Мой папа-мальчик by CLEVER

Ож ич

н е л

Молодая талантливая писательница Елена Ожич живёт в Барнауле. Окон‑ чила факультет филологии и журнали‑ стики Алтайского госуниверситета, рабо‑ тала в газетах и на радио, а сейчас воспитывает двух дочек, одна из которых совсем маленькая. Ожич — победитель конкурса «Добрая лира», дипло‑ мант премии Владислава Крапивина. Одно из её произ‑ ведений в 2014 году признали лучшей книгой, изданной для детей в Алтайском крае. В родном городе Елену давно уже знают и любят, а те‑ перь издательство «Клевер» с радостью представляет её своим многочисленным читателям по всей стране. «Я и думать не думала, что стану детским писателем, просто решила попробовать, и получилось!»

ОГЛАВЛЕНИЕ Глава 1. Как д’Артаньяна из бурьяна выпроводили, из двора выдворили..........................................7 Глава 2. Хочется чудес в день рождения, но только не таких.....................................................................15 Глава 3. Как папа мог оказаться на улице, но вместо этого «уехал» в Монголию...................................25 Глава 4. Бурый и папа подделывают документы.............35 Глава 5. О роли музыки в жизни папы..............................47 Глава 6. Доктор Адова и магия здесь бессильны............59 Глава 7. Жизнь кочевая, невесёлая......................................79 Глава 8. Метод дедушки Сим Симыча...............................89 Глава 9. О жизни двух мужчин в дикой природе........ 101 Вместо эпилога Из тетрадки Мишкиного папы........................................... 112

Мой папа — мальчик. Ну и что, спросите вы. Что тут такого особенного? Все папы когда‑то были мальчиками. Так‑то оно так, но в нашей семье совсем другой случай. Мой папа сначала, конечно, был мальчиком, потом стал взрослым, а потом опять — мальчиком. Именно в такой последовательности. Нет, мне такой папа даже больше нра‑ вился. Но всё это было как‑то странно. Да и мама пере‑ живала. Папа сначала сам не решил, кем ему больше быть хочется, хотя умом понимал, что надо обратно во взрослые возвращаться. Сам, между прочим, всё это и затеял. Рас‑ сказываю по порядку. Кстати, меня Мишей зовут. А папу — Борей. Борисом Сергеевичем то есть.

ГЛАВА 1

К ак д’А ртаньяна из бурьяна выпроводили , из двора выдворили

нашей семье все очень заняты. Мама и папа заняты на работе, а меня они дома занимают разными де‑ лами, лишь бы я по двору не болтался. У нас с мамой уговор — читать в день по пятьдесят страниц из любой книжки, кормить кота, выносить мусор, разучивать десять новых английских слов. С папой уговор — каждый день пресс качать и отжиматься. Разумеется, уроки делать. Ко‑ роче, всё, что угодно, только во двор одному ни ногой, хотя мне одиннадцать лет — большой, можно сказать, дяденька. Размер ноги — уже тридцать девятый. А что мне этот двор? Совсем даже не сдался. Говорят, что раньше дети только во дворах и гуляли — с утра и до вечера. Но нас как‑то туда и не тянет. Нет у нашего поколения такой моды — во дворе гулять. Во-первых, компьютер во двор не вынесешь, а у нас все игры теперь, считай, компьютерные. Во-вторых, всё равно гулять придётся с родителями. Потому 7

что в нашем городе мэр ввёл «Рекомендации по созданию городской среды, безопасной для детей и подростков». Мэр извинялся и уверял, что мера эта временная, принята для нашей же пользы. А пока не все ещё опасные места огоро‑ жены и не все канализационные люки закрыты, поэтому надо немного потерпеть и погулять в сопровождении мам и пап. А это, согласитесь, никакому ребёнку, а тем более подростку, неинтересно. Временная мера затянулась на пару лет, и возвращаться во двор нам совсем расхотелось. Для нас, детей, правда, построили на весь город один большой игровой центр — настоящий дворец отгрохали. Туда, по замыслу мэра, родители должны были возить своих детей, чтобы они там хоть немного поиграли в разные ве‑ сёлые игры. Мы с мамой съездили туда как‑то — сначала на автобусе, потом на трамвае, потом ещё минут пятнад‑ цать шли пешком. В центре оказалось скучно и за деньги. Мне выдали мяч и сказали: «Пинай». Легко сказать «пинай», а если не с кем? Я попинал мяч минут десять в пустые во‑ рота и запросился в буфет. — Приходите к нам через месяц, — сказал менеджер игрового центра, — мы поставим на воротах механиче‑ ского вратаря, которому гол забить будет не так‑то просто, он к нам из Англии едет. И ещё много разных приспосо‑ блений для игр планируется. — А дети у вас тут планируются? — спросил я, потому что в центре было безлюдно. — Мы открылись недавно, — сказал менеджер, — вот дадим рекламу, и дети к нам косяками повалят. 8

И дети повалили — в выходные там было не протол‑ кнуться, а в будни родителям возить меня было некогда. А во двор — ни-ни, запрещено ведь. Ну, то есть, не реко‑ мендовано. Мама сначала даже такому нововведению обрадова‑ лась: — Вот правильно! Не будешь во дворе без присмотра бегать! Лишний раз дома с книжкой посидишь. Но папе эти рекомендации не понравились: — Нет ничего более постоянного, чем временное. Вот увидите, — сказал он, — что эти временные меры останутся в нашем городе навсегда. Я с такими ограничениями сво‑ боды моего ребёнка не согласен. Это же бред какой‑то! Они не имеют права! Я буду обращаться в Страсбургский суд по защите прав человека! И в комиссию ООН по правам ребёнка! И ещё папа тогда сказал: — Лучше бы с преступностью и наркоманией боро‑ лись как следует! Детям прямо‑таки всё детство испортили. А помнишь, какие были вре‑ мена? — спросил папа маму. — Сколько мы времени во дворе проводили — с утра до ночи! Казаки-разбойники, война и немцы, мушкетёры… Папа мечтательно закатил глаза, вспоминая, как он в далёкой юности бегал в зарослях бурьяна с палкой в руках и тряпкой на плечах и думал, 9

что он д’Артаньян. И по гаражам ещё при этом прыгал. А я в свои одиннадцать лет ни на один гараж ещё не залез, хотя их в нашем дворе достаточно. — Чего они добиваются? — продолжал папа, разма‑ хивая газетой, в которой были опубликованы эти «Реко‑ мендации…». — Чтобы детей взаперти держать? Чтобы они выросли неприспособленными к жизни затворни‑ ками? Господи, скоро все и забудут, что дворы для того и нужны, чтобы в них дети играли на свежем воздухе. Хотя какой он свежий? Одни машины и собачьи какашки в нашем дворе. В общем, папа повозмущался и притих. И в Страсбург‑ ский суд по правам человека, конечно, не написал. Не тот, видимо, я человек, из‑за которого в Страсбургский суд письма пишут. Выводили они меня во двор по очереди утром и вечером, до и после работы. Прямо как собачку, по расписанию. А потом им это надоело, и они стали за‑ бывать про вечерние и утренние прогулки. Да и я туда, во двор, прямо скажем, не рвался. Потому что Женьку и Саньку, моих друзей, родители выгуливали в другое время, и виделся я с ними только в школе. Да и чего нам ещё где‑то видеться, если у нас есть аська, скайп, блоги, веб-камеры и мобильные телефоны. Обо всём можно спо‑ койненько поговорить и так. Но всё‑таки иногда хоте‑ лось потолкаться, в шутку пометелить друг друга. И если честно, я был бы тоже не прочь побегать, сшибая палкой верхушки у бурьяна, потому что историю про трёх мушке‑ тёров я тоже очень любил и д’Артаньян мне нравился. 10

Эта история с папой произошла в мой день рождения. Мои родители — люди практичные, и поэтому накануне моего самого любимого праздника всегда осторожно пы‑ таются узнать, что мне подарить. В этот раз я случайно услышал их разговор на кухне. Папа поздно пришёл с работы, и мама кормила его ужином. Они разговари‑ вали в полный голос, думая, что я уже сплю. А я как раз в кухню по коридору шёл, водички попить. Подслуши‑ вать, конечно, нехорошо, но интересно же! Вдруг там чего про меня скажут. — У Мишки скоро день рождения, — сказал папа, рас‑ ковыривая тефтелину. — Я помню, — сказала мама. — Большой парень уже. Одиннадцать лет. Он уже что‑нибудь попросил себе в подарок? — Нет ещё, — сказала мама. — Хотя… вроде говорил о каком‑то динозавре, которого откуда‑то выкапывать надо. О каком‑то? Я даже замер от возмущения. Много эта мама понимает! Это же серия «Археология»! Там в коробке земля, а в ней спрятаны маленькие косточки динозавра. И маленькой кисточкой надо землю расчищать, чтобы найти все кости и собрать из них скелет тираннозавра или велоцираптора. И надо собрать всех динозавров из этой серии, чтобы получилась коллекция. — Ну почему бы и нет? — сказал папа, отхлёбывая чай из кружки. — Пусть будет динозавр. Но я ему ещё один по‑ дарок приготовлю, от себя. 11

— Ну‑ка, ну‑ка, — сказала мама, — что ты придумал? — И погладила папу по руке. И неловко, и приятно наблюдать за ними в такие мо‑ менты. Они обычно ведут себя по‑всякому: то мама ру‑ гается на папу, то папа дуется на маму, то спорят они из‑за какой‑нибудь ерунды, то вообще будто бы не заме‑ чают друг друга. И тогда мне страшно: вдруг эти два че‑ ловека навсегда обидятся друг на друга, и папа в один ужасный день хлопнет дверью и больше не придёт никогда, как это произошло, например, у Женьки. А когда папа обнимает маму, или целует её, или достаёт из кармана и дарит ей маленькую шоколадку — просто так, а не потому что какой‑то праздник, — я понимаю, что крах нашего маленького мира произойдёт ещё не скоро. Или когда мама вот так нежно и как бы невзначай гладит папу по руке или по плечу. Правда, сейчас это случается всё реже и реже — ни шоколадок, ни тем более цветов папа маме давно уже просто так не при‑ носил. — Знаешь, — сказал папа, — я думаю, что эти дурацкие правила для детей скоро отменят. Ну не может же этот абсурд продол‑ жаться вечно. И я придумал для Мишки вроде как книгу такую сделать. Записать в неё все наши дворовые игры, счи‑ талки всякие. Он, может,

сам в них ещё поиграет. Или детям своим передаст. Ны‑ нешние же дети растут, ничего не зная про то, как дети раньше жили, во что играли. — Хорошая идея, — сказала мама. — Я тебе тоже про свои игры расскажу. И будет у нас семейная история игр.

ГЛАВА 2

Хочется

чудес в день рождения , но только не таких

вот мой день рождения наконец‑то наступил. Мне подарили велоцираптора, и я даже успел его частично откопать, пока собирались мои гости. Родители при‑ вели и Саньку, и Женьку, и ещё нескольких ребят из нашего класса. Мама зажарила курицу и испекла торт. От бабушки пришла посылка с тёплыми вязаными носками. В один носок бабушка положила пятьсот рублей — любимому внучку на шоколадки. Мы чокались клюквенным морсом, и все желали мне самого наилучшего. Ну, родители, понятно, чего желали — чтобы я учился на одни пятёрки. А мои при‑ ятели — чтобы я всегда был с ними, и они очень рады, что я их друг. Ну, мама ещё пожелала, чтобы я был здоров. День рождения шёл себе и шёл, как обычно — поели, по‑ пили, посмотрели мультики, мама показала всем мои дет‑ ские фотографии и долго умилялась, какой я был в младен‑ честве хорошенький мальчик, такой пузатенький хомячок. 15

Я слушал её и смущался, потому что в нашей мужской ком‑ пании такие трогательные воспоминания были совсем ни к чему. И я стал шикать на маму. — Не шикай на мать, — сказала она, сделав строгие глаза. — Идите поиграйте, пока я на столе приберу немного. Я и мои гости с облегчением вздохнули, потому что официальная часть праздника завершилась, и мы пошли в мою комнату, где можно было бы поговорить спокойно о наших сугубо мужских делах, без всех этих маминых пу‑ затеньких хомячков. На моём столе мы разложили свои карточки с футбо‑ листами, чтобы обменяться ими. У меня было целых три Аршавина и ни одного Луиша Фигу. А вообще мы все те‑ перь хотели карточку с Лео Месси, но её ещё нигде не про‑ давали. За Луиша мой одноклассник Серёгин просил одного Рональдиньо и двух Бэкхемов, и я уже успел выменять од‑ ного Аршавина на Рональдиньо, а второго — на Бэкхема. А второго Бэкхема мне обещал на день рождения подарить Санька. А Женька собирал карточки баскетболистов, и по‑ тому в наших «трансферах» (так называют переход футбо‑ листа из одного клуба в другой) не участвовал. Санька вручил мне Бэкхема, я добавил ещё одного и приготовил Рональдиньо. Се‑ рёгин уже держал в руке почти моего Луиша Фигу, как в дверь засунул свою лохматую голову папа и спросил: — Формируете новую рос‑ сийскую сборную? 16

Очень смешно. Папа вообще в футболе не разбирается и где ему знать, что нужно собирать Германию, Испанию или Бразилию. — Можно к вам? — Ну, пап… — заканючил я. — Может, в другой раз? Я первым делом подумал, что папа, как и в прошлом, и в позапрошлом, и в поза-позапрошлом году начнёт к нам приставать и просить, чтобы мы взяли его в наши игры. И при этом будет настаивать, чтобы с ним поиграли в фанты, домино, подкидного дурака и русское лото. Это раньше, когда мы с парнями были помоложе, то ещё играли во всю эту дребедень. А сейчас, когда мы все разменяли по второму десятку — очень оно нам надо, это русское лото. Ну, в настольный хоккей или футбол — ещё куда ни шло. Но хоккей мы доломали на зимних каникулах, а в футболе не хватало ворот и мяча. Папа интересный такой. Когда я его зову поиграть со мной в «чапаева» или корабль деревянный собирать, он всегда отнекивается — он занят, он устал, он поздно пришёл, у него завтра лекция-экзамен-конференция и тому подобное. И я уже забыл, когда мы с папой во что‑нибудь играли вместе. Обычно я играю с компьютером или с Женькой по сети. И только в мой день рождения папа вдруг вспоминает, что он, оказывается, ещё не наигрался в фанты и в домино. Раньше с папой было веселее. Когда я был маленький, мы играли в богатыря и Сивку-бурку. Я надевал красные пластмассовые богатырские доспехи, папа вставал 17

на четвереньки и изображал дикого скакуна, которого нужно оседлать. Сивка сбрыкивал меня на пол, а я хватал папу за воротник рубашки и кричал басом: — Встань передо мной, как лист перед травой! Папа ещё немножко для виду взлягивал одной ногой, но потом становился смирным богатырским тяжеловозом и разрешал богатырю сесть ему на спину. И Сивка вёз меня лесами тёмными, болотами топкими, горами высокими спасать царевну, а на самом деле — по коридору к маме на кухню. — Дай коню напиться, красная девица! Совсем меня богатырь Михаил Муромец заездил, — говорил конь жа‑ лобным человеческим голосом, и царевна-мама давала ему кружку с водой. — Кто тебя похитил, красная девица? Кто тебя за‑ мучил? — разведывал обстановку на кухне волшебный конь. — Быт меня замучил, — отвечала красная девица. — Вот тебе, богатырь, веник. Победишь, богатырь, мусор — осво‑ бодишь меня из заточения! А тебе, конь, вот кошёлка — скачи в магазин за картошкой. — Мишка, — сказал папа, просунув к нам в комнату свою лохматую голову. — У меня есть для тебя ещё один подарок. И вам, ребята, наверняка тоже будет интересно. И папа показал толстую тетрадь. — Тут я записал все игры, в которые мы играли с мамой во дворе, когда были детьми. И я вам предлагаю сейчас 18

спуститься во двор и во что‑нибудь поиграть. Вы уже, поди, совсем забыли, как это делается? А? Эх, молодёжь… Не скажу, чтобы мы пришли в восторг от папиного пред‑ ложения. Мы уже и забыли, что это такое — играть во дворе. На наш взгляд, делать там было совершенно нечего. Старые ободранные скамейки, покосившиеся скрипучие качели. Остатки песочницы, разломанной давным-давно пьяными компаниями, которые собираются летними вечерами под самыми окнами. Гаражи. Бурьян. Вытоптанные цветники. Старая голубятня дворника Семёныча. То ли дело играть в компьютерные «казаки-разбойники», отстреливаясь от полицейских где‑нибудь в Лос-Анджелесе… Куда инте‑ реснее. — Пап… — Я старался посмотреть на папу так вырази‑ тельно, чтобы он и без всяких слов понял, что не хотим мы идти ни в какой двор, нам и здесь хорошо. — Никаких «пап». Идёмте. Я научу вас играть в «Штандр» и «Двенадцать палочек». — Нам же нельзя одним. Ты забыл? — Вы же будете со взрослым че‑ ловеком, то есть со мной! — воскликнул папа. — Вперёд, мушкетёры! Вперёд, гарде‑ марины! Богатыри! — И он взмахнул над головой неви‑ димой шашкой. Ну что ты будешь делать с этим папой! 19

— Да, мальчики, — сказала мама, — сходите, подышите воздухом. А я тут пока чай заварю. И мы поплелись за папой во двор. Папа привёл нас на развалины песочницы, присел на облупившуюся дере‑ вянную скамеечку и разложил свою тетрадку на коленях. — У меня здесь много игр записано, — хитро сказал папа. — Я два месяца их вспоминал вместе с мамой, друзей расспрашивал… Как мы играли! Как же мы играли! Мне показалось, что папа даже немного перед нами хвастается: мол, смотрите, какое у меня было интересное детство. Но он мне сам говорил, что у меня детство во сто раз интереснее. — Я, Мишка, мобильный телефон только в двадцать пять лет впервые в руки взял. А ты уже трёхлетний знал, на какие кнопочки нажимать. Дети-индиго, понимаешь! Я кандидатскую ещё на пишущей машинке набирал, а ты в первом классе доклады о лягушках по природоведению уже на принтере распечатывал. В моё время мультики по пятнадцать минут в день по телевизору показывали, и знаешь, как было обидно, когда не «Ну, погоди!» или про кота Леопольда. К нам во двор по выходным пере‑ движной фургон — кинотеатр «Мурзилка» — приезжал. На билет пятнадцать копеек выпросишь у родителей и си‑ дишь зимой в этой будке, мёрзнешь, но зато рад-радёшенек. А у тебя — целый канал кабельный с мультиками! Эх, про‑ гресс! Завидую тебе, Мишка, — сколько ещё учёные напри‑ думывают, пока ты вырастешь! Давайте посчитаемся, кому водить, — предложил папа и открыл тетрадь на считалках. 20

Я стоял у папы за спиной, смотрел на листки и не видел там никаких считалок, только непонятные слова на тара‑ барском языке: «чаби-челяби, челяби-чаби-чаби» сплошь какие‑то. Что‑то похожее на «Челябинск» и на «челядь», но, конечно же, не оно. — А, вот. Вот эту давайте! — сказал папа, отыскав нужную считалку. — Мы ей часто во дворе считались. Вставайте в кружок! — Пап, ну какой кружок? Мы — здоровенные одиннадцатилетние пацаны. Се‑ рёгин вон даже курить пробовал в школьном туалете. Мама для меня уже папины свитеры и рубашки откла‑ дывает — чуть подрасту, и будут в самую пору. Санька одной нашей однокласснице эсэмэсочки дурацкие пишет про любовь и её красивые глаза. Определённо, на моего папу какое‑то затмение нашло, срочно надо его в чувство привести, спустить его с небес на землю. На меня уже ко‑ сятся все — если могли бы, давно сбежали бы от такого позора. Но просто так со двора уйти мои приятели не могут — за ними к нам домой вечером родители должны прийти. Честно сказать, я папы немного стеснялся — и когда он заходил за мной в школу, и когда на линейки приходил, и особенно когда с играми этими приставал. Ну вот какое ему дело до нашей компании, даже досада берёт! Я же уже не пятилетний. — Что там у вас опять за сборище? — закричала вдруг с балкона домком Склочнева. — Хулиганы проклятые, 21

никакого покоя пожилым людям не даёте! Щас в полицию позвоню!!! — Мы с папой моим! — крикнул я. — Вот он сидит! — Не вижу никакого папы!!! Одни малолетние бандюки песочницу доламывают! Я её в прошлом году зря, что ли, красила! Пенсионеры делают, а вы только ломаете!!! Тьфу!!! — Пап, ну скажи ты ей… — начал было я и осёкся. Пока мы все смотрели на балкон Склочневой, мой папа, взрослый человек, мужчина тридцати восьми лет, кандидат филологических наук, преподаватель кафедры, по месту ра‑ боты характеристики положительные, некурящий, семьянин, любит окрошку и халву, куда‑то подевался. Исчез. А на его месте, с папиной тетрадкой на коленях, сидел мальчик лет де‑ сяти-одиннадцати, ну то есть такой же, как мы, совершенно папиным способом протирал папины очки рукавом папиной рубашки и растерянно хлопал круглыми серыми глазами. — Я что‑то не понимаю, — сказал мальчик. — Как‑то мне нехорошо… Я, наверное, салатов переел… — Папа? Папа!!! — закричал я. — Ты что сейчас сделал??? — Я никогда бы не подумал, — сказал ошарашенный мальчик-папа, разгля‑ дывая свои руки, — что простая считалка может сработать таким вот образом… Я, конечно, из‑ учал фольклор разных на‑ родов мира и находил в нём признаки явно магического толка, но чтобы так…

— Какую, какую считалку ты хотел нам прочитать??? — заорал я, выхватывая у него тетрадку. — Эне, бене, раба, — сказал папа слабым голосом, — квинтер, финтер, жаба. — Какая ещё жаба-раба??? Папа!!! — закричал я. — Ты же умный человек! Ты кандидатскую защитил!!! Ты же практически учёный с мировым именем!!! Как такое во‑ обще может быть??? Да никак!!! — Ох, Мишенька, сынок, я и сам не понимаю… — за‑ стонал мальчик. — Вы замолчите или нет??? — снова завопила со своего балкона Склочнева. — Если вы не уберётесь сию минуту, я вызову полицию, и пусть вас там подержат до тех пор, пока вы прилично вести себя не научитесь!!! Оставаться в песочнице больше было нельзя. Мои одно‑ классники просто онемели от таких событий и стояли как истуканы. У Серёгина от волнения даже глаз начал дёргаться. — Быстро!!! — закричал я на приятелей. — Берём папу и сматываемся!!! — Куда? — спросил испуганный Серёгин. — Домой, тортик именинный доедать! Мы подхватили под руки папу и потащили его в подъезд. Папину тетрадку я засунул в карман. В спины нам с бал‑ кона стреляла сухим горохом из трубочки Склочнева — был у неё такой метод борьбы с ночными гитаристами. Поговаривали, что Склочнева с каждой пенсии отклады‑ вает деньги на покупку пейнтбольного ружья. Она бы на‑ верняка и настоящее купила, но кто же ей разрешит.

ГЛАВА 3

К ак папа мог оказаться на улице , но вместо этого «уехал» в Монголию

огда мы пришли домой, мама уже приготовила ро‑ зетки с вареньем, подрезала бутербродов и убрала обглоданные куриные кости. Мама — человек такой, глаз-алмаз, она сразу заметила, что кого‑то не хватает, а кто‑то явно новый в нашей компании: — Что‑то быстро наигрались. Мишка, у тебя ещё один гость? — Да, мам. Его родители опоздали, и мы встретились с ними во дворе. Это… Боря, они недавно в наш район пе‑ реехали, поэтому не сразу наш дом нашли. И в классе он у нас недавно. Но мы с ним уже… друзья, да. Папа стоял рядом, потупив глаза. Он ещё не оправился от шока, поэтому с одного бока его поддерживал Серёгин, а с другого — мой приятель Женька Вощин. — А где же папа? — спросила мама, оглядывая нашу компанию. 25

— Папа? А папа… А папу на работу вызвали! Позво‑ нили и вызвали, — соврал я. — В воскресенье? Зачем? — Его в команди‑ ровку срочно отправляют. Какую‑то там конференцию прово‑ дить. Дней на пять, как минимум. — Да? — Мама верить в эту историю, похоже, не со‑ биралась. — Да. — Я и глазом не моргнул. — А что же он даже домой‑то не зашёл? Как же он в ко‑ мандировку поедет без вещей? И позвонить бы тоже мог… — Мам, ты нашего папу не знаешь? Он же обо всём сразу забывает! И позвонить забыл. Он так от этой коман‑ дировки офонарел, что, может, даже и забыл, что телефон у него в кармане лежит. Ему позвонили, он нас до подъезда довёл и сразу на остановку побежал. — Но вещи‑то, вещи… — мама растерянно развела ру‑ ками, — рубашку сменную, носки чистые… — Мам, я один раз был у папы на работе и видел там… сумку. — Папу надо было спасать, и фантазия понесла меня в дальние дали. Даже папа немного пришёл в себя и с изум лением смотрел на меня, ушам своим не веря, сколько не‑ правды за пять минут выскочило из уст его любимого сына. — А в сумке у него и пена для бритья, и бритва, и зубная щётка — ну, всё на случай непредвиденных ко‑ мандировок. Как у военных «тревожный чемоданчик». 26

— Да? А я даже и не знала об этом. Он мне никогда не говорил. И потом, какие могут быть у филологов непред‑ виденные командировки? Ну, ладно, — спохватилась мама и бодро заявила: — Потом с папой разберёмся. У нас же день рождения сегодня! Как он мог, — продолжила она вполголоса, качая головой, — в день рождения сына… какая‑то командировка… ну, вот пусть только объявится… — Ты слышал? — дёрнул меня за рукав папа-мальчик. — «Пусть только объявится»… Как я могу объявиться нашей маме в таком виде? Мишка, что делать‑то теперь будем? — Папа, вот только давай без истерик, — сказал я. — Иди в комнату и сиди, думай, как тебя обратно папой сде‑ лать. Да, и первым делом маме позвони… Нет, лучше эсэ‑ мэску отправь, а то голос у тебя теперь тоже мальчиковый. — Что, и голос тоже? — Папа испуганно зажал рот ла‑ донью. — Ну, для твоего нынешнего… облика вполне сойдёт. От‑ правь маме сообщение, успокой её, извинись, что пришлось срочно покинуть, пообещай отзвониться, как устроишься… — Что писать? — спросил папа. — Пиши: «Еду в Монголию на конференцию по рус‑ скому языку»... — Почему в Монголию? — Ну, вдруг твоё повзросление затянется, а из Мон‑ голии ехать дольше. Это тебе не в Чесоткине материалы для спецкурса по этнолингвистике собирать. Соседний город Чесоткин был просто каким‑то кладезем материала по этнолингвистике. Папа ездил туда каждое 27

лето и, возвращаясь оттуда, с восторгом рассказывал, что в Чесоткине даже ругаются какой‑то особой руганью. Но до Чесоткина всего‑то пара часов езды на рейсовом автобусе. — Опять же, — продолжил я, — из Монголии сильно не назвонишься, международный роуминг. И можно будет телефон отключить, а то ведь мама сейчас посуду домоет, гостей проводит и начнёт тебе названивать. — И то правда, — сообразил папа и начал сообщение нащелкивать. Праздновать уже больше не хотелось. Я взял со своих приятелей страшную клятву никому о случившемся се‑ годня во дворе не рассказывать. Все поклялись и стали звонить своим родителям, чтобы они их поскорее домой забирали. — Миш, а почему ребята уже расходятся? — спросила мама, которая снова решила позвать нас к столу. — Вы по‑ ссорились, что ли? У меня ещё вон сколько всего вкуснень‑ кого наготовлено… Ой, телефон! — И мама пошла к себе в комнату, услышав, что её телефончик песенкой уведомил о входящем со‑ общении. — Мишка, это от папки! Представляешь, его в Монголию отправляют! За столько лет первая загранкомандировка! Сейчас я ему ответ напишу, пусть мне монголь‑ скую шапку из войлока привезёт, я в ней в баню буду ходить. А тебе, Мишук, чего привезти? 28

— Кошму и плётку из сыромятной кожи, как у Чингис‑ хана. — Я мрачно смотрел на дверь своей комнаты, за ко‑ торой сидел срочно командированный в Монголию папа. — Хотя... — Мама всё ещё не верила в столь внезапную командировку. — Всё равно чертовщина какая‑то… Он бы мне сказал. Ну, ладно, раз все ушли, зови своего нового друга Борю, он ведь позже всех пришёл, даже торта не ел. Зови-зови, что ещё за новости! — потребовала мама. — Че‑ ловек, может быть, голодный, а ты его кормить не хочешь. Папа присел за стол с краешка, смотрел в свою тарелку, краснел, пыхтел и на вопросы мамы отвечал, как умственно отсталый. Он даже верхнюю пуговичку на рубашке застегнул и волосы на бочок пригладил, снял очки и теперь щурился, чтобы мама в нём никаких папиных черт не распознала. — Миша сказал, что вы недавно переехали в наш район… — Да. — Откуда? — Из… Чесоткина. — Родители чем занимаются? — Они пенсионеры. — Что ты говоришь… А дети у вас ещё в семье есть? — Нету. — Ты поздний ребёнок? — Нет, не очень. — Ясно. А чем ты, Боря, увлекаешься? — В данный момент — тортом. — И папа распилил по‑ лолам кусок торта чайной ложечкой. 29

— А какой твой любимый предмет в школе? — Я все люблю. — А вот Мишка только историю, — вздохнула мама, — на биологию ему, к примеру, глубоко наплевать, одни тройки поэтому. — Я его выпорю, — вдруг совершенно серьёзно сказал папа. Я от такого неожиданного заявления даже чаем поперх‑ нулся. — Нет, Боря, зачем же сразу «выпорю». Драться нехо‑ рошо. — Тогда поговорю по‑мужски. — По-мужски пускай с ним папа поговорит, а ты по‑дружески… Да когда же эта мама от нас отвяжется! Но мама и не ду‑ мала отвязываться. — Боренька, а за тобой родители когда придут? Уже девятый час, — ласково спросила мама, когда Боренька до‑ едал шестой кусок торта. Повисла пауза. Боренька замер над тарелкой с наби‑ тыми щеками. — Мам, а Боря сегодня будет ночевать у нас, — сказал я, отодвигая тарелку. — Миш, ты бы хоть предупреждал меня, что ли… — Вот я и предупреждаю. В Чесоткине школа, сама понимаешь, не очень, не чета нашей. Программы разные. А учителя какие? У нас одна завуч — математический монстр! Физик — новатор, физрук — чемпион района 30

по гиревому спорту и быстрым шашкам. А там что? Борька там отличником был, а здесь за неделю до троек скатился. Мы с друзьями взяли над ним шефство — каждый из нас по одному предмету будет его подтягивать. Это нас классная попросила. Я вот как раз по истории его сегодня и подтяну. — А, ну раз так… — смирилась мама. — Хорошее дело. А твои родители, Боря? Они знают? — Мы им уже позвонили, — сказал я. — Они не воз‑ ражают. — Точно? — усомнилась мама. — Может быть, я им тоже позвоню? — Нет-нет-нет! — замахал испуганно руками папа Боря. — Они уже спать легли! Не надо им звонить! Они у меня старенькие! Ещё разволнуются, потом до утра не уснут! Бабушка Маша и дедушка Серёжа, папины родители, действительно были уже очень старенькими. Вот бы они удивились, если бы мама им сейчас позвонила и спросила: «А можно, Боря у нас сегодня останется?» Боря, если что, с нами живёт последние лет пятнадцать. Ну и мама не такая дурочка, чтобы голос своей свекрови по телефону не узнать. — Тогда что вы здесь рассиживаетесь? — сказала мама. — Время позднее, когда вы собираетесь свою историю подтягивать? Ещё пара часов вам на занятия, а потом отбой, спать, на боковую, мальчики. — Я и не знал, — сказал папа, когда мы вернулись в мою комнату, — что мой сын — такой врун… Я думал, что воспитываю кристально честного ребёнка… 31

— А я такой и есть, — ответил я. — Но в обычной жизни. А у нас тут из ряда вон выходящий случай. Прямо мистика какая‑то, Гарри Поттер! Нет, я бы мог, конечно, сказать об этом маме всю правду… Но, сам представь, что бы тут началось. Мама бы сказала, что это дурацкая и несмешная шутка, тебя бы вот в таком виде немедленно выставила за дверь, как только гости бы разошлись. На‑ чала бы твоих родителей разыскивать, в полицию зво‑ нить, чтобы тебя домой сопроводили… Давай, раз всё по‑честному, не поздно ещё признаться! Телефон полиции? Ноль-два. Ты бы там честно рассказал про свою жабу-рабу, и тебя бы быстренько отправили в детское отделение об‑ ластной психоневрологической больницы. А мне отец, между прочим, нужен! Нормальный, а не какой‑то… такой! — Я понял, — сказал вдруг папа после тягостного по‑ лучасового молчания, — и осознал. Это мне наказание. За то, что я вёл себя, как… не как отец, в общем. Мне даже в кино с сыном сходить было некогда! И чем же, интересно, таким я был занят? На собрание к сыну в школу мне трудно было прийти! Научил ли я своего сына гвоздь вбивать? Не научил! А давно ли я разговаривал с сыном по душам? Знаю ли я о его душевных переживаниях? Не знаю! — Папа повернул ко мне голову, и в глазах его заблестели слёзы. — Эх, Мишка, прости отца своего, дурака старого! Вон как, ви‑ дишь, меня наказывают! Чтобы сам, значит, на своей шкуре почувствовал, как детям нынешним нелегко приходится… — Пап, да ты чего? — Я даже опешил от такого накала страстей и глубины покаяния в папином голосе. — Да вобьём 32

мы ещё этот гвоздь сто раз! Ты это… Ты только не рас‑ страивайся! Я и не обижаюсь вовсе. Не надо так пережи‑ вать, пап, мы что‑нибудь обязательно придумаем. Утро вечера мудрёнее, или как там в твоём фольклоре говорят? Ложись‑ка ты лучше спать. Я принёс из кладовки спальник, и мама ещё выдала нам толстое ватное одеяло и подушку. Расстелил всё это на полу и приготовился уже нырнуть в спальный мешок, но папа меня остановил: — Нет, Михаил, позволь, я лягу на полу! Я старше, не спорь… — Пап, но ты же в некотором роде мой гость, а гостю полагается самое лучшее место. — Нет, я лягу на полу, а то ещё простудишься! — на‑ стаивал папа. — Короче, Боря, — сказал я тут голосом твёрдым и упрямым и сам этому удивился, — покомандовал мной, и пока хватит. Когда обратно повзрослеешь, тогда — по‑ жалуйста. А сейчас тут никто не старше и не главнее. Спи давай! — прикрикнул я на отца. — Да как ты смеешь, на отца в таком тоне… — зашипел обиженно папа из своего угла. — В зеркало на себя посмотри, — ответил я, заворачи‑ ваясь в спальник. — Отец… Спокойной ночи… Боря. «Вообще, — подумал я, засыпая, — Борька‑то меня похудее будет. Будет бузить, мигом ему наваляю. Не по‑ смотрю, что отец».

ГЛАВА 4

Бурый и папа

подделывают документы

тром начались каникулы. И хорошо, решили мы с папой. Одной проблемой меньше, иначе куда папу девать, если бы мама меня в школу отвела? После зав трака, когда мама ушла на работу, мы с Борькой засели в ком‑ нате и начали думать, как нам вообще быть и что делать. Хорошо, что Борька соображал ещё вполне по‑взрослому. У папы, как‑никак, высшее образование и научная степень, а также богатый жизненный опыт. Не то что у меня — че‑ тыре класса кое‑как. — Вот что плохо, — сказал папа, — мы с тобой, как два несовершеннолетних, не сможем свободно передви‑ гаться по городу. И дома оставаться в таком виде я не могу. И на работу идти — тоже. — Да, — кивнул головой я, — вечером придёт с работы мама и увидит, что друг Боря всё ещё здесь. И она очень вежливо, но твёрдо потребует, чтобы друг Боря отправ‑ лялся к себе домой. 35

— Это точно, — вздохнул папа. — До вечера надо что‑то придумать. А пока выдай, пожалуйста, другу Боре из своих запасов какую‑нибудь футболку и штаны. А то вид у меня какой‑то… ботанический. Да, папка у меня и в самом деле выглядел как насто‑ ящий ботаник — рубашка, застёгнутая на все пуговицы, брючки со стрелочками, которые он в кои‑то веки надел по случаю дня рождения сына. Всё это, конечно, сораз‑ мерно уменьшилось при превращении папы в мальчика, но современные мальчишки в обычной жизни так не оде‑ ваются — только если с мамой в поликлинику идут или в какое‑нибудь другое особо приличное место. — Ну вот, папа, — сказал я, — ты и становишься нор‑ мальным человеком. — И не называй меня, пожалуйста, папой. Временно, — попросил меня мальчик, который ещё вчера был моим папой, — а вдруг кто услышит? Смешно получится. — Да если и услышит, — ответил я, — подумает, что это кличка такая. — Кличка? Ах да, кличка… Я и забыл, что в моём детстве тоже у всех мальчишек были клички. Только вот я не вспомню, какая была у меня… Может, Борман? Нет, не помню. А у тебя есть кличка, сынок? — Пап, только не называй меня сынком! — возмутился я. — А что, такой клички быть не может? — удивился папа. — Сынок — это обидная кличка, папа. Сынок — это тот, за кого мамаша в школу всегда разбираться прибегает. 36

— Ну а всё‑таки. Нет, мне правда интересно, есть ли у моего сына в школе кличка, — не унимался папа. — Бурый. — Что — бурый? — не понял папа. — Кличка у меня — Бурый. — Почему — бурый? Никакой ты не бурый. — На ред‑ кость несообразительный оказался папа. — Ну, Миша — значит медведь. А медведь у нас какой? Ну? Бурый. Ну и ещё… — Тут я замялся, не зная, сооб‑ щать ли папе всю правду о себе. — Ещё — что? — спросил папа. — Ну, ещё я… Ну, это парни в классе так считают… Я иногда бурею… — Буреешь? — спросил папа. — Цвет меняешь? Как по‑ мидор? — Буреть — значит наглеть, борзеть, добиваться своего… — А-а-а, — наконец‑то понял папа. — Добиваться своего — это хорошо, борзеть и так далее — не очень. Хочешь быть Бурым, оставайся. Но я буду звать тебя Мишкой. — Да не хочу я быть Бурым, просто меня все так назы‑ вают, — сказал я. — Хватит уже эти глупости обсуждать. Я достал из шкафа свои джинсы, серую футболку и отдал их папе. Подумал и добавил 37

свитер и ветровку — неизвестно ещё, где папе придётся ночевать, а ночи пока холодные. Папа переоделся и подсел к компьютеру. — Я думаю, что в этих рекомендациях города Бредска должны быть какие‑нибудь… хм-хм… нюансы, — ну, юри‑ дические тонкости, которые дадут нам возможность сво‑ бодно передвигаться по городу. «Строгость законов ком‑ пенсируется необязательностью их исполнения», так вроде говорят, — размышлял вслух папа, входя в глобальное информационное пространство. — Должны, не может их не быть… — Пальцы его щёлкали по клавиатуре. — Сейчас я проведу этим правилам филолого-юридическую экспер‑ тизу… Папа зашёл на сайт администрации Бредска, во всю ширь которого улыбался наш мэр, приветствуя дорогих земляков и гостей нашего уютного гостеприимного города. У виртуального мэра, распахнувшего широкие объятия, под одной мышкой был герб города, а под другой — телефон обще‑ ственной приёмной, куда, на‑ верное, и звонила всё время ночная снайперша домком Склочнева. Папа зашёл в раздел «Официальные до‑ кументы» и нашёл там «Ре‑ комендации по созданию го‑ родской среды, безопасной для детей и подростков». 38

— Так-так-так, — папин указательный палец прокру‑ чивал колёсико у «мышки». — Не то, не то… Опять не то… И это тоже нам не подходит… — бормотал себе под нос папа, пролистывая электронные страницы. — А вот это? Может быть… Ну‑ка, Мишка, глянь сюда. Пункт 145 раздела 14, похоже, давал нам шансы на от‑ носительно свободное передвижение по городу. — Ты только посмотри, куда они его запрятали, — сказал папа, — не у всякого родителя, а тем паче ребёнка, хватит терпения, чтобы дочитать до этого места. Пункт 145 гласил: «…несовершеннолетний может пере‑ двигаться по городу без сопровождения взрослых, имея на руках особым образом оформленную справку и дове‑ ренность от родителей, если он направляется: а) в кружок или секцию; б) в поликлинику; в) на работу…» Да-да, именно так. — Нам надо оформить документы, — сказал папа, — и посетить поликлинику. — А поликлинику‑то зачем? — недоуменно пожал пле‑ чами я. — Надо показать меня доктору, — ответил папа. — Что‑то я сомневаюсь в том, что медицина тут по‑ может… — Но не будем исключать и этой возможности, — сказал Боря. — Используем, так сказать, все шансы… Ну, с доверенностью родителей проблем не было. Папа сел и тут же выписал мне и моему «брату» Борису 39

доверенность в том, что он, папа, доверяет нам одним ез‑ дить по городу. «Они мальчики хорошие, воспитанные, из приличной семьи…» — начал нахваливать самого себя «брат» Борис. — Ты что, с ума сошёл? Кто так доверенность пишет? — я вырвал у папы лист бумаги. — Пиши по новой. «Я, такой‑то, доверяю своим сыновьям Борису… эээ… Борисовичу и Михаилу Борисовичу самостоятельно посещать кружок игры на домре и секцию синхронного перевода с англий‑ ского языка, а также курсы бухгалтерского учёта и факуль‑ татив по математическому анализу в любое удобное для них время. В настоящее время я, такой‑то, не имею воз‑ можности сопровождать своих детей на внешкольные за‑ нятия, необходимые для их всестороннего гармоничного развития. Однако ответственности за их жизнь и здоровье с себя не снимаю. О правилах поведения в общественных местах Борис Борисович и Михаил Борисович уведомлены и о возможной ответственности за их нарушения пред‑ упреждены. Дата, подпись». — Странный у тебя набор какой‑то, — сказал папа, до‑ писывая доверенность под мою диктовку. К счастью, по‑ черк у него почти не изменился, да и подпись осталась тоже вполне папина. — И домра, и бухучет, и английский, и мат анализ зачем‑то приплёл. — Соображать надо, — постучал я себя по голове. — По этой справке мы можем в любую часть города ехать. А куда, спросят нас, вы, мальчики, направляетесь? На домре играть, ответим мы, если будем в центре рядом с Домом 40

культуры. На курсы юных бухгалтеров идём — если в районе Биржевой, где финансовый институт находится. — Ну, понял, понял… — прервал меня папа. — Но тут вот ещё сказано, что доверенность нужно у домкома под‑ писать, а потом в ЖЭУ печать поставить и пошлину за‑ платить, чтобы выдали разрешение установленного об‑ разца. Что‑то уверенность меня покидает… Вряд ли мы эту справку получим. — Не окисляйся раньше времени, пап. Будем женщину обольщать. — Женщину? Нет, что ты! Это исключено. Как могу я в таком виде обольстить женщину? Да и какое я имею на это право, будучи женатым человеком… — начал мямлить папа. — Слушай, женатый человек, — напомнил ему я, — ве‑ чером придёт твоя жена и позвонит Бориной маме, то есть твоей маме, бабе Маше, и тут‑то и выяснится, что это за друг Боря такой. У мамы точно обморок будет. А что с бабушкой случится, я даже представить себе не могу — фантазии не хватает. — Ну, может, оно ещё само собой рассосётся, — робко предположил папа. — Глядишь, и стану я к вечеру снова взрослым человеком. Мне кажется, что я уже немного подрос, разве нет? — Может, и рассосётся, — мрачно сказал я. — Только неизвестно когда. А пока с тебя, вон, даже штаны твоего сына сваливаются. — Ну да, ну да… — заметил папа и подтянул джинсы. — Мне кажется, в этой ситуации главное — не начать жить 41

в обратную сторону. Ну, как в фильме «Странная история Бенджамина Баттона». Может, ну их, эти документы? Это же статья за подделку, уголовщина, колония для несо‑ вершеннолетних... — Пап, мы не сможем решить твою проблему, сидя дома. Надо, как ты говоришь, использовать все шансы. — Значит, женщину? — вздохнул папа. — Надеюсь, одну? Обольстить нам предстояло домкома Склочневу. Её под‑ пись должна была стоять на отцовской доверенности. А ну как Склочнева не согласится ставить её? К тому же надо ухитриться, чтобы она подмахнула нашу бумагу, не читая. Иначе начнутся расспросы про «брата» Борю. Чтобы она не начала спрашивать, расспрашивать будем мы. Я взял блокнот и ручку. Папа сказал, что к женщине нужно идти с цветами и конфетами. Подходящего и во‑ обще никакого букета в доме не было. Папа осмотрелся и прихватил с подоконника керамический горшок с ка‑ ланхоэ. — Мишка, не жмись, — сказал он. — Я видел, тебе вчера шоколадок надарили. Тащи одну. Я взял одну, с альпийской коровой на обёртке. — Какая у нас легенда? — спросил папа. — Какая у нас… что? — Ну, нам надо договориться о том, с чем мы заявились к этой женщине, — сказал папа. — Придумать какую‑ни‑ будь правдоподобную историю. — А, ясно. 42

— Вчера Склочнева на нас накричала, — продолжил папа. — Сегодня мы идём извиняться. Чтобы она нас бы‑ стрее простила, мы подарим ей цветы и шоколад. А чтобы усыпить её бдительность, мы скажем, что пришли писать о ней статью. Дали задание на каникулы для школьной газеты — написать статью о своём соседе. А Склочнева у нас — всем соседям сосед. — Ась? — спросила из‑за двери Склочнева. — Какутаку статью? Я сама вас щас под статью… Уходите, хули‑ ганы, сейчас полицию вызову! — Ираида Варсонофьевна, — сказал папа голосом глу‑ боким, как Чёрное море, — позвольте подарить вам этот скромный букет, — и поднёс горшок с каланхоэ к дверному глазку. Через две минуты мы уже сидели на склочневской кухне, и домкомша металась по ней седою курицей, рас‑ ставляя на столе чайные чашки с какой‑то доисторической тусклой позолотой. — Всё-всё расскажу, ничего не утаю, — ворковала Склоч‑ нева, — и как вахтёром в КГБ слу‑ жила, и как на общественную должность перешла, и как ГТО ещё сдавала… Я ведь на стрельбах сто очков из ста возможных выбивала. Я сразу вижу, кто свой, кто чужой… 43

Мы допивали уже третий самовар чая. Склочнева сидела на табуретке, прижав к груди подаренный каланхоэ, и погла‑ живала его, как какое‑то бесценное сокровище. А шоколадку она поставила на холодильник, прислонив её к какой‑то ко‑ робочке так, чтобы альпийская корова на обёртке была видна всем, кто входит в эту кухоньку. — …и вот я теперь уже который год несу на своём бал‑ коне бессменную вахту по охране общественного порядка в нашем отдельно взятом дворе... — разливалась весенним ручьём речь домкома, а с фотографии на стене молодая Склочнева строго смотрела на старую Склочневу, которая сидела тут и выбалтывала двум подозрительным «хули‑ ганам» всю свою, некогда засекреченную, биографию. — Ираида Варсонофьевна, — снова сказал папа тем же проникновенным голосом, — Миша сейчас записал весь ваш рассказ. Очень интересный, содержательный рассказ. Весьма поучительный для молодёжи. Просим вас в блок‑ ноте поставить подпись, что с ваших слов всё записано верно. Таков порядок, извините. — Да, да, конечно, — затрясла головой вахт-бабушка. — Я порядки знаю. Очки возьму только, в комнату схожу. — Возьмите мои, — сказал папа и стянул с переносицы свой, как он называл, «бинокль доцента». Склочнева надела очки на самый кончик носа и стала поверх них глядеть на мои записи, вчитываясь в каждую строчку! — Нужно подписать каждую страницу, — сказал папа. — Ещё раз простите. 44

— Не извиняйтесь, юноша, — сказала Склочнева, важно поджав намазюканные по случаю визита «коррес пондентов» губы, — раз надо, так надо. И она мельком просмотрела страниц двадцать, ставя на каждой свою закорючку. В блокнот я вложил и нашу до‑ веренность, которую Склочнева тоже завизировала. — По крайней мере, мимо Склочневой теперь мы можем ходить спокойно, — сказал я, когда мы вышли из её квартиры. С визой Склочневой мы пошли в ЖЭУ ставить печать. На нашей доверенности её ставить не хотели и требовали привести родителей. — Мой папа только что был у Ираиды Варсонофьевны. Или вы, — я старался говорить как можно увереннее и зна‑ чительнее, — хотите сказать, что такой ответственный и бдительный общественник, как Ираида Варсонофьевна, может подписать документ кому попало? Паспортистка ЖЭУ хмыкнула, пожала плечами, потом достала из ящика стола круглую печать, нежно подышала на неё и поставила штампик на нашу доверенность. — Пошлину платите в кассу, — сказала она. — Сто ру‑ блей. — Не вопрос, — сказал папа.

ГЛАВА 5

О роли

музыки в жизни папы

ткуда деньги? — спросил я папу, когда мы получили заветную справку и вышли из ЖЭУ почти свобод‑ ными четвероклассниками. — Так это, — сказал папа, — кошелёк‑то, слава богу, на месте остался. Не уменьшился даже. Хорошо, что я его во двор не взял, а дома в комоде оставил. — Это хорошо, — ответил я. — Деньги нам, скорее всего, ещё пригодятся. Не у мамы же их просить. — Если что, — сказал папа, — у меня ещё есть немного. Зарплата недавно была. Последняя, наверное… — грустно вздохнул он. — Слушай, а тебя не хватятся? В институте? — спросил я. — Ё‑ка-лэ-мэ-нэ!!! — схватился за голову папа. — У меня же сегодня с утра лекция по русскому фольклору у иностранных студентов!!! А в конце я хотел им про‑ верочную работу на дом дать! Это же международный скандал — преподаватель на лекцию не явился! Так, — начал 47

он обшаривать свои карманы, — мо‑ бильник всё равно от‑ ключён. А, — махнул рукой папа в отча‑ янии. — Точно уволят! Поехали, может быть, ещё успеем! — Куда поехали? Какой «поехали»? — схватил я папу за рукав. — Ты забыл, что ли? — Ах, да-да-да, — ещё сильнее занервничал папа. — Что делать, Мишка? — Давай дадим телеграмму декану. — Какую ещё телеграмму? — Папа чуть не плакал и почти рвал волосы на своей одиннадцатилетней голове, которая ещё вчера была тридцативосьмилетней. На папиной кафедре было много желающих преподавать фольклор в группе иностранных студентов, но именно папа прошёл там какой‑то внутренний конкурс, презентацию для которого он готовил недели три. Даже на это время с ноут буком на дачу уехал. — Дом как почувствовал, что хозяина нет, — говорила тогда мама. — Сразу расслабился и рассыпаться начал. Вчера на кухне розетка из стены прямо выпала, сегодня у табу‑ ретки сразу две ножки отломились. И замок ещё вчера сло‑ мался. Ведь давно отцу говорила: смажь замок, а то заедает. Некогда ему было, а мне теперь замок меняй. 48

— Ну, какую телеграмму… — Вот такую, к примеру: «Связи получением наслед‑ ства вынужден срочно выехать Монголию». — Ни за что, — твёрдым голосом сказал папа. — Опять Монголия! Так нагло врать начальству я не умею. — Чёрт с тобою, — ответил я. — Напиши проще: «Се‑ мейным обстоятельствам прошу отпуск свой счёт две не‑ дели. Тчк». — Две недели! — Папа снова схватился за остатки волос. — Чтобы я пробыл в этом смешном тельце целых две недели!!! Ну ни фига себе. Как папу корёжит, оказывается. Я же живу почти в таком же смешном тельце уже целых один‑ надцать лет, и ничего. — Я! Не могу! Быть! Мальчиком! — кричал папа, стоя на детской площадке. — Потому что этого не может быть! Я был уже мальчиком и не хочу снова туда возвращаться!!! Мишка, сынок, скажи, что я вчера пил? Я был очень пьяный, да? — Папа уже чуть не плакал. — Чай ты пил. Две чашки. Больше не успел, на улицу нас потащил. — Я не хочу снова быть мальчиком, — папа стал отсту‑ пать от меня назад, размахивая руками и тряся головой. — Наверняка это всё ваши компьютерные штучки! Ну, скажи, скажи, что так бывает — надеваешь шлем, берёшь в руки штурвал, и ты уже не ты, а какой‑нибудь универсальный солдат? Это ты, ты подсадил меня на все эти ваши тупые компьютерные войнушки! Признавайся!!! 49

И тут я не удержался. Я взял и вмазал папе прямо в глаз. Прямо по очкам. Папа от неожиданности сел на землю, снял свой треснувший «бинокль доцента» и уставился на меня: — Ах, ты так, — сказал он вдруг тихо, схватил меня за ноги и повалил на землю. Мы катались по площадке, как две змеи, свившиеся в клубок. Папа лягал меня ногой, я вы‑ ворачивал ему запястье. Потом мы поменялись: я лягал, а он выворачивал. А потом папа как‑то хитро вывернулся, сел мне на спину и заломил руку. — Самбо! — торжествующе сказал папа. — Сколько лет прошло, а ручки‑то помнят… — Слезь! — придушенно крикнул я. — А то хуже будет! — Кому хуже будет? — спросил папа, который чув‑ ствовал себя победителем. — Маме жаловаться побежишь? — Слезь сейчас же. — Я снова попытался достать папу пяткой. — А дома поговорим. В этот момент я почувствовал, что какая‑то сила вдруг стала приподнимать папу, сидящего на мне, а папа пре‑ кратил издавать победные вопли и замолчал. — Что здесь происходит, я вас спрашиваю? — раздался грозный мужской голос. Я перевернулся на спину и увидел, что папу за шкирку, как какого‑нибудь котёнка, держит одной рукой наш участковый Невзыграйло. Невзыграйло был очень высокого роста, всегда ходил «по форме». Говорят, что он раньше служил в спецназе и ездил в «горячие точки», а потом попросился на более спо‑ койную службу. Невзыграйло был такой огромный, а в руке у него болтался маленький папа. Выглядело это очень смешно. 50

— Что за драка? — повторил Невзыграйло. — Это не драка, — пискнул папа, — это выяснение от‑ ношений. — Я, конечно, слышал, — сказал участковый, — что может быть выяснение отношений без драки, но пока та‑ кого не встречал. Чего не поделили, орлы? — Мы не орлы, — пискнул папа, — орлы не мы. Как вы смеете! Я взрослый человек, предъявите документы! — Нет, это ты предъяви документы, взрослый че‑ ловек, — сказал густым басом Невзыграйло. — Почему одни, без родителей? — Я всё сейчас объясню. — И папа стал трепыхаться в могучей длани участкового, пытаясь дотянуться до кар‑ мана, где лежала тетрадка. Ну нет. Только не это. Правда, и только правда — это хорошо, конечно. Но сейчас всё, что угодно, кроме правды. И я перестал смеяться. Я вскочил на ноги и стал спасать папу. — Товарищ Невзыграйло, тут такое дело, — затараторил я. — Пять минут назад в ЖЭУ нам выдали справку, вот, — и я показал участковому бумажку, — и мы теперь можем одни, без родителей, ходить на занятия в кружки. И вот мы туда и шли как раз. Но па… то есть Боря, брат, хотел пойти на бухучёт, а я — на мат анализ. А справка‑то одна. Копию‑то ещё не сделали, не успели. И вот мы решали, кто пойдёт домой, а кто со справкой на матанализ. А потом у нас в пять синхронный перевод и ещё домра… 51

— Домра? — спросил вдруг суровый Невзыграйло, светлея лицом. — В ДК? У Зои Кондратьевны? — Ага, — сказал я, ни сном ни духом не ведая, кто такая Зоя Кондратьевна. — Привет ей передавайте от ученика Стёпы Невзы‑ грайло, — сказал участковый и разжал руку, в которой держал обмякшего папу. Освобождённый папа рухнул на землю, как подкошенный. — Нá свои очки, — сказал я, протягивая папе растоп‑ танный в пылу драки «бинокль». — Не надо, — сказал папа, потирая разные ушибленные места. — Ты же без них не видишь… — Уже вижу. Ты мне, Мишенька, зрение‑то кулаком и вправил. Не ожидал я такого от родного сына, не ожидал… — Мужские истерики, — сказал я, — никого ещё до добра не доводили. — Что?! — снова начал вскипать папа. — Хорош уже. Пойдём, охладимся, — и я кивнул на ларёк с мороженым в соседнем дворе. Ковыряя палочкой в стаканчике с мороженым, я спросил у папы: — Ну, давай выкладывай, что там у тебя за история? Что там такого ужасного произошло в твоём детстве? По‑ чему ты так сильно не хочешь быть снова мальчиком? Есть в этом, конечно, свои минусы, но ведь и плюсы тоже есть. — Ну да, есть, — хмуро поддакнул папа. — Ты на работу, к примеру, можешь теперь не ходить… 52

— Угу, — папа нахмурился ещё сильнее. — По-моему, быть мальчиком — не так уж и плохо, — сказал я. — Я вот, например, даже рад, что ты у меня те‑ перь… такой. Я сто лет ни с кем не дрался. А тут вот раз, и… Само, правда, так получилось. Но ведь здорово же, когда есть с кем подраться и поговорить. Я тебе дам на ро‑ ликах своих покататься, у тебя же не было их… тогда. — Не было, — подтвердил папа. — Ну так чего киснешь? — подбодрил его я. — Побудешь немного мальчиком, а потом, если найдём способ, снова станешь папой. А даже если и не найдём… Если не найдём, я поговорю с мамой, останешься жить у нас в любом случае. — Нет, — сказал папа, — если не найдём, я не смогу сидеть на шее у мамы. Я уйду скитаться. Или подделаю до‑ кументы и поступлю в суворовское училище. — Ну и всё‑таки, — спросил я, — что там такого, в твоём детстве, произошло, что ты сейчас не хочешь хоть немного снова побыть мальчиком? Папа помолчал, раздумывая, стоит ли посвящать меня в тайны своего тёмного прошлого. Но потом всё же решил ничего от сына не утаивать, сам же вчера каялся в том, что не разговаривает со мной по душам. — В шестом классе, — начал папа, — произошла одна очень дурацкая история. Очень глупая… — Ты продолжай, — приободрил его я. — Я всё пойму. — Наш шестой «А» как‑то сорвал урок музыки. — Ну, в общем‑то, обычное дело… — поддакнул я. Но папа так странно на меня посмотрел, что я поспешил 53

поправиться: — Может, и не совсем обычное, но ничего сверхъестественного в этом нет. — Да, я тоже так думаю, — вздохнул папа. — Но иногда из‑за каких‑то глупостей меняется вся жизнь. На уроке му‑ зыки мы разучивали одну песню. Не знаю, как так вышло, но только когда Марина Петровна давала нам команду петь, мы все начинали мычать. — Мычать? — спросил я. — Всем классом? — Ну да. Мы думали, что это очень смешно. Марина Петровна сначала просила нас утихомириться, взывала к нашей совести. Потом стала вызывать нас к доске, чтобы мы пели по одному. Тот, кого вызывали, пел, куда ему де‑ ваться, а все остальные мычали. Потом вообще начались форменные безобразия — все стали толкаться, галдеть, сту‑ чать стульями. Марина Петровна колотила по клавишам как можно сильнее и грозила нам всевозможными карами за срыв урока. Но вот прозвенел звонок с урока, и все ки‑ нулись к выходу. Но у двери Марина Петровна оказалась раньше нас. Она распахнула свои широкие объятья, и не‑ сколько человек с ходу врезались в её бюст, обтянутый кримпленовым пиджаком. Объятия музычки захлопнулись, поймав пятерых хулиганов. «Петров, Иванов, Николаев, Си‑ доров и Борис Свершов, — объявила Марина Петровна, — вы отправляетесь домой за родителями! Немедленно!» — Ого, — сказал я. — Серьёзный, хотя и вполне пред‑ сказуемый оборот. — Иванов привёл старшего брата. Петров сказал, что у него дома только бабушка, которой очень трудно ходить. 54

Хотя все знали, что бабушка у Петрова на раз догоняет уходящий от остановки автобус. Николаев вообще никого не привёл, просто ушёл домой, и всё. Сидоров сказал, что у него сегодня соревнования по шахматам, где он будет бороться за честь школы. «Ты бы лучше за свою честь боролся», — сказала ему Марина Петровна и отпустила с миром. Мне же соврать было нечего, мама была в отпуске и уехала отдыхать по профсоюзной путёвке в Ленинград, а к папе я с такими вопросами соваться не решился. И я остался в школе мая‑ чить на лестнице. Вечером Марина Петровна, увидев меня, спросила: «Свершов, ты почему ещё здесь? Где родители? Ну, иди домой, не ночевать же тебе в школе. Завтра разберёмся». — Ну, не так уж и плохо для тебя закончилась эта история… — сказал я. — Да в том‑то и дело, — вздохнул папа, — что с этого всё и началось. После уроков Петров, Иванов, Сидоров и Николаев собрались на школьном стадионе и давай хва‑ статься, как они ловко провели музычку. И ждали, что скоро к ним выйду и я, и расскажу, с помощью какого вранья мне удалось избежать наказания. А я не вышел. Я остался на лестнице. И они решили, что я их там закладываю, сдаю, предаю — в общем, любезничаю с нашей музыкантшей, из‑ ворачиваюсь и говорю: «Да это не я, это всё они, я просто первый побежал…» И ведь не докажешь потом, что такого не было! — воскликнул папа. — Раз уж они тебе друзья, то могли бы и доверять то‑ варищу… — начал я, кажется, понимать весь ужас папиной ситуации. 55

— Да в том‑то и дело, что не друзья. Ну, то есть, как контрольную списывать, так, конечно, друзья. А как чего другое — так какие уж тут друзья… — вздохнул папа. — И дальше что? — А дальше я пошёл домой. С надеждой, что музычка всё забудет и к следующему уроку — а музыка у нас была только раз в неделю — ничего не вспомнит. Возле подъ‑ езда на лавочке сидела соседка — бабушка-общественница, вроде нашей Склочневой. «Борис, — сурово сказала она, поджав губы, — тут твои приятели стену в подъезде из‑ мазали. Много-о-о про тебя интересного написали. Быстро домой за тряпкой, стену отмывать!» — Вот гады! — Папу было действительно очень жалко. — На стене возле лифта, хорошо, что не краской, а мелом было написано: «Борька Свершов, ты дурак, козёл и предатель! В школе можешь больше не появляться. Ты знаешь, что бывает с предателями и подлыми трусами! Смерть предателю!» — А ты что? — А я начал рукавом стирать эти несправедливые слова и от обиды закусил губу, чтобы не расплакаться. Шершавая стена больно царапала ладонь, со двора в открытую дверь подъезда заглядывала соседка и покрикивала: «Ходют тут всякие, по подъездам гадят! Ещё обижаются, когда им за‑ мечания делают!» И, как бы я ни сдерживал слёзы, я всё равно расплакался. Приду завтра, думал я, всё им объясню, они же ничего не знают! 56

— И что было завтра? — Я как будто сам стоял в том подъезде рядом с папой и стирал ладонью эти ненавистные колючие буквы. — На следующий день никто со мной в школе не раз‑ говаривал. Мне объявили бойкот. В раздевалке в карман пальто положили воздушный шарик с водой. Когда я по‑ пытался его достать, шарик лопнул, и я шёл домой в мо‑ кром пальто. Со мной никто не хотел сидеть ни в столовой, ни в классе. Девочки тоже не хотели со мной дружить. Я просил родителей избавить меня от такого позора и пе‑ ревести в другую школу, но они не согласились. — А ты им рассказал почему? — Папа сказал, что мужчина должен решать свои про‑ блемы сам, какими бы они ни были. — И долго так продолжалось? — Ну, в школе... Я хотел быстрее стать взрослым, чтобы самому решать, как мне жить и где учиться. Окончив де‑ вятый класс, я забрал свой аттестат о неполном среднем об‑ разовании и отнёс его в другую школу. Мама узнала об этом только в октябре, когда пришла пора идти на родительское собрание в новую школу, ей классный руководитель позво‑ нила. Мама рассердилась, а потом обиделась. Сказала, что я скрыл от неё, что я не доверяю ей. Короче, дома был скандал. — Но ты же пытался ей сказать! — Теперь ты понимаешь, почему я не хочу снова быть мальчиком? — спросил меня папа, ковыряя своё моро‑ женое, которого он не съел ни капельки. — Теперь понимаю, — вздохнул я.