Акушерка из Санкт-Петербурга

Aкушерка

из Санкт-Петербурга Перевел с английского Михаил Павлов

Линда Ли Чайкин

Александрия Ездра 2011

Originally published in English under the title: THE MIDWIFE OF ST. PETERSBURG by Linds Lee Chaikin Copyright © 2007 by Linda Lee Chaikin Published by WaterBrook Press, an imprint of the Crown Publishing Group, a division of Random House Inc. 12265 Oracle Boulevard, Suite 200 Colorado Springs, CO 80921, USA International rights contracted through: Gospel Literature International, P. O. Box 4060, Ontario, CA 91761-1003, USA This translation published by arrangement with WaterBrook Press, an imprint of the Crown Publishing Group, a division of Random House Inc. Published in Russian by Ezdra Publishing House: Karla Libknehta str., 99, Oleksandriia, 28000, Ukraine Чайкин Л. Акушерка из Санкт-Петербурга/Пер. с англ. М. Павлов.–Александрия: Ездра, 2011.–368 с.

ISBN 966-8182-88-X Царская Россия, 1914. Карина Пешкова мечтает стать врачом. Но ее мечта не может осуществиться, и девушка довольствуется тем, что помогает матери – еврейской акушерке. Однако обвинение в террористическом заговоре разъединяет их семью. Карина с матерью убегают в Санкт-Петербург. Насыщенная историческими деталями, эта книга повествует об опасности, любви и Божьей верности, а также показывает красоту и безумие страны, которая вот-вот изменится навсегда… Все права защищены законами об авторских правах. Настоящая кни­га, целиком или частично, не может быть воспроизведена никакими средствами, включая электронные, механические, фотографические, звукозаписывающие, компьютерные, или любыми другими средства­ми передачи информации, которые существуют на момент ее изда­ния или которые могут быть изобретены в будущем без соответствующего письменного разрешения издателя.

ISBN 1-4000-7083-1 (англ.)

ISBN 966-8182-88-X (рос.)

© Linda Lee Chaikin, 2007 © Видавництво «Ездра», 2011 (рос.)

В память о родителях моего мужа, Джулиуса и Сары Чайкин, прибывших на Эллис Айленд в Нью-Йорк из России в начале XX века.

Часть первая «Ибо только Я знаю намерения, какие имею о вас…» ИЕРЕМИЯ 29:11

1 Вызов Июнь 1914-го года, город Казань.

Н

едавно назначенный на новую должность полковник Александр Кронштадтский стоял на террасе летней усадьбы супругов Расковых, держа в руке хрустальный бокал. Он наблюдал за тем, как выкрашенные в желтый, голубой и пурпурный цвета лодки, преодолевая волны, упорно двигались вверх-вниз по течению реки Волги. То, что в эти минуты видели его глаза, возмущало его натуру, привыкшую к дисциплине. Ну, судите сами: кто когда-либо слышал о речных челнах, выкрашенных в пурпурный цвет? Да и кто захочет, чтобы его лодка была выкрашен в такой вот цвет? Те же мысли проносились сейчас в его голове и относительно жителей Казани, которые по какой-то причине выкрасили свои дома в красный, а крыши – в зеленый цвет. Александр улыбнулся и перевел взгляд на холмы высокого западного берега, укрытого сумеречной пеленой темно-синего цвета. Его отпуск, который он проводил на этот раз в Казани, в летней усадьбе четы Расковых, мало-помалу, подходил к завершению. Его можно было бы смело назвать приятным. Тем не менее, если бы от Александра потребовали сейчас честный ответ, он сказал бы, что предпочел находиться сейчас вместе со своим полком, расквартированном в Санкт-Петербурге. Александр возглавлял кавалерийский императорский полк – одно из самых элитных подразделений царской армии Российской Империи. А вот теперь… Александр нахмурился и забарабанил пальцами свободной руки по перилам, обрамлявшим терассу. Летний вечер выдался спокойным и ясным, а рассыпавшиеся по ночному небу звезды, подобно бриллиантам, поблескивали и искрились точно таким же цветом, какой отбрасывали настоящие драгоценности, украшавшие темные волосы Татьяны… Бриллианты, которые ему не по карману. И это не смотря на то, что он был приемным сыном известной в России графини Ольги Шашенко, которая вышла замуж за его отца. Александр перевел 7

взгляд на противоположный конец террасы и поглядел на Татьяну – дочь генерала Раскова. Он, впрочем, как и все его знакомые, считали эту женщину настоящей красавицей. И сейчас, глядя на одетую в атласное платье Татьяну, на ее волосы, изысканно уложенные и украшенные бриллиантами по случаю предстоящего бала, ему следовало бы испытывать чувство полнейшего довольства. В не таком уж и далеком будущем она, как-никак, станет его женой. При этой мысли Александр не позволил хмурой складке, попытавшейся обозначиться у него на лбу, подать даже первые признаки своего присутствия. Вместо этого он поднес к губам хрустальный бокал и сделал глоток. Как и все прочее в доме Расковых, напиток оказался исключительно приятным. Что ж… наверное, ему и в самом деле следует быть довольным. Он стоял и глядел на Татьяну. Она о чем-то беззаботно болтала с некоторыми из гостей. С ее лица почти не сходила приветливая улыбка. И все же эта восхитительная женщина – еще одно доказательство того, что он живет в мире, который является полной противоположностью того, к чему стремится на самом деле. Полковник Кронштадтский еще раз обвел беспокойным взглядом реку, открытую его взору. Все в этой Казани, в том числе и его двухнедельное пребывание в доме у четы Расковых, казалось неким пышным, но, в то же время, совершенно безвкусным спектаклем, который в любую секунду окутает и поглотит не только зрителей и массовку, но и самого полковника. Причем, для Александра это было так же очевидно и неизбежно, как и то, что уже через считанные минуты опускающийся на реку туман поглотит и покроет собой лодки аляповатых цветов. Нельзя сказать, что Александра волновало или беспокоило в Татьяне что-то конкретное. Хотя, что уж тут скрывать, он не смог не заметить того, что Татьяна за последнее время вроде бы стала немного другой, что ли? А, может быть, это он стал немного другим? Та, случившаяся с Татьяной перемена, которая теперь заставляла его как-то непонятно и настороженно себя чувствовать, носила религиозный характер. Ну… именно сейчас об этом, наверное, не стоит так уж серьезно думать. По крайней мере, именно сейчас он не был настроен переживать из-за новых религиозных опытов своей невесты. Его теперь заботили дела куда более важные, нежели изменения в характе­ ре и в манерах стоявшей на некотором расстоянии от него генеральской дочери. Сегодня утром он получил письмо от своего двоюродного брата, Михаила Кронштадтского, проживаю­щего в Нью-Йорке. Так вот, Михаил, или, если быть точным, Майкл (так написал его кузен, основываясь на 8

американской орфографии), покинул лоно святой православной церкви и записался в студенты Независимой библейской семинарии. Независимая… Слово-то какое интересное! Александр сам для себя произнес его полушепотом. Письма, которые теперь отправлял ему из Америки Майкл, более всего походили на журнальные статьи. По крайней мере, так оценивал их сам Александр. В них кузен размышлял об Иисусе, о библейских доктринах, а также, по возможности, не забывал упомянуть лишний раз о том, как доволен тем, что стал независимым американцем, у которого есть возможность изучать Библию, причем изучать ее так, как не мог никогда в жизни. К удивлению, Александр вдруг понял, что завидует двоюродному бра­ ту в том, насколько целиком и полностью тот уверен в своих близких взаимоотношениях с Богом, как впрочем, и его новому гражданству. Три года тому назад Михаил уговаривал его покинуть Россию и уехать вместе с ним в Америку. Но тогда Александр ответил ему категоричным отказом, чувствуя на себе ответственность за судьбу других своих кузенов – близнецов Соколовых, да и самой графини, которой, он, между прочим, был очень многим обязан. Графиня же, в свою очередь, упрашивала его сохранить верность Российской Империи, что, в конечном счете, он и сделал. Но, не смотря на принятое им три года тому назад решение, он, что уж тут скрывать, иногда нет-нет, да и чувствовал, как его душат чьи-то чужие, возлагаемые на него надежды, планы и ожидания. Чьи угодно, но не его личные. Так же, как, например, сегодня вечером. В такие минуты ему хотелось оказаться в Нью-Йоркской квартире своего двоюродного брата Майкла. Независимая. Да… звучит очень даже интригующе. Всего час тому назад он узнал от своего будущего тестя, генерала Виктора Раскова, что его повысили в чине, и что он получил повышение по службе. Это означало, что теперь ему придется оставить престижную службу в элитном кавалерийском подразделении для того, чтобы продолжить ее в особом ведомстве царской тайной службы, которую в народе принято называть охранкой. И все эти перемены совершались против его воли. В своем повышении он теперь обвинял Татьяну и ее матушку – госпожу Софью. Это они, по всей вероятности, решили внести некоторые «уместные» коррективы в развитие его карьеры. И вот теперь вместо того, чтобы присоединиться к своему кавалерийскому полку, готовому в каждую минуту отправиться на фронт, он останется в Санкт-Петербурге, где продолжит службу в Зимнем дворце. А если принять во внимание то, что война с Германией может разразиться в любую минуту, уход из полка и переАкушерка из Санкт–Питербурга

9

вод на скучную полицейскую службу более всего будет походить на предательство. Впрочем, именно так – предателем – и чувствовал себя сейчас Александр. Но, не смотря на чувства, он, судя по всему, никак не сможет убедить генерала поменять уже принятое им решение. Разве что ему удастся убедить графиню воспользоваться, в противовес желаниям генерала, своими собственными связями. Но именно сейчас графиня находилась в своей летней резиденции в Крыму. Поэтому Александр принял решение навестить ее ближе к концу года, когда она снова вернется в свой санкт-петербургский зимний особняк. Хотя, к тому времени его полк во главе с новым полковым командиром наверняка уже вступит где-нибудь в пределы Польши. «Ну, полковник Кронштадский, примите мои поздравления». Александр перевел взгляд с реки, окутанной туманной дымкой и озаряе­ мой лунным светом, на стоявшего в паре шагов от него капитана Карла Евгеньева. Капитан был одет в такой же парадный военный мундир, как сам Александр: белый офицерский китель со сверкающими начищенными до блеска пуговицами и черные форменные брюки с тонкой белой полоской по всей наружной длине брючины. Евгеньев был высоким и худощавым офицером, а его характер отличался вспыльчивостью. Его голова была покрыта белыми кудряшками, а модные бакенбарды кудрявились вокруг щек. Сам он всегда и везде отличался строгой военной выправкой. Глядя на Евгеньева этим вечером, можно было сделать вывод, что он вышел на охоту за неприятностями, и что он уже успел учуять запах близкой крови. Ну, вот, тоьлько этого мне сейчас не хватало! От накатившего раз­ дражения Александр заметно напрягся. Ему никогда не нравился этот амбициозный офицер – сын одного из высокопоставленных чинов царской охранки. Причем Евгеньев всегда выказывал в отношении Александра такую же неприязнь. Это нездоровое соперничество возникло между ними еще со времен кадетского корпуса. Теперь же, к величайшему сожалению Александра, он целиком и полностью поступает в распоряжение генерал­ майора Дурнова, который, в свою очередь, состоит в прямом подчинении папеньки Евгеньева. Капитан смотрел на Александра испепеляющим взглядом. Вне всяких сомнений, ему не давали покоя новые полковничьи погоны Александра, впрочем, как и свежая новость о скором объявлении его помолвки с Татьяной.

10

Именно в это самое мгновение к Александру подошла Татьяна и взяла под руку. Она, судя по всему, тоже безошибочно определила настроение Евгеньева, омраченное горечью. Вид Татьяны, прильнувшей к руке Александра, еще больше распалил злость Евгеньева, съедавшую его изнутри. Причем, теперь это все сделалось настолько очевидным, что и сам Александр мог легко увидеть в его светлых глазах холодную ярость.

– Сын обычного помещика никак не может быть удостоен такой высокой чести, Кронштадтский,– голос Евгеньева явственно указывал на то, что этот человек уже успел изрядно порадовать себя своим излюбленным напитком – водкой. Татьяна даже ахнула от неожиданности. Александр улыбнулся и не отвел глаз от своего собеседника.

– Ты только что произнес «сын помещика» таким тоном, будто это оскорбление. Я же, наоборот, горжусь подобным званием. Ведь это рос­ сийские помещики средней руки выращивают в своих хозяйствах все то, что затем кормит и Россию, и солдат ее армии, в то время как титулованные отпрыски насыщают свое эго бесполезными дуэлями, используя затем своих высокопоставленных папаш в качестве щита, которым прикрываются от справедливых приговоров военно-полевых судов. Евгеньев густо покраснел. Ведь это он был инициатором многочисленных дуэлей, которые затевал в Санкт-Петербурге, прибегая к последующему покровительству и защите отца. Он решительно сделал шаг в сторону Александра и собирался ударить своего оппонента, но тот опередил его, ухватив за запястье.

– Ты изрядно набрался, Карл… и твое бестолковое поведение в присутс­ твии госпожи Расковой просто утомляет. И если бы ты, на самом деле, был точно таким же умным, каким хочешь казаться, то уже давным-давно отправился бы домой и улегся в постель. Евгеньев рывком освободил руку, после чего поглядел прямо в лицо Татьяны, ледяными от ярости глазами.

– Ну, и что же ты такого особенного, интересно мне знать, нашла в этом помещичьем сынке? Ума не приложу. Для того, чтобы ты поняла, что Кронштадтский не достоин твоей руки, моему отцу придется поговорить с твоими родителями.

– Карл, своим поведением ты всех нас втягиваешь в нелепый спек­ такль! – эмоционально, но тихо прошептала ему в ответ Татьяна. – Делай так, как тебе только что сказал Александр… отправляйся домой. Акушерка из Санкт–Питербурга

11

– Я вызываю Вас на дуэль, полковник Кронштадтский. Вот тогда мы и поглядим, кто из нас более всего достоин называться мужчиной и носить офицерский мундир.

– Не выставляй себя глупцом, Карл,– ответил Александр.

– Ты трус. Вот, видишь, Татьяна, я заставил его дрожать. А, впрочем… откуда же ему знать, как должно вести себя дворянину, когда задета его честь? В дверях, ведущих на веранду, показалась грузная фигура генерала Раскова.

– Ну, и что здесь у вас происходит? – подал он голос, не подходя к моло­ дым людям.

– Я думаю, этот человек – обманщик и плут,– отрапортовал генералу капитан Евгеньев, глядя в лицо Александра. – Он не может быть офицером, так как является обыкновенным трусом, а потому не достоин носить офицерский мундир. Полковник Кранштадский не желает принимать мой вызов. Он испугался. Выслушав ответ своего гостя, генерал Расков произнес, не терпящим возражения, голосом: – Капитан Евгеньев, Вы ведете себе неподобающим образом, и я… В этот момент мимо них прошел слуга, который осторожно держал в руках поднос с бокалами, наполненными вином. Евгеньев схватил один из них и выплеснул содержимое прямо в лицо Александра. Остатки благородного напитка потекли прямо за воротничок без­ упречно чистого кителя полковника, который был приготовлен по случаю офицерского бала. В ту же секунду он услышал, как вскрикнула Татьяна, а ге­ нералу перехватило дыхание от неожиданности. Уже в следующее мгновение на веранду поспешили гости, встревоженные криком хозяйки. На впервые одетом офицерском кителе Александра образовалось пятно, которое, обычно, остается после удара саблей. «Спокойно,– уговаривал он сам себя, в то время как его кулак рвался вперед для того, чтобы познакомиться с передним рядом Карловых зубов. – Помни, в чьем доме ты сейчас находишься. Ради спасения будущих родственников, мужчина способен снести любое оскорбление.» Он увидел, как внезапно появившаяся госпожа Софья схватила за руку Татьяну, и, будто стараясь оградить свою дочь от участия в скандале, потащила ее за широкую спину генерала Раскова. В ответ на выходку Евгеньева Александр спокойно взял с ближайшего фуршетного столика белую салфетку и вытер лицо. После этого он аккуратно 12

сложил ее и, прекрасно понимая, что сейчас глаза присутствующих господ обращены на него, с тем же самым спокойствием положил ее обратно на стол. Стоит ли говорить, что в эти мгновения за напускным спокойствием скрывалось жгучее желание отомстить обидчику.

– Вот видите, господа,– произнес твердым и уверенным голосом капитан Евгеньев,– новоиспеченный полковник Кронштадтский – просто трус.

– Ваше поведение выходит за все допустимые границы, капитан Евгеньев. Вы пьяны,– произнес разгневанно генерал. – Немедленно покиньте мой дом. Можете быть уверены в том, что завтра я поговорю с вашим отцом. Евгеньев никак не отреагировал на слова генерала.

– Ну, так что, полковник?

– Я принимаю Ваш вызов,– ответил на его вопрос Александр,– но не здесь и не сейчас. Генерал Расков совершенно прав. Вы пьяны. Я не позволю Вашему батюшке обвинить меня в суде в том, что я воспользовался преиму­ ществом перед соперником, одурманенным алкоголем. Евгеньев заскрипел зубами: – Назовите день и час.

– Ровно через месяц, в полдень, в Санкт-Петербурге. Натянутые губы Евгеньева искривились в злорадной ухмылке. Он взял с подноса ошеломленного лакея еще один бокал вина, произнес в издева­ тельской форме тост в честь Александра и осушил бокал одним глотком. После этого он поставил бокал обратно, бравируя, щелкнул каблуками, одновременно с этим слегка склонил голову, а затем, резко откинув ее назад, уверенным шагом направился к выходу. Ему вслед понесся шепот многочисленных голосов. Александру ничего не оставалось, как утопить свое огорчение и разо­ чарование в глубоком молчании. Генерал Расков подошел к нему с угрюмым лицом.

– Во всем следует винить старого графа Евгеньева. Его сын целиком и полностью унаследовал папенькин вздорный характер. Мне очень жаль, что все так закончилось, Александр. Карл опытный дуэлянт. Я поговорю с его отцом. Возможно, нам удастся это как-то уладить. Но Александр прекрасно понимал, что ничего изменить не получит­ся.

– Я думаю, мне сейчас следует отправиться в свою комнату и сменить мундир. Раздосадованный генерал кивнул в знак согласия, а затем снова отправил­ ся в банкетный зал. Акушерка из Санкт–Питербурга

13

Когда же Александр собирался покинуть террасу, к нему подошла Татьяна и взяла его за руку.

– Александр, мне так жаль. Конечно же, не стоило приглашать его на бал. Я, наверное, именно так и поступила бы, но Евгеньевы вхожи в высшие круги светского общества… Только поэтому и я, и моя маменька не отважились обойти его приглашением. О… гляди-ка, маменька подходит к дирижеру оркестра. Очевидно, она будет просить начать бал как можно раньше. Вальс, должно быть, заставит наших гостей позабыть о происшедшем. Ну, хотя бы на некоторое время.

– О, прекрасный вальс! – продолжила Татьяна. – Такой прекрасный! Он пришел к нам из Лондона. Правда, я позабыла, как он называется. – Девушка замолчала и поглядела на красное пятно, расплывшееся по офицерскому кителю Александра. – О, Боже ты мой! Очень жаль, что ты не сможешь сопроводить меня в танцевальный зал! Глядя на тебя, можно подумать, что ты ранен… Сообразив, что сказала, Татьяна в замешательстве закрыла рот ладошкой. Ее темные глаза расширились.

– Боже мой! – прошептала она испуганно. – Как это ужасно звучит. Кроме них на террасе не было ни души. Ночь уже полностью вошла в свои права, и молодому месяцу ничто не мешало изливать свой неяркий, но ровный свет на поверхность реки. Александр поглядел на Волгу. Сейчас там можно было увидеть, как лодки и баржи по всей длине усыпали судоходный путь разноцветными сигнальными огоньками синего, зеленого и красного цветов. До Александра донеслись звуки музыки… симфония, предназначенная для любви, для серьезных философских разговоров и для добродетели. Он перевел взгляд на Татьяну и, стал анализировать свои чувства к ней. Эта девушка была действительно прекрасна, но она не могла оценить всю глубину того унижения, которое только что нанесли ее жениху. Осознание этого сделало его сердце точно таким же холодным, как и вороненая сталь пистолетов, которые через месяц выстрелят в СанктПетербурге. Александр снял Татьянину ладошку со своей руки и немного подержал ее в своих ладонях.

– Я вернусь, как только сменю мундир. После этого мы сможем потанце­ вать. Татьяна улыбнулась, сжала его ладонь, и скрылась в банкетном зале, залитом светом.

14

Александр, не спеша, поднимался по ступеням в свою комнату. Его шаги были медленными и тяжелыми.

>

По мере того, как пассажирский пароход продвигался вперед по те­ че­нию Волги, Карина Пешкова приходила к заключению, что Казань воистину является экзотическим городом, как его и описывала в своих письмах кузина Татьяна. Живое воображение рисовало девушке реку, протянувшуюся на множество верст широкой серебряной лентой. Теперь величественная Волга разлилась между пароходом и западным берегом. Карина принялась разглядывать многочисленные ряды пестро выкрашенных лодчонок, челноков, грузовых барж и плавучих домиков с выкрашенными в черный цвет стенами и желтыми крышами. Карина, в ушах которой до сих пор звенели отголоски предложений многочисленных и многообещающих забав, которые ожидают ее и сестрицу Наталью, покинула Киев для того, чтобы провести две недели в летнем имении Расковых, расположенном в процветающем речном портовом городе Казани. Татьяна писала своей кузине о том, что ее маменька лелеет мечту устроить на борту огромного парохода грандиозный «водяной бал», который должен будет пройти при свете многочисленных факелов и под аккомпанемент хорошего оркестра. По этой причине Карина и Наталья везли в багаже свои самые лучшие наряды, танцевальные туфельки и украшения (которые, к слову, вероятнее всего, окажутся обычными безделушками в сравнении с теми драгоценностями, которыми украсят себя тетушка Софья и сестрица Татьяна, привыкшие принимать аристократов). Между прочим, тетушка Софья даже лично была знакома с царицей Александрой Романовой. Когда пароход подходил к речному порту, Наталья вышла на палубу и присоединилась к Наталье. Карина не без удовольствия отметила, что с тех пор, как они покинули Киев, настроение сестры значительно улучшилось. Наталья очень трудно переживала разлуку с Борисом – молодым человеком, которого она оставила в Киеве. Наталья и Борис собирались пожениться будущей весной, однако растущая с каждым днем вероятность войны с Герма­ нией положила конец их романтическим мечтам. Ни Пешковы, ни Гусинские не хотели даже слышать о свадьбе их детей, поскольку существовала огромная вероятность того, что Бориса могут отправить на фронт.

– Это будет прекрасной интерлюдией,– еще в Киеве уговаривала свою сестрицу Карина,– у нас будут целых две недели, которые мы с тобою Акушерка из Санкт–Питербурга

15

потратим на то, чтобы отбросить в сторону наши личные переживания и просто предаться радостям жизни. Говоря о личных переживаниях, Карина не имела ввиду вероятность надвигающейся войны. Личными переживаниями для нее были беспокой­ ство о том, удастся ей или нет в сентябре поступить в Императорское училище медицины и акушерства, расположенное в Санкт-Петербурге. Для нее это будет уже третья попытка. И если на этот раз она не осуществит свою мечту, то, наверное, не сможет этого сделать уже никогда. Карине было за двадцать, и это означало, что она пережила тот возраст, в котором девушки обычно выходят замуж. Так что, в случае очередной неудачи при поступлении, она уже не сможет уговорить родителей подождать с замужеством еще год.

– Война, которая вот-вот начнется, никак не повлияла на амурные дела Татьяны,– сказала Наталья, очевидно, имея ввиду свою собственную историю с Борисом. – Она собирается обручиться с блистательным молодым офицером, капитаном Александром Кронштадтским, еще до начала войны.

– Но это еще не означает, что дядюшка Виктор и тетушка Софья позволят этому случиться,– ответила ей Карина, вспоминая присланную Татьяной фотографию, сделанную на зимнем катке Санкт-Петербурга, где она запечатлена в компании своего кавалера. Судя по фотоснимку, Кронштадтский был одним из тех грубых офицеров армии Его Величества, которые всегда выглядят эффектно: как в парадных офицерских мундирах, так и в военно-полевой форме. В настоящий момент Татьянин обожатель гостил в Казани у ее родителей, так что и у Карины, и у Натальи наверняка будет возможность познакомиться с ним лично.

– А мне все-таки кажется, что Татьяна сумеет заручиться одобрением своего папеньки,– произнесла Наталья. – Что ж… ей всегда везло. Она носит бриллианты, красуется в дамских туалетах, пошитых в Париже. А теперь, вне всякого сомнения, выйдет замуж за своего капитана Кронштадтского, после чего его матушка-графиня подарит им медовый месяц, который они проведут в Крыму. Услышав фразу «его матушка», Карина заинтересовалась, не окажется ли, случайно, в Казани графиня Шашенко, которая считалась подругой тетушки Софьи и была известна как большая любительница путешествовать по всему миру? Хотя, если Татьяна ни разу не упомянула графиню в числе приглашенных, это означало, что госпожа Шашенко, вероятнее всего, проведет все лето и осень в своем имении в Крыму и возвратится в Санкт16

Петербург не раньше рождественских праздников и новогодних торжеств. Собственно,– подумала Карина,– я ведь тоже буду в Санкт-Петербурге, куда меня уже пригласили на зимние праздники Татьяна и тетушка Софья… Если, конечно, до того времени я поступлю в медицинское училище. В этом случае было бы просто здорово проводить свободное время на зимнем катке, а затем возвращаться в дом к Татьяне и отдыхать, сидя у жаркого огня. В это время Наталья сложила ладонь как козырек и, прикрыв ею прищурен­ ные глаза, принялась рассматривать разноцветные домики, которыми был усыпан берег на всем пути следования их парохода в речной порт. При этом все еще прохладный июньский бриз беспечно ерошил ее легкие каштановые волосы.

– О, ты только погляди! – рассмеялась она,– шоколадно-коричневый домик с желтыми ставнями и зеленой крышей! Обязательно скажу Борису, что я тоже хочу, чтобы наш сельский домик для гостей, который будет стоять посреди пшеничных полей, следует выкрасить в такие же цвета! Когда мы с ним поженимся, то вначале будем жить в скром­ ном летнем домике, пока его папенька не построит для нас приличный дом.

– Этим летом к нам собирается в гости дядюшка Матвей. Но если он узнает, что летний дом для гостей выкрашен в коричневый, желтый и зеле­ ный цвета, то разочарует нас и останется в Санкт-Петербурге,– ответила ей Карина, весело улыбаясь.

– Милый дядюшка Матвей, его ум, должно быть, по-прежнему, остается столь возвышенным и далеким от жизни из-за всех тех скучных научных книжек, которые он пишет. А ведь когда-то он был таким забавным… Рассказывал нам смешные истории из своего детства, которое проводил в Польше. Мне кажется, в последнее время он выглядит каким-то встревожен­ ным, что ли? Наверное, из-за надвигающейся войны? Надвигающаяся война. Все, начиная от скудных урожаев и заканчивая ухудшением здоровья, списывается сейчас на то, что над Европой нависли тучи войны. Даже ее братец Сережа, и тот уже затаскал эту фразу, употребляя до абсурда часто. Когда, к примеру, тетушка Марта растянула мышцы, или когда папе Иосифу приходилось засиживаться далеко за полночь, проверяя контрольные работы, Сережа в этом винил надвигающуюся войну. Что же касается скучных научных книжек, то тут Карина никак не могла согласиться с сестрой. Акушерка из Санкт–Питербурга

17

– Мы обязаны знать свою историю, Наташенька. Я даже согласилась помочь ему этим летом работать над его новой книгой.

– Неужели? Ну, и о чем же он будет писать на этот раз?

– О еврейском Мессии. Наталья как-то совсем неестественно раскрыла от удивления глаза.

– Не может быть, чтобы наш дядюшка и в самом деле верил в грядущий приход Мессии!

– Ничего не могу тебе сказать. У него есть до десятка различных книжек, которые он выписал себе из Лондона и из Америки. Ему даже пришлось ехать за ними в Финляндию, потому как все они приходили на почтовый адрес его ассистента. Он бы чувствовал себя неловко, если бы все они пришли на адрес его санкт-петербургской квартиры. Так что, мне кажется, моя предстоящая исследовательская работа окажется, по крайней мере, интригующей… Как знать?

– Он прибудет в Киев как раз к тому времени, когда мы вернемся из Казани,– произнесла Наталья.

– Наш Сережа тоже будет возвращаться домой из Санкт-Петербурга поездом вместе с ним.

– Ну… По крайней мере, хоть папенька будет в это время дома и сможет встретить их обоих на станции. Карина ощутила своей белой кожей порыв холодного ветра, но солнце светило настолько ярко, а воздух был таким жарким, что у нее даже не возникло желания уходить с палубы в каюту. Этим утром она заплела свои золотистые волосы в две косы и уложила их на затылке в виде сплетенного колечка. Как только их пароход начал подходить к причалу, она надела на голову красную шляпку в надежде на то, что на фоне ее обычной синей дорожной юбки и простой белой блузки этот головной убор будет выглядеть очень модно и эффектно. Теперь Карина стояла на палубе, удержи­ вая эту самую шляпку одной рукой на голове и злясь на саму себя за то, что не пришила, как намеревалась с самого начала, к ней новые ленточки. По реке следовал буксир, тянувший целую вереницу барж, выкрашенных в чер­ный цвет, следом за которыми шел массивный деревянный плот, имев­ший дли­н у почти 100 метров. На плоту перевозили груз, состоявший из уже выстроенных и собранных изб с резными фронтонами, которые теперь предназначались для продажи в низовье Волги, где никогда не росли леса.

18

Их пароход медленно проследовал мимо еще одного дома-баржи, представлявшей собой плавучее крестьянское поселение, к которому был присоединен длинный деревянный плот. Все мужики, находившиеся на барже, были одеты в темно-красные рубахи, а женщины – в длинные юбки синего цвета, в черные туники и блузки, расшитые замысловатыми узорами. В то время как баржа с крестьянами поравнялась с их паро­ ходом, Карина заметила, что находившиеся на судне люди собрались вокруг костра, сложенного на одном конце деревянного плота. Они пили чай. Пассажирский пароход очень осторожно подошел к одному из причалов казанского речного порта. Прошло еще около часа, в течение которого Карина и Наталья простояли на палубе, заполненной зеваками, пока, наконец-то, им было разрешено сойти на берег. Карина предварительно договорилась, чтобы их багаж был доставлен в имение Расковых, а затем, держа в руках только небольшие дорожные чемоданчики, они направились к сходням. Следующее, что услышала Карина, было эхо ее шагов по иссохшим деревянным доскам лестницы, резкие удары судового колокола, пронзительный звук пароходного свистка и какофония разноголосицы странных языков и диалектов. Она потянула носом воздух. Он состоял из запаха протухшей рыбы, перемешанного с запахом реки и подсолнечного масла. Сразу же за береговой линией выстроился целый ряд деревянных магазинов и товарных складов, выкрашенных в точно такие же яркие краски, как и все прочие дома, которые уже довелось увидеть Карине и Наталье. Помимо магазинов и складов можно было разглядеть еще один дом цвета лаванды, покрытый жестяной крышей, блестящей на солнце. Рядом с ним стоял еще один дом малинового цвета с крышей, выкрашенной в изумрудный цвет. Затем можно было разглядеть еще один дом – небесно-голубого и красного цветов, и даже оранжевый дом с крышей темно-зеленого цвета. А немного дальше стоял целый особняк, три этажа которого сумели вместить на себе все краски и оттенки, существующие в мире. Юные дамы проследовали через док, забитый людьми, и направились к тому месту, где, выстроившись в один ряд вдоль улицы, извозчики поджидали своих пассажиров.

– Думаю, что тетушка Софья и Татьяна, уже заждались нас,– произнесла Наталья. – Вот интересно, когда же у них будет бал – сегодня или завтра вечером? Акушерка из Санкт–Питербурга

19

– Надеюсь, что завтра. Наши платья будут ужасно измяты.

– Но ты забываешь о том, что здесь у нас будет прислуга! – произнесла веселым голоском Наталья. – Горничные будут обслуживать нас. Они, конечно же, отутюжат каждую складочку на наших платьях. Ты ведь слышала, что говорила нам маменька? По возвращению домой, она будет не в состоянии снова жить с нами под одной крышей – так мы будем испорчены за эти две недели.

– Прямо, как Татьяна,– улыбнулась Карина.

– Ха! Никто и никогда не сумеет настолько испортиться, как наша милая Танечка.

– Не будь такой врединой,– слегка побранила сестрицу Карина. Она обвела взглядом выстроившиеся в ряд кареты. – Что-то я не вижу экипажа Расковых. А что, если они позабыли о нашем приезде?

– Об этом может забыть разве что Татьяна, но не тетушка Софья. А вот и показался их экипаж. Карина поглядела в ту сторону, куда сейчас смотрела ее сестра. По улице ехала черная карета, в которую была запряжена пара белоснежных лошадей. Экипаж сопровождали двое военных. На карете был установлен штандарт, отделанный красной и золотой окантовкой, на котором красовалась огромная буква «Р». Карина перевела взгляд на военного, одетого в офицерский мундир элитного императорского кавалерийского полка. Ее не могла не привести в восхищение выправка этого человека и то, с какой неподдельной грацией он держался в седле. В каждом его движении чувствовалось истинное мужество. Как только этот всадник подъехал достаточно близко, она узнала этого офицера. Наталья тоже узнала человека с фотокарточки, которую прислала им в канун прошлого Нового года Татьяна.

– По-моему, это капитан Александр Кронштадтский,– сказала она.

– Не могу точно сказать… – ответила ей Карина, пытаясь изо всех сил говорить безразличным голосом. – Да, вероятнее всего, это имен­ но тот господин с фотографии. Тем более, мы знаем, что он гостит у Расковых.

– В таком случае, меня удивляет то, что нас с тобой сюда пригласили.

– Почему ты так говоришь? – поглядела на свою сестру Карина. Наталья сложила губки бантиком.

– Мне кажется, что Татьяна абсолютно уверена в своей неотрази­мо­с­ти.

20

– Тебе не следует быть к ней столь несправедливой. Она и тетушка Софья пригласили нас к себе в гости, и они хотят, чтобы нам было у них хорошо. Так что и нам следует выказывать им должную благодарность. К тому же, наша Танечка – очень красивая девушка, и она не настолько наивна, чтобы этого не понимать. Так чего же ей нас опасаться?

– Ну, меня-то уж точно ей нечего опасаться. Я люблю моего Боречку и буду любить его всю жизнь,– при этом она посмотрела в сторону своей сестры. Карина, в свою очередь, поймав на себе сострадательный взгляд Натальи, принялась, невпопад, заниматься своей шляпкой. Она нисколько не была влюблена в Илюшу Зелинского – молодого человека, за которого, как надеялись ее родители, она когда-нибудь все-таки выйдет замуж. Вот почему Наталья прекрасно понимала, что именно стоит за надоевшей всем в их родительском доме, фразе: «Мне приходится откладывать замужество еще на несколько лет, потому что я хочу всерьез заняться медициной».

– Татьяна писала еще об одном молодом господине, с которым она проводила время в Санкт-Петербурге,– снова заговорила Наталья, стараясь поменять тему разговора. – По-моему, его фамилия Евгеньев.

– Что ж, похоже на то, что выиграл все-таки капитан Кронштадтский. А тебя разве удивляет, что выиграл именно он?

– Нет. Просто мне очень интересно… Тот второй офицер, случайно, не капитан Евгеньев? Вид у него несколько расстроенный, как мне кажется.

– Ну… если это на самом деле капитан Евгеньев,– произнесла Карина, слегка искривив губы,– то наша Танечка либо очень отважная женщина (потому как лишь отважная женщина решится удерживать возле себя сразу двух соперников), либо очень глупая. Не думаю, что при наличии такого треугольника можно будет говорить хотя бы о минуте мира.

– Да… если бы ее не забавляло постоянное соперничество этих мужчин, вряд ли бы она стала удерживать при себе обоих, как ты думаешь? Другой причины для этого я просто не вижу. Наверное, это очень здорово, а? Хотя, в то же время, очень опасно.

– А, по-моему, все это достаточно глупо,– Карина взяла за руку свою сестру и потащила ее вперед. – Ну, идем же, идем! Вот и наша Танечка. Прошу тебя, пожалуйста, будь паинькой.

– Карина! Наташа! Идите сюда! – выкрикивала Татьяна, открывая дверцу семейного экипажа. При этом она улыбалась и махала кузинам рукой, на которой была надета белая дамская перчатка. Сразу же за перчаткой неизменно следовали Акушерка из Санкт–Питербурга

21

бриллианты. С недавних пор Татьяна словно помешалась на сверкающих драгоценных камушках из Южной Африки. Карина тоже заулыбалась и, прямо на ходу, принялась махать ей в от­ вет. Беспечный ветер играл полами ее дорожной юбки, и при этом ей постоянно приходилось удерживать на голове свою шляпку. Капитан Кронштадтский помог Татьяне выйти из экипажа и ступить на улицу, вымощенную ровными досками. Девушка остановила свой взгляд на офицере и весело рассмеялась. Карина нашла эту сценой очень романтичной. Единственное, чего сейчас не доставало этой сцене – снега и, возможно, статуи Петра Первого, сидящего на коне, на заднем плане.

– Кузина Карина, Наташенька! – обратилась к ним смеющаяся Татьяна. Она по очереди обняла своих сестер.

– Как здорово видеть вас снова!

– Со времени нашей последней встречи прошло много времени,– отве­ тила ей Карина. Она все еще продолжала удерживать руки Татьяны в своих ладонях и мило ей улыбалась. – Ах, ты такая красивая, кузина!

– А ты? Я с трудом могу поверить, что тебя до сих пор не похитил какой-нибудь мещанин из Киева. Какой-нибудь мещанин.

– Но ты же знаешь меня, кузина. Моя первая любовь ожидает меня в Санкт-Петербурге,– ответила ей Карина с легенькой издевкой, имея в виду свою всем хорошо известную страсть к медицинскому учебному заведению. Сейчас она прекрасно отдавала себе отчет в том, что рядом с ними стоит капитан Кронштадтский, но делала вид, будто не замечает его присутствия. – А где тетушка Софья?

– Маменька остались дома. У нее сейчас полным-полно хлопот. Всего час тому назад мы узнали, что этим вечером у нас будет еще один особенный гость… Совершенно особенный. Причем с неожиданным визитом. Именно поэтому сейчас маменька занята распределением гостевых мест за банкет­ ным столом. Внезапный порыв сильного ветра смахнул с головы Карины ее красную шляпку. Опустившись на землю, она покатилась по деревянным доскам мостовой с такой быстротой, что можно было бы подумать, что она пытается убежать от своей хозяйки. Татьяна вскрикнула и ухватилась рукой за свою модную шляпку голубого цвета. Причем она сделала это, не смотря на то, что ленточки были надежно завязаны под подбородком и, шляпка, даже если бы и захотела слететь с головы своей хозяйки, то у нее все равно ничего бы не получилось.

22

– Мне следует присматривать за своею шляпкой. Она была выписана из Парижа. Ее моделированием и разработкой занимался Маквинет-ДушанХадсон. Шляпка стоит потраченных денег. Наталья повернулась к Карине: – Погляжу, может, мне удастся отыскать твою шляпку.

– Думаю, уже слишком поздно. Вероятнее всего, что она скатилась с тротуара прямо в воду.

– И я тоже так думаю,– произнесла с веселым смехом Татьяна и подергала Карину за одну из косичек, аккуратно уложенных на затылке.

– Как это старомодно, очаровательно и стильно. Мне стоит попросить свою горничную тоже иногда укладывать мои волосы подобным образом. Смотри-ка, а ведь ты прекрасно уложила свои волосы без горничной. Ну, а теперь и не думай грустить из-за потерянной шляпки. У меня найдется для нее превосходная замена. Такая, знаешь, черная шляпка! О, она будет так восхитительно смотреться на фоне твоих светлых волос и голубых глаз. Я уже начинаю завидовать. У тебя волосы, как у твоей маменьки. Удивительно, как ты и госпожа Ева можете быть такими белокурыми, тогда как твоя маменька – еврейка и... Неожиданно голос Татьяны как бы угас. В этот самый момент она смотрела не на свою кузину, а куда-то мимо нее. Причем выражение ее лица заставило Карину почувствовать себя неловко. Девушка повернулась и глянула туда, куда смотрела сейчас Татьяна. К ним подходил капитан Александр Кронштадтский, держа в руке ее красную шляпку.

– Ваша шляпка, мадемуазель Пешкова,– произнес он, улыбнувшись, и слегка наклонившись. Теперь уже Карина никак не могла избежать прямого взгляда его глаз. Фотограф, на самом деле, совершенно не сумел отразить ни внешность, ни характер этого человека. Карина вдруг поняла, что пытается не позволить себе отреагировать по-женски на красивые черты его лица: сильную линию волевого подбородка, хорошо очерченный рот, темные вьющиеся волосы, глаза зеленовато-серого оттенка и ровные полоски бровей. Под его офицерским кителем она без труда угадывала могучие мужские плечи. Он вызывал у нее какие-то совершенно иные чувства, чем Илюша Зелинский. Она взяла шляпку из его руки.

– Да… большое спасибо, капитан. Капитан Кронштадтский изучающе, но без всякого цинизма или оскор­ бительного и непристойного любопытства рассмотрел лицо Карины, а затем улыбнулся. Акушерка из Санкт–Питербурга

23

– Рад служить Вам, сударыня,– достаточно убедительным тоном произнес он. Карина залилась краской. Она увидела, как молодой человек перевел взгляд на Татьяну, но не прочла в его взгляде ничего особенного. Может быть, они специально договорились вести себя на людях подобным образом. Карина повернулась к своей кузине, радуясь тому, что глаза капита­на нашли себе иной объект внимания, но встретила озабочен­ный взгляд Татьяны, которая смотрела то на капитана Кронштадского, то на свою кузину. Правда, уже в следующее мгновение Татьяна улыбнулась и обняла рукой Карину за талию.

– Это – Алекс,– произнесла она. – Полковник Александр Кронштадтский. Он служит под личным руководством моего папеньки. Алекс, позволь мне представить тебе моих двоюродных сестриц из Киева: Карина и Наталья Пешковы. Моя маменька приходится им родной теткой. Полковник учтиво поклонился.

– Дамы.

– Приношу Вам свои извинения за то, что назвала Вас капитаном,– произ­ несла с досадой в голосе Карина.

– Фактически, я остаюсь капитаном до окончания июня. После этого меня ожидает помпезная и суетливая церемония в Санкт-Петербурге. Карина улыбнулась.

– Ну, в таком случае, хотя бы примите выражение моего сочувствия.

– Это более подходит моим нынешним чувствам, мадемуазель. По всему было видно, что, какими бы ни были нынешние чувства этого офицера, они даже на малую толику не совпадали с чувствами самой Татьяны, которая взяла полковника под руку.

– Мне очень приятно знать, что ты будешь жить в Санкт-Петербурге, где я чаще смогу тебя видеть,– произнесла Татьяна, обращаясь к Александру. – Да и графиня тоже будет этому рада. Думаю, она обязательно возвратится в Санкт-Петербург к Рождеству и к Новому году. Как раз к тому времени, когда мы объявим о нашей помолвке. С этими словами она отпустила его руку и повернулась к Карине и Наталье.

– Сегодня очень неприятный ветер. Давайте сядем поскорее в карету, пока нас всех не сдуло в Волгу. Отвесив еще один неглубокий поклон, Кронштдтский направился к ожи­ давшему его коню, в то время как Карина проводила его долгим взглядом. Татьяна схватила ее за руку.

24

– Да, идемте же, Карина, Наталья. Алекс не едет с нами. У него в городе есть еще какие-то дела. Мы встретимся с ним на вечернем балу. А, кстати, мне очень хочется знать, есть ли в вашем гардеробе все необходимое для бала? Все то время, пока Наталья и Татьяна беззаботно болтали о том, что именно они наденут по случаю предстоящего бала, Карина сидела и молча размышляла над тем, не надумала ли она сама себе ту отчужденность, которую, как ей показалось, заметила в отношениях кузины и полковника Кронштадтского. Почему же лицо офицера так помрачнело, как только Татьяна упомянула, что рада его переводу в Санкт-Петербург? Когда дамы подошли к экипажу, Наталья заприметила цветочную повозку, стоявшую на улице, и поспешила достать из своей сумочки несколько монет.

– Гардении! Вы только поглядите, как они прекрасны! Я, наверное, куплю несколько цветков для тетушки Софии. Может быть, они успокоят ее волнение. Я скоро. Наталья поспешила к цветочной повозке, а кучер, управлявший каретою Расковых, принялся укладывать в багажном отсеке экипажа дорожные сумки гостей. На какое-то время Карина осталась наедине с Татьяной.

– Ах, знала бы ты только, кто еще будет сегодня в числе приглашенных на нашем балу! Ты бы просто прыгала от восторга! – обратилась к ней Татьяна. – Этот гость вне всяких сомнений – милостивый подарок судь­бы. Карина уставилась на пышущее воодушевлением лицо кузины.

– Доктор Дмитрий Зиновьев,– торжественно произнесла Татьяна.

– Доктор Зиновьев! – воодушевилась Карина, не в силах скрыть своего восторга. Теперь она уже никак не могла оторвать взгляд от Татьяны. Доктор Зиновьев был одним из ведущих врачей в Императорском медицинском училище и, фактически, имел неограниченное влияние на приемную комиссию. Карина уже писала ему несколько раз, пытаясь заручиться его поддержкой при поступлении в училище, но всякий раз в ответ на ее письма не приходило ничего, кроме сдержанной отписки от его секретаряассистента.

– Ну, вот видишь, я же говорила тебе, что ты будешь очень рада, когда узнаешь о том, что я для тебя подстроила,– с восторгом произнесла Татьяна. – Так что уже сегодня вечером ты будешь представлена ему лично! Акушерка из Санкт–Питербурга

25

– Подумать только! – громко рассмеялась Карина. – Я потратила ме­ сяцы на то, чтобы хоть как-нибудь пробиться к нему через перепис­ ку, которой он никогда, очевидно, не видел, а у тебя это все так ловко получилось! Татьяна улыбнулась.

– Думаю, что в мире найдется очень мало такого, чего я не смогла бы для тебя сделать, дорогая кузина. Затем на мгновение в ее глазах отразилась некая жесткость, а, может быть, это просто на них легла тень в тот самый момент, когда девушки подошли к экипажу. Может быть, поэтому они вдруг так совершенно внезапно почернели? Карина проследила за взглядом двоюродной сестры. Она глядела на полковника Кронштадтского, который в этот момент взби­ рался в седло.

– Однако, Алекс – табу! – произнесла она предупреждающим тоном. – Он принадлежит мне. Запомни это. Карина почувствовала себя так, будто ее ударили наотмашь.

– Это просто абсурд, Татьяна,– ответила она ей. – Ты так прекрасна и у тебя такое влияние в высшем обществе. Какой же мужчина предпочтет тебе иную? Татьяна продолжала улыбаться.

– Именно это я и имею в виду. Нам с тобой не следует желать одного и того же. Если же мы пренебрежем этим правилом, то, боюсь, мы станем с тобою врагами.

– Врагами? Но, как же это? Ведь мы одна семья?

– Да… семья. А в семье никто не должен копать друг под друга. Мы должны соблюдать это правило. Карина с силой сцепила ладони.

– Разумеется.

– Хорошо. А теперь давай все это забудем. Хочешь знать, как я подстроила, что у нас сегодня будет доктор Зиновьев? Потрясенная только что пережитой стычкой, Карина уже не очень участливо кивнула головой в знак согласия. Татьянина способность переходить из одного эмоционального состояния в другое, молниеносно менять темы разговора, могла кого угодно держать в напряжении. Это была абсолютно новая грань характера ее двоюродной сестры, которую Карина разглядела только сейчас. В течение некоторого времени в атмосфере какой-то неестественно напряженной тишины Карина 26

выслушивала рассказ своей кузины о том, как та ловко уговорила сына доктора Зиновьева, Федора, привести с собой на бал своего отца. Причем все, что по ее словам, для этого требовалось, так это слегка польстить самолюбию Федора.

– Федор сих пор не знает, зачем мне было нужно, чтобы сегодня вечером к нам на бал пришел его отец,– сказала она. – Я не упоминала в нашем с ним разговоре твоего имени, так что чувствуй себя совершенно спокойно. Когда же доктор Зиновьев и его сын Федор познакомятся с тобой во время бала, они будут думать о тебе только потому, что ты моя родственница. Затем в течение вечера я устрою так, что доктор Зиновьев пригласит тебя на вальс, после чего все уже будет в твоих руках. Карина, тщательно подбирая правильные слова для того, чтобы выразить свою признательность, поблагодарила кузину, в то же время искренне удивляясь тому, как же все могло так сложиться в ее пользу, хотя тот восторг, который она пережила еще несколько минут тому назад, был теперь почему-то изрядно угашен.

2 Обещанный гость

В

то время как кучер правил экипажем, маневрируя по загруженным улицам Казани, Карина обратила внимание на большое количество церквей, выстроенных в византийском стиле.

– Некогда Казань являлась процветающей столицей государства монголотатар. Это продолжалось до тех пор, пока Иван Грозный не взял город приступом в 1552-м году и не сделал его частью русских земель,– произнесла Карина, обращаясь к Татьяне и к Наталье. Обе молодые девушки переглянулись, а затем одновременно рассмея­лись.

– Не позволяй моему невежеству, Карина, тебя смущать,– произнесла Татьяна. – В гимназии я с треском провалила экзамен по истории.

– Судя по всему, ты провалила что-то большее, чем историю,– со злорад­ ной улыбкой произнесла Наталья. Татьяна поглядела на нее недоуменным взглядом.

– В том случае, если у тебя возникнет желание поговорить на исто­ рические темы с Алексом, ты сможешь найти в его лице самую незауряд­ ную и благо­дарную компанию,– продолжила свой диалог с Кариной Татьяна. – Кроме истории ему нравятся дискуссии на богословские темы. Я уже как-то говорила Алексу о том, что ему следует поговорить о христиан­ стве с Распутиным, но в ответ он молча поглядел на меня, да и только. Алекс очень хороший человек, но, в то же время, может меня сильно раздражать. И снова говорит об Алексе! А может быть, она специально меня про­ воцирует? – подумала Карина. К тому же краешком глаза она заметила, каким ожидающим и предостерегающим взглядом смотрит сейчас на нее Наталья.

– К концу лета мне придется запастись более глубокими знаниями Библии,– произнесла Карина.

– К концу лета? Это еще зачем? – спросила ее Татьяна, выказывая при этом неподдельный интерес.

28

– К нам в Киев приезжает из Санкт-Петербурга дядюшка Матвей,– както поспешно выпалила Наталья. – Карина будет вести исследовательскую работу, чтобы помочь ему с написанием новой книги о Мессии. Татьяна поглядела на Карину прищуренными глазами: – Новой книги о чем?

– О Мессии,– сказала приятным голосом Карина. – Об обетованном Избавителе, о Котором сказано в Ветхозаветной еврейской Торе.

– А… о еврейской проблеме.

– Да нет же. Книга будет вовсе не об этом,– начала было Карина, но Татьяна прервала ее, не дослушав до конца.

– Если кто-нибудь желает стать по-настоящему духовной личнос­ тью,– заговорила она,– то такого человека мог бы наставлять Распутин, старец. Он наделен таким даром от Бога! От него зависит даже царица. Из того, что знала о значении слова «старец» Карина, следовало, что это духовный наставник, собирающий вокруг себя последователей. Многие из подобных наставников являлись самозванцами, и никогда не были признаны Русской православной церковью, ибо они учили отдельно от представителей монастырской иерархии, иногда проводя жизнь, как затворники, а иногда – как странствующие монахи. Все то время, пока Татьяна болтала о Распутине и о мистицизме, Карина переключила свое внимание на вид, который открывался перед ее глазами из окна экипажа. По тому, что ей удалось увидеть, она смогла опре­ делить, что в Казани живут несколько этнических групп русского населения, обыденная одежда которых определенным образом указывала, из какой губернии приехал в Казань тот или иной россиянин. Кроме русских здесь можно было увидеть китайцев, бухарцев и даже чернокожих африканцев. Весь этот разнородный этнос, естественно, перемешался с русскими купцами, крестьянами, помещиками и аристократами. Какой же все-таки это интересный город! Думаю, впереди нас ждут прекрасные денечки! Летняя усадьба Расковых самым изысканным художественным языком говорила об аристократических вкусах его владельцев. Широкий пол в каждой комнате был устлан казанскими коврами, деревянная обшивка внутренних помещений была покрыта позолотой, а на высоких стенах кремового цвета висели гобелены, выполненные в восточном стиле, хорошо продуманно и тщательно расставленные по всему зданию торшеры поблескивали серебром и хрусталем. Акушерка из Санкт–Питербурга

29

Прислуга понесла дорожные сумки Карины и Натальи вверх по красивой винтовой лестнице, а экономка в сопровождении двух горничных вни­ мательно слушала последние распоряжения госпожи Софьи о празд­ ничном вечере. Черные волосы хозяйки были тщательно причесаны, завиты в локоны и самым элегантным образом уложены позади ее лебединой шеи. Они были покрыты шелковой сеточкой, каждая нить которой была украшена нанизанными на нее крохотными жемчужинками. На ее платье там, где начинался шнурованный воротничок, была прикреплена молочного цвета жемчужина, усаженная в золотую оправу огромных размеров. Платье ее было цвета серой голубки и могло заставить уверовать любого зеваку, смотрящего на эту женщину, в том, что перед ним Ее Высочество принцесса Софья Пешкова-Раскова. Карина обвела взглядом развешенные по стенам полотна, принадлежав­ шие ее тетушке и дядюшке. Вот на нее смотрел дядюшка Виктор, одетый в генеральский мундир, с его неизменными медово-красными усами и глубоко посаженными глазами. Сейчас он тоже выглядел как представитель дворцовой знати, и своим никогда не улыбающимся лицом очень сильно походил на Николая Романова. У Карины возникло некое подозрение о том, с какой целью здесь были вывешены все эти полотна величай­ ших мастеров живописи. Ведь рядом с ними висели портреты одной Татьяны. Дав последние указания, госпожа Софья подошла к стоявшим у лестницы девушкам, чтобы проводить их в комнаты.

– Два бала в течение двух следующих вечеров?! – произнесла охваченная благоговейным трепетом Наталья.

– Моя дорогая племянница,– обратилась к ней тетушка, когда они поднимались по лестнице,– в Санкт-Петербурге балы проходят каждый вечер, и когда ты являешься частью всей этой светской жизни, то невольно привыкаешь к подобным требованиям того круга общения, в который ты вхож в столице. Если бы я не давала столь частых балов и не развлекала бы столичное общество, проводящее здесь, в Казани, летний отдых, то по возвращению в нашу зимнюю резиденцию, меня бы просто оставили за бортом петербургской светской жизни. – Затем она двусмысленно улыбнулась,– далеко не все могут позволить себе тихий отдых где-нибудь в Крыму. Татьяна рассмеялась, увидев выражение лица Натальи. Карина только улыбнулась.

30

– На протяжении года,– включилась в разговор Татьяна,– мы просто переходим в плавном танце от одного бала к другому, проделывая это шесть дней в неделю. И очень часто так получается, что, если общество не собирается у кого-либо на бал, то у нас обязательно будет либо опера, либо торжественный ужин, либо катание на санях.

– Да-а-а… – сделала заключение Наталья,– для такой жизни необходимо иметь очень хорошую обувь. От этих слов всем стало весело, и госпожа Софья обняла свою племянницу за талию.

– На пшеничных полях их вообще нет,– произнесла Карина. – Балов, я имею в виду. Киев, конечно же, совершенно иное дело. Там мы тоже ходим всей семьей в оперу. Вот почему мы так счастливы, когда выпадает возможность потанцевать. И мы очень вам за это благодарны, тетушка Софья.

– Дорогие мои племянницы, мы очень рады принимать вас у себя в гостях эти две недели. Мне бы даже хотелось, чтобы вы пробыли у нас до сентября. Только вчера я говорила Татьяне о том, как же мы все-таки редко с вами видимся.

– Но они никак не могут оставаться у нас до сентября, маменька,– ответила вместо своих кузин Татьяна. – Карина помогает своему дядюшке писать его новую книгу.

– Правда? Значит, Матвей пишет сейчас еще одну книгу. Великолепно. Ну, в таком случае, приезжайте вместе с Натальей к нам в Санкт-Петербург на эти Рождественские каникулы. Я напишу Иосифу о том, чтобы он тоже непременно был у нас,– сказала тетушка Софья, имея в виду своего брата. – И еще, он просто-таки обязан уговорить поехать вместе с вами Еву. В прошлый раз, когда ваш папенька приезжал ко мне в гости, он был один. Каринина матушка, еврейка по национальности, вышла замуж за Ио­ сифа после того, как он похоронил свою первую жену. Она чувствовала, что семейство Расковых не испытывало по отношению к ней симпатий. Карина до конца не знала, так ли это на самом деле. Ведь, что касается ее, обе папины старшие сестры – тетушка Марта и тетушка София – всегда очень хорошо обращались с нею.

– Наша маменька – еще тот домосед, и останется ею навсегда,– произнесла Наталья, когда они следовали по длинному коридору верхнего этажа, полы которого были покрыты толстым золотистым ковром, смягчавшим каждый их шаг. Встроенные в стены канделябры весело освещали им путь, Акушерка из Санкт–Питербурга

31

в результате чего ни в одном уголке этого длинного коридора невозможно было отыскать даже тени.

– Она никогда не покидает поместье, разве только по врачебной необходи­ мости, когда захворает кто-либо из крестьян, или же когда в какой-нибудь избе должен появиться на свет младенец,– продолжила Наталья.

– Надо же, такая посвященность. И теперь наша дорогая Карина жела­ ет идти по стопам своей маменьки, которые ведут ее прямо в СанктПетербургское медицинское училище,– произнесла Татьяна, улыбаясь.

– Надеюсь, на этот раз у меня все получится,– ответила Карина. Они подошли к помещению со смежными спальными комнатами. Горничная открыла двери одной из спален и сделала шаг назад.

– Все готово, госпожа Софья.

– Передай Гавриле, чтобы поднял наверх чемоданы моих племянниц, как только те будут доставлены сюда с речного вокзала. И еще, распорядись, чтобы Катерина подала нам чаю! – После этого тетушка София повернулась к девушкам. – Мы не станем утомлять вас разговорами слишком долго. Вам ведь нужно как следует отдохнуть перед вечерним балом, не так ли? Обе спальные комнаты были оббиты легким тюлем розового цвета и цвета слоновой кости и соединены друг с другом огромной дамской комнатой, увешенной зеркалами. Все это, естественно, резко контрастировало с тем, что имели Карина и Наталья в родительском имении.

– Сегодня вечером будет так здорово! – произнесла Татьяна. – Карина будет представлена доктору Зиновьеву, а вот мой второй гость, появление которого будет для всех настоящим сюрпризом, ошеломит всех! Госпожа Софья сделал глубокий вздох.

– После вчерашней драмы я бы с огромной радостью отменила сегодня­ шний бал, будь на то моя воля. Но, к сожалению…

– Отменила бы? Маменька, но ведь это невозможно! Я ничего не хочу слышать!

– Да, я знаю, что нам нельзя его отложить. Впрочем, Виктор тоже это понимает. Он сказал мне, что на бал прибудет очень важное должностное лицо. Кроме того, я в точности знаю, что произойдет, если мы решимся его отменить. В этом случае скандальные слухи о вчерашнем происшествии распространяться очень быстро. Скандал? – удивленно подумала Карина. От внутреннего напряже­ ния бороздки, скрывавшиеся вокруг рта госпожи Софьи, стали хорошо заметны, а Татьяна пристально посмотрела на Карину холодным взглядом. Затем молодая Раскова принялась театрально-наигранным жестом мас­ 32

сировать свои лобные доли, а Наталья, уловив на себе взгляд сестры, сделала все возможное, чтобы убрать с лица даже намек на невольную улыбку.

– Кстати, слухи уже поползли,– сказала госпожа Софья. – Вот почему ради блага дочери я обязана давать сегодняшний бал.

– А что это за скандал? Или нам не стоит об этом знать? – задала вопрос Карина искренним и сочувствующим голосом. Она испытывала к своей тетушке глубокое чувство любви, поэтому не могла не посочувствовать бедной женщине. Что касается Татьяны, то она, вероятнее всего, будет, словно крейсер, нестись на всех парах к достижению своих собственных целей, не принимая в расчет чувства матери. Что же касается дядюшки Виктора, то его, вероятнее всего, меньше всего беспокоило то, что способна сделать его единственная дочь, которая в скором времени выйдет замуж за блестящего офицера. Где-то глубоко в своем сердце Карина подозревала, что дядюшка Виктор обожает полков­ ника Кронштадтского.

– Думаю, что сейчас не самое подходящее время для обсуждения вчерашнего происшествия,– ответила госпожа Софья, переведя озабоченный взгляд на Татьяну, которая повернулась ко всему обществу спиной и драма­ тично прикладывала к губам надушенный платочек.

– Нет, нет,– произнесла она после некоторой паузы,– мои двоюродные сестры должны знать всю правду. Расскажите же им, маменька. Госпожа Софья потрогала пальцами шнурованный воротничок своего платья.

– Вчера вечером у нас произошла невероятная трагедия,– женщина слегка понизила голос. – Один из многочисленных обожателей моей дочери нанес оскорбление полковнику Кронштадтскому в присутствии Танечкиных гостей. Все это было просто ужасно! – тетушка положила кисть своей изящной руки себе на лоб и покачала головой, закрыв глаза. Но на этот раз, не смотря на некоторую светскую наигранность, Карина уловила в ее словах неподдельный испуг. – Я и сейчас все еще вижу, как это красное вино разливается по его груди, по его белому офицерскому кителю и по его лицу… – тетушка принялась нервно перебирать руками узорчатые края своего платочка. – Это был единственный способ заставить Алекса принять вызов. Карина широко раскрыла глаза от удивления.

– Итак,– госпожа Софья тяжело вздохнула. – Дуэль состоится в следую­ щем месяце в Санкт-Петербурге,– теперь она принялась взволнованно Акушерка из Санкт–Питербурга

33

расхаживать взад и вперед по комнате. – О! Как же это ужасно! Бедный Алекс! Да и на Татьяне этот скандал тоже отразится. Татьяна, которая все это время стояла к ним спиной, опустив голову, совершенно неожиданно развернулась к маменьке лицом, внезапно наполнившись жизненной энергией.

– Отразится?! Я так не думаю. Каким же это образом он на мне отразится?

– Твоя репутация, дорогая…

– На мою превосходную репутацию ложится пятно из-за того, что два превосходных офицера испытывают ко мне достаточно глубокие и нежные чувства… Причем настолько глубокие, что даже готовы драться из-за меня на дуэли? Ха! Хорошенькое дело, я вам скажу! Да, вы только посмотрите на это! Видите, как недооценивает меня моя собственная маменька? Татьяна глянула на Карину, а затем снова перевела взгляд на госпожу Софью, которая внезапно сделалась белой, как стена.

– Солнышко…

– Не уверена, что большое количество женщин может похвастать тем, что, случись какой-нибудь скандал, за их честь заступится хотя бы одинединственный мужчина, не говоря уже о том, что за право на ее внимание будут стреляться два прославленных офицера. Дуэль… Подумаешь, дуэль… Дуэли всегда происходили в тех случаях, когда была задета честь мундира. Что до меня, то лично я не вижу оснований полагать, что репутация Алекса или моя будет запятнана. Татьяна сделала короткую паузу для того, чтобы перевести дыхание. Из ее руки, сжатой в кулачок, безжизненно свисал «удушенный» ею платочек. Карина, ничего не говоря, пристально посмотрела на свою кузину, а Наталья очень медленно опустилась на краешек стула, обитого зеленым бархатом. Тетушка Софья подошла к дочери, чтобы усадить ее на стул.

– Танечка, солнышко мое, я вижу, ты так расстроена, так расстроена! Честно говоря, мне очень жаль, что я затеяла этот разговор, но тебе ведь следует понимать, что я не говорила, что во всем виновата ты, и что…

– Во всем виновата я?! Конечно же, я ни в чем не виновата, маменька!

– Но, тем не менее, твои друзья… да и мои… еще не одну неделю будут об этом говорить. К тому же, если Алекс или Карл будут ранены на дуэли, то я…

34

– До дуэли дело не дойдет,– настаивала Татьяна. – Я просто не позволю этому случиться. Иногда старец Распутин способен предсказывать будущее. Я обязательно расспрошу его об этом. Карина отвернулась, чтобы справиться с нахлынувшими на нее эмоциями. Ее двоюродная сестрица не всегда была такой, как сейчас… Или была?

– Если мы и дальше продолжим наш разговор,– прервала паузу госпожа Софья, обращаясь к Карине и Наталье,– то у нас не останется свободного времени. Душечки мои, есть ли у вас подходящие для бала платья и украше­ ния? Шелковые чулочки, туфельки? Наталья мечтательно вздохнула и поглядела на Карину. Девушка только рассмеялась.

– Ну, я бы сказала, что не совсем. Но мы привезли с собою платья для вечерних торжеств.

– Ну, на самом деле, маменька,– вмешалась в разговор Татьяна,– как же ты можешь ожидать от них, что они будут везти из усадьбы дядюшки Иосифа в нашу Казань все свои французские туалеты и украшения? Однако думаю, что у меня найдутся лишние шелковые чулочки. Я ведь, в любом случае, собиралась подарить по паре каждой из них – по случаю приезда. Тетушка Софья улыбнулась.

– Что ж, думаю, душечки, что у вас все получится,– она посмотрела на часы, стоявшие на столике возле окна, и схватилась руками за голову, блеснув, при этом, своим золотым браслетом. – Батюшки, уже почти полдень! Интересно, сумела ли Светлана приготовить к столу еще одного поросеночка. Я должна лично это проверить. Эта девчонка всегда чтонибудь забудет. Ага, вот и ваш чай. В комнату вошла горничная, держа в руках поднос. Татьяна направилась к выходу.

– Мне необходимо уложить волосы,– бросила она на ходу через пле­ чо. – Если вам что-нибудь понадобится, приходите ко мне в комнату. Она находится в самом конце коридора.

– Да, конечно, приходите,– произнесла тетушка Софья с теплотою в голосе. – Увидимся с вами, душечки, чуть позже. Карина поблагодарила тетушку за все, понимая ее непростую миссию. Выходя из комнаты, госпожа Софья уже бормотала сама для себя: «Меня просто не покидает предчувствие, что эта Светлана забыла о поросеночке. В следующий раз я обязательно закажу телятину. Теленочка хватило бы на всех. К тому же, общество с удовольствием ест телятину». Акушерка из Санкт–Питербурга

35

В спальной комнате установилось молчание, которое теперь ничто не нарушало, кроме звуков, издаваемых круглолицей горничной, разливавшей чай по чашкам китайского фарфора. Ее жесткие сатиновые юбки издавали скребущий звук, когда девушка двигалась вокруг стола. Закончив проце­ дуру, она молча вышла из комнаты и осторожно затворила за собою двери. Карина медленно повернулась на месте и посмотрела на свою сестру. Лицо Натальи было усталым и напряженнным. Затем она застонала и на­ чала массировать виски.

– Как жаль, что я не осталась дома. Карина сделала глубокий вдох и заплела прядь белокурых волос, вы­ бившуюся из косы.

– Давай попьем чаю. Мы сразу же почувствуем себя намного лучше. Хорошая ванна, немного здорового сна, и мы будем с тобою вполне готовы к тому, чтобы хорошо провести время, кружась в танце. По крайней мере, этим вечером на балу будет присутствовать доктор Зиновьев. Меня попрежнему радует это известие. Наталья подняла голову.

– Мне вообще удивительно, что Татьяна устроила для тебя эту встречу. Я, конечно же, могу быть циником, но сразу заподозрила, что она сделала это не без тайной выгоды для себя.

– Вряд ли. Мне показалось, что она вела себя очень искренне, когда рассказывала мне о своей затее,– улыбнулась Карина. – К тому же, она пообещала каждой из нас по паре шелковых чулочков. Что до меня, то я намерена целиком и полностью воспользоваться ее предложением. Ты можешь себе представить шелк? Она слегка приподняла краешек своей дорожной юбки, обнажив при этом чулки из хлопка, и состроила соответствующую гримасу. Наталья весело рассмеялась.

– Ну, давай же! У нас уйдет весь день на то, чтобы приготовиться к балу. Александр вернулся в имение Расковых после полудня и с нахмуренным видом вошел в свою спальню. Все эти годы он со старанием архитектора аккуратно закладывал фундамент своего будущего, и вот теперь, когда стены строения начали принимать должный вид, он вдруг почувствовал признаки приближающегося землетрясения. Молодой человек небрежно швырнул свой офицерский китель на кровать.

36

– Если это будет не землетрясение, то уж никак не меньше, чем снежная буря!

– У Вас какие-то неприятности, сударь? – спросил Конни – высокий камердинер. Он долгие годы состоял на службе у приемной матушки Александра, а теперь, услышав звук резко захлопнувшейся двери, вышел к своему господину из соседней комнаты. Конни прислуживал Александру вплоть до того дня, как его отправили в кадетский корпус. Но даже теперь камердинер сопровождал своего господина, когда Александр выбирался куда-либо не по делам военной службы. Кронштадский сам настоял на том, чтобы Конни сопровождал его во время этого визита в Казань, главным образом из-за того, что был очень привязан к этому старому доброму человеку.

– А что, на самом деле у меня могут быть за неприятности? – спросил сам себя Александр сухим голосом, в то время, когда Конни поднимал с кровати мундир Кронштадского для того, чтобы аккуратно его повесить, а затем вычистить, как следует. – Мои планы уже были намечены,– продолжил свои размышления вслух Александр. – И вот теперь совершенно неожиданно произошло нечто такое, что угрожает разрушить все. Если я, конечно же, этому позволю случиться. Хотя я… Естественно, я не позволю произойти ничему подобному.

– Вот и правильно, сударь. Александр устало вздохнул и потер ладонью лицо.

– Какой приятный аромат!

– Кофе ждет Вас, как обычно, сударь,– произнес Конни, после чего, выйдя в смежную комнату, вернулся оттуда, держа в руках серебряный поднос.

– А то, что способно разрушить все Ваши планы, сударь… Имеет ли какое-либо отношение к этому женщина? Александр сердито поглядел на старого камердинера и принялся расстегивать пуговицы рубахи.

– Интересно, а что, вообще, заставило тебя об этом спросить? С каких это пор женщина, пусть даже очаровательная, способна разрушить разумные планы зрелого мужчины?

– Вот и правильно, сударь,– невозмутимо ответил ему Конни, всем своим видом и интонацией голоса давая понять, что такого стрелянного воробья, как он, вряд ли удастся кому-либо провести. – Я видел ее мельком из окошка экипажа. В своей красной шляпке она была необычайно очаровательна.

– О, да… эта красная шляпка! И вот теперь я не могу выбросить ее из головы. Мадемуазель Карина Пешкова совершенно затмила собою Татьяну. Акушерка из Санкт–Питербурга

37

И как только я мог позволить такому случиться? – Александр бросил на кровать свою рубаху и произнес,– ее глаза, Конни, синие, как барвинок. А уста… они просто созданы для поцелуев. Конни, разливавший кофе для Александра, понимающе хмыкнул.

– Она – прямая противоположность мадемуазель Расковой, я бы так сказал. В то время как мадемуазель Татьяна – весьма волевая и самоуверенная натура, мадемуазель Пешкова выказывает очаровательную проницательность и должное чувство…

– Одного этого будет достаточно. Если я разрешу изливаться твоей природной мудрости, то просто не выдержу и разрыдаюсь прямо в свой кофе,– он взял с подноса чашку. – А, откуда же тебе знать, что она вовсе не такая, как Татьяна. Как ты можешь быть уверен в том, что под этой аурой чистоты и безгрешности не скрывается бесенок?

– Это всего лишь мое предположение, сударь. Девушка в красной шляпке всегда будет казаться очень милой.

– Великолепный пример дедукции. Конни взял в руки записку, лежавшую на столе, и поднес ее Александру на маленьком подносе для визитных карточек и записок.

– От мадемуазель Татьяны, сударь. Александр открыл записку и прочел ее короткое содержание.

– Распутин… – пробормотал он вполголоса.

– Прошу прощения, сударь…

– Великодушные сестры Кроу приведут сегодня вечером Распутина в гости к Расковым, и мне сообщают о том, что я вхожу в ограниченное число благословенных избранных. Из того, что мне доводилось о нем слышать, Конни, он грубый и невоспитанный человек. Меня очень беспокоит то, что Татьяна столь сильно им увлечена.

– Да, сударь, мне это вполне понятно. Тем более, если учесть, что Ваша военная карьера целиком и полностью зависит от брака с мадемуазель Татьяной. Александр поглядел на камердинера испепеляющим взглядом.

– Ты говоришь так, будто мой предстоящий брак – долговая расписка.

– О, что Вы, сударь, мадемуазель Раскова очень красивая девушка,– при этом Конни выглядел так же свято, невинно и непорочно, как и всегда.

– Да, что там… Эта предстоящая помолвка никого не способна ввести в заблуждение,– произнес обреченным голосом Александр, бросая за­ писку на стол. – У Татьяны есть определенные интересы в этом браке, а у меня – свои.

38

– А теперь, сударь, Вам предстоит еще и дуэль. А дуэль – это очень даже опасная штука,– произнес Конни, слегка нахмурившись.

– Ну, здесь уж ничего нельзя было поделать,– ответил ему Александр. – Зло­ ба господина Евгеньева задела даже госпожу Раскову. А это уже личное оскорбление. С этими словами он опустился на стул и скрестил ноги. Конни подошел к нему с кофейником и снова наполнил его чашку ароматным напитком.

– Я должен признаться, Конни, что был слегка удивлен тем, что мадемуа­ зель Пешкова и ее сестра являются двоюродными сестрами Татьяны. Она ведь никогда о них не упоминала.

– И, думаю, что у нее были для этого достаточно серьезные основания, сударь. Александр заложил руку себе под голову и откинулся назад. Весь этот день он провел в хлопотах, занимаясь поручением генерала Раскова, и поэтому бал, назначенный на вечер, сулил ему только дополнительные обязан­ности. Однако к постоянным размышлениям о том, под каким убедительным предлогом можно было бы пропустить сегодняшний бал, Александра подталкивала не только усталость. Последующие две недели, если он, конечно, позволит этому произойти, могут перерасти в настоящую про­блему. А этого он хотел бы избежать. Кронштадский допил свой кофе и принялся разглядывать только что использованную чашку. Теперь он прокручивал в памяти тот момент, когда, разговаривая с Кариной Пешковой, все стало на свои места. Ему даже было невдомек: как же это так легко и естественно прибытие миленькой девушки в крас­ной шляпке способно угрожать всем его ранее намеченным планам на будущее?

– Вопрос, друг мой Конни, заключается в следующем: что мне теперь следует со всем этим делать?

– Примите мое сочувствие, сударь. Всякий честолюбивый замысел – это очень жестокий тюремщик. Прошу прощения за то, что изъясняюсь подобным образом, но хочу Вас уверить, что Вы – не единственный человек, оказавшийся в подобной ситуации. Похоже на то, что мадемуазель Татьяна тоже амбициозная личность.

– Будь я хоть чуточку умней,– произнес Александр, обращаясь к своему камердинеру,– я бы сейчас собрал вещи и рванул к братьям-близнецам Соколовым в Санкт-Петербург. Находящийся в противоположном конце комнаты камердинер поглядел на своего господина серьезным взглядом. После этого он подошел к платя­ ному шкафу и извлек из него дорожные чемоданы. Акушерка из Санкт–Питербурга

39

– Я могу сказать кому угодно, сэр, что у Вас приключился русский грипп.

– Тогда скорее уж английский...

– Как Вам будет угодно, сэр. Александр начал барабанить пальцами по кожаной ручке своего кресла. Затем он поднял глаза к потолку и принялся размышлять над создавшимся положением.

– Ранее, когда речь шла о дамах, я никогда не был трусом,– озвучил он первую мысль. – Не хочу им быть и теперь. Хотя, как знать? К тому времени, как часы пробьют полночь, это увлечение, может быть, исчезнет само собой. И я возвращусь в комнату после бала с совершенно ясной головой, удивляясь, что вообще мог принимать всерьез эту юную особу.

– Именно так очень часто и происходит, сударь. Хотя иногда все случается с точностью до наоборот. Даже не знаю, каким в таком случае Вы вернетесь домой. Я ничему не удивлюсь, сударь. Но главное, чтобы Вам не довелось быть на балу пораженным стрелой амура в самое сердце. В таком случае у Вас уже не будет никакой надежды на выздоровление. Александр прищурил глаза от напряжения.

– Лучше и не скажешь, Конни. Да, все может сложиться именно так, как ты говоришь. Но я-то уж точно не позволю этому случиться. Ведь она всего лишь девочка. Маленькая девочка с косичками.

– Вот и правильно, сударь,– произнес Конни, складывая на место дорожные сумки хозяина и закрывая двери платяного шкафа. Александр мог бы поклясться, что он заметил, как нижняя губа старого камердинера слегка изогнулась – тот тайно забавлялся. Конни исчез в отведенной для него комнате, а Александр снова откинул голову на спинку стула и закрыл глаза в надежде на то, что ему удастся поспать хотя бы час до того, как опять придется покинуть апартаменты гостевого этажа. Составленные планы на будущее были для него слишком важны, чтобы позволить им разрушиться за долю секунды. И теперь, если он и будет вынужден их поменять, то сделает это только в том случае, если будет абсолютно уверен в том, что военная служба не даст ему того, что он ждет. В этом случае, пожалуй, действительно, можно серьезно подумать над тем, чтобы переехать к своему кузену Майклу в Нью-Йорк. Он вытянулся в удобном кресле, как ленивая рысь. Что особенного может быть в очередной красивой женщине? Брюнетки, блондинки, рыженькие – какая, собственно говоря, разница? В конце концов, куда 40

ни кинешь взгляд, везде полным-полно хорошеньких женщин, так что Карина Пешкова – лишь одна из них. Татьяна – совсем другое дело. Она может составить хорошую партию любому мужчине, тогда как эта девочка с золотыми косичками и в красной шляпке выветрится из памяти в течении следующих двух недель. Закончится пребывание у Расковых, и она возвратится в свой Киев, а он – в Санкт-Петербург. Затем, вероятнее всего, начнется война, и это быстротечное увлечение поблекнет, когда его подхватят на свои могучие крылья ветра времени и перемен. Размышляя, Александр медленно погрузился в сон. Вся вторая половина дня ушла на окончательные приготовления. Карина получила огромное удовольствие от принятой ванны. Затем, при помощи проворных ручек одной из личных служанок госпожи Софьи, она уложила свои длинные волосы в модную прическу. Покончив с этой задачей, результат которой вызвал у Карины восхищение, она надела свое скромное персиковое платье, украшенное шнурованными вставочками. Это был ее самый лучший наряд, в который она облачалась в тех случаях, когда папа Иосиф раз в году вывозил всю свою семью в Киевскую оперу на балет Чайковского «Лебединое озеро». В то время как Карина стояла перед Натальей, ожидая, пока та застегнет у нее на спине застежку, дверь в спальную комнату отворилась, и в помещение ворвалась улыбающаяся Татьяна.

– Шелковые чулочки, девочки! – с этими словами она бросила на огром­ ную кровать, покрытую сатиновым покрывалом, две пары совершенно новых чулок.

– О-о-о! Ты только погляди, какая прелесть! – произнесла Наталья, поднимая с кровати одну пару. Карину не могло не восхитить Татьянино платье. Ее наряд был сшит из превосходного черно-красного бархата. Пылающая от удовольствия Татьяна сказала Карине, что должна сообщить ей что-то очень важное.

– Сегодня вечером он будет здесь. Не скажу, что это было легко устроить, но я просто сгораю от нетерпения представить тебя ему. От этих слов Карина тоже пришла в такой неподдельный восторг, что даже обняла свою кузину.

– Как же это здорово, Танечка! Я как-то раз уже имела удовольствие переброситься с ним несколькими фразами, но уверена, что он меня даже не помнит. Обычно я довольствуюсь лишь тем, что вижу его издалека. Акушерка из Санкт–Питербурга

41

– Как? Ты хочешь сказать, что встречалась с ним раньше? Но где? – задала вопрос Татьяна, отодвигаясь в сторону для того, чтобы посмотреть на свою собеседницу ничего не понимающими глазами.

– В Киеве, когда посещала медицинскую практику.

– А… понимаю. Что ж, надо полагать, говоря об этом человеке, мне, наверное, не стоило так сильно удивляться. К настоящему времени его известность, должно быть, возросла настолько, что мне даже трудно себе вообразить,– Татьяна взглянула на свое отражение в зеркале и поправила бриллиантовую брошь, которую прикрепила чуть пониже плеча. – Царица его просто обожает. Да и царь тоже, чего уж тут скромничать. И теперь-то уж все узнают о том, что он был у меня на балу. О, представляю, как все начнут мне завидовать. Эта новость распространится по Санкт-Петербургу, как пожар в сухом лесу Карина, закончив разглаживать последнюю складочку у себя на платье, смущенно поглядела на Татьяну. Не может быть, чтобы доктор Зиновьев пользовался столь огромным влиянием в столице и в государстве?

– Нас представили друг другу сестры Кроу. Он является предметом всех светских разговоров Санкт-Петербургского общества. Многие дамы были бы готовы умереть, лишь бы заполучить его к себе на бал, но я, как видите, опередила их всех. Карина, наконец-то, поняла, что все это время Татьяна, очевидно, имела в виду вовсе не доктора Зиновьева.

– В таком случае, ты, вероятнее всего, имеешь ввиду вовсе не доктора Зиновьева, да?

– Зиновьев? А, так ты думала, что я рассказываю тебе о Зиновьеве? – задала вопрос Татьяна, улыбаясь. – Ну, нет. Конечно же, нет. Все это время я гово­ рила тебе о старце. При этих словах неподдельный энтузиазм покинул Карину. Впрочем, чтобы не расстраивать кузину, она заставила себя сохранить на лице выражение заинтересованности.

– В Санкт-Петербурге все толкуют о Распутине. Да и как же иначе, если на него уповает сама царица. Он – настоящий Божий дар. Божий дар. Эти слова не могли не затронуть внимание Карины.

– Это я говорю не к тому, что уже сделалась его ученицей, но в последнее время благодаря хорошей подруге царицы, Анне Вырубовой, моя маменька начинает серьезно относиться к старцу. Это Анна Вырубова представила Распутина царице. Его приведут на бал сестры Кроу. Они знают все, что 42

необходимо знать о святых мужах. Сегодня вечером они намерены устроить застольную беседу старца с моими гостями. Карина поморщила нос.

– А что ты подразумеваешь под словом «застольная беседа»? Что-то вроде религиозного учения, да?

– Да я толком ничего не знаю. Я уже говорила, что еще не являюсь его ученицей. А вот сестры Кроу… О… Они великие знатоки в делах такого рода. Они ведь сопровождали Распутина в некоторых его паломничествах. Ну, готовили для него пищу, омывали его и…

– Омывали? Татьяна пожала плечами и принялась поправлять волосы, любуясь своим отражением в зеркале, покрытом позолотой.

– Я до конца не знаю, что бы это могло означать, но в одном мы все можем быть абсолютно уверены: это делается с огромной святостью и с величайшим благоговением. Царская фрейлина Анна Вырубова может рассказать все, о чем захотят от нее услышать. Она является главной ученицей старца и даже видела, как Распутин исцелил сына императорской четы. Вы можете себе такое представить? – При этом Татьяна повернулась к Карине, и в ее темных глазах вспыхнула такая искра, что можно было бы подумать, что она в этот момент воочию видит описываемую картину. – Маленький цесаревич Алексей, как вам всем известно, страдал болезнью крови. О нем говорили, что он кровоточивый.

– Ты, наверное, хочешь сказать, что у него гемофилия? – поправила ее Карина, которая провела много времени за чтением медицинских учебников своей матушки. В пору своей молодости госпожа Ева обучалась в Санкт-Петербургском училище медицины и акушерства. Карина уже решила для себя, что как только получит официальный документ, дающий ей право практиковать как акушерке, то займется тем, что будет изучать всю возможную информацию о различных болезнях и о методах их лечения. Кроме того, она решила вести журнал, в который будет записывать все приобретенные знания, которые впоследствии можно будет использовать для лечения крестьян в своем поместье.

– Вы можете себе это представить? – продолжала Татьяна. – Он на самом деле исцелил маленького Алексея, но даже не смотря на это чудо, у него при дворе имеются враги! Даже в Думе есть некоторые депутаты, которые пытаются убедить царя Николая в том, чтобы он отправил старца обратно в его село Покровское. Но царица никогда не позволит этому случиться. Вот Акушерка из Санкт–Питербурга

43

почему всякий, кто стремится попасть в ближний круг лиц, приближенных к императрице, обязательно должен как можно лучше принять у себя Распутина. В противном случае, они неизбежно становятся врагами дома Романовых. Я вот, например, намерена принять у себя Распутина. Так вот, значит, почему Татьяна и тетушка Софья затеяли этот вечерний прием старца в своем летнем особняке! Новость о том, что семейство Расковых принимало у себя в качестве почетного гостя Распутина дойдет, рано или поздно, до личных покоев императрицы. Но что Татьяна и тетушка Софья надеются получить от благосклонности императрицы?

– Кто бы мог подумать,– продолжала Татьяна,– что какая-то Сибирь подарит дому Романовых и всей Святой Руси такой Божий дар, как Рас­ путин? – при этом она поглядела в зеркало и встретилась глазами со взглядом Карины. Карина глядела на свою двоюродную сестрицу как-то обеспокоенно и неуверенно.

– Ты что, и вправду во все это веришь?

– Ясное дело. А с чего бы мне не верить? Да и фрейлина Вырубова тому свидетель. Она ведь лично находилась в покоях цесаревича, когда его исцелил Распутин. Карина всем сердцем желала избежать конфронтации. В конце концов, она ведь в гостях у Татьяны. К тому же, она прекрасно понимала, что для того, чтобы опровергнуть Татьянины предрассудки, необходимо знать, что по этому поводу говорит Библия. Девушка понимала, что именно этих знаний ей сейчас как раз и не хватает.

– Если то, что ты сейчас нам рассказываешь,– чистая правда, то тогда нам следует серьезно задуматься,– произнесла она, в конце концов. – Однако наш Сережа говорит, что…

– Твой брат – безнадежный циник. К тому же он заговорщик. Да, да, да! И не пытайся этого отрицать! И хотя ты всегда его защищаешь, но вот что я тебе скажу: он закончит свою жизнь на сибирских рудниках, если не научится держать язык за зубами. Последние уличные беспорядки в Санкт-Петербурге непременно окончились бы для него арестом, если бы мои родители не побеспокоились о твоем братце и не замолвили слово перед Его Императорским Величеством. Ведь ты же не станешь отрицать, что Сергей вместе с другими революционерами поддерживал забастовку фабричных рабочих?

– Но это еще не означает, что он заговорщик,– произнесла твердым голосом Карина. – Его вовлекли в эти беспорядки по чистой случайности.

44

– Не-е-т, милочка! Он – самый настоящий революционер. Не поэтому ли его исключили в прошлом месяце из университета и отправили домой? Карина весьма удивилась подобной осведомленности своей кузины.

– А откуда тебе все это известно? Папа Иосиф сделал все возможное для того, чтобы это дело не получило огласки.

– Ты просто забываешь о том, что мой папенька носит генеральские погоны и служит в охранном ведомстве Его Императорского Величества. А ведь царской тайной полиции известны все секреты в нашей империи. В наши дни, принимая во внимание недавние попытки покушения на Его Величество, приходится держать ушки на макушке. В силу того, что Татьянин отец служил в охранке, родители Карины не очень-то делились с нею семейной информацией частного характера. Единственное, что дало Карине возможность быть в курсе семейных неприятностей, то, что полностью и во всем доверявший ей Сергей сам поведал ей о своих неприятных разговорах с папой Иосифом. Но откуда это стало известно Татьяне? Не может быть, чтобы дядюшка Виктор стал обсуждать за обеденным столом с такими болтливыми женщинами, как его жена и дочь, отдельные эпизоды своей сверхсекретной службы. Татьяна слегка покривила губки.

– Да, нет. Я не рыскала по служебным записям моего папеньки, хотя это было бы не так уж и сложно. Ведь он иногда приносит служебные бумаги домой. В особенности, когда речь касается его друзей и родственников. Он желает, чтобы каждый из нас был огражден от неприятностей, понимаете? Нет. Я узнала все это вовсе не от папеньки. На самом деле, меня расспрашивал о Сергее Алекс. Во время недавних уличных беспорядков в Санкт-Петербурге он был вместе с казаками. Его послали туда для разгона демонстрации. Оказывается, он видел в толпе Сергея, но только сегодня рассказал мне об этом. Карина вдруг осознала, что Кронштадтский тоже служит в охранном ведомстве.

– А как ты думаешь, зачем ему понадобилось расспрашивать тебя о Сер­ гее? – задала она осторожный вопрос. На самом деле, участие Сергея в демонстрации фабричных рабочих не представляло угрозы ни общественному порядку, ни государственному строю. Более того, ему даже было позволено возобновить в сентябре учебу в университете. Татьяна посмотрела на свою кузину многозначительным взглядом. Акушерка из Санкт–Питербурга

45

– Он хотел выяснить, не разделяешь ли ты взгляды своего братца на деятельность партии революционеров.

– Сережа всегда имел собственное мнение о происходящих событиях. Именно поэтому он оказался в тот день на улице. Мой брат уже понес за это надлежащее наказание. К тому же, тебе и самой хорошо известно о том, что я совершенно не разделяю взглядов социалистов. Татьяна снисходительно улыбнулась.

– Ну, разумеется, мне об этом известно. Давайте больше не будем об этом говорить. Идемте же, идемте. Сейчас самое время для того, чтобы выйти к гостям. А где же Наталья?

– Я иду,– выкрикнула Наталья из смежной комнаты. Через несколько мгновений она уже выпорхнула из спальни, держа на ладони кулон. При этом ее лицо раскраснелось от возбуждения.

– Никак не могу справиться с защелкой.

– Ну-ка, позволь мне,– произнесла Татьяна и протянула руку к украшению. Кулон заиграл переливами красного и белого оттенков, и Татьяна затаила дыхание, восторгаясь и изумляясь. Карина тоже наблюдала за поблескивающими драгоценными камушками. Необычайных размеров рубин был усыпан бриллиантами. Украшение было выполнено в форме тюльпана, ножка которого была инкрустирована изумрудами.

– Пот-ря-сающе! – с трудом выдавила из себя Татьяна. Карина, вовсе не разделяя восторга своей кузины, посмотрела прямо в глаза сестры.

– Наташа! Этот кулон принадлежит нашей маменьке. Это подарок, которой ей оставила тетушка из Финляндии. Не думаю, чтобы она позволила тебе взять его, или я ошибаюсь? Даже мне было позволено взглянуть на него всего один единственный раз в жизни. Наталья виновато опустила глаза, а ее щеки сделались еще более крас­ными.

– Его держат в нашем доме в сейфе. Я просто позаимствовала его оттуда. Не беспокойся, я непременно верну его на место. Ну, прекрати смотреть на меня такими глазами, Карина. Но Карина никак не могла справиться с собою.

– Маменька, конечно же, не знают о том, что ты позаимствовала его из сейфа, я права?

– Не знают. Разве позволила бы она взять мне этот кулон, попроси я ее об этом? Ты и так знаешь правильный ответ.

46

– Наташа,– начала, было, Карина, но неожиданно замолчала – ей просто не хотелось продолжать вычитывать свою младшую сестренку в присутствии Татьяны.

– Мне очень сильно хотелось появиться этим вечером на балу с чем-то поистине потрясающим,– произнесла Наталья, защищаясь. – Ну, ты только погляди на нашу Танечку! Как ты думаешь, у меня были причины для того, чтобы позаимствовать у маменьки этой кулон? Татьяна прошлась пальчиками по всем своим бриллиантам.

– Мои стекляшки совершенно ничего не стоят в сравнении с этим кулоном. За такую вещицу не жалко было бы отдать целое состояние! Просто удивительно, как это тетушка Ева могла владеть все эти годы подобным бесценным сокровищем и ни разу не обмолвиться ни словом?! Ума не приложу. Да владей я подобным сокровищем, намеренно показывала бы его всем и каждому, лишь бы видеть, как у них загораются от зависти глаза. Карина хотела сказать что-то в защиту своей маменьки, но затем изменила свое решение. Что там говорить. Подобное украшение могло бы с легкостью оплатить не один десяток лет обучения в самых блестящих и самых престижных медицинских заведениях Европы.

– Я совершенно позабыла о маменькином кулоне,– проговорила она вместо защиты. – Ну, а как же тебе удалось достать его из сейфа? Наталья опустилась на краешек кровати.

– Я подсмотрела за тем, где родители хранят от него ключи. Я точно знаю, что ни папенька, ни маменька не хватятся его до нашего приезда. Ты ведь сама знаешь, как редко они достают его оттуда. Татьяна по-прежнему не выпускала из рук столь необычное украшение. Карина нахмурилась и протянула к Татьяне руку, желая забрать кулон, но та принялась удаляться от нее в импровизированном танце.

– Наталья не может надеть его на бал,– твердым голосом произнесла Карина. – Иначе все закончится настоящим семейным скандалом.

– Скандалом? – Татьяна приподняла от удивления свои черные брови.

– Ты знаешь, что я сейчас имею в виду. Этот кулон обязательно увидит тетушка Софья и напишет об этом маменьке. Наталья, как ужаленная подскочила на ноги: – Ты говоришь глупости, сестрица. Да маменька, если и узнает, то не станет сердиться, как это делаешь сейчас ты. Я надену этот кулон сегодня вечером. Татьяна приложила украшение к груди своей младшей двоюродной сестры, и глазки девушки восторженно заблестели. Акушерка из Санкт–Питербурга

47

Карина посмотрела на Татьяну весьма красноречивым взглядом. Наталья же, в свою очередь, тоже посмотрела на кузину, но неуверенно, в то же время, восхищаясь своим собственным отражением в зеркале, хотя ее губы и мимика совершенно безмолвно говорили: «Я виновата. Мне очень жаль». «Слишком поздно, сестрица»,– так же молча ответила ей Карина. Наталья моргнула и встала перед зеркалом так, чтобы как можно лучше рассмотреть свое отражение в огромном зеркале.

– Думаю, что мне стоит положить его на место. Да и вообще, я сделала ошибку, привезя его с собой,– сказала она, протягивая руку к Татьяне.

– Да не будь ты такой провинциальной гусыней,– ответила ей ку­зи­ на. – Никому из гостей и в голову не придет мысль о том, что ты стащила эту вещицу из родительского сейфа. Но, видишь ли, вся проблема в том, что этот кулон никак не гармонирует с твоим зеленым платьем. На вот, возьми мои бриллианты, а я надену твой кулончик.

– Татьяна, я не смогу позволить… Но Татьяна уже принялась живо снимать с себя драгоценности, уве­ренно тыкая их прямо в руку Наталье. Затем она приложила кулон к сво­ей шее и одним движением защелкнула его застежку. После этого она принялась кружить в танце по комнате, как бы невинно ускользая от Натальи, которая не переставала выпрашивать назад маменькино украшение.

– Я тебе его верну,– ответила она, в конце концов, на Натальины уго­ воры. – После бала, разумеется. Ага, что-то я начинаю припоминать. Мне кажется, что я где-то уже видела вот эту самую вещицу. Хотя нет. То были серьги, серьги и браслет, выполненный в точно таком же стиле. Они принадлежали графине Екатерине Зиновьевой. О, да! Она развернулась в сторону Карины и хлопнула в ладоши. Карина была возмущена поведением кузины, но Татьяна вела себя так, будто сестрички занимались обычными шалостями.

– Кстати, я забыла сообщить тебе печальную новость. Доктора Зиновьева отозвали из Казани безотлагательные дела. Его супруге Екатерине в очеред­ ной раз внезапно стало плохо, так что он был вынужден немедленно отправиться в Санкт-Петербург, чтобы быть рядом с больной. Мне очень жаль, сестрица. Но зато на балу будет его сын. Тебе ничто не помешает быть представленной Федору Зиновьеву. Наталья подошла к Татьяне и произнесла: – Вот, твои бриллианты. Верни мне, пожалуйста, кулон, и положим всему этому конец.

48

– Так, значит, ты не позволишь мне его надеть?

– Будет лучше, если этого кулона никто кроме нас не увидит, Татьяна.

– Что ж, очень хорошо…. Вот, пожалуйста,– она расстегнула застежку кулона и передала украшение кузине. После этого взяла свои бриллианты и подошла к зеркалу. В то время как Наталья укладывала кулон обратно в коробочку, мысли Карины сосредоточились на печальном известии о том, что доктора Зиновьева не будет среди приглашенных. Что ж, очень похоже на то, что судьба решила расстроить все ее планы и разрушить надежды. Сумеет ли она теперь хоть когда-нибудь достигнуть своей мечты?

3 Похищенные сердца

К

арина и Наталья следовали за Татьяной по коридору до тех пор, пока они не дошли до залитой светом лестницы. Татьяна немного помедлила на ярко освещенном пролете, ожидая, пока в ее сторону не будет обращено максимальное количество глаз, а затем весьма эффектно начала спускаться вниз по ступенькам. Карина и Наталья последовали за нею двумя ступеньками выше.

– Я чувствую себя как дружка на свадьбе у принцессы,– прошептала своей сестре Наталья. Карина, при этом, держала себя в руках, пытаясь не засмеяться. Висевшая у них над головой хрустальная люстра, обильно изливая в зал свет, искрилась множеством огней. Натертый до блеска пол слегка светился и уходил под арочный свод, туда, где начиналась танцевальная зала. С появлением Татьяны оркестр заиграл прелюдию к праздничному ужину. Карина обвела глазами огромную комнату. Внизу, у лестницы, собралось несколько кавалеров. Один из них был одет в форму военного офицера. В этом человеке Карина узнала полковника Александра Кронштадтского. Рядом с ним стояло еще два молодых человека. Эта группа, очевидно, собралась здесь, чтобы сопровождать Татьяну и ее двоюродных сестер к накрытому столу. Карина подумала, что один из этих молодых людей, вероятнее всего, сын доктора Зиновьева – Федор. Несмотря на свой интерес к Зиновьевым, Карина, тем не менее, поймала себя на том, что ее больше всего интересует полковник Кронштадтс­ кий. Его напряженный взгляд зеленовато-серых глаз встретился с ее взглядом. Карина посмотрела в другую сторону. Татьяна, наверняка, это тоже заметала. Спустившись вниз по лестнице и оказавшись в окружении кавалеров, молодая Раскова начала представлять дам.

– Карина, это сын доктора Зиновьева, Федор. Наталья, это сын графа Филиппова, Михаил. Господа, позвольте мне представить вам моих кузин: Карину и Наталью Пешковых.

50

Карина обратила внимание на то, что у молодого человека, отвесившего ей поклон, гладкий подбородок, который постепенно переходит в широкую шею, а его мягкие голубые глаза выглядели как-то неестественно сонно. По всему было видно, что он является точной копией своего отца. Будем надеяться на то, что характером он, все-таки, пошел в свою мату­ шку,– подумала про себя Карина, хотя, если честно, ни разу в жизни не видела госпожу Зиновьеву.

– Мне очень жаль, что графиня Зиновьева плохо себя чувствует,– сказала она. – Надеюсь на то, что у нее ничего серьезного.

– У графини частое недомогание. Это одна из причин побудивших меня изучать медицину. От этих слов интерес Карины к молодому человеку значительно возрос.

– Мне приходилось восхищаться работой Вашего батюшки, наблюдая за нею издалека. Поэтому мне легко понять Ваше желание следовать по его стопам. После этих слов воцарилось минутное молчание. Щеки Федора покрылись густым румянцем. Карина догадалась, что, по всей вероятности, она сказала что-то лишнее. Молодой человек плотно сжал губы. В этот момент он очень сильно напоминал ей короля Генриха VIII, каким она запомнила этого английского монарха, изображенным на картине.

– Все,– произнес натянутым голосом Федор,– только и знают, что восхищаются моим отцом. Не ожидая подобной реакции, Карина не нашла, что ему ответить. Она перевела, было, свой взгляд на Татьяну, в надежде найти у нее поддержку, но та хранила молчание.

– Ну,– присоединился к разговору Александр,– а как продвигается твоя учеба в Санкт-Петербурге, Федя? – задал он вопрос совершенно безучастным тоном. Карина задышала чуточку свободней, поскольку теперь все внимание собравшихся переключилось на Федора.

– Если бы деканат до конца понимал, что делают наши преподаватели, то моя учеба могла бы протекать превосходно. Но, увы, на факультете приходится сталкиваться с непониманием, завистью и даже грубостью со стороны ведущей профессуры.

– О, какая досада. Карина посмотрела на Кронштадтского и сообразила, что, на самом деле, он только делает вид, что заинтересован состоянием дел молодого отпрыска Зиновьевых. Федор, тем не менее, с огромным энтузиазмом Акушерка из Санкт–Питербурга

51

продолжал объяснять слушающим его дамам и кавалерам, что все его неприятности напрямую связаны с несправедливым к нему отношением со стороны преподавателей.

– Если бы мой отец не возглавлял это учебное заведение, то я бы немедленно перевелся в Императорское училище медицины и акушерства в Москву. Тут к разговору присоединилась и Наталья: – Акушерство – это именно то, что хотелось бы изучать моей сестре. Федор окинул Карину взглядом, в котором можно было бы прочесть: «О, ну, в таком случае, я прощаю Вас, и снова возвращаю Вам мое прежнее внимание». Кроме этого Карина чувствовала, что и Александр тоже не сводит с нее глаз.

– Вы, действительно, интересуетесь акушерством, мадемуазель Пеш­ кова? – задал ей вопрос Федор. – В таком случае, Вам следует знать, что во всей Российской Империи самую наилучшую подготовку дают своим студентам-медикам, как Москва, так и Санкт-Петербург. В котором из этих двух заведений Вы хотели бы изучать медицину?

– Надеюсь на то, что в сентябре меня примут в санкт-петербургское училище. Это будет уже моя третья попытка. Я тешила себя мыслью, что сегодня вечером на балу будет доктор Зиновьев. Очень хотелось расспросить его о вероятности поступления на этот год. Я это говорю не к тому, чтобы донести до него обстоятельства моего дела, просто кому, как ни ему, знать точное количество претендентов на одно вакантное место в этом году?

– Ну, это могу сказать Вам даже я. Не думаю, что в этом году поступающих будет так уж и много,– ответил ей Федор. – Уверен, что на этот раз у Вас все получится.

– Ну, видите ли, на самом деле... боюсь, что в моем случае не так-то уж все просто. Для некоторой категории людей, к которой я, как раз и отношусь, квота от общего числа поступающих составляет всего лишь два процента. После этих слов наступило неловкое молчание. Карина пожалела о том, что так разоткровенничалась с совершенно незнакомыми ей людьми.

– О, да, понимаю,– нарушил молчание Федор. – Такой закон сущест­вует.

– Вы еврейка, мадемуазель Пешкова? Этот вопрос последовал от полковника Кронштадтского. Она повернулась к нему лицом, сгорая от нетерпения узнать, что же она увидит сейчас в его глазах.

52

– Моя маменька по происхождению еврейка,– объяснила она ему, как будто защищаясь, испытывая при этом неловкость – все глаза в этот момент были устремлены на нее. Что ж, в его глазах она слишком уж многого не прочитала. По ним можно было догадаться о том, что ее последние слова заставили полковника о чем-то задуматься, но, тем не менее, они все равно не отражали характер испытываемых им чувств.

– Из Польши?

– Из Финляндии. Но мой дядюшка из Польши. Некоторое время он преподавал в Варшавском университете историю до тех пор… – она пре­р­ вала свою речь, прежде чем продолжить дальнейшее объяснение. Карина поняла, что упоминание о том, что ее дядюшка Матвей некогда подвергался аресту за свои политические убеждения, будет сейчас ошибкой. В этот самый момент Татьяна дотронулась до лба рукой. Затем она подняла свои глазки к потолку, выполнив это движение в уже известной Карине манере, изображая глубокое разочарование.

– Этот разговор становится совершенно безынтересным,– произнесла она. – Нет ничего удивительно в том, что к тебе проявляют столь незначи­ тельный интерес в Императорском медицинском училище, милочка. К тому же, на твоем месте, имея дядюшку, которой не очень-то отличается лояльностью к Императорскому дому, тебе вряд ли стоит трезвонить это по всей империи. Карина почувствовала, что ее красные щеки налились еще большим румянцем.

– Мой дядюшка, профессор Менкин, абсолютно положительно настроен к дому Романовых, и он… Игнорируя слова своей кузины, Татьяна сделала шаг вперед и встала между Александром и Федором, взяв их под руки. При этом она сначала поглядела на одного, а затем на другого молодого человека, и ее маленькие белые зубки обнажились в очаровательной улыбке, от которой на обеих ее щеках появились ямочки.

– Алекс, Федор, а слышали ли вы мою потрясающую новость? Сегодня вечером мы ожидаем особенного гостя, который всех нас очень удивит своим присутствием. Перед тем, как начнутся танцы, кое-кто из моих гостей пройдет в центральную гостиную, где он проведет с нами некоторое время. Карина, оскорбленная и разгневанная, повела плечами. Теперь с точно таким же успехом Татьяна может открытым текстом назвать ее глупой в присутствии этих же самых мужчин. Ну, ничего, однажды и я сожму Акушерка из Санкт–Питербурга

53

свои пальчики на ее лебединой шейке! В это мгновение ей больше всего на свете хотелось сделать резкий поворот и вернуться в свою комнату, но затем она решила, что ей не стоит давать Татьяне повод думать о том, что ее можно легко победить. А, все-таки, странно, почему же Татьяна повела себя таким образом? Почему, в таком случае, она вообще пригласила ее в Казань? Не для того же, чтобы с самых первых минут встречи видеть в ней соперницу, с которой ей придется меряться силами всякий раз, когда поблизости будут находиться посторонние люди? А с другой стороны,.. кто сказал, что я обязана быть откровенной с Федором? Между прочим, я вовсе не стыжусь того, что моя матушка еврейка. А дядюшка Матвей, если кому-то захочется узнать, является самым интеллигентным человеком из всех, кого мне до сих пор приходилось встречать. Нет, Карина не будет покидать сегодняшний бал. Она обвела взглядом просторное помещение в поисках Натальи, а потом вспомнила, что та вошла в примыкающую к залу комнату с непомерно разговорчивым сыном графа Филиппова. Карина подняла подбородок и заняла твердое положение, делая вид, что проявляет интерес к тому разговору, который сейчас вела ее кузина с Александром и Федором Зиновьевым. При этом Карина заметила жалкую гримасу, которая появлялась на лице Федора всякий раз, когда Татьяна поворачивалась к нему лицом, чтобы одарить его своей царственной улыбкой, давая понять, что он, как раз включен в круг ее общения. Об этом же свидетельствовали и ее коготки, которыми она сейчас прочно вонзилась в его руку. Он похож на томящегося от любви теленка,– подумала про себя Карина. От этих мыслей ей почему-то очень сильно захотелось рассмеяться, но вместо этого она совершенно неожиданно почувствовала сострадание к этому несчастному человеку. Она начала понимать, что, на самом деле, Федору до глубочайшей тоски хочется побыть хоть какое-то время самим собой, но вместо этого общество неизменно воспринимало его только как отпрыска его прославленного отца. В то же время Карина инстинктивно чувствовала, что в эти мгновения кузина всего лишь использует этого человека в каких-то своих корыстных целях, хотя в чем именно состояла сущность этой корысти, ей пока не было понятно. Похоже на то, что он даже не догадывается о том, что, на самом деле, Татьяна питает к нему не более интереса, чем к обычному одуванчику. В эти минуты Карина не знала, что именно выражает лицо Александра, поскольку намеренно и весьма старательно заставляла себя избегать 54

прямого контакта с его глазами. Впрочем, и он все то время, пока Татьяна, не переставая, тарахтела и смеялась, никак не смог бы вставить ни единого слова.

– Мне кажется,– произнес с достаточно весомой долей сухости в голосе полковник Кронштадтский,– что нас только что пригласили к столу.

– О, да! Ну, так что? Мы идем? – обратилась к мужчинам Татьяна. – Вам, Алекс, следует постараться доказать, что Вы являетесь жизнерадостным кавалером генеральской дочери. Произведите-ка впечатление на моего отца! Он пребывает сегодня в еще более мрачном настроении, нежели Вы. Это относится и к Вам, Федор,– добавила она, бросив в его сторону незначительную улыбку. Такое впечатление, что Федор – это спаниель с большими и добрыми глазами, который отчаянно нуждается в том, чтобы Танечкина ручка обязательно поглаживала его, время от времени, по курчавой голов­ ке,– подумала Карина. Татьяна, по-щедрому, разделив себя между Александром и Федором, не отпускала из своих объятий кавалеров. Она уже хотела увести своих пленников в гостиную, когда вдруг совершено неожиданно Александр развернулся в сторону Карины. На его лице отразилась слабая улыбка.

– Мы не должны забывать о мадемуазель Пешковой,– произнес он, мягко высвобождая свою руку из когтистой хватки Татьяны, и предлагая руку Карине, оставленной в полном одиночестве. – Иначе она пожалеет о том, что оставила Киев, сядет на первый же баркас, который доставит ее на железнодорожную станцию. Карина ласково улыбнулась ему в ответ и взяла под руку Танечки­ ного кавалера, открыто игнорируя то самое неудовольствие, которое в это мгновение отражалось в глазах ее кузины. Рука полковника, кото­ рая сейчас находилась столь близко от ее руки, и его ладонь, которая сейчас легла поверх ее ладони, заставило сердце девушки учащенно забиться.

– Не думаю, что я захочу так скоро покинуть Казань, полковник. Он заглянул ей прямо в глаза.

– Надеюсь, вы не откажетесь от своих слов, мадемуазель, и согласитесь отдохнуть некоторое время в гостеприимном доме своих родственников.

Акушерка из Санкт–Питербурга

55

4 Старец

Я

ркий свет, исходивший от массивных белых свечей, установленных в золотые люстры, заполнил собою зал. Огромный стол был покрыт белоснежной скатертью, отделанной великолепными кружевами, и заставлен столовым серебром и хрусталем. Александру не потребовалось много времени для того, чтобы заметить в Татьяне серьезные перемены. Обычно, не в ее характере было хранить на подобных торжествах молчание. Возможно,– подумал он про себя,– это молчание объясняется тем, что он позволил себе сопроводить юную гостью к праздничному столу. Проследив за ее взглядом, он понял, что Татьяна потихонечку рассматривает вовсе не свою кузину из рода Пешковых, а сидящего рядом с нею молодого студента-медика. Интересно, с чего бы это меланхоличный и вечно чем-то расстроенный Федор вдруг стал объектом ее столь пристального внимания? Александр подался немного в ее сторону: – Душа моя, Вы нездоровы?

– О, нет! Я вполне здорова,– улыбнулась она ему в ответ самой милой из всех своих улыбок. – А почему ты меня об этом спрашиваешь? В ответ Александр слегка приподнял бровь: – Ты ведешь себя необычайно тихо.

– Неужели? – ответила она ему, рассмеявшись. – Просто я сохраняю всю мою энергию для предстоящих танцев,– добавила она и на какое-то время снова замолчала. – Ты ведь не станешь возражать, если сегодня вечером я буду танцевать и с другими кавалерами,.. ну, например, с Федором? Я бы хотела открыть этот бал вместе с ним. Ты не против? Александр выдавил из себя улыбку.

– Танцуй так, как твоей душе угодно, просто береги свои крохот­ ные пальчики. Возможно, Федор ловко владеет скальпелем, но не ожи­ дай от него, что он окажется галантным партнером, когда зазвучит фанданго*. *)

Испанский народный танец.

56

Татьяна снова рассмеялась. В следующее мгновение она как-то наиграно прекратила свой смех и спросила еле слышно: – Алекс, ты не находишь, что Федор точно так же красив, как и его отец?

– Я никогда над этим не задумывался, но…

– О, Боже! – вскрикнула Татьяна, хватая с коленей салфетку и прикладывая ее к своему платью. – Я пролила на себя вино. Сейчас мне придется подняться наверх и привести себя в порядок. Александр помог графине подняться из-за стола: – Позвольте мне Вас сопроводить.

– В этом нет совершенно никакой необходимости, Алекс. Оставайся за столом и наслаждайся ужином. На это не уйдет много времени. Прежде, чем снова сесть на свое место, Александр обратил внимание на Татьянин стул и на салфетку, лежавшую на нем. Затем он взял ее в руки: салфетка оказалась абсолютно сухой. На ней не было видно даже и капли пролитого вина. Сидевшая неподалеку от них Карина вела о чем-то разговор с Федором, а ее сестра внимательно их слушала. Он обвел взглядом весь стол, и у него сложилось такое впечатление, что все гости были заняты каждый своим соседом. Уже через минуту Александр тоже поднялся из-за стола и покинул свое место. Выйдя в фойе, он обнаружил там кое-кого из прислуги. Люди пробегали мимо, каждый по своим делам. Рядом с Александром стоял мажордом и не сводил пристального взгляда с накрытого для гостей стола. Александр, поглядев на массивную лестницу, ведущую наверх, задал ему вопрос: – Не поднималась ли наверх мадемуазель Раскова?

– Поднималась, сударь, поднималась, совсем недавно.

– А где, любезнейший, находится ее комната?

– В самом конце коридора, сударь, по правую сторону. В са-а-мом конце коридора. Александр поднялся по лестнице. Наверху была полнейшая тишина. Лишь снизу доносился легкий шум от собравшихся гостей и звуки играющего оркестра. Дверь в спальную комнату Татьяны оказалась закрытой. Он постучался. Из спальни на его стук не последовало ровно никакого ответа. В то же самое мгновение он услышал, что чуть поодаль, в одной из соседних комнат раздается какой-то шорох. Он подошел к этой ком­ нате и обнаружил, что дверь была слегка приоткрыта. Из того, что ему удалось разглядеть, он догадался, что эта комната принадлежала либо Карине Пешковой, либо ее младшей сестре. Он также увидел Татьяну, Акушерка из Санкт–Питербурга

57

которая, не отрывая глаз, смотрела на какую-то шкатулочку, которую она держала открытой в своей руке. Причем, Татьяна была настолько увлечена содержимым этой шкатулочки, что не заметила, как дверь открылась, и в комнату вошел полковник Кронштадский.

– Как-то не очень благородно с твоей стороны, душа моя. Татьяна замерла и побелела, а затем резко повернулась в его сторону: – Алекс!

– Да, Алекс,.. и тебе следует быть благодарной судьбе за то, что это именно я, а не одна из твоих двоюродных сестриц.

– Я не пыталась это украсть!

– Я даже не говорил о том, что ты что-то здесь пыталась украсть,– с этими словами полковник подошел к Татьяне и очень осторожно взял из ее рук драгоценный кулон.

– Алекс,.. о, Алекс, только не подумай о том, что я хотела отобрать у них эту безделушку!

– Ну, конечно же, я так не думаю. – Он взял ее за подбородок и, слегка приподняв его вверх, изучающе поглядел ей прямо в глаза. В ответ на его жест девушка лишь мотнула головой, освобождая свой подбородок.

– Их ведь даже нельзя назвать состоятельными. Я никогда и ничего от них не брала. Я,.. я… только хотела посмотреть на эту вещицу,– проговорила Татьяна, взяв Александра за руку. – Я хочу, чтобы ты мне верил,– прошептала она ему.

– Я верю тебе, Татьяна,– ответил ей Кронштадский, несмотря на то, что все внутри него восставало против сказанных слов. Услышав ответ, Татьяна облегченно вздохнула, и с ее лица сошла на­ пряженность.

– Благодарю тебя, Алекс. Краешком глаза молодой человек уловил то, что рядом с платяным шкафом лежит уже известная ему красная шляпка. Карина… Полковник нахмурился. И, почему же она никак не идет у меня из головы? Вполне осознавая причину его сиюминутного смущения и воспользовав­ шись им на все сто процентов, Татьяна сделал шаг назад и поднесла к глазам свой носовой платочек. Александр обратил внимание на кулон и принялся его разглядывать оценивающим взглядом.

– Редкостной красоты и ценности изделие.

58

– Да. Очень,– согласилась с ним Татьяна, опускаясь на краешек сту­ ла. – Именно это и заставило меня проявить столь непозволительное любопытство. Украшения такого уровня уж никак не по карману семейству Менкиных.

– Ты хочешь сказать, что этот кулон не принадлежит твоей кузине?

– О, нет… Ну, конечно же, нет. У самой Карины мало, что есть за душой. Пешковы совершенно не состоятельные. Дядюшка Иосиф,– маменькин младший брат,– обычный помещик. Занимается выращиванием пшеницы. Ты ведь видел, во что сегодня вечером была одета Карина. Для девушки ее возраста очень даже безвкусно. Мне пришлось выделить для нее и для Натальи по паре шелковых чулок. Они – из сельских, мелкопоместных. Но я, конечно же, все равно их очень люблю. – Она поднялась на ноги, делая порывистые движения руками. – Вот почему меня заинтересовал этот кулон.

– Но если этот кулон не принадлежит твоей кузине, тогда чей же он в таком случае?

– Ну, вообще-то, они сказали мне, что он принадлежит их маменьке, тетушке Еве, его она унаследовала со стороны Менкиных,.. то есть, с ев­ рейской стороны. Наталья сказала мне, что она взяла его из родительского сейфа и привезла сюда, чтобы надеть на бал. О, видел бы ты, как это расстроило Карину!

– Это значит, что госпожа Пешкова не знает о том, что Наталья позаим­ ствовала кулон из родительского сейфа?

– Ну, конечно, нет. Вот поэтому-то Карина и подняла весь этот нелепый шум и не позволила Наталье надеть этот кулон на сегодняшний бал.

– Несомненно, очень мудрое решение. Ну, а помимо того, что этот кулон имеет внушительную ценность,.. у тебя есть к нему еще какой-нибудь иной интерес? На какое-то мгновение в глазах Татьяны вспыхнул огонь глубоко уязвленной личности, но уже в следующее мгновение он совершенно неожиданно угас.

– Мне приходилось в своей жизни видеть еще два предмета из этого же самого набора. Но у меня никак не укладывается в голове, каким это образом к тетушке Еве могло бы попасть основное украшение. Александр, по-прежнему, продолжал молчать. В эти мгновения ему казалось, что он способен слышать намного больше того, что пыталась выразить своими объяснениями Татьяна. И это, несмотря на то, что до сих пор ему совершенно ничего не было известно о семействе Пешковых Акушерка из Санкт–Питербурга

59

из Киева, а уж тем более, он ничего не знал о какой-то тетушке Еве и ее еврейских корнях.

– А почему ты просто не попросила своих сестриц показать тебе этот кулон еще раз?

– Ну, видишь ли, Карина подняла здесь такую суматоху из-за того, что Наталья привезла сюда эту вещицу,.. я тебе уже об этом, кажется, говорила,– Александр молча смотрел на Татьяну, а затем, выдержав некото­ рую паузу, спросил: – И… каковы же были твои дальнейшие планы?

– Позаимствовать этот самый кулон на какой-нибудь часик, а затем показать его Федору и узнать не одно ли это из украшений графини Зиновьевой. Эти слова совершенно лишили Александра последних признаков способности держать себя в руках.

– Ты бы сделала ужасную ошибку. Это дело тебя вообще не касается.

– А что, если этот кулон является собственностью графини Зиновье­ вой? – Спросила Татьяна, как бы оправдываясь.

– В этом случае, ты все-равно поставила бы своих кузин в достаточно неловкое положение. Ты только представь, что может начаться в том случае, если тебе удастся заставить Федора в чем-то подозревать родителей твоих сестер? Он из тех, кого стоит только зацепить, и уж тогда он будет преследовать тебя своими догадками, словно гончая. Или же тебе, на самом деле, хочется, чтобы Карину и Наталью опрашивал, а затем еще и преследовал такой влиятельный человек из общества, как Федор Зиновьев? Девушка опустила глаза.

– Я понимаю, что ты имеешь в виду… Просто я не до конца отдавала себе отчет в возможных последствиях. Мною владело чисто женское любопытство, и мне хотелось, чтобы Федор дал мне хоть какое-нибудь объяснение. Александр принялся изучающее рассматривать лицо свой собеседницы, задержав на нем свой взгляд чуть более того промежутка времени, который можно было бы назвать уместным.

– Позволь мне положить этот кулон на место,.. пожалуйста. И еще,.. никому о нем не рассказывай. Ни Федору, ни кому бы то ни было.

– Да, Алекс,.. разумеется, я так и сделаю. Александр положил кулон обратно в деревянную шкатулочку.

– А к этой шкатулке есть какой-нибудь ключ?

60

– Наталья держит его в хрустальной конфетнице, которая стоит на столике. Александр закрыл шкатулку и проследил за тем, чтобы Татьяна аккуратно положила ключ именно туда, откуда она его и взяла. После того, как ключ был возвращен на свое место, полковник посмотрел долгим взглядом на Татьяну. Под этим взглядом девушка почувствовала себя как-то неуверенно, что немного воодушевило Кронштадского.

– Ты ведь не станешь говорить об этом кулоне с Федором, верно? – задал он ей вопрос.

– Я ничего ему об этом не скажу.

– Сейчас лучше всего вернуться к гостям, пока нас не кинулись ис­ кать,– произнес полковник. – Все, чего нам сейчас не достает, это того, чтобы твои сестрицы застали нас возле кулона, принадлежащего их маменьке. К этому моменту Татьяна успела вернуть себе хорошее настроение, и теперь, казалось, выглядела веселой. Она даже изобразила на своем лице довольную улыбку, от которой на ее щеках появились соблазнительные ямочки. Алексанр игриво ущипнул девушку за подбородок.

– А теперь, дитя мое, на выход, и как можно скорее, иначе в один прекрасный день я уже не смогу придти к тебе на выручку.

– Если ты так действительно поступишь, то я затоскую и умру. Александр ничего ей не ответил, тогда Татьяна внезапно бросилась к нему, обхватила его шею руками и страстно припала к его губам. Кронштадскому уже ничего не оставалось делать, как вынести Татьяну, повисшую у него на шее, из чужой комнаты в коридор. Причем, в своем воображении он представлял, как прямо на ходу врезается в Карину, выходя из ее комнаты, тогда, как на его губах все еще были видны следы Татьяниной губной помады. Уже в коридоре он привел себя в порядок.

>

После ужина Александр совершенно без всякой охоты присоединился к группе гостей, которые многозначительно направились в главную гостиную. Все ожидали, что, с минуты на минуту, в имение в сопровождении сестер Кроу прибудет Распутин. Татьяна даже спустилась вниз для того, чтобы встретить почетных гостей у самых дверей. Главная гостиная представляла собой приятное и комфортабельное помещение, изыскано обставленное мебелью, оббитой парчовой тканью, и украшенную великолепными произведениями искусства. Эта особая Акушерка из Санкт–Питербурга

61

комната в свою очередь была соединена с террасой, из которой открывался вид на Волгу. На противоположной стороне гостиной Александр заметил Карину, рядом с которой находился Федор Зиновьев. При этом только слепой мог не заметить, что вечно хмурое настроение студента-медика, само собой, куда-то вдруг улетучилось, и он теперь казался таким оживленным, каким его еще не видел никто из знакомых. Карина молчаливо слушала его, и, время от времени, улыбалась. Терпеливая юная особа,– подумал про себя Александр,– и к тому же еще и скромная. Среди всех женщин, присутствующих на балу, лишь Карина, да еще ее сестра были одеты в платья, которые вместо того, чтобы выставлять напоказ женские прелести, почему-то их скрывали. Казалось, что все прочие дамы просто не знали никакой меры, облачившись в узкие платья, декорированные самыми глубокими декольтированными разрезами и увешанные массивными украшениями. Привыкший к тому, чтобы видеть более, нежели позволено, Александр был заинтригован Кари­ ной. А, может быть, это из-за религии? Что там она говорила о своей матушкееврейке? Но, с другой стороны, если бы их семья исповедовала практический иудаизм, то тогда они вынуждены были бы жить в Одессе, в «черте оседлости», по настоятельному требованию его Императорского Величества. А пос­ кольку родители Карины являлись мелкими помещиками, занимавшимися выращиванием пшеницы, то он сделал заключение, что Карина наверняка посещает богослужения Русской Православной Церкви. Александр присоединился к Карине и Федору, которые в это время находились на террасе. Обе сестры и их кавалеры стояли возле огромного рояля.

– Вы готовы к встрече с Распутиным, полковник Кронштадский? – задал ему вопрос Федор.

– Жду с нетерпением,– ответил тот, улыбаясь. Карина посмотрела на Александра, чтобы определить степень серьезности его слов.

– Незадолго до своего последнего паломничества он побывал и у нас в Киеве. Посещал известные монастыри. Александр поглядел прямо в глаза Карины. Он заметил, что девушка обрадовалась его приходу, хотя пыталась тщательно это скрыть. Кронштад­ ского вдруг стала раздражать мысль о том, что ему гораздо приятнее получать скудные знаки внимание со стороны молодой Пешковой, нежели открытое и чрезвычайно непомерное внимание и интерес со стороны Татьяны.

62

– А Вы тоже разделяете энтузиазм своей кузины относительно духовного наставничества Распутина? – задал он вопрос Карине.

– Хотя я и рискую быть неверно понятой собравшимся здесь обществом, все же скажу, что старец не производит на меня впечатления, полковник Кронштадтский. Я уже говорила об этом сегодня вечером Татьяне, и теперь очень опасаюсь за то, что подобными словами оскорбила чувства своей двоюродной сестры.

– Неужели? – произнес Александр и принялся изучать ее лицо в надежде на то, что она выдаст свои истинные мысли.

– У моего дядюшки об этом человеке сложилось вполне определенное мнение, и я склонна доверять его суждениям,– добавила Карина настолько тихим голосом, чтобы ее последние слова не услышал Федор. – Он рас­ сказывал о том, что знаком с человеком из высшего общества, от которого ему стало известно, что последнее паломничество старца было совершено им, чтобы заслужить покаяние за то, что он год тому назад украл в своей родной деревне Покровское соседскую лошадь. Александру тоже был известен этот факт. Еще, будучи крестьянином, Распутин вел необузданный образ жизни, и теперь, сделавшись старцем, многие люди, знавшие его, говорили, что с тех пор он мало изменился.

– Его последователи не очень склонны доверять этим слухам,– произнес Александр,– хотя все это истинная правда. Впрочем, многие из его учеников даже восстали на его, якобы, преследователей.

– Думаю, что Вы правы, полковник.

– А этот человек из Санкт-Петербургского общества, о котором Вы только что говорили, не может быть моим знакомым? – задал Карине вопрос Кронштадский, подспудно желая проверить, не имеет ли она в виду своего столичного жениха. Ибо, что до него, то в его голове никак не укладывалось, как такая юная особа как Карина при всех своих положительных качествах не имела бы столичного обожателя.

– Я имела в виду профессора Матвея Менкина,– моего дядюшку по линии матери. Вам не приходилось о нем слышать? Он является автором ряда статей в педагогических журналах и в настоящее время прово­ дит исследовательскую работу по вопросам, касающимся иудейского Мессии. Она уже во второй раз упоминает свои еврейские корни, как будто желает установить между нами непреодолимую черту,– подумал про себя Александр, отдавая должное тому, что у этой юной дамы миленькое личико и очаровательные глаза. Интересно, о чем она думает? Акушерка из Санкт–Питербурга

63

Но прежде чем он успел ответить сам себе на этот вопрос, его внимание переключилось на противоположную сторону гостиной, где в этот момент появилась госпожа Софья в сопровождении генерала Виктора Раскова. За ними следовали уже немолодые сестры Кроу и Татьяна. Их глаза светились от возбуждения и нетерпеливого желания представить всему обществу находку в мире мистицизма – Григория Распутина. Это,– подумал про себя Александр с изрядным чувством скорби,– есть то, что наша российская знать называет своим духовным пастырем. Полковник снова поглядел на Карину. Его не могло не порадовать выражение лица девушки. Испытывая чувство ужаса, она прикусила губу и опустила голову. Лицо Федора было лишено каких-либо эмоций. Он достал из своего кармана пенсне, протер носовым платочком стеклышки, и насадил его себе на нос. Гости засуетились и принялись обмениваться репликами, как стая встревоженных птиц. Александр точно знал, что каждый из них надеялся стать свидетелем какого-нибудь яркого чуда, которое, как они предполагали, сотворит этот муж Божий. Александр никак не мог понять, в силу какой такой причины этот Распутин смог найти себе последователей среди высокообразованных мужчин и женщин. Что ж, выходит, что заблуждения – это вовсе не удел одних крестьян. В этот момент в его памяти всплыли пока что еще не до конца понятные строки из недавнего письма, которое ему прислал его американский кузен Майкл: «Когда люди отказались принимать истину от Того, Кто есть истинная любовь, то они, тем самым, открыли себя и сделались уязвимыми для самых сильнейших заблуждений». Александр посмотрел на Татьяну. Ее лицо сияло, а на щеках был заметен румянец от охватившего ее восторга. Она испытывает благоговейный трепет от его присутствия! Отдавая себе отчет в том, какую реакцию производит на Татьяну присутствие Распутина, Кронштадский при­ шел к твердому убеждению, что непременно поговорит с ней на эту тему. Распутин был одет в черную робу, которую он носил поверх крестьянских шаровар, заправленных в грубые сапоги. Его длинные волосы были зачесаны назад, и выглядели точно такими же неухоженными, как и его длинная густая борода. Женщины то и дело говорили о том, что его глаза имеют гипнотическую силу, и что с их помощью он способен привести в действие сверхъестественную силу воли. Что же до Александра, то он находил их неприятными, но проницательными.

64

– Любопытно,– прошептал он, обращаясь к Федору,– не владеет ли этот человек искусством гипноза? Если да, то тогда, вероятнее всего, что он освоил эту технику где-нибудь во время своих паломничеств.

– Все может быть,– тихо ответил ему Федор. – Честно говоря, я ему не очень доверяю, но если все же кто-нибудь выскажет вслух подобные умозаключения в Санкт-Петербурге, то такой человек здорово рискует своей карьерой. В настоящее время мой отец входит в число личных медиков монаршей семьи, так что мне следует быть аккуратным в своих высказываниях.

– О! Это значит, что доктор Зиновьев уже не является главой приемной комиссии в медицинское училище? – задала вопрос Карина.

– Думаю, что он останется на этой должности еще до конца нынешнего года. Кто будет назначен после него, я не имею ни малейшего понятия. Кое-кто говорит, что это будет женщина – доктор Ленская,– ответил Федор, не без напряжения в голосе. – Она является коллегой моего родителя и личным другом моей матушки-графини.

– Доктор Ленская? – Карина произнесла эту фамилию настолько востор­ женным голосом, что это заставило Александра посмотреть на нее в очередной раз.

– Похоже на то, что Вам знакома эта дама? – задал он вопрос Карине.

– Ее очень хорошо знает моя матушка. В свои студенческие годы они проживали в одной комнате. И хотя прошло уже много времени с тех пор, думаю, что госпожа Ленская все еще помнит мою матушку.

– В таком случае, Ваша матушка – тоже доктор? – задал еще один вопрос Александр.

– Нет. Она оставила учебу, так как решила выйти замуж, и всю свою жизнь посвятила лечению больных нашей деревни. Я ходила с нею на все вызовы с тех пор, как мне исполнилось восемь,– сообщила она, улыбаясь. – Думаю, что это объясняет мое желание заниматься медициной?

– Очень благородное желание. Что ж, в таком случае у Вашей маменьки, должно быть, осталось очень много знакомых по прошлой Петербургской жизни? – спросил Александр.

– О, да. Они часто переписываются, хотя у маменьки совершенно нет свободного времени для частных визитов. Когда мы с Наташей бы­ ли чуточку поменьше, то чуть ли ни каждый год навещали Расковых в Санкт-Петербурге, приезжая к ним на Рождественские праздники, чего никак нельзя сказать о наших родителях. Они все это время проводили в Киеве. Акушерка из Санкт–Питербурга

65

– Ну, тогда доктор Зиновьев, очевидно, тоже должен помнить госпожу Пешкову?

– О, да! Он был одним из ее наставников.

– Понимаю. Она поглядела на него с некоторой долей подозрительности. Александру вдруг стало понятно, что чрезмерными расспросами на одну и ту же тему он вызвал у девушки желание определить его собственный интерес для столь тщательного расспроса.

– Ну, почему бы госпоже Пешковой не написать доктору Ленской о всех тех трудностях, которые Вы испытываете при поступлении в меди­ цинское училище? – задал он вопрос, сопроводив его обезоруживающей улыбкой.. – Возможно, что она сумеет каким-то образом повлиять на эту ситуацию? Впрочем, и ты, Феденька, тоже мог бы поговорить со своим родителем. Заручившись поддержкой двух весьма влиятельных и уважаемых докторов, мадемуазель Пешкова могла бы поступить в свое училище, а? – В конце этой фразы Александр снова поглядел на Карину, но в ее глазах он прочел только легкую тень подозрительности. – Россия потеряет от того, что такой человек, как мадемуазель Пешкова, не получит возможности осуществить свои мечтания на практике.

– Вполне, с Вами согласен, полковник. Думаю, что мне не соста­вило бы труда передать письменное обращение мадемуазель Пешковой к моему отцу.

– Ты, Феденька, если не ошибаюсь, уезжаешь завтра утром, верно? – задал ему вопрос Александр.

– Да. Сразу после завтрака,– ответил Федор и перевел взгляд с Алексан­ дра на Распутина. – Послушайте, полковник, сдается мне, что из всех присутствующих здесь Татьяна является, наверное, самой главной его поклонницей. Распутин в это время сидел в кресле, а вокруг него расположилась небольшая группа его почитателей. Татьяна собрала записки с вопросами и передала их одной из сестер Кроу для того, чтобы та прочла их вслух для старца. Выслушав первый вопрос, Распутин начал что-то бормотать себе под нос о значимости снов и о том, как через сны можно иногда даже узнать будущее. Так для того, чтобы предсказывать некоторые события для императрицы этот старик использует следующий метод: перед тем, как отойти ко сну, он кладет под свою подушку записки с ее вопросами, а утром, когда он пробуждается ото сна, то готов на них ответить.

66

Закончив объяснение, Распутин начал водить глазами по лицам своих слушателей. При этом его взгляд остановился на одной из женщин, чье имя Александр забыл.

– Очень скоро ты получишь ответ на свой вопрос. В кругу собравшихся пронесся взволнованный шопот. Дама средних лет, к которой совершенно неожиданно обратился старец, побыла некоторое время в замешательстве, после чего ее губы исказились в кривой улыбке, а на глаза навернулись слезы.

– Но, учитель, я ведь даже не писала своего вопроса. То затруднение, в котором я сейчас оказалась, мне никак не под силу снести в одиночку. Как же Вы узнали о том, что у меня был вопрос относительно моего будущего? В ответ на это Распутин проговорил что-то настолько невнятное, что Александр совершенно ничего не разобрал из сказанного. К сожалению, по мере того, как старец продолжил свои объяснения, он заговорил о чемто таком отвлеченном, что у Кронштадского создалось впечатление, что старец забыл, о чем он только что говорил. В конце концов, он протянул руку к пирожному и сразу три человека решили ему услужить, состязаясь друг с другом. Генерал Расков, который в это время стоял позади Александра, издал тяжелый вздох.

– Россия находится в трудном положении,– произнес он тихим голо­сом. Александр проследил за недремлющим оком генерала Раскова. Распутин жевал бисквитное пирожное, роняя крошки прямо на персидский ковер. При этом он выливал свой чай на блюдце из китайского фарфора, после чего выпивал его содержимое.

– Если бы я так обходился за столом с чаем,– прорычал недовольно генерал,– то моя благоверная велела бы мне отправляться на кухню к прислуге. Александр улыбнулся. Открытое лицемерие высшего общества было просто налицо. Если бы Распутин принадлежал к мещанскому сословию а не был бы обычным крестьянским мужиком, афиширующим свои способности в сфере мистики, то хорошо воспитанные дамы просто бы негодовали. Но сейчас они смотрели на это бескультурье восхищенными глазами. Мужицкому поведению Распутина приписывалась детская невинность, которая, якобы, являлась доказательством его прямого общения с Творцом. Акушерка из Санкт–Питербурга

67

Александру и раньше уже доводилось слышать о том, что эта, «детская невинность» более всего и покорила монаршую чету. Генерал Расков осушил бокал с тонизирующим напитком и снова поставил его на прежнее место, явно выказывая признаки нетерпения.

– Ты только погляди на мою дочь, Александр. С этим обязательно надо что-то делать. Я-то уж точно не позволю, чтобы Татьяна присоединилась к группе всех этих бестолковых дамочек, которые уже записались в уче­ ники к шарлатану.

– Вполне с Вами согласен, господин генерал, но до тех пор, пока этот человек пользуется безграничным покровительством нашего императора и его монаршей супруги, нам будет трудно убедить Татьяну в том, что он не заслуживает ее внимания.

– Да. Я согласен. Он заявляет о том, что Небеса призвали его в СанктПетербург для того, чтобы быть личным духовным наставником императ­ рицы. Быть, так сказать, ее личным старцем.

– Я тоже об этом слышал, господин генерал. И это, как я понимаю, произведет в столице еще большую степень раздробленности именно тогда, когда от нас потребуется выступить против общего врага единым фронтом.

– Многие депутаты Госдумы выражают открытую обеспокоенность тем, что императрица столь сильно зависима от мнений и настроений этого новоиспеченного прозорливца. Ты ведь сам только что слышал, что он приносит ей ответы на все вопросы, извлекая их утром из-под подушки. А что, если эти вопросы начнут включать в себя кандидатуры всех тех господ, которых необходимо будет назначить на министерс­ кие посты или же вопросы, связанные с ведением военной кампании? В этом случае все может окончиться полной катастрофой… Вопросы, на­ писанные на клочке бумаги, которые он затем кладет к себе под по­д уш­ ку,.. – фыркнул недовольно генерал. – Разве тебе, Александр, не напоминает все это какой-то вздор? Ты можешь вообразить, чем однажды может это закончиться?

– Думаю, что его Императорское Величество не позволит этому шарлатану взять власть в свои руки.

– Наш император – весьма отважный человек, но императрица имеет на него огромное влияние. Он истинный семьянин, и поэтому ради сохранения мира в семье император не станет перечить ей в некоторых вопросах. К тому же, не следует забывать и о том, какое давление каждый из них испытывает от болезни юного цесаревича Алексея, а императрица, как это многим уже известно, просто убеждена в том, что ее сын будет 68

жив до тех пор, пока рядом с ним будет находиться Распутин. Так что, я не думаю, что Николай решиться выдворить его из столицы.

– Невероятная трагедия, господин генерал. Александр принялся наблюдать за тем, как Распутин взял в свои ладони Татьянину руку. Ее полная покорность воле этого человека не могла не вызвать у него гнева. Она глядела на старца такими глазами, как будто бы перед нею находился сам апостол Павел.

– Неужели Вы позволите продолжаться этому спектаклю дальше, господин генерал?

– Ты только посмотри на мою жену, а уж затем спрашивай меня о том, позволю ли я этому быть или не позволю... – Госпожа Софья стояла рядом со своей дочерью. При этом одна ее рука лежала на плече Татьяны, в то время как на ее лице, обращенном к старцу, отражалась добродушная улыбка. Такая картина не могло бы не вызвать смех у нормального человека. – Когда я говорил тебе, Александр, о том, что с этим необходимо что-то делать, то я имел в виду именно вот это,– произнес вполголоса генерал Расков. – Весь вопрос лишь в том: «Что именно нам следует предпринять?». И вот, что я тебе скажу. В сентябре в нашем ведомстве будет проходить тайное совещание. Мы должны будем убедить императора Николая в необходимости удаления Распутина из столицы и его немедленной отправки обратно, в Сибирь. И теперь, Александр, поскольку ты тоже уже служишь в охранном ведомстве, тебе, вероятнее всего, тоже придется сыграть в этом деле свою роль. А пока постарайся просто разумно поговорить с Татьяной.

– Сделаю все, что в моих силах, господин генерал. Но Вы должны знать, что Вашей дочерью движет желание угодить нашей императрице, так что, не думаю, что моя задача будет из легких.

– Знаю... То же самое желание движет и ее матерью. И, знаешь, глядя на все это, иногда я даже начинаю завидовать моему шурину,– Иосифу Пешкову. Он проводит тихую жизнь. Выращивает себе пшеничку для нужд его Императорского Величества и преподает историю в какой-то там местной гимназии. К тому же, ты только погляди на его дочерей! У обоих на плечах ясная голова. Ты успел обратить внимание на то, что ни одна из них не слушает Распутина, широко открыв от изумления рот?

– Нет, господин генерал, не успел,– при этом Александр поглядел на Карину. В этот момент она о чем-то разговаривала со своею сестрой. В следующее мгновение обе девушки незаметно удалились из гостиной. Акушерка из Санкт–Питербурга

69

– Может быть, мне следует подключить к разговору о Распутине и Вашу племянницу, господин генерал?

– Да. Это очень хорошая мысль,– он хлопнул Александра по плечу и вышел из комнаты. После этого Александр заметно помрачнел. Он вышел на прохладную террасу для того, чтобы обдумать все недавно увиденное и услышанное. К нему, словно эхо, возвратились недавние слова генерала: «И теперь, Александр, поскольку ты тоже уже служишь в охранном ведомстве, тебе, вероятнее всего, тоже придется сыграть в этом деле свою роль».

5 Разочарование

Д

орожка, ведущая к летнему особняку Расковых, была усажена цветами и обрамлялась по обе стороны аккуратным кустарником, который заканчивался крыльцом. Фонари проливали на крыльцо мягкий свет разных оттенков. На самом же крыльце были установлены золотые канделябры, в которых горели свечи. В танцевальной зале играл оркестр, и было видно, как под его музыку грациозно движутся танцующие па­ ры по отполированному до блеска полу, и как весь радужный спектр дамских платьев изящно дополняет великолепное черно-белое убранство кавалеров. Александр опоздал на бал. Он поднялся к себе в комнату в плохом настроении. Теперь он точно знал, что просто обязан положить конец взаимному влечению его и Карины. Нельзя продолжать следовать свом чувствам, если он желает угодить генералу Раскову и успешно продвигаться по карьерной лестнице.

– Это какой-то абсурд!

– О чем это Вы, сударь? – задал ему вопрос Конни.

– Как можно такое допустить, чтобы женщина, возникнув совершенно неожиданно, как проблеск молнии на горизонте, разрушила все мои планы на будущее?!

– Так очень часто случается, сударь.

– Что ж, Конни, в таком случае я постараюсь избавиться от подобного наваждения. Здравый рассудок обязан, в конце концов, взять верх над эмоциями. Итак: я уже принял решение относительно моей жизни. Теперь я намерен продолжать свою жизнь именно так, как я уже ее предварительно наметил. Кроме того, совсем недавно господин генерал обратил мое внимание на то, в какой защите сейчас нуждается его дочь! И если я оставлю ее прямо сейчас, то мне, впоследствии, будет намного тяжелее, чем временные неудобства от предстоящей помолвки. Татьяна – одна из тех женщин, которые постоянно нуждаются в том, чтобы за ними ктонибудь присматривал.

71

– Как Вам будет угодно, сударь, хотя мне кажется, что для будущей жизни Вам следует сделать правильный выбор. Со стороны генерала Раскова будет не совсем справедливо и честно требовать от вас жениться на его дочери, тогда как Вы ее вовсе не любите. Он просто злоупотребляет Вами, сударь. Злоупотребляет Вашей честью и Вашим чувством долга. А долг перед юной мадемуазелью Расковой и истинная любовь к этой женщине – это, я Вам скажу, совершенно разные вещи. И в том случае, если Ваше сердце принадлежит все-таки мисс Красной Шляпке, значит именно она и является наиболее подходящей для Вас партией.

– Но жизнь, Конни, состоит из трудностей. Именно долг и честь играют в ней первостепенную роль при выборе жизненно важного решения, а не чувства и симпатии. Вот почему я не могу разорвать отношения с мадемуазель Расковой, только по той причине, что на горизонте показалось еще одно хорошенькое личико.

– Разумеется, не можете, сударь. Но в данном случае речь идет не просто об очередном хорошеньком личике. Ведь Вы же не станете отрицать того, что за последнее время помимо мадемуазель Пешковой, Вы встречали достаточное количество милых и хорошеньких дам. Но ни одна из них не коснулась Вашего сердца. А госпожа Пешкова смогла задеть самые потаенные струны Вашей души.

– Но я не могу играть с огнем. Сейчас самое время остановиться. Не­ обходимо взять себя в руки и осуществить задуманное,– он жестом указал на свой парадный офицерский мундир, лежащий на кровати,– а как же это тебе, голубчик, удалось избавить мой мундир от пятна?

– Мне не удалось избавиться от пятна, сударь. Ваш настоящий мундир висит сейчас в платяном шкафу как напоминание о том оскорблении, которое Вам нанес капитан Евгеньев. А что до этого кителя, то его доставили сегодня днем от госпожи Софьи.

– А он мне придется впору? – задал вопрос Александр, помрачнев, так как никогда не смог бы носить мундир, который был бы узок в плечах.

– Это точная копия Вашего прежнего кителя, сударь. Я дважды его измерял. Но, каким именно образом ей удалось добыть для Вас новый китель, госпожа Раскова не распространялась.

– Ну, что ж, в том случае, если он и вправду придется мне в пору,– произнес уверенным голосом Александр.

– А Вы примерьте-ка его, сударь. Кому, как ни Вам следует поторопиться. Ведь там, внизу, Вас ожидает две дамы.

72

Александр бросил на Конни суровый взгляд, в то время как рот самого камердинера растянулся в довольной улыбке от удачно подобранной фразы. Александр уверенно застегнул бронзовые пуговицы, пришитые к без­ укоризненно белому офицерскому кителю, и совершенно безучастной походкой направился в зал. Спустившись, он оглядел помещение, из которого можно было попасть в гостиную. Полковник Кронштадский совсем немного постоял в дверях, и отыскал глазами среди присутствующих Татьяну, которая уже успела добавить к своим иссиня-черным волосам сеточку, усыпанную жемчужинами. Оркестр в это время играл композицию великого Чайковского. Татьяна вальсировала с Федором и улыбалась ему такой несказанно очарователь­ ной улыбкой, что этого очарования вполне могло бы хватить для того, чтобы воскресить в этом студенте-медике с телячьими глазами уже давно угасшие мечты покорять и очаровывать дам. Александру пришло на память ее необычное желание открыть танцевальный вечер в паре с Федором. Ну, Танечка, если только мне станет известно о том, что ты нарушила данное мне слово и расспрашиваешь сейчас его о принадлежащих его матушке драгоценностях… Он отвернулся в сторону и принялся смотреть по сторонам, в надежде отыскать Карину. Она в это время танцевала с графским сыном.

>

Карина заметила присутствие Александра, поскольку в течение последних двадцати минут она только то и делала, что тешила себя иллюзиями о том, что вовсе этого не делает. И вот теперь, когда он, в конце концов, появился в зале, и смотрел в ее сторону, то она попыталась успокоить свое учащенно бьющееся сердце.

– Я думаю, что следующий вальс мне лучше всего пропустить, граф Филиппов.

– Желаете выпить что-нибудь освежающего, мадемуазель Пешкова? Но вместо ответа Карина подняла к лицу свой веер, и, опустив вниз ресницы, бросила из-под него вкрадчивый и интригующий взгляд своих очаровательных глаз в противоположный конец зала. Александр уже успел Акушерка из Санкт–Питербурга

73

пройти через узорчатую арку и теперь, срезая углы, направлялся прямо в ее сторону.

– Э,.. да. Думаю, что лимонадная вода была бы сейчас весьма кстати. Благодарю Вас, граф. Граф Филиппов отошел за напитком, оставив Карину одну. Полковник Кронштадский подошел к девушке, поклонился, и, выпрямившись, улыбнулся, посмотрев ей в глаза.

– Смею надеяться, мадемуазель Пешкова, что это будет мой танец. Карина приняла протянутую ей руку, и Александр повел ее в круг к грациозно вальсирующим парам. В то время как его рука легла ей на талию, и его ладонь соприкоснулась с ее ладонью, сердце молодой Пешковой учащенно забилось. В течение нескольких минут это будет ее Алекс, он будет принадлежать только ей. И теперь даже если Танечка и смотрит на них недобрым, завистливым взглядом, до тех пор, пока играет музыка, и пока они кружатся в вальсе, все ее взгляды не имеют абсолютно никакого значения.

– В тот миг, когда мои глаза впервые увидели Вас, я понял, что меня ожидают большие неприятности,– прошептал Александр. Сейчас будет уместным не позволить ему догадаться, что она вполне осознает их взаимное влечение друг к другу. Поэтому девушка спросила его совершенно невпопад: – Из-за Сергея? Он удивленно приподнял вверх одну бровь.

– Сергея?

– Да. Из-за моего брата – Сергея Пешкова. Вы расспрашивали мою кузину о моих взглядах по поводу майской забастовки фабричных рабочих в Санкт-Петербурге. Татьяна рассказывала мне, что Вы принимали участие в разгоне той самой демонстрации.

– Ну, в таком случае, я точно могу сказать, что Вас там не было вме­сте с Вашим братом, иначе бы я Вас обязательно запомнил. Вы, маде­м уазель Пешкова, именно из тех дам, которых очень трудно не запомнить. От этих слов Карина чуть было не лишилась чувств, но вместо этого она лишь сделала вид, что ее удивляют слова кавалера. Сейчас она уже сама удивлялась той игре, в которую позволила себя втянуть.

– Мне ничего не известно о той забастовке, полковник, и еще, я надеюсь на то, что Вы не считаете нас революционерами.

– А Вы на самом деле революционер, да?

– Я верноподданная моего царя и всего дома Романовых.

74

– А Ваш брат? Карина не нашлась, что сразу сказать, поскольку Сергей был предан идеям социализма.

– Я не могу говорить за брата, полковник. Если бы Вы знали его лично, то Вы бы поняли, почему я именно так говорю. Просто он не нуждается в посторонней помощи, чтобы формулировать свои убеждения.

– Ну, как и большинство мятежников. Попробуйте-ка свести вместе хотя бы двух из них, и в этом месте, наверняка, не обойдется без потасовки. Она прищурила глаза: – Вы что, пытаетесь спровоцировать меня, полковник? Вы служите в тайной полиции и теперь пытаетесь сделать так, чтобы я оговорила моего брата?

– Когда я сообщил Вам о том, что меня ожидают неприятности, ма­ демуазель Пешкова, то я вовсе не помышлял о моей преданной службе в тайной полиции. Карина отвела глаза в сторону. Сейчас она вовсе не собиралась проглотить наживку и задать ему вполне уместный, в этом случае, вопрос: «А, что же Вы тогда имели в виду?».

– Моя кузина Татьяна, Ваша невеста, чрезвычайно ревнует Вас ко всем дамам,– начала она новый танец. – Думаю, что и этот вальс может испортить ей настроение.

– Официально мы даже еще не помолвлены. Да я и не помню, чтобы клялся Татьяне в любви и в верности. Она так далеко зашла в наших взаимоотношениях только потому, что так хочется именно ей.

– А Вам, следовательно, нет?

– У меня в этом деле есть свои причины, в силу которых я просто вынужден плыть по течению. Я, конечно же, не отрицаю, что в скором будущем ожидается помолвка, ожидается ею, и, что еще более важно, генералом Расковым. Но до тех пор, пока я сам не решу, что мне это необходимо, я не являюсь пленником их ожиданий.

– Значит ли это, что желания генерала Раскова играют для Вас куда более весомую роль, нежели ожидания Татьяны?

– В течение последнего года я, в силу моих собственных интересов, сотрудничал с желаниями каждого из Расковых. И, знаете, никто из них не выкручивал мне руки из-за Татьяны. Впрочем, как и я, никому не позволю с легкостью втянуть меня в такой брак, который никак не будет способствовать достижению моих планов. Наверное, я совершенно шокировал Вас своими словами? Прошу прощения, но все то, что я толь­ Акушерка из Санкт–Питербурга

75

ко что Вам говорил, все это факты – тяжелые, холодные и истинные. Не хотите ли услышать окончание всей моей исповеди, мадемуазель Пешкова? Нет. Совершенно не желаю. Карина была удивлена его столь откровен­ ными заявлениями, и теперь бурлившие внутри нее эмоции пребывали в конфликте друг с другом. Вначале у нее появилась надежда на то, что он, все-таки, не любит Татьяну, тогда как последующие слова полковника оскорбили ее из-за того, что у него столь прагматичное отношение к любви и браку.

– Нет, полковник. Все это совершенно меня не касается.

– О, на самом деле, еще как касается, и я даже уверен, что Вы это вполне осознаете. Карина ничего не ответила ему на подобное высказывание, хотя и почувствовала, как краснеет.

– Что ж, я все равно продолжу свою исповедь. Я решился на женитьбу исключительно из-за того, что Татьяна – генеральская дочь. Этот брак обязывает генерала Раскова позаботиться о моей дальнейшей военной карьере. Девушка поглядела ему прямо в глаза, все еще надеясь увидеть теплый и искренний взгляд.

– Я до сих пор не считала Вас столь бессердечным человеком, полковник Кронштадтский.

– Бессердечным?

– Просто у меня нет других слов для человека, который собирается жениться на девушке, которую вовсе не любит, но делает это исключительно из-за перспектив своей военной карьеры. Я не могу назвать подобного человека иначе, как бессердечным.

– Что, конечно же, ужасно несправедливо относительно Вашей чувствен­ ной кузины.

– Да. И это тоже. На его лице отразилась искривленная улыбка.

– Что-нибудь еще добавите, сударыня?

– А разве требуется еще что-либо добавлять? Танец уже заканчивается, и я думаю, что сейчас лучше всего завершить наш диалог.

– Без того, чтобы узнать, в силу каких таких причин Ваша несчастная кузина столь охотно готова выйти замуж за бессердечного и холодного мужчину?

76

– Ну, а разве же это не ясно и без Ваших объяснений? Вы обманули ее. Она ведь любит Вас, тогда как Вы просто пользуетесь ее любовью в своих корыстных целях. Как же я ей сочувствую. Рот полковника Кронштадского перекосился на одну сторону.

– В нашем случае вовсе не она является жертвою обмана, и я думаю, что Вам обязательно стоит услышать из-за чего Ваша кузина готова выйти за меня замуж.

– Это вовсе меня не касается,– ответила она с достоинством.

– Ну, в любом случае, раз уж я начал объяснения, то мне бы хотелось их и закончить, пожалуйста. Карина посмотрела на него, не произнеся ни слова. Это была их первая встреча наедине. Это была встреча, которая могла бы стать началом романа. Прямо у нее на глазах столь долгожданное событие превращалось в поле битвы. Девушка понимала, как, помимо ее собственной воли, в ее голове раскалываются на кусочки самые идеалистические мысли: блистательный полковник Кронштадтский оказался, на самом деле, хо­ лодным и самоуверенным эгоистом. И, все же, не смотря на это открытие, она весьма удивилась тому, что ей, по-прежнему, хочется продолжать начатый с ним разговор. Я, наверное, сошла с ума в тот самый миг, как сошла на землю с парохода?

– Этого брака,– продолжил Кронштадтский,– желает генерал Расков. Он сказал своей дочери о том, что в том случае, если она не выйдет за меня замуж, то тогда все состояние Расковых, о размерах которого Вы, очевидно, догадываетесь, не перейдет в ее полное распоряжение, а будет поделено на ежегодные выплаты, приравненные к зарплате самого низкооплачиваемого служащего. Итак, сударыня, как Вы видите, этот брак является продуманным шагом для каждой из его сторон. На самом деле, Татьяна не более влюблена в меня, чем я в нее.

– Но она действительно любит Вас. Татьяна просто вся зеленеет от ревности всякий раз, когда Вы смотрите на другую женщину.

– Этот цвет лица объясняется ревностью к состоянию, которое, как она побаивается, однажды может обойти ее стороной.

– Я думаю, что все, что Вы сейчас мне говорите, просто ужасно, и я…

– Вам, сударыня, точно так же хорошо известно, как и мне, что браки по договоренности столь же стары, как и сама Библия.

– Да, Вы правы, это, действительно, так, но брак по договоренности – это вовсе не то, что мне бы хотелось для своего будущего. Я... – Карина неожидан­ но осеклась, не закончив предложения, поскольку ей на память пришел Акушерка из Санкт–Питербурга

77

Илюша. Илюша Зелинский,– молодой человек, за которого, как уже несколько лет мечтал ее папенька, она когда-нибудь выйдет замуж. Он уже даже намекал ей о возможной помолвке до того, как начнется война. Александр приподнял вверх брови: – Так, что Вы только что говорили?

– Мне не хочется повторять. А еще мне совершенно не понятно, почему Вы все это говорите именно мне.

– Может быть, это была всего лишь выдумка, мадемуазель Пешкова. Выдумка для того, чтобы кое-кто из присутствующих на этом балу не превратился в идеалиста. Как знать, может быть, я говорил все это для того, чтобы шокировать Вас, и заставить уйти прочь. Музыка закончилась. Карина стояла и просто смотрела на своего кавалера. В этом взгляде без труда можно было разглядеть злость, боль и... да, да... разочарование. Девушке почему-то показалось, что полковник говорил ей правду. Теперь же он намеренно проводил между ними черту.

– Если Вы уйдете прямо сейчас, то тогда мне не придется менять свои планы. Если же Вы решите остаться, то мне будет очень тяжело. Неслыханное безрассудство!

– Полковник, Вам совершенно незачем так беспокоиться. Я считаю Вас самым скверным и самым заносчивым офицером из всех, с кем мне до сих пор приходилось встречаться. Он отвесил ей с мрачным видом поклон. Карина развернулась и направилась в ту сторону, куда вовсе не желала идти. Она просто шла и усиленно моргала. Как же это так! Он совершенно не любит Татьяну, но, тем не менее, женится на ней! Женится только из-за того, что этот союз принесет ему осуществление единственной мечты,– успешной карьеры военного. А я-то считала его таким неотразимым и таким благородным. Это самый красивый мужчина из всех, кого мне до сих пор доводи­лось видеть в жизни. И вот этот вечер уже навсегда перечеркнул все мои наивные и глупые понятия о романтике. Очень надеюсь, что больше не увижу его никогда, никогда, никогда. Две недели мне все равно придется провести в этом доме. Что ж, мне необхо­димо будет вести себя так, чтобы избегать прямых встреч с этим человеком.

78

>

Александр наблюдал за тем, как от него уходила Карина. Осознавая всю глубину и все последствия той потери, на которую он только что согласился ради спасения своей будущей карьеры, он до боли стиснул зубы. Что ж, сегодня вечером он принял вполне осознанное решение, и это значит, что он уже получил именно то, чего так хотел. Да, забудь ты ее. Твой путь уже проложен именно в том направлении, в каком тебе и следует идти. И хотя перевод из элитного кавалерийского полка на службу в охранку невозможно оценить иначе, как регресс или возвращение назад, генерал, тем не менее, постоянно убеждал его в том, что эти изменения в его военной карьере носят лишь временный характер, и что через год его ожидает очередное повышение до личного телохранителя его Императорского Величества. Она теперь думает, что ты,– один из тех, кто глумится над любовью и превозносит закаленную сталь клинка и огнестрельного оружия. Ну, что ж, зато теперь она уже не станет искушать тебя выбросить все это железо на помойку. Александр уже, было, развернулся для того, чтобы покинуть бал, как вдруг среди присутствующих он различил прапорщика, который служил его личным курьером в Санкт-Петербурге. Молодой человек стоял в арочном проеме, держа в руках конверт. Александр покинул танцевальную залу и вышел вместе с прапорщиком в холл.

– Пакет для генерала Раскова, господин полковник, от генерал-майора Дурнова. Александр поглядел на конверт в руках посыльного. Дурнова не было в Санкт-Петербурге. Он, вообще-то, был в Киеве. Тогда, как же этот столичный прапорщик смог доставить пакет от киевского генерал-майора? Он отпустил вестового, велев ему отправляться к столу, чтобы под­ крепиться.

– Только никуда не исчезайте, прапорщик. Возможно, что мне потребуется отправить ответ генерал-майору Дурнову.

– Слушаюсь, господин полковник. Благодарю Вас. Александру не составило особого труда отыскать генерала Раскова в библиотеке, где он отдыхал от светской суеты в кампании своих книг, одетых в кожаные переплеты. Акушерка из Санкт–Питербурга

79

– Послание от генерал-майора Дурнова, господин генерал,– отрапортовал Александр, передавая ему пакет. Генерал принял сообщение, прошел вместе с ним за рабочий стол, вскрыл его и прочел содержимое. Ну, и что же там у нас? – подумал Александр. Сейчас у него было такое предчувствие, что этот пакет коренным образом внесет изменения в его казанский отпуск. Через некоторое время генерал погладил свои усы медово-красного цвета, а затем нахмурился. Еще через несколько мгновений он поглядел на Александра.

– Это неприятное послание носит сугубо личный характер, Алекс. Дурнов проинформировал меня о произведенном аресте в одной из гимназий, что неподалеку от Киева. Именно в этой самой гимназии преподает историю брат моей супруги,– Иосиф. Там арестован и его коллега,– профессор Чертков по подозрению в распространении революционных идей в кругу студентов гимназии. Хотя сам Чертков утверждает, что он невиновен, однако при обыске в его рабочем столе местная жандармерия обнаружила книги революционного содержания: работы Гегеля, Канта, Маркса и Эн­гельса. Кроме этого, еще до десятка номеров революционных газетенок.

– Подобное количество запрещенной литературы, собранное в одном месте, наталкивает меня на мысль, что местная жандармерия слегка перестаралась, господин генерал.

– Да… Мне тоже все это не совсем понятно. Мой племянник Сергей достаточно высоко ценит профессора Черткова, да и обе мои племянницы посещали его уроки истории. Думаю, что эта новость их весьма и весь­ ма расстроит. – Он почесал свой лоб. – Не думаю, чтобы данный арест положительно сказался на студентах, да и на всем преподавательском составе гимназии. Шеф местного жандармского управления, по фамилии Гриневич, ожидает дурных последствий, хотя лично мне этот господин не внушает особого доверия. Припоминаю, что в прошлом году именно на подведомственной ему территории прошел митинг мятежников.Дело дошло до разгона, и тогда вся эта свора забаррикадировалась в соборе Святого Андрея. К тому времени, как на место происшествия прибыл Гриневич, уже даже началась пальба. Революционеры повыбивали окна и подожгли здание. Впоследствии, в ходе расследования, сам Гриневич свалил всю вину не на местных мятежников, а на тамошних евреев, и лично инициировал самую грубую расправу над местной еврейской общиной.

80

К тому времени, как выяснилась правда, народ успел затоптать женщину с ребенком и избить местного раввина.

– А что Гриневич, господин генерал? Предстал ли он за эти действия перед судом? Генерал Расков поглядел на Александра удивленными глазами: – Ну, разумеется, нет. С его стороны это была обычная служебная ошибка. На этот раз он опасается точно таких же беспорядков, и поэтому обращается к нам с просьбой, чтобы его полицию поддержала регулярная армия. Генерал отложил в сторону полученные от Дурнова известия и присел на краешек своего рабочего стола. После этого он извлек из серебряного портсигара сигарету и принялся задумчиво ее рассматривать.

– В своем донесении Дурнов просит, чтобы я выслал ему в помощь для проведения расследования тебя, Алекс. К сожалению… – он сделал глубокую затяжку, а затем, не спеша, выпустил из легких дым,– наш Дурнов подчиняется старому графу Евгеньеву.

– Мне это известно, господин генерал.

– Это я к тому, что я все еще не отписал графу о безрассудном поведении его сына, поскольку решил, что мне следует не писать ему об этом, а поговорить с ним при личной встрече по возвращению в Санкт-Петербург. Вот поэтому не ожидай слишком много от Дурнова, зная о том, кому именно он подчиняется. В этой ситуации каждый стал бы спасать собственную шею.

– Я все это понимаю, господин генерал.

– Как только у меня сложатся благоприятные обстоятельства, я снова переведу тебя под свое прямое подчинение.

– Но, вообще-то, я надеялся на свой обратный перевод в кавалерию его Величества, господин генерал.

– Сейчас ты нужен здесь, пока... какое-то время. Дурнов ожидает, что вместе с тобой в его распоряжение поступит капитан Гусинский и еще с полдюжины его молодцов. Итак, твоя задача – собрать всю необходимую информацию о деле Черткова, а затем доставить ее в Санкт-Петербург. Беспорядки под Киевом не смогут заставить Думу отвлечь ее основное внимание от тех беспокойств, которые может всем нам очень скоро преподнести Распутин. Думаю, что к концу сентября, началу октября у тайной полиции уже появится конкретный план действий относительно новоиспеченного прозорливца. К тому же, понаблюдав за ним сегодня вечером,– произнес генерал, серьезно изменившись в лице,– я пришел к твердому убеждению в том, что его влиянию следует положить конец. Он поднялся со стола и дружелюбно хлопнул Александра по плечу. Акушерка из Санкт–Питербурга

81

– Увидимся с тобой осенью в Санкт-Петербурге. И поскольку время твоего пребывания с нами столь неожиданно подошло к концу, думаю, моя супруга и дочь будут ждать с нетерпением нашей следующей встречи. Поскольку Александр никак не отреагировал на эти слова, генерал добавил: – Татьяна будет разочарована, но я лично прослежу за тем, чтобы она все правильно восприняла. Александр вышел из библиотеки генерала Раскова в смущенном состоянии. Он понял, что его уже начали втягивать в такую работу, которой он не желал, и методы проведения которой не одобрял, и теперь все те ниточки, которые, как ему изначально казалось, он будет использовать для достижения своих целей, грозили превратиться в неподъемные железные цепи. Озадаченный, он медленно поднимался вверх по лестнице, чтобы известить Конни о том, что на рассвете он покидает имение Расковых.

Часть вторая «Прошла жатва, кончилось лето, а мы не спасены.» ИЕРЕМИЯ 8:20

6 Тайное собрание Август 1914 года, Киев

А

вгустовская луна опустилась над обширными полями выколосившейся пшеницы как гигантский глобус, сделанный из сияющего золота. Через все небо медленно проплывали огненно-красные облака, простираясь над уходящими вдаль степными просторами. Карина, в сопровождении Сергея и Илюши Зелинского, шла по накатанной телегами дороге, которая тянулась вдоль полей, пожалованных ее прадедам еще два поколения тому назад дедом ныне здравствующего государя императора Николая II. Теплые ветра, насыщенные полевыми запахами, волновали вызревшую пшеницу, принося обильное благоухание разнотравий, перепаханной земли и богатого урожая. Туфельки Карины, опускаясь на землю, поднимали легкую пыль, заставляя ее беспокоиться за юбку красно-белого цвета, отделанную кружевными оборочками. Этим вечером во время революционного митинга она должна познакомиться с сыном доктора Ленского Петром и ее дочерью Иванною, ей еще ни разу в жизни так не хотелось выглядеть особенно интеллигентно и «по-медицински образованной».

– Очень уж ты как-то волнуешься, Илья,– продолжил свою речь Сергей,– на этот раз с нами ничего не случится. Митинг пройдет в полной безопасности. Никто из присутствующих даже не догадается о том, что на собрании будет сам Петр Ленский. Илюшины брови, которые за долгие летние месяцы, проведенные в поле, выгорели и сделались белыми, вытянулись в одну прямую бороздку поверх носа. Вместо ответа он лишь засунул свои загоревшие руки еще глубже в карман брюк. Этот жест, как уже успела выучить Карина за время их знакомства, красноречиво свидетельствовал о том, что Илюша остался исключительно при своем мнении. Темноволосый и черноглазый Сергей, не в пример своему товарищу, шел вперед, улыбаясь во весь рот, хотя его обычная манера поведения отличалась несговорчивостью и отсутствием всяческих признаков радости.

85

– Охранке все о нас известно,– произнес Илья через некоторое время громким и возбужденным голосом. – С тех пор, как два месяца тому назад был арестован профессор Чертков, тайная полиция только и знает, что вынюхивает все в округе.

– Ну, разумеется, что им все известно,– огрызнулся в ответ Сергей. – Аген­ ты царской тайной полиции проникли во все группы социалистов. Но и Ленский не настолько глуп. Он достаточно умен для того, чтобы не доверять никому, кто не входит во внутренний круг его непосредственных друзей, в который вхожу и я,– произнес он не без бахвальства, ткнув себя пальцем большой руки прямо в грудь. Когда этим летом Сергей возвратился из Санкт-Петербурга домой после окончания второго курса университета, то обзавелся друзьями, которые превозносили Ленина, Троцкого и Сталина. Карина знала, что папа Иосиф выказывал чрезвычайное волнение в связи с растущими политическими симпатиями своего сына, тогда как сам Сергей относился ко всем опасениям своего папеньки поверхностно. Каждый раз, как только папа Иосиф заводил подобный разговор, он просто обнимал его своими могучими ручищами, беззаботно смеялся и просил отца прекратить все эти ничем не оправданные волнения. Карина в очередной раз вспомнила о том, что полковник Кронштадтский интересовался политическими убеждениями ее брата, и угрюмо поджала губы. С тех пор, как после бала Александр неожиданно исчез из летней резиденции Расковых, она с ним больше не встречалась. Впоследствии, Татьяна объяснила, что его внезапный отъезд каким-то образом связан с делами государственной важности где-то под Киевом. Когда же, по завершению своего двухнедельного пребывания в Казани, Карина и Наталья вернулись домой, то Александр уже успел отбыть к новому месту своей службы в Зимний Дворец.

– Я слышал, что по этой дороге совсем недавно прошли царские войска в направлении Польши,– произнес Илья, как-то невпопад. – Я думаю, что если охранке станет известно о том, что на сегодняшнем митинге будет Петр Ленский, то они вместе с солдатами просто накинутся на нас как коршуны. Карина, я прошу тебя, не надо идти вместе с нами. Это совсем не так безопасно, как хочется Сергею.

– Сегодня там будет Иоанна Ленская, а мне просто необходимо повидаться с нею,– ответила девушка решительно. Роль личного адвоката и защитника, которую взял на себя Илюша, теперь уже начала действовать ей на нервы. Карине не хотелось, чтобы именно он проявлял по отношению к ней столь непомерную заботу. У нее ведь тоже имеются некоторые планы на 86

будущее, и в эти планы пока что никак не входит замужество. Хотя бабушка Зелинская и питает надежду на то, что Илюшенька и Карина очень скоро поженятся. Впрочем, как и папа Иосиф. Что же касается предстоящего поступления в училище, то от Федора до сих пор не было никакой весточки о том, что он доставил ее пись­ мо своему папеньке, так что она уже начала подумывать о том, что Федор совершенно забыл о ее просьбе. В то же самое время она, по преж­ нему, ждала ответа на то письмо, которое совсем недавно отправила и доктору Ленской. Как знать, может быть, сегодня вечером от нее и придет какой-либо ответ через Иоанну. Странно, но со своей стороны ма­ менька Ева почему-то не очень поощряла контакта дочери с бывшей сокурсницей. Карина продолжала идти вперед, хмурясь все сильнее и сильнее, при этом, стараясь не думать о своем недавнем споре с маменькой по этому поводу. Как знать, может быть, она столь негативно отреагировала на желание своей дочери, все еще находясь в состоянии шока, который она пережила после того, как Наталья призналась, что тайком увезла с собою в Казань ее драгоценный кулон. При этом маменька настолько расстроилась, что чуть было не заболела. Мне никак нельзя говорить ей о том, что я уже написала доктору Ленской. Впрочем, как нельзя ей говорить и о тех взаимоотношениях, которые сейчас выстраиваются у Сережи с ее дочерью. Ее брат был влюблен в Иоанну с тех самых пор, как познакомился с нею в университете, но он держал свой роман в строжайшем секрете. Что-то в этой семейке слишком многое идет неправильно,– подума­ла про себя Карина,– слишком уж много секретов. Сергей бросил на Илью нетерпеливый взгляд.

– Стал бы я, по-твоему, тащить с собою сестру, зная о том, что на митинге будет небезопасно? Говорю тебе, Илья, даже тайной полиции не известно о том, что Ленский возвратился из-за границы в Россию. Они, по-прежнему, склонны считать, что он сейчас находится вместе с Лениным в Женеве. Причем, он придет на наше собрание в гриме. А как еще, по-твоему, Троцкому и Ленину удается каждый раз то въезжать, то обратно выезжать из России? В чем-то Сергей, должно быть, ошибался. Не так давно он рассказал Карине о том, что Ленский провел два года на Уральских рудниках. Революционные группы, из которых состояли различные социалистические и коммунистические движения Российской Империи, очень здорово Акушерка из Санкт–Питербурга

87

расшевелили в течение этого лета всю страну. Карине даже приходилось слышать о нескольких попытках покушения на царских чиновников. Вот почему Ленскому, как никому другому, следовало бы отдавать себе отчет в том, что его открытое появление на митинге не особенно будет приветствоваться.

– Все, что мы делаем, Илья, конечно же, рискованно и опасно, но разве наше дело этого не стоит? И еще,– продолжил Сергей,– во время выступления проявляй терпение и уверенно держись своих позиций, разве что ты встретишь открытую критику со стороны своего соперника. Хорошо?

– Нет, я не согласен с тобой. За некоторые вещи, действительно, стоит бороться,– ответил Илья, посмотрев в глаза Сергею. – Все же прочие идеи и поступки только отнимают энергию и растрачивают нас по пустякам. Так, по моему мнению, наш сегодняшний митинг совершенно не стоит того, чтобы ради него рисковать. И еще, я вовсе не думаю, что ты должен позволять Карине идти на этот митинг. У меня, между прочим, Сережа, есть только одна жизнь. Вот почему мне бы хотелось потратить ее на что-нибудь стоящее. Загорелое лицо Сергея сделалось задумчивым, и он хлопнул товарища по плечу.

– Да. Ты прав. Тебе совершенно не стоит во все это втягиваться. Ты все еще нужен бабушке Зелинской, да и вообще, тебя необходимо сберечь ради блага всей нашей семьи. Так, впрочем, думает и мой отец. – Не выдержав патетической нотки, он рассмеялся. – Видишь ли, если ты не сможешь управляться с крестьянами, то тогда этим делом придется заняться мне. Но если я займусь крестьянами, то тогда кто же вместо меня будет учиться в Нью-Йорке на журналиста? Так что именно тебе, голубчик, придется управляться с пшеничными полями для того, чтобы я смог отправиться в Нью-Йорк и получить там образование. В ответ Илья лишь улыбнулся.

– Что-то я слишком сомневаюсь, что доживу до того времени, когда твой папенька отпустит тебя учиться на журналиста, и уж тем более в Нью-Йорк. Думаю, что тебе следует смириться с обязанностями юриста. Он ведь так давно мечтает о том, чтобы из его семьи вышел хоть какойникакой юрист.

– Да, я скорее запишусь добровольцем в армию, чем соглашусь на то, чтобы влачить скучную жизнь юриста Российской Империи. Затем Сергей обратился к Карине: 88

– Ну, сестрица, теперь выбор за тобой. Либо ты продолжаешь идти со мною на митинг, либо возвращаешься в поместье вместе с Ильей? Если же ты, все-таки, решишь идти сейчас домой, то, я думаю, мне удастся устроить для тебя встречу с Иоанной и Петром Ленскими в следующий раз. Карина посмотрела на Илью. При этом все ее лицо просто умаляло его о том, чтобы он прекратил весь этот спор.

– Я сама попросила Сергея о том, чтобы он позволил мне пойти вме­ сте с ним на этот митинг. Иоанна учится в Императорском училище медицины в Санкт-Петербурге. Мне очень, очень хочется пообщаться с нею. Услышав фразу «медицинское училище», Илья начал что-то понимать. Спустя некоторое время, он молча пожал плечами.

– Кто я, чтобы запрещать тебе что-либо? – Он перевел свой взгляд с Карины на Сергея, после чего развернулся в противоположную сторону и пошел в направлении поместья. Карина провела его взглядом: одинокая фигура, которая, срезая путь, побрела прямо через созревающую пшеницу. Она провожала его глазами до тех пор, пока его силуэт не превратился в отдаленные очертания человека. Сейчас он держал свой путь к летнему домику для гостей, в котором он жил вместе с бабушкой – мадам Зелинской, а, с недавнего времени, и дядюшкой Матвеем. Карина прекрасно понимала, что если бы она сейчас только захотела, то могла бы последовать за Ильей, где их ожидал необычно вкусный ужин, приготовленный бабушкой Зелинской. После сытной трапезы она смогла бы провести остаток вечера, сидя на крылечке, и наслаждаясь общением с дядюшкой Матвеем. Да, что там, даже сейчас было еще не поздно принять решение отказаться от медицинского училища и предаться замужней жизни: воспитывать детей, выращивать пшеницу и присматривать за крестьянами. Это была бы хорошая жизнь, и хотя Илюша вовсе не вызывал в ней такого же волнения, какое пробуждал Алекс во время их недолгого знакомства, она, тем не менее, питала к нему чувство самой доброй привязанности. Но, почему-то, именно сейчас она не могла принять подобное решение. Ее сердце наполняла другая любовь – любовь к медицине, к акушерству и к служению людям. А, может быть, я никогда и не выйду замуж. Сергей, заприметив, что его сестра погрузилась в какие-то мысли, дернул ее за золотистую косу.

– Не беспокойся, сестренка. Он сумеет справиться со своими чувствами. Илья намного умнее, чем большинство известных мне людей его возраста. Акушерка из Санкт–Питербурга

89

Он расстроился из-за того, что ты не поступила так, как ему бы того хотелось.

– Ее брат стал теперь совершенно серьезным, и в его черных глазах отража­ лась за­д ум­чивость, когда он смотрел вдаль. – Кроме того, сестрица,– продол­ жил он тихим голосом,– Илья абсолютно прав относительно того, что скоро может начаться война. Ты слышала об убийстве?

– О, нет, но ведь император же…

– Нет. Убит вовсе не император. Несколько недель тому назад был убит эрцгерцог австрийский Франц Фердинанд. Известно, что война неизбежна. Уже тысячи германских солдат сосредоточились у польских границ. Пройдет еще несколько дней, а, может быть, и несколько часов, прежде чем кто-либо из них сделает первый выстрел, и вот тогда-то и начнется война. А ты ведь знаешь, что это будет означать в нашем с тобою случае? Карина понимала, и это болезненно отражалось на ее душе. Война не только разрушит надежды и мечты многих молодых людей, но будет жестоко уничтожать все живое на своем пути.

– Илью призовут на военную службу, как, впрочем, и большую часть молодых крестьянских парней. И еще, когда Илья говорил о том, что по этой дороге совсем недавно прошли царские войска, он ничего не перепутал. Можешь быть уверена, что они заберут всех мужиков, пригодных для военной службы. Поскольку я являюсь нетитулованным мелкопоместным дворянином, то, формально, я буду свободен от призыва, хотя, в конечном итоге, очередь дойдет и до меня. – Сергей посмотрел на Карину встревоженно. – Это я все к тому, что сейчас не самое подходящее время для того, чтобы выходить замуж за Илюшу... или еще за кого бы то ни было. Сергей понимал, что сейчас происходило на душе у его сестры. Он всегда ее правильно понимал.

– Идем или мы рискуем опоздать,– произнес он. – Думаю, что Иоанна уже на месте. Ленский собирался обратиться с речью к собравшимся на митинге прямо на лужайке студенческого скверика, который примыкал к той самой гимназии, из которой несколько лет тому назад выпускались Сергей и Карина, и где теперь на последнем году своего обучения находилась и Наталья. Это была та самая гимназия, в которой до своего ареста препо­ давал профессор Чертков. На сегодняшний день было известно, что профессора вместе с пятью другими революционерами не так давно привез­ ли в Петропавловскую крепость в Санкт-Петербург. Они уже предстали перед судом. По окончанию заседания каждому из них был вынесен один и тот же приговор – смертная казнь. Это решение было озвучено еще неделю 90

тому назад. И вот вчера вечером Ленский привез в Киев печальное известие. Как только о нем стало известно революционному подполью, его руководство приняло решение выйти на митинг, протестуя против ложного обвинения профессора Черткова и несправедливой над ним расправы.

– На митинге нас будет очень много,– отметил вслух Сергей,– вот почему я не верю, что они прибегнут к насилию или откроют огонь, и, со своей стороны, я не вижу никакого другого способа положить конец единовластному управлению Россией, как только создать организованную оппозицию дому Романовых.

– Но тебя ведь могут повесить за подобные идеи. Тебе непременно следует, как можно больше общаться с дядюшкой Матвеем. Он сторонник укрепления Думы, посредством которой можно будет проводить в жизнь законы, принятые легальным способом.

– Парламент? О, да! Парламент – это здорово. Но ты только взгляни на то, что из всего этого получается? – фыркнул он. – Всякий раз, как только Дума собирается на свои заседания, ее высказывания, направленные против Распутина, только и делают, что злят императрицу. И каждый раз в жутком страхе за своего любимца она прибегает к одному и тому же проверенному способу – истерике, а потом вынуждает императора распускать Думу и отправлять ее депутатов по домам, как будто бы они не державные мужи, а малые дети. Карина ничего на это не ответила. Сейчас она молча шла за братом по каштановой аллее. Здесь Сергей заранее оставил одну из лошадок, чтобы папа Иосиф не увидел и не услышал его, выезжающим из отцовского имения после ужина. Карина должна была дожидаться его у дверей кухни. Как только Сергей покинул имение, девушка последовала за ним, не вызывая никакого подозрения у остальных членов семьи. Подойдя к каштановой посадке, Сергей развязал уже оседланную лошадь, взобрался на нее верхом, и помог то же самое сделать и Карине, усадив ее позади себя. Девушка обхватила брата за пояс.

– Профессора Черткова арестовали по ложному обвинению,– произнес Сергей, когда они уже отправились в путь. – Даже руководители ре­во­ люционного подполья утверждают в один голос, что Чертков не имел к их партии ни малейшего отношения. Его дело от начала и до конца шито белыми нитками, и все из-за того, что профессор не испугался открыто выразить свою поддержку тем немногочисленным требованиям по защите прав человека, с которыми выступили рабочие на фабрике СанктПетербурга. Насколько мне это известно, ему в стол подложили запрещенную Акушерка из Санкт–Питербурга

91

литературу, а в какой-то коробке были обнаружены номера газеты «Иск­ ра», которую издает Ленин. Все это – наглая фальсификация. Уверен, что здесь не обошлось без прямого участия этой крысы – Гриневича. Карине хорошо было известно, насколько глубоко Сергей недолюбливал шефа местного жандармского управления. При этом он никогда не забывал намекать всем о том, что Гриневич лично преследует его с самых юных лет потому, что Сергей открыто отказался признавать безоговорочную власть этого коррумпированного человека.

– Когда арестовывали профессора, тебя здесь не было,– продолжал он свою речь. – Студенты высыпали на лужайку, пытаясь защитить Черткова. Тогда Гриневич приказал своим людям избить некоторых студентов и еще одного беднягу-старика, по имени Павел, который совершенно случайно оказался в толпе протестующих, и вообще не был ни к чему причастен. Позднее, старик скончался от побоев. Как ты думаешь, распорядился ли государь-император о том, чтобы было проведено расследование по факту избиения этого несчастного? Нет! Зачем? Павел же был обычным неграмотным крестьянином. В случае с Чертковым тоже никто не стал особенно доискиваться истины. И вот теперь он мертв. Ленский говорит, что его вывели из Петропавловской крепости на эшафот и повесили вместе с остальными пятью революционерами. Он посмотрел на сестру через плечо. Его лицо выглядело сердитым. При свете луны его глаза горели негодованием. Подобный накал эмоций, бурливший сейчас внутри Сергея, не мог не заставить Карину серьезно забеспокоиться. Ее брат всегда отличался неустойчивостью эмоций и чрезмерной импульсивностью. Подобная степень негодования, вполне осознавала сейчас Карина, не приведет его ни к чему хорошему, кроме неприятностей. Хотя лично ей был вполне понятен гнев Сергея. Профессор Чертков был очень мягким человеком, одним из самых ее любимых преподавателей. И его смерть,– насколько сейчас могла судить сама для себя Карина, было ничто иное, как убийство. Зная этого человека, она смело могла заявить, что он никогда не был большевиком. Всадники доехали до хозяйственных построек гимназии, и Сергей оста­ вил свою лошадь в узеньком овражке, закрытом деревьями со всех сторон. После этого брат и сестра торопливо зашагали в направлении лужайки, примыкавшей к гимназии, прямо к тому месту, где уже собирался митинг. Теперь все мысли Карины переключились исключительно на Иоанну. Может ли так оказаться, что она привезет письмо от доктора Ленской.

92

Ненамеренно вырвавшись вперед, Сергей подождал, пока Карина его догонит.

– А что, если кто-нибудь заметит, что мы тут собрались? – задала девушка брату вопрос. – Ведь кто угодно может сообщить в полицию о том, что в сквере собрались люди. В ответ Сергей лишь нетерпеливо покачал головой.

– У нас есть человек, который сейчас наблюдает за домом Гриневича. Стоит ему покинуть свои покои и направиться в этом направлении, мы тут же будем об этом извещены. В конце концов, студенты ведь всегда собираются на этой лужайке на пикник. Прошу тебя, прекрати волноваться. Нам не следует вести себя подобно трусам перед лицом тирании. Как только они подошли к условленному месту, то увидели, что митинг проводится в самом дальнем конце территории студенческого городка. От стоявшего вокруг воздуха, веяло теплом. Листья на деревьях уже начали высыхать и скручиваться. Для освещения лобного места было зажжено два факела, и Сергей тот час же принялся убеждать свою сестру в том, что ни свет от факелов, ни само это скопление народа не привлечет сюда нежелательного внимания. Но, даже выслушав Сережины уговоры, Карина не стала ощущать себя в большей безопасности. Девушка была уверена, что в случае чего, ее братец первым присоединится к нарушителям порядка. Петр Ленский, молодой человек, которому уже было далеко за двадцать, имел плотную квадратную фигуру. Он стоял на импровизированной трибуне, состоявшей из ящиков которые используются в сельском хозяйстве, и пока он страстно клеймил позором автократическую власть, которая предприняла несправедливый арест и вынесла такой же несправедливый смертный приговор профессору Черткову, его голос, как будто изливал яд. И хотя Карина была знакома с идеями некоторых революционных групп, но столь открытый призыв к свержению правящей монархии невольно заставлял ее время от времени вздрагивать. А действительно ли ему сейчас стоит так громко выступать? У Карины создалось такое впечатление, что этот страстный призыв к революции слышит, пожалуй, чуть ли ни весь Киев.

– А где Иоанна? – задала она вопрос полушепотом. Сергей обвел глазами собравшихся на лужайке слушателей. Затем он засунул руки в карманы брюк. Карина сумела прочесть на его лице тень некоторого недовольства.

– Я пока ее не видел. Акушерка из Санкт–Питербурга

93

– Сергей, а ты уверен, что она собиралась быть на этом митинге?

– Да как же я могу быть в чем-нибудь уверен? – прошипел он ей в ответ.

– Ну, обычно, ты во всем уверен,– ответила она ему, криво улыбаясь.

– Она собиралась быть на митинге. Стал бы я иначе тебя сюда та­щить? Этот ответ не очень убедил Карину, поскольку она знала, что ее братец никогда не упускал возможности приобщить и ее к кругу своих друзейреволюционеров.

– В своем письме Ленский писал о том, что Иоанна приедет в Киев вместе с ним из Санкт-Петербурга. Может быть, она опаздывает, ну, ты же знаешь,– женщины. А может быть, она решила остаться дома из-за головной боли или еще из-за какой-либо причины. Мы, в любом случае, дождемся, пока Ленский закончит свою речь, а потом обо всем его подробно расспросим. Карина попыталась проглотить ком разочарования, подкативший к горлу. По большому счету, ее никак не затрагивали все эти высказывания Ленского, направленные против императора. Просто будет очень жаль, если Иоанна, на самом деле, не приехала в Киев, и если ее планы на эту поездку неожиданно изменились. И все же, несмотря на свое испортившееся настроение, Карина, время от времени, рассматривала толпу, надеясь обнаружить в ней молодую девушку, которую Сергей описывал, как особу с золотисто-каштановыми волосами и весьма изысканными манерами. Хотя, если бы Иоанна присутствовала на митинге, то она непременно бы увидела Сергея и присоединилась бы к нему. Карина еще раз посмотрела на своего брата. Его красивое смуглое лицо сейчас блестело от пота. Он не мог отвести глаз от Ленского. Она была обеспокоенна и принялась осматриваться по сторонам, чтобы выяснить, что за люди стоят рядом с ней, и не заметил ли ктонибудь из них признаков приближающейся опасности. Она увидела рядом с собою обычных людей, вместе с которыми ходила в эту же самую гимназию, да еще несколько незнакомцев, которые, вероятнее всего, были выходцами из перенаселенных районов Киева. Митингующая масса состояла из мужчин, хотя между ними она обнаружила до двух десятков молодых особ женского пола, приблизительно ее возраста. Многие из этих девушек в скором времени покинут родительские дома для того, чтобы отправиться работать на фабрики Москвы и СанктПетербурга. Молодые люди, с мокрыми от пота рубахами, стояли, скрестив руки на груди, и методично кивали головами, соглашаясь с речью Ленского.

94

Некоторые мужчины, более старшего возраста, прибывшие на митинг из Одесского региона, стояли нахмурившись. Один из них сжал свою руку в загрубевший кулак и ударил им о свою ладонь. Время от времени, они переглядывались друг с другом, и тогда из их среды вырывался гнев.

– Верно, говорит,– выкрикнул Сергей.

– Да! Верно! – поддержал его чей-то голос из толпы. От этих возгласов Карина почувствовала себя еще неуютнее, нежели прежде. К счастью, никто из присутствующих не обращал на нее ни малейшего внимания, поскольку сейчас глаза всех митингующих были прикованы к оратору. Она попыталась, было, сосредоточить свои мысли на чем-то нейтральном, и в этот момент заметила знакомую молодую девушку. Анна проживала вместе со своим братом и его женою в крестьянской избе на землях, принадлежавших Пешковым, и работала вместе с остальными женщинами на полях. Интересно, известно ли ее брату о том, что она находится здесь, на этом митинге протеста? Анна – это был еще один, хорошо всем знакомый в семье Пешковых, секрет. Все в доме знали о том, что, несмотря на серьезный интерес Сергея к Иоанне, он все это лето встречался и с Анной. Молодая крестьянка, вероятнее всего, до сих пор не заметила Карины. Может быть из-за того, что не сводила глаз с Сергея? Насколько Карина знала эту девушку, она никогда не замечала, чтобы Анна выказывала хотя бы малейший интерес к революционным идеям, так что, вероятнее всего, она пришла сюда только для того, чтобы впечатлить Сергея своими познаниями в сфере политики. Карина с тревогой посмотрела на Анну. Девушка была беременна, и хотя Сергей упорно отрицал свое отцовство, Карину мало убеждали его слова. Папе Иосифу ничего еще не было известно о положении Анны, тогда, как госпожа Ева была обо всем осведомлена. До сих пор она не приняла никакого решения ни в отношении будущего Анны, ни в отношении ожидаемого ребенка. В тот момент, когда Карина снова перевела свой взгляд на Ленского, ее глаза случайно увидели мужчину, который, находясь в тени, стоял чуть поодаль от внешнего круга собравшейся толпы. Может ли быть, что он наблюдает сейчас за нею? Карина не разглядела этого человека, поскольку его шляпа была низко натянута на глаза, и, таким образом, затеняла все лицо. Заметив на себе взгляд Карины, человек отвернулся в сторону, опустив руку во внутренний карман своей поношенной одежды. Он вытащил оттуда Акушерка из Санкт–Питербурга

95

сигарету, развернулся плечом к Карине, и, чиркнув спичкой, прикурил, спрятав огонек в сложенных ладонях. Когда Карина всматривалась в ночное небо, словесные громы и молнии, которыми сыпал Ленский, как-то сами собой утихли. Любопытно, но на какое-то время полная луна как будто остановилась и замерла над крестом церкви святого Андрея Первозванного. Это зрелище пленило ее воображение и, почему-то, породило в ее сердце покой и удовлетворение. Ее память возвратилась в прошлое, к тем дням, когда вся семья проводила много времени в этой церкви, и неизъяснимое чувство тоски заполнило ее душу. Карина еще раз посмотрела в сторону незнакомца – не ушел ли он за это время. Нет. Он никуда не ушел. Девушка заметила, что он как-то странно стоит. Можно было подумать, что это – переодетый в гражданское человек с военной выправкой. Хотя, как такое вообще возможно? Ну, разве какойнибудь офицер отважиться появиться в маскарадном костюме на митинге подобного рода? Его «поставили бы перед расстрельной командой», ну, разве что можно предположить, что этот офицер присутствует здесь в силу своих служебных обязанностей. Хотя, вряд ли. Что за глупость?! Да, женское воображение иногда заходит слишком далеко. Сергей клятвенно заверил ее, что местным властям совершенно ничего не известно об этом митинге. А раз так, то в этот час и на этом месте не может быть никаких военных. Незнакомец снова повернул голову в ее сторону. Карина, в ответ, отверну­ лась. Может ли быть так, что это – один из близких друзей Ленского, который прибыл сюда, в Киев, вместе с ним? Именно в это мгновение к общей толпе присоединился еще один запоздалый слушатель, свернувший к митингующим прямо с улицы. Этот человек выглядел намного старше присутствующих мужчин. Умное и трезвое лицо, усы, коротенькая бородка... Доктор Дмитрий Зиновьев. А он-то что здесь делает? Зиновьев был самым последним человеком, от которого она бы ожидала сотрудничества с революционерами. Зачем такому человеку, как он, чья жизнь представляет живой интерес для общества, и чья медицинская репутация уже снискала милостивое внимание монаршей супруги российского государя, рисковать своим положением, появляясь среди ночи на сходке подобного рода? Многим его знакомым было хорошо известно о том, что доктор Зиновьев большой любитель поздних вечерних прогулок, так что не исключено, что 96

он забрел сюда ни о чем не подозревая, привлеченный светом горящих факелов и видом собравшейся на лужайке толпы. Да и то, что он сейчас находился в Киеве, не было таким уж из ряда вон выходящим событием, поскольку доктор имел обыкновение приезжать в этот город каждый день для благотворительной медицинской практики, хотя Карине еще ни разу в жизни не доводилось видеть известного доктора в Киевском пригороде. За долгие годы своей медицинской деятельности доктор Зиновьев разработал специальную программу для практикующих сельских врачей, которые лечили крестьян, и которым, обычно, не доставало полного медицинского образования. Для таковых он читал лекции по медицине и заботился о том, чтобы медицинское оборудование поступало в самые отдаленные районы Сибири. Один раз в году госпожа Ева отправляла Карину в непродолжительную поездку в Киев, где доктор Зиновьев организовал медицинский склад, из которого, учитывая ее прошлую привязанность к Императорскому училищу медицины и ее нынешней практике сельского доктора, бесплатно выдавались медикаменты и прочие принадлежности, необходимые в медицине. Во время одного из таких визитов Карине и удалось увидеть прославлен­ ного доктора. Он проводил семинар для сельских врачей, приехавших из отдаленных регионов Сибири. Доктор Зиновьев был красивым муж­ чиной. Он носил неизменно черный сюртук, белую рубаху и круглые очки. Доктор всегда наблюдал, как загружаются медикаментами телеги прибывших в Киев из сельских глубинок врачей. Карина вспомнила еще и то, что этого человека отличала прекрасная память, ибо при встрече он всегда узнавал Карину. Заметил ли он ее среди присутствующих? Узнал ли он ее? А если узнал, чем теперь это все для нее обернется, если обернется вообще? Голос Ленского гремел, как раскаты грома.

– Осуждение на десятилетнюю каторгу на уральских рудниках не удовлетворило царя! Вместо этого профессор Чертков был повешен! Да! Повешен! Эта фраза превратила толпу в растревоженный улей.

– Наш профессор Чертков повешен?

– Да,– прогремел Ленский,– царь и его чиновники убили этого мягкого и честного человека. И, вне всякого сомнения, что в тот самый момент, когда наш профессор бился в агонии, наша царица, эта иностранка, эта Акушерка из Санкт–Питербурга

97

немка, ублажала в своей гостиной изысканными блюдами этого шарлатана и невежду Распутина. А какое ей, в общем-то, дело до обычных людей из русского народа?! Да, и в чем, собственно говоря, состояла вина профессора? Он призывал к справедливому отношению к рабочим на фабрике СанктПетербурга, где точно такие же мужчины и женщины, как и вы, работают по восемнадцать часов подряд за жалкие гроши! В то время как императрица кормит прямо из рук конфетами Распутина, российские рабочие едва ли могут позволить себе купить целую буханку хлеба для своих детей. Но какое до этого дело царице?! Она продолжает потчевать свою ручную собачку Распутина немецким шоколадом. Нестройный шум, уже давно начавший зарождаться внутри толпы, выплеснулся наружу как морская волна на берег. Все те, кто теперь желал как можно ближе продвинуться к Ленскому, начали толкать локтями Карину. Ведь не так то уж и часто этим людям приходилось слышать выступление оратора, который говорил от имени народа, обнажая гнев, вызванный монархическим строем. Девушка бросила беглый взгляд на своего брата. Лицо Сергея выражало всю степень его внутренней концентрации. Тот блеск, который сейчас отражали его глаза, заставил ее всерьез забеспокоиться. Теперь Карина и сама могла видеть как поток озлобленной речи, подхваченной сотнями тысяч россиян, способен перерасти в огромную волну, которая, захлестнув всю страну, вызовет в ней вспышки насилия. Сергей принялся расстегивать воротничок своей косоворотки. Затем он поднял вверх сжатый кулак как знак полной поддержки того, о чем сейчас говорил Ленский, и к чему призывал народ. Ветер пронесся мимо деревьев, высаженных в студенческом скверике, и принялся играть с юбкой Карины.

– Смерть собаке Гриневичу! – кто-то вдруг выкрикнул из толпы. – Это он подстроил арест профессора.

– Гриневич – убийца! – поддержал его еще чей-то голос.

– Да! Убийца и палач, скрывающийся за жандармской униформой!

– Долой Гриневича! Долой царя! Сергей рванулся в сторону импровизированной трибуны, и Карина схватила его за рукав, в попытке остановить, но ткань его сорочки лишь проскользнула у нее между пальцами.

– Не надо, Сергей! – прокричала она.

98

Молодой человек взобрался на ящики и теперь стоял рядом со своим другом. Увидев Сергея, Ленский рассмеялся, хлопнул его по спине и уступил ему место выступающего. Карина сжала ладошки в кулачки.

– В этом городе есть лишь один тиран, преследующий всех нас! И этого тирана зовут Гриневич! – прокричал Сергей. – Скольких ваших товарищей избивали понапрасну его люди? А скольких из них осудили за преступления, которых они никогда не совершали?

– Им нет числа! Теперь Карина видела разгневанные человеческие лица. Гнев начал распространяться на всех присутствующих, подобно эпидемии, и теперь уже каждое слово, сказанное Сергеем, все сильнее и сильнее распаляло толпу, делая это до тех пор, пока все собравшиеся в студенческом сквере не оказались зараженными этой инфекцией. Девушка посмотрела в ту сторону, где до сих пор стоял незнакомец, желая проследить за его реакцией. Но его на месте не оказалось. Она поглядела по сторонам и поняла, что за это время доктор Зиновьев тоже куда-то исчез.

– Вспомните старика Павла! – Кто-то снова выкрикнул из толпы. – Разве не Гриневич обвинил его в том, что он, якобы, воровал лошадей? Ну, и где же сейчас этот бедняга, после всех пережитых им допросов?

– В могиле,– ответил еще чей-то голос. – Старик Павел в могиле.

– Слишком много на совести Гриневича невинно убиенных Павло­в! Слишком много профессоров Чертковых! – снова выкрикнул Сергей, обращаясь к митингующим. – Все они лежат в земле, и только по­тому что Гриневич – взяточник, потому что Гриневич – вор, потому что Гри­ невич – убийца!

– Долой эту свинью! Карина пробилась поближе к импровизированной трибуне: – Сергей! Но толпа уже двинулась куда-то вперед, и поэтому ее, как безнадежно застывшую на месте, вполне естественно оттеснили на самый задний план.

– Не шумите! – Кто-то выкрикнул.

– Ой! – донеслось от передних рядов,– полиция! Бежим! По всей толпе моментально пронеслось смятение, и Карину накрыло лавиной человеческих тел.

– Карина! Беги! – услышала она голос Сергея откуда-то спереди. Акушерка из Санкт–Питербурга

99

Часть людей побежала в ночь, устремляясь прямо туда, где их бесследно поглощала тьма. Остальная же часть, постояв какое-то время на месте, единодушно устремилась в сторону начальника местного жандармского управления Гриневича. В охваченном темнотой и беспорядком сквере, Карине вдруг показалось, что даже жандармы бросили своего начальника из-за атакующей массы. Карина принялась отыскивать во всей этой суматохе Сергея. Может быть, он убежал? Уже в следующее мгновение она увидела, как группа мужчин окружила со всех сторон Гриневича. По виду, Гриневич был не из хлюпиков, но уже через несколько секунд этот здоровяк оказался поваленным на траву. В тот же самый миг на него отовсюду посыпались беспощадные удары: в воздухе свистели движимые неуемной местью кулаки и обутые в грубую обувь ноги нещадно били его. Ночной ветер едва успевал уносить прочь звуки ударов и слабые стоны. Карина отвернулась в сторону. От этой сцены избиения ее моментально стошнило. В следующее мгновение ею овладел животный ужас, и она бросилась, было, в сторону толпы, избивавшей Гриневича, но в тот же самый момент чья-то сильная рука схватила ее за предплечье и потащила через всю лужайку в ту сторону, где от деревьев исходили тени. Карина начала извиваться, противясь своему захватчику. В неясном свете луны блеснули маленькие круглые стекляшки посаженных на нос очков.

– Доктор Зиновьев? – не веря своим глазам, проговорила она.

– Немедленно бегите к деревьям! Ну же, быстрее! – скомандовал он и куда-то исчез.

7 Черный экипаж

К

арина, совершенно сбитая с толку, под сопровождение полицейских свистков попыталась скрыться в темноте. Нужно было послушаться Илюшу. А что, если полиция дознается о том, что и она присутствовала на этом митинге? Да и Сергей не избежит наказания, точно так же, как не избежал его тогда, в Санкт-Петербурге. Теперь только еще не хватало им обоим загреметь в Петропавловскую крепость. В темноте Карина пробралась к тому самому месту, где Сергей припрятал их лошадь, но… лошади там не было. Карина покрутила головой в разные стороны, осматривая, насколько это было возможно, прилегающую местность. Может ли быть так, что Сергей сбежал от полиции, оставив ее одну? Нет. Кто угодно, но только не Сергей. Что там скрывать, ее брат, действи­ тельно, отличается безрассудностью, но не настолько, чтобы бросить ее в минуту опасности. Хотя Карина видела, что Сергей крепко привязал лошадь к дереву, она все-таки осмотрела ближайшие кусты и деревья в надежде на то, что лошадь могла развязаться и теперь паслась где-нибудь поблизости. В конце концов, оставив поиски, она выбежала на дорогу и принялась осматриваться по сторонам. Никого и ничего не было. Затем до нее начал доноситься стук лошадиных подков и поскрипывание колес. Карина немного отошла от дороги, в целях предосторожности. Она увидела черный экипаж, которым управлял кучер, одетый в красную кепку и в черный короткий сюртук, развивающийся сзади на ветру. Пассажир, находившийся в экипаже, внимательно всматривался в ночную дорогу. По мере того, как экипаж подъезжал все ближе, Карина с огромным чувством облегчения разглядела в нем доктора Зиновьева. Девушка снова сделала шаг в направлении дороги и подняла вверх правую руку. Доктор велел кучеру остановиться и прямо на ходу распахнул дверцу своего экипажа.

– Быстро сюда.

101

Карина уже, было, поставила ногу на ступеньку экипажа, приготовившись забраться внутрь, как вдруг из-за деревьев выскочило сразу несколько полицейских.

– Именем его императорского величества! Никому ни с места! Карина повернула голову на окрик. В мужчинах, которые сейчас спеш­но приближались к экипажу, она разглядела жандармов из местного управления. Карина стояла не шевелясь. Лошади фыркали, а учащенные удары ее сердца неистовым импульсом отдавались в ушах. Жандармы замерли на месте в нескольких шагах. Вперед вышел Лео­ нович – второй после Гриневича в местном управлении жандармерии. Его похотливые глазки сами собой выдавали все его мысли.

– А? Так это, значится, Вы, мадемуазель Пешкова?

– Да, это я. А Вы, разумеется, на службе? Что ж, господин Леонович, если Вы мне позволите, то я спешу.

– Не стоит так уж торопиться, сударыня. Дело в том, что, преследуя Вас, я все время думал, что преследую подружку Вашего братца, постоянно нарушающую порядок.

– Вы хотите сказать, что только что преследовали Анну? Но мы с ней не виделись с утра. Я уверена, что сейчас она вместе с братом и его женой ужинают у себя в избе. В этот момент из окна выглянул доктор Зиновьев.

– По какой причине вы загородили дорогу, констебль?

– А, добрый вечер доктор, господин Зиновьев. Я не знал, что это Ваш экипаж. Вас не затруднит ответить мне на один вопрос, откуда Вы сейчас едете?

– Разумеется, нет. Я следую из моей гостиницы. А что означает весь этот шум? Кого-нибудь ограбили?

– Нет, доктор. Это революционеры снова учинили беспорядки на территории студенческого сквера. К тому же, они напали на господина Гриневича и изрядно его избили. Так что наша обязанность – опросить всех, кто повстречается нам в округе.

– Надеюсь, что я не прохожу у вас по спискам неблагонадежных поддан­ ных его величества,– произнес раздраженным голосом Зиновьев. – Вам, как представителю службы особого рода должно быть известно, что совсем недавно я был вызван в Царское Село для того, чтобы там занять должность семейного врача-консультанта монаршего дома Романовых? Леонович неуверенно заерзал на месте: 102

– Именно так, господин доктор, именно так. И все же, прошу снизойти к моим обязанностям, но вот эта юная особа не так давно присутствовала на митинге. Ее опознал один из наших агентов.

– Могу абсолютно уверить Вас, констебль в том, что Ваш агент ввел Вас в большое заблуждение. Мадемуазель Пешкова находилась со мною. Она вводила меня в курс дела о том, в каком состоянии пребывает медицина в среде крестьян, проживающих на господских землях Пешковых. Мы расстались с нею не более чем пятнадцать минут тому назад, но, как только я услышал полицейские свистки, велел кучеру мчать, что есть духу, по дороге, дабы убедиться, что с юной дамой ничего не произошло. И теперь, в виду сложившихся обстоятельств, я обязан доставить мадемуазель Пешкову в целости и сохранности в ее родительский дом.

– Значит, мадемуазель Пешкова была с Вами, доктор?

– Именно так я и сказал. Прошу Вас, милочка, прошу в экипаж. Вас, наверное, уже заждались дома родители,– с этими словами он протянул руку и подал ее Карине, которая смело и спокойно села в экипаж, прекрасно понимая, что, из-за его личных связей с домом Романовых, никакой полицейский не посмеет противиться доктору Зиновьеву. Ну, по крайней мере, не посмеет именно на этот раз.

– Доброй вам ночи, господа. Я желаю всем удачной охоты на этих революционных зачинщиков беспорядка.

– Да, господин доктор, спасибо. И Вам тоже доброй ночи. И Вам, ма­ демуазель Пешкова.

– Благодарю Вас,– ответила полицейскому Карина, удивляясь своему внутреннему спокойствию. Как только она устроилась на сиденье, дверца экипажа захлопнулась, лошади тронулись с места, и уже через несколько минут Карина оставила свой полуночный кошмар где-то позади, на пыльной дороге. Карина поглядела на противоположное сиденье, где с мрачным видом на нее сейчас смотрел Зиновьев. Он устроился удобнее на своем месте, и она услышала, как он тяжело вздохнул. После этого доктор достал носовой платок и протер им линзы своих очков.

– Неразумно, мадемуазель Пешкова. Очень неразумно.

– Мне непонятно, для чего Вы так рисковали, господин Зиновьев, но, признаюсь, что, если бы не Ваша помощь, то меня бы сейчас наверняка арестовали. Так что я теперь Ваша должница. Зиновьев покачал головой: – Вы, ровным счетом, ничего мне не должны. Акушерка из Санкт–Питербурга

103

Она посмотрела на него внимательнее. Голубые глаза под седеющими черными бровями. Лет двадцать назад он,наверное, был довольно-таки красивым мужчиной. Зиновьев снова надел свои очки на нос.

– С Вашей стороны было очень глупо появляться здесь сегодняшней ночью.

– Да,– согласилась она с его замечанием, скромно не упоминая о том, что была на митинге точно так же, как и сам доктор.

– Господина Ленского повсюду разыскивает тайная полиция. Любая связь с этим человеком тот час же поставит и Вас и всю Вашу семью в число неблагонадежных особ.

– Да. Я,.. это понимаю. Но я не революционер, господин Зиновьев.

– Не думаю, что Вам удалось бы столь же легко убедить в этом и жандар­ мов. Ваш брат – безрассудный молодой человек. С его стороны было полнейшим безумием влезать этой ночью на пустые ящики, с которых он столь опрометчиво призывал толпу к физической расправе над Гриневичем. А что, если бы среди присутствующих оказался бы шпион? Тогда Вашего брата непременно бы арестовали прямо в родовом имении, и сослали бы на каторгу.

– Так вот именно за это, доктор Зиновьев, борется мой брат – за свободу слова и мыслей.

– Не могу с этим не согласиться. А сказал все это я только лишь для того, чтобы уведомить Вас: охранке все известно о Вашем брате. И если этим вечером Вас, действительно, кто-нибудь видел из агентов тайной полиции, то, несмотря на весь мой разговор с констеблем, за Вами установят надзор. Удалось ли Сергею избежать ареста или же он в эту самую минуту находится в жандармском управлении? А что, насчет Ленского? Зиновьев поправил на носу очки.

– Я не хочу, чтобы у Вас сложилось впечатление, как будто бы я вмешиваюсь не в свои дела, но не могли бы Вы сообщить мне истинные мотивы Вашего присутствия на митинге? Доктор Зиновьев имел вид заботливого отца, и поэтому он сразу же вызвал у Карины симпатию и чувство полнейшего доверия. При этом подобный вопрос открывал перед нею возможность если не попросить его вмешаться лично в дело ее поступления в Императорское медицинское училище, то, по крайней мере, рассказать ему о своем желании в нем учиться.

– Я пришла сюда для того, чтобы повидаться с дочерью доктора Ленс­ кой – Иоанной, которая является студенткой Вашего медицинского училища, доктор. Если я не ошибаюсь, то доктор Ленская не только Ваша коллега, 104

но и друг. Мой брат очень хорошо знает Иоанну. Они познакомились в Санкт-Петербурге. Недавно я написала письмо госпоже Ленской, с просьбой оказать мне содействие в поступлении в медицинское училище, и я подумала, что, возможно, Иоанна привезет с собою письмо от своей матушки. Но Иоанны не было на сегодняшнем собрании. И теперь должна Вам признаться, я очень рада тому, что ее на этом митинге не было.

– Да, доктор Ленская и ее дочь Иоанна, конечно же, я их очень хорошо знаю. Доктор Ленская была моей студенткой. Карина оживленно улыбнулась.

– Точно так же, как и моя маменька. На самом деле, она и госпожа Ленская жили в одной и той же комнате, когда учились в Вашем училище. А Вы, случайно, не помните мою матушку, господин Зиновьев? В ту пору ее фамилия была Ева Менкина. Доктор нахмурился, снял с носа очки, а затем молча на них уставился. Через некоторое время он их протер.

– Менкина, Менкина, весьма вероятно... О, да! Она была превосходной студенткой. Значит, Вы тоже желали бы последовать ее примеру, не так ли? Карина подалась вперед всем своим корпусом.

– Только об этом и мечтаю. Я уже и прежде подавала несколько раз заявления на поступление, но моя матушка – еврейка, а это значит, что ежегодная квота для подобной категории студентов очень мала. Так что мне каждый год приходил отказ. После некоторого молчания доктор Зиновьев, наконец, произнес: – Что ж, мадемуазель Пешкова, Ваша решительная настойчивость заслужи­вает похвалы. По моему возвращению в Санкт-Петербург я поговорю с доктором Ленской. Может быть, из этого что-нибудь получится. Сердце девушки наполнилось волнением и радостью. Все остатки переживаний и страха как будто бы куда-то улетучились сами собой.

– Господин Зиновьев, если меня примут в училище, то я буду самым счастливым человеком во всем Киеве! На какое-то мгновение она смутилась, заметив в его мимолетной улыбке некую долю грусти и даже какой-то неловкости.

– Что ж, мадемуазель Пешкова, тогда нам, действительно, необходимо позаботиться о том, чтобы Вы были счастливы. В одном могу Вас точно заверить: если Ваши родители поддерживают Вас в Ваших желаниях и стремлениях, то со своей стороны я сделаю все возможное для Вашего поступления в училище. Акушерка из Санкт–Питербурга

105

Карине хотелось сейчас броситься этому человеку на шею и расцеловать его в обе щеки, но она это не сделала. Вместо этого она сидела с чопорным видом, до боли сжав в замок свои ладошки.

– А я думала,– произнесла она, рассмеявшись,– что сегодняшняя ночь будет самой несчастливой в моей жизни! И вот в конце туннеля для меня появился свет. Кто бы мог в это поверить? Доктор Зиновьев никак не прокомментировал ее слова, а только улыбнулся довольной улыбкой. Глядя на него, можно было подумать, что радость этой девушки трогала его как-то очень глубоко. Что за добрый и щедрый человек! Я буду его самой лучшей ученицей.

– А я видела Вас у самого краешка толпы,– сказала она.

– Да, обычно я в это время совершаю прогулки. Я, действительно, остановился на несколько минут, чтобы поглядеть, что там такое происходит. И, знаете, мне вовсе не трудно было узнать на этих коробках Петра. Если бы его сегодня вечером слушала доктор Ленская, то его выступление весьма ее бы опечалило. Госпожа Ленская – горячий сторонник царствующего дома Романовых, и она никак не одобряет своего сына за то, что тот встал на сторону революционеров. Я абсолютно уверен в том, что доктору Ленской не известно, что ее дочь Иоанна сопровождает брата в этой поездке в Киев. И все-таки, не смотря на трагическую ситуацию для семьи Ленских, Карина едва могла удержать бьющие из нее эмоции. И только после того, как она вспомнила о Сергее, ее настроение изменилось. Удалось ли ему уйти? И если не он взял лошадь, тогда кто же мог это сделать?

– Анна,– неожиданно проговорила она вслух.

– Анна? Карина посмотрела на доктора Зиновьева.

– Крестьянка. Она работает на наших землях. – Девушка немного по­ колебалась, прежде чем рассказать все Зиновьеву.

– Анна – это юная девушка. Она влюблена в Сергея. К сожалению, они совершили ошибку. У Анны будет ребенок. Лошадь, на которой приехали мы с Сергеем, пропала и теперь, если этой лошадью воспользовалась Анна, то это может вызвать у нее преждевременные роды.

– Да. Если ее действиями двигал страх, то последствия ее вряд ли бы стали волновать.

– Она была сегодня на митинге, и если ее арестовали…

– То что?

– То она будет говорить, не смотря на всю свою преданность Сергею.

106

Зиновьев нахмурился.

– Думаю, что мне придется глубже вникнуть в сегодняшние события. Вы, очевидно, захотите узнать, удалось ли Вашему брату ускользнуть от полиции вместе с Ленским до того, как их окружили? Успокоившись, она погрузилась в молчание. Доктор Зиновьев выглянул в окно.

– А эта крестьянская девушка, Анна, мне кажется, будет разумным, если я осмотрю ее. Скажите, их изба находится далеко отсюда?

– О, нет, рядом. Хотите, я сбегаю домой и скажу своей маменьке, чтобы она пришла помочь Вам, доктор? Зиновьев с серьезным видом посмотрел на имение Пешковых.

– Нет. Думаю, что нам сейчас незачем беспокоить мадам Пешкову. Очень может быть, что Анна не воспользовалась Вашей лошадью, а если даже и воспользовалась, это не означает, что у нее непременно начнутся преждевременные роды. Все будет зависеть от состояния ее здоровья, и от того, каким образом она на ней ехала.

– Но, в таком случае, может быть, я смогла бы Вам ассистировать?

– Надеюсь, что у Вас есть необходимая подготовка? Карина улыбнулась: – Я с детских лет сопровождаю матушку в делах ее медицинского милосердия, всякий раз, когда она помогает членам нашей семьи, друзьям или же крестьянам. Впрочем, я еще ни разу в жизни не принимала роды самостоятельно.

– Если Вы подержите лампу и успокоите, в случае необходимости, девушку, то окажете мне неоценимую услугу.

– Сочту за честь, доктор.

– Возможно, что она не пожелает, чтобы ее семья узнала о ее сегодняш­ нем отсутствии. В этом случае нам придется соблюдать определенную осторожность. Сейчас я буду ассистировать великому Дмитрию Зиновьеву. Мама просто лишиться чувств, когда об этом узнает. Хотя, это немного странно. Он, почему-то, не пожелал, чтобы ему в этом деле помогала маменька, а ведь кто, если не она была бы сейчас для него наиболее подходящим ассистентом… А что, если он просто желает дать мне возможность немного по­ практико­ваться? Хотя, с другой стороны, а зачем ему все это? И опять же, с какой это стати он вообще бросился мне на выручку? Акушерка из Санкт–Питербурга

107

8 Ассистент доктора

С

вет от масляных ламп, горевших внутри крестьянской избы, порождал и отбрасывал на стены причудливые блики. Сама изба была сложена из толстых бревен и покрыта слегка покатой крышей. В небольшой комнатушке, называемой в крестьянском обиходе светлицей, находилась постель и печь. Эту комнату, как водится, держали для гостей, но Елена Лаврушкина отдала ее в полное распоряжение своей шестнадцатилетней золовки Анны. Когда Карину впустили внутрь избы, то она сразу же заметила, что у Елены и у ее мужа Юрия хмурые лица. Означает ли это, что им уже все известно о собрании и о том, что митингующих разогнала полиция? Вероятнее всего. Иначе, почему тогда Елена была бледной и напряженной, а Юрий то и дело обтирал ладони о штаны, непрестанно выглядывая в окно?

– Как себя чувствует Анна? – спросила хозяев Карина полушепотом.

– С нею все хорошо. А почему Вы спрашиваете?

– Тебе не следует меня бояться, Елена. Тебе ведь известно, что сегодня вечером ее не было дома, ведь так? Та в ответ лишь тяжело вздохнула.

– Да. Я пыталась, было, отговорить ее от этой затеи, но она все рав­но поступила по-своему. Совсем недавно она вернулась домой вся в сле­ зах и рассказала нам о том, что полиция напала на тех, кто собрался в студенческом сквере. Там было что-то связанное с революционерами, что ли. Не вдаваясь в детали недавних событий, участниками которых являлись как Карина, так и Анна, она сообщила Лаврушкиным о том, что на улице в экипаже ожидает доктор Зиновьев, после чего объяснила им и цель их посещения. Как только Елена услышала о том, что Анна, вероятнее всего, добиралась до дому верхом, ее глаза расширились от беспокойства и тревоги. После этого она поспешно провела Карину к постели, на которой сейчас лежала Анна. Девушка не спала, и в эти мгновения Карина чувствовала всю степень ее внутренней напряженности и страха.

108

– Все хорошо, Анна. Я здесь для того, чтобы помочь тебе. Это ведь ты во время митинга воспользовалась лошадью Сергея?

– Да… Мне было так страшно, что я ни о чем не думала, до тех пор, пока уже не оказалась на полпути до нашей избы. Лошадь сейчас находится у вас в конюшне. Ее отвел туда Стеша. А что полиция? Она тоже сюда придет? – спросила девушка, испуганно хватая Карину за руку.

– Нет. Я так не думаю. Я приехала сюда с доктором Зиновьевым. Он очень известный в столице человек и является другом нашему государю. Он позаботится о том, чтобы с нами не приключилось никакой беды. Сейчас доктор находится на улице, в экипаже. Мы очень беспокоимся о тебе, Аннушка. Ты как себя чувствуешь? Тебя не тошнит? У тебя нигде не болит, не кровоточит? Аннушка стучала от нервного напряжения зубами, смотря на Карину широко раскрытыми от страха глазами. Затем она, молча, затрясла головой, давая понять, что все в порядке. Карина улыбнулась ей в ответ и, взяв ее за руку, принялась поглаживать верхнюю часть ее ладошки, делая это в точности так, как и учила ее матушка, чтобы успокоить пациента.

– Ну, вот и хорошо. Ты сильная и здоровая девушка, Аннушка. Может быть, нам и не потребуется никакого обследования, но, знаешь, доктор Зиновьев – это самый лучший врач во всем Санкт-Петербурге, и вот, представляешь, этот человек приехал для того, чтобы осмотреть тебя и убедиться в том, что с тобою все в полном порядке. Анна перевела свой взгляд на Елену, а та, в свою очередь, кивнула головой в знак согласия.

– Это очень хорошо, Аннушка, что доктор приехал сюда, чтобы тебя осмотреть. У тебя уже никогда больше не будет лучшего доктора, чем этот господин из столицы.

– Хорошо… Путь он меня осмотрит. Карина вышла из горницы, и через несколько минут возвратилась обратно, но уже с доктором Зиновьевым. Войдя, он улыбнулся, глядя на дрожащую от страха и волнения девушку.

– Итак, это, значится, и есть наша Аннушка? – произнес он, глядя добрыми глазами. – У нас все с тобою будет хорошо. Главное, не волнуйся. Тебя уже осматривал доктор? Она молча покачала головой, тем самым, давая отрицательный ответ.

– Мне помогает госпожа Ева. Она очень добрая. Карина с гордостью поглядела на доктора Зиновьева, дабы проследить за его реакцией, и к своему величайшему изумлению она увидела у него на Акушерка из Санкт–Питербурга

109

лице такое выражение, которое появляется исключительно в тех случаях, когда человеку причиняют боль. Юрий вышел покурить, а Карина осталась возле доктора, чтобы ас­ систировать ему во время осмотра. Зиновьев вымыл руки специальным мылом, которое он возил с собою в саквояже, и попросил Елену, чтобы та нагрела на печи горячей воды. Только после этого он дотронулся до округленного живота Аннушки. Затем простыми и уверенными движениями он определил точное положение ребенка внутри материнской утробы. Карина следила по лицу за его реакцией, но, поскольку доктор не выказывал никаких эмоций в присутствии своего пациента, то и Карина никак не могла судить об истинном положении дел у Аннушки.

– Аннушка,– произнес он невеселым, но уверенным голосом,– я не стану проверять тебя внутри, но у меня есть основания полагать, что на ребенка повлияла твоя недавняя прогулка. Для тщательного осмотра у меня сейчас нет при себе всех необходимых лекарств и инструментов. Я хочу, чтобы ты полежала несколько дней в постели, и как следует отдохнула. В свою очередь я бы советовал госпоже Пешковой привезти из Киева акушера. Я напишу данные и оставлю записку с мадемуазель Пешковой. Утром она отдаст ее своей матушке. Карина старалась выглядеть спокойной и не выдавать своего волнения. Что ж, если уж доктор Зиновьев опасается производить внутренний осмотр, дабы не повредить ребенку, то это значит, что он опасается возможных осложнений.

– Я оставлю у твоей сестры некоторые лекарства. Завтра утром она расспросит у госпожи Пешковой о том, как именно их следует принимать. Ну а сейчас я дам микстуру, которая поможет тебе уснуть. В данный момент это самое лучшее, что можно предпринять для ребенка и для тебя. Доктор отмерил из нескольких пузырьков определенное количество микстуры и развернулся в сторону встревоженной Елены. Затем он объяснил ей, в каких дозах и когда ей следует давать девушке лекарство. Карина почувствовала, как Аннушка вцепилась рукой в ее рукав и начала дергать. При этом ее глаза искали встречи с глазами Карины.

– А что Сережа? Он в безопасности? Карина кивнула головой и приложила палец к губам. Следом за этим они обменялись улыбками. Теперь Карина уже не чувствовала такого напряжения, как раньше, и поэтому присела на краешек узкой кровати.

110

Через несколько минут Карина вышла из избы вместе с доктором Зиновьевым. В то время как их экипаж подъезжал к воротам имения Пешковых, Карина повернулась к Зиновьеву.

– Скажите мне, доктор, у Аннушки угроза выкидыша?

– Боюсь, что да. Но если она будет безукоризненно следовать моим советам, то я думаю, что это поможет снизить подобную вероятность. Он подался вперед и открыл дверцу экипажа, помогая девушке выйти наружу. Выходя, Карина обернулась к доктору.

– Не желаете зайти к нам, господин Зиновьев? Я уверена, что мои родители захотят засвидетельствовать Вам свою благодарность за то, что Вы пришли ко мне на выручку там, на дороге.

– А Вы что, действительно хотите, чтобы я проинформировал Ваших родителей о том, что Вы находились на революцинном митинге, и что я помог Вам ускользнуть от охранки? Лицо девушки слегка просветлело после некоторого раздумья.

– Нет, доктор. Ни я, ни Сергей не хотели бы, чтобы нечто подобное узнали наши родители.

– Именно поэтому я должен возвратиться в гостиницу. Рано утром я уезжаю в Санкт-Петербург, к тому же, я вовсе не удивлюсь, что еще сегодня ко мне может нагрянуть охранка с вопросами. Я, естественно, сделаю все возможное для того, чтобы избавить Вас от неприятностей, хотя не могу обещать Вам, что их до конца удовлетворят мои ответы. Уж очень они бывают несговорчивыми,– произнес Зиновьев с несколько кисловатым выражением на лице. – И еще, они непременно придут к вам в имение за Сергеем. Его глаза были холодными и решительными: – Я хочу, чтобы Вы всячески отрицали свое присутствие на этом митинге. Мое свидетельство, что в течение нынешнего вечера Вы сообщали мне положение дел с медицинским обслуживанием крестьян в Вашем поместье, будет иметь намного больше силы, если Вы не начнете говорить чтонибудь другое.

– Не знаю, как мне благодарить Вас, доктор.

– Даже и не пытайтесь меня благодарить. Ну, а теперь быстренько в дом. Я бы советовал Вам направиться в свою комнату и хорошо от­ дохнуть, стараясь избежать разговоров с кем бы то ни было. А утром отдадите госпоже Пешковой мою рекомендацию относительно доктора Новикова. Акушерка из Санкт–Питербурга

111

Карина еще раз поблагодарила Зиновьева, а затем принялась провожать глазами его экипаж, удаляющийся в ночь. Она смотрела ему вслед до тех пор, пока его неясный силуэт совершенно не растаял в лунном свете.

>

Карина стояла на дороге, глядя в сторону родительского имения и радуясь свету, который освещал его внутренние покои. Она прислушалась: не слышно ли на дорожке чьих-нибудь шагов. Девушка опасалась присутствия Илюши, хотя и сомневалась, что он будет ожидать ее в этот час. Да. Никаких шагов, как и следовало ожидать. Вместо них в тишине жаркого ночного воздуха можно было различить комариный писк, да шелест вызревшей пшеницы, волнующейся от ветра. Сам же воздух был насквозь пропитан запахами спелого урожая. Кругом царило такое умиротворение, что Карина не хотела думать об избиении Гриневича и о том, как отразится сегодняшнее собрание на судьбе ее брата. Если Ленский желает избежать еще одного каторжного срока на Уральских рудниках, тогда ему необходимо уехать в Женеву. Причем срочно, пока еще есть для этого возможность. Не пройдет много времени, как новости о том, что произошло сегодня ночью в предместьях Киева, помчатся по телеграфным проводам, после чего солдаты оцепят все прилегающие вокзалы и станции, а полиция начнет методично прочесывать поезда, отбывающие из Киева. И, все-таки, как Карине этого не хотелось, но мысли о реальности заставили ее сердце больно сжаться. А что, если Сергею взбредет в голову мысль, что для того, чтобы спастись от ареста и преследования, ему следует бежать вместе с Ленским? Она подумала о своем отце. Если Сергей внезапно исчезнет, не сказав никому ни слова, это будет тяжелым ударом для папы Иосифа. Карина поспешила в направлении имения, и за ее каблучками последовали звуки летней ночи. Слова Сергея, произнесенные чуть раньше трагических событий, звучали в ее голове, как насмешка: С нами ничего не случится. Митинг пройдет в полной безопасности. Звук ветра напоминал Карине нарастающий шум прибоя. Временами ей казалось, что этот шум является сочетанием самых одиноких звуков. Вверху, прямо над головой, пролетела сова. Карине даже удалось рагля­ деть в свете луны ее крылья. Луна, к этому времени, подходила к середине своего ночного дозора, и теперь уже она не висела над головой, как пару 112

часов тому назад. Карина все ближе подходила к имению родителей. Пройдя некоторое расстояние, она решила срезать путь и пойти тропинкой через огород, где сейчас стоял сильный запах лука, чеснока, цветущего орегана и базилика. Подойдя к дому, она, как и было предварительно оговорено с Сергеем, поднялась по деревянным ступеням заднего крыльца. На крылечке девушка достала из потаенного места ключи, которые заранее туда положила. Если мне сейчас повезет,– думала Карина,– то я не застану в кухне любимую тетушку Марту. Молодые люди рассчитывали, что если после ужина кто-нибудь из семьи хватится Карину, то домашние сочтут, что она, вероятнее всего, отправилась вместе с Илюшей в летний домик, чтобы проведать бабушку Зелинскую и пообщаться с дядюшкой Матвеем. Щелчок в замочной скважине мог бы вполне сойти за стук цокнувших друг об друга кастрюль или сковородок. Карина затаила дыхание и пред­ставила, как она сейчас откроет дверь, а затем, моргая от удивления и неожиданности, уставится на тетушку Марту и свою милую маменьку, которые выйдут ей навстречу. Она прикрыла за собою кухонную дверь, но оставила ее незапертой для Сергея. Хотя, если за ними была погоня, и ему удалось ускользнуть с Ленским от полиции, то вряд ли он теперь решится возвращаться домой. Ох, как же быстро и неожиданно может измениться вся твоя жизнь! Как бы мне сейчас хотелось поговорить с дядюшкой Матвеем. Поскольку дядюшка всегда вел себя самым невозмутимым образом, то, доверяясь ему во всех своих переживаниях, Карина всегда чувствовала себя в его присутствии вполне уютно. По всей кухне стоял умиротворяющий запах хлеба, совсем недавно выпеченный тетушкой Мартой. Сейчас этот хлеб, покрытый белой льняной тканью, должно быть, лежит на самом краю огромной черной печи. Так он будет лежать до самого утра, ожидая, пока за столом на завтрак не соберется вся семья Пешковых. На стене за печью, поблескивая, висел медный коробок для израсходован­ ных лучин, которыми разжигают печь. Пол в кухне был вычищен, а посуд­ный шкаф пребывал в самом идеальном состоянии. Все это являлось излюбленными владениями тетушки Марты, и вся семья высоко ценила образцово-показательный порядок, установленный ею на кухне. Карина повесила ключи от дверей на прежнее место, в надежде на то, что тетушка не обратит никакого внимания на его недавнее отсутствие. Акушерка из Санкт–Питербурга

113

Во всем доме стояла тишина. Ее папенька, должно быть, сейчас читает, сидя в своем излюбленном кресле, а маменька занята подсчетами средств, необходимых для содержания имения и медицинских нужд. Что же до ее младшей сестрицы Натальи, то она сейчас находится у себя в спальне и пишет кому-нибудь письма. Тетушка Марта, вероятнее всего, что-нибудь вяжет. Карина сняла обувь. Следом за этим она, подобно призраку, вошла в прихожую, в которой находилась узкая лестница, ведущая на второй этаж. Деревянный пол, покрытый разноцветными тряпичными ковриками, изготовленными руками тетушки Марты, методично поскрипывал. Добрав­ шись до лестницы, Карина принялась медленно подниматься по ступенькам. Оказавшись на втором этаже, девушка сделала облегченный выдох, а за­тем быстро преодолела оставшееся расстояние до дверей ее крохотной комнатки. Оказавшись внутри, Карина упала на свою кровать. Означает ли это, что сейчас она находится в полной безопасности? Завтра, когда над землею поднимется солнце, оно сделает явным все то тайное, что происходило под покровом нынешней ночи. И что же тогда?

9 Тревожные новости

Н

а следующее утро Карина проснулась очень поздно. А пробудилась она потому, что прямо на нее через оконное стекло светило солнце. Она принялась спешно одеваться, чтобы поспеть к семейному завтраку, сбивая в кучу лоскутные коврики, которые скользили под ее туфельками. Сердце девушки сильно билось, как будто бы стремилось забежать вперед всех тех событий, которые сегодня должны были произойти. После того, как прошлой ночью Карина возвратилась в свою комнату, она долго не могла уснуть. Девушка все надеялась, что услышит, как пришел Сергей. Но затем сама не заметила, как погрузилась в сон. Карина налила из белого эмалированного кувшина воду в таз и умылась. После этого она надела бледно-голубую блузку с кружевными рукавами и ленточками вокруг запястий, а также крестьянскую юбку такого же цвета, украшенную орнаментом из красных и черных нитей. Ее длинные пышные волосы имели цвет темного золота. Карина заколола косички вокруг нижнего яруса волос, которые она, следуя мо­ де, зачесала назад в виде закрученного узла и закрепила на затылке. Этому замысловатому дизайну она научилась у своей кузины Татьяны. Воспоминания о двоюродной сестре невольно заставили девушку вернуться к прошлому, когда она познакомилась с полковником Кронштадским. И хотя она провела в кампании этого человека немного времени, тем не менее, вспоминала о нем чаще, нежели было позволено. В своем последнем письме Татьяна почти не упоминала о своем женихе. Она посвятила письмо описаниям духовного роста, которого достигла за последнее время благодаря Распутину. Карина спустилась вниз и вошла в столовую комнату. Тяжелая деревянная мебель сияла под лучами утреннего солнца, пробивавшегося через зеленые занавески. Вся семья уже сидела вокруг огромного квадратного стола, покрытого белой скатертью, педантично отутюженной тетушкой Мартой. Как только она увидела Сергея, сидящим на своем обычном месте по левую руку от папы Иосифа, через все ее тело прошла волна облегчения. В тот 115

самый момент, когда ее глаза встретились с глазами брата, она поняла по его взгляду, что все в порядке. Однако и довольным это выражение нельзя было назвать. Должно быть, они только что закончили очередной диспут о необходимости возвращения Сергея в университет. Достаточно будет с папеньки и того, что он занимает должность учителя гимназии и является всеми уважаемым российским гражданином и верно подданным правящей династии Романовых,– подумала про себя Карина. Она знала, что отец был недоволен тем, что его сын имеет прямое отношение к революционерам. Если бы папенька узнал о вчерашнем событии, его непре­менно бы хватил удар. Но так как папа Иосиф обожал Сергея, то хотел, чтобы сын получил самое лучшее образование, тогда как Сергей не очень разделял мнение отца.

– Карина, ты сегодня опоздала к столу,– обратилась к ней мадам Ева. – Все уже сидят на своих местах, ты не должна заставлять своего отца ждать. Ты ведь знаешь, сколько у него работы в гимназии.

– Простите меня, папенька. Мне так сладко спалось этим утром,– произ­ несла Карина, занимая свое место за столом. Иосиф Пешков не был таким же мускулистым и загорелым, как его сын. Это был человек среднего роста, со слегка сутулыми плечами и вечным отпечатком некоторого волнения на лице. Всякий раз, когда его посещало беспокойство, он начинал безостановочно ходить по комнате и выкуривать одну сигарету за другой, приводя, тем самым, в крайнюю степень ужаса свою старшую сестру Марту. Удивительно, но сама мадам Ева крайне редко жаловалась на все то, что ей могло бы не нравиться в своем муже. И хотя этим утром Карина была не голодна, тем не менее, она взяла увесистый кусок коричневого хлеба. Идя на подобные жертвы, она, прежде всего, не желала вызвать нотации тетушки Марты по поводу того, какое количество пищи должен потреблять каждый член ее семьи. Карина не переставала удивляться тому, как при таком обилии пищи, и она, и ее маменька умудрялись сохранять женственную стройность. Карина выложила себе на тарелку яйца и сыр, добавив к ним красную тушеную капусту и лук. Она прекрасно помнила тот случай, когда ее двоюродная сестрица Татьяна спазматически ухватилась за живот, после того, как услышала просьбу Натальи приготовить ей на завтрак красную тушеную капусту и лук. Сергей сидел за столом, нахмурившись, и ел очень быстро.

– Сережа, прошу тебя,– очень мягко произнесла мадам Ева.

116

– Этим летом Ленский побывал в Лондоне,– произнес Сергей, обращаясь к матушке, а затем посмотрел на своего отца. Зачем ему понадобились за столом разговоры о Ленском? – задалась вопросом Карина, пытаясь поймать на себе взгляд Сергея.

– Потому что Англия,– продолжил Сергей,– не такая политически отсталая страна, как Россия.

– Россия вовсе не отсталая,– возразил ему отец, протягивая в сторону тетушки Марты пустую чашку для того, чтобы она снова наполнила ее кофе.

– Не отсталая? – рассмеявшись Сергей подался на стуле вперед. – Да, будет тебе, папа! В Англии бедняки уже не привязаны к землевладель­ цам. Люди, которые раньше были крепостными крестьянами, теперь уже владеют землей. Ты слышишь меня, папа? Люди в Англии могут покупать и самостоятельно распоряжаться землей. Крестьяне там свободны. У них теперь есть права. Они уже больше не являются движимым имуществом.

– Однако и в России, еще со времен царя Александра, с 1861 года, крестьяне тоже могут владеть землей,– попытался он возразить своему сыну.

– В Америке люди называют подобную форму собственности не иначе, как издольщина* и испольщина.** Тебе ли не знать, папа, что при такой форме владения крестьянам ничего не остается, как только трудиться на арендованных у помещика землях, исключительно для того, чтобы прокормить свои семьи. Но даже в Америке простые люди могут покупать, продавать и перемещаться с места на место. Ленский говорит, что в Америке евреям не нужно носить с собой карточек, которые требуют от российских евреев полицейские власти. Карина поглядела на Сергея, с застывшей в воздухе вилкой.

– Но, Сергей, в Санкт-Петербурге евреи тоже могут жить в самых лучших районах, если им удается подкупить нужных чиновников. Мадам Ева поглядела через стол на свою дочь.

– Это кто ж тебе, доченька, рассказал о взятках? – спросил папа Иосиф, выказывая некоторую неловкость.

– Дядюшка Матвей. Да и Татьяна говорит то же самое. Возьмите, хотя бы ее последнее письмо. В нем она описывает жизнь в Санкт-Петербурге. Она даже написала мне о том, что царь намерен изменить официальное название столицы, переименовав ее в Петроград. *) ** )

Плата за аренду земли долей урожая. Плата за аренду земли половиной урожая

Акушерка из Санкт–Питербурга

117

– Ну, кому же, как ни ей все это знать,– произнес Сергей с некоторой иронией в голосе,– я имел в виду то, как следует подкупать взятками чиновников. Дядюшка Виктор подкупает всех и вся. Мудрый, должно быть, генерал, наш дядюшка. Иосиф сделал знак рукой в сторону своего сына, давая ему понять, чтобы тот прекратил злословить членов семьи.

– Америка,– произнес он, – это совершенно другой мир, Сережа. Так что ты просто забудь про Америку, и забудь про Англию. Ты – россиянин. И еще, как только выучишься на юриста, то сможешь купить себе землю в Санкт-Петербурге. Генерал Виктор знает там одного господина, который продаст тебе ее. Кстати, я был бы весьма рад, если бы ты еще и женился на дочери этого самого господина. Девицу зовут Соня. Однажды она станет достаточно богатой наследницей.

– Что же касается евреев в России,– никак не унимался Сергей, не обращая внимания на то, что ему только что сказал отец,– то наш царь может сколько угодно отрицать это перед английским правительством, но у него на этот счет имеется своя, причем преднамеренно продуманная политика преследования и подавления евреев. Вспомни тот год, когда был убит Столыпин. Не государь ли император попустительствовал последовавшему вслед за этим еврейскому погрому, даже не смотря на то, что все эти истерические крики о том, что в убийстве Столыпина виновны, якобы евреи, в конце концов, оказались ложью? Карина прекрасно помнила события тех дней, поскольку это убийство произошло в здании Киевской оперы в присутствии самого государя императора и его дочерей. Сергей нахмурился: – Да, будет Вам, папа, Вы же знаете, о чем я сейчас говорю. Наш царь Николай обращается с евреями и с крестьянами хуже, чем обращаются с животными. По крайней мере, его-то лошади едят овес и за ними регулярно присматривают дворцовые ветеринары,– Сергей направил свой недоеденный кусок хлеба в сторону сестры,– да и Карине тоже прекрасно известно, о чем я сейчас говорю. Царские лошади имеют намного лучший медицинский уход, нежели российские крестьяне на улицах СанктПетербурга.

– Сережа, ты забываешь о приличных манерах,– простонала тетушка Марта,– с твоего хлеба падают кусочки сливочного масла прямо на мою скатерть. Любой человек со стороны может подумать, Иосиф, что мы никогда не учили твоего сына манерам.

118

На возмущенные слова тетушки никто не обратил внимания. Сергей, тем временем, отхватил от своего хлеба изрядный кусок и, пока он его пережевывал, к разговору присоединилась Карина: – Однажды в Московскую медицинскую школу привели беременную крестьянку для того, чтобы принять у нее роды. Сразу же после этой процедуры ее выписали из больницы вместе с новорожденным младенцем и выставили на зимнюю стужу. Их могилою стал один из ближайших сугробов. Сергей махнул рукой в сторону мадам Евы.

– Мама может рассказать всем нам о том, что думает о крестьянках, особенно из евреев, наш царь батюшка. Карина посмотрела на свою матушку. Мадам Ева неоднократно рас­ сказывала ей подобные истории из реальной жизни крестьян, но папа Иосиф снова подал знак рукой, призывая всех замолчать.

– Ты, наверное, думаешь, сын, что я просто работаю учителем и ничего не вижу дальше своей гимназии? Мне тоже хорошо известны все эти факты. Что же до твоей матушки, то ей они были известны еще до того, как мы с нею повстречались и... Иосиф неожиданно осекся, покраснел и мягко улыбнулся. – Э-э-э, это были те дни, Ева, когда мы были с тобою молоды, не так ли? Карина снова перевела свой взгляд на матушку. Мадам Ева опустила глаза в свою чашку с чаем, и сейчас она просто молча смотрела на ароматный напиток. При этом Карине, почему-то показалось, что она намеренно не желает отрывать взгляд от своей чашки. Ее губы были плотно сжаты.

– Да, Иосиф,– произнесла она как-то неохотно. – Это было очень, очень давно. Так давно, что вряд ли кто-нибудь теперь что-то помнит. Иосиф прочистил горло: – Скажи мне, Марта, а не осталось ли у нас еще немного чаю?

– Конечно же, осталось, Иосиф. Вот, еще целый самовар. Наташенька, передай эту чашку папе. Карина принялась пощипывать свой хлеб, раздумывая над словами Сергея. Ей уже не раз приходилось видеть, как солдаты и полиция обращаются с евреями и с простыми крестьянами именно так, как даже не всегда обращаются с собаками. В определенные моменты истории Российской империи евреев принуждали переезжать из одного места поселения в другое, используя для этого товарные поезда, в которых ездят разве что грязные крестьяне и безбилетные бродяги. Ей приходилось слышать о том, как иногда людей набивали в вагоны в таком неимоверном количестве, Акушерка из Санкт–Питербурга

119

что некоторые из них от этого задыхались. Когда эшелон прибывал на очередную станцию и делал короткую остановку, то людей даже не выпускали на перрон для того, чтобы купить еды или справить нужду. Сергей рассказывал ей, что во время подобных перемещений евреям не позволялось покидать поезд потому, что добропорядочная местная знать не желала оскорблять себя их присутствием.

– Достаточно всех этих разговоров,– произнес папа Иосиф. – Не так-то уж все у нас и плохо, как ты стараешься здесь преподнести.

– На наших землях? Да! – продолжил Сергей. – Но многие помещики до сих пор секут своих крестьян. Секут так же, как моряков на Императорском военно-морском флоте.

– Все это было много лет тому назад.

– Нет, папа. Все это продолжается и по сегодняшний день. Со времени реформ, проведенных царем Александром, мало что изменилось. Просто ты один из тех помещиков, которые относятся к крестьянам, проживающим на их землях, как к людям. А то, что делает мама, служа им в нашем селе своими медицинскими знаниями,– просто неслыханно и невиданно на большей территории Российской империи. Ленский говорил нам о том, что сегодня каждый может убить еврея, и это убийство будет с легкостью квалифицировано, как несчастный случай! Мадам Ева пролила свой час, а папа Иосиф нахмурился.

– Ты очень сильно огорчаешь свою маму, Сережа.

– Мне очень жаль, мамочка, но ты ведь знаешь, что все это правда.

– Да, я знаю, Сереженька, но подобные разговоры все равно никак не приличествуют спокойному семейному завтраку,– очень тихо произнесла мадам Ева.

– Убийство никогда не будет приятной темой для разговора, какое бы ни было время суток. К тому же убийство всегда останется убийством, кто бы его ни совершил. Вот, например, совсем недавно убийство было совершено начальником жандармского управления Гриневичем. С его подачи власти повесили примерно три недели тому назад профессора Черткова. Карина вцепилась пальцами в свою салфетку. Если папа Иосиф сейчас спросит Сергея, откуда ему это известно, то… На ее счастье, отец только нахмурился, а затем покачал головой.

– Профессор Чертков был честным человеком. Тетушка Марта заморгала от неожиданности, а Карина посмотрела на Наташу. Та сидела тихо, как мышь, с широко раскрытыми глазами и молча 120

ела. За все это утро она еще не произнесла ни единого слова. Ее сейчас, вероятнее всего, беспокоят собственные еврейские корни и преследования, которые могут изменить ее будущее. Карина отложила в сторону свою вилку и уставилась на тарелку с едой. Если она сейчас заставит себя проглотить хотя бы еще один кусок, то ее просто стошнит.

– Если тебе будет угодно продолжать разговор на подобную тему, то ты всех нас сведешь в могилу,– произнес Иосиф. Сергей подался корпусом вперед и с любовью положил руку на плечо своему отцу.

– Да, брось, папа. Ты ведь у нас, как ни как, член местного земства*, так что мы имеем полное право обсуждать с тобою политические воп­ росы. В конце концов, разве не в твои обязанности входит доносить до царя батюшки все наши беды и нужды? – спросил он, язвительно улыбаясь. Будучи землевладельцем, папа Иосиф, действительно, был избран местным обществом в земский совет для решения проблем, связанных с деятельностью местной уездной администрации. Один раз в год члены земского совета отправлялись в Санкт-Петербург для участия в заседании Думы, в течение которого они имели возможность изложить перед царем все жалобы и нужды, накопившиеся за этот срок. «Для того чтобы донести все наши жалобы до царя – сетовали, бывало, депутаты по возвращению домой из столицы,– их с точно таким же успехом можно было бы привязать к крылу первого попавшегося голубя». Царь Николай II был самодержцем, поэтому он отказывался призна­ вать существование каких бы то ни было жалоб в своей империи. Иной раз некоторые жалобы просто расценивались им как неслыханный и заслуживающий наказания бунт. И хотя под давлением времени нынешний император и позволил быть такому представительскому органу как Дума, но пошел он на подобные изменения с достаточно серьезной степенью нежелания, да и впоследствии, деятельность и решения, принимаемые этим органом, по большей части им просто игнорировались. И все это при том, что Дума даже не имела права ни принимать законы, ни от­ менять несправедливых решений, в результате чего она превратилась в платформу, с которой публично выказывалось недовольство в адрес его императорского величества и его монаршей супруги. Всякий раз, как только депутаты Государственной Думы становились чересчур резкими *)

Выборные органы местного самоуправления в Российской империи.

Акушерка из Санкт–Питербурга

121

в своих высказываниях относительно императорского дома или же Григория Распутина, то государь император закрывал работу неугодной ему Думы, распуская ее депутатов по домам, чем только больше настраивал против себя отдельные ее фракции.

– На самом деле, папа, я не согласен с революционерами по целому ряду вопросов и совершенно не принимаю их тактики борьбы, но что же прикажешь делать в том случае, если император не слышит нас и не понимает, что России необходимы перемены. У кого, скажи мне на ми­ лость, искать ответы на все наши вопросы? У кого, если не у лидеров революционного движения?

– Дядюшка Матвей говорит о том, что у социалистов нет ответов,– подала из-за стола голос Карина. – Все то, за что они так ратуют, принесет, по его словам, лишь поверхностные перемены. В революции нуждаются человеческие сердца. Именно поэтому дядюшка Матвей все больше начинает задумываться над тем, что, наверное, Мессии должно родиться, а потом спасти Израильский народ. Сергей наигранно застонал: – Да ни во что подобное твой дядюшка не верит. Я разговаривал с ним на эту тему. Все его интересы не идут далее научной работы по из­у чению Сионистского* движения, развернутого Теодором Герцелем. Поэтому дядюш­­ка Матвей рассматривает идею Мессии исключительно в плоскости науч­­ной любознательности, и не более того. Так что, если мы действительно жаж­ дем избавления, то нам может помочь только революция.

– Замолчи! – кулак папы Иосифа с такой силой громыхнул о стол, что на нем даже подпрыгнули тарелки и чашки. И на кухне, действительно, воцарилось молчание. После того, как папа Иосиф снова успокоился, он произнес: – Хочу еще раз напомнить тебе, что, относительно всех твоих жалоб, я ма­ло могу сегодня сделать. Государь, действительно, позволяет существовать Думе и земствам, не наделяя их при этом совершенно никакими полномочия­ ми. И вряд ли он станет встречаться с нами в бли­жайшее время.

– Ну, вот, ты видишь, папа? – произнес недовольным голосом Сергей,– а я тебе о чем говорю? Мы для него не больше, чем марионетки. Карина с состраданием посмотрела на своего отца, понимая, что папа Иосиф до конца остается стойким приверженцем самодержавной власти. Она восхищалась им за его прежние попытки привнести хоть какие-нибудь социальные изменения. Когда на Российский престол взошел Николай *)

Еврейское национальное движение.

122

Романов, ее отец примкнул к остальным земским депутатам, собравшимся за стенами Зимнего дворца. То были люди, по большей своей части, выходцы из просвещенных семей: представители дворянства, помещики, и все те, кто заработал капитал на торговле или же предпринимательстве. В тот день депутаты от различных земств представили прошение о принятии в Российской Империи конституции, на что новопомазанный царь ответил категорическим отказом. Но, несмотря на всю крайнюю степень своего разочарования, депутаты земства не захотели идти войной против самодержавия. Вместо этого они предпочитали мирный путь достижения свободы. Мирный и поэтапный путь. Папа Иосиф вздохнул и посмотрел на сына: – Тебе недостает терпения и выдержки, Сережа, иначе бы ты тоже смог понять, что земства, рано или поздно, все равно отвоюют право на решение определенных вопросов, таких, как местное налогообложение, развитие внутренней инфраструктуры, и так далее. В конечном итоге, земства получат право и на участие в политических решениях. Хотя именно сейчас все это невозможно, ибо царь Николай верит в то, что подобные реформы нежелательны и губительны для дела, которое ему доверено.

– Да, папа, дело сохранения верховного права самодержавного господс­ тва,– произнес с долей сарказма Сергей. – Дело сохранения суверенности и неприкосновенности монархии для своего сына. Вот ты сейчас говоришь, что мне не хватает терпения. Терпения на что? На то, чтобы терпеливо пережить самодержавное правление его царственного отпрыска? Да, дебаты на подобные темы процветали не только в доме Пешковых. Подобные споры шли по всей империи. Они росли, и их накал увеличивался, впрочем, все это происходило в пределах гостиных комнат российских домов. В эти дни только слепой мог не заметить, как российское общество уже начало делиться на два лагеря. И, как знать, может быть, между этими лагерями уже даже шла гражданская война? Пока что еще война на уровне идеологий. Война на уровне культурного восприятия одних и тех же общественно-политических процессов. Ясно было лишь одно: подобные дебаты начинают все больше походить на баталии, в которых пока еще никто не воспользовался оружием.

– Моя голова уже раскалывается, хотя день только начался,– посетовала тетушка Марта. – Неужели мы не можем позавтракать в мире и покое?

– Мир, мир,– с недоброй насмешкой произнес Сергей,– а мира–то нет,– добавил он, переводя свой взгляд на Карину. – Это еще одно мес­ Акушерка из Санкт–Питербурга

123

то из Библии от дядюшки Матвея. А знаешь, он не на шутку увлекся Писанием! Никакого мира, моя милая тетушка, быть не может. Не может до тех пор, пока этот тиран и деспот держит нас в своих цепях. – Тут он поглядел на папу Иосифа,– пап, а ты, действительно, думаешь, что мы должны отказаться от перемен в России? – Затем ответил на свой вопрос,– нет,– произнес он твердо и решительно, медленно покачивая головой. – Карина, ты помнишь, когда мы были детьми? А ты, Наташа, помнишь? – он попеременно поглядел вначале на одну, а затем на другую сестру. – Всякий раз, когда вам было страшно от того, что в вашу комнату может войти какое-нибудь привидение, вы прятались с головой под одеяло. Карина улыбнулась и посмотрела на Наташу.

– Тогда вам казалось, что под вашим одеялом вы в безопасности. А настоящее привидение просто взяло бы и сорвало с вашей головы это са­ мое одеяло и все равно добралось бы до вас,– он сопроводил свои слова надлежащими звуками и жестами, чем заставил Наталью подпрыгнуть. Подобная реакция младшей сестры рассмешила Сергея. Наталья схватила, было, с тарелки кусок нарезанного хлеба с явным намерением запустить им в старшего брата, но недвусмысленный взгляд мадам Евы заставил ее отменить подобное решение. Тетушка Марта застонала и безнадежно покачала головой.

– В этом доме отсутствуют манеры. Татьяне было бы за каждого из вас ужасно неловко. Выслушав тетушкин комментарий, Сергей принялся ­кривлять Татьяну, то поднося ко рту стакан, жеманно оттопыривая при этом мизинец, то поднося к своим надутым, как у Татьяны, губкам салфетку, пародируя манеру ее великосветской болтовни. Теперь уже рассмеялась Наталья.

– Но видел бы ты, Сережа, какие великолепные платья она одевает в оперу! – произнесла девушка,– и с каким красивым полковником она помолвлена.

– Полковник Кронштадтский вовсе с нею не помолвлен,– вдруг реши­ тельно произнесла Карина. – И соглашается он на эту помолвку лишь для того, чтобы угодить дядюшке Виктору.

– О, тебе никак не приличествует высказывать вслух подобные суждения, дорогая,– произнесла, смутившись, тетушка Марта.

– Да, Карина,– очень тихо и спокойно добавила мадам Ева. – Ты же ведь не хочешь положить начало целой цепочке ничем не обоснованных 124

сплетен? Зачастую, слова способны причинить намного больше вреда, нежели конкретные действия.

– Платья,– высокомерно произнес Сергей, положив руку себе на сер­ дце,– превратятся в прах, мои милые дамы, а вот политика – это грудное молоко для всех грядущих перемен! Мы, конечно же, и дальше можем жить, делая вид, будто бы все события, происходящие вокруг нас, не имеют никакого значения. Но, поступая подобным образом, мы будем глубоко заблуждаться, ибо впереди нас ждет большое кровопролитие.

– Я запрещаю тебе дружить с Ленским,– произнес отец Иосиф. Карине было хорошо известно о том, что папа говорил об этом не один раз.

– Отец, ну, будь же ты, наконец, последователен. Хочешь ли ты революции или нет, но она все равно придет, несмотря на то, увижу ли я еще когданибудь Ленского или не увижу. Время уже близко. Самодержавному правлению приходит конец, и теперь все действия царя, направленные против российского народа, будут подавлены.

– Сереженька, голубчик, говорил бы ты лучше о мире,– обратилась к нему тетушка Марта. – Ведь чем больше слов о мире мы произносим вслух, тем более сильным становится окружающее нас добро. Поэтому нам следует говорить о хорошем до тех пор, пока добро не победит окончательно.

– Дорогая тетушка Марта, простите мне, пожалуйста, все то, что я наме­ реваюсь Вам сейчас сказать и примите мои искренние заявление в моей глубочайшей к Вам любви, но мне еще ни разу в жизни не доводилось слышать подобной глупости. Попробуйте поговорить, по-доброму, с той самой зловонной компостной ямой, что имеется у Вас в огороде, а я потом посмотрю, сумеют ли Ваши слова о мире победить ее зловоние без помощи мяты и шалфея, растущих возле нее! Точно так же будет бесполезно разговаривать о мире с сорняками. А для того, чтобы сорняки не распространялись, с ними необходимо не разговаривать, а вырывать с корнями! Тетушка Марта пожала плечами в знак своего полнейшего поражения и повернулась к Наталье, чтобы обсудить с нею вчерашний день в гимназии. Когда же пламенным словам Сергея никто не возразил, он просиял улыбкой и возвратился к своей еде с видом победителя. Карина почувствовала на себе отцовский взгляд. Через некоторое время он наклонился к дочери. Подобным образом Пешков поступал только в тех случаях, когда предстоял какой-нибудь серьезный разговор. Может быть, Акушерка из Санкт–Питербурга

125

глава семейства предполагал, что, потянувшись вперед, он будет способен удержать внимание своего собеседника?

– Дочь моя, Карина. Сегодня утром тебе понадобится сила духа. За столом все замолчали, а Карина сжала, что было сил, свою вилку.

– Похоже на то, что я разочаровал своего сына недостатком смелости для решительных действий, теперь же мне предстоит донести такие новости, которые тебя разочаруют. Карина почувствовала на себе взгляд всех членов семьи. Папа Иосиф достал из кармана черного сюртука конверт и немного подержал его на весу, прежде чем положить на стол. Карине удалось разглядеть несколько слов, написанных на конверте: «Санкт-Петербург... медицины и акушерства…». Ее сердце превратилось в жидкую кашицу. Отец слегка прокашлялся.

– Дочь, ты не сможешь учиться в Императорском училище медицины и в этом году. Я знаю, что ты очень этого хотела, но… Тишина за столом угнетала девушку. Сергей прекратил жевать и посмотрел на сестру. Тетушка Марта стала теребить накрахмаленный воротничок. Наташа откусила непомерно огромный кусок сыра, а мадам Ева молча уставилась в тарелку. Карина сидела не шелохнувшись. До сих пор никому из присутствующих на этом завтраке не было известно о том, что доктор Зиновьев дал согласие похлопотать на ее счет. Через некоторое время девушка улыбнулась.

– И, тем не менее,– заговорила она, как ни в чем, ни бывало,– вчера вечером произошло нечто замечательное. Я встретила в городе док­ тора Дмитрия Зиновьева, и он уверил меня в том, что поговорит с док­ тором Ленской и сделает все возможное, чтобы я осуществила свою мечту. Мадам Ева выронила из рук вилку, и та со звоном стукнулась о тарелку. Мать посмотрела на дочь широко раскрытыми глазами.

– Что ты себе позволяешь, Карина? Карина принялась описывать вчерашний визит доктора Зиновьева в дом к Лаврушкиным, чтобы проверить состояние здоровья Анны, избегая упоминания о том, что она возвращалась из города домой в докторском экипаже, равно, как и не объясняя причин, из-за которых Аннушка была вынуждена скакать домой верхом на лошади.

– А когда он закончил осматривать Анну, то написал мне записку, в которой сообщил фамилию и имя киевского врача, которого он 126

рекомендует для Анны. – С этими словами она опустила руку в карман своей юбки, извлекла оттуда сложенный лист бумаги и передала его своей матушке. Мадам Ева сидела в молчаливом напряжении, и Карина приняла ее встревоженный вид за выражение беспокойства за здоровье одной из ее пациенток. Сергей уставился на свою чашку с кофе. Папа Иосиф, в очередной раз погладил свои усы, и на его лице появилась некая тень волнения.

– Все это, конечно, очень хорошо, Карина. Но только в том случае, если доктор Зиновьев использует свое влияние для того, чтобы ты была принята на учебу. Однако,– он посмотрел на мадам Еву, которая сидела молча, напрягшись всем своим телом,– мне кажется, что сейчас в стране происходят очень серьезные и важные события. Не сегодня, так завтра разразится война между Россией и Германией. Тем более, нам стало известно, что император Николай уже пообещал Франции свою военную помощь. Грядут опасные дни, и поэтому мы не можем позволить тебе жить в Санкт-Петербурге. Сергей начал, было, снова препираться с отцом, но тот лишь положил руку ему на плечо, заставляя замолчать.

– Но, папа,– заговорила Карина. – В Санкт-Петербурге мне будет безопасно. К тому же, я буду проводить часть своего времени с дядей Матвеем, да и кузина Татьяна тоже написала мне в прошлом месяце о том, что те­ тушка Софья и дядя Виктор планируют провести весь предстоящий год в Санкт-Петербурге. Я могла бы регулярно их навещать и, таким образом, быть всегда на виду. Вообще-то, при таком обилии родственников в Санкт-Петербурге меня ожидает намного больше заботы и внимания с их стороны, нежели независимости.

– Независимости? – при этом слове мадам Ева приподняла вверх свои золотистые брови, и в ее глазах отразилось волнение.

– Мама, ты знаешь, что я имела в виду. Начнется или не начнется война, но в столице я буду под присмотром.

– Война с Германией – это глупейшая ошибка,– произнес Сергей раздра­ женным голосом.

– Папа, я вовсе не боюсь войны,– не позволила развить своему брату его очередную мысль Карина.

– Не боишься войны, говоришь?! Что ж, в таком случае, тебе предстоит еще многому и очень многому научиться, доченька. Акушерка из Санкт–Питербурга

127

– Я лишь хотела сказать, что не боюсь из-за нее ехать в столицу. Профессор протянул вперед руку и посмотрел на девушку сурово. Карине было известно значение этого взгляда, и поэтому она прикусила свой язык. Даже Сергей опустил вилку, а Наташа, остановив стакан с молоком на полпути ко рту, с сочувствием глянула на сестру.

– Ты всегда можешь рассчитывать на следующий год, Карина. Следующий год. Если я еще раз услышу эту фразу, то, думаю, что у меня приключится истерика. Теперь это уже третий отказ. И каждый год я слышу одно и то же: «следующий год, следующий год».

– И, кроме того,– прочистил в очередной раз горло Иосиф,– есть и другие причины. Наше финансовое положение в этом году оказалось не самым лучшим. Это значит, что все деньги, которые мы сейчас можем выделить на высшее образование, должны будут пойти на Сергея как на старшего ребенка в семье. Осенью он возвращается на третий курс университета.

– Не нужно сваливать все на меня, папа,– снова вступил в пререкания Сергей, – я уже много раз говорил тебе о том, что не хочу быть юрис­ том,– добавил он, отрицательно покачивая головой.

– Слишком много раз,– сделал дополнение к заявлению своего сына Иосиф. – Причем сейчас ты говоришь об этом настолько убедительно, сын мой, что я могу тебе сказать со всей определенностью, что из тебя получится превосходный адвокат. Наталья попыталась, было, рассмеяться, но, поскольку отец и Сергей одновременно удостоили ее внимания, передумала.

– Ну, позволь Карине изучать медицину, если Зиновьев может помочь ей с поступлением,– снова взялся за свое Сергей.

– Тебе не следует перечить отцу. Иосиф со спокойным видом повернулся к Карине. Она сидела на стуле с жесткой спинкой с суровым выражением на лице. Девушка по­ч увство­вала, как к горлу стала подступать тошнота от нахлынувшего на нее разочарова­ния. Профессор вытащил из кармана очки. Подышал на каждое стеклышка по отдельности, а затем задумчиво начал их протирать.

– Может быть, на следующий год,– начал он неуверенно. – В следующем году,– продолжил он уже более уверенным тоном,– у нас будут деньги, а док­тор Зиновьев, тем временем, сумеет закрепить за тобою место,– завершил он свою мысль, улыбаясь. Поскольку кроме него никто из членов семьи не улыбался, то, как только Пешков оглядел лица присутствующих, его 128

примирительная улыбка быстро исчезла. – Так что, будет видно, будет видно. – Он взял чашку, чтобы допить кофе. Карина посмотрела на свою маменьку. Мадам Ева еще с утра была необычайно молчалива. Большую часть времени, проведенного за столом, она не поднимала глаз от своей тарелки. И теперь Карина начала понимать, чем именно могло быть вызвано подобное молчание. Ей было известно об этом письме с самого начала. Она понимала и сопереживала своей дочери. А ведь в жизни Карины все так прекрасно стало складываться. Все! Даже доктор Зиновьев на ее стороне. А через год, она в этом даже нисколько не сомневалась, ей придется выслушать те же самые аргументы. Что ж, судя по всему, ей не остается другого выбора, как смириться и выйти замуж за Илюшу. Тошнота все подступала к горлу девушки. Она потянулась за стаканом с козьим молоком, но стало еще хуже. Тогда она поднялась из-за стола, резко отставив назад стул, и быстрым шагом вышла из кухни.

>

Мадам Ева развернулась в сторону своего мужа, затем наклонилась к нему и положила руку на плечо.

– Иосиф,– обратилась она к главе семейства,– неужели ничего нельзя предпринять?

– Ничего, дорогая. Сергей с шумом отодвинул свой стул и поднялся на ноги.

– Война или нет, но сегодня я должен работать на поле вместе с Ил­ ьей. – Затем он посмотрел на своего отца, как будто желая еще что-то добавить, но вместо этого тоже быстро вышел из кухни. Папа Иосиф погрузился в грустное раздумье, а мадам Ева тяжело вздохнула. Наташа опустила глаза и глянула на вилку с таким видом, как будто видела этот предмет впервые в жизни, и теперь совершенно не знала, что ей с нею делать. Тетушка Марта не сводила с брата сочувствующих глаз. Через некоторое время мадам Ева продолжила пить чай, который уже успел остыть. Она планировала поговорить с дочерью и предложить ей свои услуги в качестве преподавателя. Кое-что она уже знает об акушерстве. Пройдет немного времени, и Карина сможет работать сельским врачом. В эти сложные для России дни для врача всегда найдется такой объем работы, что волей-неволей придется изучать медицину на практике. Акушерка из Санкт–Питербурга

129

Наташа тихонечко поднялась из-за стола.

– Я должна сейчас отправляться в город, папа. Мы условились с мадам Ольгой о том, что сегодня я помогу ей с покупками. Она обещала, что заплатит мне за услуги. Иосиф кивнул головой. Наталья подошла к отцу и поцеловала его в щеку.

– Будь сегодня хорошей девочкой,– сказал ей Пешков.

– Папа, дело в том, что Бориса скоро призовут в армию, и, если уж мы не можем сыграть свадьбу сейчас, то, по крайней мере, разрешите нам официально оформить помолвку. Отец погладил ее по руке.

– Посмотрим, доченька, посмотрим… Немного позже мы обсудим этот вопрос с мамой. Тетушка Марта принялась убирать все со стола.

– Не забудь передать мадам Ольге хлебный каравай, который она мне заказала,– сказала женщина, обращаясь к Наталье. – Я завернула его и положила на столе возле дверей. Напомни ей также о том, что она должна мне и за все прошлые разы. Не забудь забрать у нее деньги. Мне необходимо будет заказать еще дрожжи.

– Да, тетушка Марта.

– И еще скажи ей,– сказала мадам Ева,– что если завтра я получу по почте новую партию медикаментов от кашля, то я к ней обязательно зайду. Хотя, просто скажи ей, что я к ней завтра зайду.

– Хорошо, мама, но если ты к ней завтра не зайдешь, то она начнет жаловаться на то, что ты пренебрегаешь ее самочувствием. Она ведь постоянно на что-нибудь жалуется.

– Это уж не тебе судить, доченька. Мадам Ольга – женщина преклонного возраста и нуждается в поддержке. Ступай. Постарайся не опаздывать. Наталья поцеловала маменьку в щеку и поспешила к выходу. Обеспокоен­ ная мадам Ева осталась сидеть за столом. Она пыталась сконцентрироваться на своих проблемах, чтобы скрыть внутреннюю боль за Карину. Считалось, что в самое ближайшее время царь Николай II объявит войну Германии и всем ее союзникам, включая и Турцию, граничащую с территорией Российской империи. И хотя, на сегодняшний день, жизнь шла нормально в имении Пешковых, мадам Ева уже беспокоилась за дальнейшее пополнение медикаментов, необходимых для лечения крестьян. Будет ли она все так же исправно получать их из Киева, даже в том случае, если 130

начнется война? Легкий ветерок, проникнувший в кухню через открытое окно, принялся теребить занавеску.

– Сегодняшний день обещает быть очень теплым,– прокомментировала свои наблюдения мадам Ева.

– Необходимо собрать капусту еще до того, как она начнет выбрасывать цвет,– произнесла тетушка Марта, обращаясь к брату. – Мне придется всю неделю заниматься заготовкой на зиму. Ты бы велел Сергею помочь мне прибраться в кладовой.

– Сергею и так хватает работы в поле, Марта. Кроме этого, ему нужно готовиться в институт. Скажу тебе более, сестрица, Сергею не нравится женская работа. Попроси, пусть тебе поможет кто-нибудь из крестьянских мальчуганов.

– Женская работа,– недовольно фыркнула тетушка Марта. – Видел бы ты, как я гну свою спину с раннего утра и до сумерек, готовя пищу для всей нашей семьи, тогда бы, сударь, Вы имели гораздо больше уважения к моим трудам.

– Твоя работа по хозяйству очень важна, Марта,– произнесла Ева. – Да, что там говорить,– иногда муж был способен привести ее в ярость. Мадам Ева посмотрела на своего мужа,– не так ли, Иосиф?

– Да, да. Ну, конечно, Марта. Сегодняшний завтрак тебе удался на славу,– произнес он, отодвигаясь от стола. – Ну, а теперь, мне надо спешить на работу, иначе я опоздаю на занятие с подготовительной группой. После ухода Иосифа, Марта отправилась в свой доминион – на кухню и великолепный огород Пешковых, а Ева приступила к медицинским обязанностям, ожидающим ее в течение этого дня. Необходимо будет зайти и справиться о состоянии здоровья Анны. Затем нужно написать письмо тому самому врачу, которого порекомендовал в своей вчерашней записке доктор Зиновьев. Хотя, опять же, а кто будет платить за его услуги? Ведь и так понятно, что у семьи Анны Лаврушкиной не хватит для этого средств. Ева нахмурилась. И все-таки, отцом ребенка является Сергей, хотя он это всячески отрицает. Иосиф тоже отказался в это поверить, а, сле­ довательно, денег Лаврушкиным он не даст. Это значит, что и здесь придется что-то делать в одиночку. Она прошла к своему комоду для медикаментов. Так, кроме всего прочего, еще нужно будет зайти и в летний до­мик к брату Матвею. Ему тоже надо будет занести все необходимые лекарства. Мадам Ева отыскала свой чистый отутюженный медицинский передник. Ее пальцам было приятно ощущать накрахмаленную полосатую ткань. Этот Акушерка из Санкт–Питербурга

131

запах воскресил у нее в памяти воспоминания о молодых годах, проведенных ею в медицинском училище. Ей и сейчас нравится носить медицинский передник, какой она носила еще в те годы, когда была студенткой и ходила в нем на практику. Было просто удивительно, насколько стойким в носке оказалась эта вещь. Ведь переднику уже, по крайней мере, лет двадцать. Но, несмотря на столь долгую его жизнь, мадам Ева хранила передник с таким же благоговением, как хранят самую драгоценную реликвию. Она берегла его так, как иногда берегут бабушкино свадебное платье, которое уже устарело на целых два поколения, но по-прежнему способно выполнять функцию. Сейчас она держала его в руках и вспоминала тот самый день, когда много лет тому назад, в 1893 году, она спешно покидала Императорское училище медицины и акушерства… Эх, так уж, наверное, устроена любая жизнь. Всей человеческой жизнью, начиная от детских лет, и заканчивая могильной плитой, движет, наверное, одно сплошное разочарование. Что ж, со всем этим ничего и никому нельзя поделать, а значит, остается лишь одно – продолжать бороться и продолжать идти вперед, неустанно надеясь на то, что завтрашний день будет лучше сегодняшнего. Ева начала вспоминать о докторе Зиновьеве, Дмитрии,– и эти мысли причинили ей боль. Все эти годы она совершенно не интересовалась его карьерным ростом. Как знать, может быть, с ее стороны было ошибкой потакать мечтам дочери о медицинской профессии. И что же теперь? Что будет, если ее жизнь пересечется с жизнью ее старой подруги – доктора Ленской? К тому же, насколько мадам Ева могла судить, жизнь ее дочери уже пересеклась с Зиновьевым. Все это могло ей сулить лишь одно – неприятности и хло­поты. Иосиф давно уже желает, чтобы Карина вышла замуж за Илью, причем, он совсем недавно разговаривал с ней на эту тему. «Карина уже давно перешагнула свой возраст девичества, Ева» – был его самый убедительный аргумент. Мадам Ева провела ладошкой по лбу и задумалась. Да. Теперь, действитель­ но, необходимо будет все обдумывать, как следует. Сейчас ей никак нельзя принимать скоропалительных решений. И поэтому, прежде чем чтолибо предпринять, она будет подолгу и тщательно продумывать разные последствия, потому, как они будут в любом случае. Ввиду сложившихся обстоятельств мадам Еву радовало лишь одно – ее брат задержится в гостях, 132

как минимум, до следующего месяца. Это значит, что у нее будет возможность обстоятельно обсудить вместе с ним все волнующие ее вопросы.

10 Неприятности будут наверняка

Л

ето общественного и личного недовольства близилось к своему за­ вершению. По всем пшеничным полям шла уборка урожая, а заготов­ ленное сено теперь лежало по хозяйским дворам, подрагивая на ветру, высыхая под августовским солнцем. Карина шла вдоль накатанной телегами колеи, раздираимая внутреними противоречиями. Этим утром ей потребуется не просто прогулка, а достаточно длительная прогулка, в которой будет позволено участвовать только пению полевых жаворонков да солнцу, греющему спину. Она подошла к тому месту, где заканчивается сельская колея и начинается широкая дорога. Дующий прямо ей в лицо ветер как бы говорил «прощай», обращаясь в эти мгновения к тому, что былодля нее дорого, напоминая, что и земля и человек созданы исключи­тельно для смерти. Неизбежно приближающаяся зима со свойствен­ным ей грубым безразличием покроет все своим широким ледяным покрывалом. Ветер сорвал с головы девушки красную шляпку, и Карина бросилась догонять ее. Не успев настигнуть «беглянку», она услышала, как где-то впереди едет лошадь. Карина присмотрелась и увидела, как в ее сторону приближается верхом несколько кавалеристов, одетых в гвардейскую форму Его императорского величества. Она сошла с дороги, придерживаясь рукой за поросший бурной растительностью оградительный столб сельской дороги. Теперь оставалось только ждать. Наверняка будут неприятности. Солдаты, увидев девушку, попридержали разгоряченных лошадей. Сергей всегда отзывался о гвардейцах Его импе­ раторского величества не иначе, как царские демоны на конях. Что же до Карины, то даже на таком расстоянии она могла безошибочно определить, что перед нею военные не из простых мужиков. Конь под каждым гвардейцем был словно срисованным с картинки, а впереди всего отряда ехал на великолепном коне статный офицер.

134

Полковник Кронштадтский посмотрел в сторону девушки. Карина затаила дыхание и приподняла вверх подбородок. Александр сошел с коня, бросил поводья гвардейцу, ехавшему рядом, и направился в сторону девушки, снимая на ходу перчатку. Затем, посмотрев в сторону кустов, он остановился, чтобы высвободить оттуда уже знакомую ему красную шляпку. Карина увидела перед собою все те же красивые черты мужского лица и зеленовато-серые глаза.

– Мадемуазель Пешкова,– произнес он, кланяясь, а затем передал ей шляпку. Карина молча протянула вперед правую руку и взяла свой головной убор. Полковник смерил ее таким проницательным взглядом, от которого у Карины по спине побежали мурашки. – А Вы вовсе не изменились,– сказал он ей. – Вы точно такая же, какой я Вас помню.

– Уверяю Вас, полковник Кронштадтский, что мне совершенно не понятен смысл Ваших слов.

– Ну, разумеется, я делаю Вам комплимент, сударыня,– Александр бросил взгляд в сторону кирпичного имения Пешковых, находящегося приблизительно в ста метрах от места их встречи, а затем посмотрел на золотые поля пшеницы. – Прекрасный вид,– продолжил он,– всегда любил смотреть на пшеницу, колышущуюся на ветру,– он медленно перевел взгляд снова на Карину. Девушка, повстречавшись с его глазами, посмотрела в сторону, делая это настолько холодно, насколько это ей удалось.

– Вы кого-нибудь ищите, господин полковник? Его глаза сузились. При этом он хлопнул офицерской перчаткой по ладони левой руки.

– Да, мадемуазель, Пешкова, ищу. Но это дело подождет до второй половины дня, а пока что я направляюсь в деревню доложить о своем прибытии генерал-майору Дурнову. Прошлой ночью где-то неподалеку от вашей деревни произошли учиненные революционерами беспорядки. Совершено нападение на начальника жандармерии. Впрочем, я не думаю, что Вам об этом что-нибудь известно, сударыня, не так ли? Карина сделала все возможное, чтобы не выглядеть взволнованной. Итак, высшим властям все известно. Должно быть, Леонович уже успел доложить телеграммой в Киев генерал-майору Дурнову. Пока Александр ничего не знает о вчерашнем вечере,– рассуждала про себя Карина. Акушерка из Санкт–Питербурга

135

– Здесь, примерно в шести верстах отсюда, под моим началом находится еще несколько сотен пеших солдат. Мы движемся на Варшаву для соединения с находящимися там частями российской армии. Думаю, что Вам, сударыня, уже известно о том, что Россия вступает в военные действия с Германией. Нашим людям и лошадям необходимо будет где-нибудь расположиться на ночлег. Мы бы хотели воспользоваться для этой цели землями Пешковых, что по ту сторону дороги. Вон, там, например, прямо за этими деревьями, где ничего не было посеяно. Хотела бы я видеть того человека,– подумала про себя Карина, который бы посмел отказать войскам его императорского величества? Так что подобная просьба со стороны Александра выглядела как-то нелепо.

– Да, полковник. Разумеется. Все незасеянные и убранные поля – целиком и полностью в распоряжении Ваших солдат. Я также скажу маменьке, чтобы она распорядилась о продовольствии.

– Солдаты будут вам весьма обязаны. Я думаю, что Вы догадываетесь, по какой причине здесь находится мое командование? Карина почувствовала, как от этих слов ее сердце начинает сжиматься в тревоге. И хотя Карина отреагировала на эти слова полным молчанием, она, тем не менее, не смогла не заметить, как в глазах Александра отразилось беспокойство при виде ее реакции на только что заданный вопрос.

– Армию его величества необходимо пополнить призывниками,– так и не дождавшись ответа от своей собеседницы, пояснил Александр без всяких эмоций. – Боюсь, что в течение ближайшей недели ваша деревня не досчитается многих мужиков, пригодных для военной службы. После этих слов он снова посмотрел на поля созревшей пшеницы. – Да,– добавил он после некоторой паузы,– не уверен, что сейчас самое подходящее время для мобилизации. Думаю, что для Вашего папеньки это оберне­ тся огромной неприятностью, но, увы, приказ к нам пришел из самого Петрограда. Так значит, теперь он именуется Петроградом… Но для нее этот город навсегда останется Санкт-Петербургом. Карина с грустью подумала об Илье, о Борисе, и о всех остальных молодых парнях, которых она знала, и понимающе закивала головой. Ей очень хотелось спросить, не следует ли Александр вместе со своими гвардейцами на Варшаву, впрочем, ей не хватило для подобного вопроса смелости. К тому же, девушке очень не хотелось бы показаться в глазах этого офицера чересчур любопытной особой. Все, что ей было известно об Александре из последнего письма Татьяны, так это то, что он прикомандирован 136

к Зимнему дворцу, и служит в охранном ведомстве под началом генералмайора Дурнова. По мере того, как Александр продолжал наблюдать за Кариной, его нижняя челюсть перестала быть такой напряженной.

– Ну, в таком случае я продолжу свой путь, сударыня. Я проведу в ваших краях несколько дней при генерал-майоре Дурнове. Буду заниматься разбором вчерашних ночных беспорядков, – он кивнул головой в знак прощанья, развернулся в противоположную сторону, и, подойдя к сво­ ей лошади, вскочил в седло с легкостью и грациозностью опытного кавалерийского офицера. Карина, обеспокоенная столь резким оборотом событий, так и осталась стоять у столба, поросшего степною травою, не сводя глаз с гвардейцев. Александр отправил нескольких кавалеристов навстречу основной колоне, чтобы известить пехотных офицеров о том, где именно им следует разбивать полевой лагерь, а сам поскакал в направлении деревни, в сопровождении двух гвардейцев. С недобрыми переживаниями Карина тоже поспешила в направлении родительского имения. Теперь ее мысли были полностью переключены на Сергея, на Петра Ленского, а также на все те проблемы и неприятности, которые все еще ожидают их впереди. То, что совсем недавно сообщил ей Александр, маскируя истинный смысл своего послания за формой хорошо подбираемых для этой цели слов, можно было истолковать следующим образом: тайная полиция прибыла сюда для того, чтобы расследовать детали вчерашнего нападения на Гриневича. И хотя Александр никак не упомянул при этом имя Сергея, ей и так было понятно, что имя ее брата находится в числе главных подозреваемых.

>

Вернувшись в имение, Карина поднялась к себе в комнату для того, что­­бы побыть несколько минут наедине с собой и для того, чтобы как следует обдумать возникшую перед нею проблему. Но не прошло и не­скольких секунд, как зычный голос мадам Евы целиком и полностью на­ру­шил ход ее размышлений.

– Карина? Услышав маменькин голос, девушка немедленно начала массировать шею и мышцы лица, пытаясь, тем самым, помочь им расслабиться, чтобы перед тем как предстать перед маменькой, успеть еще «натянуть» на лицо Акушерка из Санкт–Питербурга

137

свою обычную улыбку. После этого она вышла из комнаты, подошла к деревянной лестнице и, перегнувшись через перила, посмотрела вниз. Сейчас на ее лице не должно быть и малейшей тени испуга. Ей совершенно не хотелось, чтобы маменька узнала о том, что Карина вчера вечером присутствовала вместе со своим братом Сергеем на том злополучном митинге. Мадам Ева стояла на пороге кухни. Все соседи говорили им о том, что мать и дочь сильно похожи друг на друга: золотистые волосы, белая кожа, голубые глаза,.. впрочем, ее маменька была на несколько сантиметров ниже своей дочери. К тому же, поскольку ее отец был славянином, кожа Карины была светлее. Что же до того, что у мадам Евы были светлые оттенки лица, то этим феноменом госпожа Пешкова была обязана прародителям по материнской линии, которые были выходцами из Финляндии.

– Спустись ко мне, Карина. Я хочу, чтобы ты сходила к одному моему пациенту. Карина торопливо сбежала вниз по деревянным ступеням.

– Что-нибудь с Анной?

– Нет. Не с Анной. Мадам Ева помолчала некоторое время. Удивительно, но выражение ее лица не выдавало всех тех тревог, которые сейчас постепенно вскипали внутри ее сердца. Ей часто приходилось это делать. Временами, Карине даже казалось, что подобное поведение должно быть результатом какогонибудь драматического события из прошлого. Мадам Ева была одета в блузку с рукавами-фонариками и прямую юбку голубого цвета, закрывающую колени. Сапожки были начищены до блеска, хотя на каблуках виднелась грязь. Это говорило о том, что она успела побывать во многих местах. Ее золотистые волосы уже посетила седина. Они были заплетены в косу и уложены вокруг головы. Карина увидела, как с лица ее маменьки моментально исчезли признаки внутреннего волнения. Сейчас ей было сорок пять лет. А ведь из нее мог бы получиться превосходный доктор,– подумала про себя Карина,– если бы ей только позволили получить образование. Мадам Ева предприняла достаточно смелую попытку улыбнуться, но ее потухшие голубые глаза все-таки выдавали наличие внутреннего волнения. Было похоже на то, что они говорили Карине следующее: я понимаю всю глубину твоего разочарования. Карина тоже заставила себя улыбнуться. Да, мать и дочь были очень похожи друг на друга. Я всеми силами пытаюсь справиться со своим 138

разочарованием,– как бы ответила маменьке ее натянутая неживая улыбка,– но прошу тебя, не стоит заставлять меня говорить на эту тему именно сейчас. Полуденный солнечный свет проникал в дом через деревянные ставни окна. Карина наблюдала за тем, как ее матушка быстро пересекла комнату и подошла к своей медицинской кладовой, где у нее всегда хранился запас медикаментов и всех инструментов, необходимых при родах. Она открыла дверцу кладовой. Огонь светильника помог найти госпоже Еве необходимые медикаменты. Карина последовала за своей маменькой и принялась с интересом разглядывать драгоценные медицинские препараты.

– Дядюшка Матвей снова начал жаловаться на подагру. Мне хотелось бы, чтобы ты проведала его. Заодно отнесешь ему и лекарства. Будем надеяться на то, что они ему помогут. И еще, передай бабушке Зелинской, чтобы она прекратила потчевать его жирной жареной бараниной. Вот, здесь я написала дозировку. Думаю, что этого будет достаточно на три-четыре дня, но обязательно проследи за тем, чтобы он принял первую дозу еще при тебе, договорились, доченька?

– Ну, ты же ведь знаешь, маменька, с какой неохотой он глотает все эти таблетки. Он жалуется на то, что они застревают у него в горле.

– В таком случае, нанесешь на таблетку немного сливочного масла, как я тебе уже показывала. И еще, передай ему, что по дороге домой от мадам Ольги я обязательно зайду его проведать. Скажи, что у меня есть к нему разговор. Карина посмотрела на свою матушку. Есть разговор? О ней, что ли? Но, вместо расспросов, она только кивнула головой и стала наблюдать за тем, как матушка, вынув из кладовой бутылочку из непрозрачного стекла, высыпала из нее на ладонь несколько таблеток и, отсчитав необходимое количество, завернула их в небольшой лоскуток белой материи. Ее матушка была одержима чистотой и стерильностью, постоянно настаивая на том, что английская медсестра Флоренс Найтингейль была абсолютно права относительно причин столь быстрого распространения в военных госпиталях различных инфекционных заболеваний. Впрочем, Карина припомнила, что и доктор Зиновьев тоже вчера ночью использовал собственное мыло и кипяченую воду. Мадам Ева упаковала сверток, завязав его узкой тесемкой. После этого она сделала пометку для себя на одной из полок, еще раз посмотрела на свои запасы, покачала головой с видом явного беспокойства. Акушерка из Санкт–Питербурга

139

– Даже не знаю, что мы будем делать в ближайшее время. Карина всю свою жизнь наблюдала за тем, с каким благоговением ее матушка заботилась о состоянии и содержании своей кладовой с медикаментами, делая это так, как будто бы в ней хранилась усыпанная драгоценностями корона самой императрицы Александры Федоровны Романовой. Каждый год в конце лета Карина наблюдала одну и ту же картину: ее матушка начинала утомительный процесс составления длинного списка для пополнения всех своих медицинских запасов до наступления зимы.

– Боюсь, что этот год может оказаться для нас неблагоприятным,– продол­ жила свои заключения мадам Ева. – Все запасы будут направлены на потребности воюющей армии. Да я и сама ничего не стану жалеть на лечение наших доблестных воинов. – На этом она закрыла двери кладовой на замок, опуская ключи в карман медицинского фартука. – Даже теперь самые обычные медикаменты становятся чрезвычайной редкостью,– продолжила она. – Вот, например, взять хотя бы те запасы, которые ты привезла со склада из Киева две недели назад, а ведь они же так и не дали нам ни хинина, ни вытяжки из льюизии. Я послала за ними в Москву. Интересно, удастся ли нам вообще их когда-нибудь получить? Карина положила таблетки, предназначенные для дядюшки Матвея в карман юбки и уже, было, развернулась, чтобы уходить, как вдруг со стороны парадного крыльца до них донесся гул чьих-то торопливых шагов, которые резко замерли у входной двери. Нервы Карины напряглись до предела, а все здание огромной помещичьей усадьбы погрузилось в напряженное ожидание. Двери открылись, и на пороге появилась Наталья. Она зашла с широко открытыми глазами и стала переводить взгляд с мадам Евы на Карину, и обратно.

– Сегодня вечером, маменька, у нас будут гости. Это военные. Гвардия его величества. Карина прикусила нижнюю губу. Она была уверена, что Наталье известно, о ком именно из гвардейцев сейчас идет речь. Наталья нагнулась через дверную арку и, положив себе на грудь ладонь, сделала несколько глубоких вдохов и выдохов, как будто давая понять, что это еще не все и что самые неприятные новости она приберегла на потом. – И еще, Бореньку призвали в армию, как мы и ожидали. Всего лишь несколько минут тому назад в двери его дома постучал солдат и вручил ему предписание. Он уходит завтра утром вместе с ротой солдат, которые прибыли к нам в деревню. Его направляют в Варшаву.

140

Командир роты сказал ему, что на фронте им понадобится ветеринар. Сегодня вечером с нами будут ужинать офицеры! – Теперь Наташа уже окончательно вошла внутрь помещения и довольно громко захлопнула за собою дверь, чем заставила госпожу Пешкову приложить ладонь ко лбу. Несмотря на это, Наталья продолжала воодушевленно говорить.

– Самый молодой из офицеров – полковник Кронштадтский. Он сейчас находится в гимназии, задает папе какие-то вопросы. Задает папе вопросы! – Карина невольно перевела свой взгляд на маменьку, дабы проследить ее реакцию. Мадам Ева выглядела, как обычно, спокойной.

– Так не принято входить в дом, Наташенька,– произнесла она, обращаясь к дочери. Наталья окинула ее разочарованным взглядом. Ведь она надеялась на то, что ее сногсшибательная новость произведет куда более фееричный эффект.

– Простите меня, маменька, я очень торопилась домой.

– Тебе никак не следует забывать, Наталья, что теперь ты уже дама,– продолжила свою речь маменька уже более мягким голосом. – Ведь ты в скором времени будешь замужней женщиной.

– Да, маменька. Карина с трудом подавила усмешку, которая так и рвалась выйти на­ружу.

– Так что там по поводу гостей на сегодняшний ужин? – задала ей вопрос мадам Ева. – Присядь, пожалуйста, и расскажи нам все по порядку. – Тот факт, что маменька сделала ударение на вечерних гостях, нежели на то, что эти самые гости являлись офицерами его императорского величества, которые приехали в их деревню для того, чтобы задавать папе Иосифу вопросы, указывало на ее гостеприимный характер. Наталья опустилась на старенький стул, затем сложила руки на груди и обстоятельно повторила все с начала до конца, делая это точно так же, как ученик повторяет перед учителем заданный урок.

– Я и мадам Ольга уже ехали по дороге домой, как вдруг я увидела на противоположной стороне от базарной площади Бориса. Он приехал на рынок для того, чтобы обменять или продать зерно. Из этих слов Карина поняла, что Наташенька не обманула маменьку относительно того, что она, действительно, виделась с Боренькой. Единствен­ ное, что никак не укладывалось у нее в голове, так это то, каким же образом Наташе удалось убежать от вдовы и пообщаться с Борисом? Мадам Ольга была из мелкопоместных дворян, тогда как отец Бориса являлся обычным Акушерка из Санкт–Питербурга

141

зажиточным крестьянином. Только поэтому он и позволил сыну окончить школу при православном Соборе Казанской Богоматери. Вот почему Борис, в отличии от большинства крестьянских парней, мог читать и писать. Причем он настолько преуспел в учебе, что даже оказался способным окончить ветеринарное училище.

– И вдруг я увидела еще и папу. Он находился около здания гимназии. Рядом с ним стоял господин офицер, внешний вид которого мне показался очень знакомым. Этот офицер не кто иной, как жених нашей Танечки! Папенька тоже заметил меня и позвал. Когда я подошла, он спешно написал мне вот это. – Наталья вытащила из кармана сложенный вдвое листок бумаги и протянула его госпоже Пешковой. – Папенька велел немедленно отнести эту записку Вам, маменька. Он также сказал мне, чтобы тетушка Марта приготовила ужин на двух, а может быть, и трех господ офицеров, которые придут вместе с ним вечером. Александр задавал папеньке вопросы,– Карина вдруг почувствовала, как ее сердце бешено заколотилось от страха. – И зачем ему понадобилось опрашивать именно папеньку? У Александра и у Дурнова есть, очевидно, некоторые подозрения относительно Сережи. Мадам Ева взяла переданную ей записку и подошла к окну, где освещение было лучше. Карина обменялась быстрым взглядом с Натальей и задала ей вопрос: А ты, случайно, не видела Сергея? Неужели у нашего брата начинаются неприятности с тайной полицией? – можно было прочитать вопрос в ее взгляде. Наталья вздрогнула и перекрестилась, озабоченно посмотрев на иконы, находившиеся в красном углу прихожей. Карина, не в пример своей сестре, не обратилась взглядом в том же самом направлении, и не стала осенять себя крестным знамением. Эта традиция, которой следовали тетушка Марта и ее сестрица Наташа, почему-то утратили для нее смысл. Если же быть более точной, то сейчас Карина даже не была уверена в том, во что она по-настоящему верит. Кто она? Еврейка? Православная христианка? Или то и другое одновременно? Обрядов существует невероятное количество, но все они не в силах изменить ее сердце! Знание… вот что мне сейчас необходимо! Знание истинного Бога, а не знание религиозных традиций! Не в пример папе Иосифу и тетушке Марте, ее матушка никогда не выказывала искреннего интереса к святой православной вере, которую исповедует Россия. Мадам Ева воспитывалась в ортодоксальном иудаизме, 142

но в тот день, когда она приняла решение выйти замуж за Иосифа Пешкова, она оставила в прошлом и свою Тору, и все свое «еврейство». Она неизменно посещала вместе с семьей православный храм, и все друзья и знакомые считали ее православной христианкой. И, тем не менее, тетушка Марта часто сетовала на то, что ее невестка недостаточно часто осеняет себя крестным знамением.

– Не мудрено, что мы рождены на унижение,– говаривала она час­ тенько,– Святая Богородица все видит, Ева.

– Если бы я не дала согласие на крещение,– призналась однажды ма­ менька Карине,– то мне бы ни за что не было позволено проживать за пределами черты оседлости, и тогда, во время очередного погрома, толпу ничто не остановило бы от того, чтобы сжечь и усадьбу, и хлебные поля твоего папеньки, Карина. Карина помнила то время, когда ей впервые стало понятно, что значит быть евреем в России и Польше. С величайшим испугом и с точно такою же степенью негодования она узнала о том, что в России существуют отдельные, строго определенные территории, где евреи могут поселяться, ходить в школы и посещать синагоги. Но, как ей впоследствии стало известно, в еврейской общине всегда существует угроза внезапных казачьих наездов. Кроме них в еврейское поселение в любой момент могли ворваться солдаты или просто вооруженная толпа, чтобы избивать, грабить и насиловать. Еврейские погромы вспыхивали часто без явных на то причин. Однажды Сергей, не без сарказма в голосе, произнес: «Они проводят еврейские погромы с точно такой же последовательностью, что и свои религиозные праздники. Очень странно, что в Русской Православной церкви до сих пор не установлен День погрома евреев». В последнее же время из-за участившихся попыток покушения на членов царского правительства, обывательская ненависть к евреям поднялась с новой силой. Царские чиновники сваливали всю вину за рабо­чие забастовки и за все революционные выходки на евреев, которые, по их словам и по распространяемым ими слухам, были все до одного революционерами. «Мировое еврейство,– твердила то и дело обывательская молва,– держит в своих руках все российские и европейские деньги. Они зговорились захватить весь мир, а затем возглавить все банки». Все это не могло не приводить Карину в ярость, так как на каждого богато­ го еврея приходилось по десять столь же богатых славян, более жадных, чем сами евреи. Они, к тому же, являлись не меньшими противниками христианства, нежели преследуемая ими нация. Акушерка из Санкт–Питербурга

143

Судя по всему, госпожа Пешкова не очень разделяла энтузиазм дочери относительно ожидаемых к ужину гостей. Она поднесла ко лбу указательный палец и принялась им массировать лобную часть. Этот жест вызвал у Карины прилив сострадания к маменьке. Она наблюдала за тем, как мадам Ева с любопытством читает записку. Не прошло и пары секунд, как мадам медленно опустилась на стул. В следующее мгновение с ее лица сошел румянец – было заметно, что ей стало дурно. Карина подошла к госпоже Пешковой.

– Что случилось, маменька? Мадам Ева отрицательно покачала головой и, быстро сложив вдвое записку, положила ее в карман медицинского передника. После этого она снова расправила плечи.

– Это все из-за солдат? – задала ей вопрос осмелевшая Карина, удивляясь тому, насколько напряженно прозвучал ее голос. – Я видела их сегодня утром. Я встретилась с ними на дороге. Они справлялись у меня относительно свободной земли, где им можно было бы разбить военный лагерь, а так же и о провизии для солдат. Ева подняла глаза на дочь.

– Но ведь ты ничего не сказала об этом за завтраком,– мадам Ева поднялась на ноги. Карина попыталась объясниться, не выдавая своего волнения.

– Это было после того, как мы позавтракали, мама. И после того, как папа сказал, что из Санкт-Петербурга, из Петрограда… мне пришло письмо. На прогулку я пошла уже после этих событий. Мадам Ева погладила руку своей дочери, после чего снова отошла к окну. Здесь она принялась постукивать своим пенсне о запястье левой руки, устремив куда-то вперед свой задумчивый взгляд. Карина еще раз обменялась обеспокоенным взглядом с Натальей. Наталье, разумеется, ничего не было известно о вчерашних ночных похождениях брата и сестры, хотя даже ей было известно о том, что Сергей посещает революционные митинги. Наблюдая за спокойной, но необычной реакцией своей маменьки, Наталья значительно поубавила свой пыл, но в ее глазах до сих пор можно было прочесть неуемный восторг.

– Ты ведь не думаешь, что офицеры, которые придут сегодня вечером к нам в дом вместе с папой, имеют отношение к разбирательству по делу о вчерашнем нападении революционеров на Гриневича? Мадам Ева развернулась в сторону Натальи.

144

– Кто сказал тебе о Гриневиче? Это значит, что теперь уже и маменька в курсе вчерашних событий. Должно быть, это папа Иосиф написал ей об этом в своей записке.

– Мне рассказал Боренька. Так ведь об этом уже и так шумит весь го­род. Мадам Ева перевела свой взгляд на Карину: – А не говорил ли, случайно, полковник Кронштадтский с тобою про нападение на Гриневича?

– Его отряд направлялся в уезд, где он должен был доложить генералмайору Дурнову о свом приезде. Он из охранного отделения,– объяснила девушка.

– Полковник Александр Кронштадский в ближайшее время будет помолвлен с твоею кузиной Татьяной,– произнесла мадам Ева. – Мы будем ждать и смотреть, что будет дальше. Ждать и смотреть. Возможно, что его присутствие сыграет нам на руку. По крайней мере, будем на это надеяться. В гостиную пришла из кухни тетушка Марта. Ей досталось совсем немного той внешней красоты, что отличала ее младшую сестрицу Софью. Марта была высокой, с иссиня-черными волосами.

– Я правильно тебя расслышала, Ева, что у нас сегодня вечером будут гости?

– К нам на ужин придет полковник Кронштадтский,– проинформи­ ровала ее Наталья.

– Вчера ночью на начальника жандармского управления Гриневича было совершено нападение заезжими революционерами,– произнесла мадам Ева. – По этой причине у нас сегодня вечером будут офицеры его величества.

– Господи,– воскликнула тетушка Марта.

– Заезжими революционерами? – Карина взглянула на мать. Она, должно быть, умышленно произнесла это слово – заезжими,– подумала про себя Карина. Неужели ее маменьке все известно? Мадам Ева принялась ходить взад и вперед по комнате.

– Сережа непременно втянет всех нас в неприятности. «Кто хранит уста свои и язык свой, тот хранит от бед душу свою». – Карина без осо­ бого труда узнала эти слова из книги Притчей. – Итак,– продолжила она,– сегодня вечером мы с честью примем у себя офицеров и обеспечим провиантом солдат, остановившихся на наших землях. Думаю, что выбор у нас небольшой. – При этом мадам Ева попеременно посмотрела на Акушерка из Санкт–Питербурга

145

членов своей семьи, как бы желая окончательно утвердить обязательность выдаваемых ею инструкций. Наталья глянула на Карину с улыбкой, очевидно, не до конца понимая истинные причины, стоящие за вечерним визитом господ офицеров.

– Думаю, что вечер пройдет замечательно,– сделала она свой вывод. – Могу представить себе реакцию Татьяны, после того, как она узнает, что мы принимали у себя на ужине Александра. Карина ни на мгновение не позволяла себе отмахнуться от осложнений, которые могут возникнуть в связи с этим визитом. Нет. Этот ужин будет не похож на светскую вечеринку, как того очень сильно хочется ее сестрице. Это будет опрос всех членов семейства относительно того, что они делали вчерашним вечером, и не связаны ли Пешковы с революционерами. Так что если ей и Сергею, на самом деле, не хочется рисковать жизнью, то тогда им придется очень внимательно отслеживать каждое слово, сказанное за ужи­ ном. Одна ошибка, одна оплошность, и их тут же арестуют и безотлагательно препроводят в Петропавловскую крепость для дальнейшего дознания. Страх, подобно голодному коршуну, коварно отслеживающему каждый ее шаг, начал описывать у нее над головою круги. Бог Авраама,– взмолилась про себя Карина,– помоги нам. А затем, все еще не до конца понимая, к какой именно вере будет сейчас уместнее прибегнуть, она добавила: Иисус, помилуй нас, аминь.

– Ну, что ж, теперь мне придется поработать над чудом,– произнесла, как бы немного сетуя на свою роль, тетушка Марта. – Или вы думаете, что я – это старец Распутин, который способен всех их накормить? Сколько их там будет? Трое? Четверо? С десяток?

– Их будет трое,– спокойно ответила ей мадам Ева. – Но кроме этого еще есть и солдаты. Думаю, что кукурузная каша будет для них в самый раз. И еще, может быть, немного щей.

– Они говорят, что на ужине будет три офицера. Но, кто же в это поверит до тех пор, пока они не перешагнут порог этого дома? Да, и куры, говорю вам, куры совершенно перестали нестись. Они не несут столько яиц, чтобы ими можно было накормить такое количество людей. Этим утром на завтрак мне едва хватило яиц для Иосифа и Сережи. И что же это теперь получается? Выходит, что мне придется готовить еще на трех господ офицеров, как минимум? – Тетушка Марта осенила себя крестным знамением. – Мне их не прокормить. Они будут голодать. Они и без того всегда голодные. Что же мне теперь делать? Что делать?!

– А пусть они едят ваши пироги,– съязвила Наталья.

146

Тетушка Марта посмотрела на нее строгим взглядом.

– Наташа, будь серьезней,– обратилась к ней мадам Ева.

– Да не обращайте вы на нее внимания,– непринужденно произнесла Карина. – Она сейчас изучает Французскую революцию.

– Революцию? Но как же, все-таки, насчет яиц? Мне ведь, действительно, понадобятся яйца, Ева,– не отходила ни на шаг от болезненной темы тетушка Марта. Карине стало интересно: почему именно это лето принесло столько огорчений людям? Даже куры перестали нестись, чем опечалили тетушку Марту.

– Ну, в таком случае, приготовь на ужин щи,– сказала мадам Ева, которая не переставала ходить по комнате взад и вперед, потирая лоб.

– О, мама,– простонала Наталья. – Это ведь крестьянская пища! Где же наша мелкопоместная гордость? Не будем же мы есть щи в присутствии этого красавчика, полковника Кронштадтского? Если сегодня мы будем потчевать его щами и тушеным луком, то когда я увижусь с Танечкой, мне будет просто некуда девать глаза.

– Я более чем уверена, Наташа, что сегодняшний ужин не будет тем самым званым ужином, который ты себе нафантазировала. И еще, доченька, ты выросла избалованной девочкой. Во многих голодающих семьях котелок похлебки на столе является праздником.

– Но, мама, ведь щи все равно остаются крестьянской едой! Как же это можно подавать на ужин подобное блюдо офицерам его императорского величества? Ведь полковник Кронштадтский, как никак, сын самой гра­ фини Шашенко.

– Офицеры они государя императора или же просто крестьяне – какая разница? – проговорила тетушка Марта,– все они ведут себя за столом, как скоты. Но одно я знаю наверняка,– добавила она после небольшой паузы, постукивая пальцем по лбу,– русские офицеры Его императорского величества ожидают, что на столе будет много яиц, много хлеба и водки. Думаю, что пока они будут здесь, им захочется еще и маслица. Так кто же способен угодить этим господам? К тому же я вовсе не думаю, что эти офицеры сумеют оценить мои щи, приготовленные особым образом, понастоящему, хотя я кому угодно могу доказать, что выращенный мною лук придает щам некий особенный и неповторимый вкус. Впрочем, чего уж тут? Сделаю, что смогу,– сказала тетушка Марта в заключение, поворачиваясь лицом к дверям. – Если уж все, чего ожидает от меня царь батюшка – это только несколько яиц, но,– при этом она резко развернулась в сторону Акушерка из Санкт–Питербурга

147

Натальи, которая смотрела на нее глазами, полными уважения,– никакого пирога сегодня вечером не будет. Наталья вскочила на ноги: – Но, тетушка, так нельзя! У нас непременно должен быть хотя бы самый крохотный пирог! Уж если не для господ офицеров батюшки-царя, то, по крайней мере, для Бореньки,– жалобно произнесла она, по­очередно переводя умоляющие глаза с матушки на тетушку и обратно. – Ведь я же теперь не скоро его увижу,– произнесла девушка уже более серьезно.

– В таком случае,– ответила ей тетушка Марта,– наведайся к курам и убеди их снести для меня еще штук шесть яиц. Как же я, по-твоему, буду делать пирог без яиц? В этот момент мадам Ева вытянула вперед правую руку, давая понять, что все дальнейшие дискуссии по этому вопросу прекращаются.

– Прошу тебя, Марта, сделай все, что можно.

– Мы могли бы одолжить немного яиц у дядюшки Матвея и бабушки Зелинской,– внесла свою лепту Карина,– у них обычно всегда остается больше, чем им необходимо. Мне все равно надо отнести дядюшке лекарство, так что я могла бы и спросить.

– Действительно,– согласилась с племянницей тетушка Марта,– и как же это я сама-то не догадалась? – добавила она по дороге на кухню. – У меня не так много времени для того, чтобы получился пирог, так что ты не затягивай с яйцами, Карина,– бросила она своей старшей племяннице уже через плечо. В скором времени на кухне уже зазвенели и зацокали сковородки и кастрюли, послышался жалобный звон семейного хрусталя. Карина перекинулась взглядом с Натальей, и у обоих перехватило дыхание. Это был тот самый семейный хрусталь, который, по уже известному им решению, необходимо будет разделить между двумя сестрами после вступления в брак. К счастью, и на этот раз ничего из посуды не разбилось.

– Наташа,– позвала из кухни тетушка Марта,– мне необходима твоя помощь. Девушка послушно отправилась на тетушкин призыв. Как только мать и старшая дочь снова остались вдвоем, мадам Ева подошла к Карине. Бледность матери являлась для Карины серьезным предупреждением.

– Твой брат. Мадам Ева изо всех сил пыталась заставить голос звучать ровно, но эта попытка так и не увенчалась успехом.

148

Твой брат. Так она обычно называла Сергея, который в очередной раз умудрился принести в семью самые серьезные волнения.

– Сергей сейчас находится вместе с Ильей на поле. Сходи к нему и передай, чтобы он пришел домой. Скажи ему, что так приказал отец, что это очень важно. Тот страх, который сейчас отражался в материнских глазах, подтвердил опасения Карины.

– А что там с Гриневичем? – задала вполголоса вопрос Карина. Мадам Ева закрыла глаза и слегка покачала головой.

– У него сломаны ребра, и он получил сотрясение мозга. Карина снова воскресила в памяти ужасную картину избиения и не­ вольно содрогнулась.

– Вчерашние беспорядки оказались самыми серьезными из всех, какие были за последнее время,– прошептала дочери мадам Ева,– я очень опасаюсь, что Сережу обвинят в причастности к покушению на Гриневича. Твой отец думает, что начальник жандармерии может выдвинуть обвинение против Сергея. От этих слов у Карины пересохло во рту. Ее сердце учащенно забилось, и в животе начало собираться нехорошее ощущение тошноты. Это правда, Сережа был вчера на митинге. Впрочем, как и я.

– Теперь остается надеяться лишь на то, что участники вчерашнего нападения на Гриневича, были в масках,– пробормотала мадам Ева. – Революционеры так всегда поступают, когда совершают нападение. Ах, все это просто ужасно. Они, должно быть, заранее спланировали свои действия. Она долго смотрела на Карину.

– Прошлой ночью была полная луна,– произнесла она задумчиво. – Остается лишь надеяться на то, что Сергея там не было, хотя у меня абсолютно нет в этом никакой уверенности, Карина. Мы ведь знаем с тобою Сережу. Карина прикусила нижнюю губу. Мне едва удается сдерживаться, чтобы не рассказать ей все то, что только прибавит лишнего беспокойства. Но доктор Зиновьев предупредил меня, чтобы я никому ничего не говорила. А ведь если кто-нибудь и рискует сейчас, по-настоящему, так это именно он. Так что в этой ситуации я последую его совету.

– Мама,– прошептала Карина,– скажи мне, пожалуйста, что именно написано в папиной записке? Акушерка из Санкт–Питербурга

149

– О том, что Леонович известил киевские власти о вчерашних ночных беспорядках, и о том, что на Гриневича было совершено нападение. Еще он сообщил мне о том, что сюда направляется целая рота солдат. Твой папа ожидает, что за этим последуют дополнительные аресты. Дополнительные аресты. Страх так и вцепился Карине в самое горло. А что, если они начнут опрашивать Сергея? Что же он будет им отвечать? Сможет ли он убедить их в том, что его не было возле гимназии? Да и станет ли он вообще пытаться что-либо отрицать? А она?

– И вот теперь некоторые из этих самых солдат собираются разбить свой лагерь на землях Пешковых,– добавила мадам Ева. – Час от часу не легче. Твой папа очень, очень обеспокоен.

– Это значит, что офицеры прибудут к нам в дом для того, чтобы опрашивать нас?

– Вероятнее всего, что без вопросов не обойдется. Твой папа хочет, чтобы Сергей приготовился отрицать, что он был на вчерашнем митинге. Отрицать, не смотря ни на что.

– А что, если они уже кого-нибудь арестовали, и тот человек сообщил имена участников беспорядков? Мадам Пешкова только плотнее сжала губы.

– Об этом еще слишком рано судить, но мы должны быть ко всему готовы. У отца уже имеется план, как нам защитить Сергея. Думаю, что немного позже я смогу поделиться этим планом и с тобой. Но знай, что все это очень серьезно, и что твой отец может здорово за все это поплатиться. Ну, а сейчас тебе необходимо отыскать Сергея. Карина посмотрела на свою матушку испуганными глазами. Через несколько минут она вышла в прихожую, сгоряя от нетерпения поскорее узнать о том плане, который составил отец. Девушка схватила на ходу синий платок и отправилась на поиски Сергея. Немного позже она обязательно навестит дядюшку Матвея и сообщит ему неприятные новости. План, как защитить Сергея… Что же это может быть за план?

11 Ветер перемен

К

арина вышла из усадьбы, торопливо сбежала вниз по ступенькам и направилась в сторону летнего домика, где сейчас гостил дядюшка Матвей. Дул легкий, но порывистый ветерок, и Карина чувствовала, как ее со всех сторон обдувает теплотой. Вокруг летнего домика раскинулись поля с пшеницей, где усердно работали крестьяне. Чуть поодаль девушка разглядела силуэты силосных башен и зерновых амбаров. Приближаясь к дому, она не заметила дядюшку Матвея, который обычно сидел в это время на крыльце, работая над своей рукописью. Карина думала о том, что через несколько дней большая часть молодых деревенских парней будет призвана в армию, и тогда их место в поле займут отцы. Женщины более почтенного возраста, для которых на другом конце поля, неподалеку от того места, где протекала небольшая речушка, были обустроены временные соломенные шалаши, трудились рядом с дере­ венскими девушками. Они обрабатывали общинный участок земли, на котором выращивался их совместный урожай. Впоследствии он будет разделен между пайщиками, в зависимости от количества ртов в каждой отдельной семье. Частные земли, равно как и частные мысли все еще не были в эти времена общепринятым явлением в Российской империи. Концепция крепкого индивидуалиста до сих пор не сделалась частью культурного наследия русского крестьянина. Потому-то все женщины и работали в по­ле бок о бок со своими мужчинами. Трудились они подолгу, не разгибая спины, никому и ни на что не жалуясь. Карина остановилась и посмотрела на работающих в поле женщин. Их выцветшие и полинявшие платки, защищающие головы от летнего палящего солнца, почему-то напоминали Карине увядшие головки васильков. Карина давно уже свыклась с видом усердно и подолгу работающих крестьян, и поэтому тяжелый жизненный уклад их труда и быта перестал ее волновать, тогда, как бабушка Зелинская, глядя на тяжелый крестьянский труд, просто диву давалась тому, как эти люди способны безропотно 151

выносить такую непосильную ношу. «Если бы я согнулась так, как они, и провела бы в таком положении хотя бы пяти минут, то после этого я бы вообще не разогнулась». Карина подошла к ближайшему полю и увидела там Сергея. Брат тоже увидел сестру и помахал ей рукой. Карина в ответ сделала в воздухе несколько знаков рукой, чтобы Сергей оставил свою работу и подошел к ней как можно быстрее. Он тут же направился в ее сторону, захватив с собой серп. Молодой человек подошел к сестре и вытер платком мокрое от пота и пыли лицо и шею. После этого он ловко убил слепня, опустившегося ему на руку.

– Наш Сереженька – истинный пахарь,– поддразнивая его, обратилась Карина, зная, что братцу эта колкость не понравится. – Тебе бы следовало принять у папы все эти земли, жениться на Аннушке и родить целую кучу ребятишек. Он рассмеялся. Похоже, Сергей всегда мог безошибочно определить, когда именно Карина подтрунивала над ним, а когда говорила совершенно серьезно.

– Папенька, если ты еще не забыла, желает видеть меня юристом,– ответил он ей не без доли сарказма в голосе. – К тому же, единственное, что мне нравится в сельском хозяйстве, так это поедать ранее собранный урожай. Так что именно ты примешь у папеньки все эти земли, выйдешь замуж за Илюшу и родишь ему целую кучу ребятишек. Во мне сейчас все внутри так и кипит от бунта. Я – не Сереженька-пахарь. Я – Сергей -радикал! – его карие глаза не переставали светиться от радости.

– И ты можешь с такой легкостью называть себя бунтарем после вчераш­ них ночных происшествий? Его улыбка сошла с лица, а между бровями образовалась складка. Он угрюмо посмотрел на дорогу.

– Да, вчерашние события. Нехорошо как-то все это получилось, сестренка. Ох, не хорошо.

– А что произошло с Ленским? И еще, приехала ли в город Иоанна?

– Да. Она здесь в полной безопасности и не имеет ни малейшего отношения к тому, что происходило прошлой ночью. В настоящий момент она с братом находится в надежном месте. Ради моей и их безопасности мне не было сказано, где именно им придется теперь отсиживаться. Впрочем, в сложившихся обстоятельствах я бы и сам не стал их разыскивать. Ведь 152

у тайной полиции есть свои методы, при помощи которых можно развязать язык почти каждому человеку.

– Если Иоанна вынуждена скрываться вместе с Ленским, то его репутация ставит под угрозу ее безопасность. Ты ведь так и не сказал мне, является ли Иоанна революционеркой или нет. Он снова посмотрел в другую сторону и только пожал плечами, доставая из баклажки с водой деревянную пробку.

– Является – не является, какая им, собственно говоря, разница? Если они заподозрят, что Иоанне может быть что-нибудь известно о деятельности ее брата, они все равно подвергнут ее самому серьезному допросу,– при этом лицо Сергея приняло сердитое выражение. – А если у них появится подозрение относительно того, связаны ли мы с революционерами, то, можешь быть уверена, что охранка доберется и до нас. Илья был прав. С моей стороны было глупостью брать тебя на вчерашний митинг,– он принялся жадно пить из фляги. Карина тоже посмотрела на дорогу.

– Мама послала меня сказать тебе, чтобы ты немедленно отправлялся домой. Возможно, что всех нас ожидают серьезные неприятности. В уезде, да и в самой деревне уже появились офицеры из тайной полиции. Они начали задавать людям вопросы. Один из них, жених Танечки, полковник Кронштадтский, допрашивал нашего папеньку,– после этих слов Карина изложила суть записки, которую передал папа Иосиф через Наташу. Сергей молча слушал и лишь нервно, время от времени, подергивал серп, посматривая в сторону деревни.

– Я тоже видел сегодня утром конных гвардейцев. В этой стране, как на грех, всегда что-нибудь, где-нибудь да не так. Если это не преследования со стороны самодержавия, то это преследования со стороны полиции. Если не полиция, то война с Германией или же голод. – Он направил свой взгляд в сторону горизонта, как будто пытаясь там разглядеть немецкие и австрийские войска. – Так что для этой жизни, дорогая сестренка, у нас просто не остается ни малейшей надежды.

– Мне еще ни разу в жизни не приходилось слышать от тебя столь открытый пессимизм. Если уж ты, на самом деле, веришь в то, что для этой жизни у нас уже не остается совершенно никакой надежды, тогда зачем же ты так отчаянно рискуешь ради революции?

– Иногда я тоже задаю себе подобный вопрос, сестрица. А, знаешь,.. если бы не папино упрямство, то я бы хоть сегодня уехал из России. Не думай, Акушерка из Санкт–Питербурга

153

я серьезно. Я бы отправился в Лондон, а оттуда бы попытался добраться до Нью-Йорка. Там свобода уже успела достаточно укрепиться.

– А вот дядюшка Матвей верит в то, что у нас есть надежда для этой жизни, и даже для жизни будущего века. И, знаешь, мне начинает даже нравиться та тема, над которой он сейчас работает. Послушай, у Бога, оказывается, существует план для того, как Ему открыть Самого Себя людям. И этот план должен, по Божьему замыслу, воплотиться в Мессии, в Искупителе. Дядюшка говорит, что, на самом деле, Бог вовсе не махнул рукой на нашу Вселенную, как на старую и обветшалую ризу, и не покинул нас. А, может быть, тебе бы стоило поговорить более серьезно с дядюшкой, и попробовать вникнуть во все то, к чему он уже успел придти в ходе своих последних исследований. Один уголок его рта слегка покосился к низу.

– Я обязательно прочту его книгу, как только она будет издана, если она, конечно, не наскучит мне до смерти. Карина сложила руки на груди.

– Ты говоришь сейчас, как наша Татьяна. Иногда, Сережа, ты оказы­ ваешься не способным видеть далее собственного носа. Дядюшка го­ ворит, что до сегодняшнего дня Бог имел дело с каждым прошедшим поколением, и что у нас теперь накопилось достаточно много уроков, которые бы нам стоило извлечь из всей истории, ибо я думаю, что мы, Сереженька,– далеко не самое мудрое из всех поколений, проживавших на Земле. Сергей добродушно улыбнулся.

– Лекции, лекции. Моя сестренка сделалась проповедником.

– Мы, в любом случае, Сережа, должны иметь надежду. Люди просто не могут жить без нее. Надежда – это то, что наполняет нашу жизнь смыслом и ради чего нам стоит жить и, если хочешь знать, то даже, если надо, и умереть. Но любая жертва должна быть сообразна тому, ради чего она приносится.

– Ты сейчас просто свистишь в темноту,– как любят выражаться амери­ канцы,– при этом он снова заткнул горлышко баклажки. – Подумай над этим, Карина. Для нас с тобою не так уж и много остается этой самой надежды. Российская армия не готова к войне, так что не сегодня-завтра мы потерпим поражение. И что тогда?

– Подобные высказывания попахивают государственной изменой.

– А ты помнишь, что как-то раз произнес наш дядюшка Виктор? И хотя он сказал это много месяцев тому назад, когда приезжал погостить 154

в деревню, но от этого его слова не потеряли своей сегодняшней правды. Не он ли говорил тогда то, что только что повторил я? Не спорю, что тогда его слова звучали более мягко и аристократично, но от этого правда не перестала быть таковой.

– Сегодня утром Борис получил предписание о том, что его призывают в армию,– произнесла Карина немного невпопад, – Наташа из-за этого сильно расстроилась. Думаю, что и тебя, наверное, тоже призовут. Если уж не сегодня, то завтра. Он отрицательно покачал головой.

– Дядюшка Виктор позаботится о том, чтобы меня никуда и никто не призвал. Так, по крайней мере, сказал мне сегодня утром за столом наш папенька. Карине даже стало очень интересно, откуда же у папеньки может быть столь основательная уверенность. Не означает ли это, что все они все больше зависят от великосветского положения и того уровня государственной власти, которой сейчас наделен генерал Виктор Расков?

– Так что меня силой затолкают снова в университет, чтобы в нашей семье появился свой собственный юрист. Буржуи,– произнес он, заметно озлобившись. – Так вот я и спрашиваю тебя, сестренка, почему Россия обязана сражаться на этой войне с Германией, да еще и с Австрией, выступая на стороне Франции? Ну, ответь мне на милость! Не их ли Наполеон обрушился на нашу державу, не далее, как в прошлом веке? И если бы тогда не случиться зиме, и если бы тогда не знаменитые русские морозы, то, как знать…

– Но на этот раз Франция находится в дружеских отношениях с Россией, и тебе об этом хорошо известно. Так что же ты все-таки намерен делать относительно вчерашних событий?

– Даже и не упоминай о них, потому что тебя там и близко не было. Ты, что, забыла?

– Но офицеры из охранки все равно будут задавать всем нам воп­ росы,– предупреждающе произнесла девушка,– и тебе, как никому другому, надлежит быть к этому как следует подготовленным. И еще, у папеньки есть план, как тебя можно будет защитить.

– План? Что еще за план? – спросил он, прищурив глаза.

– Об этом маменька мне ничего не сказала. Она сейчас очень волнуется, так что ты, давай, поспеши, как можно быстрее домой. Сережа нахмурился. Акушерка из Санкт–Питербурга

155

– Наш папа не революционер, так что ему вообще не следует ввязываться в это дело.

– И, тем не менее, он уже в него ввязался. Впрочем, как и я. Помнишь, как ты вчера говорил Илюше о том, что на митинге все будет хорошо? Ну, и что же теперь? Неужели ты и вправду не понимаешь, чем может закончиться для тебя и для всех нас эта твоя дружба с бунтарями?

– Именно сейчас мне, прежде всего, не понятно следующее: по какой такой причине наш человек, которому было поручено наблюдать за домом Гриневича, не сумел вовремя предупредить Ленского об опасности? Может быть, он просто оказался предателем? И потом, не моя же это, в конце концов, вина, что на митинге появился этот шакал, Гриневич, за что, собственно говоря, и поплатился? Козленок, оказавшийся среди голодных львов, рискует быть разорванным в любое мгновение. Я не имею ничего общего с его подбитым глазом.

– У Гриневича не только подбитый глаз, Сережа. У него еще переломаны ребра, и он получил сотрясение мозга. От этих слов Сергей лишь плотнее сжал губы.

– Уверяю тебя, сестрица, что даже и после столь драматичных подроб­ ностей, я не перестану спать. Он – личный царский шпион!

– Царский? Кто, Гриневич? Это кто же тебе такое сказал?

– Мне это известно, и все тут.

– Мне кажется, что для этой роли Гриневич недостаточно умен.

– Царские шпионы постоянно держат нас под наблюдением. «Люди в тени» – вот как называет их Ленский. Сначала они выслеживают нас, а уж затем расставляют свои ловушки. Они проникают в наши ряды. Агенты царской охранки везде и все одинаковы. И это, между прочим, в одинаковой степени относится и к жениху нашей с тобою кузины. Но приверженцам самодержавия меня не достать! Им просто нечего мне предъявить. Хорошо, сейчас я пойду домой. Очень уж хочется знать, что именно папенька написал нашей маменьке в записке. Сергей дернул сестру за косичку, смело улыбнулся и оставил ее стоять на узенькой полевой тропинке с серпом в руках. Какое-то время Карина наблюдала за тем, как он шел уверенной и твердой походкой в направлении усадьбы. Карина чувствовала, как на нее опустились тяжелые тучи, так как она не разделяла его уверенности. Она обвела глазами бесконечное поле поспевшего урожая и почувствовала, как всю ее обволакивает глубочайшая тоска. Эту грусть, как она понимала, 156

занес ветер, пробравшись сквозь безбрежное море пшеницы. И теперь эта тоска отчетливо звучала в прощальном призыве одинокой птицы, которая, спасаясь от неизбежно приближающейся зимы, держала свой путь в только лишь ей одной известные теплые края. Карине на память пришли стихи, которые дядюшка Матвей совсем недавно подчеркнул в Библии, и которые именно теперь приобрели для нее личный смысл. «Прошла жатва, кончилось лето, а мы не спасены»,– еле слышно прошеп­ тала она.

>

Карина подошла к избе, которую в семье называли летним домиком для гостей, и в которой теперь находился ее дядюшка Матвей, и увидела, что занавески на окнах отсутствуют. Вероятнее всего, они находятся в стирке. Бабушка Зелинская очень часто сетовала на то, что ветер, который постоянно несет с собою пыль, не оставляет ей совершенно никакой возможности для того, чтобы содержать их в надлежащем порядке. В тот самый момент, когда ее взгляд остановился на яблоне, что росла неподалеку от дома, где-то в глубине ее души начала просыпаться ностальгия. В летние месяцы листва от этой яблони отбрасывала прямо на крылечко благодатную тень, а среди зимы она стояла, как бессменный часовой, которого поставили в самом центре бесконечного мира безмолвия. Когда и в этом году на землю опустится зима, то в этой избе будет жить одна лишь бабушка Зелинская. Дядюшка Матвей, к этому времени, уже, должно быть, уедет в свой Петроград, а Илья, вероятнее всего, окажется на передней линии западного фронта где-нибудь на территории Польши. Там, на передовой, у него уже не окажется свободного времени для того, чтобы предаваться своему любимому занятию: читать книги Толстого и Достоевского, а также сочинять стихи.

– Карина? Она повернулась на окрик. В ее направлении шел Илья, и Карина увидела, как ветер теребит его сорочку, пропитанную потом. При виде своего друга детства девушка слегка занервничала. По сути дела, как ни старалась она в течение последних нескольких лет думать об Илюше, как о своем возлюбленном, все эти мысли не затрагивали ее сердца. Этот молодой человек был для нее скорее братом, нежели женихом. Она вздохнула, попытавшись вытряхнуть из головы образ Александра Акушерка из Санкт–Питербурга

157

Кронштадтского, с которым повстречались не далее, как сегодня утром. В течение лета Карина не позволяла образу этого самонадеянного полковника становиться объектом романтических мыслей, но, не смотря на все ее искренние старания, было похоже на то, что, игнорируя всю ее решимость, Кронштадтский мог входить в ее мысли во всякое удобное для него время. Карина принялась ожидать Илью,– еще один известный ей, не по своей воле, горе-пахарь. Молодой человек шел ей навстречу. Карина заставила себя улыбнуться другу детства. В его волосах блестели красные и золотые частицы недавно убранного урожая, а его глаза заставили ее подумать об озерах с голубой водой – молчаливых и безмятежных. На вид это был высокий и худощавый юноша, но, не смотря на свои внешние данные, работа на земле и на свежем воздухе наполнила его тело какой-то необыкновенной силой. Этим летом Илюше тоже пришлось пережить разочарование: он оставил, в конце концов, попытки заниматься поэзией и отсылать запросы в Вар­ шавский университет, в котором некогда занимал профессорскую кафедру его дядюшка Матвей. Теперь он уже окончательно уступил многолетним чаяниям своей семьи, которая желала видеть в нем успешного труженика полей, и теперь он был благодарен папе Иосифу за то, что тот предоставил ему такую возможность. В своем сердце Карина испытывала к Илюше сочувствие, ибо сама искренне верила в то, что Илья намного лучше бы чувствовал себя, обосновавшись в мире литературы и оперы, нежели занявшись выращива­ нием пшеницы для государя-императора. Карина мысленно нарисовала в своем воображении тот самый образ Ильи, о котором он и сам мечтал: степенный аристократ, обсуждающий работы русских и польских писателей, в то время как во дворе его просторного имения звучит восхитительная музыка великого русского композитора Чайковского. Но, увы, его этническая принадлежность, социальное происхождение, финансовая ограничен­ ность, а теперь уже и война наносили всем его мечтам самый необратимый урон. К тому же, и по отцу и по матери Илюша был чистокровным евреем. Как только он подошел с задумчивым и нахмуренным лицом к Карине, она без особых усилий сделала умозаключение, что ему, должно быть, совершенно ничего не известно о вчерашних ночных событиях.

– Куда это Сергей так торопился? Разделить свой обед с Анютой?

– А ты видел ее сегодня утром? – задала она ему встречный вопрос.

158

– Да, видел. Она где-то здесь работает неподалеку. А что, с ней чтонибудь не так? Почувствовав некоторое облегчение от этих слов, Карина отрицательно покачала головой.

– Наверное, нет, раз уж ты говоришь, что видел ее еще с утра. Но мне необходимо сказать тебе кое-что очень важное о Сергее. Илюша, у Сергея серьезные неприятности. Ну, а если уж быть более точным, то неприятности у всех нас. Видишь ли, вчера ночью произошло кое-что не очень хорошее. Он взял обе ладошки девушки в свои загрубевшие руки. Молодые люди посмотрели друг другу в глаза и всякое притворство относительно всеми ожидаемого для них «долго и счастливо» посыпалось на землю так, как осыпаются на нее осенние листья. Его голос прозвучал как-то угрюмо: – Гриневич, ты имеешь в виду Гриневича? Карина в ответ кивнула головой.

– Тебе уже известно, что вчера произошло?

– Сергей обмолвился парой слов, когда пришел сегодня утром на работу. – Он сжал своими пальцами ее ладони. – Я же ведь предупреждал тебя. Почему ты не захотела меня слушать, Карина?

– Ну, я же ведь тебе объяснила. Я надеялась на некоторую помощь со стороны сестры Петра Ленского, чтобы поступить в медицинское училище. Впрочем, теперь это уже все равно не имеет никакого значения. Сегодня утром папенька сообщил мне о том, что я все равно не поеду в следующем месяце с дядюшкой Матвеем в Санкт-Петербург. У семьи, как оказывается, на этот год нет свободных денег для моего образования.

– Мне очень жаль, Карина. Из тебя получился бы прекрасный доктор. Но, знаешь, тебе абсолютно не стоит впадать из-за этого в отчаяние. Ты будешь превосходной акушеркой,– он улыбнулся ей тоскливой улы­ бкой. – Вот даже сейчас, в этом случае с Анной… Ты выказываешь к де­ вушке намного более сострадания, нежели презрения. А ведь мне, если хочешь знать, все известно про нее и про Сергея. Знаешь, то, как ты к ней относишься, лично я нахожу прекрасным. У тебя есть желание помочь этой девушке.

– Илюша, твои слова заставляют меня поверить в то, что моя жизнь имеет хоть какое-то значение. И, знаешь, мне бы очень хотелось,– она не договорила. Что за радость жить мечтами о романтической любви?

– Послушай меня, Карина. Даже в том случае, если тебе никогда так и не удастся поступить в Императорское училище, мадам Ева все равно Акушерка из Санкт–Питербурга

159

уже научила тебя всему тому, что знает сама. И теперь все, что ты будешь делать, помогая нашим крестьянам, будет являться ничем иным, как самым истинным даром милосердия. А ведь это то, чего в жизни, так никогда и не увидит большинство людей, живущих рядом с нами. Они услышали, как по накатанной сельской дороге в их сторону движутся всадники, и, развернувшись в ту сторону, откуда сейчас доносился топот конских копыт, прищурились от полуденного солнца, всматриваясь в даль.

– Солдаты,– как-то не очень весело произнес Илья. – Много солдат.

– И так быстро! Теперь уже можно было четко разглядеть кавалеристов, ехавших по пыльной дороге. Интересно, успел ли Сергей вовремя добраться до имения? Илья выпустил руки девушки.

– Зайди, пожалуйста, в избу и предупреди обо всем дядюшку Матвея. А я, тем временем, как-нибудь постараюсь их задержать. Карина бросилась к ступенькам крыльца. Где же сейчас мог быть Але­ ксандр? Может быть, несется прямо сюда вместе со всеми остальными солдатами? Положив руку на перила, она немного помедлила. По стуку копыт Карина определила, что лошади сейчас вышли на более широкую дорогу, и почувствовала, как ветер уже доносит и сюда запах пыли, поднятой копытами лошадей. Двери в избу отворились, и на крылечко вышел дядюшка Матвей Менкин. Это был высокий, в меру упитанный мужчина, с острыми и ясными глазами, в которых всегда можно было заметить присутствие доброго юмора. У него было приятное лицо, на котором улыбка за последний год почему-то начала появляться чаще. Ветер развивал его длинные, спускающиеся до самых скул, седые волосы, и теребил оборку на его вышитой поношенной крестьянской рубахе. Он был обут в коричневые сапоги, доходившие ему до икр, но его правая ступня была завернута в шерстяной носок,– результат терзавшей его подагрической боли. Сегодня, чтобы выйти на крыльцо, ему даже понадобилась тросточка. Карине совершенно неожиданно стало понятно, что, из всех знакомых ей людей, дядюшка Матвей был единственным человеком, которого никак не затронуло это странное лето всеобщего недовольства. Он отыскал себе убежище от шумной столичной жизни и от бастующих фабричных рабочих для того, чтобы здесь, в сельской тиши, радоваться шуму ветра и наслаждаться видом чистого ночного неба, по которому каждую ночь рассыпаются звезды, мерцающие в вышине. «Абсолютно 160

превосходное место для того, чтобы изучать Тору»,– как он, бывало, говаривал. Карина не стала подниматься на крыльцо, а принялась ждать, пока он сам сойдет к ней вниз по ступенькам. Она продолжала стоять внизу, держась за перила, и не сводя глаз со своего дядюшки. При этом она безошибочно догадалась о том, что он заметил на ее лице следы явной тревоги. Он медленно сошел вниз по ступенькам, но не стал ворчать, ссылаясь, как это принято у людей его возраста, на «более лучшие дни». Карина поприветствовала дядюшку, и он взял ее за руку. Затем профессор, не спеша, погладил ее ладонь, как будто давая понять, что он совершенно ничего не боится, а, следовательно, и ей тоже ничего не стоит бояться. «Пришло время дать место достоинству,– повторял он частенько в последние дни,– ибо если Тора точна, то это значит, что мы созданы по образу Элохима, а это, в свою очередь, означает, что мы обязаны сохранять наше достоинство даже перед лицом несправедливости». Теперь эти слова как-то сами собой зазвучали в ее душе. А, может быть, ей не следует говорить дядюшке о том, что она тоже была прошлой ночью на митинге, хотя, с другой стороны, эта информация сможет сделать его уязвимым, потому что он ни за что на свете не пожелает предавать ее.

– Царские солдаты разыскивают Сергея, я прав? – задал вопрос дядюшка Матвей, не дожидаясь никаких объяснений. Карина облизала пересохшие губы и молча кивнула головой.

– А где он сейчас находится?

– В имении. – Карина торопливо изложила известные ей детали па­ пенькиного послания, после чего дядюшка Матвей понимающе кивнул головой.

– Теперь я сам хотел бы услышать все то, что хотят мне сказать эти господа. Заходи в избу, Карина. Бабушка Зелинская очень сильно расстроена. Попробуй ее хоть как-нибудь утешить. С этими словами он оставил ее внизу, у ступенек, а сам медленно направился в сторону накатанной дороги навстречу группе приближаю­ щихся всадников. Карина поднялась на крылечко и подождала до тех пор, пока ее дядюшка не остановился рядом с Ильей. В дядюшке все еще сохранилось очарование Старого мира, которое до сих пор отражалось в его осанке и в его манере держать себя на людях. И все-таки, не смотря на то, что евреев люто ненавидели и презирали по всей Руси и на всей территории Польши, Карина была горда за ту еврейскую часть своей семейной линии, варшавским представителем которой был ее дядюшка. Акушерка из Санкт–Питербурга

161

Неужели, евреи испытывают точно такое же отношение к себе и во всех других странах этого мира? Что же до России, то некоторые православные священники называют евреев «христоубийцами», подогревая, тем самым, антиеврейскую пропаганду, и оправдывая притеснения представителей еврейской нации. Другие же священники учат народ тому, что у Бога с евреями уже давно все кончено. Но вот что совершенно недавно сказал ей по этому поводу сам дядюшка Матвей: «Хотя Израиль и отошел у Бога на задний план из-за того, что народ не узнал своего Мессию, но если мы веруем в Писание, то должны верить и во множественные обетования, которые Бог преподнес непосредственно Израилю, и которым все еще предстоит исполниться». Означает ли это, что дядюшка Матвей верит в то, что Иисус и был Мессией? Может быть, именно потому в это трудное время у старого дя­ дюшки в душе находится гораздо больше мира и энтузиазма, чем за все предыдущие годы его нелегкой жизни?

12 Прибытие охранки

П

олковник Александр Кронштадтский осадил своего коня рядом с лошадью генерал-майора Дурнова. Там, впереди, дорога поворачива­ ла в направлении полей, которые принадлежали представителю местного земского управления, помещику Иосифу Пешкову. С того места, где находились в данный момент всадники, открывался вид на помещичье имение, основное здание которого было выложено из бревен и кирпича. Перед усадьбой была разбита пестрая лужайка, которая не потеряла своей привлекательности, не смотря на окончание лета. Чуть ниже одиноко стоящей ивы, неподалеку от речной заводи, был устроен искусственный водоем, в котором белые и коричневые утки прятались от палящего солнца. В стороне от сельской дороги стояла средних размеров изба с огромным крыльцом, на котором стояли стол и стулья. Большие деревья, растущие рядом, отбрасывали тень непосредственно на дом, отчего у Александра, когда он смотрел на эту картину, создавалось впечатление, что перед ним находится островок посреди безграничного моря. И теперь, если его наблюдения окажутся точными, то изба профессора Матвея Менкина является неким островком, изолированным от цивилизации, неким оазисом идей в неспокойном океане политической и религиозной борьбы. Интересно, сколько же еще пройдет времени, пока и эту избушку захлестнут безжалостные волны? Александр и Дурнов въехали на территорию имения, в то время как целый отряд новобранцев продолжил свой путь по дороге, чтобы разбить временный лагерь. Рано утром первый отряд под началом капитана Суслова уже отправится на Варшаву для того, чтобы соединиться с находящимися там частями российской армии. Александр опустил пониже офицерскую фуражку, пытаясь защитить свой лоб от палящего солнца, и принялся всматриваться в равнины, находящиеся вдали. На какое-то мгновение он отвлекся и стал рассматривать причудливые тени, которые отбрасывали проплывающие над бескрайней украинской степью облака. Это зрелище пробудило в его сердце смутное чувство 163

тоски. Море пшеницы, волнующееся под дыханием ветра, действовало на него завораживающе. Земля! Бескрайние и величественные просторы. Теперь он мог бы поздравить революционеров по одному поводу: они очень точно рассчитали, при помощи чего им удастся сыграть на чувствах сердобольных крестьян: «Хлеб, мир с Германией и земля!». Этот мятежный, революционный призыв, как нельзя лучше импонировал настроениям встревоженной толпы. Для простого русского мужика война, вспыхнувшая между несколькими монархиями, была ни чем иным, как размолвкой между государями-императорами, не сумевшими разделить между собою лакомые земли и людей, при помощи которых можно было бы увеличить свою самодержавную власть. И вот теперь царственные кузены ходили взад и вперед по своим величественным дворцам, ломая голову над тем, какое же именно количество крестьян можно было бы оставить на полях сражения для того, чтобы в полной мере удовлетворить свои желания. Но эти самые мужики почему-то начали проявлять недовольство и задавать друг другу и самим себе вопросы, по какой же это причине они обязаны проливать свою кровь: кто за царя батюшку, кто за кайзера, кто за французского президента, а кто за короля английского? Крестьянские массы во всем мире были голодны, изнурены и озлоблены. Повсюду Александр видел необразованные бесправные массы людей, которых одели в солдатские шинели и заставили маршировать в колон­нах. Генерал-майор Дурнов снял с головы военную фуражку и провел рукой по своей лысой голове. Водружая головной убор на прежнее место, он приложил такое усердие, что от этого его густые и седеющие брови как будто опустились еще ниже. Он вздохнул, и этот вздох был похож на ворчание рассерженного медведя.

– Ну, и как же, скажите мне на милость, начальник тайной полиции предлагает нам арестовывать племянника жены генерала Раскова?

– Мне тоже это не совсем понятно, господин генерал. После вчерашних событий Гриневич требует, чуть ли не голову этого самого юноши. Дурнов сплюнул в дорожную пыль.

– Гриневич ничего уже не будет требовать. Александр посмотрел на генерала вопросительно.

– Он мертв,– ответил Дурнов. Последовавшую за этими словами тишину, наполняли только частые порывы ветра. Александру едва удалось скрыть стон, чуть не вырвавшийся 164

у него из груди. Теперь обвинение по делу в избиении полицейского будет переквалифицировано в дело об убийстве. Дурнов сгорбил плечи, нагнувшись к шее коня, и положил свою руку на передний рожок седла.

– Моя спина когда-нибудь меня убьет, и все же, полковник, этим ре­ волюционерам, которых нам удалось уже задержать, придется намного хуже, чем я мог себе представить. Я более чем уверен, что кто-нибудь из них, нет-нет да и заговорит. В охранке прекрасно знают, как развязывать языки подобным господам. Александр стиснул зубы и ничего на это не сказал. Никому, даже самому Дурнову ничего не было известно о том, что прошлой ночью он тоже присутствовал на том самом митинге, переодевшись в крестьянскую одежду.

– Так что Пешкову-младшему сейчас самое время посыпать голову пеплом,– продолжил свои рассуждения вслух Дурнов.

– В избиении начальника полиции принимало участие несколько человек, господин генерал. Гриневича ненавидели очень многие. Так что, я думаю, что он был избит группой людей.

– У него была тупая бычья голова. Еще в начале его карьеры я как-то предупреждал его, что рано или поздно из-за своих методов работы он обязательно закончит тем, что его разорвет толпа. Как видите, полковник, я оказался прав! И, тем не менее, я заявляю, что все те бунтари, которые подбили толпу на убийство, обязательно будут повешены. В том числе и Ленский, и юный Пешков.

– Но зачем нам вешать Сергея Пешкова? Мне до сих пор так и не удалось доказать, что он является одним из организаторов вчерашних беспорядков. На сегодняшний день с абсолютной точностью можно заявлять лишь о том, что это именно Ленский собрал людей на лужайке студенческого сквера, и что это именно его красноречие, направленное против самодержавного строя, подогрело толпу. К тому же, господин генерал, это ведь именно Ленский скрывается от полиции. Что же до Сергея Пешкова, то он даже и не предпринимал попыток куда-нибудь скрыться. Все это свидетельствует лишь о том, что молодому Пешкову совершенно незачем скрываться от полиции. Дурнов экспрессивно пожал плечами от недоумения.

– Не вводили бы Вы меня в заблуждение, Кронштадтский. Лично мне совершенно нет никакого дела до того, что Гриневич скончался. В конце концов, лично я никогда не считал его приятной личностью. Но у нас Акушерка из Санкт–Питербурга

165

есть определенные приказы из Петрограда, в которых ясно сказано о том, что революционеры, вчерашние зачинщики беспорядков, должны быть обязательно арестованы. К тому же Вам не следует забывать, что у нас есть сведения о том, что юный Пешков причастен к распространению «Искры».

– Я уже разговаривал по этому поводу с местными жителями. По их словам, да и по моим собственным наблюдениям никакой ленинской газеты в уезде не обнаружено. Дурнов опустил руку в карман своего военно-полевого генеральского кителя и достал оттуда сигареты. Взяв одну из них, он зажал ее зубами, а сам стал искать спички. Найдя коробок, он стал прикуривать, прикрываясь рукой от порывов горячего ветра.

– К черту революционеров, полковник. Продолжайте лучше заниматься Менкиным. Что Вам уже удалось разузнать об этом старом польском еврее? Александр принялся докладывать результаты своих наблюдений безучаст­ ным голосом, которым бы на его месте говорил любой армейский офицер, которого совершенно недавно «почтили» переводом в секретную полицию. Как же мне теперь добиться обратного перевода в свой полк гвардейской кавалерии? Я бы сейчас предпочел сражаться с германцами. Он извлек из наружного кармана свою записную книжку и раскрыл ее на нужном листе.

– Профессор Менкин прибыл в Киев два месяца тому назад из Петрограда. Цель визита – работа над рукописью религиозного характера.

– Возможно, что все это только лишь прикрытие. А что, собственно говоря, за тема его религиозной рукописи? Снова что-нибудь о Распутине? Александр смахнул с листа пристроившегося на нем жука: – Нет. Как раз наоборот. Его рукопись носит следующее название: «Мессия: Религиозная философия или Царь?». Менкин прибыл в деревню в июне и тот час же засел за рукопись. Его племянница, мадемуазель Карина Пешкова, все время помогает ему в качестве личного секретаря. К тому же она помогает ему и в подборке необходимого исследовательского материала. На сегодняшний день у меня нет оснований предполагать, что профессор Менкин вовлечен в какую-нибудь революционную деятельность. За это время мне удалось выяснить, что Менкин никогда не был лично знаком с профессором Чертковым, и что его имя не значится в списке заступников Черткова. Он родился в…

– А что эта мадемуазель Пешкова? Была ли она лично знакома с Чертко­вым?

166

Александр принялся пролистывать свою книжку, как будто отыскивая в ней необходимые записи.

– Перед тем, как выпуститься из гимназии, она посещала несколько его лекций по истории. Впрочем, все это было, по меньшей мере, три года тому назад. По ней у меня тоже все чисто,– добавил он спокойным и безучастным тоном. – Мадемуазель мечтает стать доктором, и она уже не первый год пытается получить разрешение на поступление в Императорское училище медицины и акушерства. Совершенно недавно ей пришел третий отказ.

– Женщина-врач? И куда только катится наша Россия?

– На самом деле, господин генерал, эта юная мадемуазель очень даже умна и образована. Я проверял результаты ее успеваемости в гимназические годы. У нее превосходные оценки. Александр постучал кончиком карандаша о свою записную книжку. На него удручающе подействовало то, что он снова задумался о Карине. С тех пор, как полковник покинул Казань, он мысленно возвращался к этой девушке неимоверное количество раз, но его окончательное решение разорвать с ней навсегда, оставалось неизменным. Если уж быть более точным – оставалось до тех пор, пока определенные события не вынудили его начать сбор информации о ее семье. Так, например, он выяснил, или правильнее будет сказать, имел основания догадываться о прошлых отношениях между мадам Евой и доктором Зиновьевым. То самое ожерелье, вокруг которого Татьяна подняла в Казани столь невероятную суету, был, должно быть, его подарком юной пассии из медицинского училища – Еве. Ему также стало известно о том, что Илья Зелинский, по всей вероятности, очень скоро женится на Карине. Неизвестным для него оставалось лишь то, увидят ли родители Карины свою дочь замужем за этим польским крестьянином еще до того, как он отправится на фронт или нет? Раздумывая над этим вопросом, Александр более всего склонялся к отрицательному ответу, поскольку Илья очень скоро окажется вместе со всеми остальными призывниками в том самом военно-полевом лагере, который уже сейчас обустраивают через дорогу.

– Итак, мадемуазель Пешкова пытается идти в разрез с общепринятыми в России понятиями о роли женщины в светском обществе и, кроме всего прочего, она к тому же еще посещала и лекции Черткова? – произнес задумчиво Дурнов.

– На мой взгляд, господин генерал, она не похожа на тех, кто стал бы путаться с революционными смутьянами. Дело в том, господин генерал, Акушерка из Санкт–Питербурга

167

что ее маменька тоже некогда училась в медицинском училище СанктПетербурга, и поэтому совершенно понятно, что и старшая дочь тоже захотела пойти по маменькиным стопам. Дурнов повернул голову в сторону Кронштадтского и принялся разгляды­ вать его изучающим взглядом, продолжая покуривать сигарету. Александр попытался выглядеть совершенно безучастным.

– А что этот польский профессор Менкин? – задал он очередной вопрос.

– Родился в Кракове, в еврейской семье Менкиных. Он приходится старшим братом мадам Пешковой. Несколько Менкиных, включая и их предков, были из Финляндии. Все эти люди были преданы царю. – Александр закрыл свой блокнот.

– Вместе с Менкиным, насколько мне известно, проживает некая госпожа Зелинская и ее внук Илья. Оба, как я понимаю, из Варшавы, и оба…

– Евреи?

– Да.

– Они проживают вон в той избе, круглый год подряд. Они приходятся родней мадам Пешковой не по крови, а по линии родственных связей старшего брата.

– А почему они не проживают в зоне оседлости? Александр начал снова раздраженно перелистывать странички своей записной книжки.

– Они отреклись от иудаизма, крестились в Русской православной церкви лет десять тому назад и теперь посещают церковь Святого Андрея Первозванного. И Кронштадский и Дурнов прекрасно знали о том, что хотя крещение и позволило профессору Менкину и мадам Пешковой избежать государствен­ ных ограничений и получить ту самую социальную свободу, о которой мог бы лишь мечтать любой еврей, проживающий в России, за ними все равно никто и никогда не прекращал негласного наблюдения.

– Менкин знаком с трудами некоторых революционеров, таких, например, как Ленин и Троцкий,– продолжил Александр. – Однако я вовсе не думаю, чтобы он был мятежником. Известно, что в Петрограде он иногда ужинает с Милюковым. Милюков являлся одним из основателей партии кадетов – политической группы, члены которой являлись сторонниками конституционной монар­ хии,– то есть такой формы правления, при которой верховная государствен­ ная власть принадлежит одному лицу — монарху (королю, царю, императору, и т. п.) и, как правило, передается по наследству. Именно такая форма 168

государственного устройства существует в Великобритании. Название их политической партии происходило от двух слов: конституционные демократы. Лично для себя Александр уже решил, что если когда-нибудь он и согла­ сится с каким-нибудь политическим движением, выступающим за отмену монархического строя в России, то это будет именно партия кадетов. В этом смысле, Александр просто не мог не отдать должное политическим убеждениям и симпатиям профессора Менкина. Дурнов покосился в сторону летнего домика и крепко затянулся сига­ретой.

– А что насчет его революционной деятельности в Польше? Итак, Дурнову известны даже и эти подробности. До настоящего мо-мента Александр решил не доводить до сведения начальства именно эту информацию, теперь же он вполне осознал всю опасность своего недавнего решения.

– Те политические взгляды, которых придерживался Менкин в свою бытность в Польше, носили радикальный и националистический характер. Он разделял идеи свободной и неделимой Польши, независимой от России и от Германии, что, в конечном итоге, и послужило поводом для его исключения из Варшавского университета. Он был замечен в числе участников митинга, который проводила группа революционно настроенных студентов, после чего в дело были вынуждены вмешаться государственные власти и поставить руководство университета перед необходимостью избавиться от него. Докурив, Дурнов раздавил свою сигарету о каблук генеральского са­пога.

– Это никак не говорит в его пользу. Интеллектуалу подобного уровня следовало бы быть более осторожным в выборе знакомств и связей.

– В целом же, исходя из моих умозаключений, я не имею достаточных оснований предполагать, что Менкин или же Иосиф Пешков могут иметь какое-либо отношение к революционному митингу, который учинил вчера Ленский,– выдал свое резюме Александр. Дурнов слегка надул губы.

– Что еще нам известно о Менкине? Александр продолжил излагать монотонным голосом собранные им за последние дни факты, будучи полностью убежден в том, что он собствен­ норучно выкапывает могилу незадачливому профессору.

– За свои вольнодумные труды, написанные им еще в годы профессор­ ства в Варшавском университете, Менкин провел два года на каторжАкушерка из Санкт–Питербурга

169

ных работах в Сибири. После этого он перебрался в Петроград, где и проживает по сегодняшний день. Теперь он пишет статьи для различных журналов, которые издаются как в России, так и за ее пределами. У него есть друзья и связи в Нью-Йорке, и еще, его труды регулярно издаются в еврейском научном журнале, который выходит один раз в три месяца. При этом последние его труды не содержат в себе ни призывов к независимости Польши, ни нападок на самодержав­ный ре­ж им. Дурнов слегка заерзал в седле, и оно ответило ему жалобным поскрипыва­ нием.

– Так это, должно быть, и есть тот самый Менкин? По всей вероятности, это именно он стоит у дороги? А тот молодой крестьянин, должно быть, его племянник Зелинский. Александр измерил оценивающим взглядом рыжеволосого Илюшу Зелинского, который, дождавшись, пока к нему подойдет дядюшка, теперь медленно двинулся навстречу остановившимся у развилки всадникам. При более близком рассматривании, у Ильи оказались мальчишеские черты лица. Это был худощавый юноша, с почерневшей от солнца кожей. Профессор солидно выдерживал ровную осанку, хотя и двигался навстречу к непрошенным гостям, опираясь на тросточку. Александру сейчас было бы намного приятнее направить своего коня медленным шагом навстречу к профессору, но Дурнов предпочел остаться на месте. К тому же, оставаясь в седле, тем самым вынуждая профессора и его племянника смиренно идти к ним, он демонстрировал превосходство заезжих гостей перед обитателями летнего домика. В какой-то момент Александр полностью сосредоточил свое внимание на профессоре Менкине, который, остановившись на некотором рас­ стоянии от гостей, оперся на свою трость, позволяя крестьянской рубахе беспрепятственно волноваться на ветру. Его внешность никак не говорила о том, что старик имеет хотя бы малейшие признаки старческого маразма. В его глубоких голубых глазах была видна интеллигентность, седой ряд волос ниспадал на его загорелый лоб, квадратная нижняя челюсть не выдавала никаких признаков волнения, и вся его внешняя стать выказывала полнейшее спокойствие в виду нежданных гостей.

– Вы, должно быть, Матвей Менкин, дядюшка Сергея Пешкова? – официаль­ ным тоном спросил его Дурнов.

– Я, действительно, профессор Менкин, и Сергей приходится мне племянником. Чем обязан, господа?

– По какому делу Вы здесь, в Киеве?

170

Александр слегка подал свою лошадь вперед. При этом он заметил, как Менкин измерил его спокойным взглядом, и Александр, не без восхищения, отметил, что во взгляде этого пожилого человека присутствуют все признаки мужества.

– Я – писатель и историк. Сюда же я приехал для того, чтобы трудиться над своей рукописью, которую должны будут издать в Нью-Йорке. Если же вы следуете на ужин в имение Пешковых, то тогда вот этот молодой человек,– при этом он кивнул в сторону Ильи Зелинского,– проведет вас короткой дорогой в усадьбу. Думаю, что хозяева, в скором времени, будут готовы оказать вам самое радушное гостеприимство, хотя не могу поручиться за то, что на столе будет стоять мадера. Александр отметил, что в то время как профессор посмотрел в глаза Дурнова, его губы изобразили подобие улыбки. Дурнов, хотя и пытался держать себя напыщенно и деловито, но, на самом деле, он вовсе не был жестоким человеком. Ему, как и любому русскому офицеру, приятно было посидеть за хорошим ужином, хотя у него и была репутация любителя выпить. Дурнов с сожалением вздохнул.

– Очень хорошо, профессор Менкин, очень хорошо. – Его строгий тон как-то слегка смягчился. – Пока мои солдаты будут принимать пищу, мы с полковником Кронштадтским подождем Вашего зятя – господина Пешкова. К сожалению, должен Вас огорчить, что ни для нас, ни для господ Пешковых сейчас никак не самое подходящее время для хорошо накрытого стола и для приятных великосветских бесед. – Дурнов немного помолчал, а Александр слегка поерзал в седле. – Убит начальник жандармского управления Гриневич. Убит группой мятежников из местного уезда. У меня есть приказ из отделения охраны арестовать Сергея Пешкова. Он подозревается в избиении начальника жандармского управления Гриневича, за которым последовала смерть вышеозначенного господина.

13 Ха-Машиах

К

арина вошла в избу дядюшки Матвея, не переставая думать об Александре. Вероятнее всего, что в самое ближайшее время он прибудет сюда вместе со своим начальством, и вот тогда-то и начнутся все эти неприятные расспросы. Она еще раз прокрутила в голове недавнюю встречу. На какоето мгновение его глаза встретились с ее глазами, и тогда, точно так же, как и в тот необычный день на пристани Казанского речного вокзала, она почувствовала его живой интерес к ней. Причем, это был вовсе не интерес офицера охранного отделения к подозреваемому лицу. Это был интерес к ней как к женщине. Хотя, с другой стороны, возможно, что все это были только ее пред­ положения. И все же этим утром она, без всякого сомнения, прочла в его взгляде много лишнего. А, может быть, этот его пристальный взгляд являлся результатом его живого наблюдения за той потрясающей разницей, которую нельзя не заметить: разницу между богатыми аристократа­ ми, наподобие Расковых, и обычным мелкопоместным дворянством. Стоит ли сейчас говорить о том, что эта разница имеет глубину размером с бездонную пропасть? В то время как основная часть гардероба Карины была предназначена для жизни в сельской местности, Тать­ яна была постоянно одета в парижские туалеты, и сплошь обвешена драгоценностями. Изба, в которую только что вошла Карина, была не совсем типичной, хотя, изначально, она именно таковой и являлась. Она претерпела некоторую реконструкцию после того, как к Пешковым в имение приехали Илюша и бабушка Лия Зелинская. Им пришлось обустраиваться в этой избе после пережитого в Варшаве еврейского погрома, после которого они лишились всего, и остались в полном одиночестве. Папа Иосиф достроил к избе два небольших спальных помещения, и теперь, когда к ним в гости приезжал из Санкт-Петербурга дядюшка Матвей, то он мог занимать просторную комнату, используя ее в качестве спальни, а вторую как свой рабочий кабинет.

172

С самого начала изба была выстроена из огромных тесаных бревен и со­стояла из прихожей и еще двух комнат. Одну из этих комнат ис­ пользовали в качестве кухни, и поэтому в ней была установлена печь, достигавшая чуть ли не до потолка. На печи, ближе к потолку, была специальная платформа, которую сделали настолько широкой, чтобы вся крестьянская семья могла поместиться на площадке, используя ее в качестве спального отделения во время снежной зимы. Будучи детьми, Карина и Наталья неоднократно сами спали на печи, когда при­ходили сюда для того, чтобы погостить у дядюшки Матвея. Карина до сих пор помнила, как она просыпалась в те дни рано утром и вдыхала аромат только что испеченных бабушкой Зелинской булочек, которые ожидали своей очереди, томясь в печи. Иногда дядюшка Матвей и Илья приходили на ужин в поместье, и тогда они, обычно, усаживались вместе с папой Иосифом и Сергеем вокруг огромного кухонного стола, пили кофе, курили трубки и обсуждали всевозможные темы, начиная от будущего Российской империи и заканчивая эмиграцией в Соединенные Штаты через остров Эллис, что в Нью-Йорке. Впрочем, к вопросу об эмиграции папа Иосиф не подходил даже и близ­ко. В обычной крестьянской избе обычно выставлялись деревянные скамьи, но бабушка Зелинская обставила свою кухню огромным обеденным столом, вокруг которого стояло шесть удобных стульев. В одном углу жилой комнаты находилась ниша, где стояла икона, хотя ни Зелинские, ни дядюшка Матвей не придавали ей, по сути дела, совершенно никакого значения. Она висела там только для того, чтобы не дать повода чужакам или бдительным представителям официальных властей заподозрить проживающих в этом доме жильцов в нелояльности к государственной церкви. Обычно ортодоксальные евреи считали подобные иконы разновид­ ностью языческого идолопоклонства, но бабушка Зелинская любила похвастаться тем, что ее зрение становится настолько плохим, что ее уже вовсе не беспокоит присутствие иконы на ее «доброй польской кухне». Что же до Ильи, который потерял во время очередного погрома родителей, то его вообще очень мало заботили любые религиозные традиции. Сразу же рядом с домом было обустроено подворье, на котором находи­ лась и конюшня, выстроенная для пары лошадей. Кроме этого во дворе находилась баня и небольшой погребок. В погребке бабушка Зелинская Акушерка из Санкт–Питербурга

173

сберегала заготовленные на зиму свежие овощи, а также вяленные, соленные и квашеные продукты. Карина почувствовала запах свежей капусты и говядины и прошла прямо на кухню. Там она увидела, как в печи томится огромный горшок, через края которого уже вот-вот должно было перелиться его содержимое. То же самое происходило и с чайником, в котором обычно кипятилась вода для кофе. Сейчас ни до горшка, ни до чайника никому не было дела. Бабушка Зелинская стояла у небольшого окна, неотрывно глядя на дорогу, на которой сейчас находились солдаты. Когда же она перевела свой взгляд в сторону Карины, то можно было легко увидеть, как ее глаза наполнены страхом и лютой ненавистью. Она провела добрую половину этого века, переживая погромы в Налевски – еврейском квартале Варшавы и, поэтому, прошлое непрестанно отбрасывало свою зловещую тень на ее настоящее. Постаревшее лицо женщины и впалые щеки говорили о том, что часть своей жизни она провела в состоянии постоянной опасности. Ее дом не один раз переживал нашествия погромщиков. Россия, как это было уже хорошо известно Карине, тоже имела ис­торию своих погромов. Девушка была еще совсем ребенком, когда впер­вые услышала об ужасных последствиях Кишиневского погрома 1903 года и о той трагедии, которую он нанес российскому еврейству. (Кишиневский погром — один из наиболее известных еврейских погромов в Российской империи, имевший место 6—7 апреля 1903 года в столице Бессарабии Кишиневе (ныне столица Молдовы). Во время этого погрома еврейские семьи вытаскивали прямо из постелей, им выкалывали глаза, а грудных младенцев и детей просто вышвыривали через окна на мостовую. Очень часто людям прямо в плоть вгоняли гвозди, после чего оставляли их умирать от потери крови и от испытываемой боли. Вся эта вакханалия продолжалась три дня. Причем происходило это ни где-нибудь, а в само­державной России, где ни одному человеку не позволено даже дышать без царского на то разрешения. Во время кишиневского погрома царь не сделал ничего. Именно тогда Карина впервые и услышала имя Теодора Герцеля,– основа­ теля Международной организации сионистов, и его призыв к еврейской нации о возвращении на земли праотцев. И хотя сам Теодор Герцель уже скончался, но движение, возглавляемое новым президентом, Хаймом Вейзманом, продолжало по-прежнему существовать. Работая вместе с дядюшкой Матвеем над его новой рукописью, Карина узнала многое о деятельности этого нового движения, призывавшего евреев возвращаться обратно в Палестину. Сам же дядюшка Матвей высказывался по этому 174

поводу следующим образом: «Полноценное обсуждение темы Мессии абсолютно невозможно без должного понимания темы еврейской земли и еврейского народа, которому эта земля и была обетована». По своему возвращению из Казани домой Карина, по просьбе своего дядюшки, переписывалась с Хаймом Вейсманом, который родился в России, но затем эмигрировал в Англию. В этой переписке она обсуждала с ним все те вопросы, ответы на которые были нужны дядюшке Матвею для его будущей книги. Бабушка Зелинская всплеснула своими тонкими морщинистыми рука­ми.

– За Сергеем прибыли солдаты,– произнесла она, отходя от окна. – Ни у кого из нас, дитя мое, нет на этой земле абсолютно никакого надежного убежища. Ни у кого… Они увезут от нас Сережу. Они всегда увозят куданибудь людей. Карина попыталась, было, найти в себе веру для того, чтобы утешить эту престарелую женщину, но не смогла.

– Мы помолимся сейчас иконе,– еле слышно произнесла Карина – Святой Николай Угодник не оставит нас. Сейчас мы запалим лампадку и зажжем ему свечку. Престарелые глаза бабушки тот час же повлажнели.

– Святому Николаю Угоднику! Ой вей! А, почему же не Богу Авраама, я тебя спрашиваю? Ты боишься ответить мне на этот вопрос, дитя мое? Что ж, тогда я сама дам тебе ответ! Ни Святой Николай, ни Бог Авраама, никто, слышишь меня, никто не может нам сейчас помочь. Они ни разу не помогли мне в прошлые годы, так почему же мне следует продолжать в них верить? Карина подошла к стулу и, обняв бабушку Зелинскую, принялась по­ глаживать ее, чтобы утешить, ощущая ее тощее тело через поношенную крестьянскую блузку, некогда имевшую яркую расцветку.

– О, бабушка, ты такая печальная. Ну, скажи, почему же нам не послушать то, что говорит дядюшка Матвей? Он убежден, что Бог не покинул семя Авраама. Именно поэтому он и ведет переписку с Хаймом Вейсманом.

– А что этот самый Вейсман может сделать для евреев?

– Бог, возможно, использует его движение для того, чтобы возвратить евреев обратно в их землю, для того, чтобы там евреи снова сделались нацией. Дядюшка говорит, что некоторые евреи думают, что Иисус и был обетованным Мессией. Кроме этого многие христиане считают, что Израиль снова будет восстановлен, как нация, и что как только все это произойдет, то непременно приблизится время Второго пришествия Акушерка из Санкт–Питербурга

175

Мессии. В настоящий момент господин Вейсманн ведет переговоры с британским правительством. У него есть какое-то серьезное предложение, которым можно было бы удачно воспользоваться в предстоящей войне. Взамен британское правительство могло бы помочь евреям вернуться на свою историческую родину. Мы – как единая нация. Никаких больше погромов! Бабушка Зелинская посмотрела на Карину с сомнением.

– Матвей постепенно превращается в гоя*. Даже не знаю, как мне его понимать, когда он говорит о том, что Тот самый, распятый, был на­ шим Мессией. Когда я была девушкой твоего возраста, и когда мы жили в Варшаве, то мой раввин просто бы застонал в своей гробнице, если бы услышал все то, о чем сейчас размышляет твой дядя. Я никогда не поверю тому, что Мессия уже приходил. Если бы Он действительно пришел, то где же, в таком случае, то царство, которое было обеща­ но царю Давиду и его народу? Мы ведь даже не живем на земле своих предков!

– Бабушка Лия, ты только что слышала о том, как я рассказывала тебе о новом сионистском движении, и о том, что все это может означать.

– Мы, деточка, рассеяны по всему миру. Мы забыты, и мы везде и всеми презираемы. Наши кости иссохли, и кто же теперь сумеет заново оживить их? Не ужели Хайм Вейсман?

– Нет, бабушка. Это сделает вовсе не господин Вейсман. Сионистс­ кое движение – светская организация, но дядя Матвей исследовал учение еще одной группы евреев, которые называют себя Мессианскими евреями, они ожидают прихода к еврейскому народу его Мессии, Кото­ рый восстановит в Иерусалиме еврейский храм и установит для нас мир. – Карина вдруг вспомнила, как дядя Матвей цитировал из книги пророка Иезекииля. – Бабушка, ты только что произнесла слова из 37-й главы Иезекииля: «Оживут ли эти кости?». Так вот, бабушка, там сказано, что эти кости – это и есть весь дом Израилев. Дядя Матвей часто говорил мне о том, что очень многие исследователи Библии веруют в то, что однажды Израиль снова будет нацией. Но и это еще не все. Бог сказал Иезекиилю, что после того, как мы снова сделаемся единой нацией, то, по прошествии некоторого времени, Бог вдохнет в Израиль и новую духовную жизнь. Понимаешь ли ты это, бабушка? Понимаешь? Это значит, что у каждого из нас есть надежда. Бабушка Лия, а что, если Иисус, на самом деле, является обетованным Мессией? *)

Язычник (евр.). – Прим. пер.

176

Пожилая женщина уставилась на Карину удивленными глазами. Девушка, сама того, не подозревая, только что высказала с энтузиазмом именно ту мысль, которая и являлась центральной идеей рукописи, над которой она сейчас работала вместе со своим дядей.

– Ой! – неожиданно воскликнула бабушка Зелинская и бросилась к печи. В следующую секунду Карина услышала, как зашипел огонь, заливаемый водою. Карина рассмеялась, и даже бабушка Зелинская заулыбалась, добавляя в кипящую воду грубо помолотые зерна, не спеша помешивая их большой ложкой. Однако смех молодой Пешковой уступил место глубокой задум­ чивости. Разговоры об Иисусе принесли на кухню какое-то особенное настроение. Наверное, я все-таки сделаю именно так, как советует мне дядюшка Матвей: прочту книгу из Библии, которая называется Евангелием от Матфея.

>

Карина и бабушка Зелинская наблюдали за тем, как царские рекруты разбивали на дальнем конце поля военно-полевой лагерь и обустраивались на ночлег. Глядя на солдат, Карина вдруг вспомнила о том, что родителям необходимо собрать достаточно продуктов, чтобы накормить большое количество людей. К тому же, ей вовсе не требовалось никаких напоминаний о том, что этим вечером полковник Кронштадтский вместе со своим начальством будет ужинать у них в усадьбе. И Сергей… Что же теперь будет с Сергеем? Остается только надеяться на то, что у охранки нет прямых улик, доказывающих его участие во вчерашнем митинге. Как знать? Может быть, задав каждому из Пешковых вопросы, они сядут на своих лошадей и отправятся дальше на поиски Ленского?

– Они разбивают военный лагерь, как сегодня утром и просил господин полковник,– пояснила Карина бабушке Зелинской. – Теперь солдатам понадобится еда.

– Еда?!

– Вообще-то, да. Сегодня утром господин полковник спрашивал, можно ли будет разместить его людей у нас на ночлег. Они направляются в сторону Варшавы,– ответила Карина,– чтобы присоединиться к остальным войскам. Война ведь уже началась. Акушерка из Санкт–Питербурга

177

– Сегодня утром я поднялась рано для того, чтобы испечь для своей семьи хлеб. И теперь ты хочешь сказать, что все эти люди, которые пришли забрать Сережу, будут есть мой хлеб?

– Бабушка Лия, прошу тебя, не надо так расстраиваться. Ты же ведь знаешь, что говорила мама про твое сердце.

– Мое сердце, деточка, бьется достаточно хорошо, но эти люди не будут есть мой хлеб.

– А разве у нас есть выбор? Ты же ведь понимаешь, что если они захотят, то будут ночевать в этой избе. Они просто прикажут своим солдатам располагаться в наших домах на ночлег, и мы ничего не сможем им сделать. А этот полковник, по крайней мере, попросил лишь о са­мом необходимом и вел себя достаточно вежливо. Полковник Кронш­тадтский является близким другом дядюшки Виктора и тетушки Софьи. И он, вероятнее всего, будет помолвлен с моей двоюродной сестрицей Татьяной. Бабушка Зелинская посмотрела на Карину строгими глазами: – Полковник, который приехал сюда для того, чтобы арестовать Сережу?

– Возможно, что он здесь не для того, чтобы его арестовать. Может быть, дядюшка Виктор послал его сюда для того, чтобы… Может быть, для Сергея все, в конце концов, закончится благополучно,– добавила она, понимая, что и сама, как и старший брат, вчера присутствовала на той же самой лужайке. Карина посмотрела в окно и увидела, как мужчина постарше, одетый в военную форму, отъехал от остальной группы всадников и направился в сторону помещичьей усадьбы, тогда как Александр, спрыгнув из седла, остался на месте, беседуя с Ильей и дядюшкой Матвеем. Разглядывая мужчину, направившегося в сторону имения, Карина сделала заключение, что он не является офицером, а, вероятнее всего, выполняет какие-нибудь бюрократические обязанности при отделении охранки, тогда, как, судя по Танечкиному письму, Александра собирались направить в некую особую элитную школу для офицеров. Глядя на Кронштадтского, Карина не могла не отметить того, в какой истинно военной манере и с какой непререкаемой властью он беседовал сейчас с Илюшей. Александр закончил разговор с Ильей, а затем, снова разместившись на лошади, начал двигаться по тропинке, которая вела прямо в усадьбу. Илюша посмотрел несколько мгновений на дядюшку Матвея, а затем последовал за полковником.

– Дядюшка Матвей возвращается один,– произнесла Карина,– все осталь­ ные направились в имение. – Карина тоже уже было подумала о том, что 178

ей и самой пора домой, но затем вспомнила, что дядюшка попросил ее побыть некоторое время с бабушкой. Бабушка Зелинская резко поднялась с плетеного стула.

– Он захочет выпить кофе. Дверь на кухню отварилась, и в помещение вошел дядюшка Матвей. Даже, не смотря на его болезнь, само его присутствие привнесло в эту комнату чувство полной безопасности. Карина ждала новостей, а бабушка Зелинская суетилась возле печи, готовя кофе. Дядюшка взял с полки свою трубку и принялся набивать ее табаком.

– Новости у нас, как вам обоим уже известно, не очень хорошие,– он чиркнул спичкой. – Охранка будет задавать Сергею вопросы,– он пыхнул своею трубкой. – Сергей сказал мне, что его не было прошлой ночью на митинге. Карина с трудом подняла на дядюшку глаза. Неужели он и правда верит тому, что рассказал ему Сережа?

– А когда ты видел его в последний раз? – спросила Карина спокойным голосом.

– Сегодня утром. Он помогал Илье с уборкой урожая,– дядюшка взял чашку кофе. – Лия, солдаты разбивают на ночь лагерь в поле. Генерал­ майору Дурнову потребуется какая-нибудь еда для того, чтобы накормить своих солдат. Я сказал ему, что ты соберешь для них провизию из своих запасов. Все остальное предоставит им Марта. Немного позже кто-нибудь из солдат придет за едой. Ты бы не могла посмотреть, чем можно было бы с ними поделиться? Бабушка Зелинская недовольно заворчала и вышла из кухни через боковую дверь.

>

Лия не дала воли всем тем истинным словам, которые сейчас вскипали у нее в сердце. Ей пришлось не один раз испытывать чувство голода, поэтому ей сейчас было больно и горестно отдавать неизвестно кому все то, что она с такой любовью и заботой заготавливала для себя и для Ильи. Будь у меня мышьяк, я бы непременно положила бы его в кашу для этих вояк, и не испытывала бы ни малейшего угрызения совести. Разве все они не убийцы? Убийцы! Все они – убийцы. Все русские солдаты. Бах! И все… Что же сделал русский царь для того, чтобы остановить уничтожение моего народа, когда нас убивали с попустительства его местных чиновников? Что Акушерка из Санкт–Питербурга

179

он сделал для того, чтобы обуздать всех тех, кто так люто ненавидит евреев? «Революционеры, кусающие нас за пятки – все либо евреи, либо их поддерживают евреи». Ложь! Среди всех этих нарушителей, куда больше русских, нежели евреев! И вот теперь ей приказали взять свои запасы и кормить ими... сколько же их там, в поле? Может быть, человек пятьдесят? Что ж, это будет серьезным ударом по всем ее пищевым запасам. Лия вошла в свой погребок. Очутившись в полумраке, она немного помедлила, возвращаясь мыслями обратно в Варшаву, в тот день, когда в доме ее сына, Илюшиного отца, впрочем, как и в домах всех остальных владельцев магазинов и торговых лавок, производилось грабительство. Болезненные воспоминания вновь встревожили ее душу. Цокот копыт кавалерийских лошадей по старой булыжной мостовой снова тяжелым эхом зазвучал у нее в ушах. Звук бьющегося стекла, запах дыма, жар разгорающегося пламени, который так же, как и в тот день, больно обжигал ее щеки, в то время, как она в обезумевшем состоянии искала Илюшу в задней части магазина, тогда как его отец сражался с польскими драгунами и распоясавшимися студентами, пытаясь остановить их в дверях своего магазина. Дома, магазины, целые здания – все сгорало дотла, в то время как столичные пожарные даже не появились и ничего не сделали для того, чтобы остановить распространяющееся пламя. Народ врывался в синагоги, крушил все внутри, выволакивал на улицу раввинов и там избивал их. Мужчин и мальчиков предавали смерти, женщин и девиц насиловали. Тяжелый стон, достигший Лииных ушей, возвратил ее назад к реаль­ ности. Она сейчас не в Варшаве. Она сейчас в России, и весь этот кошмар остался только в ее памяти. Дрожащими морщинистыми руками она откинула назад седые волосы с повлажневшего лица. Ее губы сурово сжались. Она, действительно, уважала статьи и книги Матвея, которые он писал в те годы, когда преподавал в Варшаве. Его последняя книга тоже была достойным произведением. Матвей написал о русско-японской войне. Но книга, над которой он работает сейчас! Зачем ему понадобилось тратить попусту свои последние годы на все эти бесплодные поиски Мессии? Она со злостью сгребла с полки несколько пустых ящиков и дерюж­ ных мешков, а затем, недовольно ворча, принялась заполнять их кар­ тошкой, луком, мукой и вяленой говядиной. Ох, как же ей от этого было больно.

180

Через некоторое время она распрямила плечи. Что ж, пусть будет так. Карина была права: у нас нет другого выбора. «Мессия,– произнесла она вслух,– Ха-Машиах,– повторила она затем на еврейском». Но на языке это слово оставило после себя какой-то особенный вкус. И даже не горький, как она того ожидала. Бабушка Зелинская подняла глаза на неровный потолок, но тот, вопреки всем ее ожиданиям, даже не обрушился на нее в ярости. «Ха-Машиах»,– повто­ рила она на этот раз уверенней и громче.

14 План папы Иосифа

К

ак только бабушка Зелинская направилась в свой погребок, дядюшка Матвей подошел к Карине.

– Мне нужно поговорить с тобой с глазу на глаз. Карина посмотрела на дядюшку изучающим взглядом.

– У тебя есть новости, которые ты не хотел бы при ней говорить, да?

– Она очень удручена. Эти новости не принесут ей ничего хорошего, а только навредят. Ну, давай же, быстро. – Он схватил ее за руку, и его голос стал сразу же стал каким-то мрачным. – У нас не так уж и много времени, Карина. Есть ли что-нибудь такое, что мне следует знать о вчерашней ночи? Она отвела глаза в сторону и отрицательно покачала головой. Затем подошла к окну.

– Нет. Ничего,– девушка не хотела втягивать дядюшку в очередные неприятности после варшавского ареста. Если хотя бы однажды в лич­ ном деле человека появлялась запись о причастности к бунту против существующего государственного порядка, то она ложилась клеймом на всю его дальнейшую жизнь. И если даже этот человек оказывался невиновным, уже ничего нельзя было изменить. Карина догадалась, что дядюшка думает сейчас именно об этом.

– Перед тем, как завтра утром двинуться на Варшаву, они проведут с нами перекрестный допрос,– пояснил он. – Полковник Кронштадтс­к ий будет опрашивать нас здесь, в этом доме. Вот почему очень важно, если я до начала допроса узнаю правду. Карина повернулась к дядюшке и посмотрела на него.

– Но зачем им допрашивать тебя? Ты же ведь не имеешь никакого отноше­ния ко вчерашнему митингу. Ты ведь даже не знал этого Гриневича.

– Они опросят каждого из нас, соблюдая обычную процедуру. Его голубые глаза внимательно смотрели на племянницу. При обычных обстоятельствах она, конечно, рассказала бы ему все по порядку, но девушка помнила об указании, которое оставил ей доктор Зиновьев. Карина опустила 182

глаза и посмотрела на свои руки таким взглядом, как будто бы она никогда не видела их прежде.

– Ну, давай же, Карина, прошу тебя! Неужели ты не доверяешь своему старому дяде? Все ее волнение растаяло, и она обняла его.

– Я доверяю тебе больше, чем кому бы то ни было. Профессор Менкин погладил племянницу по голове.

– Хорошо. Чем больше я пойму всю степень угрожающей нам опасности, тем проще мне будет действовать. Ты была там прошлой ночью, Карина? Девушка откинула волосы, упавшие на ее взмокший лоб, а затем произ­ несла еле слышно: – Да. Но я ходила туда не по политическим убеждениям, а по личному вопросу. Я хотела там повидаться с Иоанной – дочерью доктора Ленской. Она сейчас учится в медицинском училище. Они познакомились с Сер­геем в Санкт-Петербурге. Мы подумали, что она, возможно, сумеет замолвить перед маменькой за меня словечко. – Карина отвернулась от дядюшки. – Но все оказалось напрасным. Иоанна даже не появилась на том митинге, чтобы послушать выступление своего брата. Глаза старика Матвея сделались серьезными.

– Кто видел тебя там вчера?

– Вообще-то, никто, кроме нескольких крестьян. Все слушали Ленского. О, да, там еще была Анна. В дядюшкиных глазах отразилась тревога.

– И Анна там была?

– Я не знаю, видела она меня или нет. Думаю, что она пришла туда только для того, чтобы сделать Сергею приятное, хотя он даже и не заметил ее присутствия. Думаю, что он не приглашал ее на митинг. Затем, совершенно неожиданно, кто-то крикнул: «Полиция!». Я побежала, но нашей лошади не оказалось на месте, и тогда…

– Лошади?

– Да. Лошади. Мы ведь с Сергеем приехали на митинг на лошади. Там повсюду рыскала полиция. На его лице отразилась такая степень беспокойства, что она уже просто не смогла сдержаться и прошептала еле слышно: – Затем на дороге появился доктор Зиновьев в своем экипаже. Он раскрыл дверцу и велел мне забираться внутрь. Я сразу же его узнала. Но стоило мне приблизиться к его экипажу, как из парка к нам подбежала полиция и приказала мне не двигаться. Доктор Зиновьев сказал им, что я провела Акушерка из Санкт–Питербурга

183

весь этот вечер у него в гостинице, и что мы беседовали о состоянии дел с медицинской помощью для крестьян. Они, конечно, сделали вид, что поверили ему, и даже извинились, хотя этот Леонович все время смотрел на нас как-то подозрительно. Несмотря на это, они позволили нам уехать. Доктор Зиновьев довез меня прямо до ворот нашего имения. После этого мы еще наведались к Анне, чтобы проверить состояние ее здоровья. Ну, а уже затем, чуть позже, я проникла в дом через черный ход никем не замеченная и сразу же прошла к себе в комнату. Удивленное выражение лица дядюшки Матвея, как только он услышал имя доктора Зиновьева, как-то вдруг сделалось чересчур настороженным.

– Это был доктор Дмитрий Зиновьев или его сын Федор?

– Нет, дядюшка. Это был хорошо всем известный доктор Зиновьев, и он,– Карина осеклась. Нет. Даже дядюшке Матвею она не станет говорить о том, что доктор совершенно случайно во время своей вечерней прогулки тоже оказался на митинге.

– Ага, именно это я и называю госпожой Удачей. Репутация доктора Зиновьева как личного домашнего врача семейства Романовых, все-таки, послужила в твою пользу. Хотя меня очень удивляет то, что он оказался в Киеве. Я слышал, что он вернулся в Санкт-Петербург приблизительно три недели тому назад.

– Это было просто поразительно, дядюшка. Он даже пообещал, что поможет мне в этом году с поступлением в училище, но,– она снова осеклась,– папа сказал, что в этом году у семьи не хватит денег на мою учебу. Дядюшка Матвей подошел к печи и снова наполнил свою чашку кофе.

– Я все еще никак не могу придти в себя после того, как он вчера мне помог,– произнесла Карина,– но я не буду спорить с судьбой.

– Почему-то мне кажется, что тебе не очень-то хотелось рассказывать мне про доктора Зиновьева, я прав? Думаю, что это он попросил тебя никому ничего не говорить. Вот что, племянница, ты должна поставить родителей в известность. Думаю, что это алиби, которое сочинил для тебя Зиновьев, будет достаточным, чтобы положить конец всем дальнейшим расспросам. Ну, по крайней мере, мы будем надеяться на то, что оно окажется вполне способным удовлетворить интерес Дурнова и Кронштадтского. Дядюшка потер подбородок, а затем посмотрел на часы.

– Появление в этой истории Зиновьева очень кстати. Эх, если бы он точно так же мог бы поручиться и за Сережу, но мы не можем ожидать от него слишком многого. – Он подошел к двери и открыл ее.

184

– Если я не ошибаюсь, то полковник Кронштадтский окажется здесь с ми­н уты на минуту. Ты вот что, Каринушка, не отходи от своего алиби ни на шаг. Не отходи любой ценой. В лице Зиновьева ты имеешь надежного друга. – Он посмотрел на племянницу, и вдруг его лицо сделалось хмурым. Карине захотелось немедленно спросить дядюшку о том, из-за чего это благосклонное расположение к ней доктора Зиновьева заставило его так нахмуриться, но вместо этого она произнесла совершенно другие слова: – Полковнику Кронштадтскому, наверное, уже известно о твоих негласных ужинах с Милюковым в Санкт-Петербурге.

– А ты откуда об этом узнала, а? А, наверное, от Сергея. Карина задумалась о той группе российских интеллектуалов, с которыми ее дядюшка встречался иногда в Санкт-Петербурге. Ей очень хотелось надеяться на то, что все они не являются революционерами.

– До тех пор, пока есть истина, нам не следует бояться наших убеждений, Карина. И только в том случае, когда люди перестают верить в нее, тогда все убеждения и все идеи начинают считаться одинаково правильными. Как только нечто подобное где-либо происходит, то тогда, какой бы сильной и могущественной ни была бы прежде эта страна и эта нация, она непременно окажется в могильной яме. Карина посмотрела на профессора Менкина.

– Ты изменился, дядюшка. Он приподнял вверх свои седые брови: – Это в каком таком смысле?

– Я выросла, слушая твои философские рассуждения о том, что всякая истина – относительная. Он прикусил кончик своей трубки и принялся наблюдать за колечками дыма.

– Наверное, я только теперь начинаю приходить к пониманию того, насколько же серьезно я раньше заблуждался. Все мы смертные творения, сделанные из глины. Ведущая на кухню дверь неожиданно распахнулась. Вошел Илья. Он запыхался от быстрого бега, и теперь, стараясь перевести дыхание, на­ пряженно смотрел на дядю. Между ними произошел негласный диа­лог. Карина тоже поднялась на ноги, подозрительно глядя то на одного, то на другого.

– Что все это значит? – задала она вопрос. Акушерка из Санкт–Питербурга

185

Илья, по-прежнему, продолжал смотреть на дядюшку.

– Сергей ожидает за избой, дядюшка. Он хочет поговорить с тобою. Карина хотела, было, направиться в сторону двери, но Илья остановил ее.

– Подожди, Карина, прошу тебя. Сергею необходимо поговорить с дядей Матвеем наедине,– произнес он спокойно. Она проводила дядюшку взглядом, пока он шел к задней двери, а затем продолжала наблюдать через окно за тем, как он, спустившись с крыльца, заходит за угол дома. Она развернулась в сторону Илюши.

– А как же это Сергею удалось убежать от офицеров?

– Не знаю, как именно, но ему это удалось, – его голос был тихим, но напряженным. Он подошел к печи, приподнял крышку на большом котелке, в котором кипело и булькало бабушкино рагу, и понюхал его. Карина подала ему тарелку и ложку. Он отмерил себе огромную порцию содержимого и облокотился на стену, игнорируя стул и стол.

– Скажи, а папа уже в имении? Молодой человек молча кивнул головой. У Карины возникло ужасное подозрение, и она принялась ходить взад и вперед по кухне, время от времени, выглядывая через окно, в то время как Илья в полнейшем молчании поглощал свою еду. Карина посмотрела на Илюшу. Так что же он скрывает от нее?

– Скоро сюда придет Кронштадтский. Придет для того, чтобы получить у тебя ответы на некоторые вопросы,– произнес он. – Если ты дашь ему повод заподозрить себя в том, что ты была вчера вечером на этом митинге, то тебя арестуют и доставят в Санкт-Петербург. Почему ты не послушала меня вчера, Карина? Я, как чувствовал, что он втянет тебя в неприятности.

– Сергей никуда меня не тянул. Я пошла туда по своей воле.

– Зато теперь, если он хоть что-нибудь скажет или они развяжут Анне язык...

– Меня, в любом случае, не арестуют,– ответила ему девушка, снова измеряя шагами кухню,– у меня есть алиби.

– Да, что за польза от твоего алиби? Они же способны из одного алиби сделать сразу два.

– Но только не из моего. Илья поглядел на нее любопытным взглядом, сгорая от нетерпения узнать о том, что же именно давало ей столь серьезную уверенность.

– Если ты рассчитываешь на то, что этот Кронштадтский будет обходиться с тобой как с дамою, то ты, в этом случае, весьма и весьма заблуждаешься.

186

Только в силу того, что твой дядюшка Виктор испытывает к нему некое благоволение, еще вовсе не означает, что Кронштадтскому следует полностью доверить в руки судьбу нашей семьи. Поверь мне, он будет делать все, что угодно, лишь бы это способствовало его карьерному росту и укреплению репутации. Лично мне он не нравится. Почему же, к примеру, он не отправляется на войну, как это обязан сегодня делать любой из нас? Почему вместо этого он намеревается направиться в противоположную сторону, ни больше, ни меньше, как в Санкт-Петербург? Карина чуть было не бросилась на защиту Александра, намереваясь объяснить Илюше, насколько сильно Кронштадтский желает присоедини­ ться к своему полку в Варшаве, но, к счастью, вовремя остановилась. Вместо этого она отрезала от яблочного пирога небольшой кусочек и подала его Илюше. Тот молча принялся за пирог, но его серые глаза выражали отчаяние. Дожевывая последний кусок, он положил тарелку на стол.

– Я разговаривал с некоторыми солдатами, которые сейчас находятся в полевом лагере и кое с кем из тех рекрутов, которых уже призвали на войну,– произнес он твердым голосом. – Об этом Кронштадтском болтают, что он просто избалованный сынок какой-то богатой графини.

– Народ, Илюша, всегда что-нибудь, да, болтает. Мне даже удивительно, что ты их слушаешь. Ты же ведь знаешь, какими могут сделаться люди, когда их насильственно отрывают от семей и заставляют идти на войну. Я все прекрасно понимаю, но, видишь ли…

– У Кронштадтского были неприятности в офицерском училище. Его заботит только богатство, женщины и развлечения. Ему нравится пострелять и погарцевать на лошади. За ним тянется скандальная история с дуэлью и, что самое худшее, военные кадеты, в числе которых находился и он, были вовлечены в погром. Она присела и с силой вцепилась пальцами в ручки стула.

– Все это только лишь жалкие обвинения, Илья. Причем они окажутся еще более жалкими, как только выяснится, что в них нет ни единой доли правды. Илья пожал плечами.

– Это не я их придумал. Это только то, что о нем болтает народ, а народ, чаще всего, болтает о том, что хотя бы отчасти, но правда.

– Хотя бы отчасти,– произнесла она с недоброй усмешкой. – Ты когданибудь встречался с ним прежде? Акушерка из Санкт–Питербурга

187

– Ну, ты же ведь знаешь, что нет. Я просто прошу тебя о том, чтобы ты вела себя с ним как можно осторожней, обещаешь? Такой человек, как он – очень опасен. Через двери заднего хода в помещение кухни вошел дядюшка Матвей, но Сергея с ним не было.

– Он отправился обратно в усадьбу,– произнес дядюшка, когда Карина посмотрела на него вопросительным взглядом. – Илюша, когда ты здесь все закончишь, отыщи, пожалуйста, свою бабушку, хорошо? Я видел, как она вышла из своего погребка и отправилась в курятник за яйца­ ми. Если бы ты смог сопроводить ее сейчас в усадьбу, это было бы для нее самым лучшим решением. С минуты на минуту здесь объявится полковник. Илья посмотрел на Карину и, судя по всему, хотел, было, что-то еще ей сказать, но затем развернулся и вышел на улицу. Дядюшка Матвей проводил его взглядом.

– Вижу, что у Ильи могут начаться проблемы совершенно иного рода.

– Ему не нравится полковник Кронштадтский. Дядя подошел к своей племяннице. Карина ожидала, что сейчас он скажет ей добрые слова, что не все так плохо, как может казаться, но этого не произошло.

– Карина,– начал он как-то вовсе не в успокоительном и радостном тоне,– тебе сейчас придется быть сильной,– сказал он совершенно серьезно, глядя ей прямо в глаза. – Все дело в том, что сегодня утром скончался Гриневич. От этих известий у Карины перехватило дыхание.

– Скончался несколько часов тому назад. Ты, понимаешь, что это может теперь означать? Карина даже не шелохнулась. Дядюшка Матвей понимающе покачал головой.

– Да, разумеется, что ты все понимаешь, – было похоже на то, что в этом случае он с трудом мог подобрать нужные слова. – Твой отец сейчас находится в поместье… Карина, ты должна ко всему как следует подготовиться. Она облизала пересохшие губы.

– Что ты имеешь ввиду, дядюшка? И причем здесь мой папа? Ну, я, конечно, понимаю, что они будут опрашивать его, но ведь он же не имеет к вчерашним событиям никакого отношения.

188

В глазах дядюшки Матвея стояла немая, невыразимая боль. Он положил руку на ее плечо.

– Это я к тому, что сегодня в твоем доме может сложиться не один, а, возможно, сразу два ареста. Не один, а два?

– Вскоре твой отец отправится в Санкт-Петербург вместе с генералмайором Дурновым для того, чтобы теперь уже там отвечать на все вопросы. Удивление обрушилось на нее точно так же неожиданно, как иной раз обрушивается на человека удар кулака.

– Но… при чем же здесь папа? Его ведь там вчера вообще не было. Могу в этом кому угодно поклясться. Он схватил ее за руку. В его глазах было серьезное предупреждение.

– Карина, ты не скажешь им ничего. Ни-че-го. Она на мгновение закрыла глаза для того, чтобы дать возможность успокоиться эмоциям.

– Но разве Сергей не объяснил этим господам, что папы Иосифа там вчера и близко не было? Разве маменька не может подтвердить им то же самое? Ведь они же провели вместе дома весь вчерашний вечер. Да и Наталья может быть тому свидетелем.

– Нам всем это, Каринушка, хорошо известно, но, видишь ли, дело в том, что твой папа будет утверждать обратное.

– Папа? Но ведь это же полнейшая бессмыслица.

– Карина,– произнес дядя Матвей,– ты должна найти в себе мужество. Иосиф сознается в том, что он является руководителем местной группы революционеров. От этих слов Карина даже вскрикнула.

– Абсурд какой-то! Это он тебе так сказал? Но ведь это все неправда. Я знаю папу – он никогда бы не позволил себе быть втянутым в подобные глупости! Она уставилась на дядюшку долгим, проницательным взглядом, и, увидев в его глазах немой ответ, простонала: – О, нет. Он, наверное, делает все это только для того, чтобы хоть как-то выгородить Сергея. А что мама? Она тоже со всем этим согласна? Дядя Матвей утвердительно кивнул головой.

– Видишь ли, Карина, это план самого Иосифа. Все очень просто. Взамен Сергей пообещал, что он порвет все связи с революционерами и снова возвратится в университет. Акушерка из Санкт–Питербурга

189

Карина закрыла глаза, как будто кратковременная тьма сумеет заставить весь этот кошмар рассеяться.

– Да, дитя мое. Я знаю, что все это для нас страшный удар,– произнес он. – Но ты просто постарайся понять, что значит для Иосифа Сережа. Как ты думаешь, что будет проще для твоего отца: пережить арест и весьма вероятную казнь своего сына или же взять на себя всю его вину? Девушка пыталась всему этому найти правильное решение, преодолевая невероятные барьеры, которые выстроили ей на пути мучительная боль и скорбь.

– Папа так любит, что готов добровольно взять на себя наказание Сергея. После этих слов дядюшка Матвей посмотрел на племянницу таким сосредоточенным и проницательным взглядом, что Карина начала терзаться вопросом: что я такого сказала, что могло бы так его расстроить? Но затем она поняла, что этот взгляд вовсе не означает, что ее слова чем-то могли рассердить дядюшку, но что он сейчас над чем-то очень серьезно задумался. Затем его сосредоточенный и теперь уже немного отсутствующий взгляд направился в сторону окна, и дядюшка Матвей механически принялся ощупывать пальцами свою трубку. Карина посмотрела на дядю, а затем медленно покачала головой, как бы находя новые подтверждения для выражения своего сомнения.

– Но я вовсе не думаю о том, что папин арест полностью удовлетворит все имеющиеся у них вопросы. Да и Сергея, надобно полагать, несмотря ни на что, все еще могут арестовать. Если Гриневич видел вчера ночью Сергея… Если он назвал его имя перед тем, как скончаться, то, в этом случае, они повесят обоих: и Сергея и папу. В этом случае папина жертва будет совершенно напрасной.

– Нет, сегодня утром, когда к Иосифу приходил полицейский Леонович, то он построил с ним весь свой разговор таким образом, чтобы вина целиком и полностью ложилась только на него. К тому времени, как Кронштадтский пообщался с Иосифом, у него уже был план действий. Я не знаю до конца почему, но Леонович согласился принять к сведению признания Иосифа в том, что он лично присутствовал на вчерашнем митинге, и что это именно он организовал для Ленского вчерашнюю сходку. Ну, по крайней мере, результаты предварительного расследования Леоновича полностью удовлетворили генерал-майора Дурнова. Очевидно, Иосиф заключил с ним какую-то сделку. Хотя я точно не могу сказать, какую именно, ничего не знает по этому поводу и Сергей, но, судя по всему, Леонович 190

не заинтересован теперь собирать обвинительный материал на твоего брата. Карина пришла в ужас. Сделку? Но какие сделки можно заключать с жандармами или же с охранкой?

– А что полковник Кронштадтский? – задала она вопрос. – Он что тоже имеет свою часть в этой сделке? – спросила девушка, чувствуя, как у нее в груди закипает злость.

– Нет. Я не могу сказать об этом с полной уверенностью, хотя у Илюши на этот счет совершенно другие мысли.

– Постой, но ведь папа Иосиф является членом нашего земства. Разве же это не говорит в пользу того, что у него не может быть ничего общего с взглядами Ленина? – произнесла она. – Мой папа… и Ленин! Ведь это же полнейший абсурд! Как такой человек, как мой отец, может быть руководителем партии революционеров нашем селе? Да, кто же во все это, в конце концов, захочет поверить? Каждое воскресенье он исправно ходит в церковь, тогда как революционеры, по большей части, атеисты.

– Иосиф взял из Сереженой комнаты вещественные доказательства, подтверждающие его вину, и разложил их в своем рабочем кабинете. При обыске их обязательно там найдут. Карина вдруг поняла, что столь нелепый план мог родиться в голове ее отца лишь в силу неизбежно разворачивающихся событий. Очевидно, решила она, отец, действительно, спланировал все мгновенно. Что ж, в этом случае, от Сергея требуется лишь одно – хранить полное молчание. Отцу, естественно, будет приятно знать о том, что его сын вернется в университет и когда-нибудь, как он и мечтал, станет настоящим юристом. Столь нелепый поворот событий, должно быть, сейчас разрывал и сердце самого Сергея. Ведь, с одной стороны, скажи он сейчас офицерам охранки истинную правду, и тогда его арест искалечит всю последующую жизнь папы Иосифа. Но, с другой стороны, как будет чувствовать себя Сергей, проведя весь остаток своей жизни с осознанием того, что это он позволил невиновному отцу занять его место на скамье подсудимых… Карина посмотрела на дядюшку Матвея, тот молча кивнул головой, прочтя ее немой вопрос.

– Да… Теперь ты понимаешь почему Ева велела тебе передать Сергею, чтобы тот незамедлительно отправлялся домой. Ей было все известно о плане, который созрел в голове у Иосифа. Ей нужно было сказать Сергею, что она, как мать, согласна на план отца, понимая, сколь много сын для него значит. – Затем дядюшка Матвей добавил очень тихо,– Ева действительно Акушерка из Санкт–Питербурга

191

понимает, что Иосиф привязан к Сергею более, нежели к кому бы то ни было, и что в настоящий момент его вообще не волнует ничего, кроме спасения Сергея. Что же мы будем делать без папы Иосифа? Что же будет с хозяйством? Как же мы будем теперь жить? Карина чувствовала, как ее сердце разрывается на две части. Разрывается между любовью к молодому и сумасбродному Сергею, и к уравно­вешенному и спокойному отцу. Да как же все это может быть? Неужели не существует никакого другого способа избежать этой трагедии? Теперь они непременно потеряют либо отца, либо Сергея, и, понимая всю сложность сложившейся ситуации, отец решил взять всю вину и все последствия этой вины на себя. Карина развернулась, было, в сторону дверей, но ее остановил дядюшкин голос.

– Я понимаю твои чувства, родная, но на это раз, дитя мое, решаем не мы с тобою.

– Не мы? – спросила она как-то не уверено.

– Нет. Это право сейчас принадлежит исключительно Иосифу и Еве. – Его лицо сделалось суровым, а глаза выражали сострадание. – И ты должна уважать решение своего отца. Он и только он один вправе принимать или не принимать подобные решения. Помещение кухни погрузилось в долгое и напряженное молчание. Через некоторое время Карина медленно отвернулась от дверей и опустилась на стул. Дядюшка Матвей с одобрением посмотрел на племянницу.

– Сейчас очень многое нам может быть непонятным,– проговорил он,– но мы должны быть мужественными. Да. Мужественными. Понимаешь племянница? У нас просто нет другого выбора. Иосиф добровольно принял это решение сердцем. Да, я сейчас правильно выразился. Он принял это решение именно сердцем, а не разумом. Профессор положил свою руку на голову девушки, делая это точно так же, как делал несколько лет тому назад, когда Карина была еще совсем маленькой девочкой.

– И если Ева нашла в себе силы позволить мужу идти на подобную жертву ради спасения своего сына, то нам с тобою следует отпустить его и позволить ему пройти весь этот путь до конца. – Карина медленно опустила свою голову, и ее глаза наполнились горячими слезами. – Я вижу, что ты 192

все правильно поняла,– произнес он тихо. – Это есть самое горькое из всех решений, и оно никак не повлечет за собою приятных для нас последствий. Через некоторое время Карина насухо вытерла слезы.

– Но Сергей! – произнесла она. – Я просто уверена, что он никогда не согласится на подобное. Я-то ведь хорошо знаю своего брата. Лишь ему одному позволительно во всей нашей семье спорить с отцом. Он, конечно, иногда позволяет себе зайти непростительно далеко в своих шуточках и колкостях относительно монархических идей отца, но, не смотря ни на что, он очень сильно любит папу Иосифа.

– Видишь ли, Каринушка, Иосиф не оставил Сергею выбора. Сергей может сколько угодно не соглашаться с отцовским решением. Даже в обычной жизни мы можем порою видеть, как человек несется к самому краю обрыва. При этом мы даже всем сердцем можем хотеть бросится наперерез, дабы не позволить ему сорваться вниз. Практически, мы просто остаемся в подобных ситуациях беспомощными наблюдателями. Думаю, что большей боли, чем боль от подобной беспомощности, вряд ли можно представить. И поэтому все, что мы можем в нашем случае сделать, это просто разделить друг с другом общую сердечную боль. Так что давай будем надеяться на то, что Сергей вернется в университет и продолжит учебу. Ибо теперь ему придется жить одновременно за двух человек. Хотя, знаешь, это не так,– добавил дядюшка Матвей, немного помолчав. – Жизнь Сергея невозмож­ но оторвать от наших жизней. Поверь мне, Сергею сейчас очень нелегко. Ему больнее, чем каждому из нас вместе взятым. Но, как знать, может быть, Бог использует эту трагедию для того, чтобы изменить его характер? Думаю, что теперь твой брат находится, словно глина, в руках Горшечника. Карина почувствовала, как ее горло пронзила невыносимая боль. Она тяжело сглотнула, смахнув рукой упавшие на лоб волосы. Эти загадоч­­ные слова дядюшки Матвея оставили на ее душе совершенно новые отпечат­к и.

– В ситуациях, подобных этой, Карина, мы видим, что один лишь Бог способен приходить в нашу жизнь. Ибо без познания Бога не может быть никакой веры, а без веры в Бога, Который одновременно является и Создателем и Спасителем, не может быть надежды. Карина резко вскинула вверх голову. Она еще ни разу в жизни не видела, чтобы дядюшка был столь серьезным, а его глаза были бы такими напряженными. Верит ли он сам в то, что сейчас говорит?

– Мне кажется, что ты поменял свое представление о том Боге, про Которого написано в Библии. Акушерка из Санкт–Питербурга

193

– Я только учусь, Карина. В последнее время, как ты знаешь, я читал очень много книг, и даже Новый Завет. Я думал, что будет разумным постараться понять личность Иисуса, если я действительно намерен честно писать о Мессии. И вот что я могу тебе сказать: Евангелие от Матфея, со всеми его многочисленными ссылками на Ветхозаветные пророчества, которые доподлинно исполнились в Иисусе, уверило меня в том, что Избавитель, Спаситель, потомок от царственной линии царя Давида, действительно существует. Причем обетованный Мессия спасает каждого человека лично. Пятьдесят третья глава книги пророка Исайи говорит о том, что этот Спаситель, этот великий Сын Давида будет страдать. И теперь, когда я читаю эту главу, то представляю Голгофскую гору, на которой был распят Иисус Христос. За последнее время я прочел эту главу уже несколько раз подряд и, знаешь, всякий раз я все больше убеждаюсь, что речь в ней идет вовсе не о страданиях израильского народа, как утверждают наши раввины, но что она говорит о Мессии. Вопросы у меня, что там скрывать, остаются, но, видишь ли, если ответы на эти вопросы будут продолжать приходить ко мне точно так же, как они до сих пор приходили, то скоро у меня не останется оснований для того, чтобы не верить в то, что Иисус является Мессией. В этот момент в голове у Карины пронеслось до сотни различных мыслей, но каждая из них несла в себе не ответы, а вопросы. Но искать ответы на все эти вопросы сейчас было невозможно, и поэтому Карина медленно развернулась в сторону окна и беспомощно уставилась на родительское имение.

15 Вопросы

В

ремя приближалось к четырем часам дня, но полковник Кронштадтский так до сих пор и не прибыл в домик для гостей, чтобы произвести опрос. Карина к этому времени была уже эмоционально истощена и, в конце концов, пришла к выводу, что ей необходимо немного отвлечься от проблем, иначе она сойдет с ума.

– Дядюшка, если тебе сейчас не нужен кабинет, то я бы хотела немного поработать над твоей рукописью. Матвей достал с книжной полки томик со стихами, вытащил изо рта трубку и, вытянув вперед ноги, поморщился от боли. Затем он взял в руки чашку с кофе.

– Мой кабинет полностью в твоем распоряжении.

– О, бедный мой дядюшка,– произнесла она, запуская руку в карман юбки. Она достала таблетки, которые попросила ее передать мадам Ева,– я совершенно забыла об этом…

– Что, еще одна лошадиная пилюля?

– Если покрыть эту таблетку сливочным маслом или принять ее одно­ временно с подсолнечным маслом, то ее можно будет проглотить без труда, – Карина улыбнулась и прошла на кухню. Спустя некоторое время, она возвратилась в гостиную, неся в руках ложку с небольшим количеством масла. Когда же Карина оставила дядюшку одного, то он не поспешил принять таблетку, а вместо этого стал внимательно ее рассматривать. Карина вошла в небольшую комнату, которая располагалась рядом со спальней дядюшки. Помещение было не прибранно. На столе лежало несколько раскрытых толстенных книг. Печатная машинка стояла прямо посре­ди целого вороха исписанных листов рукописи и всевозможных книг, некоторые из которых содержали труды раввинов: статьи, посвящен­ные надеждам еврейского народа на пришествие обетованного Мессии или работы, направленные на то, чтобы окончательно развенчивать надежды на спасение. Здесь также находился Ветхий Завет, а рядом с Танахом лежал Талмуд, представлявший собой изложение еврейской истории 195

и написанные к ней комментарии древних раввинов. Дядюшка Матвей пришел к заключению, что в силу какой-то необъяснимой причины, только некоторые комментарии туманно делали ссылку на то, что Мессия придет не только как всеобщий избавитель, но и, как и личный спаситель каждого верующего человека. С чего бы это? – спрашивала себя Карина, барабаня пальцами по столу. После этого она склонила голову в короткой молитве: Бог Авраама, открой мне глаза, ибо я хочу видеть. Я не хочу жить во лжи. Если Иисус, на самом деле, является обетованным Тобою Мессией, то я хочу об этом знать, а если все это не так, то и это я хотела бы знать наверняка. Аминь. Рядом со Священным Писанием находилась целая кипа писем от раз­ личных еврейских организаций. На этом же столе нашел себе место и Новый Завет на русском языке. Это говорило о том, что дядюшка Матвей серьезно занимается изучением Евангелия от Матфея. Карина обратила внимание на строчку, которая была подчеркнута: «се Дева во чреве приимет и родит Сына, и нарекут имя Ему Еммануил, что значит: с нами Бог». Здесь же находилось и несколько писем, которые раввины присылали дядюшке в качестве ответов на один и тот же вопрос: «Если Мессия придет в 1915 году, то, как это понять?». Карина отпечатала не один десяток подобных писем, которые она отправляла по различным адресам в Базель, в Лондон и в Нью-Йорк. Каждый раввин дал на этот вопрос свой ответ, но, если честно, то ее они расстраивали, так как были лишены открытости и добродушия. Один так вообще написал дядюшке коротко и ясно: «Не стоит накликать на головы евреев новые беды». Другой же раввин ответил дядюшке так: «Неужели своими выводами Вы хотите дать новый повод к оскорблениям и гонениям еврейской нации?» Карина содрогнулась от ужаса. Оказалось, что из дюжины полученных писем только один раввин, ортодоксальный еврей, веровал в Мессию, как в своего личного Спасителя. Но даже и он ограничивался собственными высказываниями, а не приводил примеры из Библии. Карина нахмурилась и посмотрела в сторону окна. Наверное, ей не стоит так сильно беспокоиться. В конце концов, даже Всемирная Организация Сионистов, созданная Теодором Герцелем, является только светской организацией. Но если не существует Мессии, то откуда же, в таком случае, появилась идея о личном Спасителе?

196

Карина собрала в стопку несколько листов из дядюшкиной рукописи и принялась над ними работать. Ее интерес значительно возрос, когда девушка заметила пометки профессора Матвея, сделанные на страницах рукописи. Одни были взяты из Ветхого Завета, а другие содержали в себе учения о пришествии Мессии. Эти цитаты начинались книгой Бытия и были снабжены его собственными комментариями: «О Мессии впервые упоминается в Бытие 3:15, где о Нем сказано, как о семени жены. Обратим внимание на то, что здесь не сказано о Нем, как о семени мужа, но как о семени жены. Таким образом, у нас есть первое предположение о непорочном зачатии. Бог говорит: «и вражду положу между тобою и между женою, и между семенем твоим и между семенем ее; оно будет поражать тебя в голову (суд над сатаною), а ты будешь жалить его в пяту». После этой цитаты дядюшка Матвей сделал еще одну приписку: «Это раны нашего Мессии, полученные за падшее семя Адама». Затем он отыскал в Новом Завете подтверждение этого обетования. Карина выписала ссылку – Галатам 4:4-5, после чего потратила еще не­ которое время на то, чтобы отыскать это послание в русской Библии. В кон­це концов, ей удалось найти нужное место, и она сравнила его с заметками дядюшки Матвея: «но когда пришла полнота времени, Бог послал Сына Своего [Единородного], Который родился от жены (плод женщины), подчинился закону, (Он пришел в то время, когда Израиль находился под Законом, данным Моисеем), чтобы искупить подзакон­ ных,– дальнейшая часть цитаты была подчеркнута: «дабы нам получить усыновление». Ну, надо же!? – подумала про себя Карина и обратилась к еще одной заметке дядюшки Матвея, отражавшей его рассуждения на тему Мессии. «Обетованный Мессия, согласно книге Бытие 22:18, также является по­ томком отца Авраама, и об исполнении этого обетования говорится в Послании к Галатам 3:16: «Но Аврааму даны были обетования и семени его, …которое есть Христос». «Еще одна очень ранняя ссылка на Мессию и на Его искупительную жертву,– писал на полях дядюшка Матвей,– отражается в приношении агнца, которое принес Богу от своих стад Авель, и о котором говорится в Бытии. Искупление всегда сопровождается пролитием крови заместительной жертвы. Вот почему, приблизительно за семьсот лет до появления Мессии, который родился от Девы Марии, пророк Исаия писал: «Господь возложил на Него грехи всех нас», и этому самому Мессии надлежало следующее: «как овца, веден был Он на заклание». Акушерка из Санкт–Питербурга

197

Карина еще раз задумалась над тем, что только что прочла. Она вдруг почувствовала, как на сердце стало тепло. Девушка сидела, задумчиво глядя в окно. Через некоторое время она услышала звук лошадиных копыт. Ее сердце тревожно забилось. Это, вероятнее всего, полковник Кронштадтский. Затем Карина услышала стук в дверь, после чего из кухни раздался голос бабушки Зелинской, которая возвратилась из усадьбы. Пожилая женщина решила сама открыть дверь. Карина поспешила привести себя в порядок, для этого она поправила волосы и разгладила складки на бледно-голубой крестьянской блузке. Затем она взяла в руки одну из книг, лежавших на столе, несколько страниц из дядюшкиной рукописи и карандаш. Весь этот антураж должен был помочь ей создать видимость работы. Она подошла к дверям дядюшкиного кабинета. Полковник Кронштадтский уже вошел внутрь избы. Бабушка Зелинская не скрывала своего эмоционального напряже­ния. Она размахивала руками и засыпала полковника вопросами. При этом старушка говорила не на русском, а на смеси языков. Ее речь состояла из набора еврейских и польских слов. Карина была весьма удивлена, когда Кронштадтский ответил растревоженной хозяйке на польском. Девушка, которая еще с детства научилась разговаривать как по-польски, так и порусски, услышала его спокой­ный твердый голос. Александр извинялся, что опоздал, и высказы­вал сожаление о том, что вынужден беспокоить ее в столь поздний час, но у него есть некоторые служебные обязанности, и что она, как и лю­бая другая полячка, должна понимать, что служебные обязанности всегда остаются таковыми. Затем он поставил ее в известность, что намерен побеседовать с профессором Менкиным и мадемуазель Пешковой. Сохраняй спокойствие. У тебя есть твердое алиби.

– Все в порядке, Лия,– вмешался в их разговор дядюшка Матвей, выходя из кухни,– я давно уже ожидаю полковника. Почему бы тебе сейчас не отправиться в свою комнату, и немного не отдохнуть? Если у полковника появятся вопросы, то он обязательно за тобою пошлет.

– Сначала я приготовлю вам кофе, и оставлю его стоять горячим на печи рядом с блюдом со свежей выпечкой, – женщина развернулась в сторону Кронштадтского,– полковник,– произнесла она, сдержано прощаясь, слегка склонив перед ним свою седую голову, вышла за двери. Через мгновение она остановилась и еще раз посмотрела на гостя через плечо.

198

Карина стояла в дверях кабинета дядюшки Матвея, держа в руках предметы, свидетельствующие об исследовательской работе. В этот момент она смотрела на дядюшку, хотя чувствовала на себе взгляд Александра.

– Моя племянница,– мадемуазель Карина Пешкова,– произнес дядюш­ ка Матвей, что заставило Карину повернуться в сторону Александра и удостоить его присутствие своим вниманием. – Полковник Александр Кронштадтский,– представил гостя Карине профессор Менкин. – Господин полковник является хорошим знакомым твоего дядюшки Виктора и те­ тушки Софьи,– добавил он. Из этих слов Карина сделала вывод, что ее дядя все еще не осведомлен о том, что его племянница уже была однажды представлена господину Кронштадтскому во время своего недавнего визита в Казань. Несмотря на их знакомство, Александр все равно подошел к Карине и поклонился с явным чувством самодовольства. Офицерский мундир очень хорошо сидел на молодом человеке, подчеркивая его атлетическую фигуру.

– Мадемуазель Пешкова,– поприветствовал он Карину. Их глаза встретились. Глаза полковника представляли собой объект для любопытства. Они отражали высочайшую степень уверенности. Его шоколадно-коричневого цвета волосы, мужественное лицо, безупречная офицерская выправка и манеры,– все это служило ему на пользу, и могло в ком угодно вызвать чувство страха. В эти мгновения Карина была совершенно уверена в том, что он, не без удовольствия, наблюдает за тем, как постепенно заливаются алой краской ее щеки.

– Я имел честь быть представленным Вашей племяннице в Казани этим июнем,– произнес он, обращаясь к дяде Матвею,– кроме того, сегодня утром мы беседовали, встретившись на проселочной дороге.

– Да. Мы, действительно, уже встречались,– произнесла Карина, внутрен­ не гордясь тем, что ее голос прозвучал так же бесстрастно, как и его,– встречались этим утром. Однако тогда я не знала, что Вы приехали в нашу деревню, чтобы арестовать моего отца. Его обвиняют в причастности к партии революционеров, хотя, поверьте, к революционной деятельности он не имеет никакого отношения. Мой отец является верноподданным его императорского величества, государя Николая, как и все остальные члены моей семьи. Дядюшка Матвей слегка прокашлялся и сделал шаг вперед, чтобы перевести внимание Кронштадтского с племянницы на себя, но, не смотря Акушерка из Санкт–Питербурга

199

на этот маневр, спокойное внимание полковника целиком и полностью было обращено на Карину.

– Я состою на государевой службе, мадемуазель Пешкова, и служу моему государю императору. Мое личное мнение относительно происшествий вчерашней ночи никому не интересно. Я еще ничего не сказал о том, что Ваш батюшка – революционер, сударыня, хотя господин Пешков, действительно, именно так себя и назвал. Какая нелепость! После того, как папа Иосиф добровольно огово­рил себя, чтобы защитить сына, как же ей теперь доказать полковнику преданность своего отца монаршему дому? После некоторой паузы дядюшка Матвей предложил Кронштадскому поговорить наедине у себя в кабинете. На этот раз полковник удостоил профессора своим вниманием и, покло­ нившись Карине, уже хотел следовать за стариком Менкиным в его кабинет, как вдруг тяжелый том раввинистических трудов, который держала в своей руке девушка, выскользнул из-под кипы исписанных листов дядюшкиной рукописи и с грохотом упал на деревянный пол. Карина собиралась за ним нагнуться, но Александр опередил ее. При этом он бегло взглянул на заглавие книги, сделав это без всякой тени неодобрения или же осуждения.

– Исследования по Вашей будущей книге, профессор? – произнес он, переведя взгляд на дядюшку Матвея.

– Я ужасно погряз во всех этих книгах, полковник, но получаю невероят­ ное удовольствие от изучаемой мною темы. Я лишь боюсь, что моя рукопись утратила свою последовательность. Так вот, Каринушка помогает мне привести ее в надлежащий вид с тех самых пор, как я прибыл сюда. Думаю, что по моему возвращению в Петроград, мне будет очень недоставать помощи моей племянницы. Александр улыбнулся и протянул Карине книгу. Эта улыбка каким-то чудесным образом преобразила всю его внешность.

– Вы слышали, мадемуазель Пешкова, с какою тоской в голосе Ваш дядюшка только что выразил сожаление о том, что ему будет недоставать Вашей помощи по его возвращению в Петроград? А, может быть, Вам следует отправиться вместе с господином Менкиным в столицу. Тем самым Вы бы просто спасли своего дядюшку от множества книг и газетных статей. К тому же, мне и самому было бы интересно послушать Ваше личное мнение относительно исследования, которое проводит профессор Менкин.

200

Карина не знала, что ей следует ответить на этот искусно замаскирован­ ный вызов, и поэтому промолчала. Она приняла из рук Кронштадского книгу и, встретившись с его прямым взглядом, кротко и тихо произнесла: – Благодарю Вас.

– Полковник, в таком случае, Вы обязательно должны наведаться как-нибудь в мою петербургскую квартиру, где мы смогли бы обсудить результаты моих самых последних исследований,– произнес дядюшка Матвей. – И, поскольку,– продолжил он,– Каринушка в этом году намерена поступать в медицинское училище, думаю, что она тоже будет рада видеть Вас у нас в гостях.

– Я запомню Ваше приглашение,– произнес Кронштадтский. Сначала Карина хотела напомнить своему дядюшке о том, что для нее в этом году закрыты двери любого учебного заведения, но затем решила вос­пользоваться помощью доктора Зиновьева.

– Это будет самым интересным обсуждением,– продолжил свою речь Александр. – Дело в том, что мой кузен Мишель, который проживает в Америке, посещает какую-то библейскую семинарию, что ли,.. где-то там,.. у себя в Нью-Йорке. При этом он имеет самое твердое намерение провести со мной богословские дебаты. Он, как я понимаю, надеется на то, что я присоединюсь к нему в его новых богословских открытиях.

– Ну, что ж, полковник, в таком случае, мне придется приготовить для нас самую интересную дискуссию. Александр повернулся в сторону Карины, но та никак не прокомментиро­ вала диалога, который только что состоялся между двумя мужчинами.

– Сначала я переговорю с профессором Менкиным. Прошу Вас, мадемуа­ зель Пешкова, останьтесь, пожалуйста, в доме. Прежде чем снова возвратиться в усадьбу Вашего папеньки, где меня дожидается генерал-майор Дурнов, я должен буду задать Вам несколько вопросов. Ну, вот и все. Служебная маска имперского военного профессионала была снова натянута на лицо, и это лицо уже ничего ей не говорило. Кронштадский откланялся и направился в кабинет профессора Менкина, плотно закрыв за собою дверь. Карина опустилась на первый попавшийся ей стул и принялась ждать. Александр казался внешне вежливым и внимательным человеком, но Карина понимала, что внутри него обитал преданный служитель царской России. Акушерка из Санкт–Питербурга

201

А это уже не могло не поставить лично ее, да и всю семью в опасное положение. Карина не могла представить себе полковника Кронштадтского, идущего на компромисс со своим офицерским долгом в вопросах любого характера. Внутренняя сила, вне всяких сомнений, украшала Александра, но преданность своему делу и отечеству немного настораживали юную леди. Этот человек совершенно точно знает, чего именно ожидает от жизни, а раз так, то он ничему и никому не позволит встать у себя на пути. Впрочем, в теперешнем положении она была благодарна судьбе уже за то, что ее будет опрашивать не Дурнов, а Кронштадтский. Прошло, по крайней мере, двадцать минут. Карина без особого труда могла расслышать приглушенные голоса двух мужчин, беседующих за дверями. Только когда Карина поняла, что данный разговор не будет иметь тяжелых последствий для дядюшки Матвея, она начала различать интонацию его голоса, за которым следовал спокойный голос полковника Кронштадтского. В какой-то момент Карина услышала позади себя чьи-то шаги. Она обернулась. На нее смотрел жилистый человек, одетый в простую одежду, но имеющий при себе оружие. Полицейский Леонович. У Леоновича были широкие усы, а его коричневые непослушные волосы падали на узкий лоб кучерявой завитушкой. Глаза жандарма были до странности бледными. Так, по крайней мере, думала Карина, всякий раз, когда они встречались с ним где-нибудь в селе. В одной руке он держал чашку с кофе, а в другой – сладкую булочку. Он, должно быть, вошел на кухню через заднюю дверь. Карину слегка озадачило то, что он вошел в дом, будучи совершенно ею не замеченным. Всякий раз, когда она при встрече ловила на себе его взгляд, то от этого ей делалось неприятно. Карина догадалась, что он вполне осознанно роняет крошки от булки на безупречно чистый пол бабушки Зелинской.

– Господин Леонович, Вы могли бы воспользоваться тарелкой,– произ­нес­ла она холодно, вместо слов приветствия. – Моей бабушке не нравится, ког­да в доме ходят по липким крошкам, разбросанным по полу, – по тому, как Леонович отреагировал, Карине показалось, что он глух. Жандарм стран­но осмотрел ее с головы до ног, от чего по коже девушки пробежали мураш­к и.

– Вы здесь одна? – задал он вопрос, облизывая пальцы, а затем вытирая их о штаны.

– Нет. А Вам какая разница? Я что-то не слышала, чтобы Вы постучали в двери дома моего дяди.

202

– Они были открыты. Я слышал о том, что Ваш отец арестован, и о том, что Ваш недостойный братец отправляется в Санкт-Петербург или, как там он теперь называется, Петроград. Город, сударыня, переименовывают из-за ненависти к германцам и дабы показать преданность монаршего дома российским названиям наших городов. Карина на это ничего не ответила.

– Поскольку теперь в имении вашего батюшки остается только три женщины, это значит, что Вам придется гораздо больше работать. А что, если мне, время от времени, пригонять к вам в усадьбу пару-тройку бездельников, и тогда мы сможем иногда быть полезными проживающим в нем милым дамам, а?

– Нам не потребуется никакой помощи. Мы и сами сумеем позаботиться о себе и о нашей земле. К тому же,– произнесла она, слегка поторопившись,– с нами еще остается Илюша. Он будет присматривать за крестьянами и вести наше хозяйство. Леонович улыбнулся.

– Вашего Илюшу не сегодня, так завтра заберут в армию. Впрочем, как и всех остальных мужиков. Да и Ваш дядюшка пробудет здесь не так уж долго. Леонович, причмокивая, отпил из кружки немного кофе и огляделся по сторонам, как будто бы решая, брать или не брать новый дом, неожиданно подвернувшийся ему под руку. Присутствие в доме этого человека разжигало в девушке гнев, но в то же время действовало на нее непонятно пугающе.

– Что Вам угодно? – спросила она недовольно.

– А где сейчас находится господин из тайной полиции?

– Полковник Кронштадтский беседует с моим дядей в кабинете. От этих слов Леонович как будто передумал приводить в исполнение совершенно недавно задуманный им план. Он погладил карман своего пиджака и извлек оттуда помятую пачку сигарет. Затем порылся в другом кармане в поисках спичек и, чиркнув, подкурил.

– Я думаю, госпожа Пешкова, что Вам сейчас придется пройти со мною в отделение. Я должен буду Вас допросить.

– Полковник Кронштадтский велели мне никуда не отлучаться из дому. Они тоже желают задать мне несколько вопросов, – Карина еще раз, не без облегчения, отметила, что ей намного предпочтительнее отвечать на вопросы Александра. На лице у Леоновича появилась саркастическая улыбка: – Не в моей, конечно, компетенции вмешиваться в дела охранного отделения, но местная полиция, со своей стороны, тоже имеет большой интерес к этому делу, мадемуазель Пешкова. Мы ведь все, как Вы понимаете, Акушерка из Санкт–Питербурга

203

были в подчинении у Гриневича, а, следовательно, у нас тоже имеются свои вопросы, которые все еще ждут ответов, впрочем, как и наш не­ удовлетворенный профессиональный интерес. – С этими словами он сделал Карине знак в сторону кухни,– так что, давайте, пройдем вон туда,– сказал он,– за стол. Карина подумала, что сейчас будет совершенно неуместно сердить Леоно­ вича, но, с другой стороны, кто же, в таком случае, мог дать ему право беспрепятственно заходить в дом к Зелинским. Поскольку Гриневич скончался не далее, как сегодня утром, то не могли же власти мгновенно прислать на его место замену? Или этой заменой является генерал-майор Дурнов? Карина решила, что Леонович вряд ли уже успел допросить Сергея или кого-либо еще из членов ее семьи по поводу вчерашнего. Но, в таком случае, откуда ему стало известно о том, что она находится именно здесь? Карине вдруг сделалось дурно от того, что этот человек, по всей видимости, просто выследил ее. Она посмотрела на него с напускным безразличием, как будто у нее не было причин не доверять этому человеку, и, не спеша, пройшла мимо него к небольшому кухонному столу. Полуденное солнце дышало на землю жаром, и его горячие лучи проникали на кухню прямо через окно. Карине захотелось, было, открыть окно для того, чтобы впустить в помещение немного свежего воздуха, но Леонович встал перед столом, повернувшись спиною к окну. Карина пододвинула к столу свободный стул и присела. Леонович держал сигарету в зубах, пока доставал из жакета исцарапанную кожаную папку. Он немного порылся в засаленных листах бумаги, а затем, вооружившись затупленным карандашом, приготовился делать заметки.

– Ну, что, мадемуазель Карина, сейчас мы с Вами перейдем к голым фактам.

– Господин Леонович, я бы предпочла, чтобы Вы, обращаясь ко мне, говорили мадемуазель Пешкова, благодарю Вас. Его рот раскрылся от неожиданности.

– Прошу прощения,.. мадемуазель Пешкова,.. мадемуазель Карина Иоси­ фовна Пешкова,– произнес он с ухмылкой,– будут ли какие-нибудь еще неизвестные полиции имена, мадемуазель?

– Мадемуазель Пешкова будет вполне достаточно, господин Леонович.

– Что Вам известно о событиях вчерашней ночи?

– Вчерашней ночи?

– Мадемуазель Пешкова, мне вовсе не досуг играться с Вами в кошкимышки. Вам известно, что именно я сейчас имею в виду.

204

– Мне известно только то, о чем говорят официальные власти.

– А именно? Карина пожала плечами: – О том, что вчера ночью возникли некоторые беспорядки. Вы об этом?

– Я о бунте и о мятеже.

– В результате которого пострадал несчастный господин Гриневич?

– Его били по голове ногами. Сегодня утром он скончался от крово­ излияния в мозг.

– Очень жаль, но мне ничего не известно об этой жестокости.

– Вам следует благодарить судьбу, мадемуазель Пешкова, за то, что Вас не было вчера на том месте, – его нижняя губа в очередной раз искривилась в саркастической улыбке. – Ну, в конце концов, у Вас имеется клятвенное заверение господина Зиновьева, который готов свидетельствовать о том, что Вы провели у него весь вчерашний вечер, я прав? По крайней мере, Вы утверждаете именно то, что Вас вчера не было на месте проведения митинга, верно? Карина ничего на это не ответила. Неужели Леонович видел ее на митинге?

– Но зато на митинге был Сергей Пешков?

– Он там был?

– А разве Вам самой об этом не известно?

– Никаких прямых улик, если верить господину генерал-майору Дурнову, не существует. Поэтому Ваши вопросы – это пустая трата времени. Господа из охранного отделения уже арестовали моего отца за то, что это он подготовил вчерашний революционный митинг. Вы, если я не ошибаюсь, являетесь самым первым полицейским, перед кем повинился во вчерашних событиях мой отец. Так при чем же тут, скажите на милость, мой брат Сергей? К тому же, отец, вероятнее всего, уже дал показания и генералмайору Дурнову. На лице у Леоновича застыла его недобрая ухмылка, но он тут же, сориентировавшись, повел разговор в совершенно ином ракурсе.

– Разговаривал ли с Вами брат на политические темы?

– Нет.

– Никогда?

– Крайне редко.

– Редко. Вы лжете, а лгать мне, сударыня, очень и очень опасно. Акушерка из Санкт–Питербурга

205

– Ну, он, возможно, и произнес вслух одну-две мысли, относительно приближающейся войны, но меня подобные вещи никогда не интере­совали.

– Итак, Ваш брат позволял себе высказываться относительно предстоящей войны… Что именно он говорил Вам о войне?

– Что Россия одержит победу над всеми врагами вместе взятыми. Говорил о том, что все добропорядочные граждане России обязаны с песнями отправлять на фронт своих солдат и молиться о победе российского оружия над германцами. А еще он говорил о том, что наш добрый го­ сударь император очень скоро приведет всех нас к полной победе над врагом. Нижняя губа Леоновича, перекошенная в ехидной ухмылке, искривилась еще сильнее.

– Как патриотично! А что же ваш батюшка? Ведь он, если я не ошибаюсь, является руководителем патриотов – революционеров в нашем уезде, ведь так? А Вы разделяете высказывания Вашего папеньки?

– Мой отец не революционер.

– Но ведь он сам во всем сегодня признался. Он сказал нам, что лично знаком с Лениным, с Троцким и еще с некоторыми другими рево­ люционерами. В его рабочем кабинете в гимназии были обнаружены книги и трактаты Карла Маркса. Он также сознался нам в том, что тайно встречался с Чертковым. Вам ведь известно, мадемуазель Пешкова, кем был этот Чертков? Да. Ей доподлинно было известно, кем именно был этот человек.

– Да, Вам это очень хорошо известно. Лично я не вижу никаких причин, препятствующих тому, чтобы Ваш папенька присоединился к своему коллеге, профессору Черткову, мадемуазель Пешкова, – сказал он, злобно косясь на Карину.

– Мой отец не революционер,– произнесла она с новой вспышкой эмо­ ций, – и я тоже. Леонович склонился над Кариной и громыхнул кулаком по столу.

– Ложь! Что ж, сударыня, мы возвращаемся с Вами к тому месту, с кото­ рого начали разговор. В этот момент Карина услышала шаги в гостиной, но так как она смотрела на Леоновича, то не могла оглянуться назад. Леонович посмотрел в сторону дверей. Затем она увидела, как жандарм изменился в лице и тот час же выпрямился.

– Кто дал Вам право задавать вопросы мадемуазель Пешковой?

206

Карина повернула голову в сторону, откуда доносился голос. Александр стоял в дверях с недовольным выражением лица. Леонович стушевался.

– Я из местного жандармского управления, заместитель начальника управления, Леонович. Прошлой ночью был убит господин Гриневич, и мы…

– Я все знаю, господин… Леонович… Наша служба уже проводит рас­ следование вчерашних событий.

– Но мне еще необходимо допросить господина Менкина. Вы не под­ скажите, где его можно найти?

– Он находится сейчас на допросе в соседней комнате, а Вам, Леонович, раз уж Вы являетесь заместителем господина Гриневича, и раз уж Вы все равно здесь, было бы весьма кстати безотлагательно доложить об этом генерал-майору Дурнову. Вы найдете его в имении Пешковых. На Вашем месте, я бы поторопился. Карина обратила внимание на то, как Леонович изо всех сил пытался не пасовать перед офицером охранки.

– Но мне необходимо закончить разговор с мадемуазель Пеш­ко­ вой, – ответил он, глядя прямым взглядом на Александра.

– Вам сейчас необходимо отправиться к генерал-майору Дурнову, господин Леонович. У него для Вас инструкции. От этих слов полицейский недоброжелательно прищурил глаза, но сделал шаг назад от стола. Он посмотрел на Карину, затем снова на полковника Кронштадского.

– Но тогда я препровожу мадемуазель Пешкову в ее имение. Я уверен, что ей сейчас необходимо находиться рядом с ее матерью. Карине, конечно, больше всего на свете хотелось сейчас отправиться домой, но только в сопровождении своего дядюшки.

– Эта юная особа находится здесь в силу моих распоряжений, Леонович. Как только мои служебные обязанности будут окончены, я лично позабо­ чусь о том, чтобы мадемуазель Пешкова была доставлена в родительское имение. Мне еще, в любом случае, предстоит доложить о результатах предварительного опроса господина Менкина генерал-майору Дурнову, так что мне не составит труда лично сопровождать мадемуазель Пешкову в ее имение. Не думаю, что у меня к этой юной даме будет так уж много вопросов. Что же до местной жандармерии, господин Леонович, то мы непременно доведем до вашего сведения результаты нашего расследования. Акушерка из Санкт–Питербурга

207

После этого Александр твердым шагом подошел к Карине и уверенно взял ее под руку.

– Прошу сюда, мадемуазель Пешкова. Мне необходимо будет задать Вам несколько вопросов в кабинете Вашего дядюшки, – с этими словами он помог ей подняться. Девушка посмотрела ему в глаза, но не увидела в них ничего особенного. Что ж, хотя бы таким образом она освободится от цепких лап Леоновича. Полковник Кронштадский вывел Карину из кухни, сопроводил через небольшой холл, а затем открыл перед нею двери кабинета. В свободной руке Александр держал бумаги, где были изложены результаты беседы с профессором Менкиным. Оказавшись в дядюшкином кабинете, Карина повернулась спиной к Александру и прошла к знакомому столу. Девушка услышала, как он плотно закрыл дверь, как будто пресекая вторжение в кабинет нежелательных гостей. Дядюшки в комнате не оказалось.

16 Кошки-мышки

О

казавшись в небольшом кабинете профессора Менкина, Карина настороженно посмотрела на полковника Александра Кронштадтс­кого.

– Что Вы сделали с профессором Менкиным? – задала она вопрос обвинительным тоном. Александр открыл, как можно шире одно из небольших оконцев, имев­ шихся в кабинете, и, отдернув в сторону занавески, выглянул наружу. После этого он расслабил воротничок и расстегнул пуговицы своего кителя, в то же самое время, наблюдая за Кариной таким напряженным и задумчивым взглядом, от которого его серо-зеленые глаза делались точно такими же теплыми, как и скопившийся в этой небольшой комнатке воздух.

– Где сейчас находится мой дядя?

– Вам нет нужды беспокоиться за профессора Менкина. Он не будет задержан. В настоящий момент ваш дядюшка находится на крыльце, хотя и под стражей.

– Но если Вы не намерены его задерживать, почему он, в таком случае, все еще находится под стражей?

– Все это не более чем соблюдение устава. Ему еще надлежит ответить на некоторые вопросы генерал-майора Дурнова. После этого профессор Мен­ кин подпишет определенные бумаги и будет совершенно свободен. Однако я не могу сказать то же самое относительно господина Пешкова. Он, должно быть, преднамеренно избрал для себя свой путь. Мне очень жаль, но его отконвоируют в Петроград для проведения дальнейшего расследования. Александр отставил от стола свободный стул и сказал: – Прошу Вас, сударыня, присаживайтесь. Как же можно довести до полковника невиновность ее отца, чтобы не подставить под удар Сергея?

– Послушайте, мой отец совершенно не виновен во вчерашнем на­ падении на полицейского Гриневича. Он не революционер. Он является представителем местного земства.

209

– Мне прекрасно известен статус господина Пешкова, сударыня,– произ­ нес Александр, извлекая из кармана своего кителя толстую записную книжку в кожаном переплете. – Вот здесь у меня есть запись о том, что все земли, которые имеются во владении у Пешковых, были пожалованы еще Вашему прадеду императором Александром I за преданную государеву службу, не так ли?

– Так интересно, к чему это он ведет?

– Как Вы думаете, понимают ли ваши родители, что признание, сде­ланное сегодня утром господином Пешковым в том, что он является революционе­ ром, повлечет за собою отторжение земель, как от супругов Пешковых, так и от их прямых наследников? Ошеломленная этим известием, Карина медленно опустилась на стул. Александр поджал нижнюю челюсть.

– Нет? Именно так я и думал. Дело, видите ли, в том, что сегодняшнее решение господина Пешкова отдать себя в жертву ради спасения сына, означает лишь то, что он, тем самым, оставляет свою жену и всех детей без средств к существованию. Шокированная Карина, действительно, ничего не могла произнести, и поэтому вместо слов она положила руку на лоб.

– Мне очень жаль, что приходится все это говорить Вам, сударыня, – при этом его голос слегка смягчился. – Я, действительно, сегодня пытался донести до господина Пешкова реальные последствия его скоропалительного решения, но у меня создалось такое впечатление, что он твердо намерен держаться за сделанное им признание, хотя, если Вам будет угодно выслушать мое мнение, то я не уверен, что это решение было продумано господином Пешковым, как следует. Поверьте, мне неприятно сообщать Вам сейчас столь неутешительные известия, но, с другой стороны, я счи­ таю своим долгом поставить Вас в известность, поскольку Вам теперь придется пересматривать все свои ближайшие планы. – Он отодвинул в сторону предметы, лежащие на столе в полнейшем беспорядке, и при­ сел на краешек стола. – Все это я уже изложил профессору Менкину. Со своей стороны он предпримет все, что только будет в его силах. Что же до Вас, сударыня, то, мне кажется, что самым лучшим решением будет надеяться на благосклонное расположение к Вам семейства Раско­ вых, которые, ближе к осени, будут перебираться в Петроград. Я смею надеяться на то, что ваш дядюшка найдет в себе смелость ходатайство­ вать перед государем императором о жене господина Пешкова и о ее детях.

210

Это значит, что ей придется покинуть имение? Покинуть ту землю и тот дом, в котором она родилась и где выросла?

– Что же до Вашего отчима, то заявление о том, что представитель местного земства является одновременно членом партии революционеров, только усугубит судейский приговор, поскольку революционеры, как Вам, сударыня, известно, ставят перед собою целью свержение правящей динас-­ тии. От этих слов Карина резко подняла вверх голову.

– Кто угодно, но только не мой отец. Он – честный и благонадежный человек. Смею Вас заверить, господин полковник, что ни один член нашей семьи никогда бы даже не помыслил зла в отношении царской фамилии. И еще, Вы называете папу отчимом. Он мне не отчим.

– Известно ли Вам, сколько попыток покушения на государя императора и на его семью было уже совершено за последние годы? Вот здесь, не так давно, в самом Киеве, в оперном театре! – При этом Александр слегка склонил набок голову, и Карина увидела на его лице признаки задумчивости и как будто уже принятого решения. – Так неужели же Вас после всего этого удивляет столь настороженное отношение властей ко всем революционным движениям?

– Нет. Но мой отец вовсе не из тех, кто желает зла дому Романовых. Александр посмотрел на Карину изучающим взглядом, как бы оценивая по выражению ее лица истинность последнего заявления. Вспыхнувший румянец на лице девушки, казалось, не вызвал у него излишнего бес­по­ койства.

– Будь мой отец на самом деле мятежником, я бы давно уже знала о том, что он вынашивает в сердце революционные идеи.

– Нисколько в этом не сомневаюсь. Но, как и всякий опытный педа­ гог, он имеет способность мастерски маскировать свои подлинные по­ литические симпатии. Вы же не будете скрывать, что где-то здесь действует революционное подполье? Вот, по глазам и по выражению лица вижу, что знаете. Теперь уже очень многим известно о том, что в городе кем-то подпольно распространяются газеты и книги таких неблагонадежных граждан, как, например, господин Ульянов-Ленин. Кстати, некоторые труды Ленина были найдены и в рабочем кабинете вашего отца. Лично мне все это кажется, как-то чересчур примитивно, что заставляет меня глубоко сомневаться в его виновности. Но, с другой стороны, что же мне делать с клятвенными заверениями господина Пешкова в том, что он, на самом деле, является истинным приверженцем таких господ, как Карл Маркс и УльяновАкушерка из Санкт–Питербурга

211

Ленин? – Александр взял в руки листы из рукописи профессора Менкина и отложил их в сторону. Карина не сводила с него настороженных глаз.

– Значит, лично Вы, полковник, не верите в то, что мой отец так усиленно пытается выдать за правду?

– Лично я – нет,– ответил полковник с простой откровенностью, – он пытается выгородить Вашего брата, не больше. Карина посмотрела на свои руки и поправила кольцо, которое у нее было на правой руке. Можно ли расценить его слова как то, что у него и его начальника Дурнова, возможно, найдется несколько причин для того, чтобы изменить свое решение и не производить арест папы Иосифа?

– А что в отношении Сергея? Вы намерены и его отправлять в СанктПетербург? Александр просмотрел еще некоторые рукописные листы, разбросанные по столу.

– Ваш брат волен поступать, как ему заблагорассудится,– произнес Александр задумчиво. Карина затаила дыхание.

– А что же относительно Гриневича? Он ссылался в своих показаниях на моего отца или Сережу? Или же на меня? И хотя, как уже им обоим было хорошо известно, Александр до конца просчитал всю несостоятельность взятых на себя Иосифом Пешковым обвинений, он, тем не менее, не сразу ответил на этот вопрос, чем и за­ ставил Карину еще больше разволноваться.

– Я не разговаривал с Гриневичем,– произнес он, в конце концов. – Последними, кто видел его в живых, были заместитель Леонович и ге­ нерал-майор Дурнов. Могу лишь сказать, что для генерал-майора отрадно было услышать о том, что Вашего брата не было вчера на месте учиненных революционерами беспорядков, и что именно об этом будет изложено в его отчете для нашего Петроградского руководства. Или же Вы хотите сказать, что если бы я услышал показания Гриневича, то они бы отлича­ лись от тех сведений, которые мое начальство уже намерено направить в столицу? Его уверенный тон и спокойный взгляд лишили Карину присутствия духа. Все ли ему известно …или не все? Если все, то станет ли он, в этом случае, отображать имеющиеся у него сведения в своем докладе?

– Нет. Я вовсе не это имела в виду,– ответила Карина, пытаясь избежать прямого взгляда своего собеседника. – У меня нет оснований полагать, что 212

мой брат может иметь отношение к столь дикому проявлению неповинове­ ния властям. Нет. Абсолютно нет.

– Абсолютно нет,– произнес он мягким голосом. Карина резко поднялась, но сделала вид, что не заметила его мимолетной саркастической усмешки. Вместо этого она посмотрела на рукопись дядюшки Матвея, которую держал в руках Александр.

– Этой рукописи еще очень далеко до завершения,– сказала девушка, замечая, что она не произнесла, а как бы протараторила слова,– на одни только исследования у дядюшки ушел целый год. Фактически, он сел за саму рукопись только нынешним летом. Что Вы намерены с нею делать? Александр приподнял брови.

– Я намерен прочесть ее, проверяя на предмет антимонархических настроений,– ответил он чистосердечно. – Не волнуйтесь, мадемуазель Пешкова. Я лично позабочусь о том, чтобы рукопись была возвращена профессору в превосходном состоянии, в том случае, если, как заверил меня сам господин Менкин, она является всего лишь безобидным исследованием на религиозную тему.

– Благодарю Вас, полковник Кронштадтский,– произнесла Карина официальным тоном, инстинктивно поправляя свою прическу и делая напряженный выдох. – Ну, а теперь, господин полковник, будет ли мне позволено продолжить мою работу? Александр улыбнулся.

– Не сейчас. Прошу Вас, садитесь, – с этими словами Александр еще раз взялся за свой толстый кожаный блокнот и подошел к открытому окну, через которое в помещение проникал свежий воздух. В своем военно-полевом мундире серовато-черного оттенка и в офицерских сапогах, доходивших ему до колен и начищенных до сияющего блеска, он был чрезвычайно красив. В отличие от обычных мундиров армейских офицеров, китель его униформы был украшен золоченным плетеным шнурком и особенной красной ленточкой, которые свидетельствовали о его принадлежности к особенному офицерскому корпусу. Впрочем, у Карины имелись весьма туманные познания в этой области. Кроме этого она еще заметила у него на руке золотое кольцо, которое показалось ей знакомым. Неужели он получил его от Татьяны? Когда Карина ничего не ответила на его приглашение, он снова поглядел на нее пристальным взглядом. Девушка была уверена, что от него не ускользнуло то, какими глазами она посмотрела на знакомое ей кольцо.

– Посещали ли Вы прошлым вечером митинг революционеров? Акушерка из Санкт–Питербурга

213

Карина посмотрела на Кронштадтского, но тот бы погружен в свои записи. Она отвернулась в сторону и принялась расправлять помятые листы рукописи.

– Нет,– ответила она и прикусила нижнюю губу. Последовавшая за этим пауза была для нее более чем красноречивой.

– Значит, Вы не слышали вчерашнего выступления господина Ленс­ кого? – задал он очередной вопрос.

– Я ведь уже сказала, что нет, полковник.

– Да, да, мадемуазель Пешкова. Именно так Вы и сказали. А что Сергей, ведь он же посещал этот митинг?

– Нет,– ответила она и скрестила на груди руки.

– Является ли Сергей Пешков другом господина Ленского? Ее сердце колотилось от переживания и волнения: – Нет. В комнату через открытое окно ворвался жаркий ветер и принялся теребить листы бумаги, лежащие на столе профессора Менкина. Карина подалась вперед для того, чтобы прикрыть их рукой.

– В Петрограде он ведь встречается с Иоанной Ленской, не так ли? Они посещали один трактир довольно часто. Карина закрыла глаза. Итак, ему все известно об Иоанне. Ну, разумеется, что известно. Охранка, как сказал ей однажды Илюша, знает все и про всех.

– Неужели? – ответила она на вопрос вопросом. – Но, в таком случае, зачем же Вы спрашиваете об этом меня? Мне уж точно ничего не известно о яркой ночной жизни нашей столицы,– сказала девушка.

– Я просто задаю вопросы, сударыня. Иоанна Ленская проходит обучение в Императорском медицинском училище. В связи с этим я хотел бы спросить, не ходили ли Вы на вчерашний революционный митинг для того, чтобы заручиться ее поддержкой для поступления в это же самое заведение? Карина что было силы сцепила у себя за спиною пальцы.

– Вы что, задержали Иоанну? Это она рассказала вам об этом?

– Ходили ли Вы вчера на революционный митинг для того, чтобы повидаться с Иоанной Ленской? Карина отвернулась в сторону и механически принялась наводить порядок в комнате, понимая, что у нее сейчас нет сил смотреть Александру в лицо.

– Нет.

– Посещал ли вчерашний митинг Илья Зелинский или же кто-либо из членов Вашей семьи?

214

– Нет.

– Можете ли Вы указать имена и фамилии друзей или соседей, которые, как Вам известно, посещали вчерашнее собрание?

– Нет,– снова ответила Карина, невольно вспоминая об Анне.

– Можете ли Вы назвать кого-либо из членов Вашей семьи или из числа Ваших друзей, которые были бы заинтересованы в свержении правящего дома Романовых?

– Нет,– ответила Карина и выпрямила спину. Карина почувствовала, что одновременно со страхом ее перепол­ няет еще и чувство гнева. Этот человек поставил ее у стенки и выс­ треливает в нее вопросами, на которые, как он и сам прекрасно понимает, она дает исключительно лживые ответы. И, тем не менее, он спокойно принимает от нее всю эту несносную ложь. Ну, и куда же ее все это приведет?

– Где Вы были вчера вечером между шестью и десятью часами? Карина резко развернулась для того, чтобы посмотреть в лицо Александру. Он смотрел на нее с подчеркнутым равнодушием. Глядя на полковника, Карина поняла, что она, должно быть, выказывает сейчас своими эмоциями и свою полнейшую ничтожность, и свою дерзость. Она подняла вверх подбородок и скрестила руки на груди. Ну, вот, наконец-то, пришла и ее очередь отыгрываться.

– Хм, я была у доктора Дмитрия Зиновьева. Он, правда, уже вернулся в Санкт-Петербург, но может в точности подтвердить Вам мои слова. Думаю, что он охотно это сделает, если Вам захочется его самого об этом расспросить. Вчера вечером около десяти часов он привез меня в имение в своем экипаже. К тому же, господин полковник, у нас даже есть свидетели,– произнесла она, расплывшись в улыбке. – По дороге домой нас остановили жандармы, но затем позволили продолжить наш путь. За старшего у них был господин Леонович. И, кстати, господин полковник, если Леонович все еще продолжает разбрасывать по бабушкиной кухне крошки от сладкой булочки, то Вы можете спросить об этом непосредствен­ но его. За словами девушки последовала пауза. Кронштадтский, по-прежнему, смотрел на нее бесстрастным взглядом, и постепенно Карина начала ощущать, как по ее щекам разливается алая краска. Она отвела взгляд в сторону и, поднявшись со стула, подошла вплотную к рабочему столу профессора. Там она стала наводить порядок, улаживая книги дядюшки Матвея так, как следует. Акушерка из Санкт–Питербурга

215

– Очень мило, да. Прекрасная речь, мадемуазель Пешкова,– произнес Кронштадский мягко. – Из этого следует, что господин Зиновьев, который является личным доктором семейства Романовых, может обеспечить Вам надежное алиби. Поздравляю Вас, сударыня. Смею Вас заверить, что от этих слов я, действительно, испытываю огромное облегчение. Благодарю Вас за то, что избавили меня от весьма затруднительной ситуации, ибо самое последнее, чего я желал бы именно для Вас, так это Вашего ареста, сударыня,– Карина посмотрела на него уже более спокойным взглядом. – Теперь я могу смело заверить Вас в том, что отныне Вам уже никто и ничто не будет угрожать... до определенного момента,– добавил он,– а, если уж быть более точным, то не будет угрожать только до тех пор, пока Вы еще не позволите себе посетить подобное нелегальное собрание. Еще раз? Карина посмотрела на Кронштадтского.

– Итак, Вы утверждаете, что абсолютно уверены в том, что не можете припомнить ни имен, ни лиц каких-либо крестьян, которые вместе с Вами присутствовали на вчерашнем митинге? – спросил он вкрадчивым голосом.

– Нет. Я не...– она не закончила фразу и уставилась на Александра. Крестьяне… Крестьянин! Тот самый человек со светскими манерами и темными волосами, который все время предпочитал оставаться в тени. Карина прищурила глаза и принялась очень внимательно разглядывать Кронштадтского. Сомнений нет: крестьянин, который столь пристально смотрел на нее во время вчерашнего митинга, был не кто иной, как Александр Кронштадтский! Человек с натянутой на глаза фуражке, прикуривающий сигарету. Он стоял недалеко от доктора Зиновьева и видел ее на митинге! Александр Кронштадтский!

– Вы...– прошептала она. Карина почувствовала, как вдруг совершенно неожиданно у нее появилась слабость в коленках. Столь искусно расставленная им ловушка, в конце концов, ловко захлопнулась. Теперь, после того, как Кронштадтский записал в своем кожаном блокноте все ее лживые ответы, ему уже ничего не стоило уличить Карину во лжи. Но и это еще не все! Отныне он может с легкостью доказать, что на вчерашнем злосчастном митинге присутствовала не только она, но и сам доктор Зиновьев! Кронштадский распрямился и с шумом захлопнул свой кожаный блокнот. Этот хлопок красноречивее слов дал ей понять, что теперь она уж точно обречена.

216

Александр хотел еще что-то добавить, как вдруг в двери кто-то отчаянно заколотил. Карина напряглась и машинально двинулась, было, в переднюю, но затем услышала, как туда уже спешит торопливыми шагами бабушка Зелинская, и как из кухни выкрикивает что-то по этому поводу Илюша. Поэтому она снова опустилась на стул. Ну, вот и все. Теперь и для нее в этом деле уже все кончено. Александру не нужны никакие свидетели для того, чтобы доказать, что она и ее брат действительно присутствовали на вчерашнем злополучном митинге, во время которого было совершено нападение на Гриневича. Интересно, что же предпримет теперь Дурнов, если его проинформирует об имеющихся у него сведениях полковник Кронштадтский? Вероятнее всего, что в этом случае он выпустит изпод ареста папу Иосифа и велит взять под арест ее вместе с Сергеем. Да, Кронштадский, в самом деле, очень умело расставил свои сети. Карина почувствовала, что в эти мгновения она испытывает к нему какую-то ядовитую смесь, состоящую одновременно из влечения и отвращения. До слуха Карины донесся с крыльца чей-то встревоженный голос, который произнес ее имя. Это был женский голос. Кто же это мог быть? Может, Наталья? Карина прислушалась, пытаясь определить, кому бы она сейчас могла спешно понадобиться.

– О, госпожа Зелинская, где мне можно найти Карину? Мне срочно необходимо ее отыскать! Срочно! Прошу Вас, скажите, она, случайно, не у Вас? В конце концов, в этом испуганном и взволнованном голосе Карина узнала Елену Лаврушкину. Заставив усилием воли отбросить назад все прочие переживания, Карина еще раз поднялась со стула и подошла к дверям, которые выходили прямо в переднюю. На крылечке стояла Елена и пыталась рассмотреть, кто еще, кроме хозяйки, мог бы находиться в доме. В переднюю из кухни вышел Илья.

– Елена, что ты хотела? – обратилась к крестьянке Карина. Увидев девушку, молодая женщина осенила себя крестным знамением.

– Аннушка… У нее начались схватки. Я боюсь за ее жизнь! Поначалу, я, было, бросилась сразу в усадьбу за госпожою Евой, но ее там не оказалось. Там никто даже не знает, где можно было бы найти вашу матушку. Ваша сестрица сказали мне, что я могу найти Вас здесь. Прошу Вас, барыня, не бросьте нас и сделайте все, что только будет в Ваших силах! Карина схватила свой платок, висевший на крючке в передней, и по­ вернулась в сторону Александра, облокотившегося на дверной косяк кабинета профессора Менкина. Их глаза встретились и на какое-то Акушерка из Санкт–Питербурга

217

мгновение задержались друг на друге. В течение этого промежутка времени Карина стояла, не двигаясь, но затем, даже не зная можно ли ей идти, она повернулась к Александру спиной и поспешила в открытые двери, где уже за порогом ожидала ее Елена. Пошлет ли сейчас Александр следом за нею солдата в избу к Лаврушкиным для того, чтобы препроводить обратно в дядюшкин кабинет? Выходит, что все это время он знал о том, что Карина была на вчерашнем митинге. Выходит, что все это время он просто играл с ней так, как кот играет с мышкой перед тем, как ее съесть. Кто может теперь сказать, что ожидает всю ее семью впереди? Выходит, что теперь добровольная жертва ее отца, принесенная на алтарь спасения сына, может оказаться совершенно напрасной, и что над Сергеем все еще продолжает висеть вполне реальная угроза ареста. Все это очень скоро откроется само собой, но сейчас ее помощь не­ обходима Анне. Жизнь Анны и ее младенца – это единственное, что имеет значение. Семь месяцев! Выживет ли это дитя? Однажды она вычитала в медицинском журнале статью о том, что у женщины случились роды на шестом месяце беременности, и что появившийся на свет младенец остался жив. Правда, впоследствии, это дитя имело небольшую степень умственной отсталости, но жило нормальной и счастливой жизнью. Солнце, к этому времени, уже клонилось к горизонту, отбрасывая свои золотисто-розовые блики на безбрежные поля пшеницы. Карина спешно отослала Елену в имение, чтобы еще раз убедиться, не появилась ли дома мадам Ева. На тот случай, если матушки не окажется дома, она велела Лаврушкиной разыскать Наталью или же тетушку Марту, дабы те передали ей медицинский саквояж мадам Евы. Если маменьки не окажется дома, то тогда эти роды придется принимать мне. Принимать на свой собственный страх и риск.

17 Новая жизнь

М

асляные лампы отбрасывали свои неровные тени на деревянные стены крестьянской избы. Как только Карина вошла в комнату, в которой находилась Анна, она заставила себя сделать это с точно такой же степенью уверенности, как это делала мадам Ева, заходя к своим пациентам. Она четко помнила наставления маменьки: «Роженица всегда будет смотреть на повитуху, чтобы черпать в ней силы и не падать духом. Если ты будешь вести себя робко, занервничаешь, то обязательно занервничает и роженица. Поэтому самое главное – уверенность и спо­койствие». Карине было достаточно одного единственного взгляда на Анну для того, чтобы понять всю степень ее внутреннего напряжения. Было видно, что де­ вушка терзается в сильных физических муках. В ее огромных карих глазах был страх, а все лицо было покрыто капельками пота. Она вцепилась обеими руками в покрывало, время от времени нервно его теребя.

– Барыня,– прошептала она, обращаясь к Карине и пытаясь занять сидячее положение,– а полиция уже пришла? Скажи мне, где сейчас Сережа? Мне нужно с ним повидаться. Это его ребенок! Хотите, на иконе поклянусь! У меня кроме Сережи не было… Карина успокоила, говоря тихо и мягко улыбаясь, при этом протирая холодным полотенцем ее вспотевшее лицо. Как же больно наблюдать за тем, когда жизнь столь юного создания оказывается в тупике. Что же теперь с нею будет? Карина сомневалась в том, что Сергей любил эту бедную девушку. Скорее всего, он просто забавлялся с нею, эгоистично удовлетворяя свои плотские вожделения, совершенно не думая ни о ком, кроме самого себя. Аннушка оказалась обычной простушкой, которая охотно приняла его похотливые желания за искреннее проявление чувств.

– С Сергеем, Аннушка, все в полном порядке,– успокоила ее Карина. – Ему ничего не угрожает. Очень скоро он снова возвратится в свой университет, и будет продолжать там учебу. Полиция тоже уже уехала. Так что, как видишь, никому из нас ничего уже не угрожает,– произнесла она заведомую ложь. Но если сейчас я буду говорить ей правду, она запаникует. Карина очень 219

быстро объяснилась по поводу этой лжи не с Богом, а со своею совестью. Удивительно, но почему-то после того, как она прочла о Мессие из рукописи своего дядюшки, то самый первый укол совести оказался достаточно острым. Голова Аннушки обессиленно упала на подушку.

– Так значит, Сережу не арестуют?

– Нет. Ну, конечно же, его не арестуют. Сегодня или завтра он обязательно отправится на учебу. Но сейчас, Аннушка, нам с тобою нужно думать не о Сергее, а о ребеночке. Скажи, когда у тебя начались схватки?

– Несколько часов тому назад. Я здорово напугалась, поспешила домой, но по дороге потеряла сознание. Карине с трудом удалось подавить в себе страх.

– Кровотечения нет?

– Есть... есть. Карина держалась из последних сил, стараясь сохранять на лице спокойствие. Маменька, ну, где же ты?

– Мне придется тебя осмотреть, Аннушка,– обратилась к ней Кари­ на. – Скоро придет твоя невестка и принесет все, что понадобится нам для родов. Сейчас мадам Евы нет дома, но она тоже придет, как только вернется в усадьбу. Ну а пока что я и сама знаю, что нам с тобою следует делать. Попробуй-ка расслабиться, так, теперь, голубушка, дыши ровно и не волнуйся, вот так, вот так, хорошо, постарайся еще больше расслабить мышцы. Прекрасно. Анна протянула вперед свою руку и ухватилась за Карину.

– Прошу Вас, барыня, я прошу, мне нужно увидеться с Сережей, ну, хотя бы на минутку. Я просто должна! Карина сжала от напряжения губы. Сергей. Кто ж его знает, где сейчас мож­ет находиться этот самый Сергей? От этих мыслей Карина испытала прилив ярости. Разве не он виновен во всем этом кошмаре? Ну, и куда же это он, ин-тересно было бы знать, подевался после того, как поговорил с дядей Матвеем? Может быть, он все еще прогуливается где-нибудь по поместью? За дверями хижины Лаврушкиных послышался скрип крестьянской телеги. Карина подошла к окошку и выглянула. К счастью, это была Елена. Она приехала одна, без мамы. Карина увидела несколько ящиков, в которых, как ей было известно, находились инструменты, лекарства, простыни и чистый передник, необходимые для принятия родов, а также кусок особенного мыла, который госпожа Ева купила несколько лет тому назад в Варшаве у одного знахаря-еврея. Матушка всегда тщательно вымывала 220

этим мылом руки по самые локти, делая это для того, чтобы, как она верила, снизить риск послеродовых заболеваний. Матушка снова и снова делала ударение на гигиене, особенно после того, как прочла в журнале о госпоже Флоренс Найтингейль, которая бо­ролась за соблюдения санитарных норм в лондонских больницах, а, впоследствии, и в военно-полевых госпиталях во время Крымской войны 1853-1856 годов. Карина оставила Анну и вышла во двор, чтобы помочь Елене занести в дом коробки.

– А где Юрий? – спросила она Лаврушкину.

– Работал вместе с молодым барином на поле,– объяснила Елена, вытирая рукою взмокший лоб. – А что?

– Прости меня, Елена, за то, что я заставляю тебя бегать, но очень прошу тебя, постарайся где-нибудь отыскать Илюшу или Сергея. Если бы тебе это удалось, то, я думаю, Аннушке это бы сильно помогло. Ему тоже сейчас следует подумать о ребенке, который вот-вот появится на свет. Аннушка очень просила меня, чтобы я разрешила повидаться ей с Сергеем до того, как он уедет в универси­тет. Елена смахнула со лба волосы, растрепавшиеся на ветру, и молча кивнула головой.

– Аннушка не может себе найти места. Мне ли не знать, как ей хочется повидаться с барином хотя бы несколько минут. Мой муж собирался поговорить с ним как-нибудь, но,– она беспомощно пожала плечами. – Он очень зол на свою младшую сестру.

– И у него есть для этого все основания,– произнесла Карина поникшим тоном.

– Ну, тогда я побегу искать молодого барина. Я не знаю, где именно он сейчас может находиться, поэтому не обещаю, что отыщу его быстро. Может быть, он сейчас на дальнем конце поля.

– Ну, ты хотя бы попытайся, а если встретишь где-нибудь Илью, то поручи это дело ему. Скажи, что это я его просила. И еще, ты, случайно, не спросила у Натальи, куда именно отправилась мадам Ева?

– Молодая барыня сказали, что Ваша маменька и папенька отправились вместе с каким-то жандармом в городской полицейский участок. Сказала, что к вечеру барыня должны вернуться. Значит, папу Иосифа уже арестовали. Вероятнее всего, что его продержат до утра в городской тюрьме, а потом офицеры из охранки сопроводят его в Санкт-Петербург. Акушерка из Санкт–Питербурга

221

Гнев, пылающий внутри Карины, подогревался на углях ее негодова­ния. Неужели они не могли дать ему возможность хотя бы этой ночью поспать в своей собственной постели? Неужели они и впрямь опасаются того, что после сделанного им признания, ее отец надумает бежать из-под стражи? Ну, разве же станет вести себя подобным обра­зом человек, который открыто признался во всем? И о чем они только думают? Карина допустила мысль, что Сергей, должно быть, уже находится гденибудь на пути в Казань к Расковым. Вероятнее всего, он везет с собою письмо от папы Иосифа для дяди Виктора, в котором отец излагает ему всю ситуацию, сложившуюся вокруг Сергея, и, наверное, просит его о помощи и содействии в судьбе сына. Елена отправилась на поиски Сергея, а Карина вернулась к роженице. Душный полдень клонился к вечеру. К этому времени на открытые участки местности прилетал, как правило, устойчивый и прохладный ветер, но сегодня его порывы с такой силой набрасывались на неказистую избу Лаврушкиных, что Карина даже подумала, что он способен разобрать их жилище по бревнышкам. В Аннушки снова начались схватки и Карина дала ей зажать зубами кусок льняной материи. Роженица вцепилась в протянутую ей ткань, в то время как Карина говорила ей слова ободрения и воодушевления, в которые сама, на самом деле, почти не верила. В промежутках между схватками она омывала вспотевшее лицо и шею девушки. Нежная и белая кожа Аннушкиного лица приобрела какую-то нездоровую припухлость, что заставило Карину насторожиться, а черные круги, образовавшиеся у нее под глазами, красноречивее всяких слов свидетельствовали о физических муках, которые переживала эта девочка с момента возвращения домой со вчерашнего митинга. Вот уже и полдень постепенно перешел в ранний вечер, а Карина, попрежнему, продолжала сидеть на низенькой табуреточке рядом с пос­ телью роженицы. Несмотря на то, что за весь этот долгий и жаркий день воздух раскалил избу Лаврушкиных, на печи непрестанно кипела вода. На деревянном столе лежали отрезы чистой льняной материи, приготовленной для принятия родов. Анна выгнулась дугой, непроизвольно отвечая всем своим телом на очередной приступ боли, заставивший ее вскрикнуть. Тот процесс, в ко­ тором сейчас протекали роды, никак нельзя было назвать нормальным. По Кариныным подсчетам шейка матки должна была раскрыться еще два часа тому назад, и это заставило Карину придти к выводу, что ребенок лежит 222

в неправильном положении, что, в свою очередь, полностью препятствует его прохождению через родовой канал. Карина вдруг почувствовала невероятный страх, какого она не переживала еще ни разу в жизни. Ну, и что же ей теперь делать? Ребенок, должно быть, будет ягодичный*. О, Боже, что же мне теперь делать? О, Боже, прошу Тебя, приведи сюда поскорее маменьку! Ну, где же она? Анна зарыдала в агонии, но в то же самое время она начала кричать от страха. На какое-то мгновение Карина застыла. Затем, немного придя в себя, она принялась с новыми силами утешать роженицу, одновременно с этим хаотично пытаясь выудить из лихорадочно работающего разума, чему конкретно учила ее маменька в тех случаях, когда приходится иметь дело с ягодичным ребенком. В этом случае ты должна будешь развернуть ребенка. Это единствен­ ный выход. Елена до сих пор не вернулась. Она, должно быть, сбилась с ног, пытаясь разыскать кого-нибудь из мужчин. Что ж, единственное, что теперь ей остается, это сказать Аннушке всю правду.

– Анна, ты должна будешь сейчас мне помочь. Нужно, чтобы ребенок внутри тебя перевернулся и лег головкою вперед. Аннушка, это будет не просто, но если мы будем друг другу помогать, то тогда у нас все с тобою получится.

– Да... да,– проговорила она обессиленным голосом. Карина подбежала к дверям и выскочила на порог. Порывистый ветер отбросил ее обратно в избу. На ночном небосклоне уже появилась полная луна, благодаря чему дорога легко просматривалась на некоторое расстояние, но там никого не было видно: ни Елены, ни экипажа ее маменьки, ни Юрия, ни Сергея. Карина спешно вошла обратно в избу. Теперь нужно еще раз, как следует вспомнить все то, чему учила маменька о том, как заставить младенца развернуться и лечь головкою вперед: «Очень важно суметь, как можно раньше определить внутриутробное положение младенца». «Похоже на то, что эту часть я уже упустила,»– подосадовала она на саму себя, понимая, что ничего хорошего это не принесет. Теперь весь успех предстоящих родов целиком и полностью будет зависеть от того, сумеют ли они вовремя развернуть младенца, находящегося в утробе. Итак, для начала она попробует наружные манипуляции, но если этого будет *)

Появляющийся на свет ягодицами вперед

Акушерка из Санкт–Питербурга

223

недостаточно, то ей останется лишь одно: интенсивная внутриутробная манипуляция, которая будет означать для Аннушки невероятные муки.

– Сережа? – еле слышно прохрипела Аннушка,– он уже пришел?

– Еще нет. Послушай меня, Аннушка, нам с тобой сейчас нужно развернуть ребеночка головкою вперед. Я хочу, чтобы ты сделала глубокий вдох, а затем попыталась расслабиться. С молитвой на устах, Карина положила ладонь левой руки на правую часть Аннушкиной брюшины и нащупала головку младенца. Затем она сжала пальцы свободной руки на том самом бугорке, который должен был являться его ягодицами. После этого, не спеша, используя каждый перерыв между приступами боли и тяжелыми вздохами Анны, Карина принялась подталкивать младенца, побуждая его к тому, чтобы его крохотная головка заняла свое место у отверстия родового канала. Теперь схватки, терзающие тело роженицы, начали приходить к ней с перерывами не более чем в одну минуту, и с каждым разом они заставляли девушку кричать сильнее и сильнее. С каждой новой удачно проведенной манипуляцией Карина все уверенней направляла головку малыша к родовому каналу. В какой-то момент она даже почувствовала, как малыш уже и сам пытается продвигаться в направлении тазовых костей матери. О да, никаких сомнений!

– Ребеночек пошел, Аннушка! Пошел! Теперь у нас с тобою все будет хорошо. Ты просто настоящая умница. Продолжай, продолжай, - у Карины были маменькины хирургические щипцы, но Карина припомнила, как мадам Ева неоднократно втолковывала ей, что к щипцам необходимо прибегать только в самых безнадежных случаях, поскольку щипцами легко можно было бы нанести головную травму новорожденному младенцу, отчего тот, впоследствии, мог умереть. К тому же, проникая в утробу женщины, щипцы неизбежно производили в ней порезы и порывы, что, конечно же, заканчивалось чрезмерной потерей крови и послеродовыми воспалениями. Карина была такой же мокрой, как и Анна.

– О! – выкрикнула в какой-то момент Карина,– твой ребеночек идет! Осталось уже совсем немножко, Аннушка,– произнесла она впервые за все эти часы слова, в которые верила сама. Струившийся по Аннушкиному лицу пот теперь уже начал смешиваться со слезами, и ее брови сошлись дугой от переживаемой боли.

– Барыня,– еле слышно прошептала роженица,– я не могу, я…

– Теперь уже скоро, миленькая, совсем-совсем скоро. Но Карина увидела совершенно новые нежелательные признаки, за­ ставившие ее испугаться. У девушки открылось настолько обильное 224

кровотечение, что Карина уже серьезно засомневалась в том, что она имела право столь уверенно обнадеживать свою пациентку. Аннушкино тело в очередной раз содрогнулось в отчаянной попыт­ке высвободить на свет крошечное тельце младенца, находившееся внутри. Теперь Карина уже могла видеть перед собою появляющуюся макуш­к у новорожденного младенца, затем и его личико, покрытое кровью. Глазки этого крошечного создания были запечатаны маслянистой пленкой.

– Бедняжечка,– прошептала Карина,– маленькая, бедненькая крошечка, добро пожаловать в наш жестокий мир. – Карина принялась осторож­но очищать крошечный носик ребенка от обильной слизи, после чего перешла и к его ротовой полости, чтобы он смог дышать.

– Он почти уже вышел,– прокричала она Аннушке. Карина победно расслабила вначале один, а затем и второй плече­вой сустав, после чего младенец полностью вышел из материнской утробы.

– Это девочка, Аннушка,– произнесла она счастливо. Акушерка спешно обтерла малышку, а затем подняла ее в воздух таким образом, чтобы дать возможность легким раскрыться. При этом она не спешила отрезать пуповину. Анна смотрела на свою новорожденную дочурку, не в силах что-либо произнести. Карина аккуратно протерла малышке глазки и еще раз вытерла ей личико и носик, после чего та сделала первый вздох, за которым последовал и детский крик. Карина ликовала. Она поднесла малышку к Анне так, чтобы та смогла ее разглядеть.

– Пусть Господь благословляет и охраняет тебя на протяжении трудного жизненного пути,– прошептала Карина. Через некоторое время девушка уже проворно работала коричневой нитью, прокипяченным ножом и прочим замысловатым набором медицинских притирок. Основная часть работы по третьей фазе принимаемых родов была почти уже завершена, хотя впереди еще предстояли послеродовые процедуры. Будучи полностью погружена в свою работу, она даже не расслышала, как за окнами крестьянской избы послышались звуки прибывшего экипажа, лошадиное фырканье и чьи-то встревоженные голоса. Уже в следующее мгновение в горницу влетела госпожа Ева и, мгновенно оценив профессиональным взглядом все происходящее, удовле­ творенно кивнула головой. После этого она принялась поглаживать плечи своей дочери, тем самым, выражая свою гордость за только что Акушерка из Санкт–Питербурга

225

полученный успех. Мать и дочь встретились взглядами, а затем обменялись улыбками.

– Хорошо, Каринушка, очень хорошо, – затем госпожа Ева перешла на шепот,– но ребеночку только семь с половиною месяцев,– произнесла она, нахмурившись.

– Младенец выглядит вполне здоровым, маменька. При первичном осмотре я не заметила никаких отклонений.

– Значит, будем надеяться. А сейчас я осмотрю мать и ребенка, – с этими словами Ева подошла к кровати, на которой лежала Анна, и очень тихо задала первый вопрос, положив ей на лоб свою мягкую руку: – Тебя сейчас лихорадит? – спросила она, слегка нахмурившись. В ответ Аннушка лишь издала слабый звук.

– Хорошо. Вначале я осмотрю твоего ребеночка,– сказала мадам Ева и, взяв у Карины малышку, отнесла ее к столу. Не прошло и минуты, как Карина, уставившись на Анну перепуганными глазами и еле сдерживая приступ леденящего душу страха, вскрикнула: – Маменька! Еще какое-то мгновение тому назад у Анны, при виде ее новорожден­ ной дочурки, даже получалась небольшая утомленная улыбка, но вот теперь… Лицо Анны сделалось мертвенно-бледным, а под глазами образовались багровые отметины. За окном порывистый ветер безжалостно набрасывался на бревенчатую избу Лаврушкиных, внутри которой раздавался слабый плач новорожденной малышки. На губах у Анны шевелились какие-то слова, но сил для того, чтобы их произнести, у нее не было.

– Сережа.. Сер…

– Возьми ребенка,– ровным голосом произнесла мадам Ева, обращаясь к Карине. Девушка положила ребенка рядом с Анной, а затем, схватив влажное полотенце, принялась прикладывать его к лицу и к горлу измученной Анны. Мадам Ева поспешно принялась осматривать пациентку. Карина наблюдала за действиями матери.

– Я что-то сделала не так? – задала она еле слышный вопрос, адресован­ ный маменьке, но та была чересчур занята, чтобы отвечать. Страх вцепился в душу Карины железной хваткой. Она проследовала взглядом вдоль тела Анны и увидела, как у нее из-под поясницы расплывается по всей постели кровавое пятно.

226

Госпожа Ева массировала и разглаживала нижнюю часть живота своей пациентке. Карина будто остолбенела. Радостное возбуждение, которое она совсем недавно переживала, постепенно рассеялось, а его место заняли страх и неуверенность. Чувство вины принялось выкрикивать жестокие слова обвинения ее совести. Я, наверное, что-то сделала не так. Мне следова­ ло бы дождаться маменькиного прихода или же послать за другой акушеркой. В избу вбежала Елена и, увидев в каком состоянии находится ее молодая золовка, издала подавленный стон.

– Карина,– резко выкрикнула мадам Ева,– подай мне еще прокладок. Карина едва могла сдвинуться с места, при этом руки показались ей тяжелыми и неуклюжими. Что же я не так сделала? Если сейчас не удастся остановить кровотечение… Она принялась было помогать маменьке с пропитанными кровью прокладками. В то же самое время Елена встала на колени перед иконой Казанской Богоматери, находившейся на полке. Поднялась с колен, засветила у образа лампадку и снова, опустившись на колени, сложила руки в замок. Затем она подняла вверх лицо и принялась шептать, обращаясь к изображению: «Святые заступники земли русской, заступитесь за нас, будьте нам в помощь и спасите Анюту, дорогую мою сестричку». Карина молча смотрела на происходящее вокруг, вполне осознавая, что Анна сейчас умирает, и что она уже ничем не может ей помочь. Она осторожно подвела свою пациентку. Всего лишь несколько часов назад девушка вошла в эту избу, будучи уверенной, что сама сумеет принять преждевременные роды. Затем, в определенные моменты родовой активности, она даже радовалась тому, что рядом с нею нет маменьки. И вот теперь… Карина взяла Аннушку за ладонь. О, какой же холодной и липкой сделалась теперь эта рука. Карина держалась за эту ладошку обеими руками с таким благоговением, как будто от этого зависела жизнь бедной девушки.

– Сережа... скажите ему, скажите Сереженьке, чтоб не покидал нашего ребеночка.

– Я скажу, Аннушка, скажу,– прошептала сквозь слезы Карина.

– Барыня. Ева положила свою ладонь на Аннушкин лоб.

– Я здесь, Анюта!

– Обещайте мне, что ребеночек, что Сережин ребеночек. Акушерка из Санкт–Питербурга

227

– Да, деточка, я обещаю. Я знаю, что это Сереженькино дитя. Карина склонилась над Анной, взяла ее худенькую ручку и положила ее ладонь на малышку. В первый и в последний раз. Аннушкины пальцы зашевелились в слабой попытке приласкать это крохотное тельце, при­ гревшееся рядышком с нею. В двери кто-то с шумом постучал. Или это был только сильный по­рыв ветра? В следующее мгновение двери с силою распахнулись и в пе­редней раздались чьи-то торопливые шаги. На пороге в горницу по­явил­ся Илья, но не стал входить внутрь. Вместо этого он посмотрел назад через плечо и молча подал знак человеку, находившемуся за ним. Из-за его спины появился Сергей, совершенно сбитый с толку. Войдя в горницу, он принялся осматриваться с испуганным видом. Кровь... И Анна. Карина бросилась к своему брату и, схватив его за руку, отчаянно принялась тянуть его вперед.

– Быстрее, Сережа, прошу тебя, быстрее! Она умирает. Ну, иди же к ней, ну, иди. Скажи ей, что ты ее любишь. Пообещай ей, что будешь хорошим отцом для вашей доченьки. Позволь ей получить хотя бы один миг твоей любви. Ты должен сейчас это сделать. Ты просто обязан. Сергей как-то вдруг весь осунулся, а затем, закрыв в отчаянии руками лицо, неистово затряс головой.

– Иди же,– еще раз потянула его вперед Карина. На какое-то мгновение он, казалось, пришел в себя и направился к постели умирающей. Карина и госпожа Ева подались назад, давая им возможность разделить этот последний момент, проведенный друг с другом наедине.

– Анечка, Аннушка, я так перед тобою виноват, прости меня, я люблю тебя, Аннушка. Карина смотрела на эту сцену и ее сердце разрывалось на части. Ко­ ленопреклоненный Сергей стоял у кровати умирающей Анны, обхватив ее тело руками и прижав свою поникшую голову к ее мертвенно-бледной щеке. Аннушкина рука снова возвратилась к жизни и, коснувшись его головы, погладила темные волосы молодого человека. За окном послышалось тоскливое завывание ветра, которому в избе Лаврушкиных ответил одино­к ий младенческий плач новорожденной девочки. Девочки, которая рано осталась без мамы, и папа которой уже сейчас отправится в неизвест­ность.

228

>

Карина опустилась на ступеньку крыльца, склонив усталую голову на перила, не обращая внимание на то, как ветер, то и дело, набрасывается на нее своими неистовыми порывами.

– Я не справилась, я не сумела помочь бедной Аннушке,– произнесла она тихим и обреченным голосом. Позади нее стояла госпожа Ева и смотрела на свою дочь. Карина оглянулась и уставилась на маменьку: поблекшие, наполненные болью, голубые глаза, мокрое лицо и золотистые, развиваемые на ветру, волосы.

– Ты прекрасно со всем справилась, доченька. Все остальное было не в твоих силах. То, что здесь случилось, не редкость, такое могло бы произойти у любого другого акушера. Это кровотечение никто не сумел бы остановить. Ни я, ни даже доктор Зиновьев. – Карина заметила, как в глазах мамы отразилась какая-то затаенная мысль. – Трагедии, подобные этой, не редкость в нашей губернии,– произнесла она, немного помолчав. Мимо них из избы пронесли тело покойной, завернутое в материю. О, как же сейчас трогательно и трагично звучал в ушах у Карины детский крик этой осиротевшей малютки.

– Как назвал девочку Сергей? – спросила она тихим голосом.

– Анна, конечно же. А как иначе?

– Что теперь будет с малышкой? Сережа ведь отправляется в СанктПетербург.

– Я договорилась с Лаврушкиными, что они возьмут эту девочку к себе. В конце концов, ведь Юрий ей родной дядя. Я пообещала, что буду им приплачивать. И, знаешь, Елена, как оказалось, вовсе не против. Своих детей-то у Лаврушкиных нет, да и Елена давно уже мечтает о девочке. Сергей тоже дал свое согласие на то, что в нынешних условиях это самое разумное решение. У Елены где-то поблизости есть двоюродная сестра, которая тоже совсем недавно родила. Думаю, что грудного молока им хватит на двоих.

– И зачем она только подалась вчера на этот злосчастный митинг? Эх, если бы Сергей с самого начала повел себя честно и открыто по отношению к Анне! Может быть, тогда ничего подобного и не случилось бы.

– Ты никому и ничего не говори о вчерашнем митинге, Карина,– проговорила мадам Ева суровым, но слегка приглушенным голосом. – Нико­ му ничего не говори, и сама об этом не думай. Все решения уже приняты, Акушерка из Санкт–Питербурга

229

и теперь мы должны оставить все, как есть, и действовать в соответствии с тем, что уже ранее принято. Но Карина просто не могла об этом не думать. Бедной Аннушке было всего лишь шестнадцать и, тем не менее, ее жизнь прервалась за одно короткое мгновение. С самого детства она батрачила вместе со своей семьей на чужих полях, а затем до беспамятства влюбилась в такого безрассудного молодого эгоиста, как Сергей, который столь бессовестно воспользовался ее девичьей любовью. Узнай я об этом хоть чуточку раньше, как знать, может, я и вправду смогла бы хоть что-нибудь сделать для того, чтобы не дать произрасти столь горькому урожаю? Может быть, я смогла бы как-нибудь побеседовать с Анной… попытаться заставить ее честно посмотреть на возможные плоды ее безрассудства и помочь ей увидеть, что выбранный ею путь приведет к трагическому результату. Да и Сергей… В один день он сразу лишился и отца и Анны. А это дитя, если ему суждено будет выжить, то разве же оно не понесет на себе грехи родителей? Карина решила, что она навсегда запомнит эту малютку Анну и со своей стороны тоже сделает для нее все возможное, по мере того, как эта девочка будет расти. У дороги остановился семейный экипаж Пешковых, и, спрыгнув с козел, к ним направился Илюша Зелинский, чьи светлые растрепанные волосы блестели в лунном свете.

– Сергей уже отправился в путь, тетя Ева. Никто из солдат и из полиции ему в этом даже не препятствовал. Хотите, я отвезу Вас и Карину обратно в имение, или Вы хотели бы побыть немного здесь и понаблюдать за ребеночком? Госпожа Пешкова поправила шаль, наброшенную на плечи, и спустилась вниз по ступенькам.

– Сегодня мы ничего уже не сумеем здесь сделать, Илюша. Ребенка уже отнесли к двоюродной сестре Елены Лаврушкиной… Эта женщина сейчас кормит грудью. Пойдем, доченька. Пойдем, пока ты не заснула прямо тут, на этих перилах. Спасибо тебе, Илюша, ты был нам сегодня хорошим помощником. Спасибо, что сумел отыскать Сергея. А где сейчас дядя Матвей?

– Я видел его, когда разыскивал Сергея. Это было приблизительно два часа тому назад. Он разговаривал с полковником Кронштадтским. Думаю, что сейчас дядя, уже в доме. Значит, Александр Кронштадтский не отправился вместе с Дурновым конвоировать арестованного папу Иосифа. Что бы это значило? Может быть, 230

он остался здесь для того, чтобы рано утром двинуться вместе с рекрутами на Варшаву, а, может быть, для того, чтобы… За последние несколько часов Карина забыла о нависшей над нею угрозе. Зато теперь прежняя проблема с новой силой ломилась, выколачивая двери ее сознания. Так что же, всетаки, приготовил для нее Кронштадтский?

18 Разлука

С

ледующим утром, в первый день сентября, Карина проснулась поздно. Когда она спустилась вниз, в доме было тихо, и вся его атмосфера была пронизана чувством уныния. Находившаяся внизу Наташа встретила свою сестру с печальным выражением лица.

– Есть какие-нибудь новости? – спросила у нее Карина.

– Маменька уже съездила к Лаврушкиным проведать новорожденную. Совсем недавно заходил Илья. Он сказал, что генерал-майора Дурнова с утра нигде не видно, и что полковник Кронштадтский отбыл в СанктПетербург. Карина посмотрела на Наталью заинтересованным взглядом.

– Кронштадтский, говоришь, отбыл в Санкт-Петербург? Надо же. Без меня? – чуть было не сорвалось у нее с губ, но она вовремя себя остановила. Наташе ничего не было известно о ее причастности ко всем неприятностям, постигнувшим семью, и поэтому Карина хотела и дальше не втягивать в эти подробности свою младшую сестру.

– Да. Он уехал. А тебя что это удивляет? Карина пожала плечами.

– Нет, просто я думала, что господа из охранки проболтаются здесь гора­ здо дольше, делая нашу несчастную жизнь еще более несчастной,– произнес­ ла она первое, что пришло ей в голову. От этих слов Наталья поменялась в лице, и теперь Карина увидела, насколько эта девочка напугана.

– Бедный наш папочка,– произнесла она, вот-вот готовая разрыдаться. Карина тот час же подошла к сестре и обняла ее за плечи.

– Не начинай, Наташа. Эти слезы сделают нас еще слабее и нес­частнее, тогда как теперь нам всем следует быть сильными. Не забывай, что наш дядя собирается переговорить с государем-императором. Как знать, может быть, ему, действительно, удастся кое-что сделать для нашего папы. Ну, 232

а пока мы просто обязаны не падать духом. Если же мы позволим себе быть слабыми, то тогда вся наша семья рухнет, как карточный домик. Наталья вытерла слезы и кивнула.

– Борис ушел сегодня утром вместе с остальными рекрутами, – при этом она снова чуть было не расплакалась, и Карина принялась утешать ее так, как утешает мать грудное дитя.

– Он скоро вернется.

– Если только…

– Ты даже и не думай об этом. Чем больше ты будешь думать о плохом, тем больше будешь расстраиваться, – ее взгляд остановился на правой руке Натальи, и, на какое-то мгновение, Карина остолбенела от изумления.

– Это что еще такое, я тебя спрашиваю? Прежде чем ответить, Наталья улыбнулась сквозь навернувшиеся слезы и вытянула вперед правую руку, показывая блестящее колечко с крохотной жемчужиной.

– Мое обручальное колечко. Красивое, правда? Правда? Оно много значит для меня. Мы загадали с Боречкой на это колечко, и поэтому мне нельзя его снимать. Боречке это колечко отдала вчера его бабушка, и он подарил мне его перед тем, как отправиться в поход на Варшаву. Маменька тоже очень довольна.

– И не удивительно. Твой Боречка – прекрасный молодой человек. Я уверена, что у вас будет десять детишек, точно так же, как у Иова и его жены – семеро сыновей и трое дочерей.

– Десять детишек,– улыбнулась Наталья,– ну, разве что пятеро. Карине тем самым, удалось отвлечь сестрицу от печальных дум, и теперь она уже без умолку щебетала об огромных планах на будущее. Они с Боречкой, конечно же, останутся жить на отцовской земле, и в том случае, если Каринушка выйдет замуж за Илюшеньку, то тогда они все вместе смогут жить, как одна большая семья, воспитывая детишек и выращивая пшеницу. Карина грустно улыбнулась, услышав фразу: «останемся на земле», и почувствовала, как к горлу подкатил ком. Наталья, очевидно, еще не знала об ожидающих их событиях, но сказать ей об этом теперь Карина не находила возможным. Нет, пусть уж о том, что семья, вероятнее всего, лишиться как земли, так и всей своей усадьбы, сообщает маменька. Причем очень скоро им придется не только лишиться земли и поместья, но также и всех друзей, которые у них имеются среди крестьян – таких простых людей, как Юрий и Елена, о которых они столь искренне заботились. Акушерка из Санкт–Питербурга

233

В то время как Наталья целиком и полностью предалась грезам о своем безоблачном будущем, Карина снова обратилась мыслями к Александру Кронштадтскому. Почему же Александр отбыл в Санкт-Петербург, не взяв ее под арест? Да, и уехал ли он вообще? А что, если он все еще планирует приехать и доставить ее под конвоем в столичную охранку?

– О, я почти что забыла, полковник Кронштадтский оставил для тебя записку. Она лежит вон там, на буфете, рядом с кофе и булочками. Карина направилась к указанному месту и нашла там запечатанный конверт. Девушка спешно его раскрыла. Первое, что она заметила – буквы, написанные черными чернилами уверенной рукой: «Мадемуазель Пешкова, по долгу службы я вынужден отправиться в Петро­град, поэтому не смогу завершить наш вчерашний разговор,– Карина улыбнулась и продолжила чтение. – Я уже поговорил с Вашим дядей, профессором Менкиным, о том, что вашей семье следует ожидать в самое ближайшее время. К сожалению, не в моей власти приостановить действие этого предписания, но, со своей стороны, я обещаю поставить в известность генерала Раскова и буду просить его о том, чтобы он принял у себя женскую половину семейства Пешковых. Таким образом, мы, вероятнее всего, еще будем иметь прекрасную возможность встре­ титься и пообщаться в Петрограде. Очень жду продолжения нашего разговора. Полковник Алекс Кронштадтский». Алекс,.. а не полковник Кронштадтский, и даже не Александр, но,.. Алекс. Впервые за последние несколько часов она почувствовала что-то очень сильно похожее на восторг и восхищение. Означает ли это, что он дает ей понять, что никому не намерен раскрывать ее секрет? Она была совершенно уверена в том, что Наталья сейчас пристально следит за ее реакцией.

– Похоже на то, сестричка, что тебя радует это послание,– произнес­ла Наташа с наигранной серьезностью. – Интересно, а что же там написа­но? Карина грустно улыбнулась, и, не удостоив младшую сестренку ответом, молча принялась завтракать. Странно, но ее не покидало ощущение некоего радостного возбуждения. Немного погодя, в комнату вошла мадам Ева. Она была бледна, и имела болезненно-усталый вид.

– У меня, вероятнее всего, грипп.

234

– Присядьте, маменька, и отдохните. Я сейчас принесу кофе и бу­ лочек,– сказала Карина. Из кухни показалась тетушка Марта с красными и припухшими от слез глазами. Мадам Ева, которая прежде никогда не выходила на люди без того, чтобы самым тщательным образом не заплести в длинную косу и аккуратно не уложить свои волосы, теперь выглядела так, как будто бы она наскоро поправила волосы, которые заплела еще вчера. Карина догадалась, что мама провела большую часть ночи без сна. Да оно и не мудрено. И для нее и для ее дочерей наступают непростые времена, поскольку их безопасность гарантировалась исключительно происхождением ее мужа. Полковник Кронштадтский был абсолютно прав, говоря, что папа Иосиф поступил необдуманно, когда решил спасать Сергея. Ведь он оставляет семью без средств к существованию и уязвимыми со стороны власти. Бедный папа! Он не сумел просчитать до конца все последствия своего поступка.

– Сейчас к нам приедут Матвей, бабушка Лия и Илюша,– произнесла мадам Ева. – Нам предстоит серьезный разговор о дальнейшем пребывании в имении. Наталья и Карина обменялись взглядами. Тетушка Марта опустилась на стул, вытирая платочком заплаканные глаза. Черное платье как нельзя лучше подходило для ее внутреннего состояния.

– Я не могу во все это поверить,– прошептала она,– ну, как же так, а? Первым в доме появился дядя Матвей, в то время как Илья помогал бабушке выбираться из экипажа. После ареста папы Иосифа главою семейства становился дядя Матвей, хотя можно было и предположить, что старшинство должно было бы перейти к генералу Виктору Раскову. Что же до Карины, то для нее единственным главою семьи должен был стать дядя Матвей. Как только в столовой собралась вся семья, мадам Ева обвела взглядом сначала дочерей, а затем и всех остальных присутствующих.

– Я получила достаточно неутешительное известие от местных властей о том, что семейство Пешковых уже не имеет права собственности на принадлежащие им земли. Это значит, что мы обязаны покинуть усадьбу. От этих слов тетушка Марта закрыла платочком лицо и залилась слезами. Бабушка Лия всплеснула руками и что-то пробормотала по-еврейски. Наталья вскрикнула. Илья молча посмотрел на свою обувь. Дядя Матвей, дождавшись пока все выразят свою реакцию, произнес: Акушерка из Санкт–Питербурга

235

– Завтра утром я отправляюсь в Санкт-Петербург для того, чтобы ходатайствовать перед его императорским величеством, и обсудить все случившееся с генералом Расковым.

– На что ж, позволь мне спросить, ты надеешься? – задала ему вопрос тетушка Марта, сквозь слезы. – Неужели на то, что царь пожелает выслушать твое прошение?

– У меня очень мало на это надежды, Марта, но здесь мы имеем союзником твоего зятя Виктора. Вот он, скорее всего, и поднесет царю Николаю наше прошение.

– Маменька, а куда же мы теперь пойдем, если нам велено покинуть имение? – задала вопрос Наталья.

– Сейчас мы можем сделать лишь одно, и от этого мне делается грустно. Мне очень тяжко об этом говорить, но при нынешних обстоятельствах нам всем придется разлучиться на какое-то время. От этих слов у Натальи перехватило дыхание, а бабушка Зелинская и тетушка Марта тихо всхлипнули, пытаясь сдерживать слезы. Карина сидела молча, стараясь осмыслить содержание маминых слов. Разлука.

– Мы не можем нагрянуть все вместе в столичную квартиру дяди Матвея, также не можем рассчитывать на радушный прием тети Софьи, поэтому дядя Матвей согласился взять с собою меня и Карину.

– Мама! – вырвалось у Натальи, как у человека, которого пытаются предать прямо у него на глазах,– а как же я?

– Ты, Наташенька, отправишься вместе с тетушкой Мартой в СанктПетербург к Расковым. Тебе сейчас будет гораздо лучше побыть рядом с тетей Софьей и Татьяной.

– Но Карина куда более близка к Татьяне, нежели я. Карина могла бы поехать к Расковым вместо меня! Сердце Карины учащеннее забилось. Она едет в Санкт-Петербург, и будет жить в квартире у дяди Матвея. Исполняется все то, о чем она так мечтала с самого первого дня прибытия в имение. Это значит, что она сможет продолжить работу над рукописью.

– Наташенька, я еду в Санкт-Петербург, чтобы устроиться на работу медсестрой,– пояснила мадам Ева дочери,– Карина будет помогать дяде с рукописью. Теперь я буду намного ближе к доктору Зиновьеву. Наталья, казалось, согласилась с логичностью маменькиного решения, но все равно не могла простить обиду.

– А что же будут делать бабушка Лия и Илюша?

236

Илья подошел к бабушке и опустил на ее плечо руку. Бабушка Лия посмотрела на своего внука и положила свою сморщенную ладонь поверх его руки.

– Илюша уходит от нас,– произнесла она трогательным голосом. Карина посмотрела на Илью недоуменным взглядом.

– Меня, как и Бориса,– начал свое объяснение Илья,– тоже забирают в армию. Из столицы пришла телеграмма об общей мобилизации.

– О, нет, Илюша!

– У меня мало времени,– ответил он. – Дополнительная мобилизация начинается уже сегодня. Карина поднялась со стула. Илья подошел к ней и обнял. В установившейся тишине можно было слышать только, как тихо всхлипывает бабушка Зелинская. Карина и Илюша покинули столовую, после чего семейное собрание уже продолжилось без них. Молодые люди вышли на крыльцо. Карина оперлась о столб и посмотрела в сторону полей. Она думала, насколько же они теперь выглядят одинокими и заброшенными.

– Странно,– произнесла она, наконец,– как драматично изменилось все в нашей жизни. Причем изменилось все именно так, как меньше всего можно было ожидать.

– Да,– согласился с нею Илья,– я все лето смотрел на эти желтые пше­ ничные поля и никогда серьезно не задумывался, что в них сокрыто. И вот теперь они мне кажутся такой драгоценностью, какой никогда прежде не казались. Карина обернулась и посмотрела на Илюшу. Как много дорогих и лю­ бимых людей она потеряла: папа Иосиф, брат, Анна. Семья распадается, и, хотя сейчас каждый из них надеется на то, что эта разлука не продлится долго, но кто об этом может знать наверняка? Теперь настала очередь Илюши. Его худое и загорелое лицо выглядело каким-то угрюмым и изможденным, несмотря на возраст. Карине захотелось поддержать Илью.

– Ты, наверное, волнуешься за бабушку? Я буду делать все возможное, чтобы оградить ее от неприятностей. Мы обязательно найдем для нее какое-нибудь место, даже если ей придется спать в моей постели.

– Спасибо,– произнес он суровым голосом. – Я знаю, что у нее все будет хорошо,– добавил он, хотя и Карина и Илья понимали, что ничего хорошего уже не будет. Акушерка из Санкт–Питербурга

237

– Давай немного пройдемся,– предложил молодой человек. Они шли, не торопясь, вдоль дороги, пролегающей между пшенич­ными полями. Утреннее небо, раскинувшееся над степями, было настолько ясным, что ему, казалось, не было предела. Эти бескрайние степи порождали в воображении Карины казачьи сотни, несущиеся на приземистых лошадях, колонны солдат и многотысячные корпуса императорской кавалерии, и образ полковника Алекса Кронштадтского. Карина взглянула на Илюшу, испытывая некоторое чувство вины.

– Что ты о нем думаешь? – спросил ее Илья.

– О полковнике Кронштадтском? – задала вопрос девушка, испытывая некоторое любопытство.

– Да. Что ты о нем думаешь? – повторил он с задумчивым тоном в го­лосе. Карина старалась смотреть прямо перед собою. Последнее, что ей бы сейчас хотелось, так это причинить Илюше боль.

– Он вхож в дом к Расковым. Тетушка Софья о нем высокого мнения.

– Вхож в дом к Расковым? – по прозвучавшему в его голосе удивлению, Карина поняла, что Илюше не было известно о том, что Александр знаком с ее родственниками.

– Ну, да. Это ведь именно наш дядюшка-генерал позаботился о том, чтобы его перевели из кавалерии в охранку, – затем, немного помедлив, она добавила, – Татьяна, между прочим, говорит о том, что они скоро объявят помолвку. В течение минуты или около того Илюша молчал.

– Его взаимоотношения с Расковыми могут послужить на благо твоей семьи. Затем он остановился прямо посреди пыльной дороги, и Карина увидела, как вокруг его рта легли напряженные бороздки.

– Я очень сильно боюсь, что в этой войне Россия понесет куда более сильные потери, нежели Германия,– произнес он. – Россия не готова к затяжной войне, и хотя очень многие твердят о том, что солдаты вернутся домой уже на Рождество, но лично я в этом не уверен. В этот момент Карина как будто почувствовала на себе дуновение леденящего ветра войны, и от этого содрогнулась.

– Наша царица германских кровей,– продолжил Илюша. – В народе болтают, что она пытается окружить царя Николая немцами, и что Россией, фактически, управляют она, да еще ее старец.

238

– Ты думаешь, что наша царица на стороне германцев, и что из-за этого мы проиграем войну? – спросила она изумленно. Илюша покачал головой: – Я не могу этого знать наверняка. Я ведь простой крестьянин. Карина посмотрела на него, улыбаясь.

– Ты просто подтруниваешь надо мною, Илюша. На самом деле, ты знаешь достаточно много. Ведь не даром ты проводишь столько времени в общении с нашим дядей Матвеем. Так кому же, если не тебе, знать, куда может привести всех нас эта война. Его самоуничижение исчезло.

– К большой беде... И в этом вопросе мы с дядей Матвеем абсолютно схо­ димся. Революционеры – не патриоты. Им тоже нужна эта война, которая ослабит империю и самого царя. Они сейчас будут рады всему, лишь бы только через это можно было бы положить конец самодержавию.

– Но ты же ведь не думаешь, что принадлежность нашей царицы к гер­ манской крови, вынудит царя отказаться от союза с Францией? – спросила она его.

– Наш царь и германский кайзер Вильгельм – двоюродные братья, но Россия, тем не менее, будет сражаться на стороне своей союзницы – Франции. Думаю, что постепенно в эту войну втянется и Великобритания, будет создан некий союз дружественных государств. От этих разговоров Карине сделалось грустно. Россия содрогается под бременем собственных политических противоречий. Станут ли эти барабанные звуки, зовущие ее на бой, предвестниками скорой и окончательной победы, или же они превратятся в глашатаев куда более страшного горя? Что ж, это странное лето всеобщего недовольства теперь уже подошло к концу, но что придет ему на смену? Война, одиночество, страх– всем этим, казалось, были наполнены сентябрьские ветра. Несколько дней, последовавших за недавними событиями, прошли в относительном спокойствии, но, не смотря на это, Карина чувствовала, как над нею сгущаются зловещие тучи. Профессор Менкин отправился в Санкт-Петербург для того, чтобы подать петицию государю-императору, да и Сергей уже, должно быть, успел добраться до Казани. Там ему предстояло повиниться перед Расковыми, причем, по возможности, со слезами, рассказав о том, что совсем недавно случилось на митинге революционеров в Киеве, и, конечно же, о своем участии в этих событиях. Акушерка из Санкт–Питербурга

239

Илюша и Борис отправились вместе со всеми призывниками на Варшаву. На месте военно-полевого лагеря теперь не осталось ничего, кроме примятой травы и следов бивуачных костров. Крестьяне предпочитали помалкивать и только ждали, чем дело за­ кончится. Они, по-прежнему, работали на полях, хотя и знали, что их барин арестован, горевали о невеселой участи семьи Пешковых. После того как Илюшу забрали на войну, им хотелось знать, кто именно будет теперь наблюдать за производством работ на полях. Крестьяне за ужином обсуждали строжайший приказ, полученный от местных властей, в котором предписывалось семейству Пешковых покинуть свое родовое имение. К этому времени родовые земли Пешковых уже были переведены в собственность Его Императорского величества, и в течение ближайшего месяца ожидался приезд новых хозяев, беззаветно преданных царской короне. По мере того, как месяц приближался к концу, тетушка Марта уже почти оправилась после полученной травмы. В этот день, когда семья должна была собраться на свой последний совместный обед, она вышла к столу улыбаясь, держа в руках почтовый конверт.

– Это от Софьи. Сережа находится в полной безопасности. Они решили подержать его какое-то время подальше от людских глаз. Как и следовало ожидать, тетушка Софья пригласила всю женскую половину Пешковых и Марту переехать в свой дом на неопределенный срок. По крайней мере, она предлагала своей родне погостить у нее до тех пор, пока по делу Иосифа и по вопросу, связанному с конфискацией земли и имения, не наступит полная ясность. В своем письме Софья информировала старшую сестру о том, что при любом стечении обстоятельств они вместе с мужем готовы позаботиться о крыше над головой для своих родственников, ввиду приближающейся зимы 1914-1915 годов. В этом письме она также ссылалась на свою дружбу с царицей, которой она была обязана Распутину, и сообщала, что тоже подаст прошение царю за Иосифа.

– Софья уверенно говорит,– произнесла тетушка Марта,– что над на­ шей слезной пеленою все-таки взойдет радуга. Распутин, как она пишет в своем письме, лелеет искорку надежды на то, что вся эта история будет иметь благополучный конец. Софья также пишет о том, что она черпает в старце огромное утешение, и что царица просто очарована его особыми духовными дарованиями.

– Очень немудро,– прокомментировала мадам Ева.

240

– Но Софья утверждает, что Распутин благотворно влияет на состояние здоровья юного царевича Алексея.

– Дядюшка Матвей предлагает изменить фамилию Распутина на имя Валаам и привести ему ослицу,– произнесла Наталья. Мадам Ева грустно улыбнулась, но тетушка Марта от этих слов недоуменно заморгала.

– Валаам,– повторила она,– ослицу? Наталья посмотрела на Карину, и обе сестры рассмеялись.

– Это из Библии, тетушка Матра. Из Библии.

– Ну,– продолжила выкладывать новости теперь уже слегка насторо­ жившаяся тетушка Марта, Софочка пишет о том, что и мы сможем не один раз повидаться с этим старцем. – При этом ее карие глаза слегка сузились, и она подозрительно взглянула на племянниц, очевидно ожидая с их стороны какой-нибудь новой замаскированной колкости в свой адрес. – И вот тогда-то, Наташенька, ты сама сможешь сказать Распутину о том, что ему следует сменить свою фамилию на Валаама. Хмурое настроение, которое каждый из них принес в этот день к обе­ден­ному столу, перешло в состояние всеобщего оптимизма. И пусть никто из них так и не понял до конца, на чем именно он основывается: на фактах или на несбыточной надежде, но их последняя семейная трапеза пре­ вратилась в радостное пиршество. На следующий день тетушка Марта и Наталья, в компании с двумя упакованными чемоданами и еще с одним огромным сундуком, который был до краев набит домашним скарбом, собранным за многие годы, отправились в Санкт-Петербург.

19 Опасность

В

конце сентября ночной ветер сделался холодным, что свидетельствовало о приближении зимы. Внутри родового имения было очень тихо и спо­ койно. Внезапно опустевшие комнаты бережно хранили воспоминания о прежних радостных временах. Карина с нетерпением ждала своего отъезда в Санкт-Петербург, тогда как мадам Ева выказывала по этому поводу совершенное безразличие. Она объясняла свое поведение тем, что ожидает от дяди Матвея письма, в котором он должен сообщить, когда для гостей освободится однокомнатная квартира. Ее прежний жилец, американский журналист, прибывший в Россию для того, чтобы освещать революционные выступления российских рабочих, собирался уехать в Варшаву, и поэтому он предложил в наем жилье дяде Матвею. Единственное, что задерживало журналиста в российской столице – чересчур медленное продвижение официальных бумаг. Кроме этого госпожа Пешкова и Матвей Менкин рассматривали вариант с пере­ ездом на новое место, но у дядюшки было такое количество научных книжек и коробок с исписанными листами, что временный переезд сулил бы чрезмерные хлопоты. «Если нам не удастся заполучить квартиру молодого Хадли, то для вас было бы лучше подыскать жилище в Москве,– писал он из столицы Пешковым,– хотя я понимаю ваше желание перебраться именно в СанктПетербург». Основанная причина заключалась в том, что квартира профессора Менкина была расположена недалеко от медицинского училища. Дни шли за днями, и оставшиеся в имении женщины ожидали вестей от дяди Матвея из столицы, поэтому переезд затягивался на неопределенный срок. Однажды вечером Карина находилась в своей комнате, терзаясь не­ разрешимой задачей: какой гардероб взять с собою, а от какого следует отказаться. С одной стороны, она понимала, что в самое ближайшее время ей будет явно не по карману приобретение новых дамских туалетов, но с другой – ей точно также не хотелось прощаться со своими привычными 242

вещами. К этому времени она уже набила под самый верх один из своих дорожных чемоданов, и теперь дальнейшая сортировка одежды ста­ нет неизбежной. Все, что придется оставить в имении, будет роздано крестьянам, разве что дядя Виктор пришлет им на помощь грузовой экипаж и поможет с перевозом одежды, домашней посуды и другими вещами. Карина не могла не заметить, как внутренне разрывается на части мадам Ева. Она очень привязалась к имению, и поэтому ей тяжело было расставаться не только с любимой одеждой, книгами, обувью и до­ машней обстановкой, но и с частью жизни, проведенной здесь. Карина печально посмотрела на любимые наряды, с которыми придется расстаться. Ничего не поделаешь. Список дорогих и близких ее сердцу вещей был бесконечным.

– Теперь мне точно известно, как чувствовала себя госпожа Ной,– произ­ несла мадам Ева, обратив внимание на две скатерти замечательной ручной работы. – Ей предстояло позаботиться о вещах для каждого члена семьи. Поэтому нужно было взять самое необходимое, все остальные вещи должна была поглотить вода. Карина посмотрела на маменьку.

– Я никогда об этом и не задумывалась. Но у госпожи Ной был огромный ковчег. А вот семейство Лота вынуждено было бежать ни с чем.

– Да, и жене Лота не хотелось покидать Содом. Думаю, что в этой внутренней борьбе желаний, бушующих внутри нас, содержится весьма важный духовный урок.

– А знаешь ли ты о том, что дядя Матвей считает, что Иисус – обетованный Мессия? На какое-то мгновение Ева прекратила сворачивать домотканые скатерти, и на ее лице отразилось такое выражение, как будто она задумалась над чем-то очень дорогим, но чрезвычайно далеким.

– Нет,– ответила она,– я ничего об этом не знала. За последнее время у нас не было с ним возможности обсуждать его работу над новой ру­ кописью. Но если Иисус был Мессией, то это значит, что Он им ос­та­ ется и по сегодняшний день. Христиане верят в то, что Он воскрес из мертвых. Да,– произнесла она, на ходу меняя тему разговора,– все то, что не поместится в багаж, мы оставим так, как есть. Будем надеяться, что император Николай пересмотрит дело и вынесет положительный вердикт. Ну, а если нет, то, возможно, что Виктор поможет нам вывезти мебель и остальную поклажу в Казань. Когда-нибудь,– произнесла госпожа Пешкова твердым и уверенным голосом,– у нас снова будет дом. Акушерка из Санкт–Питербурга

243

Карина задумалась над тем, откуда же именно могут придти к ним средства для приобретения нового дома. А что, если папу Иосифа приговорят к длительному сроку каторжных работ где-нибудь в Сибири? Но даже после освобождения будет ли у него такое же здоровье, как прежде? Да что уж, с наступлением весны семья переживала, чтобы папа не заболел воспалением легких.

– Ты даже представить себе не можешь, как же мне тяжело расставаться с маленькой Анюткой,– сказала мадам Ева. – Она простудилась, и я хо­ тела бы знать, не перейдет ли простуда в бронхит. Хотя даже самая обычная температура может действовать разрушительно на организм новорожденного.

– Ну, по крайней мере,– попыталась успокоить и приободрить ее Кари­ на,– Елена любит малышку и заботится о ней ничуть не меньше тебя. – Ей ли не знать, как тяжело маменьке разлучаться с внучкой. Причем это расставание было бы для нее таким же драматичным даже в том случае, если бы ребенок был не от Сергея.

– Перед смертью мы обещали Аннушке, что будем заботиться о ее ребенке. Мне не просто оставлять ее в деревне, особенно после того, как она заболела,– произнесла мадам Ева, посмотрев на целую кипу постельного белья. При этом на ее усталом лице отразилось отчаяние.

– Да, но, с другой стороны, я даже представить не могу, что бы мы делали с нею, если бы Елена отказалась оставить этого ребенка у себя. А так, по крайней мере, малышка Анна будет находиться у своих родных тети и дяди до тех пор, пока Сергей не сможет забрать ее к себе на воспитание.

– Все это так, доченька, и я очень рада тому, как практично и здраво ты сейчас рассуждаешь,– ответила ей мадам Ева,– и все-таки мне не хочется с ней расставаться. Особенно теперь, когда я обещала им выделять деньги для ребенка.

– Но, с другой стороны, возьми мы ее с собою в Петроград, кто же будет заботиться о ней в то время, пока мы будем с утра и до вечера на работе?

– Если честно, то я очень сожалею о том, что бабушка Зелинская была вынуждена переехать к Расковым,– произнесла мадам Ева,– она великолепная нянька. И хотя денег у нас теперь будет не так уж и много, мне непросто оставлять малютку у Лаврушкиных, тогда как я даже не знаю, будет ли нам вообще позволено вернуться сюда. За последние три года у Елены самой было два выкидыша, и я не могу сказать, что у нее после этого будет 244

хорошее здоровье. Да и Юрия могут призвать на войну, несмотря на его поврежденную руку. Карина нахмурилась. А ведь, действительно, что же будет с малышкой Анной?

– Если все сложится не так, как мы хотим, то нам придется вернуться за малышкой в деревню. А, может, Сергей и сам заберет ее. Мадам Ева, хотя и кивнула головой в знак согласия, но по выражению ее лица можно было догадаться о том, что слова дочери подействовали на нее не вполне убедительно. Она стала разбираться с постельным бельем, которое необходимо было уложить в дорожный багаж, а Карина продолжила сортировать и укладывать свой гардероб. До этого момента она мечтала о том, что однажды будет укладывать чемоданы для переезда в Санкт-Петербург. Теперь же, когда этот день наступил, она чувствовала себя грустно и подавлено. За окнами их опустевшего жилища поднялся сильный ветер, отчего пустые комнаты и коридоры помещичьей усадьбы наполнились скрипа­ ми и стонами, которые никто не замечал, пока в доме жила вся семья. Страдания имения были для Карины настолько несносны, что она подошла к окну для того, чтобы закрыть его и поправить растрепавшиеся на ветру занавески. По мере того, как осенний пронизывающий ветер потрясал и прижимал к земле в своем безудержном танце растущий во дворе кустарник, все пространство переднего двора словно ожило. Карина сразу поправила занавески, плотно прикрыла окна, и закрыла их на задвижки.

– А ты как думаешь, Елена смогла бы расстаться с маленькой Анной? – зада­ ла воп­рос матери Карина.

– Думаю, вряд ли. Причем я могу смело предположить, что и Юрий не захотел бы разлучаться с племянницей.

– Значит, они согласны заботиться о девочке?

– Да. Елена сама говорила мне о том, что у нее нет полной уверенности в том, что ей когда-нибудь удастся выносить ребенка до положенного срока. Впрочем, если Лаврушкины в последний момент откажутся принимать в свою семью малышку, то я возьму ее с собой, хотя не знаю, как мы сможем обеспечить ей необходимые условия для проживания. Но, с другой стороны, Лаврушкины и сами живут в постоянной нужде. Я, конечно, оставлю им кое-что на первое время, ну, а к тому моменту, как деньги закончатся, надеюсь, что мне удастся найти работу и кое-что им отослать. Акушерка из Санкт–Питербурга

245

Карина подумала о собственных сбережениях, которые ей удалось накопить за работу в деревне. Кроме этого дядя Матвей, зная как нужны племяннице деньги для поступления, обещал заплатить ей за труды над рукописью. Она подошла к своему секретеру и выдвинула ящичек с деньгами, которые, как и было прежде запланировано, собирались для того, чтобы покрывать ее собственные нужды в Санкт-Петербурге.

– В таком случае,– произнесла Карина,– мы поделимся с Лаврушкиными и с Анной тем, что есть у меня. Так нам будет спокойнее в будущем. Сначала мадам Ева отказывалась брать деньги у дочери, но потом, видя, как та настаивает, согласилась. Она обняла Карину и поцеловала в обе щеки.

– Ты очень хорошая девушка, Карина. Я тобою горжусь. Эта искренняя похвала матери заставила девушку покраснеть.

– Мама, Анюта для меня не просто ребенок, она – первый младенец, которому я помогла родиться.

– Да, но далеко не последний. В тебе есть талант к акушерской дея­ тельности, способность любить малышей, которые появляются на свет, а также сострадание к их матерям. С этими словами мадам Ева положила деньги в карман и накинула на голову платок.

– Мне, действительно, беспокоит состояние малышки. Я схожу к Лав­ рушкиным и проведаю девочку. Надеюсь, что Юрий сейчас дома. Мне бы хотелось передать эти деньги именно ему. И еще, думаю, что необходимо оставить Елене немного лекарств. Пока маменька отправилась в кладовую за медикаментами, Карина продолжила собирать вещи, опустившись на колени перед чемоданом и ворохом своих нарядов, совершенно беспомощно пытаясь сделать очередной выбор. В этом состоянии она провела еще некоторое время. Затем подняла с пола одну из блузок и на какое-то мгновение замерла на месте, повернув голову в сторону звука, доносившегося со стороны лестницы. С чего бы это маменька так спешно спускалась по ступеням? Или она, наоборот, поднимается наверх? Карина положила блузку в чемодан, а затем посмотрела в сторону своей спальни. Ну, вот, опять скрипят ступени. Однако на этот раз они исполняли колыбельную песню в дуэте с осенним ветром. Но, стоп, подобный скрип может исходить только от тяжелого сапога мужчины. Маменькины шаги легче и тише.

246

Карина подошла к дверям, посмотрела в оба конца коридора, а затем перевела взгляд вниз, на первый этаж. Главные входные двери были открыты. Под самым окном, которое выходило на центральное крыльцо, находился небольшой стол, на котором стояли масляные лампы. Карина направилась вниз по лестнице, чтобы закрыть двери.

– Вы одна? Карина вздрогнула. На самой нижней ступени стоял, облокотившись на перила, полицейский Леонович. Его широкое лице изображало что-то нехорошее, была видна недобрая ухмылка. Руки были сложены на груди. Произнеся эти слова, он беззвучно рассмеялся, отчего его плечи начали трястись.

– Ну, и куда же, позвольте полюбопытствовать, подевались местные герои? О, все они отправились на фронт сражаться с германцами. Вы, должно быть, ужасно тоскуете по Илюше? Что ж, хорошо, сейчас мы чтонибудь придумаем, чтобы поднять Вам настроение. Ну, вот, например, Вы можете представить, что я – милый мальчик Илюшенька. Жандарм начал подниматься вверх по лестнице. При этом его недобрая улыбка куда-то исчезла. Карина почувствовала, как ее сердце сковал страх. По тому, как этот человек поднимался ей навстречу, она безошибочно определила, что он пьян.

– Я давно думаю о Вас. В блестящих глазах Леоновича отражалась нескрываемая похоть, а напряженные черты лица выдавали его решимость. Карина почувствовала, что разговаривать с ним будет совершенно бесполезно. Девушка хотела спрятаться в своей комнате, но не успела, так как тяжелая рука полицейского схватила ее за волосы, словно клещами. Леонович рванул Карину с такою силою, что у девушки резко запрокинулась голова, и она потеряла равновесие.

– Ты либо перестанешь дергаться, либо я переломаю у тебя все кос­точки. С этими словами жандарм, подобно изголодавшемуся стервятнику, накинулся на Карину, пытаясь свалить ее на пол. Карина закричала и, впившись ногтями ему в лицо, принялась расцарапывать его, оставляя на щеках кровавые отметины. Открытый рот мужчины душил ее поцелуями, а его зловонное дыхание обжигало все лицо девушки. Карина что было силы вонзила в это лицо свои зубы. Боже, помоги мне! Акушерка из Санкт–Питербурга

247

Карина рвалась на свободу. В какой-то момент ей удалось освободить руку из-под грузного тела насильника. Она схватилась за его волосы мертвой хваткой и рванула с такой силой, что в кулаке остался целый клок. Леонович выругался, и Карина ощутила, как ее ударили по лицу кулаком. В глазах засверкали звездочки, и девушка почувствовала, как она проваливается в какую-то бездонную пропасть. После этого она еще успела услышать какое-то подобие громового раската, сразу же после которого уловила запах кисловатого дыма и услышала, как Леонович издал прерывистый вздох. В следующее мгновение все его тело вздрогнуло, и уже через секунду ее обидчик предстал перед ней на четвереньках. Почувствовав некоторую свободу, Карина попыталась отползти в сторону. И хотя ее взгляд был затуманенным, ей все-таки удалось увидеть, как Леонович уставился в сторону лестницы. Там, держа в руках отцовский револьвер, стояла госпожа Пешкова. Теперь даже Карина смогла разглядеть холодное лицо матери. Ее глаза пылали огнем.

– В этом мире нет справедливости,– проговорила она спокойно. – Нет, и не будет до тех пор, пока ничтожества вроде тебя будут называть себя полицейскими. Да как ты посмел протянуть свои грязные лапы к моей доченьке? В какой-то момент на взмокшем лице Леоновича появились признаки отрезвления. Карина заметила, как по его спине постепенно расплывается алое пятно.

– Я,– выдавил он из себя моментально охрипшим голосом,– убью те­ бя,– произнес он, делая рывок в сторону мадам Евы.

– Пошел прочь, пока я снова не выстрелила, – мадам Пешкова сделала несколько шагов по ступеням вниз, замешкавшись на секунду. Этого оказалось достаточно для того, чтобы Леонович, подавшись всем телом вперед, выхватил у нее из рук оружие и перекинул его себе через плечо. Карина успела подняться на ноги и держалась за стол, чтобы не упасть. Видя надвигающуюся угрозу, она потянулась рукой к мраморному огра­ ничителю для книжной полки. Леонович, словно раненный разъяренный медведь, схватился обеими руками за шею госпожи Пешковой. Какое-то время Карина наблюдала за страшной картиной, не в силах совладать со своим оцепенением. Через несколько секунд она услышала ужасные звуки, которые издавала мадам Ева, задыхаясь в цепких руках зверя. Карина сделала несколько отчаянных шагов вперед, зажав в руках мраморный ограничитель. Оказавшись за 248

спиной Леоновича, она подняла вверх тяжелый предмет, а затем, собрав все свои силы, ударила им жандарма по голове. Полицейский внезапно обмяк и подался всем телом назад. Карина отошла в сторону. Леонович, спотыкаясь, прошел мимо нее, а затем, дойдя до последней ступени, плашмя упал на пол, уткнувшись окровавленной головой в ковер. Отчаянно глотая воздух, Карина выронила из рук орудие преступления и бросилась к матери. Лицо госпожи Пешковой было все еще фиолетового цвета, но зато она могла дышать. К этому времени она открыла глаза, и ее руки инстинктивно потянулись к горлу, на котором Карина разглядела красные отметины. В течение некоторого времени госпожа Пешкова пыталась прийти в себя, кашляя и хрипя, пока, наконец, не стала дышать ровно. Она ухватилась рукой за перила, после чего попыталась подняться на ноги. Карина стояла на лестнице, облокотившись на перила, чувствуя, как ее голова по-прежнему не перестает кружиться, а веки начинают сами собою закрываться. Она дотронулась языком до пересохших губ и ощутила на них резкий привкус запекшейся крови. При этом ее сердце билось, словно барабан. Госпожа Пешкова спустилась вниз. Подойдя к Леоновичу, она ткнула его носком сапога, на что Леонович никак не отреагировал. Мадам Ева заглянула в искривившееся лицо жандарма, приподняла его веки и внимательно вгляделась в зрачки. Испугавшись, она схватила полицейского за руку и принялась прослушивать пульс. Через несколько секунд госпожа Пешкова отпустила руку насильника и посмотрела на дочь долгим взглядом, тем самым давая понять, что Леонович мертв. Карина зажала дрожащей рукой глаза. Я его убила. Ветер набросился на усадьбу с неистовой силой, центральные двери с шумом распахнулись. Карина чуть было не вскрикнула, ожидая вторжения в дом полиции. Но это был всего лишь сильный порыв холодного осеннего ветра. Мадам Ева заперла двери, а потом и окна.

– Если кто-нибудь слышал звук этого выстрела,– прошептала Кари­на. Мадам Ева принялась задувать одну за другой масляные лампы. Затем, отыскав в столе свечу, она зажгла дрожащими руками крошечный фитилек.

– Если к нам кто-нибудь придет, мы просто не откроем двери,– прогово­ рила она хриплым голосом. – Пусть они думают, что в этом доме все Акушерка из Санкт–Питербурга

249

уже спят. – Затем она снова вернулась к лестнице и подняла свечу над телом Леоновича. – У нас, Каринушка, сейчас не так много времени. Если жандармы узнают о том, что он был застрелен в нашем доме, то нас арестуют.

– И повесят!

– Тише, мы немедленно уходим отсюда.

– Но мы не можем оставить его в нашем доме. – Спокойствие, с которым Карина произнесла эти слова, показалось ей самой удивительным. – Полиция начнет за нами охотиться. Нам нужно избавиться от этого тела. И еще, там, на полу, где он упал, теперь уже целая лужа крови. Мадам Ева приложила ко лбу ладонь.

– Да. Значит, мы погрузим тело в телегу, и оставим его где-нибудь по дороге, ближе к городу, как можно дальше от нашего дома. Мы завернем его в этот самый ковер. На нем все равно уже есть пятна.

– А вдруг этот ковер кто-нибудь опознает?

– Мы возьмем его собой, а затем решим, как от него лучше изба­виться. С этими словами мадам Ева поставила свечу на стол, а сама взяла Леоно­ вича за руки. Карина помогла закатать тело в ковер. Девушка чувствовала, как переполняющие ее эмоции больно сдавливают горло. Дорогой наш Бог, что же мы теперь будем делать? Мы убили человека! Хотя, нет, не человека, а зверя. Но, как теперь на все это посмотрят власти: как на самозащиту или как на убийство? Бессильно барахтаясь возле мертвого тела, Карина поняла, какими холодными сделались ее пальцы, и как сильно пульсирует в голове боль. От всего этого ей захотелось расплакаться. Теперь ее жизнь уже можно смело называть законченной.

– Хорошо, оставим пока его здесь,– сказала мадам Ева, глядя на свернутый ковер. – А теперь нам еще понадобятся некоторые вещи. – Войдя в спальню дочери, госпожа Пешкова поставила на стол свечу и затушила масляную лампу. – Мы в большой опасности, Карина. Жандармы будут настаивать на невиновности Леоновича. Не думаю, что нам следует втягивать во все это Матвея, ради его же собственного блага. После Варшавы он и без того находится под постоянным подозрением властей.

– А что, если нам прямо сейчас пойти в полицию и рассказать им все, как есть? Давай скажем им о том, что Леонович угрожал нам обоим расправой. Как знать, может быть, они нас и послушают?

– Ох, доченька, ты, по-прежнему, продолжаешь доверять этим людям. Я пережила погром 1903 года, точно так, как бабушка Лия пережила 250

погромы в Варшаве. Пойми, после того, как они арестовали нашего отца, нам уже абсолютно не на что и не на кого надеяться. Может быть, в каком-то другом месте и найдется несколько полицейских, которые постарались бы вести себя с нами по-честному, но здесь… – подчиненные Гриневича.

– Но ведь мы же можем показать им ссадины. Они ведь не смогут этого отрицать!

– Смогут, и они именно так и поступят. Полицейские скажут, что это я заставила тебя заманить Леоновича к нам в усадьбу, чтобы убить перед тем, как оставить земли, отнятые у нас властью. Не забывай, они и так озлоблены на всех после того, как скончался Гриневич, а теперь, принимая во внимание то, что мы – евреи, им вообще ничего не будет стоить сочинить против нас обвинение в убийстве. Мне ли не знать, как они проворачивают подобные дела! Конечно, они прекрасно знают о том, что все их обвинения – заведомая ложь, но мне и прежде доводилось слышать о подобных вещах. К тому же, на что, как ты думаешь, мы можем рассчиты­ вать после того, как отец добровольно признался в своей причастности к революционной деятельности? О, если только им захочется представить все это дело так, что Леонович был убит женою и дочерью революционера Пешкова, то мы незамедлительно отведаем блюдо под названием «спра­ ведливость правосудия». Карина ощутила, как на нее накатывается волна отчаяния. Ее матушка была права. И теперь, если только на их сторону не встанет настоящее правосудие, то они окажутся в опасности. А раз так, то бессмысленно добровольно идти в полицию и сообщать, что в имении Пешковых находится мертвое тело Леоновича, объясняя причину его смерти. Кто знает, на что будут способны все эти дружки Гриневича и Леоновича?

– Торопись, Каринушка, торопись. Бери дорожную сумку и прихвати еще некоторые теплые вещи. Возьми все деньги, какие у тебя есть. Все, до копеечки. Не забудь про свою меховую шубу. Оставив дочери инструкции, мадам Ева спешно направилась прямо по коридору, чтобы заняться кровавыми пятнами на полу. Карина изо всех сил пыталась заставить себя двигаться как можно быстрее, но все ее движения выходили какими-то замедленными. Она попыталась переодеться в дорожный костюм, но ей это никак не удавалось. Когда же, в конце концов, она справилась с этой задачей, то даже не осмелилась посмотреть на себя в зеркало. Что же подумают люди в поезде, когда увидят ее опухшее лицо? Акушерка из Санкт–Питербурга

251

Закончив одеваться, Карина подошла к дверям, ведущим в спальню матушки. Мадам Ева в это время запирала дверцу семейного сейфа. Она держала в руках маленькую коробочку, которую девушка уже видела у Натальи, во время их пребывания в Казани. Госпожа Пешкова спрятала драгоценность на дно дорожной сумки. Затем женщина взяла со стола мазь и протянула ее Карине: – Обработай свои ссадины вот этим, а я спущусь вниз за медикаментами. Без них мы не сможем работать. Карина вздрогнула от ужалившей ее мази. После неприятной процедуры она возвратилась в свою комнату, уложила теплые вещи и зимнюю обувь в чемодан. Затем девушка посмотрела на то, что ей придется оставить. Однако у нее не было сил для сожаления. Она уже взяла свечу и направилась было к выходу. Постой! Провизия и вода. Это значит, что ее голова все-таки не потеряла способности мыслить. Она поставила на пол весь свой багаж и прошла на кухню. Здесь второпях Карина схватила головку сыра, буханку хлеба, несколько горстей сушеных фруктов и орехов, и затолкала все это в тряпичный мешок. После этого она наполнила водой небольшую дорожную флягу. Мадам Ева уже ожидала ее в прихожей, то и дело, выглядывая через окно на улицу. Наполненный тенями дом, вкупе с лежащим на полу бездыханным телом Леоновича, вызвал у Карины дрожь. Неужели им удастся избежать последствий этой ужасной ночи? Куда им теперь идти? Лицо госпожи Пешковой было бледным, хотя на щеках можно было различить нездоровый румянец. Карина подошла поближе к матери: – Мама, ты не больна? В ответ госпожа Пешкова отрицательно покачала головой: – Ничего со мною не случится. Торопись, у нас нет времени на пустяки. Карина чувствовала, что у нее самой все еще кружится голова, но ей не хотелось обременять матушку дополнительными проблемами. Чем быстрее они будут сейчас действовать, тем больше у них будет шансов не очутиться в безжалостных руках местной полиции. Но даже если им удастся сейчас беспрепятственно уйти от товарищей Леоновича, можно ли ожидать, что их дальнейшая жизнь в Москве или в Санкт-Петербур­ ге не будет сопряжена с преследованиями со стороны официальных властей? Мадам Ева открыла входные двери. Холодный ветер сразу же проник в дом, сбивая с ног его хозяев, как будто пытаясь воспрепятствовать их побегу. Карина посмотрела на запряженную телегу, которую подготовила 252

маменька, чтобы съездить в деревню и проведать маленькую Анну. Что ж, теперь новорожденной малышке придется обождать. Им не следует втягивать в свои нынешние дела ни Елену, ни Юрия. В конце концов, они смогут просто отослать им деньги по почте, как только сами окажутся в относительной безопасности. Карина с силой вцепилась в один конец завернутого ковра, и с величайшим трудом приподняла его. Обе женщины, выбиваясь из сил, тащили груз по гладкому деревянному полу, медленно продвигаясь в направлении крыльца.

– Обожди тут,– выдохнула госпожа Пешкова. – Я подгоню телегу поближе к крыльцу. Облака закрыли небо, и теперь в ночном порывистом ветре можно было ощутить запахи близкого дождя. В голове у Карины пульсировала боль, отчего ее веки, то и дело, самопроизвольно закрывались. Подумать только, и как весь этот ужас мог с ними произойти? К завтрашнему утру у нее на лице появятся синяки. Ладно, для этого случая она прихватила с собой вуалевую шляпку. Если она будет постоянно наклонять голо­ву, то, может быть, ей удастся не привлекать к себе в поезде лишнее внимание? Возможно, что маменька решится ехать и поездом, а возможно, что и в нанятых дрожках, хотя путешествие в эту пору по открытому воздуху представляется небезопасным предприятием. Осень в этом году выдалась особенно холодной, с дождями, ветрами, размытыми дорогами и постоянной сыростью, которая протянется до тех пор, пока в ноябре на землю не ляжет первый снег. Но как бы там ни было, и какие бы планы не созревали в голове у мадам Евы, отныне это будут общие планы матери и дочери. Телега подъехала к порогу, и обе женщины продолжили выполнять трудную задачу. Карина, взобравшись на повозку, тянула один край ковра на себя, в то время как мадам Ева приподнимала другой его край. При каждом порыве холодного ветра, при каждом хрусте веток на деревьях и при каждом шорохе безжизненных листьев Карина чувствовала, как волна страха накатывается на нее с новой силой. Всякий раз, как только запряженная в телегу лошадь нетерпеливо перебирала копытами, Карина оглядывалась по сторонам. А что, если сейчас кто-нибудь подсматривает за ними? Наконец их усилия увенчались успехом. Ковер с мертвым телом Леоновича был уложен в задней части телеги. Рядом с ним женщины разместили чемоданы и поставили еще одну сумку с медицинскими принадлежностями. Теперь можно было отправляться в путь, но куда? Акушерка из Санкт–Питербурга

253

Карина оглянулась назад и посмотрела на родительское имение. Вернется ли она сюда еще когда-нибудь? Соберется ли еще раз под его крышей вся семьи, включая папу Иосифа, малышку Анну и Илюшу? Мадам Ева направила телегу на дорогу, и Карина принялась смотреть вперед. Вид родительского гнезда, исчезающего в густой темноте, был для нее несносен. Спустя некоторое время они подъехали к густой ли­ нии каштановых деревьев, стоявших на самом краю одинокой дороги, продуваемой ветром, которая в этом месте граничила с небольшим оврагом. Мадам Ева направила телегу к обочине и остановила лошадь. Ветви деревьев с содроганием выражали свое несогласие. Мадам Ева спустилась на землю, и пронизывающий ветер принялся хлестать ее по черному платку. Придерживая головной убор одной рукой, она подошла к задней части телеги. Карина заставила свое ноющее от боли тело последовать за маменькой. Эх, если бы здесь были сейчас Илья или Сергей… В это мгновение перед ее глазами совершенно неожиданно встал образ еще одного мужчины, которому никак не должно было здесь находиться. Перед нею стоял полковник Кронштадтский, чему Карина весьма удивилась. Еще бы, ведь на него сейчас меньше всего можно было рассчитывать. Мало того, этот человек знает секрет о не­ давних событиях из ее жизни. Причем настолько страшный, что реши он дать этому секрету официальный ход, и Карину тот час же упрячут в самую глубокую тюремную дыру Санкт-Петербурга. Так что сейчас ей следует быть более чем благодарной судьбе за то, что на этом месте нет Кронштадтского, и что несколько недель назад он направился к месту своей новой службы, где-то при Зимнем Дворце.

– Теперь будь предельно внимательной,– обратилась к дочери мадам Ева, пробираясь в заднюю часть телеги. – Мне необходимо будет размотать ковер. Сердце в груди у Карины забилось, как огромный барабан, а горло пересохло от страха. Впрочем, вокруг стояла непроглядная тьма, тишину которой нарушали только яростные порывы осеннего ветра. Карина молча наблюдала за тем, как ее матушка пытается высвободить из ковра мертвое тело, а затем, когда ей это удалось, она вздрогнула при виде неприятного зрелища. Нет. Все это, должно быть, какой-то страшный сон. Очень скоро я проснусь, и все будет так же, как и всегда. Высвободив из ковра тело Леоновича, мадам Ева принялась сворачивать ковер обратно. От него надлежало избавиться где-нибудь по дороге на Киев. Теперь тело Леоновича лежало у самого края телеги.

254

– Так,– произнесла мадам Ева,– теперь постарайся не выпачкаться. Сейчас нам необходимо будет столкнуть его в овраг. Ты меня слышишь? Хорошо, тогда давай так и сделаем. Раз, два, три! Раздался звук ударившегося о землю человеческого тела, следом за которым последовал шелест травы, возникший от тяжести трупа, кативше­ гося в овраг.

– А теперь давай быстро, прочь отсюда, быстро, быстро! Карина, не успев, как следует отдышаться, поспешно забралась на свое прежнее место, и теперь оглядывалась по сторонам с таким видом, как будто бы ожидала, что за ними последует вдогонку призрак убитого Леоновича. Мадам Ева встряхнула поводьями и вывела лошадь снова на дорогу. Карина не прекращала мучиться от слабости и головокружения. Она прилегла на свободное дно телеги, в то время как ее мать пыталась как можно дальше отогнать лошадь от проклятого места. Беглянки уже преодолели достаточно большое расстояние и приблизи­ лись к соседней деревни. Карина почувствовала, как на нее упало несколько капель начинающегося дождя. Через короткий промежуток времени дождь усилился и стал беспощадно хлестать женщин по лицу. По мере того, как они продвигались все дальше по дороге, дождь тоже набирал силу. Не сдавал своих позиций и ветер. На их счастье, видавшая виды лошадка смело продолжала двигаться вперед. Карина начала замечать, что все тело ее матери содрогается от лихорадки. Может, у нее пневмония?

– Маменька, нам необходимо остановиться на каком-нибудь постоялом дворе. Прошу тебя, пожалуйста. Ты не совсем здорова. А утром мы купим билеты на Санкт-Петербургский поезд. Еще до того, как добраться до самой деревни, мадам Ева свернула под какой-то жиденький навес для того, чтобы переждать, пока не утихнет дождь. Карина, по-прежнему, продолжала наблюдать за своею матерью. В течение последних нескольких недель, еще до сегодняшнего ночного кошмара, ей и так уже нездоровилось.

– Я просто устала, Карина, но ты не переживай. Со мною все будет в порядке. А у тебя, между прочим, заплывает глаз. То чудовище... Знаешь, я даже не стыжусь произнести это вслух, но я очень рада тому, что он уже мертв. Теперь, по крайней мере, он никого уже больше не обидит. Дождь постепенно пошел на убыль, и Ева снова тронула в путь свою телегу.

– Ну, давай же, милая, давай. В городе тебя будет ждать еда и отдых. Обещаю, что завтра я продам тебя хорошему хозяину. Акушерка из Санкт–Питербурга

255

Теперь они уже снова двигались по дороге, но на этот раз их поездка оказалась недолгой. По мере того, как облака начали открывать небосвод, обессиленные женщины снова свернули с дороги и, остановившись под густыми ветвями деревьев, решили немного отдохнуть. Промокшие насквозь, они забрались под одно одеяло. Карина чувствовала, как дрожит всем телом ее мать. Сколько же еще им предстоит перенести, прежде чем они прибудут в Санкт-Петербург? Да и кто может знать, когда именно они до него доберутся? А что их ожидает потом? Мы, как двое прокаженных, должны держаться в стороне от всех, с кем нам хотелось бы разделить беспокойство. Как знать, может быть, им удастся найти какую-нибудь небольшую комнатушку в поселке, что под Санкт-Петербургом? Девушка прикоснулась ко лбу матери.

– Ты вся горишь.

– Я... Утром мне обязательно станет легче. Карина ничего на это не ответила. Сейчас она отчетливо почувствовала депрессию и усталость, которыми была охвачена ее мать. Единственное, чего ей больше всего хотелось, - хоть чем-то поддержать мадам Еву. Но ее хватило только на уставшую улыбку, от которой госпожа Пешкова заплакала. Карина обняла мать.

– Возможно, я выгляжу сейчас ужасно, маменька, но я обязательно оправлюсь. У нас все с тобою будет в порядке. Как только мы доберемся до города, я позабочусь о том, чтобы у нас была постель для отдыха, после чего мы сядем с тобою на поезд, который отвезет нас в Санкт-Петербург к новой жизни.

– Да поможет нам Бог, доченька, ибо эта, как ты называешь ее, новая жизнь не сулит нам с тобою ничего хорошего, кроме бед, тревог и волне­ ний, посреди которых нам вряд ли придется рассчитывать на чью-либо помощь.

>

Мадам Еву окончательно сломила простуда. Теперь она лежала в телеге под импровизированным навесом, состоявшим из всего, что только смогла использовать Карина, чтобы хоть как-то защитить свою мать от непрекращающегося дождя. Конечно, еще с самого начала можно было все устроить так, чтобы на Киевский вокзал их доставил в семейной карете кучер, но, с другой стороны, втяни они его во все свои недавние 256

неприятности, и дознайся об этом полиция, он обязательно навлек бы на себя и свою семью неминуемые беды. Удивительно,– устало размышляла про себя Карина,– насколько серьезно могут заканчиваться решения принятые в одиночку. Оказывается все настолько взаимосвязано в этой жизни, что создается впечатление, что индивидуальных решений вовсе и не существует. Карина вела телегу намного медленнее, чем ей бы того сейчас хотелось, поскольку непрекращающийся дождь настолько размыл дорогу, что быстрее по ней было ехать просто невозможно. Теперь,– думала про себя Карина,– не хватало еще залететь в какую-нибудь яму, сломать колесо или ось… Кроме этого Карина начала опасаться и за повреждения, которые Леонович нанес горлу ее маменьки, ибо, по мере того, как шло время, госпожа Пешкова постепенно теряла способность говорить, и уже перешла на болезненный шепот. К тому же Карина чувствовала беспокойство от своих собственных синяков и ссадин. Осторожнее,– говорила она сама себе, глядя на дорогу сквозь дождь и все еще не рассеявшуюся тьму,– правь осторожнее. Не спи… Если ты позволишь сейчас усталости взять над собою верх, телега непременно окажется в кювете. О, Бог Авраама, помоги же нам! Вглядываясь во тьму, Карина думала о своем безрадостном будущем. Так или иначе, но теперь всю оставшуюся жизнь над нею будет висеть этот ужасный ярлык: убийца. Удастся ли ей когда-нибудь оправдать себя и очистить свое имя от позорного клейма?

20 Зимний Дворец. Санкт-Петербург.

У

же свыкшийся с условиями каземата, отведенного для особого офи­ церского корпуса, примыкающего к Зимнему Дворцу, полковник Алек­ сандр Кронштадтский получил неожиданное письмо от своей приемной матери – графини Ольги Шашенко.

Александр, сын мой. Мне необходимо срочно с тобою повидаться. Я обратилась с просьбой к Его Императорскому Величеству, государю Николаю, разрешить тебе взять отпуск на три дня и приехать в Царс­ кое Село. Точно такое же прошение я подала и в отношении Геннадия и Ивана. Сегодня вечером в моей резиденции будет дан светский бал, после которого завтра вечером последует праздничный банкет. В вос­ кресенье, если нам позволит погода, мадам Раскова и твоя Татьяна ус­ траивают для моих гостей ледовую вечеринку. Известно ли тебе о том, что к Расковым приедут родственники, которые проживают где-то под Киевом? Жду с нетерпением. Твоя матушка Ольга. Кронштадский задумался над словами своей «маленькой матушки». Александр стоял у замерзшего окна комнаты, в которой проживал вместе с двоюродными братьями-близнецами Геннадием и Иваном Соколовыми, являвшимися его неизменными спутниками еще с самого детства. Все трое были друзьями. Они вместе учились в одном и том же престижном кадетском корпусе, хотя из троих Алекс был наиболее серьезным и не участвовал в ша­лостях кузенов. Самым проблемным из них был Иван, так как сокурсники постоянно провоцировали его на различные неразумные поступки. За время их совместного обучения в кадетском корпусе Александру не раз приходилось спасать брата из различных неприятных ситуаций, включая и участие в дуэли с завязанными глазами. За четыре года, прошедшие 258

со времени выпуска из кадетского корпуса, Иван немного остепенился, и даже, было, надеялся на удачный брак с внучкой графини Орловой, хотя Александр откровенно сомневался, что Ивану удастся заполучить столь выгодную партию. К сожалению, молодой человек начал находить утешение в вине, тогда как Геннадий уходил все глубже в религию. На первый взгляд, в письме, полученном от графини, не было ничего необычного. Но Александр очень хорошо знал свою приемную мать. Хотя графиня была богатой и влиятельной особой, и хотя она не очень-то стремилась к тому, чтобы как следует преуспеть в шпионской деятельности, тем не менее, оставалась тайным агентом Его Императорского Величества. Александр, разумеется, не знал о графине ничего подобного. Не знал до тех пор, пока его не перевели из императорской кавалерии на службу в охранное отделение. До того, как фактически приступить к своей новой должности, Александр думал, что обязан такому обороту в своей карьере именно мадам Расковой. Ольга Шашенко не любила писать письма, как и сам Александр. Тем не менее, это не мешало им общаться друг с другом. С момента прибытия графини Шашенко в столицу это было ее первое письмо, адресованное приемному сыну, хотя Александр вообще не надеялся получить от матушки известия раньше, чем наступят Рождественские праздники. Молодого человека настораживало то, что графиня не знала семью Пешковых и не стала бы открыто водить знакомство с дальними родствен­ никами диссидента-еврея из Варшавы. Александр вспомнил, что Менкин был связан с кадетами. Что же до его приемной матушки, то, хотя она открыто и не афишировала своих политических симпатий, но Александру было известно о том, что и она разделяет взгляды конституционных демократов. Так, что же все это может означать?

– Я думаю, что нам следует оправиться в Царское Село не на поезде, а вер­ хом на лошадях,– сказал Геннадий, надевая офицерский мундир. – Лошадью не управляет государство, и поэтому она всегда остается зависимой от хозяина.

– Ага, вот мы тебя и поймали! Теперь нам следует донести до генерала Раскова революционные высказывания Геннадия,– торжествующе произнес Иван, глядя на своего брата-близнеца все еще туманным глазами, пос­ ле вчерашней шумной попойки. Он, не вставая с постели, потянулся к стоящему рядом с его койкой ведру с холодной водой и опустил туда голову. Через секунду все его тело пробрала сильная дрожь, и он жалобно застонал. Акушерка из Санкт–Питербурга

259

– А вы знаете, кого я видел вчера вечером танцующим с цыганами?

– Нашу императрицу? – произнес Геннадий.

– За это, дорогой мой братец, тебе положено вырвать язык! Нет, не императрицу, а этого ее святошу Распутина. Из всех присутствующих он был самым пьяным.

– Даже по сравнению с тобой?

– Да.

– В таком случае нет ничего удивительного в том, что вчера в кабачке тебе привиделся святой старец,– недружелюбно проговорил Геннадий, осеняя себя крестным знамением и смотря на Ивана осуждающим взглядом. – Ты и твои дружки не успеваете просыхать, Ваня, теперь мне понятно, почему наши дела на фронтах идут не так хорошо, как мы все на это надеялись.

– Наши дела на франтах идут не так уж и плохо, братец,– оскалился на него Иван. – А тебя следовало бы доставить к генералу Раскову уже за одно это высказывание. В то время как словесная перепалка между двумя братьями продолжалась, Александр успел одеться. В конце концов, ситуация достигла своего кульминационного момента: Геннадий схватил за волосы неуемного соперника и еще раз окунул его в воду. Около ведра завязалась возня, продолжавшаяся до тех пор, пока Александр не рассоединил близнецов. Затем он обратился к Геннадию: – Ты что, действительно собираешься его утопить?

– Да. Братья постепенно приходили в себя, полковник Кронштадский надел темную зимнюю шинель и посмотрел на часы. После этого он схватил офицерскую фуражку и кожаные перчатки.

– А ты разве не позавтракаешь с нами? – окликнул его Геннадий.

– Нет.

– Мой желудок больше не вынесет офицерской столовой,– произнес Иван, вытирая полотенцем лицо и голову, совершенно забыв о недавней размолвке с Геннадием.

– Это уж точно,– согласился с ним Геннадий. – Этим утром меня ожидает встреча с еще одной порцией протухшего мяса.

– Обычные железнодорож­ные поставки провизии, поступавшие до начала войны из-под Киева и со всей остальной территории Украины, теперь уже были не возможны, по причине перегрузки железной дороги военными эшелонами. Вследствие этого городское население испытывало периодическую нехватку свежих продуктов питания. Теперь же, после 260

того, как в Санкт-Петербурге выпал первый снег, некоторые поезда вообще начали приходить в столицу либо с опозданием, либо не приходили вовсе.

– Если перебои с хлебом продлятся, то это вызовет недовольство со стороны рабочих,– произнес Геннадий,– и тогда революционеры не замедлят воспользоваться народными волнениями. Александр задумался о длинных хлебных очередях. Недовольство городских масс в любую минуту может перерасти в открытый бунт или даже восстание. Причем народ выказывал недовольство не только против министров, но и против монаршей четы. Императрицу в России не любили, зная ее германское происхождение, и считали, что она выдает соперникам военные секреты России. Этому настроению способствовали и военные неудачи на фронтах, которые использовались социалистами, чтобы подрывать народную веру в дееспособность государя-императора и всех его генералов. И хотя недовольство монархией в стране было вызвано экономическими предпосылками, Александр уже успел представить генералу Раскову письменный рапорт о том, что самая малейшая провокация, рассчитанная на то, чтобы вызвать очередную волну народных протестов и недо­ вольств, может привести к открытому неповиновению политического характера.

– Перебои с поставками хлеба в столицу играют на руку ре­волю­ ционерам,– произнес Геннадий. Александр так посмотрел на братьев, что Иван опустил голову. После этого Александр произнес: – Я слышал, что царь Николай отправится на фронт, чтобы лично возглавить армию вместо Великого князя Николая Николаевича. Мне бы очень хотелось получить назначение в элитную кавалерию Великого князя.

– Там и кормят лучше. А здесь,– угрюмо произнес Геннадий,– еда отврати­ тельная. Не удивлюсь, если узнаю, что они потчуют нас крысятиной. – При этом он посмотрел на Александра. – Ну, они, конечно, предварительно сдирают с них шкуру и рубят им хвосты. Из хвостов, между прочим, как я слышал, нам и варят суп.

– Меня сейчас стошнит,– произнес Иван, все еще сидя на краю кро­вати. Александр приятно улыбнулся и сложил на груди руки.

– В таком случае, три дня приличной пищи нам пойдут на пользу.

– Нет! – простонал с похмелья Иван. – Лично меня вполне бы устроил утренний кофе и немного водки. Акушерка из Санкт–Питербурга

261

Александр неодобрительно взглянул на брата.

– Послушай, Иван, если ты будешь в Царском Селе хлестать по утрам водку, то я прямо там предам тебя суду военного трибунала.

– И поделом,– добавил недовольным голосом Геннадий.

– Ну, оно, может быть, и к лучшему,– равнодушно произнес Иван, вы­ зывающе переводя взгляд с одного товарища на другого.

– Тебя уже следовало расстрелять только за то, что ты так спокойно об этом сейчас говоришь,– продолжал подтрунивать над братом Геннадий.

– Ну, и с какого же оружия вы собираетесь меня расстреливать? – Ухмыль­ нулся ему в ответ Иван. – Во всем офицерском корпусе не найдется даже одной единственной винтовки! Российская армия не была, как следует, подготовлена к войне. Отсутствие оружия, амуниции и обмундирования для рекрутов грозило перерасти в достаточно серьезный скандал. Мысли о том, что сотни и тысячи прекрасных российских солдат бесцельно погибает в окопах из-за перебоев в снабжении регулярной действующей армии, наполняло сердце Александра молчаливым гневом. Ему уже неоднократно приходилось слышать о том, что российские солдаты вынуждены ждать, когда падет от пули их товарищ, чтобы вовремя успеть подхватить его винтовку!

– Да, есть у меня тут одна винтовка,– ответил ему Геннадий,– вот только нет к ней ни одного патрона. – Он повернул голову в сторону Алексан­дра.

– А у тебя, Алекс?

– А у меня, пожалуй, найдутся,– произнес он серьезным тоном. – А еще у меня имеется револьвер американского производства. – Геннадий озадачен­ но посмотрел на Александра.

– Где ты его раздобыл?

– Подарок Михаила.

– Мишка заделался религиозным фанатиком,– произнес Иван. Александр задумчиво пожал плечами: – Все может быть, все может быть. – После этого он взял дорожную сумку.

– Как прикажете понимать, милостивый государь, это Ваше загадочное: «все может быть»? – произнес Иван. – А кто же еще, по-твоему, Мишка, после того, как он записался в неправославную церковь? Фанатик, да и только. И надо же, до чего додумался?! В последнее время Кронштадского все больше волновало не столько российское православие, сколько российское самодержавие. Письма, получаемые им от Михаила, все сильнее и сильнее расшатывали веру 262

Александра в самодержавную власть. Он прекрасно понимал, какую форму носит, но чем больше углублялся в секретную работу по сбору информации для императорской тайной полиции, тем меньше она ему нравилась, и чем чаще полковник задавал себе вопрос о полезности российского самодержавия, тем меньше доводов в его пользу находил. С недавних пор Александр стал думать над тем, а не пытается ли Михаил исподволь разрушать в нем веру в царя. Дело в том, что каждый месяц Михаил присылал ему журналы и газеты с рассказами об американском президенте Вудро Уильсоне, а также о том, какая политика проводится в Соединенных Штатах Америки. Кронштадского привлекала идея индивидуализма, принятая в этой стране. Кроме этого в каждом письме Михаил присылал ему рукописные комментарии по предметам, которые он изучал в библейской школе, а еще пояснял каждую главу Евангелия от Матфея. Молодой человек заметил, что в перерывах между чтениями Мишиных заметок и разбором диаграмм и схем, из которых уже можно было бы составить увесистую книгу, и изучением рукописи профессора Менкина на тему еврейского Мессии, он посвящает осенние вечера еще и собственной исследовательской работе. В скором времени ему предстояло завершить работу над докладом, который он готовил для своего начальства по результатам изучения написанной Менкиным рукописи, но прежде чем он поставит в своем отчете точку, ему хотелось бы лично навестить профессора и обсудить с ним сделанные выводы. Кроме этого Александр был бы не прочь разузнать что-нибудь и о Карине. Причем ему даже не придется спрашивать об этом старого профессора, поскольку тот и сам весьма охотно расскажет все, что ему известно и о Карине и о госпоже Пешковой.

– Так ты что не будешь нас ждать? – произнес Иван, в то время как Кронштадтский направился к дверям.

– Нет.

– Но вообще-то ты не единственный, кого пригласили на бал к гра­ фине,– бросил ему вдогонку Геннадий.

– Наш Алекс – большой ревнивец,– иронично подметил Иван. – Его Танечке очень нравиться танцевать со мной.

– В таком случае,– парировал его выпад Александр,– тебе лучше всего в эти дни не напиваться. Иначе ты можешь упасть прямо на собственную физиономию. Иван схватил ведро с водой и сделал вид, что собирается запустить им в Александра, но тот резко выскочил в коридор и закрыл за собою дверь. Акушерка из Санкт–Питербурга

263

– Пари, Алекс! – закричал ему весело вослед Иван. – Держу пари, что сегодня именно я поведу генеральскую дочку в первом танце! Через пару секунд Геннадий побежал вдогонку за Александром.

– Подожди! Но разве тебе не приказано сопровождать этого генуэзского графа в его карете? Сегодня он должен быть на вокзале!

– Вообще-то,– ответил ему Александр,– генерал-майор Дурнов приказал это не мне, а тебе.

– Мне?! – Геннадий посмотрел на него с открытым ртом. – Да, нет же. Это было приказано тебе. Александр указал ему на комнату.

– Нет, Геннадий, не мне. Вернись, голубчик, назад, да загляни еще разочек в генеральский приказ. Только на этот раз ты уж его, пожалуйста, прочти. Сегодня утром двери для посыльного открывал именно ты, и капитан Гусинский передал пакет с приказом именно тебе. Так что у тебя впереди еще целый час. Геннадий побежал обратно в комнату, скользя ногами по вымытому полу. Через несколько секунд Александр услышал тяжкий стон, за которым последовало саркастическое замечание Ивана: – Ты ранен? Покачав головой и улыбнувшись, Александр направился к конюшне.

>

На Зимний Дворец падал пушистый снег, одевавший все в белый виссон. На какой-то момент весь окружающий мир сделался чистым. Предположения Александра о том, что его арабский скакун (последний подарок матушки) не обрадуется ни снегу, ни льду целиком и полностью подтвердились. Что ж, он отправится в Царское Село на поезде. Оно расположилось приблизительно тридцать пять верст на юго-запад от Петрограда. И поскольку именно там находилась загородная резиденция государя-императора, то у Александра была надежда на то, что железнодорожное начальство позаботится, чтобы путь туда был вовремя расчищен, и поезд отправился по расписанию. Полковник остановил извозчика, закинул в дрожки поклажу, а затем и сам забрался внутрь. Лошади, запряженные в сани, повезли Кранштадского в направлении железнодорожного вокзала. Зимний ветер сыпал снегом прямо ему в лицо. Александр поднял воротник шинели и надвинул на глаза офицерскую фуражку. Немного согревшись, он принялся заново размышлять над недавно полученным от матушки письмом. «Известно ли 264

тебе, что к Расковым приедут родственники, которые проживают где-то под Киевом?» Александр подумал о Карине Пешковой и о ее младшей сестре Наталье. Леденящий ветер упорно дул ему в лицо, как будто заставляя его возвратиться от фантазий к реальности. У тебя абсолютно нет повода надеяться на то, что она тоже будет в числе приглашенных на бал. К тому же единственный путь ко всему, что он уже окончательно наметил для своего будущего, пролегает через свадьбу с дочерью генерала Раскова, а это значит, что всякое дальнейшее развитие отношений с Кариной будут являться прямой угрозой его военной карьере. Кроме того, здравый смысл подсказывал ему еще и политические причины, в силу которых ему следовало бы держаться от этой девицы подальше. Карина была еврейкой, и ее мать была из числа неблагонадежных граждан из Варшавы. Всего лишь в сорока верстах от Санкт-Петербурга революционерам, замышлявшим очередное покушение на царя, удалось пересечь границу с Финляндией, тем самым, избежать ареста. Так что прекрати думать об этой особе. И раз уж в твои планы входит брак с генеральской дочерью, то тогда неразумно желать встречи с молодой Пешковой. И, все-таки, порученное ему задание – выслеживание вожака ре­во­ люционного подполья Петра Ленского, невольно вынуждала Александра вмешиваться, время от времени, в личную жизнь Карины Пешковой. А тут уж, хочешь, не хочешь, а все равно будешь о ней думать. Александр нахмурился. Хорошо, в таком случае, он заставит себя думать о ней только в рамках служебного интереса. Петроградская охранка и генерал-майор Дурнов убеждены в том, что Карина Пешкова и Петр Ленский состоят в любовной связи, и что она вместе со своим братом Сергеем и Иоанной вынашивают преступные замыслы против царских чиновников и ми­ нистров. В этой связи Александру все еще предстоит поделиться своими доводами с генералом Расковым. Что до него, то он не склонен полагать, что Карина – любовница Ленского. Некоторое время спустя взвинченный и утомленный Александр выбрался из саней, и его офицерские сапоги захрустели по зимнему настилу. Непрестанно падающий снег обильно покрывал его офицерскую шинель и носился небольшими бурунами по улице. Кронштадский рассчитался с извозчиком и зашагал вверх по крутым ступеням Петроградского железнодорожного вокзала. Здесь он собирался дождаться поезда на Царское Село. Повсюду сновали люди, то входя, то покидая здание железнодорожного вокзала, вся подъездная часть которого была забита санями. Голова Алекса была перегружена неприятными Акушерка из Санкт–Питербурга

265

мыслями, отчего он принялся нервно теребить перчатки. Но вот до его слуха донеслось шипение паровоза и мерное постукивание колес. Поезд въезжал на перрон. Раздался свисток. Как только состав замер на месте, вся платформа как будто вздрогнула, после чего в морозном воздухе появились клубы белого пара и запахи гари и дыма, исходившие из паровозной трубы. Когда совершенно неожиданно прогремел взрыв, разорвав на множество осколков насквозь промерзший воздух, Александр весь внутренне напрягся. Затем, после наступившего безмолвия, которое показалось ему длиною в целую вечность, с перрона послышались крики, после чего раздался громкий вой сирены, который полностью заглушил человеческие голоса и беспорядочный топот паникующей толпы.

21 Убийство

К

арину пробудил от неспокойного сна пронзительный звук свистка и шум поезда, медленно подъезжающего к следующей станции. Все ее тело затекло. Она попыталась было поразмять мускулы, но у нее ничего не вышло. Девушка открыла глаза и вдруг вспомнила, что они были вынуждены пересесть из вагона третьего класса в зловонную деревянную теплушку, набитую до отказа. Страдающая от высокой температуры и тошноты мадам Ева, находилась, по большей части, в бессознательном состоянии, временами приходя в себя после лихорадочного и тревожного сна.

– Карина!

– Я здесь, маменька, я здесь,– шептала она. – Не привлекай к себе внимания. Не произноси ни единого слова. Слава Богу, что наш вагон набит людьми. Нас здесь с тобою никто не заметит. Ты только ничего не бойся. Глаза мадам Евы снова закрылись, и она, несмотря на шум, который сделался частью ее существования, снова провалилась в беспокойный сон. Карина чувствовала, как в том самом месте, где у нее на плече покоилась голова матери, постепенно накапливается тупая боль. Две бедные женщины провели уже в этом месте не один час, и все это время Карина не могла свободно размять руки и ноги. Впрочем, как и другие. Молодая Пешкова задумалась о том, как же люди способны постоянно переносить подобные переезды. Будучи сама нездорова, Карина понимала, что единственное, что держит ее сейчас в этой консервной банке, не позволяя все бросить и вырваться на волю, так это беспомощное состояние ее матушки. Только чувство ответственности за нее и за себя до сих пор помогало Карине переносить весь этот ужас и не обращать внимания на оскорбления кондукторов, которые сели в вагон на второй станции после Киева. Это была одна из узловых станций, где пассажиры были обязаны предъявить доку­менты. Как только ревизоры узнали, что мадам Ева и Карина – польские евреи, сразу велели им покинуть свои места в вагоне третьего класса и перебраться в эту несносную теплушку.

267

Из-за отсутствия свежего воздуха у Карины время от времени звенело в ушах, и вся кожа на теле невыносимо чесалась. Кроме этого, она уже нисколько не сомневалась в том, что вши и блохи без всякого зазрения совести плотно обосновались в складках ее одежды. У Карины было немного воды, которую она сберегала для своей больной матери. Она не решалась оставить женщину, чтобы пополнить запасы провизии на какой-нибудь станции. Да и покидать теплушку было строго запрещено. Не для кого не было секретом, что в подобных вагонах иногда совершались самые зловещие преступления, и что полиция обычно не вмешивалась в действия, совершаемые против евреев. Время от времени, Карина опускала руку в карман своего пальто, в котором сейчас находился револьвер системы, некогда принадлежавший папе Иосифу. Так, в полумраке и постоянной суете товарного вагона проходил час за часом. Она слышала, как из различных углов теплушки раздаются стоны вконец измучившихся крестьян и евреев. Иногда к этим стонам примеши­ вался кашель какого-нибудь туберкулезника, который Карина не спутала бы никогда и ни с чем. В какой-то момент девушка поймала себя на том, что ее жалость ко всем этим измучившимся человеческим существам, запихнутым в деревянную коробку, захлестнула ее собственную беду и переживания за себя и маму. И все это несмотря на то, что при каждом туберкулезном кашле, она вся съеживалась. Карина вспомнила слова из Псалма 90:6 «Не убоишься ужасов в ночи, язвы, ходящей во мраке». Как только поезд начал замедлять ход, Карина задумалась над тем, хватит ли у нее сил, чтобы позаботиться о себе и о матери? Когда состав замер около перрона, кто-то снаружи отворил двери теплушки, и чей-то грубый и резкий голос потребовал, чтобы люди немедленно выбирались из вагона и проваливали на все четыре стороны.

– Где это мы сейчас? – еле прохрипела осипшим голосом мадам Ева.

– В Санкт-Петербурге, маменька. Я помогу тебе накинуть меховую шубу. На улице идет снег. О, свежий воздух. Мне кажется, что я уже больше никогда не буду жаловаться на холод.

– Санкт-Петербург! – у госпожи Пешковой от удивления расширились глаза, и все ее тело несколько раз сотряслось от кашля. Карина, было, схватила ее под руки, но та замотала головой. – Нам нельзя показываться у Матвея, это рискованно. Что ты думаешь, если мы… Карина крепко сжала руку матери, показывая этим свое спокойствие, которого на самом деле у нее не было.

268

– У нас нет другого выбора. Ты очень больна, и нам необходима по­мощь.

– Я... я очень скоро смогу оправиться…

– Дядя Матвей все равно ожидает нас у себя. Тебя необходимо как можно скорее показать доктору. – Затем девушка неохотно добавила: – К тому же у нас закончились все деньги.

– Закончились деньги... так быстро? – прохрипела мадам Ева. Карина, как можно мягче уведомила ее о том, что все деньги куда-то исчезли.

– Очевидно,– пояснила она,– их украли. – Но кто, где и когда Карина не могла объяснить. Возможно, что их похитили ревизоры во время проверки документов,– но даже если мы и заявим о пропаже,– добавила она,– нам все равно их никто уже не вернет.

– Что же нам теперь делать?

– Для начала, не думать об этом,– произнесла Карина, стараясь хоть как-то успокоить мать, заметив в ее глазах крайнюю степень отчаяния. – С несправедливостью, маменька, нам бороться не под силу, оставим эту проблему Богу. Я попробую как можно быстрее подыскать себе работу. И потом, ты только представь себе, как расстроится дядя Матвей, когда узнает, что я тебя больную не привела к нему на квартиру. На улице раздался женский крик, за которым последовала ругань, окрики и толкание толпы, устремившейся к выходу. Карина глотнула свежего воздуха. Обе женщины, вцепившись друг в друга, влились в общий поток, который должен был вынести их наружу, а затем… последовал страшной силы взрыв.

>

Александр выбрался из здания вокзала и оказался на ступенях. Внизу, на том самом месте, куда обычно съезжаются извозчики, дымилась одна из карет. Двери были выбиты взрывной волной, и одна из лошадей билась на земле в конвульсиях. Чей же это экипаж? Несколько полицейских уже успело подбежать к взорванному транспорту и заглянуть внутрь. Пытаясь определить по карете ее владельца, Александр подумал, что ничего худшего придумать было невозможно. Целью бое­ виков-революционеров стал, на этот раз, граф Калинский – один из царских чиновников, за безопасность которого нес ответственность Геннадий. Акушерка из Санкт–Питербурга

269

Александр понял, что спешить уже некуда и остался стоять на месте происшествия. К жандармам присоединилось несколько солдат. Вполне вероятно, что Геннадий, который должен был сопроводить несчастного графа из Зимнего Дворца на железнодорожный вокзал, где-то задержал­ся, и его сиятельство, граф Калинский, не стал дожидаться старшего офицера и самостоятельно отправился в своей карете на вокзал. Очень скоро весть о его убийстве достигнет императорской резиденции и тогда Геннадию могут предъявить обвинение в нарушении служебного долга. Пассажиры, только что прибывшие киевским поездом, слились с потоком перепуганного народа, в результате чего революционеры, подбросившие бомбу в экипаж Калинского, совершенно безнаказанно скрылись в водо­ вороте всеобщей паники. Постояв еще немного, Александр направился к взорванному экипажу, прокладывая себе дорогу плечом через плотное кольцо солдат, обступивших карету.

>

Что же это взорвалось? Карина дождалась, пока теплушка опустела, а затем, обхватив маменьку рукой, медленно продолжала двигаться к выходу. Она надеялась, что ей хватит денег, чтобы нанять извозчика.

– Еще чуть-чуть, мамочка, и мы уложим тебя в теплую постель, напоим горячим чаем, и ты сможешь отдохнуть. Обопрись, как следует, на меня. Мы пойдем медленно. На перроне можно было увидеть снежные берега, сделанные работниками железнодорожного вокзала, чтобы расчистить путь пассажирам. Это было не совсем то прибытие в столицу, о котором столько лет мечтала Карина. Она первой выбралась из теплушки наружу, а затем помогла своей матери. Наконец-то, они стояли на перроне СанктПетербургского вокзала. Уставшая и ослабевшая, все еще ощущая в голове легкий шум и головокружение, она плотно стиснула зубы и стала идти, поддерживая мадам Еву. На них налетел порыв ледяного ветра и засыпал снегом. Что ж, по крайней мере, эти снежинки оказались свежими. Пройдя немного вперед, они остановились, чтобы отдышаться. Прошло несколько минут, и вот они уже смогли различить покатую крышу, покрывавшую платформу с деревянными лавками, за которой следовала широкая пассажирская площадка, а затем и высокие ступени, ведущие в здание вокзала. Но что-то вокруг было не так. Помимо носильщиков и лакеев, встречающих своих хозяев, Карина увидела, как несколько 270

конных жандармов и пеших полицейских торопливо покидают перрон, стекаясь, как ей показалось, к одному и тому же месту. Пройдя через здание вокзала, и выйдя на привокзальную площадь, она увидела группу солдат, выстроившихся в шеренгу вдоль всей длины здания. Они что-то выкрикивали собравшимся гражданам. Солдаты! Ее сердце начало отчаянно колотиться. Неужели это все из-за нас?

– Солдаты и жандармы,– прошептала она матери. – Похоже на то, что они кого-то ищут. Смотри, мама, вон там, на площади, собралась толпа. – Женщины прошли еще некоторое расстояние. – Очевидно, здесь чтото недавно случилось,– снова прошептала на ухо госпоже Пешковой Карина. – Смотри… – Карина поставила на снег свою поклажу и указала рукой в нужном направлении,– вон, видишь экипаж и лошадь? О, какой ужас! Прямо на снегу чья-то кровь! Взрыв!

– Пошли, доченька,– произнесла ослабевшим голосом госпожа Ева. – Весь этот шум не из-за нас. Холодный ветер безжалостно подталкивал мать и дочь в спину. Карина была в кожаных сапогах, длинной черной юбке и дорожной меховой шубе с капюшоном, который она надвинула низко, чтобы скрыть синяки на лице. Про­ходя мимо места происшествия, они услышали, как какойто пожилой господин громко разговаривает с офицером, как будто он глухой.

– Я стоял вон там, как вдруг на меня наскочил неизвестный мне молодой человек, который прямо на ходу отпихнул меня в сторону. Я заметил, как он подбежал к этому экипажу, раскрыл наполовину дверцу и что-то швырнул внутрь. Потом взрыв, и меня свалило с ног. Рядом с ним была еще какая-то юная особа, даже не знаю, куда она затем подевалась, помню только, что еще до взрыва они оба бросились наутек. А кого, позвольте полюбопытствовать, взорвали? Покушение. Карине тоже захотелось узнать, на кого именно из царских чиновников было совершено покушение на этот раз. Продолжая двигаться вперед, она увидела, как в сопровождении полицейского к раненной лошади подошел один из солдат и выстрелил в голову несчастному животному. Этот эпизод показал девушке, насколько грешен мир, в котором она живет. Боковым зрением Карина заметила, как к группе плотно стоящих военных подбежал с револьвером в руке какой-то молодой офицер. Как только она увидела его лицо, у нее перехватило дыхание. Акушерка из Санкт–Питербурга

271

Нет! Не может быть, чтобы это был он. Только не здесь, и только не сейчас! Но, увы, ошибки быть не могло. У офицера были черные волосы и те серовато-зеленые глаза, которые пронзительно смотрели на нее во время допроса. Перед нею был Алекс А что, если ему уже все известно о Леоновиче? Возможно ли это? И вот теперь труп в карете! Александр смотрел по сторонам до тех пор, пока он не заметил в толпе знакомое лицо. Даже сейчас, несмотря на опасность, Карина испытала все тот же эмоциональный взрыв, который она уже неоднократно испытывала при каждой их встрече. Встревоженный взгляд полковника Кронштадтского переключился на госпожу Пешкову.

– Это полковник Кронштадтский,– прошептала своей матери Карина,– и он нас заметил. Госпожа Пешкова оглянулась назад.

– Уходим отсюда поскорее, только не вздумай бежать. Карина еще сильнее вцепилась в маменькину руку и повела ее в самую гущу толпы. Страх, подобно острому дротику, впился в ее сердце, и, должно быть, оказал тот же самый эффект и на ее мать, так как шаги женщины сделались более уверенными и скорыми. Только бы убежать! Только бы не попасться!

22 Затерявшиеся в толпе

Б

ыть того не может, чтобы это была Карина, но это, действительно, она. Александр узнал девушку, как только их глаза встретились. Похоже на то, что ее лицо было в царапинах. Александр нахмурился. С чего бы это? Нужно немедленно выяснить. Пробиваясь через толпу, Александр решительно направился следом за мадемуазель Кариной Пешковой и ее матушкой, стараясь не упускать их из виду. Случайно ли то, что их присутствие на этом вокзале совпало с покушением на Калинского? Побеги он сейчас в их направлении, и ему ничего не стоило бы настигнуть их, но он вовремя сдержался. Если он кинется им вдогонку, то это заметит полиция. А что потом? Что будет в том случае, если перепуганные Пешковы бросятся наутек. Полицейские, вероятнее всего, воспользуются оружием, и что тогда? Александр принял решение действовать не спеша. В конце концов, он ведь и так знает, где можно будет их отыскать в любую минуту. Ему все равно предстоит навестить профессора Менкина, чтобы вернуть ему рукопись и задать еще кое-какие вопросы. Кронштадский продолжал следовать за женщинами, но в какое-то мгновение они скрылись из виду. Александр влез на парапет и принялся разглядывать возбужденную толпу, устремившуюся на вокзальную площадь. К сожалению, многие дамы были одеты в одинаковые меховые шубы и головные уборы. Затем он заметил, как в сани садятся две женщины, причем, молодая особа помогала второй устроиться в дрожках так, как будто бы она сама не в состоянии была этого сделать. Сомнений нет. Это точно юная Пешкова и ее мать. Он бросился в сторону отъезжающих дрожек, но те уже успели отъехать на некоторое расстояние. Конечно, ему сейчас совершенно ничего не стоило поднять шум и, тем самым, заставить кого-нибудь из солдат или из полиции задержать нужный ему экипаж. Когда сани отъехали еще добрых два десятка метров, то одна из пассажирок обернулась. Это была Карина. Александр остался стоять на месте, не сводя с нее глаз. Через несколько минут сани свернули за угол.

273

Из того, что Александр успел услышать со слов очевидца, бросивший бомбу террорист был не один, а вместе с молодой женщиной. Александр нахмурился. Не может быть, чтобы речь шла о Карине Пешковой. А ведь он до сих пор так ничего не сообщил об имеющейся у него информации на эту юную особу своему начальству. Что будет, если он распространит информацию о том, что Карина Пешкова действительно была на том самом митинге революционеров, во время которого было совершено нападение на Гриневича? Что будет, если он доведет до сведения Дурнова, что во время допроса мадемуазель Пешкова упорно отрицала этот факт, не требующий никаких доказательств? Всего этого будет вполне достаточно, чтобы Карину взяли под арест. Хотя, с другой стороны, карающий меч самодержавия имеет две стороны. Неизвестно, как поведет себя Дурнов, когда узнает о том, что его подчиненный еще с самого начала следствия скрывал от него часть служебной информации? Александр, не торопясь, вернулся на место происшествия. И правда, почему же он проявляет к этой девушке столь непростительную сни­ сходительность? После сегодняшней встречи на вокзале не следует ли ему переосмыслить свое отношение к этой весьма симпатичной особе? Откуда он может знать наверняка, что мадемуазель Пешкова не является преданной революционеркой, состоящей в тесной связи с гос­подином Ленским? В конце концов, кто сказал, что юное создание с премиленьким личиком, голубыми глазами и белокурыми волосами, заплетенными в очаровательные косы, не может таить в своем сердце жгучей ненависти к российскому самодержавию? Одни лишь еврейские погромы уже являются достаточно серьезной причиной для подобной ненависти. К тому же, если предположить, что Илья, ее жених, вскоре станет ее мужем, то он наверняка неоднократно рассказывал девушке о том, как чудом остался жив во время одного из Варшавских погромов, который, между прочим, унес жизни обоих его родителей. Карине было достаточно хорошо известно обо всем этом. Кроме того, нельзя забывать и о всем том, что хранит в своей памяти старуха Зелинская. Александр уже нисколько не сомневался, что и брат Карины, Сергей Пешков, постепенно, но уверенно переходил на сторону фанатиковцарененавистников, и что только добровольная жертва его отца позволила молодому человеку взяться за ум и вернуться к учебе в университете. Александр понимал, что у Карины было более чем достаточно оснований, чтобы присоединиться к рядам противников монархического режима. Да и сама мадам Пешкова, потомок финских евреев, разве не могла проникнуться от своих предков революционными идеями? Так кто же теперь 274

решиться утверждать, что ее дочь с пасынком Сергеем не могут разделять антиправительственные взгляды? Находящаяся менее чем в сорока верстах от Санкт-Петербурга Финляндия, то и дело предоставляет убежище таким неблагонадежным гражданам, как Ульянов-Ленин. На сегодняшний день террористам ничего не стоит беспрепятственно пересечь русско-финский кордон, подготовить теракт, да еще и протащить через границу взрывное устройство. Да и самого Ленского, вероятнее всего, сейчас следует искать не где-нибудь под Киевом, а именно здесь, на русско-финской границе. К тому же, не лишним будет наведаться и в университет, чтобы поинтересоваться делами Сергея. Хотя Александр не мог утверждать, что видел, как мадемуазель Пешкова подстерегала на вокзале царских государственных деятелей с динамитом в руках, но теперь, прежде чем он отбросит в сторону причастность Карины к только что совершенному убийству, его преданность Российской короне требует от него все как следует разузнать и проверить. Подходя к месту происшествия, Александр все еще продолжал хмуриться. Он посмотрел на опустевшее привокзальное пространство. Дымящийся черный экипаж все еще лежал посреди площади, усыпанной белым снегом, на­поминая собою труп бездыханной вороны. Впрочем, на этот раз, рядом с экипажем уже стоял генерал-майор Дурнов, только что прибывший на место происшествия. Было похоже на то, что он выслушивает доклад от какого-то офицера. В этом человеке Александр узнал своего извечного соперника – капитана Евгеньева. Дурнов не заметил Кронштадтского. Что ж, может быть, поскольку он сейчас официально находится в трехдневном отпуске, это и к лучшему. В настоящий момент у самого Александра не было желания встречаться со старым медведем, и поэтому он был уже готов уйти, когда Дурнов заметил молодого полковника. Эх, вот уж: не везет, так не везет. Александр плотно сжал от досады зубы и направился в сторону начальника.

– Здравия желаю, господин генерал,– произнес он, подходя к Дурному. Полковник и генерал коротко поприветствовали друг друга.

– Революционеры, как я вижу, снова не дремлют, – Александр оглянулся вокруг, чтобы определить, сколько солдат будут свидетелями их дальнейшего разговора, и поймал на себе взгляд капитана Евгеньева, квадратная челюсть которого была похожа на выглядывающий из мортиры кирпич. Евгеньев приложил руку к козырьку. Александр не ответил на его приветствие, и снова повернулся к Дурнову, чьи пучковатые брови и усы сделались от мороза еще более серыми, чем прежде. Акушерка из Санкт–Питербурга

275

– Весьма неприятное событие, полковник Кронштадтский. Кстати, капитал Евгеньев доложил, что Вы тоже были на месте происшествия. Что Вы можете сообщить? Ну вот, стоило этому Евгеньеву открыть рот, как и его уже примазали к этому делу.

– Да, господин генерал, я, действительно, услышал взрыв, когда находился на перроне. Когда же я подбежал к месту происшествия, то здесь уже была полиция, солдаты, а сам Калинский был мертв.

– Евгеньев докладывает, что с террористом была женщина. На лице у Александра не вздрогнул ни единый мускул.

– А он опознал ее личность, господин генерал? Дурнов расстегнул верхнюю пуговицу и достал из кителя портсигар. Затем, взяв оттуда сигарету и зажав ее между пальцами, он принялся свободной рукой стучать по карманам, определяя место нахождения спичек. Александр достал коробок из своего кармана намного раньше начальника. Он чиркнул спичкой, и, прикрывая ее слабый огонек от ветра, предложил генералу. Дурнов воспользовался предложением, и это дало Александру возможность изучить выражение лица начальника.

– Капитан Евгеньев говорит, что Вы преследовали эту женщину,– произнес Дурнов. Александр бросил догоревшую спичку в снег.

– Капитан Евгеньев ошибается, господин генерал,– ответил ему Александр, опуская коробок обратно в карман. В то же самое время он снова посмотрел на Евгеньева, который стоял в окружении кавалеристов, сопровождавших Дурнова. Генерал затянулся сигаретой.

– Значит, Вам не удалось задержать эту женщину? Если сейчас Александр скажет, что он узнал в толпе Карину Пешкову и ее мать, то Дурнов немедленно отдаст распоряжение, чтобы женщин выследили, задержали, а затем и допросили с применением таких безжалостных методов, о которых в Киеве никому и ничего не известно. Охранка обвинит Ленского в убийстве графа Калинского, а Карину причислит к его помощникам. Дурнов столь снисходительно отнесся к «шалостям» Сергея Пешкова лишь по одной единственной причине – Сергей был родным племянником госпожи Расковой. Александру пришлось побороться с эмоциями. С одной стороны, он прекрасно понимал, что только последний глупец будет рисковать своею карьерой ради молодой девицы, которая с ним едва знакома. Один 276

неосторожный шаг, и у капитана Евгеньева появится долгожданный козырь, чтобы его погубить. Но, с другой стороны, сейчас был не самый подходящий момент для того, чтобы способствовать аресту и безжалостному допросу сотрудниками тайной полиции вообще кого бы то ни было, кто имеет причастность к еврейским корням. Тем более в вопросах, связанных с убийством царских чиновников. К тому же царь не давал согласия на ужесточение мер, применяемых к евреям, проживающим на территории Российской Империи. Судя по всему, антисемитизм никогда не закончится. Раньше Александр не задумывался над подобным вопросом, но теперь ему стали открываться причины этой давней и столь необъяснимой ненависти к потомкам Авраама. И хотя Александр уже успел приготовиться к последующим вопросам со стороны начальства, но, тем не менее, последующие слова генерала застали его врасплох.

– Не обращайте внимания, полковник. Капитан Евгеньев просто завидует Вам. Завидует, и не более того,– произнес прямолинейно Дурнов. – Вы даже представить себе не можете, сколько офицеров с нескрываемой жадностью смотрят на дочь генерала Раскова. Вы еще слишком молоды, полковник, а, следовательно, ничего не знаете о том, насколько коварными могут быть планы и замыслы одного мужчины против другого, когда речь идет о подобных вещах. Даже в армии! – Александр, было, подумал, что генерал ошибается относительно Татьяны, впрочем, исходя из данных обстоятельств, он не решился перечить начальнику. – Я знал Вашего батюшку, Александр. Скажу даже более, мы были с Вашим отцом друзьями. Именно поэтому я и считаю своим долгом предупредить Вас. Если Вы не будете следить за каждым своим шагом, то так и знайте, ждите скорой беды. Не от меня, естественно, но от других офицеров. Таких, например, как капитан Евгеньев. Его отец желает добиться для своего сына повышения по службе, и поэтому постоянно интересуется у меня делами своего отпрыска. Но, к сожалению, у молодого Евгеньева не очень много шансов порадовать своего родителя. Само собою, разумеется, что я не стану накликать на себя недовольство вышестоящего начальства, особенно в тех вопросах, где речь идет об их детях. Евгеньев добивается того, чтобы его сын занял ваше место у меня в штате, Александр, а, следовательно, будет использовать всяческую возможность, чтобы отправить вас, как можно скорее, на фронт. Александр был поражен столь открытым признанием, хотя и воспринял его без эмоций. О, если бы, на самом деле, он смог бы передать свою Акушерка из Санкт–Питербурга

277

должность в охранке богатому и испорченному Карлу Евгеньеву в обмен на место в своем элитном кавалерийском полку, то он сделал бы это, не задумываясь. Но скажи он сейчас об этом Дурнову с той же откровенностью, какую только что позволил себе в отношении него генерал, и старик, наверное, оскорбится. С недавних пор, Александр начал замечать, насколько гордость осложняет человеческую жизнь.

– Премного благодарен Вам, господин генерал. Я обязательно воспользу­ юсь вашим советом,– произнес угрюмо Александр, а затем добавил,– до того, как случилась трагедии, все мои мысли были о балах и отдыхе, ожидающие меня во время отпуска. Когда я услышал взрыв и бросился на площадь, то народ в ужасной панике рассыпался в разные стороны. Я лишь могу сказать, что не заметил ни одного человека, чьи бы действия заставили меня заподозрить в них террористов. Дурнов слушал Кронштадтского и молча докуривал сигарету, медленно осматривая то место, где совсем недавно было совершено нападение на графскую карету. Экипаж уже успели убрать, и теперь солдаты затаскивали на дрожки труп пристреленной лошади. Постепенно свежий снег полностью покрыл своим чистым покрывалом то место, где еще совсем недавно торжествовала свой триумф смерть. Оставшиеся зеваки тоже уже успели раствориться, и каждый из них побрел в свою сторону, унося навязанные войною проблемы и тревоги, а также все те заботы, которые были связаны с недостачей в городе хлеба. До Александра только сейчас начало доходить то, что в своей по­пытке защитить юную даму, о которой ему бы следовало навсегда по­забыть, он переступил ту невидимую черту, за которой начинается риск.

– Как Вы думаете, полковник,– снова перешел на официальный тон генерал,– кто бы мог стоять за этой акцией?

– Конечно, революционеры.

– А может быть Бунд? * Александр понимал, что версия с Бундом выглядела бы для охранки более привлекательной, поскольку эта революционная еврейская организация, отнесенная в России к разряду экстремистских группировок, очень уж активно отстаивала право на свое существование.

– Не думаю, ибо граф Калинский симпатизировал евреям. Причем, он был одним из немногих, кто не приветствовал новые антиеврейские законы. Отсюда следует, что у Бунда не было причин желать его смерти.

– Иногда тайные организации действуют странными методами. *)

Левая антисионистская еврейская партия.

278

– Именно так, господин генерал, но для того, чтобы пойти на убийство человека, который не желает этой организации ничего худого, нужно быть более чем странным. Дурнов сдвинул плечи. После некоторого молчания он сменил тему разговора.

– Я отдал приказ майору Соколову, чтобы тот обеспечил безопасную посадку графа на Киевский поезд, не так ли? Ну вот, и начало бури.

– Так точно, господин генерал.

– Старшим над кавалерийским эскортом был назначен капитан Евгеньев, который настаивает на том, что Соколова этим утром нигде невозможно было отыскать. Если все это действительно так, полковник, то тогда налицо серьезное нарушение служебного долга. И снова Евгеньев. Вот уж, воистину, «человек-тень»,– прозвище, кото­рым народ наделил презренных сотрудников тайной императорской полиции.

– Когда я уходил из казармы, майор Соколов знал о своем поручении и собирался его исполнить,– сказал Александр. – Я думаю, что граф Ка­ линский просто не стал дожидаться старшего офицера и самостоятельно покинул Зимний Дворец ранее положенного времени. Таким образом, я склонен полагать, что граф сам сделал выбор, в результате которого и пострадал. Подобное открытое высказывание было весьма рискованным пред­ приятием. Одно уже то, что Александр посмел выказать неуверенность в предположениях своего вышестоящего начальства, могло навлечь на него беду, но не вступись он сейчас за Геннадия, того наверняка арестовали бы за нарушение служебных обязанностей, а, учитывая военное время, того гляди, и расстреляли. Дурнов повернул голову в сторону Александра, и его прищуренные серые глаза уставились на подчиненного. Подобный взгляд для Александра был не в диковинку. Дурнов и до этого неоднократно давал Кронштадтскому понять, что он видит гораздо больше в словах своего подчиненного, чем тот себе представляет. Впрочем, до сих пор со стороны начальства в отношении Александра не предпринималось никаких жестких мер. Единственное, чем мог объяснить Александр столь невиданную снисходительность, так это дружба его покойного папеньки с генералом. Какое-то время Дурнов молчал, куря. Сделав последнюю затяжку, он бросил сигарету в снег. Акушерка из Санкт–Питербурга

279

– Возможно, я и соглашусь с Вашими словами, полковник, но майору Соколову все равно придется ответить за это нападение. Я не в силах защитить его в подобной ситуации. Его судьбу будет решать государь император. Так что мне не остается ничего иного, как исполнять свои обязанности. Александр сделал небольшой кивок головой и отдал генералу честь: – Именно так, господин генерал. На перроне послышался последний свисток поезда, отбывающего на Царское Село. Александр оглянулся в ту сторону, где находился перрон, а затем снова посмотрел на Дурнова. На этот раз губы генерала скривились в снисходительной улыбке.

– Вы можете идти, полковник Кронштадтский. Наслаждайтесь отдыхом. Но если здесь потребуется Ваше присутствие, то отпуск придется пре­рвать. Александр уловил в словах генерала намек на то, что в ближайшее время ему следует ожидать новостей. Александр сделал вид, что ничего не заметил. После этого генерал и полковник, как принято, отдали честь, и Александр торопливо зашагал в сторону перрона, чтобы забрать свой багаж, который он оставил с одним из носильщиков. Размышляя, он невольно нахмурился.

– Поезд на Царское Село уже отходит, Ваше благородие. Сюда, пожалуйста. Александр сел на поезд, задумавшись о недавнем происшествии. Все это только начало. Россия стоит на самом краю пропасти и, как знать, может, и я уже близко подошел к ее краю.

23 Секреты

П

рибыв в имение, Александр поприветствовал свою приемную матушку Ольгу Шашенко, небрежно поцеловав ей руку. Высокая и худая графиня зачесывала свои мягкие белые волосы назад, открывая лицо. Ее волосы были убраны в шиньон, покрытый белой сеточкой из шелка и усыпан небольшими жемчужинами. Лоб графини прикрывала челка. Уши были украшенны жемчужинами, а на плече красовался цветок, придававший светлому парчовому платью особенный шарм.

– Дорогой Алекс, как я рада тебя видеть. Тебе очень идет этот великолеп­ ный мундир полковника! Графиня повела Александра в гостиную. В танцевальной зале было много прислуги. Шли приготовления к предстоящему балу, в воздухе витала атмосфера радостного предвкушения предстоящего празднества и комната была заставлена коробочками с разными ленточками и прочей мишурой. Александр последовал за графиней в блестящую гостиную, отделанную кремовым плисом, красными коврами и портьерами точно такого же цвета. Массивный диван, стоявший вдоль одной из стен, и еще два, находившиеся неподалеку от него, кресла были оббиты шелковистой парчой кремового цвета, с розовыми и золочеными кисточками. За окнами падал снег, а в танцевальной зале весело горел огонь в камине, в котором трещали смолистые и пахучие сосновые поленья. Занавески на огромных окнах были подняты вверх, и для человека, находящегося по эту сторона окна вид зимы, полноправно вступившей в свои права, был вдохновляющим. В свои детские и юношеские годы Александр провел у этого окна много времени. Огромные хрустальные лампы, стоявшие на деревянных столах, отполированных до блеска, искрились точно так, как и дра­ гоценные украшения, которые носила у себя на шее и на запястьях графиня. Ольга Шашенко медленно опустилась в кресло, оббитое богатой красной материей с золотистыми оборочками по краям.

281

– Я очень рада, что ты получил повышение. Причем, каждый раз, когда я тебя вижу, ты все больше и больше становишься похожим на своего отца. Немудрено, что здешние юные девицы так любят говорить о тебе. Думаю, что в скором времени мне придется выгонять их отсюда. Да, теперь я вижу, что Татьяна тебя не заслуживает. Александр от неожиданности даже приподнял бровь. А вот, собственно говоря, и его час: – Сабля, добрый конь, да еще несколько сотен блестящих казаков, состоящих под моим началом, сделали меня намного счастливее, чем ежедневное копание в бумагах и документах в здании жандармского управления. Очень, я Вам скажу, затхлое местечко, – с этими словами он с сыновней нежностью положил руку на плечо графини. – Ну же, матушка, мы ведь знаем, что у Вас достаточно влияния для того, чтобы похлопотать за меня перед его величеством, ну, или, по крайней мере, перед Вашим старым другом Виктором, чтобы избавить от постигшей меня участи, которая для меня хуже, чем смерть! Графиня положила свою руку, изящно поблескивающую южно-африканс­ кими бриллиантами поверх его ладони, а затем погладила ее с материнской заботой.

– Полно, сын мой. Немного терпения. Я постараюсь помочь тебе. Александр нагнулся к графине и произнес с надменно перекошенными губами: – Как?

– Ну, прежде всего, позволь мне согласиться с тобою, что в этой охранке ты, действительно, только просиживаешь свою молодость. В этом учреждении нет абсолютно ничего, кроме грязных интриг. Да, все это так не похоже на приключения, соответствующие твоему возрасту. Вот взять хотя бы для примера генерала Дурнова... Он настоящий бандит, к тому же, невоспитан, – при этом она с грустью покачала головой. – Ты, Алекс, заслуживаешь большего. Кстати, ты слышал сплетни о том, что Николай лично собирается возглавить нашу армию на фронте? А что, если я скажу тебе, что это не слухи? Как ты думаешь, тебя бы это заинтересовало? Александр выпрямился и уверенно кивнул головой. Графиня на миг зажмурила глаза.

– Я так и думала. Я намерена способствовать твоему переводу в личную охрану Его Императорского Величества. Виктору все это, конечно, не понравится. Да и Танечке тоже, хотя, как знать,– продолжила она после некоторой паузы более вкрадчивым голосом,– бедная девочка настолько 282

очарована своими духовными поисками со старцем и всеми прочими его последователями, что, возможно, даже ничего и не заметит. Александр оставил без внимания дипломатично высказанную крити­к у в адрес Татьяны и обратился мыслями к Великому князю Николаю Нико­ лаевичу– главнокомандующему Российской действующей армией.

– Великий князь пользуется огромной популярностью среди офицеров его величества. Как Вы думаете, неужели государь и впрямь решится снять его с поста главнокомандующего? – задал он вопрос матушке.

– У меня есть достоверные сведения от надежного человека о том, что государь уже принял решение. Причем, не последнюю роль в этом деле сыграли царица и Распутин. В этот момент Александр вспомнил слова генерала Раскова о том, как Распутин кладет под свою подушку листочки с именами тех людей, которых императрице хотелось бы поставить на государственные должности, а на следующее утро сообщает ей, есть или нет на то Божья воля. – Старец очень сильно влияет на решения, имеющие прямое отношение к монаршей чете,– продолжала говорить графиня. – Причем царица доверяет ему безгранично. Что же до Великого князя Николая Николаевича, то она ужасно обеспокоена тем, что его популярность в офицерских кругах, действительно затмевает роль и влияние ее монаршего супруга. Царь Николай испытывает ревность к своему исполинскому родственнику. В гостиную вошел Конни и принес с собою небольшой графин с шер­ ри. Ольга Шашенко подала Александру один из хрустальных бокалов. Молодой человек взял его и подошел к окну, за которым кружились и падали снежинки.

– Алекс, но ты, по-прежнему, продолжаешь хмуриться. Признавайся: тебя волнует не только недавнее повышение и перевод на службу в Охранное Отделение?

– Я думаю о Геннадии.

– О Геннадии? – спросила она удивленно.

– Не хочу портить Вам вечер, но если сегодня здесь будет генерал Расков, то Вы все равно узнаете обо всем, – Александр рассказал графине о покушении на графа Калинского и об ожидающих Геннадия неприятностях из-за того, что именно ему было поручено возглавить кавалерийский эскорт, в обязанность которого входило безопасное сопровождение графа на железнодорожный вокзал. – Теперь Геннадию грозит расстрел,– сказал он в заключении, глядя на улицу через окно. Акушерка из Санкт–Питербурга

283

– Все это просто ужасно. Бедный мальчик. Я непременно поговорю об этом с Виктором. Думаю, что вместе с ним мы сумеем что-нибудь придумать. Если же дело примет чересчур неблагоприятный оборот, то я даже готова идти на прием к царице. Впрочем, поскольку оба близнеца приходились графине кровными родственниками, Александр не сомневался в том, что старая графиня не оставит Геннадия в беде. И хотя она и выказывала нескрываемое огорчение по поводу недавно появившейся у Ивана нездоровой привычки к спиртному, и открыто говорила о том, что он, тем самым, позорит фамилию Соколовых, тем не менее, она продолжала искренне любить и Ивана и Геннадия. Фактически, ее куда более устраивало, если бы Татьяна вышла замуж не за Александра, а за Геннадия. К тому же, за эти несколько последних месяцев Александр уже и сам начал замечать, насколько сильно его стала раздражать Татьяна. С самого начала он полагал, что молодая Раскова не только красавица, но еще и интеллигентная молодая особа. Но на сегодняшний день ситуация в корне изменилась. Чем больше ему приходилось проводить с нею свободного времени, тем больше он разочаровывался в своем выборе. Ее голова была забита балами, зваными ужинами, дамскими туалетами. Но она не способна была заглянуть в человеческую душу, посочувствовать или помочь страждущему. Кроме того, ее идеалом был Распутин. И эта привязанность росла день ото дня. Поначалу это нездоровое увлечение пробуждало в нем чувство ответственности за все еще не до конца сфо­ рмированную юную жизнь, но по мере того, как Татьяна все глубже и все осознаннее посвящала себя сибирскому старцу, его терпение иссякало. К сожалению, мысли о Татьяне не могли отвлечь его от Карины Пешковой. Добралась ли она уже до квартиры профессора Менкина? Он был уверен, что у девушки и у ее матери уже закончились деньги. Насколько он мог судить о родовом поместье Пешковых, которое он видел под Киевом, оно было уютным, но без признаков великосветской роскоши. Их имение являлось обычным плодом напряженной работы по выращиванию пшеницы. В общем, довольно приятный жизненный уклад. Сам Александр не придавал большого значения балам и прочим светским развлечениям, хотя после армейской пищи три вида жареного мяса и добрая дюжина различных тортов и пирожных легко могли привести его в восторг. Александр пригубил шерри. Да, если он и дальше будет молчаливо стоять и смотреть в окно, то графиня может обидеться. Он оторвался от своего занятия и посмотрел на графиню, находившуюся в противоположной 284

части гостиной. Ольга Шашенко держала сигарету, вставленную в длин­ ный позолоченный дамский мундштук. А что, если она сумеет помочь ему в сборе необходимой информации? Долгие годы шпионской работы свидетельствуют о том, что она, должно быть, как никто другой понимает важность информации и, кроме того, она прекрасно осведомлена о том, каким образом ее следует собирать. Он подошел к столу и взял в руки коробок со спичками.

– Что Вам известно о докторе Дмитрии Зиновьеве? – спросил он. – Помню, когда я был ребенком, Вы приглашали его на званые обеды.

– Дмитрий? Любопытно, что ты заговорил о нем именно сейчас. Фак­ тически долгое время он был другом нашей семьи, как, впрочем, и графиня Екатерина. Александр попытался прочесть все то, что осталось за рамками отве­та.

– Странно, но что-то я не припомню, чтобы графиня Екатерина часто бывала в нашем доме.

– Нет. Она бывала у нас редко. Бедняжечка. К сожалению, большую часть своей жизни она провела в болезнях. А сейчас вообще не поднимается с постели. Между прочим, доктор Зиновьев будет сегодня на балу в числе приглашенных, – графиня ожидала, что Александр посмотрит ей в глаза.

– А почему ты спрашиваешь о нем? Александр чиркнул спичкой и поднес огонь к сигарете графини.

– В ту ночь, когда революционеры совершили нападение на Гриневича, в числе митингующих была и Карина – одна из племянниц госпожи Расковой. Так вот, Зиновьев пришел ей на выручку, чем и составил ей хорошее алиби.

– Да ну?

– Мне кажется, что для врача его уровня и для человека столь высокого общественного положения, с которым считается даже Его Императорское Величество, было чересчур рискованно делать что-либо подобное для совершенно незнакомого ему человека. Как Вы считаете? В комнате воцарилась пауза. Графиня поднялась с дивана и подошла к креслу, стоявшему возле камина. Все это время Александр терпеливо продолжал вертеть в руках коробок со спичками. Графиня некоторое время смотрела на горевшие в камине сосновые поленья, прежде чем снова заговорить.

– Вообще-то, меня вовсе не удивляет то, что он поспешил на помощь именно Карине Пешковой. Лично я всегда надеялась на то, что с годами его помощь этой девочке будет куда более весомой. Акушерка из Санкт–Питербурга

285

– Карина Пешкова – его дочь,– произнес он совершенно неожиданно. Графиню эти слова вовсе не удивили.

– Да. В студенческие годы Ева влюбилась в Дмитрия, он ответил ей взаимностью. Зиновьев считал, что Екатерина очень скоро отойдет в мир иной, так как у нее обнаружили рак. К счастью для графини, этот диагноз оказался неверным, и тогда всем планам Дмитрия пришел конец. Он отказался от развода с женой, но предложил Еве стать его любовницей. Пешкова отказалась. Через некоторое время он узнал от ее близкой подруги Фаины Ленской о том, что Ева носит под сердцем его ребенка. Когда же у них вышла размолвка в отношении внебрачного дитя, то Ева бросила учебу и переехала в самый бедный район Санкт-Петербурга. Он разыскал ее через ту же Фаину. Графиня прервала свои воспоминания, а Александр не стал ее под­гонять.

– Тогда через одного общего знакомого он устроил ей брак с Иосифом Пешковым, который совсем недавно похоронил свою жену и остался с двухлетним сынишкой Сергеем. Насколько мне известно, с тех пор Дмитрий и мадам Пешкова так ни разу и не виделись, а у Евы сложился, в общем-то, очень даже неплохой семейный союз, который можно было бы назвать счастливым, если бы не эта последняя история с революционным митингом, следом за которым последовал арест ее мужа. Графиня посмотрела на Александра.

– Ваши объяснения дополняют результаты моего собственного рас­ следования. Когда мне поручили вести отдельные эпизоды по делу Пеш­ кова, то мне, волей-неволей, пришлось покопаться истории юных лет его жены – госпожи Пешковой. В личном деле доктора Зиновьева, имеющегося в распоряжении охранного отделения, есть запись о некоей мадемуа­ зель Менкиной – студентке, на тот момент второкурснице. Теперь все фрагменты моей скудной информации обрели более определенную форму.

– Но, Алекс, тебе не нужно придавать эту информацию огласке. Сейчас Екатерина серьезно больна, и на этот раз диагноз для всех весьма очевиден. К тому же у графини очень слабое сердце. Ей совершенно ничего не известно об этой давнишней связи ее мужа с Менкиной. Александр и не собирался ворошить прошлое доктора Зиновьева и беспокоить его семью. Но сведения, которые он только что получил, давали ему полное право обсудить с этим человеком будущее его дочери.

286

– У госпожи Пешковой есть дочь Карина, прекрасная, как мне сказали, девушка, к тому же, большая умница,– добавила графиня.

– Вам сказали абсолютную правду. Графиня посмотрела на своего пасынка вопросительным взглядом.

– А ты разве знаком с ее дочерью? Ах, да! – сообразила графиня,– конечно, ты мог ее видеть прошлым летом, когда гостил у Расковых, – в гостиной уже в который раз воцарилась пауза, – значит, Карина Пешкова все-таки сумела произвести на тебя впечат­ление? Александр взглянул в глаза своей приемной матушке.

– Да,– произнесла она понимающе тихим голосом. – Вижу. На этот раз комната, в которой они находились, укрылась точно таким же безмятежным безмолвием, каким укрывал за окном промерзлую землю мягкий и пушистый снег. Александр снова пригубил шерри. Графиня Ольга вздохнула.

– Что ж, по крайне мере, теперь у тебя появилось еще больше доводов в пользу того, чтобы немедленно перевестись в личную охрану к Николаю, и уехать из Санкт-Петербурга, – Александр невольно отвел взгляд в сторону. Его нижняя челюсть сильно напряглась, и он уже собирался что-то произнести, когда графиня прервала его.

– Я не имела в виду бежать из-за Карины, дорогой мой, я имела в виду из-за Виктора и Софьи. Виктор, как бы это мягче сказать, будет недоволен твоим отказом жениться на его дочери, но, с другой стороны, все это дает мне право перейти непосредственно к главной теме нашего с тобою разговора, из-за которого я, собственно говоря, и вызвала тебя сюда. Думаю, что до прихода гостей мы кое-что с тобою обсудим. Речь пойдет о Татьяне. Так, чем дальше, тем интереснее. И о чем же сейчас может пойти речь? Распутин и Татьяна? Неужели из-за этого мачеха устроила для него этот краткосрочный отпуск? Александр снова подошел к окну, за которым продолжал кружиться и падать на землю снег.

– Если речь пойдет о Распутине, то я…

– Наш разговор не имеет ничего общего с этим человеком. Хотя Виктор прислал вестового с запиской, в которой просит сообщить тебе, что он намерен переговорить с тобою до начала бала именно о Распутине. Но, прошу тебя, не надо смотреть на меня столь недружелюбным взглядом. Лично я не имею никакого отношения к его просьбе. Единственное, что мне известно, так это то, что он ужасно обеспокоен привязанностью своей дочери к старцу. Все это ты обсудишь с ним один на один. Но я не Акушерка из Санкт–Питербурга

287

об этом. – Александр допил шерри и преднамеренно продолжал молчать. Графиня тоже подошла к окну и встала рядом со своим пасынком. – Я о дуэли, Алекс. Александр поставил бокал на поднос.

– А я надеялся, что до Вас эти известия не дойдут.

– Это у нас, в Санкт-Петербурге? – возмущенно фыркнула она. – Вообще­ то я получила письмо с сообщением о выходке капитана Евгеньева, когда была еще в Крыму. В противном случае, разве бы стала я возвращаться в столицу раньше времени?

– Ну, и кто же Вам об этом сообщил?

– Софья. Мадам Софья, ну, кто же еще. Она, безусловно, волнуется о репутации своей доченьки.

– Графиня беспокоится за твою жизнь, но, кроме того, она обеспокоена еще и тем, что этот скандал может негативно отобразиться на репутации Татьяны. Алекс, я прошу тебя, не стоит на меня смотреть столь циничным взглядом. Заверяю тебя, что такая особа, как Софья, имеет достаточно оснований, чтобы лишить себя покоя из-за подобных вещей. После того случая она лишилась сна и даже выписала у Зиновьева снотворную микстуру.

– Подумать только, а я даже не знал, насколько меня ценят и любят.

– И оставь при себе свой сарказм, дорогой. Конечно, она заботится о тебе. Но о подобных дуэлях из-за женщин в обществе принято говорить годами. Меня, например, очень сильно расстроила нелепая история, в которой ты оказался. Подумать только! Дуэль из-за Татьяны! Да, как же до такого можно было дойти?

– А разве госпожа Раскова не объяснила Вам?

– Ну, естественно, она рассказала свою версию этого происшествия. А теперь я хочу послушать тебя.

– Думаю, что Татьяна вскружила голову Евгеньеву. В тот вечер он был пьян и вел себя довольно глупо. Он всячески пытался оскорбить меня, делая это до тех пор, пока у меня уже просто не было выбора. Да и что, собственно говоря, может сделать мужчина, когда попирается ногами его достоинство, и притом на глазах у свидетелей. Дуэль была назначена на август. Затем отложена его отцом по причине болезни. Дело в том, что рано или поздно наши пути все равно пересекутся. Мне очень жаль, что Вам об этом сообщили.

– Нам что-то нужно делать. Ах, и все из-за этой Татьяны. Мне кажется, что она ведет себя неразумно, когда дело доходит до флирта с молодыми 288

офицерами. Ей никак не следовало приглашать Евгеньева вместе с тобой в Казань. Даже не знаю, о чем только думала Софья, когда позволяла своей дочери вести себя столь безрассудно.

– Просто Татьяна никогда ее не слушает. Она поступает так, как ей самой хочется, а у госпожи Расковой не достает духу для того, чтобы поставить на место свою дочь.

– Именно это я боялась услышать. Какой стыд.

– Впрочем, матушка, я и не ожидаю от нее ничего большего, – Александр приложил усилия к тому, чтобы в голосе не звучали пренебрежительные нотки, но они все равно просочились наружу, – Мы ведь прекрасно знаем, почему и зачем затевается вся эта свадьба. К тому же, мы с Татьяной тоже пришли к соглашению, что этот брак в одинаковой степени служит достижению наших личных целей. Так что теперь, принимая в расчет, что мы не любим друг друга, с моей стороны было бы жестоко ожидать от нее каких-либо жертв. Разговор был прерван покашливанием Конни. Графиня Шашенко повернулась в сторону дверей: – Да, Конни.

– Генерал Виктор Расков, графиня.

– Очень хорошо. Проводи его сюда. Графиня повернулась к Александру. Он нагнулся вперед и поцеловал матушку в лоб.

– Вам не стоит так обо мне беспокоиться,– произнес он тихим голосом.

– Ты просишь у меня невозможного, сын мой, и поэтому даже не думай, что я соглашусь безучастно смотреть на все происходящее. Ты – единственный сын, который у меня есть, и поэтому я не стану мириться с дуэлью, в которой один из вас будет либо серьезно ранен, либо убит. – С этими словами она отправилась встречать прибывшего генерала Раскова, протянув навстречу ему руку, усеянную сверкающими бриллиантами. Александр остался стоять у окна в мрачном настроении. Если он не любит Татьяну, то зачем ему беспокоиться по поводу Евгеньева и Распутина? И все же он был зол, прежде всего, на самого себя. Перед его глазами в очередной раз возник образ Карины. Ее упорное желание поступить на учебу в медицинское училище свидетельствовало о незаурядном мужестве. Эта девушка ставила перед собою цель, достойную всяческого уважения. Так же он не переставал восхищаться ее последним поступком, когда она, несмотря на угрозу ареста, отбросила личные страхи и кинулась принимать роды у какой-то крестьянки. Кроме этого его весьма Акушерка из Санкт–Питербурга

289

впечатляло ее желание помогать своему дяде в работе над новой книгой, в которой профессор решил сделать заявление о том, что Иисус является Мессией. Александр представил себе Карину, сидящей в крошечном кабинете профессора, склоненной над Библией и комментариями к ней, добросовестно делающей выписки для своего дяди. Она была так непохожа на пустышку Татьяну. Безусловно, молодая Раскова имела привлекательную внешность, но не более того. Татьяна заслуживала его сожалений, а Карина пробуждала в нем жизнь. А ведь действительно, как же я могу говорить о предстоящей дуэли и одновременно готовиться к свадьбе?

>

Александр, по-прежнему, находился в гостиной комнате графини, расположившись у камина, в то время как генерал Расков напряженно раздувал ноздри от негодования. На столе перед обоими собеседниками находилось досье Распутина, собранное охранным отделением, и теперь генерал безостановочно расхаживал взад и вперед по комнате, сложив за спиной руки в замок. Графиня оставила мужчин наедине, и поэтому Расков мог говорить открыто.

– Я более чем обеспокоен поведением Татьяны. Говорю тебе, Алекс, с Распутиным надо что-то делать.

– Я постараюсь еще раз поговорить с ней на эту тему, ваше превосходи­ тельство. Где она сейчас?

– Она и Пешковы все еще находятся у нас в имении. Татьяна ожидает, что ты приедешь за нею, и вы все вместе отправитесь на бал. Слова генерала вызвали в Александре живой интерес.

– Вы сказали Пешковы, господин генерал?

– Да. Наталья и Сергей. С племянником ты встречался в Киеве, – генерал озадачено нахмурился. – Бедный Иосиф. Я делаю все, что только возможно, чтобы хоть как-то повлиять на царя и замять это дело, – он хватил кулаком правой руки о левую ладонь. – Я-то ведь знаю, что он не революционер, и что за всем этим киевским сборищем стоит никто иной, как господин Ленский. Эх, был бы я сам на том треклятом митинге, я бы повесил этого смельчака собственными руками. На какой-то момент, когда генерал произнес вслух фамилию Пешковых, все мысли Александра рванули в направлении Карины. А известно ли генералу о том, что Карина – дочь доктора Зиновьева? Вероятнее всего, 290

нет. Да и то, что в имение к Расковым совсем недавно прибыла госпожа Пешкова, он тоже не упомянул. Из этого следует, что он даже не знает о том, что Карина и ее мать сейчас находятся в столице. Что ж, в этом случае, он был прав. Беглянки остановились на квартире профессора Менкина.

– Значит, госпожа Пешкова и ее старшая дочь до сих пор остаются в Киеве?

– Да. Мы ожидаем их через несколько недель. Еве не просто оставить свой дом и родовые земли. – Расков нервно мотнул рыжей копной волос, которые уже начали седеть, и принялся закручивать усы. – Кстати, это еще одна некрасивая семейная история. Я уже подал прошение императору, впрочем, как и графиня Шашенко. Александр был первым, кто обратился к своей матушке о том, чтобы та начала ходатайствовать перед царем за приостановку конфискации земель у Пешковых. На ее прошение до сих пор не было ответа. Государь рассматривал дела подданных очень медленно. Что ни говори, но монархия является неуклюжим медведем. Зато от сотрудников охранного отделения Александр слышал о том, что Распутин принимает у себя на квартире огромные очереди просителей к царю, давая некоторым из них обещание, что сообщит монаршей чете их просьбы. В благодарность за хлопоты старец берет от некоторых знатных особ ящики с дорогим вином. Надобно полагать, что к настоящему времени его винный погребок уже забит до краев.

– Так, теперь о деле,– генерал вручил Александру лежавшее на столе досье. Согласно словам генерала, по поручению министра внутренних дел и председателя государственной Думы охранное отделение начало вести тайное наблюдение за Распутиным. В ближайшее время увесистое досье с пе­речнем зафиксированных грехов старца ляжет на стол Его Императорского Величества с просьбой отослать старца обратно в Сибирь.

– Как знать, может, ты единственный, кто сумеет убедить Татьяну в том, что вся власть этого старца ни что иное, как обычное шарлатанство,– продолжал говорить генерал, а затем указал на досье. – Прочти все это, а затем поговори со своей невестой. Александр стиснул зубы. Со своей невестой. Да ведь он даже не делал Татьяне предложения, но генерал, должно быть, усиленно толкал его в такой тупик, выйти из которого, минуя самые серьезные осложнения, будет невозможно.

– Расскажи моей дочери все, что нам известно о Распутине,– продолжил генерал,– а затем отправляйся с ней на их сборище, которое будет сегодня Акушерка из Санкт–Питербурга

291

вечером. Они собираются в имении у Вырубовой. Татьяна намерена покинуть сегодняшний бал пораньше. Я надеюсь, что твой доклад по итогам посещения их сегодняшней встречи дополнит досье и, таким образом, захлопнет крышку гроба Распутина. Правда, у самого Александра имелись сомнения на тот счет, что царь после его доклада отправит старца обратно в Сибирь. Никакой компромат не сумеет покрыть истерики царицы, которая уверена, что безопасность ее семьи и Российской Империи целиком и полностью зависят от Распутина.

– Господин генерал, как я вам уже неоднократно сообщал, мои беседы с Татьяной не возымели силы, и она осталось при собственном мнении относительно Распутина. Впрочем, я сделаю все, что только будет возможно. Может быть, это досье раскрыть ей глаза. Думаю, что когда она начнет задавать ему вопросы, то здравый смысл возобладает. Мне доводилось слышать ужасные слухи о том, что царь и царица тоже иной раз посещают сеансы Распутина. Также мне стало известно, что подобные сеансы проводились даже здесь, в Царском Селе, и что все они граничили с религиозным фанатизмом и аморальностью. К сожалению, аморальность является составной частью того, о чем говорит и о чем учит Распутин. Насколько мне известно, старец учит, что грех необходимо совершать по плоти, делая это для того, чтобы быть свободным от него в духе.

– В таком случае, Александр, царю, как никому другому необходимо пред­ ставить доказательства подобных случаев. Мы обязаны раскрыть ему глаза на то, что этот шарлатан приведет всех нас к неизбежной погибели. Расков подошел вплотную к Александру и хлопнул тяжелой рукой по плечу. В его глазах светилась отцовская любовь.

– Я надеюсь на тебя, мой мальчик.

292

24 Снимая маски

А

лександр покинул поместье графини Шашенко, держа под мышкой досье. Он сел в экипаж и направился в царскосельское имение Расковых. Через несколько часов он был на месте. Молодой человек вошел в дом и попросил прислугу известить о своем прибытии Татьяну.

– Мадемуазель Раскова находится со своим двоюродным братом, господи­ ном Пешковым, в гостиной. Мне было велено просить Вас присоединиться к ним, как только Вы прибудете в имение, господин полковник. Это значит, что Сергей не боится открыто появляться в тех кругах, в которых вращаются Расковы. Что ж, весьма смелое решение со стороны его дядюшки. Лично Александр не имел ничего против юного Пешкова. К тому же, он прекрасно понимал, как мог сейчас чувствовать себя человек, по вине которого его отца держат в Петропавловской крепости Петрограда. Александр отпустил дворецкого, сказав ему о том, что он сам найдет дорогу в гостиную, и направился туда, где сейчас находились Татьяна и Сергей. В богато обставленной комнате была выставлена напоказ роскошная коллекцию ковров, выполненных в византийском стиле. Вся деревянная мебель и прочее убранство, изготовленное из дерева, было исключительно ручной работы и отполировано до блеска. На стенах висели полотна великих художников и, в том числе, огромный портрет монаршей семьи. Двери в гостиную были открыты и оттуда доносились звуки словесной перепалки. Александр остановился в дверях. Он увидел Сергея, который высмеивал Татьяну. Александру потребовалось совсем немного времени, чтобы определить, что весь Сережин юмор был насквозь пропитан ядовитым сарказмом.

– Так значит, ты говоришь, что Распутин – это наша надежда? О, небеса, помогите же вы этому миру глупцов!

– Да как ты смеешь насмехаться! – возмущенно парировала Татьяна.

– Как я смею! Ну, так и быть, поскольку тебя это интересует, то я, пожалуй, отвечу. Хотя, если честно, я сомневаюсь, что ты или твои бестолковые 293

подружки сумеют проглотить эту правду без того, чтобы не подавиться. Я смеюсь потому, что великосветские дурочки, у которых имеется все, кроме ума, очень скоро побегут за этим мужиком и начнут хлебать вместе с ним из одного и того же корыта. Я смеюсь оттого, что когда он велел тебе слизать варенье с его грязных пальцев, якобы в знак твоего величайшего смирения, ты была настолько глупа, что именно так и поступила. Я смеюсь потому, что ты действительно уверена в том, что этот шарлатан дарован нам Богом. Ну-ну, не стоит так уж краснеть, потому как ты, на самом деле, готова целовать его грязные руки, называть его Учителем и Пастырем, и говорить о том, какой он хороший и мудрый и, что самое ужасное,– святой. Татьяна судорожно хватала ртом воздух, не помня себя от возмущения. Сергей ехидно захихикал: – Распутин – это самое обыкновенное ничтожество, которое женщина с самой малой долей мозгов смогла бы без труда разглядеть насквозь. Но особы, подобные тебе: образованные, богатые, и, кроме всего прочего, интеллигентные, не имеют ни толики дара различия. Именно поэтому они и следуют столь слепо и столь преданно за этим старцем. Все. Включая, между прочим, и царицу! Да этот грязный мужик не способен помочь даже самому себе, поскольку напивается в стельку по нескольку раз в неделю. И, тем не менее, женщины из высшего светского общества так и тянутся к нему, мечтая попасть в так называемый узкий круг особо избранных учеников, при этом заявляя, что они, якобы, являются искателями света. О, Распутин! О, Распутин, поцелуй же меня, мой мудрый учитель-лапотник. Черные глаза Татьяны горели, как раскаленное африканское солнце. Ее ладошка звонко хлестнула кузена по щеке.

– Ах ты, необразованный трус,– прокричала она, задыхаясь от гнева и наступая на него, в то время как Сергей, скалясь ей в ответ самым непристойным образом, отступал назад, схватившись рукой за покраснев­ шую щеку.

– Поцелуй меня, о, Гришка, поцелуй,– не унимался кузен.

– Думаешь, я не знаю, как ты, чтобы спасти свою собственную шкуру, позволил жандармам арестовать твоего отца и отправить его на сибирские рудники? – со злобой в голосе произнесла Татьяна. Ухмылка на лице Сергея исчезла.

– Ты просто не знаешь, о чем говоришь.

– Да, это ты и все твои вульгарные революционеры не имеют ни капли способности к различению. Сегодня утром был убит граф Калинский! И, знаешь, я вовсе не удивлюсь, если узнаю, что к этому убийству причастен 294

твой лучший друг Ленский. О, вот только не надо теперь смотреть на меня удивленными глазаи, делая вид, что тебе ничего о нем не известно. И, скорее всего, что там, на вокзале, ему помогала твоя маленькая зазнобушка Иоанна.

– Не впутывай сюда Иоанну,– произнес он предупреждающим голосом. На этот раз настала очередь Татьяны ехидничать.

– Да, да, мой дорогой кузен, как видишь, мне многое известно. Ты, наверное, не знаешь о том, что мой папенька служит в охранке? А я знаю все!

– Это говорит лишь о том, что ты суешь свой любопытный нос не в свои дела. Впрочем, чему уж тут удивляться. Ну, и что же ты знаешь?

– Об Иоанне Ленской? Ничего! А вот о Карине! Скажи-ка мне мой маленький революционный друг, сколько тебе было лет, когда родилась твоя сестра Карина? Сергей нахмурился.

– Это еще зачем? И вообще, ты это к чему?

– А что ты знаешь про кулон, который имеется у тетушки Евы? Такой, знаешь, инкрустированный разными камушками. Откуда он у нее?

– Кулон?

– Да, от доктора Зиновьева! Когда-нибудь я доберусь до этого укра­ шения, и тогда я все и всем докажу. Кто-кто, а графиня Екатерина уж точно сумеет определить, принадлежит ли этот кулон к ее семейным украшениям.

– Ты, сестрица, наверное, лишилась рассудка. Я даже не знаю, о чем ты говоришь. Понятно, это влияние Гришки Распутина. Стоило тебе и твоим подругам покрутиться возле него, как вы все сошли с ума. И, если хочешь знать, то и наша царица тоже чокнулась вместе с вами. Татьяна подошла вплотную к Сергею и помахала у него перед носом своим пальчиком.

– Зато мне известно еще об одной умалишенной молодой крестьянке, которая умерла при родах, произведя на свет твоего незаконнорожденного ребенка. На этот раз на лице Сергея показались следы неподдельной горечи. Его ухмылка исчезла, а в глазах уже не было ничего, кроме ненависти. Он откинул рукою сбившиеся на лоб черные волосы.

– Ты–реакционерка! – злобно выговорил он. – Если Россия и будет когданибудь уничтожена, то это сделают не революционеры, а такие люди, как ты. Тебе нравится та ложь, в которой ты живешь. Твой царь и твоя царица целуют руки пьяного мужика и называют его своими «ушами и глазами», в то время когда ты, Татьяна, и все твои богатые и глупые подружки Акушерка из Санкт–Питербурга

295

падаете к его потным ножищам и верите в то, что у него есть ответы на все вопросы! – Он снова рассмеялся. – И ты думаешь, что Распутин сумеет сохранить за собой силу? Нет, Ленин прав. Плоды на дереве загнили! И теперь все, что нам остается делать, это подождать еще совсем немного, а затем как следует его тряхнуть. И тогда вся наша культура посыплется на землю, где ее будут попирать ногами. Сергей развернулся и направился к выходу из гостиной. На короткое время он остановился напротив Александра, в руках которого было толстое досье. Сергей обвел его оценивающим взглядом, как будто решая, будет между ними схватка или нет.

– Кто Вы такой?– спросил он требовательным тоном. Александр слегка наклонил голову, при этом улыбнувшись.

– Полковник Кронштадтский. Охранное отделение. Поначалу Сергей побледнел, но затем снова принял воинственный вид.

– Послушайте, Кронштадтский, я вовсе не намерен бросать Вам вызов, но если Вы пожелаете, то знайте, я непременно это сделаю.

– В прошлый раз, когда я был одет в точно такой же парадный мундир, мне в лицо вылили вино,– произнес равнодушным тоном Александр. – Так что, давайте подождем, пока я удовлетворю желания первого дуэлянта, Вы не против? Сергей нахмурился и обвел полковника злобным взглядом. В ответ Александр слегка изогнул бровь.

– Или я могу арестовать Вас прямо сейчас, поскольку Вы, сударь, сбежали из имения Пешковых еще до того, как генерал-майор Дурнов успел опросить Вас по делу о нападении на Гриневича. Мы по-прежнему, не прекращаем поиски тех молодчиков, которые были причастны к этому происшествию. Вам, например, что известно по этому делу? Сергей облизал пересохшие губы.

– Ничего. Я к этому делу непричастен. Клянусь. Александр выпрямился во весь рост, давая возможность Сергею рас­ смотреть его стройную осанку.

– Вы вели себя в гостиной как последний глупец, дразня Татьяну. Я могу согласиться с большей частью всего того, что Вами было сказано о Распутине, но та манера, в который Вы изъяснялись, свидетельствуют о Вашей незрелости.

– В вопросах взаимоотношений со своей кузиной я не нуждаюсь в Ваших наставлениях.

296

– Вам еще очень многому предстоит научиться, Сережа, и я боюсь, что Ваше взросление окажется мучительным.

– Мне можно идти?

– Да. Идите. Но, хотите Вы того или нет, отныне нам придется видеться с Вами довольно часто. Сергей искоса посмотрел на своего соперника.

– Что Вы имеете ввиду?

– Где Карина? Сергей удивленно взглянул на Кронштадского.

– В Киеве, разумеется, вместе с матерью. Мы ожидаем их здесь через несколько недель. Хотя Наташа сказала мне, что они хотели остановиться на квартире у дяди Матвея. А почему Вы меня об этом спрашиваете? Тут в разговор неистово вмешалась Татьяна.

– Потому что Алекс влюбился в нее. Вот почему. Александр спокойно посмотрел на Татьяну.

– Ты расстроена, дорогая. Тебе сейчас лучше будет присесть и успокоиться. Мы потом с тобой поговорим. Теперь Сергей уже смотрел на полковника с нескрываемым интересом. Затем на его лице вспыхнула улыбка, и он торжествующе поглядел на Татьяну.

– Итак, Карина сумела его покорить, а? Впрочем, меня это нисколько не удивляет. Она в два раза больше женщина, чем ты, – затем он развернулся к ней спиной и направился к выходу. В гостиной воцарилась жуткая тишина. Татьяна сжала руки в кулачки и смотрела на Александра пронизывающим взглядом.

– Он – революционер. Я всегда знала о том, что этот прохвост -революцио­ нер. Тебе следовало бы арестовать его и выпустить бедного дядю Иосифа.

– Прошу тебя, Татьяна, давай присядем. Нам сейчас нужно кое-что с тобою обсудить. Мне вовсе не хочется превращать наш разговор в перебранку двух разозлившихся детей. Девушка резко развернулась, подошла к дивану и села на него, затем, скрестив руки на груди, уставилась на Александра испепеляющим взглядом. Александр закрыл за собою двери и повернулся к Татьяне. Она нервно вскочила с дивана, подлетела к серванту и вытащила оттуда бутылку бургундского вина. Девушка потянулась за бокалом, но Александр схватил ее за руку, забрал бутылку и поставил ее на место.

– Мне не нравятся женщины, которые прибегают к алкоголю в момент серьезного разговора. Акушерка из Санкт–Питербурга

297

Татьяна уставилась на Александра непонимающим взглядом, и на ее лице отразилось удивление. На какое-то мгновение она, казалось, успокоилась, но затем, после паузы, резко отошла в сторону, повернулась к нему спиной и снова скрестила руки на груди.

– Итак,– начала она вызывающе,– ты все слышал, что я говорила о Карине и о докторе Зиновьеве. Что ж, можешь сразу начать со своих упреков. Александр подошел к Татьяне, взял ее за руку и повернул к себе ли­цом.

– В Казани ты обещала мне, что больше не будешь возвращаться к этому вопросу. Так зачем же ты снова начинаешь ворошить прошлое?

– Карина внушает тебе страсть, признай же это. Он смело заглянул ей в лицо. В глазах девушки горел гнев, и Александр мог отчетливо видеть, как у нее на шее учащенно пульсирует артерия.

– Да, ты права. Я действительно в нее влюблен.

– Значит ты, все-таки, это признал.

– Да. Прости, что причинил тебе боль, но я нисколько не сожалею о том, что встретился с Кариной. Татьяна гневно потянула воздух. Она хотела наградить Александра пощечиной, но тот, ожидая подобного выпада, без особого труда перехватил ее руку и не торопился отпускать.

– Ты не готова для вступления в брак, Татьяна. Как и Сергею, тебе тоже необходимо повзрослеть. Ты похожа на распалившуюся головешку, которая в своей ярости готова сжечь себя дотла. Тебе необходимо время и несколько жизненных уроков.

– А ты у нас – эксперт. У тебя, конечно, есть инструкции на все случаи жизни.

– Нет. Я тоже учусь. Например, совсем недавно я усвоил весьма жестокий урок. И благодарен судьбе за то, что, наконец, все увидел в истинном свете. Причем, увидел еще до того, как позволил бы роковой ошибке разрушить наши с тобою жизни. Женитьба, как я понял, это завет, утвержденный на любви и на вечных ценностях. Этот завет нельзя строить на условиях карьеры и наследства. Мы с тобой, Татьяна, не предназначены друг для друга, и поэтому наш брак, рано или поздно, все равно бы распался. Мы не любим друг друга, и ты знаешь об этом так же хорошо, как и я.

– Алекс, ты не прав. Я люблю тебя. Ты даже не понимаешь, о чем сейчас говоришь. Ты ведь не хочешь сказать, что собираешься разорвать наши отношения?

298

– Я не думаю, что нам есть что разрывать. Просто у нас с тобою никогда не было никаких взаимоотношений. Между нами было эгоистичное соглашение, и вот теперь наступило время это признать. Официально мы с тобой все еще не помолвлены, так что тебе сейчас лучше перестать делать вид, будто бы я твой жених.

– Что ж, подождем, пока об этом станет известно отцу,– произнесла она угрожающе. – Стоит ему лишь об этом услышать, и тогда всей твоей военной карьере придет конец. Ты этого хочешь? Александр оставил ее угрозу без внимания.

– Господин Расков направил меня сюда, чтобы я поговорил с тобой о Распутине. Видишь, у меня в руках досье? Здесь собрана информация о его привычках и манерах поведения. Через несколько дней эти бумаги бу­д ут вручены императору Николаю членами государствен­ной Думы. Ты по­ведешь себя мудро, если посвятишь несколько минут изучению докумен­тов.

– Даже и не подумаю. Я не стану копаться в чьей-то личной жизни, это просто оскорбительно.

– Но ведь тебя не оскорбляло то, что ты копалась в личной жизни доктора Зиновьева и госпожи Пешковой. При этом тебя нисколько не тревожило, что подобное вмешательство принесет в их жизнь и в жизнь графини Зиновьевой несчастье. Она снова отошла от Александра на некоторое расстояние и повернулась к нему спиной.

– Я просто хочу купить у тети Евы кулон. Что же в этом плохого?

– Не притворяйся, Татьяна. Я слышал, что ты говорила Сергею. Мне кажется, что ты хочешь заставить Карину страдать. Ты просто завидуешь ей и ревнуешь.

– Потому что она встала между нами. Я имею на это право. Это она все испортила.

– Карина здесь ни при чем. Как раз наоборот. Она помогла нам посмотреть на себя трезвым взглядом. Так ты будешь читать, что у охранки имеется на Распутина или не нет?

– Нет. И царица тоже не станет читать всю эту ложь. Вы все, все против него, а все потому, что он необразованный крестьянин, но, на самом деле, он сумел вам всем показать, что вы в сравнении с ним ничто. У него есть власть и сила творить добро, и именно по этой причине вы и хотите его уничтожить. Акушерка из Санкт–Питербурга

299

– Ну, в таком случае, я сам тебе кое-что зачитаю,– произнес он, открывая досье. – Вот, например, копия письма, которое царица направила Распутину, датированное…

– И даже слушать не желаю!

– Не веди себя, как истеричка. Ты вот тут хотела устыдить других, включая доктора Зиновьева. Но скажи мне по совести, если бы это досье было не на Распутина, а на Карину, разве ты не заплатила бы за него кучу денег? Так что присядь. Татьяна послушала Александра. Молодой человек продолжил читать выдержку из доклада агента охранки: «Я проследовал за Распутиным. Этим вечером он привел к себе на квартиру проститутку. На следующий день ее вывел из дому слуга». – Так, двадцать шестого мая,– «Распутин и барышня легкого поведения прибыли на его квартиру в экипаже Мануса (финансиста) в состоянии алкогольного опьянения. Прощаясь с девицей, он страстно целовал ее и обнимал. Через некоторое время он послал жену хозяина дома за портнихой Катенькой, но той не оказалось дома»,– теперь, второе июня: «В час ночи Распутин явился домой пьяный в компании Мануса. Даже не поднимаясь в квартиру, он послал жену хозяина за массажисткой Аутиной, проживающей в этом же доме, но той на месте не оказалось. Затем он поднялся в квартиру №3, в которой проживает портниха Катя, но его туда не пустили, после чего он спустился вниз и стал домогаться от жены портье, чтобы та его поцеловала, но женщине как-то удалось от него вырваться и позвонить в его квартиру. На звонок вышла Дуня – горничная Распутина, и завела хозяина в собственные апартаменты». – Двадцатое июля. «Распутин еще раз нанес визит Агарову. Он покинул его дом в состоянии алкогольного опьянения и направился к жене хироманта. По возвращению домой, в половине пятого, он снова вышел на улицу, не смотря на все усилия горничной Дуни удержать его от приключений. Распутин грубо оттолкнул в сторону прислугу и велел ей отправляться к черту. После этого, пребывая в пьяном состоянии, он побрел прямо по грязи, совершенно не разбирая, куда идет. На следующий день он, выйдя из дому, расспрашивал дворника о своих вчерашних похождениях, вздыхая и весьма удивляясь тому, как это ему удалось так нарезаться, поскольку, с его же собственных слов, им было выпито не более чем три бутылки водки». – Александр перевернул страницу.

– А вот это письмо царицы Распутину, в то время, когда его не было в Петрограде. «Мой возлюбленный и незабвенный учитель, избавитель 300

и наставник! Как же невыносимо мне без тебя! Мой дух получает успокоение только тогда, когда ты, мой учитель, сидишь рядом со мной. Я целую твои руки и возлагаю свою голову на твои благословенные плечи. О, какую же легкость я при этом испытываю. В эти мгновения я желаю лишь одного – уснуть. Уснуть навсегда у тебя на плече и на твоих руках. Какое же это счастье чувствовать рядом с собою твое присутствие. Где же ты? Куда же ты ушел? О, мне так грустно, и моему сердцу так тоскливо. Будешь ли ты в ближайшее время снова рядом со мною? Возвращайся быстрее. Я ожидаю тебя и томлюсь от разлуки. Прошу твоего святого благословения и целую твои руки. Люблю тебя. Твоя М.». – Александр посмотрел на Татьяну и увидел у нее на лице выражение шока. – Ну, что, будем читать дальше? – спросил он ее тихо. Татьяна поднялась на ноги и стремительно направилась к двери. Сделав несколько шагов, она оглянулась. Ее лицо было белым и изможденным, а темные глаза горели огнем от переполнявших ее эмоций.

– Я ненавижу тебя, Алекс, за то, что ты только что сделал.

– Очень жаль, что ты злишься на меня. Это вредно для твоего здоровья. Письмо царицы, если в него внести некоторые изменения, могло бы стать образцом молитвенного посвящения, но только Тому, Кто, на самом деле, достоин такого поклонения.

– Я не верю ни единому слову из этих лживых доносов. Твоя охранка просто преследует Распутина, вот и все.

– Господин Расков велел мне сопровождать тебя сегодня в поместье к Анне Вырубовой.

– Ты шутишь! Неужели ты думаешь, что я возьму тебя с собой, зная о том, что ты будешь шпионить за старцем? К тому же, тебе вовсе не стоит обо мне беспокоиться. Наша помолвка разорвана, и теперь я хочу, чтобы ты ушел из моей жизни навсегда. Александр поклонился, давая тем самым понять, что с почтением принимает ее решение.

– Что же касается Карины и доктора Зиновьева,– продолжила она,– то я все равно выясню правду до конца. И если она не имеет со мною кровного родства, то я хотела бы об этом знать. После этих слов Татьяна развернулась и вышла из комнаты. Александр захлопнул досье и тоже направился к выходу. Он испытывал смешанные эмоции. С одной стороны, он только что обнажил грехи порочного человека, но с другой, он не испытывал ни малейшего удо­ вле­творения от того, что вытащил темные дела Распутина на свет. На­ Акушерка из Санкт–Питербурга

301

верное, потому, что Александр нисколько не обольщался на тот счет, что его собственные дела и поступки абсолютно далеки от Божьих планов. Единственное, что его утешало во всей этой истории, связанной со старцем, так это то, что Распутин заявлял о своем праве на святую власть, тем самым, позволяя императрице и прочим своим последователям веровать в него, как в некоего праведника, посланца Небес. Из переписки, которую он вел с Михаилом, Александру стало понятно, что существует лишь один Спаситель, перед Которым следует преклонить колени. Стараясь оградить Татьяну от Распутина, он всего лишь зажег свет, а она его за это возненавидела. Но сейчас Александра намного больше беспокоило желание Татьяны ворошить прошлое доктора Зиновьева и госпожи Пешковой. Однажды она уже пообещала ему, что отступится от своих намерений, связанных с кулоном. Но проблема заключалась в том, что еще до того, как он успел разозлить ее информацией о Распутине и огорчить по поводу возрастающих чувств к Карине, она уже успела выложить Сергею факты, которые поклялась никогда и нигде не афишировать. Так как же можно ей после этого верить?

>

В имение графини Шашенко стали прибывать богатые экипажи, в ко­ торых сидели элегантно одетые офицеры Его Величества и великолепно убранные дамы. Гостиная была залита светом от сотни свечей. Все это на фоне зимней снежной ночи напоминало сцену из какой-то очаровательной сказки. Бал уже давно начался, но Александр, уединившись с Геннадием, Иваном и генералом Расковым, обсуждали уже известные детали нападения на графа Калинского. Кроме этого Александр сообщил генералу результаты разговора с его дочерью.

– Ваше превосходительство, я прочел Татьяне несколько листов из досье Распутина. Я делал все, что было в моих силах, чтобы убедить ее в лицемерии и аморальности этого человека. Я желал подчеркнуть опасность, которую несет для России его чрезмерное влияние на царицу. Но ей это очень не понравилось. И в конце нашего разговора Татьяна отказалась от того, чтобы я сопровождал ее к Вырубовой. Генерал нахмурился, явно недовольный таким оборотом событий и принялся заверять Александра, что он все уладит.

302

– Я пришел к выводу, господин генерал, что мне стоит пересмотреть мои взаимоотношения с Вашей дочерью. От неожиданности генерал даже потерял на какое-то время способность говорить. К счастью для Александра, в этот момент в комнату вошла Татьяна в сопровождении госпожи Расковой и позвала отца выйти к гостям. Александр снова задумался о Карине и госпоже Еве. Через некоторое время он увидел, как из библиотеки вышел доктор Зиновьев. Александр, по привычке, стал смотреть по сторонам в поисках Татьяны и увидел, как та вальсирует с капитаном Евгеньевым. Он немного понаблюдал, как девушка удалялась от него, одетая в искрящийся атлас и жемчуга. Это зрелище в очередной раз утешило Александра. Он вышел из комнаты и направился к доктору Зиновьеву.

– Добрый вечер, господин доктор.

– Полковник. Александру удалось уловить во взгляде этого человека некоторую настороженность. Доктор, очевидно, ожидал от Александра, что тот начнет задавать ему вопросы по поводу Карины.

– Доктор, мне бы хотелось переговорить с Вами наедине. Дело большой важности. Тревога в глазах доктора сделалась еще более явной. Он расправил плечи и кивнул головой в знак согласия.

– Разумеется, полковник. Библиотека для этого подойдет?

– Да, господин Зиновьев, вполне.

– После Вас, господин Зиновьев,– произнес Алекс у дверей. Доктор вошел в комнату первым, за ним последовал Кронштадский.

>

За дверями библиотеки оркестровая музыка звучала достаточно при­ глушенно, но композицию свадебной песни из балета Чайковского «Ле­ бединое озеро» невозможно было не узнать. Доктор Зиновьев сел за стол и, сложив руки в замок, опустил их на массивную столешницу. Александр сел напротив. Некоторое время спустя он положил перед Зиновьевым исписанный лист бумаги.

– Я списал эти сведения прямо из материалов, имеющихся у охранки. Здесь во всех деталях описываются Ваши визиты к Еве Менкиной много лет тому назад. Доктор Зиновьев прочел предложенный ему лист и тяжело вздохнул. Акушерка из Санкт–Питербурга

303

– Я показал Вам эти записи, доктор, лишь с одной целью – сократить слова и время. Вы знаете, что ни один человек из высшего общества, имеющий деньги и власть, не может избежать слежки со стороны тайной полиции. В свое время Вы женились на графине Екатерине Рязановой, отец которой, как это было всем доподлинно известно, всегда оставался сторонником государственных реформ. Именно поэтому слежка велась и за ним, и за ней и, разумеется, за Вами.

– Позвольте узнать, милостивый государь, для чего Вы все это показываете мне. Если речь сейчас пойдет о революционном митинге под Киевом, то я, согласно расписанию своей врачебной практики, действительно был в то время в этом городе. Но позволю себе заметить, что мои антиреволюционное отношение всем хорошо известно. Не говоря уже о том, что мне противны их подлые методы ведения политической борьбы. На свою беду, я действительно, оказался в то время в Киеве.

– Ну, это уж как посмотреть. Вы спасли свою дочь от неминуемого ареста, а это никак нельзя назвать бедой. Зиновьев смело посмотрел полковнику в глаза.

– Карина ведь Ваша дочь, господин Зиновьев, не так ли?

– Ее не следует впутывать в эту проблему, господин…

– Доктор Зиновьев, думаю, будет лучше, если я сейчас открою перед Вами все свои карты. У меня в этом деле имеется личный интерес. Я влюблен в Карину Пешкову. И пытаюсь, как могу, защитить ее, а вместе с ней и ее матушку. Сейчас ситуация сложилась, как нельзя, плохо. Как только я получу перевод в кавалерийский полк или в штат личной охраны Его Величества, то со всей этой мерзкой секретной службой будет покончено. Поверьте, что мне не доставляет никакого удовольствия копаться в чужом грязном белье. Тем более, что, при желании, у каждого из нас можно отыскать сколько скелетов в шкафу. Правда, секреты некоторых не настолько запутанные, как у других, но, в общем-то, мы все имеем грехи, совершенные против Бога и против людей. Мне кажется, что это является фундаментальной истиной христианства: «ибо все согрешили». Зиновьев снял очки и протер глаза.

– А теперь, доктор, позвольте мне перейти к тому важному разговору, для которого я Вас, собственно говоря, и пригласил. Существует некий кулон, принадлежащий госпоже Пешковой. Стоит отметить, что это весьма дорогостоящий кулон. Совершенно недавно одна юная особа заинтересовалась этой вещицей и, кроме того, считает, что это драгоценное украшение было украдено из коллекции графини Рязановой. Если все 304

это станет известно Вашей супруге, то тогда... Думаю, Вы сами обо всем догадываетесь. Зиновьев посмотрел на собеседника понимающим взглядом, после чего произнес: – Кулон!

– Да. Кулон. У меня есть по этому поводу интересный план. Если бы я предложил Вам выкупить этот кулон у так называемого третьего лица и возвратить его тайком на прежнее место, то что бы Вы мне на это ответили?

– Клянусь, что я забыл об этом кулоне. Да, я, конечно, согласен. Я готов выкупить его без лишних разговоров.

– Я очень на это надеялся. Мне кажется, что госпожа Пешкова пребывает сейчас в достаточно тяжелом финансовом положении. Вы ведь, наверное, слышали о том, что ее мужа отправили в Петропавловскую крепость. Вероятнее всего, что после того, как дело о нападении на Гриневича будет передано в суд, Пешкова ждет суровый приговор. Оставшись без мужа, госпожа Пешкова вряд ли сумеет обеспечивать себя и двух своих незамужних дочерей. Я просто уверен, что она продаст этот кулон за весьма разумную сумму. Она ведь, как Вам известно, вовсе не из тех женщин, которым свойственно вымогательство. Доктор Зиновьев долго смотрел на Кронштадтского изучающим взглядом.

– А Вы на самом деле любите Карину?

– Да.

– В таком случае, я даже не буду спрашивать Вас о том, насколько все это осложнит Ваши взаимоотношения с генералом и его супругой и повредит Вашей военной карьере. Одно лишь могу Вам сказать точно: отныне не ждите ничего хорошего от Расковых.

– Я все уже, как следует, обдумал и принял решение. Даже если Карина не ответит мне взаимностью я, в любом случае, не женюсь на дочери генерала Раскова. Зиновьев кивнул головой.

– Что ж, очень мудрое решение. Хорошо, я, конечно, куплю этот кулон за более чем разумную цену. Александр взял со стола компрометирующий лист бумаги и бросил его в камин. Затем он снова повернулся к своему собеседнику. Доктор поднялся с места и, обойдя стол, подошел к Кронштадтскому.

– Благодарю Вас, полковник. В ответ Александр слегка наклонил голову. Акушерка из Санкт–Питербурга

305

– Где я смогу Вас увидеть?

– В медицинском училище. Я бываю там каждый день с двенадцати до семи часов вечера.

– Тогда я свяжусь с Вами, как только встречусь с госпожой Пешковой. Александр еще раз наклонил голову, а затем направился к двери.

>

Кронштадский стоял в дверях танцевальной залы, когда к нему подошел Конни.

– Господин полковник, Вас спрашивают оба майора Соколова. Они находятся в гостиной. Когда Александр неспеша вошел в комнату, оба брата разговаривали с Натальей Пешковой. Однако, увидев Кронштадтского, девушка както быстро засуетилась и ушла. Иван проводил ее заинтересованным взглядом.

– Мне определенно по нраву эта юная дама,– прокомментировал он.

– Весьма глубокие слова,– произнес могильным голосом Геннадий.

– Да нет же, она мне нравится.

– Они тебе все нравятся.

– Но это особенный случай. Александр поглядел на Ивана с напускной серьезностью.

– Так уж случилось, что мне доподлинно известно о том, что Наталья – это, действительно, особенный и незаурядный случай. Так что следи за сво­ им поведением и будь осторожен, сын мой,– произнес он с напускной степенностью.

– Хорошо, папенька.

– Кроме этого, Ванечка, она по уши влюблена в своего жениха Бориса. Он врач-ветеринар, и в настоящий момент сражается с гуннами в Поль­ ше,– продолжил Александр. – Так что, если она тебе по нраву, ты уж, будь добр, выдавай себя за офицера и за джентльмена, иначе она будет избегать тебя.

– К тому же она наполовину еврейка,– совершенно бесстрастным голосом произнес Геннадий. – Ты знаешь, что тебя ожидает, если влюбишься? Александр решил больше не развивать эту тему. После некоторого молчания Иван посмотрел на свой бокал и недовольно пробормотал: – Он пуст.

– И это хорошо,– ответил ему Кронштадтский.

306

Геннадий почесал складку, образовавшуюся у него между бровей – явного свидетеля его глубоких переживаний из-за недавней гибели Калинс­кого.

– Послушай, Александр. Нам нужно обсудить некоторые важные вещи. Что сказал Дурнов относительно меня? Александр передал ему суть разговора с начальником, после чего Иван глубоко и искренне убедил своего близнеца в том, что того непременно поставят к стенке.

– Но как же им отличить тебя от меня? Вот в чем вопрос!

– К стенке! – Геннадий обессилено опустился в парчовое кресло, опустив голову. – Все против меня. Буквально все! После того, как были высказаны все слова, подающие надежду на спасение, комната погрузилась в неестественную тишину. Александр подошел к окну. Тускло горевшие фонари, расположенные ровной линией вдоль переднего ряда сосновых деревьев, создавали неясные силуэты. Все мысли молодого человека были направлены на кулон. Александр еще раз пришел к выводу, что ему следует уговорить госпожу Пешкову продать украшение, как можно быстрее доктору Зиновьеву. Он решил, что ему не стоит затягивать с этим делом и поэтому первое, что он сделает завтра утром,– отправится в Петроград. Неожиданно в дверях послышалась какая-то возня.

– Похоже, что у нас проблемы,– отреагировал Иван. – Я узнал бы этот голос даже в самых страшных ночных кошмарах. Геннадий резко повернул голову в направлении дверей и поднялся на ноги. Александр тоже посмотрел на дверь. В комнату вошел Кони, возмущенный и сбитый с толку поведением генерал-майора Дурнова, ворвавшегося в дом без приглашения и не желающего подождать, пока о его прибытии будет доложено. Дурнов перекрыл дорогу Конни. В этот момент Александру показалось, что генерал похож на огромного сердитого медведя. Он заподозрил, что генерала привело сюда что-то гораздо более серьезное, нежели ответственность Геннадия за убийство Калинского. Дурнов остановил свой взгляд на Александре, и тот услышал, как Геннадий в отчаянии простонал: – А вот к ним и пожаловал сам генерал-майор Смерть.

25 Примирение

А

лександр проследовал за генерал-майором Дурновым на собрание за закрытыми дверями, которое спешно собрал генерал Расков. Когда он закрывал за собою дверь, то заметил Ивана и Геннадия, стоящих возле столика для напитков. Молодые люди облегченно вздохнули, узнав, что генерал приехал не по поводу убийства графа Калинского. Александр подошел к окну и принялся разглядывать зимний парк.

– По какому поводу такая срочность? – недовольно прорычал Расков. Александр прекрасно знал о том, что генерал ужасно не любил, когда ему докучали служебными делами во время светских вечеров. Дурнов поставил на стол исцарапанную кожаную сумку, из которой извлек служебные бумаги. Расков грубо вырвал их из рук Дурнова и пошел к столу. Александр зажег дополнительный свет, стараясь выглядеть как можно более безучастным, хотя напряжение внутри него росло с каждой секундой.

– Ваше превосходительство,– начал свою речь Дурнов,– эти бумаги по делу об убийстве Гриневича нам были только что присланы киевским управлением жандармерии.

– Гриневича? – Расков приподнял вверх свою рыжевато-седую голову, всем своим видом выказывая нескриваемое недовольство.

– Но ведь это запоротое дело произошло еще в августе!

– Запоротое?! – Дурнов искривил рот до неузнаваемости. Минуточку,– подумал про себя Александр,– Дурнов не глупец. К тому же, дисциплинированный человек, строго придерживающийся законов военной дисциплины, никогда не отважился бы на такую дерзость в отношении начальства, если не имеет на это достаточно веских оснований. Александр даже вспомнить не мог, чтобы Дурнов когда-либо прежде не соглашался с тем, что утвердил генерал Расков. Но на этот раз в поведении генерал-майора было что-то не так. С одной стороны он вовсе не нарушал служебной субординации, но с другой, от него просто разило неслыханным доселе упорством. В руках он держал сигарету, 308

однако не зажигал ее. Обычно подносить зажженную спичку Дурнову входило в обязанности Кронштадского, но он не станет этого делать сейчас, в присутствии генерала Раскова. Александр взглянул на Раскова, чтобы проверить, заметил ли тот высокомерное поведение Дурнова. Генерал, действительно, был напряжен.

– Да, генерал-майор, именно запоротое! Сейчас в зловонной Петро­ павловской крепости сидит ни в чем неповинный человек – брат моей жены, из-за чего мы все уже сбились с ног, пытаясь как-то вытащить его оттуда. И все это в то время, пока Вы и ваши люди усердно пытаетесь накопать достаточное количество оснований для того, чтобы примазать к этому делу еще и племянника моей жены, Сергея Пешкова!

– Ваше превосходительство! Господин генерал! Лично я никогда не преследовал подобных целей и не преследую их сейчас. Речь идет даже не о Пешковых, а о Менкиных. Александр резко повернул голову в сторону Дурнова.

– О Менкиных? – генерал Расков поглядел на Дурнова удивленным взгля­ дом, после чего подался своей массивной фигурой вперед. – Я хочу, чтобы был арестован Ленский! Вы слышите меня, Дурнов, Ленский! – произнес он на повышенных тонах. – За этими событиями стоит человек, который работает на революционеров.

– Так точно, господин генерал! Петр Ленский работает с Кариной Менкиной. Они любовники. Александр с огромной радостью свернул бы сейчас эту толстую ге­ неральскую шею, но позволь он себе хотя бы малейшие эмоции, и Дурнов набросится на него как стервятник. Молчать.

– Карина? – с удивлением произнес генерал Расков. – Это какой-то абсурд. Я прекрасно знаю эту девочку. Она такая же революционерку, как и моя дочь. Дурнов расправил плечи.

– Я возьму на себя риск, ваше высокопревосходительство, с Вами не согласиться.

– Продолжайте,– проворчал недружелюбно Расков.

– Все Менкины – польские евреи, которые имеют отношение к Вашей высокоуважаемой фамилии только через брак Евы с братом Вашей супруги. В рапорте по анализу жизни семейства Менкиных в Польше и в Финляндии указывается, что их семейство всегда было связано с революционными группами. – Здесь он сделал жест в сторону Александра. – Полковник Кронштадтский лично занимался анализом жизни этого семейства Акушерка из Санкт–Питербурга

309

в Варшаве. Разве я не прав, полковник, когда говорю, что профессор Менкин получил два года каторжных работ за причастность к революционной деятельности, когда был профессором в Варшавском университете?

– Именно так.

– Его племянница, Карина, неродная дочь Иосифа Пешкова. Итак, Дурнову об этом уже известно. Но знает ли он что-нибудь о докторе Зиновьеве?

– Мне это известно,– злобно крикнул генерал Расков, резко захлопнув досье, которое принес с собою Дурнов. – Мне это известно уже много лет, Дурнов, как впрочем, и то, что если она Менкина, то это не означает, что она замешана в деле об убийстве Гриневича и в тех преступлениях, которые совершает господин Ленский. Дурнов горделиво откинул назад плечи. Его и без того огромная шея сделалась квадратной.

– Ваше высокопревосходительство, меня прислал сюда начальник охранного отделения для того, чтобы лично проинформировать Вас о том, что мадемуазель Менкина сотрудничает с Ленским. У нас есть основания полагать, что к сегодняшнему нападению на карету графа Калинского имеют отношение революционеры и, в частности, Ленский. Александр ждал, пока Дурнов произнесет окончательный приговор: «И сегодня утром с ним на вокзале была Карина Пешкова». Но знает ли об этом Дурнов наверняка или пытается играть вслепую?

– Значит, вы полагаете, что Ленский причастен к покушению на Ка­ линского? – произнес, как бы рассуждая вслух, генерал,– что ж, весьма возможно. Так вот именно Ленского нам и следует арестовать. Но при чем здесь Карина и сегодняшнее покушение Ленского на Калинского? Она и ее мать сейчас находятся в Киеве, в своем поместье, ожидая суда по делу Пешкова. Расков потянулся сигаретой к Дурнову, но спичка, зажатая у Дурнова между большим и указательным пальцем, переломилась пополам. Генерал уставился на нее, не двигаясь. Александр тот час же чиркнул новой спичкой и поднес ее к сигарете генерала.

– Алекс, ты был в Киеве, когда все это происходило,– произнес генерал раздраженным голосом,– и проводил тщательное расследование. Итак, каковы твои собственные выводы относительно Карины и Ленского? Кто они? Соратники? Любовники?

310

Понимая, что Дурнов сейчас не дремлет, Александр посмотрел некоторое время на спичку, а затем, не торопясь, произнес: – Как я уже писал в своем докладе, господин генерал, в августе этого года я проводил допрос мадемуазель Пешковой и профессора Менкина и при­шел к выводу, что ни Пешкова, ни профессор не являются революционерами. Профессор Менкин разделяет политические убеждения кадетов, и знаком с господином Милюковым, демократически настроенным историком. Кроме этого я ничего не могу сказать. Что касается политической деятельности профессора в Варшаве, то все это осталось в прошлом. Сейчас он пишет книги по истории и богословские труды. Что же касается любовной связи мадемуазель Пешковой и господина Ленского, решайте сами. Насколько я могу судить, ваша семья прекрасно осведомлена о том, что Карина Пешкова официально является невестой некоего сельского производителя – Ильи Зелинского, который в настоящий момент сражается за Россию на передовой линии фронта. Дурнов сжал губы.

– А как же сегодня утром, полковник Кронштадтский? Александр спокойно встретил его циничный взгляд.

– Сегодня утром, ваше превосходительство?

– Разве сегодня утром Вы не преследовали на вокзале мадемуазель Пешкову? Генерал Расков внимательно взглянул на Александра.

– Сегодня утром? Это невозможно. Пешкова находится в Киеве, разве нет? – Дурнов продолжал смотреть на Кронштадтского тем же циничным взглядом. Неужели ему известно о том, что Карина сейчас в Петрограде? Александр заставил себя говорить спокойно и без признаков волнения.

– Как я уже докладывал Вам сегодня утром, я услышал взрыв, которым был убит граф Калинский, и прибыл на место происшествия через несколько минут. Граф был мертв. Но я не видел никого, кто мог вызвать у меня подозрение.

– Но в присланных нам бумагах есть кое-что еще, ваше высокопрево­ сходительство,– не унимался Дурнов. – Полиция обнаружила труп Лео­ новича – заместителя Гриневича. Киевская полиция полагает, что это преступление совершили революционеры в отместку за казнь профессора Черткова и арест Иосифа Пешкова. Акушерка из Санкт–Питербурга

311

Леонович. Александр постарался скрыть свою тревогу. Леонович... Это, наверное, тот самый тип, который орал на Карину в доме Зелинских, когда допрашивал ее по делу о нападении на Гриневича.

– Леонович? – генерал нахмурился, будучи не в состоянии привязать эту фамилию к какому-нибудь конкретному человеку. Он снова открыл досье и начал пролистывать вложенные в него листы.

– Он вел расследование по делу о нападении на Гриневича.

– И был врагом Гриневича, ваше высокопревосходительство,– добавил Александр. Дурнов метнул на него недобрый взгляд.

– На каком основании Вы это заявляете? Мне об этом ничего не известно.

– Все это есть в моем отчете, господин генерал. Я приложил свидетельские показания нескольких сотрудников полиции, которые заявляют, что в отношениях между Гриневичем и Леоновичем была некоторая на­ пряженность. Дурнов задумчиво почесал подбородок.

– Не дочитал, – он повернулся к генералу, который просматривал бумаги, присланные из Киева. – Леонович был убит, точнее, застрелен, еще ему был нанесен удар по голове сзади. Его тело было обнаруже­ но в овраге у дороги, которая ведет в село, где у Пешковых находится имение. Генерал Расков снова опустился в кожаное кресло и покрутил головой, поочередно смотря в каждое окно. Одной рукой он держал сигарету, а в дру­гой лист бумаги из досье.

– Здесь сказано, что об исчезновении Леоновича было заявлено не раньше, чем неделю тому назад.

– В бумагах не сказано, от чего именно наступила смерть: от пули или от удара по голове, но, вероятнее всего, что от пули. Охотник и его пес нашли тело на дне оврага.

– Из какого оружия стреляли?

– В теле покойного киевские криминалисты обнаружили пулю калибра 7.62 мм, ваше высокопревосходительство. Они полагают, что пуля была выпущена из револьвера системы Наган, образца 1895-го года выпуска. Убит неделю тому назад. Примерно в то самое время, когда Карина и ее мать прибыли в Петроград. Интересно, был ли в семье Пешковых револьвер? Генерал Расков снова захлопнул папку с документами и положил ее на стол. *)

Презрительное прозвище, данное немцам во время Первой мировой войны.

312

– Итак, он мертв, как и многие другие доблестные воины, которые сражаются сейчас на фронте с гуннами*, – он посмотрел на Дурнова нетерпеливым взглядом. – Ну, и какая связь, по-вашему, между убийством Леоновича и членами моей семьи? В частности, с моей племянницей Кариной?

– Леонович, ваше высокоблагородие, был тесно связан по работе с Гри-­ невичем,– с разочарованием произнес Дурнов, как будто ожидая от ге­нерала, что тот должен увидеть связь без каких-либо объяснений.

– Я об этом знаю, Дурнов.

– Киевский департамент убежден в том, что за обоими убийствами стоят революционеры. Одни и те же революционеры. И вот сегодня утром было совершено нападение на графа Калинского. Генерал Расков покачал головой.

– Нет, нет. У нас нет абсолютно никаких оснований полагать, что нападение на карету Калинского напрямую связано с Гриневичем и Леоновичем. Эти киевские полицейские – всего лишь мелкая рыба, тогда как Калинский – государственный муж, целиком и полностью преданный дому Романовых, а, следовательно, мишень совершенно другого уровня.

– Вы правы, господин генерал, но я уверен, что все три убийства являются делом рук все того же Ленского и его сообщников. Сообщников. Титанические усилия Дурнова обвинить Карину вынуждали Александра сдерживать чувства из последних сил.

– Да,– уверенно произнес Расков,– я тоже считаю, что Ленский имеет самое прямое отношение к сегодняшнему убийству графа, хотя мотивы этого убийства совершено другие.

– Это Ленский, ваше высокопревосходительство. Ленский и его ре­ волюционные пособники. Мы думаем, что Ленский сейчас находится в Петрограде, и что сегодня утром это именно он был на железнодорожном вокзале. Александр задумался над местом расположения оврага, в котором было найдено тело Леоновича. Он помнил все дороги, ведущие к деревне, в том числе и дорогу, по которой должны были следовать Карина и ее мать, если бы они выехали в сторону железнодорожной станции. После некоторой паузы Дурнов извлек из кармана своего кителя сложен­ ный в несколько раз листок бумаги с каким-то чертежом.

– С Вашего разрешения, господин генерал. Если как следует приглядеться вот к этой карте, которую я начертил, – Дурнов обозначил те земли, которые еще совсем недавно являлись семейными владениями Пешковых. Акушерка из Санкт–Питербурга

313

Затем на одной из дорог, ведущих в сторону железнодорожного вокзала, он нанес крестик, которым, вероятнее всего, обозначил то место, где было обнаружено тело Леоновича. Александр быстро сосчитал в уме, что расстояние от оврага до усадьбы Пешковых не превышает одной версты.

– Ну, и что же это доказывает? – раздраженно задал вопрос Расков. – Сама деревня очень маленькая, и поэтому все дома в ней расположены в не­ посредственной близости от оврага. Эти слова заставили Александра серьезно разволноваться. И не столько из-за того, что Карина могла быть замешана в убийстве Леоновича, сколько потому, что Дурнов преподносил все так, что Карина сама могла избавиться от этого человека. Означает ли это, что Дурнов дает понять своему начальству, что его жене следует готовиться к еще одному аресту? Нет. Александр вовсе не хотел верить в то, что старый медведь заботится о жене своего начальника. Скорее всего, Дурнов тревожится за свою собственную шкуру. Ведь, несмотря на свое недавнее поведение, он все равно не желает быть причастным к аресту родственников госпожи Расковой. Вот почему он уже несколько раз за этот вечер настоятельно пытался донести до своего начальства идею о том, что Менкины не имеют совершенно никакого отношения к столь уважаемой фамилии Расковых.

– Значит, тело Леоновича было обнаружено вот здесь, в овраге? – задал вопрос Расков, указывая пальцем на крестик, обозначенный на рисунке.

– Именно так, господин генерал. В расстоянии не более одной версты от имения Пешковых. Александр не сводил глаз с рисунка. Дурнов продолжал доказывать, что обитатели имения напрямую связаны с убийством человека, тело которого было найдено в овраге. Что ж, если он будет продолжать так и дальше, то либо выкопает сам себе могилу, либо сумеет посеять в генерале определенные сомнения и, тем самым, заставит его серьезно воспринимать изложенную информацию.

– А почему убийство Леоновича не рассматривается, как обычное ограбление? – спросил резко Расков. – Ведь Вы же не станете утверждать, что каждое убийство является делом рук революционеров?

– Версия убийства с целью ограбления не может быть принята, ваше высокоблагородие. В силу того, что из карманов убитого Леоновича ничего не пропало. Но, опять же, господин генерал, мы еще обязаны выяснить, как именно его тело оказалось в овраге.

314

– А что насчет лошади Леоновича? – задал вопрос Александр. – Была ли она найдена где-нибудь поблизости от трупа?

– Раз уж Вы сами об этом спросили, полковник, то… нет, – ответил Дурнов.

– Этот факт свидетельствует в пользу версии об ограблении. Грабители могли напасть на Леоновича поздно вечером, прямо на дороге, – генерал Расков раздавил окурок в пепельнице и поднялся на ноги.

– Хорошо, Дурнов. Благодарю Вас за службу.

– Не понял, господин генерал,– растерянно заморгал Дурнов.

– Завтра утром я еще раз просмотрю эти бумаги. В настоящее время сделанные вами выводы лишены доказательств, а потому их можно принять только как предположения, и больше ничего. Ну, а пока я хочу, чтобы Вы арестовали Ленского. Больше я не стану принимать от Вас никаких извинений. Он взял со стола папку с бумагами и положил ее под мышку.

– А как же насчет Киева, господин генерал?

– А что Киев?

– Я хотел бы лично отправиться в Киев, чтобы еще раз опросить госпожу Пешкову и ее дочь. Может быть, они что-нибудь сообщат нам о Ленском.

– У Вас, Дурнов, просто бульдожья хватка. Ваша просьба отклонена. Александр слегка расслабился, хотя, зная Дурнова, он прекрасно понимал, что ни один бульдог не успокоится до тех пор, пока не получит своего. Что ж, поскольку Дурнов только что попросил разрешения отправиться в Киев, то это свидетельствует о том, что он не располагает сведениями о том, что Карина и госпожа Пешкова находятся сейчас в столичной квартире профессора Менкина. Александр понял, что ему требуется время, а его, к сожалению, было очень мало. Теперь он даже был бы рад, если бы генерал позволил Дур­ нову отправиться в Киев. Это бы наверняка помогло ему избавиться от начальника на пару недель и спокойно посетить квартиру старого профессора. В дверях раздался стук.

– Алекс, посмотри, пожалуйста, что там еще за срочность,– произнес генерал Расков. Александр открыл дверь. В коридоре стоял его посыльный, вытянувшись по стойке смирно.

– Господин полковник,– произнес он, отдавая честь,– у меня к Вам послание. Акушерка из Санкт–Питербурга

315

Александр сделал шаг назад, делая головою знак в сторону генерала, стоявшего у окна. Посыльный сделал шаг вперед. Как только Александр закрыл за ним дверь, генерал обернулся.

– Что там у Вас, прапорщик?

– Господин генерал, графиня, госпожа Шашенко, просит немедленной встречи с полковником Кронштадтским у себя в кабинете. Генерал Расков отпустил Александра. Молодой человек шел на встречу с маменькой, пытаясь определить, почему он так спешно ей понадобился.

>

Когда Александр зашел в кабинет графини Шашенко, то плотно закрыл за собою дверь. Обернувшись, полковник замер на месте. Он увидел своего соперника капитана Карла Евгеньева и его отца. Графиня сделала несколько шагов вперед, хрустя парчовым нарядом.

– Алекс, дорогой мой, я хочу представить тебе моего старого друга, Андрея Карловича Евгеньева. Граф, а вот это и есть мой сын и предмет моей гордости, Александр. Граф Евгеньев сделал весьма скромный кивок головой. После этого, несмотря на все старания графини, в комнате воцарилась напряженная тишина. В конце концов, графиня принялась теребить в руках бельгийский искусно вышитый платочек, а затем решительно произнесла: – Я вижу, что нам необходимо перейти непосредственно к предмету нашей встречи, – при этом она посмотрела на графа, как бы перекладывая на его плечи ответственность за дальнейший ход разговора. Граф Евгеньев посмотрел на Александра, который ответил ему ровным и спокойным взглядом.

– Полковник Кронштадтский, мой сын совершил грубую и неразум­ную ошибку, когда нанес публичное оскорбление Вам в летнем имении Расковых. Александр посмотрел в сторону Карла. Молодой человек не выглядел раскаивающимся. На его лице были заметны признаки некоего смуще­ ния, а глаза смотрели на кончики собственных туфель, начищенных до блеска.

– Мой сын берет свои слова обратно и приносит свои извинения, – продолжил граф Евгеньев. Затем он подал знак рукою, чтобы Карл по­дошел поближе. Карл сделал шаг вперед так же напряженно, как это сделал бы 316

деревянный солдатик из балета Чайковского «Щелкунчик». Молодой человек поклонился, после чего достал из внутреннего кармана своего мундира письмо, которое вручил Кронштадтскому, поклонившись еще раз.

– Примите мои письменные извинения, господин полковник. Если Вы пожелаете, то текст этого письма будет опубликован в столичных газетах, дабы каждый мог его прочесть. В ту ночь я был пьян. Поэтому забираю назад все слова, которыми поставил под сомнение Вашу честь и отвагу. Александр принял письмо и улыбнулся.

– Забудьте, Карл, о газетах. Граф Евгеньев выразил при этом легкое удивление и измерил Кронш­ тадского слегка восхищенным взглядом. Затем он подошел к Александру, держа в руках серебряный поднос с дорогим вином из личной коллекции графини и всего лишь один хрустальный бокал. При этом его сосредоточен­ ное лицо было достойно того, чтобы быть увековеченным в мраморе. Александр взглянул на поднос.

– Но здесь всего лишь один бокал, чтобы выпить за победу российского оружия. Граф обменялся взглядом с сыном, а графиня Шашенко рассмеялась, пропуская вперед Конни, на подносе у которого стояло еще три точно таких же хрустальных бокала. По всему было видно, что она восхищена поведением Александра.

– Полковник Кронштадтский,– произнес старый граф, улыбаясь. – Мы подумали, что Вам захочется наполнить бокал вином и выплеснуть его содержимое в лицо Карлу. Как видите, он тоже одет в парадный офицерский мундир. В комнате воцарилась тишина, слышен был только бой часов. Александр взял бокал с бургундским, которым Конни наполнил все остальные бокалы, понюхал его и улыбнулся.

– Я всегда слыл бережливым человеком, Ваше сиятельство,– произнес Александр, обращаясь к графу. – Это слишком хорошее вино, чтобы рас­ трачивать его на мундир Карла. К тому же, остающиеся после него на одежде пятна чертовски трудно вывести. Можете спросить об этом у Конни. Наконец-то граф и его сын спокойно улыбнулись, а Конни негромко рассмеялся.

– За победу Российской Империи! – произнес Александр, поднимая вверх свой бокал.

– Боже, царя храни! – провозгласили в унисон собравшиеся. Акушерка из Санкт–Питербурга

317

26 В бегах

У

борщик одного из дворов на Тверском бульваре, где снимал свою квартиру дядюшка Матвей, сгрузил с саней на деревянную тележку две дорожные сумки и медицинский саквояж. С этого места Карина могла видеть берег Невы и спиральный купол Казанского собора, находившегося на Невском проспекте. На противоположной стороне моста в направлении Зимнего Дворца проследовал конный патруль. На какое-то мгновение Карина задумалась о том, где сейчас мог бы быть расквартирован полковник Кронштадтский. Она повернулась к своей маменьке, которая сидела в санях, беспомощно зарывшись в свою зимнюю шубу с капюшоном, совершенно обессиленная. Пушистый снег продолжал падать. Карина протянула руку госпоже Еве и осторожно помогла ей выбраться из саней. Госпожа Пешкова дрожала всем телом. Небольшое L-образное строение выходило фасадом на тихий сквер. Он был засажен соснами, а также кустарником и лиственными деревьями, которые в эти зимние месяцы были похожи на скелеты. Карина провела маменьку к подъезду. Посреди небольшого квадратного фойе была видна деревянная лестница, уходившая на второй этаж в двух противоположных направлениях.

– Теперь уже скоро,– подбадривала матушку Карина. Они начали было подниматься вверх по ступеням, когда мадам Ева согнулась пополам, и девушке уже ничего не оставалось делать, как прижать ее своим телом к перилам. Госпожа Пешкова опустилась на пол, ее дыхание сделалось хриплым, а глаза непроизвольно закрылись. Карина бросилась верх по лестнице и встретилась с уборщиком. За ним следовал дядюшка Матвей. Как только он увидел Карину, с его лица исчезла улыбка. Девушка поняла, насколько ужасно она, должно быть, сейчас выглядит.

– Карина!

318

– Дядюшка Матвей,– ее голос сломался под наплывом эмоций. Она подбежала к профессору и кинулась в его объятия.

– Карина, дитя мое, что с тобой случилось? Тебя кто-то избил? – произнес он, оглядываясь по сторонам. – А где же Ева?

– Она там, на лестнице. Думаю, что у нее воспаление легких. У нас все очень плохо, но об этом потом, а сейчас маменьку необходимо как можно быстрее уложить в постель.

– Иди в дом, Карина, а мы поможем Еве. Карина вошла в комнату, которая была заставлена книгами и пачками газет. На столе, как всегда, стояла печатная машинка. Еву осторожно перенесли в небольшую спальную комнату, расположен­н ую в конце узкого коридора, и Карина уложила ее в постель. Голова девушки не переставала кружиться и, казалось, раскалывалась на части. Наконецто весь этот мир прекратил раскачиваться в разные стороны. Она укрыла матушку одеялами под самый подбородок. Карина знала, насколько ей необходимы чистые простыни и одеяла, но даже они не были способны остановить озноб, из-за которого маменька стучала зубами. Карина повернулась в сторону дяди. В его руках было еще одно одеяло, которое он присоединил к уже лежавшим. Ева, заметив брата, попыталась улыбнуться.

– Матвей,– прохрипела она,– я… в порядке. – Затем ее глаза закрылись, и она провалилась в сон.

– А что означают все эти синяки у нее на горле и на твоем лице, Карина? Что за несчастье с вами приключилось? Карина едва сдерживала рыдания. Ему и так было до сих пор несладко, а теперь будет еще хуже. Я должна сохранять спокойствие. Я должна развивать в себе силу духа и упорство в достижении цели.

– Мне нужно очень многое тебе рассказать, дядюшка. Дай мне несколько минут, чтобы прийти в себя. Немного позже я выйду на кухню. Сейчас я отдала бы что угодно за чашку горячего чая или кофе. – Девушка попыталась улыбнуться. Дядя Матвей понимал, что произошло непоправимое. Он положил ладонь на лоб мадам Евы.

– Она очень больна. Ее следует показать доктору, дать какое-нибудь лекарство. Мне сейчас придется уйти, Карина…

– Дядюшка, подожди,– голос девушки прозвучал как-то тревожно. – Это будет неразумно. Акушерка из Санкт–Питербурга

319

– Неразумно? – переспросил он тоном ничего не понимающего человека. Затем, немного поколебавшись, профессор еще раз задал тот же вопрос: – Что случилось? Что означает синяк на твоей щеке, и что…

– Я все тебе объясню, но сначала я должна сказать тебе, что произошло с нами перед тем, как мы покинули имение. Его напряженные черные глаза изучающе разглядывали племянницу.

– О чем?

– Да, дядя,– на какое-то мгновение у нее перехватило дыхание. Профессор Менкин замолчал, а затем кивнул головой.

– Тогда я подожду тебя на кухне. Делай все, что считаешь нужным, а я пока поставлю кофейник. Он вышел из комнаты, тихонечко закрыв за собою дверь. Какое-то время Карина стояла на одном месте, пытаясь привыкнуть к тишине после шумного путешествия в теплушке. Затем она подошла к умывальнику и трясущимися руками налила в таз немного воды из кувшина, чтобы умыться. Одного ее взгляда на зеркало, висевшее над умывальником, было вполне достаточно, чтобы девушк вздрогнула от неожиданности. Она медленно опустилась на стул и закрыла глаза. Как же рассказать дядюшке обо всех злоключениях, которые им пришлось пережить? В какой-то миг ее глаза сами собой неожиданно раскрылись. Перед ней возник образ мужчины с серо-зелеными глазами, который держали ее в плену. А что, если он сюда придет?

>

Менкин ожидал девушку на кухне. Когда Карина вышла к нему, то он чуть было не прослезился, видя свою любимую племянницу в столь плачевном состоянии. Она пережила какую-то душевную травму. Это видно по ее глазам. Сначала мне следует ее успокоить,– подумал профессор. Его голос зазвучал достаточно обнадеживающе.

– Проходи, Карина, садись за стол. Я налью тебе кофе. Признаюсь, мне очень недостает здесь бабушки Зелинской, хотя я весьма доволен тем, что она сейчас находится в полной безопасности, пребывая вместе с Натальей и Сергеем в доме Расковых. Лучшего повара, чем она, не найти. Вот, возьми немного сыра и яблок. Один мой друг часто ездит за границу. Каждый раз, когда он возвращается в Россию, то привозит для меня этот превосходный сыр.

320

– Очень вкусно. В поезде у нас почти не было еды, да и что мы могли захватить с собой? Одной этой фразы уже было достаточно. Он заметил, насколько напряжена была Карина. Профессор редко видел ее в таком состоянии и поэтому разволновался еще больше, чем после ареста Иосифа. Гонения на евреев усилились за последние недели. Несколько дней тому назад он даже написал Еве письмо, прося ее о том, чтобы они не ехали поездом сами. Что ж, совершенно очевидно, что они покинули имение, не дождавшись его письма.

– Как вы добрались до столицы? – задал он вопрос преднамеренно спокойным тоном. – Я удивлен, что вы купили билеты.

– О, дядюшка, это было так ужасно,– произнесла Карина и поставила чашку на стол с нервной дрожью в руках. Менкин взял девушку за руку.

– Так что же, все-таки, случилось? Карина принялась рассказывать о всех злоключениях, пережитых ими в поезде. Когда ее рассказ подошел к эпизоду, в котором их лишили отдельных мест и выставили из пассажирского вагона, слова девушки стали более спокойными, как будто бы то, что она делилась пережитым, делало ее способной воспринимать все случившееся как нечто из далекого прошлого.

– Но и это еще не все. Не успели мы добраться до Санкт-Петербурга, как узнали о том, что на железнодорожном вокзале был убит какой-то царский чиновник. Кроме того, на месте происшествия мы столкнулись с Алексом, то есть, с полковником Кронштадтским, причем он меня заметил. Александр Кронштадтский. Интеллигентный молодой человек, который обходился с ним весьма почтительно. Тот самый молодой полковник, у которого все еще находится единственный экземпляр его рукописи со всеми его пометками. Не далее, как на прошлой неделе Матвей получил от него короткое уведомление о том, что тот намерен вернуть ему рукопись в ближайшее время. Менкин нахмурился и принялся искать свою трубку. Итак, совершено еще одно убийство. Он сомневался в том, что Карине известно, кто именно был убит на этот раз, и поэтому даже не стал задавать ей подобный вопрос. Итак, Кронштадтский. Этот полковник недвусмысленно дал ему понять, что прекрасно знает, что к организации киевского митинга имеет отношение не Иосиф, а Сергей. Иосиф. О его судьбе так до сих пор ничего не известно. Матвей все больше беспокоился по этому поводу. Сергей вчера приходил к дядюшке, чтобы Акушерка из Санкт–Питербурга

321

посоветоваться с ним, как жить дальше, зная о том, что отец находится в тюрьме из-за него. Несколько раз за это время он собирался идти с повинной в полицию, и каждый раз Матвей убеждал его не делать этого, так как Иосиф в любом случае будет арестован, если не за киевский митинг, то за дачу заведомо ложных показаний. Одновременно с этим Матвей пытался доказать Сергею, что социалистическая власть несет в себе разрушение, так как нападает на самое главное, что должно быть в жизни человека – на веру в Бога. Сергей каждый раз внимательно выслушивал, но при этом постоянно молчал, хотя и воздерживался от агрессивных нападок на нравоучения своего старого дяди. Подобное поведение молодого человека давало надежду профессору на то, что племянник еще может одуматься.

– Нам удалось сбежать от Кронштадтского,– продолжала свой рассказ Карина. – Я бы никогда не приехала к тебе, дядюшка, если бы не состояние, в котором оказалась мама. Но мне просто некуда было деваться. Матушка не хотела появляться в доме Расковых. Матвей серьезно посмотрел на племянницу поверх трубки.

– Сбежать? А почему ты решила, что вам непременно нужно было убегать от полковника Кронштадтского? Карина повертела в руках чашку и блюдце. Матвей с тревогой наблюдал за племянницей.

– Разве там, в имении, он не пытался защитить тебя и Еву от расспросов? Ведь пожелай он тогда дать делу ход, ему бы совершенно ничего не стоило препроводить вас в Петроград. Но вместо этого он позволил тебе уйти. Карина кивнула головой, уставившись в свою чашку.

– Между вами существует тесная связь. Вы симпатизируете друг другу? Карина кивнула головой: – Больше я.

– Не думаю. Уж конечно, не после сегодняшнего случая. Карина оставила его слова без ответа.

– Что еще ты хотела бы мне рассказать?

– Еще Леонович,– проговорила она, борясь с эмоциями. – Он мертв. Матвей с ужасом выслушал историю во всех деталях, и, когда Карина закончила рассказ, в кухне воцарилась жуткая тишина. Матвей не сразу нашел, что сказать.

– Тебе следовало бы дать мне телеграмму, девочка. Я бы обязательно вышел на вокзал, чтобы встретить вас. Кто-нибудь еще знает о случившемся? Генерал Расков, например?

322

– Никто.

– Ты правильно сделала, что приехала сюда. Теперь у нас есть нем­ного времени, чтобы решить, как нам теперь из всего этого выпутываться. Я должен подумать, – он поднялся со стула и принялся расхаживать по комнате. Леонович. Он мало что знал об этой личности, но, несмотря на это, вспомнил, что видел его несколько раз во время своих визитов в Киев. Отвратительный человек, к тому же негодяй.

– Сначала я хотела идти в полицию,– произнесла Карина,– но маменька сказала, что это будет неразумно.

– Она правильно тебе сказала. После смерти Гриневича это, действитель­ но, было бы неразумно.

– Они бы мне не поверили,– сказала Карина, опустив голову на руки. – Да­ же следы на горле матушки не сумели бы их убедить.

– Я тоже думаю, что они не стали бы тебя слушать. И все же,– он качнул головой, понимая, что их все равно не оставят в покое, а спешный отъезд только усугубит подозрение официальных властей,– об этом нужно будет кому-нибудь рассказать. Кому-нибудь, кто захочет услышать всю правду. Вероятнее всего, Кронштадтскому. Карина подняла голову.

– Нет, дядюшка. Матвей чиркнул спичкой и механически подкурил трубку. Ему было понятно, почему утром Карина пыталась избежать встречи с полковником. Ее присутствие на вокзале, которое столь некстати совпало с очередным политическим убийством, никак бы не пошло ей на пользу.

– Мы надеемся на то, что убийство Леоновича будет списано на грабителей с большой дороги,– сказала Карина. – И, лучше всего, если его тело вообще никогда не найдут. Сначала мы думали, что как-нибудь свяжемся тайком с тобой, а затем и все объясним семье. Хотя Наташа вряд ли сумеет все это понять.

– Дорогая моя, жизнь – очень сложная штука. Я думаю, что тебе об этом уже известно. В том случае, если власти пожелают обвинить тебя и Еву в преднамеренном убийстве, они сделают это не задумываясь. Вот почему мы обязаны помогать друг другу. Когда я говорю «мы», то я имею в виду евреев и тех неевреев, которые нам сочувствует. Хорошо, а сейчас я должен кое-кого навестить. Прошу тебя, доверься мне, пожалуйста.

– Я доверяю тебе, дядюшка, но скажи, ты ведь не пойдешь сейчас к Кронштадтскому? – на лице Карины отразился явный испуг, и Матвей положил руку девушке на плечо. Акушерка из Санкт–Питербурга

323

– Нет, Карина, не пойду. По крайней мере, не сейчас.

– Не сейчас?

– В городе с коротким визитом находится один мой старый друг – адвокат из Финляндии. Мы знакомы с ним уже несколько лет. Его знания будут сейчас весьма кстати.

– А мы можем ему доверять?

– Да, можем. Другие ведь люди доверяли, – в это мгновение Матвей думал о тех, которым адвокат уже помог перебраться через финскую границу, спасаясь от преследований, хотя, в настоящий момент, он еще не был готов сообщить племяннице о необходимости выехать за границу. – После того, как я переговорю с ним и еще с некоторыми надежными людьми,– добавил он мягко,– мы все вместе решим, что нам следует предпринять. – В том случае, если побег окажется единственным выходом, то его нужно будет осуществить тайно, не сообщая родственникам. Агенты Дурнова наверняка уже ведут наблюдение за домом Расковых и не исключено, что и эта квартира тоже под наблюдением. То, что Ева заболела, так некстати. Переправлять ее в таком состоянии через границу будет нелегко. Матвей, как мог, пытался вести себя спокойно, не выказывая признаков страха. Сейчас во всей полиции был один единственный человек, который бы решился им помочь. И если Кронштадтский имеет интерес к Карине, то ему можно будет довериться. Профессор уже принял решение, и теперь держать долго в тайне его детали не получится. Карина не хочет, чтобы он связался с Кронштадтским, но в сложившихся обстоятельствах придется руководствоваться не только ее желаниями. На какое-то мгновение он мысленно вернулся к своим открытиям в мессианском вопросе. Многие его еврейские друзья были бы откровенно напуганы, узнай они о том, что он верует в Иисуса как в Мессию. Старый профессор уже давно признал Иисуса своим Господом и Спасителем, и сейчас он мысленно обратился к Нему за мудростью. Ради собственного блага,– молился он,– пусть все они тоже уверуют в Мессию Иисуса.

– Пока что мы не будем принимать каких-либо решений,– произнес вслух Матвей, обращаясь к Карине. – Тебе нужна пища и отдых. Кстати, и Еве тоже. Ты пока присмотри за нею, а я, тем временем, немного пройдусь. К вечеру я постараюсь вернуться. Если к ужину меня все еще не будет, то в буфете ты найдешь яйца, сыр и хлеб. Карина провела дядюшку до коридора. Матвей еще раз открыл двери в спальню и посмотрел на сестру. Теперь, когда он уже точно знал причины 324

появления всех этих ссадин и синяков на шее Евы, внутри него все закипело от гнева. Господь, я предаю это дело в Твои руки. В мире столько проблем, которых не решить до тех пор, пока не наступит Твое царство, и пока не будет Твоей воли на этой земле так же, как и на небе. Карина спешно подошла к постели.

– У нее влажный лоб,– прошептала девушка. – Щеки горят, дыхание тяжелое. Она вышла из крохотной комнатки и закрыла за собою дверь. – Дядя, я не думаю, что мне и дальше следует тянуть с доктором. Тот понимающе кивнул головой. Но теперь, когда ему стала известна вся правда, он уже не был уверен, что ему следует обращаться к тому доктору, о котором он подумал в первую минуту. Этому человеку, конечно, можно было бы довериться, но излишняя осторожность сейчас вовсе не помешает.

– Да, ей нужно медицинское вмешательство,– ответил он. – Я это понял, как только ее увидел. У тебя найдется что-нибудь для матушки во врачебной сумке?

– Мы взяли с собой очень мало. Там лишь акушерское оборудование и болеутоляющее. Эх, были бы у меня сейчас с собою таблетки хинина! Но я уже их искала. В маменькиной сумке их нет. Они либо закончились, либо она в спешке о них забыла. Но я думаю сейчас об одной женщине, которая тоже проживает здесь, в Санкт-Петербурге. Они с маменькой знают друг друга уже многие годы. Еще со студенческих лет. Ее зовут доктор Ленская. От этого имени старый профессор даже вздрогнул.

– Мать Ленского? Было бы весьма неразумно приводить ее в мою квартиру. Если за нами следят, то агенты охранки ворвутся сюда, как только она здесь появится.

– Но ведь она ни от кого не скрывается. Наоборот, эта женщина открыто работает в медицинском училище, она и ее дочь Иоанна. Если бы охранка захотела ее арестовать, то они уже давно бы это сделали. Дядюшка, прошу тебя, я уверена, что это безопасный вариант. Я, в любом случае, собиралась ее навестить. У меня на то есть несколько личных причин.

– В таком случае, вопрос с доктором я оставляю на тебя, а сам проведаю старого приятеля-юриста. Думаю, что к ужину я все-таки успею, – с этими словами он вытащил из комода запасной ключ, и отдал его Карине.

– Поешь и отдохни хотя бы часок. Все как-нибудь устроиться, Карина. Нам всем сейчас следует верить в то, что у Бога есть куда более важные цели, как для этого мира, так и для нашей жизни. На свою беду мы просто игнорируем их. Акушерка из Санкт–Питербурга

325

Он заметил в голубых глазах племянницы небольшие огоньки, а на ее лице некоторые признаки улыбки, при помощи которой она пыта­лась убедить его в том, что полностью доверяет ему. Старый профессор подумал, что его племянница не так уж и далека от того, чтобы уверовать в Мессию. Он ласково погладил ее по голове, представляя перед собою маленькую девочку со светлыми косичками, которую он знал много лет назад.

– Я не думаю, что полковника Кронштадтского следует опасаться.

>

Карина провела взглядом дядюшку Матвея. В течение какого-то времени она так и стояла на месте, размышляя над его предложением, а затем снова прошла на кухню, чтобы приготовить для матери какую-нибудь еду. На дядюшкиной кухне она обнаружила кусок баранины и решила приготовить из нее бульон. Пока в кастрюле кипело мясо, Карина смочила полотенца, подержала их несколько минут в ящике со льдом, а затем, прихватив с собою миску с водой, отправилась к матушке, чтобы снять жар. Ева сумела открыть глаза, но ее веки дрожали. Карина смотрела на мать с тревогой. Мадам Пешкова попыталась дотронуться рукою до Карины. Девушка склонилась над матерью и положила ей на лоб прохладное полотенце.

– Матушка, у тебя сильный жар. Если ты пролежишь с такой температурой еще несколько дней, ты просто сгоришь. У меня нет другого выбора, как только пойти за доктором. Я попробую отыскать Ленскую. Пусть она посмотрит тебя и выпишет лекарство. А, может быть, даже доктора Зиновьева. Я тебе не говорила, но в Киеве он было ко мне так добр, что… Лицо госпожи Евы приобрело суровый оттенок.

– Нет,– прошептала госпожа Пешкова хриплым голосом. Ее голова беспомощно рухнула от истощения на влажную подушку, а в легких заклокотал воздух. Карина почувствовала, как резко напряглись маменькины пальцы, державшие ее за руку.

– Я думаю, что доктор Зиновьев не сможет придти. Но если он все же найдет время для нас, то ему можно доверять. Ведь это он защитил меня от полиции после того, как было совершено нападение на Гриневича. Он тоже был на том митинге. Я его там видела.

326

>

Карина ничего не понимает. Она думает, что я не желаю видеть Зиновьева из-за того, что опасаюсь, чтобы он не выдал нас полиции. Бедная девочка. Она никогда не узнает о том, что он – ее отец, а я ей об этом никогда не скажу.

– Я должна сейчас что-то сделать, иначе потеряю тебя, мама. А я не хочу тебя терять. Я не хочу тебя терять. Эти слова как будто бы отнесли ее в прошлое. В тот день, когда ей то же самое говорил Дмитрий. С тех пор Ева не видела его много лет, да и сейчас не хотела видеть. Тлеющие угли прошлой обиды вспыхнули совершенно новым, необузданным пламенем. Она посмотрела в лицо Карины, такое юное, но такое не по годам мудрое. Ее дочь намного мудрее, чем была она сама в ее годы. Женщина снова закрыла глаза. Она устала. Она очень сильно устала, но, несмотря на это, ее мысли начали возвращать ее туда, в то время, когда она носила под сердцем ребенка… Ева сбежала из Императорского училища медицины и акушерства изза открывшихся затруднительных обстоятельств. Со слезами на глазах и с щемящим от боли сердцем она в спешке собирала свои вещи. Неожиданно двери резко распахнулись, и у нее за спиною раздались торопливые шаги. Она развернулась к дверям и приняла защитную позу. К счастью, на этот раз перед нею стоял не Дмитрий, а ее сокурсница и подруга Фаина Ленская, которая точно так, как и Ева, была студенткой-второкурсницей.

– Ева, ты не можешь сейчас уйти.

– Но, Фаина, у меня нет выбора. Я должна. Ты ведь знаешь здешние правила. Любая женщина, забеременевшая вне брака, подлежит отчислению из училища. К тому же, это не было единственной причиной, из-за которой Ева была вынуждена покинуть училище. Она убегала от Дмитрия и от его предательства. Дмитрий настаивал на аборте.

– Я знаю,– сказал он ей,– что мои слова причинят тебе боль, Ева, но аборт – это гарантия твоей и моей безопасности.

– Гарантия,– произнесла она со слезами в тот день, когда они, встретив­ шись тайком, шли по Тверскому бульвару. На часах было десять вечера, и Зиновьев оставил свой экипаж за один квартал до того места, где они прогуливались.

– Это необходимый шаг. Ты должна продолжать учебу, а я хотел бы сохранить за собою должность заведующего кафедрой. Я никак не могу Акушерка из Санкт–Питербурга

327

бросить графиню, развестись с нею и снова вступить в брак. Я ведь всегда тебе об этом говорил. Графиня Екатерина Зиновьева происходила из знаменитого рода Рязановых. Ева только сейчас начинала понимать, какой же глупой она была. Ведь Дмитрий ни при каких обстоятельствах не стал бы разводиться с графиней, хотя он и говорил ей несколько раз, что он не любит свою жену и что, кроме всего прочего, графиня страдает неизлечимой болезнью почек, и что врачи обещают ей не более года. Лишь после этого они с Дмитрием смогут вступить в законный брак, а пока она может быть только любовницей. Неправильные и эгоистичные причины, которые, тем не менее, казались ей целиком и полностью логичными и практичными. Да, что там, она была готова идти еще и не на такие компромиссы во имя «любви». Но теперь доктора признают, что поставили неправильный диагноз… Она отвернулась от Дмитрия и поспешила прочь, но молодой человек последовал за ней. В общежитии медицинского училища Фаина успокаивала девушку.

– Куда же ты теперь пойдешь? Что ты будешь делать, Ева?

– Домой в Варшаву мне нельзя возвращаться,– произнесла она. – Там совсем недавно произошел очередной погром, но даже не это являлось теперь для Евы основной причиной. – В Санкт-Петербурге есть такой район, где я смогу снять себе недорогую комнату. Я буду работать в квартале, где живет городской рабочий люд. Они смогут платить мне про­ дуктами и товарами… Но я не буду убивать ребенка. Не буду ни при каких обстоятельствах.

– Но ты бы могла переехать ко мне. Я бы полностью оплачивала нашу комнату, а, если тебе действительно нужна работа, то я знаю одного врача, которому ты бы могла ассистировать во время родов. Он обслуживает бедных, проституток и цыганок. С того самого дня Ева была в неоплатном долгу перед Фаиной Ленской. Она переехала в ее недорогую квартиру и прожила в ней не более недели, когда туда совершенно неожиданно нагрянул доктор Зиновьев.

– Кто сообщил тебе о том, что я здесь?

– Фаина. Ева почувствовала, что ее в очередной раз предали, но Дмитрий объяснил, что он выведал у Фаины, где живет подруга, угрожая сделать ее дальнейшую учебу невыносимой.

328

– Я просто в отчаянии. Прости меня, Ева. Прости. Нет, подожди, не перебивай меня. Дай мне сказать. И он говорил, говорил и говорил, пытаясь убедить ее в том, что если она на самом деле приняла решение сохранить жизнь этому ребенку, то ей следует выйти замуж, чтобы не опозорить свое доброе имя и малыша. Он сказал, что знает одного хорошего человека, который готов жениться по договоренности на какой-нибудь умной женщине. Этот человек, по словам Дмитрия, был православным, но лишенным всяческих предрассудков и даже благосклонно относится к потомкам семени Иакова. Он ведет сельское хозяйство и служит учителем в гимназии. Кроме этого, его предкам даже были пожалованы земли самим императором Александром I. Его жена неожиданно скончалась, и теперь у него на руках остался малолетний сын Сергей. Дмитрий уверял ее в том, что, если она согласится на этот брак, если она согласится выйти замуж за Иосифа Пешкова, которого он знал как вполне порядочного человека, то он, то есть Дмитрий, берется устроить этот союз. Следом за этим он поставил на стол мешочек с серебряными рублями – откупными монетами, хотя, по его словам, эти деньги должны были бы стать ее приданным, необходимым для того, чтобы с честью войти в семью Пешковых. Ну а затем, когда родившееся дитя достигнет совершеннолетия, он брал на себя обязанность позаботиться о том, чтобы ребенок получил достойное образование. Госпожа Пешкова смотрела на миленькое личико Карины, даже не замечая на нем следов побоев. В это мгновение она видела перед собою воплощение своего прошлого: ее борьбы за любовь, значение и цель собственной жизни. В юности она была уверена в том, что нашла воплощение всего этого в личности доктора Зиновьева. И даже после свадьбы, много лет спустя, она тайком грустила о нем по ночам, когда Иосиф спал рядом с нею безмятежным сном. Глаза Евы наполнились слезами. Но на этот раз это были слезы не по Дмитрию, а по Иосифу, по которому она теперь тосковала, хотя когда-то горевала из-за того, что согласилась стать его женой. Иосиф, конечно, не был таким красавцем, как Дмитрий, но зато характер делал его намного сильнее и мужественнее, чем те мужчины, которых она знала. Теперь Ева скучала по нему и волновалась за его здоровье и о том, не страдает ли он там из-за недостатка пищи.

– Ах, Иосиф, Иосиф, если бы ты только был здесь.

– Мама? – Карина согнулась над матерью и положила ей на грудь голову. Госпожа Пешкова убрала влажные волосы с лица дочери, и они обе расплакались. Акушерка из Санкт–Питербурга

329

Я нисколько не жалею о том, что позволила тебе родиться, дорогое мое дитя. Я очень благодарна Богу за то, что никого не стала слушать, и что сохранила тебе жизнь. Какое же ты сокровище!

>

Карина подняла голову. Госпожа Пешкова попыталась открыть глаза, но не смогла сосредоточиться.

– Не нужно Зиновьева, доченька, Ленскую, доктора Фаину Ленскую, из медицинского училища, ну, а теперь иди и приведи ее ко мне… Ева тяжело и прерывисто вздохнула, от чего Карину одолел страх. Девушка поднялась на ноги, сцепила в замок свои худощавые пальцы и испуганно посмотрела на маменьку. Девушка вспомнила, как забеспокоилась мама, когда узнала, что ее дочь собирается написать доктору Ленской, чтобы та помогла ей поступить в медицинское училище. С одной стороны, для Карины было отрадно видеть, что на этот раз ее маменька выражает полную готовность принимать помощь от госпожи Ленской, но, все же, почему не от доктора Зиновьева? Карина вышла из спальни и еще раз посмотрела на уснувшую мать прежде, чем затворить за собой дверь. Наверное, маменьке лучше знать, к какому именно доктору сейчас ей следует идти за помощью. Доктор Ленская, конечно же, начнет задавать вопросы о происхождении всех этих синяков и ссадин. К тому же, она пожелает узнать, что именно делают сейчас обе женщины на квартире в брата госпожи Пешковой. Ну, ничего. Возможно, что давать объяснения по всем вопросам даже и не придется. Карина прошла на кухню и сняла с плиты бульон. Ну, хорошо, на вопрос, почему женщины остановились не у Расковых, а на квартире у маминого брата, еще можно будет что-то ответить, тогда, как на все остальные вопросы это будет сделать не так просто. И, все-таки, решение было принято. Девушке все равно придется довериться маменькиной студенческой подруге. Карина надела шубу и подошла к дядюшкиному письменному столу, чтобы написать записку на тот случай, если он вернется домой раньше племянницы. В то время, когда она собиралась выходить, ее взгляд остановился на открытой Библии, которая лежала на столе. Надевая перчатки, девушка склонилась над книгой. Некоторые слова были подчеркнуты, а на полях были сделаны пометки. Это была 53 глава из книги пророка Исаии. «Он (Бог) на подвиг души Его (Мессии) будет смотреть с довольством». На полях же дядюшкиной рукой было написано так: «Это пророчество об обетованном 330

Мессии свершилось. Свершилось точно так же, как исполнилась большая часть всех остальных пророчеств, записных в 53-ей главе. Цена за наш долг полностью уплачена. Отныне мы имеем искупление через нашего истинного Пасхального Агнца – Господа Иисуса Христа». Утомленный разум Карины отреагировал на эти слова верой. Ее глаза наполнились слезами. Да. Я верю тому, что написано у Исаии. Иисус – мой Пасхальный Агнец. Боже, прости меня за то, что случилось с Леоновичем. Она вышла из дядюшкиной квартиры и закрыла за собою двери на ключ. В ногах, по-прежнему, чувствовалась усталость, и все ее земные проблемы никуда не исчезли. Но теперь в ее утомленное и истерзанное тревогами сердце пришло умиротворение, которое наполнило ее чувством, что отныне она имеет мир со Всемогущим и Святым Богом.

27 Любая дверь однажды отворяется

П

ри первом взгляде на здание училища, о поступлении в которое Карина мечтала столько лет, на ее лице появилась улыбка восхищения. Это был четырехэтажный дворец с бледно-желтой фронтальной колоннадой и прямоугольными окнами, украшенными в фиолетовые и голубые тона. Передняя часть дворца выходила лицевой стороной на то, что в летние месяцы представляло собой травянистую квадратную лужайку, окруженную цветущим кустарником и деревьями. Сейчас эта лужайка была полностью укрыта белым ковром из снега. Карина любопытно осмотрелась по сторонам. Стены дворца выглядели потрясающе: они были из зеленого, пронизанного золотистыми жилками, мрамора. Все это великолепие уже само по себе наполняло чувством достоинства всех, кто здесь работал и учился. Когда Карина искала сведения, почему этот дворец сделался частью медицинского учебного заведения, то узнала, что графиня Васильева незадолго перед смертью, в 1907 году, пожелала передать свой дворец на нужды столичной медицины. Это событие произошло много лет назад, прежде чем Ева и Фаина стали студентками этого заведения. Они учились на факультете акушерства, а проходили практику в благо­ творительном родильном доме. И тот, и другой проекты были в те годы частным предприятием и личным детищем доктора Зиновьева, а теперь их возглавляла Фаина Ленская. Карина вошла в помещение трехэтажной ротонды, поднялась по огромной лестнице на второй этаж, где располагались аудитории и администрация училища. Карину провели в комфортабельный кабинет доктора Фаины Ленской, из окон которого открывался прекрасный вид на величественную Неву. Впрочем, восторг, светившийся в глазах у девушки, угас, как только она перевела взгляд на суровое здание тюрьмы Петропавловской крепости. Там сейчас мой папа,– подумала она с болью в сердце. Поскольку в кабинете 332

никого, кроме Карины, не было, она начала искренне молиться Богу за отца, не отрывая взгляда от крепости. Некоторое время спустя в коридоре послышались голоса, и дверь открылась. В кабинет вошли две женщины. Та, что моложе, держала стетоскоп в руках. Ее спутница была меньше ростом. Это, наверное, Иоанна и ее мать,– подумала Карина. Догадка девушки подтвердилась. Молодая женщина представилась как Иоанна Ленская, а женщина, стоявшая рядом с ней – Фаина Ленская. На лице у Иоанны было такое выражение, как будто она знать не знала о том, кто такая Карина Пешкова, хотя, услышав фамилию, она могла бы догадаться, что перед нею стоит сестра Сергея Пешкова. Карине даже стало интересно, как же этой девушке удалось совершенно незамеченной уехать из Киева, и знает ли она о том, где именно скрывается сейчас ее брат – Петр Ленский? Интересно, допрашивала ли ее охранка? Доктор Ленская оглядела Карину с ног до головы.

– Итак, значит ты – дочь Евы? Да, об этом написано у тебя на лице. Доктор Зиновьев говорил мне, что ты проявляешь интерес к медицине, – темнорижие волосы Иоанны Ленской, выбивавшиеся из-под медицинского колпака, были такими же, как у ее матери. Чтобы заполнить возникшую паузу, девушка обратилась к маме: – Я думаю, мне сейчас следует заняться пациентом. Очень рада была познакомиться с Вами, мадемуазель Пешкова,– произнесла она и вышла из кабинета. Карина заметила на себе пристальный взгляд доктора Ленской.

– Тебе следовало бы обработать бальзамом ссадины и синяки. С тобою приключился несчастный случай? Карина еще раз проговорила про себя все заготовленные на этот случай ответы, которые.

– Да. Я поскользнулась и упала. Думаю, что через пару недель на лице не останется и следа. Но я пришла сюда не ради себя. Я пришла из-за моей матушки, госпожи Евы Пешковой, – после этого Карина в нескольких словах рассказала доктору о том, что мама серьезно больна и нуждается в экстренной медицинской помощи. – Пожалуйста, не посчитайте за труд проехать со мною в район Сергеевский, где мы остановились.

– Это Ева тебя послала за мной?

– Она очень высокого о Вас мнения, доктор. Еще с детства я наблюдала за тем, как маменька помогает больным и роженицам, и она очень часто упоминала Ваше имя. Я и сама надеялась на то, что меня примут в этом году Акушерка из Санкт–Питербурга

333

в училище, но, к сожалению, мне было отказано и на этот раз. Отказано по причине... отсутствия свободных мест. Впрочем, такая формулировка является только предлогом, хотя кому, как не доктору Ленской, знать об этом лучше других.

– Да, отсутствие свободных мест. Неудачное стечение обстоятельств, но, я надеюсь, что ситуация улучшится. Но даже если бы ты и не была дочерью Евы, то я все равно оказала бы тебе содействие при поступлении. В своей записке доктор Зиновьев написал мне, что у тебя высокие оценки. Как же не помочь столь возвышенным желаниям? Лицо Карины просияло, хотя она прекрасно понимала и то, что нехватка семейных денег закрывает для нее всякую перспективу на получение образования, даже в том случае, если для нее на самом деле найдется тут свободное местечко.

– А какую специальность тебе хотелось бы изучать?

– Акушерство и сестринское дело. Я понимаю, что мечты о том, чтобы стать полноценным доктором-медиком, мне вряд ли удастся осуществить. Я ведь уже трижды подавала заявление на прием в надежде, что мне будет позволено окончить хотя бы акушерские курсы. А, знаете, в Киеве я уже не раз помогала маменьке принимать роды. К тому же в августе этого года у меня был первый опыт, когда я самостоятельно принимала роды, – поскольку Иоанна встречалась с Сергеем, то Карина ни за что не решилась бы сейчас уточнять, кто родители принятого ею младенца. Хотя, может быть, доктор Ленская даже ничего не знает о том, что ее дочь встречается с Сергем, как, впрочем, и о том, что ее дочь сопровождала Петра в Киев. В ответ доктор Ленская лишь кивнула головой.

– Хорошо. Очень хорошо. Ты молодец. Ничего другого от дочери моей старой подруги Евы я и не могла бы ожидать. Думаю, что ты смело можешь подавать заявление на следующий год. Мы будем держать его на особом счету. Поскольку к этому делу подключился еще и доктор Зиновьев, то на этот раз твои шансы значительно улучшатся.

– Да, но, к сожалению, у меня есть проблемы с деньгами. Доктор Ленская посмотрела на часы и задумалась.

– Через час у меня начинается дежурная смена в благотворительном отделении нашей больницы. К сожалению, у меня остается не более часа, а этого времени не хватит, чтобы навестить твою матушку. Но, возможно, мне удастся договориться, чтобы вместо меня отпустили на дежурство 334

Иоанну? Я переговорю с ее куратором. Давай встретимся внизу на ступеньках. У меня есть экипаж. Сейчас я распоряжусь, чтобы нам его подали. Карина поблагодарила Фаину, и они вместе вышли в коридор. К сожалению, девушка испытывала неимоверную усталость, так что едва поспевала за доктором Ленской. Эта женщина уже успела завоевать доверие девушки. Ее деловое отношение и преданность медицинской науке вдохновляли Карину.

– Мне бы очень хотелось, чтобы Иоанна устроила тебе экскурсию по благотворительному отделению, поскольку сейчас за эту программу отвечаю именно я, но, так как Ева больна, а ты находилась с нею в непосредственном контакте, я не рискну водить тебя по палатам. И, хотя ты не выглядишь больной,– добавила она, еще раз внимательно рассматривая Карину,– но нам все равно следует опасаться микробов.

– Конечно, доктор,– спешно произнесла Карина, – а ведь она, действитель­ но, забыла обо всех этих предосторожностях. И, как знать, может быть, ей вовсе не следовало заходить в это здание.

– Что же касается вопроса изучения микробов,– произнесла доктор Ленская,– то, к огромному сожалению, статус-кво в отношении этой темы остается серьезным со стороны всех, кто отвечает в этой стране за медицину. Доктор Зиновьев является исключением. Он охотно готов прислушиваться к новым идеям, имеющим отношение к вопросам чистоты и гигиены. Взять хотя бы северное крыло нашей больницы. Оно называется «отделением Анастасии» в честь великой княжны Анастасии Романовой. Это благотворительное отделение, где неимущие слои населения могут получить от наших студентов-практикантов, обучающихся на факультете акушерства, бесплатную помощь во время родов. Причем наши студенты настолько великолепно подготовлены, что им крайне редко приходится прибегать к помощи врача, хотя кто-нибудь из докторов постоянно находит­ ся на дежурстве. Отделение «Анастасия» не обладает ни прекрасными покоями, ни старинными коврами, ни портьерами, ни картинами, ни роскошными кроватями. Весь благотворительный отдел выполнен из дерева, с голыми деревянными полами, которые, между прочим, очень легко мыть. И, знаешь, в благотворительной палате я обнаружила намного меньше инфекций, нежели в великолепном восточном покое королевы Елизаветы, куда обращаются великосветские дамы. Удивительно, не правда ли?

– Да. Очень интересно. Я изучала медицинские учебники своей маменьки и биографию Флоренс Найтингейль. Она тоже всегда настаивала на том, Акушерка из Санкт–Питербурга

335

чтобы все вымывалось водою с мыльным раствором. Как показала практика, гигиена позволила спасти многие жизни. Доктор Ленская улыбнулась своей юной собеседнице и одобрительно кивнула головой.

– Ты будешь очень хорошей студенткой, Карина. Мы обязаны помочь тебе поступить к нам в училище, – сердце Карины пело от счастья.

– Я просто уверена в том,– продолжила доктор Ленская,– что микробы и прочие вирусы процветают в пылеулавливателях, которые установлены в роскошных палатах Елизаветинского покоя. А где же еще им накапливаться? Графиня Васильева желала, чтобы вся ее мебель служила нуждам высшего сословия Петербурга. Именно поэтому у нас до сих пор используются все те же портьеры, кровати и ковры. А, знаешь, что происходит со всеми этими титулованными особами, которые рожают в Елизаветинском крыле? Мы наблюдаем у них более высокий уровень родильной горячки. Но вместо того, чтобы признать необходимость борьбы за соблюдение чистоты и гигиены, вышестоящее начальство объясняет столь высокий разрыв между уровнем смертности в обеих палатах только потому, что крестьянки и женщины из рабочих кварталов обладают более крепким здоровьем, чем наши дворянки. Они считают, что дворянки слабы, в силу своего великосветского образа жизни, в то время как бедные женщины относятся к более крепкой породе. Ты можешь представить себе что-либо подобное? Poppycock*, как сказали бы англичане! Карина улыбнулась. Она вспомнила, как читала когда-то, что две повитухи, жившие в Египте, высказывали своему фараону точно такие же оправдания. Они говорили, что у египтянок и евреек различные конституции тела. Это было в то время, когда фараон издал указ об уничтожении всех мальчиков, рождавшихся у евреек. Повитухи оправдывались перед фараоном, говоря, что еврейские женщины намного сильнее египтянок, и что они рожают самостоятельно еще до того, как те успевают к ним придти.

– Ваши доводы кажутся мне убедительными, доктор. Я помню, что маменька говорила мне то же самое: малютки, появившиеся на свет в благотворительных палатах, намного меньше подвержены различным заболеваниям. Она говорила мне о том, что этих детей оставляют после родов с их матерями, которые всегда смогут накормить их, тогда как дамы из Елизаветинских покоев, как правило, не желают заботиться о новорожденных младенцах, оставляя их на попечение нянечек и кормилиц. * )вздор, ерунда. Прим. перев.

336

– Да. К тому же, учитывая то, что Елизаветинский покой располагает штатными кормилицами, от которых питается сразу же несколько младенцев, стоит ли удивляться тому, что инфекции и прочие болезни с легкостью передаются от одного новорожденного малыша к другому?! К тому же, рожениц из Елизаветинских покоев выписывают домой не ранее, чем через месяц после родов, тогда как из «Анастасии» выписывают как можно быстрее, с тем, чтобы освободить койки для следующих рожениц. Ну, разве же это не понятно? Но попробовала бы ты подступиться со всеми этими аргументами к нашим ведущим докторам! Тебя никто не стал бы даже слушать. Подобные доводы принимает только доктор Зиновьев. Он даже попросил меня составить для него служебную записку по этому предмету, с перечислением всех моих доказательств и умозаключений, чтобы опубликовать их для наших коллег. К сожалению, для письменной работы мне совершенно недостает свободного времени. Но, возможно, в будущем я займусь и этим проектом. Карина бросила на доктора беглый взгляд: – А я сейчас помогаю профессору Менкину проводить исследования для его будущей книги, которую должны будут издать в Нью-Йорке. Доктор Ленская внимательно посмотрела на Карину: – Это интересно. Может быть, мы смогли бы с тобою как-нибудь вместе взяться за предложенную мне тему? Ну, скажем, когда ты будешь свободна? Разумеется, что я буду хорошо тебе платить, и, к тому же, эта работа поможет тебе в учебе.

– О, я бы с превеликим удовольствием! А скажите, доктор Зиновьев все еще возглавляет кафедру акушерства?

– Нет, нет. Он возглавлял эту кафедру еще в те годы, когда мы с тво­ ей маменькой были студентками,– при этом она еще раз внимательно посмотрела на Карину. Ее взгляд выражал некоторое сочувствие. – После того, как я осмотрю Еву, обязательно займусь ссадинами на твоем лице. Так, о чем это мы говорили? Зиновьев? Нет. Он сейчас не с нами. Теперь он преподает и практикует в Государственном медицинском университете Павлова. Что же до нас, то мы считаемся независимой школой, хотя некогда объединяли в себе сразу несколько факультетов. Дойдя в конец коридора, Карина поблагодарила доктора Ленскую и направилась к выходу. Был уже вечер, и снег не переставал падать на землю. На улице было холоднее, чем в помещении. Но теперь, если не принимать во внимания все те ужасные события, которые повлекли за собою смерть Леоновича, Карина чувствовала, как ее жизнь снова Акушерка из Санкт–Питербурга

337

раскрывается, подобно цветку. Она посмотрела на серое небо и улыбну­ лась. Благодарю Тебя, Боже! Мне еще так много нужно узнать о Тебе и о Библии. Через некоторое время доктор Ленская поспешно вышла из медицинского училища. В руках она несла черный саквояж.

– Сюда,– бросила она Карине на ходу, не останавливаясь и не сбавляя шагу. Карина поспешила следом за Ленской. Кучер помог женщине и девушке забраться внутрь экипажа. Не прошло и нескольких секунд, как лошадка уже резво везла их через белоснежную страну чудес. К тому времени, как они вошли в квартиру, профессора еще не было дома. И хотя Карина не надеялась на то, что застанет его так рано, ей все­ таки очень хотелось представить ему Фаину Ленскую. Карина первой вошла в коридор и открыла двери, ведущие в спальню. Этот шум заставил госпожу Пешкову заволноваться и повернуть голову. Звук ее затрудненного дыхания вызвал у Карины серьезное беспокойство. Она быстро подошла к матери.

– Мама, я привела доктора Ленскую.

– Фаина? Ленская тоже вошла в комнату и поставила саквояж на стол.

– О, Ева, рада снова увидеться с тобой, но только не при таких об­ стоятельствах.

– Спасибо, что пришла.

– Ерунда. Тебе бы следовало послать за мною намного раньше,– побранила она Еву дружелюбно. – Как долго ты уже находишься в таком состоянии?

– Не очень долго... несколько дней, но лихорадить меня начало пару недель тому назад, еще в имении. Доктор Ленская измерила температуру больной, посчитала пульс, поглядывая время от времени на свои часы, затем послушала ее сердце и шумы в легких при помощи стетоскопа. После этого она задала ей обычные, принятые в таких случаях, вопросы, внимательно осмотрела глаза, уши, горло, а затем шею, предварительно убрав с нее волосы. Женщина нахмурилась, увидев на ней уродливые следы и отметины. Я совершенно упустила это из виду. Карина напряглась. Она посмотрела на доктора Ленскую, чтобы оценить ее реакцию, но выражение лица не сообщило ничего особенного. Вполне естественно, что маменька считает доктора Ленскую своей давней подругой, но означает ли это, что теперь она отважится рассказать ей о Леоновиче? И еще, если уж она настолько доверяет 338

Ленской, то чем можно было бы объяснить маменькино недовольство по поводу того, что Карина по возвращению из Казани обмолвилась, что хотела бы обратиться к ее подруге с просьбой? Ну и что же теперь? Думала про себя девушка, посматривая на свою матушку и пытаясь определить, понимает ли она, что подруга заметила на ее шее столь тщательно скрываемые отметины? Но было похоже на то, что мадам Пешкова чувствовала себя слишком беспомощной, чтобы о чем-то волноваться. Впрочем, не исключено, что доктор Ленская обратится за разъяснениями не к своей подруге, а именно к Карине. К тому же, она могла и сама догадаться, что такие отметины могли оставить только грубые мужские руки. Но доктор, тем не менее, до сих пор еще не задала ни единого вопроса. Это уже свидетельствовало о том, что синяки, оставленные на горле у госпожи Пешковой, все-таки вызвали у нее интерес. Ленская сделала некоторые записи в своем черном кожаном блок­ ноте, который потом отправила в медицинский саквояж. Затем она написала на листе бумаги инструкции, предназначенные для Карины, предварительно заставив девушку проглотить несколько квадратных пилюль. Потом она осторожно поставила на стол бутылочку с микстурой для Евы.

– Две чайные ложки через каждые четыре часа,– произнесла она, глядя на девушку. – Хотя, вообще-то, Карина, твою маму следовало бы отправить в больницу.

– Нет, Фаина,– прохрипела мадам Пешкова.

– Я буду за нею ухаживать,– произнесла Карина. – Ей все равно не найти более преданной сиделки, чем я.

– Вот уж с этим точно не поспоришь. Ты, вот что, положи ей под голову еще одну, а лучше сразу три подушки. Думаю, это позволит ей более свободно дышать. После этого молодая Пешкова и Фаина вошли в гостиную дядюшки Матвея, где доктор оставила на столе дополнительные лекарства и мази.

– Ваша помощь просто неоценима, госпожа Ленская. Я даже не знаю, как мне благодарить или отплатить Вам за нее. Как только у меня появится возможность найти работу, я… Доктор Ленская прервала ее резким жестом. Затем она посмотрела на Карину проницательным взглядом, скрестив руки на груди и облокотившись на высокую спинку дивана. Акушерка из Санкт–Питербурга

339

– Скажи мне, тот несчастный случай, который оставил у тебя на лице синяки, это он отыгрался на шее у Евы? Сначала Карина попыталась, было, уклониться от внятного ответа на прямой вопрос.

– За последнее время многое случилось. Мама осталась без мужа, и вся наша семья лишилась отца, которого сейчас содержат в Петропавловской крепости. Кроме этого, мы лишились дома, в котором выросли, и у нас конфисковали фамильные земельные угодья. По дороге из Киева в Петро­ град, после того, как нам было отказано в отдельных местах, за которые мы заплатили немалые деньги, нас заставили перейти в теплушку, где у нас кто-то похитил все наши сбережения. Жених моей сестры сейчас находится на передовой, сражаясь с германцами, и вот теперь моя матушка мучается от плеврита.

– Времена сейчас, Карина,– произнесла доктор Ленская уставшим голосом,– непростые. Но позволь мне тебе кое-что открыть. Мне известно о революционном митинге, который прошел в августе в Киеве. Известно уже хотя бы потому, что на этом митинге выступал мой сын Петр. С тех пор его разыскивает тайная полиция. Да, девочка, я все об этом знаю. И если бы не моя нынешняя работа, то я бы уже давным-давно впала в отчаяние. Моим единственным утешением является вера в то, что моя благотворительность помогает спасать жизнь людям. Карина заметила, насколько серьезно утомлена эта сильная и энергичная женщина. Девушка даже почувствовала угрызения совести за то, что за своими горестями она перестала замечать чужую боль.

– Ну, по крайней мере, у Вас все еще остается Иоанна,– произнесла Карина, пытаясь поддержать собеседницу.

– Да. Ты права. У меня все еще остается Иоанна, – при этом в глазах Ленской отразилась гордость за дочь. – Но тебе следует знать еще и о том, что мне все известно об аресте твоего отца, и о том, на какую жертву согласилась Ева. Но я сейчас вовсе не об этом. Я спросила тебя о всех синюшных отметинах на шее твоей матушки и о синяках и ссадинах на твоем собственном лице. Еву, определенно, душили. Я опознала у нее на горле отпечаток большого пальца мужской руки. Причем, это был очень сильный мужчина. И я склонна предположить, что на твоем лице тоже остались следы от его кулака. Так как же все это было? Ты пыталась защитить ее и получила удар в лицо?

340

Карина долго смотрела на Ленскую, ничего не говоря. Затем закусила губу и отвела в сторону глаза от сострадательного взгляда доктора. А что еще можно было бы ожидать от женщины в белом халате? Карина только сейчас поняла, насколько же наивно с ее стороны было уповать на то, что доктор не сумеет отличить синяки, полученные от ушибов, от следов, оставленных на теле в результате физического насилия.

– Если хочешь, можешь мне все рассказать,– произнесла она профес­ сиональным тоном.

– Я не думаю, что мне следует впутывать Вас в неприятности.

– Но я ведь подруга твоей матушки. В ответ на это Карина лишь медленно покачала головой, а затем устало отвернулась к стене.

– И, все-таки, я думаю, что мне не стоит сейчас этого делать. Мне кажется, что если возникнет необходимость, то маменька сама расскажет Вам обо всем, как только ее дела пойдут на поправку. Вы понимаете, что я не могу брать на себя ответственность за подобные вещи?

– Да, думаю, что ты права. Хотя кое о чем я и так догадываюсь. В Киеве с вами случилось нечто ужасное.

– Как Вы думаете, доктор, могу ли я рассчитывать на то, что мне удастся устроиться на работу акушеркой?

– Для работы в больнице у тебя недостает образования, но я что-нибудь придумаю.

– Я понимаю, хотя и помогаю маменьке с роженицами еще с детских лет. К тому же, как я уже Вам сказала, у меня имеется и собственный опыт. Единственное, о чем я Вам не сказала, так это о том, что мои первые роды оказались неудачными. Доктор Ленская посмотрела на нее встревоженным взглядом.

– Что ты имеешь в виду?

– Ребеночек родился живым и здоровым. Фаина кивнула головой, выражая удовлетворение.

– А что роженица?

– Скончалась от потери крови, хотя в этом не было моей вины. Маменька сама обо всем Вам расскажет. Фаина еще раз понимающе кивнула головой.

– Но я все равно не смогу предоставить тебе официальную работу в больнице. Даже в благотворительном отделении.

– Я понимаю, и все же… Акушерка из Санкт–Питербурга

341

– Я знаю женщин, которые бы с радостью воспользовались твоими услугами.

– Правда?!

– Дай мне совсем немного времени. Возможно, что Иоанна очень скоро свяжется с тобою, а может быть, и я сама. Мне ведь в любом случае необходимо будет еще раз осмотреть Еву. Настроение Карины улучшилось. Это было все, на что она могла рас­ считывать.

– Спасибо Вам,– произнесла она. Доктор Ленская отмахнулась от ее благодарности.

– У моей дочери и у твоего сводного брата Сергея складываются серьез­ ные взаимоотношения. Сергей хочет жениться на ней, хотя она пока не соглашается, так как необходимо вначале получить образование. Впрочем, эта свадьба все равно рано или поздно состоится, и тогда наши семьи породнятся. Двери в передней открылись, и в коридоре раздался голос дядюшки Матвея: – Карина, ты дома? Девушка с тайным облегчением повернулась в сторону хозяина дома.

– Да, дядя Матвей. У нас в гостях доктор Ленская, давняя подруга моей маменьки. Госпожа Ленская была настолько добра, что согласилась оказать нам помощь. Профессор вошел в гостиную и остановился в дверях. После формальных слов приветствия доктор Ленская надела свою шубу и взяла в руки медицинский саквояж.

– Если ей будет хуже, немедленно дайте мне знать. Вот мой домашний адрес, – она спешно написала на листке бумаги свой адрес и положила записку на стол рядом с медикаментами и мазями. В крохотной прихожей Карина протянула Фаине руку: – Еще раз большое Вам спасибо. Доктор Ленская улыбнулась.

– Очень скоро я сообщу тебе, что узнала по поводу работы. Думаю, что ты предпочла бы работать в Петрограде инкогнито, верно?

– Хотелось бы,– ответила ей Карина.

– И вот что я еще тебе скажу,– произнесла госпожа Ленская. – Админист­ рация, в том числе и я, приняли решение профинансировать медицинскую помощь для самых бедных слоев населения Петрограда. Некоторые женщины из рабочих и крестьянских поселков зарабатывают на жизнь 342

проституцией, и во время беременности им просто некуда идти за по­ мощью. Многие из них живут на улице. Некоторые умирают во время родов, а родившиеся на свет малютки замерзают на морозе, когда их оставляют у ворот городского сиротского приюта. Именно этим женщинам и понадобятся твои медицинские знания, – доктор Ленская посмотрела на Карину задумчивым взглядом. – Иоанне необходим помощник. Тебя не будет смущать работа в среде проституток?

– Для того чтобы оказывать помощь нуждающимся, совсем необязательно требовать от них, чтобы они отвечали твоим моральным принципам и убеждениям. И если однажды настанет такой день, когда я позволю какойлибо женщине умереть на улице, или позволю какому-нибудь младенцу замерзнуть в лютый мороз, то это будет значить, что мне следует отказаться от желания стать профессиональной акушеркой.

– Хорошо. Мне кажется, что у тебя есть все для того, чтобы заниматься подобной работой. Я обязательно скажу в администрации о том, что ты будешь работать под началом Иоанны.

– Буду с нетерпением ждать Вашего известия.

– Превосходно. Когда дядюшка Матвей вышел в коридор, доктор Ленская повернулась в его сторону.

– Позвольте мне проводить Вас, доктор, к экипажу,– промолвил он, снова надевая зимнее пальто.

– В этом нет никакой необходимости, господин Менкин. Я уже привыкла пробираться сквозь сугробы в одиночку.

– И все-таки я вынужден настаивать, мадам. Дело в том, что нашу улицу замело. Доктор Ленская кивнула и вышла из квартиры вместе с профессором, даже не оглядываясь на Карину. Девушка закрыла за ними дверь, и устало улыбнулась сама себе.

>

Когда дядя Матвей возвратился, Карина находилась на кухне, наливая чай. Девушка отметила, что впервые за последние несколько дней ее настроение чуточку улучшилось. Матушка находилась в безопасности. На столе стояли лекарства, и Карина получила надежду устроиться на работу.

– Вот, дядюшка, твой чай с сахаром,– сказала она. Акушерка из Санкт–Питербурга

343

Профессор с благодарностью взял чашку и принялся согревать озябшие руки. Девушка заметила, что его настроение нисколько не измени­лось даже после того, как ему сообщили, что лекарства и надлежащий уход сделают свое дело, и Ева постепенно пойдет на поправку. Карина села за стол и стала наблюдать за стариком Менкиным.

– Ты вернулся намного раньше, чем я ожидала. Тебе удалось встретиться со своим другом – адвокатом из Финляндии?

– Да. Мы с ним все обсудили. К сожалению, у меня неутешительные новости. В России наступают смутные времена. Мы и так уже самая бесправная нация, к тому же, в лице царя российские евреи не имеют надежного друга. Увы, но от этой реальности нам никуда не убежать. Мой финский друг убежден в этом больше, чем я сам. Он предлагает тебе и Еве бежать из Санкт-Петербурга в Финляндию, если смерть Леоновича не будет квалифицирована как несчастный случай или как разбой на большой дороге. Карина уставилась на дядю, потеряв дар речи. Бежать из России? Все это даже не укладывается в голове.

– Ты думаешь, что мне и маме будет предъявлено обвинение в убийстве Леоновича? Он молча закивал головой и поставил на стол стакан с чаем.

– Ни ты, ни Ева не заслужили наказания. Леонович всегда был преступни­ ком. Но кому, как не нам, знать, что подобные рассуждения никогда не будут интересовать тех, кто правит этой страной.

– Но, дядюшка, Финляндия! Я вовсе не хочу покидать свою страну. Я предана его величеству.

– Если против тебя будет выдвинуто обвинение, то твоя преданность его величеству никак не поможет. В этом случае тебе придется либо бежать из страны, либо провести долгие и мучительные годы где-нибудь в Сибири, а, может быть, даже закончить свой путь на виселице. Карина медленно опустилась на стул. Нет. Ничего подобного не может с ними случиться. Ведь они же ни в чем не виноваты. Дядюшка Матвей мягко положил ей на плечо свою руку.

– Это будет непросто, и я могу тебя понять. Сейчас о побеге говорить еще рано, и, если Господь решит в нашу пользу, то, может быть, не нужно будет о нем думать и вовсе. Но житейская мудрость подсказывает мне, что у нас не остается другого выбора. Вот почему, думаю, мне следует продолжать разрабатывать план вашего бегства. Как только вокруг фамилии Пешковых начнется хотя бы малейшая возня, мы немедленно отправимся в 344

Финляндию, чтобы навестить наших дальних родственников. В том случае, если этому делу не будет дано дальнейшего хода, то будем считать, что мы совсем немного на этом потеряли. Карина задумчиво поглядела на стакан с чаем. Финляндия…

– Скажи,– снова обратился к ней дядя,– а после того, как вам удалось освободиться от Леоновича, вы ничего не могли оставить подозрительного в доме или в поезде? Карина посмотрела на свои пальцы, которые в этот момент бесцельно крутили стакан.

– Нет. Ничего,– ответила она.

– Ничего, что могло бы принадлежать лично Леоновичу, и что, впоследст­ вии, они смогли бы связать с тобою и с Евой? Ничего, что они могли бы найти в доме и доказать, что его смерть наступила у вас в имении?

– Нет, нет. Думаю, что ничего, разве что… нет.

– Что разве что? О чем ты только что хотела мне сказать? Карина затрясла головой, пытаясь воссоздать в уме детали того вечера. Но вместо ясных сцен то ли из-за неимоверной усталости, то ли из-за того, что ей очень хотелось навсегда обо всем позабыть, в ее памяти всплывали только размытые картины.

– Нет,– снова повторила она,– ничего. Мы ведь избавились от ковра. Дядя Матвей подошел к рабочему столу и остановился возле него, глядя на свои книги и на записи так, как будто он их прежде не видел.

– А доктор Ленская,– продолжил он после некоторого молчания,– знает о том, что ее сын является одним из революционных лидеров, разыскиваемых тайной полицией?

– Да,– ответила ему племянница,– она об этом знает и вовсе не одобряет того, чем он сейчас занимается. Но она все равно предана ему и Иоанне. Сегодня она сказала мне о том, что Сергей собирается жениться на ее дочери.

– И что, она одобряет подобный брак?

– Насколько я могу судить, она не станет возражать против их свадьбы, как только Иоанна закончит учиться. Так что, учитывая это, а также то, что идет война и прочие трудности в стране, свадьбы пока не будет. Да и Сергею необходимо сейчас думать об учебе. А почему ты меня об этом спрашиваешь, дядюшка? Это что, имеет какое-либо отношение к Леоновичу и к Киеву?

– Может быть, и нет. Но у меня какое-то недоброе предчувствие. Карина наблюдала, как ее дядя боролся с терзавшими его сомнениями. Затем он начал рассматривать медикаменты, оставленные Фаиной на столе. Акушерка из Санкт–Питербурга

345

– Может быть, нам следовало все-таки обратиться к какому-нибудь незаинтересованному доктору? В ответ на это предположение Карина отрицательно покачала голо­вой.

– Ох, дядюшка, думаю, что мы оба чересчур волнуемся по этому поводу. Ведь доктор Ленская и моя маменька были подругами еще до того, как родились на свет Иоанна и я. Кроме этого, Ленская обещала, что подыщет для меня работу акушерки в рамках благотворительной программы, которую начинает проводить их училище.

– Все это, конечно, так, но даже косвенная причастность к Петру Ленскому может оказаться сейчас нежелательной.

– Но моя работа не будет связана с Петром Ленским.

– Это, конечно, здорово. Но ты уж поверь мне, дорогая племянница, охранка наверняка ведет за ней наблюдение как за матерью политического преступника. Карина молчала. Может ли это означать, что тайная полиция уже успела проследить весь ее сегодняшний маршрут от медицинского училища до квартиры профессора Менкина? Так вот что могло означать его хмурое лицо, когда, придя домой, он обнаружил у себя в квартире не кого-нибудь, а именно доктора Ленскую! А, может быть, в отноше­ нии Фаины дядюшка заметил еще нечто такое, что заставило его так насторожиться? Карина поднялась.

– Пойду, посмотрю, как там мама. Я приготовила для нее немного бульйона.

– Хорошо. Тогда, пока ты будешь заниматься бульоном, я займусь нашим ужином. И еще, Карина,– произнес он, мягко кладя свою руку ей на плечо,– все, что я хочу, так это видеть свою племянницу счастливой и занимающейся той самой медицинской практикой, к которой Господь Бог дал ей талант и способность. Но, кроме этого, Бог ведь еще ожидает от нас, что мы будем идти по жизни осмотрительно. Все мы сейчас находимся в опасности. Все: и народ, и отдельные личности. Враг намного сильнее всех нас. Это, конечно, не повод, чтобы расстраиваться, ибо через Мессию мы все приняты Богом в возлюбленном Сыне Его, и все же мы должны действовать осторожно и никоим образом не позволять нашим мечтам затмевать разум. Карина кивнула и попыталась улыбнуться. И только дойдя до дверей спальни, где сейчас лежала матушка, она остановилась на мгновение и снова задумалась над только что произ­ 346

несенными дядюшкой словами: «ибо через Мессию мы все приняты Богом в возлюбленном Сыне Его». Карина открыла дверь. Госпожа Пешкова спала безмятежным сном.

28 Благотворительная палатка

Н

а следующий день Карина отправилась вместе с Иоанной в пригород Санкт-Петербурга, где доктор Ленская и еще несколько ее коллег установили медицинскую палатку для того, чтобы в ней принимать неимущих обитателей столичных работных поселков.

– Мы, конечно, могли бы подыскать для этих целей какое-нибудь строение где-нибудь поблизости цыганского квартала, но, если возникнет необходимость свернуть нашу деятельность, потребуется много времени. У нас и так ушло более восьми месяцев, чтобы получить от царя разрешение на установку медицинской палатки. Карина удивилась.

– Восемь месяцев на то, чтобы получить разрешение добровольно помогать обездоленным и нищим? Но почему профессиональным врачам пришлось так долго ждать? Иоанна посмотрела на Карину и сказала: – Я могу рассказать тебе короткую историю, которую моей матери поведал доктор Зиновьев, когда та уже начала терять терпение. Вдо­ ва одного из уважаемых генералов завещала после смерти некоторую сумму денег, чтобы учредить в покое для солдат-ветеранов дополнительные четыре койки. Но, прежде чем наша больница получила бы эти деньги, ее завещание должен был утвердить царь. Карина, как ты думаешь, сколько времени им пришлось ждать? Чтобы ты знала – подобные проволочки совсем не редкость, – она немного поколебалась. – Вот почему Сергея так злит весь этот ничем не обоснованный контроль со стороны монархи­ ческой власти. Именно поэтому и нам пришлось ждать целых восемь месяцев. Карина задумалась о прошении, которое подали царю Расковы, пытаясь облегчить участь папы Иосифа. Так вот почему столь долго тянется решение по его делу.

– Ну, ладно. Нам с тобою все равно не следует высказываться столь критично,– произнесла равнодушным тоном Иоанна. – Никогда не знаешь, 348

кто может подслушать разговор и неверно интерпретировать твою пре­ данность дому Романовых. На свободном участке земли, неподалеку от пивных «подвальчиков» и притонов, была установлена огромная палатка. Рядом с грязными лачугами и прочими постройками, сколоченными на скорую руку, можно было видеть валяющихся прямо у входа неухоженных мужиков и несколько праздношатающихся проституток. Карине было известно, что чуть ли не в каждом городе или деревне существуют подобные «увесилительные» дома для бедных, где каждый может найти для себя столько развлечений, сколько позволит его кошелек. Все это являлось той ужасающей сторо­ ной человеческой жизни, о которой Карина предпочла бы ничего не знать. Она задумалась, насколько безопасно будет здесь вообще находиться. После всего ужаса, который она пережила из-за Леоновича, Карина постоянно оглядывалась по сторонам. Иоанна заметила, что Карина держится как-то чересчур напряженно.

– Днем здесь безопасно. Но с наступлением сумерек возле притонов начинает собираться народ. Обычно в это время мы закрываемся. Кстати, твой брат Сергей очень часто приходит сюда за мной по вечерам, – при этом она улыбнулась. – Он превосходный телохранитель. Карина тоже улыбнулась ей в ответ. Эх, если бы только Сережа был дома неделю назад! Тогда Леонович не застал бы ее дома одну, и весь тот кошмар никогда бы не произошел. Карина помогла Иоанне приготовить необходимое оборудование и медикаменты.

– Как ты относишься к тому, что мы будем работать с подобными людьми? Все они, по большей части, алкоголики и проститутки. Ты не брезгуешь? Карина посмотрела на Иоанну.

– Если я сумею помочь кому-нибудь из этих женщин, то всякая брезгли­ вость пропадет сама собой. Главное – нести добро, даже в подобных трущобах.

– Ты говоришь как христианка, хотя я думала, что ты иудейка.

– Моя мама – еврейка, но вся наша семья посещала собор Святого Василия Блаженного. Хотя, знаешь, до недавнего времени я совсем не понимала Библии, но мой дядюшка, профессор Менкин, проводит интересное исследование по книгам ветхозаветных пророков, которые говорили о Христе как о Спасителе. Сейчас дядюшка собирает материал для будущей Акушерка из Санкт–Питербурга

349

книги, в которой хочет показать, что Иисус, действительно, исполнил пророчества.

– Ты говоришь о дяде Матвее? Сергей сильно привязан к нему, и часто мне о нем рассказывает. Карина поделилась с подругой информацией о том, как она собирает материалы для будущей дядюшкиной книги, а Иоанна слушала ее с неподдельным интересом.

– Я верю в Иисуса уже в течение нескольких лет,– произнесла Иоанна, немного помолчав. – Зато Сергею нравится затевать споры на эту тему. Иногда у меня создается такое впечатление, что вся эта тяга к дебатам коренит­ ся в его озлобленности, которая скрыта где-то глубоко внутри. И, тем не менее, я не могу не признать, что ваш дядюшка оказывает на него благотвор­ ное влияние. Я верю, что однажды Сергей полностью изменится. Карина продолжала оборудовать гинекологическое кресло, хотя прием беременных женщин в подобных условиях казался ей нелепостью. Но она была рада, что может помогать Иоанне. Судя по тому, что она видела, молодая Ленская уверенно продвигалась, чтобы стать дипломированным доктором, и теперь, если Сергей действительно хочет жениться на этой девушке, то ему, волей-неволей, придется продолжить учебу, чтобы стать дипломированным юристом.

– Еще одна наша благотворительная программа предусматривает работу с цыганами,– произнесла Иоанна. – Каждый месяц мы отправляемся в цыганский район и устанавливаем там палатку. Эти люди живут табором возле реки. У них нет публичных домов, но зато многие из них – воры, некоторые – занимаются гаданием, а прочие – первоклассные певцы и музыканты, которых с огромной охотой нанимают хозяева ночных клубов и борделей. И, знаешь, у них какая-то гипнотическая музыка. Очень многие состоятельные люди не прочь иногда послушать цыганские песни и цыганскую скрипку. Поначалу,– продолжала свой рассказ Иоанна,– цыгане отказывались иметь с нами какое-либо дело. У них, между прочим, имеются свои традиции и свои повитухи. Но если только ты сумел завоевать у них доверие, что, к слову сказать, неимоверно сложная задача, то они уже не станут отвергать предлагаемую им помощь. Цыгане – это очень замкнутая внутри себя община, которая не очень-то благосклонно относится к чужакам. Да и кто станет их за это винить? Не спорю, многие из них, конечно, воры, и поэтому люди не очень рады, когда табор располагается где-нибудь поблизости от их домов. Наверное, поэтому к цыганам у нас такое же недружелюбное отношение, как и к евреям.

350

– А цыгане суеверны?

– О, суеверны – не то слово! Человек, которой не является членом их семьи или не принадлежит к их табору, не имеет права войти к ним в кибитку. Лично я сомневаюсь в том, что тебе когда-нибудь выпадет возможность принять роды у цыганки. Так что готовься к тому, что все твои таланты будут служить нуждам дешевых проституток, которые появятся здесь с наступлением ночи. Мама сказала,– продолжила Иоанна,– что в Киеве ты уже однажды принимала роды. Что это была за роженица? Какая-нибудь девушка из ваших крестьянок? Чей это был ребенок? Ну, я имею в виду, кто был отцом ребенка? Ты его знаешь? Карина растерялась и посмотрела на Иоанну. Девушка в это время подни­ мала брезент, чтобы впустить внутрь помещения как можно больше света и воздуха. Палатка изнутри обогревалась при помощи нескольких емкостей, наполненных горящими угольями, так что немного свежего воздуха было весьма кстати. Ну и как я могу ей сказать правду?

>

Александр прибыл в Петроград ранним утром. Прямо с вокзала он направился в расположение своей части, сменил одежду, а затем выскользнул наружу через черный ход. К профессору Менкину он решил направиться окружным путем. Поднявшись вверх по лестнице, он нашел нужную ему дверь и постучал. Через несколько секунд ему открыли.На пороге стоял профессор. Было заметно, что Менкин его не ожидал. Прямо в дверях Александр протянул мужчине кожаную сумку.

– Возвращаю Вам рукопись, профессор. Через несколько минут гость уже находился в кабинете профессора. Старик Менкин предложил Александру выпить по чашке кофе и обсудить рукопись. Сидя на стуле, Кронштадский мог видеть то, что делается в коридоре. Он заметил, что дверь в спальню была закрыта. Александр задумался, могут ли там находиться Карина и ее мать, или он ошибся в своих предполо­жениях. Профессор налил еще кофе, и это дало Александру основание считать, что Менкин не торопится выставить его за дверь. Молодой человек вдруг понял, что старику необходимо сказать ему что-то очень важное, но он не знает, как и с чего ему следует начать. Акушерка из Санкт–Питербурга

351

– Итак, что Вы думаете по поводу моей рукописи, господин полковник?

– В Америке у меня есть кузен, который посещает библейскую семинарию. Мы ведем с ним живую переписку. Вот он уж точно согласился бы с Вами в том, что Иисус является Спасителем. Он также безоговорочно верует, что однажды все евреи возвратятся в Палестину, и что когда-нибудь в будущем, пройдя через великую скорбь, они непременно признают в Иисусе своего Мессию. Михаил прислал мне стих, который он выписал из слов пророка Захарии 13:6. Думаю, что Вам он будет не безынтересен. Я заметил, что в Вашем труде Вы делаете ссылки на ветхозаветных пророков, но этой ссылки у Вас как раз нет. Профессор Менкин передал полковнику Библию и посмотрел на него любопытным взглядом.

– А Вы, господин полковник, сможете найти для меня это самое место в Библии? Александр очень быстро справился с поставленной перед ним задачей и заметил, что на полях, напротив этого стиха, уже имеются некоторые заметки, сделанные рукою профессора. И тогда он принялся читать их вслух: – «Ему (Мессии) скажут: отчего же на руках у тебя рубцы? И он (Мессия) ответит: оттого, что меня били в доме любящих меня (в Израиле)». После этого он снова вернул Библию хозяину. Профессор еще раз, не спеша, прочитал вслух то же самое место, а затем посмотрел на полковника внезапно повлажневшими глазами.

– Так оно и есть,– промолвил он, кладя свою Библию на стол. – Мне кажется, полковник, что я могу быть с Вами откровенен относительно моей племянницы – Карины Пешковой. Вы можете выслушать меня?

– Именно поэтому я здесь. Вчера утром я видел Карину и госпожу Пешкову на железнодорожном вокзале.

– Да. Это, действительно, были они.

– Профессор, ваши родные в опасности.

– Мне это известно.

– Они рассказывали Вам что-нибудь о полицейском из Киева по фамилии Леонович?

– Думаю, что Вы даже понятия не имеете о том, что именно произошло в тот вечер у них в имении.

– Тогда расскажите мне все, как есть. Когда профессор окончил свой невеселый рассказ, Александр был едва способен сдерживать гнев.

352

– Возможно, что нам придется переправить ее и Еву через российский кордон в Финляндию,– произнес Матвей тихим голосом. – В Хельсинки у нас проживают дальние родственники по дедовой линии. Два года тому назад мне удалось с ними связаться и наладить кое-какие отношения. Думаю, что они не откажут мне в том, чтобы принять у себя Еву и ее дочь и дать им возможность отсидеться в безопасном месте до тех пор, пока здесь все не утрясется. Александр принялся что-то напряженно обдумывать. Он даже встал со стула и начал озадаченно расхаживать взад и вперед по небольшой комнате.

– Да, если дело зайдет так далеко, то думаю, что мы найдем способ… Думаю, что и мне удастся что-нибудь сделать. Вы тоже планируете ехать туда вместе с ними?

– А разве у меня есть выбор? Ева сильно больна. Карине одной с ней никак не справиться. Александр снова о чем-то задумался.

– Думаю, что сейчас об их пребывании здесь не стоит оповещать Наталью и Сергея.

– Вполне с Вами согласен.

– Может быть, потом, когда все это дело более или менее уляжется, они смогут присоединиться к вам в Финляндии. А пока что будем надеяться, что для Карины и госпожи Пешковой все сложится хорошо.

– А как? Александр рассказал профессору о своей встрече с доктором Дмитрием Зиновьевым и обо всем, о чем они уже успели договориться. При этом профессор не выказал малейшего испуга и принялся убеждать Александра в том, что Зиновьеву тоже следует обо всем этом знать.

– Итак, если кому-либо и удастся повлиять на царя и на царицу в том, чтобы с Пешковых было снято обвинение, так это только доктору Зиновьеву. Но подобная просьба не возымеет влияния на царя до тех пор, пока Зиновьев открыто не признается, что Карина – его дочь. Если же доктор отважится на такой шаг, тогда у нас все еще остается надежда. Профессор Менкин закусил кончик своей трубки и тоже стал ходить по комнате.

– Да, да, возможно, что и так, но захочет ли Зиновьев сделать призна­ние?

– А вот это уже вопрос. В этом случае он рискует лишиться уважения со стороны императора Николая. Акушерка из Санкт–Питербурга

353

– Но поговорить с ним об этом все равно необходимо. Когда Вы намерены с ним встретиться?

– Думаю, сегодня утром, в здании медицинского училища, – при этом он посмотрел в сторону спальни. – Но, кроме этого, есть еще одно весьма важное дело, которое мне надлежит исполнить до того, как я встречусь с Зиновьевым, – он посмотрел на профессора Менкина. – Мне необходимо побеседовать с госпожой Пешковой. Всего лишь несколько минут. Вначале профессор удивился и стал внимательно всматриваться в лицо полковника, но затем кивнул в знак согласия.

– Сейчас попробую это устроить. Сегодня утром Ева чувствовала себя намного лучше. Пойду, посмотрю, не спит ли она. Александр снова принялся расхаживать по комнате, когда профессор пошел к своей сестре. В это мгновение все мысли Александра были только о Карине. Менкин рассказал ему о том, что сегодня утром девушка отправилась вместе с Иоанной в один из поселков, где они будут работать в благотворительной палатке. Мысль о том, насколько Карина оказалась близка к тому, чтобы стать жертвою похоти и насилия со стороны Леоновича, приводила его в ярость. Как жаль, что меня не оказалось рядом! Александру так хотелось взять ее на руки и защитить от зла. Нет. Теперь он обязательно должен увидеть девушку и непременно ей об этом сказать. Когда же, в конце концов, ему была предоставлена возможность погово­ рить с госпожой Пешковой, он немедленно перешел прямо к делу.

– Мадам, ради вашей безопасности и ради безопасности Карины позвольте мне отбросить в сторону всякое притворство. У меня состоялась беседа с доктором Зиновьевым. Он готов выкупить у Вас кулон, если Вы, конечно, того пожелаете. Сразу же скажу, что того требует Ваша собственная безопасность. Дело в том, что этот кулон видели недоброжелатели, и им известно о том, чей это кулон и кому ранее он принадлежал. Поэтому самым безопасным местом для него сейчас будет семейный сейф Зиновьевых. В том случае, если вся эта история дойдет до ушей графини или же еще до чьихлибо ушей, то его присутствие в семейном сейфе будет являться гарантом безупречности Вашей и его репутации. Не говоря уже о репутации Карины. Госпожа Пешкова внимательно выслушала полковника и сказала: – Этот кулон всегда являлся для меня непомерной обузой. Если Дмитрий желает получить его обратно, то я не стану этому препятствовать. Я даже ничего не буду требовать взамен.

– Нет, мадам, Вам следует взять за него разумную плату, поскольку кулон принадлежит Вам. К тому же, Зиновьев не примет его обратно на других 354

условиях. Возможно, эти деньги понадобятся Вам для того, чтобы выехать из страны. В этом случае у Вас будут средства, чтобы обеспечить для себя и для Карины безопасное существование. Если же нет, то тогда пусть его стоимость будет той самой ценой, которую все равно необходимо будет отдавать за учебу в медицинском училище. Пешкова посмотрела на Александра долгим и изучающим взглядом.

– Полковник, а Вам-то, собственно говоря, какое до этого дело?

– Речь идет о Вашей дочери, мадам. У меня относительно нее серьезные намерения.

– Понимаю. А как же насчет дочери Виктора и Софьи? Полковник не стал прятать в сторону глаза.

– Мы оба сошлись на том, что нам стоит прекратить дальнейшие взаимоотношения. Какое-то время Пешкова молчала.

– Я полностью доверяю Александру,– сказал профессор Менкин.

– Да,– еле слышно произнесла женщина. – Похоже на то, что и я скло­ няюсь к тому же мнению. Матвей, там, в моей дорожной сумке, ты найдешь небольшую коробочку. Кулон находится внутри. А ключ... возьми вот тут. Он у меня под матрацем. Уже через несколько минут Александр почтительно склонился над рукой госпожи Пешковой. Она устало улыбнулась.

– Благодарю Вас, Александр,– произнесла она слабым голосом. – Теперь я чувствую огромное облегчение. – Ее глаза излучали тихое счастье, и она даже попыталась пожать ему руку. Александр поспешно покинул квартиру профессора Менкина и, наняв ямщика, покатил в сторону Императорского училища.

29 Завершение и начало

С

ергей Пешков, пребывая в мрачном настроении, медленно шел вдоль заснеженных улиц. В его руках была котомка, а в голове ни малейшего представления о том, что же ему теперь следует делать, после того, как он накликал на себя негодование Татьяны и тетушки Софьи, высмеяв их посвященность сибирскому старцу. Наверное, мне не стоило так уж допекать вчера Татьяне. Хорошо, что Иоанна не такая глупая гусыня и способна меня выслушать. Наверное, сейчас лучше всего отправиться именно к ней. Он уже прошел, было, некоторое расстояние до берега Невы, как вдруг вспомнил, что сегодня суббота. Это значит, что Иоанны не будет в училище. Сейчас ее следу­ ет искать в другом месте – медицинской палатке. Да, ему необходимо с ней поговорить. Ну, а уж затем придется идти на квартиру к дядюшке Матвею. Профессор всегда был терпелив к нему и к его выходкам. А когда Сергей брал верх в очередном политическом или религиозном споре, старик только беспомощно моргал. Собственно говоря, Сергей веровал в Бога, но вел себя иногда, как настоящий безбожник, делая это для того, чтобы дядюшка задумывался. В этих случаях у них всегда появлялся прекрасный повод поговорить о Ветхом Завете и выпить кофе. Да, Сергею, действительно, нравилось общество старого дядюшки. Только рядом с ним, в этой атмосфере полного покоя, у него появлялась возможность сбросить с себя маску и признаться в том, что он, на самом деле,– глубоко несчастный человек, которого загнали в тупик, и который полностью осознает свою вину за судьбу ни в чем не повинного отца. Как же мне теперь получить свободу? Поскольку отец взял на себя вину, ему уже ничего не остается, как только смириться с необходимостью окончить университет и получить образование юриста. Была бы на то моя воля, я бы махнул сейчас в Бостон и поступил в Гарвард на факультет журналистики. Э-э-эх! Еще одна несбыточная мечта. Сергей дошел до улицы Киевской и увидел знакомую палатку. Иоанна разговаривала с какой-то пожилой женщиной, отдавая ей лекарства. Сергей 356

спокойно смотрел на эту картину, пока не заметил Карину, которая вышла из палатки и стала приводить свой медецинский передник в порядок. Молодой человек замер от неожиданности. Что его сестра делает в СанктПетербурге? Почему она до сих пор не дала о себе знать ни ему, ни Наталье? А мама? Неужели она тоже здесь? Сергей быстро пересек улицу и окликнул девушку по имени: – Карина! Она обернулась на знакомый голос. Сергей хотел обнять сестру, но вдруг остановился. Он увидел ее лицо, и вся радость куда-то исчезла. Синяки и ссадины? Откуда они?

– Ты что, попала под лошадь? – не понимая, о чем сейчас спрашивает, начал Сергей. – А где мама? Карина улыбнулась брату, и это слегка сняло его напряжение, хотя в глазах девушки он заметил некую насторожен­ность.

– Сережка! Я так рада тебя видеть! Мама больна. У нее плеврит, но ее сейчас лечит доктор Ленская.

– Значит, мама сейчас у Матвея?

– Да. Мы вместе живем у дядюшки. Я возвращаюсь туда, как только начинает темнеть.

– Хорошо. Тогда я тоже пойду с тобой. Видишь ли, мне придется выпросить у нашего профессора пристанище на несколько дней, пока я не найду места в студенческом общежитии. Дело в том, что я очень здорово разозлил Расковых и поэтому вынужден был покинуть их дом.

– О, нет! Только не это! Что же ты успел там натворить?

– Да, в общем-то, ничего непоправимого, – улыбнулся он раскаянной улыбкой. – Совсем небольшой спор по поводу Танечкиных бредней относи­ тельно Распутина. Просто я слишком далеко зашел.

– Се-ре-жа! – простонала Карина.

– Ладно. Ладно… Признаю. Я, действительно, был не прав. Но я все равно ни за что не согласился бы целовать его испачканную в варенье лапу, чтобы доказать свою верность и преданность великосветским идеям.

– Отказался бы что? Ты, наверное, шутишь?

– Нисколько, сестренка, ну, да ладно. Со временем все пройдет и по­ забудется. Татьяна обычно никогда не сердится на меня больше недели, – он раздосадованно почесал щеку, – хотя, на этот раз, она даже залепила мне хорошую пощечину.

– Из-за Распутина? – ее нескрываемое разочарование по поводу Та­ нечкиного увлечения Распутиным вызвало у него еще одну улыбку. Акушерка из Санкт–Питербурга

357

– Впрочем, я действительно вел себя очень грубо. Думаю, что я этого вполне заслужил. Через несколько дней отправлю ей письмо со своими извинениями. Она меня обязательно простит. Она всегда так делает. Но видела бы ты ее сейчас. Она заделалась заправской буржуйкой. Теперь Татьяна – дама из высшего общества. Непомерно богатая и живущая за пределами существующей реальности. Ни дать ни взять Мария Антуанета, если ты понимаешь, что я сейчас имею в виду. «Пусть крестьяне едят пирожные».* Наша Танечка далека от реальности и не понимает, что происходит в стране и за ее пределами. Карина грустно покачала головой.

– Могу себе представить, насколько сильно ее впечатлил твой расказ.

– Ладно, с тобой-то что произошло, сестренка? У тебя возле губ несколько царапин. После них могут остаться шрамы? Карина дотронулась пальцем до своих губ, и тогда он увидел в ее глазах выражение озлобленности или страха. Затем он почувствовал присутствие чего-то зловещего. Чего-то такого, что больно схватило его за горло. Он машинально взял сестру за руку: – Что? Что с тобой произошло? В этот момент к ним подошла Иоанна. Она уже закончила прием пожилой крестьянки и проводила ее.

– Карину ожидает пациент, Сережа. Пойдем, мне нужно сейчас выпить чего-нибудь горячего. То заведение, что через дорогу, не столь ужасно в это время суток. Они могут сварить нам приличный кофе и сделать вполне съедобные бутерброды. Составишь мне компанию?

– Тебе стоит лишь попросить, и весь мир тот час же будет брошен к твоим ногам, – произнес он великодушно. – Ну, по крайней мере, когда речь идет о том, чтобы купить чашечку кофе, – при этом он посмотрел на сестру.

– Я обо всем расскажу тебе позже, – пообещала ему Карина. Затем она развернулась и пошла в сторону палатки, где ее ожидала первая пациентка. Сергей повернулся к Иоанне и предложил ей руку.

– Ну, пошли, доктор Ленская. И, кстати, что-то я нигде не вижу сегодня нашего студента-медика Федора Дмитриевича Зиновьева. Означает ли это, что ты полностью убила в нем все его романтические намерения?

*)

Во времена правления ее мужа, короля Людовика ХVI, во Франции сложилась ситуация, когда королевский двор утопал в роскоши, а простонародье голодало. Как-то на одном из балов здравомыслящие придворные сообщили королеве, что в предместье Парижа от голода ежедневно умирает 80 человек. «Почему?» — удивилась королева. «Потому что у них нет хлеба». «Если у них нет хлеба,— пожала плечами Мария-Антуаннета,— пусть едят пирожные».

358

Иоанна даже не улыбнулась.

– Нет. Просто он не появится до тех пор, пока не стемнеет.

>

Когда Александр прибыл в медицинское училище, то без особого труда отыскал доктора Зиновьева в его кабинете, склонившегося над стопкой бумаг. Доктор приподнял вверх голову, увидел Александра, и в его честных глазах отразился немой вопрос. Ну как, получилось? Александр открыл кожаный саквояж и достал оттуда кулон. Доктор Зиновьев поднес его к свету и внимательно осмотрел.

– Да, – произнес он просто. После этого Зиновьев поставил на стол банковский мешочек с золотыми царскими червонцами.

– В случае необходимости Ева может рассчитывать на дополнительную помощь. Александр спрятал мешочек в своем саквояже и перешел прямо к цели своего визита.

– Думаю, что Вы уже слышали о смерти жандармского чиновника Леоновича. В настоящий момент Дурнов собирает необходимые сведения, чтобы обвинить в убийстве Вашу дочь и госпожу Пешкову и упрятать их в Петропавловсую крепость. Карину в этих обстоятельствах может спасти только одно, если Вы обратитесь к императору Николаю и будете ходатайствовать о том, чтобы в отношении Карины были сняты обвинения в преднамеренном убийстве. Причем нашего императора во всей этой истории может растрогать и подвигнуть на милость лишь признание в том, что Карина – Ваша дочь. Доктор Зиновьев медленно опустился в кресло, лишившись дара речи.

– Так значит... против Карины и Евы выдвигается обвинение в пред­ намеренном убийстве? Александр повторил для Зиновьева всю информацию, которая ему стала известна из слов профессора Менкина. Когда его рассказ был окончен, Зиновьев склонил голову.

– Все это неслыханно.

– Это только подтверждает то, что Вашей дочери следует непременно покинуть Россию и перебраться в Финляндию как можно быстрее. Доктор Зиновьев откинулся на спинку кресла. Акушерка из Санкт–Питербурга

359

– Я очень сомневаюсь, что Николай предоставит мне аудиенцию, – он рывком поднялся и подошел к окну. – Случилось нечто, на что я не могу повлиять. Александр ждал, но с каждым мгновением он чувствовал, как внутри него растет напряжение. Он смотрел на этого человека и понимал, что все его надежды на помилование Карины рассыпаются на глазах.

– Я не совсем Вас понимаю, доктор. Единственное, что мне сейчас известно, так это то, что у нас почти не остается времени. Дурнов настроен весьма решительно. После нашего разговора я хочу поехать в киевский район, где сейчас ваша дочь работает вместе с Иоанной Ленской в благотворительной палатке.

– Да. Доктор Ленская сообщила мне об этом.

– Я отведу ее обратно на квартиру к профессору. Необходимо тщательно и осторожно продумать план, как мы будем переправлять Ваших близких через русско-финскую границу. Доктор Зиновьев повернулся в сторону Александра и посмотрел на него. Его лицо сделалось серым, а глаза печальными.

– Я позволил себе весьма резкие высказывания в адрес Распутина, и мои слова донесли императрице. Теперь она не желает меня видеть. Так что моя отставка – всего лишь дело времени. Вот почему я боюсь, что любая просьба с моей стороны будет, вероятнее всего, оставлена без внимания. Александру стало понятно, что только что рухнула его последняя надежда. Что ж теперь остается лишь одно – бегство в Финляндию. Александр, попрощавшись, уже было направился к двери, когда услышал просьбу Зиновьева.

– Помогите им.

– Обязательно помогу. Как только Александр возвратился в Зимний Дворец, его перехватил посыльный.

– Господин полковник! Внизу у моста собрались революционеры. Вам предписано возглавить отряд и разогнать это собрание.

>

Находясь в палатке, Карина услышала выстрелы, раздающиеся снаружи. Ее последняя пациентка ушла всего лишь несколько минут назад, и поэтому Карина поспешила на улицу, чтобы узнать, почему стреляют. Она увидела людей, котрые проходили мимо, а некоторые из них бежали.

360

– Что случилось? – окликнула она одного из прохожих.

– Полиция. Там голодный бунт. Полиция. Сейчас ей менее всего хотелось бы отвечать на вопросы полиции. Она повернулась и, заскочив в палатку, кинулась собирать вещи в саквояж. Через несколько минут она была готова. Девушка бежала, шла, а иногда сворачивала то вправо, то влево, чтобы избежать столкновения с толпой и конной полицией. Через несколько кварталов она увидела линейку, которая двигалась ей навстречу. Карина села в вагон и накинула на голову меховый капюшон, пытаясь как можно ниже опустить его на глаза. Через некоторое время она увидела, как по улице движется целая толпа, несущая в руках красные знамена и громко скандирующая революционные лозунги: «Долой царя! Долой войну! Долой царя! Долой войну!». Управлявший линейкой мужик остановил лошадей и, повернувшись к своим пассажирам, закричал, нервно размахивая руками: – Я дальше не поеду. Прошу выходить, господа! Выходите! Все на вы­ход!

– О, прошу Вас, мне нужно дальше. Мне до Тверского. Там моя квартира.

– Это женская манифестация. Бабы требуют хлеба и мира. Мне сказали, что из-за этой демонстрации сегодня даже закрыты некоторые фабрики. Да, Вы, барышня, сами поглядите. Как же мне тут проехать? Придется идти пешком. Впереди все нарастал шум приближающейся толпы. Кто-то из митин­ гующих уже успел взобраться на ближайшее здание и водрузить на крыше революционное знамя. Развивающееся на ветру красное полотнище породило внутри у Карины предчувствие кровавой трагедии. Медленно продвигаясь вдоль тротуара, девушка посмотрела в сторону Невы, и перед нею начало открываться ужасное зрелище. Царь, как и следовало ожидать, повелел вывести на улицу казаков, и те рьяно взялись за разгон демонстрантов. Устрашающего вида всадники неуклонно надвигались на толпу. В морозном воздухе раздался треск ружейных выстрелов. Люди из задних рядов начали кричать. Среди демонстрантов паника быстро передавалась, и вот уже вся эта неуправляемая человеческая масса была готова хлынуть через Невский мост на другую сторону реки. Через несколько минут в том месте, где мост сужался, началась давка, из которой никому не возможно было вырваться. Карина видела, как в передних рядах некоторые люди свалились на землю, но те, что наступали на них сзади, движимые страхом попасть под казачью плеть или же пулю, казалось, этого даже не замечали. Акушерка из Санкт–Питербурга

361

Казаки напирали на толпу своими конями, и теперь ружейная пальба сделалась еще интенсивнее. Карина увидела на снегу нескольких раненых демонстрантов. Паническое состояние невольно передалось и мирным прохожим, которые, как и сама Карина, двигались вдоль зданий, не примыкая к самой демонстрации, но теперь уже и мирные прохожие, ускоряя шаг, принялись бесцеремонно толкать Карину в спину, понимая, что через считанные секунды все пространство улицы заполонят обезумевшие от страха люди. Карина прижалась спиной к фонарному столбу. Где-то впереди кто-то сбил с ног молодую женщину, которая, судя по внешнему виду, была не то из фабричных, не то из крестьянок. Она пыталась отползти на четвереньках в сторону сточной канавы, в то же самое время не выпуская зажатую в кулаке авоську, в которой она несла хлеб. На девушке была длинная черная юбка и выцветший серый платок, завязанный под самым подбородком. Только теперь Карина смогла увидеть, что эта девушка была беременна. Она тянулась руками к проносившимся мимо нее прохожим, молча взывая о помощи, но никто не собирался тратить на нее драгоценное время. Еще немного, совсем немного, и тысячи людей в грубой обуви втопчут это перепуганное насмерть создание в петроградский снег. Карина оторвалась от гарантировавшего ей хоть какую-никакую безопасность фонарного столба и бросилась к несчастной девушке, которая не могла самостоятельно подняться. В тот же миг Карина отчетливо услышала у себя за спиной крики несущейся толпы, топот лошадиных копыт и звуки ружейной пальбы. Она поняла, что теперь в любую секунду ее тело, точно также, как и десятки прочих тел, может пронзить казачья пуля, и что у нее теперь есть все шансы, как и у остальных, закончить жизнь прямо здесь, на этой улице. Она подбежала к беременной женщине, и та в отчаянии вцепилась пальцами свободной руки ей в запястье.

– Сейчас мы встанем и побежим, – с ходу начала Карина. – На счет «три» ты встанешь на четвереньки, а затем оттолкнешься руками от земли. Я тебе помогу. Раз, два, три! Карина пыталась что было сил помочь беременной девушке, и та прилагала все усилия, чтобы подняться на ноги.

– Я не могу! Не могу! Боженька, помилуй нас!

– Тише, тише, все, больше не надо. Успокойся. Смотри, казаки все равно уже нас заметили. – И, действительно, несколько казаков, подъехав к тому месту, где стояла, опустившись на корточки, Карина, осадили своих лошадей и окружили беспомощных женщин.

362

– Этих не трогать! Что встали?! Да помогите же им! – неожиданно раздался голос кавалериста, на котором была форма офицера. Алекс! Алекс Кронштадтский! Четверо козаков исполнили приказ начальника. Александр к этому времени уже успел спешиться, спрыгнув с седла на землю грациозным, отточенным движением. Затем, не обращая внимания на казаков, он схватил в свои объятия Карину, сделав это так, как будто она всегда была его возлюбленной. Глаза молодого человека горели решительностью.

– Я повсюду тебя разыскиваю! И, поверь, у меня есть, что тебе сказать. У нас совсем мало времени. Начну с того, что мы с Татьяной приняли обоюдное решение разорвать отношения. Она заглянула ему прямо в глаза, и даже теперь, посреди всего этого хаоса и смерти, она почувствовала то же самое желание быть с ним рядом, какое испытывала раньше. Его черные волнистые волосы слегка выбились из-под офицерской фуражки, а полы черной шинели беспорядочно трепал ветер.

– Я не виновна в том, в чем они пытаются меня обвинить, полковник.

– Прекрати. Ты же знаешь, меня зовут Алекс. И я хочу, чтобы ты называла меня именно так еще до того, как закончится весь этот кошмар.

– Но эта бедная девочка, она беременна, и я боюсь, как бы у нее не начались преждевременные роды.

– В прошлый раз ты ускользнула от меня под точно таким же предлогом. У крестьянки начались преждевременные роды. Но на этот раз, Карина, она пойдет рожать в благотворительный покой, который находится в конце улицы, а я отвезу тебя на квартиру к профессору Менкину. Нам предстоит решить слишком много вопросов, но времени для этого совсем мало. Кронштадтский повернулся к казакам, легко удерживая девушку за локоть, и отдал им какие-то распоряжения. Те сразу же бросились их исполнять. Как все-таки здорово, – подумала про себя Карина, – видеть, что наделенный властью человек отдает добрые распоряжения. Она поняла, что роженицу скоро препроводят в родильное отделение. Карина подчинилась словам полковника. Александр поднял из снега медицинский саквояж и прикрепил его к седлу. После этого он подал девушке знак рукой.

– Ты не станешь возражать против того, чтобы проехаться со мною через мост?

– Нет, – произнесла она, чувствуя некоторое смущение от откровен­ ного внимания и столь пристально изучающего ее взгляда. После того, Акушерка из Санкт–Питербурга

363

как она отработала в палатке целый день, и после того, как ее только что вытащили из самой гущи бунтующей толпы, она, должно быть, выглядела просто ужасно. Затем Карина поняла, что глаза полковника разглядывают ее синяки, и отвела глаза в сторону. Он придержал стремя, дожидаясь, пока Карина заберется на лошадь, а затем, вскочив в седло позади нее, взял поводья. Как только его руки сомкнулись вокруг нее, сердце девушки учащенно забилось.

– Я уже навещал профессора Менкина, – произнес он, в то время как они, проехав через мост, начали отдаляться от места ужасной сцены. – А еще я переговорил с мадам Евой. Когда ты с нею увидишься, она расскажет тебе нечто очень важное. Карина оглянулась через плечо, и посмотрела на Алекса. Ей было трудно отвести взгляд от его глаз.

– А что именно нам нужно будет решать?

– То, как тебе выбраться из Петрограда в Финляндию. Карина даже вздрогнула от неожиданности.

– В Финляндию! Но я не могу сейчас туда ехать, и я не…

– Твой дядя так решил. Госпожа Ева тоже на это согласна, да и я считаю, что так будет лучше для твоей безопасности. Карина задумалась над столь неожиданным поворотом событий, в цен­ тре которых она оказалась. О таком ли она мечтала?

>

Ближе к вечеру Александр снова встретился с дядюшкой Матвеем, и Карина слышала, как они васказывали каждый свое мнение. Девушка заметила небольшой мешочек с золотыми червонцами, который стоял на столе, и услышала отдельные детали плана по пересечению границы. Когда дядюшка пошел в спальню к своей сестре, чтобы поделиться с нею принятыми решениями, Кронштадский подошел к Карине. Их глаза встретились, и Александр обнял девушку.

– Дядя Матвей все тебе объяснит. Мы думаем, что у нас все еще остается надежда на то, что здесь, в Петрограде, для тебя и для госпожи Пешковой все сложится благоприятно, но об этом мы узнаем не сейчас, и даже не сегодня. До тех пор, Карина, дядя желает видеть тебя в безопасности. И я хочу для тебя того же, чтобы однажды отыскать тебя там, где, как я знаю, ты будешь находиться, и мы вместе сможем подумать о нашем будущем. С того самого 364

мгновения, когда я увидел тебя в красной шляпке, я почувствовал, что между нами происходит нечто особенное.

– О, Алекс, я…

– Я не хочу потерять тебя, Карина.

– И я тоже. Хотя, мне кажется, что тебе это уже известно.

– Время сейчас работает не на нас. А ты заметила, что всякий раз, когда мы с тобою встречаемся, между нами возникает нечто такое, что хочет отделить нас друг от друга? Вот и сейчас, ради безопасности тебе необходимо будет уехать в Финляндию, а я уже получил новый приказ сопровождать царя на фронт. У Карины замерло сердце. Ну, вот, еще одно расставание. Она подалась вперед и прижалась к его груди. Теперь Александр уже не принадлежит Татьяне. Отныне он принадлежит ей. Теперь они обязательно будут быть вместе... когда-нибудь.

– На фронт? – прошептала девушка.

– Император собирается лично возглавить армию, и поэтому отправляется на фронт. Ну, а я... Мне все равно никогда не нравилась эта служба в ох­ранке. Еще несколько недель назад я подал личное прошение его императорскому величеству о моем переводе в бывший полк императорской кавалерии, но, думаю, что на этот раз ветры судьбы вмешались и в это жела­ние. Я отправляюсь на фронт в составе личной охраны его императорского величества. Могу заверить тебя в том, что всегда буду искать возможность переговорить с царем о судьбе Иосифа Пешкова. Да и графиня Шашенко тоже попытается как-нибудь подойти с этой просьбой к императрице. Я не могу сейчас обещать тебе быстрого решения этого вопроса, но двери все еще открыты, а если так, то у нас по-прежнему остается некоторая надежда. Как только госпожа Пешкова пойдет на поправку, ты можешь сказать ей о том, что возвращение вам земельных угодий тоже возможно.

– О, Алекс, благодарю тебя… Мне так хочется видеть тебя каждый день, но, судя по всему, эта возможность тоже откладывается.

– Откладывается, – произнес он мягким голосом, – но не отнимается. Карина обняла Александра и произнесла: – Я буду ждать тебя, Алекс... когда бы ты ко мне не пришел. В мои планы не входит покидать Россию навсегда. А это значит, что мы непременно когда-нибудь встретимся. Когда-нибудь... в будущем.

– Карина, я очень ждал и надеялся на то, что ты мне это скажешь. И хотя мы едва знакомы, мне кажется, что я знаю тебя всю жизнь. А, знаешь, я все время думал о тебе, начиная с Казани. Акушерка из Санкт–Питербурга

365

От этих слов сердце Карины учащенно забилось.

– Сознаюсь, я также не переставала думать о тебе.

– Я не знаю, когда снова возвращусь в Петроград, но, как только у меня появится возможность, я обязательно тебе напишу. Мне еще столько необходимо тебе сказать.

– Да, – произнесла девушка просто. При этом ее сердце и прыгало от счастья, и неистово боролось с подступающей грустью.

– У нас с тобою горько-сладкое начало, Карина. Но мы постараемся сделать все возможное, чтобы продолжение этой истории было совершенно другим. Твой дядюшка пообещал мне, что будет поддерживать связь с моей матушкой. Горько-сладкое... Да, иначе и не назовешь. Но, не смотря на это, она будет мечтать о том дне, когда они встретятся снова, и когда он останется с ней навсегда. Помечтав о счастливом будущем, Карина ощутила, как ее глаза напол­ няются слезами.

– У нас есть надежда, – прошептала она, – ибо у Бога всегда остается надежда.

– Да. То, что сейчас нам кажется таким недосягаемым, на самом деле, может оказаться грядущим рассветом. Если не для России, то, возможно, для нас. Девушка опустила глаза и увидела, как Алекс взял ее ладонь и поднес к своим губам. Карина закрыла глаза, наслаждаясь восторгом, которого до этого никогда не испытывала.

– До завтра, – сказал он, – в Финляндии или в России, но мы увидимся снова. Когда я буду рядом с императором Николаем, я буду думать о тебе. Девушка крепко схватила руку Александра. Он постоял какое-то время в нерешительности, а затем совершенно неожиданно привлек ее к себе. Она ответила на его порыв.

– Не знаю где, не знаю когда, не знаю как, но однажды, по Божьей милости, мы обязательно исполним наши обещания, Карина.

– До встречи, – прошептала она. Алекс ушел, закрыв за собой дверь, а у Карины в сердце осталось тепло его обещания. И какими бы ни были ветры революции и ветры этой войны, ей уже никогда не забыть слов надежды, которые Алекс посвятил Богу. Карина подошла к окну и принялась смотреть на падающий снег и на прохожих, снующих по тратуару. Среди них она разглядела стройную фигуру Александра. Снег уже начал покрывать его черную шинель, края 366

которой трепал своевольный ветер. Молодой человек обернулся и, подняв голову вверх, взглянул на ее окно, как будто зная, что она сейчас находится именно там. Алекс помахал ей рукой, а Карина дотронулась кончиками своих пальцев к оконной раме.

– До свидания, Алекс, – прошептала она, – я люблю тебя. В какой-то момент девушка вдруг осознала, что рядом с ней стоит дядюшка Матвей. Он обнял свою племянницу за плечи и сказал ей о том, что матушка хочет поговорить с ней наедине… О чем-то очень секретном и важном. Карина улыбнулась ему и еще раз посмотрула на улицу. Карина думала о будущем. Вдоль дорог скоро зацветут весенние цветы, а лето принесет людям обильный урожай. Вернется ли она еще когда-нибудь в свое родовое поместье под Киевом? Девушка закрыла глаза и представила, как через вызревающие пшеничные поля неудержимо проносится ветер. В своих мечтах она снова видела огромный месяц в темно-голубом небе, чувствовала запах созревающей пшеницы и видела улыбающиеся лица тех, кого она так любит. Имение обязательно вернут. Илюша возвратится с войны домой и начнет совершенно новую жизнь. Он обязательно встретит хорошую девушку и полюбит ее всем сердцем. Борис тоже вернется домой невредимым, и тогда на Наташиной свадьбе зазвучат ликующие голоса. Тетушка Марта испечет особенный свадебный пирог, а бабушка Зелинская переедет в свой маленький сельский домик, в котором ее дожидается польская кухня. Папа Иосиф будет снова каждый год вывозить семью в оперу, и когда-нибудь Пешковы и Ленские обязательно породнятся через Сережу и Иоанну. Карина снова закрыла глаза, но на этот раз уже для того, чтобы обратиться к Творцу со смиренной просьбой. Вернется ли к ней когда-нибудь все, что она уже успела потерять? Ах, как же ей сейчас хотелось верить, что однажды все обязательно вернется. А еще в ее жизнь непременно возвратится ее Алекс.

С 2001 года в издательстве «ЕЗДРА» работает отдел «ХРИСТИАНСКАЯ КНИГА–ПОЧТОЙ» Теперь вы имете возможность заказать книги, аудио–, видеодиски по почте. Напишите нам, чтобы получить бесплатный каталог отдела «ХРИСТИАНСКАЯ КНИГА–ПОЧТОЙ». Наш адрес: Издательство «ЕЗДРА», РУС, а/я № 28, г. Александрия, Кировоградская обл., 28000. Звоните (052 35) 4 27 54 или (066) 196 67 47. Адрес интернет агазина для жителей Украины: www.Ezdra.com Интернет агазин для жителей России: www.ChristianBooks.su Интернет агазин для жителей США и Канады: www.Ezdra.us

Лінда Лі Чайкін

А кушерка із Санкт-П етербурга (рос. мовою)

Перекладач Літературний редактор Коректор Технічний редактор Комп’ютерна верстка Дизайн обкладинки

М. Павлов О. Івлева Л. Ціпов’яз А. Кравченко О. Трач А. Ефименко

Відповідальний за випуск

А. Кравченко

Видавництво «Ездра»: 28000, Кіровоградська обл., м. Олександрія, вул. К. Лібкнехта, 99. Тел./факс: +38 (052 35) 4 27 54. E-mail: post@ezdra.com. Інтернет: www.ezdra.com. Поштова адреса: 28000, Кіровоградська обл., м. Олександрія, РВЗ, а/с № 28. Свідоцтво про внесення до держ­реєстру видавців, виготівників і роз­пов­сю­д ­ж у­вачів видавничої продукції серія КГ № 007 від 15.12.2003 р. Зда­но до набору 16.07.2007 р. Наклад 3 000 прим. Підписано до друку 15.01.2011 р. Друк офсетний. Гарнітура Garamond Narrow. Друк та опорядження: ПП Кравченко А.В. Св. про внесення до держреєстру видавців, виготівників і розповсю­д жувачів видавничої продукції КГ № 006 від 15.12.2003 р. Зам. № 003.