Евгений Алехин Ни океанов, ни морей
Из университета я вернулся только вечером, но пошел не домой, а сразу, с автобуса, к Мише. Он накормил меня тушеной картошкой с мясом, и мы засели в его машине за домом. Конечно, это была не его собственная машина – а его отца. Миша еще был несовершеннолетний, как и я, и машина ему не полагалась. Но он свободно брал ключи и ездил по Металлплощадке. Вот, уютный сентябрьский вечер, у меня с собой пакет, в котором две тетрадки с уродскими рисунками вместо лекций, а у Миши полный карман плана. Но я это пока не просёк. Но вот, вышли мы из подъезда, сели в машину, отъехали за дом, и тогда он мне показал. Важно достал из кармана пакетик, наполненный граммульками, и потряс перед самым моим носом, сукин кот. Пока я объедал его, наворачивал картофан, запивая чаем, он, наверно, грел этот момент за пазухой, как родное дитя. – Откуда? – просто спросил я. Может, он думал, что я тут же начну полировать
ему
шляпу,
но
промахнулся.
Я,
конечно,
немного
обрадовался, но, в общем, остался ровным. Из тех немногих способов вмазаться, которые я пробовал, синька пока была несомненным лидером. План для меня был как семечки. – От людей, – сказал важно Миша. Он достал банку спрайта, мы её тут же распили. Миша деловито примял алюминий, делая ровную площадочку, проколол дырочки, попробовал, как дышится, отломил порцию для меня. Я тут же поджёг башика, дунул и задержал дым. Миша сделал для себя. – И что? – тупо спросил я, когда выдохнул, – мы вдуем всё это палево? Миша посмотрел на меня как на дегенерата. Он любил слово "дегенерат", и иногда по взгляду я догадывался, что Миша про себя его произносит.
– Лицо треснет, – сказал он. Мы хапнули еще по разочку, и Миша объяснил: – Я взял на реализацию. Попробую раз, если получится, возьму больше. Я
всегда
скептически
относился
ко
всем
его
преступным
начинаниям. Взять хоть случай, как в десятом классе Миша где-то откопал пугач – дико похожий на настоящую пистолет. И мы – с его, естественно, подачи – пытались устроить легкий шмон у аграрного техникума. Поменялись куртками для конспирации, господи, я как филипок в Мишином "XL", он как гомик в моем "M". Стыдно вспомнить, мы мялись как две девочки, пытаясь на глаз выпалить лохов. Но отменять аферу было еще постыднее. Первый же "лох" оказался таким прошаренным, так кумарил по фене, что я бы не удивился, если мы по итогу свои штаны отдали бы ему. Но гопничек нормально все раскидал, потом скинулись, выпили бутылку портвейна, посмеялись (лично я – натянуто) и разошлись. А пугач потом Миша потерял. Я ему раз пятьсот повторил тогда свою любимую пословицу: – Доверь дураку стеклянный хуй – и хуй разобьет и жопу порежет. Но этими дураками в общем-то были мы оба. Ладно, скоро появился первый клиент. Это был один из местных опасных парней, которым в среднем по двадцать, я их остерегался, не очень с ними общался; они не такие как мы. Более наглые, более отмороженные. Я думал, что они немного твёрже, может, потому что у них было больше – они успели побывать октябрятами, перестройку застали чуть более взрослыми детьми, а в середине девяностых уже были подростками и мотали на ус. Для нас, детей восемьдесят пятого года, середина девяностых это лишь воспоминание об унылой нищете. Он поздоровался с нами, засмеялся этим особым смехом хриплой
гиены – фокус всех гопников мира – смехом от которого у меня очко сжимается, и спросил: – Миш, есть чё? Миша достал для него кубик, завернутый в фольгу, и получил сторублевку. Мы ещё пыхнули, потом был ещё клиент, а потом были ещё двое, и я впервые поверил в Мишу. Что у него пойдет дело. Тут прохлада – все менты на поселке друзья чьих-то друзей, план курят четверо из пятёрки, и Миша, если не будет давать в долг, может что-то поднять на карманные расходы, пока наркоконтроль до него не доберется. Но и там, наверное, у кого-то есть знакомые. Такие благие мысли спокойно текли под планом. Когда в первый раз появился Биолог, стемнело, и мы уже взяли пива. Ну, сначала, понятно, он для нас не был Биологом, просто какойто неприятный парень годов двадцати восьми. Не местный, городской. Хотя до города двадцать минут пешком, те, кто тут живёт, немного отличаются, точно не знаю, чем. Может какой-то плавностью. А Биолог мне сразу не понравился, мне вообще не нравятся брюки в сочетании с опьянением. Позже мы узнаем, что у Биолога был день зарплаты. – Парни, – сказал Биолог, заглядывая в машину, и замолчал. Мы уставились на него, ожидая продолжения. – Да? – спросил Миша. – Вы знаете Матвееву Настю? Лично я очень хорошо знал Матвееву Настю, она училась со мной в одном классе. Я был влюблён в неё. К выпускному она согласилась, но я у меня ничего не вышло. Она тоже была девственницей, и я очень хотел её, но перепугался так, что руки тряслись, а член домкратом было не поднять. Я об этом не рассказал даже Мише. Потом она съездила на море, и мы иногда виделись и разговаривали, но как будто между нами ничего не было.
– Да, училась с нами нашей школе, – ответил Миша. – А, – сказал Биолог. Он на секунду выпал, и его тут же увело в сторону: – А счас вы где учитесь? Мы с Мишей переглянулись. Поняли, что парень не совсем в своем уме. – Я в техникуме, – ответил Миша, пожав плечами. Биолог посмотрел на меня. Я не хотел ему отвечать, но пока и не видел причины грубить: – Я в универе. Ответ его обрадовал. Он даже руку вверх поднял. – Я тоже в универе учился. А ты на кого? – На филолога, – ответил я. Мне было приятно говорить, что я учусь на филолога. И с этого момента разговор на время перестал меня раздражать. Я точно знал, что из молодёжи я единственный филолог в нашем населенном пункте, – и это значило, что хоть в чём-то я особенный. Они этого могли не знать, но у меня был шире кругозор, я смотрел на них с высоты прочитанных книг и отведанных стилей. Мы все одинаково плыли в никуда, и убивали себя, не успев еще вырасти, нас ничего особенного не ждало, ни путешествий, ни Европы, ни Африки, ни океанов, ни морей. Мы несколько раз в неделю напивались разбавленным спиртом, курили план и химку, даже запивали феназепам самогоном. И я был почти таким же, но зато у меня теперь никогда не отнять этот волшебный чемоданчик, я как бы тоже тонул, но из последних сил прижимал к груди томик Кафки. – А я на биологическом учился, – ответил Биолог. Так он и стоял рядом с машиной и вёл эту непонятную беседу. А мы сидели в машине и зачем-то её поддерживали. – Наш друг на биологическом учится, – сказал Миша, – Тимофей.
Пьяница и дегенерат. – Не знаком, – сказал Биолог, – но там все пьют, это да. Этого не отнять. Это
была
правда.
Я
учился
первый
месяц
и
уже
успел
зарекомендовать себя как главный алкаш филологического, но по меркам биофака был бы вполне себе рядовой. Мы замолчали. Миша отхлебнул пиво и протянул баллон мне. Я глотнул, вернул Мише и указал, чтобы он протянул Биологу. Неприятно после этого левака пить, конечно, но всё-таки не предложить было как-то не по-людски. Биолог глотнул, поблагодарил, и вдруг вспомнил с чего начал: – Вы видели Настю Матвееву? – Сегодня нет, – сказал Миша. Я тоже сказал, что не видел. И вдруг спросил как-то не очень ровно: – А что у тебя к ней? – Она моя девушка, – сказал он. Миша озадаченно посмотрел на меня. Даже ему было неприятно узнать,
что
Матвеевой,
по-видимому,
регулярно
вставляет
тридцатилетний пьяница в брюках. Когда рядом с тобой хорошенькая девочка вырастает в красивую девушку, всегда как будто имеешь её в виду и надеешься, что она будет с тобой или хотя бы с твоим другом. Виду я не подал, но в мыслях проклял этого урода. Он еще немного поговорил с нами о какой-то ерунде. Больше с Мишей, я как-то задумался, ушел в себя, был в легком дурмане. Вернулся,
когда
Биолог
достал
мобильник
и
пытался
звонить
Матвеевой. Матвеева не брала трубку. – Вы знаете её домашний? – спросил он. – А у неё что есть мобильный? – удивился я, – я думал ты на домашний и звонишь. Да у неё был мобильник. Он звонил на мобильник, домашнего он не
знал. Но она – блять, что она водит его за нос? – мобильник свой выключила, хотя сегодня было обговорено, что он приедет к ней. Конечно, я прекрасно знал наизусть домашний номер Матвеевой, но я не сказал, что знаю. Миша смог вспомнить только часть цифр. – Ладно. Пойду искать, – сказал Биолог. – Подожди, – сказал я, – можно от тебя позвонить? Биолог протянул мне мобильник. Это вроде был первый или, по крайней мере, один из первых моих звонков по мобильному телефону. У меня даже и пейджера не было никогда – не видел в нём смысла. Я думал позвонить домой, сказать отцу, что гуляю и приду поздно. Но связи не было. Вечерами на линии поселка постоянно происходили сбои – у той половины, где номера начинались на "13". А у другой половины, у Миши, например, номер начинался на "74", и сбоев никогда не случалось. Хотя мы жили на одной улице. Часто я просто не мог дозвониться до дома, и когда приходил поздно ночью ушатанный, случались короткие, но выматывающие ссоры с отцом. Мы с Мишей еще съездили за пивом, дали круг по поселку и вернулись на то же место. Где-то на двадцатом дурмане откуда-то из Глубокой Ночи вернулся Биолог. Он заглянул в машину, и мы увидели в свете его нервное бледное лицо, как у покойника. – Ну что нашел Матвееву? – спросил я, как мне почувствовалось, немного резко. – Не нашел Матвееву! – еще резче ответил он. И я понял, что он сделался раз в сто пьянее. И, как подтверждение, Биолог протянул нам в окно пакет. Миша взял этот пакет и раскрыл передо мной. В пакете были водка, сок и пластиковые стаканчики. Миша открыл заднюю дверь и впустил человека на борт. Я оперативно разлил. – Бляди! – сказал Биолог торжественный тост. И мы выпили.
Биолог залипал. Что-то бормотал, просыпался, опять уходил. Мы с Мишей неторопливо и деловито разделывались с водкой. – Что с ним? – спросил я. – Не знаю. Разбудим и пошлем на хуй, – предложил Миша. Вдруг Биолог очнулся. – Довезите до города, парни. А я вам сотню заплачу. Миша повертел головой: вправо, влево, вверх, вниз, наверное, оценивая своё состояние, и сказал: – Поехали. Мы из-за дома выехать не успели, а Биолог уже храпел. Миша несколько раз поворачивался, внимательно смотрел на Биолога, и я догадался, что у Миши на уме. – Не надо. Нельзя, Миша, – упрашивал я. Миша остановил машину. – Садись за руль, – сказал он. И перелез на заднее сидение. Я пересел за руль, хотя водить почти не умел. Пробовал несколько раз на отцовской "оке", и обычно трогался рывками, часто глох. Однако Мишин "бобон" стартанул гладко. – Получилось, – сказал я удивленно. – Тише, – сказал Миша. Бобон трясся подо мной и ехал как медленный танк. Мы проехали девятиэтажки – сердце поселка, проехали коттеджи и выехали на дорогу в город – финишную прямую. В зеркало я увидел, как Миша аккуратно шмонает Биолога. Нашел кошелек, достал его и через секунду положил обратно. Вот Миша всё сделал, и мы как раз приехали. Он был королём этой ночи: хранение и распространение легких наркотиков, вождение в нетрезвом виде и без прав, грабёж. Хотя у меня был этот же набор минус наркотики. Миша перелез на переднее сидение, оглядел себя, меня, Биолога, убедился, что все чисто сработано и вдруг резко сказал:
– Подъём! Приехали! Биолог не реагировал. Мы потрясли его, тогда он проморгался, увидел силуэты городских домов и сказал: – А дальше? – А дальше нельзя, – сказал Миша, – прав нет и водка с пивом. Биолог порылся по карманам, дал нам сотню, что-то там пробормотал и вышел. Миша развел руками, как бы завершая фокус. Я сказал: – Подожди минуту. Я вылез из машины. Помочился у обочины, глядя как Биолог неверным шагом идёт в город. Я застегнулся и вдруг, вскинув руки, со страшным воплем побежал за Биологом. Он повернулся на меня, ничего не понял, отвернулся, пошел дальше, опять повернулся, – я всё вопил и несся на него – и тут он испугался и побежал. Пару секунд я еще бежал за ним и орал, а потом резко остановился и пошел в машину. Миша уже пересел на водительское сиденье. Он удивленно разглядывал меня. – Мне не нравится, что он трахает Матвееву, – объяснил я своё поведение. – Может, и не трахает, – ответил Миша. Он пересчитал деньги и отдал мне половину. Я пожал плечами и взял купюры. Мы подняли по семьсот рублей. – Ты ему сколько оставил? – спросил я. – Больше, чем взял, не ссы. У него там целая зарплата. – Хорошо. Поехали, пожалуйста, домой, – сказал я. Вдруг усталость навалилась, как когда выходишь из речки. Вроде, пока бултыхаешься, не чувствуешь, что вымотался, а как выбираешься на сушу – мышцы как налиты свинцом. Мы поехали домой. Уже начало светать, немного тревожное утро, этот
неприятный тип, непонятно, откуда свалившийся, и ожидающий меня дома вербальный распездон. Хорошо, если Матвеева не привезла обратно свою девственность, когда ездила на море, думал я. Мне хотелось считать, что она не подарила это сокровище человеку, с которым нас зачем-то свела сегодняшняя ночь.