Змеиный орешек by Илья Чирков

Фарит МИНХАИРОВ

Об авторе Фарит Минхаиров долгие годы работал военным руководителем, затем преподавателем ОБЖ в Арском педагогическом колледже. Тренировал команды по спортивному туризму и пулевой стрельбе. Последние три года занимается с инвалидами-колясочниками, ведёт секцию бочче. Является «Заслуженным работником физической культуры Республики Татарстан», «Отличником физической культуры и спорта России», «Отличником народного образования России». Он автор двух учебных пособий: «Турист на дистанции» и «Соревнования учащихся «Школа безопасности» с которыми стал Лауреатом и Дипломантом Всероссийских конкурсов на лучшую методическую работу по туристско-краеведческой деятельности. Выпустил три сборника стихов: «Снегири» 2007 год, «Кому горшок мыть?» - 2010 год, «В эпицентре Сабантуя» - 2015 год. Сборник рассказов «Змеиный орешник» – первая книжка автора написанная в прозе.

Фарит МИНХАИРОВ

Рассказы

Издательство «Плутон» Казань 2016

ББК84(2Рос = Тат) - 44 М 62 Автор выражает благодарность председателю Арского ДОСААФ РТ Алееву Ринату Загитовичу, генеральному директору ООО «Комбинат строительных материалов» Муллагалиеву Рафаэлю Адгамовичу, индивидуальному предпринимателю Хакимову Ильясу Узбековичу за участие в издании этого сборника. М и н ха и ров Ф. Ф . М 62 З ме и н ы й о ре ш н и к . Р ас с ка з ы . Казань: издательство «ПЛУТОН», 2016. - 76 стр. В основе рассказов Фарита Минхаирова «Змеиный орешник», «Земляника с сюрпризом», «Новогодний автобус» лежат случаи, которые произошли с самыми обычными людьми. «Столетняя ячейка» посвящёна жизни обыкновенной семьи на протяжении века. Однако ситуации, в которые попадали герои этой книги, обычными не назовёшь. © Издательство «ПЛУТОН», 2016 © Минхаиров Ф.Ф., 2016

Посвящается памяти родителей

...стоял тёплый сентябрьский день 1954-го...

Родители – мама Васфи и папа Фатхи, Кордон (Ленинское лесничество). 1950 - е годы

ЗМЕИНЫЙ ОРЕШНИК В том году, когда я должен был появиться на свет, выдался богатый урожай лесных орехов. Мать была на последнем месяце. Только-только начала вступать в свои права осень, стоял тёплый сентябрьский день 1954-го. Закадычная подруга мамы Фагиля – с которой, как поётся в песне, они «и яблоко делили пополам» – позвала её собирать орехи. Времена были послевоенные, голодные, полки магазинов – пустые или очень бедные, и дары природы, за которыми предлагалось сходить, лишними никому не казались. Благо что отправляться куда-то далеко было не нужно: деревушка стояла аккурат посреди леса. Оставалось только отыскать подходящие, ещё не ободранные кусты. Опираясь на дружескую руку, мама, уже с большим животом, и её тонкая как тростиночка попутчица не спеша,

с остановками, направились к заранее облюбованным зарослям, в которых люди появлялись крайне редко. Найдя подходящий куст, мама, где на корточках, где на коленях, потихоньку стала набирать орехи в холщовый мешочек. Тянуться вверх ей было трудновато, и потому плоды она брала в основном с нижних веток или упавшие на землю. Передвигается, стало быть, вокруг куста, срывает один за другим орехи. И вдруг за её спиной на землю что-то шлёпается. Увлечённая сбором урожая, она не обращает на это внимания. Через несколько секунд – второй шлепок. Тут мама поднимает голову повыше… и видит повисшую на ветвях орешника гадюку. А ещё видит, что та тоже в «интересном положении», больше того – у неё время родов... Была бы мама послабее нервами, моей малой родиной мог бы стать вышеозначенный ореховый куст. Первые две гадючки, размером с карандаш, свалившиеся прямо за маминой спиной, по-

спешно уползали от «родного гнезда», то ли просто спасаясь, то ли по своим пока ещё не осознанным змеиным делам. Тут же из чрева «мамаши» стал появляться очередной змеёныш… Мама глядела на процесс как заворожённая. Такое не часто увидишь, даже если живёшь в лесу... Гадюки доставляли много неприятностей обитателям лесной деревушки. В другой момент мать просто запорола бы змею насмерть. Но сейчас, когда ей самой оставались считанные дни до родов, она не стала «брать греха на душу» и, пожалев «роженицу», перебралась к другому кусту.

Дядя, сорвав три-четыре ягоды, направился к своему трактору, мы с братишкой тут же принялись пополнять свой организм витаминами.

Я и брат Тахир (слева). 60 - е годы

ЗЕМЛЯНИКА С СЮРПРИЗОМ Однажды летом – мне было лет одиннадцать-двенадцать – я гостил в деревне у родственников. Стояли тёплые, погожие дни, как раз для сенокоса. Мы с моим двоюродным братом Тахиром по мере сил помогали взрослым. Мой дядя Ильнур, младший брат мамы, работал тогда на тракторе «Беларусь» – заготавливал сено для колхозных коров. Для того, чтобы управиться в срок и до дождей, трудились, как говорится, «от зари до зари». Даже на обед домой не ездили – в том числе и потому, что экономили горюче-смазочный материал, не тратя его на «лишнюю» дорогу. Но так как желудочный сок имеет свойство независимо от обстоятельств регулярно выделяться, то время от времени у людей появляется желание поесть. Косить сено дяде поручили на участке в пяти-шести километрах от

деревни Янасала, близ другой деревушки – Кордон, где я родился и жил до трёх лет, пока семья не переехала в Арск. В один из дней тётя Диля, жена дяди Ильнура, положив в горшок варёной картошки, дав бутылку молока и несколько посыпанных солью кусков чёрного хлеба, отправила нас «кормить» дядю. Часа за полтора мы с братишкой добрались до опушки леса, возле которой был участок дяди. Вскоре с нами поравнялся трактор. Дядя, узнав нас, заглушил двигатель и спрыгнул на землю. Сделал несколько шагов, разминая затёкшие мышцы, и присел на траву пообедать. Мы же в это время детально изучали трактор… Закончив, Ильнур абый предложил пройти с ним до леса, метрах в ста от нас. Затем мы оказались на большой поляне, красной от множества ягод. А какой там стоял земляничный аромат! Дядя, сорвав три-четыре ягодки, вернулся к трактору. А мы принялись насыщать свой организм витаминами. Неподалёку

от меня был гнилой пень. Я почему-то выбрал его в качестве «опорной точки» и стал кружить вокруг, отправляя ягоду за ягодой в рот. Пройдя первый круг «по часовой стрелке» и основательно «почистив» урожай, я повернул обратно – и заметил ягоды, которые вначале прятались от меня за листьями, но с новой стороны хорошо просматривались. Во мне взыграл аккуратист, и я решил очистить этот небольшой участок до конца, а потом перейти на другое место. Одолел второй круг вокруг пня, на этот раз «против часовой стрелки», поглядел направо, поглядел налево. Какая-то сила заставила меня взглянуть на пень, до которого было три-четыре шага, и – ужас! На нём, свернувшись в клубок, лежала большая гадюка, вылезшая погреться на солнце. Голова её то приподнималась, то опускалась… До сих пор не понимаю, как я сумел сделать прыжок назад. Видимо, совершить это немыслимое действие меня заста-

вил жуткий страх. Я крикнул братишке: «Тахир!! Змея!!!» – и мы стремглав выскочили из леса… После очередного круга возле нас вновь остановился трактор. «Ну как, вкусно?» - улыбаясь спросил дядя. Мы наперебой стали рассказывать ему о встрече с огромной гадюкой. Братишка горячился больше, хотя ничего и не видел… Дяде в ту пору было лет двадцать пять – двадцать шесть, и он имел в наших глазах большой авторитет, который ему перед подрастающим поколением вовсе не хотелось уронить. Он смело шагнул в лес. По пути отломал полутораметровую ветку орешника, очистил её от лишних веточек и листьев и пару раз резко взмахнул получившимся прутом. Воздух, рассечённый новоиспечённым оружием, издал испуганный свист. После этого дядя вступил на враждебную территорию. Но пенёк был пуст, да и всё вокруг выглядело вполне мирным. Дядя, внимательно глядя под ноги и прислуши-

ваясь, осторожно, как сапёр на минном поле, начал, повторяя мой маршрут, обходить злополучный пень. Совершив круг и ничего, вернее, никого не обнаружив, дядя посмотрел на нас вопросительно, как бы подозревая во лжи. Всё красноречие братишки тут же исчезло, и теперь они вдвоём с укором глядели на меня. Тахир о гадюке знал только с моих слов… Мне было стыдно, что они подумают, будто я обманщик и врун, – особенно перед дядей: получалось, что из-за моей глупой шутки он теряет драгоценное рабочее время… Глядя ему в глаза, я упрямо сказал, что нет, мне не померещилось и змея тут действительно была. Тогда дядя сходил к трактору и принёс топорик. Затем срубил двухметровую жердь и с одного конца заострил. После этого опять осторожно подошёл к пеньку, держа прут в зубах, и начал бить дубинкой по пню. Гнилой пень расщеплялся, крошился, а дядя бил и бил… И вдруг из-под обломков разру-

Дядя был для нас большим авторитетом

Дядя Ильнур. 60- е годы

шенного пня в воздух стрелой взметнулось гибкое тело, готовое к последней, смертельной схватке. Дядя, мгновенно отбросив дубинку, схватил прут и начал хлестать змею… Бездыханное тело гадюки лежало на земле. Дядя толстым концом прута пару раз перевернул её и, убедившись, что та не подаёт признаков жизни, вернулся к трактору. Мы с интересом разглядывали узоры на змеином теле. Затем я растянул змею попрямее, держа одной рукой за голову, а другой - за кончик хвоста. Отмерил длину шнурком от кеды (его примерно на мизинец не хватило), а вернувшись домой, узнал размер гадюки – 62 сантиметра... Когда змея была изучена в достаточном объёме, братишка предложил отнести её к муравейнику, который он заметил, собирая ягоды. Сказано – сделано. Взяв змею за хвост, я поволок её на съедение санитарам леса. Через мгновение после того, как мы уложили змею

на муравейник, она была вся облеплена насекомыми. Тысячи челюстей одновременно вонзились в уже бесчувственное, как мы полагали, тело. Но гадюка вдруг зашевелилась, а ещё через несколько секунд начала извиваться и «скакать» по муравейнику. Мы были в шоке от увиденного. Видимо, от ударов змея была сильно оглушена и, говоря человеческим языком, на время «потеряла сознание». Мы на миг представили, что бы случилось с нами, очнись она на несколько минут раньше. Через некоторое время гадюка затихла. Мы ещё около часа или чуть больше лакомились ягодами, но на этот раз держались рядом, поглядывая по сторонам и прислушиваясь: не слышно ли змеиного шипения. Наевшись земляники, решили вернуться домой. А напоследок захотели ещё раз посмотреть на нашу гадюку… У подножья муравейника лежал немыслимо изогнутый змеиный скелет, и лишь горстка муравьёв завершала «пиршество»...

НОВОГОДНИЙ АВТОБУС Это случилось в начале семидесятых. Я недавно вернулся из армии и, дней десять отдохнув, начал работать учителем физкультуры в сельской школе. Жил я на квартире у одной старушки, домой в Арск приезжал только на выходные. Телевизора у Рабиги апай (так звали хозяйку дома) не было, и поэтому всё свободное время я посвящал школьникам – проводил тренировки по волейболу и баскетболу, лыжным гонкам и лёгкой атлетике, настольному теннису и стрельбе… Наступал Новый год. Школьные товарищи сообщили мне, что мы встретимся на празднике в нашей родной Арской средней школе №1, назначили время. На этот день в моём расписании уроков не значилось, и я мог поехать – с друзьями мы не виделись два года. Однако когда я зашёл к директору, он сказал: «Уроков у

Расстояние осталось неизменным, всё выглядело по-прежнему...

Автор на службе. 1973 год.

Вас нет, но в этот день после занятий у нас Ёлка, и Вы обязаны там быть». Нужно сказать, что тогда все поездки «привязывались» к расписаниям рейсовых автобусов. До Арска было тридцать два километра, и я прикинул, что последним рейсом вполне успею. Праздник закончился в четыре. До последнего автобуса оставалось два часа. Я сходил на квартиру, переоделся и, попив чаю, направился к соседней деревне, к остановке, до которой было больше двух километров. Она находилась на краю села, рядом с кладбищем. Придя, минут на сорок раньше, я стал вглядываться в темноту в надежде увидеть свет фар автобуса, идущего со стороны Арска. Он должен был проехать мимо меня, потом до соседнего села и, развернувшись, опять мимо того места, где я стоял. Время шло. Автобуса не было. Мороз крепчал, начиналась метель. Устав смотреть в сторону Арска, я обернулся – и обомлел: в сотне метров от

меня СТОЯЛ АВТОБУС, ПАЗик! Я очень удивился этому, ведь он НЕ ПРОЕЗЖАЛ МИМО меня на конечную остановку, езды до которой и обратно было от силы пятнадцать-двадцать минут. Я же ждал автобус уже целых два часа… Я перешёл на другую сторону дороги в предвкушении, что мои ожидания закончились и через минуту я окажусь в тёплом салоне. Автобус продолжал стоять на месте. У него ярко горели ФАРЫ, отчётливо были видны ГАБАРИТНЫЕ ОГНИ, на боку просматривалась широкая КРАСНАЯ ПОЛОСА, внутри салона виднелись СИЛУЭТЫ ПАССАЖИРОВ. Я постоял ещё несколько секунд и пошёл к нему, решив, что водитель, чего доброго, не остановится второй раз на этом небольшом отрезке. Идти нужно было против ветра. Прикрывая лицо рукой, я двигался вперёд. Пройдя, по моим расчётам, половину расстояния, посмотрел на автобус – и удивился: расстояние осталось неизменным.... Я снова пошёл, глядя под

ноги, - и опять прежняя картина. Двинулся в третий раз, закрыв лицо от ветра, – и во что-то упёрся… Автобуса не было. На обочине, накренившись, стоял наполовину съехавший в кювет трактор. Двигатель был заглушён, тракториста не было. В звенящей тишине слабый свет одного из подфарников выхватывал из темноты ночную жуть кладбища, на фоне которого закопчённый трактор теперь уже казался каким-то монстром… P.S. До сих пор мне непонятно, что же это было: то ли новогодняя «чертовщина» у ночного кладбища, то ли мираж от долгого ожидания автобуса. А ещё задают вопрос: «Попал ли я на встречу с друзьями?» Попал. Потоптавшись ещё с полчаса возле остановки, увидел вдалеке свет фар машины, едущей в нужную мне сторону. Это был грузовик, который задержался из-за поломки, и теперь, отремонтированный, бойко «шевелил поршнями», чтобы доставить водителя к праздничному столу.

Арск в 1950 году 22

СТОЛЕТНЯЯ ЯЧЕЙКА

РАЗМЫШЛЕНИЯ О СЕМЬЕ Семья – ячейка общества. Это мы запомнили со школьной скамьи. Рассказ мой – о самой простой семье, коих по стране если не миллионы, то сотня-другая тысяч да наберётся. Жила наша ячейка в разные эпохи, со дня рождения моих родителей и по сей день, когда самым младшим членам семьи государство уже определило и начало выдавать заслуженную, стало быть, пенсию. Сто лет назад родились мои мама и папа – основатели нашей ячейки, и в столь знаменательный час хотелось бы подвести некую юбилейную черту. Но не окончательные итоги – на всё воля Аллаха. Не берусь осветить в этом повествовании всю жизнь каждого из членов семьи, да это и невозможно. Коснусь лишь тех моментов, которые наиболее сильно врезались в мою память. Врезались и остались там, потому что я не раз

был впечатлён или потрясён событиями, увиденными или услышанными от старших членов семьи. За эти сто лет семья или часть семьи пережила вместе со всей страной революцию, коллективизацию, индустриализацию, войну – будь она неладна, развитой социализм, строительство коммунизма… Светлое будущее! Ах как мы, дети, в него верили, как загибали пальчики, считая, сколько до него ещё осталось. Верили словам друзей постарше, что при коммунизме никто не будет работать, а в магазинах, наоборот, – всё будет и бесплатно. Помню, как однажды, придя с улицы, где услышал, что к 1980 году в стране будет построен коммунизм (ждать оставалось всего-то лет двадцать), я начал воодушевлённо рассказывать об этом маме… А мама только усмехнулась, заметив: «Если никто не будет работать, откуда ж тогда всё возьмётся в магазинах?». Я на неё обиделся: «Ничего не понимает…». Позже, когда родители по-

старели, а мы обзавелись своими семьями, в нашу небогатую, но размеренную и спокойную жизнь вихрем ворвалась опасная и непредсказуемая эпоха перестроек – переделок – перестрелок. Слава Богу, всё это мы в целом пережили, хотя и понесли в этой вековой гонке большие и невосполнимые потери. Так жизнь для большинства членов семьи и прошла. А светлое будущее, видимо, постучалось в другие двери.

МАТЬ Мои родители – выходцы из деревни Янасала Арского района. Как водится на деревне, родились они в многодетных семьях. Описание начну с матери, именно она была настоящим стержнем семьи. Всё хозяйство и воспитание детей держалось исключительно на ней. Порой казалось, что война ещё не закончилась и тянуть этот тяжелый груз по сложившейся в военные годы традиции должны были только женщины… Мать, Васфикамал (уменьшительное Васфи), была старшим ребёнком в семье. Она родилась на полтора года раньше, чем Советская власть в России. На её детские плечи рано легли нелёгкие обязанности по заботе о младших братьях и сестрах, поддержанию порядка в избе, да и по ведению хозяйства, где по деревенскому укладу имелись бурёнка, две-три овцы да с десяток кур во главе с драчли-

..на фабрике мама имела возможность получать, в отличие от колхозников, небольшие, но деньги

Мама с младшим братом Имаметдином во время работы в Казани. 1939 год.

вым петухом. Кроме живности, разумеется, был участок земли, который также требовал ухода. Мама рано повзрослела: детство её пришлось на Гражданскую войну, голод в Поволжье и коллективизацию. Школу посещать ей не довелось, и при виде идущих за знаниями детей у неё тоскливо щемило в груди. Как-то она попросила разрешения у отца пойти учиться, на что мой дед сердито бросил: «Что, все дела переделала и заняться больше нечем!?». Мечту выучиться тем не менее она не оставляла. Пришла пора идти в школу брату Имаметдину, на три года младше мамы, – она старалась быть рядом, когда тот готовил уроки. Спрашивала, какие они буквы изучали в школе, училась у братишки арифметике. Подростком наравне со взрослыми трудилась в колхозе, окончательно запрятав куда-то в глубину души осколки детства. В предвоенные годы, уже повзрослевшая, она несколько лет проработала

на одной из казанских фабрик. Где имела возможность получать, в отличие от колхозников, небольшие, но деньги. Мама сколько могла помогала оставшейся в деревне семье, изредка покупая младшим братьям и сестрам одежду и обувь. На радость родственникам привозила недорогие, но всё-таки столичные гостинцы. Но главное – исполнилась её заветная мечта научиться грамоте: мама получила трёхклассное образование в вечерней школе рабочей молодёжи. Когда началась Великая Отечественная, все мужчины ушли на фронт, вся тяжесть ведения колхозных дел легла на женские и детские плечи. Не минула сия чаша и мамы: она вернулась в деревню, где лишняя пара рук отнюдь не была лишней. Через некоторое время маме доверили руководить полеводческой бригадой. Как работали во время войны в колхозе, рассказывать не буду. Об этом подробно написал в своем романе «Честь» народный писатель, тоже уроже-

нец деревни Янасала, – Гумар Баширов. Мама рассказывала, что Гумар абый в послевоенные годы, трудясь над этим романом, часто приезжал из Казани в деревню. Он подробно расспрашивал у матери про работу в военное лихолетье: что сеяли и сажали, какую технологию применяли, как организовывали социалистическое соревнование и ещё разные детали, чтобы книжка получилась реалистичной. Можно сказать, что мама при создании Башировым этого романа была для автора в каком-то смысле «Ариной Родионовной», и в образе его главной героини, Нафисы, угадываются её черты… Мать бралась за любую работу, в том числе ту, которую, казалось, могут выполнять только мужчины. Она была незаменима и тогда, когда приходилось объезжать молодых жеребцов, ещё не почувствовавших на себе седоков и потому пытающихся сбросить со своего хребта «ненужный» груз. Как-то очередной «неуправляемый», пытаясь скинуть укроти-

...вся тяжесть ведения колхозных дел легла на женские и детские плечи

Мама в период работы бригадиром в колхозе. 1943 год.

тельницу, то крутился волчком, то вставал на дыбы, пытался ударить её головой – и вдруг понёсся в конюшню. Мама мигом представила, что с ней будет, когда жеребец на полном ходу, пригнув голову, влетит в дверь: верхний край той был чуть выше холки коня. Решение пришло мгновенно: перед входом, на высоте двух с половиной-трёх метров, были уложены жерди, предназначенные для ремонта крыши. Приподнявшись на дико скачущем жеребце, мама ухватилась руками за эти жерди; через секунду «бунтарь» был в своём укрытии. Она тогда получила сильные ушибы, но через три дня жеребец был укрощён… Как и многие девушки той поры, моя мама хотела попасть на фронт и даже была включена в список для отправки «на рытьё окопов». Но о её намерениях узнали «в районе», и её «завернули» обратно. Она была передовиком, а её бригада – победителем в соцсоревновании. В 1943 году маму направили в посёлок Урняк

на краткосрочные курсы по подготовке председателей колхозов. Полученные там знания, обмен опытом со знатными земледельцами помогли ей добиться ещё больших успехов в достижении высоких урожаев. За самоотверженную работу в военное время она была награждена медалью «За доблестный труд в Великой Отечественной войне 1941 – 1945 г.г.», медалью «Ветеран труда» и другими. P.S. Мать была хорошей рассказчицей и очень наблюдательным человеком. Она могла в трёх-четырёх словах дать характеристику любому, и на все случаи жизни у неё находились шутки-прибаутки. Жаль, что у меня не всегда хватало времени пообщаться с ней. Бесконечные тренировки и поездки на соревнования лишали меня этой радости. И только сейчас, когда мамы уже нет рядом, я понимаю, какую утрату мы понесли. Но время назад не вернёшь.

Последняя фотография мамы. 1995 год

ОТЕЦ Отец, Фатхи, был старше мамы всего на три месяца. Но в отличие от неё он был в семье младшим ребёнком. Братья и сёстры в свободное время носили его на руках, баловали как могли, выделяли лучшие куски скудной крестьянской пищи. Мама в шесть-семь лет была полноценной помощницей в доме и присматривала за братиком, а папа в том же возрасте выводил, сидя на печке, на подаренной маленькой гармонике незамысловатые мелодии. Кстати, впоследствии он стал хорошим гармонистом. Его тальянку можно было услышать на районных Сабантуях. Сочинённая им песня стала известна в народе как «песня Фатхи». Кроме того, у него была возможность учиться, и он окончил пять классов. Отцу было двадцать два года, когда – осенью 1937-го – его призвали в армию. Отслужив положенные три года,

в последние дни декабря 1940 года он простился с армейскими друзьями и, перекинув через плечо солдатскую котомку, отправился домой. И неважно, что новый, 1941 год он встретил в теплушке, главное – он отдал долг Родине и с чистой совестью вернулся к своим близким. Как оказалось, ненадолго: 1 мая 1941 года его призвали на сборы, а 22 июня началась Великая Отечественная война. Отца, уже прошедшего военную службу, как опытного бойца назначили командиром пулемётного отделения.

Отец был старшиной пулеметной роты. Фото из интернета

Его тальянку можно было услышать на районных Сабантуях

В кругу родственников. 1950 - е годы.

В одном из боёв вражеская пуля насквозь прошила его руку. Вот выдержка из Наградного листа, в котором отец представлялся к первой боевой награде: «… за период пребывания в части товарищ Минхаиров овладел меткостью стрельбы из винтовки и, находясь в обороне, уничтожил … 7 (семь) немецких захватчиков. Товарищ Минхаиров был бесстрашен в борьбе с немецко-фашистскими оккупантами…» После госпиталя отца вновь направляют на передовую. С приближением зимы формируется отдельный лыжный батальон для разведки и боевых действий в тылу врага. Отца назначили старшиной пулемётной роты. Эти бойцы частыми и неожиданными вылазками на вражескую территорию доставляли множество неприятностей фашистским захватчикам. Во время одного из боёв, 1 февраля 1943 года, папа был тяжело ранен в левую ногу. После лечения он, комиссованный с формулировкой «негоден», на костылях

отправился в тыл, домой. На родине папа в меру сил помогал колхозу. Через некоторое время он женился на маме, колхоз по этому случаю, в счёт трудодней выдал молодым полмешка муки – на свадьбу... Спустя полгода после возвращения отца снова вызывают в военкомат, на повторное переосвидетельствование. Можно понять майора-военкома: советские войска готовились полностью освободить родную землю и вступить на чужую, враждебную территорию, поэтому требовалось (уже в который раз) свежее пополнение. Все здоровые и годные уже отправлены на фронт и воюют ...или лежат в безвестных могилах. «Сверху» же поступают и поступают директивы: «Срочно… обеспечить… новым пополнением…». Военком, несколько секунд поглядев на вошедшего в кабинет на костылях отца, на мгновение задумался. Потом предложил отложить костыли и сделать два шага вперёд. Отец, превозмогая боль, выполнил приказ. «Годен!» - заключил майор.

Гордость за отца переполняла душу!

...Он снова воевал. В апреле 1945 года, при штурме Берлина, был ранен в третий раз. День Победы встретил в госпитале, а вернулся домой только в декабре 1945-го, в звании старшины. Отец был награждён Орденом Славы, Орденом Отечественной войны, медалями «За боевые заслуги», «За победу над Германией» и другими боевыми наградами. P.S. И теперь – 9 мая, в день Победы, я прохожу в колонне «Бессмертного полка», бережно неся портрет отца-фронтовика. Когда-то нас заставляли выходить с портретами членов Политбюро, это было «обязаловкой», и у всех колонн были одни и те же лица наших «вождей»… И совсем другое дело нести портрет родного для тебя человека! Гордость за отца переполняла душу!

БРАТ Мой брат Фаргат родился в деревне Янасала ровно за год до Великой Победы. Впервые увидел отца лишь в полтора года. Когда ему пришла пора идти в школу, наша семья переехала на жительство в Ленинское лесничество, или Кордон (под таким названием маленькая деревушка, со всех сторон окруженная лесом, была известна в округе). В Кордоне была небольшая лесопилка, два-три десятка домиков, где жили в основном рабочиелесозаготовители. Школы в лесничестве, разумеется, не было, и дети «грызли науку» в соседней деревне, до которой нужно было шагать пять-шесть километров… ну и обратно столько же. Брат рассказывал, что они не всегда доходили до школы, дорога к которой пролегала через лес. И мальчишки иногда по пути к храму науки устраивали себе небольшие каникулы: разжигали костёр и, побросав ко-

томки с нехитрыми школьными принадлежностями, проводили время за незатейливыми играми. Домой же как ни в чём не бывало возвращались в те часы, когда уроки должны были уже закончиться. На другой день вчерашнее отсутствие в школе объясняли встречей с волком, который не пустил их дальше. Благо недостатка в волках тогда в наших краях не было и оправдания детей до поры до времени воспринимались как вполне убедительные. Фаргат мне рассказывал, что именно в период жизни в Кордоне он научился драться. Основной причиной многочисленных потасовок было то, что хоть деревни и располагались не так далеко друг от друга, административно они принадлежали разным районам. В общем, «наши» были чужаками в «их» школе… Позже, когда семья переехала жить в Арск, его, четырнадцатилетнего паренька, поначалу встретили враждебно. Но крепкие кулаки брата заставили отчаянные арские головы сменить гнев на милость. Но не все и не

Все детское население деревушки Кордон. Крайний справа - Фаргат. 1950 - е годы.

сразу. Ещё несколько лет брата с дубинками подкарауливали в тёмном углу пятьшесть враждебно настроенных парней. Один на один с ним уже никто не решался испытывать судьбу. Фаргат бился до победы, и никто не видел его убегающим «с поля боя».

В армии он служил три года в спортивной роте, где оттачивал своё боевое мастерство. Выполнил норматив кандидата в мастера спорта по вольной борьбе и получил первый разряд по боксу. Брат сам драку никогда не начинал, но если его задевали, тут уж он не считал, сколько человек его окружают: три-четыре или семь-восемь. Дрался весело, даже с упоением, как бы выполняя любимую и важную работу, которую нужно срочно закончить. В конце концов это привело к печальным событиям. В чужой республике местная шпана решила посмеяться над приезжим. Смеялись недолго – в результате у одного весельчака оказалась сломана нога, у другого перелом руки, третий остался без зубов. Милиция своих «отмазала», суд признал их «невинно пострадавшими», а брату дали реальный срок «за превышение пределов необходимой самообороны»…

Брат Фаргат служил в спортроте. 1966 год.

А вообще по жизни у брата были золотые руки. Не помню дела, за которое бы он брался и не довёл до конца. Он был жаден до учёбы и стремился осваивать всё новые и новые профессии. Он владел массой специальностей: тракторист, каменщик, сварщик, электрик, фотожурналист, радиомастер, энергетик на заводе … P.S. Фаргату было сорок два года, когда он погиб на пожаре. Загорелся завод в одном из городов Крайнего Севера. Прежде чем тушить пожар, нужно было обесточить предприятие. Брат кинулся в горящюю трансформаторную будку, и оттуда уже не вышел... Трое суток я ехал с цинковым гробом в Арск, чтобы предать его останки родной земле.

СЕСТРА Фания была на три года младше брата. Начальные классы пришлись у неё на Кордон. Сестра всю жизнь панически боялась змей. И неважно, гадюка или невинный уж перед ней или даже просто рисунок с изображением ползущего гада. Из глубины моего сознания смутно вырисовывается картина: мы с сестрой в лесу, мне два-три года, сестра на семь лет старше, стало быть, ей девять-десять. Вдруг моё ухо пронзает крик и в ту же секунду меня подхватывают руки сестры – она, босая, не разбирая дороги, со мной на руках мчится к дому... До этого я краем глаза заметил в нескольких метрах от места, где мы стояли (возможно, сестра собирала землянику), двух огромных змей – ростом с человека и толщиной с руку… Читатель может усомниться в подлинности моего рассказа, но как прикажете мне их описывать, если двух-трёхлетний ребёнок

(то есть я) сам ростом чуть выше табуретки? Сестра моя тоже высоким ростом не отличалась, и потому и её, и змей этих пропорции были для меня, что называется, один к одному... Мне они показались практически живыми дубинками, ростом с человека. А теперь представьте себе, товарищи взрослые, что к вам, шипя, ползут дубинки под два метра… Без памперсов не обойтись!.. Это была не первая её встреча с представителями класса пресмыкающихся. Мать рассказывала, что в летние месяцы, когда двери в домиках постоянно настежь, жители Кордона перед сном осматривали дома на предмет выявления заползшей под лавку змеи – такие случаи бывали! Но главное событие, а оно могло стать трагедией, произошло, когда мать с моей сестрой (тогда ей было лет шесть) пошли в баню. Бани в то время топились по-чёрному. Сегодняшний читатель, если он ещё не на заслуженном отдыхе, вряд ли когда-нибудь мылся в подобном соо-

Сестра Фания. 1960 - е годы.

ружении. Ну да ладно. Труб дымоходных у таких бань не было, и дым во время топки выходил через открытые двери и небольшое отверстие в стене, служившее окошком. Бани, разумеется, были все прокопчённые вследствие многолетней эксплуатации, зато они считались наиболее полезными для души и тела, так как все микробы и бактерии там уничтожались напрочь. Но это полезное свойство проистекало не из гигиенических требований моющихся, а просто из всеобщей тогдашней бедности... Электричества в глухой деревушке, разумеется, не было. Мылись либо днём, открыв двери для того, чтобы снаружи проникал свет, либо вечером, при закрытых дверях, но с керосиновой лампой. День был тёплым, двери бани открыты, сестра и мама мылись, сидя на низких лавочках (мать – спиной к выходу), тихо разговаривали… И вдруг умиротворенное состояние крошечной бани разрезал на части пронзительный визг се-

стры. Её трясущиеся пальцы показывали в сторону двери. Мама обернулась: через порог в баню уверенно, по-хозяйски, заползала гадюка… Что бы сделали вы, уважаемый читатель, в этой ситуации? Стали бы кричать и звать на помощь? Мать за доли секунды бросила Фанию на полок; затем, схватив ковш, зачерпнула из бака кипяток и плеснула в змею. Ошпаренная змея, судорожно извиваясь, запрыгала по полу бани, сестра непрерывно визжала, а мама как заведённая продолжала обдавать гадюку кипятком, пока та окончательно не затихла… Сестра была доброй и отзывчивой. Она стала главной помощницей мамы при воспитании младших (меня и сестрёнки) в те времена, когда мы «под стол пешком ходили». Я, видимо, доставлял ей немало хлопот, но не помню ни одного случая, чтобы она на меня накричала или банально отшлёпала. Однажды она долго готовила уроки: делала тушью чертежи на альбомных листах (таковы были требова-

ния школьной программы). Закончив работу, она разложила их по комнате, чтобы просушить. И вышла, буквально на пять минут. Но мне этого хватило, чтобы испортить её многочасовой труд. Увидев, во что превратились её чертежи, сестра молча заплакала… и снова села за стол – переделывать. Она не могла себе позволить прийти в школу с невыполненными домашними заданиями. Я ждал наказания, но его не последовало… P.S. В зрелом возрасте Фания постоянно старалась помочь всей нашей родне. «Держала» в своих руках нити родственных связей, помнила все дни рождения и другие памятные даты. А в трудный час находила для каждого из нас слова поддержки и утешения.

Я (АВТОР) Я, Фарит (потом к моему имени накрепко прицепилось и отчество Фатхиевич, как и положено у преподавателей), родился в Кордоне, и было мне три года, когда семья переехала в Арск. Новые товарищи были на год-два старше. Вместе с ними я рос, играл, купался, катался с горки на лыжах. Для моего физического развития это было хорошо. Но когда я пошел в первый класс, дружки приобщили меня и к курению. Родители давали нам мелочь на школьный пирожок, мы скидывались и покупали курево – чаще махорку, из которой с помощью клочка газеты с детскую ладошку размером лихо делали самокрутки – «козьи ножки»; иногда брали папиросы «Север» и «Беломорканал». Люди в возрасте знают, что всё это было настоящим, крепким «мужским» куревом. Сигарет с фильтрами, ментолом, со вкусом ещё чего-то там

наша табачная индустрия тогда ещё не выпускала. Однажды весной, когда я заканчивал третий класс, наш «авторитет», пятиклассник, решил устроить нам экзамен: «Кто выкурит больше папирос – тот самый сильный на нашей улице»… Пошли к оврагу, подальше от людских глаз, стали в кружок, чтобы каждый был на виду. По команде все сунули в рот папиросы, прикурили и, ревниво поглядывая друг на друга, засмолили. Вначале только отдельные струйки вонючего дыма, выдыхаемые детскими лёгкими и едва различимые на фоне голубого неба, стыдливо покидали наш организм. Но уже скоро полновесный дым десяти-двенадцати папирос торжественно, густым клубком поднимался над нашими головами. Мощь столба дыма, производимого десятком сопливых пацанов, была сравнима с мощностью выхлопной трубы среднесильного трактора, Казалось, что продукты горе-

... просидев несколько часов в неудобном, но укромном месте (там, где куры устраиваются на ночёвку)

ния папирос сознавали важность момента (как-никак выявление чемпиона улицы!) и развевались над нами, как знамя… После того как докурили первую, мы, опять же по команде, зажали в зубах по второй. Третья и четвертая показали, что для большинства пацанов сложившаяся на тот момент иерархическая лестница вполне приемлема и не нуждается в какой-либо коррекции. Пятую папиросу, осоловело поглядывая друг на друга, мы курили с «авторитетом» вдвоём. Внезапно у моего соперника начался сильный кашель, и папироска вывалилась изо рта. Удача сама шла ко мне в руки (как мне тогда казалось). Так как в этой ватаге я был самый маленький и щупленький, победа давала мне возможность доказать, что я не хуже и не слабее остальных. Тогда я ещё понятия не имел о таких вещах, как спортивная злость и воля к победе. Эти качества, видимо, передались мне на генном уровне и дремали в ожидании своего часа. Жаль, что в первый раз я ис-

пользовал их не по назначению. В гробовой тишине я прикурил новую папиросу, сделал две-три затяжки – и рухнул на землю. Как попал домой – не помню; только лица, склонившиеся надо мной – мамы и незнакомой женщины, почему-то в белом халате, от которой пахло нашатыркой. Как оказалось, она была медиком «скорой помощи». Никотиновое отравление – таков был мой диагноз. Пролежав неделю дома и оклемавшись, я начал ходить в школу. И однажды решил провести ревизию спрятанным когда-то в чулане табачным изделиям. Взял табуретку, встал на неё и, пошарив в тайнике, вытащил на свет божий две мятые папироски. Довольный, что «клад» оказался на месте, я не заметил, как в чулан тихо вошла мама. И тут – задолго до изучения курса физики – я на практике освоил, что такое закон всемирного тяготения и ускорение свободного падения; а за доли секунды, когда моё тело должно было прийти в состояние устойчивого

... я прикурил новую папиросу, сделал две-три затяжки – и рухнул на землю.

равновесия, приобрёл ещё и горизонтальный вектор силы и пулей вылетел во двор… Через какое-то время меня начали искать. Но я не откликался, придя к выводу, что если найдут позже, то наказание будет мягче. Просидев несколько часов в

неудобном, но укромном месте (там, где куры устраиваются на ночёвку), я робко двинулся к дому. В животе урчало, курить почему-то не хотелось, а вот поесть картошки с чёрным хлебом и луком, замоченным в подсолнечном масле, – даже очень. Дома опечаленная мама шагнула мне навстречу (я вжал голову в плечи и сразу уменьшился на несколько сантиметров) и, молча прижав к своей груди мою стриженную «под ноль» голову, тихо сказала: «Больше никогда не кури, сынок». Данное тогда слово я держал всю жизнь. Ни до этого случая, ни после мать ни разу на меня руку не поднимала. P.S. Чуть позже я начал заниматься спортом и выполнил нормативы кандидата в мастера спорта по многоборью ГТО и спортивному туризму. По туризму показал и результат мастера спорта, однако внезапно навалившаяся болезнь не позволила счастью приблизиться ко мне настолько близко, чтобы я начал носить на груди этот Почётный значок…

СЕСТРЁНКА Моя младшая сестра Фарида родилась в Арске. Она была всеобщей любимицей. Всеобщей, если не считать меня. Брат и сестра в ней души не чаяли, и только я ходил и бубнил: «Зачем нам девочка, давайте оставим её тут, в больнице, и придём тогда, когда будут выдавать мальчиков». Мне было пять лет, я мечтал стать шофёром, и мне для поездок позарез нужен был напарник – грузчик. Со мной долго ещё проводили беседы, прежде чем я смирился с тем, что у меня будет не напарник, а помощница. Она, утверждали родители, будет носить воду из колодца, чтобы охлаждать двигатель моего автомобиля. На том и порешили, хотя недовольство осталось. Когда сестрёнке исполнилось четыре, мама с большим трудом устроила её в детский сад. В первый же день, через два – три часа, она оказалась дома со словами: «Мне в садике не

понравилось, я решила больше туда не ходить…». Оказалось, что во время прогулки, когда остальные дети ковырялись в песочнице, Фарида незаметно прошмыгнула сквозь щель в заборе. Мать, схватив сестру в охапку, понеслась в садик… Когда они там появились, весь персонал, от нянечки до заведующей, был занят только одним делом: поиском внезапно исчезнувшей новенькой … Вокруг наших домов тогда шли стройки. Каждый год возводилась одна, иногда две двухэтажки. Можно сказать, что детство наше прошло на стройках. А где стройка – там карбид. Чего только мы не вытворяли с ним: и в воду бросали, смотрели, как при этом она «вскипала» и появлялись мутные пузыри, и мастерили светильники и бомбочки… Однажды я принёс несколько кусочков домой и как великий фокусник стал демонстрировать сестрёнке «опыты». Знал бы я, чем всё закончится! Незадолго до этого по примеру соседских мальчишек я увлекся

Сестра Фарида. 1985 год.

... я, как великий фокусник, стал демонстрировать сестрёнке «опыты»

Автор с сестрой Фаридой. 1964 год. аквариумными рыбками. Хотя, наверное, это слишком сильно сказано... в общем, в пятилитровой банке у меня жили пятьшесть гуппи и три-четыре меченосца.

Когда я ушёл в школу, сестрёнка тут же достала мои «волшебные камни» и стала закреплять полученные знания на практике. В качестве объекта для «бульканья» был выбран мой аквариум. Кинув в воду пару кусочков карбида, сестрёнка с интересом глядела, как со дна банки поднимаются на поверхность пузыри, а вода становится похожей на молоко… Придя домой, я не обнаружил на привычном месте своего любимого «живого уголка». На полке стояла чисто вымытая банка, в которой я не сразу узнал свой аквариум, а в комнате витал ещё не полностью выветрившийся запах ацетилена. P.S. Когда не стало мамы, а затем и старшей сестры, наши многочисленные родственники потянулись к дому Фариды. Многие идут к ней за советом или просто высказаться, «поплакаться в жилетку». Ни перед кем двери не захлопываются. А ещё у сестрёнки очень хорошие подруги, отношения которых скрепляет многолетняя дружба. Если у кого-то из них возникает проблема, Фарида тут же бежит на помощь, а если помочь не удается, то с утешением…

ЖИЛЬЁ И ПРОЧЕЕ «БЫЛЬЁ» Когда семья переехала в рабочий посёлок Арск, в качестве жилья нам выделили комнатушку размерами 4,5 на 3 метра. Через некоторое время родилась младшая сестра, и нас стало шестеро. Первые девять лет нашей поселковой жизни мы прожили в этой комнатке, отделённой от другой, где жила ещё одна семья из пяти человек, дощатой перегородкой. Звукопроницаемость была очень даже хорошей, и жильцы были достаточно информированы о том, что происходит у соседей. На две семьи имелся общий коридорчик, где стояли умывальники и керосиновые плитки, а на стене красовалось по пять-шесть гвоздей для верхней одежды. В зимнее время к убранству добавлялись две-три охапки дров. Занесённые с утра из сарая, они оттаивали и отогревались в ожидании часа, когда вечером их сунут в изголодавшиеся по теплу

печки. В коридорчик мы выходили помыться, а старшие – чтоб затопить печь или что-нибудь сварить. Обстановка в комнате была весьма скромной, если не сказать бедной, - как, впрочем, во многих рабочих семьях начала шестидесятых. На тринадцати квадратных метрах располагались: печка (из коридора её только топили, а весь объём и квадратные метры, занимаемые ею, входили в «кубы» и «квадраты» комнаты). Печь была нашим главным достоянием, особенно сырой осенью и в холодные зимние дни. Тогда мы, детвора, прижавшись к её тёплым, словно материнским, бокам, старались ухватить причитающуюся нам долю тепла. Стены были выложены из нетёсаного камня, который вечно источал сырость, и бороться с этой напастью не было никакой возможности. В комнате, кроме вышеупомянутой печки, стояли две кровати с «шишками», стол, который за неимением свободной площади был универсальным – и обеденным,

и для приготовления уроков, небольшой самодельный шкафчик для посуды, полочка для книг и тетрадей, тумбочка для всякой мелочи. Завершал интерьер сундук – непременный атрибут для любой семьи того времени. В сундуке хранились документы, одежда, ожидавшая своего сезона, и ещё что-то, - видимо, важное, но для нас, детей, непонятное, а потому неинтересное. Кроме того, на сундуке и на приставленных к нему двух-трёх самодельных табуретках могли устроиться на ночлег наши приезжающие по делам из деревни в райцентр многочисленные родственники. Помню несколько случаев из конца 50-х годов, когда к нам приезжали гости – всей семьёй. Промежуток на полу между кроватями, и сундук, и даже квадратные метры под столом ими осваивались быстро. Родители были люди великодушные, испытавшие на себе голод, нужду, съёмный угол в чужой избе – а потому кусок хлеба, картошка и стакан чая у них

находились для всех, кто оставался на ночёвку. А непривередливые наши родственники были бы рады просто и «крыше над головой». Вот уж поистине, «в тесноте, да не в обиде»… Когда мы наконец-то получили однокомнатную квартиру, общей площадью в тридцать метров, радости нашей не было конца. В нашем обиходе зазвучали слова «зал» (по совместительству «спальня»), «кухня», «прихожая», «умывальная комната» и «темнушка». А главное – в двухэтажном шестнадцатиквартирном доме было центральное отопление, и это было прорывом в светлое будущее! Впервые в нашей жизни семье не нужно было заниматься заготовкой дров на зиму! Но это продолжалось всего лишь год. В середине шестидесятых в Арск был направлен на работу молодой врач Сергей Владимирович Абуладзе (впоследствии он станет знаменитым на всю республику главным врачом РКБ). Так вот, квартиру ему дали в новом доме, который находил-

ся от нашего метров в четырехста и стоял в гордом одиночестве посреди картофельного поля. К этому восьмиквартирному двухэтажному жилью ещё долгие годы не будет подведено не только центральное отопление, но и элементарная дорога со щебёночным покрытием. Квартиру ему выделили двухкомнатную, в сорок метров, но... с печным отоплением, с водой в колодце за триста метров от дома и прочими «удобствами во дворе»… Для молодого человека, приехавшего по распределению из столицы республики, условия были, скажем, непростые. Ему, хирургу, после тяжёлого рабочего дня приходилось в резиновых сапогах «месить» глину в сторону колодца и топить печку, чтобы оживить промёрзшую квартиру. Жил он один… И вот кто-то из знакомых посоветовал ему уговорить нашу многодетную семью обменяться с ним квартирами… Он два раза приходил к нам с предложением, и мать два раза отсылала его обратно. Но Сергей Владимирович оказался

настойчивым, ему, одинокому мужчине, нужна была хоть маленькая, но отапливаемая квартира. В то же время он знал, сколько нас проживает на этих мизерных «квадратах». Когда он пришёл к нам в третий раз, самые младшие члены семьи радостно загалдели в предчувствии изменений. Мать, немного поколебавшись, согласилась пойти посмотреть новую квартиру. Мы с сестрёнкой с восторгом изучали «хоромы», радостно перебегая из одной комнаты в другую. После нашей однушки они казались настоящим дворцом. Мать с грустной улыбкой посмотрела на нас и только произнесла: «Опять дрова заготавливать»… Так наша семья помогла молодому врачу улучшить условия проживания, а сама смогла немного «расшириться». Учился я тогда в пятом классе. В новом микрорайоне, куда мы переехали, было с десяток мальчиков моего возраста, чуть старше и чуть младше, и тут не принято было курить. Однажды, когда

я слонялся по улице в ожидании товарищей, чтобы попинать мяч, один из них сказал, что не может пойти играть, так как записался в школьную секцию и ему нужно на тренировку. Я спросил: «На какую такую тренировку?». Он ответил: «На лёгкую атлетику, мы там бегаем…». Чувствуя, что дружок сейчас ускользнёт, я пытался отговорить его: «Мы и так бегаем, когда в футбол играем …». «А зимой нам дадут лыжи с ботинками», – продолжил новый друг. Это меня сразило наповал. Бегать на лыжах с ботинками было пределом мечтаний любого мальчишки. Ради этого можно было перетерпеть любые трудности. Короче, на тренировку мы пошли вместе. И после небольшого, но содержательного разговора с будущим тренером была определена «красная линия» моей жизни, уверенно протянувшаяся потом на долгие годы вперёд.

P.S. А с жильём, я считаю, мне везло всегда. И тогда, когда наша семья ютилась вшестером на тринадцати «квадратах», и в однокомнатной квартирке. И когда я женился, и мы в количестве трёх, а затем и четырёх членов семьи прожили пять лет в бараке, где во время войны размещались пленные немецкие солдаты. А после Победы, когда присмиревших оккупантов отправили на их родину, в нём поселились студенты Арского педучилища. Лет через двадцаь «наверху» решили, что студенты достойны лучших условий, и выделили деньги на строительство общежития. Но «свято место пусто не бывает», и опустевший барак, который держался только «на честном слове», передали в качестве жилья преподавателям. Но где бы мы ни жили и где бы я ни трудился, я всегда утром уходил на работу с удовольствием, а вечером возвращался обратно радостный. Потому что в нашем доме независимо от его размеров, наличия или отсутствия комфортных условий, всегда царили добро и взаимоуважение

С ОД Е РЖ А Н И Е

ЗМЕИНЫЙ ОРЕШНИК................................... 5 ЗЕМЛЯНИКА С СЮРПРИЗОМ..................... 9 НОВОГОДНИЙ АВТОБУС........................... 17 СТОЛЕТНЯЯ ЯЧЕЙКА

РАЗМЫШЛЕНИЯ О СЕМЬЕ......................... 24 МАТЬ................................................................... 27 ОТЕЦ................................................................... 36 БРАТ.................................................................... 43 СЕСТРА.............................................................. 49 Я (АВТОР).......................................................... 55 СЕСТРЁНКА..................................................... 63 ЖИЛЬЁ И ПРОЧЕЕ «БЫЛЬЁ»...................... 68

----------------Литературно-художественное издание Ми н х аи ров Ф а рит Ф а тх иевич З меи н ы й орешник Рассказы Печатается в авторской редакции Фото из архива автора Подписано в печать 10.06.2016 Тираж 200 экз. Заказ № 5 Издательство «ПЛУТОН» Отпечатано типографии «Фолиант»

Фарит МИНХАИРОВ