Я знаю, что я ничего не знаю
№ 2 | февраль 2012
Власть для двоих
Адька и Носорог Павел Нилин
Анатолий Тарасов и Аркадий Чернышев возглавляли сборную СССР по хоккею десять лет. В сознании непосвященных они сделались близнецами-братьями. На самом деле это было два абсолютно разных человека, непримиримо враждовавших между собой
Г
де это видано и как, главное, могло произойти, пусть и в спорте, чтобы вошедший во власть человек согласился поделиться ею с тем, кто на то же самое единоначалие претендовал с неменьшими шансами, и тот, в свою очередь, согласился все же на вторую вроде бы роль при негласном условии, что полномочий у него будет столько же, сколько у первого лица.
Хоккейные «силовики»
Речь, понятно, о знаменитом тренерском дуэте Чернышев — Тарасов, в котором откровенно властный Анатолий Владимирович подчинялся как ассистент (или, деликатнее скажем,
На верхних этажах спортивного министерства наверняка были информированы, что Анатолий Владимирович в своем кругу именует коллегу не иначе как «Адькой-дурачком» или «Адькой-юродивым» 48
второй тренер) полной себе противоположности — Аркадию Ивановичу, чье «Динамо», помимо всего прочего, крайне редко выигрывало у тарасовского ЦСКА. На верхних этажах спортивного министерства наверняка были информированы, что Анатолий Владимирович в своем кругу, откуда и произошла утечка информации, именует коллегу не иначе как «Адькой-дурачком» или «Адькой-юродивым». Но чиновники успели заметить, что стихийный во внешних проявлениях армейский тренер всегда в итоге подчиняет себя расчету. Кроме того, обе стороны (представители власти и тренеры) понимали тупиковость ситуации. После сенсационного успеха на первом для нас чемпионате мира и на первой зимней Олимпиаде, когда старшим тренером работал «Адька», целых шесть сезонов успех не повторялся. Все эти шесть сезонов Чернышев и Тарасов поочередно руководили сборными, но чемпионами мира их команды не становились. Почему бы не предположить, что в стране, ставшей за прошедшее время хоккейной, есть и другие специалисты? Но с ведомствами, стоявшими за командами Чернышева и Тарасова, не могли не считаться и сами руководители советского спорта. Решающим преимуществом клубов силовых ведомств (под динамовским знаменем объединялись и плохо ладившие между собой во всем прочем тайная и явная полиции) была возможность призвать в армию любой талант. Такой возможностью Тарасов пользовался явно лучше, чем Чернышев, и сборная в основном состояла из игроков его клуба. Так что он мог рассчитывать на свое влияние в команде и при ассистентской должности.
Союз или заговор?
Другой разговор, что в согласии Анатолия Владимировича на вторую роль людям хоккея, хорошо знавшим этого
тренера, виделся некий подвох. Вместе с тем людям, не хуже знавшим Аркадия Ивановича, все очевиднее становилось, что Чернышев не согласится быть зицпредседателем. Однако о серьезности намерений тренеров — участников рискованного эксперимента всего надежнее говорила пусть и неявная, но реальная недоброжелательность Чернышева и Тарасова друг к другу. Они не союз заключали, а вступали в заговор. И не в заговор специалистов против профанов, как рекомендовал Бернард Шоу, а в заговор двух тренеров, которых неожиданно свела судьба, против всех остальных коллег, способных встать на их пути. Ко времени соединения в сборной с «Адькой» Тарасов успел приобрести болезненный и полезный опыт борьбы за сохранение власти в клубе. К шестьдесят третьему году конкурентам на должность дважды удавалось сместить «Троцкого», как прозвал Тарасова великий Бобров. Сначала его место занял знаменитый защитник Александр Виноградов, а затем — совсем уж ненадолго — Евгений Бабич, входивший в бобровскую тройку. Наверху, в общем-то, держали сторону Тарасова и непременно восстанавливали его через сезон в должности, но оба раза Носорога (а это прозвище дали Анатолию Владимировичу соперники-динамовцы) смещали сами игроки, недовольные его тренерским методами. Свое требование отстранить Тарасова они мотивировали тем, что он загонял всех на тренировках. И армейцы, составлявшие костяк сборной, посадили в ней на трон не своего Тарасова, а чужого Чернышева.
После смуты
В 1962 году Тарасов в очередной раз вернулся в клуб. За год он с некоторыми смутьянами успел разобраться, а на остальных затаил зло — прощать Тарасов не умел. Это вообще мало кто из больших тренеров умеет, не в гла-
диаторских оно нравах — прощение. Тем временем сборная 63-го года под водительством «Адьки» заняла всегонавсего третье место в Лозанне. Провал Чернышева был Тарасову на руку. Теперь все окончательно убедились, что над недовольными своим строгим тренером игроками Анатолия Владимировича тренер «Динамо» не властен. И зря в кулуарах Чернышев объясняет свое, динамовское, вечное второе место тем, что Тарасов просто лучше, чем он, распоряжается всеобщей воинской повинностью и раньше успевает забрить к себе самых талантливых. Хотя известный резон в том и был: вошедший в силу Тарасов рекрутировал и ненужных для себя молодых игроков, которые перегорали и сникали в младших по рангу армейских командах, зато не доставались соперникам. Неудачами в работе со сборной Чернышев подтверждал, что не в составе дело, а в твердой руке, направлявшей этот состав. Но поскольку против твердой руки иные необходимые сборной таланты бунтуют, пусть мягкая рука «Адьки-юродивого» потрудится с твердой — Носорога. Чернышев не был для Тарасова настоящим конкурентом. Намного больше хлопот, чем матчи с динамовцами, доставляли Анатолию Владимировичу «химики» из крошечного подмосковного Воскресенска, где тренер Нико-
лай Эпштейн выстраивал слишком вязкую игру для нацеленных Тарасовым исключительно на атаку игроков Клуба армии. И «Химику» Клуб армии проигрывал куда чаще, чем «Динамо» Чернышева. При этом Тарасов всячески выказывал свое презрение нетитулованному до середины 60-х Эпштейну, а на тренерских советах истерически кричал, что строители коммунизма в такой сугубо оборонительный хоккей не играют.
Братья поневоле
За формальное, как и сегодня продолжают многие думать, подчинение Чернышеву Тарасов получил немалые дивиденды. Представительствуя всюду
как старший тренер, Аркадий Иванович в кадровую политику Тарасова не вмешивался, принимал безоговорочно его тренерскую методику, уступил ему право руководить игрой у борта площадки (да и смешно бы выглядел Адик, корректным тоном дававший указания игрокам, приученным к буйному тарасовскому актерству, подкрепленному ему одному присущей лексикой), тем самым отодвигаясь в тень на фотоснимках и перед телекамерами. Но «Адька-дурачок» был никак не глупее Носорога — свои дивиденды от вроде бы более скромной внешне роли он тоже получил. То, что владел он собой гораздо лучше, чем коллега, навело меня на подозрение, что артистизм Аркадия Ивановича соизмерим по масштабу с тарасовским. Просто его артистизм был востребован другим амплуа. Адик занял нишу мудрецарезонера и миротворца, всеми охотно признаваемого авторитета. У Чернышева, в отличие от Тарасова, не было видимых врагов, и даже самородок Бобров — в пику Тарасову, разумеется, — неоднократно вслух заявлял, что он ученик Аркадия Ивановича. Получив главную роль, Чернышев отказался от какого-либо иного первенства, кроме обещаемого — и достигнутого вместе с Тарасовым — мирового. Что и говорить, государственный — кто бы стал спорить? — и одновременно трезвый Анатолий Тарасов С борная СССР по хоккею с шайбой 1969 года А ркадий Чернышев
дилетант №2
февраль 2012
49
Власть для двоих С тарший тренер хоккейной команды ЦСКА и сборной СССР Анатолий Тарасов не отходил от бортика площадки
Получив главную роль, Чернышев отказался от какоголибо иного первенства, кроме обещаемого — и достигнутого вместе с Тарасовым — мирового
по отношению к своим возможностям подход к делу. Самый титулованный тренер страны Аркадий Иванович Чернышев ухитрился внушить руководителям силовых ведомств, что, решая со сборной страны важнейшие политические задачи, он не обещает первых мест «Динамо»: «Хотите, снимайте меня за это с должности». Но у начальства не было на примете никого другого, равного старшему тренеру национальной команды, всех на свете побеждавшей. Так с 1963 года начались регулярные победы нашей сборной на Олимпиадах и чемпионатах мира, и незаметно позабылись времена, когда случалось иначе. Чернышев с Тарасовым в сознании
50
непосвященных (а их в миллион раз больше, чем посвященных) сделались близнецами-братьями. Во главе сборной Чернышев с Тарасовым пробыли десять лет. Их заговор длился бы дольше, не имей Тарасов (не Чернышев) врагов.
Третий путь
Во-первых, нежданно-негаданно в хоккейном тренерском цехе возник Бобров, прежде тренировавший футболистов. Он возглавил «Спартак» и, видимо, убедил своих подопечных стать такими же ревностными строителями коммунизма, как игроки у Тарасова. «Спартак» тоже стал играть в атакующий хоккей. И вышел на третий год работы с ним Боброва в чемпионы — пришлось расширять квоту спартаковцев в сборной. Но Тарасов не был бы Тарасовым, не придумай он остроумнейший контрход. Он уговорил руководителей всего армейского спорта соблазнить Боброва полковничьей папахой — и вернуть полковника в армейский футбол. Только не в одного Боброва все упиралось. В самом конце 60-х, когда Тарасов играл против «Спартака» (уже без Боброва), он увел своих игроков с поля, поссорившись с рефери, не
взявшим сторону его команды. А в правительственной ложе, между прочим, ждал продолжения матча лично Леонид Ильич Брежнев. Тарасова, к вящему огорчению Чернышева, наказали не слишком строго. Больше претензий высказали министру спорта, бывшему комсомольскому вождю Сергею Павлову. А министры, похоже, бывают не менее злопамятными, чем тренеры. Прошло еще несколько сезонов. Тарасов с Чернышевым выиграли Олимпаду-72 в Саппоро и, по обыкновению набивая себе цену как незаменимые специалисты, захотели припугнуть министра своей возможной отставкой. Но у Павлова в рукаве был свой козырь — вариант с назначением Боброва тренером сборной. И в первой суперсерии с профессионалами из Канады нашей командой руководил Бобров, хотя ведущими игроками команды были игроки «от Тарасова». И кто же не знал, что хлопоты о позволении сыграть против профи начинал Тарасов — вышел с помощью Юрия Гагарина на Хрущева. Однако злые языки утверждали, что хлопоты хлопотами, а профессионалов Анатолий Владимирович побаивался — и не особенно гнал картину переговоров.