Paintings by Nikolay Blokhin by 4art

николай блохин n i kol ay blok h i n

НИКОЛАЙ БЛОХИН NIKOLAY BLOKHIN

николай блохин n ikol ay blok h i n

Ж и в оп ис ь | pa i n t i n g

НИКОЛАЙ БЛОХИН

ﾑ

овременная ситуация в искусстве дает художнику безграничные возможности, когда не существует никаких внешних ограничений в выборе пластического языка – от любых вариаций традиционной живописи до всех возможных направлений искусства актуального. В этой ситуации особенно заметно, что, с одной стороны, художественный язык – это все-таки средство передачи мыслей и тех тонких субстанций, которые мы обозначаем как эмоции, чувства, движения души. Без наполнения энергией, без искренней веры в выражаемые своим искусством истины, любой язык становится лишь набором приемов. С другой стороны, именно через выбор художественной системы художник обретает свою индивидуальность, а абсолют достигается в случае нахождения именно «своего» языка. Одним из ярких явлений искусства современной России можно назвать творчество Николая Блохина, художника, который всем – образованием, мировоззрением, художественным языком – связан с русской академической школой. Фундаментальные принципы академического образования, заложенные еще в эпоху классицизма (опора на художественный лексикон, сложившийся со времен греческой и римской античности; повышенные требования к точному и грамотному рисунку; изучение логичных и универсальных законов

композиции; ориентация на высшие достижения мирового искусства, в первую очередь, западные традиции), остаются базовыми с момента открытия Императорской Академии художеств в Санкт-Петербурге – вот уже более чем 250 лет. Но на протяжении всей своей истории академическая система не оставалась неизменной. Свежие импульсы во второй половине XIX века внесли реалисты-«передвижники» во главе с Ильей Репиным, которые расширили круг тем и сюжетов, перенесли акцент с антиков на изучение натуры. Краткий период авангардистских экспериментов в 1920-е годы сменился возвратом к реалистическим традициям (реализм, правда, был «социалистическим») в советское время. «Железный занавес» почти на семьдесят лет вырвал Россию из контекста мирового художественного процесса. Однако любое явление обладает диалектическим единством плюсов и минусов. Благодаря изоляции и консерватизму в России сохранилась классическая художественная школа, в большинстве других стран утраченная. Долгое время чуть ли не хорошим тоном было принято критиковать академическое образование, считать его рутинным, уверять, что нормативы и правила «засушивают» личность, ограничивают свободу самовыражения. Однако ругать академию можно лишь при условии, что она существует, слу-

жит камертоном и ориентиром, дает ясность критериев и задает высокую планку. Ибо академическая система художественного образования – это отработанный веками коллективный опыт. Слабую личность эта система может поглотить и нивелировать, сильной индивидуальности даст старт для мощного взлета и раскрытия своего дарования. Когда эта система отсутствует, то все начинает дробиться, мельчать, критерии расшатываются, и «все» стремится в неизбежное «ничто». Каким оригинальным и сложным ни является внутренний мир личности, выражение внутреннего «я» средствами визуального искусства требует знания ремесла – умения держать кисть в руках, смешивать краски на палитре, рисовать, работать цветом и компоновать. Освоив эту систему, можно либо развиваться в ее лоне, либо отказываться от нее совсем, но без нее дойти до понимания глубинных, сущностных основ формообразования практически невозможно. Можно вспомнить, что нормативность и консервативность академии часто приводила к ощущению, что возможности ее исчерпаны, но каждый раз появлялись мощные творческие силы, сформированные именно академией и доказывавшие жизнеспособность академической системы. В девятнадцатом веке это были великие русские художники Карл Брюллов, Александр Иванов, вдохнувшие новую жизнь в классицистические каноны; передвижники, изменившие тематический репертуар, но сохранившие основы художественного языка – Илья Репин, Василий Суриков. Академический фундамент виден в работах Михаила Врубеля, Валентина Серова и художников начала ХХ века Бориса Кустодиева, Филиппа Малявина, Николая Фешина, Александра Яковлева, Василия Шухаева. В советский период новая интерпретация академического искусства проявилась в работах Евсея Моисеенко, Андрея Мыльникова и многих других. В Академии художеств на протяжении большей части ее истории не просто учат профессиональной технике, здесь прививают ту идеологию, которая отличает русских художников: сочувствие жизни простых людей, важность гуманистических ценностей и вера в великую миссию искусства. Поэтому для художников с академическим образованием характерен поиск больших тем и большой формы. Нравственные вопросы социума, смысл человеческого бытия, вечный поиск ответа на вопрос «Что есть Красота?» находят воплощение в традиционной форме станковой картины, нередко тяготеющей к монументальной значительности художественного языка. Сегодня, когда пройден кризис очередной смены социальных ориентиров, в отечественную художественную жизнь уверенно вошло поколение сорокалетних, к которым принадлежит и Николай

Блохин, с новым осмыслением академических традиций, что дает основание говорить о рождении «новой Академии». Николай Блохин оказался связан с Академией художеств еще до своего поступления на курс. Он родился в 1968 году в Ленинграде, занимался сначала в районной детской художественной школе, затем был принят в Ленинградскую среднюю художественную школу при Институте И.Е. Репина. Следующим этапом закономерно становится поступление в «репинку», где Блохин выбрал мастерскую профессора В.И. Рейхета, отличавшуюся особым вниманием к основам живописной культуры. Первый итог полученных знаний и первая декларация собственной художественной программы, как правило, реализуется в выпускной, дипломной работе. В качестве сюжета своего диплома (1995 год) Николай Блохин выбрал масленицу. Масленица – это самый веселый, самый разгульный и поистине всеобщий праздник проводов зимы и встречи весны. Ей посвящено множество ритуалов – блины, ряженые, воздвижение и сжигание чучела «Масленицы» (в некоторых губерниях Масленицу изображал ряженный мужик), балаганы, катания с гор, кулачные бои и взятие снежного городка. В этой веселой кутерьме, длившейся целую неделю перед началом Великого поста, проявлялась народная жизнерадостность, отражалась русская натура, порой не знающая удержу и меры. Яркие краски, открытые эмоции, смех и веселье по поводу проводов зимы и предвкушение прихода весеннего солнца всегда ассоциируются с этим праздником. В современных реалиях его отмечают театрализованными представлениями, и сегодня это больше похоже на «мероприятие», чем на обряд, поскольку традиционность жизненного уклада в России нарушена давно. Но обычай печь блины на масленицу настолько крепко вошел в плоть и кровь, что никакие трансформации социальных систем не искоренят этой русской привычки. Блохин, вместе с тем, написал не современную Масленицу и даже не историческую, хотя типажи и костюмы, выбранный момент действа заставляют вспомнить позапрошлый век. Он попробовал встать в один уровень с выпускниками дореволюционной академии (здесь, в первую очередь, вспоминаются произведения Василия Сурикова и «Капустница» Николая Фешина – один из лучших академических дипломов). Очевидной целью этой работы было показать свои возможности в создании большеформатной многофигурной жанровой картины: множественность типажей, разнообразие мотиваций поведения самых разных персонажей, немыслимые ракурсы, жесты, взаимосвязи, различные уровни динамики – от нарочито усложненных внешних движений персонажей до внутренней геометрии композиции, ре-

шение непростых колористических проблем. И если само полотно все же осталось на уровне большой заявки на будущее, то подготовительные рисунки к «Масленице», безусловно, – работы зрелого мастера. Сам формат рисунков – некоторые почти в натуральную величину – не оставляет сомнений в том, что изначально они осмысливались художником не только как подготовительный материал, но как самостоятельные произведения. Натуру, близкую к образам XIX века, долго искать не надо. Процессы глобализации и стандартизации жизни затронули отнюдь не все население России, низовой социальный слой у нас живет в не поддающемся точному определению времени. Такие типажи, как «Старуха», «Курящий», «Обернувшийся», – это «вечные персонажи», неизменная примета России. Одновременно это повод воспеть оду академическому подготовительному рисунку, давшему возможность художнику показать свое умение схватывать сиюминутность состояния и органичность движений, передавать исключительно сложные ракурсы и точки зрения. Поразительна мощная пластика линий, игра которых не только строит форму, но и выражает свободу художника в обращении с ней. Уверенная точность каждой линии и их собственный живой, энергичный ритм несут самостоятельную эстетическую значимость. Но при этом отнюдь не теряются сложность характеров, схваченная в мимике и выражении лиц, точность психологических характеристик. Через три года после окончания академии и стажировки в творческой мастерской Блохин начинает преподавать рисунок в мастерской преемника Рейхета – профессора В.В. Пименова. Важное место в творчестве Николая Блохина занимает портрет. Здесь художник придерживается классических гуманистических традиций, согласно которым человек понимается как создание цельное, когда внешние индивидуальные черты позволяют выявить сущностные основы личности во всей сложности ее психологии, биографии и духовной жизни. Нельзя не заметить влияние импрессионизма в стремлении передавать случайность состояния или настроения модели, что сохраняет не только эффект естественности, но и свежесть первого впечатления. Одновременно для художника важно организовать произведение как законченное эстетическое целое, где портретный образ не делит произведение на модель и фон, а возникает единая пластическая структура. Поэтому здесь соблюдается паритетность реального и условного, изобразительного и декоративного, что заставляет вспомнить дуалистичность стиля модерн. Впрочем, сразу обнаруживают себя и традиции постановок академических мастерских советской школы. Сложно составленные живописные аккорды, их свежесть и спонтанность делают

портреты художника – от самых ранних («Женский портрет» (1991), «Портрет» (1997)) до зрелых работ 2002-2008 года («Девушка с вязанием», портреты космонавта С.Крикалева, Р. Кеккалайнена), типично «блохинских» композиционных парных женских портретов («Мать и дочь» (2008)), – работами именно Блохина, а не репликами исторических стилей. Николай Блохин пишет и пейзажи, чаще всего это виды родного Петербурга. Петербург Блохина – не столько отстраненное совершенство архитектурных ансамблей, сколько город, несущий в себе тайну, каждый раз дающий импульс для живого, эмоционального переживания его красоты. Художник любит эту вечно дождливую погоду, туман, атмосферу постоянной сырости и промозглости, типичную для города на Неве. Под его кистью серые, тоскливые краски обретают роскошь переливов старинного серебра («Новый мост. Санкт-Петербург», 2006), а смазанность силуэтов и отсутствие деталей, как ни странно, раскрывают грандиозность пространства идеально спланированного города, выстроенного с имперским размахом и величием («Летний сад», 2006). Не менее привлекательны изысканные натюрморты художника первой половины 2000-х годов, образующие «белые» и «серые» серии. Для них характерна благородная сдержанность колорита, тонкое сопоставление форм и объемов, а классическая завершенность соединяется здесь с изящной легкостью широкой пастозной живописи. По контрасту, натюрморты с цветами становятся поводами для создания живописных сюит. Сами по себе цветы в этих натюрмортах не так важны, как важно ощущение сочности и полнокровности цветовых гармоний пастозной, широкой живописи. Красочное «месиво» кажется самопроизвольным и одновременно строго организованным, каждый мазок не просто эффектен сам по себе, но работает на общее впечатление от композиции. Типично блохинскими мотивами становятся серии последних лет, где основные темы – это переодевание, тема личины и маскарада (ряженые, шуты, шарманщики, поющие и музицирующие); «галантная» тема – дама и кавалер, королева и паж, испанки, цыганки; тема театральная – балет, варьете, персонажи комедии дель арте (арлекины, коломбины), цирк (клоуны). Несложно заметить, что все это – подчеркнуто канонические темы классического искусства (Д. Ланин. Вступительная статья. Николай Блохин. М., 2007). Сразу возникает вопрос – эта тематика и выбор художественного языка отвечают желанию художника вернуться в прошлое, повторить уже пройденное ранее? Или за этим стоит что-то другое? На знамени искусства двадцатого века, да и начала двадцать первого тоже, стояло и стоит слово «свобода». Свобода самовыражения индивиду-

альности, свобода поиска, отказ от запретных тем, свобода выбора художественных систем, свобода развинчивать до основания любые конструкции. Поиск пределов возможностей самого искусства и всех направлений развития вдохновлял многих художников. Николай Блохин – художник современный, ибо свобода – также одна из мощных мотиваций его творчества. Но его понимание свободы имеет другую базу. Для него это, прежде всего, свободный диалог с культурной традицией европейской школы, возможность говорить с ними на одном языке, свободно использовать технические приемы рисунка и живописи. Можно вспомнить искусствоведческий термин «трансавангард», закрепивший право художника применять любой художественный опыт всех времен и народов, когда-либо бывший в истории. Но можно также вспомнить, что вся история искусств и есть диалог с предшественниками. Этот диалог мог принимать разную форму – полного приятия, развития тех или иных сторон, спора, отрицания, но всегда предшествующий опыт становился отправным моментом для развития. Блохин не копирует, не подражает, не имитирует, он именно вступает в диалог. Отсылки – на поверхности: великие испанцы Диего Веласкес и Франциско Гойя, реалист Илья Репин, импрессионисты Эдуард Мане, Огюст Ренуар, Константин Коровин; западный и русский модерн конца XIX – начала XX веков – Андреас Цорн, Джон Сарджент, Михаил Врубель, Валентин Серов, Лев Бакст, Филипп Малявин, Абрам Архипов, Николай Фешин; крупные мастера советской школы – Евсей Моисеенко, Борис Угаров. Впрочем, этот список можно легко продолжить в разных временных направлениях. В первую очередь, напрашиваются сравнения с Николаем Фешиным, который, благодаря вынужденной эмиграции 1923 года, стал не только русским, но и американским художником. Любопытно, что есть некоторая параллель даже в том, что Николай Фешин и Николай Блохин, едва окончив Академию художеств, получили быстрое признание в США. Есть определенное сходство позиций в выборе основных тематических проблем – соединение прекрасного и безобразного и тонкость грани между ними, их взаимосвязь и взаимообусловленность, диалектичное сцепление изысканного и гротескового, привлекательного и отталкивающего, праздничного и убогого, игра в переодевание. Ясно читаются и схожесть пластических приемов в соединении натурных форм и условной живописной маэстрии, любовь к созданию вибрирующей фактуры живописной поверхности, стремление к изощренно сложным ракурсам и позам в рисунке. Вместе с тем, у Блохина с Фешиным столь же много общего, сколь много и отличного. Мощные, плотные, энергичные линии соусов и пастелей Блохина прямо противоположны тончайшим,

невесомым линиям угольных рисунков Фешина. Утонченная сдержанность колорита Фешина русского периода мало имеет общего с праздничной цветовой феерией живописи Блохина, да и интенсивность цвета фешинских работ, созданных в Америке, имеет иное качество. Для Фешина первичен натурный импульс, он не сочинял своих сюжетов, а режиссировал реальные ситуации, будь то портрет или жанровая композиция. Для него не органично мышление символами. Блохин в большей степени высказывается в своих фантазиях, и часто его образы несут в себе иносказательный смысл. Вместе с тем, у двух художников есть некоторое фундаментальное единство в рамках общего языка. Для Фешина и Блохина природная, естественная форма является основой, дающей безграничные возможности интерпретации различных смыслов. Не столько рациональных построений, которые можно выразить вербально, сколько построений пластических – игры формы и цвета, линий, пространственных решений и композиционных приемов. И для Фешина, и для Блохина важна органика жизни самого красочного теста или витальная энергия линии, их саморазвитие, пульсация, продолжение творческого акта во времени, где впечатление продолжающегося на наших глазах развития и есть искомый результат. Такую же диалектичную цепочку отношений можно выстроить и с другими мастерами прошлого. Несложно заметить, что многие образы «странноватых» персонажей часто имеют портретное сходство с самим художником (и тут дело не только в том, что он сам себе модель, которая «всегда под рукой»). Он примеряет на себя разные роли – фавна, шута, арлекина, Икара, он садится в круг среди своих «Поющих». Ему весело, любопытно и жутковато взглянуть на себя с разных сторон возможного и выдуманного. Он рядит своих героев в неожиданные, диковинные костюмы. Невольно вспоминается великий Рембрандт и его бесконечное изучение собственного лица, эмоций, состояний и изменений, равно как и стремление к нарочито необычным, экзотическим одеждам героев своих картин на библейские сюжеты, что давало возможность вырваться за пределы рутинности обыденного. У Блохина, совершенно очевидно, повод для переодеваний совсем другой – это игра в игру, но и в том, и другом случае яркость костюмов становится поводом для живописной феерии. Легко вспоминаются портреты дворцовых шутов и инфант Веласкеса, махи Гойи, прямая перекличка композиций и даже названий с Врубелем («Цыганка», «Сирень», обе работы – 2006). Но смысл работ постоянно трансформируется. Девушки в «Сирени» Врубеля – это персонификация природы, а у Блохина – основа живописной маэстрии. Женские лица всех его испанок, цыганок, принцесс, то есть

нереальных, почти сказочных персонажей, – плод фантазии, но одновременно они взяты с улицы – современные девушки, обычные, даже простоватые, в которых вдруг выявляются королевская стать и вечная тайна женственности. Наполнение новым пластическим содержанием канонических композиций – это тоже традиционная линия в развитии европейского искусства (от «Спящей Венеры» Джорджоне до «Олимпии» Мане и т.д.). Балаганные актеры, шуты, арлекины, скоморохи, шарманщики – персонажи площадного искусства, низовой его формы. Но в силу своей первичности они незатейливо и прямо выражают изначальное назначение искусства – развлекать, смешить, уводить на время от проблем, давать выброс подавляемых в обычной жизни эмоций и желаний. Вместе с тем, в этих произведениях есть внутренний дисбаланс – его ряженые, шуты и арлекины не столь уж и радостны при всей роскоши ярких, праздничных красок, скорее, в них есть ощущение внутреннего надлома, спрятанной трагедии. Блохину эти персонажи нужны, чтобы еще раз задаться вопросом – кто же художник, иначе, кто же он сам, его место в этом мире? Шут, развлекающий публику? Продавец иллюзорного счастья? Он дарит лишь минутное забытье мишурным блеском карнавала и обещанием исполнения желаний, заведомо неисполнимых? Или художник актом своей воли способен выбрать из грубой фактуры реальности все самое высокое и прекрасное? И что же есть реальность – реальность видимого или реальность воображаемого, того идеального внутреннего пространства, которое и создает видимый мир, или все совсем наоборот? Вопросы без ответа. Здесь царствуют живописное месиво, изыски цветовых сочетаний, свободное излияние живописного потока, открытость приемов – они создают реальность картины, которая для Блохина единственная. Художник не отвечает на вопросы, которая задает жизнь, он отвечает только на те вопросы, что задает искусство. И здесь становится ясно: искусство Блохина не оглядывание назад, а поиски возможностей движения вперед («идти вперед может только память, а не забвение»), он исследует те же вопросы, что и современное искусство. Это то же самое определение пределов, смыслов и значений искусства, его архетипов, канонов, кодов, возможностей языка, его места и значения в этом потоке информации, глобализации, технократизации, компьютеризации, примитивизации и всего остального, что происходит в мире. Искусство все еще говорит на нерациональном языке чувств и переживаний, оно хранит теплоту человеческой души и формирует внутренний мир личности. Это старо и банально, как мир, но без этого нет

человека, и каждое новое поколение открывает эти истины заново. А художник – тот же «Икар» (2006). Годы тратятся на «склеивание перьев воском», чтобы за спиной выросли крылья, и все это ради минуты отчаянного полета. Рывок вверх и отрыв от земного тяготения, даже если он может кончиться неизбежным падением, все же стоит всех мук творчества. Постоянность игры, переодеваний, перевертышей, смыкание и перетекание одного в другое у Николая Блохина происходит на разных уровнях – он часто для своих композиций в качестве моделей использует друзей, как правило, художников, а собственно портреты друзей, рисуночные и живописные, включаются в систему его карнавальных образов, поскольку он их рядит в разнообразные костюмы и может доводить образы до гротеска, создавая, вместе с тем, психологически точные и емкие портреты («Флорентиец. Портрет художника Ю. Калюты», 2009 и многие другие). Это придает свободным фантазиям достоверность, а привнесение игрового момента в реальность позволяет выпукло проявлять сущность характеров. Масштабные, большеформатные композиционные рисунки, как бы подготовительные для живописных полотен, в большинстве своем становятся самостоятельно значимыми произведениями. Художественная ценность рисуночного триптиха и живописной композиции «Поющие» (2006) равнозначна, в этом случае невозможно говорить о рисунке как просто подготовительном этапе. Сама тема для художника очень важна. Условность пространства и ситуации подсказывает нам, что перед нами не воспроизведение реальной сцены и не воспоминание о песнопениях на сельских посиделках, а несколько отдаленная перекличка с традициями русской хоровой жанровой картины. В XIX веке в изображениях крестного хода, общинных сходов, сельских массовых обрядов и праздников преломлялась идея христианской соборности и традиционности общинного уклада русской жизни. Картина, как окно в мир, фиксировала реальность в ее собственных формах. Блохин не конкретизирует место и время действия. Здесь реализуется желание передать более глубинный пласт – то общее эмоциональное состояние, когда рвущаяся изнутри, рожденная в стародавние времена тягучая, жалостливая и протяжная русская мелодия соединяет этих людей в единое целое. Это пение можно ощутить только на чувственном уровне подсознания, где спрятана наша генетическая память о временах, когда не существовало отдельной личности вне рода и племени, и мерный, спокойный и величественный ритм жизни людей задавала сама природа.

Главная тема Блохина – игра – получает бесконечное число сюжетных вариантов:. Все эти веселые и не очень сюжеты, романтические или гротескные, лирические или надрывно-экспрессивные, складываются в единую картину карнавала и его русского варианта – Масленицы. С каждым новым этапом образы становятся сложнее, вытягивая тот самый глубинный смысл карнавала в бахтинском понимании, в котором сама жизнь играет, а игра на время становится жизнью, когда временно сливаются идеальное и реальное, когда рождение нового органически сочетается со смертью старого. Тема «Запад – Россия», являющаяся поводом и для противопоставления, и для сопоставления, свою высшую точку обретает в триптихах «Венеция» и «Масленица», варианты которых создавались на протяжении нескольких лет. Праздничный и гротескный, очаровывающий и настораживающий одновременно образ венецианского карнавала, вложенный в композиционную схему известной работы Гойи «Мах на балконе», – это игра воображения, в которой соединяются прошлое и настоящее, мечта и реальность. Недостижимая, но вечно притягивающая красота и тайна. Мерцающие вспышки цвета, идущие из темно-синей, затягивающей, ночной глубины, живой трепет живописной феерии передает это ощущение в полной мере. И другой полюс – «Масленица» как русская Голгофа. Языческое и христианское, национальное и общечеловеческое сливается и в самой теме, и в ее интерпретации. От осанны до снятия с креста, от чествования масленицы до ее сжигания – это вечно повторяемые круги возвышения и казни, непрерывный круговорот человеческих взлетов и трагедий. Повышенная, барочная динамика боковых частей триптиха, где мужики сначала воздвигают разряженное соломенное чучело, а затем с таким же азартом его низвергают, контрастно подчеркивает внутреннее напряжение более лаконично решенной центральной композиции. Изнутри вырывающийся, надрывный вопль распятого человека-масленицы как бы вбирает в себя всю первородную жуть бытия. Такой Масленицы в русском искусстве еще не было.

Cтр. 16–17. Масленица

173 х 300, холст, масло, 1995

Pages 16–17. Shrovetide

173 х 300, oil on canvas, 1995

Кулачные бойцы, образы из этой же серии, реализуются в живописном и графическом вариантах. Располагая группы готовящихся к схватке «стенка на стенку» бойцов в полный рост на переднем плане, художник выстраивает фризовую композицию. Он не конкретизирует место действия, событие вне временного контекста, ему интересны сами персонажи, их типажи, мимика людей кричащих, свистящих, улюлюкающих, насупившихся и тому подобное; разнообразие психологических состояний и их градаций – азарта, сомнения, веселья, бесшабашности, боязни; сложные мотивы движений, пластическая и эмоциональная взаимосвязь персонажей между собой. Человеческие характеры и темпераменты – темы классического искусства от Леонардо и Дюрера до реалистов XIX века, особенности национальной, русской ментальности становились предметом активного исследования на рубеже XIX-XX столетий (Ф. Малявин, Н. Фешин, Б. Григорьев и другие). Блохин лепит образы на грани гротеска, барочная динамика соединяются и с реминисценциями на темы Брейгеля и Рембрандта, и с традициями русской реалистической школы. И это еще один повод осмыслить наш, русский характер, который никак не «укладывается» в европейские стандарты, в котором крайности и есть его сущность, а вне накала страстей нет радости от жизни. Николай Блохин – не только обладающий высоким профессиональным уровнем живописца художник, блестящий мастер академического рисунка, сочетающий масштабность и глубину мышления с тонким лиризмом, он еще и успешен. Выставки по всему миру, престижные премии, преподавательская деятельность в любимой alma mater, в СанктПетербургском академическом институте им. И.Е. Репина, близкий круг друзей и единомышленников, почитатели и коллекционеры творчества в США и России. Ему многое дано, и он многое может, а впереди еще целая творческая жизнь. Галина Тулузакова Кандидат искусствоведения

NIKOLAY BLOKHIN

orks of Nikolai Blokhin make a stunning impression from the first sight. Bright, sound colors complement each other exquisitely, colorful medley seems to be spontaneous yet strictly structured, and each paintbrush catches your eye at the same time performing important function in the entire composition. The artist demonstrates unobtrusively his solid academic drawing skills pleasant rarity in our days. Images of his portraits, landscapes, single and multi-figure genre compositions have a magical quality to remain in one’s memory for a long time. Vivacious mood of his paintings and virtuoso drawings is contagious. It is enough to see Nikolai Blokhin’s works once to understand that he is a phenomenon of the modern art. Introducing Nikolai Blokhin, we present not simply a young, gifted master with powerful creative temperament and complex inner world, but the Russian artistic tradition, closely connected with the St. Petersburg Academy of Arts. The history of the Russian art spreads over ten centuries. For the first seven centuries, the ancient Russian painting existed in a form of icons and frescoes, where the Russian mentality was mirrored for the first time – with its idea of communion, its oriental contemplation and inclination to irrationality. The New Age in art came in the beginning of 18th century along with reforms of Peter the Great thus incorporating Russia into the context of the European schools of art. Fundamental principles of aca-

demic education were laid out already in the Age of Classicism. Usage of lexicon formed in the Greek and Roman antiquity, precise and competent drawing, logical and universal laws of composition, orientation toward the highest achievements of the European Art tradition – all of that has been remaining its foundation for 250 years, since the moment of the official opening of the Imperial Academy of Arts in St. Petersburg in 1857.In a course of its history, the academic system has experienced some changes. Fresh impulse was brought in the second half of the 19th century by the “Peredvizhniks” school of realism lead by Ilya Repin: they have broadened range of themes and subjects, shifted the accent from antique symbols to studying nature. The short period of avant-garde experiments within the Academy in the 1920s (after the Socialist Revolution in 1917) was followed by the return of realism in the Soviet era (the realism at this time turned to be “socialist”). The Iron Curtain screened off Russia from the context of the world art development for many decades. However, each historic event has a dialectic unity of pluses and minuses. Thanks to the isolation and conservatism, Russia retained the classical school lost by majority of countries. Academic education has been considered routine for too long a time. Many radicals still believe that strict rules dry up artist’s personality and limit freedom of expression. But in criticizing academia, one should keep in mind that it still stands and serves as a tuning-

fork or landmark, setting clear criteria to follow or reject, for academic system of education in Arts is a collective experience proved by centuries. This system can absorb and level the weak, as it can give a powerful take-off and foster self-development to the strong. When the system is not in place, everything breaks up into pieces, grows shallow, criteria loosen up and all goes to inevitable chaos. No matter, how original and complex the artist’s inner world is, self-expressing by means of visual art requires certain knowledge – drawing skills, composition techniques, how to hold the brush and mix the paints. It should not be also forgotten that any language of art is conventional – in order to be heard and understood, one must acquire at least an elementary literacy in it. When the system is assimilated, one either can continue to develop within its limits, or reject it completely, but in any case it has to be mastered. It is true that rigid regulation an conservatism of the Academy often lead to believe that all possibilities were exhausted, but every time a powerful creative personality appeared from within, thus proving vitality of the academic system. In the 19th century it was such great Russian painters as Karl Bryoullov and Alexander Ivanov who inspired new life into classicist canons, and leaders of the “Peredvizhniks” Ilya Repin and Vassily Sourikov who have shaken up thematic repertoire, but retained the core of the academic language. Solid academic foundation can be found in the works of Mikhail Vroubel, Valentin Serov, and in the Pleiad of the artists of the turn of the 20th century, Boris Koustodiev, Philipp Malyavin, Nicolai Fechin, Alexander Yakovlev, Vassily Shoukhayev. Later, in the Soviet times, new interpretation of academic art was given in the works of Yevsey Moiseyenko, Andrey Mylnikov and many others. The Academy of Arts was not just a place where professional skills where taught and acquired. It cultivated in its students ideals typical for all Russian artists: compassion to simple people, importance of humanistic values and ardent belief in the great mission of Arts. Therefore, the artists with academic background tend to be in search of great subjects and great forms. Moral dilemmas of society, meaning of human life and death, eternal search for an answer to the question: “What is beauty?” – all are translated into traditional paintings with apparent tendency toward monumental significance of the expressive language. Nikolai Blokhin became related to the Academy of Arts even before he entered there. He was born in 1968 in the birth place of the Academy, the City of St. Petersburg, which had a different name back then. It was called Leningrad, named after Lenin, the founder of the Soviet state. In the Soviet era, the Academy itself was renamed into the Ilya Repin Institute of Painting, Sculpture and Architecture. It still carries that name, but the “Repinka”, as students called it among themselves, had always been and will always remain in their hearts the Academy of Arts. Here, in Leningrad, Nikolai first studied at the ordinary

district art school and then he was accepted to the art school, affiliated with the Repin Institute. This was a special school, where gifted children from all corners of such a huge country as Soviet Union were chosen to be trained as elite artists. One of Nikolai’s classmates at that school, the St. Petersburg philosopher Danila Lanin1 recalls that “almost half of the students were from the families of the Leningrad artists who all knew each other. The relations in our class were tough, competitive, with clear division between the leaders, the middling and the outsiders, with pitiless treatment of low-achievers and their discharge from school at the end of each year. There was no Soviet style pedagogy and no ideas of universal equality there, for equality between us was not expected either there, or in the future; we were being prepared to face the fact that art was objective hierarchy of talents and achievements. Of course, the status of a student was determined by his personal success and competency in art, but in the first years of studies practically everything depended on the student’s home education and social status of his family. The artists’ kids stuck together and felt like fish in water, for the others it was harder to survive. The most important and rigorous selection of students has always been made while entering the fifth grade. But Blokhin came to school two years later, so he got into a fully formed collective with well known roles. His parents, as we have quickly found out, had no professional connections with art, so, naturally, nothing interesting was expected from the new boy. However, the very first hours in the drawing class set everything straight. The point was not that he could draw better than all of us (if we talk about the basics of academic drawing: proportions, anatomy, tonal correlations etc.) – not much better. The point was that his drawing of the model was not reduced to assimilating elementary principles. Aside of that, parallel to that, he was solving some more important problem on the same sheet, and even the most obvious imperfections that would have been considered simply nothing else but childish mistakes in somebody else, seemed here as almost deliberate technique. Naturally, they were not techniques, but mistakes. However, for some reason, it did not matter. Those were not immature study works, waiting to be analyzed pedantically. They were Drawings and Paintings, with all their mistakes. There were no questions: a new leader has come to the class…”2 There was always a small group of classmates gathered behind his back, those who left their own easels and were curiously observing “creative process”. He was unusual. Blokhin worked with a very soft pencil, rubbing it often in with his finger or ball of bread, calmly ignoring holy of holies, so to speak, of the St. Petersburg Academy since Lossenko – diagonal shading. He did watercolors in somewhat condescending manner, deliberately ignoring notorious “transparency” and mercilessly tearing off paper with a sponge, while waiting impatiently for a “real” oil painting.

Switching to oil next year, a headache for everyone, was for him a long awaited occasion for celebration he forgot about watercolors right away and never touched it again. Meanwhile, his early watercolor compositions were phenomenal. Those small pictures possessed some intense inner world, almost metaphysical drama that was lost in the works to follow, and then all of the sudden appeared in his academic diploma, then lost again for another ten years yielding to tranquil chamber works and finally was shown again in a loud voice in his series of monumental paintings of 2005-2006. Having gotten to the oil, Blokhin made it clear that following the sanctified by centuries methods of teaching was not his intention. His first grisaille was done with a palette knife and a piece of cloth, pouring medium from time to time onto the laid down canvas right out of a bottle, rubbing it in with another, clean piece of cloth. It did gather crowd around too. The next step in Blokhin’s artistic career was the Academy, where he chose a studio of Professor V.I.Reikhet, who was particularly fond of painting traditions. The most interesting works of that time were not the classroom studies, but his own drawings and sketches that he did on his spare time. Those sketches he was working on for several hours every day were no longer focused on striking graphic techniques (that have become a commonplace and something secondary), but on serious research of the models and nature everybody talked about, but what usually remained limited to mastering the academic program. First serious results and first declaration of personal credo are usually demonstrated in diploma projects. As a subject for his diploma,Nikolai Blokhin chose the Shrove Tuesday Carnival (in Russian “Maslenitsa”). Maslenitsa is the most cheerful, wild and truly popular celebration of parting with Winter and meeting the Spring. All rituals of the fest symbolize this important transition of the life cycle - pancakes, dressing up, burning down thatched figure of the Maslenitsa, fisticuffs and storming a snow fort. Pagan cults are mixed here with the Christian ones. This cheerful commotion lasting all week before the Lenten fast always showed vitality of the Russian people. Bright colors, openly shown emotions, laughter and cheers on parting with the Winter and joyful anticipation of the Spring sun’s coming have been always associated with this fest. However, since many traditional customs in contemporary Russia have been lost, it looks today more like theatrical shows and games. Nevertheless, making pancakes and going to church during Maslenitsa survived seventy years of official atheism and are still popular among many Russians. Blokhin’s painting does not depict either contemporary Maslenitsa, nor is a reminiscence of the past (although the costumes and the moment of the fest evoke the 19th century’s associations). He made an attempt to line it up with prominent pre-revolutionary Academicians: the famous paintings of Vassily Sourikov’s and Nicolai Fechin’s

diploma work “Cabbage Fest” come to mind immediately. The aim was obviously to show his own capabilities in creating a large format multi-figure genre painting with multitude of characters, various motivations of their behavior, inconceivable fore shortenings, gestures, interrelations, sophisticated coloring solutions, different levels of dynamics (from deliberately complicated body movements to inner geometry of composition).While one can argue that the painting has not surpassed the level of just a claim for a master piece, the sketches for “Maslenitsa” are indisputably the works of a master. Their format itself (some almost life-size) leave no doubts that they were conceived as independent works. It does not take. Nevertheless, making pancakes and going to church during Maslenitsa survived seventy years of official atheism and are still popular among many Russians. Blokhin’s painting does not depict either contemporary Maslenitsa, nor is a reminiscence of the past (although the costumes and the moment of the fest evoke the 19th century’s associations). He made an attempt to line it up with prominent pre-revolutionary Academicans: the famous paintings of Vassily Sourikov’s and Nicolai Fechin’s diploma work “Cabbage Fest” come to mind immediately. The aim was obviously to show his own capabilities in creating a largeformat multi-figure genre painting with multitude of characters, various motivations of their behavior, inconceivable fore shortenings, gestures, interrelations, sophisticated coloring solutions, different levels of dynamics (from deliberately complicated body movements to inner geometry of composition).While one can argue that the painting has not surpassed the level of just a claim for a master piece, the sketches for “Maslenitsa” are indisputably the works of a master. Their format itself (some almost life size) leave no doubts that they were conceived as independent works. It does not take beautiful by themselves. Another attempt to do a large genre painting is his recent work “The Singing” (2006). Conventionality of space and situation hints that this is not a real scene reproduction, not a reminiscence of folk songs in the country, but a bit veiled roll call with traditions of the Russian choral genre painting. The 19th century painters translated ideas of Christian communion and traditional Russian communality into portraying religious ceremonies, community gatherings and country side rites and fests. Painting framed reality into its own forms, like a window to the world. Blokhin does not give concrete clues about place and time. He wants to show something deeper – that emotional condition, when a slow, mournful Russian melody, born centuries ago, breaks free and unites all the singing into one soul and body. That kind of singing can be perceived only at a sensual depth of the subconscious, where genetic memory of the time is hidden – the times, when individuality did not exist without its kin or tribe,

when unhurried, calm and majestic rhythm of human life was tuned by the nature. Three years after graduating from the Academy and finishing his post graduate practical training, Blockhin begins his own teaching career at the studio of Professor V.V.Pimenov (Prof. Reikhet’s successor). Today, Nikolai Blokhin is a Professor of Drawing at the Academy, his works are well recognized by general public and specialists in Russia and far beyond. Blokhin’s first serious success was in portrait painting. Portrait is a genre where an artist depends on a model the most, where room for experiments is limited – otherwise the portrait is no longer a portrait. Blokhin stands on classical humanist traditions according to which a human is considered an integral creation, i.e. his individual features can reveal fundamental essence of his personality with all complexity of his psyche and biography. His portraits are obviously influenced by Impressionists in their aspiration for casual condition and fleeting mood of a model that produce an effect of naturalness and freshness of the first impression. At the same time, the artist structures his work as an entire esthetic phenomenon with inseparable plastic unity between the portrayed image and the background. Therefore, his portraits retain parity between the real and conventional, the graphic and decorative, thus reminding about the Modern style. However, the traditions of the Soviet-time academic studio settings are also present. This complexity of painting together with its fresh intensity and spontaneity make Blokhin’s portraits not the replicas of historic styles, but his own distinct portraits (from the early paintings like “Female Portrait”(1991) and “Portrait” (1997) to his mature works of 2000-2006 like “Knitting Girl”, portraits of the astronaut Krikalyov, of R.Kekkalainen, of the artist H.Savkuyev). Blokhin often paints portraits of his family. He has created refined and tender images of his wife Natasha – not only a beautiful woman, but also an excellent painter. Her complex and deep character can be read from such portraits, as “Natasha in Scarf” (1994), “Natasha”(2002) and many others. His daughter Anya has become a constant source of adoration and joy. He does not hide his feelings, admiring relaxed elegancy and soft facial features of his child. He introduces her to his fantasies as Little Princess, Infant, Ballerina. (“Street Musicians. Self-Portrait with Anya”. 2006) Like a tuning fork, she sets a sunny optimistic mood to all artworks of the artist. That Nikolai Blokhin is one of the most outstanding contemporary portraitists are not mere words. In 2002 Blokhin participated in a portrait competition sponsored by the American Society of Portrait Artists (ASOPA) with the Grand Prize presented by a member of the renowned Forbes family. This award is considered one of the most prestigious in Arts in the U.S. It takes place at the Metropolitan Museum in New York. After preliminary selection, Nikolai Blokhin was among the well known artists from thirty six countries.

As he later recalled, he was hoping to get an encouraging New Name award, or if he was lucky – the Third or a Second Prize. So, when all of them were given away, he felt gloomy. But his “Knitting Girl” took the Grand Prize, which was announced after proper pause. The victory in this competition puts the laureate into the front row of contemporary artists automatically. However, Blokhin did not stop there. In 2004, he was awarded Best of the Show in International Portrait Competition of the Portrait Society of America, USA_ headquartered in major competitor of ASOPA. Creative works of Nikolai Blokhin are not limited by portraiture. He finds brilliant ways of self expression in his exquisite landscapes, of his native St. Petersburg in the first place. The landscapes fill viewers with super real atmosphere of constantly rainy weather with its damp, dank air, typical for the northern seaside city. But some miracle happens, and the grey colors suddenly fade into the opulence of antique silver (“New Bridge. St. Petersburg”, 2006), the blur silhouettes and absence of details unexpectedly uncover the vastness of space of the city, planned with grand imperial scale (“The Summer Park”, 2006). No less attractive are the artist’s still lifes, divided in “white” and “grey” series. They are done in noble reserved colors with delicate correlation of form and volume. Classical completeness is combined with elegant ease of contemporary interpretation plastique. In contrast with these series, still lifes with flowers become a good excuse for painting suites. The flowers themselves are of lesser importance there: what is more important is the sense of succulence of color harmonies. Blokhin’s recent carnival series have become his distinct style. Their main subjects – folk theme with masks, jesters, booth theaters, organ-grinders; gallant theme with dames and cavaliers, queens and pages, beautiful Spanish and Gypsy women; theater theme with ballet and variety dancers, Harlequins and Columbines. It is not difficult to notice that all of them have roots in classical canonic art. The question is whether these themes and artistic language are merely the artist’s desire to go back to past, to revive the once gone or, maybe, something else? The banner of art of the 20th century had (as it still has) the word “freedom” inscribed. Freedom of self-expression, freedom of experiment, freedom from taboos, freedom in choosing art schools and systems, freedom of disassembling any constructions flat to the ground, freedom of testing the limits of art were challenging and inspiring for many artists. Nikolai Blokhin is a contemporary artist, for freedom is one of the powerful motivations of his creative works as well. But his concept of freedom has different foundation. For him, freedom is the freedom of dialogue with European cultural traditions, the freedom to speak the same language with them, the freedom of interpretation of existing techniques of drawing and painting. A special art critic term of trans-

avant-garde comes to mind. It justifies an artist’s right to use any artistic experience of any nation and time. But one can also argue that the art history itself is a dialogue with the past. This dialogue can have various forms: complete acceptance, development, disagreement, rejection – but the past has always been a starting point for evolution. Blokhin is not into copying or imitating – he is engaging exactly in dialogue. The most obvious references – great Spaniards Velazquez and Goya, realist Ilya Repin, impressionists Edouard Manet, August Renoire, Konstantin Korovin, Western and Russian Modern of the turn of the 20th century Andreas Zorn, John Singer Sargent, Mikhail Vroubel, Valentin Serov, Lev Bakst, Filipp Malyavin, Abram Arkhipov, Nicolai Fechin, prominent academicians of the Soviet school Yevsey Moiseyenko, Boris Ougarov. Perhaps, this list can be continued in many historical directions. Comparison with Nicolai Fechin, the Russian American artist, arises in the first place. Curiously enough, the parallels begin when both Nicolai Fechin and Nikolai Blokhin rapidly obtained recognition in the U.S. while being students of the Academy of Arts. There is a certain similarity in defining main subjects – coexistence of the beauty and ugliness (the fine borderline between them, their interconnection and interdependence), dialectics of the exquisite and grotesque, the attractive and repulsive, the celebration and primeval fear of being, the game of dressing up. One can easily see resemblance in their combinations of model forms with conventional painting virtuosity, their love for creating vibrating texture, their aspiration for complicated fore shortenings and poses in drawing. However, they have as many similarities as they have differences. Powerful, dense, energetic lines of Blokhin’s pressed charcoal and pastels are completely opposed to the finest, weightless lines of Fechin’s charcoal drawings. Delicate reservedness of Fechin’s coloring of his Russian period has very little in common with festive fireworks of Blokhin’s paintings. As well as intensity of colors of Fechin’s works that were done in America, is of different nature. Fechin received the initial impulse for drawing from a model, he never invented his subjects, but rather orchestrated real situations, whether it was a portrait or a genre composition. Symbolism was not typical for him. Blokhin likes to express himself in fantasies, and quite often his images have allegorical meaning. Nevertheless, there are some fundamental unanimity in their language of arts. For both artists, live natural form is a basis for limitless interpretations of various meanings not the rational constructions that could be explained verbally, but the plastic compositions (play of form and color, lines, modeling of space). Both Fechin and Blokhin value vivacity of the paint dough and vital energy of the line, their evolution, pulsation, continuation of the creative force in time,

where illusion of life developing in front of our eyes is the intended result. The same dialectic chain of similarities and differences can be made for comparison with other artists. One can easily notice that many images of odd characters have portrait features of the author. He tries on various roles – Faun, Jester, Harlequin, Icarus. He is excited, intrigued and scared to look at himself from different sides of both the possible and unreal. He dresses up his models in the most unusual costumes, which reminds us about the great Rembrandt with his endless studies of his own face, emotions, conditions and transformations, as well as his aspiration for deliberately exotic clothes for his characters that gave him an opportunity to break free from the routine of existence. Although Blokhin’s motivation is obviously quite different (it is a play inside of play), but in both cases extravagant costumes become an excuse for festive show in painting. It is easy to find in Blokhin’s works parallels with court jesters and infants of Velazquez, majas of Goya, compositions and even titles with works of Vroubel (“Gypsy Girl”, “Lilac”, both 2006). However, the meaning of analogies is constantly shifting. The girls in the Vroubel’s “Lilac” are personification of nature, in Blokhin they are demonstration of the artist’s mastery. Female faces of all his Spanish women, Gypsies, Princesses (i.e. unreal, almost fairy tale characters) are taken from the street. They are simple (or even simple-minded) girls of our time, who suddenly reveal royal stature and eternal mystery of womanhood. Jesters, harlequins, booth theaters, buffoons, organ-grinders – are characters of the street art, the lower form of art. Thanks to their primitiveness they show boldly primordial purpose of arts – to entertain, to make people laugh, to distract them temporarily from their problems. However, an attentive viewer will find in those works an inner discord – his buffoons, jesters and harlequins are not as happy as they seem. With all splendor of their bright, festive colors, they cannot hide the feelings of a breakdown and tragedy. Blokhin needs those characters to ask himself one more time “Who is an artist (i.e. who am I) in this world? A jester, entertaining the public? A vendor of illusory happiness? Someone who gives a momentary distraction by his carnival trumpery and his promising to fulfill an unrealizable wish? Or someone, who is able to sort off the most beautiful and sublime from crude reality by the act of his own will? And what is reality? A reality of the perceived or a reality of the imagined (an ideal inner space which creates the visible world)? These questions have no answers. Here is the realm of color full medley, exquisite color combinations, free flow of lines, transparency of techniques, – all that which creates reality in the painting – the only reality existing for Blokhin. The artist does not give the answers, posed by life. He answers only the questions, posed by art.

Here, it becomes clear that Blokhin in his art is not looking back, but exploring new ways ahead. He is researching the very same problems of contemporary art: defining its limits, meanings, archetypes, canons, codes, language, place in the world of information, globalization, technologization, computerization, primitivization, etc. Art still speaks an irrational language of feelings and emotions, it keeps warmth of human soul and forms human inner self. This thought is as old as the world, but no one can live without art and outside of art, and each generation discovers this simple truth anew. Blokhin’s “Icarus” (2006) can shed some light on this subject. It takes years to glue feathers together, to attach wings behind the shoulders – all for just one moment of desperate flight. This take-off upward against the rules of gravity, even leading to inevitable fall down is worth of all torments of creating. Mythological subject, elegant allegorical parable, multifaceted image, estheticism of formal constructions adequate to contemporary thought allow to consider this work of art a long-lasting classics. Nikolai Blokhin is more than a successful artist. Since his student years, he has been actively participating in the most prestigious exhibitions in Finland, Poland, China, Netherlands, Indonesia, France, Italy, United Kingdom, Germany, Belgium. He found special recognition in the United States, where he has had over twenty personal exhibitions in New-York, Boston, San Francisco, Los Angeles, Las Vegas and many other large cities. His works can be found in collections of Oscar laureates, billionaires, politicians, prominent figures of show business

NOTES 1. Д. Ланин. Николай Блохин. Издательство «Белый город», Москва, 2006. 2. Д.Ланин, ibid., pp. 12-19.

like famous actor Anthony Quinn, as well as museum collections, among which are museums of Russia such as Research Museum of Academy of Art, St. Petersburg, Polytechnic Museum, Moscow, State Fine Arts Museum of the Republic of Tatarstan, Kazan, China – Beijing Contemporary Art Museum, Art Gallery of Lu Xun Academy of Fine Arts, Shenyang and U.S.A. Museum of Contemporary Russian Art., Jersey City, NJ, Taos Art Museum & Fechin House, Taos, NM.He is well known in his home country as well. Series of exhibitions in the most prestigious halls, such as Exhibition Hall of Academy of Arts, Exhibition Hall of Unity of Artists, St. Petersburg and Central House of Artists and Polytechnic Museum (this Museum situated in the hart of Moscow famous by the great impact in Russian culture) in Moscow. It’s a honor to have personal exhibitions in such places. Nikolai’s exhibitions had very large response among art lovers. Russian museums from St. Petersburg to Samara or Voronezsh offer exhibition opportunities, since they see in his works evolution of traditions of the Russian school of Arts. Exhibitions all around the world, commercial success, prestigious awards (not limited by two mentioned above), an honorable position of a Professor of Drawing at the St. Petersburg Academy of Arts – all that is very important; however, this artist will soon not need them to be recognized. It will be enough just to say his name – Nikolai Blokhin. Galina Tuluzakova

Ж и в о п и с ь | pa i n t i n g

Старый арлекин

140 х 80, холст, масло, 2002 Оld Harlequin 140 х 80, oil on canvas, 2002

Марина

130 х 75, холст, масло, 2009

Marina

130 х 75, oil on canvas, 2009

Кричащий

90 х 40, холст, масло, 1994 Screaming 90 х 40, oil on canvas, 1994

Девушка с вязанием

90 х 60, холст, масло, 2002 A Girl with Knitting 90 х 60, oil on canvas, 2002

Инфанта

35 х 40, холст, масло, 2008

Infanta

35 х 40, oil on canvas, 2008

Дама валет

130 х 60, холст, масло, 2005 Lady Jack 130 х 60, oil on canvas, 2005

Лора

100 х 65, холст, масло, 2007

Lora

100 х 65, oil on canvas, 2007

Название произведения,

200 х 200, холст, масло, 2010

Название произведения,

200 х 200, холст, масло, 2010

Название произведения,

200 х 200, холст, масло, 2010

Название произведения,

200 х 200, холст, масло, 2010

Франц

110 х 125, холст, масло, 2008

Frantz,

110 х 125, oil on canvas, 2008

Наездник

Портрет Иры

Horseman

Portrait of Ira,

170 х 130, холст, масло, 2006 170 х 130, oil on canvas, 2006

100 х 70, холст, масло, 2010 100 х 70, oil on canvas, 2010

Шехерезада

200 х 100, холст, масло, 2010

Sheherazade

200 х 100, oil on canvas, 2010

Ловушка для снов

130 х 80, холст, масло, 2009

Dreams Trap

130 х 80, oil on canvas, 2009

Пионы

100 х 60, холст, масло, 2009

Peonies

100 х 60, oil on canvas, 2009

Натюрморт с бутылками 70 х 70, холст, масло, 2006 Still-life with Bottles 70 х 70, oil on canvas, 2006

Скоморохи

200 х 120, холст, масло, 2006

Travelling Ministrels

200 х 120, oil on canvas, 2006

Оля

150 х 60, холст, масло, 2008

Olya

150 х 60, oil on canvas, 2008

Цветы

60 х 30, холст, масло, 2009

Flowers

60 х 30, oil on canvas, 2009

Илона

100 х 50, холст, масло, 2008

Ilona

100 х 50, oil on canvas, 2008

Портрет Н. Бурова

90 х 65, холст, масло, 2008

Portrait of N. Burov

90 х 65, oil on canvas, 2008

Танцовщица

Морской пейзаж

Dancer

Seascape

120 х 90, холст, масло, 2007 120 х 90, oil on canvas, 2007

50 х 90, холст, масло, 2006 50 х 90, oil on canvas, 2006

Обнаженная I

150 х 100, холст, масло, 2008

Nude I

150 х 100, oil on canvas, 2008

Обнаженная II

130 х 75, холст, масло, 2005

Nude II

130 х 75, oil on canvas, 2005

Сирень

170 х 160, холст, масло, 2010

Lilacs

170 х 160, oil on canvas, 2010

Название произведения,

200 х 200, холст, масло, 2010 200 х 200, холст, масло, 2010

gjk

Лора

100 х 65, холст, масло, 2007

Lora

100 х 65, oil on canvas, 2007

Итальянский пейзаж

50 х 40, холст, масло, 2004

Italian Landscape

50 х 40, oil on canvas, 2004

Название произведения,

200 х 200, холст, масло, 2010

Название произведения,

200 х 200, холст, масло, 2010

Девушки из Венеции (центральная часть триптиха «Венеция») 160 х 180, холст, масло, 2010

Girls from Venice (central part of tryptich «Venice») 160 х 180, oil on canvas, 2010

Фейерверк (левая часть триптиха «Венеция») 160 х 180, холст, масло, 2010

Fireworks (left part of tryptich «Venice») 160 х 180, oil on canvas, 2010

Отражение (правая часть триптиха «Венеция») 160 х 180, холст, масло, 2010

Reflection (right part of tryptich «Venice») 160 х 180, oil on canvas, 2010

Фламинго

120 х 85, холст, масло, 2008 Flamingo 120 х 85, oil on canvas, 2008

Букет сирени

50 х 40, холст, масло, 2010 Bouquet of a Lilacs 50 х 40, oil on canvas, 2010

Шарманщик

120 х 80, холст, масло, 2009

Organ-grinder

120 х 80, oil on canvas, 2009

Мама

90 х 60, холст, масло, 1995

Mama

90 х 60, oil on canvas, 1995

Девушка в чалме

110 х 100, холст, масло, 2005 A Girl in a Turban 110 х 100, oil on canvas, 2005

Портрет В. Рейхета

140 х 130, холст, масло, 2006

Portrait of V. Reikhet

140 х 130, oil on canvas, 2006

Марго

130 х 80, холст, масло, 2009

Margot

130 х 80, oil on canvas, 2009

Инесса

110 х 70, холст, масло, 1995

Inessa

110 х 70, oil on canvas, 1995

Перед выходом

120 х 160, холст, масло, 2005

Prior to Entrance

120 х 160, oil on canvas, 2005

Страдивари

120 х 70, холст, масло, 2009

Stradivarius

120 х 70, oil on canvas, 2009

Название произведения,

200 х 200, холст, масло, 2010 200 х 200, холст, масло, 2010

Обнаженная

150 х 140, холст, масло, 2009

Nude

150 х 140, oil on canvas, 2009

Жар-Птицу поймал

160 х 120, холст, масло, 2010

Caught the Firebird

160 х 120, oil on canvas, 2010

Поющие

140 х 300, холст, масло, 2006

Singing

140 х 300, oil on canvas, 2006

Название произведения,

200 х 200, холст, масло, 2010 200 х 200, холст, масло, 2010

Величание (левая часть триптиха «Масленица») 180 х 150, холст, масло, 2010

Glorification (left part of tryptich «Shrovetide») 180 х 150, oil on canvas, 2010

Масленица (центральная часть триптиха «Масленица») 180 х 150, холст, масло, 2009

Shrovetide (central part of tryptich «Shrovetide») 180 х 150, oil on canvas, 2009

Ряженые на свиньях

185 х 220, холст, масло, 2010

Guisers Riding Pigs

185 х 220, oil on canvas, 2010

Название произведения,

200 х 200, холст, масло, 2010

Название произведения,

200 х 200, холст, масло, 2010

Ряженый

140 х 160, холст, масло, 2010

Guiser

140 х 160, oil on canvas, 2010

Название произведения,

200 х 200, холст, масло, 2010

Название произведения,

200 х 200, холст, масло, 2010

Продавец счастья

180 х 180, холст, масло, 2009

Fortune Seller,

180 х 180, oil on canvas, 2009

Портрет С. Крикалева

190 х 100, холст, масло, 2006

Portrait of S. Krikaliov

190 х 100, oil on canvas, 2006

Портрет С. Саммерс

180 х 100, холст, масло, 2009

Portrait of S. Summers

180 х 100, oil on canvas, 2009

Белые цветы

60 х 90, холст, масло, 2007

White Flowers

60 х 90, oil on canvas, 2007

Портрет Ани

150 х 60, холст, масло, 2007

Portrait of Anya

150 х 60, oil on canvas, 2007

За сценой

140 х 160, холст, масло, 2006

Behind the Scenes

140 х 160, oil on canvas, 2006

Яна

130 х 130, холст, масло, 2009

Yana

130 х 130, oil on canvas, 2009

100

Венецианка

180 х 110, холст, масло, 2009

Venetian

180 х 110, oil on canvas, 2009

101

Этюд

120 х 65, холст, масло, 2008

Etude

120 х 65, oil on canvas, 2008

102

Аня

30 х 50, холст, масло, 2007

Anya

30 х 50, oil on canvas, 2007

103

Портрет М. Ситтель

120 х 90, холст, масло, 2007

Portrait of M. Sittel

120 х 90, oil on canvas, 2007

104

105

106

Сестры

140 х 180, холст, масло, 2007

Sisters

140 х 180, oil on canvas, 2007

107

Портрет Илоны

110 х 70, холст, масло, 2007

Portrait of Ilona

110 х 70, oil on canvas, 2007

108

Профиль

100 х 100, холст, масло, 2004

Profile

100 х 100, oil on canvas, 2004

109

Индейское поселение. Таос 65 х 60, холст, масло, 2009

Indian Settlement. Taos

65 х 60, oil on canvas, 2009

110

Букет

80 х 50, холст, масло, 2009

Bouquet

80 х 50, oil on canvas, 2009

111

Аня в профиль

Женщины из племени Таос

Profile of Anya

Women of Taos Tribe

40 х 40, холст, масло, 2006 40 х 40, oil on canvas, 2006

130 х 130, холст, масло, 2008 130 х 130, oil on canvas, 2008

113

Танцовщица

130 х 80, холст, масло, 2007

Dancer

130 х 80, oil on canvas, 2007

114

Балерина

70 х 40, холст, масло, 2007

Ballet Dancer

70 х 40, oil on canvas, 2007

115

Аня и Илона

120 х 70, холст, масло, 2007

Anya and Ilona

120 х 70, oil on canvas, 2007

Летний сад

110 х 180, холст, масло, 2006

The Summer Gardens

110 х 180, oil on canvas, 2006

117

Аллея

Портрет Марго

Alley

Portrait of Margot

50 х 65, холст, масло, 2004 50 х 65, oil on canvas, 2004

118

80 х 55, холст, масло, 2008 80 х 55, oil on canvas, 2008

119

120

За кулисами

110 х 80, холст, масло, 2009

Behind the Scenes

110 х 80, oil on canvas, 2009

Этюд балерины

100 х 55, холст, масло, 2009

Etude of a Ballet Dancer

100 х 55, oil on canvas, 2009

121

Коломбина

130 х 65, холст, масло, 2008

Columbine

130 х 65, oil on canvas, 2008

122

Профиль Ани

30 х 40, холст, масло, 2007

Profile of Anya

30 х 40, oil on canvas, 2007

стр. 124, Икар

140 х 210, холст, масло, 2006

page 124, Icarus

140 х 210, oil on canvas, 2006

123

Название произведения,

200 х 200, холст, масло, 2010 200 х 200, холст, масло, 2010

124

200 х 200, холст, масло, 2010 200 х 200, холст, масло, 2010

125

р и с у н о к | D r aw i n g

Название произведения,

200 х 200, холст, масло, 2010 200 х 200, холст, масло, 2010

128

200 х 200, холст, масло, 2010 200 х 200, холст, масло, 2010

129

130

131

132

133

134

135

136

137

138

139

140

141

142

143

144

145

146

147

148

149

Блохин Николай Дмитриевич Родился в Ленинграде в 1968 году. Вся жизнь Николая Блохина тесно связана с Санкт-Петербургским государственным академическим институтом живописи, скульптуры и архитектуры им. И. Е. Репина, в котором он сразу после окончания остался преподавателем кафедры рисунка. Блохин много выставляется в Европе (Финляндия, Нидерланды) и, особенно активно, в США. Участие в международных конкурсах — Американской ассоциации художников-портретистов и Общества художниковпортретистов Америки принесло ему Гран-при (Нью-Йорк, 2002), приз Best of the Show (Бостон, 2004) и широкую известность, прежде всего в США. Особо важной в выставочной биографии для самого Николая Блохина явилась персональная выставка в доме и студии великого русского мастера Николая Фешина (2007, Taos Art Museum & Fechin House) в небольшом городке Таос, штат Нью Мексико, США. В последнее время художник значительно чаще выставляется в России, что делает его имя известным и на родине. Работы находятся в коллекциях Россия: Политехнический музей, Москва; Государственный музей изобразительных искусств Республики Татарстан, Казань. Китай: Пекинский музей современного искусства (Beijing Contemporary Art Museum, Beijing); Художественная галерея Академии изобразительных искусств Лю Хан, Шеньян (Art Gallery of Lu Xun Academy of Fine Arts, Shenyang, Liaoning). США: Музей современного русского искусства Джерси (Museum of Contemporary Russian Art) Джерси Сити, штат Нью Джерси, США; Музей искусств Таоса и Дом Н. И. Фешина (Taos Art Museum & Fechin House), Таос, штат Нью Мексико, США. Частные коллекции в России, Нидерландах, США, Китае, Финляндии.

Образование 1982–1986 Ленинградская Средняя художественная школа при Институте живописи, скульптуры и архитектуры им. И. Е. Репина 1989–1995 Санкт-Петербургский государственный академический институт живописи, скульптуры и архитектуры имени И. Е. Репина (СПб ИЖСА им. И. Е. Репина) 1995–2000 Творческая мастерская профессора В. И. Рейхета, СПб ИЖСА им. И. Е. Репина с 1996

Член Союза художников РФ

с 1995 Преподаватель кафедры рисунка СПб ИЖСА им. И. Е. Репина

Награды 2002

Гран-При Международного конкурса Американской ассоциации художников-портретистов, Portrait Competition of the American Society of Portrait Artists (ASOPA)

2004 Приз «Best of the Show» Международного конкурса Общества художников-портретистов Америки, International Portrait Competition of the Portrait Society of America (PSA).

Выставки с 1996

Участник групповых выставок в России, Финляндии, Голландии, Китае, США

Состоялось 36 персональных выставок, среди которых:

2002

Галерея Хилигоса (Hilligos Gallery), Чикаго, штат Иллинойс, США

2005–2009 Ежегодные выставки в галерее Дауни (Doweney Gallery), Санта Фе, штат Нью Мексико, США 2006 Выставочный Центр Санкт-Петербургского Союза художников 2006 Политехнический музей, Москва 2008

Музей искусств Таоса и Дом Н. И. Фешина (Taos Art Museum & Fechin House), Таос, штат НьюМексико, США

2010 Научно-исследовательский музей Российской академии художеств, Санкт-Петербург

Nikolay Blokhin

Born 1968, Leningrad (St. Petersburg)

Education Works are in the collections:

Russia — Art Museum at the Russian Academy of Arts, St. Petersburg; Polytechnic Museum, Moscow; State Fine Arts Museum of the Republic of Tatarstan, Kazan.

China — Beijing Contemporary Art Museum, Beijing; Art Gallery of Lu Xun Academy of Fine Arts, Shenyang, Liaoning.

USA — Museum of Contemporary Russian Art, Jersey City, NJ; Taos Art Museum & Fechin House, Taos, NM. Private collections in Russia, the Netherlands, China, Finland, USA.

1982–1986 Leningrad (St.Petersburg) Middle Art School at the I. Repin State Academic Institute of Painting, Sculpture and Architecture (Academy of Fine Arts), St. Petersburg 1989–1995 I. Repin State Academic Institute of Painting, Sculpture and Architecture (Academy of Fine Arts), St. Petersburg 1995–2000 Postgraduate studies at the workshop of Professor V. Reikhet, I. Repin State Academic Institute of Painting, Sculpture and Architecture (Academy of Fine Arts), St. Petersburg since 1996 Member of the Union of Artists of Russian Federation since 1995 Professor of drawing, I. Repin State Academic Institute of Painting, Sculpture and Architecture (Academy of Fine Arts), St. Petersburg Awards 2002 Grand Prix, Portrait Competition of the American Society of Portrait Artists (ASOPA), the Metropolitan Museum of Art, New York, NY, USA 2004 Best of the Show Award, International Portrait Competition of the Portrait Society of America (PSA), Boston, MA, USA Exhibitions since 1996 participated in exhibitions in Russia, Finland, the Netherlands, China, USA

36 personal exhibitions, including:

2002 Hilligos Gallery, Chicago, IL, USA 2005–2009 annual exhibitions in Doweney Gallery, Santa Fe, NM, USA 2006

The Union of Artists Exhibition Center, St. Petersburg

2006 Polytechnic Museum, Moscow, Russia 2008 Taos Art Museum & Fechin House, Taos, NM, USA 2010 Art Museum at the Academy of Fine Arts, St. Petersburg, Russia

ﾒ裲ﾃ琿竟ﾒ瑕魵蒻鈞鳫ﾍ韭鸙琺ﾔ裝ⅳ魵ﾑ褞肄ﾏ瑙裘ﾏ珞褄ﾄ鸙聰濵ﾏ褞裘鮏ﾑ褞肄ﾄ褌濵ﾀ澵ﾁ韈萵ﾎﾎﾎｫﾀﾐﾒﾈﾍﾄﾅﾊﾑｻﾐ ⅲ , ﾑ瑙 -ﾏ褪褞碯 +7 (812) 924 924 1 www.art-index.org info@artindex.info ﾎ褶瑣瑙胛糺蒻瑜鰀頸鞣魵胙瑶韋ﾎﾎﾎｫﾍﾏ -ﾏﾐﾈﾍﾒｻﾒ頏琥 1 000 . ｩ 2010 ｫARTINDEXｻﾂ珞鈞燾.

Text Galina Tuluzakova design Nikolai Fedotov photo Sergei Panteleev Pavel Dolganov translator Sergei Demianov Anna Burres proofreader Diana Zakharova publisher ｫARTINDEXｻ St. Petersburg, Russia www.art-index.org info@artindex.info +7 (812) 924 924 1 printing house ｫNP-PRINTｻ 1,000 copies ｩ 2010 ｫARTINDEXｻ All rights reserved.