12/9/04
11:45
Page 8
Г татьяна городчанинова
Гость номера
/
g uest
of the issue
burov.qxd
Говорят, как встретишь Новый год, таким он и будет. И вряд ли ктонибудь возьмется оспаривать утверждение, что атмосфера, настроение любого праздника очень зависит от того, с кем его проведешь и кто его поведет. Новогодний вечер членов Талион Клуба и их гостей уже в седьмой раз будет направлять в праздничное русло популярный актер театра и кино народный артист России Николай Буров, с которым беседует наш корреспондент Татьяна Прямилова. — Николай Витальевич, как один из ведущих актеров Александринки вы заняты во многих замечательных ролях. В спектакле «Пигмалион» по Бернарду Шоу вы играете профессора Хиггинса, которому свойственны снобизм, изрядное высокомерие. А в жизни петербургские коллеги избрали вас руководителем своего творческого союза, что свидетельствует о совсем другой душевной организации. Как профессору Хиггинсу сидится в председательском кресле? — Любая работа хороша, когда она дает результат. Если удается сделать что-то для театрального цеха, я чувствую такое удовлетворение, которое иногда дороже денег… Это ведь общественная работа. — Что проще: играть чиновника или быть им — ведь вы же были на сцене царем и прокурором?
— Да, «Борис Годунов» и «Высшая мера». Играть проще, конечно. Актерская профессия удивительна, она учит управлять аудиторией, это необходимо и политику, и юристу, и экономисту, и любому руководителю. Эта профессия учит определять главное – то, что мы называем по системе Станиславского сверхзадачей, и намечать пути достижения. — Был такой момент, когда вы поняли: все, я — актер? — До сих пор этого не понял. Моя профессия не предполагает самоуспокоенности. Человек должен сомневаться во всем, кроме тех ситуаций, когда нет выбора… — Как вам работается на одной площадке с киноактерами? — Довольно часто актеры, которые прекрасно работают в кино, совершенно теряются на сцене, потому что это две разные технологии… Хороший актер все равно рождается на сцене, а потом уже украшает собой сериалы и кинокартины. Для меня в актерской профессии очень важен размер личности: если ты не привносишь внутреннего человеческого «я», то получатся только наброски, эскизы… Идеальное сочетание – утром съемочная площадка, вечером сцена. Меня Бог свел в этом году
They say that the way you see in the New Year decides how it will continue. No-one is likely to argue against the statement that the mood and atmosphere of any occasion depends to a great extent on the people you celebrate it with and on who acts as host. For the seventh year running, the New Year party for members of the Taleon Club and their guests will be guided along festive lines by the popular stage and cinema actor, holder of the title People’s Artist of Russia, Nikolai Burov. Our correspondent Tatyana Priamilova talked with him. — Nikolai Vitalyevich, as one of the leading actors at the Alexandrinsky Theatre you get to play a lot of remarkable roles. In Bernard Shaw’s Pygmalion you play Professor Higgins, a fairly arrogant snob. In real life, though, your St Petersburg colleagues have elected you head of their creative association, which is evidence of a very different sort of character. How does the chairman’s seat suit Professor Higgins? — Any work is good when it produces a result. If I achieve something for those whose profession is the theatre, I get that sense of satisfaction that is sometime
worth more than money… It’s doing something for the general good. — What’s easier: playing an official or being one? On stage you have been a tsar and a public prosecutor. — Yes, Boris Godunov and The Extreme Penalty. Acting is easier, of course. The acting profession is amazing. It teaches you how to manage an audience, something that politicians, lawyers, economists and any boss needs to be able to do. This profession teaches you to identify the main thing — what we call in the Stanislavsky method the “super-objective”, and to chart out the way to achieve it. — What do actors laugh at? How do theatrical anecdotes come into being? — Now all that has become a little bit less prominent, but in years past it really thrived! We worked in a theatre where there were a lot of amusing “old codgers”. We bantered them, in a spirit of respect and affection, and they paid us back in kind. There was some terrible larking about. I could mould an enormous nose for myself out of gum and stick four or five dozen pins with shining
«Все мы чуть-чуть язычники» Nicolai Burov: «We are all a little bit pagan»
татьяна городчанинова
Николай Буров:
татьяна городчанинова
татьяна городчанинова
8
Гость номера
/
g uest
of the issue
burov.qxd
12/9/04
11:45
Page 10
с Инной Чуриковой на съемках исторического детектива «Винтовая лестница». Это такая русская «миссис Марпл». Я вижу великую актрису, любимую актрису, которая равно хороша и в кино, и на сцене… — Над чем смеются актеры, как рождаются театральные байки? — Сейчас все это несколько отошло на второй план, а раньше просто цвело махровым цветом! Мы работали в театре, где было много смешных «стариков», и подтрунивали над ними, любя и уважая, — они платили нам тем же. Если в советской пьесе, посвященной производству газотурбинных лопаток, без шутки просто нельзя было выжить на сцене, то, выходя с Гоголем или Островским, хочется быть серьезней по отношению к великому автору. Ушел тот пласт возможностей для осмеяния, для того, чтобы получить удовольствие там, где его не предвидится категорически. Мы ведь насмехались чудовищно. Я мог слепить себе огромный гуммозный нос и воткнуть в него четырепять десятков булавочек с блестящими головками. Зритель этого всего не видел из зала, но главное — надо было «вынести» этот нос незаметно для окружающих и резко показать его именно на сцене, и вот тут уже коллеги со слабой психикой устоять не могли. Есть шутки, повторяющиеся в каждом театре. Например, подменяли партнеру
меч, который тот должен эффектно выхватить с характерным звуком упругой стали, — мягким, гнущимся. Чашечку приклеивали к блюдечку, и, когда, по сценарию, надо сделать глоток, блюдечко следовало за чашечкой под немые восторги партнеров по сцене. Вместо бутафорской воды выносили на сцену водку, особенно это любили делать 1—2 января. Помню, мы играем «Вишневый сад» второго утром, выбегает на сцену Симеонов-Пищик и кричит: «Воды, воды!..» Ему выносят полный стакан водки и смотрят в предвкушении, как он будет это пить. Тот берет и выпивает — и не «колется». Все разочарованно: «Ну-у-у… какая крепкая психика…» «Докалывает» его Шарлотта, подавая для поцелуя руку, в которой зажат соленый огурец… — Где вы встречаете Новый год?
— Последние шесть лет — в Талион Клубе, и 2005 год встречу там же. Вечер всегда предполагает вкусную неторопливость роскошной талионовской кухни, которая соответствует всем своим наградам и по праву считается первой кухней города. Как есть карта вин в хорошем ресторане, так в Талионе есть карта музыкального сопровождения. Это общение, не самое громкое, но очень сердечное. К тому же появилась хорошая традиция новогоднего вечера — удивительно красочное светомузыкальное пиротехническое представление на Мойке. Это восторг! — Что положите под елку для сына? — С сыном у меня очень сложные елочные отношения. Пока он был маленьким, я совершенно нахально пользовался его волеизъявлениями. Для того чтобы он научился раньше читать и писать, я ему говорил, что только письмо, написанное собственной рукой Деду Морозу, дает настоящий результат. Лет с пяти он отправлял Деду Морозу письмо. Отправка шла так: сын писал письмо и бросал его в форточку, я спускался вниз, находил конверт и письмо перлюстрировал. Притом я готовил сына к тому, чтобы желания были разумными, и самолет Дедушка Мороз вряд ли подарит, и что все это действует до десяти лет. Я учу его быть человеком реальных мечтаний. Сейчас ему уже двенадцать.
Больше тридцати пяти лет разделяют эти роли. Вверху: Сань (спектакль «Три шпаги на троих» в постановке Театра юношеского творчества); ниже: профессор Хиггинс («Пигмалион»). There are more than 35 years between these roles. Above: San (in Three Swords for Three Men staged by the Young People’s Creative Theatre); below: Professor Higgins (in Pygmalion).
10
11 heads into it. The audience never saw it from where they were sitting, but the point was to take that nose on stage unnoticed by the rest of the cast and to unexpectedly show myself with it. Any colleagues who didn’t have a good grip on themselves would crack up. There are jokes that do the rounds of all theatres. Swapping a sword, for example, that someone is supposed to draw to great effect with the ring of hard steel for one that’s soft and bendy. A cup might be glued to a saucer and when the script called for the actor to tale a sip, the saucer would stay with the cup, to the silent delight of the others on stage. Drinking water in props might be replaced by vodka. That was a favourite on 1 or 2 January. I remember a matinee performance of The Cherry Orchard on the 2nd. SimeonovPishchik runs on stage, shouting “Water, water!” They brought him a full glass of vodka and all eyes turned on him, wondering how he would cope with drinking it. He took it, downed it — and didn’t turn a hair. There was great disappointment — “a hard nut to crack”. It was Charlotta who finished him off: she gave him her hand to kiss, and in it there was a pickled gherkin to go with the vodka.
«Я очень люблю это время — между спектаклем и моментом, когда надо будет надеть смокинг, сесть в машину и доехать до Талион Клуба». “I am very fond of that time between the performance and the moment when you have to put on your dinner jacket, get in the car and drive to the Taleon Club.” — Where do you see in the New Year? — For the past six years, at the Taleon Club, and I’ll be seeing in 2005 there. The evening always offers the unhurried taste experience of the Taleon kitchen, which lives up to all the awards it has won and is rightly considered the leading kitchen in the city. Like a good restaurant has a wine list, the Taleon has a list of musical accompaniments. It’s getting together with other people, not in a particularly high-flown sort of way, but very congenially. On top of that there’s a nice New Year’s tradition has been established of an amazingly beautiful pyrotechnical show, with light and music, on the Moika. It’s a real delight! — What will you put under the tree for your son? — Things are quite awkward with my son regarding New Year presents. When he was little, I exploited his wishes in a really shameless
Вверху. На съемках фильма «Роман Императора» в роли Александра II. 1992 год. Above. In the role of Alexander II on the set of The Emperor’s Romance. 1992.
В роли Бура (справа) в спектакле «Тили-тили-тесто». ТЮТ, 1967 год.
Новогодняя ночь в Талион Клубе: здесь можно запросто встретиться с друзьями и их семьями.
The part of Boer in the Young People’s Creative Theatre production of Tili-Tili-Testo, 1967.
New Year’s night at the Taleon Club: a time to get together with friends and their families.
way. So as to get him to read and write quicker, I told him that only a letter that he wrote himself to Grandfather Frost would have the proper effect. From the age of five or so, he did write to Grandfather Frost. The way it happened was this: my son wrote his letter and posted it out of the window. I went downstairs, found the envelope, opened and read it. I worked on my son to make sure that his wishes were reasonable: Grandfather Frost isn’t likely to bring an aeroplane and it only applies until you’re ten years old. I am teaching him to be a person with realistic dreams. He’s twelve now. But last year something happened. As the New Year was approaching, I found a letter on the roof of my car, addressed the same way as before. I opened it up and read “Dear Grandfather Frost, I am fine. As you know, now my school year is split into three terms and not four, so I will get my final marks for this term a bit later. I quite understand that I no longer belong to the category of children who get presents from you, but by way of exception could I…” then came the request. I couldn’t resist and he got what he wanted, but I don’t think it would be good
Гость номера / g u e s t
of the issue
burov.qxd
12/9/04
11:46
Page 12
Но в прошлом году произошла такая история… Под Новый год нахожу на крыше своей машины письмо с тем же адресом, что и раньше, открываю его и читаю: «Дорогой Дедушка Мороз! У меня все в порядке. Ты же знаешь, Дедушка Мороз, что сейчас я учусь не четвертями, а триместрами, так что настоящие оценки за второй триместр я узнаю чуть позже. Я все понимаю, что я уже не вхожу в контингент тех детей, которые получают от тебя подарки, но нельзя ли в порядке исключения…» — и дальше идет просьба. Я не мог удержаться, выполнил просьбу, но сохранять далее этот обычай, думаю, непедагогично… — А играть Деда Мороза вам приходилось? — Один раз в жизни, и я дал себе слово больше никогда в этих аферах не участвовать! Дело было так. Я работал в ТЮЗе, и ко мне обратился мой приятель с просьбой: «Ты знаешь, заболел мой мальчишка, ему так хочется, чтобы Дед Мороз… ну пожалуйста…» А для меня роль Деда Мороза — это что-то непреодолимое, я отказывался даже от предложений быть главным Дедом Морозом во Дворце пионеров: ну не моя это роль… Приятель уговорил. Я приехал, одетый как полагается, позвонил в дверной звонок, и на пороге меня встретил четырехлетний сын моего друга. Его глаза светились таким восторгом!
Я с ним позанимался, он прочел стишок, я вручил подарок, помахал на прощание и вышел из квартиры. Мальчишку отправили спать. Тогда я тихонечко вернулся, переоделся: роль моя была закончена, приятель предложил «по коньячку», и мы сели… Вдруг в какой-то момент лицо моего приятеля вытягивается. Я сидел спиной к двери, оборачиваюсь — на пороге стоит этот маленький мальчик в пижаме, а я даже не стер красные пятна с носа и щек… У него из глаз брызнули слезы, он молча развернулся и ушел. Вот так я прокололся. С тех пор я никогда не играю Деда Мороза для детей. — Чего вы ждете от наступающего года? — Когда-то мне казалось, что 2003 год, когда мне исполнится 50 лет, — недостижимая планка. Сейчас уже 2005-й, жизнь продолжается, все так быстро проходит, и надо, чтобы запоминался каждый Новый год. Я суеверен, как и все актеры, и считаю, что если в Новый год соблюсти какой-то свой внутренний ритуал, то и год сложится. Все мы внутри чуть-чуть язычники…
Новый год — праздник семейный. С женой Еленой в Талион Клубе. The New Year is a family celebration. Nikolai Burov and his wife Yelena at the Taleon Club.
from an educational point of view to keep the custom going. — Have you had to play Grandfather Frost yourself? — Only once in my life and I swore to myself that I would never get mixed up in that business again! I was working in the Young Spectators’ Theatre and a friend got hold of me and said: “You know my boy’s been ill and he so wants to see Grandfather Frost… Couldn’t you, please…” But the part of Grandfather Frost is something beyond me. I’ve even turned down proposals to be the main Grandfather Frost at the Palace of Pioneers. It’s just not a role for me. Anyway, this friend persuaded me. I drove over, already in the costume, and rang the bell. I was met at the door by my friend’s four-year-old son. His eyes were simply shining with delight! We spent some time together. He recited a poem and I handed over the present, waved goodbye and left their apartment. They put the boy to bed. Then I quietly came back and got changed. My role was over. My friend suggested drinking some brandy and we sat at the table… There suddenly came a moment when my friend’s face fell. I had my back to the door, so I turned round and there in the doorway was
татьяна городчанинова
12
that little boy in his pyjamas, and I hadn’t even wiped the red greasepaint off my nose and cheeks. The tears poured from his eyes and, without a word, he just turned and went. That’s how I made a hash of it. Since then I have never played Grandfather Frost for children. — What do you expect from the coming year? — At one point it seemed to me that 2003, the year I turned 50, was an unrepeatable highpoint. Now we’re looking at 2005. Life goes on. Everything passes so quickly and you need to remember every New Year. I am superstitious like all actors and I believe that if you follow some little inner ritual of your own at the New Year then the year will be all right. We are all a little bit pagan.
«В 1992 году я был окружен Александрами. Александра Невского играл на сцене, Александра II — в кино, моему старшему брату Александру исполнилось 50 лет… Неудивительно, что сына я назвал Александром». “In 1992 I was surrounded by Alexanders. I played Alexander Nevsky on stage, Alexander II in the cinema; my elder brother Alexander turned fifty… It’s no surprise that I called my son Alexander too.”
«ã‡Ì„ 1» ‚ Ô·ÚËÌ ËÎË 18-͇‡ÚÌÓÏ ÁÓÎÓÚÂ Ò ˆËÙ··ÚÓÏ ËÁ χÒÒË‚ÌÓ„Ó Ò·‡. ÇÂÎËÍÓÎÂÔÌ˚ ˜‡Ò˚ Ò Â‰ÍÓ ËÒÔÓθÁÛÂÏ˚Ï ‰‚ÓÈÌ˚Ï Á‡‚Ó‰Ì˚Ï ·‡‡·‡ÌÓÏ, Ó·ÂÒÔ˜˂‡˛˘ËÏ Á‡Ô‡Ò ıÓ‰‡ ̇ ÚÓ ÒÛÚÓÍ; Ë̉Ë͇ÚÓÓÏ Á‡Ô‡Ò‡ ıÓ‰‡; ÛÌË͇θÌÓÈ Á‡Ô‡ÚÂÌÚÓ‚‡ÌÌÓÈ ÍÓÌÒÚÛ͈ËÂÈ ·Óθ¯Ó„Ó Û͇Á‡ÚÂÎfl ‰‡Ú˚; „‡‚ËÓ‚‡ÌÌ˚Ï ‚Û˜ÌÛ˛ ÏÂı‡ÌËÁÏÓÏ Ò ÁÓÎÓÚ˚ÏË ¯‡ÚÓ̇ÏË Ë Ò‚ÂıÚÓ˜Ì˚Ï Â„ÛÎflÚÓÓÏ ÔÓÎÓÊÂÌËfl ÓÒË ·‡Î‡ÌÒ‡. á‡ı‚‡Ú˚‚‡˛˘Â ÔÓfl‚ÎÂÌË ˜‡ÒÓ‚ «ã‡Ì„ 1» ‚ ‚Ó‰Ó‚ÓÓÚ ÌÂψÍÓÈ ËÒÚÓËË ÓÔËÒ‡ÌÓ ‚ ÔÓ‰Ó·ÌÓÏ Í‡Ú‡ÎÓ„Â, ÍÓÚÓ˚È Ï˚ ÔÓ‰‡ËÏ Ç‡Ï Ò „Ó‰ÓÒÚ¸˛.
12/9/04
11:49
Page 14
stroll through history
golit.qxd
B
B Петербурге у Пушкина было несколь-
Историческая прогулка / a
ко излюбленных мест времяпрепровождения. На одно из них указывает строфа из «Евгения Онегина»: К Talon помчался; он уверен, Что там уж ждет его Каверин. Француз Талон держал свой ресторан примерно там, где сегодня находится Талион Клуб, у Полицейского моста. Где, как не здесь, в двух шагах от Зимнего дворца, можно было услышать дворцовые новости и обменяться «горячими» великосветскими сплетнями! Чуть не ежедневно у юного Пушкина здесь дружеское застолье с шампанским в компании Петра Каверина — лихого гусара, кутилы и бретера, не чуждого поэзии, а к полуночи — на Миллионную улицу, в салон Евдокии Голицыной…
La princesse Nocturne
14
Алла БЕЛЯКОВА / by Alla BELIAKOVA
Пушкинские княгини Pushkin’s Princesses
В окружении Пушкина известно немало женщин, замечательных красотой, умом и талантами. Среди них были и две княгини Голицыны. В Евдокию Ивановну Голицыну семнадцатилетний выпускник Лицея с присущей ему пылкостью влюбился с первого взгляда, а Наталья Петровна Голицына стала прообразом «пиковой дамы».
In the circles within which Pushkin moved we know of quite a few women celebrated for their beauty, their intellect and their talents. These included two Princesses Golitsyna. As a 17-year-old graduate of the Lyceum, true to his ardent nature, Pushkin fell in love with Yevdokiya Golitsyna at first sight. Natalia Golitsyna became the prototype for his “Queen of Spades”.
Однажды цыганка предсказала княгине Евдокии Голицыной, что она умрет ночью, после чего княгиня навсегда перестроила свою жизнь, превратив день в ночь, за что получила прозвания «la princesse Nocturne», «la princesse Minuit» (ночная княгиня, полночная княгиня). Она родилась в Москве в 1780 году. Наречена была просто — Авдотьей, или Евдокией. Когда расцвела ее удивительная красота, князь Вяземский сказал: «Совестно
The poet had several favourite places where he liked to spend time in St Petersburg. One of them is mentioned in these lines from Eugene Onegin: He hastens to Talon’s, well aware That Kaverin already awaits him there. The Frenchman kept a restaurant by the Police Bridge, roughly where the Taleon Club is situated today. This establishment, just a stone’s throw from the Winter Palace, was better than any for picking up the court news and exchanging “fresh” high-society gossip. Almost every day the young Pushkin dined with champagne in the company of Piotr Kaverin, a dashing hussar, carouser and hell-raiser with a taste for poetry, while closer to midnight he moved on to Millionnaya Street and Yevdokiya Golitsyna’s salon. La Princesse Nocturne A gypsy woman once foretold that Yevdokiya Golitsyna would die at night, after which the Princess entirely reorganized her life, turning day into night, which brought her the nicknames “la Princesse Nocturne” and “la Princesse Minuit” (the Nocturnal Princess, Princess Midnight).
называть ее таким прозаическим именем». Дуняша — так ее звали дома — происходила из старинного дворянского рода. По матери — родная племянница вельможи и «татарского князя» Н. Б. Юсупова. Знатные московские фамилии: Нарышкины, Вяземские, Гагарины — все родня. Ее отец, сенатор Иван Измайлов, в день воцарения Екатерины II исключен был из службы за преданность Петру III. Рано осиротев, Евдокия вместе с сестрой Анной оказалась на попечении богатого бездетного дяди Михаила Михайловича Измайлова. Он обожал племянниц и дал им разностороннее прекрасное образование. Сам он был кладезем знаний, меценатом и знатоком московских древностей. Дуняша слушала его с замиранием сердца. Прогулки по Москве, где дядя знал каждый камень, оставили неизгладимый след, она рано прочувствовала свои корни и полюбила Отечество. Дядюшка ввел ее в просвещенный круг, одним из центров которого был дом Вяземских, приметный обилием умных голов, где женщины были приняты наравне с мужчинами. В судьбу юной красавицы вмешался император Павел I. Он благоволил Измайловым за верность его отцу и к тому же любил сватать. Желая устроить судьбу Евдокии, он в 1799 году выбрал ей в мужья князя Сергея Михайловича Голицына, имевшего огромное богатство, ограниченный ум и
She was born in Moscow in 1780. Her father, the senator Ivan Izmailov, had been excluded from state service on the day Catherine II took the throne for his continued loyalty to her deposed husband, Peter III. Orphaned early, Yevdokiya and her sister Anna were left in the care of a rich childless uncle, Mikhail Izmailov. He adored his nieces and gave them an excellent broad education. He himself was a fount of knowledge, a patron of the arts and an expert on Moscow’s antiquities. Yevdokiya hung upon his every word. Their strolls around Moscow, where her uncle knew every stone, left an indelible mark. From an early age she was aware of her roots and loved her country. Her uncle introduced her into an enlightened circle, one of the centres of which was the Viazemsky’s house, notable for its abundance of intelligent minds, where women were accepted on a par with men. Emperor Paul I intervened in the fate of the young beauty. He looked kindly upon the Izmailovs for their loyalty to his father and he also had a fondness for matchmaking. Having decided to secure Yevdokiya’s future, in 1799 he chose for her husband
Слева. Портрет А. С. Пушкина работы О. Кипренского. 1827 год. Left. Portrait of Alexander Pushkin by Orest Kiprensky. 1827.
12/9/04
11:49
Page 16
stroll through history
golit.qxd
Историческая прогулка / a
«Не знаю, какова она была в своей первой молодости, но и вторая и третья молодость ее пленяли какойто свежестью и целомудрием». Князь Петр Вяземский
“I don’t know what she was like in her first youth, but both her second and third youths had some captivating freshness and chastity about them.”
Портрет М. П. Долгорукого. Рисунок П. Рокштуля. Начало 1800-х годов. Portrait of Mikhail Dolgorukoy. Drawing by Peter Rockstuhl. Early 1800s.
Prince Piotr Viazemsky
16
некрасивую наружность. Однако через год после свадьбы князь Голицын навлек на себя за что-то гнев Павла, и ему пришлось уехать с женой в Дрезден. С воцарением Александра I он вернулся в Россию, а княгиня осталась в Германии, объявив мужу, что поскольку брак ее был вынужденным, то она больше не согласна на совместное житье. По свидетельству современника, молодая жена «предъявляла к своему мужу сумасшедшие требования и, ехав с ним в карете, однажды нанесла ему оскорбление действием». За отказ дать развод Евдокия Голицына через несколько лет примерно наказала мужа, который обратился к ней с аналогичной просьбой, задумав жениться на фрейлине Александре Осиповне Россет. История вышла трагикомическая. «Черноокая Россети», как называл ее Пушкин, готова была принять предложение князя Сергея: этот брак принес бы ей титул и богатство. Голицын ничего не жалел, чтобы завоевать ее сердце. Зная, что семья невесты небогата, он, на правах жениха, накупил Сашеньке бриллиантов, а ее братьям дал по 100 тысяч рублей. Но «законная» супруга категорически отказала князю в разводе, сказав: «Долг платежом красен!» Правила чести обязывали братьев Россет вернуть деньги князю, но один из них уже изрядно потратился. Недостающую сумму внес богач Смирнов, за
которого Александре Россет пришлось выйти замуж. Многие известные мужи за границей и в России добивались расположения Евдокии Голицыной, но сердце ее молчало. И только на двадцать шестом году жизни она полюбила страстно, как любят женщины, уже потерявшие надежду на счастье. Ее избранником стал князь Михаил Долгорукий. Кстати, его старший брат Петр в 21 год получил чин генерал-адъютанта при Александре I и в качестве посланника вел переговоры с Наполеоном, который называл Петра «русским упрямцем». Храбрейшие офицеры, братья Долгорукие отличились в Аустерлицком сражении, за что получили ордена Святого Георгия. При этом князь Михаил не был, что называется, «военной косточкой» — его тянуло к наукам и искусствам. Он посещал лекции в Сорбонне, просиживал в библиотеках. Его считали интересным собеседником умнейшие француженки того времени — де Сталь и Рекамье, с которыми он встречался в парижских салонах. Познакомившись с Евдокией Голицыной, Михаил Долгорукий нашел в ней свой идеал. Препятствием взаимной любви стал князь Голицын, наотрез отказавшийся дать жене развод. Как говорили современники, Михаил Долгорукий в отчаянии искал смерти. И он нашел ее в 1808 году в сражении со шведами…
Prince Sergei Golitsyn, a man of immense wealth, limited intelligence and plain appearance. A year after their marriage, however, Prince Golitsyn incurred Paul’s wrath for some reason and had to leave for Dresden with his wife. When Alexander I came to the throne, he returned to Russia, but the Princess remained in Germany, informing her spouse that, since the marriage had been forced upon her, she was no longer willing to live with him. According to one contemporary account, the young wife “made insane demands of her husband and once, when travelling in a carriage with him, insulted him by her actions.” Many prominent men abroad and in Russia sought the Princess’s affections, but her heart was not moved. It was only at the age of twenty-five that she fell passionately in love, the way women do when they have already lost hope of finding happiness. The object of this passion was Prince Mikhail Dolgoruky. When he met Yevdokiya Golitsyna, he found her to be his ideal woman. Their mutual affection was thwarted by Prince Golitsyn, who refused point-blank to grant his wife a divorce. Contemporaries said that despair
drove Mikhail Dolgoruky to seek death. He found it in 1808, in battle against the Swedes. In St Petersburg Princess Golitsyna was known for her eccentricity and her original way of life. Her exquisitely, but austerely furnished mansion became a nocturnal literary and social salon, in which every evening after 11 a circle of select guests would gather. It was regularly attended by the most brilliant representatives of literary and highsociety St Petersburg. The hostess was close friends with Karamzin, Zhukovsky, Viazemsky and the young Pushkin, who was fascinated with the Princess’s beauty. The conversation on literary, scholarly, scientific and political subjects went on in Golitsyna’s home until dawn. She attracted Russia’s most intelligent and gifted people with her original and lively mind. Prince Viazemsky wrote of her: “Nothing in her betrayed deliberate concern, everyday feminine shiftiness. On the contrary she had about her something clear, calm, rather lazy, dispassionate. As she was well provided for and her marital ties were ruptured by mutual consent, she was completely independent. But that independence was kept within
17
Портрет княгини Е. И. Голицыной работы художника А. Егорова. Репродукция из альбома «Русские портреты XVIII—XIX веков» из собрания великого князя Николая Михайловича. Portrait of Yevdokiya Golitsyna by Alexei Yegorov. Reproduction from the album Russian Portraits of the 18th and 19th Centuries from the collection of Grand Duke Nikolai Mikhailovich. Портрет С. М. Голицына.Литография. 1820-е годы. Sergei Golitsyn. Lithographic portrait. 1820s.
Портрет А. О. Смирновой, урожденной Россет. Гравюра Г. Грачева по рисунку 1837 года. Portrait of Alexandra Smirnova, née Rosset. Engraving by G. Grachev from an 1837 drawing.
Историческая прогулка / a
stroll through history
golit.qxd
12/9/04
11:49
Page 18
В Петербурге Голицына была известна своей эксцентричностью и оригинальным образом жизни. Обставленный изящно, но строго, особняк ее на Большой Миллионной, 30, стал ночным литературно-светским салоном, где ежедневно после 11 часов вечера собирался кружок избранных гостей. Здесь постоянно бывали самые блестящие представители литературного и светского Петербурга. Близкими друзьями хозяйки салона были Карамзин, Жуковский, Вяземский и молодой Пушкин, увлеченный красавицей княгиней. Разговоры литературные, научные, политические велись в доме Голицыной до зари. Умнейших, талантливейших людей России она притягивала оригинальным, живым умом. Князь Вяземский писал о ней: «Княгиня Голицына была в свое время своеобразная личность в петербургском обществе. Она была очень красива, и в красоте ее была своя особенность. Не знаю, какова она была в своей первой молодости, но и вторая и третья молодость ее пленяли какой-то свежестью и целомудрием. Черные выразительные глаза, густые темные волосы, падающие на плечи, южный матовый колорит лица, улыбка добродушная и грациозная, вообще красота ее отзывалась чем-то пластическим, напоминавшим древнее греческое изваяние. В ней ничто не обнаруживало обдуманной
озабоченности, житейской женской изворотливости. Напротив, в ней было что-то ясное, спокойное, скорее ленивое, бесстрастное. По обеспеченному состоянию своему, по обоюдно согласному разрыву брачных отношений, она была совершенно независимой. Но эта независимость держалась в строгих границах чистейшей нравственности и благоприличия. Никогда ни малейшая тень подозрения, даже злословия не оттеняли чистой и светлой свободы ее». В ее «храмину», по выражению Вяземского, артистически украшенную кистью и резцом лучших русских художников, собиралось множество людей, преимущественно мужчин (княгиня не любила женского общества). Карамзин называл ее Пифией за блестящие ораторские способности. Правда, тот же Карамзин признавался: «Я бы не влюбился в Пифию: от ее трезубца пышет не огнем, а холодом». Княгиня живо интересовалась политическими вопросами, была горячей патриоткой. В 1814 году на балу, посвященном победе над Наполеоном, она появилась в русском сарафане и кокошнике, оплетенном лаврами. Она одной из первых предложила создать мемориал, чтобы увековечить победителей всех сословий, «от генерала до последнего крестьянина, защищавших родину». Правда, в своем патриотизме княгиня иногда доходила до
Портрет В. А. Жуковского. Гравюра И. Пожалостина. 1876 год. The poet Vasily Zhukovsky. Engraving by Ivan Pozhalostin. 1876.
Портрет князя П. А. Вяземского. Литография П. Бореля. 1800-е годы. Portrait of Prince Piotr Viazemsky. Lithograph by P. Borel. 1800—10.
18
19 strict bounds by the purest morality and decency. Never did the slightest shadow of suspicion or even malignant gossip touch upon that pure, bright freedom of hers.” Her “little temple”, as Viazemsky described it, tastefully decorated by the brushes and chisels of the finest Russian artists, was a meeting-place for a host of people, predominantly men (the Princess disliked female company). Karamzin dubbed her Pythia, after the priestess of the Oracle at Delphi, for her brilliant oratory. The historian confessed, admittedly, that he could not fall in love with this Pythia; “her trident exudes not fire, but cold”. The Princess took a keen interest in political matters and was an ardent patriot. In 1814 at a ball marking the victory over Napoleon she appeared in the traditional Russian sarafan with a kokoshnik headdress wound round with laurels. She was one of the first to suggest creating a monument to perpetuate the memory of the victors of all classes “from general to the least peasant, who defended their homeland”. Admittedly the Princess did sometimes take her patriotism to extremes, fulminat-
Пушкин посвятил Евдокии Голицыной несколько стихотворений, а в годы ссылки в письмах к Петру Вяземскому и Александру Тургеневу справлялся о «небесной княгине». Pushkin dedicated several poems to Yevdokiya Golitsyna, and during his banishment from the capital he inquired in his letters to Piotr Viazemsky and Alexander Turgenev about the “heavenly princess”.
ing, for example, against the introduction of the potato to Russia, seeing the alien vegetable as “encroaching upon the Russian national identity”. At the same time, Yevdokiya Ivanovna was a woman with a European level of education. She knew several languages, took an interest in physics and chemistry and even wrote a mathematical treatise “On the analysis of force” in French. According to the mathematician Ostrogradsky, in this work she displayed her own unique view of the matter: “Nature, the Princess says, is founded on forces. Everything in nature is life and force: there is no non-entity.” She developed a special relationship with Pushkin. They met at the Karamzins’ in the autumn of 1817. Despite the twenty-year difference in their ages, the poet became her ardent admirer. Karamzin informed Viazemsky, “Pushkin has fallen fatally in love with Pythia Golitsyna and spends his evenings at her home.” It was, however, a special kind of love. Pushkin saw Golitsyna not only as a charming woman, but also as a worthy and intelligent companion, a vivid personality, which was rarely the case with his infatuations.
Портрет М. В. Остроградского. Гравюра на стали. 1850-е годы.
The mathematician Mikhail Ostrogradsky. Steel engraving. 1850s.
Вверху. Портрет О. Бальзака. Литография А. Дельпеша. 1830-е годы.
Above. Honoré de Balzac. Lithograph by A. Delpech. 1830s.
Историческая прогулка / a
stroll through history
golit.qxd
12/9/04
11:50
Page 20
крайности, яростно выступив, например, против разведения в России картофеля, в чем она видела «посягательство на русскую национальность». В то же время Евдокия Ивановна была женщиной европейского уровня образованности, знала несколько языков, увлекалась физикой, химией и даже написала на французском языке трактат по математике «Об анализе силы». По словам математика Остроградского, в этом труде она проявила только ей принадлежавший взгляд на вещи: «Природа, говорит княгиня, основана на силах. Все в природе жизнь и сила, ничтожества нет». Особые отношения сложились у нее с Пушкиным. Они познакомились у Карамзиных осенью 1817 года. Несмотря на двадцатилетнюю разницу в возрасте, поэт стал ее пламенным почитателем. Карамзин сообщал Вяземскому: «Пушкин смертельно влюбился в Пифию Голицыну и проводит у ней вечера». Но это была особенная любовь. Пушкин видел в Голицыной не просто обворожительную женщину, но достойную и умную собеседницу, яркую личность, что бывало нечасто в его увлечениях. Пушкин объясняет это в стихах, посвященных княгине: Где женщина — не с хладной красотой, Но с пламенной, пленительной, живой? Где разговор найду непринужденный, Блистательный, веселый, просвещенный?
С кем можно быть не хладным, не пустым? Отечество почти я ненавидел — Но я вчера Голицыну увидел И примирен с Отечеством моим. Голицына никогда не была только великосветской дамой. Она не скрывала своих передовых убеждений, что тоже сближало ее с молодым Пушкиным. Не случайно поэт послал «полночной княгине» свою оду «Вольность» с посвящением: Простой воспитанник природы, Так я, бывало, воспевал Мечту прекрасную свободы И ею сладостно дышал. Но вас я вижу, вам внимаю, И что же?.. слабый человек!.. Свободу потеряв навек, Неволю сердцем обожаю. Шли годы. Александра I сменил Николай, изменилась жизнь Петербурга, а ночные приемы у Голицыной продолжались. «Всевидящее око» III Отделения после декабрьских событий 1825 года всюду усматривало «крамолу» и обратило, наконец, внимание на ночные приемы у Голицыной. Для наблюдения за ее домом был приставлен особый агент, который в одном из донесений среди постоянных посетителей салона называет Пушкина. Когда в Петербург приехал Бальзак, княгиня прислала за ним в полночь карету. Удивленный и даже обиженный Бальзак написал в ответ: «У нас, милостивая государыня,
Вид на двор Лувра через колоннаду. Гравюра резцом. 1750-е годы. Именно таким видела его Наталья Голицына. View of the courtyard of the Louvre through the colonnade. Burin engraving. 1750s. This is how Natalia Golitsyna would have seen this famous building.
Портрет княгини Н. П. Голицыной работы А. Рослена. Репродукция из альбома «Русские портреты XVIII—XIX веков» из собрания великого князя Николая Михайловича.
20
Portrait of Princess Natalia Golitsyna by Alexander Roslin. Reproduction from the album Russian Portraits of the 18th and 19th Centuries from the collection of Grand Duke Nikolai Mikhailovich.
21 Golitsyna was never merely a high-society lady. She did not conceal her progressive convictions, which only made her more attractive to the young Pushkin. It is no coincidence that the poet sent his ode Freedom to “la Princesse Minuit” with a special dedication. The years went by. Alexander I was succeeded by Nicholas I. Life in St Petersburg changed, but the Princess’s nocturnal receptions continued. After the Decembrist Uprising of 1825, the “all-seeing” secret police detected dissent wherever they looked and finally turned their attention to Golitsyna’s night-time gatherings. A special agent was set to watch her house and in one of his reports he names Pushkin among the regular visitors to the salon. When Balzac visited St Petersburg, the Princess sent a carriage for him at midnight. Surprised and even offended, the novelist wrote in reply: “Where I come from, dear lady, people send only for their enemies at night, and for those with whom they are acquainted. I am not an enemy.” He did not know what great shades haunted the salon of “la Princesse Minuit”.
The years went unrelentingly by. No few regular guests of the nocturnal salon had met untimely ends: Griboyedov, Pushkin, Lermontov… Yet many still gathered on Millionnaya Street, although the one-time beauty had become an old woman. Dressed in showy outfits and with her cheeks rouged, she seemed particularly hideous. Then, when Golitsyna was already in her eightieth year, Death, which la Princesse Nocturne had so feared since her youth, finally came to her. Her grave in the Church of the Holy Spirit in the Alexander Nevsky Monastery bears a remarkable epitaph: “I ask Orthodox Russians and those who pass here to pray for God’s handmaiden, that the Lord might hear my fervent prayers at the Throne of the Almighty for the preservation of the Russian soul.”
La Princesse Moustache “He awoke in one of Petersburg’s main thoroughfares, before a house with old-fashioned architecture. The street was crammed with vehicles; one after another, carriages drew up to a lighted entrance. From the carriages there continually emerged – now the
Детство Натальи Голицыной прошло в Англии, а позднее она долго жила в Париже, где была принята при королевском дворе и заслужила особую благосклонность Марии-Антуанетты. Natalia Golitsyna spent her childhood in England and later lived for a long period in Paris where she was received at court and gained the special favour of Marie Antoinette.
Репродукция портрета Марии-Антуанетты в костюме для верховой езды работы А. Вертмюллера. 1770-е годы.
Reproduction of a portrait of Marie Antoinette in riding dress by Adolf Ulrich Wertmuller. 1770s.
Собор святого Павла в Лондоне. Гравюра резцом. 1750-е годы.
St Paul’s Cathedral in London. Burin engraving. 1750s.
Историческая прогулка / a
stroll through history
golit.qxd
12/9/04
11:50
Page 22
ночью посылают только за врагами, да и то за теми, с которыми знакомы. Я же не враг». Он не знал, какие великие тени витали в салоне «княгини Полночь»… И еще прошли годы и годы. Погибли многие завсегдатаи ночного салона: Грибоедов, Пушкин, Лермонтов… Но все так же съезжались на Миллионную многочисленные гости, хотя прежняя красавица превратилась в старуху. Нарумяненная, разодетая в яркие наряды, она казалась особенно безобразной. И вот, когда Голицыной шел уже восьмидесятый год, пришла та, которую с юных лет так боялась la princesse Nocturne... Замечательна эпитафия на ее могиле в церкви во имя Святого Духа Александро-Невской лавры: «Прошу православных русских и проходящих здесь помолиться за рабу Божию, дабы услышал Господь мои теплые молитвы у Престола Всевышнего для сохранения духа Русского».
La princesse Moustache «...Очутился он в одной из главных улиц Петербурга, перед домом старинной архитектуры. Улица была заставлена экипажами, кареты, одна за другою, катились к освещенному подъезду. Из карет поминутно вытягивались то стройная нога молодой красавицы, то гремучая ботфорта, то полосатый чулок и дипломатический башмак. Шубы и плащи мелькали мимо
величавого швейцара. Германн остановился. „Чей это дом?“ — спросил он у углового будочника. „Графини***“, — отвечал будочник». Так в повести «Пиковая дама» Германн узнал дом старой графини. Была ли «пиковая дама» в реальной жизни, или она полностью выдумана? Пушкин сам ответил на этот вопрос. В своем дневнике 7 апреля 1834 года он записал: «При дворе нашли сходство между старой графиней и княгиней Натальей Петровной Голицыной и, кажется, не сердятся». Это явное указание на то, что прообразом одного из главных персонажей «Пиковой дамы» послужила княгиня Наталья Петровна Голицына, знаменитая la princesse Moustache (усатая княгиня), урожденная Чернышева. Ее отец, старший сын денщика Петра I, а по заслуживающему доверия преданию — даже сын царя, Петр Чернышев, известный своей скупостью, сделал карьеру, женившись на дочери начальника Тайной канцелярии Андрея Ивановича Ушакова. Свирепый «заплечных дел мастер» был нежным отцом, обожал единственную дочь и всячески протежировал зятю. Наталья Петровна детство провела в Англии, когда ее отец был там послом, и получила прекрасное образование. В 1766 году, будучи фрейлиной, двадцатипятилетняя Наталья Чернышева вышла замуж за отставного бригадира князя
Портрет графа П. Г. Чернышова с семейством. Репродукция с картины Д. Людерса. 1790-е годы. Count Piotr Chernyshev with his family. Reproduction of the painting by David Lüders. 1790s.
22
23 shapely leg of a young beauty, now a crashing jackboot, now striped hose and a diplomatic shoe. Furs and coats flashed past a stately door-keeper. Hermann stopped. ‘Whose house is that?’ he asked the watchman on the corner. ‘The Countess’s,’ the watchman replied.” That is how, in Pushkin’s story The Queen of Spades, Hermann discovers the home of the old countess. Was there a real-life “Queen of Spades”, or was the character entirely invented? Pushkin himself answered that question. In his diary for 7 April 1834 he wrote, “At court they found a resemblance between the old countess and Princess Natalia Golitsyna, and are not, it seems, annoyed.” This is a clear indication that the prototype for one of the main characters in The Queen of Spades was Princess Natalia Golitsyna, née Chernysheva, celebrated as “la Princesse Moustache”. Her father, Peter Chernyshev, the eldest son of Peter the Great’s batman or, according to quite reliable tradition, even the son of the Tsar himself, was a well-known miser. He made his career by marrying the daughter of Andrei Ushakov, the head of the
Secret Chancellery. The cruel seeker-out of treason and treachery was a tender father devoted to his only daughter and pulled all the strings for his son-in-law. Natalia Petrovna spent her childhood in England, when her father was ambassador there, and received an excellent education. In 1766, when a maid of honour at court, the 25-year-old Natalia Chernysheva married the retired brigadier Prince Vladimir Golitsyn. The intelligent, energetic woman, “a great mistress of organizing her affairs”, took charge of the large, but mismanaged fortune of her husband who was reckoned something of a simpleton. She not only cleared the estate of debts, but also increased its income. Although the estate formally belonged to her children, she maintained autocratic control over the property. A wilful and despotic woman, she kept everyone who depended on her in a position of utter subservience. The whole family trembled before her. She did not allow her son, the Illustrious Prince Dmitry Golitsyn, Governor General of Moscow, possession of his lands and accorded him a relatively small allowance of 50,000 roubles a year, obliging
Великосветские сплетники утверждали, что Наталья Голицына могла быть внучкой Петра I. Society gossips suggested that Natalia Golitsyna might be the granddaughter of Peter the Great.
Портрет императрицы Екатерины II. Офорт. 1805 год. Портрет императора Павла I. Офорт. 1805 год. Empress Catherine II. Etching. 1805 Emperor Paul I. Etching. 1805.
Историческая прогулка / a
stroll through history
golit.qxd
12/9/04
11:50
Page 24
Один из современников говорил, что такой бороды он никогда у женщин не видел. Старая княгиня, по его словам, походила на греческого философа Платона.
Владимира Борисовича Голицына. Умная и энергичная женщина, «великая мастерица устраивать свои дела», взяла на себя управление большим, но расстроенным состоянием мужа, слывшего человеком простоватым. Она не только очистила имения от долгов, а и приумножила доходы. Хотя имения формально принадлежали ее детям, она самовластно распоряжалась всем состоянием. Своенравная и властная, она всех зависящих от нее держала в строгом подчинении. Вся семья трепетала перед нею. Сын Натальи Петровны, московский генералгубернатор светлейший князь Дмитрий Владимирович Голицын, не допускался ею до владения имениями, а получал ежегодно небольшую сравнительно сумму, 50 тысяч рублей, и вынужден был делать долги. Благодаря ходатайству императора Николая Павловича строгая маменька прибавила сыну еще 50 тысяч ассигнациями. Когда же князь Дмитрий Владимирович бывал у матери в Петербурге, ему отводили комнаты на антресолях. Княгиня призывала своего дворецкого и приказывала ему, чтобы «все нужное было у Митеньки, а пуще всего смотреть, чтобы он не упал, сходя с лестницы». Вот как строгая матушка заботилась о близоруком сыне. При этом всесильный московский генерал-губернатор не смел без разрешения матери сесть в ее присутствии.
At least one contemporary said that he had never seen such a beard on a woman. The old woman, according to him, resembled the Greek philosopher Plato.
24
Родившись в начале царствования Елизаветы Петровны, княгиня Голицына видела двор при пяти императрицах и, будучи весьма преклонных лет, всех считала молодежью. Она создала себе такое положение, что ей оказывали внимание все государи и государыни, начиная с Екатерины II и кончая императором Николаем I. Она сумела завоевать себе в свете совершенно исключительное положение, и, хотя обстановка дома ее не отличалась роскошью, на обедах, приготовленных прославленным поваром, бывали даже члены царской семьи. В таких случаях обед подавался на серебряном сервизе, подаренном Петром I одному из предков Голицыных. Дом ее находился на углу Гороховой и Малой Морской (ныне это дом № 10 по Малой Морской). Сюда «представляться по начальству» приезжали все, начиная с гвардейского офицера, впервые надевшего эполеты, и кончая посланником в золотом мундире. Заботливые мамаши приводили к ней на поклон своих дочерей. В день именин Голицыну посещала вся царская фамилия. Княгиня принимала всех, за исключением императора, сидя. Возле ее кресла стоял кто-нибудь из близких родственников и называл гостей, так как сама она видела плохо. Смотря по чину или знатности гостя, княгиня или наклоняла только голову, или произносила несколько более или менее приветливых слов.
Голицына отличалась скупостью, как ее отец Петр Чернышев, а от деда — Андрея Ушакова — она унаследовала жестокость сердца и безграничный эгоизм. Один из внуков ее, вероятно князь Сергей Григорьевич Голицын, рассказал Пушкину, что однажды он проигрался и пришел к бабке просить денег. Денег она не дала, а назвала три карты, которые сообщил ей когдато в Париже знаменитый авантюрист граф Сен-Жермен. «Попробуй!» — сказала бабушка. Внук поставил на эти три карты и отыгрался. Так у Пушкина появился сюжет для «Пиковой дамы». В старости княгиня Голицына была чрезвычайно непривлекательна. Обросла бородой и усами, отчего и получила свое прозвище. «Пиковая дама» умерла в возрасте девяноста семи лет, в один год с обессмертившим ее Пушкиным.
25 him to run up debts. Thanks to the intercession of Emperor Nicholas I, this strict matriarch gave her son another 50,000 in paper money. When Prince Dmitry visited his mother in St Petersburg, he was given rooms in the attic. The Princess summoned her butler and told him to make sure “that Mitenka [little Dmitry] has all he requires, but most of all watch that he does not fall coming down the stairs”. That is how the stern mother concerned herself about her short-sighted son. The all-powerful Governor General of Moscow, meanwhile, did not even dare to sit in his mother’s presence without her permission. Born at the start of Empress Elizabeth’s reign, Princess Golitsyna saw the court under five empresses and in great old age considered everyone green youths. She created such a position for herself that all the monarchs from Catherine II to Nicholas I accorded her attention. She managed to gain an absolutely unique status in society and, although her household circumstances were not especially luxurious, her dinners, cooked by a celebrated chef, were even
Портрет графа А. И. Ушакова. Гравюра Н. Иванова по рисунку Я. Аргунова. 1820-е годы.
Count Andrei Ushakov. Engraving by N. Ivanov from a drawing by Yakov Argunov. 1820s
Вверху. Портрет князя В. Б. Голицына работы А. Рослена. Репродукция из альбома «Русские портреты XVIII—XIX веков» из собрания великого князя Николая Михайловича.
Above. Portrait of Prince Vladimir Golitsyn by Alexander Roslin. Reproduction from the album Russian Portraits of the 18th and 19th Centuries from the collection of Grand Duke Nikolai Mikhailovich.
attended by members of the imperial family. On such occasions the meal was served on a silver service that Peter the Great had presented to one of the Golitsyns’ ancestors. Everybody came to “pay homage” to her, from the young guards officer who had just donned his epaulets, to the ambassador in gold-trimmed uniform. Caring mothers would bring their daughters to pay their respects to her. On her name-day the whole imperial family would visit Golitsyna. The Princess received them all, with the exception of the Emperor, seated, without rising from her place. One of her close relatives would stand by her chair and announce the guests as her eyesight had grown poor. Depending on the rank or nobility of the visitor, the Princess either merely inclined her head or pronounced a few words of welcome. Natalia Golitsyna was known for her stinginess, just like her father Piotr Chernyshev, while from her maternal grandfather, Andrei Ushakov, she inherited hard-heartedness and utter selfishness. One of her grandsons, probably Prince Sergei Golitsyn, told Pushkin that on one occasion he had
Портрет князя Д. В. Голицына. Литография. 1820-е годы. Portrait of Prince Dmitry Golitsyn. Lithograph. 1820s.
lost heavily and came to ask his grandmother for money. She did not give him money, but named the three cards that the famous adventurer Count Saint-Germain had once imparted to her in Paris. “Try that,” the old lady told him. Her grandson staked on those three cards and made good his losses. That was how Pushkin got the plot for The Queen of Spades. In her old age Princess Golitsyna was exceptionally unattractive. She developed the facial hair that brought her nickname. The “Queen of Spades” died at the ripe old age of 97, in the same year as Pushkin who immortalized her.
12/9/04
11:55
Page 26
brilliant DISK
zoshenko
Б листательный ДИСК
/
t he
Поздним осенним вечером 1921 года в темном дворике Дома Искусств появился пьяный, в шинели, с кавалерийской шашкой в руке. Изрыгая ругательства и размахивая клинком, он до смерти перепугал жильцов ДИСКа. Дворик мгновенно опустел. Но тут распахнулась дверь, и из нее вышли несколько молодых литераторов. Один из них, мгновенно оценив ситуацию, сбежал по ступенькам крыльца и обезоружил буяна. Стоило ему на миг усомниться в себе — и не миновать бы тяжких увечий. Но он действовал с железной уверенностью и потому не мог не победить. Это был Михаил Зощенко…
26
27
Человек, который не смеется Мария КУЗНЕЦОВА / by Maria KUZNETSOVA
One late autumn evening a drunk appeared in the courtyard of the House of the Arts (DISK) dressed in a greatcoat and wielding a cavalry sword. Spouting a stream of obscenities and brandishing his weapon, he put the fear of death in the building’s inhabitants. The courtyard instantly became deserted. Then, however, a door opened and a few young writers came out. One of them, immediately assessing the situation, ran down the steps and disarmed the inebriated rowdy. If he had hesitated for a fraction of a second, he would have been badly wounded at the least, but he acted with resolute assurance and so the outcome was never in doubt. The hero of the hour was Mikhail Zoshchenko.
the man who doesn’t laugh
В литературную студию Корнея Чуковского 25-летний Зощенко пришел летом 1919 года. Нелюдимый, хмурый, как будто надменный, он был необыкновенно красив и элегантен даже в заношенном до блеска френче. Его упрямая обособленность бросалась в глаза. Он заинтриговал студийцев, девушки нашли, что он похож на Андрея Болконского. Постепенно все же удалось его приручить и кое-что о нем узнать. Сын известного художника-передвижника, он добровольцем пошел на германский фронт, командовал ротой, потом батальоном, получил за храбрость четыре боевых ордена и чин штабс-капитана, был ранен, отравлен газами, нажил порок сердца, но, когда началась гражданская война, вступил в Красную Армию. В ноябре 1919 года студия перебралась в только что открытый Дом Искусств на набережной Мойки, 59. Здесь Зощенко стал одним из членов группы «Серапионовы братья», здесь написал свои первые рассказы. По вечерам из комнатушки Михаила Слонимского, где любила собираться молодежь, часто слышались взрывы многоголосого смеха. Это означало, что там Зощенко или читает свою новую рукопись, или что-нибудь рассказывает, причем без тени улыбки на каменно неподвижном лице, будто не понимая, отчего хохочут его слушатели. Молодежь ДИСКа мгновенно подхватывала словеч-
The 25-year-old Zoshchenko had joined Kornei Chukovsky’s literary studio in the summer of 1919. Despite a sullen unsociability that suggested arrogance, he was exceptionally handsome even in a jacket that he had worn to a shine. His stubborn detachment struck all who met him and intrigued the others in the studio. The girls decided he resembled Andrei Bolkonsky, the hero of War and Peace. Gradually he came round and they managed to find out something about him. He was the son of a well-known artist, one of the Itinerants. He had volunteered to fight the Germans, commanding a company and later a battalion. He was decorated four times for bravery and promoted to staff captain (first lieutenant). He had been wounded and gassed, acquired a heart defect, but when the Civil War broke out he joined the Red Army. In November 1919 the studio moved to the newly-opened House of the Arts at 59, Moika Embankment. Here Zoshchenko became one of the members of the group calling themselves the Serapion Brethren and wrote his first short stories. In the evenings, peals of laughter could often be
Б листательный ДИСК
/
t he
brilliant DISK
zoshenko
12/9/04
11:55
Page 28
ки и выражения из его рассказов: «Что ты нарушаешь беспорядок?», «Подпоручик ничего себе, но — сволочь», «Вполне прелестная драка». Слушая плохие стихи, они говорили: «Блекота!», а если с кем-нибудь случалась неприятность — «Вышел ему перетык». В 1921 году выпущена в свет первая книга Зощенко «Рассказы Назара Ильича господина Синебрюхова». Первыми ее читателями стали типографские наборщики. Метранпаж сказал: «Я никогда не слышал, чтобы наши наборщики так смеялись! Книга будет иметь успех». Говорят, так же смеялись наборщики почти сто лет назад, готовя к печати «Вечера на хуторе близ Диканьки» великого Гоголя. К Зощенко пришла слава. Книги его переиздавались опять и опять, но все равно раскупались мгновенно, артистыэстрадники по всей стране читали его рассказы перед хохочущей публикой. В 1928 году издательство «Academia» выпустило о нем книгу в серии «Мастера современной литературы», а два года спустя вышло собрание его сочинений. Казалось бы, о чем еще может мечтать писатель? «Мне жаль, что я остановился на этой профессии, — напишет Зощенко в автобиографии. — Это очень плохая профессия, черт ее побери! Самая плохая из двенадцати, которые я знаю».
Действительно, за свою недолгую жизнь он исколесил всю страну и сменил множество профессий — был столяром, сапожником, милиционером, телефонистом, актером, контролером на железной дороге, агентом угрозыска и даже кролиководом и куроводом. Удивительно, что способностью заставлять людей хохотать до слез был наделен такой печальный человек. Его так и называли: «Человек, который не смеется». С самого раннего детства его преследовала свирепая хандра, всю жизнь он отчаянно боролся с нею, но так и не смог одолеть. Как-то весной 1930 года Чуковский ехал в трамвае и вдруг увидел, вернее, угадал по печальной походке Зощенко. Корней Иванович соскочил с трамвая и пошел ему навстречу. Его поразило замученное выражение лица Михаила Михайловича. — Плохо мне… — понурившись, сказал тот. — Бог с вами! У вас есть всё: молодость, слава, талант, красота, деньги, наконец. Да вы же — самый счастливый человек в СССР! Все сто пятьдесят миллионов населения должны вам завидовать. Зощенко угрюмо ответил: — Я понимаю, что должен чувствовать себя счастливым, умом понимаю, но у меня такая тоска… Третью неделю не прикасаюсь к перу. Лежу в постели, читаю
«У меня не было, сколько я помню, патриотического настроения — я попросту не мог сидеть на одном месте из-за склонности к ипохондрии и меланхолии».
Боевой офицер русской армии в Первой мировой войне, один из самых популярных и любимых в России писателей Михаил Зощенко. One of Russia’s most popular and beloved writers, Mikhail Zoshchenko, as an officer of the Russian army fighting at the front in the First World War.
Из автобиографии М. Зощенко
“I did not, as far as I remember, have patriotic sentiments – I simply could not sit still due to my inclination to hypochondria and melancholy.” From Zoshchenko’s autobiography
28
29 heard from Mikhail Slonimsky’s room, where the younger people liked to gather. That meant that Zoshchenko was either reading his latest manuscript or telling a story. At such times not even a flicker of a smile would appear on his stony face, as if he did not understand what had his listeners in stitches. Zoshchenko’s first book, The Tales of Nazar Ilyich, Mr Sinebriukhov, was published in 1921. Its first readers were the typesetters at the printing-house. Their foreman said, “I have never heard our typesetters laugh so much! The book will be a success!” Zoshchenko became a celebrated writer. His books were reprinted again and again, but still each time they sold out immediately. Variety-show raconteurs across the country recited his stories to audiences roaring with laughter. In 1928 the Academia publishing-house produced a book about him in its Masters of Contemporary Literature series, and two years later a collected edition of his works appeared. He would appear to have achieved all a writer could dream of. Yet in his autobiography Zoshchenko wrote, “I regret that I remained in this profession. It is a very bad
profession, damn it! The worst of the twelve I know.” In his relatively short life he did indeed travel all over the country and tried his hand at a number of professions — joiner, shoemaker, militiaman, telephone operator, actor, ticket inspector on the railways, detective, even rabbit-breeder and poultry farmer. It is amazing that such a gloomy man was invested with the ability to make people laugh until they cry. People called him “the man who doesn’t laugh”. From early childhood he had suffered from a ferocious melancholy. He fought against it desperately all his life, but never managed to overcome it. Once, in the spring of 1930, Chukovsky was riding on a tram when he spotted Zoshchenko, identifying him by his miserable gait. Kornei Ivanovich jumped off the tram and walked back towards him. He was struck by the tormented look on Zoshchenko’s face. “I feel bad,” said Mikhail Mikhailovich, hanging his head. “Goodness me! You have got everything: youth, talent, good looks, money too. You must be the luckiest man in the USSR! All
Один из внутренних двориков Дома Искусств на набережной Мойки, 59. Рисунок Мстислава Добужинского. One of the inner courtyards of the House of the Arts on the Moika Embankment. Drawing by Mstislav Dobuzhinsky.
Военные реликвии в музее-квартире М. Зощенко. Он три года воевал на фронтах Первой мировой войны, был дважды ранен, заслужил четыре боевые награды: два ордена Св. Станислава и два — Св. Анны (Св. Анна IV степени крепилась на эфесе наградной шашки). Military relics in the Zoshchenko Apartment Museum. The writer fought for three years in the First World War. He was wounded twice and earned four military decorations: two Orders of St Stanislaus and two Orders of St Anne (the Order of St Anne Fourth Class was attached to the hilt of a presentation sword).
Типографские наборщики просто помирали от смеха, готовя к печати первую книгу Зощенко «Рассказы Назара Ильича господина Синебрюхова» с рисунками автора. The typesetters were laughing their heads off as they prepared for printing Zoshchenko’s first book, The Tales of Nazar Ilyich, Mr Sinebriukhov, with the author’s own drawings.
Страничка из фронтовой записной книжки Зощенко. A page from Zoshchenko’s wartime notebook.
Б листательный ДИСК
/
t he
brilliant DISK
zoshenko
12/9/04
11:55
Page 30
письма Гоголя и никого видеть не могу. Если приходят гости, я тут же ухожу. У нас так условлено с женой — чуть кто придет, она говорит: «Миша, не забудь, что ты должен уйти…» Я знаю, что кончу, как Гоголь. Мне еще в юности один гипнотизер предсказал: «Вы станете знамениты на всю Россию. Но кончите плохо…» Между тем слава его все росла. Стоило писателю появиться на людях, как толпа начинала глазеть на него, как когда-то глазела на Шаляпина или Леонида Андреева. Кондукторы ленинградских автобусов объявляли остановку на улице Зодчего Росси: «Улица Зощенко Росси», — слово «зодчий» звучало не очень понятно, а фамилия писателя была у всех на слуху. Дошло до того, что стали появляться самозванцы, выдававшие себя за Зощенко. Один из таких лжезощенок на волжском пароходе покорил сердце какой-то провинциальной девицы. — И теперь она пишет мне письма, — пожаловался Михаил Михайлович Чуковскому, встретив его как-то на Бассейной, — спрашивает, почему я не пишу ей. Ужасно! И, как на грех, письмо вскрыла моя жена. Пришлось послать этой девице свой портрет, чтобы она убедилась, что я тут ни при чем. Ну на что мне такая «слава»?.. Да и для публики я — как рыжий на ковре. Попробовал как-то прочесть с эстрады одну из своих «Сенти-
ментальных повестей», так мне заорали из зала: «Чего ерунду читаешь? "Баню" давай! "Аристократку"…» Ах, подумал я, если б я сейчас прошелся по сцене на руках или прокатился на одном колесе — вечер был бы в порядке… А критики? Ругают за то, что я не вижу «красоты и величия» новой жизни, клевещу на советских людей… Нет, беда как неинтересно быть русским писателем, тем более — сатириком. Характер портится… Они как раз вышли на Литейный. Узнав Зощенко, какой-то субъект подскочил к нему и набросился с упреками: — Где вы видели такой омерзительный быт? И такие скотские нравы? Теперь, когда моральный уровень… Он не договорил, потому что в этот миг откуда-то с неба прямо к их ногам упала ощипанная, тощая курица. И тотчас из форточки верхнего этажа высокого дома высунулся некто и отчаянно заорал: — Не трожьте мою куру! Моя! Время было уже не слишком голодное, но прохожие воззрились на курицу с таким вожделением, что оба писателя сочли своим долгом охранять ее от посягательств. Наконец-то выбегает из подворотни хозяин курицы, хватает несчастную птицу, мгновенно вскакивает на подножку трамвая и исчезает. Не успели Зощенко и Чуковский догадаться, что схватил курицу совсем не тот человек,
30
«Учился весьма плохо. И особенно плохо по русскому — на экзамене на аттестат зрелости я получил единицу по русскому сочинению». Из автобиографии М. Зощенко
“I was a very bad pupil. And especially bad in Russian – in the exam for the school-leaving certificate I got the lowest grade for my Russian composition.” From Zoshchenko’s autobiography
Дочь военного инженера Вера Кербиц-Кербицкая, с которой Зощенко познакомился в 1917 году, спустя три года стала его женой и надежной спутницей, морально поддерживавшей писателя в годы жестоких преследований и до самого конца. Фотографии 1920-х годов.
31 150 million of the population should envy you.” Zoshchenko gloomily replied, “I understand that I should feel happy, I grasp it with my mind, but there is such a misery upon me… I haven’t picked up a pen for over two weeks. I lie in bed, read Gogol’s letters and can’t bear to see anyone. If visitors call, I immediately go out. I have an agreement with my wife: just as soon as someone comes, she says, ‘Misha, don’t forget that you need to go out…’ I know that I shall end like Gogol. A hypnotist foretold back in my youth that I would become famous across Russia, but would come to a bad end.” His fame, meanwhile, just kept growing. The writer had only to appear in public, for a crowd to begin gaping at him, as once they had gaped at Fiodor Chaliapin or fellow writer Leonid Andreyev. Things went so far that impostors began to appear, claiming to be Zoshchenko. One of those frauds won the heart of a provincial young lady during a steamer trip on the Volga. “And now she writes me letters,” Mikhail Mikhailovich complained to Chukovsky after bumping into him on Basseinaya Street, “asking why I don’t write to her. It’s
awful! And, as luck would have it, my wife opened the letter. I had to send the girl a picture of myself so that she could see for herself that I had nothing to do with it. What have I done to deserve ‘fame’ like that? And the public too expect me to play the clown. I once tried to read one of my Sentimental Tales on stages, and they started shouting from the audience, ‘What’s that rubbish you’re reading? Give us The Bath-House! An Aristocratic Lady!’ It struck me that if I had walked out on my hands or ridden around on a unicycle, the evening would have gone fine. … And what about the critics? They tell me off for not seeing the ‘beauty and grandeur’ of the new way of life, for slandering Soviet people… No, it’s a terrible thing being a Russian writer, especially a satirist. It ruins your character…” They had just turned onto Liteiny Prospekt. Some fellow recognized Zoshchenko and immediately came up and began to rebuke him: “Where have you seen such a revolting way of life? And such bestial manners? Today, when the moral standard…” He did not finish what he wanted to say, because at that very instant a scrawny
Кабинет и рабочий стол писателя в Государственном литературно-мемориальном музее Михаила Зощенко на Малой Конюшенной улице, 4/2. The writer’s study and desk in the Mikhail Zoshchenko Literary Memorial Museum at 4/2, Malaya Koniushennaya Street.
Vera Kerbits-Kerbitskaya, the daughter of a military engineer whom Zoshchenko met in 1917, became his wife three years later. She was a loyal companion who gave the writer moral support in the years of harsh persecution right up to the end. The 1920s photographs.
12/9/04
11:55
Page 32
что кричал из форточки, как куровладелец налетел на них с воплем: — Держите! Это сообщники! Вся сцена была словно выхвачена из зощенковских «Уважаемых граждан». — Теперь, я думаю, вы сами увидели… — тихо сказал Зощенко своему обличителю. В голосе его не было ни торжества, ни злорадства… «Действительность мы не искажаем… — напишет он в повести «Страшная ночь». — А что видим то, чего бывает, то это абсолютный факт». …В августе 1946 года вышло печально знаменитое постановление ЦК ВКП(б), состряпанное А. А. Ждановым. Оно заклеймило писателя как пасквилянта, «наплевиста», который проповедует «гнилую безыдейность, пошлость и аполитичность». Его исключили из Союза писателей, перестали печатать, мало того — потребовали, чтобы он публично покаялся, признал, что согласен с постановлением. На собрании ленинградских писателей Зощенко сказал с трибуны: «Чего вы от меня хотите? Чтобы я согласился с тем, что я подонок, хулиган, трус? А я русский офицер, награжден боевыми орденами. Моя литературная жизнь окончена. Дайте мне спокойно умереть…» В последний раз Чуковский увидел его весной 1958 года. Ничего уже не осталось от красивого меланхолика, избалованного славой и женщинами. Невероятно ху-
дой, с потухшими глазами, он был похож на труп, который из учтивости пытается казаться живым. Чуковский попытался заговорить с ним о его книгах. — Какие книги? Их уже не знает никто. Я уже сам забываю их… — Помолчал и добавил, цитируя себя самого: — Литература — производство опасное, равное по вредности лишь изготовлению свинцовых белил…
Смех сквозь слезы — такова суть зощенковского юмора, роднящего его с чеховским. Писателя страшно огорчало, что многие слушатели при устных выступлениях воспринимали его творчество как примитивную развлекательщину. В шарже Бориса Ефимова выражена душевная боль Зощенко: «Для публики я — как рыжий на ковре».
Среди множества самых разнообразных изданий по истории Санкт-Петербурга совершенно особое место занял только что вышедший фолиант — «Невская перспектива» Сергея Сергеевича Шульца-младшего.
О глубине и обстоятельности этого труда свидетельствует его впечатляющий объем — более 900 страниц, 1250 тщательно подобранных иллюстраций. А ведь автор рассказал всего о 17 домах, расположенных на первом отрезке Невского — от Адмиралтейства до набережной Мойки. Правда, эпическое повествование начинается с предыстории Петербурга, а затем детально раскрываются «биографии» всех зданий вокруг Адмиралтейства и Дворцовой площади. Столь широкий охват времени и пространства выглядит оправданным, потому что Невский проспект — средоточие всей истории Cеверной столицы. В книге естественно сочетаются научная энциклопедичность и свобода живого слова. На фоне истории архитектур-
32 plucked chicken landed right at his feet. Immediately afterwards a head popped out of the open top-floor window of the tall building and shouted in desperation, “Don’t touch my chicken! It’s mine!” There were no longer such bad shortages of food at that time, but the passers-by eyed the bird with such longing, that the pair of writers felt it their duty to guard it against pilferers. At last the chicken’s owner shot out from beneath the arch, grabbed the unhappy bird, immediately jumped onto the footboard of a tram and disappeared from sight. Zoshchenko and Chukovsky had no time to realise that the man who snatched up the chicken was not the one who had shouted from the window before the real owner bore down upon them with cries of “Grab them! They’re accomplices!” The whole scene was like something out of Zoshchenko’s Respected Citizens. “I think now you have seen for yourself,” Mikhail Mikhailovich said quietly to his accuser. There was neither triumph nor gloating in his voice. August 1946 saw the publication of the notorious resolution of the Communist
Невский проспект:
Party leadership. It branded the writer a pasquinader, a “spitter upon society” who preached “a putrid absence of principles, banality and apoliticism.” He was excluded from the Writers’ Union and no longer printed. It was demanded, moreover, that he publicly repent and declare himself in agreement with the resolution. At a meeting of Leningrad writers, Zoshchenko said from the rostrum, “What do you want from me? For me to agree that I am a scoundrel, a hooligan, a coward? But I am a Russian officer decorated for valour. My literary life is over. Let me die in peace.”
Laughter through the tears is the essence of Zoshchenko’s humour, as is also the case with Chekhov’s. The writer was bitterly disappointed that when he read his works aloud many listeners regarded them as primitive comic entertainment. Boris Yefimov’s caricature conveys Zoshchenko’s inner anguish: “The public expect me to play the clown.”
история от Ландскроны до дома № 15
ных памятников Петербурга перед читателем проходит нескончаемая галерея ярких личностей, воскресающих под пером автора. О каждом доме в книге есть отдельная повесть, но и среди них выделяется интереснейшая хроника участка дома № 15, где некогда находился комплекс зданий Временного дворца императрицы Елизаветы Петровны. Большую справочную ценность представляют генеалогические таблицы и обширный указатель имен. Издание выполнено на высочайшем полиграфическом уровне, и это несомненная заслуга молодого издателя Сергея Ходова. Борис Кириков, заместитель председателя КГИОП, заслуженный работник культуры РФ
владимир меклер
Б листательный ДИСК
/
t he
brilliant DISK
zoshenko
Сергей Сергеевич Шульц предполагал описать весь Невский проспект. К сожалению, этому грандиозному замыслу не суждено осуществиться. Вскоре после выхода первого тома Сергей Сергеевич скоропостижно скончался. Он был истинно интеллигентным и удивительно одаренным человеком с огромной творческой энергией и поистине необъятной широтой научных интересов и познаний. Им опубликовано более 250 научных работ, включая 20 монографий, и более 200 статей. Доктор геолого-минералогических наук, профессор Санкт-Петербургского университета, член нескольких академий естественных и гуманитарных наук, историк, поэт и писатель — это лишь неполный перечень научных и общественных поприщ С. С. Шульца. В течение нескольких последних лет жизни он с большим интересом и добросовестностью выполнял обязанности научного консультанта холдинга «Центр гуманитарного и делового сотрудничества». Коллектив ЦГДС скорбит о кончине Сергея Сергеевича и выражает глубочайшие соболезнования семье и близким покойного.
slisselburg
12/9/04
12:04
Page 34
«Возвращение» Александра Иосифовича к нам оказалось совершенно неожиданным: — У меня просьба. Если это не сильно нарушит ваши планы, нельзя ли подготовить очерк об Иване Антоновиче? Ему страшно не повезло — в шестимесячном возрасте стал законным императором России. Мне кажется, многим будет интересно узнать подробнее о его трагической судьбе, о лицемерии и жестокости власть имущих, чья злая воля сделала из младенца одну из самых безвинных жертв Шлиссельбургской тюрьмы… Я заказал спецрейс на «Метеоре» в Орешек. Ведь когда-то он был одной из лучших новгородских крепостей. Хочу посмотреть, что там делается сегодня. Если есть желание соприкоснуться с героическим прошлым России, приглашаю вас. Через день в 9.00 у Эрмитажа занимаем места в салоне крылатого судна и всего за час пролетаем до Ладоги. Приглушив рев могучего мотора, «Метеор» опускает крылышки в воду и аккуратно подваливает к острову Орешек. Ладога и невские протоки по обеим его сторонам зеркально сияют под утренним солнцем. Тишь и умиротворение окрест изумительные. У билетной кассы крепости-музея начальник строительно-реставрационной службы ЦГДС Евгений Михайлович Пучнин, пересчитав группу сотрудников холдинга,
Призраки «острова мертвых» The Ghosts of the “Island of the Dead”
34 Сегодня трудно поверить, что вплоть до начала XVII века Орешек был крупным торговым и военным центром Руси. На территории острова насчитывалось около двухсот дворов с населением до полутора тысяч жителей. владимир денисов
Today it is hard to believe that right up to the early 17th century Oreshek was a major Russian trading and military centre. There were about 200 households on the island that had a population of up to 1,500.
Александр ТУРУНДАЕВСКИЙ / by Alexander TURUNDAEVSKY
С директором клубного журнала Талион Клуба Геннадием Амельченко мы пришли на традиционную еженедельную встречу к генеральному директору холдинга «Центр гуманитарного и делового сотрудничества» Александру Иосифовичу Ебралидзе. Рассказали ему о текущих делах редакции, начали излагать план новогоднего номера. И вдруг я почувствовал, что нашего собеседника как будто нет рядом, что мыслями он где-то очень далеко…
The Director of the Editorial Board, Guennadi Ameltchenko, and I arrived for our regular weekly meeting with Alexander Ebralidze, Managing Director of the holding company The Centre for Humanitarian and Business Collaboration. We informed him about the magazine’s affairs and began to present our plan for the New Year issue. Suddenly I got the feeling that Alexander Iosifovich was no longer with us, that his thoughts had carried him far, far away.
Alexander Iosifovich’s “return” was something we had not expected at all: “I have a request. If it doesn’t disrupt your plans too much, would it be possible to include an article about Ivan Antonovich? He had the terrible misfortune to become the legitimate Emperor of Russia at the age of six months. I think a lot of people would be interested to learn more about his tragic fate, about the hypocrisy and cruelty of those in power, those whose ill will led to the infant becoming one of the most guiltless victims of the Schlüsselburg prison… I have ordered a special Meteor trip to Oreshek. As you know, it was among the best Novgorodian fortresses at one time. I want to have a look what’s happening there nowadays. If you feel like an encounter with Russia’s heroic past, you’re welcome to come along.” Two days later, by the Hermitage at 9.00 a.m., we take our places in the passenger cabin of the hydrofoil and make the journey to Lake Ladoga in only an hour. The Meteor’s powerful engine is throttled back, its wings drop in the water and we pull up neatly alongside the island occupied by the Oreshek-Schlüsselburg fortress. Lake Ladoga and the twin channels of the Neva flowing from it around the island shine like a mirror in the morning sun. A magnificent quiet calm hangs over everything. At the ticket office of the fortress museum Yevgeny Puchnin, the head of CHBC’s construction and restoration service, counted our group and came up with a total of thir-
12/9/04
12:04
Page 36
to the past
slisselburg
В перед к прошлому
/
f orward
ного совета князья Голицын и Долгорукие, пытавшиеся ограничить власть императрицы Анны Иоанновны, ее фаворит герцог Бирон, император Иван VI Антонович, чеченский шейх Мансур, грузинский царевич Окропир. Декабристы и польские патриоты, народники и народовольцы, анархисты, эсеры и социал-демократы — все побывали тут. Правители страны, можно сказать, сами множили ряды своих противников и, соответственно, число темниц. В начале XX века в Шлиссельбурге могли содержаться до тысячи заключенных. Режим содержания был жесточайший. Малейший протест подавлялся беспощадно. По уставу крепости, за «оскорбление тюремного служителя» полагались петля или пуля. Из 68 народовольцев, отбывавших заключение в 1884—1906 годах, 15 были казнены, 15 умерли от болезней, 8 сошли с ума, трое кончили самоубийством…
подытожил: «Тринадцать». Естественно, раздались дежурные шутки, которые прекратились вопросом разумного человека: «А ты себя учел?» С души немного отлегло, но суеверный осадок на дне остался. Вспомнилось где-то прочитанное: «Всякий, кто попадал на Ореховый остров, считался покойником уже при жизни»… Три ближние к причалу башни и стены между ними отреставрированы почти двадцать лет назад. Выглядят внушительно. Главным входом через Государеву башню попадаем на крепостной двор. И благостное чувство враз меркнет: тоскливость открывшегося пейзажа сродни полотну Васнецова «Все в прошлом»: кругом видны закопченные остовы бывших строений, вместо некогда мощных двенадцатиметровых стен — валы кирпично-каменных осыпей. Разговор смолк. Идем как по заброшенному кладбищу. По сути, так оно и есть. Вот братская могила петровских гвардейцев — преображенцев и семеновцев, а там — памятник «Героям-революционерам, сложившим свои головы в борьбе против царизма». Неподалеку на стене укреплена памятная доска «Полякам — узникам Шлиссельбурга». В руинах крепостного собора создан впечатляющий мемориал в честь воинов, защищавших Орешек в 1941— 1943 годах. Стены небольшой внутренней цитадели, называвшейся Секретным домом, почти сплошь покрыты мемориальными досками в местах, где вешали и расстреливали приговоренных к казни… Славная служба Орешка форпостом на северо-западе русских земель завершилась, когда в результате побед в «свейских войнах» Петр Великий ногою твердой встал при Балтике. После утраты военного значения древняя крепость была постепенно превращена в тюрьму для особо важных «государевых преступников». Кого только не было среди этих VIP-сидельцев, начиная с первой жены Петра I Евдокии Федоровны, по приказу Екатерины I заключенной сюда в 1725 году. Здешними узниками были члены Верховного тай-
36
В центре. Памятник героическим защитникам крепости 1941—1943 годов — как цитата из стихотворения поэта-фронтовика Сергея Орлова: «Его зарыли в шар земной, а был он лишь солдат».
Вверху справа. Петр I, отвоевав в 1702 году Орешек после 90-летнего владычества шведов, приказал укрепить на Государевой башне ключ от крепости как символ будущих побед в Северной войне.
Centre. The monument to the heroic defenders of the fortress in 1941—43 is like a quotation from the verse of the front-line poet Sergei Orlov: “They buried him in the globe of the world, and he was only a soldier.”
Above right. Peter the Great, who captured Oreshek in 1702 after 90 years of Swedish occupation, gave orders for the key of the fortress to be fixed on the Sovereign’s Tower as a symbol of future victories in the Northern War.
teen. The usual jokes ensued until a lone voice of reason inquired “Did you count yourself?” We became a little easier in our minds, but the superstitious thrill didn’t want to go away entirely. I remembered having read somewhere that “Anyone who was brought to the island of Oreshek was considered a dead man, even while still alive.” The three towers closest to the landing stage and the walls linking them were restored almost twenty years ago. They look formidable. Passing through the main entrance, in the Sovereign’s Tower, we come out into the fortress courtyard. And the mellow feeling fades: a melancholy view reveals itself to our eyes, something like Vasnetsov’s painting All in the Past — all around us are the smoke-blackened remnants of buildings; where once mighty twelve-metre walls rose up, there are heaps of collapsed masonry. The conversation falters. It is like walking in an abandoned cemetery. And that is no more than the truth. Here is the common grave of Peter the Great’s guardsmen from the two oldest regiments, there a monument to “the heroic revolutionaries who gave their lives in the struggle against tsarism”. Nearby a memorial plaque attached to a wall is dedicated to “the Poles imprisoned in Schlüsselburg”. Within the ruins of the fortress cathedral an impressive memorial has been created to the soldiers who defended Oreshek in 1941—43. Oreshek’s glorious service as an advance-post in the north-west of the Russian lands, interrupted by nearly a century of Swedish occupation, came to a final end when Peter the Great’s victories gave Russia a firm foothold on the Baltic. After losing its military significance, the ancient fortress gradually turned into a prison for especially important “state prisoners”. There
were some very prominent figures among these VIP inmates, beginning with Yevdokiya Fiodorovna, Peter’s first wife, whom Catherine I had incarcerated here in 1725. Prince Golitsyn and the Princes Dolgoruky, who as members of the Supreme Privy Council sought to restrict Empress Anna Ioannovna’s power, were held here, as were her favourite Biron, Emperor Ivan VI, the Chechen sheikh Mansur and the Georgian prince Okropir. Decembrists and Polish patriots, Populists and members of the People’s Will, anarchists, Social Revolutionaries and Social Democrats all ended up here. The rulers of the country, one might say, themselves swelled the ranks of their opponents and hence the number of dungeons. In the early twentieth century Schlüsselburg would hold anything up to a thousand prisoners. The prison regime was extremely rigorous. Of the 68 members of the
Вверху. Камера-одиночка в Старой тюрьме. Отсюда приговоренные узники выходили под топор или на виселицу. Внизу. Новая тюрьма. Здесь отбывали пожизненное заключение народовольцы. Above. A solitary confinement cell in the Old Prison. From here the condemned prisoners were taken for execution by hanging or beheading. Below. The New Prison. Here members of the People’s Will organization served out their life sentences.
37
Сегодня в крепости, ставшей филиалом Государственного музея истории Санкт-Петербурга, можно увидеть только два целых и «обитаемых» здания. Реставраторы восстановили тюрьмы, которые по очередности постройки называются Старая и Новая. В камерах воспроизведена обстановка разных исторических периодов. В сопровождении двух любезных старушек-смотрительниц мы обошли эти сумрачные юдоли печали. Отсюда попадаешь на свет божий с невольным душевным облегчением. А посмотришь на обветшавшие от разрушительных обстрелов и времени стены некогда одной из лучших русских твердынь — и сам собой приходит на память пушкинский призыв: «Да ведают потомки православных земли родной минувшую судьбу!» Многие, конечно, ведают. Даже из властей предержащих некоторые ведают и списки «объектов культурно-исторического значения» составили. Но так бесконечен этот перечень в самом Питере, что и представить себе невозможно, дойдут ли когда-нибудь государственные руки и деньги до обломков Орешка, названного основа-
slisselburg
38
12/9/04
12:04
Page 38
А. И. Ебралидзе решил установить дружеские отношения с единственным постоянным обитателем Орешка по кличке Малыш. Alexander Ebralidze decided to strike up a friendship with the only permanent inhabitant of Oreshek, who goes by the name of Malysh (“Little One”).
телем Северной столицы ключом к ней. Неужто все столь безнадежно? Так рассуждали мы между собой на обратном пути к пристани, пока слушавший молча эти ахи и охи Александр Иосифович Ебралидзе не вынес в свойственной ему решительной манере свою резолюцию: — Наши предки удивительно точно определили этот стратегически важный пункт в своих целях. Здесь же произошла одна из ключевых битв за Ленинград. И как можно всё забыть до такой степени? Второй момент. История Российской империи богата замечательными событиями и выдающимися личностями. Но великие деятели были не только около императоров. Среди их противников известны многие достойнейшие люди, поэтому очень поучительные нравственные уроки можно демонстрировать на примерах тюремного периода Шлиссельбургской крепости. А сегодня, если подойти по-деловому, — это райский уголок для развития: Ладога, два города по берегам Невы с готовой, хоть и запущенной инфраструктурой. Считай, это Петербург с точки зрения транспортной доступности. Уверен — здесь можно поднять производственный и туристический бизнес так, чтобы местные жители получили хорошую работу, а не искали ее в Петербурге, как сейчас. При этих словах руководители строительно-реставрационной службы ЦГДС Евгений Михайлович Пучнин и Борис Вениаминович Петров, несмотря на теплую погоду, разом вздрогнули как от озноба. Похоже, в их памяти пронеслись трудности реконструкции дома Елисеевых. — Есть некоторые мысли, — продолжил Александр Иосифович. — Крепость хоть и является филиалом Петропавловки, а прилегающая территория — областная. Поэтому тут много сложных правовых аспектов. В общем, любую проблему для начала нужно выстрадать. А там видно будет…
People’s Will movement incarcerated here between 1884 and 1906, 15 were executed, 15 died of illness, eight lost their minds and three committed suicide. Today the fortress, which has become a branch of the State Museum of the History of St Petersburg, contains only two intact and “inhabited” buildings. The restorers have recreated the prison blocks known as Old and New from the relative times when they were built. Accompanied by two obliging elderly female custodians, we go around these gloomy vales of sorrow. There is an involuntary sense of relief as you emerge again into the light of day. You look at the walls devastated by bombardments and time, the walls of what was once one of the best Russian strongholds, and Pushkin’s summons comes to mind: “May the descendants of the Orthodox know the past of their native land.” Many, of course, do know. Even some of those in power know and have drawn up lists of objects of cultural and historical significance. But that list is so endlessly lengthy for Petersburg itself that it is impossible to imagine that the state’s resources will ever get round to the place that Peter the Great renamed Schlüsselburg — the “key fortress” — in recognition of its significance for his plans. Are things really so hopeless? That was what we discussed on our way back to the jetty, until, after listening in silence to these moans and groans, Alexander Iosifovich pronounced with his characteristic decisiveness: “Our ancestors gave this strategically important place a name that defined it with amazing precision. This was also the site of one of the decisive battles for Leningrad. How can that have been so forgotten? “But today, given a business-like approach, this is an ideal spot for development: Ladoga and two towns on the banks of the Neva with an existing, if neglected infrastructure. As far as accessibility is concerned you can reckon it part of Petersburg. I am sure that manufacturing and the tourist business here can be raised to such a level that people will come here from the city to work and not the other way round as now. “There’s a second aspect. The history of the Russian Empire is rich in remarkable events and outstanding personalities. But the great figures weren’t all close to the emperors. Among their opponents we know of many extremely praiseworthy people and so some very instructive moral lessons can be given using examples from Schlüsselburg’s time as a prison.”
B
ремя клуба club time меню гурмана / gourmet menu казино / casino искусство отдыхать / the art of relaxation чтение под сигару / a good cigar, a good read
М еню гурмана
/
g ourmet
menu
poker.qxd
12/9/04
12:17
Page 44
Как карта ляжет? Из рук миловидной девушкикрупье игроки надеются получить выигрышную комбинацию…
How will the cards fall? The players all hope to be dealt a winning combination by the attractive young lady croupier.
Событие
Участники
В октябре в казино Талион Клуба прошел III Европейский открытый командный турнир по стад-покеру. В этом единственном в мире командном турнире приняли участие игроки из Швеции, Англии, Финляндии, Шотландии, Украины, стран Балтии и России. В составе каждой команды — шесть человек. Судья турнира — австралиец Кейт Слоун.
Шведы вежливы, предупредительны, на лицах сдержанные улыбки. Если бы не карты в руках, можно было бы подумать, что они участники семинара по обмену опытом в области телекоммуникаций. Англичане молчаливы и сосредоточенны. Финны и представители стран Балтии, как ни странно, веселы и непринужденны. Шотландцы ходят в килтах, в глазах — праздничные искры, охотно фотографируются со своими соперниками. Украинцы и россияне — пример настоящего коллективизма: опытные игроки учат новичков, время от времени кто-то дает оценку уровня игры соседа. Некоторые из «наших» — настоящие профессионалы: есть и те, кто сделал покер своей профессией. По словам сотрудников казино Талион Клуба, уровень их игры очень высок. Среди новичков — всемирно известный российский теннисист Евгений Кафельников.
Эмоции
Фотографии А. Мальцева / Photographs by Anatoly Maltsev
Приглушенный свет, мягкие темно-красные ковры, изящная резная мебель, кованые светильники. Прихотливые узоры табачного дыма, обмен взглядами, внезапные реплики «Флэш!», «Черва!», сковывающая на мгновение напряженность, а спустя секунды — возвращение статус-кво. Тихие шаги за кадром. Предчувствие скорой развязки. Здесь, в декорациях шекспировской драмы, — царство расчета, азарта, удачи и крушения надежд. Бесстрастные крупье делают таинственные пассы руками...
Мнения Кейт Слоун: Как играет российская команда? Сильные игроки, страстные игроки. Играют на достойном уровне. (Прощается и быстро уходит к центральному столу.) Евгений Кафельников: Что меня привлекает в покере? Азарт! (Блеск в глазах — и правда азарт, — быстро уходит к центральному столу.) Российский игрок, пожелавший остаться неизвестным: Это более интеллектуальная игра, чем другие карточные игры. В ней много от спорта. Наши — прекрасные игроки.
Удача непредсказуема, как сама жизнь
Наталья АЛЕКСЕЕВА / by Natalia ALEXEYEVA
Success is as unpredictable as life itself Игроков из Шотландии не узнать невозможно: килт — их визитная карточка.
44
You can’t miss the Scottish players in their distinctive kilts.
The event
The participants
Победа
The victory
In October the Taleon Club casino hosted the third European Nations Poker Challenge. The world’s only team stud poker tournament included players from Sweden, England, Finland, Scotland, Ukraine, the Baltic countries and Russia. There were six members in each team and the tournament umpire was the Australian Keith Bendigo Sloan.
The Swedes are polite and courteous with a restrained smile on their faces. If it were not for the cards in their hands, you might think they were attending a seminar to discuss the latest advances in telecommunications. The English players are taciturn and deep in concentration. The Finns and representatives of the Baltic countries are, strangely enough, cheerful and relaxed. The Scots have come in kilts, a festive glint in their eyes. They are happy to pose for photographs with their opponents. The Ukrainians and Russians give a demonstration of real team spirit: the experienced players coach the novices; from time to time someone gives an assessment of their neighbour’s standard of play. Some of the “home team” are real experts and there are those among them who make their living from poker. The staff of the Taleon Club casino rated their standard of play very highly. The novices included the world-famous Russian tennis start Yevgeny Kafelnikov.
В день финальных поединков постепенно нарастало напряжение. С каждым часом прибывало все больше представителей зарубежной прессы. Отдельные реплики звучали острее и драматичнее. О прогнозах не могло быть и речи: госпожа удача — дама крайне капризная и непоследовательная. И… победа в руках украинцев. Чтобы оказаться на самом верху турнирной таблицы, им пришлось получить 222 очка. На втором месте — с минимальным отрывом — представители стран Балтии. Россиянам досталось шестое...
On the day of the final bouts the tension gradually grew. With every passing hour the number of foreign journalists present increased. The occasional remarks sounded sharper and more dramatic. There could be no question of forecasting the outcome: Lady Luck is extremely capricious and inconsistent. Then victory — for the Ukrainians. In order to reach the top of the tournament table they had to accumulate 222 points. In second place, only just behind on points, were the representatives of the Baltic states. The Russians came in sixth.
P.S.
There are good reasons why the classics of Russian literature devote so many pages to descriptions of card games. Success in poker is as unpredictable as the plot of a good novel, as life itself.
The emotions
При взгляде на судью Слоуна вспоминается фраза: «Нам сверху видно все…»
Looking at the umpire, Keith Sloan, you call to mind the phrase, “From above all we see…”
Subdued lighting, soft dark red carpets, fine carved furniture, wrought iron lamps. Fanciful arabesques of tobacco smoke, an exchange of glances, sudden exclamations of “Flush!” or “Hearts!”, paralyzing tension for an instant, a second letter a return to the status quo. Quiet steps off-stage. The sense of an imminent denouement. Here, in a setting fit for a Shakespearean drama we find cool calculation, the excitement of risk, success and dashed hopes. The dispassionate croupiers perform mysterious manipulations with their hands.
The opinions Keith Sloan: How is the Russian team doing? They’re strong players, passionate players. They’re making a respectable showing. (He excuses himself and returns quickly to the central table.) Yevgeny Kafelnikov: What attracts me to poker? The excitement of the gamble. (A gleam in his eye — genuine excitement — he returns quickly to the central table.) A Russian player who prefers to remain anonymous: This is a more intellectual game than other card games. There’s a strong element of sport in it. Our side are fine players.
В ожидании развязки… Кто окажется победителем?
On tenterhooks… Who will come out on top?
Ведь не зря классики русской литературы так много страниц отводили описаниям карточных игр! Удача в покере непредсказуема… как сюжет хорошего романа, как сама жизнь.
P.S.
Taleon_travel.qxd
12/9/04
12:19
Page 46
Азиатская роскошь и европейский комфорт
аиланда Тф
Таиланд — это потрясающая возможность соединить в одном путешествии знакомство с древнейшей культурой и прелесть курортной жизни. На тайской земле вас окутает волна пряных ароматов, ярких красок, мелодичной речи, разительно не похожей по звучанию ни на один из европейских языков, а экзотическая архитектура буддистских храмов обворожит вас своими причудливыми формами.
TALEON TRAVEL Столица Таиланда Бангкок — город яркой, самобытной красоты, где европейский комфорт и азиатская роскошь смешались самым причудливым образом. Его многочисленные ресторанчики позволяют изучить тонкости азиатской кухни. Здесь стоит посмотреть королевский дворец Чакри, храмы По и Раджабопит. Таиланд — страна островов. На самом известном из них — острове Пхукет — снималось несколько фильмов о Джеймсе Бонде. Здесь расположены самые элегантные курорты: лучшие пляжи и отели — такие, как Banyan Tree Amanpuri. Отдыхая на Пхукете, обязательно закажите себе обзорную экскурсию по острову, круиз на близлежащие крохотные острова, побывайте в соседней провинции Пханг-Нга. Оттуда можно отправиться в круиз на традиционной лодочке «long tail boat» к живописным мангровым зарослям, пещерам и утесам. На «жемчужной
Можно бесконечно описывать и восхищаться красотами Королевства Таиланд, и все равно каждый раз будет казаться, что эту страну невозможно узнать до конца, — переезжая из одного ее района в другой, посещая разные курорты, вы вновь открываете для себя нечто новое…
экскурсии» вас научат отличать настоящий жемчуг от искусственного. Всемирно известный курорт Паттайя (147 км от Бангкока) по праву называется «Ривьерой Таиланда». Здесь можно заняться всеми видами водного спорта. Это город роскошной ночной жизни со всеми ее атрибутами — лазерами дискотек, ресторанами с экзотической кухней. Таиланд просто создан для отдыха и удовольствия — комфортабельные отели, теплое море, золотистые пляжи, коралловые острова, увлекательнейшие экскурсии и развлечения на любой вкус подарят вам незабываемые впечатления. Откройте для себя чудотворные свойства знаменитого тайского массажа, попробуйте один из рецептов красоты в SPA-центрах. Это прекрасная возможность заняться собой.
Расположенные много дальше от материка острова Ко-Самуи и Краби созданы для расслабляющего отдыха. На Ко-Самуи обязательно следует побывать на водопадах На-Мауанг и посетить парк Ang Thong.
12/9/04
12:55
Page 48
good cigar, a good read
klad.qxd
Ч тение под сигару / a
Людей всегда манили сокровища. Предания о зарытых в землю кладах живут с давних пор и никогда не утратят притягательности. Один из самых знаменитых кладов связан с именем легендарного капитана Уильяма Кидда. Остров скелетов, пират, зарывший на нем свои несметные богатства, старинная карта, попытки разгадать ее тайнопись, чтобы найти клад, — в книгах эти сюжеты ассоциируются именно с Киддом. В погоне за его сокровищами авантюристы перекопали многочисленные побережья, но пока безуспешно, ведь точных координат вожделенного места никто не знает.
48
При раскуривании пламя спички должно быть ниже кончика сигары, которую следует медленно вращать, чтобы жар огня (но не сам огонь) заставил табак тлеть равномерно по всему кончику. Если сигару при этом потягивать, то она может дать едкий дым, и удовольствие от первых затяжек будет испорчено… Но вот процедура завершена. Устраивайтесь в уютном кресле Сигарного салона Талион Клуба и насладитесь чтением под сигару... When lighting your cigar you should keep the match flame below the end of the cigar, which you should turn slowly so that the heat from the flame (and not the flame itself) starts the tobacco smouldering evenly across the whole surface. If you draw on the cigar at this point, it may produce acrid smoke that will spoil the pleasure of the first few puffs… When your cigar is nicely lit, get comfortable in one of the armchairs in the Taleon Club Cigar Room and settle down to a good read.
People have always been fascinated by treasures. Tales of riches buried in the ground have been around since ancient times and have never lost their attraction. One of the most famous treasures is associated with the name of Captain William Kidd. An island of skeletons, the pirate that buried his fabulous illgotten gains there, an old map, attempts to decipher its secret code in order to find the hoard – in fiction such elements are specifically connected with Kidd. In pursuit of his booty adventurers have dug up a host of seashores, but as yet with no success as no-one has discovered the co-ordinates of the much-vaunted spot.
Дмитрий КОПЕЛЕВ / by Dmitry KOPELEV
cокровище капитана Кидда captain Kidd’s Treasure
12/9/04
12:55
Page 50
good cigar, a good read
klad.qxd
Корабль Кидда «Эдвенче-Галлей» был оснащенвеслами, что позволило капитану ускользнуть от кораблей английской эскадры в первый месяц похода. Впоследствии,на судебном процессе, ему припомнили это как нарушение военного приказа. Рисунок Ю. Апанасовича.
Ч тение под сигару / a
Kidd’s ship, the Adventure Galley, was, as her name suggests, equipped with oars, which enabled the Captain to slip away from the British naval squadron in the first month of his voyage. At his trial, this defiance of an order from his country’s armed forces was also held against him. Drawing by YuryApanasovich.
50
C
Сундук Кидда искали и в дубовой роще у черных топей близ Бостона, и в глухомани у истоков Гудзона. Не раз наведывались кладоискатели и на разные забытые Богом острова. Среди них — остров Кларка на реке Коннектикут, остров Блок в заливе Блок-Айленд, остров Мона между Пуэрто-Рико и Эспаньолой. Удача так никому и не улыбнулась, и естественно было задаться вопросом: а может быть, все это выдумка и на самом деле никаких сокровищ не существовало? Немало поводов для сомнений дал и сам Кидд, унесший свою тайну в могилу… Пиратская карьера Кидда была быстрой и искрометной и пришлась на последние шесть лет его жизни. Родился он в семье почтенного пастора из портового городка Гринок на западе Шотландии. Тогда казалось, ему тоже уготована вполне добропорядочная стезя. В молодые годы он попал на корабельную службу и проявил себя отчаянным храбрецом, сражаясь против французов в Вест-Индии. Война надолго стала его судьбой, а море — родным домом. Будни сливались в годы и протекали без особо ярких событий — не случайно биографы куда подробнее рассказывают о Кидде начиная с 1689 года, когда он стал капитаном. В 44 года Кидд получил в командование каперское судно «Блессед Уильям». Но капитанская карьера не задалась: его ма-
тросы до войны занимались пиратством, и однажды, когда Кидд находился на берегу, они увели судно и отправились разбойничать на просторы Индийского океана, к острову Мадагаскар. Оставшись без корабля, новоиспеченный капитан решил осесть на суше. Он поселился в Нью-Йорке, женился на богатой вдове, вступил во владение двумя домами и земельным участком. Морские дела этот респектабельный джентльмен, впрочем, не оставлял и промышлял торговлей, при случае не брезгуя и контрабандой. По-видимому, он преуспевал. Однако ни о каких несметных сокровищах пока не было и речи. Шанс сыграть большую игру представился Кидду в 1695 году, в разгар войны с Францией. В британских правительственных кругах созрела тогда идея нанести удар по французской торговле в Индийском океане. Высокопоставленные политики из правящего кабинета тайно вложили деньги в снаряжение каперского корабля. Но за всем этим стояла закулисная интрига. Каперам предстояло совершать атаки на стоянки пиратов, захватывать награбленную ими добычу, которую и собирались «по-братски» делить между собой пайщики «предприятия». Организацией этой сомнительной экспедиции занимался губернатор Новой Англии Ричард Кут, граф Белломонт.
Kidd’s chest has been sought in a grove of oaks by the black swamps near Boston and in the backwoods at the sources of the Hudson River. Treasure-hunters have also descended upon a variety of God-forsaken islands. These include Clark’s Island in the Connecticut River, Block Island in Rhode Island Sound and Mona Island between Puerto Rico and Hispaniola (the Dominican Republic). Fortune did not smile on any of them. Perhaps it is all just make-believe and there never in fact was any treasure? Kidd himself provided no few grounds for doubt, carrying his secret with him to the grave. Kidd’s career as a pirate was a brief one, occupying the last six years of his life. He was born into the family of a respected clergyman in Greenock, a port town in west Scotland. In his youth he went to sea and proved himself a man of reckless daring in fighting against the French in the West Indies. War became his fate for many years and the sea his home. Those years were devoid of striking events. Biographers write in much more detail about Kidd after 1689 when he became a captain. At the age of 44, Kidd was given command of the privateer
Blessed William. But his career as a captain did not get off to a good start: his sailors had been engaged in piracy before the war and once, when Kidd had gone ashore, they made off with the ship and sailed away to the island of Madagascar and a life of pillage. Left without a ship, Kidd settled in New York, married a wealthy widow and became the master of two houses and a plot of land. He seems to have prospered, but there was no talk as yet of untold riches. Kidd got his chance to play a greater role in 1695, at the height of the War of the Grand Alliance against France. The idea of striking a blow against French trade in the Indian Ocean germinated in British government circles. Senior politicians belonging to the cabinet secretly invested money in equipping privateers. The ships were supposed to attack the pirates’ bases and seize their booty which would then be equitably divided up between the contributors to the venture. The organization of this dubious expedition was entrusted to Richard Coote, Earl of Bellomont, then governor of New England. When Kidd arrived in London, the two men met.
51 Со своими пленниками пираты подчас обращались с большой жестокостью. Гравюра резцом. 1678 год. At times pirates treated their prisoners with great cruelty. Burin engraving. 1678.
Уильям Кидд (1645—1701). Многие поколения писателейбеллетристов потрудились над созданием мифа об этом человеке. Рисунок Ю. Апанасовича.
William Kidd (1645–1701). Many generations of fiction writers worked to build the myth surrounding this man. Drawing by Yury Apanasovich.
В пиратском братстве существовал строгий устав, где оговаривалась доля каждого в общей добыче, компенсация за полученные в бою увечья. На борту корабля запрещались азартные игры, пьянство, разврат, дуэли. «Джентльмены удачи» чувствовали себя вольготнее на берегу… A pirate fraternity had a strict charter laying down each man’s share of the booty and the compensation to be paid for serious injuries incurred in fighting. Gambling, drunkenness, debauchery and duels were forbidden on board ship. The buccaneers felt less restraint once they got ashore.
Ч тение под сигару / a
good cigar, a good read
klad.qxd
52
12/9/04
12:56
Page 52
Нью-йоркские агенты графа вышли на Кидда, и, когда капитан приехал в Лондон, между ними состоялась встреча. — Господин Кидд, мне вас рекомендовали как человека дела, имеющего свой интерес на Востоке. Если не ошибаюсь, мадагаскарские разбойники изрядно вам насолили и вы не прочь свести с ними счеты? — Вы отлично информированы, господин губернатор. — Я представляю интересы влиятельных людей, которые пожелали остаться неизвестными. Вы получаете 34-пушечный «Эдвенче-Галлей» и королевские каперские грамоты. Ваша цель — французские и пиратские корабли. Экипаж наберете сами. Согласны? — Разумеется. Но… награбленное пиратами неисчислимо. Как распорядиться тем, что попадет к нам в руки? — По закону, десятая часть принадлежит Его Величеству. Затем — доля на покрытие расходов организаторов. Плюс ваша доля и вознаграждение экипажу. — А как быть с компенсациями бывшим владельцам? — Трудно сказать. Поди разберись, что кому принадлежало. И что прикажете делать? Кому возвращать деньги? — А по-моему, вы и я имеем право на дополнительную прибыль. Риск ведь немалый. — Мне верно описали вас, господин Кидд. Уполномочившие меня господа
“Mr Kidd, you have been recommended to me as a man of action who has his own interest in the East. If I am not mistaken the Madagascar buccaneers did you a great disservice and you are not averse to settling the score?” “You are very well informed, Your Excellency.” “I represent the interests of influential men who would prefer to remain unnamed. You will be given the 34-gun Adventure Galley and royal letters of marque. Your target is French ships and pirate vessels. You choose your own crew. Agreed?” “Of course. But… the pirates’ loot is incalculably large. How will what falls into our hands be disposed of?” “By law a tenth part belongs to His Majesty. Then there is a share to cover the organizers’ expenses. Plus your share and the crew’s remuneration.” “And what of compensation to the former owners?” “Hard to say. Who can say who owned what? So what’s to be done? Who is to get their money back?” “In my opinion, you and I have a right to
высказали такое же мнение. Но есть еще одна мелочь… сугубо между нами. — Слово джентльмена. — Мою долю и долю пайщиков, любезный Кидд, вы будете хранить при себе. В Бостоне передадите их мне — из рук в руки. В апреле 1696 года «Эдвенче-Галлей» вышел из Плимута. С самого начала, впрочем, все складывалось скверно. В Южной Атлантике корабль Кидда неожиданно встретил английскую эскадру. После взаимных приветствий командующий заявил Кидду, что позаимствует у него часть матросов. Офицеры военных кораблей постоянно испытывали нехватку людей, и им было официально разрешено «добирать» экипаж матросами со встречных торговых судов. Кидд лихорадочно соображал, что делать: Жан Давид Но (по прозвищу Франсуа л’Олоне) прославился как руководитель первого удачного штурма береговой крепости. Гравюра резцом. 1678 год. Jean David Nau, known as François l’Ollonais, was famed for leading the first successful storm of a coastal fortress by pirates. Burin engraving. 1678. Генри Морган — самый знаменитый из карибских пиратов, чья история легла в основу романа Р. Сабатини «Капитан Блад». Гравюра резцом. 1678 год.
Имя Бартоломео Португальца наводило ужас на испанцев в середине XVII века. Однажды он захватил испанский флагманский корабль, подойдя к нему на каноэ с двадцатью людьми. Гравюра резцом. 1678 год. Bartolomeo el Portugues put terror into Spanish hearts in the mid-17th century. He once captured a Spanish flagship by boarding it with twenty men from canoes. Burin engraving. 1678.
Henry Morgan — the most famous of the Caribbean pirates, on whose story Rafael Sabatini’s novel Captain Blood is based. Burin engraving. 1678.
Капер — частное морское судно, нападавшее на неприятельские суда во время войны с ведома своего правительства, снабжавшего командира судна специальным каперским свидетельством. Рок Бразилец прославился не только как хороший кормчий, но и как отважный боец. Он прекрасно владел всеми видами оружия, включая индейский лук. Гравюра резцом. 1678 год. Roche Brasiliano was famed not only as a fine helmsman, but also as a doughty fighter. He mastered the use of all forms of weaponry, including the Indian bow. Burin engraving. 1678.
Privateer — a privately owned and manned ship that attacked enemy vessels in time of war with the permission of the government contained in letters of marque.
additional profit. There’s no small risk involved, after all.” “The reports of you were correct, Mr Kidd. The gentlemen for whom I act expressed the same opinion. But there is one small matter… just between ourselves.” “You have my word as a gentleman.” “You shall keep hold, my dear Kidd, of my share and the investors’. In Boston you will hand them over to me personally.” In April 1696 the Adventure Galley sailed from Plymouth. From the outset, though, things went badly. In the South Atlantic Kidd’s ship unexpectedly encountered an English squadron. The commander informed Kidd that he was requisitioning some of his men. The officers of naval ships suffered from a permanent shortage of manpower and they had official sanction to make up crew numbers by taking sailors from ships they met.
Ч тение под сигару / a
good cigar, a good read
klad.qxd
12/9/04
12:56
Page 54
с неукомплектованной командой нечего и думать о схватке с пиратами. Положение спасли внезапно спустившийся туман и полный штиль. Кидд отдал приказ немедленно уходить на веслах. Судно взяло курс на Красное море, где пролегали богатейшие торговые трассы. Треть экипажа унесла эпидемия холеры, и с изрядно поредевшей командой «охотник за пиратами» более года блуждал в поисках добычи. Он захватил несколько крохотных арабских суденышек, но добыча оказалась скудной, и Кидд, проклиная судьбу, ждал, когда пробьет его звездный час. Однако дела складывались из рук вон плохо, назревал бунт. Его попытался возглавить канонир Уильям Мур. — Эй, братва! — обратился он к морякам, собрав их у грот-мачты. — Будь я проклят, если и дальше стану терпеть этого толстозадого слюнтяя! Тоже мне капитан! Пора наконец заняться настоящим делом и хапнуть нашу долю! — Не слушайте этого негодяя! — не остался в долгу Кидд. — Он увлечет вас в петлю. И дьявол меня забери, если я не прав! — Плевать! Уж лучше болтаться на виселице, чем дохнуть тут с голодухи. — Заткни глотку, вшивая собака! — Если я и завшивел, так из-за тебя. Будь проклят тот день, когда мы связались с тобой! Теперь нам всем крышка!
Взбешенный капитан с криком: «Ах, так это я погубил тебя!» — схватил деревянное ведро, окованное железом, и запустил им в Мура. Канонир с рассеченным черепом рухнул как подкошенный. Назавтра он уже пребывал в мире ином. А плавание между тем продолжалось… В январе 1698 года у индийского побережья Кидду удалось захватить большое торговое судно «Куидей Мерчант», следовавшее с французским паспортом. Армянские купцы, которые везли на нем дорогие ткани, попытались откупиться, но капитан даже не стал их слушать — теперь под его командованием находились два судна. Впрочем, и здесь Кидду не повезло. Выяснилось, что «Куидей Мерчант» был зафрахтован влиятельными вельможами из окружения императора Великих Моголов. Разразился крупный скандал. Индийские власти потребовали от европейских торговых компаний возместить убытки и пригрозили жесткими санкциями против английской торговли. Раскошелиться пришлось британской Ост-Индской компании, после чего эта могущественная организация объявила Кидду вендетту. Тут же активизировалась парламентская оппозиция в самой Англии — правительство обвинили в поддержке морских разбойников. Кольцо вокруг незадачливого «охотника за пиратами» сжималось.
54 Kidd feverishly tried to decide what to do: without a full crew he could not even contemplate an engagement with pirates. The situation was saved by the sudden appearance of fog and a complete calm. Kidd gave orders for his men to row the ship away immediately. He headed for the Red Sea which was crossed by some of the richest trading routes. A third of his men succumbed to a cholera epidemic and with a much depleted crew the “pirate-hunter” roamed the seas for over a year in search of prey. Things went from bad to worse and a mutiny was brewing. The gunner William Moore tried to lead it. “Hey, lads!” he said to the sailors when he had gathered them by the mainmast. “Damn me, if I can stand that fat-arsed ditherer any longer! He’s no captain! It’s time to be about some real business at last and to grab our share!” “Don’t listen to that villain,” Kidd countered. “He’ll put a noose around your necks. The Devil take me if I’m wrong!” “Who cares! Better to swing on the gallows than to starve to death here!”
“Shut your mouth, you lousy dog!” “If I’m lousy, it’s due to you! Curse the day that we took up with you! Now we’re all done for!” With a shout of “Oh, so I scuppered you, did I!” the enraged captain snatched up a wooden bucket with iron bands and hurled it at Moore. His skull split open, the gunner as if poleaxed. By the next day he was already a dead man. The voyage continued. In January 1698, off the coast of India, Kidd managed to capture a large merchantman, the Quedah Merchant, sailing under French papers. Now he had two vessels under his command. But in this, too, Kidd was out of luck. It turned out that the Quedah Merchant had been chartered by influential grandees belonging to the court of the Great Mogul. A serious scandal ensued. The Indian authorities demanded compensation for the losses and threatened severe sanctions against British trade. The British East India Company was obliged to pay up, after which that powerful organization declared a vendetta against Kidd. The parliamentary opposition back in England immediately
Бухта на острове Сент-Мари. Вход в бухту охраняли два островка — остров Мадам и остров Корсаров. Пираты возвели на берегу небольшое укрепление и оснастили его пушками. Без лоцмана ни одно судно не могло пройти в узкий фарватер, и поэтому, приблизившись к бухте, суда вставали на якорь и ждали представителей пиратов. Те являлись на шлюпке и, поднявшись на борт, проводили своего рода инспекцию. Если корабль и экипаж не вызывали у них подозрений, лоцман вводил судно в гавань.
Пираты на тропическом острове. Акварель Ю. Апанасовича по рисунку начала XVIII века. Pirates on a Tropical Island. Watercolour by Yury Apanasovich from an early-18th-century drawing.
Bay on the island of Sainte-Marie. The entrance to the bay was guarded by two islets — the Ilôt Madame and the Ilôt des Corsaires. The pirates erected a small stronghold on the shore and fitted it with cannon. Without a pilot no ship could pass through the narrow channel and so when they approached the bay ships dropped anchor and waited for the pirates’ envoys. They rowed out in a boat, climbed on board and carried out a sort of inspection. If the ship and her crew roused no suspicions, a pilot would take the vessel into harbour.
55
План бухты на острове Сент-Мари. Plan of the bay on the island of Sainte-Marie.
Такой представлялась пиратская фортеция английскому художнику в XVIII веке. Иллюстрация из книги «Всеобщая история пиратов», написанной Даниелем Дефо под псевдонимом Капитан Джонсон.
A pirate stronghold as pictured by an 18th-century British artist. An illustration from the book A General History of the Pirates, written by Daniel Defoe under the pseudonym of “Captain Johnson”.
Ч тение под сигару / a
good cigar, a good read
klad.qxd
12/9/04
12:56
Page 56
Тем временем, после дележа добычи, Кидд отсиживался на островке Сент-Мари — пиратском прибежище у восточного побережья Мадагаскара. Он перессорился почти со всеми своими матросами, которых бесило его бездействие. Команда в конце концов разбрелась по другим судам, а Кидд, словно сжигая прошлое, предал огню свой изрядно потрепанный «Эдвенче-Галлей». Обратно в Америку он решил отправиться на «Куидей Мерчант». В июне 1699 года, придя в Вест-Индию, Кидд узнал, что объявлен пиратом. По всему побережью ходили слухи об ограбленных им сотнях судов и баснословных сокровищах: будто бы из Индии он привез чуть не полмиллиона фунтов стерлингов, хотя стоимость захваченного им не составляла и десятой доли этой суммы. Может быть, он передал Белломонту причитавшуюся пайщикам долю, может быть, припрятал ее. Но даже если Кидд и выполнил свои обязательства перед высокопоставленными компаньонами, те, напуганные разраставшимся скандалом, лихорадочно искали способ выйти сухими из воды. Их незадачливый партнер теперь превратился в опасного свидетеля. Его участь была предрешена. Кидда арестовали в июле 1699 года в Бостоне, а весной 1700 года перевезли в
Англию. Спустя год судебное разбирательство закончилось. Несмотря на скудость материалов обвинения, Кидду вынесли смертный приговор. О кладе на всех допросах пират упорно молчал. Правда, он отправил из Ньюгейтской тюрьмы письмо одному из «пайщиков» — адмиралу Э. Расселлу, — в котором предлагал передать ему 90 тысяч фунтов стерлингов. Но Расселл не откликнулся, а с официальным правосудием Кидд откровенничать не пожелал. В камеру Ньюгейтской тюрьмы приходил также один из купцов, ограбленных им на «Куидей Мерчант», но и он тоже ничего не добился. И вдруг, когда до казни оставались считанные дни, Кидд сделал сенсационное признание. Он письменно обратился к спикеру Палаты общин, заявив, что его молчание на суде диктовалось страхом перед могущественными врагами. Теперь же он был готов открыть карты и показать, где зарыты сокровища, — по его словам, на 100 тысяч фунтов. Непременным условием было его личное присутствие на корабле, пусть даже в кандалах. Блефовал Кидд или нет — неизвестно, только ему не поверили. Игра с правосудием не спасла его от виселицы, — по-видимому, влиятельные противники капитана боялись, что он сболтнет лишнее. Майским днем 1701 года в лондонском доке казней на набережной Темзы был
приведен в исполнение смертный приговор. Пришедшим поглазеть на это не давала покоя мысль: куда же делись сокровища? Тем более что капитана пришлось вешать дважды, ибо в первый раз веревка оборвалась. Все решили, что это неспроста, и со временем история клада Кидда стала обрастать зловещими подробностями. Рассказывали, будто пират, орудуя ломом, размозжил головы своим подельникам и разбросал их тела на подходах к тайнику — скелеты должны были указывать верный путь. По другой версии, был убит только один из пиратов — по жребию, и его голову водрузили на крышку сундука с бриллиантами. Выкапывать клад следовало в полнолуние, расположившись треугольником и молча, чтобы не прогневить злых духов. Бедовые головы ищут клад до сих пор, но стоит ли этим заниматься? Ведь, по легенде, счастливца, добравшегося до них, все равно ожидает неудача. Магическая сила хранит сундук, и едва заступ звякнет о его крышку — сокровище провалится в глубины преисподней. Яма сама собой зароется, и наутро все будет выглядеть, как и прежде.
56
57 livened up and accused the government of supporting sea-robbers. Meanwhile, after dividing up the spoils, Kidd sat things out on the island of SainteMarie, a pirate refuge off the east coast of Madagascar. He quarrelled with almost all his crew, who were infuriated by his inaction. The sailors eventually dispersed to other ships and Kidd, as if making a clean break with the past, set fire to his badly battered Adventure Galley. He decided to return to America on the Quedah Merchant. In June 1699 Kidd arrived in the West Indies to discover he had been declared a pirate. The entire coastline was rife with rumours about the hundreds of ships he had plundered and fabulous treasures taken. Perhaps he handed the share due to the investors over to Bellomont; perhaps he hid it. But even if Kidd did fulfil his obligations to his highly placed backers, they were scared by the growing scandal and desperately looking for a way to extricate themselves. Their hapless partner had now become a dangerous witness. His fate was sealed.
Kidd was arrested in Boston in July 1699 and brought to England in the spring of 1700. Under interrogation the pirate maintained a stubborn silence about the treasure. He did, admittedly, send a letter from Newgate Prison to one of his “backers” — Admiral Edward Russell — offering to give him 90,000 pounds. Russell did not respond, however, and Kidd was unwilling to come clean to the officers of the law. Then suddenly, just days before his execution, Kidd announced that this silence in court had been prompted by fear of powerful enemies; now he was prepared to put his cards on the table and show where the loot — 100,000 pounds, so he claimed — was buried. His condition was that he be personally present on the ship, in irons, if need be. We do not know whether Kidd was bluffing, but back then they did not believe him. The attempt to bargain with justice did not save him from the gallows. Evidently the captain’s influential enemies were afraid he would say too much. One day in May 1701, on the bank of the Thames, the death sentence was carried out. They had to hang the captain twice as the
Казнь Кидда обставили как настоящий триумф правосудия: тело повешенного головореза просмолили и, опутав цепями, оставили висеть на набережной — в назидание всем морякам, бросавшим якорь в лондонском порту. Kidd’s execution was presented as a real triumph of law and order: after execution, the desperado’s body was covered with pitch and left to hang in chains on the embankment as a warning to all the sailors who anchored in the port of London.
first time the rope broke. Everyone decided that there was a reason for this and in time the tale of Kidd’s treasure acquired sinister details. It was said that the pirate smashed his accomplices’ skulls and scattered their bodies along the approaches to his cache — the skeletons were supposed to point the way. Another version insisted that only one pirate was killed after he forced them to draw lots. The treasure had to be dug up at the full moon, by three men, arranging themselves in a triangle and keeping silent so as not to anger the evil spirits. People still quest after Kidd’s treasure, but is there any point? After all, according to the legend, those who find it will not get to enjoy it. The chest is protected by magic and, as soon as the spade strikes its lid, the contents will plunge into the depths of Hell! The hole will fill itself in and by morning everything will look the same as before.
Ньюгейтская тюрьма, в которой побывал не только Кидд: по иронии судьбы более полутора лет здесь провел Даниель Дефо. Гравюра Р. Айкона по рисунку Т. Шеферда. 1829 год. Newgate Prison of which Kidd was certainly not the only famous inmate. By an irony of fate Daniel Defoe himself spent a year and a half there. Engraving by R. Icon from a drawing by Thomas Shepherd.
Ч тение под сигару / a
good cigar, a good read
altov.qxd
12/9/04
13:33
Page 62
Желая поднять читателям настроение перед напряженным и нередко вредящим здоровью новогоднерождественским марафоном, наш корреспондент Геннадий Амельченко отправился к известному тонким юмором Семену Альтову. Wishing to improve our readers’ mood before the trying and often unhealthy Christmas and New Year marathon, Guennadi Ameltchenko went to see Semion Altov, who is well known for his subtle humour.
— Семен Теодорович, чем, по вашему мнению, отличается празднование Нового года писателя-юмориста и не юмориста? — Юморист в новогодние дни заработает гораздо больше, чем не юморист, поскольку это те дни, когда люди приглашают тех, кто может сделать им смешно. Один из них это я, хотя не скажу, что очень много работаю. Я вообще очень редко работаю за столами и между столов, хотя иногда жизнь заставляет. Всетаки мне привычнее работать в зале. Тем не менее это бывало. Однажды под меня даже танцевали. — Как это? — Я читаю, пара танцует, причем попадает в ритм. — Значит, у вас ритмичные рассказы?
— Semion Teodorovich, what difference do you think there is between a humorist writer and a non-humorist in the way they celebrate the New Year? — A humorist earns far more than a nonhumorist over the New Year period, because it’s a time when people want to see those who can make them laugh. I am one of them, although I can’t claim to do a lot of work. Generally speaking, I very rarely work at tables or between tables, although sometimes I have to by force of circumstances. I am more used to working in an auditorium. It has happened, though. Once I was even danced to! — What do you mean? — I was reading and this couple was dancing, in time to the words even. — Does that mean your stories have rhythm? — Apparently. Or they had a heightened feel
эту кружку ликера. Очнулся второго января следующего года: ни девушки, ни кого-либо другого уже рядом не было. Потом в течение пяти лет при слове «Вана Таллинн» меня сводила судорога. — На Западе встреча Нового года практически рядовое событие, если это не миллениум. Российский же человек празднует с большим размахом: католическое Рождество, потом Новый год, потом православное Рождество, потом наш любимый старый Новый год, он еще любимей, чем вообще Новый год… — Ну, наверное, мы к работе относимся не так трепетно, как к праздникам: для нас это святое, в этом есть что-то наивное, может, языческое. Люди готовы на все, они выкладываются полностью. Я думаю, что это от нашей нереализованности в течение года, а возможность выразить себя в подготовке особенно новогоднего праздника нас вдохновляет. Даже в самые голодные времена умудрялись добыть что-то вкусненькое, сделать стол какой-то необыкновенный. Женщины готовят немыслимые блюда. Для них это возможность раскрыться. Вам расскажут, что грибочки собраны под какой-то необычной елочкой и огурчики особого посола. И секретом поделятся — чтобы обязательно был бы листик хрена, укропчик и чесночок. Тогда все хрустит. У нас в еду вкладывают всю душу без остатка. Видимо, поэтому домашняя русская кухня так хороша и так ценится и вызывает удивление у западного человека, поскольку там, как вы, наверное, могли убедиться, больше внимания уделяется внешнему виду товара, а вкусовые качества часто отсутствуют вообще. В России то, что мы делаем своими руками, — это первозданный вкус какого-то маринованного помидора, огурца… Так я думаю. — Спасибо за беседу! И еще — не откажите в маленькой просьбе: пожелайте читателям нашего журнала чего-нибудь хорошего в следующем году. — Да я вообще всем пожелаю, чтобы ни у кого первого января не раскалывалась голова, и дай нам Бог здоровья на остальные триста шестьдесят четыре дня. И пусть всем нам повезет по-настоящему, а не так, как герою моего предновогоднего рассказа.
Чтоб мы были здоровы! Good health to us all!
62
— Видимо, да. Либо у них оказался повышенный музыкальный слух, помноженный на алкогольное опьянение, которое дает возможность попадать в ритм чего угодно. Наверное, так: юмористы такие же люди, как и все, потому что Новый год по замечательной вековой инерции напоминает школьные годы. Когда я, учась в школе, начинал новую тетрадку, появлялось ощущение, что с нового белого листа пойдут одни пятерки. Новый год это то же ощущение — ты открываешь новую тетрадку, и теперь все будет хорошо. Так бывает далеко не всегда, наверное, так не бывает никогда, но вот счастье и прелесть новогодней ночи именно в том, что ты достаешь эту новую тетрадку. — Вы бы не могли вспомнить какой-нибудь курьезный случай, который с вами произошел либо в канун Нового года, либо в саму новогоднюю ночь? Я знаю жутковатые случаи, связанные, например, с открытием шампанского, но к такому празднику хочется чего-нибудь повеселее. — Со мной однажды произошла трагикомическая история. Я тогда учился в Технологическом институте на втором курсе. И вдруг старшекурсники позвали меня на встречу Нового года. Большая честь для меня. Я пригласил девушку. Она была первой девушкой в моей жизни, и наши отношения зашли настолько далеко, что я держал ее за руку. Это было тревожно и замечательно. Короче говоря, мы приехали за город: изба, незамысловатый стол. А в половине двенадцатого заявился эстонский студент, некий Мадис Киви, — никогда его не забуду. Он привез полный рюкзак ликера «Вана Таллинн». Я эту штуку видел первый раз в жизни. Каждому налили по полной полулитровой алюминиевой кружке — как выяснилось потом, на всю новогоднюю ночь. Поскольку я был с девушкой, то решил показать, что рядом с ней настоящий мужчина, и, когда забили куранты, я опрокинул в себя вот
for music, enhanced by the intake of alcohol that will enable people to keep time with just about anything. It’s probably this: humorists are people like anyone else because the New Year, by remarkable age-old inertia, takes us back to our schooldays. When as a schoolboy I began a new exercise book, I had the feeling that starting with that first blank page I would get nothing but excellent marks. The New Year is that same feeling — you’re starting a new exercise book, and from now on everything will be fine. That’s not always true, it’s probably never true, but all the happiness and charm of the New Year night lies in getting out that new exercise book. — Is there any funny event in your own life that took place on New Year’s Eve or on the night itself? I know some fairly horrific tales to do with opening the champagne, for example, but for such an occasion we could do with something a bit jollier. — I had a tragic-comic story happen to me once. I was a second-year student at the Technological Institute and, unexpectedly, some senior students invited me to see the New Year in with them. It was a great honour for me. I invited a girl. She was the first girl in my life, and our relationship had gone so far that I held her hand. It was a wonderful, unsettling thing. To cut a long story short, the party was out of town, in a log cottage with simple fare. Then at half past eleven this Estonian student turns up. His name was Madis Kivi — I’ll never forget it. He brought a whole rucksack full of Vana Tallinn liqueur. I had never seen the stuff before in my life. They poured out a half-litre aluminium beaker for each of us — to last the whole night, I later discovered. Since I had my girl with me, I decided to show that I was a real man and worthy of her, so when the Kremlin clock chimed midnight I downed the whole beaker of liqueur. I woke up on 2 January the next year: no girl, nor anyone else was about. For the next five years, if ever I heard Vana Tallinn mentioned, I’d go into convulsions. — In the West the arrival of the New Year is hardly an event at all, unless it’s the millen-
63
пруха /a run of luck nium. Russians, though, celebrate on a grand scale: the Western Christmas, then New Year, then Orthodox Christmas, then our beloved Old New Year — that’s even a bigger favourite that the proper New Year… — Well, we probably don’t have such a respect for work as for festive occasions: for us they are something sacred. There’s something naïve, perhaps pagan about it. I think it comes from our inability to realize ourselves during the year, while the opportunity for self-expression in preparing for the New Year feast in particular is an inspiration. Even in the hungriest times people managed to get hold of something tasty, to make the meal unusual in some way. The women produce some incredible dishes. For them it’s a chance to show themselves. You’ll be told that the mushrooms were gathered beneath some unusual fir-tree and the gherkins pickled in some special brine. And they share the secret — you have to put in a horseradish leaf, dill and garlic. Then they stay crunchy. With us people put their whole hearts into their food. That’s evidently what makes Russian home cooking so good, why it’s so highly prized and why it amazes Westerners — because there, as you have probably had the chance to discover, they devote more attention to the appearance of the goods, while taste often goes by the board altogether. In Russia, though, we do things with our own hands — you get the primordial taste of some marinated tomato or gherkin… That’s what I think. — Thank you for talking to us! And one more little request, if you would be so kind — wish the readers of our magazine something nice for the New Year. — Well I wish that no-one will have a splitting head on 1 January and may God grant us all good health for the other 364 days of the year. And may we all enjoy genuine good luck, and not the kind that the hero of my New Year story suffered from.
До Нового года пять дней, в кармане столько же долларов! Хоть вешайся на новогодней елке! И тут высвечивается огоньками: «Казино “Фортуна”» А поставлю-ка все, что есть! С детства не везло в карты, в любви, даже во сне ни разу не повезло! Неудачи поднакопились, значит, по теории относительной вероятности Эйнштейна, раз в жизни пришла пора выигрыша! Посмотрел, как люди ставки делают, и поставил свои пять долларов на цифру «семь». Столько раз меня собака кусала. Прыг-скок! Сто семьдесят пять долларов! Я — сто семьдесят пять на цифру «восемь». Столько раз ломал ногу. Прыг-скок! Еще угреб фишек кучу! Ставлю на «пять». Семь раз жене изменял, но два раза не получилось. Бац! Это крупье упал без сознания! Значит, я выиграл! Народ магнитом ко мне потянуло. Лица сосредоточенные, как у пенсионера на унитазе. Хотят разгадать, по какой системе я ставлю. А система, как у Эйнштейна, со смыслом. Ставлю на «красное». Почему? Да потому что у меня майка красная! Полторы тысячи долларов! Чем не система?! Главное, ставить не лишь бы куда, а на цифры, с которыми связан по жизни! И пошла пруха, как семга на нерест, не остановить! На что ни поставлю — мое! Под стол пять долларов уронил. Поднял — десять! За полчаса набрал больше десяти тысяч баксов!
Five days left before the New Year — and as many dollars in my pocket! I could have hanged myself on the nearest firtree. And then I caught sight of the bright lights of the Casino Fortuna. And I thought, why not take a risk! Ever since childhood I’ve been unlucky at cards, in love, even in my dreams fate frowned upon me! I had a whole stack of bad luck behind me, so — according to Einstein’s Theory of relative Probability — I was due for a win for once in my life! I watched people placing their bets and staked my own five dollars on the number 7. That’s how many times I’ve been bitten by a dog. Round goes the wheel. One hundred and seventy-five dollars! I put the one hundred and seventy-five on number 8. The number of times I’ve broken my leg. Round goes the wheel. I rake in another pile of chips. I staked on the 5. Seven times I’ve been unfaithful to my wife, but twice nothing came of it. Wallop! The croupier fainted onto the floor! That must mean I won again! People were drawn to me like a magnet. Their faces were full of concentration like a pensioner on the lavatory, as they tried to work out what system I was using. And my system, like Einstein’s, had sense in it. I staked on red. Why? Because I had a red vest on!
Ч тение под сигару / a
good cigar, a good read
altov.qxd
12/9/04
13:33
Page 64
— Всего доброго! — говорю. — Спасибо за доставленное удовольствие! И к выходу. А там два любезных молодых человека меня под руки: — На кого ж вы нас покидаете! Поиграйте еще! — Не могу, — говорю.-- Я еще в два казино обещал заглянуть. — Окажите честь нашему заведению, выиграйте у нас еще пару тысяч! Не огорчать же ребят, тем более пальцы как клещи. Вернулись к столу. Они шепчут на ухо, чуть не кусают: — Поставьте на циферку «три» — не пожалеете! — Э нет, уважаемые! На «три» ставить не имею права: по моей системе с «три» не связано ничего! Из уважения к вам могу поставить на «четыре». Поскольку в холодильнике осталось ровно четыре яйца! Фишки ставлю на «четыре», они пихают на «три», стол раскачали, в результате обезумевший шарик на «три» рухнул, как ребята советовали! Они на крупье втроем глянули, тот на пол плашмя. Наверно, от радости за меня. И уже другой товарищ денежки отсчитал. Народ ликует, будто я за всех отомстил. Сгреб деньги в полиэтиленовый мешок — и к дверям. Молодые люди за мной: — Сегодня ваш день! Не уходите от своего счастья! Руки мне за спину и к столу волокут. — Чудаки, я же вас разорю! На «три» ставить не буду! Из принципа! Ребята цедят сквозь зубы: — Ставьте хоть на «четыре», раз у вас в холодильнике четверо огурцов! — Четверо яйцов! По теории вероятности, дважды на одну цифру ставить нельзя! Вы, судя по лицам, не читали Эйнштейна! Ставлю, как видите, на «двадцать одно»! — Не иначе столько раз с работы вас увольняли! — Откуда вы знаете?
64
— По глазам видно. «Ставки сделаны!» Ребята напряглись, стол трясут, как эпилептики. В результате загнали взмыленный шарик на «двадцать одно»! Парни в сердцах стол рывком на попа! Шарик ни с места, будто приклеенный. Ребята по столу кулаками грохнули — погас свет! В темноте публика скандирует: «Было “двадцать одно”, было! Дайте свет! Не имеете права грабить, да еще в темноте!» ...За час набил мешок долларов. На улицу вывели, головами качают: «Есть предчувствие, что с такой суммой вам до дому не дойти!» Как в воду глядели! Дальше — зеро! В смысле мрак полный. Очнулся — долларов нет. Во рту зубов навалом. Левым глазом вижу ухо, хотя друг друга не узнаем… Никогда не держал в руках столько денег! И никогда меня так крепко не били! Жаль, Эйнштейна не было рядом, когда колотили! Взял бы в долю. А может, старик прав? В том и заключается теория относительности. Денег нет, зато не убили! По нынешним временам — пруха продолжается!
Fifteen hundred dollars! Not a bad little system! The main thing is to put your bets not just anywhere, but on numbers that have some relevance in your life. And my run was unstoppable, like a salmon on its way upriver to spawn! Whatever I bet on came up! I dropped five dollars under the table, bent down and picked up ten! In half an hour I had accumulated ten thousand dollars. “Goodbye,” I told them. “It’s been a pleasure!” And I headed for the exit. But there two agreeable young men took me by the arms. “What’s the hurry? Why not play a bit longer?” “I’m afraid I can’t,” said I. “I promised to visit two more casinos.” “Do our establishment the honour of winning a few more thousand first.” Well, I didn’t want to disappoint the lads, especially as their fingers were like lobster claws. We went back to the table. They whispered in my ear, nearly biting it. “Bet on the 3. You won’t regret it.” “Sorry, gentlemen, I don’t have the right to bet on 3; there’s no connection with that number in my system. Out of respect for you, I could bet on the 4. That’s because I’ve got exactly four eggs left in the fridge.” I put the chips down on the 4; they shoved them onto the 3. In doing so they shook the table and as a result the ball dropped into the 3 slot, just like the lads had suggested! They stared at the croupier and the next thing he’s flat on the floor. Probably out of delight for me. Someone else has to hand out the winnings. Everyone was ecstatic, as if they were getting their own back through me. I racked the money into a plastic back and made for the doors. The two men came after me. “It’s your day today. Don’t turn your back on Lady Luck!” Then they frogmarched me back to the table. “You’re nuts, I’ll break the bank! I’m not going to bet on 3. On principle!” Through clenched teeth the lads said, “Bet on 4, if you prefer, since you’ve got four gherkins in the fridge!” “Four eggs! According to probability theory, you shouldn’t stake twice on the same number! I can see you haven’t read Einstein! I’m going to bet, as you see, on 21. “That must be the number of times you’ve been given the sack!” “How do you know?” “I can see it in your eyes.” “Rien ne va plus!” The lads tensed up, shaking the table like epileptics. As a result they chased the slippery ball onto number 21. The pair gave a mighty heave and turned the table upside down. The ball stayed where it was, as if glued on. They started hammering on the table with their fists, and the light went out! The spectators started chanting: “Twenty-one, fair and square!” and shouting “Turn the lights back on! It’s daylight robbery, even in the dark!” It took an hour to pack the sack full of dollars. They saw my out, shaking their heads. “I’ve a feeling that you’re not going to make it home with so much money.” He must have been a clairvoyant. After that everything’s a blank — a big zero. I woke up and the dollars were gone. My mouth was full of teeth. My left eye could see my ear, although they didn’t recognize each other. I never held so much money in my life! And I never got such a bad beating! It’s a pity Einstein wasn’t there as well when they started hitting out! I would have gone shares with him. But maybe the old chap was right. That’s what the Theory of Relativity is: no money, but they didn’t kill me! And my run of luck has kept going ever since!
Л иния жизни: заложник власти / l
ine of fate: a hostage to power
ivanIV.qxd
12/9/04
13:36
Page 66
В ночь с 4 на 5 июля 1764 года в Шлиссельбургской крепости был убит человек. Случившееся молодая императрица определила словом «нелепа», и ни у кого не хватило смелости утверждать иное… Нелепостью же было все, что происходило с этим человеком на протяжении его недолгой жизни, похожей на кошмарный сон. Но той ночью сон оборвался, и некоторые люди вздохнули с облегчением, узнав об этом… Проблемы государственной важности — и проблемы чрезвычайно щекотливой! — более не существовало. Молодого узника тюремщики просто зарезали в его жуткой камере, и эта смерть стала логическим завершением жестокой многолетней борьбы за российский трон, сопровождавшейся длинной чередой предательств, дворцовых интриг и переворотов.
«Шлиссельбургская нелепа», или Бунт, длившийся одну ночь В воскресенье за обедом у коменданта крепости было выпито немало. Двое из приглашенных — подпоручики Василий Мирович и князь Семен Чефаридзев — решили прогуляться в тени крепостных стен: июльское солнце палило нещадно, легкий ветерок с Ладоги едва остужал разгоряченные головы. Беседуя, они подошли к Секретному замку. Отделенный от остальных строений каналом и высокой стеной, он представлял собой как бы крепость в крепости и охранялся особым, никогда не сменяемым караулом. Стража была так же молчалива, как и стены этой цитадели. Но оба молодых офицера оказались осведомленными о тайне, известной только высшим сановникам государства. — Здесь ведь содержится… — Чефаридзев назвал имя, ставшее в судьбе обоих роковым. — Еще сенатским юнкером я об нем разные обстоятельства сведал от сенатских подьячих. Двадцать лет закупорен под замком. Мирович глухо ответил: — Я давно знаю об этом. Здесь он — безымянный арестант, «нумер первый» — так о нем принято изъясняться… Чуть позже подпоручики прошли в офицерскую кордегардию, и как бы между прочим Мирович сказал: — Да, жаль, что солдатство несогласно
Терновый венец невинного императора
66 Максим СТЕРЛИГОВ/ by Maxim STERLIGOV
A Crown of Thorns for the Innocent Emperor In the early hours of 5 July 1764 a man was killed in the Schlüsselburg Fortress. The young Empress defined what happened as “an absurdity” and no-one dared to gainsay her… The real absurdity was everything that man had had to endure in a brief life that was more like a nightmare. A problem of fundamental importance to the state, an exceptionally ticklish problem, had been eliminated. The young prisoner was simply put to death by his guards in his awful cell and that death was the logical conclusion of a long and bitter struggle for the Russian throne, a struggle marked by a long succession of betrayals, palace intrigues and coups.
THE “SCHLÜSSELBURG ABSURDITY” OR THE REBELLION THAT LASTED A SINGLE NIGHT There was a fair amount of drinking over Sunday lunch in the Commandant’s quarters. Two of the guests – Second Lieutenants Vasily Mirovich and Prince Semion Chefaridzev – decided to take a stroll in the shade of the fortress walls: the July sun beat down mercilessly and the light breeze coming off Lake Ladoga did little to cool their overheated heads. Talking together, they approached the Secret Castle. Separated from the rest of the buildings by a moat and a high wall, this was a sort of fortress within a fortress and was watched over by a special detachment of guards who never changed. The guards were as uncommunicative as the walls of this citadel. Yet both the young officers turned out to privy to the secret, supposedly known only to high state officials. “This is where they keep…,” Chefaridzev said, mentioning the name that would prove fateful for them both. “I heard various things about him from the secretaries of the Senate when I was still a cadet there. He’s been kept under lock and key for twenty years.”
Л иния жизни: заложник власти / l
ine of fate: a hostage to power
ivanIV.qxd
12/9/04
13:36
Page 68
Императрица Анна Иоанновна. Портрет неизвестного художника. XVIII век.
и загонено. Ежели б бравы были, то выхватил бы его оттуда да, посадя на шлюпку, в Петербург представил. — Что ж бы это значило? — спросил озадаченный Чефаридзев, впоследствии, при дознании, признавший, что был «от пьяных напитков весьма отягощен». — А то значило бы — как привез туда, то окружили бы его с радостью. Однако Чефаридзев отказался говорить об этом и вскоре отбыл из крепости. А Мирович принялся готовиться к задуманному «предприятию». Сначала подпоручик вызывал в кордегардию солдат, потом капралов. Он говорил горячо, убедительно. Щедро раздавал обещания и сам свято в них верил. Его убежденность передалась остальным. От каждого из подчиненных он требовал ответа и получал его — мол, «ежели солдатство согласно, то и я не отстану». Уснуть Мировичу этой ночью не удалось: во втором часу комендант крепости послал в Шлиссельбург лодку. Вскоре на лодке прибыл канцелярист из города, а потом лодка снова отчалила от крепости. Это означало только одно: в Петербург отправлено срочное донесение. Теперь промедление было немыслимым! Мирович вскочил с постели, накинул мундир и, схватив шпагу, бросился в солдатскую караульню. — К ружью! — закричал он.
Empress Anna Ioannovna. Portrait by an unknown artist. 18th century.
Нельзя сказать, что у Анны Леопольдовны не было выбора. Среди претендентов неожиданно оказался и принц Курляндский Петр, сын Э. И. Бирона. Принцесса решила выбрать из многих зол наименьшее… Репродукция с картины Ф.-Г. Баризьена. 1781 год. It cannot be said that Anna Leopoldovna was left without a choice. Unexpectedly her suitors also included Prince Peter of Courland, Biron’s son. The Princess opted for the least of many evils. Reproduction of a painting by Friedrich Hartmann Barisien. 1781.
— Что за тревога? Почему без приказу во фронт становятся и ружья заряжают? — На крыльце появился комендант в халате. — Ты здесь держишь невинного государя! — Закричав это, Мирович ударил его ружейным прикладом в лоб. Столь решительный поступок заставил солдат поверить в правоту подпоручика. Они беспрекословно направились за ним к мосту через канал, ведущему в цитадель. — Кто идет? — окликнули их оттуда. — К государю идем! -- ответил подпоручик. — У нас не государь, а государыня! — донеслось сквозь туман. Послышались выстрелы. — Пушку! — скомандовал Мирович. С бастиона притащили шестифунтовую пушку, из погребов принесли порох и заряды. Парламентер, отправленный в цитадель, вернулся и передал, что «стрельбы более не будет». Мирович с солдатами бросился к воротам. — Где государь? — воскликнул он, столкнувшись с одним из офицеров-тюремщиков у каземата. — Где «нумер первый»? Откуда-то из тьмы выступил еще один офицер. Их молчание было зловещим. Принесли фонарь. В камере на полу лежало бездыханное тело. Вокруг растекалась лужа крови.
В ожидании наследника Говорят, что более всего счастливы те дети, которые рождены от любви. Однако о любви на сей раз речи не было, потому что зачатие этого ребенка стало вопросом «государственной важности». Таково было желание царствующей императрицы. Бездетная Анна Иоанновна хотела удержать российский престол за «своей» ветвью древа Романовых — той, которая пошла от ее отца Ивана, сводного брата и соправителя Великого Петра. Поэтому, взойдя на трон, Анна Иоанновна приблизила к себе дочь своей старшей сестры Екатерины и герцога Карла Леопольда Мекленбургского. Но принцесса Анна Леопольдовна не оправдала надежд тетки: ни управление государством, ни придворная жизнь не привлекали ее. Застенчивая и замкнутая, она проводила время за чтением романов или за карточной игрой в узком кругу. Анна Иоанновна решила выдать племянницу за представителя одного из королевских домов Европы — ребенку, который должен был родиться от этого брака, предстояло править Россией после смерти императрицы. Выбор пал на принца Антона Ульриха Брауншвейгского — представителя древней династии. В 1733 году принц был официально приглашен на военную службу в Россию: ему обещали чин подполковника и кирасирский полк.
69
68 “I’ve known about it for a long time,” Mirovich answered under his breath. “Here he’s ‘the nameless prisoner’, ‘number one’, that’s how they’re meant to refer to him.” A little later the Second Lieutenants went to the officers’ guardroom, where Mirovich happened to let slip, as it were: “Yes, it’s a pity the soldiery are downtrodden and disunited. If they had some go in them they would get him out of there, put him in a boat and show him in St Petersburg.” “What do you mean by that?” Chefaridzev asked, puzzled. He later admitted under interrogation that he was “much burdened by strong drink”. “What do I mean – well, once he was brought there the people would greet him joyfully.” Chefaridzev refused to discuss the matter, though, and soon left the island fortress by boat. Mirovich, however, set about turning his idea into reality. First the Second Lieutenant summoned the soldiers to the guardroom, then the corporals. He spoke heatedly and persuasively. He demanded an answer from each of his
Принц Антон Ульрих Брауншвейг-ЛюнебургВольфенбюттельский был отнюдь не первым претендентом на руку и сердце принцессы. Низкорослый и невзрачный, он не сумел произвести должного впечатления при дворе. В известительном манифесте о рождении его сына, будущего Ивана VI, отчество новорожденного не упомянули, как будто бы само имя Антона Ульриха было неприличным. Гравюра А. Афанасьева. 1820-е годы. Prince Anton Ulrich of Brunswick-LüneburgWolfenbuttel was far from the first to pursue the Princess’s heart and hand. Plain and quite short, he was unable to produce a fitting impression at court. In the manifesto announcing the birth of his son, the future Ivan VI, the boy’s patronymic is not given, as if Anton Ulrich’s very name was something indecent. Engraving by A. Afanasyev. 1820s.
Принц Антон Ульрих не владел искусством обольщения: свою будущую невесту он пытался заинтриговать разговорами о стратегии, тактике и фортификации. Prince Anton Ulrich was no master of the art of seduction: he sought to fascinate his future bride with talk of strategy, tactics and fortifications.
subordinates, and he got it – if the soldiery were willing, he said, then he himself would go ahead. Mirovich could not get to sleep that night. After one in the morning, the Commandant sent a boat to the town of Schlüsselburg. Soon it returned with a clerk and then set off from the fortress once again. That could mean only one thing: an urgent report dispatched to St Petersburg. Now delay was impossible, unthinkable! Mirovich sprang from his bed, threw on his uniform and, snatching up his sword, dashed off to find the soldiers of the guard. “To arms!” he shouted. “What’s the alarm? Why are the men turning out without orders and loading their arms?” The Commandant appeared on his porch in a dressing-gown. “You are holding the innocent sovereign here!” Shouting those words, Mirovich struck him on the forehead with the butt of a musket. Such a decisive act persuaded the soldiers that the Second Lieutenant was in the right. They unquestioningly followed him to the bridge over the moat that led to the citadel.
“Who goes there?” came the challenge from within. “We are going to the Emperor!” the Second Lieutenant replied. “We have an Empress, not an Emperor,” came a voice from the mist. Shots rang out. “Fetch a cannon,” Mirovich ordered. A six-pounder was dragged from the bastion, powder and balls from the magazines. A man sent to the citadel under flag of truce came back and said there would be no more shooting. Mirovich and his men surged for the gate. “Where’s the Emperor?” he shouted on encountering one of the officer warders by the casemate. “Where’s ‘number one’?” Another officer emerged from the darkness. Their silence was ominous. A lantern was fetched. The lifeless body lay on the floor of the cell. A pool of blood spread from it.
In expectation of an heir They say that the happiest children are born out of love. On this occasion, however, love was irrelevant, because the conception of a child had become a matter of “state
Л иния жизни: заложник власти / l
ine of fate: a hostage to power
ivanIV.qxd
12/9/04
13:36
Page 70
Разумеется, он был осведомлен о том, что ему предстоит завоевать не только военную славу, но и расположение принцессы. Если с первой задачей принц справился неплохо: в походах проявил себя, по выражению фельдмаршала Б.-К. фон Миниха, «как иному генералу быть надлежит», то дела на любовном фронте у него складывались далеко не лучшим образом. Анна Леопольдовна отнюдь не была в восторге от предложенной ей «партии», тем более что сердце ее было несвободно. Саксонский посланник граф Карл Мориц Линар покорил шестнадцатилетнюю принцессу своей красотой и остроумием. Однако кто-то донес императрице об этом. Посланника поспешили удалить под благовидным предлогом. По свидетельству очевидцев, во время сватовства принца Антона было пролито немало слез: рыдала невеста, всплакнули даже Анна Иоанновна и дочь Петра Елизавета, которым предстояло оставить самый печальный след в судьбе принцессы. Свадьбу справляли с пышностью необычайной: торжественные обеды, придворные балы и маскарады, представления в дворцовом театре. «Все делалось для того, — писала жена английского резидента леди Рондо, — чтобы соединить двух особ, которые, как я убеждена, искренне ненавидят друг друга…»
Елизавета Екатерина Кристина Мекленбургская, нареченная при крещении в православную веру Анной в честь своей крестной матери, императрицы Анны Иоанновны. Гравюра Х. Вортмана с оригинала Л. Каравакка. 1739 год.
В Петербурге ходили самые невероятные слухи о брачных отношениях этой пары, однако 12 августа 1740 года долгожданный первенец Иван появился на свет. Вскоре после рождения младенец был перенесен в покои императрицы, а мать устранили от каких-либо забот о нем.
Elizabeth Catherine Christine of Mecklenburg who took the name Anna on her baptism into the Orthodox faith in honour of her godmother, Empress Anna Ioannovna. Engraving by Christian Albrecht Wortmann from an original by Louis Caravaque. 1739.
Недолгие регентства
Фаворит императрицы Анны Иоанновны герцог Курляндский Эрнст Иоганн Бирон. Ксилография. Конец XIX века. The all-powerful favourite of Empress Anna Ioannovna, Ernst Johann Biron (or Bühren). Wood engraving. Late 19th century.
Император Иван Антонович. Ксилография. Конец XIX века. Emperor Ivan Antonovich. Wood engraving. Late 19th century.
Осенью 1740 года Анна Иоанновна почувствовала себя хуже. В октябре она крайне неохотно подписала манифест, в котором новорожденный принц объявлялся наследником престола, а неделей позже — составленное графом А. И. Остерманом завещание, где Э. И. Бирон назначался регентом до совершеннолетия императора. «Мне жаль тебя, Эрнст!» — сказала государыня и в тот же день скончалась. Слова покойной императрицы оказались пророческими. Вскоре решительные действия против герцога Курляндского предпринял фельдмаршал фон Миних. Заручившись согласием «матери государя», в ночь на 9 ноября 1740 года он с восьмьюдесятью гвардейцами арестовал Бирона. Получив власть, Анна Леопольдовна скромно пожелала именоваться «великой княгиней всероссийской» и регентшей до совершеннолетия своего сына. Однако ей было не суждено надолго остаться у власти…
Дочь Петра штурмует Зимний Легкость и быстрота, с которой фельдмаршал Миних совершил дворцовый переворот, дали повод цесаревне Елизавете «забыть» о присяге, которую она давала Анне Леопольдовне. В ночь на 25 ноября 1741 года к казармам Преображенского полка подъехала в санях молодая женщина. Гренадеры, бежавшие за санями, стучали в окна и двери, созывая своих товарищей. Вскоре вокруг столпилось уже около трехсот солдат и офицеров. Елизавета, став посреди гренадеров, сказала им: — Ребята! Вы знаете, чья я дочь! Идите за мной! Зимний дворец был «взят» без единого выстрела: растерянные часовые в залах молча уходили со своих постов, уступая место елизаветинским гренадерам. Войдя в спальню Анны Леопольдовны, Елизавета отдернула полог кровати и сказала: — Пора вставать, сестрица! Правительница вздрогнула и во все глаза уставилась на разодетую в бархат цесаревну с голубой лентой через плечо и Андреевской звездой на груди. Эти знаки отличия имела право носить только царствующая особа. Тогда Анна Леопольдовна все поняла. — Умоляю вас, -- проговорила она, — не делать никакого зла моим детям.
70 importance”. It was the wish of the sovereign Empress. The childless Anna Ioannovna wanted to retain the Russian throne for “her” branch of the Romanov family — the line that descended from her father Ivan V, Peter the Great’s half-brother and co-ruler. Therefore, when she came to the throne, Anna Ioannovna cultivated her relationship with the daughter of her elder sister Yekaterina and Duke Charles Leopold of Mecklenburg. But Princess Anna Leopoldovna failed to justify her aunt’s hopes: neither the government of the state nor court life held any attraction for her. Shy and retiring, she spent her time reading novels or playing cards with a close circle of friends. Anna Ioannovna decided to marry her niece off to a member of one of the ruling houses of Europe — the child born of that marriage would then rule Russia after the Empress’s death. The choice fell upon Prince Anton Ulrich of Brunswick, a scion of an ancient dynasty. In 1733 the Prince was officially invited to enter military service in Russia. He was promised the rank of lieutenant colonel and a regiment of cuirassiers. He was, of course, aware that he
Фельдмаршал Бурхард Кристофор фон Миних. Гравюра А. Афанасьева. 1830-е годы. Field Marshal.. Burkhard Christoph, Count von Munnich. Engraving by A. Afanasyev. 1830s
Монеты с изображением малютки-императора начали чеканить сразу после смерти Анны Иоанновны. С приходом к власти Елизаветы Петровны их пытались изымать из обращения. Уничтожались также любые документы и печатная продукция, где упоминалось его имя.
Coins depicting the infant Emperor began to be minted immediately after Anna Ioannovna’s death. When Elizabeth seized the throne efforts were made to take them out of circulation. The destruction also extended any documents and printed material that mentioned his name.
Вице-канцлер граф Андрей Иванович (Генрих Иоганн Фридрих) Остерман. Гравюра А. Грачева по рисунку Я. Аргунова. Начало XIX века. Vice-Chancellor Andrei Ivanovich (Heinrich Johann Friedrich), Count Ostermann. Engraving by A. Grachev from a drawing by Ya. Argunov. Early 19th century.
would be expected to gain not only military glory, but also the favour of the Princess. While the Prince managed the first task quite well, “in campaigns he showed himself, in the words of Field Marshal von Münnich, “as would befit another in the rank of general”, on the courtship front things did not shape up well at all. Anna Leopoldovna was far from delighted at the proposed match, especially as her heart was already engaged. The ambassador of Saxony, Count Karl Moritz Linar, had conquered the 16-year-old Princess with his good looks and wit. Someone, however, informed the Empress of the fact. The envoy was hastily removed on a plausible excuse. According to those who witnessed it, no few tears were shed during Prince Anton’s courtship. The bride sobbed, even Anna Ioannovna and Peter’s daughter Elizabeth, who between them were destined to play the most grievous role in the Princess’s fate, did not remain dry-eyed. The wedding was celebrated with exceptional pomp: banquets, court balls and masquerades, performances in the palace theatre. “All this was done,” wrote Lady Ron-
deau, the wife of the British ambassador, “in order to unite two persons, who, I am convinced, sincerely hate each other.” In St Petersburg the most incredible rumours spread about the couple’s marital relations. Still, on 12 August 1740, their long-awaited first-born, Ivan, came into the world. Soon after the birth, the infant was moved into the Empress’s apartments and his mother was allowed to have nothing more to do with him.
Brief regencies In the autumn of 1740 Anna Ioannovna’s health took a turn for the worst. In October with extreme reluctance she signed a manifesto naming the new-born Prince heir to the throne, and a week later a will drawn up by Count Ostermann in which her favourite, Ernst Biron, was designated as regent until the Emperor should come of age. “I pity you, Ernst,” the Empress said, and died that same day. The late Empress’s words proved prophetic. Soon Field Marshal von Münnich took decisive action against the Duke of Courland. With the consent of “the sover-
Л иния жизни: заложник власти / l
ine of fate: a hostage to power
ivanIV.qxd
12/9/04
13:36
Page 72
— Никому никакого зла я не сделаю, — ответила Елизавета и отправилась в комнаты, где находились младенец-император и недавно появившаяся на свет его сестра — принцесса Екатерина. — Мне жаль тебя, бедное дитя, — сказала Елизавета, глядя на мальчика, — ты не виноват ни в чем, виноваты только твои родители.
Елизавета Петровна считала, что корона должна принадлежать ей — дочери Петра Великого. Легкость, с которой Миних арестовал Бирона, заставила цесаревну о многом задуматься. Кроме того, злые языки утверждали, что по совету Остермана правительница намерена заточить ее в монастырь. Между двумя принцессами, питавшими во времена Анны Иоанновны самые дружеские чувства друг к другу, наступил разлад.
Elizabeth believed that the throne belonged to her as the daughter of Peter the Great. The ease with which Münnich arrested Biron caused the Princess to reflect deeply. Besides, wicked tongues claimed that on Ostermann’s advice the Regent intended to confine her to a convent. A breach arose between the two princesses, who while Anna Ioannovna was still alive had been on terms of close friendship.
Скитания одной «фамилии»
Елизавета Петровна в жемчугах. Портрет работы Генриха Бухгольца. 1768 год.
Empress Elizabeth Wearing Pearls. Portrait by Heinrich Buchholz. 1768.
В манифесте от 28 ноября императрица объявила о судьбе Брауншвейгской семьи: «…не хотя причинить им ника-ких огорчений, с надлежащей их честью и с достойным удовольствием, предав их к нам разные предосудительные поступки крайнему забвению, всех в их отечество всемилостивейше отправить повелели». Камергеру Василию Салтыкову была дана инструкция перевезти как можно скорее всю семью через границу, в Кенигсберг. Однако вскоре ему поступило другое, уже секретное, распоряжение: «Путь продолжать наивозможно тише». В январе 1742 года семейство прибыло в Ригу и пробыло там год, после чего поступило распоряжение поместить его в крепость Динамюнде и содержать под строгим надзором. В сентябре того же года их отправили в Рязанскую губернию — в город Раненбург.
72 eign’s mother”, he came with eighty guardsmen and arrested Biron on the night of 8 November 1740. With power handed to her, Anna Leopoldovna modestly asked to be styled “Grand Duchess of All the Russias” and regent until her son’s coming-of-age. She was not destined to remain in power for long, however.
Peter’s daughter storms the Winter Palace The swiftness and ease with which Münnich accomplished a palace revolution gave Princess Elizabeth cause to “forget” the oath of fealty that she had given to Anna Leopoldovna. On the night of 24 November 1741 a young woman drove up to the barracks of the Preobrazhensky Regiment in a sledge. The grenadiers who ran after the sledge, knocked on the windows and doors, calling their comrades out. Elizabeth, surrounded by grenadiers, told them: “Lads! You know whose daughter I am! Follow me!” The Winter Palace was “taken” without a shot being fired: the perplexed sentries in the
Когда Брауншвейгская семья покинула Зимний дворец, один из преображенцев гаркнул, обращаясь к цесаревне: — Поздравляем тебя, матушка, с новосельем! — Дай, Господи, жить тебе там подобру-поздорову! — добавил другой. — И сто годков процарствовать… — закончил третий. As the Brunswick family left the Winter Palace, one of the Preobrazhensky guards shouted to Elizabeth, “We wish you all the best in your new home, ma’am!” “May the Lord grant that you live here in health and happiness!” added another. “And reign for a hundred years!” chimed in a third.
12/9/04
13:36
Page 74
Л иния жизни: заложник власти / l
ine of fate: a hostage to power
ivanIV.qxd
Григорий Григорьевич Орлов — человек, который сумел «схватить фортуну за чуб». Он был одним из самых активных участников событий 28 июня 1762 года, в результате которых корона перешла от Петра III к его супруге Екатерине. Гравюра Е. Чемесова. 1764 год. Grigory Orlov was a man who managed to “seize fortune by the forelock”. He was one of the leading participants in the events of 28 June 1762 that led to the crown passing from Peter III to his wife Catherine. Engraving by Yevgraf Chemesov. 1764.
Екатерина II дважды отказывала Василию Мировичу в просьбе вернуть имения его семьи, конфискованные Петром I. «По прописанному здесь просители право не имеют и для того Сенату надлежит отказать им», — написала она 13 апреля 1764 года, а 9 июня: «Довольствоваться прежнею резолюциею». Гравюра Ж.-Б. Фоссейё. 1788 год.
Император-пленник Иван VI. Гравюра А. Тардье. Конец XVIII века. The Imprisoned Emperor Ivan VI. Engraving by Alexandre Tardieu. Late 18th century.
Catherine II twice turned down Vasily Mirovich’s request for the return of the family estates that had been confiscated by Peter the Great. “From what is written here the petitioners have no right and the Senate should refuse them,” she wrote on 13 April 1764. On 9 June she added, “Be content with the previous resolution.” Engraving by Jean-Baptiste Fosseilleux. 1788.
74
Петр III царствовал всего шесть месяцев, но за это время успел побывать в Шлиссельбургской крепости и воочию увидеть императорапленника. Согласно «Формуляру Шлиссельбургской крепости», это произошло 18 марта 1762 года, однако никаких свидетельств современников об этой встрече не сохранилось. Peter III reigned for only six months, but in that time he managed to visit the Schlüsselburg Fortress and see the imprisoned Emperor for himself. According to the fortress journal their meeting took place on 18 March 1762, although no contemporary accounts of it survive.
Слухи о возможном восстановлении на престоле Брауншвейгской «фамилии», разговоры об опасности, которую представляет малолетний император для положения самой Елизаветы, вынудили императрицу решиться на меры еще более суровые. В августе 1744 года в обстановке строжайшей секретности «фамилию» было решено перевезти в Соловецкий монастырь, но четырехлетнего Ивана следовало отправить туда же «особо», втайне от его родителей. Об их содержании в инструкции говорилось так: чтобы «никто ни видеть их, ни говорить с ними не мог не только из живущих в монастыре, но даже и из служителей и караула…». Однако ранние льды в Белом море сделали невозможным переезд в Соловки, и после долгих мытарств семья осталась зимовать в Холмогорах. К этому моменту Анна Леопольдовна родила вторую дочь — Елизавету, а в марте 1745 года — сына Петра. После этого императрица дала разрешение «навсегда» поселить семью в Холмогорах. Немалую роль в этом сыграл и тот факт, что зимой из Соловецкого монастыря о пленниках невозможно было получить никаких известий.
Царственный узник «Безымянным колодником», «известной персоной» было принято называть в
донесениях низложенного императора Ивана VI. Двенадцать лет он провел в Холмогорах, даже не зная, что лишь стены домов разделяют его с семьей. Не подозревали об этом ни отец арестанта, ни мать, скончавшаяся в 1746 году после рождения последнего ребенка — Алексея. А когда в 1756 году Иван VI был тайно, ночью, вывезен из Холмогор в Шлиссельбургскую крепость, начальнику караула был дан императрицей приказ — «кто будет знать о вывозе арестанта, чтобы никому не сказывал; в кабинет наш и по отправлении арестанта репортовать, что он под вашим караулом находится, как и прежде репортовали». Впрочем, ложными рапортами «шила в мешке» утаить не удалось. Слухи о заточенном императоре будоражили русские умы и доставляли немало беспокойств Тайной канцелярии. Более того, несмотря на негласный запрет, кто-то из караульных офицеров обучил узника грамоте и сообщил ему, что он — «царь Иван». Петр III, вступивший на престол после смерти Елизаветы, дополнил имевшиеся в Шлиссельбургской крепости инструкции указом от 1 января 1762 года, в котором говорилось: «Буде сверх нашего чаяния кто б отважился арестанта у вас отнять, в таком случае противиться сколько можно и арестанта живого в руки не отдавать». А в том же году, 28 июня, Петр III
75
Слева. Двор архиерейского дома в Холмогорах, ставший на долгие годы прибежищем Брауншвейгской «фамилии». Рисунок принцессы Екатерины Антоновны. Вторая половина XVIII века. Left. The courtyard of the bishop’s house that became for many long years the refuge of the Brunswick family. Drawing by Princess Catherine Antonovna. Second half of 18th century.
halls left their posts without a word to be replaced by Elizabeth’s grenadiers. Entering Anna Leopoldovna’s bedroom, Elizabeth pulled off the bed-cover and mockingly announced, “Time to get up, little cousin.” The Regent shook herself and gaped at the Princess dressed in velvet with the blue sash of St Andrew across her shoulder and the star of the order on her breast. That combination of insignia was the prerogative of the Russian ruler. At that point everything became clear to Anna Leopoldovna. “I beg you,” she said at last. “Don’t harm my children.” “I shall not harm anyone,” Elizabeth answered and made for the rooms where the infant Emperor and his newly-born sister, Princess Catherine, were sleeping. “I pity you, poor child,” Elizabeth said, looking at the boy. “You are not guilty of anything; only your parents are guilty.”
The wanderings of one family In the manifesto of 28 November the new Empress announced what was to become of the Brunswick family: “not wishing to cause them any grief, with the honour appropriate
to them and with fitting satisfaction, forgetting entirely their sundry reprehensible acts towards Us, We do most graciously command that they all be dispatched to their homeland.” The chamberlain Vasily Saltykov was given instructions to remove the entire family abroad, to Königsberg, as quickly as possible. Soon, however, he received new orders, this time secret, to “continue the journey as slowly as possible”. In January 1742 the family reached Riga where they spent a year. Then came orders for them to be taken to the Dünamünde Fortress and be held there under strict surveillance. In September the same year they were dispatched to Riazan province, to the town of Ranenburg. Rumours of the possible restoration of the Brunswick family to the throne and talk of the danger that the child Emperor represented to Elizabeth’s own position forced the Empress to take harsher measures. In August 1744, in conditions of strictest secrecy, it was resolved to move the family to the Solovetsky Monastery but the four-year-old Ivan was to be brought there separately, without his parents’ knowledge.
Л иния жизни: заложник власти / l
ine of fate: a hostage to power
ivanIV.qxd
12/9/04
13:36
Page 76
был смещен Екатериной II. Намереваясь заточить супруга в Шлиссельбургскую крепость, она вдруг поняла, что там уже содержится один государь, провозглашенный императором еще в пеленках. Два российских самодержца в одной тюрьме — это было чересчур даже для того времени. Поэтому императрица отдала приказ «перевести безымянного колодника в Кексгольм». Впрочем, «скоропостижная» смерть избавила Петра III от пребывания в «царской» темнице. А с Иваном Антоновичем императрица, по ее признанию, виделась. Во время «учреждения суда над бунтовщиком Мировичем» она заявила: «Мы увидели в нем (Иване. — М. С.), кроме весьма ему тягостного и другим почти невразумительного косноязычества, лишение разума и смысла человеческого». Однако факты свидетельствуют, что императрица сказала неправду... Кроме того, в секретном дополнении, которое сделала Екатерина к инструкции о содержании «известной персоны», говорилось: «Ежели паче чаяния случится, чтоб кто пришел с командою или один, хотя б был и комендант или иной какой офицер, без именнаго за собственноручным Ея Императорскаго Величества подписанием повеления или без письменнаго от меня приказа, и захотел арестанта у вас взять, то онаго никому не отдавать, и
Мировичи — знатный украинский род. После измены и бегства Федора Мировича по указу Петра I вся семья была вывезена в Москву, а позже отправлена в Сибирь. Василий Мирович родился в один год (а некоторые утверждают, что и в один день) с Иваном Антоновичем.
Справа. Алексей Григорьевич Разумовский, казак, будучи придворным певчим, пленил цесаревну Елизавету голосом и красотой, а впоследствии стал и первым лицом при дворе. К нему обращался Василий Мирович с просьбой посодействовать возврату его наследственных имений, но получил такой ответ: «Мертвого из гроба не ворочают. Ты — молодой человек: сам себе прокладывай дорогу. Старайся подражать другим, старайся схватить фортуну за чуб, и будешь таким же паном, как и другие». Гравюра А. Осипова. 1820-е годы.
The Miroviches were a noble Ukrainian family. After Fiodor Mirovich’s treachery and flight, Peter the Great ordered that the whole family be taken to Moscow. Later they were sent to Siberia. Vasily Mirovich was born the same year (some say the very same day) as Ivan Antonovich.
Right. Alexei Grigoryevich Razumovsky, a Cossack who became one of the court singers, charmed Princess Elizabeth with his voice and looks, with the result that he became the leading figure at her court. Vasily Mirovich approached him with the request to help him recover his hereditary estates, but received the answer: “Dead men don’t return from the grave. You’re a young man: forge your own way. Try to imitate others. Try to seize fortune by the forelock and you will be as fine a gentleman as any.” Engraving by Alexei Osipov. 1820s.
76
почитать все то за подлог или неприятельскую руку. Буде же так оная сильна будет рука, что опастись не можно, то арестанта умертвить, а живаго ни кому его в руки не отдавать». Вряд ли лишенный разума император заслуживал столь строгих мер…
Ушакова, погибшего незадолго до «бунта». Возможно, Мирович был уверен, что его ждет помилование. Однако помилования не последовало: 15 сентября 1764 года топор палача опустился на его шею.
«Раздвоенный» Мирович
Странности, о которых старались не думать
Подпоручику Смоленского полка Василию Яковлевичу Мировичу удалось не только попасть в скрижали истории, но и стать героем литературных произведений. Причем в этих произведениях его образ «раздваивается». С одной стороны, он предстает картежником и авантюристом, озабоченным лишь тем, чтобы вернуть имения своей семьи, конфискованные Петром I за то, что в Полтавском бою дед подпоручика, генеральный есаул при Орлике, выступил на стороне Мазепы. С другой стороны, скрупулезный анализ отрывочных фактов из его биографии рисует облик романтика и мечтателя, одаренного художника и даже… поэта, озабоченного восстановлением справедливости. Что есть истина, сказать уже невозможно. Официальные документы о процессе над «бунтовщиком» свидетельствуют: Мирович во время суда был спокоен, он отрицал, что находился с кем-либо в заговоре, кроме своего друга Аполлона
Странность первая. Понимая, с какой легкостью в России совершаются дворцовые перевороты, осторожная Екатерина не могла не понимать опасности, исходившей из Шлиссельбурга. О заговоре с целью освободить и возвести на престол Ивана Антоновича она получала «подметные» письма. Однако была этим ничуть не обеспокоена и даже не отложила летнюю поездку в Лифляндию. Странность вторая. Тюремщики императора капитан Власьев и поручик Чекин уже давно просились в отставку.
77 Regarding how they were to be kept, the instructions specified that “no-one shall see them, nor speak to them, not only those living in the monastery, but also the servants and guards.” The early formation of ice in the White Sea made the passage to the island monastery impossible, however, and after a long ordeal, the family stopped for the winter in the town of Kholmogory. By that time Anna Leopoldovna had produced another daughter, Elizabeth, who was followed in March 1745 by a son, Peter. Subsequently the Empress gave permission for the family to reside “permanently” in Kholmogory. An important factor in this decision was the fact that in winter it was impossible to obtain news of those held in the Solovetsky Monastery.
The royal prisoner “The nameless prisoner” or “a certain person” is how the deposed Emperor Ivan VI was customarily referred to in reports. He spent twelve years at Kholmogory, unaware even that only the walls of the buildings separated him from his family. Nor was this suspected by either his father or his mother, who died in 1746 after the birth of her last child, Alex-
Полковник и позже гетман малороссийский Павел Леонтьевич Полуботок приютил своих племянников, Якова и Петра Мировичей, когда их отец, переяславский полковник Федор Мирович, принявший сторону Мазепы, бежал в Польшу. Но вскоре вся семья Мировичей была сослана в Сибирь, а П. Л. Полуботок был вызван в Петербург и заточен в Петропавловскую крепость, где и умер в 1724 году. Гравюра М. Воробьева. 1810-е годы.
The colonel and later Ukrainian hetman (Cossack leader) Pavel Leontyevich Polubotok took in his nephews, Yakov and Piotr Mirovich, when their father Colonel Fiodor Mirovich of Pereyaslavl, who had sided with the turncoat Ukrainian leader Mazepa, fled to Poland. Soon, however, the entire Mirovich family was banished to Siberia, while Polubotok was summoned to St Petersburg and imprisoned in the Peter and Paul Fortress, where he died in 1724. Engraving by Maxim Vorobyev. 1810s.
ei. When, in 1756, Ivan VI was removed from Kholmogory secretly and by night to be taken to the Schlüsselburg fortress, the Empress gave the head of the guard orders that “those who know of the prisoner’s removal are to tell no-one; send a report to Our cabinet even after the dispatch of the prisoner confirming that he is under your guard, as you reported previously.” But even false reports could not prevent leaks. Rumours about the incarcerated Emperor stirred the public imagination and caused the Secret Chancellery a good deal of concern. Moreover, despite a covert ban, one of the officers of the guard had taught the prisoner to read and informed him that he was “Tsar Ivan”. When he came to the throne after Elizabeth’s death, Peter III supplemented the set of instructions already given to the Schlüsselburg fortress with a decree of 1 January 1762 that stated that “If, contrary too Our expectations, someone shall venture to take the prisoner from Us, you shall in that event afford all possible resistance and not surrender the prisoner alive.” That same year, on 28 June, Peter III was deposed by Catherine II. She intended to incarcerate her husband at
Schlüsselburg, but suddenly realised that the fortress already contained an emperor, one who had moreover almost literally been born to the crown. Two Russian autocrats in one prison was too much even for those days. Therefore the Empress gave orders for the nameless prisoner to be moved to Keksholm (present-day Priozersk) in the north of Lake Ladoga. Peter III’s “untimely” death, however, spared him a life in the “imperial” dungeon. Ivan Antonovich did, though, by Catherine’s admission, have a meeting with the Empress. When Mirovich was being brought to trial, she announced that “We saw in him, besides an inarticulacy that was distressing to him and almost unintelligible to others, a lack of reason and human sense.”
Л иния жизни: заложник власти / l
ine of fate: a hostage to power
ivanIV.qxd
12/9/04
13:36
Page 78
Н. И. Панин, которому императрица доверила «секретную комиссию», в письме попросил их потерпеть еще некоторое время — «до первых летних месяцев». Неужели он предвидел судьбу пленника? А может быть, сам предуготовил ее? Странность третья. В заговоре, кроме самого Мировича, принимал участие его близкий друг поручик Аполлон Ушаков. В условленный заранее день Ушакову предстояло прибыть в крепость и вручить Мировичу составленный якобы от имени государыни указ об освобождении Ивана Антоновича. После прочтения «указа» Мирович должен был арестовать коменданта крепости, тюремщиков императора, а его освободить и тут же на лодке доставить в Петербург, где и начать приводить войска к присяге. Однако незадолго до предполагаемых событий Ушаков был неожиданно отправлен в Смоленск «для отвозу денежной казны» вместе с фурьером своего полка. В дороге Ушаков повел себя странно: несколько раз пытался под видом болезни отказаться от поручения. Сделав вид, что совсем занемог, поручик послал казну с фурьером, а сам не мешкая отправился обратно в Петербург. По дороге он исчез, а вскоре его тело нашли в реке. При каких обстоятельствах мог утонуть вполне здоровый мужчина, осталось загадкой. Мирович же в одночасье лишился важного помощника.
Странность четвертая. Екатерина выказывала сильнейшую заинтересованность в быстром суде над Мировичем. Она заявляла, будто уверена, что сообщников у него нет и незачем придавать делу широкую огласку. Она запретила пытать его, что для того времени было поступком беспрецедентным, учитывая, что речь шла об угрозе ее правлению. Откуда вдруг взялось такое человеколюбие?
Вместо эпилога Каковы же судьбы остальных участников этой истории? Капралов и солдат, поверивших Мировичу, прогнали сквозь строй и отправили на каторгу. Подпоручика Чефаридзева — за недонесение — лишили всех чинов и разжаловали в солдаты. Убийцы Ивана Антоновича — Власьев и Чекин — получили по семь тысяч рублей и были высланы в дальние губернии с условием никому не говорить о своей службе в крепости. Принц Антон Ульрих скончался в Холмогорах в 1776 году. Его похоронили «со строжайшим запрещением рассказывать кому бы то ни было о месте его погребения». В 1780 году четырех его детей по указу императрицы Екатерины отправили в Данию. Потомков они после себя не оставили. Место захоронения Ивана VI Антоновича неизвестно.
78
79 The facts indicate, however, that the Empress was not telling the truth… Besides, the secret addition that Catherine made to the instructions on the keeping of “a certain person” specified that “If, unexpectedly, someone should come with a body of men or alone, be it even the commandant or some other officer, without a permit signed by Her Imperial Majesty personally or a written order from me, and intend to take the prisoner away, surrender him to no-one and consider it all a deceit or the hand of the enemy. If that hand shall be so strong that you cannot resist, put the prisoner to death, but surrender him living to no-one.” An Emperor who had lost his reason could scarcely have deserved such harsh treatment. The official records of the trial of the “mutineer” indicate that Mirovich remained calm. He denied being in a conspiracy with anyone apart from his friend Apollon Ushakov, who had died shortly before the “mutiny”. Perhaps Mirovich was confident of being granted a pardon. No pardon came, however, and on 15 September 1764 the executioner’s axe dropped on his neck.
Шлиссельбургская крепость. Художник П. Свиньин. 1820-е годы. The Schlüsselburg Fortress. Artist: Pavel Svinyin. 1820s.
По традиции, всех арестантов Шлиссельбургской крепости хоронили на острове. Эта же участь должна была постичь и Ивана VI. Однако, когда спустя много лет император Александр I приказал отыскать место захоронения царевича, указать его никто не мог. Стены крепости безмолвно хранят многие тайны. It was the practice to bury all dead prisoners of the Schlüsselburg Fortress on the island. The same should have been done with Ivan VI. When, many years later, however, Emperor Alexander I gave orders for his predecessor’s grave to be found, no-one could point it out. The silent walls of the fortress preserve many secrets.
План Шлиссельбургской крепости. 1740 год. (Кружком отмечен Секретный замок — цитадель, где содержался Иван Антонович. Его каземат, по утверждению писателя Григория Данилевского, находился в Светличной башне.) A plan of the Schlüsselburg Fortress. 1740. (The Secret Castle — the citadel where Ivan Antonovich was held — is circled. His cell, according to the writer Grigory Danilevsky, was in the Svetlichnaya Tower.)
У влечения / p a s t i m e s
soldatiki.qxd
12/9/04
13:42
Page 80
Армии детства The Army of Childhood О том, как детская игра «в солдатики» становится увлечением на всю жизнь и способно ли такое увлечение сыграть роль в профессиональной судьбе человека, писатель Михаил Сергеевич Глинка беседует с заместителем директора Государственного Эрмитажа по науке, главой Геральдического совета при Президенте России Георгием Вадимовичем Вилинбаховым.
У Михаил ГЛИНКА / by Mikhail GLINKA
«У вас были в детстве солдатики?» Задайте такой вопрос — и взрослый, занятый серьезным делом человек вдруг замрет, и уже сквозь вас устремится его взгляд, и дрогнут губы, и мелькнет тень улыбки… Волшебное видение детства — пронизанный косым солнечным лучом чердак дедовского дома в Старой Руссе. На крышке сундука две каски с тусклыми от пыли накладными орлами и шишаками на макушке. Рядом с сундуком — желтое кожаное седло, невыразимо прекрасные военные сумки, ремни… Я тут лишь по недосмотру взрослых. Они снимают один ящик с другого. Открывают. — Нет, — говорит кто-то. — Не здесь…
Перекладывают альбомы с марками, переставляют ящики, картонки. В одной из картонок плоским слоем лежат десятки небольших коробочек со скругленными краями. — Да нет, — говорят. — Тут только солдатики… Я успеваю заглянуть в одну из коробочек. Там головами к центру уложены маленькие кавалеристы в белых мундирах. Голубое седло, лошади в белых носочках. На кавалеристах такие же каски, как те, что мерцают в глубине чердака. — Не трогай, — говорят мне. — Станешь постарше — все получишь. Картонки с моим будущим счастьем стоят одна на другой, их несколько. Меня за
A magical vision from childhood — a slanting ray of sunlight penetrating the attic of my grandfather’s house in Staraya Russa. On the lid of a trunk two helmets with attached eagles dull with the dust and spikes on the crowns. Alongside the trunk are a yellow leather saddle, inexpressibly beautiful military pouches and belts… I am only there because the adults are failing to keep an eye on me. They take one trunk after another and open it. “No,” someone says, “not in here…” They move stamp albums, rearrange chests and cardboard boxes. Lying in one of the cardboard boxes in a flat layer are dozens
of little boxes with rounded edges. “No, no,” comes a voice, “There are only soldiers here…” I manage to glance into one of the boxes. Packed into it, heads to the middle, are little cavalrymen in white uniforms. A pale blue saddle, horses with white socks. The riders are wearing the same kind of helmets as those glistening in the depths of the attic. “Don’t touch,” I am told. “When you get a bit older, it’ll all be yours.” The boxes containing my future happiness are stacked one on top of another, several of them. I am dragged out of the attic by the hand, my head over my shoulder.
80
Фотографии Ю. Молодковца / Photographs by Yury Molodkovets
The writer Mikhail Glinka discusses with Georgy Vilinbakhov, Deputy Director of the State Hermitage with responsibility for research and head of the Heraldic Council under the auspices of the Russian President, how the childhood game of soldiers can become a life-long fascination and whether such a fascination can shape a person’s professional life.
В этой армии нет ни одного солдата, которого бы ее «командующий» Георгий Вилинбахов не знал лично. There is not a single soldier in this army that its “commanding officer”, Georgy Vilinbakhov, does not know personally.
У влечения / p a s t i m e s
soldatiki.qxd
12/9/04
13:42
Page 82
Родина оловянного солдатика — Германия. Ремесленники города Нюрнберга первыми узаконили массовое изготовление этих игрушек на заседании городского совета в 1578 году.
Старая Русса, набережная реки Перерытицы. Дом Глинок, 1910-е годы. В прежней России мальчики играли в солдатиков и в столице, и в провинции. Большая коллекция солдатиков была и в этом доме. В них играли вместе мальчики Глинки и Боря Вилинбахов. The Glinka house on the bank of the Pererytitsa in Staraya Russa. 1910s. In the old Russia boys played with toy soldiers in the capital and in the provinces. There was a large collection of soldiers in this house, The Glinka boys and young Boris Vilinbakhov played with them.
Germany is the homeland of the tin soldier. The craftsmen of Nuremberg first obtained permission for the mass production of such toys at a session of the city council in 1578.
Миша, Сережа и Владик Глинки. 1906 год. Mikhail, Sergei and Vladimir Glinka. 1906.
руку тянут с чердака, голова моя вывернута назад. Через год мы побежали от немцев. После войны на месте нашего дома стоял курган из гари. От солдатиков не осталось ничего, кроме воспоминаний, которые я слушал как сказки. Одна из них была о том, как шестилетние мальчики — дед Юры Вилинбахова и мой отец — строили крепость на ручейке. А потом крепость размыло, она обрушилась, и солдатиков спасали из воды. Моим деду и отцу была очень близка, а мне близка и сейчас семья Вилинбаховых, в которой одной и той же армией солдатиков (терпящей неизбежные потери, но постоянно пополняющейся) играет преемственно четвертое (впрочем, кажется, уже пятое) поколение мужчин. — Георгий Вадимович, судя по всему, войны между людьми начались еще раньше, чем люди осознали себя разумными существами. А известно ли, когда впервые возникла игра в солдатики? — Солдатикам как игрушке много веков. Небольшие пластинки с изображением фигурок воинов были найдены в древнеегипетских гробницах. Неизвестно, играли ли в них, но предположить это вполне возможно. Яснее картина времен более поздних. До нас дошли разного времени фигурки из фарфора, серебра и других драгоценных материалов, хотя были,
конечно, игрушки и более простые — из дерева или бумаги. Их сохранилось гораздо меньше, но даже сейчас можно разыскать бумажных солдатиков конца XVIII или начала XIX века. Очень важный шаг судьба игрушечного солдатика, можно даже сказать — скачок, сделала в то время, который искусствоведы называют периодом «историзма». Это годы проявления особенного интереса к истории, к раскопкам. Возникают неоготика, неоклассицизм, необарокко. Появились, как немцы говорят, «культургешихтецинфигурен» (Kulturgeschihtezinnfiguren), то есть культурно-исторические фигурки — они изображали не только воинов, а также горожан, торговцев, моряков в характерных исторических костюмах. Сейчас под словом «солдатики» подразумевают две принципиально разные группы фигурок. Первая — это небольшие скульптуры или военно-исторические миниатюры либо полководцев, либо солдат разных армий, разных эпох, в разных формах, но — и это главный их признак — они не предназначены для игры. Это превосходно исполненные коллекционные вещи, изготовление которых, помимо художественного вкуса и мастерства, требует еще и очень серьезных специальных знаний истории военного костюма. В музеях экспонаты такого рода относят к мелкой пластике.
A year later we fled from the Germans. After the war there was a burnt-out mound in place of our house. Nothing remained of the soldiers, except memories that I listened to like fairy-tales. One of them was about some six-year-old boys — Georgy Vilinbakhov’s grandfather and my father — building a fortress on the stream. Then the fortress was washed away. It collapsed and the soldiers had to be rescued from the water. My grandfather and father were very close to the Vilinbakhov family, as I still am today. In their family one and the same army of little soldiers (suffering the inevitable losses, but constantly receiving replacements) has been the plaything of four (no, I think, even five) generations of males. — Georgy Vadimovich, to all appearances wars between humans began even before people became aware of themselves as rational beings. But do we know when we first began to play with toy soldiers? — Toy soldiers go back many centuries. Small plaques bearing images of warriors have been found in Ancient Egyptian tombs. We do not know for sure whether people played with them, but it would seem entirely possible. We have a clearer picture of later
times. Little figures of various dates have come down to us made of porcelain, silver and other precious materials, although there were of course simpler toys made of wood and paper. Far fewer of those have survived, but even today it is possible to track down paper soldiers from the late eighteenth century or the early nineteenth. A very important step in the history of toy soldiers, one might even say a leap, took place in the time that art historians describe as the period of historicism. That was a time when people took a particular interest in the past and in excavations. The Neo-Gothic, Neo-Classical and NeoBaroque styles appeared. And there also appeared what the Germans call Kulturgeschichtezinnfiguren — little cultural-historical cast figures that depicted not only warriors, but also townspeople, merchants and sailors in distinctive historical dress. Nowadays when we speak of “model soldiers” we mean two fundamentally different groups of figures. The first are small sculptures or military-historical miniatures of commanders or of the soldiers of different armies and different periods in a variety of uniforms, but — and this is their main distin-
83
82 Боря Вилинбахов. 1904 год. Boris Vilinbakhov. 1904.
Австрийский гусар второй половины XIX века. Austrian hussar of the second half of the 19th century.
Георгий Вадимович Вилинбахов и Михаил Сергеевич Глинка. Georgy Vilinbakhov and Mikhail Glinka.
У влечения / p a s t i m e s
soldatiki.qxd
12/9/04
13:42
Page 84
Другая группа фигурок — это солдатики, хотя иногда и становящиеся предметом коллекционирования, но создававшиеся именно как игрушки. Главным центром их изготовления и даже массового производства когда-то был Нюрнберг. Плоские, трехсантиметрового роста солдатики, так и называвшиеся «нюрнбергскими», были широко известны в России. — Упоминания о них иногда встречаются в мемуарах… — Если не сказать — часто. Когда читаешь воспоминания конца XIX и начала XX века — например, художника Александра Николаевича Бенуа, который не имел никакого отношения к военной службе; или графа Игнатьева, военного; или ученых Дмитрия Сергеевича Лихачева и Бориса Борисовича Пиотровского, — все они, рассказывая о детстве, обязательно с нежностью упомянут об оловянных солдатиках, которых им в лубяных коробочках покупали в лавках, в магазине Дойникова, в Гостином дворе. — Нюрнбергские солдатики ведь и изготавливались необыкновенно тщательно?
— Чрезвычайно. Но причина их огромной популярности отнюдь не в этом. Для десятилетнего мальчишки класс изготовления фигурки не имеет решающего, а часто даже и вообще никакого значения. Фигурки ему важны как игровой материал. И самым существенным здесь было то, что фигурки были плоскими — и тем самым они становились условными. А раз так, то и остальные детали игры — пушки, деревья, дома — также могли быть условными. Поэтому роль домов могли играть спичечные коробки, из коробков строиться целые крепости, и так далее — только фантазируй! А фигурки могли изображать и древних греков, и персов, и карфагенян, и крестоносцев, и арабов — кого угодно. И действие книги Вальтера Скотта могло быть тут же разыграно. Можно было уйти в поход с крестоносцами, очутиться на Ближнем Востоке, попасть в арабский плен, затем возвратиться в Европу и участвовать в турнирах — важно было лишь иметь солдатиков нужного вида. — Или самому их изготовить…
Арабские всадники конца XIX века. A late-19th-century Arab horsemen.
В России солдатиков обычно продавали в бакалейных лавках в плетеных из соломы коробочках. In Russia model soldiers were usually sold in grocery shops, in woven straw boxes.
84
guishing feature — they are not intended to be played with. They are superbly executed collector’s items, the creation of which requires, besides artistic taste and craftsmanship, very serious specialist knowledge of the history of military dress. In museums such items are classified as small-scale plastic art. The other group of figures are model soldiers that — although they sometimes do become objects for collection — were created in order to be played with. The main centre where they were made, mass-produced even, was at one time Nuremberg. Those flat little models, three centimetres high, that were referred to as “Nuremberg soldiers”, were well known in Russia.
Вверху. Русская гвардейская артиллерия, 1812 год. Справа. Улан Чугуевского полка, 1812 год. Картон, акварель. Работа А. К. Вёдрова. Above. Russian Guards Artillery of 1812. Right. An Uhlan of the Chuguyev Regiment of 1812. Watercolour on cardboard. Made by Andrei Viodrov.
Арабские всадники конца XIX века. A late-19th-century Arab horsemen.
— Nuremberg soldiers were made with unusual care, weren’t they? — Exceptional care. But that wasn’t the reason for their tremendous popularity. For a ten-year-old boy the standard of workmanship of a figure is not the decisive factor and often is of no importance at all. The little figures are important to him as playthings. And the most important thing here is that the figures were flattened and that rendered them more abstract, stylized, conventionalized. And as a consequence, all the other elements of the game — cannon, trees, houses — could also be stylized. So matchboxes could serve as houses, whole fortresses could be made of little boxes, and so on — imagination was the
— Верно. Именно поэтому продавали и нераскрашенных солдатиков. Но чтобы наделить такого «неопределившегося» воина некой ролью, приходилось узнавать в подробностях, как его надо раскрасить. И начинался поиск книжек, которые помогли бы. А попутно узнавалось многое другое. — Но ведь нередко любители солдатиков — как подростки, так и люди взрослые — не только раскрашивали эти игрушки, но и делали их сами. — Да, конечно. Хотя по сравнению с тем, как некоторые из молодых коллекционеров освоили это дело сейчас, изготовление солдатиков такими заядлыми любителями, как Александр Иванович Любимов, полковник Михаил Викторович Люшковский или мой отец, было, мягко говоря, кустарным. По фабричной фигурке делали гипсовую форму, в которую лили расплавленный свинец. Потом фигурку очищали и раскрашивали. Работа была адова, но в полном смысле авторским трудом не являлась. Происходило лишь более или менее удачное копирование. Впрочем, не обходилось без некоторых элементов авторства. В Доме ученых на собраниях военно-исторической секции в 1950—1960-х годах время от времени делались доклады о сражениях, которые иллюстрировались макетами: Бородинская битва, сражение под
only limit! And the figures could represent Ancient Greeks and Persians, Carthaginians, Crusaders and Arabs — whoever you liked. And you could also act out the plots of one of Walter Scott’s novels without problems. You might join one of the Crusades, get to the Middle East, be captured by the Saracens, then return to Europe and take part in tournaments — you just had to have soldiers of the right kind. — Or make them yourself… — Quite right. That was the reason why they sold unpainted soldiers as well. But in order to invest one of those “undecided” warriors with a particular role, you had to find out in detail how he should be painted. So you embarked on a search for books that would help you, finding out a lot of other things along they way. — But quite often fans of model soldiers, both youths and adults, not only painted these toys, but also made them themselves. — Yes, of course. Although compared with the way that some of the younger collectors have mastered the art now, the soldiers produced by such inveterate aficionados as Alexander Ivanovich Liubimov, Colonel
У влечения / p a s t i m e s
soldatiki.qxd
12/9/04
13:42
Page 86
Лейпцигом, отступление французской армии, вступление русских в Париж… Для некоторых армий солдатиков разыскать не удавалось. К примеру, мой отец к докладу о русско-шведской войне 1808—1809 годов фабричных фигурок шведов даже для образца найти не смог. Что делать? У шведов были довольно специфичные головные уборы. И вот лили из свинца фигурки французских солдат, а затем плоскогубцами плющили их головы вместе с головными уборами и расплющенную часть потом обрабатывали: вырезали скальпелем профиль гвардейской шапки или каски. А изготовить следовало целую армию. Другая задача — понадобились рыцари для макета Ледового побоища. И опять не было прототипа. Ближе всех по силуэту подошел казак 1812 года, который скакал с пикой. Головы казаков вместе с шапкой преобразили тем же способом, а к спинам фигурок приклеили бумажные плащи и раскрасили под тевтонских рыцарей. — Те, кто занимается солдатиками, между собой контактируют? Встречаются? — Конечно. Так или иначе, известно, кто чем занят, какие у кого увлечения, какие коллекции… Другое дело, что у нас нет единого централизованного общества любителей оловянных солдатиков, но традиция жива, и сейчас она даже более явно проявляется, чем в минувшие годы. В послевоенное время коллекционеры
были наперечет, в основном это были владельцы солдатиков, сохраненных еще с дореволюционного времени, — это был основатель Музея обороны Ленинграда Лев Львович Раков или библиотекарь эрмитажной библиотеки Андрей Иванович Корсун… — Картинка из детства — на натертом паркете большой комнаты (чья квартира — не помню, меня взял с собой дядя, сотрудник Эрмитажа) густо расставлены батальоны солдатиков, и тут же, на полу, лежат в позе пулеметчиков, головами друг к другу двое взрослых, яростно спорящих мужчин… — Были коллекции у М. В. Люшковского, А. И. Любимова, у моего отца. У музейного работника Олега Васильевича Харитонова были гатчинские гренадеры, объемные, которых он делал сам. — Кроме оловянных и свинцовых были ведь еще картонные солдатики? — И совершенно уникальные, как, например, коллекция картонных солдатиков, которую изготовил архитектор Андрей Константинович Вёдров. Были они в размер обычных оловянных и одеты в форму 1812 года. После смерти Вёдрова его вдова по желанию покойного мужа будто бы отправила коллекцию в Бородинскую панораму, однако туда эта коллекция не поступила. А года два назад один из моих московских друзей сказал мне, что видел плоских картонных солдатиков в
Mikhail Victorovich Liushkovsky or my own grandfather look amateurish, to put it mildly. They took a factory-made figure and made a plaster mould from it which they filled with molten lead. Then they cleaned up the figure and painted it. It was hellish difficult work, but not really creative in the full sense of the word. It was only a more or less successful act of copying. But there were some creative elements involved. At meetings of the military history section in the House of Scholars in the 1950s and 1960s from time to time people would give lectures about battles that were illustrated with models: Borodino, the Battle of the Nations at Leipzig, the retreat of the French army, the Russian entry into Paris… For some armies the soldiers could not be found. For example, for a lecture on the Russo-Swedish War of 1808–09 my father could not track down factory-made figures of the Swedes even for use as prototypes. What could he do? The Swedes had fairly distinctive headgear. In the end they cast lead models of French soldiers, used pliers to flatten their heads together with their hats, and then worked on the flattened part: carving the shape of a guardsman’s cap or helmet with a
scalpel. And they had to make a whole army. Another poser was the knights for a model of the Battle on the Ice. Again there was no prototype. Closest in general outline was an 1812 Cossack galloping with a lance. The Cossacks heads and hats were transformed in the same way, while they stuck paper capes to the backs of the figures and painted them to look like Teutonic Knights. — Do people who are interested in model soldiers keep in touch or get together? — Of course. One way or another, you know who is doing what, what particular interests people have, what collections… On the other hand, we don’t have a central society of tin soldier lovers, but the traditional is a living one, and now it can be seen even more clearly than in years past. In the postwar period there were only a handful of collectors, for the most part the owners of soldiers that had still survived from pre-revolutionary times — there was Lev Lvovich Rakov, the founder of the Museum of the Defence of Leningrad, or Andrei Ivanovich Korsun, the librarian of the Hermitage Library. — A picture from childhood — on the polished parquet floor of a large room (I don’t remember whose
86
Художник и гравер Эрнст Хайнрихсен в 1839 году в Нюрнберге основал свое собственное производство. В 1843 году он ввел размер высоты фигурки — 30 мм, который стал очень популярным, а позже получил международное признание и название «нюрнбергский». В конце XIX века производительность нюрнбергских фирм была такова, что они могли изготавливать до пятисот тысяч фигурок в день. In 1839 the artist and engraver Ernst Heinrichsen set up his own factory in Nuremberg. In 1843 he introduced a figure height of 30 millimetres that became very popular, eventually becoming an international standard known by the name “Nuremberg”. In the late 19th century firms based in Nuremberg were capable of producing up to 500,000 figures a day.
Оловянных солдатиков коллекционировали многие известнейшие люди: Иоганн Гете, Александр Суворов, Наполеон Бонапарт, Александр I, Вальтер Скотт, Анатоль Франс, Герберт Уэллс, Роберт Стивенсон, Ханс Кристиан Андерсен, Уинстон Черчилль. Among the famous people who collected model soldiers are Goethe, Suvorov, Napoleon Bonaparte, Alexander I, Walter Scott, Anatole France, H.G. Wells, Robert Louis Stevenson, Hans Christian Andersen and Winston Churchill.
Лубяная коробочка с фигурками английских кавалеристов XIX века.
Bast box containing figures of English 19th-century cavalrymen.
Вверху. М. И. Кутузов со штабом. Картон, акварель. Работа А. К. Вёдрова. Слева. Французские гвардейские кирасиры и драгуны времен Наполеона III. Above. Kutuzov and his staff. Watercolour on cardboard. Made by Andrei Viodrov. Left. French Guards Cuirassiers and Dragoons of Napoleon III’s day.
Офицер гвардейских кирасир. Россия, вторая половина XIX века. Современная отливка. Guards Cuirassier officer. Russia. Second half of the 19th century. Modern casting.
У влечения / p a s t i m e s
soldatiki.qxd
12/9/04
13:42
Page 88
Мушкетеры XVIII века.
Французский пехотинец середины XIX века.
18th-century Musketeers.
Mid-19th century French infantryman.
Солдатиков можно сделать и самому; обычно для этого используется сплав свинца и олова. Формочка для отливки солдатиков. You can make model soldiers yourself. Usually people use an alloy of lead and tin. A mould for casting soldiers.
88
антикварном магазине в Москве. Я попросил купить все, что успеет, и вскоре получил в подарок целую коробку этих фигурок. Это русская гвардейская кавалерия 1812 года, немного артиллерии, казаки — все персонажи вырезаны с необыкновенным тщанием, аккуратностью. Работа просто невероятная... Очевидно, это «вёдровские» и есть. — Но куда делась та тьма солдатиков, что была когда-то в России? Ведь не все же пропало? — Иногда всплывают. Помню, в середине семидесятых Эрмитажу была предложена коллекция, совершенно поражавшая как разнообразием, так и качеством. Ее, конечно, купили. Затем еще через несколько лет принесли партию солдатиков, историю обнаружения которой продавец сообщил только тогда, когда покупка совершилась. Он рассказал, что при капитальном ремонте старого дома на Петроградской стороне, когда рабочие разбирали печку, из нее вдруг посыпались коробочки с этими солдатиками. Часть находки отнесли в соседний детский сад, а остальное сгребли — и в Эрмитаж. То, что это была именно коллекция, притом систематизированная, — совершенно точно: у всех фигурок на подставочках обозначены номера серий. Производство немецкое, разнообразие поразительное — от Древней Греции и Египта до XX века. Кто
собирал? Почему прятал в печке? Когда? После революции? В блокаду? Никто этого не узнает… Несомненно, что коллекций было очень много. Солдатики к тому же были очень демократичным видом игрушки, весьма обычной в самых разных семьях. Кстати, есть где-то упоминание о том, что Ленин, будучи в сибирской ссылке, однажды принес детям хозяина дома, в котором жил, гостинцы — горсть леденцов дочке и горсть солдатиков сыну… Значит, солдатиков можно было купить даже в самой глуши. — В Эрмитаже бывали выставки солдатиков? — Разумеется. В 1938 году была большая выставка «Военное прошлое русского народа» с макетом Бородинского сражения, в котором использовались солдатики из коллекций Люшковского и Ракова. На двух выставках 1960—1970-х годов, которые назывались «Игрушка в России», естественно, были и солдатики. В 1987 году на большой выставке солдатиков в Двенадцатиколонном зале, посвященной 1812 году, были представлены солдатики в форме как русских, так и французов с их союзниками — вестфальцами, баварцами, саксонцами… — В нашем разговоре мы, конечно, не можем пропустить ни «Стойкого оловянного солдатика» Андерсена, ни «Бумажного солдатика» Окуджавы. Кто же не помнит строчку: «Не доверяли мы ему своих секретов важных…»
apartment it was, my uncle, one of the Hermitage curators, took me with him) densely arrayed battalions of soldiers, and there too, lying right on the floor in the pose of machine-gunners heads facing each other, two grown-up men arguing furiously. — Liushkovsky, Liubimov and my father had collections. The museum worker Oleg Vasilyevich Kharitonov had Gatchina grenadiers, full three-dimensional, that he had made himself. — Apart from lead and tin soldiers there were also cardboard ones, weren’t there? — Absolutely unique, some of them. Like the collection of cardboard soldiers created by the architect Andrei Konstantinovich Viodrov. They were the size of ordinary tin soldiers and dressed in the uniform of 1812. After Viodrov’s death his widow, following his wishes, supposedly sent the collection to the Borodino Panorama museum, but the collection never arrived there. And a year or two back one of my Moscovite friends told me he’d seen flat cardboard soldiers in an antiques shop in Moscow. I asked him to buy up everything he could manage, and soon I got a whole box of those figures as a gift. There
were Russian Guards cavalry of 1812, a few artillerymen and Cossacks — all the figures had been cut out with exceptional care and accuracy. The workmanship is just incredible. Evidently they come from the Viodrov collection. — But what happened to that great host of soldiers that at one time existed in Russia? Not all of them can have been lost for ever? — They turn up occasionally. I remember in the mid-’70s the Hermitage was offered a collection of absolutely stunning variety and quality. Of course, we bought it. Then a few years later, a batch of soldiers was brought in, the story of the discovery of which the seller disclosed only after the purchase was completed. He said that when an old apartment house in the Petrograd Side district was being completely refurbished the workers dismantled a stove and suddenly boxes of these soldiers tumbled out of it. They took part of their find to a nearby kindergarten, raked together the rest and off to the Hermitage. There can be no doubt that this was a collection, and a systematic one at that: all the figures on plinths were marked with serial numbers.
89 Настольная миниатюра по сказке Х.-К. Андерсена «Стойкий оловянный солдатик». Работа В. Н. Нуждина.
Tabletop miniature inspired by Hans Christian Andersen’s tale The Steadfast Tin Soldier. Made by V.N. Nuzhdin.
Петербургская масленица. Фигурки фирмы Хайнрихсена в Нюрнберге. 1839 год.
Shrovetide in St Petersburg. Figures made by the firm of Heinrichsen, Nuremberg. 1839.
Греческие всадники. Фигурки фирмы Хайнрихсена в Нюрнберге. Начало XX века. Greek horsemen. Figures made by the firm of Heinrichsen, Nuremberg. Early 20th century.
У влечения / p a s t i m e s
soldatiki.qxd
12/9/04
13:42
Page 90
— Конечно, все ее знают. Но порой бывало как раз наоборот — именно солдатикам-то и доверяли. А примером может служить послереволюционная история семьи художника Рюрика Борисовича Попова. Когда их семью высылали из Ленинграда, то увезенная с собой коллекция солдатиков, которую собирал его отец, превратилась в страну воспоминаний и мечты. Была придумана игра в некое королевство: вот с того-то и с того-то все начиналось, а потом был такой-то король, а у короля враги и союзники… Придумывались имена и названия, король воевал с какими-то «шунгами» и другими соседями, и вся история эта в виде событий разыгрывалась при помощи солдатиков. Оловянные фигурки на какое-то время помогали вытеснить гнетущую реальность. Выдуманный мир, населенный ими, помогал выжить. Помогали все: петровские солдаты, рыцари европейского средневековья, индейцы… Напоследок я спросил Вилинбахова, в какой степени можно сопоставить его детские, а потом взрослые — уже на ином, научном уровне — занятия солдатиками с траекторией его жизненного пути. Я имел в виду даже не профессию историка, а специфику именно геральдическую. — Ну, что тут говорить… — ответил он. —
Когда больше сорока лет, с самого детства… Впрочем, сказать тебе, что одно прямо вытекло из другого, я, естественно, не могу… Но мне показалось, что та крепость на ручейке, которую строили почти сто лет назад в Старой Руссе для своих солдатиков шестилетние мальчики, что-то охраняет и сейчас. И не будь тех детских игр в солдатики, быть может, чуть иначе выглядела бы теперь экипировка президентского полка, и не развернулось бы в такое научно-художественное великолепие празднование в Эрмитаже 300-летия Российской гвардии, и не совсем такими, как сейчас, были бы, возможно, флаги, реющие нынче над Адмиралтейством и Петропавловской крепостью. И даже, кто знает, точно ли такой, как сейчас, был бы и сам Российский герб.
Один из философов как-то сказал, что самые мирные люди — это те, кто наигрался в войну еще в детстве.
— Well, what can I say on that score… When you spend over forty years, from early childhood… But the idea that the one flowed directly out of the other, that, of course, I can’t say… Still it seemed to me that that fortress that the six-year-olds built for their model soldiers on the stream in Staraya Russa almost a hundred years ago is still safeguarding something today. And if it had not been for those children’s games with toy soldiers, perhaps the equipment of the Presidential regiment would look slightly different today, the 300th anniversary of the Russian Guards would not have been celebrated with such a magnificent feast of art and scholarship in the Hermitage, and maybe the flags flying above the Admiralty and the Peter and Paul Fortress would not be quite the same as they are. And even, who knows, the Russian coat of arms would be different from what it is.
Прусские гвардейские кирасиры второй половины XIX века.
A philosopher once said that the most peaceful people are those who played at war enough in their childhood.
90 They were German-made and of amazing variety — from Ancient Greece and Egypt to the twentieth century. Who collected them? Why did they hide them in the stove? We shall never know. — Has the Hermitage held exhibitions of model soldiers? — Certainly. In 1938 there was a big exhibition entitled “The Military Past of the Russian People” with a model of the Battle of Borodino in which soldiers from Liushkovsky and Rakov’s collections were used. Two exhibitions of “Toys in Russia” in the 1960s and 1970s naturally included model soldiers. In 1987 in a big exhibition of model soldiers in the Twelve-Column Hall devoted to 1812 there were soldiers in both Russian uniforms and those of the French and their allies, the Westphalians, Bavarians, Saxons… In conclusion I asked Georgy Vilinbakhov to what extent can his childhood and then — on another, scholarly level — his adult interest in model soldiers be linked to the course that his life has taken. I was referring not even so much to the profession of historian as to the specific field of heraldry.
Prussian Guards Cuirassiers of the second half of the 19th century.
Н равы
/
m orals
love.qxd
92
12/9/04
13:47
Page 92
Ассамблея при Петре I. Станислав Хлебовский. 1858 год.
Любовь, кого любить, как любить — эти проблемы встают перед каждым человеком. Решать их помогают опыт и этические нормы предшествующих поколений. Нам выпало жить в трудное время — на рубеже тысячелетий довольно резко была отвергнута так называемая советская мораль. В связи с этим редакция считает интересным и полезным предложить вниманию читателей серию статей историка, занимающегося исследованием развития отношений между женщинами и мужчинами в России с давних времен. Возможно, размышления над опытом предков, знание любовных практик прошлого помогут выбирать или вырабатывать любовное поведение и нравственные ценности, соответствующие российской ментальности.
An assembly in the time of Peter the Great by Stanislav Khlebovsky. 1858.
Love, whom to love, how to love are problems that each of us faces. The experience of previous generations can help to solve them. In Russia at the turn of the new millennium people cast off “Soviet morality” in a fairly abrupt manner. The editors therefore consider it useful to bring to our readers’ attention a series of articles on the evolution of relations between women and men in Russia. Perhaps a knowledge of the amorous practices of the past will help in the choice or working-out of behaviour and moral values that suit the Russian mentality.
«Ловласов “Lovelace’s renown has faded”
Екатерина ЮХНЕВА / by Yekaterina Yukhneva
обветшала слава...»
Н равы
/
m orals
love.qxd
12/9/04
13:47
Page 94
Стиль жизни французского двора (этикет, мораль, любовное поведение, моды, танцы) приняли за образец в других европейских странах, а затем и в России. Без сомнения можно сказать, что Петр I стал инициатором первой в нашем отечестве сексуальной революции. Основной особенностью было насаждение ее насильственным путем: царь решил указами заменить традиционное любовное поведение россиян на европейское, точнее — на французское.
Вызов христианским догмам Культ романтической любви, галантное отношение к женщине существовали в Провансе начиная с XII века. В эпоху Возрождения всплеск интереса к античности привел к новому взгляду на обнаженное тело, к большей свободе в любовном поведении. Чувственность и эротизм стали ведущими мотивами искусства. Но период «либерального» отношения к телу и сексу оказался кратковременным. Эпидемия сифилиса, которая была воспринята как
божья кара за разврат, и церковная Реформация вернули в Европу аскетизм и негативное отношение к любовным утехам. Однако нравы высшей аристократии Франции почти не изменились. Парижский двор бросил вызов христианским догмам. На протяжении полутора веков королевские фаворитки играли чрезвычайно значимую роль при дворе. При последних Людовиках внебрачные связи не только одобрялись, но стали едва ли не обязательными. Это могла быть связь кавалера с замужней дамой, которая жаждала альковных удовольствий, а брак служил лишь прикрытием ее похождений. Это могла быть связь с «профессионалкой». В Париже XVII века издавались даже «путеводители», в которых указывались фешенебельные публичные дома и адреса модных куртизанок. У представительниц древнейшей профессии была своя иерархия: у подножия этой лестницы находились уличные проститутки, затем порнё (от греч. «развратница»), кокотка, а на самом верху — куртизанка. Если на нижних уровнях
94
The life style of the French court (etiquette, morals, amorous conduct, fashions and dances) was taken as a model in other European countries, and somewhat later in Russia too. It is an unarguable fact that Peter the Great acted as the initiator of a sexual revolution in his homeland. The chief distinction of this revolution was that it was imposed by force: the Tsar decided to use decrees to replace the traditional Russian patterns of love and courtship with European, or more precisely French ones. A challenge to Christian teachings The cult of romantic love, a gallant attitude to women originated in Provence in the twelfth century. In the Renaissance era the upsurge in interest in the Ancient World led to a new attitude to the body and greater freedom in sexual relations. Sensuality and eroticism became leading motifs in art.
The period of “liberal” attitudes to the body and sex was, however, short-lived. An epidemic of syphilis, that was taken as God’s punishment for debauchery, and the Reformation in the Church restored a negative attitude to the pleasures of the flesh in Europe. The morals of the upper echelons of French society barely changed, though. The Parisian court hurled down a challenge to Christian teachings. Under the last of the Louis, extramarital relations were not only approved, but became almost compulsory. In seventeenth century Paris “guidebooks” were published that listed fashionable brothels and the addresses of the leading courtesans. The exponents of the world’s oldest profession had their own hierarchy: at the bottom of the ladder were the streetwalkers, then came the porneux (from the Greek porne- —“harlot”), the cocottes and, at the very top, the courtesans, who themselves
Поцелуй украдкой. 1760-е годы. Ученик Буше, последний большой живописец предреволюционной Франции Жан Оноре Фрагонар изобразил любовную сцену. На заднем плане видна приоткрытая дверь в гостиную, полную людей. Опасность быть застигнутыми придает особую остроту чувствам влюбленных. A Stolen Kiss. 1760s. Jean-Honoré Fragonard, a pupil of Boucher and the last great painter of prerevolutionary France, here depicted an alcove scene. In the background we see the half-open door to a drawing-room full of guests. The risk of being caught gives a special frisson to the lovers’ feelings.
Нинон де Ланкло (1616—1705). Сент-Эвремон писал: «Душа ее соткана из упоений Эпикура и добродетели Катона». Нинон называли честным человеком за то, что у нее никогда не было двух любовников в одно и то же время, хотя она так часто меняла их, что однажды не могла решить, кто отец ее сына. В тридцать четыре года она увлекла некоего Генриха Севинье, в пятьдесят шесть очаровала его сына Шарля, а еще через двадцать лет сын Шарля гордился тем, что она назвала его своим другом. Ninon de l’Enclos (1616–1705) Saint-Evremond wrote “Her soul is woven from the raptures of Epicurus and the virtues of Cato.” Ninon had a reputation for honesty because she never had two lovers at one time, although she changed them so often that at one point she was unable to decide who was the father of her son. At the age of 34 she seduced a certain Henri Sevigny, at 56 she charmed his son Charles, and twenty years later still Charles’s son took pride in her calling him her friend.
95
Капризница. 1718 год. Антуан Ватто, самый модный французский художник начала XVIII века, запечатлел на этом холсте кокетливую даму, с напускным презрением глядящую на разлегшегося рядом кавалера. Легкую влюбленность, хрупкие изменчивые чувства художник передал с налетом романтической мечтательности и пресыщенности.
The Capricious Woman. 1718. In this painting Antoine Watteau, the most fashionable French artist of the early 18th century, depicted a coquettish woman looking with feigned disdain at a suitor who has stretched himself out next to her. The artist conveyed mild infatuation, fragile changeable feelings, with a touch of romantic reverie and ennui.
chose their lovers on the basis of physical attraction and took the art of sensual love to heights of perfection. Ninon de l’Enclos, who lived in Paris in the seventeenth century was considered by contemporaries to be “a complete collection of human perfections” and “our lady of amorous passion”. Aristocratic women brought their daughters to her to obtain advice and skills in the art of love. Ninon gave instruction free of charge to brides, but she put a high price on her lessons for gentlemen. This courtesan couched her advice in the form of aphorisms that the gentlemen carefully wrote down: “To love properly requires a hundred times more intelligence than commanding an army” or “Love without refinements is the same as a hook without bait. Do not hope that a woman who knows her worth will swallow it and excuse
Н равы
/
m orals
love.qxd
12/9/04
13:47
Page 96
жрицы любви просто зарабатывали деньги, то куртизанка сама выбирала партнера на основе чувственного влечения и доводила до совершенства любовное искусство. Например, мадемуазель Нинон де Ланкло, прожившая почти девяносто лет в Париже XVII века, считалась современниками «полным собранием человеческих совершенств» и «богоматерью любовной страсти». К ней аристократки привозили своих дочерей, чтобы те получили советы и навыки любовной игры. Занятия с невестами Нинон проводила бесплатно, а кавалеров учила за большие деньги. Свои советы куртизанка облекала в форму афоризмов, которые кавалеры тщательно записывали: «Для того, чтобы правильно любить, нужно в сто раз больше ума, чем для того, чтобы командовать армией» или «Любовь без изящества — то же самое, что крючок без наживки. Не надейтесь, что знающая себе цену женщина заглотит его, простив неумение и неопытность». Самым одаренным ученикам куртизанка устраивала «практические занятия» по предмету.
полагая, что это повлечет за собой и внутренние изменения. Собственно, план Петра был прост: вывести женщину-дворянку из затворничества в тереме на публичную ассамблею, где она должна не просто присутствовать, а достаточно активно действовать — разговаривать, кокетничать, танцевать. Так царь хотел наладить непринужденное, как во Франции, общение мужчин и женщин, в результате которого должно было появиться взаимное чувство симпатии, влечение, завершавшееся браком. Он обещал жестоко карать родителей, принуждающих детей вступать в брак не по взаимному влечению. Впрочем, брачный финал не считался обязательным — отсюда серия указов о внебрачных детях. Свобода нравов демонстрировалась и на личном примере — сам царь открыто жил со своей любовницей, имел от нее детей. Попирая все законы, он взял факти-
Среди фавориток французского короля была своеобразная иерархия. На втором месте после королевы стояла maîtresse en titre, а ниже — фаворитки, которые овладевали сердцем монарха ненадолго. The French King’s favourite had a hierarchy of their own. Next after the Queen came the Maîtresse en titre, below her the ladies who captured the monarch’s heart only briefly.
Из терема — на ассамблею! Петр I, будучи в Европе, был очарован блестящей жизнью французского двора, и в частности свободой любовных отношений. Он решил скопировать внешние проявления любовного поведения, пред-
96 clumsiness and inexperience.” For her most talented pupils Ninon arranged “practical lessons” in the subject.
Out of the terem and into the assembly! When he visited Europe, Peter the Great was charmed by the glamorous life of the French court, and by its free attitude to sexual relationships in particular. He decided to copy the outward manifestations of behaviour in the hope that this would bring inner changes in its wake. Peter’s plan was simple: to bring Russia’s noblewomen out of isolation in the terem (the upper part of a rich dwelling) and into public social gatherings — the “assemblies” that he initiated — where they were expected not simply to be present, but to converse, dance and flirt. That is how the Tsar hoped to introduce free and easy contact between men and women as in France, the result of which was supposed to be mutual attraction that would end in marriages. He promised harsh punishments for parents who forced their children into marriages to which they did not consent. He did not consider marriage vows essential, though, and issued a number of decrees about illegitimate children.
The Tsar also demonstrated the new relaxed morality through personal example, living openly with his mistress and having children with her. That is the model of sexual conduct that Peter offered Russia. His contemporaries found nothing attractive in it. Both men and women were embarrassed by their new appearance in European-style clothing. The men felt humiliated in short jackets and breeches that barely covered their knees with their legs in hose. Before Peter’s time only the common people had worn short clothing, while in aristocratic families it was the mark of adolescents. Russian women of the early eighteenth century felt themselves utterly disgraced in dresses that pinched their waists and left their shoulders and arms bare, especially when their heads were uncovered as well! A noble lady was expected to cover even
Фамильярность герцогини Бургундской с королем. Хромолитография Мориса Лелуара из издания Г. Тудуза и М. Лелуара «Король-Солнце». Париж. 1908 год. The Duchess of Burgundy’s Familiarity with the King. Chromolithograph by Maurice Leloir from the publication Le Roi Soleil by Leloir and Gustave Toudouze, Paris, 1908.
Н равы
/
m orals
love.qxd
12/9/04
13:47
Page 98
чески неразведенную женщину в жены, а впоследствии даже сделал ее императрицей. Вот такая схематично очерченная модель любовного поведения была предложена Петром I России. Привлекательного ничего в ней современники не видели, нововведение воспринималось как позорное, опасное и греховное. Как женщин, так и мужчин смущал их новый внешний вид по европейской моде. Мужчины в коротких камзолах, в панталонах, чуть прикрывающих колени, и в обтягивающих ноги чулках чувствовали себя унизительно. Ведь в коротких одеждах в допетровское время ходили простолюдины, а в аристократических семьях — только отроки. Совершенно опозоренной чувствовала себя россиянка начала XVIII века в обтягивающем талию и обнажающем плечи платье с короткими рукавами, да еще с непокрытой головой! Ведь даже лицо знатная женщина при посторонних должна была прикрывать. Но кроме стыда было чувство греха от участия в бесовских игрищах и страх перед нечистой силой: женщина ощущала себя беззащитной без вышивок-оберегов по краям одежды, без наглухо закрытого горла и с непокрытыми волосами, чрезвычайно уязвимыми для всякой нечисти. Реальность угрозы нечистой силы здоровью, а то и самой жизни ощущалась людьми в XVIII веке так же, как нами — опасность от вирусов.
В распространении новых любовных отношений большую роль сыграли литература и искусство в целом. В скульптурных копиях с античных оригиналов культивировалось любование красотой тела. В живописи и на театральных подмостках демонстрировались амурные сцены. Любезности и учтивости в любовном общении россияне учились, читая сначала зарубежную литературу, а потом и отечественную. Например, В. К. Тредиаковский в поэме «Езда в остров любви» изображал женщин, подвергающих своих избранников «сладкой тирании любви», заставляющих объясняться с возлюбленными «встав на коленки». Подобно литературным героям, россияне перестали стесняться выражать интимные переживания в письмах. Например, Петр I из Амстердама писал своему «другу сердешненькому», «лапушке», «Катеринушке»: «Если б я был, то б нонова шишеньку (так в семействе Петра называли ребеночка. — Е. Ю.) сделали — дай Бог, чтобы пророчество сбылось!» Образцы написания «галантных» писем можно было найти в специальных пособиях — наиболее распространенным был «Письмовник» Н. Курганова, вышедший в 1769 году и впоследствии неоднократно переиздававшийся. Любовные записочки передавали при помощи табакерок, которые поэтому
Дама как объект поклонения, «чувствительность и страсть» стали основными темами множества произведений безымянных российских авторов XVIII века. The noble lady as an object of adoration, “sentimentality and passion” became the main themes of a host of works by anonymous Russian authors of the 18th century.
98 her face in the presence of strangers. Besides shame, there was also fear of the supernatural: women felt defenceless without the amulets sewn into the hems of their clothing, without a tightly covered throat and with uncovered hair that was exceptionally vulnerable to all kind of devilry. For people at the turn of the eighteenth century the threat of black magic to one’s health and even one’s life was as real as the danger from viruses is to us today.
The eighteenth-century language of courtship The spread of new attitudes was greatly furthered by literature and the arts in general. Sculptural copies from ancient originals cultivated admiration for physical beauty. Paintings and the stage presented love scenes. Russians learnt courtesy and consideration in their sexual relationships through reading, first foreign literature and then Russian literature too. Like the characters they found in books, Russians stopped being embarrassed to express intimate emotions in letters. Examples of how to write love letters could be found in special letter-writing manuals, the most popular of which was Nikolai Kurganov’s, first pub-
называли «кибиточками любви». Табакерками в XVIII веке пользовались как мужчины, так и женщины. Угощая друг друга нюхательным табаком, что было принято, дамы и кавалеры могли одновременно передавать послания. На балу дамы о своих намерениях сообщали и при помощи мушек — кружочков из тафты или из бархата, имитирующих родинки. Например, мушка около глаза означала: «Я вами интересуюсь», мушка на верхней губе: «Я хочу целоваться». В руках у дамы был веер, называвшийся тогда «ширмой стыдливости» и «скипетром женщины», при помощи которого она без слов могла многое сказать. Например, медленно раскрывающийся веер в направлении собеседника свидетельствовал о готовности выслушать признание. Игра веером была своеобразной
«Езда в остров любви»
lished in 1769 and reprinted several times. Billets-doux were handed over with the aid of snuffboxes that were known as “little sledges of love” on that account. In the eighteenth century both men and women used snuffboxes. While treating each other to a pinch of tobacco, the ladies and gentlemen could pass on little notes as well. At a ball the ladies could also convey their intentions with the help of beauty spots — small circles of taffeta or velvet that imitated facial moles. A spot near the eye, for example, meant “I am interested in you”, one on the upper lip “I long to kiss.” A lady would carry a fan, known in those days as “modesty’s screen” or “a woman’s sceptre”, and she could use it to say much without words. Slowly opening the fan in the direction of one’s conversation partner, for example, indicated readiness to hear a declaration of love. Movements of the fan were a sort of semaphore: a woman could arrange a tryst, precisely indicating the place and time (by the direction of the fan and the number of sections on display). By bringing a closed fan up to the left corner of her mouth, a lady begged for silence; if the fan crossed her mouth in the middle, however, it was not a request but a
Автопортрет с женой. 1729 год. Один из первых петровских художников-«пенсионеров», обучавшихся в Европе, Андрей Матвеев отобразил чувства влюбленных россиян. Посмотрите, как доверчиво легла левая рука молодой женщины на руку художника. Правую руку она прижимает к груди, это выражает ее глубокую любовь. Муж изящно приобнял за плечи свою супругу — жест невозможный в допетровскую эпоху. Однако в позах и жестах чересчур много театральности, заимствованной из Европы. Self-Portrait with the Artist’s Wife. 1729. One of the earliest of Peter the Great’s “pensioners” sent to study art abroad, Andrei Matveyev was the first to depict the feelings of Russians in love. Look how trustingly the young woman has placed her left hand in the artist’s. Her right hand is pressed to her breast, expressing the depth of her love. Her husband daintily embraces his wife’s shoulders — a gesture impossible before Peter the Great’s time. There is, however, too much theatricality, picked up in Europe, in the poses and gestures.
Бокал лимонада. 1650-е годы. Герард Терборх изобразил отнюдь не жанровую сцену. Зная условный язык светского общества, мы понимаем, что, принимая бокал из рук кавалера, эта элегантная светская дама дает согласие на интимные отношения. Об этом же красноречиво говорят их взгляды.
Портрет Сарры Фермор. 1750 год. Художник Иван Вишняков запечатлел свою юную модель в парчовом платье с фижмами, с кокетливо откинутой рукой, держащей веер. Но скованность в поведении юной россиянки еще ощущается… Portrait of Sarah Fermore. 1750. The artist Ivan Vishniakov recorded his young model in a brocade dress with a hoop skirt, her hand flourishing a fan in a coquettish gesture. But one still senses constraint in the young girl’s behaviour.
The Glass of Lemonade. 1650s. Gerard Ter Borch’s painting is far from an innocent genre scene. A knowledge of the conventions of society at the time tells us that by accepting the glass from a gentleman’s hand the elegant young lady expresses her consent to intimate relations. Their gazes eloquently convey the same idea.
На двойных крышках немецких табакерок 1760-х годов изображались весьма откровенные сцены. The double lids of German snuffboxes from the 1760s conceal highly explicit scenes.
demand. By abruptly closing her fan a lady gave warning of some threatening danger, while touching an admirer’s hand with it was an invitation to press his suit more boldly. The combination of beauty spots and fan created a whole “language of flirtation”. An invariable attribute of a lady of that time was a stick about eight inches long made of ivory or precious metals and richly ornamented that she would use to scratch her head, so as to relieve the itching caused by lice without spoiling her tall, elaborate coiffure. There
Н равы
/
m orals
love.qxd
12/9/04
13:47
Page 100
азбукой Морзе: женщина могла назначить свидание с точным указанием места и времени (это обозначалось количеством открытых веерных пластин и направлением веера). Поднеся сложенный веер к левому уголку рта, дама молила о молчании, если же веер пересекал рот посередине, то это уже была не просьба, а требование. Резко сложив веер, женщина предупреждала о грозящей опасности, а дотронувшись веером до руки кавалера, поощряла к более смелым действиям. Комбинации мушек и игры веера создавали своеобразный «язык кокетства». Обязательной принадлежностью дам на балах были палочки длиной около 20 сантиметров из кости или драгоценных металлов, богато орнаментированные, которыми чесали голову, чтобы унять зуд от вшей, но не испортить высокую, затейливую прическу. Даже такому прозаическому занятию придавали эротическое значение. Существовало множество способов чесания в голове, каждый из которых воспринимался так же значимо, как и игра веером. Особым украшением женщин были блохоловки, которые дамы носили как кулон. Обычно они представляли собой полый цилиндр, куда вкладывался намоченный кровью маленький лоскуток. Блохи, привлеченные запахом крови,
100
вползали в него через особой формы дырочки, что не позволяло насекомым выйти обратно. Вернувшись с бала, дама снимала блохоловку и опускала ее в стаканчик с водой, а утром откручивала колпачок и высыпала утопленниц. Дама могла доверить это возлюбленному, чтобы подчеркнуть свою любовь, так как подобные манипуляции с блохоловкой показывали большую близость.
«Забавы старых обезьян» Внешне на любовное поведение россиян XVIII века был нанесен европейский глянец, но сами отношения были не столь изящны — грубое кокетство, примитивный флирт, демонстративный фаворитизм. Строгий судья нравов князь М. М. Щербатов писал: «…можем положить сие время началом, в которое жены начали покидать своих мужей. Иван Бутурлин имел жену Анну Семеновну; с ней слюбился Степан Федорович Ушаков, и она, отошед от мужа своего, вышла за своего любовника, и, публично содеяв любодейственный и противный церкви сей брак, жили». А как чувствовала себя россиянка XVIII века? Заглянем, например, в мемуРазвалины террасы в парке. 1780-е годы Даже в пейзажах игривый XVIII век не мог обойтись без эротического элемента. В центре картины Гюбера Робера — обнимающаяся пара, за которой с интересом наблюдают три девушки.
The Ruins of a Terrace in a Park. 1780s. Even in landscapes, the playful 18th century could not do without some erotic element. In the centre of this work by Hubert Robert is an embracing couple, being watched with interest by three girls.
were many ways of scratching one’s head, each of which was as significant as the gestures with the fan. A particular form of personal adornment were the flea-traps that ladies wore as pendants. They usually took the form of a hollow cylinder into which a little scrap of material soaked in blood was put. Fleas would be attracted by the smell of blood and crawl inside. When she got back from the ball, the lady would remove the flea-trap and lower it into a glass of water. In the morning she opened the lid and tipped out the drowned parasites.
Разврат, бывало, хладнокровный Наукой славился любовной, Сам о себе везде трубя И наслаждаясь не любя. Но эта важная забава Достойна старых обезьян Хваленых дедовских времян: Ловласов обветшала слава Со славой красных каблуков И величавых париков. Так грубо, но справедливо оценивали сексуальные отношения россиян XVIII века потомки.
101 him whether I might not bring him enjoyment and whether it was really more pleasant to go with others, he replied: ‘Do you really think that I could change you for those strumpets you speak of? You are always my wife and friend, and that is only to pass the time and for enjoyment.” That inevitably calls to mind some lines from Pushkin’s Eugene Onegin: There was a period when cold-blooded debauchery was praised, and studied as love's technique, when it would blare Пастораль. 1750 год. Радость жизни царит на полотнах Франсуа Буше. Классическая сцена: нарядный кавалер соблазняет пастушку. Здесь все слишком красиво: яркие краски, декоративные детали, вычурные позы и несколько театральное объяснение в любви.
The ways of monkeys in the good old days Outwardly the amorous behaviour of eighteenth-century Russians was given a European lustre, but the relationships themselves were not so refined — coarse coquetry, primitive flirtation. Prince Mikhail Shcherbatov, a strict judge of morals, wrote: “we can point to the start of this time when wives began to leave their husbands. Ivan Buturlin had a wife, Anna Semionovna. Stepan Fiodorovich Ushakov and she fell in love and she left her husband and married her lover. Having publicly
ары Анны Лабзиной, по первому браку — Карамышевой, которую выдали замуж в 1771 году тринадцати лет от роду. Супруг, образованный человек, ученик Карла Линнея, долгое время проживший в Европе, делал ее свидетельницей любовных сцен между ним и его любовницами. Затем, когда Анна повзрослела, он предлагал ей завести любовника и сам хотел его выбрать. «...Сколько я ему ни говорила, что неужто я не могу усладить его жизни и разве ему приятнее быть с чужими, — он отвечал: „Разве ты думаешь, что я могу тебя променять на тех девок, о которых ты говоришь? Ты всегда моя жена и друг, а это — только для препровождения времени и для удовольствия”». Как тут не вспомнить пушкинского «Евгения Онегина»:
Затруднительное предложение. 1715 год. Антуан Ватто прославился созданием серии полотен, изображающих кокетничающих светских дам и кавалеров. Современники дали этим картинам название «Галантные празднества».
An Embarrassing Proposal. 1715. Antoine Watteau was famed for producing series of paintings depicting coquettish society ladies and cavaliers. Contemporaries gave such pictures the name “fête galante”.
Pastoral Scene. 1750. Joie de vivre reigns in François Boucher’s paintings. In this classic scene an elegant cavalier seduces a shepherdess. Everything here is too beautiful: the bright colours, the decorative details, the affected poses and the somewhat theatrical declaration of love.
entered upon this licentious and unchurchly union they lived together”. And how did a Russian woman feel in the eighteenth century? Let us take a look, for example, into the memoirs of Anna Labzina, Karamysheva as she became by her first marriage, which took place in 1771, when the bride was just 13. Her husband, an educated man, a pupil of the great botanist Carolus Linnaeus who had lived for a long time in Europe, had her witness him making love to his mistresses. Then when Anna grew older, he suggested she take a lover and wanted to choose himself who it should be. “However much I ask
its own perfection everywhere, and heartless pleasure was up-graded; yes, these were our forefathers' ways, those monkeys of the good old days: now Lovelace's renown has faded as scarlet heels have lost their name and stately periwigs, their fame. (Translation by Charles H. Johnston)
That was the harsh, but just assessment that posterity gave to sexual relations in eighteenthcentury Russia.
12/9/04
13:51
Page 102
style
vanity.qxd
жестам и аристократизм облику в целом. Это тонкие штрихи к портрету джентльмена или денди: сорочки — шедевры Luigi Borrelli и Barba, шелковые галстуки, благородные запонки Lanvin, «дерби» ручной работы в виртуозном исполнении Church’s и Silvano Latanzi. Классика может показаться скучной только тем, кто не выносит или боится совершенства.
h igh
«Обычай — деспот меж людей…»
В ысокий стиль
/
Сильная половина человечества испокон веку питала благородную страсть к новым формам, тканям, оттенкам и сочетаниям. Древние римляне считали, что волны драпировок тоги вторят тончайшим ритмам души патриция. Средневековые рыцари верили в божественное происхождение кузнецов, ковавших доспехи. Первый вариант классического костюма «тройки» был создан Людовиком XIV для избранных придворных. Увлечение верховой ездой английских аристократов XVIII столетия сделало фрак и редингот культовыми предметами современного гардероба. В истории моды, как и в других областях культуры, лавры первооткрывателей венчают головы мужчин. Выражение «классический костюм» сегодня является простой фигурой речи, наполненной богатым содержанием. Это уникальные произведения ручной работы, сшитые на заказ искусными портными Kiton, хранителями неаполитанских традиций мастерства. Это безупречные в своей элегантности костюмы Saintandrews, каждая деталь которых радует сердце знатока. Это изысканные «тройки» Yves Saint Laurent из шелка, бархата и кашемира, сообщающие величавость походке, уверенность
Марина СКУЛЬСКАЯ / by Marina SKULSKAYA
«Для роскоши, для неги модной…» Быть в курсе модных тенденций не значит пасть их жертвой. За модой вполне разумно наблюдать как за барометром современной культуры. Dolce & Gabbana в этом сезоне воспели стиль Марчелло Мастроянни и отдали дань Кириллу и Мефодию, украсив джинсы и куртки надписями на русском языке. Bottega Veneta превратили повседневные туфли в предмет культа, снабдив их каблуком в форме подковы. Dior Homme признались в ностальгии по эпохе стиляг, рокеров и панков. Неравнодушен к ним оказался и Том Форд, украсивший элегантные кожаные сумки буквами YSL из металлических заклепок. Почет Шотландии оказали Loro Piana, расцветив кашемировый джемпер прихотливым орнаментом «пейсли». Согласитесь, мода может быть достойным партнером по интеллектуальным играм.
«Быть можно дельным человеком и думать о красе...» “You can be a man of deeds and think of beauty”
102
В этой пушкинской строке речь идет, как известно, о тщательном уходе за руками, однако смысл фразы простирается далеко за пределы эстетики маникюра: образ человека слова и дела складывается не только из острого ума, твердого характера и профессиональных знаний, но также из светских манер, утонченного вкуса и безупречного стиля.
In the line from Pushkin the reference is to taking care of your hands, but the meaning of the phrase extends far beyond the aesthetics of a good manicure: the image of a man of the world is formed not only by a quick mind, firm character and professional skills, but also by social manners, refined taste and immaculate style.
“Custom is a despot among people…” Throughout the ages the stronger half of humanity harboured an honest passion for new forms, fabrics, colours and combinations. The Romans believed that the waves in which his toga draped repeated the subtlest rhythms of a patrician’s soul. The knights of the Middle Ages believed in the divine origins of the smiths who forged armour. Louis XIV had the first version of the classic three-piece suit created for select members of his court. The English aristocracy’s passion for riding in the eighteenth century produced the tail coat and redingote (“riding coat”) that are classic items of dress today. In the history of fashion, as in other spheres of culture, the laurels of the pioneers must go to men. The expression “a classic suit” nowadays is a simple figure of speech rich in meaning. It refers to the unique hand-made works sewn to order by Kiton, the custodians of Neapolitan traditions of craftsmanship. It covers the faultlessly elegant suits made by Saintandrews, whose every detail delights the hearts of connoisseurs. It means the refined three-pieces from Yves Saint Laurent in silk, velvet and cashmere that impart stateliness to your bearing, assurance to your gestures and an aristocratic air to your general appearance. It also extends to the finishing touches in the portrait of a gentleman or dandy: shirts — masterpieces by Luigi Borrelli and Barba, silk ties, fine cufflinks by Lanvin, a hand-made virtuoso interpretation of the bowler hat by Church’s or Silvano Latanzi. Classic can equate to boring only in the minds of those who cannot stand or fear perfection.
Эволюция костюма «от Ромула до наших дней». В Древнем Риме тога была обязательной одеждой свободных граждан. Двор Людовика XIV славился роскошью нарядов. Современный костюм — удобный покрой, строгая расцветка, безупречность вкуса. The evolution of the suit “from Romulus to the present day”. In Ancient Rome the toga was compulsory wear for free citizens. The court of Louis XIV was famous for its sumptuous outfits. Today’s suit — a comfortable cut, restrained colours, impeccable taste.
“For luxury, for fashionable comfort…” Being aware of fashion trends does not mean falling victim to them. It is quite reasonable to keep a watchful eye on fashion as a barometer of contemporary culture. This season Dolce & Gabbana extolled the style of Marcello Mastroianni and paid tribute to Saints Cyril and Methodius by embellishing their jeans and jackets with inscriptions in Russian. Bottega Veneta turned everyday shoes into cult objects by giving them a heel in the shape of a horseshoe. Dior Homme confessed to nostalgia for the era of mods, rockers and punks. Tom Ford turned out to have a soft spot for them too, decorating elegant leather bags with the letters YSL worked in metal studs. Respect for Scotland was demonstrated by Loro Piana, who brightened up a cashmere jumper with a fanciful paisley pattern. You must admit, fashion can be a worthy partner in intellectual games.
“Frost puts a dust of silver upon his beaver collar…” Outer clothing, especially in our St Petersburg climate with its awkward character, should be as comfortable as it is elegant. The Lanvin jacket made of the finest “fragile” leather is embellished with suit-style flap pockets. The sports jackets from Dior Homme borrow their lapels from dinner jackets. Jil Sander’s “twopieces” combine a sheepskin with a raincoat. Both the cashmere and the leather side of the Cantarelli overcoat shrug off rain and snow. The Yves Saint Laurent jacket made of leather and rabbit fur evokes associations with the hare-skin coat that the young hero of
vanity.qxd
12/9/04
13:51
Page 104
«Морозной пылью серебрится его бобровый воротник…» Верхняя одежда, особенно в петербургском климате с его непростым характером, должна быть столь же комфортна, сколь и элегантна. Куртку Lanvin из тончайшей «ломкой» кожи украшают пиджачные карманы с клапанами. Спортивные жакеты Dior Homme заимствуют лацканы у смокингов. «Двойки» Jil Sander объединяют дубленку и дождевик. Кашемировая сторона пальто Cantarelli, так же как и кожаная, не боится дождя и снега. Жакет Yves Saint Laurent из кожи и кроличьего меха рождает ассоциации с заячьим тулупчиком, подаренным Емельяну Пугачеву героем пушкинской «Капитанской дочки» Петрушей Гриневым. Стиль может зависеть от вашего настроения, но на него не могут влиять капризы погоды.
«Янтарь на трубках Цареграда…»
Любовь к мелочам свидетельствует о большом вкусе. A fondness for the little things is evidence of good taste.
104
105
Аксессуары способны преобразить костюм, внести в него ноту эксцентричности или торжественности, утонченной роскоши или шикарной элегантности. Шейный платок Yves Saint Laurent коньячного оттенка легко понижает пафос строгой сорочки и превращает деловой костюм в неформальный. Панковские цепи и браслеты Dior Homme делают костюм чуть более агрессивным и свидетельствуют о здоровой самоиронии его обладателя. Величавые трости Swaine Adeney из розового и черного дерева, пекана и дуба с оригинальными ручками из серебра, рога буйвола или оленя превращают самый дерзкий наряд в аристократичный. В вопросах одежды только аксессуары способны правильно расставить все точки над «i».
«Блестит великолепный дом…» Миф о том, что мужчины не любят делать покупки, был полностью развеян в Петербурге. На набережной Мойки, 59, в элегантном бутике Vanity, расположенном в старинном Доме Елисеевых и посвященном исключительно мужскому стилю в его классической и современной интерпретациях, молодые эстеты и искушенные знатоки с удовольствием проводят время за созданием или пополнением эксклюзивного гардероба. Здесь заказывают одежду Kiton на все случаи жизни и собирают коллекцию сорочек Luigi Borrelli. Покупают готовые классические костюмы Saintandrews и щеголеватые Dolce & Gabbana. Отдают должное богемному стилю Yves Saint Laurent и авангардному Dior Homme. Сюда приходят не только из любви к себе, но и за подарками для друзей, партнеров и близких: изысканными галстуками, портмоне, несессерами, портфелями, запонками, подушками из плетеной кожи и халатами из нежного кашемира. Зимой есть много поводов продемонстрировать широту души и красоту жестов: Новый год, православное и католическое Рождество, старый Новый год, Крещение…
Классический стиль: в костюме не должно быть ничего лишнего. Classic style: a suit should have nothing superfluous.
Pushkin’s historical novel The Captain’s Daughter gives to the rebel-leader Pugachev. Style may depend on your own mood, but it should not be influenced by the whims of the weather.
“Amber-trimmed pipes from Tsargrad…” Accessories can transform an outfit, introducing a note of eccentricity or gravitas, refined luxury or snazzy elegance. A cognac-coloured cravat from Yves Saint Laurent slightly tones down an austere shirt and turns a business suit into something informal. Punk-like chains and bracelets from Dior Homme make an outfit a little more aggressive and testify to the wearer’s healthy sense of self-irony. Dignified Swaine Adeney walking-sticks made of rosewood, ebony, pecan and oak with original handles of silver, buffalo horn or antler turn the most daring get-up into something aristocratic. In sartorial matters only accessories are capable of dotting all the i’s.
“The splendid house sparkles…” The myth that men do not like to go shopping has been totally dispelled in St Petersburg. At 59, Moika Embankment, in the elegant Vanity boutique located in the old Yeliseyevs’ house and devoted entirely to masculine style in its classical and contemporary interpretations, young aesthetes and experienced connoisseurs enjoy spending time creating or adding to an exclusive wardrobe. Here they order Kiton clothing for all life’s occasions and put together collections of Luigi Borelli shirts. They buy readymade classical suits made by Saintandrews and slightly showy ones from Dolce & Gabbana. They pay tribute to the bohemian style of Yves Saint Laurent and the avantgardism of Dior Homme. They come here not only out of love for themselves, but also for presents for friends, partners and relatives: exquisite ties, wallets, toilet kits, briefcases, cufflinks, plaited leather cushions and soft cashmere dressing-gowns. Winter provides plenty of opportunities to display a generous heart and make fine gestures: the New Year, Orthodox and Western Christmas, the Old New Year, Epiphany…
12/9/04
13:55
Page 108
У влечения / p a s t i m e s
tango.qxc
Танго — танец страсти. Так думает большинство. Те, кто никогда не танцевал танго, но видел, как танцуют другие. Профессиональное танго на показательных выступлениях. Шоу для публики. Танго — это объятия. Так может сказать настоящий милонгеро. Тот, кто танцует для себя. Тот, кто не мыслит своей жизни вне аргентинского танго. Аргентинское танго — это больше чем танец. Это философия и стиль жизни. Это мироощущение. Это универсальный язык общения. Разговор тел. Когда близость становится невыносимой, пара делает первый шаг. Магию танго трудно понять. Но ее можно почувствовать. Тем, кому удается, открывается целая вселенная. The tango is a dance of passion. That is what most people think. Those who have never danced the tango but have watched others doing it. Professional tango-dancing at demonstration performances. A public show. The tango is an embrace. That is what you might hear from a real milongero, one of those who dan- ce for themselves, those who cannot imagine their lives without the Argentinean tango. The Argentinean tango is more than a dance. It is a philosophy and a style of life. It is a way of looking at the world. It is a universal language of communication. Bodies in conversation. When the closeness becomes unbearable, the pair make the first step.
108
В объятиях Сергей ВОРОХОВ / by Sergei VOROKHOV
танго In the Embrace of the Tango
Настоящий портеньо Хотя к танго давно и прочно приклеилось определение «аргентинское», вернее будет сказать, что его родина — побережье залива Ла-Плата, разделяющего Аргентину и Уругвай. А еще точнее — два портовых города: Буэнос-Айрес и Монтевидео. Именно в бедных кварталах этих мегаполисов в конце XIX века и родилось танго. Примерное время и место — это единственное, что доподлинно известно. Все остальное скрыто туманом легенд и мифов. Портовые города стали прибежищем для скотоводов-гаучо, покинувших бескрайние просторы пампы; ностальгирующих по родине эмигрантов-европейцев; вкусивших прелесть свободы потомков африканских рабов. Постоянными гостями были моряки, сходившие на берег поразвлечься; в поисках приключений забредали в эти кварталы непутевые дети из «приличных семей». Аргентинское танго — преодоление разобщенности. Тоска и одиночество, страсть и несчастная любовь, погоня за удачей и отчаяние слились воедино и нашли выход в танце, в котором слышны отзвуки кубинской хабанеры, креольской милонги, африканских ритмов и многих других танцевальных мелодий. Они называли себя «портеньо» — житель портовой зоны. До сих пор фраза «Ты танцуешь, как пор-
~ A real porteno
Although the label “Argentinean” has long since become firmly attached to the tango, it would be more accurate to say that its birthplace was the shores of the Rio de la Plata estuary, the River Plate that separates Argentina and Uruguay. More precisely still, the two port cities of Buenos Aires and Montevideo. It was in the poor quarters of those megalopolises that the tango was born in the late nineteenth century. The approximate time and place are all that we know for certain. Everything else is enveloped in legend and myth. The port cities became a refuge for the gauchos, the South American cowboys, who had left the endless expanses of the pampas; for European immigrants nostalgic for the homelands they left behind; for the descendents of African slaves who had tasted the delights of freedom. They were constantly visited by sailors looking for amusement ashore and the dissipated children of “respectable families” who were drawn to these haunts in search of adventure. The Argentinean tango is the overcoming of dissociation. Melancholy and loneliness, passion
теньо» — лучшая похвала в устах латиноамериканца. Поначалу танго было танцем мужчин. Битвой за право на танец. Женщин катастрофически не хватало. В салонах и кафетериях на одну танцующую девушку приходилось по пятнадцать, а то и по пятьдесят (!) партнеров. Разумеется, она танцевала только с лучшими. А плохо танцующего парня могли запросто вышвырнуть из кафетерия пинком пониже спины. Мужчинам приходилось оттачивать мастерство в танцах друг с другом.
«Инструмент дьявола» На заре своего рождения танго было народным танцем и не имело строгих канонов. Оркестр играл без дирижера и без нот, да и его состав варьировался от случая к случаю: скрипка, флейта, гитара, фортепьяно… Движения танцоров были незамысловаты. Танго не хватало страсти и томления. Но вскоре оно обрело свой голос. Им стал густой, тягучий, проникающий до глубины души звук банденеона — разновидности аккордеона с мехами, растягивающимися чуть ли не на два метра. Примечательно, что банденеон был изобретен в Германии Генрихом Бандом (отсюда и название инструмента). Он должен был служить своеобразной заменой оргáна для бедных приходов, но на
and unhappy love, the urban “rat-race” and despair all fused together and found an outlet in a dance in which one can hear echoes of the Cuban habanera, the Creole milonga, African rhythms and many other dance tunes. Those who danced it called themselves porteños — inhabitants of the harbour districts. Still today the phrase “You dance like a porteño” is the highest expression of praise of which a Latin American is capable. At first the tango was a dance for men. A battle for the right to dance. Women were in catastrophically short supply. In the saloons and cafés for each girl on the dance floor there were fifteen, at times even fifty(!) partners. Of course, she would only dance with the best. The men were obliged to polish their dancing skills with each other.
“The instrument of the Devil” In its infancy the tango was a folk dance and had no strict rules. The band played without a conductor and without written music, and its make-up too varied from one occasion to another: violin, flute, guitar, piano… The dancers’ movements were simple.
13:55
Page 110
родине изобретателя не прижился. Зато в Аргентине музыканты, виртуозно владеющие банденеоном, считаются чуть ли не национальными героями. А сам банденеон аргентинцы зовут «инструментом дьявола» за его способность вывернуть наизнанку душу слушателей, увести за собой танцоров, швырнув их в омут танца. Танго без банденеона — это уже не аргентинское танго.
рят историки) появляется самое известное танго всех времен и народов — «Ла Кумпарсита». Его создал никому не известный уругвайский студент-архитектор Херардо Матос Родригес для традиционного фестиваля (кумпарсы) в Монтевидео. Ни до, ни после он больше ничего не написал. Но эту мелодию и сегодня знает наизусть любой, кто хоть раз прикоснулся к миру танго. В Монтевидео на месте, где впервые была исполнена «Кумпарсита», висит мемориальная доска, а само танго уругвайцы почитают как второй национальный гимн. Еще одно культовое имя, без которого немыслим золотой век танго, пришедшийся на двадцатые—тридцатые годы XX века, — Карлос Гардель. Спев в 1917 году «Mi Noche Triste» («Моя грустная ночь»), на следующий день он проснулся знаменитым. Отныне и по сей день меланхолия и грусть — непременные спутницы этого танца. А Карлос Гардель — его голос. Танго проникло в Голливуд, окончательно покорив мир. Карлос Гардель погиб в авиакатастрофе 24 июня 1935 года в Колумбии. Вместе с ним должен был лететь юный Астор Пьяццолла, но в самый последний момент, едва ли не у трапа самолета, он передумал. Впоследствии, во второй половине XX века, Астору Пьяццолле было суждено пробудить новый всплеск инте-
Путь танго В начале XX века танго перешагнуло границы Аргентины. Мелодией, пробившей танго дорогу в большой мир, стало произведение Энрико Сабаридо «Ла Мороча» («Смуглая»), посвященное прекрасной певице и танцовщице Лоле Кандалес. Европа сошла с ума, ее охватила тангомания. Танго стало более изысканным, менее резким, превратилось из народной забавы в салонное развлечение страстных кавалеров и томных барышень. На первых порах у танго были и непримиримые противники, считавшие этот танец слишком фривольным. Германский император Вильгельм II запретил танцевать его офицерам, дабы они не позорили военную форму. Как непристойный, этот танец осудил Папа Бенедикт ХV. В середине второго десятилетия прошлого века (о точной дате до сих пор спо-
110 The tango lacked passion and torment. But soon it found its voice. That voice was the thick, cloying, heart-rending sound of the bandonion. Remarkably this instrument, a square-built button accordion, had been invented in Germany, by Heinrich Band, hence its name. It was intended to serve as a sort of substitute organ for poor parishes, but did not catch on in its inventor’s homeland. In Argentina, though, virtuoso bandonion performers are celebrated almost as national heroes. The Argentineans call the bandonion itself “the instrument of the Devil” for its ability to turn the listener’s soul inside out and to carry dancers away, flinging them into the whirlpool of the dance.
The Way of the Tango In the early twentieth century the tango crossed the borders of Argentina. The tune that blazed its trail into the wider world was Enrique Saborido’s work, La Morocha (“The Dusky Brunette”), dedicated to the splendid singer and dancer Lola Candales. Europe went crazy in the grip of tangomania.
Открытки из серии «Танго», отпечатанные века. вФотографии Петербурге начала в 1913 XX году. ??????????? Postcards from??????????????? a Tango series printed in St Petersburg in 1913.
В 1914 году был издан указ министра просвещения России, запрещающий танцевать танго и даже упоминать название этого танца в стенах высших учебных заведений России. Но тангоманию уже было не остановить. In 1914 a decree was issued by the Russian Ministry of Education forbidding the dancing of the tango and even the mention of the name of the dance in the higher educational establishments of the empire. But tangomania was already unstoppable.
реса к танго. Этот композитор привнес в танго академичность, обогатив его симфоническими пассажами и джазовыми аранжировками. Музыка Пьяццоллы настолько сложна, что ее трудно назвать танцевальной. После очередного спада интереса к аргентинскому танго тангомания вновь охватила мир в конце восьмидесятых годов, соединив в себе на этот раз все три свои прежние ипостаси: народность столетней давности, салонность «золотого века» и прогрессивность, эклектичность современности.
Танец силы У каждого свой путь к танго. Один из самых известных танцоров современности Пабло Верон на вопрос, как он пришел к танго, ответил: «Танго само выбрало меня». Примерно так же ответит любой истинный милонгеро. И еще посоветует посмотреть фильм Салли Поттер «Уроки танго» с тем же Пабло Вероном в главной роли. Зачем слова? Разве можно словами передать энергетику танца? Смотрите, а лучше — танцуйте… Милонгеро — человек, для которого аргентинское танго стало образом жизни. Он идет по жизни танцуя. Он не пропускает ни одной милонги (танго-вечеринки). Если б мог, милонгеро танцевал бы и во сне.
Южный темперамент этого танца пришелся по сердцу жителям Северной Пальмиры. Частые гости в Петербурге — известные исполнители танго. Выступление маэстро Верона на семинаре. The southern temperament of this dance has won the hearts of the inhabitants of the “Northern Palmyra”. Noted tango performers are frequent visitors to St Petersburg. Here the maestro Veron performs at a seminar.
111 In the early years the tango also had its irreconcilable opponents, who considered the dance too frivolous. Kaiser Wilhelm II forbade his officers to dance it so that they would not disgrace their uniform. Pope Benedict XV condemned the dance as indecent. In the middle of the 1910s (the exact date is still a matter of dispute) the most famous tango of all time — La Cumparsita — made its appearance. It was composed by an unknown Uruguayan student of architecture named Gerardo Matos Rodriguez for a traditional festival in Montevideo. He never wrote any music before or after. Yet still today anyone who has had any sort of contact with the world of the tango knows the tune by heart. In Montevideo there is a memorial plaque marking the place where La Cumparista was first performed, and the Uruguayans esteem this tango as a second national anthem. One more cult name, without which the Golden Age of the tango, which came in the 1920s and 1930s, would be inconceivable is Carlos Gardel. In 1917 he sang Mi Noche Triste (“My Sad Night”) and woke up the next
владимир козлов
12/9/04
владимир козлов
У влечения / p a s t i m e s
tango.qxc
Пабло Верон. ????????????? Pablo Veron. ??????
day famous. From that moment to this melancholy and sadness have been inseparable companions of this dance. And Carlos Gardel has been its voice. The tango found its way to Hollywood, crowning its conquest of the world. Carlos Gardell was killed in a plane crash
После семинара: голландский хореограф Бенни Бартельс, Эльвира Малишевская и Пабло Верон. After the seminar: the Dutch choreographer Bennie Bartels, Elivira Malishevskaya and Pablo Veron.
У влечения / p a s t i m e s
tango.qxc
12/9/04
13:56
Page 112
Милонгеро не обязательно должен быть профессиональным танцором. Вообще надо разделять танго как спортивный или бальный танец и аргентинское танго как стиль жизни. Первое — набор заученных движений, поражающий воображение публики. Отрепетированное шоу эмоций. Второе — чистая импровизация. Общее для мужчины и женщины переживание музыки. Разговор тел. Маленькая жизненная драма, обрывающаяся с последними движениями танца. Буря чувственных переживаний, электрический нерв, натянутый между партнерами, но зачастую скрытый от глаз публики. «Для меня в аргентинском танго есть что-то от восточных практик вроде цигун, — говорит преподаватель петербургского танго-клуба «Tangomania» Алексей Барболин. — Это определенный транс под музыку в паре, во время которого перекачивается огромное количество энер-
гии. Важно просто быть естественным и чувствовать партнера. Движения отходят на второй план. Остается лишь следовать определенным принципам построения танца. Все остальное — импровизация».
В ресторане «Академия» клуб «Тангомания» проводит милонги каждое воскресенье. The Tangomania club hold milongas every Sunday at the Academia restaurant.
Вкус танго Каждый вечер десятки кафе в БуэносАйресе открывают двери для любителей танго. Милонги проводят даже днем. Почему бы не потанцевать в обеденный перерыв? Танго-движение в Петербурге только зарождается. Ему всего пять лет. Но и у нас милонги проходят регулярно по несколько раз в неделю. Милонга живет по своим законам. Трудно представить танго-вечеринку в провинциальном городке. Танго — феномен мегаполиса. Особая прелесть танца в том, что партнеры, как правило, видят друг друга в первый раз. И во время танца часто не произносят ни слова.
A Dance of Power Everyone comes to the tango in their own way. One of the best known contemporary dancers, Pablo Veron, when asked what brought him into the tango, replied, “The tango itself chose me.” Any true milongero would answer in much the same way. A milongero is a person for whom the Argentinean tango has become a way of life. He dances his way through life. He will not miss a single milonga (tango party). If he could, he would dance in his sleep, too. The milongero does not have to be a professional dancer. In general a distinction should be drawn between the tango as a sporting or ballroom dance and the Argen-
анатолий мальцев
in Columbia on 24 June 1935. The young Astor Piazzolla was supposed to fly with him, but at the last moment, almost on the very steps of the plane, he changed his mind. Subsequently, in the second half of the twentieth century, Piazzolla was destined to inspire a new upsurge of interest in the tango. As a composer he brought an academic element to the tango, enriching it with symphonic passages and jazz arrangements. Tangomania again gripped the world in the late 1980s, this time combining its three earlier “personae”: the folk dance of a hundred years ago, the salon dance of the “Golden Age” and the progressive, eclectic character of the modern day.
анатолий мальцев
анатолий мальцев
112
В центре — преподаватель Диего Альваро. «Танго для меня — работа, страсть и любовь», — говорит он.
In the centre is the instructor Diego Alvaro. “For me the tango is work, a passion and love,” he says.
Milongas are divided into blocks, tandas, consisting of four dances. To abandon a partner after only one or two dances is considered an insult. The tanda is a symbol of two people’s life together. The first dance is becoming acquainted, the second getting used to one another, the third the culmination of the relationship, the fourth a farewell. A new meeting begins a whole new story.
анатолий мальцев
Who needs words when we have body language? “Shall we dance?” the man asks with his eyes. “Why not?” answers the woman with a smile.
анатолий мальцев
Зачем слова, когда есть язык тела? «Потанцуем?» — спрашивает глазами мужчина. «Почему бы и нет», — улыбается женщина.
Милонги разбиты на блоки, танды, состоящие из четырех танцев. Расстаться с партнером после одного-двух танцев — значит нанести ему оскорбление. Танцевать с одним и тем же партнером две танды подряд — верх неприличия. Танда — символ совместной жизни двух людей. Первый танец — знакомство, второй — «притирка» друг к другу, третий — кульминация отношений, четвертый — прощание. Новая встреча — уже совсем другая история.
12/9/04
13:56
Page 114
анатолий мальцев
У влечения / p a s t i m e s
tango.qxc
«В танго каждый становится самим собой, — говорит преподаватель петербургского танго-клуба «Edissa» Эльвира Малишевская. — Мужчина — мужчиной, женщина — женщиной. Мужчина ведет, женщина следует. Но женщина не покорная игрушка в руках мужчины. Он — король, она — королева. Он импровизирует, она соблазняет и создает атмосферу для творчества. А может навязать партнеру свою игру. Танго — это прогулка, в которой никогда не знаешь, какой следующий шаг сделает твой партнер. Это нужно почувствовать. Тем интереснее танцевать».
Большая «Красная милонга», посвященная пятилетию клуба «Эдисса», в арт-подвале «Бродячая собака».
анатолий мальцев
The large “Red Milonga” marking five years of the Edissa club that was held in the Stray Dog art-cellar.
Здесь есть все, чтобы помочь вам восстановить силы и улучшить самочувствие. К услугам посетителей Фитнес центра тренажерный зал с системой микроклимата и самым современным оборудованием, позволяющим тренироваться даже на профессиональном уровне. Зал оснащен обширной кардиолинией, включающей велотренажеры, беговые дорожки, орбитреки и степперы, а также силовыми тренажерами, позволяющими эффективно тренировать различные группы мышц, и зоной свободных весов.
ФИТНЕС ЦЕНТР
114 tinean tango as a lifestyle. The former is a set of learned movements that make an impression on an audience: a rehearsed display of emotions. The latter is pure improvisation. A shared experience of the music for the man and woman. Bodies in conversation. A little drama of life, cut short with the last movements of the dance. A storm of sensual experiences, an electric nerve stretched between the partners, but often hidden from the eyes of the onlookers. Внизу. Схематичное изображение шага в танго. Below. A diagram of the step in a tango. CORTE DE LADO
The Taste of the Tango http://www.mishalenn.com
Every evening dozens of cafés in Buenos Aires open their doors to tango-lovers. The dance movement in St Petersburg is only beginning. It is just five years old. But here too milongas are held regularly, a few times a week. The milonga has laws of its own. It is hard to imagine a dancing party in a provincial town. The tango is a phenomenon that belongs to the megalopolis. The particular charm of the dance lies in the fact that as a rule the partners are seeing each other for the first time. And often not a word is spoken during the dance. Why use words, when we have body language?
SPA ЦЕНТР К вашим услугам великолепный бассейн с системой очистки воды без применения хлора, каскадный душ, турецкая баня, финская сауна, солярий, косметический кабинет, профессиональные массажисты.
Мы рады помочь вам восстановить силы и улучшить самочувствие НАШИ ТЕЛЕФОНЫ: 324-99-11, 324-99-44
У влечения / p a s t i m e s
tango.qxc
12/9/04
13:56
Page 116
Любовь на три минуты Кто главный в танце — большой философский вопрос танго. И вопрос скорее европейский, чем аргентинский. «Многие думают, что танго — это танец мачо, я категорически с этим не согласен, — говорит преподаватель танго и организатор популярной в Буэнос-Айресе милонги «El abrazo» («Объятия») Диего Альваро, проводивший недавно в Петербурге семинар по аргентинскому танго. — На своих занятиях я вообще стараюсь не говорить о мужчинах и женщинах. Я говорю о ведущих и о ведомых в танце. Многие женщины — отличные ведущие. Ведущий просит сделать движение, ведомый его делает, но не потому, что подчиняется. А потому, что это его естественное ответное движение. Я не люблю тех, кто танцует для себя. Я люблю тех, кто танцует для партнера. Важно чувствовать его тело. Люди потеряли это ощущение. Ощущение прикосновения. Танго его возвращает. Танго — это прежде всего объятия. Для меня танго — это любовь на три минуты. Я танцую, и я влюблен в женщину. Мы погружены в танец, в музыку, мы прикасаемся друг к другу, я чувствую ее тело, она мое. Но танго не сексуальный танец, это танец чувственный. Это большая разница. Я танцую с женщиной три минуты, потом мы прощаемся. И я тан-
Танцуют аргентинцы Клаудио Аспреа и Агустина Видела — гости фестиваля «Танго Белых Ночей». На банденеоне играет актер Театра на Литейном Джулиано Ди Капуа.
цую с другой, неважно — красивая она или нет. Она женщина, она танцует. И я снова влюблен…»
The dance performed by Claudio Asprea and Agustina Videla, guests of the Tango of the White Nights festival. The bandonion is being played by Giuliano di Capua, an actor at the Theatre on Liteiny.
LA RUEDA
116
Схематическое изображение поворота в танго.
“In the tango each person becomes what they are,” says Elivira Malishevskaya, an instructor at the St Petersburg tango club Edissa. “The man becomes a man, the woman a woman. The man leads, the woman follows. But the woman is not an obedient plaything in the man’s hands. He is a king; she is a queen. He improvises, she seduces and produces an atmosphere for creativity. And she may force her partner to play on her terms. The tango is a stroll in which you never know what the next step your partner takes will be. You have to sense it. That makes dancing all the more interesting.”
Love for Three Minutes What is most important in the dance? The great philosophical question of the tango. One that is more European, than Argentinean. “Many people think that the tango is a macho dance. I categorically disagree,” says Diego Alvaro, a tango instructor and the organizer of the popular Buenos Aires milonga called El Abrazo (“The Embrace”), who conducted a seminar on the Argentinean tango in St Petersburg recently. “In my lessons I try
A diagram of the turn in a tango.
not to speak about men and women at all. I speak of the leaders and the led in the dance. Many women are excellent leaders. The leader requests that a movement be made, the one being led does it. Not because he or she submits, though, but because it is the natural responding movement. “I don’t like people who dance for themselves. I like those who dance for their partner. It is important to feel their body. People have lost that feeling. The sensation of touching. The tango brings it back. The tango is above all an embrace. “For me the tango is love for three minutes. I dance and I am in love with the woman. We are immersed in the dance, in the music; we touch each other; I feel her body; she feels mine. But the tango is not a sexual dance, it is a sensual dance. There’s a big difference. I dance with a woman for three minutes, then we part. And I dance with another. It doesn’t matter whether she’s beautiful or not. She’s a woman; she dances. And I am in love again.”
«Танго — друг тех, кто понял, что уже слишком поздно ждать чего-то от завтрашнего дня», — считает Поки Боо, танцовщица из Буэнос-Айреса. “The tango is the friend of those who have realised it is already too late to expect tomorrow to bring anything.” That is the opinion of Poki Boo, a dancer from Buenos Aires.
12/9/04
14:05
Page 118
style
farfor.qxd
В ысокий стиль
/
h igh
Зеленые фигуры рабочих и крестьян на сервизе Зинаиды Кобылецкой (1931 год) совсем не похожи на современных им тружеников села и победоносных пролетариев с полотен мэтров социалистического реализма. The green figures of workers and peasantson this 1931 service are very different from the free tillers of the soil and victorious proletarians that the exponents of Socialist Realism were painting at that same time.
При подготовке статьи оказала большую консультационную помощь автору и предоставила иллюстративный материал автор-составитель научного каталога выставки «Вокруг квадрата» Тамара Кудрявцева. In the preparation of this article the author was greatly assisted through both consultation and the provision of material by the author and compiler of the catalogue of the exhibition “Circling the Square”, Tamara Kudriavtseva.
18 ноября в филиале Государственного Эрмитажа в Сомерсет Хаузе (Лондон) открылась выставка русского художественного фарфора двадцатых— тридцатых годов XX века «Вокруг квадрата. Фарфор из революционной России». Уникальная коллекция авангардного фарфора, основу которой составляют авторские оригиналы, поступившие в музей «из первых рук», не имеет себе равных в мире ни по количеству, ни по художественному достоинству предметов. Особый интерес представляет графический отдел выставки — эскизы, среди которых произведения известнейших художников того времени: Кандинского, Малевича, Петрова-Водкина.
118 Squaring the Circle
Василий УСПЕНСКИЙ / by Vasily USPENSKY Фотографии Ю. Молодковца / Photographs by Yury Molodkovets
Квадратура круга
Справа. Роспись чашки с блюдцем «Красная звезда» Михаила Адамовича (1921 год)
Right. “Red Star” cup and saucer painted by Mikhail Adamovich. 1921.
On 18 November an exhibition of Russian artistic porcelain of the 1920s and 1930s opened in the Hermitage Rooms at Somerset House in London. It is entitled “Circling the Square: Avant-garde Porcelain from Revolutionary Russia” and draws upon a unique collection of avant-garde porcelain, the foundation of which comprises original works that came into the museum directly from the artists themselves. It is unparalleled in the world for both the quantity and the artistic merit of its items. Of particular interest is the graphic section of the exhibition — sketches that include works by some of the most famous artists of the period, including Kandinsky, Malevich and Petrov-Vodkin.
12/9/04
14:05
Page 120
style
farfor.qxd
В ысокий стиль
/
h igh
Слева. Блюдо «Кто не работает, тот не ест» Марии Лебедевой. 1920 год. Одному из наиболее популярных лозунгов того времени придан неожиданный социальный оттенок. Ниже. В созданном по эскизу Кузьмы Петрова-Водкина блюде «Свадьба», традиции итальянской майолики органично сочетаются с любимыми им типажами русских крестьян. Композиционное мастерство художника убедительно воплотилось в новой для него сфере творчества. Left. “He who does not work, does not eat” dish by Maria Lebedeva. 1920. One of the most popular slogans of the period was given an unexpected social inflection. Below. In the “Wedding” dish produced from a sketch by Kuzma PetrovVodkin the traditions of Italian majolica harmoniously combine with his beloved Russian peasant types. The artist’s mastery of composition carried over convincingly into a sphere of creativity new to him.
120
Кувшин «Органика». 1929—1931 годы. Пример сюрреалистических веяний в творчестве Николая Суетина. Традиционная форма приобретает буквально антропоморфные, человеческие очертания, что, впрочем, довольно естественно, если верить, что человек тоже был создан из глины…
“Organics” jug. 1929—31. An example of the surrealistic tendencies in Nikolai Suyetin’s work. The traditional shape takes on literally anthropomorphic, human lines, which is not unnatural, though, if one believes that man too was made of clay.
«Мир искусства» — одно из наиболее значительных творческих объединений России — возникло в Петербурге в конце 1890-х годов. По определению Александра Бенуа, это был некий коллектив, который жил «особыми интересами и задачами, старался разными средствами воздействовать на общество, пробудить в нем желаемое отношение к искусству, понимая это в самом широком смысле». The World of Art — one of the most significant artistic groupings in Russia — formed in St Petersburg in the late 1890s. In the words of one member, Alexander Benois, it was a body of people, who were concerned with “particular interests and tasks and tried by various means to influence society, to arouse in it the desired attitude to art, understood in the broadest sense.”
Невская порцелиновая мануфактура, основанная в 1744 году, стала третьим в Европе фарфоровым производством и выпускала фарфор для императорских резиденций. Изделия завода практически не поступали в открытую продажу. Привилегией узкого круга особо избранных лиц было получение в дар изделий придворного завода. После революции 1917 года пришлось считаться с новыми реалиями. Большим испытанием была необходимость ориентироваться на рынок, работать в условиях дефицита материалов, в обстановке международной изоляции страны. В начале 1918 года завотделом изобразительных искусств Наркомата просвещения Давид Штернберг принес изделия фарфорового завода главе Советского правительства В. И. Ленину. Между ними состоялся следующий разговор. — Владимир Ильич, мы делаем посуду, которая обходится нам слишком дорого, потому что приходится нести очень большие затраты, приглашая выдающихся художников для разработки новых образцов. Выпускаемые нами тарелки не для рабочего класса -- их могут покупать только коллекционеры. — Ничего, по крайней мере на первое время, можно делать такие сервизы хотя бы для собраний Советов, для больших торжеств, а потом, когда разовьется наше
хозяйство, тогда рабочие и крестьяне смогут их покупать, — ответил Ленин. Но прошло много лет до того, как слова «кремлевского мечтателя» стали реальностью. Поначалу завод тиражировал дореволюционные образцы. А вскоре Наркомат просвещения назначил нового художественного руководителя — блистательного мирискусника Сергея Чехонина. Неожиданно для многих он нашел новый стиль — уникальный сплав, который известный художественный критик Абрам Эфрос определил как «императорско-советский ампир». Это был не тяжелый, окаменелый ампир грядущей сталинской эпохи, но артистический, бесконечно изобретательный стиль, счастливо сочетавший творческую свободу с требованиями государственной представительности. Вскоре стиль Чехонина стал визитной карточкой Государственного фарфорового завода. Заметно изменился состав мастеров и художников предприятия. Можно смело утверждать, что никакое заметное художественное течение того времени не обошло его стороной: футуристы и реалисты, супрематисты и мирискусники, абстракционисты и символисты, конструктивисты, кубисты, примитивисты… В. Кандинский, К. Малевич, К. ПетровВодкин, А. Самохвалов, Н. Альтман,
The Neva Porcelain Factory was founded in 1744, making it the third manufacturer of porcelain in Europe. It made items for the imperial residences and its products hardly ever appeared on open sale. It was the privilege of a narrow circle of particularly privileged individuals to receive as gifts articles from the court factory. After the 1917 revolution, however, the factory found itself in a new and very difficult situation. It was forced to work with a deficit of raw materials in a competitive market while the country was isolated internationally. At first the factory mass-produced pre-revolutionary models. Soon, however, the People’s Commissariat for Education appointed a new artistic director — the brilliant member of the World of Art grouping Sergei Chekhonin. To the surprise of many he hit upon a new style, a unique amalgam that the noted art critic Abram Efros defined as “imperial-Soviet Empire”. It was not the heavy, fossilized Empire of the coming Stalinist era, but rather an artistic, infinitely inventive style that felicitously combined creative freedom with the requirement to represent the state. Soon Chekhonin’s style
became the calling card of the State Porcelain Factory. There were considerable changes in the enterprise’s team of craftsmen and artists. It would be safe to say that no notable artistic tendency of the period passed it by: Futurists and Realists, Suprematists and World of Art members, abstract artists and Symbolists, Constructivists, Cubists and Primitivists… Kandinsky, Malevich, Petrov-Vodkin, Samokhvalov, Altman, Lebedev, Kuznetsov, Matveyev, Puni, Shchekotikhina-Pototskaya, Suyetin, Adamovich — no other artistic enterprise of the period could boast such a galaxy of names. Indeed it remains unprecedented in the whole history of porcelain worldwide. Many reasons can be found for this abundance. Firstly, the porcelain factory was suited better than any for the realization of one of the main slogans of the day, encapsulating the new authorities’ attitude to art: “Artists into industry!” The technique of painting on porcelain required no great amount of retraining. At the same time we should note the particular attraction that this material holds for artists. Before the revolutions too, many noted creative figures — Pimenov, Solntsev, Serov, Somov, Lanceray
В ысокий стиль
/
h igh
style
farfor.qxd
12/9/04
14:05
Page 122
В. Лебедев. П. Кузнецов, А. Матвеев, И. Пуни, А. Щекотихина-Потоцкая, Н. Суетин, М. Адамович — такого созвездия имен не видело ни одно художественное предприятие того времени, да и в мировой истории фарфора это явление остается беспрецедентным. Причин этому изобилию можно найти много. Во-первых, фарфоровый завод лучше всего подходил для реализации одного из главных лозунгов той эпохи, выдвинутого новой властью по отношению к искусству: «Художники на производство!» Техника живописи по фарфору не требовала значительной переподготовки. Наряду с этим следует отметить особую притягательность этого материала для художников. И до революции многие известные мастера — С. Пименов, Ф. Солнцев, В. Серов, К. Сомов, Е. Лансере и другие — пробовали свои силы в фарфоре. Михаил Врубель, много и плодотворно работавший в керамике, отмечал: «Лучшее искусство — русский фарфор». Основная часть художественных изделий отправлялась через торговых посредников за рубеж. «За границей громадным успехом пользуется в настоящее время русский фарфор бывшего Императорского фарфорового завода. Он заслонил собой и старый Сакс, и причудливый китайский фарфор. Не так давно после одного из обедов в Стокгольме была продана с американского аукциона в пользу
122 and others — tried their hand at porcelain. Mikhail Vrubel, who did much productive work in the realm of ceramics, stated that “The best art is Russian porcelain.” The bulk of the factory’s artistic output was sent abroad through commercial dealers. “At the present time Russian porcelain from the former Imperial Factory is enjoying tremendous success abroad. It has put in the shadow both old Meissen and quaint Chinese porcelain. Not long ago, after one of the dinners in Stockholm, a porcelain plate bearing the head of V.I. Lenin was sold at an American auction in favour of starving children. The capitalists present vied with each other, pushing up the price, in their eagerness to possess Lenin. The Imperial Porcelain factory does indeed continue to produce absolute masterpieces. Only the subjects of the porcelain have changed,” K. Dim, the correspondent of the newspaper Ekho, wrote proudly in 1922. What about the subjects? What is “agitation porcelain”? Isn’t it a metaphor? An example of the characteristic desire of that period to present the wish as reality? After all, it is simply impossible to bring government
В 1918 году Натан Альтман участвовал в оформлении площади Урицкого (Дворцовой) в Петрограде к празднованию первой годовщины революции. Мотивы декорации были впоследствии использованы автором для создания композиций на фарфоре. In 1918 Natan Altman took part in the decoration of Uritsky (Palace) Square in Petrograd for the celebration of the first anniversary of the revolution. He subsequently reused the motifs in his compositions on porcelain.
Фрагмент росписи блюда и развертка чашки Зинаиды Кобылецкой «Путь к социализму». 1927 год. Вариация популярного в то время мотива — своеобразная вавилонская башня символизирует могущество нового строя.
голодающих детей фарфоровая тарелка с изображением В. И. Ленина. Присутствующие на аукционе капиталисты наперебой набивали цену, мечтая завладеть Лениным. Действительно, Императорский фарфоровый завод продолжает выпускать положительно шедевры. Только изменились сюжеты фарфора», — с гордостью писал в 1922 году корреспондент газеты «Эхо» К. Дим. Кстати, о сюжетах. «Агитационный фарфор» — что это? Не метафора ли? Не столь ли характерная для того времени попытка выдать желаемое за действительное? Ведь довести до сведения трудящихся постановления правительства в камерном пространстве фарфора просто невозможно. При ближайшем рассмотрении оказывается, что агитационность советского фарфора — в его художественности. И это можно назвать уникальным случаем. Лозунг, выведенный мастерской рукой Чехонина на благородном, хрупком, но долговечном фарфоре, из неуклюжего высказывания какого-либо «деятеля» превращался в остроумный афоризм, приобретал особую выразительность. Серп и молот, пятиконечная звезда и другие символы нового строя, еще непривычные для обывателя, еще режущие глаз своей брутальностью, облекшись в форму тех самых «изящных безделиц», словно приобретают родословную, становятся
123
A detail of the decoration of a dish and the full decoration of Zinaida Kobyletskaya’s cup “The Path to Socialism”. 1927. A variant on a then-popular motif — the “Tower of Babel” — symbolizes the might of the new order. На тарелке «Комиссар», как предполагают эксперты, Александра Щекотихина-Потоцкая изобразила убитого в 1918 году начальника Петроградского ЧК Моисея Урицкого. On her plate “Commissar”, experts believe, Alexandra Shchekotikhina-Pototskaya depicted Moisei Uritsky, the head of the Cheka in Petrograd, who was assassinated in 1918.
Отточенная скромность композиции, богатство фактуры, артистичность авторской росписи тарелки «Портниха» Александра Самохвалова (1923 год) ставят еe в один ряд с лучшими созданиями профессиональных фарфористов. The refined simplicity of the composition, rich texture and artistry of Alexander Samokhvalov’s painting on the 1923 plate “Dressmaker” put it on a par with the finest creations of professional porcelain artists.
decisions to the attention of the working masses through the intimate medium of porcelain. On closer inspection it emerges that the agitation potential of Soviet porcelain is closely bound up with its artistry. The hammer and sickle, five-pointed star and other symbols of the New Order, still unfamiliar to the average man, still striking in their brutality, when clothed in the garb of those “exquisite trinkets” seem to acquire a noble pedigree, placing them on a par with royal lions and eagles, while the indigestible grunt RSFSR (Russian Soviet Federal Socialist Republic) presented in the form of a flowery monogram already seems to be something elevated and romantic, like the intricately embellished name of some illustrious prince. The newspapers of the day wrote that artistic crafts and porcelain in particular “is that happy battering ram that has already breached the wall of international isolation.” But the new porcelain also had an inverse side — the “counter-agitation” that lay hidden either in the refined, sparkling irony, or in the artistic hyperbole, or in the ambiguity of the image or its correspondence with the text of the slogan. On Zinaida Kobyletskaya’s plate
В ысокий стиль
/
h igh
style
farfor.qxd
12/9/04
14:05
Page 124
в один ряд с королевскими львами и орлами, а неудобоваримое фырчанье: «РСФСР», облеченное в цветочный вензель, кажется уже чем-то возвышенным и романтическим, вроде замысловатого имени какого-нибудь сиятельного князя. В газетах того времени писали, что художественная промышленность, и в частности фарфор, «является тем счастливым тараном, который уже пробил стену мировой изоляции». Но была у нового фарфора и оборотная сторона — «контрагитационная», скрывающаяся то в утонченной, искрометной иронии, то в артистической гиперболе, то в неоднозначном прочтении изображения или в его соотношении с текстом лозунга. На тарелке Зинаиды Кобылецкой «Продукты питания. 1921» сочные плоды и аппетитные яства напоминают традиционный рог изобилия с одним лишь отличием — внимательный взгляд различит едва На блюде «Новое строительство» («Совнарком») 1921 года сестра королевы Черногории Василька Радонич изобразила все ипостаси советской власти — от Совнаркома до домкомбеда — в виде незатейливого букета полевых цветов. Аббревиатура грозной ЧеКа рискованно ассоциируется с чертополохом. “New Construction” (“The Council of People’s Commissars”) dish. 1921. Basilka Radonich, the sister of the former Queen of Montenegro, depicted all the organs of Soviet power from the Council of People’s Commissars to the house committee in the form of an unpretentious bouquet of wild flowers. Rather daringly, she associated the menacing initials of the Cheka secret police with the thistle.
124 Вверху. Сервиз «Бабы» («Хлебный»). В тридцатые годы будущий главный художник завода Николай Суетин отошел от чисто супрематических экспериментов. В сервизе 1930 года фигуры русских крестьянок словно составлены из частей пышных русских караваев. Исследователи отмечают близость этого мотива приемам нарождающегося сюрреализма.
Сервиз «Снопы» входил в комплект посуды для советского представительства в Берлине. Изысканная графика этого сервиза (1926 год) напоминает о мирискусническом прошлом Сергея Чехонина.
The “Haystacks” service formed part of a set of tableware destined for the Soviet embassy in Berlin. The exquisite graphic decoration of this 1926 service is a reminder of Sergei Chekhonin’s World of Art past.
Above. The “Peasant Women” (“Bread”) service. In the 1930s Nikolai Suyetin, the future chief artist of the factory, moved away from purely Suprematist experiments. In this 1930 service the figures of countrywomen are formed, as it were, from pieces of a magnificent traditional Russian-style loaf. Researchers point to a kinship between this motif and the emergent Surrealist movement.
Foodstuffs. 1921, the juicy fruits and tasty victuals put one in mind of the traditional horn of plenty with only one difference — the attentive eye will make out the barely noticeable price labels with a host of zeros. There is a fairly ambiguous quality, too, about Mikhail Adamovich’s plates depicting ration cards with the inscription “He who does not work, does not eat” and a dish with the same slogan painted by Maria Lebedeva, in which the scarlet tips of the five-pointed star press upon an elderly lady, representing the former elite, wearing a hat and gloves. Of course, there is no direct “counter-revolution” here, but we cannot help but notice the liberties that the artist allowed themselves to take with the regalia of the new regime. An eloquent example is provided by Basilka Radonich’s dish The Council of People’s Commissars in which the names of the organs of Soviet power and public organizations are written on the petals of flowers and together form a colourful bouquet of wild flowers and cereals.
12/9/04
14:05
Page 126
style
farfor.qxd
В ысокий стиль
/
h igh
Чашка с блюдцем «Черный крест и круг» Николая Суетина. 1923 год. Супрематические первоэлементы Малевича — квадрат, круг, крест — в приложении к фарфору теряли половину своей многозначительности, зато приобретали убедительность строгого и лаконичного орнамента.
Nikolai Suyetin’s cup and saucer “Black Cross and Circle”. 1923. When applied to porcelain Malevich’s primary elements – the square, circle and cross – lost much of their significance, on the other hand, they acquired the persuasive force of austere, laconic ornament.
126 Вверху. Сервиз «Агроград. Орнаментальное построение» («Тракторный») Николая Суетина (1931 год) — блестящий пример стиля строгой геометрии, отточенной архитектонической соразмерности, подобной лучшим образцам древнегреческой керамики «геометрического стиля». Above. Suyetin’s 1931 “Agrograd. Ornamental Construction” (“Tractor”) service is a superb example of a style of strict geometry heightened by architectonic proportions, similar to the finest specimens of Ancient Greek Geometric pottery.
Чашка с блюдцем «Черный борт». 1923—1924 годы. Немногословная супрематическая композиция в обрамлении эффектной черной полосы — великолепное по свежести подхода и декоративной выразительности произведение Ильи Чашника. “Black Rim” cup and saucer. 1923—24. The concise Suprematist composition framed by a striking band of black in Ilya Chashnik’s work is a wonder of fresh thinking and decorative expressiveness.
В основу своих художественных экспериментов 1910-х годов Казимир Малевич положил стиль, названный им супрематизмом. Он объявил его высшей стадией развития искусства, выражаемой абстракциями из простейших геометрических фигур. Отсюда и название, произведенное от латинского слова «supremus» — наивысший. Kazimir Malevich’s artistic experiments of the 1910s were founded on a style that he termed Suprematism. He proclaimed it the highest stage in the evolution of art – expression through abstractions consisting of the simplest geometrical shapes. Hence the name, deriving from the Latin word supremus – “highest”.
Внизу. Развертка росписи чашки с блюдцем «Диагонали и крест» Николая Суетина. 1923 год. Below. The full decoration of Nikolai Suyetin’s cup “Diagonals and Cross”. 1923.
приметные ценники с множеством нулей. Довольно двусмысленно выглядят и тарелки М. Адамовича с изображением продуктовых карточек и надписью: «Кто не работает, тот не ест», и блюдо с тем же лозунгом кисти М. Лебедевой, где алые пики пятиконечной звезды теснят пожилую даму «из бывших» в шляпке и перчатках. Конечно, прямой «контрреволюции» тут нет, но нельзя не отметить вольность, с которой художники обходились с регалиями новой власти. Выразительным примером может служить блюдо В. Радонич «Совнарком», где названия органов советской власти и общественных организаций начертаны на лепестках цветов и все вместе образуют пестрый букет незатейливых полевых цветов и злаков. В 1923 году по приглашению «главного куратора современного искусства» (а в скором будущем — нового художественного руководителя Государственного фарфорового завода) Н. Пунина и при поддержке Чехонина на завод пришли супрематисты — К. Малевич, Н. Суетин, И. Чашник. Реакция на их появление была различна. Одни отнеслись с недоверием, другие завидовали популярности супрематистов на рынке, большим тиражам непривычных изделий, третьи с интересом рассматривали новые работы, не похожие ни на что из бывшего ранее. Мастер академической школы, ученик Петрова-Водкина и
Кардовского, известнейший советский художник, автор живописных и графических циклов, посвященных физкультуре и строительству московского метро, Александр Самохвалов сделал несколько совершенно неожиданных произведений с супрематическими мотивами. Проработали супрематисты на заводе недолго — уже в начале 1924 года они были уволены в связи с сокращением штатов. Но за это время они создали вещи, которые произвели переворот в фарфоре. Первый и самый решительный шаг сделал творец супрематизма Малевич, чье пребывание на фарфоровом заводе остается загадкой — до сих пор не удается найти каких-либо документальных свидетельств. Мастер эпатажа и в фарфоре нашел чем удивить публику: он решительно рассек традиционную полусферу чашки на две половинки — «получашки». На передней стенке в низком рельефе — квадрат. Ручка превратилась в непроницаемый прямоугольник. Чай пить, прямо скажем, неудобно. Зато радикально ново и концептуально. Чайник Малевича, необычайно похожий на паровоз, составлен из простейших пространственных элементов — сфер, цилиндра, параллелепипедов. Супрематические модули словно «облепили» традиционную форму чайника, превратили его в скульптурно-архитектурный объемно-пространственный объект,
In 1923, at the invitation of its new artistic head, Nikolai Punin, the Suprematists — Kazimir Malevich, Nikolai Suyetin and Ilya Chashnik — came to the State Porcelain Factory. The reaction to their appearance was mixed. Some were mistrusting, others envied the Suprematists’ commercial popularity, the large quantities of their unusual items produced, a third group looked with interest on the new works that resembled nothing that had been created before. Alexander Samokhvalov, a master of the academic school, a pupil of Petrov-Vodkin and Kardovsky who went on to become a leading Soviet artist famous for cycles of paintings and graphic art devoted to physical culture and the construction of the Moscow metro, fathered several entirely unexpected works with Suprematist motifs. The first and most decisive step, though, was, of course, by Malevich, the creator of Suprematism, whose time at the factory remains shrouded in mystery — still today no documentary evidence about it has been found. We know for certain, however, that this master épateur found a way to astound the public in porcelain too: he promptly cut the traditional hemisphere of
the cup into two halves — “semi-cups”. On the flat surface he placed a square in low relief. The handle turned into a solid rectangle. Drinking from such a cup was an awkward business, to put it mildly, but it was something radically new and conceptual. Malevich’s teapot, remarkably like a steamengine, is made up of basic three-dimensional shapes — spheres, a cylinder and parallelepipeds (“boxes” in which all the sides are parallelograms). The Suprematist modules have “swarmed”, as it were, all over the traditional shape of the teapot, turning it into a sculptural-architectural, volumetricspatial object like Malevich’s celebrated “architektons”. As a result this teapot ended up being condemned on the poster “Formalism in Porcelain”, but nonetheless it was repeated from time to time by various factories. Now it is once again being produced and is highly popular with foreign tourists. The brief reign of the avant garde in porcelain — no more than ten years — had an enormous influence on artistic industries both in this country and in Europe. The interest surrounding the new exhibition in Britain is therefore not surprising.
В ысокий стиль
/
h igh
style
farfor.qxd
128
12/9/04
14:05
Page 128
подобный знаменитым архитектонам Малевича. Впоследствии этот чайник попал на плакат «Формализм в фарфоре», но тем не менее его периодически повторяли на разных фабриках. Сейчас он вновь производится на ЛФЗ и пользуется большим спросом у иностранных туристов. Недолгий период авангарда в фарфоре — не более десятка лет — оказал огромное влияние как на отечественную, так и на европейскую художественную промышленность. На Западе вообще меньше гонялись (и гоняются) за идеями и идеалами, потому опыты великих русских реформаторов прикладного искусства нашли там намного больший отклик, нежели их пламенные речи или космологическая живопись. Потому неудивителен интерес, с которым встречают новую выставку в Туманном Альбионе. Вскоре и российский зритель сможет увидеть эти национальные сокровища России — в 2005 году открывается раздел постоянной экспозиции Музея фарфора, посвященный XX веку. Сервиз «Супрематический с голубым» Николая Суетина. 1930 год. Интересный пример эволюции стиля Малевича в работах его учеников. Супрематизм Суетина — уже не подражание образцам учителя, но вполне самостоятельное явление, свободное от излишнего теоретизирования и в полной мере приспособленное к требованиям декоративного творчества.
Казимир Малевич. Чайник и две получашки. 1923 год. Kazimir Malevich. Teapot and two half-cups. 1923.
Для современников Малевича супрематизм был такой же головоломкой, как решение древней математической задачи «квадратура круга». For his contemporaries, Malevich’s Suprematism was a great a puzzle as the solution to the ancient geometric problem of “squaring the circle”.
Nikolai Suyetin’s “Suprematist with Pale Blue” service. 1930. An interesting example of the evolution of Malevich’s style in the works of his pupils. Suyetin’s Suprematism is no longer imitation of prototypes by the “Master”, but an entirely independent phenomenon, free of excessive theorizing and fully adapted to the requirements of decorative creativity.