НА РАЙОНЕ (русская версия) by Artguide

НА РАЙОНЕ

Культурная динамика и художественная энергия

между центром города и районами:

Москва и Вена

Партнеры серии проектов «НА РАЙОНЕ»:

AMBASSADE DE FRANCE EN RUSSIE

Издательский проект «НА РАЙОНЕ» осуществлен при поддержке Музея современного искусства «Гараж»

НА РАЙОНЕ Культурная динамика и художественная энергия между центром города и районами: Москва и Вена

Издатель Симон Мраз Австрийский культурный форум 2020

01 — Приветственные слова 7 Александра Шалленберга, Федерального министра европейских и международных дел Австрии Эрнста Воллера, Первого президента Венского Ландтага Андреи Майер, Статс-секретаря по вопросам культуры и искусства Федерального министерства искусства, культуры, информационной работы с общественностью и спорта Австрийской Республики Михаила Швыдкого, Специального представителя Президента Российской Федерации по международному культурному сотрудничеству Сергея Черёмина, руководителя Департамента внешнеэкономических и международных связей города Москвы Сергея Монина, председателя правления АО «Райффайзенбанк» 02 — НА РАЙОНЕ. Искусство и жизнь за пределами центра Вступительное слово Симон Мраз, куратор проекта, директор Австрийского культурного форума в Москве (Россия/Австрия)

03 —Вводный текст 25 Сергей Кузнецов, Главный архитектор города Москвы, первый заместитель председателя Комитета по архитектуре и градостроительству города Москвы (Россия) 04 — Социальное жилое строительство в Вене 27 Кристиан Шантль, руководитель Отдела коммуникаций и маркетинга Wiener Wohnen, город Вена (Австрия) 4

НА РАЙОНЕ

05 — Как Москва полюбила свои окраины Рождение московской периферии Кирилл Головкин, автор Strelka Mag, strelkamag.com (Россия) 06 — В поисках Москвы Заметки для первооткрывателей Cергей Никитин, историк Москвы, старший научный сотрудник Музея Москвы, руководитель творческой группы МосКультПрог, кандидат филологических наук, доцент (Россия)

07 — Окраина как квест: автоматия саккад, логика геймплея и обманчивая гомогенность спальных районов 94 Александр Буренков, куратор (Россия) 146

08 — Довольно личный текст Алина Гуткина, художница (Россия)

09 — Трезвенник поневоле на окраинах Москвы 158 Мартин Ляйденфрост, независимый писатель (Австрия) 10 — Слободизация страны Гардарики 173 Вячеслав Глазычев, ученый, урбанист, публицист (1940–2012, Россия) 224

Биографии участников проекта

Содержание

Уважаемые дамы и господа!

Более трех лет австрийские и российские деятели искусства, писатели, урбанисты, учреждения Вены и Москвы под руководством Австрийского культурного форума досконально исследовали тему инициатив в сфере искусства на окраинах города, эстетикой периферии, нового жилищного строительства с точки зрения художников. Ведущие учреждения, такие как Музей Вены, Австрийский музей кинематографа, Центр архитектуры, Basis.Kultur.Wien, разработали одни из самых увлекательных инициатив в сфере искусства, адаптированных для Москвы, при участии австрийских и российских художников, добившись таким образом не только международного успеха в СМИ, но в первую очередь установив доверие между художниками и между учреждениями. Резонанс, вызванный этим проектом, отражает культурно-политический подход, которому мы следуем: содержательная повестка и проработка тем, которые занимают как Россию, так и Австрию, привлечение в проект лучших инициатив, учреждений с са6

НА РАЙОНЕ

мым богатым опытом и мощнейших художественных активов обеих наших стран. «НА РАЙОНЕ. Культурная динамика и художественная энергия между центром города и районами: Москва и Вена» — самый масштабный проект в сфере искусства между городами, которые связывает дружба, — Веной и Москвой — за последние несколько лет. Проект стал возможным благодаря вдохновению и самоотдаче всех, кто принимал в нем участие. Я особенно рад, что в сфере культурного сотрудничества наряду с данной инициативой непрерывно возникают столь плодотворные коллаборации. Проект, которому посвящена эта публикация, представляет собой сотрудничество Федерального министерства европейских и международных дел, а также его Секции (департамента) международных культурных отношений, Бюро Федерального канцлера Австрийской Республики и города Вены. Пользуясь случаем, я хотел бы поблагодарить всех партнеров проекта, а также тех, кто в частном порядке поддерживает австрийскую культурную деятельность в России. Своими усилиями все они вносят вклад в успешную реализацию этой инициативы. Я желаю, чтобы эта публикация, выходящая за рамки привычного понимания каталога, внесла долгосрочный вклад в отношения между двумя странами и послужила вдохновением для дальнейших инициатив и встреч. Искренне Ваш, Александр Шалленберг, Федеральный министр европейских и международных дел Австрии

Приветственные слова

Уважаемые дамы и господа!

Сегодня Вена — самый благоприятный для жизни город в мире. Пожалуй, ни один другой город настолько не пропитан культурным наследием, как Вена, где современная культурная жизнь бьет ключом. Искусство и культура здесь занимают центральное место в жизни людей, причем не только в больших домах в центре города, но и во всех жилых районах, в том числе и на окраине города, так называемой периферии. Ведь искусство и культура не должны быть прерогативой только лишь элитарной группы, но должны обогащать жизнь всех людей. А именно в форме, которая легко доступна, разнообразна, насколько это возможно, и предлагает высочайшее качество. Поэтому уже более ста лет в Вене реализуется самым успешным образом концепция «культура для всех». Именно в области творческих инициатив город Вена обладает признанным на международном уровне экспертным опытом, который глубоко связан с амбициями и плодами более чем столетней социал-демократической культурной политики. 8

НА РАЙОНЕ

Я особенно рад, что эти принципы нашего понимания культуры теперь торжественно вошли и в столицу Российской Федерации благодаря стараниям директора Австрийского культурного форума в Москве Симона Мраза. В рамках проекта «НА РАЙОНЕ. Культурная динамика и художественная энергия между центром города и районами: Москва и Вена» удалось привлечь некоторые из лучших учреждений, занимающихся темой «Искусство и культура на периферии», к сотрудничеству с московскими партнерами. Среди них Basis.Kultur. Wien — центральный и непосредственно связующий элемент между городом Веной и деятелями культуры и искусства. В разработке концепции всего проекта среди прочих участвовали и привносили свой экспертный опыт: SHIFT — программа города Вены по поддержке инновационной культуры и искусства, целью которой является улучшение культурного обеспечения регионов Вены, находящихся не в центре города, Музей Вены, Венский музей кинематографа, а также многочисленные институции, такие как Центр архитектуры Вены. Москву и Вену объединяет дружба длиной в десятки лет, эти два города во многих аспектах связаны между собой именно в сфере культуры. Без этого сложившегося доверия и открытости, в том числе к ведению содержательных дискуссий, принятию художественного взгляда на вещи, данный масштабный проект не смог бы реализоваться. За это я хотел бы поблагодарить Австрийский культурный форум в Москве, а также всех участвовавших художников и учреждения культуры в Москве и Вене. Приветственные слова

Данная публикация может стать завершением невероятно увлекательного и успешного проекта. Однако я уверен, что этот прекрасный и плодотворный путь культурного сотрудничества между нашими городами продолжится. Эрнст Воллер, Первый президент Венского Ландтага

НА РАЙОНЕ

В 2011 году под названием «Австрия, давай!» в Московском музее архитектуры были выставлены некоторые из важнейших объектов современного австрийского искусства. С тех пор мы непрерывно развивали и реализовывали выставочные проекты совместно с многочисленными партнерскими учреждениями в России, Австрии и Австрийским культурным форумом в Москве. Многие из них — в непривычных местах, например на атомном ледоколе «Ленин» в Мурманске, в некогда крупнейшей обсерватории мира на Кавказе или в столице Еврейской автономной области Биробиджане на Дальнем Востоке. Для нашего участия было и остается важным обращать внимание и поддерживать свободу и творчество вовлеченных художников и одновременно с этим затрагивать общественно-политические темы. К 10-летнему юбилею международной культурной работы с Россией я рада предстоящей публикации актуального совместного проекта «За пределами центра». Темы данного актуального проекта — такие важные вопросы, как развитие города, ситуация в окраинных райПриветственные слова

онах крупного города и вовлечение населения в творческий дискурс и дискуссии. Я желаю читателям найти в данной публикации не только документальные материалы австрийско-российского проекта, но и вдохновение для будущих инициатив. Магистр Андреа Майер Статс-секретарь по вопросам культуры и искусства Федерального министерства искусства, культуры, информационной работы с общественностью и спорта Австрийской Республики

НА РАЙОНЕ

Дорогие друзья,

российско-австрийское сотрудничество, в том числе в гуманитарной сфере, безусловно, является примером дружественных межгосударственных отношений, которые возможны даже при наличии политических разногласий по тем или иным вопросам. Между нашими странами на регулярной основе проводятся «перекрестные» Годы, охватывающие самый широкий спектр отношений. Только в недавнее время с большим успехом прошли Годы Молодежных обменов, Музыки и культурных маршрутов. Разразившаяся пандемия коронавируса несколько отодвинула начало реализации программы Года литературы и театра. Но, надеемся, ненадолго. Представленный в данном каталоге проект органично дополняет обширную палитру двустороннего взаимодействия и поднимает довольно острую тему развития культуры не только в городском центре, но и на окраинах городов. Крайне важно, чтобы жители так называемых спальных районов перестали чувствовать себя людьми, обделенными вниманием, смогли жить полнокровной культурной жизнью. Приветственные слова

Помочь в решении этой непростой задачи как раз и призван данный проект. Уверен, что московский и венский опыт будут востребованы и весьма полезны. Мне хотелось бы поблагодарить Австрийский культурный центр в Москве и нашего давнего друга С имона Мраза за неизменно творческий подход к российско-австрийским проектам в области современного искусства. Специальный представитель Президента Российской Федерации по международному культурному сотрудничеству Михаил Швыдкой

НА РАЙОНЕ

Дорогие друзья,

рад приветствовать вас на страницах каталога, посвященного замечательному проекту «За пределами центра». Москва и Вена — города-партнеры с многолетней историей, сотрудничество которых строится на взаимовыгодной долгосрочной основе с прекрасными традициями и перспективами на будущее в области экономики и культуры. Российская и австрийская столицы — города с богатейшей культурной палитрой, и многочисленные совместные гуманитарные проекты уже давно стали настоящим символом сближения и взаимопонимания наших народов. В этой связи хотелось бы упомянуть о прошедших в конце 2017 года Днях Москвы в Вене, программа которых была направлена на привлечение широких масс жителей и гостей Вены. Одними из центральных пунк тов программы стали фотовыставка «Москва сегодня», организованная в Музейном квартале Вены, и уличное выступление московского юношеского кадетского ан15

самбля. В Парадном зале Венской ратуши с аншлагом прошел московский гала-концерт. Мы очень благодарны нашим австрийским коллегам из Магистрата Вены за то, что наши совместные гуманитарные проекты, несмотря на сложную эпидемиологическую обстановку, не прекращены — в частности при поддержке двух столиц в апреле текущего года, в преддверии 75-летия Победы во Второй мировой войне и освобождения австрийской столицы Красной армией, в Вене на Центральном городском кладбище были установлены памятные плиты с именами погибших советских военнопленных. Программа «За пределами центра» — это еще один прекрасный пример совместной работы, проводимой Веной и Москвой. Активный поиск новых форматов взаимодействия, желание еще больше прочувствовать жизнь в районах двух городов стали факторами, объединяющими нас с Австрийским культурным форумом в Москве. Именно поэтому мы с радостью восприняли идею реализации проекта «За пределами центра». На протяжении нескольких лет организаторы и участники активно изучали жизнь культурных пространств в районах Москвы и Вены, что, несомненно, было интересно для всех нас. Развитие культурной жизни в районах города —одна из важнейших и актуальных задач Правительства Москвы. Культурные центры, библиотеки, театры, кинотеатры, парки — это площадки, на которых город предлагает разнообразие активностей и проведение культурных 16

НА РАЙОНЕ

мероприятий для горожан непосредственно там, где они живут, в их родных районах. Благодаря проекту «За пределами центра» нам удалось еще больше разнообразить культурную повестку в районах города, объединить москвичей и гостей столицы в едином творческом порыве. Необходимо отметить, что в рамках мероприятия мы стремились не только насытить событиями культурную жизнь районов, но и изучить опыт работы коллег из Вены. Выражаю свою благодарность организаторам проекта и искренне надеюсь на дальнейшее плодотворное сотрудничество с нашими венскими друзьями! Министр Правительства Москвы руководитель Департамента внешнеэкономических и международных связей города Москвы Сергей Черемин

Приветственные слова

Дорогие друзья!

Вот уже более десяти лет Райффайзенбанк совместно с Австрийским культурным форумом в Москве поддерживает самые заметные австрийско-российские проекты. Они связаны с социальными, культурными и историческими темами и проходят по всей России: от Мурманска до Архыза, от Новосибирска до Москвы. Банк поддерживает инициативы, способствующие созданию единого культурного пространства между Россией и Австрией, и старается внести свой вклад в развитие диалога между нашими странами. Для нас крайне важным является как плодотворное сотрудничество австрийских и российских культурных организаций, так и поддержка индивидуальных творческих инициатив музыкантов, писателей и деятелей искусства. Особое внимание мы уделяем культурным проектам, которые способны внести в окружающую нас действительность инновационные изменения. Именно таким стал реализуемый в рамках сотрудничества Москвы и Вены долгосрочный проект «На районе», нацеленный на творческое исследование городских 18

НА РАЙОНЕ

окраин Москвы. Все инициативы, включенные в эту программу и интегрированные в конкретные территории, мы рассматриваем как вклад в развитие городских районов. Банк с удовольствием поддержал данную культурную инициативу. Желаем вам приятного чтения! Сергей Монин, председатель правления АО «Райффайзенбанк»

Приветственные слова

НА РАЙОНЕ

НА РАЙОНЕ. Искусство и жизнь за пределами центра Вступительное слово Симон Мраз, куратор проекта, директор Австрийского культурного форума в Москве (Россия/Австрия)

Эта публикация рассказывает о двустороннем сотрудничестве Австрии и России, которое исследует значимость культуры за пределами центра: речь идет о тех районах, где живет подавляющее большинство людей, — рабочих районах, так называемых зеленых кварталах, спальных и новых районах. На протяжении почти трех лет Австрийский культурный форум и его партнеры поддерживают интересные идеи и художественные проекты, связанные с районами Москвы и периферией, коллекционируя предметы искусства — некоторые из них экспонировались на различных мероприятиях, часть специально посвящена культурным динамикам за пределами центра. Районы города — то самое решающее место, где сегодняшняя и завтрашняя культура получает обрамление. Не искусственно, а естественно, произрастая из среднего класса и реальных обстоятельств, — обычная жизнь как манифестация культурного поведения. Каждодневные заботы и стремления также влияют не только на определяющие вопросы сегодняшнего искусства, 21

но и на эстетику: культура молодежи выросла, эстетика бывших субкультур доминирует в том, что молодое поколение считает культурой, — в моде, в визуализации музыкальных клипов, в искусстве. Почему Москва, почему Вена? Москва стала эпицентром радикальных социальных и урбанистических экспериментов. Роль сыграли дальновидные планы: Москва была столицей социалистического мира, видела его развал и сегодня является объектом амбициозных планов на будущее. В то же время Москва во всем мире широко ассоциируется не более чем с Красной площадью, Кремлем и, возможно, несколькими важными зданиями сталинской архитектуры и конструктивизма. В то время как районы Москвы редко становятся объектом внимания. Вена также не ограничивается историческим центром, она выступает за постоянное развитие города. Стандарты социального жилья Красной Вены (неофициальное название Вены 1918–1934 гг. при правлении Cоциалистической и Cоциал-демократической партий) относятся к началу XX века. У города до сегодняшнего дня остались амбиции находиться на передовой линии в разработке дальновидных и практичных решений для новых районов. Целью исследования «НА РАЙОНЕ. Культурная динамика и художественная энергия между центром города и районами: Москва и Вена» было, во-первых, собрать важные проекты российских художников последних лет, в которых рассматривается тема московских районов, и во-вторых, привезти в Москву часть самых инте22

НА РАЙОНЕ

ресных венских экспериментов, которые тоже имеют дело с периферией и районной культурой. Отсюда следует третий пункт: осуществить эти проекты в Москве вместе с московскими партнерами. Главной задачей было не стремление к оригинальности, например документальный фильм об участках и особняках каких-нибудь олигархов или использование мест в качестве вдохновления, — основным условием было, чтобы действия и проекты происходили в районах, чтобы они были не только связаны с ними смыслом, но и вносили свою лепту в их развитие и интегрировались в пространство, о котором они повествуют. Данная публикация должна быть чем-то бóльшим, чем просто документация реализованных проектов, для этих целей были собраны и написаны дополнительные тексты в Москве и Вене. Публикация также является финальной точкой в серии австрийско-российских культурных проектов, начавшихся в 2013 году с проекта «Ленин колет лед» на борту атомного ледокола «Ленин». С тех пор были реализованы проекты во многих частях России, от Мурманска до Архыза, от Красноярска до Биробиджана. Рассуждение о культурных возможностях окраин представляется взглядом внутрь, возможно, самой могущественной эпохи социальных перемен, хорошим подведением итогов и отмечает поворотный момент в динамике происходящего.

Искусство и жизнь за пределами центра

НА РАЙОНЕ

Вводный текст Сергей Кузнецов, Главный архитектор города Москвы, первый заместитель председателя Комитета по архитектуре и градостроительству города Москвы (Россия)

Если постараться уместить планы города по развитию отдельных округов в одно предложение, то оно будет звучать примерно так: «Главная цель в развитии окраин — убрать ощущение жизни в них как жизни на окраине города». То есть сделать их полноценными многофункциональными элементами единой городской среды. Сейчас городская жизнь сосредоточена в центре, это нельзя отрицать, как нельзя и отрицать сложности, вызванные таким устройством. Но Москва стремится стать более полицентричным городом и делает уверенные шаги в этом направлении. Беспрецедентными темпами развивается транспортная система. Москва занимает лидирующее место по строительству новых станций метро в мире. Параллельно появляются новые дороги, которые обеспечивают надежные, быстрые связи между районами. В результате людям не обязательно ехать через центр на работу или в гости. Одновременно с этим в округах развиваются новые центры притяжения и появляются новые рабочие места, 25

которые заранее закладываются, например, в проектах по редевелопменту столичных промышленных зон. Долгое время они были в полузаброшенном состоянии и превращались в руины буквально на глазах. Сейчас город активно их осваивает, привнося жизнь в эти районы, создавая новые современные кварталы не только для жизни, но и для работы. Территории промзон становятся примерами качественного благоустройства, в них появляются современные комфортные парки. Заметный вклад в этом плане принесет проект развития набережных Москвы-реки. Их состояние будет постепенно улучшаться. В результате, я уверен, мы получим качественное, комфортное и привлекательное пространство по обе стороны реки. Но и в уже сложившихся спальных районах уровень благоустройства будет повышаться. В этом большую помощь окажет программа реновации. В рамках нее будет создаваться не только новая жилая площадь, но и городская среда качественно нового уровня. Комфортное благоустройство, озеленение и новые пешеходные маршруты будут появляться в обновляемых районах. Помимо этого, за счет первых нежилых этажей появится масса новых мест, которые разнообразят и жизнь, и экономику в районах. Также большой вклад в благоустройство внесет программа «Мой район». В результате жизнь в Москве, вне зависимости от района, будет разнообразной, комфортной и успешной.

НА РАЙОНЕ

Социальное жилое строительство в Вене Кристиан Шантль, руководитель Отдела коммуникаций и маркетинга, город Вена (Австрия)

Вена — столица Австрии с населением 1,9 млн человек. Это: • второй по размеру город в немецкоязычном пространстве, • шестой по размеру город в Европейском союзе, • крупнейший университетский город в немецкоязычном пространстве, • четвертый по степени финансового благополучия регион в Европе, • штаб-квартира ООН и ОПЕК (Организация стран — экспортеров нефти). В Вене и окрестностях живут около 2,8 млн человек — это практически треть всего населения Австрии. Кроме того, Вена — это город с очень высоким качеством жизни, что снова и снова подтверждается международными исследованиями. Так в 2018 году в рейтинге The Economist Вена заняла первое место лучших для жизни городов, сместив с пьедестала австралийский многомиллионный мегаполис — Мельбурн. Крайне высокое качество жизни 27

уже в десятый раз подряд было отмечено первым местом в проведенном по всему миру исследовании Mercer, в котором ежегодно 231 столица оценивается среди прочего по экономической, социальной и политической ситуации или по ситуации в жилищном строительстве. Существенный вклад в эти отрадные результаты вносит политика жилищного строительства Вены, ведь качество жизни и жилья тесно взаимосвязаны. С помощью модели развития жилищного строительства город Вена обеспечивает создание и поддержание высококачественного, ориентированного на спрос и экологичного жилищного фонда. Кроме того, разнообразные меры позволяют жилью оставаться доступным и для людей со средним или низким доходом. Именно экономическое развитие последних лет подчеркивает важность сохранения доступности жилья при высоких эстетических и содержательных стандартах в будущем. Активная коммуникационная политика Успех «Венского пути» — более 50 процентов всех венских семей проживает в субсидированных квартирах — показывает, что сочетание инновационной архитектуры и социальной политики жилищного строительства вовсе не является противоречием, напротив, оно закладывает важный фундамент для сбалансированного планирования градостроительства и эффективного сосуществования. Модель четырех столпов, опирающаяся на устойчивое развитие, архитектуру, экологию и эко28

НА РАЙОНЕ

номику, способствует обеспечению хорошей и доступной архитектуры. Основы данной активной коммунальной политики были заложены примерно 100 лет назад. Современная политика жилищного строительства Вены в большой степени опирается на достижения Красной Вены. Хотя с течением десятилетий было разработано и реализовано множество новых инициатив, важнейшие принципы Красной Вены действуют до сих пор. Сюда относятся, прежде всего, аспекты доступности, высокого качества, социальной сплоченности, а также сбалансированного социального перемешивания. «Свет, воздух и солнце» Вена в конце XIX и начале XX века испытывала невероятный дефицит жилья. В первую очередь рабочий класс был вынужден ютиться в крайне стесненных бедных условиях. На этаже был только один санузел, один водозаборник и общественный туалет. Чтобы покрыть высокую арендную плату, стали принимать коечников, которые пользовались местами для сна по часам. Крайне плотное заселение и негигиеничные условия привели к эпидемиям. Туберкулез даже называли «венской болезнью», поскольку здесь он достиг самых высоких показателей в Европе. Также он считался типичным массовым заболеванием рабочих. Под влиянием данного опыта впервые избранное после Первой мировой войны социал-демократическое городское правительство Социальное жилое строительство в Вене

поставило всё на то, чтобы значительно улучшить жилищную ситуацию. Учреждение первой Венской программы жилищного строительства муниципальным советом в начале 1920-х предусматривало строительство 25 000 квартир за пять лет. Осуществить это удалось досрочно. Затем последовало расширение до 30 000 квартир. Позже муниципальный совет принял решение построить с 1929 по 1933 год еще 30 000 квартир. Вплоть до искоренения демократии в 1933 году всего было построено в 348 жилищных комплексах и 42 группах поселений более 66 000 жилищных единиц. Главной целью было предоставить финансово доступные квартиры высокого качества широким слоям населения. Удалось достичь еще большего: были созданы жилые комплексы со «светом, воздухом и солнцем», с детскими садами, школами и библиотеками, а также муниципальными учреждениями. Во время Второй мировой войны каждая шестая муниципальная квартира в Вене была разрушена или стала непригодной для жилья. Но и здесь город среагировал масштабными социальными программами жилищного строительства и продолжил идти путем Красной Вены во Второй республике. Даже если рамочные условия и потребности изменились с течением лет и десятилетий, основной политический подход гарантировать населению современное, финансово доступное жилье сохранился до сих пор. О прибыльном бизнесе на торговле муниципальными зданиями, в отличие от других европейских городов, никогда не было речи. Венское развитие жилищного строительства сегодня является одним 30

НА РАЙОНЕ

из важнейших инструментов, чтобы, несмотря на растущий спрос, обеспечить достаточное предложение финансово доступного жилья. Именно поэтому Вена считается одним из лучших городов для жизни. Повышение качества Центральный столп венского рынка квартир — это около 2000 городских жилых комплексов, которых не было бы без социально-политических убеждений и усилий Красной Вены. Венское муниципальное строительство уникально, такого больше нет во всем мире, что касается его истории возникновения, архитектурного разнообразия, но главное — его общественно-политической и социальной значимости. 220 000 квартир и почти полмиллиона жителей делают город Вену крупнейшим коммунальным собственником домов в Европе. То, что началось со строительства первой муниципальной недвижимости, в течение ХХ века развилось в образцовую модель политики жилищного строительства.

Социальное жилое строительство в Вене

Надежные партнеры: некоммерческие общества жилищного строительства Наряду с 220 000 квартир в муниципальных зданиях в Вене есть 200 000 квартир, которые были построены некоммерческими обществами жилищного строительства. Они сдают квартиры по себестоимости, что существенно ниже рыночной цены. Коммерческие предприятия хотят получить максимальную прибыль, в то время как некоммерческие организации ставят во главу угла преимущества для сообщества. Данный приоритет четко закреплен в федеральном законе о некоммерческом жилищном строительстве. Некоммерческие объединения жилищного строительства должны соответствовать положениям закона о некоммерческом жилищном строительстве, согласно которым стоимость аренды фиксируется на том уровне, чтобы покрывать стоимость земельных участков, строительных работ, администрирования и финансирования. Также в арендную стоимость заложены расходы на ремонтные работы и долгосрочные поддерживающие меры. Однако объединения жилищного строительства имеют право получать прибыль лишь в ограниченном размере, которая должна инвестироваться обратно в приобретение земельных участков, санацию и новые строительные проекты. В качестве компенсации данных ограничений и предписаний объединения жилищного строительства освобождаются от налогов на прибыль предприятий.

НА РАЙОНЕ

С помощью социального или субсидированного жилищного строительства город Вена вносит свой вклад в социальную интеграцию, социальное перемешивание, а также в рост привлекательности места, экономическую динамику и даже глобальные климатические цели. И всё это в диалоге с людьми на местах. Поддержка жилищного строительства Венская программа поддержки жилищного строительства обеспечивает доступность по цене жилья для большого числа слоев населения с разным доходом. Без субсидирования жилого фонда и соответствующих ограничений верхнего порога стоимости строительства и аренды стоимость для арендаторов была бы на треть выше. Различные планы поддержки способствуют строительству новых зданий, а также санированию старого жилого фонда и предоставляют прямую финансовую помощь для лиц с низким доходом. Финансирование социального жилищного строительства зиждется на четко фиксированной части подоходного налога. Один процент дохода в равных долях взимается с работодателей и работников в качестве вклада в развитие жилищного строительства. С помощью этого национального налога Вена ежегодно получает около 250 миллионов евро для целей жилищного строительства, однако в значительной степени дополнительно увеличивает эту сумму и выделяет в общей сложности около 500 миллионов евро на жилищное строительство. Социальное жилое строительство в Вене

Расходы города по программе «Жилье»:

ГОРОДСКОЕ СОФИНАНСИРОВАНИЕ ОБЪЕКТОВ ЖИЛЬЯ СРЕДСТВА НА РАЗВИТИЕ ЖИЛИЩНОГО СТРОИТЕЛЬСТВА, 2019 ГОД Всего примерно 461 млн евро

Источники средств: взносы работодателей, рабочих и служащих в размере 0,5% от оклада брутто (оклада или зарплаты без вычета налогов)

НА РАЙОНЕ

Примерно 361 млн евро

СОФИНАНСИРОВАНИЕ СУБЪЕКТА Примерно 100 млн евро

ПОМОЩЬ ПРИ ПРОВЕДЕНИИ КОСМЕТИЧЕСКОГО РЕМОНТА Примерно 149 млн евро

СОФИНАНСИРОВАНИЕ НОВОСТРОЕК Примерно 212 млн евро Ежегодные дотации города — в основном в форме предоставления кредита или льгот и дотаций от города

Данный метод финансирования создает надежную базу для планирования масштабных программ социального жилья, что было бы невозможно при полностью зависимой от рынка политике жилищного строительства. Активная земельная политика Приверженность активной жилищной политике предполагает и приверженность активной и дальновидной земельной политике. Ведь развитие города требует площадей, а доступное жилищное строительство нуждается прежде всего в доступных земельных участках. Однако в растущем городе, таком как Вена, спрос, а вместе с ним и цены на землю высоки, поэтому необходимы инструменты, которые позволяют приобретать в достаточном количестве площади по доступным условиям. Еще в 1984 году город Вена основал для этих целей некоммерческий фонд “wohnfonds_wien” — фонд для жилищного строительства и обновления города. Он отвечает за приобретение и предоставление земельных участков для социального жилищного строительства и в настоящее время располагает участками в размере около 2,8 миллиона квадратных метров. На базе резервов и долгосрочного горизонта планирования wohnfonds_ wien, несмотря на рост цен на землю, всё еще способен приобретать использовавшиеся для аграрных целей площади или заброшенные промышленные объекты на хороших условиях.

Социальное жилое строительство в Вене

Плавное обновление города Цель «плавного обновления города» прежде всего — наряду с созданием доступного жилого фонда, а также с вовлечением населения — в повышении качества жизни и жилья бережным способом. Жилые дома и целые кварталы при этом не только ремонтируются, но при обновлении учитываются также и экономические и культурные аспекты. Сочетание локальной идентичности, исторического фонда недвижимости и новой архитектуры Венского пути «плавного обновления города» было удостоено множества наград, в том числе Scroll of Honour ООН. Этот «Оскар в области жилищного строительства» был присужден Вене в октябре 2010 года. Обновление города не ограничивается лишь историческим кварталом, город Вена заботится также и о содержании в надлежащем состоянии собственных зданий: закон об арендном праве 1982 года ввел сбор на содержание и сделал это возможным. Многочисленные крупные муниципальные строения межвоенного времени подверглись капитальному ремонту и ремонтируются и сегодня, а старинные дома города отреставрированы.

НА РАЙОНЕ

Венская модель социального жилищного строительства: традиции с будущим Инструменты, обеспечивающие успех социального жилищного строительства в Вене, весьма разнообразны и охватывают, наряду с высокой степенью защиты арендаторов и дальновидной земельной политикой, и поддержку жилищного строительства, тендеры среди строительных подрядчиков для обеспечения качества субсидируемого жилищного строительства, а также большой спектр услуг для арендаторов (например, бесплатное юридическое консультирование, расчеты арендной платы для контролирования стоимости аренды и так далее). Руководящий принцип политики жилищного строительства Вены с давних пор состоял в том, чтобы гибко подходить к жилищным потребностям людей и реализовывать жилищное строительство в соответствии с актуальными запросами населения. Это удавалось блестяще не только в прошлом, но будет влиять и на будущее жилищного фонда Вены. Так город Вена реагирует с помощью программ жилищного строительства SMART и муниципального строительства NEU на растущую потребность в высококачественном, компактном и весьма доступном по цене жилье. Венское жилищное строительство признано по всему миру как образец успешной модели. Неудивительно, что интерес международных экспертов к субсидированному жилищному строительству Вены многократно возрос. Ни один другой город Европы не имеет столь продолСоциальное жилое строительство в Вене

жительной непрерывной истории социальной политики жилищного строительства, которую город не прекратил, когда дух времени стал диктовать неолиберализм и приватизацию. Город привержен муниципальному строительству и в отличие от многих других городов никогда не рассматривал вариант продажи этой коммунальной собственности. Большое предложение субсидируемых квартир оказывает амортизирующий эффект на цены всего рынка квартир и обеспечивает социальное перемешивание в городе. Таким образом, цены на аренду жилья в Вене относительно скромные в сравнении с другими метрополиями. Широкий выбор доступных по цене квартир по-прежнему остается в Вене само собой разумеющимся явлением. Уникальность Вены состоит в том, что по адресу проживания невозможно определить, сколько зарабатывает человек. Этим мы гордимся. В рамках проекта «НА РАЙОНЕ» с 29 октября по 17 ноября 2019 года в Культурном центре ЗИЛ в Москве прошла выставка «100 лет социального строительства в Вене», созданная специально по одноименному поводу.

НА РАЙОНЕ

Как Москва полюбила свои окраины Рождение московской периферии Кирилл Головкин, автор Strelka Mag, strelkamag.com (Россия)

Летом 1960 года произошло самое масштабное в XX веке расширение Москвы. 18 августа Президиум Верховного Cовета РСФСР опубликовал указ, согласно которому новой границей города стала Московская кольцевая автомобильная дорога, МКАД. Площадь столицы увеличилась в 2,5 раза. В состав Москвы вошли пять небольших городов, рабочие поселки, дачи, деревни, села, колхозы и совхозы. Старые населенные пункты, которые поглотила столица, начали исчезать. На месте недавних деревянных домиков, коровников и колодцев один за другим вырастали многоэтажные жилые массивы: Черёмушки, Беляево-Богородское, Хорошёво-Мнёвники, Ясенево, Дегунино, Выхино, Гольяново и так далее. В проектировании новых микрорайонов принимали участие ведущие архитекторы Советского Союза. Эти территории застраивались типовыми панельными многоквартирными домами: сначала пятиэтажными хрущевками, затем более высокими зданиями. Так годами и десятилетиями формировалась спальная окраина столицы. 39

При расширении Москвы ее переразделили на 17 районов. Четыре из них были расположены в пределах Садового кольца, а остальные клиньями расходились от него к границе города. Это деление было достаточно крупным (для сравнения: сейчас внутри МКАД находится более ста районов). Границы районов, которые были предложены в 1960 году, не имели ничего общего с привычными историческими местностями Москвы, а уже в 1968 году административно-территориальное деление города изменилось вновь. В общей сложности за годы советской власти — с 1917 по 1991 год — количество районов в столице менялось не менее одиннадцати раз. Стоит отметить, что и в дореволюционные времена административное деление Москвы тоже было бюрократической формальностью. Оно существовало для различных городских служб, в первую очередь для пожарных команд. В Москве веками складывались исторические местности, такие как Китай-город, Зарядье, Ивановская горка, Замоскворечье, но официально город был разделен на единицы, у которых даже не было названий. Они назывались частями: первая часть, вторая, третья и так далее. Районная сетка, которая сложилась в городе сегодня, существует с начала 1990-х годов. В 2021 году ей исполнится всего 30 лет. В центре Москвы районы частично отражают упомянутые старинные местности, а на окраинах чаще всего соотносятся с жилыми массивами советской эпохи. Тем не менее район в Москве — это по-прежнему формальное понятие, которое служит для административных задач. Москва не Берлин и не Нью40

НА РАЙОНЕ

Йорк, перешагнув границу района, ты не попадешь в новый мир, тем более если речь идет об окраине. Люди ассоциируют себя с другими вещами: с соседней станцией метро, с родной улицей, со своим микрорайоном, а если и говорят «Я из Выхина» или «Я из Ховрина», то в последнюю очередь имеют в виду какие-то строгие границы. А если учитывать, насколько мобильным сегодня стал город и как легко и часто здесь можно поменять жилье, то многие соотносят себя просто с Москвой, не задумываясь о своей локальной идентичности. Прочь из центра В 2013 году я обратил внимание на то, что главные городские медиа того времени стали чаще обычного писать об окраинах Москвы. Это были профайлы отдельных районов или репортажи из них, а сайт одного из журналов даже запустил раздел с «районными блогами». Темы, которые прежде обсуждались разве что в группах в социальных сетях, в ЖЖ-дневниках и — еще раньше — на форумах, вдруг оказались на страницах модных журналов. Причины у этого явления были разные, в том числе политические. В 2012 году на выборах муниципальных депутатов в Москве победили несколько независимых кандидатов, и благодаря им фокус общественного внимания стал время от времени смещаться от центра к периферии. Осенью 2013 года в районе Бирюлево Западное произошли массовые беспорядки, и это тоже повлияло Как Москва полюбила свои окраины

на внимание медиа к окраинам. Но в целом казалось, что к этому времени журналисты новых медиа исчерпали ресурс центра Москвы и начали искать новые истории подальше от Кремля и поближе к МКАД. Подводя в своей колонке итоги 2013 года, журналист и телепродюсер Александр Уржанов назвал его «годом окраин». Важнейшим «районным» явлением тех лет стал проект польского архитектора Кубы Снопека «Беляево навсегда». Начавшись как выпускная работа в Институте медиа, архитектуры и дизайна «Стрелка», он постепенно превратился в целую просветительскую программу с экскурсиями, лекциями и воркшопами. Этот проект посвящен жилому массиву Беляево-Богородское на юго-западе Москвы, который обычно называют просто Беляево. Сегодня это часть административного района Коньково. Беляево заинтересовало Снопека по двум причинам. Во-первых, этот жилой массив был спроектирован в 1960-х годах польским архитектором Яковом Белопольским и наглядно отражал градостроительные тенденции той эпохи. Во-вторых, Беляево играет важную роль в истории неофициального советского искусства. Здесь в одном из панельных многоквартирных жилых домов жил поэт, художник и основатель московского концептуализма Дмитрий Пригов, который стал ключевой фигурой проекта Снопека. В Беляево часто проходили акции неофициальных художников, в том числе всемирно известная Бульдозерная выставка 1974 года, разогнанная властями. Эти находки вдохновили архитектора на утопическую идею включить Беляево в Cписок нематериального 42

НА РАЙОНЕ

наследия ЮНЕСКО и сохранить уникальный дух типовой панельной застройки. В 2014 году эссе «Беляево навсегда» вышло на русском языке в виде книги. Несмотря на прошедшие годы, этот проект по-прежнему остается примером успешного переосмысления столичной окраины и в некотором смысле стал культовым. После 2013 года внимание к периферии Москвы не ослабло. Осенью 2014 года открылась выставка художника Павла Отдельнова «Внутреннее Дегунино» с пейзажными видами многоэтажек на севере Москвы. Журналисты стали обращать внимание на локальную символику и публиковать материалы о районных гербах. В 2016 году компания «Яндекс» запустила сервис для общения «Яндекс.Район». В социальных сетях росли локальные онлайн-сообщества. Дизайнеры начали выпускать одежду с названиями районов и придумывали им айдентику. Однако настоящий бум был впереди. В 2018 году в Москве прошли очередные выборы мэра. Программа главного кандидата — действующего градоначальника Сергея Собянина — заключалась в развитии столичной периферии, которое бы сделало эти территории не менее престижными, чем центр. История с осмыслением жизни на окраине получила мощнейшую поддержку административного ресурса. О районах стали писать не только независимые городские медиа, но и СМИ, подконтрольные мэрии. Приоритетными проектами для галерей и библиотек стали мероприятия, посвященные локальным исследованиям. Один из популярных бумажных журналов по заказу города начал выпускать Как Москва полюбила свои окраины

иллюстрированное приложение, каждый выпуск которого рассказывает об одном районе Москвы. К проектам мэрии подключились городские музеи и даже транспорт. Впрочем, это не значит, что районная тема оказалась исключительно институализированной и попала под контроль властей. Просто к 2019 году она стала настолько популярна, что проникла во все медиасферы. Вспоминается выставка Владислава Кручинского «Свободный Коптеволенд». Художник подготовил масштабную инсталляцию о районе Коптево, которая рассказывала фантастическую историю о том, как район Коптево в одностороннем порядке вышел из состава Москвы. Впервые я прочел об этом не в интернете и не в пресс-релизе, а в журнале авиакомпании, самолетом которой возвращался в Москву из командировки. Редакция журнала Strelka Mag, в которой я работаю, в 2019 году тоже вела большой спецпроект, в котором мы рассматривали московские районы и окраины под самыми разными углами: рассказывали о местных бизнесменах, слушали гимны муниципальных округов, искали упоминания районов в песнях, художественной литературе и на картинах, составляли гиды по малоизвестным достопримечательностям, рассказывали об эволюции жилья. Кроме того, мы регулярно находим новых героев-энтузиастов, которые из личного интереса начали исследовать территорию, на которой они живут, и превратились в краеведов. Они общаются с районными старожилами, заводят блоги, водят экскурсии. С 1960 года, когда Москва расширилась до МКАД, новые спальные районы 44

НА РАЙОНЕ

успели обрасти собственной историей. На протяжении десятилетий эти периферийные пейзажи воспринимались как неизбежный элемент нашей повседневности. Но за прошедшее время эти земли накопили достаточное количество смыслов, чтобы получить своего исследователя. В каждом районе рано или поздно найдется кто-то, кто заинтересуется историей своей земли, знаменитыми соседями и местной архитектурой. Кстати, архитектура играет в этом важнейшую роль. В 2010-х годах в интернете сложился культ хрущевки. Панельные дома, которые раньше ассоциировались с жилищным дискомфортом и невзрачностью, стали объектом романтизации и художественных поисков. Изображения панельных домов регулярно оказываются на одежде и на сувенирах, о хрущевках и брежневках пишут книги и снимают документальные фильмы. В интернете можно найти шкатулки и даже предметы мебели, выполненные в форме панелек. Недавно мы с коллегами писали о российских разработчиках, которые выпустили тетрис для смартфонов, в котором нужно строить не абстрактные фигуры, а серийные жилые дома. Всё это тоже помогло изменить имидж окраины: на место страха перед мрачным однообразием спального района пришла теплая ностальгия. Вместе с этой тенденцией, которая имеет скорее развлекательный характер, изменилось и отношение к архитектуре СССР в целом. Кинотеатры, универмаги, научные институты, корпуса университетов и другие здания, построенные в поздние советские годы, стали обретать ценность в экспертном архитектурном сообществе. Оказалось, что за каждой типовой постройкой Как Москва полюбила свои окраины

стоит свой автор, практически каждый проект этой эпохи был новаторским, функциональность зданий была тщательно продумана, а у серых стеклянных и железобетонных фасадов нашлась своя эстетика. Сначала этому архитектурному стилю, который получил название «советский модернизм», стали посвящать свои альбомы иностранные фотографы, а в последние пять-шесть лет внимание к нему выросло и в России. Оказалось, что если разобраться в истории построек, которые мы считали скучными и серыми, то весь знакомый с детства район откроется совершенно по-новому. Боль архитектурных утрат Злая ирония состоит в том, что как только мы научились ценить наследие советского модернизма и любить свои спальные районы, мы тут же начали их терять. Одной из главных утрат последних лет стало здание Фундаментальной библиотеки общественных наук на юго-западе Москвы. В 2015 году библиотека, построенная по проекту Якова Белопольского, была практически полностью уничтожена пожаром. Если верить следствию, его причиной стали устаревшие инженерные коммуникации и проблемы с пожарной безопасностью. Более четырех лет здание чернело обугленной руиной. Летом 2019 года все уцелевшие фрагменты сооружения окончательно снесли. Библиотеку обещают восстановить по оригинальным чертежам с сохранением габаритов и облика фасадов, но технически это будет новое сооружение. 46

НА РАЙОНЕ

Через несколько лет после пожара в ФБОН в Москве началась целая волна уничтожения советского модернизма: под ковш попали кинотеатры 1960-х, 1970-х и 1980-х годов. Некоторые из них были закрыты или эксплуатировались не по назначению, некоторые работали, но не приносили прибыли. Чтобы избавиться от бесполезного имущества, городские власти продали эти здания девелоперской компании для последующей реконструкции. Всего бизнесмены получили в собственность 39 советских кинотеатров. Изначально девелоперы действительно хотели реконструировать эти здания и сохранить их облик. Внутри они планировали открыть районные цент ры — пространства для досуга, в которых коммерческая составляющая соседствовала бы с социальной. Однако по разным причинам эти планы изменились. Кинотеатры начали сносить, а на их месте сейчас появляются новые здания, почти не отличающиеся от обычных торгово-развлекательных центров. Большинство из этих кинотеатров и киноконцертных залов находилось на окраинах Москвы. Их снос не привел к масштабным протестам, и в защиту сооружений чаще выступали эксперты и архитекторы, нежели местные жители. Но уже сейчас ясно, что этот проект нанес непоправимый ущерб городу с точки зрения локальной идентичности. Многие из кинотеатров задумывались советскими градостроителями как культурные и архитектурные доминанты района. Целые поколения ходили туда смотреть фильмы и выступления эстрадных артистов. В однообразии панельных жилых домов именКак Москва полюбила свои окраины

но эти здания выделялись на общем фоне и в некотором смысле становились символами районов. В тот момент, когда их почти полувековая жизнь стала обрастать воспоминаниями местных жителей и превращаться в живую историю, их снесли. У этой проблемы есть и архитектурно-градостроительная сторона. Некоторые из этих зданий были частью продуманных заранее или сложившихся со временем архитектурных ансамблей. Один из таких оазисов советского модернизма находится на юго-востоке Москвы, в районе Выхино-Жулебино. Там в один ряд выстроилось сразу несколько таких сооружений: комплекс научного института, школа искусств, несколько обновленный арендаторами универмаг и киноконцертный зал. Скорее всего, к тому моменту, когда выйдет этот текст, последний будет снесен, и цельный ансамбль перестанет существовать. Нельзя не упомянуть и проект реновации в Москве — программу по сносу пятиэтажных хрущевок и строительству на их месте нового жилья. Старые панельные дома были построены в кратчайшие сроки, чтобы дать собственные квартиры людям из коммуналок и бараков. Срок службы этих зданий сегодня истекает, а условия жизни в них не всегда соответствуют требованиям современного горожанина: лифтов нет, потолки низкие, коридоры узкие, кухни крошечные. Несмотря на это, реновация была принята в Москве крайне неодобрительно, а сегодня эту программу всё чаще называют «провалившейся». Одной из ее главных проблем считается то, что на месте небольших хрущевок 48

НА РАЙОНЕ

вырастают многоэтажные жилые комплексы. Это радикально влияет на плотность населения в микрорайонах, поскольку их границы остаются прежними. Один из самых драматичных примеров эффекта реновации я увидел на востоке города в Измайлово. Тогда я брал интервью у местной жительницы Анастасии Петровой, которая занимается краеведением и изучает архитектуру своего района. Я узнал от нее, что из-за строительства новых жилых домов город планирует снести универмаг «Первомайский» — прекрасное двухэтажное здание 1973 года с галереей, внутренним двориком и пешеходной зоной перед входной группой. Не исключено, что к моменту публикации этой статьи «Первомайский» уже исчезнет. Во время интервью моя собеседница показала фотографию, на которой ее годовалый ребенок шагает по плитам, которыми уложена площадка перед входом в универмаг. Анастасия рассказала, что эти плиты подвозил на стройку ее собственный дедушка. Такая вот связь поколений и времен, которой, кажется, суждено оборваться. Районоведение вместо москвоведения Несмотря на серьезные архитектурные утраты, культурная и исследовательская жизнь в районах продолжается. Я живу в Беляево, как раз в тех местах, которым посвятил свой проект Куба Снопек. В прошлом году недалеко от моего дома открылся музей района, или, как Как Москва полюбила свои окраины

его называют создатели, Центр районной идентичности. Это пространство в местной галерее «Беляево», которое полностью отдано под осмысление района. Здесь есть постоянная экспозиция с книгами, артефактами и фотоальбомами, а также проходят лекции, воркшопы и временные выставки. Кроме того, в течение нескольких месяцев у меня на глазах сформировалась новая группа инициативных соседей, которых также объединил интерес к их малой родине. В ней оказались сотрудницы местной библиотеки, депутат муниципального округа, куратор Центра идентичности и просто активные жители. Вместе они проводят экскурсии по району и придумывают просветительские и художественные проекты. Есть еще одно локальное сообщество, за которым я наблюдаю в «Фейсбуке». Его участники занимаются в основном общественно-политической работой и ведут дискуссии на остросоциальные темы. Это и реновация, и нарушения при строительстве новых объектов, и капитальный ремонт жилых домов. Разумеется, именно они активнее всего реагировали на снос советского кинотеатра «Витязь» осенью 2019 года. Я думаю, что приблизительно так выглядит жизнь и в других периферийных районах Москвы. Где-то активнее не галерея, а библиотека, где-то политические вопросы преобладают над художественными исследованиями, где-то люди только начинают исследовать свое историческое наследие, где-то занимаются этим давно. Но так или иначе, всё это есть. Мы наконец увидели ценное и любопытное прямо у себя под носом. 50

НА РАЙОНЕ

Я же в этой истории остаюсь наблюдателем и в некоторой степени летописцем, собирая истории о районе и время от времени фиксируя новые сдвиги в том, как к нему относятся его жители. Уже после знакомства с проектом Кубы Снопека я тоже занялся локальным краеведением, начал искать советские статьи о строительстве района, познакомился с местными художниками и время от времени пишу об этом. Тем не менее вопрос локальной идентичности остается для меня открытым. Мне до сих пор сложно понять, кем считаем себя мы, местные жители, в первую очередь: москвичами или «гражданами» своих районов, и я всё еще склоняюсь к первому варианту. Но город диктует свои правила и вынуждает помнить об установленных границах. Когда местный градозащитник будет отстаивать очередное здание, ему придется писать запросы в свою управу. Когда активист решит повлиять на благоустройство своего двора, он обратится к районным депутатам. Активные культурные институции, которые аккумулируют местное сообщество, отчитываются за вверенную им территорию. Даже краеведу-любителю важно очертить границы своих интересов, чтобы работа стала более понятной. Кроме того, власти Москвы сейчас активно поддерживают районные инициативы, а в сознании властей район — это конкретная территория с четкими границами. Несколько лет назад я подумал, что районная идентичность начнет полноценно формироваться у того поколения, которому в школе станут вместо москвоведения преподавать районоведение и будут рассказывать Как Москва полюбила свои окраины

на обычных уроках об исторических событиях, которые происходили в округе, о знаменитостях, которые жили по соседству, о картинах, песнях и стихах, посвященных району. У меня таких уроков не было. Не знаю, хорошо ли это или плохо, но всё идет к тому, что вскоре они могут появиться.

НА РАЙОНЕ

В поисках Москвы Заметки для первооткрывателей Cергей Никитин, историк Москвы, старший научный сотрудник Музея Москвы, руководитель творческой группы МосКультПрог, кандидат филологических наук, доцент (Россия)

Una delle prime sensazioni che ho provato vedendo Mosca e che mi piace ritrovare è che mi sento Alice dopo aver bevuto dalla bottiglietta e diventa piccola. Le case sono giganti , le strade sono giganti , i marciapiedi sono giganti e sono giganti e pesanti anche le porte della metropolitan. E poi mi piace il respiro della metro che fa aprire le porte della metropolitana, anche se a te per aprirle servono due mani perché sono pesanti. Bisogna tornare1. Manuella Merlo

В роли Колумба Я гуляю по Москве двадцать лет из ее восьмисот семидесяти трех, от окраин до центра, пешком и на велосипеде, много раз копался в ее архивах, библиотеках, говорил 1

Одно из первых ощущений, которые я почувствовала, увидев Москву,

и которые мне нравится проживать снова и снова, это то, что здесь я ощущаю себя Алисой, когда после глотка из бутылки она вдруг стала маленькой. Дома — гиганты, улицы — гиганты, тротуары — гиганты, и даже двери метро — гигантские и тяжелые. Мне нравится дыхание метро, которое колышет эти двери, притом что человеку понадобятся две руки, чтобы открыть их — такие они тяжелые. Нужно обязательно вернуться! Мануэлла Мерло.

с тысячами людей, разработал и провел более ста экскурсионных маршрутов и скажу: Москва — город, который еще не открыт, не изучен, в котором масса нехоженых мест, и при этом он постоянно меняется, переливается. То, что казалось первостепенно блестящим — как главная улица Тверская, — вдруг блекнет, и, напротив, внешне непритязательный район — вроде окрестностей метро «Бауманская» — вдруг поднялся и стал цениться. В Москву нужно возвращаться, а поскольку Москва состоит из сотен и тысяч островов—в ней всегда интересно. Мы, любители и исследователи Москвы, часто чувствуем себя первопроходцами, Колумбами в этом городе, в котором почти постоянно что-то строится и — увы, неизбежно — разрушается. Каждый месяц практически приходится писать про новую петицию на change.org о сохранении исторических памятников. Такое бурление понятно: почти двадцать миллионов людей в городе ежедневно живут, работают, каждый со своими задачами, характерами и представлениями о прекрасном. Центр Москвы внутри Садового кольца — меньше одного процента территории всего города. После присоединения к столице Троицкого и Новомосковского административных округов (+ 1440 кв.км) в 2012 году, площадь внутри Садового кольца (18,9 кв.км) составляет 1/80 общей площади города. Большинство районов в пределах МКАД занято или застраивается в данный момент индустриальным домостроением второй половины 1950 – 2010-х годов. Как там жить, где там отдохнуть глазу, что любить? Мой метод — рассматривать любую окраину максимально серьезно, вглядываться, как в храм Василия Бла54

НА РАЙОНЕ

женного или Парфенон, так, как мы обычно любуемся классическими памятниками и районами на планете. Я называю это режимом усиленного созерцания, сокращенно РУС. По сути, и в самых гениальных проектах есть ошибки, недочеты в реализации, но мы обычно не обращаем внимания на них и, напротив, пытаемся разобраться в успехе: вникнуть в детали, расшифровать знаки, задумчиво перебрать разночтения и временные наслоения, обогащенные опытом местных жителей — повседневным и уникальным. Если так смотреть на Бескудниково и Кузьминки или Перово, то и из груды панелей разного времени начнет проступать нарратив. Из просто точки на карте появится место, связанное с переживанием, про которое хочется узнать и вернуться, показать на прогулке. Когда мы стали устраивать прогулки по окраинам и потом Велоночи (VeloNotte) — ночные исторические путешествия, — оказалось, что сотни, а затем и тысячи людей хотят присоединиться, чтобы посмотреть и послушать про вроде бы такие обычные спальные районы города, про которые и почитать-то нечего: Нагорный, Чертаново, Обручевский, Печатники, Марьино, Профсоюзный, Нижние Котлы, Метрогородок, Гольяново. До наших событий эти названия фигурировали обыкновенно лишь как персонажи хроники происшествий — тут кого-то убили, грабанули, там взорвали дома. И вдруг — разговор про красоту. Были и забавные реакции—от непонимания: — Что вам надо здесь? — Здесь ничего нет интересного! Уходите! В поисках Москвы. Заметки для первооткрывателей

— Иностранцы, что ли? — Мы вызовем полицию. По мотивам этих реплик группа «Звездные войны» написала к нашему уличному мюзиклу о районе Свиблово прекрасную песню про такую позицию: «Ничего интересного». Красота относительна. Я вспоминаю слова Достоевского, написанные 173 года назад: горожанин «так рассеян зимою, у него столько удовольствий, дела, службы, преферанс, сплетен и разных других развлечений и, кроме того, столько грязи, что вряд ли есть когда ему время осмотреться кругом, вглядеться в Петербург внимательнее, изучить его физиономию и прочесть историю города и всей нашей эпохи в этой массе камней, в этих великолепных зданиях, дворцах, монументах». И это сказано о Санкт-Петербурге 1847 года, ансамбль которого уже был сформирован Петром Великим, Растрелли, Росси, Кваренги. И в Северном Чертанове может проступить прекрасный Петербург. И проступает. Включите РУС. Как открыть Москву? Здесь я хочу дать несколько ключей к городу, а вы уже выберете, какой из них вам по душе.

НА РАЙОНЕ

1 Лучше всего подъезжать к городу на поезде: после полей, дачных товариществ и лесов, сереньких пригородов, гаражей и заводов вдруг появляются красивые дома, с колоннами и балконами. Уже? Нет, опять промзона, заборы, свалка. Где-то виднеется церковь и Останкинская башня. Где же она, Москва? В принципе она везде, она очень разнообразна, как и Россия. 2 В изучении Москвы невозможно без двороведения — пока не зайдешь во двор, не поймешь, что это за дом, что за район. Двор — пространство иногда почти частное, закрытое, иногда приветливое, тут можно что-то спросить, пообщаться и разузнать, что и как, у бабушек, которые сидят на скамейках, — правда, их остается всё меньше и меньше. Московский дворик — от Арбата и Покровки до Бирюлево — и есть мое рабочее место. Во дворах выше вероятность набрести на остатки фактуры прошлого — где-то старый чугунный фонарь, в другом месте — пара раздолбанных постаментов для ваз напоминала о том, что когда-то здесь что-то было интересное. Но что же? «Танцплощадку нашу фотографируешь?» — строго спрашивает бабушка из окна. По ее возрасту можно восстановить и какая тут музыка играла. Спасибо тебе, бабка!

В поисках Москвы. Заметки для первооткрывателей

3 В моем воображении (а сейчас карантин, и выходить нельзя, так что воображение разыгрывается) Москва — бесконечно зеленый город, хотя большую часть года наши деревья стоят пустые, без листьев. Эта царственная зелень — особенно на летних восходах, без суеты, когда кажется, что ты можешь всю ее обнять, вместе с городом... Особенно если встречаешь рассвет на Воробьевых горах или близ них, увенчанных величественным дворцом Московского университета с аллеями-пропилеямискульптурами. Именно это время года я всегда жду с нетерпением, чтобы показывать Москву гостям и себе самому, каждый раз открывая для себя на новые детали. У зелени в городе особый код. Старые вязы, с которыми Москва ассоциировалась, вымерли. Зато кое-где есть голубые ели. Они могут свидетельствовать о том, что старый дом, на который вы смотрите, когда-то был администрацией завода или района, или целого поселения — Москва постоянно пожирает поселки и целые города. Местные жители иногда включаются, что-то могут рассказать, иногда зовут пить чай. Но конечно, никто не отменял город поздней осени или зимы, грязь и сильный ветер на огромных широких проспектах, которые так любили строить гигантоманы ХХ века. И огромные здания, которые вполне безучастно глядят на тебя, бесконечное море бетонных окраин. Измайлово, Коптево, Свиблово, Беляево, Кунцево. Серо, безучастно, неаккуратно они могут выглядеть днем, но вечером в них загораются огоньки, напоминая, что 58

НА РАЙОНЕ

эти бетонные коробки бесплатно (государство выдавало их очередникам) дали кров сотням, тысячам семей. За это спасибо правительствам Хрущева и Брежнева! 4 Из всех видов транспорта Москву приятнее всего смотреть на велосипеде и трамвае. Острова Москвы Московский текст неоднороден. Мы знаем, что Москва имеет центро-радиальную структуру, в центре закрытый-запретный Кремль, от него, как от солнца, расходятся лучи. Мы знаем про многочисленные слободы и деревни, которые вошли и продолжают входить в Москву, это историческое административное деление. Помимо них, сегодняшний город делится на огромное множество островов-анклавов, причем они могут отличаться друг от друга кардинальным образом, пусть и находятся на одной улице. Роль рек и озер могут играть автострады, железные дороги и промзоны, которые разрушают единство, мешают движению (люди редко переходят на другую сторону больших шоссе — живут на своей стороне), создавая сотни и тысячи островов. В каждом из них — своя эстетичность, ритм жизни, атмосфера. Я ищу эти анклавы. Можно наткнуться на один из них на прогулке, а можно заметить на карте. Так я открыл для себя Строгинский затон, в двадцати километрах В поисках Москвы. Заметки для первооткрывателей

от моего дома. Это бывший песчаный карьер, который в 1980-х стал популярной точкой для занятий водным спортом. Работая над описанием района для института градплана Москвы, я предложил сделать там парк Москвы-реки и флоры средней полосы. На полуострове, который разделяет части затона, живут многочисленные виды животных и растений, занесенных в Красную книгу. Среди трехсот видов флоры вокруг затона выделю редкие: орхидеи — тайник овальный, мякотница однолистная, пальчатокоренники мясо-красный и Фукса; ландыш майский, купальница европейская, горец змеиный, ирис желтый. Удивительно, что здесь, в Строгино, среди огромных бетонных домов можно встретить: → характерные для остепненных лугов тимофеевку степную, → землянику зеленую, → астрагалы датский и солодколистный, → язвенник многолистный, → синеголовник плосколистный, → порезник горный, → к левер горный и уязвимые декоративные растения: → гвоздику Фишера, → горицвет кукушкин, → незабудку болотную, → нивяник, → колокольчики скученный и рапунцелевидный. 39 видов лишайников украшают окрестности. Кроме обычных для Москвы землероек и мышевидных грызунов, здесь обитают еж, заяц-русак, горностай, гнездятся 60

НА РАЙОНЕ

береговая ласточка, камышевки (барсучок и болотная), камышовая овсянка, соловей, чечевица, желтая трясогузка, а также ястреб-тетеревятник. Только здесь в пределах Москвы выводит свое потомство канюк! Также гуляя по карте, я первоначально набрел на Соломенную Сторожку — удивило это нежное имя с уменьшительно-ласкательным суффиксом, затерянное среди бетонных многоэтажек. Там оказался жилой кооператив ученых, которые построили себе коттеджи в конце 1920-х годов (в 1930–1980-х никаких частных коттеджей уже не строили в городе, поэтому для Москвы такие вещи уникальны). В итоге мы провели с местными жителями прогулку по Соломенной Сторожке, выпустили материал в журнале «Московское наследие». Особый тип московской (и советской) городской топографии — гаражи и сараи. Поражают грандиозные разливы кирпичных, деревянных и металлических домиков, особенно когда они построены не по единому проекту, а самостоятельно, из того, что найдено на свалке, сделано своими руками, украдено с заводов, на которых трудились автолюбители — дефицит распространялся в советское время и на строительные материалы. На территорию ГСК пускают неохотно, но даже вид на них на аэросъемке не оставит равнодушным. Посмотрите на планировку гаражного кооператива «Нефтяник-1» близ нефтеперерабатывающего завода в Капотне, или гроздь гаражных кооперативов, которые тянутся вдоль эстакады метро и Измайловского парка.

В поисках Москвы. Заметки для первооткрывателей

6 Что почитать, посмотреть про окраины? С этим сложнее всего и на русском, а на английском еще сложнее. Историей Москвы стали всерьез заниматься чуть более ста лет назад, и целые секторы жизни москвичей и части города мы знаем бегло. Окраины известны меньше всего: лишь в 1970-х их стали писать художники и поэты — еще гротескно, меланхолично, как Дмитрий Пригов, и лишь в 1980-х стали исследовать журналисты и историки. Лев Колодный, Сергей Романюк, проект «Энциклопедия московских селений» к 850-летию Москвы. Это понятно: окраины, за редким исключением, не включались в символический город — они были спальными районами культового центра. Что-то вроде городка строителей пирамид в Гизе: жалкие размеры и задачи по сравнению с пирамидами царей. Поэтому так интересно жить в Москве — в ней всегда найдется еще одно неизведанное место, которое может вдохновить тебя на новое размышление, фотографию или разговор. Москва как памятник самой себе У каждого города есть событие или вещь, которые диктуют его актуальный нарратив. Где-то это удивительное здание или их группа — Пиза, Бильбао, Нью-Йорк, Париж. Берлин поражает туристов ужасами Стены и осколками гитлеровской эпохи. Лондон долгое вре62

НА РАЙОНЕ

мя успешно продавал туристам Джека-потрошителя, и продолжает — образы королевской семьи. Драматический опыт Москвы — советский период, который полностью переосмыслил город, уничтожив определяющую для города функцию — торговлю и связанный с ней класс буржуазии: в СССР не было никакой негосударственной экономической деятельности. В итоге начиная с 1930-х годов в городе всё делалось, строилось, продавалось, издавалось, проектировалось, разливалось только государственными институциями. Всё остальное было черным рынком, вне закона. Именно в советское время построился современный огромный город — практически всё, что мы знаем между Садовым кольцом и Московской кольцевой автодорогой. В СССР люди росли и жили с концептом, что Москва — это что-то праздничное, триумфальное, с флагами и портретами вождей. «Столица нашей родины», праздник, который всегда с тобой. Столица была не просто центром советского культа с мавзолеем в его центре — сам город стал предметом культа: в голодном 1947 году для поднятия боевого духа правительство решило праздновать 800-летие города. Тогда юбилярше посвятили стокилометровый канал Москва — Волга, заложили на память восемь высоток. Во время празднования самого юбилея для иллюминации отключали электричество в Московской области (с тех пор, по словам старожилов, это еще несколько раз повторялось по большим государственным праздникам). Сакральность Москвы была и в том, что переехать жить в Москву в СССР можно было только через брак В поисках Москвы. Заметки для первооткрывателей

с москвичом (москвичкой) либо по приглашению на работу. Город был закрыт для простых советских людей. Это вызывало фантазии о Москве, зависть и ненависть к москвичам в регионах. В итоге рассказ о Москве стал жестко комплиментарным, ортодоксальным, презентацией нескольких мажорных образов: Красная площадь, Кремль, ВДНХ, главные улицы с высокими зданиями, некоторые памятники архитектуры, парады, советские лидеры на трибуне мавзолея. Сюда очень хотелось, невозможно хотелось переехать. Культовый московский ресторатор, хозяйка кафе «Парос» Сусанна Христофоровна Тапалцян рассказала мне о том, как она была счастлива переехать в Москву в начале 1960-х годов. Я не удержался и задал вопрос: — У вас была трехкомнатная квартира в Ереване, семья, высокие связи, вы могли бы занять высокий пост в Академии наук. И вы переехали в Москву с мужем и ребенком, в одну комнату в коммунальную квартиру. Какой смысл? — Ну вы вообще ничего не понимаете, Сергей? Это же Москва! Вы москвич и не понимаете! Я действительно ничего не понимал: я рос вроде как в Москве, но на окраине — ее даже в книгах о Москве не упоминали. Ничего интересного. Уже работая над Велоночью про северо-восток города, мы узнали, что рядом с моей школой на Первомайской был в годы войны аэродром. Почему об этом нам никто не рассказывал? Мы бы совершенно по-другому видели свои серенькие окрестности. Рядом, правда, был еще и лагерь ГУЛАГа, инфор64

НА РАЙОНЕ

мация о котором была засекречена до распада СССР, и до сих пор историкам не удается точно выяснить, где он находился — см. сайт-карту про Москву эпохи террора «Это тоже здесь». До свидания, Ленинский! Чем больше гуляю по городу, показываю его жителям и гостям из других городов, тем больше меня увлекают контрасты и границы. К границам реальным, видимым, добавляются образы, стереотипы и знаки прошлого. Москва — богатая? Конечно, богатая. Москва шикарная? Конечно, шикарная. Веселая? Да сплошное веселье. Но в то же время большая часть Москвы не имеет отношения к этим эпитетам. Во второй половине ХХ века сложно было найти более престижную окраину, чем Ленинский проспект: здесь жили партийцы, члены Верховного Совета, обслуживавшие их сотрудники спецслужб, деятели искусств, ученые — вся советская знать. Недалеко владения МГУ, ближе к центру светятся «Золотые мозги» РАН. Сам Ленинский — если добавить Якиманку — это трасса от Кремля до правительственного аэродрома Внуково-2. Проспект был — и остается — местом с архитектурным характером: он привлекает. Cейчас здесь строятся новые жилые комплексы, много студентов. И всё же теперь это просто проспект. Легенду о его избранности сложно пересказать, ибо той иерархии больше нет. В поисках Москвы. Заметки для первооткрывателей

Меня как раз волновал этот переход, который свершился на глазах: символический город, придуманный в 1930-х бренд «столица нашей великой социалистической родины» (со временем редуцированный в «столицу нашей Родины»), вдруг превратился в просто крупнейший и богатейший город страны. Крушение государственной религии и обслуживавших ее каст спутало координаты: место в престижном районе теперь можно стало купить — и не важно было, состоишь ли ты в членах Коммунистической партии. А можно было вообще построить свой коттедж за городом — запретное удовольствие для советских времен. Я начал учиться в университете, когда Советского Союза уже не было, но в воздухе еще царила особая советская респектабельность домов Ленинского. О нем еще недавно говорили с придыханием: там-де жизнь! какие там магазины! Но с приходом рыночной экономики витрины знаменитых советских магазинов, в которых можно было покупать по блату либо отстояв долгую очередь, поблекли: теперь мебель и фарфор можно было найти и в других местах. К концу 90-х уже никто ничего не искал на Ленинском: это была серая, шумная, грязная трасса, что-то вроде Дмитровского шоссе или любого другого проспекта, который уносит москвича за пределы города — подальше от суеты. Именно тогда мы с моими друзьями проводили прогулки-перформансы «До свидания, Ленинский!», а потом и по другим прославленным местам былого советского величия, еще недавно вызывавшего зависть у обитателей других районов. Гуляя под пыльными стенами, мы зачи66

НА РАЙОНЕ

тывали восторженные статьи советской прессы и мемуаров о когда-то знаменитых постройках и персонажах, пытались реконструировать в беседах с местными атмосферу и культурный код места в «золотую эпоху». афасадность: шикарный проспект З или рабочий поселок?

Cammini in un quartiere degli anni 30, passi attraverso un cortile e sei davanti a un palazzo modernista, poi giri l’angolo e sei di nuovo nel passato. I cortili fanno da membrana osmotica tra un momento temporale e un altro2. Manuella Merlo

Контрасты — семантические, социальные, архитектурные, композиционные — это сигнальная система, из которой сплетается городской текст. «Окраина — центр» — оппозиция, которую иногда в Москве сложно разделить. Недавно я занимался районом Дорогомилово, в имажинере москвичей это такой московский Кенсингтон, роскошь-роскошь, не зря Дорогомиловский рынок — самый дорогой. Его пересекает Кутузовский проспект — одна из главных парадных магистралей советского 2

Вы идете по району 1930-х годов, проходите через внутренний двор

и находитесь перед модернистским зданием, затем вы поворачиваете за угол и оказываетесь в далеком прошлом. Внутренние дворы действуют как осмотическая мембрана между одним временным моментом и другим. Мануэлла Мерло.

В поисках Москвы. Заметки для первооткрывателей

города, которая ведет от района Арбат на запад, к кунцевской даче тогдашнего руководителя СССР Иосифа Сталина. Весь проспект выстроен для его триумфального проезда из дома на работу в Кремль — мимо высотки МИД на Смоленской площади. Парадные дома с колоннами, лоджиями, башнями, обильно декорированные звездами, рельефами, скульптурой. В доме №26 были прописаны генеральные секретари КПСС — руководители страны Юрий Андропов и Леонид Брежнев. В представлении москвича и любого, кто «в курсе», здесь, на Кутузе, всё должно быть элитно, по-кремлевски. И да, триумфальный двор генсеков поражает разнообразием зеленых насаждений, но вдруг обращаешь внимание, что качество кирпичной кладки во дворе плохое. Тяп-ляп. Значит, главным был фасад, а не суть. Потемкинская деревня! Зато будка дворников в соседнем дворе оформлена как небольшая древнеримская ротонда. Святилище чистоты. Но поговорим же с местными жителями: среди воспоминаний о генсеках, как ходили на выборы, какими вожди были приветливыми и скромными по сравнению с нынешними начальниками, школьники 1970–1980-х вдруг вспоминают, как играли с черепом. Да, к разговору присоединяется еще один человек: «Мы тоже находили здесь черепа в земле». Взглянем на старую карту? Дом генеральных секретарей построили на месте двух кладбищ, русского и еврейского, которые были уничтожены для этого и других красивых палаццо на улице. А что еще было здесь до палаццо? Я вспомнил, что в юности видел в одном из здеш68

НА РАЙОНЕ

них дворов избу. Было такое? «Конечно, наполеоновская изба, она ближе к метро “Киевская”. Но ее сожгли в двухтысячных». Наполеон там, конечно, не останавливался, но район-то был еще совсем недавно иным: до конца 1960-х Дорогомилово было рабочей слободой при химическом заводе, пивном заводе и электростанции и других заводиках. Давайте еще погуляем по дворам, может быть, что-то найдем интересное. Напротив дома Брежнева — Андропова построили жилье для сотрудников НКВД (который вскоре разделился на МВД и КГБ), комендатуры Московского Кремля, министерства… Тишиной встречает двор Дома комендатуры, №31 по Кутузовскому. За фасадом, украшенным вывесками Valentino и Tom Ford, в центре двора-паркинга, сохранилась удивительная штука — деревянная беседка! Почему удивительная? Потому что излучает такой совершенно дачный, негородской ре лакс. На фронтоне надпись: «Летняя читальня 1936». Все временные деревянные конструкции в нашем городе постоянно сносятся, меняются (либо сжигаются вандалами), а эту сохранили. Хоть и в последний раз ремонтировали с использованием современной металлочерепицы и блок-хауза. Надписей таких в послевоенном городе уже не делали — поэтому этот памятник эпохи уникален. Тут приятно читать и танцевать. В других частях двора совсем иная архитектура с нами разговаривает — простая, безыскусная, такие кирпичные пятиэтажные блоки рубежа 1920–1930-х легко представишь в Брянске или Самаре. В поисках Москвы. Заметки для первооткрывателей

В центре двора стоит железная голубятня, памятник невинного постмодернизма. Голубятни советские всегда феноменальны, это важнейшая советская традиция. В советской Москве, напомню, всё делало и строило государство. Частные дома еще оставались в городе, но их постепенно сносили, заменяя на кондоминиумы, в которых жить было тесно: коммуналки, семье выдавали одну комнату, поспишь — и на работу. Делать мужчине дома было особо нечего и негде. А вот голубятню мог построить любой человек — конечно, после получения разрешений от всех жильцов двора. В 1957 году правительство попросило у московских голубятников 40 000 голубей на открытие фестиваля молодежи и студентов. С тех пор пошла мода на голубей, голубятникам разрешили возводить такие постройки во дворах. И московские мужчины ухватились за эту возможность что-то сделать своими руками, по душе, ради красоты, доставая правдами и неправдами стройматериалы, которые в продаже найти было невозможно. Голубятню на Кутузовском проспекте сложили из того, что было: куски листового железа перемежаются с фрагментами оград — видимо, окружали какие-то клумбы, и владелец сумел забрать их себе. А вот откуда решетки? Возможно, голубевод был милиционером или охранником в тюрьме? Своей брутальной неформальностью, соединением несоединимых вроде материалов голубятни напоминают мне творчество знаменитого московского архитектора Александра Бродского. Увы, сейчас мэрия начала борьбу с ними. 70

НА РАЙОНЕ

Выходим из двора на улицу Дунаевского. Здесь жила одна из учениц Владимира Татлина, рассказывала мне, что дети ее соседей в середине 1930-х играли на кладбище — том, что было на месте дома Брежнева — Андропова. Направо — тихая Студенческая улица. Судя по старой карте города, на ней в прошлом веке было многолюдно и шумно — ходили трамваи. Еще сто шагов в глубь квартала, и в тишине начинают проступать гудки поездов, а над домами возникают пластины городка студенческих общежитий Дорогомилова. Тут включается еще один важный российский нарратив — авангард. Молодые архитекторы построили комплекс из восьми корпусов в стиле конструктивизм на рубеже 1920–1930-х годов. Пройдемся вдоль общежитий до сквера с клумбой. Студенты как-то рассказали мне, что называют его пепельницей — клумба когда-то была фонтаном и популярна как место неформальной рекреации: покурить, поговорить. В 90-х, когда в городе было шумнее, вольнее, тут часто пели песни под гитару. За общежитиями еще одна ширма имперского изобилия 1940–1950-х — дома с рельефами, колоннами, триумфальными арками: их построили, чтобы подъезжающие к Москве по Киевской железной дороге видели роскошный город — конструктивистская эстетика Студгородка Дорогомилова такого праздничного впечатления создать не могла. За этими палаццо — разлив железной дороги. Дачностью веет от открытой станции метро «Студенческая» из эпохи оттепели. Ну и напоследок: машины в округе — смесь «бентли» и «киа» с ржавыми советскими авто. В поисках Москвы. Заметки для первооткрывателей

Уральский диджей Егор Холкин, с которым мы готовили дорогомиловский проект, увидел в нем рабочую окраину родного Екатеринбурга — Уралмаш. Ассоциации у всех могут быть разными, но важно другое: небольшое путешествие по дворам дает возможность чувствовать себя в совершенно разных местах страны и мира. Таков один километр вокруг элитного Кутузовского, в котором отражается Россия. Это свойство Москвы в целом можно обозначить как интерурбанизм. Маршрут Департамента Двороведения по Покровке показывает вереницу дворов-впечатлений, которые напоминают Петербург, центр Тбилиси и даже Рим. Это свойство городского текста необыкновенно оживляет жизнь просвещенному наблюдателю: можно путешествовать между эпохами и пространствами. Снять маску обезличенности. На берегу МКАД

E poi Mosca ha i muri più belli del mondo! Le screpolature delle vernici, i tubi, i buchi, le scrostature più emozionanti del mondo3. Manuella Merlo

В 1960-х к Москве присоединили пять городов и кучу деревень, окружив город МКАД. Но процесс cлияния и поглощения шел и раньше, и активно продолжается сей3

И еще у Москвы самые красивые стены в мире! Самые захватывающие трубы,

потрескавшаяся краска и дыры в мире. Мануэлла Мерло.

НА РАЙОНЕ

час. Подмосковные деревни-городки во времена СССР к городу присоединяли грубо, сминая бульдозерами всю прошлую застройку, опыт, топографию, топонимику, жизнь — только предприятия и коммуникации сохраняли. Чаще всего было экономичнее раздолбать бульдозерами совершенно всё и построить новые дома по стандарту и регламенту. По возможности сминали рельеф — легче строить, когда горизонт под ноль. Иногда сохраняли линию улицы, но их имена всё равно приходилось менять, так как они повторялись: в каждом советском поселке были Пушкина, Ленина, Центральная, Школьная, Советская. Иметь двадцать одинаковых улиц Центральных в городе было неудобным для навигации и почты. В итоге же кто теперь знает, где была главная улица Бабушкина, Перова, Свиблова? Никаких главных уже не было, была большая бесконечная Москва, и всё главное-важное-интересное было в центре. Я и мои друзья по проекту МосКультПрог («Московские культурологические прогулки», научно-производственная группа, которая изучает и показывает Москву) — историки, архитекторы, художники, писатели, пришли к изучению окраин Москвы по необходимости: мы хотели понять, где мы живем. И первой задачей было заново «оличить» обезличенный индустриальным градостроительством и городской политикой пейзаж, который со скоростью конвейера возводился как будто бы на пустой земле — без ландшафта культурного и физического. Я родился в самом центре, в красивой части города — у Консерватории, в коммунальной квартире. Расти же В поисках Москвы. Заметки для первооткрывателей

мне довелось в самом дальнем углу города — у кольцевой автодороги, район Южное Измайлово, пожалуй, самое неудачное и скучное окраинное пространство Москвы. Окруженный Измайловским парком, он полюбился моей семье чистым воздухом, но до центра надо было ехать час — на автобусе и дальше на метро. Автобуса еще надо было ждать, иной раз минут по двадцать. Обычная практика для любого города СССР. Машин почти ни у кого не было. Жуткая, скучная дыра, ждали сто лет кинотеатра, в итоге построили универсам, в котором было нечего купить (дефицит). В микрорайоне в моем детстве на двадцать тысяч человек было пять продуктовых магазинов, два киоска печати и два киоска мороженого, в котором часто и мороженого не было (дефицит!). Никакого ощущения Москвы тут не было: огромное пустое пространство, которое гулко болталось в мегадворах размером в квадратный километр, в которые на наших глазах вставляли типовые здания школ и детских садов. Но было и у нас в Южном Измайлово интересное загадочное место! Единственный кирпичный дом в панельном раю. Ничего особенного, три этажа, квадратные окошки, кривые рамы, труба котельной, он стоял у леса. Он был явно построен руками «до нас» и явно что-то мог рассказать о себе. Никто из соседей про него ничего не знал — все приехали из других частей города. В детстве-юности чего только мы не придумывали про него: в подростковую пору рассказывали, что тут был публичный дом — ну да, красный дом, красные фонари. Недавно, наконец, удалось узнать от старожилов: дом остался от овощеводческого совхоза «Серп и молот». Для 74

НА РАЙОНЕ

местных деревенских ребят 1960-х годов дом тоже был лендмарком: «Это здание сначала называлось “Новый дом”. Мы, жители соседних финских домиков, считали этот дом верхом комфорта. Хотя наш поселок был очень красивый, с большими садами и цветущими палисадниками возле домов». Цветущие сады… Не видел фото, но верю, что это было красивое, живое место. В 1970-х дома и поля совхоза застроили нашими бетонными домами — девяти- и пятнадцатиэтажные пластины и башни, вдоль которых пустили новые улицы: им дали фонетически неудачные названия — Челябинская, Чечулина (в честь бывшего главного архитектора Москвы Дмитрия Чечулина, который проектировал наш райончик), Магнитогорская. Хорошие пропорции, но машинная работа, штамповка, — конечно, это не сады с домиками. Панельки рассчитаны на 50 лет, значит, времянки скоро придется сносить и еще один пласт истории уйдет, как теряются наши ненапечатанные фотографии на жестких дисках компьютеров. Было или не было? Приглашение в путешествие Современная Москва сложилась как огромный спальный район в ХХ веке. Советская администрация фантазировала о столице мирового коммунистического движения, перекраивая ее репрезентативные проезды, но за уверенным блеском главных улиц и площадей скрывается огромная зафасадная Москва. Часто сразу за В поисках Москвы. Заметки для первооткрывателей

фасадом самых роскошных палаццо открывается безмятежность дворов, ряды простеньких домов и вся та обычная, непритязательная рутина, которую пытались скрыть от глаз иностранных делегаций и руководителей. Если сегодняшним центром считать напряжение глянца, дороговизны и благоустройства, то окраинный дух в Москве можно найти и в центре города. И сейчас у современных многоэтажных домов прорастают палисадники — стараниями жильцов, придавая отстраненному городскому пейзажу элементы деревенской живописности. Эти особенности придают динамизм, разнообразие и очарование московскому нарративу, который во всей полноте еще предстоит открыть и описать. Об этом — правда, в плане тотальной советской анонимности — иронизировал главный фильм «Ирония судьбы, или С легким паром!», где герой в пьяном угаре после похода в баню был отправлен в Ленинград, в точно такой же дом с таким же названием улицы и номером дома.

НА РАЙОНЕ

Чем дальше от центра, тем сильнее, внимательнее нужно быть: Департамент Двороведения на окраинах практикует режим усиленного созерцания (РУС). Осмотр дворика из двух типовых хрущевок в Кузьминках вместе с местными жителями дарит множество впечатлений. Важно тут всё: воспоминания о детских драках (теперь детей во дворе не видно — только машины), драматически переживается зрелище распотрошенного букета из роз или брошенная (и разбитая) в отчаянии бутылка водки. Даже случайное сочетание цветов труб и выцветших панелей воспринимается как художественный жест. Суровый мороз актуализирует советские дворовые ритуалы — выпить в подъезде со знакомыми, закусив пряником. Пока мы разговаривали с женщиной, голуби накинулись на корм, который она оставила для десятка (!) котов, живущих в подвале. Художник Дмитрий Гутов показывает свой двор Сергею Никитину и Департаменту Двороведения в Кузьминках © Алан Воуба

В поисках Москвы. Заметки для первооткрывателей

НА РАЙОНЕ

В поисках Москвы. Заметки для первооткрывателей

НА РАЙОНЕ

В поисках Москвы. Заметки для первооткрывателей

НА РАЙОНЕ

В поисках Москвы. Заметки для первооткрывателей

НА РАЙОНЕ

В поисках Москвы. Заметки для первооткрывателей

НА РАЙОНЕ

В поисках Москвы. Заметки для первооткрывателей

НА РАЙОНЕ

В поисках Москвы. Заметки для первоотрывателей

«Попытка объяснить советскую Москву: символическая счастливая Москва — сценография в нежном розовом свете под вечно голубым рассветным небом. И зафасадная реальность, “окраина”, которую и Москвой-то не назовешь, — которую заботливо прикрывала эта розоватая сценография Столицы нашей родины. В этой сероватой реальности роились обычные москвичи — предмет бесконечного стыда и ретуши, и сноса. Я понял, что не было “центра” в той Москве: были символические картины, отрицавшие и маргинализировавшие любой живой — а не эпический — город». Коллаж Сергея Никитина (2020) поверх исторической фотографии Дорогомилова (1951) © Юлий Чверткин

НА РАЙОНЕ

«Где центр? Треугольник — изначальная Москва, рыжий кружок — город в пределах Садового кольца, который москвичи сейчас называют “центром”, дальше — окраины ХХ века в пределах кольцевой автодороги 1960 года. Горчичным цветом залиты территории Новой Москвы (2011)». © Коллаж Сергея Никитина (2020)

В поисках Москвы. Заметки для первооткрывателей

Окраина как квест: автоматия саккад, логика геймплея и обманчивая гомогенность спальных районов Александр Буренков, куратор (Россия)

В период пандемии коронавируса и массовой самоизоляции москвичей исторический центр столицы потерял значительную часть своих преимуществ в сфере торговли, услуг и бытового комфорта и сравнялся со спальными районами, которые получили преимущества (о чем свидетельствовали исследования Московского центра урбанистики и других независимых экспертов). Разнообразие, к которому привыкли местные жители центра и районов исторической застройки, в период карантина компенсировалось низкой плотностью населения (около 10 000 человек на квадратный километр). Окраинные районы Москвы, где плотность населения может достигать 30 000 человек на квадратный километр, с высотной застройкой и большими расстояниями между домами, почти не потеряли разнообразия коммерческих функций, имеют больше зеленых пространств в шаговой доступности и просторных дворов. Спальные районы Москвы, получающие нередко обвинения в том, что по своей изначальной природе они сами по себе изолированы и оторваны от остального города, оказались 94

НА РАЙОНЕ

лучше других районов приспособлены для самоизоляции жильцов. Существует распространенное мнение, что все жители спальных районов считают свои районы обычными, а значит, априори плохими. Не потому ли, что «обычное» воспринимается в нашей стране как что-то «плохое»? Фирменная российская гиперцентрализация влияет и на общее настроение, согласно которому всё хорошее может быть только в центре. Бедная (или считываемая как бедная) среда спальных районов стимулирует граждан как-то самоорганизовываться для решения общих проблем (проводить субботники, назначать старших по подъезду), но низкий процент активного населения уничтожает многие низовые инициативы и форматы самоорганизации, а самым популярным видом досуга большинства жителей по-прежнему остаются походы в гости и посиделки дома. Далеко не во всех спальных районах существует внятный центр, который жители могут легко идентифицировать. Районам экспериментальной застройки, таким как Чертаново Северное, Тропарево-Никулино и ряду других, в этом смысле повезло: они имеют четкие границы и выделенный центр, жителям легко очертить «ареал своего обитания». Но в районах типовой застройки более позднего периода, например в районе метро «Кантемировская», изначально не закладывалась идея создавать некие точки сборки территорий, поэтому в них сформировалась непонятная «пространственная каша», в которой жители просто теряются. А когда нет понимания, где заканчиваются границы «своего» и начинается «чужое», это способствует не только Окраина как квест

пространственной дезориентации и эстетическому голоду, но и проблематичности формулировать какую-то внятную программу трансформации этой среды. Тем не менее, несмотря на свою крайнюю противоречивость и эклектичность, спальные районы со своей уникальной эстетикой стали одной из главных тем не только в современном искусстве и фотографии, но и в моде и рекламе, поднимая разумные вопросы о том, как долго еще эксплуатация изображений постсоветских панелек будет актуальной и когда романтизированная меланхолия заброшенных пустырей постсоветских городов перестанет быть одной из магистральных тем в современной культуре. Новое поколение фотографов и художников ищет способы обнаружить новые неожиданные стратегии и методы осмысления окраин с помощью медиатехнологий, перформативных интервенций, коллективных акций и видео- и компьютерных игр, проделав путь от документальной фотографии к логике геймплеев. Зимой 2019 года в фонде «Екатерина» прошла до этого показанная в Екатеринбурге выставка «Новый пейзаж» под кураторством Анастасии Цайдер и Петра Антонова. Выставка стала не только первым обобщением всех фотографических исследований российского пейзажа, но и этапным смотром фотографий, отражающих новую российскую урбанистическую действительность. Эффект российского выставочного проекта можно сравнить с легендарной экспозицией «Новая топография: фотографии измененного человеком ландшафта», показанной в 1975 году в Музее фотографии и кино Джорджа Истмена в американском городе Рочестер. В выставке участвова96

НА РАЙОНЕ

ли десять фотографов, которые взяли за основу пейзаж США и его застроенную среду. Тогда для американской пейзажной фотографии открылся новый круг тем, а банальные изображения городских окраин, парковок, бензоколонок, мотелей и автомагистралей стали полноценным эстетическим субъектом, заменив величественные горные ландшафты и зрелищные панорамы. Герметичные и замкнутые, лишенные какого бы то ни было пропагандистского пафоса, морального или оценочного суждения, работы «новых топографов» стали очередным шагом на пути сближения фотографии с миром современного искусства. Рождение отстраненной, нейтральной американской фотографии произошло из-за переизбытка изображений как таковых. К тому времени эмоциональные кадры ассоциировались с коммерческими предложениями и рекламой. То же самое сегодня происходит в России. Художники проекта «Новый пейзаж» в противовес опостылевшим постиронии или экзотизации, успешно продающим эстетику окраин западным брендам и медиа, делали ставку на нейтральную фотографию. Участники выставки охватили всю географию страны: от Лизы Фактор, обратившейся к Сибири исключительно как к частично освоенному пространству, но покинутому вновь, до Валерия Нистратова, исследовавшего окраины Москвы и показавшего примеры вторжения новой экономической системы в природу. Возможно, ответ на вопрос о причинах международного интереса к эстетике постсоветских окраин лежит в их принадлежности к монотонному, стандартизированному миру, общей ностальгии по другим скоростям Окраина как квест

существования и идее коллективного построения единого счастливого будущего для всех. Интерес к нейтральному отражению типовых постсоветских пейзажей зародился еще в конце 2000-х, что совпало по времени с появлением массового градозащитного движения, моды на урбанистику, интернет-сообществ и пабликов «ВКонтакте», самыми известными из которых стали «Эстетика ебеней» (с подзаголовком: «романтика городских окраин | захватывающие миры ебеней и промзон | твоя виртуальная прогулка») (https://vk.com/yebenya) и «Кредит за 30 минут для граждан РФ» (https://vk.com/ creditfor30minutes). Создатель последнего, журналист Кирилл Руков, утверждал, что начал вести паблик из желания оспорить сложившиеся стереотипы: «В голове иностранцев русские города — это большое, холодное, опустошенное, застрявшее во времени постсоветское пространство, похожее на декорации к фильмам Германа-младшего. Слава богу, Россия не такая, и я снимаю то, что в этот стереотип не укладывается, — фанфары молодого бизнеса и гербы выживания». По словам фотографа Максима Шера, одной из главных целей выставки «Новый пейзаж» стала демифологизация пространства: «Вся наша культура крайне мифологизирована. Мне кажется важным избавиться от этого взгляда и исследовать культуру аналитически. Это не моя фраза, но я очень люблю ее повторять: “В нашей культуре очень много литературы и мало отстраненного анализа”. Поскольку журналистика неотрывно связана с историей литературы, она постоянно воспроизводит эти литературные мифы. На политику теперь 98

НА РАЙОНЕ

смотрят сквозь призму Пелевина или Достоевского, хотя есть языки политической науки. И только последние несколько лет анализ политики происходит с точки зрения политической науки, а не литературщины. То же самое касается и ландшафта. Ландшафт — это просто результат политических, экономических, социальных процессов. Нам это интересно исследовать, вот мы этим и занимаемся. Без песен и плясок». В каком-то смысле выставку «Новый пейзаж» можно было прочесть и как исследование современной российской архитектуры спальных районов — если понимать последнюю не как искусство, а как способ обживания человеком пространств. Особый интерес у фотографов, художников и исследователей вызвал круг тем, связанных с проблематикой видеоэкологии — учения об экологии видимой среды, являющегося составной частью общей экологии, которая проводит анализ визуальной среды города и предлагает варианты гармонизации городской среды, опираясь на требования психофизиологии человека. Научно доказано, что, помимо традиционных видов загрязнения городской среды, существует и воздействует на здоровье человека ее визуальное (зрительное) загрязнение. Эволюционно зрение обеспечивает человеку полноту восприятия мира, предупреждает об опасности, а мозг преобразовывает зрительные образы в эстетические, вызывающие различную эмоциональную оценку окружающей среды. Глаз человека сканирует видимое пространство со скоростью примерно две саккады в секунду, фиксирует все элементы и поставляет информацию в мозг. Саккада — это быстрые Окраина как квест

движения глаз, которые совершаются непроизвольно и непрерывно. Автоматия саккад является теоретической основой видеоэкологии. Оптические физиологические возможности глаза человека ограниченны, так как он способен адекватно отображать увиденное только в определенном диапазоне зрения, режиме и скорости восприятия, уровне освещенности. Если не обеспечены эти физиологические параметры, то городские пространства кажутся человеку гипертрофированными, у него возникает ощущение незащищенности и дискомфорта, на фоне которых развивается урбофобия (боязнь городского пространства). Природная среда, напротив, отвечает всем физиологическим потребностям зрения: она насыщена формами, разнообразными по силуэту, размеру, фактуре, цвету, освещенности, удаленности (этого в большинстве случаев лишена городская среда). В архитектурном пространстве современного города в основном присутствуют гомогенные и агрессивные поля, создающие противоестественную визуальную среду, в которой не могут полноценно работать фундаментальные механизмы зрения и мышления, что неизбежно приводит к их нарушениям, вызывает утомление, раздражение, дезинформирует головной мозг, вызывает дезориентацию в пространстве. Известно, что так называемый синдром большого города, проявляющийся в агрессивности и повышенной утомляемости жителей крупных городов, городских агломераций, мегаполисов напрямую связан с визуальными и цветовыми (колористическими) нарушениями городской среды. Колористика (цветовая насыщенность) города и его 100

НА РАЙОНЕ

светодизайн также являются необходимым элементом создания комфортной визуальной среды. Грамотно, с учетом психофизиологических потребностей человека спроектированная подсветка архитектурных объектов, качественная реклама, оптимистическая окраска зданий с учетом требований видеоэкологии, иные выразительные цветовые акценты способны существенно улучшить визуально- экологическую обстановку в городе. В идеальном мире дизайн городской среды должен быть направлен на формирование гармоничного пространства, чтобы создать и поддерживать психологический комфорт горожан каждой возрастной и социальной группы. Это достигается соответствующей цветовой окраской фасадов жилых домов в унылых гомогенных спальных районах, использованием цветной черепицы и металлошифера, насыщением городского пространства малыми формами архитектуры (цветочницами, вазонами, валунами, каменными горками) и уличной мебелью, скульптурами и скульптурными композициями. Город становится комфортнее при комплексном создании экологически безопасной городской среды, и значительная роль в комплексном подходе отводится архитектурно-планировочным решениям. Вместе с тем художники обнаружили альтернативный способ борьбы с вызываемыми гомогенной средой спальных районов унынием и раздражением — отстраненный романтизирующий взгляд, превращающий окраинные городские пейзажи с масштабными архитектурными типологиями в подобие современного возвышенного. Очарованность современных художников Окраина как квест

101

и фотографов этими видами справедливо можно сравнить с культом античных и средневековых руин в эпоху романтизма. Самый главный певец городских окраин Александр Гронский часто работал в отдаленных и труднодоступных регионах России, где плотность населения зачастую составляет меньше одного человека на квадратный километр. Сокуратор выставки «Новый пейзаж» Анастасия Цайдер помещала в центр своего проекта хаос и природу, отвоевывающих микрорайоны у человека. Оба фотохудожника обращались к романтизированному образу руин «советской империи», создавая главное визуальное топливо для постсоветского рынка ruin porn. Своего апогея романтическое воспевание городских пригородов как утопического мира достигло в проекте Umwelt Кирилла Савченкова, выросшего в Ясенево и рассматривающего городские окраины через призму личных эклектичных воспоминаний. Для Савченкова спальные районы — мифическое пространство советских идеалов, брошенное на самостоятельное развитие и синтез старого и нового, джентрификационных процессов, наводнивших рынки новыми дешевыми строительными материалами, используемыми строителями-мигрантами. Один из самых запоминающихся образов всей серии Савченкова — 3D-визуализация утопического горного пейзажа с панельными домами на вершинах, источником вдохновения для создания которой послужили участники Дюссельдорфской школы, находившиеся в значительной мере под влиянием романтической живописи, и фотографии и романтиче102

НА РАЙОНЕ

ские картины XIX века Школы реки Гудзон. Савченков воспевает спальные районы с усидчивостью художников этой пейзажной школы, рисовавших только одно место — долину реки Гудзон и ее окрестности, в том числе Катскилл, Адирондак и Белые горы, идеализировавших эти места до статуса уникального в своей красоте утопического государства. Сам художник объяснял свой интерес к образу гор именно масштабом панельного строительства в спальных районах: «Панельные жилые блоки анонимны, огромны по своим масштабам и воспринимаются как горный пейзаж. Когда я был ребенком, я проезжал мимо этих зданий на автобусе и смотрел на них, как менялась перспектива во время движения. Я всегда чувствовал, что они могут упасть на меня. Когда вы смотрите на горы, вы не можете не думать: “А что если скала или лавина обвалятся вниз?” Стоя перед этим прекрасным горным пейзажем, вы просто умрете под его весом. То же самое можно сказать и о разрушенных идеях, пространстве, оставленном его создателями, обществом, которое породило эти руины для большого советского проекта, но не смогло осуществить свои изначальные планы». Фотографии в жанре ruin porn отсылали к сюжетам холодной войны и напоминали о провале советского эксперимента, не поспевавшего за реальным миром. В таких одновременно знаковых и экзотических пейзажах человек почти всегда отсутствует, а если и встречается, то выполняет «ходульную» функцию вспомогательных элементов, помогающих выявить масштаб величественного фона, но их отношения с ландшафтом и друг с другом постоянно остаются непроясненными. Окраина как квест

103

Серия фотографий Александра Веревкина «Топография пустоты» (2015) фиксировала опыт наблюдателя, помещенного в типичный пейзаж территории России. Нейтральная эстетика и случайность локаций подчеркивали тот факт, что не имеет значения место, где конкретно сделана фотография, но все они являются частями единого гомогенного пространства, связанного и опосредованного единой культурой. Возможно, ответ на вопрос о причинах международного интереса к эстетике постсоветских окраин лежит именно в их принадлежности к монотонному, стандартизированному миру, который, несмотря на то что находится в разрухе, обладает невероятно романтическим хонтологическим флером ностальгии по миру, который существовал на других скоростях и был связан идеей коллективного построения единого счастливого будущего для всех. Мрачные, серые и максимально «бланковые» по своей структуре постсоветские районы, застроенные одинаковыми жилыми массивами, кажется, похожи на гетто, не способные служить источником вдохновения. Но именно они стали в последние десять лет главным символом поиска идентичности и самоопределения целого поколения постсоветских художников. В течение нескольких лет, с 2011 по 2016 год, фотограф Егор Рогалев работал над большим фотографическим проектом «Синхронистичность», пытаясь выявить сложные отношения людей, выросших после распада СССР, с советским архитектурным наследием на фоне конфликта России и Украины и последовавшей за этим политики декоммунизации. Вместе с тем художник отмечает, что, 104

НА РАЙОНЕ

еще не будучи законченным, проект оказался растиражирован на публикации, сильно упростившие его изначальный смысл ради встраивания в различные фантазматические и экзотизирующие медийные концепты наподобие «Нового Востока» (New East). «Сегодня я вижу потенциал для работы с этой фактурой скорее в перформативных практиках с использованием опыта реляционной эстетики, нацеленных на переозначивание архитектурного ландшафта и его социальную реактуализацию», — отмечает художник. Несколько спасло ситуацию использование фотографий в книге Мадины Тлостановой “What Does It Mean to Be Post-Soviet?”, где они впервые оказались помещены в правильный контекст. В своем исследовании Тлостанова прослеживала, как современное постсоветское активистское и деколониальное искусство опосредует это новое состояние человека, находясь в поисках альтернативы отмененной концепции счастливого коммунистического будущего в ситуации капиталистического рынка. 24-минутное видеоэссе Егора Цветкова «Что-то падает вниз», выполненное в форме самодельного spymovie и собранное из авторских съемок и найденных в интернете документальных видео, мультфильмов петербургских студий и архитектурных видеорендеров, на примере строительства на окраине Петербурга противоречивого «Лахта Центра» поднимает вопросы памяти о прошлом, предопределенного будущего и ускользания настоящего. Проект нового образа будущего, предлагавший киберпанковскую панораму обновленного Петербурга, желающего избавиться от консервативОкраина как квест

105

ного образа застрявшего в прошлом музея под открытым небом, не только грубо игнорировал историческую застройку, но и демонстрировал силу безразличия капитализма. В момент, когда реальность еще не успела приблизиться к рендеру, Цветков посчитал важным зафиксировать временное настоящее, чтобы, возможно, стать ближе к правде, пока идентичность, основанная на корпоративном образе, не вытеснила самосознание человека, имеющего память об этом месте. На прошедшей летом 2019 года в Музее Москвы выставке «РайON.0» исторические артефакты спальных районов были представлены на равных с работами молодых художников, которые признают мир многоэтажек неизбежным будущим для всей человеческой цивилизации, а следовательно, зоной коллективной ответственности. Большинство авторов относились к окраинам прежде всего как к источнику ностальгии по прошедшему там взрослению и сформировавшим их визуальным кодам и артефактам. В проекте Екатерины Злой и Владимира Фомина «Просто ураган» шелуха от семечек завывает в замысловатом танце в вертикальной пластиковой колбе, «Лебедь» Дениса Сазонова поет лебединую песню уходящей эстетики ЖЭК-арта, «Серия ПО-2» Павла Рыженкова напоминает о стандартных бетонных заборах, а в «Чудесах в решете» Ильи Плотникова небольшие стеклянные шарики, которые использовались в уличных играх как главная разменная единица, наконец оказываются разгаданными. О происхождении шариков ходили легенды, они встречались на территории всего СССР рядом с железнодорожными путями, завода106

НА РАЙОНЕ

ми, аэродромами, а на самом деле из этих шариков путем нагрева в металлических формах выплавляли стеклянную нить, полуфабрикат для изготовления различных изделий, в частности (кто бы мог подумать!) — стекловолоконной армирующей сетки. Для других художников выставки спальные районы — территория мук взросления и тяжести бытия, которую необходимо преодолеть вопреки чему бы то ни было. Мотив разрушения в работах Егора Федоричева, созданных на гипсокартоне, холсте и найденных на городских улицах рекламных баннерных пленках, присутствует не только как элемент граффити-культуры с ее вандализмом и протестом, но и как желание изменить, пробиться, прорваться сквозь привычные застывшие представления о норме в понятиях взросления, города, истории и искусства. Это желание смешивается с подростковыми эклектичными артефактами и едва сквозящими образами уходящего детства. В работе «УмиРай» Саши Бирюлина шов на стыке панельных блоков увиден художником как бесконечный крест, символ мученической гибели, вычеркивания, отмены. Несмотря на интерес к эстетике постсоветских пейзажей и в более широком, международном художественном контексте (видео Сиприена Гайяра, клипы Ромена Гавраса, инсталляции Андро Векуа и проекты Райана Гандера, обращающихся к артефактам массовой застройки спальных районов постсоветских городов), к концу 2010-х годов большинство российских художников стали разделять общее ощущение, что репрезентация окраинных городских районов сама по себе, будь Окраина как квест

107

то фотография или даже живопись, уже вряд ли может сообщить об этом что-то новое. На излете второго десятилетия XXI века художники всё чаще стали использовать жанр прогулки, психогеографического дрейфа, миграции как инструмент освоения среды, сопротивления существующему порядку, поиска нового образа жизни, метода выживания в агрессивной среде, эскапизма и внутренней эмиграции как следствия авторитарного режима. Художественные исследования окраин в таких случаях зачастую превращаются в сакральные активистские практики, нацеленные на переизобретение опыта проживания в городе и создания горизонтальных связей во временных сообществах, иллюстрируя тем самым бесчисленное количество ракурсов раскрытия эстетики окраин с новых сторон. На фоне уже сложившихся стратегий осмысления художниками окраинных городских районов особо заметной становится тенденция своеобразной геймификации опыта проживания на городских окраинах: художники деконструируют свою повседневность по принципам игровой механики, разбирая ее на набор правил и способов, задающих определенным образом схему интерактивного взаимодействия игрока и игры. Типовая застройка жилищных массивов, напоминающая скопированные механическим образом из исходного паттерна блоки пиксельных спрайтов на 3D-эскизе, становится размноженной по всему городу гомогенной зоной с определенной тягучей темпоральностью, чувством остановившегося времени, определяемым главной функцией этих районов — предоставить убежище для отдыха по108

НА РАЙОНЕ

сле рабочего дня и для комфортного сна. Механистичность существования в таких районах и повторяющиеся схемы взаимодействия жителей со своим урбанистическим окружением становятся причиной моделирования жизни в такой среде по принципам игрового компьютерного пространства, прохождение которого подчинено инструкциям движения по предугаданным маршрутам, приобретению достижений, микроконтролю за каждым юнитом, использованию лутбоксов и реализации тактических задач выживания. Художники, всё чаще обращающиеся к эстетике видео- и компьютерных игр, служащих одной из самых популярных и доступных форм как индивидуального, так и группового развлечения, выстраивают повествование об уникальном опыте жизни в спальных районах по принципу геймплея, описывая, как игрок взаимодействует с игровым миром, как игровой мир реагирует на действия игрока и как определяется набор действий, который предлагает игроку игра. Так, Владимир Карташов, даже обращаясь к сюжетам бытовой жизни в панельных домах, исследует в первую очередь игровые пространства, где проводит большую часть своей жизни: создает копии виртуального мира и встраивает их в повседневность. Сочетая традиции мексиканской муралистики и Новой лейпцигской школы, Владимир выводит закономерности нового стиля — кибербарокко. Глитчевые эффекты на традиционных холстах, идеализированные фантастические персонажи, смещение ракурса будто из-за «лагов» — одни из многих приемов, позволяющих Владимиру нарушить традиционное восприятие перспективы и раскрыть мноОкраина как квест

109

гоплановость новой, user-generated реальности. Ждет ли нас полное исчезновение человека и сохранение его в форме бестелесного искусственного интеллекта или возвращение к материализму в постапокалиптической форме «Безумного Макса» — вопрос, на который Карташов представляет множество вариантов ответа. В живописных панно «Квартира 22» и «Квартира 97» из серии «Дом типовой серии» Карташов противопоставляет автоматическую логику, присущую искусственному интеллекту («дрессировку» распознавания и категоризации), случайным, мифическим/метафизическим явлениям («сверхъестественным», не поддающимся объяснению, основанным исключительно на интуиции) и сюжетам, разворачивающимся в обыденных пространствах квартир спальных многоэтажек. Живописные холсты Карташов размещает блоками, друг на друге в пространстве выставочного зала, будто сооружая подобие панельной архитектурной конструкции, подкрепленной с изнанки инсталляцией в виде походной палатки и скульптурами, вышедшими из компьютерных и видеоигр и получившими, наконец, физическую форму. Наше воспитание, окружение и образование задают образы и то, как мы их распознаем, и только реакционное нарушение паттернов показывает, что есть наше личное отношение, а что есть «наносное». Человеческие р ешения основаны на личностных характеристиках, настроении, интуиции, «если», «но» и контексте. Оружие — орудие убийства или предмет декора. Изобразительное искусство — прекрасный идеал или ужасающая диковина, удивительный эффект плацебо или случайная ошибка. По за110

НА РАЙОНЕ

думке Карташова, машине такие модуляции будут неясны, на это способен только человек. С изнанкой ткани городских спальных районов работает и Анна Ротаенко. В своем проекте «Изнанка» художница исследует расширенное восприятие города и приобретенную им вместе с появлением глобальных средств связи новую память и мифологию, сформированную камерами слежения, телеприсутствием, мобильными приложениями. Связующей тканью проекта, в прямом смысле, является баннерная ткань, легко балансирующая между реальным и виртуальным миром, из которой изготавливают практически все городские декорации и рекламу. Баннерная ткань оказывается оболочкой любой строительной зоны, реновации, модернизации. Она описывает контуры каркаса будущего строения или нововведения. В современном городе такие процессы происходят постоянно, хотя сами эти конструкции и называют временными. Таким образом, баннерная ткань оказывается материалом, являющимся маркером вечного обновления, и обрамляет «монументы» временных конструкций, и сама становится памятником этим процессам. Для художницы важны также материалы, не претендующие на «высокое», — пластик, пленка, профнастил, доски, гирлянды, то, из чего люди сами собирают жилье, торговые площадки, обустраивают и украшают дворы. Ротаенко фланирует в городских районах и фиксирует на цифровой фотоаппарат ситуации и фактуры улиц. Полученный материал обрабатывает на компьютере и компилирует с 3D-моделями, загруженными московскими жителями Окраина как квест

111

в 3D-библиотеки, представляющие собой постоянно обновляющиеся виртуальные копии города, сохраняющие все предыдущие версии урбанистической среды — вроде пластиковых палаток, которые в реальности уже снесены и продолжают свою жизнь в качестве фантомов. После печати баннерная ткань органично монтируется теми же средствами, что и на улице, в выставочное пространство и дополняется рисунками, коллажем и наслоениями из других тканей. После печати в баннерной ткани художницей создаются прорези, через которые в фотографию проникают виртуальные объекты, 3D-модели. Эта техника совпадает с естественным коллажем, который мы можем наблюдать на улицах города при наслоении одних баннеров на другие. Инсталляции и объекты Ротаенко зависают между реальным и виртуальным, а наслоение сюжетов, героев, городских материалов, 3D-моделей погружает человека в городскую среду, живущую по своим собственным правилам, и он становится частью этого пространства. Через субъективный опыт художницы мы можем проанализировать границы между реальным, виртуальным и творческим, механизмы исследования и трансформации городской среды. Как избежать депрессии под давлением серой типовой архитектуры и бесперспективности существования в таких ландшафтах? Геймплеи, предлагаемые художниками, дают паттерны взаимодействия игрока с игрой на основании ее правил, определяют связь между игроком и игрой, возможный игровой вызов и способы его преодоления, сюжет как участие в нем игрока. Худож112

НА РАЙОНЕ

ник и фотограф Елена Цибизова создает инсталляцию «Игра» (2019), представляющую собой визуальный дневник художника, заполняемый посредством игры. На деревянную панель нанесена карта Москвы, разбитая на 121 участок. Путем выбрасывания костей художница определяла координаты участка — отправной точки очередного путешествия, исследуя таким образом в течение нескольких месяцев город. Ведомая волей случая Цибизова приезжала на выпавшую точку и собирала визуальную и аудиоинформацию, которая впоследствии служила материалом для создания коллажа и записанного саундскейпа, относящихся к заданной зоне. В итоге всё пространство доски заполняет массив изображений, в котором зоны пронумерованы по мере прохождения на карте и на коллаже соответственно. Состоящий из трех этапов реализации мультимедийный проект Дмитрия Морозова ::vtol:: tracer (2018) — другой пример перформативного освоения городских районов. Художник создал десять небольших портативных карманных электронных устройств, способных записывать GPS-координаты перемещающихся с ними людей. Устройства раздавались художником на сутки городским жителям для пользования в течение нескольких дней — так, чтобы накопилась база данных о перемещениях. Второй этап проекта подразумевал производство рисовальной роботизированной машины, использующей предварительно записанные GPS-данные для рисования на большом листе бумаги. Используя разные цвета, машина создавала картографическое визуальное произведение, основанное на прогулках людей Окраина как квест

113

по городу. На финальном, третьем этапе проекта художник создавал компактную носимую рисовальную машину в виде ранца, которую автор работы носил на себе, перемещаясь по городу. Машина рисовала в реальном времени, картографируя по GPS-данным перемещение человека. При этом конструкция ранца была создана для удобства прозрачной, чтобы механика его работы была видна и понятна всем на улицах города. Главная визуальная метафора, на которой строится большинство работ проекта Андрея Сяйлева «За предел вовлеченности» (2018), — кирпичная кладка, претерпевающая в инсталляции художника самые разные преобразования: подобно динамичным элементам аркадных игр, кирпичи деформируются, раскалываются на элементарные формы, растекаются в бесформенные кучи, дублируются в зеркалах, превращаются в книги и экраны электронных девайсов, наконец, образуют новые архитектурные конструкции, отрезки заборов и вагоны РЖД, подставляя грани фрагментированным изображениям зданий и панельных домов. Кирпич для автора служит некой элементарной, первичной «формой форм», в процессе творческого препарирования которой можно указать на базовую матрицу зрения — автор дает ей название «структура субъектной вовлеченности». Попытаться пойти дальше ее пределов он и призывает своего зрителя, подразумевая, что подобный поход связан с осознанием того, что различные процессы, эмоции и ощущения, претерпеваемые нами, имеют свою оболочку, являют собой один из «кирпичиков» или неких «контейнеров», во взаимосвязанной склейке образую114

НА РАЙОНЕ

щих опыт восприятия мира. На видео Сяйлев показывает другую выставку, посвященную мифическому герою, стрит-артисту будущего, который сделал серию странных работ, пользуясь скиллами, которые будут доступны в ближайшем будущем: странный маркер, который рисует в пространстве, или ластик, стирающий содержимое пространства, удаляя с него интерпретационный слой. При этом безликая и унифицированная архитектура и планировка спальных районов, игнорирующая всей своей сутью человеческую индивидуальность, становится в работах современных российских художников источником не столько комфорта и стабильности, сколько тревоги и угрозы, зоной неопределенности, непредсказуемости и «тумана войны». «Туман войны» (нем. Nebel des Krieges) — термин, легший в основу названия групповой выставки «В тумане войны», прошедшей под моим кураторством летом и осенью 2019 года в муниципальной галерее «Ходынка», — был введен в 1832 году в трактате «О войне» прусским военачальником и теоретиком Карлом фон Клаузевицем для обозначения недостоверности данных о положении на театре военных действий в силу тех или иных объективных причин. В более широком смысле слова термин применяется иносказательно о недостоверности данных или неизвестности состояния сил и занимаемых позиций на театре военных действий или театре войны. В военно-стратегических компьютерных играх «туман войны» представляет собой игровую механику, когда действие происходит на большой карте, и при этом территория Окраина как квест

115

и характер активности противников на начало партии являются скрытыми и о них игрок узнает только после исследования соответствующей части карты. Состояние части поля карты может быть как не разведанным (неизвестен тип местности), так и ранее разведанным, но при этом игрок не знает, произошли ли с последнего известного момента времени какие-либо изменения (вырубка леса, появление вражеского отряда, постройка сооружений противника и так далее). Неизвестная местность обычно покрыта черным на игровом поле карты, а ранее разведанное игроком поле находится в «сером тумане» — видно последнее состояние, но игрок не видит действий противников. Для того чтобы видеть текущее состояние, точка карты должна находиться в поле зрения одного из дружественных юнитов. Для получения информации о состоянии карты игроку нужно посылать разведчиков и шпионов — таким образом игрок узнает о местоположении и действиях противника, становится известным ландшафт местности, расположение ресурсов и так далее. Неизвестность же создает игровой опыт напряжения и неопределенности, и таким образом «туман войны» становится важной составляющей игрового процесса. Тема проекта Артема Голощапова «Нелепое равновесие» (2019) — состояние неартикулированной, но нарастающей тревоги, связанной с непредсказуемостью развития интернет-платформ. Пейзажи городских окраин в видеоколлажах художника населены мемами и гифками, напрямую свидетельствующими о реакции художника на активное развитие видеомаркетинга 116

НА РАЙОНЕ

в городской среде. Помимо видео, Голощапов обращается к цифровой живописи на самоклеящейся пленке — дешевом и неэкологичном материале, используемом для рекламы на транспорте и оформления временных стендов по всему городу. Художник поднимает проблемы непрозрачности новых сетевых механизмов распределения благ и контроля капитализма слежки (особенно актуализировавшиеся в период пандемии коронавируса весной 2020 года), которые приводят к массовым когнитивным искажениям, фрагментарному восприятию мира, радикальным проявлением чего является конспирология. Площадкой для разыгрывания конспирологических сценариев становится как раз городской спальный район, окраина, предстающая в образе безликого заброшенного места, где может произойти жуткое и сверхъестественное. Своего апофеоза накал угрозы и информационной агрессии в среде городских районов достигает в интер активной инсталляции Анны Ротаенко «Тир» (2016, 2019), в которой зритель сам становится стрелком. Как виртуальный революционер, он может поиграть с современными мифологемами: включить око Саурона на электровышке, поджечь покрышки, заменить фигуры бомжей на санитаров, колючую проволоку превратить в радугу, а казаков — в русалок. Образно композиция из объектов представляет собой мифический «русский лес», но включает современные привычные для постинтернет-культуры сюжеты. В процессе работы инсталляции мы видим абсурдный театр взаимодействия советских, сказочных и медийных образов, превращая их считываОкраина как квест

117

ние в игру. Плоскостной характер объектов и их условно дуальная природа рифмуется с двусторонним строением тира, где посетители могут «стрелять» лазерами друг в друга, находясь по разные стороны идеологических баррикад. Тир — интерактивная инсталляция, которая, с одной стороны, рефлексирует на тему аттрактивности этого жанра, с другой — ставит целью активное включение зрителя, дает почувствовать себя интерпретатором привычных медийных символов. В основу саундтрека к инсталляции легли собранные аудиозаписи города: звуки метро, проезжающей скорой, разговоры на улице и многое другое. Использование строительных материалов и найденных объектов отсылает к DIY-эстетике и становится важнее, чем содержание картонных образов, превращая инсталляцию в срез городской дополненной реальности, в которой человек является объектом воздействия различных механизмов информационной войны. Можно ли спокойно спать в спальных районах в условиях перманентной инфодемии? Отправной точкой проекта «Чуть левее центра, по золотому сечению» (2019) Дарьи Макаровой, размышляющей о меняющейся функции спальных районов и сна как такового в современном обществе, является sleepstream, феномен коммодификации сна и особое переживание сонливости и безвременья, свойственное спальным районам и их жителям. Трекинг сна, циркадные ритмы, ментальная гигиена, дыхательные практики, неврозы, джетлаги, контроль состояния тела — это не всё, что «привязано» к естественному физиологическому состоянию. Разворачи118

НА РАЙОНЕ

вая проблему в логике капиталистической гонки, художница рассматривает потребность в сне как предмет купли-продажи. В рамках исследования меняющихся отношений жителей города ко сну проект дестабилизирует представление о времени покоя. Sleepstream — не однозначно вуайеристская практика, при которой зрители наблюдают за сном блогеров, это еще и возможность вступать во взаимодействие со спящим: задать личный вопрос, разбудить его за донат. Таким образом, трансляция собственного сна становится для инфлюенсера способом монетизации, развлечением и новой формой коммуникации. Связывая опыт проживания в спальных районах с механикой современных компьютерных игр, современные художники всё чаще обращаются к форме видеоигр и «неигр» (non-games), в которых нет соревновательного элемента. «Игра без игры» — звучит парадоксально, но это не означает, что в нее невозможно поиграть. Не игры — авангард гейм-дизайна, они ломают устоявшиеся каноны, ставят под вопрос давно сложившиеся условности и дают игрокам новый, ни на что не похожий опыт. В 2010 году независимый разработчик видеоигр Майкл Самин выпустил манифест неигр, что привело к появлению сообщества разработчиков, которые стремятся выйти за пределы принятых жанровых ограничений в гейм-дизайне. Для Самина была важна иллюзия погружения в видеоигровой мир, продолженное существование в цифровой среде, но она часто разрушалась собственно игровым элементом: ведь у игрока непременно должна быть цель — победить, и он должен совершать Окраина как квест

119

усилия для достижения этой цели. Самин предложил взять из существующих видеоигр лучшее — переживания, которые они дарят игроку, но при этом отказаться от азартного элемента: «Идея “неигры” была вдохновлена традиционными видеоиграми. Теми моментами виртуального опыта, когда мы чувствуем себя в другом мире, когда мы верим, что цифровой персонаж — наш друг, когда наши тела сливаются с системой и программа становится нашими глазами и руками, когда нас завораживает то, что мы делаем прямо сейчас, — вне зависимости от награды, которую мы можем выиграть или проиграть». При этом для художников, обращающихся к логике и механике геймплеев в своих проектах, важна концепция «сломанной реальности», как ее сформулировала автор книги «Реальность под вопросом. Почему игры делают нас лучше и как они могут изменить мир» Джейн Макгонигал. По идее писательницы, разработчики знают, как обеспечить взаимодействие и сотрудничество в некогда невообразимых масштабах, постоянно изобретают новые способы мотивации игроков к выполнению всё более сложных задач, уделяя этому больше времени и играя в составе гораздо более многочисленных групп. Эти важнейшие навыки XXI столетия способны помочь в поиске новых вариантов более глубокого и длительного воздействия на окружающий мир, направленного на решение реальных проблем — от голода и нищеты до изменения климата и решения мировых конфликтов. Ведь очень многим хотелось бы, чтобы реальный мир был таким совершенным, как идеально спроектированные миры многопользовательских игр. 120

НА РАЙОНЕ

В своих видеопроектах Абрам Ребров подвергает деконструкции найденные в бумажных архивах или интернет-архивах телевизионные съемки, исследуя текстуру и архитектуру видеоигр, физические параметры цифрового изображения, эстетику глитча и цифровых помех. В 2016 году художник спроектировал на игровом движке Unreal Engine видеоигру «Наглядность» в жанре non-game, основное отличие которого от традиционных видеоигр заключается в отсутствии структурированных целей, задач и решаемых проблем, что дает игрокам большую степень самовыражения посредством игры в произвольной форме, поскольку они могут устанавливать свои собственные цели для достижения. В «Наглядности» Ребров передает общие впечатления о современном человеке, его желаниях и его представлениях о себе. Герой находится в пещере, в которой ничего нет, кроме баннеров с афишами фильмов, расположенных на рекламных столбах, каждый из которых является тематическим каталогом для фильмов, сгруппированных по определенным категориям, показывая полифонию представлений, например, о женском, национальном или детском. Спроектированная Ребровым архитектура видеоигры выступает в качестве системы координат для самоопределения героя и поиска правил и целей прохождения игры. В другом ярком примере художественно интерпретированной в формате неигры эстетики окраин — получившей широкий международный интерес ком пьютерной игре «ШХД: ЗИМА», являющейся частью масштабного одноименного проекта музыканта, поэта Окраина как квест

121

и художника Ильи Мазо, при отсутствии сюжета спальный район предстает местом остановившегося времени, где ничего не происходит, и единственная возможность — бесцельно бродить по пустынному типовому двору между типовых панелек и любоваться неприметными мелочами: салоном красоты «Элиза», закрытым магазином продуктов, мальчиком, которому лезет шапка на глаза. Свой экспериментальный художественный проект, в который входят короткометражный фильм, альбом, получившая широкий международный интерес компьютерная игра и спектакль, Илья Мазо называет «цифровой оперой». В центре всех этих произведений находится Зима. Действие проекта разворачивается в спальных районах и дворах, застывших в созерцательном безвременье. Привлекательность проекта, особенно сильно проявившаяся в компьютерной игре, созданной в изобретенном авторами жанре Russian toska, заключается в стабильности этого потерянного мира: «Вас ничего не ждет: нет шансов уйти, нет места для приключений». Создатель «ШХД: ЗИМА» Илья Мазо отмечает: «Эстетика, которая привлекает людей, связана с тем, что мы видим это каждый день и не хотим от этого убегать. При всей тоскливости того, как это выглядит, можно любить это всем сердцем». В начале июня 2020 года Илья Мазо выпустил 48-секундный клип на песню «Светомузыка», в котором на первый взгляд ничего не происходит, кроме колышущейся на ветру гирлянды из флажков и мигающего время от времени света. На заднем плане в видео стоит статуя балерины, постепенно воспаряющая всё выше 122

НА РАЙОНЕ

и выше с течением клипа, реагируя на звучание песни сообразно специально написанному алгоритму. Как прокомментировали создатели видеоработы, которая управляется системой, понимающей аккорды и интервалы в музыкальном треке, направление ветра и мигание света в клипе зависят от частоты, амплитуды и других музыкальных характеристик звучащего фрагмента. Видео, представляющее собой не анимацию на музыку, а целую алгоритмическую экосистему, вобравшее в себя всю меланхолию эстетики спальных районов последних лет, разворачивается под лирические строки: Когда ты умрешь — попадешь в летнюю крымскую ночь В кафе на набережной Станешь светомузыкой Через какое-то время точно спросишь: «Господи, что это?» Или «Какого черта?»

Окраина как квест

123

Дарья Макарова, «Чуть левее центра, по золотому сечению», 2019, инсталляция на выставке «В тумане войны» в галерее «Ходынка». Предоставлено художницей

124

НА РАЙОНЕ

Анна Ротаенко, «Тир», 2016, 2019. Фрагмент интерактивной инсталляции, (саундтрек в соавторстве с Гедиминасом Даугела). Пластик, баннерная ткань, картон, акрил, дюралайт, неон, найденные объекты, микропроцессор, смешанная техника. Выставка «В тумане войны» в галерее «Ходынка». Фото: Яна Сидикова, предоставлено галереей

Окраина как квест

125

126

НА РАЙОНЕ

Лена Цибизова, «Игра», 2019, смешанная техника. Выставка «В тумане войны» в галерее «Ходынка». Предоставлено художницей

Окраина как квест

127

128

НА РАЙОНЕ

Дмитрий Морозов, ::vtol:: tracer, 2018, роботизированная инсталляция. Выставка «В тумане войны» в галерее «Ходынка». Предоставлено художником

Окраина как квест

129

130

НА РАЙОНЕ

Андрей Сяйлев, «За предел вовлеченности», инсталляция, 2018, ультрафиолетовая печать, силиконовый кирпич, мобильное приложение, найденные объекты. Выставка «В тумане войны» в галерее «Ходынка». Предоставлено художником

Окраина как квест

131

134

НА РАЙОНЕ

Анна Ротаенко, инсталляция из серии «Изнанка», 2016, «Castle», «Консьерж», «Ларьки» (баннер, фото, акрил, смешанная техника), «Trip» (проекция, видео-слайд-шоу). Выставка «В тумане войны» в галерее «Ходынка». Предоставлено художницей

Окраина как квест

135

136

НА РАЙОНЕ

Общий вид экспозиции «В тумане войны» в галерее «Ходынка», куратор Александр Буренков. Фото: Яна Сидикова, предоставлено галереей

Окраина как квест

137

138

НА РАЙОНЕ

Артём Голощапов, «Нелепое равновесие», 2019, кадр из видео. Предоставлено художником

Окраина как квест

139

Артём Голощапов, «Нелепое равновесие», 2019, фотография инсталляции. Выставка «В тумане войны» в галерее «Ходынка». Предоставлено художником

140

НА РАЙОНЕ

Артём Голощапов, «Нелепое равновесие», 2019, инсталляция, самоклеящаяся пленка, эскиз. Предоставлено художником

Окраина как квест

141

142

НА РАЙОНЕ

Илья Мазо, ШХД: ЗИМА, 2018–2019, цифровая опера. Скриншот из компьютерной игры. Авторы: Илья Мазо, Александр Игнатов. Помощь с издательством: Grün Studio (Марек Йохансон). Предоставлено художником

Окраина как квест

143

144

НА РАЙОНЕ

Владимир Карташов, «Квартира 22», из серии «Дом типовой серии», 2017, живопись, холст, масло. «Без названия», 2017, объект, живопись. Выставка «В тумане войны» в галерее «Ходынка». Фото: Владимир Карташов, предоставлено художником

Окраина как квест

145

Довольно личный текст Алина Гуткина, художница (Россия)

Свой человек в московской уличной субкультуре, я создаю искусство о людях, окружающих меня. Моим основным интересом является тема «поиска идентичности» у поколения начала 90-х годов, тех, кто родился после развала Советского Союза. Я делаю упор на уличную субкультуру, исследуя тему «поиска идентичности»: радикальная молодежь, подростковые сцены, всевозможные нелегальные практики. Начиная с граффити и заканчивая скейтбордом и рэпом. Объект моих наблюдений — так называемый четвертый пол. Тем не менее в моем случае это всегда мужчины. Пространство, в котором я работаю как художник, часто называют постсоветским. Однако объектом проекта является мальчик, родившийся в 90-е. Это не значит, что он является постсоветским человеком, он просто другой. Если быть точнее, то мой герой полностью свободен от принадлежности к месту. Единственно важная вещь, определяющая пространство, — независимость. Ее мы получили после распада СССР. Из-за своей близости к уличной субкультуре я наблюдала, как западная 146

НА РАЙОНЕ

культура стала платформой для самоидентификации. Я родилась в 80-е, когда криминальное поведение было необходимостью для выживания. Ни одна система не работала. Из детства я помню последствия разрухи, страх пребывания на улице, нищету. Понятие каких-либо ценностей стерто, концепция «идентичности» исчезла. У меня действительно есть связь с Советским Союзом, ностальгия по нему, основанная на собственных воспоминаниях. А вот у моих героев, наоборот, этого нет, только скопированные коды. У них сильно покалечена коммуникация с окружающим миром. В частности, когда дело касается правосудия и границ, связанных с ним: всё нелегальное стало объектом восхищения. На протяжении долгого времени я снимала молодых людей и делегированные перформансы. Положение героев показано предельно ясно. Главные идеи: «Я ничего не делаю; я ничего не знаю; я не знаю, кто я». Самое важное, что ничего не происходит. Позже сами герои становятся искусством. Я начала проводить перформансы. Мой любимый связан с поиском идентичности. К примеру, перформанс «Я есть», который связан с модой и окружающей средой, где первая присваивает уличную субкультуру себе, тем самым отнимая ее у тех, кому она действительно принадлежит. Я попросила нескольких молодых обнаженных мужчин, участвующих в перформансе, описать «одежду» проекта. На самом деле настоящей одеждой она не являлась: основным материалом выступил полиэтилен со слоганами известных брендов, которые для стольких людей стали не чем иным, как фетишем. Таким образом, участники приглашались приДовольно личный текст

147

мерить только слоганы, без одежды как таковой. Иногда меня спрашивают: «Почему только мужчины?» Ответ простой: в той среде, где я выросла, было больше молодых людей, чем девушек. Более того, женщина рассматривается в качестве объекта, вещи, которую можно присвоить (в тех же традициях граффити и рэпа). В России большинство женщин привыкло к этому отношению. С этой точки зрения мой проект часто видится как токсичная мужская сила, но я вижу в этом пространство для исследования и ставлю себя на позицию тренера. Таким образом, я оставляю место для овеществления. Меня всегда волновал вопрос, насколько я, будучи художником, имею право говорить за своих героев. По этому в 2014 году я создала анонимную платформу, которая называется ВАСЯБЕГИ. Я работаю с молодыми людьми от 16 до 28 лет, у которых нет опыта в перформансе, но они решили попробовать себя в качестве исполнителей. Фигура художника исчезает в рассказе других людей. Платформа работает в качестве мужского монастыря. Это сложная внутренняя работа. Подростку свойственен постоянный поиск ответа на вопрос «Кто я?». Любые сомнения нормальны. Пока ты молод, ты можешь играть в эту игру. Всё, что связано с нелегальностью, возбуждает. Это показатель силы. Уличная субкультура открывает здесь массу возможностей. Это игра в реальной жизни. Ты можешь быть гангстером. Опасные игры заполняют пустоту. Нет особого сопротивления. Просто способ жизни, поведения. Я поясню. Большинство парней, которые приходили на кастинг, 148

НА РАЙОНЕ

хотели поучаствовать главным образом из-за историй. Я записывала тексты для перформансов со слов реальных людей. Историю о команде молодых граффити- художников из России, которых поймали в Париже; истории про наркотики, про уличные потасовки, оружие, проблемы. Однако это не простое повествование, не обычный сторителлинг. Это попытка по-другому взглянуть на себя и избежать обычного оценивания своих же поступков. Все представления и перформансы стремятся ответить на вопрос: «Зачем и для кого мы это делаем?» Через чужую игру становятся ясны собственные мотивы. Другими словами — прежде, чем ты расскажешь мне про кого-то, ответь, насколько хорошо ты знаешь себя. Конечно, всегда есть путаница. Постепенно мы начали проникать в суть текста. Некоторые быстро понимают, что у них не получится. Многие покинули проект, осталось человек шесть-восемь. Идея лежала в изображении одного человека, а именно его голосов. Мы назвали его распространенным в России мужским именем: Вася. Вася — архетип сегодняшнего молодого человека. Во время перформанса на всех надеты маски (банданы). Они похожи внешне по конституции и росту. Зритель не наслаждается видом молодого тела, красивой подачей. Он видит гибкость и слышит голоса. Ответом на вопрос «Кто я?» является присутствие здесь и сейчас. Поэтому главная и единственная задача: работа с настоящим и прошлым. Важная часть мероприятия: каждый перформер работает с личными воспоминаниями. Таким образом, у нас есть перфомеры и их внутренДовольно личный текст

149

ний опыт, есть текст и музыка в качестве пространства, зритель в качестве объекта взаимодействия, у нас есть физическое пространство и движения. Есть возможность исполнить внутренние задачи. Есть время зрителя, или скорее его/ее наблюдение. Перформанс — промежуточное звено в работе. Он должен происходить открыто. Однако нет определенной цели, с которой мы его делаем, это скорее способ утверждения подлинности внутренних процессов. ВАСЯБЕГИ балансирует на стыке разных концепций: школы — инструмента для самопознания — театра — храма — резиденции и, будучи онлайн-платформой, находится в постоянном поиске выгодной формы существования. Основополагающий момент, конечно же, его процессуальность. По сути, мы играем один и тот же растянутый во времени спектакль, который зависит от участников, их степени открытости и внутреннего поведения. Наша работа состоит из каждодневных занятий, поездок, психофизиологических и умственных практик. Наша основная цель — не перформанс как таковой, а процесс, в ходе которого извлекается смысл, порой сложноуловимый для понимания. Основные элементы представления ясны каждому: текст в качестве самостоятельного пространства, музыка как акцент на переломных моментах, движения участников и зритель, свободный интерпретировать происходящее. Таким образом, перформанс становится событием для публики. У каждого из зрителей будет свой неповторимый опыт. Что касается утверждения участников, то процесс 150

НА РАЙОНЕ

кастингов идет постоянно и основывается на определенных условиях. Кастинги организованы в режиме реальных событий, но проводятся онлайн. Потенциальный кандидат должен подходить по первичным критериям: возраст 18–28 лет, рост от 180 см, худощавая или атлетичная фигура, неразвитая гибкость, бритая голова, музыкальный слух, приятный голос и хорошая память. Так как все участники выглядят в прямом смысле одинаково, они теряют свою идентичность и объединяются в одно целое. Анонимность имеет в нашем случае несколько задач. Для участника это возможность быть услышанным, а не увиденным, для зрителя — изменить привычный паттерн просмотра шоу: перестать наслаждаться внешностью исполнителей и не иметь возможности выбрать «любимчика». Ведь все выглядят, как один и тот же человек: одинаковый рост, одинаковые тела, бритые головы. Незапоминающийся внешний вид. В наше время идея анонимности труднодостижима. Камеры, телефоны, социальные сети. Однако есть внутренняя работа, которой нужна защита. Анонимность необходима для этого процесса. Мой проект связан с сопоставлениями современности и, несмотря на его вызывающий характер, а нализирует внутренний мир человека. Я работаю с разными практиками и учениями, выбирая и соединяя то, что, на мой взгляд, получит самый сильный внутренний отклик у участников. Я развивалась довольно интуитивно, выделяя определенные темные зоны участников. Практика Георга Гурджиева (1866–1949, мистик, фиДовольно личный текст

151

лософ, духовный наставник и композитор греко-армянского происхождения) — одна из составляющих занятий на протяжении большей части шестилетнего существования группы. В последнее время традиция суфизма стала основой для большинства перформансов ВАСЯБЕГИ. Мы собираем и используем задачи, которые каким-то образом приближают нас к основной цели — присутствию здесь и сейчас. Для движения, которое является групповым, это указатель, что такое «я» и где его можно найти. Я хотела бы сделать акцент на практиках, которые меня интересуют, начиная с экспериментов с дыханием и заканчивая боксом. В последнее время я увлеклась соматикой, а именно идеокинезом и методом Фельденкрайза. Последний перформанс в 2020 году был проведен перед пандемией коронавируса и изоляцией. В нем участники подводились к зоне неизвестности с помощью заранее определенных практик. Их повторение напрямую связано с настоящим, присутствием здесь и сейчас. Мультизадачность до сих пор ассоциируется с мобилизацией активных центров (мышление, тело, чувства), с их колебаниями и последующей синхронизацией. Невидимые задачи перформера включают работу с гравитацией (метод телесно ориентированной терапии и биосинтез), чакры (методы тета-исцеления). Движения в пространстве были связаны определенным маршрутом с терапевтическими указаниями, видимыми только участникам. Текст представлял собой структуру, которая объединяла перформеров, но была 152

НА РАЙОНЕ

скрыта от зрителей. Смысл слов открывался каждому участнику по-своему и, следовательно, получал свою трактовку. Результатом непростого представления стало пространство для экспериментов на уровне восприятия каждого отдельного участника. Я знаю, что не могу в полной мере рассказать о представлении, только детально описать внешние условия: свет/звук/текст. Тем не менее незримое пространство не может быть описано. Слова не создают погружение, на это способно только прямое участие, только присутствие. Однако сейчас я в большей степени ощущаю себя хореографом внешней работы или, возможно, наставником по внутренним процессам. Не могу с уверенностью сказать, как долго будет соблюдаться анонимность, изменятся ли правила для участия в представлении. Однако я знаю, что мы: участники — обычные молодые люди с улицы и я, — переживаем нечто такое, что не отделяет нас друг от друга. Это возможность глубоко взглянуть внутрь себя.

Довольно личный текст

153

Перформанс «Я есть» был изначально задуман в качестве фотопроекта для моей выставки «Индустрия актуальных мальчиков» в галерее GMG в 2011 году в Москве. Далее был дважды реализован уже перформансом в 2012-м во время специальной программы Киевской биеннале «Возрождение и Апокалипсис», где куратором выступил Олег Кулик, и после, в 2013 году, курировался Андреем Паршиковым для галереи «Виктория» в Самаре.

154

НА РАЙОНЕ

«Я ЕСТЬ», фотографии с перформанса Алины Гуткиной. Курировал Олег Кулик. Для специальной программы Киевской биеннале «Возрождение и Апокалипсис», 2012, фотографии предоставлены художницей

Довольно личный текст

155

ВАСЯБЕГИ — анонимный коллектив, который состоит из мужчин 17–28 лет из близлежащих районов Москвы. Живые представления проходили в Галерее Уайтчепел в Лондоне, в Музее уличного искусства в Санкт-Петербурге, а также на других площадках, и являются симбиозом современного искусства, театра, граффити, хип-хопа и духовных практик суфистов и самураев. Команду объединяют текст, жесты, звук, костюмы и пространство для создания сложного символического произведения. Таким образом коллектив исследует субкультуру, в которой доминируют мужчины, а также биографии самих участников. Вася — типичное имя русского молодого человека. В центре всех перформансов — наблюдение, как Вася подстраивается, чтобы стать полноценным членом общества. Занятия коллектива выходят за рамки перформансов: участники собираются несколько раз в неделю. ВАСЯБЕГИ — не только институт самопознания, но и театр, и храм, и школа, и резиденция. В новой работе «Если ты захочешь продолжить» ВАСЯБЕГИ фокусируются на героической фигуре и берут на себя роль медиаторов для будущего настоящего (описание проекта к представлению «Если ты захочешь продолжить», ВАСЯБЕГИ на интернациональном Летнем фестивале на фабрике «Кампнагель», Гамбург, Германия, 2019).

156

НА РАЙОНЕ

«Если ты захочешь продолжить», фотография с представления ВАСЯБЕГИ на Летнем фестивале на фабрике «Кампнагель», 2020. Автор Питер Хоннеманн, Предоставлено художницей

Довольно личный текст

157

Трезвенник поневоле на окраинах Москвы Мартин Ляйденфрост, независимый писатель (Австрия)

Первым делом спешу заверить читателя: заметки эти написаны русофилом, страстным любителем и поклонником русского образа жизни. Сердце мое начинает биться сильнее при первых же аккордах русской поп-музыки, пафосной «эстрады» и задушевного «русского шансона». Не меньше сотни ночей провел автор этих строк в кабаках и танцбарах, иной раз на последних рубежах бытования русской речи. И пережил в эти ночи всякое, запомнив и самодеятельных бардов за синтезатором, готовых за гроши исполнить тебе «Владимирский централ», и братания на краю драки, и чуть ли не переход к драке по ходу братаний, и не один страстный «медляк» в обнимку с совершенно незнакомыми женщинами. Мир, открывшийся мне на московских окраинах, оказался несколько иным. Русской музыки не слышно было нигде, водка и коньяк, вопреки моим привычкам и ожиданиям, рекой не лились. По ту сторону административной границы Москвы в розлив, к моему ужасу, предлагалось, по сути, только пиво. И больше ничего — ни вина, ни тем паче ничего крепкого. По этой части московские 158

НА РАЙОНЕ

окраины, в пугающем контрасте с расхожим (и вполне обоснованным) образом России, предстали пустыней, более засушливой, нежели мусульманские регионы Европы. Никогда прежде, находясь в Восточной Европе, не жил я таким трезвенником. И не пережил ничего, ровным счетом ничего, о чем и повествуют эти заметки. Москва с ее почти 20 миллионами жителей — крупнейшая агломерация Европы. Прилегающие окраины Москвы — неважно, как определять их территориальные границы, — тоже поражают размерами. Находись ближнее Подмосковье в составе ЕС, оно, несомненно, числилось бы среди крупнейших государств сообщества. В Московскую агломерацию входят, помимо самой столицы, еще и примыкающие субагломерации, две из которых насчитывают более миллиона жителей. Для своего репортажа я мог выбрать любой из тысяч подмосковных городов и поселков. И в конечном счете остановил свой выбор на двух весьма отличных друг от друга районах новостроек. В каждом из них я провел много дней и ночей. Один расположен на западе, на Можайском шоссе, другой на юге, на Володарском шоссе. А выбрал я эти пригороды потому, что первый показался мне одним из худших, второй — одним из лучших. Для начала я решил обосноваться там, где воздух относительно чище. Это Одинцовский район, примечательный тем, что здесь самая высокая в России плотность населения. Район состоит из пригородного подмосковного города Одинцово и многочисленных поселков, включая районы новостроек. Один из них, жилой массив советской панельной застройки, называется Трезвенник поневоле на окраинах Москвы

159

Власиха, в прошлом «закрытый военный городок №22/1», где располагался командный пункт советских ядерных ракет. Власиха и сегодня обнесена бетонным забором. Меня высадили из автобуса, полчаса продержали перед зданием КПП, чтобы в итоге сообщить, что мне с моим иностранным паспортом доступ во Власиху закрыт. * В Баковку я приехал на электричке. Станцию реконструировали, платформы удлинили, но подземный переход построили в противоположном конце, в виде особого удобства предлагая пассажирам крюк в полкилометра. Все, у кого сколько-нибудь здоровые ноги, отважно сигают примерно с двухметровой высоты прямо на рельсы. Я расспрашивал, где находится Вокзальный тупик — таков был адрес забронированной мною дешевой ночлежки. Ответы звучали невнятно, но забористо. Прежде в подмосковной Баковке была крупнейшая в Советском Союзе фабрика презервативов. Поселок до сих пор частично сохранил характер дачного места. За дощатыми заборами можно разглядеть огородные грядки, мелкие поздние яблочки, бабусь в фартуках и алкашей неопределенного возраста. Тут и там эта нищета уже уступила место мощным кирпичным оградам, за которыми в солидных особняках обитают их незримые владельцы. Сам собой возник вопрос, где еще в лесных массивах Новой Москвы прячутся все свергнутые президенты, автократы, оружейные короли и бандиты постсоветской эпохи. 160

НА РАЙОНЕ

Я добрел до Можайского шоссе. По этой дороге в 1812 год у бесславно отступал Наполеон, сегодня же это весьма загруженная подмосковная автомагистраль. Почти на обочине расположилось здание, где 24 часа в сутки заправляют делами и вкалывают мрачного вида армяне. Тут тебе и автомойка, и шиномонтаж, и автомастерская — всё нон-стоп. А еще кафе «Гараж», над ним — сомнительного комфорта комнаты для проживания. Где я и остановился. Потом я прогулялся до, наверно, самого жуткого микрорайона панельных новостроек на окраинах Москвы. Заселенный лишь наполовину, преимущественно выходцами из Средней Азии, он имеет все шансы через пару лет превратиться в гетто. Я расспрашивал новоселов-узбеков, как хоть называется место их новой, добровольно избранной малой родины. Точного ответа никто толком не знал, а уж ударения тем паче. Лóхино? Лохинó? Сколковская? Или просто Сколково — как одноименный, пока что в чертежах, проект русской Кремниевой долины? Один из опрошенных сказал, что снимаемой квартирой доволен. По-моему, он пошутил. В этих домах даже подъезды спроектированы так, что войти с чемоданом, не расшибив себе лоб, руки и колени, вряд ли удастся. Массив застроен 26-этажными домами, некоторые, если поставить их на бок, оказались бы вдвое выше. На стенах в застекленных лоджиях стандартные, оранжевые или фиолетовые, металлические корзины для кондиционеров, самих кондиционеров нет и в помине. И ни ресторанов, ни даже кафе, одни продовольственные магазины. Между домами пестрое здание школы за двухрядТрезвенник поневоле на окраинах Москвы

161

ным забором из крашеных металлических прутьев. Тут же две крохотные детские площадки и коробка мини-футбольного поля в зарешеченной клетке, больше ни на что места не нашлось. Многие из матерей на детских площадках — узбечки с закрытыми лицами. На их фоне сухопарая, скорбного вида, не по моде одетая русская женщина одиноко расхаживала туда-сюда по мягкому тартану. Углубившись в айпад, она читала газету. Должно быть, вышла подышать свежим воздухом. Однообразие застройки давило на психику. На этих детских площадках, куда ни повернись, отовсюду на тебя наваливаются лишь тоскливо-одинаковые фасады. И надо сильно задирать голову, чтобы углядеть лоскуток неба. Расположенный по соседству микрорайон Новая Трёхгорка построен несколько раньше. Он состоит из 47 жилых башен, тоже 26-этажных, но более ладных на вид. В 2013 году однокомнатная квартира здесь стоила 100 000 евро. Кто покупал в кредит, в конечном счете заплатил вдвое. Но может утешаться мыслью: «Зато всего 19 километров от Кремля». Желтые башни Новой Трёхгорки — панельная застройка постсоветских времен, тут и там между панелями зияют зазоры шириной чуть ли не в ладонь, к ое-как замазанные штукатуркой. Пространство между домами нередко загромождено, самый большой зеленый сквер обнесен зеленым дощатым забором. В Новой Трёхгорке обнаружилась уйма продовольственных магазинов, работающих до поздней ночи. Что вполне объяснимо — дорога «в город» и обратно занимает не один час, многие возвращаются очень поздно. Кро162

НА РАЙОНЕ

ме того, имелось много аптек, несколько салонов красоты и — пять рублей за литр! — пара-тройка автоматов питьевой воды. Культурно напиться было совершенно негде. За административной границей Москвы продажа алкоголя в розлив строго регламентирована, лишь очень немногие и весьма дорогие заведения имеют соответствующую лицензию. Углядев двух девушек за бутылкой красного вина в окне единственного на всю Новую Трёхгорку еще открытого кафе, я радостно вошел, но был жестоко осажен прямо с порога: «Алкоголь вообще не подаем». Взамен нашлось нечто иное — неизменно маленькое, невзрачное и, как правило, имеющее вывеску «Пиво», где оное продавалось и в бутылках, и в розлив. Поскольку некоторые из этих «точек», по созвучию с русским словом «пивная», именовались «Пиф-Паф», я так и буду их называть. В Новой Трёхгорке именно пиф-пафы оказались оплотом вечернего досуга, я насчитал их 14 штук. Закрывались они, судя по всему, не позже 23 часов. Заход в эти захолустные заведения начинается всегда по-разному, а заканчивается неизменно одинаково. Входящему приходится завернуть иной раз за три угла, плутая в лабиринте тесных коридорчиков и хлипких перегородок. Объекты на пути встречаются самые разные — два ящичка с геранями, холодильный ларь с мороженым, киоск букмекерской конторы, витрина с куклами Барби. Однако за последним поворотом все пиф-пафы примерно одинаковы: холодильный шкаф с пивом, рядом крохотная стойка с краном, иной раз просто наспех скоТрезвенник поневоле на окраинах Москвы

163

лоченная из панелей ДСП. Посадочные места от одного до семи, не больше. Женщины здесь бывают редко. Наспех выпитый пластиковый бокал разливного пива на сон грядущий — вот тебе и вся иллюзия «красивой жизни». Скорее из чувства долга я наведался во все 14 пиф-пафов. Но я не любитель пива и пластиковых бокалов, а потому всякий раз поворачивался и уходил. Я миновал незримую границу между Новой Трёхгоркой и Лохино, вдоль которой здешний «лидер развития» громоздил новые, поваленные на бок высотки. Труд строителей стоит недорого, так что даже в субботу за полночь работа на голых коробках зданий кипела вовсю. 26-этажки простирались в темноте, тут и там высвеченные квадратными, словно балконы, пятнами строительных огней. Лепясь к фасадам, покачивались подвесные люльки, в которых копошились людские тени. Под грохот перфораторов тени сверлили стены. Я брел к себе в ночлежку, намереваясь пожелать доброй ночи очередному хмурому армянину-дежурному и улечься спать. По пути я миновал несколько цветочных магазинчиков, что прямо на обочине Можайского шоссе работают круглые сутки. Один из них являл собой стеклянный павильон с кассой при входе и цветами за перегородкой, куда жужжащий кондиционер нагнетал холодный воздух. Над букетами три постера с видами утопающих в цветочной кипени городов Средиземно морья. Плакат посередке, хоть и не самый ближний к кондиционеру, трепыхался без устали. Завораживающее зрелище. * 164

НА РАЙОНЕ

На юге, на Володарском шоссе, я обнаружил один из лучших новых районов ближнего Подмосковья. Не иначе тут потрудился волшебник — настолько просторным казался весь жилой комплекс, несмотря на высокую плотность заселения. Симпатичные фасады не раздражали чрезмерной пестротой, радуя глаз оригинальной чересполосицей лоджий и балконов. Ни одно из зданий не превышало девяти этажей. Территория застройки тщательно спланирована. Даже не верилось, что в этих компактных корпусах размещается по шестьсот квартир. По вечерам здесь даже уютно. Хотя из стен и здесь выпирали те же стандартные темно-серые металлические коробки, и кондиционеры тоже были лишь в немногих — чаще там хранились шины. Но библиотека в здании культурного центра укомплектована со знанием дела, отлично представлены русские классики. Застройщик, успевший отметиться инициативами и в австрийской культурной жизни, и здесь проявил свое неравнодушие к духовным запросам населения. Живут в Ново-Молоково по преимуществу представители среднего класса, главным образом русские, но имеется и армянское меньшинство. Этнических конфликтов я не заметил, если не считать выразительного закатывания глаз при расспросах об армянской диаспоре. Необычайно много детских колясок, еще необычней, что коляски эти часто везут не мамаши, а отцы. Бессчетное число детских площадок. На одной из них — плакат, призывающий беречь мягкое тартановое покрытие. Трезвенник поневоле на окраинах Москвы

165

На нем — символическое изображение того, что разрешается, и шести запрещенных вещей: 1. Сигарета. 2. Бутылка. 3. Собака. 4. Лопата. 5. Погнутый гвоздь. 6. Женская туфелька на каблуке-шпильке. Почти всюду благодатная тишина. В окрестностях еще можно насладиться остатками живой природы. Мне рассказали, что поблизости есть озеро, где можно коттедж на день снять и отдохнуть за шашлыками, есть и лес, куда жители ходят по грибы. Но лес небольшой, не заблудишься. Впрочем, окружающая тишина устраивает не всех. Там, где я надумал пообедать, на огромном экране шел мультик в сопровождении оглушительной музыки, под которую разные твари наперегонки втягивали в себя длинных червей, беспрерывно рыгая и чавкая. Елось мне не очень. В другом месте, где мне довелось позавтракать, шел фильм про зомби, фонтаны кровищи брызгали из тел и лиц. Я сел спиной к экрану, что не спасло меня от автоматных очередей и диких воплей мертвяков, убиваемых наповал, но всё равно бессмертных. В Ново-Молоково я беседовал со многими местными жителями, там это было легко. Я делал вид, будто хочу здесь поселиться с женой и ребенком. Все новоселы жизнью в микрорайоне оказались более или менее довольны. Одна выехавшая сюда москвичка сообщила, что квартиры сейчас даже подешевле стали, чем раньше. Она же просветила меня, что квартиры в России, как правило, продаются «голыми», без отделки, так что, покупая, надо к цене еще затраты на ремонт накинуть. «Я за двушку три с половиной миллиона выложила, и еще полтора 166

НА РАЙОНЕ

миллиона на ремонт ушло. А у застройщиков отделка настолько плохая, что каждый предпочитает своих ремонтников нанимать». «Вы ребенка прямо сейчас в детский сад запишите, — инструктировала меня другая жительница, грузинка, — а то несколько лет придется места ждать». Частный детский сад «Вундеркинд» она решительно не рекомендовала: «Ничего особенного, а стоит в десять раз дороже, тридцать тысяч в месяц». Школу в Ново-Молоково еще только достраивали. Грузинка посоветовала мне лучше озаботиться московской пропиской, иначе она моим детям не позавидует. «Мы в Москве прописаны, сын там в гимназии учится. А если вы здесь зарегистрируетесь, это невозможно будет. Здесь даже преподавателя музыки не найти». Зато грузинка расхваливала благополучный социальный климат в Ново-Молоково. «Здесь не как в Москве, здесь я никогда не услышу, что у кого-то ребенка похитили. Здесь я сына спокойно одного отпускать могу». Молодой парень, армянин, вел со мной крамольные разговоры. Расхваливал Навального, восторгался борьбой с коррупцией, которую ведет новое правительство Армении. Сам он в России родился, в Армении не был никогда, но сейчас его так и подмывает туда отправиться. Впрочем, больше всего его пока что волнует воинская повинность: что здесь, что, возможно, в Армении, — он нигде в армии служить не хочет. И рад, что родители еще и в Ярославле недвижимость имеют: «Я там прописан, там они еще долго меня искать будут». Главной бедой для всех оказались пробки. С половины Трезвенник поневоле на окраинах Москвы

167

седьмого до девяти в Москву уехать — сущая мука. Ближайшая станция метро — «Домодедовская», вроде бы недалеко, а ехать приходится сорок пять минут. Впрочем, и в другое время суток на узком, по одной полосе в каждую сторону, Володарском шоссе то и дело случаются заторы. А на шоссе-дублер надежда слабая, его только лет через семь проложат. Я попросил показать мне одну из квартир. Дама в офисе продаж заманивала меня тем, что у них в районе много художников и творческой интеллигенции. И верно, художественные устремления жильцов заявили о себе уже в просторном лифте: белозубую улыбку молодой семьи на рекламном плакате обогатили намалеванные шариковой ручкой щербины. Правда, провалами во рту щеголяли только папа с мамой, наклоняться к чаду художник поленился. Для просмотра я выбрал самую большую квартиру, примерно за 90 тысяч евро. В ней насчитывалось три комнаты, и действительно это были только голые стены. Ни проводки, ни сантехники, из стен сиротливо выглядывали пустые патрубки. Мысленно пришлось еще и убавить высоту помещений: бетонный пол пролегал значительно ниже, чем на лестничной клетке. Но все комнаты были просторные, и кухня тоже. Впрочем, чтобы оборудовать себе кабинет, мне пришлось бы отгородить часть детской или спальни. И кабинет к тому же оказался бы без окна. Так что покупать квартиру я не стал. В Ново-Молоково не нашлось ни одного пиф-пафа. Я долго сидел в отделанной беленым деревом пекарне-кондитерской под негромкий аккомпанемент ан168

НА РАЙОНЕ

глоязычного радио-релакс, слащавые песенки то и дело перемежались поучительными мудростями типа «Быть счастливым — это не цель, а ваше решение». Позитивную жизненную энергию сравнивали с бензином, который необходим, чтобы достичь цели, «остальное прах и тлен». Бывали и странные моменты. В той же кондитерской, совершенно пустой, за мой столик вдруг подсел маленький мальчик. Он что-то пил и во что-то играл. Получалось, я сижу за столиком с чужим ребенком. Пока я размышлял, как заручиться расположением чада — может, мальчик ожидает, что я отложу книгу и стану с ним играть, — за столик решительно уселась и его бабушка, благополучная советская гражданка. Ни слова не говоря, она отодвинула в сторону мою кофейную чашку. На мой недоуменно-вежливый вопрос: «Я вам не мешаю?» — она невразумительно буркнула: «Для нас здесь другого столика нету». Я пересел. Позже, в булочной, я стоял в очереди в кассу. Передо мной стояла тщедушная, рано поседевшая женщина. Глядя прямо перед собой, не поворачивая головы, она спросила сына, что ему купить. Не получив ответа, всё так же обращаясь куда-то в сторону кассы, стала перечислять ассортимент выпечки. И лишь немного погодя обнаружила, что сына рядом нет, он вышел. По вечерам я ходил в три заведения, где худо-бедно можно было «отдохнуть». Одно, с весьма пестрой «метросексуальной» публикой, называлось «Хорошее место», перед ним, в стиле ретро, стояла очаровательная старомодная тележка для продажи сахарной ваты. Другое, Трезвенник поневоле на окраинах Москвы

169

«Пятница», в своей рекламе сулило «пиво даром, официанток топлес, лживую пропаганду». Внутри оказалось скучно, двое парней, показывая друг другу потешные клипы со своих смартфонов, покатывались со смеху. Пили они безалкогольное пиво, но на столе стояла принесенная с собой бутылка виски. Им это разрешили. «И часто разрешают, — объяснили мне. — Мы в России, надо уметь вертеться». Однако в 23 часа и здесь увеселения кончались, даже по выходным. В 23 часа все заведения в Ново-Молоково закрывались, включая «Винный рай». Этот алкомаркет, в котором заправляли армяне, был по вечерам, пожалуй, самым притягательным местом во всем микрорайоне. В ассортименте много итальянских, грузинских и даже абхазских вин, и сюда охотно наведываются молоденькие искательницы приключений. С 23:00 отпуск алкоголя прекращается. В 23:05, в еще не успевшем закрыться магазине, я стал свидетелем того, как один сильно жаждущий покупатель пытался научить кассира хитрому способу обмануть кассу. Кассир не соглашался. Мне тоже захотелось наконец чего-нибудь выпить. Перед уже закрывшимся баром «Хмельной барон» я обнаружил своеобразное произведение искусства: прихотливо сложенную горку камней, на которых можно сидеть. Надумав именно здесь «насолить» новомолоковскому новопуританизму, я намеревался, устроившись на одном из этих камней, в знак протеста почать бутылку приобретенного в «Винном раю» дагестанского коньяка. Потом мне это всё-таки показалось глупостью. Маленький кусочек «дикого Востока» здесь всё-та170

НА РАЙОНЕ

ки сохранился — на Володарском шоссе. Между деревнями Мисайлово и Молоково по обочинам почти сплошной шеренгой тянутся аккуратные металлические строения: автомойки, металлоремонт, сварка, литье, закусочные, магазинчики, ларьки и тому подобное. На этом загородном шоссе еще изредка встречаются выходцы из Средней Азии, не ведающие понятия «закрыто». Вообще-то среднеазиатских мужчин мне случалось наблюдать в любое время суток: с непроницаемыми, задубелыми от жары и мороза лицами, обдавая встречных терпкими запахами, они безмолвно брели вдоль шоссе к своим, только им ведомым баракам. Понятия «свободное время» они, похоже, не знают вовсе. На Володарском шоссе узбеки в овощном ларьке торгуют круглосуточно. Тут же в небольшой тележке выложены на продажу дыни. Поблизости еще два зеленных павильона, эти побольше. Яркая электрическая лампочка, болтающаяся на шнуре, сияет в ночи одиноким маяком. Позади прилавка контейнер, в котором продавец-узбек сидит, лежит, спит, вообще живет. Он и зимой тут. «Не холодно?» — «Есть немного». На ночь глядя я посидел в чайхане «Азия-Mix», а когда наутро зашел туда снова, милый паренек в потертом белом свитере всё еще не спал и обслужил меня снова. Тем утром в самом центре чайханы восседала почтенная старуха-узбечка, властная матрона с тонкими чертами лица и мудрым, неподвижным, устремленным в себя взором. Задняя дверь была открыта. В проеме открывался вид на ровную, без единой постройки, луговину, сбеТрезвенник поневоле на окраинах Москвы

171

гающую вниз по сочной мураве, а чуть дальше — островок перелеска. Пейзаж дышал простором, вечностью и в остальное окружение никак не вписывался.

172

НА РАЙОНЕ

Слободизация страны Гардарики Вячеслав Глазычев, ученый, урбанист, публицист (1940–2012, Россия)

…Человек — игла, затерянная в стогу, на лугу (если есть стог, если есть луг). Человек — листок на семи ветрах. Человек — плуг, а земля — прах. ...Ты и выжжена и заснежена, не любовница ты мне и не жена. О, родимая русская нелюдь, в своей нежити не изнежена. (из стихов 1982 г.) Как известно, иллюзорная очевидность сильнее реалий бытия, и когда в благостные времена застоя, в служебную бытность мою при архитектурно-градостроительной части я имел дерзость утверждать, что города в России не было и нет, обиженный ответ был, 173

как у ксендзов из «Золотого теленка»: как это нет, когда вот он, есть! На эту же очевидность наталкиваются иноземные специалисты, которым и в самом деле мнится, что в России они оказываются хотя в несколько странном, но всё же именно в городе, и тогда они начинают давать рекомендации, не понимая природы легкого подхихикивания со стороны вежливо внемлющих им туземцев. В самом деле, некоторым образом застроенная территория, административно отграниченная от негорода, есть. Дорожные знаки, фиксирующие въезд в город (иной раз даже и план движения транспорта), тоже есть. Городские власти обозначают свое наличие соответствующими вывесками при входе в присутственные места. Есть некоторое множество жилых и прочих зданий, так или иначе замощенных улиц и пр. и пр. Аэросъемки проявляют, разумеется, некоторые специфические особенности российского города — в первую очередь рыхлость тканей и обилие пустырей и полупустырей, огороженных и неогороженных, однако для постороннего взгляда это не более чем технический недостаток или даже ресурс развития в будущем. На масштабном же плане и в особенности на карте и эта специфика исчезает почти полностью, что и позволяло в течение десятков лет успешно имитировать наличие градостроительной политики на международных собраниях. Тем легче это удавалось, что и терминология использовалась почти в точности та же, что и в остальном мире, тогда как тонкости вроде того, что именно градостроительного проектирования в мире никогда не было, можно было 174

НА РАЙОНЕ

счесть не вполне удачным переводом английского urban planning и таким образом перенести предмет несогласия в область сравнительного языкознания. Смею утверждать, что при успешной имитации формы города собственно городское начало в России словно бы органическим образом отсутствовало прежде и отсутствует напрочь теперь. Это шумное заявление можно было бы счесть не столь существенным — мало ли чего не было и нет в России либо как бы было, но в действительности и не было, вроде сталинской Конституции! Однако есть основания думать, что без постижения уникальной природы российского «нонурбанизма» разобраться в особенностях местной культуры и тем паче в механике образа бытия трудно или вообще невозможно. Разумеется, в указанном выше элементарном смысле города не было и нет и на Востоке, не знавшем признаков гражданства-горожанства, порожденного миром греко-римских структур. Важно, однако, то, что не быть, как и быть, можно по-разному, и в России города не было совершенно по-иному, чем в Древнем Египте, средневековой Индии или Китае. Там никому и в голову не приходило равняться по европейской схеме Civilis-существования культуры, вообще обособлять культуру от среды, воплощающей в себе высшую ценность Традиции. Мы, в России, никогда не были в состоянии позволить себе такое безразличие, и даже самая страстная проповедь «самости» непременно отражает внутреннее признание ее трудноосуществимости, ежели вообще возможности. Но не можем мы отделаться и от всеохватывающей уверенности, что всё, что бы здесь, на Слободизация страны Гардарики

175

этих суглинках, ни произрастало, непременно не похоже на другое, и чем больше жажда воспроизвести чужое, тем страннее оказывается конечный эффект. С идеей города и формой города происходило и происходит то же. По естественной склонности к номинализму в России обычна исходная убежденность в ее принадлежности к кругу западной цивилизованности по крайней мере с Петра Великого. При такой точке зрения невозможность распознать «нормальный город» в некоторых застроенных территориях, отграниченных от окрестностей, в первую очередь вызывает чувство раздраженности. Мы словно сердимся на отечественную действительность за ее «неправильность» и ищем — начиная с В. О. Ключевского — объяснение этой неправильности и способы ее устранения так, чтобы, грамотно их применив, по крайней мере надеяться на то, чтобы законным образом числиться в европейском клубе по принадлежности. Несколько сложнее принять другую установку: мы имеем дело с особой действительностью, в которой все международные понятия вроде урбанизации обманчивы, подменяют и маскируют реальность. Если войти в эту феноменологическую позицию и стараться удержать в ней равновесие, то придется начать отстраивать модель средоустройства не столько обычным образом — от целого к частности, сколько путем восстановления или восхождения к целому от мельчайшего проявления этого целого, не данного нам в понятийных моделях. Вопрос о местонахождении такой «молекулы» совместного бытия в пространстве России далек от простоты, но, во всяком случае, целесообразно в начале 176

НА РАЙОНЕ

пути отказаться от двух крайностей. Одна — отталкивание от убежденности в том, что только пространство тотальной государственности как неделимая среда обладает постижимой сущностью. Естественно при этом стремление отыскивать так называемые корни в наиболее ранних исторических следах первичного землеосвоения. Другая — убежденность в том, что только микросреда бытования отдельного обособленного человека (даже не семьи) может быть изучена и понята с какой-то мерой полноты и определенности. Здесь естественно бихевиористское безразличие к историческому времени, иначе чем взятому в масштабе родовой и биографической памяти индивида. Представляется, что разумнее оттолкнуться от некоторой конечной целостности общежития в пространстве в данный момент, чтобы в дальнейшем осуществить развертывание во времени и пространстве к их пределам, охватываемым более- менее оснащенным сознанием. Летом 1993 г. мне довелось наконец добраться до «монады» российского «как бы урбанистического» бытия, каковой монадой мог быть только наименьший город России. Как и должно быть во всяком числовом ряду, должен быть нумер, завершающий весь ряд, — город Лихвин. До большевистских перекомпоновок Лихвин натуральным образом входил с уездом в состав Калужской губернии, после — с обычной в таких делах легкостью — он был сначала переведен в состав Тульской области, а затем лишен уездного статуса, но по причине гибели здесь бедного подростка от руки супостата в 1941 г. был переименован в Чекалин, затем и сохранил градский статус. Слободизация страны Гардарики

177

Особость Лихвина в том нечастом обстоятельстве, что он и в 1900 г. был наименьшим среди российских городов, что городу нимало не тесен п ланировочный корсет 1782 г. Так он и бытует на плане, высочайше конфирмованном государыней Екатериной Второй, когда п утаницу прежних улочек заменили обычной сеткой кварталов, с V в. до н. э. именуемой Гипподамовой. Впрочем, государыня была, как обычно, благоразумна и не пыталась втягивать в город старые слободы — Пушкарскую и Стрелецкую. И они тоже на своих местах. Не пытались включить в состав плана и крепостцу на высоком обрыве — крепостцы нет, но обрыв уцелел. В Лихвине 1240 человек — в 1900 г. было несколько больше: 1700 душ. Как и во всей России, умирает здесь существенно больше народа, чем рождается, выезжает в поисках лучшей доли больше, чем приезжает. Особость места в том, что большинство жителей суть советские рантье-пенсионеры, упрямые, подозрительные и самодостаточные. Живут они пенсией, но также и продажей молока и молочных продуктов, овощей и фруктов обитателям близкого «города» Суворова (т. е. квазипромышленной слободы), пытающимся трудиться на заводах, получающим за попытки относительно высокое жалованье и не выращивающим ничего. Еще один значимый источник пристойного существования лихвинцев — переход немалой части домов в режим летне-дачного использования наследниками и родичами. Чужим домов почти еще не продавали, так что некая община сохраняет самотождественность. 178

НА РАЙОНЕ

Из так называемого общественного производства в Лихвине имели место два очага индустриализации: молокозавод, на который всё еще приходят машины, и нечто под названием «комбинат», где строчили простыни, пододеяльники и наволочки, пока доставка сырья была плановой. Поскольку на «комбинате» трудятся дамы предпенсионного возраста, а исчисление пенсии гуманно разрешено производить из любых пяти лет стажа, то наличие или отсутствие сырья и работы мало кого беспокоит. Привезут что-то — есть работа, не привезут — тоже хорошо: «клубные» отношения вполне самодостаточны. Директор «комбината» — довольно молодая дама, избранная вполне демократической процедурою. Себе оклад она положила вполне сносный, от работы «комбината» существенно не зависящий, ибо, как принято в России, это не самостоятельное предприятие, а «филиал». Была попытка ворваться в технический прогресс, наладив производство пуховых подушек и одеял, однако с великой проблемой разделения пуха и пера местная рабочая сила не совладала и при помощи заезжих технологов, так что прогресс пришлось временно отменить. Как в гоголевском Миргороде, по Лихвину бродят овцы, козы, куры, гуси, собаки и кошки. Впрочем, какой-то особенной лужи нет, так как ее место занимает пруд, отрытый в начальной стадии перестройки благодаря энергии мэра, а теперь несколько заплывший илом. Лихвинское стадо насчитывает более 600 голов, что вполне сопоставимо с колхозным стадом, но, в отличие от колхозной живодерни, здесь животные хотя и некой усредненно-советской породы, но здоровые и миловидСлободизация страны Гардарики

179

ные. Мэр Лихвина, человек вполне замечательный, сумел отнять почти 30 гектаров удаленной и потому заброшенной пашни у ближнего упадочного колхоза, так что с огородными плантациями у горожан всё обстоит недурно. Вопреки традициям советской урбан-географии доказуемо, что поселение вполне может существовать и без так называемого градоформирующего фактора, под которым полагалось понимать индустрию. Есть средняя школа, а в ней — компьютерный класс иждивением какого-то спонсора: это уже сорок с лишком рабочих мест. Есть поликлиника (правда, профилакторий пришлось пока притворить ввиду обрушения профсоюзного царства) — еще три десятка мест. Работают библиотека и отделение Сбербанка. Есть хлебозавод — ни разу не ремонтированное здание постройки 1907 г.: совсем было хотели закрыть, новое построили, хотя оборудование еще не установлено, но теперь решили, что и в старом можно работать, — еще два десятка мест. Есть три продовольственных магазина, один — канцтоваров, один — «Одежда» (всегда на замке): еще мест пятнадцать-двадцать. К тому же и частный магазинчик приютился в щели, обнаружив вполне солидный спрос на заморские сладости, баночное пиво и прочие радости жизни. Что-то перевозится грузовиками, а те надо где-то чинить и заправлять (из того, что на станции автозаправки следов жизни не обнаружено, не следует, что рабочие места не заняты). Есть почта. Есть осколочные элементы районной администрации в виде разных инспекций. Есть водопроводная станция — водоразборные колонки на улицах действуют исправно. 180

НА РАЙОНЕ

Есть энергетическое хозяйство. Есть десяток мест в городской администрации. Поблизости функционирует леспромхоз, в основе своей паразитирующий на сдаче участков на поток и разграбление иноземным (Молдавия) заготовителям, что, разумеется, никак не убавило числа рабочих мест. Рейсовый автобус до Суворова и обратно минует по дороге огромное санаторное хозяйство профсоюзов (целых шесть пятиэтажных корпусов), всё еще заполняемое на сто процентов — там довольно рабочих мест. В целом набирается около 300 рабочих мест, так что при населении в 1240 душ, из которых 750 — пенсионеры и около 250 — дети (частью свои, частью подброшенные экс-лихвинцами, убывшими в Москву и иные центры советской цивилизации), Лихвин нуждается в импорте рабочей силы. Из года в год имеется около тридцати вакансий, заполнить которые сложно — из-за малых окладов иногородних не сманить, а местные, для которых казенное рабочее место есть приработок и душевный комфорт, имеют возможность выбирать и привередничать — о безработице не может быть и речи. Обычнейшая история — частично обеспечивая себя сам, Лихвин паразитирует на остаточной советской экономике не роскошно, но по отечественной мерке весьма приличным образом — во всяком случае, в городке всё еще на ходу около 300 частных легковых экипажей. Обычнейшая история и в том отношении, что вот уже почти восемьдесят лет вся эта полугородская инфраструктура опять-таки паразитирует на материальном субстрате, созданном где-то между 1880 и 1916 гг. В дозаСлободизация страны Гардарики

181

стойные советские времена здесь были возведены лишь гипсовый монумент с протянутой рукой, затерявшийся в листве, и еще знаки земного бытия бедного Саши Чекалина — их целых четыре, не считая имени городка: доска на домике, где жил; доска со звездой — на школе, где учился; плита под деревом, на котором расстался с жизнью; обелиск над местом, где похоронен. В застойную эпоху Лихвин обогатился, как уже было сказано, зданием Дома культуры на околице, типовой кирпичной школой, зданием узла связи, одним магазином и двумя жилыми домами — двухэтажными, но зато собранными из бетонных панелей. Всё остальное унаследовано и распадается неспешно. Впрочем, есть и признаки возрождения: так, завершается ремонт местной церкви, множество частных деревянных домов известным советским манером обкладывают снаружи кирпичом — не без художества; мэр с помощью сыновей-подростков героически восстанавливает прекрасный сруб старинной школы, откупленный у города еще в бытность мэра учителем по остаточной стоимости в 2000 рублей. И еще всё тот же мэр сумел выклянчить у района деньги на то, чтобы привести в порядок все шесть улиц города, но тут ударила инфляция — щебень точно привезли и свалили кучами, затем началась торговля с дорожниками, и к моменту моего отъезда она не завершилась. Еще в Лихвине возвышаются живописные руины тюрьмы, построенной при Екатерине, — в руинах обжились четыре семьи, приспособив их под сносное, т. е. почти нормальное, существование, тогда как единственная в городке столовая прекратила основную свою деятель182

НА РАЙОНЕ

ность по причине сугубой убыточности, сохранив, однако, нечто вроде кулинарии, так что ее зал не так уж редко открыт для российской формы «бара»: принесут, посидят за столом и пойдут себе дальше. Иных же мест общения нет. За исключением типового здания районного Дома культуры, где в наше время всё еще показывают кино, но также и осуществляют регистрацию брачующихся пар. И, по-видимому, места развлечений — уже частные — появятся не скоро: всё же массы населения недостаточно, а в силу географической локализации на проезжих рассчитывать не приходится. И так, в течение двух-трех недель разлива верховой Оки, городок отрезан от дорожной сети (разве что по полузаброшенной одноколейке пропустят поезд из Козельска), поскольку в 60-е годы по соображениям экономии мост построили столь низким, что полая вода перекрывает его полностью. Как ни парадоксально на первый взгляд, но сегодняшний деидеологизированный Лихвин (впрочем, оформленная оппозиция рьяному труженику мэру есть, и вполне возможно, что ненавистного «демократа» она на ближайших выборах и сместит) в значительно большей степени похож на европейский город, чем иные крупные поселения. Похож тем, что существует для себя и по своим правилам. Не похож же тем, что он, с одной стороны, бытует явно успешнее, чем городки в зонах острой экономической депрессии, если иметь в виду психологию душевного равновесия, а с другой — как-то пронзительно почти лишен признаков повседневной социальной жизни. Слободизация страны Гардарики

183

Как ни парадоксально это звучит, но нынешний Лихвин в наибольшей, пожалуй, степени за всю свою многовековую историю приближен к городскому существованию, так как практически не ощущает на себе начальственного гнева и живет «сам по себе». Нелишним будет вспомнить, что, отвечая на анкетный лист Академии наук, разосланный по прямому указанию Екатерины Второй, бургомистры были на редкость единодушны в ответе на вопрос 21: «В чем упражняются обыватели?» (немецкий оригинал академического текста явственно проступает сквозь дословный перевод). Ответ был краток и одинаков: «обыватели упражняются черной огородной работою», тогда как ни торгов, ни прочих каких занятий не отмечено почти нигде. Излюбленным поводом самоудовлетворения отечественных историков издавна служило упоминание того, что в варяжских странах Русь во время оно именовалась Гардарики. По причине застарелой нелюбви к иноземным наречиям отечественные историки без затей переводили это звучное слово как «страна городов», и, хотя усилиями А. Гуревича смысл слова «гард» обрел исходное свое содержание, на мифопоэтику россики в стиле Б. Рыбакова и его бесчисленных аспирантов это не повлияло ничуть. Гард или, если уж быть точным, гърд (g’rd) был и есть прямой и очевидный эквивалент города-ограды, огороженного двора свободного крестьянского рода — не более того, но и не менее того. Однако же привязанность к отчаянной модернизации, в силу которой слово «город» в переводном с европейского смысле urbs, или town, или stadt оказалось заброшено в глубь по184

НА РАЙОНЕ

лулегендарной начальной истории России, не может ничего потерять в случае столкновения с историко-филологическим розыском: очень хочется, чтобы города были, чтобы их было много — значит, они были. В связи с этим обычнейшим приемом археологов было и остается манипулирование попеременно двумя словами: «город» и «городище» — их как горячую картофелину перебрасывают с руки на руку до тех пор, пока утомленный читатель готов будет смириться с чем угодно, будь то уравнивание огороженной территории с застроенной территорией или утверждение типа «Если феодальные усадьбы представляли собой плотно застроенные и обжитые укрепленные пункты, то городища — центры волостей, по-видимому, не использовались постоянно в качестве поселений. Это были пункты сбора дани, здесь вершился суд, объявлялись княжеские распоряжения и т. п.» (1). Города в европейском смысле худо укоренялись на российской территории в любой период ее никогда не завершаемого освоения, потому и с городской формой культуры у нас постоянные трудности, и само ее наличие было и остается под вопросом. Под городской культурой Европой уже лет пятьсот понимается (с обязательными реверансами в адрес экзотических регионов) культура вообще — особая среда порождения, распространения и обмена ценностей между относительно свободными гражданами, каковых греки именовали «политеи» или причастные к политике. Разумеется, не возбраняется заниматься сюжетом нонурбанизма на сугубо литературном материале, однако всё же целесообразнее привлечь к этому сюжеСлободизация страны Гардарики

185

ту опыт личных наблюдений, происшедших не только вследствие праздной любознательности, но также и в силу профессиональной вовлеченности в трудности выживания поселений. Лихвин, возведенный на крутом западном берегу Оки, отстоит лишь на 25 верст от столицы древнего Козельского княжества и известной Оптиной пустыни, однако прямой дороги через пологий водораздел, заросший лесом, не было и нет. Оставалось идти пешком: сначала по грунтовой дороге лесничества, затем по шпалам одноколейки, затем по неожиданно хорошему шоссе, в стороне от которого виднелись копры заброшенных шахт, увенчанные изрядно поросшими березками. Лес раздвинут, и на поляне высится этакий Небесный Иерусалим в сборных панелях — поселок городского типа Сосенский. И по качеству дорожного полотна, и по мощности пожарного депо, и, наконец, по «художественно исполненным» указателям можно сделать безошибочный вывод о том, что в лесу затаилось дитя ВПК, ныне переживающее не лучшие свои дни, хотя пяток шахт функционируют. Имя поселкам городского типа легион, проживает в них до четверти населения, причисляемого статистикой к городскому. Однако эти неопознанные нелетающие объекты так и остаются загадочным и затерянным миром. Форма города у них есть, внешние атрибуты городского бытия — тоже. Но это ближе всего к companytowns в их наиболее старомодном, девятнадцатого века, издании. Сосенский, как и тысячи его двойников, возник как часть советского индустриального «бизнес-плана», был вкалькулирован в состав «основного производства» 186

НА РАЙОНЕ

и по сей день остался в практическом единовластии индустриальных баронов. Был момент, когда вместе с утратой неисчерпаемых кредитов несколько ослабла самоуверенность баронов, и группки «демократов» в ПГТ попытались захватить власть — советскую, разумеется. Но наряду с неопытностью новой власти ее окончательно подкосили долгожданные реформы, которым бароны сопротивлялись по неразумию. Теперь в Сосенском уже воцарилось АО закрытого типа, так что статус-кво можно в целом считать восстановленным. В структурном смысле ПГТ — поселки городского типа — мало отличаются от всё тех же исконных слобод: ямских, стрелецких или пушкарских, хотя прямая сословная повинность и замещена в новой слободе тотальной зависимостью от монопольного работодателя — с большей или с меньшей степенью просвещенности. Конечно, было бы неразумно вполне приравнивать мир ПГТ к миру военных городков, нынешних или старых: всё же отсутствие полной регламентированности Уставом привносит в первый толику если и не свободы, то некой внешней расслабленности. И всё же различия менее существенны, чем сходство — во всяком случае, мой опыт знакомства с миром военных городков убеждает в том, что имитация подчинению Уставу успела достичь высочайшей степени изощренности. Такие существенные мелочи, как незаделываемые проемы в ограждении, которыми пользуется всякое разумное человеческое существо, дабы не вступать в конфликт с местным правом, позволяют убедиться в том, что лозунг выживания, впервые предъявленный в названии Слободизация страны Гардарики

187

картины Ярошенко «Всюду жизнь», остается опорой российского нонурбанизма. Нет смысла сосредоточивать внимание на особом мире ВПК с его «закрытыми» городами, в особенности теми, что были порождены Министерством среднего машиностроения, многолетний заместитель главы которого г-н Коротков был в самоощущении современным Давидом-строителем и поощрял архитектурные «излишества» Навои или Шевченко (ныне Актау), вплоть до высверливания в материковой скале огромных лунок для высадки в них деревьев, полив которых обеспечивался опреснителем при АЭС. Нет смысла потому только, что хотя это и обширный затерянный мир, в состав которого входило до недавна около пятидесяти поселений (включая заброшенные города-призраки вроде Желтых Вод, населенных давно только тарантулами), но всё же нас интересуют не исключения, а общий порядок вещей. На пределе возрастания ряда монопромышленных слобод, начинаемого ПГТ, вроде Орджоникидзе в Крыму, затерявшегося за горой между Феодосией и Коктебелем, обнаруживаются слободы уже совершенно гигантских габаритов — Тольятти и Набережные Челны. Эти химерические, по полмиллиона жителей каждое, порождения советского планирования всё же слишком велики, чтобы целиком укладываться в моносхему. Так, в Набережных Челнах всё же сохраняется различие между «городом», созданным в 50-е годы «под» строительство ГРЭС и шлюза, и Автозаводским районом, неотрывно сцепленным с близким КамАЗом. В Тольятти сохранился контраст между «старым городом» 50-х, 188

НА РАЙОНЕ

т. е. степным Ставрополем, переселенным на новое место в связи со строительством Куйбышевского гидроузла, и «городом», порожденным комплексом АВТОВАЗа. Как ни парадоксально, но «сталинские» города, созданные преимущественно рабским трудом, несли в своей имитационной форме города большее человеческое начало, чем «города» брежневской, куда более либеральной поры: нормальных габаритов дома, нормальных пропорций дворы. Искать за этим идеологических оснований было бы неверно. Всё дело в том, что, когда форма города лишь имитируется, а созидается всего лишь слобода, решение естественным образом передается тем, кого определяют специалистами по городской форме, — а рхитекторам. Архитекторы же, предоставленные самим себе, способны либо по инерции воспроизводить некие «городские», т. е. европейские, стереотипы, пока ощущают себя преемниками исторической формы, либо увлечься отчаянным абстракционизмом, когда связанность с культурой формы разорвалась. При имитации формы города происходит натуральное высвобождение от последних следов реальности человеческого существования, и композирование в почти картографическом масштабе не сдержано почти ничем. Поскольку же размеры тела архитектора от этого не зависят, а изображать планировку принято на доске, легко понять, что работать на планшете с габаритами больше чем 2 × 3 метра нельзя технически. Чтобы поместить суперслободу на таком планшете, остается уменьшать масштаб изображения и рисовать форму города в масштабе 1:10000. В таком масштабе обычная улица шириСлободизация страны Гардарики

189

ной метров 12–20 должна быть представлена полоской 1,5–2 миллиметра, т. е. быть почти неразличимой с того расстояния в несколько метров, с которого принято глядеть на генеральные планы при обсуждении с экспертами или во времена визита большого начальства. Вполне естественно при этом оказывалось воспроизводить «форму проспекта», придавая ему ширину 300 метров, и соответствующих габаритов «форму площади», а затем уже возникало естественное стремление сочинить присутственные места так, чтобы и их габариты соответствовали пространственной ситуации. Поскольку же, в свою очередь, за исключением партийного дома и «дворца культуры», зал которого был нужен для конференций, никакое более «общественное» строительство не финансировалось, в гигантской слободе воцарился пустырь — форма пустыни или «дикого поля». Впрочем, и здесь нет качественной новизны. Перепланировка поселений под европейскую «форму города» при Екатерине Второй и Николае Первом также осуществлялась по планам, составляемым лишь в отношении к листу бумаги, нередко срочно и заочно. Так, в славном Тихвине главная площадь обнаружилась с перепадом высот в три сажени между противоположными ее сторонами: рисовали на плоскости столь спешно, что ввиду отсутствия данных топографической съемки таковыми было естественнее всего пренебречь, положившись на милосердие Создателя и утрату монаршего внимания к результатам подписанных сугубо концептуальных решений. Точно так же при устройстве главных площадей Полтавы или Петрозаводска изображалась 190

НА РАЙОНЕ

«форма площади», круг в первом случае, овал во втором, но если петрозаводский овал окаймлен хотя и заниженными, но как-то соответствующими пространству корпусами присутственных мест и губернаторского палаццо, то в Полтаве посреди города — своего рода модель поля, напоминающая о том, что наши предки некогда удалились в леса именно из степи, уступив «поле» натиску скотоводов. И тогда причина была проста и сугубо инструментальна: при изображении кварталов новой «формы города» было ясно, что изображается интервал между проездами, который в дальнейшем будет заполнен огородами на 3/4, а постройками на 1/4, но логика рисунка такова, а форма прямоугольника обладает такой магической силой, что получить «форму площади» при этом можно было одним способом. Под второстепенную площадь «изымается» прямоугольник квартала, под главную — двух или четырех кварталов. Всё очень просто. Таким же образом поступали и при проектировании суперслобод, но «кварталу» Тольятти назначили габарит по сетке 1000 × 1000 м, а в Набережных Челнах ограничились созданием «островных» групп, прозванных жилыми комплексами. Проездам даже назначили позже имена, но те не приживались, и почтовый адрес определялся просто: Комплекс # 23 и т. п. Под играющей рукой зодчего, рисовавшего форму города по вдохновению, ибо оснований делать иначе не было никаких, возникла структура, ставшая питательной средой для молодежных гэнгов, отстройка коих осуществилась сама собой — по «комплексам». Слободизация страны Гардарики

191

Слобода, довольно успешно имитирующая форму города, — основа иллюзорной вещественности российского нонурбанизма. Несколько сложнее на первый взгляд обстоит дело с древними и при этом разраставшимися поселениями, форма которых отразила в себе наслоения многих времен, что и создает немало иллюзий. Конечно же, первенство здесь бесспорно принадлежит Москве, которую уже в конце XV в. заезжий итальянец Амброджо Контарини весьма удачно определил как terra di Moscovia или даже il resto di terra, четко отличая от нее il Сastello, т. е. Кремль. Заметим, что лишь в завещании Ивана III Москва была определена как вотчина наследника, хотя в действительности отношения собственности сохранялись еще в запутанности. При самом же строителе Успенского собора стольный град всё еще был рыхлой агломерацией вотчинных владений не только членов обширного великокняжеского дома, но и служилых князей, и старомосковского боярства, и нового боярства, прибывшего в Москву вместе с бывшими удельными князьями. При каждом из этих княжеских или боярских дворов возникали собственные ремесленные слободы, не говоря уже о полях, лугах и огородах. Позже происходит шаг за шагом выдавливание, так что монопольная позиция великого князя и его двора была закреплена — не столько, впрочем, за счет какой-то радикальной перепланировки, сколько отъемом или переемом собственности — иногда с компенсацией, чаще без таковой. В любом случае и во времена первых Романовых стольный град был необычайно широко раскинувшей192

НА РАЙОНЕ

ся рыхлой агломерацией слобод, разделенных полями, вспольями и лугами. Если за несколько столетий Китай-город всё же стал своего рода даунтауном, частично воспроизводя не только форму, но и структуру бытия европейских аналогов, то уже на Белый город европеизация смогла посягнуть всерьез только после наполеоновского пожара. Не лишено интереса проследить, с какой последовательностью terra di Moscovia продолжала и продолжает воспроизводить собственную структуру, несмотря на смену династий и режимов. Популярное в прошлом веке суждение о Москве как большой деревне неверно по существу — она была и остается рыхлой агломерацией слобод (частью агропромышленных, как Измайлово или Коломенское, и промышленных, как Гончары, или полупромышленных-пустырных, в целом занимающих до 40% площади юридического города), а также «сел», частью — жилых или спальных, к которым уже в наши дни всё добавляются новые: сначала Тёп лый Стан и Битца, а теперь и Жулебино, и Южное Бутово. Terra di Moscovia продолжает процесс наползания на Московский край, очевидным образом стремясь поглотить его весь без остатка. Москвичи были горожанами в такой же, если не в еще меньшей степени, чем обитатели других поселений России. И всё же вопрос о статусе их существования в пространстве не столь уж прозрачен. Вроде бы стремясь в полноте руководить поведением каждого податного индивида, российская система власти категорически не желала смириться с необходимостью нести расходы по реализации этой четко выраСлободизация страны Гардарики

193

женной воли и уже поэтому, перелагая бремя расходов на ту или иную ассоциацию индивидов, начиная с деревенской «верви», задним числом переименованной в «общину», явочным порядком признавала за индивидом изрядную толику самодеятельности. Естественно при этом, что сохранение высокой, наивысшей степени неопределенности норм являлось (и является) условием sine qua non устойчивого в самой неустойчивости своей порядка вещей. У такой неустойчивости масса достоинств, так как она исключала самую возможность соотносить последующие деяния с предыдущими по единому основанию и тем самым — критику даже как возможность. Но у нее была и есть оборотная сторона в том, что, изустно утверждая единство воли, власть негласно принимала, в форме обычного права, неопределенность обязанностей всех податных существ вне отправления податей. Из героических усилий власти предержащей не отпускать вожжей ни на единый миг, столь блистательно каталогизованных М. Е. Салтыковым-Щедриным, не так уж многое получалось. Стремясь сохранить от сокращения численность податного населения и притом тяготея к предельному упрощению расчетных процедур, власть пыталась блюсти, чтобы всяк занимался исключительно предписанным ему делом. Крестьянам воспрещалось торговать — однако упорная частота угроз в указах властей в адрес «торгующих крестьян» со всей ясностью показывает, что это традиционный российский способ заклинаний, стопроцентно повторяемый мэрией Лужкова в наши дни. Стрельцам полагалось совершен194

НА РАЙОНЕ

ствоваться в военном ремесле, однако так как выплата жалованья задерживалась регулярно, то на мирные ремесленно-торговые занятия стрельцов власти смо трели сквозь пальцы. В связи с этим податные ремесленные слободы поднимали несусветный вопль протеста на, сказали бы мы сегодня, некорректную конкуренцию — с тем же эффектом, что и нынешние протесты торговцев «в законе» против коммерческих операций под прикрытием государственных, муниципальных или благотворительных вывесок. Купцам было тоже не сладко — б удучи записаны в «сотню», они оказывались под угрозой выбора старшиной, что ничего, кроме неприятностей, не обещало, тогда как экстраординарные поборы были столь же уверенно предсказуемы, как нынешние повышения налогов. Любопытно также и то, что единственным более или менее надежным имуществом москвичей (дома сгорали в пожар, как свечки, одни трубы оставались, но печку всегда можно было обстроить избой заново) было пространство как таковое. При, казалось бы, явном избытке пустой и пустующей земли места никогда не хватало. Всякий законный, т. е. включенный в опись как тянущий тягло, владелец двора становился в московских условиях держателем арендаторов и субарендаторов, которые именовались «дворниками» и обеспечивали владельцу некий стабильный доход. И вновь замечательное в своем роде постоянство ситуации, прекрасно известное сегодня всякому, кто пытается найти в Москве сотню квадратных метров для устройства собственного офиса или мастерской. Слободизация страны Гардарики

195

С одной стороны, москвичам приходилось сложнее других, так как над каждым вздохом обывателя надзирало великое множество всевозможных начальников. С другой — легче других, потому что из близкого соседства множества начальств и постоянной путаницы в разграничении полномочий между имперскими и городскими властями следовало великое множество неувязок и проволочек, так что для тихого своеволия обывателей всегда доставало места. Только в серьезное большевистское время, когда специфическая арифметика по Маяковскому (единица — нуль) возобладала над традиционной, своеволие было твердо согласовано с позицией всякого «нуля» на иерархической лестнице, тогда как множество таких лестниц одновременно придавало и своеволию привкус вечного риска. Именно в это замечательное время традиция подмены города одной «формой города», блистательно предъявленная Петербургом, приобрела настоящее стремление к абсолюту. Всё пространство СССР выстроилось в системе концентрических кругов, уже тем обозначив победу «формы страны» над страной. Категория близости к идеальному центру нового мироздания имела немного общего с географией: Ленинград был «ближе», чем какой-нибудь Можайск, ибо это был «город трех революций»; Магнитогорск был «ближе» Вологды, так как это была «стройка пятилетки», т. е. как бы в самой Москве осуществляемая; Тбилиси был «ближе» Ташкента, но не в силу натуральной своей близости, а в связи с родством с тотемным прародителем; Сталинград — тем более. Концентрика продлевалась внутрь физической 196

НА РАЙОНЕ

Москвы, так как подлинным центром мироздания был по внешнему обводу Кремль, а уже в его центре — собственный кабинет Вождя или даже лампа на его столе (при этом стилистика немецкого «модерна» в ее стойке и абажуре утрачивала здесь всякий смысл, ибо то был Светоч). Игра с замыканием новой вселенной на фигуре Основоположника, в облацех венчающей суперпостамент Дворца Советов, завершилась, как известно, его мистическим воплощением в целлулоиде нескольких фильмов, последним из которых был, кажется, «В шесть часов вечера после войны». Напротив, финальным актом сооружения семи пирамидальных объемов высотных зданий стало создание еще одной уже не мыслимой только, но видимой воочию оправы вокруг известного кабинета, в коем, однако же, Хозяин уже не рисковал появляться, закрывшись в Кунцево и тем еще раз уподобившись государям. То, что в имперских мечтаниях Романовых было всёже весьма ослаблено и снято их домашне-романтическими устремлениями вовне центра (Петергоф, Павловск, Царское Село) и невнятностью — то ли шпиль Петропавловской крепости, то ли Адмиралтейства, то ли Ангел на вершине Столпа, было наконец выражено вполне и до конца. В нелюбви к большому городу большевики также наследовали Романовым, но вместо собственного бегства в приятную пустынь Гатчины или Царского Села с их загородными дворцами предпочли «форму города» надеть на город людей как плотный намордник. Еще раз напомним, что до 1936 г. не было и городских советов при всей их ублюдочности — только губернские, т. е. и этим город Слободизация страны Гардарики

197

был как бы сплющен и размазан по обширной территории. Городские же советы были учреждены разом с районными, т. е. физиономичность самой власти была сразу же по учреждении ее раздроблена на фрагменты, значимость которых также была символизована предельно: в Бауманском голосовал Сам, Сталинский был самоочевиден, Ленинградский был освящен именем города-знака. Даже само схождение районов узкими клиньями к Кремлю отграничило районы «центральные» от лишенных этой великой чести периферийных. Физическая Москва могла при этом обитать в полуподвалах Центра и многообразии бараков, быть расквартирована по сугубо ведомственному принципу, вплоть до насильственного выселения из прежних домов, вдруг объявлявшихся ведомственными. Существование физической Москвы имело лишь то значение, что она всё же несла на себе каркас идеальной «формы города», так что десяток новых ведомственных обиталищ вдоль бывшей Тверской и Большой Калужской полностью замещал собой широковещательную реконструкцию. Всеобщий, тотальный характер ведомственной принадлежности человеческого существа еще раз устранял границу между городом и негородом, оставляя за собственно «городом» только полулегальный мир «дна». В то же время наличие или отсутствие паспорта четко делило страну на «городскую» и «сельскую» половины, так что всякий обладатель паспорта был бы в некотором смысле вполне «москвичом», когда бы не система тайных кодов и отметок, выбрасывавших из этого привилегированного состояния всех, кто был «ми198

НА РАЙОНЕ

нус три» или «минус тридцать», что возродило формулу черты оседлости в рафинированном виде. Слитность города со страной, невыделенность его тела из ее массы была дополнительно обозначена апологией символического Пути к пяти морям, предметно очерчена протяженными гранитными набережными во имя отождествления с Петром в черте города и в цепочке шлюзов, представлявших собой триумфальные арки на пути к Кремлю и Кабинету, будь то канал Москва — Волга или — уже после войны — Волга — Дон. Размножение тотемных статуй Вождя также работало на выравнивание всей страны, ибо присутствие монумента словно переносило точку его стояния к живому первоисточнику за стеной у Красной площади — с этой точки зрения отсутствие статуи в Кремле и на площади было совершенно логично. Мы говорим только о Москве, вернее, о «форме Москвы», игнорируя все прочие населенные пункты, совершенно резонно — ибо других пунктов в символическом мире Советов не было. Вернее, они были, но только как тени, как ослабленные иносущности всё той же Москвы. К реальной Москве и реальным городам это имело лишь то отношение, что эманация власти должна была получить непременное отражение в собственных «кремлях» в каждой населенной точке советского пространства. Эту тенденцию послесталинское время не только не ослабило, но и укрепило, размножая предметы и имена, будь то «черемушки» или «дворцы съездов». Наконец, еще одно как бы несуществующее обстоятельство вело к снятию границы между городом и неСлободизация страны Гардарики

199

городской частью страны. О нем бегло говорил Солженицын: всепроникающий характер «зоны», метастазы которой начинались в каждой третьей подворотне, за каждым вторым забором, за каждым фасадом, в каждом казенном здании. К 53 г. границы «зоны» или «опричнины» с новой «земщиной» установить было всё сложнее, и хотя изрядная доля лютости из этого феномена ушла с хрущевских времен, всё же всепроникающая система «почтового ящика» (что может лучше выразить уравнивание точек пространства, чем почтовая кодировка) осталась имплантирована в тело социального пространства более чем надолго. В боковом фасаде Исторического музея, напротив мемориальной доски правдолюбца и страстотерпца Радищева, было помещение, где на двух дюжинах экранов просматривалось всё пространство Красной площади и подходов к ней, равно как и прослушивалась каждая квадратная сажень. При столь мощной представленности нового совершенства собственно административная форма города могла быть без особых забот унаследована от прежнего режима. До июля 1917 г., когда Временное правительство попыталось осуществить реформу градского управления, и вновь, окончательно с весны 1918 г., социальное тело города членилось на полицейские части. По малочисленности полиции в роли ее штатского вспомогательного корпуса выступал институт дворников, и эта парная структура существовала уже так давно и прочно, что странные идеи реформаторов из Временного правительства относительно гражданских свобод были понятны разве что одному из тысячи. Тем более так, 200

НА РАЙОНЕ

что вошедшая в пословицу коррумпированность этой парной структуры нисколько не мешала относительной вольности перемещений, хотя и держала всякого в состоянии необходимой настороженности. Полицейская часть была естественной «монадой» городского бытия, в целом недурно обеспечивая обратную информационную связь и сбор статистических сведений по линии Министерства внутренних дел. Любопытно при этом, что хотя епархиальное членение на приходы имело место, оно обладало только одним значением — сугубо внутрицерковным, обозначая собой наследуемые и вакантные места священников и дьячков. Остаточные следы хотя бы некоторой роли приходской сетки можно при желании усмотреть в системе адресов, где церковь-ориентир, как правило, выступала первым элементом ряда последовательного приближения к имени домовладельца, однако думается, что за этим элементарное и потому сугубо полицейско-пожарное удобство ориентации и более ничего. Рядом со структурой полицейских частей приходская сеть едва различима, что и естественно, ввиду удержания Синодом полноты дисциплинарной власти вплоть до реанимации Патриархата (скорее «формы Патриархата») усилиями Временного правительства. Социально-к ультурного смысла система приходов не имела напрочь, проявляясь единственно в бытовой привычке ходить в ближайшую церковь. Советская власть оценила устоявшуюся систему как добротную и ограничилась тем, что удесятерила ее численное выражение: полицейские части оказались расСлободизация страны Гардарики

201

членены на значительно более мелкие милицейские участки, так что ежедневный ритуал обхода «участковым» стал неотъемлемым элементом жизни теперь уже каждой коммунальной квартиры, а всё еще сохранившийся корпус дворников оказался стократ усилен корпусом управдомов и доверенных квартиросъемщиков. На этом социальная форма города остановила свое развитие и с хрущевского времени пребывает в состоянии неуклонной поступательной деградации, пышный декаданс которой пришелся уже на наши замечательные дни почти полной свободы выражения откровенной силы. Есть одна преемственная черта, которая позволяет говорить об относительной устойчивости «структуры города» при всем его подлинно слободском характере. Как и во всей Европе и даже в большей степени, из-за отсутствия самостоятельных цехов и гильдий в русском огороженном городской чертой пространстве бок о бок соседствовали всегда убогие хижины, средние по достатку владения и хоромы относительной роскошности. В некотором смысле уравненные и усредненные протяженностью равноглухого забора, эти владения свидетельствовали о своего рода градском эгалитаризме — четкое сословное право на локализацию не замечено, хотя внеправовые действия по вытеснению или устранению нежелательного соседства могли случаться нередко. В период бума, который многими с изрядным допущением именуется российским капитализмом, прежняя структура не была поколеблена, так что ее останцы всё еще замечены в центральных частях городов, отнюдь не ис202

НА РАЙОНЕ

ключая Первопрестольной. Впрочем, при создании столь нового явления в российском городе, как доходный дом, произошла замечательная в своем роде вестернизация, в ходе которой социальная структура обрела неожиданную трехмерность: меняя статус от фасада, выходящего на главную улицу, к третьему световому двору и от бельэтажа до мансарды или ее заменителя. Первичное большевистское «уплотнение» перенесло новую, скорее сословную, чем классовую структуру внутрь коммунальной квартиры, выстроив, хотя и не сразу, сложную систему приоритетов локализации комнат относительно передней, телефона, ванной комнаты и черного хода. Но это был очевидный паллиатив, и зрелое сталинское градостроительство тяготело к формированию вполне замкнутых структур «домов специалистов», но, за редким исключением (Дом правительства в Москве, Городок чекистов в Свердловске, группы по Лесной улице в Ленинграде и т. п.), размах был недостаточен, и соседства с прочими вполне избежать не было возможности. Бурное сокрушение деревянных домов в эпоху великого хрущевского переселения до некоторой степени ломало стереотип, формируя невиданный предметный эгалитаризм, однако уже к концу 60-х годов прежний порядок был восстановлен, и «дома улучшенной планировки» начали возникать в прямом и открытом соседстве с пяти- и девятиэтажными сборными емкостями для статических единиц горожанства. Десятилетием позже такие дома вновь, по-сталински, начали группироваться в отдалении от прочего городского люда. И наконец, уже в наше время наблюдается норСлободизация страны Гардарики

203

мальный и признанный процесс имущественной сортировки горожан по кварталам и группам кварталов. Экономическое начало, всё еще теснимое традицион ным началом привилегий, начинает проступать в своей спокойной наготе, что, возможно, открывает главу собственно городского существования, вне экономических оснований немыслимого. Мы можем оставить в стороне множество элементов того, что именуется обычно городской инфраструктурой, начиная от водопровода и кончая транспортом и уличным освещением: довольно последовательно поспевая за мировым прогрессом, Россия в этом отношении сохраняла отчетливо патерналистскую схему поведения. Масляные, а затем газовые, керосиновые или электрические фонари могли быть дарованы обывателям или нет, от самих обывателей сие не зависело, и им оставалось ждать, надеяться и выражать восторг, когда надежды нечаянно сбывались. Речь всё о той же «форме города», которая затрагивала, разумеется, жизнь обывателя, но исключительно в страдательном залоге его самосознания. Единственное, что при всех режимах не возбранялось, — писать жалобы и прошения, если при этом не утруждали начальство сверх меры его терпения. Ничего, что в этом отношении выделяло бы горожан сравнительно с обитателями деревни, выселок или аула, не обнаруживается достаточно долго. Здесь мы можем наконец освободиться от груза первичной эмпиричности, в которой несть числа любопытным деталям, в совокупности не приближающим нисколько к пониманию целого. По-видимому, самое интересное заключается в осмыслении того, каким об204

НА РАЙОНЕ

разом в стране Гардарики соотносились и соотносятся между собой город или, скорее, пространство интенсификации общежития, и то, что следует признать либо по меньшей мере именовать культурой. Если в полулегендарные домонгольские времена можно всё же говорить о некоторой культуре княжеского двора, заимствованной в формах и литературных сюжетах у северо-западных и западных соседей, то в Московские времена и особенно после триумфа иосифлян над нестяжателями мы имеем дело исключительно с государственной формой культурных институтов. При этом нет даже оснований говорить о каком-то противостоянии между этой «верхней» культурой и обыденно-бытовой, ибо в торая была почти без остатка п оглощена п ервой (характеристика Елисаветы Петровны, данная в свое время Ключевским, сохраняет силу и вперед по времени, и назад). Двор поглотил собой поселение, да и другие поселения тоже, недаром все бесчисленные волости управляются из одного Приказа, напрочь не позволяя им, даже в зажиточной и образованной части, обособиться. Записи о твердом преследовании «умников», т. е. едва ли не еретиков, хотя и скупые, говорят о многом. Заметим также, что единственные солидные авторские источники, которые до нас дошли, принадлежат перу или приказного дьяка Феодосия Курицына с его «Лаодикийским посланием», а позже думного дьяка Котошихина, или ученого крестьянина Посошкова — мещане, по-видимому, безмолвствуют. Самозамкнутость и ретроградность православного монастыря, тотально отгороженного от «еллинских мудростей», лишали его шанса на самостоятельную кульСлободизация страны Гардарики

205

турную работу, о чем уверенно свидетельствует бурная история Соловецкого монастыря, вполне развитого в хозяйственном, но не в интеллектуальном отношении и в лучшие свои Колычевские годы. Московский Кукуй был, конечно, зрелой колонией, но в пространстве города-страны это было «антипространство», черная дыра, в опасные недра которой мог дерзнуть заглянуть только Петр. Его героические усилия привить западные инженерно-инструментальные навыки мощному стволу местного dolce far niente породили-таки первые, пусть хотя бы внешние признаки собственно городского поведения — «форму городского общежития»: ассамблеи, театральные храмины, регулярство застройки, невиданность дерзкого шпиля над военной, но уж по крайней мере нецерковной постройкой, триумфальные арки и фейерверки, регулярные сады, где приказано было веселиться с усердием, и пр., и пр. Подобно тому как smile, please! рано или поздно порождает привычку учтиво улыбаться, военные парады и уподобленные им во всём «градские» празднества, навык чтения газеты и глазения на зрелища, приученность к аккуратности иноземца, с утра пораньше открывающего свой «васиздас», — всё это с чрезвычайной скоростью за пару поколений породило совершенно новую геометрию пространства культуры. Нравилось или не нравилось это, но пришлось привыкнуть, что в центре страны — петербургский двор и смесь обслуживающей и озирающей его мещанской толпы, познающей толк в моде — моде на всё. Филипп Филиппович Вигель оставил нам несравненные в язвительной точно206

НА РАЙОНЕ

сти описания, будь то смена стилистики салонов и гостиных от Екатерины к Павлу и затем — к Александру (чего стоит одна трактовка фрака и круглой шляпы при Павле как наказуемого революционизма) или смешноватое отражение столичности в жилищах пензенской аристократии. Материалы мемуаров нарастают с каждым десятилетием весь девятнадцатый век, и всё это информационное богатство свидетельствует о том, что из механического повторения придворных артикулов вырастала всё же шаг за шагом авторская имитация — светского ритуала, убранства, музицирования, живопи си, литературы: примерно в этой последовательности во времени. Всё это, однако, любопытным образом распределяется в пространстве: Двор как реальность или как удаленный идеал — Поместье, в какой-то мере уже сближенное с чем-то вроде английского manor house после опубликования указа о вольности дворянства, тогда как городская усадьба оставалась всё еще скорее сезонной городской квартирой, не более. Здесь мы впервые соприкасаемся с предметом, нуждающимся в пристальном внимании, поскольку предыдущие эпохи недокомментированы и полулегендарны. Культурные ценности транслируются в особом сложно организованном пространстве. Одну структуру можно именовать казенной — отношения между индивидами и семейными кланами отстраиваются в ней относительно табели о рангах и правил игры, задаваемых Двором. Это суть отношения служебно-светские, формализованные, формируемые в Петербурге как единственном центре (иными словами, здесь Пушкин важен в чине каСлободизация страны Гардарики

207

мер-юнкера). Другую структуру можно именовать соседской — отношения между индивидами и семейными кланами отстраиваются в ней от физического соседства помещичьих усадеб в необозримом пространстве (здесь Пушкин важен в роли владельца Михайловского). Казалось бы, ничего специфического здесь нет — до реального торжества презирающего время капитализма (а частью и после) сезонные перемещения образованного сословия из города и в город были нормой для всей Европы. Однако всё то же специфическое обстоятельство сверхпротяженности придает стандартному процессу совершенно особое качество. Достаточно вчитаться в страницы «Багрова-внука» Аксакова или меморий князя Кропоткина, чтобы ощутить в полноте значимость великих сезонных переселений в дальние поместья и обратно. Переход из одного мироустройства в другое был столь растянут во времени, что мы имеем дело не столько с преодолением пространства, сколько с растворением в нем через ступенчатую метаморфозу, начинавшуюся за городской заставой. Взаимодействие обеих структур было естественным и неизбежным, ибо ролевые позиции замыкались на тех же индивидов, однако в первой, в ее абсолютном выражении, обязывала схема подчинения единому Pater Patriae как Pater Familia по совместительству (Николай Первый, лично проверявший, не спят ли будочники), тогда как во второй — отношения вырабатывались еще и лично, иногда личностно. В первой структуре дистанцированность от плебса была тем абсолютнее, чем сильнее провозглашалась «народность», во второй — говорить 208

НА РАЙОНЕ

о дистанцированности не приходится ни в коем случае, причем трансляция ценностей осуществлялась в оба направления: от бар к дворне и ее крестьянской родне и обратно. Наконец, в городской усадьбе-квартире, переполненной дворней, обе ролевые структуры неизбежно сложным образом соприкасались и взаимодействовали, уже тем закладывая основы разночинной взрывоопасной культурной метизации. Крепостным мастерам с немалым трудом удавалось относительно воспроизводить мебель Рентгена, Гамбса или Чиппендейля — затем уже восхитительным образом детали «античного» декора воспроизводились топором в убранстве крестьянских изб, а бесчисленные саксонские статуэтки «копировались» в форме расписных глиняных свистулек. Росли библиотеки и портретные галереи, особенно трогательные в третичных провинциальных изделиях, в наше время любовно реставрированных и выставленных в музеях. Всё это — в усадьбе, тогда как в городском жилище, упорно остававшемся вторым, всё было стандартнее и беднее — блистательное описание оставлено в записках князя Кропоткина о кварталах Пречистенки его детства и юности. Пожалуй, всё же разночинный меланж, эта странная смесь семинарских предрассудков с осколочными уподоблениями дворянским образцам в значительно большей степени объяснима как реакция отторжения на фантом городской буржуазной gemutlichkeit, каковую с немалым удовольствием воспринимали за границей, но вместе и ненавидели (см. мемории Афанасия Фета). Такое отторжение давалось тем легче, что ненавистный приСлободизация страны Гардарики

209

зрак как-то объединялся в сознании «критических реалистов» с вполне реальным образом слободского приказчика-хама, грядущего охотнорядца-черносотенца. Не лишено занятности, что те самые кофейни и кондитерские, что в Европах были убежищем классического мещанского люда, в Петербурге или Москве становились бомондными местами, тогда как разночинцы теснятся в одних трактирах с ямщиками и сезонными строителями, не объединяясь с ними психологически, но только испытывая жажду объединиться с ними в духовном порыве. Во всей «физиологической» прозе и в особенности у писателей второй руки, которым не хватало сочинительских претензий на «художественную форму» и потому окружающая действительность, хотя и в несколько олеографической шлифовке, прорывалась в их тексты сильнее, чем у великих, городское и слободское приравнены и почти отождествлены. В ряде очерков Н. Лескова или особенно Г. Успенского и А. Шеллер-Михайлова это проступает с особенной наглядностью. После Великой реформы наблюдается некоторое шевеление гражданских чувств, проявляющееся не только в новомодном судопроизводстве, но и в тяготении складывающихся местных сообществ к тому, чтобы дополнить обычные балы театром — как любительским, так и всё чаще профессиональным. Возникают или жертвуются публичные библиотеки и — при отчаянном обычно сопротивлении власти — школы и училища. В силу нерегулярности и эфемерности существования это, как правило, скорее всё же клуб, растянутый на увядающие усадьбы по соседству и без них немыслимый и в огромной, 210

НА РАЙОНЕ

совершенно недооцененной степени — на младшее офицерство полков, непременно расквартированных по городам. Иными словами, зарождающееся культурное движение имеет в подавляющей степени запоздало-дворянский характер, тогда как наследники разночинцев начинают рядиться в народное платье и устремляться в деревни. И вновь мы сталкиваемся с не предвиденной никем оригинальностью российского пространства культуры. Как бы собственно городская, т. е. в достаточной степени интернациональная (даже в своих суперпатриотических проявлениях, вроде Тенишевского Талашкина), культура в своих основных компонентах формируется и развивается отнюдь не в городе, а в дачных зонах обеих столиц. Мы имеем дело с малоисследованным феноменом сугубо «дачной» культуры, из которой вырастают действительно уже вполне самостоятельные культурные движения от Чехова до круга «Мира искусства» и всех, кроме разве одних футуристов, авангардистов начала нашего столетия. Любопытно при этом, что именно разночинная молодежь с особенной остротой противостоит слободскому началу, предаваясь греху эскапизма во множестве вариаций: от «версальской» А. Бенуа до «парижской» К. Коровина, через «петербургскую» М. Добужинского, Е. Лансере, А. Остроумовой-Лебедевой или А. Ахматовой и до «балетной» у Л. Бакста или А. Головина. Мир дачи есть мир добровольного временного соседства индивидов, что создавало призрачный мир свободы досужего общения, самопроизвольного обмена ценностями, уже в городских зимних условиях продолжавшего дачное сообщество, освобождая его от неизбежной выСлободизация страны Гардарики

211

нужденности, порождаемой фактом физического соседства и его культурной нагрузкой. Печальным парадоксом можно счесть факт, что именно в тот самый момент, когда отечественная культура приобретает вполне отчетливые признаки городской ее формы, слободская (она же местечковая в значительной части) контрреволюция большевиков наносит ей удар, от которого та начинает оправляться лишь в славную эпоху зрелого застоя. Собственно городская среда всё в большей степени оборачивалась сосуществованием нового кремлевского «двора» с его обособленными от прочих смертных «поместьями» и слободским миром припромышленного бытия, интенсивно окрашенного вторжением «лимитного» контингента. Однако при своей рыхлости это целое, не успевшее еще вполне окрепнуть в застывшие формы, допустило и продолжало допускать сложноассоциированное существование ячеек индивидуального бытия. Кухня отдельной квартиры заменила собой или дополнила существующую дачу, так что этой странной паре «кухня — дача» обязано рождением всё одушевление самопостигающей «городской» культуры. Едва осознав себя, она вступает, однако, в опасный для ее «домашних заготовок» контакт с данной в романтизируемых осколках реальностью мировой культуры, вмешивается в нее с различной степенью умелости и, во многом растворяясь в ней, начинает уступать место росткам подлинной мещанской культуры, сводящейся преимущественно к сугубо внешним признакам урбан-цивилизованного ритуального поведения. 212

НА РАЙОНЕ

Острая реакция на эту коллизию естественным для России с ее сочетанием комплексов неполноценности/исключительности образом принимает форму защитного кликушества с православной окраской, так что вновь, в который уже раз, мировой «город» и его слабое проникновение в панслободскую реальность воспринимаются как воплощение вселенского порока. Антизападность и антиурбанизм (странная форма противостояния тому, чего, собственно говоря, нет, т. е. фантому) сливаются в отечественной культуре задолго до перестроечного морока. Тщательный сплошной анализ журнала «Новый мир», одного из самых нейтральных среди «толстых», за двадцать лет (2) дал весьма занятную картину. Во-первых, городская среда или хотя бы эскизно очерченные городские «кулисы» оказались представлены лишь в одной публикации из семи. Во-вторых, лишь в двух публикациях за два десятка лет эти «кулисы» были явлены хотя бы сочувственно, тогда как подавляющее число сочинений, трактуя город походя, опирали свои оценки скорее на «Калину красную» В. Шукшина, чем, скажем, на «Шуру и Просвирняка» М. Рощина. В-третьих, в хоре ламентаций по поводу бесчеловечности городского бытия отчетливейшим образом проступает классическое замещение: неприязнь к социальному и психическому устройству здешнего мира в целом переносится на почитаемый безопасным предмет — «город». Слободское сознание не любит само себя, но ко всему неслободскому относится с явной ненавистью, каковая много позже, уже в девяностые годы, прорвалась наконец на поверхность Слободизация страны Гардарики

213

в публицистике А. Проханова или Ю. Власова или коллажно-образных речениях С. Говорухина. Слободское есть принципиально неукорененное, свободное от иной исторической мотивированности, кроме собственной, не слишком обремененной деталями памяти «Растеряевой улицы». Когда после Великой реформы наново отстраивались границы между областями земской и городской упорядоченности, слободы оставались обычно «ничьей землей». Вряд ли случайно, что в полицейских отчетах о состоянии дел в неустроенной зоне на стыке Ярославской, Костромской, Владимирской и Нижегородской губерний слобода Ивановская, нынешний областной центр, упорно именовалась «дикой Америкой». В силу всеобщей специфики ранней индустриализации, которая развертывалась преимущественно вне городов, наблюдалась вполне последовательная «слободизация» промышленных сел, вроде Кимр с их обувным промыслом, а затем и формирование мощных фабричных окраинных слобод больших городов, будь то Выборгская сторона Петербурга или московское Сукино Болото за Рогожской заставой. Слободское непременно означало временное, в любой момент готовое к изгнанию, сносу и перемещению, обустраивающееся кое-как, чтобы день прожить, принципиально чуждое и даже враждебное всякому оттенку стабильности, наследуемости, вкореняемости. Нельзя сказать, чтобы понятие о собственности вовсе было чуждо слободе, однако распространялось оно исключительно на невеликую движимость, скудный предметный мир, почти целиком вмещавшийся в пару фибровых чемоданов 214

НА РАЙОНЕ

с уголками, тогда как за кой-как латаным забором простирается сразу же «дикое поле». Нельзя также сказать, чтобы мир слободы был напрочь лишен чувства прекрасного, однако и оно охватывало собой скорее одежду по особой слободской моде и непременные картинки из «Нивы» (в советское время — из «Огонька»), никоим образом не простираясь на выстройку внешнего облика жилищ. Тотальная слободизация развертывалась в России вполне интенсивно в послереформенное время, вовлекая в себя села, регулярно поставлявшие в Петербург и Москву сезонных отходников или крестьян-резидентов, вроде папаши С. Есенина, двадцать лет обитавшего на Мясницкой, и поселки вдоль основных трактов. Великое уплотнение после Октябрьского переворота означало, среди прочего, массированное наплывание окраинной слободы на самые городские центры, так что и в сталинское, и в хрущевское, и в брежневское время пришлось немало потрудиться, чтобы вновь оттеснить слободу, уже в новом ее крупнопанельном издании, на окраины, высвобождая центр для новой элиты. Наконец, вторичная, уже советская индустриализация могла и порождала одни только промышленные слободы, в строении которых самая идея собственно городского, резидентного, мещанского самоустроения отсутствовала изначально, так что и взяться ей было неоткуда после того, как первый толчок разрастания в пространстве «дикого поля» иссякал. Великая реформа создала, казалось, определенные перспективы для становления автономного городского управления. Однако и с самого начала в 1860-е годы, Слободизация страны Гардарики

215

и особенно после возвратных реформ Александра III имущественный ценз был настолько завышен, что на всю двухмиллионную уже Москву 1904 г. набралось около семи тысяч лиц с правом голоса. Если же добавить, что центральная власть постаралась напрочь лишить Думу сколько-нибудь серьезных полномочий и самостоятельной экономической базы (любое решение Думы требовало генерал-губернаторского утверждения, а городской налог не мог превысить и трех процентов бюджета города), то не приходится удивляться тому, что и из столь малого электората в выборах принимала участие от силы половина. И всё же естественным ходом событий ростки самоуправления пробивались и начинали укореняться — обычным образом отнюдь не в городской черте в первую очередь, а «на даче», о чем может, к примеру, замечательно свидетельствовать «Устав общества благоустройства поселка “Левашово”», каковое «Определением С-Петербургского Губернского по делам об обществах Присутствия от 14 апреля 1912 г. внесено в реестр обществ и союзов С-Петербургской губернии за №11», утвержденный губернатором графом А. В. Адлербергом. К началу Первой мировой войны усилия недурно подготовленных европейским опытом экспертов начали уже кумулироваться в некий социальный эффект, так что Временное правительство имело все материалы, чтобы приступить к делу радикальной градской реформы. По обычной иронии отечественной истории проект этой реформы, включавший в нескольких вариациях довольно развернутую модель городского устава, был готов 216

НА РАЙОНЕ

к рассмотрению в октябре 1917 г. В силу некоторой инерции и за недосугом властей работы над уставами, основой информационной базы и учебными курсами для подготовки городских менеджеров продолжались еще в годы НЭПа, пока им не был положен натуральный предел вместе с расстрельным финалом краеведческого земского движения. В силу двойственности руководящего и направляющего учения, согласно которому, с одной стороны, полагалось всемерно растить объем индустриально-городского населения, а с другой — всякая автономность города как социального института отрицалась per se, ничто уже не могло препятствовать торжеству слободизации страны. Таковая и свершилась в полноте. Культура обнаружила способность существовать и воспроизводиться в панслободском пространстве, что само по себе не вписывается в классическую дихотомическую схему всемирной истории цивилизации. Панслободской мир являет собой отрицание цивилизации, но не стал смертью культуры городской ориентации ни в коей мере. Не лишено интереса то обстоятельство, что демократические или мнящие себя таковыми движения перестроечного и постперестроечного времени хотя и рождены в городах, напрочь лишены градской ориентации. Обычная для России революция сверху не испытывала ни малейшей нужды в муниципальной опоре и нимало не была озабочена фактом полной выключенности муниципального управления из процесса каких бы то ни Слободизация страны Гардарики

217

было преобразований. Выборы 1989 г. вытолкнули в городские «верхи» некоторое число «демократов», которые, ни минуты не медля, отдали малоинтересные для них обстоятельства городского функционирования на откуп традиционной бюрократии, антиурбанистической по существу. В результате привычная отраслевая модель управления не только не была поколеблена, но, напротив, могла лишь укрепиться, всё интенсивнее разучивая новые возможности использования институтов управления в своих целях. Радикальнейшие по видимости преобразования, свершившиеся в Москве, а именно ликвидация районов и новое генеральное межевание по административным и, ниже, муниципальным округам, были осуществлены единственно по соображениям ликвидации ядра политического сопротивления новой мэрии. Отраслевая машина управления, по определению не видящая вообще города как единого института, являющегося опорой городскому социуму, выросла в значении на порядок, как только высвободилась из-под партийной сетки, хоть как-то интегрировавшей город по территориальному принципу: четыре из пяти московских вице-премьеров, представляющие интересы строительного комплекса, — рекорд, вполне достойный Книги Гиннесса. Учреждение муниципальных округов и вместе с тем оставление их глав без ясных легитимных полномочий и средств для их реализации создали небывалую свободу действий для централизованной бюрократии. Департамент мэра, сочиненный Г. Поповым как очевидный противовес чрезмерной концентрации силы в руках правитель218

НА РАЙОНЕ

ства Москвы и, теоретически, как разработчик некой общей политики развития города, не имеет самостоятельной строки в бюджете, т. е. кормится из рук правительства и не может претендовать на самостоятельную политическую роль (3) . Комитеты самоуправления, эти нередко хилые и уродливые, но всё же реальные ядра кристаллизации низового демократического механизма контроля над городской средой, настолько неуместны в обстановке чиновничьего произвола, что господину Лужкову оставалось только воспользоваться обстановкой путча в октябре 1993 г., чтобы приостановить их деятельность под предлогом поддержки супостата. Наконец, подготовка временного положения о городской Думе до выборов в таковую осуществлена самой мэрией таким образом, что почти в полноте воспроизведена схема Александра Третьего, когда думские решения должны быть сначала согласованы с мэрией, а затем ею же утверждены, чтобы обрести силу. Остается достроить проект городского устава таким именно образом, чтобы исключить какой бы то ни было шанс на прорастание механизмов городского самоуправления сквозь решетку тотального менеджеризма авторитарной или олигархической модели. Нельзя не признать, что слободизация города победила. И надолго. В опоре на старую российскую традицию большевикам всё же удалось достичь той меры распада, атомизации общества, когда какое бы то ни было ассоциирование или объединение интересов автономных личностей в городские структуры снизу вверх оказалось заблокировано — и не столько злокозненностью начальств, сколько Слободизация страны Гардарики

219

отсутствием даже в зародыше того корпоративного начала, без которого городская форма цивилизации невозможна. В этих условиях нет преград ни сочинению наново некоего «градостроительного законодательства», ни продолжению в своих прежних формах «градостроительного проектирования», ни принятию городского устава, не являющегося городским. Нельзя, впрочем, позволить себе усомниться в том, что новые экономические отношения всё же прорвутся сквозь бюрократическую фантазию (пусть вначале и в самых уродливых формах), что это поведет к становлению хотя бы мафийно-корпоративных отношений, что этот процесс начнется, если уже не начался, не в Москве и не в С.-Петербурге, а в средних провинциальных городах, которым суждено, как и в прошлом, возглавить земское движение. Никоим, однако, образом не предрешено, что такой земский процесс примет форму вторичной или подлинной, т. е. западной, урбанизации. То, что городское начало, а вместе с ним западный цивилизационный стандарт не могут самопроизвольно прорасти из самодвижения слободского континуума отечественной культуры, для меня очевидно. То, что способность культуры прорастать на субстрате слободы, в лучшем случае к ней безразличном или, скорее, враждебном, полностью зависит от подключенности механизмов отечественной культуры к ее (культуры) мировому механизму, доказуемо хотя бы «от противного». Реальный вопрос заключается в том, вечна ли схема слободской организации субстрата культуры в простран220

НА РАЙОНЕ

стве России, могут ли относительно устойчиво существовать «острова» городского начала, узлы чужеродной цивилизованности внутри панслободы, или их рассасывание и втягивание вовнутрь неотвратимы никакими ухищрениями? Логических оснований для ответа обнаружить не удается. Примечание издателя: Тест был получен от художника Юрия Пальмина, источник http://www.glazychev.ru/books/slobodizatsia.htm. Издатель неоднократно пытался найти возможность получить права на печать данного текста.

Примечания: [1] Седов В.В. Городища Смоленской земли / Древняя Русь и славяне. М., Наука, 1978, С. 147. [2] Глазычев В. Сказания о злом городе. // Литературное обозрение, 1985, №9. [3] В процессе подготовки этой книги Департамент был вполне естественным образом ликвидирован за ненадобностью. http://www.glazychev.ru/books/slobodizatsia.htm#1

Слободизация страны Гардарики

221

222

НА РАЙОНЕ

Биографии участников проекта

223

Александр Буренков Куратор обновленной галереи «Ходынка», арт-критик, преподаватель школы «Среда обучения» и факультета «арт-менеджмент» бизнес-школы RMA (Россия)

Куратор фонда развития современной культуры V-A-C (2014–2016), экспериментальной галереи пост-интернет-искусства ISSMAG (2016–2017) и главный специалист дирекции регионального развития РОСИЗО-ГЦСИ (2017–2018). Член экспертного совета VI Московской международной биеннале молодого искусства (2018) и грантовой программы Музея «Гараж» для молодых художников, работающих в сфере актуального искусства (2018). Лауреат государственной премии в сфере современного искусства «Инновация» (2017) в номинации «Куратор года» за проект «Плановое устаревание» в рамках параллельной программы V Московской международной биеннале молодого искусства.

224

НА РАЙОНЕ

Алина Гуткина Художница (Россия)

Родилась в 1985 году в Москве, Россия. Живет и работает в Москве. Художница рассматривает проблемы уличной субкультуры, исследуя психологию и гендерный контекст: радикальную молодежь и подростковые сцены. Основным интересом является тема «поиска идентичности» у поколения начала 90-х годов, тех, кто родился после развала Советского Союза. Алина исследует процесс перехода субкультуры от андеграунда к массам, то, как сопротивление становится предметом потребления, а также культ мужественности в субкультуре.

Биографии участников проекта

225

Вячеслав Леонидович Глазычев Ученый, урбанист, публицист (1940–2012, Россия)

Российский ученый и общественный деятель, исследователь проектного творчества и архитектурного наследия, критик, переводчик, публицист. Кандидат философских наук, доктор искусствоведения, профессор Московского архитектурного института, член Общественной палаты Российской Федерации. Член Международной академии архитектуры и Зальцбургского семинара планировщиков городов.

226

НА РАЙОНЕ

Кирилл Головкин Автор Strelka Mag (Россия)

Родился в 1989 году в Москве и вырос на юго-западе столицы в Беляево. По образованию лингвист и магистр медиакоммуникаций. В 2008 году начал заниматься журналистикой. С 2017 года сотрудничает со Strelka Mag, с 2018 года — штатный автор журнала. Одно из главных увлечений последних лет — исследование московских окраин, в том числе родного района Беляево и его истории.

Биографии участников проекта

227

Мартин Ляйденфрост Независимый писатель (Австрия)

Родился в 1972 году в Нижней Австрии. Изучал кино и славистику в Вене и Бабельсберге. Жил в Вене, Берлине, Киеве и Брюсселе. Пишет сценарии, книги. Его статьи публикуются в изданиях Германии, Австрии и Швейцарии. Живет в Словакии.

228

НА РАЙОНЕ

Сергей Кузнецов Главный архитектор города Москвы, первый заместитель председателя Комитета по архитектуре и градостроительству города Москвы (Россия)

Родился в 1977 году в Москве. В 1995–2001 гг. — учеба в Московском архитектурном институте. Факультет ЖОС, группа проф. В. А. Шульрихтера и А. А. Великанова. Диплом архитектора. В 2006 г. — бюро «С. П. Проект» вошло в состав объединения «SPEECH Чобан & Кузнецов». С 2006 по 2012 гг. — руководящий партнер архитектурного объединения «SPEECH Чобан & Кузнецов» в Москве. С 2008 г. — соучредитель архитектурного журнала speech:, с овместно с Сергеем Чобаном. В 2010 г. участник Проекта «Фабрика Россия» для экспозиции российского павильона на XII Архитектурной биеннале в Венеции, в 2012 г. — сокуратор экспозиции «i-city/i-land» проекта «Сколково» российского павильона на XIII Архитектурной биеннале в Венеции. В 2012 г. назначен на должность главного архитектора Москвы — первого заместителя председателя Москомархитектуры.

Биографии участников проекта

229

Сергей Никитин Историк Москвы, старший научный сотрудник Музея Москвы, руководитель творческой группы МосКультПрог, кандидат филологических наук, доцент (Россия)

Историк городов, культуролог, организатор арт- просветительских событий, создатель двороведения — сравнительного изучения дворов и мировой дворовой культуры. Окончил исторический факультет МГУ, кандидат наук, доцент теории и истории культуры, старший научный сотрудник Музея Москвы. Работал научным редактором журнала «Московское наследие». Автор курсов для Высшей школы экономики, РУДН, МГУ и Университета Вероны. Автор книг «Прогулки по Риму. Историко-топонимическое исследование», «Страна имен. Как мы называем улицы, деревни и города в России» и более 100 научных и популярных статей о культуре и искусстве. Основатель группы МосКультПрог (Московские культурологические прогулки), автор более 100 прогулочных маршрутов по Москве. Придумал и курирует международный городской проект ВелоНочь™ (VeloNotte™), проводящий ночные велосипедные туры с учеными и архитекторами. Автор п роекта Ballo del Culo на карнавале в Венеции (2013–2020). Работает в Москве и Вероне.

230

НА РАЙОНЕ

Симон Мраз Куратор, директор Австрийского культурного форума в Москве (Россия/Австрия)

Родился в 1977 году в Вене. Успешно окончил Венский университет, магистр истории искусства. Работал в аукционном доме Sotheby´s в Мюнхене, отдел старинного искусства (2002), аукционном доме Tajan в Париже, отделы современного и старинного искусства (2003), и аукционном доме Dorotheum в Милане (2005). Работал в аукционном доме Dorotheum в Вене в качестве руководителя отдела по работе с Россией и странами СНГ и ассистентом руководителя отдела старинной живописи (2007– 2009). С 2009 года является Атташе по культуре Посольства Австрии в Москве и директором Австрийского культурного форума в Москве.

Биографии участников проекта

231

Кристиан Шантль Руководитель отдела коммуникаций и маркетинга Wiener Wohnen, Глава международного отдела (Австрия)

Родился в 1959 году в Каринтии, изучал физическую культуру и литературу. До работы в Wiener Wohnen занимал ведущие должности в сфере маркетинга и коммуникаций. Помимо всего прочего, был управляющим Зала музыкальных фестивалей в Санкт-Пёльтене и организатором Дунайского фестиваля Нижней Австрии, возглавлял отдел маркетинга Австрийских железных дорог. Последние восемь лет возглавляет отдел коммуникаций и маркетинга Wiener Wohnen, с 2019 года является главой международного отдела.

232

НА РАЙОНЕ

233

Издатель выражает особую благодарность:

Александру Шалленбергу, Федеральный министр европейских и международных дел Австрии Эрнсту Воллеру, Первому президенту Венского Ландтага Андрее Майер, Статс-секретарю по вопросам культуры и искусства Федерального министерства искусства, культуры, информационной работы с общественностью и спорта Австрийской Республики Михаилу Ефимовичу Швыдкому, Специальному представителю Президента Российской Федерации по международному культурному сотрудничеству Сергею Черемину, Министру Правительства Москвы, руководителю Департамента внешнеэкономических и международных связей города Москвы Йоханнесу Айгнеру, Чрезвычайному и Полномочному Послу Австрийской Республики в РФ Роберту Гершнеру, заместителю главы миссии Посольства Австрии в Москве Терезе Инджайн, послу, директору Департамента культуры Министерства иностранных дел Австрии

234

НА РАЙОНЕ

Улле Краусс-Нуссбаумер, заместителю директора Департамента культуры Министерства иностранных дел Австрии Валери Хагг, руководителю Отдела выставок и цифровых медиа Департамента культуры Министерства иностранных дел Австрии Карин Циммер, Международные культурные проекты, Федеральная канцелярия Австрийской Республики Сергею Кузнецову, Главному архитектору города Москвы Сотрудникам Посольства Австрии в России: Максимиллиану Вольгемуту, Андреасу Гарберу, Вальтрауд Штробльмайер Команде Австрийского культурного форума в Москве: Анне Ноженко, Юлии Таубер, Дорис Рабль, Алдару Жамьянову, Дарье Гусаровой Рафаэлю Скоканичу, практиканту Австрийского культурного форума Эве Квасничке, практикантке Австрийского культурного форума Александру Буренкову, куратору Кириллу Головкину, автору Strelka Mag Алине Гуткиной, художнице

Благодарности

235

Департаменту культуры города Москвы Екатерине Первенцевой, советнику, куратору специальных проектов в Департаменте культуры города Москвы Анне Каганович, сотруднице Департамента культуры города Москвы Венере Антошиной, сотруднице Департамента культуры города Москвы Департаменту внешнеэкономических и международных связей города Москвы Ольге Николаевой, сотруднице Департамента внешнеэкономических и международных связей города Москвы Мартину Ляйденфросту, независимому писателю Сергею Никитину, историку Москвы, старшему научному сотруднику Музея Москвы, руководителю творческой группы МосКультПрог, кандидату филологических наук, доценту Кристиану Шантлю, руководителю отдела коммуникаций и маркетинга, город Вена Юрию Пальмину, фотографу Даниле Стратовичу, издателю Полине Ткач, проект-менеджеру

236

НА РАЙОНЕ

Сергею Монину, председателю правления АО «Райффайзенбанк» Максиму Селиванову, руководителю отдела маркетинга АО «Райффайзенбанк» Юлии Куртуа, проектному менеджеру по маркетингу, АО «Райффайзенбанк» Всем художникам, писателям и журналистам, подготовившим свои работы и статьи для нашего проекта Всем культурным институциям, благодаря которым реализация серии проектов «НА РАЙОНЕ» стала возможной

Благодарности

237

Каталог с научными и исследовательскими текстами по теме московских окраин и периферии в рамках проекта «НА РАЙОНЕ. Культурная динамика и художественная энергия между центром города и районами: Москва и Вена». Куратор: Симон Мраз Руководители проекта: Анна Ноженко, Алдар Жамьянов, Дорис Рабль, Дарья Гусарова (команда Австрийского культурного форума, Москва) Авторы текстов: Симон Мраз, директор Австрийского культурного форума и атташе по культуре Посольства Австрии в Москве (Россия/Австрия) Сергей Кузнецов, Главный архитектор города Москвы (Россия) Кристиан Шантль, Руководитель отдела коммуникаций и маркетинга, город Вена (Австрия) Кирилл Головкин, автор Strelka Mag (Россия) Сергей Никитин, историк Москвы, старший научный сотрудник Музея Москвы, руководитель творческой группы МосКультПрог, кандидат филологических наук, доцент (Россия) Александр Буренков, куратор (Россия) Алина Гуткина, художница (Россия) Мартин Ляйденфрост, независимый писатель (Австрия) Вячеслав Леонидович Глазычев, ученый, урбанист, публицист (1940–2012, Россия)

238

Издатель: Симон Мраз, Австрийский культурный форум, Москва Концепция: Симон Мраз Дизайн: Наташа Шендрик Редакторы: Дарья Гусарова, Анна Ноженко, Алдар Жамьянов Переводчики: Бен МакГарр, Лео Штутин Корректоры: Анна Селезнева, Марина Шапошникова Совместный издательский проект Австрийского культурного форума в Москве и издательства Artguide Editions

Староконюшенный переулок, 1, 119034, Москва Тел.: +7 (495) 780 60 66 Факс: +7 (495) 937 42 69 E-mail: moskau-kf@bmeia.gv.at www.akfmo.org www.facebook.com/austrian.cultural.forum

ОПУБЛИКОВАНО ПРИ ПОДДЕРЖКЕ:

239

В рамках проекта «НА РАЙОНЕ. Культурная динамика и художественная энергия между центром города и районами: Москва и Вена»