Домик в деревне by Тотемская Библиотека

В а л ен т и н а К о з л о в а

ДОМИК В ДЕРЕВНЕ

Валентина Козлова

Домик в деревне Сборник прозы

г.Тотьма, 2010 год

От автора Четверть века я отработала корреспондентом район ного радио и районной газеты «Тотемские вести» (ранее «Ленинское знамя»), А первые мои заметки появились в «Ленинском знамени» еще в начале шестидесятых. По прось бе редакции, как внештатный автор, я рассказывала о жизни колхозной деревни, ее лучших людях. Так что большая часть моей жизни прошла в дружбе и сотрудничестве с газетой «Ленинское знамя», а теперь «Тотемские вести». Я очень люблю свою газету и до сих пор отношусь к ней с теплотой и любовью и продолжаю сотрудничать. Автор этих строк уже много лет на заслуженном от дыхе. Наличие свободного времени позволяет заниматься не только дачными делами, но и творческой работой. За пен сионные годы я написала немало различных корреспонде нций на самые разные темы. Особое пристрастие у меня к теме о природе и всему, что относится к ней. Деревья и кус тарники, цветы и травы, животные и птицы, явления природы - все это и многое другое - предмет моих наблюдений, мое восприятие окружающего мира, выражение чувств и эмоций. Любовь к природе заронил в моей душе еще в раннем детстве мой старший брат Алексей. По его примеру я училась нахо дить прекрасное и интересное в самом малом: капельке ут ренней росы на листочке, набухшей на ветке дерева почке и распустившемся бутоне полевого цветка, радоваться пению птиц и наблюдать за ними, любить животных и удивляться их ловкости и сообразительности. И никогда никого не обижать, а хранить и оберегать. Все, что вошло в сборник, повторюсь, это мое «пен сионное» творчество. Материалы в нем собраны по темати ческим разделам. Сборник открывают повествования о холо дном и голодном детстве моих сверстников. Мы - дети войны, и никогда о том не забудем. Валентина Семеновна Козлова, автор сборника, журналист

войне и о покеде Сумерки сгустились до темноты и над деревней нависла гнетущая тишина. В избах кое-где засветились красноватые огоньки керосиновых ламп. Н а крылечке большого двухэтажного дома, что высился на краю деревни, сидела маленькая девчушка и потихоньку всхлипывала. Она изрядно продрогла, но в дом одна не шла, хотя двери и не были заперты. На счастье, за огородом послышались родные голо са, и девочка опрометью кинулась навстречу. Мать и двое мальчиковподростков возвращались, наконец-то, из леса. Шли усталые, но до вольные - их кузовки и корзинки были наполнены отменными боро выми ры ж икам и и крепким и, со скользкой кожицей маслятами. «Чего на улице-то?» - спросил сестру старший брат и свободной рукой погладил ее по голове. «Дак боюсь одна-та в темноте. А огня добыть некому», - призналась девочка и, успокаиваясь, взялась за перевесло корзины, которую нес ее брат. «Ну давай, помогай нести, вдвоем-то все полегче будет, а то корзина тяжелая», - согласился мальчик. - Да-а уж, помощница, - протянул насмешливо Володька. - Еще и тебя вместе с корзиной тащить надо. Но Валька радостно топала босыми ножонками, счастливая от того, что теперь все вместе зайдут в избу, засветят лампу, поставят самовар и сядут перебирать грибы. А после попьют чай из сушеного малинника, чего-нибудь поедят. Володька же всегда сестренку под дразнивал, поэтому она и любила больше старшего в семье брата, Алексея. Как ушел отец на войну, Алексей стал в доме за главного. Мать с ним советовалась во всех делах, а он, не по годам умный, сметливый, все знал, умел и делал с желанием. Пытался и младшего приструнить, да тот все по-своему понимал: то с друзьями в огород чужой залезет за репой или брюквой, то курево раздобудет... Мать, конеч но, его нещадно за то лупила, да малый никак не унимался. А уж Вальку как любил донимать! Вечно обманет, перехитрит. Дадут им кринку простокваши на двоих. Вовка командует: «Валька, поставь ложку да держи свою половину, пока я свою выхлебаю!». Девочка добросовестн о держ ит ложку в кринке, но еда как-то скоро и незаметно исчезает. Вот уж осталось всего ничего, донышко видно! Только тут она осознает злой умысел братца и пускается с репом к мате 5

ри жаловаться. А Володька скоренько выскакивает из избы, успевая пропеть дразнилку: «У, Ганя-рева, ревушка-коровушка. Дайте Гане молока. Эта кружка велика, в этой не желаю, дайте лучше чаю! Ы-ыы!». Грибники с облегчением поставили корзины на лавку, сняли кузовки. Володька скомандовал сестре: «Выбирай мои грибы, мне надо к Генку сбегать, пока спать у них не легли». Алексей заглянул в свой кузовок и ахнул: «Ну, Валька, опять тебе лиса гостинец послала!». Девочка радостно сунулась в кузовок и схватила вареную картофелину. Немного поколебавшись, разломила ее на три части. Однако мать и брат дружно отказались и гостинец в момент оказался в вечно голод ном желудке. Девочка уселась возле Володькиной корзины и запусти ла в нее руку. Сверху оказалась куча листьев, а в ней что-то мягкое. «Может быть, и заяц гостинец послал?» - мелькнуло в головенке де вочки. Вместе «с гостинцем», ухватив пригорш нями разноцветны е осенние листья, она высыпала все на стол и... обмерла. Среди листвы вяло перебирала лапками полуживая лягушка. Раздался истошный визг - Валька пулей взлетела на русскую печку, подальше от пучеглазого чудища. Всего «такого» она боялась до обморока, после того, как Вовка догадался жестоко пошутить над ней, сунув за ворот платьишка живую ящерку. Пока ящерка металась по спине, стараясь покинуть непонятное убежище, девочка, не помня себя от ужаса и омерзения, не только вопила истошно, но, как оказалось, еще и лужу пустила. Конечно, Вовку наказали хорошенько, да что с того. Вот и в этот раз мать и брат на чем свет бранили непутевого парнишку и уговаривали девочку. А лексей пообещал сделать ей очередную игрушку с мудреным названием «калейдоскоп». Это когда стекляшки разноцветные переливаются в трубке, как радуга, только красивее. Мать прямо на печке напоила дочку чаем с круто посоленной горбушкой хлеба. В тот день в сельповской лавке давали по карточкам для рабочих хлеб. А мат ь работала катавалем - надомником от промкомбината, выполняя тяжелый физический труд. Говорили, что валенки отправляли на фронт для солдат. Мальчики помогали ей теребить и бить шерсть, а старший уже учился даже закладывать (делать заготовку для будущего валенка). Валька заснула на теплой печке, а старшие продолжали выбирать грибы, усевшись поближе к лампе. «Что-то от отца долго писем нет», - вздохнула женщина и тревожно посмотрела на сына. Алексей и сам о том думал, но вслух сказал: «Так ведь было с дороги-то. А теперь уж, поди, на фронте, может, и писать 6

некогда. А может, и принесут скоро письмо». Успокаивая себя, они стали вслух вспоминать недавнее счастливое, а затем и горькое для семьи время. Отца комиссовали по ранению на полгода. Но дома ему удалось пробыть всего два месяца. Вызвали в военкомат, да так с тро сточкой, хромающему на раненую ногу, и пришлось отправиться сно ва на войну. С дороги пришла весточка. Везли по степи, где нет лесу и черная земля, а в теплушках от солнца так нагревается, что дышать нечем. Окна нижнего этажа располагались низко от земли, занавесок не было, оттого ночная темь казалась непроглядной. Вдруг в окно что-то сильно ударило. Мать и сын от неожиданности вздрогнули. «Володька подико опять дурит, попугать нас решил», - предположила мать. Алексей, всматриваясь в окно, увидел в неярком свете от лампы сидевшую на земле крупную птицу со светлым оперением. «Мам, глянь сюда», позвал мальчик сорвавшимся вдруг голосом. Птица не улетала. Мать разглядела и тут же запричитала: - Ой, Леленька (так она звала старшего сына), ведь это не лотка (птица), а Сенькина душенька нам весточку подает. Убили его, не то раненый где умирает! Вот и мы горюш ка дождалися! С того дня семья жила в страхе и неведении. При виде почгальонки сердца сжимались. Вскоре принесли горькую весточку из военкомата: «Пропал без вести». А позднее пришло письмо из далекой Украины от м естного ж ителя, которы й у ч ас т в о в а л в п о хорон ах убитых советских бойцов. Но об этом уже другой разговор.

си<ияя ВАЗОЧКА Обещанную сестренке игрушку с мудрым названием брат все же смастерил. Казалось, откуда бы знать деревенскому мальчишке про игрушечный калейдоскоп, тем более сделать его самому? Но ведь Леша какое-то время жил в городе. Вместе с матерью и младшим братом они уезжали за несколько лет до войны в Архангельск. Так сложились семейные обстоятельства. Их отца по злому навету осудили и сослали на С оловки, сем ью исклю чили из колхоза, и м атери ничего не оставалось, как податься «на города». Сложив нехитрые пожитки в котомку, она с малыми детьми отправилась пешком до Тотьмы. Володьке исполнилось ш есть лет, Алексей на два года старше. Л е н т уже нес за плечами котомку с едой, а младшего приходилось матери нередко и на руках нести. Он скоро уставал и хныкал. Магь хитрила: «Нон до того кустика дойдем и отдыхать будем». Потом до сосенки, до березки... Гак и дошли, с ночевками в деревнях, до Тотьмы и сели потом па пароход В Архангельске старший пошел в школу. С ним подружился сын учитель

ницы и нередко приглашал в гости. Скромный деревенский мальчишка пришелся по душе интеллигентной семье. В том доме Леша и увидел впервые настоящие игрушки. А калейдоскоп, которому он больше всего удивлялся, ему подарили. В конце концов мальчик разобрал игрушку, чтобы посмотреть ее изнутри. Алексей велел сестренке собирать разно цветные стекляшки, но она сумела найти один зеленоватый осколок от бутылки. «Хорошо бы красного да синего стекла добавить», - мечтал мальчик. Он уже вырезал из остатков стекла прямоугольные полоски и несколько мелких треугольников. Стеклорез в доме был, и Леша уже сам остоятельно зам енял разбивш иеся в рамах стекла. О статки использовал на остекление рамок для фотографий. Воже(!), казалось, он все на свете умел делать сам! Те же рамки, выстрогав из доски, он красил краской из сажи, затем из соломы вырезал квадратики, ромбики, прямоугольники и наклеивал их на рамки, придумывая красивые узоры. Все только диву давались! Вот и теперь он развел сажу водой и закрасил несколько листов бумаги черны м. О казы вается, внутри трубка калейдоскопа должна быть темной. Валька мучалась: где добыть красивые стеклышки? Помог Володька. Он кивнул на шкаф и посоветовал разбить вазочку синего стекла, в кото рой хранились пуговицы. Девочка знала, что эту «сахарницу» мать привезла из Архангельска и хранит ее как намять о том городе. «Да не скажу я никому», - поспешил заверить брат девочку. Соблазн поскорее увидеть игрушку возобладал над страхом неминуемого наказания (мать была ой как строга!). Подставив старый, покосившийся табурет к шкафу, она потянулась к верхней полке. Только успела взять за край вазочки, как табурет «присел» и девочка едва не упала, а по полу со звоном рассыпались синие осколки. Что и надо было. Володька, собирая осколки, приговаривал: «Ну и попадет тебе от мамки!».. Конечно, попало. Зато такой удивительной игрушки ни у кого во всей деревне не было. Калейдоскоп получился отменный и всем хотелось подолгу смотреть в треугольную трубку, любуясь разноцветными узорами. Вместо красного стекла Леша положил кусочки от старой гребенки из прозрачной пластмассы. Не только дети, но и взрослые с интересом смотрели в глазок калейдос копа, восклицая, будто маленькие: «Глико, глико, какие узоры баские делаются!». Местный диалект тогда был весьма оригинален. Радовалась Валька игрушке и хвасталась ею, пока та не попала в руки завистливого и зловредного пацана. Мишка пришел однажды в гости к Володьке, взял вечно грязными руками калейдоскоп, долго смотрел в него, сощурив один глаз, а затем «нечаянно» уронил на пол. 8

Горе девочки было беспредельно, слез пролилось море. Старший брат пытался уговорить, успокоить, обещая сделать новую игрушку, но тут скачала свое слово мать: «Полно-ко, Леленька, безделицы строить. Подико лучше шерсть бигъ на валенок. Да и Валька пусть помогает шерсть теребить. Не на кого теперь нам надеяться, кроме как на себя». Ухмыляющийся Володька подвинулся на лавке, охотно достал из большой корзины шмат шерсти и показал Вальке, как надо теребит].. Сначала это занятие показалось ей простым и легким, но клочки грязной, свалявшейся овечьей шерсти довольно трудно поддавались тереблению и пальчики скоро уставали. На этом, можно сказать, и закончилось детство девочки, родившейся за год довойны.

рем есло

QiE KO *jilO M K.A-

После похоронки на мужа женщина еще больше ушла в работу. Она и ночью при свете семилинейной керосиновой лампы трудилась над заготовками для валенок: теребила и била шерсть, накладывала пушистую массу «на платок», затем осторожно закатав его на батог, укатывала руками на столе, пока шерсть не превращалась в тонкий плотный пласт. Д елала налепы, закладывала валенок, чтобы утром упарить завернутую в прочную ткань заготовку в большом чугуне и выстирать ее на верстаке. Обжигая пальцы, она доставала с помощью металлического прута горячий уколоток, распеленывала его, быстро быстро орудуя нехитрыми приспособлениями, обрабатывала заготовку. Постепенно бесформенный «мешок» превращался в валенок. «Сто потов сошло», - говорила она, вбивая колодку и клинья в почти готовое изделие. Она ставила его с помощью лопаты в печь на просушку. Утром доставала и определяла: высох - не высох. Если высох, то щепала от березового полена лучину, поджигала ее с одного конца и заставляла Вальку держать, а сама равномерно водила над горящей лучиной валенок (еще с клиньями внутри), обтирая руками паленые шерстинки, п осл е ч и сти л а пем зой . «Н у что -те картин ка!» - не прем инула порадоваться всякий раз добротному изделию. За долгую практику случались и неудачи. П опадется ш ерсть одной зимней стрижки и валенок никак не хочет «садиться», несмотря на все усилия мастера, как бы ни старался он обрабатывать его вальками, прутьями, палкойзакорючкой и т.д. Н аверное, не стоит утомлять читателя спецификой катавального рем есла и объяснять значение таких слов, как «лучок», «биток», «струна» и т.д., неотъемлемых атрибутов катаваля. 9

Катать валенки женщина научилась по возвращении из Архангельска. Вместе с мужем и братом они оформились от райпромкомбината катавалями-надомниками. Им привозили в деревню шерсть, они отправляли готовую продукцию. Платили немного, поэтому мастера охотно принимали заказы от населения, подрабаты вая на хлеб н асущ н ы й . Зак азы п о сту п ал и со всех о к р е с т н ы х д ер е в ен ь . Рассчитывались за работу мукой, зерном, луком, картошкой, той же шерстью - словом, что имелось в крестьянских хозяйствах. Умению катать валенки Авдотья приучала и сыновей - подростков. Сметливый Алексей уже не только мог набить на лучке шерсть, но и учился закладывать валенки. Мать хвалила его и повторяла любимую поговорку: «Ремесло не котомка, за плечами не висит. Не научись при отце катать валенки, как бы я вас прокормила? Иголкой-то много не заработаешь». В городе она выучилась портничать в мастерской. По приезде в деревню тоже кроила и шила односельчанам любую одежду, от платьев до ватников. Но профессия катаваля была выгоднее и пошивом одежды женщина занималась теперь мало. « Б Р А Т Ы » Q iA P O V A Авдотья росла в многодетной крестьянской семье. За стол сади лось, вспоминала она, одиннадцать человек. Это уже когда два старших ее брата привели в дом по невестке да детей завели. Чтобы отделиться, не хватало средств, вот и жили все вместе в родительском доме. Чтобы купить себе обновку, она ходила к справным хозяевам жать полосу жита. «Роса-то еще не обсохнет, а я уж на поле! Согнешься на одном конце полосы да разогнешься на другом, не раньше, как солнышко закатится», - вспоминала она нелегкий наемный труд. Мать не раз рассказывала своим детям эпизоды прожитых лет. Валька слушала все, словно сказ ку. «Заработала сатина на парочку (сарафан и кофта), да с тем и замуж отдали». Невеста и жених были совсем еще юными, но у Семена в доме не хватало молодых рук, вот старики и заслали сватов к бедной, но работящей девушке. Так и попала она в богатую хуторскую семью. Хутор находился в лесу, от деревни его отделяло болото и семь верст пути. Родители Семена, когда власти разрешили селиться на отрубах, уехали тогда из деревни и основали хутор. На месте вековых сосен построили избы, сначала одну, а затем и старшему сыну; разработали своими руками, вырубая и корчуя лес, пахотные площ ади. На новинах родились отменные хлеба. Постепенно заводили скотину. На дворе стояло уже 10

три коровы, две лошади. Старуха уже не успевала справляться с хозяй ством, тогда и поспешили женить младшего, Семена. «Масла-то розлевы стояли, а муки-го всякой - полные лари. Бабка Дуня напечет пирогов-пшеничников, одним запахом, кажется, сыт станешь, - вспоминала Авдотья достаток в семье мужа. - Ну уж и работали все не покладая рук». Валька слуш ала рассказ матери и уточняла: «Это какие розлевы? Который у нас в сеннике стоит?». Магь улыбалась. Та, глиняная, размером с ведро, кринка и впрямь сохрани лась еще с хуторских времен. У нее отломился сверху осколок, так дед Михайло опоясал верх кринки берестой, вставив на место осколок. И еще сохранилась большая глиняная кринка-пирожница. Так бы и жили, добра наживали работящие хуторяне, да гря нула революция, аза ней - коллективизация. Хуторян записали в кулаков, в одночасье разорили крепкое крестьянское хозяйство, нажитое собственным потом и кровью. Коров и лошадей увели на колхозный двор, одежду, продукты, зерно - на общий склад. Завершив свое дело, комбедовцы праздновали очередную победу: поставив на стол кринку с топленым м аслом, они хлебали его лож кам и, заедая мягким пшеничным пирогом. Старик М ихайло со старшим сыном сидели, понурившись, на лавке со связанными руками. Они было встали на защиту своего хозяйства с кольями в руках, да женщины заголосили и повисли на них. Мужики поняли, что ничего уже не поправить и покорились судьбе. «Отважная» ком бедовская тр о й ка на всякий случай связала им руки. Семена в тот день на хуторе не было, вернулся он в совсем разоренный дом. Комбедовцы, насытившись и подобрев, развязали «буянов»: «Скажите спасибо, что на высылку не оформили. Если же в колхоз вступите, корову одну обратно дадим». Но старший сын Шадриных в колхоз так и не пошел, а уехал с семьей куда-то на Урал. Ну а старикам и семье младшего пришлось перебраться в деревню и вступить в колхоз. Одну корову им все же вернули, да бабка Дуня вы ревела кое-что из отнятой одежды. Дед Михаил вскоре помер. Сердце не справилось с воспоми наниями о полных закромах хлеба, о теплом запахе скотины во дворе, тихом ржании любимой и умной лошади Карюхи в просторном н сытом стойле. Бабка Дуня оказалась крепче телом и духом. Она всячески помогала младшему сыну и невестке обживаться в колхозной жизни, нянчилась с внуком, а вскоре появился и еще один. Старая женщина взялась еще и за колхозными свиноматками ухаживав ь, 11

их было около десятка. Но случилась беда. Одна из свиней уняла в овинную яму и утонула. Старую вы звали в колхозную контору. Уполномоченный из района устроил ей допрос с пристрастием, пообещав за «вредительство» колхозу сгноить в тюрьме. Вернувшись 'домой, она подоила корову, напоила парным молоком внучат. «Может, завтра снова уведут Пеструху со двора за свиноматкуто, как без молока-то ребят выводить?» - терзали бабу Дуню невеселые мысли. На всякий случай она порезала на куски каравай хлеба и поставила посушить в печь на сухари, завязала в узелок смену одежды. Вечером, вернувшись с колхозной работы, сын и невестка как могли успокаивали старуху. Однако ночью баба Дуня не сомкнула глаз, аутром затопила печь, поставила к огню чугунки с картошкой и... ушла на поветь, чтобы навсегда распрощаться с жизнью. «Умру, так без меня их всяко не тронут», - подумала она о своих близких. Жизнь есть жизнь. Горе со временем притупилось, сыновья подрастали, а Семена даже выбрали бригадиром. И никто не думал, что над их домом нависает новая беда... Ш ла уборочная страда, хлеб уже стоял на полях в суслонах, его тороп и л и сь свезти под крыш у на гумно при сухой погоде. Б рига дир старался организовать уборочные работы в лучшем виде, уже выделял людей на вспашку зяби, старики готовили овины для сушки зерна. Все шло своим чередом. Однажды ему потребовалось привезти с ноля соломы для дома. После работы он взял чью -то сноповую телегу, запряг лошадь. Отгонял на конюшню в потемках и не заметил, что с телеги упал по дороге гнет. Утром у конюшни разразился скандал. Женщина, что возила снопы на этой телеге, обнаружила пропажу: надо ехать в поле, а гнета нет. Бригадир оказался неподалеку. Узнав, отчего шум, он взял топор и пошел вырубить гнет из жерди. Однако колхозница побежала в контору и доложила на него: «Подкулачник-бригадир делает срыв в работе!». Уполномоченный из района (а чиновников посылали в деревню и на посевную, и на заготовку кормов, и на уборочную) записал показания «ударницы колхозного труда». На С ем ена завели •дело, затем судили и дали два года тюрьмы. Отбывать наказание отправили в лагерь на «соловки». Н а общ ем собрании колхоза решено было семью Семена Ш адрина, как врага народа, из колхоза исключить. Шел 1937 год. О том, как его жена с детьми отправилась вслед за мужем в Архангельск, читатель уже знает. В А рхангельске Авдотью с детьми встретил брат Степан, сбежавший 12

ранее в этот город от бедности. Работал на Соломбальском лесозаводе, жил в бараке, киш ащ ем клопам и. У себя и прию тил сестру и племянников. Семёну повезло. Суд рассмотрел его кассационную жалобу и заменил тюремный срок на принудительные работы. К слову, на том же Соломбальском заводе. Так семья соединилась и в бараке им выделили отдельную комнату. За год до войны Шадрины вернулись в родную деревню. Тогда у них и родилась девочка. Мать хотела иметь дочку и радовалась исполненному желанию. Но семейное счастье дли лось недолго, все планы перечеркнула война. Избы одна за другой сиротели, отцы, мужья, братья уходили на фронт. Семёна взяли на войну, считай, в самом ее начале.

Ъ£С<]1Р£Т>£Л Война п р о д о л ж ал ась, жить стан о ви л о сь все хуже, все труднее. Люди бедствовали. Авдотья числилась рабочей промкомби ната, а семье рабочего давали участок колхозной земли всего четыре сотки. Много ли картошки наростишь на такой площади? Обидней всего то, что остальная площадь земли в огороде за домом зарастала сорняками. Весной молодая бригадирша отмеряла им этот мизерный надел, ста вила колышки: вот это используй, остальное - не тронь. Такую вот вопиющую несправедливость творили власти над вдовой фронтовика и их детьми! Женщина изо всех сил старалась заработать на жизнь, не оставить детей без куска хлеба. Конечно, бывало, голодными спать ло жились не раз. Но тогда и все жили не сытно. В некоторых семьях пух ли с голоду, умирали - на колхозный трудодень давали всего ничего. «Милостыню не просим, и то слава Богу», - повторяла иногда мать. По весне деревенские дети буквально переходили на подножный корм. Собирали молодые побеги хвоща (пистики), кислицу, сныть, свежие ростки сосен, побеги молодого малинника и т.д. Матери варили похлебку из лебеды и крапивы, а с первыми грибами и ягодами дети и старики пропадали целыми днями в лесу. Что сразу не съедалось, сушили про запас. Умудрялись на поспевающих хлебах воровски ше лушить колоски, особым лакомством считался горох. Но горох сторожил высокий и худой дед Иван, он обитал в шалаше на краю поля и пугал «воров» ружьем, заряженным солью. Пацаны побаивались, но голод пересиливал страх. Через все это прошла и семья Авдотьи. После извещения из райвоенкомата через какое-то время почтальопка принесла в их дом треугольник с незнакомым почерком. Ж итель 13

далекого украинского села Поповка Конотопского района Сумской области Григорий Никифорович Кушнаренко, мешая русские и укра инские слова, сообщал о гибели Семена Ш адрина на их земле. Оказы вается, местные жители хоронили погибших на поле боя солдат после того, как деревню освободили от фашистов. У кого находили адрес, сообщали печальную весть их близким. Так семья оплакала мужа и отца во второй раз. Письмо мать поло жила вместе с документами, но в доме случился пожар и бумаги сго рели. Однако адрес запомнился и много лет спустя с этим человеком удалось возобновить переписку. В колхозе тогда всю тягловую силу составляли быки. Чтобы привезти сено, дрова, воду, мать с сыновьями решила обучить для этого свою буренку. Собрали с помощ ью соседского старика нужную сбрую, приобрели дровни. Коровуш ка оказалась послушной животиной и вместе с людьми покорно тащила нелегкий воз трудной военной поры. Сено приходилось косить в угодьях казенного лесничества. Покупали для этого специальный билет, как и на заготовку дров. Семье рабочих «не положено» ничего делать на колхозной земле. Такую позицию занял новый председатель колхоза, вернувш ийся с войны по ранению . Поговаривали, что он и руку-то специально сам себе прострелил, что бы с фронта отпустили. Чувствуя себя хозяином в деревне, этот ма ленький и зловредный мужичок творил сущий беспредел. Его все боя лись и ненавидели. Наступила очередная зима, почва хорошо промерзла, и мать с сы новьями отправилась на дальнюю пожню за сеном. Запрягли в дровни буренку, взяли еще чунки (санки) и для себя. Чтобы больше увезти. Уже затемно вернулись домой, сгрузили сено на сарай. Мальчики ходили в семилетнюю школу в соседнюю деревню за шесть километ ров. В понедельник они ушли с запасом картофельных ляпух и соле ных грибов. Жили там на квартире. Ребята и не знали, что привезенное вчера на корове и на своем горбу сено уже увозят на колхозную фер му. В колхозе, видите ли, кормов мало и правление (читай - предсе д ател ь) реш и л о ко н ф и сковать сен о у ч астн и ко в. М ож но себе представить состояние бедной женщины! Простоволосая и раздетая, не чувствуя холода, она молила бригадиршу пожалеть хоть ребятишек, хватала ее за руки, а после бросилась перед ней в снег на колени. Но сено увезли. С коровой пришлось расстаться. Зарезали, половину мяса отдали семье брата, а их корову решили держать на двоих. Ели мясной суп, политый слезами. Но до того, как зарезать бедную буренку, вывезли по зимнику из делянки дрова. «До весны должно хватить. В 14

каникулы робенки испилят», - вслух подумала мать. Вечером ее вызвали в контору колхоза и потребовали предъявить лесобилет. Председатель ехидно прогнусавил: «Может, ты в колхозном лесу дрова нарубила? Не докажешь документом, дрова твои на свинарник увезем, там печи нечем топить». Авдотья, потемнев лицом, шагнула к столу председателя и, взяв рукой за ворот гимнастерки, подняла его с табурета. «Подъезжайте, - сказала она гневно, - хоть для кого топор припасу, мне все едино». Толкнув опешившего мужика на стену, она вышла из конторы. Опомнившись, тот вскочил и закричал: «Сотру с лица земли! В тюрьму упеку!».

ф О Ж АР Женщина шла домой, не видя дороги от горьких слез. Расслаб ляться некогда. Ее ждала работа. На днях привезли из промкомбината воз ш ерсти на лошади, надо катать валенки. Шерсть выгрузили в избу, так она и лежала у заборки горой - выносить ее в холодную половину дома было некогда. Авдотья зажгла коптилку (стекло недавно разбилось) и принялась закладывай» валенок. Но туг хлопнула от ветра входная дверь. Женщина вспомнила, что в расстройстве забыла ее запереть и пошла с коптилкой в сени. Нервы все еще ходили ходуном, рука дрогнула и горелка с лампы упала на пушистую массу битой шерсти. Та моментально вспыхнула, словно порох. Авдотья растерялась. Обезумев, она бегала на улицу и носила пригоршнями снег, пыталась гасить пламя голыми руками. Но оно разгоралось все больше, ведь шерсти было навалено по всей, считай, избе. Огонь перекинулся на заборку, его языки лизали уже потолок. В это время от жары проснулась на печке дочка. Ничего не понимая, она визжала и звала маму. Мать заскочила в избу с очередной пригоршней снега и, кинув его в огонь, бросилась к печке, стащила девочку и выбежала с ней на улицу. Проваливаясь в снегу, она побежала с ней по тропинке к дому брата, но часто останавливалась, ставила дочку голыми ножонками на снег, сама хватала его в пригоршни и растирала обожженные в огне руки. Девочка с плачем тянула: «Студено, мамка!». «Сейчас, Валенька, сей час», - повторяла мать и, хватая дочку на руки, снова бежала. В большой семье брата (сам он и его старшая дочь были на войне) поднялся переполох. Старшие дети, наскоро одевшись, схватили ведра и побежали тушить пожар, младших отослали будить деревню. Валька залезла на печь, ее колотило от холода и страха. Она понимала, 15

что случилось что-то ужасное. Мать терла руки снегом (его принесла с улицы в деревянной шайке жена брата) и стонала от нестерпимой боли. Скоро в избу понабрались старушки. Они жалели бедную женщину, разглядывали ожоги на руках, шее, лице. «Кожа-та лепестеньям и отваливается, - сказала бабка Параскева, - хоть бы до фершалицы Овдюшка дожила». За фельдшером уехали на председательской лошади. Конюх не докладывал хозяину. Избу удалось отстоять. Собрался народ, кидали лопатами и носили ведрами снег; подвозили с реки воду в больших кадках и огонь погихоньку отступал. Хотя уже и потолок почти весь обуглился. До утра сторожили, чуть что, плескали в пазы и щели воду. Одна женщина, увязая в сугробах снега, обошла вокруг дома с иконой. «Богородица спасла избушку-ту, Овдотья», - говорила она потом матери. Приехала фельдшерица, а с ней и ребята, конюх и их забрал домой. Оба заревели в голос. Утром на том же председателевском коне Авдотью повезли в районную больницу за полсотни километров. Председатель не посмел перечить фельдшеру, лошадь дал. Остаток зимы мать пролежала в больнице, а дети оставались под присмотром тетушки. Мальчики в ту зиму в школу больше не пошли. Они выскребли обуглившиеся местами потолок, стены и пол, разобрали сгоревшую заборку. Родня помогла промыть все от гари и копоти, а Леша наискал газет и старых книг и принялся оклеивать ими в избе. Но дымом все равно долго пахло. Валька старалась не отставать от старшего брата ни на шаг, после того как ее iianyiили «приютом». Пришла как-то раз одна женщина проведать их, да и расплакалась: «Ну как да матерь-та умрет, дак вас ведь в приют всех увезут». С тех пор девочка и днем запирала уличную дверь на завертыш. Алексей все понимал, успокаивал сестренку, хоть и сам немало переживал и тревожился за здоровье матери. Мать привезли из больницы в марте, успели до весенней распутицы. Е щ е совсем слабая, о на в ы п р о с и л а с ь из б ольн ицы и м астер промкомбината привез ее домой. То была совсем другая женщина. Худая, с красно-синими рубцами на шее и подбородке, кожа на руках, по самые локти, была похожа на мятый пергамент. На стриженой голове отрастали седые волосы. Она потихоньку поднялась на печь погреться с дороги, позвала дочку к себе. Валька несмело подошла, встала на приступок и вдруг спросила: «Можно я еше у божатки поначеваю?». «Отвыкла от меня Валенька», - сказала мать тихо и, погладив дочку по голове, смахнула слезу. 16

т А1>£Ж Т>А и

o< j io v a

Алексей старался быть надежным помощником в доме. Мать с ним советовалась во всех делах и они вместе решали житейские проблемы. Утром, затопив печку, мать сокрушалась: “Ой, Лелька, варить-то седни нечего». «I [огоди, мамка, может, добуду чего», - и, взяв ружье, уходил спозаранок в лес. Ружье как-то раз предложили матери взять за работу, и она не отказалась, зная, что Алексей о ружье мечтает. Печь протапливалась, мать с надеждой поджидала охотника домой. И тот ее радовал, то птицу подстрелит, то зайца - дичи тогда водилось много. Глядишь, опять в горшок есть что класть. «Весь в дедка Гришу пошел, - хвалила она сына. - На того тоже все лесное шло. Хоть и много нас было в семье, да без мяса и рыбы не живали. Как на сенокос пойдем оравой, мамка на каждого по рыбнику испечет». Однажды посадили весной картошку на своих четырех сотках, а на ужин ничего не осталось. Володька пошел поискать в засеке, не остались ли какие картофельные ошурки - сварить бы. А Леш а ружье на плечо - и в лес. Вернулся он довольно скоро, пошептался с матерью. Та удивленно ойкала, всхлопывала руками. Потом стала приделывать веревочные лямки к мешкам, а ночью взрослые, прячась за огородами, ушли в лес. Утром Валька проснулась от вкусного запаха вареного мяса. Оказывается, в петлю, что поставил парнишка на звериной тропе, попался лось. Л еш а о тр езал голову, заки дал туш у веткам и от кустарников и поспешил домой. Ночью, разделав добычу, перетаскали мясо домой. Поделились еще и с совсем бедствующими соседями, те тоже ходили с ними в лес за своей долей мяса. Вальке утром строгонастрого наказали про лося нигде ничего не рассказывать. В гот день к ним пришла из соседней деревни фельдшерица. Она тоже овдовела, одна воспитывала сына. После пожара женщины както сдружились, не таили друг от друга никаких секретов. Женщину угостили и дали мяса с собой. Как бы между прочим она спросила у Вальки: «Лешка, наверное, лося убил?». Девочка, помня наказ, покраснела вдруг и спешно разуверила тетеньку: «Нет, это мы козу зарезали, а на лосей и петли-то ставить не умеем». Все дружно захохотали - проверка удалась! После пожара и ожогов валенки катать Авдотье оказалось не под силу. Ее переоформили в портнихи и женщина шила теперь ватные брюки и фуфайки, специальные рукавицы для армии из трофейных вязаных шлемов. Все ждали с нетерпением победу. Деревня совсем

17 S

обнищала. В колхозе на трудодень причитались крохи. Авдотье снизили норму хлеба на иждивенцев, которую давали в сельской лавке. В доме нередко не было и корки хлеба. Алексей предложил матери завести пчел, и они купили один улей. Парнишка сам ухаживал за пчелами, мастерил нужный инвентарь и через некоторое время развел маленькую пасеку. Война закон чи лась, А лексей устроился на лето на работу в лесхимартель вздымщиком. Принес нехитрый инструмент: деревяшку с закрепленны м железным наконечником. Ею надо было делать надрезку на стволах сосен. До начала сезона вся семья заготовляла бересту и делала из нее конусовидные емкости. Затем Леша уносил их в мешке в лес и крепил к соснам для сбора живицы. А на обед с собой, когда не было хлеба, щипал перо лука и наливал бутылочку меда. Так и отработал сезон на этой тяжелой работе. Осенью он принес из конторы лесхимартели два отреза ситца. «Вальке на платье да Володьке на рубаху», - сказал матери. «А себето, Леленька?» - спросила мать. «Так больше не дали. Володька у нас гармонист, пусть наряжается, а мне по беседам ходить некогда. Да и в армию скоро возьмут. А Вальке к лету платье сошьешь, ей в школу скоро», - как всегда, рассудил по-умном> брат. Валька очень любила его, потому что Алексей никогда не обижал ее и при каждом удобном случае чем-то старался порадовать девочку: самодельной игрушкой, веточкой ягод, букетиком ранних цветов. Однажды поймал серого зайчонка и принес домой. Но зайчик сильно забарабанил лапками по стеклу, разбил окно и был таков. Еще Леша умел делать чучела из убитых птиц. В доме были чучела тетерева, рябчика, ястреба. Ему очень хотелось добыть для чучела красавца журавля, но все попытки заканчивались неудачей.

ТАРМ О Ч Ш СУП М ал о -п о м а л у А в д о т ь я п р и х о д и л а в себя. К ож а на обожженных руках все еще оставалась тонкой и прозрачной, но уже не столь болезненно-чувствительной. Она все чаще подумывала о том, как скоро сможет катать валенки. За шитье платили мало, а семейные проблемы накатывались одна за другой. Дети обносились и в первую очередь надо заработать на покупку шерсти для валенок. И когда из соседней деревни попросили скатать валенки, она согласилась. Лешка и Вовка снова принялись помогать матери в катавальном деле. Старший решительно сказал: «Сам буду «стирать» валенки, научи только». Он ведь знал, что руки у матери еще боятся горячей воды и оттого она будет испытывать нестерпимую боль. Просто выхода другого не видит от нужды. Володька, к удивлению матери и старшего брата, тоже старательно трудился. А после, когда очередь дош ла до обновки - новых валенок, он вдруг заявил, что и в старых побегает, если еще раз подшить можно: «Ты мне, мамка, лучше гармонь у Генка купи, они продают». Мать не очень удивилась такой просьбе. Она знала, что младший уже хорошо играет на гармош ке. О днаж ды парниш ка выпросил у друга хромку на вечер и вдоволь навеселил близких. Но купить гармонь - это для семьи было бы излишеством. Как-то раз под вечер в гости зашла соседская Нюрка, девка бойкая на работу и острая на язык. Володька и Валька теребили шерсть. Нюрка уселась рядом на лавку и принялась им помогать. Как бы между делом она стала нахваливать Вовку, как хорошего гармониста, и сожалела, что нет у него своей гармошки. «Купи, Овдюшка, гармонь-то парню. Иной раз поиграет, так хоть тоску разгонит». Нюрка хлопотала за парня не зря. Как только мать сдалась и гармонь была куплена, девки стали звать его на беседы , как заправского гармониста. Вечером приходила та же Нюрка и упраш ивала мать отпустить В олодьку на беседу, а получив разреш ение, забирала гармониста с собой. Гармошку носила всегда сама, а вечером отводила игрока домой. Иногда она приходила не одна. «Вон девки за гооой идут», - сообщ ала брату сестренка, завидев тех в окне. Вообще-то ему скоро надоело ходить на взрослые беседы. Он уставал играть, а девки все веселились и не хотели расходиться по домам до позднего вечера. Иногда Вовка пытался спрятаться, но хитрая Нюрка находила его везде. Однажды он залез даже в печь. Сидел гам на старой рогожке и потел от жары за закры той заслонкой. Но Н ю рка не торопилась 19

уходить, а потом пошла за заборку «попить воды» и услышала в печи сопенье. «Все равно не пойду сегодня», - отказывался парнишка, вытирая с раскрасневшегося лица обильный пот. «Ну так я тебя на «закукрах» снесу», - и, присев на корточки, подставила плечи. Все засмеялись. Девок тоже было жалко: ни парней стоящих, ни гармониста. Ровесники их на войне загинули, а повеселиться хотелось. Иногда мать просила: «Сыграй-ко, Володька, про рябину». Парнишка брал гармонь и играл мелодию песни о тонкой рябине, которая мечтает перебраться к дубу...

Ф АРАСКО ВЬЯ В деревне все ее звали Параскева, а то и Парашка, как в молодости. После похоронки на сына старуха стала во главе его осиротевшей семьи. Молодица, как звала свою невестку Параскева, работала в колхозе. То, что выдавали на трудодни, не спасало от жестокого голода. Сказать про их семью, что жили впроголодь, значит, ничего не сказать. В большой деревне (около ста домов) таких было немало, многие пухли с голоду и умирали. Матери, отдавшие последние крохи еды детям, однажды ложились и более уже не могли встать. Сколько сирот посеяла страшная война! Пережив очередную зиму, Параскева с ранней весны изобретала для внуков какую-нибудь еду, а проще сказать - корм. Чуть оттаивала земля, она шла на прошлогоднее колхозное картофельное поле и деревянной лопаткой-сажалкой перекапывала вязкую и холодную почву. Так ей удавалось добыть иной раз чуть не с ведро перемерзших клубней. Гнилые она тоже брала, потому что «в гнилых боле трахмалу» и эту гниль она добавляла к лепешкам из мякины. Изба Параскевы стояла посредине деревни и по пути с поля старуха часто заходила к Авдотье, в крайнюю избу. «Ноги погрию, не чувствуют ничего», - говорила она, снимая у порога старые берестяные ступни. Авдотья посылала старуху на печь. Разговор шел об одном: как дотянуть до грибов и ягод и свежей картошки. Почти в каждой семье картофеля на посадку сколько-то оставляли. Даже при жестоком голоде эти запасы старались не трогать. Правда, клубни покрупнее все обрезали и в землю ложились чуть ли не одни глазки. А кто не выдерживал и семенной картофель съедал, тому приходилось нищенствовать. Работящая Парасковья не могла допустить, чтобы ее внуки с корзиной 20

на руке пошли просить милостыню. Как одержимая, она таскала домой всякую съедо б н у ю траву, парила ее в печке, варила похлебку, придумывала какие-то лепешки. После того, как Авдотья поделилась с ними мясом от попавшего в петлю лося, старуха все пыталась чем-то отблагодарить ее. Она приходила к ним и предлагала Овдюшке послать с ней Вальку то по пистики, то по кислицу или по ягоды и грибы. Девочка ходила с ней охотно, знала, что бабка Параскева в обиду не даст. Бывало, что деревенские пацаны иной раз «добычу» отбирали, если она ходила одна Однажды старуха пришла с кузовом и наберухой (гнутая из толстой дранки корзина, обы чно с днищ ем из бер есты ) и таи н ствен н о сообщила, что пошла за «крупой». И тут же пояснила: нашла на пожне траву с колосьями, в которых все как бы крупинки-крупинки. «Пока не скосили траву на силос, пойдем. Валька, нащиплем. Мы уже седни лепешки пекли из нее». Луг и впрямь был весь розово-сиреневы й от зарослей колосков. Хлебной крупой тут не пахло, но колоски, и верно, состояли из мелких крупинок. Эти колоски почему-то врезались в память девочки на всю жизнь. Прошли многие-многие годы и она неожиданно для себя снова увидела наяву розовый луг из своего далекого детства. Выяснила, что трава эта называется «горец змеиный», корневище у нее лечебное. Р астение из сем ей ства гречиш ны х, плоды у него - блестящ ие, коричневые орешки, наминающие гречневую крупу. Летом уже вместе с внуками Парасковья ходила на болото за первой черникой. Зимой ее внуки сидели дома - не было обуви, одежды. Кроме ягод, она приносила домой мешок мха-сфагнума. Высушив и измельчив его, она добавляла эту мелкую сухую массу в толченые ягоды. «Сытняя будет, заместо толокна», - говорила она за столом. Вокруг деревни простиралась, считай, нетронутая тайга. В ближний лесок Валька бегала частенько одна: за зем ляникой, маслятам и, краснушками (сыроежками). Параскева взяла с собой девочку в дальний лес за волнухами и груздями. День был ветреный и дождливый, а деревья такие огромные... Их шум перекрывал голос человека. Девочка старалась не упускать из виду старуху, но та предупредила: «Не ходи по пятам-то, не наищеш ь ничего». Параскева была глуховата и вскоре девочка уже не могла до нее докричаться. Ей стало жут ко страшно, за каждым кустом чудились волки, а то и медведи. Неожиданно err ветра рухнуло на землю старое сухое дерево. Совсем рядом от Вальки. Ома опрометью кинулась куда глаза глядят и, к радости своей, выбежала па лесную дорогу. Недолго раздумывая, понеслась вперед. Длинная 21

вязаная юбка намокла и мешала бежать. Мать надела на девочку свою одежку «для тепла», подвязав по талии веревочкой - получилась чуть ли не двойная юбка. Вскоре лесная дорога вывела Вальку на проселоч ную и девочка продолжила путь к дому. Очень сожалела, что высыпала свои грибы в лесу, чтобы избавиться от лишней тяжес ти. В конце дня уставшая и расстроенная Параскева пришла к Авдотье. «Больше не поведу», - сказала она матери и высыпала из подола на стол грибы. Старуха рассмотрела на дороге еще не размытые дождем следы девочки, затем наткнулась на кучку рассыпанных грибов и поняла, что Валька направилась к дому. Грибы она собрала в фартук и принесла. «Грибница» сидела на печке и виновато шмыгала носом... Еще много-много раз она ходила с бабкой Параскевой и в лес за грибами и ягодами, и на луга за клеверными макушками, за свежими дудками сны ти..., словом, собирали все, чем можно было дополнить скудный стол той тяжкой военной поры.

мтото схолотхиысх в ^ р о в <jlVOA£<jil£AO (в качест ве эп и л о га ) Приближалась знаменательная дата - двадцатилетие Победы в Великой О течественной войне. Как-то в «Учительской газете» промелькнула маленькая заметочка о красных следопытах Гутянской средней школы Конотопского района Сумской области. И сердце забилось в волнении. Какой знакомый адрес! Деревня Поповка, откуда когда-то пришла горестная весточка, тоже Конотопского района! Немедля написала письмо на Украину гутянским следопытам. И ответ пришел! Что было радос тнее всего узнать, так это то, что Г.Н. Кушнаренко оказался жив и проживал все в той же деревне Поповка вместе с женой Дарьей Степановной. Их разыскал учитель и пионервожатый Гутянской школы, познакомил с моим письмом, сфотографировал стариков (им было тогда уже за семьдесят), а также сделал снимок памятника советским воинам, устан о вл ен н о го в этом селе. С волнением и интересом читали и перечитывали письмо Григория Никифоровича в нашей семье. «Прошло не гак много времени, 22 года, а много холодных ветров пролетело в степи над советскими благородными воинами, лежащими в украинской земле, - писал Г.Н. Кушнаренко. - Ш ел сильный бой много дней. Когда немец отступил на юг и бой прекратился, начали проходить по степи. Там были маленькие окопы, где советские воины находились в обороне. Из самолета бомба туда попала и все были мертвые». По приказу председателя степного участка местные жители, в том числе и Григорий Никифорович, хоронили солдат гам же, на поле. У кого находили какие-либо документы, сообщали о гибели солдата его близким. Так осенью 1943 года Г.Н. Кушнаренко и сообщил в далекую Вологодскую область семье погибшего в боях фронтовика С.М. Шадрина печальную весть. Тем не менее он заслужил от нас признательность и благодарность - ведь в извещении из райвоенкомата было указано, что рядовой СМ. Шадрин «пропал без вести». Мы переписывались с добрым человеком и эти теплые письма издалека стали для нас словно встречи с родным и близким человеком. Той же осенью , после освобож дения д. Поповки от фашистов, Григории Никифоровича призвали в трудармию, где он и прослужил до конца войны. А когда вернулся в родное село, степь была распахана и засеяна и над павшими воинами колосилась пшеница. 23