец совсем перестал бояться и уже с нетерпением ждал собственного выхода. Нетерпение и подвело: в одном месте заторопился, пропустил очень важную мысль, а когда вернулся к ней, то выразил не так ярко, как дОлжно. И почему-то во время своего выступления глаз не сводил с репортёра. Но все недочёты рассеялись в лучах оправдательного приговора, а кроме того, «Восточное обозрение» написало, что начинающий адвокат выглядел недурно, даже и на фоне известных защитников. А Донец отметил про себя, что это уже второе упоминание его фамилии в прессе. В самом деле, в шкатулке с документами лежала вырезка из той же газеты от 23 июля 1900 года: «Окончивший недавно курс юридических наук в Ярославском, Демидовском лицее г. А.М. Донец по определению общего собрания отделений Иркутского окружного суда принят в число помощников присяжного поверенного округа Иркутской судебной палаты, с зачислением помощником присяжного поверенного г. Беркова».

Превращения форменного плаща Его поезд пришёл в Иркутск с большим опозданием, но, к счастью не ночью, а в половине девятого утра, и до полудня молодой человек успел не только устроиться в «Метрополе», но и прогуляться по Амурской до стоявшей на возвышении Крестовоздвиженской церкви. Там как раз начиналось венчание, и Донец невольно умилился, глядя на молодого атлета и совсем ещё юную барышню в тюлевых облаках. Прежде чем взойти по ступеням, жених чуть заметным движением скинул новенький форменный плащ и вместе с кружевною накидкой невесты передал его дружке. Вся толпа устремилась за ними, а Донец остался в церковной ограде: вблизи храм оказался ещё интересней, и любопытный взгляд приезжего сразу же зацепился за парадную, кажется, восточную стену. Александр так увлёкся, разглядывая причудливую лепнину, что ему показалось: вен-

197

История иркутской адвокатуры чание закончилось слишком быстро. Впрочем, он успел встать напротив входа, когда лица новобрачных засияли в проёме. Перед ступенями молодой человек повернулся к дружке, но белой пелеринки в его руках отчегото не оказалось. А вместо новенького форменного плаща телеграфиста свешивался латаный-перелатанный. Атлет заозирался вокруг, толпа охнула, облака вокруг невесты опали, и она тяжёлым ровным шагом направилась к экипажу, увлекая за собой супруга. Что до Донца, то он просто застыл в изумлении. И, кажется, зря: вернувшись в гостиницу, обнаружил аккуратный разрез на кармане. К счастью, в нём ничего не было, но Александр тотчас пересмотрел все вещи, выискивая какую-нибудь пропажу, и с трудом успокоился, уже ближе к вечеру. Конечно, ему много рассказывали об опасной жизни в Сибири и по дороге, и раньше, когда только ещё собирался сюда, но это первое знакомство с будущими «клиентами» всё-таки сразило его. Ещё один шок он пережил месяца через полтора, когда он возвращался в гостиницу от Беркова. Извозчик притормозил тогда на углу Арсенальской и 5-й Солдатской, и в рассеянном свете фонаря Донец разглядел маленькую фигурку в восточном одеянии, с кульками в руках. – У Зыряновой квартирует, давеча подвозил его, так ведь больше трёх слов по-нашему и не скажет. Одно слово, мелко, – извозчик с очевидным усилием удержал солёненькое словцо. А через день Донец прочитал в хронике происшествий: «29 августа, в десятом часу вечера, совершив покупки, японец мирно возвращался домой, как вдруг на него набросился какой-то встречный неизвестный человек и ни за что ни про что ножом распорол живот, да так, что японец упал, обливаясь кровью. А неизвестный благополучно скрылся». В городской Кузнецовской больнице, куда полиция привезла безвинно пострадавшего иностранца, рану поначалу нашли не смертельной, но началось воспаление, да и крови оказалось потеряно слишком много, и ночью японец умер. Оставив совершенно без средств приехавшую с ним жену. Но жизнь продолжалась, и рядом с таким патроном, как Берков, она то и дело приближалась к точке кипения. В деле о мошенничестве одного иркутского мясоторговца Герман Моисеевич выставил Донца против адвокатского тяжеловеса Харламова, правда, не один на один, а пристяжным к кореннику Митрохину.

198

История иркутской адвокатуры – У него шаг спокойный, ровный, и тут главное – попасть в ритм, а потом не сбиться. Школа будет хорошая. К тому же Митрохин незаносчив, незадирист, невспыльчив, то есть, полная противоположность мне, – Берков заразительно рассмеялся. – Если хорошо зарекомендуетесь, подключу и к делу об ограблении почты. Для начинающего – просто находка: одних только обвиняемых 14 человек, а свидетелей и того больше – 46. Весь цвет иркутАлександр Маркович Донец ской адвокатуры будет участвовать в работал в Иркутске до середины 1920-х, этом процессе. а затем переехал в Москву. – Герман Моисеевич, всё хочу вас Расстрелян в 1938-м. спросить… – Что же вам мешает-то? – Хочу спросить, позволительно ли, на ваш взгляд, отказываться от защит? – Лично для меня – дурной тон. Хоть порой очень хочется отказаться. Вот летом прошлого года у Разводной убили извозчика. Денег при нём нисколько не оказалось, впрочем, как и вещей, и разозлённые нелюди изрубили в мелкие куски и извозчика, и лошадь, и экипаж. Тогда же у Патронов ограбили почту, прострелив сопровождавшему ногу, щёку, нос. Сидевшему рядом телеграфисту раздробили руку… Я когда об этом читал, то думал одно: никогда не смогу быть в таком процессе защитником. Но сомнения приходят на час-да-три – и уходят. – Недавно в одном вагоне 2-го класса воры срезали с диванов засиженное сукно. Что с ним делать-то будут? А диваны безнадёжно испорчены, и теперь их заметят весьма нескоро. Как хотите, а бессмысленная жестокость и тупость не заслуживают оправдания. – А в Сибири чуть не половина защит строится на сострадании к ущемлённым умом. Вот вам недавняя история: в подгородной деревне мужичок-приискатель выбросил в Ангару утаённое золото. То ли он испугался судебных преследований, то ли усовестился, но и раскаянию

199

История иркутской адвокатуры подобает свой день и час, а приискателю сильно не повезло: сосед стал невольным свидетелем. Нет, он не стал нырять в реку, а сделал донос, присовокупив, что рассчитывает на положенную треть «клада». Спрашивается, а была ли необходимость указывать на соседа? Нет, решительно никакой. Может, у него к соседу давняя неприязнь? Нет, ничуть не бывало, просто «не подумавши». И вполне «по закону». В перерывах между процессами Берков отправлял подопечного на заседания городской думы – наблюдать за работой юрисконсульта Шапиро. Герман Моисеевич даже требовал письменного отчёта, и хоть после об этом не вспоминал, Донец три раза переделывал текст. И пришёл, между прочим, к заключению, что из прекрасного адвоката Митрохина, например, никогда бы не получился хороший городской поверенный. Потому что с господами гласными надобно постоянно изворачиваться, даже и блефовать немного, а Митрохин на это решительно неспособен. Не прижился бы в думе и талантливейший, умнейший Михаил Маркович Дубенский – он со всеми рассорился бы в первую же неделю. Впрочем, нет, не рассорился бы, потому что никогда бы и не пошёл в городские юрисконсульты: для чего ему это зависимое положение, если на него такой спрос? Попов, редактор «Восточного обозрения», говорят, ангажировал его на все будущие процессы!

Загадочная наклонность Кстати, сам Дубенский объяснял это просто: – Одно выигранное дело (пусть даже и случайно, но выигранное) рождает иллюзию, что так будет и дальше. А я и не стремлюсь разуверить: пусть удача идёт, покуда идёт. Хотя редактор Попов и сам охотник до выступлений, а его предшественник Ядринцев просто завораживал всех судейских. – Оба литераторы, да. Но Николай Михайлович Ядринцев всё-таки из другого, безвозвратно ушедшего поколения, – уточнял Берков. – Для Ядринцева газета была только лишь механизмом достижения романтического идеала, а для Ивана Ивановича Попова она – механизм зарабатывания денег. Попов – настоящий капиталист, хоть и демонстрирует модные демократические суждения. – Попову бы толкового хроникёра, – с неожиданною иронией вставил Донец. – А то ведь пишет, что торговец рыбой выставил иск санитарному

200

История иркутской адвокатуры врачу Жбанову. Хоть на самом-то деле было, видимо, наоборот. То есть санитарный врач предъявил торговцу претензию. – Нет, именно торговец Каган выступает истцом, – грустно улыбнулся Берков. – Он уверяет, что несколько бочек кеты намеренно забракованы и отправлены не на уничтожение, а на квартиры помощника полицейского пристава и самого господина Жбанова. – То есть контролёры и съели всю конфискованную рыбу! И что, это здесь сходит с рук? – Ох-ох-ох, как раздухарился-то, молодой человек! – повеселел Берков. – Но я вас разочарую: помощник пристава на сегодняшний день ни в чём подозрительном не замечен, а у доктора Жбанова и вообще превосходная репутация. У него и отец был порядочнейший человек. Но, видите ли… есть у некоторых потребность соскрести с себя грязь да и швырнуть в чью-нибудь беленькую сорочку. – Но Каган ведь ставит под удар свою репутацию… – В Иркутске это дело обычное. Вот недавно один уважаемый человек, член городской управы Белоголовый, на заседании думы заявил о злоупотреблениях собственных подчинённых – делопроизводителя Кларка, его помощника Гольдсобеля и писца Пленского. Начали разбираться, и ничего, решительно ничего предосудительного не обнаружили. – Белоголовый извинился по крайней мере? – Отнюдь! Правда, за него возьмутся теперь Миша Дубенский и Алёша Тарасов. Месяца четыре раздумий в тюремном замке, думаю, обеспечат. Если не подпортит Сенат. Да, заметьте: Белоголовый даже и не подумал нанять для себя адвоката. Он и на процесс не придёт, я думаю, и у этого есть безусловный мотив. Но какой? Даже предположений не имею на этот счёт. И не знаю, не знаю, пойдут ли Белоголовому впрок раздумья в тюремном замке. Такие беседы очень занимали молодого юриста, но ровно до той поры, как у него появился свой собственный, без привязки к старшим коллегам, процесс. Чрезвычайно интересный, кстати: со ссорой, выстрелами, не причинившими большого вреда, с замирением, после которого потерпевший заявил почему-то о покушении на него. Обвиняемый с первой встречи вызвал у Александра Марковича симпатию, и линия защиты выстроилась легко, красиво, а во время процесса всё вообще пошло как по писаному. Пострадавший выглядел уже

201

История иркутской адвокатуры совершенно здоровым, и Донец удачно использовал это, в подходящий момент предложив примирение. Сторона обвинения не возражала, и это был полный, совершенный триумф, НО. В последнем слове подзащитный взял и испортил всё самым неподобающим образом: – Нечего греха таить, Ваше Высокоблагородие: надоел он мне, то есть потерпевший, хуже горькой редьки. Всё подбивал да подбивал меня к выпивке, спаивал, можно сказать. Конечно, я хотел убить его. P.S. Александр Маркович Донец стал вполне успешным адвокатом. его наставник Герман Моисеевич Берков умер в 1908-м. Пятидесятилетним. Институт помощников присяжных поверенных создан в ходе судебной реформы 1864 г. Желающие стать адвокатами должны были в течение 5 лет стажироваться у присяжных поверенных. Зачисляли в помощники Советы присяжных, а там, где их не было, – окружные суды. Характерно, что в Судебных уставах не прописывались ни круг обязанностей помощников, ни даже их статус и условия поступления на работу. Всё это как бы отдавалось на откуп округам и породило весьма отличные друг от друга судебные практики. В провинции институт помощничества был менее регламентирован, давал больше возможностей начинающим юристам. Нехватка квалифицированных кадров позволяла помощникам присяжных поверенных участвовать в крупных процессах и быстро делать карьеру.

202

История иркутской адвокатуры

бАХМЕТИАДА ПРОТИВ АНДРОНИАНЫ Строительство железной дороги ломало сословные перегородки: адвокат брал подряд на земляные работы, ссыльный выступал в роли адвоката. «Что-то у судейских сегодня лица очень довольные? Будто и не устали за год, а ведь конец декабря, и несколько процессов переносятся на январь 1901-го, и отдохнуть не удастся, в сущности». – Глубоко же задумались вы, Иван Петрович: третий раз пытаюсь вас поприветствовать, – коллежский советник Тунгузов, товарищ прокурора окружного суда, непривычно широко улыбнулся и развернулся всем корпусом, давая Хренникову возможность разглядеть его новенький орден – святого Станислава 2-й степени. – К Рождеству? Мои поздравления! – К Рождеству. А Татаровский так и действительным стал! – что в переводе на общедоступный язык означало: товарищ прокурора Иркутской судебной палаты статский советник Татаровский пожалован чином действительного статского советника. «Ну, всё с вами ясно, господа, – немного обиженно подумал Хренников, – с такими-то пряниками и я бы развеселился. А тут думаешь, как бы воспаление лёгких не схватить…» Сегодня было очень холодно; или же Ивану Петровичу только так показалось, потому что до извозчичьей биржи он добирался в тонком демисезонном пальто. Вчера, в пять часов пополудни, когда Хренников заверял бумаги, из прихожей нотариуса Колотилова украли его шубу. Во внутреннем кармане её были визитки, и отчего-то именно это обтоятельство всего более выбило из колеи. Иван Петрович болезненно представлял, как над ним потешаются теперь: – Так-так-так, кто у нас нынче в положении ротозея? О, господин Хренников, присяжный поверенный! Будет интересно за ним понаблюдать: если дома засядет, значит, очень плохо нас защищал, даже на

203

История иркутской адвокатуры запасную шубу не наработал. Ну, а если завтра пойдёт купит новую, значит, всё справедливо, и просто пришло время жертвовать ближнему. Ха-ха-ха! Утром, доставая убранный на антресоли демисезон, Иван Петрович решил никому ничего не рассказывать, но когда он раскланивался с Тунгузовым, тот, понизил голос: «Сочувствую». И совсем уж негромко прибавил: – Иван Петрович, город маленький, не успеешь подумать ещё, а уж всем и известно. Да хоть вот и ваше вчерашнее происшествие: вы ещё и до дома не добрались, а полицейская-то сорока растрещала уже. И в газеты, разумеется, передали, что за шуба и сколько плачено за неё. И снова Хренникову нарисовалась картинка: похититель разворачивает газету: – Вот ведь ясно написано: 150 рублёв эта шуба стоит! А мы-то за 130 хотели отдать. Не-а, 150, и не рубликом меньше! В окружном суде у Хренникова была назначена встреча с Мечиславом Станиславовичем Стравинским. Две недели назад они представляли стороны в тяжбе владельца музыкальной школы Гиниты-Пилсудского с преподавателем музыки Ивановым. В иске заявлялась претензия на довольно солидную неустойку за нарушение трудового контракта, но сущность конфликта была ничтожна, на взгляд Ивана Петровича: изначально Пилсудский и Иванов не уточнили взаимные обязательства – и каждый их понял по-своему. Владелец школы, например, полагал, что начинающий педагог будет счастлив оказаться ему полезным и ни на что другое не посмеет отвлечься. – Ваш Пилсудский слишком уж увлечён своей школой, – сочувственно заметил Стравинский. – Ему и в голову не приходит, что у моего подзащитного (между прочим, выпускника Московской консерватории, прекрасного теоретика музыки, талантливого критика) могут быть свои идеи и планы. Такая экспансивность, боюсь, оттолкнёт от музыкальной школы потенциальных учеников и, в особенности, их родителей. Для сохранения репутации вашему Пилсудскому надо бы дать задний ход или, по крайней мере, остановиться. – Покуда мой доверитель не поддаётся на уговоры, увы. – Тогда имейте в виду, коллега: на каждое слово иска я предоставлю исчерпывающие контраргументы.

204

История иркутской адвокатуры – В этом я нисколько не сомневаюсь. И, разумеется, передам. Но сам он на процесс не придёт – думаю, как и ваш Иванов. Они ведь уже и видеть не могут друг друга. Так что посражаемся в одиночку на бумажных мечах, чтобы наши клиенты узнали хоть из газетных отчётов, как мы старались для них – он, наконец, улыбнулся, впервые за последние сутки. – Конечно, грех не желать себе заработка, но, Бог мой, каким мелким страстям мы порою подыгрываем, пускай и ненамеренно. С этими разборками я и бахметевский процесс пропустил, придётся догонять по газетам. Хорошо ещё, что отчёты «Восточного обозрения» очень полные. – Да, без сокращений печатают. И со стенографической точностью. Но слишком уж небольшими порциями. Так бы и прибил порой этого Попова, – рассмеялся от души. Я буду читать, когда наберу весь комплект. Ивану Ивановичу Попову, нынешнему владельцу «Восточного обозрения», никогда не нравился господин Бахметев, иркутский корреспондент выходившего в Томске «Сибирского вестника». Мало того, что он работал на конкурента, так ещё и не единожды ставил Попова перед судом, обвиняя в клевете, кружковщине и прочем. Он вообще постоянно судился, и иначе как сутяжничеством редактор это не объяснял; но все процессы с участием Бахметева ставили город на уши, и газеты с судебными репортажами замечательно расходились. Поэтому перед каждым процессом Иван Иванович распоряжался: – Не опускаем ни малейшей детали, каждую цифирьку выверяем, но даём по чайной ложке в номер, а в напряжённейшие моменты вообще пропускаем по номеру или даже по два.

Жизнь под двумя фамилиями доходна, не правда ли? Обвинение в клевете, выдвинутое против Бахметева князем Андрониковым, инженером, начальником одного из участков на строительстве Забайкальской железной дороги, разделило иркутян на два лагеря. В одном (главным образом, среди дам и барышень) рассуждали так: милейший князь, образованный, весёлый, щедрый, открывший за свой счёт школу для рабочих – и оскорблён, забросан грязью! В другом лагере рассуждали иначе: есть свидетельство городового врача, что Андроников ударил подрядчика по голове тяжёлым предметом. Может, и прав

205

История иркутской адвокатуры Бахметев, когда пишет про приписки и вымогательства? А виноторговля, которую держит князь на Большой, она что, на жалование открыта? Железнодорожная лихорадка основательно перетрясла все сословия: крестьянин из-под Калуги Абрамов оказался таким же претендентом на подряд, как и иркутские предприниматели братья Кузнецовы и известный в городе адвокат Пескин. Конечно, когда они собрались в конторе начальника 1-го участка Андроникова, можно было понять, кто есть кто. Но всех объединяло стремление заработать, вера в успех, смутное представление о подряде и… полное отсутствие свободных денег, даже для начала работ. – А что делать? Пропускать удачу – страсть как не хочется, – пояснил Андроникову самый старший из кандидатов. И блеснул глазами. – Как-нибудь да вывернемся! – Отчего же «как-нибудь»? Надо наверняка. – Вы знаете, как, – догадался Пескин. – Не так чтоб наверняка, но помочь вам попробую. Князь нанёс визит управляющему отделением Сибирского торгового банка – и все андрониковские подрядчики получили кредиты. – Я правильно понял, что деньги дадут безо всякого обеспечения нашими товарами или недвижимостью? – удивлённо переспросил Пескин. – Именно так. – Но… это ведь в обход установленных для банков правил? – Это – кредитование на новых началах, не учтённых ещё существующими правилами, – очаровательно улыбнулся князь. Тут же, не выходя из конторы 1-го участка, негласно договорились передавать Андроникову по 15% от каждой из полученных сумм – как бы на создание запасного капитала. – Официально он не будет так называться, но я положу деньги в банк, и если вы вовремя погасите все кредиты, каждый получит свою долю обратно. Без процентов, разумеется. Подрядчики дали князю полный карт-бланш, и он распоряжался запасным капиталом два года, пока не закончился срок подряда. Этими дивидендами князь, однако, не ограничился и сам себя оформил подрядчиком – через подставное лицо, некоего десятника Рубцова. Причём, тот был поставлен в заведомо привилегированное положение: ему

206

История иркутской адвокатуры и работы оплатили за полгода до их завершения, и расценки установили такие завышенные, что для их оправдания пришлось делать приписки. А в результате Андроников получил свободные средства, на которые и открыл магазин на Большой.

Эффект XYZ В эту историю журналист Бахметев вник не сразу, да, возможно, и не стал бы вникать, если бы осенью 1898-го на улицы губернского центра не высыпали голодные и злые рабочие подрядчика Яковкина. Оказалось, что по настоянию князя Андроникова им отказали в расчёте. Покуда подрядчик возбуждал иски, иркутский полицмейстер через начальника края сумел надавить на железнодорожников и добиться выплаты долга. Беспорядки прекратились, но Яковкин и другие подрядчики решили-таки довести это дело до конца – и пришли к Бахметеву с массой компромата на Андроникова. В результате в «Сибирском вестнике» прошла целая серия фельетонов – своеобразная бахметиада, как выразился присяжный поверенный Хренников. Князь Андроников вынужден был отвечать, и, таким образом, возникло дело по обвинению в клевете. – Андрониана против бахметиады, – тут же подхватил Стравинский. А Хренников поморщился: – Вы заметили: Бахметев с самого начала своей ссылки в Сибирь нападал исключительно на персон? Думаю, исключительно для того, чтобы рядом с ними и возвыситься. Эта его ущербная претенциозность читается даже и в псевдонимах, под которыми он печатается: HYZ или просто HY. – А вот ещё любопытно, Иван Петрович: в Иркутске на Бахметева смотрят как на адвоката, а сам он заявляет, что ходатайствами не занимался, прошения, если и писал, то случайно. Возможно, кокетничает, но, может статься, и нет. В любом случае адвокат-то он от Бога. И в последнем процессе, с Андрониковым, абсолютно безупречен. Да и абсолютно спокоен, кстати. – Ну, нетрудно быть спокойным при такой доказательной базе. Я склонен думать, что у Бахметева один талант – добывания каких угодно документов из каких угодно источников. Но этот свой талант он довёл до настоящего совершенства и под хорошие деньги добудет чего изволите. Вот и князь Андроников говорит, что Бахметев просто зарабатывает на

207

История иркутской адвокатуры разоблачениях, и единственный мотив у него – соображения личной выгоды. Эффект HYZ, если хотите. – В ваших суждениях, коллега, усматривается известное противоречие. Для Бахметева куда бы как выгоднее не ссориться с управлением по строительству, а, напротив, устроиться туда работать – это бы вдвое сократило срок ссылки. Тем более, что ему уж за пятьдесят, и по Петербургу скучает, это видно. – Да звали его в управление, и не раз, предлагали место консультанта с отличным жалованием! А он выбрал «независимость». – Выбор, может, и странный, но достойный уважения. – Может быть, и достойный уважения, но очень странный: напомню вам, что «цензор нравов» сослан в Сибирь за подделку векселей. – Его победа в процессе с Андрониковым будет очень показательна в смысле эволюции личности. Он своими статьями многим и многим дал надежду, что зло наказуемо. А теперь пожинает плоды: к его услугам многочисленные помощники, которых не потребуется и звать. И сколько бы инженер Андроников ни сыпал терминами, расчётами, найдутся специалисты, которые переведут их на нормальный язык, покажут, что под покровом сего – преступление по должности и мошенничество. Я впервые вижу, чтобы полицейский урядник с готовностью шёл в свидетели к ссыльному, чтобы главный бухгалтер управления по строительству открывал перед ним свои книги, а служба контроля копировала для него документы. – Конечно, нам, поверенным судебной палаты, не понесут компромат, но это ведь и естественно. У нас всё чётко: есть заказ и есть исполнение, сегодня один заказ, а завтра – другой. Сегодня Дубенский предъявляет Андроникову иск, а завтра пишет жалобу на этот иск. То есть те же факты выстраивает в противоположном порядке. Как говорит сам князь Андроников, «мало ли за какие дела берутся господа адвокаты».

Говорит «Честь имею» Когда «Восточное обозрение» после всех проволочек напечатало наконец стенограмму последнего заседания по процессу Андроникова-Бахметева, в канцелярии генерал-губернатора до полудня парализовалась работа – все читали. Один из чинов не удержался и при посетителе выпалил:

208

История иркутской адвокатуры – Вот ведь бестия, как припечатал-то под конец: «Князь Андроников объясняет, что он привлёк меня к ответственности далеко не за все мои порочащие его честь сообщения. Это совершенно верно, но кто же мешал ему выступить с более полным обвинением? Это тем более странно, что я писал о нём многое, что гораздо хуже того, за что он возбудил против меня судебное преследование. Но с этим многим и худшим он, по-видимому, мирится». – А вы обратили внимание, господа, что наш князь то и дело напоминал о своём добром имени? – сразу же оживился посетитель, – Я даже стал считать, сколько раз он употребил слово «честь» и производные от него… в общем, загнул все пальцы, а дальше сбился. Под конец же и прямо заявил: либо оправдайте меня, либо судите! И прибавил недвусмысленно, что отвечать один не намерен. Действительно, нельзя ведь предположить, что он один, ни с кем не вступая в сговор, мог проводить для оплаты мифические работы. Для бухгалтерии требуются акты приёмки, и их подписывали и начальники дистанций, и агенты службы контроля. Да что говорить: все на линии знали про «княжеские проделки»! И скоро все забудут про них. Да, после процесса с Бахметевым инженер Андроников получил подряд на строительстве Круго-Байкальской дороги, успешно справился с ним и переключился на разработку собственного угольного месторождения. Проигрыш Бахметеву он попытался отыграть, подав апелляцию в Иркутскую судебную палату. 18 сентября 1901 г. газета «Восточное обозрение» сообщила: «Дело князя Андроникова с Бахметевым в судебной палате продолжалось с 11 час. утра до двух с половиной часов ночи. Председательствовал сенатор Завадский, при членах суда Ионине и Валевском. Чтение апелляционного отзыва продолжалось около двух часов, допрос свидетелей около 7 часов, речь адвоката Харламова – 1 час. 35 мин., речь г. Андроникова – 1 час 40 мин., а господа Шапиро и Бахметев говорили по получасу. Палата утвердила приговор окружного суда».

209

История иркутской адвокатуры

пОПРАВКА НА ПРЕЗУМПЦИЮ Суд по законам военного времени предполагал высшую меру наказания. Но и в этом случае находились защитники презумпции невиновности. – А двух мнений тут не может и быть, господа, – канцелярский служитель Иркутской судебной палаты намеренно возвысил голос, рассчитывая на внимание только что вошедшего Валериана Александровича Харламова, – молодой Патушинский просто желает выделиться, и всё тут.  Харламов понял манёвр и именно потому не подал виду. Но посетитель (истец из торговых), стоявший уже у порога, обернулся: – Это вы о благотворительной лотерее изволили высказаться? А я так и подумал! Потому как и сам там был. – Так вы согласны, – подхватил канцелярский, – вы согласны, что прежде заведённый порядок был хорош? – Да уж, не нами заведено – не нам и менять. Тут ведь и здравый смысл: у кого положение выше или больше доход, тот больше раскошелиться должен на таких лотереях. И тому в общем списке пожертвований строчки первые занимать. – Это справедливо, ну а кроме того, всех по ранжиру выстраивает. Никогда губернатор не даст больше, чем генерал-губернатор, то есть не окажется впереди патрона. Точно так же и третьеразрядный купец не перебежит дорогу первогильдейцу. А юристам и вовсе установлена планка от двух до семи рублей. – В благотворительной лотерее, о которой вы говорите, председатель Иркутской судебной палаты пожертвовал 25 рублей, – холодновато уточнил Харламов. – Ну, положим, это прощальный жест, и жест высокопоставленного юриста, тайного советника и сенатора, – мгновенно среагировал управляющий канцелярией. – Когда же на одну доску с ним встаёт

210

История иркутской адвокатуры какой-то коллежский секретарь, кандидат на судебные должности, он просто смешон со своими 25 рублями! – А вам не приходит в голову, господа, – улыбнулся Харламов, – что тут просто щедрость купеческого сына, никогда не нуждавшегося? Я так в этом почти уверен. И ещё не могу не заметить вам: кандидат на судебные должности Патушинский выигрывает сложные процессы, где он один защищает до четырёх обвиняемых. Все его речи характеризуются как блестящие, а последняя напечатана полностью, аж в двух номерах «Восточного обозрения». – Корреспондентам интересна интрига, а по этот части молодой Патушинский ходок, – снова вскинулся управляющий канцелярией. – Но трудно поверить, что опус начинающего адвоката заинтересовал опытного присяжного, – взглянул на Харламова поверх очков. – Если вы меня имели в виду, то скажу без стеснения: интересуюсь приёмами и суждениями недавних выпускников юридических факультетов. Сама философия права воспринимается ими… ну, скажем так, по-иному. Есть, конечно, и излишний радикализм, но это у совсем уже юных, а Григорий Борисович Патушинский, сколько помню, приблизился к тридцати годам. Охотно перечту его последнюю речь. Харламов слушал её в суде, но там могли наслоиться эффекты живого выступления – тембр голоса, интонация, жест, поза, выражения лица. А Валериан Александрович предпочитал для анализа собственно тексты, и бывало, что речи, изъятые из атмосферы судебного заседания, вяли. Теперь же, приступаясь к чтению, он испытывал противоречивое чувство: не хотел разочаровываться, но не хотел и почувствовать собственную устарелость.

«Всё одно, ведь конец известен» Газета «Восточное обозрение» подробно освещала этот процесс, и уже потому, что дело было признано чрезвычайным и передано Военно-Окружному суду. На языке следствия это означало заказанный смертный приговор, да и сам преступник Цицанко Тменов, известный как жестокий дикарь, не вызывал никакого сочувствия. Даже либеральная публика желала на этот раз смертного приговора. Равно как и генерал-губернатор Пантелеев, изъявший это дело из гражданского производства. Равно как и тюремный инспектор Сипягин, винивший

211

История иркутской адвокатуры себя в побеге Тменова из тюремного замка и совершённом вслед за этим убийстве. Кроме того, у следствия был соблазн списать на Тменова одно нераскрытое преступление. Коротко говоря, материалы были подобраны наспех, поверхностно и представляли некое собрание косвенных и шатких улик, искусственных умозаключений, из которых и составилось путаное и противоречивое обвинение. Один из судейских даже имел дерзость посоветовать Патушинскому: – Да не упирайтесь вы: всё одно, ведь известен конец! – А как же с презумпцией невиновности? Позволю напомнить вам, что исключительное наказание требует исключительного же внимания к каждому аргументу, как против, так и за обвиняемого. При исключительном же внимании к каждому аргументу становится очевидно, что Тменов совершил убийство непредумышленно, в состоянии раздражения и запальчивости. Что же до ограбления почты «по аналогии», то при детальном анализе только аналогия и остаётся. Вывод же прорисовывается такой: по совокупности преступлений Тменов заслуживает бессрочной каторги, но не казни, нет. И в своём заключительном слове он развил эту мысль: – Чрезвычайное наказание нецелесообразно даже и как средство устрашения. Достаточно привести классический пример из учебников по криминологии: пастор Робертс из Бристоля, исповедовавший 167 приговорённых к высшей мере, выяснил, что 161 из них присутствовал при казнях, но это не послужило предостережением. А вот и очень близкий нам пример: несколько дней назад (уже после обнародования приказа начальника края судить Тменова по законам военного времени) в центре Иркутска, днём совершается беспрецедентно жестокое убийство женщины. Суд принял половинчатое решение: признал непреднамеренность одного убийства, но поддержал обвинение в повторном нападении на почту. То есть подвёл Тменова под обещанную генерал-губернатору казнь. Но Петербург расслышал доводы Патушинского и удовлетворил его апелляцию. Вскоре после процесса, в феврале 1901 года, коллежский секретарь Патушинский был назначен добавочным мировым судьёй округа Читинского окружного суда.

212

История иркутской адвокатуры «Что ж, для публики и для коллег досадно, но для самого-то Григория Борисовича, бесспорно, полезно, – рассудил Харламов. – Если что и огорчает Патушинского, так разве только невозможность выступить на процессе по ограблению почты, с которым связали Тменова. Впрочем, и это поправимо – я ведь буду там выступать». Действительно, вскоре «Восточное обозрение» написало: «Излагая процесс по делу об ограблении почты, мы имели случай отметить взгляд присяжного поверенного Харламова на то, выигрывают ли подсудимые, если дело возводится в разряд особенно важного. Как известно, В.А. Харламов проводит ту мысль, что такое выделение дела в разряд чрезвычайного вредно отражается на ходе процесса, особенно при производстве предварительного следствия: тут, говорит он, утрачивается необходимое спокойствие, а со стороны нижних полицейских чинов нередко даже и беспристрастность». Валериан Александрович был доволен. И между прочим, записал на досуге свои мысли о новом поколении адвокатов: «В большинстве своём господа юристы благонадёжны, то есть, ограничены рамками собственного благочестия. Господам адвокатам проще указать на прорехи обвинения, чем предположить в подзащитном себе подобного. Или же мысленно оказаться на его месте. Тут надобна природная широта натуры и природная же нервность, обострённость воображения, позволяющие хоть мысленно реконструировать сцены преступлений, погружаться в них и в известной степени перевоплощаться в обвиняемых. На такое способны лишь единицы типа Патушинского, большинство же выбирает отстранённый подход и просто опирается на уставы, статьи, параграфы».

Берут случайного мужчину и отдают ему Григорий Борисович Патушинский отличился и на судейском поприще: в 1902-м он схватил за руку жандармов, истязавших подозреваемых, и вынужден был отправиться в Канский уезд – в своеобразную ссылку. Со временем публика увидела в нём и борца за женские права. В 1914-ом, представляя интересы иркутянки Завьяловой, обвиняемой в двоемужестве и подлоге, Патушинский позволил себе известное обобщение:

213

История иркутской адвокатуры – В лице подсудимой, господа судьи, вы видите перед собой одну из многих жертв того распространённого взгляда, что девушка в семье – бремя, от которого всеми силами надо избавиться. И для этого не брезгуют подчас ничем. Берут первого случайного мужчину и отдают её. При этом совершенно не интересуются тем, кто же этот претендент на руку девушки. Не интересуются, что у него за характер, каков его духовный облик, не справляются, болен ли он – словом, совершенно не беспокоятся, какие «розы» ей готовит Гименей. Таких жертв много, и одна из них перед вами! Григорий Борисович так увлёкся, что допустил в своей речи несколько, так сказать, неточностей, и возмущённый товарищ прокурора вызвался «перечислить все ошибки адвоката». Патушинский не возражал и использовал это время, чтобы найти новый ход и вырулить-таки в нужное русло. В общем, суд Завьялову оправдал.

Ну, решите хоть что-нибудь, наконец! А чуть раньше, в феврале того же 1914-го, Патушинский добился оправдания Фёдора Гирбасова, «злостного банкрота». Харламов, живи он в ту пору в Иркутске, очень бы удивился, наверное: двенадцатью годами раньше он выступал свидетелем обвинения по злостному банкротству Гирбасова и был вполне убеждён, что тот заслужил приговора окружного суда о лишении прав и отдаче в арестантские отделения. Тогда же обвиняемый апеллировал к судебной палате, но бумаги затерялись, – дело всплыло лишь в начале 1914-го, когда Гирбасов был уже очень жалок и ходил за судейскими по пятам: «Ну, решите хоть что-нибудь, я измучен неизвестностью!» И перед самым уходом на фронт Патушинский поставил-таки в этом деле точку. Судьи ждали от него чувствительных пассажей, а он взял жёсткую ироничную ноту: – Приговор окружного суда вынесен на основании одного-единственного документа, исходящего от заинтересованной стороны – конкурсного управления. Его выводы поддержали, естественно, и поверенные господ кредиторов, замечательные юристы Харламов, Хренников, Устюжанинов, Виноград. Я всем им воздаю должное, однако, не могу не признать: весь их пафос лишь прикрывал отсутствие серьёзных доводов. Возможно, Харламов и согласился бы с ним.

214

История иркутской адвокатуры

Григорий Борисович ПАТУШИНСКИЙ (1870–1931, Москва). После окончания юридического факультета Московского университета служил в Иркутском окружном суде, а затем в Читинском окружном и Канском уездном. После отставки вернулся в Иркутск. Гласный Иркутской городской думы в 1902–1905, 1910–1913. В 1912 в составе адвокатской комиссии расследовал преступление, вошедшее в историю как Ленский расстрел. С началом Первой мировой войны отправился добровольцем на фронт. В 1918 арестован большеГ.Б. ПАТУШИНСКИЙ – присяжный

виками и несколько месяцев находился в Красно-

поверенный

ярской тюрьме. После освобождения занял пост министра юстиции Сибирского правительства. После окончания гражданской войны счастливо избежал репрессий, что некоторые объясняли поддержкой влиятельных персон из бывших подзащитных.

Г.Б. ПАТУШИНСКИЙ – студент первого курса московского университета Документы из фондов музея МГУ. Предоставлены научным сотрудником Геннадием Николаевичем Рыженко.

215

История иркутской адвокатуры

Георгий Прокопьевич Устюжанинов (30.3.1878, г. Троицкосавск Забайкальской обл. – н.р. 1921) – присяжный поверенный, общественный деятель. Родился в семье учителя и начальную школу окончил под его патронатом. После Читинской гимназии, в 1896 г., поступил на юридический факультет Московского университета. В 1901 г. выпустился и возвратился в Сибирь, где был принят помощником присяжного повереного округа Иркутской судебной палаты. Адвокатскую практику успешно совмещал с работой юрисконсульта, в том числе в банке Сиропитательного дома Е. Медведниковой. Неоднократно избирался старшиной 1-го Общественного собрания, входил в правление Общества сибирских охотников. В июле 1917 г. участвовал в организационном собрании местного отделения Трудовой народно-социалистической партии, произнёс программную вступительную речь. В 1919 г. возглавил окружной Совет присяжных поверенных, а также был избран зам. председателя Юридического общества. Сохранились свидетельства его выступлений на процессах 1921 г., о дальнейшей судьбе Г.П. Устюжанинова сведений нет. Материалы из архива ЦИАМ, ф. 418, оп. 310, д. 961 О принятии в студенты (4.6.1896-8.11.1902). Предоставлены Геннадием Николаевичем Рыженко, научным сотрудником музея МГУ.

216

История иркутской адвокатуры

ЗАСТАРЕЛЫЕ ПЯТНА ПРОСТУПАЮТ Без прямого участия профессионального адвоката даже заведомо выигрышные иски нередко теряли перспективу. Между прочими новостями Германов рассказал Кузнецову, что пишет теперь в «Иркутские губернские ведомости»: – Разумеется, понемногу и исключительно под псевдонимами, но редактор хвалит меня. Собственно, по настоянию Александра Ивановича я и заточил свои перья. Он очень хочет сделать настоящую живую газету, несмотря на официальный статус её. И это непременно получится! Губернатор Моллериус как человек очень умный не станет давить на собственную редакцию, а, напротив, обеспечит ей известные преференции в получении информации.

Значит, это – правда… Жаль! – Вооот, узнаю новичка из приезжих – по этой вот самой возвышенной интонации, – усмехнулся Кузнецов. И после паузы, будто что-то припомнив, добавил. – Да, кстати: не доверяйтесь вы этому Виноградову: весьма ведь сомнительной репутации господин. Один мой знакомый (верный человек) прямо назвал его взяточником. – Да помилуйте, что вы такое говорите? С кого же брать Виноградову взятки и за что? Уж не с начальства ли за печатание назначений и распоряжений! – Была бы охота злоупотребить, а возможность найдётся! Помолчали и разошлись, каждый при своём. Германов решил, что не следует ничего рассказывать Александру Ивановичу, но при первой же встрече всё само собою и выскочило… – Значит, всё-таки правда, что Кузнецов распускает слухи! – болезненно поморщился Виноградов. – А ведь мне намекали уже, хотя слишком туманно. Кстати, кто этот «верный человек» Кузнецова? – Не называлось ни имя его, ни фамилия, но мне сразу подумалось, что кто-нибудь из наших чинов.

217

История иркутской адвокатуры – Может, и так, впрочем, что гадать-то? Вот пусть мировой и разберётся! – А вы желаете непременно действовать через суд? – Ну, разумеется: семейному человеку дОлжно озаботиться, чтоб его родным не ставили неприятных вопросов. Да и служба обязывает очиститься от подозрений. Виноградов смотрел на мировые суды под известным газетным ракурсом, отмечая самое характерное, показательное или же, напротив, неожиданное, удивительное и занимательное. Так, ему было известно, что в Иркутске всего более популярен мировой по фамилии Кудрявый. В редакторской памяти сохранился и любопытнейший (прошлогодний, кажется) случай, когда вор был не только арестован в день кражи, но в этот же самый день осуждён мировым и отправлен в тюремный замок. А ещё помнились смешные заметки о копеечных исках, например, за вязаные чулки, которые заказали, приняли, а работу не оплатили. В каждой из этих мелких историй был исключительно оригинальный сюжет с бесподобными диалогами и, конечно, моралью. И даже суховатому Александру Ивановичу хотелось иногда приписать в фельетонном стиле: «Истцом к мировому вошёл – обвиняемым вышел» или: «история про то, как подполковник Петр Иванович Дудин 5 рублей сэкономил, поплатившись четвертным и своим добрым именем». Коротко говоря, Виноградов с интересом и уважением относился к новому для Сибири институту и нисколько не сомневался, что выиграет процесс. Несмотря на одно неблагоприятное обстоятельство: суд должен был состояться в Якутске, по месту нынешнего проживания господина Кузнецова. – Теоретически риск совсем небольшой, – поддержал его частный поверенный Кроль, – тамошний мировой судья не оброс ещё связями и может смотреть на всех фигурантов дела с равною отстранённостью, то есть исходить из одних только фактов. Действительно, Кузнецова приговорили к штрафу, и честь советника губернского управления Виноградова оказалась, таким образом, восстановленной. Но Александр Иванович всё же выглядел недовольным – по его представлениям, было бы полезнее для ответчика познакомиться и с тюремным замком, причём основательно – в течение полугода и более. В общем, Виноградов апеллировал к Якутскому

218

История иркутской адвокатуры окружному суду. То же самое сделал, кстати, и обвиняемый – с целью вообще избежать наказания.

По дешёвому варианту – Перед нами, Александр Иванович, очень опасный и решающий поворот! – предупредил поверенный Кроль. – В окружном суде ротации не так часты, и я не исключаю, что у ответчика есть к этой «дверце» волшебный ключик. Очень рекомендую вам направить в Якутск лёгкого на подъём адвоката. Дороговато обойдётся, согласен, но разве репутация стоит дёшево? Стоит только раз не почиститься, как на эту грязь и другая налипнет… Виноградов задумался: «Дорого, очень дорого обойдётся мне поездка адвоката в Якутск, сразу выпаду из бюджета, и не только месячного, но, пожалуй, и годового! Одолжиться? А под что? На семейные же сбережения я и вовсе не могу покуситься. Да и стоит ли? Кроль, должно быть, демонизирует отдалённые окружные суды. Да-да-да, у него устарелый, дореформенный взгляд на вещи. А ведь очень многое переменилось уже, и в особенности, за время председательства в Иркутской судебной палате Георгия Владимировича Кастриото-Скандербек-Дрекаловича. Рядом с ним и окружение облагородилось, вот недавно уезжал из Иркутска Подольков, прокурор окружного суда, так все судейские его чествовали обедом, даже и адвокатура в стороне не осталась – верный признак достойного поведения «отъезжанта». С таким же почётом провожали и товарищей прокурора Иркутской судебной палаты Антонова и Татаровского. Конечно, ничьи заслуги не стоит преувеличивать, но ведь нельзя же и не признать влияния Кастриото-Скандербек-Дрекаловича. Чего стоит один дешёвый буфет в здании судебных установлений!» В общем, Виноградов не послал в Якутск адвоката, и какое-то время спустя был официально уведомлён: по возбуждённому им делу о клевете вынесен оправдательный приговор. – Но как же так? «Верный человек» Кузнецова показал на суде, что никогда не называл меня взяточником, и это зафиксировано официальным протоколом, – только и смог сказать Виноградов Кролю. – После, после риторические вопросы, Александр Иванович, сначала кассируйте приговор Якутского окружного суда в Иркутской су-

219

История иркутской адвокатуры дебной палате. – Уверен, что дело вернут на повторное рассмотрение. Кроль опять-таки оказался прав, вот только проку от этого было мало: из Якутска прислали… копию первого приговора окружного суда, с припиской, что и судебной палате случается ошибаться. – Подавайте ещё раз на кассацию, и мы её снова удовлетворим, – предложили Виноградову в судебной палате. – Но имейте в виду, Александр Иванович: против вас начинается уголовное преследование. – Кем же и за что?! – Якутский окружной суд усмотрел в ваших формулировках «оскорбление на бумаге». Так вы будете снова кассировать приговор? – Я… хотел бы немного собраться с мыслями.

Жить с этим можно, или всё–таки стыдно? В Иркутске имели хождение разные представления о стыде и позоре. К примеру, в прошлом, 1900 году, было установлено, что член иркутской городской управы Белоголовый оклеветал секретаря управы Кларка. – Теперь уж Белоголовому невозможно оставаться в управе, – заметил перед началом думского заседания гласный Концевич. – Ну, разумеется, это было бы крайне неудобно. Если не сказать неприлично, – отозвался гласный Жбанов. Кто-то улыбнулся такому «максимализму», а один деловой господин так и раздражился: – Это всё такие пустяки, что надобно удивляться, зачем городской голова согласился обсуждать историю с Белоголовым. Надобно исключить её из программы нашего заседания! Словом, не поддержали коллеги гласных Жбанова и Концевича. И Константин Маркович Жбанов решил просто выйти из думы. В качестве протеста. Кстати, к этому времени против городского секретаря Кларка снова выдвинули огульное обвинение – на этот раз член управы Игумнов. Снова возникло дело о клевете, и мировой судья приговорил Игумнова к восьмимесячному заключению. Дума никак не отреагировала, а Игумнов апеллировал к окружному суду. Кларку снова пришлось обратиться к адвокатам, но на судебном заседании им обоим не дали слова, коротко объявив, что приговор мирового отменяется, «так как дело неподсудно ему». – Так рассудите нас сами! – вырвалось у Кларка.

220

История иркутской адвокатуры – Сначала войдите в думу с прошением дать делу ход. Вечером того же дня супруга Кларка вызвала доктора, и приехав тотчас, он нашёл пациента совершенно разбитым. Тщательный осмотр оказался ещё более неутешительным: – Скажу без обиняков: ежели не хотите оставить детей сиротами, а супругу вдовой, немедленно отправляйтесь из Иркутска, и как можно дальше. – Наш секретарь увольняется по причине болезни, – объявил на ближайшем же заседании думы городской голова Жарников. – Вот, и прошение есть ещё от 27 апреля нынешнего, 1901 года. Какие будут мнения? Большинством голосов постановлено было выдать Кларку пособие на лечение – в размере полугодового оклада – как, безусловно, полезному и честному работнику. В последнем никто и не сомневался после проверки думской комиссии, не обнаружившей решительно ничего предосудительного. Не прошло и недели, как в опалу попал делопроизводитель городской управы Голенев: в редакцию «Иркутских губернских ведомостей» поступило сообщение о его вымогательстве. Донос подготовлен был совершенно профессионально, со ссылками на свидетелей из людей основательных и готовых, якобы, подтвердить показания под присягой. «Делопроизводитель управы г. Г. подаёт, как мы слышали, заявление в думу с просьбой отстранить его от должности и предать суду, так как этот путь он считает единственно возможным для реабилитации себя в глазах общества», – сообщило «Восточное обозрение» в номере от 6 мая 1901 г. – Ну, это вам не Одесса, где городской голова хлопочет о введении суда чести! Это – Иркутск, и понятие чести здесь весьма и весьма растяжимо! – Виноградов отбросил свежий номер «Восточного обозрения». Да, Александр Иванович был задет: бескомпромиссный настрой Голенева делал уязвимой его собственную позицию, озвученную этим самым «Восточным обозрением»: «Дело по обвинению в клевете чиновника г. Кузнецова, возбуждённое советником г. Виноградовым и перешедшее в судебную палату, прекращено по прошению последнего, о чём уже палата уведомила окружной суд». Дальше всё пошло по худшему из возможных сценариев. 27 мая 1907 года в родных для Александра Ивановича «Губернских ведомостях» об-

221

История иркутской адвокатуры наружилась вот какая заметка: «Группа лиц во главе с некоторыми из старшин Общественного собрания выставляет кандидатуру А.И. Виноградова на должность управляющего зданиями, вновь созданную постановлением общего собрания. Но большинство старшин протестуют против этой кандидатуры, находя, что эконом Общественного собрания М.М. Маслов, служащий в этой должности уже 17 лет и известный своей честностью и распорядительностью, более заслуживает назначения на эту должность». Ещё три года спустя, 10 августа 1910 года, газета «Восточная зари» представила дело о растрате и подлоге, в котором Виноградов выступал в качестве обвиняемого. Возникло это дело по иску торгового дома Штанбока к типографии «Иркутских губернских ведомостей», и речь шла о пятилетней давности поставках бумаги. Предъявленные счета показались сомнительными, и возникло предположение, что указанная бумага не поставлялась, а, значит, Штамбок с Виноградовым были в сговоре. Будь Александр Иванович жив, он, наверное, дал бы необходимые пояснения и о закупках бумаги впрок из-за забитости железной дороги, и о выросших в войну тиражах, и о многом, многом другом. Но Виноградов умер в самом начале процесса, а бывший его подчинённый Горайский, известный операциями с казённой бумаги, стал свидетельствовать исключительно в свою пользу. Вдова Виноградова, Олимпиада Яковлевна, заведующая училищем для слепых, и его сын Александр Александрович, учитель пения и теории музыки, следили за процессом издали, по газетам. Но в таком городе, как Иркутск это вовсе не спасало от неприятных вопросов.

222

История иркутской адвокатуры

ПРОИГРЫШ СО ВКУСОМ ПОБЕДЫ В 1900 г. на Байкале были собраны и спущены на воду два ледокола. А уже в июне 1901 г. в мировом суде рассматривалось первое «ледокольное дело». – В тот злополучный Духов день на ледоколе оказался и иностранец (английский путешественник), и я могу засвидетельствовать: он был очень напуган. И, кстати, у него нет сомнений, что, именно, команда и повинна в инциденте: будь она повежливей, пассажиры бы не пошли на конфликт. – Так вы что же: солидарны с англичанином или всё-таки думаете иначе? – Заблоцкий слегка прищурился, разглядывая купца Первунинского так, будто в первый раз его видел.

«Разыскиваются 14 миллионов, случайно потерянных» – Да, я с ним солидарен, и настолько, что найду время и к мировому сходить! И не стану отсиживаться на скамейке для публики, а выступлю как свидетель. – Разве дошло уже до суда? – Дойдёт непременно: жандармы ведь составили протокол и, верно, уж подвели пассажиров под какую-нибудь статью. Благо, могут призвать в свидетели всю ледокольную команду, и кто б сомневался, что матросы дадут угодные капитану показания! У вас, ледокольщиков, вообще рука руку моет, а в результате ни с кого не спросить. А коли спроса нет, то и беспорядки во всём. На пристани, в порту Байкал, даже нет перил, и недавно при посадке возникла такая давка, что женщина с ребёнком упала с высоты трёх саженей. Слава Богу, живы остались, не скажу невредимы. А как груба у вас (особенно на ледоколе «Байкал») прислуга! – А это у кого «у вас»? Уж не меня ли персонально имели в виду? Так напомню: я – инженер.

223

История иркутской адвокатуры С лёгкой руки местной прессы за инженером Заблоцким закрепилась приставка «ледокольный». То есть называли его ледокольным мастером, ледокольным строителем, хоть на верфи в Лиственничном лишь собирали присланные в разобранном виде «Байкал» и «Ангару». Корреспонденты тогда давали подробные описания ледоколов, делали репортажи с первых рейсов. На этом кратенькая пора очарования, собственно, и закончилась, и начался затяжной период высказывания всевозможных претензий. В январе 1901 года в иркутском Общественном собрании пошли обычные для начала года костюмированные балы, и ледокольная тема зазвучала там громче других. «Разыскивают 14 миллионов, случайно утерянных при постройке» Байкала» и «Ангары», – сообщалось на платье из «ледокольных объявлений». Там же извещалось и о «безвременной кончине обоих ледоколов». Слово это, «кончина», было подобрано неудачно, на самом же деле имелась в виду слишком раннее (по мнению публики) прекращение рейсов. А было так: 29 декабря «Байкал» вышел из Мысовой, гружёный вагонами. Соблюдая осторожность, капитан несколько раз опускал водолаза для осмотра валов, и всё же, едва миновали мол, муфта и лопасти левого вала сломались и ушли ко дну. В тот же день начальник службы движения Забайкальской железной дороги Спенглер получил телефонограмму, что «Байкал» выбывает из строя вплоть до присылки из Англии нового вала. А это значило, что встаёт на зимовку и менее мощная «Ангара». В канун нового года железнодорожные станции заклеили объявлениями, что едущим за Байкал продаются билеты только до станции Байкал. А едущим из-за Байкала – только до станции Мысовая. Тем же, кто уже находился в пути и имел билеты на ледокол, обещали возвратить деньги. Известие было не из приятных, конечно. В особенности для тех, кто спешил. Лишь через неделю по окрепшему байкальскому льду началась организованная, правильная переправа. Классность билетов поддерживалась весьма своеобразно: пассажиры 1-го и 2-го классов переезжали Байкал в трёхместных санях, а пассажиры 4-го класса – в пятиместных.

224

История иркутской адвокатуры

Беспомощность ледоколов перед байкальским льдом не вызывала никакого сочувствия у местной прессы. «Наши ледоколы в минувшую зиму, как известно, осрамились, не оправдав возлагавшихся на них надежд. Железной дороге пришлось перевозку грузов через Байкал передать контрагентству Кирикова и К0», – писало «Восточное обозрение» 8 июля 1901 г. Фельетонисты преувеличивали, конечно, когда писали: «Ледокольный резак за ненадобностью предлагается табачным фабрикантам для резки табаку», но, в общем, надо было признать, что английская инженерная мысль споткнулась о байкальский лёд, в районе Мысовой достигавший 6 футов. И пока новый вал доставлялся в Лиственничное, Заблоцкий писал министру путей сообщения князю Хилкову о необоснованности возлагаемых на ледоколы надежд. Вскоре у него появились и дополнительные доказательства: в пробный рейс «Байкала» 27 февраля 1901 г. сломался передний винт. Между тем, в Иркутске скопились для отправки около сорока локомотивов. Ледокольные капитаны решились использовать динамит, но и это не помогло: из воды поднимались всё новые глыбы, а налетавший ветер передвигал их, словно игрушки, затирая только что бывший канал. Только в начале мая озеро очистилось ото льда. Добровольно. В точном соответствии с природным календарём. Ледоколы стали курсировать как пароходы, но претензии к ним не уменьшились; только теперь их обвиняли в медлительности: «Вследствие бури 3 мая не отправились в Мишиху. На другой день отправились в 4 час. 30 мин. утра, но через час возвратились обратно вследствие бури на озере и отправились только 5 мая в 7 час. 35 мин. утра. 6 мая по такой же причине рейсов не делали вовсе», – фиксировало «Восточное обозрение». Но настоящим подарком для фельетониста стал скандал 20 мая – тот самый, о котором с таким возмущением рассказал Заблоцкому предприниматель Первунинский. Подумав, инженер решил сам отправиться в суд, и 15 июня, действительно, был замечен в камере мирового судьи 2-го участка Иркутского уезда.

225

История иркутской адвокатуры Хроникёр «Восточного обозрения» после назвал свой отчёт «О буйстве на пароходе-ледоколе «Ангара»; Заблоцкий же обозначил для себя куда проще –

Инцидент с печеньем Ведь что, в сущности, произошло? 20 мая 1901 года поездом из Иркутска прибыли в порт Байкал господа отдыхающие – главным образом, служащие управления Забайкальской железной дороги. Это был Духов день, и публика пожелала отметить его ледокольной прогулкой по Байкалу. Когда именно подойдёт «Ангара» и начнётся посадка, никто не знал, и две дамы с ребёнком, ехавшие 2-м классом, решили покуда попить чаю. Однако буфетчице не понравилось, что они не купили ничего закусить, а достали домашнее печенье. – Права не имеете тут сидеть! – подскочила она. – Эти столы для тех, кто у меня покупает! Немедленно убирайте отсюда своё печенье! Дамы растерялись, но за них вступился железнодорожник Панов: – А ваше требование не имеет под собой никаких законных оснований, – спокойно заметил он. – Если же я не прав, назовите мне, будьте добры, запретительные документы. Возразить было нечего, и буфетчица просто сбегала за помощником капитана и потребовала «защиты от оскорблений». Тот указал Панову на дверь и, не видя результата, призвал жандармского полицейского, который и спустил всё на тормоза. Ободрённый Панов направляется к капитану и замечает ему, что буфетчица устанавливает собственные порядки. Но капитан Иоганн Фридрих Мазур отмахивается, с лёгким акцентом и элегантною простотой: – Нэ ваше дело! Панова такой ответ явно не устраивает, и совсем уж рассерженный капитан отдаёт команду вязать его и «поучить», а возмущённым пассажирам кричит: «Эй ты, свинь, от борто пошол! Публика – свинь, её надо за борт бросайт!» – Да за такие слова тебя, чухню, следует посадить в люк с мусором! – возмутился пассажир Катышевцев. Капитан дал задний ход и потребовал от жандармов снять всех «буянов» на берег. Публика возроптала и не подпустила жандармов.

226

История иркутской адвокатуры Капитану пришлось провести этот рейс до конца, но протокол был составлен в исключительно нужном ему направлении. Причём число «буянов» жандармы увечили до 8 человек, приписав несколько фамилий из общего списка получивших билеты железнодорожников. В том числе и фамилию господина, отказавшегося от ледокольной прогулки и весь день 20 мая не выезжавшего из Иркутска. Это очень позабавило публику, набившуюся в камеру мирового судьи. Вообще, курьёзного было много: хамство «ледоколистов» старательно подгонялось под норму, а любое сопротивление ему выставлялось как нарушение общественной тишины. Кстати, защитник обвиняемых кандидат прав Карелин искусно ухватился за эту ниточку и всю свою речь построил на ненормальности «норм», вводимых «ледоколистами». «С позиций чистой теории речь Карелина видится как блестящая, но всякий, хоть однажды ездивший по железной дороге, поневоле превращается в практика, – размышлял Заблоцкий. – И для практика очевидно: ненормальности, разоблачённые господином Карелиным, давно уже стали нормой на железной дороге. А ведь именно там и работает большинство пострадавших. Отчего же вы, господа, не узнали своих собственных «порядков» и нравов? Разве обер-кондуктор с ледокола «Ангара» так отличен от ваших кондукторов? По мне, так всё тот же ограниченный крошечным мирком господин, совершенно убеждённый, что не он для пассажиров, а пассажиры для него. Персонажи всё те же, но отчего-то является вдруг иллюзия, что на ледоколе, чуде техники, будет всё по-другому. Наверное, так же заблуждались и уповавшие на железнодорожную магистраль как на средство забыть о мытарствах почтового тракта. Поэтому я бы не стал, как Карелин, возвещать о пробуждающемся правосознании. Когда бы не праздничный настрой да не повышенный градус от выпитого, отмолчался бы и Панов, и публика преспокойно сдала бы его жандармам. Непривычность противостояния заурядному бытовому хамству видна уже и по громадному напряжению сил: с Пановым, в конце концов, случился истерический припадок. И всё-таки, всё-таки, хорошо, что инцидент с печеньем случился – пусть оправдательный приговор для «буянов» разбудит их дремлющее сознание».

227

История иркутской адвокатуры

В том, что будет именно оправдательный приговор, Заблоцкий совершенно не сомневался. И когда в половине седьмого вечера мировой судья объявил, что берёт полтора часа на раздумья, инженер решил ехать домой: дорога-то не короткая, а оставаться в Иркутске не хотелось. Но на выходе из камеры мирового судьи его радостно перехватил один иркутский коллега по Обществу спасения на водах: – Губернатор очень хвалит вашу январскую операцию, а в отчёте вашего отделения (я читал) всего-то три предложения. – Да чем хвалиться? – устало отозвался Заблоцкий. – Всё ведь грустно на самом деле. Каждый год одна и та же картина: лёд не окрепнет ещё, кругом полыньи, а пассажирам не терпится, да и ямщики подначивают – на риске заработать хотят. Вот и в нынешнем январе было бы много жертв, если б мы с рабочими не вечеровали на верфи. Как услышали крики, похватали доски, фонари – и на озеро, – Заблоцкий чуть помедлил, вспоминая. – Ну, разделились, есте-

228

История иркутской адвокатуры ственно, потому что кричали-то с двух сторон. Из дальней полыньи вытянули женщину с ребёнком, крестьянина и ямщика Чалкина. А лошадь с экипажем, увы, утонула уже. Из ближней полыньи вытащили всех шестерых, и в ледокольном лазарете они пришли в чувство. Но ребёнок к утру умер… Когда рассвело, нашли ещё на льду труп поселенца Василия. Зачем он отправился ночью – лично я отказываюсь понимать, но, видите ли, коллега, люди часто так бессмысленно истребляют себя, что даже и не радуешься, когда кого-то удаётся спасти. Эти-то (он посмотрел в сторону стоявших кружком обвиняемых), по крайней мере, уважают себя и от других требуют такого же уважения. Приговор, кстати, стал для всех неожиданным: Панова, больше всех пострадавшего, приговорили к двухнедельному тюремному заключению, ещё троих пассажиров – к штрафам, заменяемым в случае неуплаты арестом. Возмущённый Заблоцкий уехал на дачу к Первунинскому, и они часа три ещё обсуждали, какие мотивы и какие влияния заставили мирового судью принять такое решение. – Адвокат Карелин обещает перенести рассмотрение в окружной суд, но если там не выгорит, надо дальше идти, то есть апеллировать к судебной палате, – выстраивал план Первунинский. Заблоцкий не возражал, но думал о своём. Официально ни «Ангара», ни «Байкал» не считались построенными, покуда не был спущен на воду последний док. А это событие намечалось через две недели, 29 июня 1901 года. В этот день оно и состоялось, и рабочих очень порадовало предложенное угощение. А уж как радовался сам Заблоцкий!

229

История иркутской адвокатуры

ЗАПРЕЩЁННЫЕ ПРАКТИКИ В Иркутске присяжные поверенные беспрепятственно занимались коммерцией. Эта запрещённая для них деятельность имела и судебные последствия. Встретив Харламова в юридической консультации, Хренников не удержался: – Решились в одиночку против троих пойти? – Официально, – улыбнулся Валериан Александрович, – у меня лишь один противник в этом процессе – господин Лисицын, присяжный поверенный округа Московской судебной палаты. – Но ведь ни для кого не секрет, что этого Лисицына направляют Звонников и Михельсон.

Адвокаты. Они же и обвиняемые – Разумеется. И то, что они в этом деле в положении обвиняемых, вовсе не помеха. Думаю, что и вы бы в такой ситуации не растерялись. – Ну, спасибо, коллега, «уважили», поставили перед судом, пусть и гипотетически, – с деланой сердитостью ответил Иван Петрович. – Что ж, с юридических факультетов выходят и в судьи, и в прокуроры, и в адвокаты, и в подсудимые. Иной полвека проживёт порядочным господином, а потом вдруг – раз, и растратит казённую денежку, присвоит чужое наследство. И нам, адвокатам, не случайно заказаны конкурсные управления. Ан нет, пролезаем в обход закона! Вот на что уж, казалось бы, кандидат прав Берков – востребованный защитник, а и тот ведь не избежал искушения и лет восемь назад стал банкротить несостоятельных должников. Его обвинили в незаконных действиях, убыточных для господ кредиторов. И ведь что любопытно-то: разоблачавший Беркова Власов недели за две до этого вместе с ним проходил обвиняемым по другому банкротному делу. Слава Богу, и тот, и другой оставили конкурсные администрации, а вот Звонников не пожелал. – И вот итог! Впрочем, итог неизвестен: процесс-то будет, кажется, долгим…

230

История иркутской адвокатуры – Уже затянулся. Ещё в 1898-м Михаил Дмитриевич Бутин возбудил преследование против банкротных администраторов Звонникова, Михельсона и Стрекаловского. Дело-то, в сущности, простое, ситцевое, но без доказательств не обойтись, а ответчики выставляют всяческие препятствия в получении. Вот и завтрашнее судебное заседание только-только позволит мне снять очередную препону. Да, кстати, и добиться слушания дела в Иркутске, а не в Москве, как того хотели бы Звонников и Михельсон. – Пакет претензий у вас, должно быть, большой? – Нет, из массы эпизодов мы выбрали единичные, но совершенно неопровержимые: мой доверитель Бутин хорошо понимает, что против таких юристов, как Михельсон и Вопросы внутрикорпоративной этики широко Звонников, надо действовать навер- обсуждались в адвокатском сообществе, но на няка. Научен, так сказать, горьким практике многое определялось конкурентной борьбой. опытом. – Большую подготовили речь? – Не хотелось бы утомлять, но и опускать свои доводы смысла не вижу. Как написал позже хроникёр «Восточного обозрения», «речь Харламова длилась четыре часа, обнимая собой самые интересные стороны этого громадного дела». Также корреспондент отметил для непосвящённых, что торговый дом братьев Бутиных был основан ещё в 1866-м и что первоначальный капитал был сравнительно невелик. Но пятнадцать лет спустя фирме принадлежали уже четыре завода (железоделательный, солеваренный и два винокуренных), пароходство, золотые прииски, торговые предприятия. Это не всем понравилось, и едва лишь в деле случилась заминка, как этим воспользовался иркутский предприниматель Хами-

231

История иркутской адвокатуры нов. Встревоженные московские кредиторы прислали в Иркутск двух своих представителей – присяжного поверенного Московской судебной палаты Звонникова и кандидата прав Михельсона. Их полномочия были ограничены наблюдением, но прибыв на место, они не только вошли в конкурсную администрацию, но и захватили её, добившись устранения Бутина. В несколько лет богатейшие предприятия фирмы были разорены, переданы в аренду, проданы, и при этом кредиторы не получили и десятой части от своих четырёх миллионов. В роли конкурсных администраторов адвокаты использовали чуть не весь список запрещённых приёмов: заведомо невыгодные сделки, оплата чужих векселей, заурядное присвоение подотчётных сумм, подтасовки в документах. Даже и перманентное противостояние Бутину подпитывалось из его собственных капиталов. Так, в 1892 г. вышла книга «Администрация по делам торгового дома нерчинских купцов братьев Бутиных. Её деятельность и борьба с распорядителем дел фирмы М.Д. Бутиным. Материалы по истории торгово-промышленных предприятий и тяжебных дел в Восточной Сибири. Часть первая». На судебные разбирательства с разоряемым коммерсантом был израсходован целый капитал – почти 115 тыс. руб. И даже, когда администрацию упразднили, извлечения из капитала Бутина продолжались ещё девять месяцев, вплоть до октября 1891 г. То есть бывшие администраторы продолжали выплачивать себе жалование, дивиденды и прочее.

А за Сенатом присмотрит Духовский, наш человек Дерзость Михельсона и Звонникова подпитывалась не только их природным авантюризмом, но и уверенностью в собственной безнаказанности: в одной связке с ними шёл профессор Московского университета М.В. Духовский, имеющий непосредственный выход на Сенат. В руки Харламова попало и было зачитано на суде письмо Духовского, адресованное в Иркутск и раскрывающее механизм влияния на Сенат. «Стачки между поверенными и обер-секретарями здесь не редкость, – констатировал профессор и уточнял. – Купля и продажа интересов доверителей легко может совершаться. У меня хорошо организован в Сенате надзор за всем, что там творится. Я нашёл нужным дать передоверие Шиферу ввиду того, что он близок обер-секретарю 4-го департамента Шафиро, а

232

История иркутской адвокатуры обер-секретарь имеет большое влияние и может сильно навредить любому делу. Ввиду этих соображений я заезжаю всегда к Шиферу перед докладом». Характерно, что к письму прилагался проект решения Сената, составленный самим Духовским. – Да, при таком-то раскладе трудненько придётся вам, Валериан Александрович, – посочувствовал Хренников. – Там ведь и за давностью спишется многое, взыщут какой-нибудь путячок, и только. – Нынешний судебный процесс хорош уже тем, что он всё называет своими настоящими именами. Для Михаила Дмитриевича Бутина крайне важно восстановить свою деловую репутацию. – Да, но он ведь давно на возрасте и после стольких потерь вряд ли примется за дела. И детей у него, слышно, нет, да и единственный брат умер, не оставив наследников. Только и остаётся, что хорошенько пожить напоследок, покутить, почудить, кого-то на память облагодетельствовать. Он ведь из просвещённых, этот Бутин? – Университетов, как мы, не заканчивал, но начитан и даже пишет сам (говорят, неплохо). Думаю, просвещённый Звонников охотно бы с ним общался при других обстоятельствах, то есть если бы не ворвался без спроса в бутинскую жизнь. Кстати, в связи с этим мне вспоминается один случай: кажется, два года назад в Черемхово мальчик двенадцати лет расстрелял грабителей-черкесов, ворвавшихся в его дом и убивших родителей. Когда газеты написали об этом, Звонников разразился спичем о грехе покушения на чужую собственность. Я близко видел его в тот момент и могу засвидетельствовать благородное негодование у него на лице. А ведь он в ту пору уже стоял под судом и обвинялся именно в покушении на чужую собственность. – Но не на жизнь! – Это как посмотреть. Один из братьев Бутиных не пережил разорения. Боюсь, это тот случай, о котором говорят «без ножа зарезал». – Ну, это уж слишком, очень уж вы демонизируете Звонникова (о Михельсоне молчу). А почему бы не сделать известного допущения, что не только злой умысел там правил бал, но и заурядное неумение вести коммерческие дела? Нас ведь этому не учили, мы – юристы, а не предприниматели! – Так зачем же браться?

233

История иркутской адвокатуры – Ну, положим, всегда требуются сведущие в банкротном законодательстве – это во-первых. К тому же мы, по определению, не заинтересованы в разорении должника… – О, такая заинтересованность появляется скоро, очень скоро! Это я вам по собственному опыту говорю. Когда через тебя проходят крупные суммы, поневоле задумаешься, что они могли бы стать основанием для твоего собственного дела. А клиент, которому ты изначально сочувствовал, представляется уже просто примитивным везунчиком. И вот теперь, когда истина, наконец-то, открылась, этот продукт уездных училищ норовит иметь на посылках тебя, выпускника Московского университета. Это несправедливо, решаешь ты, а уж такое решение вполне развязывает руки! – Но вы ведь не обобщаете, Валериан Александрович? – Вот именно, что обобщаю! «Восточное обозрение» лет восемь назад ещё описывало таковое явление. Вот, я даже и выписку сделал, – он ловко вынул из портфеля аккуратную записную книжку в коричневом переплёте и прочёл: «Говорят, что один из видных в Иркутске юристов недавно купил всю виноторговлю известной иркутской купчихи и участие её в винокуренном товариществе за довольно приличную сумму, и удивляются. Чему же тут удивляться? Одно другому не мешает». Опубликовано в разделе «Иркутская хроника» 3 октября 1893 года. Он хотел ещё что-то добавить, но на пороге консультации появился тучный незнакомец и двинулся на него, всплёскивая руками: – Валериан Александрович! Я ж с самого утра вас ищу, еду, можно сказать, по следу! Вы меня не помните, да? А уж я-то помню и снова с делом к вам! – он азартно улыбнулся. Харламов в ответ улыбнулся растерянно, но уже и с пробуждающимся интересом. А Хренников подумал: «При таком-то спросе на собственную персону можно позволить себе и покопаться, и порефлексировать. Звонников ему неугоден, а ведь кто, как не Павел Иванович, бесконечным затягиванием процесса обеспечивает Харламову пролонгированный гонорар! Да будь у всех нас такие процессы, может, и не полезли бы ни в какие банкротные производства. А то ведь перебиваешься с одного копеечного дела на другое. Даже в таком городе, как Иркутск, теперь сплошное мелкотемье. Ну, владелец парикмахерской Гутман обратится оформить иск банковскому служащему Квитковскому, а вся-то цена вопроса – 6 рублей!

234

История иркутской адвокатуры При этом истец держится так, будто бы решается дело его жизни и смерти. Свидетели Файерштейн и Меерблюм тоже страшно волнуются и, отменив все дела, являются к мировому за два часа до заседания. А меня так и подмывает спросить: господа, стоит ли эта овчинка выделки? Нет, с этакими клиентами и до самой старости собственною усадьбой не обзаведёшься, так и будешь с семьёй кормить клопов на съёмных квартирах. Правда, и Валериан Александрович не завёл пока собственного жилья, но, уж верно, по какой-нибудь прихоти, по капризу. А у меня от природы складка хозяйственная в уме – такая, как у поверенного Тарасова, совсем ещё молодого юриста, но уже и домовладельца. Или как у коллеги Перфильева, за три года набравшего средств на собственную газету. В издании отказали пока, но Евгений Алексеевич непременно что-нибудь да придумает. Надо, надо держаться поближе к Перфильеву! 7 сентября 1901 года газета «Восточное обозрение» сообщила: «Высочайше разрешено для эксплуатации залежей каменного угля и других полезных ископаемых (кроме драгоценных металлов) в Балаганском и Иркутском уездах учредить акционерное общество «Головинское горнопромышленное товарищество». В числе учредителей значились два присяжных поверенных – Перфильев и Хренников.

235

История иркутской адвокатуры

ОДИННАДЦАТАЯ ЗАПОВЕДЬ Новые корпорации проповедовали «новую юридическую сущность», и в ней не было места отдельному человеку. От Янчуковских разъезжались поздно уже, но Мечислав Станиславович не спешил – не хотелось толкаться в передней, к тому же кучер должен был подъехать через полчаса, не раньше. – Вот и славно, что не торопитесь: наконец-то покажу вам свою приисковую коллекцию, – хозяин сделал жест в сторону кабинета.

Что же, поедем на кушаках Когда же Янчуковский вынул из шкафа со стеклянными дверцами разноразмерные ящички (видимо, специально заказанные), время приятно замедлилось. Да, это были лучшие полчаса нынешнего пасхального воскресенья, переполненного шумными визитами и бесконечными поздравлениями. Приятными, разумеется, но всё-таки утомительными после вчерашнего вечера в Общественном собрании. Чины судебного ведомства устроили обед по подписке, на который пригласили и дам, и, возможно, поэтому застолье продолжалось до самой полуночи: пели соло и хором, танцевали без устали, а потом ещё долго прощались у входа, совершенно не думая, что с утра нужно будет отправляться с визитами. Стравинский, и без того не особенно крепкий на ноги, так устал, что теперь с облегчением устроился в хозяйском кресле. Он и ещё задержался бы, но в кабинет неожиданно постучали, и кто-то из прислуги негромко сказал в приоткрытую дверь: – Там адвокатский кучер по двору мечется: на минуту отвернулся, когда подъехал, а вожжи-то разом и увели. Просит кушак ему одолжить, чтобы, значит, на кушаках доехать. Кучер у Стравинских, надо правду сказать, был рассеян, с ним то и дело что-нибудь да случалось. Но Мечиславу Станиславовичу импонировала опрятность Никиты и нежное отношение к лошадям. Он и с «барином» так сроднился, что за самым невозмутимым выражением лица угадывал и тревогу, и радость, и разочарование. И принимал, между прочим, как должное, что хозяин охотно защищает людей

236

История иркутской адвокатуры «из простых». И недавний иск кузнеца Чеботарёва к купцу Шейнису он сразу же назвал выигрышным – просто потому, что за дело взялся Стравинский. Вообще, Никита выказывал к этому процессу такой интерес, что Мечислав Станиславович подумал даже: «Уж не он ли и посоветовал Чеботарёву обратиться ко мне?» Дело же было вот в чём: Михаил Мейерович Шейнис однажды стал пенять собственному кучеру на беспорядок во дворе. А тот взял да и перевёл стрелку на соседа – кузнеца Чеботарёва. Шейнис не стал разбираться, кто же именно виноват, а просто поколотил Чеботарёва тростью. Случай, в общем, обычный, и в прежние времена на том бы и успокоилось, но в Сибири четвёртый год уже действовали мировые суды, и они закрепили в сознании, даже тёмной прислуги, что хозяйская «выучка» есть на самом-то деле «оскорбление действием». Тем не менее, господин Шейнис страшно оскорбился, что потомственный дворянин Стравинский взялся защищать не его, а «ничто», как он в гневе именовал всю прислугу и просто людей невысокого звания. Михаил Мейерович даже в суд не пошёл; зато пришли свидетели со стороны потерпевшего и не только подтвердили все его показания, но и сообщили (по наводке Стравинского), что обвиняемый Шейнис пытался их подкупить через своего доверенного Азадовского. – Обращаю внимание суда, – заострил адвокат, – что «предложения» господина Азадовского ещё более усугубляют вину господина Шейниса, ибо имели целью склонение к лжесвидетельству. Поэтому я прошу применить к обвиняемому высшую меру наказания. И пусть это послужит для Шейниса примером, что не всегда и не всё в этом мире продаётся. Мировой внял доводам адвоката – приговорил Шейниса к двухмесячному тюремному заключению. И хотя была подана апелляция, Никита заранее торжествовал. Он вообще любил повторять всем знакомым, что «у Мечиславато Станиславовича почти все приговоры оправдательными выходят». А когда его спрашивали, в чём секрет, отвечал с солидною расстановкой: – А он первого встречного защищать не берётся, хоть бы тот и деньги ему хорошие предложил. Но уж коли возьмётся, так возьмётся! Недавно даже и адвоката Дубенского в свою сторону развернул. Да так

237

История иркутской адвокатуры ловко, знаешь ли, прямо не подкопаешься! – Никита гордо вскинул голову. Действительно, по дороге в палату Стравинский велел ему сделать крюк к квартире помощника присяжного поверенного Михаила Марковича Дубенского – решил показать новую книгу, только что доставленную из Петербурга. Потом они принялись обсуждать свежий номер «Судебной газеты», и, уже садясь в экипаж, Мечислав Станиславович ловко вывернул на предстоящий процесс, где они выступали противниками: – В сущности, в основании тут простая история. О том, как энергичный и трезвый господин по фамилии Матов нажил в Иркутске три дома, в том числе два доходных. Хорошее дело сделал, а его записывают в преступники… И лишь только за то, что преступник снял в его доме комнату. – Ложки! Вы забыли про серебряные ложки, Мечислав Станиславович… – Отнюдь, и с помощью экспертов будет доказано, что эти ложки никакого отношения к украденным не имеют. То есть ваш подзащитный Роман Кальмеер и его приказчик Жезлов намеренно лгут. – А у них просто нет другого выхода, – весело рассмеялся Берков. – Вы ведь понимаете, коллега, что большая часть украденных у Кальмеера бриллиантов, золота и столового серебра давно спущена за бесценок, и нет ни малейшей надежды, что подсудимые смогут что-то восполнить. Единственная надежда – на этого вашего Матова, то есть на три его дома, любой из которых вполне окупит весь убыток, понесённый Кальмеером. – О, как точно вы передали мотивы обвинения! – с неподдельным восхищением отозвался Стравинский. – Вот если бы ещё вставили эту мысль в свою речь! Вы ведь можете это сделать искусно, так что суд поймёт, а Кальмееру будет к вам невозможно придраться. Главное же, отведёте невиновного Матова от незаслуженной кары! – Ну, не знаю, не знаю, – сдержанно улыбнулся Дубенский. …Никита целых пять часов мучился, покуда не показался из здания судебной палаты Мечислав Станиславович. Конечно, лицо его было, как обычно, непроницаемо, но кучер ведь судит вовсе не по лицу, а по тому, как садится человек в экипаж, то есть, топчется ли, прежде чем

238

История иркутской адвокатуры ступить на подножку; оглядывается ли или смотрит на небо… В общем, всё на этот раз говорило одно: что Матов остался и на свободе, и при всех своих трёх домах, а Кальмееру лучше вовсе забыть об украденных ложках и бриллиантах.

«Температура» повысилась Та непроницаемость, что появлялась на лице у Стравинского в короткие перерывы между процессами, ничуть не свидетельствовала о его темпераменте. А просто выработалась с годами. Судебная реформа в Сибири застала Мечислава Станиславовича немолодым уже господином, и поселившись в Иркутске, он даже использовал как зачин в судебных речах: «Четверть века адвокатской практики убедили меня…» Впрочем, щеголять своим опытом было всё же чревато: судебные хроникёры, очень активные в этом городе, могли вставить в какой-нибудь фельетон, да ещё и прилепить какое-нибудь обидное прозвище. Пока же он носил лишь новомодное «демократ» и отнюдь не ощущал дискомфорта: как говорил один из коллег, проигравший процесс дворнику, «в общественной жизни переменились полюса, слабые торжествуют и вот-вот перейдут в наступление». Действительно, иркутский столяр по фамилии Шукат выставлял иск городскому архитектору Кузнецову, а рабочий Часовитин обвинял в удержании паспорта собственного работодателя – рыбопромышленника Шипунова. Несовершеннолетний Винников, и тот требовал от своего нанимателя Березовского выплатить 5 «зажатых» рублей. Кажется, всего более недовольных собралось на Кругобайкальской дороге: мировой то и дело выезжает туда, чтобы разобрать все претензии и щедро применяет столь нелюбимые работодателями статьи 130 и 142 (личное оскорбление и самоуправство). Железной дороге адресовал свой иск и счетовод Загоровский, за время службы ставший инвалидом по зрению. На процессе Загоровского представлял известный среди присяжных тяжеловес Харламов. Противостоял ему, то есть защищал интересы корпорации, юрисконсульт управления по строительству Забайкальской железной дороги Орнштейн. Он был мастер выстраивать факты в нужную сторону, подкраивать и перекраивать их, создавать нужный фон. «Конечно, у Орнштейна жёсткая установка не создавать прецедент,

239

История иркутской адвокатуры то есть не допускать компенсации за профессиональное заболевание, – рассуждал Мечислав Станиславович. – Корпорация демонстрирует, как выразился Орнштейн, «новую юридическую сущность, явившуюся в результате препарирования корпоративных отношений».

– В чём же именно выражается эта «новая сущность»? – усмехнулся судья. – Поясните. – Охотно. Сущность эта выражается в том, что работодатель вправе предъявлять какие угодно требования. В частности, вправе требовать многих часов труда и особого при этом усердия. Такая установка, кстати, вполне согласуется с действующим российским законодательством, ведь оно не вменяет в обязанность оплату каких бы то ни было профессиональных рисков. Такие риски отнесены исключительно к области личной ответственности наёмных работников. На работодателе лежит только исполнение договора найма. И как бы тягостны ни казались его условия, наниматель вправе не отвечать за последствия, – Орнштейн обвёл всех победным взглядом. – Однако вернёмся к сегодняшнему делу. Я совершенно убеждён, что счетовод Загоровский не вправе предъявлять каких-либо требований. Если же он всё-таки решился на них, то должен предоставить суду неопровержимые доказательств неисполнения работодателем договора найма. Управление же по строительству дороги вовсе не обязано ничего никому доказывать.

240

История иркутской адвокатуры – А ваша «корпоративная логика» признаёт врачебную экспертизу? Вы вообще знакомились с заключением по настоящему делу глазного доктора Зисмана? – Не берусь оспаривать медицинские заключения, но всё же отмечу и изъяны врачебной логики. И усомнюсь в том, что болезнь Загоровского развилась вследствие повышенной интенсивности труда и дурного помещения. Не будет ли правильнее считать, господа, что в своём развитии эта болезнь подчинялась своим внутренним свойствам? Возможно, законы развития трахомы могущественнее, чем влияние внешних условий. Кажется, эта фраза и допекла судейских: железнодорожное управление обязали ежегодно выплачивать пострадавшему по 1200 руб. «В сущности, юрисконсульт перестарался, и это лишь подчёркивает экспансивность народившихся корпораций», – заключил Стравинский. Когда-то в университете один профессор заметил Мечиславу: – А вы очень дорожите комфортом, молодой человек… Вам трудно будет устоять перед искушениями, коими полна будущая профессия. Впрочем, не исключаю, что внешний комфорт для вас лишь отражение внутреннего. Стравинский и сам бы хотел так думать. А потому старательно избегал участия в конкурсных управлениях и всякое утро, сев в экипаж, вглядывался в небо, прося случая защитить слабого, а не сильного.

241

История иркутской адвокатуры

ОДНОСТОРОННЕе ДВИЖЕНИе На судебных процессах всё явственней проступают обостряющиеся противоречия между трудом и капиталом. Тарасов сегодня был на редкость неразговорчив и за всё время приёма в юридической консультации не обменялся с Харламовым и парой фраз. – К процессу готовитесь, Алексей Васильевич? – как старший и более опытный адвокат Валериан Александрович позволил себе поощрительную улыбку. – Да, – вздохнул Тарасов. – Завтра наконец-то рассмотрят иски по катастрофе пятимесячной давности.

Утро закончилось только в пять часов вечера – Уж не об октябрьской ли катастрофе на Байкале вы говорите? – Да, разумеется. – Вот как? Но моим оппонентом по этому делу предполагался присяжный поверенный Фатеев. Выражение сосредоточенности на лице у Тарасова тотчас сменилось усмешкой: – Что вы, что вы, он ведь так занят работой в гоголевской юбилейной комиссии! В последнюю встречу только и говорил, что о музыкально-литературном утре. – Слышал я, что это утро закончилось уже в пятом часу пополудни… – Ещё бы! Иван Сергеевич привлёк все лучшие силы города, и большинство номеров бисировали по три раза. А под конец был ещё и сюрприз: портреты, стоявшие без движенья на сцене, вдруг ожили и стали раскланиваться со зрителями. В общем, школьники довольны безмерно, а Фатеев так просто и счастлив. Он ведь у нас активист всех имеющихся человеколюбивых обществ: устраивает спектакли в пользу бедных студентов, председательствует в совете народной читальни, а недавно возглавил ещё и совет публичной библиотеки. – Он и думские заседания посещает исправно, причём выступает ис-

242

История иркутской адвокатуры

Юристы обучались в одних университетах, но адвокатская практика обнаруживала, что они проповедуют разные идеи и принципы. Имя адвоката Фатеева ассоциировалось с помощью обделённым и просто попавшим в затруднительное положение.

ключительно как защитник бедных и слабых. Недавно всплыла ошибка городской канцелярии: в решении о доплате квартирных денег трём педагогам переписчик вместо 900 руб. написал 600 руб., и городской секретарь предложил ничего не менять – просто чтобы не тратить время на переделку. Некоторые гласные поддержали, но тут поднялся разгневанный Фатеев, и никто не узнал по обыкновению сдержанного Ивана Сергеевича! Конечно, управские сконфузились и отступили. – Два года назад мы возвращались в Иркутск одним поездом, так он несколько купе распропагандировал в пользу студентов-сибиряков, и все сделали пожертвования. И в Москве, пока жил там, всячески хлопотал о студентах. – Я так понял, что все эти хлопоты – способ возвратить один старый долг: Фатеев ведь сирота чуть не от рождения, воспитан политическим ссыльным и образование получил благодаря обществу: в гимназии с него не только не брали денег, но и обеспечивали репетиторством, а после пожаловали городской стипендией на юридическом факультете. – Ну, таких университантов в Сибири немало, и на хороших должностях, – скептически продолжил Тарасов. – Они и в благотворительных обществах состоят. Господи, да все мы где-нибудь состоим, но усердствуем-то по мере возможности, без неистовства. А так, как Фатеев, – это уж увольте! Есть ведь и обязательства перед близкими, и о

243

История иркутской адвокатуры карьере не грех позаботиться. Когда я читаю, что им собрано столько-то денег студентам-сибирякам, то думаю каждый раз об одном: а если бы в это самое время заработать что-нибудь для своей семьи? – Ну, Фатеевы не голодают, положим. Однако собственною усадьбой (как, к примеру, у вас) никогда не обзаведутся. Но они ведь и не нуждаются в ней. Видите ли, Алексей Васильевич, наш Иван Сергеевич в своё время чрезвычайно удачно женился. На барышне не только хорошо образованной, но и очень близкой ему по мировоззрению. Если не ошибаюсь, она – дочь первого распорядителя ВСОИРГО и чуть ли не с гимназических лет активистка общества «Просвещение». Поверьте, работа «на чужих» доставляет ей не меньше радости, чем супругу. И друзья у них из того же счастливого круга просветителей. Единственное, что смущает в таких сообществах, так это известный максимализм. К примеру, Иван Сергеевич ни при каких обстоятельствах не станет представлять в суде интересы работодателя, то есть действовать в ущерб интересам наёмных работников. А ведь он, таким образом, ставит под сомнение и сам принцип обязательной состязательности сторон как основы нормального судопроизводства. Для юриста-профессионала, я полагаю, это совершенно непростительно. – Не оттого ли вы с такою охотой взялись представлять интересы пароходовладельцев на завтрашнем процессе? – исподлобья сверкнул Тарасов. – Кажется, вас отнюдь не смущает, что это по их вине погибло столько людей? Хочу напомнить вам: семьи погибших так бедны, что их даже освободили от обычной судебной пошлины. – Да, я взялся за это дело без внутреннего сопротивления, – не смутился Харламов, – просто потому, что уверен: владельцы погибших судов – тоже жертвы природной стихии. И, кстати сказать, мировой судья 7-го участка ведёт сейчас следствие об октябрьской катастрофе. И я не удивлюсь, если неодолимость сил природы будет названа одной единственною причиной гибели судов и людей. А в этом случае пароходовладельцев не обяжут уже платить по искам родственников погибших. И завтра перед началом заседания я попрошу отложить рассмотрение исков до окончания следствия об октябрьской катастрофе. И не сомневаюсь, что судья отнесётся к этому с пониманием. – А я обещаю вам обжаловать постановление мирового! – Вы так горячитесь, коллега, будто не совсем и уверены в собствен-

244

История иркутской адвокатуры ной правоте… И действительно: это весьма примитивно – противопоставлять труду капитал. На самом-то деле, всё гораздо тоньше, сложней. Вот возьмите, к примеру, уголовных ссыльных: они явно не тяготеют к систематическому труду, зато тяготеют к чужой собственности. Криминальные рецидивы для них, увы, неизбежны. Порою слушаешь спокойный рассказ подсудимого, как он за 10 копеек зарезал собственного товарища, и жутко становится. Между тем, доктора устанавливают его психическую вменяемость. – Доктора не принимают в расчёт социальную невменяемость. А она неизбежна у нас, где число отбывающих наказание далеко превышает все нормы. Хорошо хоть, что в последние годы, с открытием мировых судов, через них хоть отчасти «выпускается пар». Слышали о недавнем иске владельцу Ленского пароходства Глотову? – Что-то вроде компенсации за дорожные издержки? – Да, в октябре прошлого, 1901 года, барнаульский крестьянин Карабатов получил из Киренска телеграфный вызов на работу. Официальный, за подписью глотовского доверенного Ромашова. Однако на месте оказалось, что в новых рабочих нет нужды и даже из старых недавно уволены шестьдесят человек. Карабатов решил не тратить последние деньги на дорогу домой, а подал иск. Хоть его от этого и отговаривали: для успеха дела были необходимы документы, подтверждающие, что он ехал сначала на почтовых, потом поездом, а потом на повозках вольных ямщиков. Из всех требуемых бумаг он смог предъявить лишь квитанции на багаж, случайно сохранившиеся. «Таким образом, и сумма иска сводится к 23 рублям, указанным в этих квитанциях», – констатировал судья. Ответчик не скрыл своего торжества: «Да он бы получил и все триста затраченных, если бы стал судиться с моим доверенным, а не со мной». Мировой не растерялся и уточнил: «Стало быть, по вашим расчётам дорога от Барнаула до Киренска и обратно обходится никак не менее 300 руб.?» Глотов в запальчивости подтвердил, и судья с чувством глубокого удовлетворения заключил: «Что же, если сумма иска вами не ставится под сомнение, извольте рассчитаться по полной!» – Будет апелляция, – отозвался Харламов. – Разумеется, будет: Глотов страшно боится создать прецедент, для него разорительный. Но тут ведь ещё и другое важно: профессионализм, явленный мировым судьёй 1-го участка Киренского уезда; в сущности,

245

История иркутской адвокатуры он восполнил отсутствие у истца квалифицированного адвоката, сыграл за двоих. Мудрый человек, понимает, что положения гражданского судопроизводства безнадёжно устарели, а до изменений Карабатову не дожить.

Оговорка по Глотову – Жаль, мало таких судей: обычно-то иски возвращают рабочим «за недостатком оправдательных документов». И всё же на фоне других Николай Егорович Глотов – просвещённый и гуманный предприниматель. – Вот только при всём «гуманизме» не желает брать на себя решительно никаких обязательств. – Вы, между прочим, умолчали, что Глотов давал место этому Карабатову, причём с гарантированной подённой платой. – Так точно, предлагал – как только получил повестку в суд. А без этой повестки Карабатов остался бы незамеченным в общей массе получивших отставку «по ошибке доверенного». Ещё меня чрезвычайно «умилила» одна глотовская оговорка: «Если Карабатов в самом деле нуждается». То есть капиталист Глотов изначально не предполагает, что он может поставить работников в отчаянное положение. Очень, очень опасное заблуждение. Бунтом пахнет. – А вы сегодня в ударе, Алексей Васильевич: одних начисто обелили, других полностью очернили. Впрочем, я благодарен вам. – Собственно, за что? – Вы навели меня на интереснейший парадокс! Ведь из ваших посылов с неизбежностью следует: в случае бунта именно непрактичный Фатеев оказывается в лучшем положении. А? Время ответило и на этот вопрос, но пока Ивану Сергеевичу было некогда думать о будущем: наступала весна, а каждую весну в городской думе рассматривались заявки на аренду главной площади города. Фатеев неизменно разоблачал понаехавших к Пасхе циркачей, предлагая «и вовсе уклониться от подобных услуг». Это радикальное предложение с неизменностью отвергалось большинством гласных, желавших пополнения кассы. Так вышло и на этот раз, и Иван Сергеевич снова расстроился. А супруга снова нашла слова утешения: при всей внешней строгости она безгранично верила в улучшение человеческой природы.

246

История иркутской адвокатуры

иСПЫТАТЕЛЬНЫЙ СРОК Судебная хроника отражала и непростые отношения подзащитных с их адвокатами. Решившись ехать в Иркутск, Дашков заказал специальный футляр и уложил в него главный свой талисман – сборник адвокатских речей на громких уголовных процессах. Эта книга, прикупленная ещё на первом курсе университета, не единожды помогала ему в стояниях перед профессурой и постепенно стала чуть не молитвенником. Мощные токи, пущенные когда-то в судебных состязаниях, ещё не утратили силы, и способный чувствовать ощущал их разряды. А меланхоличной натуре Дашкова требовалась поддержка.

И здесь тайные механизмы! Он и в Сибирь отправился по настоятельному совету опытного и очень твёрдого в мыслях и поступках юриста: – Тесновато у нас и в Петербурге, и в Москве, а такого, как вы, птенца, затопчут в два счёта, даже и не заметив. В Сибири проще, хоть уж и там конкуренция, в особенности в Иркутске. Но самые матёрые окопались в конкурсных управлениях, поэтому у вас будет неплохая стартовая площадка. И всё-таки Дашков тщательно опросил всех бывших сибиряков, с кем только удалось познакомиться, и из множества мелких чёрточек и штрихов прорисовал-таки городскую физиономию. Но, увы, картинка не совпала с непосредственным впечатлением. При всех претензиях на столичность в Иркутске сразу ощущалась известная простоватость, даже и деревенскость. В прессе то и дело мелькали обывательские коровы, и даже жандармское управление объявляло через газету: «Продаётся дёшево медведь в возрасте 1 год и 2 месяца». Впрочем, за внешним грубым слоем скрывались тончайшие механизмы, через которые всё и устраивалось. Постижение их было делом опыта, и Дашков, повздыхав, просто сделал то, что дОлжно всем новичкам – разнёс по редакциям объявление, что в Иркутске появился новый помощник присяжного поверенного. И каждое утро стал наведываться либо в окружной суд, либо в судебную палату.

247

История иркутской адвокатуры

Будущий адвокат и городской юрисконсульт И.С. Фатеев (на снимке в центре) получил образование на общественные деньги. Что и определило во многом его взгляд на профессию.

В канцеляриях скоро привыкли к нему и без стеснений подбрасывали бумаги. Как выразился один опытный делопроизводитель, «наберётесь правоприменительной практики, да и нам поможете, кстати». Мало того, при нём стали говорить с семейной откровенностью. Грузный столоначальник, отставив пресс-папье, начинал с сочувственной интонацией: – Нам-то, средней руки чинам, ещё можно получать некое удовольствие от жизни, а вот маленькому чиновнику каково? Особенно, если вышел он из приличной семьи и так воспитан, что брать не может. Это ведь уже и не жизнь, господа, а совершеннейшая убогость. Позор для родных

248

История иркутской адвокатуры и близких. О супруге я, ладно, помолчу (у нас многие дамы счастливы тем, что жертвуют), но детям, детям-то за что этакое наказание? Им-то за какие грехи стыдиться жалкого вида родителя? – Вот уж и непременно жалкого? – усомнился Дашков. – Исключительно жалкого, я настаиваю на этом, потому что с чистогото листа, без накоплений и родственной помощи, маленькому чиновнику и одеться нельзя прилично. Вот вам недавний случай: заходит некто Х. в магазин готового платья Алексеева – ну, тот, который на углу Большой и Мало-Блиновской. И видит на распродаже тройку пиджачную всего за 17 рублей. Правда, маломерка, но бедняки ведь фантазиями живут, и наш Х. всё-таки прикупает эту тройку в надежде, что здесь расставится, там подпорется. Ан нет, не выходит, притом, что супруга и в таких искусствах горазда. Коротко говоря, приносит он эту тройку обратно. Приказчик огорчён, но виду не подаёт, а только вьётся: «Не угодно ли вам примерить другую? Вот прекрасный комплект за сорок рублей, с возможностью для кредита. Всего-то в месяц будет по восемь рублей!» Но у нашего Х. ведь каждый целковый расписывается на месяц вперёд, а уж восемь рублей для него настоящим капиталом попахивают! Приказчик, однако ж, не отстаёт и денег не возвращает, так что, в конце концов, приходится звать на помощь городового. И тут на сцену выступает владелец магазина господин Алексеев и, презрительно смерив маленького чиновника взглядом, картинно разводит руки: «Да, он бедный… Бедный он! Надо отдать! А то ведь по миру пустим, однако…» – Так и сказал? – с недоверием переспросил младший делопроизводитель. – История мною вычитана из «Восточного обозрения». А ваше сомнение, между прочим, показывает, что вы не читаете даже местную прессу, – язвительно отозвался начальник. – И не надо оправдываться «Иркутскими губернскими ведомостями» – мне прекрасно известно, что и в них вы просматриваете одну лишь официальную часть!

Сделали разведку, и вот что обнаружилось… В этой неожиданной вспышке было столько превосходства и нетерпимости, что Дашков тотчас бросился к расстроенному служителю и постарался ободрить его. Благодарный молодой человек отплатил за добро добром:

249

История иркутской адвокатуры – А у вас всё получится, Николай Александрович! – чуть слышно заверил он. – Скоро пойдут дела, ведь Пасха на носу, а это самое время для карманников. Они у нас чудо как ловки, но всё же и попадаются, так что пойдут процесс за процессом. Вообще, праздники в Иркутске очень богаты на преступления, прямо средь бела дня лютуют. Вот и теперь судьям будет много «пасхального материала». А значит, и вам, защитникам, будет много работы. Но покуда Дашков лишь перечитывал сборник «Речей» да слушал рассказы своих соседей по гостинице. Его новый визави профессор Ломоносов преподавал сразу в двух университетах: одну неделю он читал лекции в Киеве, другую в Варшаве. Теперь же, в пору вакаций, вёз большую группу студентов на практику в Маньчжурию, на КВЖД. Дашков осмотрел вместе с ними музей, золотосплавочную лабораторию, промышленное училище, иркутный мост и даже совершил подробнейшую экскурсию по железнодорожному управлению. Студенты-механики приглашали его и на осмотр машинного отделения ледоколов «Байкал» и «Ангара», но Дашков в этом мало что понимал и предпочёл прогулку с Юрием Владимировичем Ломоносовым. Узнал массу любопытного; между прочим, и то, что студенческую поездку благословил сам министр финансов, и потому она была щедро обставлена: каждый получил не только подъёмные, но и по 75–100 руб. на каждый месяц. «Так вот откуда у них такая уверенность и жажда быть полезными прямо здесь и сейчас, – мелькнула у Дашкова догадка. – Из благодарности за доверие им от самой Москвы хотелось сделать что-то доброе, кого-то спасти. И так кстати оказались в соседнем вагоне эти барышни, почти дети, набранные для каких-то мифических иркутских хоров». Да, сопровождавшие «труппу» выглядели так подозрительно, что один из студентов, Сергей Крыжановский, сразу же усомнился: «Странно, что девочек могли доверить таким субъектам». С одобрения господина профессора Крыжановский предпринял разведку вместе с товарищами по институту – Владимиром Беляевским и Виктором Мальцевым. Оказалось, что у барышень ещё в Москве были отобраны все документы, им запретили с кем-либо общаться и объявили, что проезд и питание нужно будет отработать сразу же по приезде в Иркутск. Узнав об этом, профессор связался в железнодорожной жандармерией, и в Канске два энергичных ротмистра проверили у торговцев

250

История иркутской адвокатуры живым товаром документы, получив тем самым законный предлог для их ареста. «Вот дело, достойное лучшего из защитников, и как досадно, что никто не решился выставить иск! – с обидой думал Дашков. – Нужно хотя бы в газету написать – может быть, кому-то поможет. Да, кстати, говорили мне, что многие адвокаты в Иркутске сделались популярны через публикации в местной прессе». В «Восточном обозрении» опус Дашкова похвалили, чуть прибавили остроты и пригласили сотрудничать. Главное же, публикацию прочитали судейские, и на другой же день, когда Николай Александрович только лишь появился на пороге, старший делопроизводитель канцелярии окружного суда ласково попенял ему: – Где же вы, уважаемый, бродите, когда имеется дело по вашей, можно сказать, части?

Зарепетировал – и не хватило запала …16-летняя Даша, круглая сирота, не только счастливо миновала «плохой дом», но и безо всякой протекции устроилась на работу в среднего класса гостиницу «Амурское подворье». И продержалась чуть не полгода, продемонстрировав, между прочим, и редкую для своего возраста бережливость: немолодая прислуга не раз одалживалась у неё двумя, а то и тремя рублями. Но однажды Даша допустила оплошность, и вспыльчивая хозяйка её отказала от места. Девчонка не растерялась и тут же нашла другое; одно плохо: в «Амурском подворье» у неё осталась должница, и никакие просьбы вернуть деньги не действовали. Тогда Даша решилась «конфисковать» ботинки – в обеспечение уплаты долга. «Разумеется, это было ошибкой, и тёртая должница не преминула этим воспользоваться, представила всё как кражу, а дубинноголовый городовой составил подкрепляющий протокол и засадил девочку в каталажку, – быстро сделал расклад Дашков. – Настоящая виновная сейчас торжествует, а вот бывшая хозяйка, должно быть, раскаивается: женщина она вспыльчивая и резкая, но такие, как правило, отходчивы и к оговорам не склонны. Возможно, её показания помогут Даше». Действительно, владелица «Амурского подворья» признала: – На чужое у этой девчонки глаз никогда не блестел, хоть, конечно, была у неё возможность стянуть и столовое серебро, и деньги, и мои зо-

251

История иркутской адвокатуры лотые украшения. Но ничего ведь не прилипло к рукам. А что ботинки унесла, так это ведь чтобы долг возвратить. И долгу этому есть свидетели, они подтвердят, коли надо. В самом деле, гостиничная прислуга дала показания в пользу Даши, и Дашков в своей оправдательной речи мастерски использовал этот факт. Он вообще очень сильно старался, но слишком зарепетировал это выступление, и на суде ему не хватило запала. Судебный хроникёр «Восточного обозрения» только вскользь помянул его, даже и без фамилии, а в канцелярии окружного суда и вовсе без церемоний заявили, что следовало просить не о снисхождении, а об оправдании. И что если бы адвокатом был, к примеру, Тарасов, то, уж верно, вышел бы оправдательный приговор. «Что ж, буду учиться у господина Тарасова», – заключил Дашков без обиды и тут же выяснил, когда у корифея ближайший процесс. Оказалось, совсем скоро и связан с иностранцами.

Только на цепь и покусились …В первый день Рождества прошлого, 1901 года, два японских фотографа возвращались от своих иркутских знакомых. О том, что в городе «балуют», им говорили – потому и откланялись ещё в половине шестого. Благополучно миновали Большую, но, повернув на Грамматинскую, сразу попали в оборот: шестеро незнакомцев сбили фотографов с ног, оглушили чем-то тяжёлым и ограбили. Всё произошло так стремительно, что, придя в сознание, иностранцы только и припомнили, что солдатскую шинель на одном из нападавших. Полиция ухватилась за эту единственную деталь и на другой же день устроила опознание в ночлежном доме. Здесь был только один постоялец в шинели – Семён Кондратьев, но лицо его не показалось пострадавшим знакомым. Зато полицейский обнаружил след крови на голове – и это всё решило. На суде прокурор был настроен чрезвычайно решительно и требовал наивысшего наказания, но Тарасов без труда доказал всю шаткость обвинения. Правда, в речи Алексея Васильевича не ощущалось накала, о котором так много рассказывали Дашкову. Не читалось в ней даже и простой убеждённости в собственной правоте; защитник словно думал о чём-то своём в то время, как голос его и жесты автоматически исполняли работу. И, кажется, это сбило судью с толку, потому что Кондра-

252

История иркутской адвокатуры тьева приговорили к четырём годам каторги. «Может быть, тут сказалось и вечное наше смущение перед иностранцами, – пытался оправдать коллегу Дашков, не случайно ведь все (даже корреспондент) разводили руками: обыкновенная для Иркутска история, на любого напали бы, кто попался им под руку. Но эта история получила вдруг неожиданное продолжение: в ночлежном доме прочитали судебный репортаж и припомнили: в первый день Рождества (то есть в день нападения на фотографов) Кондратьев был так пьян, что просто не мог бы двинуться с места. – А что, Кондратьев никого не просил подтвердить своё алиби? – поинтересовался смотритель ночлежного дома. – Да ему бы и в голову не пришло! Вы ведь знаете, что он малость придурковатый. – Тогда составляйте депутацию и прямо теперь ступайте к Тарасову! Но Алексей Васильевич не принял, сославшись на занятость. – Так мы можем и подождать, а ежели неудобно, то завсегда готовы к услугам. Тут мы, в ночлежном доме состоим. Человек тридцать нас, свидетелей, а то и поболе. То ли это число смутило Тарасова, то ли какое другое обстоятельство, но в ночлежный дом он так и не наведался. – Вот за то и смеются над нами преступники! – опустил на бумаги огромное пресс-папье управляющий канцелярией судебной палаты. – Недавно приходит судья Савицкий к себе на участок, то бишь в заарендованный дом Файвусова на Поплавской, а замков-то и нет на двери! И ведь не взяли, канальи, ничего, кроме судейской цепи…

253

История иркутской адвокатуры

РАЗВЕРНУТЬСЯ НА МАРШЕ С начала 1900-х большую часть исков составляли претензии к нанимателям и хозяевам. – Некоторым хотелось бы усмотреть тут чуть не фатальное совпадение, а вот не надо! – полицмейстер Никольский, по обыкновению сдержанный, чуть не сорвался на крик. – Очевидно заурядное невнимание к превентивным мерам, – остановил немигающий взгляд на приставе 1-й части, и тот подумал: «Да, видно, основательно потрепали его нынче в губернском управлении...»

Какие побои?! Всего лишь 7 раз прикоснулся к его щекам Внушение, и в самом деле, было очень серьёзное. Но и вполне ожидаемое: с начала мая нынешнего, 1902 года, в Иркутске наблюдалась некая уголовная аномалия: какой-то неведомой силой преступные умыслы сконцентрировались на одной из центральных улиц города – Троицкой. Самые дерзкие кражи здесь сменяли одна другую, среди бела дня в одной из квартир густо населённого дома зверски убили целую семью, вместе с прислугой. Чуть раньше волна несчастий накрыла главную площадь города. Началось с того, что разбились четверо работавших на возведении временной, сезонной постройки – цирка Стракая. В Иркутске редкое строение выше двух этажей возводилось без жертв, но, кажется, ещё не было случая, чтобы несколько человек в одночасье сделались инвалидами. Поползли слухи, начали выдвигаться предположения, в том числе и самые фантастические, и хроникёр «Восточного обозрения» счёл необходимым осмотреть место происшествия. Несколько доброхотов составили ему компанию, и все вместе пришли к заключению, что несчастье не могло не произойти. Потому что подрядчик проигнорировал нормы Строительного устава. Нарисованная картина была так удручающа и так явно указывала на грядущие беды, что 24 мая городской архитектор Кузнецов вместе с инженером Васильевым тщательно проверили возводимое здание. А для объективности (особенности в глазах губернатора, взявшего это дело под личный контроль) пригласили в состав комиссии и губернского архитек-

254

История иркутской адвокатуры тора Штерн-Гвяздовского. Он с готовностью согласился, придирчиво всё осмотрел, но, однако же, сделал неожиданный для газетчиков вывод: строение прочно и полностью соответствует утверждённому ранее проекту. Вот тогда-то и произнёс пристав 1-й части характерную фразу: «Ну, ежели без причины упали, значит, волна такая пошла. Пока не пройдёт, так и будут падать». И ведь точно: на первом же цирковом представлении трижды упала с лошади маленькая наездница – девочка лет двенадцати; и это стало лишь началом бесконечных падений маленьких артистов. А в начале июля ни с того, ни с сего оборвалась проволока под опытным акробатом Леопольдом Матеусом… Причиной несчастий, по уверению местной прессы, была излишняя сложность номеров. Сами же артисты недоумевали: на репетициях-то всё проходило благополучно. «Хоть бы уж поскорее закончился этот сезон, – с тоскою думал антрепренёр Стракай, – а то ведь что ни выпуск «Восточного обозрения», то и обвинение мне. Я у них и жестокий тиран, и стяжатель безжалостный, и детоненавистник! В сущности, надо бы выставить иск редактору за оскорбление на бумаге и клевету. Но если мне заняться теперь разбирательством, касса опустеет – и на какие же деньги тогда возвращаться домой? Да и не добиться ничего через суд: кто ж рискнёт принять сторону «рабовладельца»? Между тем, в этой роли выступали и сами выпускники юридических факультетов. Мировой судья Мейслер, прибыв к месту службы в Куйтун, начал с того, что надавал пощёчин мальчику-ямщику, не дождавшемуся его на станции. На отчаянный крик подростка выскочили встревоженные крестьяне, и Мейслеру пришлось пойти на попятную – отсыпать обиженному мальчишке сорок копеек, а взрослым пообещать, что «ежели вы для меня будете хороши, то и я для вас буду хорош». Это, кстати, не помогло, и товарищу прокурора вручили свидетельства о побоях. Сам же Мейслер представил другую трактовку: «Я всего лишь семь раз прикоснулся рукой к его щекам». – А вы замечаете, господа: у нас в юридической консультации дня не проходит без жалоб наёмных работников на их хозяев? – Михаил Маркович Дубенский задумчиво посмотрел на коллег и продолжал. – Девочка-прислуга из Кимильтея тянет к суду учительницу Симагину – требует незаконно удержанный заработок. Типографский рабочий Тарлецкий затевает тяжбу с управляющим Маркузеном. Некто Соловьёва начинает

255

История иркутской адвокатуры

Избранные речи знаменитых присяжных помогали начинающим адвокатам, но не гарантировали от оплошностей.

256

История иркутской адвокатуры процесс против своей бывшей работодательницы Якобсон. Куйтунский крестьянин в разгар страды отправляется в Иркутск, чтобы возбудить дело против... мирового судьи. – Саморазвивающийся процесс, заметьте, – отозвался присяжный поверенный Александр Борисович Виноград. – Если «некто Соловьёва» отсудит своё трёхрублёвое жалование и десять рублей издержек по иску, это будет процесс поважней миллионного. Потому что у Соловьёвой непременно найдутся последователи, и выигрыш им практически обеспечен: домашнюю-то прислугу уличить очень трудно. Так же, как и работника небольшого предприятия. Вот вы упомянули, Михаил Маркович, об иске служащего Тарлецкого к его начальнику, управляющему типографией Маркузену. А слушание, между прочим, показало, что у Маркузена были все основания подозревать пьющего Тарлецкого в воровстве. Но не пойман – не вор, и Тарлецкому удаётся уволиться без суда. Мало того, удаётся обеспечить Маркузену... недельное заключение. Он, Тарлецкий, действует наверняка, потому что уверен: разгневанный, убеждённый в своей правоте Маркузен и на суде выскажет о нём всё, что думает. То есть назовёт и прохвостом, и вором, прямёхонько подведя себя под статью об оскорблении на словах. – Да, привычные всем нам реалии меняются прямо на глазах, – как обычно, суховато констатировал присяжный поверенный Валериан Александрович Харламов. – Каких-нибудь десять лет назад девушка, нанимаясь в богатый дом няней, понимала: нагрузят её и другой работой, всё за те же обещанные 7-10 рублей. И кучер недавно ещё был готов отзываться на «мазурика», «вора», «лодыря». Теперь же кучера проводят досуг на скамейках для публики в камере мирового судьи. Няни тоже продвинулись в осознании своих прав и не желают уже убирать за хозяевами. Даже и под угрозой быть выставленными на ночь глядя. Положим, опасность быть выставленными существовала всегда, но прежняя-то прислуга притулялась где-нибудь в ожидании, что горячка пройдёт и хозяева смилостивятся. А нынешние обиженные отправляются прямо в полицейскую часть. И, знаете, весьма рады попасть в хронику происшествий, а, значит, на страницы газет. Вместе с обесславленными хозяевами. – Потому что они знают: корреспонденты примут их сторону, – подхватил Александр Борисович Виноград. – То есть продемонстрируют свою приверженность «передовому направлению». И не надо иронических ус-

257

История иркутской адвокатуры мешек, коллеги! Мне тоже мало что симпатично в этом направлении, но оно ведь надолго (есть у меня такое чувство). Может статься, мы только в зародыше будущего процесса, ведь то, что складывалось веками, и разрушаться будет долго. И дай Господь, чтобы дольше, как можно дольше. Дабы работодатели имели время осознать (именно осознать!), что с наёмными следует заключать договоры, а, принимая залог, выдавать квитанции. Ибо пролетарии, в самом деле, объединяются. Они свидетельствуют в судах один в пользу другого, и все наши кассации и передачи дел в высшие инстанции – только пустая трата сил. – Возможно, Вы и правы, – Харламов помолчал. – Но покуда обе стороны демонстрируют нетерпение. – В особенности нетерпеливы работодатели, – стремительно прибавил Дубенский. – Их объяснения на процессах замечательны тем, что подачи прислугой иска воспринимается как невозможная дерзость. Они как бы не верят происходящему и настолько изумлены, что публично грозят сгноить «негодяев» в тюрьме или, того хуже, – убить. В гневе они даже и полицейских гонят из дома, когда те сопровождают прислугу. Должно быть, вы слышали, как недавно отличилась госпожа Якобсон? Вот уж кто способен и союзника превратить в опаснейшего врага. – Да уж, – усмехнулся Тарасов, – таким обращением с полицейскими можно и их, защитников существующего режима, в сторону революции развернуть.

А не погубит ли нас эффект безобидности? – Мы тоже немало способствуем этому опаснейшему процессу, – холодно заметил Харламов. – А мы в очень непростом положении, – резко среагировал Дубенский. – Пресса так и толкает нас на защиту «обездоленных», даже и помимо воли самих «обездоленных»; у «Восточного обозрения» вообще любимый пассаж: отчего бы консультации присяжных поверенных не прийти на помощь тем-то и тем-то? – Мы, действительно, в очень непростом положении, – подхватил Виноград. – просто потому, что мы живые, способные чувствовать люди, а многие представители низших классов вызывают сострадание. Кроме того, есть ещё ведь и эффект безобидности. Внешней и часто ложной. К примеру, когда судья представляет обвиняемую, а вы видите маленькую

258

История иркутской адвокатуры девочку, всего-то одиннадцати лет от роду, худенькую, в слезах, в вас зарождается чувство протеста. И вот вы уже думаете: да как можно на ребёнка составлять полицейский протокол?! Как можно из-за какого-то там стекляруса и корзинки выставлять преступницей и дело заводить? Судья тоже в сомнениях, сам потерпевший Донателло чувствуют себя крайне неловко; что уж говорить о судебных репортёрах! Да, корреспондент «Восточного обозрения» выкатил на газетную полосу настоящую слёзовыжималку: «Тяжело было присутствовать при этой сцене. Чувствовалась какая-то фальшь… Ребёнок – и на суде! А сколько до суда перенесла она, эта маленькая преступница, запротоколированная «по долгу службы» усердным полисменом! Нечего и говорить, что Раиса Янченко была оправдана мировым судьёй. Публика, наполнившая камеру мирового судьи, сочувственным взглядом проводила оправданную преступницу, когда она выходила со своею матерью из зала суда». – Кстати, о матери, – припомнил Александр Борисович Виноград. – Когда в одиннадцатом часу ночи полицейские доставили девочку домой, оказалось, что её и не потеряли ещё. А ещё выяснилось, что всё украденное ребёнком хранилось дома, на видном месте. Нетрудно представить, какое будущее ждёт эту Раису! И господа адвокаты пустились в пространные рассуждения о том, что защита слабых стала чрезвычайно растяжимым понятием. Что беспочвенно считать слабым просто человека низкого звания, малообразованного и недостаточно обеспеченного материально. И что если бесконечно прибавлять ему прав, он забудет и об обязанностях. – Опасная, чрезвычайно опасная тенденция, – заключил Харламов, расплачиваясь за обед. Официант неприязненно посмотрел на него. Или только показалось?

259

История иркутской адвокатуры

НА РОМАННОЙ ПОДКЛАДКЕ Семейные истории адвокатов иногда становились предметом судебного разбирательства. День начался куда как хорошо: после ночного дождя, не слишком продолжительного, воздух был свеж, но луж не успело образоваться, и Герман Моисеевич отправился в суд пешком. Швейцар почтительно улыбнулся при входе: – А вас уже спрашивали. Дожидаются. Собственную популярность Берков воспринимал как должное. То есть как простое следствие непрерывной работы. Он не имел привычки засиживаться на дачах, задерживаться в поездках, отставлять дела по причине недомоганий и, в сущности, всегда был готов к оказанию адвокатских услуг. Даже после проигрышей клиенты вспоминали Германа Моисеевича с благодарностью – он буквально сражался за их интересы, после схваток с ним прокурорские выглядели покусанными и, казалось, отравленными ядовитой слюной. Зато публика пребывала в восторге: молниеносность реакций Беркова, его язвительность, склонность к импровизациям и известный артистизм придавали процессам неизменную театральность и, вольно или невольно, а втягивали в игру. Как-то товарищ прокурора (из новеньких) заметил с иронией: «Господин адвокат очень смело толкует 10-й том Свода законов, а ведь он один из самых туманных. Фигурантам нынешнего процесса вряд ли доводилось в него заглядывать, и даже мне, товарищу прокурора, мало понятны все его тонкости», – он двинул уголками рта, показывая, что шутит. Берков ослепительно улыбнулся в ответ, а в заключительной речи объявил: – При очевидной шаткости обвинения лично у меня как юриста вызывает искреннее сочувствие сознание товарища прокурора в непонимании им 10-го тома Свода законов. Публика, судьи и даже истцы непроизвольно прыснули, а оскорблённый обвинитель взвизгнул, уже не думая о приличиях: – Я протестую, протестую! И я требую, требую занести эти возмутительные выражения в протокол!

260

История иркутской адвокатуры Конечно, за пятнадцать лет адвокатских практик у Беркова накопилось немало взысканий. Но они лишь прибавляли ему популярности. И сегодняшнее «Вас уже дожидаются» лишний раз подтверждало это. Просительница, молодая девушка, просто, но прилично одетая, с ясным взглядом и хорошей осанкой, сразу располагала к себе. И Герман Моисеевич позволил себе невольный вздох облегчения: в последнее время мелькали всё какие-то неприятные лица, приходилось подолгу настраиваться на каждого. «Кажется, не встречал её ни в театре, ни на благотворительных лотереях, – отметил он про себя. Стало быть, не учительница, не чиновничья дочка и не купеческая. Однако ведь и не прислуга же! Приказчица? Нет, те суетливы, искательны, а эта так прелестно задумчива…» Берков вопросительно улыбнулся, и незнакомка без лишних слов представилась и рассказала о деле: – Я – Мария Оссович, домоправительница господина Арсеновича. Два месяца назад он выехал в Россию, в отпуск, а в квартире временно поселился начальник таможни Страшкевич, недавно назначенный. Он-то и обвинил меня в воровстве. По приговору мирового мне дОлжно отбывать наказание – пять месяцев тюрьмы. Хочу подать апелляцию.

Забыв о возрасте и положении «А процесс-то, кажется, будет преинтересным!» – азартно прикинул Берков. Вслух же сказал то, что и принято в таких случаях: – Прежде чем давать окончательное согласие, мне следует ознакомиться с делом. К завтрашнему полудню готов буду встретиться с вами. И в назначенный час он, действительно, принял Оссович. Но вместо того, чтоб заняться бумагами, указал на незнакомца с газетой в руках: – Рекомендую: Михаил Маркович Дубенский, один из лучших на сегодняшний день защитников. Не сомневаюсь, что он добьётся для вас полной отмены приговора, то есть полного оправдания, – и в ответ на вопросительный взгляд Оссович, – я же вынужден буду заняться одним неотложным делом, увы, – Герман Моисеевич обезоруживающе улыбнулся.

261

История иркутской адвокатуры Конечно, он лукавил. Настоящей причиной была романная подкладка, которую он разглядел в этом деле. Ведь что, в сущности, произошло: приезжий чиновник весьма высокого ранга, немолодой, интеллигентный, является в чужой дом и самовольно обыскивает его, опознавая как свои... женскую юбку, пользованную кастрюльку. Для такого города, как Иркутск, кража – явление обыкновенное, даже и заурядное, и розыск похищенного самими пострадавшими только приветствуется. Но статский советник ведёт себя просто хулигански: поносит Оссович разными оскорбительными словами, набрасывается на неё с кулаками, грозится убить, даже хватается несколько раз за револьвер – и всё это в присутствии полицейского. «А крайняя степень возбуждения немолодого воспитанного человека может свидетельствовать об охватившей его страсти, очень сильной и, видимо, неожиданной», – делал вывод Берков. Сначала Афанасия Львовича поразило, что дочь крестьянина пользуется совершенным доверием в доме его коллеги, таможенного чиновника. И не только ведёт хозяйство, но и обедает за одним с ним столом, общается с его друзьями и пользуется у всех огромным уважением. Возможно, дальше изумления не пошло бы, но хозяин дома уезжает в отпуск, а гость остаётся наедине с очаровательной домоправительницей – и увлекается. Между тем, ему предоставляют квартиру, и на расстоянии чувство выливается в страсть, увы, безответную. На смену подаркам приходят угрозы «сгноить в тюрьме», и одним майским днём Афанасий Львович, действительно, организует обыск. Составляется протокол, возбуждается иск, и хотя всё шито белыми нитками, мирового судью впечатляет внешняя респектабельность нового начальника таможни. Конечно, было бы правильнее отложить разбирательство до возвращения хозяина дома, но Страшкевич настаивает, так что вскоре выносится приговор. «Я, конечно, не сомневаюсь в успехе апелляции, но пусть этот процесс выиграет другой адвокат, – решил Берков сразу. – Хорошо бы пустить по следу помощника, Донца, но только он ведь обязательно станет расспрашивать, почему я отказываюсь – не объясняться же с ним, мальчишкой! А вот Миша Дубенский обойдётся как-нибудь без вопросов». Да, и в самом деле, не выказал ни малейшего удивления, ни о чём не спросил. Да и к чему бы, если и так понятно.

262

История иркутской адвокатуры

Значит, быть вам гимназистом опять! Три года назад, в 1899-м, удачливый, безупречный Берков неожиданно для себя самого угодил в историю. Стыдную и глупую – по наущению своей юной супруги, недавней выпускницы гимназии, он публично оскорбил пятнадцатилетнюю девочку. И неделю отсидел за это в тюремном замке. Случилось всё в солнечный день 20 мая, когда многие иркутяне отправились за Иркут. И молодожёны Берковы приглядели уютное место на берегу, в соседстве с компанией, где была Н., гимназистка. В какой-то момент супруга Германа Моисеевича вспомнила, что эта девочка дразнила её воображалкой. И пылкий влюблённый решил Н. наказать – ударил её по руке. За Н. вступился старший брат, вышла сцена, а затем и судебное разбирательство. Главное же, по городу понеслось: «Берков в сорок лет женился на гимназистке – и сам гимназистом стал». Один только Лазарь Шапиро воспринял всё как должное и просто предложил себя в адвокаты. Он и линию защиты прочертил очень верную. И неожиданную. – Я здесь вовсе не для того, чтобы обеливать своего клиента и торговаться с правосудием, – начал он свою речь. – Я здесь для того, чтобы выяснить истинные мотивы данного дела. Его беспримерность совершенно очевидна, ведь на скамье подсудимых сегодня находится человек, давно защищающий интересы других людей. И я не могу поверить, чтобы он безо всякой причины решился выйти за рамки приличий. У суда есть замечательная возможность ориентироваться не на показания свидетелей обвинения, а на своё внутреннее убеждение. Что, кстати, вовсе не противоречит действующему законодательству. Шапиро убеждал суд, что за минутной вспышкой негодования его подзащитного охватило раскаяние, и это было совершенною правдой. Но во время процесса Лазарь Соломонович всё-таки посматривал на него как на больного с несбиваемой температурой. И Герман Моисеевич соглашался, что это так. Сознавал он и некую провокацию в поведении своей юной супруги, но с готовностью находил оправдания, даже резоны, и тщательно оберегал её во всё время процесса. Показания госпожи Берковой даже и слушали при закрытых дверях. А ведь недавно ещё Герман просто смеялся над сюжетами с романной подкладкой, отмечал совершенную их нелепость и примитивность:

263

История иркутской адвокатуры – В сущности, господа, все эти истории кроятся лишь по двумтрём нехитрым образцам: где-нибудь в Знаменском предместье вдовец женится на молоденькой, ровеснице младшего, любимого сына – он-то и становится вскоре жертвой ревности. Или вот вам ещё история из предместья: незавидный жених сватается красавице, а после свадьбы уже не расстаётся с ружьём. Вплоть до самой развязки. Фуй, минуйте нас эти страсти! Не миновали, нет. И теперь Берков с изумлением всматривался в себя.

Можно жить и с гвоздём в голове В прошлом, 1901 году, в окружном суде слушалось одно очень интересное дело по обвинению крестьянина Никиты Евграфовича Поднебесникова в убийстве из ревности. На процессе был другой адвокат, но Берков всё-таки пошёл взглянуть на этого Поднебесникова. Внешне он был обыкновенный мужик, неприметный, с тихим не по-деревенски голосом. Но чем-то странно близкий Беркову. И когда Никита стал рассказывать: «Шёл домой и во дворе Михалёва увидал жену свою с Терентием Кожухиным…», Герман страшно разволновался, будто это не Никита, а он шагнул в калитку к Михалёвым… А месяца за четыре до этого прямо перед зданием судебных установлений на глазах у прохожих средних лет мужчина зарезал бывшую жену. Берков в этот момент как раз выходил из экипажа и оказался совсем близко. На суде свидетели вспоминали, что кричал убийца, что отвечала жертва, но в памяти Германа сохранилась абсолютно немая картинка: удивлённое лицо женщины и странно торжественное, даже и вдохновенное лицо мужчины. Берков ещё подумал тогда, что это казнь, а не убийство. Но всего более поразил его суд над поселенцем, покушавшимся на жизнь беременной женщины: приговор ограничили 20 плетьми. И исключительно потому, что жертва дала благоприятные для обвиняемого показания: – Отец мой противился нашему браку, а я скрыла – сказала, будто бы сама не хочу с ним жить – вот он и сорвался от отчаяния. И себя ведь два раза ножом полоснул! А мои-то раны, они очень лёгкие,

264

История иркутской адвокатуры теперь уж и зажили почти. И отец смирился теперь, жалеет, что так всё из-за него получилось. А я желаю теперь за него замуж. Было что-то страшное, но и манящее в этом признании. «А ведь она из простых, может быть, и неграмотная совсем, а как чувствует! Култукские мастеровые Черноусов и Снегирёв тоже не больно грамотны, но у обоих, как говорит присяжный Стравинский, гвоздь в голове – прачка Таисия Шульгина. И я тоже, тоже живу с гвоздём в голове. Но живу ведь! И даже не прибил никого. Может, и не прибью, если только не будет несчастного стечения обстоятельств».

265

История иркутской адвокатуры

КАРМАННЫЙ ПОДХОД Предметом судебного разбирательства могла стать и домашняя утка, случайно подстреленная охотником. Её владелица, малограмотная крестьянка, подавала иск – и выигрывала. Едва дождавшись начала присутственного часа, Моисей Аронович Кроль вошёл в камеру мирового судьи 1-го участка Иркутска: – Так пришлось, что у меня два дела накладываются одно на другое: в один и тот же час мне дОлжно быть и в судебной палате, и у вас. А в судебной палате иск на крупную сумму… В общем, я подумал, что, может быть, вы пойдёте навстречу – перенесёте сегодняшнее заседание? – Ни под каким видом: итак уже собираемся в четвёртый раз.

Поправка Раздеришина – Добро бы что серьёзное, а то ведь заурядный сюжет о том, как почтовый чиновник Раздеришин рассорился с Астраханцевым, ветеринарным врачом. И не просто врачом, а новатором, экспериментатором, проводником идеи рациональной ковки лошадей! – Да вы явно идеализируете своего клиента, Моисей Аронович… – Нет, я понимаю, конечно, что раздеришинский иноходец, действительно, пострадал во время ковки в манеже у Астраханцева. Я даже согласен, что не должен был мой подзащитный поручать такого коня начинающему кузнецу. Но ведь то, что случилось, послужит уроком; а кроме того, мой клиент не отказывался оплатить и лечение, и убытки от простоя коня. Раздеришину следовало просто взять компенсацию, а он затеял процесс, чтобы скомпрометировать и господина Астраханцева, и его новаторские предприятия. – Напрасно вы, коллега, демонизируете Раздеришина. Он всего лишь пытается доказать, что и самые современные технологии вовсе не исключают внимания к каждому живому существу. Господа новаторы (а Астраханцев из их числа) часто не принимают в расчёт обыкновенную человечность, и лучший способ достучаться до них – ударить их по карману.

266

История иркутской адвокатуры – Как видно, вы уже определились с приговором, – усмехнулся Кроль. – Нет, я всего лишь пытаюсь оказаться на месте истца. Всегда ведь хочется посмотреть на дело со всех сторон. И дать отстояться впечатлениям. Действительно, мировой взял сутки на размышление. – Есть надежда? – позвонил Кролю подзащитный. – Не думаю. И действительно: на другой день, 4 декабря 1902 года, был вынесен приговор о полном удовлетворении иска Раздеришина. – После таких приговоров найдётся немало охотников ударять по карманам, – заметил адвокат мировому в частной беседе. – Кстати, собственно об охотниках. В ближайшем заседании мне нужно будет определить стоимость одного охотничьего обеда. Из утки. Думаю, менее десяти рублей никак не получится. – С размахом калькулируете, – Кроль картинно развёл руками. Что, есть причины? – Судите сами: молодой инженер отправляется на охоту и только-только добирается до деревни Мельниковой, как навстречу ему целый выводок уток. Ну, он, недолго думая, трах-бабах, и под-

Моисей Аронович Кроль

(1862, г. Житомир–1942, г. Ницца) – юрист, журналист, этнограф, член ВСОИРГО, активный участник политических движений. В Иркутске с 1900 по 1917 гг. Ранее (с 1897) сотрудничал с «Восточным обозрением». Учился на юридическом факультете СПБ университета, дважды исключался за участие в беспорядках, закончил Экстерном университет в Одессе. помощник присяжного поверенного округа СПБ судебной палаты. В конце 1888-х в административной ссылке в Селенгинске. В 1893 переселился в Верхнеудинск. изучал юридический и экономический быт бурят. Активно публиковался, в том числе и в «Известиях ВСОИРГО». Особенно интересны работы «Брачное право инородцев Селенгинского округа», «Охотничье право у забайкальских бурят». После 1919 в эмиграции, где востребован как адвокат, журналист, лектор. Известен и как масон, знаменосец Державного капитула Северная Звезда.

267

История иркутской адвокатуры стреливает одну. Восторг, предвкушение (то есть всё, как положено), и вот тут выходит из-за заплота крестьянка Голубева и натурально портит всю картину: оказывается, добытая утка никакие не дикая, а домашняя... – Да, нынче крестьянки не те уже, не смолчат перед образованным человеком, – с иронией вставил Кроль. – Да, крестьянки не те уже, но образованные господа отчего-то не желают этого замечать. Вот и наш инженер решительно отказался заплатить за несчастную утку. Так что финал охоты перенесён в мою камеру. Жаль только, что Голубева с непривычки поскромничала и ограничилась двумя рублями иска. Вместе с судебными издержками вышло всего пять, но наш охотник и тут заскупился: крестьянка ходила-ходила к нему, кланялась-кланялась, а всё без толку: больше двух рублей, говорит, ни за что не дам! Коротко говоря, кончилось у бабы терпение, и призрак убитой утки снова явился в суде. Но уж теперь-то инженерная «дичь» обойдётся инженеру вдвое дороже! Даже если ваш брат адвокат наизнанку вывернется. – Положим, и без особых стараний тут есть за что зацепиться, есть в чём упрекнуть и саму крестьянку. Но сама ситуация очень и очень любопытна. В сущности, на наших глазах являют себя новые поведенческие стереотипы. Впрочем, эта тема уже не для речи в суде, а для научной статьи в солидном журнале. – Эх, всё бы вам теоретизировать, Моисей Аронович! А у меня, поверите ли, даже и желания не возникает. Потому как непрерывная практика, неиссякаемый, постоянно возобновляющийся поток. Железнодорожники, что ни день, добавляют дела, а то ли будет ещё в разгар строительства кругобайкальского участка! – Да, там, где много возможностей для «манёвра», законы топчутся вдоль и поперёк. Тут в дверь деликатно постучали, и лицо мирового разом собралось, не оставив даже и возможности для улыбки. – Всё, половина десятого. – Удачи вам! Да и мне не помешало б. ...Утром, проезжая мимо лавки Дусяцкого, Василий Василий Жарников, предприниматель, а в недавнем прошлом городской голова, зацепился взглядом за целую гору меди у входа. «Видно, только ещё под-

268

История иркутской адвокатуры везли, не успели убрать, – отметил он про себя. – А брали-то не у меня в магазине – опять мы упустили клиентов...

Испытание медью

Вечером того же дня присяжный поверенный Стравинский притормозил у лавки Дусяцкого и, между прочим, заметил: – Вот ведь, заняли весь тротуар, прохожим приходится прямо по проезжей части идти. – Зато видно, что неворованное, – отозвался кучер. – И то правда! – со вздохом согласился Мечислав Станиславович. Не догадываясь ещё, какая вокруг этой меди завертелась история. В конце августа нынешнего, 1902 года, наведался к ссыльному Болгаровскому некто Григорьевский, малый лет двадцати, вниманием не избалованный и очень дорожащий знакомством с бывалыми и удачливыми. Болгаровский давно уж к нему приглядывался и подмечал: «Жаден, но трусоват, долгонько придётся разжигать аппетиты. Ну да я терпелив». И вот сегодня, только-только Григорьевский встал на порог, Булгаровский прочёл у него на лице настоящее нетерпение – и решительно повёл к делу: – Бланка есть у меня… Бланка сильная, прямо-таки настоящий документ, – помолчал. – Из женского духовного училища бланка. За подписью самого смотрителя Березовского. – Пустую бланку подписал? Вот удача-то! – Ну, зачем же обременять важного господина? Можно ведь и просто «нарисовать». За мастером дело, а мастера у нас водятся. Тут не это главное, а приписочка: мол, медь испрашивается у Жарникова в счёт договорённости. А известно точно, что есть такая договорённость. Короче: с этой бланкой выдадут беспрепятственно, хоть и на триста рублёв. И половина – охотнику, что в магазин пойдёт. Ты такого не знаешь случаем? – и ободряюще похлопал Григорьевского по плечу. – …Да боязно. – Ну, боязно так боязно. Нечего, стало быть, и разговоры об этом разговаривать. Ты иди теперь. Григорьевский и пошёл. Но у порога развернулся, и Болгаровский сразу понял: готов. Но приободрил ещё: – Фартовый ты: всё сойдёт как надо.

269

История иркутской адвокатуры Действительно, магазинных приказчиков ничто не насторожило, и вскоре Григорьевский решился на вторую попытку. Правда, меди у Жарникова оставалось только восемь пудов, но зато они были немедленно проданы, а деньги поделены. И мошенники тотчас переключились на магазин Самсонова – Болгаровский раздобыл новый бланк, на этот раз в управлении Забайкальской железной дороги. Но самсоновские приказчики сделали контрольный звонок в управление, и в тот же вечер мошенники угодили в тюрьму. А на скамье подсудимых компанию им составили чиновник Соколов (специалист по подделкам) и купец Дусяцкий – как скупщик краденого. Характерно, что сторона обвинения именно в Дусяцком разглядела главного героя процесса: – Опытный торговец, он, разумеется, понимал, что цена на товар вдвое ниже обыкновенного прямо указывает на кражу. И всё-таки взял его. Взял с единственной целью нажиться на перепродаже. Он, Дусяцкий, являет собой ту часть нашего купечества, что не брезгует в своих операциях тёмными делишками – как предшественники, срезавшие на больших дорогах чаи и скупавшие краденое золото. В цивилизованных странах почти нет воровства, потому что там нет скупщиков краденого. Российские, сибирские скупщики провоцируют бесчисленные преступления, вследствие которых и возрастает их капитал! Посыл был куда как хорош, но отчего-то не произвёл впечатления на купеческого защитника – присяжного поверенного Стравинского: – Беллетристические приёмы никому не заказаны, уважаемые коллеги, но всё же хотелось бы, чтобы они имели под собой некое фактическое основание. Факты же, увы, свидетельствуют о противном. Судите сами, господа: мой подзащитный даже и не пытался спрятать «краденое» и целый день продержал его на виду у прохожих. Не правда ли, странно для перекупщика, знающего ответственность за свои операции? Что же до малой цены, истребованной за медь, то позвольте напомнить вам одну общеизвестную вещь: всякий товар теряет в цене, едва лишь он выйдет из магазина. Коротко говоря, покупка означенной меди не представляется мне чем-то предосудительным, – со спокойной убеждённостью заключил Мечислав Станиславович. Дусяцкого оправдали, и это мало кого из публики удивило. А вот то, что избежал наказания железнодорожник Соколов, вызвало общее

270

История иркутской адвокатуры изумление: экспертиза ведь подтвердила, что подложный документ изготовлен именно им. Шесть месяцев заключения для Григорьевского нашли справедливыми, но Болгаровскому многие желали бы большего, чем просто плети и год заводских работ. – Вот увидите: отмантулит – и за старое примется, – подвёл черту отставной чиновник из публики. – Потому что таких дураков, как Григорьевский, больно много ещё. Эх, расстройство сплошное ходить по судам, однако, и любопытно ведь, лучше всякой книжки. Завтра надо на итальянца сходить: тоже судится ведь, а догадайся-ка, чего хочет?

Невероятно. Но полностью соответствует действительности Оказалось, некто Бломериус заказал приезжему итальянцу Бартомосси построить манеж, и заказ был исполнен в точности. Но когда дошло до оплаты, Бломериус только улыбнулся застенчиво: – Я снимаю меблированную квартиру, а из движимости имею лишь одни туалетные принадлежности. – Но вы можете заложить манеж, который я вам построил. – Увы, не могу: земля под манежем – чужая. – Зачем же вы указали мне именно этот участок? – В тот момент я ещё надеялся, что он станет моим. – Тогда я буду с вами судиться! – Ваше право, но прежде перечтите внимательно наш договор. С помощью переводчика. Ведь я правильно понял, что по-русски вы только говорите, но не читаете и не пишете. Ай-ай-ай, какая неосмотрительность! Неужто все итальянцы так наивны? Добрые люди направили Бартомосси к частному поверенному Кудрявому, в недавнем прошлом мировому судье. Но он нисколько не обнадёжил: – В этом сговоре несколько мошенников, и рука нотариуса тут тоже чувствуется, причём, очень опытная рука. Я, конечно, попробую что-то опротестовать, но приготовьтесь к худшему. Кудрявый не ошибся в прогнозах. И Бартомосси ничего не осталось, как просто «перевернуть страницу». Начав новую главу невероятных приключений итальянцев в Сибири.

271

История иркутской адвокатуры

ПОКУШЕНИЕ НА КАССУ Юридическая прослойка в местной думе иногда создавала эффект судебного заседания. – А мы не можем баллотировать этот вопрос, – Пётр Васильевич Собокарёв сделал паузу и посмотрел вокруг взглядом думского старожила. – Потому не можем, что он не стоит в программе сегодняшнего заседания. Он не ожидал возражений. Но сидящий в первом ряду господин вдруг поднялся, и уже по голосу Собокарёв узнал Григория Патушинского, судебного следователя. – Я полагаю, необходимо пояснение, – деловито заметил тот. – Законодательство не столь категорично в данном случае. Если баллотируемый вопрос вытекает из программы заседания, он подлежит и баллотировке, – и сел с таким видом, будто выполнил одно маленькое задание. Собокарёв, болезненно воспринимавший любую критику, последнее слово оставлял, как правило, за собой. А сегодня не то чтоб не ощутил привычного раздражения – оно лишь слегка кольнуло его. «Неужто и на меня действует магия известной фамилии? – усмехнулся Пётр Васильевич. – Или же подкупает манера этого Патушинского преподносить несогласие в мягкой упаковке? Всего скорее, и то, и другое. Надобно признать: неплохо начинает в думе этот Патушинский, и весьма любопытно, что-то из него вылупится в итоге. Юристов в нынешнем составе думы меньше, чем в прошлом – значит, меньше будет и толкотни. Впрочем, поводов для ссоры всегда предостаточно, если амбиции велики. Ну, посмотрим, посмотрим!»

Надо же ведь подумать и о бедных! Заседание Иркутской городской думы 16 сентября 1902 года имело весьма внушительную программу, но самым волнительным стал узкий театральный вопрос: антрепренёры оперной труппы предложили поднять цены на билеты.

272

История иркутской адвокатуры Причиной выставлялись «непомерно большие затраты», и общественная дирекция городского театра предлагала «уважить ходатайство». В группу поддержки труппы вошёл и недавний городской голова Жарников, и предприниматель Кравец, и, конечно же, доктор Красиков, не пропускавший с начала сезона ни одного спектакля. Он и в нынешнем заседании не удержался от похвал: – Чтоб понять, как хороша теперь труппа, надо сравнить её с предыдущей, от которой нельзя было получить никакого эстетического удовольствия. В прежние годы я не мог досидеть до конца оперного спектакля, а теперь получаю истинное наслаждение! А за это надо ведь и платить. Поскупимся – не удержим прекрасных артистов, осчастлививших нас. – Но нельзя же ведь забывать и о бедных! – раздался голос из задних рядов. – Цены на первые ряды партера и ложи и без того велики, – подхватил гласный Пятницкий. – Я знаю несколько городов, где билеты в театр куда как дешевле. Вот, например, в Кишинёве… – Да как можно сравнивать с нашим театром то, что имеется в Кишинёве?! – резко вклинился архитектор Артюшков. – В Кишинёве я несколько раз проходил мимо так называемого театра, и мне даже в голову не пришло, что здесь может быть сцена, настолько мало и невзрачно здание. Там и артистов не различают, не понимают в игре, а просто радуются, когда приезжает какая-нибудь антреприза. У нас же совершенно другое дело! Мы, слава Богу, знаем толк, и не пристало нам сбивать планку, зажавши лишний рубль в кулаке! На этой фразе Пётр Васильевич Собокарёв, припозднившийся в этот вечер, и вошёл в думский зал. Полную картину театральной баталии он восстановил уже позже, разобрав стенограмму и сравнив её с репортажем в «Восточном обозрении». Вывод же напрашивался один: ситуацию переломили два юриста – Патушинский и Фатеев. В самом начале заседания, когда гласный Кравец предложил отдать цены на откуп дирекции, Григорий Борисович Патушинский перехватил пробный шар: – Я нахожу, что удорожать билеты не следует: они и без того уже неприступны для многих. Если затраты антрепризы настолько велики, то не лучше ль отдать ей доходы с вешалок или с буфета? И, нако-

273

История иркутской адвокатуры нец, самому городскому управлению отказаться от бесплатных лож? Чем выше поднимутся цены на билеты, тем чаще будет наш театр пустовать, ведь платёжеспособность большинства иркутян далеко не резиновая, а именно на такую, малообеспеченную публику искусство оказывает благотворнейшее влияние. Что лишний раз подтверждает сегодняшний императив: не помогать антрепризе за счёт налога с публики! – Будет действительно неудобно, если сделаются неприступны места на балконе, галерее и в задних рядах партера, – подхватил Фатеев Иван Сергеевич, тоже юрист, присяжный поверенный. Думаю, можно ограничиться удорожанием лож и первых рядов партера. И то лишь на некоторые спектакли. Фатеева поддержал Попов, а с Поповым выразил солидарность Тышко – пошла цепная реакция, и в итоге большинством голосов прошло именно это предложение.

А конкуренцию отменить! Меж тем, в загашнике у антрепризы осталось ещё одно, до чрезвычайности дерзкое, ходатайство – «Об устранении конкуренции городскому театру, могущей произойти от сдачи залов Общественного собрания под опереточные спектакли». Выпустить чёртика из табакерки решено было в октябре, но подготовка велась уже несколько месяцев: десять гласных подписались под специальным заявлением, они же провели разведку в окружении генерал-губернатора Пантелеева и заручились его поддержкой. Кое-что тут даже превзошло ожидания: на подавление конкурентов (то есть на аренду обоих залов Общественного собрания) начальник края не пожалел 4500 рублей, собранных на обеде в его честь. Успех операции был предрешён, и на театральном заседании думы воцарилось полнейшее единодушие – явление чрезвычайно редкое как для этого органа, так и для города в целом. Гласные дружно строили планы, и никто не сомневался, что старшины Общественного собрания непременно поддержат их. – Они ведь одни из нас и уже потому не пойдут против, – улыбался Григорий Борисович Патушинский, посматривая со значением на двух гласных-старшин, восседавших с благодушной улыбкой.

274

История иркутской адвокатуры Зубы они показали позже, на своей территории, и от неожиданности члены театральной дирекции растерялись. В газеты они сдержанно передали, что «переговоры не дали результата», но Собокарёву было прекрасно видно, какое их охватило возмущение. Сам он, впрочем, спокойно думал: «Умные господа и в гневе прозревают, а прозрение – то, что всем нам необходимо теперь. Ибо страсть к театру ослепила нас, не пощадив даже и законника Патушинского. Я и сам ведь увлёкся и не на шутку вообразил, что все вместе мы сможем отменить конкуренцию…» На октябрь 1902 года пришлось и думское слушание о крупном недочёте в городской кассе. Дело это тянулось уже полтора года, и два его фигуранта, управский казначей Стуков и его помощник Сосновский, по-прежнему оставались на своих должностях. А вот кассир Юртин был сразу, и с позором, уволен. С недостачей пыталось разобраться губернское управление, но его заключение десять месяцев пролежало у тогдашнего городского головы Жарникова, и за это время гласные окончательно разошлись во мнениях. Так, предприниматели Пётр Иванович Крылов и Яков Григорьевич Патушинский считали, что кассир невиновен. И даже поручились за него, то есть взяли на себя обязательство выплатить недочёт, если Юртин официально будет признан виновным. Директор промышленного училища Викентий Иосифович Тышко и редактор «Восточного обозрения» Иван Иванович Попов смотрели на эту, денежную, историю через призму отношений внутри управы и сделали вывод, что от честного Юртина просто пожелали избавиться. Что же до гласных-юристов, то Фатеев и Патушинский-старший выступили добровольными адвокатами пострадавшего. Общее соотношение сил складывалось в пользу кассира, но Стуков и Сосновский всё-таки надеялись победить, и, прежде всего, потому, что их сторону взял новый городской голова Шостакович. На заседании думы он так и заявил: – Дело – тёмное. Виноваты все трое, но в то же время крайне сложно судить о чьей-то конкретной вине. И хорошо бы просить губернатора снова направить проверяющего. Но Викентий Иосифович Тышко своим громким директорским голосом объявил:

275

История иркутской адвокатуры – Я глубоко убеждён, что недостающие деньги у Стукова. Он вместе с Сосновским исправил подписанный кассиром ордер, то есть совершил подлог. И при этом до сих пор не понёс решительно никакого наказания. Значит, думе не может быть гарантировано, что её протоколы, постановления не окажутся «выправленными». В связке с Тышко шли на этот раз и юристы, искусно апеллировавшие к законодательству. Только попробовал Юзефович вывести Сосновского из-под огня – и тут же получил отповедь от Патушинского: – Каждый сам отвечает перед законом за собственные поступки. Это, господа, аксиома. К тому же не могу не заметить, что показания господина Сосновского весьма разнятся с показаниями его начальника, – в глазах Григория Борисовича мелькнули азартные огоньки, – что ещё раз показывает: они оба заслуживают пристального внимания следствия. «Ну вот, пошла судебная терминология, – раздражился Собокарёв. – Право же, стоит «переодеваться», прежде чем отправляться в думу!» Между тем, Патушинский уже передал эстафету коллеге Фатееву: – Ознакомившись с этим делом, – начал Иван Сергеевич в своей обычной спокойной манере, – я пришёл к заключению: если у кассира прочёт, он за него отвечает; если растрата – так же; но за исправление третьим лицом финансовых ордеров кассир не должен нести ответственность. Спрос должен быть с того, кто исправил ордер, и с того, кто на него оказал давление.

Тогда уж благодарите их за растрату – Дознанием губернского управления во всяком случае установлено, что кассир Юртин никакого преступления не совершал, а является только потерпевшим, – стал развивать эту мысль Патушинский. – Судите сами, господа: ордер за номером 328 был им подписан и передан в бухгалтерию. И что же? Там ордер исправляют, даже и не поставив в известность того, чья подпись на этом ордере. Разве это не уголовное преступление? Болеслав Петрович Шостакович хочет уверить нас, что проведённая губернской властью проверка неполна, и настаивает на её продолжении. А я сомневаюсь, что некомпетентные в юридическом отношении лица прольют достаточный свет на дело. По моему мнению, необходимы профессионалы. Состав преступле-

276

История иркутской адвокатуры ния налицо, и нам с вами дОлжно просить о назначении следствия. Когда же оно будет окончено и прокурорская власть сообщит результаты, мы будет решать, просить ли министра внутренних дел об отдаче под суд члена управы Стукова. Патушинский говорил очень ровно, но в глазах его то и дело вспыхивали огоньки, и Собокарёв опять раздражился: «Больно прыток!» Но всё-таки вскочил с места и почти прокричал: – В пользу Юртина говорит уже то, что он не боится идти под суд и решительно добивается уголовного следствия, а вот Стуков в этом никак не замечен! – Стуков в данном деле материально потерпел, – вставил голова Шостакович, – ведь ему пришлось внести в кассу 1100 рублей собственных сбережений. – И ведь что характерно, господа: Стуков внёс их перед самой ревизией, – едко уточнил Патушинский. На помощь Шостаковичу попытались прийти Жарников и Корякин, но как-то нерешительно, без запала, и Патушинский снова перехватил инициативу: – Возможно, кого-то пугает определение «обвиняемые». В таком случае давайте назовём Стукова и Сосновского подозреваемыми, а уж прокурор разберётся, кто есть кто. И, наконец, последнее: господа, если сегодня вопреки здравому смыслу думское большинство объявит Стукова и Сосновского невиновными, предлагаю этому большинству быть до конца последовательным – покорнейше благодарить обоих за исчезновение из городской кассы 1100 рублей. Большинством (31 голос против шести) иркутские гласные высказались за возбуждение уголовного преследования по обстоятельствам исправления ордера №328 и недостачи в кассе городской управы 1100 руб. Возбуждение же преследования против бывшего кассира управы В.Н. Юртина было отклонено 23-мя голосами против 14-и. «Треть думы сражалась почти до полуночи, чтобы остальные две трети вынести здравомыслящее решение, – подытожил Собокарёв. – Но наша семёрка была всё-таки хороша, и, пожалуй, можно простить Патушинскому эти бесконечные «Я полагаю» и «Я нахожу».

277

История иркутской адвокатуры

ВАЖНОЕ МЕЛКОТЕМЬЕ В 1903 г. программа чтений для заключённых иркутского тюремного замка пополнилась курсом адвокатских лекций по юриспруденции. – А вы слышали, господа? – младший делопроизводитель канцелярии окружного суда позволил себе интригующе помолчать. – Теперь и в тюремном замке будет своя юридическая консультация. И совершенно бесплатная. Собственно, она и открылась уже три недели назад, то есть с 1 марта, – он обвёл взглядом коллег, убеждаясь, что все слушают. – Специального помещения пока нет, но к приёмному часу, говорят, собирается по 150, а то и по 200 человек. Сначала делается общий экскурс в уголовное судопроизводство, а потом разбираются и конкретные ситуации, в которых оказались господа заключённые.

Быть такого не может! – Надо же, какая трогательная забота о преступниках! – взвился старший делопроизводитель. – Эти «господа» распинают и божеские, и мирские законы, а им помогают уходить от возмездия и, в конечном счёте, закреплять за Сибирью «славу» страны преступников. Вот недавно читал я перепечатку из немецкой газеты, так там прямо рекомендуется не заключать договоры на поставку сибирского масла: дескать, вместо масла могут доставить вагон с камнями. – На днях, – подхватил помощник управляющего канцелярией, – местное отделение Русско-Китайского банка получило посылку из Бодайбо, а в ней вместо золота, представьте, дробь. Газетчиков уверили, что полиция уж напала на след, но мы-то с вами знаем, сколь трудно сыскать виновных в таких преступлениях. – Ежели и заподозрят кого, так господа адвокаты научат, как уйти от ответственности, не на воле, так прямо в тюрьме проконсультируют! – снова разгорячился старший делопроизводитель. – Да кто дозволил-то?! – Разрешение тюремная инспекция выхлопотала, – снова продемонстрировал осведомлённость младший делопроизводитель. – Умные люди не случайно предупреждали, что все коалиции из присяжных поверенных до добра-то не доведут, – меланхолически заметил

278

История иркутской адвокатуры помощник управляющего канцелярией. – Вот уж и к тюремному замку прикомандировались. – Объединение присяжных, кажется, ни при чём, – мягко уточнил младший делопроизводитель. – Тут исключительно частная инициатива. – Чья же? – вмешался дотоле молчавший чин, из новеньких. – Представьте, члена нашей судебной палаты Николая Ивановича Раевского. «Николая Ивановича?!», «Быть не может!» – раздались сразу несколько голосов. – Говорю же вам! Об этом и «Восточное обозрение» написало. Помолчали. Поработали перьями, пока помощник управляющего канцелярией не проговорил: – Странно, что Раевский. Будь кто другой, без опыта и без имени, оно бы и понятно ещё, в том смысле, что внимание хочет на себя обратить. Но Николай Иванович степенный, солидный, немолодой, наконец. У него ведь и сын уже на юридическом факультете. – Да, в Казанском университете, – подсказал чин из новеньких. – То-то и оно: студенту в чужом городе многое требуется, только знай переводы шли, а родитель, стало быть, вместо того, чтоб лишний рубль заработать, тратит время на просвещенье преступников! И супруге убыток от этой благотворительности: ей ведь, пока не стара, и платье надобно по модной картинке, и дом представительный. Кстати, господа: ротмистр Гольштеге (тот, что квартировал на главной Иерусалимской) теперь возвращается в Россию. И по такому случаю очень многое продаёт натурально в треть цены. А у Гольштеге даже и безделушки отменные, я не говорю уже об английском сервизе на 12 персон. Так что кому-то очень сильно свезёт. – Мы – не адвокаты, на нас гонорары не валятся. – Говорят, – младший делопроизводитель понизил голос и подался вперёд, – очень уж старается Николай Иванович перед этим тюремным сбродом. Все пассажи уголовного судопроизводства переводит в «картинки», да так вдохновенно, что эти «слушатели» не на шутку юриспруденцией увлечены. – А ведь в этом, может быть, и разгадка, господа! – озарился старший делопроизводитель. – Не потому ли так усердствует наш Раевский, что не дают покоя лавры тёзки-инспектора? Тоже ведь был чудак-человек…

279

История иркутской адвокатуры С самого приезда в Иркутск Николай Иванович слышал о своём предшественнике, в восьмидесятые годы служившем в должности главного инспектора училищ Восточной Сибири. Помимо прочих достоинств, тот обладал редкостным красноречием: его лекции в местном музее собирали полные аудитории, а солидная выручка неизменно передавалась на нужды начальных школ или же на сейсмограф, книги для местного отдела географического общества. Пробыл он в Иркутске немного, но в памяти горожан след оставил глубокий, и адвоката Раевского все считали долгом спросить, не родня ли он бывшему инспектору. – Увы, – разводил руками и с удовольствием прибавлял, – но я тоже сторонник художественных приёмов. Да, в записях Николая Ивановича о природе адвокатуры была и любимейшая цитата из Спасовича, автора одного из лучших учебников по уголовному праву: «В судебной организации мы, адвокаты, представляем художественный элемент. Мы – рыцари слова живого, более свободного ныне, чем слово печатное».

Испугаться до полусмерти, а потом обрадоваться В конце марта 1903 года в «Восточном обозрении» давался очередной журфикс. Среди гостей редакции были и два адвоката, Николай Раевский и Александр Звонников, и их приход навёл Попова на мысль поддеть своего хроникёра: – Месяц назад ещё была выездная сессия окружного суда в Киренске, рассмотрена масса дел, наверняка интересных для подписчика, а у нас ни слова! – Да я всех, кто ездил, расспрашивал, битый час потерял, но совсем ничего интересного, Иван Иванович. То есть никакой сенсационной уголовщины. – Ну, разумеется, – на лице у Попова проступила досадливая усмешка, – нам ведь анализировать некогда, куда как проще – плеснуть на полосу свежей крови. – Да мне-то самому разве хочется? Но вы ведь знаете: нашим читателям надобно сначала испугаться до полусмерти, а после обрадоваться, что весь этот ужас приключился не с ними. – А вот мы сейчас спросим у господ адвокатов, – Попов быстро развернулся, в три шага оказался у ломберного столика и с ловкостью свет-

280

История иркутской адвокатуры ского человека обратился одновременно к обоим. – А правда ли, что за последнее время измельчали и преступники, и преступления? – Вы, должно быть, о том, что окружные суды разбирают простенькие дела – те, что, прежде, не шли далее мирового? – первым отозвался Раевский. – Ну, я не стал бы покуда говорить о тенденции, – вопросительный взгляд на коллегу. – Однако же сам характер дел указывает именно на тенденцию, – отозвался Александр Иванович Звонников. – Пассажиры тянут к суду извозчиков, отказавшихся ехать по таксе, и весьма довольны, если виновного оштрафуют на рубль. Прохожие судятся с домовладельцами из-за неисправных и скользких тротуаров – и ценою огромных усилий добивается пятирублёвого штрафа. – Не в обиду вам будет сказано, господа, – Попов с очевидным удовольствием подступился к своей любимейшей теме, – но в обозримом будущем регулятором отношений между трудом и капиталом должны стать не вы, а обыкновенные договоры и контракты. Несколько толково составленных образцов могли бы предупредить множество конфликтов и судебных разбирательств по пустякам. – Ваше суждение схематично и весьма упрощает живые столкновения интересов, – с сожалением заметил Раевский, и Звонников чуть кивнул, соглашаясь. – Знаете, какой контракт мы, юристы, называем лучшим? Тот, до которого доросла каждая из сторон. В противном случае всё сведётся к пустой формальности. Обычаи формируются долго и меняются медленно. – А вот редакционная почта свидетельствует о другом! – торжественно заявил Попов. – Она свидетельствует, как много вокруг ростков новых отношений. Вот вам совсем свежий пример: тельминские крестьяне решили «забаллотировать» назначенца на место волостного писаря – некоего Тюменцева, известного своей ловкостью в опустошении чужих карманов. Первым делом обратились к крестьянскому начальнику и предложили ему несколько других кандидатов. Затем уменьшили годовое жалование с 2200 рублей до 1500 рублей. Тюменцев, однако же, согласился – он рассчитывал вернуть всё с лихвой. И действительно: губернское управление скоро распорядилось о прибавке. – Это постановление следовало обжаловать в Сенате, – вставил Раевский.

281

История иркутской адвокатуры – Совершенно верно, но крестьянский начальник попридержал бумагу из губернского управления, пока сроки для обжалования не прошли. Конечно, будь Тельма не Тельма, а Иркутск, крестьяне хлопотали бы через адвоката. А в волостях их не водится: слишком мелкий улов. – А вот тут я с вами полностью соглашусь: действительно, досадно, – горячо отозвался Раевский, и Звонников кивнул в знак согласия. – Менее всего помощи получают те, кто всего более в ней нуждается. Этот разговор на журфиксе натолкнул Раевского на одну неприятную мысль: вместе с преступлениями, должно быть, мельчают и адвокаты. «Не заметишь, как превратишься в самого заурядного ходока по инстанциям, составителя всевозможных прошений», – думал он с неприязнью и кончил тем, что отправился к Звонникову. Александр Иванович выслушал его молча и ответил не сразу.

Долгие зимы навевают преступные мысли – Я Вам одну историю расскажу. Летом прошлого, 1902 года, у киренского мещанина Григория Моргена и крестьянина Ильи Кузнецова из деревни Змеиновой потерялись лошади, отпущенные на подножный корм. Морген только и сделал, что заявил о пропаже, а Кузнецов обошёл всё окрест и обнаружил-таки свою лошадь (к счастью, невредимую) в ловушке для сохатых. На том бы и кончилось, но, на всякий случай, Илья представил находку Моргену – их лошади были очень похожи. Григорий признал, что живность не его, и смирился с утратой. Но наступила зима, и долгими вечерами он стал думать о том, что «с лошадкой было бы лучше». Это нехитрое заключение поддержали родственники и соседи – настолько, что согласились выступить в пользу Моргена на суде. Таких «свидетелей» набралось человек 8. Но у Кузнецова – чуть не вдвое больше, причём каждый прекрасно знал его лошадь по обозу. К сожалению, дело слушалось в конце дня, и уставший мировой ограничился показаниями одной стороны – коротко говоря, дело вырешилось в пользу Моргена, – Звонников приметно вздохнул. – Так вот, когда погружаешься в такие истории, то уже и не думаешь, мелковаты они или всё же достойны внимания выпускника юридического факультета. Просто хочется вмешаться, кассировать несправедливый приговор и вернуть-таки лошадь истинному владельцу. – А ещё мне думается, коллега, что судебное мелкотемье – лишь отражение общего измельчания жизни. Всё вокруг теперь мелочно и сует-

282

История иркутской адвокатуры ливо. В том же Верхоленске полицейские, первым делом, снимают с прибывших по этапу тулуп – только потому, что казённый. Снимают, даже когда под тулупом жиденький пиджачишко, а поселенцу ещё и квартиру надобно подыскать. Я, конечно, далёк от мысли, что в полицию подбирают исключительно жестоких людей, но очевидно ведь, что эти люди тупо, бессмысленно исполняют инструкцию. – В последнем номере «Иркутских губернских ведомостей», если вы обратили внимание, опубликованы новые штаты канцелярии генералгубернатора. – И вот что примечательно: правитель дел теперь будет именоваться просто управляющим канцелярией, – Александр Иванович меланхолически улыбнулся. – Что, замечу, вполне соответствует нынешним, усечённым размерам генерал-губернаторства. – А вот в местном географическом обществе остаётся ещё должность правителя дел – ну просто, как чучело вымершего динозавра, – не удержался, съязвил Раевский. – Это, видимо, из пиетета перед недавними ещё открытиями. А перевернётся страница – и пойдут обычные наименования. Потому что (вы правы) мы в обычное время живём, когда нужно просто накапливать силы для следующего рывка. – Ну, такая перспектива мало кому понравится, – усмехнулся Раевский. – Нам ведь всем подавай волшебное средство, разом превращающее в героев. В «Судебной газете» недавно всерьёз рассуждали о том, что неприязнь к судебным чинам объясняется… невнушительностью их мундиров. И предлагали вдохнуть в них гусарский дух, заменив бутафорскую шпагу шашкой и добавив к ней револьвер. – Шпоры, шпоры забыли – как же можно без шпор в судебных канцеляриях! – не выдержал, расхохотался Звонников. ...Шесть лет спустя, в ноябре 1909 года, Александр Иванович открыл свежий номер «Восточной зари» и в разделе судебной хроники прочёл, между прочим, об иске мещанки Анны Сухаревой, матери пятерых детей, к пароходчикам Бочкарёву и Швецу. Как оказалось, четыре года назад, в декабре 1905-го, муж истицы переправлялся через Ангару на лодке. И в эту лодку врезался пароход ответчиков «Смелый». Сухарев погиб, его большая семья осталась без обеспечения, а Бочкарёв и Швец не пожелали выплатить вдове никакой компенсации. Нанятый ими адвокат, присяжный поверенный Харламов, так представил дело, что никто из команды

283

История иркутской адвокатуры «Смелого» не попадал под ответственность. Виновными оказались… пассажиры, якобы, прогнавшие капитана и завладевшие пароходом. – Я вполне допускаю, что за четыре года ответчики совершенно уверовали в удобную для них версию происшедшего, – спокойно начал свою речь адвокат истицы Раевский. – Эта версия чрезвычайно удобна, потому что освобождает и от чувства вины как такового, и от финансовых обязательств перед семьёй, оставленной без кормильца. Очень, очень удобно, но, увы, совершенно не обоснованно. Говорю об этом с полной уверенностью, потому что располагаю многочисленными свидетельскими показаниями, кои и представлю сегодня. Но если всё же суд не внемлет здравому смыслу, мы с истицей кассируем приговор. При необходимости мы дойдём до Сената, а я должен заметить, что недавно он разбирал чрезвычайно похожее дело Ткаченко, погибшего при таких же обстоятельствах. Сенат принял сторону истицы, то есть постановил удовлетворить иск. Уверен, что, в конечном счёте, Бочкарёв и Швец будут вынуждены уплатить искомую сумму. Но уже с большими процентами. Александр Иванович пропустил абзац и в конце репортажа с нетерпением пробежал: «Суд постановил о взыскании иска…» Для присяжного поверенного Александра Ивановича Звонникова 1903 год отмечен кроме прочего безвозмездной работой в губернском тюремном комитете и высочайше пожалованным орденом Святого Станислава 2-й степени.

Для Николая Ивановича Раевского 1903 год так же выдался знаменательным: последовало высочайшее соизволение на принятие его в сословие присяжных поверенных. Новобранец приписался к округу Иркутской судебной палаты, членом которой он уже состоял.

284

История иркутской адвокатуры

В ТЕНЁТАХ И БОЛОТАХ На фоне ужасающих преступлений растрата и подлог воспринимались как своеобразное приложение к должности. В ночь на 1 апреля 1903 года почтовый поезд медленно приближался к Иркутску, и сопровождавшие почти все дремали: корреспонденция была давно уже рассортирована, сверен номер каждой посылки и перевода. Только один из чинов усомнился в каком-то пакете: – Что-то в описи номер не бьёт! Странный какой-то номер – больно длинный.

«Лампу подержи, а я стрельну…» – В прошлый раз тоже шуму наделал, все посылки перебрали и позапутали, еле разобрались, – со сладким зевком в конце фразы проворчал старший. – Но ведь разобрались же. – А сколько на пустом месте шума было! Вот и теперь, – уже поднимаясь и потягиваясь, – в этой описи нолик лишний поставлен, а потом перечёркнут, вот и не бьёт. Ну да ладно, пошли в кладовую, глянем на эту твою подозрительную посылку! – Денежный пакет, не посылка. – Ну, хорошо, пусть будет денежный пакет. А только проверим его – и точка, больше уж никого до станции не буди. Да, лампу, лампу проверь, чтобы вдруг не погасла, а то ведь я ногу в прошлый раз подвернул. Лампа на этот раз не подвела и прямо от двери кладовой дала широкую ровную полосу на полу, отчего-то изрешечённому. Старший, ученый горьким опытом, резко отступил, увлекая за собой новичка, но дверь не захлопнул, а, опустив лампу к полу, высветил несколько отверстий. Они все были очень ровные, как бы с любовью сделанные, а из одного выступали три пальца в тонких перчатках и коловорот. – Лампу подержи, – негромко, но очень отчётливо проговорил старший, – а я стрельну по этим пальчикам! «Да ведь он же не брал с собой револьвер», – мелькнуло у новичка, но лампу он тотчас принял, да так ловко, что световая дорожка на полу

285

История иркутской адвокатуры кладовой даже и не качнулась. Коловорот исчез. С минуту, а, быть может и больше, слышался только стук колёс, затем что-то шлёпнулось на шпалы, поезд свистнул, набирая ход, и старший поднял к виску слегка согнутый указательный палец: – Не охнул. Значит, хорошо тренированный. В Иркутске осмотрщики вагонов обнаружили хорошо оборудованное «рабочее место» в аккурат под кладовой: – Да он сидел тут как в кресле! – А ещё он не хуже нашего знал, где поезда идут медленнее и когда мы спим, – подхватил новичок из почтовых. Неужто из своих? – Наши почтовые тяжеловаты для этаких трюков под вагонами, – отводя его в сторону, заметил старший. – Но тот, кто этого парня нанял и направлял, и в наших почтовых делах неплохо осведомлён. Хоть состоит-то, конечно, на железной дороге. И на хорошей должности состоит. Видно по тому, что берёт большими кусками: в кладовой-то в этот раз были настоящие драгоценности. Ох, налетели б мы, стрелочники, на страшные деньги, когда бы не ты! В общем, молодец, есть чутьё; ты и дальше давай не спи!

Пусть скрывают, пусть – им ведь и хуже будет! Перед Пасхой в счётном отделе управления Забайкальской железной дороги было открыто довольно крупное злоупотребление, застарелое или, как выразился один адвокат, «давно поставленное на рельсы». Хитроумного чина скоро отстранили от должности, но с некоторым сожалением, и корреспонденту «Восточного обозрения» даже не назвали его фамилию, ограничившись первой буквой С. – Я вполне допускаю, что и С. они взяли с потолка, только бы какнибудь от меня отвязаться! – горячился репортёр, передавая заметку ответственному секретарю. – Ну, разумеется, разве можно сдавать такого опытного спеца, он ведь может и пригодиться ещё! Вот увидите, скоро где-нибудь и всплывёт этот С. Чёрт, всё равно разузнаю его фамилию! – Ты не суетись, – опуская в чай лимонную дольку, заметил ответственный секретарь. – Если только они надули нас, то им ведь и хуже, потому что, непременно, найдётся какой-нибудь С., который примет сие на свой счёт и прискачет в редакцию с опровержением, а

286

История иркутской адвокатуры мы поставим его, поставим, – мстительное помешивание ложечкой, – и пусть они дерутся потом друг с другом! А мы скромненько припишем внизу, под звёздочкой, – вкусный, очень вкусный глоток, – что первую букву фамилии махинатора нам назвал такой-то – и припечатаем со всеми его регалиями! – громкое помешивание ложечкой и одновременно быстрый взгляд в сторону дверного проёма. – О! Николай Иванович! Проходите-проходите, извольте составить компанию. Ваш подстаканник никому и не даю, так и говорю, что персональный, Раевского. Вам, как обычно, с лимоном? Очень хорошо! А мы тут затеяли разговор о злоупотреблениях на железной дороге – тема очень уж занятная... – Ну, ещё бы! В конце марта один мой коллега был на процессе о поставках солонины в 3-й Сибирский армейский корпус. Представьте, чтение обвинительного акта заняло полный день, но при этом подсудимые держались уверенно и с достоинством. Это мне напомнило выездную сессию нашего окружного суда в Черемхово: тамошний сельский староста Яков Огородников, уличённый в растрате крупной суммы, с чувством удовлетворения выслушал приговор о двухмесячном заключении. Законодатель ведь в таких случаях предлагает либо тюрьму, либо денежные начёты, а начётов он явно не хотел. Так вот, недавно я снова был в Черемхово и, между прочим, узнал: этот Огородников, освободившись, справил новый дом. И что самое примечательное: все, кто мне про это рассказывал, вовсе не осуждают вора. Для них Огородников – просто ловкий человек, достойный всяческого подражания. Вот вам тема для размышления! – Да, и наши уездные корреспонденты сообщали о чём-то подобном, – припомнил ответственный секретарь. – Один писарь, не стесняясь моей принадлежностью к ведомству, высказался на счёт Огородникова: «Я бы за такие деньги не то что два месяца, а и два года отсидел», и, уверяю вас, это не было шуткой. Тамошний сборщик податей (кажется, Рябцовский его фамилия) скоро усвоил науку: присвоил 500 рублей крестьянских денег. Триста у него успели изъять (под очень большим нажимом), а за остальные он «отоспался в тюрьме на казённом пайке». Крайне неприятный тип! Вот уж у кого бы мне не хотелось оказаться защитником… Впрочем, на выездах скамья адвокатов обыкновенно пустует.

287

История иркутской адвокатуры

Ареопаг возмущён, но не за что зацепиться – А что, и в уездах залы заседаний оборудованы, как в Иркутске? – блеснул глазом корреспондент. – Да куда там! Судейским на время сессий передаётся местное общественное собрание. Бильярдную перелицовывают в комнату для свидетелей, танцевальный зал заставляют скамьями и вносят два-три стола, ну а буфетную так и оставляют буфетной, только лишь удаляют из неё завсегдатаев. Неделю спустя всё принимает прежний вид, и хоть это и хлопотно, но наездам судейских всё-таки радуются – они вносят известное оживление в местную неспешную жизнь: застоявшиеся извозчики хоть на время стряхивают уныние, охочая до всякого разбирательства публика с удовольствием отрывается от домашней работы. – Ещё бы, ведь не сегодня, так завтра будут судить какую-нибудь Федору Дорофееву за поджог бывшего ухажёра, – с порога пустился в фантазии фельетонист Золин. И все рассмеялись. – Если же серьёзно, – отпив чаю, продолжил Раевский, – то в массе дел выделяются те, что возбуждены по должностным преступлениям. Это тем более характерно, что должностные лица составляют ничтожный процент от общего числа сельского населения. – Ну, это, положим, и неудивительно, – ответственный секретарь бросил в заварный чайник веточку с набухшей почкой. – Известно, что российский законодатель необъяснимо мягок к должностным преступлениям. – Касательно растрат соглашусь. Что же до подлогов, то тут 8 лет заключения обеспечены. Но только при хорошей доказательной базе. А это практически невозможная вещь. – Да отчего же? – с явной иронией отозвался фельетонист. – Неужто непонятно? – строго взглянул на него Николай Иванович. – Я полагал, вам известно, что в этаких местах подлоги считаются лишь проделками ловких людей. Поэтому и свидетели так старательно сетуют на провалы в памяти. Судейским досадно, разумеется, но ведь и зацепиться им не за что. Да и подпирают накопившиеся дела; к концу недели все настолько уже обессилены, что подсудимые отказываются от последнего слова, а лишь вслушиваются в неведомые для них статьи Уложения о наказаниях, отмечают, сколько лет каторги им отмерено, сколько назначено плетей… Но, повторюсь, это всё на-

288

История иркутской адвокатуры казания за убийства, грабежи и прочее, что однозначно толкуется как преступление. Растратчики же, как правило, остаются при интересе. – Крестьянских начальников это тоже устраивает? – приоткрыл у заварника крышку ответственный секретарь. – Они – единственные, кто пытается подвести растратчиков под расправу. Но, как видите, тщетно. – А что вы хотите от края ссылки и каторги? – усмехнулся фельетонист. – Что такое растрата и подлог на фоне дерзких ограблений средь белого дня, в двух шагах от городового! Я не говорю уж о семьях, вырезанных за каких-нибудь три рубля и бутылку водки. Да рядом с такими ужасами растрата представляется делом обыкновенным, своеобразным приложением к должности. Тем более, что своею охотой к сельским должностям не стремятся, их навязывают; вот за эту подневольность и кладут себе старосты «дополнительное вознаграждение». По мне, так лучше и вовсе бы передать все дела по растратам и подлогам волостному суду. Он ведь и без того разбирает обычные деревенские тяжбы. – Вы совершенно не ведаете, о чём говорите! – рванулся Раевский, но тут же и сдержал себя. – Волостной суд, конечно, выборный, но упрощён до безобразия. В основу его положен отнюдь не закон, а обычай, «обломок старой правды, весьма сомнительной», как выразился один публицист. Подумать только: малограмотные волостные старшины в роли носителей права! – Да, но над старшинами стоят крестьянские начальники, и если старшины ошибутся, их поправят… – …не имеющие никакой юридической подготовки крестьянские начальники. – Однако, – ответственный секретарь наполнил стакан гостя душистым чаем, – мы не слышим ни о каких апелляциях на приговоры крестьянских начальников. – Ну, разумеется! Ведь у крестьян нет ни средств, ни времени, ни смелости хлопотать «перед самим губернатором». Вот если бы волостных «правоведов» патронировали не губернские управления, а окружные или же мировые суды, проку было бы больше, поверьте. – А вот с этим согласен, – ответственный секретарь вкусно прихлебнул, – в этом законодатель определённо промахнулся.

289

История иркутской адвокатуры – Ну, если бы только в этом, – усмехнулся фельетонист. – Вот послушайте-ка, какая случилась история. В прошлом, 1902 году, на станции Переёмной загорелась лавка купца Корфа, снабжающего строителей железной дороги самым необходимым. Корф в огонь, конечно, не бросился, но чуть не на коленях умолял рабочих вытащить его тюки с товарами. Те откликнулись и весьма преуспели, но на Егора Иванова, самого отличившегося, обвалилась горящая крыша, и в минуту он сделался инвалидом. Полгода в больницах не исправили дела, и он вернулся к Корфу – в надежде, что тот оплатит ему дорогу до дома. Однако же милости Корфа не пошли далее 50 копеек и недельной пайки чёрного хлеба, но я не о Корфе, что нам о нём говорить. Я – о законодательстве. Когда добрые люди привезли Иванова в Иркутск, в юридическую консультацию, оказалось, что никто не возьмётся ему помочь. И вовсе не из финансовых соображений: Иван Сергеевич Фатеев, слава Богу, никогда не откажет бедному человеку. Но что законом не предусмотрено, того и не спросишь ведь, а случай с Ивановым не подходит ни под одну из статей! – Мы, об этом, разумеется, напечатаем и заведём копилку пожертвований в пользу Иванова, – обронил ответственный секретарь. – Но бросать в неё будут такие же ивановы, и в лучшем случае наберётся сто, ну, сто пятьдесят рублей. Только-только семейству покрыть накопившиеся долги, а что дальше-то? – насмешливо оглядел компанию Золин. – В больницу Иванова не примут уже и в богадельню не возьмут. Сесть где-нибудь в Иркутске на углу? Сметут профессиональные «нищие». Нет, что бы ни говорили, а нашему законодательству требуется коренная переработка! – Теоретики уголовного права ликуют, что в новом уложении о наказаниях отразился по примеру Европы индивидуальный подход к каждому совершившему преступление. Это, видимо, и действительно хорошо, – Раевский помолчал – НО. Новое уголовное уложение очень озабочено мерами против участников массовых выступлений. Новеллы уголовного уложения очень чётко прописывают наказания за захват оружейных заводов и складов с боеприпасами, взятие казначейства, телеграфа, освобождение заключённых из тюрем – просто какой-то подробный план вооружённых восстаний даётся. – Юристы – плохие пророки. Но посмотрим, посмотрим!

290

История иркутской адвокатуры

АЛЬЯНСЫ + ФИНАНСЫ = УСПЕХ Подсудность присяжных поверенных иногда подталкивала к демонстрации корпоративной солидарности. К полудню в приёмной консультации присяжных поверенных собралось более десяти человек, а дежурного адвоката всё не было. Чиновник судебной палаты, занимающий смежный кабинет, позвонил на квартиру, но прислуга ответила, что «господа на дачу уехали и почему-то не возвратились ещё». «Усольский поезд прибывает в Иркутск в четверть одиннадцатого, но это по расписанию, а оно у нас не закон», – сообразил чиновник и стал обзванивать всех присяжных подряд. Но кто-то был на процессе, кто-то болел, большинство же ещё в мае разъехалось по заграницам. – Кажется, никого не найдём, – объявил он в приёмной и, в ответ на хмурые, исподлобья взгляды, прибавил сочувственно. – Никто бы и подумать не мог, что соберётся такая очередь: в хорошую-то погоду не больше двух-трёх посетителей, а уж в такой-то зной, как сегодня, и вовсе никого не бывало… – Так чего нам делать теперь? – выступила вперёд бойкая бабёнка, кажется, торговка с Мелочного базара. Чиновник несколько растерялся, но вспомнил что-то и ответил с видимым облегчением: – Напротив Благовещенской церкви, в доме Щербинина, приёмная трёх адвокатов – Дубенского, Кроля и Раевского. И у них расписание так составлено, что кого-нибудь непременно застанете. Это было идеей Раевского – поработать на общей площадке. Вопервых, для клиента удобно; во-вторых, позволяет за скромную плату арендовать просторную и удобную комнату на Большой. Каждый имел здесь свой стол, но когда за одним шёл приём, два других, как правило, пустовали, и в этом также было своё удобство. Когда же часы приёма совпадали, их оказывалось ровно столько, чтобы между делами успеть обменяться мыслями. В адвокатском сообществе далеко не все одобрили новый союз, были и такие, что предрекали «троице» неизбежные ссоры из-за

291

История иркутской адвокатуры клиентов. Но Раевский на это отвечал с неизменным благодушием: – Строительство Кругобайкальской дороги породит (и породило уже) столько исков, что, боюсь, не хватит юристов-профессионалов. Слышали: железнодорожный доктор Станкевич оценил «потерянное на службе здоровье» в весьма крупную сумму? И у Станкевича, уверяю вас, будет много последователей. Я уж не говорю о бесконечных спорах между подрядчиками и управлением, подрядчиками и рабочими. Всем нам, наверное, хватит работы. Что до самого Николая ИваВ мае 1903 года на главной улице города заявил о себе своеобразный тройственновича, то в первое же дежурство ный союз адвокатов – первый опыт в приёмной он получил заказ от такого рода сотрудничества. редактора «Восточного обозрения» Попова. В окружном суде разбиралось очередное «литературное дело» – так господа корреспонденты называли всякую попытку спросить за газетную публикацию по Уложению о наказаниях. К защите в подобных делах весьма тяготел поверенный Кроль, а Дубенского вообще считали штатным редакционным адвокатом. Но когда Попов с повесткой в портфеле притормозил на Большой, дежурил не Дубенский и не Кроль, а Раевский, только что посвящённый в присяжные и, натурально, рвавшийся в бой. И Попов подумал: «А что: судейский-то он очень опытный, знает, откуда заехать и на что поднажать. К тому же посмотрит на дело свежим взглядом и, возможно, увидит новые аргументы. И самое-то главное: Николай Иванович знает уездную жизнь, а нынешний иск именно уездный!» – и редактор почтительно улыбнулся адвокату.

292

История иркутской адвокатуры

Может, он и шулер, но очень обаятельный! Новое «литературное дело» завертелось вокруг статьи 1670 Уложения о наказаниях. А касалась она тех, «кто в игре запрещённой или незапрещённой будет заведомо употреблять поддельные карты, кости и тому подобное или давать играющим упоительные напитки или зелья, или передёрнет, или подменит карту или служащие для игры кости, или же вообще будет изобличён в каком-либо другом, для обыгрывания, обмане». Истец, господин Фурман из города Балаганска, жаждал расправы над автором заметки, изобличавшей его как шулера. Против наказания корреспондента не возражали бы и другие жители Балаганска, потому что Фурман был на редкость обаятельный господин, никогда не скупившийся на юридические советы. Клиенты из состоятельных, должно быть, и платили ему, но бедные сберегали копейку, причём безо всякого для себя унижения. Вот за это, вероятно, и закрепилось за Фурманом «звание» народного адвоката. Он искусно этим пользовался и, в частности, запустил легенду, что «за правду пострадал, безвинно осуждён и выслан». Легенда плохо вязалась с нынешними похождениями за игральным столом, но Фурман ведь и не попался ни разу! Его товарищи иногда совершали экскурсии в тюремные замки, а он всё отсиживался в свидетелях. И вот один, возмущённый такою несправедливостью, господин решился-таки «пропечатать» Фурмана. В редакции знали автора корреспонденции, но, конечно, она вышла под псевдонимом. Для безопасности лучше было б смягчить обвинение вставками «как могло показаться», «можно сделать предположение», но редактор был в отъезде, заместитель не остерёгся – и вот уже возник иск «о защите чести и доброго имени». – Я, конечно, настроен на оправдательный приговор, – заметил Раевский, ознакомившись с делом, – но понадобятся, как минимум, два свидетеля. – Занимаюсь этим с самого возвращения, – заверил Попов. – Автор корреспонденции клянётся, что будут. – Редакция примет на себя их расходы? – Ну, разумеется: оплатим и дорогу, и квартиру в Иркутске, и завтраки-обеды-ужины.

293

История иркутской адвокатуры – Хорошо бы привезти их пораньше, чтоб я мог их, не торопясь, расспросить и скорректировать линию защиты. – Сделаем, сделаем. Действительно, ещё за два дня до суда в одной из комнат большого редакторского дома поселились два господина из Балаганска, некто Николин и Глушкович. У адвоката «сразу глаз заблестел», как заметил Иван Иванович. Раевский и на суде выглядел чрезвычайно вдохновлённым и, едва дали слово, разразился: – Когда я ознакомился с этим делом, то невольно припомнил сценку, виденную в одном уездном городе Иркутской губернии: обыватель, рискнувший перейти огромную лужу, поплатился калошей; стал доставать её – и поплатился другой. Точно так же и господин Фурман пытается выкарабкаться из неловкого положения, в котором сам же и оказался. Увязнув одной ногой, он в попытке оправдаться увязнет и другой, уверяю вас! Из свидетельских показаний мы увидим, что факты, изложенные в газетной корреспонденции, точь-в-точь совпадают с действительностью. Беспристрастное рассмотрение дела (а я верю в беспристрастие нынешнего суда!) наглядно продемонстрирует, что в опубликованной корреспонденции нет ни одного из признаков клеветы, и защита нисколько не сомневается в оправдательном приговоре. Он, собственно, и последовал, торжественно завершив двенадцатое по счёту стояние под судом Ивана Ивановича Попова. «Будет и тринадцатое, разумеется, – тихонько вздохнул подуставший редактор, – но это после, когда-нибудь, а сегодня мы все заслужили парадный обед.

Да, Вольский знал, как опасны спевшиеся хористы После первого блюда гости, редко бывающие в Иркутске, принялись за расспросы, но под впечатлением от процесса даже и театральные новости приняли судебное направление: – Артисты опять выставили иск антрепренёру Вольскому, – усмехнулся Попов и всем корпусом повернулся к Раевскому. – Кто его защищал? – Разумеется, приятель Берков. И он сразу начал ваять фигуру антрепренёра как страдальческую, подневольную по отношению к хористам и хористкам, жертву их халатного отношения к делу. В качестве иллюстраций использовался скандал 5 июня, когда один из хористов явился

294

История иркутской адвокатуры в театр пьяным, а две хористки отказались выйти на сцену в кордебалете. Не забыта была и пикантная сцена у входа в Интендантский сад, где истцы потребовали от ответчика денег. В самой решительной форме, разумеется. «И вот эти-то злостные нарушители контракта и правил приличия теперь требуют неустойки!» – гневно заключил защитник. Вышло весьма убедительно, но адвокат хористов Кудрявый сумел перевернуть картинку, и теперь уж фигуры истцов приняли страдальческое выражение. Сам контракт, заключённый с хористами, был представлен как «крепчайшая цепь, какой ни одна собака не привязывается». И вызванные Кудрявым свидетели дружно удостоверили, что хористы всегда трезвы, а хористки суть рабыни антрепренёра Вольского. Берков с ужасом наблюдал, как рушатся возведённые им оборонные сооружения, но Вольский не удивился ничуть: он-то знал, как опасен хороший, спевшийся хор. Действительно, словно бы по сигналу, помощник режиссёра заложил своего непосредственного начальника, «изготовлявшего компромат на хористов». А все остальные свидетели, включая и капельмейстера, дружно поддержали его. «Позор! Позор», – повторял Берков в ожидании приговора, но мировой почему-то отказал хористам в иске. «Должен, должен был отказать! – ликовал Вольский. – Потому что пожадничали, завысили сумму иска и оставили, таким образом, самое невыгодное впечатление», – антрепренёр подошёл к мировому и выразил свои чувства энергичными аплодисментами и глубоким поклоном. Берков же отреагировал крайне сдержанно, и это даже несколько покоробило Вольского. Но потом он подумал, что Герман Моисеевич вообще ведь изменился в последнее время. 22 апреля нынешнего, 1903 года, вторично, то есть в порядке апелляции, разбиралось дело об оскорблении телефонистки Яковлевой присяжным поверенным Берковым. Несколько лет назад Герман Моисеевич обвинялся уже; правда, не телефонисткой, а гимназисткой, и речь шла об оскорблении действием. Теперь же разбиралось оскорбление на словах, при исполнении служебных обязанностей. Горячность Беркова была общеизвестна, но, с другой стороны, известно было и хамство иркутских телефонисток, даже и «Восточное обозрение», всегда бравшее сторону «человека труда», признало в одном из своих номеров: «Телефонная станция в Иркутске – измеритель

295

История иркутской адвокатуры терпения, хладнокровия и степени джентльменства её абонентов». И судьи склонны были поверить, когда Берков заявил в своё оправдание: – Телефонистки систематически глумились и издевались надо мной, соединяя не с теми лицами или разъединяя в начале важного разговора. Бывало и так, что в течение получаса несколько раз давали звонки, а когда я брал трубку, отвечали, что никто меня не вызывал. Это продолжалось долго, так что в конце концов я был вынужден отказаться от домашнего телефона! «Систематическое глумление и издевательство» подтвердил и присяжный поверенный Харламов, пожелавший выступить в роли свидетеля. А когда на этом же сделал акцент и адвокат Беркова Стравинский, председательствующий на процессе сенатор Завадский ухватил: «Адвокаты объединяются против хамства, противопоставляют солидарности телефонисток свою собственную – что же в этом плохого-то? И момент ведь, можно сказать, решающий: если наша палата подтвердит приговор окружного суда и Беркова на неделю засадят в тюремный замок, это станет сигналом, что всё дозволено!» Как вскоре сообщили газеты, «Иркутская судебная палата, признав присяжного поверенного Г.М. Беркова невиновным в приписываемом ему деянии, постановила признать по суду оправданным и приговор окружного суда отменить». При чтении приговора лицо Мечислава Станиславовича Стравинского просияло. Валериан Александрович Харламов, как обычно, суховато кивнул, будто не сомневался в таком решении. Что же до самого Германа Моисеевича, то он подумал лишь: «Может, на этом закончится для меня тёмная полоса?»

Бобёр, он, конечно, дорог, но дело ведь не в цене В последний год Беркова преследовали злоключения. Осенью прошлого, 1902 года, средь бела дня из его дома на Амурской похитили новенькую шинель на хорьковом меху с большим бобровым воротником и две дохи. Розыски не принесли успеха, да Беркову и неприятно было бы надевать теперь эти вещи. Коллеги, сами бывшие в этаких положениях, утешали обычным в таких случаях образом – пожеланием скорого и большого гонорара. Но не об этом сейчас думал Герман Моисеевич, а о своём положении в этом городе. Из блестящего адвоката и завидного

296

История иркутской адвокатуры жениха он превратился в зятя предпринимателя Краузе, мужа вчерашней гимназистки, увлечённой музыкально-литературными вечерами. Воровскому сообществу прекрасно известно, что любая записка с упоминанием её имени способна взбудоражить его, и он выбежит в чём придётся, не закрыв не только ящик стола, но и дом… В тот ноябрьский день, вернувшись с ложного вызова, Герман Моисеевич ощутил такую усталось, будто и не сорок пятый ему, а семьдесят пятый год. «Странно как…наверное, это от досады и злости. Надо, надо перестать досадовать. Надо собраться силами, чтобы прежде времени не оставить супругу вдовой». Сил хватило ещё на пять лет.

297

История иркутской адвокатуры

УГРОЗЫ ПРОТОКОЛЬНОГО СВОЙСТВА Для иркутского юридического сообщества начала ХХ в. характерно перетекание из «прокурорских» в «адвокатские». – Что, Павел Дмитриевич, никак, второму клиенту уже отказали с утра? – вместо приветствия весело заметил Стравинский. – А вы что, полагали, будто я соглашусь?! – чуть не оскорбился Боголюбов. – А что за дело-то? – Представьте: содержатель дома терпимости возжелал приписаться к цеховому сословию: «Я, говорит, шапочник по профессии, и хотел бы им числиться». То есть распространять проституцию под прикрытием распространения шапок. Нет, я в таких делах не пособник! За этим разве что к господину Карелину: он совершенно небрезглив. – Да, настолько, что может заявить: «Иск на лечение обезображенного ребёнка следует отклонить, потому что иск имеет в виду повреждения лица, а врачебное заключение говорит нам о травме черепа. И вообще: ребёнок в таком состоянии, что может и умереть, и тогда уж ему не понадобится никакое лечение». Дааа, – Мечислав Станиславович помолчал. – И всё-таки Карелин – случай особый, исключительный, а в стремлении сутенёра несколько приподняться и пообчиститься можно ведь и нечто хорошее усмотреть. Так что, думаю я, ходатай для него, непременно, найдётся. И, обставит всё самым наилучшим образом, уж поверьте. – Не сомневаюсь. Не исключаю даже и известного вдохновения. Но на суде-то всё равно выяснится настоящий род занятий «шапочника»! – Так пусть это станет ему уроком! А адвокат получит свой заслуженный гонорар – неплохое утешение в пору нынешней безработицы. – Разве она не временная, не сезонная?

298

История иркутской адвокатуры – Да, конечно, сезонная. И, даже в такую жару, что-нибудь да происходит криминальное. Возьмём, к примеру, гостиницу «Метрополь». Она с радостью принимает господ проезжающих, превосходно кормит их, развлекает, но вот пассаж: служащие гостиницы подрались недавно прямо на глазах постояльцев. Естественно, следующий акт этого водевиля с плюхами разыграется уже в камере мирового судьи. А потом, вероятно, пойдут апелляции к окружному суду, и опять потребуется поддержка адвокатов. Так вот, у меня будет больше шансов получить это дело, чем у вас. Потому что в вас ещё очень чувствуется прокурор. – Это что же, неистребимо, по-вашему? – Это оставляет печать. И словно бы в подтверждение, чья-то голова, показавшись в двери, тотчас же и исчезла. Оба присяжных поверенных улыбнулись, но, конечно, по-разному: Боголюбов – растерянно, а Стравинский – иронично, так что даже смутился и перевёл разговор: – А ведь это Камов был, кажется. Тот, который владелец французской кондитерской. Он без дела не зайдёт.

Если вы порядочный, почему вы против «Восточного обозрения»? Нынешнее лето выдалось неудачным для кондитерской Камова. Только-только завезли из Москвы свежие конфеты фабрики Абрикосова – и первая же коробка стоила кассирше дневной выручки: Хаим Гринберг, из постоянных клиентов, расплатился сторублёвой кредиткой, а сдачу взял золотыми, да так ловко, что и вернул свои деньги, и «облегчил» кондитерскую на пятьдесят рублей. А незадолго до этого фельетонист «Восточного обозрения» Золин нарисовал мрачную картину жизни камовских продавщиц. Особенно возмутило репортёра, что двум отделениям кондитерской приходилось открываться по воскресеньям, вопреки запрету местного самоуправления. Это ещё можно было понять, но Камов решительно не мог объяснить, зачем корреспонденту понадобилось почти вдвое уменьшить действительную зарплату работниц. Равно, как и умолчать, что они обеспечены бесплатным питанием и жильём, включая отопление и освещение. Не по-

299

История иркутской адвокатуры считал он и общего числа продавщиц, а, значит, не понял, что у каждой есть возможность брать выходной в удобное время, а также отлучаться для экстренных дел. В пылу разоблачительства Камову приписали и чью-то винную лавку на Кругобайкальской дороге... В общем, захотелось не медля поехать в редакцию. Но Камов сдержался – он понимал, что может погорячиться, а значит, подтолкнуть к новому фельетону. Природная осторожность подсказывала, что уж лучше составить толковое опровержение, и действительно: в какие-то полчаса он исписал четыре листа «о выморочной защите человека труда от эксплуататора». Самое же главное, что за это время улеглась и досада, и подумалось на спокойную уже голову: «Вечером можно будет и перечесть, убрать лишнее и, вообще, почистить, а утром набело переписать – и в редакцию!» Однако новый день начался с ощущения, что «при нынешних настроениях это станет началом длительной обороны, и надо бы позаботиться о союзниках. На купеческую поддержку рассчитывать не приходится, а вот нанять поверенного было бы неплохо: как юрист он сразу поставит дело на законное основание. Но, конечно, это должен быть человек с безукоризненной репутацией, а вот тут-то может случиться загвоздка: в Иркутске давно уже укрепилось мнение, что все благородные люди непременно сотрудничают или просто дружат с «Восточным обозрением». Присяжный поверенный Фатеев, известный защитник всех угнетённых, даже и подписывается за редактора, когда тот в отъезде. Что уж надеяться на начинающих адвокатов, откровенно кокетничающих с судебными хроникёрами? Нет, надо искать опору в независимом присяжном поверенном, умудрённом и житейским опытом, и солидной юридической практикой. Может, поговорить со Стравинским?» В этот день Мечислав Станиславович занят был на процессе, но кучер подсказал, что ближе к пяти хозяин собирался к Боголюбову, и в начале шестого Камов подъехал к судебной палате. Недавний товарищ прокурора его мало интересовал, и, увидев в кабинете Стравинского, Камов решил подождать его в коридоре. Но Мечислав Станиславович тотчас обрисовался в дверном проёме: – А вы проходите, проходите! Вижу ведь, что по делу, а вот вам и классный юрист, присяжный поверенный Павел Дмитриевич Боголю-

300

История иркутской адвокатуры бов, – Стравинский сделал приятный акцент на фамилии и неожиданно быстро откланялся. Так что Камову ничего не осталось уже, как выложить бумаги на стол. «Ладно, пусть почитает, – обречённо подумал он, – может, и посоветует что-нибудь дельное. А в редакцию я уж завтра тогда, всё одно, ведь там сейчас неприсутственные часы», – и отвернулся к окну, стал выстраивать очерёдность дел на сегодняшний вечер.

Прошло, может быть, пять минут, и Камов ощутил некое движение воздуха. А когда взглянул на хозяина кабинета, удивился перемене в его лице: оно пылало благородным негодованием. «С чего бы это? Из какого личного интереса?» – только и подумал он. А личный интерес, действительно, был – как и у всякого, кто не свыкся с диким местным запретом торговать по воскресным и праздничным дням. Боголюбов столкнулся с ним сразу же по приезде в Иркутск, то есть в первое же воскресенье: в парикмахерскую его впустили через чёрный ход, усадили подальше от окна, и мастер всё тревожно поглядывал по сторонам, словно бы затеял незаконное действо. А в кондитерскую Ходкевича Павел Дмитриевич и вообще не попал, хоть она и работала: из форточки доносились голоса и запах свежей выпечки. – Извините, после четырёх часов не имеем права никого принимать. Исполняем думское решение, – ответил хозяин через дверь. Оказалась, речь шла о давнем теперь уж постановлении, принятом по случаю одного из чудесных избавлений царствующей семьи от угрожавшей ей гибели. Судя по всему, дума находилась тогда в состоянии эйфории: торговлю ограничили гласные, большинство которых представляло купеческое сословие.

301

История иркутской адвокатуры «Вообще, почему упёрлись в воскресенье? – недоумевал Павел Дмитриевич. – Суть ведь не в воскресном отдыхе, а в отдыхе как таковом, и он обеспечивается дополнительными, сменными сотрудниками. Работодатель либо заводит их, либо нет, и только по этому признаку можно судить о нём, а вовсе не по закрытым дверям магазина или парикмахерской». И вот перед ним единомышленник, и он может ему помочь. Боголюбов так и сказал: – Я сочувствую вам и готов помочь. – Хотел бы, чтоб вы как законник подправили это опровержение, – Камов чуть помедлил. – И, возможно, подписали его как моё доверенное лицо. ...Много позже, перечитывая эту публикацию, Павел Дмитриевич разглядел и её изъян – прокурорскую, обвинительную интонацию. Между тем, фельетониста следовало бить его собственным любимым оружием – смехом. «Матёрые адвокаты именно так и поступают, а я принялся отчитывать, наставлять – ну и заработал ответную плюху! – признал Боголюбов с полною беспощадностью. Но тут же и успокоил себя. – Впрочем, какая же это плюха: ну, покривлялся фельетонист по привычке, попередёргивал, а по двум-то пунктам всё-таки признал, что ошибся!» Камов же был доволен и тем, что опытным путём обнаружил: союзники могут быть не только по родству и по делу, но и по общему представлению о здравом смысле.

Случилось то, что и должно было случиться Следующее дело показалось Боголюбову продолжением первого, хоть на этот раз подзащитный был не коммерсант, а рядовой чиновник иркутской почтово-телеграфной конторы Максимилиан Протопопов. В ночь на 22 мая он, как обычно, принял корреспонденцию с двух поездов, московского и забайкальского. Далее, по инструкции, нужно было передать её временному помощнику начальника почтовой конторы Зубову. Но по ночам тот предпочитал оставаться у себя дома, на 2-й Иерусалимской, и даже сделал устное распоряжение запирать всё полученное в станционной кладовой. А ключ передавать на хранение дежурному почтальону. Это было рискованно, потому что, по инструк-

302

История иркутской адвокатуры ции, почтальон не нёс никакой ответственности за кладовую; но Зубов возражений решительно не терпел, и Протопопов не решился его ослушаться. В общем, случилось то, что и должно было случиться: утром 22 мая в кладовой обнаружилась крупная недостача. Пристрелянным прокурорским взглядом Боголюбов сразу же разглядел в Протопопове жертву и без труда представил, как фигуранты поведут себя на процессе: Зубов будет нагло отказываться от сделанного им устного распоряжения и уповать на письменное; почтальон станет упирать на незнание, либо просто подтверждать всё, что скажет помощник начальника почтовой конторы. «В общем, будет очень непросто отвести Протопопова от тюрьмы, – резюмировал Павел Дмитриевич и решил взглянуть на будущую защиту со стороны обвинения. Это помогло: сразу стало ясно, какие из аргументов расценят просто как публицистику, а какие примут в расчёт. В результате пришлось сфокусироваться на странных «порядках» в иркутской почтово-телеграфной конторе: – Изучая дело, неизбежно приходишь к заключению, что ответственность должна падать не на одного Протопопова, а в равной степени и на других лиц почтовой конторы, занимающих куда более значительное служебное положение. Я уж не говорю о том, что следствием вовсе не установлено причинно-следственной связи между действиями Протопопова и вменяемым ему преступлением! По уголовной части окружной суд ограничился строгим выговором обвиняемому (и это было настоящей победой для Боголюбова), гражданский же иск на сумму свыше 4 тыс. руб. решили удовлетворить. – Возможно, денежный меч над головой избавит вас от страха перед начальством, – сказал Боголюбов своему подзащитному. А про себя добавил: «И мне тоже это дело запомнится – просто как одно из первых в адвокатуре. А последующие уже просто пойдут своей чередом». С осени 1903-го вообще всё ускорилось, всюду заговорили о переменах, а в адвокатских кругах с особенной живостью обсуждали недавний отказ от тягчайших телесных наказаний. – Вот ведь как иногда спасительна наша судебная проволочка, – замечал Боголюбову Стравинский. – Девять человек ожидали по приговору окружного суда наказаний плетьми (от 20 до 70 ударов), но медлительность исполнителей освободила их от этого наказания вовсе, – он

303

История иркутской адвокатуры с видимым удовольствием рассмеялся. Глядя на него, и Боголюбов улыбнулся. Да, хорошие новости были очень кстати: за последнее время иркутское юридическое сообщество понесло неожиданные потери: вдруг, и как бы и без причины, умер следователь окружного суда Пётр Михайлович Ливанский, а затем скоропостижно скончался член Иркутской судебной палаты действительный статский советник Николай Владимирович Костенский. За последним Боголюбов наблюдал с интересом, но издали, а с Ливанским он, в бытность свою товарищем прокурора, очень сблизился, подружился, и сильно переживал его смерть. «Для прокурорского лучший способ уйти от депрессии – рассердиться», – мудро рассудил Стравинский. И при первой возможности выдал: – Вот вам картинка нравов нашей юридической корпорации: вечером, ещё засветло, выезжает на Спасо-Лютеранскую целая кавалькада всадников. Впереди – черкес с двумя сворами борзых, за ним некто в охотничьем костюме, а замыкающим и тоже в окружении борзых – господин в мундире министерства юстиции. Когда черкес поравнялся с домом соборного причта, караульный (известный всем слабоумный Васька Гусев) ухватился за лошадиный хвост и поскакал вприпрыжку. Всадник в мундире министерства юстиции так разгневался, что дал команду бить провинившегося арапником. Что и было проделано с полным усердием на глазах двух десятков ребятишек. Неизвестно бы, чем и кончилось, если бы не соборный служитель, не стушевавшийся перед мундиром. Лицо Боголюбова украсилось благородным негодованием, а Стравинский подумал: «Ну, вот, всё-таки отвлекло…»

304

История иркутской адвокатуры

пРАВО НА ГОРЧИЦУ К ОБЕДУ Помощникам присяжных поверенных доверялись серьёзные дела. Но при этом они не имели права голоса на общих собраниях иркутской адвокатуры. Осип Борисович окинул вокруг хозяйственным взглядом и невольно подумал: «Да, должно быть, старшины Общественного собрания пожалели уже, что отдали летнюю резиденцию под нашу охотничью выставку: от свежего ремонта скоро не останется и следа». И, словно в такт его мыслям, сухонький пожилой господин (как оказалось, здешний эконом) обречённо вздохнул: – Охти мне, посмотрите-ка: этакие гвоздищи да в новую штукатурку загнали! А кто будет потом ремонтировать? Охотнички побахвалятся, да и съедут, а мне дырки останутся от гвоздей!

Очень серьёзные господа, но сумасшедшие Он внимательно оглядел молодого человека и, заметив сочувствие у него на лице, продолжил: – Они, дай им волю, и свору собак сюда притащили бы, – развернул мелко сложенный лист с программой выставки и тоном крайнего возмущения прочитал, – 10 борзых, 23 гончих, 12 сеттеров, 15 пойнтеров, 2 таксы, 1 бульдог, 1 сенбернар, 1 водолаз, 1 лайка, 1 легавая и ещё какая-то китайская собачонка, уж неведомо для каких там охотничьих нужд, – эконом передохнул и добавил. – А ведь точно известно, что владельцы всех этих дорогущих собак серьёзные, чрезвычайно серьёзные господа. Но ведь сумасшедшие, истинно сумасшедшие, когда дело доходит до охоты. Я сюда не пустил их собак, так они на Большой, у дома Колыгиной, устроили смотровую площадку и решительно перепугали прохожих. Сейчас, слава Богу, перевели эту свору в отдалённый павильон Интендантского сада. – А рога, простите, где выставлены? – Тоже ко мне хотели, да уж я грудью встал и не дал им испортить окончательно помещение. Вот ежели б мне сюда чучело медведя предложили, я бы место нашёл, и хорошее, но и медведя, и тигра

305

История иркутской адвокатуры успел захватить соседний повильон. – А лошади? – очень осторожно, не выказывая ни малейшего интереса, пробросил молодой человек. – Я и до лошадей не охотник, – отмахнулся эконом. – Вот косуль бы живых посмотрел, но это уж только вечером – далековато идти. – О, пройдусь-ка я до косуль, – откланялся молодой человек. Но, выйдя на аллею, сразу же свернул к 1903 год стал решающим для молодого адвоката Осипа Патушинского

лошадиному павильону. Там, в самом центре, в окружении очарованной публики красовалась его любимица – англо-арабская кобылица рыжевато-золотистой масти. Рядом с нею остальная шестёрка племенных лошадей терялась, и Осип Борисович даже несколько стушевался и остановился, не доходя до вольера. Но распорядитель уже заметил его: – А вот и владелец золотой кобылицы – господин Патушинский! Он гораздо лучше, чем я, ответит на ваши вопросы. – Это который Патушинский? – с важным видом взглянула на Осипа Борисовича дородная дама, сопровождавшая двух хорошеньких барышень. – Знаем купцов Патушинских – Бориса Григорьевича, Якова Григорьевича… – А это – Осип Борисович, купеческий сын, выпускник юридического факультета университета, а с недавних пор и присяжный поверенный. «Помощник присяжного!» – мысленно поправил Осип, но промолчал – он живо представил, как дама выпятит губу: «Помощник?!»

306

История иркутской адвокатуры После он, конечно, бранил себя за малодушие. Но ещё больше досадовал на коллег – заносчивых гордецов, демонстративно делящих адвокатов на два сорта. Они и на собраниях корпорации лишали помощников права голоса. Хоть какая-то часть сообщества и доказывала: сама постановка вопроса несовместима с миссией защитника прав. Кроме того, трудами помощников держится юридическая консультауция, и если уж использовать их, то надобно и уважать. Надобно отдавать им должное, и не когда-нибудь, не потом, не завтра, а сегодня, ибо хороша горчичка к обеду. В спорах о помощниках адвокаты так разошлись, что уже и «Восточное обозрение» констатировало раскол. И всё же вывод из этого следовал лишь один: надобно поскорее перебираться в присяжные.

И у воров осеннее обострение Хотя разве же Осип не старался? Редкий день в его записной не появлялась какая-нибудь заготовка для будущих выступлений. И после охотничьей выставки он позаимствовал интересный пассаж из «Восточного обозрения»: «Собачий налог. От налога этого городские обыватели стараются ускользнуть, в зажиточные дома городской контролёр, разумеется, не проникнет, и только слепой случай позволяет получить с некоторых собаковладельцев установленный в пользу города сбор. Выставочный каталог показал, что существование многих собак неизвестно управе». ...Хмурым октябрьским вечером, проезжая по Большой мимо дома Кравца, Осип Патушинский заметил махавшего ему члена окружного суда Михаила Иустиновича Гейнсдорфа, отчего-то без форменного пальто. – Окажите любезность, довезите до квартиры, покуда не простудился окончательно, – проговорил он и резво запрыгнул в экипаж. – Вот, в какие-то десять минут, пока разбирался с бумагами у нотириуса, остался без тёплой одежды. Нынче утром ещё супруга предупреждала, но мне бы и в голову не пришло, что нотариус экономит на охране передней. И ведь только что справил я это пальто на кенгуровом меху! Сто рублей выложил, а больше двух дней и не относил. Ошарашенный Патушинский только и мог сказать в утешение: – И у воров, похоже, «сезонное обострение».

307

История иркутской адвокатуры Да, с середины октября, когда дачи опустели уже, но скарб ещё не был вывезен, охотники до чужого предприняли несколько набегов по намеченным с лета адресам. В загородных владениях купцов Тельных и Громовой поживиться не особенно удалось (всё ценное оказалось тщательно спрятано), а вот на веранде у инженера Березовкого красовались три отличных велосипеда, лишь немного обкатанных. Их развезли по новым квартирам, а хроника происшествий «Восточного обозрения» пополнилась дачной новостью. «Ну, не сегодня-завтра все бросятся вывозить дачное имущество, потянутся за город «обозы», и до конца недели лучше не соваться в предместья, чтобы не застрять на понтоне или на ушаковских мостах», – стал рассчитывать Осип Борисович, просматривая свежий номер газеты. Младший Патушинский читал уголовную хронику с нарочитой отстранённостью, что помогало анализировать, усматривать за неявным явное и составлять общую картину. Иркутск уголовный рос параллельно с Иркутском музыкальным, театральным, торговым и прочими. И, как и они, развивался – на свой, безусловно, манер, всё чаще демонстрируя торжествующую усмешку и даже самоиронию. Так, недавно Осип Борисович прочитал, что иркутский мещанин Негодяевский по прозвищу Негодяй, напав на соседа Горбунова, причём ранил его именно в «горб». Начало осени нынешнего, 1903 года, Осип как старательный ученик провёл на скамьях для публики окружного суда: слушались дела о несостоятельности, а они у господ адвокатов считались самыми трудными. И потому, что предполагали предпринимательский опыт, и потому, что изначально ставили в неудобное положение: каждая из сторон видела в присяжном попечителе конкурсной массы лишь слепое орудие для достижения собственной выгоды. А независимых, самостоятельных отстраняли от дел, зацепившись за какой-нибудь из формальных предлогов. Одна из жалоб на присяжного попечителя и разбиралась в окружном суде 19 сентября. Случай был настолько показательный, что в зале собралась почти вся местная адвокатура. Причём мнения сразу же разделились. «Все говорят убеждённо, все опираются на некие доказательства и, кажется, не грешат против логики, только вот выводы делают со-

308

История иркутской адвокатуры вершенно противоположные, – недоумевал молодой Патушинский. – Лично мне очень симпатичен присяжный попечитель Бехли, но и у его противников-кредиторов своя правда! Нет, такие дела, вероятно, не для меня, и я вряд ли научусь в них когда-нибудь разбираться». Растерянность начинающего юриста объяснялась ещё и недавней историей с букинистической лавкой, оставившей крайне неприятный осадок. Дело же было вот как: к Осипу на приём явился весьма представительный господин, прося взять под защиту его домашнюю библиотеку: – Какое-то время назад у меня пропала подборка толстых журналов «Отечественные записки» и «Дело», а вчера я обнаружил их у букиниста. И представьте: даже с несрезанным личным штампом. – Для начала хорошо бы получить полицейский протокол… – Это уж как водится: и запротоколируем, и лавку опечатаем; но хотелось бы, чтобы вы как представитель закона пояснили зарвавшемуся букинисту, что торговля заведомо краденым наказуема. Осип Борисович именно так и высказался – и очень удивился, когда книготорговец пожаловался товарищу прокурора судебной палаты. Печати с букинистической лавки были тотчас же сняты, а Осипу сделано внушение: – Вам как представителю известной фамилии не дОлжно быть таким наивным! «Хорошо ещё, что история не получила настоящей огласки, – думал Осип в смятении, – даже и «Восточное обозрение» опустило мою фамилию – наверное, исключительно из уважения к старшему брату Григорию или же к нашему отцу». После окончания юридического факультета для Осипа было естестенно возвратиться в большое родовое гнездо. Среди прочих преимуществ были и связанные с профессией, но известность старшего брата невольно заставляла их сравнивать, и Осип очень обрадовался, когда Григория перевели за Байкал. Это был шанс!

На самом-то деле, он радовался за себя! Первая защита Осипа Борисовича пришлась на 13 мая 1903 года – именно в этот день слушалось нашумевшее дело с тремя обвиняемыми. Интересы одного из них, Северина, и представлял на процессе

309

История иркутской адвокатуры Патушинский-младший. Со стороны обвинения тоже был дебютант – недавно назначенный на должность товарища прокурора Яворский. А для члена палаты Раевского это было, напротив, последнее заседание перед уходом в вольное сословие адвокатов. Кстати, Николай Иванович подбодрил Осипа перед началом процесса, а после и вообще расхвалил: «Не к чему было и придраться, поздравляю! Право же, выдержали экзамен на «отлично»!» – взгляд в сторону хроникёра «Восточного обозрения: слышит ли? И всё же после, вспоминая, анализируя, Осип ясно увидел, что в широком жесте Раевского было больше радости за долгожданную перемену в собственной карьере: «Если бы моя речь оказалась, действительно, хороша, её напечатал бы, как печатают речи брата, а «Восточное обозрение» ограничилось лишь одним-единственным предложением!» Поглощённый собственными переживаниями Осип не учёл, что подробный отчёт в один вечер не делается, и был немало удивлён, обнаружив свою речь в следующем выпуске «Судебной хроники». Правда, эта публикация вызвала жаркий спор в секретариате редакции. – Если старший брат – сильный юрист, то из этого вовсе не следует, что и младший будет хорош, – бросил один из нештатных авторов, не выводившийся из редакции. – Пока этот Осип-Иосиф всего лишь кот в мешке, – повернулся к судебному хроникёру. – Только честно: он вас и вправду чем-нибудь поразил? – Да как вам сказать, – замялся корреспондент, – может быть, Дубенский или Митрохин, или Патушинский-старший выдали б чтонибудь поярче… – Вот-вот-вот, они все очевидно яркие, а этот лишь ступает в следы, оставляемые старшим братом! – Да вы перебили меня! – неожиданно рявкнул хроникёр. – Я не закончил свою мысль, а я хотел сказать, что младший Патушинский совершенно не рисовался, и, знаете ли, у господ адвокатов это редко случается! А Осип Борисович и на судей-то очень мало смотрел, а всё больше на своего подзащитного. И он как бы говорил между слов, что Северину повезло в жизни меньше, чем ему, Патушинскому. И что, может быть, он, Северин, и не понимает, что творит.

310

История иркутской адвокатуры

Может быть, вы и правы, но решать не нам с вами – Я не понял, что значит ваша фраза: «он как бы говорил», – усмехнулся помощник ответственного секретаря. – Так говорил или нет? И что это за адвокаты, которые «как бы говорят»? – Да поймите же вы, что лобовыми ударами наших судей не проймёшь! Лобовые удары, они по части стороны обвинения, всегда негодующей и провоцирующей негодование. А о том, что обвиняемый – человек, надо тонко напоминать. Может быть, и так, как это делает Осип Патушинский. – Надо же, какого вы из него ваяете гуманиста! А я бы повременил, я бы поостерёгся! – раскрасневший нештатный корреспондент чуть не вплотную придвинулся к хроникёру. – Ваша газета заявляет себя как издание демократическое и в этом смысле оппозиционное, так зачем же тогда вы поддерживаете богатеньких-то сынков? – он нехорошо рассмеялся. – А я вам замечу, коллеги, и даже подчеркну, – спокойно вставил ответственный секретарь, наконец, допивший свой чай, – что любое издание, независимо от воззрений, живо ровно столько, сколько оно представляет интерес для читателя. А для читателя всегда была интересна судебная хроника и та непредсказуемость и интрига, кои вносят в неё талантливые адвокаты. Григорий Патушинский, вольно или невольно, а поспособствовал популярности нашей с вами газеты. И подробное изложение первой речи его младшего брата, несомненно, заинтересует читателя. Пусть читатель сам сравнит и сделает выводы, без наших с вами наводок и нравоучений. И пусть он сделает это сегодня, пока Осип-Иосиф ещё кот в мешке. Ибо хороша горчичка к обеду, а не после ужина. Возможно, Осип Борисович Патушинский и узнал об этом споре в редакции, но всё-таки, «первая настоящая публикация» ещё долго вдохновляла его.

311

История иркутской адвокатуры

«ТАЙНАЯ» КАНЦЕЛЯРИЯ ТРЁХ АДВОКАТОВ На фоне междоусобных войн в адвокатском сообществе окружной суд и судебная палата казались вполне мирными и демократичными. Когда курьер Черных проворовался на почтовых марках, первой мыслью было хорошо проучить его, поставив перед судом. Но ущерб оказался невелик (утечку обнаружили почти сразу), и показалось несолидным выставлять такой иск. Тем более, что в роли истца выступили бы сразу три адвоката.

Дым из лакейской не даёт замечать очевидного Да, Черных работал в «канцелярии трёх адвокатов» – так прозвали уже союз Дубенского, Кроля и Раевского, возникший в мае нынешнего, 1903 года. – Не лучше ли для всех нас отпустить Черных с Богом? – предложил Раевский. – В конце концов, известны ведь случаи, когда преступник выбивается на должный путь именно из благодарности за пощаду. Но Черных, кажется, был из тех, кто считает доброту просто признаком слабости: уходя, он громко хлопнул дверью, пригрозив устроить скандал. И действительно: подал иск о невыплате обещанного ему дополнительного жалования. Дело это было заведомо проигрышное и стоило бывшему курьеру судебных издержек. Тем бы и кончилось, вероятно, но судебный хроникёр «Восточного обозрения» усмотрел в процессе «историю про то, как один лакей притянул к суду сразу трёх адвокатов». Её напечатали: вышедший из лакейской дым разошёлся уже так далеко, что захотелось и высказаться. Читатели были крайне удивленым: Кроля знали как автора «Восточного обозрения», Дубенский был известен как член редколлегии и даже штатный сотрудник этой газеты. Не говоря уж о том, что Дубен-

312

История иркутской адвокатуры ский и Раевский одинаково безвозмездно защищали редакцию на судебных процессах. Вскоре после создания «триумвирата» председатель Иркутской судебной палаты Завадский сделал запрос окружному суду о законности такого объединения, и покуда вердикт не был вынесен и опубликован, всякая агитация с газетных страниц должна была восприниматься как попытка давления. «Триликая ипостась» выражалась ещё более категорично: Кроль констатировал «лёгкий донос по начальству», Дубенский – «злословие и донос», а Раевский – «самый откровенный донос, предназначенный обратить на нашу деятельность должное внимание и принять соответствующие меры со стороны тех, кому сие ведать надлежит». Раевский даже советовал временному редактору Фатееву: « С доносами лучше было бы обратиться в порядке надлежащих инстанций, чем переносить их на столбцы газеты, обязанной заботиться об общественных интересах». Чем же, собственно, так шокировало стремление трёх юристов действовать вместе и для общей пользы? Прежде всего, адвокатское сообщество поразило, что присяжные поверенные Дубенский и Раевский объединились с «всего лишь частным поверенным» Кролем. Мало того, они публично признали его главным распорядителем. Как выразился Иван Сергеевич Фатеев, «вместо того, чтобы служить образцом для подсобного института частных поверенных сами согласились на подсобную роль. Сколько мне известно, столь оригинальной формы совместного труда не знает ни закон, ни самая история присяжной адвокатуры». Кроме того, присяжных смущала статья 2295 первой части тома Х, запрещавшая любые конторы для хождения по делам. – Конечно, «тройственный союз» ни разу не обозначил себя как контора, но ежели это правда, то зачем им понадобилась тогда единая кассовая книга и общий финансовый план? – с азартом вопрошал Тарасов и убеждённо резюмировал. – Нет, тут явно адвокатская контора, господа! – Если и контора, так что ж? – оппонировал Харламов. – Запрет на такие конторы устанавливался, когда сословия присяжных поверенных не было и в помине. Ваше заключение, коллега, основано исключительно на формальном признаке.

313

История иркутской адвокатуры – Моё заключение вытекает из опасения, не случится ли между этой троицей сговора и не пострадает ли в таком случае тайная информация их клиентов. – Ну, сговориться-то можно и без союза, – усмехнулся Харламов. – Вам известно это ничуть не хуже меня. Равно как и то, что разглашение тайны чревато уголовным преследованием. – Каждый в праве высказываться, и я хотел бы вынести своё мнение на страницы прессы, – вклинился присяжный из новеньких, раскладывая листы, испещрённые мелким почерком. – Возможно, кому-то из вас, господа, будет так же угодно подписаться. Харламов потянулся, ухватил последний, заполненный наполовину лист, усмехнулся: – Кто таков «С-льев»? – Это – мой псевдоним. – Весьма далёк от вашей фамилии. Но способен бросить тень на другого. Разве ж такое позволительно? И вообще: к чему конспирация, если вы так убеждены в своих аргументах? – Это – моё право.

Обязуюсь в течение года содержать чужую семью Текст так и появился в «Восточном обозрении» за подписью «С-льев». А следом прошла серия публикаций под общим названием «Сомнения по поводу «общей канцелярии» трёх иркутских адвокатов». Автор, Иван Сергеевич Фатеев, временно исполнял обязанности отсутствовавшего редактора, но все знали его как распорядителя консультации присяжных поверенных, и было бы логичнее собрать мнения членов и представить в газете реальный расклад голосов. Отчего Фатеев не сделал этого, можно только гадать. Между тем, Кроль, Дубенский и Раевский потребовали ответного слова. Кроля «в виду неприличного тона и искажений» дали только в выдержках, но Дубенский с Раевским высказались вполне, то есть, собственно, разъяснили, для чего они создали этот союз. Показали, как выгодно им вскладчину нанимать помещение, устраивать общую библиотеку, заменять друг друга в случае болезни или же небольшой отлучки из города. Не умолчали и о деньгах, пояснив, что их не будут обобществлять, что доходы каждого станут определяться исключи-

314

История иркутской адвокатуры тельно гонорарами. Но при этом в случае смерти кого-либо из троих двое оставшихся обязуются содержат его семью в течение года. Тройственному союзу лишь единожды позволили высказаться, себя же «Восточное обозрение» ограничить не пожелало, и от редактора разоблачительное перо перешло к фельетонисту, от фельетониста – к ответственному секретарю; даже и в одном некрологе редакция не удержалась от полемического пассажа. Главный же вывод был сделан тот, что «самый характер союза как он выразился на практике должен быть признан несоответствующим основным началам деятельности присяжной адвокатуры. Самый факт объединения был эксплуатирован как одно из средств настойчивого внушения публике, что она найдёт в их кабинетах какую-то особенную защиту». Всего к исходу 1903 года о «тайной» канцелярии высказались двенадцать человек. Среди них не было ни Беркова, ни Харламова, ни Патушинского, да и поставивший свою подпись Митрохин сделал пометку, что не со всем согласен. Разгар баталий вокруг «канцелярии трёх адвокатов» совпал с двадцатипятилетием высших женских курсов. Как поборница женского образования газета «Восточное обозрение» отдала юбилею передовицу, где и осветила в подробностях, «какой борьбы стоило небольшой группе русской интеллигенции отвоевать у жизни право на существование и среди каких терний и невзгод протекли эти двадцать пять лет молодого учреждения». При этом никто в редакции не задумался, что борьба с курсистками как-то очень похожа на удушение адвокатского триумвирата. Кстати, окружной суд признал его совершенно законным. Но несмотря на это «грешная троица» самораспустилась – тихо, не тратя пороха на заявления и упрёки. Конечно, добрые отношения сохранились, но, даже и встречаясь друг с другом, старались не касаться болезненной темы. Бывает, обмолвится Кроль об энергичных коллегах из Владивостока, а Дубенский усмехнётся досадливо: «Явно ведь новенькие будоражат, из России: не понимают ещё, в какое болото попали». Или, скажем, вычитает Раевский, что при Благовещенской юридической консультации организован суд чести, независимый от окружного суда – и пойдут рассуждения, что, хоть это всё и напрасно, бесполезно и скоро кончится, но, по сути-то, очень правильно и за-

315

История иркутской адвокатуры мечательно. Что благовещенске адвокаты ведут себя как настоящий совет присяжных поверенных. И что это умно – двигаться вперёд, оставаясь в разрешённых законом рамках. Раевский иногда и разгорячится: – Весьма неожиданно для областного городка. Ведь по иркутскимто меркам Благовещенск – просто дыра: ни тебе судебной палаты, ни генерал-губернатора. Но, может, и хорошо, что ни палаты, ни генералгубернатора – не на кого оглядываться? А то ведь у нас ещё не прочитан приговор, а уж заявляют об апелляции. Точно так же и гласные нашей думы спешно топчут дорожку к начальнику края – обжаловать губернаторские решения. А то и просто идут в обход губернатора. Нет, коллеги, когда в городе слишком много власти, она дрябнет, а в сословиях развивается непомерная бдительность и подозрительность, и тогда обыденный, мелкий вопрос попадает под микроскоп, и всё общество приходит в волнение. – Для Иркутска это вообще характерно – беспокоиться по пустякам и препятствовать всякому настоящему делу, – замечает Дубенский. – Как говорит член управы Юзефович, у нас, если кто-то за что-то возьмётся, то сейчас же и набросятся на него! Разве с нами не то же самое произошло? Налеетели, сбили с ног, заклеймили, в том числе и через газету – спасибо вчерашним друзьям! «Восточное обозрение», кстати, очень болезненно приняло обвинение в доносительстве, и Фатеев Иван Сергеевич даже и отвечал: «Донос обществу путём газетной статьи не может повлечь за собою никаких карательных последствий для тех, на кого доносят». Должно быть, он искренне верил в это, но тридцать четыре года спустя история с «тайной канцелярией» бумерангом ударила по нему. Волею обстоятельств он в ту пору жил во флигеле того самого дома, где когда-то арендовала комнату «троица». Следователь НКВД Николаев однажды заглянул в этот двор, и ему приглянулся фатеевский кабинет. Он и вселился сюда очень скоро обычным для тех лет путём – устроив донос на Ивана Сергеевича. Из тюремной камеры тот уже не вернулся. «Умер от сердечного приступа», – сообщили родным.

316

История иркутской адвокатуры

В судебных уставах, действовавших с 60-х гг. XIX в., содержалось несколько статей, регламентирующих деятельность присяжных поверенных: Статья 400. Присяжным поверенным запрещается покупать или иным образом приобретать права своих доверителей по их тяжбам, как на своё имя, так и под видом приобретения для других лиц. Все сделки такого рода признаются недействительными и подвергают поверенных ответственности по постановлению их совета. Статья 401. Присяжный поверенный не может действовать на суде против своих родителей, жены, детей, родных братьев, сестёр, дядей и двоюродных братьев и сестёр. Статья 402. Присяжный поверенный не может не только быть в одно и то же время поверенным обеих спорящих сторон, но и переходить по одному и тому же делу последовательно от одной стороны к другой. Статья 403. Присяжный поверенный не должен оглашать тайн своего доверителя не только во время производства его дела, но и в случае устранения от оного и даже после окончания дела. Статья 404. За пропущение по вине присяжного поверенного узаконенных сроков и всякое другое нарушение установленных правил и форм тяжущийся имеет право, если потерпел от сего какой-либо ущерб, взыскать с поверенного свои убытки через суд, в котором он вёл дело. Статья 405. За умышленные ко вреду доверителей действия присяжных поверенных, по жалобе тяжущихся и по исследовании их вины, сверх взыскания с них убытков, могут быть подвергнуты уголовному суду.

317

История иркутской адвокатуры

ПЛЕНЕНИЕ БОДУНЭ На слушаниях в Иркутской судебной палате приоткрывалась завеса над тайнами «дикого востока». – А сын-то у вас, Борис Григорьевич, быстрее птицы летает, – весело окликнул Патушинского Иван Александрович Мыльников. – В газетах за тринадцатое число прочитал я, что ваш Григорий уходит в отставку с должности мирового в Канском уезде. А 15-го числа мне говорят уже, будто он в Иркутске и уже выступил на процессе. Когда же успел подготовиться? Дело-то, говорят, куда как серьёзное.

За мирными торговыми операциями скрывалась необъявленная война.

Патушинский-старший помолчал и ответил задумчиво: – Я и сам удивляюсь, Иван Александрович. – Может, жизнь так переменилась, а мы не заметили? Дети другие совсем, – он хотел сказать «выломившиеся», но слово было неприятно ему. Потому и неприятно, что точно. Солидным купцам, сумевшим и нажить, и удержать капитал, дать ему достойное применение, конечно, хотелось, чтобы сыновья пошли дальше и возвысились-таки над третьим сословием. Оба сына Бориса Григорьевича Патушинского окончили юридический факультет, но, если младший, Осип, двигался осторожно, наверняка (по-купечески), то старшему, Григорию, достался характер размашистый. Он мог, конечно, сдерживать природную раздражительность, но после она вырывалась с удвоенной силой. Григорий даже и ассигнации любил крупные,

318

История иркутской адвокатуры всегда их носил при себе, и, глядя, как он сорит деньгами на благотворительных вечерах, Борис Григорьевич думал: это хорошо ещё, что он выбрал юриспруденцию – не разорится.

какие разные сыновья! Младший сын Иосиф после двух лет в окружном суде перешёл в помощники присяжного поверенного, в своё время перейдёт и в присяжные. А Григорий примерил уже и доспехи следователя, и цепь мирового судьи. Два года назад, в 1901-м, на Мысовой скопилось много уголовного элемента, редкий день обходился без убийств, и окружной суд выделил Мысовую в отдельный участок. И Григорий немедленно определился туда! Накопились дела в Кабанском, – вызвался поехать в Кабанское и так погрузился в работу, что и домой не писал. Узнавали о нём, главным образом, из газет. Помнится, «Восточное обозрение» напечатало, что поступили 100 рублей для семей погибших на Байкале: Григорий предложил истцу и ответчику отметить мировую благотворительным взносом. «Прирождённый законник!» – отзывался о старшем Мыльников. И это было приятно, но сам-то Борис Григорьевич полагал иначе. Его-то взгляд шёл на то, что «и не законник вовсе, ведь законники, они жизнь под параграф подводят, а Григорий исходит из того, что никакие параграфы не поспевают за жизнью. Может, он и прав, но зачем же непременно вставать поперёк общепринятого! Вот проводил он недавно следствие по убийству жандарма Лебедева – и так на это дело взглянул, будто Лебедев и не жандарм был, а просто человек по фамилии Лебедев. И очень дурной, можно даже сказать, возбуждавший к себе ненависть. Кому же из начальства понравится такой взгляд на жандарма? Вот и услали Григория в Канский уезд, то есть подальше от Иркутска». В апреле 1903-го, когда Григорий Борисович собирался в Канск, вдруг обнаружилось, что с его счёта в Русско-Китайском банке исчезли три с половиной тысячи рублей. Деньги были получены по подложному чеку неизвестными злоумышленниками, и эта неожиданная интрига задержала Патушинского в городе. К концу июня мошенников удалось изловить, вернуть часть денег, и «Восточное обозрение» сообщило о новой дате отъезда – 6 июля. Однако 7 июля Иван Александрович Мыльников обнаружил Григория на ужине в «Метрополе»,

319

История иркутской адвокатуры даваемом в честь артистов Малого театра. Удивился, конечно же, но с удовольствием выслушал его спич, как всегда блестящий и неожиданный. В ноябрьских выпусках «Восточного обозрения» мелькнуло, что гласные выдвигали Григория на должность иркутского городского головы и члена управы. «Они будто уверены, что он скоро вернётся», – удивился Мыльников. И действительно, 13 ноября местная газета сообщила об отставке Григория, а через день он выступил уже как адвокат на сложнейшем процессе – о пленении семью русскими разбойниками китайского города Бодунэ в ночь со 2 на 3 октября 1902 года.

Как опознать, если все русские на одно лицо? Дело слушалось в Иркутской судебной палате по апелляции прокурора Владивостокского окружного суда, возмущённого оправдательным приговором. «Должно быть, он человек ещё новый, – предположил Патушинский, – хочет отличиться, но подводит незнание местной жизни, географии, наконец. Во всяком случае, он не понимает, что семеро малограмотных ссыльных не могли пленить хорошо охраняемый тридцатипятитысячный город. А уж тем более поднять его на восстание против правящего режима. Вся эта фантасмагория сплелась в голове прокурора от растерянности перед диким востоком, неизбежной для приезжего европейца». Семь русских подданных, в самом деле, отметились в Бодунэ, но в составе отряда воинствующих хунхузов. Как именно они попали туда и велика ли их вина, – об этом судить было непросто: свидетели-китайцы представляли их чуть ли не вожаками банды, а свидетели-русские в один голос показывали, что обвиняемые – исключительно мирные люди, обманом вовлечённые в шайку. В показаниях обеих сторон смущала способность детально воспроизвести события годовой давности. К тому же китайцы, как ни старались, не смогли никого опознать – потому что «у русских физиономии на один лад». Предварительное следствие велось обеими сторонами, как и требовалось по Тяньцзинскому договору 1858 года. Российскую группу возглавлял чиновник Городецкий, специально командированный министерством иностранных дел. Но для него слишком многое так и

320

История иркутской адвокатуры осталось тайной. К примеру, он выяснял, почему вместо трёх хунхузов, привлечённых по делу, доставили только их показания: – Я хотел бы поговорить с ними лично, задать вопросы, на которые нет ответа в бумагах, – настаивал он. – Лучше бумаги нет ничего, лучше бумага, чем ничего, – загадочно улыбались китайцы. – Но я должен получить необходимые сведения! – Вы не сможете получить никаких других сведений. – Да отчего же?! – терял терпение Городецкий. – Оттого, что всех троих уже обезглавили. – Но ведь не было никакого суда и даже предварительное следствие не окончено… – Таково решение китайских властей. В этом восточном деле ужасное переплеталось с откровенно курьёзным. Начать с того, что сотня хунхузов взяла защищённый город без боя, просто бросившись к воротам с мощным русским «Ура!». Будь дело днём, гарнизонные командиры, возможно, не растерялись бы, но хунхузы намеренно атаковали среди ночи, и китайцы предпочли открыть городские ворота, чем выказать неповиновение регулярным русским войскам. Они ведь не забыли, как прошлой зимой окрестности Бодунэ превратились в укрепрайон нашего отряда численностью более 600 человек под началом командира Забайкальского артиллерийского дивизиона полковника Ирмана. Были в этом отряде и конные охотники 2-го Восточно-Сибирского стрелкового полка, и две сотни Аргунского казачьего полка, 2 взвода 1-й и 2-й батарей Забайкальского дивизиона с шестью артиллерийскими орудиями. А вскоре к ним подоспело и подкрепление из 18-го полка. Русские имели целью хунхузов, осевших на зимовку в 175 верстах от Бодунэ. Там был хорошо укреплённый лагерь, и число бандитов более чем втрое превышало пришедший отряд, однако эффект внезапности, артподдержка и казачья отвага решили исход дела, и потрёпанные хунхузы ушли на юг. Это весьма и весьма впечатлило военный гарнизон Бодунэ, и год спустя он испытал смятение, услышав среди ночи памятное «Ура!» Войдя в город, хунхузы первым делом ограбили и сожгли несколько магазинов, а затем отправились к дому губернатора (фудутуна). Когда

321

История иркутской адвокатуры хозяина привязали к столбу посреди улицы и у него на глазах вынесли все ценности, никто и не сомневался уже в скорой казни. Тем более, что в один из прошлых набегов хунхузов на Бодунэ фудутун обезглавил их главаря. Но странные бандиты лишь потребовали от фудутуна… зачислить их вместе с семью русскими подданными (четыре черкеса, один еврей и двое собственно русских) в регулярную китайскую армию. Губернатор пообещал и, освободившись, уже не препятствовал грабежам. Возможно, он просто ждал удобной минуты, но всё решил один проезжий купец: добравшись до Харбина, он рассказал ротмистру Кнауту о взятии Бодунэ… семью русскими. Ротмистр пошёл докладывать по начальству, а в Харбине находился в ту пору министр финансов России Витте, и именно в этот день, 8 октября, он проверял пограничную стражу. И так вошёл в образ, что скомандовал Кнауту: «Немедленно освободите от хищников мирное население Бодунэ!» Очень увлёкся Сергей Юльевич, даже и позабыл: Бодунэ – не русский уездный городок, а сидящий там фудутун – не капитан-исправник, да и о помощи он совсем не просил. Может, Витте и спохватился потом, но Кнаут уже подходил к Бодунэ, ведя сотню стражников и артиллерийскую батарею, а тыл ему прикрывал отряд сапёров под началом поручика Полуектова. В ночь на 11 октября ставку русских посетил китайский полковник и очень убедительно попросил не торопиться со штурмом. Кнаут обещал, но поставил условием выдачу семи русских. В назначенный час никого, однако, не привели, и на рассвете заработала наша артиллерия. В стене образовался пролом, штурмовики ворвались в город и с изумлением обнаружили, что он никем не охраняется. Да, ни хунхузов, ни регулярных китайских войск в Бодунэ решительно не было. – В городе есть другие ворота, – вежливо пояснил владелец одного разбитого снарядом дома, и, помолчав, добавил, – но ваших не взяли, ваши в кумирне прячутся. Там их и обнаружили; правда, один черкес оказал отчаянное сопротивление и ранил поручика Полуектова. Черкесский след вообще очень чётко прорисовывался на сопредельных с российскими территориях. Дерзкие преступления кавказцев, совершаемые средь бела дня в густонаселённых местах, особенно часто наполняли харбинскую уголовную хронику: чем глубже оседала Россия

322

История иркутской адвокатуры в Маньчжурии, тем явственней проявлялись преступные сообщества, привлечённые блеском золотых миражей и хунхузской вольницей.

Бывают и четвероногие хунхузы В России хунхузами называли собранных в шайки китайцев, но те, кто общался с бандитами непосредственно (жители Бодунэ, например), встречали среди них и изгоев-маньчжуров, и бывших жителей Российской империи. В Иркутске благодаря многочисленным перепечаткам из дальневосточных газет хорошо понимали именно бандитскую, а не национальную сущность хунхузничества. Это понятие без труда проникло и в местный быт, обосновалось на страницах местной печати. Вот лишь одна заметка из «Восточного обозрения» (номер от 28 сентября 1903 года): «В доме № 45 по 5-й Солдатской улице проживают две милые, быть может, хозяйскому сердцу собачки – беленькая и буренькая. Но для ног прохожих совсем немилые. Собачки намётаны на охоту за людьми: одна забегает спереди, а другая сзади человека, и начинают обхаживать его ноги. Это проделывается ими без лишней торопливости и лая, по всем правилам собачьей стратегии. Нам пришлось 25 сентября наблюдать, как указанные собачки терзали икры разносчика. Только вмешательство публики избавило его от серьёзных последствий нападения четвероногих хунхузов». По делу о вливании семи подданных Российской империи в хунхузский отряд и совместном их нападении на город Бодунэ выступали два адвоката: Патушинский шёл в паре с опытнейшим присяжным поверенным Германом Моисеевичем Берковым. Ещё только увидев его входящим в судебный зал, Григорий подумал, что этой льющейся через край энергии хватит на защиту всех обвиняемых – и предложил ему выступить первым. И то было, конечно, показательное выступление с демонстрацией всевозможных приёмов защиты и убеждения. Герман Моисеевич прекрасно изучил все проходившие по процессу документы, поднял целую литературу о Дальнем Востоке и время от времени открывал тетрадку со своими конспектами, дабы процитировать кого-то из авторитетов. Но всё это не имело бы ошеломляющего эффекта, если бы не природное берковское остроумие. Судьям пришлось сделать усилие, чтобы всё-таки устоять и воздать преступникам должное – по шесть лет каторги каждому. При этом сторона обвинения как бы и не заметила незаконных военных вылазок на территорию сопредельного государства. Вторжений слов-

323

История иркутской адвокатуры но не было и быть не могло, хоть о них открыто писали «Приамурские губернские ведомости», и эти публикации перепечатывались в Иркутске. Время от времени читатели «Восточного обозрения» узнавали, что депутация монгольских князей просила обуздать распоясавшихся хунхузов. Что наши военные решили защитить мирных жителей Бодунэсского фудутунства. Как относились к такой защите сами мирные жители, корреспонденты умалчивали, а вот о потерях сообщалось. Все эти сведения оставались доступны, но перед процессом они как бы обрели гриф секретности: сторона обвинения очень просила господ адвокатов не касаться отношений двух стран и, в особенности, не касаться высоких персон, связанных с востоком. – Должно быть, они Витте имеют в виду. Хотят прикрыть его хунхузами, как ширмой, – высказал догадку Григорий Борисович. – Ширмы – вещь, бесспорно, хорошая, – сверкнул глазом Берков. – Однако же и они иногда не спасают от конфуза... Что именно означали эти слова, стало ясно в конце процесса, когда оба адвоката буквально смешали с грязью двух русских офицеров – ротмистра Кнаута и пострадавшего в перестрелке поручика Полуектова. Возмущённый прокурор не выдержал: – Да они же не своей волей переступили границу, им Витте приказал! Что, собственно, и требовалось услышать. – Заметьте: не мы с Берковым это сказали, а вы сами проговорились, – развёл руками Патушинский после процесса.

324

История иркутской адвокатуры

ПРАВДА – ВАША. ДЕЛО – ВЫИГРЫШНОЕ В начале ХХ в. адвокатские изыски становились уже предметом «чистого искусства». «Ломовой извозчик Глазков, выезжая из товарного двора станции Иркутск, сбил семилетнюю дочь кондуктора Хухлаева, сломав ей при этом правую ногу. Мировой судья приговорил Глазкова за бешеную езду к семидневному аресту или к уплате штрафа в 25 рублей», – сообщили «Иркутские губернские ведомости» 23 мая 1904 года. Отец девочки отправился за советом к присяжному поверенному Шапиро, который сразу же заявил: «Правда – ваша, и дело тут, безусловно, выигрышное. Иск, я думаю, надо составить тысячи на две». Кондуктор, смущённый столь крупной суммой, стал пятиться к выходу, и Шапиро, вздохнув, сбавил сумму иска до 1800 рублей; но добавил при этом: «Именно этих 200 рублей может и не хватить для восстановления здоровья девочки».

Дамы перекупали билеты на судебные заседания В 1904 году в Иркутске насчитывалось немногим более двадцати присяжных поверенных, и их имена были у всех на слуху. На открытых судебных разбирательствах блистали Штромберг, Дубенский, Масальский, Шапиро, Любавский, Пескин. Спичи, которыми обменивались защитники и обвинители, конечно, вытекали из разбираемых дел, но в то же время казались самодостаточными. В них была интрига, сюжет, и с такими неожиданными поворотами, что публика от начала и до конца просто не выходила из изумления. На иные процессы впускали только по билетам за подписью председателя суда, но завсегдатаи (главным образом, дамы) перекупали их и во всех случаях красовались на лучших местах. Пока дело рассматривалось, публика терялась в догадках, отводила душу в комментариях, порой самого невероятного толка. Но и после вынесения приговора

325

История иркутской адвокатуры интрига сохранялась, ибо начинался второй, заключительный тайм процесса – апелляционный. Совершенно непредсказуемый по своим результатам. Отрываясь от почвы, на которой совершено преступление, адвокатские изыски становились предметом уже чистого искусства; не случайно публика так замирала в ожидании, а потом – либо негодовала, либо вздыхала облегчённо. В 1904 году самым неожиданным стало оправдание вдовы Кручинина. Псаломщик Благовещенской церкви Георгий Кручинин славился звучным, красивым тенором, послушать который у любителей пения почиталось большим наслаждением. Ещё певчий был обладателем двух внебрачных детей и скрипки, а ничего другого к сорока годам не нажил, даже и собственного угла. И вот вдруг, в одночасье, получает он хорошенькую жену шестнадцати лет от роду и приданое в 20 тысяч рублей! Такого поворота не ожидал никто, а всего менее юная супруга Ираида. Она была единственной дочерью состоятельных родителей, могла получить хорошее образование, однако дальше прогимназии не пошла: кавалеры рано заняли её воображение. Отец даже и угрожал расправой приказчикам из соседнего магазина, совершавшим экскурсии через забор. Приказчики усмирились, а вот дочка – нет. И довела-таки батюшку до удара. На поминальном обеде она села рядом с псаломщиком, и короткое время спустя приданое уже было у них в руках. Но если Кручинин радовался нежданному счастью, то Ираида считала, что муж слишком стар для неё, и при свидетелях обещала его «извести». Псаломщику доносили и об этом, и о любовных похождениях «Раечки», но она оставалась для Кручинина вне подозрений, и даже первое покушение на убийство не разрушило его веру. Да и во время второго, уже со смертельной раной, он всё кричал: «Раечка, спасайся!»

Не ответить просто нельзя Когда окружной суд приговорил Ираиду Кручинину к 15 годам каторги, никому из публики это не показалось излишне суровым наказанием. Но апелляция, составленная в минуты вдохновения, со всем блеском таланта и дерзким стремлением сделать невозможное,

326

История иркутской адвокатуры произвела в столице очень сильное впечатление. И 16 декабря 1904 года «Иркутские губернские ведомости» сообщили уже без комментариев: «По делу об убийстве псаломщика Кручинина обвиняемым вынесен оправдательный приговор». Кудесники от юриспруденции были открыты для каждого. Они принимали даже и у себя на квартирах, и летом, отъезжая на дачи, публиковали номера телефонов, по которым их можно было найти. Собственных домов и дач у них, как правило, не было – большинство поверенных попадали в наш край волей случая. Но нередко приживались, становились частью здешнего общества, постепенно воспринимая его установки. А неотъемлемой составляющей хорошего тона в Иркутске той поры было покровительство слабым. Благотворительность уже не предполагала миллионных пожертвований и принадлежности к классу негоциантов. Представители разных сословий собирали необходимые средства спектаклями, концертами, лекциями. В общественной Михеевской лечебнице иркутские доктора оказывали безвозмездную помощь не только днём, но и ночью. Во всех гостиных Иркутска обсуждались какие-то общественные начинания, и в такой атмосфере присяжные поверенные просто должны были что-то сделать, дабы ответить на ожидания общества. Они и ответили открытием доступной для всех юридической помощью. В любой будний день, с 11 часов в здании судебных установлений открывалась консультация присяжных поверенных. Была установлена символическая плата, в то же время каждый мог получить бесплатный совет – достаточно было просто сказать о денежном затруднении. Поначалу отведённая под консультацию комната была неудобна, да и сами присяжные нередко пропускали часы приёма; но достаточно скоро всё обустроилось: нашли подходящее помещение, закрепили обязанности. Пропустивший три дежурства подряд и не обеспечивший при этом замену исключался из консультантов, а это было серьёзное наказание, ударявшее по святая святых – репутации.

327

История иркутской адвокатуры

Доступная юридическая поддержка стала хорошим подспорьем для иркутян: в 1903 г. в консультацию присяжных поверенных обратились 1257 человек, и более тысячи из них получили помощь совершенно бесплатно. С начала 1904 г. поток посетителей ещё более возрос и только в январе составил 174 человека. Даже начавшаяся мобилизация не помешала работе присяжных: взамен выбывших членов были приняты новые. Более того, всех наделили правом вести дела обратившихся в консультацию. Работа предполагала расходы на письмоводителя, курьера, канцелярские товары, телефон, библиотеку и библиотекаря. Между тем, доход от платных клиентов за весь 1903 г. едва превысил 260 рублей, а в январе 1904 г. составил лишь чуть более 30 рублей. Проблема решалась просто: присяжные поверенные вносили в кассу от 60 рублей в год каждый, помощники присяжных поверенных отчисляли из собственных заработков по 24 рубля в год. Для Иркутска подобный выход из положения был обычной практикой, поэтому рассчитывать на изъявления благодарности юристам не приходилось. А постепенно среди них утвердился и весьма критический взгляд на собственную благотворительность. В середине января 1904 г., когда весь город жил ожиданием близкой войны, на общем собрании консультантов состоялся обстоятельный разговор о «дефектах в организации нашей работы».

328

История иркутской адвокатуры

пЕРЕСОРТИЦА Дореволюционная адвокатура включала в себя три категории юристов. Миллионное дело по иску города Красноярска к Сибирской железной дороге было назначено к слушанию на 16 февраля 1906 года. Любопытствующая публика заранее абонировала лучшие места, предвидя захватывающее состязание адвокатов Орнштейна и Фатеева. Судья предусмотрительно заказал второй завтрак, а перед самым выходом выпил чашечку крепкого кофе.

Хороший юрист для режима опасен Быстрым взглядом окинув собравшихся, он с удивлением обнаружил, что в зале нет ни одного из присяжных поверенных. Кажется, это был первый случай в его практике, и судья, смешавшись, взял паузу. К счастью, она не затянулась: дверь приоткрылась, и показался огромный коричневый портфель, а вслед за ним и хозяин – присяжный поверенный Косенко. – Я только-только получил документы из Красноярска и поэтому прошу перенести рассмотрение дела – недели на три, не меньше. – А при чём же тут вы, если интересы города Красноярска представляет господин Фатеев? – Помилуйте! Он для этого не имеет решительно никакой возможности – разве вам неизвестно, что Иван Сергеевич арестован? Вслед за этим поднялся представитель ответчика и объявил, что по той же причине отсутствует и нанятый ими присяжный поверенный Орнштейн. Рассмотрение отложили на две недели, однако не было уже ни малейшей уверенности, что и Косенко к тому времени не окажется в тюремном замке, вместе с 700 другими юристами, педагогами, докторами и священниками, признанными опасными для режима. Последующие события лишь укрепили опасения: Илья Михайлович Камов, преподаватель промышленного училища, в одночасье был отстранён от должности и выслан за пределы губернии на всё

329

История иркутской адвокатуры время действия военного положения. Жену известного всем чиновника арестовали по анонимному доносу и прямо с семейного торжества поместили в общую камеру с двумя десятками уголовниц. Родные принялись хлопотать, добиваясь замены тюремного заключения штрафом, но их прошение было решительно отклонено; мало того, немолодой и болезненной женщине предстоял теперь перевод в Александровскую тюрьму. В несколько лучшем положении оказались арестованные железнодорожники: начальник Забайкальской дороги распорядился переправлять их зарплату непосредственно в тюрьмы. Правда, частный поверенный Николай Никитич Вершинин и на этот счёт был настроен скептически: «Кто и где в отсидке – Бог весть, тут никакие кассиры искать не возьмутся». Однако ж и он умилился, узнав, что местное педагогическое общество навело справки обо всех своих арестованных и теперь собирает продовольственные посылки. Слывя человеком уравновешенным, Вершинин страшно раздражался, сталкиваясь с самонадеянными клиентами, способными провалить и заведомо выигрышные дела: – Представьте, господа: некто Степан Акимов получает увечье на заготовках леса для железной дороги. Чтобы избежать инвалидности, ему требуется срочная операция, но уездный доктор не хочет брать ответственность, а в Иркутске травму находят слишком простой для высоких профессионалов – и Акимов так и не получает помощи. Начальство переводит его в сторожа, а вскоре и вовсе увольняет. То есть, ситуация ясная, дело – беспроигрышное, если взяться с умом. Я так и сказал, когда Акимов обратился за консультацией. «А коль дело-то верное, то пошто мне платить-то тебе, аблокату – небось, и так разберутся!» – заявил он. И ушёл «хлопотать». Эксперты от железной дороги, понятное дело, обрадовались и в один голос начали уверять, что по прошествии времени трудно определить, что же именно стало причиной увечья. И что травма, если хорошенько задуматься, могла быть не производственной, а исключительно бытовой. Судья стал расспрашивать самого Акимова, но он только запутал всех своими бестолковыми «пояснениями» и бесконечными просьбами «не оставить без последствий». – Неужто отказали в иске?

330

История иркутской адвокатуры – Отказали бесповоротно и, повторюсь, исключительно из-за глупой самонадеянности истца, – не без торжественности заключал Вершинин. Однако наедине с собой Николай Никитич признавал: клиенты брыкаются ещё и потому, что он – только частный, а не присяжный поверенный.

Белая кость против чёрной Российская адвокатура той поры включала в себя три категории юристов: присяжные поверенные, частные поверенные и помощники присяжных поверенных. Чтобы стать присяжным, нужно было, вопервых, окончить курс юридических наук, а, во-вторых, проработать пять лет помощником присяжного поверенного или же по судебному ведомству. За эти годы лицо будущего присяжного обретало выражение должной значительности, и теория права вполне укладывалась в голове, местами достаточно плотно. Но мостки к самостоятельной практике пробрасывались с трудом и долгое время ещё оставались шаткими. Случалось, начинающие присяжные проигрывали давно практикующим частным поверенным. В таких случаях побеждённые говорили обыкновенно, что адвокат вовсе не обязан выигрывать, что его обязанность – вести дело, не более. В кругу присяжных бытовало мнение, что стать частным поверенным не составляет никакого труда, ведь для этого даже и экзамен сдавать не нужно, достаточно лишь приглянуться судейским. Но Вершинин-то знал, каково оно, это судебное усмотрение: бывало, опытнейших юристов, с именем и капиталом, забраковывали, а какой-нибудь одиозной фигуре, не выигравшей ни одного процесса, обеспечивали продвижение. Присяжные поднимали это на щит, требуя упразднения самого института частных поверенных. И получали в отместку обвинение: «Белая кость адвокатуры просто хочет повысить стоимость своих услуг». Впрочем, она и без того была высока: в небольших городах адвокатов не хватало, а в глухих местах их не было вовсе. Зато процветала подпольная «адвокатура», от которой был один только вред. Николай Никитич Вершинин, несколько лет боровшийся с комплексом ничтожности собственного образования, к 1904 году созрел

331

История иркутской адвокатуры до того, чтобы стать студентом. Но война и революция закрыли двери лучших вузов – и Вершинин решил продолжить самообразование. В сущности, он давно уже располагал всевозможными курсами лекций, но просто следовать им, продвигаясь от простого к сложному, было скучновато, поэтому обучение шло без всякой системы, хоть и весьма интенсивно. Обычно новый предмет, тема или же новый поворот старой темы просто «падали на голову». Так Вершинин выражался с тех пор, как в публичной библиотеке на него свалился весьма увесистый том. Потерев ушибленное место, Николай Никитич взглянул на название и невольно усмехнулся – ударило-то его «Адвокатурой Соединённых Штатов Америки».

Господин Там С той поры он не только прочёл всё, что мог раздобыть по американскому праву, но сделался настоящим его поклонником и даже пропагандистом. В среде иркутских поверенных за Вершининым даже закрепилось прозвище «господин Там». А на его именинах один артистичный коллега представил шутливую пародию: – Там ни для кого не делается исключения, и Там никому не отдаётся предпочтения. Там каждый подданный, не стоявший под судом и выдержавший экзамен, может войти в сообщество. Там знают, что каждый человек может изучить юридические науки самостоятельно, ибо Там придерживаются мудрого правила, что диплом университета ещё не прибавляет человеку честности и ума. Наконец, Там ни суд, ни министр юстиции не могут произвольно допустить или запретить адвокатскую практику! В общем, Там всё прекрасно, но вот беда: господин Вершинин Там никогда не бывал... – Зато я знаю, как должно поступать войсковому атаману Андрееву! – парировал Николай Никитич со смехом. Впрочем, говорил он вполне серьёзно: в Забайкалье казачество поднималось на голодные бунты, в то время как купленный для него хлеб гнил в тупиках под Томском. Войсковой атаман Андреев писал ходатайство за ходатайством, отбивал телеграммы, прося всех начальников «не оставить ответом», хотя нужно-то было совсем другое – выставить иск железной дороге сразу после перевода её на гражданское положение. Но, как часто повторял сам Вершинин, «чтобы воспользоваться юридиче-

332

История иркутской адвокатуры скими услугами, нужно, как минимум, понимать их значение. У нас же не только казаки, но и издатели-редакторы полагаются на авось». Кажется, Вершинин имел в виду Манна, владельца «Сибирского обозрения». Поверенный заходил к нему сразу после опубликования проекта поправок к «Временным правилам о печати». И серьёзно предупреждал, что ответственность за направление газет перекладывается теперь на владельцев типографий. То есть, в условиях, когда цензура официально отменена, предпринимателей обяжут стать цензорами. И отказаться им будет нельзя, разве только с риском лишиться права содержать типографии. – Что же, собственно, до редакторов, то им новой поправкой гарантирован не только крупный штраф, но и тюремное заключение, – уточнил Вершинин. – Впрочем, всё не так страшно, если учесть, что поправка предполагает непременное судебное разбирательство. Значит, издателям и типографам нужно объединиться и нанять хорошего адвоката. А лучше и двух. Прибросив расходы, Манн пустился в длинные рассуждения о том, что изменения «Временных правил» пока только в проекте («А ну как не будут приняты?»). Разумеется, обещал он, газета напишет о гнусном намерении властей, и читатель оценит такую публикацию по достоинству, но хлопотать прежде времени о туманной судебной перспективе, право же, даже как-то и несолидно... Вершинин поклонился и вышел. На квартире его ждал посетитель – бывший агент Забайкальской железной дороги. У него в Култуке была неплохая квартирка, лучше той, что досталась ревизору К. – и в январе, с началом массовых арестов, К. донёс «куда следует» о «политической неблагонадёжности» конкурента. – И представьте: меня не только уволили «с очищением казённой квартиры в 24 часа», но и поместили в тюрьму. Когда же началось настоящее разбирательство, то послали запрос в губернское жандармское управление – и, естественно, получили свидетельство о полной моей политической благонадежности. Меня тотчас выпустили на свободу и даже предложили помощь в трудоустройстве. Только я решил, что сначала следует наказать доносчика. Какие у этого дела могут быть перспективы?

333

История иркутской адвокатуры – Пока что туманные, — отвечал наученный горьким опытом Вершинин, – но при определённых усилиях могут прорисоваться. «Одно плохо, – подумал он, – пока мы строчим доносы друг на друга, японцы укрепляются в нашем тылу, – он имел в виду свежий номер «Сибирского обозрения» с объявлением на ломаном русском: «Довожу до сведений господ заказчиков, что в прачечной «Ялта» приехал японский мастер. Прошу публику обратить внимание и не оставить своим посещением. Ул. Графа Кутайсова, 10».

334

История иркутской адвокатуры

НЕ УГОДНО ЛИ ВЫСЛАТЬСЯ? Перевод Иркутска на военное положение ударил и по местной адвокатуре. Поверенный Кроль очень не любил понедельники, и отнюдь не по общей причине – в его профессии отдых вообще был понятием относительным. Просто по понедельникам частному поверенному не хватало газетной хроники, с коей он сверял сложившуюся картинку мира. А в последние два года она устаревала, как никогда быстро. Ещё не всех отличившихся в войне с Японией наградили, а медали предлагались уже по сходной цене – полтора рубля за штуку. Перекупщики не скрывали, что надеются выгодно перепродать их коллекционерам. Кроль давно уже не заблуждался относительно человеческой природы, но всё-таки: пока шла война, сама мысль, что медали могут продаваться, показалась бы кощунственной, а сейчас она стала просто расхожей мыслью.

Было подсмотрено, что записали другого Ещё недавно в Иркутске была мощная «городская партия», состоявшая как из весьма состоятельных, так и совсем небогатых людей. Вместе они устраивали благотворительные спектакли, концерты, лекции, открывали бесплатные кружки. Теперь же в городе обосновались представители разных партий, одинаково равнодушные к Иркутску и ненавидящие друг друга. В ночь на 13 апреля нынешнего, 1906 года, один социал-демократ, подъехавший к дому г-жи Ивашевской на углу Дёгтевской и Троицкой улиц, не только не захотел расплатиться, но и несколько раз ударил извозчика тростью. На крики сбежались проснувшиеся жильцы, в том числе и один из эсеров. Распознав политического противника, социал-демократ с яростью набросился на него, и понадобился целый наряд полиции, чтобы «рыцари ночи» разошлись, наконец, потрёпанные, но готовые к новым схваткам. Тем временем иркутские члены Русского собрания распространяли прокламации о масонах и старательно составляли списки же-

335

История иркутской адвокатуры лательных кандидатов на выборы в Государственную думу. 5 апреля в Тихвинской церкви выбирали представителя в Госсовет от иркутского городского духовенства – при этом многих из духовенства «забыли» пригласить. «Если уж в церквах такие страсти, можно представить, каковы будут общие выборы», – думал Кроль и находил подтверждение в местной прессе. «Сибирское обозрение», например, рисовало картинку: «Во время выборов в прихожей стоял столик, а за ним – чиновник, вписывавший фамилии за неграмотных крестьян. Было подсмотрено, что крестьянин просил записать Скалозубова, а чиновник записал совершенно другого». Конечно, в этом случае можно было настаивать на составлении протокола, но как юрист Кроль хорошо понимал, что, по меркам военного положения, это действо можно было истолковать как политический беспорядок, со всеми вытекающими последствиями. «И глазом не успеешь моргнуть, как объявят противником существующего режима, – пытался предостеречь он себя. – Теперь ведь даже рубашки красного цвета признаны революционными. Но самый явный пережим местной власти – трёхмесячное заключение и высылка из Иркутска гимназистки Фриденсон. А вся вина этой барышни только в том, что в 1905-м участвовала в педагогическом совещании. Куда разумнее было бы оставить барышню в семье и даже допустить до занятий – тогда раскаяние не замедлило бы явиться. А после скитаний «в людях» из неё может выйти уже законченная нигилистка. Глупо, глупо – тем более, что ситуация переломилась: в Общественном собрании, где четыре месяца назад проходили военные митинги, теперь судят их участников».

Успел подготовиться к разговору Несмотря на скептицизм и внешнее равнодушие к мнению окружающих поверенный Кроль ощущал потребность считаться вполне порядочным человеком – и всегда умел убедить себя, что именно таковым и является. Он не верил ни в конечное торжество добра, ни в героев-одиночек, но при этом не раз наблюдал, как в уже разыгранной партии делался неожиданный ход – и всё менялось. Скажем, учительница Третьякова объявляла строительство здания на Детской площадке – и солидные господа, словно бы под гипнозом,

336

История иркутской адвокатуры выдавали ей деньги, материалы. А некто Станиловский вызывался читать бесплатные лекции для детей, проводить экскурсии по окрестностям. Кроль всегда усмехался, встречая его, но отчего-то огорчился, узнав, что Станиловский убит. Для самого поверенного опасный период, начавшийся с забастовок и приведший к военному положению, завершался на редкость благополучно: он не только жив-здоров, на свободе, но даже и списков на высылку миновал, в отличие от многих коллег. Ещё немного – и отправится за границу отогреться, подлечиться, набраться впечатлений, начитаться иностранных газет. Кстати, издатель «Восточно-Сибирского календаря» Сеглин на днях получил разрешение на «Торгово-промышленный листок», который будет выходить по понедельникам! За столь приятными мыслями и застал Кроля курьер из Жандармского управления. Пообещав тотчас быть, он, действительно, взял извозчика, но поехал окольным путём – и успел хорошо подготовиться к разговору. То есть, собственно, убедил себя, что ничего страшного не произошло: если бы его хотели арестовать, так и сделали б это; самое худшее, что может произойти, это – высылка, но и на неё ведь как посмотреть... Кроль сосредоточился, вспоминая разные повороты и тупики действующего законодательства – и ощутил прилив хорошего настроения. Офицер вгляделся в его лицо, немного подумал и уже с оттенком извинения в голосе сообщил: – Все отзывы о вас весьма благоприятны. Однако в силу военного положения, а также в силу известного приказа генерал-губернатора... Одним словом, не угодно ли ненадолго выслаться из Иркутска? – Угодно. Но из Сибири в Сибирь – какой в этом смысл? Вы, должно быть, знакомы со всеми нюансами законодательства, и для вас не секрет: за высылаемым сохраняется право выбора места. – Да, кажется, сохраняется... – Так вот, я выбираю Петербург. «Куда и отбыл», – известило «Сибирское обозрение» в номере от 15 апреля 1906 года. К экспрессу Кроль прибыл в прекрасном расположении духа, как после безнадёжнейшего процесса, который оказался неожиданно вы-

337

История иркутской адвокатуры игран. Он и всю дорогу до столицы распланировал в мельчайших подробностях, дабы вынужденное путешествие превратить в приятное времяпрепровождение. Своя прелесть была и в том, что вагон наполовину пустовал. Однако в Красноярске подсела студенческая компания .

Перешёл с платформы БМ на МУ – О, так вы учитесь с Харинским? – взвизгивала от восторга миловидная барышня. – Очень, очень хорошо: возможно, хоть вам известно доподлинно, к какой партии он принадлежит? – Раньше он разделял платформу БМ, а теперь придерживается МУ, – отвечал ей брюнет с прыщавым лицом. И заметив недоумение Кроля, пояснил, несколько свысока: – БМ мы называем безнадёжные мечтания, а МУ – мудрые умолчания, – и чрезвычайно довольный произведённым эффектом, продолжал, обращаясь уже исключительно к барышне. – Что же до меня самого, то едва ли найдётся такая арена борьбы, как в нашем семействе. Старуха-нянька – отъявленная эсерка, хоть не знает, наверное, этого слова. Горничная – социал-демократка (с той самой поры, как закрутила роман с фабричным). Кухарка, когда не стоит у плиты, готовит речи в погромном стиле – и это несмотря на пристрастие к маменькиным духам! Сестра вслед за мужем увлекалась господином Столыпиным, а племянники от рождения ходят в кадетах – это я их распропагандировал. Во всяком случае, так утверждают мои собственные родители. – Да они у вас просто оппортунисты, – манерно процедила третья барышня, уж лет пять как на выданье. Молодой человек приобиделся и хотел возражать, но Кроль успокоил его: – Она это так, для форса сказала. Нынче к модному платью полагается модный разговор, – и вышел в тамбур покурить.

338

История иркутской адвокатуры

Судный день В начале ХХ в. судебный репортаж стал механизмом конкурентной борьбы. Расцвет жанра совпал со временем «парада газет». В один из дней 1910 года в редакции «Сибири» не отвечал телефон: журналисты провожали в последний путь своего коллегу Александра Морицовича Гейнриха. «От чахотки скончался, как и положено остроумному человеку», – резюмировал кто-то из сотрудников. В журналистских кругах Иркутска Гейнрих имел репутацию универсала: в «Сибирской заре» он не только собирал каждый номер, исполняя обязанности ответственного секретаря, но и успевал отслеживать местную театральную жизнь и представлять её на страницах газеты очень живо и ярко. В «Сибири» же обнаружилась удивительная способность Гейнриха откликаться на события дня стихотворными фельетонами. Но ещё блистательней этот талант проявился в жанре судебного репортажа. Короткими яркими сценками Александр создавал эффект присутствия в зале и всё, происходившее там, превращал в своеобразный ликбез. Удивлял и его одинаково ироничный взгляд на обвиняемых и обвиняющих, и готовность дать читателю самому сделать выводы. Гейнрих как бы перешёл со скамейки прессы в места для публики, но остался самым внимательным, самым умным из зрителей. Да к тому же и прекрасным рассказчиком.

Публика просит «сделать погромче» Репортажи Гейнриха интересны и тем, что показывают эволюцию жанра судебного репортажа. Ещё в 70—80-х годах девятнадцатого столетия публицистов газеты «Сибирь» чрезвычайно раздражала публика, наполнявшая залы судебных заседаний; особенно дамы, всегда нарядно одетые и причёсанные, как для поездки в театр. А они ведь и в самом деле воспринимали судебные процессы как сценические представления, только более яркие и совершенно непредсказуемые. Нередко финальное заседание и приговор так поражали, что город надолго погружался в пересуды, вызывавшие лишь презрительную усмешку авторов глубокомысленных передовиц и пространных статей с претен-

339

История иркутской адвокатуры зией на академичность. Неудивительно, что, к примеру, в «Восточном обозрении» рубрика «Судебная хроника» появилась только в 1889 году. Но и тогда корреспонденты ещё дистанцировались от материала и подыскивали оправдания для своего появления в зале заседаний: «Дело весьма интересное в смысле характеристики, в каких руках иногда находится направление и участь целого следствия». Из огромной массы материала обозреватели выбирали лишь то, что «поднимается над частной жизнью» – отсюда и авторская отстранённость, и поза разоблачителей, и масса риторических вопросов: доколе?! как можно?! как не стыдно?! Первые десять лет судебный репортаж появляется на страницах «Восточного обозрения» не регулярно: после больших публикаций с продолжением (отчёты с громких процессов) следуют месяцы молчания. Но плюс в том, что хроникёров уже не раздражает публика; в номере от 20 декабря 1892 года «Восточное обозрение» даже посетовало: «Прекрасно отделанный зал заседаний губернского суда имеет важный недостаток: судейская его половина отделена от мест для публики капитальною стеною, в которой прорезаны три арки, не доходящие до потолка. Поэтому звук из судейской половины зала плохо доходит даже до первых скамей, отведённых для публики». А семь лет спустя это же издание создало прецедент, дав место очень своеобразному судебному репортажу – написанному как зарисовка из жизни проститутки. В 1904 году и официальные «Иркутские губернские ведомости» запустили своеобразный судебный сериал «Дело вдовы псаломщика Ираиды Кручининой», с массой пикантных подробностей и многообещающим «Продолжение следует». Причём, следовало оно с пропуском номеров: редакция удерживала интригу, а вместе с ней и интерес к своему изданию. Что до хроникёра, то он явно упивался своей работой, заботясь о стройности изложения и красоте оборотов, заранее отвечая на могущие возникнуть вопросы.

Обратная сторона парада То есть к началу двадцатого века появляются несомненные признаки использования жанра судебного репортажа как механизма повышения тиража. И этот новый взгляд закономерен как отражение новой роли самой прессы. Дело же в том, что к началу двадцатого века значи-

340

История иркутской адвокатуры тельно возросло число образованных обывателей, заинтересованных в ежедневной покупке газет – и, стало быть, расширилось представление о потенциальном читателе. После Русско-японской войны и Первой русской революции публика так разделилась, что не находилось уже издания, одинаково интересного для всех; начался настоящий парад газет. И весьма характерно, что новыми средствами информации заправляли уже не литераторы, а частные поверенные, доктора, типографы – все, кто желал дать применение личному капиталу. Понятно, что этими предпринимателями двигала вовсе не любовь к печатному делу, а обыкновенное стремление к прибыли, и довольно скоро пресса из судьи и наставника превратилась в фабрику информационных товаров. В книге воспоминаний «Забытые иркутские страницы» редактор-издатель «Восточного обозрения» Иван Иванович Попов прямо пишет, что хроника Русско-японской войны дала возможность увеличить тираж и неплохо заработать. И старушка «Сибирь», изначально взыскательная и разборчивая во всём, почти утратила обоняние. Весной 1914-го, когда слушалось знаменитое дело Метелёвых, эта газета отдавала репортажам из зала суда целые полосы и даже выпустила большим тиражом несколько приложений. Репортёр чуть не причмокивал от лёгкой наживы: «Во втором и третьем своих показаниях, более пространных и чрезвычайно пикантных, изобилующих весьма интересными деталями, свидетель говорит о своих взаимоотношениях с женой, детьми». Скандальность добытого следствием материала давала корреспондентам обманчивую уверенность, что «забойный фактаж» сам вынесет к успеху, нет нужды утруждать себя даже и простейшим анализом. То есть при внешнем развитии жанра судебного репортажа к середине десятых годов двадцатого века обозначились уже признаки его внутреннего распада. И всё-таки судебные репортажи конца девятнадцатого – начала двадцатого века несут массу интереснейшей информации – как прямые свидетельства начавшихся в обществе перемен. Весной 1900 года публика обмерла, увидев на скамье подсудимых двух священнослужителей, обвиняемых в подлоге завещания. А тремя годами раньше обыватели ещё спорили: оштрафуют ли священника Беляева и дьякона Попова за антисанитарное состояние надворных построек при Владимирской церкви. Многие склонялись к тому, что

341

История иркутской адвокатуры не оштрафуют – и ведь ошиблись! Удивил и исход дела по обвинению старшей прачки института императора Николая I в ущемлении прав младшей прачки. И хотя свидетели старательно уходили от ответов, старшую прачку приговорили к недельному аресту при полиции. Суд не смутило и вынесение наказания члену городской управы Василию Андреевичу Белоголовому, против которого возбудили иск двое подчинённых. Судебные репортажи очень точно характеризуют и разные временные отрезки в истории иркутского городского управления. Скажем, в 1898 году, в бытность головой Владимира Платоновича Сукачёва, слушалось дело по обвинению чиновника Михаила Матвеева в нарушении тишины, краже часов и оскорблении женщины действием. Столь грозную интерпретацию получил обыкновенный для той поры эпизод: господин Матвеев, увидев идущую по аллее Интендантского сада знакомую, отправился ей навстречу, но дама заметила, что он нетрезв, и демонстративно отказалась с ним поздороваться. Чиновник почувствовал себя оскорблённым, схватил обидчицу за руки (в этот момент часы и упали на землю), а потом ещё бросил ей вдогонку грубое слово. Возмущённая дама обратилась в суд, и выбранный ею присяжный поверенный нашёл очень убедительный аргумент: «От решения по этому делу зависит, смогут ли наши сёстры, жёны и дочери показываться на улицу!» Одним словом, пришлось Матвееву месяц провести под арестом. В бытность же городским головой Сукачёва извозчика могли осудить за то, что подвёз пассажиров к театру, не зажигая фонарей на пролётке. И извозчик не возражал: он понимал, что нарушил один из пунктов думского постановления о биржевом промысле. Тринадцать лет спустя, в бытность городским головой Ивана Фёдоровича Исцеленнова, иркутские извозчики уже так распустились, что городская дума била челом губернатору, умоляя их обуздать. Для исследователей любопытно и обилие дел, в которых обвиняемыми выступали полицейские. А в январе 1914-го на скамью подсудимых попал и мировой судья 8 участка Иркутска господин Каретников – за растрату залоговых 9 тыс. рублей и вымогательство. Палата приговорила Каретникова к 2 годам арестантских отделений, не зачтя 2-х лет предварительного заключения.

342

История иркутской адвокатуры Исследователь обратит внимание и на огромную разницу в степени наказаний за уголовные преступления: ранения и даже убийства, совершённые в пьяном виде, карались заключением от полугода до четырёх лет. К примеру, тункинского крестьянина Попова, в пьяной драке убившего своего родственника, приговорили к 6 месяцам тюрьмы и церковному покаянию. Об этом рассказала газета «Восточная заря» в номере от 12 ноября 1909 года. Она же чуть ранее (23 октября), в репортаже «Пастух-убийца», поведала о том, как пастух Бурдеев поссорился с черемховским крестьянином Краснопёровым и смертельно ранил его. Суд счёл возможным приговорить Бурдеева к двум с половиной годам арестантских отделений. В то время как в том же, 1909 году, Юлиан Максунович, бежавший из ссылки на родину (попрощаться с умирающей матерью) получил три года каторги. А крестьянин Александр Андреев за две украденных бутылки молока потерял свободу на восемь месяцев… Абсурд, как и водится, часто соседствовал с курьёзом, и газеты, много писавшие о необходимости судебной реформы, с не меньшей охотой давали место анекдотичным историям из жизни преступного мира. Вот одна из них, в пересказе.

Подхватили товарища и унесли К шести часам вечера к пивной лавке у Хлебного базара стали подтягиваться завсегдатаи. И они с удивлением отмечали, что напротив, у мостика над водосточной канавой, деловито расположились четверо молодых людей с новенькими лопатами. – Ты подумай-ка: на ночь глядя заставили водосток углублять! – не сдержался бородач лет пятидесяти, обернувшись к своему молодому спутнику. – А вот нас с тобой и не заставит никто! – весело хохотнул тот в ответ, уже открывая дверь в пивную. – А вы в рабстве по собственному желанию! – озорно оглянулся он на рабочих с лопатами и даже позволил себе неприличный жест. Копатели не обратили на него никакого внимания: они так споро трудились, что и часа не прошло, как вошли под мостик и стали подкапываться под стену. Коловоротом просверлили несколько дыр в полу, долотом вырубили отверстие и проникли в магазин.

343

История иркутской адвокатуры В начале двенадцатого ночи приказчик пивной лавки стал закрывать двери на замок и обратил внимание, что в магазине «Котёл и Землер» светятся окна. «Ну, не воры же на себя обращают внимание!» – устало отмахнулся он и поспешил к извозчичьей бирже – уже накрапывал дождь, а с севера надвигалась чёрная туча. На другое утро, подойдя к своей лавке, приказчик увидел два странных узла из рубах, плавающих в водосточной канаве у магазина. И, немного подумав, позвонил в полицию. Пристав, заглянув на минуту, отправился в магазин, но тут приказчика осенило: – Вчера утром канава была узкая и совершенно сухая – значит, воры углубили её и прошли в одну сторону. В одиннадцать магазин ещё был освещён, и это значит, что они оставались внутри. А дождьто уж накрапывал, и минут через пять обрушился настоящий ливень. Так что, по моему разумению, утонули грабители вместе со всем добром. К обеду пожарные откачали воду, обнаружив при этом почти всё похищенное, да к тому же и инструменты, которыми пользовались преступники. Но их самих не нашли – должно быть, выскочили в последний момент. – Это ещё что, – усмехнулся пристав. – У нас и похлеще бывает. Вот недавно Евдокия Пирогова со Знаменской улицы услыхала, как кто-то выдёргивает болты у неё в ставнях и, даже не одевшись, побежала к окошку с железной палкой в руках. И так ударила громилу по голове, что он сразу свалился. – Так он один был? – удивился приказчик. – Да нет, на улице ещё двое стояли. Но Пирогова так припугнула их, что быстро подхватили товарища и понесли.

344

История иркутской адвокатуры

Из коллекции судебных репортажей губернского чиновника N: Как скажете, сударь... В селе Черемхове в марте сего года собралась пьяная компания. Один из присутствующих вдруг ни с того ни с сего стал снимать штаны. Другой заметил ему, что это-де нехорошо. Тот, не говоря худого слова, ударил его ножом. Отчего потерпевший вскоре умер. – Признаёте себя виноватым? – спрашивает судья. – Признаю – потому что свидетели на меня показывают. А сам-то я пьян был. Свидетели говорят, что мой грех, а если они на меня не покажут, то я не признаю себя виновным. Свидетели показывают на виновного, и его приговаривают к отдаче в арестантские отделения на четыре года. Аналогичный случай произошёл и на иркутской улице. – Расскажите, как было дело, – обращается судья к подсудимому. – А дело было в воскресенье. Сами знаете, в праздник всякий любит выпить. Ну, зашёл я в одно место, выпил. Зашёл в другое – опять выпил. И осталось у меня только 9 копеек. Иду по Кузнецкой улице. Показалась она мне странной: дома такие высокие и множество огней. Спрашиваю извозчика, какая, мол, улица. – Кузнецкая, – говорит. – Ага. Её-то мне и надо! Иду. А извозчик едет за мной. Говорит: «Садитесь, барин, подвезу!» Я иду, он едет, а потом деньги с меня требовать стал. Два часа, говорит, ездили. А я говорю: « Негодяй! Я с тобой не ездил». Тут какие-то двое ещё подошли, говорят: «Барин, надо деньги отдать»! «Идите, говорю, с Богом своей дорогой!», а они на меня! Тут я не помню, как нож выхватил и ножом их»! Одному из потерпевших подсудимый нанёс тяжёлую рану, от которой тот и умер; другому же – лёгкую. Суд приговорил его к отдаче в исправительные арестантские отделения на полтора года. «Восточная заря», 9 декабря 1909 года.

345

История иркутской адвокатуры

Бутылка пива ценою в жизнь На этот раз перед судом не ссыльнопоселенец, не бесправный человек, а сын декабриста Бечаснова. Он «заседал» в кабаке в качестве сидельца. Однажды вечером зашли в этот кабак двое приятелей, распили бутылку пива и стали уходить, не расплатившись. Бечаснов хватает одного из них и выливает ему за воротник недопитый стакан, а другого догоняет на улице и начинает бить палкой. Удары были так сильны, что побитый скончался. Но палки этой несмотря на двукратный обыск в квартире Бечаснова найдено не было, зато на месте преступления объявилась тонкая камышовая трость. По заключению врача, повреждения, нанесённые жертве, не могли быть нанесены представленной по делу камышовой тростью. Жена обвиняемого просила о его медицинском переосвидетельствовании, но сведения о ненормальности её мужа не подтвердились. Суд признал Бечаснова виновным в убийстве. «Восточное обозрение», 3 сентября 1889 года.

Бог оправдал! На скамье подсудимых дворянин, обвиняемый в краже мешка с вещами на станции Иркутск в 1905 году. Обвиняемый возвращался из японского плена, куда попал после сдачи Порт-Артура. Он объясняет, что взял вещи по ошибке, будучи сильно пьян. Допрашивается свидетель-жандарм. За давностью происшествия он решительно ничего не может вспомнить по делу. – Вы не помните, как вели меня на новую станцию и по дороге избили? – спрашивает подсудимый. – Нет, ничего такого не помню. – Я просил вас разыскать попутчика, а вы сказали: «Я тебе дам попутчика!» (при этом подсудимый делает выразительный жест кулаком). Отобрали у меня бутылку водки, а назавтра отдали. – Нет, ничего не помню: солдат в то время много проезжало. – Со мной всегда неудачи! – огорчённо говорит подсудимый в последнем слове. – Такая уж моя судьба… Вот я служил на Китайской дороге… – Это к настоящему делу не относится, – перебивает его председатель. – Говорите, что можете, в своё оправдание.

346

История иркутской адвокатуры – Что ж я могу сказать в своё оправдание? Бог один свидетель. Прошу у Бога доказать мою невиновность. Суд его оправдал. «Восточная заря», 30 октября 1909 года.

«Мы все тут заодно!» Выездной сессией Иркутского окружного суда в Нижнеудинске слушалось дело, вызванное, на наш взгляд, чрезмерной служебной ретивостью. В конце марта 1913 года в деревню Мало-Мамырскую приехал пристав 4 стана Нижнеудинского уезда Красовский. За недоимками. А в селе два года подряд выдались неурожайными. Крестьяне стали просить пристава дать отсрочку до осени, когда соберут урожай, да и скот можно будет продать уже не за бесценок, как сейчас. В противном же случае обещали добра не уступать, а возможным покупателям грозились переломать ноги. Однако Красовский не уступил и отправился по дворам в сопровождении волостного старшины, сельского старосты, сельского писаря, полицейского урядника и двух полицейских десятских. Сначала вошли во двор крестьянина Абыгина, взяли его корову и продали Сальникову, за 14 с половиной рублей. Затем пришли во двор к Иннокентию Сковитину и продали его корову Иуде Шуману за 15 с половиной рублей. Новый владелец повёл корову под охраной полицейских, но возле дома его поджидали человек 30 односельчан. Сначала они отбили корову, а затем начали приступаться к полицейским с криками «Мы тут все за одно!», «Не уступим!». Те, взывая о помощи, бросились к приставу Красовскому. Пристав составил протокол, но опись и распродажу имущества остановил. И деньги несостоявшимся покупателям были также возвращены. После чего Иуда Шуман письменно заверил, что ни к кому не имеет претензий, при разборках не пострадал и вообще: всё улажено миром. Суд, однако же, состоялся. Отсутствие всех обвиняемых, всех свидетелей, а также пристава и урядника никого не смутило: приняли во внимание, что все они проживают на расстоянии более чем в 200 вёрст от Нижнеудинска, а дороги плохие. Кроме того, в деле имелись все показания. После небольших прений суд приговорил виновных к семидневному аресту при волости. Газета «Сибирь», 11 апреля 1914 года.

347

История иркутской адвокатуры

Иск мужа к умершей жене У иркутского мещанина Терещенко умерла жена… – Как водится, я всё сделал честь честью, ваше Высокородие, – рассказывает скорбящий мировому судье 3 участка. – Своих денег израсходовал 106 рублей и прошу выдать мне их со сберкнижки жены. Однако родственники покойной жены протестуют и требуют выдать им вещи покойной: шубу, сак, подушки, швейную машину, иконы. – Если вещей нет, мы согласны взять за них 100 рублей, – уточняют. – Не уступлю ни копейки! – решительно заявляет вдовец. – Мне один только гроб обошёлся в 8 рублей… – В 5! – в один голос поправляют его. – Да ещё 5 рублей священнику… – Неправда! 3 рубля. Да не вами и плачены. – 6 рублей 68 копеек уплатил я за вынос… – Господь с вами! Да мы же ведь сами бесплатно её отнесли. – Поминальный обед обошёлся мне в 38 рублей 50 копеек… – Нет, в 13 рублей 44 копейки! – 6 рублей пришлось мне отдать прислуге… – Вы хотели сказать: 60 копеек? Перекрёстный огонь произвёл впечатление на Терещенко: он согласился получить только 40 руб. и признал встречный иск на 100 руб.». «Восточная заря», 5 декабря 1909 года.

Вот так мировая… Улучив односельчан в краже телёнка, несколько бурят и двое русских пошли с ними на мировую: по приговору выборного от бурят Шаданова воры должны были уплатить потерпевшему 20 рублей, а кроме того, обе стороны обязывались выставить по четверти водки. Во время попойки воров так избили, что один из них на следующий день умер. Второй вскоре пойман был с краденою картошкой, снова избит и на этот раз уже умер. – Кто бил потерпевших? – спрашивает судья. – Все били помаленьку, с позволенья Шаданова били – он выборный. – Кроме подсудимых там ещё много народу было?

348

История иркутской адвокатуры

Чиновник иркутского губернскрого суда. Издание музея истории г. Иркутска «Портреты иркутских жителей художника Бориса Смирнова. 1904»

349

История иркутской адвокатуры – Народу много было: постоят, выпьют, побьют – и уйдут. – Когда начали бить? – Стали допивать четверть – начали помаленьку бить. За другой четвертью послали; выпьют – побьют; перестанут, да и опять. – Имеете что сказать в своё оправдание? – обратился председательствующий к Шаданову. – Я их правильно судил. По-шаманистски. Суд приговорил каждого к 4 годам каторги. Постановив вместе с тем обратиться на высочайшее имя с ходатайством о замене наказания 4 месяцами тюрьмы, без лишения прав. «Восточная заря», 5 ноября 1909 года.

За всех не ответишь… Приступая к разбору дела, председательствующий П.П. Смирнов обращается к частному обвинителю г.Разнобарскому: – В чём вы, собственно, обвиняете редактора газеты «Сибирь» Бингера: в диффамации или клевете? Разнобарский молчит. Председательствующий: – То есть, в опозорении вашего имени или в клевете? – Да что мне, собственно, редактор? Важно, кто написал. – Закон предоставляет вам право привлекать и редактора. – Да что мне редактор-то? – Так вы отказываетесь от обвинения Бингера»? – Откажусь, только пусть скажет, кто писал. Защитник Бингера Гуревич заявляет, что не хотел бы пользоваться незнанием истца и просит разъяснить ему, что с отказом от обвинений редактора дело будет прекращено. Разнобарский: – Редактор – Бог с ним! Не редактор обо мне пишет. Тех, кто пишет, – много, за всех не ответишь. Суд постановил: дело по обвинению редактора газеты «Сибирь» прекратить навсегда. «Сибирь» от 22 января 1914 года.

350

История иркутской адвокатуры

РАЗВОД БЕЗ ПРАВА НА ОШИБКУ Закостенелость брачного законодательства приводила и к курьёзам, и к драмам. Когда стало известно, что Иван Романович Моисеев завещал всё нажитое посторонним, его законная супруга и дети нашли единственное объяснение: «Да он просто с ума сошёл!» Однако нотариус Горбунов уверял, что его клиент, обнося своих родственников, находился в здравом уме и твёрдой памяти. То же засвидетельствовали и два доктора, Ельяшевич и Левенсок.

Не желаете ли подложный аттестат? Публика, раскупившая все места на это заседание окружного суда, разделилась на два лагеря. И когда объявлено было «Моисеевой в иске отказать, признав завещание её мужа действительным», половина зала почувствовала себя оскорблённой. «Так оно и бывает, как правило, – заметил опытный судейский. – В сущности, из года в год у нас повторяются одни и те же сюжеты, меняются только имена. Взять, к примеру, недавний случай с подделкой документов о почётном гражданстве. Преступление это не задумывалось, не вынашивалось, а просто выскочило из обычной житейской ситуации. Представьте: молодой человек из мещанского сословия предложил возлюбленной обвенчаться и натолкнулся на препятствие: будущий тесть заявил, что не потерпит зятя «из простых». Жених уехал с горя во Владивосток, к приятелю, а тот возьми да и предложи ему купить подложный аттестат о почётном гражданстве! Документ вполне устроил новых родственников, но радость оказалась недолгой: супруга вскоре сошлась с другим и, чтобы обеспечить развод, заявила на мужа в полицию. И нашему суду ничего не осталось, как приговорить «мещанина во дворянстве» к лишению прав и 8-месячному тюремному заключению».

351

История иркутской адвокатуры Постановление выносилось заочно (герой в отчаянии пустился в бега), и в зале почти не было публики. Но обвинение и защита всё же детально разобрали ситуацию: – В сущности, молодой человек – жертва собственной наивности, а вот супруга его не заслуживает ни малейшей симпатии! – Однако ж и её дурным поступкам есть безусловное объяснение. В сущности, у этой женщины просто не было другого выхода: наше бракоразводное законодательство не оставляет возможности расставаться цивилизованно. Действительно, с начала двадцатого века Синод безуспешно пытался приспособить к изменившейся жизни вековые устои священных брачных уз. Особые совещания вырабатывали законопроекты, но в печать проникали только общие сведения, говорившие о пока ещё робких попытках подправить канонические представления. Каждый из поводов для развода обставлялся всевозможными оговорками; скажем, брак не признавался «попранным и порванным», если многочисленные прелюбодеяния совершались… с целью добиться развода. И даже бегство одного из супругов трактовалось как норма – просто потому, что оно не фигурировало в церковном законодательстве. Но всего более возмущал срок давности (пять лет) на обоюдное прелюбодеяние. «Брачная жизнь настолько интимна, что введение тут срока давности неприемлемо. Он может определяться лишь обоюдным согласием или же несогласием супругов», – резонно замечала «Восточная заря». Предполагавшееся реформирование совершенно не касалось запутанного вопроса крещения детей от смешанных браков. А между тем в епархиях то и дело возникали недоразумения, и священнослужители обращались к высшей церковной власти за разъяснениями. После долгих дискуссий Синод представил, наконец, своё толкование: «Лицам различных христианских вероисповеданий, вступающим в брак с лицами православными, дОлжно давать подписку, что рождённые в сём браке дети окрещены и воспитаны будут в правилах православного исповедания». Впрочем, отступление от правил угрожало лишь денежной пеней и временным удалением от должности. Настоящим подарком для многих стало сентябрьское, 1909 года, разрешение министерства внутренних дел на выдачу замужним женщинам мещанского сословия отдельных от мужей видов на жительство.

352

История иркутской адвокатуры – Даже если мужья против этого! – уточнял известный в Иркутске ходатай по бракоразводным делам Пехович. – Конечно, и при таком раскладе потребуется согласие губернатора, но уж это задача из простых.

Арестовали за подмену женщины Пехович всегда держался уверенно, хотя его пребывание в городе сопровождалось серией скандалов: то перепуганная барышня прибегала в газету жаловаться на его назойливые ухаживания, то нанятая им прислуга кончала самоубийством. А 4 сентября 1910 года «Восточная заря» сообщила, что Пеховича арестовали за… подмену женщины в одном бракоразводном процессе. Настоящий ажиотаж вызвали публикации о давно ожидаемых изменениях в наследственном праве. Ведь до сих пор после смерти одного из супругов другому отдавалась только часть нажитого (даже если других претендентов не было). В начале 1910 года в газетах прошло сообщение о смерти на юге Франции иркутской купчихи-миллионерши Кряжевой, и городскую управу буквально засыпали письмами «родственники» покойной. Мысли о чужих деньгах, так сильно занимавшие обывателей, могло перебить разве что известие об очередном двоежёнце. Вот, к примеру, поселились в Знаменском предместье, у родственников, молодые супруги, Иван и Марфа Пылёвы. И всё б замечательно, да только работать пришлось им в разных концах города. В общем, попробовали пожить какое-то время отдельно, и Иван не только сошёлся с новой возлюбленной, но и обвенчался с ней по подложному паспорту! Покуда первая жена выбралась проведать его, он уже уехал со второй женой за Байкал… Марфе посоветовали обратиться к адвокату Патушинскому, но Григорий Борисович за дело не взялся: – Оно, безусловно, выигрышное, но уж слишком простое, нелюбопытное. Да и занят я сейчас. Присяжный поверенный не лукавил: его чрезвычайно занимал один иск: крестьянка Екатерина Айма, проживавшая неподалёку от Риги, требовала уголовного преследования своего мужа Оскара, поселившегося на севере Иркутской губернии. Она утверждала, что «бро-

353

История иркутской адвокатуры шена без всяких средств к существованию ради второй, незаконной женитьбы Оскара». Чтобы доискаться до правды, Патушинскому понадобилось восстановить жизнь супругов Айма за двадцать лет. И оказалось: когда Оскар решил перебраться в Сибирь, Екатерина не захотела последовать за ним. В надежде на второе замужество она выхлопотала для обоих «холостые свидетельства». Тем бы брак их и кончился, но в 1909 году общие знакомые сообщили, что бывший муж не только счастлив с новой женой, но и открыл собственную парикмахерскую. Екатерина почувствовала себя уязвлённой и выставила иск. Не предполагая, конечно, что Оскару так повезёт с адвокатом. А вот крестьянке Иркутского уезда Прокопьевой-Кузнецовой не повезло, и суд приговорил её к полутора годам тюрьмы за двоемужество. Не учтя очень важное обстоятельство: шестнадцатилетняя девушка оба раза выходила замуж по принуждению отчима.

Откусил кусочек носа и проглотил Хранителями семейных очагов рекомендовались и гастролировавшие в Иркутске хироманты и астрологи: за определённую сумму они обещали «соединить вас снова». А на случай неудачи была отговорка: «Что поделаешь, планеты не сошлись…» Ссыльнопоселенцу Калинскому тоже не удалось удержать любимую женщину, и, отчаявшись, он прибегнул к «последнему средству» – членовредительству. – Пока вместе-то жили, обижал я её, – сразу же признался он на суде, – оттого и ушла она от меня, и сошлась с другим, и жила с ним в согласии. Всё по справедливости, господа судьи. Только стало мне очень больно, и начал я караулить её и требовать, чтоб вернулась. А она ни в какую! Так что я и вовсе тогда потерял всяческое терпение, выследил её, откусил кончик носа и проглотил... Калинскому грозили полтора года арестантских рот, но судья смягчился: – Наказание будете отбывать только в случае, если бывшая жена не простит вас, – он оглядел пустующий зал и даже часть коридора за открытою дверью. Но пострадавшая так и не пришла.

354

История иркутской адвокатуры

УГОЛ ПАДЕНИЯ Против именитых защитников выставлялись двое-трое поверенных, но это не всегда помогало. В конце марта 1914 года в Иркутске слушалось дело о покушении на предпринимателя Метелёва. Все заседания проходили при переполненном зале: Якова Ефремовича хорошо знали. Многие деловые люди отмечали его везение: из мелкого нижнеудинского купца Метелёв поднялся до владельца крупных торговых фирм. Что же до обывателей, то их больше всего прельщала усадьба, раскинувшаяся на главной улице, рядом с резиденцией генерал-губернатора. Абсолютный достаток семьи Якова Ефремовича ощущался во всём. Младший сын, Анатолий, выделялся среди сверстников-гимназистов массивною золотою цепью и дорогими часами. Каждый день он получал от отца по 3 рубля на кино, хоть плата за сеанс составляла только 25 копеек. И входящая в моду мотоциклетка была куплена без рассуждений. Что до старшего брата, Сергея, то ещё три года назад отец предоставил в его распоряжение автомобиль. А когда тот учился в Москве, то вместе с письмами и переводами доставлялись «дорогому Серёже от папы Яши» всевозможные лакомства. Супруга Метелёва, Антонина Ивановна, имела большой досуг и занимала его поездками на юг и выходами в театр. С переездом из Нижнеудинска у неё завязался роман с неким Комогоровым, и слухи об этом дошли до Метелёва. Объясняться с женой он не стал и только позже, заболев, просил порвать эту связь. Но Антонина Ивановна лишь посмеялась, и, поправившись, Метелёв разрешил себе иметь привязанности на стороне. Внешне ничего в семье после этого не изменилось: в любом из мужниных магазинов Антонина Ивановна выбирала всё, что хотела, плюс ежемесячно ей выдавалось по 300 рублей, что равнялось окладу крупного чиновника. Коротко говоря, денег в усадьбе не считали, и Сергей не задумавшись, поселил у себя приятеля, образованного, здорового, имевшего дом и семью, но отчего-то взявшего роль приживалы. Впрочем, ясно, отчего: у Метелёвых с него никто ничего не спрашивал, при

355

История иркутской адвокатуры первом требовании подавался коньяк и вино. В отсутствие же хозяина и вовсе поднимался дым коромыслом: «Завтра папа поедет в Тулун. У нас будет ещё веселей!» – радостно сообщала Антонина Ивановна старшему сыну. Так продолжалось до 31 августа 1913 года, когда на Якова Ефремовича было соверешено покушение. Полиции Метелёв заявил, что его пытались убить сыновья и что подтолкнула их к этому Антонина Ивановна. Начальник сыскного отделения Романов решил, что у раненого горячка, и поспешил на место происшествия. У Метелёвых не спали, но следователя поразила странная тишина во всём доме. «Как будто здесь ничего не случилось!» – невольно подумал он, начиная опрос. Оказалось, когда Яков Ефремович с криком: «Убили, убили!» бросился в дом, дверь открыла его старая мать, но ни жена, ни сыновья не вышли даже и в коридор. До извозчика Метелёва довела экономка, а до лечебницы – подоспевший городовой. Минут через десять в столовую вышел Сергей и на вопрос экономки, слышал ли он выстрел, отвечал утвердительно. А вот следующий вопрос (знает ли он, что отец ранен?) сопровождался одним только: «Разве?» Ещё из разговора с прислугой выяснилось, что в последнее время хозяин не расставался с револьвером, даже и за столом. А недавно и вовсе отказался от домашних обедов: боялся, что отравят. Не менее удивлён был и доктор Бергман, в чью лечебницу Метелёва доставили после ранения: ни жена, ни дочь, ни кто-либо из сыновей ни разу не навестили своего кормильца. В момент отчаяния он даже телеграфировал знакомому: «Приезжай! Вокруг нет ни одной близкой души!»

Слишком очевидно, чтобы не вызвать сомнений А ещё Яков Ефремович озаботился, чтобы на суде его интересы представляли сразу два присяжных поверенных – потому что после ареста сыновей Антонина Ивановна обратилась к самому известному из иркутских адвокатов – магу и чародею от юриспруденции Григорию Борисовичу Патушинскому. И он ответил согласием. Что, собственно, никого и не удивило: в этом громком деле всё было слишком уж очевидно, чтоб не вызывать сомнений опытного юриста:

356

История иркутской адвокатуры на месте преступления было старательно «забыто» оружие, принадлежащее Сергею Метелёву, а также его нож… Чья-то «заботливая» рука явно пыталась манипулировать следствием. Как бывший следователь Патушинский сразу схватывал промахи обвинения и беспощадно демонстрировал несостоятельность доказательной базы. У него и сегодня приготовлен был целый чемоданчик контрдоводов, оставалось решить, какая струна в этом деле – главная и какая нота – важнее всего. Догадка, по обыкновению, возникла сразу, при первом, ещё поверхностном, знакомстве с материалом – тем интереснее было её проверить, доказать или же опровергнуть. И вот теперь, перед началом процесса, Григорий Борисович окончательно определился: «Семейная драма Метелёвых много больше, чем драма отдельной семьи. Ведь чем больше наращивался семейный капитал Метелёвых, тем сильнее давил он на семейные связи, пока не разрушил их вовсе. Здесь все противостоят всем. Младший, Анатолий, не привязан ни к бабушке, ни к отцу. Старший сын враждует с матерью. Жену он тоже не любит и не верит ей. И она отвечает тем же; услышав о покушении на свекра, напросилась к следователю и дала ложные показания против мужа. Но хуже всех Антонина Ивановна Метелёва: не щадит ни мужа, ни детей, сталкивает друг с другом, и результат налицо. У Метелёвых вообще никто никого не любит, все несчастны, но всех несчастнее Яков Ефремович – он меньше, чем кто-либо, может жить без любви. Он всё время ищет её – в записках к матери, бесконечных прощениях сыновей, тщетных попытках расстаться с супругой похорошему. Это – поразительно, но это и правда, что богатому человеку труднее вить собственное гнездо, и, владея недвижимостью, он порою не знает, куда голову преклонить». В свой роскошный дом Яков Ефремвич возвращался уже после полуночи, когда все спали. Однажды обнаружил в столовой дочкугимназистку, уснувшую за взрослым романом. Расспросил прислугу, и оказалось, что девочка вместе с матерью смотрит двусмысленные водевили, засиживается в компаниях молодых артистов, приводимых к ним в дом. Помнится, когда Лида была ещё маленькой, Яков Ефремович предлагал готовить её в институт императора Николая I, но нравы закрытого учебного заведения показались Антонине Ивановне слишком строгими...

357

История иркутской адвокатуры Так же и с сыновьями. На старшего, Сергея, изначально смотрели как на продолжателя дела, наследника: выписали ему англичанина-гувернёра, окружили лучшими учителями, а он даже и реального училища закончить не смог – ни в Верхнеудинске, ни в ещё более отдалённом Троицкосавске. Отправился в Москву, на строительные курсы, но скоро возвратился без денег и «в костюме оборванца». Пришёл в себя – и снова уехал. Но учиться так и не стал. Женился скоропалительно и вместе с супругой занялся подделкой векселей. Когда Сергей снова появился в Иркутске и обман всплыл наружу, отношения между отцом и сыном совершенно испортились. Яков Ефремович вообще стал очень нервным и с матерью наедине даже плакал от собственного бессилия: он, управлявший капиталами, чувствовал полную беспомощность перед собственною семьёй. И недоумевал, отчего Анатолий, ещё подросток, может выпить до 10 рюмок водки кряду; отчего он ходит не на каток и не в театр, а в портерную или играет в карты где-нибудь в дегтярных рядах. Экономка, кухарка, кучер жаловались, что Толя «не сдержан на руку», и не только с прислугой, но и со своей 80-летней бабушкой. Да и о самой Антонине Ивановне старый кучер Ледовский отозвался: «Так обращается с нами, будто бы и не люди мы вовсе, а какие-то деревяшки».

Зря испугалась Антонина Ивановна Метелёва имела привычку не огорчаться по пустякам, и когда у мужа начали появляться симпатии на стороне, она лишь подтрунивала над ним. У него было три связи, по году каждая, и всё – в театральной, мимолётной среде. Недавнее же появление на горизонте госпожи Костомаровой, умной, образованной, зарабатывавшей на жизнь врачебным трудом, разом всё изменило: Антонина Ивановна испугалась. И в узком её окружении не сыскалось человека, способного объяснить, что и влюблённый предприниматель остаётся слугой семейного капитала. Яков Ефремович в самый разгар романа с Костомаровой оформил очень взвешенное завещание, которым наделял сыновей небольшими долями, оставлял приданое дочери, но основную, огромную массу денег и ценных бумаг передавал жене. Представить такое Антонина Ивановна не могла – у неё самой на первом месте всегда стояла корысть. Она и в самый канун покуше-

358

История иркутской адвокатуры ния на супруга успела забрать фамильные драгоценности и крупную сумму денег. – Кто стрелял в Метелёва – это выяснится, но, судя по всему, не сейчас, – заявил Патушинский корреспондентам перед началом судебного заседания. – В рамках же данного уголовного дела нужен оправдательный приговор – уже потому, что на Метелёва совершено новое покушение, и в тот момент, когда обвиняемые уже пребывали в тюрьме. – Наш цицерон намеренно опережает события, чтобы воздействовать на прессу, на публику, а, в конечном итоге, и на суд! – возмутился предЧем больше наращивался капитал Метеставитель стороны обвинения. лёвых, тем сильнее давил он на семейные И стало ясно, как эта сторона связи, пока не разрушил их вовсе. опасается талантливого оратора. Патушинский изначально взял нужную ноту и очень уверенно провёл всю партию до конца. Тем не менее, когда суд удалился на совещание, полтора часа ожидания забрали у него много сил. Когда огласили: «признать подсудимых оправданными», он побледнел. И какое-то время отстранённо наблюдал взорвавшуюся от восторга публику и попытки председателя водворить порядок. Когда же постановление было дочитано и суд удалился, плачущие мужчины и женщины принялись целоваться, и долго, долго не расходились. Это случилось: бедные посочувствовали богатым, а самих себя ощутили просто счастливыми. Без капиталов.

359

История иркутской адвокатуры

Порфирий Осипович Куркутов родился в 1868 г. в Иркутске. После окончания Московского университета – юрисконсульт торгового дома «Бринер», в 1917 г. – член Иркутской судебной палаты, в 1918 – в правительстве Колчака. В 1923 г. обвинён в причастности к монархической организации, но дело прекращено. Фото предоставлено Геннадием Николаевичем Рыженко, научным сотрудником музея МГУ.

360

История иркутской адвокатуры

пРЯТКИ ПО-ЮРИДИЧЕСКИ «Чистки» 1920-1930-х годов научили членов сообщества выживать даже в пору репрессий. – С такими выражениями лиц через Пантелеева не пройти, – подытожил Рябкин. – Всем нам решительно не хватает справедливого пролетарского гнева и непримиримости к недостаткам коллег… – Товарищей, – ёрнически подправил Клейнман. Заулыбались, но Рябкин не поддержал: – Да, товарищей. Вот когда мы по-настоящему вознегодуем, и проявится это милое Пантелееву выражение.

А была ли в этом доме прислуга, и как она эксплуатировалась? – Собственно, кто таков этот Пантелеев? – с иронией заметил Данилюк. – Рабочая косточка. Швец, жнец и боец. А в нашем случае ответственный за чистку аппарата коллегии защитников. Не самый свирепый, мне сказали, но и его можно довести до кипения. – Я верно понял, что у них нет задачи непременно кого-нибудь «вычистить», то есть исключить из коллегии? – осторожно уточнил Патушинский. – Что «у них» в головах и куда повернётся, нам, беспартийным, не постичь, но Пантелеев, к которому нас прикрепили, не самый большой ортодокс. Так, по крайней мере, о нём отзываются. И если мы хорошенько покритикуем друг друга по мелочам, может, он и удовлетворится, и мы пройдём, таким образом, через… – …чистилище, – опередил Клейнман, и все рассмеялись. И Рябкин – тоже. Чистки с их претензией на публичную исповедь и публичное же наложение наказания воспринимались им как проявление вывернутой наизнанку религиозности. И если они набирают силу, значит, в них заложен некий механизм самозапуска. «В сущности, эти чистки – настоящий генератор классовой ненависти, и нужна чрезвычайно холодная голова, чтобы уберечься», – думал Рябкин. А он считался человеком порывистым, по мнению некоторых, и неукротимым.

361

История иркутской адвокатуры Правда, встав во главе коллегии адвокатов, Виктор Моисеевич повернулся неожиданной стороной: в его суждениях появилась отстранённость, взвешенность и умеренность. О погибших в гражданскую он теперь говорил «те, которых уж нет», а о белоэмигрантах – «те, что уехали». Ещё года четыре назад Рябкин рассказывал без опаски, что отец его до революции имел небольшую пекарню – теперь же он явно обходил эту тему. Потому что с началом чисток появилось то, что Виктор Моисеевич называл «угроза интерпретаций»: и совершенно безобидное предприятие могло быть теперь представлено как источник эксплуатации пролетариата. «Конечно, я могу возразить, что мой отец не относился к сословию предпринимателей, – рассуждал Рябкин, – и это будет совершенная правда. Но, скажут мне, откуда же взялся тогда этот домик на Саломатовской, 35? А он, и в самом деле, стоит, даже, можно сказать, красуется, и «товарищей» так и подмывает спросить: а была ли в этом доме прислуга, и не наживались ли Рябкины на квартирантах? Может, даже окажется, что кто-нибудь из «товарищей» жил в нашем доме, или покупал хлеб, а тогда уж, оправдывайся-не оправдывайся, а кончится тем, что сам себя почувствуешь виноватым. И даже чуть ли не заклятым врагом этой новой власти. Да-а, скажут тебе, в старой адвокатуре ты, конечно, не состоял, но ведь и не мог, потому что не вышел по возрасту. В старой армии не был, да, но мобилизовывался колчаковскими войсками! И неважно, что на два месяца, что в санитарный отряд – где, контра, доказательства, что тебе оружия не давали?! Так метался Рябкин наедине со своими мыслями, но, надо отдать ему должное, ни разу не проговорился домашним. А жил Виктор Моисеевич с матерью и сестрой Августой, ещё незамужней. Он и сам на тридцать втором году жизни оставался холостым. Хотя виды имел и даже нынешнюю свою должность председателя занял для солидности, желая произвести впечатление на будущего тестя-адвоката. Чистка, однако, могла всё испортить. Предполагалось, что Пантелеев ополчится на Александра Георгиевича Молодых, адвоката старой школы и бывшего большевика, вышедшего из партии в августе 1917-го. И сделавшего при этом громкое заявление в газете «Власть труда». «Странно, что Молодых до сих пор остаётся в Иркутске, – недоумевал Рябкин. – Лучше было б уехать, без-

362

История иркутской адвокатуры опаснее и для него самого, и для супруги, и для коллег, наконец. – Но с другой стороны, дело-то уже давнее, и почему бы не попробовать отвести Александра Георгиевича от удара? Можно ведь напомнить Пантелееву про марксистский кружок, из-за которого Молодых выслали из Москвы! Напомнить и о комиссии по ликвидации старой прокуратуры, в которой Александр Георгиевич энергично работал. Равно как и о том, что он рекомендован в члены коллегии губернским отделом юстиции, и Александр Георгиевич Молодых. рекомендован одним из первых! Фото 10-х гг. ХХ века. Но Пантелеев не стал ждать, пока расскажут о Молодых, а сразу же в лоб: – Так до какого времени вы были с большевиками, товарищ? И Александр Георгиевич, до той самой минуты державшийся молодцом, сразу сник: – Я был меньшевик-плехановец… Но чем больше я читаю литературу, тем больше убеждаюсь в правоте компартии, а не меньшевиков, с которыми у меня теперь нет решительно никакой связи, – и с такой тоской посмотрел на Пантелеева, что тот даже отвёл глаза. «А правду мне сказали, что он не ортодокс, – быстро подумал Рябкин, подал условный знак Клейнману, и тот начал критиковать Молодых за медлительность. Рябкин подхватил и ещё потоптался на теме медлительности. А потом очень строго взглянул на Александра Георгиевича и призвал его осознать собственные ошибки. Данилюк, поднатужившись, припомнил одну отлучку Молодых из юридической консультации, «и как раз в тот день, когда там была очередь!» Начал было рассказывать и ещё один случай, но запутался и оправдался тем, что сам не был свидетелем, а только слышал от Патушинского. Таким образом, Данилюк хотел передать эстафету Патушинскому, но Леонид Осипович оскорбился предположением, что он мог

363

История иркутской адвокатуры злословить за спиной Александра Георгиевича, и Данилюк получилтаки настоящую отповедь. Чтобы избежать перепалки, Рябкин снова бросил взгляд на Клейнмана, и тот опять не подвёл: – Из краткой дискуссии следует, что да, Молодых довольно медлителен, но не было случая, чтобы он отлынивал от работы. Рябкин ещё немного «почистил» Александра Георгиевича и торжественно передал слово Пантелееву. Тот несколько растерялся и дал положительное заключение. Вернувшись домой и напившись чаю с супругой Серафимой Яковлевной, Молодых ощутил вдруг необходимость самому «пообчиститься» – и заново заполнил анкету народного комиссариата юстиции. Получилось почти что признание в любви: «До Советской власти никогда ни на какой службе не состоял и никаких должностей не занимал, считая принципиально для себя неприемлемым быть правительственным чиновником при монархии. На службе по судебному ведомству во время царизма так же не состоял и никаких должностей не занимал. Октябрьский переворот признал как факт и волеизъявление народа». Кроме того, Александр Георгиевич решил отречься от знания немецкого языка, заменил «интеллигент-разночинец» на «трудовой интеллигент», исключил общества, в которых состоял до революции: они все имели народнический характер, но в членах состояли и те, кто потом эмигрировал… После долгих сомнений уточнил ещё, что как юрист он не делал различий между фракциями и оказывал всем услуги на равных условиях. Писать это не хотелось, но скрывать было ещё опаснее. И это ощущение безысходности разом испортило светлую картинку, которую он так старательно рисовал. На другое утро Александр Георгиевич проснулся с мыслью: «Уехать. При первой возможности. Неважно, куда». И да, оказалось, что от судьбы можно всё-таки убежать. А Рябкина расстреляли через двенадцать лет, весной 1938-го. Расстреляли почти сразу после ареста. Другие юристы держались дольше, по году и более находились под следствием и либо вовсе освобождались, либо получали 5-10 лет лагерей. Виктору Моисеевичу не повезло. Возможно, он в какой-то момент поддался навязываемой идее, почувствовал себя виноватым и уйти от этой мысли не смог, не успел, не хватило времени.

364

История иркутской адвокатуры Рябкин был зятем присяжного поверенного Ямпольского, хорошо известного в Иркутске. Тот и в советское время не ушёл из профессии, а только удалился на периферию. Но перемены опередили его, и залы районных судов уже были завешаны стенгазетами «На страже революционной законности». Так что любой аноним мог безнаказанно «разоблачать» его «буржуазные пережитки». А старорежимные «благоволите», «позволю себе указать», «покорнейшая просьба сообщить» оказались на редкость живучи в Ямпольском, может быть, оттого ещё, что клиентов он принимал не в суде, а у себя на квартире. Там была его непровозглашённая автономия, и в иные минуты она даже казалась его крепостью. Но бастионы пали после нескольких пасквилей малограмотной практикантки, чьим главным достоинством было классовое чутьё. Она, правда, рассчитывала на большее, но «барин» обнаружил вдруг жёсткость. Он не оправдывался и даже не отбивался – он нападал, дерзко, резко, отчаянно, забыв о всякой осторожности. Но в новом, огрубевшем и опростившемся, мире такая тактика позволяла выжить. Ямпольского можно было ущемить, задвинуть и даже исключить из коллегии, но его не решались арестовать и убить. В Иркутск он вернулся во второй половине тридцатых годов. И пошумел ещё на процессах, позволяя себе и в суде с уважением отзываться о репрессированных. Из старой гвардии к этому времени уцелели только Осип и Леонид Патушинские да Раевский-младший.

В момент опасности растворялся в воздухе Феномен Раевского был совершенно иного рода. Этот по всем параметрам «царский юрист» (тринадцать лет прослужил в Иркутской судебной палате) возглавил губернскую коллегию защитников в переломном 1924 году. И продержался три года, что, по тем временам, было очень много. Конечно, тут сыграл свою роль и мягкий нрав Степана Николаевича, и его фантастическая ответственность (никогда и нигде он не подвергался дисциплинарным взысканиям). Но главным всё-таки оказалось благоприятное стечение обстоятельств и… приверженность драматическому искусству. Гражданская война застала его в передвижном театре. Тут же скрывались от белых и два известных большевика – Ярославский и

365

История иркутской адвокатуры Гольдберг. Однажды они попросили помочь скрывавшимся комиссарам Чудинову, Лебедеву и Донцу, и он не отказал, может быть, из простого сочувствия. Позже, когда красные победили, спасённые рекомендовали Раевского в судьи и даже поручились за него. С их подачи ревком уполномочил Степана Николаевича распустить старый суд, а затем направил его во вновь создаваемую адвокатуру. Сосуществование с новым режимом предполагало правила игры – и Раевский всегда им следовал. Уже на 68-м году жизни он записался в кружок по изучению Краткого курса истории ВКП(б) – и не пропустил ни одного занятия. Экзаменатор, давний его подопечный по юридической школе, предложил поставить оценку автоматом, но Степан Николаевич поблажки не захотел, отвечал, как и все, по билету. И огорчился, получив «хорошо»: для него, круглого отличника, это стало первой четвёркой за всю его жизнь. – Отчего-то не смог излагать свободно этот материал, какая-то внутренняя прищепка мешала, и выходили просто тезисы, – посетовал он супруге Александре Ивановне. Она, кстати, была из простых – дочь прачки и плотника. И хоть это, кажется, был счастливый брак, но всё-таки и с уступкой новому времени: в анкетах наркомата юстиции были специальные графы для подробных сведений о родителях супруги или супруга. Заполняя анкеты наркомата юстиции, Степан Николаевич, конечно, упоминал, что в 1905 году он пострадал за участие в студенческом революционном движении – не был переведён на следующий курс. Но в зрелом возрасте это вызывало улыбку. А вот продолжительные вояжи во Францию и Японию реально угрожали обвинением в шпионаже, и Раевский был постоянно настороже. Он сделался очень чуток и в момент опасности успевал словно бы раствориться в воздухе. Когда чистки в Иркутске начали набирать обороты, Степан Николаевич переместился в Свердловск и два года прожил там в статусе юрисконсульта Уральского обкома союза горнорабочих. Затем вернулся и работал в Иркутске юрисконсультом пять лет, до первых знаковых арестов. После чего переместился в клуб «Сибфарфор», а оттуда на двухгодичные режиссёрские курсы. Но и на курсах отловить его было не просто: постоянно разъезжал с колхозным театром иркутского радиокомитета.

366

История иркутской адвокатуры О Раевском говорили, что он превосходно управлялся с бумагами, но в этой размеренной чиновной жизни наступали моменты, когда Степан Николаевич поднимался из-за стола и вступал в какуюнибудь театральную труппу. Даже в бытность судьёй он оставался действующим артистом. В коллегию адвокатов он вернулся лишь в 1944-м, после её многократного «очищения». Каким-то чудом здесь оставался ещё Патушинский-младший, Леонид Осипович, в основном же были новые люди и много временных – из эвакуированных. Но у Раевского оставался свой непотопляемый, пусть и невидимый островок – много лет он читал лекции по математике на всевозможных курсах. И с упоением погружался в безупречное математическое пространство с его непогрешимою логикой и упорядоченностью.

367

История иркутской адвокатуры

А ЕСЛИ ВСЁ ЖЕ ПОПРОБОВАТЬ ВЫЖИТЬ? Массовые репрессии заставляли искать механизмы самозашиты. В отдельных случаях они срабатывали. Леониду Осиповичу никак не удавалось сосредоточиться: в приёмной громко разговаривали. Патушинский приоткрыл дверь и увидел стоявшего посреди комнаты мужчину, весьма странно одетого: брюки были сугубо штатские, в широкую светлую полоску, а верхняя часть костюма очень напоминала милицейскую форму. – Говорю же вам: решительно невозможно ничего разобрать, – машинистка снова попыталась вернуть незнакомцу папку с бумагами. – Это точно: трудно разобрать, – хохотнул он игриво. – Почерк никудышный, сам, бывает, не пойму, что написал. – Тогда я не знаю, как вам помочь. – А я знаю, – весело рассмеялся он. – Ты будешь пальчиками стучать, а я буду тебе надиктовывать. Мне и заглядывать никуда не надобно: свою-то биографию я, как пять пальцев, знаю. – Но заявление вам придётся всё-таки написать от руки: так принято. – Это – недолго, напишу, – он подхватил со стола листок, согнул его вдвое, оторвал половину, снова согнул, оторвал и пробежался пером по оставшейся четвертушке. – Вот, подшей в моё дело. – Личное дело заводится, когда есть решение коллегии. – Это будет, – он широко улыбнулся. – Я ведь семнадцать лет в партии, все чистки прошёл и при обмене партдокументов не получил ни единого замечания! – Но у вас тут…описка в заявлении: в слове «коллегия» пропущена одна буква «эль». – На это ты зря обращаешь внимание, я ж из чернорабочих! Земское училище кончил, да, но ведь это четыре класса только. Зато,

368

История иркутской адвокатуры – он сделал паузу, и лицо его приняло серьёзное, даже суровое выражение, – на юридических курсах ворон не считал и главное про законы понял. Остальное практикой наберу. А практика обеспечена: говорю же тебе: я, Медюк Александр Андреевич, все партийные чистки без замечаний прошёл. По нынешним временам таких людей очень, очень мало, – он довольно рассмеялся.

Позволительно ли агенту быть непосредственным? Заседание адвокатской коллегии по заявлению Медюка назначено было на 7 апреля нынешнего, 1937 года, но члены президиума (Питтель, Рябкин, Патушинский, Сивов) предварительно встретились накануне. – Медюк до революции был рабочим, – начал председатель президиума Питтель, – а как только устоялась новая власть, записался в милиционеры. Оттуда и открылась ему прямая дорога в судьи, а из судей и в юрисконсульты. Но это внешняя, так сказать, канва, куда важнее работа Медюка на ГПУ: в своей анкете он откровенно описывает, когда и куда внедрялся. Кстати, он и у нас хочет работать по совместительству – так прямо и заявляет. Мало того, называет себя нештатным следователем военного трибунала. – Или он крайне непосредственен, или ведёт очень сложную игру, – развёл руками Патушинский. – Трудно ожидать непосредственности от агента ГПУ, – усмехнулся Рябкин. – Разумеется, но бывают ведь исключения, в особенности в такое противоречивое время, как теперь, – возразил Патушинский. – И я склонен сделать такое допущение, уже потому, что три года назад Медюк получил строгий выговор по партийной линии за отказ от расследования. – Вы судите исключительно по анкете, но что там правда, а что ложь, мы проверить не сможем, разумеется, – печально улыбнулся Рябкин. – Игра идёт не по нашим правилам, и они усложняются, судя по всему. – Это всё общие рассуждения, – вмешался Питтель, – у нас же очень конкретная ситуация, и именно из неё надобно исходить. Я бы предложил действовать по обстоятельствам. И для начала отнестись

369

История иркутской адвокатуры к Медюку со спокойной доброжелательностью, просто как к юристу, претендующему на место в президиуме. После небольшой дискуссии все согласились с Андреем Андреевичем, и 7 апреля, вручая новобранцу желанное постановление, он деловито заметил: – Мы на самоокупаемости, поэтому просьба не задерживать взносы. И ещё: у вас, как и у каждого из защитников, будет свой участок. Браться за дела с участков коллег между нами не принято. – Ну, это ж ясно как день, – Медюк ничуть не обиделся. – Кому же понравится, если чья-то нога станет грядки топтать в его огороде? А мне бы хоть свои-то окучить! Я ведь до сих пор исключительно виноватых искал, и попробуй-ка развернись теперь! – с затаённой надеждой взглянул на Питтеля. Медюк оказался способным учеником, правда, новый взгляд на вещи мало способствовал агентурной работе, и в следующем, 1938 году, Александра Андреевича исключили из ВКП (б) за отсутствие политической бдительности. Он не подал вида, что огорчён, но, конечно, расстроился, и летом 1939-го сдал-таки областному управлению министерства юстиции тулунских судей. И так неловко, с такими выморочными доказательствами, что обвиняемые объединились и резко выступили против оговора. Пришлось даже исключать Медюка из коллегии адвокатов. Александр Андреевич и не пытался оправдываться, но полгода спустя попросился обратно в коллегию и был… принят. О том, что Медюк нештатный следователь военного трибунала, никто и не помнил уже, даже и из тех, кто изначально поверил этому. Но в сентябре 1940-го в президиум поступила жалоба от военного юриста 3-го ранга Лясоты, председателя военного трибунала войск НКВД Иркутской области: «25 сентября мной было рассмотрено в судебном заседании дело заведующего делопроизводством Шебалдина об утере им секретных и совершенно секретных документов. В моё отсутствие явился адвокат Медюк и потребовал выдать дело для ознакомления». Самое же любопытное, что Медюк это дело получил и подал кассационную жалобу на Лясоту. Таинственные полномочия Медюка не распространялись, увы, на коллег-адвокатов. В январе 1938-го был арестован и вскоре рас-

370

История иркутской адвокатуры стрелян член президиума Виктор Моисеевич Рябкин. Два месяца спустя под каток репрессий попал отец члена президиума Леонида Осиповича Патушинского – бывший присяжный поверенный, Осип Борисович Патушинский. В его возрасте 10 лет лагерей были равносильны казни, но Питтель просил ему передать: надо попробовать выжить.

Тут важно быть готовым и рассчитать свои силы Андрей Андреевич и правда верил в точный расчёт сил и подготовку к аресту. Сам он давно уже «вычистил» всю домашнюю библиотеку, обревизовал переписку и многое сжёг, и обыск у него на квартире в ночь на 2 июля 1938-го не дал следствию никаких зацепок. Питтеля продержали в тюрьме четырнадцать с половиной месяцев, а 15 сентября 1939 года тройка УНКВД по иркутской области вынесла Андрею Андреевичу оправдательный приговор. Месяц спустя президиум адвокатской коллегии уже слушал заявление Питтеля о выплате неполученной до ареста зарплаты. А также о восстановлении его в статусе адвоката. Вакансия была только в Тайшете, но Андрея Андреевича это не смутило, и он принял обязательство приступить к работе не позднее 1 ноября. В начале 1938-го, готовясь к аресту, Питтель подробно проинструктировал и своего земляка-прибалта Зоберна. Альфонс Ильдефонсович был литовец, а Питтель латыш, и в иное время, при иных обстоятельствах они могли и не сблизиться; но здесь, в Сибири, Андрей Андреевич ощущал себя чем-то вроде старшего брата. Вопервых, Альфонс был на восемь лет младше, и разница эта не стиралась с годами. Во-вторых, Питтель видел его неустроенность. Погружённость в работу не давала Зоберну сконцентрироваться на обыденном. Он отталкивался от быта, и быт отталкивался от него: именно перед ним заканчивалась очередь на квартиру, закрывалась вакансия. Он мог наладить работу военного трибунала целой армии, но затруднялся толково распорядиться жалованием. Как-то в 1925-м отбивал телеграмму начальнику Сибирского военного округа – просил отменить назначение его следователем трибунала 36-й Забайкальской стрелковой дивизии. «Оплатите ответ, если хотите получить его сразу», – предложила телеграфистка, но

371

История иркутской адвокатуры

Альфонс Ильдефонсович Зоберн в иркутской тюрьме. Фото предоставил внук репрессированного – Владимир Михайлович Зоберн.

372

История иркутской адвокатуры

Признание заслуг в 1920-х не спасало от репрессий в 1930-е.

373

История иркутской адвокатуры в кармане Альфонса было лишь пятьдесят копеек, и он поделил их, оставив 13 копеек на жизнь. Ответа, однако, не последовало, и уже много позже, письмом, окружной инструктор Янковский сообщил: «Приказ об определении вас на службу в качестве военного следователя военного трибунала 36-й дивизии отменён. Сообщение об этом не могло быть сделано телеграфом по той причине, что вами на ответ предоставлено всего лишь 33 копейки, которые исчерпываются расходом на адрес и передачу, а на текст денег не остаётся». Все, кто был знаком с Зоберном, отмечали его редкую работоспособность и хорошую выдержку; и только двое, Питтель и врач, знали о быстрой утомляемости, ночных истериках и мучительных болях в сердце и голове. В 1930-м доктора констатировали порок сердца и настаивали на смене работы. Зоберн соглашался, уходил из суда, но возвращался опять. Даже и перейдя в Читинскую коллегию адвокатов, жил на перекладных, сопровождая выездные сессии военного трибунала. Питтель, занявший к тому времени должность председателя Восточно-Сибирского краевого суда, предлагал работу, слал телеграммы, но Альфонс смог перебраться в Иркутск только в 1935-м. Его с готовностью приняли в коллегию адвокатов, правда, вакансия оказалась лишь в Черемхово, а Зоберну хотелось остаться в Иркутске, он даже и комнату успел снять. – В Черемхово, по нынешним временам, безопасней, – утешил его Андрей Андреевич. – В Иркутске ты навиду, и нашлись бы охотники покопаться в твоей биографии.

День шёл за месяц Зоберн был кадровым офицером царской армии и оставался им вплоть до 1920 года. Почему он не ушёл за кордон, спонтанное это было решение или нет, Бог весть. Но 19 марта 1920 г. Альфонс Ильдефонсович встал на учёт в Красноярском уездном военном комиссариате. И, возможно, тогда уже на лице у него читалась увлечённость происходящим: ему не просто поверили, но и приняли как «товарища Зоберна». 21 апреля того же, 1920 года, он уже заведует юридической частью Енисейского губернского военного комиссариата, а 14 июля вступает в должность следователя Реввоен-

374

История иркутской адвокатуры трибунала штаба Восточно-Сибирского сектора войск внутренней охраны республики. В ту пору огромного напряжения сил сбивались привычные представления о днях и неделях, пропуски, удостоверения, даже просто служебные билеты обменивались ежемесячно, не говоря уж о разрешении на оружие и ночное передвижение. Документы печатались на обороте старорежимных бланков (кончились запасы бумаги), но жизнь была полной, и, кажется, никогда ещё Зоберн не жил с таким ощущением собственной необходимости. Толькотолько он возвращался с задания, как ему вручали новый мандат: «Товарищ Зоберн командирован для производства следствия и по встретившейся надобности имеет право производить обыски, выемки и избирать меры пресечения. Все учреждения и должностные лица приглашаются оказывать тов. Зоберну необходимое содействие в выполнении возложенных на него поручений». Огромные полномочия объяснялись ещё и личным доверием председателя Реввоентрибунала Восточно-Сибирского сектора войск внутренней охраны республики Григория Падучева. В 1921-м, направляя Альфонса к новому месту службы, он передал ему дружескую записку: «Уважаемый тов. Зоберн! Очень жаль, но приходится по независящим от меня обстоятельствам на время расстаться с вами. Думаю, что на службе в Ревтрибунале 5-й Армии Восточно-Сибирского военного округа вы будете прекрасным работником, каким были при мне. Говорю это вам совершенно искренне и думаю, что вы правильно поймёте меня. Вместе с вами будут откомандированы Штейнберг и Суслов. Ещё раз спасибо вам всем троим за энергичную, честную работу, за вашу помощь мне в тяжелейшие моменты при организации трибунала, когда честных и преданных людей было так мало. Надеюсь, в будущем нам придётся ещё встретиться и вместе дружно поработать на пользу революции. А пока всего вам лучшего. С товарищеским приветом Гр. Падучев. Красноярск, 20 июля 1921 г.» Поработать вместе им уже не пришлось, но записка на бланке военного трибунала не раз выручала Альфонса Ильдефонсовича, особенно когда началось орабочение судов, и многих профессионалов просто выбросили за борт. Когда в 1935-м Зоберн перебрал-

375

История иркутской адвокатуры ся в Иркутск, Питтель посоветовал ему снять с письма копию и заверить её у нотариуса; а оригинал подшить в личное дело, вместе с другими важными документами: – Так надёжнее, и всегда можно будет сослаться, – он помолчал. – А ссылаться придётся, я думаю.

Всё, что я говорю, подтверждено документами 6 августа 1938 года Альфонс Ильдефонсович Зоберн выехал из Черемхово в Иркутск для выступления в областном суде по поданной им кассационной жалобе. До начала процесса он успел заскочить в коллегию, но никого из членов президиума не застал. Машинистка ничего не печатала, как ни странно, и только молча кивнула в ответ на приветствие. Расспрашивать не было времени, но после процесса один из судейских шепнул: «А Питтеля-то… того! И не посмотрели ведь, что глава коллегии и бывший председатель краевого суда». Альфонса Ильдефонсовича арестовали десять дней спустя, и всю дорогу до тюрьмы он повторял как молитву: «За организацию военного трибунала 5-й Армии мне объявлена благодарность командования. Я постоянно имел дело с секретными и совершенно секретными сведениями, пользовался полным доверием трибунала. Никогда и ни в чём предосудительном не замечен, никаким дисциплинарным взысканиям не подвергался. В моём личном деле хранится письмо товарища Падучева на бланке военного трибунала». Тройка НКВД приговорила его к 5 годам исправительно-трудовых лагерей. Это было не такой блестящей победой, как у Андрея Андреевича, но то, что Альфонс с его пороком сердца не умер, воспринималось как чудо. И при одной лишь мысли об этом он ощущал прилив сил. P.S. Зоберн исчез на этапе в Ногайскую бухту и дело о побеге до сих пор не рассекречено. Потомки Альфонса Ильдефонсовича живут в Москве, Петербурге, Черемхово.

376

История иркутской адвокатуры

ДРЕМЛЮЩЕЕ ЭХО И в 40-е годы ХХ века состав адвокатуры формировался с оглядкой на господствующую идеологию. – Ну, вот, – переворачивая листок календаря, усмехнулся Леонид Осипович, – вчера, 12 августа, товарищ Вассерман нас осыпал похвалами, а сегодня прислал обвинение: «Ваши действия расходятся с указанием министра юстиции РСФСР т. Басавина по вопросу использования окончивших юридическую школу».

Аргументов нет, вот и пугают министром Члены президиума областной коллегии защитников молча переглянулись, а Патушинский продолжил: – Это безапелляционное обобщение, разумеется, не имеет под собой оснований. Нас пугают министром, потому что нет иных аргументов. – А что, собственно, нам вменяет в вину областное управление министерства юстиции? – пожал плечами Мосюков. – А вот что, – открыл папку с входящей корреспонденцией Патушинский. – «Вами принято решение о приёме в число стажёров в Усольскую коллегию адвокатов Т.Г. Маценок. Тогда как тов. Маценок аттестована на работу секретарём народного суда в наше распоряжение». – Позвольте, позвольте, – вскинулся Мосюков, – это не та ли Маценок, у которой 8 грубых ошибок на половине страницы? – Та самая. Ей и в голову не пришло дать кому-то, более грамотному, перечесть листок с биографией. Она знает, что мы не вправе отказывать в стажировке выпускникам юридических школ. – Так ведь мы и не отказали! – Действительно. Но мы направили её в Усолье, а она отнюдь не желает покидать квартиру в Иркутске. – Простите, какой из неё работник суда? – усмехнулся секретарь президиума. – Разве можно аттестовать на такую должность совершенно безграмотную особу? Вот её анкета, специально захватил: «Риприсированых не имееться». – Она и слово «лагерный» пишет с мягким знаком, – печально доба-

377

История иркутской адвокатуры вил Патушинский. – Пишет как говорит, а это слово приходится повторять очень часто – её супруг из системы исправительно-трудовых лагерей, если не ошибаюсь, член лагерного суда, – и в полной уже тишине добавил. – Я полагаю, что 8 августа, когда Маценок получила распределение в Усолье, муж её был в отъезде. Но как только вернулся, навестил начальника областного минюста Вассермана: был уверен, что не откажет. – О-ох, и что же теперь? – «Предлагаю, – снова обратился к письму Вассермана председатель коллегии, – на первом же заседании президиума пересмотреть вопрос в отношении тов. Маценок и откомандировать её в моё распоряжение». Утром, ещё только пробежав этот текст, Леонид Осипович поддался первому чувству и поставил жирный вопросительный знак на полях рядом с «пересмотреть вопрос». Но к началу заседания тяжёлое чувство развеялось, и он уже не испытывал никакого желания протестовать. Только немного посетовал: – Я жил в соседстве с родителями Маценок и помню, что Тамара очень плохо училась. Она и из школы ушла, не окончив полного курса. Единственным предметом, который любила, была физкультура, но именно физкультура и позволила ей поступить в городскую акробатическую школу. В семнадцать лет уже выступала в эстрадных концертах и увлекла-таки влиятельного мужчину с апартаментами на Карла Маркса. Он, уверен я, и устроил её в юридическую школу, а теперь пропихивает в адвокаты. Что ж, давайте голосовать. В результате Маценок обосновалась в канцелярии нарсуда 3-го участка Кировского района Иркутска, в то же время оставаясь стажёром коллегии защитников, то есть претендентом на звание адвоката. Сидение на двух мягких стульях укрепило в мысли, что всё позволено, и вскоре в коллегию поступила жалоба. «Обратив внимание, что я переписываю протокол судебного заседания по делу о хищении американских подарков, Маценок заявила, что «воры воруют и пусть сидят», – сообщала Дина Емельяновна Бронфин. – В свою очередь, я заметила, что не все же воруют, и тогда, назвав меня дурой наивной, Маценок заявила, что муж мой «тащит, ворует». Было одиннадцать часов утра, судебная канцелярия полна народа, и многие из свидетелей согласились подписаться под актом. Когда же я сказала, что отнесу этот акт в коллегию защитников, это вызвало смех: «Я очень этого хочу. И разукрашу тебя там!»

378

История иркутской адвокатуры В объяснительной, по своей небрежности очень похожей на черновик, Маценок превзошла самоё себя, сделав 24 ошибки. В том, что наказать её не посмеют, никто, конечно, не сомневался, и, действительно, президиум поднатужился и разглядел-таки между строк объяснительной... искреннее раскаяние. И не стал накладывать никакого взыскания, только посоветовал более не грубить. Что до заявительницы Бронфин, то с ней побеседовали, и исковое заявление было тотчас отозвано. Через год грозного супруга Тамары направили в Бодайбо – пришлось спешно переводить её из стажёров в адвокаты «как успешно овладевшую знаниями и показавшую примерную дисциплинированность в работе». Сослались и на несколько докладов, якобы, отменно ей подготовленных. Кто, где, когда их заслушивал, так и осталось тайной, а содержание сама Тамара передавала одним словом: «машеничество». Правильного написания она так и не усвоила, кажется, зато угодила под статью о мошенничестве. В апреле 1947-го, ещё в статусе стажёра, Маценок настояла на своём участии в крупном деле и выступила в трибунале ВСЖД. Провалилась, естественно, но зато отметилась перед супругой обвиняемого и стала тянуть из неё деньги за мифическое освобождение. После отъезда Маценок в Бодайбо свидетели осмелели, и члены адвокатской коллегии пожелали, наконец, разобраться. Вызов в Иркутск Тамара проигнорировала, а в объяснительной сослалась на... тяжёлое материальное положение». Возможно, она снова надеялась на «искреннее раскаяние», но время начало меняться, и 28 января 1948 года Маценок исключили из корпорации.

Так и будет путать экспорт с экспертом К этому времени Леонид Осипович Патушинский уже ушёл из коллегии, а новый председатель президиума Пётр Николаевич Мосюков был как раз на подъёме, полон планов и настроен так решительно, что чуть было не уволил стажёра Михайлову. Выпускница заочного отделения юридической школы Анна Михайлова, собираясь в коллегию адвокатов, несколько раз переписывала заявление. Сомнения вертелись вокруг одного: добавлять ли к коротенькому «прошу зачислить меня стажёром» привычное для неё «прошу не отказать в моей просьбе». Прошлогодняя выпускница юридической школы, однажды выручившая Анну на экзамене, поморщилась:

379

История иркутской адвокатуры – Такая приписка заведомо принижает, ставит в зависимое положение. К тому же она не несёт никакого дополнительного смысла, – пристально посмотрела на Анну и нашла решающий аргумент. – Так не пишут образованные люди. В общем, в новенькую папку было уложено новое заявление, и 1 сентября 1947 года Анна Михайлова в белой блузке и любимой четырёхклинке цвета горького шоколада пришла по заветному адресу: Пролетарская, 7. Как оказалось, рановато, и эти зябкие полчаса всё решили: Анна попросила ручку и старательно вывела: «Прошу не отказать в моей просьбе». Здешние чернила были куда как темней, но всё-таки с припиской ей было спокойнее. Председатель президиума Иркутской областной коллегии адвокатов Мосюков, разбирая бумаги, усмехнулся: «Как живучи всё-таки ритуальные эти поклоны! Но в таком деле всё решает анкета, а у Михайловой она просто заглядение: отец – рабочий, мать – домохозяйка, брат служит в войсках МВД. В белой армии не воевали, в белых учреждениях не состояли, в колебаниях к линии партии не замечены, на оккупированной территории не находились и не попадали в плен. Даже и под репрессии никто из родственников не угодил. Может, это оттого, что мало родственников? Ведь тут прямая зависимость: чем разветвлённей семья, тем больше и вероятность, что кто-нибудь да подпортит тебе анкету, а с нею и карьеру. Так что этой Михайловой сказочно повезло. И даже то, что она не замужем, в данном случае плюс: ведь супруг тоже мог бы оказаться юристом, а адвокатам не положено иметь родственников в судах, прокуратуре и даже среди юрисконсультов. Коротко говоря, для Михайловой путь открыт. Хоть сама она и смущает, конечно: пишет печатными буквами, будто донос, и ошибок страшно много. Ох, так и будет до скончания дней путать экспорт с экспертом! Ну да что загадывать, отказать-то всё равно не придётся – формально соответствует требованиям». И президиум областной коллегии адвокатов постановлением от 15.09.1947 принял Михайлову стажёром. А четыре месяца спустя Мосюкову опять передали от неё заявление. «Готова приступить к работе. Прошу в моей просьбе не отказать». – Она как получила прошлой осенью выписку из постановления, так и исчезла, – пояснил секретарь. Говорит, будто бы выезжала в Москву по семейным обстоятельствам. Я так понял, что у брата гостила. Никаких

380

История иркутской адвокатуры оправдательных документов не предоставила. Вообще-то в таких случаях просто под суд отдают, но ведь жалко: на двадцать первом году и не такие глупости в голову залетают. – Что ж, дадим ей шанс, только прикрепим патрона построже.

«За что он получает 5 тысяч против моих 400?!» Остаток января прошёл для Михайловой без замечаний, но в феврале отдел кадров зафиксировал 3 опоздания и 7 прогулов. Случай был для стажёров неслыханный, но в марте Михайлова снова прогуляла 7 дней, в апреле – 8, в мае – 6, не говоря уже об опозданиях и уходах с работы под всевозможными предлогами. Три опытных адвоката, которых к ней назначали патронами, наблюдали по утрам одну и ту же картину: Михайлова подсаживалась к кому-нибудь поболтать, а потом скрывалась в самом дальнем углу, где и дремала над дневником стажёра. Никаких вопросов по специальности она не задавала, и то, что другие делали за неделю, растягивала на два месяца – в общем, сложилось мнение, что она не только малограмотна, но и очень ленива. Но на самом же деле Анна напрягала слух и зрение, чтобы не пропустить ничего из жизни коллег. И писала, писала, возвращаясь домой: «Меня сначала прикрепили к адвокату Леонтьевой. Она стала меня использовать в своих личных интересах – заставила ходить по судам и переписывать протоколы. Адвокат Сарно держится по линии отказа от меня. Он, конечно, не хочет, чтобы в коллегии был такой человек, как я, который обо всех о них скажет правду. А я скажу: адвокат Сарно относится к работе не как настоящий адвокат, а как адвокат-рвач. За что он зарабатывает 5 тысяч? Жаль, что до сего времени Сарно находится в стенах адвокатуры, жаль, что не всех приходится уличить, многие могут маскироваться. Вот говорят, что стажёрка Кузнецова подготовила два интересных доклада. Ну, слушала я её на конференции – ничего не поняла. Да просто сделала она Мосюкову подарок – вот и всё! А стажёрку Лупачеву за что перевели в адвокаты, чем она хороша? Да ничем! И я так и сообщу, куда следует, что эта Лупачева будет позорить советскую адвокатуру; напишу, что члены коллегии ведут себя не как члены партии, а как крепостники!» …5 августа 1948 года в иркутской центральной юридической консультации состоялась очередная конференция стажёров, на которой присутствовали и 13 опытных адвокатов. Анна Михайлова выступала с докладом

381

История иркутской адвокатуры «Улики в советском уголовном процессе», и с первых же слов стало ясно, что она всего лишь зачитывает книгу Вышинского «Теория судебных доказательств». – Я изумляюсь дерзости стажёра Михайловой, – не выдержала Леонтьева: какое-то время назад я уже объясняла ей, что подобный подход, мягко говоря, некорректен… – Предлагаю помочь докладчице посредством вопросов по теме, – смягчил кто-то. – Как вы понимаете презумпцию невиновности? Были и другие вопросы, но ни на один из них Михайлова не смогла ответить. Картина нарисовалась столь удручающая, что на другой же день президиум постановил: «Михайлову А.М. как не проявившую необходимых способностей к усвоению адвокатской практики и за систематическое опоздание и неявку на работу из стажёров отчислить». Но в сентябре того же 1948 года министр юстиции РСФСР Басавин предложил восстановить Михайлову на работе и оплатить ей вынужденный прогул. В ответ на протестную телеграмму он пожелал коллегии успехов в воспитании молодых кадров. Пришлось исполнить рекомендации. Михайлова встретила всё как должное, но на работу не вышла и только 27 декабря появилась, чтобы написать заявление на… очередной отпуск, приурочив его к декретному. Пока Анна Матвеевна манкировала обязанностями, адвокат Шелохов, временно замещавший Мосюкова на посту председателя президиума, обратился в союзное министерство юстиции с предложением пересмотреть решение российского министерства. Шелохов не смягчал выражений: «Михайлова совершенно не умеет мыслить и не имеет никаких знаний в области уголовного процесса. Наконец, самое возмутительное – это её клеветническое заявление на председателя президиума областной коллегии адвокатов. Михайлова клевещет также на своего руководителя Сарно. По существу, она должна быть предана суду». Из Москвы запросили личное дело жалобщицы и скоро прислали ответ: «Министерство юстиции СССР считает решение областной коллегии правильным». Но весной 1949-го Михайлова появилась опять – с заявлением, что готова работать адвокатом. – Я очень хорошо понимаю, что, если мы ей откажем, пойдут «телеги» в облисполком, российское министерство юстиции и так далее, – Мосюков вздохнул. – Но в то же время у меня нет сомнений, что нужно отказать.

382

История иркутской адвокатуры «Телеги», в самом деле, пошли, из Москвы опять затребовали документы, но 24 мая 1949 года министр юстиции РСФСР Ф.А. Беляев всё-таки нашёл в себе силы решительно отказать Михайловой. Копию ответа Мосюков зачитал на президиуме, добавив: – А на случай, если кто-то пожалеет «бедняжку Аню», зачитаю избранные места из её, так сказать, доносительской литературы: «Прошу Вас, товарищ Дровников, очень чутко отнестись к моей жалобе выявить в Иркутской областной коллегии адвокатов ряд нечистых элементов, которые позорят нашу советскую адвокатуру. Такие адвокаты, как Сарно и подобные ему, показывают блеск своих знаний, но под этим блеском очень много паутины». Что, достаточно? А я-то по должности прочитал всё-всё-всё! И вот что подумал: она ведь искренне считала своей единственной обязанностью разоблачать нас, «вшивых интеллигентов». Какое изломанное сознание и сколько предположений возникает на этот счёт… Но давайте просто порадуемся, что Михайлова не родилась лет на 10-12 раньше. Не сидеть бы нам здесь сейчас.

Могло быть по-другому. Не повезло За одиннадцать лет в коллегии (с 1953 по 1964) Александр Ильич получил немало характеристик. И во всех них подчёркивалось умение сочетать права подзащитного с интересами государства. Даже и в надгробной речи, подшитой в его личное дело, отмечено это редкое у адвокатов качество. Во всех анкетах, которые приходилось заполнять Амагаеву, из его послужного выпадали год и ещё восемь месяцев. А именно с января 1938-го по август 1939-го. Если к анкете прилагалась автобиография, то выяснялось, что год он провёл под следствием в НКВД, а восемь месяцев – в ожидании ареста. Вот эти-то восемь месяцев и переродили его. Амагаев, уроженец одного из улусов Иркутской губернии, выделялся из сверстников тягой к знаниям, и не закройся в Иркутском университете любимый факультет, вышел бы из Александра Ильича учёный. Но факультет закрыли, и Амагаев перевёлся в Московский университет. Выпустился криминалистом и надеялся на работу в суде, но забрали оперативником в ОГПУ. Отказаться не посмел, а со временем свыкся, да и дарованная природой старательность приносила плоды: сначала

383

История иркутской адвокатуры Александра наградили грамотой, а потом и часами. Итогом 12-летней службы стало… увольнение: два брата отца попали под репрессии. Когда это выяснилось, Амагаева немедленно исключили из партии и лишили работы. Но ещё восемь месяцев после не арестовывали. Вот в этито еженощные ожидания и прикипел он к НКВД окончательно. Намертво. Следствие велось год, и Александр сумел-таки доказать свою невиновность, но для оперативной работы он уже не годился, а никакую другую не предложили. После освобождения он подрабатывал лекциями, а однажды, в поисках постоянного места, пришёл в областную коллегию адвокатов. И 11 лет до пенсии «умело сочетал интересы подзащитных с интересами государства». Он жил прошлым, конечно, и в 1957-м, составляя тексты грамот от лица президиума, написал себе: «Наградить как активно боровшегося за укрепление диктатуры пролетариата».

384

История иркутской адвокатуры

НЕРОВНОСТИ ЭСТАФЕТЫ Классовый подход приводил к выпуску низкоквалифицированных и просто малограмотных адвокатов. Слесарем Кузьменков был, конечно, от Бога, и в армии сразу же определился в авиамотористы. А, значит, и место ему в казарме дали хорошее, и компания составилась подходящая. Но больше других Кузьменков сошёлся с Фёдором из Иркутска, разговорчивым и смешливым. А вот старший брат его, по рассказам, был очень важный: – По комиссионкам он ни за что не пойдёт, ни под каким видом! – хвастался Фёдор. – Свой портной у него, понимаешь ты. Он и материю подбирает для брата, и фасончик рисует. А калош у старшого три пары, поверишь ли ? У нас даже мать не носила калош, а у него три пары ха-ха-ха! – басовито раскатывался. – Одно слово, адвокат.

Не женюсь, пока не получу самого высокого образования! Минутою позже Фёдор говорил уже о другом, но Кузьменкову ещё долго представлялась картинка: молодой человек в костюме с иголочки и в новеньком пальто выходит от лучшего в городе портного и со скучающим видом поглядывает по сторонам. Перед демобилизацией по казармам прошёлся штабной: – Младшие командиры могут получить направление в юридическую школу. Кто надумает, обращайтесь к своему офицеру. Вот тут-то и взяло Кузьменкова отчаяние: счастье близко, но как схватишь его, если до пятнадцати лет оставался неграмотным пастухом? Конечно, потом записали его, как и всех, в школу-семилетку, но пробегали-то её за два года, да и без отрыва от производства. Что-то ухватил Кузьменков, что-то нет, вот и получилось, что получилось. Однако же старший офицер всех уверил: – Если у кого направление и справка о семилетке, то и не хотят да возьмут! Вы ведь кто у меня? Вы – младшие командиры рабоче-крестьянской Красной армии! «А он ведь, как в воду, глядел!» – обрадовал Кузьменков своих деревенских. Правда, умолчал, что директор юридической школы сетовал: мол,

385

История иркутской адвокатуры жидковатый фундамент, трудно будет усваивать курс. «А кто же говорит, что легко? – мысленно возражал ему Кузьменков. – Что-то схватишь, чегото нет, но на экзаменах-то всё одно поставят «удовлетворительно». И за старание меня хвалят, а я ведь ещё и упорный: не женюсь, пока не получу самого высокого образования!» Первым в списке учебных заведений значился учительский институт, а за ним шёл заочный юридический, но пока нужно было освоиться в коллегии. «Стажёром покуда, – черкнул Кузьменков домашним, – но 400 рублей в месяц не лишние, да и гонорары скоро пойдут», – он сладко сощурился, представляя свой первый визит к портному. В центральной юридической консультации Кузьменков приглядел себе стол у окна, под пальмой. Место было уютное, но после одиннадцати утра, когда адвокаты расходились по процессам, пустовало, и Кузьменкову подумалось, что, должно быть, этот стол счастливый – приманивает клиентов. И он стал предлагать начальнику консультации свою помощь. Тот сначала обрадовался, даже и подежурить оставил. Но после стал раздражаться ошибками в исковых заявлениях, ругать за невнятность формулировок, а под конец и вообще заявил, что у него, Кузьменкова, «невозможно низкая квалификация». В общем, с первого раза в хорошем месте устроиться не удалось. Пошёл к председателю областной коллегии Коневу, но ещё и пожаловаться не успел, а ему уж бумагу протягивают: – Постановили направить вас на практику в Боханский район.

А как же новое пальто и калоши? Тут же и секретарь: – Распишитесь вот тут, что получили удостоверение. Дату, дату забыли. Нет, пишите без сокращений: 22 мая 1939 года. Кузьменков так расстроился, что едва не спросил: «А как же новое пальто и калоши?» Но всё произошло так быстро, что опомнился только на квартире. Но решил не сдаваться и тут же написал заявление на отпуск. Кадровичка удивилась, но увидев магическое «без содержания», успокоилась. Так Кузьменков выиграл неделю, а потом попросил ещё отпуск с сохранением содержания и подал документы в институт, на очное отделение. Тут уж члены президиума потеряли терпение и 27 июля 1939 г. постановили исключить Кузьменкова из коллегии.

386

История иркутской адвокатуры «Пишу наркому юстиции!» – оповестил он родных. И в самом деле, послал пространную жалобу. «От стажОра Кузьменкова» заставило всех поморщиться, но сама мысль, что выпускник юридической школы должен работать по специальности, наркомату понравилась. И иркутской коллегии адвокатов порекомендовали «восстановить пострадавшего на работе». Пока бумаги двигались до Москвы и обратно, Кузьменков добился путёвки от учительского института и занял вакансию в Усть-Кутском районо. Ответ наркомата дал ещё и надежду на ставку адвоката, и в Иркутск немедленно полетела телеграмма: «Прошу зачислить меня местом работы Усть-Кут навечно». – Ну, никак не научится Кузьменков употреблять слова , – вздохнул Сергей Антонович Стрелков, новый председатель президиума. – Говорят, что и с районо у него согласия нет. – Да, все стонут от его требований. Кажется, и не рады уже посланцу учительского института. – Рекомендацию наркомата мы, конечно, не можем проигнорировать, но, боюсь, неприятностей не оберёмся. Действительно, в июне того же, 1940 года, прислали номер усть–кутской газеты «Ленский большевик» с обведённым абзацем: «Кузьменков в своей защитительной речи топтался на одном: подсудимые не знали председателя сельского исполкома в лицо. Выходило, что всех остальных, кроме председателя исполкома, можно было безнаказанно избивать». – Надо срочно вызвать его, – распорядился Стрелков. – Да он в Иркутске уже, вот только что заявление на отпуск передал. И убежал, – развёл руками секретарь. Через месяц Стрелков обнаружил на столе новое заявление Кузьменкова – на продление отпуска. – Не подпишу! Так и передайте! Ещё через месяц Кузьменков подбросил новый листок: «Я сдал в мастерскую шить костюм и пальто, которые будут готовы не ранее 20 сентября». – Ну, теперь-то мы точно его отчислим! – решил Стрелков. Однако Кузьменков принёс справку, что поступил в Иркутский пединститут, на дневное отделение – пришлось отчислить его «в связи с поступлением на учёбу». За документами Кузьменков прибыл прямо от портного и с удовольствием пофланировал по кабинетам. Но намеченного триумфа не получилось: все были заняты чем-то, куда-то спешили, только кассирша и оглядела его как следует. А после отвела в сторону:

387

История иркутской адвокатуры – Очень уж переливчато! В этаком костюме ни в суде выступать, ни уроки вести. Ну, разве только жениться. – Я же говорил вам, что только, когда я добьюсь самого высокого образования… – Ой, да знаю, знаю я: корочки нужны тебе покрасней. Обиженный Кузьменков раз десять прошёлся по коридору, чтобы остыть. Свет от окна загораживала какая-то молодая особа: она выложила на подоконнике горки книг и перевязывала их бечёвкой, да так старательно, будто собралась за тысячи километров везти. Вообще-то, девица была стройная, но одета непонятно как. «Где уж ей обратить внимание на мой костюм! – рассудил Кузьменков. – Для этого понимание надо иметь, а у неё откуда? Она и книжки-то бестолково вяжет: узлов много, а бечёвка ездит туда-сюда!» – и он ловко перехватил одну пачку. В этот момент в коридор вышел Стрелков – и сходу к нему: – Вот, брал бы пример с товарища Кутовой: только-только перевели её из стажёров в защитники, а она уж и качугского адвоката вызывает на соревнование! И на заём государственный подписалась, хоть какой там заработок в Жигалово? Да, товарищ Кутова в Жигалово согласилась поехать, хотя у неё мать больная в Иркутске. Очень, очень растущий товарищ, и всё потому, что ей мир интересен! Мы её и в заочную правовую академию рекомендовали, не то что некоторых, – посмотрел с укоризной и, не дождавшись ответа, вернулся к себе в кабинет. А Кузьменков молча перевязал все стопки, думая: «Конечно, правовая академия это вершина, и Кутову туда будут пихать. А зря – ничем ведь она не лучше меня, и запятые ставит, я думаю, наугад. Выпускницу школы работающей молодёжи, её же ведь видно сразу, и напрасно Сергей Антонович так надеется на неё». Среди малообразованных выпускников Иркутской юридической школы Соня Кутова выделялась открытостью и непосредственностью. При недостатке воспитания её природная прямота могла восприниматься неделикатностью и даже грубостью, но Стрелков надеялся, что с возрастом Софья смягчится, и не раздражался, читая её послания из Жигалово: «Товарищ Стрелков, меня удивляет, почему вы не высылаете мне результаты вашего съезда. Меня также удивляет, почему я не была вызвана на съезд. Беря это всё во внимание, я могу порядком отстать от жизни и, таким образом, наделать кучу ошибок». Или: «Товарищ Стрелков, пишу вам второй запрос, но ответа до сего времени

388

История иркутской адвокатуры не получила. Почему не отвечаете мне на поставленные вопросы? И вообще, товарищ Стрелков, подумайте о моём переводе в Иркутск по причинам, указанным в моём заявлении ранее». В начале 1941-го Софью Григорьевну Кутову перевели-таки в одну из иркутских консультаций и даже попробовали на роль заведующей: Стрелкову не терпелось провести в руководство порядочных, честных людей, не способных завышать гонорары и присваивать их. Но руководство консультацией требовало большого такта, а Кутова не выбирала слов… К этому прибавились и обычные мелкие неурядицы (задержалась на одном процессе и не успела на другой) и неизбежные дисциплинарные производства. Софья с её максималистскими требованиями каждое замечание принимала как совершенный позор, плакала и обижалась неизвестно на кого. И уже в конце августа 1940-го принесла заявление: «Прошу отчислить меня из коллегии, так как я работать в коллективе адвокатов не желаю». Кузьменков встретил Кутову той же осенью, с удивлением выслушал и подумал: «Не-ет, я-то из-за таких мелочей хорошим местом не попустился б!» Стрелков же воспринял уход Софьи как собственное поражение. Но довольно скоро его отозвали в областную прокуратору, начальником уголовно-судебного отдела, и страница перевернулась.

Послали разминировать, а он сам подорвался Сергей Антонович поступил в Иркутский университет уже двадцатидвухлетним, имея не только опыт работы в суде, но и партийный стаж: он, выходец из рабочей семьи, встретил революцию подростком и совершенно пленился ею. И любое партийное поручение воспринимал как закон. В 1940-м его направили в адвокатуру, и он с готовностью возглавил президиум. Так же, как потом семь лет возглавлял отдел в областной прокуратуре. Возглавлял бы и дальше, но в ноябре 1949-го райком партии принял постановление о ненормальном положении в Иркутской юридической школе, и Стрелкова бросили на прорыв – замдиректора по воспитательной работе. Но вышло так, что он сам подорвался. Близкие знали, что Сергей Антонович нуждался не только в трудной работе, но и в железной дисциплине, не дававшей ему раствориться в семейном горе. В 1938-м он был арестован и более года находился в тюрьме НКВД. Никаких оснований для обвинения обнаружить не удалось, и Стрелкова почитали счастливчиком, но жертва всё же была: жена на момент ареста осталась

389

История иркутской адвокатуры беременной, и хоть ребёнок родился внешне здоровым, со временем обнаружились отклонения. И чем дальше, тем более подтверждался диагноз: душевная болезнь. В пору обострений только прокурорская форма и не давала Стрелкову срываться, но в юридической школе Сергей Антонович безнадёжно запил. Пришлось увольняться и искать рабочее место на ближайшие восемнадцать лет, до пенсии. В областной коллегии адвокатов многое переменилось за последние годы, нынешние кассирши были грамотнее адвокатов начала сороковых. Казалось даже, что все стали свободнее, но, присмотревшись, Сергей Антонович разглядел, что это лишь внешнее раскрепощение. Как и везде. В судах, по-прежнему, собиралась публика, жаждущая крови, а жертва однозначно усаживалась на божничку. В 1955-м в пьяной драке на танцах убили некоего Мамаева, чрезвычайно неприятного человека, кое-как работавшего и жившего вольной жизнью в стороне от жены и детей. Однако на суде вдова представила его праведником, сослалась на производственную характеристику (о мёртвых плохо не пишут) и потребовала «расправы над организованной шайкой». Между тем, никакой шайки не было, а был только униженный Мамаевым несовершеннолетний паренёк из предместья. И Стрелков это доказал, добился справедливого, по его представлениям, приговора и… полного непонимания коллег. Возможно, его не стали бы разбирать на президиуме, но вдова Мамаева разослала по инстанциям заявление, что «Стрелков показал своё лицо шкурника, готового ради денег из убийцы сделать ангела». И потребовала «разобрать поведение Стрелкова как коммуниста, и уж не является ли он сам морально разложившимся человеком в быту и в обществе, а результаты опубликовать в газете «Восточно-Сибирская правда». Сергею Антоновичу объявили выговор за «неправильную линию». А в письме к Мамаевой уточнили, что «Стрелков допустил бестактность, выразившуюся в необоснованном опорочении». – Но почему же необоснованном?! Я ссылался на показания очень многих свидетелей, и всё, что они рассказывали на процессе, так гнусно и оскорбительно для самой Мамаевой, что уж лучше бы ей помолчать. – Согласен, – кивнул председатель президиума, – но в том и дело, что она не молчит, уже и обком партии атакует. А мы обязаны реагировать. Но ты сам виноват: столько лет в системе, а никак осторожности не научишься! Он имел в виду, конечно, и то, что Сергей Антонович опрометчиво согласился возглавить ревизионную комиссию. Первые же проверки гонорарных

390

История иркутской адвокатуры ведомостей принесли большой улов, особенно поражал размах, с каким действовали Музыковский и Бутлицкая, и Стрелков стал настаивать на максимальном их наказании. – Дело богоугодное, только ты ведь и на мушке теперь, – предупредил Стрелкова старший товарищ Шелохов. – Держись!

Развязка оказалась мнимой Да, Стрелков помнил, что в 1942-ом, после перехода в прокуратуру, вслед ему полетели тщательно подобранные бумаги. Их аккуратно сшили, надписали «Компрометирующий материал на тов. Стрелкова», но надписали неуверенно, тонким карандашом, и при ближайшем рассмотрении обвинение просто рассыпалось, не причинив никакого вреда. Но тогда Стрелков был силён и неуязвим, тогда он только-только прошёл через НКВД, и что сын его болен, ещё не было видно. Теперь же Сергея Антоновича можно было увидеть спящим на скамейке после стакана вермута – и составить акт. Однажды, возвращаясь от зятя и дочери, он заснул в автобусе и два раза проехал по кольцу. А проснулся уже в вытрезвителе. Пошли дисциплинарные производства, выговоры, предупреждения об исключении из коллегии. Ничто не помогало, и даже появились два акта о несвоевременном внесении в кассу гонорара в 50 рублей и пронесённых мимо кассы 200 рублях. На 27 сентября 1957 года назначили очередную коллегию, и для Стрелкова она должна была стать решающей. Это хорошо понимали и члены президиума, рассевшиеся «по партиям»: слева противники (Амагаев, Бутлицкая, Козулин и Музыковский), а справа сторонники – Питтель, Рязанов, Шелохов. Начали с докладной Козулина, и вот, когда он представил «всю аморальность тов. Стрелкова», Музыковский ловко подхватил и мастерски подвёл к необходимости исключения виновного из коллегии. На всякий случай Амагаев ещё раз нарисовал картинку спящего на скамейке адвоката, но Рязанов поморщился: – Стрелкова я знаю давно и знаю как человека положительного. С должности заведующего консультацией его нужно убрать, но рядовым адвокатом, я считаю, оставить можно. На Рязанова бросились было Амагаев и Будников, но тут поднялся почтенный, непререкаемый Питтель: – Я со Стрелковым работал с 1930 года и могу всех уверить, что до последнего времени это был совершенный трезвенник. Надо дать ему шанс.

391

История иркутской адвокатуры Раздосадованный Козулин снова стал пересказывать собственную докладную. После чего уже стали голосовать. Бутлицкая неожиданно воздержалась, и, таким образом, голоса разделились поровну, но Козулин, исполнявший обязанности председателя, объявил об исключении Стрелкова из коллегии и отдал приказ отстранить его от работы. Развязка оказалась, однако, мнимой: 2 ноября того же, 1957 года, на сцену выступили два новых игрока – из административного отдела обкома КПСС. Они в два счёта перенесли акцент со Стрелкова на «коллектив, который должен разделить ответственность», а, значит, и смягчить наказание». И все единогласно проголосовали за то, чтобы ограничиться строгим выговором с предупреждением. – Я очень удовлетворён, что работники обкома пришли помочь президиуму принять правильное решение, – просиял Шелохов, и вопрос «кто же тот нехороший человек, хлопотавший перед обкомом», отпал сам собой. Стрелков обещал не пить и держал слово все десять лет до ухода на пенсию. Одно крошечное дисциплинарное производство, впрочем, на него заводилось: в январе 1964-го он купил в тюремном киоске для своего подзащитного папиросы и колбасу – заключённый недавно перенёс операцию на желудке и нуждался в дробном питании, а папиросы притупляли боль. Да, Сергей Антонович снова выказал неосторожность, но начальник иркутской тюрьмы Дмитриев удовлетворился извинением. На продолжении многих десятилетий обеспечение судов защитниками оставалось крайне неравномерным: если в Иркутске разгоралась борьба за каждое место. то в отдалённых районах области наблюдалась глубокая «адвокатская недостаточность». Что сообщало юридичесским практикам на периферии трагикомический и даже курьёзный характер. Так, в мае 1944 г. в областную коллегию поступило письмо от незнакомца, подписанное: «С приветом, защитник Нижне-Илимского райнарсуда Романов Иван Алексеевич». Между прочим, он сообщал, что уже взял под защиту 31 человека, за что и получил гонорар. Но всё-таки желал бы знать, насколько верно он начал работу. Председатель президиума коллегии А.В. Стефанюк направил копии этого письма в обком партии и областную прокуратуру, причём сделал приписку: «Романов является самозванцем, а суд, допуская его на засе-

392

История иркутской адвокатуры дания, грубо нарушает статью 53 УПК и другие элементарные процессуальные нормы. Выносимые приговоры и решения с участием Романова незаконны». Однако письмо «самозванца» подкрепила телеграмма районного прокурора Олейника и судьи Тарковой: «Романов работал судьёй 7 лет. Пять лет не даёте адвоката. Неутверждение срывает работу». Пришлось срочно принимать Романова в члены коллегии. В 1950 г. жителям Бодайбо сообщили, что за юридическими советами следует обращаться к... начальнику приисковой метеостанции А. И. Нагибину. Согласовывая эту кандидатуру, министерство юстиции приняло в расчёл опыт работы народным заседателем и готовность трудиться по совместительству (полная ставка здесь была нерентабельна). Но одного желания оказалось всё-таки мало – кадровый вопрос снова встал ребром, и коллегия остановила свой выбор на… начальнике караула с семилетним образованием. Казачинско-Ленскому району повезло больше: освоить новую профессию вызвался редактор районной газеты Д.В. Потапов, поступивший в заочную юридическую школу. А вот в Усть-Кутском районе такого доброхота не нашлось, и в 1940–1944 гг. там вообще не было адвоката. Нехватка специалистов в отдалённых районах Иркутской области оставалась вплоть до конца 1950-х, когда наличие высшего образования становится непременным условием членства в коллегии. Переизбыток выпускников юридических факультетов в крупных городах европейской России побуждает их двигаться на восток, и готовность работать в любом районе становится важным дополнением к диплому. Так, в 1958 г. в Бодайбинский район отправляется выпускник Московского юридического института Э. Д. Резвушкин. Отработав положенный срок, он перемещается в Усть-Орду, и уже оттуда ему открывается прямая дорога в московскую аспирантуру. С конца 1970-х вступление в коллегию адвокатов всё более затрудняется растущей конкуренцией, однако добровольцев работать на периферии, по-прежнему, мало.

393

История иркутской адвокатуры

ПРАВИЛА ИСКЛЮЧЕНИЯ С середины 1940-х появилась новая адвокатская прослойка – из инвалидов Гражданской и Второй мировой войн. До Иркутска Пётр Яковлевич Миловидов добрался на перекладных, но удачно: в начале четвёртого уже стоял у подъезда областной коллегии адвокатов. Так что и бумаги успел передать, и засветло добраться до окраинной улицы, где жили земляки. Леонид Осипович Патушинский, председатель президиума адвокатской коллегии, тоже, кажется, был доволен: документы попали к нему заранее, и, значит, была возможность хорошенько их изучить перед завтрашним заседанием.

Немолод, но выиграл партию у НКВД Вообще, странно было, что немолодой человек (в нынешнем, 1946м, Миловидову исполнялось 53) решился пробоваться на роль адвоката. Конечно, он поносил и кожан начальника черемховской милиции, и форму следователя, был районным прокурором и судьёй, но всё это исключительно по партийной путёвке, при полном отсутствии специального образования. Миловидов – рабочий-шахтёр, и, родись он чуть раньше, так и прожил бы; но революция изменила его взгляд на себя, и в Гражданскую он командовал ротой в красном партизанском отряде. А после работал там, куда направляли, – стало быть, теперь партия указала на адвокатуру? Или просто под старость Миловидов ищет более спокойное русло? У него ведь ранение с гражданской, выговор по партийной линии в начале тридцатых, а потом тринадцать месяцев в НКВД. Дело прекращено, но каких это стоило сил? Да, но, если он выиграл партию у НКВД, если потянул и судейскую, и прокурорскую лямку, значит, и силён, и умён, и способен учиться на ходу. Это редко встречается, так что, может, Вассерман и утвердит его – и Патушинский не медля отправил запрос начальнику областного управления министерства юстиции. Приложив к нему и анкету, заполненную убористым миловидовским почерком. «А пишет-то практиче-

394

История иркутской адвокатуры ски без ошибок», – отметил мельком. На другое утро, 14 сентября 1946 года, президиум областной коллегии адвокатов постановил принять Петра Яковлевича Миловидова в состав коллегии адвокатов. Тут же вручили удостоверение, и Патушинский пригласил новобранца в свой кабинет: – Какая у вас незаурядная биография, – сделал пробный подъезд. – По мне, так обыкновенная. В старой армии четыре года отслужил, сначала в интендантском корпусе, а затем на Рижском фронте, в составе 13-го Сибирского стрелкового полка, – помолчал. – А как демобилизовался, приехал на рудник Богомдарованный (это в Хакассии). Поработал, правда, недолго: с большой группой рабочих ушёл в партизанский отряд. Командовал там Мешков, и толково командовал: надраили мы зады и белоказакам, и чехословакам. Мне, правда, не повезло: в конце 1918-го получил ранение, и тяжёлое. Отрядный наш медик отступился, только и посоветовал, что вывезти меня на прииск Богомдарованный, к фельдшеру Голублёву. Но прииск-то был под белыми, и Голублёв мог просто сдать меня, – опять помолчал. – Но не сдал же. Сказал: «Будешь лежать в подполье, иначе нам обоим конец». – И что же, удалось вам догнать своих? – Какое! Мешков влился в отряд Щетинкина, и где они располагались, Бог весть. Да я и не стремился узнать, если честно: у меня ведь к тому времени образовалась семья, надо было искать хоть какое-то пропитание, и тесть выправил мне документы, чтобы я мог устроиться на работу в Черемхово. Но только обосновался там, как приятель, начальник касьяновской милиции Иван Васильевич Яковлев, предупреждает: я на подозрении. – Кто-то донёс на вас? – Не уверен. Возможно, просто фамилия подвела: на тот момент мой отец воевал в партизанском отряде Бурлова. В общем, ночью бежал я с семьёй в сторону Олонок – там, по ориентировке Яковлева, формировался партизанский отряд Мясникова. В него-то мы и определились и пробыли вплоть до февраля 1920-го. – Так вот почему вы теперь хотите работать в Олонках, – улыбнулся Патушинский. – Место приветливое, да. Но я и в другом работать смогу, – посмотрел своим долгим взглядом, – напрасно вы во мне сомневаетесь, Лео-

395

История иркутской адвокатуры нид Осипович. – Хорошо, что в Олонки не ходят поезда. Куда не ходят поезда, туда и проверяющие наезжают нечасто. Я имею в виду ревизоров областного управления министерства юстиции. Патушинский, разумеется, не шутил, но и причин для беспокойства Пётр Яковлевич не видел; и когда появилась вакансия в Черемхово, сразу написал заявление. Полгода работал на новом месте спокойно, в ноябре 1948-го даже получил благодарность от коллегии. А две недели спустя прибыла ревизор областного управления министерства юстиции Осипова, посидела с полчаса в коридоре (от поезда и до поезда) – и оказалось, что Миловидов очень плохой работник. Аргумент был один: «Мне не понравилось, как он разговаривает с клиентом». По дороге в Иркутск Пётр Яковлевич успокаивал себя тем, что члены коллегии просто не могли не отреагировать на докладную Осиповой и что, в худшем случае, сделают замечание. «Не надо только связываться с этой Осиповой», – настраивал он себя, и действительно, выслушал её спокойно и спокойно оппонировал. Но когда она повторила «в общем, мне не понравилось, как он разговаривал», Миловидова понесло: – А почему я вам должен непременно понравиться?! И мало ли что вам могло послышаться и показаться! Вы даже не сделали записи разговора, не назвали никого из свидетелей. Это – несерьёзно и очень уж напоминает донос. Вы адрес не перепутали? Осипова вспыхнула, члены коллегии поморщились, и председатель президиума Мосюков попросил Миловидова выйти. После, провожая его, вздохнул: – Теперь они от тебя не отступятся, в следующий раз всё оформит по правилам, и тогда уже замечанием не отделаешься. Да, и года не прошло, как работа черемховской юридической консультации была признана неудовлетворительной. А ещё месяца через два Пётр Яковлевич серьёзно оступился: составил кассационную жалобу, не сверив её с материалами дела. Отправляя в Иркутск повинную, втайне надеялся, что накажут его заочно, что не придётся стоять, как юнцу, перед коллегией. Но, разумеется, вызвали, и он приехал, но, шагнув за порог, почувствовал совершенный упадок сил. Такое было с ним осенью 1939-го, когда его выпустили из тюрьмных ворот, а он понял, что не может идти. Часа три просидел тогда под старым деревом, пре-

396

История иркутской адвокатуры жде чем смог подняться. Петру Яковлевичу и сейчас надо было бы сесть, и он прицелился уже к ближнему стулу, но тут из приёмной выглянул секретарь: – Что же вы? Почти все уже в сборе. Проходите! Когда секретарь выглянул опять, Миловидова уже не было. В протоколах президиума этот эпизод принял лаконичную форму: «31 января 1950 г. товарищ Миловидов был вызван на заседание президиума и явился для дачи личных объяснений, но присутствовать при рассмотрении дела не пожелал и демонстративно покинул президиум». Что и было расценено как «порочение советской адвокатуры, несовместимое с пребыванием Миловидова в коллегии». Протокол подшили к личному делу Петра Яковлевича, пометили: «Окончено 31.01.1950», но вскоре оказалось, что списали Миловидова рано. Во-первых, от был студентом-третьекурсником Иркутской юридической школы, студентом увлечённым и весьма успешным. А, во-вторых, в одном отдалённом селении открылась юридическая консультация, и ехать туда никто не хотел. А Миловидов поехал и работал вплоть до сентября 1951 года. Оставался б и дальше, но внуки потянули к себе в белорусский город Калинковичи.

Воспитывать меня хотят. А я не желаю! Перед отъездом, уже имея билет на руках, он заскочил в коллегию за справкой. Председатель президиума был в суде, но два часа ожидания пролетели незаметно, потому что Пётр Яковлевич не стал высиживать в коридоре, а прошёлся по улице Пролетарской и на скамейке под тенистым кустом обнаружил коллегу Нечаева, с которым познакомился в один из приездов в Иркутск. В ту, первую, встречу Владимир Ефимович был молодец молодцом – в новенькой рубашке, щедро спрыснут одеколоном и только что из фотографии. – Спрашивают, где, мол, работать хочу, а я говорю им: да в любой же район поеду! – весело рассказывал он Миловидову. – К городской-то жизни я мало приспособлен, никак в ногу не попаду, а на селе мне сподручно, на селе я, как рыбка в воде, – весело подмигнул, и Пётр Яковлевич подумал, как же он похож на деревенского гармониста. Теперь же «гармонист» сидел, опустив до колен свою кучерявую голову. И если б не эти кудри, Миловидов и не признал бы его.

397

История иркутской адвокатуры

Владимир Ефимович Нечаев

Пётр Яковлевич Миловидов

398

– Вот, посижу ещё, да и обратно. А в коллегию не пойду! Удумали ведь: вызывают и вызывают, воспитывать меня хотят. А я не желаю! Телеграммы бьют: отчего, мол, не приезжаете? А я приезжаю, только видеть никого не хочу. Эх, когда б не война, окончил бы речной техникум да и работал себе на Лене! – Зачем же в юридическую школу определился? – Да посоветовали. Я ведь инвалидом вернулся с Ленинградского фронта, и мне ещё в госпитале сказали: надо мол, подучиться и такую профессию заиметь, чтобы без больших нагрузок физических. Я, конечно, похорохорился и, как доехал до Качуга, сразу же и на Лену работать. Только куда там, обуза для здоровых работников, да и только! А умные люди и говорят мне: пользуйся своей льготой, пока не поздно – на юриста учиться иди. Ну и записался я в эту школу, и проучился, и поступил стажёром в коллегию – путь-то открытый фронтовикам. Но как практики-то пошли, так я сразу и завалился! Мой патрон уж насколько дореволюционного воспитания, а всё-таки дели-

История иркутской адвокатуры катность свою поборол и говорит: не вижу, мол, я у вас способностей к адвокатскому ремеслу. Тут бы мне и уйти, а я думаю: погоди-ка, развернусь ещё, не сдаются фронтовики! Но «развернулся»-то я у себя дома – квартирантку обидел, и она нажаловалась в коллегию. Вот тут-то бы и тормознуть меня, но застеснялись: неудобно ведь, всё-таки инвалид войны. Короче, поругали маленько, а из стажёров в адвокаты перевели. И направили работать в район. А там что? Там ты сам по себе: воли много, а спросу никакого. Нет, из коллегии приезжали, конечно, говорили, что, мол, слабые выступления на процессах, но взысканий-то ведь не делали никаких! И я их понимаю: как же можно спрашивать с инвалида-фронтовика?

На процессах даже обвиняемые смеются – Ну, это ты, парень, зря! – не выдержал Пётр Яковлевич. – Самое распоследнее дело – прятаться за увечье. Нечаев насупился, потянулся за котомкой и, не попрощавшись, ушёл. Лет пять спустя, приехав к родственникам в Москву, Миловидов встретил там Мосюкова. Разговорились, и Павел Николаевич, между прочим, сказал: – Спёкся наш Нечаев, как мы его ни держали. К пятьдесят третьему году из Еланцов просто забросали нас письмами – о том, как «раскулачил» Ефимыч потребсоюзовский мотоцикл, о пьяных драках, перепашке чужого участка, засаженного картошкой, о гонорарах без квитанций и даже о том, как, «создав ребёнка, лишил его отцовства». Из коллегии мы его, конечно, исключили, но год спустя, когда он пришёл за справкой, о его художествах всё-таки умолчали, написали просто: работал с такого-то по такой-то. Не знаю, может, мы и не правы. Парень он, конечно, фантастический, но ведь не трус, не подлец. И с тем же Ивановым его никак не сравнить. – Это с которым Ивановым? – Да с подгородно-жилкинским. Он до войны фрезеровщиком работал в Иркутске, а потом мобилизовали, и вернулся через год на костылях да с медалью «За боевые заслуги». Устроился экономистом на мыловаренный завод, но не потянул – не хватило образования. Оформился в юридическую школу, и педагоги взвыли: учиться не желает,

399

История иркутской адвокатуры а как оправдание выставляет свои костыли. Ими же открыл двери в заочный юридический институт. И ведь что характерно-то: портился прямо на глазах: однажды назвал себя «медаленосец» – и всё, возвысился до небес. Помню, месяца не отработал ещё, а уже потребовал отпускные; а потом пособие, а потом ещё одно, чуть не вдвое больше. Но особенно «умиляла» аргументация: «эти деньги обеспечат меня по части моего благополучия, в частности, питания моего организма на период сдачи экзаменов». – Слушайте, ну, почему я не помню этого Иванова? Он в какой район распределился? – Практику проходил в Иркутске, в Центральной юридической консультации, но не задержался: слова ведь у него по каким-то неведомым правилам составляются в предложения, и на процессах даже обвиняемые смеялись. В общем, в Иркутске мы не рискнули его оставить, а отправили заведовать консультацией в Свирск. Год спустя сняли (по жалобе) и перевели рядовым адвокатом в Черемхово. – О, так это же наш Иванов, Степан Николаевич! Я потому не опознал его, что вы нарисовали портрет смешной и в то же время трагический, а к нам-то прибыл уже отменный негодяй: преследовал незамужних коллег, являлся к ним ночью с компанией пьяных милиционеров, а судью Тихомирову так и вовсе угрожал застрелить. Но особенно поразило меня, с какой лёгкостью обижал он вдов фронтовиков… у одной буквально силой взял гонорар. – Отчего же вы, красный партизан, не поговорили с ним помужски?! Из всех черемховских адвокатов только одна Ефремова (женщина!) не испугалась ивановского костыля… – Не костыля мы боялись, а упрёков: каждый, не воевавший в эту войну, чувствовал себя перед ним виноватым. И когда нам Иванов говорил: «Да, вчера была годовщина, как я стал инвалидом, поэтому я не вышел на работу», это срабатывало. Но развратили Иванова всё же именно вы, члены президиума. Сколько лет он буйствовал безнаказанно, прежде чем решились из коллегии исключить! – Он и теперь ещё буйствует, только в письмах – в облисполком, министерство юстиции, совет министров, союзную прокуратуру. Даже и не знаю, чья возьмёт. Иванов ведь как подъезжает-то: меня-де обучали юриспруденции за государственный счёт, и я просто обязан отдать

400

История иркутской адвокатуры этот долг, «биться за правильность применения законов среди народа». Демагогия, разумеется, но на кого-то ведь действует, чёрт возьми!

Однажды проснулся сыном политкаторжанина После исключения из коллегии Степан Николаевич Иванов устроился контролёром на оборонное предприятие и ближайшие 14 лет посвятил «поиску правды». К когда-то застолблённому «я – медаленосец» постепенно прибавилось: член ВКП (б) с такого-то года, член профсоюза с такого-то, а также членство в Красном Кресте, ВОИР, ДОСААФ. Биографию Иванов решительно переписал, потому что вдруг ощутил себя... сыном политкаторжанина и красного партизана. Выяснилось также, что он – «комсомолец-доброволец, бравший Харьков, Орёл, Курск и Сталинград». И в письмах своих в инстанции он уже не жаловался, а возмущался: «Надо, наконец, вас, товарищ министр юстиции, спросить, кто главнее – вы или этот Рязанов, заведующий иркутской юридической консультацией! Неужели вы бессильны написать тов. Рязанову, что, мол, оформить Иванова С.Н. на работу адвокатом?!» Затяжная атака возымела действие в 1960 году: министерство юстиции РСФСР порекомендовало Иркутской областной коллегии адвокатов принять в свои ряды «столь заслуженного человека». Но президиум нашёл в себе силы проигнорировать рекомендацию.

401

История иркутской адвокатуры

Андрей Егорович Шаляпин

402

История иркутской адвокатуры

Андрей Егорович Шаляпин, основатель юридической династии, родился в 1923 г. в Воронежской губернии. В шестилетнем возрасте был сослан в Сибирь с родителями, объявленными новой властью кулаками. После жестоких скитаний семья осела в Черемхово, и подросший Андрей стал работать на шахте, откуда и был призван на фронт. Участвовал в боях за освобождение Ленинграда, Варшавы, в штурме Берлина и исторической встрече с союзниками на Эльбе. После войны получил юридическое образование и полвека отработал в юриспруденции. Из них сорок лет в адвокатуре. Более четверти века заведовал Ангарской юридической консультацией, считавшейся одной из лучших в стране. Награды: Орден Отечественной войны 2-й степени, Орден Славы 3-й степени, медали «За отвагу», «За освобождение Варшавы», «За взятие Берлина». Фото из «Вестника» АП Иркутской области. Иркутские адвокаты–участники Великой Отечественной войны: Б.Г. Аликин, Н.Н. Балышев, Ф.Е. Белоусов, И.И. Брюхов, В.И. Власова, П.С. Воронько, И.И. Грудинин, П.С. Еремеев, С.Н. Иванов, Е.А. Карнаухов, В.Ф. Кашников, М.П. Кожикова, М.А. Козловский, В.И. Королев, И.В. Кочегаров, Н.А. Маньков, П.И. Митин, Е.М. Можай, Н.А. Мысовский, В.Е. Нечаев, Г.А. Никитин, В.В. Новиков, В.В. Осанкин, Н.И. Петров, Я.Р. Попов, А.А. Рощина, В.В. Рязанов, Л.С. Сарно, А.Ф. Семенова, В.С. Сергеев, Г.В. Скрыпник, И.С. Степичев, П.И. Стремилов, А.И. Телегин, Б.Х. Убугунеев, А.Е. Шаляпин, В.Е. Шевелкин, М.М. Якшибаров. Фрида Абовна Скоробогатова вспоминает: «Когда в 1963 году я пришла в адвокатуру, в Центральной юридической консультации в рамке под стеклом висело благодарственное письмо иркутским адвокатам от главнокомандующего Советской Армией за построенный на их средства танк».

403

История иркутской адвокатуры

ХОЖДЕНИЕ ПРОТИВ ВЕТРА Репрессии 1930-х гг. резко размежевали адвокатское сообщество. Противостояние ощущалось и много лет спустя. ...В этой неравной игре не исключалась и промежуточная победа выбранного на роль жертвы. На такую победу и рассчитывала сегодня, 27 сентября 1938 года, Александра Петровна Длугош-Смирнова. «В чём бы ни обвинили меня на собрании адвокатской коллегии, это можно забыть; главное же, чтобы в справке, которую я получу, было чётко записано: исключена по собственному желанию. Ведь только с этой формулировкой у меня будет шанс утроиться на работу и не умереть унизительной голодной смертью», – рассудила она. И намеренно пришла на собрание раньше всех и выбрала укромное место, хорошо подходящее под «наблюдательный пункт».

Врагом он стал только после ареста Несмотря на раскрытые двери коллеги не спешили входить, а топтались в коридоре, негромко переговариваясь. Не слышно было, чтобы кто-то смеялся, и это, быть может, призрачное участие тронуло Александру Петровну. Первым в зал выдвинулся начальник Центральной юридической консультации Аэров. Он придирчиво огляделся, прошёл к первому ряду и сел прямо по центру. Тотчас справа, слева и сзади подсели «товарищи по кружку», но большинство свернуло к дальним рядам. «Те, которые на галёрке, будут молчать, как обычно, но молчание может быть разным, и те, что в первых рядах, спиной почуют опасную перемену. Так что. если уж говорить, то говорить для галёрки, – решила Александра Петровна. – А на президиум лучше вообще не смотреть. Кстати, место председателя отчего-то пустует». Но только об этом подумала, как показался Достовалов, и двери зала тотчас закрылись. «А-а-а, понятно, – вздохнула Александра Петровна, – тут они хорошо рассчитали: прокурорский опыт Достовалова будет очень кстати, – усмехнулась с горчинкой. – Эта пушка не промахнётся,

404

История иркутской адвокатуры но зачем же такая гроза против двух обломков прошедшей жизни – бывшего присяжного поверенного и престарелой выпускницы гимназии? Да, в повестке сегодняшнего собрания значилось исключение из коллегии адвокатов Длугош-Смирновой и Ямпольского. Для обоих это был выстрел рикошетом: у Александры Петровны недавно арестовали мужа и тройкой НКВД приговорили к десяти годам лагерей, а у Арона Евсеевича был расстрелян зять – адвокат Виктор Моисеевич Рябкин. Смирнова (может быть, из робкой надежды на встречу с супругом) старалась быть осторожной. А Ямпольский рвал и метал: на прошлом собрании заявил, что врагом Виктор Рябкин стал после того, как его арестовали. На процессе по Лисихинскому кирпичному заводу уважительно отозвался о репрессированном рабочем Исаеве. И когда слушалось дело Подзинского, тоже несколько раз позволил себе реверансы «врагу народа». Овдовевшая дочь уговаривала Арона Евсеевича уехать, и он списался с крымскими адвокатами, но бдительные коллеги отследили и тотчас просигнализировали: «Заметает следы!» А в довершение всего секретарь облисполкома Спекторов ударил статьёй в «Еженедельнике советской юстиции», где подробно разъяснил, какую угрозу представляет «иркутское вражеское гнездо». Спекторов подготовил уже и проект постановления об исключении ренегатов; правда, председатель облисполкома его не поддержал, зато с председателем областного суда Негровым было полное понимание! Негров нажал на начальника городской юридической консультации Аэрова, тот подобрал «компромат» и теперь выкладывал на общем собрании: – Товарищи, Ямпольский получил диплом юриста ещё в 1898 году, он советских законов совсем не знает и в выступлениях на процессах демонстрирует крайнюю аполитичность. Что и неудивительно, если вспомнить: до революции он представлял в Иркутске интересы крупных сахарозаводчиков. Далее, товарищи: 13 лет назад на Ямпольского поступала жалоба от клиентки; одиннадцать лет назад он не вовремя внёс деньги на подготовку кадров; а восемь лет назад взял с одной неработающей клиентки повышенный гонорар – как с нетрудового элемента, хоть потом оказалось, что у неё муж – рабочий. Таким образом, совершено прямое преступление. У Ямпольского и зять репрессирован, – и не давая Арону Евсеевичу вставить слово, безо всякой паузы про-

405

История иркутской адвокатуры должал. – Теперь о Длугош-Смирновой. Обращаю ваше внимание, товарищи, на польскую приставку к фамилии, между тем, как Александра Петровна везде пишет, что она русская. А я скажу, что она как юрист непрофессиональна. Политически неграмотна. А, кроме того, жена бывшего царского прокурора Смирнова, ныне репрессированного. И к тому же сестра Всеволода Длугоша, арестованного НКВД. Мне вообще непонятно, как она оказалась в наших рядах, ведь никакого юридического образования не имеет, до 1932 года была, – он сделал эффектную паузу, – шляпницей! – Я семь лет проработала в областной коллегии адвокатов, – порывисто поднялась Александра Петровна, – и уж сам этот факт есть свидетельство моей профессиональности как юриста. Арест брата также не даёт оснований к моему исключению из коллектива – уже потому, что в последний раз я с ним виделась двадцать пять лет назад. И в браке с репрессированным Смирновым я состою только 10 лет, а в бытность мужа царским прокурором даже не была с ним знакома. Зачем вы ищете зацепки для искусственных обвинений? Неужели для того, чтоб потешить когда-то уязвлённое самолюбие, выместить какую-нибудь обиду? Знаете, года за три до ареста Виталия Ивановича некто Соснина стала писать на нас жалобы, очень странные и, казалось, бессмысленные. Смысл, впрочем, был – в том, чтобы опорочить нас с мужем. И при ближайшем рассмотрении стало ясно, что дело не в Сосниной, а в стоящем за ней адвокате Барбиани, когда-то посчитавшем себя обиженным. Должно быть, он испытывал от этой травли некое удовольствие, но недолго: и на него нашёлся такой же обиженный, написавший «жалобу», только уже в НКВД… И где сейчас наш Барбиани?

Советской адвокатуре с Ямпольскими не по пути! – Я тоже выражаю протест против инкриминируемых обвинений! – сорвался с места Ямпольский, и Александра Петровна подумала: «Слишком горячо начал, не по возрасту, выдохнется быстро». Но Арон Евсеевич выдержал этот тон до конца, и Александра Петровна почувствовала, как галёрка начала подаваться вперёд. «Эх, если бы нас теперь кто-нибудь поддержал, ну, хоть немного! – она с надеждой окинула зал. Несколько рук взметнулись было, но тут же и упали. Пауза явно затягивалась, и Аэров бросил быстрый взгляд на новичка Фролова.

406

История иркутской адвокатуры – Когда выступает Ямпольский, – отозвался тот, – то у него в речи можно слышать, – Фролов запнулся и покраснел, – особенно с прокурором он согласен, но всегда просит сильно не наказывать. Отзыв судебных работников о работе Ямпольского очень плохой. Повисла неловкая тишина, и, к удивлению Александры Петровны, поднялся Леонид Осипович Патушинский. «А он-то почему? у него-то отец начинал в Иркутске в одно время с Ямпольским, и отец арестован теперь… Или он боится, что и его рикошетом?» – Говорят, что Ямпольский очень многое забывает и путает фамилии свидетелей и обвиняемых. О чём он говорит в своих выступлениях, трудно уловить. Зал, развернувшийся к Патушинскому, приготовился слушать, но он уже сел. Достовалов запунцовел и бросился на невидимую баррикаду: – Наша коллегия есть настоящее вражеское гнездо! На сегодняшний день репрессированы органами НКВД Минский, Питтель, Рябкин и другие. А ведь у этого вражеского руководства никто не пользовался таким почётом, как Ямпольский! – Советской адвокатуре с Ямпольским не по пути! – выкрикнул Аэров, но зал не отозвался, и даже «товарищи по кружку» опустили головы. Постановили исключить адвокатов Ямпольского и Смирнову из коллегии, но как бы по их собственному желанию. Александра Петровна решила обжаловать это решение в Верховном суде. Дошло ли её первое письмо до Москвы, Бог весть, но ответа не поступило. Написала опять и продолжила поиски работы. В таком городе, как Иркутск, дурные вести разлетались стремительно, и на Смирнову смотрели, как на зачумлённую. Только через пять месяцев её взяли в детскую поликлинику, карточки подшивать, но в первый же день какая-то тётка опознала её как «адвокатшу уволенную». В фотоателье Александра Петровна продержалась больше двух месяцев и снова была опознана и уволена. Наконец, после трёх месяцев поисков попала на место делопроизводителя в центральный роддом. Тут её сразу предупредили: «Если потребуют вас прогнать, мы исполним, конечно, другого выхода нет». Александра Петровна и к этому приготовилась, но в середине октября пришёл ответ из Москвы: Верховный суд признал незаконным её исключение из коллегии.

407

История иркутской адвокатуры Это известие совпало с ещё одним: президиум областной коллегии адвокатов возглавил новый человек – Сергей Антонович Стрелков, сам прошедший через тройку НКВД. Возможно, что ещё и поэтому он отнёсся к опальной очень внимательно: – Анкету я потом почитаю, а покуда просто расскажите мне о себе. – Ну, разве что коротко. Отец мой – участник польского восстания 1863 года; после 15 лет каторги поселился в Чите. Там я и родилась, и окончила гимназию. Хотела стать артисткой. И стала, играла в Иркутске в разных труппах. Но заболела суставным ревматизмом, и пришлось освоить другую профессию – шляпницы. Юриспруденцию изучала 4 года, сначала самостоятельно, а затем под патронажем будущего мужа. Экзамены у меня принимала комиссия краевого суда; она-то и рекомендовала в коллегию адвокатов. – Мы восстановим вас, но год-полтора лучше бы поработать в районе: в Иркутске места нет, да и не будет у вас тут спокойной жизни. Пусть уляжется, успокоится, хорошо? А чтоб вам жилплощадь в Иркутске не потерять, будем вызывать вас время от времени. Да, кстати, и похлопочем о дополнительной комнате – есть такая льгота у адвокатов. Александра Петровна выехала в Тулун, а в апреле 1940 года, по результатам проверки, была назначена начальником местной юридической консультации. В начале 1941-го Стрелков подписал ей и направление в юридическую школу: «Исключительно для того, чтобы вам не кололи глаза».

Признаться, надоела мне эта Смирнова Но вскоре Сергей Антонович был отозван в прокуратуру, а занявший его место Левицкий сразу взял Смирнову на прицел. Прежде всего, он лишил её возможности приезжать в Иркутск, где жили дочка и внучка, где оставалась квартира, бронь на которую нужно было время от времени продлевать. Левицкий разрешил приехать только для передачи квартиры новому жильцу. «Можно предположить, что теперь оставят меня ещё и без работы», – подумала Александра Петровна, и, действительно, очень скоро Левицкий направил в Тулун адвоката Центральной юридической консультации Будникова. С проверкой. «В консультации совершенно отсутствуют портреты, лозунги, правила внутреннего распорядка», – отметил он у себя в тетрадке и отпра-

408

История иркутской адвокатуры вился за отзывами в районный суд. Смирнову там похвалили, отметив и высокую квалификацию, и тщательность подготовки к процессам. – Она и у населения в авторитете, – отметил судья. – А политическую оценку даёт в своих выступлениях? Отмечает усилия партии и правительства? – Нет, политику не примешивает. Будников снова сделал пометку в блокноте и пошёл за отзывом к районному прокурору. – Да надоела мне эта Смирнова, – заявил тот без обиняков. – Занимается тем, что совершенно её не касается. Однажды милиция задержала какого-то Дубова, а он возьми да повесься в КПЗ; так Смирнова раза три ко мне приходила и всё выясняла, что да как, да почему такое могло случиться. А когда в Иркутске была, то ещё и зашла в областную прокуратуру, нажаловалась! Не меньшее неудовольствие выказал и 2-й секретарь райкома партии Неунывайко: – Просто вводит суд в заблуждение: следствие показывает: виновен, а она доказывает: не виноват! В результате у масс складывается совершенно неправильное впечатление. 2 сентября 1941 года Александра Петровна уже сдавала дела: Левицкий отстранил её от работы, даже не дождавшись решения президиума,

Александра Петровна Длугош-Смирнова

Генриетта Владимировна Цирлина

Арон Евсеевич Ямпольский

409

История иркутской адвокатуры только-только переговорив с Будниковым. А исключили Смирнову из коллегии с формулировкой: «за дискредитацию высокого звания адвоката, грубейшее нарушение этики». Вменили в вину даже и покупку патефона, но главным преступлением определили… подстрекательство к побегу осуждённого. Александра Петровна, конечно же, без труда доказала выморочность такого обвинения, но лишь девять месяцев спустя, когда Левицкого сменил Стефанюк и её заявление было, наконец-то, зарегистрировано. В июле 1942 года её восстановили в коллегии, а в середине августа уже отправили в Балаганский район. Оттуда перебросили в Зиму, а из Зимы – в Тулун, а из Тулуна – в Тыреть. Только в 1948-м, когда в Рабочем предместье Иркутска открылась юридическая консультация, 63-летняя Александра Петровна соединилась с дочерью и внучкой.

Заключим договор, если только примете Цирлину В эту же пору случилась добрая перемена и у иркутской адвокатессы Генриетты Беркович – она вышла замуж и стала Цирлиной. Правда, пришлось переехать в Улан-Удэ, но и там ей нашлось место по специальности. И всё было хорошо до самого 1952 года, когда пришёл приказ министра юстиции исключить Генриетту Владимировну из коллегии – как дочь «врага народа». Сотрудник «Восточно-Сибирской правды» Владимир Исаевич Беркович был репрессирован в 1938 году, и вот теперь, четырнадцать лет спустя, пошла очередная волна. К счастью, не поднявшаяся. Но это стало ясно лишь четыре года спустя, когда Генриетта Владимировна получила письмо о реабилитации отца. Разумеется, она показала его и в коллегии – в надежде, что теперь-то уж сможет работать по специальности. Но ей отказали «за отсутствием вакансий». Ничем закончились и три следующие попытки, хоть за это время было принято и переведено из районов 10 человек. Пришлось обратиться в министерство юстиции за подтверждением, что приказ о её исключении из коллегии отменён. Прислали такое подтверждение, но оно не помогло. Ещё два года спустя министр юстиции лично обратился к главе президиума Н.Н. Рязанову: «Прошу вопрос о приёме решить положительно». Но места для Цирлиной всё-таки не нашли. Она осталась в статусе юрисконсульта, а для поддержания формы работала

410

История иркутской адвокатуры волонтёром в областном арбитражном суде и в районной прокуратуре, вела правовой лекторий для взрослых и для детей. Весной 1963-го Генриетта Владимировна снова обратилась к коллегам: «Прошло более десяти лет с того дня, как я была вынуждена оставить работу адвоката. Но я не теряю надежду вернуться к любимому делу. Я имею высшее юридическое образование и работаю по специальности около 20 лет. В моей биографии нет компрометирующих данных. При необходимости я могу представить характеристики с места работы. А также от прокуратуры города. Меня хорошо знают многие адвокаты». В добавление к этому трест Востсибнефтегеология предложил коллегии заключить договор на юридическое обслуживание, но при условии, что в коллектив защитников примут их юрисконсульта Цирлину. Трудно сказать, какой из аргументов оказалось решающим, но 13 апреля 1963 года Генриетта Владимировна стала членом коллегии. Победный конец истории стал началом для новой, продолжавшейся ещё 35 лет и увенчанной золотой медалью им. Ф.Н. Плевако, почётным званием Заслуженного юриста России. Конечно, это был непростой марафон, полный рисков и неизбежных противостояний, но ни одна попытка возбудить против Цирлиной дисциплинарное производство не имела успеха. Как и настоятельные призывы «принять надлежащие меры по пресечению её социально-вредной деятельности». Последние имели место уже в 1984 году и, по давней традиции, исходили от коллеги – председателя Иркутского областного суда М.В. Чернова.

411

История иркутской адвокатуры

ОБРАЗОВАТЕЛЬНАЯ ПЛАНКА Высокие профессионалы порою имели низшее образование либо приходили из далёких от юриспруденции областей. Появление Старостиной должно было стать «сюрпризом» для Смирнова, но когда она, ревизор областного управления министерства юстиции, добралась до Усть-Кута, то засомневалась: «Сообщи я заранее, он и с гостиницей бы похлопотал и вообще устроил бы с максимальным комфортом. В такой дыре, даже летом, не продержаться три дня…» – в общем, в адвокатский кабинет ревизор вошла в изрядном уже раздражении.

Судья разрядил пистолет в адвоката Но стушевалась, увидев худенького, чистенького мужчину со вскинутыми на лоб очками, седыми волосами и седыми бровями. В сущности, это был дед, но какой-то очень уж дореволюционный. Такие, может быть, и водились ещё, но где-нибудь во дворах, на завалинках, а этот мало того что дожил до нынешнего, 1948 года, но ещё и кормит семью! Познакомились. Начали работать, то есть заполнять опросный листок, который ревизору вручили перед отъездом. А там всё по пунктам расписано, и так по порядку и пошёл разговор. Но довольно скоро Старостина поймала себя на странном ощущении, что не укладывается этот Смирнов ни в какую анкету. К примеру, на вопрос, имеется ли юридическое образование, он отвечает: «Нет», а справедливости ради надо ведь и отметить, что в адвокатуре он ещё с 1933 года и все документы составляет исключительно грамотно, с подробными ссылками на законодательство. Или вот ещё: Смирнов совершенно не посещает кружки при райкоме партии, но ведь ясно же, что такому образованному человеку нет от этих кружков никакой пользы. Он газеты читает от корки до корки, а уж как подробно анализирует судебную практику, свою и чужую! Финансовые отчёты, правда, составляются несвоевременно. Но правильно. Никакой статистики юридической помощи пред-

412

История иркутской адвокатуры приятиям не ведёт, но из судебных дел эта помощь явно усматривается. Не ставит Смирнов зарплату уборщицы в ведомость, но в кабинете-то всё свежевымыто и ни пылинки. «Эх, работал бы он в Иркутске рядовым адвокатом, так и блистал бы, наверное, но у нас ведь вакансий нет, а если появятся, так возьмут того, кто с дипломом и помоложе, – с досадой подумала ревизор. А вслух сказала: – Борис Николаевич, ну ведь несложно же вовремя всё фиксировать и отчитываться! В адвокатской коллегии просто рвут и мечут уже. Это ведь они попросили наш минюст устроить ревизию! Старостина нисколько не преувеличивала: Смирнов считался самым злостным нарушителем дисциплины, хоть и не отлучался в присутственные часы, не завышал гонорары и не утаивал их, как многие. Все его замечательные качества перечёркивало болезненное неприятие бумаг, и бухгалтер областной коллегии адвокатов Юцис напрасно слал в Усть-Кут угрожающие письма: Борис Николаевич не отвечал. И вот, когда всё клонилось к его исключению, из Усть-Кута вдруг пришла телеграмма: «Адвокат Смирнов ранен судьёй Дементьевым. Самолётом направлен в Киренск, в больницу». Шальные пули из пистолета, отчего-то хранившегося у судьи дома, обрекали на инвалидность, доктор так и сказал: «В лучшем случае сможете передвигаться на костылях». Тем не менее, Борис Николаевич сумел подняться на ноги. Увы, на это ушло пять месяцев, и задолженность перед коллегией сильно возросла. Вот тогдато и послали в Усть-Кут ревизора. – Выводы мы тут сами сделаем, а ты, главное, всё хорошо посмотри, – напутствовал Старостину начальник управления. – И первым делом – зайди в райком партии. Ну, первым не первым, а зашла. И только представилась, как прилетело: – Этот Смирнов даже не соизволил явиться в районный парткабинет! Ни разу! Никакой массовой работы он не ведёт и решения партии не пропагандирует! И под хмельком его тоже случается видеть. Коротко говоря, мы хотим, чтобы нам прислали другого адвоката! 13 августа 1948 года президиум Иркутской областной коллеги адвокатов исключил Смирнова из своих рядов. Причиной было на-

413

История иркутской адвокатуры звано систематическое нарушение финансовой дисциплины. Борис Николаевич на этом заседании был. Не оправдывался, но зачитал большое покаянное письмо и торжественно пообещал «всё исправить и исправиться самому». Кажется, он искренне в это верил, но, увы, не верил президиум. Председатель даже после сказал в сердцах: «Столько времени нами манипулировал! Артист, ну артист! » Смирнов, действительно, много лет посвятил драматическому искусству, и это не всеми понималось: многим казалось странным, что москвич, выпускник промышленного училища, отправился вдруг актёрствовать и до того увлёкся, что заехал не только за Урал, но и далеко за Байкал. А потом и вовсе опустился до клубной художественной самодеятельности. На одной из постановок, уже немолодым человеком, Борис Николаевич познакомился с будущей супругой. Всего более впечатлило его, что столь юная особа так замечательно понимает его. А вот местные старожилы не удивились, потому что особа считалась «шибко-шибко чудной» – довольно сказать, что партизанила наравне с мужиками. «Парочка дак парочка – артист да партизаночка!» – со смехом распевали под окошком у Смирновых. А они – ничего, славно жили и поздних своих детей почти успели поднять. Почти – потому что партизанку догнало старое ранение, в считанные месяцы превратив в инвалида 1-й группы. Борис Николаевич тоже сдал и уже не мог выступать со сцены. Оставалась одна надежда – на адвокатское ремесло. Из артистов в защитники Смирнов попал волею обстоятельств; но была тут и некая закономерность. Как рассказывал сам Борис Николаевич уже после исключения из коллегии, «на северах адвокаты из присланных приживались плохо, и судьи спорадически обращались ко мне, предлагая выступить в роли общественного защитника. Почему? А потому, должно быть, что знали: имею охоту и привычку к чтению «скучной» юридической литературы. В 1933 году решил даже экзаменоваться, приехал в Иркутск, и в коллегии адвокатов составили специальную комиссию. Кажется, отвечал хорошо, потому что выдали документ. Он и теперь в моём личном деле – в архиве. Надо бы взять… впрочем, пусть сохранится для истории.

414

История иркутской адвокатуры

Вечный студент Геккер В приёмной областной коллегии Корякин стал невольным свидетелем разговора маститого адвоката Сарно со стажёром. – Верочка, вы ведь после юридической школы уже, в институт поступаете, а слово «адвокат» пишете через два «а»! Один-то язык надо знать хорошо. Вот вы сейчас на Геккера загляделись, а он ведь не только красив, но и образован, интеллигентен, культурен. – Да разве с ним можно сравниваться? Он совсем в других условиях рос, другое воспитание получил! Илья Борисович к нам и не приехал бы, если б не эвакуация. – Согласен, не приехал бы. Но касательно остального вы, Верочка, заблуждаетесь. Геккер из простой мещанской семьи, настолько бедной, что и учиться-то начал по-настоящему только в семнадцать лет. А до этого всё работал в мастерских – сапожных, слесарных, переплётных, фотографических. То есть вы понимаете: он всё умеет! – Так я ведь и говорю: что мне с Геккером-то равняться? У Ильи Борисовича большие способности. – У Ильи Борисовича жажда знаний! Он едва лишь выпустился из кишинёвской гимназии, как записался на курсы бухгалтеров. А потом приехал в Бухарест и поступил одновременно в университет и политехнический техникум. В Иркутске, уже будучи профессиональным юристом, стал студентом финансово-экономического и юридического институтов. А потом поступил ещё на филологический факультет университета и закончил его с отличием, как и все другие учебные заведения. Он и диссертацию защитит, вот увидите! Стажёр покраснела, то ли от смущения, то ли от обиды. А Корякин, напротив, вдохновился и с этим настроем направился на собеседование к члену президиума Патушинскому. – Семён Алексеевич, я вам откровенно скажу: удивлён. Никак не предполагал в 1943 году увидеть среди кандидатов в адвокаты выпускника духовной семинарии, бывшего служащего торгового дома «Наследники А.И. Громовой». Простите, какого вы года рождения? – 1879-го. То есть мне теперь 64 года. Из которых двадцать – в юриспруденции. – Имеете специальное образование?

415

История иркутской адвокатуры – Три курса Томского университета. Затем как участник студенческих волнений был арестован, но в тюремной камере продолжал штудировать литературу по уголовному и гражданскому праву. А, выйдя, имел обширную адвокатскую практику и в 1917-м выдержал при Якутском областном суде специальный экзамен на звание частного поверенного. С 1921 года выступал как защитник при Усольском суде – пока не перешёл в юрисконсульты, в «ВостСибСоль». Я не прочь бы работать там и сейчас, но недавно провели медобследование и признали меня инвалидом.

Не было никакой партийной борьбы – А вот ещё любопытно, Семён Алексеевич: вы пишете, что никогда ни в каких партиях не состояли. Довольно неожиданно для «политического», отбывавшего заключение, а затем отправленного по этапу в Якутск. – Я и в Якутске не избежал тюремного замка – отсидел в общей сложности восемнадцать месяцев, уже как редактор оппозиционной газеты. Но это было легче уже: я ведь родом из этих мест. В Вилюйске отбывал ссылку Чернышевский, и он часто бывал у нас в доме; даже и первыми моими учителями стали политссыльные, причём самых разных оттенков. Тесное знакомство с ними сделало меня одинаково близким и к эсдекам, и к эсерам, и к анархистам. Видите ли, в таких отдалённых местах, как Якутск, по крайней мере до 1905 года, не наблюдалось никакой борьбы партий. Она была б там просто бессмысленна: о каких политических предпочтениях говорить с невежественными якутами? И эсдеки, и эсеры, и анархисты одинаково им сочувствовали и стремились освободить от гнёта купцов и формализма чиновников. Мы, политические, выступали общим фронтом, и газета «Якутский край», которую я редактировал, была межпартийным изданием. 19 апреля 1943 года Семёна Алексеевича Корякина приняли в члены Иркутской областной коллегии адвокатов. Вакансия нашлась только в Усть-Удинский районе, а он считался одним из самых тяжёлых и по большой разбросанности, и по непроезжим дорогам, и по количеству исправительных лагерей, которые тоже нужно было обслуживать. Добираться до них приходилось сначала по Ангаре,

416

История иркутской адвокатуры а потом на перекладных. Между тем, такие командировки не приносили в кассу консультации ни рубля; да в Усть-Удинском районе вообще было очень много защит по назначению, и, направляя туда Корякина, члены президиума нисколько не обольщались, полагая: вряд ли он долго выдержит. Однако Семён Алексеевич продержался тринадцать лет, и за всё это время лишь однажды не отказался от отпуска. В 1946-м он перенёс сложную операцию, но две недели спустя уже вышел на работу и первым делом написал в Иркутск: «Очень сожалею, что из-за болезни не приобрёл новое издание Уголовного кодекса, пришлите, если это возможно». Самыми сложными для Корякина стали первые послевоенные годы, когда общая пружина ослабла, жизнь замедлилась, а в то же время требовалось подписываться на займы, делать отчисления в президиум. Подумав, Семён Алексеевич оформил-таки пенсию по инвалидности. А кроме того, организовал подсобный промысел для супруги Анны Васильевны, так что осенью следующего, 1948 года, написал коллегам в Иркутск: «Сдал в колхоз «Власть труда» две головы рогатого скота: племенного бычка, признанного годным в производители, и тёлочку улучшенной породы. Можете считать это вкладом в колхозное строительство». В начале 1940 г. в коллегию адвокатов был зачислен Иван Петрович Губин с начальным образованием и годичной юридической школой. Но писал он на редкость грамотно, мысли излагал ясно, точно, прекрасно ориентировался в законодательстве и за все десять лет в коллегии не получил ни одного нарекания. Уволился исключительно по семейным обстоятельствам. В 1939-1942 гг . в областной коллегии адвокатов состоял Василий Ильич Верхотуров, имевший только 3 класса церковно-приходской школы. Через тринадцать лет, в 1955 г., он был снова принят в сообщество, несмотря на преклонный уже возраст. Оба этих вхождения оказались удачны, притом, что сам Василий Ильич не стремился в адвокатуру. Он лишь уступил настояниям Катангского райкома партии и райисполкома. Как коммуниста Верхотурова постоянно бросали на прорыв: в отда-

417

История иркутской адвокатуры лённом районе не хватало образованных кадров. Если заменить его было некем, он шёл, куда говорили, и напрягался изо всех сил, но при первой возможности уступал это место более молодому и подготовленному. Послужной Верхотурова и воспринимался-то как зигзаг: председатель сельсовета–продавец–прокурор–кладовщик–управделами райкома партии–сторож–адвокат. Сам Василий Ильич не находил в этих метаморфозах ничего странного. И всё у него получалось – возможно, благодаря природному здравомыслию. Оно, кстати, подсказало ему, что уж лучше недостаток классовой бдительности и строгий выговор по партийной линии, чем усердие, стоящее кому-то жизни.

418

История иркутской адвокатуры

НЕПОЗВОЛИТЕЛЬНЫЕ ВОЛЬНОСТИ Послевоенные годы отмечены рядом прорывных речей иркутских адвокатов. 26 августа 1983 года в Иркутском областном суде слушалось дело Сергея Васильевича Боровского. Согласно обвинению, он «на протяжении 1981-1982 гг. систематически распространял заведомо ложные измышления, порочащие советский государственный и общественный строй. Восхваляя «демократический» строй запада, «гарантированность» там прав, Боровский С.В. утверждал, что в СССР якобы отсутствует демократия, что народное управление – фикция, политические права граждан грубо нарушаются; что в СССР инспирируются уголовные дела, психиатрия и правосудие используются в борьбе с инакомыслящими. Боровский С.В. утверждал, что СССР, по природе своей, такой же агрессор, как и США, что средства массовой информации в Советском Союзе необъективны и лживы. В своих сочинениях «Политические принципы либеральных демократов» и «Вот, говорят, антимир, антимир» Боровский С.В. возводил клевету на советское государство».

Отложенный выстрел Защищал Боровского опытнейший Иннокентий Иванович Грудинин. Он же составлял апелляцию, и, хоть приговор был оставлен в силе, в Верховном суде позиция адвоката не вызвала никаких нареканий. А вот председатель областного суда М.В. Чернов через четыре месяца после процесса вдруг попросил отдел юстиции облисполкома и областную коллегию адвокатов «пресечь социально-вредную деятельность Грудинина». На этот предмет им написано было письмо, и пространное. Где между прочим пояснено: «Несмотря на то, что Боровский и в суде клеветал на нашу действительность, адвокат Грудинин И.И. полностью поддерживал позицию подзащитного, просил о его оправдании. Более того, адвокат Грудинин, проявляя политическую неграмотность, заявил в выступле-

419

История иркутской адвокатуры нии, что в нашей стране действительно есть недостатки, их и выявлял Боровский. С судебной трибуны в присутствии большого количества граждан из уст адвоката прозвучало, что ложные измышления, гнусная клевета на советскую действительность, на КПСС и советское правительство, на коммунистические идеи, передаваемая враждебными радиостанциями, действующими по указке ЦРУ США, и распространяемая Боровским С.В., есть констатация существующих в нашей стране недостатков. То есть, в конечном итоге, соответствует действительности». Назначение Грудинина на этот беспрецедентный процесс никого не удивило: Иннокентию Ивановичу всегда поручалось самое сложное. С начала пятидесятых, если не раньше, он был допущен к спецделам и, кажется, ещё не было случая, чтобы уклонился от правильной линии. Да что там: фронтовик, член партии, пропагандист Кировского райкома КПСС, консультант сети партийного просвещения, адвокат с сорокалетним стажем. Правда, председатель областного суда отмечал «неправильное отношение к товарищам по работе». Но тут ведь как посмотреть: может, это товарищи к нему относились неправильно. Кто-то, помнится, требовал, чтобы он, инвалид, чаще ездил по районам. Ко времени процесса над Боровским Иннокентию Ивановичу уже исполнилось 65, его опыт многажды обобщался – и вдруг этот выстрел из кабинета Чернова: «Приведённые выше примеры о деятельности Грудинина дают основание считать её неслучайной, основанной на ущербности убеждений и недостаточной политической подготовленности. Она характеризуется беспринципностью и полным несоответствием социалистической нравственности». При первом же, ещё беглом, просмотре дела Боровского Иннокентий Иванович запнулся о короткий абзац: когда началось следствие, обвиняемый пытался покончить с собой, вскрывал вены. «Значит, болезненное воображение, склонность к панике, неувереннось, – отметил Грудинин. – Из других документов усматривается склонность к эпатажу, кажется, природная. Да, стань он артистом, художником, адвокатом, это было бы и востребовано, но, увы, Боровский вращался в рабочей среде, и вряд ли он был там понят. Впрочем, новости «Голоса Америки» кое-кого всё-таки заинтересовали, как теперь выясняется. Ещё выясняется, что рассказывал он всегда взволнованно, даже и запальчиво, а такие люди, как правило, искренни. Довольно странно поэтому, что его обвиняют в клевете. Соб-

420

История иркутской адвокатуры ственно, откуда такая убеждённость? Клеветник расчётлив, осторожен, изобретателен, а Боровского просто несло, покуда не вынесло на скамью подсудимых. Если обвинять, то надо и обосновывать, а в материалах дела нет даже соображений, что дОлжно считать клеветническим вымыслом и почему. А есть только готовые выводы про «ложные измышления». Так ведь можно договориться и до того, что у нас всё прекрасно, только вот в судах непонятно почему очень много работы. Нет, в этом деле сплошная подмена понятий. Вместо того, чтобы Боровского вразумить, мы даём ему лишнее доказательство, что он прав».

Посмотрим, в какую сторону согласуют Грудинин так и резюмировал на суде: – Обвинение не привлекает не только доказательств, но и соображений о том, что приводимых Боровским фактов не было, что они вымышлены. Согласно статье 51 Уголовно-процессуального кодекса, «защитник обязан использовать все указанные в законе средства и способы в целях выяснения обстоятельств, оправдывающих обвиняемого или смягчающих его ответственность. И оказывать обвиняемому необходимую юридическую помощь». Вот я и считаю долгом своим обратить внимание на обстоятельства, оправдывающие Боровского, – и он эти обстоятельства изложил самым подробным образом. Почему Чернов не ответил ему прямо тогда – Бог весть. Да и этот, отложенный выстрел, был как будто из прошлого, залежавшимся, заржавевшим патроном. Грудинин даже не смог почувствовать возмущения или обиды, только лишь удивление. В этой интонации и выдержал он короткий комментарий к письму Чернова, а для убедительности приложил к нему текст своего выступления на процессе. Павел Иванович Митин, возглавлявший в ту пору коллегию адвокатов, сразу уловил эту ненапускную грудининскую уверенность, но ничего не сказал – решил подождать реакции отдела юстиции облисполкома. То, что оттуда до сих пор не звонили, было хорошим знаком, «но всё-таки, всё-таки, – думал Митин, – подзатянулась пауза. Судя по всему, показывают письмо наверху, в обкоме партии, может, согласовывают ответ Чернову. Посмотрим, в какую сторону согласуют – тут ведь не угадать. Конечно, не будь у Чернова поддержки, не стал бы, наверное, и нападать. Или стал бы?».

421

История иркутской адвокатуры

Иннокентий Иванович Грудинин родился в 1918 г. в д. Грудинино Иркутского района. После средней школы успешно сдал экзамены в Ленинградский политехнический институт. С пятого курса ушёл добровольцем на фронт. Тяжёлое ранение, приведшее к инвалидности, подтолкнуло получить другую профессию, и Грудинин окончил юридический институт. В 1943-1952 гг. он – член Иркутской областной коллегии адвокатов. В 1952-1962 гг. – член областного суда. В 1962 г. вернулся в адвокатуру и проработал здесь ещё четверть века. С 1968 г. на общественных началах возглавлял юридическую консультацию в корреспондентском пункте газеты «Известия». В 1975 г. в течение 5 месяцев безвозмездно вёл исключительно сложное дело инвалида В.И. Мотыль. Никогда не пользовался льготами ветерана и инвалида. И лишь в преклонном возрасте попросил профсоюз оплатить дорогу на курорт.

Георгий Кузьмич Батустин родился в 1917 г. в с. Аляты Иркутской губернии. Участник Великой Отечественной войны, по окончании которой получил высшее образование и успешно начал делать карьеру – был председателем окружного суда, заместителем начальника управления министерства юстиции по Иркутской области. Однако страсть к адвокатуре пересилила, и достаточно было послушать Батустина хоть однажды, чтобы понять: его дар просто требовал выхода.

422

История иркутской адвокатуры Недели за три до этого проходило общее собрание адвокатской коллегии, и тогда председатель областного суда Чернов и адвокат Цирлина обменялись критическими выступлениями. И как ответил Чернов в письме, «при всей абсурдности заявление Цирлиной аудиторией было одобрено». Да, общий настрой был очевиден, особенно для сидевших в президиуме заместителя председателя облисполкома и представителя обкома партии. Впрочем, кончилось собрание мирно, свернуло в русло дипломатии. Гости отмолчались, но Митин не раз отмечал их оценивающие взгляды. Он ещё подумал тогда: «Время-то меняется, и ведь неизвестно пока, куда вывернет. Хоть формально они и над нами пока». И теперь Митин счёл за благо занять выжидательную позицию, не ходить в разведку, разговоры не заводить. Если спросят, он покажет, конечно, пояснительные записки Цирлиной и Грудинина, но покуда – и вида не подавать, будто что-то происходит. И не подал. И как награду получил на пятый день ожидания первый экземпляр письма Чернова с небольшой пометкой в левом верхнем углу: «Митину». «Что ж, Митину так Митину, – и Павел Иванович с чувством большого удовлетворения окунулся в бумаги. – Что там Цирлина пишет? «Приходится сожалеть, что председатель областного суда не понимает существа конституционного права обвиняемого на защиту». А ведь, и в самом деле, достойно сожаления. Но посмотрим теперь, как трактует Грудинин: «По мнению председателя облсуда, адвокат не вправе поддерживать позицию своего подзащитного, если его вина, по мнению суда, доказана. Иными словами, адвокат должен… поддерживать обвинение, быть, по сути, вторым обвинителем. Такой вывод глубоко ошибочен, противоречит Конституции СССР о праве граждан на защиту, принципам презумпции невиновности и объясняется, очевидно, непониманием роли и значения института защиты». Да, так и запишем: «Выводы в письме Чернова о позиции адвоката Грудинина основаны на непонимании роли и прав защитника в процессе». А не вставить ли тут ещё хорошенькую цитатку из Байкова? Ну, хоть вот эту: «Принцип презумпции невиновности, означающий, что лицо не может быть признано виновным в совершении преступления и подвергнуто уголовному наказанию иначе, как по приговору суда, является нравственным основанием защиты в любом уголовном деле. Защитник вправе исходить и исходит из предположения, что обвиняемый или невиновен, или виновен в меньшей степени, чем его об-

423

История иркутской адвокатуры виняют. Любая иная нравственная и правовая установка делает участие защитника в процессе опасным для обвиняемого и ненужным для правосудия». И уже в заключение Павел Иванович добавил, исключительно от себя: «Общеизвестно, что адвокат, осуществляя защиту, вовсе не одобряет преступления и не призывает присутствующих совершать их. Выводы о политической неблагонадёжности адвоката являются недопустимым поступком. Изложенное в письме мнение является ошибочным по причине непонимания роли и места института защиты в системе правоохранительных органов». – Понимай это так, – добавил он Чернову при встрече, – что время переменилось, а у тебя за окном ещё воздух тридцатых годов. – Зато твои защитнички всё норовят бежать впереди паровоза, – без злости отмахнулся Чернов. Но было видно, что раздосадован. Митин не стал ещё раз наступать ему на мозоль. Тем более что «впереди паровоза» бывало. Нечасто. Непреднамеренно. Без вызова. Потому и не бросалось в глаза. Действительно громкой речью была разве что батустинская

«Дискредитировал карательную политику государства» В апреле 1956-го начальник Центральной юридической консультации г. Иркутска Георгий Кузьмич Батустин пустил в оборот понятие бюрократического централизма. И как образчик его назвал одно из постановлений Верховного суда. С его точки зрения, совершенно противозаконное. Всё это имело место при рассмотрении дела об убийстве, где Батустин вёл защиту по назначению. Когда ему дали слово, то оказалось, что это слово против смертной казни как таковой: – Слишком часто в этом зале провозглашаются смертные приговоры, которые в последующем отменяются. Слишком часто обвинители настаивают на применении смертной казни. Это, как он выразился, «увлечение смертными приговорами» прямо выводилось из репрессий тридцатых годов. Батустин призвал судей отказаться от тяжких оков, носимых вот уже двадцать лет, и, по примеру зарубежных коллег, следовать гуманистическим идеалам. Когда была расшифрована магнитофонная запись речи, председатель президиума областной коллегии адвокатов Павел Николаевич Мосюков

424

История иркутской адвокатуры немедленно засекретил все документы. Даже и своё заключение по этой речи он начал со слов «Не подлежит оглашению». А заключение вышло вот такое: «Адвокат Батустин в открытом судебном заседании допустил ряд выпадов в адрес органов прокуратуры и суда, а также изложил политически вредные положения, дискредитирующие карательную политику нашего государства. Имела место недопустимая вольность, носящая характер дискредитации Верховного суда и давления на состав областного суда». Этот документ Мосюков передал в обком КПСС, сопроводив припиской: «Прошу вопрос о допущенных Батустиным извращениях, об использовании им судебной трибуны для опорочения деятельности судебно-прокурорских органов рассмотреть в партийном порядке». С самим Батустиным разговора не получилось. Держался он крайне странно и как будто вовсе не сознавал, что случилось. Даже и удивлялся как будто: – Павел Николаевич, вы ведь допустили произвольное толкование моей речи и, по сути, исказили её содержание. Я вынужден буду настаивать на беспристрастной рецензии всего текста, и никем иным, как кандидатом юридических наук Виттенбергом. С Виттенбергом Мосюков тоже встретился. Речь, конечно, и не думал показывать, но лишь только взглянул на него – и понял: «Читал уже, явно читал! Кто-то из судейских и выпустил птичку!» – Так что скажете? Виттенберг улыбнулся: – Тридцать две страницы машинописного текста, а прочитываются на одном дыхании. Думаю, и написаны они так же, на одном дыхании. Этот приподнятый тон, это парение, это неощущение времени – всё говорит, что Георгий Кузьмич переживает нечто совершенно необыкновенное… – опустил глаза и таинственно замолчал. Мосюков даже наклонился к нему через стол, думая, что теперь-то и услышит самое важное. Но когда Виттенберг снова поднял глаза, то в них было лишь сухое, ироничное выражение. – Что же до опорочения суда и прокуратуры, то никаких свидетельств этого мне обнаружить не удалось, как я ни старался. И ещё, Павел Николаевич, я хотел бы напомнить вам, что Георгий Кузьмич, безусловно, заслуженный человек, фронтовик, и награда у него боевая. То есть я хочу вам сказать, что свою приверженность этой стране, включая и суд её, и

425

История иркутской адвокатуры прокуратуру, он давно доказал. И не словом. «Ах ты ж, про награду-то я и не написал! – спохватился Мосюков. – Надо позвонить и сходить. Они знают, конечно, но в иные минуты ведь так разозлишься, что память на хорошее отбивает. Пойду, теперь же вот и пойду!»

Муза огорчила его. И всё же да здравствует муза! Вечером, уже с чувством исполненного долга, он ещё раз перебрал разговор с Виттенбергом и задумался: «А что он имел в виду, когда намекал на что-то необыкновенное у Батустина?» – Да роман у него, – ответил на звонок один адвокат из Центральной консультации. – С одной нашей адвокатессой. Нет, не замужем, разведёнка, да ведь он-то семейный! И влюбился совсем как мальчишка: записки ей пишет, передаёт через стол, а как на курорт уезжала, так целая эпистолярия вышла. Другой бы просто взял да приехал, а этот письма взялся писать. Супруге признался, вы представляете? Что значит «правду сказал»? Правда-то в том, что роман ненастоящий, платонический – так зачем же и признаваться тогда?! Но это так, пустяки, а плохо то, что он ревнует её, вчера сцену устроил, да ещё на нетрезвую голову. В общем, чую я, что адвокатесса жалобу накатает. И не дай Бог по партийной линии! Батустинская муза, и правда, сообщила про брошенный якобы партбилет, но на поверку он оказался записной книжкой. Да, муза удивила Батустина, но отчего-то не огорчила. Он и в объяснительной описал происшедшее как бы со стороны, ни о чём не жалея. Наверное, большим адвокатам требуется немалое вдохновение для программных речей, и за каждой из них, возможно, скрывается какаянибудь история. Может быть, и похожая на батустинскую. И вот что мне ещё думается: хорошо, что перепуганный председатель суда распорядился расшифровать магнитофонную запись речи Георгия Кузьмича. Хорошо, что глава адвокатской коллегии позаботился, чтоб её подшили к личному делу. И очень хорошо, что это дело сохранилось. Недавно речь Батустина против смертной казни прочла одна иркутская адвокатесса – и откопировала. Как актуальный контент на актуальную тему.

426

История иркутской адвокатуры

ШЛИ ПО ЗВЁЗДАМ – И ВБИРАЛИ ИХ СВЕТ Из воспоминаний Юрия Николаевича Машкина 12 сентября 1966 года меня приняли в Иркутскую областную коллегию адвокатов. Члены президиума Н.Д. Исаев, Н.М. Подрядчиков, Е.И. Гинзбург, да и сам председатель Н.Н. Рязанов задавали столько вопросов, что у меня долго «булькала вода в коленках». В то время требования к кадрам были строгие, нескольким кандидатам, бывшим передо мной, отказали. Я только что закончил вечернее отделение юридического факультета Иркутского университета и пытал счастье вместе со своим сокурсником Гуго Вильямовичем Ридингером. Оба мы были уверены в себе, потому что имели уже определённый жизненный опыт: я, например, до университета окончил техникум и успел послужить в пограничном Туркменском военном округе (в ту пору Туркменская ССР входила в состав Союза ССР). Но председатель президиума Николай Николаевич Рязанов, просматривая наши заявления и анкеты, сразу предупредил, чтобы не рассчитывали на зачисление в консультации областного центра: «Пройдете стажировку, а там решим, в какой район вас послать». Ридингер уехал в Усолье-Сибирское, а меня решили направить в Железногорск, но временно прикрепили в Центральной консультации. Находилась она по Пролетарской, 9 и занимала одну комнату размером 40 на 35 метров, на которых и размещались 27 человек. За столом сидели по двое, и утром, когда был наплыв клиентов, гул поднимался такой, что трудно было что-то расслышать. Меткий на слово Иван Васильевич Окладников окрестил консультацию «хомутаркой» – так в колхозах называли помещения, где одновременно собирались и возчики, и шорники, и пастухи. Невысокого роста, плотный, резкий в движениях, Окладников в свои пятьдесят был очень лёгок на подъем, поэтому заведующий консультацией Николай Михайлович Подрядчиков отправлял его по районам чаще других. Не забывал и нас с Юрием Флавиановичем Савицким, набирав-

427

История иркутской адвокатуры шимся в командировках опыта. Савицкий, правда, уже поработал в прокуратуре, но тонкости адвокатской работы и для него пока оставались тайной, а постигать её нужно было на практике. Задатки у Савицкого были явно большие: природная дикция, богатая образами и хорошо выстроенная речь и неизъяснимое обаяние просто завораживали, в особенности молодых народных заседательниц. Помнится, приехали мы в Бохан, поселились в холодной гостинице (а мороз стоял 30 градусов) и стали ждать Окладникова. А дело-то в том, что наш заведующий в целях экономии решил объединить три защиты, но на месте выяснилось, что между подсудимыми есть противоречия, и, значит, двумя адвокатами не обойтись. Иван Васильевич немедленно бросился на подмогу и добирался всю ночь – с транспортом-то в те времена было туго, в особенности, зимой. Взлохмаченный, раскрасневшийся, он буквально ввалился к нам в комнату рано утром и первым делом спросил меня: – Освежился? Я еще не брился, поэтому и ответил, что нет, но сейчас же пойду приводить себя в порядок – и взялся уже за бритвенный прибор и одеколон «Шипр» (гордость мужчин того времени). – Да нет, я имею в виду «для сугрева», – и он засмеялся по-детски заливисто. Мы отправились на процесс и плотно поработали, добившись намеченного и вполне оправдав ожидания подзащитных. Так что заслуженно «освежились» армянским коньячком перед тем, как возвращаться в Иркутск. В здании на Желябова, 6, кроме президиума областной коллегии адвокатов, располагались три суда – Иркутского, Октябрьского и Кировского районов. А областной суд и областная прокуратура занимали соседнее здании по Пролетарской, 10. Юридических консультаций в областном центре было три (Свердловская, Ленинская и Центральная), а вот в районах области адвокатов не хватало, и туда прикомандировывали молодых и энергичных юристов из Центральной консультации. Петр Николаевич Дурасов, например, почти постоянно проживал в Усть-Орде, хотя семья его находилась в Иркутске и рабочий стол стоял там же. Характерно, что Дурасов никогда не жаловался. Должен сказать, что у нас в консультации царил дух единения и в бытность заведующим Н.М. Подрядчикова, и когда руководили Г.Ф.

428

История иркутской адвокатуры Квитинский, П.С. Воронько. На планерных заседаниях дела распределялись исключительно рационально, с учетом возможностей каждого адвоката. Молодых опекали, в том числе и председатель ревизионной комиссии Николай Дмитриевич Исаев. Он считал своим долгом осветить для нас тонкости гонорарной политики, уберечь от соблазна и настойчиво повторял, что не каждый клиент имеет возможность достойно оплатить адвокатские услуги. Спокойный, аккуратный, Исаев и внешне был очень похож на учителя. В шестидесятые-семидесятые годы не было такого обилия юридической информации, как сейчас, поэтому каждый старался вести кодификацию, то есть собирал и систематизировал материал. Тут были, конечно, и свои предпочтения; к примеру, Лев Самуилович Сарно считался обладателем самой лучшей кодификации по жилью, и даже из областного суда к нему обращались за консультацией. А во время «жилищных» процессов с его участием судьи объявляли перерывы в своих заседаниях, чтобы только послушать Сарно. Говорил Лев Самуилович кратко, даже и суховато, но его толкования действующего законодательства были очень точны, обоснованны и не оставляли оппонентам шансов для возражения. Насколько помню, Сарно ни разу не проиграл в жилищных процессах. В то время, кстати, их было множество: суды разбирались с выселением из ведомственного жилья, определяли порядок пользования коммуналками и пр. В консультации тоже много дискутировали, особенно было интересно послушать, как схватывались корифеи Иннокентий Иванович Грудинин и Анатолий Андреевич Базаров. У них и столы были рядом, так что искра пробегала стремительно, и для нас, молодых, было настоящей удачей оказаться на импровизированном семинаре, где ставятся точки над «и». Вот только один спор (является ли источником права наша судебная практика) так и не был завершён: Базаров скоропостижно скончался. Он запомнился очень аккуратным, подтянутым: всегда в белоснежной рубашке и брюках со стрелками, о которые можно было порезаться – так казалось. В общении суховат, но всегда с готовностью консультировал, без запинки отвечая на любые процессуальные вопросы. Так что всегда оставалось недоумение, откуда он черпает эти знания. Журналы «Советская юстиция», «Бюллетень Верховного суда СССР», «Бюлле-

429

История иркутской адвокатуры тень Верховного суда РСФСР» приходили в Иркутск с большим опозданием, а Анатолий Андреевич, казалось, знал заранее, что там будет написано. На процессах он не давал расслабиться ни себе, ни другим, но при этом не был бессмысленно категоричен. Однажды они с Грудининым, готовясь к рассмотрению дела, обнаружили, что нарсудья не вынес необходимого постановления о предании суду, а лишь обозначил на обложке уголовного дела дату, час его рассмотрения и передал секретарю для исполнения (то есть вызова свидетелей, потерпевших, доставку обвиняемых). Грудинин, в прошлом член областного суда, хорошо понимал, что причиной нарушения была большая загруженность, и стал уговаривать Базарова не заявлять о неготовности дела к рассмотрению, то есть не подводить судью под взыскание. Анатолий Андреевич подумал и согласился, но поставил условием, чтоб ошибка была тотчас исправлена. Особо хочу сказать об адвокатессах моего поколения, не позволявших себе никаких мини-юбок, декольте, излишних украшений и просто одежды ярких расцветок. Они хорошо понимали, сколь неуместна такая мишура в судах и следственных изоляторах. С почтением вспоминаю Маргариту Павловну Кожикову, Дину Самуиловну Кузнецову, Тамару Львовну Цукерман, Елизавету Израилевну Гинзбург, Марию Ивановну Шутову, Фриду Абовну Скоробогатову, Генриетту Владимировну Цирлину, Нину Иннокентьевну Волкову и других, привносивших в наше сообщество настоящую женственность и интеллигентность. Со временем Центральная консультация преобразовалась в самостоятельное подразделение, переехала в добротное и комфортабельное помещение, но вместе с новыми, оперившимися и хорошо подготовленными адвокатами в ней остались и матёрые профессионалы, сформировавшиеся в тесноте «хомутарки», но создавшие мощную интеллектуальную ауру и атмосферу бескорыстной доброжелательности, позволившей нескольким поколениям адвокатов учиться настоящему мастерству. Очень жаль, что речи лучших из лучших не зафиксированы ни на бумажных, ни на электронных носителях. Осталось лишь удивительное ощущение – как от звездочек, освещающих трудный путь.

430

История иркутской адвокатуры

Юрий Николаевич Машкин в 1966 г. закончил юридический факультет ИГУ и был принят в Иркутскую областную коллегию адвокатов. В 19681976 гг. – народный судья Октябрьского нарсуда г. Иркутска. В 1976-1979 гг. – адвокат Центральной юридической консультации г. Иркутска. В 19801986 гг. – председатель Куйбышевского районного нарсуда г. Иркутска. В 1986-2003 гг. – председатель президиума областной коллегии адвокатов. Заслуженный юрист Российской Федерации, ветеран труда. Награждён Орденом «Знак почета», неоднократно поощрялся приказами начальника отдела юстиции облисполкома, избирался депутатом Куйбышевского районного и Иркутского городского советов народных депутатов, председателем квалификационной комиссии областного судебного департамента, членом Совета Адвокатской палаты Иркутской области.

Члены Иркутской областной коллегии адвокатов (1969 год)

431

История иркутской адвокатуры

СТРЕЛЬБА «ПО-мАКЕДОНСКИ» Ю.А. Толмачёв С 27 мая 1979 года я был принят в члены областной коллегии адвокатов. Круг деятельности, объём работы, ответственность настолько расширились, что поначалу и растерялся. Долго ждал этого момента, а когда он настал, страшновато стало. Люди, с которыми предстояло работать, были матёрыми профессионалами, я и в мыслях не мог встать с ними в один ряд.

Патроны и патронессы Прежде чем уехать на самостоятельную работу в Кутулик, мне предстояло пройти стажировку в Ангарской юридической консультации. Её адвокаты котировались очень высоко, их с нетерпением ждали во всехрайонах области. Пройдёт время, и я вместе с ними буду делать успехи и переживать неудачи, а пока от одних фамилий голова кругом: Ю.Б. Дёмин, Ю.М. Кашулин, А.Я. Конев, З.В. Пермякова, А.А. Рощина, В.В. Рязанов, Л.Н. Усова (Андронова), М.А. Фунтикова. Заведовал консультацией почтенный А.Е. Шаляпин. Мне очень хотелось заполучить в патроны Юрия Борисовича Дёмина, с которым уже много лет был знаком и которого уважал безмерно, но в ту пору он был очень занят в большом процессе в областном суде. Заведующий консультацией прикрепил меня к известной адвокатессе Мире Афанасьевне Фунтиковой, которую за глаза называли «ангарской Софи Лорен». Конечно, я оробел, но с первых минут знакомства эта обаятельнейшая женщина показала себя демократичной, открытой – известность её нисколько не испортила. Через две недели Мира Афанасьевна поручила мне выступить на процессе – скажу прямо, с ремнём в руках. А дело-то в том, что процесс был задуман как показательный, по месту жительства подсудимого, жившего неподалёку от меня. Красный уголок ангарской ЖЭК-4 забили жители близлежащих домов, в том числе и ближайшие мои соседи. Конечно, их могло удивить моё появление в новом качестве, не исключал я и иронические комментарии, шепотки – в общем, волновался страшно. А всё оказалось проще, чем представлялось: соседи с интересом и явно доброжелательно поглядывали на

432

История иркутской адвокатуры меня, а уж какое облегчение я испытал, когда всё оказалось позади! Облегчение и благодарность своей патронессе. Очень помогли мне и советы коллеги Лилии Николаевны Усовой. Консультация так сдружила нас, что когда она задерживалась на процессах, я забирал из школы её сына Мишу. Казалось, так будет и через месяц, и через год, но стажёрство моё заканчивалось, подходило время уезжать в Кутулик. Центр Аларского района встретил меня дождём и непроходимою грязью; срочно пришлось покупать резиновые сапоги. Жилья никакого не предоставили, так что первое время ночевал у коллеги, затем в адвокатском кабинете, сдвинув стулья. Неизвестно, сколько бы продолжалось это бездомное существование, но выручил старый приятель-инженер: его предприятие имело в Кутулике служебную квартиру, и одну из комнат временно уступили мне. В моём распоряжении оказалась газовая печь и даже холодильник; правда, класть в него было нечего: в продовольственных магазинах Кутулика той поры можно было купить разве что томатный сок и печенье. Впрочем, задумываться об этом было некогда: слишком много накопилось работы. Вскоре по приезде моём в Кутулик Аларский районный суд прогремел на всю Россию. Хотя началось всё достаточно безобидно: тёплым осенним днём прибыл из Ангарска один гражданин. Исключительно по частному делу – взыскать накопившийся долг. Надеялся обойтись без суда, но не удалось – пришлось подавать исковое заявление. Долг был бесспорный, подтверждённый документами, и я взялся представлять интересы истца. Дело мы выиграли, но ответчик, ещё молодой мужчина крупного телосложения, повёл себя очень уж неожиданно – устроил форменную истерику. И даже когда зал заседания опустел, его крик ещё долго слышался в коридоре. Мы с коллегой Тимофеевым уже готовились к следующему процессу, очень сложному, и, признаться, обрадовались, когда, наконец, стало тихо. Между тем, зал заседаний уже наполнялся многочисленной публикой, и, опасаясь духоты, судья разрешил открыть окна, не догадываясь, какую роль сыграет это, кажется, незначительное обстоятельство. Процесс пошёл своим чередом, и часа через два мы с Тимофеевым, не успевшие пообедать, уже стали поглядывали на часы в ожидании перерыва. И не заметили, как в зал вошёл некто в клеёнчатом чёрном плаще с надвинутым на лицо капюшоном. А вот народные заседатели обрати-

433

История иркутской адвокатуры

Юрий Алексеевич Толмачёв, член Иркутской областной коллегии адвокатов с 1979 г, автор «Записок адвоката», нескольких книг по истории ангарского футбола, бокса, хоккея. фото: Николай Стернин

434

История иркутской адвокатуры ли внимание и на него самого, и на двустволку, торчавшую из широкого рукава. Но предпринять ничего не успели: неизвестный уже вскочил на скамью, скинул капюшон и, покрывая всех матом, выстрелил в два ствола, «по-македонски». Что-то затрещало, упало, завизжали женщины. Я, сидевший спиной к окну, стремительно развернулся и выпрыгнул, а заседательница-фронтовичка громко скомандовала: «Ложись! Ложись!» Следующий выстрел был в сторону прокурора, но он успел юркнуть под стол, и я с улицы видел, как крышка его изрешечивается дробью. А боковым зрением отмечал уже, как из другого окна выпрыгивает председатель суда, причём вместе с делами. Может быть, он действовал безотчётно, но, и оказавшись на улице, первым делом передал мне часть бумаг. Тут снова раздался выстрел, и в оконном проёме я увидел искорёженное злобой лицо ответчика по утреннему делу. Как мы с председателем перескочили забор с толстыми томами уголовных дел – Бог весть, должно быть, выстрелы придавали нам силы. Армейский опыт подсказывал мне, что надо не бежать по прямой, а петлять или, как говорили ещё, «качать маятник». Вот я и закричал председателю: «Качай маятник! Качай маятник!» – и сам стал отчаянно выписывать виражи от канавы к канаве. Наконец, мы добрались до здания школы и дозвонились до РОВД. А сами, оставив дела у директора, короткими перебежками возвратились в суд. Был поднят весь наличный состав милиции, но обезвредить преступника оказалось непросто: расстреляв окна районной прокуратуры, он скрылся в своём доме, а когда появился на крыльце, то на руках у него был маленький ребёнок. Конечно, никто не решился выстрелить, и так, прикрываясь живым щитом, с двустволкой и оттопыренными от патронов карманами, он вернулся в суд. Но, к счастью, допустил оплошность: у входа опустил ребёнка на траву, а когда распрямился и сделал шаг, его подкосили автоматной очередью. Не убили, нет, и какое-то время спустя состоялся суд. Выяснилось, между прочим, что стрельбу «по-македонски» спровоцировали две кружки крепчайшего самогона. Обиженный решил «погонять» судейских; именно «погонять», а не убить, иначе без жертв не обошлось бы, потому что буян был профессиональным охотником, белке в глаз попадал. Суд приговорил его к 14 годам лишения свободы. А я, отработав положенный срок, был переведён в Ангарскую юридическую консультацию.

435

История иркутской адвокатуры И хоть более трёх десятков лет миновало с тех пор, но, если бываю в Кутулике или просто проезжаю его, снова благодарю судьбу за всех, кого не настигла шальная пуля.

Из «песни» не выбросишь. Да и незачем Если бы спросили меня, какой отрезок жизни хочется повторить, я назвал бы восьмидесятые годы двадцатого века. Несмотря на несколько трагикомических историй, произошедших именно в 80-е. Их из «песни» не выбросишь, да и незачем это делать. И, кстати: именно такие сюжеты и передают атмосферу ушедшего времени, прорисовывают отношения между людьми и, конечно, уровень их правосознания. У живших в восьмидесятые состязательность процесса ассоциировалась, главным образом, с гражданскими делами. А на уголовных процессах, связанных с гибелью людей, присутствие адвоката казалось чуть ли не кощунством. Вообще, на громких процессах аудитория делится надвое, и большая часть настраивается враждебно к подсудимому. Причём адвоката и преступника начинают воспринимать как единое целое. В 80-е годы могли и оскорбить, и поколотить. Сейчас уже не без иронии вспоминаю процесс в Нукутском районном суде. Обвиняемый (в прошлом участник Великой Отечественной войны, орденоносец) в сильном подпитии сел на трактор и отправился на праздник Сурхарбан. А проходил он на большой поляне, попасть на которую можно было спустившись с горы; так вот, на спуске у «Беларуси» отказали тормоза… Тракторист вырулил от толпы на кусты, не зная, что там стоит мотоцикл и в люльке спит грудничок. Отец бросился к ребёнку, но слишком поздно и вместе с ним погиб под колёсами. Судебный процесс решили провести ближе к месту трагедии, в сельском клубе, и, едва я вошёл туда, как на голову мне обрушились проклятия, кулаки, тяжёлые хозяйственные сумки. Конвоиры вовремя заметили и вмешались, помогли прорваться в зал. И я смог сказать в своей речи, что не только тракторист виноват, но и руководство, допустившее бесконтрольную эксплуатацию транспорта, и бригадир, заплативший за вспаханный огород горячительным. Зал недовольно гудел, а когда судья объявил перерыв, с задних рядов крикнули: «Выходи, дорогой, продолжим!» Второй раз меня били в актовом зале заводоуправления. Судья принял решение сделать процесс выездным – по месту работы погибшей. Я, естественно, возражал и настоятельно просил суд изменить решение, но пред-

436

История иркутской адвокатуры почли пойти навстречу пожеланиям заводчан. Более того, не возражали против трансляции этого процесса по заводскому радио. Моё положение было тем хуже, что в прошлом я играл за футбольную и хоккейную сборные этого завода, да и жертву знал достаточно хорошо. Когда объявили, что убийце суд назначил защитника и назвали меня, зал взревел. Дальше – больше: подзащитному вообще не дали говорить – все его слова тонули в гуле общего возмущения. Люди всё более становились похожими на толпу, а судья всё более понимал, что ошибся. Но ошибся он, а в перерыве поколотили меня. Что я тогда чувствовал? Конечно, обиду. Но зла на нападавших не держу: люди просто не понимали, не хотели понять, что и в таком процессе непозволительно отступать от принципа состязательности сторон.

437

История иркутской адвокатуры

ОТКРЫТИЕ АМЕРИКИ О.В. Смирнов, Т.Д. Пустогородская, С.В. Старостенко. В январе 2012 года группа иркутских адвокатов вместе с коллегамимосквичами посетила Соединенные Штаты Америки. Образовательная цель поездки определила её ритм: из адвокатской палаты в прокуратуру, из юридической компании на судебные заседания или на экскурсию в ново-орлеанскую тюрьму. Для закрепления материала – семинары и, конечно же, встречи, встречи: с бывшим генпрокурором США, прокурорами штатов, начальником департамента министерства юстиции, судьями окружных и федеральных судов, шерифом… Все практикующие американские юристы, в том числе и адвокаты, включены в реестр, который ведет верховный суд каждого штата. Основания для зачисления в реестр – сдача сложного экзамена и незапятнанная репутация. Именно в том штате, где адвокат был включен в реестр, он и имеет право на практику. Хочется поработать в штате по соседству – будь любезен, пройди еще одну процедуру зачисления. Кстати, случаи, когда адвокат числится в реестре нескольких штатов, не редкость. Адвокаты вправе объединяться и в ассоциации на добровольных началах. Они есть в каждом штате и, надо сказать, вполне сходны с адвокатскими палатами субъектов Российской Федерации. Распространены и юридические фирмы – как корпорации, в которых могут состоять лишь работающие в них адвокаты. Есть государственные адвокаты для малоимущих, которые работают за заработную плату из бюджета (около 60 000 долларов в год, что совсем немного для американского юриста). Есть негосударственные организации, которые содержатся на пожертвования, в том числе от крупных и преуспевающих юридических фирм. На эти деньги организуется помощь, объем которой просто поражает воображение: одна из таких организаций только в Нью-Йорке проводит десятки тысяч бесплатных процессов ежегодно. Действует и система pro bono, которая предполагает добровольное и бесплатное оказание помощи нуждающимся. Уклонение от участия в pro bono не влечет дисциплинарной ответственности, но способно серьезно подмочить репутацию.

438

История иркутской адвокатуры Общее впечатление – на правосудии в Америке не экономят. Если это здание суда, то, независимо от года постройки, оно выглядит как дворец. При судах штатов созданы музеи, где представлена вся их история за 200 лет, не говоря уж о библиотеках, где свежие издания прекрасно соседствуют с раритетами. Нам довелось участвовать в нескольких судебных заседаниях как по уголовным, так и по гражданским делам, и вот на какую особенность мы обратили внимание: американский судья напрочь избавлен от какой бы то ни было рутинной, в том числе и канцелярской, работы. Он занимается только тем, чем должен – осуществляет правосудие. Без спешки и суеты выясняет все необходимое, на равных общается со всеми участниками процесса, даже если это подсудимый, которого ждёт электрический стул. Кстати, для любителей порассуждать о длительных сроках рассмотрения дел в российских судах есть интересная новость: оказывается, в Америке такие сроки… намного дольше. В этом мы убедились, участвуя в предварительном судебном заседании по рассмотрению одного довольно рутинного дела: некий афроамериканец забрался в чужую квартиру, прилег на диван и стал потягивать пиво и смотреть по телевизору баскетбольный матч. Полиция доставила нарушителя в участок, а через 48 часов отпустила, не предъявив никакого обвинения. Афроамериканец обратился в суд, требуя компенсацию в 100 000 долларов за попранные права. Судья внимательно выслушал адвоката истца, равно как и представителей полиции, определил объем доказательств и назначил дело к слушанию… через 5 месяцев. Причём по реакции других участников процесса было видно, что такой срок их нисколько не удивил. А судья ответил на наш недоумённый вопрос, что 5 месяцев – срок вполне оптимальный: за это время будут точно собраны все доказательства и (что самое главное) стороны наверняка придут к мировому соглашению. Вообще, практика заключения досудебных сделок в Америке распространена чрезвычайно: до 95% всех уголовных дел заканчиваются сделкой между стороной обвинения и подсудимым. Похоже, американские юристы хорошо осознали преимущества переговоров и мирного урегулирования. Ещё один очень важный момент: положение прокурора и адвоката в процессе действительно равное. Нет никаких, даже внешних, основа-

439

История иркутской адвокатуры ний предположить, что прокурор как представитель государства имеет хоть малейшее преимущество в состязательном процессе. Поверьте, это одно из самых сильных впечатлений. Наша поездка охватывала, главным образом, Новый Орлеан, Вашингтон и Нью-Йорк. Итак, по городам и весям Америки вместе с нами.

Новый Орлеан, штат Луизиана В Новом Орлеане у нас была возможность увидеть, как соблюдаются права задержанных, обвиняемых, подсудимых на всех стадиях уголовного преследования. В уголовном процессе, на котором нам удалось побывать, санкционировался арест обвиняемых. В зал судебного заседания сразу доставили шестерых арестованных. Все они были одеты в одинаковую ярко-оранжевую тюремную одежду, на руках наручники, на ногах – металлические цепи, которые и в зале никому не снимают. На наш вопрос, как закованный подсудимый должен делать записи и представлять доказательства, судья ответил, что для этого существует адвокат. Процесс проходил для всех обвиняемых сразу и был больше похож на беседу между прокурорами и судьей, в которую иногда вклинивался кто-то из адвокатов. Ни один из обвиняемых не принимал участия в обсуждении, судья к ним вообще не обращался. В результате минут через двадцать арест санкционировали и всех шестерых увели из зала в лифт, чтобы доставить в тюрьму (она, кстати, находится сразу за зданием суда). После посещения ново-орлеанской тюрьмы можно сказать только то, что в кино американские тюрьмы выглядят куда как привлекательнее. Женское отделение представляет собой прозрачную камеру на 40-50 человек, чья жизнь, даже и в интимных её проявлениях, проходит буквально на глазах у администрации. Ещё меньше оптимизма вызывают условия содержания больных арестантов-мужчин: на восьми квадратах зарешёченного пространства теснятся одиннадцать человек. Нет места ни для стула, ни для стола – только матрацы с несвежими чехлами на полу да некое сооружение, унитаз и раковина одновременно. Что же до общения адвокатов с подзащитными, то оно происходит в этой тюрьме через два окошечка, выходящие в коридор. Никакой битвы за кабинеты, как в нашем следственном изоляторе, мы не увидели.

440

История иркутской адвокатуры Все, с кем нам довелось познакомиться, настоящие профи, любящие свою работу и понимающие её высокое назначение. Но при общем впечатлении этой высокопрофессиональной работы не очень убедительными показались защитники по уголовным делам, работающие за казенный счет. На санкционирование ареста они появились последними, когда в зале находились уже и подзащитные, и прокуроры, и судья, на ходу доедая чипсы и допивая кофе. Во всём этом прочитывалось отношение, и, возможно, оно связано со сложившимся в американском обществе мнением, что защищать преступника – не самая престижная работа. И ещё один штрих к этой теме: солидные адвокатские конторы, которые работают в сфере гражданских отношений и экономики, добровольно передают средства (и весьма значительные) на то, чтобы оплачивать адвокатов по уголовным делам. Это своего рода «откупные».

Вашингтон, федеральный округ Колумбия Как и большинство столиц мира, Вашингтон сосредоточил в себе высшие органы законодательной, судебной и исполнительной власти. Фундаментальность правового обеспечения деятельности государства ощущается даже в архитектуре зданий, занимаемых высшими законодательными, судебными и исполнительными органами. К таким зданиям не применяются и ограничения по высоте фасадов в зависимости от ширины улиц. Но при этом даже в недрах сооружения, занимаемого Верховным судом США, вполне комфортно ощущает себя небольшой сувенирный магазин, в котором можно приобрести и настоящий судейский молоток, и копии рукописной Конституции США и рукописной же Декларации независимости. Экскурсия по Правовой библиотеке Конгресса, между прочим, выявила и вот что: все заключения по вопросам применения отраслей российского права делаются одним единственным человеком. То есть за всё российское направление отвечает…правильно, выходец из России, наш соотечественник. Достаточно неожиданной оказалась и схема распределения полномочий и доходов между руководителями и рядовыми сотрудниками юридической фирмы «Эрнелл Голден Грегори ЛЛПи». Оказывается, право учредителей фирмы на участие в доходах действует лишь в пе-

441

История иркутской адвокатуры

442

История иркутской адвокатуры

443

История иркутской адвокатуры риод непосредственного личного участия, не предполагая передачу по наследству. Очень запомнилась беседа с бывшим Генеральным прокурором США Ричардом Торнбургом. Он не стал уходить от наших вопросов о возможностях политического давления на руководство министерства юстиции США. Высказал своё мнение и о смертной казни, о причине отсрочек исполнения приговоров (исключение судебной ошибки). Ричард Торнбург считает неубедительным аргумент, что угроза смертной казни способна предотвратить преступление, и этот взгляд основан на результатах многолетних исследований в разных штатах. Они показали, что на уровень тяжких преступлений влияют самые разные факторы (от этнического состава населения до социально-экономическая обстановки в целом), но угроза применения смертной казни такого влияния не оказывает.

Нью-Йорк Роберт Леви, судья Федерального Бруклинского суда Нью-Йорка, долго не мог понять наш вопрос о неприкосновенности американских судей и особом порядке привлечения их к ответственности. Когда понял, сказал, что ничего похожего в США нет. Независимость судьи означает невозможность влияния на него при осуществлении правосудия, но не дает иммунитета от уголовного преследования. Привёл пример, когда известный и уважаемый нью-йоркский судья был арестован в день совершения преступления, а в последующем осужден на длительный срок. При этом полиция ни у кого разрешения на арест не спрашивала. После часового общения Роберт Леви вызвался прогуляться с нами, и мы прошли километра два, непрерывно беседуя об американских судах. Их характерной особенностью является специализация: есть суды по уголовным делам, а есть и по семейным, равно как и транспортные суды, административные, суды по спорам о недвижимости. Для лучшего погружения в тему программа нашей поездки предусматривала посещение в Нью–Йорке суда по семейным спорам. В частности, нас пригласили присутствовать при рассмотрении дела о восстановлении родительских прав женщины, употреблявшей наркотики. Судья никуда не спешил и внимательно выслушал адвокатов, мать ребёнка (очень

444

История иркутской адвокатуры доброжелательно, даже участливо), представителей реабилитационного центра, медицинской службы, муниципалитета, общественных организацией, прокурора. Задал дополнительные вопросы и вынес промежуточный вердикт: разрешить матери встречаться с ребенком в выходные дни. А окончательное решение будет принято через три месяца, когда все соберутся вновь и судья узнает, насколько продвинулась мать в избавлении от наркозависимости. Конечно, мы не могли не спросить руководителей суда о возмутительных случаях физического насилия над усыновлёнными детьми из России. Председатель ответил в том смысле, что такие случаи им, конечно, известны, но закон один для всех, и они не делают различий в зависимости от происхождения ребенка. Хорошо, если так…

Общие итоги В Америке есть чему поучиться, но мы не увидели в американской правовой системе того идеала, к достижению которого следует непременно стремиться. По многому из увиденного, услышанного можно судить, что США на сегодняшний день – единственная страна, в которой жизнь жёстко структурирована и подчинена закону. Не случайно наши собеседники говорили, что американцу достаточно просто оказаться в тюрьме даже по пустяковому (на российский взгляд) поводу. Любое отступление от закона не остаётся безнаказанным, и именно этой цели служат все составляющие системы. Еще мы пришли к выводу, что не так уж все плохо в российской правовой системе. Например, наша защита далеко не бесправна, и многие права подзащитных у нас действительно гарантированы. Вот чему, действительно, стоит поучиться у американцев, так это их умению много, системно и эффективно работать.

445

История иркутской адвокатуры

25 октября 2010 г. состоялась встреча представителей Адвокатской палаты Иркутской области и Совета адвокатов г. Улаанбаатар (Монголия). По поручению президента палаты Г.В. Середы во встрече приняли участие члены Совета О.В. Смирнов и Л.В. Чемезова. Монгольскую адвокатуру представляли Алтангэрэл Зундуй, Батзоригт Жугдэрнамжил, Баярт Лувсанчултэм. Участники рассказали о структуре адвокатских образований России и Монголии, проблемах, возникающих в текущей работе. Как и следовало ожидать, оказалось много общего. В подарок монгольским коллегам была вручена подборка журналов «Вестник Адвокатской палаты Иркутской области». Итогом встречи стало подписание Соглашения о сотрудничестве, предусматривающем обмен опытом, информационный обмен. Достигнута договоренность о возможностях участия иркутян в международных конференциях, организуемых Ассоциацией монгольских адвокатов. 10 сентября 2014 г. в Адвокатской палате Иркутской области принимали немецкую делегацию. Коллеги коснулись ключевых тем, связанных с организацией и качеством работы юристов в России и Германии. На встрече много говорилось о системе высшего юридического образования, о специализации адвокатов и повышении их квалификации, о стандартах оказания юридических услуг, профессиональной этике и страховании рисков. Как оказалось, обязанность повышать свою квалификацию отнесена в Германии к основным, но законодатель не прописывает формы такого обучения, поэтому адвокаты вправе сами решать, какие дополнительные знания им необходимы. Если адвокат имеет опыт работы не менее трёх лет и может подтвердить свои знания, он вправе претендовать на звание адвоката-специалиста. А этот статус есть не только знак профессионального качества, но и важный маркетинговый инструмент, дающий преимущество в конкурентной борьбе.

446

История иркутской адвокатуры

ДОПРОСА НЕ БУДЕТ Независимый профессиональный советник по правовым вопросам – так идентифицирует современного адвоката Федеральный закон «Об адвокатской деятельности и адвокатуре в Российской Федерации» (2002 г.). И в статье 3 уточняет: «Адвокатура не входит в систему органов государственной власти и органов местного самоуправления». Естественно, возникает вопрос о гарантиях независимости, и закон посвящает им всю статью 18. Даже многообразие предлагаемых адвокатских образований (коллегия адвокатов, юридическая консультация, адвокатское бюро, адвокатский кабинет) говорит о стремлении законодателя сделать новеллу о независимости ключевой, создать у защитников ощущение расширяющегося пути и, безусловно, попутного ветра. Законы редко опережают подвижки общественного сознания, куда чаще они просто фиксируют их. И позволительно предположить, что на этот раз увенчалось успехом давнее тяготение к независимости. Уложились в формат закона долгие искания предшествующих поколений адвокатов, и это произошло не позже и не раньше должного, а именно в тот момент, когда сообщество доросло до подобной степени независимости. Двенадцать лет правоприменительной практики, прошедшие со времени принятия Федерального закона «Об адвокатской деятельности и адвокатуре в Российской Федерации», в достаточной степени демонстрируют такую готовность. Федеральная палата адвокатов РФ не считает возможным вмешиваться в формирование региональных выборных органов. И даже в конфликтных ситуациях внутри отдельных палат считает недопустимым навязывать какое-либо решение, а лишь излагает своё видение. Иными словами, Федеральная палата транслирует в регионы мантру о самоуправлении. Что весьма показательно, равно как и заявления президента Адвокатской палаты Иркутской области Г.В. Середы об отказе от излишнего администрирования, торжестве принципа равноправия адвокатов. Эта мысль продвигается через корпоративный «Вестник адвокатов Иркутской области», выходящий с 2004 года. В нём непосредственно отража-

447

История иркутской адвокатуры ются и проблемы сообщества, причём электронные версии номеров находятся на сайте палаты в открытом доступе. Такой подход из будущего тем более показателен, что сообщество адвокатов по определению чревато внутренними конфликтами и вся история адвокатуры полна драматургии. С началом ХХI века она лишь обострилась, обогатившись современными технологиями. Но взгляд из будущего показывает, что гласность перспективней безгласности, и, кажется, совет Адвокатской палаты Иркутской области поступает весьма прагматично, устремляясь за динамично меняющейся действительностью. В завершение позволю себе небольшую иллюстрацию к этой мысли – взятый из открытых источников документ.

Защита профессиональных прав Реакция Совета на попытки допроса адвокатов Протокол заочного заседания Совета Адвокатской палаты Иркутской области 12 февраля 2013 г.

г. Иркутск

В адрес Адвокатской палаты Иркутской области поступили письменные заявления адвокатов Иванца Вячеслава Сергеевича (г. Ангарск, Ангарская городская коллегия адвокатов №1) и Савчук Ирины Валерьевны (г. Ангарск, Адвокатский кабинет), в которых изложена информация о том, что в связи с оказанием ими юридической помощи обвиняемому Развозжаеву Л.М. органами предварительного следствия предпринимаются неоднократные попытки вызова адвокатов на допрос. Как полагают адвокаты, целью возможных вопросов являются: – Попытка получения органами следствия сведений, относящихся к адвокатской тайне. – Попытка отвести адвокатов от участия в деле на основании ст. 72 Уголовно-процессуального кодекса РФ. В соответствии с пунктом 3.4 Регламента Совета Адвокатской палаты Иркутской области, утверждённого решением Совета от 27.09.2012 г. по предложению первого вице-президента Адвокатской палаты

448

История иркутской адвокатуры Смирнова О.В. для рассмотрения указанных заявлений созвано внеочередное заседание Совета. Согласно пункту 3.7 Регламента Совета Адвокатской палаты Иркутской области, по инициативе Президента заседание Совета может быть проведено путём заочного голосования. Участвовали члены Совета Адвокатской палаты Иркутской области: 1. Середа Г.В., Президент 2. Смирнов О.В. 3. Белов В.В. 4. Горельский В.К. 5. Козыдло В.Б. 6. Коренева И.В. 7. Кулик В.В. 8. Олейников О.Ю. 9. Пустогородская Т.Д. 10. Старостенко С.В. В соответствии с п. 5 ст. 31 Федерального закона «Об адвокатской деятельности и адвокатуре в Российской Федерации» заседание Совета палаты считается правомочным, если на нём присутствуют не менее двух третей членов Совета. Кворум для проведения голосования имеется. Заседание Совета Адвокатской палаты Иркутской области (далее по тексту – «Совета») считается правомочным.

Повестка дня 1. Рассмотрение заявлений адвокатов Иванца В.С. и Савчук И.В. Непосредственное проведение заочного голосования осуществлялось первым вице-президентом Адвокатской палаты Смирновым О.В., который проинформировал членов Совета о поступивших в адрес Адвокатской палаты Иркутской области обращениях адвокатов Иванца В.С. и Савчук И.В. Члены Совета полагают, что в соответствии с разъяснениями, утвержденными решением Совета ФПА РФ от 30 ноября 2009 г. (протокол № 3), адвокатская тайна – это состояние запрета доступа к

449

История иркутской адвокатуры информации, составляющей ее содержание, посредством установления специального правового режима, направленного на реализацию конституционного права на получение квалифицированной юридической помощи, а также на формирование и охрану иммунитета доверителя путем: введения запретов на несанкционированное получение, разглашение или иное неправомерное использование любой информации, находящейся у адвоката в связи с его профессиональной деятельностью; закрепления права адвоката на тайну и обязанностей по ее сохранению; установления ответственности адвоката и третьих лиц за нарушение адвокатской тайны. Одной из гарантий сохранности адвокатской тайны служит установленный п. 2 ст. 8 Федерального закона запрет вызова и допроса адвоката в качестве свидетеля об обстоятельствах, ставших ему известными в связи с обращением к нему за юридической помощью или в связи с ее оказанием. Рекомендациями по обеспечению адвокатской тайны и гарантий независимости адвоката при осуществлении адвокатами профессиональной деятельности, утвержденными решением Совета ФПА РФ от 30 ноября 2009 г., предусмотрено, что в случае вызова и допроса в качестве свидетеля по обстоятельствам, связанным с адвокатской деятельностью, адвокат обязан: – при наличии оснований полагать, что целью вызова на допрос является получение информации, ставшей известной адвокату в связи с оказанием юридической помощи, информировать совет соответствующей адвокатской палаты о вызове для принятия ею решения о запрете явки на такой допрос; – направить руководителю следственного органа письменное заявление, обосновывающее незаконность вызова для допроса в соответствии с положениями Федерального закона; – обжаловать вызов на допрос со ссылкой на Федеральный закон.

450

История иркутской адвокатуры

По результатам голосования членами Совета единогласно приняты решения: 1. Запретить адвокатам Иванцу Вячеславу Сергеевичу и Савчук Ирине Валерьевне явку на допрос в органы предварительного следствия по обстоятельствам, ставшим им известными в связи с осуществлением защиты обвиняемого Развозжаева Л.М. 2. Рекомендовать адвокатам Иванцу Вячеславу Сергеевичу и Савчук Ирине Валерьевне направить руководителю следственного органа письменное заявление, обосновывающее незаконность вызова для допроса, обжаловать вызов на допрос в установленном порядке. 3. Предложить Президенту Адвокатской палаты Иркутской области направить письменные обращения в Федеральную палату адвокатов РФ, руководителям прокуратуры, следственного комитета и уполномоченному по правам человека по фактам нарушения профессиональных прав адвокатов.

451

История иркутской адвокатуры

НЕПРОШЕДШЕЕ ВРЕМЯ Со времени основания Иркутской коллегии адвокатов (август 1922 г.) через неё прошло более двух тысяч человек – а значит, в архиве осело более двух тысяч личных дел. На каждой папке обозначался установленный срок хранения – 75 лет; и в конце 1990-х целая партия дел была отправлена на списание. Но не уничтожена, к счастью: новая сотрудница аппарата коллегии Евгения Дроздова решила просмотреть их – и открыла целый мир, в сущности, неизученный и неописанный. – В некоторых делах, обрывающихся на 1937-1938 гг., можно встретить очень личные документы– из тех, что обычно лежат в домашних архивах, – рассказывает Евгения.– И если их принесли в канцелярию, значит, не видели уже другого способа сохранить для потомков и для исследователей. Каждое из этих дел по-своему характеризует время, его нерв. Здесь всё дышит и говорит, говорит и свидетельствует – удостоверения, напечатанные на оборотной стороне старых бланков, выправленная автобиография, изменившийся, задрожавший почерк, обороты, никак не вяжущиеся с привычной речью. В 1930-е жизнь была так насыщенна и противоречива, что кандидатам в члены коллегии не хватало отводимых анкетами строк, чтобы оправдать пребывание в колчаковском санитарном отряде или доказать, что пекарня, которой владели родители, не была местом эксплуатации пролетариата. Учётные листки отдела кадров собрали обширную информацию, позволяющую получить представление не только об адвокатах, но и об их окружении и, в конечном счёте, понять мотивацию поступков. А нам, живущим в начале ХХI века, ещё и почувствовать токи прошедшего времени. Эта книга была бы невозможна без сохранённых вопреки инструкции дел. От имени всех героев выражаю признательность Евгении Дроздовой и ещё одной хранительнице времени – Елене Полянчиковой.

452

История иркутской адвокатуры

Евгения Дроздова

453

История иркутской адвокатуры

«ИРБИС» СТАРТУЕТ И ПОБЕЖДАЕТ! Вот уже на протяжении семи лет проходит ежегодная Спартакиада среди адвокатских палат Сибирского Федерального округа, и иркутяне активно участвуют в ней. А в 2012 г. они были принимающей стороной и сумели расширить спортивные границы – к традиционным участникам присоединились адвокаты Монголии. Всего в YI Cпартакиаде приняли участие около 200 человек. Соревнования проходили по футболу, волейболу, шахматам, эстафете, бильярду, боулингу, армреслингу, стрельбе, перетягиванию каната и поднятию гирь. В 2012 г. Адвокатской палатой Иркутской области был учрежден переходящий Кубок Спартакиады. В 2014 г. в упорной борьбе команде «ИрБис» удалось вернуть Кубок домой. Отличилась вся команда, и спортсмены, и участники творческого конкурса выиграли гран-при. Команда Адвокатской палаты Иркутской области «ИрБис» традиционно занимает призовые места. Она выступает со своей эмблемой, флагом и в специально изготовленной форме. Есть у иркутских защитников и свой гимн, автор которого – адвокат Л.И. Бендер, член Союза композиСергей Владимирович Старостенко торов России.

454

История иркутской адвокатуры

Команда Адвокатской палаты Иркутской области «ИрБис» традиционно занимает призовые места на спартакиадах Адвокатских палат Сибирского Федерального округа.

455

История иркутской адвокатуры

использованные ИСТОЧНИКИ: Личные дела членов Иркутской коллегии адвокатов (1924–1970). Адрес-календарь г. Иркутска. 1897–1898. Адрес-календарь г. Иркутска. 1901. Адрес-календарь Иркутской губернии. 1915. Вестник адвокатской палаты Иркутской области. 2011–2014. № 27–33. Весь Иркутск. 1909. Весь Иркутск. 1924. Восточная заря. 1909. № 60–197; 1910. № 1–264. Восточная Сибирь. 1906. № 1–15. Восточное обозрение. 1882. № 1-40; 1883–1884. № 1–52 ; 1885. № 1–50; 1886–1889. № 1–52 ; 1890. № 1–40 ; 1891–1892. № 1–52 ; 1893. № 1–70 ; 1894. № 2–153 ; 1895. № 1–152 ; 1896. № 1–154 ;1897. № 1–155 ; 1898. № 1–163 ;1899. № 1–283 ; 1900. № 1–290 ; 1901. № 1–285 ; 1902. № 1–306 ; 1903. № 1–299 ; 1906. № 4–19. Восточный край. 1906. № 1–33. Голос Сибири. 1910. № 1–18; 1912. № 296–332. Иркутская жизнь. 1914. № 1–117; 1916. № 62–187. Иркутские губернские ведомости. 1857. № 1–33; 1859. № 1–59; 1871. № 1–34 ; 1872. № 3–116 ; 1904. № 3610–3943 ; 1905. № 4100–4238 ; 1911. № 5435–5442 ; 1912. № 5444–5593. Мысль. 1919. № 1–21. Наша мысль. 1911. № 80–137. Обзор революционного движения в округе Иркутской судебной палаты за 1897–1907 гг. СПб, 1908. Обзор революционного движения в округе Иркутской судебной палаты за 1908 г. СПб, 1909. Памятная книжка Иркутской губернии за 1861, 1865, 1881, 1887,

456

История иркутской адвокатуры

1891, 1901, 1902, 1903, 1904, 1906, 1908, 1909, 1910, 1912 гг. Сибирская жизнь. 1915. № 1–278. Сибирская мысль. 1911. № 138–160. Сибирское обозрение. 1906. № 1–111. Сибирь. 1906. № 1–57; 1909. № 148–297;1910. № 1–144; 1914. № 1–148. Государство и право. 1989. №7. С.117–123. Календарь-справочник по Восточной Сибири. 1911. Право. 1902. №9. Справочник по Иркутску и Иркутской губернии. 1914. Справочник по Иркутску и Иркутской губернии. 1915. использованная ЛИТЕРАТУРА: Административно-судебная система Восточной Сибири конца XIX – начала ХХ века в лицах и документах. Материалы к энциклопедии. г. Иркутск. 2004 Гессен И. В. История русской адвокатуры. М., 1914. Милютин Б.А. Военный суд. Его защитники и разрушители. СПб, 1883. Муравьёв Н.В. Прокурорский надзор в его устройстве и деятельности. Москва, 1889. Птицын Владимир. Древние адвокаты и наши присяжные цицероны. СПб, 1894. Толмачёв Ю. А. Я ангарчанин. Иркутск, 2013. Цирлина Г. В. Защита это борьба. Иркутск, 2001. Шахерова С. Л. Присяжная адвокатура Восточной Сибири: профессиональная и корпоративная деятельность (1885–1917 гг.) // Сиб. ссылка. Иркутск, 2009. Вып. 5 (17), с. 237-254.

457

История иркутской адвокатуры

СПИСОК СОКРАЩЕНИЙ АП — Адвокатская палата АО — акционерное общество ВСОИРГО — Восточно-Сибирский отдел императорского Русского географического общества ВКП(б) — Всесоюзная Коммунистическая партия большевиков волост. — волостной г. — господин газ. — газета ген. — генерал губ. — губернский ГПУ – Главное политуправление дир. — директор ж.-д. — железно-дорожный журн. — журнал з-д — завод ИГУ — Иркутский государственный университет ин-т — институт иркут. — иркутский КПСС — Коммунистическая партия Советского Союза минюст — министерство юстиции НКВД — Народный комиссариат внутренних дел обком — областной комитет обл. — областной о-во — общество пр-во — производство

458

пред. — председатель преп. — преподаватель присяж. повер. — присяжный поверенный РКП(б) — Российская Коммунистическая партия большевиков райком партии – районный комитет рев. – революционный РКП(б) — Российская Коммунистическая партия большевиков ред. — редактор реж. — режиссёр СПб. — Санкт-Петербург свящ. — священнослужитель с.-х. — сельскохозяйственный сиб. — сибирский стр-во — строительство тов. — товарищ тов-во — товарищество уч-ще — училище ф-ка — фабрика юр. — юридический

История иркутской адвокатуры

указатель имён А

Амагаев А.И. – 383, 391

Быстрицкий – 180-184

Андрушкевич – 63-64

Верхотуров В.И. – 417-418

Аэров – 404-406

Вершинин Н.Н. – 330-334

Виноград А.Б. – 16, 139,168-173, 257, 258

Базаров А.А. – 429-430

Виттенберг Г.Б. – 425-426

Байков – 423

Власов В.Д. – 74, 97-99, 105

Балышев Н.Н. – 403

Власова В.И. – 403

Аликин Б.Г. – 403

Барбиани – 406 Басавин – 382 Батустин Г.К. – 422, 424-426 Бахметев Н.Н. – 205-209 Беликов М.Ф. – 122, 139 Белов В.В. – 3, 8, 442, 449, 469

Вассерман – 378

Волкова Н.И. – 430 Вольский Н.И. – 294-295 Воронько П.С. – 403, 429

Гаряев П.Я. – 14, 194-195

Белоголовый Л.А. – 176-177

Гейнрих А.М. – 339

Белоусов Ф.Е. – 403

Гейнсдорф М.И. – 160-165

Бендер Л.И. – 454

Геккер И.Б. – 415

Берков Г.М. – 47, 64, 72, 103, 123-125, 146, 148, 196-202, 260, 261-264, 294297, 315, 323-324

Гинзбург Е.И. – 427, 430

Бланков – 83, 93-94 Боголюбов П.Д. – 298-304 Брюхов И.И. – 403 Будников – 391, 408-410 Бусаргина О.С. – 479 Бутлицкая – 391-392

Горельский В.К. – 449, 481 Грудинин И.И. – 403, 419-423, 429430 Губин И.П. – 417 Гуревич – 350

Данилюк – 361, 363, 364

459

История иркутской адвокатуры Дашков – 247-253

Игнатенко В.В. – 9

Дёмин Ю.Б. – 432

Исаев Н.Д. – 427, 429

Дитковский В.С. – 470

Длугош-Смирнова А.П. – 404-410 Дмитриев А.С. – 84 Донец А.М. – 196-202 Достовалов – 404, 407 Дроздова Е. – 452-453 Дубенский М.М. – 114-116, 153-154, 168, 208, 238, 240, 255, 257, 258, 261, 262, 291, 292, 310, 312-316, 325 Дурасов П.Н. – 428

Елисеев С.П. – 121-141 Еремеев П.С. – 403 Ермолов – 90 Ефремов Д.Н. – 482 Ефремова – 400

Каминский Д.Г. – 11, 15, 62-64, 141-142 Карелин – 227-229, 298 Карнаухов Е.А. – 403 Кастриото-Скандербек-Дрекалович – 124, 128, 143 Кашников В.Ф. – 403 Кашулин Ю.М. – 432 Квитинский Г.Ф. – 429 Кичеева В.Л. – 105-109 Клейнман М.Ф. – 361, 363, 364 Клопов – 39-43, 65, 74, 105, 107-109, 120-121 Кожикова М.П. – 403, 430 Козловский М.А. – 403 Козулин – 391-392 Козыдло В.Б. – 449, 471

Жарких А.В. – 489

Конев А.Я. – 432

Коренева И.В. – 449, 472

Конев В.А. – 386

Звонников А.И. – 281-284

Королёв В.И. – 403

Звонников П.И. – 14, 80-88, 111, 140, 230-234

Корякин С.А. – 415-417 Косенко В.В. – 329

Зданович В.П. – 122, 139

Кочегаров И.В. – 403

Зоберн А.И. – 371-376

Кроль М.А. – 122, 219-220, 266-268, 291, 292, 312-315, 335-337

Кудрявый – 271, 295

Иванец В.С. – 448-449, 451

Кузьменков – 385-389

Иванов С.Н. – 399-401, 403

Кузнецова Д.С. – 381, 430

460

История иркутской адвокатуры Кулик В.В. – 449 Куркутов П.О. – 360

Мосюков П.Н. – 377, 379-383, 396, 399-400, 424-426

Кутова С. – 388-389

Музыковский – 391

Мысовский Н.А. – 403

Левицкий – 408-410 Леонтьева – 381-382 Луневский С.Г. – 122, 139 Лупачева – 381 Любавский Р.Д. – 325 Люстих В.И. – 81

Маньков Н.А. – 403 Масальский – 325 Маценок Т.Г. – 377-379 Машкин Ю.Н. – 427-431 Медюк А.А. – 369-370 Мейслер – 255 Метелёвы – 355-359 Миловидов П.Я. – 394-400 Милютин Б.А. – 10, 11, 25-32 Минский – 407 Миронова Г.Г. – 480 Митин П.И. – 403, 421, 423-424 Митрохин А.В. – 46-51, 64, 89, 153, 310 Михайлова А. – 379-383 Михельсон – 231-233 Можай Е.М. – 403

Муравьёв Н.В. – 190

Нагибин А.И. – 393 Негров – 405 Нечаев В.Е. – 397-399, 403 Никитин Г.А. – 403 Новиков В.В. – 403

Окладников И.В. – 427-428 Олейников О.Ю. – 449 Орнштейн – 239-240, 329 Осанкин В.В. – 403 Осликовский – 140-141

Птицын В.В. – 11, 15, 52-57 Патушинский Г.Б. – 12, 16, 138, 210215, 272-277, 310, 315, 318-320, 323324, 353-354, 356-359 Патушинский Л.О. – 16, 17, 23, 361, 363, 367, 369, 371, 377-379, 394-396, 407, 415-416 Патушинский О.Б. – 12, 16, 305-311, 318-319, 371 Пермякова З.В. – 432

Молодых А.Г. – 362-364

Перфильев Е.А. – 122, 139, 141, 146147, 153, 235

Мостовой Н.В. – 473

Пескин М.А. – 122, 153, 206, 325

461

История иркутской адвокатуры Петров Н.И. – 403 Петрова О.В. – 483

Середа Г.В. – 3, 6, 442, 446-447, 449, 467, 478

Пехович – 353

Середа И.М. – 485

Питтель А.А. – 369-371, 374, 376, 391, 407

Сивов – 369 Скоробогатова Ф.А. – 403, 430

Подрядчиков Н.М. – 427, 429

Скрыпник Г.В. – 403

Полянчикова Е.Б. – 452 Попов Я.Р. – 403 Потапов Д.В. – 393 Пустогородская Т.Д. – 438-445, 449, 474

Раевский Н.И. – 279-284, 287-294, 310, 312-316 Раевский С.Н. – 365-367 Раннев С.Н. – 475 Резвушкин Э.Д. – 393 Ридингер Г.В. – 427 Рогозный В.Ю. – 490 Романов И.А. – 392-393 Рощина А.А. – 403, 432 Рябкин В.М. – 361-365, 369, 371, 405, 407

Смирнов Б.Н. – 412-414 Смирнов В.И. – 406 Смирнов О.В. – 3, 7, 438-446, 449, 468 Старостенко С.В. – 438-445, 449, 476 Степичев И.С. – 403 Стефанюк А.В. – 392, 410 Стравинский М.С. – 122, 138-139, 151-158, 204, 207, 236-241, 269- 270, 296, 298-301, 303-304 Стрекаловский – 231 Стрелков С.А. – 387-392, 408 Стремилов П.И. – 403 Сумовский В.А. – 122

Рязанов Н.Н. – 391, 410, 427

Тарасов А.В. – 12, 14, 111-117, 140, 174-179, 242-245, 252-253, 258, 313, 235

Телегин А.И. – 403 Тимофеев – 433

Савчук И.В. – 448-449, 451

Рязанов В.В. – 403, 432

Савицкий Ю.Ф. – 427-428 Сарно Л.С. – 381-383, 403, 415, 429 Семёнов П.Ю. – 484

Толмачёв Ю.А. – 432-437

Убугунеев Б.Х. – 403

Семёнова А.Ф. – 403

Усова Л.Н. – 432-433

Сергеев В.С. – 403

Устюжанинов Г.П. – 216

462

История иркутской адвокатуры

Фатеев И.С. – 15, 16, 139, 175, 177168, 242-246, 248, 273, 274, 276, 290, 300, 313-314, 316, 329 Френкель – 189 Фролов – 406-407 Фунтикова М.А. – 432

Шелохов – 382, 391-393 Штромберг – 325 Шутова М.И. – 430

Ягомост М.М. – 491 Якшибаров М.М. – 403 Ямпольский А.Е. – 365, 405, 407, 409

Харизоменов – 61, 74-77, 89-94, 9799, 105-107, 120 Харламов В.А. – 122, 139, 141, 175177, 189, 194, 209-211, 213-214, 230, 234-235, 240, 242, 245, 257, 258, 259, 296, 313-315 Хренников И.П. – 122, 139, 179, 203204, 207, 230, 234-235 Худякова О.В. – 486

Цирлина Г.В. – 18, 19, 410-411, 423, 430 Цукерман Т.Л. – 430

Чемезова Л.В. – 446

Шадрин А.А. – 487 Шаляпин А.Е. – 402-403, 432 Шапиро Л.С. – 139, 179, 209, 263, 325 Шевелкин В.Е. – 403 Шевич – 96, 97

463

История иркутской адвокатуры

Совет Адвокатской палаты Иркутской области

Георгий Викторович Середа

464

История иркутской адвокатуры

Олег Валерьевич Смирнов

465

История иркутской адвокатуры

Виталий Владимирович Белов

466

История иркутской адвокатуры

Виктор Степанович Дитковский

467

История иркутской адвокатуры

Владимир Борисович Козыдло

468

История иркутской адвокатуры

Ирина Викторовна Коренева

469

История иркутской адвокатуры

Владимир Валерьевич Кулик

470

История иркутской адвокатуры

Николай Васильевич Мостовой

471

История иркутской адвокатуры

Татьяна Дмитриевна Пустогородская

472

История иркутской адвокатуры

Сергей Николаевич Раннев

473

История иркутской адвокатуры

Сергей Владимирович Старостенко

474

История иркутской адвокатуры

Квалификационная комиссия Адвокатской палаты Иркутской области

Георгий Викторович Середа

475

История иркутской адвокатуры

Ольга Станиславовна Бусаргина

476

История иркутской адвокатуры

Галина Георгиевна Миронова

477

История иркутской адвокатуры

Виталий Константинович Горельский

478

История иркутской адвокатуры

Дмитрий Николаевич Ефремов

479

История иркутской адвокатуры

Ольга Викторовна Петрова

480

История иркутской адвокатуры

Петр Юрьевич Семенов

481

История иркутской адвокатуры

Ирина Михайловна Середа

482

История иркутской адвокатуры

Ольга Васильевна Худякова

483

История иркутской адвокатуры

Андрей Андреевич Шадрин

484

История иркутской адвокатуры

ревизионная комиссия Адвокатской палаты Иркутской области

Александр Владимирович Жарких

485

История иркутской адвокатуры

Вячеслав Юрьевич Рогозный

486

История иркутской адвокатуры

Максим Михайлович Ягомост

487

Старые и новые названия иркутских улиц, переулков, скверов, садов, площадей: Адмиралтейская — Крестьянина Баснинская — Свердлова Беляевский переулок — переулок Бурлова Благовещенская — Володарского Больничный — Клинический Большая — Карла Маркса Большая Блиновская — Партизанская Большая Русиновская — Байкальская Большая Трапезниковская — Желябова Брянская — Красного резерва Бурдачевской — Большаковская — Вдовий переулок — Черемховский Верхне-Амурская — Седова Власовский переулок — Пионерский Воскресенская —Тихвинская — Красной Звезды — Сухэ-Батора Восьмая Иерусалимская — Лопатина Вторая Арсенальская — Эрновская Вторая Иерусалимская — Красных Мадьяр Вторая Солдатская — Милютинская — Лапина Георгиевский — Краснофлотский Главная Арсенальская — Графа Кутайсова — Троцкого — Дзержинского Главная Иерусалимская — Коммунаров Граматинская — Каландаришвили Гранинская — Московская-Большая Ланинская — Д.Событий Графа Кутайсова — Дзержинского

Гусева- Харлампиевская — Горького Дегтевская — Российская Дворянская — Рабочая Жандармская — Фридриха Энгельса Зверевская — Бабушкина Знаменская — Баррикад Ивановская площадь — Труда Институтская — Шелашниковская — Октябрьской революции Казарминская — Черкесовская — Красного восстания Кладбищенская — Парковая Котельниковская — Фурье Кузнецкая — Уткина Кузнецкий переулок — 8 марта Лагерная — Казачья Луговая — Марата Любарский — Ударника Малая Ланинская — Депутатская Мало-Ланинская — Трудовая Малая Русиновская — ЛебедеваКумача Малая Трапезниковская — Связи Матрешинская — С.Перовской Медведниковская — Халтурина Морская — Байкльская — Заморская — Амурская — Ленина Мотоховская — Осипенко Мыльниковская — Чкалова Мяснорядская — Франка Каменецкого Набережная Ангары — бульвар Гагарина Несытовская — Ивановская — Пролетарская Нижняя Амурская — 3 июля

Пантовичевская — Войкова Первая Арсенальская — Сафьяновская — Пестеревская — Урицкого Первая-6-я Иерусалимские — Первая-6-я Советские Первая Кузнечная — Поплавская Первая Солдатская — ЩаповскаяКрасноармейская Перфильевский — Пугачева Пирожковский переулок — Банковский; Канадзавы Покровская — Шевцова Поплавская — Красногвардейская Почтамтская — Степана Разина Преображенская — Тимирязева Пятая Иерусалимская — Моисея Бронштейна Пятая Солдатская — Базановская — Богдана Хмельницкого Русиновская — Коминтерна — Байкальская Савинская — Гаврилова Саломатовская — К.Либкнехта Сарайная — Александра Невского Седьмая Иерусалимская — Лыткина Семинарская — Польских повстанцев Спасо-Лютеранская — Сурикова Средняя Амурская — 25 Октября Тихвинская площадь — Кирова Толкучая — Гусарова Третья Арсенальская — Бориславская — Малая Блиновская — Чехова Третья Иерусалимская — Трилиссера

Третья Солдатская — Хаминовская — Грязнова Троицкая — 5-й Армии Успенская — Плеханова Харинская — Некрасова Хлебный базар — Торговый комплекс Хорошевская — Радищева Четвертая Иерусалимская — Чужака (Насимовича) Четвертая Солдатская — Немчиновская — Киевская Чудотворная — Бограда Шестая Иерусалимская — Джека Алтаузена Шестая Солдатская — Сибиряковская — Литвинова Юнкерский — Красный Якутская — Рабочего Штаба 15 февраля 1872 года решением ген-губ. Синельникова переименованы улицы: 1-я Солдатская — Щаповская 2-я Солдатская — Милютинская 3-я Солдатская — Хаминовская 4-я Солдатская — Немчиновская 5-я Солдатская — Базановская 6-я Солдатская — Сибиряковская 1-я Арсенальская — Сафьяновская 2-я Арсенальская — Эрновская 3-я Арсенальская — Бориславская Институтская — Шелашниковская Казарминская — Черкесовская Мало-Ланинская — Московская Бурдачевской — Большаковская 1-я Кузнечная — Поплавская

Оглавление Обращения к читателю Краткий обзор истории иркутской адвокатуры Председатели президиума (список) Милютинские всходы Судебные установления Из жизни частного поверенного Нелётные качества Переломный момент Опыт самозащиты Синдром Брегеля Долгая командировка В прокурорском приближении Громкое дело Случай на лестнице По родам не склоняется! Всепобеждающая кляуза Реформировать нельзя отложить Высокое посещение Речи министра юстиции на открытии судебных установлений Прелести конкуренции Под перекрёстным огнём Танго Стравинского «Мировые нынче в моде» Привязка к местности Призрачное сближение Глядя из послезавтра Подпольная сила Опасная прослойка Под патронатом Бахметиада против Андронианы Поправка на презумпцию Устюжанинов Г.П. биографическая справка Застарелые пятна проступают Проигрыш со вкусом победы Запрещённые практики Одиннадцатая заповедь Одностороннее движение Испытательный срок Развернуться на марше

6-9 10-20 23 25-35 36-45 46-51 52-60 61-66 67-73 74-79 80-88 89-94 95-99 100-104 105-110 111-116 117-122 123-129 130-137 138-143 144-150 151-158 159-167 168-173 174-179 180-184 185-191 192-195 196-202 203-209 210-215 216 217-222 223-229 230-235 236-241 242-246 247-253 254-259

На романной подкладке Карманный подход Покушение на кассу Важное мелкотемье В тенётах и болотах Альянсы+ финансы= успех Угрозы протокольного свойства Право на горчицу к обеду «Тайная» канцелярия 3-х адвокатов Пленение Бодунэ Правда – ваша. Дело – выигрышное Пересортица Не угодно ли выслаться? Судный день Развод без права на ошибку Угол падения Куркутов Порфирий Осипович биографическая справка Прятки по-юридически А если всё же попробовать выжить? Дремлющее эхо Неровности эстафеты Правила исключения Адвокаты-фронтовики Хождение против ветра Образовательная планка Непозволительные вольности Шли по звёздам Стрельба «по-македонски» Открытие Америки Допроса не будет Непрошедшее время ИрБис стартует и побеждает Использованные источники Список сокращений Указатель имён Совет АП Иркутской области Квалификационная комиссия АП Иркутской области Ревизионная комиссия АП Иркутской области Старые и новые названия иркутских улиц

260-265 266-271 272-277 268-284 285-290 291-297 298-304 305-311 312-317 318-324 325-328 329-334 335-338 339-350 351-354 355-359 360 361-367 368-376 377-384 385-393 394-401 402-403 404-411 412-418 419-426 427-431 432-437 438-446 447-451 452-453 454-455 456-457 458 459-463 464-475 476-486 487-490 492-493

Рекунова Валентина Михайловна

История иркутской адвокатуры в документах и сюжетах из жизни поверенных

редактура, Корректура: Васильева Нина Александровна Дизайн, вёрстка: Шамеха Максим анатольевич

Типография «ПринтЛайн» Подписано в печать 10.04.2015 Формат 60/84/32. Усл. п. листов 33,05 Бумага офсетная, печать офсетная. Тираж 1000 экземпляров. Заказ №0694 Отпечатано в типографии «ПринтЛайн» 664019, г. Иркутск, ул. Баррикад, 53, оф. 307 тел.: (3952) 29-29-14

Книга представляет основные этапы развития сообщества иркутских адвокатов за полтора века. Художественное осмысление документального материала позволяет выйти за рамки сугубо корпоративного издания, создать эффект читательского присутствия в описываемых событиях.