Незабываемые воспоминания
Ищите же прежде Царства Божия и правды Его, и это все приложится вам. Мф 6:33
В свои 90 лет мне хотелось бы поделиться своими воспоминаниями и рассказать о своём нелёгком детстве. Меня зовут Валл Николай Бернгардович, родился я в 1926-м году 14 июля, в немецкой семье. Мой отец Валл Бернгард Бернгардович, проповедник слова Божьего, 1891 года рождения. К сожалению я почти ничего не знаю про мою маму, кроме того что её звали Елена Валл, 1893 года рождения. В то время я был самым младшим ребёнком в семье. Моего старшего брата звали Яков 1913 года рождения, за ним был Боря 1916 года рождения, затем сестра Анна 1918 года рождения и Клара 1920 года рождения. Жили мы в Крымской области Джанкойском районе, селе КуртИчки, которое на сегодняшний день носит название Пробуждение. Переселение немцев в Крым началось еще при Екатерине второй. Колонисты, так называли немцев, получили в Крыму значительные наделы земли в 60-65 десятин; они также были освобождены от 5-10 лет от налогов. В колониях было самоуправление. Немецкими хозяйствами выписывались из-за границы машины, улучшенные породы скота. Вскоре колонии стали цветущими анклавами. Немцы имели огромные наделы с высоким качеством земли, тучными стадами скота, производили разнообразные товары, в первую очередь — хлеб. Немцы были также умелыми огородниками — выращивали лук, капусту, огурцы, дыни, арбузы и картофель.
В 1897 году была проведена первая всероссийская перепись населения, которая и зафиксировала в Крыму 30027 немцев. В начале XX века приблизительно 3% колонистов были крупными землевладельцами, 80% — середняками и зажиточными собственниками земли, 17% — безземельными крестьянами, то есть не собственниками, которые в основном являлись арендаторами земли, но довольно крепкими хозяевами с плугом и лошадьми. Село Курт-Ички, немецкое меннонистко-лютеранское селение было основано в 1880-м году, имело очень обширную сельскохозяйственную промышленность.
Мы жили в достатке; имели много земли, сеяли и собирали урожай. Также держали много скота: лошадей, коров, свиней и так далее. Кроме одежды мы не покупали ничего. Когда я родился в нашем селе жило около 170 немцев. По данным википедии численность населения в 1926 году в селе Курт-Ички была самой высокой за всю историю. Все было у нас замечательно и спокойно но вдруг в 1928-м году началось раскулачивание: отбирали все имущество и хозяйство, людей сажали в тюрьмы, ссылали в ссылки. Мне было почти три годика, поэтому я ничего сам не помню, но по рассказам моего брата Бори, наша ситуация была не из самых лёгких. Во время раскулачивания мы потеряли нашу маму. У мамы было воспаление лёгких а время было трудное, лекарство было для нас недоступно. Мама умерла в 1929-м году в селе Курт-Ички и там же похоронена. Папа сразу же привел в дом другую женщину. Её звали Мария и у неё был сын Пётр. В то время была открыта иммиграция в Америку или в Германию. Непосредственным толчком к массовому выезду немцев в Москву послужило решение Президиума ВЦИК от 5 августа 1929 года, разрешавшее в виде исключения эмиграцию 25 семейств меннонитов. Выезд немцев в Москву продолжался всю осень. Несмотря на постановление Президиума ВЦИК от 16 сентября 1929 года о прекращении выдачи разрешений на выезд и приема заявлений о выезде за границу.
Валл Бернгард, Валл (Иванова) Мария, Валл Яков, Валл Борис, Валл Анна, Валл Клара, Валл Николай и Петя (сын Марии)
К середине ноября в окрестностях Москвы разрешения на выезд ожидали уже около 13 тысяч эмигрантов в том числе и мы. У нас была только одна цель - выехать за границу.
Так в 1929 году мой папа, не желая привлечь никакого внимания, оставил все наше имущество под замком и бежал всей семьей в Москву. В Москве была очень большая очередь выездных, условий для удобств не было, многие заболевали и умирали. Когда подошла наша очередь на выезд, вышел приказ об обратном отправлении немцев к их месту жительства. В архивах внешней политики РФ написано немало о эмиграции меннонитов из СССР в 1929-м году. Это был массовый выезд немцев который сыграл немаловажное влияние на разрешение въезда немцев в Германию в 1990-х годах. Когда наша семья снова вернулась в Крым в село Курт-Ички мы в ужасе обнаружили наш дом совершенно пустым. Наши вещи, мебель, скот и всё остальное было разворовано, но благодаря строгому приказу правительства люди вернули нам кое что из нашего имущества. Приказ был очень строгий, расстреливали на месте кто не возвращал чтолибо из украденного, но в этом всём радости было мало. Раскулачивание продолжалось и у нас постепенно забирали поля, опустошали амбары и только оставили одну корову, кур и свиней по счёту. Было очень трудно. Папа работал большую часть суток и за нами присматривала Мария. Мы прожили в нашем доме примерно два года. Мне было пять лет когда папа опять решился бежать, в этот раз в Грузию. Другого выхода не было, папу стали преследовать, хотели арестовать. Переживая за его арест мы тайно ночью, никому ни о чем не сказав, выехали.
Папа запряг лошадей, взял крайне необходимые вещи и еду на дорогу, усадил нас всех в телегу и мы отправились в нелегкий путь. Было очень много препятствий. У нас не было знакомых и мы не знали грузинского языка. Ехали наугад, лишь бы спастись. Когда мы прибыли в Грузию, в район Ланчхути, местные жители и власть определили нашу семью в Низовье. Это местность, расположенная в районе нижнего течения реки. Там поселяли людей другой нации, рабочих, которые занимались сенокосом (заготавливали сено на зиму для домашнего скота) и выращиванием риса. В этой округе были просторные поля, болотные леса и озеро. Местные грузины приезжали на работу на буйволах и на быках. В лесу водились волки, дикие лошади и другие звери. В болотах водилось очень много вредных насекомых, ядовитых змей и особенно опасных крупных комаров от которых люди заболевали и умирали. Настоящие грузины жили в прекрасных горных местностях, наслаждаясь чистой, горной водой и свежим воздухом. В своих дворах они имели виноградники и фруктовые сады. Мы находились в десяти километрах от железной дороги, а за железной дорогой была улица, ведущая в горы, где жили благополучные люди. Я со своими сестричками Анной и Кларой и с братишкой Петей голодные и больные бегали туда побираться, просили что нибудь поесть. Когда нам люди что то давали, мы очень радовались.
На наше новое место нашла ужасная «Малярия» ранее известная как «Болотная лихорадка», бактерия передаваемая человеку через укус самки комара. Люди умирали от высокой температуры и эта беда постигла и наш дом. В 1932-м году сестричка Клара, сводный братишка Петя и меньшие дети которых Мария уже родила от моего отца умерли от малярии. Папа с мачехой похоронили всех деток в болоте, потому что досок взять было негде, притом жара стояла ужасная, другого выхода не было. Когда грузины увидели что Анна, Боря, Яков и я остались в живых то поняли что мы порядочные, трудоспособные люди, а не воры, то пожалели нас и перевезли нас в горы. С этого момента наша семья стала жить иначе. Папа нашёл работу, мы сняли приличный дом и дышали чистым воздухом. Однажды папа зашёл на колхозный двор и увидел несколько поломанных косилок и спросил председателя: «Почему вы мучаете людей на покосах? Почему люди вручную косят сено, когда у вас имеется такая техника?». Председатель ответил ему что они все не в рабочем состоянии. Мой папа взялся и отремонтировал некоторые косилки, а после стал просить лошадей у колхоза для рабочих целей, но ему отказали в просьбе, добавляя сказали что в лесу есть целое стадо диких лошадей. Тогда папа попросил чтоб ему заняли три лошади для того чтобы он смог поймать несколько диких лошадей и объездить их.
В этой просьбе ему не отказали и дали лошадей. Папа взял с собой моих братьев Борю и Якова и они вместе поехали ловить диких лошадей. Лошади очень плохо поддавались обучению, некоторые даже при обучении подыхали, но несмотря на большие трудности, папа и братья обучили лошадей для работы. Папа хорошо разбирался в хозяйственных работах и за это его очень уважали и ценили. Соседние колхозы звали папу на покос сена. Сенокосилки и лошади облегчали людям работу, одним словом хлеба в доме стало вдоволь. Вскоре власти узнали что мы немцы и тоже стали к нам хорошо относиться. Так наша сладкая жизнь продлевалась несколько лет. Мой старший брат Яков был наездником фаэтона, возил старшего начальника, то есть первого секретаря милиции и этот его никуда не отпускал. Я ещё в школу не ходил, с малых лет помогал папе по работе, умел хорошо ездить на лошадях и любил помогать на полях. Ну вот в один прекрасный день, в 1934-м году, моя старшая сестра Анна тайком убежала из дома. Ей было примерно 16 лет. Эта разлука очень сильно повлияла на папу. У немцев было запрещено выходить замуж за другую нацию и мы всей семьей переехали в Ставропольский край в хутор Казбек. К сожалению хутора Казбек в настоящее время не существует. В то время там жили одни немцы. В этой местности я получил моё первоклассное и единственное образование на немецком языке когда, мне было восемь лет. Здесь мы купили большой дом. Папа работал в колхозе на разных работах, мой брат Яков выращивал коней для военной кавалерии и занимался скотоводством.
Брат Яков, сестра Анна и я
Наша спокойная, радостная жизнь в очередной раз прервалась. В 1937-м году папу арестовали. Глубокой ночью машинами ездили вдоль улиц и из каждого дома жестоко забирали хозяина, если в доме не было отца то забирали старшего сына. Назвали этот арест Ежовщина!
«Всех немцев на наших военных, полувоенных и химических заводах, на электростанциях и строительствах, во всех областях всех арестовать», - с этой записки Сталина, приложенной к протоколу заседания Политбюро ЦК ВКП(б) от 20 июля 1937 года, начинается «немецкая операция» НКВД. Оперативный приказ № 00439 «об аресте всех немцев работающих на оборонных заводах и высылке части арестованных за границу» был выпущен Ежовым 25 июля 1937 года и в тот же день разослан телеграммами по всем управлениям НКВД. Всех германских граждан проживающих в СССР, работающих (или работавших ранее) в оборонной промышленности и на железных дорогах обвинили в диверсионных и вредительских актах в пользу германского Генерального штаба и Гестапо. Чтобы «полностью пресечь эту деятельность», нарком приказал всех их арестовать. На аресты было отведено пять дней начиная с 29 июля. После «особо тщательного» следствия дела должны были быть направлены на рассмотрение Военной коллегии Верховного суда или Особого совещания при НКВД. К моменту появления приказа № 00439 у Сталина уже полностью сформировался общий план предстоящих чисток. Во избежание нежелательных явлений и для предупреждения серьезных кровопролитий Президиум Верховного Совета СССР признал необходимым переселить все немецкое население, проживающее в районах Поволжья, в другие районы...». Выселение поволжских немцев произошло с 3 по 20 сентября 1941 года. В считанные дни НКВД перебросил многие сотни тысяч советских немцев в Сибирь,Казахстан, Среднюю Азию.
Практически все имущество, дома, домашняя утварь были конфискованы: брать с собой разрешалось только то, что могли унести в руках. На новом месте людей зачастую выгружали из эшелонов в голую степь. В первую же зиму смерть унесла множество детей и стариков. И вот наша семья разъехалась. Старший брат Яков уехал в село Прохладное, Ставропольский край там поступил на курсы шофёра. Средний брат Боря уехал в Грузию к сестре Анне там он устроился на чайную фабрику сторожем, он был сердечником с малых лет. Всё имущество продали, деньги поделили кому сколько досталось. Я с мачехой Марией и братишкой Гришей, которому было около трёх лет, поехали к нашему папе на дальний север. Мы знали что папа был в холодной Сибири где мороз доходил до минус 60 градусов. Когда нам дали свидание, мы надеялись что папу вскоре освободят и поселились в квартире в ближайшей деревне. Деньги наши стали заканчиваться и мне пришлось зарабатывать копейки на хлеб. Я ходил на речку и собирал кучки камней. Люди приезжали туда за гравием для постройки. Я помогал загружать гравий совковой лопатой и за это мне давали хоть какую копеечку. Так пролетел год. Перед отъездом мы были ещё раз на свидание с папой и он попросил нас как-нибудь передать ему немного сахару, хотя бы один килограмм. Ему так хотелось попить чаю с сахаром, но было запрещено. Вот моя мачеха привязала к моей спине маленький мешочек с сахаром и послала меня к папе. Была зима. Я умел хорошо ездить на лыжах. Папа работал в большом свинарнике за зоной. Он имел право работать за пределами зоны так как он был расконвоирован.
Вот я, одиннадцатилетний мальчик, по снегу зимой пробился к папе. Путь мой был не так прост так как недалеко друг от друга стояли вышки с охранниками. Я решил проехать очень близко около какой-нибудь вышки чтобы конвой меня заметил и не выстрелил но несмотря на все мои ловкости конвой навёл на меня винтовку, щелкнул затвор и закричал «Стой стрелять буду!». Я очень сильно испугался, упал на снег и начал кричать:«Дяденька, миленький не стреляй в меня. Я там петли поставил, может зайца поймал и тебе привезу, только не стреляй в меня!». Конвой имел право застрелить но он не убил меня. Так я проскользнул к папе в свинарник. Папа когда увидел меня очень обрадовался, но быстренько спрятал меня на чердаке свинарника. Здесь было тепло, папа принёс мне хлеба и кислого молока которое ему давали для поросят. Это был последний раз когда я видел моего любимого папу. После этого мы слышали что папу расстреляли, признали врагом народа по статье 58-1а. Измена Родине: расстрел с конфискацией имущества, или 10 лет с конфискацией имущества.
Источник: Книга памяти Ставропольского края Валл Бернгардт Бернгардтович
Родился в 1891 г., Крым, Джанкойский р-н, Кол. Курт-Ички; немец; б/п; колхозник. Проживал: хут. Казбек. Арестован 10 сентября 1937 г. Приговорен: 19 сентября 1937 г. Приговор: 10 лет лагерей
С тех пор я остался сиротой и мы уехали на Урал, там жили моей мачехи Марии сёстры. Брат Яков тоже переехал туда. Ещё в Крыму он со школьной скамьи любил девушку Анну и там он её встретил. Её родители и вся семья были высланные немцы после революции в 1928-м году. В царские времена они жили очень зажиточно. Имели большое хозяйство, поля пшеницы, много коров, лошадей, свиней, кур, гусей и индюков. Хороший большой дом и все это коммунисты отобрали у них и выслали их всех в Свердловскую область, город Североуральск. Здесь строился новый город и все работали в лесу на заготовке леса. Были трудные и очень тяжелые времена. Молодые девушки и пожилые женщины с утра до вечера заготавливали лес и должны были сдать норму, кубатуру. Взамен они получали из отрубей малую дольку хлеба. В суровые морозы они уходили за несколько километров в лес, в совсем не пригожей для холода одежде, голодные. Часто некоторые не возвращались вечером в свои бараки, замерзали в дороге и оставались в снегу. Их некому было похоронить. В этих бараках поселили и меня с мачехой и сводным братишкой Гришей. В лесу нас работать не заставляли, но я должен был примерно на расстоянии одного километра с леса приносить на себе дрова и тогда мог с ними покушать что они сварят. Брат мой старший Яков, работал шофёром на газогенераторной машине. Перед началом страшной войны с Германией его забрали в советскую армию. Из советской армии он попал в трудовую армию.
Моя мачеха Мария решила вернуться назад в Крым, чтобы умирать на родине. Остался я один у моей будущей снохи Анны с её родителями. Они не знали что со мной делать, куда меня определить потому связались с моей сестрой Анечкой, которая проживала в Грузии. Анна выслала мне на дорогу семьсот рублей. В то время столько стоила корова. Брат мой Яков проводил меня до станции Серова бывшая Надеждинск, купил мне билет на поезд до города Свердловск, а там я сам должен был купить билет до города Батуми через Москву. На станции Серова брат встретил двух знакомых по работе, они только были освободились от заключения. Этих людей Яков попросил присмотреть за мной. Намерения у брата были хорошие, он надеялся что они честные люди. Брат очень переживал за меня, мне ведь было всего одиннадцать лет. Эти два освобожденных человека не отходили от меня ни на шаг. Они хорошо знали что у меня есть деньги только они не знали что деньги мне зашили в нижние кальсоны и только немного оставили на расходы. Когда я доехал до Свердловского вокзала было так много народу что добраться до кассы, чтобы купить билет до Батуми, было невозможно. Я переживал и очень боялся этих двоих дядек которые не спускали с меня глаз. Если я в туалет то они за мной туда, они хорошо понимали что я их остерегался. После того как я сутки пробыл на вокзале я вспомнил что у меня есть справка от сельского совета о том что мой брат в армии и я еду в Грузию к сестре, то сразу обратился к милиционеру и тот подвёл меня к начальнику станции.
Начальник станции вызвал дежурного и приказал срочно мне купить билет. Два мужчины, которые наблюдали за мной, тоже протолкнулись к кассе, только для того чтобы узнать точнее много ли у меня денег. Когда кассир сказал сумму за билет то оказалось что у меня на руках недостаточно денег. Я очень растерялся, кругом было много людей а мне нужно расстёгивать брюки. Я порвал нитки на кальсонах и вынул все деньги, иначе не мог посчитать. Я купил билет на поезд до Москвы, а там должен был купить другой билет до Тбилиси. Когда я зашёл в свой вагон у меня оказалось боковое плацкартное место. Я устроился на своей полке и радовался что те два человека потеряли меня, но всё вышло не так. У этих бывших заключенных оказались справки по которым они имели право садиться в любой вагон без места. Я очень испугался увидев их сидящими в моём купе. Около трёх суток мы добирались до Москвы и я очень сильно их боялся. Две ночи я не сомкнул глаз но когда уже подъезжали к Москве то я переутомился и крепко уснул. Пробудившись, заметил что два товарища ушли и сразу за карман где были у меня деньги 400 руб. К сожалению они украли всё до копейки, не оставив мне ни одного рубля. Я заплакал и вышел на вокзал в Москве чтобы перекомпосировать билет до Тбилиси. Для этого мне требовалось несколько рублей которых у меня не было. Я подошёл к кассе и со слезами попросил тётю мне помочь. Рассказал ей что меня обокрали и куда и к кому я ехал. Бог меня не оставил! Кассирша взяла мой старый билет и продлила мне проезд до города Тбилиси. В Тбилиси мне снова нужно было делать пересадку до Батуми.
И так я сел снова в вагон но был совершенно голодный. Хлеб с маслом что у меня был, покрылся плесенью и кушать его было нельзя. Я пил воду но совсем мало. Я ехал двое с половиной суток голодным. Люди в плацкартном вагоне заметили что я не спускался с моей верхней полки и предлагали мне немного хлеба, но я постыдился взять. Мне было стыдно рассказывать что меня обокрали. И вот наконец я прибыл в столицу Грузии, Тбилиси. Но голод свое брал, и хотя я и знал языка не совсем чисто, но умел говорить по-грузински, и опять же я стыдился просить кушать. Люди бы меня без сомнения накормили, но стыд и гордость взяли своё. Я долго не думая достал из моих вещей пару сменного белья что у меня было, пошёл на вокзал и продал. У меня купили эту одежду за пятнадцать рублей. Я очень обрадовался. Сейчас у меня было достаточно денег на еду и на перекомпосировку билета до города Батуми. И тут я маленький мальчик ожил! Я зашёл в столовую, и глядя на других клиентов заказал то что они брали; первое и второе блюда и стакан сладкого вина, хотя я вино никогда раньше не пил. Я с голоду быстро покушал, еды было для меня много и оставлять на столе я не хотел. В этот момент я увидел сидящего и смотрящего на меня оборванного, голодного человека. Мне стало очень жалко его, ведь я сам это пережил. Я долго не думая, жестом руки предложил ему еду. Он с удовольствием все съел и выпил вино. И я уехал до сестры Анны. Меня встретили родные, но я никому не рассказал что меня обворовали пока мне не исполнилось 17 лет.
Недолго прожил я у сестры и зятя Алистрахо в радости, началась война с Германией. И тут меня пятнадцатилетнего мальчишку с братом Борей, ему тогда было 27 лет, забрали и посадили в поезд со станции Батуми вместе с другими немцами, проживающими в нашей местности. Многие немцы знали эту ловушку и заранее приобрели грузинские паспорта, называя себя грузинами. Этих немцев не тронули, а нам сказали что мы вас везём на воссоединение с вашим родством. Всё это был обман. Как я помню нас привезли в местность где рос хлопок за Каспийским морем. Люди у которых были семьи сразу стали работать кто где мог. Мой брат Боря был сердечником с малых лет и не мог работать, тогда работать пошёл я. В 15 лет я работал в колхозе, на поле собирал хлопок и вечером за труд получал немного чёрного хлеба. Жили мы с братом в одной заброшенной землянке, спали на соломе, кровати у нас не было и не было даже чайника чтобы вскипятить воду. Боря продавал свою одежду и всё что мог чтобы не умереть с голоду но всему этому подходил конец. Через пару месяцев я стал упрашивать брата “Давай брат, уедем отсюда”. Долго не размышляя мы покинули времянку где мы жили и через поля ночью добрались до станции, которой название я к сожалению не помню. На вокзале мы не показывались, боялись чтоб нас не поймали. Мы вышли на товарные пути железной дороги и хотели забраться в вагон чтоб добраться до станции города Красноводск. В 1993-м году этот город переименовали в Туркменбаши.
Наши планы поменялись когда мы увидели военный эшелон загруженный машинами и военным оружием. Мы попросили мимо проходящего военного офицера этого эшелона помочь нам и этот офицер разрешил нам сесть в кабину грузового автомобиля. Он нас строго предупредил не вылезать из кабины ни в коем случае, охрана могла сразу же застрелить нас. Мы были очень рады, что всё разрешилось. Одна беда; у нас не было ни воды, ни хлеба. Так мы проехали всю ночь. На следующий день вдруг тот же самый офицер прибежал и принёс нам хлеба и рыбы. Мы подкрепились пищей и вскоре доехали до города Красноводск. Здесь мой брат, он был очень экономный, тайком купил билеты на пароход и мы удачно прибыли в город Махачкалу. Никто нас нигде не задержал и мы очень радовались что вскоре вернёмся к сестре в деревню Джиханджири. К сожалению, всё произошло совсем не так. Боря снова продал что то из своих оставшихся вещей и мы купили билеты на поезд по направлению в Грузию. Вот мы с братом сидим на вокзале ждём посадки на поезд как вдруг облава, проверка документов. У меня была метрика рождения и у брата был паспорт, но в них было написано национальность - немец. Нас сразу же арестовали, посадили на грузовой пароход и повезли снова в город Красноводск. Тут нас высадили на пристани и сказали идите куда хотите. Мы отошли в сторонку, смотрим людям выдают по карточкам хлеб, а у нас ни денег нет, ни карточек. Мы, как сегодня помню, встали в стороне протянули руки и просили что нибудь покушать, но мало кто нам дал кусочек хлеба!
Наступило время мне пережить ещё одну разлуку. Боря чувствовал себя ответственным за меня, но сделать ничего не мог. Мы были в тупике! У нас не было ни дома, ни работы, ни денег, ни родственников. Наступала осень, стало холодать, мы жили под открытым небом и вот от переживания и не находя никакого выхода, нам только оставалось ждать смерти. У Бори стали опухать ноги и вскоре он уже совсем не мог ходить. Его забрали в старый вагон, над морем, в то время это была больница для бездомных, уличных людей. Умирающих людей выбрасывали в море так как хоронить их было некому. Здесь на одной из полок в вагоне Боре дали место. Я остался один. Ночевал я на пристани, там было много беспризорных таких как я ребят. Днём я искал где-нибудь хоть кусочек хлеба и потом посещал брата но он уже не кушал. В больнице ему давали небольшой паёк и он оставлял его для меня, я все с радостью съедал. Фельдшера, которые ухаживали за больными и моим братом, тоже были переселенцы. Я спросил у одного из них за моего брата и мне сказали что опухоль доходит до сердца и он умирает. Я ещё помню как брат просил меня: “Коля, если не сможешь уехать на пароходе, чтобы добраться до Грузии, то прошу тебя, давай умрём вместе”. Спустя пару суток мне удалось пройти мимо охраны и забраться в трюм одного парохода, который как мне сказали, отправлялся в Баку, куда мне и надо было чтобы вернуться в Грузию, где жила моя сестрёнка Аня.
Я спрятался на самом дне парохода, боялся что меня поймают. Грузовому пароходу нужно было плыть всего лишь одну ночь, а он оказался плавающим в море больше недели. Была война, все пристани были заняты. Люди, которые как я спрятались на пароходе, умирали от голода и их ночью выбрасывали в море. Наконец-то нашему пароходу дали разрешение пристать на пристань в Махачкале. Когда люди вышли на берег, то я заметил высокую, в три метра, колючую проволоку. Я сразу понял куда я попал. Людей выпускали и проводили через коридор шириной в два метра. Проверяли и обыскивали каждого, некоторых из пассажиров выпускали а других сразу же арестовывали. Шла полная сортировка, когда я это увидел, то я не пошёл за людьми через этот узкий коридор. Я стоял в стороне и когда надзиратели были заняты я спрятался за стеной одного здания и быстро убежал по берегу моря не зная куда бегу. С одной стороны была высокая колючая проволока, а с другой стороны - море. Волны были невысокие, я шел не зная куда приду. Десять дней ничего не евши, мне все было безразлично. Я прошёл примерно километр и увидел что над высоким, колючим забором ветром и волнами набило песчаную горку, я перепрыгнул и попал на железную дорогу. Вскоре убедился, что город Махачкала находится в обратную сторону. Пробираясь через железнодорожные пути, я попал на вокзал железной дороги. Здесь при вокзале текла вода, один кран холодной воды, а другой кипяток. Я утолил жажду и стал спрашивать в какой стороне находится базар.
В это время меня увидела женщина у которой был хлеб. Она подала мне хлеб и рыбу и сказала мне “Мальчик, ты совсем бледный, ты наверное голодный?”. Я поблагодарил её и когда она ушла я вкусил хлеба чтобы утолить голод, но хлеб был горьким-горьким, я посмотрел тёте вслед и подумал что она хотела меня отравить. Но это было не так! У меня во рту было горько из-за того, что я долго не ел. Я спрятал хлеб чтобы собаки не съели, а сам пошёл на базар. У меня было летнее одеяло, обмотанное проволокой и мне нужны были деньги чтобы купить билет на поезд, хотя бы до первой станции. Для того чтобы меня пропустили на посадочную площадку мне нужен был проездной билет, но самое главное чтобы милиция меня не задержала. Я надеялся что они подумают что я местный бродяга, так как я был грязный, оборванный и вшивый. Вши были у меня и на рубашке и на на штанах, я уже никак не мог справиться с этими насекомыми, они доедали моё голодное тело! Я в это время не знал что Господь наблюдал за мной и мне посчастливилось; на базаре у меня купили это одеяло за пятнадцать рублей. Я с радостью купил мягкую, свежую, белую булочку но увы я не смог скушать даже маленький кусочек. Я купил бутылку лимонада и по глоточку попил этот лимонад, который пошёл мне на пользу. После я засунул в карман эту бутылку и опять подался на вокзал железной дороги, расспросил у людей когда отправляется поезд в сторону Тбилиси. Как же купить билет когда с обеих сторон кассы стояли два дежурных милиционера?
Я спросил у старого дедушки какая была следующая остановка и он ничего не подозревая сказал мне название станции. Вот я зубрю чтобы не забыть название и слушаю объявления отправления поезда в Тбилиси. Когда два раза объявили время отправления поезда я издали заметил что касса свободна, но милиция не отходит от кассы, проверяет документы у пассажиров. Тут я набрался храбрости и побежал к кассе будто я местный, кассир без слов штампанула мне билет до этой станции которую я назвал. Дежурные меня не о чём не спросили. Бог был со мной! У меня не было никаких документов; метрику о рождении я выбросил, так как в ней была указана моя нация. Вот я схватил свой билет и бегом побежал на посадку, еле успел зайти в вагон. Вагон был забитый, все места были заняты. Я забрался на самую высокую полку где были вещи и спрятался чтобы меня никто не видел. Я уже был совсем истощённый и мой желудок ничего не принимал. Приближались последние часы моей жизни, я горел, температура была высокая и только хотелось спать. Мне было все безразлично. С мыслью о больном брате Боре, которого я оставил в Красноводске в вагоне, и почему я не умер вместе с ним, я так и уснул. Уснул так крепко что, видимо, во сне высунул немного ногу. Ревизор поезда проходя мимо заметил меня и чуть не стащил меня с полки, велел показать билет. Я показал билет, он закричал что эту станцию мы проехали ещё вчера вечером и потребовал документы. Показать ему мне было нечего и ревизор силой повёл меня в милицию, но я горько начал плакать и умолять дяденьку чтобы он меня отпустил и предложил ему деньги.
Он закричал, забрал у меня четырнадцать рублей с копейками и сказал чтоб я забрался снова наверх и спрятался. Когда я прибыл в город Тбилиси мне уже стало спокойнее потому что я знал грузинский язык. Помню что какие-то люди довезли меня до моей платформы, заплатили за меня до станции Супса. Отсюда я уже знал как добраться до деревни где жила моя сестра Аня. Мне ещё предстояло пройти примерно три километра в гору чтобы добраться до деревни Джиханджири. Я был очень слабый и уставший и совсем выбился из сил и часто терял сознание. В этой местности люди меня уже знали и кто-то сообщил моей сестре что я в горах добираюсь к ней домой. Я не успел ещё подняться по ущельям как моя сестричка с криком и плачем уже встретила меня. Я помню, как держась за мою любимую Анечку, деревья ложились и горы наклонялись в моих умирающих глазах. В пути она спрашивала: “Где брат Боря?”, но я уже к сожалению ничего не мог ей ответить и все время терял сознание. Я не помню как мы добрались до дому. Больше пол месяца я спал но остался живой, по милости Господа! По рассказам моей племянницы Лианы, старшей дочери моей сестры Анны, в меня как в мёртвого вливали пищу. Будучи полуживой, соседи, видя заботу, плачь и переживания моей сестры говорили: “Хоть бы он уже умер и не мучал не себя и не сестру”, но несмотря на трудности все обо мне очень хорошо заботились. Вскоре я стал сам кушать и здоровье моё поправилось. Шла война! В Грузии её не было, но народ перебивался, питаясь фруктами.
У моего зятя Алистрахо уже была на руках повестка на фронт и несмотря на всё что его ждало впереди, он сумел меня усыновить, хотя это было для него нелегко. Я стал сыном моего зятя Алистрахо. Теперь меня звали Гургенадзе Николай. Я стал жить у сестры Анны, про брата Борю мы так ничего и не смогли узнать. Я стал работать дома, а после меня государство заставило работать в колхозе. С раннего утра до позднего вечера, я пятнадцатилетний мальчишка делал ту же самую тяжёлую работу что и мужчины среднего возраста. Зятя моего Алистрахо забрали на фронт и так он без вести и пропал. Мы никак не могли узнать где он погиб и где похоронен. Хотя в Грузии и не бомбили во время войны но жестокие налоги душили народ. Масло, сыр, яйца все надо было сдавать, не спрашивали есть хозяйство или нет. Мы жили полуголодные. Вот я подрос и мне тоже предстояло идти на фронт. В этот момент меня выручил племянник Алистрахо. Он устроил меня в товарной станции в мастерскую, молотобойцем в кузнице, в городе Батуми. Жил я в общежитии. С этой мастерской в армию не брали, здесь был строгий военный закон. Работа была тяжёлая, я получал 700 грамм хлеба и это было всё. Съем мой паек, запью холодной водой и так это длилось пока не закончилась война. И вот мне исполнился 21 год. Меня призвали в военкомат, там было около сорока допризывников, таких же молодых юношей как я. Нас обучали на станции Супса. Мы должны были пройти начальную военную подготовку и прибыть в армию обученными солдатами. В этой школе были одни грузины в том числе и я.
Здесь меня никто не знал так как у меня в паспорте было указано что я грузин по нации. Обучал нас русский фронтовик, майор и обучение происходило на русском языке. Все названия военного оружия нужно было отвечать только на русском языке и это было тяжело для молодёжи а я хорошо владел грузинским и неплохо знал русский язык, а про мой родной немецкий язык никто и не подозревал. Майору тоже было тяжело объяснять потому что многие его плохо понимали. Он назначал меня заниматься с призывниками, а сам часто уезжал. Однажды он мне сказал: “Вот, я поеду в город, там у грузинов хорошее вино, погуляю, а это молодёжь по моему возвращению если не сможет мне ответить, то я с тебя шкуру сниму! А тебя я в армию не отправлю ты у меня в училище пойдёшь, на офицера учиться. С тебя хороший офицер выйдет. Ты думаешь ты грузин? Ты немец!”. Когда я услышал эти слова я сильно испугался. Вернувшись в деревню к моей сестре я ей рассказал что меня могут посадить или даже расстрелять. Времени у меня было совсем мало и вот я попросил у моего майора отпустить меня, перед уходом в армию, повидаться с моим старшим братом. Майор дал мне пятнадцать дней для поездки и побывки у брата даже не поинтересовавшись, где живёт мой брат, подписал мне заявление. Когда я все рассказал моей сестренке о моём отъезде, она очень плакала. Я ей объяснил что меня могут приписать врагом народа, так как я сбежал с ссылки.
Папу расстреляли за то что он был немцем, брат погиб в Красноводске и меня ожидало что то подобное, а мне всего 21 год. Она согласилась, собрала мне на дорогу последние деньги и я поехал на Урал, где жил мой брат Яков.
Анной
Яков работал на машине на лесовывозке. Все немцы после войны были под комендатурой, то-есть не имели права на выезд. Брат жил в своём домике который он себе построил.
Маленький дом, три на два с половиной метра комната и метр на два небольшой коридор, это была маленькая кухня. Их было четверо в семье и я ещё в этот домик к ним поселился. Было очень тесно, но дружно. Спустя несколько дней после моего прибытия мы с братом сидели дома и грелись у печки. Дверки у печки были открыты чтобы лучше согреть дом и мы с братом беседовали. Яков попросил показать ему мой паспорт. Я, без всякого подозрения, дал ему мой паспорт и когда брат увидел его то сказал: “ Tы променял нашу фамилию на грузинскую фамилию?”. Я объяснил ему что со мной было, как я добирался к сестрёнке. Рассказал ему за побег, когда нас с Борей выслали из Грузии из за нации и как я остался живой когда пробирался до сестры. Брат Яков был в гневе и долго не думая, бросил мой паспорт в раскалённую печку. Я ничего не мог поделать, только сидел и смотрел как пламя съедает мой паспорт. Я всё ещё мечтал вернуться в Грузию, глаза мои налились слезами, но я себя сдержал. Через несколько дней мой брат Яков приехал домой на обед и сказал мне: “Собирайся, поехали в милицию к нашему коменданту по переселенцам!”. Приезжая в кабинет брат доложил коменданту что я его родной брат. Комендант тут же потребовал у нас документы, но брат ему сказал что у меня никаких документов нет и попросил чтобы нас направили в больницу на убеждение родственных связей. Через две недели меня вызвали в комендатуру. Комендант по переселенцам стал меня допрашивать и прямо мне сказал: “Ты допризывник и должен такого то числа уходить в армию и твоя фамилия Гургенадзе!”.
Я признался что у меня была грузинская фамилия моего зятя который меня усыновил когда мне было пятнадцать лет. Он посмеялся и сказал: “Ты был вольной птицей которая сама залетела в клетку! Вот распишись и дальше двадцати пяти километров никуда не отъезжай, а если отъедешь без позволения, посажу в тюрьму”. Он мне выписал паспорт, вписал меня немцем и не осудил и не оштрафовал. Мне кажеться что брат Яков был с ним в хороших отношениях и притом он, то есть брат, привёз ему козу в подарок. Так, в 1947 году я вновь стал жить на Урале, где в последний раз я был в одиннадцатилетнем возрасте. Я устроился на работу в гараж Субра, здесь меня выучили на вулканизатора по автопокрышкам и резине. Сначала работал учеником, зарплата была маленькой а когда стал работать самостоятельно, стал зарабатывать лучше. Через моего брата Якова я познакомился с Шарлоттой Пеннер, на которой и женился в 1950 году. Она работала в шахте катальщицей вагонеток с рудой, завели семью. Нам дали однокомнатную квартиру с кухней и для нас это было прекрасно, так как мы оба были нищие. У нас по началу не было ни стола, ни койки но мы были рады что имели что-то покушать. Некоторое время спустя, мы приобрели себе самодельную кровать, купили стол и три табуретки. Я купил брезентовый матрас и мы набили его сеном. Моя жена получила в приданое от её мамы старенькое одеяло без пододеяльника и одну подушку. Мы были очень рады тому что имели. Выходной одежды у нас почти не было, только имели рабочую одежду так как мороз был зимой до -55С°.
Когда мороз поднимался то нас снимали с работы. Вот такая была наша молодость.
Брат Яков с женой Леной, сестра Аня и я с Шарлоттой Анной По прошествии где-то двух лет меня послали учиться на курсы шофёра. Я три месяца сидел за партой по восемь часов в день. В то время шофёр должен был знать не только как водить машину но и как отремонтировать двигатель. Нам стало очень тяжело жить, денег стало не хватать, а занять было не у кого.
Моя стипендия была 400 рублей, в четыре раза меньше, чем я зарабатывал в мастерской. А жена в это время должна была находиться дома так как у нас рос сын Александр, который родился 28 августа, 1950-го года. Бывали дни что нам было не за что купить хлеба. Когда я выучился и стал работать шофёром на грузовике наша жизнь снова стала налаживаться. В 1955-м году 17 июля у нас родился сын Николай. Между Александром и Николаем у нас была дочь Клара. Когда ей было полтора годика она заболела и умерла от дизентерии. В горести мы похоронили её на Урале. Десять лет мы прожили под комендатурой и потом нас освободили. За эти десять лет что мы жили на Урале я два раза ездил в Грузию. Мне так хотелось жить на юге, но я никак не мог устроиться на работу, притом Лене (Шарлотте), моей жене, Кавказ был не по климату, летом жарко, зимой сыро. Она была сильно привязана к Уральскому климату и мы снова возвращались и продолжали жить на Урале. Когда младшему сыну исполнилось пять лет у меня в жизни произошли перемены. Я по милости и благодати Господней покаялся, принял Господа в сердце и там же на Урале принял водное крещение. В 1961-м году мы переехали в Казахстан, в Джамбульскую область, село Георгиевка, где тогда жил мой брат Яков со своей семьёй. Мы сняли частный дом и начали снова жить и привыкать к новому месту жительства. Я устроился на работу в автобазу где было 400 машин.
Я, жена Елена, сын Александр и младший сын Николай
Сначала было тяжеловато, а когда я стал лучше зарабатывать, мы купили участок земли и построили дом. В этой автобазе где я работал, мне как новичку и немцу, было очень тяжело. Мне дали грузовой автомобиль в три с половиной тонны который стоял в базе совсем не исправлен и вот я взялся его ремонтировать. На улице была грязь, асфальта по территории не было. Мы делали деревянные стеллажи и на них ложились чтобы работать под машиной. За ремонт машин платили очень мало. Зарплата была маленькая, а у меня семья и частный дом за который надо было платить. С терпением и добротой я сумел завоевать доверие и уважение моего шефа и всё стало становиться на свои места. После этого я стал хорошо зарабатывать, привозил домой овощи и фрукты. Дом наш, 10 на 12 метров, мы строили долго. Во дворе мы имели большой огород, фруктовые деревья и виноград рос вокруг дома. Дети наши росли. Мы жили хорошо, слава Богу, голод больше не терпели. Моя тёща Маргарита жила с нами, присматривала за домом и детьми а я с женой работали. Так прошло ещё двадцать семь лет и я пошёл на пенсию. Пенсионная плата составляла 120 рублей. Я не привык к такой маленькой зарплате и потому продолжал работать шофёром на автобусе в Киргизии. Проработал я ещё три года и пошёл на пенсию. Сыновья уже были взрослые, имели свои семьи. В это время немцы стали выезжать в ГДР. Мой брат по вере Классен Давид вызвал нас в гости в город Зигбург. Мы продали всё что у нас было в хозяйстве. Коров у нас было в то время две, мебель что мы нажили продали.
Наш дом мы оставили под церковь. Мы с женой с трудом получили паспорта и вызов в Германию и всё таки собрались в дорогу. На наших сыновей мы тогда вызов не имели. Я с женой, Валл Шарлоттой, собрали все что смогли увести с собой в Германию, даже постельное бельё. Мы не знали что нас ждёт в Германии. На поезде мы добрались до Москвы. В Москве купили билеты до Берлина и в Берлине надо было сделать ещё одну пересадку. Помню что мы тогда отдали много денег в билетную кассу и нам выписали проездной билет до Зигбурга. Итак, в 1989-м году мы прибыли в Германию, чего мы всю нашу прожитую в скитаниях и мучениях жизнь мечтали. Погостив у брата Давида, нам так не хотелось возвращаться обратно. Мы прошли в лагере по всем кабинетам, я хоть и слабо но говорил на своём родном языке а моя жена не гошорила, хотя она и говорила на немецком языке когда была маленькая. В Германии он ей снова вспомнился через некоторое время. Мы все усердно молились и Господь смягчил сердце правителей в лагере Фридланде. Нам дали разрешение на постоянное место жительства и направили нас в город Вильгельмсхафен, что для нас было странно. У моей жены в то время в этом городе жила тётя, но она нас не признавала. Немецкие власти нас, пожилых людей, приняли очень хорошо. Мы с женой не могли нарадоваться. Мы сняли в городе квартиру и местные, верующие немцы, нам очень много помогли. С красного креста мы получили такие вещи, которые я бы никогда не смог бы купить себе в Казахстане.
Мы постепенно изучили город, государство доплачивало нам до нашей пенсии денег за квартиру и на питание. Жизнь настала для нас неоценимая, только наши дети остались жить в России. Через время наше правительство позволило нам вызвать наших детей с семьями на воссоединение семьи. Так мы стали жить все вместе в нашем Вильгельмсхафене. Вот в один казалось бы обычный день, вечером 3 декабря 2003 года погиб мой старший сын. На мою жену эта потеря так сильно подействовала что она потеряла сознание. Её увезли в больницу, привели к жизни, но она больше никогда не смогла встать с постели. Сноха Вера, не считалась ни с чем, сильно помогала, но все было напрасно. Врачи при большом старание не могли помочь моей жене встать на ноги. Прошло пять лет и много бессонных ночей. 17 января 2009 года в семь часов утра Шарлотта ушла в вечность. Она ещё здесь уверовала в Господа. Уверен что она никогда не пожалеет что познала Господа и знаю что она ждёт меня в стране неземной. В настоящее время я проживаю в городе Вильгельмсхафене с моим сыном Николаем и его семьёй. Благодарю моего Господа за здоровье и за то что наши врачи так хорошо ко мне относятся. На сегодняшний день у меня четыре внука, три внучки, три правнука и восемь правнучек. Всегда молюсь за всех моих родных и близких, прошу Бога моего чтобы он благословил власть нашу и чтобы мир длился на земле. Чтобы моим внукам и правнукам никогда не пришлось пережить войну. Да Славится имя Господа из рода в род, аминь!