Путешествия в мультивселенной

Андрей Миколайчук

Путешествия в мультивселенной сборник рассказов

© Андрей Миколайчук, 2016

В

сборнике

собраны

впечатления

автора

от совершенных и вымышленных путешествий. Сюжеты разворачиваются на островах Маргарита и Гаити, в странах Средней Азии и Ближнего Востока, на мистических землях Иерусалимского Королевства и Княжества Антиохия.

ISBN 978-5-4474-6921-4 Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

ОГЛАВЛЕНИЕ Путешествия в мультивселенной Саквояж (фантастическая повесть) Часть первая. Сумка Часть вторая. Наличные Часть третья. Вы кто? Часть четвертая. Меняла Часть пятая. Хафиз Часть шестая. Лейла Часть седьмая. Переход Часть восьмая. Правила Часть девятая. Вот и все Тише Король тафуров Теория одуванчика Уго пилигрим

На мертвом берегу Ака (стих)

Саквояж (фантастическая повесть)

— Если червячка порубить на кусочки, эти кусочки будут дружить?

— С тобой нет анекдот

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. СУМКА На солнце было жарко, но в тени, при малейшем дуновении ветерка пробирало насквозь. Я бегом добежал к станции метро, по дороге, глубокими затяжками докурив сигарету. Как только окурок оторвался от пальцев, совершая свой прощальный прыжок в мусорник, неожиданно прозвучали слова: — «э-э-эй, оставь докурить!». Я встретился глазами с нищим, который удобно устроился рядом с урной. Это был мужчина, со смуглым лицом, пышной нечесаной шевелюрой. Он смотрел без злости, немного склонив голову набок. И хотя нищий не проронил ни слова, я, почему-то полез в карман за мелочью. Насыпая

в выставленную ладонь все найденные копейки, я виновато произнес: «здесь будет несколько гривен, купите себе сигарет».

— Скажи мне свое имя, а я помолюсь за тебя — попросил мужчина. Фраза, видимо, была вызвана близостью большого православного храма, и ничего такого не означала. А давайте я вас угощу? — в благодарность ответил я, — здесь за углом сохранился гастроном с советских времен, там варят вкусные сардельки и должны наливать… Мужчина быстро согласился, с оговоркой — «я, в общем-то, не пью, но горяченького поем с удовольствием». Он

молодецки

поднялся с мостовой.

Оказалось, что в отличии от поношенной одежды, сидел нищий на вполне приличной сумке-саквояже. Он взял ее в руку, и глазами спросил — куда идем? Гастроном находился здесь же за углом, спрятавшись за деревьями небольшого парка. Мы поднялись по лестничке в десять ступенек. Нищий шел широким шагом, спину держал прямо, и я еле успевал за ним.

— Вы, очень хороший человек — говорил он, не поворачивая головы, — сейчас редко встретишь в людях сочувствие. Но слушая его, я просто залюбовался саквояжем, он двигался в руке мужчины, словно маятник старинных часов. По виду, цены такая сумка была не малой, одна только кожа, цвета тусклого золота, украшенная

плетеными узорами, чего стоила. Между шлейками ручек блестела серебряная бляха с большой замочной скважиной.

— Вижу вас, заинтересовал мой багаж? — в его улыбке показались черные, неровные зубы. Я засмущался из-за того, что выдал свое любопытство.

— Да, сумка не по одежде, — почему-то ответил я, — такой дорогой предмет в руках нищего редко встречается.

— А почему вы решили, что я нищий? — мужчина не прекращал улыбаться.

— Потому, что вы попросили мой окурок, и сидели у мусорника — ответил я.

Мне не понравилась ни улыбка, ни его манера спрашивать, и я твердо решил: просто куплю ему поесть, раз обещал, но разговаривать не стану. В гастрономе, публики подобной моему спутнику, было много. Многоголосый гул изредка прерывался пьяными криками и громким матом. Дождавшись очереди, я сделал заказ.

— Возьмите себе бутылочку водички, — сказал нищий, беря двумя пальцами белую пластиковую тарелку с сарделькой, — постоите со мной пока я поем. Такое предложение ничем не грозило, тем более, куда бы я ни устремлял свой взгляд,

он все равно останавливался на сумке моего спутника. Это напоминало поездку в вагоне метро, когда напротив садилась девушка в короткой юбке. Мужчина, как будто читая мои мысли, поднял саквояж и слегка покрутил. В узорах я успел рассмотреть арабскую вязь и птицу, похожую на павлина, которая таращилась на меня одним глазом. Очень странно еще было то, что никто кроме меня, на сумку, внимания не обращал, но этому факту, тогда, я не придал никакого значения.

— Так о чем будет рассказ? — спросил я, открывая бутылку.

— О сумке конечно, — ответил нищий. То, что его рот был набит едой, не сделало речь неразборчивой. Голос у мужчины был четкий

и очень приятный на слух.

— Моя персона, вас вряд ли заинтересует, но я не обижаюсь.

— Вы не смотрите, что на мне лохмотья, — продолжил он, вытирая руку о свитер, — одежда не моя.

— Вас ограбили?

— Что вы, наоборот согрели, мой гардероб не подходил под вашу погоду, добрые люди помогли, — он улыбнулся.

— А сумка?

— Сумка моя, пока что, — он прищурился от удовольствия, проглатывая последний кусок сардельки.

— Могу продать ее вам, если хотите, возьму не дорого. Мужчина вытащил из кармана газету, аккуратно разложил на столе и поставил сверху саквояж. Заметив, что мой взгляд остановился на заголовке статьи, нищий спросил: — интересуетесь политикой? Вопрос в таком контексте прозвучал оскорбительно. Вы сами, кстати, откуда родом? — перешел я в наступление. — Судя по говору, вы не местный. Нищий, хвастливо, произнес пару фраз

на английском, немецком и французском языках. — Они мне все родные, включая русский, на котором говорите вы. Опрятная одежда и деньги в кармане, уже не делали мой статус значительным.

— Это шутка? — я оглянулся в поисках скрытой камеры.

— Нет, я на самом деле остро нуждаюсь в деньгах. Сколько вы заплатите за саквояж?

— Вы, конечно, нашли эту сумку? — спросил я, подумав о мошенниках, промышляющих на городских улицах. Подобная схема часто встречается в афере с «потерянным кошельком».

— Нет, саквояж мой, я сделал его своими

руками, давным-давно, размышления нищий.

—

прервал

мои

— А как мне удостоверится в том, что он ваш?

— Очень миллион.

просто,

внутри

находится

— Миллион?!

— Плюс минус, — ответил нищий, — я их давно не считал.

— Так вы богач? — сказал я шутливо.

— Убедитесь сами, — мужчина снял с веревки на шее ключ, отпер замок и раскрыл саквояж. В образовавшейся темной промежности я увидел пачки

прямоугольных бумажек похожих на деньги.

— Это что?

— Вы хотите и их купить?

— Купить миллион? Нет, увольте! Я вообще не понимаю, зачем начал разговаривать с вами. — Я немного разозлился. Но саквояж был действительно великолепен. Когда он оказался на столе, отчетливо стало видно, в сплетениях растительного орнамента, окна с изображениями птиц, животных и людей. Показавшаяся выпуклость кожи в рисунках на ощупь оказалась гладкой.

— Он не идет в комплекте, — рассмеялся

мужчина.

— Вы это о чем?

— О миллионе, конечно, — ответил нищий. Я так сосредоточился на саквояже, что не сразу смог ухватить нить разговора.

— Бог с ними, сколько вы просите? За саквояж, конечно.

— А сколько не жалко плюс вашу сумку. Имущества у меня немного, но все же с сумкой удобней будет бродяжничать. Я достал бумагу и ручку.

— Тогда пишите расписку. У меня с собой… — я вытащил из кармана кошелек

и быстро назвал сумму, пересчитав наличность. — Сумка у меня тоже неплохая — «Camel». Натуральная кожа, два вместительных отделения, есть внутри, карман для телефона. Я рассказывал, вытаскивая по очереди: блокнот; книгу Девида Юма, бумаги и несколько ручек.

— Что писать?

— У вас есть какой-нибудь документ?

— Только рекомендательное письмо, — ответил мужчина.

— Там указано ваше имя?

— Безусловно.

Если честно, желание купить у нищего саквояж настолько завладело мной, что такие пустяки, как имя, документы уже не имели никакого значения. Сейчас, вспоминая, я даже не могу найти причину этой внезапно возникшей страсти. По характеру я человек спокойный и веду размеренный образ жизни. Я ничего никогда не коллекционировал, и если честно, начисто лишен желания удивлять собой окружающих людей. Все называют это словом посредственность, я же предпочитаю слово самодостаточность. Но, знаете, это было как любовь. Внезапное, необъяснимое желание владеть. Так часто про себя слово «Хочу» как в тот момент, я никогда не повторял.

Мужчина быстро черкнул расписку, взял деньги и положил их в уже бывшую мою сумку.

— Перекладывайте свой миллион, давайте я вам помогу. Я полез в саквояж, вытаскивая сразу несколько пачек купюр. Мне очень хотелось побыстрее стать счастливым владельцем чудесной сумки.

— Давайте будем вести себя скромнее, посмотрите, сколько вокруг людей, — возразил он.

— Если вы думаете, что я буду искать с вами укромное место — вы ошибаетесь!

Мысль о мошенниках возникла снова, я машинально, крепко схватил за ручки саквояж, потому что теперь он был уже моей собственностью.

— Не надо укромного места, — успокоил меня нищий. — Просто прикройте меня от посторонних взглядов, пока я на полу, не привлекая внимания, сделаю все сам. Такой план мне показался разумным. И вправду, подумал я, чего волноваться. Я отвернулся спиной, но стал таким образом, что перекрывал единственный путь к выходу. Нищий опустился вниз и закопошился, что-то напевая себе под нос, отвернувшись к стене. Я несколько раз торопил его, вопросами. Расписка лежала во внутреннем кармане

куртки, я решил проверить, на всякий случай, вспомнив, что увлекшись покупкой, толком ее даже не прочитал. Достав бумагу, я развернул листок, повернувшись к свету, краем глаза наблюдая за тем, что твориться внизу. Мужчина закатал рукава свитера и погружал обе руки в саквояж, вытаскивая оттуда охапками пачки фиолетовой бумаги, когда она оказывалась в моей бывшей сумке, сразу же приобретала знакомый цвет стогривневых купюр. Я до сих пор ломаю себе голову, как я мог тогда не обратить внимания на такую кучу денег? Мужчина управился быстро. С трудом закрыв замок, повесил «Camel» на плече, мне вручил саквояж.

— Все по-честному? — я увидел протянутую руку и машинально пожал ее.

— Да, в общем. Только мне показалось, не знаю, как спросить… — произнес я не уверенно.

— Вы хотите спросить, зачем я ношу с собой столько ненужной макулатуры?

— Ну да… в общем.

— Это не ваше дело, — коротко ответил он. — Сделка завершена, больше говорить нам не о чем, большое спасибо за еду! Мужчина, отстранил меня рукой и направился к выходу, бросив на ходу: — Никогда не делитесь своей добычей, такие правила! Я не придал никакого значения его

словам. Оказавшись счастливым обладателем прекрасного саквояжа, на улице я быстро влился в поток, спешащих домой людей и уже через пару минут спускался в метро. Помню, я посмотрел на часы и с удовольствием отметил, что на все про все, я потратил всего полчаса времени. Всю дорогу до места встречи, я открыто радовался счастливой покупке, часто ловя на себе насмешливые взгляды попутчиков. Но, ощущение приятной тяжести саквояжа в руке позволяла ни на что не обращать внимания. Не смотря на вечер пятницы, в кафе людей было немного. Я ничего особенного не ждал, потому что это была очередная попытка продать заявку на сценарий, идея которого, как и всегда, казалась мне гениальной.

Недавно я сделал очередное открытие, придумав причину появления на Земле ядерного оружия, такая себе краткая история последних трех веков. Как это уместить в телевизионный формат я сформулировал на 50 листах печатного текста. Еремей сидел в дальнем углу. Я подошел и протянул ему руку. Его ответное рукопожатие было сдержанным. Я так понял, что Еремей согласился на встречу в знак благодарности моему товарищу, который ее и устроил. Я услышал до сегодняшнего дня много критики в адрес своей идеи, поэтому первым делом вытащил из саквояжа скрепленные скрепкой листы А4 и протянул их без предисловий.

Надежды продать свою работу были мизерными, но я придерживался правила ставить точку в конце любой работы. Если время потрачено, необходимо получить результат иначе времени могут больше не дать, во всяком случае, я верил в то, что педантично выполняя эту процедуру, я обезопасил себя от неожиданной смерти. Еремей был продюсер, и выглядеть старался солидно. Но как по мне, густая борода на его молодом лице смотрелась немного комично. Он отодвинул чашечку кофе в сторону, освободив место для чтения. Втянув голову в плечи, Еремей зашевелил губами, и его глаза начали мерное движение из стороны в сторону, словно следили за маятником часов. Меня удивила и обрадовала такая внимательность к тексту.

С недавних пор курить в общественных местах запретили и я, чтобы дать Еремею насладиться чтением, вышел из кафе. Оказавшись на улице, я вдруг вспомнил, как меньше месяца назад она была полностью засыпана снегом. Погода в марте этого года стояла январская. Я был в этом же кафе, так же закурил, восхищенно наблюдая, как ветер поднял снежную бурю на крыше дома напротив. Воздух в ярком лунном свете горел серебром и в этой неимоверной красоте, улица напомнила мне тогда сказку. Я ожидал появления кареты Снежной Королевы, но когда быстро движущийся вниз силуэт обрел четкость, передо мной, вдруг предстала обнаженная красавица на сноуборде, я вспомнил, как внутри меня что-то тогда лопнуло и все тело вспыхнуло бенгальским огнем. Девушка весело

смеялась. Тонкая, изящная она разрезала пространство, как будто снимала кожуру с этого мира. Когда смех девушки стих в моих воспоминаниях, я поджег потухшую сигарету и не спеша ее докурил. Еремей встретил меня сдержанной похвалой. К моему удивлению он сразу предложил цену — двадцать пять тысяч гривен. Сказал, что больше не заплатит, так что я могу либо согласиться, либо отказаться. Сказка продолжалась наяву. Я так же сдержанно согласился. Допив кофе, мы договорились встретиться завтра, чтобы подписать контракт и произвести расчет. Я был сильно удивлен тому факту, что ни

на кого из окружающих не произвел впечатления мой новый саквояж. Вообще люди в кафе показались тогда мне неудачными рисунками на стенах. Кто говорил, слегка облокотившись на спинки стульев, кто внимательно смотрел в телевизор, кое-где на вилку насаживали чизкейк, или взбалтывали чайник, но все эти движения были неинтересны, не раздражали, не будоражили, в кафе стоял полный штиль. Почему-то вспомнилось приключение одного знакомого, который решил выпить пива в придорожной забегаловке возле метро «Дарница». Рассказывал об этом он по телефону, звоня из больницы. После подробного перечисления всех побоев, знакомый поделился воспоминанием того как там было шумно, все кричали и спорили. Он видел по-настоящему живых людей, остро

чувствующих жизнь. Подробных описаний этих людей знакомый не давал, после сотрясения мозга память на лица была не та, поделился только впечатлением, того что его подвела собственная манера смотреть собеседнику в глаза, в таких местах это считалось дерзостью. Он так и сказал: «Дерзостью». Услышав его историю я подумал, что в некоторых местах неприемлемо именно употребление слова «дерзость», а в некоторых слова «б… дь». Последствия будут, конечно разные, но слова имеют гораздо больше силы, чем взгляд. Насмотреть на плюху гораздо сложнее, чем наговорить. Вознаграждение, полученное от творческого труда, я всегда пускал на развлечения, поэтому подымаясь по улице вверх, уже начал строить планы своего

путешествия. Сборы На следующий день ничего интересного не произошло. Я получил гонорар, купил билеты Киев-Катовице и быстро собрался в дорогу. Саквояж оказался очень вместительным и компактным, как будто его специально создали для полетов рейсами авиакомпаний Fly Low Cost. «Гривни» я решил менять на «злотые» по мере потребности, уже в Кракове. Потерь при таком обмене не было. Я спрятал две пачки в карманы запасных штанов, которые уложил в самый низ саквояжа. По дороге в аэропорт встретился с товарищем, не люблю лететь трезвым.

Начали мы пивом, на Владимирской Горке. Рядом за столиком устроились две пожилые дамы, одна ела курицу из кулька, вторая ломала руками мандарин, отправляя дольку за долькой в свой беззубый рот. Туристов было немного. Напротив, на лавочке возле забора, молодая пара страстно целовалась. Рядом сидела девушка в короткой юбке, скрестив ноги она облокотилась локтем на колено, как будто ждала своей очереди. Мимо бегали школьники и фотографировали ворон. Птиц в парке хватало, и все они были толстые вопреки прогнозам массового падежа городской живности из-за обильных снегопадов в марте. Товарищ закинул в и поделился наблюдением.

рот

фисташку

— В youtube видел битву вороны и крысы, — запив пивом орешек, сказал он.

— Крыса суетится, бегает вокруг, набирается смелости, а ворона ждет как снайпер, головкой крутит, правый глаз ее то вверх, то в сторону, словно расчеты производит, сила ветра там, расстояние, и как только крыса собралась прыгнуть… Хрясь ее клювом в лобешник! Насмерть! А еще говорят, что падальщики не бойцы. Я с ним согласился. Хотя по падальщикам дискуссий между нами проходило много и мы не всегда думали одинаково в этом вопросе, потому что как не крути, человек в основном питается падалью, мертвечиной, а этот факт не всем приходится по душе.

Одна ворона тем временем убежала от преследователей и села на спинку стула, слева от бабушки поедающей мандарины, прямо напротив курицы. Но я не был уверен, чьего мяса за тем столиком ждала на ужин птица. Мы бодрым шагом переместились сначала в помещение кафе «Ярославна», потом к входу в метро «Золотые Ворота», а расставались под громкий звук саксофона, который неумело спорил с фортепианной фонограммой. Аэропорт, самолет По дороге в аэропорт я не мог налюбоваться своим приобретением, жаль в автобусе было мало света, приходилось

изучать рисунки на ощупь. Когда проходил таможню видно весь светился счастьем, потому что пограничница, задержав на мне свой суровый взгляд… улыбнулась и спросила: — на долго в Европу? Мне понравился ее рот. Аккуратно накрашенные губы, на вид немного влажные, зубки мелкие, но стройные и чистые. В ее улыбку прорвалась наивность, которую пограничницы забивают в себе до смерти, сразу после поступления на службу. Я ответил, что нет, на пару дней. Потом, сам не знаю почему, попросил у нее телефон и пообещал по прилету позвонить. Такой поступок был мне не свойственен, и я так разволновался, что расстояние

до дюти-фри преодолел за несколько секунд. Взяв пол-литровую бутылку «Джим-бим», я перешел в дальний угол зала ожидания и там спрятался в клубах дыма. Чувствовать тревогу перед полетом для меня было делом привычным. Отпив из бутылки, достал из саквояжа блокнот. В нем была масса заметок для будущих сюжетов. Я отпил из бутылки еще раз, сделав два полных глотка. Среди листов была глубокая прогалина, так я удалил персонажа, который мог принести мне известность, если бы не Набоков со своей Лолитой. Объявили посадку на рейс. Я аккуратно стал в очередь, следующим, за женщиной с ребенком.

Наконец-то хоть кто-то обратил внимание на мое приобретение. Не отводя глаз от рисунка, мальчик вдруг схватился обеими ручками за створки саквояжа и стал силой отбирать у меня сумку. При этом он бормотал скороговоркой какие-то гадости, как мне послышалось. Его мамаша, полная женщина с прической, попыталась втиснуться между нами, но мальчик метким ударом ноги под колено мгновенно повалил ее наземь. Все произошло так быстро, что фраза: «никогда не делись добычей», — неожиданно вспыхнувшая в моем мозгу, была воспринята, как собственная мысль. Я резко поднял саквояж над головой, малец побарахтался секунду, плюхнулся на мамашу сверху

и заревел. Одно слово — дети. Держа сумку за спиной, я помог женщине встать, а на все ее извинения отвечал улыбкой. Ничего особенного ведь не случилось, тем более никто в очереди даже головы не повернул в нашу сторону. В салоне я выбрал место возле крыла. Саквояж поставил между ног и еще до того, как самолет оторвался от земли, я допил свой виски и задремал. Самолет, аэропорт Два часа пролетели незаметно, приснился сон, очень яркий, но незапоминающийся.

По прилету легкое похмелье заставляло меня двигаться быстрее, чем остальные пассажиры авиалайнера. В автобусе я был первым, в очереди к окну «паспортного контроля» — вторым. Впереди стояла девушка в деловом брючном костюме. Если бы не штаны, я решил бы, что она стюардесса. Девушка нервничала, подмышками темная ткань пиджака заметно промокла. Не в моих привычках предлагать незнакомкам свои услуги, но изгиб ее бедер был так приятен для глаз, что за несколько минут просмотра я не только избавился от тошноты, но и был готов выпить снова.

— Вам надо успокоиться, — наклонившись вперед, прошептал я незнакомке на ухо.

— Сейчас, как раз за нами наблюдают и анализируют поведение, ваша нервозность привлекает внимание, — продолжал я.

— Что же делать? — не поворачивая головы, спросила незнакомка.

— Повернитесь, поцелуйте меня в губы и позвольте себя обнять. Это был рискованный шаг, но я решил, что такая прекрасная фигура компенсирует любой изъян на ее лице. В окне замаячил пограничник, очередь на секунду затихла и подалась вперед. Я оказался так близко к девушке, что зацепил саквояжем изящную ножку в черной туфельке на каблуке. При прикосновении незнакомка обернулась, обняла меня за шею

и поцеловала. Я не удержался, и моя ладошка легла на ее округлую попу.

— Так? — спросила она через секунду. Я кивнул, переводя дыхание.

— Что дальше?

— Пойдем вместе, как пара, — ответил я. Девушка продолжала стоять ко мне лицом, а я продолжал обнимать ее. Краем глаза я увидел, как краснощекий поляк поднял створку окошка. Его глаза восторженно следили за моей рукой.

— Пошли.

Я взял ее паспорт с сопроводительными бумагами, залез этой же рукой в саквояж и достал свои документы. Пограничник заговорчески улыбнулся, сверил фотографии с оригиналом, проштамповал визы и пригласил в страну.

— Это все? Спросила шепотом незнакомка, когда мы спускались по ступенькам в зал приема багажа.

— Ага, — с сожалением ответил я и пошутил. — Вы очень приятны на ощупь, мне будет сложно теперь отвыкнуть.

— Вы можете пощупать меня еще раз, если хотите, — сказала девушка.

Я очень обрадовался такому предложению и быстро ответил: — Конечно хочу! Аэропорт, такси Я не собирался брать с собой попутчицу, не то чтобы были какие-то особенные планы, просто привычней путешествовать одному. Но Катя наплевав на мои ожидания вдруг протянула красивую визитку.

— Там есть польский телефон, — сказала она улыбаясь.

— Я буду в Бельско-Бяла до следующей субботы, позвонишь?

— Я тоже буду в Бельско-Бяла, — сказал я

с радостью, но девушка уже повернулась ко мне спиной, став возле ленты конвейера в ожидании своего багажа. Еще несколько минут я полюбовался ее фигурой, потом быстро прошел таможенников и поднялся по эскалатору к своему любимому столику, на втором этаже здания аэропорта. Там я решил выпить кофе, переложить документы и деньги в маленькую сумочку, чтобы не беспокоить саквояж по пустякам. Пока бармен готовил напиток, я поставил сумку на стол, птица похожая на павлина снова таращилась на меня одним глазом. Я подумал о нищем, которого встретил вчера. Странная штука, прошел всего день, а я уже никак не мог вспомнить его лицо.

Воспоминания штука интересная. Стивен Хоакинг сказал о прошлом и будущем так: «пока не найдётся сторонний наблюдатель, всё будет парить в неопределённости». Мысль о «стороннем наблюдателе» и персональном «прошлом» была настолько интересна, что часто фантазируя, я соединял между собой воспоминания разных людей. Получалось не чье-то конкретное прошлое, а случай. Например, я брал трагическую, но увлекательную жизнь двадцатилетнего, советского парня, который собственноручно убил триста сорок шесть гитлеровцев. Вообще с точки зрения технологии войны удобно, когда враги многочисленны, безлики, безымянны или одноименны.

Что если бы парень с апостольским именем Филипп знал, что в куче трупов, которую он создал, были обыкновенные люди. Тогда бы ему пришлось столкнуться с определенным человеческим прошлым. Вряд ли Филипп смог бы хладнокровно убить отца двух симпатичных карапузов, который в письме просит любимую жену не горевать долго в случае его смерти, а найти нового отца своим детям. «…Тебе в январе исполнится 28 лет — это еще очень мало для такой красивой женщины, и я рад, что всегда мог сделать тебе этот комплимент. Тебе будет очень меня не хватать, но все-таки не отгораживайся от людей. Подожди несколько месяцев, но не дольше. Гертруд и Клаусу нужен отец. Не забывай, что ты должна жить ради детей,

и поэтому не устраивай большой трагедии вокруг их отца. Дети все быстро забывают, особенно в этом возрасте. Внимательно всмотрись в мужчину, на которого падет твой выбор, особенно обрати внимание на его глаза и рукопожатие — помнишь, как это было между нами, — и ты не ошибешься» Дописывает немец последнюю строку и падает сраженный пулей русского снайпера. Все враги чужаки — это первое правило войны. Поэтому Филипп никогда не задумывался о невинных детях и несчастной вдове своего врага, как и рядовой Гюнтер, нажимая на гашетку пулемета, не волновался о судьбе детей или матерей своих жертв.

Два незнакомых человека, не имеющих ничего личного между собой так яростно друг друга ненавидят. Почему? Как такое произошло? Все просто — им сказали ненавидеть друг друга. Вот так. Например, в XXI веке всем объявили, что появилась новая ненавистная нация врагов — это террористы. Как раз сейчас, по телевизору, в баре с ними закончилась очередная, шестидневная война под названием «Бостонский теракт». Я взял свой кофе, зашел в интернет и выяснил, что исключительной целью этой победоносной войны было уничтожение очевидцев. Это не было секретом, Google выдал всю

информацию в первой десятке статей. Мне хватило одной чашки кофе, чтобы выяснить это.

CNN сначала показывает арест двух подозреваемых. Это полноценные репортажи. Первого ловят в пригороде, раздевают наголо, на глазах сотни людей и десятка телекамер садят в полицейскую машину. Второго, ищут, за ним гонятся полчища фбровцев, его обнаруживают в лодке, раненым. 100% успех, нация ликует, гордится своими солдатами. С периодом в несколько дней первый террорист взрывает гранату и погибает в перестрелке, второй стреляет себе в рот. Абсурд? Нет новости! Телевизор — зомбоящик! Есть люди, которые смотрят только интернет. Ладно,

и для них есть сюжет. Предположим очевидец «Бостонского теракта» говорит в Facebook: — я видел, как женщина разливала бутафорскую кровь, а тот мужчина, который с оторванными ногами, лежал, как ни в чем не бывало, беседовал с рыженькой девушкой. Говорит и показывает фотографии. Смотрите, мол вот, тут все видно и без моих слов. А конспирологи ему отвечают: какой смысл в такой постановке? Неужели ты думаешь, правительство пожалело людей? Вспомни 11 сентября! Социологи, психологи тут же объяснят, что при теперешних средствах коммуникации невозможно скрыть правду. Конспирологические теории живут только потому, что человек по природе склонен во всем сомневаться. А касаемо

секретности, «что знают двое — знает и свинья» и т. д. и т. п. Очевидец прав? — Прав! Конспирологи правы? — Правы! Социологи-психологи правы? — Правы! Кто в этой схеме лишний? — конечно очевидец. Он ничего не объясняет, он просто свидетельствует по собственному усмотрению. Был теракт в Бостоне, или его не было — не важно. Американская нация выдержала удар, мобилизовалась и нанесла сокрушительное поражение врагу. Когда дело касается американцев, картинка обязана быть лицензированной, красивой, созданной по законам жанра и в соответствии ожидания зрителя.

Зритель — это «сторонний наблюдатель», который желает плакать и смеяться, его необходимо воодушевлять, вести к победам, его необходимо развлекать прошлым. Ему показывают готовое, режиссированное, определенное прошлое, которое необходимо только запомнить. Почему в хорошей фотографии, фильмах и книгах о войне демонстрируется не документальный процесс убийств, а человеческая эмоция? Потому что зритель хочет испытать праведный гнев, восторг победы, радость от свершенного возмездия и т. д. Зрителя не должна вводить в ступор картинка реальных мертвых тел, он не должен блевать на телевизор видя отвратительную, бессмысленную смерть.

Очевидец мешает рождению у зрителя правильных эмоций, потому как рассказывать, что произошло — это прерогатива профессионалов. Я только прочитал рассказ Брюса Стерлинга «Рой», в котором инопланетное общество управлялось с помощью феромонов и был в восторге от такой идеи. Что интересно «Рой» опубликован раньше «Конца всей этой мерзости» Стивена Кинга и «Парфюмера» Патрика Зюскинда. Мне показалось чудесной модель управления, в которой не используют слова, когда никому не говорят, кого любить, а кого ненавидеть. С такими невеселыми мыслями я достал из саквояжа пачку в десять тысяч гривен и положил ее в маленькую сумку «Energie», которую заготовил заранее. Когда банкноты

внутри неожиданно изменили цвет, меня ненадолго парализовало. Вчерашний день и нищий вдруг обрели абсолютную четкость в моем мозгу. Я прокручивал в голове встречу, постоянно спотыкаясь на миллионе, который он предлагал мне купить. Через минуту я осторожно вытащил на свет пачку новеньких польских денег. В происходящее невозможно было поверить, но я был очевидец. Быстро выйдя из здания аэропорта, я сел в такси, протянул таксисту две купюры и скомандовал: «Бельско-Бяла, хотел «Фольварк». Водитель взял деньги и спросил про багаж. Я снова повторил: «Бельско-Бяла, хотел «Фольварк».

Машина неспешно набрала скорость и через несколько минут выехала на автобан.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ. НАЛИЧНЫЕ Дорога заняла часа полтора. Я заставил таксиста въехать во двор гостиницы и подумал, как быстро становишься параноиком. Воровато оглядываясь, крепко сжимая саквояж подмышкой, я зашел в дверь. В коридоре было темно, консьержка встретила меня у входа в ресторан и протянула ключи.

— Пан сколько пробудет? — спросила она. По

телефону

заказывая

номер,

я

не уточнил время пребывания.

— Одну ночь, — сухо ответил я, взял ключи и поднялся на второй этаж. Достав из бара весь алкоголь, я удобно устроился в кресле. В тусклом свете ночника комната казалась огромной. Плотно зашторенные окна не пускали свет уличных фонарей, от этого дальние углы превращались в зловещие туннели. Поставив саквояж между ног, я достал деньги и в сотый раз убедился в том, что они настоящие. Воображение рисовало причудливые картинки будущего. Но после четвертой бутылочки, все почему-то свелось к роскоши: машина самолет, дом на океанском берегу

и т. д. и т. п. Но больше всего меня теперь беспокоила собственная безопасность. Мир в одну секунду перестал быть дружелюбным. Я стал искренне бояться за собственную жизнь, и не знал кому теперь могу доверять с такими деньгами и возможностями. Я сидел один в пустом гостиничном номере и дрожал от страха. Теперь мой мозг рисовал другие картинки. Это были свирепые лица преступников, которые пытались отобрать у меня жизнь и саквояж, они кружили хоровод вокруг моей головы, пока в дальнем углу не раздался кашель. Не знаю, сколько прошло времени, пока сквозь крик я расслышал ласковый голос, уговаривающий меня успокоиться.

— Мужчина, вы разбудили весь квартал, прекратите орать, — говорил он. На меня смотрели добрые, старческие глаза. Незнакомец бережно стискивал меня за плечи.

— Успокойтесь, прошу вас. И тут я понял, что кричу и закрыл рот.

— Давно пьете? Спросил он.

— Второй день, — почему-то честно признался я.

— Это хорошо, это здорово, — обрадовался дедушка и сел в кресло напротив.

Я увидел простое открытое лицо с немного крупным носом, одет незнакомец был в костюм, в руках держал трость.

— Выпейте еще, — предложил он. Я послушно опустошил очередную бутылочку и пожалел, что не прихватил из аэропорта литровый «Джек Дениелс».

— Как вы теперь себя чувствуете?

— Великолепно, — почему-то ответил я.

— Отлично, потому что у меня мало времени, — сказал старик. Видимо мое лицо само умело задавать вопросы, потому что незнакомец быстро

поправился, произнес.

и

уставившись

на

саквояж

— Я к вам по срочному делу, мне надо деньги поменять.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. ВЫ КТО? Почему я испугался обыкновенного старика? Не знаю. Наверное потому, что окружающая меня реальность теперь не соответствовала тому привычному миру, в котором я родился и вырос.

— Вы кто? — спросил я дедушку.

— Клиент, — ответил он.

— Чей клиент? — снова спросил я.

— Ваш, — видно было, что старик хочет что-то сказать, но опасается.

Он смотрел на меня, как будто я глупый ребенок и многие слова не пойму, по причине недоразвитости.

— Может еще выпьете? — предложил старик.

— Может вы, со мной выпьете? — спросил я.

— С удовольствием, — ответил он. Я разделил оставшиеся бутылочки пополам. Старик твердой рукой отвернул крышечку с «Finlandia» и сказал.

— За знакомство!

— Может тогда представитесь?

— Я бы с удовольствием, запрещено, — ответил мужчина.

но

это

— То есть, запрещено?!

— Мне нельзя идентифицироваться здесь, а вам нельзя там, — он указал на темный угол, из которого вышел. Я заметил одну особенность, сколько бы алкоголя я не выпил, моя голова оставалась ясной. Я протянул руку и произнес.

— Андрей. А теперь пойдем к вам, вы назовете мне свое имя, и мы ничего не нарушим. Там, так же как и здесь?

— Вы прекрасно справляетесь молодой человек, похвалил меня старик.

Мы поднялись, не разрывая рукопожатие, и старик осторожно повел меня в угол, как будто я действительно ребенок. Обойдя двуспальную кровать, мы медленно приблизились к огромному, завешенному тяжелыми занавесями окну. Ничего необычного не произошло, только неожиданный прилив крови в ноги щекотал и покалывал в лодыжки. Мы стояли прижавшись друг к другу, и старик не выдержал.

— Вы, что не обернетесь?!

— Обернуться? — спросил я.

— Конечно! Вам что не страшно?

— Страшно? Мы стоим в углу номера,

в котором я останавливаюсь постоянно, когда приезжаю в Бельск. Почему я должен бояться угла? — я был искренне удивлен, но все равно спросил.

— Мне всему повернуться? Или хватит поворота головы?

— Похоже, что вы дибил, с вами конечно, будет не скучно, но и не особо интересно, — пробормотал мужчина. Почему я не отреагировал на оскорбление? Не знаю. Может потому, что старик был похож на учителя, и я с нетерпением ждал от него объяснений.

— Для начала хватит головы, — сдержано продолжил он.

Я попытался обернуться и обнаружил, что угол двигается вслед за моим взглядом. Это было похоже на поворот ключа в замочной скважине. Я сделал почти полный круг, пока не раздался щелчок, угол остановился, и я снова увидел столик с креслами. Номер выглядел также, только нигде не было моих вещей, исчез также табачный дым. Это было волшебство, только оно больше не волновало, после осмысления чудесных качеств саквояжа у меня выработался на него иммунитет. Старик предложил сесть. Подождав пока я устроюсь поудобней, сказал.

— Предупреждаю сразу, что я не смогу ответить на все ваши вопросы. Скажу только одно, история, в которую вы попали,

не закончится быстро, так что рано или поздно вы получите все ответы. Собственно я и не собирался ничего спрашивать. Я открыл бар, и обнаружив его не тронутым, вопросительно посмотрел на старика.

— Хотите выпить? Я кивнул головой, отметив про себя, что комната не стала двигаться вслед за ней. Старик снова выбрал «Finlandia», я взял «Absolut». Ничего не изменилось, водка так же обожгла горло и горячим потоком влилась в желудок.

— Перейдем к делу или вы все-таки прежде представитесь? — спросил я старика.

— Тамерлан Тамерланович, — мужчина протянул руку. Я в третий раз крепко пожал ее.

— Значит, вам надо деньги поменять? Старик внимательно в глаза и ответил: — Да.

посмотрел

мне

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ. МЕНЯЛА Месяц назад я купил саквояж. Многое в моей жизни изменилось, теперь я меняла. Профессия эта древняя, можно сказать библейская. Ко мне обращаются разные люди и не люди по поводу обмена денег, а я его произвожу, взимая свой процент. Работаю только с наличными. Июнь я решил провести в Аргантуне. Могу себе это позволить. Вообще я могу теперь многое себе позволить, так как являюсь монополистом услуги с исключительными правами.

Я честно купил саквояж, и пока я его так же честно не продам, никто не сможет заполучить мою чудесную сумку. Как сказал бы ее прежний владелец: «такие правила». Тамерлан Тамерланович оказался предприимчивым стариком и сразу предложил свои услуги. Его мир отличался от моего только некоторыми названиями и номиналом банкнот «евро». Мы говорили на одном языке, видели одни и те же земные пейзажи, жили по одному и тому же времени. Я любезно принял его приглашение погостить, и вот сейчас провожаю взглядом солнце, загорая на пляже западного побережья Аргантуны. Рядом со мной бинокль, для наблюдения за мигрирующими китами, а симпатичная девушка Яна готовит

«Tequila Sunrise». Так как у меня не было ни перед кем никаких обязательств, меняю деньги я по собственному усмотрению, взимая 13% с каждой операции. Это справедливо и ни у кого не вызывает недовольства. Сама процедура очень простая, в саквояж кладут деньги местные, и получают нужную валюту в любом из доступных миров, и наоборот. Саквояж выдает купюры одного номинала, учитывается только количество, но так как я изымаю процент, то требую вносить сумму равнозначную выдаваемой. Отпив немного из стакана, я спросил у Тамерлана Тамерлановича, почему во всех

мирах, представители которых обратились ко мне за обменом, все покупается и продается исключительно за наличные. У нас только преступники, в кино, совершают так покупки.

— Это вопрос свободы. Я хочу держать свои деньги у себя в руках, а не на счетах каких-то проходимцев, которых контролируют негодяи, как это происходит, например, у тебя дома, — сказал он.

— Это, во-первых удобно, — пытался я возразить. Но Тамерлан Тамерланович сморщил нос, его глаза остекленели, рот неожиданно открылся и на всю окрестность прозвучал громкий чих.

— Ну, надо выбирать между удобно

и свободно. Это не всегда одно и тоже. Почему-то после каждого такого нравоучительного обращения, я ждал слов типа: внучек, сынок, мальчик мой и т. д. Но Тамерлан Тамерланович был всегда корректен. Я чувствовал, что волей случая завладел значительным местом в жизни, и к нему прилагалось уважение. По этому поводу было много мыслей, но я по природе ленив и склонен к накоплению. Допив коктейль, я приобнял за талию Яну, и объявил о готовности совершить очередной обмен, для протеже Тамерлана Тамерлановича. Когда мы спустились вниз, я увидел незнакомца, который ждал аудиенции в фойе гостиницы.

ЧАСТЬ ПЯТАЯ. ХАФИЗ Я согласился, отпил немного, отложил бутылку и постарался уснуть. Аргантуна — прекрасная страна. Не хотелось покидать ее даже на день, но работа есть работа. Для того, чтобы совершить переход необходимо было вернуться назад, в отель «Фольварк». Расстояние между континентами мы преодолевали на бизнес-джете. Время тянулось медленно.

Человека, который хотел совершить обмен, звали Хафиз. Мы были с ним земляки. Зарабатывал Хафиз тем, что продавал наши технологии в мире Тамерлана Тамерлановича. Они были бизнес партнерами и закадычными друзьями. Меня этот факт сильно удивил, из-за огромной разницы в возрасте. Хафиз сидел в кресле напротив. У него было злое, смуглое лицо и абсолютно лысая голова. Говорил Хафиз мало, казалось, каждое слово ему давалось с большим трудом. Я решил расспросить его о сумме, потому что видел, как в самолет загрузили три поддона с деньгами. Я прикинул в уме, — это было около двухсот пятидесяти миллионов.

— Так и есть, — коротко ответил Хафиз на мой вопрос о размере обменной суммы.

— Мой процент значит тридцать два с половиной миллиона, — вслух размышлял я. Хафиз молчал. Я продолжал расчеты. Оказалось для того, чтобы заработать такую сумму мне придется перетаскать две с половиной тонны денег. Моя же доля при этом составит триста двадцать килограмм.

— Вы не могли бы положить полагающуюся мне сумму на счет, в швейцарском банке, — обратился я к Хафизу с просьбой.

— Могу, только конечная сумма будет двадцать два миллиона сто тысяч, вам

придется заплатить налог тридцать процента, — быстро ответил он.

два

Разница между тридцатью и двадцатью миллионами не имела значения, поэтому я согласился на его условия, не задумываясь. Погода за бортом поменялась, на мониторе было видно, что мы пролетали над Аврикой. В хвосте самолета находилась отличная спальня, и я на правах привилегированного гостя занял ее. Боинг принадлежал Хафизу, поэтому на столике возле кровати, я обнаружил пару семейных фотографий. Надо сказать, что лицо жены Хафиза было таким же злым и свирепым. На снимке супруги стояли

рядом, крепко взявшись за руки. Оба выглядели так решительно, что если бы Хафиз не находился за дверью, я бы решил что это их предсмертное фото. Постель я не расстилал, лег так не раздеваясь. Симпатичная стюардесса сообщила, что в аэропорту Катовце мы приземлимся через пять часов, было время поспать. Я закрыл глаза, вспоминая прекрасные пляжи Аргантуны. В детстве, я мечтал быть пиратом, как капитан Блад, или бороться за свободу, как капитан Немо. Но обязательно все мои сражения проходили в океанских безмерных просторах. И вот оказалось, что мне доступны не только четыре океана Земли, но неизвестное количество океанов других миров.

Эта мысль завораживала. Мое ограниченное время жизни в этом безграничии миров теперь не казалось фактом, потому что если за границей моего мира находится другой мир, и я его вижу, значит и за границей моей жизни не должно быть пустоты. Такое же состояние, наверное, переживали древние астрономы, когда понимали, что небо у них над головой не каменное. Не знаю, как астрономы праздновали, я доверял свою радость только кукурузному виски. Тамерлан Тамерланович заглянул и попросил не сильно налегать на спиртное, так как сегодня мне предстоит большая работа.

ЧАСТЬ ШЕСТАЯ. ЛЕЙЛА Во сне я видел летящий самолет. Он отражался в облаках, его тень ползла по долине, взбиралась на вершины гор. Самолет был везде, его отражения были яркие, цветные, как в калейдоскопе. Странно, но я никак не мог определить, в каком из них лечу я. Очнулся я от нежного прикосновения женской руки. Стюардесса шептала — просыпайтесь, самолет идет на посадку. Не хотелось открывать глаза. Я подумал, что если сейчас обнять девушку и затащить к себе в постель? Наверное, ее должность

обязывает подчиняться пассажирам. Подумал, но пробовать не стал, потому что не любил даже мысли о насилии. Я быстро поблагодарил девушку. Умылся теплой водой и уже через минуту был в салоне. Хафиз и Тамерлан Тамерланович сидели молча, смотрели друг на друга отсутствующим взглядом, как будто спали с открытыми глазами.

— У вас отличный самолет, — сказал я, плюхнувшись в кресло.

— Да, — ответил Хафиз. Стюардесса предложила меню, но я решил поесть в Бельске. Я обожаю польскую кухню, особенно блюда из свинины. Поэтому не хотел портить аппетит.

— Принесите мне, пожалуйста, кофе, — попросил я девушку. Боинг приземлился в Катовцах мягко, почти незаметно, я почему-то обрадовался синим огням аэропорта. В

процесс погрузки разгрузки я не вмешивался. Тамерлан Тамерланович, угадывая мои желания, предложил свой автомобиль, и пообещал не задерживаться. Договорились встретиться уже в гостинице. Дорога заняла около часа времени. Я снова успел подремать. Водитель разбудил, когда мы припарковались у ресторана «Хлопське ядло», не далеко от границы города. Я заранее уведомил его, что хочу поужинать и выбрал именно это место.

Несмотря на предупреждения Тамерлана Тамерлановича, я решил все-таки выпить водки, закусив ее «реберками по хлопськы». Войдя в ресторан, я с радостью обнаружил, что зал пуст, и мое любимое место свободно. Это была большая редкость для такого популярного заведения, я быстро занял столик под свисающим с потолка деревянным ведром. Секрет открылся быстро, когда шофер Тамерлана Тамерлановича стал накрывать на стол. Спустя некоторое время я понял, что без краснощеких услужливых официанток, и шумных посетителей ресторан был похож на дом народного творчества. Повсюду аутентичные предметы. Косы плетеного чеснока и лука, веники из трав, колбасы

кольцами, украшали печь в углу. Я пододвинул к себе длинную, угловатую тарелку со свиными ребрами и отломил от буханки хлеба. Водку заказал русскую. Я люблю одиночество, но здесь оно было каким-то музейным и с запахом. Несмотря на неприятные ощущения, нежное, душистое мясо елось вкусно и быстро. Не успел я выпить вторую рюмку, как услышал шум подъезжающей машины. Я подумал, не слишком ли живо они управились? Но закончить мысль не удалось, деревянная дверь неожиданно треснула, и в образовавшийся проем вкатилось два человека, одним из которых был шофер Тамерлана Тамерлановича. Тела мужчин

сплелись между собой и громко хрипели, покачиваясь в углу. Следом за ними вошел Хафиз. Я догадался, что что-то пошло не по плану, налил и выпил еще. Хафиз сел напротив брезгливо наблюдая, как я глотаю водку.

— Где Лейла? — Спросил он своим скрипучим голосом.

— Лейла?

— Где Лейла? Повторил он вопрос. Я увидел, как костяшки пальцев на его смуглых руках побелели.

Саквояж лежал рядом, и я прижал его локтем покрепче к себе.

— Лейлы нет, — ответил я с грустью. Моя грусть была искренней, потому что на моих глазах незнакомец уже задушил шофера Тамерлана Тамерлановича, выкинул тело на улицу и стал за спиной Хафиза.

ЧАСТЬ СЕДЬМАЯ. ПЕРЕХОД Надо было что-то говорить, но в моей голове крутились слова песни Riffmastera: «в кармане брюк талая конфета, а в кепке круглая голова». Не знаю, почему мое подсознание выбрало для такого момента именно эту песню, но молчание с ней перестало быть тягостным. Я улыбнулся. Конфета в кармане — это не жвачка на подошве, с ней придется считаться в любом случае. Надо сказать, что с момента приобретения саквояжа, я все время ждал каких-то неприятностей, опыт подсказывал, что

не будет вечно складываться все так гладко. Но вопрос о Лейле ошарашил. Я догадался, что это имя женское и сразу вспомнил лицо с фотографии, которую рассматривал в самолете. Я видел, что Хафиз собирался еще раз спросить о девушке и решил его опередить.

— Зачем вы убили человека? — Задавая вопрос, я удивился спокойствию своего голоса. Хафиз молчал. Было понятно, что смерть шофера его беспокоит меньше всего. Похоже, он приказал убить на моих глазах человека только для того, чтобы не возникло разночтения его намерений. Не получив ответа, я продолжил трапезу.

Вкус мяса не изменился, а водка, водку я полюбил. Что она делает с адреналином в крови, словами не передать. После следующих друг за другом двух рюмок, я снова смог шевелить ногами, и почувствовал себя в безопасности. В ресторан зашли двое и сообщили о том, что старика не нашли.

— Ты кто? — спросил меня Хафиз. Все понемногу ставало на свои места. Мой клиент не мог задать такой вопрос.

— Вы довезете меня до гостиницы? Я уже закончил ужинать, — говоря это, я неожиданно разгадал секрет своего подсознания. Круглая голова Хафиза просто

нуждалась в кепке. Несмотря на свирепость, его лицо вполне могло принадлежать торговцу арбузами или дынями. Эта мысль, или водка развеселила меня, не знаю, но было видно, что моя улыбка расстроила первоначальный план Хафиза. Он молча встал, и жестом предложил следовать за собой. Дорога прошла в тягостном молчании, благо ехали не долго. Возле гостиницы было людно. Большие черные машины паровозиком стояли вдоль шоссе. В темноте казалось, что стены здания шевелятся, а тени вытягивались, словно щупальца, рвались и расползались по кустам. В сопровождении трех человек я поднялся

в свой номер, там находилось еще двое. Люди были удивительно похожи друг на друга, крепкие, коренастые, сосредоточенные на мелочах. Меня несколько раз обыскали, проверили даже белье. На просьбу остаться в номере одному никто не отреагировал. Я сел в кресло, поместив саквояж между ног, и закурил. Было понятно, что в данный момент моей жизни ничего не угрожает. План бегства был прост, и теперь легко осуществим, но я решил не спешить. Мне была не безразлична судьба Тамерлана Тамерлановича. Я знал, как ему помочь, и решил постараться. Кроме того, меня

беспокоил один вопрос: что же произойдет, если идентифицировать себя в чужом мире? Когда в номер вошел Хафиз, я допивал вторую бутылочку виски. Он сел напротив и снова спросил.

— Где Лейла? Я с трудом поднялся на ноги и пригасил его пройти со мной в угол комнаты, по дороге говоря.

— Сей час я вам все расскажу и даже покажу. Он послушно последовал за мной. Став в углу я неожиданно увидел надежду в его глазах. Лицо Хафиза потеряло всю свою

свирепость. Он явно нервничал и волновался, а главное был совсем не страшен. Я видел часто таких людей в коридорах больниц, возле палат больных, стесняющихся своей повседневной одежды скрытой под халатами. Я сделал вид, что споткнулся, Хафиз рефлекторно схватил меня за руку, и я быстро совершил с ним переход.

— Это за водителя! Хафиз не терял сознание, крутил головой во все стороны, ища глазами своих ребят. Комната естественно была пустой. Он хрипел и плевался кровью, пытаясь что-то сказать. Я быстро устал от такой драки, поэтому взял с тумбочки вазу и не целясь разбил о его голову.

В номере воцарилась тишина. Мой план сработал. Я стащил тело с кровати, обыскал его, снял простыню и завернул Хафиза куколкой. Поверх простыни я связал ему руки поясом от халата, а ноги своим ремнем. Свалившись в свое кресло, я взял Ipod, достал сигареты и закурил. Я любил думать под музыку. Обычно это «Infected Mushroom», но только что, в «фейсбук» друзья поделились мелодией «одна нота», Владимира Ермоленко. Я обнаружил ее, пересматривая новости. Композитор сказал в предисловие, что в жизни многих людей все происходит вокруг одной ноты — это была правильная мысль. Такой нотой, например, в моей жизни

стал саквояж. Я включил Ipod погромче и решил внимательней рассмотреть Хафиза. Последние полчаса он демонстрировал свою власть. Надо отдать должное — она внушала страх.

— Какая же твоя нота? Точно не деньги, судя по всему их у тебя достаточно, — размышлял я вслух. Хафиз понемногу приходил в себя. Я обтер его лицо мокрым полотенцем. Оба глаза Хафиза заплыли, нос смотрел в сторону, губы стали большими и сочились кровью.

— Кто такая Лейла? — спросил я, когда почувствовал, что Хафиз окончательно

очнулся.

— Где Лейла? — прохрипел он.

— Слушай ты меня достал, — сказал я без злости.

— Я не знаю, кто такая Лейла, если хочешь, расскажи сам, а я с удовольствием послушаю.

— Где я? — спросил Хафиз. Вот, это вопрос обрадовался я.

по

существу,

—

— Не волнуйся, сейчас ты в безопасности, а место, думаю тебе знакомо. Сколько ты в этом номере провел времени?

— Нисколько! — ответил он

— Кого ты ищешь? — снова спросил я самым участливым тоном, на который был способен. Было видно, что Хафизу неприятна и непривычна была такая беседа. Немного покрутившись, он согнулся, перевернулся и через секунду уже сидел, облокотившись о кровать.

— Интересно, — я прокомментировал его акробатический трюк, и на всякий случай вытащил из кобуры пистолет, который обнаружил при обыске.

— Я не хочу тебя убивать, — сказал я.

— Надеюсь, ты понимаешь?

Видно было, что Хафиз слушает меня невнимательно, его глаза снова горели злостью. Если честно я тоже подустал и хотел отдохнуть. Потом зачем мне два Хафиза, — подумал я и сказал.

— Ладно, дело твое, давай хоть для начала познакомимся, меня зовут Андрей.

ЧАСТЬ ВОСЬМАЯ. ПРАВИЛА Последние мои слова проглотил вакуум. Из номера мгновенно исчез воздух. Резкая боль в ушах, в голове ударил колокол, мой рот судорожно искал, чем заполнить легкие, потом стал беззвучно кричать, пока я не потерял сознание. Хафиз свалился набок и неестественно выгнулся, похоже, он испытывал те же страдания. Последнее, что я увидел, это как тень, отделившаяся от угла, проследовала в центр комнаты, поднялась вверх и взорвалась. Ее

брызги пробили потолок и стены, оттуда полилось что-то густое, черное, и быстро наполнило все вокруг темнотой. Сколько прошло времени? Не знаю. Первым, что я услышал, был голос Тамерлана Тамерлановича: — Правила нельзя нарушать, — сказал он Старик сидел напротив, как в первый вечер нашего знакомства.

— Я не ожидал, что вы будете действовать так быстро и жестко. Признаться, вы производили впечатление жизнерадостного простачка, а не хладнокровного убийцы, — продолжал Тамерлан Тамерланович.

— Внешность обманчива, — ответил я,

внимательно осматривая свое тело. Вроде бы все было на месте, но вместе с тем не покидало ощущение, что чего-то не хватает.

— Что ж начнем заново. Для начала задам вопрос. Вы любите музыку? — без злости спросил Тамерлан Тамерланович.

— Музыку? — переспросил я.

— Музыку, оркестровую, джаз?

— Слушать люблю, а так нет, — попытался я пошутить.

— Представьте себе большой джазоркестр. Множество высоких профессионалов. В хорошем биг-бэнде можно наблюдать искреннюю радость,

восторг, восхищение, они на мгновение создают чувственные миры, где бушуют страсти. Вы понимаете меня?

— Не очень, — признался я.

— Представьте, что вы сидите в зале, как бы вам не нравилась музыка, солистка — вы же не полезете на сцену? Я редко хожу на концерты, предпочитаю слушать дома, но, кажется, я стал догадываться, что Тамерлан Тамерланович имел ввиду.

— Так мне угрожали, вашего шофера убили?! Это не похоже на зрительское место в зале, — возразил я.

— Все пошло немного не по плану, —

согласился он. — Но с саквояжем вы должны всегда чувствовать себя в безопасности.

— Так и было, — подтвердил я.

— Почему же стали действовать?

— Я всегда чувствую себя в безопасности, даже когда действую. Я христианин. Это была правда, труднообъяснимая, но правда. Я и сейчас не волновался за свою жизнь. Небольшой испуг от удушья, конечно оставался, но уже давно не мешал думать. Тамерлан Тамерланович слегка наклонился вперед, как будто видел меня впервые.

— Хорошо,

— продолжил он

после

небольшой паузы.- Вы, наверное, желаете услышать историю Хафиза и Лейлы?

— Это интересно, — ответил я. — Но для начала хотелось бы узнать, как, где и когда будет происходить обмен денег Хафиза. У меня появились планы на свою долю. Хочу уйти в отпуск. Тамерлан Тамерланович погрустнел и с тоской посмотрел на саквояж.

— Что ж, Хафиз давно ждет, пойдемте, — сказал он. Я с легкостью встал на ноги и наконец-то понял, чего не хватает. Не было похмелья.

ЧАСТЬ ДЕВЯТАЯ. ВОТ И ВСЕ Моя жизнь походила на перерубленное пополам тело дождевого червяка. Прошлое и будущее существовало абсолютно самостоятельно, я еще не решил в какой из частей поселиться мне. За последний месяц было накоплено немало наличных денег. Я прятал их в банковских сейфах и камерах хранения на вокзалах. Конечно, я понимал, что обладая саквояжем, в наличности нуждаться никогда не буду, но ничего не мог с собой поделать. Счет в банке на двадцать два миллиона

долларов, существенно расширил границы фантазии. Мне стали доступными крупные покупки, я мог селиться в знаменитых и легендарных гостиницах, арендовать острова, яхты и самолеты. Через месяц отпуска, я пришел к выводу, что смысл жизни — это дар, наподобие таланта. Его бессмысленно искать, он либо есть, либо его нет. Оказалось, что в моей жизни таким даром была только сумка. С этими невеселыми мыслями, я сидел на черноморской набережной, маленького болгарского городка Поморье. Погода была чудесная, я ел мороженое и вдыхал полной грудью морской бриз. Здесь я менял деньги для Гойко. Мне нравился его странный мир. Он почему-то

воспринимался моим зрением нечетко, расплывчато. Ощущение, как будто находишься во сне, но совсем не похоже на то, что рассказывают про осознанные сновидения. Мир Гойко был реальностью, с земным притяжением и другими законами физики. Единственное отличие — это был мир сказочной красоты. Красиво там было все, как будто я попадал в фантастические пейзажи Лин Гисеман. Гойко сидел рядом и осмысливал историю Хафиза и Лейлы.

— Так значит, она не заметила подмены? — спросил он.

— Нет, ей повезло, — ответил я.

— Чтоб зреть красу, ты должен быть Маджнуном, и свет его нести в своих глазах, и верным мне в обоих быть мирах, — процитировал Гойко Руми. Здесь нечего было добавить. Гойко продавал на набережной свои картины, и только что сторговал одну за сто левов. Ему не терпелось вернуться домой и обменять выручку. Я же никуда не спешил. После нравоучительной беседы, с Тамерланом Тамерлановичем — мы расстались друзьями. Он смирился с моей способностью быстро принимать решение, я пообещал ни во что не вмешиваться и отныне строго следовать процедуре обмена, т. е.

довериться собственному исключительному статусу. Оказалось, я испортил историю любви, которую старик выхаживал несколько лет. Тамерлан Тамерланович был посредником. Именно он решал, кого из людей наделять способностью путешествий между мирами. Для этого, естественно требовалась причина, формулировать которую входило в обязанность старика. История Хафизов и Лейлы закончилась. Мое решение устранить одного из них, к счастью не сработало. Не помню, чем я руководствовался, когда убивал в «Фольварке» Хафиза номер два, но Тамерлан Тамерланович не позволил

этому случиться. Старик решил проблему по своему, он поселил Хафиза в мире Гойко, обязав меня, его навещать. Собственно так мы и познакомились с Гойко. Мне не нравилось такое занятие, но я нарушил правило и должен отбывать наказание. Гойко также был посредником, только никого никуда не переправлял. Я устал его спрашивать — почему? У посредников была огромная власть, странно было наблюдать одного из них, торгующего собственными картинами на набережной Поморья.

— Значит, Лейла счастлива? — спросил Гойко.

— Думаю да, — ответил я. — Хафизы вышли в обеих мирах одинаковыми. Тот, что гостит у тебя, чем сейчас занят?

— Ищет свою Лейлу, — Гойко прищурился на солнце и с сожалением сказал. — Но у меня такой нет.

— Так найди, — предложил я, доев свое мороженное.

— Может и найду. Ты все? Я вытер руки салфеткой и кивнул головой.

— Пойдем?

— Пойдем, — ответил я. Гойко вручил мне сто левов, и я спрятал их

в саквояж. Через мгновение мы сидели под грушей, напротив разрушенного временем арочного моста. Река давно высохла, а русло заросло сочными травами. У меня немного болели глаза, но на душе было удивительно тепло и благостно.

— Готов? — спросил я Гойко. Он сидел напротив, по-турецки скрестив ноги.

— Давай! Я открыл саквояж, из него вылетела и взмыла вверх бабочка. Она кружилась над нашими головами, пока я не закрыл глаза. осень 2012 года

Тише

Посвящается почечной колике. Больше не приходи! Зверь все-таки достал острым когтем до живота Сэма, кожа выше пупка треснула, словно натянутая бумага и разошлась в стороны рваной звездой. Краем глаза он увидел, как что-то черное проникает внутрь, все глубже и глубже. Собрав последние силы, Сэм поджал ноги, уперев их в жесткий панцирь, и резко оттолкнулся. Лучше в пропасть, — подумал он. Но зверь когтем уже зацепился за ребро и потянул к себе, его пасть раскрылась, обнажая двойной частокол зубов. Сэм наотмашь, в последний раз ударил топором, разрубив язык и нижнее небо, так что лезвие плотно засело в кости. Втолкнув рукоять поглубже в пасть, он увернулся от бешено вращающейся головы, схватился

руками за и полетел не помнил.

коготь, освобождая вниз. Больше Сэм

ребро, ничего

Он очнулся лежащим на плоту, в липкой луже, закрывая ладонью рану на животе. В кромешной тьме легкий ветерок показался Сэму чудом. Подняв голову, он вдохнул воздух и подумал: Значит я живой! Сэм радовался, сам не понимая почему. Неожиданно он почувствовал округлость бревен под собой и грубый узел веревки, вонзившийся в левое плечо. Он едва улавливал солоноватый, терпкий запах, так пахнет кровь и море. Плот покачивался. Сэм ощущал движение воды, но ничего не видел. В густой тьме, над

головой, горело, но не отбрасывало свет, круглое пятно луны. Планета прорезала небо ровно по контуру своего тела и была похожа на белую дыру, на темном небосводе. Он вначале попытался пошевелить рукой. Сэм почувствовал пальцами рану на животе, толстый, скользкий край кожи, но рука не подчинялась ему. Это было странное ощущение, как будто он пытается развернуть огромный корабль, толкая его в борт.

— Тише! Прозвучал женский голос.

— Тише! Сэм хотел спросить: Кто здесь? Но не смог выдавить даже мычания из гортани.

В ушах снова прозвучал тот крик, когда он рубил зверя. Сэм не понимал, что произошло, стало вдруг невыносимо тесно, душно, он больше не был на плоту, над головой повис тяжелый, каменный потолок, а плечи сжали невидимые стены. Сэм даже почувствовал, вдруг, как его дыхание отбивается от твердой поверхности и возвращается, не успевая остыть. Его дыхание обжигало его же лицо, но Сэм не мог увернуться от жара. Ни одна часть тела больше не подчинялось его приказам.

— Тише! Он снова услышал голос, и увидел, как белый зрачок луны медленно закрывает веко.

— Тише!

— Я победил?! — мысленно спросил Сэм. — Я победил!

— Тише! Сэм, наконец, смог повернуть голову. Ему удалось. Он больше не видел моргающее пятно луны. Его дыхание исчезало во тьме, оттуда приходил чужой голос.

— Тише! Он хотел спросить: Кто здесь?! Но вместо слов из его груди вырвался крик. Сэм снова чувствовал свое тело. Оно

скорчилось от невыносимой боли. Он видел перед собой развернутую пасть, кровавая, липкая слюна заливала Сэма с головы до ног. Он одной рукой схватил что-то круглое и скользкое, воткнувшееся ему в живот и размахнулся, целясь в нижнее небо…

— Тише! — снова прозвучал женский голос и не дал топору вонзиться в пасть зверя. Сэм почувствовал, как какой-то великан обхватил его за бока и потянул вверх… Сколько прошло времени, Сэм не знал. Он очнулся лежа на краю пропасти. Одна рука сжимала обломок древка топора. Он стал искать глазами лезвие и увидел мертвое чудовище. Разрубленный язык вывалился из пасти на камни, а в стеклянных глазах зверя отражалось голубое небо.

— На счет три ты проснешься и не будешь ничего помнить из увиденного во сне, — услышал Сэм слова и открыл глаза.

— Ну что, как ты себя чувствуешь? — прозвучал женский голос. Това внимательно смотрела Сэму в глаза, определяя реакцию зрачков. Она поводила указательным пальцем перед его носом, в обе стороны, и одобрительно кивнула.

— Все в порядке! Хочешь пить?

— Где я? Това вернулась и внимательно, еще раз посмотрела Сэму в глаза. Рик крякнул, и первый раз нарушил молчание. Ему давно не хватало воздуха в душной комнате. Из-за

экспериментов Товы пришлось закрыть все окна и выключить шумный кондиционер. Три минуты показались ему целой вечностью. Сьюзи сидела напротив и не могла отвести взгляда от рубашки Рика. Она как-то странно промокла, тонкое русло, из подмышки добравшись до его большого живота, расплылось пятном, похожим на Австралию. Ткань сорочки была в мелкую тонкую полоску, что напомнило Сьюзи школьные контурные карты. Сэм обвел присутствующих взглядом, потом внимательно осмотрел комнату. Имена людей были знакомы, но он не мог вспомнить ни кого и ничего из находившегося перед глазами. Опустив голову, Сэм увидел свой живот

целым и невредимым. Напрягая мускулы пресса, он наотмашь ударил по нему ладонью и рассмеялся.

— Ты в порядке? Снова спросила Това. Сэм понял, что надо выбираться отсюда побыстрей. Он резко встал и не обращая внимания на ее слова, направился к выходу. Дверь была заперта, сделав шаг назад, Сэм несколько раз ударил ее ногой так, что дерево треснуло у петель и разлетелось на куски. В комнату ворвалась прохлада. Сэм бросился в коридор, но ступая на красный бархат дорожки его ноги, внезапно стали проваливаться. Сначала исчезли ступни, от неожиданности он опрокинулся навзничь, падая, попытался упереться об пол и ковер тут же проглотил

обе ладони рук. Медленно погружаясь, Сэм почувствовал, как спиной уперся обо что-то твердое. Это была широкая, грубо отесанная доска. Его руки и ноги оказались крепко привязанными под ней так, что он не мог пошевелиться. Стены коридора стремительно разошлись в стороны, открывая его взору площадь наполненную людьми. Краем глаза Сэм заприметил девочку на руках у женщины, обе были одеты в странного вида лохмотья. Не успел он разглядеть их лица, как две шершавые ладони грубо повернули голову Сэма так, что он смог видеть только небо.

— Тише! — Сэм снова услышал женский голос. Над ним склонился человек. Белый зрачок на его лице напомнил Сэму диск луны, но только на секунду. Не мигая, на него

смотрел глаз с огромным бельмом, подгнившим по краям зрачка. Костлявая рука уперлась в грудь, Сэм увидел, как небо закрыл кривой нож крепко сжатый в кулаке, он снова почувствовал резкую боль в животе. Его горло пересохло и сжалось, он отчетливо услышал собственный тихий хрип и то, как холодное лезвие со скрежетом уперлось в ребро. Корчась от невыносимой боли, наконец-то Сэм закричал. Его надорвавшийся голос встревожил и возмутил этот бледный глаз, кулак, которым человек упирался Сэму в грудь, вдруг влез ему в рот, раздвигая челюсти, проникая все глубже и глубже, толкая впереди себя язык. Горло Сэма свели спазмы, он скорчился и извивался, насколько позволяли веревки, но кулак плотно, как пробковый корок засел,

не впуская воздух извне и не выпуская блевотину изнутри. Рана на животе разошлась, и Сэм услышал голос.

— Тише! Он опять проваливался куда-то, казалось, этот голос освободил его, и Сэм снова упал вниз. Он все еще испытывал ужас от удушья, но горло как будто перетравило руку палача и теперь впускало воздух свободно. Тише! Раз, два, три. Сэм слушал голос. Он пытался поглубже, всей грудью вдохнуть. Из горла вырвался хрип, полилась какая-то слизь. Сэм кашлял, его рвало. Боль в животе стала не выносимой, он скорчился и закричал.

Тише! Хватит! Он очнулся! Проверьте пульс! — она продолжала говорить. Сэм увидел асфальт, он лежал на боку, у стены дома. Двое людей разложили рядом с ним оранжевые носилки. Они взяли Сэма за руки и за ноги, и стали тащить. Он увидел ступни девушки, красивые, аккуратные, в белых сандаликах, она шла быстро, почти бежала, а за ней семенили грубые мужские туфли, покрытые штанинами цвета хаки. Туфли подымали пыль, шаркали, оставляя на асфальте следы. Сэм видел вбитые гвозди в стесанные по краям каблуки и понимал, что это они царапают асфальт. Надо наложить Не поднимайте его!

повязку!

Сэм пытался повернуться и посмотреть

на Тову. Он точно знал, как ее зовут, он слышал ее голос неоднократно. Поднимаясь на локте, Сэм вначале увидел улицу, спешащих прохожих огибающих его тело. Он пытался повернуться и заметил прикованного к мусорному контейнеру человека в красной кофте. Сэм узнал его. Сэм не понимал, откуда он помнит незнакомца, но с каждым вздохом в его груди закипала ярость. Человек прятал лицо, отворачивался, но Сэм неожиданно почувствовал, что может до него достать. Он больше не ощущал тяжести тела, не слышал голосов. Только видел отвратительное лицо, и хотел посмотреть на него. Чем ближе Сэм подходил, тем больше съеживался незнакомец, отворачивался

в сторону, на его затылке волосы встали торчком, он нервно царапал пальцами металлическую крышу контейнера. Сэм был уже так близко, что отчетливо мог рассмотреть сплетающиеся между собой следы крови, как будто ребенок расписывал об мусорник красный фломастер. Тише! Сэм решил больше не поворачиваться на голос. Он стоял совсем рядом с незнакомцем, он дышал ему в щеку, тот замер, а потом закричал. Сэм засунул свою руку ему в горло и вдруг заметил, развязавшийся бинт, который свисал грязной лентой на его локте.

Крик исчез, а вместе с ним снова пропали все звуки вокруг. Полный ужаса глаз человека оказались так близко, что Сэм впился в него зубами, сгрызая бровь. Кость легко ломалась, он вырвал незнакомцу язык, потом отломал нижнюю челюсть и бросил мертвого лицом вниз. Последним он увидел скованные наручниками руки за спиной, которые конвульсивно дергались, как будто мертвый пытался что-то сказать ему напоследок. Тише! На счет три ты проснешься! Где я! — закричал Сэм. Внезапно вспыхнувшая ярость исчезла. Он снова слышал голос Товы, и видел ее бредущей по берегу. Това обходила огромные сосны пустившие корни прямо в море. Она шла по тропинке и монотонно

говорила. Ты должен вернуться! На счет три ты вернешься! Тише! — закричал Сэм, я не могу больше слышать тебя. Тише! — повторяла за ним Това. Она держала перед собой фотографию и гладила пальцами губы и глаза человека изображенного на ней.

— Я люблю тебя, — шептала она.

— Три! Колите три кубика! Ему очень больно, — вдруг откуда-то сверху закричал голос Товы.

Сэм почувствовал, как разрывается его живот. Слова Товы утонули в его собственном крике. Море, сосны, берег собрались в большой крутящийся шар и ударились о грязную стену палаты, разлетелись брызгами и исчезли. Сэм видел людей держащих его за руки, двое наваливалась на ноги, они сжимали его тело со всех сторон, как будто хотели вдавить в кровать. Он закрыл глаза пытаясь остановиться. Сэм устал от постоянных перемен. Он неожиданно понял, что где-то оступился, потерял равновесие и обречен падать вечно. Сконцентрировавшись, Сэм почувствовал, как хватка санитаров ослабла, его конечности

становились свободными, ступни уперлись во что-то твердое. Он двигался взад-вперед, сжимая перед собой что-то мягкое, приятное на ощупь.

— Тише! У меня разойдутся швы! Сэм открыл глаза и увидел замасленную лампу у потолка, свет понемногу обрисовывал контуры пространства вокруг. Это была комната, заваленная грязными матрасами, у стены стояли ржавые сетки от кроватей.

— Тише! Вот так… — его направлял голос Товы. Сэм опустил взгляд и увидел перед собой женское тело, красиво выгнув спину, она одной рукой упиралась в матрасы, второй

держалась за правый бок.

— Не спеши, не спеши, тише, вот так, вот так, — повторяла она шепотом в такт движению. Сэм продолжал до тех пор, пока Това не стала стонать. Ее стон становился все громче и громче, он от испуга остановился, и теперь Това сама билась об него, крича и выталкивая из комнаты. Повернув голову, Сэм увидел яркий свет в дверном проеме за своей спиной. Това словно таран, с каждым ударом неумолимо продвигала его к свету. Сэм пытался схватиться за стену, расставить руки, но больше не ощущал их. Он почувствовал, как что-то липкое

обволакивает его тело со всех сторон и сжимает, словно он оказался в тесном и скользком туннеле…

— Тише! Тише! Просыпайся! Хочешь выпить? Сэм открыл глаза, он снова был в номере отеля, напротив него сидели и внимательно смотрели друг на друга Рик и Сьюзи. Сэм молчал, только кивнул в знак согласия на предложение Товы выпить. Она заполнила стакан доверху льдом и налила в него виски. Сэм выпил залпом, добравшись до его живота виски загорелось и с приятным жаром разлилось по всему телу.

— Тише! Дай ему остыть, — сказала Това,

наполняя стакан снова. Рик радовался кондиционеру. Пот на его рубашке немного смущал, поэтому Рик много говорил, пытаясь поразить Сьюзи своим умом.

— Равновесие! — сказал он. — В жизни главное равновесие. Нарушая баланс человек, теряет точку опоры. Мы не уверенны в прошлом и не знаем будущего, есть только сейчас. Жизнь, вечность сейчас. Рик увидел, что Сьюзи больше не смотрит на него. Она не отводила взгляда от штанов Сэма, которые вздыбились ниже пояса.

— Это как движение на автомобиле, — продолжал неуверенно Рик. — Необходимо придерживаться своего ряда, соблюдать

правила. Правила… Правила они для всех, — с грустью произнес последние слова Николай. Това села на подлокотник кресла и отпила из стакана Сэма. Он не возражал, Сэм боялся пошевелиться, потому что устал, ему было безразличны незнакомые люди, он знал их имена, этого было достаточно. Ощущая свое тело, он вдруг заметил, что возбужден. Сэм видел, что девушки не отводят взгляда от его штанов.

— А я не верю в правила — возразила Това Рику. — Я верю только в любовь. Если сейчас есть любовь, значит и вечность сейчас, все остальное глупые картинки, которые всем приходиться бессмысленно перебирать, показывая друг другу. Жить в несовершенном мире можно только ради любви. Ее можно

вечно чувствовать, беречь, о ней можно вечно заботиться не уставая. С ней можно играть… Това сползла по подлокотнику на колени Сэма, обхватила его за шею и поцеловала.

— С ней можно играть вечно, только надо знать как, — она весело рассмеялась, откинув голову.

— Надо любимому.

уметь

и

хотеть

угождать

Сэм вдыхал запах Товы, ее волосы щекотали лицо, и мир вокруг снова становился прозрачным, сквозь него проступало что-то новое, как будто кто-то стал лить воду, размывая старое изображение пока оно не пропало совсем.

— Тише, — из ниоткуда прозвучал голос Товы. — Тише! Он засыпает. Сэм увидел плату, восемь кроватей в два ряда, закрашенные белой краской, до половины, окна. Това села на стул рядом с ним и поправила капельницу. Она вытерла ладошкой слезы, нагнулась, поцеловала Сэму руку и прижалась к ней щекой.

— Спи, я люблю тебя. Сэм стал снова проваливаться, но движение теперь было плавное, мягкое, как будто ласковые руки матери опускают его маленьким в колыбель. лето 2013 года

Король тафуров

Святой отец вошел первым в палатку Роберта. Из-под черного капюшона были видны только губы, лилового цвета, обрамленные седой щетиной. Не говоря ни слова, он расположился на грубо обтесанной, деревянной лавке стоящей вдоль стены.

— Вода тухлая! От нее воняет болотом! — Гием, бросил кубком в слугу, выкрикивая проклятия. Огромного роста великан так испугал беднягу, что пятясь, тот опрокинул стоявшую в углу бочку. Вода вылилась, и палатка наполнилась густым запахом гнили. Когда все расселись, Роберт подал знак и слово взял молодой рыцарь. У него было чистое, по-девичьи красивое лицо, одну руку положив на рукоять меча, юноша повернулся к своему сюзерену и преклонил одно колено.

— Есть надежда, что нечисть поразила только тафуров. Все наши люди чисты! — тихим голосом промолвил он. Ми готовы выступить на рассвете, сир.

— Что говорят послы? — Роберт обратился к Гиему.

— Кербога не предоставит людей, но и атаковать не будет, пока мы не подадим сигнал. Он напуган сильнее нашего. Думаю, мы можем ему поверить. — Ответил рыцарь. Роберт обвел тяжелым взглядом присутствующих. Герцог знал каждого лично. Гием — бесстрашный воин, в битве при Дорилеи, он один поднял убитую под князем лошадь, и закрыл Роберта своей спиной от града сельджукских стрел.

Отец Бартееми, молитвой заставил безногого рыцаря защищать раненых, и тот воодушевленный богом принялся убивать нечестивцев, рубя всех напополам. Когда Роберт вырвался из окружения, он увидел коленопреклоненного монаха и рыцаря с белым лицом, сидящего на горе изувеченных трупов врагов. Вся кровь ушла из его тела, но воин крепко сжимал меч, обращая острие вслед за взглядом красных глаз. Это было чудо, такие чудеса Роберт видел неоднократно, все сильнее и сильнее убеждаясь в могуществе бога, который привел его в эту далекую землю. Уго, юный оруженосец, который сейчас говорил, также неоднократно поражал его

своей смелостью и отвагой. Роберт вспомнил, как однажды, вместе с маленьким отрядом конницы, Уго первым обнаружили турков у реки Порсук, и не дожидаясь подмоги бросился на врага, в сотни раз превышающего его отряд по количеству копий. Удар был точен, рыцарь спланировал его в центр колоны. В тот момент, когда турки увидели спины лучников герцога, и как собаки, почувствовавшие легкую добычу, бросились вперед. Уго один, разрезая вражеский строй, словно тот мясная буханка, орудуя двумя мечами, мгновенно добрался до вождя и рассек его напополам вместе с лошадью. Струя крови из груди сельджука ударила вверх, как будто Уго освободил от гнета земли, спрятанный в недрах источник. Турки в ужасе разбегались, они бросали оружие, коней, уползая от Уго на коленях, моля о пощаде. Но Уго не знал

милости, юный рыцарь наступал, спешившись, его мечи превратились в несущие смерть серпы. Ярость воина унялась только тогда, когда Танкред одержав победу, громогласно прокричал свой девиз. Такое безумство было свойственно всем нормандцам, снимая в бою доспехи, они наводили ужас на врага своими могучими, покрытыми страшными шрамами торсами. Его сородичи презирали боль и закрывали грудь латами, только чтобы показывать всем богатство своего господина. Но все изменилось, когда пришли тафуры. Роберт помнил это ноябрьское утро. Солнце подняло над горизонтом черные облака, но не выдержав гнета, уступило и только изредка бросало на землю косые лучи. Небо собрало над его войском всю

воду, оставшуюся после потопа, и лило ее вниз непрестанно. Казалось, дождь пропитал влагой даже мечи и кольчуги. В то утро, из тумана, в лагерь пришли четыре монаха. Чужие священникам Роберта, они даже не осмотрели походную церковь, а нагло потребовали хлеба для своих соплеменников, говоря, что их тысячи. Никто не знал и не слышал о тафурах до этого дня, только Бартелеми, по одежде признал в пришельцах калабрийцев. Роберт хотел приказать хорошо избить и выгнать грязных попрошаек. Но только что закончилась битва, он одержал важную победу и был уже обласкан дарами и наградами будущим королем Иерусалима. Тогда Роберт хотел лишь одного: делить добычу и пировать со своими побратимами,

а не возится с нищими. Калабрийцы предложили обмен и Роберт согласился. Теперь его сердце одолевала боль, он не знал, была ли это та ошибка, которая привела к беде? Если бы он приказал изрубить мечами нечестивцев, мертвые остались бы на поле битвы, а не рыскали бы сейчас вокруг лагеря, пожирая живых. Уго смотрел на своего господина и видел, как лицо Роберта менялось с каждой секундой тягостного молчания. Квадратные скулы герцога грозно выпирали вперед, а тяжелый взгляд, из-под косматых бровей, мог выдержать только сам Папа или король. Юноша горько сожалел, что был не в силах сейчас самостоятельно принести господину победу. Он не щадил собственной жизни,

нет! Уго боялся, не справится с тафурами. Ему нужна была помощь и власть, приказ герцога. Теперь Роберту предстоял тяжелый выбор. Он любил Уго. Смелость молодого рыцаря напоминала герцогу его собственную юность, когда на нем не было бремени власти. Роберт, как и Уго всегда бросался на врага первым, и часто единственным выходил из боя живым. Но сейчас герцог руководил армиями, стоял за десять тысяч верст от Руана, лагерем в Сирии, а целью его был Святой Город. Папа лично призвал Роберта под знамена господа, и герцог поклялся добыть для Рима Иерусалим. Он не мог отступить или сбежать и покрыть свой род позором. Антиохия, на пути в Святую Землю, была

последней неприступной крепостью. Окруженная развалинами древних римских храмов она тянулась к морю, выбрасывая, словно гриб дождевик, споры поселков и маленьких городков. Роберт стал у Песьих Ворот, но грабить ему уже было нечего. Хитрые сельджуки, армяне, греки и арабы ушли вместе с собранными урожаями, оставив после себя пустые дома, так похожие на руины, которые здесь остались после великого Александра. Начался голод, прекратились сражения. Турки заперлись за могучими стенами Антиохии, поливая армию Роберта стрелами и греческим огнем. Тафуры пришли снова. Сытые, веселые, теперь они превозмогали силой истощенных голодом нормандцев. От их лагерем шел

запах жаренного мяса, сводя людей герцога с ума. Тафуры держали себя надменно, они выполняли миссию, следя за тем, чтобы праведники, погибшие в бою, были похоронены и попали в рай. Они больше ничего не просили и говорили только с людьми церкви, презирая солдат герцога.

— Мой господин! — Роберт услышал голос Ашамбо. — Мой господин! Мы должны найти мертвецов до восхода луны! Роберт очнулся, словно от тяжелого сна. Он смотрел перед собой невидящим взором, пытаясь понять смысл слов Ашамбо. В палатке находилось девять рыцарей, которых призвал под свои знамена Уго, отец Бартелеми, командир лучников и Гием — правая рука Роберта.

— Корабли генуэзцев придут на следующей неделе, — продолжал Уго. — Вы получите провиант и дерево для осадных орудий. Если мы сегодня покончим с этим, война продолжится, и вы одержите в ней победу мой господин. Уго смотрел прямо и Роберт мимо воли любовался открытостью и чистотой его лица.

— Рыцарь прав князь. — В палатке снова заскрипел голос Бартелеми. -Мелик, перед возвращением в Дамаск прислал вот это. Святой отец развязал мешок, стоящий у его ног и вывалил на пол содержимое. В мерцающем свете факелов все присутствующие увидели голову, лишенную скальпа. Белое лицо оскалилось на них

окровавленными деснами, а в гнилых глазницах, казалось, еще горела жизнь. Бартелеми обратился к Гиему.

— Напрасно ты прогнал слугу, все в присутствии этой головы гниет. Это проклятие, которое не преодолеть одними молитвами, и мы все прокляты, включая землю и воду. Я получил голову вместе с этим письмом. Священник знаком приказал поднести к нему огонь и стал читать. «Враг мой, я пропущу приветствия, так как свое уважение к тебе я показал в бою. Ты увидел, что я готов сражаться за свою землю, как ты готов умереть за Гроб своего Бога. Да простит Аллах твою заблудшую душу. Я пишу

тебе только потому, что твои армии принесли не только смерть моему народу, но с ними пришел ужас, не виданный никогда в моих землях. Ты поклоняешься Гробу, значит, не боишься мертвых. Голова, которую я кладу в мешок, принадлежала существу, атаковавшему меня, вместе со стаей себе подобных. У них не было оружия, а передвигались они как звери: псы или гиены. В нашем языке нет слова для такого порождения шайтана. Стрелы вонзаются в плоть этих монстров, не причиняя никакого вреда, мечи разя в сердце, отсекая руку или ногу, не убивают, а только делаю злее и настойчивей. Но мало кто из моих рыцарей решился подойти на расстояние удара. Эти звери вселяют ужас, который парализует даже самых отважных. Я собственными глазами видел, как пал в бою мой племянник. Смелый, опытный воин не смог поднять

оружие, а из его груди вырывался не боевой клич, а стон плача. Улукбек бил себя плашмя по ногам мечем, но не смог ступить и шага. Тварь прыгнула и в мгновения ока свернула шею великому воину, пусть Аллах отведет в Райском Саду ему самое лучшее место. Я видел, как из живота еще не остывшего трупа твари зубами вырывали куски плоти и тут же ее пожирали…» Роберт поднял вверх руку и остановил священника. Теперь он понял, какую совершил ошибку. Он внимательно всмотрелся в лицо головы и увидел, что это его рыцарь — это тот отважный воин, который потерял в бою ногу, но сумел защитить обоз от прорвавшегося в тыл врага в битве при Дорилеи. Роберт снова вспомнил первое появление

тафуров, как он заплатил им за похороны мертвых нормандцев. Нищие спросили тогда, что делать с трупами сельджуков, и Роберт, захмелевший от вина и опиума, сказал: их вы можете съесть, потому что хлеба на всех не хватит! Все слышали его слова! Все! И когда Роберту принесли первую весть о пожирателях трупов, никто уже не оспаривал право тафуров на плоть мертвых врагов. Орда нищих, кочуя за армией Роберта, вселяла такой страх в противника, что турки бежали с поля боя, только завидев на горизонте их черные знамена. Роберт умело использовал в своих целях ужас, который распространяли тафуры. Он ведь не знал, что среди них поселится дьявол.

Утром и вечером из лагеря нечестивцев доносилось пение хоралов, они всегда несли крест впереди своего войска, и казалось все были монахами, потому что ходили в черных рясах с капюшонами на голове. У них не было оружия кроме секачей, которые они затыкали за пояс, наискось, так что древко топора походило на короткий меч. Вчера тафуры объявили себя королевством и сегодня они выберут короля. До этого дня их ордой руководили четыре монаха, те которых Роберт встретил дождливым ноябрьским утром. Священник свернул пергамент и спрятал. Знаком он приказал Гиему накрыть голову пустой бочкой, так как на время совета, все слуги были удалены из палатки.

— Тафуры не наши враги! — начал говорить Бартелеми. — Они придерживаются договора и нападают только на неверных, на безбожников, на еретиков! — из его голоса обильно сочился гнев и презрение. — Голод вынудил их питаться мясом нечестивых, так как жизнь свою они пообещали богу, так же как и мы. Они идут в Иерусалим, идут с нами, а теперь впереди нас, чтобы очистить Святой Город от грязи и ереси. Все внимательно слушали священника, на лицах воинов не было видно ничего, ни ярости, ни ненависти, ни любви при упоминании Иерусалима. Лица рыцарей были словно высечены из камня, как на ликах статуй разбросанных вокруг, только чертами, суровые северяне никак не походили на сластолюбивых римлян.

— Тафуры не наши враги! — говорил Бартелеми.- Мы посреди осиного гнезда, в центре геенны, окружены врагами. Сколько бы мы не привели воинов, турки и арабы выставят в сотни, тысячи раз больше против нас. Но мы пришли победить! Этого хочет бог! Никто не возражал священнику. Каждый рыцарь, отправляясь в поход — шел на небеса. Именно там находился Город Бога.

— Тафуры сделали свою работу, враг трепещет от страха, — подняв кулаки, говорил священник. — Они знают, что христиане, пришедшие с запада больше чем люди. Теперь мы вселяем ужас в армии врага, они бегут от нас еще до начала сражения. Там за стенами, — Бартелеми указал на крепость

Антиохии, грозя ей кулаком. — Там за стенами, поселился ужас! И скоро они падут к нашим ногам, открыв дорогу к Иерусалиму!

— Хватит проповедей! — закричал Роберт, видя, что Бартелеми отбирает у него славу побед. Но священник поднял руку указывая на герцога. В его лике больше не было смирения, только власть и могущество излучала жалкая фигура старика.

— Десятки тысяч воинов Мелика не бежали бы в страхе в Дамаск, ели бы не армия тафуров! — громовым голосом прокричал он.

— Чего ты хочешь монах? — вставая, спросил герцог.

— Ты должен признать меня королем! — закончил Бартелеми. — Ты и все кто пришел с запада очистить Святую Землю от скверны, должны признать мое королевство! Уважать моих подданных! Мы подарили всем вам победу!

— Ты больше не священник, и не подчиняешься Риму? — вскричал Ашамбо, рыцарь из отряда Уго. Но Бартелеми не обращал внимания на присутствующих, его взгляд был прикован к Роберту. Герцог понял, что священник больше не служит ему. Ужас, описанный в письме Мелика, он уже испытал на себе вчера, когда увидел мертвых тварей раздирающих и пожирающих на поле битвы живых врагов.

Никто, кроме рыцарей Уго, не мог выдержать этот ужас, все его войско трусливо разлетелось, словно перепуганная стайка воробьев. Герцог видел, как мертвые подчинялись молитве тафуров и возвращались покорно, волоча за собой недоеденные трупы врагов. Белые тюрбаны падали с голов воинов и расплетались лентами, указывая последний путь. Роберт стоял на горе, он знал, что и эти воины были смелы и отважны, они не заслужили такой участи.

— Мертвых надо уничтожить! — твердо сказал герцог.

— Ты признаешь мою власть?! — священник впервые открыл лицо. На присутствующих смотрели горящие

черным огнем глаза. Бледное лицо старика было надменно вздернуто вверх.

— Да! Ответил герцог. Отряд Уго шел пешим строем. Броню всю оставили, только кольчуги закрывала могучие тела воинов. В каждой руке рыцари держали по мечу. Монах пообещал поднять мертвецов после того, как рыцари ступят на древнее кладбище. Но Уго больше не верил Бартелеми. Бывший священник, а теперь король, согласился уничтожить тварей, только став королем тафуров. Его мертвецы уже не подчинялись молитвам. Вчера только один Уго, поняв опасность, бросился резать

головы тварям. Ему так было проще их одолеть, но оказалось, это единственный способ убить оживший труп. Никто из христиан тогда не смог ступить и шага за молодым воином. Но это было вчера, сегодня с Уго было восемь верных товарищей. Теперь они шли за тафурами, убить всех кто не остался лежать в могилах и тех, кто поднял из этих могил мертвецов. Над горой поднялся мраморный серп луны. Уго увидел тени коленопреклоненных монахов, которые окружили кладбище. Бартолеми стоял, протягивая руки вперед, его голос звучал громче всех. Уго принял решение, не дождавшись приказа герцога.

Когда свет луны упал на землю, из мрака поднялась первая фигура, Уго быстро нанес удар, отсекая ей голову. Это было просто. Рыцарь подал знак отряду сражаться, и вместе с Ашамбо исчез в тени. Там воины оставили мечи, достав кривые турецкие кинжалы. Теперь им предстояло убивать живых, и они не могли себе позволить боевой клич в этой битве, чтобы твари не разбежались и не скрылись в темноте. лето 2013 года

Теория одуванчика

Эту встречу трудно назвать событием — так, мимолетное знакомство за чашкой кофе. Правда, меня заинтересовало его лицо, он был очень похож на пьяного шахматиста. Волосы на висках торчком, руки сжатые в кулаки, постоянное потирание лба и глаз, взгляд сконцентрирован на середине стола. Видеть такого человека в начале дня сродни прогулки после сытого обеда по огородам в сезон сбора картофеля. Приятно, интересно и благотворно действует на пищеварение. Я даже позволил себе лишнюю сигаретку. Большие окна выходили в сквер. За старыми деревьями никто не ухаживал, поэтому при порывах ветра толстые ветки угрожающе покачивались над головами клювами механических цыплят.

— Вижу, вы думаете о жизни?

Голос был с хрипотцой. Когда я слышу такой, самому хочется прокашляться.

— Да нет. Я обычно молча пью свой кофе, кроме того, считаю, что знакомится с людьми утром, если ты не с похмелья — пустая трата времени. Нормальному человеку с утра и без посторонней помощи есть над чем поразмышлять и что вспомнить.

— Вы разрешите? Незнакомец попросил жестом позволить ему присесть напротив. Я оглянулся и увидел что остальные столики свободны.

— Знаете, я не расположен к беседе.

Ответил я сдержано, но твердым голосом.

— Тогда просто помолчим. Сказал он, и сел, тяжело протискиваясь между стулом и столом. Я расположился удобно, закинув ногу за ногу, и с любопытством наблюдал за тем, как он старается. Подождав немного, я все-таки не выдержал и спросил.

— Наверное, у вас есть серьезный повод. Я намеренно не освободил ему больше места, а наоборот, поставив локоть на стол, теперь выдыхал дым прямо в лицо незнакомцу.

— Не то чтобы повод, так мыслишка

залетела.

— Так выдали бы ее стоя, зачем мучиться?

— Стоя нельзя, боюсь, отдачей меня с ног собьет. Начало мне понравилось, перестав изображать хама, я организовал ему комфортное сидение и предложил угостить, на выбор. Незнакомец покачал отрицательно головой.

— Нет, нет, мне просто нужно ваше мнение.

— По поводу? Он откинулся назад и достал из-за пояса старый учебник ботаники.

Я с удовольствием отметил, что моя природная наблюдательность не подвела, но для уверенности все равно спросил.

— Вы в шахматы играете? Незнакомец и произнес.

не

удивился

вопросу

— Хотите партию?

— В такую рань? Увольте. Я решил, что вы обязательно играете в шахматы, поэтому спросил. Он не понимал или не обратил внимания на намек.

— Я люблю шахматы, но сейчас не об этом.

Здесь, — человек поднял книгу, описаны все способы размножения растений. Много интересной и полезной информации. Я хотел пошутить на счет учебника по биологии, но он не слушал меня.

— Вам не кажется логичной мысль о том, что и Земля способна воспроизводить саму себя? Такой поворот озадачил меня. Конечно, я думал об этом, но все размышления, почемуто, сводились к разбору отношений между творцом и человеком. Я вдруг захотел поделиться собственной теорией о том, что человечество очень похоже на пса, которого выгуливает хозяин перед сном. Мы также угодливы, страдаем от невнимания, в общемто, здесь по нужде и послушны немым

приказам. Но незнакомец не взял паузу.

— Я сделал открытие! Сегодня-завтра, люди, словно семянки одуванчика разлетятся по космосу. Подует солнечный ветер, сорвет нас и понесет. Все просто и понятно. Он выдохнул эти слова и довольный замолчал, ожидая реакции.

— Семянки значит?

— Именно семянки! В его голосе и торжество.

звучала

уверенность

— В космосе мы разлагаться не будем, сохранимся до того момента, пока не упадем в новую землю, потом перерождение, ну,

а дальше — по плану. Признаться, картина поразила воображение красотой. Я представил, как после многих лет блужданий бездыханное тело встряет головой в подходящую планету, и начинает новый круг жизни.

— А когда, по вашему мнению, подует сей ветер?

— Этого никто не знает, наверное, когда все свободные земли покроются людьми, в этом деле важно количество. Я быстро согласился, и представился.

— Викентий.

протянул

руку

Незнакомец и произнес.

с

чувством

ее

потряс

— Эдуард.

— Продолжим беседу в парке? Он показал рукой за окно.

— Нет, мне не кажется это безопасным занятием, я не доверяю старым деревьям. Теперь Эдуард с интересом.

посмотрел

на

меня

— Ладно, подальше.

будем

держаться

от

них

Но мне не нравилась.

идея

прогулки

вообще

— Скажите, по вашему мнению, от этого ветра возможно спастись, спрятаться?

— Да!

— И как же?

— По примеру тихоокеанских аборигенов, они привязывают себя к пальме.

— Но деревья ломаются, не слишком надежная защита.

— Ну, значит, спасутся не все. Если вы это называете спасением. Ведь что так, что так, все равно в землю. Эдуард был прав, разницы никакой. Он сидел довольный своим открытием и тем

впечатлением, произвело.

которое

оно

на

меня

— Захватывает? Ну сидите и думайте, а я пойду скажу сестре чтобы лекарство сюда принесла. Вы из какой палаты? Но я ему не ответил, потому что вспоминал, как неоднократно помогал одуванчику, сдувая своим дыханием семянки с белыми хохолками. между 1999 — 2004 гг.

Уго пилигрим

Беззащитный — не значит безоружный, я их оружие, — промолвил про себя Уго, вытирая лезвие кинжала о полы халата последнего мертвого врага. Потом он попросил паломников перенести убитых. Нападавших было трое. — На рассвете, прежде чем пустится в путь, похороните их, могилы я вырою сам, — сказал Уго и скрылся за холмом. Источник, у которого был разбит лагерь, лился прямо из скалы и извилистым ручьем скрывался в зарослях кустов. Люди тревожно вглядывались в темноту, оттуда доносился размеренный стук выбрасываемой земли.

— Я слышала об этом рыцаре, — первой прервала молчание девушка.

— Говорят там, — она указало рукой

в пустыню, — тысяча могил, и еще говорят, что он хоронит всех по мусульманским обычаям, кладет каждому камень у изголовья и в ноги. И еще, он убивает разбойников кинжалом, в рукоять которого залита святая вода, и каждый день молится о спасении их душ, будто бы от этого у поганых появляется путь на небеса. Девушку звали Мина, под глазом у нее был большой синяк, а сидела она, завалившись на правую сторону и слегка покачиваясь.

— Нас только вчера ограбили, — продолжала Мина. Как только Яффа скрылась за спиной… — она всхлипнула. Дядьку моего убили, все отняли, спасибо вам! — Мина схватила за руки сидящую рядом женщину. От прикосновения та вздрогнула, и все вдруг заговорили, кто о чем, больше не обращая

внимания на плачущую девушку. Уго справился быстро. Смыв грязь с рук, он отошел в сторону от костра. Все, кто встречался на этой дороге, одинаково смотрели на его безбородое лицо. Уго не любил эти удивленные взгляды.

— Возьмите хлеб, юноша, — сказал пожилой мужчина. Он стоял, учтиво наклонившись вперед. — Это самое малое, чем я могу отблагодарить вас. Меня зовут Насир. Уго принял хлеб и, улыбнувшись, предложил человеку сесть рядом. Он откусил большой кусок и стал медленно жевать, не желая разговаривать.

— Вы дрались как лев, убивая одним

ударом, я восхищен искусством вашего боя, — продолжал Насир.

— Но больше вы поразили меня своим уважительным отношением к врагу. Даже верный друг позволит себе отдых, прежде чем вырыть могилу погибшему товарищу. Уго смотрел поверх голов паломников. Человек был прав, он устал. Дело было не в том, что каждый раз противник мог оказаться быстрее, сильнее него. Нет. Смерти Уго не боялся. Просто жизнь шла неизменным кругом, паломники, разбойники, вырастали как ногти на его руках, и с таким же одинаковым упорством и непонятной бессмысленностью встречались здесь, у ручья.

— Зачем же вы здесь?

— Я сражаюсь, — ответил Уго. Его голос был хриплым от долгого молчания. Насир обрадовался этой короткой фразе: «Почему же вы не в армии своего короля?»

— Я сражаюсь за Иерусалим, — ответил Уго. Собрав крошки с плаща, он оправился и собрался уходить. Уго словил себя на мысли, что ему приятно говорить с этим странным человеком.

— Я слышал о молодых людях, которые борются с несправедливостью при помощи кривого, как полумесяц, кинжала. Ваш кинжал прямой, больше походит на крест. Насир говорил, внимательно глядя в глаза,

как будто желал, чтобы Уго его узнал.

— Прямой клинок проникнет сквозь латы, он как жало пчелы, — ответил Уго.

— Что ж, я благодарен богу, что он послал такого великого воина защищать мой путь! Если Насир может отблагодарить вас, вам стоит только сказать. Он встал, поклонился, прижимая левую руку к сердцу. Уго теперь понял, что ему понравилось в этом поклоне — Насир не сгибал спины. На следующий день Уго проснулся с восходом утренней звезды. У его ног на платке из тонкой египетской ткани лежал кривой кинжал, украшенный золотом и драгоценными камнями.

— Это слишком дорогой подарок, — подумал Уго, и решил вернуть вещь владельцу. Среди не было.

спящих

паломников

Насира

Уго разбудил человека, который показался ему самым старшим и повторил еще раз просьбу о том, как похоронить мертвых. Удостоверившись, что тот окончательно проснулся и все понял, Уго ушел не оглядываясь. Он любил смотреть на восход солнца, когда пустой горизонт воспламенялся от небесного огня и, оживая, стремительно меняет небо. Черный цвет всегда казался Уго пустым и бесполезным — без белого света.

Такой цвет никогда не увидеть в темноте, — думал он. Дорога сворачивала влево и скрывалась за невысокой горой. Уго рассчитывал увидеть Насира, сразу как повернет, но неожиданно его окликнул голос сверху: «Подымайтесь ко мне, рыцарь». Насир расчистил широкую ступеньку метрах в двадцати над дорогой, почти на вершине, и сидел там, подвернув под себя ноги.

— Я жду вас. Уго быстро взобрался наверх: «Садитесь». Насир указал рукой на коврик. Но Уго сел рядом, любуясь красивым узором. Цвета

рисунка были удивительно чистые и четкие, как будто на выложенном мозаикой полу.

— Я хочу вернуть вашу вещь. С этими словами Уго протянул кинжал. Насир принял его двумя руками.

— Эта вещь кажется вам бесполезной? Уго кивнул в знак согласия.

— Я могу поделиться с вами своими размышлениями? — продолжил Насир. Уго не ответил, только сел поудобней.

— Мне всегда казалось, что Творец заключил в золото зло. Но потом, размышляя,

я стал задавать себе вопросы. Разве золото породило бедность? Нет! У бедняка нет золота. А богач? Он, складывая золото в горшки, разве счастлив? Тоже нет, он ведь дрожит от страха за него. Золото нельзя съесть, значит пускаясь в путь, благоразумней запастись хлебом и водой. Зачем же вчера люди отдавали жизнь ради золота, неужели оно способно порождать такую невероятную жажду? Я нашел ответ. Насир положил перед Уго кинжал.

— Золото — это причина, — продолжил он.

— Оно — одна из причин жизни. Все люди связанны между собой золотом: эмир, солдат, портной, пекарь, крестьянин. Но золото, словно кровь в венах, должно течь ровно и нигде не задерживаться, насыщая всех по-

справедливости. не происходит?

Почему

же

так

Насир замолчал.

— Не знаю, — ответил Уго.

— Потому что люди забыли его значение. Кто-то любуется им и копит, кто-то презирает и отвергает. Но Бог велик и справедлив! Все что создано Им — во благо человеку, потому что только человек стремится понять Творца, все остальные твари просто слепо повинуются Ему.

— Я следую велению своего сердца, — ответил Уго, — И верю, что Бог говорит со мной через него. Я сражаюсь с сильным, защищая слабого, но если слабый заплатит мне за защиту золотом, моя вера потеряет

смысл.

— Вера потеряет смысл, если ваше сердце вцепится в золото и не захочет его отпускать. Но если оно насытит голодных и вылечит больных? — спросил Насир.

— Золото из вашей награды станет причиной их дальнейшей жизни. Уго смотрел в глаза паломника и пытался понять, к чему он клонит.

— Все что начиналось в Иерусалиме, так или иначе, спасало это мир, молодой человек. — ответил Насир, — И ваше место за его стенами. Солнце уже поднялось высоко, оно ярко горело золотом на чистом, голубом небе.

Уго долго ждал этот день, он наконец-то нашел причину для возвращения в Святой Город, его сердце ликовало, предчувствуя рождение нового мира. Уго знал, что скажет королю Иерусалима, он снова видел вокруг себя своих верных товарищей, и теперь эти мысли надежно укрывали его сердце от усталости.

2006

На мертвом берегу

На пустынном берегу хозяйничали диковинные птицы, они выгрызали куски мяса из раздутых тушек мертвых морских ежей, о чём-то гоготали и без испуга уступали дорогу двум мирно бредущим вдоль океана мужчинам. Солнце уже поднялось высоко над горизонтом и припекало, путники часто вытирали пот со лба и ловили краями распахнутых рубашек ветер. Артур был постарше, у него была неухоженная, косматая борода, чёлка козырьком, руки свободные, свисали по бокам тоже как-то неряшливо. Он говорил безразличным тоном, понимая, что любая мысль в такую жару может вызвать ненужные трудности. Младшего звали Иван, он носил небольшой живот, его тянуло присесть на каждую встречающуюся на пути корягу. Он тяжело ступал, зачерпывая сандалиями песок. Иногда его тошнило и всегда хотелось пить. Он был зол на весь

мир и с нетерпением ожидал вечера. — Надо поесть, — произнёс Артур. Оглядываясь, он в уме прикидывал, куда было ближе идти: к стоянке такси или ресторанчику на углу магазина. — Я никуда не пойду! — сказал Иван, следя за взглядом своего друга.

— Я вообще с места не сдвинусь! Он уселся просто на песок, подобрав под себя ноги, достал сигарету и закурил. Артур привык к его капризам. Понимая, что голод заставит рано или поздно подняться, уселся рядом и безразлично уставился вдаль. На острове давно не было дождя. Огромная скалообразная туча висела у края берега, безразлично меняя цвет. Артур ничего не понимая в атлантических циклонах,

смотрел на неё и фантазировал. Иван копался в рюкзаке, со злостью перебирая бумаги.- Я опять забыл взять карандаш! — Давай лучше подумаем, что будем пить вечером, — попытался его успокоить Артур.

— Давай лучше выпьем прямо сейчас. Ответил Иван и достал из рюкзака бутылку. Они сделали по большому глотку. — Действительно надо идти, поесть, — согласился он с другом. До магазина было метров четыреста. Они пересекли пустой пляж, вышли на перепаханное гусеницами трактора поле. Иван, спотыкаясь о кочку, отметил: — Океан может сделать бесполезным любой человеческий труд. Я так долго ждал с ним встречи и вот стою на берегу, а сказать

нечего. Парадокс. Смотрю на мутную грязную воду и не могу восхищаться.

— Может быть, в следующий раз, — успокоил друга Артур. Друзья допили виски, выкурили ещё по одной сигарете и зашли в ресторан.

— Мне скучно, — лениво произнёс Иван, ковыряя в тарелке суп-пюре.

— Каждый день одно и тоже.

— Давай не пить, — ответил Артур.

— Да, и что делать будем? — Есть?! Чернокожее население мирно расположилось вдоль бетонных стен зданий

и заборов. Пустые улицы, маленькие грязные автобусы и такси выпуска середины прошлого столетия. Всё это забавляло ребят днем. Сейчас они видели из окна океан и кусочек дороги. Иван достал купленную бутылку, вылил в аквариум воду из стакана и налил только себе.

— Интерьер красивый, успокаивает. Он выпил и зажмурил глаза.

— Успела нагреться, но качество… Он цокнул от удовольствия. Артур разгладил скатерть и налил еще по полстакана. Иван, глядя на товарища, сказал.

— Не хватает увлечений. Иван почувствовал первую волну, когда хочется расправиться и подмять под себя как можно больше пространства.

— Знаешь? Он наклонился к другу.

— Наша беда в том, что мы знаем всё и обо всём, а сами неинтересны никому. Иван, наливая, промахнулся, и на белой скатерти появилось пятно.

— Можно подумать, знание того, что твоя жизнь заинтересует кого-то, придаёт тебе сил? — спросил Артур.

— Нет! Но это позволит фантазировать. Откроется второе дыхание. Я, наконец, поверю в божественность природы!

— Ты прав, здесь жарко и скучно. Сказал Артур.

— Вот-вот. По этой причине русские

колонизировали только северные районы нашей планеты. Артур быстро согласился, и они ушли из ресторана. Ветер усилился, тучу, которая занимала его внимание с утра отнесло в глубину острова.

— Красивая, глянь, как перевёрнутый храм.

— Ага, Соломона, — дополнил его фразу Иван и рассмеялся. Спустя пару часов, немного протрезвев, ребята вернулись и обнаружили в здании магазина закусочную по типу советской столовой. Прилавок оббитый нержавейкой, большие алюминиевые кастрюли со снедью и люди в белых передниках. Проходя мимо, Иван заприметил, как девушка в кассе кушает что-то ложкой из тарелки. Он подошёл

поближе и увидел отличный суп, с жареной колбасой, фасолью и картошкой.

— Артур посмотри! Только не улыбайся, я не хочу её испугать. Артур вытащил из кармана деньги.

— Попробуем купить, выглядит очень аппетитно. Он заработал воображаемой ложкой, всем видом показывая, как ему вкусно. Девушка отодвинула тарелку.

— Давай поедим, здесь такая приятная обстановка. Предложил Иван. Спустя час они вернулись на берег океана.

— Пить лучше натощак, сытое опьянение сонливое какое-то. Сказал Иван, тряхнул

головой и похлопал себя по щекам. Он достал карандаш и записал на листке бумаги: «и секунды страхом взведенного курка»

метит

звук

— Хочу написать стих, — говорил он сам себе.

— А получается заклинание какое-то. Сейчас я даже не могу вспомнить как мы сюда попали, я постоянно нахожусь где-то…, в чем-то…, посередине. Он опять тряхнул головой. Артур молча слушал ворчание своего попутчика. Садилось солнце, он нарисовал на песке шарик с ручками и ножками и подписал «ЗЕМЛЯ».

— Мы действительно На экваторе.

на

середине.

— К черту экватор! — сказал Иван.

— Когда ты говоришь, мы уберемся отсюда? Артур не любил эти разговоры. Каждый раз объясняя товарищу что они здесь навсегда он понимал — завтра прозвучит такой же вопрос.

— А по-моему здесь неплохо. Во всяком случае не хуже чем в любом другом месте.

— Не говори глупости. Возразил Иван.

— Мы на острове, далеко далеко от дома. Мы обязаны вернуться.

— Куда? — На родину.

— А ели я тебе скажу что это единственное место где ты можешь помнить о родине. А? Артур стер надпись «ЗЕМЛЯ» и написал «РОДИНА».

— Если ты так скажешь, я соглашусь остаться, но сейчас же напьюсь. Артур достал бутылку.

— Пить и есть, это все что нам позволено, только, я тебя умоляю, не спрашивай меня сегодня — кто посмел?! зима 2005 года

Ака (стих)

Дело было в Кабуле. В гостеприимном доме Служил на кухне Ака. Спросил я его однажды Про Время… Когда пребываешь в счастье Оно летит как стрела, В горе и бедности Время Тянется без конца. Был Ака таджиком,

Как славный Насир Хусрав. Он сел на край парапета Неспешно «кэмел» размял, Высыпал из сигареты Табак себе на ладонь. Крупицы черствого «чарса» Смешались в руке его С «наследством» Жана Нико. Трудный вопрос ты задал Вдохнув, промолвил Ака. Время оно бесценно,

Но не в руках бедняка. Время как снег на вершине Оно никуда не идет, Но талой воды теченье Питает в долине скот. Хижины вдоль русла Дети в камышах Радуются все солнцу, Которое создал Аллах. Мучимый жаждой страдает,

Но только глотнув воды Сразу же забывает Муки жестокой нужды. Счастлив ты или не счастлив… Подумав немного Ака Мне протянул «кэмел», Его дрожала рука Счастлив ты или не счастлив… Решать не тебе, прости. Время доступно многим Но мало кто поймет

Взбираться на вершину Не должен с подножья никто. Вдыхая тревожно «кэмел» Смотрел я в его глаза, Но был я уже на вершине Рядом со мной Ака. Он улыбался жмурясь, Покачиваясь на ветру Я же представил море Шумную волну.

С какой же вершины море? Хотел я спросить Ака, Но он говорил на персидском Как славный Насир Хусрав. лето 2013 года