Тайны прошлого настоящее. Книга 3 by David Rose

Ф.Ф.Ф.

Книга 3

Научиться учиться каждое мгновенье означает научиться изменяться и совершенствоваться *** Ни одно положение или закон в жизни государства не может быть безопасным и ни одно достижение этой страны не может быть постоянным, если они не построены на истине и справедливости

Все, что написано, было написано до нас

Ф.Ф.Ф.

Книга 3

Автор выражает благодарность и сердечную признательность: •

Всем людям, которые помогли мне в работе над этой книгой, – всем моим учителям и наставникам, без которых у меня в жизни не состоялось бы ничего

•

Особую благодарность автор выражает своему духовному учителю – Председателю Совета муфтиев России муфтию шейху Равилю Гайнутдину

•

Роману Фаизову и его супруге – филологу из Франции Кати Фаизовой

•

Студии Free Design за всю ту работу, которую они сделали ради меня

•

Кандидату филологических наук Аделе Гайнутдиновой за консультации к каждой моей работе

•

Редактору Али-Вячеславу Сергеевичу Полосину

•

Поэтам Ренату Харису, Наилю Ишмухаметову, Ренату Абянову, от которых исходит источник вдохновения для всех моих работ

•

И, конечно, всем-всем, кто подставлял, подставляет и, надеюсь, будет подставлять свое надежное плечо в наше непростое время

•

Искренне благодарен тем, кто верит, не боится и просит только у Всевышнего: «Утверждаю устами и твердо верю в это душой»

СПРАВЕДЛИВОСТЬ — СИЛА

Спеша, неумолимо мчится время, Сурова и безжалостна судьба. До наших дней дошла святая притча, Прошедшая сквозь долгие века. Давным-давно, гласит нам то преданье, Когда еще сон джиннов не исчез, Царь Тамерлан огромным царством правил, Всевышним был он послан нам с небес.

Изучение истории возвращает нам былые времена. Сколько бы времени ни утекло, но споры, радости и беды ушедших эпох внезапно врываются в день сегодняшний. Мы же мучительно ищем ответы на вопросы, которые были заданы столетия тому назад. В мае 1399 года великий Тамерлан вернулся в свою страну Мавераннахр

из похода в Западную Индию. Там он разгромил город Дели, дошел до Ганга и с богатой добычей возвратился в столицу империи – Самарканд. Империя Великого Хромца была воистину огромна: на западе она простиралась до Босфора и Александрии, на юге – до Индии, на севере войска эмира доходили до Руси, а на востоке граничили с бескрайними степями, пустынями и горами Восточного Туркестана. Центрами научной и богословской мысли средневекового Востока считались самые крупные города Мавераннахра: Самарканд и Бухара. Там сосредоточились лучшие преподаватели, учебные заведения и мечети. Знаменитая библиотека Савон ал-Хикмат («Хранилище мудрости») располагалась

в Бухаре. В ту пору прошло всего десять лет со дня смерти шейха Бахауддина Накшбанди – основателя знаменитого суфийского братства. Древний город свято чтил память о знаменитом суфии – поэте и воине Кул Гали, которого называли сеидом (потомком Пророка) и сердцем татарского народа. А мостовые хранили звук шагов великого ИбнСины, известного в Европе как Авиценна. Знание и веру здесь всегда окружали особые почет и внимание. Властелин мира почитал и любил беседовать с сеидами, богословами и дервишами. И даже повелел похоронить себя у ног одного из почитаемых сеидов того времени. Высшим духовенством и учеными Тимур был объявлен защитником и поборником религии посланника Мухаммеда. В каждый город огромной империи был

назначен духовный наставник – устаз – для научения мусульман Корану, для объяснения основ веры и воспитания молодежи в духе истинного ислама. Однажды пришел к Тимуру глава всех ученых, старейший устаз Мавераннахра и шейх-уль-ислам всей империи Мир-Саид Барака. Это был старик с длинной, до пояса, седой бородой, всегда тщательно расчесанной и умащенной благовониями. Злые языки говорили, что все свои знания (а их было – что звезд на ночном небосклоне) мудрый старец прятал именно в волосах своей роскошной бороды. – Слава Аллаху, Господу миров! Привет и благословение господину посланных, владыке нашему Мухаммеду! Аллах да благословит великие достоин-

ства твои, о Тимур, и да приветствует приветом вечным, длящимся до судного дня! – ученый преклонил колени перед высоким троном Тимура. – Во имя Аллаха, милостивого и милосердного! Что привело тебя ко мне, о Мир-Саид? – великий Хромец кивнул головой, и два богатыря помогли старцу подняться с колен. Мир-Саид вздохнул, чуть пожевав сухими и тонкими, словно ниточки, губами, и медленно проговорил: – Стар я стал и немощен. Болезни одолевают дряхлое тело мое. Чувствую, что скоро предстану перед Аллахом, великим, высоким, а потому не сердись на меня, о Щит ислама, за слова мои дерзостные…

– Говори, учитель, все исполню, чего бы ни попросил! – О, милости твоей прошу! Отпусти ты меня на покой, избери из главных устазов десяти вилайетов достойнейшего из достойных, дабы предостерегать верующих от запрещенных законом дел, заботиться об их образовании и воспитании молодежи в духе богобоязненности и почитании старших… Задумчиво потер лоб Тимур рукой своей, и невольно залюбовался МирСаид мужественной красотой лица великого завоевателя. «Сколько разных черт соединилось в нем, – мелькнуло в голове верховного устаза. – Отчаянная смелость и хитрость воина, звериная жестокость и готовность к милосердию, жажда справедливости

и стремление повелевать! Да, он истинный, прирожденный господин, посланный нам по воле Аллаха!» – Помню, помню, учитель. Ты в прошлую нашу встречу говорил мне, что власть, не опирающаяся на религию и законы, не сохранит свою силу на долгое время, что подобна она нагому человеку, который заставляет других при встрече с ним опускать глаза, не внушая никакого уважения к себе. Так?.. – Так, великий и высокодостойный эмир, – согласился Мир-Саид. – А еще можно сравнить такую власть с домом, не имеющим ни крыши, ни ограды. С домом, в который может проникнуть самый презренный человек, – помолчав, продолжил

Тамерлан. – Первое правило, которое заняло место в моем сердце, – это распространение религии и уважение закона Мухаммеда. Я распространял в мире ислам, этот кодекс Превосходнейшего из смертных. Я сделал из него украшение моей империи. Но держава моя велика и обширна, многие народы живут в ней, разные веры исповедующие. Верховный устаз должен быть человеком, способным проявлять терпимость ко всем моим подданным, независимо от того, какую религию они исповедуют. Кроме того, он должен быть выдающимся богословом и ученым. Может, ты назовешь мне такого?.. – О великий и могущественный эмир Тимур! Ты герой века, я – всего лишь человек, а людям свойственно ошибаться. Как могу я взять на себя такую смелость?

А кроме того… – тут Мир-Саид замешкался, словно раздумывая, говорить или не говорить великому правителю то, что сильно волновало его, но, собравшись с духом, продолжил: – А кроме того, вижу я, что много среди устазов людей знающих, глубоко образованных… – Но это же хорошо, Мир-Саид! Это ведь твоя заслуга! – Да, да, конечно, но… – Тебя что-то настораживает? – Ты, как всегда, прав, великий эмир! Меня очень настораживает то, что среди знающих и весьма образованных людей встречаются, к сожалению, порочные и злые. Если бы они не касались дела воспитания молодых, то, возмож-

но, это было бы не так страшно. Но им поручено созидание юных душ, а это, на мой взгляд, должны делать те, кто, прежде всего, сам чист душой, кто является примером личного благочестия. – Укажи мне этих нечестивцев! – громко воскликнул Повелитель Планет. Грустно покачал седой головой старик и ответил: – Прошу тебя, брось свой внимательный и прозорливый взгляд на главных устазов всех десяти вилайетов твоей могучей державы, испытай их и назови того, кому сможешь смело доверить души и сердца молодого поколения. Сдержанно кивнул головой Тамерлан и промолвил:

– Вот тебе мое решение: сразу после праздника Жертвоприношения я приказываю главным устазам собраться в моем парадном шатре. И тебя, многомудрый Мир-Саид, я приглашаю на это заседание моего дивана. Вот там я и посмотрю на них, и послушаю. А после посоветуемся, кого назначить. Если же не сможешь быть там сам, то дай мне какой-нибудь знак. Ну, хотя бы вот эту монету пускай передаст мне тот, кого бы ты хотел видеть на своем месте. И Тамерлан протянул Мир-Саиду золотой динар. Тяжелые веки опустились на глаза правителя, а правая рука чуть шевелилась. – Прежде чем расстаться, – обратился «Счастливое сочетание звезд»

к Сеиду, – открой мне одну свою тайну, устаз. – Какую? – удивился старец. – Несколько лет назад мы шли походом на Индию, и путь наш шел через страну афгани. Ты же, как истинный духовный предводитель, сопровождал и вдохновлял нас во всех трудностях. Помнишь, там нас встретило большое племя пуштунов? Мы желали видеть их нашими союзниками, но предложить это самим означало изменить моим правилам. Встать под мои знамена – это честь, считал я. Тогда я посоветовался с тобой, а ты предложил разделить с ними ужин и дать им достойный прием. А еще ты сказал, что утром они сами будут умолять, чтобы мы позволили им к нам присоединиться.

– Да, вспоминаю, – улыбнулся МирСаид. – Ты дал им достойный и щедрый прием после пятничной молитвы, а они, стоя на коленях, просили милости твоей, чтобы ты взял их с собой. – Вот именно, умоляли, устаз! Но только не из-за пышного приема, а после того, как ты прочитал проповедь. Ты указал каждому из них: кто он, чем занимается, какие у него достоинства, какие слабости и пороки. Не только афганцы, но и я сам был потрясен, как ты, великий устаз, зная людей всего одну ночь, рассказал о каждом то, чего не знал даже их предводитель. Они и решили идти со мной потому, что уверовали: меня сопровождает настоящий провидец. А не идти рядом со святым значит

прогневить Всевышнего, так сказал мне их вождь. Они сражались как львы, а то, что они знали свою страну, предопределило нашу победу. Получается, именно ты прославил меня. Так объясни же, учитель, что это было? Чудо? Откровение? – Никакого чуда не было, защитник правоверных, – вздохнул Мир-Саид, – я всю ночь наблюдал за нашими гостями: как, где и с кем они отдыхают. Какие наши воины подружились с ними. И когда все пришли на утреннюю молитву, я знал о гостях почти все. Ведь я видел, с кем из наших воинов они отдыхали и вместе пришли на намаз. А я хорошо знаю слабости и достоинства своих прихожан. Например, Ильхам любит лошадей, значит, с ним – почитающие скакунов. А вот Гусман

много раз согрешал тем, что пил вино, значит, с ним те, кто нарушает запрет Пророка. Омар любит книги, а превыше всего Коран, значит, вместе ним такие же любители просвещения. Ничто так не сближает, как общие пороки, общие слабости, общие добродетели и общие интересы. – Я горд тем, что ты мой учитель, Мир-Саид. Горд, что имел честь называться твоим учеником, – тепло обнял старца Тимур, – но все же, устаз, признайся, ты что-то задумал? Я вижу, что ты хочешь казаться больным, но твой умный взгляд, живая мысль и твой образ жизни, когда утром после молитвы ты целый час делаешь «китайские» упражнения, укрепляющие тело, говорят совсем о другом. Что-то здесь не так, а что, не могу понять...

– От тебя ничего не скроешь. Ты не только железный, но и хорошо осведомленный правитель, – улыбнулся устаз. – А как иначе? Ты мой духовный наставник, и ты знаешь, для меня ты больше, чем мои родные. Я это делаю лишь для того, чтобы ты ни в чем не нуждался, а ты, как назло, никогда ни о чем меня не просишь для себя. – Я могу просить только у Бога. – Позволь поинтересоваться, почтеннейший, о чем можешь ты его просить? – Однажды я попросил, чтобы Бог забрал мою гордыню, и Бог ответил: «нет», он сказал, что гордыню нельзя отобрать. От нее можно только отказаться.

Я попросил, чтобы Бог исцелил моего прикованного к постели сына, и Бог ответил: «Нет». Он сказал, что испытания рождают терпение. А терпение нельзя дать, его можно лишь родить самому. Я попросил, чтобы Бог подарил мне счастье, и Бог ответил: «Нет». Он сказал, что дарует только благословение, а буду ли я счастлив, зависит от меня. Я попросил, чтобы Бог берег меня от боли, и Бог ответил: «Нет». Он сказал, что страдание уводит человека от мирских забот и приближает к Нему. Я попросил, чтобы Бог послал мне духовный рост, но Бог ответил: «Нет». Он сказал, что дух должен вырасти сам, а Он лишь будет обрезать на мне, как

на лозе, лишние ветви, чтобы я принес больше плода. Я попросил сил, и Бог послал мне испытание, чтобы закалить меня и сделать меня сильнее. Я попросил мудрости, и Бог задал мне вопросы, чтобы научить меня думать. Я попросил мужества, и Бог послал мне опасности. Я попросил любви, и Бог привел ко мне тех, кто нуждался в моей по мощи. Я попросил средства, и Бог ниспослал мне щедрого правителя в твоем лице – и я ни в чем больше не нуждался.

Я не получил ничего из того, что просил, но я получил все, что мне было нужно. Аллах внял моим молитвам. И поэтому, чувствуя конец своего жизненного пути, несколько лет я хотел бы посвятить науке и созерцанию. Тимур старался поймать каждое слово наставника, а когда тот закончил свое повествование, громыхнул своим голосом: – Будь по-твоему, устаз! – потом еще раз пристально посмотрел на старика и тихо продолжил: – Не хочется так скоро расставаться. На прощание, как раньше, расскажи мне какую-нибудь притчу. – Хорошо, – ответил мудрец и расположился напротив Повелителя Планет.

– В некоей стране жил султан, и был у него наместник, который управлял большим городом в его царстве. И так хорошо было это правление, что во всем городе трудно было найти хотя бы одного несчастного человека. Этот наместник творил щедрую милостыню из царской казны: строил храмы, поощрял ученых мужей, одевал нищих, голодных насыщал и много лет никого в обиду не давал. Однажды придворные донесли султану, что наместник отказывается давать деньги на очередной военный поход. Хотя главу того города все любят, казна, бывшая в его распоряжении, почти совсем растрачена. Рассердился султан, отправил растратчика в тюрьму и назначил время казни… Во дворце Тимура наступила мертвая тишина, эмир Самарканда был тем-

нее самой хмурой тучи. Шаги слуги, который принес вельможам чай, звучали как молот по наковальне. Мир-Саид отпил из пиалы несколько глотков и продолжил: – И вот однажды тот султан видел сон, будто пришел к нему ангел и повел в самый Рай. Пришли они в чудесный город, где стоят великолепные дворцы и дома. Подвел ангел султана к прекрасному дворцу, и увидел султан по надписи на воротах, что это прекрасное здание принадлежит ему. А рядом стоит еще один просторный, светлый дом, принадлежащий его наместнику. И говорит ангел: «Твой верный слуга приготовил тебе, властелину, место в Раю. Он построил этот дом из казны твоей, когда нагих одевал, убогих кор-

мил и поил, всем милостыню щедро творил, строил храмы. Он и себе выстроил дом здесь твоим добрым именем». И тут услышал султан чей-то мужской плач и мольбы, которые ему показались знакомыми. Ангел пригласил султана следовать за ним, и подошли они к вратам Рая. Там на коленях плакал мужчина, в котором султан узнал Хайруллу, богатого торговца из Булгарского царства. «В земной жизни он, – указал ангел на Хайруллу, – утверждал, что попадет в Рай потому, что давал много золота и говорил: «Я Хайрулла, я даю золото на храмы, я даю золото на учебу, я даю золото на праздники, я даю золото…». В общем, в Судный день Всевышний

решил, что ему незачем Рай, если он так любит золото, и вернул Хайрулле много крат больше золота, чем тот отрывал от себя. Хайрулла имел миллионы, а уделял нуждающимся крохи. Глупец! – продолжал ангел. – Он думал, что на Небесах не умеют считать…» Проснулся султан, и сразу… – Я все понял, устаз. Понял, как много это значит – творить добро искренне и от чистого сердца. – Железный Хромец прервал рассказ учителя, движением кисти подозвал визиря и приказал: – Нургали выпустить из темницы, назначить обратно правителем Бухары, подарить ему мой загородный дворец и лучшего скакуна. А в день назначенной казни казнить того, кто сподвиг меня на несправедливость.

– Будет исполнено, мой господин! – не поднимая головы, отчеканил визирь и удалился, оставив старца и правителя наедине. – И последнее, мой уважаемый мудрец. Дай совет, – мягким голосом проговорил Тимур. – Трех вещей жаждет моя душа. Первое – чтобы никто не совершал такого поступка, который бы я был не в силах простить. Второе желание – чтобы никогда не случалось так, чтобы я не смог удовлетворить просьбу того, кто ко мне обратится в нужде. Третье мое желание – чтобы я знал о дате своей смерти, хотя бы за месяц. Услышав это, Мир-Саид улыбнулся, и правитель спросил: – Почему ты улыбаешься?

– Как мне не улыбаться, если ты желаешь для себя Божьего звания. Смутился правитель и сказал: – Прошу тебя, пусть мои слова останутся в тайне, никому не разглашай их. Иначе меня не поймут... Они молча встали, обнялись, как обнимаются только отец и сын. Тимур проводил Мир-Саида до выхода из дворца, приказав доставить мудреца со всеми почестями до дома. ...Прошел месяц. Утопает в белом цветении яблонь и вишен древний Мавераннахр. Клонятся вниз белые, розовые и бордово-красные пионы, распускаются розы, тонкий аромат источает цветущий жасмин. Скоро, скоро день

жертвоприношения – веселый праздник Курбан-байрам. Как только были убраны праздничные столы, настал день, и все главные устазы державы Тимура собрались рядом с шатром великого эмира. Убеленные сединами шейхи, немногословные мужи, молодые люди, превосходящие познаниями и крепостью веры многих стариков, – все стоят и ждут, когда их пригласят на заседание дивана. А в шатре сыновья, внуки и родственники Тамерлана заняли места рядом с троном так, словно звезды окружили полную луну. Потомки Пророка, судьи, ученые, богословы, старцы и вельможи разместились возле трона. Тимур приказал пригласить устазов в шатер. И вошли десять знатоков Ко-

рана, низко склонив свои головы перед троном великого правителя. Визирь, сопровождающий их, выступил вперед: – Во имя Аллаха, милостивого и милосердного! Силою Аллаха Всевышнего и благодатями веры мусульманской! Вот десять лучших учителей и воспитателей молодых – выбери лучшего, о великий и высокодостойный эмир, и назови его нам! – А где же верховный устаз державы? Где Мир-Саид? Почему он не почтил своим присутствием наше собрание? Глубоко вздохнул визирь и сказал, что болен Мир-Саид. Третий день ничего не ест и не пьет, видимо, скоро предстанет перед Аллахом.

Печаль опустилась на лик Тамерлана. Помолчав, обратился он к десяти приглашенным устазам: – Ну что же, на все воля Аллаха! Я хочу услышать толкование одной притчи, что недавно поведал мне мудрец. Слушайте же! Один пастух пас в горах коз. Вдруг начался сильный дождь, и, увидев пещеру, он загнал туда свое стадо. Но в пещере оказалось несколько диких коз. Пастух решил покормить их, подумав, что прибьются они к его стаду. Но корма было мало, поэтому пастух отдал его целиком диким козам, считая, что свои козы все равно никуда не денутся. Сладостно стало от мысли той пастуху, и с нетерпением ждал он окончания дождя. И велико было его удивление, когда, выйдя из пещеры,

он увидел, что домашние козы прибились к стаду диких и убежали в горы. Объясните же, почему так произошло? Задумались устазы. Стоят, перешептываются. И вышел тут вперед главный устаз Багдада, худой и высокий Казган, и говорит: – Если будет позволено мне слово молвить, то думается, что домашние козы, встретив вольных, затосковали о свободе. Поэтому и не нашел никого пастух. Следующим выступил вперед главный устаз Ширвана – круглый, как мячик, Хусейн: – Козы покинули пастуха потому, что его охватила жадность, а жадность – один из самых мерзких пороков. Он по-

кормил их не потому, что пожалел, а потому, что захотел их молока, шерсти и мяса. Его поступок направляла корысть. Душа пастуха затуманилась, он позабыл вознести молитву Всевышнему и был наказан за это. Снова чуть качнулась голова великого правителя. Следующим был великий устаз Дели – седой, как лунь, Сальдур. Он низко поклонился и так начал свою речь: – О великий и могущественный Тимур! Поразмыслив над притчей твоей, я думаю, что пастух тот предал своих коз, накормив чужих, а их оставив голодными. Дикие козы, увидев такое отношение, могли подумать, что если и они станут домашними, то в следующий раз пастух так же обойдется и с ними. Поэтому они покинули и пещеру, и пасту-

ха того неразумного. А домашние козы ушли от жадного хозяина в поисках корма к другому пастуху. Я полагаю, что так происходит у тех учителей, что в поисках новых учеников забывают свои прямые обязанности перед старыми учениками. В результате они рискуют остаться вообще без учеников. А еще так бывает и у некоторых устазов, которые забывают, что главная обязанность их – это распространение религии и утверждение законов Мухаммеда, прежде всего среди правоверных. И тут, дерзко вскинув голову, выступил вперед Абдулла, главный устаз Гиляна. Это был молодой, красивый и очень честолюбивый человек. – О Щит Ислама! Уши мои горят от стыда, слушая столь глупые речи!

Конечно же, пастуху следовало покормить своих коз, дав диким козам лишь возможность почувствовать запах пищи. Вот тогда бы никто не убежал! Если бы была твоя воля назначить меня верховным устазом твоей страны, то… Тут Абдулла замолчал и упал ниц перед троном Тамерлана, но правитель дал знак, чтобы он продолжал. – …то я бы привел в повиновение те дикие народы, что не еще не приняли ислам, дав им чуть вдохнуть дивный аромат, исходящий от страниц Корана! И знаний, и красноречия у меня довольно! Я поставил бы дело воспитания молодежи на самый высокий уровень! – А что до этого мешало тебе?

– Старик этот, Мир-Саид. Одряхлел совсем и ничего не понимает! Он требует терпимости к тем, кто пребывает во тьме и не озарен светом истинного ислама. Слава Аллаху, что ты решил поменять его! – Кто еще такого мнения? – спросил безразличным тоном Тамерлан. Наступила тишина, которую прервал Джелал-эд-Дин, совсем недавно назначенный главным устазом Хорасана. По возрасту он самый молодой среди собравшихся. Но, несмотря на это, слава его как богослова давно вышла за пределы империи Тимура. – Позвольте, мой господин?.. Правитель молча кивнул головой.

– Эту историю я слышал, когда мы были в долгом походе против Тохтамыша в Кавказских горах. Мы гнались за тохтамышевым темником Казанчи, а он с остатками войска уходил от нас к Тереку. Во время короткой стоянки я подошел к одной палатке, где ютились шедшие с нами армяне, а священник, бывший в их числе, рассказывал такую историю: «Жили на острове три пустынника, имевшие у себя икону Святой Троицы. И поскольку люди они были простые, необразованные, то молились перед этой иконой не иначе как придуманной ими самими молитвой: «Трое вас и трое нас!». Вот однажды приплыли к их острову путешественники. Старцы стали про-

сить, чтобы они научили их молиться. Путешественники стали учить их молитве «Отче наш» и некоторым другим. А выучив, поплыли дальше по морю на своем корабле. Но, отплыв недалеко от берега, они вдруг увидели, что старцы бегут за ними по воде и кричат: «Подождите, мы забыли вашу молитву!». Увидев их ходящими по водам, путешественники изумились и сказали: «Молитесь как умеете, потому что Всевышний один, а веры и пути к нему могут быть разные». Именно так учил и меня мой великий учитель Мир-Саид. Для Аллаха дорога любая молитва от чистого сердца – утверждаю это устами и твердо верю в это душой, – закончил свою речь Джелал-эд-Дин.

– От чистого сердца… – задумчиво повторил Тамерлан, и вновь наступила оглушающая тишина. – Можно я тоже скажу? – встал бого слов из Сирии по имени Али. – Однажды двое путников заблудились в пустыне. Они уже чуть не умирали от голода и жажды, как вдруг оказались перед высокой стеной. Из-за нее были слышны шум водопада и пение птиц. Взглянув вверх, путники увидели свисающие из-за стены ветви деревьев с сытными плодами. Один из путников быстро перебрался через стену и скрылся из вида. Другой же вернулся в пустыню, чтобы помочь другим заблудившимся найти дорогу к прекрасному оазису. Вот этот другой и есть Мир-Саид. Он лучший среди нас, повелитель, и нет здесь равных ему, а уж тем более тех, кто бы мог его заменить.

Вспыхнули зеленым огнем глаза Тамерлана. Чуть махнул он рукой визирю, и тот объявил перерыв в заседании дивана до следующего дня. Вышли устазы из шатра Тамерлана. Солнце уже садилось, но не спешили расходиться ученые мужи. Обступили они Абдуллу и стали стыдить его. Джелал-эд-Дин подошел совсем близко к ухмыляющемуся Абдулле и проговорил, глядя ему в глаза: – О Абдулла! Я уважал тебя и много лет считал своим другом! Объясни мне, во имя Аллаха, отчего ты так недоброжелателен к тому, кто учил и тебя, и меня, кто привел тебя за руку и посадил среди знатных людей, кто делил с тобой кров, очаг и глоток воды? Разве не Мир-Саид выручал тебя много

раз, спасая твою семью и тебя самого в трудные годы? Разве не он помог тебе обрести знания и увидеть мир другими глазами?.. Абдулла усмехнулся и разразился гневной отповедью: – Это было давно и это не его заслуги! Все это – милость Аллаха, он и спрашивать будет! При чем тут старец этот?! И не тебе стыдить меня! Сейчас каждый сам за себя. Можно подумать, что ты не хочешь стать верховным устазом империи. Хочешь! Еще как хочешь! Только я об этом прямо и честно говорю, а ты шуршишь в траве, словно уж. Шуршишь и завидуешь мне, что почтил меня, а не тебя особым вниманием великий правитель, да продлит Аллах его дни!

Джелал-эд-Дин не ожидал такого ответа и растерялся. Молча пожал плечами и пошел прочь. Всю ночь глаз не сомкнул Джелал-эдДин, а наутро пришел в дом Мир-Саида. Войдя в комнату, где лежал мудрец, он молча опустился на колени перед узким и жестким ложем его. Мир-Саид открыл глаза. Джелал-эд-Дин, увидев это, почувствовал, как спазм сдавил ему горло, а на глаза навернулись слезы. – Ну-ну, перестань, – тихо прошелестел старик, – лучше скажи, кого выбрали верховным устазом… – О мой учитель, Повелитель Планет объявил перерыв на один день. А еще визирь сказал, что ты заболел…

– Видишь ли, дорогой Джелал-эд-Дин, в моем возрасте это случается. А о чем у вас речь шла на собрании? – Великий Тимур попросил пояснить одну притчу. Странная такая притча, про коз… – Про коз? Не о том ли, как пастух накормил диких коз, полагая, что приручит их, а своих, домашних, оставил голодать?.. – Да. Именно эта. А откуда тебе, учитель, это ведомо? Ведь тебя не было... Хитро улыбнулся Мир-Саид, и Дже лал-эд-Дин понял, у какого мудреца услышал эту притчу великий Тимур. – Ну а что ты думаешь об этом? – спросил старик любимого ученика.

Джелал-эд-Дин начал свое объяснение издалека, с обязанностей и ответственности каждого руководителя, с того примера, который показывал Тимур, и уже только потом перешел к козам и пастуху. Довольная улыбка осветила бледное лицо Мир-Саида. – Правильный ответ. Наконец-то! И завтра ты, Джелал-эд-Дин, произнесешь это перед лицом Повелителя Планет. Слышишь? Я приказываю это сделать. – Как преданный и покорный сын я повинуюсь тебе, учитель… Но, еще раз внимательно взглянув на Джелал-эд-Дина, увидел мудрец, что глубокая печаль таится в черных глазах его.

– Тебя томит какой-то вопрос. Спрашивай, пока я могу говорить, – тихо прошептал Мир-Саид. Смутился Джелал-эд-Дин и, помолчав, проговорил: – Воистину ты, учитель, великий мудрец, видящий людей насквозь! И нет никого достойнее тебя. Но прошу тебя, разреши мои сомнения относительно одного человека. – Говори, чем смогу – помогу. И Джелал-эд-Дин поведал все старому учителю своему, но только имени нечестивого Абдуллы не назвал. Задумчиво гладил свою седую бороду старик, слушая Джелал-эд-Дина.

– Воистину больше всего в аду будет судей и священнослужителей, ибо не сравнится вина знающего и незнающего! – тихо произнес он. И, чуть помолчав, словно собирая последние силы, проговорил: – Все, что имеем мы, даровано нам по воле Всевышнего, и никто отобрать это не в силах. Любой человек может оказаться проводником воли Аллаха, и не так важно, каков он сам по себе: добр или зол, праведник или грешник. Главное, принимая помощь, знай, что это Всевышний послал ее тебе, а люди, через которых она дошла до тебя, – вестники Его воли. Поэтому к ним подобает относиться с уважением и благодарностью. Блажен тот, кто искренен, по своей воле творит добро, не ища для себя пользы или выгоды. Тот же, кто, словно бешеная собака, кусает руку,

протягивающую ему хлеб, предан будет геенне огненной, ибо неблагодарностью своей глубоко оскорбляет он Всевышнего. Голос старика стал совсем слабым, еле слышным. Чуть отдышавшись, он прошептал: – А у меня к тебе тоже ведь просьба будет… Удивился Джелал-эд-Дин, но виду не подал, а только ближе склонился к старику. – Хочу попросить тебя отдать долг одному человеку… – тихо сказал тот. – Какому человеку, учитель? И что это за долг?

Мир-Саид с трудом достал золотой динар. Руки его дрожали, но, посмотрев на ученика, он ясно и твердо сказал: – Отдай это Тимуру! Обещаешь? – Обещаю, – чуть выдохнул молодой устаз. – А теперь оставь меня. Что-то ус тал я… Склонился в низком поклоне Джелал-эд-Дин и, простившись с мудрецом, покинул дом его. Прошла ночь, и настало утро следующего дня. И вот снова собрались устазы в шатре Тамерлана. И вновь спрашивает Великий Хромец:

– Кто-нибудь может раскрыть смысл притчи? И вышел вперед Джелал-эд-Дин. – О великий и высокодостойный эмир! Мир тебе в тот день, когда ты родился, в тот день, когда ты скончаешься, и в тот день, когда будешь ты воскрешен к жизни! Кажется, я знаю смысл этой притчи… Заволновались все, кто был в шатре Тимура, устазы переглянулись, а лицо Абдуллы исказила презрительная ухмылка. С интересом взглянул на молодого устаза великий правитель: – Ну что же, говори!

Лицо Джелал-эд-Дина побледнело. Глубоко вздохнул он и на одном дыхании произнес свою речь: – Надежность и искренность – самые главные достоинства, по которым надо судить о человеке. Нужно заботиться сначала о близких и только потом думать, как помочь остальным. Козы, пришедшие с тем пастухом в пещеру, надеялись на него, так же, как люди надеются на своих правителей. Они, словно войско за полководцем, следовали за пастухом по лугам, вместе с ним проходили ущелья и переправы. Они дарили ему свою верность, надеясь, что он будет управлять ими по справедливости и будет по справедливости распределять свои дары. И главная причина, по которой разбежались козы, не в том, что они остались голодными,

ведь мудрый правитель должен уметь все объяснить и поддержать своих людей в трудную минуту. Главная причина в том, что пастух обманул их надежды. Он поступил несправедливо и отделил свои желания от желаний своих подопечных. Эта притча касается прежде всего тех, кому Аллах доверил власть над людьми. Наверное, поэтому ты, великий Тимур, и предложил ее нам. Каждый правитель ежечасно думает, как распорядиться доверенным ему богатством. Он обязан обладать мудростью, чтобы самый сложный выбор обращать на пользу своих подданных. Но горе ему, если он утратит доверие своих людей, ведь именно в нем он черпает свою силу. Все, кто был в шатре, замерли. Тягучее молчание, словно саван, обво-

лакивало каждого. Но вот наконец Тамерлан дал знак подойти ближе. Джелал-эд-Дин сделал несколько шагов к его трону. – Ты правильно понял смысл притчи! А теперь скажи мне, какой самый большой из смертных грехов? – Однажды дьявол решил распродать все орудия своего ремесла, – начал свой сказ молодой устаз. – Он выставил грехи на всеобщее обозрение. Рядом на одном прилавке красовались блестящий кинжал Зависти и тяжелый молот Гнева. На другой полке были выставлены лук Жадности, отравленные стрелы Вожделения и Ревности, смертоносные орудия Страха, Гордыни и Ненависти. Все они были снабжены ярлыками с названиями и ценой.

Но на самом почетном месте, отдельно от остальных инструментов, лежал маленький и неказистый на вид деревянный клинышек, на котором висел ярлык «Уныние». К всеобщему удивлению, этот нехитрый инструмент стоил дороже всех остальных вместе взятых. Один прохожий не удержался и спросил у дьявола, почему он так дорого оценил этот клинышек. Тот ответил: «Я действительно ценю его выше остальных, потому что на этот инструмент я могу смело положиться, если все остальные окажутся бессильны. Стоит вбить этот клинышек человеку в голову, как сразу находится работа и для всех остальных инструментов. – Дьявол с нежностью погладил деревянный клинышек и добавил: – На свете нет ничего смертоноснее уныния».

Уныние – вот что нельзя допускать в человеческое сознание, – закончил свой ответ молодой устаз. – Скажи, есть ли на свете лекарство, помогающее от грехов? – спросил его властелин. – Конечно есть, – уверенно ответил Джелал-эд-Дин. – Что это за лекарство? Рассказывай, не томи, как и из чего его приготовить? – Нужно взять корни духовного убожества, листья терпения, цветы смирения, сорвать с ветки молитву. Потом смешать все это в котле послушания, процедить через сито благих помыслов и поместить в горшок с чистой совестью. Затем залить слезами, окропить

любовью и разжечь пламя божественного желания. Когда все это как следует проварится, перелить в сосуд рассуждения. А после, как отведаешь лекарства, не забудь умыться покаянием – именно так можно избавиться от многих грехов. Еще ниже склонился молодой устаз Хорасана и, взглянув на правителя, протянул ему золотой динар: – Это Мир-Саид просил тебе передать, великий эмир. Вскинул голову великий правитель, но губы его тронула улыбка. Трижды хлопнул он в ладоши, и визирь откинул полог шатра. Все приглашенные на диван стали неспешно расходиться. Джелал-эд-Дин тоже хотел выйти, но Тамерлан приказал ему остаться. Дрожь

прошла по всему телу Джелал-эд-Дина, когда почувствовал он, как пронизывает его взгляд Железного Хромца. – Подойди ближе. Вот так, – сказал эмир. Молодой устаз ощутил, как в носу защипало, а соленая влага выступила на глазах. – Ты его ученик? – Да, Повелитель Планет… – Не называй меня так! Я тоже ученик Мир-Саида. – Ты?! – Да. А что тебя так удивляет? И, поверь, мне так же, как и тебе, горько отпускать его.

– На все воля Аллаха! – тихим эхом отозвался голос Джелал-эд-Дина. – Подойди ближе, присядь рядом со мной и поведай мне, как советник бы посоветовал правителю: что, потвоему, самое главное для государства? – Сказать правду или честно? – А есть ли между правдой и честной речью какая-нибудь разница? – удивился Тамерлан. – Конечно! Правда у каждой стороны своя, а честно – это когда человек говорит искренне, утверждает устами и твердо верит в сказанное душой. – Тогда я выбираю честную речь, слушаю.

– На севере нашего государства жил один правитель. У него не было наследника, и он решил кого-нибудь усыновить. Он приказал своему советнику открыть ворота и пустить во дворец всех, кто захочет стать наследником престола. При этом распорядился приготовить пир, бассейн с благовониями, пригласить во дворец артистов и музыкантов. Правителю хотелось, чтобы каждый приходил к нему свежим, отдохнувшим и хорошо накормленным: тогда ему будет легче выбрать сына. Ворота открылись, и во дворец пришли многие из тех, кто жил в этом городе. Люди принимали ванны и плескались в бассейне, кто-то припрятывал в карман пузырьки с благовониями, чтобы унести с собой. Когда пришло время обедать, горожане стали укладывать еду в корзины,

чтобы было чем поужинать дома. Затем наступило время музыки и танцев, которые продолжались до самой ночи. Пришла ночь, и правитель спросил: «Что случилось? Почему ко мне никто не явился?». Советник ответил: «Ваше величество, мы сами ничего не можем понять. Мы открыли ворота и дали людям все, что было велено. Но люди разошлись по домам и унесли с собой то, что набрали во дворце». А случилось то, что часто бывает: на пути к цели сама цель оказалась забытой. Самое главное для государства, чтобы у правителя и его народа была одна цель и она была понятна каждому жителю страны. Тогда это государство

будет процветать и может стать образцом для других государств. А счастье народа и процветание – цель любого государства, – закончил свой рассказ молодой устаз. – Тебе нет и сорока лет, для богослова это младенческий возраст, но слова твои запали мне в душу. А скажи, не научился ли ты предсказывать будущее? – Я получил хорошие знания от своего наставника, в том числе и о том, как заглядывать в будущее и в прошлое. – Может, поделишься хотя бы частью того, что знаешь? – Если объяснять коротко, мой повелитель, то нужно просто научиться читать знаки, ниспосланные Всевышним.

Но самое трудное в этой науке – это вовремя их различать и правильно расшифровывать. Здесь не должно быть места для самообмана и лести, как для окружающих, так и для себя. – А теперь, верховный устаз империи, иди и помни, что написано на нашем флаге: «Сила в справедливости!». Иди и помни, что путь праведника сопровождает зависть себялюбцев. Блажен тот, кто по доброй воле и во имя Милосердного ведет заблудших сквозь мрак, ибо он хранит братьев своих и находит потерянных детей своих! Иди, Джелал-эдДин – верховный устаз, иди и храни народ мой в чистоте веры мусульманской. Джелал-эд-Дин вышел из шатра великого эмира, и его встречали люди, жаждавшие получить наставление.

Х АЗАРИЯ

Я видел, как мирно журчащий родник Мыл желтые кости вельможных владык. Кто думал, что равных им нет под луной, Теперь здесь лежат вперемежку с землей. Кто в роскоши звонкой раскатывал пир, Пустыми глазницами смотрит на мир. И, как твой прижизненный сан ни высок, Ты здесь превратишься в сыпучий песок.

Больше тысячи лет назад в степях между Азовским и Каспийским морями процветало могущественное государство – Хазарский каганат. Недалеко от современного города Астрахань, там, где Волга делает изгиб, была некогда его столица – город Итиль. Народы Волжской Булгарии, Северного Причерноморья, Крыма, Северного Кавказа входили в состав каганата. Воинственное племя

вятичей ежегодно платило ему дань, иной раз давали откупного и поляне. Просуществовав около трехсот лет, Хазарский каганат на удивление быстро распадается и исчезает со всех карт мировой истории. Кто же они такие – хазары? Откуда пришли? И почему так внезапно погрузились в пучины безвременья? Хазарский каганат возник в середине седьмого века нашей эры на западной окраине некогда могущественного Тюркского каганата. Хазары были одним из кочевых тюркских племен, пришедших сюда из Азии во времена Великого переселения народов. Построив города и неприступные крепости, хазары сохранили древние традиции – каждое лето большими семьями они отправлялись кочевать по прикаспийским степям.

Люди разных национальностей жили в каганате – тюрки, буртасы, булгары, сувары, черемисы, аланы, славяне. Но особенно много было евреев, оказавшихся в этих местах еще со времен ассирийского и вавилонского пленения. Жили дружно, ссор и разногласий не бывало, ибо изначально хазары весьма терпимо относились к иноплеменникам, признавая за ними право на свободный выбор веры. И даже суды были разные – христиан судили по христианским законам, мусульман – по законам ислама, евреев – по иудейским законам. Были суды и для язычников. Хазарские беки – местная знать – часто брали в жены девушек из еврейских семей, дети которых получали прямой доступ к управлению государством. Кроме того, в соответствии с Торой, они считались евреями.

Шли годы, и вот Великим каганом стал Ашин Х – молодой человек, жаждущий славы и мирового признания. Но как добыть их? Может, объявить кому-нибудь войну? Армянскому царству или какому-нибудь грузинскому княжеству, наконец? Мелко, мелко… Да и вряд ли он сможет затмить славу отца, Ашина IХ, великого завоевателя, удалыми набегами наводившего ужас и трепет на соседние племена. А если стать покровителем купцов, а?.. Но еще прадед, Ашин V, наладил торговлю с Византией, Арабским халифатом и Бухарой, куда и сегодня отплывают корабли, идут караваны, груженные медом, хлебом и драгоценными мехами, вывезенными из страны русов и Булгара. А что если заняться дипломатией, заслать послов, допустим, в Рим или там в Александрию?.. Но прежде, конечно, ко двору византий-

скому, дивану халифа багдадского, ну и, само собой разумеется, к королю франкскому. Пусть знают, что есть такой каган хазарский, Ашин Х! Однако посольства Ашина VIII неизменно возвращались обратно: и византийский император, и багдадский халиф, и даже франкский король не желали дружить с хазарским каганом. Торговать – пожалуйста. А дружить… ниже своего, видите ли, достоинства из одной чаши пить почитают. Обидно! Так что же остается ему? Крепко задумался Ашин Х, мрачнее тучи сидит на своем троне. Тут, мелко перебирая короткими кривыми ножками и постоянно кланяясь, приблизился к Великому кагану главный советник Илдей. – О Великий каган, твой отец, да будет благословенна память его, оказал

мне огромную честь, назначив своим советником. Позволь, о бездна мудрости, слово молвить недостойному рабу своему. – Слушаю тебя, Илдей, – проговорил Ашин Х, – но прежде чем ты откроешь рот, помни, что твой совет должен сделать меня знаменитым. Хочу, чтобы узнали о хазарском кагане все правители мира и… восхитились бы мною! И еще… я хочу, чтобы имя мое было увековечено, но увековечено както особо, не так, как это было с моими достославными предками. Ты понял меня, советник? – Я понял тебя, о мой могущественный повелитель. И я знаю, что надо сделать, чтобы мог ты горделиво взирать на багдадского халифа, чтобы

византийский император стал искать твоей дружбы, а король франков почтительно склонился пред тобой. Пронзительно глянул Ашин Х на Ил дея, и показалось советнику, что дьявольским огнем полыхнули узкие глаза правителя. – Ежели ты и вправду можешь на учить меня, как снискать славу и стать известным всему миру, то я прикажу вынести из казны моей целый сундук с червонным золотом. Низко склонился Илдей, но слова не вымолвил. Нахмурился каган. – Да, и еще. Я подарю тебе одежду со своего плеча, парчовую, искусно расшитую золотыми и серебряными нитями.

Еще ниже согнулся хитрый советник, но снова промолчал. Тогда правитель в бешенстве стукнул кулаком по ручке трона – и глубокая трещина хищной змейкой пробежала по всему престолу хазарских каганов. – Да говори же наконец! Знаю, знаю, чего ты добиваешься! Так и быть. Станешь главным визирем при мне! Упал на колени Илдей, ловя слюнявым ртом длань Ашина Х. Брезгливо отдернул тот руку и прикрикнул: – Ну же, главный визирь, говори теперь! – Разреши, о справедливый повелитель, покорному слуге твоему пригласить на нашу беседу верховного раввина, – не разгибая спины, сладко пропел визирь.

– Зачем тебе понадобился этот старец?.. Хотя, впрочем, если это надо для дела, то зови раввина! Хлопнул Илдей в ладоши, отворились резные двери, и в тронный зал медленно вошел глубокий старик с длинной белой бородой. Все лицо его было изрезано морщинами, но большие, черные, словно маслины, глаза влажно блестели. Почтительно склонился раввин перед великим каганом и, поглаживая бороду, тихо спросил: – Что угодно моему властителю? Ашин Х кивнул головой: – А ты все такой же, старый Шимон, только борода еще больше поседела.

– Да, годы идут. Я старею, а ты, каган, вижу, входишь в возраст мужчины. Беспокойно заерзал на троне Ашин, правой рукой незаметно коснувшись редких, упорно не желающих расти усов. – Вообще-то мы пригласили тебя, Шимон, на совет, – молвил он. Каган небрежно кивнул на Илдея: вот он, главный визирь, не может, как видишь, без тебя слово вымолвить. Шимон, не торопясь, повернул голову в сторону Илдея и внимательно на него посмотрел, словно только что увидел перед собой некую заморскую диковину. – Я почтительно слушаю тебя, советник.

Легкая судорога свела правую сторону лица Илдея, но уже через мгновение он, шумно сглотнув, почтительно произнес: – Дозволь напомнить, о великий каган, да пребудет на тебе благословение Бога Авраама, Исаака и Иакова… – Слушай, Илдей, не томи меня, говори, что хотел сказать, – чуть срываясь на фальцет, прикрикнул Ашин. – Да будет так по воле твоей, о мой храбрый и могущественный повелитель, – потирая влажные ладошки, начал главный визирь. – Дозволь напомнить тебе, что в нашем царствегосударстве многие народы живут... – Это я и без тебя знаю. Дальше-то что?

– …И все эти народы исповедуют разные веры. Помимо нашей веры – веры в истинного Бога Живого, Бога Яхве – есть те, кто верует в лжемессию Христа, в Аллаха с этим его Пророком Мухаммедом… Кустистые брови Шимона медленно поползли вверх, отчего высокий лоб старика стал напоминать лунный ландшафт, пересеченный глубокими оврагами. – А есть ведь и те, – продолжал Илдей, – кто поклоняется кумирам, глиняным божкам, которых возят с собой в чересседельной суме. Сказано же: «Не сотвори себе кумира!». Разве правильно все это терпеть? Поверь мне, о гроза и бич степей, и ты, верховный раввин, что сердце мое разрывается, когда вижу я все эти непорядки! А ведь Хазарии

для того, чтобы с ней считались другие государства, давным-давно надобно отыскать единую национальную идею. – Чего-чего отыскать? – прошептал с удивлением Ашин. – Национальную хазарскую идею, мой повелитель. Идеологию, так сказать, объединяющую нацию. Илдей еще быстрее стал потирать свои лапки. Ашину даже показалось, что какая-то белая слизь стекает между ладоней визиря. – И где же ты предлагаешь мне ее, эту самую идею национальную, искать? – Да в том-то и дело, о океан мудрости, что искать ничего не надо.

– Погоди, погоди! Что-то ты тут путаешь нас с верховным раввином, проговорил Ашин, с мольбой взглянув на Шимона. Но тот только тихо шелестел сухими губами и, казалось, вовсе даже не слушал Илдея. – Не нужно ничего искать. Все уже есть. – визирь поднял голову и, чуть усмехнувшись, отвесил низкий поклон в сторону Шимона. – Всего-то и надобно объявить, допустим, с завтрашнего дня, что главной – я подчеркиваю, главной – верой в хазарском каганате становится исключительно вера в Бога отцов наших – Яхве! Верховный раввин скрестил на груди руки – длинные, морщинистые пальцы чуть вздрагивали.

– Но это приведет к недовольству среди христиан и мусульман. Да и тем, кого ты язычниками называешь, вряд ли придется по нраву, – растерялся Ашин. – Их меньше, чем нас! И потом, разве не ты, мой могучий правитель, хотел признания и известности? Так докажи всему миру, что сейчас на земле, после гибели Храма Иерусалимского, только в Хазарии сохраняется истинная вера, что именно мы, хазары, Богом избранная нация, любимый народ Его, а?.. Как сказано у пророка Иеремии: «Я буду Богом всем племенам Израилевым, а они будут Моим народом». Ты беспокоишься о христианах и мусульманах, о язычниках печалишься! Ну, покапризничают чуток, ну, поломаются, да и свыкнутся. Их место – у самого края стола твоего! Зато сколько

избранных окажется рядом! Какое объединение нации! Какой трудовой подъем! Какое духовное возрождение! Не только вся Хазария, но и весь мир должен будет пропеть тебе, о Великий каган, осанну! Да, да! Придут и поклонятся прямо в ноги, прямо в ноги! И византийский император, и багдадский халиф, и король надменных франков! Наша вера – старейшая: и христианство, и мусульманство из Талмуда вылупились! К концу речи в уголках тонких синеватых губ Илдея пенилась слюна, а глаза горели, как у кота, загоняющего мышь в угол. – Да, чуть не забыл! И обязательно суд преобразовать надобно. Всенепременно! Что это за вольница та-

кая – христиане к своему судье идут, мусульмане – к своему, даже язычники поганые и те своих судей имеют! Непорядки! Я вот в прошлом году пытался судиться с христианином – ничего не добился! С мусульманином – ничего! А уж в суд языческий – не пошел, дабы не оскверниться окончательно! Суд должен быть один, если мы говорим о государстве, конечно. И он обязан находиться при синагоге! Укрепим государство, порядок наведем, национальную идею дадим – станем сильнее, нежели соседи наши! Их земли обширные и богатства несметные по воле Иеговы к нам перейдут! Расцвет и благоденствие Хазарии принесет религиозная реформа, и все раз и навсегда будут связывать ее с именем Великого кагана Ашина Х, с твоим именем, о мой славный повелитель! Какую

великую память ты о себе оставишь! С ней не сможет сравниться ни один из твоих наидостойнейших предков! Да будет благословенна их память! – Но среди моих телохранителей одни правоверные мусульмане, – задумчиво произнес Великий каган, – а чиновники, а купцы? Там вообще всего намешано! Каждой твари по паре. И христиане, и мусульмане, и иудеи. А товары к нам кто везет? Русы – язычники, булгары – язычники, печенеги – язычники… – Твои телохранители – сплошь наемники из Арабского халифата. Им дела ни до чего нет – главное, чтобы платили исправно да землями наделяли. Чиновничество? Какой прекрасный, изумительный повод реор-

ганизацию всей канцелярии каганата произвести! Иудей? – Милости просим! Не-ет? Как же так? Ай-яй-яй! Ты, Великий каган, да будет благословенно имя твое в потомстве твоем, оглянуться не успеешь, как чиновничество все – от больших столоначальников до самых масеньких – в очередь на обрезание встанет! Ножей не хватит – так страстно захотят иудеями стать! И еще подсматривать да подслушивать друг за другом будут – соблюдает ли сосед по кабинету субботу и какой длины пейсы у него! На все готовы ради карь еры! И купечество немногим лучше. Ты сначала попугай их: мол, отниму привилегии – они шуметь начнут, а ты одного-двух особо вздорных-то, особо надменных-то брось в темницу, товар и все добро их в казну забери. А тихим самым да ласковым кинь кусочек

махонький – счастливы будут туфли твои лобызать! И ведь тоже проситься в иудеи начнут, пожалуй… Но с них мы уже выкуп брать будем. За что? Ну-у, скажем, на золотые ножи для их же обрезания. Казну наполним доверху! – А ты что скажешь, верховный раввин? – спросил Ашин Х. – Ведь ты учил меня когда-то, и твое слово для меня дорого. – Да, было дело, учил тебя, Великий каган, – тихо начал старый Шимон, – и старался как мог отца тебе заменить после гибели его от рук хитроумных византийцев. И клятву давал ему воспитать тебя как истинного правителя, дабы всегда сохранял ты способность мыслить независимо, отличая думы добрые от дум коварных.

Произнеся последние слова, раввин пытливо глянул на Илдея. И показалось визирю, будто сам Адонай в душу его посмотрел, даже мурашки вдоль спины пробежали: а вдруг узнал чего, старый лис, а? Тогда конец, всенепременно конец ведь будет! Скор на расправу молодой каган, ох скор! И мелькнуло страшное видение перед внутренним взором Илдея – собственную голову на длинном шесте увидал вдруг. Да нет, нет же, не мог ничего знать этот старик! А Шимон между тем продолжал: – Славные предки твои строили наше государство так, чтобы любой человек, какого бы роду-племени он ни был, какому бы Богу ни поклонялся, а чувствовал бы себя здесь прежде все-

го частичкой единого народа хазарского. Дома себя ощущал, понимаешь, дома! Помнишь, Ашин, да не прогневайся на старика старого, что позволяю так называть тебя, помнишь, ты мальчишкой все просил меня растолковать смысл стиха из псалма: «Счастлив народ, знающий трубный зов! Они…» – Да-да, помню, – закивал головой Ашин Х и продолжил: – «...они ходят в свете лица Твоего, Господи!». Но ты так и не объяснил тогда мне значение этих слов. Почему? – Тогда время не пришло. А вот сегодня – в самый раз. Слушай же! Счастлив тот народ, в котором люди не зависят от вождей, жрецов и многомудрых политиков, но сами, заслышав трубный зов, идут на битву и, живота своего

не жалея, страну защищают от врагов лютых. Этот народ ходит в свете лица Твоего, Господи, и не дай Бог… – Верховный раввин хочет сказать, о мой дальновидный повелитель, – приторно улыбаясь, проворковал Илдей, – что вся слава принадлежит мертвым предкам твоим. Что тебе надобно лишь поддерживать, сохранять и ни в коем случае ничего нельзя менять. Естественная забота старости – лишь бы все было как было! Нахмурил брови седой Шимон: – Тебе, Илдей, терпения не хватает. Старшего по возрасту перебивать – суетность проявлять. А что может быть хуже суетного советника? Только суетный правитель. Так воздержимся

же от суеты, и наградой нам будет мудрость и покой души! На несколько мгновений в тронном зале повисла неловкая тишина. Ашин Х погрузился в мучительные размышления: с одной стороны, слушая Шимона, он вспомнил отца своего. Да, воин славный, но рядом с ним всегда находились могучие дружинники, а среди них и вправду ведь разных верований люди-то были. Видно, не вера все-таки объединяла храброе воинство Ашина IХ. Не вера, а дух общности судьбы созидал из разноязыких племен народ единый! А какие победы одерживали над врагами! Из одного котла ведь ели и мусульманин, и иудей, и христианин! Иной раз и одной попоной укрывались. А братались как!

С другой стороны… С другой стороны, и визирь прав. Византия – христианская держава, халифат – мусульманская. Какого расцвета добились, какие почести принимают от послов зарубежных! Не сегодня завтра и русичи с булгарами веру новую себе изберут! Что делать? Кого слушать?.. Вязкое, холодное беспокойство охватило Илдея. Сосущим взглядом окинул он своих собеседников и подумал: «Надо было сначала все порешить с каганом, а потом уж юродивого старика этого приглашать да волю царскую ему объявлять! Дурак я, дурак… Эх! Неужели сорвется? Анастасий ведь со дня морского достанет!.. Нет выхода! Выхода нет! Если не уговорю кагана, то… Лучше не думать об этом! Так, без паники, спокойненько, тихонечко.

Думай, Илдей, думай! Подсюсюкнуть этому пророку дряхлому, что ли?..». – Да простит меня верховный раввин, ибо не гневается мудрость на неразумие, – сломался в пояснице визирь, – не хотел я обидеть столь почтенного человека, как ты, Шимон! Не о себе ведь пекусь – все дела государственные, все думы о народе многострадальном! Вот иной раз и увлечешься-то… Медленно кивнул головой раввин и, обращаясь к Ашину, возвысил свой голос: – Посмотри на любой народ, Великий каган, и ты увидишь среди него разных людей: мудрых и глупых, добрых и злых, щедрых и скупых. Хороший отец не скажет своим детям:

«Тебя люблю больше, а тебя – меньше»! Назовешь ли ты разумным хозяина, который посадит на своем поле пшеницу, рожь, чечевицу, а есть будет один только овес? Не уподобляйся глупому правителю, что некогда вырубил все деревья у реки, думая, что они забирают слишком много влаги. И что? Через три года пересохла полноводная река… Каждая религия – плоская грань многогранного диаманта, сверкающего в руках Бога. Стремительно вскочил со своего трона молодой правитель и заметался по залу, только полы парчового халата, словно крылья раненной птицы, захлопали. «Не-ет, по-хорошему, по-мирному, видно, не получится. Надо жалить!» –

подумал Илдей и мелко засеменил рядом с каганом, едва успевая за ним. – Дозволь слово наедине тебе вымолвить, о краса и гордость степей! – выдохнул Илдей, с трудом уворачиваясь от тяжелых шелковых кистей, что были нашиты на парчовые одежды кагана. – Что еще тебе? – гневно рявкнул Ашин. – Имею подозрение, что раввин не просто так ратует против твоей религиозной реформы… Реформы, которая сделает тебя, о царь царей, знаменитым, а Хазарию поставит в один ряд с великими государствами мира! – Говори, визирь, иначе снова советником станешь!

Передернуло Илдея, но, собрав си лы, он старался не отставать от яростного шага Ашина. Склонившись к самому плечу кагана, визирь зашипел прямо в ухо тому: – Мне стало доподлинно известно, что отец раввина был христианином, а дед – и того хуже: язычником, из полянских славян! Полагаю, что имеет он сношения с родичами своими! И еще. Вспомни, какие игрушки тебе дарил в детстве этот старик. – Что? Игрушки? Какие игрушки?.. А… – Ашин резко остановился, и визирь чуть не всем телом налетел на него, но тот сильной рукой отмел Илдея в сторону. Пасмурным взглядом из-под собольих бровей посмотрел он на раввина.

100

101

– Не знаю я, да и знать не желаю ничего о твоих предках, но ответь мне, во имя Всевышнего, почему ты дарил мне столь странные игрушки? Они были прекрасны, но столь хрупки, что, казалось, ломались еще до того, как я брал их в руки... я был маленький и часто плакал из-за этого. Почему, рабби? – Я знал, что пройдет несколько лет, – теплая улыбка осветила апостольское лицо старика, – и ты станешь Великим каганом. Судьбы многих людей окажутся в твоих руках, Ашин. А кто-то, возможно, подарит тебе и свое сердце. И я хотел, чтобы ты научился бережному обращению со столь бесценными дарами. А теперь позволь мне задать вопрос твоему ревностному советнику.

102

Каган безразлично махнул рукой и подошел к окну, из которого открывался удивительный вид на Желтый город, где проживали купцы и ремесленники, а дальше, в голубоватой вечерней дымке, текла широкая, полноводная река Итиль. – Ответь мне, Илдей, как разуметь слова Талмуда о том, что отец наш Авраам соблюдал все законы? Законы Всевышнего, которые еще не были занесены на скрижали Моисеем? – Я не совсем понимаю, о мудрый Шимон, почему ты спрашиваешь меня об этом, ведь из нас двоих рабби – ты, а не я, – чуть задыхаясь, выдохнул визирь. – Хотя… хотя я думаю, ответ прост: Авраам был праведником, по этому и жил в соответствии с законом.

103

– Ты прав, Илдей, Авраам воистину был праведником, ибо искренне любил Бога. Запомни, советник, то, что я тебе сейчас поведаю! Если ты намереваешься совершить поступок, но считаешь, что это может уменьшить твою любовь к Создателю, знай: это грех. Если ты чувствуешь, что деяние сие увеличит любовь к Богу, знай: твоя воля совпадает с Его волей. Именно так и поступал Авраам. Илдей ощутил, как холодная змея заползает к нему за шиворот и скользким своим телом вьется-обвивается вокруг живота. Снова судорога свела правую сторону лица. Опустил глаза визирь и в раздумье стал разглядывать массивный золотой перстень, что хищным красным камнем сиял на правой руке его. «Неужели догадался, прозорливец

104

ветхий, – со скоростью стрелы, пущенной из тяжелого хазарского лука, пронеслась мысль в его голове. – нельзя отпускать его! Живым отпускать нельзя…» И подошел визирь к Шимону, и поклонился, и припал влажным ртом своим к морщинистой старческой ладони. Почтительно удерживая руку его, Илдей незаметно повернул перстень с кровавым рубином, и открылся в перстне том черный ядовитый шип. Чуть поморщился, как от внезапного укола, раввин, но не отдернул руки. – Вот ты, Илдей, – мягко проговорил старик, – говоря о христианах, называешь Иисуса из Назарета лжемессией. Но ведь этим ты оскорбляешь чувства

105

людей, идущих к Богу Живому через Иисуса. Если они воздерживаются от греха, стремясь к наивысшей полноте любви к Богу, то они на истинном пути. То же и мусульмане. Запомните, главное – любить Бога, познавать Его, служить Ему всей душой своей. Внезапно сердце Шимона сжалось от пронзительной боли, казалось, что воткнули нож со многими ржавыми зазубринами и пилят, пилят бедное сердце его. Он схватился за грудь, покачнулся, но устоял на ногах. Илдей суетливо подскочил, хотел поддержать старика, но тот сделал знак не прикасаться к нему. Ашин резко отвернулся от окна. В глазах его мелькнули страх и удивление. Но Шимон перевел дыхание и срывающимся шепотом, смотря прямо на кагана, продолжал:

106

– И если для этого от правителя требуется терпимость – пусть проявит терпимость, ибо это – царские врата к благоденствию и процветанию державы его! Договорив это, Шимон стал медленно оседать на пол. Великий каган подхватил старика, а Илдей бросился к дверям, ведущим из тронного зала в приемную, и трижды хлопнул в ладоши. Набежали стражники, послали за придворным врачом, поднялась страшная суета. Больше всех бегал и суетился Илдей. Через час верховный раввин умер. ...Спустя месяц, в ночь накануне избрания нового верховного раввина, человек, замотанный шелковым шар-

107

фом так, что открытыми оставались только настороженные глаза, плыл в небольшой лодке по Итиль-реке. Два гребца – оба немые – дружно работали веслами. Плотный белый туман стелился над глубокой рекой. Унылая, в темных оспинах луна сочилась мутным светом. Плыли уже больше двух часов. Наконец лодка повернула вправо и почти сразу зашуршала днищем о песок. Человек махнул рукой, немые гребцы подхватили его и осторожно, шлепая босыми ногами по холодной воде, перенесли на берег небольшого острова. Он с опаской втянул трепещущими ноздрями воздух, что-то пробормотал и пошел вдоль берега к едва виднеющейся сквозь призрачное марево тумана хижине.

108

Там его уже ждали. У грубо сколоченного деревянного стола сидел тучный мужчина в просторной одежде византийского покроя. Большая свеча стояла в блюдце с оплывшим воском. – Что-то ты запаздываешь, Илдей, – неожиданно тонким мальчишеским голоском пискнул толстяк. – Да не прогневается господин мой Анастасий, ветер сегодня поднялся на Итиль-реке не попутный, вот и припозднился чуть, – ответил Илдей, низко склонясь. – Ты вот что, садись да образину свою размотай, а то не пойму я, может, кинжал прячешь в складках али перстенек свой рубиновый, – с брезгливостью сказал Анастасий.

109

– О, как мог ты, благодетель мой, подумать… – заканючил Илдей, но грек вдруг стукнул кулаком по столу так, что старые доски гулко застонали. – А почему бы мне так не думать? В твоем положении это был бы, возможно, самый естественный ход. Ну да ладно, давай ближе к делу. Что каган? Все еще в тоске пребывает? – Да, это так. Ашин все по старику убивается. Но я потихонечку да полегонечку его поворачиваю куда… – Да ты, олух царя небесного, еще две недели назад то же самое говорил! Или ты думаешь, я буду тут, в вашей Хазарии вшивой, еще три месяца сидеть? Меня в Булгаре ждут, в Киеве, Литве! Нет,

110

видно придется мне письмецо-то кагану подкинуть, как его родитель в иной мир с твоей, Илдей, помощью отошел… Побледнел визирь, сильная судорога внезапно стянула правую сторону лица его. И стало оно похоже на лица казненных предателей, чьи головы обычно выставлялись на длинных шестах при входе во дворец Великого кагана. – Пощади, Анастасий, – только и мог прошептать он, – завтра избрание верховного раввина… – Да? И что дальше? Как ты вообще думаешь выпутаться из всего этого? – полные красные губы грека дрогнули в саркастической ухмылке. – Я все улажу: избран будет Мардохей.

111

– Это какой такой Мардохей?.. Не тот ли Мардохей, которого ты поймал недавно на казнокрадстве? – Да, мой повелитель, тот. Анастасий задумался. Пухлые руки его, унизанные кольцами, сложились вместе на большом, круглом, словно мяч, животе. – Так Мардохей этот, – рассуждал вслух грек, – совсем ручным должен быть. А?.. Ведь о его грешках только мы с тобой знаем! Так? – Именно поэтому, клянусь тебе, станет он завтра верховным раввином, и спустя всего несколько дней Хазария примет иудейство как главную религию каганата. Ведь ты этого хочешь,

112

о благодетель мой, – ласково проблеял Илдей, ловя взгляд Анастасия. – Хорошо! Уговорил ты меня. Поверю тебе, но, смотри мне, в последний раз! Порывшись в складках своего просторного одеяния, грек вытащил увесистый кожаный кошель и, подержав его в правой руке, словно взвешивая, швырнул визирю. Илдей бросился целовать полы одежды грека, пропахшие потом, благовониями и несвежей рыбой. Перестав наконец ползать по немытому полу, визирь встал и, возведя мерклые глаза свои на Анастасия, выдохнул: – Дозволь спросить тебя, о мудрейший из мудрых, почему ты столь упорно добиваешься этого? Зачем тебе,

113

просвещенному византийскому царе дворцу, Хазария наша? Грек, погрузившись в свои мысли и на мгновение забыв о присутствии визиря, вздрогнул от звука его голоса. – Зачем?! О как ты глуп, Илдей! Я посланник византийского императора! Неужели ты думаешь, что нам, византийцам, хотелось бы иметь сильное государство в своем, можно сказать, мягком подбрюшии? Делая многонациональный Хазарский каганат исключительно иудейским, принижая другие религии, мы завязываем такой клубок противоречий, который ни один каган не сможет разрешить… без нас, разумеется! А мы, византийцы, будем потихонечку так дергать за ниточки – в своих, разумеется, интересах.

114

Внимательно взглянув на Илдея, Анастасий тоненько захихикал: – да тебе-то какое дело до Хазарии? Ты сам какого роду-племени? Молчишь? А я напомню: из печенежского ты племени, из рода... – тут уж грек, открыв рот, откровенно хохотал: – ...из рода Барсука! Так что молчи, подкидыш! Если бы не я, где бы ты был сейчас? А? Знал бы Великий каган, кого он визирем-то сделал! Скрипнул зубами визирь, но еще ниже опустил голову, чтобы не заметил толстый грек, как змеится злорадная улыбка на мокрых губах его: «Пусть я и подкидыш, пусть дикий печенег, зато – мужчина, не то что ты, евнух сальный!». Садясь в лодку, Илдей вдруг почувствовал сильнейшее жжение в груди.

115

Он задыхался – так могла жечь только ярая ненависть. Судорога болезненно кривила лицо. Отплыв на середину Итиль-реки, он не выдержал, вскочил и закричал истошно, с надрывом, так, что сама душа заклокотала в гортани: – Ненавижу! Византийца ненавижу, кагана ненавижу, Шимона ненавижу! Себя ненавижу! А всех больше Тебя ненавижу! Слышишь, Бог?! Тьфу на Тебя! Да будьте вы все прокляты! Тьфу, тьфу, тьфу! Проклятья, смешиваясь с ядовитой слюной, тонули в утреннем тумане, что белым саваном покрыл Илдея вместе с его немыми гребцами. Спустя час лодка незаметно причалила в зарослях камыша чуть ниже

116

Желтого города. Начиналось утро. Утро, в которое Хазария сделает первый шаг к своей гибели. ...Хазария приняла иудейство в качестве государственной религии. Некоторое время еще сохранялись остатки терпимости по отношению к другим вероисповеданиям, но потом и они исчезли. Так случилось, что это событие совпало с эпохой расцвета посреднической торговли, которая постепенно превращала некогда воинственный и могучий каганат в одну большую таможенную заставу на водных путях по Северному Донцу, Дону, Керченскому проливу и Волге. Хазария постепенно дряхлела, теряя волю к жизни. А в 965 году киевский князь Свято слав прошел через весь Хазарский ка-

117

ганат, как нож проходит сквозь топленое масло. Пал славный город Итиль, затем древняя столица Хазарии – город Семендер, штурмом была взята грозная крепость Семикара. Уже чувствовался в ночных ветрах соленый запах Сурожского (Азовского) моря, где стояли крепости Тмутаракань и Корчев (Керчь). И тут происходит событие, которое можно считать историческим приговором Хазарии: жители этих крепостей не стали сражаться с русами, потому как увидели в молодом князеязычнике освободителя от опостылевших хазар с их государственным иудейством. Говорят, что один из хазарских военачальников, взятых в плен русами, все повторял странные слова: «Счастлив народ, знающий трубный зов! Они ходят в свете лица Твоего, Господи…».

118

119

Фарисов Фарит Фарисович Кандидат юридических наук. Член Союза писателей РФ. Автор пенталогии «Тайны татарского народа», книги «Тайны нахского народа», книг «Тайны прошлого настоящее», многих статей и публикаций на тему «Национальная безопасность», о межнациональных и межконфессиональных отношениях. Советник Председателя Совета муфтиев России муфтия шейха Равиля Гайнутдина. Председатель попечительского комитета Совета муфтиев России. Председатель комитета по делам молодежи Татарской культурнонациональной автономии Москвы.

120

Является членом экспертного совета Объединенного комитета Совета Федерации и Совета Законодателей по межнациональному и межконфессиональному взаимодействию. Мастер спорта Российской Федерации. Возглавляет кафедру физическо го и патриотического воспитания в Московском исламском универси тете. В 2000–2005 годах был советником Президента Чеченской Республики Ахмада-хаджи Кадырова, исполнял обязанности руководителя территориального управления Министерства имущественных отношений по Чеченской Республике. В 2007–2011 годах являлся советником Председателя Совета Федерации Федерального Собрания Российской Федерации.

121

В книге использованы материалы из библиотек городов Ташкент, Стамбул, Тегеран, Казань, Москва, Лейпциг и сети Интернет, а также использован иллюстративный материал отдела рукописей и редких книг научной библиотеки им. Н.И. Лобачевского Казанского (Приволжского) федерального университета. В книгу вошли записи устных рассказов, переводы классических преданий, отрывки из публикаций советских и зарубежных авторов, материалов самиздата: – «Дзенское искусство побеждать». Антология малых форм китайской литературы. Перевод С. Сепинадля; – А.А. Долин, Г.В. Попов. «Кэмпо – традиция воинских искусств». Вы можете прислать нам свои пожелания и жизненные истории: ak-au@mail.ru Подписано в печать 10.05.2012. Формат 115×165, тираж 10 000 экз. В розницу книги можно приобрести: Москва, Выползов пер., 7, Соборная мечеть, книжный магазин Казань, ул. Газовая, 19, Исламский государственный университет

www.farisov.ru

2012