Я знаю, что я ничего не знаю
№ 6 (18) | июнь 2013
исторический журнал для всех
параллель
Николаевский агитпроп Владимир Абаринов
России не привыкать улучшать свой имидж. Она занимается этим уже почти два века.
10
дилетант №6 (18)
В
первые Россия задумалась о своей международной репутации, пожалуй, в царствование Николая I. Сокрушительным ударом по престижу империи стала книга француза Астольфа де Кюстина «Россия в 1839 году». Писал он в ней так: «Мне говорят: „Нам бы очень хотелось обойтись без произвола, тогда мы были бы богаче и сильней; но ведь мы имеем дело с азиатскими народами“. А про себя в то же время думают: „Нам бы очень хотелось избавить себя от разговоров про либерализм и филантропию, мы были бы счастливей и сильней; но ведь нам приходится общаться с европейскими правительствами“». И даже так: «Коленопреклоненный раб грезит о мировом господстве». Кюстин, написавший несколько романов, стал знаменит именно благодаря своей книге о путешествии в Россию; ее коммерческому успеху не в последнюю очередь способствовало раздражение петербургского двора. Николай I, как умный человек, понимал: опус маркиза во многом справедлив, но не мог не ответить на «клевету». Недостатка в опровергателях не наблюдалось. В Париже сидел специально для этой цели Яков Толстой. Когда-то член и председатель литературного кружка «Зеленая лампа», адресат пушкинских «Стансов Толстому» («Философ ранний, ты бежишь пиров и наслаждений жизни…»), он состоял в Союзе благо-
Астольф де Кюстин (вверху) Город в николаевское время. Мстислав Добужинский, 1912 год
июнь 2013
11
параллель денствия и привлекался к дознанию по делу декабристов, но отказался вернуться в Россию из Франции, что по тем временам было актом государственной измены. Позднее Толстой одумался, получил прощение и должность. Числился по министерству просвещения, но жалованье получал от Третьего отделения. Он занимался «зачищением России в журналах», действуя не только собственным пером, но и подкупом французских журналистов. Справив-
по-французски за подписью «Яковлев» брошюру «Россия в 1839 году, какой она приснилась г-ну де Кюстину». Жаждал вкусить от щедрот царской казны и известный литератор Николай Греч, писавший из Гейдельберга управляющему Третьим отделением Дубельту о клеветниках России и своем страстном желании опровергать их: «Самые благие намерения и подвиги нашего правительства подвергаются здесь кривым толкам и злонамеренным замечаниям в газетах. Сочинители и распространители их суть, большею частью, жиды некрещеные и крещеные, которые завладели немецкими журналами... » В том же письме он сообщает, что во Франции книга не пользуется успехом, поскольку ее автор «по нравственности и поведению своему навлек на себя общее презрение» (маркиз был гомосексуалистом), зато в Германии она произвела фурор. Николая Греча надо признать первым русским имиджмейкером, догадавшимся, что работать нужно на «мультиплатформе». В следующем же письме он предложил написать и поставить на французских подмостках водевиль, высмеивающий маркиза. Тотчас нашелся и соавторфранцуз — бывший юнкер Измайловского полка Ипполит Оже. Для постановки водевиля Греч уже нашел и театр, но, как он горестно замечает, «и тут нужно будет подмазать: Париж хуже нашего нижнего земского суда, без денег ничего не сделаешь. Помогите, а я рад
«Образ России за рубежом формируется не нами, поэтому он часто искажен…» шихся с заданием он представлял к награде — кого золотой табакеркой, кого драгоценным перстнем, кого орденом, а кого и просто наличными. Толстой первым сообщил в Петербург о выходе книги Кюстина. По собственному почину он издал Николай Греч
12
стараться, и маркиза выставить пред всем светом как он того стоит». Помимо водевиля, Греч задумал все с тем же Оже «составить италианскую оперу из русской истории и дать привезенные мною сюда русские мелодии Доницетти для сочинения музыки на русские мотивы». Гаэтано Доницетти действительно написал несколько опер на русские сюжеты, но ни Греч, ни русское правительство не имели к этому никакого отношения. Бойкому литератору не удалось соблазнить петербургский двор и выхлопотать себе дотацию. Дубельт отвечал ему, что никаких издержек на публикацию немецкого варианта брошюры с опровержением Кюстина правительство нести не собирается, а печатать ее по-французски следует лишь в том случае, если издержки окупятся. Водевиль же Греч волен писать, но никого «подмазывать» за счет казны Петербург не будет. А вскоре Дубельт и вовсе сменил милость на гнев: Греч, желая набить себе цену в Европе, проболтался, что действует по заданию русского правительства. Из Петербурга пришло сердитое послание: «Таковы подробности Его Сиятельство не может приписать ничему иному, как неосторожной нескромности Вашего Превосходительства и по этому судит, как мало он может иметь к Вам доверенности и до чего доводит самолюбие и хвастливость лиц, которые по своему быту в обществе обязаны были бы все свои поступки окружать приличною осторожностью». Так рухнули планы Греча. Его брошюра «Исследование по поводу сочинения г-на маркиза де Кюстина» никакого впечатления на французов не произвела. Что касается русских подданных, которые будто бы умо-
дилетант №6 (18)
ляли его написать опровержение Кюстина, то, как писал из Парижа Александр Тургенев Петру Вяземскому, все парижские «русские и полурусские дамы получили печатные карточки: “Mr. Gretch premier espion de sa majesté l’empereur de Russie” («Г-н Греч — первый шпион его величества российского императора»)». О том же самом сообщал в частном письме Кюстин. Свой проект контрпропаганды представил в 1844 году поэт Федор Тютчев. Страстный поборник имперской идеи, он покинул Россию в 19 лет, а вернулся в 41 год. Все это время он провел в Европе, дважды вступал в брак, оба раза с немками. При этом он энергично полемизировал в европейской прессе с обличителями России. В 1839 году его дипломатическая карьера внезапно оборвалась: он был лишен звания камергера и уволен за самовольную отлучку в Швейцарию из посольства в Турине, где в тот момент исполнял обязанности посланника. Желая вернуться на госслужбу и в Европу, Тютчев написал записку на высочайшее имя, в которой убеждал императора: «В нынешнем состоянии умов в Европе общественное мнение, при всей его кажущейся хаотичности и независимости, негласно хочет лишь того, чтобы покориться величию. Я говорю с глубокой убежденностью: основное и самое трудное для нас — обрести веру
Бальзак не помог В июле 1843 года визу для въезда в Россию в русском консульстве в Париже попросил Бальзак. Его принял секретарь Билибин, оставивший в дневнике такую запись: «У него нет ни су, значит, поэтому он едет в Россию, он едет в Россию, значит, у него нет ни су». Поверенный в делах Киселев писал из Парижа министру иностранных дел
июнь 2013
в самих себя; осмелиться признать перед самими собой огромное значение наших судеб и целиком воспринять его. Так обретем же эту веру, эту смелость. Отважимся возродить наше истинное знамя среди столкновений разных мнений, раздирающих Европу, а тогда отыщутся помощники там, где до сих пор нам встречались только противники». Тютчев, разумеется, сам рассчитывал возглавить проект: «Если эта идея будет принята благосклонно, я почту за великое счастье положить к стопам Государя все, что может предложить и обещать человек: чистоту намерений и усердие самой безусловной преданности». Но дело кончилось назначением на должность старшего цензора иностранной печати — начальство сочло, что пусть он лучше не допускает иностранную заразу в Россию. Придворный чин камергера ему вернули. Литераторы-агенты Третьего отделения никоим образом не улучшили имидж николаевской России в глазах европейцев. С другой стороны, направляя в Петербург тенденциозные и слишком верноподданнические
Нессельроде: «Поскольку этот писатель всегда в отчаянном положении в том, что касается денег, а теперь — особенно, вполне может быть, что цель его путешествия, как уверяют некоторые газеты, в том числе и литературная. В этом случае следует прийти на помощь господину Бальзаку, испытывающему затруднения с деньгами, и извлечь выгоду из пера этого, все еще популярного и здесь, и в Европе автора, и вынудить его
Федор Тютчев
отчеты об умонастроениях в Европе, они оказали России скверную услугу. Империя, по выражению Некрасова, «заснув под ропот лести», проспала угрозу и встретила неподготовленной Крымскую войну. Поражение стало системным кризисом самодержавия, на фоне которого любые ухищрения имиджмейкеров выглядели жалко.
написать нечто противоположное враждебной, клеветнической книге господина де Кюстина». Однако французская пресса сразу стала утверждать, что готовящееся путешествие — «плод дипломатической договоренности, сулящей остроумному романисту прочные и блестящие выгоды». В этом не сомневался и сам Кюстин, писавший: «Вот уже и Бальзака призвали опровергать меня». Таким образом, Бальзак оказался скомпрометирован еще до начала каких бы то ни было переговоров, и проект не получил продолжения.
13