Я знаю, что я ничего не знаю
№ 4 | апрель 2012
18 | Крамольный Пушкин
70 | Проверь себя на ЕГЭ
Документ
Портретная история
«Д за пилетан док редос т» б и поумент тавленлагода Росс лномо ы чрез ные рит Мих ии на чного вычай аил Укр посл ного а Зу аин а раб е ова .
игорь клочков
Любая смена власти в стране грозила чиновникам неприятностями. Они могли быть крупными или мелкими, но вовсе без них не обходилось. Весной 1917 года с серьезной проблемой столкнулся председатель съезда мировых судей Роменского судебного округа господин Галковский.
П
редседатель съезда мировых судей Роменского судебного округа пишет 8 апреля 1917 года старшему председателю Харьковской судебной палаты объяснительную:
«Вследствие требования от 5 сего апреля за № 1306 имею честь объяснить следующее: 17 марта, после 9 часов вечера, по телефону обратился ко мне начальник Роменской городской милиции Горский с заявлением, что в некоторых волостных судах не сняты еще портреты павшей династии и что председатели этих волостных судов не желают снимать их без моего распоряжения. На это я начальнику милиции дословно сказал следующее: “Хорошо, на 20 марта назначено распорядительное заседание Мирового съезда, и я внесу этот вопрос на рассмотрение”. Он поблагодарил меня за ответ и дал отбой. Не успел я отойти от телефонного аппарата, как раздался новый сильно резкий звонок и когда я подошел
к телефону, то услышал голос председателя местного Городского общественного комитета Ададурова, который задал мне буквально следующий вопрос: “Правда ли, что на заявление начальника милиции о портретах вы сказали, что внесете этот вопрос на рассмотрение съезда 20 марта?”. Я ответил: “Да”. Тогда он сказал, что об этом телеграфирует г. министру юстиции и прервал на этих словах дальнейший разговор». Можно представить, что после столь драматичного завершения разговора, творилось в душе у бедного председателя съезда мировых судей! Далее в письме господин Галковский продолжает оправдываться, утверждая, что все отныне запрещенные портреты были своевременно сняты из подведомственных ему учреждений: «Считая, что распоряжения председателя съезда, как единоличной власти, могли распространяться только на вверенный мне мировой съезд, я немедленно, по получении сведений об отречении от престола, сделал распоряжение об удалении портретов павшей династии из помещений вверенного мне съезда и, полагая, что быть может такие сведения могли еще не проникнуть в некоторые села нашего уезда, я по телефону говорил с мировыми судьями об удалении таковых портретов, как последствия совершившихся событий.
64
Ввиду происшедшего выше приведенного заявления начальника городской милиции, я на следующее утро передал мировым судьям по телефону содержание этого заявления, причем оказалось, что портреты павшей династии были своевременно удалены из всех помещений волостных судов и камер мировых судей, за исключением только двух волостных судов: Бобрикского и Бацаманавского, где таковые, действительно, были удалены утром 17 марта, т. е. гораздо ранее сделанного мне заявления начальником милиции». Как выясняется из документа, драматические для господина Галковского события продолжались и спустя несколько дней после телефонного инцидента:
«Об отмене имен царствовавших особ, присвоенных учебным заведениям» В 1917 году в срочном порядке приходилось не только снимать портреты Николая II, но и решать вопросы о переименовании учреждений, носивших имена царствующих особ. Например, в письме попечителя Киевского учебного округа в Департамент народного просвещения, отправленном в сентябре 1917 года, говорится: «В пределах вверенного мне учебного округа имеется много учебных заведений разных типов, каким присвоены были имена царствовавших особ. Ныне ко мне поступают ходатайства от некоторых обществ о присвоении таким учебным заведениям других лиц. Вследствие сего имею честь покорнейше просить Департамент народного просвещения не отказывать в указаниях по этому вопросу».
«20 марта вечером состоялось собрание всех лиц судебного ведомства, нотариата, присяжной и частной адвокатуры для образования юридического общества. Перед началом заседания присяжный поверенный Ломакин, член местного Исполнительного комитета, доложил собранию о посылке Председателем Исполнительного комитета Ададуровым телеграммы, вызвавшей настоящее мое объяснение, указав при этом, что таковая телеграмма послана по постановлению лишь незначительной части членов Комитета и послужила поводом к протесту со стороны остальной части Комитета относительно неправильности такой посылки. <…> Не усматривая в своих действиях решительно ничего такого, что могло бы давать повод к посылке такой телеграммы со стороны г. Ададурова, и желая избегнуть в переживаемый нами исторический момент излишний трений, я готов истолковать в лучшем смысле посылку такой телеграммы только печаль-
ным в наши дни недоразумением, так как, при другом положении, посылку названной телеграммы можно было бы истолковать сведением личных счетов. Нельзя также не обратить внимания на то, что г. Ададуров состоит Председателем Городского комитета, тогда как запрос его о снятии портретов павшей династии касался территории уезда…» Самое примечательное в объяснительной — это резолюция, наложенная на ней неизвестным нам старшим председателем Харьковской судебной палаты: «Переписку, как не требующую дальнейших распоряжений, принять к сведению». Трудно представить, что господин Галковский так легко отделался бы спустя, скажем, лет 10–15, когда малейшее промедление в снятии портрета какогонибудь революционного деятеля, внезапно признанного троцкистом-уклонистом, могло привести к самым печальным последствиям.
Путешествие Михаила Горбачева со стенки на стенку К портретам в России всегда относились серьезно. Особенно в переломные моменты ее истории. Вспоминает генерал-майор Службы внешней разведки в отставке Юрий Кобаладзе. В 1991 году я работал в разведке, сидел в Ясенево. 19 августа ко мне в кабинет постучали. Пришла группа товарищей, моих друзей. Спрашивают: «Так, это что за портретик у тебя висит?» А я вырезал из какого-то английского журнала потрясающие снимки Михаила Горбачева, сделанные, по-моему, канадским фотожурналистом. Мне один портрет очень нравился, и я торжественно, в рамочке, его на стену повесил. «Быстренько, — слышу, — снимай портрет». Я говорю: «Подождите. Куда мы спешим? Еще ничего не ясно». Мне в ответ: «Как это не ясно? Все ясно. ГКЧП. Давай
снимай». Сняли они этот портрет со стены, поставили в угол. Когда захлопнулась дверь, я подумал: нет, всетаки я к Горбачеву относился и отношусь с огромной симпатией. Верну-ка я его на стенку. Через час ко мне опять постучали, посмотрели, сказали: «Снимай!» Снял. Когда ушли, опять повесил. Мы, наверное, в этот день раз десять торжественно снимали и водружали этот портрет обратно на стенку. Каково же было мое ликование, когда вопрос разрешился. Тогда портрет занял свое достойное место и никто уже не пытался его снять! А друзьям я отомстил на следующий день: сколотил группу и ходил по кабинетам, выяснял, кто все-таки снял портреты Горбачева. Вот так мы тогда дурачились. А портрет тот у меня до сих пор. Очень уж он удачный.