Кирилл Рябов.
Плевок Рассказ
Звали его Витя Абросимов, но все, даже врачи и санитары, не говоря уж о пациентах, называли его Плевок. Обидное прозвище прикрепилось к нему за одну не самую приятную особенность. В минуты крайнего
душевного
возбуждения
Витя
начинал
истерично вопить, рвать ворот рубахи и дергать лицом. Что-то случалось с артикуляцией, речь становилось невнятной, из кривящихся в болезненной судороге губ летели капли слюны. Собеседники, как правило, торопливо отшатывались, брезгливо проводя рукой по оплеванному лицу. Однако прошло почти семь лет с момента его заточения,
болезнь
была
купирована,
состояние
стабилизировалось. Никакой угрозы для окружающих Витя не представлял; из буйного отделения его перевели в обычную палату. Он уже давно перестал орать срывающимся голосом, но кличка прикрепилась
намертво. Немногие из товарищей по несчастью помнили его настоящее имя. А в то утро Витю Абросимова привели на выписку к заведующему
отделением.
Врач
был
молодой,
приветливый мужчина с красивым именем Эрнест и некрасивым отчеством Адольфович. Он работал всего несколько “тараканов”
месяцев, от
своих
не
успел
еще
подопечных
и
нахвататься совсем
не
вписывался в банальный образ полусумасшедшего садиста-психиатра. Его добродушие успокаивало, но и неприятно волновало. Казалось, что дружелюбие – лишь маска, за которой скрывается нечто страшное. Общаясь с ним первый раз, Витя все время ждал, что Эрнест Адольфович сорвется на визг, схватит со стола пепельницу и запустит ему в морду. Этого, конечно, не случилось, но Абросимов так и не успокоился. Он стал подозревать врача в гомосексуализме. Никаких поводов для подобных суждений не было, но не может же с ним быть все в порядке… Почему-то мысли о скрытой ненормальности врача успокаивали Витю. Когда Абросимов последний раз зашел в его кабинет, Эрнест Адольфович стоял у освещенного весенним солнцем окна и пускал в форточку клубы сигаретного дыма.
– Ну что, Виктор, будем прощаться? – сказал он, поворачиваясь. – Наверно, – ответил Витя, садясь к столу. – Семь лет – срок большой, – произнес Эрнест после паузы, во время которой успел выбросить окурок, закрыть форточку и сесть напротив. – Не так просто вернуться к обычной жизни. Но что делать?! Надо постараться. Ты теперь здоров, ты полноценный член общества. Здесь тебе больше делать нечего. Витя молчал. – Это не так уж сложно, понимаешь? У тебя есть комната в коммуналке, будешь получать пенсию по инвалидности. Может, работенку какую подыщешь. Ты же молодой парень совсем… – Ага, – сказал Абросимов равнодушно. – Стихи-то пишешь еще? – Бросил давно. – Почему? – Да глупости это все… – Почему же глупости? Тебя ведь даже в “Неве” печатали…
– Глупости, – повторил Витя. Эрнест помолчал, глядя в окно. – Надо бы тебе с родственниками контакт установить. Одному, как не крути, тяжело будет первое время. – Мама умерла, – сказал Витя таким тоном, будто сообщал новость. – Попробуй с братом наладить отношения, – сказал Эрнест. – Вряд ли это возможно, – негромко отозвался Витя. – Но время-то идет. Кто знает? – Он ведь даже ни разу не пришел, – сказал Витя. – Ты его тоже понять должен. А что у него в душе творится, одному Богу известно. Ты попробуй… – Попробую. Витя шел через больничный двор к воротам. На плече висела старая сумка, в кармане куртки лежали ключи от квартиры, пачка сигарет и медицинская справка. Внезапно кто-то закричал через окно с верхних этажей: – Эй, Плевок, ты куда пошел? Витя не оглянулся.
Старый
двор-колодец
совсем
не
изменился
за
прошедшие годы. Как и не менялся последние полвека. Та же стайка голубей у мусорных баков в темной подворотне, те же мрачные окна и старые двери парадных.
Даже
заржавелый
остов
горбатого
“Запорожца”, простоявший здесь последние четверть века, никуда не исчез. Витя сел на скамеечку у детской площадки и закурил. Затягиваясь едким дымом дешевого “Норд-Стара”, заметил, что руки заметно подрагивают. А ведь, выходя за ворота больницы, не испытывал ничего, кроме привычной сонливости. Если бы Эрнест вдруг выбежал следом с воплями: “Стой, Абросимов, стой на месте, я тебя по ошибке выписал, тебе еще здесь пять лет полагается!” – Витя безропотно развернулся бы и возвратился
в
свою
изменилось.
Первое
палату.
Но
волнение
он
потом
что-то
почувствовал,
поднимаясь по эскалатору метро. А когда увидел свой старый дом с обшарпанным за сто с лишним лет фасадом, испытал острое ощущение, будто проглотил огромный кусок льда. Происходящее стало казаться сном, и он испугался, что проснется и увидит себя прикрученным полотенцами к своей железной койке. Абросимов
выкурил
сигарету
в
четыре
мощные
затяжки, встал и зашел в свою парадную. Тот же
полумрак с запахом жареной картошки и подвальной сырости окутал его с головой. Те же развороченные почтовые ящики. Тот же неработающий лифт. И табличка с предупреждающей надписью, похоже, так и провисела на его двери все эти семь лет. Не торопясь, Витя поднялся по лестнице на третий этаж, увидел свою дверь все с тем же выцветшим от времени дерматином и вытащил из кармана ключи. На металлическом кольце их висело два – один от квартиры, другой от комнаты. Но Витя с неприятным чувством вдруг понял, что ключ от квартиры ему теперь не пригодится. В дверь был врезан новый блестящий замок, и отверстие даже приблизительно не подходило к старому ключу. Такое впечатление, что кто-то заранее узнал день его выписки и поторопился поставить преграду. Витя положил ключ в карман и посмотрел на ряд звонков с подписанными рядом фамилиями. Соседи были те же, только фамилия “Абросимовы” была небрежно замазана зеленой краской. Конечно, брат переехал к жене еще одиннадцать лет назад, мамы больше не было, да и его, Вити, не было. Наверное, думали, что теперь не вернется, вот и стерли фамилию, чтобы не смущать гостей. Следовало ожидать. Хотя на
фоне остановившихся во времени других предметов это действительно было неприятно. Витя остановился на фамилии “Ященко” и сделал подряд три коротких звонка. Дверь открылась на удивление
быстро.
На
пороге
стояла
невысокая
пожилая женщина в старом махровом халате и смешных очках, пришедших из начала шестидесятых. В старых
советских
фильмах
такие
очки
носили
директора школ и ученые-физики. Женщина вопросительно смотрела и Витю и ничего не говорила. – Зоя Ивановна, – сказал Витя, – сколько времени прошло, а вы так и открываете, не спросив “кто?”. – Я… – сказала она. – Ты?.. Боже мой! – Витя Абросимов, – сказал он. – Сильно изменился? – Боже, Боже, Виктор… Я думала, ты умер… – Не сильно ошиблись, – сказал Абросимов. – Курить можно? – спросил Витя, выйдя на кухню. – Конечно, – ответила Зоя Ивановна. – Я одна дома… Все на работе… А мой Иван Сергеич пошел Глашку выгуливать.
– Какую Глашку? – спросил Витя. Потом вспомнил серую жирную мопсиху. – Даже не знаю, Витя… Вот не ожидала. Ты как снег на голову. – Не бойтесь, я не буйный… – Да что ты, я не об этом. Ты, может, есть хочешь? Вас там, наверно, плохо кормили? Витя
пожал
плечами,
вспомнил,
что
собирался
закурить. – Да так… Суп из семи…э-э-э… круп… Еще что-то… Я бы чаю выпил. Она зажгла газовую горелку на плите и поставила чайник. Витя увидел, как напряжена ее спина, словно соседка ожидала удар ножом в спину. – Как тут вообще? – спросил он, чтобы не молчать. – Да как… Так же все… – ответила неуверенно Зоя Ивановна. – Все живы вроде… – Лешу видели? – спросил Витя. – Лешу? – Она повернулась, и голос ее звучал жутко, до отвращения неестественно. Как у пьяного человека,
который пытается изображать трезвого. – Он заезжал… э-э-э…в начале месяца… Абросимов помолчал, сунул в мятую пачку так и не зажженную сигарету и встал. – Ну ладно, я пойду к себе… Соседка испуганно моргнула. – Вы не волнуйтесь, Зоя Ивановна, я не сбежал. Меня выписали сегодня утром. Если хотите, я вам справку покажу… Он полез в карман, но женщина торопливо взяла его за руку. – Подожди, Витя… Я не из-за этого… Тут другое, понимаешь? – Что? На плите приглушенно засвистел чайник. – Погоди-ка… Она сняла чайник. – Давай налью. Хочешь с печеньем? Или с вареньем? Я осенью варенье закатала в банки.
И опять голос звучал фальшиво, а сама она напряглась всем телом. – Что случилось? – сказал Витя устало. – Леша, ты понимаешь, Леша… – Что Леша? – Он твою комнату сдал азербайджанцам. Они уже полгода живут. Он приезжал недавно и взял у них еще за полгода вперед. Они и замки поменяли. Витя молчал, слегка контуженный услышанным. – Не знаю, как быть, Витя. Леша все вещи твои давно выбросил, азербайджанцы эти дверь новую поставили в комнату. Тебе туда не попасть. – Но я же там прописан? – сказал неуверенно Абросимов. – Лешка тебя собирался выписать давно еще… Не знаю, выписал или нет… Витя вытащил сигарету, зажег со стороны фильтра и стал тянуть, ничего не замечая. – А эти где? – спросил он. – Кто?
– Азербайджанцы. – Они на рынке. Каждый день уходят на рынок торговать. Но с ними ты вряд ли договоришься. Они же заплатили за комнату, тебя и на порог не пустят. Наглые, сволочи. Мне говорят: “Мы твою псину на шаурму пустим”. Ты с ними даже не связывайся. – Что же мне теперь, на вокзале жить? – спросил Витя. – Ой, Витя… Подожди, может, выпьешь чаю? Он не ответил. – Надо тебе с Лешей встретиться. – Я не могу, – ответил Витя. – Другого выхода нет. Он брат все-таки. – Он меня к себе близко не подпустит. Вы же знаете. – Кто знает?! Времени-то сколько прошло. Витя вдруг понял, что соседка с ним говорит точь-вточь, как Эрнест Адольфович, и глупо улыбнулся. – Нет выхода, ты понимаешь? Не на вокзал же правда идти… Или в больницу возвращаться? Абросимов открыл форточку и выбросил сигарету. – Он все там же живет?
– Не знаю, – ответила Зоя Ивановна. – Но вроде там… Постой, он же мне номер оставлял, просил позвонить, если азеры что-нибудь не то будут делать. Подожди-ка… Она ушла к себе в комнату и вернулась с небольшим листком, вырванным из блокнота. Витя долго смотрел на необычный номер, похожий на шифр от банковского сейфа. – Что это? Я не понимаю… – Это его мобильник, – ответила Зоя Ивановна. – Что? – Мобильник, – повторила она тихо. – Витя, ты не знаешь, что такое мобильник? Он вернул ей листок. – Я сам схожу к нему. Так даже лучше будет. Наверное, я не знаю. Ничего не знаю. – Сходи, встретиться, конечно, лучше, чем по телефону. Витя взял сумку. – Схожу… А можно… Можно мне чаю? Он вышел из дома, который вдруг в одно мгновение стал чужим, и закурил. Курево заканчивалось. Деньги почти закончились. Про жизнь можно было сказать то
же самое. Правда, точно так же он думал и тогда, семь лет назад, когда два мужика в форме закручивали ему за спину руки, чтобы защелкнуть браслеты. У парадной ему встретился сосед. Он вел на поводке жирную
мопсиху.
Псина
с
трудом
переставляла
короткие, кривые ножки и отрывисто хрипела. – Худеть надо, худеть, – говорил наставительно сосед. – Скоро уже ходить не сможешь… Худеть, слышишь? И срать будешь меньше… Сосед прошел мимо, не узнав Витю. Абросимов подумал, что сейчас тот придет домой и жена ему все расскажет, тут же, в дверях. Возможно, он даже побежит к окну, не снимая обувь. Витя торопливо вышел со двора и зашагал в сторону метро. Здесь была железная дверь и домофон. Некоторое время Абросимов стоял, ожидая, что ктонибудь выйдет, а он зайдет. Начинать общение с братом по домофону он не хотел. Что сказать? Привет, Леш, это я, твой брат Виктор. Меня выписали сегодня. Открой, пожалуйста. И что в ответ? Виктор? Пошел на хрен, Виктор!
Он хотел встретиться сразу же, лицом к лицу. Хотя, если по правде, он совсем не хотел встречаться с братом, но раз нет другого выхода, то лучше уж сразу лицом к лицу. Никто, однако, из парадной не выходил. Никто и не заходил. Витя нажал кнопки на домофоне. Послышался гудок вызова. Ответил женский голос. – Алексей дома? – спросил Абросимов, чувствуя, как между лопатками побежал холодный ручеек. – Он вышел, – коротко ответила женщина. – На работу? – спросил Витя. – Просто вышел. Зайдите позже. – Вы его жена? Она не ответила. Витя пересек часть двора и сел на скамеечку. Кругом было безлюдно. Спальные районы всегда выглядели так, будто здесь прокатилась эпидемия чумы. Особенно во дворах. Редко-редко появится человек, промелькнет, как тень, и исчезнет, будто его и не было. Абросимов закурил последнюю сигарету, пустил облако дыма в чистое небо и увидел, как из парадной вышел человек.
Витя дернулся, но тут же сел назад. Бежать было глупо. Дверь уже захлопнулась. Да и человек, скорее всего не имел к брату никакого отношения. Сигарета быстро истлела, а время тянулось как жвачка, прилипшая к штанам. Прошел
час.
Солнце
незаметно
переместилось
и
светило теперь Вите в лицо. Он встал и подошел к двери парадной. Вышла старуха с пуделем, но Абросимов не стал заходить. Потом появился Леша. Он вышел из-за кустов, с двумя гружеными пакетами в руках. За семь лет он почти не изменился. Немного располнел, коротко остриг волосы. Но в остальном это был все тот же брат Леша. Он прошел мимо, поставил пакеты у двери и полез в карман за ключами. – Леша, – негромко позвал Абросимов. Брат быстро обернулся, посмотрел по сторонам и остановил взгляд на нем. – Ты вернулся? – Меня выписали сегодня утром, – ответил Витя. – Я не хотел к тебе… – Кто тебя выписал? – перебил Леша.
– Ну врач… – ответил Витя озадаченно. – Врач? – повторил Леша, делая шаг. – Врач. – А врач такой же бешеный, как ты? Или они все там такие? Гнида, кто тебя мог выпустить? Ты там сдохнуть должен. Тебе делать среди людей нечего!!! – заорал Леша. – Мразь! Ты гадский психопат! Тебе нечего делать среди людей! Ты в своей дурке должен был сдохнуть! Что ты тут делаешь?! Сука! Кто тебя выписал? Кто?! Тебе нечего здесь делать! – Я выздоровел, – ответил Витя громко. – Ты, сука, больной на всю башку! Тебя нельзя выпускать… – Я здоров! – …к нормальным людям. Ты должен за решеткой сидеть! Сука! Скотобаза! – Я выздоровел, – повторил Витя дрожащим голосом. – Я выздоровел, слышишь? – Тварь! – орал Леша. – Ты зачем сюда пришел? Кто тебя звал?
Он вдруг наклонился, что-то быстро вытащил из пакета и запустил в Абросимова. Стеклянная бутылка пива просвистела в сантиметре от левого виска, звонко разбилась за спиной, зашипела. – Я выздоровел! – выкрикнул Витя сдавленно. В него полетела пачка пельменей, небольно ударила в грудь и шлепнулась на землю. – Я здоров! – Сдохни, мразь! Жестяная банка с консервами с глухим стуком ударила Витю в зубы. Острая боль прострелила голову. Рот мгновенно наполнился соленой густой кровью. – Я здоров! – выхаркнул Витя. – Ты должен сдохнуть! Витя медленно отступал под градом полуфабрикатов, сыпавшихся с пулеметной скорострельностью. – Я выздоровел! Я выздоровел! Выздоровел! – повторял он шепотом. – Я здоров! Я здоров! Меня выписали! Я здоров!
– Подонок! – завопил Леша срывающимся голосом. – Ты же маму убил! Гад! Гад! Ты сдохнуть должен был! – Он завыл, схватился за голову и упал на землю. Легкий ветерок шелестел опустевшими пакетами. – Я здоров! Здоров! – повторял Витя. По подбородку ползли ручейки крови. Лицо его начало дергаться, а речь стала вдруг неразборчивой. – Я аов…а аов…а аов… – выкрикивал Витя, пытаясь разодрать душивший его ворот рубахи. И вместе с кровью изо рта вылетали брызги слюны.