№ 7 (19) | июль 2013
Я знаю, что я ничего не знаю
исторический журнал для всех
.ru te ant
их персон 2013 еск
нг ис Рейти торич
dil
Наследники по прямой
ГЕРОИ НАЦИИ. РОссИя
.ru te ant
Всерьез о Петре можно писать только в «Дилетанте». В академических журналах, как правило, обсуждают детали. Важные, нужные, но — не суть. И это при том, что содержательный разговор об Императоре — это разговор о нас самих.
dil
Юрий Пивоваров
Петр I
их персон 2013 еск
Металлический всадник
нг ис Рейти торич
1
Е
го историческую репутацию никогда никому не изменить. Вот оно, лицо России («лик прекрасен…»). Он — главный русский в мире. И как бы ни старалась газета «Завтра», даже Е-Сарионычу (Солженицын о «Людоеде») не удастся его заслонить. Куда там! Сам Пушкин — главный певец и адвокат Петра Алексеевича (а мы всегда себя под Александром Сергеичем чистим). Да и вообще, вот уж три столетия — русская история, допетровская и послепетровская. До Петра — Древняя Русь, с него — Новая Россия. И т. п. Всякая попытка «взвешенной» или негативной оценки – так, факультатив. В целом славянофилы и их последователи здесь провалились. Почему же тогда автор утверждает, что размышления о Петре — это скорее о нас? Да из собственного опыта. Лет тридцать назад молодой кандидат исторических наук написал обзор зарубежной литературы по русской государственности и, как сказали бы сегодня, политической культуре. И, прикрываясь громкими западными именами, нарисовал весьма
Бюст Петра I под колпаком на выставке «400-летие дома Романовых». Михайловский замок, Санкт-Петербург
20
дилетант №7 (19)
печальную картинку петровских преобразований («скрестил золотоордынца с пруссаком» — мне казалось это острым и умным…). В ответ начальство обвинило, запретило, напугало. Я очень удивился. Ведь не на Ильича же «клеветал»! Теперь (давно, впрочем) понял: Петр — важнейшая составляющая основополагающего русского мифа. Того, что образует фундамент нашего исторического самопонимания. Ну, как Александр Невский и Ледовое побоище, Дмитрий Донской и Куликово поле, Минин и Пожарский, Бородино и Кутузов, Великая Отечественная и Сталин. И это сильнее царизма, коммунизма, капитализма. Это уже почва и судьба. Что же такое этот человек для нас? В чем его значение? Помните: «История не в том, что мы носили, / А в том, как нас пускали нагишом». Переводя с пастернаковского языка на обычный, это — о цене и средствах. Цель не в счет, почти всегда она благородная (исключения вроде нацизма редки). То есть единственный разговор об истории — как. Как? Террор, насилие, доносительство, сыск, небрежение русской органикой и т. п. Мне, конечно, возразят: в те времена так было везде и вообще нельзя предъявлять современные требования к прошедшим
июль 2013
отечественных историко-политических книжек — «Российская империя в ее исторических истоках и идеологических предпосылках» (Женева, 1958) — Николай Алексеев (бывший евразиец и эмигрант) писал, что «система доносительства и сыска», введенная Петром, развращала нацию, деморализовала и властвующих, и подвластных, притупляя в них элементарные нравственные чувства. Известно, что в «Подкрестной записи» царя Василия Шуйского, 1606 года, было дано обещание доносов не слушать и за ложный донос наказывать. Алексеев предлагал сравнить это с формулой петровской эпохи: «понеже лучше донесением ошибиться, нежели молчанием». И приводит далее характеристику, данную петровскому режиму выдающимся историком Сергеем Платоновым, — «равенство всеобщего бесправия». Верил, верил великий государь в силу доносов. В 1711 году повелел: каждый, в том числе крепостной, кто укажет на уклонявшихся от службы
Размышления о Петре — это скорее о нас эпохам. Можно, можно. И тогда (и всегда) у нас на Руси случались иные реформаторы. Ведь князь Василий Васильевич Голицын («первый министр» Федора и Софьи) имел схожие с петровскими представления о том, что делать. С одним, правда, второстепенным отличием. Для краткости скажу о нем непривычным для меня языком: он хотел провести модернизацию страны на основе эмансипации народа. «Петруха» же (сталинское словечко) — на основе полного закабаления, рабства. В одной из лучших
Царь Петр I на реке Неве. Гравюра 1882 года
21
ГЕРОИ НАЦИи. Россия
Петр I на прогулке в Летнем саду. Александр Бенуа, 1910 год
дворян, получает в награду их деревни. Заметим, здесь донос плавно перетекает в заложничество. Действительно, перед нами — «первый большевик» (Максимилиан Волошин). А чего только стоит требование к священникам нарушать тайну исповеди, если откроется заговор, хула на царя и царство. Но ведь в нашей властецентричной стране буквально все связано с властью. Поэтому доносить надо было по широкому кругу вопросов. А еще петровский режим вполне можно квалифицировать как диктатуру (осовремениваем? что ж, других терминов у меня для вас нет). Точнее: «монархию Петра I правильно назвать военной диктатурой» (Н. Алексеев). Монарх — суверенный диктатор, его комиссары (офицеры) — диктаторы по поручению. Диктатура же предполагает сопротивление, противодействие. И Петр борется с Софьей, стрельцами, «старой московской партией», наследником, раскольниками, казаками, «огромными массами населения, недовольными насильственной европе-
22
изацией», по сути — со всем русским народом. Он — диктатор, но и — революционер (по Пушкину, это вообще фамильное, романовское). «Реформа Петра была не только поворотом, но и переворотом. Петр хотел разрыва. У него была психология революционера. Он склонен был преувеличивать новизну. Он хотел, чтобы все обновилось и переменилось до неузнаваемости. Он сам привык и других приучал о настоящем думать в противопоставлении прошлому». Это — протоиерей Георгий Флоровский в замечательных «Путях русского богословия» (Париж, 1937).
склада и направления нашей жизни, разделившие силы русского общества и обратившие их на борьбу друг с другом вместо того, чтобы заставить их дружно бороться с трудностями своего положения». Об этом же убедительно говорили Киреевский, Герцен, многие другие. Неповторимый в «Петербурге» Андрей Белый: «С той чреватой поры, как примчался сюда металлический Всадник, как бросил коня на финляндский гранит — надвое разделилась Россия; надвое разделились и судьбы отечества, надвое разделилась, страдая и плача, до последнего часа Россия». С одной стороны, мы получили европеизированную субкультуру верхов, не имевшую почти никаких корней в исторической почве, с другой — «старомосковскую», архаичную, традиционалистскую субкультуру
Он — диктатор, но и — революционер Но, конечно, главное, чем Петр одарил русскую историю (нас с вами), — это насильственный раскол страны на два мира, на два типа цивилизации. Об этом точно сказал Василий Ключевский. «Из древней и новой России вышли не два смежных периода нашей истории, а два враждебных
дилетант №7 (19)
подавляющего числа русских (прежде всего — крепостных крестьян). Их разделяло практически все: отношение к жизни и смерти, времени и пространству, труду и досугу, любви и семье, власти и собственности, праву и морали. Конфликт между ними стал важнейшим фактором исторического бытования России в XVIII–XIX веках. Все остальные противоречия и расколы накладывались на него. Политические, экономические, социальные проблемы, реформы и контрреформы, подготовка революции и борьба с ней так или иначе связаны с противостоянием двух складов, двух типов цивилизации. Николай Бердяев вообще полагал наличие двух антагонистических субкультур главной причиной русской революции. Подчеркну: это не тема «верхи — низы», «эксплуататоры — эксплуатируемые». Речь идет о гораздо более страшном и опасном расколе — культурном, цивилизационном. И это при том, что и там и там были по преимуществу православные, русские. Да, европеизированная субкультура со временем породит Пушкина, Толстого, Тютчева и сонм других гениев, она поставит Россию в ряд передовых наций. Но… как таковая, в целом будет оставаться чужой и враждебной народу, неукорененной и «мнимой». Уже пугачевщина со всей «сюрреалистической открытостью» (Карл Шмитт) продемонстрирует это. Кстати, о «мнимости» европеизированной субкультуры я впервые прочел в начале 80-х у Маркса — и процитировал. Начальство не поверило, что основоположник мог сказать подобное. «Настанет русский 1793 год; господство террора этих полуазиатских крепостных будет невиданным в истории, но оно явится вторым поворотным пунктом в истории России, и в конце концов на место мнимой цивилизации, введенной Петром Великим, поставит подлинную и всеобщую цивилизацию». Не важно, что в окончательном прогнозе Маркс ошибся, он уловил главное: связь между «мнимой цивилизацией» и «русским 1793 годом». Вот оно — подлинное наследие Петра, вот оно — «по делам его». Ну и, разумеется, нельзя не сказать об Уставе о престолонаследии 1722 года. Речь идет о трансляции вла-
июль 2013
Петр Великий. Гравюра XVIII века
сти: как от умершего царя она переходит к новому и кто имеет право на занятие престола. До Петра на Москве сложился принцип примогенитуры («первый в поколении»), то есть от отца к старшему сыну. В связи с пре-
ции петровской революции. Подавив церковь и лишив ее остатков независимости, секуляризировав государство, полностью закрепостив все сословия, восстановив, по сути, режим опричнины (теперь в немецком прикиде и с большей долей иноземцев), запугав и отчасти загубив природную аристократию, он в своем лице сосредоточил всю мыслимую и немыслимую власть, безо всяких ограничений. Именно при нем русская власть стала Властью, Субстанцией. Конечно, Петр ощущал себя демиургом. Соответственно, и решал, кто наследует трон. Как ни парадоксально, эта новация на деле была возвращением к тем самым вотчинным порядкам (страна — собственность властителя), которые, по мнению многих историков, он преодолевал в своих реформах. Ключевский напоминает нам слова Ивана III (конец XV века): «Кому хочу, тому и отдам княжение». Попутно замечу: у нас что ни революция, то возвращение к давно прошедшим временам, нравам, порядкам… Конечно, все мы — «птенцы гнезда Петрова», вышли из его «шинели», из петербургской, пушкинской культуры. Это реальность, данная нам более чем в ощущении. Это, как сам Петр, почва и судьба. Но XX век неизбежно делает нас антипетровцами. Он с успехом (суицидальным, большевицким) похерил русскую культуру, пушкинизм, интеллигенцию, все, что вышло из Петра, и с не меньшим успехом преумножил славное крепостнически-зажимное, доносительскосыскное, кроваво-душегубное, тотально-насильственное, что тоже досталось нам от металлического Всадника. И потому мы не с ним. Не повторим вслед за Мариной Ивановной: «За Софью, на Петра!» При всей цветаевской гениальности несколько карикатурно. Но с тенденцией согласимся.
Именно при нем русская власть стала Субстанцией сечением династии Рюриковичей и Смутой этот обычай был осложнен соборным избранием. Петр разрушил традицию и взамен нее ввел закон, согласно которому действующий император был волен сам назначить себе преемника. Это-то и привело к тому, что все осьмнадцатое столетие Россию трясло как в ознобе. Переворот за переворотом, каждый раз все поновому, неустойчивость и сомнительная легитимность власти. Повторим: во властецентричной стране. И усилим: эта реформа не только не была случайной (ее обычно связывают с делом царевича Алексея и вообще дефицитом законных наследников), но, напротив, именно в ней в полной мере выразились подлинные интен-
Автор — академик РАН, директор Института научной информации по общественным наукам РАН
23