Я знаю, что я ничего не знаю
№ 9 (21) | сентябрь 2013
исторический журнал для всех
Формула
Шумахера
Мечта попутчика Сергей Бунтман
В 1967 году заведующему отделом науки ЦК КПСС Сергею Трапезникову исполнялось пятьдесят пять лет. Давний сподвижник Брежнева вполне мог рассчитывать на подарок. А мечтал этот человек, как ни странно, стать собственным подчиненным.
Сергей Трапезников, 1970-е годы
В
разветвленной и довольно запутанной системе управления наукой отдел ЦК, который возглавлял Сергей Трапезников, занимал верхушечное место. Он курировал саму Академию наук СССР, назначение на высшие научные должности, решал, участвовать или не участвовать академикам и членкорам в международных конференциях, проводить или не проводить исследования. Интриги, грызня, подсиживания, милость и немилость — вот тот научно-идеологический бульон, который густо замешивал Трапезников. А если учесть, что отдел занимался еще и вузами, можно представить себе, как ученое сообщество любило Сергея Павловича. Его боялись, ненавидели, умасливали, часто старались обходить на свой
сентябрь 2013
страх и риск. В его ведение не входило то, что было связано с обороной и космосом, да и мирные науки тоже не были ему полностью подвластны. Вот, например, история СССР и история КПСС курировались отделом Трапезникова, а международное рабочее движение подчинялось секретарю ЦК Борису Пономареву. Тоже пространство для маневра, повод для ревности и подковерной драки. При этом Пономарев слыл врагом культа личности, и, как полагали, именно он отговорил Брежнева реабилитировать Сталина. Трапезников же имел устойчивую репутацию консерватора, ретрограда и даже «главного неосталиниста», каковым его считал Рой Медведев, работавший тогда в системе Академии педагогических наук. Он даже настоял на том, чтобы Андрей Сахаров посвятил Трапезникову отдельный пассаж в работе «Размышления о прогрессе, мирном сосуществовании и интеллектуальной свободе», написанной в 1968 году. Скорее всего, Рой Медведев сильно преувеличил роль завотделом науки. Трапезников был «серый», но вовсе не кардинал. Впоследствии Сахаров снабдил переиздание своей работы при-
мечанием, в котором отказался от демонизации Сергея Павловича. В своих воспоминаниях Андрей Дмитриевич описывает свою первую и последнюю встречу с Трапезниковым. В 1970 году Сахарова вызвали на Старую площадь, угостили чаем и провели с ним беседу. Мирно и отечески Трапезников рассказывал о том, что демократизация нужна, но неспешная, так как у страны и партии есть много других, неотложных задач. Поговорили и о ста-
Андрей Сахаров, 1973 год
39
Academia
Мстислав Келдыш (справа) на вручении Леониду Брежневу Золотой Звезды Героя Социалистического Труда. 1961 год
линизме, с которым, как утверждал Сергей Павлович, покончено: партия осудила культ личности. А сам он, Трапезников, никакой не сталинист. Он чудом избежал репрессий, будучи секретарем одного из райкомов. Пролежал в больнице из-за тяжелой травмы спины. А травма та была получена при весьма любопытных обстоятельствах. В начале тридцатых комсомолец Трапезников был мобилизован на борьбу с саранчой в Поволжье. Ехали они с товарищами на машине, и на полном ходу раскрылась дверца. Трапезников вылетел на дорогу и сильно повредил спину. Так он сам рассказывал академику Сахарову, а Леонид Млечин пишет, что трапезниковские клевреты всем говорили, что шеф был ранен на войне. Но важно не это, а то,
40
кто сидел за рулем той злополучной машины. Старший товарищ, Леонид Ильич Брежнев. Будущий генсек раненого не забыл, а когда стал первым секретарем ЦК Компартии Молдавии, взял к себе и довел до поста директора республиканской Высшей партшколы. Обосновавшись в Москве, Леонид Ильич перевел в столицу свою команду, в которой, наряду с Черненко, Щелоковым и Цвигуном, состоял и Трапезников,
его, Борис Пономарев, еще при Хрущеве стал действительным членом Академии наук. Научной «амуниции» завотделом явно не хватало. Историк по образованию, доктор наук, он всю жизнь фактически переиздавал одну и ту же работу об аграрной политике большевиков и коллективизации, приводя ее в соответствие с текущим моментом, вставляя и убирая, например, имя Сталина. Но в 1967 году сам Леонид Ильич рекомендовал Академии наук избрать Трапезникова членом-корреспондентом. По идее, научное руководство должно было обеспечить избрание. «Общественники», зубры советской и партийной истории, одобрили кандидатуру, но тут возмутились вольнолюбивые «естественники» и математики. Игорь
За рулем злополучной машины сидел Леонид Ильич Брежнев ставший помощником Брежнева. А после смещения Хрущева он возглавил научный отдел ЦК. Так вот, Сергей Трапезников очень хотел стать академиком, хотя бы членкором, тем более что соперник
дилетант №9 (21)
Строптивая Академия Выборы в Академию наук всегда были важным рычагом воздействия власти на научное сообщество. В ноябре 1925 года решением Политбюро ЦК ВКП(б) была создана комиссия «для связи и наблюдения за работой Академии наук». А в 1927 году комиссии была поручена подготовка и проведение выборов новых академиков. Она подготовила списки кандидатов в академики, включавшие три категории: «1) Члены ВКП(б); 2) Кандидаты ближе к нам; 3) Кандидаты приемлемые». 23 марта 1928 года Политбюро ЦК ВКП(б) утвердило проект постановления комиссии, в котором, в частности, говорилось: «Признать необходимым подготовку почвы среди более близких к нам академиков для проведения намеченных кандидатов <...>. Признать необходимым, чтобы один из вице-президентов Академии наук был абсолютно советским человеком <...>». Академия тогда была беспартийным учреждением: из 1158 ее членов в ВКП(б) состояли всего 16 человек. Было решено усилить влияние партии, предложив включить в состав академии восемь коммунистов — Бухарина, Губкина, Кржижановского, Покровского, Рязанова, Деборина, Лукина и Фриче. На общем собрании 12 января 1928 года действительными членами академии стали лишь пятеро из них, причем Бухарин, Губкин и Кржижановский — с перевесом в один голос. Деборина, Лукина и Фриче забаллотировали. В Президиуме Академии началась паника, а в печати — истерия по поводу «буржуазного выпада» против советской власти. В газетах появились требования «реорганизовать академию наук», «провести там тщательную политическую проверку» и опубликовать политические характеристики академиков, где прямо говорилось бы об их «контрреволюционном прошлом». В конце января Академия наук ходатайствовала «о разрешении ей, в отступление от действующего Устава, произвести перебаллотировку товарищей Деборина, Лукина и Фриче». Президент Академии Александр Карпинский, избранный на этот пост еще в 1916 году, охарактеризовал ситуацию так: «Наше положение хуже каторжного». Вопрос рассматривался на Политбюро ВКП(б), просьбу удовлетворили. 13 февраля 1929 года все трое стали действительными членами АН. Из избранных в 1929 году 42 академиков в годы сталинских репрессий погибли Бухарин, Вавилов, Надсон, Рязанов, Самойлович, Лукин. Умерли ранее, но, несомненно, оказались бы в числе репрессированных Фриче и Покровский, не вернулся из-за границы и уцелел Чичибабин, застрелился в 1940 году Рождественский. Из восьми членов ВКП(б), избрание которых вызвало такие бурные события, выжили только Кржижановский и Губкин и проходивший под рубрикой «ближе к нам» Деборин. Юрий Кривоносов
сентябрь 2013
Тамм открыто заявил, что у Трапезникова нет никаких научных заслуг. И несмотря на давление, уговоры и взывания к «здравому смыслу», общее собрание академии не дало Трапезникову необходимых двух третей голосов. Президент Келдыш, говорят, похолодел от ужаса, и уговоры возобновились. В конце концов пошли на компромисс: поставить на голосование три кандидатуры, не набравшие двух третей, но преодолевшие пятидесятипроцентный барьер. Собрались на следующий день и снова с треском прокатили Трапезникова. Ожидаемые репрессии не последовали. Академик Сахаров рассказывал по этому поводу изумительную байку. Перепуганный Келдыш звонит Брежневу и рассказывает, как не было выполнено задание партии и правительства. На что генсек спокойно отвечает: «Ну и что? Я ведь тоже не академик». Но Трапезников не оставил попыток войти в научный ареопаг и в 1976 году, уже при президентстве академика Александрова, он все же стал членом-корреспондентом в обмен на клятвенное обещание никогда не баллотироваться в действительные члены. Не прошло и трех лет, как, вопреки договоренности, фамилия Трапезникова снова появляется в повестке дня. Его рекомендуют монстры партийной истории академики Нарочницкий и Минц. Они отмечают несомненные научные заслуги Сергея Павловича и особенно хвалят разросшийся до двухтомника труд по аграрной политике большевиков. Но общее собрание все помнит и Трапезникова не избирает. А в 1982-м умирает Леонид Ильич, и вскоре Сергей Павлович покидает аппарат ЦК, а в 1984-м и наш бренный мир. Помощник Брежнева АлександровАгентов вспоминал, что Трапезников, искренний борец с ревизионизмом, как-то в разговоре тяжело вздохнул и сказал: «Что же будет с марксизмом, когда мы умрем?» После смерти Сергея Павловича с марксизмом, КПСС и Советским Союзом случилось многое и для них печальное, а вот сам Трапезников все же проник, можно сказать, в академическую среду: на Новодевичьем кладбище он лежит на одном участке и в одном ряду с Капицей, Кикоиным и Эмануэлем.