Энциклопедия Балбесов

Посвящается всем, кто когда-нибудь мечтал под столом у батареи.

УДК 443.910.4 ББК 73(4Фр) Б68

Иллюстрации Сержа Блоха Перевод с французского Натальи Васильковой

Бланшар, Анн Б68 Энциклопедия балбесов, неучей и прочих гениев / Анн Бланшар, Жан-Бернар Пуи. — Москва: Клевер-Медиа-Групп, 2014. — 141, [3] с.: ил. — (Энциклопедии) ISBN 978-5-91982-510-4

Мы все прекрасно знаем, что Пикассо — великий художник, Наполеон покорил всю Европу, Эйнштейн сформулировал теорию относительности, а Агата Кристи — самая знаменитая писательница детективов всех времен и народов. Но мало кому известно, что Пикассо носил в школу голубя, чтобы не скучать на уроках, Агате Кристи запрещали читать до восьми лет (что не помешало ей научиться делать это еще в пять), а гений Эйнштейн не говорил до трех лет и в школе считался тугодумом. И что многие выдающиеся люди в детстве отличались ужасным поведением. Со временем история увенчала их лаврами. Но это живые люди, биографии которых более увлекательны, чем любой приключенческий роман. Приглашаем вас окунуться в их детство и юность, почувствовать дыхание истории и попытаться понять, почему они стали великими.

Впервые опубликовано в 2009 году издательством GALLIMARD JEUNESSE под названием «L’encyclopédie des cancres, des rebelles et autres génies».

«L’encyclopédie des cancres, des rebelles et autres génies» © Gallimard Jeunesse, 2009 © ООО «Клевер-Медиа-Групп», 2014

Предисловие Кто бы решился в них поверить, когда они были детьми? Вот галерея портретов мужчин и женщин, оставивших след в истории, в литературе, в искусстве или в науке… несмотря на весьма странное и хаотичное начало жизни.

Преподаватели

считали их бездарными троечниками, обреченными на провал, — что взять с тупицы! В семье и там, где они пытались работать, в них никто не верил, всех раздражало то, что они не слушаются: чистые балбесы! Они дремали в теплом уголке или метались, пока не нашли свой путь, пока не вошли в правильную дверь.

Со временем История увенчала их лаврами, объявила гениями. Эти фигуры, ког-

да мы учимся в школе, — главные, каждая из них возвышается на равнине своей области знания подобно величественному монументу. В музеях и в словарях нам представляют этих людей строгими, задумчивыми, исполненными разнообразных достоинств. Но в самом ли деле они так неприступны и совершенны?

А что, если попробовать подойти к великим людям с другой стороны? А что, если

вспомнить об их необычном детстве, об их необычной юности?

Если обратиться к их автобиографиям, переписке, историческим исследованиям

(именно это мы для вас и сделаем), окажется, что детство-отрочество-юность любого из них богаты на всякие перипетии, иногда смешные, иногда трогательные. Дистанция от реального до изображаемого велика, разница между ними забавна, но исследуется она здесь с любовью и нежностью. Такой же любовью и нежностью проникнуты и рисунки Сержа Блоха, который иногда нахально, а иногда

Предисловие

аккуратно и осторожно поворачивает к нам эти застывшие во времени образы истинным их лицом.

На полях этих портретов, словно бы написанных сообщниками, а иногда — автопортретов вы увидите коротенькие тексты, похожие на выжимки из учебников, настолько они серьезны. Зачем они нужны? Затем, чтобы объяснить, почему или каким образом тот или иной наш персонаж оставил свой след в истории: изобрел ли он что‑то, решил нерешаемое уравнение, выиграл великую битву, написал великий роман или великую картину, создал культовый фильм…

В их биографиях не найти ни проторенных путей, ни гладких дорог. Иногда все решала случайность, ведь именно случай и позволяет людям родить-

ся в то время и в той среде, которые больше всего пригодны для расцвета их талантов. Но если они пускаются в плавание, забыв о благоразумии, двигателем для них становятся лишь жажда жизни, увлеченность и воля.

Был ли

у них на самом деле выбор? Утолять страсть, упражнять свой более чем требовательный интеллект, поставить всю жизнь на службу своему дару… У них никогда не бывало верного заработка, и эти знаменитости не могут быть для нас ни примером, ни образцом для подражания.

«Энциклопедия неучей…» — попытка с помощью насмешки вернуть к жизни ве-

ликих, но одновременно и приглашение улыбнуться, вспомнив детские годы и — пусть более скромные — зигзаги судьбы любого человека.

А если его не бывает, потерянного времени?

5

О норе

де

Бальзак Что вы, что вы, это я польщен! Ей-богу. Рассаживайтесь, сейчас расскажу. Мне так много нужно вам рассказать, и это же просто роман, да, настоящий роман, вроде одного из мной написанных, к примеру.

Я родился в Туре в 1799 году. Мой отец заведовал

Непомерно длинная «Чело­ веческая комедия». К 1842 году, когда начало выходить полное собрание романов Бальзака под общим названием «Человеческая комедия», писатель был уже достаточно известен. В этом гигантском литературном труде он тщательно исследовал французское общество между революциями 1789 и 1848 годов, подробно описал парижан, провинциалов, все классы, все поколения, представителей почти всех профессий. Почему? Потому что показать всё и всех — такова была задача этого неутомимого ночного труженика и великого любителя кофе. Романист столько вкладывал в своих персонажей, что они казались читателю живыми людьми, и, говорят, даже сам автор поверил в то, что все они есть на самом деле: умирая, он просил позвать к нему доктора Ораса Бьяншона — великого врача и ученого из… «Человеческой комедии».

поставкой провианта для армии, парижанка-мать прекрасно вписалась в круг провинциальной буржуазии. У матери и отца, кроме меня, родились две общих дочки: Лор и Лоранс, а мать подарила мне еще братца Анри, но — от любовника. В провинции, в общем‑то, всегда подобное случается, прочтете мои романы — еще и не такое увидите.

Нас с моей любимой сестрой Лор отдали на воспи-

тание в деревню, кормилице, потому что мама от нас уставала, ей куда больше нравилось строить из себя светскую даму и проводить время с богатыми приятельницами, а отца не интересовало ничего, кроме работы. И когда мы с Лор вернулись домой — мне тогда было четыре года, а сестренке три, — нас засунули на четвертый этаж и приставили к нам некую мадам Делайе, которая называлась гувернанткой, но на самом деле была сварливой, злющей и беспощадной надзирательницей. Зато мы никому не мешали, если в доме устраивался прием или какой‑нибудь праздник. Единственное время, когда жизнь нам хоть немножко улыбалась, — это когда мы ездили в Париж, к маминым родителям. Они были милые, очень ласковые, и у них была чудесная собачка Муш.

До восьми лет я был приходящим учеником панси-

она Легюэ (сейчас его назвали бы детским садом), а потом меня перевели в Вандомский коллеж, очень далеко от дома, и я жил в интернате. В тамошней жизни не было никаких радостей, учили нас, словно во времена Карла Великого, дисциплину поддерживали, словно во времена Аттилы, никак не позже. Все ученики носили форму — наподобие армейского мундира, имели право писать домой только раз в месяц, на каникулы нас не отпускали, посещения были запрещены: «это ослабляет характер». За шесть лет

ОНОРЕ ДЕ БАЛЬЗАК (1799–1850) — французский писатель, изобразивший общество и людей своего времени в большом цикле из 95 романов под названием «Человеческая комедия». Здесь действуют 2000 персонажей, персонажи эти переходят из одной книги в другую — совершенно новый для того времени прием.

8

Оноре де Бальзак

я видел своих родителей только дважды. Почитайте мой роман «Луи Ламбер» — там все это описано…

Да! Вдобавок ко всему, нас еще и строго наказыва-

Законы, управляющие обще­ ством и людьми. Прежде чем приступить к новой книге, романист долго изучает выбранную им тему, записывает свои наблюдения, и заметки, которые он при этом делает, заполняют ящики его письменного стола. Затем Бальзак преобразует реальность в художественные тексты, в которых ему хочется объяснить, как устроен мир. Ему кажется, будто он, наподобие ученого, открывает законы: всей жизнью общества в равной степени управляют жажда власти и жажда денег, само же общество есть не что иное, как собрание простофиль и мошенников. Некоторые персонажи одержимы высокими идеями (быть хорошим отцом — как отец Горио, стать литератором — как герой «Утраченных иллюзий»), но эта одержимость приводит их лишь к разорению, безумию или смерти.

Отец Горио во власти своих невеселых дум.

ли: ставили на колени и били по пальцам ремнем, но никогда не хвалили и ничем не награждали. Особенно — меня, ведь учителя видели во мне тупицу, толстощекого, вялого, ленивого и меланхоличного мальчишку — и никого кроме. Меня наказывали за то, что я ненавидел этот ужасный коллеж, где жизнь была так несправедлива. Другие ученики меня раздражали, я буквально задыхался в общей комнате — одной на всех. Я очень сердился на родителей за то, что они совсем меня забыли и даже денег не присылают, да еще и объясняя это тем, что я плохо учусь и упрям как осел. «От него ничего нельзя добиться: уроков не учит, заданий не выполняет. Его сопротивление всему, что задают учителя, просто непобедимо». Вот что думал обо мне директор пансиона.

К счастью, среди мрачного скопища грозных черных

туч все‑таки оставался кусочек голубого неба. Таким осколком лазури стал для меня священник, отец Лефевр, которому поручили дополнительно заниматься со мной математикой, но который тайком позволял мне читать книги из своей библиотеки. Чтение стало моей страстью. Я только и делал, что читал и читал, и никак не мог утолить этот свой поистине волчий голод. А поскольку я больше ничего не делал, меня все чаще наказывали — даже помещали в специальную крохотную нишу с зарешеченным верхом, служившую карцером… Но мне было на это наплевать, потому что в этой нише я мог спокойно глотать книги дальше. Память у меня была великолепная, и я запоминал все подряд. А потом начал писать, пробуя подражать любимым авторам. Первую мою рукопись, которая называлась, помнится, «Трактат о воле», у меня стащили однокашники, из‑за этого ее конфисковали учителя, и я снова был наказан. Больше я с однокашниками не разговаривал и наотрез отказывался усваивать то, чему меня старались научить. Зато со страстью учился сам. Благодаря всему этому

Оноре де Бальзак

в течение того времени, что казалось мне вечностью, меня воспринимали как ученика нерадивого, как посредственность. А это долго — вечность, это страшно долго…

Мало-помалу

я погружался в состояние, родственное безумию. Когда мне исполнилось четырнадцать, меня из коллежа выставили, я вернулся домой и был счастлив встретиться там с Лор. Она одна замечала, что со мной делается: «Оноре напоминал лунатика, спящего с открытыми глазами… Без ведома своих учителей он прочитал бóльшую часть книг из библиотеки коллежа…» Но и дома продолжалось то же самое — я, не теряя времени, набросился на полки в кабинете отца, где стояли труды философов, Руссо, Вольтера и, кроме них, этого дурака Шатобриана. И — теперь‑то я в этом совершенно уверен — меня уже тогда преследовала навязчивая идея: делать то, что делали они. Писать.

Затем я напрасно терял время в Турском коллеже,

в Парижском, в Школе права… В двадцать лет я уже написал свою первую трагедию — «Кромвель». Отец отнес ее почитать одному академику. Приговор оказался суровым: автор может заниматься чем ему угодно, только не литературой. Вот кретин, он же не увидел главного! Все, чем мне угодно заниматься, это литература. Проще не скажешь.

Так, наверное, это и понять несложно, правда?

Подробности и ненужные описания? Порой романы Бальзака валятся из рук людей, которые находят, что в его книгах слишком много бесконечных и никому не нужных описаний, что они перегружены подробностями. С первых же страниц читателю рассказывают о персонаже всё: как он выглядит, как одевается, какие у него привычки, чем он занимается, где живет и так далее. Да, действительно, романист полагает, что характер и жизненные перипетии его героев раскрываются только в том случае, если смотришь на них как бы со стороны. Возьмем, например, внешность. Худой человек, скорее всего, будет скупцом или несчастным, толстяк же, наоборот, вполне благополучным, везунчиком. Поскольку Бальзак был великолепным рассказчиком, ничто не мешает нам читать описания по диагонали, в два счета перескакивая к интриге. Потому что в романах Бальзака полно действия.

9

Александер Грейам Белл Что могло получиться из ребенка, если его дедуш-

ка был основателем школы ораторского искусства, отец — специалистом по голосовой физиологии, исправлению речи у слышащих и обучению глухих людей, мать очень рано начала терять слух, а сам он, когда подрос, женился на глухонемой? Чем он должен был заниматься? Дзынь-дзынь! Естественно, ему на роду было написано изобрести телефон. Его имя — Александер Грейам Белл, он родился в 1847 году в шотландском городе Эдинбурге. Его отец, Мелвилл, замечательно умел рассказывать разные истории, но мать из мужниных рассказов не слышала ни слова. Зато сама она была художницей, рисовала миниатюры. Семья жила дружно, в доме постоянно звучала музыка, все (уже тогда!) фотографировали, ставили и показывали пантомимы. А вот и телефон! Когда в 1876 году Белл трудился над очередной моделью искусственного уха для глухих, ему удалось с помощью кодировки передать голос человека по электрическому кабелю. Это был результат многолетних исследований звука и электричества. Самое великое открытие Белла заключается в следующем: вместо того чтобы включать и отключать контакт, как это делается в телеграфных аппаратах, можно менять силу электрического тока, тогда по проводу «потечет» звук, а стало быть, можно будет верно передать и голос. Микрофон телефона Белла представлял собой металлическую пластинку, которая вибрировала при звуках голоса, подобно барабанной перепонке нашего уха. Сделана эта мембрана была из языка-резонатора от органной трубы.

Школу

Алекс не любил, уроки прогуливал в самом прямом смысле слова: гуляя. Однажды, когда он был за городом, ему захотелось послушать, что шепчет колышущаяся пшеница. Он зашел далеко в поле — и заблудился. Растерянный мальчик принялся бегать туда-сюда, начало смеркаться, ему стало страшно: где дом? где родители? Заплакав, он лег на землю, прижался к ней ухом. Шум ветра сменился тишиной… Рыдания измучили ребенка, он почти заснул… и вдруг услышал издалека: «Алек! Алек!» — земля донесла до него приглушенный голос отца. Здорово! Но как было еще далеко до эсэмэсок…

В пятнадцать

лет Александер сбежал от чересчур властного отца и отправился в Лондон, к дедушке, который за свою жизнь сменил много профессий: был сапожником, актером и суфлером в театре, преподавал дикцию и, наконец, стал признанным учителем ораторского искусства. Дед позволял подростку делать все, что тому было угодно, вместе они много читали и целыми часами декламировали друг другу Шекспира. Это счастье продолжалось три года — до самой смерти старого оригинала.

АМЕРИКАНЕЦ АЛЕКСАНДЕР ГРЕЙАМ БЕЛЛ (1847–1922) остался в истории изобретателем телефона.

12 Александер Грейам Белл

Алекс вернулся в Эдинбург, рад был встрече с бра-

«Гамлет у аппарата!» Как Белл заставил признать свое изобретение. Днем официального признания телефона можно считать 25 июня 1876 года, когда во время Международной выставки в Филадельфии новую «игрушку» пожелал испробовать император Бразилии Педру II. Изобретатель находился в ста метрах от его величества, и тот сначала засомневался, действительно ли в трубке звучит голос Белла, он ли сейчас произносит монолог Гамлета. Но, поверив, выронил трубку и закричал: «Он говорит! Он говорит!» Естественно, не было газеты, не откликнувшейся на это событие, и такой широкий отклик помог изобретателю создать в следующем же году «Телефонную компанию Белла», которая давала в аренду аппараты и обслуживала 778 телефонных линий.

том Эдвардом, но отношения с отцом не улучшились. Однако — вот повезло‑то! — отец побился с сыновьями об заклад, что они в жизни не смогут сами изготовить «говорящую машину». Им слабó? Еще чего! И братья взялись за работу. Прежде всего надо было разобраться, как устроены и как работают у человека органы речи. Не зная подробностей устройства гортани, они для начала принесли в жертву собственную кошку, потом купили у мясника телячью гортань и стали по ней изучать анатомию. Используя все имеющиеся под рукой материалы — дерево, вату, обрезки резины и воронку, — они ухитрились‑таки заставить свой манекен закричать «мама!», причем прозвучал его крик так убедительно, что сосед подумал даже, будто в доме новорожденный. Потом они попробовали научить свою собаку по кличке Найда произносить звуки «а» и «о», но вскоре поняли, что будущее — не за этими экспериментами.

Алексу снова захотелось уехать. Далеко. Наняться,

к примеру, юнгой на какой‑нибудь корабль. Но ему не удалось забраться дальше севера Шотландии, где — за неимением возможности ставить паруса — он, шестнадцатилетний, преподавал ораторское искусство и музыку в пансионе для мальчиков города Эльджин, потом в местной академии Уэстон-Хаус, сам параллельно изучая латынь и греческий. Ученики Белла были ровесниками или почти ровесниками своего педагога! Он год проучился в Эдинбургском университете, год проработал в другом старом и весьма почитаемом университете — города Бата, а в восемнадцать снова отправился в Лондон и стал обучать там глухих детей.

В течение всего этого времени Белл не оставлял сво-

его странноватого увлечения и старался при всяком удобном случае попасть в операционную, чтобы, следя за хирургами, разобраться в тайнах анатомии, благодаря которым рождается звучащее слово. Другой его страстью стало электричество, и он связал телеграфной линией свой дом и дом одного из друзей. Кроме того, он усовершенствовал изобретение отца,

Александер Грейам Белл 13

придумавшего систему «Видимая речь», в которой тридцать четыре основных звука обозначались письменными символами (используя ее, люди могли произносить слова даже на незнакомом им языке), после чего с помощью этой улучшенной системы научил четырех маленьких глухих девочек выговаривать короткие фразы.

Но семью Беллов преследуют несчастья: заболел туберкулезом сам Алекс, умерли от той же болезни один за другим два его брата, и в 1870 году Беллы решили перебраться в Канаду, где, как им казалось, воздух чище. А незадолго до смерти Эдварда они с Алексом в порыве братской любви поклялись друг другу, что тот, кто умрет первым, постарается связаться с тем, кто останется в живых, с того света. В пути, на корабле, Алекс запоем читал книгу «Ощущение звука», она и послужила юноше отправной точкой для изобретения телефона. С тех

пор — опираясь на свои исследования голоса, свой интерес к распространению электрических волн, и, нельзя не сказать, вдохновленный любовью к своей ученице, глухой девушке Мейбл Хаббард — Алекс создавал свой «гармонический», или «музыкальный», телеграф под куда более благодатными небесами штата Онтарио. И 10 марта 1876 года ему впервые удалось передать речь из одной комнаты в другую! Вот как это было. Белл пролил на брюки кислоту, закричал в не готовое еще, как считалось, устройство своему помощнику: «Мистер Уотсон, идите сюда, вы мне нужны!» — а когда понял, что аппарат заработал, пустился в пляс, после чего снова завопил в микрофон: «Боже, храни королеву!» И его услышали. Он был один против всех, и он победил!

«Говорящий

телефон Белла, — писал 1 ноября 1876 года его побежденный соперник Грей, — неплохая игрушка для ученых, но тут нет и не может быть никакой коммерческой выгоды, да и что этот аппарат даст, когда уже существует телеграф?» Ну конечно… Мы‑то знаем что. А мобильники?

Изобретатели, изобрете­ ния: когда идея носится в воздухе… Всего четыре дня спустя после того, как состоялся первый телефонный разговор между Алексом и его помощником, один из соперников Белла, по фамилии Грей, подал заявку на патент, утверждая, что разработал схему аппарата, который позволяет говорить с человеком, находящимся в другом месте. Однако Беллом была уже подана аналогичная заявка — за два часа до того! И хотя он считается изобретателем телефона, американский Конгресс в 2001 году признал, что на самом деле этот титул должен принадлежать Антонио Меуччи, который еще в 1860 году, за шестнадцать лет до Белла и до Грея, использовал «звук, бегущий по проводам», в аппарате, названном им телектрофоном.

Наполеон Б онапарт Придя к власти с помощью военного переворота, Бона­ парт решает переустроить государство. Он проводит административную реформу, учреждая подотчетный правительству институт глав департаментов — префектов — и устанавливая всю иерархию государственных должностей, и, избранный первым консулом, поручает специальной комиссии Государственного совета разработать свод законов, в соответствии с которыми должна была идти вся жизнь Франции: «Гражданский кодекс». В этом документе, первые годы носившем название «Кодекс Наполеона», нашли отражение идеи Революции, и прежде всего — та, что все люди рождаются свободными и равными перед законом. Однако полнее и подробнее всего в «Гражданском кодексе» рассмотрены права собственников («частная собственность — неприкосновенна, и право собственности охраняется государством») и вопросы семейного права (например, четко определена необходимость заключения при участии нотариуса брачного контракта, где было бы записано, какой собственностью владеют будущие муж и жена). В своих основных положениях принятый в 1804 году «Гражданский кодекс» Наполеона действует во Франции и сегодня, хотя многие его статьи пересмотрены и изменены — к счастью, потому что во времена, когда эти законы разрабатывались, муж, скажем, обладал неограниченной властью над своей женой и детьми.

Сразу

скажу: в имени Наполеон нет ничего смешного, так довольно часто называли мальчиков на Корсике — острове, где я родился. За год до того (а родился я в 1769 году) король Людовик XVI купил Корсику у Генуи, но еще и сейчас полно людей, которые считают: зря… В общем, родись я на двенадцать месяцев раньше, был бы генуэзцем, и, можно сказать, вся картина мира из‑за этого переменилась бы. Тут — примерно как с носом Клеопатры1.

Мой отец, его звали Карло, то есть Шарль, был нота-

блем2, а корсиканский нотабль — это лучший из всех возможных нотаблей. Отец у меня был добрый, но редко бывал дома. Мою мать, одновременно нежную и строгую, звали Летицией. Весь день она повторяла: «Только бы ничего не изменилось!..» Еще у меня был старший брат, которого я постоянно кусал и колотил, и его же за это потом ругали, потому что пока Жозеф приходил в себя, я успевал пожаловаться матери, а после меня появилась на свет еще целая орда братьев и сестер, я ведь второй из тринадцати!

Когда мне исполнилось пять, матушка отдала меня в

монастырскую школу для девочек, потом я учился у иезуитов, потом в городской школе Аяччо. Говорил только на корсиканском диалекте, зато в математике, благодаря моему дяде Фешу, был очень силен, и все, что я в то время любил делать, было: решать задачи, стучать палочками по барабану, махать деревянной саблей и рисовать солдат.

А когда мне исполнилось девять, отец отвез нас с братом на континент, в Бургундию, и отдал в Отенский коллеж. Там все надо мной насмехались — в основном из‑за акцента. Но я плевал на них, на этих северян… Конечно, поначалу я совсем не знал французского, но за три месяца почти научился писать. «Наполеон был в первое время своего пребывания в Отене ворчлив и меланхоличен. Он не играл ни с одним из своих сверстников и обычно гулял совершенно один на дворе. У него было много способностей, он легко все воспринимал и легко учился. Когда я

Наполеон Бонапарт 15

НАПОЛЕОН I БОНАПАРТ (1769– 1821) был одним из самых выдающихся и самых неоднозначных французских государей. Время его правления — с 1802 по 1815 год. Он не только вел завоевательные войны, но и создавал различные учреждения, многие из которых существуют по сей день. ПРОВОЗГЛАШЕННЫЙ в 1804 году императором Франции, он мечтал о том, чтобы Париж стал столицей мира…

16 Наполеон Бонапарт

Наполеон создает систему средних учебных заведе­ ний — лицеев — для воспитания в них не «мыслителей», а грамотных офицеров и образцовых чиновников. Все лицеи были организованы по одному образцу, жизнь во всех подчинялась очень строгим правилам, напоминавшим регламент Королевского военного училища, в котором прожил пять лет сам Бонапарт. Во всех лицеях Франции было одинаковое расписание занятий и одинакового состава библиотеки. Особым пунктом регламента уточнялось, что «ни одна книга не должна проникнуть в библиотеку лицея без специального разрешения министра иностранных дел». В лицеи принимались только мальчики с двенадцати лет, там были обязательными военные занятия. Наказания для учеников предусматривались такие: их пересаживали за специальный стол, отправляли в комнату для допросов или сажали под арест.

Бонапарт во дворе Королевского военного училища в городе Бриенн-леШато.

давал ему уроки, он глядел на меня своими большими глазами, широко раскрыв рот; когда же я повторял ему только что сказанное, он не слушал». А однажды, когда однокашники стали меня дразнить покорением Корсики и я, сжав кулаки, закричал им: «Если бы против одного было хотя бы четыре, вы бы Корсики никогда не взяли, но вас ведь было против одного десять!» — аббат Шардон напомнил про «славного генерала Паоли» и, как мне показалось, подумал, что я буду таким же. Он как в воду глядел, этот аббат… Прошел еще год — и вот я уже в Королевском военном училище, в городе Бриенн-ле-Шато, в аду. Я тосковал по Корсике. Другие мальчики надо мной издевались: скажу, что меня зовут Наполеоне, им из‑за акцента слышится совсем другое, и меня начинают дразнить. Меня непрерывно дразнили3. Моду такую завели. Ну и многие потом об этом горько сожалели.

Я с детства читал запоем и — как это я говорил‑то?..

«Читать без карандаша — все равно что просто мечтать»? А верно же сказано! Я всегда делал выписки из прочитанного, так что к моменту поступления в военное училище у меня была уже целая груда рукописных заметок, и в Бриенне брал из библиотеки больше книг, чем все мои товарищи. У меня не было проблем с математикой, я обожал все, относящееся к военному искусству: теорию фортификации и все такое, — географию и историю (а-а-ах! ах, эти «Сравнительные жизнеописания» Плутарха!). Но при этом… пусть даже я много, серьезно занимался французским или латынью, все равно — что это за гадость! И правописание туда же… Ко всему еще у меня был ужасный почерк, говорили, что корябаю как курица лапой…

С первого взгляда не догадаешься, но я обожаю ко-

паться на грядках. Директор коллежа дал каждому из нас по участку. Для начала я аннексировал у соседей их делянки, потом огородил свою частоколом, и там был мой тайный сад, там мне было уютно и спокойно. Но горе было бы всякому, кто захотел бы туда войти: я бы тотчас вынес захватчику смертный приговор!

Наполеон Бонапарт 17

Я не отличался примерным поведением, часто дрался, другие ученики меня недолюбливали и давали это понять. Даже игра в снежки неизменно заканчивалась дракой. За это, разумеется, наказывали, и одно наказание было для меня особенно ненавистным: когда заставляли есть, разувшись, надев покаянную рясу и стоя на коленях, между тем как все остальные сидели тут же за столом.

— Я буду есть не на коленях, а стоя, месье! В моей семье на колени принято становиться только перед Богом. Вот так.

— Кто вы такой, сударь, чтобы отвечать мне таким тоном?! — обозлился директор коллежа.

— Человек, месье! Именно так.

В пятнадцать лет я умел за себя постоять. Могу привести пример. В день, когда я приехал учиться в Парижскую военную школу (это был 1784 год), тамошний архиепископ спросил, что у меня за имя такое, которое даже в святцах не значится. Бедняга получил ответ, который заслужил: — Кому, как не вам, следовало бы знать, что святых в раю куда больше, чем дней в году! Вот тебе!

И вдруг мне уже шестнадцать, и я окончил шко-

лу, оказавшись в своем выпуске сорок вторым из пятидесяти восьми. Получил звание младшего лейтенанта артиллерии и такую характеристику: «Замкнутый и прилежный в учебе, предпочитает занятия любым развлечениям и увлекается чтением книг хороших авторов… Молчалив, любит одиночество, вспыльчив, высокомерен, эгоистичен, немногословен, но всегда находчив и резок в ответах и обычно побеждает в спорах. Чрезвычайно самолюбив, а его честолюбие вообще не имеет границ…» Что ж, точно. Вскоре это заметит весь мир. «Этот мальчик если в чем и преуспеет, то только в геометрии…» — написали обо мне учителя в Бриенне. Не ошиблись. Позже я действительно преуспел в геометрии — перекроив всю Европу.

Бюффон Тысячи дорог поиска Главное в 36 томах «Естественной истории», выходивших в свет между 1749 и 1788 годами, — теория эволюции живого мира. Многие собратья Бюффона упрекали его в дерзости: надо же, как это ученый решился высказывать гипотезы в тех областях, в которых отнюдь не являлся специалистом! А власти, в свою очередь, были неприятно удивлены тем, что он подверг пересмотру библейскую историю сотворения мира. Сторонники и противники Бюффона почти сразу же скрестили копья.

Первые

пятнадцать лет жизни человека не в счет, их как бы и не было, — говорил старик Бюффон. И в самом деле, о его собственном детстве нам мало что известно…

Жорж Луи Леклерк, старший из пятерых детей, ро-

дился в 1707 году. Сначала его воспитывала и обучала мать — Анна-Кристина Марлен, женщина умная и пылкая. Вдохновленный, видимо, примером своей семьи, Бюффон оставит еще одно глупейшее высказывание: чаще всего ум сыновьям передается от матерей… Отец Жоржа Луи, Бенжамен-Франсуа, знал толк в делах: он участвовал в кое‑каких махинациях, он приобрел в Бургундии земли графства Бюффон и купил для себя должность советника Бургундского парламента, стал судейским чиновником и поселился в Дижоне. Старший сын его учился в иезуитском коллеже, где о нем сложилось мнение как об «ученике прилежном, но не блестящем». Он был в числе неуспевающих по французскому языку, в греческом и латыни преуспел немногим больше, однокашникам представлялся увальнем, пригодным скорее для физических упражнений, чем для всего остального, но это ему не помешало поднатореть в некоторых науках.

Хотя на самом деле для юного Жоржа Луи не суще-

ствовало ничего, кроме математики. Впоследствии он даже утверждал, что, учась в коллеже, самостоятельно открыл бином Ньютона… Он прочел всего Эвклида, освоил «Анализ бесконечно малых» Лопиталя, стал настоящим энтузиастом исчисления бесконечно малых величин. Сама судьба привела его к этому: ни один человек в коллеже таким «пустяковым» вопросом не интересовался. И второе вмешательство судьбы! Отец требовал, чтобы старший сын наследовал его профессию, и юноша, с болью душевной, записался на единственный в Дижонском университете факультет — права. К счастью для юноши, он почти сразу завел там двух приятелей, таких же нерадивых, как и он, когда дело доходило до

Бюффон 19

ЖОРЖ ЛУИ ЛЕКЛЕРК ДЕ БЮФФОН (1707–1788), французский ученый и директор Ботанического сада, пробудил своей грандиозной «Всеобщей и частной естественной историей» любознательность у многих поколений читателей и открыл великое множество путей для научных исследований. Целью он себе ставил описать и объяснить историю Земли и жизни как таковой, в целом.

20 Бюффон

Ученый часто покидал столицу, чтобы пожить в Бургундии. Он был достаточно богат для того, чтобы построить себе замок, ему был пожалован дворянский титул. В парке, прилегавшем к замку, он устроил зверинец, оборудовал лабораторию и рабочий кабинет. Кроме того, Бюффон создал питомник растений, сильно порадовав этим короля, осыпавшего его милостями. Его величество нуждался в ученых, которые знали бы, как сделать деревья сильнее, а жизнь их более продолжительной, — затем, чтобы французский флот был обеспечен прочными надежными мачтами. Первые ученые страны не имели базы для опытов, а у Бюффона такая база была… Вот благодаря чему он был избран в 1739 году во Французскую академию. Знаменитые изречения: «Гений — это терпение» и «Стиль — это человек» — тоже принадлежат Бюффону. Первое понятно, смысл второго в том, что факты — всеобщее достояние, зато стиль автора неповторим, и оба они в полной мере относятся к жизни и творчеству самого ученого.

сухих юридических текстов, и вся троица с куда большей охотой посещала кружок президента Буйе4 — самого известного в их краях интеллектуала, владельца потрясающей библиотеки (35 000 томов!), хорошо знакомого со всеми окрестными философами. Тем не менее в 1726 году девятнадцатилетний Жорж Луи Бюффон получил диплом юриста. Снимаем шляпу!

Впрочем, для юного Бюффона это ничего не значило,

для него на свете по‑прежнему существовала только математика, и интересовали его только математики. А когда у Жана Луи завязалась переписка с одним весьма влиятельным человеком, женевским преподавателем Габриэлем Крамером5, тот помог Бюффону сделаться до такой степени заметным в этом очень узком кругу, что выпускник правового факультета стал задумываться, а не покинуть ли ему судебное ведомство еще до начала карьеры. Родители, конечно же, были против, возможно, они кричали на сына, как кричат сейчас: «В науке себя не проявишь! Наукой много не заработаешь!» — но Жан Луи недаром считался упрямцем. Пусть себе кричат, в любом случае, он хочет уехать из Бургундии, и он уедет. «Для того чтобы человек хоть чего‑то стоил, он должен уйти из родительского дома, и пусть тогда его уважают и любят так, как он сам того заслуживает… Я постараюсь как можно дольше не возвращаться в Дижон». После долгого выяснения отношений, хорошенько подумав, родители все‑таки смиряются с намерением Жоржа Луи поступить на медицинский, ибо «медицина из наук — самое серьезное занятие», юноша переезжает в 1728 году в Анже и приступает к занятиям.

Разумеется, Бюффон не бросает занятий математи-

кой, но кругозор его расширяется, и он открывает для себя ботанику и зоологию. Ради того чтобы собирать растения в гербарий и как следует описывать их, он даже становится великим любителем пеших прогулок. Можно добавить еще одну подробность: в те же годы он весьма пристально исследует женщин, и это приводит к дуэли, на которой Жорж Луи убивает своего соперника. Приходится все бросить

и бежать из Анже. Занятия медициной, естественно, прекращаются, а возвращение в Дижон для молодого человека — как ледяной душ. Но, к счастью, был на свете президент Буйе, были дорогие сердцу друзья и множество новых, в высшей степени просвещенных и увлеченных людей вокруг. Среди них — два англичанина, с которыми в 1830 году он отправляется в длительное путешествие через всю страну. Целых два года открытий, удовольствий, приключений! Но и этот счастливый период заканчивается, когда Бюффон узнает, что его мать умерла: надо возвращаться в Дижон — и он возвращается. Правда, ненадолго: вскоре Жорж Луи отбывает в Женеву (где наконец встречается с Крамером, с которым до того был знаком лишь по переписке), оттуда — в Италию (где развалины Древнего Рима оставляют его совершенно равнодушным), затем в Париж, где с прежним пылом окунается в занятия математикой, и настолько успешно, что уже в 1734 году — в основном за исследования в области теории вероятностей — его избирают в Парижскую академию естественных наук.

Да, считал Бюффон прекрасно. Поскольку мать оста-

вила ему большое наследство, а отец вдруг решил жениться вторично, Жорж Луи, который категорически против этого второго брака, снова отправляется в Дижон, чтобы получить свои деньги и бургундские земли. Возвращается к истокам, к своим лесам, и здесь, собирая грибы, внезапно осознает, что создан естествоиспытателем.

Начиная с этого дня он живет между Бургундией и

Парижем, работая как проклятый. Весну и лето Бюффон проводит там, где родился, в имении Монбар, осень и зиму — в столице, где обсуждает последние научные и философские новости (чаще всего с Вольтером!) и двигает вперед карьеру. В 1739 году ему поручают управлять Королевским ботаническим садом (нынешний Сад растений6) и «кабинетом короля», его любимым музеем (сейчас — Национальный музей естественной истории), и Бюффон владычествует там целых пятьдесят лет, до самой кончины, да так успешно, что король Людовик XV жалует его графским титулом, а Людовик XVI еще при жизни Бюффона приказывает поставить перед входом в «кабинет короля» бюст ученого с надписью: «Ум, равный величию природы».

Бюффон 21

Большая галерея эволюции в парижском Национальном музее естественной истории

Методика подхода к теории эволюции живого мира. Бюффон с фанатической дотошностью изучал окружающую среду, историю, повадки и нравы разных видов живых существ. Он объединял многие виды, сходные физиологически, но отличавшиеся поведением и зоной распространения, в семейства, связанные «биологическим единством». И делал из этого вывод, что каждое из связанных биологическим единством семейств произошло от одного-единственного биологического вида, который со временем трансформировался под воздействием окружающей среды, и живые организмы становились все меньше похожи один на другой.

Д жузеппе В ерди Если верить легенде, когда я появился на свет — а это

было 10 октября 1813 года, — под окнами комнаты, где разрешалась от бремени моя мать, играли бродячие музыканты… История прелестная, она просто необыкновенно хороша, bellissima, но я в нее не очень верю. Потому что обо мне вообще любят рассказывать невесть что, хотя сам я никогда не любил о себе говорить, а тем более — писать. «Хватит того, что мир так долго терпит мои музыкальные писульки (подумать только: 26 опер!), никогда я не приговорю его еще и к тому, чтобы читать мою прозу…»

Что

ж, поскольку великий музыкант не хочет о себе рассказывать, попробуем обойтись без него. Известно, что отец Верди содержал винный погреб и бакалейную торговлю, что рос Джузеппе диковатым и замкнутым ребенком, что его родная деревня Ле-Ронколе была расположена на севере Ломбардии неподалеку от городка Буссето в провинции Парма, то есть на родине знаменитого прошутто7. Но известно об этом крае и другое: известно, что славился он еще и музыкальностью, и многие тамошние музыканты перебирались из города в город и с праздника на праздник, чтобы наиграться вволю. Не обходили бродячие артисты, разумеется, и родной деревни будущего композитора. Школьный учитель (а он был одновременно и деревенским органистом), заметив, что четырехлетний малыш интересуется музыкой, стал с ним заниматься: учить малыша со слуха играть на органе, знакомить его с начатками латыни и правильным языком (ведь на родине сыра «пармезан», в Парме, равно как и в ее окрестностях, был свой говор, отличавшийся не только от итальянского языка, но и от других эмилиано-романьольских диалектов).

А в шесть лет Верди стал школьником уже и офи-

циально. Учился мальчик, в общем‑то, прилично, продолжал играть на органе, а когда в Буссето время от времени появлялся бродячий музыкант Багассе, чтобы заработать здесь немножко денег, звуки его скрипки так околдовывали ребенка, что он едва ли не падал в обморок. Заметив, как действует на Джузеппе

Джузеппе Верди 23

ДЖУЗЕППЕ ВЕРДИ (1813–1901) — итальянский композитор, с творчеством которого вся Европа познакомилась еще при его жизни… Вкладывая в музыку присущий ему романтизм и собственное понимание трагического, Верди прославился главным образом операми «Риголетто» (1851) и «Травиата» (1853).

24 Джузеппе Верди

Одержимый романтикой. Верди родился в том же году, что его немецкий соперник Вагнер, прожил долгую жизнь и оставил будущим поколениям огромное творческое наследие, главное в котором — 26 опер. Самое, пожалуй, известное произведение Верди — опера «Травиата», написанная по мотивам романа Александра Дюма-сына «Дама с камелиями». Великий любитель театра, Верди переложил на музыку драму Гюго («Риголетто») и трагедии Шекспира («Отелло», «Макбет»). Оперы Верди еще при жизни композитора исполнялись в присутствии великих правителей того времени: английской королевы Елизаветы в Лондоне, короля Франции Луи Филиппа в Париже, русского царя.

музыка, Багассе стал не только приходить в деревню чаще и не только играть специально для него дуэты с другом-виолончелистом, но и посоветовал отцу будущего композитора купить парнишке инструмент. «Уточню: отец купил мне старенький полуживой спинет (это подобие органа), который я, — Dio mio! («Боже ж ты мой!») — вкладывая в игру всю свою страсть к музыке, вскоре почти доконал. Однако самый великий мастер по органам нашей местности по фамилии Кавалетти попытался его починить и даже не взял за это денег: «Юный Джузеппе Верди учится игре на этом инструменте с таким энтузиазмом, что я полагаю, этим самым мой труд полностью оплачен». Ну а поскольку я научился играть сам, все решили, что у меня талант от Бога. Отец вложил в покупку для меня инструмента все свои сбережения, и я буду хранить этот спинет до самой смерти».

Ребенок

рос послушным, но раздражительным. В семь лет его отправили к местному приходскому священнику, parroco, — учиться чтению, письму и счету. И все было хорошо до того дня, когда… «слушая во время мессы орган, я не обратил внимания на просьбу готовившегося причащать прихожан священника передать ему кувшинчики для воды и вина, и он так пнул меня ногой, что я грохнулся на пол перед алтарем. Возмущенный, я заорал на всю церковь: «Dio t’manda ‘na sajetta!» («Да убьет тебя Божья гроза!») — и случился ужасный скандал. А несколько лет спустя во время страшной грозы молния ударила в церковь и на самом деле убила этого parroco и еще несколько человек. Правда, меня тогда поблизости не было…».

Десятилетним, обучаясь в Буссето в школе, Джузеп-

пе каждое воскресенье приезжал в Ле-Ронколе, чтобы поиграть во время мессы на органе и немножко заработать. Отметки он получал хорошие, и учитель считал, что ему надо стать священнослужителем, однако директор музыкальной школы возражал: нет, Джузеппе должен быть музыкантом. На этой почве чуть не разразилась война, и учитель в конце концов

Джузеппе Верди 25

сдался: «Ладно, ты прав, продолжай заниматься музыкой». «Конечно, я был прав! К пятнадцати годам я стал уже опытным композитором и даже переписал к тому времени увертюру к “Севильскому цирюльнику” знаменитого Россини. И одержал триумф! По крайней мере, так считали все музыканты. Кроме того, я в это время давал уроки пения дочери людей, у которых снимал в Буссето комнату, Маргарите, и, конечно же, влюбился в нее, но мы были тогда слишком молоды, и нас разлучили. Мне дали денег и отправили меня в Милан в консерваторию. Мне было уже девятнадцать, и мечты мои не знали пределов…»

Вот те на! В консерваторию Джузеппе не приняли!

Юношу сочли «слишком старым» для поступления, обнаружили, что на фортепиано он играет «не так», а главное — решили, что в миланском учебном заведении не место «иностранцу»: Джузеппе ведь приехал из Пармы, а Италия тогда не была единым государством. Объединения пришлось дожидаться долгих тридцать лет, и Верди, кстати, принимал в борьбе за него активное участие.

Однако до этого было еще далеко, а пока взбешен-

ный отказом Верди решил бросить музыку! Хорошо, что друзья и покровители не допустили этого, а, на­ оборот, нашли ему частного преподавателя, Винченцо Лавинью, который за три года познакомил Джузеппе с основами композиторской техники и, мало того, обеспечил ученику возможность, бесплатно посещать спектакли «Ла Скала», так что оркестровку и оперное письмо юный Верди постигал на практике: в театре. К двадцати двум годам Верди стал уже сложившимся композитором. Тогда же он решил посвятить себя оперному искусству. Это обещало впереди много трудностей, но и побед, ах ты, черт подери, ah, porca miseria!

Верди служил своим талан­ том рождающейся итальянской нации. Однако Италия стала единым и независимым государством далеко не сразу: последние исконно принадлежавшие ей территории удалось присоединить только в 1860 году в результате войны с Австро-Венгрией. Музыкант Джузеппе Верди стал тогда одним из депутатов от Буссето, явившихся к его величеству с мандатом о присоединении Пармского герцогства к единому королевству. В конце 1860 года композитор был избран депутатом в единый национальный парламент объединенной Италии, но довольно скоро разочаровался в работе парламента («они только непрестанно ссорятся и тратят зря время») и при новых выборах отказался от звания депутата. К 80‑летию Верди правительство присвоило ему титул маркиза Буссето, а еще до того, в 1874 году, композитор стал пожизненным сенатором. О любви итальянцев к своему национальному гению свидетельствует еще и такой факт: свыше трех тысяч дорог, площадей, улиц, аллей и переулков по всей стране носят имя Верди.

Л еонардо

да В инчи

Разрешите представиться и сразу же предупредить:

я, Леонардо, Б. У.Г. (будущий универсальный гений). Нет, я не из знати, Винчи — маленький городишко в Италии, близ которого, в селении Анкьяно, я родился. В 1452 году. Моя матушка, Катерина, была крестьянкой, она не смогла противиться домогательствам богатого нотариуса, проезжавшего через Анкьяно, вот я и появился на свет. Б. У.Г. считался незаконным ребенком, но, похоже, в наших краях в ту эпоху в этом не было ничего особенного. Говорю «похоже», потому как не очень‑то хорошо помню те времена и вынужден доверять скверному художнику по имени Вазари8, который сумел прославиться, рассказывая жизнеописания художников своего времени. С ним надо поосторожнее, с этим Вазари, он часто болтает что попало.

Мой папаша только и делал, что женился, а я так никогда ни на ком не женюсь. Но пока об этом нет и речи, пока я езжу из города в поместье отца, в деревню, которую обожаю и где я могу вволю разглядывать «мельчайшие капельки росы», и из деревни в город, где родственники со стороны матери среди прочего знакомят меня с секретами гончарного дела. Да, Б. У. Г. начинал с горшков и кувшинов. Ну, это Вазари так сказал… Сам же я помню только, что был свободен, часто предоставлен самому себе, чем и пользовался, чтобы самостоятельно выучиться писать — левой рукой начиная с правой стороны страницы. Когда умер дед, мой отец, господин Пьеро, взял меня

к себе и, решив сделать банкиром (в Италии тогда было полным-полно банкиров), заставил заниматься арифметикой. Вазари сообщил обо мне, что «в математике за немногие месяцы, что он ею занимался, он достиг таких успехов, что непрерывными сомнениями и сложностями не раз ставил в тупик учителя, у которого обучался». А еще в том же «Жизнеописании» написано, что юный Леонардо «достиг бы великих итогов в науках и письменности, не будь он таким многосторонним и непостоянным. Потому что он

Леонардо да Винчи 27

ЛЕОНАРДО ДА ВИНЧИ (1452–1519) — итальянский живописец, скульптор, изобретатель, ученый, писатель, придворный художник в Италии и во Франции, который, обогатив творениями и идеями едва ли не все области знания, стал первым, кого можно назвать «титаном Возрождения».

28 Леонардо да Винчи

Цель Джорджо Вазари. Он родился в начале XVI века, в 1511 году, Леонардо умер восемь лет спустя, значит, эти двое не были знакомы друг с другом. Оба родились в Тоскане, области, расположенной в центре Италии, получили примерно одинаковое образование. Вазари так же хорошо, как да Винчи, знал поэзию и литературу вообще, двенадцатилетним мальчиком он работал подмастерьем у витражиста, когда его заметил кардинал Кортоне. Заметил — и отправил во Флоренцию, где юный Джорджо учился у Андреа дель Сарто и великого Микеланджело. Став взрослым, он создал собственную мастерскую, где объединил больше двадцати художников. Но Вазари занимался не только этим: в течение шестнадцати лет он работал над монументальным сочинением «Жизнеописания наиболее знаменитых живописцев, ваятелей и зодчих». Он поставил себе целью собрать все возможные сведения о жизни и творчестве художников-современников и художников сравнительно недавнего прошлого — последних двух веков до его появления на свет — и опубликовать эти сведения, чтобы люди будущего о них не забыли. Цель была достигнута: все, кто интересуется искусством периода Возрождения, читают тексты Вазари, пусть даже иногда и критикуют их.

принимался за изучение многих предметов, но, приступив, затем бросал их». Чушь! Этот кретин просто не понял, что я был любопытным и жадным до всего нового ребенком! Доказательство? Я очень много читал. Да-да, мне от природы было дано интересоваться всем подряд: изобразительным искусством, музыкой, поэзией, и, конечно же, я никогда не бросал рисования, которому, как и письму, учился самостоятельно.

Отец

обратил внимание на мои рисунки, увидел в них «высокий полет дарования» и, отобрав несколько, по его мнению, лучших, пошел к своему другу, великому мастеру Андреа Верроккьо9. Сер Пьеро спросил его, стоит ли сыну этим заниматься, достигнет ли он хоть каких‑нибудь успехов… В общем, Вазари пишет так: «…приняв во внимание высокий полет этого дарования, сер Пьеро отобрал в один прекрасный день несколько его рисунков, отнес их Андреа Верроккьо, который был его большим другом, и настоятельно попросил его сказать, достигнет ли Леонардо, занявшись рисунком, каких‑либо успехов. Пораженный теми огромнейшими задатками, которые он увидел в рисунках начинающего Леонардо, Андреа поддержал сера Пьеро в его решении посвятить его этому делу и тут же договорился с ним о том, чтобы Леонардо поступил к нему в мастерскую, что Лео­ нардо сделал более чем охотно и стал упражняться не в одной только области, а во всех тех, куда входит рисунок…» Волшебная сказка, да и только! Потому что прежде чем учитель позволял нам что‑то нарисовать, мы должны были научиться основам ремесла — на­учиться мыть кисти, готовить доски из белого тополя, на которых писал учитель, растирать краски, писать фоны, изготавливать глазурь и наносить позолоту… а еще подметать, бегать за пивом и так далее. Кроме того, я изучал черчение, химию, металлургию, работу с металлом, гипсом и кожей… Меня все это более чем устраивало, я был в восторге, я постоянно что‑то придумывал и хватался за все. Праздник души!

Однажды

мой учитель, получив заказ на картину «Иоанн, крестящий Христа», предложил нам с

Леонардо да Винчи 29

Боттичелли выполнить часть этой работы. И, кажется, был потрясен совершенством фигуры державшего одеяния ангела, которая была поручена мне. «Это явилось причиной того, что никогда больше Андреа не хотел прикасаться к живописи, считая обидным, что у мальчика больше мастерства, нежели у него», — написал Вазари и, прямо скажем, не слишком‑то ошибся. Но довольно об этом. Только добавлю, что, в отличие от Боттичелли, который постоянно варьировал один и тот же мотив, а впоследствии писал такие жалкие пейзажи, я непрерывно наблюдал и экспериментировал… А еще я мечтал, потому что «в бесконечности ум пробуждается и тянется к новым изобретениям». Короче, в 1472 году я получил в Гильдии Святого Луки квалификацию мастера и, уплатив 32 сольди, вступил в это флорентийское братство художников. Через год я сделал здесь по заказу капеллы Санта-Мария делла Неве рисунок, который назвал «День святой Девственницы Снега», пейзаж долины реки Арно, а еще в мастерской Верроккьо — тоже на заказ — написал две картины: «Благовещение» и «Мадонна с гвоздикой», и, говорят, вода в графине на одной из них «казалась живее живого». Да, чтобы не забыть: это опять‑таки сведения от Вазари.

Если ты Б. У. Г., то изволь не отступать от своей цели.

Я изучал геометрию, перспективу и все науки, какие только были в мое время. Я всегда много читал, переходя от трудов по гидравлике к трудам по анатомии, от изучения оптики к наблюдениям за полетом птиц, от математики к баллистике… Вазари забыл упомянуть, что ко всему еще я собирал, где мог, рецепты и научился лучше всех готовить пиццу. Тем не менее папа Сикст пригласил в Ватикан Боттичелли (опять он!) и других моих товарищей по профессии, но не меня. Я разгневался, отправил свой послужной список миланскому герцогу Лодовико Сфорца, и тот, увидев, как много я умею (хоть я и перечислил все в совершенном беспорядке), пригласил меня на работу… нет, не в качестве художника, а в качестве инженера. Я должен был построить ему

Человек — мера всех вещей

Возрождение. XV веком, веком Леонардо да Винчи, заканчивается очень долгий период Средневековья и — на территории Италии, раздробленной в то время на множество городов-республик — начинается новый: Возрождение, или Ренессанс. Снова просыпается интерес к античным текстам с размышлениями о мире и о жизни, ученые и художники задумываются о собственном месте на Земле, стараются понять прошлое, пытаются разобраться в том, как устроено их тело и как работает мысль. Благодаря изобретению книгопечатания в середине XV века, вопросы, которыми задаются великие итальянцы, и присущие им способы видения распространяются по Европе. А когда откроют Америку, границы познанного Европой мира раздвинутся еще шире.

30 Леонардо да Винчи

фортификационные сооружения, боевые повозки и еще целую кучу разных машин. Кроме того, он рассчитывал, что я буду устраивать ему потрясающие праздники и выполнять обязанности… как у вас там сегодня говорят?.. его пиар-менеджера.

Один Самые разительные перемены произошли в отношении к художникам. Если во времена Средневековья в них видели всего лишь ремесленников, выполнявших заказы, то теперь, в период Возрождения, каждого из них стали воспринимать как уникальную личность, наделенную уникальным даром. Художники начали подписывать свои работы, а власть имущие пытались перехватить друг у друга самых талантливых, тех, кого в наши дни назвали бы звездами.

из моих современников написал, что я стал «великолепным изобретателем, законодателем мод во всем, а особенно — в театральном искусстве», что я «вдохновенно пел, аккомпанируя себе на лире», и что меня «ценила и любила вся знать, все принцы, какие только встречались на пути». А Лодовико иль Моро10 сказал даже: «Если бы телом ты был так же хорош, как духом, ты не был бы существом из этого мира. Твоя слава растет, как тесто в бадье». Между тем я был‑таки хорош собой! Только не подумайте чего: я и развлекался вовсю… Никого не пропускал — ни мужчин, ни женщин, обожал всяческие шутки и чего только не проделывал… А еще я не спускал ни одному педанту из тех, что кидались критиковать меня из‑за того, что не вижу разницы между литературой, живописью и механикой. «Наука — капитан, а практика — солдаты» — таков был мой им ответ, и баста. Да, к живописи это тоже относится, и занимался я ею постоянно, пусть даже работал не быстро…

Порой я позволял себе писать две картины вместо

одной. Да! Еще меня ругали за то, что не выполнял заказы вовремя, запаздывал с их сдачей (да просто работы было слишком много… кстати, мой рекорд — двадцать пять лет, потраченных на «Мадонну в скалах») или попросту не заканчивал работу — например, «Поклонение волхвов». Насчет этого у меня была своя теория: неоконченное полотно лучше, да и больше в моде. В мое время даже термин специальный придумали для таких вещей: «non-finito». Оставляя работу неоконченной, ты словно бы говоришь, что не надо добиваться полного совершенства, совершенство — удел Творца, Господа нашего. Хотя… хотя, когда я закончил «Тайную вечерю», весь мир пришел от нее в восторг… К несчастью, эта фреска чересчур

Леонардо да Винчи 31

быстро разрушается, потому что я использовал при ее создании слишком много новых материалов.

Милан, где я прожил семнадцать лет, воевал с Фран-

цией, и у меня была из‑за этого куча неприятностей. Например: я собирался сотворить для герцога великолепную конную статую, но не смог, потому что бронза понадобилась для изготовления пушек. А в 1499 году мне вообще пришлось уехать, ибо мой дорогой Лодовико иль Моро потерпел поражение. Ну а дальше… где мне только не пришлось продавать свои советы и свои услуги: и во Флоренции, и в Венеции, и в Ватикане… Я даже географические карты рисовал! К тому же я был до последней степени «измучен живописью», хотя и начал в то время работать над самым знаменитым портретом в мире — «Джокондой». Когда у меня не оставалось надежных источников дохода, я искал их везде, где только мог. Как‑то даже предложил турецкому султану Баязету построить для него мост через Босфор, но этот спесивец не удостоил меня ответом. Потому, стоило королю Франциску I в 1516 году пригласить меня во Францию, сразу же согласился, собрал свои вещи и переехал на жительство в королевский замок. Ведь к тому времени я давно уже перестал быть Б. У. Г. и стал просто У. Г. — универсальным гением. Забавно, что любопытство у меня тоже было «универсальным», мне было интересно всё. Это свойственно Ренессансу — любопытничать. И свойственно гению, потому что именно это позволяет никогда не останавливаться.

В Амбуазе за два года Франциск выплатил мне две

тысячи экю (целое состояние!) только затем, чтобы я мог продолжать свои поиски. Ах, Франция! Какое жалованье! И теперь я не боялся потерять работу!

Мона Лиза, или Джоконда.

140

О главление Предисловие О норе де Бальзак А лександер Грейам Белл Наполеон Б онапарт Бюффон Д жузеппе Верди Леонардо да В инчи С аша Гитри Олимпия де Гуж А лександра Д авид Неэль Чарлз Д арвин К лод Д ебюсси Уолт Д исней А лександр Д юма А нри Д юнан К арл Великий Ж ан Кокто А гата К ристи Д жон Леннон

4 6 10 14 18 22 26 32 36 40 44 48 52 56 60 64 68 72 76

Оглавление 141

А враам Линкольн Д жек Лондон Людовик Xiv А ндре Мальро Пабло Пикассо П оль С езанн Ж ак Тати Франсуа Трюффо Гюстав Флобер Чарли Чаплин Уинстон Черчилль Томас Эдисон А льберт Эйнштейн Примечания Указатель С писок иллюстраций А вторы

80 84 88 92 96 100 104 108 112 116 120 124 128 132 134 136 142

А вторы

Широко известный автор детективов, особенно — тех, что выходят в «Черной серии», Жан-Бернар Пуи часто выбирает местом действия своих романов школу. Кроме того, Жан-Бернар — один из главных участников культовой юмористической передачи французского телевидения «Тараканы в голове» (Канал «Культура», «Des Papous dans la tête»), часто построенной на игре словами. Пуи для этой книги написал портреты знаменитых людей: «Сочинение текстов для «Энциклопедии неучей» было для меня не только важным делом, но и занятием, доставляющим огромное удовольствие. Главным образом оттого, что множество найденных мной во время сбора документального материала и деталей из жизни знаменитых людей позволяли мне блистать в обществе. К тому же благодаря этой работе я получил неоценимую возможность осознать, что трудное детство, отсутствие хорошего образования, неверно выбранная в начале пути или навязанная семьей профессия — отнюдь не катастрофа, перечеркивающая будущую карьеру и возможность получить мировое признание в будущем.

Хорошенько потрудившись в университетском издательстве, Анн Бланшар решила отдохнуть от науки. Ее заинтересовали книги, адресованные детям и широкой публике, — и вот она уже автор и издатель иллюстрированных изданий.

Художник Серж Блох сотрудничает с книжными издательствами и с прессой, рисует для детей и для взрослых, печатается на родине и за границей. Серж любит говорить так: «Рисунок — как окошко, через которое я вижу персонажей. Как маленький театр, где я и режиссер, и актер, и бутафор, и костюмер… Рисунок — то, что я всегда любил больше всего остального». Он выворачивает на­ изнанку привычные образы и признается, что чаще и чаще соединяет рисунок с фотографией, «потому что фотография заставляет нас верить в правдивость изображения. Часто одна-единственная фотографическая деталь вносит в рисунок реальность, а сам рисунок позволяет с этой реальностью поиграть».

ЭНЦИКЛОПЕДИЯ БАЛБЕСОВ, НЕУЧЕЙ И ПРОЧИХ ГЕНИЕВ

Мир их не устраивал… И они коренным образом его изменяли — или пытались это сделать. Рабы, солдаты и простые люди восставали против тиранов и угнетателей. Мыслители и писатели боролись с неравенством и несправедливостью. Ученые и художники задумывались над первопричинами всего этого, раздвигали границы познания. Давайте заглянем в детство этих мятежников. Улыбнемся, пробуя вместе с ними разрешить терзавшие их в юности вопросы. Познакомимся с самыми значительными периодами их жизни и постараемся понять, почему эти прославленные люди оставили след в истории.