ST PETERSBURG Issue 38 by art krylov

Spring 2012

Issue 1 (38)

2012 год – Год Российской истории “Все тот же ты для чести и друзей”. Реформатор российской дипломатической политики князь Александр Михайлович Горчаков.

2012 is the Year of Russian history “You’re still the same for honor and your friends.” Reformer of Russia’s diplomatic policy, Prince Alexander Gorchakov

10 Наследие

Зоя Шергина. Павел Михайлович Третьяков: библиотека коллекционера

13 Heritage

Zoya Shergina. Pavel Tretyakov: the collector’s library

28 EVENT

Opening of the Historic Stage of The Bolshoi

30 Интервью

Михаил Пиотровский. беседовал Владимир Емельяненко. Музеи не дают человеку превратиться в растение

31 Interview

Mikhail Piotrovsky. An interview with Russkiy Mir Magazine. Museums keep people from turning into plants.

38 Гастроли

Сергей Безруков. Музыкально-поэтический спектакль. “Хулиган. Исповедь”

62 искренняя благодарность преданному коллективу переводчиков, корректоров, авторов статей и рассказов, фотографов и дизайнеров, чей самоотверженный труд помог выпустить этот номер журнала. 4

St Petersburg I Spring 2012

The Arts, Culture and Tourism Magazine published by: “St Petersburg Development”

Founder and Publisher: S & S Tovmassian

40 Юбилейный тур. 20 лет вместе.

Creative Director: Sophie Dmitrieva-Tovmassian

Камерный оркестр “Солисты Москвы”. Солист и дирижер Юрий Башмет.

40 20th Anniversary of Moscow Soloists Chamber

Contributors: Oksana Turuta Marsha Gershtein Sasha Grigorieva

Orchestra, Yuri Bashmet (conductor & viola soloist), Mischa Maisky (cello)

41 Event

Editor: Anja Wulf

AGO to present major Picasso exhibition in 2012

42 От редактора

Выставка Пикассо в Торонто. София Дмитриева-Товмасян. Русские “грани” Пабло Пикассо

Layout and Design: Mexley Marketing Inc. The St Petersburg’s magazine Chapter in Saint-Petersburg (Russia) Luba Artemieva Olga Seminovskaya

43 From the editor

Sophia Dmitrieva-Tovmassian. Russian “facets” of Pablo Picasso

50 Русские за границей

The on-line version of magazine is located at www.Torontovka.com

Ирина Тосунян. Петь – значит жить

52 Russian abroad

Irina Tosunyan. To sing is to live

56 Наследие

Возвращение забытого художника. «Русский Леон Бонна»

57 Heritage

The return of a forgotten artist. A russian Léon Bonnat

62 У камина

Елена Коровина. Сто писем о любви

68 Гастроли

Большой театр. Лебединое озеро

68 Perfomances Bolshoi ballet. Swan lake

The magazine “St Petersburg” is distributed free of charge to libraries, business and entertainment centers, tourist and information agencies. The magazine is honoured to be presented at the Embassy and the Consulates of the Russian Federation in Canada, on Russian and international airlines. The magazine can be subscribed and/ or it can be found in specialized stores and video salons, at concerts and performances. Price $5.00 CAD Address: 120 Shelborne Ave. Suite # 1014. Toronto, ON, M6B 2M7. Phone: 416 782-0083 E-mail: spbmagazine@gmail.com Advertisers are responsible for the content and design of the advertising. The opinion of editorial staff may not necessarily coincide with opinion of authors of the published materials. All rights reserved.

Cover page:

Special thanks to the team of translators, proofreaders, authors of articles and stories, photographers and designers, whose self-denying work has helped to publish this issue a future issue.

While this picture was being taken, Picasso could see himself in the wide-angle lens of the camera, so he intuitively altered his posture to capture the right shot. Date: 1954. Photographer: Yousuf Karsh.

Ты, Горчаков, счастливец с первых дней, Хвала тебе — фортуны блеск холодный Не изменил души твоей свободной: Всё тот же ты для чести и друзей. А.С.Пушкин. 19 октября 1825г.

Александр Горчаков

Александр Пушкин

На 2012 год выпадает немало исторических дат, ключевыми из которых являются 1150-летие зарождения российской государственности, 200-летие победы в Отечественной войне, 150 лет со дня рождения Петра Столыпина, видного государственного деятеля, выдающегося реформатора и патриота. Но есть и другие даты, которые сыграли не меньшую роль в российской истории. В международной жизни всё большую роль стала играть так называемая политика «мягкой силы», где приоритетом является не военно-экономическое могущество мировых национально-административных единиц, а способность государства и общества оказывать влияние на международное пространство с помощью своих культурных, исторических и политических ценностей во имя общей цели: создание для мировой общественности корректного представления о России и её национально-культурных ценностях. Профессиональный праздник дипломатических работников, отмечаемый ежегодно 10 февраля, установлен 31 октября 2002 года Указом президента Российской Федерации в ознаменование 200-летнего юбилея Министерства иностранных дел России. Однако, отсчет времени своего существования Министерство иностранных дел берет с 1802 года — новое ведомство, сформированное императором Александром I. Одним из реформаторов дипломатической политики был князь Александр Михайлович Горчаков. В истории России А.М. Горчаков навсегда останется олицетворением того, как искусно и филигранно используя мирные методы дипломатии, проводить внутреннюю модернизацию и сохранять достоинство на внешнеполитической арене. Искусство, востребованное и поныне… 6

Prince Alexander Mikhailovich Gorchakov

“You, Gorchakov – born lucky to the end, Praise be to you! For Fortune’s chilly gleaming Have not traduced within your soul your freedom You’re still the same for honour and your friend!” - Alexander Pushkin, October 19, 1825

2012 marks numerous Russian anniversaries of historical significance. Most notably, this is the 1150th year of Russia’s statehood, the bicentennial of Russia’s victory of Napoléon Bonaparte and the 150th anniversary of the birth of the famous patriot, reformer and statesman, Peter Stolypin. In addition to these headlining events, various other important historical milestones will be celebrated this year as well. International politics continue to lean towards a much gentler form of “power politics” which, in a dramatic shift since the Cold War’s predominance of military and economic displays of might, prioritize the abilities of countries to influence the world stage with an infusion of their cultural, historic and political values. This same spirit of international cooperation is also celebrated on February 10, Diplomats’ Day, a professional holiday for Russian diplomats. This holiday was instituted in 2002 by a decree of the Russian President, on the occasion of the bicentennial of the Russian Ministry of Foreign Affairs. The Ministry was originally established by decree of Emperor Alexander I in 1802. Prince Alexander Gorchakov was among the most influential and respected reformers of Russia’s diplomatic policy. He will always retain his rightful place in Russian history as its embodiment of the fine art and skill of using peaceful diplomatic methods to set a course towards modernization within the country, while maintaining friendly relations on an international level. A master of diplomacy, the skills that Prince Alexander Gorchakov honed continue to be as relevant and important in modern times as they have been since the beginning of civilization.

“They accuse Russia of isolating herself and keeping silent about the facts that don’t align with ethics or with justice. They say that Russia is sulking. Russia is not sulking; she is composing herself.” (“La Russie ne boude pas; elle se recueille”) Prince Alexander Mikhailovich Gorchakov (June 15, 1798 – March 11, 1883) was born in Haapsalu, Estonia into the Gorchakov princely family. He was educated at the prestigious Tsarskoye Selo Lycaeum, where Alexander Pushkin, who would go on to become Russia’s most famous poet, was a school-fellow of his. Gorchakov was a good scholar, and his in-depth classical education combined well with his many talents. Pushkin himself predicted Gorchakov’s future success by referring to him as Fortune’s favored son in a poem that he wrote. Gorchakov

did indeed achieve a brilliant civil service career and went on to become one of the leading figures of the 19th century pantheon of brilliant international diplomats. During his diplomatic service, which was devoted entirely to foreign affairs, Gorchakov participated in the Congresses of Troppau, Laibach and Verona (1820-1822) and worked at the Russian consulates in London, Rome, Berlin, Florence and Vienna (1822-1841). He was also an extraordinarily successful envoy in Germany at the court of Württemberg from

1841–1853, as well as the Russian minister to the newly re-established German Confederation in 1850. There he had an opportunity to see for himself the revolutionary events which transpired in 1848-1849, and which helped to mobilize a hitherto decentralized Germany on a course towards unification. From 1854-56, Gorchakov served as an envoy to the Austrian court. There, in Vienna, he witnessed Austria’s betrayal of its debt to Russia, 7 for Russia’s previous assistance in suppressing 7

2012 год – Год российской истории

«Россию упрекают в том, что она изолируется и молчит перед лицом таких фактов, которые не гармонируют ни с правом, ни со справедливостью. Говорят, что Россия сердится. Россия не сердится, Россия сосредотачивается». Александр Михайлович Горчаков, (15 Июня 1798 – 11 Марта 1883) родился в семье М.А. Горчакова и Е.В. Ферзен. Получил первоклассное по тем временам воспитание в Царскосельском лицее, где его товарищем был А.С. Пушкин. Многочисленные таланты, а также блестящее литературное образование позволили ему сделать великолепную государственную карьеру и стать одной из знаковых фигур на дипломатическом Олимпе XIX века.

А. Пушкин. Портрет А. Горчакова В ходе своей дипломатической карьеры А.М. Горчаков участвовал в конгрессах в Троппау, Любляне и Вероне (1820-1822 гг.), затем работал при русских миссиях в Лондоне, Риме, Берлине, Флоренции и Вене (1822-1841гг.). Отдельным этапом его службы стало пребывание в германских государствах в качестве чрезвычайного посланника при Вюртембергском дворе (1841–1853 гг.), а с 1850 г. и в качестве уполномоченного при союзном сейме во Франкфурте-на-Майне, где он имел возможность наблюдать за революционными событиями 1848-1849 гг., а также следить за нарастающими тенденциями к объединению раздробленных германских земель.

В 1854-1856 гг. А.М. Горчаков был посланником при австрийском дворе, где имел возможность убедиться в вероломстве Вены, забывшей об оказанной Россией в 1848-49 гг. помощи в подавлении венгерского восстания и чуть было не вступившей в Крымскую войну против России на стороне Англии и Франции. В апреле 1856 г. Горчаков сменил графа Нессельроде на посту министра иностранных дел. В депеше, разосланной им в августе того же года в российские посольства за границей, в частности, говорилось: «Россию упрекают в том, что она изолируется и молчит перед лицом таких фактов, которые не гармонируют ни с правом, ни со справедливостью. Говорят, что Россия сердится. Россия не сердится, Россия сосредотачивается». Расцененные за рубежом как подготовка к новой войне, эти слова явились краеугольным камнем горчаковской дипломатии, основной задачей которой стал отказ от унизительных условий, навязанных России Парижским мирным договором 1856 г., в частности, от запрета иметь военный флот в Черном море. Умело играя на противоречиях европейских держав и не втягивая Россию ни в какие обязывающие союзы, А.М. Горчаков в итоге дождался своего часа – воспользовавшись суматохой, возникшей в европейских кабинетах из-за франкопрусской войны, князь Горчаков 19 октября 1870 г. разослал в иностранные столицы циркулярную ноту, уведомлявшую о том, что Россия более не считает себя связанной ограничительными условиями касательно военного флота в Черном море. Все великие державы были вынуждены согласиться с изменившимся геополитическим положением России. Вернув России подобающее ей место в системе европейской политики, А.М. Горчаков немало позаботился об укре-

плении мира на континенте – в частности, именно благодаря его твердой позиции удалось предотвратить нападение Германии на Францию в 1875 г. Это явилось полной неожиданностью для Германии и спутало все карты «железному» канцлеру Отто фон Бисмарку. И даже на Берлинском конгрессе 1878 г., заставившем Россию поступиться многими достижениями победоносной войны против Турции 1877-1878 гг., Горчаков руководствовался, помимо прочего, мирными устремлениями – лишь ценой некоторых уступок можно было удержать европейские державы с Англией во главе от повторения враждебной России Крымской коалиции. В последние годы жизни ввиду почтенного возраста и пошатнувшегося здоровья А.М. Горчаков фактически отошел от дел, а в 1882 г. и вовсе официально покинул МИД, уступив свой пост Н.К. Гирсу. Оставшись последним из знаменитого «пушкинского» выпуска Царскосельского лицея, А.М. Горчаков волею судьбы стал адресатом строк великого поэта: Кому ж из нас под старость день Лицея Торжествовать придется одному? Несчастный друг! средь новых поколений Докучный гость и лишний, и чужой, Он вспомнит нас и дни соединений, Закрыв глаза дрожащею рукой... Пускай же он с отрадой хоть печальной Тогда сей день за чашей проведет, Как ныне я, затворник ваш опальный, Его провел без горя и забот. Князь А.М. Горчаков скончался 27 февраля (11 марта) 1883 г. в Баден-Бадене и был погребен на кладбище Сергиевой Приморской пустыни.

the Hungarian insurrection. A serious threat to Austria’s borders in 1848-49, Russia had come to its aid; yet now, when the tables were turned, Austria nearly joined the Crimean war with Britain and France against Russia. In April 1856, in recognition of his diplomatic accomplishments, Alexander II appointed Gorchakov as Russia’s Minister of Foreign Affairs, replacing Count Nesselrode. In August 1856 Gorchakov sent a circular to the Russian consulates abroad, which contained a passage that instantly became famous. “They accuse Russia of isolating herself and keeping silent about the facts that don’t align with ethics or with justice. They say that Russia is sulking. Russia is not sulking, she is composing herself.” (“La Russie ne boude pas; elle se recueille.”) These words, which were perceived by the western states as a threat of a possible new war, were key to Gorchakov’s diplomatic policy, which sought to reform the demeaning peace conditions imposed on Russia by the Treaty of Paris of 1856, especially those that forbid the presence of the Russian Navy in the Black Sea. As Russia’s Minister of Foreign Affairs, Gorchakov bided his time and played skilfully on the differing attitudes of different European powers regarding the Treaty of Paris’ stipulation forbidding Russia to enter

into any binding alliance with them. His hour came in 1870 when the Franco-German war wreaked havoc on European politics. On October 19, 1870 Prince Gorchakov sent out a circular to foreign capitals stating that Russia no longer felt bound by the limiting conditions of the Treaty of Paris concerning the presence of the Russian Navy in the Black Sea. The moment was chosen well and no serious objections were raised: as a result, the geopolitical status of Russia was successfully and momentously changed. After successfully returning Russia to the forefront of European politics, Gorchakov made it a priority to preserve peace on the European continent. His unwaveringly firm political stance was what ultimately prevented Germany from attacking France in 1875. When Bismarck was suspected of planning to attack France, Gorchakov let him know in no uncertain terms that Russia would oppose such a plot. This took Germany completely by surprise and seriously interfered with the chancellor’s plans. Even the Berlin Congress of 1878, the results of which reversed many Russian victories of the Russo-Turkish war of 1877-1878, would have factually turned out much worse if Gorchakov had not been so committed to preserving peace. Although the concessions he made to the European powers headed by Britain were seen as a setback for

Russia, they effectively prevented the formation of another disastrous antiRussian Crimean coalition. During his last years, Gorchakov, hampered by both his old age and deteriorating health, retired from active participation in foreign affairs. In 1882 he left the ministry for good, ceding his office to N.K.Giers. By then, Gorchakov was the last surviving graduate of Pushkin’s class from the Imperial Lyceum in Tsarskoye Selo, and was thus was chosen by fate as the addressee of the famous lines of Pushkin’s great poem on the anniversary of the Lyceum (written nearly 60 years earlier, in 1825):

Anton von Werner, Congress of Berlin (1881): Bismarck between Gyula Andrássy and Pyotr Shuvalov, on the left Alajos Károlyi, Alexander Gorchakov and Benjamin Disraeli Paul as Harlequin, 1924

“Which one of us in old age on Lycée Day Will be obliged to celebrate alone? Unhappy friend! Amidst new generations, Unwanted stranger, guest who just won’t leave, He’ll think of us united in libations, With shaky hand he’ll close his eyes, and grieve… Yet may he still be joyous in his sadness And pass that day but with his goblet old, As I today, disgraced, locked in my fastness, Have passed it without worry, without woe.” Prince Alexander Gorchakov died on March 11, 1883 in Baden-Baden. His body was interred in the family vault in the Coastal Monastery of St. Sergius, near St. Petersburg. gorchakovfund.ru Trans. Marsha Gershtein Sasha Grigorieva 9

spbmagazine.ca I St Petersburg

Журнал «Третьяковская Галерея». www.tg-m.ru 27 spbmagazine.ca I St Petersburg

On 28 March (17 according to the old style) 1776, Catherine II granted the prosecutor, Prince Pyotr Urusov, the «privilege» of «maintaining» theatre performances of all kinds, including masquerades, balls and other forms of entertainment, for a period of ten years. And it is from this date that Moscow’s Bolshoi Theatre traces its history.

The Bolshoi building, which for many years now has been regarded as one of Moscow’s main sights, was opened on 20 October 1856, on Tsar Alexander II’s coronation day. On 29 October 2002 the Bolshoi was given a New Stage and it was here it presented its performances during the years the Main Stage was undergoing massive reconstruction and refurbishment. The reconstruction project lasted from l July 2005 to 28 October 2011. As a result of this reconstruction, many lost features of the historic building were reinstated and, at the same time, it has joined the ranks of most technically equipped theatre buildings in the world. The Bolshoi Theatre is a symbol of Russia for all time. It was awarded this honor due to the major contribution it made to the history of the Russian performing arts. This history is on-going and today Bolshoi Theatre artists continue to contribute to it many bright pages.

St Petersburg I Spring 2012

The Bolshoi Theatre is about to return to its historic Main Stage. The Bolshoi artists for whom this stage is the best in the world are over the moon, as are Muscovites who are again able to enjoy the reborn Theatre Square in all its magnificence. Our faithful audiences, who for six long years have been pining for their velvet-golden auditorium - just as have our artists for their home stage - are thrilled. All those who recognize the scale of what has been achieved are full of impatience and curiosity and fired by the wish to see it with their own eyes.

Dmitri Medvedev, President of Russia, who was recently taken on a tour of inspection of the refurbished building, characterized its present appearance and state-of-the-art technical equipment as ‘fantastic’. A truly grandiose, unprecedented in scale and complexity, job of work has been completed. Of course, six years is a very long time. But that of which we dreamed and which, no matter what, we were always confident we would live to see, has come to pass: the Theatre is ready to open its doors to the public! The Theatre’s cutting edge stage equipment will now make it possible to mount state-of-the art productions to the highest technical standards. The wall and ceiling paintings, stucco-work and door handles, golden leaf and velvet of the boxes, the chandeliers and hangings, all the way to Apollo and his chariot - were all exhaustively studied and restored with the use of authentic original technology. Today the renovated, pristine auditorium and the Theatre’s numerous other halls simply take one’s breath away.

Particular emphasis was placed on the reinstatement of the auditorium’s legendary acoustics. International acoustic experts conducted numerous tests and made sure all technical recommendations were carried out to the letter. The smallest details, even the cut of the drapery folds in the boxes had to be agreed with the acoustic experts.

All these achievements were made possible by the concern shown for the Theatre’s rebirth by the Russian government and by President Dmitri Medvedev, in person. And, of course, the rebuilding process emerged onto a qualitatively new level when taken under control by the Summa Group, our partner and sponsor. All of us who work at the Bolshoi Theatre are immensely grateful to be able to return home and make ready to welcome our guests. The celebratory 28 October 2011 Gala Concert will initiate a new stage in the life of the old and eternally young Bolshoi Theatre. The concert will take the form of a retrospective look at previous pages in the Theatre’s history, an important chapter of which today is the reconstruction project which got underway at the start of the 21st century. In the able hands of Dmitri Tcherniakov, the director of the concert program, fragments from productions of the classical legacy and the creations of our illustrious contemporaries Yuri Grigorovich, Alexei Ratmansky, Pierre Lacotte will be woven into a unified whole illustrating the talents of our marvelous artists.

Центральная ложа Большого театра. Юрий Григорович, Светлана Медведева, Президент России Дмитрий Медведев, Елена Образцова, Тамара Синявская. The central box at the Bolshoi theatre. Yury Grigorovich, Elena Obrastzova, Svetlana Medvedeva, President of Russia Dmitry Medvedev, Tamara Sinyavskaya Photo by Damir Yusupov

Virtually the entire Bolshoi Theatre Company which, as Russia’s leading Theatre, is out to remind the world of the immortal grandeur of Russian art, is to participate in the concert. The Evening’s program will consist entirely of a Russian repertoire. Russian music will be performed by guest stars - he worldfamous singers Angela Gheorghiu, Natalie Dessay, Violeta Urmana and Dmitri Hvorostovsky. Bolshoi Theatre Music Director, Maestro Vassily Sinaysky, will be on the podium. The public will be able to watch the Gala Opening Concert on huge screens to be put up in Theatre Square and there will be numerous broadcasts. There will be a direct transmission of the Gala Concert on the Rossiya 1, and leading European, TV channels. The concert will also be shown live at several hundred cinemas in Europe. In addition to which, on the day the Main Stage reopens, the Bolshoi will extend its auditorium enormously by opening a YouTube channel which will present a live internet transmission of the event. The Bolshoi Theatre Press Office

An interview with Russkiy Mir Magazine Dated February 7th, 2012, No. 2

– Mikhail Borisovich, have you ever had to hear or read that you are an opponent of cultural modernization? Why? – I can&apos;t oppose something that’s already obvious – the development of the cultural process cannot be stopped. However, I do see a problem in the fact that, more and more often, we hear that culture is a resource for modernization. I would ask people to remember that modernization is merely a part of culture, and not the other way around. Things have already been the other way around in Russia. And more than once, for that matter. Two intellectuals and two countrymen, Nikolai Karamzin who set up Alexander It’s enlightenment-style modernization and Lenin, who laid the groundwork for modernization by hook or by crook, have returned from Europe at various times with opposing sorts of intellectual ammunition. Karamzin reached the notion of patiently teaching those who had power to be responsible for it and use it effectively, while Lenin reached the notion that power must be seized at any prize. Today, we face a similar crossroads and must choose our path to modernization. I am against Lenin’s model of modernizing culture. – In your opinion, does Russian society have a greater chance of finally devolving, or will it be necessary to live through another way of revolutions? – World history indicates that there are two approaches to modernizing society: one is aimed at catching up, one – at exploration. Thus far, Russia has always chosen or devolved into the type aimed at catching up. This model, as our history teaches us, often destroys cultural heritage and breaks the connections between generations. You don&apos;t exactly have to be a genius to see that today we have once more wound up in the roll of those trying to catch up.

– That is, we are doomed to buy up or steal old technology and learn from other people&apos;s mistakes, multiplying our own as we go, all for the sake of being latecomers who fit ourselves into a changing world? – One who is catching up is fated to try and fit in; one who is searching is fated to create. That’s why I say that we are at a fork in the road, that we have a chance at the second kind of modernization. To make sure we don&apos;t miss it, we have to set priorities in good faith. We can&apos;t do that yet. That is why people are often in a state of nervous situations; perhaps we feel resentment within ourselves more often than the situation warrants. In many ways, culture is useful here for reducing the emergence of stress. That’s one point. Secondly, we live in an age of universal mistrust. No one believes anyone. We have developed that sort of culture, if you will, a culture of universal mistrust and resentment. The government doesn’t trust us, and we don’t trust the government. Unfortunately, mutual mistrust has become as inextricable a part of our society as corruption. We don&apos;t have an a priori presumption of innocence. Our relationships are shaped by a presumption of guilt. For example, when a journalist comes to the Hermitage, he is, first and foremost, serving or expressing somebody’s interests. I&apos;m not even talking about investigators, the police and the whole chain of business or production relationships. We always see the bad in everything first. It&apos;s only afterwards that we have to prove to ourselves that everything is at least alright. But it&apos;s something wrong with us! Unfortunately, that problem within us is part of how we perceive our environment. We can’t brush it aside. It forms or affects the way we perceive the world today. We just have to live with it, and culture, in the broad sense, makes it possible for us not to fall into despondency or despair. Under these circumstances, it is precisely culture that must reaffirm that two times two is four, not five or nanofive. 31

- Михаил Борисович, не раз приходилось слышать и читать о том, что вы выступаете против модернизации культуры. Почему? – Я не могу выступать против очевидного – развитие культурного процесса не остановить. Однако проблема в том, что сегодня все чаще провозглашается, что культура – это ресурс модернизации. А я бы просил помнить о том, что модернизация – всего лишь часть культуры, а не наоборот. Наоборот в российском обществе уже было. И не раз. Два интеллигента, два земляка – Николай Карамзин, подготовивший просвещенческую модернизацию Александра I, и Ленин, заложивший основы модернизации через колено, – в разное время из Европы вернулись с противоположными интеллектуальными зарядами. Карамзин пришел к пониманию терпеливого обучения власти чувству ответственности за власть и умению властвовать, а Ленин – к пониманию, что власть надо брать любой ценой. Сегодня выбор модернизационного пути развития вновь на этой развилке. Я против модернизации культуры через колено. – На ваш взгляд, у российского общества больше шансов наконец эволюционировать или опять придется пройти через волну революций? – Мировой опыт знает два подхода к модернизации общества – догоняющая и поисковая модернизация. Пока Россия всегда выбирала или скатывалась к догоняющей модели развития. Такая модель, как показывает наша история, часто рушит культурное наследие и прерывает связь поколений. Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы не видеть: сегодня мы опять оказались в роли догоняющих. – То есть мы обречены скупать или красть устаревающие технологии и учиться на чужих ошибках, умножая свои, и все ради того, чтобы с опозданием встроиться в меняющийся мир? – Тот, кто догоняет, обречен встраиваться, тот, кто ищет, – создает. Я потому и говорю, что мы находимся на развилке, что у нас есть шанс на поисковую модернизацию. Чтобы его не упустить, надо верно расставить приоритеты. Мы этого пока не можем. Из-за чего люди часто находятся в нервном стрессе – внутри себя мы злимся чаще, может быть, чем вещи и 32

ситуации того заслуживают. Культура здесь во многом может сдерживать проявление стресса. Это одно. Другое. Мы живем в эпоху всеобщего недоверия. Никто никому не верит. Выработалась даже этакая культура, если можно так выразиться, всеобщего недоверия и всеобщей озлобленности. Нам не верит государство, мы не верим государству. К сожалению, взаимное недоверие стало неистребимо, как коррупция. У нас априори нет презумпции невиновности. Отношения определяет презумпция виновности. Например, когда журналист приходит в Эрмитаж, он изначально преследует или выражает чьито интересы. Я уж не говорю о следователях, милиционерах и всей цепочке деловых или производственных отношений. Мы изначально видим во всем плохое. А уж потом должны сами себе доказать, что все как минимум нормально. Но это с нами что-то ненормально! К сожалению, ненормальность внутри нас – часть мироощущения личности. От нее нельзя отмахнуться. Она формирует или влияет на формирование современного мировосприятия. С этой ненормальностью надо жить. А культура в широком ее проявлении позволяет нам не впадать в уныние или отчаяние. Именно культура в этих условиях обязана повторять, что дважды два – это четыре, а не пять и не нанопять. – Получается, культура – терапия разрухи в наших головах. А как же тогда дорасти до самостоятельного поиска? – Это следующий этап модернизации – поисковая модернизация, когда искусство и культура создают не просто набор правил, в которых надо жить, а атмосферу, в которой рождаются озарение и вдохновение. И вот тогда проявляется новое качество модернизации – инновации. Тогда мы начинаем не догонять или обгонять, а искать. А это уже грань цивилизационного прорыва. – В отечественной истории есть такие примеры? – Примеров множество. Мой, возможно, не самый точный, но… Когда СССР понадобилось создать атомную бомбу, выяснилось, что она уже создана или украдена другими, но на модернизацию были брошены все силы – ученые, разведка, дипломатия, финансовый ресурс – догнали или украли. А вот когда потребовалось создать водородную бомбу, то ее созда-

– So it turns out that culture is a kind of therapy for the wasteland in our heads. But then how can we grow up to the point that we&apos;re ready for independent exploration? – That’s the second stage of modernization; exploratory modernization, when art and culture create not just a set of rules that people must live by, but an atmosphere that gives rise to epiphanies and inspiration. That’s when a new modernizing quality appears: innovation. That&apos;s when we begin not to catch up or overtake others, but explore. That&apos;s the threshold of breakthrough in civilization. – Are there examples of that in Russian history? – A great many. My example... perhaps it isn’t the most precise, but... When the USSR had to create an atomic bomb, it become clear that it had already been created or stolen by others, but all possible resources were thrown into modernization: science, espionage, diplomacy, financial resources; we caught up or stole what we needed. However, when it become necessary to create the hydrogen bomb, Andrei Sakharov did it in a stroke of genius. As history and his further life and work indicate, that was breakthrough of the culture in which he was raised. You can respect what he did or loathe it, from the hydrogen bomb to his activities as a human rights activist, but it was an example of a new quality born from the accumulation of culture. – Why do you consider a museum such an accumulation of national culture? Don’t you have a personal and corporate interest in it, when you speak about how they have a need for modernization? – A museum is a very important institution that preserves memory. It’s all very simple: while a person remembers, he is living; when he doesn&apos;t remember, he is a plant. Museums keep people from turning into plants. There&apos;s something unjust about how when we talk about a person&apos;s place in the economy, we talk about “branches” of the economy, while what museums do is called a service. But it isn’t a service; it is a governmental function for preserving national memory which teaches people and helps them to grow. First and foremost, a museum cultivates a sense of one&apos;s own historical merits. It truly is our cultural heritage. We do, after all, have a very rich and complex history. Its pages are intermittently black, white, red and grey. We have to learn not to rewrite, falsify or efface our history, but rather accept it as it was and is, without dramatizing it. That, if you like, is our national idea. – Russia has been unable to formulate that national idea for several decades, yet you suggest that everything really is that simple? – Perhaps it isn’t worth artificially formulating anything at all? Perhaps, we should start by understanding the formulation and postulates of those who came before us and modernize them in our new reality? Nothing comes from nothing, after all. In the same conditions of oncoming reforms, for example, a museum can acquire another significance, condition and quality, and even correct the shortcomings of those abrupt reforms. They also provide a moderating influence, both for possible changes and for governmental functions, to make people&apos;s lives more or less normal or adequate for changing circumstances. Take the educational reform and the introduction of Unified State Examination. Unified State Examination as a phenomenon made higher education much more accessible for a great number of people and broke up a veritable assembly line of corruption, yet at the same time the reform averaged the level of education and reduced its quality. People who want to grow, both 33

вал с озарением Андрей Сахаров. И как показала история его жизни и дальнейшей деятельности, это были порывы озарения культуры, в которой он воспитывался. Можно уважать или не выносить того, что он делал, – от водородной бомбы до правозащитной деятельности, – но это был всплеск нового качества, рожденного накоплением культуры. – Почему вы такого рода накоплением национальной культуры считаете музеи? Нет ли в этом вашей личной и корпоративной заинтересованности, когда вы провозглашаете для них необходимость модернизироваться? – Музей – важнейшая институция, сохраняющая память. Все просто: пока человек помнит, он живет, когда же он не помнит, он не живет. Он – растение. Музеи не дают человеку превратиться в растение. Несправедливость в том, что дело, которым человек занят в экономике, принято называть отраслью, а то, чем занимаются музеи, – услугой. Но это не услуга – это государственная функция сохранения национальной памяти, которая воспитывает. Музей воспитывает прежде всего чувство собственного исторического достоинства. А оно и есть наше культурное наследие. У нас ведь очень богатая и сложная история. Со своими черными, белыми, красными и серыми страницами. Нам надо учиться не переписывать, фальсифицировать или предавать забвению свою историю, а воспринимать ее такой, какая она была и есть, но не посыпать себе голову пеплом. Если хотите, в этом наша национальная идея. – Ее Россия не может сформулировать несколько десятилетий, а вы полагаете, что все вот так просто? – Может, не стоит ничего искусственно формулировать? Может, стоит сначала понять формулировки и постулаты дедов и прадедов, модернизировав их в новой реальности? Из ничего все же ничего не бывает. В тех же условиях идущих реформ, например, музей может приобрести иное значение, состояние и качество. И даже исправлять огрехи части этих неровных реформ. Они же ведут к усреднению как возможностей, так и государственных функций, чтобы сделать жизнь людей более или менее нормальной или адаптивной к меняющимся условиям. Возьмем ту же реформу образования и введение ЕГЭ. Единый госэкзамен как явление повысил доступ значительно большего числа людей к высшему образованию, сломал налаженный конвейер коррупции, но одновременно реформа усреднила уровень образования, снизив его качество. А желающим расти как интеллектуально, так и профессионально нужно больше, чем нечто среднее. Для такого рода людей музеи приобретают все большее значение. Вот недавно мы награждали школьников и студентов, которые победили в Конкурсе имени Николая Карамзина. Этих конкурсов и олимпиад стало много, и они безумно важны, они – один из социальных лифтов, которые помогают как росту индивидуума, так и стиранию кастовости и корпоративной замкнутости современного общества, формированию гражданского общества. Музеи помимо настроения и просвещенческой функции дают еще и такие возможности. Или вот сегодня мы говорим о неизбежности и болезненности военной реформы, а ведь в массе своей народ к армии относится как к тяжелой повинности, чего не было в царской России. Почему? Все потому, что из реформы выпадает функция армии как составной части культуры. 34

Офицерская честь, гордость за армию, статус офицера – это все уходит и размывается в массовом сознании, но это то, что могут сохранять и развивать музеи. У нас сейчас идут переговоры с Министерством обороны о включении военных музеев в модернизируемую музейную среду. Так можно и нужно восстановить и вернуть то, что выпадает из современной военной культуры и образа жизни. Музей, на мой взгляд, вообще может стать градообразующим предприятием. Вот, например, в Ульяновске удалось спасти от сноса центр деревянного зодчества. В том числе при помощи последовательного курса городских музеев, которые дали новое качество и выход деревянному зодчеству. Благодаря этому сохранился дух исторического центра Ульяновска. – Но это локальный пример и локальный успех – в целом Ульяновск почти стерт как исторический город реконструкцией, понимаемой революционно. Москва идет по тому же пути. А Санкт-Петербург сможет отстоять право на эволюционное понимание реконструкции архитектурного облика города? – По этому поводу идут культурные, я бы сказал, битвы. Они опять нас возвращают к развилке, выбору пути модернизации. Надо признать, что немалая часть общества не видит и не хочет видеть красоты исторического прошлого. Причин тому много: надоела бедность, плохое состояние зданий. Проще от полуразрушенных памятников отказаться и построить новые. Я как-то спросил одного иностранного гостя: «Что нужно сделать, чтобы сохранить культурное наследие?» Он ответил просто: «Сначала надо захотеть его сохранить». А богатые люди не хотят здесь жить и перебираются за границу или в загородные дома – за ограду, за охрану, в элитные концлагеря со своей спецификой. Огражденные забором и деньгами, они живут в другой стране и «эту страну» просто отряхивают. Их дети здесь не живут, они учатся «там», а родители сидят в «этой стране» по принципу – где больше доход. Коммунистическое воспитание дает плод культуры всеобщей озлобленности – корней нет, прошлое не важно, будущее непонятно, поэтому часть новых богатых имеют психологию молодых волков: главное – что сейчас. Недавно высокопоставленный чиновник приехал из Парижа и с восторгом рассказывал: «Я жил в старинном отеле, там так трудно было устроить лифт, что представляешь, его встроили в круговую лестницу? В этом лифте помещается один человек и еле-еле его вещи. Во дают, да?» Этот же человек возвращается сюда и сносит все свое. И это не враг. Это менталитет догоняющей культуры. История с «Охта-центром» в Санкт-Петербурге показывает, что он медленно, но меняется. С моей точки зрения, непростительно медленно, но… – А разве может менталитет общества развиваться или меняться, опережая темпы развития его элит? – В этом смысле поучительная история случилась у Эрмитажа со шведами. К 300-летию Полтавской битвы Эрмитаж задумал совместную международную выставку. Сначала мы думали, что шведы не согласятся делать выставку о своем поражении. К счастью, мы ошиблись. Она получилась, простите за нескромность, блестящей. И у нас, и в Стокгольме. Шведы помимо ценнейших документов привезли уникальные экспона-

intellectually and professionally, need something more than average. For people of that sort, museums take on greater significance. For instance, we recently honoured the schoolchildren and university students who won our contest named after Nikolai Karamzin. There are a lot of these contests and Olympiads now, and they are very important; they are one of the devices for promoting social mobility that help both the growth of the individual and the abolition of the castelike structure and corporate moroseness of contemporary society, the formation of civil society. Museums offer opportunities of this sort, in addition to a particular mood and an educational function. Or today, for example, we’re talking about the urgent need for military reform, yet we all know that the majority of the people regard the army as an onerous obligation; it wasn&apos;t like that in Tsarist Russia. Why? It&apos;s all because reforms lead to the army losing its function as a component part of our culture. An officer’s honour, pride in the army, the status of being an officer; all of that disappears and dissolves in the popular consciousness; but it is precisely this that museums can preserve and develop. We are currently conducting negotiations with the Ministry of Defence about inclusion of military museums in the modernization of the museum system. In this way we can and must restore and return that which has been lost in the contemporary military culture and way of life. A museum, in my view, can become the backbone of a city. For example, in Ulyanovsk it was possible to save the centre, with its wooden architecture, from demolition. Furthermore, this was done with the help of the consistent policy of the municipal museums, which gave to wooden architecture a new quality and function. It was thanks to this factor that the spirit of Ulyanovsk&apos;s historical centre has been preserved. – But that is a local example and a local success – as a whole, Ulyanovsk has been basically abolished as a historical city by reconstructions, with a revolutionary way of understanding

things. Moscow is following the same path. Can Saint Petersburg retain its right to an evolutionary understanding of how to reconstruct the city’s architectural character? – This question has led to what I would call cultural battle. They bring us back to a crossroads, to a choice of approaches to modernization. We must admit that a significant part of society does not see or does not want to see the beauty of the historical past. There are many factors that cause this: people are tired of poverty and buildings in poor conditions. It&apos;s better to reject dilapidated monuments and build new ones. I once asked a foreign guest “what has to be done to preserve our cultural heritage?” His answer was quite simple, “first of all, you have to want to preserve it”. Rich people, however, don&apos;t want to live here and prefer to move abroad or to homes outside the city, behind a fence, behind a security detail, in elite concentration camps with everything they entail. Protected by fences and money they live in a different country and have simply shaken off “this country.” Their children don’t live here, they study “over there,” while the parents sit in “this country” based on the principle of going where the profit is. Communist upbringing gives the fruit of culture to universal resentment: no one has roots, the past is not important, the future is incomprehensible; this is why some of the new rich have the psychology of young wolves: what&apos;s important is now. An important bureaucrat arrived from Paris and waxed euphoric about how “I lived in a beautiful old hotel; it was so difficult to put an elevator in there that you’d imagine it was in a space for a spiral staircase. You could just barley fit one person and his things in there. That&apos;s really something, eh?” That same person can come back here and demolish everything of his own. And he isn’t an enemy. This is the mentality of a culture that is striving to catch up. The story of the Okhta Tower in Saint Petersburg indicates that it is changing, albeit slowly. From my point of view it’s unforgivably slow, but... – But can society’s mentality really develop or change faster than the development of its elite? – When it comes to that issue, an instructive story happened at the Hermitage with the Swedes. For the 300-year anniversary of the Battle of Poltava, the Hermitage came up with the idea for a joint international exhibit. We were initially concerned that the Swedes wouldn’t agree to do an exhibit about their defeat. Fortunately, we were mistaken. If you’ll pardon my lack of modesty, it worked out beautifully, both here and in Stockholm. Aside from tremendously valuable documents, the Swedes brought us unique exhibit pieces: the saddle and uniform of Charles XII. For us, this is an example of how to study the general history of one’s victories and defeats. Poltava taught them not to fight, but rather to work hard and create in order to flourish. We, the victors, on the other hand, continued to fight, eventually wrecking our economy. Through their past, the Swedes were able to reorient their thinking. Both the elite and the simple people. I think that this process can be both parallel and heterogeneous. The Swedes took their defeat as a lesson and used it to develop a sense of their own historical merits and of multicultural consensus with their neighbours; this, by the way, in an era when people are accustomed to bury multiculturalism. – Yet it is rather difficult to deny the fact that internationalism has been replaced by a growing nationalism in our society. – We, like the Swedes and other Europeans, have a lot of issues with our neighbours, but the phrase “friendship of the people” is still better, and in Russia it justifies itself when compared to multiculturalism. It isn’t that we have a special pass to follow, but precisely in the area of ethnic relations Russians have time-tested recipes for interethnic 35

ты – седло коня и мундир Карла XII. Для нас это пример того, как изучать общую историю своих побед и поражений. Полтава научила их не воевать, а много работать и созидать, чтобы процветать. А мы, победив, продолжили воевать, надорвав в конце концов экономику. Шведы через свое прошлое смогли совершить переворот в умах. Как элит, так и простого народа. Думаю, этот процесс может быть как параллельным, так и разноскоростным. Шведы через урок поражения обрели чувство собственного исторического достоинства и мультикультурного согласия с соседями – кстати, в эпоху, когда мультикультурность принято хоронить. – Но как-то трудно спорить с тем, что на смену интернационализму в нашем обществе пришел растущий национализм. – У нас, как и у шведов и других европейцев, многое не очень хорошо с соседями, но словосочетание «дружба народов» все же лучше, и исторически оно себя в России оправдывает в сравнении с мультикультурностью. У нас не особый путь, но именно в сфере национальных отношений у россиян есть проверенные особые рецепты межнационального согласия, которые сложились за века и веками работают. Один из этих рецептов воплотил Карамзин, как своей биографией, так и своим научным наследием. Его семья дворянского происхождения с татарскими корнями из клана Кара-Мурза. Карамзин создал не просто национальную историю, а национальное самосознание – российский имперский менталитет. Имперский, в трактовке Николая Карамзина, не значит угнетать, имперский – значит объединять много разных народов и национальностей. Это тоже наше культурное и историческое наследие и вклад России в развитие цивилизации, которым можно и нужно гордиться. Это наша история. Как наша история и в том, что кому-то, может, и неудобно жить в историческом зданиипамятнике, но это тоже предмет гордости и преемственности вех, а не «до основания разрушим, а затем…». – Как коты и кошки Эрмитажа? Когда они разгуливают, словно хозяева, по Эрмитажу и их, кажется, становится все больше, это примета времени, предмет гордости Эрмитажа или правда, что чиновники хотят их «до основания…»? – Эти истории с котами начались с перестроечного времени. Помните, когда жить стало тяжело, – так уж устроены некоторые люди, они начали выбрасывать домашних животных на улицу. Надо заметить, кошки всегда жили в Эрмитаже и не столько ловили, сколько отпугивали мышей. Есть у них, знаете ли, такая нужная Эрмитажу функция. А тут их стали подкидывать пугающе постоянно и много. Они дичали. Мы их постарались приручить, поселили в подвалах и со временем завели даже кошачьего пресс-секретаря. Собираем деньги на котов через благотворительные организации. Котов у нас не так уж и много, как принято считать, всего 50. Если их численность выходит за эту цифру, у нас разработана целая церемония передачи котов в добрые руки. Или переселяем «новоселов» в фондохранилище. В общем, это продуманный пиар-ход. Мы им довольны, он воспитывает доброту в людях. Хотя поначалу даже внутри коллектива приходилось переламывать негативную тенденцию. «От них в подвалах пахнет», – жаловались те, кто хотел от котов избавиться. Постепенно люди оттаяли и те36

перь даже гордятся котами Эрмитажа как достопримечательностью. Приходят и дети, и «митьки», рисуют их… – Вам приходилось слышать о том, что существующая система льготных билетов в Эрмитаж вызывает недовольство у обычных посетителей, которым, чтобы не стоять в очереди, приходится в два-три раза дороже перекупать входные льготные билеты? – Я не понимаю, почему так всех сердит, что у нас много льгот для граждан. Общая цена билета в Эрмитаж 400 рублей, или 10 евро. Это нормально для такого музея. Дети, студенты, пенсионеры к нам ходят бесплатно, российские граждане платят 100 рублей за вход. Все эти льготы берутся из нашего собственного кармана. Никаких государственных льгот у нас нет, это собственная социальная программа. Я бы сказал – достижение, которое многих вовсе не радует. Обижают две вещи. Одна половина обижается на то, что надо предъявить документ о том, что ты российский гражданин. Мол, это унижает достоинство россиян перед иностранцами. Искренне не понимаю – почему? Я знаю, не всем легко заплатить 400 рублей за билет, за которым еще надо отстоять очередь. Мы можем себе позволить своим гражданам сделать скидку. Очередь унижает? А очереди в Лувр, итальянские, британские или американские музеи не унижают? – Могу только поделиться собственным опытом: раздражают дельцы, перепродающие льготный 100-рублевый билет в пять-семь раз дороже. – Да, я знаю, купленный за 100 рублей билет люди, отстоявшие очередь, ее хвосту продают за 600 рублей. Вот в этом они почему-то не видят унижения как собственного достоинства, так и достоинства того, кому сбывают билет по спекулятивной цене. Бороться с этими спекулянтами – это дело правоохранительных органов, но ликвидировать льготы мы не хотим. Наоборот, мы горды тем, что можем позволить бесплатный вход студентам, пенсионерам и детям, а малоимущим россиянам предлагаем скидку. – А как вы относитесь к тому, что некоторые музеи Великобритании, Германии и Нидерландов принципиально остаются бесплатными? – Это, скорее, англосаксонская традиция. А в странах всего Юга Европы считается, что если музей доступен бесплатно, то ему нечего показывать. «То, что что-то стоит, то и лучше» – это важный элемент психологии человека, определяющий многие эстетические ценности. В российской культуре, увы, элемент халявы, особенно если речь заходит о культуре, к сожалению, считается почти нормой. Мол, пусть государство оплачивает музеи, тогда мы туда пойдем. Не пойдут. Сотни раз проверено. Хотя в культуру вкладываются и талант, и солидные инвестиции, и тяжелый человеческий труд. Не скрою, по моему мнению, англосаксы правы – музеи должны быть бесплатными, но для этого созреть должно общество и дорасти государство. Вообще, это моя сокровенная мечта – бесплатный музей без этикеток. Но я понимаю, что она, наверное, не осуществится. Журнал Русский Мир.ru № 2, 2012

consensus which took centuries to develop and have been working for centuries. Karamzin embodied one of these recipes, both with his biography and his scientific heritage. His family came from noble origins, with Tatar roots from the Kara-Murza clan. Karamzin created not simply a national history, but a national consciousness, the Russian imperial mentality. In Nikolai Karamzin’s interpretation, imperial doesn’t mean oppression, it means uniting many different peoples and nationalities. This is also our cultural and historical heritage and Russia’s contribution to the development of civilization which we can and must take pride in. This is our history. Although someone might find it uncomfortable to live in a historical building and monument, it is also an object and the continuity of centuries and that is our history, not “we&apos;ll tear it down to the foundations, and then...” – Like the Hermitage cats? When they stroll about the Hermitage like they own the place, and there seem to be more and more of them; is that an object of pride for the Hermitage or is it true that the government officials would like to “tear them down?” – The story of the cats started during Perestroika. You remember how times got hard; it’s just how some people are: they started to throw their pets out into the street. I have to mention that cats have always lived in the Hermitage; they don&apos;t so much catch as scare away the mice. So, you see, they serve a necessary function for the Hermitage. Then people began to dump a frightening number of them here. They ran wild. We tried to train them, put them up in our basement and eventually even appointed a feline press secretary. We collect money for our cats through charitable organization. We don’t even have as many cats as people imagine; there are just 50. If we ever wind up with more than that, we’ve worked out an entire ceremony for giving them up into good hands. Or we resettle the “new arrivals” in our storage area. In general, it’s an elaborate PR stunt. We’re satisfied with it, it cultivates kindness in people. In the beginning, we had to deal with some negative tendencies, even within our own group. “The basement smells like cats,” was a common complaint among people who wanted to get rid of them. Eventually, people thawed and now they are even proud of the Hermitage cats as an attraction. Children and street artists alike come to draw them... – Have you had to hear that the current system of discounted Hermitage tickets provokes dissatisfaction among ordinary visitors, who have to repurchase discount tickets at two or three times their price to avoid standing in line? – I don&apos;t understand why it makes people so angry that we have a lot of discounts for citizens. The general price for a ticket to the Hermitage is 400 roubles, or 10 euros. This is normal for a museum of this kind. Children, students and pensioners visit us for free and Russian citizens pay 100 roubles for admission. All of these discounts come out of our own pocket. We have no government discounts; this is our own social programme. I would say that it is an achievement that doesn&apos;t make certain people happy at all. Two things offend people. Half of them are upset that they have to present a document that proves they are a Russian citizen. They claim that this humiliates Russians in front of foreigners. I sincerely don’t understand why? I know that it isn’t easy for everyone to pay 400 roubles for a ticket, which they also have to stand in line for. We can afford to give our citizens a discount. The line humiliates them? Then why doesn’t the line at the Louvre, at Italian, British or American museums humiliate them?

– I can only share my own experience: people are bothered by scalpers that re-sell discounted 100 roubles tickets for five or six times that price. – Yes, I know that people that have stood in line to buy tickets for 100 roubles will sell them at the back under of it for 600. For some reason, they don’t experience that as a humiliation, but to themselves and those who buy the tickets they speculate in. Combating this speculation is a job for law enforcement agencies, but we don’t want to eliminate our discounts. It’s quite the opposite, we are proud that we can give free admission to students, pensioners and children, and offer a discount to disadvantaged Russians. – What is your opinion about how some museums in Great Britain, Germany and the Netherlands remain free on principle? – That’s most likely an Anglo-Saxon tradition. Throughout the countries of Southern Europe people feel that if a museum offers free admission, it has nothing to show people. “If it costs something, it’s better” this is an important aspect of human psychology that defines many aesthetic values. In Russia, alas, the idea of a free ride is almost considered the norm, especially when it comes to culture. People seem to say “let the government pay for a museum and then we’ll go there”. No, they won’t. This has been tested hundreds of times. Even though talent, social investment and intense human labour are put into culture. I won’t hide it, in my opinion, the Anglo-Saxons are right, museums should be free, but for that to happen, society has to mature and the government has to grow up. In general, that is my secret ambition, a free museum without any tickets; but I understand that it probably will never become a reality. Vladimir Yemelyanenko

«Есенин был хулиганом, бунтарем и тихим лириком. Любовь хулигана, исповедь хулигана - в России любят людей, которые ходят по краю, - говорит Сергей Безруков. - Такие герои неоднозначны, нежны, чувственны, а порой жестоки, но главное в них – их честность перед собой»

EVENTUS ENTERTAINMENT представляет

255 Front Street West

Show One Productions presents

Moscow Soloists Chamber Orchestra 20 th Anniversary Tour

Maisky’s first Toronto appearance since 1978!

Mischa Maisky CELLO

Yuri Bashmet CONDUCTOR & VIOLA SOLOIST

“… Bashmet is a string player of altogether uncanny powers.” – New York Times

THURSDAY, MAY 3, 2012 • 8 PM

ROY THOMSON HALL

60 Simcoe Street SCHUBERT/MAHLER HAYDN TCHAIKOVSKY BRAHMS

Quartet in D minor, D. 810 “Death and the Maiden” Cello Concerto No. 1 in C major, H. 7b/1 Nocturne in D minor for Cello and Orchestra, Op. 19, No. 4 Quintet in B minor for Viola and Strings, Op. 115

Tickets: www.roythomson.com or call 416-872-4255 www.showoneproductions.ca

In 2012, the Art Gallery of Ontario (AGO) will present a major survey of masterworks by the most inventive and influential artist of the 20th century, Pablo Picasso. Picasso: Masterpieces from the Musée National Picasso, Paris features more than 150 highlights from the Musée’s unparalleled collection, including paintings, sculptures, prints and drawings. The exhibition will be on view at the AGO from May 1 through August 26, 2012. The collection of the Musée National Picasso, Paris comprises more than 5,000 works that Picasso kept for himself and his family over the course of his career, ranging from informal sketchbooks to iconic masterpieces. Picasso: Masterpieces from the Musée National Picasso, Paris features is touring the world while the Musée undergoes a multi-year renovation, scheduled for completion in 2012. “Presenting Picasso masterpieces to Canadian audiences is a major accolade for our country and the Province of Ontario,” said President of the AGO Board of Trustees Tony Gagliano. “The AGO is most proud to host these artworks and honoured to provide the opportunity to experience one of the art world’s greatest masters.” The AGO is the sole Canadian and final venue on the tour, which includes stops in Madrid, Abu Dhabi, Tokyo, Helsinki, Moscow and St. Petersburg, Seattle, Richmond, San Francisco and Sydney. “This is an extraordinary opportunity for Canadian audiences to view major works by Picasso, drawn from the world’s most comprehensive collection of his artwork,” says Matthew Teitelbaum, the AGO’s Michael and Sonja Koerner Director, and CEO. “With Abstract Expressionist New York, this fall’s Chagall and the Russian Avant-Garde, and now Picasso, AGO members and visitors have the chance to take an incredible, year-long journey through some of the most thrilling and significant moments and masterpieces of 20th-century art.” Exhibited chronologically and covering virtually every phase of the modern master’s unceasingly radical and diverse career, Picasso: Masterpieces from the Musée National Picasso, Paris features: • Autoportrait (Self-Portrait), the iconic 1906 selfportrait; • the 1904 Blue-period masterpiece Celestina (The Woman with One-Eye), and The Two Brothers, a 1906 work from his Rose period;

• landmark African-inspired artwork that led to the advent of Cubism, including studies for the 1907 masterpiece Les Demoiselles d’Avignon and Three Figures Beneath a Tree, 1907-08; • examples of his genre-defining Analytic and Synthetic Cubism artworks, including the 1909-10 Sacré Coeur, 1911’s seminal Man with a Guitar and 1915’s Violin; • Two Women Running on the Beach (The Race), a 1922 masterwork from his Neoclassical period, and 1925’s The Kiss, from his Surrealist period; a series of sculptures created during the Second World War, including 1942’s Bull’s Head, and two bronzes, 1943’s Death’s Head and 1950’s The Goat; • The Bathers, the 1956 life-sized, six-piece figurative sculpture series created during a summer in Cannes; and The Matador, the famous self-portrait painted in 1970, three years before his death. The exhibition also highlights Picasso’s depictions of his numerous muses and mistresses, including 1918’s Portrait of Olga in an Armchair, which features the Russian ballerina and Picasso’s first wife seated on a Spanish tapestry, the background left purposefully unfinished. French surrealist photographer Dora Maar, who inspired his 1937 “Weeping Woman” series, is also prominently featured, as is Jacqueline Roque, Picasso’s second wife and most-painted muse, depicted in the 1954 work Jacqueline with Crossed Hands. “A dialogue about Picasso and his extraordinary career started at the AGO with the groundbreaking exhibition Picasso and Man in 1964,” says Anne Baldassari, chairman and chief curator of collections of the Musée National Picasso, Paris. “Now, the conversation continues with Picasso: Masterpieces from the Musée National Picasso, Paris, an exhibition presenting a magnificent collection of the artist’s work, giving Toronto audiences a true understanding of the artist’s inventive and transformative legacy.” AGO members will be invited to an exclusive advance preview of Picasso: Masterpieces from the Musée National Picasso, Paris in the days leading up to the exhibition’s public opening. As with Abstract Expressionist New York: Masterpieces from The Museum of

Pablo Picasso (Spanish, 1881-1973) Portrait of Dora Maar (Portrait of Dora Maar), 1937 Oil on canvas, 92 x 65 cm Pablo Picasso gift-in-lieu, 1979, MP158, Musée National Picasso, Paris © Picasso Estate SODRAC (2012) © RMN/Jean-Gilles Berizzi

Modern Art and Chagall and the Russian Avant-Garde: Masterpieces from the Centre Pompidou, Paris, AGO Members receive free admission and VIP access to the exhibition, among other discounts and benefits. More information on AGO membership can be found at www.ago.net/general-membership. A 296-page catalogue has been published to accompany the exhibition. Edited by Anne Baldassari, Picasso: Masterpieces from the Musée National Picasso, Paris includes 194 illustrations and will be available for purchase at shopAGO. Picasso: Masterpieces from the Musée National Picasso, Paris is curated by Anne Baldassari, chairman and chief curator of collections of the Musée National Picasso, Paris. Elizabeth Smith, the AGO’s executive director of curatorial affairs, will oversee the exhibition’s installation at the AGO. The exhibition is co-organized by the Musée National Picasso, Paris and the Art Gallery of Ontario.

Art Gallery of Ontario

317 Dundas Street W. Toronto, ON. Canada M5T 1G4 Tel 416.979.6660

Он удостоился многих горячих и страстных эпитетов. История, кажется, не знала художника, творчество которого вызывало бы столько споров, не оставляя никого равнодушным. Замечательный русский поэт Осип Мандельштам остроумно заметил, что художник-кубист Пикассо однажды в Париже «разбил» скрипку, и теперь ее кусочки — «святые реликвии» — можно обнаружить по всему миру. Olga Khokhlova in Mantilla. 1917.

Его имя известно сотням миллионов людей, однако его искусство понимают немногие. Одни называют его «буржуазным растлителем», другие — «формалистом», третьи — «большевиком в искусстве». Выставки его работ в различных городах мира неизбежно становились событием, которое будоражило не только художественный мир. О нем говорили на улицах, в клубах, метро, словно о самой животрепещущей проблеме — скачке цен или политическом кризисе. Республиканская Испания, отдавая дань признания и любви испанского народа к художнику, назначила его директором Музея Прадо. Народная Польша наградила его высоким орденом. А Гитлер приказал удалить его картины из музеев. Трумэн назвал его искусство «развращающим». Черчилль, сам на досуге писавший натюрморты, пренебрежительно отозвался о живописи Пикассо. Вполне возможно, что если бы он остался в Испании, его действительно расстреляли бы: уж больно досадил он режиму Франко. Но главное — он не стал бы Пикассо вне художественной

жизни Парижа. Франция неотделима от него, как и Пикассо нельзя отлучить от Франции. Он всегда будет ярким образцом «мастера без ярлыков», национальных или стилистических. Сам художник иронизировал над натужным «ранжированием» его творчества: «голубой», «розовый», «негритянский», «кубистический», «классический» периоды. Ища формы, которые могли бы передать его мысли и чувства, он порой резко менял их, возвращался к уже «оставленным». И почти всегда работал одновременно в разных манерах. Начиная работу, художник не всегда знал, как будет создавать полотно или скульптуру: «Так, как лучше смогу выразить то, что хочу...». Но, безусловно, самым поучительным для нас может стать знакомство с присутствием в творчестве Мастера весомого «русского следа». Несмотря на то, что Пабло Пикассо родился в Испании, а большую часть творческой жизни провел во Франции, есть немало оснований

считать гениального модерниста в некоторой степени и русским художником, так велико было влияние России на живописца. Русское искусство покорило испанца еще в молодости: в 1906 году на Парижской выставке русского искусства он увидел полотна Врубеля и был покорен его талантом. Россия была рядом с Пикассо и все последующие годы. Она подарила ему знакомство с чудесными литературными произведениями, дружбу с гениальными поэтами и театральными деятелями, любовь и первого ребенка.

Первое знакомство с Россией, 1908—1914 годы В 1908 году 27-летний Пабло Пикассо был беден, неизвестен и влюблен. Вместе со своей любимой Фернандой Оливье он жил в небольшой комнатушке в одном из подвалов Монмартра. Убогое помещение было одновременно и жилой комнатой, и рабочей студией. Именно сюда молодой Анри Матисс привел русского коллекционера и мецената Сергея Щукина, обещая тому знакомство с талант-

He has been called many a passionate name. Whether loved or reviled, one thing Picasso can never be accused of is for failing to evoke passionate responses in his audiences. There has been no other artist in the history of mankind whose work has been quite as controversial or has affected more people than Pablo Picasso; and without even a close second, he is indisputably the most famous artist of the twentieth century. The prominent Russian poet Osip Mandelshtam once aptly noted that during his Cubist phase, Picasso had “broken” a violin whose fragments, or “holy relics”, could now be found scattered throughout the world. While his name is known to hundreds of millions, few actually understand his art. He has been called everything from a bourgeois philanderer to a formalist to a Bolshevik of the arts. No matter which city his exhibits were in, they never failed to generate a tremendous amount of excitement and attention and create ripples in much wider circles than just the art world. Whether on the street, in the subway or in clubs, he has been the subject of innumerable earnest discussions and arguments, on a par with the vital political and economic problems of the day. As an acknowledgement of the love and respect he generated from the people of Spain, he was appointed to the position of Director of the Museo del Prado by the Spanish Republic. The People’s Republic of Poland awarded him a high state order, while Hitler

banished his artworks from German museums. Truman accused his art of being corruptive, while Churchill, who himself dabbled in painting still lives, also gave disdainful critiques to Picasso’s art. Had he stayed in Spain, it is entirely possible that he would have ended up being executed under Franco’s regime, due to the degree that he managed to get under Franco’s skin. In any case, it is certain that, had he stayed away from the artistic life of Paris, Picasso would never have become Picasso. France and Picasso enjoyed a reciprocal artistic relationship, and they have become forever inextricably linked in the art world. Regardless of his influences, Picasso will forever be a vivid example of a master who transcended categories, be they national or stylistic. The artist himself used to poke fun at the convoluted division of his works into cubist, classical, Rose, Blue and even Negro periods. Picasso himself

Paul as Harlequin. 1924

Queen Isabella. 1908.

Dancers. Olga Khokhlova lies at the front. 1919.

ливым и неординарным художником. Тонкий знаток искусства, обладающий отменным чутьем, Щукин правильно оценил потенциал молодого испанца и купил у него 2 картины, дав за них неслыханные по тем временам деньги. С этого момента Щукин стал частым гостем в доме Пикассо, долгое время оставаясь самым крупным заказчиком. А Пикассо, благодаря своему щедрому русскому клиенту приобрел известность и смог перебраться из убогого подвала в просторную студию на Монпарнасе. Щукин стал своего рода «крестным отцом» художника, без которого будущему мэтру было бы куда тяжелее пробиваться к известности и славе. Кто знает, может быть именно поэтому Пикассо сохранил благоговейное восхищение Россией на всю жизнь, и был польщен тем, что его творчество интересует русских философов и искусствоведов. Блестящий анализ его работ сделал Николай Бердяев: «Перед картинами Пикассо я думал, что с миром что-то происходит». При этом, как признавался позднее ПетровВодкин, «для нас Матисс, Пикассо, Ван Гог были неожиданными, и мы с трудом и с руганью разбирались в них».

Всего до 1914 года Щукин приобрел более 50 работ парижского модерниста, пополнив свою коллекцию полотнами, ставшими жемчужинами мировой художественной истории. Вместе с работами Матисса они украшают теперь залы Московского Государственного музея изобразительных искусств имени Пушкина. Покупал его работы и Иван Морозов, чьи приобретения составили основу эрмитажной коллекции произведений художника.

циально супруги были женаты до 1955 года), подарил Пикассо плодотворный период творчества и радость отцовства. В парижском музее Пикассо хранятся более ста писем Ольги, адресованные мужу… Тогда из его жизни ее вытеснила 17-летняя Мари-Терез Вальтер, имевшая вид старательной школьницы. И так — неоднократно... Пылко и всерьез… Художник любил повторять, что жизнь продлевают только работа и женщины.

Русский театр и русская любовь, 1917 год

Знакомству с Ольгой Пикассо обязан своей любви к русскому театру и дружбе с режиссером балета Сергеем Дягилевым. Поначалу Пабло был просто завсегдатаем выступлений русской труппы, а вскоре стал принимать активное участие в подготовке постановок. Имя Пабло Пикассо значилось на афишах многих спектаклей: он придумывал декорации, создавал уникальные занавесы и моделировал костюмы.

В ней не было ничего неординарного и богемного, она не обладала утонченной восприимчивостью к искусству и не могла похвастать ничем, что делало бы ее привлекательной в глазах парижской богемы. Но Пикассо, нуждающийся в ту пору в спокойствии и постоянстве, оценил в Ольге Хохловой величественную уверенность, домовитость и уют, черты, за которые многие иностранцы во все времена любили русских женщин. Балерина Ольга Хохлова стала первой женой Пабло Пикассо. Многие называли их союз странным, кто-то считал, что он — случайность, а некоторые друзья художника и вовсе упрекали его в ошибочности выбора. Тем не менее, брак, начавшийся с венчания в 1918 году, продлился 9 лет (офи-

Их первой совместной постановкой стал балет «Парад» на музыку Эрика Сати. Для художника это было новое дело, и работал он с увлечением. «Мой дорогой Серж, — писал Пабло Дягилеву 16 октября 1919 года, — я работаю над твоей вещью и думаю, что кое-что мне удалось. Увидишь это, когда приедешь. Прими дружеские пожелания... Твой Пикассо». Именно для «Парада» Дягилев

was never a slave to form: rather, he was on a constant search for the best way to express his thoughts and feelings, a quest which led him to sometimes change forms dramatically or ever return to those he had abandoned previously. For this reason, he was known for working simultaneously in a few different styles. He didn’t always plan or even know why type of style his work would embody by the time it was done. His only constant stylistic thread for his sculptures or paintings was “the one that will best express what I want to express.” Although less well-known than his French influences, much can be learned about Picasso by looking into the presence of a considerable “Russian footprint” in his body of work. Even though Picasso was born in Spain and spent most of his creative life in France, he was nevertheless strongly influenced by Russian modernism. Russian arts first captured the young Spaniard’s imagination in 1906, when he saw Vrubel’s painting at the Paris Exhibition. Deeply impressed by the artist’s talent, Russia continued to be a strong presence in Picasso’s creative life from that point on, spawning a lifelong love affair with wonderful works of Russian literature, friendships with Russian poets and actors, love affairs, and even his first child.

1908 – 1914: Firsts Encounters with Russia Picasso was poor, unknown, and in love. He lived with his beloved Fernande Olivier in a small basement room in Montmartre. This squalid room served simultaneously as a living quarters and a studio. It was to this room that Henri Matisse brought Sergei Shchukin, a Russian collector and sponsor of the arts, with a promise to introduce him to a talented and unique artist. Shchukin, an art collector with an incredible eye for modern art, recognized the potential of the young Spaniard and bought two of his works for a price that was unheard of at the time. From that day on, Shchukin became a regular visitor to Picasso’s home, and for a long time held the distinction of being the artist’s only

patron. Thanks to the generosity of his Russian client, Picasso’s reputation began to grow, as did his means, and he soon was able to afford a spacious atelier in Montparnasse. Shchukin became the godfather of sorts for the future master who, without his support, would likely have had a much harder time achieving fame and fortune. His relationship with Shchukin may certainly have given Picasso another reason for his continued respect and admiration for Russia. The fact that his work appealed to Russian philosophers and art critics also flattered him. Nikolai Berdyaev aptly analyzed his works, stating that “standing before Picasso’s painting, I felt that something was happening to the whole world.” In spite of the critics’ general consensus on the quality of his works, they never failed to generate controversy. As Kuzma PetrovVodkin admitted later, “Matisse, Picasso, Van Gogh never ceased to surprise us: we couldn’t examine them without arguing.”

The Acrobats. 1905

By 1914, Shchukin had purchased over fifty pieces by the Paris modernist, enriching his personal collection with these paintings which would later become gems of world art history. Today, these works, together with Matisse’s paintings, illuminate the halls of the Pushkin Museum of Fine Arts in Moscow. Ivan Morozov, another Russian businessman, was yet another collector of Picasso’s paintings. His purchases went on to become the basis of the Picasso collection at the Hermitage.

1917: Russian Theatre and Russian Love There was nothing extraordinary about her looks, nor was there anything particularly bohemian about her; she did not possess a refined understanding of arts, nor could she boast of anything in particular that would make her attractive in the eyes of the Parisian art crowd. And yet Picasso, in need of calm and stability at the time, valued Olga Khokhlova’s magnificent selfassurance, domesticity, and comfort – exactly those traits which have historically endeared Russian women to many foreigners.

Girl on the ball. 1905.

Curtain for the ballet «Parade». 1917

впервые заказал специальный сценический занавес, что позже будет делать для всех новых спектаклей. Занавес, изображающий атрибуты цирка, костюмы, декорации выполнил Пабло Пикассо.

«Советский» период Пикассо, 1930 год

Project «Pulchinella». 1920

Пикассо и русский театр — отдельная страница в биографии испанского художника. Он, в частности, был хорошо знаком с творчеством гремевших тогда Мейерхольда и Таирова, а с первым его связывали дружеские отношения. В период гастролей театра Мейерхольда в Париже в 1930 году Пикассо посетил все спектакли, сраженный силой постановки гоголев-

ского «Ревизора». Между Мейерхольдом и Пикассо существовала даже договоренность о совместной работе над «Гамлетом». Но идеология правящего в то время в России правительства не позволила планам осуществиться: Пикассо с его модернистскими взглядами на искусство был признан советским руководством представителем «упадочной буржуазии». В 1937 году, когда Пикассо работал над своей «Герникой», в Париже началась подготовка к Всемирной выставке. Жемчужиной российского павильона была скульптура «Рабочий и колхозница», работы Веры Мухиной. Пикассо провел много часов в русском отсеке, монументальная скульптура притягивала и завораживала его, ему нравилось сочетание холодной нержавеющей стали с голубым небом. Увы, по идейным соображениям его советские друзья, Мейерхольд и Таиров не могли прийти к нему в гости и даже не ответили на приглашения Пикассо. В 1940 году, узнав о том, что Всеволод Мейерхольд расстрелян, Пикассо пережил сильный удар. Немало он скорбел и о смерти другого русского друга — Владимира Маяковского, с которым познакомился в 1922 году. Советский

поэт-бунтарь был давним поклонником творчества Пикассо: еще в 1913 году он убеждал окружающих в достоинствах работ испанского художника, называя его «самым большим живописцем и по своему размаху, и по значению, которое он имеет в мировой живописи». Пикассо нравился Маяковский, нравилось то, что поэт не шел на поводу у истории, но сам старался быть ее творцом. На память о первой встрече художник подарил поэту свой фотопортрет и литографию с кубистическим изображением фигуры человека. Через два года они снова встретились. И, похоже, вновь остались довольны друг другом. На этот раз Пикассо подарил Маяковскому две гравюры. Годы спустя, каждый раз принимая у себя гостей из России, Пикассо тепло вспоминал об этих встречах. Как-то, в 60-е годы, к художнику пришел один из популярных в то время советских поэтов. Пришел без приглашения, но с фотографами. Пикассо сказал: «Бывал у меня один русский поэт, тоже высокого роста — Маяковский. Но тот шагал впереди толпы, а вы шагаете в толпе». Когда Пикассо узнал о смерти Маяковского, он вместе с российскими художниками, осевшими в Париже, Михаилом Ларионовым и Марком Шагалом, отправил в Москву телеграмму соболезнования. Об этом факте стало известно сравнительно недавно — после того, как телеграмма была обнаружена в архивах Третьяковской галереи, на адрес которой и была отправлена. Тесные связи с русскими художниками, поэтами, театральными деятелями, естественно, вызывали у Пикассо желание посетить Россию. Художник даже брался за изучение русского языка. В 1925 году, знакомя режиссера Бориса Терновца со своим 4-летним сыном Полем, Пикассо в шутку представил его порусски: «Павел Павлович». А художник Константин Рождественский вспоминает встречу с Пикассо в 1937 году: «Он заговорил с нами на приличном русском языке. Видя

Ballerina Olga Khokhlova became Pablo Picasso’s first wife. Many saw their alliance as strange, some considered it accidental, and some of the artist’s friends even reproached him for having made an erroneous choice. Nevertheless, the marriage that had started with a church ceremony in 1918 and lasted for nine years in fact and until 1955 on paper, coincided with a period of fruitful creativity and happy fatherhood for Picasso. Over a hundred letters written by Olga to her husband now make up part of the Picasso Museum exhibition in Paris. Then, as abruptly as she had appeared, she was driven out of his life by MarieTherese Walter, a 17-year-old who looked like a diligent schoolgirl. Such things happened in his life on a regular basis, and always, passionately and earnestly, the painter would repeatedly state that only two things – work and women – had the power to prolong the man’s life. Picasso’s relationship with Olga led him to an artistic collaboration with the Russian theatre through an introduction to Sergei Diaghilev, a Russian ballet impresario. They would go on to become life-long friends. While initially Pablo frequented the Russian company stage productions as a member of the audience, he later became an integral part of their production. Pablo Picasso’s name appeared on theatrical bills for many shows: he designed stage sets, fashioned unique curtains, and even created costumes for the actors. Diaghilev and Picasso’s first joint production was the ballet Parade, with music be Erik Satie. The artist, for whom stage design was a new field, worked enthusiastically. “My dear Serge,” he wrote to Diaghilev on October 16, 1919, “I have been working on your production – and I think successfully. You will see it for yourself upon your return. Accept my friendly wishes… Yours, Picasso.” Parade was the first show for which Diaghilev ordered a special stage curtain – something he would later do for all his productions. The one-of-a-kind curtain, which depicted circus elements, costumes, and sets, had been designed by Pablo Picasso.

1930: Picasso’s “Soviet” Period Picasso’s relationship with the Russian theatre was a the beginning of a whole new chapter in the Spanish artist’s biography. He became closely acquainted with the work of Meyerhold and Tairov, two well-known Russian contemporaries, and was even on friendly terms with the former. When Meyerhold’s theatre performed in Paris in 1930, Picasso attended every show. Inspired by the heady performances in Gogol’s The Government Inspector, Picasso went so far as to discuss a future collaboration on Hamlet with Meyerhold. However, these plans were prevented from coming into fruition by the communist ideology reigning in Russia at the time: Picasso’s modernistic views of art caused the Soviet authorities to declare him a bourgeois decadent – thereby effectively blacklisting him. In 1937, at the same time that Picasso was working on his ‘Guernica’, Paris was getting ready for the World Exhibition. The Russian pavilion was dominated by Vera Mukhina’s sculpture Worker and Kolkhoz Woman. Picasso was drawn to and enchanted by this monumental statue, and spent many hours in the Russian quarters admiring the striking look of the stainless steel against the blue sky. During this period, his Soviet friends Meyerhold and Tairov, who were compelled by necessity to be mindful of the authorities’ growing displeasure towards them, ceased visiting him at his home or even replying to his invitations. Meyerhold’s execution three years later, in 1940, was a great blow for Picasso.

Igor Stravinsky as drawn by Pablo Picasso (dated 31 December 1920). Published in France in May 1921 in the program for the 14th season of the Ballets Russes at the Théâtre de la GaîtéLyrique in Paris.

Pulcinella. 1920

Parade, costumes by Pablo Picasso. 1917

He was also grieved by the death of Vladimir Mayakovsky, another dear Russian friend of his whom he had met in 1922. The rebellious Soviet poet had been a long-time admirer of Picasso’s work: as early as 1913 he tried to persuade others of the merits of the Spanish artist’s work, calling him the greatest painter on the global arts scene in terms of both his range and his relevance. For his part, Picasso admired Mayakovsky’s ongoing dedication to creating history instead of being governed by it. As 47

художник понял, что находится в немилости у советских властей. Желая наладить контакт с социалистической Россией, Пикассо предпринял немало шагов: в 1956 году в Москве с огромным успехом прошла выставка работ художника, кроме того, он нарисовал знаменитого «Голубя мира», эмблему движения борцов за мир, был членом Президиума Всемирного Совета мира и даже стал лауреатом Международной Ленинской премии «За укрепление мира между народами».

Picasso at home in Mougins. August 1955.

Olga Khokhlova and Pablo Picasso

изумление гостей, сказал, что не стоит удивляться, поскольку у него много русских друзей и, кроме того, была жена русская — балерина Ольга Хохлова». Он читал Льва Толстого, Достоевского, Гоголя, Лермонтова и составлял об их сочинениях свои впечатления. «Сначала мне казалось, — писал он о «Войне и мире», — что в романе уж слишком много подробностей, но потом я убедился, что все они совершенно необходимы». В 1982 году сотрудник Эрмитажа Андрей Подоксик высказал предположение, что между набросками, изображающими мальчиков с лошадьми, сделанными художником в 1906 году, и рассказом Тургенева «Бежин луг» есть некая магическая связь. На такой вывод исследователя натолкнула пометка в записной книжке художника, где тот ссылается на страницу рассказа с описанием мальчиков в ночном. В 1948 году «по идейным соображениям» был закрыт Музей западного искусства, в экспозиции которого было немало работ Пикассо и Матисса. Узнав об этом,

Но, несмотря на это, посетить Россию Пикассо не мог. Не помогла даже личная беседа с министром иностранных дел Громыко, состоявшаяся в 1962 году. И всётаки, даже вдалеке от России, Пикассо сохранял в душе любовь к ней и даже следовал некоторым «русским» традициям: присаживался на дорожку, отправляясь в путь и стучал по дереву, «чтобы не сглазить».

…Что ж, художнику, бывшему «гражданином мира», великому «мизантропу в толпе», выпало сполна «пригубить» этих терпких и жгучих, прекрасных и испепеляющих le passion a la russe — «страстей по-русски». Russian-Canadian St Petersburg Magazine, Canada

a memento of their first encounter, the artist presented the poet with a photographic portrait of himself and a Cubist rendition of a human figure. They met again two years later, on which occasion Picasso presented Mayakovsky with two engravings. Years later, Picasso still warmly reminisced of these encounters to his Russian guests. On one occasion in the 1960’s, a then-popular Soviet poet paid Picasso a visit. Not only had he not been invited, but he also brought with him a crew of photographers. Picasso noted to him: “A Russian poet, tall, like you, visited me in the past – it was Mayakovsky. But he walked in front of the crowd, while you walk with it.” On hearing of Mayakovsky’s death, Picasso, together with Russian expatriates in Paris Mikhail Larionov and Marc Chagall, dispatched a condolence telegram to Moscow. This fact has come to light only recently, when this telegram was discovered in the archives of the Tretyakov State Gallery, to whose address it had been sent. Close ties with Russian artists, poets, and theatrical personalities aroused in Picasso a natural wish to visit Russia. The artist even tried to learn Russian. In 1925, when he introduced his 4 year-old son to director Boris Ternovets, Picasso jokingly used the equivalent of the boy’s Russian name and surname. Artist Konstantin Rozhdestvensky recalls his encounter with Picasso in 1937: “He started talking to us in

a very decent Russian. Seeing his guests’ amazement, he explained that his knowledge of the Russian language should not be surprising, considering the many Russian friends he had, not to mention his first wife, ballet dancer Olga Khokhlova.” He was an enthusiastic reader of Russian literature, including works by Lev Tolstoy, Dostoyevsky, Gogol, and Lermontov, and was known to express his thoughts on them. Regarding War and Peace, he wrote: “At the beginning I felt that the novel is excessively detailed, but later I found out that these details were absolutely indispensible.” In 1982, a scholar of the Hermitage by the name of Anatoli Podoksik discovered what he considered to be a mystical connection between Picasso’s studies of boys with horses in 1906 and Turgenev’s story, Bezhin Meadow. He based this conclusion on a note he found in the artist’s notebook citing the page in the story describing boys on the night watch. In 1948, Soviet authorities closed down the Museum of Western

Art, which contained many works by Picasso and Matisse, citing “ideological considerations”. On receiving this news, the artist realized that he had fallen from grace with Socialist Russia. In spite of this, he did not sever his connections with what was now the USSR: in 1956 a very successful exhibit of his work took place in Moscow; and with his famous Dove of Peace – an enduring emblem of the peace movement – he became a member of the Presidium of the World Peace Council and was even honoured with the International Lenin Peace Prize.

Guernica

Yet, regardless of all these efforts, the borders of the Soviet Union remained closed to Picasso. Even a personal interview with the Foreign Minister Gromyko in 1962 turned out to be a fruitless endeavour. In spite of this, Russia was never far from Picasso’s heart, and he was even known to follow some common Russian superstitions, such as sitting down before embarking on a journey or knocking on wood for good luck.

As gregarious, ascetic, beloved and reviled in turns as he was, it appears that this artist, like so many others, experienced his own full share of those rich, sorrowful and yet beautiful passions à la Russe — passions, Russian-style. The Arts, Culture and Tourism Russian-Canadian Magazine ST. PETERSBURG Magazine, Canada Trans. Marsha Gershtein 49

Ирина Тосунян Лучшие спектакли Метрополитен-опера, также как лучшие вокалисты, принимающие в них участие, всегда экстраординарны. Поэтому стоит ли удивляться, что сезон 2011/2012 годов прославленный американский театр открыл красивейшей оперой итальянского композитора Гаэтано Боницетти «Анна Болена», в которой три главные партии были отданы представителям русской оперной школы Анне Нетребко, Ильдару Абдразакову и Екатерине Губановой. Успех спекталя - это признают и критики, и рядовые зрители (во многих странах мира прямая

трансляция оперы шла в кинотеатрах), - был ошеломляющим, а в этом году к мировому сообществу кинозрителей оперы присоединилась и Россия. Участие русских артистов в проектах Метрополитенопера – явление сегодня уже настолько частое, что «русская линия» нуждается в каком-то более детальном ретроспективном анализе: а как все это начиналось? Спросите любого, небезразличного к оперному искусству человека, кто из русских певцов первым ступил на подмостки Нью-Йоркской Метрополитенопера, и в ответ, наверняка, услышите: «Федор Шаляпин». А еще более сведущие господа при этом уточнят: «Это было в ноябре 1907 года в опере «Мефистофель». И окажутся неправы. Потому что на самом деле первой на знаменитых американских подмостках появилась русская певица - Фелия Литвин. Cлучилось это примечательное событие значительно раньше - 25 ноября 1896 года. А дело было так: примадонна нью-йоркской Метрополитен-опера внезапно заболела, и директор театра Морис Грау, видимо, с подачи братьев де Решке, солистов театра, с которыми Литвин была дружна, предложил Фелии Литвин заменить ее. Впоследствии все трое пели в Мете главные партии в операх самого любимого композитора певицы – Рихарда Вагнера: «Тристан и Изольда», «Зигфрид», «Лоэнгрин»... «Но первой была роль Валентины в опере Джакомо Мейербера «Гугеноты» (спектакль оказался настолько хорош, что навсегда вошел анналы театра). Следом, 28 ноября, была Аида в одноименной опере Верди, за ней - партия Донны Анны в моцартовском «Дон Жуане» (за неполные пять месяцев она пела в 43 спектаклях). ... Но Вагнер! Попадание оказалось стопроцентным: Литвин была именно что вагнеровской певицей, страстная почитательница и исполнительница его сочинений, она в полном смысле слова преклонялась перед композитором, идеально подходившим ей и по голосовым, и по внешним данным. Литвин, эта уроженка Санкт-Петербурга, обожала вагнеровскую «божественную музыку, такую бурную, такую страстную, такую нежную, словно парящую в недосягаемых высотах, над незапятнанными снеговыми вершинами».

By Irina Tosunyan

Just like the legendary performers who have graced its stage since 1880, the best productions of the Metropolitan Opera can be counted on to be extraordinary. This year’s celebrated gala opening night for the 201112 Season did not disappoint: the achingly beautiful Anna Bolena, by Italian maestro Gaetano Donizetti, was selected for the honor of this season’s premiere at the world-famous American opera house. A Russian cast dominated the stage: Anna Netrebko, Ildar Abdrazakov, and Ekaterina Gubanova occupied the three title roles. Broadcast live in HD on opening night, the production’s success, as confirmed by numerous critics as well as opera aficionados worldwide, was immediate. On a side note, this year Russia has also joined the global community of countries which can now enjoy the illustrious series known simply as The Met: Live in HD. The presence of Russian singers in the Metropolitan Opera productions has become so increasingly regular that it merits a retrospective analysis on the origins of this phenomenon. Ask any reasonably educated opera aficionado who the first Russian singer to appear onstage at the New York Metropolitan Opera was, and the reply is likely to be Fyodor Chaliapin. A real expert of opera may also know that his first appearance with the company took place in November of 1907, in the Met’s production of Boito’s Mefistofele. However, as erudite as this answer may sound, it is incorrect. The first Russian vocalist to ever appear on the famous American stage was in fact a woman by the name of Félia Litvinne, more than a decade before Chaliapin’s better-known debut, on November 25, 1896. Litvinne’s appearance that night had more to do with being in the right place at the right time than anything else. The

Met opera prima had suddenly come down with an illness. The head of the Met, Maurice Grau - who was most likely acting on the advice of Litvinne’s two friends, brothers and soloists Jean and Édouard de Reszke - asked Litvinne to replace the ailing singer. She proved to be an excellent choice: the trio of Litvinne and her two friends would go on to sing the lead vocals in later productions by the Metropolitan of the singer’s favourite composer Richard Wagner, Tristan und Isolde, Siegfried, and Lohengrin. But her first role was Valentine in Les Huguenots by Meyerbeer; and the production was such a smashing success that it was absolutely one for the books.

Felia Litvinne (1860-1936) by Alexei Alexeevich Harlamoff (1842-1925)

On November 28 of the same year, Litvinne sang the title role in Verdi’s Aida, followed by Donna Anna in Mozart’s Don Giovanni. Within a period of less than five months, she participated in forty- three performances. As prolific as she was, it wasn’t until she sang Wagner that her true genius and talent were revealed. Litvinne singing Wagner was a match made in heaven: a passionate admirer and performer of his pieces, she literally idolized the composer, whose work could not have been more ideal for her voice as well as her physical appearance. Starting with her earliest days in St. Petersburg, the city of her birth, Wagner had always been Litvinne’s first love. She adored his music, calling it “divine music, as tumultuous, passionate and lyrical as if it were soaring at unreachable heights over pristine, snow-covered peaks.” She was known by her contemporaries as having a dramatic soprano with a phenomenally strong, resonant voice and a broad vocal range. Her contralto register spanned two-and-a-half octaves, from low G to high D. She had a portly statuesque physique and – as far as Prima Donnas go - a rather pleasant disposition. spbmagazine.ca I St Petersburg

лям в операх западно-европейских композиторов. Местную публику она покорила только тогда, когда исполнила партию «Юдифи» в одноименной опере Александра Серова на прекрасном русском языке. Зрители были в восторге и бросали на сцену цветы с таким рвением, что, по воспоминаниям актрисы, на плечах у нее остались от них синяки… А профессиональные музыканты, слышавшие ее в «Юдифи», свидетельствуют: «С поразительной легкостью шел массивный звук этого голоса на верхи в труднейшей арии «Я оденусь в виссон», где венчающее арию верхнее «до» абсолютно не казалось предельной нотой ее драматического голоса». The first Metropolitan Opera House opened in 1883 on Broadway and 39th Street. Photo: Met Opera Archives.

По свидетельству современников, она обладала феноменальным по силе и широте диапазона драматическим сопрано (две с половиной октавы с контральтовым регистром от нижнего соль до верхнего ре), пышной и статной фигурой и вполне сносным для примадонны характером. Литвин – сценический псевдоним (по мужу она была Литвинова), а настоящее имя певицы Франсуаза-Жанна Щютц. «Мой отец был русский (на самом деле глава семьи был из обрусевших немцев – И.Т.), мать - канадка, но выйдя в 1893 году замуж за француза, я стала француженкой, – написала она в своей книге «Моя жизнь и мое искусство» (1933). - При рождении мне дали имя Франсуаза-Жанна, но в семье меня звали просто Фанни, именем, которое я никогда не любила. Фелией окрестил меня мой первый руководитель, артист Виктор Морель, и хотя он сделал это, не спросив моего совета, имя настолько мне понравилось, что я так и осталась Фелией». Ученица Полины Виардо и любимица знаменитого французского композитора Жюля Масне, она с пятнадцатилетнего возраста жила во Франции, в шестнадцать лет дебютировала арией Леоноры (Дж. Верди «Трубадур») в зале «Плейель», а первый дебют в

В России, как водится, мадам Литвин с легкостью переименовали в... госпожу Феклу Васильевну Литвинову. опере был в 1883 году в парижском Театре Итальен (Амелия в опере «Симон Бокканегра» того же Верди). Когда же взошла на самую вершину европейского оперного Олимпа, дирекция российских Императорских театров также посчитала возможным пригласить «русскую парижанку» в Петербург и заключила с ней контракт. В России, как водится, мадам Литвин с легкостью переименовали в... госпожу Феклу Васильевну Литвинову. «Феклы Васильевны» было в ней в то время совсем немного, поэтому, отдавая должное ее блистательному таланту и голосу невероятного звучания, русские критики весьма прохладно отнеслись к ее ро52

И вдруг - о чудо! Я не узнаю Фелии Литвин: она поет, без жестов и каких-либо «вспомогательных» приемов, русская «простая баба», поет совсем новым, необычным «русским» голосом, баба, чуть не плача, поет, веселая каким-то горьким, несчастным весельем. Но недаром ведь один из французских музыкальных критиков писал, что Литвин при всей зримости французской отделки остается «русской кожей». В воспоминаниях Веры Ильиничны Павловой-Боровик, ученицы Фелии Литвин, есть такой эпизод: «Это было в Париже весной 1914 года. Был сборный, с благотворительной целью концерт. Одним из номеров была Фелия Литвин. После классической арии Глюка и двух романсов французских композиторов на бис конферансье объявляет: «Мусоргский. «Гопак» и поясняет: «Гопак» - «dance petite-russienne» (гопак - малороссийский танец)». Я обомлела: стоит на эстраде знаменитая певица в шикарном концертном туалете бледно-голубого бархата, с бриллиантами на шее и на голове, и она будет петь не что иное, как «Гопак» Мусоргского. И вдруг - о чудо! Я не узнаю Фелии Литвин: она поет, без жестов и каких-либо «вспомогательных» приемов, русская «простая баба», поет совсем новым, необычным «русским» голосом, баба, чуть не плача, поет, веселая каким-то горьким, несчастным весельем. Дальше - больше; а как же будет со словом «кукиш» в устах этой певицы с бриллиантами на шее и на голове? И вот: самым замечательным в трактовке этого произведения Фелией Литвин оказалось это слово. Три раза спела Фелия Литвин по требованию публики в тот вечер «Гопака» и три раза произносила слово «кукиш» по-разному - то со злобой, то с укоризной, то с легкой усмешечкой... На следующий день на уроке Фелия Васильевна мне

Born Françoise Jeanne Schutz, her stage name “Litvinne” was an adaptation of her husband’s surname, Litvinov. She stated in her autobiographical book Ma Vie et Mon Art, published in 1933, that “My father was Russian,” (in fact, he was a German living in Russia), “my mother, Canadian” (originally from the French-Canadian province of Québec); “but when I married a Frenchman in 1893, I became French. Although I was christened Françoise Jeanne, my family nickname was Fanny, a name I always abhorred. My first instructor, the actor Victor Morel, was who started calling me Félia. Although he did so without consulting me, I was so pleased with this name that Félia I remained.” A student of Pauline Viardot and a favourite of the famous French composer Jules Massenet, she moved to France at the age of fifteen. She was sixteen when she debuted in Paris at the Salle Pleyel concert hall, with an aria called “Leonora” from Verdi’s opera Il Trovatore. 1883 saw her opera debut, as Amelia in Simon Boccanegra, also by Verdi, at the Comédie Italienne in Paris. When Litvinne had risen to the very peak of the Mount Olympus of the European opera world, the head of the Russian Imperial Theatres considered it only fitting to invite the “Russian Parisienne” to visit St. Petersburg and to offer her a contract, which she signed. Characteristic of Russia, in the country of her birth she became known by a less worldy and certainly more “rustic” name of Fekla Vassilyevna Litvinova. By then, not much of the local color one would expect of a “Fekla Vassilyevna” was left in her. It was for this reason that Russian critics, while never failing to give fair credit to her brilliant talent and incredible voice, never seemed to quite warm up to her roles in operas by international composers. She finally managed to win over her local audiences by singing the title role in Judith by Alexander Serov - in impeccable Russian. The audience worked itself into such a frenzy and threw flowers onto the stage with such enthusiasm that, as the actress later recalled, her shoulders ended up covered in bruises. Professional musicians who heard her sing in Judith stated that “the rich sound of her voice soared with tremendous ease to the highest notes in the extremely difficult ‘I Will Wear Byssin’ aria, where the final upper C did not even sound like the limit of her dramatic voice.” Nevertheless, a French musical critic who expressed an opinion that under Litvinne’s polished French veneer could still be found a more rugged Russian hide, had a point. Vera Ilyinichna Pavlova-Borovik, Félia Litvinne’s student, describes the following incident in her memoir: “It happened in Paris in the spring of 1914, at a charity concert. Félia Litvinne was one of the performers. After she had sung a Gluck’s aria and, as an encore, two love songs by French composers, the MC announced Gopak by Mussorgsky with an explanation that the Gopak is a ‘dance petite-russienne’ (a Ukrainian folk dance). I was stupefied: a famous singer dressed in a luxurious concert gown of powder-blue velvet, wearing diamonds

on her neck and in her hair, is going to sing Gopak by Mussorgsky? “But suddenly, a miracle happened! This was a different Félia Litvinne: she sang without any gestures or other supporting means; she had transformed into a simple Russian peasant woman who sang in a completely new and unusual ‘Russian’ voice. While she appeared to be on the brink of tears, she was yet singing in some kind of bitter, unhappy merriment. “The longer it went on, the more questions I had, like what will happen to the word ‘kukish’ (an obscenity) coming from the lips of this singer dripping with diamonds? As it turned out, this word ended up being the best part of Félia Litvinne’s interpretation. Félia Litvinne sang Gopak three times that night, on the audience’s demand, and each time she expressed the word ‘kukish’ differently: with anger, with reproach, or with a wry grin. “The next day, during our lesson, Félia Vassilyevna said to me, ‘that woman sings a gay song but she is unhappy in life and I feel sorry for her. I like singing this piece.’ She was the embodiment of the very essence of Mussorgsky’s music.”

Юдифь (одноим. опера А. Н. Серова, концертное исполнение, совместно с Ф. И. Шаляпиным; театр «Шатле», антреприза С. Дягилева, 25 мая (7 июня) 1909 г.; на этом спектакле присутствовал К. Сен-Санс) Judith (“Judith” by A.Serov, a concert performance, with Fyodor Chaliapin, theater «Chatelet» entreprise Serge Diaghilev, May 25 (7 June) in 1909, this performance was attended by Camille Saint-Saëns).

In 1903, Félia Litvinne was awarded the highest honor for an artist at the time: the title of His Majesty’s Soloist. But by then, her relationship with the Russian theatre had soured, and the administration of the Imperial Theatres did not renew her contract. One reviewer later noted, “The indifferent attitude of the Imperial Theatres’ administration towards its own national artists has stripped the Russian art scene of one of its most brilliant singers.” Her last performances in Russia took place in 1915; in 1916 she telegraphed a request to Tsar Nicholas the Second for permission to have her name Félia Litvinne officially recognized in her identity documents. This 53

Последние ее выступления в России были в 1915 году, а в 1916 году, навсегда покидая русскую сцену, она по телеграфу обратилась к русскому царю Николаю II с просьбой разрешить ей именоваться и по документам Фелией Литвин. Просьба была удовлетворена. Что касается Федора Шаляпина, то их с Фелией Литвин творческие пути пересекались не единожды: во время русских сезонов Сергея Дягилева в Париже Литвин с Шаляпиным исполнили дуэт Ярославны и Игоря из оперы Александра Бородина «Князь Игорь», на сцене оперного театра в Монте-Карло пели в опере Александра Даргомыжского «Русалка» ... Она уже пела эту партию Наташи раньше в Петербурге, но тогда характер русской крестьянки ей удавался значительно хуже образа героической девы. В своей автобиографической книге певица призналась: «… по-настоящему я поняла эту роль только в 1911 году, когда выступала с ней в Монте-Карло с Шаляпиным. Чтобы хорошо исполнять эту роль, нужно иметь русскую душу. Даже голос, и тот должен стать славянским».

Рахиль («Жидовка» Ж. Ф. Галеви, франц., итал.) Rachel («The Jewess» by J. Halévy) сказала: «Эта женщина поет веселую песню, но она несчастна в своей жизни, я ее жалею и люблю петь это произведение». Это ли не проникновение в самую суть творчества Мусоргского!». В 1903 году Фелия Литвин получила высшее в то время в России звание для артиста - солистки его величества. Но отношения с русским театром не складывались, контракт с Литвин дирекция Императорских театров не продлила. Как напишет впоследствии один из критиков, «Равнодушие дирекции императорских театров к отечественному искусству лишило русскую сцену одной из самых блистательных певиц».

Свою жизнь Фелия Литвин, величайшая оперная певица и незаурядный педагог, воспитавшая солистов крупнейших оперных театров мира - «Гранд-Опера» в Париже, Большого в Москве, Мариинского в Петербурге, - как это нередко случается с большими художниками, закончила в приюте для престарелых артистов в Париже, забытая и всеми покинутая.

St Petersburg I Spring 2012

Она считала, что у нее две родины – Франция и Россия. И когда началась война 1914 года, страдала и за ту, и за другую. В дни войны пела на улицах французских городов и поскольку ее знали в лицо и узнавали ее голос, то сразу сбегалась толпа слушателей. Певица останавливала первого проходящего солдата и в его фуражку собирала деньги на благотворительные цели. А потом отправила телеграмму в газету «Фигаро»: «Не имея возможности отдать свою жизнь двум моим любимым отечествам – России и Франции, я отдаю им свой голос». Свою жизнь Фелия Литвин, величайшая оперная певица и незаурядный педагог, воспитавшая солистов крупнейших оперных театров мира - «Гранд-Опера» в Париже, Большого в Москве, Мариинского в Петербурге, - как это нередко случается с большими художниками, закончила в приюте для престарелых артистов в Париже, забытая и всеми покинутая. Осталась книга - «Моя жизнь и мое искусство», в которой есть признание: «Самой большой радостью были для меня мой труд и мои артистические успехи. Петь – значит жить… Правда, научить других тому, что доставляло тебе самой столько радости, это тоже радость! Но моего голоса, такого теплого, такого прекрасного, уже нет. На память о нем у меня осталось лишь несколько пластинок. И, дотрагиваясь до граммофона, я всегда говорю: «Здесь покоится Фелия Литвин». Ирина Тосунян, собкор «Литературной газеты» в США

“My biggest joy in life was my work and my artistic endeavours. To sing is to live. Of course, teaching others to do something that used to make you so happy is also a joy! But my voice, once so warm and so beautiful, is now gone. The only things to remember it by are a few records. And when I touch the gramophone I always say, “Here rests Félia Litvinne “. apprentices went on to become soloists in the best opera houses in the world, including Le Grand-Opera in Paris, the Bolshoi in Moscow, and Mariinsky in St. Petersburg. Sadly, as seems to happen too often to great artists and performers, she spent her final days in a shelter for old artists in Paris, forgotten and abandoned by everyone. What’s left is her book Ma Vie et Mon Art, in which she admitted, “My biggest joy in life was my work and my artistic endeavours. To sing is to live. Of course, teaching others to do something that used to make you so happy is also a joy! But my voice, once so warm and so beautiful, is now gone. The only things to remember it by are a few records. And when I touch the gramophone I always say, “Here rests Félia Litvinne “. request was granted - and with this, she left the Russian stage forever. According to Fyodor Chaliapin, his creative path crossed with Félia Litvinne’s more than once. During Sergei Diaghilev’s Russian Seasons in Paris, Litvinne and Chaliapin sang Yaroslavna and Igor’s duet from Borodin’s Prince Igor; they also sang together in Dargomyzhsky’s Mermaid in the Opéra de Monte-Carlo. She had sung Natasha’s part before, in St. Petersburg, but at the time she was less convincing in the role of a Russian peasant than in that of a heroic maiden. The singer admitted in her above-mentioned autobiography, “I didn’t truly understand that character until 1911, when I sang with Chaliapin in Monte Carlo. To play this part well, you need to have a Russian soul; even the voice needs to become a Slavic voice.”

By Irina Tosunyan Staff Correspondent for “Literaturnaya Gazeta” in the United States Transl. Marsha Gershtein

She considered both France and Russia her motherlands. When the First World War started, she ached for both. During the war, she would sing in the streets of French towns. People recognized her voice and face, and crowds would swiftly form around her. The singer would stop the first soldier passing by and use his service cap to collect money for charity. She then sent a telegram to Le Figaro stating, “Not being able to give my life for my two beloved motherlands, Russia and France, I am giving my voice for them instead.” Félia Litvinne, one of the true greats of opera, also became an outstanding teacher in her later years. A number of her

Félia Litvinne by Alexei Harlamoff 55

Алексeй Алексeевич Харламов (18 октября 1840, село Дьячевка, Петровский уезд, Саратовская губерния, Российская империя - 10 апреля 1925, Париж, Франция) русский художник, мастер портрета

Ранние годы Алексей Харламов родился в многодетной семье крепостного крестьянина. У родителей он был седьмым ребенком. Вскоре после его рождения хозяева решили продать его родителей другой помещице в Саратов, оставив при этом детей себе. Маленькому Алеше повезло — из-за младенческого возраста он не мог быть отлучен от матери и потому был продан вместе с родителями. В 1850 году родители Алексея вместе с ним и еще двумя младшими детьми получили свободу. Вскоре семья переехала в Санкт-Петербург. В Санкт-Петербурге Алексей в 12 лет начинает брать уроки рисования у вольнослушателя Академии художеств В.Я Афанасьева. Он очень старается в учебе и в 1854м году поступает в Императорскую Академию художеств, где становится учеником профессора А. Т. Маркова, представителя позднего классицизма. За успехи в рисовании и живописи Алексей Алексеевич 1857 и 1862 гг. получает две Малые серебряные медали, а в 1863 году — две Большие серебряные. В 1866 году Харламов получает Малую золотую медаль за картину «Крещение киевлян», а в 1868 году — Большую золотую медаль за полотно «Возвращение блудного сына в родительский дом».

Woman in charcoal 56

Первые годы за границей В 1869 году Харламов в числе лучших выпускников Академии получает право на пенсионную поездку за границу. Алексей Алексеевич много путешествует по Европе: посещает художественные музеи Германии, Великобритании, Франции , Испании, Италии, Швейцарии, Бельгии, Голландии. Некоторое время живет в Париже. В 1871— 1872 годах по заказу музея Петербургской Академии художеств он делает во дворце Маурицхейс в Гаагекопию картины Рембрандта «Урок анатомии доктора Тульпа». В 1872 же году Харламов вступает в Товарищество передвижных художественных выставок. Впоследствии художник будет регулярно посылать свои картины на ежегодные выставки передвижников в Санкт-Петербург.

Little Girl with Veil Alexei Alexeievich Harlamoff (October 18, 1840 Dyachevka village, Petrovsky uezd, Saratov province, Russian Empire – April 10, 1925 Paris, France) was a Russian painter and a distinguished portraitist

fellow artists in the Society for Travelling Art Exhibitions, Peredvizhniki (the Itinerants) in the same year, 1872. Afterwards he sent his works regularly from abroad to the yearly Peredvizhniki exhibitions in Saint Petersburg.

Early Years Alexei Harlamoff was born into a serf family, the seventh child. Its owners decided to sell his parents to a certain lady from Saratov leaving their children behind. Young Alyosha was lucky: as he was just an infant at that time he couldn’t be separated from his mother and was sold away with his parents. His parents, Alyosha and his two younger siblings were freed in 1850 and the family moved to Saint Petersburg.

Apprenticeship at Léon Bonnat’s Harlamoff came back to Paris at the end of 1872 and joined the atelier of Léon Bonnat, a fashionable French painter of the time. Bonnat’s portraits and historic paintings swamped both aristocratic and bourgeois drawing rooms of the Third Republic. That fashionable painter had a keen eye for detail when portraying his models, at the same time his style was influenced by the great painters of the past so that his portraits looked like great classic

Alexei Alexeievich Harlamoff (Russian painter, c 1840–1925) A flower seller

When Alexei was 12 he started taking private drawing lessons with V.Y. Afanasyev, a guest student of the Saint Petersburg Academy of Arts. He was very diligent and assiduous and in 1854 was himself accepted as a student at the Imperial Academy of Arts, enrolling with professor A.T.Markov, an adept of late classicism. His drawing and painting prowess was recognized with two second class silver medals in 1857 and 1862 and two first class silver medals in 1863. Harlamoff received a second class gold medal for his ‘Kievites’ Baptism’ painting. A first class gold medal follows suit in 1868 for his ‘Prodigal’s Return’. First Years Abroad In 1869 Harlamoff among other top Academy graduates of his year went on a scholarship trip abroad. Alexei Alexeievich travelled around Europe extensively visiting arts museums in Germany, England, France, Spain, Italy, Switzerland, Belgium and Holland. He also stayed in Paris for a prolonged time. In 1871—1872 he made a copy of Rembrandt’s ‘Anatomy Lesson of Doctor Tulp’ in Mauritshuis in the Hague fulfilling a special request of the Saint Petersburg Academy of Arts. Harlamoff joined 57

Ученик Леона Бонна В конце 1872 года художник возвращается в Париж, где поступает в ателье модного французского художника Леона Бонна. Аристократические и буржуазные салоны Третьей республики были заполнены портретами и историческими картинами Бонна. Этот модный живописец успешно передавал внешнее сходство с натурой и при этом сохранял видимость «музейного» искусства. Отдавая дань его механическому мастерству, современник назвал Бонна «превосходным, однообразным и тривиальным художником». Вслед за Бонна Харламов удачно имитировал Léon Bonnat

Portrait of the children of Paul Pavlovich Demidoff

в своих произведениях внешний вид классической живописи — любимых им старых испанских мастеров, Рембрандта, итальянцев XVII века. Именно под влиянием Бонна окончательно оформился художественный стиль Харламова. Знакомство с И. С. Тургеневым В 1874 году Харламов отправил на академическую выставку в Санкт-Петербург три свои работы — «Бедный музыкант», «Головка итальянки» и «Головка мордовки». За эти картины и за сделанную в Гааге копию с «Урока анатомии» Рембрандта он получил звание академика. Тогда же, в 1874 году, Харламов познакомился с жившим в Париже Иваном Сергеевичем Тургеневым. Тургенев был очарован талантом молодого русского художника и предрек ему большое будущее: «Здесь появились два замечательных художника — Репин и Харламов, — писал он. — Второй особенно далеко пойдет». Во многом благодаря знакомству с Тургеневым и супругами Виардо, их протекции и заказам Харламов за один год сделал стремительную карьеру. Выставленные в Салоне 1875 года портреты Полины и Луи Виардо работы Харламова имели блестящую прессу, организованную Тургеневым. Именно по совету русского писателя Эмиль Золя, посылавший в петербургский «Вестник Европы» свои «Парижские письма», посвятил Харламову восторженный пассаж. В харламовских портретах Золя увидел «дебют крупного таланта». Другой рецензент отмечал «мощь, энергию, уверенность лепки, глубину и жар колеров». В конце 1875 года после окончания срока пенсионерства Харламов приехал в Россию, однако уже осенью следующего года он навсегда возвращается во Францию. Произошло это, по мнению известного журналиста того времени Н. Н. БрешкоБрешковского потому, что в 1870-е годы в России «от картин не только большая публика, но даже и сами художники требовали гражданского служения, а не технические достоинства». И поэтому Харламов «рисковал остаться неоцененным». Другой причиной эмиграции Харламова было и то, что Алексей Алексеевич, как писал И. Е. Репин, «ужасно любит Париж» и желал бы там остаться навсегда. «Русский Леон Бонна» По возвращении в Париж Харламов снимает мастерскую в доме на Пляс Пигаль, и превратил ее в модное ателье. Позднее Харламов купил дом в Веле. Этот город был любим художником. В дар городку он передал многие свои работы. В Веле же Алексей Алексеевич познакомился с юной Фанни Шютц (Фелией Литвин), ставшей впоследствии знаменитой певицей. Их дружба будет продолжаться вплоть до смерти художника. Со второй половины 1870-х Харламова увлекает передача световоздушной среды. В некоторых своих работах, в частности в акварели «Головка» (1881, в настоящее время находится в Саратовском музее

St Petersburg I Spring 2012

museum art. One of his contemporaries called Bonnat ‘an excellent one-track trivial artist’ giving Bonnat his due for his technical prowess. Harlamoff followed Bonnat in imitating old artists such as his favourite classic Spanish painters, Rembrandt, 17th century Italians. So Harlamoff’s style finally came unto its own under Bonnat’s influence. Meeting I.S.Turgenev In 1874 Harlamoff sent three of his works: ‘The Poor Musician’, ‘A Study of an Italian Woman’s Head’, and ‘A Study of a Mordovian Woman’s Head’ to an academic exhibition in Saint Petersburg. Together with his copy of Rembrandt’s ‘Anatomy Lesson of Doctor Tulp’ made by him in the Hague those earned him the title of an academic. In the same year Harlamoff met a famous Russian writer Ivan Sergeievich Turgenev who lived in Paris for the first time. Turgenev was charmed by the talent of the young Russian painter and was convinced of his brilliant future. ‘There are two new wonderful painters here, Repin and Harlamoff, the latter is definitely destined for great things’ – he wrote. Harlamoff’s career took off at once thanks to his acquaintance with Turgenev and his friends the Viardots, they promoted him and showered him with commissions. The portraits of Pauline and Louis Viardot by Harlamoff were presented at the Paris Salon Art Exhibition in 1875 received rave reviews organized by Turgenev. After a talk with Turgenev even the French writer Émile Zola wrote a few enthusiastic lines on Harlamoff’s genius in his ‘Letters from Paris’ that he sent to Saint Petersburg to be published in Vestnik Evropy (Herald of Europe) magazine. He saw a big new talent’s debut in Harlamoff’s portraits. Some other reviewer remarked on Harlamoff’s ‘powerful expression, energy, sure-handed modelling, deep and fiery coloristics’. Harlamoff’s scholarship trip was to be finished by the end of 1875 so he returned to Russia. But less than a year later in the fall Harlamoff was back to France and this time he was

Young Girl back for good. One of the famous journalists of that time a certain N.N.Breshko-Breshkovsky explained Harlamoff’s emigration with the fact that in Russia of the 1870s the paintings were supposed to be civic-minded not only by the public but by the artists themselves and Harlamoff’s apolitical although technically brilliant works risked to find no appreciation whatsoever. The other reason for emigrating was that Alexei Alexeievich according to the Russian painter I.E. Repin ‘loved Paris to bits’ and would be happy to stay there for the rest of his life. ‘Russian Léon Bonnat’ When he returned to Paris Harlamoff rented a workshop on Place Pigalle and made it into a fashionable painter’s atelier. Later he bought a house in a small town Veulesles-Roses that he loved. He gave many of his works to that town. He met young Félia Litvinne (née Françoise Jeanne Schütz in Saint Petersburg), a future great operatic soprano there and struck a friendship with her that lasted until his death The second half of the 1870s saw enthusiastic Harlamoff experimenting with light and air. Some of his paintings of that period, in particular a watercolour study of a girl’s head (1881, currently at Saratov Radischev Museum) are full of light and air, close to the plenair technique and impressionist works. The other topic that he explored at that time could be called ‘The Renaissance Italians’. In a somewhat salon style he highlighted little details of quotidian life in the Renaissance rather than following the technique of old artists per se. However, both plenair and Renaissance trends blew out fairly quickly. Harlamoff, a virtuoso of head study technique went on producing endless variations of pretty girls and women’s heads, gipsy, Italian and so on, content to keep out of artistic

The Pink Bonnet 59

girlfriends

имени А. Н. Радищева), он близко подходит к пленэру, наполняет изображение светом, воздухом. В эти же годы у Харламова появилась тема в салонном духе, которую можно назвать «Итальянцы эпохи Ренессанса». В новом цикле Харламов обращается не столько к манере письма старых мастеров, сколько к бытовым подробностям эпохи Возрождения. Однако увлечение эпохой Ренессанса, как и пленэром, было мимолетным. Виртуоз раз и навсегда заученного приема, художник продолжал до конца своих дней производить бесконечные вариации однообразно красивых головок итальянок и цыганок — вне времени и вне художественного развития. Единственным полотном явившимся ярким исключением стал портрет И. С. Тургенева, о котором сам писатель говорил еще в процессе работы: «Харламов пишет с меня портрет, который выйдет превосходный». Отчасти причина консервативной преданности Харламова одному художественному стилю объясняется востребованностью и высокой оценкой этого стиля у западной публики последней четверти XIX столетия. Художник постоянно выставлялся в парижском Салоне, участвовал на Всемирных выставках, получал награды. В 1888 году на Международной Выставке в Глазго его картина «Дети с цветами» произвела сильное впечатление на королеву Великобритании Викторию. Проявляла интерес к его творчеству и часть русской аристократии. Так картина «Женская головка» была приобретена императрицей Марией Федоровной. Харламову просто не было потребности и смысла в переменах, осваивании новые стилей и направлений. Однако этот консерватизм столь долго сопутствовавший успеху художника обернулся для него трагедией в начале века XX-го, когда художественные вкусы общества значительно изменились.

Последние годы жизни Алексей Харламов провел в бедности и одиночестве. Единственным человеком, скрашивающим его старость, была Фелия Литвин, любившая Алексея Алексеевича как своего отца. Умер Алексей Алексеевич Харламов весной 1925 года в Париже. Похоронен 13 апреля того же года на кладбище Пер-Лашез.

Художественное наследие А. А. Харламова

«Маленький Бонна», как именовали его парижане, «русско-испанский француз», как язвительно отзывалась русская критика, Харламов тем не менее живо интересовался событиями русской культуры. Домашний друг И. С. Тургенева и русского художника А. П. Боголюбова, знакомый композитора С. И. Танеева, Харламов был одним из создателей комитета в пользу неимущих русских художников в Париже. Живопись самого Харламова имела неизменный коммерческий успех. Хотя она и не отражала истинного состояния русского искусства того, всё же способствовала утверждению престижа русской живописи в Европе. В начале XXI века интерес к произведениям художника возрос снова. Так в 2006 году картина А. А. Харламова «Маленькая швея» была продана на лондонском аукционе Bonhams за 610 тыс. фунтов стерлингов, а картина «Юные цветочницы» на аукционе Sotheby’s в Нью-Йорке в 2007 году ушла почти за 3 миллиона долларов. Кроме частных коллекций картины Алексея Харламова есть и в музеях. Так в России они представлены в Третьяковской галерее, Государственном Русском музее в Санкт-Петербурге, Радищевском музее в Саратове, музеях Астрахани, Владивостока, Краснодара, Рыбинска, Иркутска, Хабаровска, Ярославля. По материалам Википедии

development of his time. The one vivid exception to those was a portrait of I.S.Turgenev that was mentioned by the writer himself in the early stages of Harlamoff’s work: ‘Harlamoff is painting my portrait and it is sure to be excellent’. Harlamoff’s conservative faithfulness to the same style throughout his life might be partly explained by the fact that that style was in huge demand in the last quarter of the 19th century and was highly appreciated by the well-to-do western public. Harlamoff regularly presented his paintings at the most prestigious Paris Salon Art Exhibition, various world fairs etc. and received many awards. In 1888 Harlamoff’s painting ‘Children with Flowers’ strongly impressed the British queen Victoria at Glasgow international exhibition. Some members of the Russian aristocracy were also very interested in his works. Thus, Maria Feodorovna, the Russian Empress purchased Harlamoff’s study of a woman’s head. So Harlamoff had no stimulus for changing, venturing into new styles, following new trends. But Harlamoff’s successful conservatism finally became his downfall in the beginning of the 20th century once artistic tastes of the public changed dramatically.

Literary Pursuits of a Young Lady

Faraway Thoughts

Alexei Harlamoff spent last years of his life a poor and lonely man. His only remaining friend that became a solace in his old age was Félia Litvinne who had an almost filial affection for the artist. Alexei Alexeievich Harlamoff died in the spring of 1925 in Paris and was buried at the Père Lachaise cemetery on April 13. A.A.Harlamoff’s Artistic Heritage Harlamoff who was called ‘little Bonnat’ by the French and a ‘Russian-Spanish Frenchman’ by the sarcastic Russian critics still kept in touch with all the major events in Russian culture. He was a close friend of the Russian writer I.S.Turgenev and the Russian painter A.P.Bogoliubov, an acquaintance of the Russian composer S.I.Taneyev. He was one of the group that created a charity committee for indigent Russian painters in Paris. Harlamoff’s own paintings enjoyed considerable commercial success. And although his style was too academic and conservative and didn’t reflect the actual state of Russian art of his time it still raised the prestige of Russian art in Europe.

Portrait of a Young Beauty

Harlamoff’s paintings became fashionable again by early 21st century. A.A.Harlamoff’s ‘The Little Seamstress’ was sold by Bonhams auction house in London for 610 000 pounds in 2006 whereas ‘Young Flower Girls’ fetched almost 3 million dollars at Sotheby’s in New York in 2007. Harlamoff’s paintings are in many private collections and museums, such as Moscow Tretyakov Gallery, Saint Petersburg State Russian Museum, Saratov Radischev Museum, museums in Astrakhan’, Vladivostok, Krasnodar, Rybinsk, Irkutsk, Khabarovsk, Yaroslavl. According to the materials of Wikipedia Trans. Sasha Grigorieva 61

Памяти моего отца посвящается… София

Елена Коровина

«Когда плачет сердце, это Любовь. Когда от сердца рыдает Музыка, это Вечная Любовь». - Иоганн Штраус (сын)

Король Вальса был трижды женат. Однако настоящее чувство испытал лишь раз в жизни — к русской девушке Ольге. Однажды композитор Густав Малер, слушая вальсы Иоганна Штрауса, воскликнул: «О, да тут разбитое сердце!» Знатоки не согласились: биография Штрауса светилась задором и оптимизмом, он слыл любимцем Фортуны и победителем в любви. Откуда у этого человекапраздника могло взяться разбитое сердце? Тайна раскрылась лишь в конце XX столетия: в 1992 году музыковед Томас Айгнер нашел в архивах Венской музыкальной библиотеки огромную пачку писем, рассказывающих о любви знаменитого маэстро и юной дворянки Ольги Смирницкой. Ольга опасливо покосилась на дверь — хоть это и ее личная комната, но муж и мать постоянно заходят, не давая ни минуты покоя. Особенно злится мать. Месяц назад, в мае нынешнего 1869 года в Париже состоялся концерт Иоганна Штрауса. И один из номеров маэстро объявил так: «Проказница» — вальс, написанный для моей давней возлюбленной, которую я до сих пор не забыл». Об этом матери Ольги написала в Петербург приятельница. Евдокия Иоакимовна пришла в бешенство. Ворвавшись к дочери, она кричала, словно базарная торговка: «Этот безродный музыкантишка до сих пор позорит нас!» Ольга пыталась успокоить разбушевавшуюся родительницу. Да о чем, в конце концов, речь?! Уже 5 лет прошло с тех пор, как она последний раз виделась с Иоганном, с того самого времени, как в 1864 году под нажимом матери вышла замуж за аристократа польских кровей Александра Степановича Лозино-Лозинского. И вот — мать все еще попрекает дочь бывшими «грехами»! «Я знаю, что ты до сих пор хранишь письма этого музыкантишки! — не унималась родительница. — Отдай, я их сожгу, пока нас окончательно не скомпрометировали!» Ольга приложила пальцы к вискам: «Я не помню, где они!» — «Так найди!» Дверь хлопнула — разгневанная мать вышла из комнаты. Через минуту во дворе застучала отъезжающая карета. Слава богу, Евдокия Иоакимовна отбыла к себе. Ольга сжала виски — голова начинала болеть. Хорошо, муж уехал в Москву по делам юрколлегии, в которой служит. Теперь она хоть немного отдохнет одна. Перед собой можно и не кривить душой: «грехи» так и не стали бывшими — Ольга помнит каждый миг счастья с Иоганном… То был июнь 1858 года. Уже третий год в Северной столице в зале Павловского «Воксала» выступал с концертами известный всему миру венский композитор, скрипач и дирижер — блестящий Иоганн Штраус. Сам император Александр II и его августейшая супруга Мария Александровна посетили один из концертов. Не мудрено, что Россия пришла от Штрауса в восторг. И восхищение было вполне заслуженным. 31-летний красавец маэстро виртуозно владел скрипкой и дирижировал хоть своим, хоть петербургскими оркестрами, ну а его радостные и праздничные мелодии просто-таки завораживали публику. Впрочем, знатоки музыкального мира говорили, что жизнь у этого баловня судьбы начиналась совсем не бравурно. Иоганн Штраус родился в 1825 году в семье венского композитора Иоганна Штрауса-старшего. Тот тоже писал и исполнял свои вальсы, имея известность, но не имея больших средств. И потому мечтал, что его сын станет банкиром (ну хотя бы счетоводом!).

St Petersburg I Spring 2012

Но парнишка ослушался и тоже начал заниматься музыкой. С 6 лет тайком научился играть на скрипке, а с 19, поскандалив с отцом так, что слышала вся Вена, завел свой оркестр. Сочиненные вальсы играл прямо на улицах, доказывая, что стал истинным музыкантом. Но папаша, вместо того чтобы похвалить сына, его… проклял да и лишил наследства. И венцы отлично поняли: все дело в зависти — сын сочиняет вальсы куда более талантливо, нежели отец. «Народу в Павловске была бездна. Маэстро встретили оглушительными аплодисментами. После исполнения каждой пьесы благодарная публика устраивала венской знаменитости долгие овации. После концерта дирижера чуть ли не на руках донесли до квартиры». «Санкт-Петербургские ведомости», 1856 год В 1852 году 27-летнего Штрауса приглашают играть на балах при дворе австрийского императора Франца-Иосифа I. Начинаются гастроли по всей Европе. И вот теперь Штраус стал постоянным дирижером летних концертных сезонов в Петербурге с огромным гонораром — 22 тысячи рублей за сезон. Во всех магазинах России, где торгуют книгами и нотами, на витринах выставлены сочинения композитора и, конечно, его портреты — красавец, лихо закручивая ус, блестит очами. Петербургский свет валом валит в Павловский «Воксал» послушать заезжую знаменитость. Дамы бросают под ноги маэстро надушенные платочки. Штраус, поднимая их, пылко целует. И надо признать, его манеры не выглядят пошлыми, всем видно, что успех доставляет музыканту истинное удовольствие. Дирижирует он необычно — часто поворачивается лицом к публике. И тогда глаза его победно сверкают, выискивая тех, кому особенно нравятся его выступления. В один из таких вечерних концертов взгляд Штрауса нашел в первом ряду кресел милую девичью головку — темноволосую, склоненную чуть набок. Девушка явно уносилась в мир мечты и грез под звуки его нежного вальса. Но вдруг, словно почувствовав взгляд, она подняла голову — огромные черные глаза вспыхнули, поймав взор маэстро.

Ольга Смирницкая

С того вечера Ольгу стало тянуть на концерты Штрауса. Конечно, она еще убеждала себя, что увлечена именно музыкой, ведь и сама сочиняет понемногу, исполняя пьески на домашних концертах. Но зачем лгать себе? Не звуки музыки заворожили Ольгу, а личность самого музыканта. И вот уже девушка старается попасть туда, где маэстро бывает вне концертов, благо самые аристократические семейства Петербурга приглашают композитора. Даже члены императорского дома устраивают балы в его честь. Вот только подойти к кумиру Ольга никак не осмеливается… Впрочем, девушка нашла выход — на концерте послала Штраусу восторженную записку, подписав просто, но загадочно: «Незнакомка». И только потом осознала: можно извести хоть пачку бумаги, композитор не поймет, кто автор посланий. И тогда Ольга осмелилась: увидев маэстро на балу, попросила знакомых представить ей композитора. Однако выглядеть в его глазах восторженной поклонницей не захотела и потому протянула Штраусу свои ноты: «Мне важно знать ваше мнение!» Маэстро взглянул на девушку и изумился: это была та самая юная слушательница, что грезила под звуки его вальса… Ну кто бы мог подумать, что случится невероятное — всеми признанный композитор включит произведения юной девушки в свои концерты?! Но 30 сентября 1858 года Штраус лично объявил, что полька-мазурка, звучащая впервые, принадлежит перу Ольги Смирницкой. Эффект был потрясающим. После концерта мать пилила Ольгу часа три. А вот петербургская публика пришла в восторг: приятно же, когда заграничная знаменитость интересуется местной музыкой. Высший свет начал оказывать семейству Смирницких особое внимание. И матери пришлось смириться, она даже разрешила дочери общаться с музыкантом на балах и обедах, где они оказывались вместе. Но этих минут общения выходило так мало! Счастье, что Штраус нашел возможность пересылать Ольге письма через многочисленных знакомых. И первой же запиской ошеломил девушку: «Я не мыслю теперь свою жизнь без Вас!» Вот она эта записка! Ольга достала заветную шкатулку, а в ней письма возлюбленного Иоганна. Она отчетливо помнит, как поначалу столь пылкая любовь даже напугала ее. И девушка попыталась перевести отношения в дружеский план, написав Иоганну: «Я давно испытываю к Вам симпатию, но это симпатия дружеская». Ответ Штрауса ошеломил: «Простите мои нескромные надежды и примите уверения, что вы не услышите больше ни одного звука жалобы. Мое сердце кровоточит…». 63

Ну как можно было отказаться хотя бы от переписки?! Ольга ответила и получила новое послание: «Вы уверяли, что я, как человек слабый, могу путать Симпатию с Любовью… Нет, мой друг! Когда плачет сердце, это Любовь. Когда от сердца рыдает Музыка, это Вечная Любовь». А потом пришла всего одна строка: «Моя Любовь томится Тобой». Так они перешли на ты. И было назначено свидание — тайное, робкое. Они шли по разным сторонам Невского проспекта. Пойти рядом не осмелились, ведь Невский — место обычных светских рандеву. А ну как встретятся знакомые, пойдут пересуды!.. Быстро взглянув друг на друга, влюбленные завернули за угол, потом еще куда-то, прошли дальше и вдруг, ринувшись навстречу, оказались рядом посередине какой-то тихой и незнакомой улочки. Миг — и они сели на скамью под липой, и пальцы сплелись сами собой. И Иоганн сказал, что любит ее! Конечно, он, баловень судьбы, думал, что это — начало прекрасной любви. Вот только Ольга щемящим сердцем предчувствовала иное. Конечно, Штраус — знаменитость, обласканная при дворе. Но сколько таких знаменитостей приезжало в Северную столицу! Ими восхищаются, выплачивая высокие гонорары, но, заплатив и восхитившись, отправляют обратно — и забывают навсегда. Никакая гениальность не сможет послужить пропуском в высший столичный свет — то общество, к которому по рождению принадлежит Ольга. Девушка уже слышала безапелляционное высказывание матери: «Музыкантишка не может стать человеком нашего круга!» И что делать?! Тем более что уже к вечеру верная подруга Ольги, Полина Сверчкова, принесла очередное послание: «С сегодняшнего дня я живу только одной надеждой: не покидать тебя никогда, принадлежать только тебе! Клянусь свято быть твоим, и пусть накажет меня Господь, если я не сдержу своего слова. И если надо преодолеть трудности, они должны быть преодолены!» Ах, бедный Иоганн, верящий в то, что если аристократы приглашают его на обед, то примут и в семью. Он еще не знал госпожу Смирницкую!.. Евдокия Иоакимовна происходила не из дворянского рода, как ее супруг. И была она взята к аристократам Смирницким не за красу или ум, а за приданое — огромное, купеческое. И как все выскочки, она стала держаться «аристократичней» самих аристократов. И увидеть в мужьях дочери хоть и гениального музыканта, но не дворянина, она никак не могла. Это был мезальянс, скандал, позор! И потому, когда в июле 1859 года Штраус попросил у госпожи Смирницкой руки ее дочери, Евдокия ответила резким отказом. Ну а чтобы он больше не приставал, сочла возможным наговорить и на свою дуреху дочь: мол, настолько ветрена, что крутит роман не только со Штраусом, но и с другими кавалерами. Так что знаменитому музыканту лучше о ней забыть. Однако и Иоганн был проницательным человеком. 64

Он тут же послал через верную Полину письмо. Вот оно — длинное, путаное: «Моя надежда погибла! Твоя мама говорила со мной слишком долго. Сказала, что я не должен ни в чем тебе верить… Я почувствовал непроизвольно ненависть к этой матери, которая, чтобы исполнить свой план, говорит гнусности о своем ребенке!.. Что касается ее поведения, она была крайне неделикатна… Когда она потребовала от меня твои письма и я поклялся, что они уйдут со мной в могилу, она заявила, что при моем слабом здоровье я могу умереть каждую минуту, не успев оставить на сей счет распоряжений, поэтому она не может быть спокойна…» Вот оно это горькое послание. Даже сейчас, едва Ольга начала перечитывать письмо, у нее покатились слезы. Ну а десять лет назад она, читая, думала, что умрет. Ведь это был конец любви и надеждам. О, если бы только Ольга могла пойти против родительской воли! Но она не смогла на это отважиться и только тихо плакала по ночам… В октябре 1859 года ангажемент Штрауса заканчивался, и ему предстояло уехать из России. Его письма наполнились отчаяньем: «Мне невозможно без тебя жить… я предпочитаю лучше умереть, чем выносить эту муку. Нет у меня больше радости в жизни, нет больше надежды…» Ольга уже не рыдала, читая его письма, — слез не осталось. И вновь случилось чудо: через год Иоганн сумел вновь получить ангажемент в Павловск. И вот — новая встреча! Они стояли под колоннами Павловского «Воксала». Шел дождь. Полина Сверчкова одолжила Ольге коляску, чтобы та могла тайком съездить к возлюбленному И вот они вновь держались за руки. «Я тебя украду! — отчаянно шептал Штраус. — Бывает же похищение невесты. Мы тихо обвенчаемся в какойнибудь старинной церкви в романтической глуши. А потом поедем к моей матушке. Я напишу, и она примет нас!» Но вышло по-иному. Мать Штрауса ответила из Вены кратко, но весомо — вот оно это роковое письмо: «Я не желаю видеть невесткой девицу из варварской России. В Вене полно красивых девушек!» Как же похожи оказались у них матери: для одной был невозможен зять-простолюдин, для другой — невестка из «варварской страны»! Ольга вздохнула — осталось не так уж много писем… Штраус снова уехал в свою Вену и опять много писал. Но письма пересылались через знакомых, опаздывали, перехватывались бдительными родственниками, терялись. «Сегодня я получил твое милое письмо, в котором ты жалуешься, что получаешь так мало писем, — писал Иоганн. — Но я же пишу тебе писем без счета!» Только вот Ольга ничего не получала… Когда же Иоганн умолял: «Пошли мне хоть пару строк!», Ольга строчила ночами десятки посланий,

но и ее письма терялись, не доходили. Даже почтовые ведомства были против влюбленных… А вот и письмо Иоганна, пришедшее в роковой день: «Что-то должно происходить с тобой, так как долгое время я пребываю без известий от тебя. Ответь мне, пожалуйста!» Да только Ольга не ответила — не смогла. В день получения этого письма она, в отчаянии уступив требованиям матери, стояла в белоснежном платье перед алтарем Александро-Невской лавры. Последнее письмо Ольга получила, уже став замужней дамой. «Что же будет со мной?» — с болью спрашивал Иоганн, узнав о ее венчании. Но что она могла ответить? Что он должен постараться найти свое новое счастье? Что и она постарается?.. Но сколь не старайся, ничего не выходит. Она не любит мужа, хоть и родила ему уже двух детей. Штраус, хоть и женился на певице Генриетте Халупецкой, по оперному псевдониму — Трефц, тоже несчастлив. И еще Ольга узнала, что Иоганн проговорился однажды на пирушке, что женился лишь потому, что Генриетта похожа на его русскую любовь. Выходит, он женился с отчаяния, недаром же говорят, что супруга старше его на 7 лет. Ольга сложила письма — в них вся ее

жизнь. Но мать грозиться отнять эти листочки! С нее станется: созовет слуг и учинит розыск. Но как уберечь письма? Ольга вздохнула: выход есть — их просто надо отдать. Конечно, у нее не останется ни одного свидетельства любви, зато строки, написанные рукой Иоганна, будут целы. Ольга дернула за сонетку и приказала явившейся горничной: «Отвези эту шкатулку Полине Сверчковой!» Подруга, на глазах которой разворачивалась грустная любовь Ольги, сумеет сохранить письма… Полина увезла письма в Европу и после смерти Штрауса в 1899 году предложила их его семье. Конечно, не за деньги — от чистого сердца. Думала, может, родственники решат устроить музей Штрауса. Но им письма оказались не нужны. И тогда Сверчкова отдала это бесценное наследие, свидетельства великой любви великого композитора, в Венскую музыкальную библиотеку. Там письма и пролежали,

никем не читанные, до 1992 года, пока их не нашел музыковед Томас Айгнер. 100 писем рассказали миру о трагической любви Штрауса. Но вот о судьбе его любимой поведать некому. Известно, что супруги Лозино-Лозинские пережили тяжкие дни революции 1917 года. Но что стало с ними потом — загадка. Неизвестна и судьба писем, которые Ольга слала возлюбленному Иоганну. Они до сих пор не обнаружились. А может, Штраус действительно приказал положить их с собой в могилу, как некогда он и обещал в сердцах Ольгиной матери?.. Елена Коровина, ИМЕНА январь 2011

▪ Родился в Вене 25 октября 1825 года в семье композитора Иоганна Штрауса-старшего ▪ Впервые приехал на гастроли в Россию в 1856 году, когда ему шел 31-й год ▪ Встретился с Ольгой Смирницкой в Петербурге в июне 1858 года. Ей тогда исполнилось 19 лет ▪ Роман продолжался вплоть до осени 1864-го ▪ Узнав о замужестве Ольги, женился на оперной певице Генриетте Халупецкой ▪ Был еще дважды женат, все браки оказались бездетными ▪ Умер в Вене 3 июня 1899 года. •Памятник Иоганну Штраусу дар Австрии к 300-летию Санкт-Петербурга. В церемонии открытия памятника приняли участие потомок композитора – внучатый племянник Эдуард Штраус и официальные представители консульства Австрии в Петербурге. Скульптура в Павловске является точной копией памятника Иоганну Штраусу, который был создан другом композитора, скульптором Эдмундом Хельмером в 1907 году и установлен в Городском парке Вены. 65

Mexley Marketing Inc

• Marketing Consulting • Web Development & Website Design • Graphic Design & Print • Internet Marketing

Tel: 416-514-1222 416-827-4722 www.mexley.com

Email: info@mexley.com 2100 Steeles Avenue West, Suite 202

Become a friend of «St. Petersburg» Magazine

Canada

1 year - $50 (6-4 Issues)

6 months - $25

US and Europe

1 year - $85

6 months - $43

Name Address City

Province

Postal code

Country

E-mail

Phone

Date

Signature

To subscribe the order fill in the coupon and send it with the cheque to: «St. Petersburg Development» 120 Shelborne Ave. Suite # 1014. Toronto, ON, M6B 2M7. 416 782-0083, spbmagazine@gmail.com

информация по телефону: 416.409.0030 и на сайте: 67

RiverStreet Productions Inc. presents

BOLSHOI BALLET

Swan Lake May 15 -19, 2012 1-855-872-SONY (7669)/www.sonycentre.ca Groups 10+: 647-438-5559 Toll Free 1-866-447-7849 www.thegrouptixcompany.com 68