Художник Юлия Сдобнова
Художник Сергей Логинов
Михаил Поторак
Одна воробьиная ночь
295
Заповедник Сказок 2016
Избранное
Дол, полный надежд
сказка для детей изрядного возраста
Н
296
ет, послушайте, Дол прекрасен, когда утренний свет тягучим розовым мёдом стекает по складкам скал. Ниже и ниже… И вылупляются первыми мохнатыми веточками пинии, приткнувшиеся на краю утёса. Одновременно со стылым ветром, отдающим томительным привкусом дымка, вползает в Дол настоящее утро, нащупывает тёплым сиянием маковки непролазного Хранящего Леса и заглядывает золотым оком внутрь пряничных наших домиков. Дол прекрасен и днём, когда проживают свои жизни синие утренние тени и рыжие тени вечерние, по волнам ручья скачут солнечные блики, а белоснежные мостики кажутся не то сахарными, не то призрачными. Распускаются дивные цветы, луга волнуются, переполненные пёстрыми зонтиками, кисточками, гроздями, чашами. И полно фей, никогда не отвечающих и вечно ускользающих из ладони. И деловитых золотистых шмелей. И бабочек. Носиться верхом на единороге наперегонки с ветром, пытаться ухватить за хвост странных див, что время от времени пролетают Дол насквозь, играть с мохнатыми местными, про которых так и не поймёшь: разбирают они речь, или это такие сообразительные домашние зверушки… И лунг. Душистый, разноцветный, прекрасный лунг. Его собираешь в каждой тени, в отголоске смеха, в свежести ручья, плотно умещая в корзины, следя, чтобы не попались соцветия, потому что цветущий надо осторожно укладывать в специальные узорчатые кувшинчики. Лунг… он тоже прекрасен, как и всё в Доле.
Александр Придатко
Дол, полный надежд
Дол дивно хорош вечером, на веранде, после сытного тёплого ужина и целого дня беззаботных развлечений в этом раю, в этой… «Эквестрии», — говорит Мулат задумчиво, хотя спроси вот, что такое эта самая Экве — и не сумеет ответить, растерянно, даже испуганно глядя чернющими глазами навыкате. Дол утопает в сумерках, времени костров и сказок, жадно напиваясь впрок покоя и безмятежности — словно завтра не наступит ещё один беззаботный день. Загадочно гомонит луг, давно свернувший пёстроцветье. На него выходят кормиться создания покрупнее, стучат копытами и топочут мягкими лапами, кое-кто и вовсе — ступнями. Туда вполне можно пойти побегать наперегонки с молоденькими олешками и медвежатами. Кто не захочет нас видеть, тех всё равно не встретить. Под звёздами Дол выглядит так, будто всё уже прожито, узнано и сделано тысячи лет назад; строгий, величественный и удивительно пустынный, несмотря на всю возню местной живности — не исключая и нас. Мы всё реже ходим на луг по ночам — неинтересно. Дол прекрасен. Всегда. Век бы его не видеть.
1 Чёрт возьми. В Доле есть одна-единственная действительно ужасная штука. Сны. Просыпаешься, хватая ртом воздух, вырываясь из вязких, липких картин, из жгучего, как крапива, кошмара, — и за окном мерещатся рожи, рожи, рожи… Одних снов достаточно, чтобы захотелось свалить отсюда к лешему. Ну, то есть не к лешему: парень-то он толковый, не дурак поболтать за жизнь, да и в загадки поиграть, только тоже — местный. Не к лешему. Но свалить.
2 Каждое утро начинается с бега. Терпеть не могу бегать. Едва попав сюда я, тучен и одышлив, меньше всего смахивал на парня, что станет по утрам гонять по мощёным тропинкам Белого Городка. Надо думать, вне Дола находилось немало других увлекательных занятий, раз удавалось так себя запустить. Всё дело в феях. Да. Понимаете, феи не говорят с нами — ни по утрам, ни днём. Никогда. Не интересны мы им. Или они чересчур заняты — шут
297
Заповедник Сказок 2016
298
Избранное
его знает. А только не говорят. Единственный раз, благодаря которому мы вообще знаем, что это, ну, как бы такие люди, случается, когда попадаешь в Дол. Пока тебя не нашли — находят быстро, на то и единороги, — Дол кажется дурным сном: полно нудящих букашек, колкого света, сырости, сквозняков, неудобной травы, запахов… зверей. В обалдении оглядываешься вокруг — вуаля, смотри в оба, вон она! Фея впервые появляется в блеске, заворачивается, что конфетка в фантик — ни цвета глаз, ни деталей причёски не разглядеть. Другое дело — тело. Первая Фея каждого и встречает голышом, уж не знаю почему. Не знаю, конечно, как там дело обстоит у девчонок. Может, им высылают навстречу накачанного фейца. Но у парней всегда является девка. Разве, может, у Сильвио иначе. Тот, помню, долго мялся, не хотел рассказывать, юлил. Я понял так, что никакой феи Сильвио не видел. А что тогда? Вопрос. Может, и качкá. Не моё дело. Словом, в первые мгновения в Доле нас встречает фея и с ходу шепчет какие-то глупости. О том, что эта чепуха — твой собственный неповторимый рецепт, узнаёшь уже в Городке, одном из семи или восьми, зависит от погоды. Мне, скажем, фея-привратница шепнула: мол, если захочется отсюда сбежать, то бежать придётся много, долго и не оглядываясь. Поначалу-то, пока не пообвыкся, я всё рвался прочь. Но две с лишком сотни фунтов, понимаете? Потом оказалось, что Дол — удивительное место. Ты можешь рыскать в древних развалинах эльфийского города в Сердцевинном Лесу, а можешь отправиться к Глыбе и попытать счастья в руинах гномьей цитадели. А можно просто позволить каждому следующему дню вести по новой тропе: играть с вертлявыми ракшами, слушать гандхарвов, гонять таких мелких плюшевых мишуток-эвоков. И собирать лунг. Наши единороги — отличные спутники, верные, выносливые, любознательные. Мне с Рогосветом уютнее, чем с большинством ребят, к примеру. Думаю, у других примерно так же. С лунгом странно: чем бы ни занимался, всегда обнаруживаешь под конец дня полные саквы лунга. Это замечательная штука — завариваешь чаёк, принюхиваясь к духу свежесобранной травы, потом прихлёбываешь, обжигаясь и дуя на пальцы, а по жилам растекается бодрость и терпкое ощущение, будто пытаешься вспомнить не себя, а кого-то бесконечно более родного — и всё же другого. Или пытаешься увидеть во вчера чтото, чего никогда ни за что не разглядеть, если смотреть на вещи
Александр Придатко
Дол, полный надежд
под солнцем и временем, как они вяло движутся по-над Долом. Или… Потом, говоря короче, вырваться уже не хочется. Комуто ненадолго, кому-то — подольше, некоторым, вроде Вождя, вообще, кажется, не надоедает ни Дол, ни лунг, ни эвоки его разлюбезные. Я говорил о беге, да? О беге… Каждое утро начинается с бега: встаёшь раньше всех, пулей за дверь и марш по шершавым плитам. Нужный ритм, верный темп набирается минуты три, ну четыре. Потом — угадать направление. В последнее время, кажется, с азимутом у меня получше: пару раз маршрут пролегал мимо Карминного и даже Лазурного Городков — за две трети Дола от нас! Возможно, фея и не врёт, думаю я при этом. Однако за пределы Дола пока не получалось, врать не стану. Другие ребята занимаются на рассвете кто чем: кто поёт, кто танцует, кто карабкается на Глыбу, кто сочиняет стихи или рисует. Я — бегаю. Вроде бы давно, если посмотреть на тощий вид и желваки мышц на ногах. А кажется, что только вчера пришёл в Городок, не говоря уж о трёх месяцах, когда я упорно вколачивал в себя: рай, рай, радуйся, это рай… Прошло. Теперь я бегаю. А Матвей гоняет на единороге. В сумерках. В тумане. Во весь опор. Вот такой болван, да.
3 Вождь — бешеный, если хорошенько постараться и разозлить. Фокус в том, что раздражается белобрысый великан долго и в целом неважнецки. Отходит быстро и по пустякам вообще никогда не нудит. Если бы не он, наверное, поубивали бы друг друга от тоски или со скуки. По дурости чего только не натворишь. Дол — мирное место. Волшебное место. Идеально приспособленное для жизни, да. Сказка, чёрт его забери. Нам он не противен, не страшен, не скучен, не омерзителен, не… Нам он мал. Представьте себе Гензеля, попавшего на ужин к Старухе Шапокляк в пряничный домик в возрасте не семи годочков, а хотя бы семнадцати. Какая смекалка? Какая изворотливость? Какая там ещё угроза жизни?! Взять за холку и вперёд рубильником запихать в печь без всякой лопаты! Только неизвестно, кто тут Шапокляк, где тут печь и куда поднести огоньку.
299
Заповедник Сказок 2016
Избранное
Не Вождю же под хвост. Он и так бешеный, если рассвирепеет. Как сейчас.
4
300
От Матвея шибает острой смесью человеческого и единорожьего пота за пять шагов. А может, и дальше. Я-то свернул к домику Матвея ещё с улицы. Почуял? Услышал? Не знаю. Важно другое: зря свернул. Тут и без меня хватает народу. — Ты чем думал, осёл? — негромко и размеренно, будто обедню правит, гудит Вождь. Матвей морщится, бледнеет, потеет, прячет глаза. А то мы не знаем, чем думал? Вырваться хотел и решил, что единорогу виднее, куда отсюда бежать. Вопрос, которого Матвею никто никак из жалости не хотел задавать, как раз и есть: а на кой ляд единорогу куда-то рваться из Дола? Ну, куда бежать-то? В огонь и крики из наших кошмаров? А ведь эти вопли, головешки да ещё плотный удушающий дым — всё, что мы помним о жизни вне Дола. — Единорога попортил, — говорит мне Орест, скрежетнув зубами. Присмотревшись, замечаю, что единорог Матвея, и верно, не просто так понурился, бессильно отмахиваясь от феечек — избегает животинка наступать на левую переднюю ногу. Растяжение? Очень даже может быть. Ну, Матвей… Что-то болезненно обжигает щиколотку. Наклонившись, вижу толстенького кобольда с тросточкой, укоризненно трясущего пальцем: как так можно? А ведь и верно. Матвей, конечно, никакой не вольный сокол со связанными крыльями, как можно бы решить, послушав, сколько раз он пытался сбежать. Ни разу не сокол, вот уж да. Он увалень, каких поискать, засоня и копуша. Ну и толстяк почище, чем был я до начала утренних… пробежек. Таких мало кто уважает, мало кто любит. А если жалеют, так жалеют свысока, пренебрежительно. Унижая даже жалостью. А Дол — что Дол? Мы такие, какими и были, наверное: без рогов и без крыльев, фигурально говоря. Нормальное дело. Если мы и не стали бандитами, то совсем не потому, что мы такие уж добренькие и чистенькие. Вот хотя бы Вождь, рычащий сейчас на Матвея… Впрочем, как раз Вождю и есть дело, в том числе и до слабачков. При всей любви к Долу парень он толковый. И — с сердцем, что ли. Не позволяет на потеху затравить шушеру. Не допускает лентяю заморить себя. Ну… Вожак и вожак.
Александр Придатко
Дол, полный надежд
Цыкнув зубом, Вождь бросает бешеный взгляд через плечо — и примолкают сразу все. — Так, Матвей, — говорит Вождь, — лечить тебя, гляжу, поздно. Учить — без толку. Потому посиди-ка ты сегодня, милдружочек, смирно. Да походи за единорогом — сам. — А… лунг? — спрашивает Матвей неуверенно. — Пешком собирать пойдёшь? — спрашивает Вождь. — Так ведь всё равно не соберёшь. Сиди уж! — Мне… плохо будет, — скулит Матвей голосочком, ужасно не идущим крупнотелому парню с примечательно разжористой рожей. Что за гадость, думаю я, отодвигаясь от ребят, ехидно посмеивающихся в ажурных розоватых тенях. — Может, и будет, — говорит Вождь. — Потерпишь. А мы пока постараемся найти тебе временно другого единорога, коль скоро своего беречь не хотел. Матвей бледнеет, но не решается перечить. Вождь ждёт возражений, словно мурена неосторожную рыбу. Я поворачиваюсь и бегу дальше. Не хочу знать. Не моё дело. Прибавляю темп, хотя уже знаю, что сегодня выбежать за пределы Дола не удастся. Утро распускается тысячецветной мандалой.
5 Собирать лунг удобнее и быстрее всего бригадами. Звено из семи человек спокойно подметает изрядный клок всхолмья, после чего вереницей отправляется к ближайшей башенке и складывает в неё добытое. Сухарик носится впереди, его Фьялар смешно взбрыкивает на бегу, и хочется выругаться. Пацана ждут не худшие годы в жизни. Он — самый младший из нас. Самый простодушный. Если, разумеется, мы не испортим ему этих лет. Портить, по-моему, — главный навык каждого, живущего в Белом Городке. И вряд ли в других местах Дола обстоит иначе. Умей мы ещё что-то, наверняка не торчали бы в вотчине сказочных фейри и лепреконов. Сухарик вылетает на гребень холма и смеётся счастливым и беззаботным смехом Питера Пэна. Долго изучает из-под приставленной ко лбу ладошки оставшийся внизу Городок. Ради разнообразия сегодня мы решили рвануть к череде холмов близ восточной стены Дола. Башенка — в сущности, простой каменный столбик — манит нас издали. Об этом не говорят, но по ночам, бывает, просто не
301
Заповедник Сказок 2016
302
Избранное
выходит думать о чём-то другом — только про лунг, который выручает нас, спасает от усталости, однообразия и тоски. Да ещё об этих странных каменных столбах. Сухарику проще других: если на него и давит неслышный зов, он уж никак не спешит покорно топать, куда велено. Слетев вниз с холма, малец клусом гонит Фьялара за одному ему видимой целью. «Лха-жьяло!» — катится на крутых боках эха. Да уж. Боги побеждают. Всё больше, конечно, нас. Кого же ещё… Остальные приближаются к белоснежному цилиндру с бронзовой дверью в боку, по очереди спешиваются, волокут плотно набитые тороки и бросают вязанки лунга внутрь. Нет более острого удовольствия, чем радость от хорошо сделанной работы, когда пьёшь густой вкусный ветер Дола возле очередной башни, а рядом — товарищи, только что изо всех сил трудившиеся наравне. Тут всё просто и эффективно: отказался поработать деньдругой, и тебе уже заплохело. Через неделю отказа от жатвы иной уже и с постели подняться не может. Больше двух недель не держался никто. Представляю, как себя сейчас чувствует Матвей. Он ведь чёртов слабак, да ещё и нытик. Однако бездельничанье иной раз доканывает и настоящих крепышей, тут не угадаешь. Башенка заполняется, и дверь мягко затворяется за последней охапкой, брошенной Сухариком. Сейчас она откроется снова, и внутри мы увидим другой мир. Скажем, золотистые колосящиеся поля под зелёными небесами. Или утёсы аспидно-чёрных скал. Или необозримые пущи под тремя лунами. Может быть, это один и тот же мир. Может, всякий раз новый… Во всяком случае, мы надеемся, что там нас ждут, как только сумеем добежать-дорисовать-дотанцевать задуманное. Задуманное не нами, да. На что ещё тут надеяться? На гномов?
6 Отделившись от бригады, я пришпориваю Рогосвета и спускаюсь в распадок у самого подножия скал. Воздух звенит от голосов водопадов. Пенится в каменных чашах вода, прихотливо струятся ручьи. Мало кто из наших заинтересуется подобным местом. Даже если бы разобрался, что каменные русла проточены водой посреди старинной площади, а живописные валуны
Александр Придатко
Дол, полный надежд
и глыбы на самом деле — оплетённые плющом и обомшелые дома, в большинстве своём разрушенные. Руин и занятных местечек в Доле хватает на каждом шагу. Одними больше, подумаешь… Мне же трудно отделаться от мысли, что я вот-вот найду что-то ценное, важное. Недостающее. Рогосвет нервно всхрапывает и встаёт на дыбы, приплясывая. На тропинке грузно и угрожающе лежит немалая коряжина, и ветер нетерпеливо теребит полосатое оперение трёх стрел, глубоко вошедших в морщинистую тёмную древесину. Что-то новенькое, думаю я, понукая Рогосвета приблизиться. Единорог волнуется, упирается, раздувает ноздри и совершенно по-волчьи рычит. Спрыгнув с седла, я двигаюсь дальше пешком, ожидая не то окрика, не то удара в спину… Не то магии. Странной, не виданной мною пока магии — чего-то, не вписанного в идеальную гармонию Дола. Ничего не происходит. Спускаюсь по тропке, раздвигая руками жадный густой кустарник, думая о себе не лучшими словами. Не хочу же я получить стрелу? Не хочу. Жить хочу. Жить хотят все, не поверите. Даже баламутистые эвоки. Но я хочу жить не здесь — и это здорово помогает не бояться.
7 Вдали, сквозь переплетение ветвей, виднеется пышный и роскошный день Дола. Пляшет, не решаясь подойти к коряге, мой единорог. Что ж поделать, Рогосвет не колдовской терминатор без страха и разума. Внизу выплывают из зеленоватых сумерек полуразрушенные дома, пронзительно пахнет грибами. Звуки искажаются, тонут в тенях… И это очень не вовремя. Потому что я видел здесь кое-кого чужого. И когда я говорю «чужого», это не значит: из Синего Городка или из Красного. Это значит: что за чёрт, этой девки не должно здесь быть! Как?! В таком примерно духе. Девки — как пить дать. Ибо длинные золотистые волосы заплетены в толстую косу, талия осиная… Сильвио до неё, при всём моем к нему уважении, как до Джомолунгмы. Осторожно заглядываю в крайний дом. За целой наружной стеной — гора битого камня и заботливо укутанных в изумрудную поросль обломков. Не то. Шелестит свои бездумные и бесконечные сплетни лес. То и дело хлопают чьи-то крылья, вопят мохнатые соседи, играя
303
Заповедник Сказок 2016
Избранное
в прятки… или не прятки? Вправду ли я слышу тревогу в их перекличке? Дыхание спирает в груди. Страшно, чёрт. Вроде бы у незнакомки — дикое, дикое слово, мало что значащее после некоторого времени в Доле, мы все тут одна большая и исключительно странная семейка — у незнакомки есть лук. Скорее всего, она-то и стреляла в корягу. Испугалась? Боже, какая же чепуха настойчиво лезет в голову. Тут если кто и боится, так это я. Как она могла забраться в Дол? Как? И если всё же сумела, значит, Дол — не такое уж безопасное пристанище. Значит, Дол — не такая уж надёжная клетка.
8
304
В седьмом доме неожиданно для меня нашлись аккуратно связанные пучком вяленые дни. Неизвестно чьи, хотя и жутко интересно. Всё же — мимо, мимо. Кухонька укутана взбитой периной пыли, ни следа, если не считать с полсотни отпечатков босых ножонок и лап. Лесные, конечно: по плите хорошо видно, что домового отсюда всё же уносили… Стоп, говорю я себе озадаченно, что ещё за домовой? Наверху насвистывает ветер. Прихватив вяленые дни, взбегаю по каменной лестнице в мансарду, густо затканную паутиной, едва не натыкаясь на кошачьи сны, мягко укатывающиеся в углы. Не сегодня. Не сейчас. В окно вижу, как гибкий девичий силуэт ускользает между развалин, направляясь наверх. На мгновение останавливается сердце: там наши ребята! Опрометью бегу прочь, наружу — догнать, остановить, предупредить… не знаю. На губах — солёный привкус настоящей жизни, почти стёршейся из памяти. Испуганное ржание Рогосвета! Я слышу стук копыт и понимаю, что, наверное, останусь без единорога. В ветре, стекающем вдоль склонов холма, чувствуется привкус творимого волшебства. Я вдыхаю глубже — и вдруг понимаю, что ощущаю силу единорога, но не колдуна… или ведьмы. Крикнуть бы ей, остановить бы! Но что кричать, чем удержать? Девушка стоит на колене, тщательно выцеливая Рогосвета. Тот трясёт гривой, скачет, срывается то на бег, то на рысь. Уходит от стрел, хотя по крупу уже стекает кровь из глубокой царапины. Я забегаю сзади как раз вовремя, чтобы помешать ей выстрелить ещё раз. В руке давно уже держу кривой синеватого металла
Александр Придатко
Дол, полный надежд
кинжал — подарок горного тролля, откованный в неведомых краях. Вижу, как колеблется тончайшая прядь на шее, как пульсирует под кожей вена. Добрый удар — и даже боли будет немного. Наклоняюсь. Вздыхаю, отправляя взгляд ткать неверную нить между жалом клинка и смуглой нежной кожей. — Меня зовут Гамлет. Девушка стремительно отскакивает, кажется, готовая бежать на четвереньках. «Не похожа на завоевателя, не так ли, брат», — говорю я себе, делая шаг вперёд. В этот момент она смотрит мне в лицо и жутко, тоскливо кричит. Никогда я не слышал таких криков по эту сторону стен Дола. Впервые я задумываюсь о том, что, может быть, и не стоит спешить прочь отсюда. Впервые — надолго и определённо. Девушка запрокидывается навзничь и теряет сознание.
9 Мы встречаемся уже дней пять. Может, и больше. Она терпеливо обшаривает развалины, я ей не мешаю. — За чем ты пришла? — спрашиваю в третий раз, как принято здесь, в Доле. Тамми дёргает плечом. Удивительно, каким беспомощным начинаешь чувствовать себя, привыкнув к установленным правилам игры, если собеседник их просто не знает. Среди развалин то и дело порхают птички с человеческими лицами, пробегают диковинные помесята других рас. Раньше обитатели Дола оставались менее заметными. Или, скорее, это я заодно с нашими чересчур плотно упаковывал пусть и однообразные, пусть и детские, но приключения в каждую минуту нового дня. Надо было всего-то поторчать часок в развалинах с человечком извне — не шумя, не чувствуя и не поступая, как часть жизни сказочного края — и оказалось, что тут намного больше чудес, чем я думал прежде. Тамми сидит на подоконнике, подтянув колени к подбородку и положив на них голову. Мне она оставляет пушистый и пахнущий мелкой птичкой затылок, уже взявшийся пёрышками от пота и пыли. Смотрит же только наружу, всякий раз вздрагивая при виде местных. Хотя на меня-то уж она старается и вовсе не глядеть. — Сколько мутантов… — медленно и безнадёжно говорит Тамми вместо ответа. Говорит о чём-то своём, видит нечто иное. Дрожит и, кажется, всхлипывает изредка.
305
306
Избранное
Художник Алёна Обухова
Заповедник Сказок 2016
Александр Придатко
Дол, полный надежд
Молчу, стараясь не выдать нетерпения. — Ты видела Первую Фею? — спрашиваю опять. Тамми вздрагивает. — Ни единой феи. Ни одной. О чём ты вообще? Одни зомби. Монстры. Чудовища. — Ты видела… — Нет! — она кричит, вскинув голову, но по-прежнему смотрит не на меня, а куда-то в пыльный угол. Когда тишина снова врывается в комнату, ей приходится пинками выкидывать из закоулков взъерошенное злое эхо. Тамми не видит, не осознает — да просто не воспринимает Дол, и мне теперь интересно ещё и это. Что с ней не так? — Никакой феи я не видела. Налетела случайно на какогото чешуйчатого уродца, тот кинулся было на меня… Быстрый гад. Три стрелы извела, пока положила. Коряга, думаю я отстранённо, чувствуя внутри холодок. Не то страх, не то предчувствие потери. Коряга ей виделась чешуйчатым чудо-юдом, надо же. Мне становится жалко её. Смешная, ершистая, коленки острые в ссадинах, локти эти топорщащиеся. Протягиваю фляжку с чаем из лунга: — На, попей. Она не глядя берёт флягу, точно и ловко. Некоторое время любуется мастерской чеканкой: там и единорог, и пара фениксов, и несколько разных мохнатых играют в салки. В Доле любая вещь содержит неисчерпаемую красоту, это ещё Вождь когда-то рассказывал. То ли вычитал в эльфьих манускриптах, то ли у ветра подслушал. То ли ещё кто научил. Вещи — одна из приманок Дола. И действуют лучше, чем сказочки, как по мне. Тем временем Тамми отвинчивает крышку, сначала почемуто замешкавшись, не разобравшись с резьбой. Подносит ко рту и вдруг зеленеет. — Джизас Крайст, — говорит гнусаво, зажимая нос свободной рукой. Второй быстро отводит в сторону фляжку, едва не роняя, и мне приходится вынуть её из хрупких изящных пальцев с обкусанными и обломанными ноготками. От случайного прикосновения её передёргивает, и я понимаю, что начинаю злиться. Чай наш ей не в масть, сами мы ей не в масть! — Ну и валила бы обратно, — отчётливо произношу я, не сводя с неё глаз. В конце концов, если ей известна обходная дорога в Дол, мне тоже не помешает её узнать. И, может быть, пройти по ней. Пробежать.
307
Заповедник Сказок 2016
308
Избранное
— Не могу, — говорит вдруг Тамми, жадно хватая воздух, едва я закрываю фляжку, — я пришла сюда искать дом. — Не дом, — поправляю я машинально, — а Дол. Это Дол. «Ронг» по-здешнему. — Это ад, — тихо говорит она, — по-нашему это называется ад. — Дура. — Наверное, дура, — соглашается вдруг Тамми и горько вздыхает. — Если дома не осталось там, то какой резон был надеяться на Шангри-Ла1? — Это Дол, — говорю, лишь бы не молчать. Чёрт, хочется обнять её, успокоить, объяснить, что здесь вполне можно жить. Ну, некоторое время. Залечить раны, окрепнуть, перестать шугаться каждого шороха. И не могу. Если обниму, как бы она не сиганула прямо в окошко. Всё-таки мансарда, высоковато. — Послушай, — говорю, — ты единорога моего видела? — Единорога… — медлит Тамми, — …так он твой? А почему у него такие клыки? Ох ты, господи… Не получается поговорить, а время уходит, убегает, растворяется в подкрадывающихся сумерках, которые отравляют тени лиловым своим оттенком. — Побудь здесь, — говорю я, наконец, — а я мигом обернусь. А то Вождь нагрянет, а он такой… Бешеный он, не говорю я ей, чтобы окончательно не напугать. — А как я тебя узнаю? — спрашивает она, на мгновение всё же посмотрев прямо. Пожимаю плечами. — Я Гамлет. Я тут такой один.
10 Я Гамлет, я один на дороге к Белому Городку. Я ни черта не понимаю в том, что происходит сегодня, кроме одного: мне жутко и неприятно от нарушения заведённого порядка. Неужели Дол въелся куда глубже и сильнее, чем мы думали? Чем предполагал, к примеру, я сам?
1
Шангри-Ла — вымышленная страна, описанная в 1933 году в романе писателяфантаста Джеймса Хилтона «Потерянный горизонт». Является литературной аллегорией Шамбалы. Шамбала — мифическая страна в Тибете (или прилегающих к нему регионах Азии); упоминается в древних текстах.
Александр Придатко
Дол, полный надежд
Я нащупываю вяленые дни в сумке, но тут же забываю о них, подхваченный потоком разрозненных, разбитых в клочья мыслей, сталкивающихся, как острые обломки льдин в ледостав. Не знаю, с чего бы, но очень хочется помочь Тамми. Без понятия, что там можно увидеть в эвоках, гоняющих на низкорослых толстолапых киви. Или в птицах, или в зверушках, забавно подёргивающих носами, когда проходишь мимо них. Удивительно, но взбудоражился даже змей — вот уж кому бы валяться на облюбованном камне, добирая последние крохи солнечного жара. Нет же — вздыбил все три головы, шипит, пробуя воздух раздвоенными языками. Городок буквально выскакивает ко мне из-за пелены заботы и тревоги. Да только этим вечером время сказок и костров несколько другое. Наши сгрудились на площади перед Оленьим Домом, разглядывая что-то под ногами. Подхожу ближе и вдруг чувствую, что боюсь смотреть. Прямо как Тамми. Осторожно продвигаюсь к середине круга. «Явился», — ворчит Сильвио. И что-то бурчит Вождь, но я уже не разбираю слов. На мостовой лежит Матвей. И он не шевелится, даже не дышит. Такого не бывает, думаю я с ужасом, это же Дол, тут можно прыгать со скалы в водопад — и ничего! Это же Дол… К этому моменту я напрочь забываю о вяленых днях, да и сама Тамми изглаживается из памяти. Матвей — важнее. Вернее, важнее смерть.
11 — Спать не ложимся, — мёртвым голосом изрекает Вождь. — Сначала надо найти убийцу. — Синие? — неубедительно предполагает Сухарик, и мы слабо отзываемся смешками. Ну, с Синими, конечно, та ещё история — и до драк доходило куда как часто, и вообще. Но поверить в то, что человек, прикасавшийся к лунгу, пивший чай, захочет кого-то убить… Ладно. Ладно — одного взгляда на Вождя, когда он в бешенстве, хватит, чтобы поверить: могут и захотеть. Мало ли причин. Но как? В Доле ни у кого нет смертоносного оружия. Это чёртов закон. Мечи и жезлы, посохи и дубинки, ножи и луки — не причиняют существенных ранений, а если да — то совсем ненадолго. Чайку попил — вставай и дуй дальше. Это такой огромный, роскошный, невероятный детский мир. Тут не умирают.
309
Заповедник Сказок 2016
310
Избранное
Матвей возражает всем своим обликом. — Ну, и где искать? — спрашивает Сильвио немного погодя. — Спят все уже… Не смеётся никто — даже я, хотя изнутри больно мозолит память о времени, когда всё было иначе. Когда время суток значило не так уж много, а может быть, просто было вывернуто наизнанку. И мы чудили ночи напролёт… Потом воспоминания заволакиваются едким дымом пожара. Отхлёбываю чаю, чтобы смыть привкус. Ещё и ещё, пока голова не проясняется, не начинает звенеть. Вот уже и ночные птицы слышны. Дол, милый Дол. — Я видел тут кое-кого в старых руинах… — говорит чей-то голос, в котором я не сразу узнаю собственный. — Девушка. Она не местная. — Почему не привёл? — вяло спрашивает Вождь, о чём-то глубоко задумавшийся. — Она боится, говорит, тут полно монстров… Осекаюсь, заметив, как блестят глаза Вождя, мгновенно уставившиеся мне в лицо. — Где? — выдыхает он судорожно, схватив меня за плечо. — Где она, Гамлет?! — За холмом, что с белой башенкой… мы там сегодня собирали… — По коням! — рычит Вождь, и я впервые замечаю, что все единороги как один рычат ему в ответ. Негромкий жуткий звук катится по улочкам Белого Городка. Мы летим вместе, и это прекрасно: стремительная скачка через ночь, испуганно отдёргивающуюся с дороги. Можно забыть обо всём. До утра.
12 Когда на следующее утро я возвращаюсь с побега, так и не достигнув застенья, на площади уже прорва народу. Даже Вяхирь отрывается от картины. Даже Сильвио бросает пляску. Ну, ещё бы. Посреди площади на вертикально укреплённом бревне красиво играют розовые отсветы утра. Окрашивают бледные щёки Тамми, лукаво скрадывают немалый синяк, распустившийся на скуле. Кто её так? Думаю, что не я. Надеюсь, что нет. Это была славная охота, и стая не упустила добычу. Нам, впрочем, повезло: вместо того, чтобы стрелять в нас или в единорогов, Тамми зачем-то влепила пару стрел
Александр Придатко
Дол, полный надежд
в околачивавшихся рядышком лепреконов. Тут уж никаких сомнений ни у кого не возникло — надо ловить во что бы то ни стало. Мы живём в Доле совсем недолго — может, пару дней, может, неделю. По крайней мере, я точно помню, как ещё позавчера видел Первую Фею. И если не смотреть в зеркало на худую щетинистую морду, то никто и нипочём не докажет мне, что я тут застрял основательно и уже очень давно. Если бы я не взял вяленые дни на пробежку, то сейчас кричал бы заодно с остальными, возмущёнными убийством Матвея. Но я взял.
13 — Кто скажет в её защиту? — кричит Вождь. — Я скажу. — Выхожу вперёд и понимаю, что говорить, в сущности, нечего. Она разговаривала со мной? Так с тем же успехом Тамми могла пристрелить Матвея и до беседы, и после — как чуть не прикончила Рогосвета. Она боится? Так тем более вероятно, что стреляла от страха! Я достаю вяленые дни. — Я нашёл вот это, — говорю я. — Посмотрите, а потом мы решим. Вождь стискивает челюсти, сверля меня взглядом. Что-то вовсе уж дикое мерещится мне в этом взгляде, бесчеловечное, жуткое. Потом проходит. Я отщипываю кусочек дня, растираю меж пальцев и бросаю в воздух. Некоторое время не происходит ничего, Сухарик успевает отвлечься и побрести куда-то за очередной бабочкой, и кто-то уже возмущённо засопел. …Сейсмика ударила подло — из недр земли. Кто бы ни придумал это оружие, он знал, что делает. Складывались карточными домиками великолепные небоскрёбы, рушились простые дома, и мы бежали с сестрёнкой по улице, через которую подрубленными деревьями протягивались фонарные столбы и рвались ослепительные витрины. И кто-то огромный, тёмный, вопящий нёсся наперерез. Я успела оттолкнуть сестрёнку, и тут меня ударило в спину, бросило на торчащие прутья… …Пожар нёсся поверху, сжирая верхние этажи домов и только потом неторопливо спускаясь книзу, треща и нетерпеливо протягивая трясущиеся языки пламени. Мать не хотела уходить, она не верила, что папа уже не вернётся, не слушала уговоров. Её пришлось тащить, преодолевая слепое упрямство.
311
Заповедник Сказок 2016
312
Избранное
Потом рука выскользнула из пальцев, и постаревшая растрёпанная женщина кинулась назад, внутрь дома, в квартиру — ждать… ведь именно туда он должен был прийти. Я замешкался, не зная, что делать дальше. Огненный цветок взрыва вырос из двери подъезда, обнимая жаркими лепестками… …Ух ты, метеорит, прямо на город! Во дела! Сейчас ка-а-ак даст… Хана Садовому Кольцу, красота какая… Да нет, я говорю: рванут повыше в небе… сейчас, сейчас собьют. Ну, всё равно: фейерверк посмотрим… Господи, что это такое?! Ракета! Это была ракета… не может быть, мы же… нет, нет… рядом плачут, громко, навзрыд: три секунды, две, одна… Я оглядываюсь, слушаю, впитываю. Вот это вот — жизнь. Мы почти забыли её. Не помним, откуда пришли, не помним, как жили. Фея ли, Дол, лунг этот коварный — нас лишили памяти, ограбили, сделали… Несчастными? А то прежде Дола нам так уж везло — чего стоит только ядерный взрыв Маришки или смерть в пожаре Вяхиря? А я-то сам? Счастливыми? Чем? Вечной погоней за надеждой? Вечными попытками сбежать и бесконечной жатвой дурацкой волшебной трын-травы? Глупыми? Вот уж нет: мы и сами себя дурачим. И ведём себя, как последние болваны. Дол тут никакая не помощь и не помеха. — Живыми, — говорит вдруг за моим плечом Вождь, и я резко оборачиваюсь. — Посмотри на неё, — продолжает наш атаман, и по лицу его пляшут сполохи, отсветы чужих дней, изображая мгновенно распадающиеся маски. — Ты, Гамлет, долго бы протянул, если бы боялся Дола так, как вот она? Я думаю, мы просто рехнулись бы… уверен. — Вот и давай её отпустим, Вождь. Нам нужно это сделать, нужно отправить с нею весточку, понимаешь? Ай, смотри, смотри… сейчас увидишь сам. Смотри. Нам нужно, запомни, Вождь, очень нужно! Остальные ещё сидят, вяло растирая лица непослушными руками. Почти все плачут. Кажется, ни одного не миновали боль и мучения. Только потом они начинают видеть то, что я и хотел им показать: кто-то различает лучше, кто-то — лишь туманные контуры. Высокие своды покоев, плавное колыхание газовых занавесок… — Что это? — на щеках у Вождя играют желваки. — Гамлет, чёрт тебя дери, это что такое?
Александр Придатко
Дол, полный надежд
— Вождь, — лихорадочно тараторю я, ненавидя себя за спешку, за неумение сказать веско и ёмко. — Вождь, я же узнал, зачем мы здесь! И откуда она, наверное, пришла. Сейчас, вот сейчас этот всё скажет… Сам, однако, смотрю только на Тамми, дожидаясь, когда удастся подсмотреть хотя бы мимолётное мгновение из её прошлого. Узнать, кто она. Увидеть, может быть, тропинку, лаз, проход в Дол. И из Дола. И на какой-то миг мне мерещится открывшееся окно в самую глубину чужой души. Что в ней — мне уже не различить: темнота коварно прокрадывается мне за спину и бьёт в затылок. Падаю. Падаю. Па…
14 Вскинувшись, слетаю с кровати — со своей собственной постели. Снаружи уже день, и лунг властно пульсирует в крови: собери меня, насладись шелковистой текстурой стеблей, чудесами, которые разлетаются по Долу с каждой капелькой брызнувшего ненароком сока. В голове, словно рыбья кость в горле, застряла последняя картинка давно прошедшего чужого дня: сид, высокий и прекрасный, красивее, чем кто бы то ни было здесь, в Доле, с трудом удерживая перо в руке, пишет в дневнике, одновременно проговаривая вслух. Так они выверяют звучание фразы — мы знаем, читали в подобранных книжках эльфов. «Не умея сберечь, приумножить и воспитать, они убивают детей наравне со взрослыми и даже больше. Наша миссия, с этой точки зрения, суть квинтэссенция милосердия и добра: отобрать некоторую часть их детей, чтобы спасти их вне мира. Разумеется, правы и те, кто полагает, что мы используем человечество: ведь у нас никогда не рождалось столько отпрысков, сколько необходимо для возделывания лунга. Люди же вряд ли заметят эти потери на фоне…» «Склонность человека изобретать всё более разрушительное оружие и пользоваться им без колебаний и предварительного взвешивания последствий, скорее всего, в недалёком будущем может привести к разрушению текстуры текущей реальности, разрыву тонких связей и истощению основ мира. Лунг, помимо своих целительных свойств, способен в какой-то мере сдержать и, надеюсь, даже предотвратить эти процессы. Дети в долинах послужат спасению их же родных единственным путём, который в данный момент мне ясно виден…»
313
Заповедник Сказок 2016
Избранное
Запертая снаружи дверь — это сильно, кажется, даже для времени, что было прежде Дола. Поначалу я пытаюсь собрать себя воедино и безнадёжно таращусь на предательские филёнки. Потом спохватываюсь, услышав с улицы знакомое фырканье. Рогосвет! До окна оказывается неожиданно далеко, да и выбираться с непривычки трудновато. Вскоре, однако, я уже скачу по улице Белого Городка. Никого: самый разгар сбора лунга, я и сам то и дело ищу у бока серп, а глазами — мерцающее свечение пышных соцветий. Я спешу в развалины, где повстречал Тамми, надеясь… надеясь, наверное, что всё предыдущее было скверным сном.
15
314
Вождь сидит у коряги спиной ко мне. Стрелы Тамми, сломанные, со смятым оперением, вырваны из древесины и валяются поодаль. В небе пронзительно кричит каня, на ветвях орешника расселись дюжины полторы фей сразу. Они, не шевелясь, глядят на Вождя. — Мы виноваты, — говорит Вождь, не пытаясь приглушить голос. — Я виноват. Я думал, что… что мои там спасутся, если потерпеть, собрать ещё лунга, чтобы вылечить всех, всех… Я виноват. Они ведь даже не пытались спасать людей, верно? Только себя. Да, только себя. Люди — побоку. Ты и сама, — говорит он, опустив ладонь на тёмный бок коряги, — ты и сама, наверное, согласилась бы с сидами. Посмотри только, первый раз за столько лет сюда пришёл настоящий человек… И вот результат, госпожа моя фея. Вот результат. Я останавливаюсь недалеко от него и больше не могу двинуться с места, заворожённый жутью звучащих речей. — Не вини её, Первая, — говорит Вождь, поглаживая корягу. — Она не со зла. И меня тоже не надо. Матвей… он почти нашёл порог. Такой вот везучий… Был. Снова наступает тишина, будто в шёпоте ветра и шелесте ветвей звучит и длится ответ. — Я знаю, — выдыхает Вождь, — я был на пороге… уже после того, как… я смотрел на своё отражение в лунном свете… я знаю. Я сразу понял, что дело не в Доле. Дело в них, в тех, кто привёл нас сюда и бросил здесь. Их больше нет, верно? И всё, что мы собрали, весь труд, весь Дол… бессмысленны? Тут уж и мне чудится слабый невнятный голос, что-то сбивчиво объясняющий Вождю. — Эй! — говорю я; просто так, чтобы не слышать ответа коряги, кажущейся Вождю Первой Феей. — Ты что сделал с Тамми?
Александр Придатко
Дол, полный надежд
— А… — говорит Вождь равнодушно, даже не повернувшись ко мне, игнорируя и резкий тон, и блеск клинка, — вот и ты. Я всё думал, успеешь ли… Ну, можно сказать, успел. Я поднимаю клинок обеими руками. И не знаю, что ещё тут можно сказать. А вот Вождь знает. — Я отпустил её наружу, как ты и просил. Всё просто: мы попали сюда, умерев. И она умерла, чтобы отсюда попасть туда. Как, например, Матвей. И другие… — Я тебя… — Ты можешь свидеться с ней, Гамлет. Она вернулась сюда, как и мы всегда возвращались раньше, уж не знаю почему. Так что можешь убить меня и езжай. — Вождь дёргает плечом: — Ну?! Долго мне ждать? Я ухожу. Я слышу несказанное в ветре, вижу в прядях солнечного света, обоняю и осязаю в Доле, окружающем меня: Вождь любил Первую, с первого взгляда. И любил Дол. Он питал такие надежды, которых мне просто не понять. И он потерял всё. Этого достаточно, думаю я, наклоняясь к гриве перешедшего на галоп Рогосвета. Тогда почему я плачу?
16 Тамми ждёт меня на краю Белого Городка. Ей не хочется приближаться к чёрному столбу, к пятну жирной копоти, что осталось от её прошлого. Тамми ждёт. Я знаю это. Поджигая луг за лугом, поле за полем, холм за холмом — лишь бы весь лунг сгорел! — я спешу, как могу, как умею. Я знаю, что единороги не бросят наших, что есть и другие Городки, есть и другие люди… знаю. Но это уже не моё дело. Небольшой запас лунга я прячу в сумку. Этого хватит на какое-то время: спасать людей, латать мир снаружи — что угодно, там определимся. Рогосвет всхрапывает и рвётся вперёд, опережая тяжёлый удушающий полог. Мы приедем к ней из облака лазурных дымов, я спешусь и подам руку. Позову посмотреть, каков он, мир снаружи. Вместе. И предложу попробовать сделать его лучше. Хотя бы ненамного. А если там и впрямь не осталось ничего, как говорила Тамми, мы сделаем его заново. Я спешу к Белому Городку. Я Гамлет, и я отчаянно ищу в себе надежду. Среди улицы, между крайними домами, танцуют вишнёвые лепестки.
315
Заповедник Сказок 2016
316
Избранное
Патрик Рейнеке
Пёсьи песни
Пёсьи песни сказка для детей изрядного возраста
«…учила… о чинах ангельских числом десять: девять невидимых и один — видимый» Вадим Назаров. Круги по воде
1. Молитвы и упования
Ч
то в жизни самое главное? Кто-то скажет «любовь»: носиться за ней, высунув язык и не чуя под собой асфальта, и быть готовым отдать всё что угодно за одну только возможность к ней прикоснуться. Кто-то скажет «дети»: заполучить самого достойного, родить от него, выкормить, вырастить и вытолкнуть их во взрослую жизнь, чтобы уже никогда их больше не видеть. Кто-то скажет «власть»: быть крупным и сильным, чтобы все кругом боялись и уважали, женщины — любили и трепетали, а мужчины — трепетали и ненавидели. Найдутся и такие, кто скажет, что главное в жизни — верность принципам. Мне смешны эти рассуждения: и первые, и вторые, и третьи. И даже четвёртые. Втайне смеюсь над ними, втайне же и завидую. Ибо рассуждать подобным образом может только тот, кто не изведал за свою жизнь серьёзных лишений. Те, кто с наивным прямодушием полагает, что самое главное в жизни — вкусно есть и спокойно спать, и те — гораздо ближе к истине. Потому что самое главное в жизни человека, какого бы он ни был племени, это не сдохнуть. Потеряешь жизнь — и не будет тебе ни детей, ни женщин, ни уважения соплеменников. Не говоря уж о принципах.
317
Заповедник Сказок 2016
318
Избранное
Собственно, руководствуясь приведённым соображением, я и пришёл к мысли о том, чтобы завести себе ангела-хранителя. Не то чтобы я сильно любил ангелов, но так уж вышло, что добра я в своей жизни видел от них больше, нежели коварства. Когда умерла моя госпожа и мне пришлось оставить нашу прежнюю комнату, у меня ещё были кое-какие знакомства: мне позволили жить во дворе, кормили и даже пускали погреться под лестницей. В начале лета я неожиданно влюбился и ушёл в свиту к одной дерзкой рыжей красавице. С тех пор в те края я не возвращался и никакими связями, сулившими тёплый угол и источник пропитания, не обзавёлся. Меж тем разум подсказывал, что с наступлением холодов кости мои станут болеть всё чаще, кашель усилится, да и добывать себе пищу будет труднее. А помирать мне никак нельзя… Особенно теперь, когда я узнал про Дверь. И на улице мне оставаться тоже нельзя. Потому что если они узнают о том, что я знаю, то непременно придут за мной и перегрызут мне горло… И вот я положил себе к исходу месяца найти кров, еду и надёжного кормильца. Только как это сделать? Можно сколько угодно раз написать на стене и асфальте: «Ищу ангела!» — кончится это лишь тем, что тебя выставят на смех. Людей, нуждающихся в помощи, много, а надёжных хранителей среди ангелов слишком мало. Полезной информацией делиться никто не будет — лишнего ангела ни у кого нет. Сами же ангелы не умеют читать, поэтому обращаться к ним в письменной форме бессмысленно. Говорят, правда, есть в Городе такие места, где торгуют людьми моего племени. Но сам себя ведь не выставишь на продажу, для этого опять-таки нужно найти надёжного ангела, который бы взял на себя труд пристроить тебя к господину. Так я ходил да присматривался, присматривался да размышлял, пока не увидел то, чего был видеть не должен. И стало мне ясно, что дальше размышлять некуда, а надо действовать. Потому что, как я уже говорил, самое главное в жизни — это не сдохнуть. Всю предыдущую ночь, лёжа в угольной куче и боясь шевельнуться, я молился. И видно, сподобился ответа. Не иначе кто-то из небесных ангелов, пролетая над Городским островом, заглянул во двор-колодец, на дне которого я трясся от страха, и передал мне благую весть: «Пойди, выйди на прохожее место и сядь посреди дороги, так чтобы ангелы земные могли видеть тебя. Будут к тебе подходить и говорить с тобой. Дождись самого доброго и ступай за ним».
Патрик Рейнеке
Пёсьи песни
И вот я выхожу на проспект возле сквера напротив автобусной остановки. Место заметное. Но толпы никогда не бывает, на ногу никто не наступит. Кафе и магазинов на этой стороне нет, никто не подумает, что я попрошайничаю. «Соберись, — шепчу я себе. — Твоя поступь должна излучать уверенность, поза — привлекать внимание, взгляд — останавливать». Но вместо этого я плетусь, понурив голову, и чувствую, как трясутся мои поджилки. Я сажусь у поребрика рядом с липой, в пяти шагах от пешеходного перехода. Тихо молюсь святым Гинефору и Христофору, нашим предстателям перед Господом. И — апостолу нашему, ангелу-святому Франциску. Да не оставят они меня в такую минуту, да избавят меня от неприязни со стороны ангелов, от злобы со стороны соплеменников и от вечного коварства со стороны дворника.
2. Сравнительная ангелология От природы я слаб здоровьем и не особо отважен. В прежние времена такие, как я, умирали ещё в младенчестве. Да и сейчас, если бы не доброта ангелов, мне бы не выжить. Я низкого роста, у меня короткие ноги и руки. Но ангелы любят низкорослых: вероятно, считают таких, как я, детьми. Надо сказать, они вообще не очень внимательны к людям, даже самые лучшие из них. Например, — и это общеизвестно — из-за своей особенности передвижения они не могут отличить человеческие руки от ног. При том, что руками мы делаем почти всё то же, что и они: обнимаемся, дерёмся, заигрываем, помогаем себе во время еды, вытаскиваем из труднодоступных мест мелкие предметы, передвигаем предметы покрупнее, пользуемся руками для жестикуляции и выражения эмоций. Но всего этого ангелы не замечают, упорно именуя наши руки и ноги одним и тем же презрительным словом «лапы». Или, что ещё более показательно, они не могут издали отличить мужчину от женщины. Наверное, потому что их собственные женщины внешне очень отличаются от мужчин. А ангелы, они, в принципе, заботятся только о внешнем — о том, что ни один из людей не признает стóящим внимания. Мимо меня пробегает девушка-ангел, следом за ней плетётся старуха с сумкой-тележкой, потом появляется дама средних лет с детской коляской. Я смотрю на них и сочувствую ангельским мужчинам. Мало того, что ангельские женщины ниже ростом, толсты в бёдрах и заметно слабее, их груди всегда выглядят так, будто они выкармливают младенцев. А какой нормальный
319
Заповедник Сказок 2016
Избранное
мужчина сунется к кормящей матери? От этого все их ангельские драмы и трагедии. Мужчины боятся к ним приближаться, заранее считая всех женщин стервами. Женщины в отсутствии любви стервенеют, тем самым оправдывая худшие ожидания мужчин. Мужчины в отсутствии женской ласки становятся грубыми и агрессивными. Да ещё пьют убийственное зелье, тем самым оправдывая худшие подозрения женщин. Всё это я имел возможность наблюдать в коммунальной квартире, где мы жили вместе с моей пожилой госпожой. Это и многое другое. Да и жизнь на улице многое добавила к моему опыту. Так что на ангельские нравы я насмотрелся. Надо сказать, ангелы довольно уродливы. У них большие яйцеобразные головы, какие встретишь разве что у насекомых, и совершенно плоские лица с огромными глазами, как у людей из племени кошек. И, подобно им, они также мало отличимы друг от друга. Уши у них напоминают крысиные, но расположены низко, на уровне рта — как у лягушек. Неудивительно
Художник Алиса Перкмини
320
Патрик Рейнеке
Пёсьи песни
поэтому, что все ангелы от природы страдают поразительной глухотой, и наши обычные человеческие способности кажутся им чудом, о котором они готовы долго и помногу друг другу рассказывать. Зубы — самое прекрасное, что только может быть в человеке, с точки зрения всех охотников, — у ангелов прямо-таки отталкивающей формы. Такие если где и увидишь — только в клане копытных. Но самое несуразное, самое нечеловеческое в ангелах — это их руки, точнее, их длинные чудовищные пальцы. С такими смешными, плоскими и как бы прозрачными ногтями. Со множеством коленец, словно лапы у насекомых и пауков. Такое устройство пальцев позволяет ангелам не только передвигать, прижимать или переворачивать предметы, но и поднимать, отрывая их от земли. Не только толкать, бить или царапать, но и захватывать. А поскольку рты у них очень маленькие, со слабыми челюстями и неправильными зубами, то когда им нужно что-то перенести с места на место, они пользуются для этой цели руками. Во рту же они способны держать только очень маленькие и лёгкие предметы, вроде тех дымных палочек с приручённым огнём, которыми они травят себя и всех, кто окажется рядом. Вообще ангелы любят играть с жизнью, своей и чужой. Убивание себя, людей или других ангелов — быстрыми, очень быстрыми или, напротив, очень медленными способами — составляет такую же неотъемлемую часть их жизни, как обычная для всякого человека борьба за существование. Отчасти это связано с их способом передвижения. Нам и всем прочим без исключения людям заповедано двигаться, обратив взоры свои к земле. Дабы никто не возгордился и не возомнил себя равным Создателю. Только племена птиц могут передвигаться, высоко подняв голову, и без помощи рук, так как вместо рук у них крылья. У ангелов тоже есть крылья, иначе передвигаться их способом невозможно. Только эти крылья невидимы и неосязаемы даже для самих ангелов. Поэтому, в отличие от птиц, ангелы не летают. Но при этом они постоянно витают головой в облаках и почти никогда не смотрят под ноги. Всё их передвижение выглядит как постоянно предупреждаемое падение: они машут на ходу руками, чтобы удержать вертикальное положение, и поочерёдно подставляют одну ногу вперёд, чтобы не рухнуть с высоты своего тела. Естественно, они не чувствуют себя устойчиво. Вся их жизнь проходит в постоянном страхе потерять равновесие, в преодолении этого страха и чувстве безнаказанности за нарушение
321
Заповедник Сказок 2016
322
Избранное
законов природы. От этого все их глупости и безумства. Ибо они и так ходят как бы на грани между жизнью и смертью. И им не за что в этой жизни уцепиться. По крайней мере, они должны так чувствовать при своей манере ходьбы. Кожа их покрыта очень редкими волосами. Из-за этой особенности ангелы кажутся лысыми и как будто голыми. Видимо, осознавая, насколько это отвратительно смотрится, они вечно стараются во что-нибудь завернуться, используя для этой цели чужие шкуры, забирая их, в том числе и ценой жизни, у тех, кому больше повезло с волосяным покровом. Часто они заворачиваются в несколько разных слоёв и очень преуспели в этом искусстве. К тому же это завёртывание используется ими в качестве одного из средств коммуникации: своей манерой одеваться они объявляют своим соплеменникам свой возраст, общественное положение, род занятий, особенности характера, предпочтения и состояние здоровья. Той же цели служат и противоестественные формы, которые они сообщают своим волосам, растущим на голове. Поскольку лица у них, если особенно не присматриваться, кажутся совершенно одинаковыми, а для ангелов, в силу их невосприимчивости к иной информации, имеет значение только внешность, они всячески пытаются эту внешность разнообразить, чтобы отличаться друг от друга. Например, они красят волосы, губы, ресницы, брови, ногти и кожу лица. Или вешают на лицо мелкие предметы, проделывая для этого в собственной плоти дыры. Чаще всего этот способ используют ангельские женщины — редко встретишь такую, у которой бы не были продырявлены оба уха, и из дыр не торчал бы мёртвый металл с мёртвым камнем. Вообще ангельские женщины обожают себя уродовать, чего стоят одни эти насадки на ноги, которые затрудняют передвижение, меняют походку, деформируют стопу и скелет, из-за чего сами женщины становятся ещё слабее и беспомощнее. Странно, но всё это не только не мешает, но и как будто бы даже помогает им существовать. Видимо, естественная красота не считается среди ангелов привлекательной, оттого они и соревнуются друг с другом в противоестественности: чем более нездорóво, тем лучше. Они совсем не понимают нашего языка, и из-за этого с ними приходится объясняться на примитивном языке жестов, который они тоже, надо заметить, понимают с пятого на десятое. Нашего универсального письма, с помощью которого люди из разных племён могут обмениваться информацией, они понять просто не в состоянии. Для них любое, даже самое ценное
Патрик Рейнеке
Пёсьи песни
знание, переданное через письмо — хуже грязи, которой нельзя касаться. И от которой незамедлительно следует избавиться, если они вдруг заметят такую запись у себя в жилище. Это очень странно, особенно с учётом того, что испражнения своих железных чудовищ они за грязь не считают и щедро поливают ими землю и асфальт, так что нам порой бывает непросто прочесть оставленные для нас послания. Или еще они льют эти испражнения в водоемы, из которых пьют люди и где сами ангелы имеют обычай купаться. Вообще ангелы — удивительные существа. С одной стороны, они настолько мало знают о жизни, что в своей беспомощности порой напоминают слепых младенцев. С другой, нет ни одной стихии, которую бы они не смогли себе подчинить. Ангелы собирают небесный свет в прозрачные сосуды и заставляют его сиять так, что ночью становится светло, как днём. Они подчинили земную твердь, и она дыбится по их приказу, встаёт вертикально, словно волна под ветром, принимая причудливые, неестественные формы. Говорят, будто не только этот, но и все прочие ангельские города сделаны из подобного укрощённого камня и до неузнаваемости преображённой земли. Они приручили огонь, греют на нём воду и готовят пищу, и он ведёт себя с ними смирно, полностью покорившись их воле, даже не пытаясь покинуть отведённых для него железных загонов. Они повелевают ветром с помощью предметов, движимых силой мысли: одними они засасывают внутрь пыль, песок и опавшие волосы, при помощи других дуют жарким суховеем, высушивая мокрые волосы. И пусть в отличие от огромных, движимых волшебством железных чудовищ эти домашние монстры с виду совсем небольшие, всё равно очень страшно, когда мёртвый предмет вдруг оживает и начинает вести себя, как человек из неведомого племени. Почему Господь дал такую власть неразумным и мало приспособленным к жизни созданиям? Как и на многое другое, ответ тут может быть только один. Потому что Он — Господь. В начале времён, когда земля была пуста и безвидна, и Дух Божий носился над водою, осознал Он в Себе способность к созданию и ощутил в Себе сознание. Тогда были созданы Им силы небесные, власти, начала, престолы и господства, херувимы и серафимы, сонмы ангелов и архангелы над ними — все те силы и явления, которые мы сознанием выделяем в природе, и все те категории, с помощью которых мы мыслим. Их называют ангелами небесными или невидимыми, ибо поставлены они над всем миром и являются посланцами Господа и проводниками Его воли.
323
Заповедник Сказок 2016
324
Избранное
Затем осознал Господь в Себе потребность жить и создал из земли и воды первые растения и первых существ, которые были подобны Ему волей к жизни и жаждой к её воспроизводству. Это самые простые создания, цель существования которых — в еде и порождении себе подобных через побеги, подобно тому, как это делают растения. Например, гидры, которые живут в лужах. Затем осознал в Себе Господь способность любить, и насадил растения, и создал таких существ, которые нуждаются в паре для производства потомства, и потому подобны Ему в стремлении прилепляться душой к другому. Например, улитки и черви. Вслед за этим осознал Господь в Себе противоречие и насадил такие растения и создал таких существ, у которых бывают мужчины и женщины и которые подобны Ему в своей способности прощать и любить другого не только за сходство с собой, но и за несходство. Например, лягушки, тритоны, ящерицы, пауки, бабочки и насекомые. Допускаю, что и у них, подобно людям, есть свой особый язык, свои легенды и предания, и что мы для них — такие же проводники Божественной воли, каковыми являются для нас ангелы земные. А затем осознал Господь в Себе потребность в общении и создал людей, чтобы они поклонялись Ему, молились, рассказывали Ему о своих бедах и радостях, возлагали на Него свои надежды и упования. Чтобы они были подобны Ему в своей способности дружить, стремиться к общению и прилепляться душой к совсем непохожим на себя существам. И наконец, осознал Господь свою потребность в сотворчестве, и создал Он ангелов земных, чтобы те, подобно Ему, порождали новые слова и явления, создавали свои миры и способы отношений, каких никогда не было в природе. Сами земные ангелы называют эти миры культурой и настолько вжились в свои творения, что полагают их вечными и ошибочно видят в них божественные установления, не замечая истинных установлений в созданной не ими природе. Из истории творения видно, что земные ангелы по природе своей совсем не похожи на ангелов небесных. Ведь как мы, люди, наследуем в своих способностях и умениях многое, что было явлено в существах, сотворённых прежде, так и ангелы земные во многом наследуют нам, людям. Как и мы, состоят они из костей, плоти и крови, движимы страхами и желаниями, имеют такое же общество. Но Господь возвысил их над людьми и прочими существами и растениями. Потому-то мы и называем их ангелами, уважая в них Его ставленников и посланцев.
Патрик Рейнеке
Пёсьи песни
Часто бывает, что из всех своих детей мать больше всего любит не тех, кто ласков, заботлив и доставляет ей меньше всего хлопот, а того — как правило, самого младшего — кто родился больным и хилым, кто вечно попадает в какие-нибудь истории, о ком больней всего болит её материнское сердце. В этом она подобна Господу, возлюбившему более всех своих творений своенравных и непослушных земных ангелов. Говорят, что первые ангелы, мужчина и женщина, ослушались Его, доказав тем самым, что имеют свободу воли, что подобны Ему не только в способности утверждать новые правила, но и в готовности пересматривать старые. В наказание Он отнял руки и ноги у подстрекавшего их первозмея, изначально сотворённого похожим на ящера, и заставил потомков его ползать на брюхе. А у земных ангелов стёр память об их невидимых крыльях. С тех пор они вечно тоскуют по небу и завидуют птицам, в связи с чем в детском возрасте они все поголовно качаются на качелях. У непослушных родителей выросли своенравные сыновья. Стали они хвалиться перед Господом, кто больше имеет власти над прочими твореньями во славу Его. Старший принёс Ему в жертву плоды выращенных им растений, а младший — взращённых им сыновей человеческих. Старший родился ещё до изгнания ангелов и людей из небесного сада и помнил о запрете на убийство, прогневался он на брата и убил его самого как преступившего закон божеский и человеческий. Но Господь в Своей божественной справедливости принял жертву младшего, а старшего пометил печатью, запрещавшей кому бы то ни было мстить ему за убитого им брата-ангела. С тех пор ангелам даровано право убивать друг друга — привилегия, которой лишены мы, люди, если только речь не идёт о лишних младенцах. Кроме того, земные ангелы получили право убивать, сколько им заблагорассудится. Для людей они такой же бич Божий, как болезни или стихийные бедствия. Мы же убиваем земных ангелов только в безумии и в случае крайней нужды, в миг опасности или от отчаяния перед лицом голодной смерти. Земным ангелам нравится устраивать бои между своими слугами из числа моих соплеменников. Они любят натравливать больших и сильных из нас на тех, кто слабее — на других людей или ангелов. Говорят, когда-то людей моего племени они полагали равными себе и охотились вместе с нами, научили нас не бояться огня, металла, несущего смерть, и городов, возведённых из камня. Мне странно это себе представить, ибо телесное устройство земных ангелов совсем не приспособлено для охоты.
325
Заповедник Сказок 2016
Избранное
Да, впрочем, из меня самого какой охотник? Одно название! Разве что мышиную нору разрыть, на крысу уже духу не хватит: слишком опасно. А ещё я очень боюсь тех, кто может прийти за мной и перегрызть мне глотку. Ибо им известна тайна перевоплощения, и для убийства им не нужны никакие ангелы.
3. Отчаяние и радость
326
Сижу под липой у дорожного знака, смотрю на скользящих мимо меня земных ангелов. Не тот… опять не тот. Не та… не этот… тоже не та… снова не та… не те… Святой Христофор, пошли мне доброго господина, чтобы смог он защитить меня ото всех напастей! Пусть у него будут жена, дети и даже кошки — я согласен. Живот начинает привычно сводить, но я боюсь покидать своё место: а вдруг именно тогда, когда меня не будет, появится мой ангел-хранитель? Небеса вознаграждают меня за мою решимость: со стороны автобусной остановки подходит ангельская старушка и даёт мне кусок пирога с капустой. Делится со мной пищей — той, которую ест сама. Да и я не в том состоянии, чтоб привередничать. Давясь, проглатываю подношение. Пока что из всех она самая добрая, но с ней я не пойду — не хочу второй раз пережить своего ангела. Подкрепившись — червям, живущим во мне, всё равно, что есть — я смотрю на мир веселее. Стараюсь глядеть ангелам прямо в глаза, чтобы им было стыдно проходить мимо. Для этого даже перебираюсь на середину тротуара. Можно попробовать выйти на проезжую часть, чтобы на меня уж точно обратили внимание, но это лучше оставить в качестве последнего средства: с железными чудовищами лучше быть осторожным. Некоторые из ангелов, проходя мимо, здороваются со мной грустными сочувственными улыбками, но дальше этого дело не идёт. Один останавливается и какое-то время на меня смотрит. — Ну, вот! Опять, как назло, нет фотоаппарата. Так бы тебя сфотографировать, да повесить на форуме «Потеряшки», — как бы извиняясь, говорит он. Высокий, ещё не старый, но с совершенно седыми волосами. Я подхожу к нему. Он протягивает мне руку, и я понимаю, что он живёт с древней старухой, которой осталось, в лучшем случае, несколько дней. А он всё не может поверить и зачем-то продолжает за ней ухаживать, хотя от него самого за версту разит
Патрик Рейнеке
Пёсьи песни
327
старушечьей мочой и смертью. Всё-таки ангелы очень странные. Даже самые лучшие из них. — Видишь, я бы тебя взял к себе, да у меня моя девочка болеет. Да, такой бы господин мне подошёл. Жаль, что моё место уже занято. — Ты тут ждёшь кого-то? — он смотрит на металлическую штуку у себя на руке, с помощью которой невнимательные к окружающему миру ангелы узнают о положении солнца. — Побудешь здесь ещё минут двадцать? Принесу тебе что-нибудь подкрепиться… Я сажусь, выражая своей позой готовность дождаться. — Ну, вот и умница. Всё понимаешь. Да и вы, господин, похоже, тоже всё понимаете. Хорошо вас ваша старушенция вышколила. Он переходит улицу и исчезает
Заповедник Сказок 2016
328
Избранное
в направлении продуктового. Через некоторое время возвращается с двумя сосисками, мяса в которых не больше, чем в давешнем пироге с капустой. — Извини, мясо было только мороженное. Ну, что ж, иногда и корочке хлеба радуешься. В моём положении выбирать не приходится. Эта подачка позволяет мне продержаться до темноты. За это время я успеваю пополнить свои впечатления о парадоксальной природе земных ангелов. И сделанные мной выводы оказываются не в их пользу. «Можешь ли ты выловить удой Левиафана?» — смеясь, спрашивает меня Господь в ответ на мои роптания. И по всему выходит, что другого выхода у меня нет, кроме как ждать и молиться, уповая на Его милосердие. В темноте ангелы, во всём привыкшие полагаться на зрение, становятся совсем невнимательными, и я перебираюсь поближе к дереву и ложусь в пыль у его корней. Земля не такая холодная, как тротуарная плитка, а кто знает, сколько мне ещё предстоит провести на проспекте. Презрев осторожность, я даже начинаю дремать. Теперь, лёжа в городской пыли, я совсем не выгляжу как тот, кому нужна помощь ангелов. Можно сказать, что сегодня моя битва проиграна. Этому Городу нет дела до таких, как я… — Нет, ну подумать только! Какая несправедливость! Вздрогнув, я поднимаю голову и успеваю заметить, как напротив меня у пластиковой громады с ангельскими и человеческими надписями падает кожаная сумка неестественно яркого цвета — кажется, у ангелов он называется оранжевым. — Просто чудовищная несправедливость! Невысокая девушка-ангел, похожая на подростка, всплёскивает руками и плюхается прямо на тротуар рядом с брошенной сумкой. Отряхиваясь, встаю со своего пыльного лежбища, подхожу ближе. Она сидит, уткнувшись лицом в колени и, кажется, плачет. Моя старая госпожа частенько плакала. С тех пор не могу спокойно смотреть, как плачут женщины-ангелы. Всё бы, кажется, на свете отдал, лишь бы не видеть этого. Я сажусь напротив и не замечаю, как сам начинаю плакать от невозможности её утешить. — Ой, привет… А ты кто? Я называю ей своё имя, придвигаюсь поближе. — Тебе тоже грустно? — Уа-а-ау, — произношу я, пытаясь зевком воспроизвести ангельскую манеру речи.
Патрик Рейнеке
Пёсьи песни
— Ну, вот! Умеешь разговаривать, а всё равно грустишь. А у меня, представляешь, всё плохо. С работы выгнали, за комнату платить нечем, и… друг оказался сволочью. Звоню ему, а он трубку не берёт! Тяну воздух носом, стараясь узнать побольше. На ногах у неё ботинки из человеческой кожи — кого-то из клана рогатых. Так сильно обработана, что даже не сказать, чья. Носки из человечьего волоса. Тоже кого-то из рогатых и немного от моих соплеменников. Молодая. Вчера была с мужчиной. Живёт одна. — А ты симпатичный, — она протягивает руку. Я даю ей себя погладить и тут же, глотая слёзы, принимаюсь целовать её пальцы. — Ты тоже совсем один, да? А знаешь, что? Есть такая примета: если очень плохо, надо найти кого-нибудь, кому ещё хуже, и помочь. Тогда количество добра в мире станет больше, и на твою долю тоже что-нибудь перепадёт. Конечно, мне нечем платить за комнату, но ведь не выгоняют же меня. А у тебя, сразу видно, и того нет. Хочешь, пойдём со мной? На еду хватит, а там что-нибудь придумаем. Я аж подскакиваю на месте. «Ангелы небесные! Спасибо вам, что услышали!» — «Пожалуйста-пожалуйста…», — шелестом невидимых крыльев отвечают они. — Да ты рад! — восклицает моя новая Госпожа. — Рр-ргау! — отвечаю я, хлопая руками о тротуар. Ещё бы я не радовался! И вот она уже улыбается, размазывая по щекам остатки слёз, поднимается с тротуара, и мы идём. Ночь искрится огнями каменных сооружений и приручённых железных чудовищ. Чудища покладисто урчат, уступая нам дорогу, и Город уже не кажется юдолью отчаянья и скорби. Хвала Создателю! Хвала моим соплеменникам, святым Гинефору и Христофору! Хвала защитнику нашему, ангелу Франциску! Хвала ангелам небесным! Да не оставят они меня и дальше своим попечением!
4. Сны и стоны Госпожа приводит меня в душный двор-колодец, и мы поднимаемся по узкой тёмной лестнице, покрытой сотнями записей ангелов и людей из племени кошек. Как положено, оставляю при входе свою. — Только больше так не делай. Хорошо. Если никто не смоет и не перепишет — не буду. Тяжёлая деревянная дверь ведёт в длинный коридор, похожий на тот, что был в моей прежней квартире. Но жильцов здесь гораздо
329
Заповедник Сказок 2016
330
Избранное
меньше: одна толстая потливая дама, которая тут, похоже, всем заправляет, один тихий запойный пьяница да моя Госпожа. Ещё одна комната всегда заперта. Первым делом меня ведут в ванную. Мне это совсем не нравится, но делать нечего. Таков обычай — земные ангелы боятся наших болезней. Поэтому раз или два в год людям, живущим подле ангелов, требуется совершать символическое омовение. Ну, разок можно и потерпеть. В дальнейшем, надеюсь, всё ограничится мытьём рук и ног после прогулки. Госпожа видит, как я страдаю во время обряда. Намыливая меня, она то и дело приговаривает, какой я умный и красивый. А какой мужчина не падок на женскую лесть! Особенно, если она исходит из ангельских уст. После мытья меня вытирают, противно взъерошивая против шерсти, так что мне ещё долго приходится отряхиваться в коридоре, приводя себя в порядок. Госпожа смеётся, хотя и чувствуется, что я делаю что-то не то. Тут из соседней комнаты выходит потливая дама и начинает бранить мою Госпожу: мол, мало ей одного кобеля, так теперь привела другого. Госпожа отвечает ей, но как-то не очень уверенно, и только когда потливая дама делает шаг в мою сторону, угрожая спустить с лестницы, Госпожа с криком «Не смейте его трогать!» кидается на неё. — Ишь, тварь, как осмелела! — дама замахивается на Госпожу полотенцем, но тут уже вмешиваюсь я, в результате чего, дама с криком и визгом убегает на свою территорию. — Ну, всё… — тихо говорит Госпожа. — Теперь меня точно отсюда выгонят. А сама сползает по стенке, утыкается лицом в колени и, похоже, опять собирается плакать. Ну, что это такое! А я на что? Подхожу, утыкаюсь лбом в её коленку. Она, всхлипывая, гладит меня по голове: — Один ты меня понимаешь. Я целую её пальцы, ладони, запястья, потом встаю на ноги, кладу ей руки на плечи и покрываю поцелуями её заплаканное личико. — Фу, как от тебя воняет! — ну вот, моя Госпожа уже снова смеётся, и я смеюсь вместе с нею. — Уйди, вонючка! Отстань, кому говорю! Уйду-уйду, только кормить меня кто будет? Мы идём на кухню. Госпожа открывает волшебный шкаф, из которого земные ангелы достают еду. — Печёнка у меня для тебя есть. Будешь?
Патрик Рейнеке
Пёсьи песни
Буду! Только вот не надо так сильно с кашей размешивать. Ох, святая праматерь! Ну, что ж делать, придётся есть, что дают. Тем более что сама Госпожа, похоже, ест ту же кашу с той же печёнкой. Лишь окончательно в этом убедившись, я доедаю свою порцию. Потом долго пытаюсь объяснить самую, казалось бы, очевидную потребность: переворачиваю миску, показывая, что она пуста, высовываю язык, изображая, что хочу пить, пытаюсь произнести что-то похожее на нужное слово из ангельского наречия — всё бесполезно. И только после того, как мне удаётся проникнуть в специальную комнату, куда ангелы сливают свои послания миру и где всегда есть вода, мне, наконец, наливают попить. После ужина мы идём в нашу комнату. Кожа после мытья чешется, однако насекомых вроде бы стало поменьше. Госпожа стелет мне на полу у батареи, чему я особенно рад, хотя, честно говоря, предпочёл бы кресло или диван. Увы, их здесь нет, только постель самой Госпожи. Вздыхая, подправляю и взбиваю свою лежанку. Покрутившись и примяв её нужным образом, ложусь. И только я собираюсь отойти ко сну, как… Госпожа снимает с себя одну за другой свои многочисленные завёртки и… Матерь пресвятая, Волчица Капитолийская, какая красавица! И как я раньше этого не заметил? Будь она хоть трижды ангелом, моему ретивому сердцу нет до этого никакого дела! Я даже забываю про отсутствие шерсти на теле, странную форму головы и неправильные ангельские зубы. Ибо в этот миг она кажется мне самым прекрасным существом, которое я когда-либо видел. Вопреки этике и эстетике, вопреки всем доводам рассудка, я вскакиваю со своей постели, подбегаю к ней и утыкаюсь лицом в её колени. Смеясь, она отпихивает мою голову, говорит, чтобы я прекратил щекотать её своими усами. Тогда я начинаю целовать ей ноги, каждый её пальчик со смешным плоским ногтем — со всех сторон, куда только могу дотянуться. Ей снова щекотно, она опять смеётся. Уже ничего не соображая, я обнимаю руками её колено… — Это ещё что такое? Еще раз такое выкинешь, пойдешь ночевать на улицу! Понурив голову, бреду к своей импровизированной кровати. Что ж, отказать — святое право любой женщины. Мужчина может быть сколь угодно искусен в своих ухаживаниях, но если женщина их не принимает, ему ничего не остаётся, как смириться. Такова человеческая мораль, по крайней мере, среди моих соплеменников. У ангелов бывает по-всякому. Сколько раз
331
Заповедник Сказок 2016
Избранное
ночью в сквере был свидетелем довольно неприятных сцен. Мне очень стыдно, что я зашёл так далеко, вызвав гнев Госпожи. В то же время не могу не задуматься над тем, как непросто бывает понять женщину ангельским мужчинам. Но я тоже хорош, нечего сказать… Устраиваюсь на своей лежанке, а сна ни в одном глазу. Казалось бы, в тепле, на мягкой подстилке, с полным брюхом, вне смертельной опасности — а сердце вместо того, чтоб наполниться счастливым удовлетворением, раздираемо смертельной тоской. О, горе мне! О, несчастнейший я среди смертных! Влюбился в собственную Госпожу! Какая боль! Какая безбрежная неутолимая боль! И чем только я заслужил такое проклятье? Господи, прости меня, раба Твоего, но мне иногда не понять Твоё чувство юмора. А то, что ангелы Твои небесные потешаются надо мной, так это и вовсе глупо. Будто им больше заняться нечем!.. Злосчастный, и зачем узрел я даму ту? Знать, на беду
332
Художник Алиса Перкмини
Патрик Рейнеке
Пёсьи песни
узрел!..1 Слёзы текут у меня из глаз. Отвернувшись к стенке, чтобы не привлекать внимание, тихонько расковыриваю пальцем обои. Бумага рвётся от соприкосновения с моим острым ногтем, и мне как будто становится легче. А ночью мне снится, что я с подругой. Мы носимся по пустырю, валяемся в пыльной траве. И нет никого, кто помешал бы нам быть вдвоём. Она рыжая и поджарая, как моя первая любовь этим летом. И — о, Боже! — какие у неё прекрасные зубы! Большие, белые, острые. Кажется, что о них можно порезаться, если провести по ним языком… Видимо, я разговариваю во сне. Потому что ещё даже не открыв глаза, я чувствую, что Госпожа моя сидит рядом со мной на корточках и гладит меня по голове. — Ты плачешь? Тебе приснилось, что за тобой кто-то гонится? Такую Даму можно ль не любить?..2 Я смотрю на Госпожу, приоткрыв один глаз, и от осознания суровой реальности мой взгляд тут же начинает туманиться. А реальность такова, что отныне сердце моё навек разбито, и радость возможна для меня только во сне. Не уберёг я сердце от огня…3 Но это моя боль, и только моя, не надо тревожить Госпожу. Поднимаю голову, целую её в нос: ложитесь спать, Госпожа, всё будет хорошо. Среди ночи, однако, мне удаётся урвать кусочек счастья. Повелительница моя крепко спит, и, пользуясь безнаказанностью, я пробираюсь в её постель и сворачиваюсь в её ногах поверх одеяла — на кровати спать гораздо приятнее, чем на полу, да и близость Возлюбленной согревает душу.
5. Игры и заигрывания Утром, заслышав робкое шевеление, я подползаю к её руке и утыкаюсь в неё носом. — Ой! А ты что здесь делаешь? Вместо ответа я протискиваюсь головой под её ладонь, стараясь придать своему лицу выражение, которое в подобных ситуациях всегда обезоруживало мою прежнюю госпожу. 1
Из Перо Гарсия Бургалеса, пер. Н. Сухачева. Здесь и далее пёс цитирует средневековых поэтов — трубадуров и вагантов, а также «Фрагменты речи влюблённого» Ролана Барта и поэму «Москва — Петушки» Венички Ерофеева. Очевидно, его прежняя госпожа любила читать вслух произведения любовной поэзии.
2
Из Альфонсо X Мудрого, короля Леона и Кастилии, пер. А. Садикова.
3
Из Бернарта де Вентадорна, пер. В. Дынник.
333
Заповедник Сказок 2016
334
Избранное
— Ну, вот и как тебя теперь прогнать, такого лапушку! — с умилением в голосе нестрого ворчит моя Возлюбленная. Хитрость удалась! Я пробираюсь ещё дальше и утыкаюсь головой в её подмышку. Одна из самых важных вещей, которые понимаешь, живя на улице, это то, что чужое тело — всегда источник тепла. И душевная близость определяется, прежде всего, готовностью делиться этим теплом друг с другом. Далеко не с каждым будешь спать бок о бок, согревая его и себя ненастным днём или холодной ночью. И уж тем более мало с кем будешь лежать в прижимку или в обнимку, когда нет жестокой необходимости спасаться от всепроникающей мерзлоты. Для этого нужна взаимная симпатия и обоюдное доверие. Ночью, улёгшись в ногах Госпожи, я дал ей понять, что готов делиться с ней теплом своего тела. Заметила она это во сне или нет, не знаю. Но она ни разу не отдёрнула ногу. И вот при свете дня, будучи в полном сознании, моя Любовь, оказывается, сама готова принять меня и мне довериться. — Что ты делаешь? — смеётся она, а сама уже обнимает меня. Вы, Госпожа, прекрасней всех на свете4, но Вы опять смеётесь надо мной . Я переворачиваюсь на спину, закидывая голову ей на плечо. Нет более сильного проявления доверия, чем лежать перед кем-то, открыв живот и беззащитное горло. — Хочешь, чтоб тебя погладили? Ну, конечно, я хочу, чтоб ты меня погладила! Её пальцы скользят по моей груди и шее, и нет ничего прекраснее этих прикосновений. Ещё вчера я трясся от страха за свою жизнь, ещё этой ночью страдал от недопонимания, а сегодня у меня есть Госпожа, и она — прекраснейшая из смертных! Я кошусь на неё глазом и вижу, что она тоже счастлива. И в том, что она любит меня, нет никакого сомнения! Пусть наши чувства и не вполне взаимны. Увы, всё хорошее когда-нибудь, да заканчивается. Потрепав меня за ухом, Госпожа встаёт, одевается и идёт в ванную. Я же грущу под дверью, периодически давая ей о себе знать: после таких доверительных объятий нехорошо оставлять человека одного. Потом мы вместе завтракаем на кухне. Вчерашняя скандальная дама выходит с явным намерением продолжить перебранку, но стоит мне в неторопливой манере
4
Из Мартина Соареса, пер. В. Андреева.
Патрик Рейнеке
Пёсьи песни
начать рассказывать, что я сделаю с каждым, кто поднимет руку на мою Госпожу, как дама поспешно уходит в свою комнату. — Не знаю, что ты ей такого сейчас сказал, но она тебя явно поняла. Ещё бы не поняла! Тот, кто сам любит драться, без труда распознаёт чужую боевую стойку. Затем мы выходим на прогулку. Я не могу сдержать переполняющую меня радость и просто идти по улице. Ношусь туда-сюда, бегаю кругами, чувствую себя на несколько лет моложе. Постоянно забегаю вперёд, оглядываясь на Госпожу. Она мне улыбается, я смеюсь в ответ, то и дело подбегаю к ней, и она гладит меня за ухом. Похоже, Госпожа мною тоже гордится. Вышагивает гордо, кудряшки во все стороны. Солнце просвечивает сквозь них и кажется таким же рыжим, как её шарф и ботинки. Госпожа моя, ты настолько прекрасна, что даже небеса готовы носить твой цвет! Что уж говорить обо мне? Я готов кричать на каждом углу о твоей красоте, пускай весь мир знает о моей любви. На целом свете не сыскать милей красавицы, приветливой и статной5. Я изгибаюсь, чтобы оставить свои послания Граду и Миру как можно выше. После каждой канцоны ставлю размашистую роспись: имя Возлюбленной надлежит хранить в тайне, а вот имя автора пусть знают все! Мы заходим в невольничью лавку, там пахнет разными интересными вещами, и продают людей из племён хомяков и крыс. А ещё там есть отупевшие в неволе рыбы и сошедшие с ума птицы. Всем им очень одиноко в их клетках, некоторые уже смирились и совсем оскотинились: только жрут и спят. Кто-то болен, но магазинные ангелы ещё не успели этого заметить и никак не помогают нуждающимся. А может, и не хотят помогать: пока пленника никто не купит, он как бы ничей и может рассчитывать только на самого себя. Пока я через прутья решёток разговариваю с невольниками, моя Госпожа общается с болтливой работорговкой. Мне подбирают знак моей рабской принадлежности — ошейник из коровьей кожи и мёртвого металла. Что поделаешь, земные ангелы всегда озабочены внешним и несущественным — для них чрезвычайно важны всякого рода знаки и символы. Как будто без этого ошейника непонятно, что я теперь не один. Но я понимаю, что это имеет значение для моей Госпожи и прочих ангелов, и потому на улицу выхожу с ещё большей гордостью за себя и за
5
Из Бернарта де Вентадорна, пер. В. Дынник.
335
Заповедник Сказок 2016
336
Избранное
неё. Теперь между нами есть не только реальная сердечная привязанность, но и символическая, выраженная в длинном ремне из конской кожи, один конец которого крепится к моему ошейнику, другой Повелительница моей души держит в своей руке. В скверике она меня, однако, отпускает, чтобы я смог почитать городские новости, оставить комментарии к чужим сообщениям и написать свои. Впрочем, содержание последних — при всём разнообразии их форм — сегодня сводится у меня к одному: Она царит, а скромный мой удел — Ей быть певцом…6 На одной из дорожек я вижу вчерашнего седовласого ангела. Идёт к нам навстречу со своей старухой. Он тоже заметил нас, улыбается. Я машу ему ещё издали и сразу подбегаю рассказать о своей радости. — Свезло, тебе, брат, как я погляжу. Ох, свезло! — говорит он вместо приветствия. Я же бесцеремонно поворачиваюсь к его старушенции: — Ну, что? Зажилась, старая? Когда для других место освободишь? — Пошёл прочь, мелкий выродок, — цедит она сквозь зубы. — Эй-эй, ребятушки! Ну-ка, не ссорьтесь, — делает нам замечание её Господин. Я на это только смеюсь: женщина, которая никогда не знала любви, всю жизнь прожила на ангельском иждивении, сама по колено и локоть в могиле и при этом всё ещё строит из себя недотрогу — да разве стоит она моего внимания! Оглядываюсь на мою Госпожу. Приближаясь к нам неспешным уверенным шагом, она всё так же гордо держит по ветру свой веснушчатый нос. Боже, как она грациозна в этих своих рыжих ботинках! — Здравствуйте! — говорит она звонким голосом. — Здравствуйте-здравствуйте, — отвечает ей мой знакомец. — Как зовут вашего нового друга? — Ой… — и она замирает, открыв рот. — Я не знаю… — Должны же его как-то звать? Госпожа в растерянности смотрит на меня: похоже, её всерьёз заботит, какое у меня должно быть ангельское имя. Меня это не заботит совершенно, и я вовсю веселюсь, наблюдая за седовласым. Для меня ситуация яснее ясного: он давно влюблён в мою Госпожу, но до этого ни разу не решался заговорить с ней.
6
Из Альфонсо X Мудрого, короля Леона и Кастилии, пер. А. Садикова.
Патрик Рейнеке
Пёсьи песни
На меня он уже не смотрит, иначе понял бы, как я над ним потешаюсь. — Ну… Он мне ничего не сказал! — находится Госпожа. Как это, не сказал? Предыдущим моим именем было «Мишенька»! В честь небесного архангела. Изо всех сил подаю Госпоже знаки, чтобы она обратила, наконец, на это внимание. Но она не понимает. Тогда я пытаюсь сказать ей ангельским способом, правда, получается у меня что-то вроде: «А-агх-фрр! Аау!» — Э, брат, да ты, оказывается, ещё и разговаривать умеешь, — удивляется ангел. — Да, он такой! Знаете, я думаю, что, на самом деле, это заколдованный принц. — Ну да, раз уж он достался такой сказочной принцессе, то, конечно, должен быть принцем, — рассеянно соглашается ангел. — Вот! Наконец-то меня кто-то понял! — радостно восклицает моя Госпожа. — А вы что думаете? Какое у него может быть имя? Он внимательно на меня смотрит. — Боюсь, настоящего его имени мы уже никогда не узнаем. Я встречал его пару раз, и уже тогда он явно не первый день был на улице… Не знаю. Мне ничего не приходит в голову, кроме Эдуарда. Госпожа хмурится, закусывая нижнюю губу. — Ну, Чёрный принц, — со вздохом поясняет ангел. — Был, знаете, такой персонаж в английской истории. И звучит довольно рычаще. — Нет, не то. Я поняла! Его будут звать Мальдорором. Чёрный принц Мальдорор! — Мальдорор? — ангел недоуменно вскидывает бровь. — Из Лотреамона7? — Да. У «м» — острые уши, у «а» — длинный язык, «ль» — с закрученным хвостом, «д» — чёрное, «о» — круглое, а «р» — рычащее. Таким и должно быть правильное имя!
7
Граф Лотреамон — псевдоним французского писателя И. Л. Дюкасса (1846-1870), под которым были изданы первые главы его основного произведения «Песни Мальдорора» (фр. Les Chants de Maldoror, 1869), написанного в форме поэмы в прозе. Включает шесть песен, главным героем которых является цинично настроенное демоническое существо, ненавидящее Бога и человечество. «Песни Мальдорора» высоко оценивались известными сюрреалистами начала XX века.
337
Заповедник Сказок 2016
338
Избранное
— Но позвольте… — ангельский мужчина явно в замешательстве. — Насколько я помню, Мальдорор был задуман как воплощение зла и ненависти к людям. А этот хоть и выглядит философом, а значит, не чужд мизантропии, но всё же явный добряк. — Вот именно! Мальдорор — такое прекрасное имя! Поэтому надо его спасти. А для этого — назвать им кого-нибудь очень хорошего. Госпожа так и светится от этой идеи. Какое у неё всё-таки доброе сердце! Судьба каких-то букв, и та ей небезразлична! Да, этот добродетели венец ни с кем на свете не поставишь в ряд!8 Седовласый ангел не выдерживает и сам вместе с нею смеётся. Дальше у них идёт обычный ангельский разговор, который меня уже не касается. Про каких-то врачей, какие-то прививки, про земных ангелов, которые удовольствия ради убивают моих соплеменников — в общем, их обычные темы, мало имеющие отношения к тому, о чём следует разговаривать двум явно неравнодушным друг к другу созданиям. За это время я успеваю написать ещё два стихотворения. Облезлая старуха читает одно из них и разражается отборной бранью. Что поделать, старость всегда ненавидит молодость. Стоит ли удивляться, что молодость отвечает ей тем же? Потом я учу мою Госпожу, как надо гонять голубей, чтобы они не зазнавались. Показываю, где и как оставлять наиболее веские послания. Демонстрирую, как определять общественное положение потенциального соперника, задирая при встрече подбородок — в тех случаях, когда это сразу неочевидно. На наглядном примере объясняю мораль и истинный нрав людей из племени кошек. По пути к дому она предлагает мне поиграть: кидает палочку, а я должен, значит, её принести. Долго думаю: с одной стороны, она моя Госпожа, и я во всём обязан ей повиноваться, с другой — это довольно унизительно для взрослого мужчины, быть у молодой женщины на побегушках, пусть даже эта женщина и благородного ангельского происхождения. Решаю не поддаваться и, в свою очередь, учу её игре, в которую с незапамятных времён играют дети моего племени. Объясняю, что хватать друг друга можно только за запястья или лодыжки и притом очень нежно. Довольно мудрая игра, если вдуматься: она развивает воображение и актёрские способности
8
Из Диниша I Земледельца, короля Португалии, пер. А. Садикова.
Патрик Рейнеке
Пёсьи песни
(попробуйте-ка погрызть древесину, так чтобы у зрителей потекли слюнки). Эта игра учит бороться за жизнь, оценивать сильные и слабые стороны противника, добывать пищу и одновременно — уважать чужие границы, не переступая дозволенного. Госпожа, как и все ангелы, не очень сообразительна, но в конце концов у нас получается! Конечно, не так, как в детстве — приходится делать скидку на ангельскую неповоротливость. Но тут главное помнить, что у ангелов две руки, и они, пользуясь преимуществом в росте, от природы не способны соблюдать правила.
6. Тоска одиночества и торжество единения Влюблённый — тот, кто ждёт. Что делать мне? Покуда жив — страдать9. Таков отныне мой удел. Госпожа ушла искать новую работу. Сказала, что придёт вечером. Причём вечер в это время года наступает у ангелов не тогда, когда садится солнце, а много-много позже. Так что времени прочувствовать своё одиночество у меня предостаточно. Не думал, что будет так тяжело. Прежняя моя госпожа, если куда и выходила без меня (это называлось: в поликлинику), то, во-первых, это было нечасто, а во-вторых, она никогда не исчезала на целый день. Во все остальные места мы всегда ходили вместе. Меня оставляли привязанным у дверей продуктового, сберкассы или аптеки, и это была пытка: ждать её, напряжённо всматриваясь в каждую согбенную женскую фигуру, издали пытаясь уловить родное кряхтение и характерное постукивание палки. А эти вечные провокации со стороны соплеменников! А вынужденные разговоры с другими ангелами! Причём ещё не всегда поймёшь, что им от тебя надо. Один раз меня отвязали и чуть было не увели. Хорошо, что я вовремя разгадал их планы: уж очень от них воняло убийственным зельем. А этот перманентный страх, что внутри магазина или аптеки что-то стрясётся и госпожа не выйдет! Или, например, забудет о тебе. А такое бывает! Я знал нескольких, которых вот так привязали у магазина, а потом почему-то забыли. Ладно, пусть я здесь в заключении и лишён возможности видеть свою Возлюбленную, но хотя бы в тепле, вода под боком, да и никакие опасности покуда мне не грозят. Но всё же какая
9
Из Мартина Соареса, пер. В. Андреева.
339
Заповедник Сказок 2016
340
Избранное
тоска! Господи, зачем ты зарождаешь в наших сердцах любовь, если расплатой за неё такие страдания? Я встаю со своей подстилки в поисках хоть какого-то утешения. Пью, но вода, в Её присутствии казавшаяся мне сладчайшим напитком, отдаёт горечью. Или это мой желудок решил не отставать от сердца и тоже принялся жаловаться на жизнь? Влезаю на кровать Госпожи, разбираю наслоения одеял с покрывалами и ложусь на её подушку. Запах Любимой окружает меня, словно волшебный туман, оберегающий от злых сил. Не говоря уж о том, что на ангельской перине спать гораздо мягче, чем обычно стелют нашему брату. Постепенно я успокаиваюсь и засыпаю. О возвращении Госпожи я узнаю по звуку её шагов на лестнице. Думаю, если бы я не спал, услышал бы её ещё со двора. Я вскакиваю с кровати и пытаюсь открыть дверь. Но дверь заперта с помощью магии и мёртвого железа — сколько ни цепляюсь ногтями, шире щель не становится. Я начинаю звать на помощь, чтобы мне открыли, но из коридора доносятся лишь ехидные замечания потной дамы. Но вот щёлкает замок входной двери, и до меня доносится дорогой моему сердцу голос: «Заинька, не плачь! Я сейчас». Понятно, что меня это совершенно не устраивает, и я начинаю сражаться с проклятой дверью ещё яростней. Когда она, наконец, открывается, я едва не сшибаю мою Госпожу с ног. — Это ты так скучал? Лапушка ты мой! Так здорово: приходишь домой, а тебя кто-то ждёт, кто-то радуется. Как мне этого не хватало, ты даже не представляешь. Ой, а это что такое? — Госпожа смотрит на разворошённую постель. — Негодник! Прямо на подушке! Так, понял. На всякий случай скрываюсь под кроватью. — Вот знаешь же, что нельзя! — не может успокоиться Госпожа. — А если газетой тебя за такие дела отшлёпать? О, нет, газетой — это очень унизительно. Значит, в её отсутствие лежание на кровати строго порицаемо. Что ж, будем впредь за собой прибираться. — Но ты знаешь, — продолжает она, — пока ты тут валялся, я, между прочим, нашла работу! Не исключено, что благодаря тебе, Мальдорор. Ты теперь у меня ангел. Я моментально вылезаю наружу, и вот мы уже снова с ней обнимаемся. Перед прогулкой мне дают съесть какую-то дрянь. Госпожа говорит, что это такая таблетка, которая должна избавить меня от живущих во мне червей. Это какой-то ангельский миф,
Патрик Рейнеке
Пёсьи песни
потому что таблетка мёртвая и маленькая, а черви живые, и характер у них самый гнусный. Какой вред она может им причинить? А если это такой яд, то разве можно его глотать? Госпожа заворачивает эту гадость в кусочек сыра. Сыр я, разумеется, съедаю, а таблетку оставляю лежать на полу — не такой я дурак. Госпожа заметно нервничает, бежит звонить кому-то по телефону (уж не седовласому ли ангелу?) Потом открывает волшебный шкаф с едой, достаёт оттуда кусок масла и что-то с ним делает на столе, чего я в силу своего роста не могу видеть. Потом поворачивается ко мне, садится рядом на корточки и начинает пальцами разжимать мне зубы. Весьма коварно с её стороны: сжать челюсти я не могу, иначе ей будет больно, а выплюнуть то, что она запихивает мне в глотку, не получатся. В итоге приходится глотать. Ну вот… Оказывается, это и была та самая таблетка, обмазанная со всех сторон маслом! Во время прогулки мы замечаем небольшую группу моих соплеменников. Госпожа настораживается и замирает. Ещё два дня назад я бы тоже подумал, не перейти ли на другую сторону улицы. А то бы и вовсе затаился, нырнув в какую-нибудь подворотню. Но сейчас нас двое, я с ангелом, а это для моих вольных собратьев что-нибудь да значит! Гордо подняв голову, я спокойно вышагиваю по тротуару. Вожак молча сворачивает в сторону, сигнальщица разражается в мой адрес громкими проклятьями. Пусть они презирают меня, добровольно ушедшего в рабство, но сила сейчас на моей стороне. Уж кто-кто, а люди моего племени понимают, что теперь со мной лучше не связываться. — Ты такой отважный, Мальдорор! — восхищается моя Возлюбленная. — Маленький, но отважный! По возвращении мы застаём на кухне женщину-ангела, судя по запаху, имеющую какое-то отношение к жилищу моей Госпожи. Старая, бездетная, терпеть не может мужчин, к тому же постоянно дымит этой смертоубийственной палочкой с приручённым огнём. Не понимаю, почему моя Госпожа относится к ней с таким уважением. Я сажусь в углу кухни и начинаю как бы между делом почёсываться, давая понять, что мне совершенно неинтересны их разговоры, но если что, вы, Госпожа, только намекните. — А, так это, значит, ты на Амалию Петровну зубами клацнул? Ну, я, а что? — Ну, наконец-то, и на эту хабалку нашлась управа, — цедит она сквозь зубы. — Да ты, я гляжу, парень хоть куда!
341
Заповедник Сказок 2016
342
Избранное
А то! Я подхожу к этой мадам: раз уж она выразила такой интерес к моей персоне, снизойду и я. — Это Чёрный принц Мальдорор, — тихо говорит Госпожа. — Да уж, принц! По мне, так обычная уличная шпана с моськой Анубиса. Дорик, значит? Ну, иди, поглажу. Ишь, задницу сразу подставляет, пройдоха. Ладно, живи, так и быть! Амалию только, смотри, не слишком-то обижай, а то жизни твоей хозяйке не даст. А вам я вот что скажу: пора бы уже и свои права научиться отстаивать, а не только чужие. Они не имели права вас увольнять, не поставив в известность за две недели. Я уж не говорю о том, что вообще это низость и свинство — то, за что они вас уволили. — А вы… Вы тоже видели? — Да, репортаж был довольно мерзкий. И я, в отличие от этих сволочей, вас поддерживаю. Но впредь советую быть осторожной и лишний раз не высовываться со своими взглядами. А то мало ли что… Это хорошо, что вы завели себе питомца, домой хотя бы не будете поздно возвращаться. Так, глядишь, и себя беречь научитесь. Дам я вам отсрочку, так и быть, но не более чем на две недели. Госпожа от этих слов прям сиять начинает, хоть и старается не подать виду. А когда мы приходим в комнату, прямо набрасывается на меня, начинает тискать и обниматься: — Мальдорорище ты мой! Очаровал хозяйку! Умничка! Теперь нас никто отсюда не выгонит. Конечно, не выгонит! Иначе, зачем бы ангелы небесные меня сюда привели. Уж точно не для того, чтобы мне обрести крышу над головой и тут же её потерять.
7. Боль телесная и боль душевная Вот уже неделя, как я обрёл кров и потерял сердце. Черви мои подохли, а я нет. Это ли не удача? Меня ведут в Дом скорби и страха. Как я уже упоминал, ангелы боятся наших болезней и, чтобы обезопасить себя, приносят ритуальную жертву. Сначала человека подвергают символическому унижению. Ангелы в светлых одеяниях вставляют ему в непредназначенное для того отверстие холодную стеклянную палочку. Если ты вытерпишь, то через некоторое время её вытаскивают и говорят, что всё нормально. Это значит, что ты готов к совершению обряда. И тогда протыкают длинной иглой кожу и, может быть, даже что-то отрезают, потому что я чувствую на железном алтаре запах крови
Патрик Рейнеке
Пёсьи песни
и тех жидкостей, которыми её смывают. Мне, хвала святому Гинефору, ничего не отрезали, только два раза ткнули иголкой, но очень больно. И очень страшно! Я целую руки ангельским жрицам и моей Госпоже, избавившим меня от того ужаса, который происходит за стенкой. В соседней комнате кто-то из моих соплеменников громко кричит от страха и боли. А в коридоре сидят в пластиковых клетках две женщины и ребёнок из племени кошек с очень печальными глазами. Даже знать не хочу, что им предстоит, настолько у них мрачные лица. Ни за что в следующий раз сюда не пойду! Самодовольный болван, я свято уверовал, что на сегодня отпущенные мне Богом испытания закончились. Не тут-то было. И ведь мог бы сам догадаться по поведению Госпожи! Весь вечер она лежала на кровати, листая книгу, и делала вид, что читает. Говорю, «делала вид», потому что, когда моя Госпожа действительно читает, она настолько поглощена этим, что вообще ничего не видит и не слышит. На меня так и вовсе не смотрит, пока я не влезу к ней на кровать или не обращусь к ней по-ангельски. И гулять не идёт, пока не начну толкаться и хватать её за одежду. При этом, читая, она умудряется есть, насыпать мне корм (печёнка закончилась, и меня кормят какими-то сухими хрустящими катышками), переругиваться с потной дамой и разговаривать по телефону. А тут весь вечер лежала, блуждая невидящими глазами по комнате, и всё время хваталась за свою металлическую коробочку с музыкой и голосами. Раза три коробка принималась петь, но вместо того, чтобы как обычно поднести её к уху и сказать «Привет!», Госпожа с возмущённым видом отбрасывала её в сторону. Если бы у меня было больше опыта непосредственного наблюдения за молодыми ангелами, я бы понял, что передо мной разыгрывается классический ритуал ухаживания с символическим отвержением мужчины — только производимый благодаря ангельской магии дистанционно. Но я ещё не был в полной мере осведомлён о волшебных свойствах металлической коробочки, и потому всё последующее оказалось для меня полной неожиданностью. Когда за окнами окончательно стемнело, со двора раздался свист. Госпожа надулась, нахмурилась и покрепче вцепилась в книгу. Свист повторился, и она с шумом перелистнула страницу. На третий раз она сделала то же самое, на четвёртый — книгу отбросила, скрестила на груди руки и с возмущённым видом уставилась в потолок. Прошло совсем короткое время, раздался звонок в дверь. Я кинулся к двери в коридор и стал кричать,
343
Заповедник Сказок 2016
344
Избранное
чтобы проваливали. Тем временем в прихожую, шаркая, выдвинулась потная дама и снова стала что-то ворчать про кобелей. Госпожа моя мигом вскочила с кровати и кинулась открывать. Тут я узнал его запах, и с этого момента мне всё стало ясно… Эх, Господь-Господь! Это мне за мою самонадеянность, да? Они очень долго ругались. Кричали друг на друга, кидались какими-то мелкими предметами. Госпожа даже была пару раз в слезах, но всё это было лишь исполнением обычного ритуала, исход у которого всегда один. Я попробовал было вмешаться, но она и на меня прикрикнула, дав понять, что в защите не нуждается. Сколько я ни наблюдал подобные ссоры, всегда недоумевал: зачем ангелы тратят столько душевных сил на нелепую, в общем-то, прелюдию, когда это же самое время можно провести куда с большим удовольствием? Видимо, такие выяснения отношений — ангельский аналог погони, которую любят провоцировать некоторые женщины нашего племени. Ну и само собой, вскоре они перешли к объятьям… О, эта раздирающая сердце тоска, когда твоя Госпожа оказывает знаки внимания другому! Естественно, я решил удостовериться, всё ли в порядке. Но стоило мне приблизиться, как я тут же получил по хребту одной из этих ангельских ложных шкур из плетеного ворса. Разумеется, я сразу предупредил напавшего, что так со мной поступать не стоит: одно дело — Госпожа, она может делать со мной что хочет, другое дело — этот прощелыга, с которым нас друг другу толком и не представили. — Ах ты, мразь! Пасть тут на меня разевать будет! — Эдичка, не надо, прошу тебя! Он же тебе ничего не сделал! — Не сделал, так собирался! К вашему сведению, сударь, если бы я всерьёз намеревался что-то сделать, вы бы это почувствовали. — Сейчас же убери его отсюда! — Эдичка, ну, пожалуйста… — Я сказал, убери! Госпожа в замешательстве. И вправду, разве ж я мешаю? — Извини, Мальдорорчик, — вздыхает она и ведёт меня в коридор. В коридор? Прочь от этого ангельского ублюдка? Хорошо, Госпожа, я с вами! Мы выходим вместе в коридор, и тут… О, нет! Она заходит обратно и закрывает за собой дверь! А я? Я остаюсь
10
Из вагантов, пер. Ф. Луцкой и М. Гаспарова.
Патрик Рейнеке
Пёсьи песни
один в коридоре! Госпожа, ты не права…10 Я пытаюсь войти, но у меня ничего не получается. Скребу по двери ногтями, пытаюсь изо всей силы толкать её, но ничего не выходит. Господь Всеблагой, что же Ты делаешь?! Зачем вселяешь в нас любовь и надежду, если тут же создаёшь любящему сердцу столько препятствий? Люблю её — то вся вина моя, мне не дождаться жребия иного!11 Слёзы текут у меня из глаз, я ложусь на пол и, приникнув лицом к щёлке под дверью, начинаю рыдать и стонать в голос — настолько мне плохо. Из комнаты выходит потная дама и с издевательскими улыбками выражает сочувствие моему положению. Я начинаю прямо уже кричать о том, как мне паршиво. И, о счастье! Госпожа приоткрывает дверь: — Только не хулигань больше. И вообще веди себя тихо. Я проскальзываю мимо неё в комнату. Она в халате на голое тело, её ублюдок, потягиваясь, возлежит на постели. На ходу подбираю с пола первое, что оказалось на моем пути, и скрываюсь с этим трофеем под кроватью.
11
Из Бернарта де Вентадорна, пер. В. Дынник.
345
Заповедник Сказок 2016
Избранное
— Чего-то стащил у тебя, ворюга! — Да пускай, потом найду, — с этими словами она забирается на кровать, и мне остаётся лишь глотать слёзы, вжимаясь носом в её полосатый носочек. Ночью ангельский мужчина громко храпит и шумно ворочается на кровати. А утром и вовсе ведёт себя странно: когда Госпожа уходит в ванную комнату, он тихонько поднимается с постели и начинает выдвигать ящики стола и открывать дверцы шкафа. Наконец, видимо, найдя, что ему нужно, запихивает это что-то в свою сумку, а потом ложится в кровать и притворяется спящим, как будто и не вставал. За ночь я успел как следует изучить его одежду и сделал вывод, что Госпожа не единственная его женщина. Как минимум, ещё две молодые ангелицы дарят ему тепло своих тел. Интересно, знают они друг о друге? Ангелы порой настолько слепы, что могут и не догадываться о таких вещах. Но факт остаётся фактом, ни до одной из трёх женщин ему нет никакого дела.
8. Стойкость и бегство 346
Мы с Госпожой и её друзьями на людной улице. Это называется «акция». Само слово подразумевает «действие». Однако мы ничего не делаем, а просто стоим. Госпожа держит в руках лист бумаги, на котором что-то написано особым ангельским письмом, которое нам, людям, не освоить. Из объяснений я понимаю, что таким способом она надеется защитить одних ангелов от других. Как можно защитить кого-то, стоя на улице с листом бумаги? Моему уму такое не постичь. Очевидно, у ангелов такой ритуал, который при правильном соблюдении должен привести в действие какую-то защитную магию. Ангел должен стоять с листом бумаги один и, желательно, ни с кем не разговаривать. Во время совершения ритуала за ним наблюдают другие ангелы в сером из касты воинов — следят, чтобы всё было правильно. Другая группа ангелов стоит неподалёку, делая вид, что они не имеют к ритуалу никакого отношения. Но на самом деле они тоже следят, чтобы всё было правильно, и поддерживают стоящего улыбками и кивками. Ещё одна группа занимается тем, что всячески испытывает стоящего: поносит его, хватает за одежду, пихает, плюёт в него, иногда кидается мусором. На это нельзя реагировать, нельзя лезть в драку, ругаться или отвечать плевками. Иногда к стоящему подходят ангелы из касты волшебников, суют под нос специальные магические приборы и задают
Патрик Рейнеке
Пёсьи песни
вопросы о том, кого и зачем нужно защищать. Этим отвечать нужно, потому что это такая проверка — действительно ли ангел с бумагой осознает цель ритуала. Если он выдержал все испытания, то ритуал считается исполненным. Потом испытуемого сменяет кто-то из друзей, и дальше с листком стоит уже другой ангел. В прошлый раз мы с моей Госпожой защищали таким образом ангелов, живущих подобно свободным людям. Тех, кто не меняет бездумно обёртки вокруг своего тела, не моется каждую неделю, спит, где придётся, и ест то, что найдёт, во всем полагаясь на волю Всевышнего. В этот раз мы творим защитную магию вокруг тех, кто, подобно нам, людям, выбирает себе возлюбленных по зову сердца, не оглядываясь на мнение посторонних. Потому что любовь, как и нужда, не имеет закона. Но выясняется, что эта мысль, без труда понятная человеку, не находит понимания среди ангелов. Большинство из них презирает тех, кто не имеет своего дома и никому не служит, а тех, других — ненавидит. Это происходит от того, что ангелы, как я уже говорил, презирают всё естественное и не любят тех, кто стремиться жить в соответствии с законами природы. Ну и потом, ангельское общество устроено таким образом, что они в принципе ненавидят свободу: редко умеют ею пользоваться так, чтобы не причинять вред себе и другим, и оттого стремятся запретить все её проявления. А ещё они, похоже, не очень любят таких, как моя Госпожа. Я стою в стороне с группой дружественных ангелов и всё порываюсь прийти ей на помощь. Но меня не пускают. Видимо, потому что это может помешать исполнению ритуала. Я очень переживаю. Поначалу над нею только смеялись или презрительно кривились, проходя мимо. Но теперь испытующие уж очень яро на неё нападают. Такое впечатление, что они вошли в раж и забыли о том, что просто участвуют в ритуале. Я уже раз сто им сказал, что я думаю об их поведении, но на мне, кроме ошейника и поводка, ещё и кожаная плетёнка, которая не позволяет толком открыть рот. Поэтому на меня мало обращают внимания. Серые ангелы-воины не подпускают к Госпоже тех, кто хочет её ударить, но плевки и оскорбления всё равно летят ей в лицо. А она стоит, крепко сжав зубы, вцепившись побелевшими пальцами в листок бумаги, и напряжённо смотрит перед собой. Боже, как она прекрасна! Гроза из гроз, цариц царица!12 И как больно чувствовать своё бессилье! Так бы и порвал в клочья этих плюющихся негодяев!
12
Из Альфонсо X Мудрого, короля Леона и Кастилии, пер. А. Садикова.
347
Заповедник Сказок 2016
348
Избранное
Наконец, этот ужас заканчивается. Следующий ангел встаёт на место моей Госпожи. Увернувшись от очередного плевка, она бежит к нам. Группа испытующих тут же переключается на нового исполнителя ритуала. Оказавшись в безопасности, Госпожа первым делом обнимает меня: — Мальдорорчик, заинька мой! Переживал за меня, в бой рвался! Я целую ей руки сквозь кожаные ремешки, но она уже разговаривает со своими друзьями. До самой темноты мы защищаем презираемых ангелов. Потом, прощаясь, друзья спрашивают, не надо ли её проводить. — Нет, — отвечает она, — со мной же Мальдорор! И мы идём к дому. Через большой мост над водой, через парк, где ходит много ангелов. Идём в сторону наших причудливо вздыбленных скал с пещерами-квартирами, мимо которых бегает по дороге из мёртвого железа мёртвое чудовище трамвай. С меня сняли противные ремешки, и я с увлечением читаю последние сообщения и пишу комментарии. В какой-то момент Госпожа начинает проявлять беспокойство, дёргает за поводок, не давая мне дочитать, оглядывается и настойчиво шепчет: «Пойдём!», хотя я ещё толком не успел расписать в своих посланиях сегодняшние события. Я осматриваюсь, но никого из своих соплеменников не наблюдаю, только какие-то молодые ангелы идут за нами небольшой группой и о чём-то громко ругаются. Очень громко. Пару раз я различаю слово, которым у ангелов принято обозначать женщин моего племени. Но ведь к Госпоже это не может иметь отношения, отчего же она так нервничает? Она даже подходит к ангельскому воину в сером, стоящему у ступенек на входе в метро. Что-то объясняет ему про акцию, но тот отворачивается и только пожимает плечами. Говорит, пожав губы, что это не в его компетенции. — А если меня изобьют или что другое со мной сделают? — Тогда пойдёте в ближайшее отделение и напишете заявление. Если будет очевиден состав преступления. И это… почему животное без намордника? Госпожа явно возмущена, отходит в сторону, хватается за свою волшебную коробочку для разговоров. Она чертыхается, ковыряется с ней ещё и ещё, но результат явно не тот, что ей нужен. Шедшие за нами молодые ангелы остановились неподалёку и о чём-то совещаются. Достали свои волшебные коробочки и тоже с ними разговаривают. Как будто идти за нами дальше не собираются. — Бежим! — шепчет Госпожа, и мы срываемся с места. Перебегаем дорогу прямо перед мордами громыхающих трамвайных
Патрик Рейнеке
Пёсьи песни
349 монстров и несёмся в лабиринт улиц, где совсем недавно мне приходилось скитаться по дворам, добывая пропитание возле помоек. Кажется, что мы оторвались от врагов. Свернув в переулок и пробежав сотню метров, замедляем бег, но тут до нас доносится топот и гиканье преследователей. Снова срываемся в отчаянный бег, но уже ясно: нам не уйти. Что они с нами сделают, когда настигнут? Если окажемся в руках тех, кто днём плевался и швырял мусор в мою Госпожу, нам несдобровать. И тут я понимаю, что выход у нас только один — Дверь! Как бы ни было страшно, больше нам не укрыться нигде. Я круто сворачиваю во двор, затем — ещё в один. Госпожа не может выпустить из рук поводок и потому несётся за мной. Она кричит мне, но я сейчас лучше знаю, что нам делать. Подбегаю к незаметной дверце, якобы ведущей в подвал, со всей силы толкаю её и влетаю внутрь, увлекая за собой Госпожу. И уже падая наземь, слышу, как изрыгают ругательства вбежавшие во двор злобные ангелы. И это их последние слова, произнесённые ангельским языком. Потому что в следующий миг они все впятером вламываются в Дверь вслед за нами. А я успеваю прижать Дверь спиной, навалившись на неё всем своим новым необычайно тяжёлым телом.
Заповедник Сказок 2016
Художник Алиса Перкмини
350
Избранное
Патрик Рейнеке
Пёсьи песни
351
Заповедник Сказок 2016
Избранное
9. По ту сторону
352
В ту ночь, когда мне открылось, что я должен найти ангела-хранителя, я стал свидетелем одного странного явления. Двор-колодец, который я выбрал в тот раз для ночёвки, сначала показался мне вполне обычным. Обыкновенной выглядела и приземистая дверь, ведущая как будто в подвал. Странным было только обилие оставленных здесь записей, и ещё более странным — их содержание: «Стой!», «Дальше ни шагу!», «Оттуда нет выхода!» И так далее в том же духе. Решив отложить разгадку их до утра, я устроился на ночлег в углублении, устроенном под одной из стен, где незнамо когда и зачем была свалена куча угля. Едва я улёгся и начал дремать, как во двор зашёл человек из племени кошек. Оглядевшись и принюхавшись, он приблизился к двери. Похоже, он был стар, глух и почти что слеп и потому меня не заметил. Впрочем, возможно, он просто не удостоил меня внимания: люди их племени зачастую полагают нас недоумками. Он встал на ноги, толкнул дверь руками и тут же скрылся. Больше я его не видел. Лишь к концу ночи оттуда вышли двое ангелов. Причём дверь не открывалась — они словно выросли на пороге. А ещё они были абсолютно голые. Переглянувшись, они отошли к дальней стене и достали из-за мешков со строительным мусором ангельские ложные шкуры-обёртки, которые тут же и надели. И двигались они как-то странно, будто… Тогда я не догадался, кого они напомнили мне своими повадками. Я лишь был точно уверен: настоящие ангелы так себя не ведут. Теперь же я понял, кто они были на самом деле. Здесь — утро, и я всё вижу очень чётко. Я смотрю на копошение в груде тряпья. Так и есть — все пятеро. Тут же на асфальте валяется острозаточенное железо, несущее раны и смерть. И две магических ёмкости, прыскающие страшным ядом, лишающим зрения и обоняния. Они приготовили это для нас. Моя рука тянется за обломком кирпича. Беру его, примеряю вес и силу удара. Тяжесть незнакомым ощущением приятно откликается в мускулах. Всего лишь несколько раз стукнуть — и я даже не услышу хруста их черепушек. Помахивая кирпичом, удобно лежащим в ладони, я поворачиваюсь к Госпоже. Она такая маленькая! И такая очаровательная! С карими глазками и крошечными острыми зубками. Вся покрытая рыжими вьющимися локонами, которые ангелы обычно так нелепо на нас выстригают. Она пятится от меня, вжимается в стену, в её глазах ужас…
Патрик Рейнеке
Пёсьи песни
Не могу! Отбрасываю кирпич и, сцепив зубы, с омерзением смотрю, как один за другим из груды одежд выбираются на мокрый асфальт крысёныши-переростки. Размером со взрослую особь, но по поведению видно, что ещё дети. Ещё не поздно передавить этих тварей, пока не опомнились, вот только… Нет, Господи, пусть Ты и даровал ангелам право без разбора лишать других жизни, я — человек. Одно дело убить в честной охоте, ради еды, давая жертве шанс удрать, совсем другое — отнять жизнь вот так вот, как будто в ней нет никакой ценности. Не могу этого сделать. Не хочу, чтобы мой ангел, моя Госпожа, смотрела на меня, как на чудовище. Шуганув крыс, поворачиваюсь и протягиваю к ней руку. Она отпрыгивает от меня, снова вжимается в стенку, а при попытке коснуться её, хватает меня за палец. До крови! Я смеюсь, зализывая рану. — Госпожа, ваши прекрасные зубы — это серьёзное оружие. Помните об этом и, как любое оружие, не пускайте его в ход без надобности. С удивлением прислушиваюсь к звуку своего нового голоса и словам ангельской речи. Язык плохо слушается меня, и странное ощущение в гортани. Тем не менее Госпожа понимает меня, подходит и с извинением смотрит в глаза. Я снова тянусь к ней рукой, и она проводит своим крошечным шершавым язычком по укушенному пальцу. Мне весело, я чешу её за ухом, глажу по голове. Она такая маленькая, а моя новая рука с длинными суставчатыми пальцами такая большая, что кажется, одним движением я могу свернуть ей шею или переломить хребет. И дикая нежность захлестывает мою душу от одной этой мысли. Безумно хочется защитить эту хрупкую жизнь, чтобы никто и помыслить даже не мог о том, чтобы причинить ей зло. — Какая же вы всё-таки красивая, Госпожа! Она тревожно смотрит на меня, потом бежит к Двери, оттуда — снова ко мне. — Думаете, обратно? Я подбираю под себя несуразно длинные ноги, опираясь на стену, встаю. Поначалу меня шатает. Асфальт где-то далеко-далеко внизу. Выпрямляюсь, поднимаю голову и смотрю вперёд. Боже, какая власть! Какое могущество! Как далеко и как чётко я теперь вижу! Правда, совсем не слышу запахов и словно бы наполовину оглох, но моё новое зрение с лихвой компенсирует эти потери. Я снимаю с себя знак моей рабской принадлежности и делаю несколько шагов. Кажется, что асфальт должен проседать под
353
Заповедник Сказок 2016
354
Избранное
Пёсьи песни
Художник Алиса Перкмини
Патрик Рейнеке
355
Заповедник Сказок 2016
356
Избранное
моими ступнями, настолько тверда моя поступь. Кручу по сторонам головой, поворачиваюсь туда-сюда корпусом, разминаю мускулы на руках и ногах. Нет, силы небесные, вы как хотите, а мне нравится это тело. Госпожа семенит вокруг, нетерпеливо стучит крошечной ручкой по асфальту и отчаянно виляет хвостом. Тонких запахов, столь необходимых для полной картины мира, я не чувствую, поэтому о её словах вынужден лишь догадываться. Впрочем, тут мне всё ясно. — Нет, Госпожа. Вы, конечно, можете думать, что угодно, но мы с вами здесь немного задержимся. Очевидно, вместе с телом мне досталось и ангельское мироощущение. В прежнем своём состоянии я бы, подобно моей Госпоже, только и думал, как нам вернуться назад. Сейчас же само наличие неизведанного пространства для меня вызов. И я не могу не принять его. Однако в новом теле прохладно. У нас там конец октября, здесь — апрель, не мешает и утеплиться. Под неистовое возмущение Госпожи я выискиваю среди одежды наших преследователей что-нибудь более-менее подходящее. Разобраться, что за чем следует и как всё это на себя напяливать, получается не сразу, но вроде держится. Обувь решаю не надевать, потому что нельзя ходить по Городу, не чувствуя его мостовых. Даже если это Изнаночный Город. Одежду Госпожи запихиваю в её рюкзачок, туда же кладу нож и опасные ёмкости. Прочую одежду выбрасываю на ту сторону, в наш мир, чтобы ни у кого из здешних не возникло соблазна ею воспользоваться. И на всякий случай придавливаю Дверь изнутри большим камнем, в очередной раз изумляясь силе и способностям своего нового тела. Беру Госпожу на руки. Она недовольна. Запихиваю к себе за пазуху, объясняя, что заметок своих в этом Городе ей лучше не оставлять. Выходим из арки, которая здесь не слева, а справа. Небо покрыто облаками, но даже при таком скудном освещении видно, что шпиль Петропавловки грязный и обшарпанный, и на нём нет крылатого ангела. Мы идём по едва узнаваемым улицам. Статуй в тех местах, где им положено быть, тут нет. Зато на одной из крыш я замечаю прогуливающихся каменных кошек с фасада дома на углу Малого и Широкой. Архитектурная растительность, наоборот, разрослась, и от этого некоторые дома стоят словно в зарослях, покрытые шевелящимися узорами. Здания вздыхают и стонут; особо старые и впечатлительные — и вовсе сотрясаются
Патрик Рейнеке
Пёсьи песни
от рыданий. Я понимаю: это они оплакивают гибель своего собрата — недавно по нашу сторону Двери под видом ремонта снесли ещё один старинный особняк. Вдалеке мелькает компания то ли моих соплеменников, то ли потомков земных ангелов, некогда прошедших сквозь Дверь. Местные ангелы, судя по их поведению, по большей части потомки перекинувшихся крыс. Они ведут скрытный образ жизни и при моём появлении забиваются в норы, устроенные в пустых этажах стонущих от горя домов. Нам везёт — мы ещё не нарвались на высокоранговую особь, держащую под контролем всю территорию. На месте станции метро я замечаю небольшой лагерь, где местные готовят на огне пищу; разного возраста, одеты кое-как — настоящие ангелы так никогда не оденутся. Почему-то я уверен, что это мои бывшие соплеменники и их потомки. Желудок меж тем напоминает, что он остался без ужина. Принюхиваясь, подхожу поближе. Повар наливает в миску еды и одновременно протягивает руку. Очевидно, я должен ему что-то дать. Начинаю рыться в карманах, у земных ангелов всегда что-то в них есть. Раздатчик еды тычет мне в грудь, но я несогласно мотаю головой и поплотнее запахиваю куртку, под которой притаилась Госпожа. В одном из карманов меж тем находится маленькая кожаная сумочка с волшебными бумажками, которые служат у ангелов для обмена на еду и разные вещи. Протягиваю сумочку, повар привычным жестом раскрывает, роется в ней, удовлетворённо кивает и забирает себе, тут же передавая мне миску. Я отхожу к ступенькам станции и по искрящемуся металлом следу на камне понимаю, что станционное здание ведёт себя здесь подобно улитке: совсем недавно оно уползло в сторону Невы. Госпожа высовывает наружу своё остренькое личико, принюхивается к вареву и рычит. Лично мы с моим желудком придерживаемся другого мнения, я начинаю хлебать, и пища мне кажется вполне съедобной. Не знаю, кого они тут едят, будем надеяться, что местных крыс или голубей. Ко мне меж тем подсаживается один из местных. Судя по хорошим речевым навыкам, он тут давно, может быть, с детства. Суть его речи сводится к следующему. По мне сразу видать новичка, и лучше бы мне сразу раскрыть местоположение Двери. А если не захочу говорить ему, то он знает кое-кого, кто сумеет мне за эту информацию заплатить. И лучше мне пойти с ним и самому это предложить. Потому что иначе найдутся такие, кто сам найдёт меня и вырвет нужные сведения из моей глотки. И отнюдь не при помощи слов. Да, и хорошо бы поскорее избавиться от собачки. Опять-таки, потому что
357
Заповедник Сказок 2016
358
Избранное
он может дать за неё хорошую цену, и я не буду внакладе. Ведь всё равно с ней придётся расстаться. Так разумнее сейчас, когда я могу за неё что-то выручить. Я молча хлебаю из миски, как будто бы рядом со мной никого нет, а сам всё прикидываю, в какой момент ему двинуть по челюсти и какие это повлечёт неприятности. Однако по челюсти от мироздания внезапно получаю я. Точнее, получаю челюсть — вываренную добела кость на дне миски. И размер её явно свидетельствует, что она не крысиная. Молча ставлю миску на камень, встаю и иду по направлению к выходу из этого безумного мира, стараясь не привлекать внимания. Никто не идёт за мной: со стороны моста вдруг послышались гулкие громовые удары, и все напряжённо застыли, повернув головы в ту сторону. Перебегая дорогу, я вижу, как по проспекту несётся бронзовая квадрига с арки Генерального штаба. Не знаю, ведётся ли тут война между памятниками и людьми в образе земных ангелов, но одно точно не подлежит сомнению: смерть тут имеет не менее причудливые формы, чем по ту сторону Двери. Петляя, иду по улицам, стараясь во всём подражать ангелам-крысам: мелкими шажками, пригнувшись, опустив голову, перемещаясь вдоль самых стен. На полпути к моей цели за спиной вдруг раздаётся пронзительный свист: — А ну, стой! Кому говорю! Вот они и пришли за мной. Те, кого я так боялся. Кто может перегрызть мне глотку. Ангелы небесные, уберегли вы меня от них, так я сам их нашёл на свою голову. Да ещё и не один… — А ну, стоять! — они подбегают, хватают меня сзади за ворот, разворачивают и прижимают спиной к стенке. — Как ты вошёл сюда, падла? Я молчу. Все четверо — бывшие мои соплеменники. Один — из тех, перед кем мне полагается почтительно пасть ниц, раболепно приникнув к земле. Если, конечно, я один, не с ангелом. Но я с ангелом, и они это чувствуют. — Девку отдай! Двое держат меня, лицо вожака с жестокими жёлтыми зенками, источающими пронзительно-холодную ненависть, — прямо передо мной. И тогда я делаю то, на что в прежнем обличье был неспособен — плюю ему в глаза. Он отворачивается, медленно утирается. И я тут же получаю сильнейший удар в живот от его подельника. Прикрывая Госпожу, сгибаюсь пополам, выскальзываю из цепких рук и, что есть сил, тараню головой вожака. Удары, снова удары со всех сторон. Только не сдохнуть! Не сдохнуть!
Патрик Рейнеке
Пёсьи песни
Это самое главное! И для человека, и для ангела. Они не должны заполучить мою Госпожу… Вдруг раздаётся свист, и от меня неожиданно отступают. Краем сознания улавливаю, как вожак тихо и отрывисто приказывает одному из громил: «Убей её!» Успеваю заметить металлический блеск и в последний момент рывком поворачиваюсь набок, чтобы принять удар на себя. Снова свистит оставшийся на стрёме сигнальщик, вся шобла срывается с места и разбегается. Я остаюсь на коленях, с ножевой раной меж рёбер. Слышу, как по улице, приближаясь, мерно грохочут чьи-то шаги. Памятник проходит мимо, я узнаю его со спины: это поэт из сквера на пересечении Малого и Левашовского с Ординарной — там я повстречал свою Госпожу. Заглядываю за пазуху: она там, чрезвычайно напугана, но цела и невредима. — Всё будет хорошо, — говорю я ей. — Я виноват… но сейчас всё исправлю… и вы попадёте домой. Несмотря на страшную боль в боку, встаю и, скрючившись, не разжимая объятий, шатаясь, иду вслед за памятником. Только не сдохнуть! Самое главное — не сдохнуть! Так мне удаётся добраться до нужного двора. У Двери вконец слабею и валюсь рядом с камнем, которым сам же и закрыл себе путь к отступлению. Лежу, чувствую, как силы покидают меня вместе с вытекающей из раны кровью. А медлить нельзя! По этому следу нас быстро найдут! Последним усилием удаётся чутьчуть отодвинуть ногами камень, чтобы Дверь можно было хотя бы приоткрыть. Вытаскиваю и ставлю на ноги Госпожу. — Вот и всё… скоро будете дома… — стараюсь, чтобы голос мой звучал спокойно, но слёзы так и текут щекам. — Простите, что впутал вас во всё это… И отворачиваюсь, не в силах смотреть в её прекрасные глаза. Она же возмущена, хватает меня зубами за одежду и тянет к щели. Но меня ей не сдвинуть. Да что там, мне самого себя не сдвинуть. — Постойте, послушайте меня… — пересохший язык с трудом слушается. — Пока вы ещё не ушли… пока я могу говорить, мне нужно сказать вам… — говорить об этом трудно, но надо. — Этот ваш Эдуард… оставьте его, он вас недостоин. Он обманывает вас с другими. И те бумажки… вы их искали и не могли найти… это он их взял. И ещё… — говорить об этом оказывается ещё труднее. — Вы всё время ругаетесь, что я сплю на вашей подушке. Я хочу, чтобы вы знали: это не от того, что я так дурно воспитан… просто… просто я без вас очень тоскую, а там есть запах… ваш запах…
359
Заповедник Сказок 2016
Избранное
Она кричит и ещё яростнее вцепляется в мою одежду. Плохо, если её услышат! Беру её поперёк туловища, пропихиваю через порог и привалившись спиной, закрываю Дверь. Всё. Теперь можно со спокойной душой в одиночестве отдать Богу душу. Как и положено человеку моего племени. Святые Гинефор с Христофором и ангел-заступник Франциск, примите раба Божия Мальдорора, распутника и поэта, самонадеянного болвана и философа, наказанного тем, что влюбился в свою Госпожу…
10. Не подох…
360
Жизнь утекает из меня сквозь рану. А мне снится, как она втекала в меня с молоком моей бедной матери, как возились и толкались мы с моими братьями и сёстрами, чтобы подобраться к ней, как облизывала она нас с головы до ног своим огромным ласковым языком, и весь мир состоял из неё и нашей картонной коробки. Толчок в спину выбрасывает меня из глубины полугрёз-полувоспоминаний в реальность — чьи-то руки выныривают из-за Двери, хватаются за одежду и тянут меня через проём. Пытаюсь отталкиваться от асфальта, но помощи от меня мало. И всё же ей удаётся вытащить меня, не переступая порог. Ах да, в ангельском обличье я тоже не очень крупный… Мы снова на нашей стороне Города. Пытаюсь встать, но у меня ничего не выходит. Смотрю снизу на Госпожу — она вся зарёванная, испачканная, руки дрожат. Сама так и сотрясается от рыданий. Тем не менее, похоже, она знает, что делать. Быстро достаёт из рюкзачка свою одежду, ножом разрезает футболку и перевязывает мне рану. Только после этого одевается сама. Хватает говорящую коробочку, но тут же её взгляд мрачнеет, и она решительно убирает волшебную вещь в карман. — Нет, Эдику я не звонить не буду. Я опять пытаюсь подняться, и снова у меня ничего не выходит. Тогда Госпожа вываливает на асфальт всё разом из рюкзака, подсовывает его под меня и запихивает туда нижнюю часть моего тела. Боже, какое унижение! Не могу сам идти, и Госпоже придётся меня нести! Ей тяжело, она с трудом дышит и плачет, с каждым шагом всё горше и горше. И каждый её шаг отдаётся в моей ране болью. Но всё-таки мы идём. На углу нашей улицы натыкаемся на седовласого ангела. — Господи! Принцесса, что с вами? А она в ответ только рыдает и повторяет моё имя. — Понятно. Давайте рюкзак.
Патрик Рейнеке
Пёсьи песни
Она послушно снимает меня и передаёт ему на руки. С его помощью мы быстро добираемся к Дому боли и скорби. Там моё обмякшее тело возлагают на алтарь, Госпоже и седовласому приказывают меня держать. Пока жрицы ковыряют, колют и зашивают меня, эти двое неотлучно стоят надо мной, склонившись, касаясь друг друга лбами. Седовласый рассказывает Госпоже, как умерла его старуха и почему нет ничего страшного в том, что этой ночью он остался без сна, а на утро его студенты останутся без лекции. А я всё думаю, как было бы хорошо жить нам вот так втроём, одной семьёй. С ним Госпожа наверняка была бы счастлива! Надо отдать ему должное, всё это время он не задаёт лишних вопросов. А жрицы в белых одеждах удовлетворяются объяснением, что мы якобы за полночь шли из гостей, и на нас неожиданно напали. И будто бы я бросился защищать Госпожу, за что и получил от бандита ножом. Ах, ангелы небесные, если бы всё так и было! Моя починка обходится, как это называют у ангелов, в довольно круглую сумму. Госпожа ахает, но седовласый ангел и тут приходит на помощь. У него есть волшебная карточка. «Я обязательно вам потом всё отдам», — говорит Госпожа, но тот отвечает, что когда-то не смог мне помочь и теперь будет рад поучаствовать в моём спасении. Надо бы всё же разобраться с этими карточками и цветными бумажками. Абсолютно бессмысленные с нашей, человеческой, точки зрения, у ангелов они явно имеют отношение к личному статусу. Седовласый ангел, несомненно, принадлежит к более высокому рангу, чем тот, кто тырил бумажки у Госпожи. И это ещё один аргумент в пользу Седовласого. Жрицы обучают Госпожу своей магии, впредь она сама сможет колоть меня иглами, а значит, ходить на ритуалы в Дом боли и скорби теперь не обязательно. Надо будет всего лишь прийти на освидетельствование, чтобы проверить, правильно ли совершены все обряды. И вот седовласый несёт меня домой. Уложив меня на подстилку и дав рекомендации, как лучше выполнять перевязки, собирается уже уходить, но Госпожа просит его остаться. — Послушайте, вы сами устали. На вас лица нет. Я даже представить не берусь, какой ужас вам пришлось пережить с этим нападением. Я думаю, вам сейчас надо обязательно лечь спать, не ходить ни на какую работу. — Нет, — решительно говорит Госпожа. — Мне обязательно нужно кому-нибудь рассказать, что случилось. Потому что если об
361
Заповедник Сказок 2016
362
Избранное
этом буду знать одна только я, то я буду думать, что сошла с ума. А это не так. Друзья мне не поверят, а вы хотя бы выслушаете. Несколько ошарашенный её напором, седовласый прямо в пальто садится на стул. И тогда она рассказывает ему про Дверь. Где она находится, как выглядит. И про своё перевоплощение по ту сторону. И про меня в облике земного ангела. И про то, что мы видели в Изнаночном Городе. И про то, что там случилось по моей вине… В общем, всё то, что по моим представлениям, не стоит рассказывать никому, если только не хочешь, чтобы этот кто-то навек перестал иметь с тобой дело. Но ангел слушает. И слушает очень внимательно. И похоже, не на шутку взволнован историей. — Вот, — заканчивает своё повествование Госпожа. — Теперь скажите мне, что вы об этом думаете… — Хм… Видите, про наш город существует довольно много историй, описывающих иные его измерения. Сложно сказать, есть ли какой другой, про который бы за последние два века было написано столько фантастических произведений. Должна же быть у этого какая-то основа. И наверняка то измерение, в котором вы оказались, не является единственной его изнанкой. В каком-то смысле я даже завидую вашему опыту. Но меня беспокоит другое. Это ведь не всё, что вы хотели мне рассказать? И по её реакции я вижу, что он угадал. Есть во всей этой истории для моей Госпожи нечто ещё более страшное, чем перспектива быть съеденной ложными ангелами. Сбиваясь, она рассказывает об акции и наших преследователях. И о том, в кого они превратились. — Понимаете, это такие люди, которые ещё в школе измываются над всеми, кого можно объявить «не таким», кто сам не может дать им отпор, и за кого не вступятся остальные. Над толстой девочкой, потому что у неё робкий характер. Над мальчиком в очках, потому что он воспитан не бить человека по лицу. Над несчастной любовью, потому что влюблённый человек уже чувствует себя уязвимым и отвергнутым. А в детстве эти люди наверняка издевались над животными и над теми, кто младше их. — Да, именно с мнением таких негодяев нас с ранних пор приучают считаться. — Ужас в том, что они сами ещё дети. Там было два подростка! Да-да, среди тех, кто гнался за мной с ножом и газовыми баллончиками. Может быть, меня бы избили, облили мочой, как они любят, измазали бы в чём-нибудь. Не хочу думать, что могло бы
Патрик Рейнеке
Пёсьи песни
случиться, если бы они меня поймали. Но… — и тут она начинает плакать. — Мальдорор собирался их всех убить. Я видела это. Мне не показалось. Он взял кирпич и уже замахивался, чтобы ударить… — Что ж, вполне естественное желание после того, что он видел. Почему же он этого не сделал? — Не знаю. Посмотрел на меня, потом вдруг заплакал… — Просто он любит вас, — со вздохом говорит ангел. — И как всякий влюблённый хочет быть достойным того, кого полюбил. Ишь, седовласый! Знает, о чём говорит. По себе знает. И я тяжко вздыхаю вслед за ним. — Я не представляю, как мне со всем этим жить, — отвернувшись в сторону, шепчет моя возлюбленная. — Живите, как жили. Разве плохо, что вас кто-то любит? Вы — добрая, умная, красивая, отзывчивая. Вас многие должны любить. — Ау, — тихо вставляю я. — Вот видите, и Мальдорор со мною согласен. Да и вы ведь его любите, иначе не стали бы из-за Двери вытаскивать. — Да, конечно, люблю. Он же без меня вообще пропадёт, дурачина этакий. Но… я не об этом. Ангел о чём-то напряжённо думает, даже встаёт и делает несколько шагов туда-сюда по комнате. Потом, похоже, решается.
363
Заповедник Сказок 2016
364
Избранное
— Паспорт мне не дадите свой? Я себе данные перепишу. Мало ли понадобится. Она пожимает плечами, лезет в рюкзачок. Он открывает её красную книжечку, что-то записывает себе на бумажку, одновременно вздыхая. — О господи! — Что такое? — Вам всего двадцать три, и вы на двадцать пять лет меня младше. — И что? — Да нет, просто привык всю жизнь считать себя вечным подростком, а с вами каким-то стариком себя ощущаю. Обидно. — С Мальдорором вы тогда и вовсе себя древним старцем должны чувствовать. Ему лет пять-шесть, не больше. — Нет, ну он в свои пять-шесть — зрелый мужчина. — Так может быть, тогда цифры — не самое главное? Он какое-то время безотрывно смотрит на Госпожу. — Может быть. В любом случае вот вам ключ. Доверяю вам сходить полить цветы. А потом… — он опускает голову, и я вижу, как он боится. — Потом, если я через несколько дней не вернусь… скажем, через неделю… переезжайте туда с Мальдорором и там живите. Хватит вам по съёмным квартирам ютиться. — Что? — У нотариуса уже открыто. Я зайду по пути, попробую оформить дарственную. Или там завещание, не знаю, как это называется. Так что с бумагами, надеюсь, всё будет в порядке. — Погодите, какая дарственная? Какое завещание? Вы о чём вообще?! — Я же сказал: если я не вернусь… — Вы что? Хотите пойти туда?! Не надо! Прошу вас! Это опасно! — Ну, должен же кто-то вернуть этих детей. Хотя бы попытаться. Госпожа без сил опускается на кровать и начинает плакать. Я, видя её в таком состоянии, сам начинаю страдать, но сил подняться и утешить её у меня нет. — Береги хозяйку, Мальдорор, — с этими словами Седовласый уходит.
11. Чудны дела твои, Господи! Весь последующий день Госпожа не находит себе места. Ей бы поспать, но она всё время вскакивает и начинает ходить по
Патрик Рейнеке
Пёсьи песни
комнате, попеременно и по нескольку раз высказывая взаимоисключающие предположения: «Надо было не отпускать его! С ним обязательно что-то случится», «Надо было пойти вместе с ним! А то вдруг он не сможет открыть Дверь», «Нет, мне нельзя отлучаться, потому что кто тогда будет заботиться о Мальдороре». И даже: «Ну, зачем? Зачем он туда пошёл? Ну, почему все мужчины такие дураки! Что люди, что собаки!» Наконец к вечеру раздаётся звонок в дверь. Я, конечно, узнал о его приходе заранее, но мне всё ещё очень плохо, и я не смог предупредить Госпожу. Едва он заходит в квартиру, Госпожа (о, женщина, ты соткана из противоречий!) набрасывается на него с упрёками: как он мог так долго отсутствовать, зачем пошёл в одиночку в столь опасное место, и вообще, зачем её слушал и сделал такие выводы. — Сначала чай и только потом критика! — останавливает её Седовласый. И когда он, сняв пальто и умывшись, проходит в комнату, я отмечаю, что пребывание по ту сторону Двери явно пошло ему на пользу, чего нельзя сказать обо мне. Я всё ещё не в силах подняться с постели, машу ему в знак приветствия хвостом. Он мне заговорщицки подмигивает. — Отчего-то мне кажется, что и на той стороне мы бы с тобой нашли общий язык. Лично я в этом не сомневаюсь. Госпожа возвращается с кухни с чем-то, что невероятно соблазнительно пахнет, и ангел набрасывается на еду. — Безмерно рад вас видеть! — заявляет он, отставив тарелку. — Я тоже, — неожиданно покраснев, признается моя Госпожа. — Знаете, в кого я превратился? В белого ретривера. А вы были рыжим пуделем, это я сразу понял, как только там оказался. Такие вот мы с вами красавцы. Один только Мальдорор у нас беспородный. — Вы так говорите, будто речь идёт о забавном приключении. — Не сказал бы, что о забавном. Но это было самое настоящее приключение. Оказаться по ту сторону привычной реальности, побывать собакой… Не знаю, я под очень сильным впечатлением. Столько запахов, столько звуков! Город совершенно иначе воспринимается! И потом — море энергии и безумная воля к жизни! И главное — радость от одного только факта собственного существования. Никогда не думал, что так хорошо быть животным. Покуда он говорит, Госпожа постепенно оттаивает и успокаивается. — Как странно. Я всего этого даже не почувствовала.
365
Заповедник Сказок 2016
366
Избранное
— Это потому что вы очень добрая и ответственная, — он снова становится печальным и серьёзным. — К сожалению, я сумел найти только двоих. Четырнадцать и шестнадцать лет. Взял с собой туда по носку и по запаху отыскал их в куче строительного мусора. С трудом уговорил мне довериться. Старшие бросили их, как только случилась настоящая беда, и разбежались в разные стороны. Я не смог далеко пройти по их следу, потому что нужно было отвести по домам тех двоих. И потом я довольно быстро понял, что для нашего брата там слишком опасно. Эти-то, в крысином облике, думаю, быстро там освоятся. А с Дверью надо что-то делать. Детей я отвёз к их родителям, там, похоже, потребуется серьёзная работа с психологом. А потом зашёл в лавку и купил навесной замок. Надеюсь, за ночь его никто не собьёт. Будем ходить регулярно и проверять. Может, удастся приварить там решётку или что-нибудь посерьёзнее. Лишние крысы нам в городе не нужны, шпана с крысиным прошлым — тем более. Так вот, Господь, зачем ты привёл меня в этот двор той ночью! Вот зачем заставил влюбиться в женщину-ангела! Для того чтобы поставить у Двери стража! Господь тихонько смеётся, весь в синих молниях, ангелы небесные хихикают и шелестят крыльями. А эти двое сидят, улыбаются одними глазами, глядя друг на друга. — Я вас никуда больше не пущу одного. — Ну, тогда и я вас одну никуда больше не отпущу. — Да я вроде и не собираюсь… — Вот и славно. На акции ваши тоже будем теперь ходить только вместе. И я вижу, как принцесса моя утирает слёзы и одновременно смеётся.
Патрик Рейнеке
Пёсьи песни
367
Заповедник Сказок 2016
Избранное
Зелёный колдун детская сказка
М
368
альчик Джонни был ясноглазым, темноволосым и очень смелым. Он не боялся ни вампиров, ни львов, ни мумий, ни призраков, ни того, что мама будет сердиться. Вампиров выдумали пугливые средневековые люди, Брем Стокер и девчонки, вздыхающие по «Сумеркам». Львы в Англии за пределами гербов и зоопарков не водились, да и вообще хищника крупнее лисицы было не найти. Мумий он видел в музее, и ему от них было не страшно, а грустно — казалось, что они были мертвы сильнее, чем это вообще возможно для человека, и так долго, что в голове не укладывалось. Призраки были вообще нестрашные: ну подумаешь, у людей тут дела остались недоделанные; если бы они к Джонни обратились, он бы им с радостью помог — весточку там передать или клад найти. Лучше бы клад, конечно. А мама… ну что — мама. Мама на Джонни сердилась часто. — Тебе уже двенадцать лет, Джонни, а ты не можешь плиту включить и яичницу себе пожарить, — говорила она, вздыхала и сам готовила ему завтрак. — Ты уже в восьмом классе, Джонни, а всё читаешь комиксы и математикой совсем не занимаешься, — ворчала мама, но дневник подписывала и денег давала и на комиксы, и на Макдональдс. — Ты уже такой большой, Джонни, а совсем мне не помогаешь… — грустно говорила мама, но Джонни пожимал плечами, включал на компьютере Майнкрафт1 и отворачивался 1
Майнкрафт — компьютерная игра.
Ольга Рэйн
Зелёный колдун
к монитору; ему было неприятно, что мама обижается, но играть хотелось сильнее, чем пылесосить. Джонни оборонялся от зомби и скелетов, чуть морщась от гудения пылесоса за дверью и звона разгружаемой посудомойки на кухне. Мама же всё равно его любила, он знал, так зачем было напрягаться? Однажды Джонни возвращался из школы, пиная опавшие мокрые листья вдоль дороги. Осень в этом году была поздняя, красивая, воздух пах дымом и мокрым асфальтом. Вдруг из кучи листьев от его пинка вылетела пустая бутылка от колы, завертелась на дороге, ударилась о бордюр. Джонни поднял её, чтобы бросить в урну — он не любил, когда мусорили — и вдруг заметил под закрученной пробкой большое зелёное насекомое очень странной формы: то ли муху, то ли мотылька. Джонни прищурился, но разобрать было трудно — бутылка запотела. Он открутил пробку и встряхнул бутылку — ещё не хватало обрекать насекомое на мучительную смерть, пусть летит. Пластик задрожал в его руке, муха вырвалась из горлышка с рёвом реактивного двигателя и исчезла с громким хлопком. Джонни так отбросило на тротуар, что он с минуту сидел, потирая спину и недоумённо глядя на открытую бутылку в руке, на стаю ворон, поднявшуюся с окрестных крыш, и на мужика, упавшего с велосипеда в нескольких шагах от него. — Что это было? — спросил велосипедист, поправляя шлем. Джонни пожал плечами и наконец закрыл рот. Бутылку он донёс до урны в вытянутой руке и опустил туда с величайшей предосторожностью. Вечером пришла мама, выглядела она очень бледно, то и дело массировала виски. — Голова очень болит, — сказала она. — Я таблетки выпила, пойду спать пораньше. Ты долго не сиди за игрой, ладно? Джонни невнимательно кивнул — зомби атаковали его дом со всех сторон и утробно рычали. Мама чмокнула его в макушку, вздохнула и ушла в свою комнату. Джонни пошёл спать лишь после того, как основательно исследовал запутанную старую шахту — там нашлось много добра, полезного в майнкрафтовом хозяйстве, включая два алмаза. Уснул он быстро и тут же оказался в большой пустой комнате. У окна стоял высокий старик в чёрно-зелёном плаще и смотрел на ночное небо сквозь изгибы кованой решётки. Пахло яблоками и дождём. Было очень тихо.
369
Заповедник Сказок 2016
370
Избранное
— А, вот и ты, мой спаситель, — старик обернулся к Джонни. Глаза у него были тёмные, блестящие, очень цепкие, а вышивка плаща напоминала крылья какого-то насекомого… даже очень конкретного насекомого — того самого, из бутылки. Старик улыбнулся и кивнул. — Вижу, ты меня узнал. Пять долгих дней я томился во вместилище страданий, обманом заточенный своим исконным врагом, колдуном ААА. Запасы воздуха подходили к концу. Не было ни воды, ни пищи, ничего, кроме нескольких капель какой-то сладкой бурды на дне фляги. Что это было, кстати? Запиши мне, пожалуйста, название — я пристрастился. Ты спас меня, отважный юноша, и я рад объявить о начале твоих испытаний. Джонни часто видел странные сны, а спорить совсем не любил, поэтому кивнул, взял со столика листок и карандаш и написал название напитка. — Пейте охлаждённым. — Благодарю, — кивнул старик; он прищурился на пространство у стены, и под его взглядом там сгустился большой холодильник с зеркальными дверцами и тихо заурчал мотором. — Я вижу в твоих смышлёных глазах множество вопросов, мой юный друг, — продолжил волшебник (после появления из ниоткуда холодильника вопросов о том, кто такой этот старик, у Джонни не осталось). — Так вот — темой наших испытаний станет страх. Именно этим чувством я был столь мучительно томим во время своего заточения. Три ночи подряд, Джонни, я буду посылать тебе всё более страшные, ужасные и омерзительные сны. Чтобы прекратить любой из них, тебе стоит лишь позвать меня простым стишком… — он на секунду задумался. — Вот: Зелёный Колдун, Зелёный Колдун, Я слишком боюсь, Уже я сдаюсь. Джонни скептически нахмурился, но из вежливости промолчал. — Да, — сокрушённо кивнул старик, — стихи у меня так себе. Но они сработают, поверь. Как только ты их скажешь, страшный сон тут же прервётся, ты спокойно проспишь до утра и больше никогда обо мне не вспомнишь. — А если я выдержу все три ночи? — спросил Джонни.
Ольга Рэйн
Зелёный колдун
— Тогда я, Зелёный Колдун ЁЁЁ, исполню любое твоё желание, — торжественно пообещал старик. — Любое. Самое волшебное, самое невозможное. Можешь просить всё, что хочешь. — Пятьсот триллионов фунтов? — уточнил Джонни. — Легко, — кивнул старик. — С возможным пересчётом в любую валюту. Сразу или частями. — Живого динозавра? — Ну-у… — колдун помялся. — Геном в полном объёме так и не был восстановлен: информационные лакуны… Но да ладно. Какого-никакого сделаем! — Собственную вселенную? — выдохнул Джонни. — Чтобы я в ней мог что угодно строить, создавать и всем управлять, как в Майнкрафте? — Хе-хе-хе, — засмеялся волшебник, открыл холодильник и достал оттуда бутылку колы. — То есть ты, дружок, думаешь сам стать колдуном? Не просто удачливым добросердечным мальчиком, а Джонни-волшебником? Колдуном ИИИ?.. — Джонни, просыпайся, — тихо сказала мама и потрепала его по волосам. Джонни сел в кровати, как и не спал (что за сон дурацкий!) и щёлкнул выключателем. Мама ойкнула от яркого света и сощурилась. — Мам, ты чего? — спросил Джонни, вдруг осознавая, что мама совсем бледная, под глазами у неё тёмные круги, а сами глаза красные и какие-то затравленные, как будто мама всю ночь брела сквозь боль и усталость. — Не знаю, — сказала мама и осела на пол, как кукла. Затылок ударился о ковёр — бум! Джонни вылетел из кровати, как ядро из пушки. Мама лежала с закрытыми глазами и дышала очень медленно. Джонни вызвал скорую. Подложил маме под голову свою подушку. Принёс стакан воды, поставил рядом — вдруг мама очнётся и сразу попросит пить, в кино все всегда просили. Прошло две минуты сорок секунд, скорая всё не ехала. И тут Джонни вспомнил про колдуна и странный сон и чуть не рассмеялся от облегчения — это же всё неправда, он спит, колдун его испытывает. Нужно просто сдаться и отказаться от желаний. Огромного богатства было жалко, да и на динозавра были планы, но ничто — Джонни посмотрел на мамино бледное лицо — ничто не стоило такого липкого страха и такого беспомощного ужаса, которые он сейчас испытывал. Зелёный Колдун,
371
Заповедник Сказок 2016
372
Избранное
Зелёный Колдун, Я слишком боюсь, Уже я сдаюсь… Джонни шептал и шептал дурацкий стишок до самого приезда скорой — ничего не менялось, мама не открывала глаз. Это был не сон. — Мы забираем её в больницу, — сказал молодой хмурый парамедик. — Тебе есть кому позвонить? Звони отцу, потом вместе приедете: твоей маме каждая минута дорога. И они уехали с сиреной и мигалками. Джонни остался сидеть на полу перед подушкой, на которой был отпечаток маминой головы. Один в пустом доме, в своей короткой пижаме с динозаврами, с телефоном в руке. Папа приехал через полчаса, небритый, взволнованный и в разных ботинках. — Как она? Что случилось? — он спрашивал и спрашивал, а у Джонни не было ни одного ответа. Папа обнял его крепко-крепко и похлопал по спине. — Давай одевайся, — велел он. — Поехали узнавать. В машине Джонни всё смотрел в окно, не на папу. Почему-то ему казалось, что если бы папа от них не ушёл, а по-прежнему каждый вечер открывал дверь и кричал: «Привет, семья!» — весёлый, громкий, любимый — то и с мамой бы ничего не случилось, он бы её защитил. Но папа вот уже три года жил на другом конце города, а Джонни ездил к нему только на выходные и неохотно знакомился с его часто меняющимися подружками. Папа вёл машину молча, лишь то и дело вздыхая. Возможно, он тоже об этом думал. День в больнице запомнился Джонни, как россыпь картинок из комикса. Вот они ждут в большом зале с рядами кресел. Маленький мальчик в игровом углу возит по полу яркий паровоз — одной рукой, потому что вторая замотана бинтом. «Дверью прищемило», — рассказывает всем вокруг мама мальчика. — «Ту-тууу», — говорит мальчик, поднимает голову и смотрит прямо на Джонни. У него ярко-зелёные глаза. Вот папа разговаривает с врачом, потом идёт к торговому автомату и бросает монетки, чтобы взять бутылку воды. Монетки застревают, папа бьёт по автомату обеими руками и что-то кричит в потолок, потом замолкает на полуслове и закрывает лицо рукой. Бутылка воды выпадает из недр автомата мимо лотка, катится по полу к Джонни. У неё зелёная этикетка.
Ольга Рэйн
Зелёный колдун
Вот они идут обратно к машине через парковку — к маме их так и не пустили. У папиной машины стоит сумасшедшая старуха в зелёном берете. Трясущейся рукой она протягивает Джонни воздушный шарик в форме сердца — конечно же, тоже зелёный. «Не бойся, — говорит старуха. — Всё будет хорошо». Папа берет её под локоть и бережно отводит к ближайшей лавочке. Там он что-то говорит ей и помогает сесть. Старушка улыбается ему и кивает, довольная… Когда они садятся в машину и выруливают со стоянки, мельтешение слайдов кончается. Кто-то снова запускает время, и Джонни понимает, что он ужасно голоден — весь день ничего не ел. — Где ночевать хочешь, у меня или у себя? — спросил отец, когда они отъезжали от придорожного кафе. — Дома, — сказал Джонни, внезапно очень уставший. Отец понял, кивнул. — Ложись спать, — сказал он, когда они добрались домой. — Я съезжу к себе за зубной щёткой, одеждой и бритвой. И эту надо предупредить… как её… Роуз? Чёрт, конечно, Роуз! Вернусь через полчаса-час. Джонни улёгся в кровать и натянул одеяло до подбородка, уставившись в потолок. Под потолком висел воздушный шарик — зелёное сердце. «Зелёный колдун, — начал он. — Зелёный колдун…» Стихи не шли, но он точно знал, что хотел сказать. «Я готов», — сказал Джонни и закрыл глаза. Джонни, молодой диплодок, с трудом продирался сквозь подлесок, подвывая от страха. На его шее в двух местах были глубокие царапины, голова ушиблена, ноги до колен вымазаны кровью — не его. Совершенно случайно, не его. Аллозавры напали парой, выждав момент, когда стадо растянулось вдоль большого холма, поросшего сочным кустарником. Стадо, голодное, рассредоточилось. Взрослые перестали охранять молодняк — и теперь молодняка в стаде больше не было. Были растерзанные тела, оторванные с длинных шей головы, кровь, обагрившая в землю. Самка аллозавра зарычала победно — и взрослые диплодоки отступили. Трубя, ушли на другую сторону холма, подальше от хищников — там тоже была еда. Их мать — большая, совсем ещё молодая, с синеватым оттенком гладкой шкуры — отступала последней и трубила особенно отчаянно. Никто в стаде не заметил, что
373
Заповедник Сказок 2016
374
Избранное
Джонни удалось отбежать за скалу. Зато это заметил второй аллозавр — крупный самец с жёлтыми глазами. Он зарычал, потряс головой, шагнул было к скале, но самка рыкнула на него: «Ешь!», и аллозавр остановился. Наклонил голову, вырвал кусок из ближайшей туши. Джонни уже и не знал, чьей. Весь мир вокруг пропах кровью и страхом. Только Джонни собрался обойти пирующих хищников, чтобы пробраться обратно к стаду, как внезапно на запах крови из-за холма вышла стая компсогнатов. Мелкие, зубастые, вечно голодные. Аллозавры забили хвостами, зарычали с угрозой — не трогать наше мясо! И тут-то компсогнаты заметили Джонни. Застрекотали радостно — пожива всё же будет! Весёлая погоня! Лёгкая добыча! Джонни заскулил и помчался со всех сил напролом. Он бежал долго. Очень устал. Ему было больно. Какой-то частью сознания он понимал, что он — мальчик, что он спит, и что именно нужно сказать, чтобы проснуться и перестать бежать и бояться. Но той же частью себя он помнил и другое — что сдаваться нельзя, потому что на кону что-то очень важное, такое страшное, что смертный ужас детёныша диплодока не шёл с этим ни в какое сравнение. Подлесок кончился, Джонни выбежал на вершину холма, усеянную большими круглыми валунами в половину его роста. Позади, со склона, слышался азартный щебет преследователей. — Как гиены, — подумал Джонни, — бегут и хохочут. Пулемёт бы… Он представил, как мерзкие зубастые ящеры падают и, визжа, катятся вниз, ломая папоротники. И тут его осенило. Юный диплодок развернулся и, хромая, двинулся к камням, нависающим над склоном… Катящимися булыжниками приложило, конечно, не всех компсогнатов (а жаль). Лишь пять-шесть из них, около трети погони, покатились в густую зелень, отчаянно повизгивая и хрустя костями. Но остальные замерли в нерешительности. Джонни поставил тяжёлую окровавленную ногу на большой валун, качнул его в их сторону и заревел угрожающе. Компсогнаты злобно зачирикали, затем развернулись и жадно набросились на павших соплеменников. Воздух наполнился криками и звуками раздираемой плоти. Джонни высоко поднял голову на гибкой длинной шее — прямо к фиолетовому небу — и затрубил, громко, отважно, победно. Зелёный Колдун,
Ольга Рэйн
Зелёный колдун
375
Художник Алла Бобылёва
Заповедник Сказок 2016
376
Избранное
Зелёный Колдун, Я выиграл бой, Оставшись собой! Падающая звезда перечеркнула стремительно темнеющее небо. Она была ярко-зелёной, как ракета. — Школу же нельзя пропускать, — сказал папа виновато. Джонни смотрел исподлобья, но папа избегал встречаться с ним взглядом. — Я за тобой заеду после уроков, и мы отправимся в больницу. К ней сейчас всё равно никого не пускают. Джонни кивнул и побрёл на урок немецкого языка. Das Wetter ist sehr gut heute, Ich liebe Herbst2… — Твоя мама обязательно поправится, — сказала в классе Шери, бледная худая девочка с крашеными чёрными волосами. Она откинула их с лица, и Джонни увидел, что глаза у Шери серые, густо подведённые тёмным карандашом. — Моя тоже сильно болела, — сказала она. — А теперь выздоровела. Хочешь яблоко? Джонни не хотел яблоко, он хотел, чтобы его мама тоже выздоровела. Этого Шери ему предложить не могла, но она была добра, и он взял яблоко. Откусил — кислое. Девочка неуверенно улыбнулась. К маме, наконец, пустили, но она не приходила в сознание — лежала с закрытыми глазами и медленно, неглубоко дышала. Джонни долго вглядывался в её лицо. — Если ничего не задали на дом, можешь играть в Майнкрафт. Или во что хочешь, — сказал отец, когда они вернулись. Он только что нервно и зло ругался по телефону с Роуз, и, кажется, подружки у него больше не было. Плюхнувшись на диван, он стал смотреть футбол и мрачно пить пиво. Джонни включил компьютер и долго стоял посреди своего игрового дома, ещё недавно столь важного и с любовью обустроенного. Подумалось, с какой бы радостью он сейчас помог маме. Он бы всё пропылесосил, вымыл полы, посуду, унитаз, все окна и все мусорные вёдра. Он всё всегда будет делать для мамы сам, пусть только она вернётся. Джонни вывел своего человечка в игровую ночь и, не притрагиваясь к клавиатуре, смотрел, как его убивают зомби и ходячие скелеты. И снова. И снова. И снова… — Лимонный сок кончается, — с сожалением сказала Шери и подняла бутылку на уровень глаз. Прозрачной желтоватой 2
Сегодня очень хорошая погода, я люблю осень. (нем.)
Ольга Рэйн
Зелёный колдун
жидкости оставалось граммов сто — явно недостаточно, чтобы разогнать толпу зомби внизу. Джонни и Шери сидели на крыше, вооружённые двумя пластиковыми автоматами на батарейках. Они стреляли мощными струями воды, которая при добавлении лимонного сока отлично распугивала зомби — их сероватая плоть начинала дымиться, они шипели и отбегали. — Моз-ги! — волновалась толпа внизу. — Мозги-и-и! Это было очень жутко — дикое многоголосое урчание, зловещий рокот, словно весь мир вокруг хотел их разорвать и сожрать. Шери достала из кармана яблоко, с хрустом откусила. — Хочешь? — спросила она. Джонни отрицательно помотал головой. — Моз-ги! — опять донеслось снизу, на этот раз сквозь грохот и треск — зомби принялись ломать входную дверь. — Вот ему бы не помешали, — сказала Шери и бросила огрызок в долговязого зомби с мощной бычьей шеей. Раньше он учился в параллельном классе, много играл в футбол и периодически задирал Джонни в коридорах школы. Зомби поднял голову и клацнул зубами, казавшимися чудовищно большими из-за того, что губа над ними разорвалась и висела лохмотьями. — Фу, — сказала Шери, заливая остатки лимонного сока в камеру своего водного ружья. — Пойдём, они вот-вот в дом ворвутся. Я там газ открыла на кухне, в кино от этого всё всегда взрывается. Но наверное, нужна искра, а зомби не курят. — Хорошее название для фильма, — пробурчал Джонни, прихватив своё оружие и сумку с зарядом лимонной воды и ракетами-фейерверками. — «Зомби не курят». Они слезли по дереву с другой стороны дома, сильно исцарапавшись о шипы на толстых ветках. — Чёрт, сильно кровит, — сказала девчонка, зализывая глубокую царапину на руке. — Сейчас на кровь набегут. Давай рванём на заправку за углом. Там можно забаррикадироваться, а в углу — автомат с пончиками, и на полках наверняка есть лимонный сок. Джонни не ответил — он замер от ужаса: с соседней улицы на них шла, урча и повизгивая, толпа зомби-детей из начальной школы. Их маленькие руки скребли воздух, белые глаза смотрели в никуда. — Мозги-и-и! — гудели дети. Шери вскрикнула и бросилась сквозь их толпу, толкая и разбрасывая малышню. Джонни кинулся за ней. Цепкие ручонки чуть не сорвали с него
377
Заповедник Сказок 2016
Избранное
378
Художник Алла Бобылёва
Ольга Рэйн
Зелёный колдун
куртку, и пару раз чьи-то зубы клацнули совсем рядом. Но Шери и Джонни прорвались. Пробежали сквозь перелесок, через дорогу с перевёрнутыми машинами, через заправку, где среди пятен вытекшего бензина ветер гонял сухие листья. Воздух дрогнул взрывом позади — газ в доме всё-таки взорвался. В магазинчике никого не было, окна стояли целые, дверь была прочная, металлическая. Джонни забаррикадировал её стойкой для газет и повернулся к Шери. Она смотрела перед собой остановившимися глазами и как-то странно держала на весу руку. На руке багровел и сочился кровью укус зомби — полукруг маленьких зубов. — Выпусти меня, — сказала Шери хрипло. — У меня очень мало времени. Уже сознание плывёт. Ещё несколько минут, и всё, что мне от тебя будет надо, это твои мозги. Джонни обернулся к двери. Дети-зомби догнали их, толпа стояла неподвижно, не сводя глаз с двери. — Сделай же что-нибудь, — с этими словами Шери упала на пол, посерев лицом. — Зелёный Колдун, — прошептал Джонни. — Зелёный Колдун… — И не стал продолжать. Быстро пробежал по магазину, собирая с полок всё, что могло пригодиться. Надавил кнопку включателя на автомате для пончиков. Вернулся к Шери и крепко связал её туристической верёвкой, оттащил к стене, усадил повыше. Она открыла глаза, уже заплывающие белёсой мутью. — Джонни, — сказала она. — Джонни-бой… — Пей, — приказал Джонни, и поднёс к её губам пластиковую бутылку. Наполовину вода, наполовину — лимонный сок. Кто знает, почему лимон так действует на зомби. Шери кричала и плевалась, шипела и стонала, но Джонни заставил её выпить всю бутылку. Под конец она упала на пол, дыхание её было тяжёлым, хриплым. Укус на руке распух, стал серым. С колотящимся от страха сердцем Джонни разбил стекло на автомате для пончиков. Аккуратно, замотав руку курткой, выдернул из него раскалённую металлическую трубку и, стиснув зубы, прижал к руке Шери — к серой, заражённой плоти, которую нужно было выжечь. Он держал сколько мог, пока Шери орала и билась в своих верёвках. Потом она открыла глаза — покрасневшие, уже без всякой мути — и прошептала: «Спасибо». Шери снова была собой. Джонни распрямился и победно потряс трубкой. Сигнализация под потолком перестала мигать красным, зажёгся яркий зелёный плафон.
379
Заповедник Сказок 2016
Избранное
— Зелёный Колдун… — начал, было, Джонни свою победную кричалку и тут же замолчал: ему померещилось, будто где-то поблизости кто-то тихо рассмеялся.
380
— Завтра, — сказал врач, красивый молодой индиец с усталым лицом. — Завтра всё решится. Динамика отрицательная, её состояние ухудшается, но пока ещё не критическое. Оперировать будем завтра, а сейчас вам следует поговорить с анестезиологом, это будет та же смена. И бумаги надо подписать… Дома Джонни поднялся в свою комнату. Отец остался внизу, кажется, он плакал. Позже Джонни нашёл его в маминой спальне, на большой кровати. Сюда маленький Джонни прибегал по утрам. Карабкался к родителям, как только научился вылезать из своей кроватки, а они недовольно бурчали — рано, дай ещё поспать! А потом всё равно смеялись и щекотали его. И Джонни млел от счастья под одеялом, между мамой и папой, и в мире не было ни страха, ни тоски. Сейчас отец лежал на боку на своей половине кровати и смотрел туда, где обычно спала мама. И обнимал её половину правой рукой. — Пап, а почему ты от нас ушёл? — стоя в дверях, спросил Джонни, впервые за эти три года. — Ты перестал любить маму? — Нет, — глухо ответил отец. — Тогда почему? — Не знаю, я сейчас сам себя об этом спрашиваю. И ответа у меня нет. Только детский. Я запутался и разбаловался. И это дурацкий ответ для взрослого человека. Джонни кивнул и ушёл спать. Будильник пищал громко и так противно, словно кто-то тыкал в голову Джонни вязальной спицей. Он поднялся, получилось как-то с трудом, побрёл в ванную, зевая. — Папа, — позвал Джонни, но отца в спальне не было. В ванной из зеркала над раковиной на Джонни уставилось чужое взрослое лицо — толстое, расплывшееся, поросшее тёмной щетиной. Джонни вскрикнул от неожиданности. Узнать на этом лице он мог только свои глаза. Но и они изменились — утонули в складках щёк, покраснели, заполнились смертельной усталостью. — Чем будешь завтракать, Джонни-бой? — раздался откуда-то приятный женский голос.
Ольга Рэйн
Зелёный колдун
Джонни ухватился за раковину, чтобы не упасть. — Кто ты? — воскликнул он. — Я — твоя Шери, — без удивления ответил голос. — Интеллектуальная система управления домом и персональный помощник. Тебе следует поторопиться, Джонни — сегодня у тебя утренняя смена. Начнётся через сорок одну минуту. — Я где-то работаю? — спросил Джонни. — Вот уже пятнадцать лет ты работаешь в Макдональдсе на улице Нилшанс, — сказала Шери. — Четыре дня в неделю. Три дня участвуешь в игровых соревнованиях онлайн. В основном это стратегические игры, но бывают и стрелялки. Редко — покер. В него ты всегда проигрываешь. — А где папа? — спросил Джонни. — Твой отец уже четырнадцать лет живёт в Таиланде, — ответил голос. — Приезжал в прошлом году на три дня. Останавливался в гостинице. Вы встречались в один из вечеров, вместе пили пиво. На следующий день ты жаловался, что отец не считает тебя интересным человеком. — А… мама? Шери не сделала никакой паузы, просто продолжила всё так же бесстрастно. — Твоя мама умерла пятнадцатого ноября четырнадцатого года и была кремирована в соответствии со своим завещанием. Послезавтра будет двадцать лет. Нужно заказать розы и возложить их к дереву, где был развеян прах. Об этом я ещё напомню. А сейчас рекомендую поторопиться — в твоей смене новый менеджер, и опоздание может привести к штрафу. А в этом месяце он приведёт к задолженности за коммуникационные услуги. Джонни расплакался. Ему ещё никогда не было так страшно, как сейчас. Он плакал навзрыд, дёргал раковину и повторял: «Зелёный Колдун, Зелёный Колдун…» И всё же никак не мог закончить фразу. — Биг-мак с двойным соусом, чизбургер и пятнадцать особых омномов. Джонни, коробки для омномов кончились, пакуй в биг-маковые. Быстрее работай, быстрее! И жир с гриля собери, котлеты так и плавают. Хочешь опять на переобучение? У нас же стандарты обслуживания. Шевелись, Джонни. Да что с тобой такое сегодня? Ты же у нас заслуженный работник, хехе, уже пятнадцать лет на этом гриле. Да ты что, рехнулся — все булки спалил разом! Выбрасывай теперь, сгребай в урну. И, знаешь что, возьми-ка ты перерыв прямо сейчас. Поешь, что ли.
381
Заповедник Сказок 2016
382
Избранное
Не голоден? Ну, ещё бы, хе-хе… Нет, нет, ничего, это у меня кашель. Вон, колы себе налей. Сходи выпей её на свежем воздухе, подыши. У тебя полчаса. А потом сеточку на волосы, руки вымыть и опять к грилю, дружок. Работать-работать, у тебя сегодня смена долгая, до часу ночи… Джонни сидел на лавочке у пруда и едва сдерживал слёзы. Он старался смотреть только на пруд и снующих над водой чаек — чтобы не замечать свои ноги-брёвна, толстые волосатые руки и раздувшееся, как глобус, пузо. Кто-то сел на скамейку рядом. Мелькнула зелёная ткань. Но Джонни не повернул головы. — Страшно тебе? — спросил Зелёный Колдун ЁЁЁ. — Да, — медленно ответил Джонни. — Страшно. И пусто. — Понимаю, — вздохнул старик. — Вот так же и я себя чувствовал в той проклятой бутылке. Пустота, из которой не вырваться… Ты колу-то будешь пить? Джонни помотал головой, глотая нахлынувшие слёзы, протянул старику стакан, отвернулся. — Сдаёшься? — спросил колдун, отхлёбывая. — Нет, — ответил Джонни. — Я всё равно выиграю. Только с духом соберусь. Мне нельзя сдаться. Никак нельзя. Нужно не сдаться. Очень сильно нужно. Только… — он повернул голову к старику и посмотрел прямо в его пронзительные чёрные глаза, — …я хочу знать, зачем вам это? Зачем вы всё это делаете? Что вам с того, что мне страшно? Старик пожал плечами, захлюпал остатками колы в стакане. — Мне — ничего, — сказал он, наконец. — Это всё — тебе. Это твоя награда. Ты же меня спас. — Ну и награда, — прошептал Джонни еле слышно. — Тяжёлая. — Ты же сильный, — сказал колдун. — Вот тебе и досталась тяжёлая. Донесёшь — станешь ещё сильнее. Ну, что? Сдаёшься? Или дальше понесёшь? Может, хочешь ещё что-то сказать? — Хочу, — сказал Джонни, поднимаясь. — Перерыв заканчивается. Попробуйте биг-мак или омном. Очень питательно. У нашей кухни высокие стандарты. И понёс своё грузное взрослое тело к служебному входу. Если надо — он будет это делать каждый день. Он начнёт бегать, займётся математикой и перестанет тратить время на игрушки. Как только сможет, найдёт другую работу. И позвонит
Ольга Рэйн
Зелёный колдун
отцу, и купит маме розы. Если для того, чтобы не сдаться, нужно прожить эту жизнь — он стиснет зубы и будет жить. Как надо. Набело. — Джонни-бой, — позвал его старик со скамейки. Джонни повернулся. Старик склонился перед ним в глубоком поклоне, разведя полы зелёной мантии, как большой мотылёк крылья. Мой юный герой, Мой смелый герой. Ты выдержал бой, Оставшись собой. — Желай, — сказал Зелёный Колдун ЁЁЁ. — Желай, чего хочешь. Только это… Если надумаешь динозавра, давай вначале сверимся с таблицей видов, чтобы было более-менее ясно насчёт нужного генома3, окей? Джонни закрыл глаза и загадал желание. Послышался тихий голос мамы: — Джонни, просыпайся, — мама потрепала его по волосам. Джонни сел в кровати, как и не спал (что за сон дурацкий). Щёлкнул выключателем — мама ойкнула от яркого света и прищурилась. — Мам, ты чего? — спросил Джонни, в голове пронеслась паническая волна дежавю4: вот сейчас она… Мама убрала руку от глаз и засмеялась: — Ярко очень, по глазам ударило. — Выглядела она как-то иначе, моложе, что ли, беззаботнее. — Тебе завтрак приготовить? — спросила мама, поднимая с пола его школьную куртку; Джонни опять забыл повесить одежду на место, хотя мама напоминала ему об этом каждый день. Джонни выпрыгнул из постели и быстро поднял остальные вещи. — А давай я тебе приготовлю, — сказал он и вдруг понял, что ростом он уже почти с маму, и глаза у них на одном уровне. Мама изумлённо заморгала и рассмеялась. — Тебя сегодня папа в школу отвезёт, — сказала она. — Он позвонил ни с того ни с сего, разбудил меня. Странный такой… 3
Геном — совокупность наследственного (хромосомного) материала, заключённого в клетке организма; содержит биологическую информацию, необходимую для построения организма и поддержания его жизни.
4
Дежавю — состояние, при котором человек ощущает, что он когда-то уже был в подобной ситуации.
383
Заповедник Сказок 2016
Избранное
На кухне мама приготовила чай, а Джонни пожарил яичницу. — Как ты ловко с плитой управляешься, — заметила мама. — Не знала, что так умеешь. — Во сне научился, — иронично хмыкнул Джонни. — А я тоже странный сон видела, — нахмурилась мама. — Вспомнить не могу, но тревожный какой-то. Как будто ты в опасности… Помню только зелёную вспышку… В дверь позвонили, мама ушла открывать, Джонни услышал папин голос. Обычно родители ограничивались парой фраз и напряжённо замолкали. Однако сейчас они, на удивление, говорили и говорили, не умолкая, и мама даже негромко рассмеялась. — Ладно, я подумаю, — пообещала она, и тут же раздался голос папы: — Джонни! Джонни-бой, ты готов? Поехали, я довезу тебя до школы. Поболтаем по дороге, ага? Джонни выбрал из фруктовой вазы большое красное яблоко и сунул в портфель. Он знал, кому его сегодня предложить.
384
Ольга Рэйн
Освобождение, или Доска для игры в сенет
Освобождение,
или Доска для игры в сенет сказка для детей изрядного возраста
Т
ишина и темнота — два образа, которыми легко начать любую сказку. Или закончить. Они отзываются в нас эхом вечности, из которой мы вышли, не помня, и в которую уйдём, не сознавая. Они — то, что окружает каждого из нас, нами не являясь, потому что любая жизнь — это беспокойство, мерцание энергии, стремление к свету. Жизнь — это желание. Я лежу на левом боку на мраморном столе в изножье саркофага, в похоронном покое моего мужа-отца, небтауи-шех Бакара, называемого также фараоном. Он начал готовить свою усыпальницу сразу после вступления на престол, когда ему едва исполнилось семнадцать лет, как мне сейчас. Тридцать лет гора превращалась в пирамиду, и её стены лицевались кварцем богов — тем, что накапливает энергию солнца в серебряных колоннах, греющих и освещающих каждое жилище. Каждый небтауи-шех после смерти становится богом Осири, одной из граней Малааха всемогущего, по чьей воле случается всё между землёй и небом. И я, любимая новая жена своего отца, заживо похоронена в его склепе, чтобы последовать за моим фараоном в царство Херет-Нечер. Моё тело очищено и зашито золотыми нитями, глаза ослеплены, барабанные перепонки проколоты. Когда я умру здесь, под горой, легки будут мои шаги по водам, омывающим загробное царство, и велика моя сила в мире духа. Когда в тебя не могут попасть ни свет, ни звук, ни запах, тогда сквозь телесный ужас и смертную панику постепенно проступает
385
Заповедник Сказок 2016
Избранное
глубочайший покой, и ты видишь себя, по-настоящему видишь. Не ту, что называлась «Мересанк», а вечную сущность, единую с семью гранями Малааха и со всеми живыми существами. В безмолвии и бесчувствии я вдруг понимаю невероятное. Я не умираю. Я исцеляюсь, мои раны зарастают. Веками жрецы сгущали священную кровь фараонов, не позволяя ей уходить за пределы семьи, направляя её в одно русло, чтобы разбудить дремлющую в ней древнюю силу, принесённую со звёзд. И вот она — во мне. Мои глаза горят огнём, восстанавливая выжженные хрусталики и роговицу. Я чувствую, как исторгаются золотые скобы, которыми меня зашили. У меня пока ещё нет сил, чтобы разорвать полосы серебряного льна, которыми примотаны к бокам мои руки, но скоро я смогу это сделать. «Мересанк» означает «Та, что любит жизнь». Моё имя истинно. И есть лишь один способ это подтвердить.
386
— Небтауи, кому были ведомы все семь истинных имён Малааха, строили ковчеги, вмещавшие тысячи людей и канак каемвас, которые могли создавать съедобное из несъедобного, вычленять употребимое из бесконечного, сохранять память о том, что помнить невозможно. Между звёздами ковчеги проводили Акер Анх, из которых в нашем мире произошли фараоны. Они были прекрасны и сильны, их плоть исцелялась от ран и не знала увядания. Они открывали окна между мирами, и ковчеги скользили в них, как нить проходит в проколотую иглой дыру. Ты уже спишь, дочь? — Нет, мать, я не сплю, пожалуйста, ещё! — Но случилось так, что над одним из миров ковчег разбился, как глиняный горшок, уроненный на мраморные плиты, и все Акер Анх сгорели и погибли. Много людей погибло с ними, и многие канак каемвас сломались безвозвратно, а те, в ком были осколки душ их создателей — умерли. Это было сотни поколений назад. Но с тех пор жрецы пытаются призвать благословение Малааха и возродить Акер Анх. В тех из нас, кто выжили, кровь не имела достаточной силы. Поэтому мы не вольны в любви, Мересанк. Мы сгущаем кровь по указанию жрецов. Наш муж — мой и моей сестры — родился нашим старшим братом, мы очень ссорились в детстве. Но вступая на престол, фараон утрачивает свою человеческую сущность, становится вместилищем божественного, и его принимают те, на кого укажут расчёты. Пятерых детей мы родили нашему мужу-брату, фараону Бакара. И никто из вас, кажется, не Акер Анх…
Ольга Рэйн
Освобождение, или Доска для игры в сенет
— А Эб Шуит? Зачем жрецам Нижний Гарем? Я их боюсь! — Такова воля Малааха, как её трактуют жрецы. Как в нас боги вдохнули разум и бессмертную душу, так и мы должны пытаться сеять разум там, где он возможен. Это бремя небтауи, бремя высокой крови. Жрецы сеют семена. Неизвестно, будет ли урожай, но если не сеять, то ведь точно не будет. — Я скучаю по Аха. Его сейчас тоже укладывают спать? Почему нам больше нельзя быть с ним вместе? — Не оспаривай, не думай, не спрашивай. Спи. Мальчик-подросток в льняном платье, с косичкой на затылке бритой головы, пытался дотянуться и выхватить у тоненькой девочки, очень на него похожей, квадрат толстого дымчатого стекла. — Отдай! Мама, пусть Мересанк отдаст пластину! Это мужская, у тебя руки отсохнут! Фу, никогда на тебе не женюсь! — Вот уж горе-то! Сейчас разрыдаюсь и всю твою пластину залью горючими слезами, она заискрит и навсегда погаснет… Мать со вздохом отняла у Мересанк пластину, убрала в нишу в серебряной колонне посреди комнаты. — Вечерние развлечения ещё не настали, дети, — сказала она, — Мересанк, это мужская пластина. Там есть неподобающее для тебя. Нельзя. Мересанк криво улыбнулась. Теперь она просто обязана была утащить и просмотреть пластину полностью, до последнего окошка и иероглифа. Но мать хмурилась, и Мересанк, потупившись, послушно поклонилась. — Идите поиграйте вдвоём, — сказала мать и погладила девочку по голове, полностью бритой за исключением косички у виска. Чуть дёрнула за косичку, как за язычок колокольчика, улыбнулась. Из их двух матерей эта была ласковой и весёлой. Вторая была строже и никогда не улыбалась. Зато рассказывала интересные сказки… Мересанк и её брат-близнец Аха вышли во двор, залитый зеленоватым полуденным солнцем. — Сам дурак, — запоздало сказала Мересанк. — Ушли бы, спрятались и вместе поиграли с пластиной. А теперь что делать целый час? Она дёрнула брата за косичку на затылке, он рассмеялся. — Пойдём в Нижний гарем? — предложил он. — Поглазеем на уродов. Я тебя финиками угощу. Настоящими, с дерева, не из канак каемвас.
387
Заповедник Сказок 2016
Избранное
— С косточкой? — Ага. — Не знаю, — засомневалась Мересанк. — Я боюсь. — А мы на стене посидим, высоко, не опасно.
388
В Верхнем гареме дворца жили девушки небтауи — Те, кто пришёл со звёзд. Раз в десять лет каждая семья отдавала в гарем фараона одну из своих дочерей. Дети Верхнего гарема считались почётно рождёнными, их хорошо учили, они часто оказывались в списках жрецов. Нижний гарем составляли самки Эб Шуит — Тени, отброшенные Богами, Рождённые здесь. Набирались они изо всех видов, населяющих мир. Некоторые выглядели почти как люди, но имели широкие плоские хвосты и по четыре пары грудей, у других мощные мускулы перекатывались под гладкой шкурой, и с клыков капала пена. Жрецы использовали парализующие копья и свои священные канак каемвас, чтобы выводить гибридов, небедж. Мересанк казалось — они были намного страшнее изначальных животных, даже самые опасные из которых обладали простой, естественной грацией, принадлежали этому миру. Небедж были не таковы. Телесно они часто бывали будто изломаны и страдали — не могли нормально ходить или плавать, с трудом дышали из-за искажения костей, мучились от трескающейся кожи. Но жрецы редко давали им умереть — их держали в особых вольерах. Мересанк и Аха болтают ногами и едят финики — брат поделился по-честному, по полтора десятка каждому. Мересанк-на-стене ест бездумно, хоть и не торопясь — всё же не каждый день достаётся настоящий фрукт, выращенный деревом, а не переделанный кухонным канак каемвас из кучи отбросов. Я, Мересанк-в-пирамиде, мучительно сглатываю слюну при воспоминании о беззаботном солнечном полудне моих тринадцати лет, об этих сладких, лакомых плодах, о весёлом смехе Аха, о том, как, не глядя, я знала его ощущения, как это бывает у близнецов. Чувствует ли Аха, что сделал со мною? Перед началом казни старый бальзамировщик почтительно, но не глядя в глаза, предложил мне растворить во рту прозрачный шарик, убирающий боль. В его медовой глубине дрожало пойманное солнце, это было красиво. Шарик давно перестал действовать.
Ольга Рэйн
Освобождение, или Доска для игры в сенет
389
Художник Татьяна Титова
Заповедник Сказок 2016
Избранное
Слышит ли Аха мою боль? Вокруг него бьют барабаны радости, звучат систры — люди празднуют восхождение нового Фараона. Провожают старого — Бакара. И дочь-царицу его Мересанк, вечно спящую у его ног. «Дочь моя, поднимись, поднимись со своего левого бока и повернись на правый к этой свежей воде и к этому тёплому хлебу, которые я принёс тебе» — так они будут петь, как поют мёртвым уже тысячи лет.
390
— Зачем жрецам Нижний Гарем? — спросила Мересанк задумчиво, когда финики кончились. Под ними был большой вольер, где рос куст, стоял каменный навес, а в грязном пруду лежало нелепое существо с серым телом бегемота, длинным змеиным хвостом и страшной плоской головой. Существо тяжело дышало и не радовалось яркому зелёному солнышку. Аха пожал плечами. — Воинство. Им нужны сильные, опасные чудовища — с острыми когтями, сильными мышцами, которые могут хватать, рвать, убивать быстро и много. Разные, потому что в воинском деле важно разнообразие. Поэтому они пытаются делать их так, чтобы они плавали, прыгали, ползали, летали. — Но зачем они засевают их семенем небтауи? — спросила Мересанк, не отводя глаз от навеса, под которым виднелся гибкий хвост с тёмной кисточкой на конце. — Разум, — ответил Аха коротко. — Армия должна иметь хотя бы зачатки разума, чтобы быть управляемой. Толпа животных — не армия, чудовище, ведомое лишь инстинктом — не воин. Мудро, что делают жрецы. Они создают из нас Акер Анх, способных открывать проходы в другие миры, а из них, — он кивнул на лабиринт вольеров под ними, — делают силу, способную их завоевать… Он стал кидать косточки от фиников в раздутую самку в пруду. Одна попал ей в глаз, она подняла голову, и Мересанк содрогнулась — глаза у неё были совершенно человеческие, большие и полные страдания. Раскрыв пасть, чудовище заревело. — Перестань, — сказала Мересанк. — Меня это забавляет, — Аха снова прицелился. Мересанк потянулась выбить косточку у него из рук и вдруг потеряла равновесие. Аха испугался, попытался подхватить, но было поздно — она съехала по стене и неловко упала к её подножию. — Я сбегаю за стражей и верёвками, — крикнул ей Аха, поднимаясь и поворачиваясь, чтобы бежать.
Ольга Рэйн
Освобождение, или Доска для игры в сенет
— Постой, — испугалась Мересанк. — Не оставляй меня! — Продержись несколько минут, — сказал Аха. — Я отсюда тебе ничем помочь не могу, только смотреть. Чем быстрее я уйду, тем быстрее вернусь, и мы тебя вытащим! Он спрыгнул со стены в сад и исчез. Девочка огляделась, нервно потягивая косичку у виска. Чудовище-бегемот заметило её, снова заревело — Мересанк увидела полную пасть острых зубов — медленно поднялось на толстые ноги и направилось к ней. Мересанк попыталась подняться и вскрикнула — на ногу было не наступить. — Помогите! — крикнула она, встала на корточки и поползла, раня колени о камни. Тень закрыла солнце, тяжёлые лапы ударили в пыль, где только что была Мересанк. Девочка не могла рассмотреть существо против солнца, видела лишь хвост толщиной в руку. Кисточка на конце сердито била о землю. Бегемотиха заревела — она была уже близко, и Мересанк ощутила смрад её дыхания, острый и удушливый. Чудовище, решившее защитить её (или отбить на обед для себя, но пусть так, лишь бы протянуть, пока Аха вернётся со стражниками), припало к земле, раскинуло огромные крылья за спиной, зарычало в ответ так, что у Мересанк заложило уши, а бегемотиха кинула последний злой взгляд на девочку и потрусила обратно к пруду. Мересанк перевела дыхание. Чудовище повернулось, обогнуло её гибким, текучим движением, село напротив. Мересанк прижала руку ко рту, онемев от удивления — вдоль боков огромного песчаного хищника бааст были сложены гигантские крылья, а на плечах сидела человеческая голова с лицом точь-в в-точь, как у самой Мересанк или её брата Аха. С такими же яркими зелёными глазами, смуглой кожей, чуть вздёрнутым носом и крупными губами. Волосы падали тёмными спутанными волнами. Чудовище склонило голову, рассматривая девочку, потом легло в пыль так, что их глаза были на одном уровне. — Сешш-еп, — прошипело оно. — Ессть Сешшеп. Ему явно тяжело было произносить человеческие звуки, но в глазах сиял разум и оно не выглядело опасным. В конце концов, оно только что защитило Мересанк от жуткой бегемотихи, которая по-прежнему ела её глазами. — Мересанк, — сказала она, прижимая руку к груди. — Я — Мересанк. Спасибо. — Мерессанк. Сесстра, — сказало чудовище. Нет, не чудовище. Сешеп.
391
Заповедник Сказок 2016
392
Избранное
Мересанк попробовала подняться, но на ногу наступить не могла, покачнулась. Тем же гибким движением Сешеп оказалась рядом. — Держать, — сказала она. — Падать нет, Мересанк. Девочка ухватилась за основание крыла, встала ровнее. — Ты можешь летать? — спросила она с интересом. — Нет, — ответила Сешеп, прикрывая свои яркие глаза. Над ними вскрикнула охотничья птица атеф, как кричит она, завидев добычу, и камнем падает с небес, замедляясь лишь у самой земли. Сешеп подняла голову, смотрела на птицу жадно. — Так, — сказала она. — Сешеп желать так. Мересанк погладила её крыло — оно было плотным, сильным, с шелковистыми перьями. Но тело было слишком велико, чтобы подняться в воздух. — Мересанк, — крикнул Аха со стены. За ним виднелись двое стражников. — Ты жива! Жрец Уаджи, хранитель ключей, спешит за тобой. Часть стены отошла в сторону, и в вольер вбежал Уаджи — высокий, горбоносый. Он был очень встревожен, но, увидев Мересанк живой, перевёл дух и поклонился. — Позволь отнести тебя во дворец, госпожа, — попросил он, узнав, что у неё повреждена нога. — Прощай, Сешеп, — крикнула Мересанк от дверей. — Я буду приходить к тебе и говорить с тобой. Сешеп склонила голову и улыбнулась, потом ушла обратно под навес. Мощный хвост бил по лапам. — Эта самка бесплодна, — сказал Уаджи. — Мы храним её, потому что она — удачный небедж, но если от неё нельзя получить плодов, то… — Не трогайте её, — попросила Мересанк. Уаджи пожал плечами. — Пока не тронем. Жаль, что она получилась слишком тяжёлой для полёта. Нога у Мересанк была сломана, но наутро оказалась целой. Матери поджали губы, посмотрели друг на друга и велели Мересанк никому не говорить, как быстро срослась кость. Когда жрец Уаджи пришёл её проведать, матери сказали, что лекарь ошибся, а отпечатков перелома из канак каемвас найти не удалось, будто их и не делали. Мересанк приходила к Сешеп пару раз в неделю, сидела на стене. Иногда показывала язык бегемотихе — та ревела, обнажая острые зубы.
Ольга Рэйн
Освобождение, или Доска для игры в сенет
Сешеп жадно учила новые слова и разговаривала всё лучше. Особенно она полюбила загадки и стишки, вроде «Был ребёнок — не знал пелёнок. Стал стариком — сто пелёнок на нем». Её разум находил глубокое удовольствие в попытке угадать, перевести с языка символов и иносказаний в язык настоящих вещей. — Это кочан араха, — говорила Мересанк, и Сешеп замирала, потом рычала от восторга, смеялась, каталась в пыли, изгибаясь, как кошка. Мересанк её полюбила. Я пытаюсь угадать, что сейчас делает Сешеп. Мне хотелось бы думать, что её оставят в покое, под навесом в Нижнем гареме, смотреть, как над горизонтом встаёт розовая Старшая Луна, а за нею, через пару часов, жёлтая, как мёд, Младшая. Но Аха нужно избавиться от всего, что связано со мною, и очень скоро он лично укажет, кто из бесплодных небедж будет принесён в жертву Сету, тёмной грани Малааха. Я собираюсь с силами и начинаю растягивать полосы бинтов, прижимающих к телу мою правую руку. Тройной рывок и расслабиться. И снова. И снова. У меня не очень много времени, но я не боюсь. Я доверяю своей судьбе. Часто в жизни мы страдаем потому, что боимся поверить в то, что происходящее с нами — не просто так, что это шаг, рывок к чему-то большему, к следующей части. Что лишения и боль в настоящем не продлятся вечно, но пройдут и забудутся теми, кем мы станем, а пути к этому у каждого свои. Мой путь — чередовать напряжение и расслабление и тянуть прибинтованную к телу руку, сильно напрягая плечо. И есть только это, более ничего. На шеститысячной попытке бинт подаётся, я могу увеличить усилие. Ещё пять тысяч — и зазор между рукой и животом уже в ладонь, а всё моё тело в холодном поту. В гробнице фараона много запечатанных кувшинов с пивом, медовой водой, крепким вином из-за моря. Я вдоволь напьюсь, нужно только встать с этого стола. Бинт трещит и рвётся, моя правая рука свободна. Но я прекращаю двигаться, лежу, тяжело дыша, слушаю свою кровь. Я думаю о том, как отец научил меня играть в сенет. — Жрецы зачитают Списки, — жарко прошептал Аха. — Ты станешь моей. Скоро. — Если на то будет воля Малааха, — ответила она, чуть улыбаясь и высвобождая руку.
393
Заповедник Сказок 2016
394
Избранное
Аха отмахнулся, будто и не слышал. — Ты очень красива, — сказал он и положил руку на её бедро. Она опустила взгляд, вопросительно подняла бровь: «Что это на моём бедре?» — Положи свою так же, — сказал Аха хрипло. Мересанк положила. Так они стояли друг против друга — он горячий, она холодная, как будто готовы были закружиться в танце под звуки струн систра. — Ты красив, как я, — сказала наконец Мересанк. — Я знаю твои руки, я касалась их ещё до рождения. Я знаю твои ноги — они меня пинали в утробе матери. — Вот так? — спросил Аха и сделал подсечку. Если бы Мересанк учили чуть хуже, она бы растянулась на полу, или пришлось бы надеяться, что Аха её поймает. Но её учили хорошо, и она отскочила, ловкая, как кошка. — Да, так, — сказала она, смеясь. — Только там было некуда отпрыгнуть. Пойдём, Аха. Они взялись за руки и пошли по прохладным коридорам дворца к храмовому крылу, где их и других молодых небтауи ждала церемония взросления — когда кожу умащают мазью и облучают особым светом из храмового канак каемвас. После этого волосы перестают расти, и разрешается носить парики. У их матерей было много париков — кудрявые светловолосые, темно-рыжие длинные и чёрные, как смоль, заплетённые во множество тонких косичек. Всегда одинаковые для обеих, чтобы различить их было невозможно. Мересанк родилась на полчаса раньше и первой взошла на серебряный алтарь. Аха нахмурился, будто только сейчас осознал её первородство. Её детскую косичку срезали, на голову возложили тяжёлый, сияющий тусклым золотом немес. Церемонию вёл Уаджи — бывший жрец Нижнего гарема, а теперь хранитель Ковчега — части дворца, выстроенной вокруг того, что осталось от древних небтауи. Он воздел руки и немес испустил вспышку жара, который Мересанк увидела с закрытыми глазами и угадала в нём белый-белый свет звёзд, среди которых проходил ковчег предков, свободный между мирами. Жрецы запели высоко, торжествующе, и Мересанк поднялась с алтаря взрослой женщиной, без единого волоска на гладкой голове, с широкой улыбкой «наконец-то». Сёстры и братья, матери, сотни людей чествовали её взросление. В человеке, стоящем у входа, Мересанк узнала своего отца,
Ольга Рэйн
Освобождение, или Доска для игры в сенет
небтауи-шех Бакара — она не видела его много месяцев. Отец ни капли не постарел, выглядел по-прежнему тридцатилетним. Мересанк остановилась и поклонилась ему, счастливая. «Ликуй, пой, о отец мой, ибо милостью Малааха взошли семена твои, и прекрасны их побеги, и щедрым будет урожай». Люди склонились перед своим фараоном. Бакара оперся на высокий светящийся золотом посох, и продолжил смотреть, как свершается ритуал взросления над его детьми и детьми его народа. Мересанк и Аха сидели на скамье в саду Верхнего гарема. Мересанк сунула палец под парик с зелёными кудрями до плеч, почесала горячую кожу. — Жарко в них, — пожаловалась она. — Зато солидно, — отозвался Аха. Группа красивых девушек в тонких струящихся платьях прошла мимо, две последние захихикали, толкнули друг друга локтями, чуть поклонились. — Я теперь могу к ним ходить хоть каждый день, — сказал Аха, улыбаясь им вслед. — Что же не идёшь? — спросила Мересанк, поднимаясь и забирая со скамьи свёрток с медовыми лепёшками для Сешеп. — Я жду, когда жрецы зачтут Списки Осири, — сказал Аха. — Жду, когда они скажут, что ты должна стать моей. Жду тебя, Мересанк. Она прижала свёрток к груди и ушла, не ответив. Матери вошли к Мересанк перед сном, когда она уже смыла с лица дневные краски и сняла парик и одежды. Они сели на пол, и Мересанк послушно опустилась между ними. — Завтра огласят Списки, — начала та из матерей, что сидела справа. — Мы уже знаем, — сказала вторая. — Уаджи из жрецов только что был у нас в покоях. — Аха? — спросила Мересанк, не поднимая глаз. — Нет. Мересанк напряжённо думала. Ответ должен быть неожиданным — иначе матери не нарушили бы тайну, придя к ней. Для неё выбран тот, кого никто не ждёт. — Жрец решил, что с тобой нужно поговорить заранее, — сказала мать-справа и Мересанк поняла, что она удручена и тревожна. — Потому что в Списках то, чего не было уже четыре
395
Заповедник Сказок 2016
Избранное
столетия. Но жрецы чувствуют, что Акер Анх почти здесь, нужно лишь сгустить кровь сильнее. — Кто будет моим мужем? — спросила Мересанк мёртвым голосом. — Великий фараон, небтауи-шех Бакара, твой отец, — сказали матери одновременно, и от этого странного двойного эха в голове у Мересанк зазвенело и поплыло, она без памяти упала назад, и её голый затылок стукнул о плиты пола.
396
— Нет, — говорил Аха, будто песчаный рехем выплёвывал ядовитые шипы. Попадёт такой в ногу — и отнимется нога на неделю. — Они не могут… Он не посмеет… Ты моя! Он дышал тяжело, лицо налилось кровью. Неподалёку щебетали девушки из Верхнего гарема. Наверняка сплетничали о Списках, гадали, кого с кем назовут. Мересанк махнула им рукой, они подошли, поклонились. — Позаботьтесь о принце, — сказала Мересанк. — Он не в себе. — Мересанк, — позвал Аха. Она обернулась. Он пытался противиться, но девушки уже окружили его, уже отвлекали лёгкими касаниями, весёлым смехом. — Мересанк… Он сам не знал, что хотел сказать, а она не знала, что хотела услышать. Мересанк осторожно спустилась по стене прямо на спину Сешеп. — Лететь бы с тобой ввысь, — сказала та, раскрывая и складывая огромные крылья. — Но тяжело. Мересанк понимала. — Где бегемотиха? — спросила она, оглядываясь. — Таурт неплодна, — сказала Сешеп с сожалением. — Убита. Её плоть была горька. Сешеп жива ради Мересанк. Мересанк вцепилась в гриву на её спине и расплакалась горячими медленными слезами. По традиции, после оглашения Списков все вознесли благодарность Малааху. Даже великий небтауи-шех Бакара. Выражение его прекрасного смуглого лица прочитать было трудно. Впрочем, жрецы его наверняка предупредили заранее. Были и пары, услышавшие в Списках счастливое для себя, давно заветное. Они благодарили богов, улыбались, но все взгляды возвращались к фараону и Мересанк. Удивление народа было ощутимо, но никто и никогда не оспаривает жреческие списки.
Ольга Рэйн
Освобождение, или Доска для игры в сенет
Для Аха в этом году жрецы никого не выбрали. Он был на церемонии с двумя девушками из Верхнего гарема — полными, гибкими, закутанными в разноцветный шёлк, со скрытыми под масками лицами. Лицо Аха тоже казалось маской — зеленоглазой маской гнева. Мересанк шла по коридору дворца к Ковчегу. Перед обрядом «Соединения рук» жрец Уаджи склонился к ней и доверительным шёпотом сообщил, что если она не подчинится по доброй воле, то её парализуют и подключат к канак каемвас, как одну из Эб Шуит, как самку животного. Не было стыда сильнее. Она уже видела дверь впереди — в Ковчеге двери уезжали вверх, если канак каемвас двери узнавал тебя и если тебе было позволено находиться в чертогах фараона. Песчаник стен дворца сменился плотным серым материалом, гладким и тёплым на ощупь. Мересанк шла с прямой спиной, с гордо вскинутым подбородком. Но когда сильная рука вдруг схватила её и рывком дёрнула в одну из коридорных ниш, она не удержала равновесия и упала на грудь Аха. В нише было темно, но она видела, как блестят его глаза и зубы. — Дай мне свою одежду и парик, — сказал Аха. — Я пойду в покои фараона вместо тебя. — И что? — спросила Мересанк. — И всё, — ответил Аха, и его пальцы задержались на рукояти кинжала у пояса. — Ты — моя, — опять повторил он. — Я не твоя, — сказала Мересанк, — я своя собственная. Она вывернулась из-под его руки, выскочила из ниши и побежала по коридору к огромной серебряной двери. Её отец сидел у серебряной колонны, скрестив ноги, за низким резным столиком. — Ты запыхалась, — сказал он, поворачиваясь и улыбаясь дочери. Колонна мягко светилась. — Я торопилась, — ответила Мересанк и одним движением сбросила своё полосатое платье, перешагнула через его шёлковые волны, вышла на свет. Фараон смотрел на неё со смесью грусти, веселья и восхищения. — Я — Бакара, — сказал он наконец, — Первый в своём доме, небтауи-шех людей, пришедших со звёзд. Я не стану плясать под бряцание систра жрецов.
397
Заповедник Сказок 2016
Избранное
Он глубоко вздохнул. — Ты совершенна в своей красоте, дитя моё. Оденься и иди сюда. Садись напротив. Скажи, Мересанк, умеешь ли ты играть в сенет? Смотри — на поле тридцать клеток. У каждого из нас пять фишек. Мы двигаем их, чтобы они вышли с доски, вышли из этого мира в другой, более совершенный. Так как оба игрока этого хотят, а выигрывает лишь один, по пути мы будем друг друга убивать. Погибшие фишки могут возродиться вот здесь, в Доме Нефер, он символизирует, что всё будет хорошо, у всех и всегда, даже если не сразу. Опасная ловушка — Дом Воды, видишь этот символ Хаоса? Здесь фишка тонет…
398
Отец терпеливо объяснил мне правила, мы сыграли семь раз. Я выиграла один. Я спала до утра в ногах его огромной кровати, как сейчас сплю в ногах его саркофага. Вдалеке от того золотого вечера, глубоко под пирамидой, я открываю глаза. Вижу лишь темноту и не могу понять — попрежнему ли я слепа, или здесь совсем нет света. Мои руки теперь свободны, я опираюсь о мрамор и сажусь. Ноги спелёнаты льняными полосами, я нахожу концы и разматываю их. Аккуратно вытягиваю золотые нити из углов своих губ, это очень больно, я кричу и плачу, но знаю, что заживёт быстро. Моргаю, стараясь хоть что-нибудь увидеть, слёзы заливают глаза. Сквозь их пелену я вдруг вижу — вижу! — мягкое золотистое сияние и шагаю к нему. Это светится посох отца, лежащий поперёк его груди. Для мумификации жрецы используют те же вспышки света из канак каемвас, что и для облучения голов взрослеющих детей. Так сказал мне жрец Уаджи, когда меня собирались казнить выпусканием крови на алтаре. Но мои матери интриговали и уговаривали, чтобы похоронить меня заживо, настаивая, что я заслуживаю худшей казни. Это было деянием любви, они хотели верить, что я — Акер Анх, что я выживу и уйду из-под пирамиды. Я больше не хочу мысленно разделяться на счастливую девочку из прошлого и на страдающее существо, запертое в собственном теле. Я — одна. Я — Мересанк. Во вторую ночь мы говорили о других мирах, об управлении народами, о богах и жрецах.
Ольга Рэйн
Освобождение, или Доска для игры в сенет
— Они правы, — сказал отец. — Акер Анх близко. Смотри, Мересанк. И он сложил ладони крест-накрест, а когда медленно развёл их, я увидела тонкую плёнку окна в другой мир — под иными звёздами блестела река, а луна была одна, белая и круглая. Крупное животное плеснуло в камышах. Руки отца дрогнули, видение пропало. — Я — очень слабый Акер Анх, — сказал он. — Это всё, что я могу. Ты сильнее. Я научу тебя, дочь. У нас много времени. Он ошибался. На третью ночь канак каемвас отцовских покоев не впустил меня. Я постучала, потом постучала громче, потом приложила руку к глазу стены. — Ты — Мересанк, — сказала дверь шелестящим холодным голосом. — Но Мересанк уже внутри. Спорить с канак каемвас очень глупо, но я всё же собиралась начать. Но дверь отворилась изнутри и на пороге встал мой брат Аха — одетый в точности как я, в зелено-золотом платье, с короткими рыжими волосами. — Что ты сделал, Аха? — спросила я в ужасе. — Освободил тебя, сестра, — сказал он, глядя мне в глаза, и протянул окровавленный кинжал, рукоятью вперёд. Не думая, я взяла его и шагнула мимо Аха. Отец был мёртв, он лежал с перерезанным горлом у края низкого столика для сенет, кровь заливала доску, и «Дом трёх Истин», и опасный «Дом воды». Я упала на колени, прижала к губам его ещё тёплую руку, и время остановилось. Потом вбежали жрецы и стражники, у меня отняли кинжал, кто-то что-то обвиняюще кричал. Я помню смуглое, горбоносое лицо Уаджи, блеск его глаз. Помню лица моих матерей — впервые в моей жизни они вели себя по-разному — одна плакала, другая сжимала губы от гнева. — Как ты могла, Мересанк! — воскликнула она. — Это не я, — сказала я. — Все канак каемвас и жрецы Ковчега подтверждают — кроме Мересанк, здесь никого не было, — сказал Уаджи и посмотрел на меня недобро. — Кто ещё мог совершить такое? — Кто, Мересанк? — с болью спросила вторая мать. Жрецы подняли тело отца, его голова откинулась, открывая страшную рану на шее. Я разрыдалась. В дверях встал Аха — уже в мужской одежде, в серебряном парике. Матери переглянулись.
399
Заповедник Сказок 2016
400
Избранное
— Где ты был, Аха? — спросили они тихо. Прежде чем ответить Аха посмотрел на Уаджи. Тот прикрыл глаза в каком-то знаке. — Я провёл вечер в Верхнем гареме, — сказал он. — Три девушки могут за меня поручиться. Я был с ними. И только на миг он взглянул на меня. В его взгляде было сожаление и… торжество? — Ты — перворожденное дитя и последняя жена своего отца, — сказал Уаджи. — В случае любой другой смерти Бакара ты стала бы небтауи-шех. Но ты восстала против воли богов и совершила невыносимую мерзость. Я видел тело. Бакара сидел расслаблено, не ожидал твоего подлого и хладнокровного нападения. Ты — как одна из любимых тобою Эб Шуит, жестокая и кровожадная самка. Ты последуешь за своим отцом в царство Херет-Нечер, там станешь его рабыней и служанкой, бесчисленные века искупая свою вину. Ты будешь убита и похоронена у его ног. — А Аха? — спросила я. — Твой брат станет фараоном, — ответил Уаджи и позволил себе слегка, уголком рта, улыбнуться. — Мы получим от него Акер Анх. У вас две младшие сестры. Возможно, придётся подождать ещё одно поколение… Никто кроме тех, кто уже знает о твоём преступлении, о нём не узнает. Для всего народа ты будешь любящей женой, последовавшей за отцом и мужем по своей воле. Матери вели меня на казнь по длинному пустому коридору. Они молчали, но я чувствовала, как рвутся от надежды и страха их сердца. Одна крепко сжимала мою левую руку, другая — правую. Перед покоями бальзамировщиков они прижали мои руки к своим дрожащим губам, потом ко лбу. — Акер Анх, — тихо сказали они, и слёзы лились по их лицам. — Прощай, дочь. Аха не пришёл со мной проститься. Я прижимаюсь к груди отца, целую его холодные и твёрдые, как камень, руки. Мысль о том, что испытал отец, умирая, как он думал, от моей руки, мучает сильнее, чем всё остальное. Но сделать уже ничего нельзя — и поэтому нужно отпустить. Нельзя тянуть за собою страдание и вину — нужно жить, делать возможное и оставить невозможное богам. Когда придёт
Ольга Рэйн
Освобождение, или Доска для игры в сенет
мой срок, я пройду по воде в царство Херет-Нечер и упаду к ногам моего отца и фараона. Поцелую его руки, они будут тёплыми и мягкими. — Здравствуй, — скажу я. — Я тебя любила. Прости. — Сядь со мной, Мересанк, — ответит Бакара. — Скажи, стала ли ты лучше играть в сенет? Я поворачиваюсь, освещая посохом гробницу. В стену вбиты кольца, к ним прикованы четверо Эб Шуит, все они — гибриды, небедж. Фараону дали сильных рабов для загробной жизни. У двоих темнокожие мужские тела и головы животных — песчаного пса ануби и охотничей птицы атеф. Они хорошо сложены и не лишены странной красоты. Оба ещё живы, но самки по левую руку уже мертвы, а огромная фигура посередине замотана погребальными пеленами. Я беру у отца кинжал — тот самый, которым Аха перерезал его горло — и снимаю покровы. На меня смотрит лицо Сешеп с зашитым золотыми скобами ртом, с глазами, полными муки. Я кричу и режу её путы. Она тяжело падает к моим ногам, бока поднимаются и опадают. — Держись! — говорю я и концом кинжала вытягиваю проволоку из её губ. Приношу кувшин медовой воды и даю ей пить. Потом пою Эб Шуит, они пьют, жадно, содрогаясь всем телом. Сешеп пьёт и спит. Анубис и Атеф, как я называю небедж, спят стоя — цепи, приковывающие их к кольцам в стене, очень коротки. — Держись, Сешеп, — говорю я снова и снова. Она улыбается мне разорванным ртом. — Зачем? — говорит она. — Не выйти из горы. Нет неба. Пить мало. Заново умирать. — Не умирать, — говорю я ей. — Будем жить. Долго жить. Пей и отдыхай, пока ты не наберёшься сил порвать цепи. Бока Сешеп дрожат, я не сразу понимаю, что это она смеётся. — Моя Мересанк, — говорит она. — Живая. Мы едим посмертные подношения фараону — кунжутные кубики, засахаренный белок. На третий день еда кончается, а Сешеп поднимается и рвёт цепи, свои и звероголовых Эб Шуит. Они падают на колени, не могут стоять. Я растираю их маслом, пытаюсь размять затёкшие тела, разогнать их кровь. Они не умеют говорить, но плачут, как маленькие дети. У нас остался только кувшин крепкого вина, и мы все напиваемся допьяна, потом спим. Во сне ко мне приходит отец и долго смотрит на меня.
401
Заповедник Сказок 2016
402
Избранное
Ольга Рэйн
Освобождение, или Доска для игры в сенет
403
Художник Татьяна Титова
Заповедник Сказок 2016
Избранное
— Акер Анх, — говорит он мягко. Я просыпаюсь и понимаю, что теперь могу видеть в темноте и слышать вибрацию горы. Я складываю руки крест-накрест и вспоминаю мир, который когда-то показал мне отец. — Я иду, — говорю я и развожу руки, разрывая ткань вселенной. Рукам горячо, я чувствую тягучий ход времени и леденящее дыхание Малааха, он смотрит на меня сквозь пустоту миллиардами сияющих глаз, и его взгляд есть любовь, и сила, и воля, и жизнь вечная. — Сешеп, — зову я, — Анубис, Атеф! Сюда! Они столбенеют перед темнотой, разрезающей темноту, перед открытым мною окном в чужую ночь. Потом мы проходим в разрыв в теле мира, и он закрывается за нами. Из отцовской гробницы я уношу его светящийся посох, убивший его кинжал и впитавший его кровь набор для игры в сенет. И память о нём.
404
Воздух здесь сладок, а люди красивы и смуглы. Мы шли вдоль реки одну ночь и вышли к большому поселению почти на пятьсот дворов. Жители упали на колени и поклонились нам. Через месяц воины другого племени, пришедшие завоевать первых, упали на колени и поклонились нам, их племя поселилось по соседству. Их язык похож на наш, а цивилизация проста. Они не считают себя небтауи, не помнят, что пришли со звёзд. Но они верят в богов и их праматерь, рассказывают сказки и хоронят своих мертвецов на левом боку. Они думают, что боги — это мы. Я управляю ими, обучаю их писать иероглифы, строить красивые жилища для живых и усыпальницы для мёртвых, лечить болезни и рисовать картины. И играть в сенет. Я зарисовываю звёздное небо и слежу за тем, как мир меняется со сменой сезонов. Великая река, которую называют Итеру, разливается дважды в год, а уходя, оставляет за собой жирную чёрную грязь, которая хорошо питает поля. Пиво здесь вкусно, а фрукты — сладки. Сешеп живёт во внутреннем дворе моего маленького дворца, который местные жители считают храмом. Когда ей хочется мяса, она охотится у края пустыни. Люди узнали, что она любит загадки, и приходят издалека, чтобы поклониться ей, посмотреть в зелёные глаза и неторопливо обменяться вопросами
Ольга Рэйн
Освобождение, или Доска для игры в сенет
и ответами. Ходят слухи, что она пожирает тех, кто не смог отгадать её загадок, но это редко кого останавливает, а Сешеп — очень забавляет. Солнце здесь жёлтое, цвета её шкуры, она жмурится на него, как кошка. Мне кажется, она счастлива. Анубиса и Атефа считают живыми богами, они живут в передних покоях и принимают подношения — фрукты, птиц, горький мёд пустынных пчёл. Они стали очень сильны — когда мы строим дома и мосты, они вдвоём выполняют работу двадцати людей и переносят огромные тяжести. С каждым годом они растут всё выше, я уже едва достаю им до груди. Я не знаю, счастливы ли они, и могут ли такие, как они, быть счастливыми. Ночами я смотрю на яркие звёзды в бархатном небе над дворцом и думаю о своём брате Аха. Иногда — с ненавистью, иногда — с тоской, но чаще всего — со страхом. Ведь мы с ним одинаковы, а значит, он тоже — Акер Анх. И когда-нибудь он может это осознать и шагнуть вслед за мною в мой мир. Я создаю сильное государство и обучаю армию. Я буду готова.
405
Заповедник Сказок 2016
406
Избранное
Ольга Силаева
Князь Перемог и древние славянские эсэмэски
Князь Перемог
и древние славянские эсэмэски сказка для детей изрядного возраста
Т
елефон Ладушке вручил батюшка на именины. Казалось бы, Ладушка давно привыкла к ярким игрушкам, что заполонили торжище в княжение молодого князя Перемога, сменив бусы и берестяные коробы на рюкзаки и айпады, а вот, поди ж ты, обрадовалась так, что подпрыгнула и повисла у батюшки на шее, никого не стесняясь. Батюшка, конечно, очень рад был, что угодил подарком, хотя виду не показал — так, усмехнулся в густую бороду. Да и то: шахты ризиумные под славным городом Порожком большой доход дают, и за кристалл с маковое зёрнышко из княжьей казны отваливают заморских товаров столько, сколько душа пожелает. Грех купцу не порадовать единственную дочку. А вечером в опочивальне, едва потянулась Ладушка к лямкам сарафана, ей послышалось странное жужжание: экран телефона ярко осветился, а на нём вспыхнуло сообщение. Ей? Ладушке? xxx-xxx-0166 22:30 Привет. Как дела? Ладушка уставилась на экран. В каком смысле, как дела? Это кто такой? xxx-xxx-0166 22:32 Ты ещё не спишь? Ладушка раздумчиво взяла в руки телефон. Как бы ему ответить-то? Ага, вот буквы, вот клавиши, прямо как на компьютере в батюшкиной библиотеке, где её языкам учили. Сейчас она и попробует…
407
Заповедник Сказок 2016
Избранное
Ладушка 22:34 Привет. Не сплю. А ты кто? На экране мгновенно появился значок «…», и Ладушка догадалась, что её собеседник на том конце тоже набирает сообщение. xxx-xxx-0166 22:35 Погоди, таинственная незнакомка. Кажется, я не туда попал. Ладушка моргнула. Откуда он знает, что она девушка? Впрочем, не притворяться же ей парнем! Она чуть покраснела. «Попал?» Получается, ей пишет незнакомый мужчина? И без соизволения батюшки? Тёмные глаза девушки разгорелись: настоящее приключение! «Меня зовут Ладушка», — торопливо набрала она. И тут же получила в ответ незнакомый символ — две точки и скобку. Хм. Это что? Меж тем незнакомец продолжал писать:
408
xxx-xxx-0166 22:35 Слушай, Ладушка, не в службу, а в дружбу: как выкладывать начинку на сметанный пирог с грибами, чтобы тесто не промокло? Ладушка невольно заулыбалась. Ладушка 22:36 Ты настолько любишь готовить? Поздно ведь уже. xxx-xxx-0166 22:38 Я люблю вкусно поесть! А повар, зараза, отправился спать, как раз когда мне захотелось пирога. Я бы отрубил ему голову, но лень его искать. К тому же он делает потрясающие блинчики. Ладушка 22:39 Не надо никому рубить голову! Просто выложи на тесто сначала грибы, а сверху, на них — грибы в сметане. И всё получится! Следующее сообщение пришло, когда Ладушка давно спала. Но чуткое ухо девушки тут же уловило слабое гудение, и она потянулась к телефону, сонно вглядываясь в слишком яркий экран. xxx-xxx-0166 23:58 Потрясающий пирог. Я бы оставил тебе кусочек, незнакомка Ладушка, но самому мало. П.
Ольга Силаева
Князь Перемог и древние славянские эсэмэски
Ладушка фыркнула. Как ребёнок, право слово! Но… ей почемуто было очень приятно, что удалось ему помочь. «П.», подумала она. Кто же он такой? За завтраком все обсуждали очередную причуду молодого князя. Красавец Перемог, которого в народе называли Милым, объявил кулинарное состязание для молодых девиц «незаурядных дарований». Предполагалось три тура, по количеству блюд. — А он ведь красавец, — мечтательно протянула тётка Дарья, незамужняя купцова сестра. — Волосы длинные, вьются кольцами, глаза зелёные, весёлые! И смеётся так, что кажется — вот-вот закружит тебя в хороводе. Ладушка перевела осторожный взгляд на батюшку. Тот фыркнул. — Напридумывала себе. Ты ж с ним говорила-то один раз! — Ну, один, — обиженно отозвалась тётка. — Но какой! Ладушка покраснела. Близорукая с детства, она стеснялась новомодных очков, а уж скользкие линзы из прозрачного ларца и вовсе приводили её в ужас. Так что князя она, конечно, видела, но лишь издалека, и запомнилось ей смутное загорелое пятно лица, обрамлённое каштановыми волосами. Увидела бы — не узнала, наверное. — Батюшка, — нерешительно начала она. — А правду говорят, что князь супругу себе ищет? И та, что на состязании победит, пойдёт ему в жёны? Купец нахмурился. — Ищет, вестимо, ищет. Да только не супругой она будет, а посмешищем. — Почему? — Да потому, что ветер в голове у нашего князя! — Купец стукнул кулаком по столу. — Юнец совсем, двадцати осьми годов, а уже две жены законные! Марья, любимая воеводина дочь, да Арина, за каждый пальчик которой в приданое по ризиумной шахте пошло! Может, князю и не зазорно больше одной жены иметь, а честной девице-то каково? И так уже толки про Арину идут, что не в мужниной опочивальне она рассвет встречает. Да и Марья… — Батюшка кашлянул. — Не для юных девиц такие речи. Вон, вундервафлю доедай. Расстроенная Ладушка склонилась над тарелкой. Зачем тогда жениться? И брать следующую жену, если не можешь сделать счастливой первую? И тут в сумочке на её коленях тихо пискнул телефон. Ладушка как можно незаметнее опустила руку под стол.
409
Заповедник Сказок 2016
Избранное
П. 8:14 Забыл спросить: ты будешь участвовать в кулинарном состязании? Девушка вспыхнула, вспоминая батюшкины слова о княжьих жёнах. «И так уже толки про Арину идут, что не в мужниной опочивальне она рассвет встречает, да и Марья…» Ладушка 8:15 Ни за что! Никогда. П. 8:15 Какая страсть, какая экспрессия! Дозволено ли бедному гурману спросить, почему? Ладушка 8:16 Я не так хорошо готовлю. А у князя Перемога и без меня хлопот хватает. То есть жён.
410
Ответа не было, и Ладушка, тихонько задвинув телефон назад, под тёплое бедро, принялась за тонко нарезанную ветчину. Князь, говорили, очень любил заморский хамон и даже помог выстроить на окраине Порожка коптильню, на радостях отменив для хозяев все подати на пять лет. Телефон завибрировал, когда Ладушка допивала чай. Девушка от неожиданности подпрыгнула, и плоский аппарат с грохотом полетел на пол. Батюшка приподнял бровь, но ничего не сказал. Тётка Дарья тоже посмотрела с интересом. Раскрасневшаяся Ладушка неубедительно пробормотала извинения и стрелой взлетела наверх, в светёлку. П. 8:25 Так никто не просит ни на ком жениться. Предложишь новое блюдо, будет пир, князь вручит тебе богатое приданое. Кстати, женихи слетятся моментально. Ладушка 8:30 А с чего ты решил, что мне нужны женихи? Может, я и вовсе замуж не выйду! Ладушка присела на кровать, раскрасневшись. Ох, будь рядом с ней этот «П.», она бы ему показала… что-нибудь! Женихи ей, видите ли, нужны! А как же любовь? Та самая, чистая, единственная, на всю жизнь? Она крепче перехватила в руке телефон и начала писать: Ладушка 8:31 Возьми нашего князя. Две жены, и обе несчастны. Разве это хорошо?
Князь Перемог и древние славянские эсэмэски
411
Художник Елизавета Краснова
Ольга Силаева
Заповедник Сказок 2016
Избранное
На этот раз «П.» не отвечал дольше. Ладушка почти отчаялась ждать. П. 9:05 Брак браку рознь, Ладушка. Может, у них не брак, а деловое соглашение. Воевода охраняет границы, следит, чтобы «заморские» товары не уезжали из Порожка. А дочка радуется титулу княгини. Ладушка 9:06 Угу. А ночует светлейший князь Перемог на коврике под дверью. П. 9:07 Всякое бывает. Ладушка фыркнула. Ну да, как же! А потом призадумалась. Что-то в словах «П.» её царапнуло, но что? Не про жену, это точно. А, вот! Заморские товары! Ладушка 9:12 А зачем воеводе следить, чтобы заморские товары не покидали Порожка?
412
П. 9:13 Чтобы история не изменилась. Этого телефона, к примеру, у тебя быть не должно. И у твоей правнучки. Они появятся через тысячу лет. Ну, чуть раньше. Ладушка 9:15 Хочешь сказать, что никаких заморских купцов не существует? П. 9:18 Нет. Все эти товары приходят в Порожек контрабандой. Из будущего. В обмен на кристаллы из ризиумных шахт. Контрабанда… Пальцы Ладушки снова заскользили по экрану: Ладушка 9:20 А там, откуда они приходят, никто не возражает? П. 9:22 Хороший вопрос. Давай надеяться, что ответа мы не получим. О, абрикосовое варенье! Пища богов. Пожалуй, не буду казнить повара. Если передумаешь про состязание, дай знать? Лето закончилось так быстро, что Ладушка даже и не заметила, как мокрый август сменился сухим солнечным сентябрём. Молодой князь всё чаще уезжал охотиться со свитой, а на поля выезжали новенькие с иголочки машины. Из будущего, вспоминала Ладушка, и её сердце сладко ёкало. С таинственным «П.» она переписывалась
Ольга Силаева
Князь Перемог и древние славянские эсэмэски
каждый день. Тот и впрямь знал толк в кулинарии, и Ладушка радостно обсуждала с ним то тонкости новомодной «мишленовской» кухни, то способы засолки опят. Про кулинарное состязание П. больше не напоминал, хотя порой Ладушке и самой хотелось спросить: а будет ли он там? И как его зовут на самом деле? Ладушка 23:02 А чем занимаются девушки в будущем? П. 23:04 По-разному. Чем бы ты хотела заниматься? Ладушка 23:05 Рисовать. Я бы хотела раскрасить дорогу от Порожка до Клозьмы. Или можно поставить по дороге разноцветные фонари со словами. И пусть они рассказывают путникам сказки. Каждому свою. П. 23:10 Надеюсь, героям сказок достанется много вкусной еды. Борщ и вареники? Эскарго? Горячая тортилья? Ладушка 23:10 Эй, я и половины этих названий не знаю! П. 23:11 Ты ни разу не пробовала буррито? Или кесадилью? Срочно беги на кухню. Буду учить. Ладушка 23:11 Ты знаешь, который час? П. 23:12 Вот именно! Скоро полночь, а у тебя даже соус не готов! Ладушка 23:13 Ты невыносимый гурман. Я иду спать! Ладушка 23:20 Завтра научишь, ладно? П. 23:21 Непременно. Ладушка 10:23 Ты всё ещё спишь? П. 10:25 О, нет. Я уже час, как проснулся, и чувствую себя полным идиотом. Ладушка 10:25 Это ещё почему? П. 10:26 Я покорил дюжину восхитительных девушек… А потом я вспомнил о своём телефоне. И о девушке по другую сторону экрана. И мне почему-то подумалось…
413
Заповедник Сказок 2016
Избранное
Ладушка вдруг почувствовала, как холодеют ладони. Как немеет сердце. Вот сейчас он пишет ей, шутит с ней, и ей даже кажется, что она понимает его, как никто другой — а прошлой ночью он… да? Ладушка 10:40 Что? П. 10:51 …что ты хотела бы, чтобы я принадлежал только тебе. Мне показалось? Ладушка крепко зажмурилась. Она совершенно не представляла, что ей написать в ответ на такое. Но маленький чёрный экран всё решил за неё. Ладушка 10:55 Тебе не показалось. П. 10:56 Ага-а! Ладушка 11:00 Ой, ну тебя!
414
П. 16:09 Знаешь, а ведь рано или поздно мы увидимся. Как думаешь, как это будет? Я заявлюсь к тебе под окно с букетом роз? Мы столкнёмся на улице и не узнаем друг друга? Я женюсь на другой Ладушке и слишком поздно узнаю, что она — не ты? Такой потенциал для трагедии, а! Ладушка 16:11 Если мы встретимся, всё будет очень чинно и прилично. И ты будешь держать руки при себе! П. 16:15 Пфф. Ты же первая полезешь целоваться. П. 16:25 Ладно, извини. Обещаю стоять по струнке и держать руки при себе. Я приготовлю тебе лучший в мире ужин. Так что, встречаемся через час в твоей спальне? Ладушка 16:26 Ты невыносим. П. 11:14 Идёшь сегодня на торжище? Ладушка 11:14 Ты что! Там же ливень! П. 11:15 Знаю. Там сегодня новая партия зонтов с эффектом присутствия. Идёшь, а на тебя сверху летят вишнёвые лепестки. Тебе понравится.
Ольга Силаева
Князь Перемог и древние славянские эсэмэски
Ладушка 11:16 Откуда ты знаешь? Может, мне такой зонтик совсем не пойдёт! Ты ведь понятия не имеешь, как я выгляжу! П. 11:17 Мне отчего-то кажется, тебе пойдут вишнёвые лепестки. Именно тебе. [Приложение: 1 видео] Ладушка подсела ближе к окну, за котором висело серое марево дождя, открыла видеофайл и заворожено разглядывала вращающийся зонтик, с которого и впрямь сыпались лепестки-голограммы. Красиво, правда. Очень красиво. Ладушка 01:20 Ты ещё не спишь? П. 01:22 Мой любимый вопрос! Ладушка невольно рассмеялась и прижала телефон к щеке. Ей очень хотелось, чтобы он почувствовал эту ласку. В последнее время, честно говоря, ей хотелось этого всё чаще. Ладушка 01:23 Знаешь, когда я пишу тебе, мне кажется, у тебя жутко интересная жизнь. Приключения, контрабанда, путешествия в будущее. А я сижу в спальне, листаю альбом с картинами, которые, как ты говоришь, ещё не написаны, и жду. Словно в моём пыльном чулане иногда открывается дверь, а за ней — ты. Словно я вижу лишь краешек настоящей истории. А ты живёшь её всю. Ладушка 01:25 Я бы хотела посмотреть на всё твоими глазами. Чем ты занимаешься, кто ты, что ты делаешь каждый день. Как ты хмуришься и как улыбаешься. Как откидываешь волосы назад и как снимаешь сапоги после верховой езды. Я даже не знаю, ездишь ли ты верхом. П. 01:25 Постоянно. Поехали со мной на охоту? Я тут как раз приметил здоровенного кабана. Ладушка 01:25 Эй, я боюсь! П. 01:25 Не бойся. Я же буду с тобой. Ладушка 11:24 При князе Елизее на торжище проводили публичные казни. Каждый месяц. Я обрадовалась, когда при новом князе всё изменилось. Просто вспомнила. Не знаю, почему.
415
Заповедник Сказок 2016
Избранное
П. 11:26 Да, давно там никого не казнили. А стоило бы. Чуть отвлечёшься на минуту, как тебя обсчитывают чуть ли не на полкило ризиума. Теперь мне нужен новый счетовод. Ладушка 11:28 Что случилось с прежним счетоводом? П. 11:30 Несчастный случай. П. 11:35 Шучу. Искупал его в дёгте и перьях и отправил домой. В будущее. С оч-чень забавной татуировкой. Не на лбу. В незаметном месте. Я всё-таки не полный злодей. Хотя страшен в гневе и творю несправедливость направо и налево. П. 13:07 Эй, он почти не пострадал, честно! П. 13:59 Ладушка?
416
Шум голосов проникал сквозь неплотно закрытую дверь светёлки. «Кажется, батюшка снова решил крепко выпить с друзьями», — с огорчением подумала Ладушка. Надо бы прикрыть дверь, чтобы не услышать лишнего. А то как пойдут ругаться в пьяном угаре… И тут она услышала своё имя и замерла. — …Очень подходит. Ладушка скромная, послушная, будет делать, что сказано. Выдашь её за князя и скрепишь сделку. — Родную дочь да третьей женой в дом! — В голосе батюшки ясно слышалось негодование. Ладушка тихо-тихо сбросила туфли и в одних носках полетела вниз по лестнице: они говорят о ней? О ней?! — Сейчас казна забирает девять десятых прибыли, — веско сказал кто-то. — Может, оно и идёт на благо города, да только мы мало с того блага видим. А вот если самим начать торговать этими диковинами с Днепуром да Клозьмой да послать товары вниз по реке с людьми Риомира… — Воевода не позволит. — Если объединимся, у него людей не хватит что-то там не позволять. — Верно! Верно! — В общем, так, — подытожил голос. — Откуда князь эти товары берёт — неизвестно, но нам это и не нужно. Или князь делит прибыль честь по чести с лучшими купцами города и берёт твою, Еремей, дочку Ладушку в жёны как гарантию сделки,
Ольга Силаева
Князь Перемог и древние славянские эсэмэски
или мы начинаем торговать с Днепуром в обход князя. Так ему и передай. Ладушка стояла ни жива ни мертва. Её — третьей женой этому сластолюбцу? Который, говорят, каждый вечер кутит в весёлом доме, песни срамные всяким девкам поёт, пока его дома жёны дожидаются? А бедный П. из кожи вон лезет, чтобы достать князю самую невозможную, самую фантастическую контрабанду! Ладушка закусила губу. Может, она бы послушалась отца, если бы была прежней скромной Ладой-Ладушкой. Но сейчас её вспотевшая левая ладонь сжимала тёмный телефон. И выйти замуж по воле отца значило предать любимого человека. Навсегда. Ладушка 14:38 Батюшка хочет выдать меня замуж. Звонок раздался минуту спустя. Не подойду, решила Ладушка. Наверняка кто-то из подружек. А то и вовсе хуже — свадебная портниха, сваха или батюшка, который побоялся сказать ей плохие новости в лицо. Хотя почему плохие? В осьмнадцать лет за молодого красавца-князя законной женой пойти — плохо ли? Но телефон продолжал гудеть минуту, другую, и Ладушка сдалась. — Алло? Тишина. Не мёртвая электронная, нет — живая, пропитанная теплотой и ожиданием. — Алло, — повторила она. — Я здесь. Выдох и негромкий смех. Не слишком низкий, но определённо мужской. — Я слышу, Ладушка. Он говорил совсем не так, как она сама. Словно языку он учился иначе. Сердце девушки забилось быстрее. Он — ой! Это он? — Вы… ты… получил моё сообщение? — Конечно, — Короткое молчание. — Всё будет хорошо. Никто не выдаст тебя замуж, если ты этого не захочешь. Обещаю, я всё улажу. Ладушка нервно всхлипнула. — Ничего-то ты не уладишь, — выдохнула она. — За князя меня выдают! Третьей женой! Ладушка услышала сдавленный кашель. — А… князь об этом знает? — осторожно спросил голос в трубке.
417
Заповедник Сказок 2016
418
Избранное
— Про то мне не ведомо! Батюшке сказали, чтобы он выдал меня за князя, чтобы князь прибылью с ними делился, иначе они в обход князя торговать станут с Днепуром да Клозьмой! Причём торговать-то твоими же зонтиками да телефонами! Из будущего! — Тише, — Голос её собеседника вдруг сделался холоднее, резче. — Ладушка, не стоит говорить таких вещей вслух. — Я же говорю, не уладишь ты ничего, — беспомощно сказала Ладушка. — Только если контрабанду вдруг перестанешь возить. — И верну вас всех в каменный век, ага. В первобытно-общинный строй без Рубенса и анестезии. Что-то не хочется, знаешь ли, — Её собеседник вздохнул. — А придётся. Я хотел построить в славном городе Порожке общество, которое нравится мне: с достатком вещей и денег, каждый занимается, чем хочет, и я — главный. Вот только забыл, что каждый, кто подбирается к вершине, видит главным себя и тоже хочет прибыли, власти и контроля… — Сворачивай лекцию, — мрачно сказала Ладушка. — Понятно ведь, что никакой ты не главный. — Угу. М-да, — Глубокий вздох. — А ведь мы бы даже и не познакомились без этих моих «диковин» из будущего. Потому что в обычной жизни ты бы приняла меня за легкомысленного бездельника, а я бы не выделил тебя из ряда других скромных девушек. Один взгляд, и я бы прошёл мимо. И ты бы прошла. И никогда не узнала бы, как весело готовить буррито по телефону и как падают с зонта вишнёвые лепестки. Другой уровень взаимодействия, Лада. Когда ты видишь душу, а не глаза. И я не хочу этого лишаться, да и не могу, потому что тогда тебя у меня… Он запнулся. — Забудь. Неважно это всё. Ладушка, выходи за меня замуж. Ладушка обмерла. — Я… — Ты хочешь ответить «нет»? — уточнил он. — Ты не уверена? Только скажи. Ладушка не колебалась. — Уверена. Они рассмеялись одновременно — тепло и весело, каждый по свою сторону экрана. — Вечером я вернусь с охоты, — выдохнул он ей в трубку. — И приеду к тебе. Познакомимся. — Тут его голос вдруг прервался.
Ольга Силаева
Князь Перемог и древние славянские эсэмэски
Ладушка услышала в трубке тревожные крики: «Кабан! Прямо на князя прёт!» — Как тебя зовут? Откуда ты знаешь, где я живу? — растерянно проговорила Ладушка вслед коротким гудкам отбоя.
*** П. 15:13 Только что завалил здоровенного кабана. [Приложение: 1 фото] Ладушка жадными руками полезла открывать фотографию и чуть не застонала от разочарования: на экране темнела лишь туша кабана. Удачливого охотника на фотографии не было. Но она увидит его, верно? Ещё час-два, пока охотничья свита князя возвращается в город, и тогда она узнает, кто он, её П. И наконец назовёт его по имени. Хорошо бы оно было не таким дурацким, как Перемог. Вечерело. Час шёл за часом, пока Ладушка листала альбомы в светёлке, а телефон молчал. Когда алое вечернее солнце за окном коснулось поймы Порож-реки, Ладушка вновь взяла телефон в руки, но в этот раз не было сети, словно всю связь в Порожке выключили вовсе. Такого на её памяти не случалось ни разу, и девушка нахмурилась. — Ладушка! Ладушка! — тётка Дарья звала её снизу. Ладушка перехватила покрепче телефон и шагнула на ступени. — Что случилось? — спокойно спросила она, вся дрожа внутри. — Ох, Ладушка, горе ты моё… Сбежал твой жених! — Как сбежал? — вырвалось у девушки. — Стой — кто сбежал? Тётя, я же не просватана даже! — Просватана, ещё как просватана, только о том не знаешь. У нас с батей твоим, Еремеем, после обеда разговор был. И намерение: выдать тебя за князя, коли тот соизволение даст третьей женой тебя взять. Ладушка шумно выдохнула сквозь зубы. Опять этот князь! Шла бы тётка сама за него замуж, что ей неймётся! — А час назад, — плаксивым тоном продолжала тётка, — сбежал наш князь! Подъехал к городским вратам со свитою своею, а там поджидали его! — Кто? — Не знаю я! Чёрные такие, в костюмах ненашенских, да таких, что я даже и на торжище не видела! В шлемах да на машине.
419
Заповедник Сказок 2016
420
Избранное
И они как князя завидели, сразу к нему кинулись! Перемог, говорят, ранен был, рука у него рассечена кабаном после охоты-то. Так он одной рукой с лошадью справился да ускакал! Энти на своей чёрной машине как за ним погналися, а он — в лес! Небось в дубраву не сунулись. А все мы теперь сироты, без князя… Ой, тяжко будет, Ладушка, тяжко… Ладушка уже не слушала. — А со свитой княжьей что? — быстро спросила она. — Да по домам их, почитай, отпустили, — пожала плечами тётка. — А тебе чего? Девушка прикусила губу. Час назад отпустили по домам, а его всё нет… Почему? — Я… пойду к себе, — негромко сказала она. — Почитаю. Ладушка мельком глянула на телефон: связи так и не было. А ведь завтра кулинарное состязание, объявленное князем, вспомнила она. Наверное, его отменят. Жалко девушек, что готовились от всей души, мечтали о зеленоглазом красавце. Да и жён князевых жалко, тоже ведь женщины. Но сама Ладушка не испытывала ничего, кроме облегчения: не будет постылого брака с Перемогом, не будет, не будет! Пусть князь из своих передряг сам выпутывается, её эти дела с незнакомцами в шлемах не коснутся. Главное — её любимый вернётся к ней. Совсем скоро. Где же он? Телефон мигнул красным огоньком — экстренный вызов. И тут же пропал. 999-999-9999 21:05 Ладушка, жди. Я приду за тобой. П. Ладушка охнула, но руки сами потянулись к ставням. На балконе давно ещё, года два тому, припасена верёвочная лестница, сейчас-то она и пригодится, чтобы незаметно впустить любимого в дом! Её взяли под локоть прежде, чем она успела ступить на балкон. — Темпоральная стража, — заявил глухой голос из-под шлема. — Следуйте за мной, сударыня. Такой же акцент, как у П. по телефону. Значит, этот тоже из будущего. А ищут-то они — князя! В которого она, Ладушка, так безнадёжно и давно влюбилась. Головоломка наконец сошлась. Она давно бы сошлась, молчаливо призналась себе Ладушка, да только девичье сердце не велело ей сходиться. Как хорошо верить в таинственного незнакомца, а не в зеленоглазого
Ольга Силаева
Князь Перемог и древние славянские эсэмэски
изворотливого вруна, дважды женатого! Князь! Всё это время ей писал князь! — Попадись он мне, — процедила Ладушка, — не посмотрю на рану, всё ему выскажу! Стражник закашлялся: — У вас будет такая возможность. Идёмте, сударыня. — Ведь какой врун, — шумно возмущалась Ладушка, пока они шли вниз; в горницу высыпала дворня, огромными глазами смотрела тётка, но Ладушке было безразлично. — И ещё рассуждал: мол, с жёнами у него деловое соглашение, и даже на других женщин он не смотрит, едва меня повстречал. Как же, разве светлый князь себе хоть в чём-то откажет! А я, дурёха, всему верила! Не снимая шлема, одетый в чёрное конвоир провёл её по двору, придерживая под локоть, и усадил в тёмную машину, больше похожую на медицинскую капсулу из нового княжеского лазарета. Вот и ещё одной диковины теперь без князя не станет, грустно подумала Ладушка. А ведь при Перемоге малые дети перестали умирать. — Так что вы ещё можете рассказать нам про вашего, гм, князя? — поинтересовался стражник, усаживаясь за руль. Сверху с неприятным чпоканьем опустилась непрозрачная крышка. Ладушка неприязненно посмотрела на него. Нет уж. Пар она выпустила, но — всё. Перемог — её. Ему она всё и выскажет. А не этому чужаку в шлеме. — Ничего. Какая вам разница? — Да, в общем-то, никакой… — Он, морщась, набрал команду на небольшом экране, почему-то держа левую руку на весу; Ладушка с ужасом и восторгом поняла, что первый раз в жизни отрывается от земли. Она вцепилась в сиденье, глядя, как позади уменьшается отцовский терем… …и пропустила секунду, когда конвоир снял шлем и на Ладушку уставились смеющиеся зелёные глаза князя Перемога Милого. — Привет, — легко сказал он. Ладушка моргнула — князь не исчез. — Ой, — тихо удивилась она. Он протянул ей правую руку. — Извини, левую руку кабан поцарапал. Князь Перемог Милый. Очень приятно. — Ла-лада Еремеевна. Князь с весёлой и нежной улыбкой кивнул ей. Откинул волосы со лба здоровой рукой.
421
Заповедник Сказок 2016
422
Избранное
— В общем, так, Лада Еремеевна. Сейчас мы полным ходом мчимся к стационарному темпоральному пункту и отправляемся ко мне домой, в мой родной двадцать второй век. — Это ещё почему? Князь вздохнул. — Потому что мне дали лицензию на разработку шахт с кристаллами ризиума, а разрешения дарить всему городу современную медицину, одежду, книги и прочие милые пустяки нет и не было. И, строго говоря, телефон твой тоже противозаконный — дальше некуда. — Погоди, — сказала Ладушка, начиная понимать. — Мы с тобой едем в будущее, а остальные как? Без твоего лазарета, без книжек, без всего? Князь Перемог развёл руками: — Так же, как при старом князе Елизее, увы. Здесь темпоральная стража, Ладушка. У них несколько другое видение древних славянских городов. Они летели над Порож-рекой. Вдоль воды выстроились новые терема, окутанные пышными осенними садами. По дорожке, усыпанной листьями, ехал мальчишка на велосипеде. Всего этого не будет, если они с Перемогом сейчас уедут. И никто не поможет батюшке, если снова прихватит сердце. И книги, волшебные миры для всех… они тоже будут закрыты. — Так, — твёрдо сказала она. — Вертай назад. — Лада… — Вертай назад, тебе говорю! — она перевела дыхание. — Договариваться будем. Красавец, сидящий напротив, казался теперь Ладушке незнакомцем. — Лада, это действительно безнадёжная затея… — Значит, и с тобой мне безнадёжно, — отрезала Ладушка. — Потому что мой дом здесь. Давай, ссаживай, не то спрыгну. Ежели ты только бегать горазд, значит, не князь ты нам. Губы князя сжались в тонкую полоску, и он без слов развернул машину.
*** 999-999-9999 06:21 Подъезжайте к дому купца Еремея. Начнём переговоры. Князь Перемог Милый (на самом деле злой и невыспавшийся). Капсула с темпоральными полицейскими приземлилась у Ладушкиного терема три минуты спустя. А Ладушка, обречённо
Ольга Силаева
Князь Перемог и древние славянские эсэмэски
глядя на отца, поняла: остаться ей не дадут. Будут решать серьёзные мужские дела без неё. Может, князь Перемог и вступился бы… вот только сейчас он, отвернувшись, горячо спорил с кем-то из отцовских соратников, а гордость не позволяла ей просить. Так что Ладушка тихо встала, и, повинуясь жесту батюшки, выскользнула в сад сквозь раздвижные двери. Как это всё-таки несправедливо. Даже старой тумбе из горницы, и той слышно и видно куда лучше, чем ей! Ладушка глубоко вздохнула. А ведь это ещё не конец её бед. Что бы ни случилось дальше, с молодым князем ей не быть. Он так и не посмотрел на неё с той минуты, когда машина приземлилась у них во дворе. Не сказал ей ни одного тёплого слова. Девушка присела на садовую скамейку, машинально положила телефон рядом. Значит, всё. И тут телефон ожил. Перемог 7:24 Связь есть. Можешь возвращаться в дом. Всё хорошо. Ладушка фыркнула. Угу, словно ничего и не случилось. Самовлюблённый… князь, вот он кто! Но это, быть может, последний раз, когда она ему пишет. И Ладушка склонилась над экраном: Ладушка 7:27 Спасибо, мне и здесь неплохо. А что у вас «хорошо»? Перемог 7:28 Резервация. Порожек и округу накрывают защитным полем. Пока шахты не истощатся, город будет жить. Потом всех, кто захочет, отправят в будущее. Ладушка 7:30 А остальных? Перемог 7:30 Модифицируют память, подлечат и вернут в мир. Нам повезло, что эти кристаллы не доживут до двадцать второго века. И что Земле очень нужен ризиум. Ладушка 7:31 Зачем? Перемог 7:31 Энергия, Ладушка. Энергия нужна всем. Даже защитному полю над Порожком. С полем, кстати, нехорошо получилось.
423
Художник Валерия Камелькова
Заповедник Сказок 2016
424
Избранное
Ольга Силаева
Князь Перемог и древние славянские эсэмэски
Перемог 7:41 Тут ты должна была задать вопрос: почему «нехорошо»? А ты коварно промолчала. Но я всё равно расскажу (какой я благородный). Ладушка невольно улыбнулась. И сжала телефон в руке. Перемог 7:44 Защитное поле на такой срок стоит немалых денег. В общем, всё нажитое мною за годы княжения сгинуло. Так что решай, нужен ли тебе нищий князь. Ладушка прикрыла глаза и прижала телефон к щеке. А секунду спустя ей на плечи опустились тёплые ладони. — Мне тут сообщили две крайне своевременные новости, — задумчиво произнёс за спиной знакомый голос. — Княгини Арина и Марья практически одновременно запросили аннуляцию брака, едва им сообщили, что шахты теперь будут управляться через темпоральное ведомство. В воеводе больше нет нужды, а в будущее можно отправляться хоть сейчас. Обе, кстати, переезжают со своими женихами. И кто их так быстро надоумил? — Понятия не имею, о чём ты, — отозвалась Ладушка. — Я никуда не отлучалась. — Ты — нет, а твоя вездесущая тётка — да, но я не об этом… — Князь легко перемахнул через лавку и встал перед Ладушкой. — Выходи за меня, пожалуйста. Кулинарное состязание всё-таки состоялось. С утра перед княжеским теремом в ряд выстроились свежевыструганные стволы и лавки, где простые горожане ели до отвала, а юные девушки потчевали гостей блюдами, составленными по старинным семейным рецептам. Князь не отставал от простых гурманов, и девять молодых хозяек получили приданое от княжеской казны, порядком, впрочем, обедневшей. К концу состязания окончательно размякший и сонный Перемог просто-напросто задремал, и Ладушке пришлось как можно незаметнее пнуть его по лодыжке. А потом был свадебный пир. И всё остальное, что на свадьбе бывает.
425
Заповедник Сказок 2016
426
Избранное
Ирина Станковская
Бескорыстная любовь
Бескорыстная любовь сказка для детей изрядного возраста
У
тром Аньес пьёт кофе с круассанами в маленьком парижском кафе. Днём заходит на ланч в сетевую забегаловку в Осло или Копенгагене — ест знаменитые смёрбрёды1, запивая ледяным пивом. А под вечер обедает в римском районе Трастевере2 — пицца там огромная и сытная, но Аньес справляется. К пицце подают красное сухое домашнее — Аньес нет необходимости изображать из себя тонкого знатока вин. А огни Лас-Вегаса уже манят провести весёлую ночку среди изобилия бесплатного алкоголя, который разносят неинтересные ей красотки. Аньес давно разочаровалась в мужчинах и в «настоящей любви». Ей приписывают многочисленные романы. Фаворитка жёлтой прессы, она нанимает для развлечений красавчиков-однодневок и твёрдо убеждена: не родился ещё человек, который полюбит не её миллиарды, накопленные предками со времён Средневековья, а её саму, беспечную прожигательницу жизни, непутёвую Аньес. Ведь для тех, кто ничего не знает о её богатстве, она — серая мышка, интровертка, необщительная особа, хотя и не без приятности в чертах бледного лица. Иногда родственники пытаются образумить её. «Не слишком ли много ты летаешь самолётами? Это же опасно!» — в забывчивости пеняет ей тётушка Марго, седьмая вода на киселе. Аньес 1
Смёрбрёды — закуска скандинавской кухни, бутерброды со сливочным маслом и
2
Трастевере — район узких средневековых улочек на западном берегу Тибра в Риме,
различным гарниром. южнее Ватикана.
427
Заповедник Сказок 2016
428
Художник Дина Коновалова
Избранное
Ирина Станковская
Бескорыстная любовь
429
Заповедник Сказок 2016
430
Избранное
пожимает плечами. «Не опаснее автомобилей», — говорит она, холодно улыбаясь. И старая дама умолкает, втягивая голову в плечи. Зрубрум наслаждается рентгеновским излучением в Туманности Андромеды. Немного погодя его можно встретить в окрестностях Млечного пути — он глотает там газовые облака. Многие находят эту привычку странной, однако он может позволить себе быть не таким, как все. Бороздя галактику Треугольника, Зрубрум попадает в чёрную дыру, но благополучно выбирается оттуда сытым, обновлённым и отдохнувшим. В хорошем настроении он безмятежно разваливается среди межзвёздных скоплений. Не беда, что он одинок. Не нашлось ещё во Вселенной такое существо, которое может понять душу Зрубрума, космического скитальца, авантюриста и пожирателя всех видов энергии. Энергетическое наследство у него слишком хорошее, вот в чём беда! Если кто-то пойдёт с ним вместе по жизни, трудно ожидать, что это будет бескорыстно. И вот они встречаются на орбите Земли. Аньес, космическая туристка, выплывает из модуля МКС с инструктором, замученным её капризами. Страховочный фал удерживает её небольшое, но здоровое, крепкое, накачанное под руководством личного фитнес-тренера тело. Она уже спускалась на дно океана к останкам «Титаника», поднималась на Мачу-Пикчу, распугивала бумерангом стада кенгуру в Австралии. Её ничем не удивишь. Космос — новинка среди развлечений для избранных, её последняя прихоть, подаренная самой себе за вполне необременительную сумму. Зрубрум качается на фотонных волнах вблизи Солнца — этот небольшой жёлтый шар успокаивает его, расслабляет. И вдруг обращает внимание на маленькую серебристую фигурку — по его масштабам, пылинку, парящую на тонкой привязи у странноватого объекта, творения местной недоразвитой цивилизации. Озорства ради Зрубрум разворачивает перед Аньес радужный газовый шлейф, желая развлечься реакцией примитивного существа: сейчас оно всполошится, замашет конечностями, недоумевая, откуда вдруг на солнечном ветру такое богатство. Аньес на какое-то время замирает, невозмутимо смотрит на внезапную космическую феерию, затем поворачивается и, цепляясь за скобы, равнодушно возвращается к станции. Другой астронавт, похоже, попался на приманку Зрубрума и что-то возбуждённо лопочет по своим каналам собратьям внутри несуразной капсулы.
Ирина Станковская
Бескорыстная любовь
Зрубрум удивлён. Лёгким импульсом он разрывает фал, и фигурка Аньес неспешно плывёт к нему, ничуть не тревожась — Аньес уверена, что за такие деньги её непременно вернут, пустят на поиски все ресурсы Земли, разыщут, спасут. Но Зрубрум встретил то, что искал, и не собирается отдавать находку. Поэтому страховщиков и неугомонную миллиардершу ждёт сюрприз. Её кузина, веснушчатая Жанна со шармом, хваткой и хорошим образованием, нежданно-негаданно получит наследство: вот кто не будет прожигать богатство семьи, а приумножит его на многие века вперёд. Зрубрум старается, как может: окружил предмет страсти газовым коконом, в котором Аньес может дышать без скафандра, изолировал от космического холода, перенаправил энергетические потоки и сделал бессмертной. Теперь до конца времён он будет стремиться изо всех сил заслужить расположение своей спутницы. Аньес не возражает — в присутствии столь заботливого покровителя ей хорошо и спокойно, и впервые за долгое время она улыбается улыбкой счастливого человека. Они посетят все планеты Солнечной системы, прогуляются среди созвездий Зодиака, известных ей только по названиям, и через сотни лет в компании невидимого людям Зрубрума Аньес иногда будет завтракать круасанами в Париже. Чудо, что эти двое нашли друг друга! И когда настанет последний час Земли, перед тем, как погаснет Солнце, люди увидят в небе смутные черты — задумчивое лицо давно забытой всеми женщины. Потом будут локальные землетрясения, ураганы и цунами, треснут остатки антарктического панциря — это Аньес под незримым руководством Зрубрума, аккуратно укутав планету в защитное поле, унесёт её к новой звезде в какой-нибудь дружелюбной галактике. Может быть, она сделает это из сострадания к человечеству. А может быть, просто для того, чтобы иногда посидеть за столиком в маленьком кафе на островке Сен-Луи, где когда-то она, единственная и любимая дочь, завтракала с родителями накануне той страшной автокатастрофы.
431
Заповедник Сказок 2016
432
Избранное
Денис Тихий, Ольга Рэйн
Ab ovo
Ab ovo
1
сказка для детей изрядного возраста
Аперитив . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . Коктейль «Синяя Птица»
И
мператор Цус умер, едва над изгибами куполов показала свой бледный лик Старшая Луна. Мозолистые, поросшие жёстким пушком лапы Летящего в Недосягаемой Вышине разжались, и он обрушился с жёрдочки на пол, застланный драгоценным ковром, сотканным на планете, где он никогда не был, — особам его статуса не позволялись межзвёздные путешествия. Первый Визирь вышел из императорских покоев и, поёжившись от неизбежной боли, клювом вырвал два маховых пера — так полагалось по ритуальному этикету. Страдальческий клёкот поднялся в Зале Поклонов, выплеснулся в гаремные гнезда, отозвался в каморках служек, затихая, донёсся до стражников в ночном небе. Император Цус уже падал в Пропасть, а его наследник, не знающий о ждущем его величии и власти, все ещё обнимал крыльями неоперившуюся голову в яйце — белоснежном, расписанном ритуальными узорами, мужском. Впервые за последние триста лет Гнездо Кша-Пти осталось без Вожака.
1
Ab ovo — (лат.) дословно: ab ovo usque ad mala — «от яйца до яблок»; (у римлян обед начинался с яиц, кончался фруктами; устойчивый фразеологический оборот, обозначающий «с самого начала»).
433
Заповедник Сказок 2016
Избранное
Холодная закуска. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . Лабюск
434
Запах дразнил и щекотал — стоило закрыть глаза, как рядом с кофе возникал шоколадный пончик, потом бутерброд с лунным сыром, потом бёдрышко ганимедской жабы — обжаренное, но сыроватое изнутри, и, прежде чем Норман успевал взять воображение за хвост, весь стол наполнялся съестным. Он тихо застонал. Норман пообедал десять минут назад в крошечной каюте звездолёта «Тантал» — прижал к плечу инъектор и вдул две ампулы витаминно-углеводной жижи. Прополоскал рот водой, скривился — гидратацию тоже приходилось проводить внутривенно, глотать было нельзя. После этого надругательства над собою Норман поплёлся в ресторан, потому что пассажир, который регулярно не выходит к обильному, оплаченному столу, — это подозрительный пассажир и его берет на заметку параноидальная таможня планеты Кша-Пти. Завтрак на «Тантале» подавали буфетом — по десять блюд на расу пассажиров, с дополнительными табличками для гурманов, если еда подходила и другим расам. Норман с кислой миной походил между стойками, взял плошку и наполнил наименее аппетитной едой, которую нашёл под табличкой с весёлым человечком, счастливым ящером и застывшим в пищевом экстазе квоком, похожим на аиста марабу. Еда выглядела что надо — абсолютно отвратительно, как будто гнилую брокколи перемешали с овсянкой и щедро заправили чуть подтухшим рыбным бульоном. Норман поймал на себе заинтересованный взгляд высокого синекожего ящера с Ракшаса, мельком улыбнулся, кивнул и помешал гущу в своей тарелке. — Вы считать лабюск вкусно? — поинтересовался ящер, останавливаясь рядом с Норманом. Для общения с землянами повсеместно использовался глиш — галакси-английский без всяких грамматических излишеств. — Да. — Норман снова помешал бурду. — Очень вкусно. Любить лабюск каждый день. Ящер мечтательно обнажил острые зубы. — Особенно еда, — сказал он. — Когда матереть, лабюск полезно каждый день. Норман понимающе кивнул. Все ящеры Ракшаса рождались самцами-гермафродитами и, лишь заплатив налог и сдав экзамен, получали разрешение на активацию женских гормонов.
Денис Тихий, Ольга Рэйн
Ab ovo
— Особенно запах, — не унимался синекожий ракшас, склоняя голову и пристально вглядываясь в Нормана. — Вкусно воняет. Влияет. Сразу любить желанно. Его хвост изогнулся в сторону столика. Норман закашлялся, извинился и ретировался, оставив на столе лабюск и чувствуя спиной пристальный взгляд ящера. В каюте он улёгся в гамак — подвесную кровать с игровым приводом. Долго выбирал, чем убить время до посадки, — как назло, во всех играх персонажи ели, пили, готовили, продавали еду, сервировали еду, перепрыгивали через еду. Норман невольно сглотнул воображаемую слюну. «Ничего-ничего, — подумал он. — Уже сегодня вечером. Уже скоро». «Пожалуйста, оставайтесь в гамаках, — сказал чувственный голос корабельной стюардессы. — Мы прошли контрольную точку на орбите Кша-Пти и в течение десяти минут начнём снижение». Норман закрыл глаза, обеими руками обнял живот, где на месте желудка был изолированный контейнер для контрабанды. Всё началось год назад, жара стояла невыносимая…
Горячая закуска . . . . . . . . . . . . . Сариссы в собственном соку Предновогодняя жара в Сингапуре стояла невыносимая. Норман не гулял по городу, не лежал на пляже и не заплывал в океан, тёплый, солёный и пахнущий рыбой, как его любимый китайский суп. Пусть Марс будет пухом щедрому дяде Джереми — теперь Норман мог себе позволить никогда не прикасаться к еде из 3D-принтеров биосинтеза. Он намеревался открыть агентство по индивидуальному подбору еды из двенадцати известных миров (включая субкультуры тридцати трёх планет) и обслуживать состоятельных гурманов. Рассчитывал стать знаменитым. Фамилия Галь должна была заиграть новыми красками: «Гала-Дегусто», «Галактический дегустатор Галь», «Гала-Галь»… Норман ходил на занятия — учился различать на вкус мясо камчатского и синего крабов. А после ужина понемножку, без фанатизма, играл в казино «Мерлион», о хозяине которого, Плуте, короле контрабанды, поговаривали с восторженной опаской — красив, богат и безжалостен… Там-то и познакомился Норман с Сонг — одной из красавиц крупье с хорошеньким азиатским личиком и белыми волосами до плеч. При приёме на работу им делали пластику, за которую нужно было отработать
435
Заповедник Сказок 2016
436
Избранное
пять лет. От желающих стать красивыми отбою не было. Сонг свою пластику уже отработала. — Гала-дегу… не выговорю… наверное, быть очень интересно, — лопотала Сонг, валяясь на ковре в шикарном люксе Нормана и болтая в воздухе босыми пятками. — Полетишь со мной? — допытывался Норман, икая. — Там будем… прибудем… побудем… и посмотрим… рассмотрим… У меня ж теперь… деньги! Три коктейля «Сингапурский слинг» спустя им вздумалось подняться в пентхаус Плута, чтобы Норман оценил, как живут настоящие магнаты. Перед служебной дверью Сонг уже немного протрезвела и, сжимая в руке служебный ключ, смотрела с тревогой и сомнением. — Одним глазком! — пообещал Норман. — Одним! Или двумя, но очень быстро! В номере было прохладно и почти темно. — Ой, а это что? — Норман, пошатываясь, присел на корточки у пирамидки крупных кубических кристаллов, подсвеченных внутри сияющей силовой сферы, от которой шло осязаемое тепло. — Обалдеть, красивые какие! Они живые? — Не знаю, — торопливо ответила Сонг и потянула его за рукав. — Пойдём отсюда скорей! На сияющей подставке у выхода лежал симпатичный мячик размером с грейпфрут, покрытый замысловатыми узорами. Норман взял его, зачем-то понюхал и слегка подбросил в воздух — он был ловок с мячами, любил позабавиться. Но мячик оказался с сюрпризом: вместо того чтобы, как положено, упасть Норману в руку, он повёл себя непредсказуемо: полетел горизонтально, ударился о тач-стену, по которой сразу поползла трещина, потом отлетел к антикварному торшеру, повалил его, отскочил к окну… — Сариссы! — вскрикнул вбежавший в апартаменты Плут, падая на колени у разбитых кубических кристаллов; из них сочилась чёрная, похожая на нефть жидкость. Финальным ударом прыгучий шарик разнёс панель силового поля. — О мои прекрасные сариссы! Плут в бешенстве обернулся к Норману — глаза его обещали недоброе — и сказал, скользя по звуку «с», как разозлённая стальная змея. — Сариссы! Я доставал их целый год… — Я возмещу… — залопотал Норман, напуганный масштабом катастрофы. — Конечно! А кроме того, ты мне должен год времени!
Денис Тихий, Ольга Рэйн
Ab ovo
Суп . . . . . . . . . . . . . . . . . . . Кольчаточервлёный с сельдереем — Отстегните это, — хмуро сказал таможенник-квок и встопорщил головные перья. — Что отстегнуть? — удивился Норман. — Ну, этот ваш клюв! — Это не клюв. — Я знаю, что это не клюв! У человеков не бывает клювов! Снимите, я хочу это проверить! — При всём уважении… это — нос. — Не отстёгивается? — Нет. Прирос в младенчестве. Норману наподдали пониже спины. Мимо него протискивался к выходу половозрелый тла-ах с пластмассовым лотком в верхних псевдоподиях. В лотке, словно яркие глянцевые грибы, лежали его сердце, лёгкие и прочие печёнки. Таможенник выложил на стол толстенный «Справочник по анатомии существ» с сотней разноцветных закладок. «Человечий нос… нос человечный», — бормотал он, ведя по странице длинным когтём. Остановился, вчитался, захлопнул книгу и расслабил кожистый мешок под клювом. — Ваша правда. Не отстёгивается. — Я же говорил. Таможенник наклеил на лоб Нормана пурпурный ярлычок. — Пройдите в сектор «С» на биосканер. «Поместитесь в центр синего круга», — сказал голос у Нормана в голове. — Есть, — ответил Норман. «Стойте ровно в позе расслабленности и не вурзюкайтесь», — сказал голос. С потолка камеры к его лицу скользнул керамический бублик, покрытый пульсирующими волосками. Бублик растянулся, перекрутился знаком бесконечности и полетел вокруг Нормана по спирали вниз, иногда запуская сквозь одежду и плоть свои волоски. Норман закрыл глаза, изо всех сил стараясь не вурзюкаться. Наконец бублик удовлетворённо чмокнул, взлетел под потолок камеры и там прилип. «Сканирование окончено, — сказал голос. — Незаконных имплантатов не найдено». — Ну, естественно! — ответил Норман и покинул «блохоловку».
437
Заповедник Сказок 2016
438
Художник Екатерина Самойлова
Избранное
Денис Тихий, Ольга Рэйн
Ab ovo
439
Заповедник Сказок 2016
440
Избранное
Последний таможенник, пожилой квок с оранжевой подпушкой, снял с его лба ярлык, отсканировал паспортный чип и пропустил за барьер. Всё это он сделал буднично и лениво, не слезая с жёрдочки. Зал прилёта был огромен. Норман резво катил тележку в поисках человека с табличкой «Конференция кольчаточервления» — курьера Плута. Неподалёку переливался всеми цветами радуги световой круг в полу. По нему весело прыгали буквы глиша, стилизованные под квокские иероглифы: «Ресторан “Вселенский Жыр”! Пища тридцати трёх планет! Чавкай с нами! “Вселенский Жыр” — нажористо и смачно!» Давешний ракшас вошёл в круг и распался на рой мерцающих огоньков, который мигом унесло в дальний конец зала — туда, где стояли столы и носились официанты. Счастливчик. В центре зала, прямо в воздухе, висело огромное белоснежное яйцо. Сначала Норман решил, что это голограмма, но потом увидел, что яйцо не просвечивает— плотное и материальное, оно было подвешено на антигравитационном приводе. По экватору яйца вдруг побежали прихотливые узоры, сияющие, как ручейки разноцветного жидкого стекла. Они сложились в иероглифы. Норман постучал пальцем по виску, и нейротран, на секунду запнувшись, нарисовал поверх чужих букв: «Новый Год (Век, Жизнь, Эра) на Кша-Пти. Общая Прохлада (непереводимо). Избавление. Всем смерти». Кто-то похлопал Нормана по плечу. Он обернулся — за спиной стоял человек в широком, ниспадающем плаще с табличкой «Конф. кольчаточервл.» в руках. Курьер был толст и бледен. Его лысину облегали белёсые перья. Нос выдавался вперёд, будто клюв, и Норман вдруг понял, где курьер работает. — В посольстве числитесь? — Какое вам, к чёрту, дело? — огрызнулся толстяк. — Никакого. Курьер пожевал губами и цепко осмотрел Нормана с головы до ног. — По перьям догадались? — В основном по носу. — Нос не троньте, он настоящий. А перья, да, пришлось имплантировать. Здешние птички терпеть не могут волосы. Я-то, когда сюда вербовался, думал что лысина — хороший компромисс. Ха-ха! Лысина тут — знак мудрости, а твари, бегающие по земле, для них глупы изначально! Вживил перья. Бывало и хуже. У кракенов на Аку-веве я дышал жабрами, а в полнолуние вообще
Денис Тихий, Ольга Рэйн
Ab ovo
метал икру. Не спрашивайте как. Но зарубите на носу — никогда не связывайтесь с межпланетной политикой! — Я не… — начал было Норман, но толстяк его бесцеремонно оборвал. — Хватит трепаться, идём. — Он ухватил Нормана за руку и потащил за собой. Пройдя под парящим яйцом, они спустились на лифте и оказались на техническом этаже, где на грязноватом полу шеренгами стояли служебные роботы. В углу высился штабель пустых топливных элементов, а за ним обнаружилась небольшая дверь с выгоревшим пятном вместо таблички. Курьер прижал палец к сенсорной пластине — та мигнула красным. Он чертыхнулся, натянул полупрозрачный напальчник, которым наконец и открыл дверь. За дверью оказалась большая комната без окон. Вдоль стен громоздился непонятный механический хлам, в центре стояло старое, выдранное откуда-то с мясом пассажирское кресло позапрошлого века. Курьер захлопнул дверь, отпихнув Нормана плечом, прошёл в глубь комнаты, присел на октаэдр топливного элемента, достал из кармана фляжку и основательно к ней приложился. Запахло коньяком. — Вам не предлагаю по понятным причинам, — сказал он, завинчивая колпачок. Затем порылся в кармане, достал керамический тубус, бросил его Норману. — Ключ. Норман скрутил защитное кольцо, вытряхнул из тубуса на ладонь серый шарик — молекулярный ключ. — Вы принесли анальгетик? — спросил Норман. — Держите. — Толстяк протянул красную капсулу. — Разгружайтесь уже скорее. Норман проглотил молекулярный ключ и вложил анестезирующую капсулу в ухо. Стянул через голову рубашку. Контейнер, замещающий Норману желудок, активировался. Капсула в ухе стала холодной как лёд. Норман замычал от боли. Спокойствие, только спокойствие! За год Норман провёл подобную загрузку-разгрузку уже сорок два раза. И вот — последний! Имплантат выпростал биокерамический хобот и прирастил его к пупку с внутренней стороны. Контейнер с грузом втянулся в хобот и плавно заскользил наружу, подгоняемый сокращениями искусственных мышц. Кольцо разошлось шестью мясистыми лепестками… И тут раздался нарастающий мелодичный звон. Квоки только выглядят неуклюжими. А если нужно, действуют молниеносно и жёстко. От звуковых вибраций стальная
441
Заповедник Сказок 2016
442
Избранное
дверь разлетелась, как стекло. Норман только и успел, что приподняться в кресле, как четверо квоков в бронефартуках ворвались внутрь. Здоровяк в рыжих перьях приставил Норману ствол к голове, ещё один взял на мушку курьера, третий встал в дверном проёме, а четвёртый — лысый, с гофрированной шеей — подхватил белый контейнер размером с небольшую дыню из жутковатой пупочной дыры Нормана. Курьер вскинул руку, но тонко звенькнул парализатор, и толстяк замер, не донеся фляжку до рта. — А-а-а-щ! — сказал курьер сведённым ртом. — Теодор? — повернул к нему шею лысый квок. — Надо бы удивиться, а я не. Он щёлкнул горлом, и рыжий быстро обыскал Нормана, ловко орудуя длинным клювом. — Здравствуй, Норман. Я — Ащорген. Норман испуганно на него вытаращился. — Вопросы снимем. Я — твоя смерть. Или жизнь. Увидим. — Мы-ы-ы! — промычал парализованный Теодор. — Знаешь, что привёз к нам? — спросил квок, не обращая на него внимания. Норман беззвучно, как рыба, открыл и закрыл рот, показывая, что не знает. Анальгетик в ухе сковал тело холодом, в голове звенело. — Это — гептабомба. — Ащорген мотнул клювом в сторону контейнера. — Если взорвать в Гнезде, оно умрёт. От резонансной волны треснет скорлупа яиц — дети умрут на крыльях матерей по всей планете. Вот что ты привёз нам, человек. — Поймите, я не по своей воле! — Норман наконец обрёл дар речи. — Меня заставили! — На Кша-Пти есть закон возмещения зла. Есть ли поступок, который сможет возместить твоё зло? Как себя вести с птичьим спецназом? Поди знай… Норман глянул на Теодора — тот пытался строить какую-то рожу. — Вы ищете заказчика? — спросил Норман. — Не так давно я с ним завтракал, — щёлкнул клювом Ащорген. — Тогда поставщика? — И Плута мы знаем прекрасно. — Так что же я могу сделать?! — Ты отвезёшь домой посылку, — кивнул лысый квок. — Замкнёшь круг. Здоровенный рыжий квок, державший Нормана на прицеле, нервно перетаптывался с ноги на ногу. Глаза Ащоргена блестели
Денис Тихий, Ольга Рэйн
Ab ovo
опасной синевой. Норман беспомощно сидел, вжавшись в кресло, с нутром, открытым всем напастям Вселенной. — Ыыы, не-е-е… — просипел толстяк-курьер, багровея. — Согласен, — ответил Норман.
Основное блюдо . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . Сборная солянка Норману снилось, что он опять маленький, уснул в саду и ему в ухо заползла улитка. Мама тормошила его и просила поскорее вставать, а Норми убеждал её, что улитка его ужалила. — Улитки не жалят, — сердилась мама. — А потом я родил из пупка игрушечный танк! — Не выдумывай, Норми, вставай. — Я ещё поваляюсь. — А я говорю — вставай! — И не подумаю! — Вставай, скотина! Норман открыл глаза — лицо толстяка курьера с позабытым именем нависало над ним, как Старшая луна планеты КшаПти. Он вдруг пожалел о том, что не увидел мира квоков — гор до неба, высоких деревьев с жёлтой корой, глубоких рубиновых озёр. Только зал прилёта и захламлённую каморку с креслом. — Просыпайся! «Теодор. Толстяка так зовут. Боже, чем они меня накачали?» — мутно подумал Норман. Он вдруг заметил стандартные потолочные дуги из мягко светящейся биокерамики. Корабль! Они не в гостинице, а на корабле. — Пи-и-ть! — просипел Норман. Теодор прижал к его шее инъектор и нажал на спуск — будто оса укусила. Норман выскочил из гамака, вырвал инъектор из трясущихся рук Теодора и заорал: — Ты что делаешь? Надо сначала на синюю кнопку нажать, а ты насухо вгоняешь! — Сволочь ты! — в ответ крикнул Теодор. — Знаешь, во что ты меня вогнал?! — Сам виноват! — Норман схватил Теодора за ворот и потянул, едва сдерживая желание немедленно его придушить. — Не мог безопасное место для передачи груза найти! Мне последняя поездка оставалась! Теодор улыбнулся широко и добродушно, и Норман сразу понял, что сейчас услышит какую-то гадость. — Ты — идиот, — издевательски заявил Теодор.
443
Заповедник Сказок 2016
444
Избранное
— Чего это? — Как ты думаешь, чем тебя нафаршировали птички? — Откуда мне знать? Я без сознания был! — Плут в таких делах очень осторожен. Никакой утечки не могло быть. Ащорген и был заказчиком! Это ему ты привёз штучку на букву «Г». — Гептабо… — начал было Норман, но Теодор шлёпнул его по лбу. — Не называй! — прошипел Теодор, и перья на его лысине встопорщились. — По ключевым словам включается подслушка! — Бодрость-Осторожность-Миролюбие-Безопасность-Умеренность? — спросил Норман, выделяя голосом первые буквы. Толстяк мрачно кивал. — А что он отправил назад? — Плату, разумеется. Наверное, «чёрный пух», а может, «жужжащие алмазы». Что-нибудь опасное, запрещённое к перевозке. У Плута ведь в каждом пироге по пальцу. Зато Ащорген теперь герой — перехватил «Г». Норман облегчённо вздохнул и даже вымученно улыбнулся. — А я-то, значит, задание выполнил! Рабству конец! — Идиот! — хмыкнул Теодор. — Плут никого не отпускает. В Солнечной системе тебе уже десяток пожизненных светит. На Тлаахе был? А на Ригеле? Ну, значит, ещё Скорбное Унасекомливание заработал и Трапециевидную Засолку. — Врёшь! — прошептал потрясённый Норман. Теодор фыркнул, приложился к своей фляге и задвигал кадыком. По каюте поплыл голос стюардессы: «Добро пожаловать на межзвёздный экспресс “Тантал”. Мы успешно стабилизировались в потенциальном колодце и следующие семьдесят стандартных часов проведём в субпространстве Лема. На гостевой палубе вас ждут обед и развлечения. Гамаки активированы. Приятного перелёта». На гостевой палубе «Тантала» оказалось тесно. Именно тесно, а не людно — людей, кроме Нормана и Теодора, не было. Квоки расхаживали между кадок с голографическими пальмами, сидели на жёрдочках, спали, положив голову под крыло. Их было необычайно много даже для рейса с Кша-Пти. Когда Норман и Теодор вошли под светящиеся своды, тихие разговоры и шелест на мгновение смолкли, а потом возобновились. Норман традиционно взял плошку несъедобной дряни, а Теодор воссоздал на тарелке «Ригельский завтрак»: жареные
Денис Тихий, Ольга Рэйн
Ab ovo
сквончи, бульдиши в томатном соусе, соесиски и сиреневую кубышку лунного сыра. — Тебе-то чем плоха ситуация? — спросил Норман, когда они втиснулись за дальний столик. — Мы летим на Землю, а мне туда нельзя, — ответил Теодор с набитым ртом. — А зачем ты вообще здесь со мной? — На кой пух Ащоргену лишние свидетели? У них там сейчас заварушка. Я и сам рад был смотаться, но только не на Землю, нет-нет. — Какая заварушка? — спросил Норман шёпотом, наклонившись над столиком. — И почему тут столько квоков? Теодор ухмыльнулся: — На Кша-Пти всегда правит Император — первый мальчик из кладки. Сейчас в центре Гнезда — династия Татль, а до этого две тысячи лет правили Бодбеши. В каждой династии множество групп, которые между собой постоянно клюются. И вот Бодбеши как-то доклевались до того, что убили своего Наследника. И сразу лишились власти. Возвысились Татли. Однако с последним Императором, Цусом, вышла незадача — все его жёны откладывали только сиреневые яйца, то есть девочек. Оказалось, что кто-то подсыпал в его еду щепотку наноботов, блокирующих игрек-хромосому. Опасный ход, запрещённый товар. Но есть смельчаки, которые занимаются развозом по Вселенной опасных грузов, хе-хе-хе! — Тихо ты, — испугался Норман; его раздражало, что Теодор, захмелев от лунного сыра, разговаривает слишком громко. — Цус был уже немолод, но решился на полную замену крови с фильтрацией. Жёны плакали, поднимаясь к нему на насест: они знали, что надолго его не хватит. И получили-таки белое яйцо, надежду династии. Но Цус умер преждевременно, что меняет весь политический расклад. В отсутствие Императора Кша-Пти управляет Собор Бескрылых — монахи-праведники, в основном из династии Бодбеши. Так что я бы не стал принимать ставки на птенчика… Иными словами, пернатых ждёт смена правящей династии, вот Татли и повалили путешествовать куда подальше. Норман задумался. Нет, он не был создан для политики, он был создан, чтобы различать на вкус сорта лунного сыра, или кофе, или… В обеденную залу, горестно вздымая крылья, вбежал радужный квок. Он задрал голову, проклекотал длинную фразу и,
445
Заповедник Сказок 2016
446
Избранное
очевидно не владея собой, скорбно закрыл голову крыльями. Теодор уронил бамбуковые палочки и побледнел. — Что? Что? — встревожился Норман. — Только что над Кша-Пти взорвалась «Сирин», космояхта Татли. На ней были Первый Визирь и трое из пяти жён Цуса, «Кружащих в Верхних Ветрах». И похоже, на яхте с планеты вывозили яйцо. То самое… Две птицы на высоком насесте у окна откинули с голов длинные покрывала, подняли клювы вверх, запели пронзительно и красиво — так, что у Нормана в глазах защипало. Не понимая языка, он догадался — это была песня скорби, плач по погибшим. Повернувшись к Теодору, он удивился — тот смотрел на богато украшенных квокских женщин остановившимися глазами. — Что? — спросил Норман. Кажется, сегодня он слишком часто задавал этот вопрос. — Это — оставшиеся Кружащие, — сказал толстяк медленно. — Две последние жены Цуса. Они тоже могут везти яйцо. Кто-то тоже может об этом знать… Норман посмотрел через зал. На обеих птицах были расшитые фартуки с большими карманами впереди — квоки носили в них вещи, еду, иногда — совсем маленьких птенцов, которых нужно было кормить каждые десять минут. И яйца. Норман снова задумался. — Ащорген… — сказал он. — Я — Теодор, — поправил его толстяк. — Нет, Ащорген — он из какой династии? — Он вне династий. Его род присматривает за соблюдением ритуалов — у них их знаешь сколько! — А может такое случиться, что он примет чью-то сторону? Вот они две тысячи лет служили Бодбешам, вдруг у них тайные договорённости? Теодор снова взял палочки для еды, подцепил аппетитную соесиску, отправил в рот. — Ерунда, — сказал он. — Чего паникуем? Эти жёны улетели с планеты скрытно. «Сирин» — частная яхта, там проверки безопасности не такие, как на галактическом звездолёте. На борт «Тантала» эту, ну, на букву «Г», никому не пронести, через сканер-то… И тут он замер, уставился на Нормана, и краска сползла с его лица. Соесиска явно не хотела проглатываться, он захрипел. Норман поднялся, обошёл стол, похлопал толстяка по спине. Нервно потёр свой живот, где под слоями кожи и мышц таился
Денис Тихий, Ольга Рэйн
Ab ovo
имплант-контейнер, воспринимаемый всеми биосканерами галактики как умеренно полный желудок. — Мда… — пробормотал он. — Ну и ситуация. На букву «Г».
Салат . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . «Цесаревич Борджиа» — Бомба… — прошептал Теодор, уже не заботясь о прослушке. — От нас и следов не останется… Ай да Ащорген, ай да… — Он проклекотал горлом длинную фразу, явно неприличную, отчего проходивший мимо квок поперхнулся рыбным коктейлем. — Что же делать? Делать что? — спросил Норман. Жёны мёртвого императора накинули покрывала обратно на голову. Норману показалось, что одна из них, с белым гладким оперением, метнула на него через зал быстрый взгляд. — Думаю, — сказал толстяк, откинувшись на спинку стула. — Но ты не волнуйся, — утешил он Нормана. — Ты-то умрёшь мгновенно. Даже, возможно, в отрицательном времени — от гептавзрыва в подпространстве Лема волны пойдут и по времени тоже. Вот сейчас ты на меня смотришь с испугом и ненавистью, а на самом деле, может, уже тридцать секунд как мёртв. Не узнать ведь, когда наша «Г» сдетонирует. Ты это… на всякий случай не делай резких движений, а? — Ключ, — сказал Норман. — Молекулярный ключ у тебя? — Ты не спеши, не спеши, — покачал головой Теодор. — Ключ у меня. Но бомба в тебе, ты на корабле, корабль в подпространстве. Она может быть настроена на изменение температуры при извлечении из твоего тела. Или плотности потоков при выходе из подпространства. Или, без изысков, на взрыв через сорок стандартных часов. Или через два… Толстяк отхлебнул из своей неизменной фляжки. — Капсула! — с бомбой в желудке удивительно быстро думалось. — Спасательная капсула отстыковывается, отлетает от корабля, взрыв только её и уничтожит. — Похвально, — Теодор прижал руку к сердцу, перья вокруг его лысины поднялись и опали. — Удивительно благородно, что ты хочешь спасти корабль и пассажиров, и… меня… ценой своей жизни… — Ты спятил? Я хочу извлечь контейнер и отправить в капсуле! — оборвал его Норман. — Я останусь на «Тантале», который НЕ взорвётся. Долечу до Земли, выторгую у Плута свободу. — Он вырвал у толстяка фляжку, швырнул на пол, коньяк растёкся янтарной лужицей. — И поем наконец, и напьюсь!
447
Заповедник Сказок 2016
448
Избранное
— Ну, пойдём к капсулам, — сказал Теодор, не сводя глаз с фляжки. — Извини. — Норман пожалел, что не сдержался. — Да ничего, — ответил толстяк мирно. Проникнуть к спасательным капсулам оказалось на удивление легко. — Давай ключ, — сказал Норман, встав над открытым люком, чтобы избавиться от страшного груза. — Анальгетика нет, — прищурился Теодор. — Да уж как-нибудь. — Лучше сядь, — посоветовал толстяк. — На ногах не удержишься, боль адская. На, держи ключ свой. Норман подумал, что тот прав, и уселся на край люка, свесив ноги. Имплант откроется — и ему останется лишь наклониться и дать бомбе упасть… От сильного удара в спину Норман потерял равновесие и сорвался вниз, в капсулу. — Прости, дружище, — сказал Теодор, наклоняясь над люком. — Во-первых, бомба действительно может сработать на извлечение, а у меня сорок мальков на Аку-Веве, кто их будет кормить? Во-вторых, ты мне сразу не понравился. Бывает. И он топнул по клавише запуска. Его круглое сыроватое лицо закрыла заслонка шлюза, потом вторая, а потом капсула отстрелилась от «Тантала», и Норман полетел, непристёгнутый, бешено крутясь, отталкиваясь от липких, упругих стенок, — прямо в чёрную изнанку пространственно-временного континуума. Будь у него желудок, его бы вывернуло.
Десерт . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . «Одинокий профитроль» Идеальная сфера капсулы изнутри была покрыта длинными, эластичными, мягко светящимися нитями — они прихватили его к стене и не дали сломать себе шею. Когда компьютер тремя импульсами маневровых двигателей остановил вращение, нити отпустили Нормана, и он, выплыв в самый центр, осмотрелся. Стенки замерцали, расцветив внутреннюю поверхность сферы яркими пятнами. «Зелёный прямоугольник — аптечка, — сообразил Норман. — Голубой круг — вода и еда». У Нормана при себе был инъектор с патронташем капсул на сорок дней, а воды — на сто. Он не умрёт, пока не взорвётся бомба. Однако он будет один, совсем один до самого конца…
Денис Тихий, Ольга Рэйн
Ab ovo
449
Художник Екатерина Самойлова
Заповедник Сказок 2016
450
Избранное
Первые десять дней он много думал. Можно было активировать ключ и вытащить бомбу. Но будет больно, а наружу её всё равно никак не отправить. Можно было погрузить себя в гибернацию — пусть смерть придёт к нему в тот момент, когда его не будет дома. Он будет спать, когда электрический разряд инициирует пятьдесят микрограмм возбуждённого гептерия. Белый цветок взрыва развернётся в Нигде, и… всё. Все дорожки, по которым суетливо ползали его мысли, упирались в эту гладкую стену. Улитки в саду — он накрыл их стеклянной банкой, а они всё на что-то надеялись. Норман активировал спасательный маяк — пусть в подпространстве Лема сигнал искривляется и капсулу никто никогда не найдёт, но важно позвать на помощь. Каким бы крохотным ни был шанс, если ты позвал, кто-то может прийти… Норман пытался считать дни. Время превратилось в вирус, выжигавший его нервы. Настолько, что Норман стал звать смерть. Он выключал освещение и часами висел во тьме, прижимая колени к животу, глядя сквозь прозрачные участки капсулы на завихрения подпространства — серые, радужные, абсолютно чёрные… пар от дыхания богов изнанки мира. Он шептал: «Приди. Давай, приходи уже, сколько можно тебя ждать?» Он пробовал отказаться от питания и воды, но уже через несколько часов ему делалось так плохо, что он плакал и снова брался за инъектор. Через двадцать два дня Смерть решила заговорить с Норманом. У Смерти было два ангельских голоса: один — белый, как сияние звёзд, другой — чёрный, как абсолютная пустота. Смерть сказала Норману: «Не торопи нас, мама. Мы не готовы». Пошедший вразнос разум сетями безумия вытягивает из собственных глубин потаённые ужасы и лепит монстров с ключами от любых замков подсознания. «Я — мужчина. Я не могу быть мамой!» — воспротивился сумасшествию Норман. Смерть не ответила. Он был настороже и через три дня решил, что галлюцинации не вернутся. — В небесах торжественно и чу-удно… — напевал Норман, заправляя инъектор пищевой ампулой. — Спит земля в сиянье голубо-ом… «Небеса — какие?» — внезапно спросила Смерть. Палец Нормана на кнопке дрогнул, перламутровое облачко выстрелило в воздух и унеслось в сторону дальней стены, где его жадно всосали нити обивки.
Денис Тихий, Ольга Рэйн
Ab ovo
«Небо? На Земле — ну, оно пустое. Синее. Там облака», — мысленно ответил Норман. «Облака — какие?» — спросила Смерть. «Лохматые. Белые. Как горы. Как вата. Иногда похожи на животных, на птиц…» «Птицы — кто? Как ты, мама?» — Я не мама! — холодея от ужаса, завопил Норман вслух. Смерть снова затаилась. Смерть молчала, но Норман чувствовал, что она совсем рядом — трогает осторожными пальчиками что-то внутри его головы, будто ребёнок, пытающийся нащупать конфетку в кармане, но натыкающийся на незнакомые и странные вещи. «Кто ты?» — спросила Смерть. Норман удивился, что она не знает. И вдруг понял, что не знает и сам. Кто я? Сыночек любимый… мамочка добрая… папа подлец, как он мог… но главное, что мы с мамой вместе… Кто я? Работаю в «Мак-Фанольдсе», платят мало, но хватает на учёбу. Дегустаторы, знаешь, сколько получают? Еда неплохая, вот попробуй… Да, у меня хорошая улыбка, потому что я честный, и ты мне нравишься… Кто я? Любовник этой… и парень вот этой… а эту сам очень люблю, а она меня — нет… а вот с этой хорошо, но мы не пара… Кто я? Удачливый племянник, человек, взявший жизнь за рога. Да, неожиданно повезло. Большое начинается с малого! Теперь-то всё получится… Кто я? Межпланетный контрабандист в рабстве у преступника, год во рту еды не держал… что везу, не знаю. Чью-то смерть, свою, свою смерть… Чем он был, кем он был — этого словами он выразить не мог. Шелуха слетела, и что осталось? — Я — Норман, — сказал он, чтобы хоть как-то себя обозначить для Смерти. Чтобы она про него не забыла. Они много говорили — Норман и Смерть. Она становилась всё разговорчивее, всё любопытнее, на два голоса жадно вытягивая из Нормана всё, что он знал. Он читал своим галлюцинациям стихи. Фальшивя, пел песни. Рассказывал о местах, где ему довелось побывать, о людях и нелюдях, которых встречал, о вкусах еды, которую мечтал попробовать. В тишине и бездействии он вспоминал удивительные подробности — как пахла шея мамы, когда она несла его, уснувшего под деревом, через сад к дому, гладила по волосам и улыбалась. Как квокский коммандо Ащорген топорщил горловые перья, и его глаза блестели синевой, а в углу комнаты
451
Заповедник Сказок 2016
452
Избранное
стоял старый списанный робот, похожий на мусорный бак. Как девчонка по имени Айгуль впервые поцеловала его на пляже, и её губы были сухие и все в песке, а он щурился и не мог рассмотреть её против солнца. Как наливал себе по утрам кофе — «ристретто». Он любил «ристретто» — кофейный аромат делал его счастливым, обещал хороший бодрый день, исполнение надежд. — Сейчас что угодно отдал бы за глоток кофе. — Норман стукнул кулаком по мягкой стене и, кувыркнувшись, отлетел в противоположную сторону. «Ещё!» — немедленно отозвалась Смерть. «Что — “ещё”?» «Сделай так ещё!» «Вот так?» — Норман еще раз кувыркнулся. «Да! Ещё-ещё-ещё!» «Получай!» Норман летал по капсуле, переворачивался, пружинил от стенок и смеялся, хохотал во всё горло, и его галлюцинации радовались вместе с ним. «Нам трудно дышать, — вдруг пожаловалась Смерть. — Было так весело, а теперь не дышится. Наверное, мы умираем, мама. Я не готов. И я не готов. Норман, а ты готов?» И тут Норман понял, почему Смерти нравится, когда он кувыркается. Он понял, почему не взрывается гептабомба. Потому, что в контейнере было яйцо! Норман поспешно проглотил молекулярный ключ, прижался к стене, чтобы липкие нити ухватили его покрепче. — Держись, птенец, — подбодрил Норман. Ответил ли тот — этого он уже не услышал, потому что контейнер активировался, инопланетная биомеханика начала растягивать тело изнутри, и следующие десять минут Норман орал так, что сам себя оглушал. А когда всё кончилось и покрытое ритуальными узорами яйцо императора Цуса, крутясь, поплыло по капсуле, Норман услышал голос птенца. «Теперь хорошо, — сказал он на два голоса. — Теперь дышится. Но холодно…» Норман притянул яйцо к себе и обнял, чтобы согреть. — Значит, ты — не Смерть, значит, ты — Жизнь.
Горячий напиток . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . Кофе «ристретто» — Двое? — воскликнул Норман через неделю, держа под каждой рукой по птенцу и уворачиваясь от осколков скорлупы,
Денис Тихий, Ольга Рэйн
Ab ovo
летающих по капсуле. — Нет, я знаю, что бывают яйца с двумя желтками… И раз они бывают — из них кто-то же вылупляется… Норман припомнил, что в межпланетных буфетах человеческая еда была помечена как подходящая для квоков — значит, обмен веществ у них совместимый и аварийного рациона капсулы хватит птенцам на… некоторое время. Норман закашлялся, чтобы скрыть отчаяние: через неделю они начнут голодать. «Назови нас, — телепатически заговорил белый птенец «,— их голосовые связки ещё не окрепли. «Дай нам имя», — попросил синий. Оба были большеголовыми, покрытыми нежным ярким пухом. Глаза у них были кофейно-янтарные, с мерцающими в глубине искорками. У Нормана в детстве была игрушка с похожими глазами. Он помнил, что очень её любил. «Ты — Норман, — сказал белый птенец. — Ты — мама». Норман устало вздохнул — сколько можно спорить? «Просто скажи нам своё любимое слово. Вот чего бы ты сейчас больше всего хотел?» — Кофе, — улыбнулся Норман. — «Ристретто» — чем не имя. Только как делить его будете? «Об этом мы спросим других мам, — сказал синий птенец, склоняя к плечу пушистую голову с блестящими глазами. — Они уже скоро». — Скоро что? — не поверил Норман. «Скоро нас найдут. Мы их зовём. Они ещё далеко, но вдвоём мы можем докричаться». Норман погладил птенцов по пушистым головкам и разорвал пакет «Авар. рацион универ. со вкус. клубн.». Все дети фантазируют. Особенно обречённые. Их подобрал тяжёлый крейсер квоков «Ассиз». Комариный писк аварийного маяка спасательной капсулы больше месяца выцеживал из эфира весь флот Кша-Пти, подвешенный в подпространстве Лема. Сигнал искажался так, что найти капсулу было бы невозможно без указаний обеих Кружащих в Верхних ветрах — в династии Татлей телепатическая связь внутри семьи очень сильна. Крейсер втянул капсулу на борт, активировал в отсеке гравитационное поле. Обе вдовы Императора нервно раскрывали и закрывали маховые перья, ожидая, когда капсула откроется. На полу сидел косматый человеческий мужчина, измождённый, бородатый, с диковатым взглядом. На его плечах, держась
453
Заповедник Сказок 2016
454
Избранное
клювами за спутанные волосы, важно восседали два птенца — синий и белый. — Это — Норман, — сказали они почтительно склонившим головы квокам. — Он — тоже мама. Хорошо, что вы нас нашли. А то мы вчера съели последнюю еду, а сегодня Норман весь день рассказывал нам сказку про птицу Рух и чем её человек кормил, когда на ней летел. Очень странная сказка. Вдовы Императора всплеснули крыльями, запели торжественно и громко. Почтительно совершая высокие обрядовые подскоки, к капсуле приблизились Хранители Геральдики с шёлковыми свитками и ритуальными флейтами — Императоры не могли оставаться без имени. Белый птенец мягко потянул Нормана за мочку правого уха, синий — левого. Они одновременно слетели на подставленные крылья своих матерей — те наклонились к ним, потёрлись клювами. — Император Ристр, — назвала мать белого птенца. — Император Ретто, — сказала вторая. Придворная свита квоков хором закончила ритуальную фразу: — Они летят в Недосягаемой Вышине.
Счёт за обед . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . (в порядке подачи блюд) Норман Галь — открыл агентство «Гала-Галь», работает с ведущими ресторанами планеты Земля, иногда выезжает на конференции в Колонии. Несмотря на род занятий, очень умерен в еде, не употребляет спиртного, но пьёт много кофе. Месяц в году гостит в Императорском куполе Кша-Пти, где его всегда принимают как члена семьи. Синий ящер-ракшас — сдал экзамены на право материнства и наслаждается, открывая в себе новые и новые грани женской сущности. Заводить потомство как таковое пока не спешит, говорит, что хочет «вначале полюбить себя такой, какая есть». Сотрудница отеля «Мерлион» Сонг — через три дня после происшествия в пентхаусе Плута уволилась и вернулась домой в Шензен. На школьной встрече наконец призналась в любви бывшему однокласснику, которого любила с десяти лет, но очень стеснялась своих оттопыренных ушей и носа-картошки. «Дурочка, — сказал одноклассник и нежно отвёл с лица прядь её волос. — Никогда в жизни я таких прекрасных ушей не видел!» — «А нос? — всхлипнула она. — Нос был ужасный!» — «Я
Денис Тихий, Ольга Рэйн
Ab ovo
не замечал», — пожал плечами одноклассник и поцеловал Сонг. Плут Педант — был найден в своём номере с остекленевшими глазами, неестественно вывернутыми конечностями и множественными укусами сариссов, при работе с которыми он не соблюдал технику безопасности. Сариссов в номере не обнаружили, они, очевидно, улетели в открытое окно. Был объявлен биологический карантин, но в течение года чуждую фауну так и не обнаружили, и о сариссах забыли. Сотрудник посольства Теодор — по прибытии на Землю был задержан за шпионаж, контрабанду и торговлю секретной информацией. Отбывает наказание служителем в Сиднейском дельфинариуме, где его называют «Птицечел» за перья вокруг лысины. Начальник контрразведки Ащорген — отчитался перед Собором Бескрылых о своей проваленной операции. Он рассчитывал, что после взрыва на «Сирине» квоки, спасающиеся на «Тантале», в приступе гнева и паники выбросят Нормана за борт, убив тем самым наследников своей династии, что навсегда лишило бы их притязаний на власть. Собор Бескрылых сместил Ащоргена с должности, приговорил к выщипыванию всех его перьев и бессрочному изгнанию с Кша-Пти. Императоры Ристр и Ретто — быстро растут и по очереди путешествуют. Они ещё не переросли свою младенческую телепатическую связь, что обычно происходит с птенцами квоков годам к трём. И неизвестно, перерастут ли — ведь из одного двухжелткового яйца птенцы выводятся не в каждом тысячелетии.
455
Заповедник Сказок 2016
Избранное
Тридцатый номер сказка для детей изрядного возраста
О
456
громная дверь с мутными стёклами заскрипела на три голоса и наподдала Ивану в спину. В парадном пахло кошками. На стенах висели куски краски, лопнувшей и свернувшейся в чудовищные тёмно-зелёные коконы. Шахматная плитка пола, выбитая, вероятно, ещё сапожищами пьяных мятежных матросов, была давно не метена. Иван поднялся по широкой лестнице на площадку, выглянул во двор из окна — его новенькая красная «Мазда» сонно помаргивала огоньком сигнализации. Лохматый одноглазый кот с обрубком хвоста, которого он минуту назад согнал с парковочного места, закинул лапу на переднее колесо. Сукин кот. Рядом с «Маздой» стоял «Гелендваген» Короля с тонированными стёклами. Иван поднялся на второй этаж и увидел свежую бронированную дверь квартиры номер двадцать семь. Поступь новой жизни. Следующие за ней по логике счёта квартиры номер двадцать восемь и двадцать девять, наверное, схлопнулись в четвёртое измерение — сразу за двадцать седьмой располагалась квартира номер тридцать. Когда-то эта квартира принадлежала оперной приме, любовнице обер-гофмейстера, главноуправляющего собственной Его Величества канцелярией Петра Пистолькорса. После революции, когда прима умерла от сыпного тифа на борту эсминца «Жаркий», а её любовник был, увы, расстрелян, квартиру номер тридцать превратили в коммуналку на пятнадцать семей служащих Главбумпролетписа. Говорят что однажды, сам Михаил Афанасьевич сиживал на бывшей приминой кухне и при дьявольском свете примусов, морщась, слушал стихи молодых поэтов.
Денис Тихий
Тридцатый номер
Потом коммуналку расселили, и в неё въехал лауреат Сталинской премии по литературе. Этот самый лауреат пил запоем и допился до ловли авоськой чертей. После него в квартире опять образовалась коммуналка, а теперь туда шёл Иван, для того чтобы подытожить наконец эту пёструю историю и ввести её в конкретные рамки нотариально заверенных договоров и кадастрового паспорта. Нынешней хозяйке квартиры, обладательнице невообразимого имени Ядвига Бабаджановна Гадра, по выписке из собеса, было шестьсот девяносто восемь лет. Идиоты забили в базу тройку вместо девятки в годе рождения 1917. В любом случае — почти стольник, пора-пора-пора. Новая жизнь! Иван остановился рядом с деревянной, многажды перекрашенной дверью. Косяк, и отчасти сама дверь, были покрыты россыпью разнокалиберных звонков. Иван мельком увидел фамилии каких-то Гусевых, Проппов и Лебедева. Звонок с табличкой Я.Б. Гадра был медный — с ручкой и надписью «прошу повернуть». Под ним располагалась позеленевшая надпись «для Писемъ». Иван покрутил ручку и прислушался. Недалеко раздалась нежная трель и стали вдруг слышны звуки какой-то радиопостановки. Потом глухой женский голос изза двери спросил: — Кто там? — Из собеса беспокоят! Насчёт пенсии! — сказал Иван бодрым, весёлым голосом. — Какие ещё бесы? — удивился голос. — Я никаких бесов не вызывала. — Собес! Социальное обеспечение! — крикнул Иван. — Ни лешего не поняла, — тихо сказал голос. Щёлкнул замок, зазвенела длиннющая цепь, что-то проскребло по полу, и дверь открылась. В проёме оказалась женщина лет тридцати в халате с драконами. Губами она держала длинную иглу, а в руке пяльца со сложной вышивкой. Женщина эта Ивана неприятно удивила — они следили за квартирой целую неделю, кроме старенькой хозяйки в ней никого не должно было быть. — Вы насчёт корсета? — спросила женщина. — Я — к Ядвиге Бабаджановне, — осторожно сказал Иван. — Кто это? — поморщилась женщина. — По моим документам — хозяйка квартиры, — ответил Иван, перехватив кожаный, располагающего вида рыжий портфель.
457
Заповедник Сказок 2016
458
Избранное
Женщина, сощурившись, глянула на портфель, и Ивана вдруг обварило глупым страхом — ему почудилось, что женщина разом увидела всё, что там лежит: нотариальные доверенности, несколько договоров купли-продажи, три фальшивых паспорта, пузырёк со снотворным, электрошокер и четверть литра метилового спирта в чекушке с водочной этикеткой «Особая». — А! Так вы к мамочке, сразу бы и сказали! — улыбнулась женщина и махнула пяльцами в сторону кухни. — Проходите. Слово «мамочка» женщина сказала с какой-то странной интонацией, так что Иван сразу понял, что она не имеет в виду родство. Это что же, Ядвига Бабаджановна бордель тут содержит? Иван прошёл по коридору мимо двери в совмещённый санузел, откуда раздавалось бодрое пение под аккомпанемент душевых струй, и оказался на кухне. Пение Ивана тоже нехорошо удивило — вряд ли столетняя старушка пела крепким мужским голосом. В левом углу кухни возвышалась под потолок узкая голландская печь, облицованная желтоватой плиткой. У стен стояло штук пять газовых плит, и на каждой конфорке исходила паром кастрюля. Сами стены оказались завешаны разнообразными шкафчиками, полочками, вязанками красного лука и белого чеснока, медными сковородами, на которых можно было изжарить цельного поросёнка. К ним прижимались дрожащие этажерки, древние холодильники и кухонные гарнитуры редких пород. Под самым потолком тускло мерцало крошечное оконце, заставленное баночками с проросшими луковицами. В центре кухни располагался стол, а на столе стоял гигантский чёрный противень. — Присаживайтесь, — показала женщина на стул и канула в сумрачный коридор. Иван сел на стул, положил на колени портфель и достал из кармана телефон, чтобы отзвониться Королю. Телефон в квартире не ловил. Неизвестный певец выводил рулады: — Признаться, мне чужда весна! Во мне зима царит: мне надо, Чтоб снег, мороз был на пути моём. В ущербе месяц, тусклою лампадой Едва мерцает красным он лучом! В ванной грянуло об пол что-то пустое и сделанное из жести, певец сразу смолк. Иван встал, прошёлся по кухне, из любопытства
Денис Тихий
Тридцатый номер
заглянул в ближайшую кастрюлю — в ней бурлило что-то вроде расплавленного гудрона. Иван пошерудил поварёшкой — из недр кастрюли всплыла разбухшая голова плюшевого медведя, глянула на Ивана добрыми глазами и вновь погрузилась. — Будет тебе мамочка еду предлагать — не ешь, — прошептал кто-то у Ивана за спиной. Иван отпрыгнул от плиты и обернулся. Сердце у него квакнуло — в дверном проёме стояла девушка лет восемнадцати. Она склонила голову на левое плечо и смотрела куда-то в светлую даль, мимо Ивана. — А в-вы к-кто? — выдавил из себя Иван и попробовал улыбнуться, но улыбка косо съехала с лица и не получилась. — Будет она тебе питьё предлагать — не пей, — сказала девушка и вдруг заглянула Ивану прямо в душу. — Козлёночком станешь! Из ванной вновь заблеял энергичный голос: — Неважный свет! Здесь каждый шаг нам может Опасен быть: наткнёшься прямо лбом На камень или ствол. Постой-ка, нам поможет Блудящий огонёк, мелькающий кругом! Девушка повернулась и тихо вышла. Иван увидел, что к её длинной, в пол, юбке пришит растрёпанный волчий хвост. «Ничего себе квартира!» — пронеслось у него в голове. Он опять схватился за телефон и решил спуститься к Королю, потому что в квартире явно творилось что-то незапланированное. Но тут по коридору прошаркали тапки и на кухню, наконец, вошла Ядвига Бабаджановна. Он помнил её по фотографиям. Старуха была одета в глухое чёрное платье под самое горло. В руках она сжимала блюдечко с блинами. Она потянула носом воздух, фыркнула и пожевала губами. — Доброе утро, Ядвига Баба… — Здравствуй, Ванечка, — перебила его старуха. — Ты садись, в ногах правды нету. Садись за красный стол. Иван опустился на стул и вернул на лицо улыбку. Чертовщина чертовщиной, а работать надо, Король по головке не погладит, дело не на один миллион. Старуха молча поставила перед Иваном блюдечко, дошаркала до плиты, мелко повозилась, скрипнула дверцей шкафчика, вернулась. На столе рядом с блинами оказалась мисочка сметаны, щербатая чашка чая с полумесяцем лимона, розетка прозрачного абрикосового варенья.
459
Заповедник Сказок 2016
460
Избранное
Денис Тихий
Тридцатый номер
461
Художник Акимова Наталья
Заповедник Сказок 2016
462
Избранное
— Отведаешь блинца за здоровье молодца? — спросила старуха. — Спасибо, я пообедал уже, — ответил Иван, лихорадочно соображая, когда уже Королю надоест ждать, и он поднимется вместе с пацанами. Бабка-то явно психическая, давно пора к Степанову-Скворцову. Но девица? И тётка с вышивкой? И непонятная мамочка? И певец этот в ванной — кто они все? А ещё в голове Ивана бухнуло предупреждение хвостатой девицы про еду и питьё, а потом он вдруг вспомнил… Ему семь, он сидит за полосатым клеёнчатым столом. На плитке в медном тазу пыхтит варенье. Перед Иваном стоит это самое блюдечко с рисунком из мелких сиреневых цветочков. Бабушка потчует его гречишными блинами, которые можно есть с малиновой пенкой, а можно просто посыпать сахаром — всё будет вкусно. Входная дверь завешена марлевым пологом, за которым слышаться дачные шумы — перелай собак, шипение шланга и дальний голос: «Арлекино! Арлекино! Есть одна награда — смех!». Иван сам не заметил, как всё съел, выпил, а миску даже облизал. — Я из собеса, пришёл поговорить насчёт… — Пряника печёного, да стекла толчёного, да дороги млечной, да домины вечной, — нараспев произнесла старуха. — Насчёт пенсионной надбавки, — улыбнулся Иван. — Да рытой канавки, — ласково кивнула головой старуха и затараторила. — Да медных пушек, да мёртвых старушек, да денег кровавых, да судей неправых, да вострого меча, да замка и ключа. Тут руки у Ивана порскнули в портфель и достали пачку бумажек, ручку и чернильную подушечку. Иван с потаённым восторгом смотрел на деловитые, залихватские какие-то, манерные движения ладоней — рук своих он совершенно не чувствовал. Старуха водрузила на нос пенсне, мигом прочла гербовую бумагу и сказала: — Тут вот у тебя, Ванюша, формулировочки неправильные, как бы не завернули бумажку твою. — Где неправильно? — испугался Иван, всматриваясь в жирные, извивающиеся червями сиреневые строчки. — А я возьму всё и поправлю, — успокоила Ивана старуха, провела сухой ладонью по бумаге, и буквы разбежались, будто тараканы, перемешались и сложились в новое, в правильное: — Я, кипятком на льду заклятая, передаю хозяйство своё тридесятое, со всеми его хлевами, да овинами, со всеми своими
Денис Тихий
Тридцатый номер
грехами и винами, Ваньке холую да гнилому Королю. И знаки значу: клешню рачью, лапу куриную да копыто козлиное, будет им впрок ключ и замок. Иван подивился, насколько точно составлена доверенность. Старуха вынула из волос шпильку, облизнула её, так что самый кончик накалился докрасна, и размашисто подписала нотариально заверенную бересту. В сердце у Ивана радостно плеснуло, он любил на совесть сделанные дела. — Всё, Ванечка? — спросила Ядвига Бабаджановна. — Свидетели нужны, чтобы вашу подпись заверить, — сказал он заискивающе. — Так ведь ты, Ванюша, никогда свидетелей не оставляешь. Хорошо, что я их к себе прибрала, — сказала Ядвига Бабаджановна, стрельнув зелёными глазами и улыбнувшись жемчужными, на диво ровными зубами. Из ванной, поправляя на груди истлевший фрак, пришёл баритон, которого они с Королём работали в трёшке на Лиговке. И пришла, кутаясь в подвенечное платье, сшитое из гардины, знаменитая в прошлом балерина, подавшаяся по старости лет и сумасшествию головы в белошвейки. Её Иван работал самостоятельно в пятикомнатной на Невском. И дочка антиквара, тихонько проедавшая картины Васнецова из отцовской коллекции, утопившаяся зачем-то в Обводном канале. Женщины дивно помолодели с тех пор, как он видел их последний раз. Ядвига Бабаджановна распустила волосы, и они упали тяжёлым смоляным потоком на высокую грудь. Иван смутно подумал, что вот — кому-то досталась эта красивая женщина, а ему досталось то, что досталось, и, как бы ни было приятно общение со старыми знакомыми, но дело сделано, пора собираться. Он скинул плащ и стал торопливо расстёгивать рубашку от Бриони. В кухне становилось жарко — голландская печь уже достаточно разогрелась.
463
Заповедник Сказок 2016
464
Избранное
Сергей Тихомиров
Пианистка
Пианистка детская сказка
-Б
он суар, мадам Катрин! — десятилетняя Сюзанна присела в книксене. Ну просто пай-девочка. Она научилась этому движению в танцевальной студии, куда родители отдавали её в надежде направить кипучую энергию дочери в полезное русло. Однако больше всего ей самой там понравилось пианино и невероятно подвижные, живые руки пожилой пианистки, и Сюзанна, бросив танцы, начала учиться музыке у мадам Катрин. Родители не возражали. Однажды в задумчивости, прощаясь с учительницей после захватывающе интересного урока, Сюзанна неожиданно даже для себя сделала книксен. К её изумлению, учительница не засмеялась, а ответила тем же. Это получилось настолько естественно, что с тех пор стало неким ритуалом. — До завтра, Сюзон. Завтра нас ждёт Прокофьев. Из густых кустов на другой стороне улицы опять донеслись невнятное бормотание и противное хихиканье. Сюзанна знала, что оттуда за ней подсматривали «мушкетёры»— четверо записных школьных хулиганов, и обычно, сопровождаемая свистом и смехом, пулей пробегала мимо их укрытия, но в этот раз манёвр не удался. Они выскочили и начали прыгать вокруг, кривляясь и передразнивая увиденное. Сюзанна нахмурилась и попыталась пройти мимо, но переросток Жан-Поль по кличке Атос загородил ей дорогу и вырвал из рук папку с нотами. Сюзанна смерила негодующим взглядом его долговязую фигуру, задержавшись на лице с едва начавшими пробиваться усиками, и, не меняя позы, резко ударила ногой. Придурковатая ухмылка исчезла с лица хулигана, рот округлился, а брови почти слились
465
Заповедник Сказок 2016
466
Избранное
с курчавой шевелюрой. Его дружки после секундного оцепенения рванулись к Сюзанне, но тут раздался голос: — Что здесь происходит? Мадам Катрин стояла над ними с настолько строгим видом, что мальчишки вмиг оставили свою жертву и замерли на месте, причём Жан-Поль — в довольно нелепой позе. Даже Сюзанна непроизвольно вытянулась по стойке "смирно". Мадам Катрин выдержала долгую паузу, давая каждому из участников осознать всю глубину его морального падения, а потом с непередаваемой смесью жалости и иронии в голосе спросила: — Вы, кажется, называете себя мушкетёрами? А разве вы забыли, что в мушкетёры не попадали те, кто не имел понятия о чести? Мальчишки попытались слиться с пейзажем. Уши у них были краснее роз на кустах у дома мадам Антуанетты, которая наверняка всё видела из окна и уже сегодня доложит их родителям. Хуже всего было Жан-Полю — мало того, что пытался обидеть девчонку, так ещё и получил от неё на орехи! А она молодец, до сих пор больно. Он сам удивился этой своей мысли. Казалось бы, его больше должно было заботить, что отец наверняка его снова выдерет, но как раз об этом он думал совершенно отстранённо: виноват — отвечай. И ещё он подумал, что если бы не эта старая грымза (и тут же поправил сам себя — пожилая учительница), он бы и не понял, какой он балбес. А строгий голос продолжал: — Вы часто думаете: «Миг выполнить мой долг ещё не наступил», и ждёте его, думая, что откладываете выбор: «Вот стану президентом — и спасу Францию». А тем временем свой выбор — поступить по чести или бесчестно — вы уже сделали прямо здесь и сейчас, обидев одноклассницу. Вы даже не заметили этого, ведь понять это иногда не хватает и полжизни, а в вашей судьбе уже добавилась отметина, увеличив ваш долг. А потом ваше прошлое настигнет вас в самый неподходящий момент и заставит платить по счетам, и дай бог, чтобы вы задолжали не слишком много. Помните о долге, и тогда очень быстро поймёте сами, какой выбор надо сделать дальше! Первой очнулась Сюзанна. Выхватила свою папку у ЖанПоля, хмыкнула, презрительно повела плечиком, и, задрав нос, покинула поле боя. Жан-Поль снова вспыхнул, но на сей раз от
Пианистка
467
Художник Ирина Потапенко
Сергей Тихомиров
Заповедник Сказок 2016
468
Избранное
неожиданной мысли — он впервые заметил, какая Сюзанна красивая. Потом ему показалось, что все поняли, о чём он думает, и покраснел в третий раз. — А вы, молодые люди, почему ещё здесь? Молодых людей словно ветром сдуло. Мадам Катрин покачала головой и направилась к дому. Сюзанна положила папку с нотами на свой стол и задумалась. Мадам Катрин очень вовремя подоспела. Эти придурки побили бы её и не посмотрели бы, что девчонка. Правда, теперь Сюзанна была почему-то уверена, что больше они к ней подойти не рискнут. «Надо было поблагодарить мадам Катрин» — мелькнула запоздалая мысль, и Сюзанна торопливо выскочила на улицу. Не доходя примерно квартал до дома учительницы, она заметила стоящую у тротуара машину. Из машины как-то очень синхронно вылезли двое крупных, дорого одетых мужчин, огляделись и направились к двери. Сюзанна насторожилась: они не похожи были ни на коллег мадам Катрин, ни на учеников. Не были это и родственники — учительница как-то упоминала, что всей родни у неё только сын и дочь, живущие где-то далеко. Да и общих дел у «старой аристократки», как называли её родители Сюзанны, с этакими громилами быть не могло. У девочки возникло ощущение надвигающейся беды. На улице, как назло, не было ни души, и Сюзанна помчалась к дому месье Анри. Забыв про звонок, она заколотила в дверь кулаками, и за стучавшим в ушах пульсом не сразу услышала, как мужской голос спросил из-за двери: — Кто там? Сюзанна не успела перевести дух, и дверь открылась прежде, чем она ответила. На пороге стоял Жан-Поль. — Ты?! — его удивлению не было предела. — Там… У мадам Катрин… Грабители! — выпалила Сюзанна. Жан-Поль секунду постоял, осмысливая сказанное, потом молча посторонился, впуская гостью. Она стояла в прихожей, с любопытством оглядываясь, а ЖанПоль взял телефон и набрал номер. — Алло… Месье Гастон, а отца можно? А где он? Нет, мне, правда, очень надо. Нет, в школе всё нормально. Нет, я хочу сообщить об ограблении. Да нет же, мы не играем! Улица Клер, 17… Чёрт!
Сергей Тихомиров
Пианистка
Последнее слово он произнёс уже положив трубку. Виновато посмотрел на Сюзанну, напряжённо ожидавшую результата, и с досадой сказал: — Сержант Гастон Тибо — осёл! Он заявил, что отец поиграет со мной, когда освободится! Побежали! — Куда? — Он поехал в кафе «Жюстин». Надо поймать его там! Полицейская машина и правда стояла у кафе. Месье Анри как раз важно шествовал к своей двери, когда ребята подбежали к нему. — Папа! У мадам Катрин грабители! Месье Анри поднял брови. Он не впервые сталкивался с фантазиями сына, обычно прикрывавшими его возмутительные проделки. Но это явно был особый случай — Жан-Поль никогда раньше не привлекал для этого посторонних. Сын истолковал его молчание по-своему и затараторил: — Сюзанна их видела, поехали быстрее, а? Месье Анри глянул на девочку и распорядился: — В машину. Расскажете по дороге. Сухонькая старушка, одетая старомодно, но безукоризненно, сцепив пальцы опущенных рук, стояла у стула. Обычно она сидела на нем рядом с пианино, следя за тем, как играют ученики. Нежданные визитёры чувствовали себя в её маленьком домике менее стеснённо: один развалился на старинном диванчике, второй присел за пианино и иногда легонько тыкал толстым пальцем в клавиши. Первый вещал: — … В общем, он сказал, что когда-то вы работали на него. Работали недолго, а затем и вовсе сбежали с охранником, деньгами и какими-то ценностями. Он пообещал нам неплохой процент от суммы, которую вы ему задолжали. Дело рядовое, хотя и есть в нем одна деталь, которая крайне нас заинтриговала. Чем могла престарелая пианистка из заштатного французского городишки настолько допечь уважаемого в международных кругах латиноамериканского бизнесмена? Впрочем, мы не любопытны, это может быть вредно для здоровья: он намекнул, что если вы не отдадите деньги с набежавшими за истекшие сорок лет процентами, то он удовлетворится любым материальным свидетельством вашей кончины. Например, фотографией вашей отрезанной головы. Зато мы предусмотрительны и понимаем, что заказчик легко может обвинить нас в подделке фотографии и не заплатить ни гроша. Поэтому в случае вашего отказа вернуть
469
Заповедник Сказок 2016
Избранное
Художник Ирина Потапенко
470
Сергей Тихомиров
Пианистка
деньги мы предъявим ему не фото, а оригинал. Таким образом, мы свою оплату получим в любом случае. Что скажете? Мадам Катрин смотрела прямо перед собой и никак не реагировала. Первый встал с дивана и подошёл поближе, помахал мясистой ладонью перед лицом учительницы. — Э-эй! — сказал он. Второй стукнул по клавишам. Звук ещё не успел угаснуть, а старушка уже ответила тихо, но твёрдо, так, что они услышали: — Я не брала у него никаких денег, и он это знает. Единственная ценность, которую я забрала — это мои дети. — То есть ваш ответ — «нет»? — Спросил Первый, плавно вытягивая из наручных ножен длинный узкий нож. Судя по осторожности этого движения, нож был острее бритвы. — Нет. А вы, болван, перестаньте терзать инструмент! Второй сделал обиженное лицо и ударил по клавишам сильнее и обеими пятернями сразу. Учительницу даже как-то странно передёрнуло от чудовищной какофонии. Первый, уже занеся нож, с неудовольствием подумал, что не успеет подправить траекторию удара и старуху придётся добивать. За спиной заорал напарник. Быстрый взгляд — так и есть, она прихлопнула ему пальцы крышкой. Нож вспорол ткань свободного платья, но Первый не почувствовал привычного сопротивления плоти лезвию. Потом голень вспыхнула резкой болью, и он скосил взгляд вниз, а тем временем кисть с ножом налилась тяжестью и скрутилась в тугую спираль. От этого боль перетекла в руку и усилилась настолько, что он вынужденно шагнул, чтобы её уменьшить, но вместо ожидаемого облегчения непослушная рука ткнулась под ребра и боль переместилась туда, расширилась, запульсировала, стала невыносимой, и он потерял сознание. Второй, получив по пальцам крышкой, вскочил, опрокинул трёхногий стульчик и теперь отступал к входной двери, пытаясь непослушными, быстро распухающими пальцами выдернуть пистолет из кобуры под мышкой. За окном хлопнула дверь машины, незваный визитёр дёрнулся, сделал неверный шаг, и, споткнувшись, потерял равновесие. Схватился за штору, но тяжёлый старинный карниз не выдержал и, оторвавшись от стены, добавил нестабильности в обстановку. На выбившего собой стекло амбала не без изумления воззрился подъехавший месье Анри. Однако профессиональные рефлексы взяли верх, и он ловко застегнул браслеты на руках
471
Заповедник Сказок 2016
472
Избранное
оглушённого преступника. Пока шофёр вызывал по рации подкрепление, месье Анри успел разглядеть, что под пиджаком у незнакомца надета наплечная кобура, и его запоздало прошиб пот: он вдруг вспомнил, что в машине сидят дети. И, кстати, не выбей преступник собою окно, даже вдвоём с Франсуа они бы не справились с этаким кабаном. Кто же его уделал? Размышления были прерваны приездом подкрепления. Жандармы шустро выскакивали из машин и окружали дом, держа оружие наготове, но на этом их служебное рвение заканчивалось, внутрь никто не спешил. С опаской приближаясь к двери пианистки, месье Анри успел про себя помянуть недобрым словом и этих странных грабителей, и непоседливых детей, и свою собачью должность, и трусливых подчинённых, и полицию в целом. Вдруг дверь открылась, и лейтенант снова непроизвольно вспотел, пытаясь нашарить на пистолете флажок предохранителя. На пороге стояла хозяйка, прямая и строгая, как всегда. Сюзанна опередила его, бросившись к учительнице. — Мадам Катрин! Я так за вас испугалась! — Не волнуйся, Сюзон, всё хорошо. Месье лейтенант, не могли бы вы отрядить людей, чтобы забрать из дома второго? Эти господа учинили там настоящий погром! — Он вооружён?— с трудом сглотнув застрявший в горле комок, спросил месье Анри. — Да, но мне кажется, неопасен,— ответила мадам Катрин. — Клод, Люка — в дом, мадам Катрин, вы уверены, что их было только двое? — Да, двое, я их видела, они приехали вот на этой машине!— обернулась Сюзанна, всё ещё обнимавшая учительницу. — А кто они такие, вы их знаете? Учительница с достоинством покачала головой: — Впервые вижу. Из дома выбежал возбуждённый Клод. — Месье лейтенант, надо срочно скорую! Там всё в крови! Он всадил нож себе в бочину и сейчас наверняка откинется! Вокруг началась обычная суета, и Сюзанна отвела, а скорее почти оттащила мадам Катрин в сторонку. Присев на лавочку, учительница зачем-то огляделась по сторонам, а потом сказала в своей обычной манере: — Спасибо, Сюзон, мне уже лучше, а вот тебе пора домой. Сюзанна и сама это понимала и двинулась было с места, но тут же обернулась и спросила, осенённая неожиданной догадкой:
Сергей Тихомиров
Пианистка
— Мадам Катрин, это… Это вас настигло ваше прошлое? Старушка на мгновение приподняла бровь, но потом ответила: — Да, Сюзон, ты угадала. — И теперь вам приходится платить по счетам? — Я вижу, ты усвоила урок,— усмехнулась учительница. А потом, враз посерьёзнев, добавила: — Спасибо тебе большое. — За то, что я вызвала полицию? — За это тоже, но главное…— мадам Катрин прервалась, чтобы взглянуть на часы,— О, да уже поздно! Завтра объясню, а сейчас беги домой, а то родители будут волноваться. Сюзанна привычно присела в книксене и припустила домой. Родители ужинали у телевизора и ничего не сказали. Зато назавтра в школе все глядели на неё большими глазами, перешёптывались и почтительно расступались с дороги — слухи о вчерашнем происшествии успели разнестись по всему городку. После уроков, как обычно, Сюзанна побежала на занятия по музыке, но сколько она ни звонила в дверь, мадам Катрин не отзывалась. — Деточка,— раздался вдруг сзади знакомый голос. Это была мадам Антуанетта, главная местная сплетница. — Мадам Катрин уехала. Она сказала, что у неё срочное семейное дело, просила извиниться за неё и передать тебе вот это. И протянула девочке нотный альбом. На обложке в окружении разнокалиберных диезов и скрипичных ключей была напечатана фамилия Прокофьева, а на титульном листе мелкими чёткими буквами от руки было написано: «Нельзя вечно бегать от опасности, когда-то приходится принимать бой. Спасибо, Сюзон, что напомнила». И подпись: «Катрин Кин, пианистка».
473
Заповедник Сказок 2016
474
Избранное
Екатерина Турикова-Кемпел.
Солнечный ветер
Солнечный ветер сказка для детей изрядного возраста
М
ежду морем и горами раскинулся славный город Лав-Аннон, и шумен, и богат. Люди именитые и простые заполняли улицы города, и почти в каждом доме звенел детский смех. И только у медника Айлиля и жены его Ленор не было детей. И мрачно было лицо Айлиля-ремесленника, покуда однажды осенним вечером не вышел он из дому и не направился к ведьме, что жила неподалёку. Что-то нашептала ему старуха на ухо, и наутро обнял он жену и двинулся к горам. И вскрикнула жена: «Куда?» — И ответил Айлиль: «В вейр». Высоко в горах над городом не растут ни кусты, ни деревья, и в каменном ложе гнездятся лишайники одни да драконы. Вейр драконов бурлит сполохами молний, озаряет небо серебряными, белыми и тёмными зарницами. И раз в век рождается там золотая драконица — владычица вейра. И сияние разливается среди ночной тьмы, когда отправляется она в светлый свой полёт. И качают головой люди в городе, глядя на сверкающие молнии. И шепчут детям, что, ежели не послушаются, заберут их в вейр. И всякий, кто уйдёт в вейр, не вернётся, как не вернулся ни смугловолосый сын кузнеца Иго, ни светлоглазый Йона, ни среброкудрый певец Алив — как не вернулся ни один из тех, кто ушли. Боятся дети, прячутся по домам и послушно кивают родителям: кому ж хочется пропасть без вести. Заплакала жена медника и осталась ждать мужа. И ждала день, и неделю, и месяц, пока не спустился с гор постаревший Айлиль и направил свои стопы к ведьме. И в руках он нёс холодное золотое драконье яйцо. Дребезжащим смехом зашлась ведьма, когда водрузил Айлиль на стол страшный дар. Рубанула ножом по скорлупе — вылилась на блюдо жидкость. И глянула ведьма, и молвила: «Родятся у тебя три дочери, и будет одна из них
475
Заповедник Сказок 2016
476
Место для иллюстрации
Избранное
Екатерина Турикова-Кемпел.
Солнечный ветер
Место для иллюстрации
477
Заповедник Сказок 2016
478
Избранное
королевой, да только ждёт её смерть, как только встретит она таинственного незнакомца». Той ночью страшным криком кричали в небе драконы-молнии, горем трепетал вейр. А через несколько лет во дворе медника играли три красавицы-дочери: маленькая Ленни, чуть старше Лорри и первородная Ливи. И ежели Ленни да Лорри — девочкам ласковым, послушным, скромным — радовались и улица, и город, то Ливи-сумасбродка уродилась ни в мать, ни в отца, а в ветер у крыльца. Горячем янтарём отливали очи, огнём горели её рыжие волосы, и лишь одна белая прядка свисала на непокорный лоб. И не любила она быть средь людей, а только одна да одна, и сердце её глядело в горы. Весь город судачил о дочках медника, и особенно о той из них, что станет, ни больше ни меньше, королевой, хоть и не рождаются принцессы на задворках города, в медном ряду. Выросли девицы — и хвостом потянулись во двор к меднику женихи. И не просили они ни скромной Лорри, ни послушной Ленни, а только Ливи-сумасбродку. А Ливи то сидела, затворив двери, то носилась по берегу дикой птицей, то плела странные песни. И не нужны ей были ни страстные ласки, ни горячие взоры, а только ветер и свобода. Сумасбродка и сумасбродка… Вздыхали родители, и ни с чем уходили юноши. И выдали уже замуж и Ленни, и Лорри, и всё толпились женихи у запертых дверей Ливи, и за спиной её недобро смеялись люди: — Королевича ждёшь? — А хоть и королевича, — беспечно пела ли, кричала Ливи; и не разберёшь её — сумасбродка. А слухи всё шли и шли о странной дочке медника, которой судьбой предначертано стать королевой. И потянулись на окраинную улицу женихи посолидней — тут и герцоги, и графья. Да что ей титулы, на женихов она и глядеть не хочет. Наконец решил поглядеть на строптивую девушку, Ливи-сумасбродку, Ливи-ветерок, наследный принц. Принцы к медникам в лачугу не жалуют, и стражники привели медникову дочь во дворец, на шёлковые ковры. И глянулись принцу огонь в волосах да янтарный взор, и приблизил он Ливи пред очи свои: — Знать, и впрямь судьба тебе королевой стать. — Судьба-то судьбой, да не с тобой, — ответила Ливи-солнечный ветер и бросилась из дворца. Гневом вспыхнул принц, взыграла в нём королевская страсть: — Сумасбродка! Место тебе в вейре! Той же ночью, не попрощавшись ни с матерью, ни с сёстрами, вышла Ливи в сопровождении стражи из дома, и закрыли за
Екатерина Турикова-Кемпел.
Солнечный ветер
ней городские ворота. И отправилась сумасбродка в горы — туда, где искрами полыхал дальний вейр. Наутро тихо стало в городе: ни солнечных песен Ливи не слышно, ни искр волос её не видно. И погрустнели жители, однако старались не поминать вслух имя Ливи-сумасбродки. А через месяц постучалась в городские врата странница-Ливи. И спросила городская стража, откуда явилась девушка, и молвила тихая Ливи: «Из вейра». Посмотрели стражники: на ладонях её — шрамы драконовых зубов, и отворили ворота. Обрадовались было мать и сёстры, да только дочь как подменили: ни песен, ни слов, а только глядела грустно на горные вершины да всё ждала кого-то. Через месяц постучался в городские врата таинственный незнакомец, юноша златокудрый, зеленоглазый, прекрасный. Глянула на него стража и пропустила, памятуя о пророчестве. Через весь город шёл юноша к дому Ливи, и по дороге закрывались двери да захлопывались ставни. Вышла Ливи на крыльцо, приветила незнакомца. — Кто это?— с ужасом молвили мать с отцом. — Любовь, — ответила Ливи-солнечный ветер. Месяц и день пробыл у них юноша, а потом сгинул, как и не было. А через срок принесла Ливи дитя, и рос у неё сын, здоровый, крепкий мальчуган. Через семь лет в городские ворота постучался темноволосый странник, таинственный незнакомец. И пропустила его стража, и направился он к дому Ливи. Вздрогнули родители, а Ливи горько улыбнулась гостю: «Это судьба». Наутро пропал незнакомец, а вместе с ним сынишка Ливи. И совсем тихо стало в доме, только Ливи-тень солнечного ветра бродила, молчалива да печальна, да всё глядела в сторону гор — туда, где что ни ночь сверкали огни вейра. Долго ли, коротко ли, минуло ещё семь лет. И вошёл в городские ворота старец, весь белый, как лунь, и тронул дверную ручку дома Ливи. Счастливая, выбежала Ливи навстречу: «Это смерть моя». Сгинула наутро Ливи, как будто приснилась городу: ни следа не осталось — ни девицы, ни странника. И от смеха тряслась ведьма, и в печаль погрузился медников дом. А ночью озарилось небо золотыми огнями: трепетал во тьме небесный вейр, и огнём вилась среди драконов владычица вейра — золотая королева. И шептались люди, будто на лбу у золотой драконицы видели белое пятнышко. Да только кто их знает, могли и придумать. А правду можно сыскать только в вейре.
479
Заповедник Сказок 2016
480
Избранное
Людмила Уланова
Простые радости снеговика Моти
Простые радости снеговика Моти детская сказка
С
Художник Роман Кобзарёв
неговик Мотя стоял во дворе дома номер восемь по улице Зимних Трамваев. Мимо шла семья из второго подъезда: папа Лёша, мама Ксюша и дочка Маша. Увидев снеговика, Маша остановилась и завопила: — Вот! Вот такую метлу мне надо! Тогда я буду настоящая Баба-яга! И получу приз за лучший костюм! — Но я же сделал тебе метлу, — напомнил папа. — Ты сделал ненастоящую! А эта — настоящая! Может, возьмём? — Маша с надеждой посмотрела на маму. — А потом обратно принесём. — Берите, берите! — Мотя протянул метлу. — И возвращать не нужно.
481
Заповедник Сказок 2016
Избранное
— Ну-у, — задумалась мама Ксюша. — А она чистая? Может, лучше у дворника попросить? — Простите, мамочка, — сказал снеговик с интонацией доктора из детской поликлиники, — но где же логика? Дворник метлой что делает? Под-ме-та-ет! А у меня метла исключительно для красоты. Так какая чище? Берите и не сомневайтесь. Маша, обещаю, у тебя будет самый замечательный костюм на новогоднем утреннике. Семейство отправилось домой, и папа Лёша понёс за дочкой метлу, как почётный оруженосец.
482 Какое-то время во дворе никого не было, а потом появилась Ольга Юрьевна из шестого подъезда, молодая, но очень хозяйственная дама. Она возвращалась из супермаркета и в каждой руке несла по большому пакету с продуктами.
Людмила Уланова
Простые радости снеговика Моти
Ольга Юрьевна остановилась и залюбовалась снеговиком, но потом вдруг ойкнула и всплеснула руками. Да так, что тяжёлые пакеты хлопнули её по бокам и она снова ойкнула. — Ой! Морковь-то я купить забыла! — воскликнула Ольга, глядя на Мотин нос. — А что за селёдка под шубой без моркови! — Совершенно верно, Оленька, — согласился снеговик. — Без моркови — это не шуба, а так, пальтишко какое-то. Бери морковку. Бери-бери, не стесняйся. С наступающим Новым годом тебя! Ольга Юрьевна поблагодарила, схватила морковку, прошла несколько шагов в сторону дома… и вернулась. Подобрала веточку, сделала из неё Моте новый нос, улыбнулась и улетела, празднично шурша пакетами.
483
Следующие полчаса Мотя провёл в обществе двух ворон и семнадцати воробьёв, а потом к нему радостно подбежал мальчик Федя, за которым спешила бабушка Зинаида Петровна. — Бабуля! Посмотри, какой снеговик! — Да что снеговик! Ты посмотри, какая кастрюля! Зинаида Петровна с восторгом разглядывала Мотин головной убор — большую синюю кастрюлю, украшенную весёлым разноцветным хороводом нарисованных овощей. — Вот! Вот именно о такой кастрюле я и мечтаю! Тут все прекрасно — и форма, и размер, и цвет, и рисунок. А маме твоей я сколько раз объясняла, какой подарок хочу, — без толку! И сейчас небось на Новый год очередной крем от морщин
Заповедник Сказок 2016
484
Избранное
вручит. А с морщинами я, выходит, ей не нравлюсь? Родной-то дочери? — Что вы, что вы, Зинаида Петровна, — поспешно сказал снеговик. — Просто она заботится о вас. И кастрюлю нужную ищет, но найти никак не может. — А люди-то совсем одичали! Такую красоту на снежную бабу надели! — Я, простите, не баба… — Да какая разница! Ишь, вещами разбрасываются! Она ж как новенькая! Хотя внутри-то, поди, эмаль облупилась?
Людмила Уланова
Простые радости снеговика Моти
— Ничего подобного! Внутри тоже все в порядке. Можете забрать, — сказал Мотя довольно сухо. Вот кого не пришлось уговаривать, так это Зинаиду Петровну! Она тут же сняла со снеговика кастрюлю и, придирчиво осмотрев, вручила внуку. Федя взгромоздил её на голову поверх шапки, попрощался с Мотей и, обогнав бабушку, помчался домой, барабаня по кастрюле. Не успели они скрыться из глаз, как прямо в Мотино снежное пузо врезался Арсений Арсеньевич Гурин, великий изобретатель и крайне рассеянный человек.
485
Он не удержал равновесие и сел в сугроб, но не ушибся: снег был очень мягкий. Арсений Арсеньевич поднял глаза — и увидел глаза. Мотины. Это были две большие серые пуговицы. Изобретатель перевёл взгляд на своё пальто, где как раз не хватало двух… ну, если честно, трёх пуговиц, но третья — на рукаве, а это совсем незаметно. Пуговицы были не точно такие, но очень, очень похожие. — Отлично подойдут! — без слов понял его снеговик. — Забирайте! — Но, простите, это ведь, некоторым образом, ваши органы зрения. И я не могу… — Бросьте, Арсений Арсеньевич! Вы же учёный человек. Неужели вы и впрямь верите, что с помощью пуговиц можно чтото увидеть? — Но мне казалось, что у вас создаётся зрительный образ окружающей действительности…
Заповедник Сказок 2016
486
Избранное
— Разумеется, я все вижу! Только пуговицы мне для этого не нужны. Я ведь и слышу вас прекрасно — без всяких ушей. Короче, берите и не сомневайтесь. Сколько можно в пальто нараспашку ходить? Вот заболеете — кто тогда за вас транссинхронный поперечнопузырчатый апельсиметр разрабатывать будет? И хватит на снегу сидеть! — Нет, всё же так не годится… С этими словами Гурин встал, извлёк из портфеля коробку и, сложив туда Мотины пуговицы, воткнул вместо них винтики из той же коробки. Надо сказать, снеговик с носом-веточкой и глазами-винтиками смотрелся ничуть не хуже, чем с морковкой и пуговицами. Да и отсутствие кастрюли на голове нисколько его не портило. Такого красавца разве чем-нибудь испортишь? Довольный изобретатель пошёл домой, и Мотя
Людмила Уланова
Простые радости снеговика Моти
вновь остался один. «Так… — подумал он. — Вроде ничего ценного больше нет. Ну что ж…» Он огляделся по сторонам, убедился, что никого поблизости не видно, и начал преображаться. Через две минуты посреди двора стоял пожилой мужчина с небольшой бородкой и в ярко-голубой тёплой куртке с капюшоном. Волшебник Матвей Максимилианович Колобантус размял затёкшие плечи, потопал ногами в меховых сапогах и направился во двор дома номер десять, бормоча под нос: — Пожалуй, теперь можно не метлу, а швабру. К празднику все уборку делают, новая швабра не помешает. А на голову ведро… Пластиковое. Глаза из бусин — девчонкам пригодятся, у них сейчас модно браслетики делать. Вот морковку ничем заменять не буду. Огурец помёрзнет, картошка тоже… да и некрасиво. А морковка в любом случае пригодится — не на шубу, так в оливье. Классика всегда хороша.
487
Матвей Максимилианович уже подходил к соседнему двору, когда у него появилась новая мысль. Он опять забормотал: — Ещё шарф надо. И потеплее. Наверняка певец Герман Упсиков, как обычно, налегке гуляет, знаю я его. А ему горло беречь надо. Ведь ещё две недели на ёлках петь! Глядишь, и уговорю шею укутать. Это он маму слушать не хочет, а посторонним снеговикам люди почему-то больше верят, чем родным мамам.
Заповедник Сказок 2016
Избранное
Через несколько минут Мотя с голубым ведром на голове, с новенькой шваброй в руке и в длинном разноцветном шарфе с кистями красовался посреди двора дома номер десять по улице Зимних Трамваев. Долго ждать не пришлось. — Мама, какой классный снеговик! — Да, симпатичный снеговичок. Но главное — какая у него отличная швабра!
488
Художник Роман Кобзарёв
Людмила Уланова
Простые радости снеговика Моти
489
Заповедник Сказок 2016
Избранное
Главное дерево детская сказка
Г
490
ордей — князь молодой, красивый, сильный и умный. Но гордый, своенравный. Богат князь безмерно. Земли у него — за десять дней на коне не обскачешь. В сундуках — серебро да золото, жемчуга и меха, шелка и парча. Княжеский дворец — огромный, крепкий, соседям на зависть. Что ни возьми, всё у князя самое лучшее: войско храброе, слуги верные, кони быстрые. Молодая жена — красавица на сносях. Гордится князь Гордей своей родовитостью. Пращуры его — всё знатные князья. Каждый богатство своего отца преумножал и своему сыну с прибытком завещал. Кто богател ратными подвигами, кто выгодными браками, кто умелой торговлей с соседями. А Гордею такое наследство досталось, что и думать ни о чем не надо, и делать ничего не надо. Живи — не тужи. Каждый день пиры да охота, охота да пиры. А пуще всего гордится князь своим лесным раздольем. Лесов в его владениях много. Но есть один, что начинается на восточной стороне, сразу за частоколом княжьего двора. В середине того леса — гора. На той горе раскинулась дубрава. Дубрава не простая, родовая. Много столетий её высаживают потомственные князья. Как рождается у очередного князя сын, так сажают на горе новый дуб. Самый молодой дуб — Гордеев. У отца его, покойного князя Милослава, тоже свой дуб есть, постарше да потолще. И у деда есть, и у прадеда. А самый старый дуб, с которого вся дубрава пошла, высадил в незапамятные времена первый князь — Добролюб. Уж и не счесть, сколько веков минуло, как пришёл Добролюб на эти земли. Его дуб стоит на самой вершине горы. Семь воинов руки сомкнут — едва ствол
Наталья Харпалёва
Главное дерево
обхватят. Давно князь Добролюб в могиле, а имя его к дубу перешло. Лет триста тому назад ударила в Добролюба молния, расколола дерево надвое. А ему ничего — всё растёт, цветёт, и желудей на нём осенью полным-полно. Княжеские войска у дуба присягают на верность своему господину. Родители на свадьбу молодых благословляют. Если в деревнях пошёл вдруг мор на скот, идут к Добролюбу, прогоняют мимо дерева стадо и так от болезней избавляются. Хворых детишек приносят к дереву, через разлом в стволе передают — дуб даёт излечение. Как Гордею не гордиться? Его дуб, родовой. И вся дубрава его. Придёт время, родится у молодой Гордеевой жены сын, принесёт князь сына к Добролюбу, рядом новое деревце высадит, а придёт час — передаст наследнику княжеский трон. Нет главнее большого дуба в княжеском лесу. Нет главнее князя во всех окрестных землях. Все Гордея боятся. Чтоб любить, так нет — не любят, а боятся. Главный он и по роду, и по крови, и по титулу. Никто Гордею слова поперёк не скажет. Все приказы его, все капризы и прихоти исполняются. Ни в чём отказа не знает. А чуть что не так — смутьянов и упрямцев княжеские слуги батогами да розгами. Или в сырую яму на лютую погибель, на голодную смерть. Вот новый день наступил в княжьих владениях. Отправляется Гордей спозаранку со своими слугами на охоту. Распахнулись ворота тесовые, резвые кони всадников галопом несут. Скачет князь, всё ему забава. Разогнал коня, стеганул плетью по калиновому кусту у дороги — только ветки да листья полетели. Махнул на скаку острым мечом — молодую рябинку снёс, птичье гнёздышко по траве покатилось, яички махонькие по дороге рассыпались, другие кони их тут же потоптали. По полям, по перелескам скачут всадники. Добрая охота, лихая! Настреляли уже княжьи слуги зайцев, набили полные сумки диких уток, а князю всё мало. Большой дичи хочет. Загоняют лося. Ранили сохатого, да никак добить не могут. Уходит подранок всё глубже и глубже в чащу. Князь за ним. Слуги едва поспевают. Вдруг раненный лось шмыг в ложбинку. Глядь-ка, а там — избушка махонькая! Да и не избушка даже — землянка, смотреть не на что. Думал Гордей, что свой лес вдоль и поперёк знает, однако ж этой землянки никогда прежде не видел. Выходит оттуда бабушка, старая-престарая. Спина горбатая, нога хроменькая, волос седой, лицо под платком — как печёное
491
Заповедник Сказок 2016
492
Избранное
яблочко. А как голову подняла, князь так и отпрянул. Глаза у старухи — как у девки молодой: зелёные, лукавые, и ресницы рыжие к бровям загибаются. Одно слово — ведьма. Бабка раненого лося погладила, стрелу из ноги вынула, ладонью провела — раны как не бывало. Подтолкнула легонько сохатого в спину: «Беги, горемычный! В другой раз не попадайся!» Лось — в кусты, только его и видели. — Ну, здравствуй, Гордеюшка! — молвит бабка князю. Тот нахмурился: — Ты кто такая? Как смеешь с князем так разговаривать? Какой я тебе Гордеюшка, карга старая?! Подъезжает тут к князю главный ловчий охотник по прозвищу Жила. Сам уже седой, опытный, к нему все в княжьей свите прислушивались. Наклонился и шепчет Гордею на ухо: — Это, князь, сама баба Калина! Про неё ещё мой дед рассказывал. Она тут в лесу испокон веков. Хозяйка она местная. Мудрая бабка. Ведунья. Колдовство знает. Оттолкнул Гордей Жилу: — Какая ещё хозяйка?! Я здесь хозяин! Или забыл? Почему мне про эту старуху прежде не докладывал? А подати она платит? По какому праву в моём лесу живёт да моей дичью распоряжается? Ты зачем, старуха, лося отпустила? Бабка, однако ж, не боится, стоит, клюкой в земле ямку ковыряет. — А затем, что убить ты его хотел от жадности. Не голодаешь, чай. Так чего зря живую тварь губить? А право тут жить мне ещё Толокно подтвердил. — Кто-кто?! — шумит князь. — Что за Толокно? Не знаю такого! — Пращур твой по прозвищу Толокно, потому что был весь в оспинах. Уж потом, когда помер, люди за добрые дела прозвали его Добролюбом. — Да как у тебя язык повернулся! — рассвирепел Гордей. — Как смеешь такое говорить о великом моём предке! От возмущения он даже коня своего на дыбы вздёрнул, чуть копытами бабку не зашиб. А старуха и бровью не ведёт. На коня взглянула, уголком платка по морде ему провела, тот вмиг и успокоился. Ещё и колено перед ней преклонил. Бабка коня погладила, холку потрепала и говорит-поскрипывает: — Смею, милый князюшка, смею. Знала я Добролюба-то. Я давно здесь живу. Как лёд ушёл, с тех пор и живу. До меня никого из людей тут не было. На моих глазах лес этот вырос.
Наталья Харпалёва
Главное дерево
А потом вот Толокно — Добролюб, то бишь — в чаще тут заплутал. Я ему дорогу и показала. Так он опять потом ко мне приехал! Хочу, говорит, тебя отблагодарить, а себе здесь, на холме, терем построить. Очень ему, вишь, место приглянулось. Проси, говорит, чего хочешь. Я у него тогда выспросила себе помощников — крышу мне залатали, печурку переложили. До сих пор, если что, их зову. Приходят, помогают. — Кого зовёшь? — Кого-кого — помощников! — Как это? С тех пор уж восемь сотен лет прошло! Засмеялась бабка звонким смехом. — А это как попросить. Попросишь хорошенько, так и через восемь сотен придут. Они же пообещали мне помогать до скончания моего века. А я помирать пока не собираюсь. — И далее рассказывает. — Так вот, решил, значит, князь Толокно строить тут терем. А я ему присоветовала, чтобы строил не на холме, а пониже. Чтобы ветра не задували. А на горе подсказала дуб посадить. И жёлудь ему дала. Чтобы местный лес его принял и не обижал. — Ты говори, говори, да не заговаривайся! По-твоему, главное дерево в моём лесу, родовой дуб наш, из твоего жёлудя вырос? — Из него, князь, из него. Только с чего ты решил, что тот дуб главный? Дуб как дуб. Тут, если приглядеться, каждое дерево, каждый кустик, каждая былиночка на свой манер главные. Князь захохотал, за ним и его слуги. — А ещё говорили, что ты мудрая, — насмехается Гордей. — А ты, гляжу, из ума давно выжила, старая. Как это — все деревья главные? — Да так же, как люди. Каждый в чём-то, да самый важный. — Что?— недобро прищурился князь. — Важнее меня? — Это уж как водится. Спрыгивает Гордей с коня, хватает за шкирку мальчишку-ловчего, к собакам приставленного — самого распоследнего в княжеской охотничьей свите. — Хочешь сказать, что этот вот оборвыш главнее князя? — А это как сложится. Судьба по-всякому случается. Глядишь, когда и Артюшка главней Гордюшки окажется. — А откуда вы, бабушка знаете, что меня Артюшкой звать? — пискнул пацан. — Я много всего знаю. — А ну молчать! — Гордей, отвесил мальчишке подзатыльник, отшвырнул от себя и кричит на старуху. — Да ты, как
493
Заповедник Сказок 2016
494
Избранное
вижу, смутьянка! Мало того, что в моём лесу задарма живёшь, всякую напраслину почём зря на моих пращуров возводишь, так ещё и речи крамольные смеешь говорить! Поворачивается к охотникам: — Схватить её и посадить в холодную яму! Кинулись слуги, окружили старую. Они её вязать, а она — юрк! — и вывернулась. Только у входа в землянку была — глядь, уже на пеньке сидит. А с пенька спрыгнула и — в малинник. Только её и видели. Озирается князь, понять не может, куда старуха подевалась. Вдруг голос из-под земли как будто: — Ау, Гордеюшка! — Да где же она? — В колодце! Там колодец у неё. И правда, за землянкой нашёлся едва заметный колодезный сруб. Вниз с древесного сука верёвка спущена. Глубоко где-то вода плещется, на верёвке ведро висит, а на ведре сидит бабка. Вверх смотрит, ухмыляется и ресницами хлоп-хлоп! Одно слово — ведьма. Вытянули её княжьи слуги — Калина на землю спрыгнула. — Ты со мной в ловкости, Гордеюшка, не тягайся. Не дорос ещё. А коль хочешь, бабкину загадку сам отгадай. Вот сейчас полдень. Ты своих слуг домой отошли. И коня своего отпусти. Мы с тобой по лесу вдвоём потихоньку пойдём. Путь к твоему терему неблизкий. Аккурат к завтрашней утренней зорьке там будем. Заодно и ума наберёшься. А пока дойдём, ты мне в лесу хоть пяток других главных деревьев сам назовёшь. Князь от такой дерзости опешил. Оборачивается к главному ловчему Жиле: — Что мне с ней делать? — Твоя воля, князь. Можешь натравить на неё гончих. Только они Калину не тронут, это уж как пить дать. Вон как твой конь от её руки присмирел. А ведь только тебя слушается. Поймать старуху никак не получится — увернётся. В темницу её не засадишь, из леса не выгонишь. А вот уму-разуму научить может. Так что, коли смел, соглашайся. Другой раз не предложит. Гордей грудь выпятил: — Ты в моей смелости сомневаешься?! А ну, пошли все вон! Возвращайтесь домой, я вам говорю! Княжеского приказа всем слушаться! И коня моего заберите! Княгине передайте, чтобы ждала к завтрашнему утру. Поклонились слуги, развернули коней, ускакали. А Гордей у землянки остался.
Наталья Харпалёва
Главное дерево
Улыбнулась бабка, кивнула: — Вот и славно. Сейчас пойдём с тобой, поищем главные в лесу деревья. — Зашла в землянку, вылезла с кузовком за плечами. Идут князь Гордей и бабка Калина по лесу. Гордей шагает быстро, уверенно. Ноги у него молодые, сильные. Калина с клюкой ковыляет, ногу подволакивает, ан не отстаёт. Посмеивается Гордей: что такое старая карга придумала, какие такие деревья хочет ему показать? Как вдруг князь на всём ходу на что-то живое налетел. Споткнулся, растянулся на тропинке. А из-под ног у него выкатился и заревел обиженно маленький бурый медвежонок. — Ах ты, лохматый! Наклонился Гордей, хотел медвежонка на руки взять, а Калина кричит: — Беги! Мать идёт! И правда, из-за зарослей бузины вываливается на Гордея огромная свирепая медведица, клыки острые скалит — злится, что медвежонка её обидели. Как припустил князь через чащу — только ветки под ногами трещат! А медведица — за ним. Медведи хоть и кажутся неуклюжими, а бегают-то быстрее человека. Вот-вот догонит, заломает, загрызёт! Вот уж пастью за ухом клацает… Добежал князь до высокой ели. Задыхается, дрожит, а передышки нет. В один миг, сам не помнит, как, на высокую ветку взобрался. Замер, дышать боится, и только одно твердит: «Выручай, ёлка! Удержи, родимая! Не дай зверюге добраться! Не переломись, сучок, подо мной!» А медведица внизу ярится, когтями ствол царапает, ёлку раскачивает. Князь ствол руками обхватил, еле держится. И вдруг слышит сверху голос: — Что, князюшка, напугался? Задрал голову, а над ним на другом суку сидит бабка Калина, ножками кривыми болтает. Нос крючковатый сморщила, рот ощерила, ресницами рыжими хлоп-хлоп! Когда только успела залезть? Ведьма, одно слово. Махнула Калина рукой — медведица рыкнула разок, развернулась и в лес ушла. — Напугаешься тут… — отвечает Гордей. — Кабы не ёлочка, не быть тебе живым. Смекаешь, князь? — Что верно, то верно, — соглашается тот. — Помогла ёлка, сдюжила. И сама не упала, и меня не сбросила. По всему выходит, эта ёлка от смерти меня спасла. — То-то. Ну, спрыгивай! Да не бойся…
495
Заповедник Сказок 2016
496
Избранное
Главное дерево
497
Художник Акимова Наталья
Наталья Харпалёва
Заповедник Сказок 2016
498
Избранное
Гордей зажмурился и соскочил с высоченной еловой лапы. Думал, разобьётся насмерть, ан нет, как осенний листок, легко слетел, даже ног не ушиб. Опять Калина наколдовала. Идут они дальше. Слово за слово, горками да овражками вышли к речке. Вроде бы и небольшая речушка, а быстрая, глубокая. Бурлит водоворотами, пенится на топляках. Не перескочишь, не обойдёшь. Ни моста, ни брода. Как на тот берег перебраться? Баба Калина князя за локоть трогает: — Гляди, милый, поперёк реки ветла свалилась. Чуть притоплена, но это ничего. По ней и перейдём. И сама — прыг-прыг со своей клюшкой. Не успел князь оглянуться, бабка уже на том берегу. Гордею машет, иди, мол, сюда. Князю отставать негоже. Вслед за ней полез. Шагнул раз, шагнул другой, а на третий нога со скользкой ветки соскочила, князь зашатался да в студёную воду — бух! Теченье его сразу подхватило, понесло. Голова под воду ушла. Сейчас в омут утянет или по перекату по острым камням, как по тёрке продерёт. Захлёбывается князь, думает: видать всё, погибель пришла. А бабка Калина с берега кричит: — За бревно хватайся! Вон осина плывёт рядом. За неё держись! И правда, возле Гордея из воды вынырнуло суковатое бревно. Князь за него ухватился, отдышался, стал одной рукой к берегу выгребать. Кое-как до отмели добрался, выкарабкался на травку. Самого всего колотит. А бабка, как ни в чём не бывало: — Каково тебе, князюшка, искупнуться в своей княжеской речке? — Чуть не утоп, сама же видела. Кабы не эта осина, точно бы к водяным на забаву отправился. — Так вот тебе и второе главное дерево. — Вот ты, бабка, до чего вреднючая! — серчает Гордей, насквозь мокрый, замёрзший да грязный, не до шуток ему. Однако же понимает, что правда-то за Калиной. Что ж, соглашается. — Есть такое дело. Когда река меня понесла-завертела, ничто в лесу для меня не было того гнилого осинового бревна главнее. Да что в лесу! Во всём свете нужнее его, казалось, нету! — А сейчас как? — А сейчас мне бы у огня согреться да просушиться. И живот подвело — поесть бы горяченького. — Что ж, это можно, — кивает Калина. — Огонь мы с тобой добудем. Только вот дрова-то в лесу все сырые. Ночью, вспомни,
Наталья Харпалёва
Главное дерево
какой был ливень! Да и лес на этом берегу совсем не дровяной. Надо искать сушину. Побрёл князь за бабкой. Самого колотун бьёт, холодно. В сапогах вода хлюпает — как ещё в воде их не оставил! А вокруг и впрямь, как на грех, никаких дров. Под ногами трава сырая, кругом орешник, ивняк да чахлые кустики. Что за лес такой! У Гордея в брюхе урчит, руки-ноги судороги сводят, зуб на зуб не попадает. А бабка между кустами, словно по широкой дороге шагает, ещё и песенки какие-то бормочет. Ковыляет князь, голову понурив, и вдруг — тресь! — головой в дерево! «Ай!!!» — кричит. Смотрит — ух ты, да вот же она, сухая берёза! — Молодец, Гордеюшка, хорошую сушину нашёл, — хвалит бабка. — Теперь надобно её свалить и на дрова порубить. Сердится князь, хмурится: не княжеское это дело — дрова рубить. — Как свалить? Как порубить? Да и где ж здесь, в лесу, топор сыскать? А баба Калина, знай себе, улыбается да клюшкой землю ковыряет. — Гляди… Хозяин — барин. Топорик-то у меня найдётся, а вот руки приложить — это уж твоя забота. Хочешь мёрзнуть — дальше пойдём! — И захромала в лесные заросли. Пофыркал, помялся, а делать нечего. Слуг рядом нет, приказать некому. — Погоди! — просит князь. — Давай уж топор… Старуха — тут как тут. Вынимает из своего кузовка топорик, князю протягивает. Гордей вспомнил, как мужики у него на княжьем дворе плотничали, поплевал для порядку на ладони, а как за топор ухватиться-то и не знает. Только топорик с виду маленький, а сам в руку лёг. Такой ладный, удобный, только и работать. Подпёр Гордей сухую берёзу плечами, упёрся в землю ногами. Тюкнул раз, тюкнул другой — зашаталась берёза и рухнула. Пока топором махал, согрелся. Потом надрали сухой бересты, высмотрели небольшую полянку, разожгли на ней костёр. Бабка меж тем нащипала душистой травки, набрала горсть ягод. В чистом ручейке зачерпнула воды, на огне котелок вскипятила, травы-ягоды заварила — вот уж и чай готов. Из кузовка достала краюшку хлеба. Откуда взяла? Одно слово — ведьма. Только вкуснее того хлеба Гордей в жизни не ел. Наелся князь и сам разговор заводит.
499
Заповедник Сказок 2016
500
Избранное
— Знаю, — говорит, — о чём сейчас думаешь, старая. Теперь, выходит, эта берёза стала главной в лесу. Без неё бы не согрелись. А баба Калина молчит, только улыбается да ресницами своими хлоп-хлоп! Летит мимо пчела — бабка приметила, куда. — Вон, глянь-ка, дупло на липе. Бери, Гордеюшка, ножик и туесок, полезай, милый, достань медку. — Да ты что, старая! И куда ж я дурнем полезу — меня же пчёлы до смерти покусают. — Ничего, за пчёл не волнуйся, это уже моя забота… Отщипнула опять какую-то травку, помяла в руках, положила на землю. Весь рой из дупла вылетел, снуёт-жужжит вокруг травки. Вздохнул князь, полез на липу, собрал в туесок соты с душистым сладким мёдом. А сам диву даётся — как это у бабки всё так ловко получается? Калина мёду в травяной отвар добавила, настоящий сбитень вышел. Ещё хлеба отломила. Макают в мёд — так вкусно, что и сказать нельзя! Вспомнил тут Гордей свои пиры, на которых столы от яств ломились, а радости от тех разносолов давно уж никакой: пресытился ими так, что с души воротит. Вспомнил и лишь головой покачал. А Калина посмеивается: — В лесу не пропадёшь. Лес — он кормилец! Тут каждое дерево со своим смыслом, каждая травинка со своим секретом. Но секреты эти раскроешь, коли не станешь тут всё почём зря ломать да жечь и лесных тварей обижать. Иные дурным мечом размахаются — только щепки во все стороны. А то рогатинами во всякого зверя, надо и не надо, тычут, собаками травят, стрелами ранят… Ладно, что-то мы засиделись. Скоро стемнеет, пора нам в путь поспешить. Пойду, погляжу дорогу. Отошла на пару шагов — раз! — нет бабки. Только хвост лисий между ветками огненным пёрышком мелькнул. Как растворилась среди деревьев. Князь сидит, ждёт. Неловко ногой двинул, опрокинул котелок, костёр затушил. Вот уж сумерки сгущаются. Кричит Гордей: — Бабка Калина, где ты? Куда идти-то? Никто не откликается. Кругом чащоба. На небе тучи, ветер верхушки деревьев раскачивает, по лесу скрип да треск. Князь хоть не из робкого десятка, а и ему жутковато стало. — Баба Калина! Ау! В ответ только филин ухает. Что делать? Уходить с полянки? Куда, в какую сторону? Князь если и бывал тут раньше, не узнаёт это место. Не его заботой было следить за дорогой. Всегда
Наталья Харпалёва
Главное дерево
слуги, ловчие, охотники из любой чащи выводили. А здесь, считай, впервые один остался, без проводников. Что ж, не сидеть же тут всю ночь. Встаёт князь и идёт куда глаза глядят. Продирается через бурелом. То в яму ногой провалится, то за корень зацепится. Уже не видно ни зги. Сучки острые в лицо — чуть глаза не лишился. Час идёт, два идёт, выбился из сил. Вдалеке слышит — волки воют. «Где же ты, бабушка Калинушка? Бросила меня на лютую погибель…» Вышел из чащи на какую-то полянку. Пригляделся, а костровище-то — его! Вот и котелок брошенный. Кругами, выходит, плутал и вышел на старое место. Столько времени зря потратил! Совсем приуныл Гордей. И тут вдруг вспомнил, как спасла его от медведицы ель, как на осине выплыл из реки, как согрела его сухая берёза, как накормила мёдом липа… Может быть, и теперь его лес выручит? Вон та высокая сосна, глядишь, и станет сейчас главным деревом в княжеском лесу. Подумал так, да осёкся. Лес-то, по всему выходит, княжеской власти сильнее, княжьего рода древнее. А он, Гордей, в лесу только гость, малый да слабый, как муравей. Не лес ему подчинён, а собственная его жизнь тут на веточках, на былиночках подвешена. Не он, князь Гордей, лесу хозяин, а лес над ним и над всеми людьми. Подумал так, и сразу легче стало. Встал, поклонился в четыре стороны: «Помоги, выручи, лес-батюшка!» После подошёл к сосне, погладил кору. Руки-то в ссадинах, в мозолях, в царапинах — за день сколько натерпелись! Но о такой ли беде сейчас думать. Стал наверх карабкаться. Долез почти до самой верхушки. Сосна высокая, возвышается над другими деревьями. Ветер её качает. А Гордей тому и рад — ветер тучи разгоняет. Небо вызвездило, показалась полная луна. Хоть и зябко, и упасть страшно, зато светло. Сверху видно, как лесной простор колышется, шумит. Смотрит Гордей — что это? Вдалеке огоньки видны. Вот он, дом-то! Светится огнями княжий терем. И дома посадские рядом. Ох, как князь обрадовался! Чтобы с пути не сбиться, запомнил, в какой глаз светит луна, как на небе звёзды рассыпаны. Слез, поблагодарил сосну и с новыми силами опять в путь. Идёт-идёт, вот уже и светает. Тревожно ему, не сбился ли с пути. Смотрит — под ногами рябина. Та самая, которую своим мечом посёк, когда давеча на охоту выезжал. От той-то рябины до княжьего двора рукой подать, уж не собьёшься! Гордей от радости кинулся, было, к дому, а тут,
501
Заповедник Сказок 2016
502
Избранное
откуда ни возьмись, баба Калина навстречу. Нагибается старая, поднимает срезанную рябиновую веточку, к обрубку-пеньку прилаживает — деревце как родное срастается. — Вот тебе ещё главное дерево — примета к родимому дому. У князя к бабке за то, что в лесу одного оставила, ни обиды, ни злости нет. Обнял он бабушку: — Спасибо тебе, Калинушка, за урок! Бросила ты меня, как кутёнка в воду. И правильно. Так бы жизни не понял. Вот тебе моё княжеское слово: живи в лесу, живи себе в мире, никто тебя не тронет, не побеспокоит. А если помощь какая понадобится, проси — всегда помогу, чем смогу. — Благодарю. Позову, если что. А с охотой в другой раз будь благоразумнее. — Да это уж я сам, без твоих подсказок, понял! — засмущался князь. — Я со вчерашней нашей встречи много всего понял, будь уверена. И про главные деревья ты всё верно говорила. О Добролюбе-то я даже и не вспомнил. Не помог он мне, другие деревья помогали! Бабка головой покачала, брови сдвинула: — Нет уж, князь! Ты от своего родового дуба не отказывайся, не отрекайся. Цени его и сохраняй. Это дерево великое. Оно большую силу имеет, здоровье людям даёт. И вот тебе подарок. Скоро пригодится… — и протянула Гордею завязанную узлом тряпицу. — Помни бабу Калину! Отошла за рябинку и пропала, как и не было её. Только хвост лисий за деревьями огнём вспыхнул. Ведьма, одно слово. Суёт князь тряпицу за пазуху, идёт к своим воротам. А ворота сами ему навстречу распахиваются! Оттуда княжьи слуги к Гордею выбегают. — Батюшка-князь! — кричат. — Жив ли? Здоров? Мы все глаза проглядели, волновались за тебя: не заблудился ли, голубчик, не сгинул ли в лесу? Радость-то у нас какая! Сынок у тебя ночью родился! Настоящий богатырь! У Гордея сердце ёкнуло. Хватает из-за пазухи бабкину тряпицу, разворачивает, а там — большущий жёлудь. Будет в княжьей дубраве пополнение.
Наталья Харпалёва
Ол ю нид из лав!
Ол ю нид из лав! сказка для детей изрядного возраста
Б
ар «Мальчик Джонни» стоял на пересечении улицы академика Охапкина и Старокудиновского переулка. Это, кто не знает, юго-восточный округ нашего областного центра. С «Мальчиком Джонни» соседствовала почтенная тётушка Сберкасса, которая
503
Художник Сергей Чуб (Иофик)
Заповедник Сказок 2016
Избранное
504 с незапамятных времён обосновалась в старинном особняке. Тут же, на перекрёстке, уместились гламурная стойка проката велосипедов, толстый пахучий киоск «Куры-гриль», вечно простуженный шиномонтаж и нависший над самой проезжей частью светофор. За тётушкой Сберкассой начинался сквер. Три аллеи сквера веером расходились от памятника академику Охапкину, нашему земляку, знаменитому авиаконструктору самолётов «ОХ66». Вокруг памятника в тени лиственниц гуляли мамочки с колясками, на лавочках собирались шахматисты, подростки катались по асфальтовым дорожкам на скейтах и роликах. Приличный был сквер. Горожане его любили. Впрочем, горожане-то приходили в сквер только для того, чтобы отдохнуть и погулять, а для двух персонажей этой сказки сквер на площади, образованной пересечением Старокудиновского переулка и улицы академика Охапкина, был местом постоянного проживания. Бомж Витёк и его верный пёс Блюхер ночевали на лавочках, иногда под лавочками, грелись в общественном туалете, столовались при «Курах-гриль».
Наталья Харпалёва
Ол ю нид из лав!
505 Витёк захаживал, разумеется, и в бар «Мальчик Джонни». Угостить Витька рюмочкой считалось хорошим тоном и доброй приметой. Пива Витёк не любил, разве что с водкой. А вот коктейль из всего недопитого крепкого, что оставалось на столах, очень уважал. Но сам по столам не шакалил. Бармен Женя в конце недели вручал Витьку пластиковую баклашеч- к у 0,33 с фирменным «черносливом» — так Витя окрестил свой сливной коктейль. За угощение Витёк обязался соблюдать некоторые правила — в стельку в баре не напивался, к посетителям не приставал, подходил, только если сами позовут. Собаку Блюхера дальше предбанника не водил. И ещё строго следил за тем, чтобы не пахло. Такое «Мальчик Джонни» поставил Витьку условие — чтобы никакого запаха. Соблюсти это последнее было ответственному и обязательному бомжу сложнее всего. Летом — ладно, в парке в пруду искупался, пиджачок-фуфайку в фонтанчике простирнул,
Заповедник Сказок 2016
Избранное
на солнышке высушил, ничего. Благо жидким мылом из общественного туалета Витёк был обеспечен. А вот с наступлением холодов проблема запаха резко обострялась. На Витькино счастье года три назад рядом со старухой-Сберкассой открылась маленькая парикмахерская «Диана+». Там ему по-свойски раз в неделю-две давали побриться-помыться. А он за это приглядывал, чтобы вокруг парикмахерской не шалили и безобразиев всяких не допускали. Ох, что же это я? О главной героине сказки, и — так, походя! А ведь о ней нужно бы сказать в самом начале! Скажу. Как раз напротив «Мальчика Джонни», по другую сторону Старокудиновского переулка работала парикмахерская «Диана+». Джонни в Диану влюбился с первого взгляда. Такая она была чистенькая, аккуратненькая, так симпатично и тепло светилась её витрина, так кокетливо помаргивал красной люминесцентной лампой её очаровательный плюсик… Никогда прежде Джонни не приходилось встречать таких красавиц. А ведь он был старше Дианы на целых шесть лет. Как ему нравилось смотреть на
506
Наталья Харпалёва
Ол ю нид из лав!
507
клиенток, которые выходили из парикмахерской такими преображёнными! А клиенты — такими импозантными! При всех своих достоинствах Диана не задавалась, не задирала нос, как эта воображала — стойка прокатов велосипедов. Нет, парикмахерская вела себя скромно, лишнего не болтала, о клиентах не сплетничала, чем совершенно покорила Джонни. Парикмахерская долго присматривалась к бару. С самого начала ей не очень нравился род его занятий. И основания для того имелись.
Заповедник Сказок 2016
508
Избранное
«Мальчик Джонни» был ближайшим к городскому рынку баром. В него захаживали сомнительные рыночные черноусые дядьки. Заказывали кальян и до поздней ночи перетирали какие-то свои дела, почёсывая круглые животы под кожаными куртками. Они мнили себя настоящими хозяевами бара. Клиенты это знали и многие, кто рад был бы заглянуть в удобно расположенное заведение, вынужденно проходили мимо — чужаков усачи не жаловали. Раза три на памяти Дианы к крыльцу «Мальчика Джонни» приезжали милицейские, а потом и полицейские машины. Однажды случилась серьёзная драка с поножовщиной и ещё раза два какие-то мутные разборки возникли с наркотиками. Конечно, какой барышне это понравится! Но по натуре Джонни был хороший парень — весёлый, лёгкий, сыпал байками и анекдотами. Вечерами в «Мальчике Джонни» играла музыка, мигали цветные огоньки. С ним Диане было куда как интереснее, чем с каким-нибудь мужланом шиномонтажем, который тоже строил Диане козыкуры?. Однако же парикмахерская долго не отвечала Джонни ни «да», ни «нет». Приглядывалась. Бар от любви совсем потерял голову. Он страдал, ревновал к шиномонтажу, был готов на всё, лишь бы добиться расположения Дианы. Однажды в отчаянии даже витрину себе разбил. Чуть было сигнализацию не порезал. Но хватило ума в критическую минуту посоветоваться с мудрой Сберкассой. Старушка на своём веку много повидала и остудила влюблённый пыл приземлёнными, бытовыми, но очень мудрыми советами. Хочешь любви Дианы? Изменись. Стань таким, какого она способна полюбить. С чего начать? А вот с чего…
Наталья Харпалёва
Ол ю нид из лав!
Первым делом «Мальчик Джонни» отвадил от себя пузатых кожаных клиентов. Поговорил с барменом Женей. Посидели-посчитали и, сославшись на требования городских властей, убрали из меню кальян. Вместо него составили большую пивную карту. Нашли мужичка, который на своём крошечном заводике варил отличное тёмное пиво. Небольшими партиями варил, для своих. Джонни как раз хватило. Прикинули, какой бы ещё новой фишкой привлечь хороших клиентов. Купили мини-коптильню. Рыбку коптить, курочку. Упаси бог какой-нибудь там «жидкий дым» — нет, всё по-настоящему, на можжевеловых веточках. Наняли под это паренька-студента. Ему было удобно подрабатывать по вечерам, и жил недалеко. Пошло дело. Чернявые дядьки переменам очень удивились. Сперва пытались что-то втолковать Жене на своём гортанном наречии, доставали толстые лопатники, куда-то звонили. Потом махнули рукой — «Вах!» — и ушли искать другое пристанище для ночных тёрок. Зато на их место, на вкусное тёмное пиво, да под копчёную рыбку и куриные крылышки, пришли из сквера шахматисты. Это Витьку спасибо, подсуетился. Он с шахматистами дружил,
509
Заповедник Сказок 2016
510
Избранное
вот и посоветовал им — чем на сквозняках пальцы морозить, перебраться в тепло. Раньше-то им было в бар не сунуться — куда там в кальянном чаду гамбиты разыгрывать. А теперь собралась приличная публика. Совсем другие разговоры пошли. Совсем другая атмосфера в «Мальчике Джонни» теперь, что и говорить. Но атмосфера — это не всё. Обновления требовал и антураж заведения. Тем более, понравиться нужно было ни кому-нибудь, а самой парикмахерской, которая в стилях, имидже и фасонах по определению своему знала толк. Джонни опять было приуныл, но Сберкасса и тут помогла. По-своему, по-женски покалякала с Дианой. Разузнала, что скромняжка-парикмахерская, оказывается, битломанка. Да, однажды в наушниках одной юной клиентки, которая ожидала своей очереди на укладку, Диана услышала ливерпульскую четвёрку и пропала. «Эбби-Роуд» перепахал её парикмахерскую душу вдоль и поперёк. Кто бы мог подумать! Джонни — рад стараться. Как об этом узнал, конечно, тут же накачал с торрентов все битловские альбомы. Сам счастлив был сменить репертуар — бесконечные «о-боже-какой-мужчина» и «какая-такая-восточная-любовь» уже в печёнках сидели. Тем же вечером из бара, на радость Диане, зазвенели через улицу звонкие «Кам тугеза», «О, далинг», «Бикоз»… Диана даже на час дольше проработала, уж очень хотелось дослушать. В смысле рабочих графиков их с Джонни отношения сталкивались с серьёзной преградой. Бар-то был ночной, в четыре
Наталья Харпалёва
Ол ю нид из лав!
511
вечера только открывался, а «Диана+» в семь уже закрывалась. Всего на три часа и пересекались, получается. Но вот после того, как «Мальчик Джонни» репертуар свой сменил, Диана пересмотрела распорядок и стала открываться попозже, а закрываться в восемь. А то и в половине девятого. Девочки перешли на две смены, а клиенткам некоторым даже удобно оказалось. Конечно, такая звуковая перезагрузка добавила Джонни очков — Диана смотрела на него через дорогу уже совсем другими глазами. И тем для вечерних разговоров стало больше. Но и этого «Мальчику Джонни» казалось мало. Ему хотелось окончательно завоевать неприступную красавицу. А для
Заповедник Сказок 2016
Избранное
512
того нужно было преобразиться самому. В смысле внешнего вида. В дизайне Джонни понимал плохо. Хотел было по привычке поплакаться Сберкассе, но у старушки были свои представления о красоте. Она посоветовала бару возвести на крыльце две античные колонны, а по потолку пустить лепнину с амурчиками. «А что? Романтично!» На это Джонни пойти никак не мог. «Куры-гриль» и шиномонтаж тоже оказались никудышными помощниками по части преображения. Шиномонтаж уверял, что Джонни и так хорош — вон какой шифер на крышу недавно положили! А «Куры-гриль» предложил заказать у его знакомого баннер с надписью «Диана, ты — супер!» во всю стену. Тогда, говорит, точно клюнет. Пришлось обращаться к стойке проката велосипедов. Джонни, вообще-то, не очень с ней дружил — гламурная стойка
Наталья Харпалёва
Ол ю нид из лав!
отношений с соседями по площади поддерживать не стремилась, в душе считала их лохами и нищебродами и мечтала вообще в скором времени перебраться из этой дыры поближе к центру города. Но здесь как-то удалось её расшевелить, надавить на чувства. Стойка поговорила с одним из своих велосипедов. Его часто брал напрокат молодой перспективный дизайнер Юра. Велосипед стал то и дело выруливать Юру к «Мальчику Джонни» так, что дизайнер постоянно натыкался глазами на неприглядный Джоннин фасад. В конце концов у Юры взыграло ретивое, он слез с велосипеда, зашёл в бар и сам спросил, не требуется ли им дизайнер интерьеров. Разумеется, требуется! И Юра взялся за работу. Работать было легко — название бара вкупе с новым музыкальным репертуаром сами диктовали дизайнерские идеи. Первым делом в утиль ушла ковбойская шляпа. Она много лет висела в витрине, почему-то, в окружении искусственных пальмовых листьев, и изначально, видимо, должна была как-то оправдывать имя «Мальчик Джонни». Но шляпа давным-давно выцвела и запылилась. Её перестали замечать. О красоте вообще речи не шло. И самый распоследний ковбой, пусть бы его даже звали Джонни, побрезговал бы надеть эту шляпу на свою голову.
513
Заповедник Сказок 2016
514
Избранное
На место шляпы пришли узнаваемые круглые очки. Их Юра сделал большими, во всю витрину. И с цветными стёклами. На витринном стекле дизайнер нарисовал несколько стильных хипповских «куриных лапок». Внутри бара по стенам развесил виниловые пластинки, а с потолка гирляндами спустил магнитофонную ленту. На почётном месте повесили детскую черно-белую фотографию Джона Леннона в красивой рамке. Столы, стулья, барная стойка — всё приобрело «системный» вид. Бармен Женя тоже захипповал — отпустил волосы, повязал на голову хайратник, натянул клеши, яркую рубашку с широким воротом и расширенными рукавами. Классно получилось. Весело. Юра был очень доволен. А бар «Мальчик Джонни» и бармен Женя ни капли не жалели о потраченных на ремонт деньгах. Диана через дорогу не могла видеть, что творится внутри бара, а Джонни не торопился ей об этом рассказывать. Но конечно, парикмахерская понимала, что с её приятелем что-то происходит, и, разумеется, догадывалась, что это как-то связано с ней. К дверям «Мальчика Джонни» то и дело подъезжали машины с коробками, рулонами, ящиками, а уезжали с кучей строительного мусора. Несмотря на ремонт, бар не закрывался. Отгораживали ширмами небольшие участки зала, днём переделывали, а вечером Джонни открывался, как ни в чем не бывало. И народу, что удивительно, стало заметно больше. Начала захаживать молодёжь. Привести девушку в такое стильное место — почему нет? Шило в мешке не утаишь. Конечно, до Дианы доходили слухи. Её постоянные клиентки, дожидаясь, пока прокрасятся волосы, тоже наблюдали в окна за движухой в доме напротив. И им тоже было любопытно, что там в этом злачном заведении творится. Наконец дамы не выдержали и решили отметить двадцатилетие окончания института бутылочкой вермута в обновлённом «Мальчике Джонни». Отметили, и на следующий день опять пришли в «Диану». Восторгам их не было предела! С придыханием обсуждали, какой волшебный был вечер, до чего изысканный коктейль «Елоу субмарин» и какой волшебный десерт «Йоко» с шоколадом и пьяной вишней. А какой свет! А музыка! … Говорят, через неделю в баре планируется официальное открытие после ремонта. Надо будет обязательно ещё туда сходить… Вот тут Диана поняла, что она уже тоже всерьёз влюблена в Джонни. И на следующий вечер первая назначила свидание. Вернее, какое свидание? Они и так виделись каждый день. Скажем, предложила поговорить. Так и сказала: «Джонни, нам нужно серьёзно поговорить…» И подмигнула плюсиком.
Наталья Харпалёва
Ол ю нид из лав!
Джонни не верил ушам. Волнуясь и заикаясь, он тут же согласился. А потом попросил отсрочки. На неделю. Чтобы сосредоточиться, всё подготовить, доделать и предстать перед Дианой в полном великолепии. Диана не возражала. Подумала, что за неделю как раз и сама причепурится, приведёт себя в порядок. Как по заказу, на следующее утро в Старокудиновский переулок заехали две здоровенные фуры. И встали на прикол ровно между «Мальчиком Джонни» и «Дианой+», отгородив влюблённых друг от друга серой стеной пыльных кузовов. «И к лучшему, — подумал Джонни. — Недельку перетерпим, больше соскучимся». Вообразите, какая оказия. То, что было до сих пор, это была ещё не сказка. Это была присказка. Да, так порой случается: кажется, что сказку читаешь, а это такая длинная присказка. А сказка только сейчас и начинается… Прошла неделя, наступил вторник. Заветный вторник для серьёзного разговора, которого Джонни так ждал. Влюблённый бар приготовил даме сердца сюрприз — в понедельник он подключил вай-фай. Зона покрытия аккуратно охватывала «Диану+», и только её. Таким образом, Джонни с Дианой должны были воссоединиться в едином информационном поле и пребывать там приватно, только он и она. И никакие шиномонтажи в их серьёзный разговор уже не вклинятся. Оставалось только сказать Диане пароль. Утром во вторник, когда бар ещё спал, из переулка уехали фуры. В свои положенные четыре часа Джонни открыл глаза, распахнул двери, и… Вместо милого мерцающего плюсика над входом в парикмахерскую темнела лишь замызганная пластиковая панель. Витрины были грубо замазаны серыми белилами. На ступенях у чистюли, аккуратистки Дианы валялись окурки. Всё было заплёвано и затоптано грязными сапогами. Джонни звал Диану. Звал и звал, звал и звал… Парикмахерская не откликалась. Стёкла витрин мёртво и тускло отражали лужи, ветер поднял в сквере листья и два листика ветлы прилипли к Дианиному лицу. Очень некрасиво. Но Диана даже не шелохнулась, чтобы смахнуть их. Джонни поставил на полную громкость любимые Дианины записи. «Раньше тут была дорога к дому. Раньше пролегал тут путь домой…», — надрывались битлы.
515
Заповедник Сказок 2016
516
Избранное
Тишина. — Зря стараешься, — пробубнил под носом киоск «Курыгриль». — Закрыли её. Джонни вздрогнул: — Закрыли… Как закрыли? — Как всех закрывают, так и её. Сносить будут твою Диану к лешему. Бар не сразу понял смысл слов. Что-то такое страшное и невозможное сейчас сказал его сосед. — Погоди… Ты чего несёшь? Перегрелся? — Сам ты перегрелся. Разуй витрины! Со своим ремонтом вообще от жизни отстал, ничего вокруг не замечаешь. Вон хоть у шиномонтажа спроси. Его тоже не сегодня-завтра с землёй сравняют. Нашу-то сторону не тронули, а по их, нечётной стороне — всех в расход… — Угу, — пробасил шиномонтаж. — Скоптились мы походу, братан. Пришёл наш смертный час… — Да вы что все, с ума посходили! — Джонни был на грани короткого замыкания. Он действительно так увлёкся своим преображением, что совсем не следил за соседями. А тут огляделся и поразился переменам, произошедшим на их перекрёстке. Вдоль всего сквера выстроилась вереница бульдозеров и грузовиков. У тротуара поставили куцый временный строительный заборчик. Рядом с лиственницами за Сберкассой свалили кучей какие-то плиты и сваи. Вокруг шиномонтажа всё вообще развезли, расквасили — начали рыть канаву, глину свалили к стенам, горбылём перекинули через канаву хлипкие мостки… За какую-то неделю на нечётной стороне Старокудиновского переулка наступила настоящая разруха. А Джонни всё пропустил. Осунувшаяся старушка-Сберкасса понуро куталась в зелёную строительную сетку. — Тётушка, хоть вы объясните, что происходит? — взмолился Джонни. — А вот, родной, дожили. На старости лет сносят. Мнето что — я пожила… Да и ещё поживу — обещают перенести меня в этот центр новый, будь он неладен. А вот вас, молодых, жалко. Диану твою жалко. Красавица ведь. Жизни-то ещё не видела! У вас с ней вон только всё складываться начало, а тут — хлоп! — и нету её. Да и я, правду сказать, тут уже привыкла, в этом графском доме. Куда мне, старухе, в стекло и бетон? — Сберкасса закряхтела. — Хотя из подвала с весны, почитай,
Наталья Харпалёва
Ол ю нид из лав!
всё сыростью тянет — здоровья уже никакого. По стене левой опять трещина пошла… — Да что вы, тётушка, со своим подвалом! — взбеленился бар. — Вы объясните, почему сносят-то? Какой центр из стекла и бетона? Вы же памятник архитектуры начала XIX века! Кто вас тронет! Сберкасса невесело засмеялась, закашлялась: — Э, спохватился! Уж пять дней как табличку сняли. Замутовский постарался. — Кто? — Наш новый мэр. Вернее, он пока ещё в должность не вступил. Пока и. о. мэра. Исполняющий обязанности. Джонни, понимая, что без внятного ответа он сейчас просто сойдёт с ума, замычал, завыл, а потом завопил что есть мочи: — Витёк! Витё-ок! Витёк, спавший в сквере на лавке, подскочил, оглянулся, потом, поняв, откуда звали, кивнул, натянул коричневое в ёлочку пальто, которым только что укрывался, и поспешил в бар. Бармен Женя налил бомжу неурочную рюмочку перцовки. Дал в закуску утром только закопчённую скумбрию и целую тарелку картохи.
517
Заповедник Сказок 2016
518
Избранное
Витёк опрокинул стопку, за минуту умял богатую закуску, кости рыбьи заботливо отложил для Блюхера. Малость опьянел не столько от водки, сколько от обильного пиршества. Откинулся на мягкий в индейский рисунок диванчик. — Теперь рассказывай, что там у вас происходит, — скомандовал Джонни. Здесь, уж извините, мне опять придётся вставить присказку. Не сказку. Сказка будет впереди. Почему Джонни в критический момент позвал именно Витька? И почему бомж такое живое участие принял в судьбе несчастных влюблённых? Потому что Витёк и про любовь, и про разлуку всё очень хорошо понимал. Когда-то он был не Витьком вовсе, а Виктором Николаевичем. И фамилию носил сильную, славную — Жуков. Жил в Москве, работал в техникуме, преподавал ребятам математику. В перестроечные годы жена настояла, чтобы Виктор Николаевич уволился с копеечной зарплаты и начал, наконец, помогать ей возить шмотки из Польши. Виктор Николаевич жену любил, согласился. Два года послушно встречал поезда, таскал баулы с ангорскими кофтами и блестючими леггинсами, стоял за спиной жены на рынке, когда она отстёгивала деньги местному рэкету. Когда Катюшка, дочка заболела, и Лара с ней в больнице лежала, Виктор Николаевич сам стоял на точке, торговал. Кстати, выручка тогда неплохая была у него. А потом Лара взяла с собой Катюху, в очередной раз уехала за товаром, и не вернулась. Прислала письмо из города со сложным двойным названием Домброва-Гурнича, что просит прощения, встретила здесь свою судьбу. И дочке будет лучше жить с новым папой. Климат здесь хороший, дом большой, есть с кем
Наталья Харпалёва
Ол ю нид из лав!
поиграть… А квартиру в Москве надо продать. А деньги поделить. А Витьку съехать к сестре. Даже на развод не приехала. Через адвоката развелись. Квартиру продали удачно, деньги поделили честно. Лара не подвела — сколько обещала, столько Витёк и получил. А потом бывшая жена перестала отвечать на письма и звонки, сменила е-мейл и номер телефона, а посылки для дочки стали возвращаться помятые, с кучей марок и пометкой «Адресат выбыл». Вот так и всё. Разбежались, потерялись. Всё бы ничего, только Витькина сестра прописывать брата совсем не торопилась. Витька понимал — у неё двушка в хрущёвке, муж, трое своих оболтусов, и свекровь ещё. Куда уж здорового мужика к такой ораве подселять. Половина денег за квартиру, которая достались Витьке, както быстро и незаметно разошлась. Часть ушло на долги — коечто Лара оказалась должна на рынке. Часть Витя истратил на съём комнаты. Да и попивать он начал с тоски. На нормальную работу без прописки не брали. Подрабатывал грузчиком. Однажды по пьяни побили его крепко — пальцы сломали, больше грузить не мог. Пару раз грабили. В конце концов деньги кончились, Витёк сел на электричку, потом на другую, на третью… Приехал к нам в областной центр. И тут вот, в сквере, осел. Блюхера подобрал. Привык, чё… Так что про любовь Витёк понимал. Поэтому «Мальчику Джонни» очень хотел помочь. И после сытной закуски рассказал он следующее. Мэр Денис Денисович Замутовский свой пост в городе занял два месяца назад. Честно победил на выборах, опередил по голосам двух соперников — генерала одного и от ЛДПР кандидата. Вот-вот его должны были из и. о. сделать настоящим мэром, но что-то там такое забуксовало. Денис Денисович, сам по образованию строитель, в городе затеял нешуточную перезастройку. В основном, в сторону создания новых торговых площадей. Вот как раз перекрёсток улицы академика Охапкина и Старокудиновского переулка попал в зону мэрских интересов. Здесь затеял Замутовский возвести аж шестиэтажный торгово-развлекательный комплекс с красивым названием «Деймос». Под эту затею и уходят под бульдозеры Сберкасса, сквер, шиномонтаж и парикмахерская «Диана+». Дело решённое, приказ подписан, в газете уже фотографии проекта опубликовали, так что ничего не попишешь, Джонни. Смирись и плачь. И ещё одну перцовочки можно?
519
Заповедник Сказок 2016
520
Избранное
Но бар «Мальчик Джонни» перцовки бомжу не дал, а наоборот, выставил перед ним шахматную доску. — Ты сам ко мне шахматистов привёл. Вот и представь, что мы, допустим, играем белыми, они — чёрными. Перед нами — безнадёжная, на первый взгляд, партия. Но можно же допустить, что существует комбинация ходов, при которой у белых, появляется шанс. Можно? — Допустить можно, — согласился Витёк. — Так давай допустим. Ты же математик! Тебе и фигуры в руки. Стали думать. Итак, нужно было добиться, чтобы «чёрные», то есть мэр города и его команда отменили бы своё же решение, свой же приказ о строительстве торгового центра на месте сквера. Приказ, на котором Замутовский надеялся получить десять лимонов отката, плюс личные торговые площади, плюс строительные подряды для компании своего шурина. Приказ, который готовился и согласовывался целый год, под который уже были озадачены серьёзные люди, подогнана техника и вовсю закупались стройматериалы. Всё это нужно было какимто образом в один момент похерить и вернуть всё на свои места. Это, конечно, было невозможно никаким образом, но необходимо, иначе уже через неделю возлюбленную «Мальчика Джонни» сотрут с лица земли. Войско «белых» располагало всё теми же незамысловатыми резервами: бар, бомж с блохастым псом, старая сберкасса,
Наталья Харпалёва
Ол ю нид из лав!
киоск «Куры-гриль», светофор, шиномонтаж и стойка проката велосипедов. «Чёрные» свой ход уже сделали. Черёд был за «белыми». Перво-наперво попытались выяснить, что за фрукт этот Денис Денисович Замутовский. Неожиданно полезным оказался шиномонтаж. В него, оказывается, регулярно заезжал чиниться водитель мэра, Жора Квадрат. Была ли у водителя такая странная фамилия, или дурацкое прозвище так накрепко прилипло к здоровому широкоплечему мужику, но даже начальник позволял себе называть водителя Квадратиком, и Жора не обижался. Квадрат в разговорах рассказывал о житьё-бытьё своего босса, о постоянных внеурочных вызовах на работу. Денис Денисович был трудоголиком. Распорядок дня у него плавно перетекал в распорядок ночи, дневные совещания легко могли перенестись часов на одиннадцать вечера, планёрки и селекторы затягивались на часы. А водитель — он тоже человек, между прочим. У людей выходные, отпуска, больничные, а тут может под утро позвонить: «Квадрат, через сорок минут я должен выехать в Пензу». Или в Сызрань. Или вообще куда-нибудь в Томск… И трубку кладёт. И попробуй не успей — премии лишит. А самолёты не любит — летать боится. И поезда не жалует. Вот, едем на машине… Нет, так-то он платит, чё. В месяц в целом неплохо выходит. Но людей не жалеет и себя тоже. Всё копит, копит, откладывает… Всё ей, ей, зубочистке своей, швабре крашеной. А она, пока шеф в мэрии и по командировкам, прости, Господи, чем занимается… Обо всём этом водитель мэра в красках рассказывал в шиномонтаже другим водилам. «Крашеной шваброй» в представлении Квадрата была супруга мэра Кристина. Или Кристина Ивановна, как должен был называть её водитель, несмотря на то, сам был старше девчонки лет на пятнадцать. На самом деле высокая сероглазая блондинка Кристина, вице-мисс города, никак на швабру не походила. Разве что характером… Хотя какой там характер у швабры? Кто знает. Шиномонтаж описывал друзьям, как смачно сплёвывал и матерился водитель Жорик, вспоминая, выходки Кристины. — Как всё равно чёрная дыра — тянет и тянет из шефа бабло. А куда всё уходит, чёрт её знает! Для друзей это стало первой зацепкой. Куда уходят деньги с безразмерных счетов Дениса Денисовича Замутовского, про
521
Заповедник Сказок 2016
522
Избранное
то, конечно, знал чёрт, но не он один. Знала про то, например, ещё тётушка Сберкасса. Ничего ей не стоило проследить по своим электронным каналам, в каких местах чаще всего вынимается из дамской сумочки и вставляется в электронное считывающее устройство платиновая банковская карточка Кристины Замутовской. Бутики и спа-салоны — не в счёт. А вот в счёт — счета из гостиницы «Орхидея» и ресторана при ней. В этих местах банковская карточка почему-то вынималась с завидной регулярностью. Понедельник-среда-пятница, как раз в дни, когда муж засиживался на поздних селекторных совещаниях, где-то в шесть-шесть тридцать вечера Кристина сначала платила за ужин в ресторане, а потом, около восьми вечера, оплачивала гостиничный номер. Дальше — проще. Стойка проката велосипедов отправила своих двухколёсных гонцов к «Орхидее», благо до отеля было всего три квартала. Как раз около восьми вечера у одного из велосипедов случайно соскочила цепь. И — надо ведь такому случиться! — произошло это именно у входа в гостиницу. Минут десять велосипедист потратил на ремонт, как раз хватило, чтобы как следует рассмотреть сладкую парочку, вышедшую из отеля. На кого же тратила деньги Кристина Замутовская? Её спутником оказался смазливый молодой актёр. Кристина называла его Сержем. Глаза актёр прятал под темными очками, волосы — под стильной вязаной шапочкой, но характерную крашеную «под седину» прядь на левом виске велосипед успел увидеть. По приметам, которые подробно описала стойка проката велосипедов, актёра вычислил киоск «Куры-гриль». Хозяин палатки повесил у себя под потолком маленький телевизор и целыми днями смотрел криминальные сериалы по НТВ. В них-то и снимался Серж. Играл, в основном, второстепенных бандитов на побегушках, которых убивали в середине первой серии. Теперь оставалось сделать так, чтобы с Сержем познакомился Денис Денисович. Увы, во-первых, график работы мэра никак не пересекался с графиком встреч Кристины и Сержа. А во-вторых, маршрут следования машины Замутовского — мэрия-министерстводом — никаким боком не проходил мимо гостиницы «Орхидея». И это были только первые препятствия. А за ними всплыли ещё и ещё…
Наталья Харпалёва
Ол ю нид из лав!
Шахматная партия, которая, кажется, так удачно начала развиваться, опять заходила в тупик. Но друзья продолжали думать, просчитывать комбинации. Потеря фигуры, как известно, это ещё не потеря всей партии. В среду 15 октября Денис Денисович Замутовский выехал из мэрии раньше обычного. Нужно было еще раз переговорить с подрядчиками — что-то там они мудрили со сметой, тянули время. А сроки поджимали — ко Дню города торговый комплекс «Деймос» должен быть сдан, кровь из носа. Мэр на заднем сидении прикидывал, что ему выгоднее — ждать подрядчиков, или объявить уже новый тендер, благо заполучить подряд на многоэтажный торговый комплекс желающих хватало. Очнулся Замутовский, когда сообразил, что машина уже минут пятнадцать стоит на одном месте. Пробка. — Что там, Квадрат? Здесь, вроде, никогда не застревали. — ДТП, может? Сейчас, Денис Денисыч, схожу посмотрю… Водитель вернулся через минуту. — Ну? — Чёрт, кажется надолго. Фуру развернуло поперёк дороги. Какой-то пёс под колёса кинулся. Чёрный говорят, лохматый…. — Пострадал кто? — Нет, вроде. Даже не помялись, — Жорик хохотнул. — Только арбузы по всей дороге рассыпались. — Ну, чего ж ты? Прихватил бы себе арбузик. — Так я прихватил. Вот! Этот — вам, а этот, поменьше, — мне. — Спасибо, Жор. Кристюша арбузы любит. Жорик поморщился, сплюнул на асфальт, но так, чтобы шеф этого не заметил. — Гаишники-то приехали? — спросил Замутовский. — Да, разбираются уже. Шеф вытащил мобильник. — Сейчас я Кормухину звякну… Кормухин был начальником городского ГИБДД. — Да не надо, Денис Денисыч! Я чуть назад сейчас аккуратненько сдам и вправо в арку уйду. Там есть объезд, я знаю. — Ладно, валяй. Квадрат вывернул машину во дворы и какими-то грязными закоулками вывел беэмвуху ровно на ту улицу, в конце которой сверкал огнями отель «Орхидея». Проехали пару кварталов, и рядом с гостиницей машина снова встала.
523
Заповедник Сказок 2016
524
Избранное
— Да что там опять! — вспыхнул Замутовский. — Фиг его знает. Похоже, светофор сломался… Вон, точно, всеми цветами мигает. — Сговорились они сегодня, что ли! Замутовский опустил затемнённое стекло, выглянул на улицу. На парковке возле отеля стоял цвета луковой шелухи фольксваген его супруги. Мэр улыбнулся, опять схватился за мобильник, но тут дверца луковой машины открылась, и из фольксвагена вылез высокий молодой человек в вязаной шапочке и темных очках. Обошёл машину, открыл водительскую дверцу, подал руку. Выплыла Кристина. Красивая! В сапожках на высоких каблуках, песцовой накидке, на голове стильный бежевый платок. И тоже тёмные очки. — О-па! — не сдержался Жорик. Кристина поставила машину на сигнализацию, взяла спутника под руку, кивнула швейцару как старому знакомому. Парочка скрылась за крутящимися дверями «Орхидеи». — Чё, шеф, может, пойти разобраться с этим клиентом? — тихо предложил Квадрат. Мэр помолчал. Потом глухо пробасил: — Погоди… Откашлялся, запикал телефоном. — Алё! Да, милая, это я. Ты где?.. На маникюре?.. Да, помню, ты говорила… Нет, ничего, так звоню. Во сколько дома будешь?.. Почему проверяю? Просто интересуюсь… Нет, у меня дела, я поздно… Всё-всё, не отвлекаю… Да, Кристюша, и я тебя. Убрал мобильник в карман. Выругался. Помолчали. — Шеф, ну чё, может, я ребятам позвоню? Они этого хмыря найдут, объяснят… — Поехали! До следующего перекрёстка проехали молча. — Квадрат, где тут выпить можно? — Ну, тут бар есть около шиномонтажа… Но вообще-то он такой… Не для солидных людей. Может, в ресторан? — Ага, в «Орхидею». За соседний столик. Тормози! Квадрат резко остановился возле «Мальчика Джонни». Замутовский вышел из машины, бросив: — Не жди меня. Жорик выскочил с другой стороны, догнал шефа: — Денис Денисыч, да вы чё, я постою, подожду… Как же вы доберётесь-то? Вы же даже без пальто. А вечером холодно.
Наталья Харпалёва
Ол ю нид из лав!
Мэр повернулся к водителю и посмотрел на него такими глазами, что Жорик потупился: — Понял. Звякните тогда, если чё. Сел в беэмвуху, газанул, уехал, поминая крашеную швабру недобрым словом. Шеф с размаху долбанул мобильник об асфальт и зашёл в бар… …Денис Замутовский слушал «Сержанта Пеппера», пил и плакал. Сначала пил один у стойки. Долго-долго. Потом пил один за столом. Тоже долго. Потом вышел на улицу. Стемнело. Кутаясь в пиджак, никем не узнанный мэр пересёк дорогу по светофору, забрёл в сквер им. авиаконструктора Охапкина, сел на лавочку. К нему подбежал чёрный пёс Блюхер, ткнулся в колени. Денис Денисович почесал пса за ухом. Тихонько подошёл, подсел рядом Витёк. — Не холодно вам? — Вообще есть немного… — Сейчас… Витёк приволок из кустов свою куртку. Почти новая, только от масляной краски синее пятно на спине. Потом нахлобучил на голову Замутовского свою зимнюю шапку. Сам-то в вязаной шапке был, ничего. Посидели, подышали. Потом — слово за слово, пошёл разговор за жизнь. — Вить, ты пойми, я для неё ничего не жалел! — Замутовский бил кулаком по скамейке. — С козлами этими связался, которые на выборах чего-то там с электронным подсчётом сделали… А они потом бабло стали требовать… Откаты-шмоткаты… Витёк, я же в депутаты пошёл зачем? Чтобы людям лучше жилось! Это ещё до мэра. Честное слово, я как лучше думал! А потом её вот встретил. Кристину. Мерзавка… Это она всё — карьера, карьера, тебе нужен рост, бла-бла-бла… Вот, понеслось… А я ведь в КВН играл. Вить, не поверишь, на четвёртом курсе даже капитаном был… — Не может быть! — Витёк заломил шапку на затылок. — А в каком году? — В восемьдесят втором. — А где учился? — В МИСИ. — Так ты в Москве учился? А я в МИРЭА! Мы же с вами играли! — МИРЭА? Да, играли… В ДК вашем институтском.
525
Заповедник Сказок 2016
526
Избранное
— Ну! Это же вы в домашнем задании песню переделывали… Как её?.. «Всё напоминает о тебе, а ты нигде…» — «Остался миг, который вместе видел нас в последний раз!» — радостно подхватил Замутовский. — Про стипендию! Витёк! Братан! Мы, выходит, на одной сцене с тобой стояли! Да если б я знал, что ты — земеля… Заплакал. Потом схватился за штаны: — Слушай, а где тут можно… это… — Да вон, за лиственницу зайди. — Не, неудобно. Я так не могу. Может, в бар вернёмся? — Во даёт, — Витёк подмигнул Блюхеру. — Бар закрылся давно. Ну, можно в «Диану» зайти. Там туалет есть. — Пойдём в «Диану», — послушно кивнул хмельной мэр. — А это что? — Парикмахерская. Только её сносят скоро. Мне хозяйка ключ оставила, чтобы мы с Блюхером посматривали, как там что. Чтобы хулиганы не баловали. — А это удобно? — А чего же неудобно? Там уже ни оборудования, ничего не осталось. Всё вывезли… — А туалет не вывезли? — Туалет пока нет… В «Диане+» бывшие КВНщики расстелили газетку прямо на полу, засыпанном бетонной крошкой и разным хламом. Устроились среди выкорчеванных парикмахерских кресел. У Витька была шикарная закуска в полиэтиленовом пакетике — куриные окорочка-гриль, лаваш, пропитанный луком и кетчупом. И за пазухой ещё полбутылочки чернослива. Уютно светила аварийная лампочка. — Душевно тут, — расчувствовался Денис Денисович. — Да… жалко, что сносят. — Да кто сносит-то? — Да ты и сносишь! — Я сношу?! — Ты сносишь! — А чего я сношу? — А всё, что тут на улице есть, всё сносишь. — А зачем? — Кто ж тебя знает. Денег, наверное, хочешь. — Я не хочу… Это она хочет! Витёк, она же на него всё тратит. Ты понимаешь, я зарабатываю, а она на него…
Наталья Харпалёва
Ол ю нид из лав!
Мэр решительно отодвинул от себя окорочок. — Ничего не получит больше. Ты понял? Она больше ничего не получит. Я её по миру пущу. На маникюре она… Вот я ей маникюр сделаю — мало не покажется! А его вообще в асфальт закатаю! У меня люди есть, они сделают. — Не надо, — тихо сказал Витёк. — Не обижай. Пусть живут как хотят. Отпусти её. И вообще, никого не обижай больше… — Да. Да. Никого… — мэр опять заплакал.
*** …Гуляли на две улицы. Светились пёстрой праздничной иллюминацией Сберкасса и Шиномонтаж. В киоске «Куры-гриль» на полную громкость работал телевизор с музыкальным каналом и бесплатно раздавали второй лаваш к курице. Отмытая, вычищенная до блеска электронная стойка велосипедов зазывала горожан прокатиться на тандемах — три новеньких двойных велосипеда только вчера привезли и поставили в её стойло. Широко открыты были двери парикмахерской «Диана+». Нет, не парикмахерской — имидж-студии «Диана+»! Яркие, новые люстры сверкали хрустальным светом. Ещё нераспакованное новейшее оборудование для самых разных целей, какие только могли выдумать стилисты, сдвинули в один угол, а посредине поставили большой стол. Стол ломился от яств и цветов. На другой стороне улицы, в преображённом и счастливом баре «Мальчик Джонни» столы расставили буквой «П». И тоже не было свободных мест на столах, и за столами. В «Диане+» девочки-парикмахерши, отработавшие здесь уже несколько лет, знакомились с новыми мастерами — услуг стало больше, и штат под это дело расширили. Здесь же, за столом сидели постоянные клиентки, которые очень радовались, что их любимое тусовочное место не просто сохранилось, а преобразилось таким волшебным образом! В «Мальчике Джонни» бомж Витёк, довольный как слон, рассаживал на лучшие места шахматистов и их жён, которые теперь тоже стали постоянными клиентами такого модного в городе заведения. Раскрасневшийся от пива Квадрат обсуждал с барменом Женей и дизайнером Юрой крутой тюнинг своей беэмвухи.
527
Заповедник Сказок 2016
528
Избранное
Ждали мэра Замутовского, но он позвонил, сослался на простуду и не приехал. Поприветствовал всех по громкой связи. Сигналом к началу торжества стал общий тост «За возрождение!» и одновременное включение в баре и парикмахерской песни Леннона. «Ол ю нид из лав!» — пел Джон. «Ол ю нид из лав» — это был пароль для вай-фая в баре «Мальчик Джонни» и в имидж-студии «Диана+». В разгар праздника Витёк рассиропился, разлимонился и выложил друзьям всю свою горемычную историю — и о жене, и о далёком польском городе Домброва-Гурнича, и о дочке Катеньке, которая теперь уже, небось, взрослая совсем… Никому много лет не рассказывал, а тут вот прорвало. Тут же за столом один из шахматистов достал ноутбук, залез на сайт передачи «Жди меня». И обнаружил, что Екатерина Яновская (Жукова) вот уже два года разыскивает своего отца, Виктора Николаевича Жукова. Только искала она его не в нашем областном центре, а в столице, в Москве. А там-то и не знает никто, где сейчас Витёк, что с ним… Мы с девчонками теперь все наши дни рождения, корпоративы только в «Мальчике Джонни» и отмечаем. Как тогда вот на двадцатилетие окончания института собрались, посидели
Наталья Харпалёва
Ол ю нид из лав!
хорошо, так с тех пор постоянно в «Джонни» захаживаем. А в «Диане» дороговато, конечно, стало — наценка за «имидж-студию» пошла. Но тоже иногда можно себе позволить. Мне, как постоянной клиентке, ещё скидку делают по дисконтной карточке. И вай-фай там бесплатный — удобно. Только пароль надо знать. Я — знаю.
529
Художник Сергей Чуб (Иофик)
Заповедник Сказок 2016
530
Избранное
Тикки Шельен
Дела музейные
Дела музейные сказка для детей изрядного возраста
-Н
у, всё, Ольга Михайловна, побежала я! Вы ведь закроете музей, всё хорошо? — Идите, Альбиночка, конечно. Под дождик не попадите! Над переулком нависла тяжёлая туча. Разом потемнело, нахмурилось, под окнами процокали босоножки Альбины да какой-то лихой мотоциклист пронёсся на звере рыкающем, и всё стихло. Ольга Михайловна заперла дверь на замок и поднялась к себе. Какие уж тут посетители, без пяти семь, и дождь того и гляди хлынет. Так и есть. Сперва редкие, тяжёлые капли, а потом всё сильнее и сильнее — и вот уже хлынуло как из ведра. Герань и бальзамин с завистью льнули к окнам, вниз по тротуару уже бежали ручьи, грохнул гром. Гроза входила во вкус и заканчиваться в ближайшее время не собиралась. «Вот и зонтика-то нет, — посетовала Ольга Михайловна, — и туфли на клею — не переживут они купания, раскиснут в кашицу. Давно бы надо отдать подшить, а всё недосуг». В принципе, и это не страшно. Можно прямо здесь заночевать — уютный, почти домашний диванчик, бельё и одеяло, даже ночнушка с халатиком припасены. Время от времени Ольга Михайловна, захлопотавшись дотемна, так и пропадает на работе. Девочки разбегались — у кого мама, у кого муж, детки, а Ольга Михайловна что. До телевизора она не охотница, ждать её никто не ждёт. Даже Мурр, и тот по летнему времени у сестры на даче мышек ловит. Вернётся сытый, гладкий, блестящий, будет недовольный шастать по квартире, скучать по раздольной жизни.
531
Заповедник Сказок 2016
532
Избранное
В шум дождя вплёлся шум закипающего чайника, за дверью деликатно закашлялись. «Ох, Павел Евсеевич! Входите, входите, конечно!» Павел Евсеич, помешкав, всё же вошёл, привычно поклонился в угол и застыл у дверного косяка. «Да вы проходите, — захлопотала Ольга Михайловна, — проходите, сейчас чайку попьём… Как вас давно не видать было, Павел Евсеевич». — «Дак и тебя, матушка, всё не застать, — церемонно заметил Евсеич. — Поди, захлопоталась в делах. А чайку — это хорошо, за это благодарны». День был подходящий — четверг. По пятницам и средам Евсеич, человек старинных правил, чайком себя не баловал, но в четверг ничего, можно. Из разных сортов чая всего больше уважал он аглицкий фруктовый, в пакетиках. Душистым паром из чашки мог наслаждаться бесконечно, пока крутой кипяток не остывал совсем. На тарелке лежали пара завитушек с корицей — как знала Ольга Михайловна, что сегодня будет у ней гость. «Ну, матушка, и гроза же! Боюсь я, не залило бы. Там, в подвале, окно слабое, стекло совсем расходилось — ткни и вылетит», — степенно посетовал Евсеич. Такая у него была манера. Сам он ни о чём ни просить, ни спросить не смеет, но и молчать не любит. Ольга Михайловна уже наизусть вызнала его повадку. «Завтра скажу Володе, пусть проверит, что ли». Володю Евсеевич не уважает — пару раз застал под хмельком, а пьяных он терпеть не может, особенно в доме. Володя, между прочим, до сих пор побаивается Ольги Михайловны, потому что она всякий раз непостижимым образом узнает, куда тот заначивает початую бутылку: то в красный шкафчик, за тряпочной пожарной кишкой, то в подвале в старом письменном столе, а раз даже в сливном бачке уборной отыскала. Курящих Евсеич тоже не жалует, и Ольга Михайловна всегда гонит Володю и музейную молодёжь дымить на улицу, притворяясь, что у неё от дыма голова болит. Хорошо хоть школьников больше не присылают: после культпохода непочтительных подростков Павел Евсеевич долго не в духе, и старый дом становится неуютным и скрипучим, а директриса придирается ко всем, особенно почему-то к Ольге Михайловне. А одну практикантку желчный старик просто выжил — не стерпел моды на рваные шортики и синие пряди в волосах. Правда, девица и сама пришла в восторг от деликатного предложения закончить практику раньше срока с хорошей характеристикой, так что всё кончилось, можно сказать,
Художник Ирина Бабушкина
Тикки Шельен
Дела музейные
533
Заповедник Сказок 2016
534
Избранное
благополучно. Но это редкость, обычно к студенточкам Евсеич рассеянно благоволит. «Ну что, Павел Евсеевич, как вам наша девочка?» — «Девочка? — оживляется старик, поднимая голову от чашки. — Хороша, право слово. Только зовут её чудно. Не Алёна, а навроде того…» — «Альбина!» — мягко подсказывает заместитель директора. — «Она, точно! — улыбается старик. — Воструша она у вас. Давеча водит этих-то, завела в Кириллы Афанасьича кабинет и так-то им прочувствованно: видите, дескать, книжка лежит, и перо брошено, будто, говорит, хозяин из кабинету минуту назад отлучился. И так-то живо сказала, они ажно головами завертели. Жужжалки свои вынули — ну щелкать. Вестимо, отлучился. Еле успел в калидор уйти». Альбина и вправду хороша. Ольге Михайловне нравится её спокойный мягкий подход. Девочка много читает, подбирает дополнительный материал с любовью и тактом. Нет, такую девочку упускать нельзя. «Я ей пока ничего не говорю, но потом, к осени, предложу остаться… на постоянной основе. Да ещё, может, чаю?» Евсеич солидно кивает. Свежего чаю он соглашается выкушать охотно, на сей раз персикового. Персики росли в оранжерее у барыни, матушки Кириллы Афанасьича, и запах персиков настраивает Евсеича на сентиментально-буколический лад. Дождь за окном не утихает, бьёт по карнизу, из водосточных труб хлещут на тротуар потоки воды. Настольный светильник — барский, тяжёлый, с ножкой в виде бронзовой нимфы в короткой тунике — мягко рассеивает сумрак. Изпод зелёного матового абажура высовывается белая лампа, аппетитная и туго закрученная, как рожок американского мороженого. «Ой, Павел Евсеевич! Я же вам что собиралась сказать, и давно уже! В сентябре у нас выставка будет — «Карикатуры времён Наполеона». Вся Москва будет праздновать, и мы тоже. Уже списались с некоторыми музеями… и с частными коллекционерами тоже. Чтобы всё прошло на уровне, вы понимаете, надо же загодя готовиться…» Гость понимает. Он, Павел, Евсеев сын, хотя лично супостата не встречал, но картинки про него очень одобряет, потому супостату урок — чтоб не дерзал излишне. Да глядишь, и Кирилла Афанасьевич посмотрят, может, повеселеют. Сызмала-то очень любили они и солдатиков, и конницу. Была у них в коробке, отличная, раскрашенная.
Тикки Шельен
Дела музейные
«Как он, всё тоскует?» — больше из приличия спрашивает Ольга Михайловна. Павел Евсеевич только горестно махнул рукой. Конечно, тоскует и угомониться не хочет. Смертушка всех равняет, да не всех примиряет. А вот давеча после концерты было, когда мадмазель романсы пела, так помрачнели. И ночью потом всё метались, маялись, даже всплакнули. Им бы поговорить, отойти бы сердцем, ан нет. Да мамзель-то хорошо пела, грех ругаться, и собой пригоженькая… Только там романс был — матушка ихная его очень любили. Господин Ознобишин написали… такой-то жалостный: «Кто примет в страннике участье? Кто молвит тихо: “Не грусти!“ Моя любовь — моё несчастье! Моя любовь… прости, прости!» А Кирилла Афанасьич его и слышать не желали, говорили: «Вздор это всё»… Сами же потом и вздыхали, до слёз даже. Ольга Михайловна тоже помнит этот романс. В особняке Румяновых концерты проходят довольно часто — музыканты за честь считают поиграть в здешней золотой гостиной. Публика собирается большей частью своя же, московская интеллигенция. А как иначе прожить? Музейное дело такое — старайся, выкручивайся. Что же теперь, у музыкантов репертуар заранее проверять, чтобы не было кому какого огорчения? К слову сказать, Кирилла Афанасьевича она видела только на портрете — крохотная миниатюра на дамской табакерочке. Романтический юноша — кудри каштановые, задрапирован во что-то красное, не то шлафрок, не то гишпанский плащ. Лицом не сказать чтобы особенно был пригож… Впрочем, кто сейчас знает, каков на самом деле был молодой московский самоубийца: с доморощенного-то их Тропинина спрос невелик. Слышать барина слышали многие, а видеть никому не доводилось. Что да как, да отчего молодой Румянов наложил на себя руки, в музее деликатно не выясняли. Полагали, что из-за любви к одной петербургской красавице, но убедительных доказательств никаких не приводилось, да и смысла в них было бы немного. Сам Павел Евсеевич об этом беседовать отказывался наотрез, обижался и доказывал свою немилость всеми возможными способами. Честное имя своего барина Евсеич блюл свято и никому не дозволял зазря ворошить горестное прошлое рода Румяновых. Каким образом принял свой смертный час дворовый человек Румяновых Павел Евсеев Филатов, знать никто не знал. Да и не расспрашивали, молчаливо решив, что слуга и после смерти остался на этой земле с непутёвым баричем для присмотра и из верности. Всё это юной Олечке в своё время понемножку
535
Заповедник Сказок 2016
Избранное
536
Художник Ирина Лосева
Тикки Шельен
Дела музейные
рассказывала Ирина Геннадьевна, когда терпеливо вводила помощницу в курс дела, рассказывала, просвещала, а… а потом и представила её Павлу Евсеевичу. И вот уже, считай, четверть века они чаёвничают. Сперва втроём, потом вдвоём… а там, как знать, может, опять втроём будут. Хотя торопиться не след. «Истинно так, Михална, поживём ещё — увидим, как оно обернётся», — пробасил Евсеич. И тут Ольга Михайловна всплеснула руками. «Павел Евсеич, да как же из головы-то вылетело совсем! Я ж была там! Когда в Ленинград… в Петербург ездила, я ж там была! Там теперь тоже музей — музей открытки. Между прочим, по поводу выставки военной карикатуры с ними говорили. И такая женщина у них работает… милая, немолодая, Надежда её зовут. Отчество не вспомню, да и бог с ним совсем. Я ей говорю: простите, мы с вами коллеги. Сказала, откуда я… Ну вы понимаете, в общих словах. И знаете, что меня поразило? Там в вазочке на столе стоит лилия! Не перьевая, не бумажная — живая белая лилия. Прямо в экспозицию включена. Я не стала уж так прямо спрашивать, всё же неловко так сразу… но вы подумайте только… И совсем из головы вылетело, да хорошо, вы напомнили — там радио играло, и как раз этот самый романс был, «Прости». Ольга Михайловна не сказала Павлу Евсеичу, что перед отъездом зашла ещё раз в музей открытки и, не застав там Надю, оставила у вахтёрши лилию. Хороших белых в ларьке не нашлось, только пожухлые какие-то — взяла жёлтую. Но зато самую светлую. Скорее, золотистую. И совсем свежую, с тремя полураскрытыми бутонами. Евсеич и ухом не ведёт, лишь качает рассудительной головой: ишь ты, всякое, мол, бывает. Ольга Михайловна знает его как облупленного: старый слуга рад-радёшенек и уже предвкушает, как понесёт весточку своему Кирилле Афанасьичу. И то сказать, новостей у них здесь не слишком много. Но старинный фасон требует и виду не подать, мало ли что несмышлёные болтают. Для Павла Евсеевича Ольга Михайловна хоть и учёный человек, а все ж девчонка и почитай свой брат, прислуга при доме. Евсеич — душа простая, все научные регалии, статьи, монографии ему звук пустой. Робеет он только чиновной директрисы, видя в ней власти предержащие. Ольге Михайловне это и смешно, и умилительно — она помнит, как её наставница Ирина Геннадьевна за глаза звала старика «дедушка». Чай допит. Павел Евсеевич медленно встаёт и кланяется Ольге Михайловне в пояс. Потом степенно благодарит за угощенье,
537
Заповедник Сказок 2016
Избранное
поворачивается, чтобы уйти. Ольга Михайловна прощается с ним до нового свидания, выплёскивает остывший чай в пышные герани, убирает посуду в шкапчик. Гроза тем временем кончилась, с крыш ещё капает, но небо чистое, радостное. После дождя на улице свежо — стоит накинуть палантин. Хорошо, что вернулась мода на палантины. …Прости! на долгую разлуку! Неумолим жестокий рок! Но ты поймёшь ли сердца муку, Всю грусть в словах: «Я одинок!» Вдали тебя, в чужбине снежной, Мне сердцем вновь не расцвести! Я не услышал глас твой нежный… Всё кончено… прости! прости! Прости!.. Но если в шуме света Взволнует стих младую грудь, Быть может, вспомнишь ты поэта! И сладко будет мне вздохнуть… Когда восторженный и страстный, Тебя я встретил на пути, Мне жизнь казалась — сон прекрасный; Но то был сон!.. Прости, прости!..1
538
1
Романс «Прости». Слова Дм. Ознобишина, музыка Н. Титова.
Тикки Шельен
Дела музейные
539
Заповедник Сказок 2016
Избранное
Папины острова детская сказка
Д
540
анька никому не говорил о том, что самым лучшим своим другом считает Рыбинзона — кто же признается, что дружит с рыбой! Засмеют. Над Данькой и так смеялись, когда он признался, что мечтает стать моряком. Тогда учительница спросила, кто кем хочет стать, когда вырастет. Светка с последней парты выкрикнула, что хочет рисовать новые компьютерные игры. Шустрая Алёнка гордо сообщила, что станет гимнасткой и олимпийской чемпионкой. Главный заводила класса Макс никого особенно не удивил, заявив, что будет космонавтом. И даже очкастая отличница Катька заслужила гул одобрения, сказав, что собирается строить роботов-трансформеров. А вот Даньку подняли на смех. «Моряк! — презрительно фыркнул Макс. — Что там сейчас искать, в морях? Их давно уже исплавали вдоль и поперёк! Надо идти в космонавты, как я». В общем-то, Данька был согласен с Максом, все моря давно исследовали ещё в прошлом веке, так что на Земле делать нечего, нужно лететь на другие планеты. Только вот моряком Данька мечтал стать вовсе не потому, что хотел приключений и открывать новые земли. Нет, на самом деле он хотел открыть один-единственный остров. Тот самый, о котором расспрашивал Рыбинзона… Рыбинзон появился у Даньки прошлой зимой на день рождения. — Это рыба-попугай, — сказала мама, кивнув на Рыбинзона. — Почему попугай? — спросил Данька. — Видишь, какая у него голова? На птичий клюв похожа.
Марина Ясинская
Папины острова
Голова Рыбинзона и правда немного походила на птичий клюв, но Данька был уверен, что попугаями этих рыб называют вовсе не из-за этого, а из-за расцветки. Ярко-бирюзовые бока Рыбинзона были словно забрызганы солнечными каплями, а брюхо переливалось всеми оттенками летнего леса — не всякий тропический попугай мог похвастаться такими красками! — А он морская рыба или речная? — спросил Данька. — Морская, — ответила мама. — А что? — Просто так, — пожал плечами Данька, скрывая волнение. Позже, оставшись вечером один на один с рыбой-попугаем, он прошептал, прижавшись носом к стеклу аквариума: — Ты же плавал в море, Рыбинзон? Солнечно-бирюзовая рыба-попугай подплыла к самому стеклу, распушила плавники и кивнула. — А ты плавал только в одном или во всех побывал? Рыбинзон резко сорвался с места, сделал три быстрых круга по аквариуму и снова замер у стекла. — Да ты что! — обрадовался Данька. — Слушай, ну, если ты бывал во всех морях, то, значит, проплывал мимо всех-всех островов, которые есть в океанах. Даже самых затерянных… Солнечно-бирюзовая рыба снова кивнула. Перед следующим вопросом Данька даже задержал дыхание — так ему стало страшно от надежды и от боязни разочарования. — А ты бывал на Папиных островах? Рыбинзон парил у стекла, лениво поводя плавниками цвета закатного тропического солнца. Данька замер в ожидании. Рыба-попугай долго смотрела на мальчика, а потом медленно кивнула — и уплыла по своим рыбьим делам, не увидев, как на лице Даньки расплывается улыбка.
*** Папиных островов не было ни на одной карте мира — уж Данька-то знал: он пересмотрел все карты, которые были в учебниках по природоведению. А как-то раз на большой перемене даже прокрался в кабинет географии и рассмотрел все тамошние огромные карты. Но Папины острова совершенно точно где-то существовали, это Данька знал не менее твёрдо. Иначе как объяснить, что столько пап-моряков так никогда и не возвращается из долгого плавания? О том, что его папа — моряк, ему рассказала мама. И показала несколько бумажных фотографий, которые Данька
541
Художник Ирина Манелис
Заповедник Сказок 2016
542
Избранное
Марина Ясинская
Папины острова
долго и с жадностью рассматривал. Особенно ему понравилась та, где мама с папой стояли рядом: папа в лихо сдвинутой на бок белой фуражке весело щурился, глядя прямо на Даньку, а у мамы там были длинные волосы и такая улыбка, какой Данька никогда прежде не видел. — А где он сейчас? — спросил он тогда, и сердце сжалось от плохого предчувствия. — Он что, умер? Мама долго смотрела на Даньку с сомнением и странной неуверенностью в глазах. — Нет, он просто ушёл в плавание и не вернулся, — ответила она наконец сухо. — Моря, они такие… уплываешь — и пропадаешь… — Может, он попал в плен к пиратам? — предположил Данька; тут его воображение разыгралось. — А вдруг он пропал в Бермудском треугольнике? Или повстречался с «Летучим голландцем»? Или… — тут Данька вспомнил услышанную недавно историю про Одиссея, — …или, может, папин корабль погубили сирены?.. — Про сирен — это ты прямо в точку попал… — как-то криво усмехнулась мама. — …или, может, их корабль потерпел крушение, и папу выбросило на необитаемый остров? — строил всё новые предположения Данька, не обратив внимания на её слова. — И вот живёт он там, как Робинзон, и ждёт, когда его спасут? — Не знаю, — грустно вздохнула мама. — Может быть… Данька огорчился, представив себе, как одиноко, должно быть, его папе на необитаемом острове. А потом в квартиру двумя этажами ниже въехали новые жильцы, и Данька познакомился с Полинкой. У Полинки тоже не было папы. — Мой папа был моряк, — обмолвилась она как-то. — Он ушёл в плавание — и не вернулся. И тут Даньку осенило: а что, если его папа и папа Полины оказались вместе на одном необитаемом острове и вместе ждут там спасения? Даньку настолько захватило эта мысль, что он стал расспрашивать своих одноклассников, у которых тоже не было пап. А таких оказалось немало. — Мой папа был лётчиком и погиб во время испытаний, — сказала отличница-Катька. — Мой папа живёт в другой семье и иногда присылает нам деньги, — неохотно поделилась веснушчатая Ирка с первой парты.
543
Заповедник Сказок 2016
Избранное
— А я не знаю, кто мой папа, — деланно равнодушно пожал плечами Серёга и засунул сжатые в кулаки руки в карманы затёртых штанов, которые донашивал за тремя старшими братьями. — И мама тоже не знает. Задира Макс на Данькин вопрос отвечать не захотел. Но самое главное, выяснилось, что у остальных пропавшие папы тоже оказались моряками, не вернувшимися из плавания! Вот тогдато Данька и уверился, что где-то в далёких морях совершенно точно есть особенные, таинственные острова, на которые попадают исчезнувшие папы. И решил, что, когда вырастет, обязательно станет моряком, разыщет эти самые Папины острова и спасёт всех пап.
***
544
Солнечно-бирюзовый Рыбинзон, бодро плававший среди розовых кораллов аквариума, оказался непростым собеседником. Он постоянно молчал и далеко не всегда был в настроении отвечать на расспросы. Порой Рыбинзон целыми днями не удостаивал Даньку ни одним кивком. Но Данька проявлял чудеса терпения, день за днём настойчиво расспрашивая рыбу-попугая, и постепенно выяснил кое-какие важные подробности. Папины острова располагались в тропиках. Там круглый год лето, потому папы не мёрзли. На островах росли пальмы, батат и хлебные деревья, а на песчаных берегах водились крабы и черепахи, так что папы и не голодали. А вот диких кровожадных племён там, к счастью, не было, как не было хищников и ядовитых змей. Зато в джунглях обитали шумные обезьяны, очкастые еноты и разноцветные попугаи, которые очень быстро научились говорить. Вода была тёплой и чистой, солнце — тёплым, а берег — мелким-мелким.(а песок на берегу – мелким-мелким) Возможно, где-то в глубине острова были зарыты пиратские сокровища, но этого Рыбинзон наверняка не знал — он же всё-таки был всего лишь рыбой. Словом, волшебное место, эти Папины острова! Данька бы с радостью провёл там каникулы. Вот только располагались они очень далеко от основных морских путей, корабли туда никогда не заходили, и потому шансы на спасение пап-робинзонов были невелики. Вечера Данька часто проводил около аквариума. Сидел со справочниками по морской навигации или морскими атласами, которые брал в библиотеке, и вполголоса доверительно рассказывал Рыбинзону о том, что собирается пойти в мореходку или, может, вообще запишется юнгой на корабль. А ещё лучше — станет
Марина Ясинская
Папины острова
капитаном собственного корабля и отправится в плавание по дальним тропическим морям, где затерялись Папины острова. И обязательно их найдёт. Рыба-попугай тихонько скользила между розовыми кораллами, время от времени замирала у стекла, глядя на мальчика, и кивала, одобряя.
*** Даньку так распирало от планов спасения пап-робинзонов, что он просто сгорал от желания поделиться ими с кем-то ещё, кроме Рыбинзона. Рыбинзон, конечно, был самым лучшим слушателем и собеседником, он всё понимал, только слишком уж он был молчалив. Смутно догадываясь, что маме его планы не понравятся, Данька решил не посвящать её в свои задумки. Одноклассникам он ничего не рассказал, чтобы не быть снова поднятым на смех. Вот когда он, Данька, и правда станет моряком, уйдёт в дальнее плавание, а потом вернётся вместе со всеми пропавшими папами, вот тогда-то они сильно пожалеют, что над ним насмехались! Оставалась Полинка. И Данька решил, что ей рассказать можно. Выслушав Данькину версию о Папиных островах и о планах спасения пап-робинзонов, Полинка серьёзно наморщила нос и спросила: — А девочки могут быть моряками? — Нет, — категорично ответил Данька; он ни разу нигде не читал про девчонок-морячек. Данька никак не ожидал, что у Полинки задрожат губы, и на глаза навернутся слёзы, и что она прошепчет, жалобно шмыгнув носом: — Я тоже хочу быть моряком! И я тоже хочу поплыть к Папиным островам! — Так и быть, — подумав, согласился Данька, — когда я стану капитаном корабля, я разрешу тебе быть на нём юнгой. — А можно? — немедленно просияла девочка и с таким восторгом посмотрела на Даньку, что он вдруг почувствовал себя выше ростом. — Конечно, — великодушно разрешил он. — Я же буду капитан, как я скажу, так всё и будет. — Но только это случится ещё нескоро, — рассудительно заметила тут Полинка. — Бедные наши папы, они ведь не знают, что мы поплывём их спасать. Как бы их предупредить?
545
Заповедник Сказок 2016
Избранное
— Рыбинзон! — осенило Даньку. — Рыбинзон уже бывал там! Если выпустить его в море, то он доплывёт до Папиных островов и всё им передаст! — Море далеко, — всё так же рассудительно заметила Полинка. — Далеко, — согласился Данька. — Придётся что-нибудь придумать…
***
546
В кабинете географии, куда Данька снова прокрался тайком, его застукал Макс. — Ты чего здесь? — грубо осведомился Макс. — Надо! — с вызовом ответил Данька. Он пытался определить по картам, в какую реку впадает протекающий на окраине их города ручей и выходит ли та река в море. Потому что если выходит, то Рыбинзона можно было бы выпустить прямо в ручей, и оттуда тот доплыл бы до реки, потом до моря, а там уж и до Папиных островов рукой подать. — И мне надо! Давай, вали отсюда! — прикрикнул Макс. Данька терпеть не мог задиру Макса и втайне не раз представлял себе, как в один прекрасный день станет сильным и храбрым и даст ему достойный отпор. Но пока этот день ещё не наступил. К тому же, всё, что ему было надо, Данька на картах уже посмотрел, так что причин оставаться в кабинете географии больше не было. Пожав плечами, Данька направился к выходу. В дверях его остановил голос Макса. — Скажи, ты в картах разбираешься? — Немного. — А звёздные карты тут есть? — Звёздные? — удивился Данька. — А что, разве такие бывают? — Значит, нет, — вздохнул Макс и уныло поплёлся к выходу. Оттолкнул плечом Даньку и вышел в коридор. С опущенной головой и поникшими плечами, задира Макс был не похож сам на себя. — Эй, погоди! — Данька нагнал его. — Зачем тебе звёздная карта? — Хочу найти одну планету, — неохотно буркнул Макс. — Какую планету? — не отставал Данька. — Какую-какую… папину! — неожиданно выпалил Макс. — Папину? — опешил Данька.
Папины острова
547
Художник Ирина Манелис
Марина Ясинская
Заповедник Сказок 2016
Избранное
— Да. У меня папа был космонавтом. Понял? Однажды он улетел в космос, и его корабль потерпел крушение. Отец приземлился на одной планете и теперь не может с неё вернуться. — Так вот почему ты хочешь стать космонавтом… — Ну да, — смущённо замялся Макс, а потом нахмурился. — А ты что, тоже поэтому хочешь стать моряком? — Ага, — кивнул Данька. — Но я собираюсь спасти не только своего папу. Я тут поспрашивал… знаешь, оказывается, у многих наших папы — моряки. И сидят сейчас на необитаемых островах, ждут спасения. Так что я хочу вернуть их. Всех. Макс долго смотрел на Даньку, а потом неожиданно протянул руку, и они впервые обменялись серьёзным мужским рукопожатием.
***
548
Отправлять Рыбинзона в плавание Данька решил летом, чтобы тот не замёрз в холодной воде. Время до летних каникул тянулось нестерпимо долго, но едва только они настали, тут Данька уже не медлил. Утащив на кухне стеклянную банку, он наполнил её водой, осторожно выловил Рыбинзона сачком из аквариума и отправился с ним на окраину города. На берег весело журчащего ручейка они пришли втроём — компанию им составила Полинка; Рыбинзон должен был передать весточку и её папе тоже. Данька наклонил было банку, чтобы выпустить Рыбинзона в воду, но как-то вдруг замешкался: расставаться с солнечно-бирюзовой рыбой-попугаем оказалось совсем непросто. — Ты чего? — нетерпеливо спросила Полинка. — Я… я… — Данька не мог подобрать слов. — Просто, понимаешь, Рыбинзон… он так долго был моим лучшим другом! А сейчас нам придётся расстаться… — Да, но ведь он передаст весточку нашим папам! — Знаю. Но мне всё равно грустно. Грустно, что я теперь останусь один. Полинка подошла к Даньке, подбадривающе взяла за руку. — Ну, хочешь, я буду твоим другом? Данька едва было не ляпнул: «Зачем мне друг-девчонка?», но заглянул в огромные голубые глаза Полинки — и вдруг кое-что понял. Она — единственная, кроме Рыбинзона, с кем он делился своими надеждами и планами, она пошла с ним вместе отправлять Рыбинзона в дальнее путешествие, а когда они вырастут, она поплывёт вместе с ним на поиски Папиных островов.
Марина Ясинская
Папины острова
— Ты мне уже друг, — улыбнулся Данька, и на душе у него сразу стало легче. Данька поднял банку на уровень глаз. Солнечно-бирюзовая рыба-попугай замерла у самого стекла, мягко шевеля яркими плавниками, и уставилась на мальчишку мудрыми глазами. — Передай моему папе — и папе Полинки тоже — что мы обязательно приплывём за ними, — прошептал Данька. — Пусть они нас ждут! Рыбинзон кивнул в ответ. — Спасибо, — выдохнул Данька. — В добрый путь! — И выпустил своего лучшего друга в ручей. Ярко-бирюзовая спинка сверкнула в лучах летнего солнца, играющего на воде. Рыбинзон бодро поплыл по течению — ему предстоял долгий-долгий путь к Папиным островам.
549
Заповедник Сказок 2016
Избранное
Писарня господина Завирайло-Охлобана сказка для детей изрядного возраста
З
550
акрыв дверь за последним посетителем, Лексан Паныч уселся за рабочий стол и мрачно уставился в сгустившиеся за окном сумерки. Вот опять начинается это. Уже который вечер его душу бередят непонятные, незнакомые ему чувства. Они вызывают тянущее беспокойство и какую-то смутную потребность, отказывающуюся принимать чёткие формы. В воображении возникают странные картины толстых чёрных котов в пенсне, наглых рыжих девиц в кокетливых фартучках и двух глаз, одного с золотою искрой, сверлящего до дна души, и другого — пустого и чёрного, как выход в бездонный колодец. Поглядев некоторое время на собственное отражение в мутном стекле окна, усталый лекарь-амуролог вздохнул и, не умея по-другому справляться с этим (и, положа руку на сердце, любым другим) беспокойством, достал из стеклянного шкафа в углу графинчик медицинского спирта. Знает ли кто, откуда берутся идеи? Нам известны только люди, воплощающие идеи в жизнь. Дедал и Икар создали крылья, Гутенберг — печатный станок, Белл — телефон, а Ординер — абсент. Но откуда к ним пришли эти идеи? И почему — именно к ним? Только сами идеи знают, откуда они родом. И только сами идеи могут объяснить, почему они выбирают того или иного человека. Бывшая швея Мариана Остич, а для друзей просто Маша, не очень понимала, что случилось. В один момент она прилежно
Марина Ясинская
Писарня господина Завирайло-Охлобана
переписывала нудный трактат какого-то штабного полковника «О нюансах военных подкопов в мирный период», в другой — вдруг обнаружила, что свеча давно догорела, за окном — рассвет, а на столе перед ней — целая стопка исписанных страниц, но — о, ужас! — это вовсе не нудные «Нюансы». «Только не это!» — испуганно воскликнула Маша. Владелец писарни и солидного носа господин Завирайло-Охлобан ещё как бы и не принял её на работу. «Женщины не могут быть хорошими писцами, — важно изрёк он, но всё-таки поддался на уговоры и согласился взять Машу копировщицей, если она докажет, что у неё и впрямь хороший почерк и что переписывает она действительно так быстро, как утверждает. Протянул ей трактат и сказал: — Если справишься до завтра, работа твоя». Маша без колебаний согласилась. Впереди — весь вечер и вся ночь, она быстро пишет. Она успеет. И вот вместо копии трактата перед ней текст, не имеющий ничего общего с военными подкопами; на исписанных её почерком листах разворачивалась какая-то странная история о сумасшедшем патологоанатоме, сшившем из частей разных трупов человека, которого оживил удар молнии. И было это создание так безобразно, что патологоанатом в ужасе бежал из города. А сшитый им человек пустился вслед за своим создателем… Маша очнулась, только дочитав последнюю страницу, и в отчаянии закрыла лицо руками — что она делает? Уже через полчаса господин Завирайло-Охлобан ждёт копию «Нюансов», а она, вместо того, чтобы попытаться наверстать упущенное, читает непонятно откуда взявшуюся историю! Девушка собрала скопированные страницы трактата и покачала головой: пачка настолько тонкая, что сразу видно — здесь едва ли четверть работы. Ну, вот и всё — конец её так и не начавшейся карьеры копировщицы. А что если… Движимая внезапным порывом, Маша взяла страницы с неизвестно откуда взявшейся историей про ожившего мертвеца и положила под листы с текстом «Нюансов». Теперь стопка смотрелась солидно — как раз такого же объёма, что и трактат. Возможно, господин Завирайло-Охлобан проверит только первые страницы и удовлетворится этим. И даст-таки ей работу. А уж там она его не подведёт. Если бы идеи могли говорить с людьми, возможно, они рассказали бы о том, что бок о бок с нашей реальностью существует
551
Заповедник Сказок 2016
Избранное
невидимый мир бесчисленных идей, главная и единственная цель существования которых — дождаться, когда откроется дверь между двумя мирами, и пройти через неё, чтобы поселиться в голове у выбранного ими человека. И не будет покоя человеку, в голове которого поселилась идея, до тех пор, пока он не воплотит её в жизнь.
552
Лексан Паныч выглянул в коридор. Всё, на сегодня пациентов больше нет. Лекарь-амуролог прикрыл дверь и вздрогнул — посреди кабинета покачивалась в воздухе слегка прозрачная наглая рыжая девица из тревожащих его видений. «Допился», — подумал Лексан Паныч и бросился к шкафчику с медицинским спиртом, не размышляя о том, что собирается лечить болезнь тем самым средством, что её вызвало. Достал бутыль, дохнул в гранёную стопочку. Поднял глаза. Слегка прозрачная девица по-прежнему парила в воздухе, нагло глядя на лекаря-амуролога. Почему-то почувствовав себя крайне неловко, Лексан Паныч достал вторую стопочку и взялся за бутыль. — Это водка? — спросила вдруг девица. — Помилуйте! Разве я позволил бы себе налить даме водки? Это чистый спирт! — возмутился лекарь-амуролог и вдруг застыл, подумав: «А фраза-то получилась хороша!» Повинуясь внезапному порыву, он подвинул к себе чистый лист и записал её… Раннее утро и рассерженная жена застали Лексана Паныча в рабочем кабинете лекарни за стопкой исписанных листов. Готовая закатить пьющей скотине скандал, супруга лекаря-амуролога с удивлением наблюдала за мужем, вдохновенно водившим пером по бумаге и время от времени восклицавшим что-то вроде: «Урежьте марш!» или «Да, да, плащ непременно с кровавым подбоем!» Жену Лексан Паныч не замечал. Рядом со стопкой исписанных страниц стояла непочатая бутыль медицинского спирта. Господин Завирайло-Охлобан, поджав губы, придирчиво рассмотрел первые несколько страниц трактата, потом отодвинул стопку листов в сторону и коротко кивнул Маше: «Второй стол у окна слева». Девушка просияла — ура, её взяли! Теперь она — копировщица! Про то, что под какими-то двадцатью страницами текста «Нюансов» лежали листы с историей про ожившего мертвеца, Маша на радостях просто позабыла.
Марина Ясинская
Писарня господина Завирайло-Охлобана
Как узнать, что это — настоящая любовь? — испокон веков допытываются люди. Как понять, что этот автор — твой? — от начала времён вопрошают книги. И ни люди, ни книги не могут найти ответа до тех пор, пока не встречают того самого, любимого и единственного, с которым готовы провести всю оставшуюся жизнь. И только тогда они ясно и отчётливо понимают: вот она — настоящая любовь, вот он — мой автор. А бывает, что ни люди, ни книги так и не находят свою половину. Сходятся с кем-то, притираются, живут, как умеют. И мечтают о чуде, которое для них так и не произошло. Взъерошенный секретарь ворвался в кабинет господина Завирайло-Охлобана и принялся возбуждённо махать руками. Как ни старалась сидевшая за столом у окна Маша, она не сумела расслышать ни слова, хотя ей и было очень любопытно. Вздохнув, девушка вернулась к работе — переписыванию монографии «Изысканные рецепты лечения повреждённой лодыжки». — Мариана! — вдруг услышала она грозный окрик. — Немедленно в мой кабинет! Оказавшись перед столом господина Завирайло-Охлобана, девушка сразу же увидела, что перед ним лежит её копия трактата «О нюансах военных подкопов в мирный период», та самая, в которую она подложила историю об ожившем мертвеце для объёма. «Вот и вскрылся мой обман», — печально подумала Маша и попрощалась с только что обретённой работой. — Пришёл заказ на ещё двадцать копий, — с явным недоумением в голосе заявил господин Завирайло-Охлобан и как-то растерянно добавил: — Почерк им, что ли, твой понравился? В общем, бросай всё, что делаешь, и начинай работать над копиями. Девушка машинально приняла протянутый ей трактат и прикусила нижнюю губу, размышляя, как ей быть. Признаваться? — Господин Завирайло-Охлобан, — осторожно спросила она, — Мне что, вот прямо вот с этого самого трактата копии делать? — Ну, а с какого же ещё? — Да, действительно, — пробормотала Маша и направилась к своему столу. Так что же, ей и впрямь переписывать ту историю про ожившего мертвеца? — Двадцать копий, вы только подумайте! И вот за эту ахинею? Ничего не понимаю, — доносилось ей вслед бормотание господина Завирайло-Охлобана.
553
Заповедник Сказок 2016
554
Избранное
Хроники бросился к двери в реальность, как только услышал, что она открылась. Но, разумеется, не он один был такой умный — перед дверью уже собралась огромная очередь. Хроники разочарованно вздохнул и — делать нечего — пристроился в хвост. Желающие пройти в реальность прибывали с немыслимой скоростью; толпа разрасталась на глазах. Ожидание обещало быть долгим. — Не знаете, много уже через дверь прошло?— раздался позади чей-то голос, и Хроники обернулся. За ним пристроился какой-то приключения. — Да я даже не знаю, сам буквально пару минут назад подошёл. — Немного, — вмешалась стоявшая перед ними подростковая книга. — Пара классиков, кто-то из фантастики, детектив и, представляете, одна эротика пролезла! Ах, да, и ещё один из этих… — она неопределённо взмахнула рукой и закончила с оттенком брезгливости: — Ну, знаете, смешанного жанра. Хроники не относил себя к поборникам чистоты жанра и решил не комментировать. — Имя у него ещё дурацкое, то ли Создатель-и-Мегги, то ли Творец-и-Марго, — продолжила подростковая книга голосом, исполненным такого презрения, что Хроники не выдержал: — А вас саму-то как зовут? — Мальчик-Волшебник-и-Магический-Камень, — гордо ответила подростковая книга и важно добавила: — Попомните моё слово, когда я попаду в реальность, я произведу там фурор. Хроники оценивающе оглядел собеседницу, отметил самый обычный конфликт и ничем не выдающуюся кульминацию и подумал, что рассчитывать на фурор со столь заурядной внешностью несколько самоуверенно. Но промолчал. — Скажите, а вы уже нашли своего автора? — вдруг спросил у него приключения. — Есть у меня на примете пара человек, — уклончиво ответил Хроники, хотя автора приглядел себе уже давно. Но ведь не будешь же о таком личном — и первому встречному. — А я вот пока не определился, — вздохнул приключения. — Кстати, меня зовут Последний-из-Индейцев. — Хроники-не-родившегося-мира… И не переживайте, вы ещё успеете найти своего автора, время, судя по всему, есть, — приободрил Хроники, указывая на гигантскую очередь. — А как вы поняли, что выбранный вами человек — именно ваш автор?— продолжал расспросы приключения.
Марина Ясинская
Писарня господина Завирайло-Охлобана
Хроники задумался и пришёл к выводу, что есть некоторые вещи, которые просто невозможно облечь в слова так, чтобы передать всю суть и всю глубину… Какая ирония: у книги — и нет слов. — Вы когда-нибудь влюблялись? — спросил он, наконец, у Последнего-из-индейцев и, не дожидаясь ответа, продолжил: — Это в чём-то похоже. Пока ты не нашёл своего автора, ты гадаешь, он это или не он. Смотришь на его словарный запас, оцениваешь воображение, отмечаешь уровень креативности, трудолюбие и упорство, измеряешь образность мышления, взвешиваешь восприимчивость к вдохновению. И всё продолжаешь оценивать и гадать, потому что не уверен. А когда находишь своего автора, на тебя словно снисходит знание: это — он. — А если ошибёшься? — отчего-то шёпотом спросил Последний-из-Индейцев. — Если ошибёшься и уйдёшь не к тому автору — что тогда? — Не знаю, — честно ответил Хроники. — И надеюсь никогда не узнать. Отличающийся нахальными манерами и прыщами на лице, юный гувернёр Станька, а для школяров — Стантин Ксаныч Бысь всерьёз беспокоился за своё душевное здоровье. Последние несколько дней с ним приключилось сразу несколько странных приступов: на некоторое время он словно терял сознание, а когда приходил в себя, обнаруживал перед собой исписанные своим личным почерком листы бумаги. Болезнь прогрессировала — если во время припадков под рукой не оказывалось бумаги, то гувернёр исписывал салфетки, бумажные обои, скатерти и даже собственную левую руку. Написанное во время приступов приводило Станьку одновременно в восхищение и ужас. В восхищение, потому что ему очень нравились увлекательные истории о таинственных преступлениях и о блестящем сыскаре, раскрывающем их. В ужас — потому что в разгар самых напряжённых расследований в тексте вдруг ни с того ни с сего появлялись чрезвычайно интимные сцены, например, «следы взлома были почти незаметны, и сыскарь, достав лупу, стиснул её в страстных объятиях». Дальнейшие описание были столь подробными и красочными, что юный гувернёр, имеющий, несмотря на нахальные манеры, сугубо теоретические познания о такого рода отношениях, неловко краснел и мучительно ёрзал на стуле. И истории про сыскаря, и смущающие Станьку интимные сцены были написаны его почерком, и ему оставалось только
555
Заповедник Сказок 2016
556
Избранное
Художник Лена Немик Марина Ясинская
Писарня господина Завирайло-Охлобана
557
Заповедник Сказок 2016
Избранное
гадать, кто же управляет его рукой во время писарных приступов. Не иначе — демон. А скорее всего — даже два.
558
— Мариана, что это такое? — загромыхал над девушкой голос господина Завирайло-Охлобана. Маша подняла взгляд и увидела в руках у владельца писарни последние две копии «Нюансов», которые она сдала только сегодня утром. — Я спрашиваю, откуда там взялась эта история? — продолжал греметь владелец писарни, и сердце девушки ухнуло вниз. Ну, вот теперь точно всё, её обман раскрылся. — Я не знаю, — со слезами в голосе ответила Маша. — Я переписывала «Нюансы», а потом вдруг — раз! — и я прихожу в себя, а передо мной исписанные моей рукой листы, а на них — эта история. Господин Завирайло-Охлобан крепко задумался; над столом девушки сгустилась напряжённая тишина. Вытерпев, сколько смогла, Маша не выдержала: — Вы меня теперь уволите? — Нам пришёл заказ на целых двести копий «Нюансов», — невпопад ответил владелец писарни. — Они расходятся по городу с удивительной скоростью! И, поверь мне, девочка, — вдруг перешёл он на проникновенный тон, — их заказывают не потому, что кому-то интересно читать про военные подкопы. Их заказывают из-за этой истории про мертвеца. Я уже приказал выкинуть первые двадцать страниц, тех, что из «Нюансов» — они ведь никому не нужны, и нанял полдюжины новых писарей-копировщиков, потому что, чует моё сердце, скоро нам поступят новые заказы. Из всех рассуждений господина Завирайло-Охлобана Маша услышала только то, что он нанял шесть новых писарей, и поникла. — Я больше не буду работать у вас копировщицей, да? — обречённо спросила она. Владелец писарни отстранённо ответил: — Нет, копировщицей ты больше не будешь, — и, заметив, как переменилась в лице девушка, добавил: — Мне нужно, чтобы ты сочинила новые истории. Такие, чтобы нам заказывали десятки и десятки копий. Это же золотая жила! — Но я не знаю, как это произошло! — не на шутку перепугалась Маша. — Это просто случилось, я тут ни при чём! Я не смогу…
Марина Ясинская
Писарня господина Завирайло-Охлобана
— Сможешь, — оборвал её господин Завирайло-Охлобан. — Ты уже приманила одну книгу — сможешь приманить и другие. Лексан Паныч забросил пациентов, регулярно забывал ужинать, а порой и возвращаться домой. Обеспокоенная жена с тревогой наблюдала за тем, как её супруг либо запойно исписывает страницу за страницей, либо яростно комкает листы и разбрасывает их по комнате, приговаривая: «Не то, всё не то!» Попытки отвлечь врача-амуролога от его одержимости ни к чему не приводили. Когда-то искренне считавшая, что не может быть худшей напасти, чем пьянство, супруга Лексана Паныча начинала сомневаться в верности своего суждения. Исписавший во время повторяющихся приступов все стены и простыни в своих комнатах, юный гувернёр отчаялся найти помощь у лекарей и подался к экзорцисту, хоть молва и ославила того шарлатаном. Принёс ему одну из написанных во время приступов историй, самую любимую, про окружённый болотами старинный замок и бродящий по нему призрак злой собаки, с неизменными неуместными сценами страсти — куда же без них? — и спросил: — Что со мной? — Я вижу дверь, открывшуюся в наш мир, — закатив глаза так, что стали видны только белки, загробным голосом затянул экзорцист. — И за дверью этой — несметное число духов под названием "книги", только и ждущих, как бы прорваться в наш мир и захватить чьи-то души. Твоей душой завладело сразу двое, и они борются за тебя между собой, вот почему строки о сыскаре у тебя перемешиваются с… сам знаешь чем. — И что же мне теперь делать? — не на шутку встревожился юный гувернёр. — Вы можете этих духов изгнать? — Зачем? — совершенно нормальным голосом ответил экзорцист, возвращая глаза в положенное им состояние. — Что значит — зачем? — Пользуйся ими! — Как? Экзорцист достал из-под стола рукопись, на титульной странице которой было старательно выведено: «Френки Штейн, или История ожившего мертвеца». Ниже, более мелкими буквами: «Сочинено Марианой Остич», а под этой строчкой: «Скопировано в писарне многоуважаемого господина Завирайло-Охлобана».
559
Заповедник Сказок 2016
Избранное
— Неси всё, что написал, в писарню господина Завирайло-Охлобана. Книгу про Френки Штейна уже раскупила сотня человек — ты хоть понимаешь, сколько роялти на этом заработал тот, кто сочинил и записал эту историю? Экзорцист не знал, что заработал на Френки Штейне только господин Завирайло-Охлобан, а Мариана Остич и понятия не имела про роялти и получала жалование простой копировщицы. Впрочем, справедливости ради стоит добавить, что про существование роялти не знал и господин Завирайло-Охлобан. Станька же не знал, что Мариана Остич и господин Завирайло-Охлобан не знают про роялти, и потому его немедленно согрели мысли о деньгах, которые он получит за сто копий проданных книг. Сто копий! Это же можно будет навсегда уйти из гимназии и никогда больше не таскать за уши горластых непоседливых школяров! — Только маленький совет, — продолжал тем временем экзорцист, — Раздели написанное в две разные рукописи. Ну, не идут они вместе, все эти восставшие жезлы и набухшие перси с сыскарями в болотах и призрачными собаками.
560
Недовольство — опасная вещь. Именно из озвученного в нужном месте и в нужное время недовольства рождаются массовые беспорядки, восстания и революции. Уже довольно давно Хроники слышал недовольный гомон гдето позади, но сейчас тот стал стремительно нарастать. — Дамские романы бунтуют, — пояснила Мальчик-Волшебник, заметив обеспокоенность Хроник — она как-то умудрялась всегда быть в курсе событий. — Почему? — Считают, что происходит жанровая дискриминация, и именно поэтому их задвинули так далеко в хвост очереди. — Глупость какая! Никто их не задвигал, просто они позже пришли. Кто приходит последним, всегда встаёт в конец очереди. Всё справедливо. — Вот пойди и попробуй им это объяснить, — предложила Мальчик-волшебник. Хроники прекрасно понимал её сарказм. Это только кажется, что все хотят одной справедливости для всех. А когда по справедливости ты вдруг оказываешься в самом конце, эта справедливость резко становится несправедливой, и ты требуешь себе другую справедливость. Ту, которая поставит первым тебя.
Марина Ясинская
Писарня господина Завирайло-Охлобана
— А чего они хотят? — Чтобы их пропустили вне очереди, конечно. Господин Завирайло-Охлобан довольно потирал руки — таких доходов писарня ещё никогда не видела! Чтобы справиться с потоком заказов на ожившего мертвеца, владелец писарни придумал хитрую вещицу — подкладывал между двумя страницами тонкие вощёные листы, натёртые углём. Писарь водил пером по верхней странице, а через угольный листок отпечаток текста появлялся на нижней, и копирование шло в два раза быстрее. Угольная копия, конечно, была качеством хуже, и приходилось продавать её дешевле, но, что интересно, разбирали их даже скорее хороших. За последнюю неделю в писарне заказали ещё три сотни копий Френки Штейна, и господин Завирайло-Охлобан был абсолютно счастлив. Однако он прекрасно понимал, что эксплуатировать историю про ожившего мертвеца до бесконечности не удастся. Это всё равно, что театральной труппе показывать одно и то же представление. Как ни хорош спектакль, рано или поздно он надоест, и зритель запросит что-то новенькое. Потому школярного гувернёра с юношескими прыщами, нахальными манерами и заявлением, что у него есть рукопись, владелец писарни принял с распростёртыми объятиями. — Отлично, отлично, — приговаривал он, изучая истории про гениального сыскаря. Потом голодным взглядом уставился на сумку в руках у гувернёра: — А, может, у вас ещё что есть? Гувернёр вдруг покраснел от смущения и, помявшись, достал из сумки вторую рукопись. Пробежав глазами первые несколько страниц, покраснел уже господин Завирайло-Охлобан. Но не из-за смущения, а по иной причине. Вытер мигом вспотевший лоб и, натужно дыша, сообщил: — Полагаю, и это нам подойдёт. Мысли владельца писарни пустились в галоп: «Надо как-то ещё ускорить копирование. Может, подкладывать две угольные страницы между тремя листами, и наказать копировщикам сильнее давить пером? Тогда будет сразу три копии. А копии нам очень нужны — на эту любопытную книгу спрос пойдёт на сотни, тут даже двумя дюжинами писцов не обойдёшься. И нужно придумать другое имя для автора. Броское, таинственное и заграничное. Например, «Запретный сад сераля», сочинил барон во Хамм…»
561
Заповедник Сказок 2016
Избранное
Громкое покашливание привело господина Завирайло-Охлобана в себя. Увлекшийся размышлениями, он с некоторым изумлением осознал, что перед ним по-прежнему сидит прыщавый гувернёр и чего-то ждёт. — Ну, чего тебе ещё? — Как насчёт роялти? — нагло осведомился юноша. — А что это такое? — подозрительно нахмурился господин Завирайло-Охлобан. Почему-то он не был уверен, что ответ ему понравится. И чем дольше разъяснял понятие «роялти» гувернёр, тем больше владелец писарни убеждался в правоте своего подозрения. — Сорок процентов с первых ста копий и по двадцать пять со всех остальных, — уверенно закончил прыщавый гувернёр и добавил, словно почуяв сомнения господина Завирайло-Охлобана: — Или я забираю свои рукописи и несу частным писарям. И владелец писарни сдался.
562
К громко возмущающимся вульгарным эротическим романам, жеманно называвшим себя дамскими, примкнули потрёпанные детективы и брутальные однотипные боевики. Вид у них был решительный и агрессивный. Напряжение достигло той точки, когда взрыв стал неизбежностью. Хроники ожидал его с минуты на минуту. И взрыв случился — от эпицентра волнений отделилась небольшая группа дамских романов в окружении детективов и боевиков и рванула на штурм двери, силой распихивая стоявших перед ними. Послушно дожидавшиеся своей очереди книги, как и все воспитанные и интеллигентные существа, оказались полностью беспомощны перед хамством. Штурмовая группа прошла сквозь плотную очередь как стрела сквозь стог сена. Вломилась в дверь, ведущую в реальность — и исчезла. Несколько долгих вечеров Маша беспокойно вышагивала по своей каморке, мучительно размышляя над тем, как же приманивать книги. Девушка пыталась повторять всё, что делала той ночью, когда у неё написалась история про мертвеца — садилась за стол, разжигала свечу и принималась копировать «Нюансы». Не помогало. И вот однажды, после очередного бесконечного дня обвиняющих взглядов господина Завирайло-Охлобана, так и вопрошающих: «Ну, где она, новая история?», это просто случилось.
Марина Ясинская
Писарня господина Завирайло-Охлобана
Когда девушка очнулась, она увидела, что перед ней лежит сразу несколько стопок листов с интригующими названиями: «Убийство в ночи», «Пропавший покойник» и «Скелет в шкафу». Обрадованная Маша принялась знакомиться с плодами своего писарного приступа. «Убийство»» она прочитала с интересом, «Покойника» — с некоторым недоумением, «Скелет» — с растерянностью. Хотя все три истории рассказывали о разных преступлениях, Маше все три показались удивительно похожими друг на друга. Девушка долго раздумывала над тем, стоит ли нести хоть что-то из этих трёх рукописей в писарню. В итоге решила взять всё, а там уж пусть господин Завирайло-Охлобан решает. В кабинет господина Завирайло-Охлобана попасть удалось не сразу — под дверью стояло с полторы дюжины лиц самого разного пошиба, нервно мнущих рукописи в руках. «Просто удивительно, сколько людей стали внезапно страдать писарными приступами!» — подумала Маша. Когда очередь дошла до неё, господин Завирайло-Охлобан только краем глаза глянул на заглавия и бросил рукописи расторопно подхватившему их секретарю. — Для начала — сто копий каждой. Да, и под другим именем. Что-нибудь более соответствующее названиям. Скажем, Инесса Роковая. — Вы что же — даже читать не станете? — удивилась Маша. — Когда бы мне читать? — буркнул владелец писарни. — Ты видела, сколько народу ко мне прёт? И так — уже третью неделю! И все с рукописями! И какими! «Путешествия великана», «Тыща вёрст под водой», «Гордость и предвзятость», «Мир и война», «Звезданутые пришельцы»… Нет, милочка, у меня больше нет времени читать. Если я возьмусь читать, некому будет делать деньги… Всё, иди, пиши дальше, думаю, эти твои истории будут неплохо расходиться. И вот тебе, — спохватился господин Завирайло-Охлобан и, порывшись в ящике стола, достал небольшой кошелёк. — Держи, — протянул он деньги Маше. — Здесь куда больше, чем зарплата копировщицы, — растерянно проговорила девушка. — Больше, — согласился владелец писарни и, чувствуя себя умным и щедрым благотворителем, добавил: — Это называется «роялти».
563
Заповедник Сказок 2016
Избранное
После прорыва группы эротических дамских романов, дешёвых детективов и однотипных боевиков перед дверью в реальность воцарился сдержанный хаос. Сдержанный — потому что некоторое время в очереди держалась видимость порядка, и в дверь проходили именно те, чей черёд подошёл. Хаос — потому что всё чаще и чаще некоторые наглые книги прорывались без очереди. Хроники только качал головой, глядя на этих грубиянов. Ни стиля, ни грации, ни понятий о правилах. Уважающей себя книге сначала полагается выбрать своего автора — настоящего и единственного. А эти? Прыг в первого попавшегося. Похоже, им без разницы, лишь бы человек хоть самую малость владел грамотой — и вперёд, скорее писаться. И, что куда хуже — массово копироваться.
564
Увлекательные детективные истории про гениального сыскаря словно отрезало. Во время последних писарных приступов Станька писал лишь исключительно непристойные повествования, которые сотнями копировались в писарне господина Завирайло-Охлобана под именем барона во Хамма и расхватывались, словно горячие пирожки. Появляющиеся из-под пера красочно-неприличные опусы обеспечивали стабильные роялти, но каждый раз, приходя в себя после приступа и с любопытством читая написанное, Станька в глубине души почему-то жалел, что к нему больше не приходят так понравившиеся ему истории про гениального сыскаря. И гадал, что бы ему такое сделать, чтобы снова их приманить. — Э-эх, бестолочь! Ну, как есть бестолочь, — приговаривала жена Лексана Паныча, дочитывая очередную дешёвую угольную копию из писарни господина Завирайло-Охлобана. — Вон сколько сочинителей развелось, и все копируются. Небось, и денежки им за это капают. А ты? Пишешь, пишешь — и всё без толку! Допиши, что ли, уже хоть что-нибудь и пойди сдай в писарню, мож, и будет какой прок от твоего бумагомарания. Или уж брось и вернись в лекарню — на что нам жить-то? Безнадёжно пленённый образами двух разноцветных глаз, толстых чёрных котов и плащей с кровавым подбоем, Лексан Паныч только с досадой отмахивался от причитаний жены и лишь иногда отзывался: — Ты не понимаешь, я должен найти только самые правильные образы! Одно неверное слово — и всё испорчено. А она мне этого не простит.
Марина Ясинская
Писарня господина Завирайло-Охлобана
— Она — это кто? — спрашивала жена. — Моя книга, — с благоговением в голосе отвечал лекарь-амуролог и снова окунал перо в чернильницу. Желающие познакомиться с сочинительницей ожившего мертвеца Марианой Остич наведывались в писарню изредка, интересующиеся Инессой Роковой — регулярно, а уж возбуждённые дамочки, жаждущие узнать хоть что-нибудь про таинственного барона во Хамма, просто-таки осаждали писарню, и, в отсутствие сведений, сами выдумывали биографию загадочного заграничного сочинителя. Такая популярность немного пугала Машу, льстила вынужденному пребывать инкогнито Станьке («Рожей ты не вышел на барона во Хамма», — откровенно пояснил ему владелец писарни, запрещая раскрывать личину таинственного барона) и немало раздражала господина Завирайло-Охлобана. Да, копирование книг стало приносить очень солидную прибыль, но теперь владельцу писарни денег было мало. Хотелось немного той славы, что доставалась прыщавому гувернёру или скромной Мариане. Хотелось заразиться писарной лихорадкой и тоже стать сочинителем. Господин Завирайло-Охлобан не признался бы в этом ни единой живой душе, но он даже шаманил ночами, надеясь приманить к себе какую-нибудь книжонку. И будь она даже самой плохонькой, уж он-то сумел бы создать ей ажиотаж, ведь он, как-никак, владелец писарни, у него есть возможности. Но книги к нему почему-то никак не шли. Маша очнулась над очередной стопкой рукописей и просмотрела названия: «В гостях у каннибала», «Пропавшее наследство», «Украденный бриллиант». Девушка быстро пробежала их глазами и поморщилась от отвращения. Опять одно и то же! Рукописи — словно копии своих предшественников, отличается лишь несколько деталей. Повинуясь внезапному порыву, Маша схватила все три пачки листов и бросила их в камин. Хватит! Если она и понесёт в писарню какие-то истории, то не такие! Хроники с обречённостью смирившегося с несправедливостью жизни наблюдал за тем, как очередная группа хамоватых детективов и вульгарных эротических романов, жеманно называвших себя дамскими, рванула к двери, снося на своём пути стоявшие в очереди книги.
565
Заповедник Сказок 2016
Избранное
Но в этот раз что-то пошло не так. Несколько дамских романов уже ввалились в дверь, как вдруг сразу несколько детективов резко затормозили и рванули назад, создавая в проходе самую настоящую кучу-малу. В образовавшейся сумятице некоторое время ожесточённо толкались друг с другом недавние союзники, рвущиеся вперёд дамские романы и сдающие назад детективы. В итоге пробка рассосалась. А некоторое время спустя по очереди разнеслось ошеломляющее известие: детективы сдали назад, потому что автор, которого они атакуют, начал их сжигать! Услышав это, Хроники немедленно преисполнился благодарности и уважения к неизвестному автору.
566
— Мариана, я уже две недели от тебя ничего не видел, — обвиняющим тоном заявил господин Завирайло-Охлобан, когда девушка зашла за положенными ей роялти. Маша пожала плечами: — Не приманивается. — Жаль, — протянул владелец писарни, — Эти твои преступные истории очень хорошо покупаются. Как напишется новая — приноси. — Обязательно, — соврала Маша. На щедрые роялти, что приносил ему барон во Хамм, Станька снял роскошные меблированные нумера в самом респектабельном отеле города. Он стал одеваться в лучших ателье, питаться в дорогих тавернах и разъезжать в модных каретах. И хотя, на его взгляд, прыщей у него не убавилось, видимо, он всё-таки изменился внешне. И в лучшую сторону — иначе чем объяснить то, что на Станьку стали обращать внимание молодые девушки? Бывшему гувернёру очень нравилась его новая жизнь. Станька надеялся, что с ней никогда не придётся расставаться, а потому хотел лишь одного — чтобы эти непристойные книги, приносящие королевские роялти, продолжали к нему являться. О том, что когда-то он испытывал сожаление, не находя после писарных приступов на своём столе увлекательные детективные истории про гениального сыскаря, Станька почти забыл. Жена лекаря-амуролога дождалась, когда тот отлучится в уборную, и прокралась к столу в его кабинете. Всё, хватит, так больше продолжаться не может! Уже несколько месяцев её муж только и делает, что пишет, словно одержимый. Она устала
Марина Ясинская
Писарня господина Завирайло-Охлобана
надеяться, что Лексан Паныч со дня на день отнесёт свою историю в писарню господина Завирайло-Охлобану, и сотни угольных копий разойдутся по городу, а её соседки будут с уважением провожать её взглядами и шептаться меж собой с тайной завистью: «Жена сочинителя». Собрав все исписанные листы, что были на столе, жена Лексана Паныча бросила их в горящий камин и с удовольствием наблюдала за тем, как огонь жадно поедает бумагу. Может, хоть теперь её супруг вернётся в лекарню принимать пациентов, и в доме снова появятся деньги. Довольная содеянным, жена бывшего алкоголика, несостоявшегося сочинителя и, вероятно, вскоре снова практикующего лекаря-амуролога вышла из кабинета мужа. Давно зреющее возмущение беспардонной наглостью тех книг, что пёрли без очереди, назрело и прорвалось. Последней каплей послужил очередной прорыв нескольких боевиков и дамских романов. — Твари мы дрожащие или право имеем? — возопил ктото из классиков, и это словно послужило сигналом. Воспитанные, благопристойные, уважающие себя книги вмиг позабыли о своих манерах и, словно обезумевшие, разом двинулись к двери. Мощный поток сметал на своём пути все жанры и все виды, уносил и тех, кто давно присмотрел себе автора, и тех, кто его ещё не нашёл, и без сожаления давил сопротивляющихся и нерасторопных. Хроники быстро сообразил, что он должен сделать, чтобы выжить — отдаться на власть потока. Его подхватило, закрутило и понесло, стремительно и неконтролируемо — никакой возможности выбраться. Хроники несло вперёд, к заветной двери, и он молился лишь о том, чтобы его не выкинуло в реальность слишком резко, иначе он рискует просто не успеть вселиться в своего автора. Значительно разросшаяся писарня работала практически самостоятельно, как хорошо отлаженный организм, и впервые за долгое время у господин Завирайло-Охлобана появилось время почитать. Он вытащил наугад несколько рукописей, сваленных в тележку для продаж, и уселся в своём кабинете. «Завоеватели звёздных цитаделей» ему понравились, «Облава на цыплят» показалась приличной, но когда очередь дошла до «Проступка и возмездия», господин Завирайло-Охлобан
567
Заповедник Сказок 2016
Избранное
потребовал к себе секретаря, а мгновение спустя трудящиеся в поте лица копировщики услышали возмущённый вопль владельца писарни: — Мы и это копируем? — Да, — едва слышно прошептал секретарь. — И что — это покупают? — Покупают. Правда, не так хорошо, как другое. — Раз не так, то и нечего на него ресурсы тратить! — Но… — Что — но? — нетерпеливо спросил господин Завирайло-Охлобан. — Это же классика, — неуверенно отозвался секретарь. — Это же — о вечном… — О вечном! — фыркнул владелец писарни. — Я не на вечном деньги делаю. — Бросил секретарю рукопись «Проступка и возмездия» и приказал: — Больше не копировать!
568
Придя в себя после очередного писарного приступа, Маша обречённо взглянула на рукопись. «Мануэло» — гласило название. Неужели опять неотличимая от дюжины других преступная история? Неужели опять жечь? Нет, на этот раз всё оказалось иначе. Маша с увлечением прочитала о девушке-цыганке с удивительным голосом, выступавшей в лучших музыкальных салонах, и о непростой истории её любви. Удовлетворённо улыбнулась и понесла рукопись в писарню. Господин Завирайло-Охлобан удивил её тем, что на этот раз взялся рукопись читать. — А то приносят тут всякую муть, — пояснил он, поймав недоумённый взгляд девушки. — Приходится проверять. Дочитав, сморщил свой солидный нос и недовольно спросил: — А что, преступных историй нет? — Нет, — твёрдо ответила Маша. — Ну, ладно, сойдёт, — дал добро владелец писарни, и девушка с облегчением вздохнула: впервые после истории про ожившего мертвеца ей не будет стыдно за то, что копируется под её именем. То, чего Хроники боялся больше всего, случилось — поток книг нёсся с такой скоростью и силой, что увлечённого им Хроники приложило о косяк двери между мирами, и он на миг потерял сознание. А когда очнулся, обнаружил, что он уже в реальности.
Марина Ясинская
Писарня господина Завирайло-Охлобана
И не в своём единственном, предназначенном ему судьбой авторе, а в безграмотном золотаре, словарный запас которого едва ли достигал сотни слов, половина из которых — нецензурные. Грандиозные события великих империй, высокие башни неприступных крепостей, бесчисленные штандарты огромных армий, сложные интриги и зловещие козни, яркие подвиги и подлые предательства погибали, не получив ни малейшего шанса попасть на бумагу. Если бы Хроники-не-рождённых-миров мог завыть как волк, он бы непременно взвыл. Но у него не было горла — у Хроники были только слова. Слова, которые некому было записать. И бесконечное отчаяние погибающей книги вырвалось наружу недоумённым восклицанием насквозь пропахшего канализацией золотаря: «Едрёна вошь, какого хна?» Жена лекаря-амуролога ожидала от супруга возмущений и криков, но в кабинете царила тишина, и она, не выдержав, на цыпочках подошла к двери и немного её приоткрыла. Лексан Паныч сидел за столом и сосредоточенно водил пером по странице. На углу стола лежала нетронутая стопка исписанных листов. — Не может быть! — воскликнула поражённая супруга. — Я же сожгла твою рукопись! Лексан Паныч поднял на жену пылающий неукротимым пожаром взгляд и тихо, но очень торжественно сказал: — Она не горит.
569
Заповедник Сказок 2016
570
Место для иллюстрации
Избранное
Марина Ясинская
Писарня господина Завирайло-Охлобана
Настройщик вместо послесловия
В
шесть часов солнечного июльского утра Ученик подошёл к станции метро «Площадь Восстания». Вокруг было пустынно: слетевшиеся поглазеть на белые ночи туристы уже спали в своих гостиничных номерах, а петербуржцы ещё не встали на работу. Так что возле метро прогуливался только Настройщик. Он задумчиво глядел себе под ноги, как всегда что-то мурлыча под нос. Ученик подошёл ближе – и в который раз удивился. Издалека всегда казалось, что на Настройщике – строгий чёрный костюм, идеально на нем сидящий и, возможно, даже со смокингом. Но в какой-то момент всегда оказывалось, что никакого костюма нет – то ли прямая осанка Настройщика, то ли что-то в его жестах, то ли благородная седина давала такой эффект – Ученик так и не смог понять. Вот и сейчас – Настройщик, как оказалось, был одет в чёрные джинсы, футболку и ветровку – не подходящие друг к другу по цвету, старенькие, застиранные – но вместе (и вместе с Настройщиком) создающие впечатление элегантного наряда. Даже пыльные туфли, которые, казалось бы, давно готовы были развалиться, иногда блестели лаком иных эпох. И даже сомнения не было, что в потрёпанной сумке через плечо – старинные партитуры вычурных танцев, под которые шелестели платья и звенели шпоры. Ученик же всегда одевался просто, небрежно и неброско. Вот и сейчас на нём были защитного цвета шорты, белая футболка, какая-то полосатая размахайка и кеды без шнурков.
571
Заповедник Сказок 2016
572
Избранное
Ученик и Настройщик поздоровались за руку. Настройщик выразительно посмотрел на часы, но промолчал. Он, в общем-то, всегда молчал, сколько Ученик его знал. Настройщик решительно двинулся в сторону Суворовского проспекта – и Ученик пошёл за ним. Учитель шёл спокойно, с увлечением глядя по сторонам, иногда показывая в сторону какой-то заинтересовавшей или порадовавшей его детали, а иногда останавливался, казалось, поражённый увиденным. Ученик же почти бежал, шумно дыша на ходу. И всё равно – отставал. Настройщик продолжал мурлыкать какую-то мелодию. Ученик привычно удивлялся, как в эту простую мелодию точно вписывались и моторы утренних машин, и шаги первых пешеходов, и случайные звуки, и их собственные шаги. Они свернули в одну из Советских улиц, потом – на Дегтярную, с неё – опять на одну из Советских, потом ещё куда-то… Ученик не следил за направлением. Вдруг у Ученика забурчало в животе. Настройщик усмехнулся и, даже не сбавляя шагу, повернул в одну из подворотен. Там, в маленьком дворике, толстая пожилая армянка с лихими чёрными усами уже выставила под дерево кованый круглый столик и два венских стула. Встретившись глазами с Настройщиком, она тоже усмехнулась в сторону Ученика, исчезла в выходящем во двор подъезде – и почти тут же вернулась с огромной сковородой. На сковороде шипела и плевалась жиром только что снятая с огня яичница с луком, помидорами, перцами, баклажанами и чем-то ещё удивительно вкусным и сытным. Поставив сковородку перед оторопевшим Учеником, она снова ушла, чтобы через минуту вернуться с изящным серебряным подносом, на котором стоял явно старинный серебряный же кофейник. От кофейника шёл упоительный аромат – понятно было, что в кофе здесь разбираются. Кроме кофейника, на подносе стояли две крохотные, с напёрсток, чашечки тончайшего фарфора, тонкой работы сливочник и сахарница – явно из того же сервиза. Пока Ученик жадно ел свой восхитительно вкусный завтрак, Настройщик задумчиво помешивал кофе – и, казалось, прислушивался к тому, что происходило вокруг. При этом, конечно, не переставая напевать. Когда Ученик насытился, Настройщик улыбнулся старухе, умилённо глядевшей на поедающего яичницу Ученика, встал – и пошёл, даже не подумав расплатиться. Впрочем, никакого знака, что в этом дворе находится кафе, Ученик так и не обнаружил.
Светлана Орлова
Настройщик
Настройщик шагал дальше – и лицо его становилось сосредоточеннее. Ученик понял, что вот теперь начинается настоящая работа. Мимо прошла женщина. Стук её каблуков выбивался из мелодии, которую мурлыкал Настройщик. Тот покачал головой, немного изменил мотив. Женщина вдруг подняла голову, улыбнулась чему-то – и вдруг её походка стала легче, плечи расправились. Теперь её каблучки попадали в нужную долю абсолютно точно. Ученик никак не мог понять, как Настройщик это делает. Он пытался повторить мелодию Настройщика, пытался её както проанализировать при помощи остатков знаний, полученных в музыкальной школе. Выходило… да никак не выходило, собственно говоря. Они зашли в двор-колодец. Сверху невнятно бормотало радио, слышались звуки кухонной возни, какие-то крики, мяуканье котов… Ниже громко ссорились мужской и женский голоса. Настройщик опять немного изменил мелодию. И вот радио внезапно перешло с новостей на джаз, голоса потеплели, немного ещё поссорились по инерции – и удивлённо замолчали, даже лязг с кухни стал звучать как-то мелодичнее. Кот перестал орать – то ли его накормили, то ли он сам вспомнил о неотложных кошачьих делах. Из открытого окна на третьем этаже раздался детский смех. Из окна на втором – гитарные переборы. Настройщик удовлетворённо кивнул. Они так бродили до самого вечера. Молодой Ученик уже смертельно устал. Иногда, спрятав лицо от Настройщика, зевал в кулак. Настройщик же продолжал свою работу, даже не глядя на Ученика. А тот всё пытался повторить странную мелодию. И она постоянно ускользала от него. Наконец они остановились перед аркой в небольшой дворик, запертый на решётку. Но что для Настройщика какаято решётка? Он спел буквально пару тактов – и решётка тут же распахнулась, пропуская двух девушек с собачками на поводке. Во дворе играли дети. Мяч гулко стучал по асфальту, голоса звенели и взлетали под самые крыши. Настройщик впервые за день сел на скамейку. Ученик заметил, что Настройщик за те годы, что они бродили вместе по городу, сильно постарел: уже не так пряма спина, уже морщинки в уголках глаз не смеются, а обозначают возраст. И седой ёжик, кажется, поредел. И руки стали тоньше…
573
Заповедник Сказок 2016
574
Художник Елена Рюмина
Избранное
Светлана Орлова
Настройщик
Настройщик посмотрел сурово – мол, нечего на меня пялиться – и Ученик пристыжённо отвёл глаза. Он увидел играющих детей, оранжевые отсветы солнца на стене дома, чёрные жирные тени, ставшие на закате какими-то наглыми и тяжёлыми. Почувствовал всю усталость этого длинного летнего дня, тепло, накопленное за день стенами домов, мягкую пыль асфальта, говор большого города, такой глухой и неразборчивый в этой части Петербурга… И вот тогда – он понял мелодию Настройщика. Немного удивился, немного испугался, но всё-таки попробовал её пропеть. И она зазвучала. Она не рождалась в нём – а бежала через него, как холодная вода бежит по крану в чайник, который держит мужчина на втором этаже в окне с синими занавесками. Или как газ, который зажигала старушка в кухне на первом этаже. Или музыка в приёмнике, который через пару мгновений включит женщина с пятого этажа. Все эти мужчины, женщины, старики, дети мгновенно становились частью мелодии, подстраиваясь под неё и одновременно меняя её. От играющих ребят отделился хмурый подросток. Он посмотрел исподлобья на сидящего на скамейке грузного мужчину в кедах без шнурков и забавной полосатой кофте – и сказал басом: «Ну что, пойдём?». И они пошли: Настройщик впереди, а Ученик чуть сзади. А вслед им смотрел со скамейки старик с неожиданно яркими голубыми глазами. Улыбался и кивал чему-то своему.
575
Заповедник Сказок 2016
576
Место для иллюстрации
Избранное
Светлана Орлова
Настройщик
Post Scriptum,
или Заключительное слово Координатора проектов Заповедника Сказок Надо обязательно рассказывать истории друг другу, друг о друге. Только так мы поймём, кто мы сами. (Из интервью Алана Рикмана Наталье Волковой) Однажды ты станешь достаточно взрослым, чтобы снова начать читать сказки. Клайв Стейплз Льюис И всем яснее ясного, как много здесь прекрасного. Игорь Лагерев
Заповедник Сказок прожил ещё один год в неспокойном мире и по своей укоренившейся привычке прожил его нескучно. Пока марсианские тракторы бороздили пыльные просторы красной планеты, а большие телескопы вонзались в глубины Вселенной, высматривая следы экзопланет и неуловимых гравитационных волн, предсказанных Эйнштейном сто лет тому назад; пока фанатики пустыни крушили всемирное наследие Пальмиры, а банкиры крепили всемирную власть капитала; пока Голливуд штамповал политкорректные оскары для звёзд кино, а китайские труженики штамповали горы ширпотреба для народонаселения планеты, люди Заповедника Сказок не сидели сложа руки. Они страдали от дорожных пробок и сезонного сплина, от экономического кризиса и свирепого гриппа, писали студенческие дипломы и кандидатские диссертации, сценарии для телевизора и театра, составляли заявки на гранты и планы научных конференций, решали ежедневные логистические головоломки, сводили дебет с кредитом на работе и дома, обеспечивали прибыль бизнесу и доход семье, переводили зарубежные бестселлеры на великий и могучий русский язык, растили и учили детей, лечили сограждан и себя, ходили в фольклорные экспедиции, создавали шедевры народных промыслов, умные программы для компьютеров и гастролировали с концертами... А ещё они немножечко сочиняли и рисовали. За год они снова сделали книгу сказок, чтобы поклонники Заповедника могли воскликнуть: «Ух ты, шестой!» и пополнить свою коллекцию очередным сборником.
577
Заповедник Сказок 2016
578
Избранное
Светлана Орлова
Настройщик
579
Заповедник Сказок 2016
Избранное
Содержание
580
Вспомнить всё (вместо предисловия)................................... 4 Максим Акульшин. Про Ведьму........................................ 12 Марина Аницкая. Хэллоуин каждый день......................... 25 Якорь................................................. 32 Юлия Боровинская. Исчезнувший студент......................... 47 Ирина Вайсерберг. Сказка с хорошим концом.................... 62 Жаклин де Гё. За неделю до Нового года............................ 67 НатальяГолованова. Виолончель с кнопкой....................... 82 Ловись, ловись, счастье..................... 89 Эль Дальмар. Чудесный подарок.................................... 101 Ольга Дорофеева. Дедушка джинн.................................. 108 Андрей Зимний. Волчий хлеб......................................... 117 Татьяна Ионова. Продавец снов...................................... 142 Марина Иткин. Цена..................................................... 149 Александр Карапац. Просто игра................................... 162 Елена Касьян. Дочь своего отца...................................... 178 Данила Косенко. Крысолов 2.0....................................... 184 Лицензия на убийство.......................... 191 Александр Кузнецов Блинжуйский моллюск................... 199 Ганс-дырявый-мешок...................... 206 Как Ала-ад-дин женился.................. 211 Оттого, что в кузнице не было гвоздя... 219 Валентин Лебедев. Мои поездки с мистером Таем.............. 225 Ход идеальной кошки........................ 230 Наталья Маркелова. Большое сердце.............................. 239
Содержание
Екатерина Медведева. Жабкина шкурка......................... 244 Светлана Орлова. Мартин и чёрт..................................... 255 Евгения Панкратова. Встать на крыло............................. 261 Светлана Петрова-Форрер. Письма издалека................... 278 Михаил Поторак. Лукас, сын Клауса............................... 287 Одна воробьиная ночь.......................... 290 Александр Придатко. Дол, полный надежд...................... 296 Патрик Рейнеке. Пёсьи песни......................................... 317 Ольга Рэйн. Зелёный Колдун.......................................... 368 Освобождение, или Доска для игры в сенет..... 385 Ольга Силаева. Князь Перемог и древние славянские эсэмэски................................................ 407 Ирина Станковская. Бескорыстная любовь...................... 427 Денис Тихий, Ольга Рэйн. Ab ovo.................................... 433 Денис Тихий. Тридцатый номер...................................... 456 Сергей Тихомиров. Пианистка....................................... 465 Екатерина Турикова. Солнечный ветер............................ 475 Людмила Уланова. Простые радости снеговика Моти........ 481 Наталья Харпалёва. Главное дерево................................ 490 Ол ю нид из лав!.............................. 503 Тикки Шельен. Дела музейные....................................... 531 Марина Ясинская. П апины острова................................. 540 Писарня господина Завирайло-Охлобана.550 Светлана Орлова. Настройщик (вместо послесловия).......... 571
581
Заповедник Сказок 2016
582
Место для иллюстрации
Избранное
Содержание
583
Заповедник Сказок 2016
584
Художник Татьяна Ретер
Избранное
Для заметок Содержание и автографов
585
Заповедник Сказок 2016 Для
586
заметок и автографов
Избранное
Для заметок Содержание и автографов
587
Заповедник Сказок 2016 Для
588
заметок и автографов
Избранное
Для заметок Содержание и автографов
589
Заповедник Сказок 2016
590
Избранное
Художник Татьяна Гришко
Содержание
591
Заповедник Сказок 2016
Избранное
Литературно-художественное издание
Заповедник Сказок 2016: Избранные сочинения. Том шестой. Сборник Составитель Валентин Лебедев (Руалев) Графическое оформление: Надежда Колова Форзацы: Анна Черкасова, Александра Ивойлова Иллюстрации на обложке: Марина Пузыренко Дизайн обложки: Юлия Меньшикова Вёрстка: Елизавета Краснова Редактор-корректор: Наталья Жукова
9
592
785990
160064
© Заповедник Сказок, 2016 ISBN 978-5-9901600-6-4 Формат 70x901/16. Гарнитура «Школьная» Декоративный шрифт Anna-Faustina script из коллекции Александры Гофманн Печать офсетная. Физ. печ. л. 37 Тираж 1000 экз. Заказ Клубное издание
Книга издана в творческой атмосфере международного литературного сообщества «Заповедник Сказок»
Книга издана при участии «В.И.П. ПрестижГрупп» Для писем: zapovednik.skazki@gmail.com Отпечатано с электронных носителей