Taleon Magazine - №12 by eDream Management Ltd

of the issue

Гость номера /g u e s t

Норберт Кухинке: «Я строю культурные мосты»

Norbert Kuchinke: “I am building cultural bridges.”

Живопись — давнее увлечение Норберта Кухинке. Живя в Советском Союзе, он часто брал мольберт и шел рисовать полюбившиеся ему российские пейзажи.

Painting has long been one of Norbert Kuchinke's hobbies. When living in the Soviet Union, he often took his easel and went off to depict the Russian landscapes of which he had become fond.

Журналист и писатель Норберт Кухинке, сыгравший в знаменитом фильме «Осенний марафон» чудаковатого датского профессора Билла Хансена, занят строительством Свято-Георгиевского монастыря в поместье Гётчендорф, что в девяноста километрах от Берлина. Старинный замок, в свое время бывший домом отдыха восточногерманских органов безопасности «Штази», в скором времени станет православной обителью. Последнее десятилетие поместье пустовало и постепенно приходило в упадок. При посредничестве Кухинке Берлинская епархия Московского патриархата выкупила замок у местных властей за символическую плату в один евро, пообещав провести капитальный ремонт и открыть православный культурный центр. С Норбертом Кухинке встретился корреспондент журнала «Талион» Геннадий Амельченко.

The journalist and writer Norbert Kuchinke, who played the odd-ball Danish professor Bill Hansen in Georgy Daneliya's famous film Autumn Marathon is busy constructing the St George Monastery at the Götschendorf estate, 90 kilometres from Berlin. The old schloss, at one time the residence of Hermann Goering and later a rest home for the Stasi (East Germany's security service), will soon become an Orthodox monastery. For the past decade the estate had stood empty and gradually fallen into decay. With Kuchinke acting as intermediate, the Berlin eparchy of the Moscow Patriarchy bought the place from the local authorities for the token sum of one euro, with a promise to carry out a complete refurbishment and open an Orthodox cultural centre. The Taleon magazine's correspondent Guennadi Ameltchenko met with Norbert Kuchinke.

of the issue

Гость номера /g u e s t

— Норберт, как вам пришла идея создать в Германии православный монастырь? — Я уже очень давно интересуюсь русской православной культурой. Десять лет отработал в Москве -— сначала спецкором журнала «Шпигель», потом «Штерн». Много читал об истории России и понял, что русские — это православие, а православие — это русские. Но меня всегда поражало, как в такой стране мог прижиться атеизм. Как случилось, что те, кто до 1917 года истово молился в церкви, вдруг стали разрушать храмы, убивать священников? На эти вопросы я не нашел однозначного ответа… Может быть, поэтому и ушел из журналистики, стал писать книги и снимать фильмы о России, ее культуре и православии. Идея создания монастыря как очага православия в Европе возникла у меня давно. Просто сейчас появились реальные возможности для ее осуществления. Кстати, мой проект поддержал и протестантский пастор Хорст Каснер, отец канцлера Германии Ангелы Меркель. Он живет в соседней деревне.

— А местные жители не были против строительства православного монастыря? — Безусловно, мы поговорили с жителями деревни. Я показал им свой фильм «Россия под крестом», чтобы они имели представление о русских монастырях. Никто из них не стал возражать против строительства обители.

Вверху. Проект колокольной стены монастыря Святого Георгия в Гётчендорфе. Справа. Генеральный план монастыря.

Top. The design for the belfry at the St George Monastery in Götschendorf. Right. The general plan of the monastery.

— На чьи деньги строится монастырь? — Удалось найти русских спонсоров. Но они пока не хотят, чтобы их имена появлялись в прессе. И мне кажется, это правильно. Могу только сказать, что сфера их деятельности — металлургические предприятия. — Что предстоит еще сделать, когда завершатся основные работы? — Надо отреставрировать замок, заменить коммуникации, рядом будут воздвигнуты церковь и колокольня. Предстоит построить административное здание и братский корпус. Предполагается, что в монастыре будут жить тридцать монахов. И конечно, необходимы серьезные работы по восстановлению парка. Он красив, но очень запущен. Думаю, что уже к концу этого года поместье значительно преобразится. Ну а летом 2009-го можно будет гулять по дорожкам парка и медитировать. Или грибы в лесу собирать. — А ведь ваш герой из «Осеннего марафона» говорил: «У нас за рубежом грибных лесов нет!» — Есть, конечно. Но что интересно, лучшие специалисты по берлинским

— Norbert, how did your get the idea of creating an Orthodox monastery in Germany? — I have been interested in Russian Orthodox culture for a very long time. I spent ten years working in Moscow, first as special correspondent for the magazine Der Spiegel, then for Stern. I read a lot about Russian history and realised that the Russians are Orthodoxy and Orthodoxy is the Russians. But I was always amazed that atheism could take a hold in such a country. How did it happen that the same people who had

prayed earnestly in church up until 1917 suddenly began demolishing churches and killing priests? I couldn't find any clear answer to such questions. Perhaps that is why I got out of journalism and began writing books and making films about Russia, its culture and Orthodox religion. The idea of creating a monastery as a focus of Orthodoxy in Europe occurred to me a long time ago. It's just that now real opportunities have appeared to make it happen. Incidentally, my project was also sup-

При монастыре Святого Георгия будет действовать русский культурный центр. Поэтому кроме храма и келий для монахов в старинном поместье появятся библиотека, концертные и конференц-залы. A Russian cultural centre will operate under the auspices of the St George Monastery. That is why, as well as the church and the monks' cells, a library, concert and conference halls will be created on the old estate.

ported by the Protestant pastor Horst Kasner, who is the father of the German Chancellor Angela Merkel. He lives in a neighbouring village. — Didn't the local inhabitants object to the construction of an Orthodox monastery? — Of course we talked to the inhabitants of the village. I showed them my film, Russia beneath the Cross, to give them an idea of what Russian monasteries are like. None of them objected to the plan. — Where is the money coming from for the building of the monastery? — We managed to find Russian sponsors. But they do not want their names to appear in the press yet. I can only say that they are active in the metallurgical industry. — What's left to do before the main work is finished? — We need to restore the schloss and replace the utility systems. Alongside a

church will be built and a 27-metre belltower. Then we need to construct an administrative block and a residential block for the monks. The plans are for thirty monks to live in the monastery. And of course some serious work needs to be done to restore the park. It is beautiful, but very neglected. I think that by the end of the year the estate will be a considerably different place. And by the summer of 2009 it will be possible to stroll along the paths in the park and meditate.

Старинное поместье долгое время пустовало. Чтобы привести его в порядок, потребуется время. Но первые русские монахи появятся здесь уже в этом году и примут участие в строительстве монастыря. The old estate stood empty for a many years. It will take time to set it in order. But the first Russian monks will arrive this year and take part in the construction of the monastery.

of the issue

Гость номера /g u e s t

Реплика профессора Билла из фильма Георгия Данелия «Осенний марафон»: «Дом, в котором я спал, называется трезвователь? А я теперь алкач?» — стала крылатой, а Норберт Кухинке после премьеры фильма проснулся знаменитым на весь Советский Союз.

грибным местам — русские. Они мне эти места и подсказывают. — Сейчас вы строите первый на территории Германии православный монастырь Московского патриархата. Но ведь вы были и первым, кто вывез на гастроли за рубеж хор монахов из Троице-Сергиевой лавры в Загорске. Причем в советские времена! — Можно сказать, что тогда я «свершил невозможное». Больше десяти лет я боролся за этот проект. Партийные чиновники все время ставили мне палки в колеса. Наконец в год тысячелетия крещения Руси мои усилия увенчались успехом. Концерты прошли в 26 немецких городах — от Мюнхена до Любека. Успех был ошеломительным. На каждом концерте — более тысячи слушателей. Представляете, сколько людей прикоснулись тогда к русской культуре и полюбили ее. В тот же год мне удалось организовать в Германии выставку «1000 лет русского

Professor Bill's line in the film Autumn Marathon — “The place where I slept is called a sobering-up station? And I'm now an alky?” became a catchphrase and after the film opened in the cinemas Norbert Kuchinke became famous across the Soviet Union.

Сцену в лесу снимали в Павловске. По воспоминаниям Георгия Данелия, накануне Норберт и несколько членов съемочной группы успели отметить его приезд в Ленинград. Так что вид у «иностранца» был соответствующий: глаза красные, руки трясутся. И прежде чем выпустить Кухинке на съемочную площадку, Данелия заставил его выпить полстакана водки. С Евгением Леоновым (вверху) и Георгием Данелия (справа) на съемках «Осеннего марафона».

The scene in the forest was filmed at Pavlovsk. Georgy Daneliya recalled that the evening before Norbert and a few members of the film crew had found time to celebrate his arrival in Leningrad. So the “foreign professor” had the right look: bloodshot eyes and trembling hands. And before letting Kuchinke onto the set, Daneliya made him down half a glass of vodka. Kuchinke with Yevgeny Leonov (top) and Georgy Daneliya (right) during the filming of Autumn Marathon.

— Now you are building the first Orthodox monastery on German soil belonging to the Moscow Patriarchy. But you were also the first to take a choir of monks from the Trinity-St Sergius Monastery in Zagorsk on a tour abroad. In Soviet times moreover! — You might say that I “achieved the impossible” back then. I fought for that project for over ten years. Party officials put a spanner in the works time and again. Finally in the year of the 1000th anniversary of the Baptism of Rus' [1988] my efforts were crowned with success. The concerts took place in 26 German cities, from Munich to Lübeck. They were a tremendous

Оставив журналистику, Норберт Кухинке стал писателем. Из-под его пера вышли книги «Бог в России», «Россия под крестом», «Элита в России», «Вечная Россия», «От Чингисхана до Горбачева», «Образы старой России» и многие другие. Норберт Кухинке и академик Андрей Дмитриевич Сахаров.

В 1974 году на Западе активно обсуждался вопрос: кто является истинным автором «Тихого Дона» — Шолохов или Федор Крюков? Константин Симонов, проведя изыскания в Государственной библиотеке имени В.И. Ленина, безоговорочно встал на сторону Шолохова и дал об этом обширное интервью корреспонденту журнала «Шпигель» Норберту Кухинке. Выше. Константин Симонов и Норберт Кухинке.

hit. Each concert had an audience of over a thousand. Just imagine what an army of people that is, coming into contact with Russian culture and feeling affection for it. That same year I managed to arrange the exhibition “1000 Years of Russian Art” in Germany. I went to the then head of the Novosti press agency and said: “Well, it is a major anniversary after all. Something ought to be done.” He agreed, saying, “Good idea, only it's a pity that a German came to us with it.” He made a call to the Politburo; the exhibition took place and was also a tremendous success.

После роли профессора Билла Хансена Кухинке засыпали новыми предложениями о съемках. Но он всем отказывал. Исключение сделал только для Сергея Бондарчука, согласившись на роль Розена в фильме «Борис Годунов». After his performance as Professor Bill Hansen, Kuchinke was offered lots more roles. But he turned them all down. The only exception he made was for the celebrated director Sergei Bondarchuk, for whom he played Rosen in Boris Godunov.

In 1974 there was much debate in the West about who the true author of Quiet Flows the Don was — Sholokhov or Fiodor Kriukov. Konstantin Simonov, who researched the question in the Lenin Library, came down unequivocally on Sholokhov's side and gave a lengthy interview on the subject to Norbert Kuchinke, then correspondent of Der Spiegel. Above. Konstantin Simonov and Norbert Kuchinke.

Then in 2002 I brought the Moscow Choral Academy under the direction of Victor Popov to Germany. They performed religious works a capella and not only demonstrated their own excellence, but also gave an insight into the thousand-year-old musical traditions of the Russian Orthodox Church. — How did you end up playing a part in Autumn Marathon?

After leaving journalism, Norbert Kuchinke became a writer. He produced many books including God in Russia, Russia beneath the Cross, The Elite in Russia, From Genghis Khan to Gorbachev and Images of Old Russia. Norbert Kuchinke and Academician Andrei Sakharov.

— Daneliya was having great trouble finding an actor for the role. Around ten people had tried out for it, but no-one was suitable. A friend of mine was second director under Daneliya and he persuaded him to take a look at me. I wasn't at all keen to be in the film myself, by the way. I was working in Moscow, but it was going to be shot in Leningrad. I had no idea how I was going to explain my absence from my place of work to the editorial office that was paying me a good salary. But Daneliya was very insistent. We agreed that we would manage to shoot my part over ten days and I told my editors that I would only be away at weekends. The

Слева. Патриарх Московский и всея Руси Алексий II (на фото) и митрополит Смоленский и Калининградский Кирилл всемерно поддержали идею Норберта Кухинке о строительстве православного монастыря в Германии. Left. Alexy II, Patriarch of Moscow and All the Russias (in the photograph) and Metropolitan Kirill of Smolensk and Kaliningrad whole-heartedly supported Norbert Kuchinke's idea of creating an Orthodox monastery in Germany.

of the issue

Гость номера /g u e s t

искусства». Я пришел тогда к руководителю Агентства печати «Новости» и сказал: «Ну, в конце концов, великая же дата, надо что-то сделать». Он согласился, мол, хорошая идея, только обидно, что с ней к нам пришел немец. Позвонил в Политбюро, выставка состоялась и тоже прошла с огромным успехом. А в 2002 году я привез в Германию Московскую хоровую академию под руководством Виктора Попова. Они исполняли литургические произведения а-капелла, и не только продемонстрировали высочайшее мастерство, но и приоткрыли завесу тысячелетних музыкальных традиций Русской Православной Церкви. — То, что вы сыграли в фильме у Данелия, помогало налаживать культурные связи между Германией и Россией? — Конечно. Как-то с одним из своих проектов я пришел в МИД на прием к большому начальнику. В приемной меня тут же обступили женщины: автографы, улыбки. А начальник этот потом мне сказал: «Если бы я вас не принял, то стал бы личным врагом для моего секретаря». Сегодня это помогает в переговорах с российскими спонсорами моих проектов. — А как вы вообще попали на съемки «Осеннего марафона»? — Данелия никак не мог найти актера на эту роль. Человек десять уже прошли пробы — никто не подошел. Мой друг был вторым режиссером у Данелия, он и уго-

reality was very different, of course. But Stern's management was very proud afterwards that one of their employees had become the first western journalist to appear in a Soviet film. It was a sensation that got a lot of press coverage. — You speak excellent Russian. Did you learn when you were working in Moscow? — I started to learn in school. I was born is southern Silesia, into a mining family. Now the area belongs to Poland. After the war all the Germans were evicted from there and Poles brought in from Russia and the Ukraine. In our village people spoke Russian, Ukrainian, Polish and Belorussian. The only Germans left were specialists who worked down the mines. My father was among them. They were classed as “worker prisoners of war” and had to wear a white armband, but all the neighbours, repatriated Poles, treated us very well. It was only after Stalin's death that my family managed to leave for West Germany. My childhood memories had a big influence on the course I chose: all my life I have been building cultural bridges between East and West.

ворил его посмотреть на меня. Кстати, сам я совсем не хотел сниматься. Работал я в Москве, а съемки проходили в Ленинграде. Я совершенно не представлял, как объяснить в редакции, где мне платили приличную зарплату, свое отсутствие на рабочем месте. Но Данелия был очень настойчив. Договорились, что уложимся в десять съемочных дней, а в редакции я сказал, что отсутствовать буду только по выходным. Хотя, конечно, все вышло сов-

сем не так. Но руководство «Штерна» потом очень гордилось тем, что именно их сотрудник стал первым западным журналистом, снявшимся в советском фильме. Это было сенсацией, о которой много писали. — А как к этому отнеслись в ГДР? — Еще во время съемок разразился страшный скандал. Ведь по сценарию профессор Хансен был немец. Но никто не задумывался о том, что я гражданин ФРГ. А из Берлина вдруг стали звонить: как же так, почему играет западный немец? Разве на киностудии «ДЕФА» нет хороших актеров? Чтобы погасить страсти, Данелия заставили превратить моего героя в датского профессора. — У вас прекрасный русский язык. Выучили, когда работали в Москве? — Начал изучать еще в школе. Ведь я родился в Южной Силезии, в шахтерской семье. Сейчас это польская территория. После войны оттуда выселили всех немцев и привезли поляков из России и Украины. В нашей деревне говорили на русском, украинском, польском, белорусском. Из немцев оставили только специалистов, работавших на шахтах, в том

Кухинке любит неспешные прогулки с приятным собеседником под сенью старинного парка. А при случае не откажется и по грибы сходить. Kuchinke loves unhurried strolls around the old park with a pleasant conversation partner. And when the chance presents itself, he does not mind going mushroom hunting.

— I know you are bringing up a Russian girl. Who is she? — She's the daughter of my Muscovite friends, the avant-garde artist Leonid Purygin and his wife. They both died young and we couldn't help but get involved, especially as my wife and I are her godparents. Dunja is already grown up now. She's very gifted, loves the theatre, but hasn't decided yet what she wants to do in life. — You probably get asked whether you are Orthodox yourself? — I do, quite often. But I am a convinced Catholic and will remain in the faith in which I was born. It's just that I really love Russian culture and especially religious art — singing and icon-painting.

Норберт Кухинке был дважды награжден за сотрудничество с Русской Православной Церковью орденами Святого равноапостольного князя Владимира и Святого благоверного князя Даниила Московского. Norbert Kuchinke has received two awards for his work in collaboration with the Russian Orthodox Church: the Order of St Vladimir, the Equal of the Apostles, and the Order of the Pious Sainted Prince Daniil of Moscow.

числе и моего отца. Они считались «рабоче-пленными» и обязаны были носить белую повязку на рукаве. Но все соседи, поляки-репатрианты, относились к нам очень хорошо. Только после смерти Сталина моя семья смогла уехать в ФРГ. Детские воспоминания во многом повлияли на избранный мною путь: всю жизнь я строю культурные мосты между Востоком и Западом. — Знаю, что вы воспитываете русскую девочку. Кто она? — Это дочь моих московских друзей, художника-авангардиста Леонида Пурыгина и его жены. Они рано ушли из жизни, и мы не могли остаться в стороне. Тем более что мы с женой ее крестные родители. Сейчас Дуня уже выросла. Она очень способная, любит театр, но пока еще не определилась, чем будет заниматься в жизни. — Вас, наверное, часто спрашивают, не православный ли вы? — Спрашивают и правда часто. Но я убежденный католик и останусь в той вере, в которой родился. Просто я очень люблю русскую культуру, и особенно церковное искусство — пение и иконопись. Более сорока лет Норберт Кухинке собирает произведения русского искусства, в том числе и современную живопись. Он владелец одной из лучших на Западе коллекций икон.

For more than 40 years Norbert Kuchinke has collected works of Russian art, including contemporary painting. He owns one of the best collections of icons in the Western world.

Внизу. Каталог коллекции Норберта Кухинке «700 лет русского искусства».

Below. A catalogue of Norbert Kuchinke's collection: 700 Years of Russian Art.

the story

Возвращаясь к напечатанному / c ontinuing

В 4-м номере нашего журнала за 2006 год была опубликована статья Бориса Антонова «Третьего не дано: „Стоять и умирать!“». В ней рассказывалось о жизни и судьбе знаменитого русского полководца, генерала от инфантерии Александра Ивановича Остермана-Толстого. In Issue 4 for 2006 we published an article by Boris Antonov entitled “No alternative: 'Stand and die!'”. It told about the life and fate of the eminent Russian military commander, Infantry General Alexander Ivanovich Ostermann-Tolstoi. Начинавший свой ратный путь под командованием Суворова и Кутузова, Остерман-Толстой участвовал во всех значительных сражениях своего времени. Имя полководца служило к вящей славе русского оружия при штурме Измаила, битвах при Аустерлице, Пултуске, Гутштадте, под Прейсиш-Эйлау, Фридландом, Бородино и Кульмом… Среди его многочисленных наград — ордена Святого Георгия и Святого Александра Невского, командорский крест ордена Марии-Терезии,

«Кульмский крест» и оружие, инкрустированное драгоценными камнями… Выдающийся полководец не был обойден вниманием августейших и высокопоставленных особ Европы, а наследство, полученное им вместе с графским титулом от двоюродных дедов Остерманов, сделало его одним из богатейших аристократов России. Дом генерала на Английской набережной, 10, славился на весь Петербург обедами и великосветскими балами, здесь бывали знаменитые писатели,

Граф А. И. ОстерманТолстой. Портрет работы Петра (Петера Эрнста) Рокштуля. 1802—1806 годы. Count Alexander Ivanovich Ostermann-Tolstoi. Portrait by Peter Ernst Rockstuhl. 1802—06.

долгий путь 16 на Родину the long way home

«Английская набережная с Васильевского острова». В центре — дом, ставший впоследствии знаменитым благодаря его владельцу — графу Остерману-Толстому. С гравюры Бенжамена Патерсена. 1799 год.

художники, музыканты, знатные вельможи и члены императорской семьи. Но судьба благоволила к графу лишь до тех пор, пока на российский трон не взошел Николай I. Отставной генерал не смог принять нового самодержца, возможно, отчасти и потому, что в числе декабристов оказались и племянники Остермана-Толстого — Александр и Валериан Голицыны. Видя, что его опыт и воинский талант остаются в России невостребованными, граф отправился путешествовать по миру: побывал в Европе, долго странствовал по Востоку и, наконец, остановился в Швейцарии. Здесь он жил долгое время вместе со своими детьми, которым не мог передать ни свой титул, ни состояние: они были рождены вне брака и носили фамилию Остерфельд. Последние двадцать лет своей жизни Остерман-Толстой жил более чем скромно — едва ли не в долг, хотя лишь земельные владения графа в России исчислялись десятками тысяч гектаров. Почему? Этот факт пока еще ждет от историков объяснений, а вот другая загадка — о месте последнего захоронения останков героя — наконец-то разрешена. В 1857 году он был похоронен на кладбище Пети-Саконнэ в пригороде Женевы. Но упокоиться на чужбине ему было не суждено. По просьбе российского правительства через три месяца после погребения останки графа отправили в Рязан-

скую губернию для перезахоронения в семейной усыпальнице. Произошло ли это в действительности? Удалось ли добраться до Рязани племяннику Толстого Александру Голицыну, сопровождавшему траурный кортеж? Поскольку никаких документов, подтверждающих это, не сохранилось, долгое время эти вопросы оставались без ответа. И лишь совсем недавно обнаружились важные факты, позволяющие приблизиться к разгадке. Российский дипломат Александр Токарев, занимавшийся поисками последнего пристанища Остермана-Толстого, сделал

The English Embankment, view from Vasilyevsky Island in 1799. In the centre is the house made famous by a later owner — Count Ostermann-Tolstoi. From an engraving by Benjamin Paterssen.

«Граф Остерман-Толстой в Пизе». С литографии Карло Лазинио. 1828 год. Дочь графа Агриппина изображена в люльке, справа — ее брат Николай и сестра Катрин. Count Ostermann-Tolstoi in Pisa. From an 1828 lithograph by Carlo Lazinio. The Count's daughter, Agrippine, is shown in a cradle; to the right are her brother Nikolai and sister Catherine.

A fter beginning his military career under Suvorov and Kutuzov, Ostermann-Tolstoi took part in all the significant battles of his time. His name served to the greater glory of Russian arms at the storming of Izmail, the battles of Austerlitz, Pultusk, Guttstadt, Eylau, Friedland, Borodino and Kulm. His many decorations included the Orders of St George and St Alexander Nevsky, the Commander's Cross of the Order of Maria Theresa, the Kulm Cross and weapons inlaid with precious stones.

Дом в Пети-Саконнэ, принадлежавший Агриппине, младшей дочери Остермана-Толстого, и ее мужу Шарлю де Бюде. В этом доме Остерман-Толстой прожил последние семь лет жизни. The house in Petit-Saconnex that belonged to Agrippine, Ostermann-Tolstoi's younger daughter, and her husband Charles de Budé. This is where the great general lived out the last seven years of his life.

The gifted general did not lack for attention from the crowned heads and statesmen of Europe, while the inheritance he received together with the title of count from his great uncles, the Ostermanns, made him one of Russia's wealthiest aristocrats. His house at 10, English Embankment was famous throughout St Petersburg for its dinners and society balls. It was visited by famous writers, artists and musicians, great nobles and members of the imperial family. But fate ceased to smile upon the Count when Nicholas I succeeded to the Russian throne. The retired general was unable to accept the new autocrat; perhaps in part because his nephews Alexander and Valerian Golitsyn were among the Decembrists. Seeing that his experience and military talents would remain unrequired in Russia, the Count set off to travel the world. He sojourned in Europe and wandered the East for a lengthy period before finally settling in Switzerland. He lived a long time there with the children to whom he could leave neither his title nor his fortune — they were born out of wedlock and bore the surname Osterfeld.

Александр ОстерманТолстой. Портрет работы неизвестного художника. Середина XIX века. Эту акварель Изабель, правнучка ОстерманаТолстого, подарила своим потомкам. У одного из них она и находится в настоящее время.

В торжественной церемонии открытия мемориальной доски на месте временного захоронения Остермана-Толстого принимали участие мэр Женевы, руководители российских дипломатических представительств и потомки знаменитого русского графа. The unveiling of the memorial plaque at the site of OstermannTolstoi's original burial was attended by the mayor of Geneva, heads of Russian diplomatic missions and descendants of the famous Russian count. Ниже. Валерий Лощинин, посол и постоянный представитель России при отделении ООН в Женеве, возлагает цветы к мемориальной доске графа Остермана-Толстого.

The unveiling of the memorial plaque at PetitSaconnex cemetery outside Geneva in Switzerland. 16 February 2007.

In his last twenty years Ostermann-Tolstoi lived a more than modest existence, almost in debt, although in Russia the Count owned tens of thousands of hectares of land besides his other wealth. Historians have yet to find an explanation for this strange paradox. But another mystery — the whereabouts of the Count's last resting place — has finally been solved. In 1857 he was buried at the Petit-Saconnex cemetery outside Geneva. But he was not destined to remain forever in a foreign land. At the request of the Russian government, three months after his burial the Count's remains were dispatched to Riazan province for re-interment in the family vault. Did that really happen? Did Tolstoi's nephew, Alexander Golitsyn, who accompanied the funeral cortege, manage to reach Riazan? Since no documentary confirmation

валерий двораковский

Открытие мемориальной доски на кладбище ПетиСаконнэ в Швейцарии, близ Женевы. 16 февраля 2007 года.

The diplomat Alexander Tokarev (second from left) and descendants of Ostermann-Tolstoi: Wibrandis Turrettini, François Burnand and his son, Pierre.

Below. Valery Loshchinin, Russia's ambassador and permanent representative at the United Nations Office at Geneva, laying flowers at the memorial plaque to Count Ostermann-Tolstoi.

валерий двораковский

Дипломат Александр Токарев (второй слева) и потомки ОстерманаТолстого: Вибрандис Тюрреттини, Франсуа Бюрнан, его сын Пьер.

had survived, for many years those questions remained unanswered. It was only relatively recently that important facts came to light that brought a solution to the mystery closer. The Russian diplomat Alexander Tokarev, who sought to locate OstermannTolstoi's last resting place, made a number of discoveries. The diaries of the Count's daughter Agrippine, which he tracked

Осенью 2007 года Александр Токарев и его единомышленник, историк и музеевед Виталий Двораковский посетили Троицкую церковь в селе Красном. Здесь были погребены останки двоюродных дедов графа — Ивана и Федора Остерманов, их матери Марфы Ивановны и князя Мстислава, сына Валериана Голицына и внучатого племянника Александра Ивановича. Отец Георгий, священник Троицкой церкви, показал исследователям пять могил в семейном склепе храма и произнес, показывая на одну из них: «Думаю, тут он и упокоился. Хоронили от стены к входу, и по хронологии погребения это должна быть его обитель».

down, gave the exact date of the Count's birth — 30 January 1772 (as opposed to 1770, as had previously been believed). He also managed to find written proof of the exhumation of Tolstoi's body and its dispatch to Riazan. No documents have, admittedly, been found to confirm the interment of the Count's remains in the family vault in the village of Krasnoye. However, from correspondence between Charles de Budé, Agrippine's husband, and Valerian Golitsyn, it emerges that the cortege did reach Moscow successfully. In autumn 2007 Alexander Tokarev and his fellow investigator — the historian and museum expert Vitaly Dvorakovsky — visited the Trinity Church in Krasnoye. It was the burial place of the Count's great uncles Ivan and Fiodor Ostermann, their mother Marfa Ivanovna, and Prince Mstislav, who was the son of Valerian Golitsyn and great-nephew of Alexander Ivanovich. Father Georgy, the priest of the Trinity Church, showed the researchers five tombs within the family vault of the church and, pointing to one of them, said: “I think this was his final resting place. The interments were made starting

Троицкая церковь в селе Красном Сапожковского района Рязанской области. Около десяти лет занимается восстановительными работами в этом храме отец Георгий, в прежней, мирской жизни — художник.

валерий двораковский

Alexander OstermannTolstoi. Portrait by an unknown artist. Mid-19th century. Isabel, OstermannTolstoi's great-granddaughter, presented this watercolour to her descendants, one of whom still owns it today.

Завершить историю жизни полководца можно словами Александра Токарева из его документальной повести «Возвращение генерала»: «Полтора века назад старая Троицкая церковь приняла в свое тело боевого генерала и верного сына отечества Александра Ивановича Остермана-Толстого. После долгих мытарств и тяжелых утрат его славный боевой поход завершился в русской земле. Несмотря на неловкие попытки замолчать и принизить славу одного из выдающихся российских полководцев, благодарные потомки знают и помнят о нем. Они придут к Троицкому храму и прочитают его имя, высеченное в граните памятной доски…»

валерий двораковский

the story

Возвращаясь к напечатанному / c ontinuing

ряд открытий. В обнаруженных им дневниках дочери графа Агриппины была указана точная дата рождения графа — 30 января 1772 года (ранее годом рождения полководца считался 1770 год). Удалось обнаружить и письменные свидетельства эксгумации тела Толстого и отправки его в Рязань. Правда, не были найдены документы, подтверждающие сам факт захоронения останков графа в семейной усыпальнице села Красного. Но из переписки Шарля де Бюде, мужа Агриппины, и Валериана Голицына, племянника Остермана-Толстого, следует, что кортеж благополучно добрался до Москвы. Имеется и свидетельство мемуариста. М. П. Степанов писал в своем очерке о подмосковном имении Толстого «Село Ильинское»: «По приказанию графа, оторванную руку отправили в село Красное Сапожковского уезда Рязанской губернии, и там она сохранялась до смерти Александра Ивановича; а после его смерти положена с ним в могилу в церкви того же села».

from the wall towards the entrance, so chronologically this should be his place.” We can finish the story of Ostermann-Tolstoi's life with these words from Alexander Tokarev's documentary account The Return of a General: “A century and a half ago the Trinity Church received into its body the fighting general and loyal son of his country Alexander Ivanovich Ostermann-Tolstoi. After long ordeals and heavy losses, his glorious campaign ended on Russian soil. Despite clumsy attempts to ignore and belittle the successes of one of Russia's outstanding military commanders, grateful descendents of the nation know and remember him. They come to the Trinity Church and read his name inscribed on a granite memorial plaque…”

The Church of the Holy Trinity in the village of Krasnoye, Sapozhok district, Riazan region. Father Georgy — an artist before taking the cloth — has been carrying out restoration work in the church for around ten years.

brilliant DISK

Б листательный ДИСК / t he

Поэт Александр Тиняков. Февраль 1913 года. После того как в 1912 году у Тинякова вышла первая книга стихотворений «Navis Nigra», поэт, как сам он пишет, «переехал на житье в Петербург». Стихи, беллетристика, статьи, заметки и рецензии Александра Тинякова появляются в «Северных записках», «Новом журнале», «Дне», «Речи», «Историческом вестнике» и других газетах и журналах.

В самом центре Ленинграда, на углу Литейного и Невского, стоял красивый мужчина лет сорока и просил милостыню. На груди его висел плакатик: «Подайте бывшему поэту». Во второй половине 1920-х годов его видели на этом углу едва ли не каждый день… Плакатик не лгал. Человек с протянутой рукой и впрямь прежде был поэтом, критиком, журналистом, и даже довольно известным. Его звали Александр Иванович Тиняков. Среди тех, кто подавал ему, были и прежние знакомые по литературному миру.

The poet Alexander Tiniakov. February 1913. After his first anthology of poems, Navis Nigra, came out in 1912, Tiniakov moved to St Petersburg. His verses, fiction, articles, comments and reviews appeared in Severnye zapiski, Novy Zhurnal, Den', Rech', Istorichesky Vestnik and other papers and periodicals.

Валерий ШУБИНСКИЙ/ by Valery SHUBINSKY

«Презренный и всеми оплеванный...» “Despised and spat on by all…”

Михаил Зощенко описал такую сцену: «Мне почему-то было совестно подойти к нему. Но он сам окликнул меня. Смеясь и хихикая, он стал говорить, сколько он зарабатывает в день. О, это гораздо больше, чем заработок литератора… Я отдал поэту почти все, что было в моих карманах. И за это он хотел поцеловать мою руку. Я стал стыдить его за те унижения, которые он избрал для себя. Поэт усмехнулся. Унижения? Унизительно не жрать. Унизительно околеть раньше положенного срока. Все остальное не унизительно…»

Right in the centre of Leningrad, on the corner of Nevsky and Liteiny Prospects, a good-looking man of about forty stood begging for money. On his chest he had hung a card saying “Give something to a former poet”. In the second half of the 1920s you could have found him on that corner almost any day. The card told the truth. The man with the outstretched hand really had been a poet, a critic and a journalist — and had even been quite well known. His name was Alexander Ivanovich Tiniakov. Among those who gave to him were former acquaintances from the literary world. Нищие на Аничковом мосту в Петрограде. Фотография конца 1910-х годов. «Петроград, пустой и нищий, позабыл свой прежний хмель, превращается в кладбище нашей славы колыбель», — писал в те годы Самуил Маршак. Beggars on Anichkov Bridge in Petrograd. Photograph from the end of the 1910s.

Mikhail Zoshchenko recollected: “For some reason I felt too ashamed to go up to him. But he himself called me over. Laughing and giggling, he started telling me how much he made in a day. 'Oh, it's far more than a man of letters gets…' “I gave the poet almost everything I had in my pockets. And in return he wanted to kiss my hand. “I became ashamed at the humiliations that he had chosen for himself.

Зощенко знал Тинякова по Дому Искусств, где Александр Иванович в начале двадцатых был в числе самых заметных обитателей. Правда, нельзя сказать, чтобы он там пользовался всеобщей любовью и уважением. Но интерес он вызывал, и немалый. Родившийся в 1886 году, он был ровесником Гумилева и Ходасевича. Дед Александра Ивановича, трудолюбивый и хваткий орловский кулак, начал скупать барские имения в конце 1860-х. По образу жизни семья была еще крестьянской, по положению скорее помещичьей. Тиняков и его сестры учились в гимназиях; девушки потом поступили на Высшие женские курсы. Мать Тинякова происходила из городских мещан и была женщиной нежной и мечтательной, чуждой патриархальному укладу тиняковского семейства. Предоставим слово самому писателю: «Я до сих пор ненавижу мою мать, хотя я знаю, что никто в жизни не любил меня так глубоко, так мучительно и беззаветно, как любила меня она. Но я знаю также, что если бы мой отец женился на здоровой деревенской девке, я не был бы литератором-неудачником, издыхающим от голода и еще больше от всевозможных унижений, а заведовал бы теперь где-нибудь Откомхозом, и была бы у меня смачная, мясистая баба, крепыширебята, а в кармане хрустели бы червонцы и позвякивали полтинники…»

“The poet scoffed. 'Humiliations? It's humiliating to go without grub. It's humiliating to kick the bucket before your time. Nothing else is humiliating…'” Zoshchenko knew Tiniakov from the House of the Arts, where in the early '20s Alexander Ivanovich had been among the most prominent inhabitants. It could not be said, though, that he had enjoyed universal love and respect. But he did evoke interest, quite a lot of interest. Born in 1886, Tiniakov was the same age as Gumilev and Khodasevich. Alexander Ivanovich's grandfather, a hard-working, crafty kulak in Orlov province, had begun buying up aristocratic estates in the late 1860s. In their way of life the family were still peasants, but in social status they were more landowners. Tiniakov and his sisters went to school in gymnasia, and the girls then studied at the Higher Courses for Women. Tiniakov's mother came from an urban petit bourgeois family and was a delicate, dreamy woman, unused to the patriarchal ways of the Tiniakov clan. Let the writer speak for himself: “I still hate my mother to

brilliant DISK

Б листательный ДИСК / t he

Многое говорит о Тинякове эта цитата из автобиографии, написанной в 1925 году. А начиналось все за двадцать лет до того чрезвычайно благопристойно. Впоследствии Владислав Ходасевич вспоминал: «…Носил он черную люстриновую блузу, доходившую до колен и подвязанную узеньким ремешком. Черные волосы падали ему до плеч и вились крупными локонами. Очень большие черные глаза, обведенные темными кругами, смотрели тяжело. Черты бледного лица правильны, тонки, почти красивы… Однако, если всмотреться попристальней, можно было заметить, что тонкость его уж не так тонка, что лицо, пожалуй, у него грубовато, голос деревенский, а выговор семинарский, что ноги в стоптанных сапогах он ставит носками внутрь. Словом, сквозь романтическую наружность сквозило что-то плебейское…. Он был неизменно серьезен и неизменно почтителен… Ко всем поэтам, от самых прославленных до самых ничтожных, относился с одинаковым благоговением; все, что писалось в стихах, ценил на вес золота. Чувствовалось, что собственные стихи не легко ему даются. Все, что писал он, выходило вполне посредственно. Написав стихотворение, он его переписывал в большую тетрадь, а затем по очереди читал всем, кому попало, с одинаковым вниманием выслушивая суждения знатоков и совершенных профанов. Все суждения тут же записывал на полях —

В «Отрывках из моей биографии» Александр Тиняков писал: «Брюсов на долгое время стал моим литературным учителем и предметом моего поклонения». Впоследствии это не помешало Тинякову закрутить роман с Ниной Петровской, возлюбленной своего кумира.

Все ярче, ярче звуки пели, Все сердце полнила любовь, И сердца жертвенная кровь Кропила щедро асфодели. Много было в тогдашних стихах Тинякова разного рода исторических персонажей с эффектными именами — таких, как ассирийский царь Тукультипалешарра, «внук Мутаккильнуску гневный». Первая книга молодого поэта даже названа была на брюсовский манер по-латыни: «Navis nigra» («Черная ладья»). Успех она имела весьма ограниченный. Хотя, надо сказать, с таких же «брюсовоподобных» книг начинали в те годы многие большие поэты — Гумилев, Бенедикт Лившиц… Но Тиняков сразу же ожидал славы — и почувствовал себя обманутым. Он переехал из Москвы в Петербург, решив начать литературную жизнь заново. Уже тогда, наряду с безликими эстетскими виршами, перо Тинякова стало производить опусы совсем иного рода: На весенней травке падаль… Остеклевшими глазами Смотрит в небо, тихо дышит, Забеременев червями.

Валерий Брюсов. С открытки начала XX века. In Extracts from My Biography, Alexander Tiniakov wrote, “Briusov became for a long time my literary teacher and the object of my adoration.” That did not prevent Tiniakov from later starting a romance with his idol's beloved Nina Petrovskaya. Valery Briusov. From an early 20th-century postcard.

и стихи подвергались многократным переделкам, от которых становилось не лучше, а порой даже хуже». Молодой Тиняков писал «под Брюсова» — как многие в ту пору. (А мэтра он поначалу обожал… Ходасевич вспоминает о том, как нетрезвый Тиняков узрел в окне «Валерия Яковлевича, идущего по водам»; а всего пять лет спустя он, в письме к тому же Ходасевичу, назовет Брюсова бездарностью.) Получалось гладко и безлико:

Казань. Черноозерский сад и Кремль. С открытки начала XX века. В Казани Тиняков работал в 1919—1920 годах. Под псевдонимом Герасим Чудаков он здесь выпустил три прозаические брошюры. Kazan. The Chernoozersky (Black Lake) Garden and the Kremlin. From an early 20th-century postcard. Tiniakov worked in Kazan in 1919—20.

Above. The city of Orel. From an early 20th-century postcard. Tiniakov was born in 1886, in the village of Bogoroditskoye, Mtsensk district, Orel province. He studied at the gymnasium in Orel and from 1903 was published in the local paper. In 1923 another small book by him came out in Orel — Russian Literature and the Revolution.

this day, although I know that no-one in my life ever loved me so deeply, so painfully and devotedly as she did. But I also know that if my father had married a healthy country girl, I would not be an unsuccessful man of letters, croaking from hunger and still more from all sorts of humiliations, but would now be head of some housing services department with a buxom woman, healthy children and a pocket full of crisp notes and jingling coins…” That extract from an autobiography written in 1925 tells us a lot about Tiniakov. But everything had begun very decorously some twenty years before. Vladislav Khodasevich recollected: “He was invariably serious and invariably

Журнал «Крокодил» в 1924 году поместил воображаемый диалог между рабкорами двух стран: «РУССКИЙ РАБКОР: Меня произвела революция. ФРАНЦУЗСКИЙ РАБКОР: А я произведу революцию». The satirical magazine Krokodil in 1924 printed an imaginary dialogue between two worker journalists: RUSSIAN: I was produced by the revolution. FRENCHMAN: And I will produce a revolution.

Жизни новой зарожденье Я приветствую с улыбкой, И алеют, как цветочки, Капли сукровицы жидкой.

Ниже. Город Орел. С открытки начала XX века. Тиняков родился в 1886 году в селе Богородицком Мценского уезда Орловской губернии. Он учился в орловской гимназии. С 1903 года печатался в «Орловской вестнике». В 1923 году в Орле вышла еще одна его книжка — «Русская литература и революция».

рта; другое — от лица «обглоданной кости», которой «брезгуют собаки». Ничего нового ему открыть не удалось: эстетика безобразного, поэтизация самого низменного — все это было известно со времен Бодлера. Но если у великого француза, да и у многих русских современников Тинякова (от Сологуба до Маяковского), подобные темы и образы сочетались с мастерством формы, с глубоким и возвышенным лирическим чувством, и этот контраст воспринимался необычно и остро, то у Тинякова никакого контраста не получалось. Ему не удавалось создать из уродства красоту, не получалось и толком

Одно из самых известных стихотворений было написано от имени «плевка-плевочка», вылетевшего из человеческого

Поэт Георгий Иванов писал о Тинякове: «Это был человек страшного вида, оборванный, обросший волосами, ходивший в опорках и крайне ученый. Он изучил все, от клинописи до гипнотизма... Тиняков в трезвом виде был смирен и имел вид забитый и грустный. В пьяном, а пьян он был почти всегда, он становился предприимчивым». The poet Georgy Ivanov wrote of Tiniakov: “He was a terriblelooking man, ragged, unshorn, down-at-heel and extremely erudite. He made a study of everything, from cuneiform to hypnotism… Sober Tiniakov was meek and looked downtrodden and sad. Drunk, which he almost always was, he became enterprising.” polite. He regarded all poets, from the most celebrated to the least significant, with equal reverence, reckoning anything written in verse to be worth its weight in gold. You could tell that his own poems did not come easy to him. Everything that he wrote turned out very mediocre. After composing a poem, he copied it into a large writing book, and then read it in turns to everyone he could find, listening with equal attention to the opinions of experts and complete laymen. He immediately recorded what was said in the margins — and he repeatedly

reworked his verses, which made them no better, and sometimes even worse.” The young Tiniakov wrote “à la Briusov”, like many others at the time. (He originally adored the maestro. Khodasevich recalled a drunken Tiniakov looking out of the window and seeing Briusov walking on water. But just five years later, in a letter to the same Khodasevich he called Briusov a hack writer.) His verses were smooth and faceless: Ever brighter, the music swells and swells. The whole heart fills with love And the heart's sacrificial blood Sprinkles over the asphodels. Tiniakov's poems from that period contain many historical personages of various kinds with striking names, such as the Assyrian king Tukulti-apil-Esharra, “grandson of the wrathful Mutakkil-Nusku”. But alongside the bland aesthetic doggerel, Tiniakov's pen began producing opuses of a very different nature: On the fresh spring grass the carrion Stares skywards with glassy eyes, As the heaving of the maggots Makes its chest fall and rise.

brilliant DISK

Б листательный ДИСК / t he

«эпатировать публику». Его антиэстетических выходок просто не замечали. В Петербурге Александр Иванович в какой-то момент сделал успешную журналистскую карьеру. Его статьи печатали почтенные газеты «День», «Речь», журнал «Исторический вестник»… И вдруг эта карьера оборвалась. Оказалось, что Тиняков под псевдонимом печатает погромные статейки в черносотенной газете «Земщина». Сам Тиняков признавался, что в этом издании ему «платили по 2 копейки за строку и всячески третировали». Так что двигала им не корысть, а тайная ненависть к добропорядочному литературному и политическому истеблишменту, желание предать его, насолить ему. Но и в этом демонстративном пренебрежении «интеллигентской моралью» Тиняков остался эпигоном: то же, причем талантливее, на более высоком интеллектуальном уровне, совершал Василий Розанов. Октябрьский переворот Тиняков, что называется, «восторженно приветствовал». Чутье подсказало ему, что его сотрудничество в «Земщине» вряд ли будет считаться преступным. В двух брошюрах, напечатанных в послереволюционные годы, он доказывал, что вся культура прошлого глубоко реакционна и что даже Блок и Брюсов, ставшие вроде бы на сторону новой власти, — скрытые враги… (А значит, подразумевалось, ставить большевикам надо на тех, кто в старой культуре был

презренным неудачником, — таких, как сам Тиняков.) Три года Александр Иванович провел в провинции — сначала в Орле, потом в Казани, где опубликовал в советской прессе множество статей и десятки ревоПоэт Владислав Ходасевич. Фотография начала 1910-х годов. Тиняков стал одним из персонажей в его очерках «Брюсов», «Диск» и «Неудачники».

The poet Vladislav Khodasevich. Early 1910s photograph. Tiniakov became one of the personages in his essays Briusov, Disk and The Failures.

Ниже. Автограф Ходасевича на его книге «Молодость»: «А. И. Тинякову — на добрую память. 1908, ноябрь».

Below. A hand-written dedication by Khodasevich in his book Youth: “To A.I. Tiniakov as a warm memento. November, 1908.”

Поэт Борис Садовской (слева) и Александр Тиняков. Начало 1910-х годов. Садовской принимал деятельное участие в судьбе Тинякова: одалживал ему деньги, помогал с публикациями. Но в 1915 году друзья разошлись навсегда.

люционных виршей — таких же гладких и безликих, как прежние стихи про асфодели и Тукультипалешарру. Личное чувство ощущалось только в антирелигиозных стихах. Появившись в 1921 году в Петро-

The germ of new life I hail with a smile And the drops of runny ichor Turn red like little flowers.

Обложка первой книги стихотворений Александра Тинякова «Navis Nigra», вышедшей в 1912 году в издательстве «Гриф». Тираж ее остался практически нераспроданным. The cover of Alexander Tiniakov's first anthology of poems, Navis Negra, issued by the Grif publishing house in 1912. It hardly sold at all.

граде, Тиняков так объяснил Ходасевичу свою политическую позицию: «—…Мне с большевиками по пути, поскольку они отрицают Бога. Бога я ненавижу, Владислав Фелицианович, — прибавил он конфиденциальным тоном. — А Бабу Ягу? Он ухмыльнулся: — Вы хотите сказать, что если я ненавижу Бога, то, значит, верю в Него? Ну что ж? Оно, может быть, так и есть…» Тиняков ненавидел Бога, ненавидел свою мать… Возможно, на самом деле ненавидел он себя самого — за то, что его способности роковым образом не соответствовали его честолюбию. А может, и не только за это. В Петрограде Александр Иванович поначалу бедствовал; приют он нашел в Доме Искусств, в самой заштатной его части — в загаженных меблированных комнатах во дворе елисеевского особняка. Вот как описывает Ходасевич тамошнее тиняковское бытие: «По ночам приводил к себе тех десятидвенадцатилетних девочек, которые днем продавали на Невском махорку и папиро-

One of his best known poems was written in the “persona” of a “gob of spit” expelled from a man's mouth; another by “a bare bone” that the dogs ignore. He did not invent anything new: the aesthetics of the ugly, the poeticization of the vilest things had been known since Baudelaire's time. But while in the work of the great French poet and indeed in that of many of Tiniakov's Russian contemporaries (from Sologub to Mayakovsky) those sorts of themes and images were combined with mastery of form, with profound, lofty lyrical emotion and that contrast struck the reader as poignant and unusual, in Tiniakov's case there was no contrast. He did not manage to produce beauty from ugliness, nor to properly shock the public. His anti-aesthetic productions simply went unnoticed. In St Petersburg Alexander Ivanovich made a successful career as a journalist for a time. His articles were printed in the rep-

The poet Boris Sadovsky (left) with Alexander Tiniakov. Early 1910s photograph. Sadovsky took an active interest in Tiniakov's fate, lent him money and helped him get published. But in 1915 the friends parted for ever.

utable newspapers Den' and Rech' and in the periodical Istorichesky Vestnik. But that career came to an abrupt end, when it emerged that under a pseudonym Tiniakov was writing articles inciting pogroms in the farright-wing paper Zemshchina. Tiniakov himself admitted that that publication “paid 2 kopecks a line and put you down in all sorts of ways.” So he was motivated not by gain, but by a secret hatred of the respectable literary and political establishment, a desire to chip away at it out of spite. Tiniakov greeted the Bolshevik seizure of power “with delight”, as the saying goes. In two brochures printed in the years immediately after, he sought to show that the whole of past culture was profoundly reactionary and that even Blok and Briusov, who had apparently taken the side of the new rulers, were hidden enemies. (Thus, the argument went, the Bolsheviks should stake on those who in the former culture had been scorned failures — people like Tiniakov himself.) Alexander Ivanovich spent three years in the provinces, first in Orel, then in Kazan, where he published in the Soviet press a

Карикатура из журнала «Крокодил» 1926 года. Клиент (партийный работник) клеймит позором проститутку за ее отсталость и религиозные «предрассудки».

сы. Его соседка по комнате, старушка, бывшая артистка Мариинского театра, жаловалась, что он стучит к ней в тонкую дощатую перегородку и ругается: — Скоро ты, старая ведьма, угомонишься? Перестань ворочаться, дьяволица, не мешай…»

A cartoon from a 1926 issue of Krokodil. A prostitute's client (a party worker) admonishes her for her outdated views and religious “prejudices”.

В стихотворении Тинякова, написанном от лица проститутки, были строчки: «По субботам — после бани — И ко всенощной хожу И от радостных рыданий, Певчих слушая, дрожу». Тогда, в 1915 году, обвинять девиц легкого нрава в любви к «попам» еще никому не приходило в голову.

mass of articles and dozens of pieces of revolutionary doggerel — just as bland as his early verses about the asphodels and Tukulti-apil-Esharra. Personal feelings only made themselves felt in the anti-religious poetry. After returning to Petrograd in 1921, Tini-

A poem by Tiniakov, written in the persona of a prostitute, included these lines: “On a Saturday, after the bath-house, The evening service I attend And sob with joy and tremble, As to the choir my ear I lend.” Back then, in 1915, it would not have occurred to anyone to accuse young ladies of easy virtue of over-fondness for the church.

akov explained his political position to Khodasevich: “The Bolsheviks and I have a common path, since they reject God. I hate God, Vladislav Felitsianovich,” he added in a confidential tone.

Выше. «Двор Дома Искусств». Рисунок Мстислава Добужинского. 1920 год. Above. The Courtyard of the House of the Arts. 1920 drawing by Mstislav Dobuzhinsky.

brilliant DISK

Б листательный ДИСК / t he

В Петрограде Тиняков сотрудничал в газете «Последние новости», заодно подрабатывая… в ЧК. При встрече он объяснил Ходасевичу: «Вы только не думайте ничего плохого… Я у них разбираю архив. Им очень нужны культурные работники». В 1924 году вышел третий и самый знаменитый сборник Тинякова, тоже названный по-латыни: «Ego sum, qui sum» («Я таков, каков есть»). Зощенко так передает

свое впечатление от этой книги: «Все стихи были необыкновенные. Они прежде всего были талантливы. Но при этом они были так ужасны, что нельзя было не содрогнуться, читая их… Впрочем, это не было падением, распадом, тлением. Поэт продолжал оставаться здоровым, цветущим, сильным… Но он не пожелал больше врать. Он перестал притворяться. Перестал лепетать слова — ланиты, девы, перси. Он заменил эти слова иными, более близкими ему по духу». Вот такими, к примеру:

Именно это «смердяковское вдохновенное стихотворение» особенно впечатлило Зощенко. Такого рода строки рождались у Тинякова и раньше, до революции. Но теперь он впервые собрал их вместе и издал. Во многих стихотворениях темпераментно обличался Христос — «палестинский пигмей худосочный». А еще в одном были такие строки:

…Может, — в тех гробиках гении разные, Может, — поэт Гумилев... Я же, презренный и всеми оплеванный, Жив и здоров!

…В сердце чистое нагажу, Крылья мыслям остригу, Совершу грабеж и кражу, Пятки вылижу врагу! …Дайте мне ярмо на шею, Но дозвольте мне доесть, Сладко сытому лакею И горька без пищи честь.

27 Поэтическими иллюстрациями к этим трем рисункам из «Крокодила» 1925—1926 годов, обличающим пошлость и изображающим «свинцовые мерзости» бытия, могли бы стать любые строки Тинякова тех лет. Например, такие: «Мы дохнем без хлеба, без дров и продуктов, Мы гибнем в своих городах!»

“And what about Baba-Yaga?” He grinned. “You mean to say that if I hate God, then I must believe in Him? Well, perhaps that's right.” Tiniakov hated God, hated his mother… Perhaps in actual fact he hated himself — for the fact that his abilities fell fatally short of his ambitions. And maybe not just for that.

These three drawings from Krokodil (1925—26) exposing platitudes and depicting the “leaden misery” of daily life could have as captions any lines

In Petrograd Alexander Ivanovich lived in poverty at first. He found a refuge in the House of the Arts, in its least presentable part — the dirty furnished rooms in the courtyard of the Yeliseyevs' mansion. This is how Khodasevich describes Tiniakov's life there: “At night he brough back to his room the ten- or twelve-year-old girls that sold

penned by Tiniakov in that period. For example: “We're croaking for lack of bread, firewood and food, Dying in our cities!”

The poet, critic, writer and pamphleteer Dmitry Merezhovsky. Early 20thcentury photograph. The young provincial Tiniakov was at first received with kindness in the salon of Merezhovsky and Zinaida Gippius.

Едут навстречу мне гробики полные, В каждом — мертвец молодой. Сердцу от этого весело, радостно, Словно березке весной!..

…Пищи сладкой, пищи вкусной Даруй мне, судьба моя, — И любой поступок гнусный Совершу за пищу я…

Поэт, критик, беллетрист и публицист Дмитрий Мережковский. Фотография начала XX века. В литературном салоне Мережковского и Гиппиус поначалу благожелательно принимали юного провинциала.

Тиняков не постеснялся опубликовать эти стихи после трагической смерти Гумилева, но счел нужным подчеркнуть, что написаны они были еще при жизни Николая Степановича. Даже в своем цинизме он не мог быть до конца последователен. Служил в ЧК — но подчеркивал свою непричастность к злодействам. В предисловии к «Ego sum, qui sum» писал: «Если я передаю настроения загулявшего литератора, с восторгом говорящего о своем загуле, — это не значит, что я „воспеваю“ его и утверждаю как нечто положительное». Демонстрируя свое презрение к литературному миру, в то же вре-

«Виднейшие писатели интересовались мною. Одно время я был в очень хороших отношениях с Ф. К. Сологубом, затем еще ближе сошелся с Д. С. Мережковским и с Зин. Н. Гиппиус… Ко мне с неизменной благожелательностью относился Ал. Блок… Завязалась у меня переписка и личное знакомство с М. Горьким», — писал Александр Тиняков в «Отрывках из моей биографии». мя прилагал усилия, чтобы вступить в Союз писателей. Сначала ему отказали. Но за Тинякова заступился знаменитый критик, убеленный сединами Аким Волынский. «Аким Львович как человек высококультурный и умеющий глубоко и честно мыслить после нескольких бесед со мною убедился, конечно, что я ни в какой

“The foremost writers took an interest in me. At one time I was on very good terms with Sologub, then became even closer to Merezhiovsky and Zinaida Gippius… Blok invariably behaved benevolently towards me… I struck up a correspondence and a personal acquaintanceship with Gorky,” Alexander Tiniakov wrote in Extracts from My Biography. shag tobacco and cheap cigarettes on Nevsky Prospekt by day. His neighbour, an old woman who had performed at the Mariinsky Theatre, complained that he would bang on the thin board partition between their rooms and curse: 'Will you quieten down at last, you old witch? Stop tossing and turning, you she-devil. Don't disturb me.'” Tiniakov wrote for the Posledniye Novosti newspaper and also earned money working for the Cheka. When he met Khodasevich, he explained: “Don't think badly of me, though… I am sorting out their archives. They really need cultural workers.” In 1924 Tiniakov published his third and best-known anthology of poetry. Like the first it had a Latin title: Ego sum, qui sum (“I am what I am”). Zoshchenko recorded this impression of the book: “All the verses were

unusual. They were above all talented. But at the same time they were so awful that you couldn't help shuddering when you read them… Yet this was not a fall, a collapse or decay. The poet remained as before healthy, flourishing, strong… But he did not want to lie any longer. He stopped pretending. He stopped prattling [old-fashioned, precious] words … and replaced them with others closer to his heart.” Words like these: Food that's tasty and good O fate, won't you give to me. There's not an underhand deed I would Not commit for food, you'll see… I'll sully ay heart that's pure Pull thoughts up by the roots, Rob or steal, that's for sure, Or lick my enemy's boots! Put a yoke on my neck, won't you please, But give me enough to eat. It's better to be full and on your knees Than to go hungry on your feet. It was such “inspired verse reminiscent of Smerdiakov [a negative character in The Brothers Karamazov]” that especially impress-

brilliant DISK

Б листательный ДИСК / t he

«С хлебом». Лист из серии рисунков Александра Вахрамеева «Типы и сцены 1917—1922 годов». 1920 год.

With Bread. One of a series of drawings by Alexander Vakhrameyev entitles Types and Scenes, 1917—22. 1920.

степени не подлец, а просто крайне своеобразный человек…» В Союз Тинякова приняли, но печатать не спешили. Оказалось, что и новой власти нужны респектабельные литераторы, а не истеричные циники. Через два года Александр Иванович оставил литературу и превратился в нищего, впрочем вполне ухоженного и сытого, а позднее женился на обеспеченной женщине, но ремесла попрошайки не оставил. В 1929 году он был арестован и выслан из Ленинграда как «социально чуждый элемент». Через три года вернулся, но долгой и счастливой жизни не получилось: в 1934 году его не стало. Однако нищенство его оказалось в каком-то смысле «пророческим». Вскоре для литературы настали гибельные времена. В 1937 году вернувшийся из Воронежа Мандельштам не мог найти никакого литературного заработка, зависел от помощи друзей и знакомых — и говорил жене: «Надо уметь менять профессии. Мы теперь нищие». А Клюев в томской ссылке в самом деле просил милостыню на паперти. Тиняков, бросавший наивный вызов традиционным представлениям о человеческом достоинстве, не знал, какой удар нанесет по ним история…

ed Zoshchenko. Tiniakov had produced such poetry earlier, before the revolution. But this was the first time he gathered it together and published it. In many of the poems Christ is denounced in vigorous terms — “the puny Palestinian pygmy”. Yet even in his cynicism Tiniakov could not be completely consistent. He served in the Cheka, but stressed his non-involvement in evil deeds. In the preface to Ego sum, qui sum, he wrote: “If I convey the mood of a man of letters who has been out on the town speaking with delight about his spree, that does not mean that I am 'singing his praises' and presenting him as something positive.” While demonstrating his scorn for the literary world, he at the same time made efforts to get into the Writers' Union. At first he was turned down, but then the eminent grey-haired critic Akim Volynsky took his part. “After several conversations with me, Akim Lvovich, as a highly cultured man, capable of deep and honest thought, became convinced, of course, that I am not to any degree a villain, but simply an extremely peculiar person.” Tiniakov was accepted into the Union, but there was no rush to print him. It turned

Не обладая талантом и гениальной прозорливостью Брюсова и Блока, Тиняков кое в чем «опережает» их. Он был писателем не первого ряда, но именно такие люди, как он, являются характерными фигурами эпохи, по которым и следует ее изучать. While he lacked the talent and brilliant insight of Briusov and Blok, Tiniakov did outdo them in one way. He was not a first-rate writer, but it is people like him who are the characteristic figures of the period and any study of it should be made through them. out that the new rulers also required respectable men of letters and not hysterical cynics. Two years later Alexander Ivanovich gave up literature and turned himself into a beggar — an altogether well-groomed and well-fed one. He later married a well-to-do woman, but he did not give up begging on the streets. In 1929 he was arrested and banished from Leningrad as “a socially alien element”. Three years later, he was back, but he did not have a long and happy life: in 1934 he passed away. But Tiniakov's beggary would seem in some sense to have been prophetic. Soon dire times arrived for literature. In 1937, on his return from Voronezh, Mandelstam could not find any paying literary work and was dependent on the support of friends and acquaintances. He told his wife: “One ought to know how to change one's profession. We are beggars now.” Kluyev, banished to Tomsk, really did ask for alms on a church porch. Tiniakov, who made a naïve challenge to traditional ideas of human dignity, did not know the blow that later history would inflict on them.

меню гурмана / gourmet menu искусство отдыхать / the art of relaxation событие /event чтение под сигару / a good cigar, a good read

М еню гурмана / g ourmet

История шоколада насчитывает уже более трех

Невинное лакомство с «райского дерева»

тысяч лет. Плантации какао, из плодов которого изготавливается шоколад, существовали уже в древней цивилизации ольмеков — индейцев, живших на берегу Мексиканского залива. Напиток из плодов какао считался священным и был доступен только жрецам, вождям и лучшим воинам. От ольмеков культура употребления какао перешла к майя, а затем к ацтекам, которые называли его «какоуатль» — «вода какао». Напиток, который первым из европейцев попробовал Кортес во дворце Монтесумы, был совсем не похож на привычный нам сегодня шоколад. Индейцы, во-первых, не знали сахара, а во-вторых, добавляли в него перец, пряные травы и пили охлажденным.

Михаил СЕВЕРОВ / by Mikhail SEVEROV

the innocent pleasure from a “Tree of Paradise” В начале прошлого века At the beginning of the last century ценители шоколада в Петерchocolate-lovers in St Petersburg бурге смаковали только only relished their favourite delicaсвежий продукт — буквально cy fresh — literally straight from из рук хозяина кондитерской. the hands of the confectioner. Они даже не подозревали о They had no idea of such things as существовании слов «эмуль“emulsifiers”, “thickening agents” гатор», «загуститель» или or “preservatives”. After the «консервант». После революrevolution there were more ции стало не до конфет, pressing concerns and for a а ручная работа надолго long time hand-made chocolates уступила место массовой gave way to mass production. продукции. Сегодня наслаToday you can again enjoy the диться чистым вкусом pure taste of chocolate in the шоколада можно в рестораrestaurants of the Taleon Club. нах Талион Клуба. ШоколадA chocolate dessert with a cup ный десерт с чашечкой of steaming coffee will delight дымящегося кофе доставит the palate of even the most наслаждение самому взыскаdemanding gourmet. тельному гурману.

Старший кондитер Юлия Дмитриева уверена, что нет ничего вкуснее клубники в шоколаде. Кислосладкие ягоды позволяют в полной мере раскрыться нежному вкусу этого лакомства. А из конфет настоятельно рекомендует попробовать трюфели ручной работы. Senior confectioner Yulia Dmitriyeva is convinced that there is nothing tastier than strawberries in chocolate. The sweet-andsour berries bring out the subtle flavour of this delicacy to the full. Among the sweets she strongly recommends trying the hand-made truffles.

В пирожном «Шоколадный рай» шоколада много! Десерт подается с легким соусом сабайон. Тарелка мастерски украшена шоколадным профилем Петропавловской крепости. There is plenty of chocolate in the gateau called “Chocolate Paradise”! This dessert is served with a light sabaillon sauce. The plate is beautifully embellished with a chocolate silhouette of the Peter and Paul Fortress.

Попав в Испанию и спустя столетие распространившись по всей Европе, рецепт шоколадного напитка претерпел существенные изменения. Он стал сладким и горячим. А чашечка шоколада на десерт считалась в аристократическом обществе признаком хорошего вкуса, знаком достатка и респектабельности. Привычный для нас твердый шоколад появился в XIX веке, когда из какао-бобов научились добывать масло. Для приготовления конфет и пирожных кондитеры Талион Клуба используют бельгийский шоколад высшего качества. При работе с ним очень важно тщательно соблюдать температурный режим, поэтому колдуют над шоколадом кондитеры на специальном мраморном столе, который лучше любой другой поверхности устойчив к колебаниям температуры. Впрочем, дело не только в высоком качестве ингредиентов и тщательном соблюдении технологии. Ведь в изготовление шоколадных конфет hand-made и нежнейших шоколадных пирожных кондитеры Талион Клуба вкладывают душу и сердце. И, отведав приготовленную их руками «пищу богов», вы узнаете истинный вкус шоколада.

В ботанике «шоколадное дерево» получило название «Theobroma сасао», что значит «пища богов». Ацтеки считали его самым красивым «райским деревом» и преклонялись перед ним, как перед божественным созданием. Botanists gave the “chocolate tree” the name Theobroma cacao, which means “food of the gods”. The Aztecs considered it the most beautiful “tree of paradise” and bowed to it as if to a divine creation.

Трюфели с грецким орехом, финики в шоколаде, ореховые конфеты, пралине с кокосовой стружкой в шоколадной глазури… Кондитеры Талион Клуба делают конфеты на любой вкус! Слева. В десерте «Дуэт» гармонично сочетаются шоколадный бисквит и муссы из белого и черного шоколада.

The history of chocolate goes back more than three thousand years. Plantations of cocoa-trees that provided the raw material for chocolate already existed at the time of the ancient Olmecs, who created a civilization on the coast of the Gulf of Mexico. The drink made from cocoa beans was considered sacred and enjoyed only by priests, chieftains and the best warriors. From the Olmecs, the practice of drinking cocoa passed to the Maya and then to the Aztecs, who called it xocoatl — “cocoa water”. The drink that Cortez tried at the court of Montezuma was very different from the chocolate we know today. The Indians did not have sugar and instead they added pepper and other spices to a drink that they consumed cold. When it was brought back to Spain, from where it spread across Europe almost a century later, the recipe for drinking chocolate changed considerably. It became sweet and hot. A cup of chocolate for dessert became

Walnut truffles, dates in chocolate, walnut comfits, pralines with desiccated coconut in a chocolate glaze… The Taleon Club's confectioners make sweets to match any taste. Left. The dessert “Duet” harmoniously combines chocolate sponge cake with white and dark chocolate mousses.

a sign of good taste in aristocratic circles, a mark of wealth and respectability. Sweet solid chocolate familiar to us appeared in the nineteenth century, when people learnt how to extract the fat from cocoabeans. To make their sweets and cakes, the Taleon Club's confectioners use the finest Belgian chocolate. Temperature is a very important factor when working with it, so they perform their magic on a special marble worktop that resists temperature swings better than any other surface. But it is not just a matter of high-quality ingredients and careful adherence to the technology. The Taleon Club's confectioners put their hearts and souls into their hand-made chocolates and delicate chocolate cakes. After trying the “food of the gods” as they prepare it, you will know the true taste of chocolate.

Событие / e vent

«Виртуозо» — ведущая международная сеть компаний в индустрии элитного туризма. В нее входят более трехсот туристических фирм в двадцати двух странах Северной и Южной Америки, а также в

Австралии, Новой Зеландии и на Карибских островах. «Эксперты в Искусстве путешествий» — таков девиз ассоциации, объединяющей более тысячи лучших в мире отелей и туроператоров класса «люкс». Независимые агентства, включенные в сеть «Виртуозо», получают маркетинговую, рекламную и технологическую поддержку; обеспечиваются специальными обучающими программами, эксклюзивными услугами и товарами. Клиенты «Виртуозо» — одни из самых почетных, желанных и привилегированных гостей в мире. Любое путешествие будет организовано специалистами ассоциации с учетом ваших индивидуальных пожеланий и станет поистине незабываемым! К услугам клиента — вся планета, а в недалеком будущем и полеты на космическом корабле компании «Верджин Галактик» (пока только для североамериканских клиентов). В России членами этой ассоциации являются: «Арарат Парк Хаятт», «Балчуг Кемпински», «Риц-Карлтон» в Москве, «Астория» и «Гранд Отель Европа» в Петербурге. Получить приглашение стать членом «Виртуозо» — большая честь, которой в апреле этого года удостоился и «Талион Империал Отель».

Virtuoso — the word for luxury vacations

«Виртуозо» —

отдых класса «люкс»

Virtuoso is a leading international network in the field of elite tourism. It unites over 300 travel agencies in twenty-two countries of North and South America, as well as Australia, New Zealand and the Caribbean. “Specialists in the Art of Travel” is the slogan of an organization that links over a thousand of the world's best hotels and luxuryclass travel providers. The independent agencies belonging to the Virtuoso network receive sales, marketing and technology support, specialized training programmes, exclusive services and goods. Virtuoso's clients are among the most respected, welcomed and privileged guests in the world. Any trip will be customized by the association's specialists to meet your individual wishes and is bound to be truly unforgettable! With Virtuoso the whole world is your oyster and soon flights on

Virgin Galactic's space ship will also be available (for North American clients only for the moment). In Russia the association's members are the Ararat Park Hyatt, Baltschug Kempinski and Ritz-Carlton in Moscow, the Astoria and Grand Hotel Europe in St Petersburg. To be invited to join the association is a great honour and in April this year that honour was granted to the Taleon Imperial Hotel too.

cigar, a good read

Ч тение под сигару /a good

Европа о табаке узнала благодаря испанским мореплавателям, а вот широкому его распространению человечество обязано французу Жану Нико де Вильмену. Будучи послом в Португалии, он заинтересовался лечебными свойствами этого растения и даже рекомендовал его Екатерине Медичи в качестве средства от мигрени. Королеве это средство помогло, и вскоре мода нюхать табак покорила Францию… Вернувшись из Португалии, Жан Нико занялся выращиванием табака и весьма в этом преуспел. А ботаники увековечили его имя, дав растению латинское название — никотиана, «трава Нико». Europe learnt about tobacco thanks to Spanish sailors, but humanity owes its widespread distribution to the Frenchman Jean Nicot de Villemain. While ambassador to Portugal he became interested in the medicinal properties of the New World plant and even recommended it to Catherine de Médicis as a treatment for migraine. It did help the Queen and soon snufftaking became a fashion in France. When he returned from Portugal, Jean Nicot began growing tobacco and became very successful at it. Botanists perpetuated his name by giving the plant the Latin name Nicotiana — “Nicot's herb”.

Он был неутомимым искателем приключений. Желание сделать свою жизнь как можно более насыщенной и разнообразной никогда не покидало его. Оно толкнуло юношу на смертельно опасную авантюру с угоном боевого самолета, привело героя-летчика в ряды Сопротивления и спровоцировало гонкуровского лауреата пойти на самую отчаянную мистификацию в истории литературы. Его донжуанские игры с судьбой напоминали головокружительный роман, в котором есть всё: интриги, любовь, ревность, предательство, смерть… Биография Ромена Гари — одна из самых захватывающих в ХХ веке.

He was a relentless adventure-seeker. The desire to make life as intense and varied as possible never left him. It prompted the young man into the deadly dangerous act of stealing a warplane, brought the flying ace into the ranks of the Free French and inspired the holder of the Prix Goncourt to engage in the most desperate piece of mystification in the history of literature. His courtship of fate resembled a breathtaking novel that has everything: intrigue, love, jealousy, betrayal and death. Romain Gary's biography is one of the twentieth century's most fascinating.

погоня Ромена за Романом Roman to Romance

Елена ШАГОЯН / by Yelena SHAGOYAN

Писатель Ромен Гари в своем кабинете с любимой таксой Панчо. The writer Romain Gary in his study with his beloved dachshund Pancho.

cigar, a good reed

Ч тение под сигару /a good

«Мечты, мечты, где ваша сладость?» В городе Вильно в мае 1914 года в семье купца второй гильдии Арье-Лейба Касева и его жены Мины родился сын. Впоследствии Роман Касев, всемирно известный писатель Ромен Гари, сочинит для матери актерскую судьбу и придумает ей сценический псевдоним Нина Борисовская. На самом деле единственная роль, которую Мина Овчинская исполняла гениально, была роль матери. Родив в 35 лет «ненаглядного Ромушку», она брала реванш за свою неудавшуюся карьеру и несчастную личную жизнь. Мина Овчинская была женщиной сильной и целеустремленной, но часто принимающей желаемое за действительное. Это от нее у Романа — мечтательность, склонность к дешевым драматическим эффектам и бесконечным выдумкам. В своих грезах она видела сына знаменитым писателем, «как Ибсен», кавалером ордена Почетного легиона, дипломатом и послом Франции. Как ни странно, мечты Мины со временем воплотились в реальность. Далеко не всему, что писал Гари в своих книгах и рассказывал в автобиографиях, можно верить. Легенды, придуманные писателем, безбожно искажались журналистами, любящими «клубничку». Ходили слухи, что Роман — незаконнорожденный сын великого русского актера Ивана Мозжухина. По легенде, его фо-

тография долгие годы стояла на письменном столе Гари. Все, кто видел этот портрет, твердили о поразительном сходстве писателя и актера. Утверждали, что юный Гари встречался с Мозжухиным. Когда актер приезжал в Ниццу, он, опять же по

Ivan Mozzhukhin, a silent film actor and screen writer. He acted in over 100 films in Russia and France and also worked in Hollywood. He died in Paris in 1939 and is buried in the Russian cemetery at Sainte-Geneviève-des-Bois

В 1915 году Мине с годовалым Романом на руках пришлось покинуть Вильно. Ее спешный отъезд объяснялся боязнью погромов и усилением антисемитских настроений. Мина с сыном долго скитались по России. По возвращении из странствий Роман с матерью и отцом вернулись в Вильно. Гари писал впоследствии, что Мина Овчинская была в эти годы модисткой, торговала шляпками. Заработанные деньги шли на оплату занятий Ромушки. Он ходил на уроки игры на скрипке, танцев, хороших манер и фехтования. В 1926 году Мина увезла Романа к родственникам в Варшаву, где они провели два года в ожидании французской визы, — уже без Арье-Лейба: к тому времени он ушел из семьи. Покинув Польшу, мать с сыном поселились в Ницце, где жил брат Мины Эльяс Овчинский. Благодаря своей энергии и предприимчивости Мине удалось стать управляющей небольшим семейным пансионом «Мермон».

Отец Романа Арье-Лейб Касев (Кацев) в форме солдата русской армии в годы Первой мировой войны. Roman's father, Arieh-Leib Kacew, in Russian army uniform during the First World War.

Справа. Мина Овчинская, мать писателя. Свечаны, Литва. Right. Mina Owczinska, the writer's mother, in Lithuania.

На французской стороне

слухам, приглашал Романа в гостиницу, где они пили кофе и подолгу беседовали. Но достоверно известно лишь то, что мать Ромена Гари и знаменитый актер не были знакомы и никогда не встречались.

“Dreams, dreams, where are your sweetness?”

Иван Мозжухин, актер немого кино, сценарист. Он снялся более чем в ста фильмах в России, Франции; работал в Голливуде. Умер в Париже в 1939 году. Похоронен на кладбище Сент-Женевьев-де-Буа.

В бегах

In May 1914 in the city of Wilno a son was born into the family of Arieh-Leib Kacew and his wife Mina. Later Roman Kacew — the world-famous writer Romain Gary — would invent a theatrical background for his mother and give her the stage name Nina Borisowskaja. In actual fact the only role Mina Owczinska played and played brilliantly was that of Mother. By giving birth to her “darling Romuszka” at the age of 35, she got her own back for her unsuccessful career and her unhappy personal life. Mina Owczinska was a strong, determined woman, but often took the wish for reality. From her Romain acquired his tendency to reverie, his liking for cheap dramatic effects and constant inventions. In her dreams she saw her son as a famous writer “like Ibsen”, a member of the Legion of Honour, a diplomat and ambassador for France. Strangely enough, in time Mina's dreams became a reality. Far from everything that Gary wrote in his books and related in his autobiographies deserves to be believed. The legends that

Окончив лицей в Ницце, Роман поступил на юридический факультет Сорбонны. В Париже он целиком отдался новому увлечению — сочинительству. Деньги кончались. Приходилось «красть жратву». Когда в кармане студента оставалось всего 50 франков, в еженедельнике «Грен-

гуар» вышел его рассказ «Гроза». Это было зимой 1935 года. Увидев в газете свою фамилию, он едва не лишился чувств. Целая тысяча франков! И все же литературный труд пока что не приносил дохода. Нужно было и учиться, и зарабатывать на жизнь. По его собственным словам, Роман работал гарсоном в ресторане, служащим домовой кухни, статистом в кино, портье, «в 1936 году две недели мыл посуду в „Рице“». Осенью 1934 года Роман Касев переехал в Париж, где ему едва удавалось сводить концы с концами. Слева. Продавцы фруктов на одной из парижских площадей. Ниже. Рабочие на набережной Орсэ.

In autumn 1934 Roman Kacew moved to Paris where he struggled to make ends meet. Left. Fruit-sellers on one of the Paris squares. Below. Workers on the Quai d'Orsay.

the author invented were shamelessly distorted by journalists fond of sensation.

On the Run In 1915 Mina had to leave Wilno with the year-old Roman in her arms. Her hasty departure was prompted by a growing mood of anti-Semitism and a fear of pogroms. Mina and her son wandered around Russia for a long time. In the end Roman, though, returned to Wilno with both his parents. In 1926 Mina took Roman away to relatives in Warsaw, where they spent two years waiting for a visa to enter France — without Arieh-Leib, who had by then left the family. After leaving Poland mother and son settled in Nice, where Mina's brother Elias Owczinski lived.

On the French Side After studying at a lycée in Nice, Roman entered the law faculty of the Sorbonne. In Paris he gave himself up entirely to a new passion — creative writing. His money began to run out. When the student had just 50 francs left in his pocket, his story The Thunderstorm was

Вид на рю Обер, бульвар Капуцинов и площадь Опера. Фотография середины XX века. View of the Rue Ober, Boulevard des Capucins and Place de l'Opéra. Mid20th-century photograph.

printed in the weekly Gringoire. That was in the winter of 1935. When he saw his name in the paper, he almost collapsed. A whole thousand francs! But his literary efforts still did not bring in enough to live on. He had to study and to earn his keep. By his own account Roman worked as a waiter in a restaurant, a canteen worker, a film extra, a doorman and “in

1936 washed dishes in the Ritz for two weeks”. In reality during his student days Gary only managed to find employment briefly as an accounts clerk in the Hotel La Pérouse. In 1938, after graduating from the law faculty and the Higher Military Courses, Roman entered flying cadet college, completed the course and became… the only one of the cadets not to be awarded the rank of lieutenant. The reason was most probably connected with his origins: he had only recently become a French citizen, and anti-Semitic attitudes may have played a part in that period. In order to avoid destroying his mother's faith in radiant French democracy, Roman invented the story that he had seduced the wife of the school's commandant and been disciplined as a consequence. “You Don Juan, you Casanova! I'm proud of you, my boy!” his mother exclaimed.

“The sky is our home” Roman Kacew's wartime odyssey began straight after the capitulation of France. He could not reconcile himself to the Vichy government's readiness to collaborate with

cigar, a good reed

Ч тение под сигару /a good

«Бленхейм» MK IV, состоявший на вооружении Британских ВВС. Эскадрилья «Лотарингия». Ливия. 1942 год. Именно на таком бомбардировщике летал Роман Касев. A Bristol Blenheim Mark IV belonging to the British Royal Air Force. The Lorraine squadron, Libya, 1942. It was on this kind of bomber that Roman Kacew flew.

В действительности же во время учебы Роману удалось лишь ненадолго устроиться счетоводом в гостиницу «Лаперуз». В 1938 году, закончив юридический факультет и Высшие военные курсы, он поступил курсантом в летное училище, закончил его… и оказался единственным из курсантов, кто не получил лейтенантского звания. Несмотря на то что Роман успешно прошел все испытания, ему, в отличие от его однокашников, присвоили саАдольф Гитлер и его соратники у Эйфелевой башни. Рядом с фюрером — Арно Брекер, его любимый скульптор, и Альберт Шпеер, ведущий архитектор рейха. Adolf Hitler and close comrades by the Eiffel Tower. Next to the Führer are Arno Breker, his favourite sculptor, and Albert Speer, the Reich's leading architect.

мый низкий чин — звание сержанта. Причина, скорее всего, крылась в его происхождении: гражданином Франции он стал недавно, да и антисемитские настроения в то время могли сыграть свою роль. Дабы не разрушить веру матери в благословенную демократическую Францию, Роман придумал историю, будто бы он соблазнил жену коменданта школы и на него наложили дисциплинарное взыскание. «Дон-Жуан, Казанова! Я горжусь тобой, мой мальчик!» — сказала мама.

«Небо — наш родимый дом» Военная одиссея Романа Касева началась сразу после капитуляции Франции. Он не мог смириться с тем, что правительство Виши пошло на сотрудничество с Германией. Надежды на продолжение борьбы Роман связывал с Англией, откуда полковник де Голль 18 июня 1940 года призвал французов к освобождению отечества. Роману хотелось переправиться через Ла-Манш. Для этого надо было угнать самолет... Когда Касев и три его товарища уже собрались подняться в воздух, Романа вызвали на командный пункт. Звонила его мать, которая находилась в тяжелом состоянии — у нее обнаружили рак желудка. Но этот — последний в его жизни! — разговор с матерью спас сержанту Касеву жизнь: без него друзья решили сде-

Когда 14 июня 1940 года 218-я немецкая пехотная дивизия вступила в столицу Франции, жителям города объявили: «Никому не выходить из дома. В течение двух дней наши доблестные войска будут проходить маршем по Парижу».

When the German 218th Infantry Division entered the French capital on 14 June 1940, the citizens were told to all stay indoors: “For two days our valorous troops will march through Paris.”

Germany. Roman wanted to cross the Channel and fight on. To do so he had to steal a warplane. When Gary and his three co-conspirators were already preparing to take off, he was summoned to the command post. There was a phone call from his mother, who was in a bad state — she had been diagnosed with stomach cancer. But that talk with his mother — the last he would ever have — saved Kacew's life. The friends he had left on board decided to do a couple of test circuits of the aerodrome. The plane

лать пару пробных кругов над аэродромом. Едва набрав высоту, самолет вдруг загорелся и рухнул на землю… Попытки Романа уговорить других летчиков на угон самолета закончились плачевно: ему разбили нос и губу, пригрозив донести куда следует. Однако лейтенант Делаво и Касев все же перелетели через Средиземное море. Чудом им уда-

had barely gained altitude when it burst into flames and plunged back to earth. Romain's attempts to persuade other pilots to hijack a plane ended badly: with a bloody nose, a split lip and threats to inform on him to the appropriate authorities. But a Lieutenant Delaveau nevertheless did fly with Kacew across the Mediterranean. Miraculously they managed to land in Algeria and then make their way to the town of Mecnes. After a series of mishaps, Romain and a few comrades managed to get on board a ship together with a group of Polish soldiers and sail to Gibraltar. From there Gary boarded another ship that brought him to England, where Sergeant Kacew joined the ranks of De Gaulle's Free French forces. He began his service with a bomber squadron of the French air force.

Гори, гори! В декабре 1942 года Роман получил звание лейтенанта. Через полгода эскадрилью,

43 Польские солдаты и офицеры высаживаются на английский берег. После Компьенского перемирия, заключенного Гитлером 22 июня 1940 года с побежденной Францией, многие поляки устремились в Великобританию, к своим союзникам, чтобы бороться за свободу своей страны. Polish officers and soldiers landing in England. After Hitler concluded the Armistice of Compiègne with a defeated France on 22 June 1940, many Poles sought to reach Britain, their last remaining ally, so as to fight on for the freedom of their country.

Роман Касев перед вылетом на боевое задание. Roman Kacew before a bombing mission.

лось приземлиться в Алжире и затем попасть в город Мекнес. После череды неудач Роман и несколько его товарищей вместе с группой польских солдат смогли проникнуть на судно и доплыть до Гибралтара. Затем он, уже на другом корабле, добрался до английского берега. Здесь сержант Касев вступил в ряды «Свободной Франции». Началась его служба в составе бомбардировочной эскадрильи французских ВВС. Романа ждали тяжелые испытания. В сирийском Дамаске он заболел брюшным тифом и много дней находился между жизнью и смертью. Роман покрылся язвами, истекал кровью и без конца бредил. Ему сделали пять переливаний крови. На пятнадцатый день врачи вынесли приговор: «не жилец». В палату доставили гроб и вызвали священника. И все же смерть отступила. Придя в сознание, больной спросил, как скоро он сможет вернуться на фронт, чем удивил врачей, которые не были уверены, сможет ли он вообще встать на ноги.

Serious trials lay ahead. Death was snapping at his heels. In Damascus in Syria he came down with typhoid and was in a desperate state. He was given five blood transfusions, but on the fifteenth day the doctors decided he could not last much longer. A coffin was brought into the ward and a priest was summoned. But death finally gave in. When he recovered consciousness, the patient asked how soon he would be able to return to the front, astonishing the medical personnel, who were not sure he would be able to get up at all.

Гари в форме лейтенанта ВВС «Свободная Франция». Фото Ли Миллера. 1943 год.

Gary in the uniform of the Free French Air Force. 1943 photograph by Lee Miller.

Burn, Burn! In December 1942 Roman was finally promoted to lieutenant. Six months later his squadron was transferred to Britain. Every day one or other of his comrades would be killed. At night, to avoid thinking about death, Roman wrote. It was then that the pseudonym Romain Gary appeared. In childhood his mother had sung the Russian romance Gori, gori, moya zvezda (“Burn, burn, my star”) to him. “Gary is the Russian

'Gori!'… It's an order that I have never evaded, neither in my work, nor in my life,” the writer explained. And he did indeed burn bright. Early in 1944 Gary's aeroplane was caught by anti-aircraft fire. The pilot was blinded. Romain was wounded in the abdomen. A steel bulkhead separated the cockpit and the navigator's post… Gary began giving instructions

cigar, a good reed

Ч тение под сигару /a good

где воевал Касев, перевели в Англию. Каждый день погибал кто-нибудь из его товарищей. По ночам, чтобы не думать о смерти, Роман писал. Тогда и появился псевдоним «Ромен Гари». В детстве мать пела мальчику русский романс «Гори, гори, моя звезда». «Гари означает по-русски „Гори!“... Это приказ, от исполнения которого я никогда не уклонялся, ни в творчестве, ни в жизни», — пояснял писатель. И он «горел». В начале 1944 года самолет Гари попал в зону зенитного обстрела. При ранении пилот Арно Ланже ослеп. Ромен был ранен в живот. Кабину пилота и штурмана разделяла стальная перегородка… И Гари стал передавать команды, которые слепой летчик блестяще выполнял. Они сбросили бомбы и взяли курс к берегам туманного Альбиона. Это был первый случай в истории французских ВВС, когда слепой летчик по указаниям штурмана посадил самолет. Лейтенантов Гари и Ланже наградили крестами: Освобождения и «За боевые заслуги» с бронзовым пальмовым листом.

Секс-атташе

Весной 1944 года еще не оправившийся от тяжелого ранения Гари был «выведен из боевого состава войск» и назначен секретарем генштаба в Лондоне. Позднее он вернулся в Париж. Роман «Европейское воспитание», впервые опубликованный на английском, стал литературной

сенсацией. Через полгода книгу напечатали во Франции, и она получила престижную «Премию критиков». В 1945 году капитана ВВС Франции Ромена Гари пригласили на работу в Министерство иностранных дел. Вскоре в качестве секретаря посольства Франции он отправился в Софию. В Болгарию Гари поехал с первой женой — знаменитой английской писательницей, редактором журнала «Vogue» Лесли Бланш, которая была старше его на одиннадцать лет. Роман как-то признался супруге, что его привлекают молоденькие девушки и он не может быть верен ей одной. Но Лесли, эксцентричную и привыкшую менять любовников как перчатки, трудно было чем-либо шокировать. Далеко не сразу к писателю Ромену Гари пришел настоящий успех, который поначалу даже несколько испугал его самого, но потом он понял, что и к успеху можно привыкнуть… Шантаж и провокации — неотъемлемая составляющая жизни дипломата. Не избежал этого и Гари. В Болгарии «всплыли» фотографии, на которых секретарь посольства был изображен с молодой девицей, и не в самой выигрышной ситуации... В обмен на снимки ему предлагали взаимовыгодное «сотрудничество». Гари на это отреагировал так: «Вызовите эту юную особу или другую, позажигательней. Например,

that the blind pilot carried out superbly. They dropped their bombs and headed back for the English coast. It was the first occasion in the history of the French air force when a blind pilot managed to land a plane guided by his navigator.

Sex Attache´ In the spring of 1944, while still recovering from his serious wound, Gary was transferred from the fighting forces and appointed secretary to the general staff in London. Later he returned to Paris. His novel, A European Education, first published in English, became a literary sensation. Some six months later the book was printed in France and received the newly-founded Prix des Critiques. In 1945 air force captain Romain Gary was invited to work at the Foreign Ministry. Soon he was sent off to Sofia as secretary to the French embassy. Gary travelled to Bulgaria with his wife, the well known English writer and editor of Vogue magazine, Lesley Blanch. Romain confessed to his wife, who was eleven years his senior, that he was attracted to nubile young

girls and could not be faithful to her alone. But the eccentric Lesley, who herself used to change lovers like gloves, was not easily shocked. Blackmail and provocations are an inseparable part of a diplomat's life. Gary soon discovered this for himself. In Bulgaria it was photographs showing the embassy secretary with a young girl in a compromising situation… In exchange for the photo-

Лесли Бланш и Ромен Гари, секретарь французского представительства в Софии. 1947 год. Lesley Blanch and Romain Gary, when he was secretary of the French mission in Sofia. 1947.

cigar, a good reed

Ч тение под сигару /a good

дочь вашего шефа, министра внутренних дел, мне всегда хотелось ее... Обещаю на этот раз не уронить честь своей страны, особенно если вы позволите мне водрузить в углу трехцветный флаг, на меня всегда в подобные моменты триколор производил неслыханный эффект». В 1952—1954 годах Ромен Гари — прессатташе во французском представительстве ООН в Нью-Йорке. Затем — генеральный консул в Боливии. Здесь писатель узнал, что его роман «Корни неба» получил Гонкуровскую премию — самую престижную литературную премию Франции. Блестящая внешность, остроумие, талант собеседника — все это делало Гари Ромен Гари и Джин Сиберг. Лос-Анджелес. Начало 1960-х годов.

Romain Gary and Jane Seberg in Los Angeles. Early 1960s.

популярным в дипломатических и журналистских кругах. Люди доверяли ему с удивительной легкостью. Завистники называли его секс-атташе. Он и вправду пользовался бешеным успехом у женщин.

«Женщины — всегда немного миф» В Нью-Йорке Гари написал роман «Цвета дня» — о любви стареющего француза к молоденькой американской старлетке. Через несколько лет в Лос-Анджелесе Гари встретил молодую актрису Джин Сиберг. Ей — двадцать один, ему — сорок пять. После фильма Годара «На последнем дыхании» Сиберг стала звездой. Страстный роман длился три года. После развода с женой Гари и Сиберг сочетались браком — в октябре 1963 года, а через два месяца у них родился сын Александр-Диего. Голливудская жизнь захватила писателя. Службу он не оставил — в 1967 году Гари получил назначение на пост советника министра по вопросам культуры и СМИ, — но начал снимать фильмы. Первую картину он поставил по своей новелле «Птицы прилетают умирать в Перу». Образ героининимфоманки Ромен «списал» с собственной жены. Ей досталась и главная роль. Фильм вызвал скандал и был запрещен к показу. Отношения между супругами, мягко говоря, были далеки от идиллии. Из последних сил Гари пытался спасти свою любовь.

Dashing good looks, wit and gift for conversation made Gary popular in both diplomatic and journalistic circles. People trusted him with amazing ease. The envious dubbed him the “sex attaché” and he did indeed enjoy fantastic success with women.

graphs he was offered the chance of “mutually advantageous collaboration”. Gary's reaction was unexpected: “Bring me this young lady or another even hotter. The daughter of your Interior Minister, for example — I've always fancied her… I promise that this time I won't let my country down, especially if you let me hoist a tricolour flag in the corner. The tricolour has always had an unparalleled effect on me in such moments.” From 1952 to 1954 Romain Gary was press-attaché with the French delegation to the United Nations in New York. Then he became consul general in Bolivia. It was there that the writer learnt that his novel The Roots of Heaven had won the Prix Goncourt — France's most prestigious literary prize.

Гари (слева) в официальном костюме генерального консула Франции. Лос-Анджелес. Gary (left) in the official attire of the French consul general. Los Angeles.

47 Ромен подписывает Джин свою книгу, изданную на английском под названием «The Ski Bum» (в русском переводе — «Прощай, Гари Купер»). 1964 год. Romain signing his book The Ski Bum for Jane. 1964.

Джин злоупотребляла спиртным, наркотиками и все больше отдалялась от него. Она вступила в экстремистскую организацию «Черные пантеры», боровшуюся за права негритянского населения США, и «подпитывала» фанатиков деньгами мужа, а с одним из них у нее даже завязался роман. Теперь по пятам за актрисой постоянно следовали агенты ФБР. Гари с семьей решил вернуться во Францию. Жизнь вроде бы начала налаживаться... Но Джин уже было не остановить. Измены следовали за изменами. То она влюбляется в актера Клинта Иствуда, то предлагает жениться на ней министру культуры Франции Андре Мальро. А тут еще выясняется, что Джин беременна. Рожать Сиберг уехала в Швейцарию, где ее и настигла волна журналистских сплетен. Американский еженедельник «Ньюсуик» сообщил, что Джин будто бы ждет ребенка от лидера «Черных пантер». У нее начались преждевременные роды. Хотя Гари и был уже официально разведен с ней, но в этой ситуации он вел себя по-рыцарски. Ромен признал девочку, рожденную Джин, своей и назвал ее Ниной. Однако через несколько дней малютка умерла. Сиберг слетела с катушек. Поскольку биологическим отцом ребенка считался индеец Карлос Наварра, она отвезла девочку в Америку, в резервацию, чтобы над мертвым ребенком совершили некие та-

инственные обряды. Похоронили Нину на кладбище Риверсайд в Маршаллтауне. А Гари, как загнанный зверь, метался по миру в поисках успокоения. За один год в его паспорте было поставлено 38 виз разных стран! Но он продолжал заботиться о бывшей жене, купил Сиберг квартиру в доме, где жил сам, чтобы она могла видеться с сыном. Каждый год в день смерти девочки Джин пыталась покончить c собой. Для Гари настали тяжелые времена.

«Я пишу исключительно из тщеславия… я испытываю потребность в том, чтобы мной восхищались. В этом не только моя большая слабость, но и моя единственная сила, ведь если бы я не стремился к геройству, я не сумел бы сделать ничего из того, что сделал», — писал Гари Клоду Галлимару.

“I write solely out of vanity… I feel a need to be admired. That is not only my great weakness, but also my only strength, because if I had not striven after heroism, I would not have managed to do anything I did,” Gary wrote to the publisher Claude Gallimard. “Women are always a little bit of a myth” In New York Gary wrote The Colours of the Day. The novel describes an aging Frenchman's love for a very young American starlet. A few years later in Los Angeles Gary met the young actress Jean Seberg. She was twenty-one, he was forty-five. Jean-Luc Godard's film Breathless made Seberg a star. Their passionate romance lasted three years. After divorcing his wife, Gary married Seberg in October 1963, and two months later their son Alexandre Diego was born. Hollywood life captivated the writer. He left the diplomatic corps and began making films. His first picture was a screen version of

Ромен Гари с сыном Диего и таксой Панчо. С возрастом писатель стал ценить уют семейной жизни, но спокойствия в ней ему не удалось обрести. Romain Gary with his son Diego and dog Pancho. As he grew older, the writer began to appreciate the cosiness of family life, but he did not manage to find peace in it.

his novella The Birds Come to Peru to Die. Romain based the character of the nymphomaniac heroine on his own wife. She also played the lead role. The film caused a scandal and was banned by the censors. Romain's next directorial effort was called Kill!. The film was about drugs, the drug barons and the fight against them. Gary tried with all his might to save his love. Jean abused both alcohol and drugs, growing ever more remote from him. She joined the extremist Black Panthers organization that was fighting for the rights of the black population in America. Jean financed the fanatics with her husband's money and even had an affair with one of them. Now the actress's every move was being watched by the FBI. Trying to save his marriage, Gary took his family back to France. Life seemed to be getting back on an even keel… but then Jean fell passionately in love with the writer André Malraux. She was, however, already pregnant by that time. Seberg went to Switzerland to give birth, but there a wave of monstrous rumours caught up with her. The American magazine Newsweek reported that the actress was expecting a child by

cigar, a good reed

Ч тение под сигару /a good

Сумерки богов Надежда на личное счастье, домашний уют разбилась о безумие Джин. Он пытался найти спасение в творчестве, но критика очень холодно приняла «Европу» и «Чародеев». В 1974 году Гари выпускает роман «Голубчик» под псевдонимом Эмиль Ажар. Книга имеет успех. Пресса твердит: «На небосклоне французской литературы зажглась новая звезда!» Роман выдвинули на литературную премию Ренодо, но автор телеграммой отказался от награды. Внимательные читатели, в отличие от критиков помнившие ранние произведения Гари, догадывались, кто стоит за Эмилем Ажаром. Но их не слушали. «Гари на такое не способен», — утверждали профессионалы.

С автором-невидимкой был заключен контракт на следующие пять книг. Не прошло и года, как Эмиль Ажар издал новый роман «Вся жизнь впереди», ставший международной сенсацией. По книге снимается фильм, а автор получает Гонкуровскую премию. Гари стал единственным литератором в истории Франции, кто получил Гонкуровскую премию дважды. «Я снова затосковал по своей молодости, по первой книге. Начать все заново, еще раз все пережить, стать другим — всегда было величайшим искушением моей жизни», — писал Ромен в эссе «Жизнь и смерть Эмиля Ажара», где рассказал историю этой мистификации, и завещал опубликовать эссе только через год после своей смерти.

Поль Павлович написал книгу «Человек, в которого верили», раскрывающую историю знаменитой мистификации. Литературное завещание Ромена Гари «Жизнь и смерть Эмиля Ажара» было опубликовано уже после смерти писателя.

Pavlowitch wrote a book, L'Homme que l'on croyait [The Man People Believed In], telling the story of the famous deception. Romain Gary's literary testament, The Life and Death of Emile Ajar, was published postumously.

48 Поль Павлович, племянник Гари (слева) в передаче Бернарда Пиво «Апостроф», 1981 год. Павлович раскрывает карты: он — не Эмиль Ажар.

Paul Pavlowitch, Gary's relative, (left) appearing on Bernard Pivot's TV programme Apostrophes in 1981. Pavlowitch admitted that he was not Emile Ajar.

the leader of the Black Panthers. The result was a premature birth. Although Gary was by then officially divorced from her, he behaved chivalrously under the circumstances. Romain acknowledged the girl that Jean produced as his daughter and called her Nina in honour of his mother. Within a few days, though, the tiny creature died. Seberg went crazy. Since the child's biological father was believed to be the American Indian Carlos Navarra, she took the dead girl to America, to a reservation, to have some mysterious rituals performed over her body. Gary, like a wounded animal, rushed around the word in search of calm. In a single year visas from 38 different countries were placed in his passport! But he continued to care for his former wife. He bought Seberg an apartment in the house where he himself lived, so that she could see their son. From

now on, though, he brought Alexandre up alone. Every year on the anniversary of her daughter's death, Jean tried to commit suicide. Hard times had arrived for Gary.

Twilight of the Gods Hopes of personal happiness and domestic comfort were dashed by Jean's madness. The critics gave Europa and The Enchanters a cold reception. But in 1974 Gary published the novel Gros câlin under the pseudonym Emile Ajar. It was a fresh success. The press pronounced: “A new star has appeared in the firmament of French literature!” The book was nominated for the Prix Renaudeau, but the author turned down the award by telegram. A contract for a further five books was concluded with the unseen author. Within a year Emile Ajar produced a new novel — La vie devant soi (English title: Momo) — that became an international sensation. The book was filmed and its author received the Prix Goncourt. Gary thus became the only writer in the history of the prize to be awarded the Goncourt twice.

cigar, a good reed

Ч тение под сигару /a good

После того как книга получила Гонкуровскую премию, скрывать Ажара стало невозможно. Надо было «легализовать» модного автора. На эту роль Гари выбрал своего двоюродного племянника Поля Павловича. Но тот со временем вошел в образ, заигрался и едва ли не убедил себя в том, что именно он и написал все эти романы. Племянник стал требовать у дяди черновики текстов. За молчание пришлось платить: содержать самого Поля, его семью, давать деньги на учебу, купить квартиру. Над головой Гари сгущались тучи. В 1979 году не стало Джин Сиберг. Одни говорили, что это дело спецслужб США, другие утверждали, что актриса покончила с собой. К тому же племянник доставлял все больше хлопот. Запутывались финансовые дела, связанные с гонорарами, полагающимися Ажару. Случались чисто мужские неудачи с дамами. Надвигалась старость. А этого Гари перенести не мог. Роковой выстрел раздался 2 декабря 1980 года в доме № 108 на рю дю Бак. Ромен сделал свой выбор. Гари проявил характерную для него деликатность. Чтобы никого не шокировать неприятным зрелищем, он дождался, когда останется один, лег на кровать, надел красную купальную шапочку и выстрелил себе в рот из револьвера. В своей предсмертной записке он написал: «Никакой связи с

But it grew impossible to hide Ajar from the public. The fashionable author had to be “legalized”. Gary chose his cousin's son, Paul Pavlowitch, for the role. In time, however, his young relative began demanding to read the drafts of new works. Gary had to pay for his silence, supporting Paul and his entire family, funding their studies and buying an apartment. The storm clouds were gathering above Gary's head. In 1979 Jean Seberg passed away. Some people said that the American security community was involved; others asserted that the actress had killed herself. His cousin's son was causing him more and more problems. Financial affairs relating to the royalties due to Ajar were becoming confused. There were a few failures on the personal front with the ladies. Old age was approaching. And that was something Gary could not bear. The fatal shot rang out on 2 December 1980 at 108, rue du Bac. In his suicide note he wrote: “No connection with Jean Seberg. Devotees of broken hearts should not be concerned… I have finally reached the limits of self-expression.”

Джин Сиберг. Любителям разбитых сердец просьба не беспокоиться… Я наконец достиг предела самовыражения». Гражданская панихида состоялась в церкви Дома Инвалидов. Среди провожавших были боевые товарищи, дипломаты, актеры, писатели... Священник отказался служить траурную мессу: покойный был самоубийцей и к тому же атеистом. Была исполнена «Марсельеза». А потом с церковных хоров зазвучал женский голос. Это была песня Александра Вертинского, которую в детстве Ромушке пела мать: В последний раз я видел вас так близко, В пролете улицы умчало вас авто… Мне снилось, что теперь в притонах Сан-Франциско Лиловый негр вам подает манто…

линия жизни: отчаянный/ line of fate: Derring-Do линия жизни: вероломство / line of fate: treachery страна, которую мы потеряли / the country that we lost великие о великих / great minds about the greats улица, улица... / through street broad and narrow Ромен Гари в своем рабочем кабинете. На стене — коллаж из фотоснимков Джин и Диего. 1970-е годы. Romain Gary in his study. On the wall is a collage of snapshots of Jean and Diego. 1970s.

«К нему, как разноцветные лоскуты, составляющие пестрый наряд арлекина, липли обрывки и правды, и лжи. Он родился в Самарканде, в ханском дворце; отцом его был польский шляхтич; он был сыном Ивана Мозжухина», — писала Лесли Бланш.

“Fragments of truth and lies adhered to him like rags, making a motley Harlequin's costume. He was born in Samarkand, in the Khan's palace; his father was a minor Polish noble; he was the son of Ivan Mozzhukin,” Lesley Blanch wrote. Romain Gary's funeral was held in the church of Les Invalides. Among those attending were wartime comrades. diplomats, actors and writers. The priest refused to say a requiem mass — the deceased had committed suicide and was an atheist to boot. The Marseillaise was played. And then a woman's voice sounded from the church gallery. It was a song of Alexander Vertinsky's that Roman's mother had sung in his childhood…

традиции / traditions увлечения / pastimes высокий стиль / high style экстремум / extremum тенденции / trends

of fate: Derring-Do

Л иния жизни: отчаянный / l ine

Осенним днем в таверну норвежского порта Берген вошел высокий англичанин. Кинув беглый взгляд на собравшихся матросов, он сразу узнал человека, которого искал. Верзила с всклокоченной гривой и глиняной трубкой в зубах возвышался над всеми и опрокидывал стакан за стаканом. — Это Жан Бар, если не ошибаюсь? — спросил англичанин у трактирщика. Получив утвердительный ответ, он протиснулся сквозь толпу. — Я пришел обсудить условия нашей схватки. Мой корабль готов к бою. — Я к вашим услугам, только пополню запас пороха, — ответил великан. Противники договорились назначить «дуэль» на утро следующего дня. Потом англичанин с поклоном произнес: — Не соблаговолите ли перед боем позавтракать на моем корабле? Это учтивое приглашение возражений не встретило.

Дмитрий Копелев / by Dmitry KOPELEV

Гроза морей и слава Дюнкерка Terror of the Seas and the Pride of Dunkirk

«Вербовка матросов в каперский рейд». С картины Артура Давида Мак-Кормика. XIX век.

Recruiting for a Privateering Venture. From a painting by Arthur David McCormick. 19th century.

One autumn day a tall Englishman came into a tavern in the Norwegian port of Bergen. Casting his eye over the sailors inside, he immediately spotted the man that he was looking for. The long-limbed fellow with a tousled mane of hair and a clay pipe between his teeth towered above everyone else and was knocking back glass after glass. “That's Jean Bart, if I'm not mistaken,” the newcomer checked with the landlord. His assumption confirmed, he pushed his way through the crowd. “I've come to discuss the terms of our bout. My ship is ready to fight.” “At your service, sir,” the giant replied. “I'll just replenish my supplies of powder.” The adversaries agreed to begin their “duel” the following morning. Then the Englishman bowed and said: “Would you care to take breakfast aboard my ship before we fight?” The courteous invitation was readily accepted.

of fate: Derrig-Do

Л иния жизни: отчаянный / l ine

В сизой предрассветной мгле шлюпка доставила Бара на борт британца. Моряки засиделись за столом: погода была промозглой, а завтрак — весьма обильным. Наконец оба вышли на палубу, и Бар, попыхивая трубкой, предложил перейти к «делу». Он уже собрался подать сигнал гребцам, но англичанин криво усмехнулся: — Вы меня не поняли. Мы идем в Англию. Бар громогласно выругался и, одним махом стряхнув накинувшихся на него матросов, бросился к бочонку с порохом. В его руке дымилась трубка… — Свобода, или мы все взлетим на воздух! — Англичане застыли в ужасе, а над заливом прогремел зычный голос Бара: — Ко мне! Люди с его фрегата мгновенно спустили шлюпки и бросились на подмогу. Схватка была недолгой: коварный британец сдался в плен.

Jean Bart, the legendary Dunkirk corsair, was considered the embodiment of an ideal French sailor. Portrait by an unknown artist.

Едва ли не вся биография легендарного французского корсара Жана Бара соткана из подобных историй и анекдотов. Этот лихой моряк не боялся ни Бога, ни черта и всегда шел наперекор бушующей стихии. Однажды, в апреле 1689 года, фрегат Бара «Ла Райез» перевозил из Кале в Брест бочонки с порохом. Встретившись с голландским фрегатом, Бар приказал идти на

абордаж. Пушки голландца изрыгали ядра, и от любого из них «Ла Райез» мог взлететь на воздух. Мучительно тянулись минуты... Грозный корсар с абордажной саблей в руке вглядывался в лица моряков, готовых схватиться с противником в рукопашной схватке. Его взгляд упал на бледного двенадцатилетнего мальчугана, который вздрагивал при каждом залпе. «Привязать юнгу к мачте! — рявкнул командир. — Пусть учится смотреть в глаза смерти!» А ведь это был его собственный сын. Именно так воспитывали в корсарских семьях будущих героев. Впоследствии юнга ФрансуаКорниль станет вице-адмиралом французского флота, продолжит дело не только своего прославленного отца, но и всего рода.

In the grey mist before dawn a boat carried Bart across to the English ship. The captains sat down to eat. The weather was raw and the breakfast was generous. Finally the two men came out on deck and Bart, puffing on his pipe, suggested that they get down to “busi-

ness”. He was on the point of signalling to his crew, when the Englishman gave a wry smile: “You appear to have misunderstood. We are bound for England.” Bart swore loudly and, scattering the sailors who had pounced on him with a sin-

Школа каперов

В жилах Баров текла кровь голландцев, фламандцев и нормандцев, и в большинстве своем они были простолюдинами весьма скромного достатка. С незапамятных времен Бары обосновались в Дюнкерке, где промышляли рыболовством, контрабандой, бочарным и плотницким ремеслом. И когда 21 октября 1650 года в Дюнкерке, гнезде каперов, родился мальчик Жан Бар, судьба его была предопреде-

Жан Бар, легендарный корсар Дюнкерка, считался олицетворением образа французского моряка. Портрет работы неизвестного художника.

лена. С детства он бредил морем и целыми днями пропадал в порту: слонялся среди гниющих барок, промысловых судов и лавок с их въедливым рыбным духом, вдыхал аромат стружки на верфях, подставлял лицо соленому бризу. Он рано познал изнуряющий труд на рыболовных ботах. Жизнь в портовом городе била ключом. Дюнкерк, огромный людской муравейник, В XVII веке военные порты представляли собой настоящие города с множеством верфей, арсеналов и складов. «Адмиралтейские верфи». Иоханнес Тейлер по рисунку Яна ван Кала Старшего. In the seventeenth century naval ports were real towns with a large number of shipyards, arsenals and stores. The Admiralty Shipyards. Johannes Teyler after a drawing by Jan van Call the Elder.

Город Дюнкерк (в переводе — «церковь на дюнах») был основан в X веке. Согласно преданию, сначала, в VII веке, здесь была воздвигнута церковь, а город начал строиться позже. The town of Dunkirk (“church in the dunes” in Flemish) was founded in the tenth century. Legend has it that a church was first built here in the 600s and the town appeared later.

«Вид кораблей в Тулонском порту». С рисунка Пьера Пюже. 1654 год. Тулонский залив служил самой безопасной базой для французских кораблей в Средиземном море. При Людовике XIV знаменитый военный инженер маркиз Себастьян Ле Претр де Вобан возвел городские стены и защитил рейд системой фортификаций. View of Ships in Toulon Harbour. From a 1654 drawing by Pierre Puget. The bay of Toulon was the safest base for the French navy in the Mediterranean. Under Louis XIV the famous military engineer Sébastien le Prestre de Vauban erected the city walls and protected the sea roads with a system of fortifications.

принадлежал тогда Испании, но в 1658 году он отошел Англии, а после Реставрации Стюартов его выкупил Людовик XIV. К тому времени юный Бар уже успел побывать в морских переделках: совершил рейд с контрабандными товарами из Флиссингена к берегам Ирландии, поступил матросом на флот голландского адмирала Михеля Адриана де Рейтера, отличился при осаде Лондона и даже командовал небольшой бригантиной.

gle sweep of his arm, rushed to a powder keg with the pipe still smouldering in his hand. “Let me go, or we'll all be blown up together!” The Englishmen froze in horror and Bart's stentorian voice rang out across the fjord: “Come here!” His crew immediately lowered the boat and sped to his aid. The skirmish was a brief one and ended with the capture of the wily Englishman.

A School for Privateers Almost the entire biography of the French corsair Jean Bart is woven from similar tales and anecdotes. The dashing seadog was afraid of neither God nor the devil and always acted in defiance of the raging elements. Once, in April 1689, Bart's frigate, La Railleuse, was carrying barrels of powder from Calais to Brest, when they came across a Dutch frigate. Bart ordered his men to board it. The Dutch vessel's guns spat cannonballs, any one of which could have turned La Railleuse into a massive explosion. The minutes dragged painfully by. The formidable corsair held his cutlass and looked

«Голландский флот под командованием де Рейтера». С картины Эжена Луи Габриеля Изабе. 1850—1851 годы.

The Dutch Navy under the Command of De Ruyter. From a painting by Eugèhe Louis Gabriel Isabey. 1850—51.

of fate: Derrig-Do

Л иния жизни: отчаянный / l ine

(«Царь Давид»). Не прошло и пяти лет, как слава о лихости и отваге Бара разнеслась по всем портам. В 1674—1678 годах он сумел привести в Дюнкерк 74 вражеских судна. Но дело не только в количестве «призов» — корсар захватывал корабли, намного превосходившие по вооружению и водоизмещению его собственные суденышки. Имя Бара приобрело известность не только в Дюнкерке, но и в столице — слухи о победах отважного корсара дошли до всесильного Жана Батиста Кольбера. «Его Величество был очень обрадован известием, что капер из Дюнкерка под командой Жана Бара захватил голландский военный 32-пушечный корабль, — писал он 18 сентября 1676 года интенданту королевского флота в Дюнкерке. — Признавая чрезвычайно важным поощрять этих капитанов продолжать войну, которую они ведут против голландцев, Вы найдете прилагаемую

Минуя любые кордоны

В 1672 году Король-Солнце начал войну против Голландии и Испании, и Бар, недолго думая, примкнул к французам и получил небольшой галиот «Руа Давид»

into the faces of the men preparing to fight the enemy in hand-to-hand combat. His gaze fell on a twelve-year-old lad who was trembling with every fresh salvo. “Tie the cabin-boy to the mast!” the captain barked. “Let him learn to look death in the eye!” The boy was none other than his own son. Later François-Cornil became a vice-admiral in the French navy, following in the footsteps of not just his father, but a whole line of glorious ancestors. In Bart's veins flowed the blood of Dutchmen, Flemings and Normans who had settled in Dunkirk from time immemorial and

Вверху. «Французская армия под командованием герцога Орлеанского осаждает крепость Бушен во Фландрии». С картины Себастьяна Леклерка. 1694 год.

Справа. «Конный портрет командующего войсками Людовика XIV». Пауль ван Сомер II с живописного оригинала Адама Франса ван дер Мейлена. После 1680 года.

На полях сражений Людовик XIV казался воплощением самого бога войны Марса. «Война — самое приятное и достойное из всех занятий любого государя», — говорил этот монарх, оставшийся в истории ярчайшим символом абсолютизма. On the battlefield Louis XIV seemed the very embodiment of Mars, the god of war. “War is the most pleasant and worthy of all activities for any ruler,” said the monarch who has gone down in history as the most vivid symbol of absolutism.

«Эпизод сражения кораблей Жана Бара с англичанами». С картины Жана Антуана Теодора де Гюдена. XIX век. An Episode in a Battle between Jean Bart's Ships and the English. From a painting by Jean Antoine Théodore de Godin. 19th century.

Top. The French Army under the Duc d'Orléans Besieging the Fortress of Bouchain in Flanders. From a 1694 painting by Sebastian Leclerc. Right. An equestrian portrait of Louis XIV commanding the army. Paul van Somer II after a painted original by Adan Frans van der Meulen. After 1680.

к письму золотую цепь, которую Его Величество пожелал презентовать капитану Бару… Его Величество мог бы получить огромную пользу от упомянутых дюнкеркских капитанов, составь они из судов своих эскадру». Пожелание короля было исполнено. Во время войны Франции против Аугсбургской коалиции в 1688—1697 годах Бар возглавил сформированную в Дюнкерке каперскую флотилию. Она стала грозой купеческих и рыболовных караванов, выходивших в море под защитой военных эскортов. Каждую весну отряды английских и голландских военных кораблей направлялись к французским берегам и блокировали Дюнкерк. Но неуловимый Бар преодолевал любые кордоны. Как ему это удавалось — загадка, но он всегда вырывался на морской простор и брал на абордаж, сжигал, топил вражеские корабли. В 1689 году на 24-пушечном «Серпане» он взял два испанских корабля, голландский 14-пушечный капер и три голландских китобоя. В 1690 году его 36-пушечный «Альсьон» («Зимородок») уничтожил голландский рыболовный флот, захватил два корабля с 450 датскими солдатами и десять гамбургских торговых судов. В 1691 году этот гений морского разбоя сумел вырваться из Дюнкерка, блокированного эскадрой контр-

made their living from fishing, smuggling, barrel-making and carpentry. When, on 21 October 1650, the boy Jean Bart was born in the pirates' nest of Dunkirk, his fate was preordained. From childhood he was obsessed with the sea and disappeared in the port for days on end, loafing about among the rotting barges, fishing vessels and stalls impregnated with the smell of fish. He breathed in the smell of shavings at the shipyards and felt the salty breeze on his face. At an early age he learned the backbreaking work of a fisherman. Life in the port town was turbulent. Dunkirk, a great anthill of humanity, belonged to Spain at that time, but in 1658 it passed to England. Then, after the Restoration of the Stuarts, Louis XIV purchased it. By that time the young Bart had already had

адмирала Джона Бенбоу, и рассеял шедший в Архангельск английский караван, а заодно спалил восемьдесят шесть голландских рыболовецких барок и шесть китобоев. Появившись затем возле английского побережья, он высадил десант у Ньюкасла, разорил окрестности, предал огню замок Уодрингтон и двести домов. На исходе 1692 года Бар на корабле «Конт» («Граф»), сопровождаемом «Геркулесом» и «Тигром», разгромил шестнадцать голландских судов с пшеницей, рожью и дегтем и захватил военный корабль. В 1693 году, командуя «Глорье» («Блистательный»), корсар отличился при захвате французским флотом графа де Турвиля Смирнского каравана у Лагуша.

Жан Батист Кольбер с 1665 года был министром финансов Франции. С портрета работы Клода Лефевра. Jean-Baptiste Colbert was French minister of finance from 1665. From a portrait by Claude Lefèbvre.

«Корабли на внешнем рейде Дюнкеркского порта во времена Жана Бара». Гравюра Ива Мари Легуа. 1806 год. Ships in the Outer Roads of the Port of Dunkirk at the Time of Jean Bart. 1806 engraving by Yves-Marie Le Gouaz.

Вторая половина XVII века прошла под знаком военных побед КороляСолнца, стремившегося к гегемонии в Европе. The second half of the seventeenth century was marked by the military victories of the Sun-King who sought to dominate Europe.

some adventures at sea: he had run contraband from Flushing to the Irish coast, entered naval service under the Dutch admiral Michiel de Ruyter, distinguished himself in action against the English and even commanded a small brigantine.

Running any cordon In 1672 the Sun King embarked on a war against Holland and Spain and Bart, without much ado, joined the French side and was given command of the small galiot called Le Roi David. Within five years tales of Bart's daring and courage were being told in every port. Between 1674 and 1678 he managed to bring 74 enemy ships into Dunkirk. But it was not just the number of his prizes — the corsair captured ships that far exceeded his own little vessels in both draught and armament.

of fate: Derrig-Do

Л иния жизни: отчаянный / l ine

«Битва при Ла-Уге. 19 мая 1692 года». С гравюры XVIII века. В битве при Ла-Уге французский флот адмирала де Турвиля противостоял почти вдвое превосходившим его англо-голландским военноморским силам.

The Battle of La Hougue, 19 May 1692. From an 18th-century engraving. At the La Hougue, Admiral de Tourville's French fleet faced Anglo-Dutch naval forces that outnumbered it almost two-to-one.

Тогда он настиг у входа на рейд порта Фару шесть оторвавшихся от каравана голландских кораблей, загнал их на мель и там сжег. Затем, на «Конте», в сопровождении пяти судов, он вышел в ЛаМанш и перехватил англо-голландский хлебный флот. Но звездный час великого корсара настал в следующем, 1694 году. Зима выдалась лютая, истощенная войной и неурожаем Франция голодала. Спасти мог бы стоявший на юге Норвегии огромный караван — более ста судов с закупленной рожью и пшеницей. Но как доставить

Справа. Жан Бар участвовал во всех крупных операциях французского флота. С гравюры XIX века.

During France's war against the Grand Alliance, Bart took charge of the fleet of privateering vessels formed at Dunkirk. It became the terror of merchant and fishing fleets that put out to sea with naval escorts. Each spring detachments from the English and Dutch navies headed for the French coast and blockaded Dunkirk. Yet the elusive Bart would run any cordon. How he managed it is a mystery, but he always escaped to the open sea and boarded, burnt and sank enemy ships. In 1689, with the 24-gun Serpant he took two Spanish ships, a Dutch 14-gun privateer and three Dutch whalers. In 1690 his 36-gun Halcyon destroyed the Dutch fishing fleet, captured two ships carrying 450 Danish soldiers and ten merchant vessels from Hamburg. In 1691 this genius among sea-raiders managed to break out of Dunkirk, which was being blockaded by Rear Admiral John Benbow, and scattered an English convoy bound for Archangel, and also burnt 86 Dutch fishing barges and six whalers. He then turned up off the English coast, landed a force near Newcastle and ravaged its hinterland, setting fire to a castle and two hundred houses. At the end of 1692,

commanding the Comte and accompanied by the Hercules and Tigre, Bart defeated sixteen Dutch vessels carrying wheat, rye and tar and captured a naval vessel. But the great corsair's finest hour came in 1694. Winter that year was harsh; France, exhausted by war and crop failures, was starving. Relief was available in the form of a huge fleet of over 100 vessels carrying rye and wheat bought up by the government that was waiting in the south of Norway. But how could the grain be brought to France? The ice had long since melted, but Bart's flotilla, to which the King had entrusted the opera-

Right. Jean Bart took part in all major French naval operations. From a 19th-century engraving.

В 1665 году началась вторая англо-голландская война, в которой погиб отец Жана Бара. С той поры отмщение за его гибель и унижения родного города стали для Бара смыслом жизни. The Second Anglo-Dutch War, which broke out in 1665, took the life of Jean Bart's father. From that moment, vengeance for his parent's death and for the destruction of his native town became the meaning of the great sailor's life.

«Порт Дюнкерк». С гравюры неизвестного художника. XVIII век. В XVII веке Дюнкерк стал столицей французских каперов — сюда стекались «джентльмены удачи» со всего побережья, а общая стоимость «призов» — кораблей, захваченных и доставленных туда во время войн Людовика XIV, составила более двадцати миллионов франков! The Port of Dunkirk. From an engraving by an unknown 18th-century artist. In the seventeenth century Dunkirk became the capital of French privateering. Men looking to make their fortune moved there from all along the coast and were not disappointed. The total value of the prizes — ships seized and brought back to port — during all of Louis XIV's wars was over 20 million francs!

зерно во Францию? Лед давно сошел, а флотилия Бара, которому король поручил операцию, никак не могла отплыть из Дюнкерка. Сначала ее удерживали встречные шквальные ветры, затем подоспела английская эскадра. И все же, в очередной раз, Бар прорвался. Ночью английские дозорные заметили огни: шесть судов двигались вдоль берега к выходу из гавани. Забили тревогу: пуститься на такую авантюру мог только Бар! За судами выслали погоню, но корабли словно растаяли во тьме. Утром пришло сообщение, что Бар уже в открытом море. Никто ничего не понимал, но было очевидно, что Бар опять всех переиграл. Шесть рыбачьих шхун отвлекли внимание английского флота, а когда обнаружили за собой погоню, затушили огни и спокойно вернулись в гавань. А тем временем фрегаты Бара уходили из Дюнкерка совсем другим курсом. Однако к тому времени хлебный караван, не дождавшись фрегатов, вышел в море, и ему преградила путь подстерегавшая его голландская эскадра контр-адмирала Гидда де Вриеса. О сопротивлении восьми кораблям с 387 пушками не могло быть и речи, и захваченный караван повели в Голландию. Вот тут-то, у острова Тексель, и появились шесть фрегатов Бара во главе с 50-пушечным «Мавром». Не раздумывая, отчаянный корсар приказал идти на абордаж. Выдержав залп орудий, его

фрегат сцепился с флагманом голландцев. Развернулась яростная абордажная схватка, в самой гуще которой Бар бился с де Вриесом. Наконец три страшных сабельных удара повергли голландского контр-адмирала на палубу, и флагманский корабль был захвачен. Та же участь постигла и два других корабля, а остальные пять обратились в бегство. Когда зерно

«Великая морская баталия у острова Тексель». С гравюры неизвестного художника. XVIII век. The Great Sea Battle off the Island of Texel. From an engraving by an unknown 18th-century artist.

tion, was unable to leave Dunkirk. At first it was penned in by unfavourable gusting winds, then by an English naval squadron. Yet once again Bart broke out. At night the English lookouts spotted lights: six vessels were running along the shore towards the mouth of the harbour. They raised the alarm — only Bart could run such a risk! A chase began, but the French ships seemed to dissolve in the darkness. The morning brought the news that Bart was already out in the open sea. Nobody could understand how it had happened, but it was obvious that Bart had outwitted his enemies again. Six fishing schooners decoyed the English fleet and when they saw that they were being pursued they put out their lights and calmly returned to port. Meanwhile Bart's frigates left Dunkirk on a completely different course. By that time, however, the grain convoy had put to sea without waiting for an escort

В рукопашной схватке Жан Бар был непобедим. От его руки пал командир голландского корабля. Гравюра Гизо. XIX век.

In hand-to-hand combat Jean Bart was unbeatable. He personally killed the captain of a Dutch ship. 19th-century engraving by Guizot.

of fate: Derrig-Do

Л иния жизни: отчаянный / l ine

Придворная жизнь в эпоху Людовика XIV превратилась в образец для подражания всех европейских монархов. «У грота Тетис в Версале». С картины неизвестного художника. The mode of life at Louis XIV's court became a model imitated by all Europe's monarchs. By the Grotto of Thetis at Versailles. From a painting by an unknown artist.

благополучно прибыло в порт, в соборах и церквях отслужили молебны. В честь победы Бара отчеканили памятную медаль, а король пожаловал героя в кавалеры ордена Святого Людовика и повелел возвести его в дворянское достоинство. Франция ликовала.

Героям многое простительно При дворе Людовика XIV этикет ставился превыше всего, и когда на аудиенцию к королю явился Жан Бар, придворные опешили. Корсару, привыкшему к грубому моряцкому быту, в роскошных

60 and found its way blocked by a Dutch squadron under Rear Admiral Hidde de Vries. There could be no question of resisting eight ships with 387 guns and the captured convoy was being taken to Holland. It was there, off the island of Texel that Bart's six frigates made their appearance, led by the 50-gun Maure. Without hesitation, the daring corsair ordered his men to board the enemy. Withstanding a broadside, his frigate locked onto the Dutch flagship. A furious contest ensued, in the very thick of which Bart crossed swords with De Vries. Finally three terrible sword blows laid the Dutch admiral on the deck and the flagship was captured. The same lot befell two other ships and the remaining five turned and fled. When the grain reached port safe and sound, services of thanksgiving were held in churches and cathedrals. A medal was struck to commemorate Bart's victory. The King made the hero a knight of the Order of St Louis and raised him to the nobility. France was exultant.

Heroes can get away with a lot Strict etiquette governed the court of Louis XIV and when Jean Bart appeared

галереях Версаля было явно не по себе. Время шло, он понятия не имел, сколько еще томительных часов он здесь проведет. Пылающие люстры отражались в огромных зеркалах и блестящем паркете, в их ярком свете он ощущал себя громоздким и неуклюжим. Лукавые мраморные амуры как будто смеялись над ним. Не зная, как скоротать время, моряк подошел к окну, достал из кармана глиняную трубку, высек огонь, закурил. Придворные, прыская по углам, ждали, что последует дальше. Лакеи осторожно намекнули гиганту, что в королевских апартаментах следует подчиняться установленным правилам, но осеклись под пристальным взглядом ясных синих глаз: «Курить я пристрастился на королевской службе и менять эту привычку не вижу причин». Пришлось доложить королю о вызывающем поведении странного посетителя. Людовик XIV нахмурил брови, но, поняв, о ком идет речь, весело рассмеялся: «Наверное, это Бар — пусть курит». Провинциальные манеры, грубая речь моряка часто давали поводы для насмешек, но охотников зубоскалить на его счет находилось немного. Даже король предпочитал резкости Бара обращать в шутку. Когда Людовик XIV сообщил корсару о производстве его в контр-адмиральский чин и назначении командующим всеми морскими силами во фландрских водах, тот после положенного по этикету поклона

there for an audience with the King, the courtiers were stunned. The corsair, used to the rough and ready life of a sailor, was clearly out of place in the luxurious galleries of Versailles. The seadog went over to a window, took a clay pipe from his pocket, struck fire and began to smoke. The servants cautiously pointed out to the giant that there were rules that should be followed in the

«Оранжерея Версальского дворца». С картины Пьера Дени Мартена. XVIII век. Возведение Версаля продолжалось несколько десятилетий и потребовало не только невероятных денежных расходов, но и многих тысяч рабочих рук. The Orangery of the Palace of Versailles. From a painting by Pierre Denis Martin. 18th century.

of fate: Derrig-Do

Л иния жизни: отчаянный / l ine

одобрительно кивнул: «Вы правильно поступили, ваше величество». Король невольно улыбнулся, — в конце концов, героям многое простительно, пускай в хороших манерах упражняются другие. За Баром Франция была как за каменной стеной, и потому, когда весной 1689 года в Версаль пришло известие, что корсар погиб, король впал в уныние.

Бегство из плена В конце мая 1689 года Жан Бар на 28-пушечном фрегате «Ле Же» вместе с другим известным корсаром, шевалье де Форбеном, командовавшим 16-пушечным фрегатом «Ла Райез», вел торговый караван из Гавра в Брест. Дорогу преградили два хорошо вооруженных английских фрегата (48 и 44 орудия). Корсары решили взять инициативу в свои руки: они атаковали 48-пушечный корабль, а три вооруженных судна из каравана должны были отвлечь второе судно врага. Но едва начался бой, торговцы, поймав ветер, ретировались, и оставшийся без противника британец поспешил на помощь напарнику. Французы оказались меж двух огней. Завязалась отчаянная схватка, исход которой был заранее предрешен. После нескольких часов боя на французских фрегатах не осталось ни мачт, ни пороха, почти все моряки, в том числе Бар и де Форбен, получили ранения. Корсары подняли белый флаг, а когда они

royal apartments, but fell silent beneath the stare of his clear blue eyes. “I developed a passion for smoking in the King's service and I see no reason to change the habit.” There was nothing for it but to inform the King of the defiant behaviour of his odd visitor. Louis XIV frowned, but when he realised who the man was, laughed goodnaturedly: “That'll be Bart. Let him smoke.” Bart's provincial manners and coarse speech often gave cause for laughter, but few were willing to sneer openly at him. Even the King preferred to turn Bart's sharp words into a joke. When Louis informed Bart that he was promoting him to the rank of Rear Admiral and putting him in command of all the naval forces in Flemish waters, the sailor followed the bow required by etiquette with an approving nod and the words “You have done the right thing, Your Majesty.” The King could not help but smile — when all is said and done, heroes can get away with a lot. Let others polish their manners.

Escape from Captivity At the end of May 1689, Bart aboard the 28-gun frigate Le Jeux together with another

поднялись на вражеский борт, чтобы обсудить условия капитуляции, их встретил боцман: все английские офицеры пали в сражении либо были изранены. Английским кораблям с бортами, изрешеченными ядрами, и подбитым рангоутом требовался серьезный ремонт, и о погоне за ускользнувшим караваном не могло быть и речи. Спасшиеся торговцы добрались до Бреста, но ничего не могли толком рассказать о судьбе корсаров. Обоих какое-то время считали погибшими, пока не разнесся слух, что они живы и брошены в Плимутскую тюрьму. Людовик XIV с облегчением вздохнул и дал указание обменять на корсаров высокопоставленных чиновников английской таможенной службы и голландского капитана. Впрочем, британцы поместили пленников не в тюрьму, а в маленькую гостиницу, а на окна поставили прочные решетки. В коридоре день и ночь дежурила охрана. Шевалье де Форбен совсем ослаб, хотя порой яростно топал ногами и грубил караульным, но и эти вспышки повторялись все реже. Бар хранил спокойствие и втайне готовил побег. Корсары, которым каким-то чудом удалось припрятать деньги, подкупили английского хирурга, и тот передал им спрятанный в бинтах напильник. Узникам разрешили оставить для услуг двух юнг, которые могли иногда отлучаться в город.

famous corsair, the Chevalier de Forbin, commanding the 16-gun La Railleuse, was leading a merchant convoy from Le Havre to Brest. Their route was barred by two wellarmed (48- and 44-gun) English frigates. The corsairs decided to seize the initiative: they attacked the 48-gunner, while three armed vessels from the convoy were supposed to distract the second enemy ship. The battle had barely begun, however, when the merchantmen caught the wind and withdrew, so the Englishman left without an opponent hastened to his comrade's aid. The Frenchmen found themselves caught between two fires. Despite a desperate struggle, the outcome was inevitable. After several hours of fighting, the French frigates were left without masts, powder or crews (including Bart and Forbin, both of whom were wounded). The corsairs raised the white flag, but when they crossed to the other ship to agree conditions for surrender, they were met by the boatswain — all the English officers had been killed or wounded. The English ships, their sides riddled by cannon fire and their spars put out of action, were in need of major repairs

Жизнь Клода де Форбена изобиловала самыми разнообразными приключениями. Этот отчаянный капер, возведенный в графское достоинство, крейсировал во всех европейских морях. Корабли под его командованием прочесывали Средиземноморье, наводя ужас на жителей Барселоны, Венеции и Триеста. Де Форбен сражался против англичан и голландцев в Ла-Манше и Северном море и подстерегал купеческие караваны противника у побережий Норвегии, Голландии, Англии и Португалии. Claude de Forbin's life was full of the most various adventures. This daring privateer, raised to the dignity of count, cruised all European waters. Ships under his command combed the Mediterranean, striking fear into the inhabitants of Barcelona, Venice and Trieste. Forbin fought against the English and Dutch in the Channel and North Sea and lay in wait for enemy merchant convoys off the coasts of Norway, Holland, Britain and Portugal.

of fate: Derrig-Do

Л иния жизни: отчаянный / l ine

«Подписание Риквикского мира, завершившего войну Франции против Аугсбургской коалиции. 13 сентября 1697 года». Людовику XIV пришлось отказаться от большей части территорий, захваченных Францией в странах Западной Европы. The Signing of the Treaty of Rijswijk That Ended France's War against the League of Augsburg, 13 September 1697. Louis XIV had to give up the greater part of the territories that France had seized in Western Europe.

Как-то, гуляя по набережной, они наткнулись на спавшего в лодке пьяного рыбака. Прирезав его, спрятали труп на окраине порта, а лодку перетащили в укромное место. Голландский моряк, дальний родственник Бара, оказавшийся тогда в Плимуте, загрузил в лодку пресную воду и съестные припасы. Не забыл и про компас. Ночью корсары сняли с окна подпиленную решетку, по связанным вместе простыням спустились вниз и добрались до лодки. Де Форбен, едва державшийся на ногах, сидя правил рулем, остальные налегли на весла. В густом тумане беглецов не раз окликали сторожевые суда. «Мы рыбаки», — отвечал Бар на

64 and in no condition to pursue the escaped convoy. The English did not place their prisoners in jail, but in a small Plymouth hotel, but with solid bars on the windows. A sentry stood guard day and night in the corridor. Forbin was much weakened, although from time to time he stamped his feet in rage and abused the sentries, but those outbursts grew ever rarer. Bart kept his cool and secretly plotted his escape. Amazingly the corsairs had managed to hide some money, which they used to bribe an English surgeon, who brought them a file hidden in bandages. The prisoners were allowed to keep two cabin-boys with them as servants and the boys were allowed to go into the city. Once, strolling along the shore, they came upon a drunken fisherman sleeping in a boat. They killed him, hid the body on the outskirts of the port and moved the boat to a secluded spot. That night the corsairs removed a window grille, cut through with the file, let themselves down on knotted sheets and reached the boat. Forbin, who could hardly stand, sat at the tiller, the others pulled on the oars. In the thick fog the

безукоризненном английском, и лодка следовала дальше.

Лекарство страшнее болезни В 1696 году умер польский король Ян III Собеский, и в Польше началась жесточайшая борьба за престол. Один из главных претендентов, принц крови Франсуа Луи де Бурбон, герцог де Конти, был избран королем, и теперь ему предстояло прибыть в Польшу. Но в Европе бушевала война, и о сухопутной дороге туда не могло быть и речи. Принца было решено доставить в Данциг, а выполнение этой чрезвычайной миссии поручили Бару. В начале сентября 1697 года семь его кораблей ускользнули из блокированного Дюнкерка. Миновав Остенде, эскадра столкнулась нос к носу с одиннадцатью стоявшими на якоре английскими кораблями. Приготовившись к обороне, французская эскадра прибавила парусов и на всем ходу проследовала мимо неприятеля. Противник попытался организовать преследование, но в сгустившихся сумерках потерял французов из вида. Когда опасность миновала, принц осведомился у командующего, как бы он поступил, догони их англичане. — Я бы не сдался, — ответил Бар, — я все предусмотрел. Мой сын стоял с факелом у крюйт-камеры. По моему сигналу он взорвал бы корабль. Услышав о таком рецепте, принц содрогнулся:

escapees were challenged by several guard vessels. “We're fishermen,” Bart replied in faultless English and the boat moved on.

The cure is worse than the disease In 1696 King John III Sobieski of Poland died and a bitter struggle broke out for his throne. One of the main pretenders, François Louis de Bourbon, the Prince de Conti, a prince of the blood, was elected king and now had to get himself to his new realm. But Europe was at war and there was no chance of reaching Poland by land. It was decided that the Prince should be delivered to Danzig and this exceptional mission was entrusted to Bart. In early September 1697 seven of his ships slipped out of blockaded Dunkirk. After passing Ostend, the squadron came face to face with eleven English ships lying at anchor. Preparing to defend itself the squadron put on more sails and swept past the enemy at full speed. The English tried to pursue but lost sight of the French in the gathering darkness. When the danger had passed, the Prince asked the squadron commander how he would have acted if the English had caught up with them.

Франсуа Луи де Бурбон, герцог де Конти, один из лучших полководцев Людовика XIV. С гравюры XVIII века. François-Louis de Bourbon, Prince de Conti, one of Louis XIV's greatest military commanders. From an 18th-century engraving.

— Ваше лекарство страшнее самой болезни. Я запрещаю вам употреблять его, пока я на вашем корабле. Эскадра благополучно добралась до Данцига, однако польской короны Конти так и не получил, хотя это уже не зависело от героического корсара. Свою задачу он выполнил успешно. И это было его последнее дело. Когда началась война за испанское наследство, Бару поручили командование дюнкеркской эскадрой. Весной 1702 года, готовя корабли к выходу в море, он подхватил простуду и слег. Простуда перешла в воспаление легких, и 27 апреля Бар скончался. Этот моряк, вышедший из низов, стал офицером королевского флота и получил адмиральский чин, но так и не освоил грамоты и вместо подписи выводил непонятные каракули. Но это не мешало строптивому корсару оставаться гордым и независимым человеком. Море было для Бара родной стихией, он никогда нигде не учился и руководствовался каким-то одному ему ведомым врожденным чутьем. Самые верные тактические решения он находил, когда действовал на свой страх и риск и доверял только интуиции и опыту. И по сей день Бар — визитная карточка и главная достопримечательность Дюнкерка. На центральной площади города установлена бронзовая скульптура: корсар стоит, напряженно вглядываясь в морской

“I wouldn't have surrendered,” Bart replied. “I provided for all eventualities. My son was standing with a torch by the powder magazine. At a sign from me, he would have blown the ship up.” Hearing of such foresight, the Prince shuddered. “Your cure is worse than the disease. I forbid you to use it while I am aboard your ship.” The squadron reached Danzig successfully, but Conti never did get the Polish crown. That was no fault of the heroic corsair though. He performed his task to the letter. It proved to be his last. When the War of the Spanish Succession broke out, Bart was again given command of the Dunkirk squadron. In the spring of 1702, while preparing the ships for sea, he caught a cold and took to his bed. The cold turned to pneumonia and on 27 April Bart died. This seaman of humble birth became an officer in the French navy and rose to the rank of admiral, but he never learnt to read or write and used some odd squiggles as a signature. But that did not stop the obstinate corsair from remaining a proud and independent man. The sea was Bart's natural element; he never studied anywhere and

простор. Торжественное открытие памятника состоялось 7 сентября 1845 года, и тогда впервые прозвучала кантата во славу Бара, с тех пор ставшая гимном Дюнкерка. Ныне ни один праздник в Дюнкерке не обходится без этой кантаты. Жители города преклоняют колени на площади вокруг статуи корсара и, воздев руки к небу, запевают: «Мы помним тебя, Жан Бар, ты — герой вселенной!»

После смерти Бара французское корсарство еще не раз переживало звездный час. В войне за испанское наследство прославились Рене Дюге-Труен, граф де Форбен и Жак Кассар. After Barts death, French privateering enjoyed several more peaks. During the War of the Spanish Succession, René Duguay-Trouin, Claude de Forbin and Jacques Kassar became famous.

was guided by an inborn sense of which he alone was aware. He made his finest tactical decisions when he was acting at his own risk, trusting only in intuition and experience. To this day Bart is the trademark and the chief sight of Dunkirk. In a bronze sculpture set up on the town's central square the corsair stands staring out to sea. The monument was formally unveiled on 7 September 1845. The same occasion saw the first performance of a cantata in honour of Bart that has become the anthem of the port. Since then the cantata has been performed at every festivity in Dunkirk. The townspeople go down on bended knee on the square around the statue and, raising their arms to the sky, sing out: “Jean Bart, Jean Bart, hail to your memory. Your deeds filled the universe.”

«Французская эскадра под командованием Рене Дюге-Труена и Клода де Форбена одерживает победу у мыса Лизард. 21 октября 1707 года». С картины Жана Антуана Теодора де Гюдена. XIX век. A French Squadron Commanded by René DuguayTrouin and Claude de Forbin Gaining a Victory off the Lizard Head on 21 October 1707. From a painting by Jean Antoine Théodore de Gudin. 19th century.

of fate: treachery

Л иния жизни: вероломство / l ine

Войско наказного атамана Силко покидало Зеньков. Выезжали с песней. Почти месяц гетман Выговский с татарвой и ляхами осаждал город, да все без толку. «Накося выкуси, — улыбался про себя Силко, выезжая за крепостные ворота, — все-таки шляхтич он шляхтич и есть, даром что гетман, а вот силы настоящей казацкой в нем нет — ну вот и он решил замириться, отступил. Впрочем, недолго ему теперь в гетманах ходить. Насмотрелись казаки на его дела: то с ханом крымским шашни водит, то с ляхами заигрывает, а последнее, что удумал гетман, так и вовсе…» Впереди вдруг жахнули выстрелы. — Измена! К оружию! Но поздно. Не ожидавшие нападения казаки были смяты татарами. Короткая схватка — и от отряда осталась лишь небольшая горстка воинов. Силко в отчаянии бросил оружие на землю. Его скрутили и подвели к Выговскому. — Так-то ты слово держишь, гетман. — Силко сплюнул юшку из разбитого рта. — А божился, что не хочешь проливать кровь христианскую, что миром дело порешим… — Как по мне, так и шли бы вы с миром, да вот беда, — гетман криво усмехнулся, — хан плату требует. Что прикажешь тут делать? Так я вот решил город ему на поживу отдать. Да и у вас оружие справное. Так что не обессудь. — И, обернувшись к сопровождавшим его татарским всадникам, бросил: — В кандалы его!

Гетман «на час»

«Силко был муж отважный и в войне искусный, — писал чуть позже казацкий летописец, — того ради Виговский не яко воин, но яко тат и звероловец, заприсяг Силкови, что в целости его с войском отпустить; взял город Зеньков, и Силка сковал». Город Зеньков был сожжен татарами дотла, жители вырезаны. А гетман Выговский двинулся дальше в глубь Левобережной Украины усмирять недовольных его политикой казаков. Писарь в обмен на лошадь Будущий гетман Украины Иван Выговский происходил из мелкой малороссийской шляхты. Он получил приличное образование: знал латынь и церковнославянский, свободно говорил по-польски. Разгром польского войска при Желтых Водах стал первым крупным успехом Богдана Хмельницкого. Вслед за ним последовали победы под Корсунью и Пилявой. По словам летописца, из-под Пилявы поляки бежали «быстрее самых быстрых скороходов и вверяя свою жизнь своим ногам». «Бегство польских панов». С картины И. М. Лебедева, 1939 год.

Hetman for the hour

Сергей ВОРОХОВ / by Sergei VOROKHOV

Ataman Silko's Cossacks were leaving Zenkov. They rode out singing. For almost a month Hetman Vyhovsky had besieged the town with the aid of Tatars and Poles, but with no result. “To hell with him,” Silko smiled to himself. “A Pole is a Pole, even if he is hetman. He hasn't got the real Cossack grit. Well, now he's decided to make peace and withdraw. But he won't be hetman for much longer. The Cossacks have seen how he conducts himself, sucking up to the Crimean Khan one minute, flirting with the Poles the next, and this latest notion of his is completely…” Suddenly shots rang out ahead. “Treachery! To arms!” But it was too late. The unsuspecting Cossacks were overrun by the Tatars. A brief skirmish and only a handful of warriors remained from Silko's force. In despair he threw his weapon to the ground. The Ataman was seized and brought before Vyhovsky. “So that's how you keep your word, Hetman.” Silko spat the blood from his injured mouth. “And you swore that you had no desire to shed Christian blood, that you would settle the matter peacefully.” “If it was up to me, you would have left in peace. But that's the problem — the Khan demands payment. What choice do I have? So I decided to give him the town in settlement. And your guns are still in good order. So don't be too harsh in your judgement.” Turning to the Tatar horsemen escorting him, he barked “Put him in irons!”

Служил канцеляристом в Киеве. Но в целом о юности его известно крайне мало. Сохранились лишь упоминания о некой некрасивой истории — пропаже ценных книг, к которой он был причастен. Выговского даже приговорили к смертной казни, однако по ходатайству дальних родственников — влиятельных польских панов — помиловали. Грешки молодости он заглаживал на военной службе. И в 1648 году вместе с польским войском Стефана Потоцкого отправился усмирять восстание Богдана Хмельницкого. Поляки были биты Хмельницким под Желтыми Водами, а Выговский попал в плен к татарам. Дважды пытался бежать, но неудачно. Но тут судьба наконец ему улыбнулась. Хмельницкий, встречавший прежде Выговского на переговорах

Слева. «Внутренность казачьего обоза». Иллюстрация Николая Самокиша к альбому «Украинская старина». 1900 год. The defeat of the Polish forces at Zhovti Vody was Bohdan Khmelnytsky's first major success. It was followed by victories at Korsun and Pyliavtsi. In the words of the chronicler, the Poles fled at Pyliavtsi “quicker than the fastest runner, entrusting their lives to their legs.” The Flight of the Polish Nobles, from a painting by I.M. Lebedev, 1939. Left. The Inside of a Cossack Wagon Train. Illustration by Nikolai Samokish from the 1900 album Past Times in the Ukraine.

The Tatars burnt Zenkov to the ground and slaughtered the inhabitants, while Hetman Vyhovsky advanced further into the lands east of the Dnieper to pacify the Cossacks unhappy with his policies. A Clerk in Exchange for a Horse The future hetman (ruler of the Ukraine) Ivan Vyhovsky was born in a family of the Polonized minor nobility in the Ukraine. He was given a decent education, knew Latin and Church Slavonic and spoke Polish fluently. He served as a government clerk in Kiev. On the whole, though, very little is known about his early years. All we have are some references to a distasteful incident — the sale of valuable books, in which he was involved. Vyhovsky was even sentenced to death, but pardoned when distant

relatives — influential Polish nobles — pleaded on his behalf. He made amends for the sins of his youth in military service and in 1648 he was among the army of Stefan Potocki that set off to put down Bohdan Khmelnytsky's revolt against Polish rule in the Ukraine. Khmelnytsky defeated the Poles at Zhovti Vody and Vyhovsky was captured by his allies, the Crimean Tatars. He made two unsuccessful escape attempts. But then fate finally smiled upon him. Khmelnytsky, who had met Vyhovsky earlier during negotiations with the Poles and heard about his writing skills and erudition, recovered him from the Tatars in exchange for … a horse! And he made him one of his clerks. Khmelnytsky must have been really short of literate men at that time!

of fate: treachery

Л иния жизни: вероломство / l ine

с поляками и наслышанный о его грамотности и учености, выменял пленника у татар на… лошадь. И сделал при себе писарем. Дюже не хватало в то время Богдану грамотных людей! Предоставленным шансом Выговский воспользовался сполна. «Более ловкий, чем талантливый», как его характеризовали современники, через два года он уже генеральный войсковой писарь, имеющий немалое влияние на гетмана. Еще немного, и вот родной брат Выговского Данила женат на любимой дочке Богдана Хмельницкого — Екатерине. Кроме того, тайная переписка с коронным гетманом Потоцким, которую ведет искушенный в интригах писарь, гарантирует поддержку польской шляхты в борьбе за власть. Казалось, до вершины рукой подать. Однако вышла незадача… Хмельницкий, прознавший о притязаниях писаря на гетманскую булаву, пригрозил сторонникам ушлого писаря лютой расправой, а самого Вы-

Гетман Украины Иван Выговский трижды клялся в верности московскому царю, но слова своего не держал. Портрет работы неизвестного художника XVIII века.

Новоявленный «опекун» Смерть Богдана развязала Выговскому руки. Все клятвы были преданы забвению. Оставалось лишь придумать, как формально, не нарушая казацких обычаев, заполучить гетманские клейноды. Для этого Выговский, вновь проявив свои организаторские способности, собрал за полгода сразу три рады — в Чигирине, Корсуни и Переяславле. На первой, состоявшейся в августе 1657 года, присутствовали только ближайшие сторонники генерального писаря, которые в силу малолетства шестнадцатилетнего Юрия выбрали Выговского его опекуном — «гетманом на сей час». Выговский понимал, что большинство простых казаков решения Чигиринской рады не примет, тем более что законным местом для избрания гетмана считалась Запорожская Сечь. Поэтому запорожским казакам, которых даже не пригласили на раду в Чигирин, «временный» гетман послал лицемерное письмо, где сообщал, что хотя «вся старшина и чернь войска малороссийского единодушно избрали его гетманом Украйны; но он, хотя и принял это избрание, однако, без воли братии, всего низового запорожского войска, на том гетманском уряде утвер-

As Hetman of the Ukraine Ivan Vyhovsky three times swore loyalty to the Tsar of Muscovy, but failed to keep his word. Portrait by an unknown 18th-century artist.

говского приказал сковать и бросить лицом вниз на землю. В таком положении властолюбец пролежал целый день, он молил о прощении и клялся в верности «старому Хмелю» на веки вечные. И гетман простил его… А вскоре Хмельницкий умер, наказав перед смертью утвердить новым гетманом своего сына Юрия.

На Переяславской раде Богдан Хмельницкий присягнул царю Алексею Михайловичу. «Присоединение Малороссии. 1654 год». С картины Алексея Кившенко. Вторая половина XIX века.

At the assembly in Pereyaslavl Bohdan Khmelnytsky swore fealty to Alexei Mikhailovich. The Annexation of the Ukraine, 1654. From a painting by Alexei Kivshenko, second half of the 19th century.

Vyhovsky made full use of the chance he had been given. Within two years he had become general clerk of the Cossack Host and entered into secret negotiations with the crowned hetman Potocki with the aim of obtaining the support of the Polish nobility in a struggle for power. But Khmelnytsky found out about the clerk's ambitions for the hetman's mace and

Богдан Хмельницкий. С гравюры Хендрика Хондиуса. 1651 год.

Bohdan Khmelnytsky. From an engraving by Hendrik Hondius. 1651.

Справа. «Запорожская Сечь». С рисунка неизвестного художника конца XVIII века.

диться не желает». К письму прилагались три тысячи талеров из казны Богдана Хмельницкого — «на помин его души». Запорожцы ответили со свойственной им прямотой, что хотя они и недовольны такими выборами, но примут решение

«Соединяя с умом, хитрым и острым, щедрость и бескорыстие, казаки страстно любят свободу; смерть предпочитают рабству и для защищения независимости часто восстают против притеснителей своих — поляков». Гильом Левассер де Боплан. «Описание Украины». 1650 год

“Combining mind that is cunning and keen with generosity and unselfishness, the Cossacks passionately love freedom, prefer death to slavery and to protect their independence often rise up against their oppressors — the Poles.” Guillaume Levasseur de Beauplan, A Description of the Ukraine. 1650

Right. The Zaporozhye Sech'. From a drawing by an unknown late-18th-century artist.

ordered that Vyhovsky be put in irons and flung face down on the ground. The pretender spent a whole day in that position. He begged forgiveness and swore eternal loyalty to Khmelnytsky. And the Hetman forgave him. Soon after Khmelnytsky died, naming his son Yury as his successor.

The New Role of Guardian Bohdan's death untied Vyhovsky's hands. All his oaths were forgotten. The only thing left was to devise a way by which he could formally become hetman without breaching

«Запорожская рада». С рисунка Т. Калинского. Конец XVIII века.

The Zaporozhye Assembly. From a drawing by T. Kalinsky. Late 18th century.

Cossack customs. To that end Vyhovsky, again demonstrating his organizational abilities, summoned three assemblies in half a year — at Chigirin, Korsun and Pereyaslavl. The first, which took place in August 1657, was attended only by the General Clerk's closest supporters and on the pretext of the sixteen-year-old Yury being a minor they elected Vyhovsky as his guardian — “hetman for this hour”. Vyhovsky realised that the majority of ordinary Cossacks would not accept the decision of the Chigirin assembly, especially as the Zaporozhye Sech was considered the proper place for the election of a hetman. Therefore the “temporary” Hetman sent a hypocritical letter to the Zaporozhye Cossacks, who had not even been invited to the assembly in Chigirin, in which he stated that although “all the elders and men of the Little Russian forces had unanimously elected him hetman of the Ukraine, he still did not wish to be confirmed in that office without the support of the brotherhood, of the entire Zaporozhye host.” The letter came with 3,000 thalers from Bohdan Khmelnytsky's coffers “for the remembrance of his soul”.

of fate: treachery

Л иния жизни: вероломство / l ine

рады и будут поддерживать нового гетмана, правда только до тех пор, пока он будет придерживаться завещания Богдана Хмельницкого: стоять за православного царя и православную Русь и сторониться польского короля и католической Польши. «За православную веру и за православного царя сражался с поляками Богдан Хмельницкий, за это же должны стоять в союзе с гетманом запорожцы; за это же они будут стоять и после старого Хмеля», — писали запорожцы Выговскому. Но «стоять за православную Русь» вовсе не входило в планы Выговского. Лицемерно уверяя русского царя Алексея Михайловича в своей верности и преданности, Выговский активно готовился принять покровительство Польши. Он рассаживал на хлебные места своих многочисленных родственников, раздавал землю польской шляхте. На подкуп голосов казацких старшин и полковников была пущена присвоенная Выговским казна Богдана Хмельницкого. На состоявшейся через три месяца после Чигирина Корсунской раде Выговский уже не скрывал своих антимосковских чувств. Один раз он вынул из своего кошелька несколько медных русских монет, швырнул их на стол и презрительно сказал: — Вот этим царь собирается платить нам, а что мы можем купить на это? На что полтавский полковник Мартын Пушкарь резко ответил:

На раде в Корсуни Выговского предупреждали, что левобережные казаки свято чтят клятву, данную московскому царю. Гетман не внял этим словам и продолжил переговоры с польским королем. Корсунь. Литография 1860-х годов.

Самый ранний портрет Алексея Михайловича был выполнен неизвестным художником в 1670-е годы. Надпись гласит: «Образ великого государя царя и великого князя Алексея Михайловича всея Великая и Белая и Малая России самодержца».

— Даже если царь прикажет использовать в качестве денег нарезанную на куски бумагу, я стал бы с радостью принимать такую плату, поскольку на ней стоит имя царя. После чего сразу стал заклятым врагом гетмана. На Корсунской раде подкупленные Выговским казацкие старшины избрали его полноправным гетманом. Правами Юрия Хмельницкого на этот раз попросту пренебрегли.

The earliest portrait of Alexei Mikhailovich was painted by an unknown artist in the 1670s. The inscription reads: “A likeness of the Great Sovereign Tsar and Grand Prince Alexei Mikhailovich, autocrat of all Great, White and Little Russia.”

Новоизбранный гетман продолжил свою двойную игру. В январе 1658 года на раде в Переяславле Выговский в присутствии московского посланника Богдана Матвеевича Хитрово присягнул на верность московскому царю. Казацкие пол-

The first Russian silver rouble was minted in 1654 during the reign of Alexei Mikhailovich.

The Zaporozhye Cossacks replied with their characteristic bluntness that although they were unhappy with such elections, they would accept the decision of the assembly and support the new hetman, but only while he adhered to the last will of Bohdan Khmelnytsky: to stand up for the Orthodox Tsar and Orthodox Rus' and to eschew the Polish King and Catholic Poland. But that was no part of Vyhovsky's plans. Deceitfully assuring Tsar Alexei Mikhailovich

of his devotion and loyalty, Vyhovsky made serious preparations to accept Polish suzerainty. He installed his many relatives in lucrative posts and distributed land to the Polish nobility. He also used Bohdan Khmelnytsky's treasury, which he had seized, to buy the votes of Cossack elders and commanders. At the Korsun assembly, held three months after Chigirin, Vyhovsky no longer concealed his anti-Muscovite sentiments. At one point he took a few Russian copper coins from his purse, tossed them on the table and said scornfully: “This is how the Tsar intends to pay us, but what can we buy with this?” To which Martyn Pushkar, the commander of Poltava, truculently replied: “Even if the Tsar tells us to use paper cut into pieces as money, I would happily accept such payment, because the name of the Tsar stands behind it.” After which he and the Hetman became sworn enemies. At the Korsun assembly the Cossack elders suborned by Vyhovsky elected him as hetman with full rights. On that occasion Yury Khmelnytsky's claims were simply ignored.

Ivan Vyhovsky did all he could to keep Bohdan Khmelnytsky's son from power. Yury Khmelnytsky. Late 17th-century engraving.

Смута и измена

Первый русский серебряный рубль отчеканили в 1654 году во время царствования Алексея Михайловича.

Несмотря на многочисленные свидетельства о готовящейся измене Выговского, Алексей Михайлович, желая предотвратить смуту в Малороссии, до последнего момента пытался договориться с вероломным гетманом. Despite much evidence that Vyhovsky was intent on treachery, Alexei Mikhailovich tried to the last to reach agreement with the perfidious Hetman in order to avoid internal conflict in the Ukraine.

Иван Выговский сделал все возможное, чтобы не допустить к власти сына Богдана Хмельницкого. Юрий Хмельницкий. Гравюра конца XVII века.

Особенно искусны казаки были в оборонительном бою. Взять казачий табор противник мог только измором, но не приступом. «Казачий табор». С гравюры XIX века. The Cossacks were especially skilled at defensive fighting. A Cossack camp might be starved into submission, but never taken by force. A Cossack Camp. From a 19th-century engraving.

Left. At the assembly in Korsun Vyhovsky was warned that the Left-Bank Cossacks regarded the oath given to the Tsar of Muscovy as sacred. The Hetman disregarded those words and continued to negotiate with the King of Poland. Korsun. 1860s lithograph.

Discontent and Betrayal The newly-elected Hetman continued to play both sides. At the assembly held in Pereyaslavl in January 1658 Vyhovsky swore allegiance to the Tsar of Muscovy in the presence of the Muscovite envoy Bohdan Matveyevich Khitrovo. The Cossack commanders who might have interfered were isolated. Martyn Pushkar was besieged in Poltava by units loyal to Vyhovsky. Pushkar repelled the attack, but did not appear at the assembly. Meanwhile a delegation from the Zaporozhye Host led by Yakov Barabash was prevented from reaching the assembly by cordons sent out by Vyhovsky. Still, envoys from Barabash and Pushkar repeatedly informed Alexei Mikhailovich about Vyhovsky's secret dealings with the Poles and the Crimean Khan. Moscow, however, refused to believe in the Hetman's treachery and, preferring a poor alliance to open conflict, enjoined the commanders not to oppose the Hetman's will. For his part, though, once he had gained complete power, Vyhovsky resolved to be rid of the disobedient commanders once and for all. Troubled times had arrived for the

ковники, которые могли помешать этому, были изолированы. Мартына Пушкаря осадили в Полтаве верные Выговскому отряды. Пушкарь нападение отбил, но на раду уже не явился. А делегацию запорожского казачества во главе с полковником Яковом Барабашем не пустили на раду кордоны, высланные Выговским. Однако посланцы Барабаша и Пушкаря не раз доносили царю Алексею Михайловичу о тайных переговорах Выговского с поляками и крымским ханом. «Мы Выговского не хотим иметь гетманом; не верим ему ни в чем: он не природный запорожский казак, а взят из польского войска. Богдан подарил ему жизнь и сделал его писарем; но он войску нашему никакого добра не хочет», — писали в Москву запорожские казаки. «Выговский задумал вместе с миргородским полковником Григорием Лесницким изменить московскому царю,

Запорожский казак. Литография неизвестного художника первой половины XIX века.

A Zaporozhye Cossack. Lithograph by an unknown artist of the first half of the 19th century.

of fate: treachery

Л иния жизни: вероломство / l ine

соединиться с польским и шведским королями и с крымским ханом и воевать государевы города», — сообщали они в другом письме, после того как перехватили гонца Выговского к крымскому хану. Но в Москве отказывались верить в вероломство гетмана и, предпочитая худой мир доброй ссоре, убеждали полковников не противиться воле гетмана. Выговский же, получив полноту власти, решил раз и навсегда расправиться с непокорными полковниками. На Украине настали смутные времена. Весной 1658 года при поддержке войска крымских татар Выговский вновь пошел на Полтаву и, взяв ее, спалил дотла. Мартын Пушкарь погиб в сражении. Та же судьба постигла Зеньков, Глухов и многие другие города, желавшие остаться верными Москве. Так при помощи татарских сабель Выговский утверждал свою власть на левом берегу Днепра. Якова Барабаша, ехавшего на встречу к московскому воеводе Василию Шереметьеву, который еще по договору с Богданом Хмельницким стоял с войском в Киеве, схватили верные Выговскому люди и после короткого суда казнили. Одновременно на Киев напал отряд казаков под предводительством брата Выговского Данилы, но был разбит. После чего Иван Выговский пришел к Шереметьеву с повинной головой и, уверяя, что казаки напали на Киев против его воли, вновь присягнул на верность Москве.

Ukraine. In the spring of 1658, with the support of Crimean Tatars, Vyhovsky once again moved against Poltava, captured the city and burnt it to the ground. Martyn Pushkar perished in the battle. The same fate befell Zenkov, Glukhov and many other towns that wanted to remain loyal to Moscow. So with the aid of Tatar sabres Vyhovsky consolidated his power east of the Dnieper. Yakov Barabash rode out to meet the Muscovite commander Vasily Sheremetyev, who under an agreement made with Bohdan Khmelnytsky before his death was standing with an army at Kiev. He was seized by men loyal to Vyhovsky and put to death after a cursory trial. At the same time a Cossack detachment led by Vyhovsky's brother Danila attacked Kiev but was repulsed. Later Ivan Vyhovsky came to Sheremetyev hanging his head with guilt and, claiming that the Cossacks has attacked Kiev against his will, he again swore loyalty to Moscow. Vyhovsky broke his oath within a few months. In September 1658 he signed an agreement with the Rzeczpospolita in the town

Клятве своей Выговский изменил уже через пару месяцев. В сентябре 1658 года в городе Гадяч он подписал соглашение с Речью Посполитой, по которой Малороссия возвращалась под власть польского короля.

Конотопская битва Лишь после Гадячского соглашения московские бояре убедились в вероломстве Выговского. Он был объявлен изменником, а казаки, сохранившие верность царю Алексею Михайловичу, выбрали наказным гетманом Ивана Беспалова. В помощь ему на Левобережную Украину в начале 1659 года выдвинулось войско во главе с Алексеем Трубецким. Осадив в Конотопе сподвижника Выговского Григория Гуляницкого, воевода попытался образумить принявших сторону предателя-гетмана казаков и медлил с активными боевыми действиями. Это сыграло на руку Выговскому. К нему на помощь пришли тридцатитысячный отряд крымских татар во главе с ханом Мухаммед-Гиреем и отряд наемников, составленный из сербов, немцев, молдаван и поляков. Татары и «иностранный легион» составили основную ударную силу армии Выговского, выдвинувшегося навстречу Трубецкому. В сражении под Конотопом они заманили передовой отряд русской армии, которым командовал князь Семен Пожарский, в ловушку и, разгромив его, вынудили воеводу Трубецкого отступить к Путивлю.

Герб войска запорожского казаки получили после реформ, проведенных польским королем Стефаном Баторием в 1576 году. С гравюры неизвестного художника. 1622 год. The Zaporozhye Cossack forces were granted a coat of arms after the reforms carried out by Polish King Stefan Bathory in 1576. From a 1622 engraving by an unknown artist.

Как свидетельствует украинская «Летопись Самовидца», летом 1659 года гетман Иван Выговский и верные ему полковники «присягали хану крымскому… не отступать в войне с войском московским». According to the Ukrainian Chronicle of an Eyewitness in the summer of 1659 Ivan Vyhovsky and the commanders loyal to him “swore to the Khan of the Crimea … not to yield in the war with the Muscovite army.” of Hadiach under which Little Russia returned beneath the power of the Polish crown.

The Battle of Konotop Only after the Treaty of Hadiach did the Muscovite boyars become convinced of Vygovsky's treachery. He was declared a traitor and those Cossacks who remained loyal to Alexei Mikhailovich elected Ivan Bespalov as their hetman. An army led by Alexei Trubetskoi was sent into the eastern Ukraine to his aid. Besieging Grigory Gulianitsky, one of Vyhovsky's allies, in Konotop, the Muscovite commander tried to bring the Cossacks that had taken the

Иван Брюховецкий склонил запорожских казаков выступить против Выговского на стороне своего воспитанника Юрия Хмельницкого. Брюховецкий был гетманом Левобережной Украины в 1663—1668 годах. Портрет работы неизвестного художника XVIII века.

де напомнить казакам о Гадячском договоре, были убиты. Сам же Выговский, бросив семью и едва избежав смерти, скрылся в Польше. Там его приняли прохладно, хотя и дали звание сенатора и поставили киевским воеводой.

Ivan Briukhovetsky persuaded the Zaporozhye Cossacks to take the field against Vyhovsky in support of his ward Yury Khmelnytsky. Briukhovetsky was hetman of the Ukraine east of the Dnieper in 1663—68. Portrait by an unknown 18th-century artist.

Ему было в чем каяться…

Раненый Пожарский, представ перед торжествующими Выговским и Гиреем, презрительно бросил в лицо первому обвинение в измене и плюнул в сторону второго, после чего взбешенный хан приказал подручным зарубить князя. Однако победа под Конотопом не принесла Выговскому желаемого успеха. Крымская орда, изрядно потрепанная в сражении, засобиралась домой, а по пути принялась грабить и жечь левобережные города. Татары взяли хорошую добычу и угнали в полон тысячи жителей. В страшных бедах, обрушившихся на украинскую землю, рядовые казаки справедливо винили Выговского. На Украине вспыхнуло восстание против вероломного гетмана. Его сподвижники, попытавшиеся на схо-

73 Справа. «Атака на казачий обоз польских панцирных гусар». Иллюстрация Николая Самокиша к альбому «Украинская старина». 1900 год. Right. Attack on a Cossak Baggage Train by Polish Armoured Hussars. Illustration by Nikolai Samokish from the 1900 album Past Times in the Ukraine.

renegade Hetman's side to reason and avoided engaging in active warfare. That played into Vyhovsky's hands. A 30,000strong host of Crimean Tatars led by Khan Muhammad Girei came to his assistance as did a detachment of Serbian, German, Moldavian and Polish mercenaries. The Tatars and this “foreign legion” were the strike force of Vyhovsky's army as it advanced on Trubetskoi. In a battle at the Sosnovo river crossing outside Konotop they lured the vanguard of the Russian army, commanded by Prince Semion Pozharsky, into a trap and after destroying it forced Trubetskoi to withdraw to Putivl. But the victory at Konotop failed to bring Vyhovsky the success he sought. The Crimean horde, its ranks much thinned in the battle, turned for home. looting and burning the towns on its way. The Tatars took good plunder and drove thousands of people into captivity. The ordinary Cossacks justly held Vyhovsky responsible for the terrible misfortunes that befell the Ukrainian land. A rebellion flared up against the treacherous Hetman. His supporters that tried at a gathering to remind Cossacks of

Должность сенатора не соответствовала амбициям бывшего гетмана. Вкусив власти, Выговский мечтал вернуть себе былое величие. Случай не заставил себя ждать. В то время Украину продолжали раздирать противоречия. На правом берегу Днепра хозяйничали поляки и лояльный им гетман Павел Тетеря, на левом правил верный Москве гетман Иван Брюховецкий. В 1663 году Польша попыталась вновь, уже без помощи Выговского, завоевать левобережную сторону. Но польская армия потерпела поражение возле Глухова и отступила. Воодушевленные этой неудачей короля Казимира, казаки на правом берегу поднялись против Польши. Сторонники союза с Москвой стали громить поместья шляхты и изгонять польских воевод из городов.

of fate: treachery

Л иния жизни: вероломство / l ine

Выговский, даром что состоял на королевской службе, согласился возглавить восстание против польского правления на Правобережной Украине. В случае успеха намеревался вновь стать гетманом и собирался просить милости и прощения у царя Алексея Михайловича. На что он надеялся? Поверил бы ему снова царь? Этого мы никогда не узнаем. Польский полковник Маховский и гетман Павел Тетеря, узнав о роли Выговского в заговоре, вызвали его в свой лагерь, где бывший гетман был арестован и после скорого суда расстрелян как изменник польской короне. Перед казнью Иван Выговский долго молился. Ему было в чем каяться. Он клялся в верности поочередно то Богдану Хмельницкому, то московскому царю, то польскому королю, то крымскому хану. И не предал разве что татар: видимо, просто не представилось случая.

Иван Выговский получал богатые дары и от польского короля, и от московского царя, но предал их обоих. Ян Казимир правил Польшей с 1648 по 1668 год. Портрет неизвестного художника. Ivan Vyhovsky received rich gifts from both the King of Poland and the Tsar of Muscovy, but betrayed them both. John II Casimir ruled Poland from 1648 to 1668. Portrait by an unknown artist.

Золотая донатива польского короля Яна Казимира. A gold donativa (commemorative presentation coin) of Polish King John II Casimir.

Выговский «откинулся до поляков, наведши на Украину Малороссийскую великое злоключение, многий мятеж, кровопролитие и крайное разорение», — писал украинский летописец Самойло Величко. Vyhovsky “fled to the Poles, bringing down on the Ukraine great misfortune, much rebellion, bloodshed and extreme destruction,” the Ukrainian chronicler Samoilo Velichko wrote.

74 the Treaty of Hadiach were killed. Vyhovsky himself abandoned his family and barely escaped death as he fled to Poland. He was given a cool reception there, although they made him a senator and appointed him military commander of Kiev.

He had much to repent of The position of senator did not match the ambitions of the former Hetman. After having a taste of power, Vyhovsky dreamt of recovering his former status. The occasion soon presented itself. The Ukraine was still being rent apart by contradictions. On the right bank of the Dnieper the Poles were masters, while the left bank was ruled by Hetman Briukhovetsky, who was loyal to Moscow. In 1663 Poland again attempted to conquer the eastern Ukraine, this time without Vyhovsky's aid. But the Polish army suffered a defeat near Glukhov and withdrew. Inspired by this setback to King John II Casimir, the right-bank Cossacks also rose up against Poland. Proponents of an alliance with Moscow became to sack the Polish noble estates and drive the Polish commanders from the towns.

Гетман Правобережной Украины Павел Тетеря. Портрет неизвестного художника XVIII века.

Hetman of the Right-Bank Ukraine Pavel Teteria. Portrait by an unknown 18th-century artist.

Although he was in the King's service, Vyhovsky agreed to lead the revolt against Polish rule in the western Ukraine. In the event of success, he intended to become hetman again and then beg mercy and forgiveness from Alexei Mikhailovich. What did he hope for? Would the Tsar have trusted him again? We shall never know. When he learnt of Vyhovsky's part in the plot, the Polish commander Machowski summoned him to his camp. There the former Hetman was arrested and, after a brief trial, shot as a traitor to the Polish crown. Ivan Vyhovsky prayed for a long time before his execution. He had much to repent of. He had sworn loyalty in turn to Bohdan Khmelnytsky, the Tsar of Muscovy, the Polish King and the Crimean Khan. The Tatars were the only ones he probably did not betray: the right occasion just did not present itself.

country that we lost

Страна, которую мы потеряли / t he

Четвертые сутки дождь шел не переставая. Дороги раскисли, и большинство их стали непроходимы для артиллерии. Продовольствие поступало с перебоями. Два батальона егерей, эскадрон астраханских драгун и сотня донских казаков, выступившие вместе с войском Ираклия на усмирение горцев — лезгин и дагестанцев, опустошавших приграничные грузинские села, уже неделю стояли лагерем на берегу реки Алазань, а царь Кахетии и Картли все чего-то выжидал. Генерал-майор Самойлов нервно мерил шагами походный шатер. И, словно репетируя оправдательную речь перед командующим Кавказской линии Павлом Потемкиным, говорил сидевшим тут же офицерам: — Большое несчастие, что Ираклий сам принял начальство над своими войсками, а не прислал сюда своих военачальников.

It had rained solidly for four days. The roads were a mass of mud and most were impassable for the artillery. Food supplies were irregular. The two battalions of chasseurs and squadron each of Astrakhan dragoons and Don Cossacks that had joined King Erakle's forces in a campaign to pacify the highlanders — Lezghians and Daghestanis, who had laid waste the Georgian border villages — had been encamped for a week already on the bank of the River Alazan, but the ruler of Kakheti and Kartli was still waiting for something.

Тех я бы принудил к действию, а к царю могу лишь входить с представлениями. Он слушает советы, а поспешности не прибавляет нимало… — Ваше благородие, — в шатер вбежал вестовой, — дозор вернулся. Говорят, большой отряд лезгин идет по нашему берегу. Там и обоз с награбленным.

— Что ж, господа, медлить больше нет никакой возможности. — Приняв решение, генерал просветлел лицом. — Еще пара дней, и броды через Алазань будут закрыты. Придется возвращаться в Тифлис несолоно хлебавши. Выступаем немедленно, а Ираклий пусть как знает. Русский отряд нагнал горцев у селения

Александр ВОСТОКОВ / by Alexander VOSTOKOV

«Город теплых ключей» “The city of warm springs”

Муганды. Отрезанные от переправы лезгины успели отойти в прибрежный лес и занять оборону. Пять часов длился бой. Наконец враг дрогнул и бросился в реку, надеясь вплавь добраться до противоположного берега и найти там спасение. Тщетно — в воде их настигла картечь четырех русских орудий…

«Подписание Георгиевского трактата». С картины Зураба Нижарадзе. The Signing of the Treaty of Georgiyevsk. From a painting by Zurab Nizharadze.

country that we lost

Страна, которую мы потеряли / t he

Памятник основателю Тбилиси Вахтангу Горгасали. Скульптор Элгуджа Амашукели. Современная фотография.

The monument to Vakhtang Gorgosali, the founder of Tbilisi. Sculptor: Elguja Amashukeli. Present-day photograph.

Судьба Тбилиси трагична. За свою многовековую историю город не раз разрушался врагами до основания и вновь возрождался из пепла. Мир и покой на эту многострадальную землю пришел лишь в начале XIX века, когда Грузия вошла в состав Российской империи. Но политические и культурные связи между странами возникли гораздо раньше. Еще в XVI веке при дворе Ивана Грозного появились гру-

Виктория была полной. Потери среди русских и подошедшего к ним на помощь отряда Ираклия оказались незначительны. Но это были первые жертвы и первая русская кровь, пролитая за освобождение Грузии. Спустя несколько дней, 20 октября 1784 года, русские войска с триумфом вернулись в Тифлис.

«Да возникнет Тбилиси!» Об основании Тбилиси, или Тифлиса, как его называли в России до 1936 года, повествует красивая легенда. В давние времена, когда столицей Картли (Восточная Грузия) был город Мцхета, на месте Тифлиса простирались непроходимые леса. Однажды здесь охотился царь Вахтанг Горгасали, и уже на исходе дня перед ним вспорхнул дивной красоты фазан. Царь славился своей меткостью, но тут случилась незадача: птица оказалась всего лишь ранена и, взмахнув мощными крылами, скрылась в ущелье. Когда же Вахтанг спустился за ней, то оказалось, что фазан упал в горячий источник и сварился в нем. Увидев в этом знамение, Горгасали повелел заложить здесь новую столицу —

Major General Samoilov paced nervously up and down the tent. As if rehearsing the excuses he would make to Pavel Potemkin, the commander of the Caucasus line, he told the officers sitting before him: “It's a great misfortune that Erakle himself has taken command of his forces and not sent his senior officers here. I could force them to act, but I can only make representations to the King. He listens to the advice, but does not press matters forward one iota.” “Your Excellency,” a soldier rushed into the tent, “the patrol has come back. They say a large group of Lezghians are moving along this bank. They've got a cart of plunder too.” “Well, gentlemen, there can be no more delaying.” The General's face brightened once the decision had been made. “A few more days and the fords across the Alazan will be impassable. We'll have to return to Tiflis empty handed. We take to the field immediately and let Erakle do what he likes. The Russian detachment caught up with the highlanders at the settlement called Mugandy. Unable to cross the river, the Lezghians managed to withdraw into the forest on its bank and organize their

Тбилиси — «город теплых ключей», ведь «тбили» по-грузински значит «теплый». Этому событию посвящено множество стихов и песен. Прекрасные строки принадлежат поэту Булату Окуджаве: Хищный зверь под стрелой твоей бился и корчился. Вековечная тьма подступила к глазам. Загорелась звезда. День охотничий кончился. И тогда из кустов появился фазан. О, как ярко горело его оперение! Но запела стрела — погасила костер... И тогда, словно в первую ночь сотворения, «Да возникнет Тбилиси!» — ты руку простер.

defence. The fight lasted five hours. Finally the enemy lost their nerve and jumped into the river, hoping to swim across to safety on the other side. Their luck was out — grapeshot from the four Russian cannon found them in the water. It was a total victory. Losses among the Russians and Erakle's men who came to support them were insignificant. Still, there were casualties, the first Russian blood shed for the liberation of Georgia. A few days later, on 20 October 1784, the Russian forces returned to Tiflis in triumph.

“Let there be Tbilisi!” There is an appealing legend about the foundation of Tbilisi (or Tiflis, as it was known in Russia until 1936). Long ago, when the capital of Kartli (eastern Georgia) was the city of Mtskheta, impenetrable forest stood on the site of Tbilisi. Once King Vakhtang Gorgosali went hunting in the area and as the day drew to a close a wonderfully beautiful pheasant fluttered up in front of him. The King was famed for his marksmanship, but this time his skills failed him: the bird was only wounded and, flap-

зинские послы, искавшие сближения с могучим северным соседом. В 1722 году Петр I во время персидского похода установил военный союз с царем Вахтангом VI. А во время русско-турецкой войны 1768—1774 годов Грузия выступила на стороне России, и совместные русско-грузинские действия привели к изгнанию осман из Имерети. А вскоре был подписан и знаменитый Георгиевский трактат. Слева. Царь Картли Вахтанг VI и его учитель — великий грузинский просветитель Сулхан-Саба Орбелиани. Верный союзник Петра I, Вахтанг был изгнан из своего отечества турками и нашел пристанище в России. Похоронен в Успенском соборе в Астрахани.

Left. King Vakhtang VI of Kartli and his teacher, the great Georgian enlightener Sulkhan-Saba Orbeliani. A loyal ally of Peter the Great, Vakhtang was driven from his homeland by the Turks and found sanctuary in Russia. He is buried in the Dormition Cathedral in Astrakhan.

Ниже. В русско-турецкой войне 1768—1774 годов Грузия выступила на стороне России. На картине Коки Махарадзе изображена Аспиндзская битва, во время которой грузинские войска разбили турецкую армию.

Below. During the RussoTurkish War of 1768—74, Georgia fought on Russia's side. Koki Makharadze's painting depicts the Battle of Aspindza, in which Georgian forces defeated a Turkish army.

«С тех пор как история заметила эту страну, она служит центром притяжения для различных народов… оставлявших за собой разрушительные следы. На обнаженных горах Картли и среди роскошной растительности Кахетии и Имеретии повсюду и доныне видны развалины старинных замков и башен, массивных и своеобразных, служивших народу убежищем во времена вражеских нашествий. И едва ли найдется в мире еще страна, где было бы столько же этих немых свидетелей народных страданий», — писал о Грузии русский военный историк Василий Потто в конце XIX века. “Ever since history noticed this country it has served as a centre of attraction for different peoples … who have left trails of destruction behind them. On the bare mountains of Kartli and among the lush vegetation of Kakheti and Imereti still today you can see everywhere the ruins of old castles and towers, massive and distinctive, that served the people as refuges during enemy invasions. Probably no other country in the world has so many of these blind witnesses to the nation's sufferings,” the Russian military historian Vasily Potto wrote about Georgia in the late nineteenth century. ping its powerful wings, took refuge in a gorge. When Vakhtang went down after it, it turned out that the bird had dropped into a hot spring and been boiled there. Gorgosali took this to be a sign and ordered that a new capital be founded there — Tbilisi, “the city of warm springs” (tbili means “warm” in Georgian). Tbilisi has a tragic past. Over its long history the city has more than once been razed

to the ground by enemies and then risen from the ruins. Peace and quiet arrived in this long-suffering land only in the early nineteenth century, when Georgia became part of the Russian Empire. Political and cultural ties between the countries had, however, arisen much earlier. As far back as the sixteenth century, Georgian envoys visited the court of Ivan the Terrible, seeking closer relations with this powerful northern

country that we lost

Страна, которую мы потеряли / t he

Ираклий II — царь Кахетии (1744—1762 годы), царь Картли-Кахетии (1762—1798 годы).

Erakle II, King of Kakheti (1744—62) and later of Kartli-Kakheti (1762—98).

рекой лилось кахетинское, а вечером горы осветил праздничный фейерверк.

Разорение Тифлиса

Посол Грузии в России Гарсеван Чавчавадзе активно участвовал в подготовке Георгиевского трактата. После его заключения был назначен Ираклием II полномочным министром Грузии при российском дворе. Его сын Александр Чавчавадзе вошел в историю Грузии и России как военачальник, государственный деятель и талантливый поэт.

…Утром 24 января 1784 года Тифлис был разбужен пушечным залпом. Колокольный звон поплыл над городом. Узенькие улочки постепенно стали заполняться народом. Оживленная толпа текла к Сионскому собору, где царь Ираклий и весь грузинский народ должны были присягнуть на верность российской короне. «Зима в этом году холодная…» — «Это русские принесли к нам свои морозы…» — улыбаясь, переговаривались тифлисцы. Ровно в десять утра Ираклий торжественно вступил в Сионский собор и, взойдя на приготовленный трон, возложил на себя царскую мантию. Богослужение совершал сам каталикос Грузии Антоний I. По окончании молебна Ираклий перед крестом и святым Евангелием принес присягу. С батарей Метехского замка грянул залп, и вновь зазвонили колокола. Народ ликовал на улицах и площадях,

neighbour. In 1722, during his campaign against Persia, Peter the Great concluded a military alliance with King Vakhtang VI. In the Russo-Turkish War of 1768-74 Georgia took Russia's side and joint operations led to the Ottomans being driven out of the Imereti region of Georgia. Soon the celebrated Treaty of Georgiyevsk was signed. On the morning of 24 January 1784, Tiflis was awakened by a cannon shot. Bells rang out across the city as its narrow streets gradually filled with people. At exactly ten o'clock Erakle solemnly entered the Sioni Cathedral,

Georgia's ambassador to Russia, Garsevan Chavchavadze, was actively involved in drafting the Treaty of Georgiyevsk. After the signing, Erakle II appointed him Georgia's Minister Plenipotentiary to the Russian Court. His son, Alexander Chavchavadze, went down in Georgian history as a military commander, statesman and gifted poet.

81 ascended to the throne prepared for him, and donned the kingly mantle. The service was conducted personally by the Catholicos of Georgia, Antony I. At the end of the service Erakle swore an oath before the cross and Gospel. A salute was fired by the batteries of Metekhi Castle and the bells rang out again. The populace celebrated in the streets and squares, the wine flowed in rivers and in the evening fireworks lit up the mountains.

Вверху. Тифлис. Вид на базарную площадь и Метехский замок, с V века служивший резиденцией грузинским царям. Открытка конца XIX века. Top. Tiflis. A view of the bazaar square and Metekhi Castle, a residence of Georgian kings since the fifth century. Late 19th-century postcard.

По условиям Георгиевского трактата для защиты страны от вражеских набегов в Тифлисе разместились два батальона русских солдат и четыре орудия. Не раз, сражаясь бок о бок с грузинским войском, они спасали от опустошения приграничные районы страны. Однако в 1787 году началась очередная русско-турецкая война, и Россия была вынуждена отозвать войска. Между тем Грузию раздирали внутренние противоречия. Сыновья Ираклия II затворились в своих уделах и отказывались подчиняться отцу. И когда в сентябре 1795 года персидский правитель АгаМухаммед-хан во главе 35-тысячного войска вторгся в Грузию, Ираклий сумел собрать под свои знамена всего пять тысяч воинов. Авангард шаха был наголову разбит на подступах к Тифлису, и Ага-Мухаммед призадумался, не повернуть ли войска назад. Но, видно, провидению было угодно, чтобы тифлисцы испили до дна горькую чашу нашествия. Предатель-перебежчик донес хану, сколь малочисленно грузинское войско и сколь велики его потери в первом бою. И утром 11 сентября АгаМухаммед послал войска на штурм Тифлисской крепости со стороны селения Крцаниси, а оставленным в тылу туркменам-наемникам приказал рубить каждого

Georgia, meanwhile, was torn apart by internal conflict. Erakle II's sons withdrew into their separate principalities and refused to obey their father. When, in September 1795, the Persian ruler Aga Muhammad led a 35,000-strong army into Georgia, Erakle could rally only 5,000 men to his banner. The Shah's vanguard was completely routed on the approaches to Tbilisi and Aga Muhammad contemplated turning his army back. But fate decreed that the city should drink the bitter cup of invasion to the full. A treacherous turncoat informed the Shah of the small strength of the Georgian forces and the size of their losses in the first battle. On the morning of

The Destruction of Tiflis Under the terms of the Treaty of Georgiyevsk two battalions of Russian soldiers and four cannon were stationed in Tiflis to defend the country from enemy raids. Several times, fighting shoulder to shoulder with Georgian forces, they saved the Georgian borderlands from devastation. In 1787, however, another Russo-Turkish war broke out and Russia was obliged to withdraw its forces.

Слева. «Грузинский танец». Литография вице-президента Академии художеств князя Григория Гагарина. Середина XIX века. Left. A Georgian Dance. Lithograph by Prince Grigory Gagarin, vice-president of the Academy of Arts. Mid-19th century.

Георгиевский трактат, заключенный между Россией и Грузией в 1783 году, ослабил позиции Турции и Ирана в Закавказье и положил конец их притязаниям на Восточную Грузию. The Treaty of Georgiyevsk, concluded between Russia and Georgia in 1783, weakened the positions of Turkey and Iran in Transcaucasia and put an end to their claims to eastern Georgia.

персиянина, кто, убоявшись смерти, посмеет покинуть поле боя. Трижды грузины сбрасывали персиян со стен Тифлиса, и трижды враг возобновлял приступ. Князь Мочабелов, известный поэт-импровизатор, взял в руки свой чунгур и зажег сердца грузин вдохновенной песней. После этого его отряд с такой неистовой яростью набросился на персов, что едва не обратил их в бегство. Последний резерв повел в бой сам Ираклий, предпочитая умереть на поле битвы, но не отступить. Силы были неравны. Раненого царя вынесли с поля верные воины и, отбиваясь от преследователей, увезли в горы. Ага-Мухаммед-хан вошел в Тифлис. Три дня бесчинствовали персы в городе, обратив его в груду развалин и уведя в рабство тысячи жителей. Грабители не жалели ни стариков, ни женщин, ни детей, бахвалясь друг перед другом умением с одного удара разрубить пополам человека. Даже в храмах не было спасения от озверевших насильников. Живший в Тифлисе знаменитый армянский поэт Саят

Обустройство ВоенноГрузинской дороги через Главный Кавказский хребет началось сразу после подписания Георгиевского трактата. Она соединяла Тифлис с основанной в 1784 году крепостью Владикавказ.

Construction of the Georgian Military Highway across the main range of the Caucasus mountains began immediately after the signing of the Treaty of Georgiyevsk. It connected Tiflis with the fortress of Vladikavkaz, founded in 1784.

Раскрашенная открытка, вторая половина XIX века.

Tinted postcard from the second half of the 19th century.

11 September Aga Muhammad sent his men to storm the Tiflis fortress and ordered the Turkoman mercenaries that he left in the rear to slaughter any Persian who might try to save his life by fleeing the battlefield. Three times the Georgians threw the Persians back from the walls of Tbilisi and three times the enemy renewed the attack. Prince Mochabelov, famous for his poetic improvisations, took up his chungur and stirred the hearts of the Georgians with an inspired song. After that his men hurled themselves

country that we lost

Страна, которую мы потеряли / t he

Нова был изрублен на пороге церкви святого Геворга, после того как отказался отречься от Христа. Стон и плач тифлисцев разнесся по всей Грузии. Два батальона русских солдат, высланные Иваном Гудовичем в Тифлис, застряли на перевалах Военно-Грузинской дороги и не успели прийти на помощь Ираклию. Но не могла Россия оставить безнаказанным разорение страны, находившейся под ее покровительством! Русская армия, возглавляемая Валерианом Зубовым, вторглась в прикаспийские персидские владения и заставила Мухаммед-хана покинуть Грузию. Кампания начиналась успешно, но после смерти Екатерины II войска Зубова были отозваны Павлом I. Однако роковое сражение при Крцаниси окончательно убедило грузинских правителей, что только слияние с Россией может уберечь страну от порабощения персами или Османской империей. В столетнюю годовщину этой битвы великий грузинский поэт Акакий Церетели писал в стихотворении «Одиннадцатое сентября» (перевод Павла Антокольского): И знали отцы, что последняя ныне Приносится жертва во имя свободы, Что станет Христова завета твердыней Навеки союз двух великих народов,

Что этот союз нерушимым пребудет, Грузинский и русский народы, вы братья! А кто это братство предаст и забудет, Достоин позора навек и проклятья!..

Вверху. Торговцы хлебом на Авлабарском базаре в Тифлисе. Фотография 1896—1897 годов. Слева. Доставка вина к застолью грузинского князя. С рисунка Григория Гагарина. 1849 год. Top. Sellers of bread at the Avlabari bazaar in Tiflis. 1896—97 photograph. Left. Delivering wine for the feast of a Georgian prince. From a drawing by Grigory Gagarin. 1849.

И гибли бойцы, сыновьям заповедав Свои сокровенные гордые мысли. И мы недостойны отцов или дедов, Когда позабудем о битве Крцаниси...

— Поберегись! — Возница раздраженно щелкает кнутом, пробиваясь через разноликую и пеструю толпу. А кто это в накинутой поверх рубашки шинели сторговал у пожилого армянина груши и, прислонившись к глиняной стене, с удовольствием вгрызается в сочную мякоть? Не иначе как Александр Пушкин! «Ежедневно производил он странности и шалости, ни на кого и ни на что не обращая внимания, — писал о посещении поэтом Тифлиса в 1829 году губернатор города князь Евгений Осипович Палавандов. — В одном месте видели его, как он шел, обнявшись с татарином, в другом месте он целовался с черкесским юношей, а в третьем играл в чехарду с уличными мальчишками».

За гранью дружеских штыков… Грузия вошла в состав Российской империи в 1801 году. Закончился период внутренних междоусобиц, исчезла угроза оказаться под игом персидского или турецкого владычества. Тбилиси быстро становится торговым и культурным центром Закавказья. Со всего света сюда съезжаются купцы и путешественники, среди которых много европейцев и, конечно, русских. Караванные пути сходились у Гянджинских ворот, а дальше — базарная площадь. Здесь разноязыкий говор: грузины, армяне, русские, персы. Пестрые палатки, прилавки, заваленные товарами, трактиры, кофейни, чайханы, лавки ремесленников… Чего здесь только нет: восточные сласти, шелка, тончайшая чеканка, серебряная утварь… Шумная и яркая, похожая на пчелиный улей базарная площадь — самое оживленное место в старом Тифлисе. Рыбная лавка (слева) и продавцы рыбы (ниже) на Солдатском базаре в Тифлисе. Фотографии 1896—1897 годов. The noisy, gaudy beehive of the bazaar square was the busiest place in old Tiflis. Fish stall (left) and fishmongers (below) at the Soldat bazaar in Tiflis. 1896—97 photograph.

Вверху. Песковская улица — одно из любимейших мест великого грузинского художника Нико Пиросмани. Фотография конца XIX века.

Top. Peskovskaya Street was one of the favourite places of the great Georgian naïve artist Niko Pirosmani. Late 19th-century photograph.

Справа. «Семейный пикник». С картины Нико Пиросмани. 1907 год.

Right. A Family Picnic. From a painting by Niko Pirosmani. 1907.

Выше. Тифлисский духан. Венские стулья, стойка с закусками и шеренги бутылок — его неизменные атрибуты. Слева стоит шарманщик, одна из приманок заведения. Фотография конца XIX века.

upon the Persians with such fury that they almost put them to flight. Erakle himself led the last reserves into battle, preferring to die in combat but not to yield. But the forces were unequal. The wounded King was carried from the field by loyal warriors, who fought off pursuit and took him away to the mountains. Aga Muhammad entered Tbilisi. For three days the Persians ravaged the city, turning it into a heap of ruins and carrying thousands of its inhabitants away into slavery. The looters did not spare the aged, women or children, boasting to each other of their ability to cut a person in two with a single blow. Even the churches provided no refuge from the brutalized violators. The groans and weeping of the Tbilisians echoed throughout Georgia. Russia was unable to stop the enemy wreaking havoc with impunity on a country

Above. A typical Tiflis tavern (dukhan) with bentwood chairs, a counter of snacks and rows of bottles. On the left is an organ-grinder, one of the attractions of the establishment. Late 19th-century photograph.

Лавка серебряных дел мастеров. Фотография начала 1890-х годов.

A silversmith's shop. Early 1890s photograph.

that had just become its protectorate! A Russian army led by Valerian Zubov invaded the Persian provinces on the Caspian and forced Aga Mohammad to leave Georgia. The campaign began successfully, but when Catherine II died, Zubov's army was recalled by her son Paul. Still, the fateful battle for Tbilisi finally convinced the Georgian rulers that only absorption into the Russian Empire could

country that we lost

Страна, которую мы потеряли / t he

А вот по узким тифлисским улочкам идет, внимательно глядя по сторонам, Михаил Лермонтов, емко описавший свои кавказские впечатления в поэме «Мцыри»: И Божья благодать сошла На Грузию! Она цвела С тех пор в тени своих садов, Не опасаяся врагов, 3а гранью дружеских штыков.

Визит императора Николай I въехал в Тифлис в три часа пополудни 8 октября 1837 года. Торжественно звонили колокола, дружно ухнул приветственный пушечный залп, тифлисцы в разноцветных праздничных одеяниях заполнили улицы города и плоские крыши домов. «Не могу иначе изобразить вам радушие сделанного мне приема, как сравнив его с встречами, делаемыми мне всегда здесь, в Москве, и нельзя не дивиться, как чувства народной преданности к лицу монарха не изгладились от того скверного управления, которое, сознаюсь к моему стыду, так долго тяготеет над этим краем», — вспоминал позже император. Конечно, скверное управление можно было отыскать в любом уголке империи, но Николай I понимал, что именно на Кавказе необходимо жестко пресекать самоуправство чиновников, демонстрируя населению справедливость русской власти. Жертвой императорского гнева стал командовавший элитным Эриванским ка-

рабинерным полком, расквартированным в 16 верстах от Тифлиса, князь Александр Дадианов. Проведенная перед приездом Николая I ревизия выявила в этом полку многочисленные нарушения. Дадианов заставлял солдат работать в поле и на винокуренном заводе, дурно кормил их, но что хуже всего -— посягал на земли и права грузинских князей. Показательная расправа состоялась на Мадатовской площади Тифлиса во время смотра полка, поглазеть на который собралось полгорода. При появлении императора по площади прокатилось восторженное «ура!», не смолкавшее несколько минут. Когда приветствия утихли, Николай потребовал к себе Дадианова и стал резко его отчитывать. Побледневший князь стоял потупив голову. Завершив назидательную речь, император повелел сорвать с Дадианова флигель-адъютантские аксельбанты и громко, так что слышно было в самом дальнем уголке притихшей площади, сказал как отрезал: — В ссылку! В Бобруйск! Ждать решения суда! Но до Бобруйска Дадианов так и не доехал. По дороге он был арестован и заключен на три года в Динабургскую крепость, а затем отправлен на поселение в Вятку. Частично реабилитирован Дадианов был лишь при восшествии на престол Александра II.

Слева. Генерал Михаил Воронцов. Портрет работы художника Карла Гампельна. 1820-е годы.

Сплетение великих культур

Михаил Лермонтов. Автопортрет. «Лазил на гору Крестовая, — писал поэт друзьям в 1837 году, — оттуда видна половина Грузии как на блюдечке, и, право, я не берусь объяснить или описать этого удивительного чувства: для меня горный воздух — бальзам; хандра к черту, сердце бьется, грудь высоко дышит — ничего не надо в эту минуту; так сидел бы да смотрел целую жизнь». Mikhail Lermontov. Self-Portrait. “I climbed Cross Mountain,” the poet wrote to friends in 1837. “From there you can see half of Georgia as if on a plate and truly I shall not venture to explain or describe that extraordinary feeling: for me the mountain air is balsam. Melancholy be damned. Your heart pounds, your chest breathes full — nothing is needed at that moment. I could have sat and looked a whole lifetime.”

«Любезный Алексей Петрович! Ты, верно, удивился, когда узнал о назначении моем на Кавказ. Я также удивился, когда мне предложено было это поручение, и не без страха оное принял: ибо мне уже 63 год...» — писал генералу Ермолову Михаил Семенович Воронцов после своего назначения в 1845 году наместником Кавказа и главнокомандующим кавказскими войсками. Тифлис встретил прославленного военачальника и государственного мужа торжественно. Как писали тогда русские газеты, город «был убран вывешенными на балконы персидскими коврами и золототкаными покрывалами, вышивкой которых славятся грузинки; празднично освещен фонарями и разведенными на склонах окрестных гор кострами; со всех сторон слышны были звуки национальных инструментов, а на плоских крышах домов танцевали разодетые в национальные костюмы жители…». При Воронцове Тифлис стал быстро отстраиваться, приобретая европейский лоск, но не теряя при этом своего восточного очарования. Открывались училища и гимназии. Благодаря настойчивости наместника по реке Куре было организовано судоходство, и, несмотря на сомнения скептиков, баржи от Каспия поднимались до самого Тифлиса. Но, пожалуй, одним из самых значимых по последствиям для Тифлиса и всей Гру-

Ниже. Михаил Щепкин. Портрет работы Алексея Добровольского. 1839 год. Left. General Mikhail Vorontsov. Portrait by the artist Carl von Hampeln. 1820s. Below. Mikhail Shchepkin. Portrait by Alexei Dobrovolsky. 1839.

зии деяний Воронцова стало учреждение им сразу по приезде русского, а затем грузинского и оперного театров. В дирекцию Русского драматического театра (ныне Тбилисский государственный академический русский драматический театр имени

«Тифлисский театр если не лучший, то, по крайней мере, один из самых лучших театров мира». Александр Дюма. «Кавказ»

“The Tiflis theatre, if not the best, is at least one of the very best theatres in the world.”

save their country from enslavement by the Persians or the Ottomans.

And here comes Mikhail Lermontov, strolling through the narrow lanes of Tbilisi, gazing attentively from side to side. He recorded his impressions of the Caucasus succinctly in the poem Mtsyri. And then God's blessings divine Came down on Georgia. Since that time In the shade of its gardens it blossoms and grows With no more fear of mighty foes, Behind a cordon of friendly bayonets.

Behind a cordon of friendly bayonets

Слева внизу. Сердце Тбилиси — гора Мтацминда. Здесь похоронены Александр Грибоедов, Илья Чавчавадзе, Акакий Церетели и многие другие известные деятели. Открытка конца XIX века. Bottom left. The heart of Tbilisi is Mount Mtatsminda. Alexander Griboyedov, Ilya Chavchavadze, Akaky Tsereteli and many other famous figures are buried there. Late 19th-century postcard.

Georgia became part of the Russian Empire in 1801. The period of internal strife came to an end and the threat of ending up under the yoke of Persian or Turkish dominion disappeared. Tbilisi rapidly became the commercial and cultural centre of Transcaucasia. Merchants and travellers came there from around the world, among them many Europeans and, of course, Russians. The caravan routes converged at the Ganja Gate, beyond which lay the square of the bazaar. This was a Babel of different languages: Georgians, Armenians, Russians, Persians. Bright tents, stalls overflowing with goods, inns, coffee- and tea-houses, craftsmen's workshops. A whole cornucopia: Eastern sweetmeats, silk, fine metalwork, silver utensils and much, much more. “Mind yourselves!” the driver shouts, cracking his whip irritably as he makes his way though the motley crowd. And who is this in a greatcoat thrown over his shirt, bargaining with an elderly Armen-

Alexandre Dumas. Caucasus.

The Emperor's Visit

Здание театра на Эриванской площади после пожара в 1874 году. The building of the theatre on Erivan Square after a fire in 1874.

ian for a pear and then leaning on the adobe wall as he bites with pleasure into the juicy fruit? None other than Alexander Pushkin! “Every day he performed eccentricities and pranks, with no regard to anyone and anything,” the city's governor, Prince Yevgeny Palavandov, wrote about the poet's visit to Tbilisi in 1829. “In one place he was seen walking with his arm around a Tatar, in another he kissed a Circassian youth, in a third he played leapfrog with the street urchins.”

Nicholas I entered Tiflis at three in the afternoon of 8 October 1837. The bells rang out; cannon fired a salute of greeting; the populace in colourful festive attire filled the city's streets and flat roofs. “I cannot paint the picture of the cordial welcome I was given in any way except by comparing it with the way I am always greeted here in Moscow and can only express amazement that the feelings of popular devotion to the person of the monarch have not been effaced by the poor administration that, I confess to my shame, has so long weighed heavy on that region,” the Emperor recalled.

country that we lost

Страна, которую мы потеряли / t he

В знаменитых тифлисских банях, стоящих на горячих источниках, горожане любили проводить свой досуг, давали званые обеды, принимали гостей и кутили. Александр Пушкин, посетивший Тбилиси в 1829 году, писал о серных банях: «От роду не встречал ни в России, ни в Турции ничего роскошнее тифлисских бань». А спустя столетие писатель Алексей Толстой восторженно утверждал, что, «сидя в мраморном бассейне, человек чувствует себя не то Помпеем, не то Лукуллом». Современная фотография.

А. С. Грибоедова) вошел известный грузинский поэт Александр Чавчавадзе. За помощью в формировании труппы он обратился к великому русскому актеру Михаилу Щепкину. «Все, что могу… я сделаю. В этом порукой любовь моя к искусству», — писал ему в ответ Щепкин. При его содействии в Тифлис приехали актеры Петербургского и Московского императорских театров, возглавил труппу молодой талантливый режиссер Александр Яблочкин. Позже Владимир Немирович-Данченко, тоже ра-

Of course poor administration could have been found in any corner of the empire, but Nicholas I grasped that in the Caucasus in particular it was necessary to firmly restrain the arbitrary behaviour of officials and to demonstrate to the populace the fairness of Russian rule. The Emperor's wrath came down upon Prince Alexander Dadianov, commander of the elite Erivan Carbineers, who were quartered 16 versts from Tiflis. An inspection carried out before Nicholas's arrival revealed many abuses in this regiment. Dadianov had forced the soldiers to work in the fields and at a distillery, fed them badly and, worst of all, encroached upon the lands and rights of the Georgian princes. The demonstrative punishment took place on Madatovskaya Square in Tiflis, during a review of the regiment that half the city had come to watch. The Emperor's appearance on the square was greeted by a resounding hurrah that went on for several minutes. When quiet returned, Nicholas summoned Dadianov and began to reprimand him severely. The Prince turned pale and hung his head. When he had finished his lecture, the

ботавший в Тифлисе, назовет его «первым крупным режиссером в русском театре». И впоследствии многие великие русские режиссеры начинали свой творческий путь на этой сцене: гениальный Всеволод Мейерхольд, великий Георгий Товстоногов, талантливый современный режиссер Петр Фоменко. А именами работавших здесь грузинских режиссеров Михаила Туманишвили, Роберта Стуруа, Гизо Жордания и многими другими мог бы гордиться любой театр мира.

Emperor ordered that the aiguillettes that Dadianov wore as a mark of his being an imperial aide-de-camp be torn from Dadianov's uniform and, speaking so loudly he could be heard in the furthest corner of the silent square, pronounced in words of iron: “Banished! To Bobruisk! To await the judgement of the court!” But Dadianov never did reach Bobruisk. He was arrested on the way and confined for three years in the Dünaburg (Daugavpils) fortress and then sent to live in Viatka. Dadianov was partially rehabilitated only when Alexander II came to the throne.

The Interweaving of Great Cultures “Dear Alexei Petrovich, You are sure to have been amazed on learning of my appointment to the Caucasus. I was also amazed when I was offered this mission and accepted it with some trepidation, since I am 63 years old already,” Mikhail Vorontsov wrote to General Yermolov after his appointment in 1845 as governor general of the Caucasus and commander-in-chief of the forces in the Caucasus. Under Vorontsov there was a building boom in Tbilisi, which acquired a European

Весь XX век Тбилиси был городом, где тесно сплетались и взаимно обогащали друг друга грузинская и русская культуры. Поэт Николай Тихонов сказал как-то, что «через Грузию неизбежно проходят в сердечном плане русские поэты». Но без всякого преувеличения эти слова можно отнести и к каждому из нас.

В апреле 1991 года Республика Грузия провозгласила независимость от СССР.

gloss without losing its eastern charm. Colleges and gymnasia opened. One of Vorontsov's most significant acts, however, in terms of its consequences for Tiflis and Georgia as a whole, was the foundation immediately after his arrival of a Russian theatre, followed by Georgian and opera theatres. The distinguished Georgian poet Alexander Chavchavadze joined the management of the Russian Drama Theatre (now the Griboyedov State Academic Russian Drama Theatre). He turned for help in forming a company to the great Russian actor Mikhail Shchepkin. “I shall do all I can. The guarantee of that is my love of art,” Shchepkin wrote back to him. Through his good offices actors from the imperial theatres in Moscow and St Petersburg arrived in Tbilisi. The company was led by the young and gifted director Alexander Yablochkin. Later Vladimir NemirovichDanchenko (co-founder of the Moscow Arts

Theatre), who also worked in Tiflis, would call him “the first major director in the Russian theatre”. In later years many great Russian stage directors began their careers in this theatre: the brilliant Vsevolod Meyerhold, the great Georgy Tovstonogov and our own talented contemporary Piotr Fomenko, while the Georgian directors who have worked there — Mikheil Tumanishvili, Robert Sturua, Gizo Zhordania and many, many others — form a roll-call of which any theatre in the world would be proud. Throughout the twentieth century Tbilisi was a city in which Georgian and Russian cultures were tightly interwoven, mutually enriching each other. The poet Nikolai Tikhonov once said that “Russian poets inevitably pass through Georgia in the sphere of the heart.” Without any exaggeration those same words could be applied to any one of us.

In April 1991 the Republic of Georgia declared its independence from the Soviet Union.

The famous Tiflis baths, constructed over hot springs, were a favourite place for citizens to spend their leisure hours, give banquets, receive guests and carouse. Alexander Pushkin, who visited Tbilisi in 1829, wrote of the sulphur baths: “In all my life, neither in Russia, nor in Turkey have I encountered anything more luxurious than the Tiflis baths.” A hundred years later the writer Alexei Tolstoi declared with delight that “sitting in the marble pool a man feels himself to be a Pompey or perhaps a Lucullus.” Present-day photograph.

87 На Винном подъеме в Тбилиси издавна располагались духаны и винные погреба. Фотография начала 1980-х годов. Wine Rise is a street in Tbilisi that has long been famed for its taverns and wine cellars. Early 1980s photograph.

ВЕЛИКИЕ О ВЕЛИКИХ

МИХАИЛ БУЛГАКОВ О МОЛЬЕРЕ

страстный

комедиант

Рождение и юность посмотреть комедиантов, грязные и пахнущие дорожным потом актеры Мольера играли в приемных.

Итак, 13 примерно января 1622 года, в Париже, у господина Жана Батиста Поклена и его супруги Марии Поклен-Крессе появился хилый первенец. 15 января его окрестили в церкви Святого Евстафия и назвали в честь отца Жаном Батистом. Соседи поздравили Поклена, и в цехе обойщиков стало известно, что родился на свет еще один обойщик и торговец мебелью.

Тут выяснилось одно очень важное обстоятельство. Оказалось, что господин Мольер чувствует склонность не только к игре в пьесах, но и к сочинению пьес самолично. Несмотря на каторжную дневную работу, Мольер начал по ночам сочинять вещи в драматургическом роде. Несколько странно то, что человек, посвятивший себя изучению трагедии и числящийся на трагическом амплуа, в своих сочинениях к трагедии после злосчастной «Фиваиды» вовсе не возвращался, а стал писать веселые, бесшабашные одноактные фарсы, в которых подражал итальянцам — большим мастерам в этом роде. Фарсы эти очень понравились компаньонам Мольера, и их ввели в репертуар. Тут мы встречаемся и с другой странностью. Наибольшим успехом в этих фарсах стал пользоваться у публики сам Мольер, играющий смешные роли, преимущественно Сганарелей. Возникает вопрос: где Мольер выучился передавать так хорошо смешное на сцене? По-видимому, вот где. В то время, когда основывался злосчастный Блестящий Театр, или немного ранее этого времени в Париже появился, в числе других итальянских актеров, знаменитый и талантливейший исполнитель постоянной итальянской маски Скарамуччиа, или Скарамуша, — Тиберио Фиорелли. Одетый с головы до ног в черное, с одним лишь белым гофрированным воротником на шее, «черный, как ночь», по выражению Мольера, Скарамуш поразил Париж своими виртуозными трюками и блистательной манерой донесения смешного и легкого итальянского текста в фарсах.

Поклен-отец был настоящим коммерсантом, видным и уважаемым представителем своего почтенного цеха... В темноватом первом этаже, в лавке, пахло краской и шерстью, в кассе звякали монеты, и целый день сюда стремился народ, чтобы выбирать ковры и обои. И шли к Поклену-отцу и буржуа и аристократы. В мастерской же, окнами выходившей на двор, столбами стояла жирная пыль, были нагромождены стулья, валялись куски фурнитурового дерева, обрезки кожи и материи, и в этом хаосе возились, стучали молотками, кроили ножницами покленовские мастера и подмастерья.

Более трех столетий имя этого драматурга не сходит с театральных афиш, а в «Золотом фонде литературы» он — одна из первых величин. «О, Мольер, великий Мольер! ты, который так обширно и в такой полноте развивал свои характеры, так глубоко следил все тени их», — восхищался своим предшественником Николай Гоголь. «Мольер едва ли не самый всенародный и потому прекрасный художник нового искусства», — писал Лев Толстой. «Плод самого сильного напряжения комического гения» — так отозвался о его пьесе «Тартюф» Александр Пушкин. Образ гениального комедиографа вдохновил Михаила Булгакова на создание пьесы «Кабала святош», поставленной в 1936 году во МХАТе, но вскоре снятой с репертуара по идеологическим причинам. А роман «Мольер», написанный им в 1932—1933 годах, не был опубликован при жизни автора и увидел свет лишь тридцать лет спустя под названием «Жизнь господина де Мольера». Фрагменты этого произведения мы предлагаем вниманию читателей.

В самых первых числах января 1643-го, чреватого событиями года Жан Батист явился к отцу и объявил, что все эти планы с зачислением его в корпорацию адвокатов — просто-напросто бред. Что ни в какие нотариусы он не пойдет, ученым стать не намерен, а более всего не желает иметь дела с обойной лавкой. Пойдет же он туда, куда тянет его с детства призвание, то есть в актеры. Перо мое отказывается изобразить, что произошло в доме. Когда отец несколько опомнился, он все-таки пытался сына отговорить и сказал ему все, что велел ему сказать отцовский долг. Что профессия актера есть всеми презираемая профессия. Что святая церковь изгоняет актеров из своего лона. Что пойти на такое дело может лишь нищий или бродяга. Отец грозил, отец умолял. — Иди, прошу тебя, иди и подумай, а потом уж приходи ко мне! Но сын, как будто бы в него уже вселился дьявол, наотрез отказался думать о чем бы то ни было. — Имей в виду, — сказал отец, — что я лишаю тебя звания королевского камердинера, возвращай его мне. Я раскаиваюсь в том, что послушался безумного деда и дал тебе образование. Безумный и нераскаянный Жан Батист ответил, что он охотно отказывается от звания и ничего не будет иметь против того, чтобы отец передал звание тому из сыновей, которому он пожелает. Отец потребовал письменного отречения, и Жан Батист, ни минуты не задумавшись, подписал это отречение, которое, как выяснилось впоследствии, цены не имело и никакой роли не сыграло.

Скитания Первое время кочевникам пришлось чрезвычайно трудно. Бывало, что приходилось спать на сеновалах, а играть в деревнях — в сараях, повесив вместо занавеса какие-то грязные тряпки. Иногда, впрочем, попадали в богатые замки, и, если вельможный владелец от скуки изъявлял желание

Мольер. С портрета работы Шарля Лебрена — художника, сформировавшего своим творчеством стиль эпохи Людовика XIV и получившего от короля в награду дворянство и титул Первого королевского живописца. 1661 год.

«Труппа Мольера». 1670 год. Актеры изображены в помещении на улице Ришелье в районе ПалеРояль. Впоследствии здесь будет находиться знаменитый театр «Комеди Франсез», который неофициально назовут «Дом Мольера». Театр «Комеди Франсез» был создан указом Людовика XIV в 1680 году, через семь лет после смерти великого драматурга.

Слева. Панталоне — персонаж комедии дель арте (комедии масок). Рисунок Мориса Санда. 1860 год.

Выше. Мольер в костюме Сганареля, слуги из пьесы «Дон Жуан». Гравюра Симони.

Спектакли комедии дель арте создавались актерами методом импровизационной игры и буффонады. Персонажами служили типовые «маски», переходившие из одного представления в другое. В труппах, игравших эти спектакли, закладывались основы актерского мастерства, и поэтому комедия масок считается первым профессиональным театром эпохи Возрождения.

Сганарель — простак, который, однако, хитроват, плутоват, трусоват и, безусловно, жаден. Пьеса кончается его отчаянным воплем: «Мое жалованье, мое жалованье, мое жалованье!» Это — своеобразная эпитафия Дон Жуану, провалившемуся в преисподнюю.

minds about the greats

g reat /

В еликие о великих

Доктор — персонаж комедии дель арте. Рисунок Мориса Санда. 1860 год. Мольер столь едко высмеивал врачей в своих комедиях, что ни один из представителей этой профессии не пожелал оказать драматургу помощь в его предсмертные часы.

«Спектакль в провинции». Гравюра Жана Кулона. Мольер вместе со своей труппой покинул Париж в 1645 году, когда его Блестящий Театр потерпел фиаско. Актеры странствовали по Франции тринадцать лет — вплоть до 1658 года.

Говорили в Париже, что начинающий свою карьеру комедиант Жан Батист Поклен явился к Скарамушу и просил его давать ему уроки сценического искусства. И Скарамуш на это согласился. Несомненно, у Скарамуша получил Мольер свою комедийную хватку, Скарамуш развил в нем вкус к фарсу. Скарамуш помог ему ознакомиться с итальянским языком. Итак, предводитель бродячей труппы играл в чужих трагедиях трагические роли, а в своих фарсах выступал в виде комика. Тут обнаружилось одно обстоятельство, поразившее нашего комедианта до глубины души: в трагических ролях он имел в лучшем случае средний успех, а в худшем — проваливался начисто, причем с горестью надо сказать, что худший этот случай бывал нередким случаем. Увы! Не в одном только Лиможе швыряли яблоками в бедного трагика, выступавшего с венцом какого-нибудь трагического высокопоставленного героя на голове. Но лишь только после трагедии давали фарс и Мольер, переодевшись, превращался из Цезаря в Сганареля, дело менялось в ту же минуту: публика начинала хохотать, публика аплодировала, происходили овации, на следующие спектакли горожане несли деньги. Разгримировываясь после спектакля или снимая маску, Мольер, заикаясь, говорил в уборной: — Что это за народец, будь он трижды проклят!.. Я не понимаю... Разве пьесы Корнеля — плохие пьесы? — Да нет, — отвечали недоумевающему директору, — пьесы Корнеля хорошие... — Пусть бы одно простонародье, я понимаю... Ему нужен фарс! Но дворяне!.. Ведь среди них есть образованные люди! Я не понимаю, как можно смеяться над этой галиматьей! Я лично не улыбнулся бы ни разу! — Э, господин Мольер! — говорили ему товарищи. — Человек жаждет смеха, и придворного так же легко рассмешить, как и простолюдина. — Ах, им нужен фарс? — вскричал бывший Поклен. — Хорошо! Будем кормить их фарсами! И затем следовала очередная история: фиаско — в трагедии, в фарсе — успех. Но чем же объяснить такие странности? Почему же это? Трагик в трагическом проваливался, а в комическом имел успех? Объяснение может быть только одно, и очень простое. Не мир ослеп, как полагал считающий себя зрячим Мольер, а было как раз наоборот: мир великолепно видел, а слеп был один господин Мольер. И, как это ни странно, в течение очень большого периода времени. Он один среди всех окружающих не понимал того, что он как нельзя лучше попал в руки Скарамуччиа, потому что по природе был гениальным комическим актером, а трагиком быть не мог. И нежные намеки Мадлены, и окольные речи товарищей ничуть не помогали: командор труппы

упорно стремился играть не свои роли. Вот в чем была одна из причин трагического падения Блестящего Театра! Она крылась в самом Мольере… И не одно заикание, которое все так подчеркивали у Мольера, было виновато, — путем упорных упражнений страстный комедиант сумел выправить почти совершенно этот недостаток речи, равно как и неправильно поставленное дыхание. Дело было в полном отсутствии трагедийных данных. Вернувшись последний раз из столицы, Мольер наконец открыл труппе свой план. Оказалось, что он проник, опираясь на некоторые лестные рекомендации, в придворные круги и добился того, что был представлен его высочеству Филиппу Орлеанскому, единственному брату ныне царствующего короля Людовика XIV. Актеры слушали директора бледные, в полном молчании. Тогда Мольер сказал еще больше. Он сказал, что единственный брат короля, наслышавшись о его труппе, хочет взять ее под свое покровительство и очень возможно, что даст ей свое имя. Тут сердце у актеров упало, руки их задрожали, у них вспыхнули глаза, и слово — Париж! — загремело в Мавританском зале. Когда утих актерский вопль, Мольер отдал приказание грузить поклажу, сниматься с места и идти в Париж.

«Театральный зал в ПалеРояле». В этом помещении труппа Мольера давала представления для парижан, а специально

91 «Бродячие комедианты». Гравюра неизвестного художника. Тринадцать лет провела в странствиях труппа Мольера,

пока ей не оказал покровительство восемнадцатилетний Филипп Орлеанский, брат короля Людовика XIV.

Слава Мольер же с самых первых шагов своих на сцене, еще в Блестящем Театре, хотел создать школу естественной и внутренне совершенно оправданной передачи со сцены драматургического текста. В этой манере Мольер стал работать с самого начала и этой манере стал обучать своих комедиантов. Так в чем же дело? Казалось бы, что Мольер должен был победить и что система его должна была привлечь сердца зрителей. К сожалению, нет. Мольер применил свою систему прежде всего в трагедии, а у него не было никаких данных для исполнения трагических ролей: он не обладал для них ни темпераментом, ни голосом. Следовательно, знать-то он знал хорошо, как должно исполнять трагедию, а исполнял ее плохо. Что же касается его товарищей, то среди них были многие, обладавшие хорошими трагическими данными, но сама система Мольера была еще настолько молода, что она не могла покорить публику сразу. Золотые пистоли потекли в кассу бывших бродячих, а ныне оседлых комедиантов принца Орлеанского.

Король Людовик XIV в балете «Ночь». Гравюра 1653 года. Придворные льстецы именовали Людовика XIV «Король-Солнце». Этому монарху приписывается знаменитое изречение: «Государство — это я».

для королевского двора актеры играли в СенЖермен ан Ле, Тюильрийском дворце и других резиденциях монарха.

Актерские паи увеличились, и о Мольере заговорили в Париже шумно. Но что же стали говорить в первую очередь? Прежде всего заговорили о том, что драматург Мольер беззастенчиво пользуется произведениями итальянских авторов для заимствований у них. С течением времени указывать на хищения Мольера настолько вошло в моду, что, если нельзя было сказать с уверенностью, где и что именно он заимствовал, говорили, что он... «по-видимому» заимствовал. Если же и для этого слова не было прямых оснований, говорили, что он «мог» заимствовать там или там-то... В конце концов Мольеру приписали даже громкую и развязную фразу: «Я беру мое добро там, где я его нахожу!» — хотя он этого никогда не говорил, а говорил совсем другое: «Я возвращаю мое добро...» — намекая этим на те заимствования, которые производились у него. Действительно, прекрасно знакомый не только с древней, но и с итальянской и испанской драматургией, Мольер нередко брал сюжеты у предшественников, переносил к себе некоторые персонажи, а иногда и целые сцены. Следует ли осуждать такую странную манеру? Не знаю. Но могу сказать, что, по общим отзывам, все заимствованное Мольером в его обработке было неизмеримо выше по качеству, чем в оригиналах. В частности, о «Терзаниях любви» говорят, что основное содержание этой пьесы взято Мольером у итальянца Никколо Секки из комедии «Интерес», написанной лет за семьдесят пять до мольеровской пьесы. Кроме того, он мог заимствовать и из другой итальянской пьесы — «Любовные неудачи». А кроме того, мог воспользоваться мыслью, выраженной в одном из произведений древнего автора Горация. Наконец, он мог заимствовать кое-что и из «Собаки садовника» знаменитейшего испанского драматурга Лопе Феликса де Вега Карпио, умершего тогда, когда Мольер, будучи мальчиком, сидел в отцовской лавке. Что касается де Вега, то у него немудрено было что-нибудь позаимствовать, потому что он написал около тысячи восьмисот пьес и недаром был прозван Фениксом Испании или Дивом Природы.

...и смерть …о том, чтобы Мольера хоронить по церковному обряду, не могло быть и речи. Грешный комедиант умер без покаяния и не отрекшись от своей осуждаемой церковью профессии и не дав письменного обещания, что в случае, если господь по бесконечной своей благости возвратит ему здоровье, он никогда более в жизни не будет играть в комедии. …ни один священник в Париже не взялся бы проводить господина де Мольера на кладбище, да, впрочем, ни одно кладбище и не приняло бы его. Когда Шанваллон явился к королю, тот спросил его: — Что происходит там по поводу смерти Мольера? — Государь, — ответил Шанваллон, — закон запрещает хоронить его на освященной земле. — А на сколько вглубь простирается освященная земля? — спросил король. — На четыре фута, ваше величество, — ответил архиепископ. — Благоволите, архиепископ, похоронить его на глубине пятого фута, — сказал Людовик, — но похороните непременно, избежав как торжества, так и скандала. На его могилу жена положила каменную плиту и велела привезти на кладбище сто вязанок дров, чтобы бездомные могли согреваться. В первую же суровую зиму на этой плите разожгли громадный костер. От жара плита треснула и развалилась. Время разметало ее куски, и когда через сто девятнадцать лет, во время Великой революции, явились комиссары для того, чтобы отрыть тело Жана Батиста Мольера и перенести в мавзолей, никто место его погребения с точностью указать не мог. И хотя чьи-то останки и вырыли и заключили в мавзолей, никто не может сказать с уверенностью, что это останки Мольера. По-видимому, почести воздали неизвестному человеку.

Улица, улица... / t hrough streets broad and narrow

«Рай» в сердце Парижа

“Paradise” in the heart of Paris

Ия ЖУКОВА / by Iya ZHUKOVA

Только оказавшись на Елисейских Полях, начинаешь понимать смысл выражения «увидеть Париж и умереть». В античной мифологии Елисейские Поля (Элизиум, Острова блаженных) — мифическая райская земля на краю мира, символ вечной весны. Но это еще и область подземного мира, где обитают герои и праведники. Так что «отправиться на Елисейские Поля» означает «попасть на тот свет» или «войти в Царствие небесное»…

It's only when you find yourself on the ChampsElysées that you begin to understand the meaning of the expression “See Paris and die.” In Ancient Greek mythology the Elysian Fields were a mythical paradise at the edge of the world, a symbol of perpetual spring. On the other hand it was a region of the Underworld, the abode of heroes and the righteous dead. So “to go off to the Elysian Fields” meant “to pass on” or “to enter the Kingdom of Heaven”.

Ведущая рубрики Ия Жукова. Париж. 2008 год. Special columnist Iya Zhukova. Paris. 2008

Романтика «Большой дороги» В 1616 году Мария Медичи велела проложить аллею вдоль лугов позади сада Тюильри. Назвали ее «Дорогой королевы». Спустя полвека министр финансов Людовика XIV Кольбер поручил «мэтру садов и парков» Андре Ленотру протянуть еще одну аллею. Она получила название «Большая дорога», а потом именовалась и «аллеей дю Руль», и «авеню Тюильри», и «проспектом Королевской решетки», а свое «райское» имя получила лишь в XVIII столетии. Но менялись не только названия, менялась и сама улица… В XVIII веке Елисейские Поля были довольно пустынным и малообитаемым местом. Ходить по этой дороге считалось небезопасно. Поэтому в 1777 году здесь установили пост, охраняемый гвардейцами, которые время от времени становились свидетелями различных курьезных происшествий. Так, например, в журнале, где фиксировались случаи нарушения общественного порядка, в ноябре 1788 года отмечалось: «Вечером, примерно в восемь часов, арестован аббат с негритянкой. Господин аббат утверждал, что он — духовный наставник негритянки. Нарушители порядка отпущены, при этом с господина аббата взято слово, что он больше не будет исповедовать грешников в тени деревьев в ночное время».

The Romance of the Highway In 1616 the regent Marie de Médicis gave orders for a road to be laid out across the fields beyond the garden of the Tuilleries. It was given the name “Cours de la Reine” — “Queen's Drive”. Half a century later, Louis XIV's famous minister of finance Colbert instructed the “master of gardens and parks” André Le Nôtre to construct a second, straight avenue further from the Seine. It became known as the Grand Cours, later also as the Grande Allée-du-Roule and Avenue des Tuileries. But it was not just the name that changed, the road itself did too. In the eighteenth century the Champs-Elysées was a fairly empty, sparsely populated area. It was considered quite risky to walk along the road. For that reason in 1777 a post was set up here manned by guardsmen, who from time to time witnessed a variety of curious incidents. For example, the book in which breaches of public order were recorded contains the following entry for November 1788: “In the evening, at about eight o'clock, an abbot and a Negro woman were arrested. Monsieur l'Abbé insisted that he was the Negro woman's spiritual counsellor. The transgressors were allowed to leave, but Monsieur l'Abbé was made to give his word that he would no longer receive confession from sinners in the shade of the trees during the hours of darkness.” Площадь Согласия ночью. Один из фонтанов по проекту Жака Гитторфа и Луксорский обелиск, подаренный в 1831 году Луи-Филиппу правителем Египта Мехметом-Али.

Place de la Concorde. One of the fountains designed by Jacques Hittorf and the Luxor Obelisk, presented to King Louis-Philippe in 1831 by Mehmet Ali, the ruler of Egypt.

Cossack Brigands In April 1810 Napoleon's new empress, Marie Louise, made her grand entry into Paris along the ChampsElysées. But just four years later the dashing Cossacks of Russian emperor Alexander I made their camps here.

The Prussian cavalry encamped on the Champs-Elysées at the end of the Franco-Prussian War. 1871 engraving.

Mary Evans Picture Library/PHOTAS

В апреле 1810 года в Париж через Елисейские Поля торжественно въехала новая императрица МарияЛуиза. А всего лишь четыре года спустя здесь разбили бивуаки бравые казаки русского императора Александра I. Французы любят рассказывать иностранным туристам легенды того времени. Говорят, что казаки срубили вековые платаны и вытоптали все угодья вокруг Елисейских Полей, а принимали ванны в Сене — в голом виде, шокируя местное население. Широкое распространение получила история о том, как, проезжая мимо кафе «Матушка Катерина», голодные казаки кричали: «Быстро! Быстро!» После этого якобы и появились первые парижские бистро… Прибытия казаков в Париже ждали, словно нашествия варваров. Поэтому атаман Платов издал специальный указ: «Обывателям города Парижу обид не чинить, наипаче не обижать ихних мадамов и мамзель, кроме если по взаимному согласию. Помнить, что мы казаки русского императора, войско благородное и цибулизованное».

Вид с Триумфальной арки на Елисейские Поля и дворец Тюильри. Около 1840 года. Дворец был парижской резиденцией Екатерины Медичи. Начал возводить его известный архитектор Филибер Делорм в 1564 году. Спустя сто лет строительство завершил Андре Ленотр. А в 1871 году, во времена Парижской Коммуны, дворец был сожжен дотла.

Первое название этой площади связано с именем Людовика XV. После 1789 года она стала именоваться площадью Революции. Свое нынешнее имя — площадь Согласия — получила лишь в 1795 году.

Originally this square was named after Louis XV. After 1789 it became known as Place de la Revolution and received its present name — Place de la Concorde — only in 1795.

View of Place de la Concorde and the adjoining bridge that was built with stone from the demolished Bastille. 1920s photograph.

Mary Evans Picture Library/PHOTAS

Вид на площадь и мост Согласия, который был построен из камней разрушенной Бастилии. Фотография 1920-х годов.

Классический интерьер ресторана французской высокой кухни («haute cuisine»). Французы, как известно, думают, что они знамениты своим «искусством жить» («art de vivre»), в то время как иностранцы шутят, что Франция прославилась, прежде всего, «искусством есть».

View from the Arc de Triomphe along the Champs-Elysées to the Tuileries Palace. Circa 1840. The palace was the Paris residence of Catherine de Médicis. It was begun by the eminent architect Philibert Delorme in 1564 and construction was completed by André Le Nôtre a century later. In 1871, during the Paris Commune, the Tuileries Palace was completely burnt out.

Russians in Elysium The Cossacks were not the only people from our part of the world to visit the Champs-Elysées. In 1717 Peter the Great and the Duc d'Orléans rode around a parade of French and Swiss troops drawn up on what is now the Place de la Concorde. Almost 100 years later, in 1814, Alexander I reviewed a parade of the allied armies here. The Hermitage Russian restaurant was a

The Champs-Elysées are part of the “grand axis” that extends from the Tuileries Gardens across Place de la Concorde, past the Grand and Petit Palais and Pont Alexandre III, through the Arc de Triomphe as far as the new Grande Arche de la Défense.

Казаки-разбойники

Однако не только казаки бывали на Елисейских Полях. В 1717 году император Петр I вместе с герцогом Орлеанским объезжал строй французских и

The French are fond of telling foreign tourists tales of those days. It is said that the Cossacks cut down the age-old plane trees and trampled all the land around the Champs-Elysées. They bathed naked in the Seine, shocking the local population. There is an often-told tale of how, when passing the café La Mère Catherine, the hungry Cossacks would shout out “Bystro! Bystro!” — “Quickly! Quickly!”, after which the first Parisian bistros supposedly appeared. The arrival of the Cossacks in Paris was awaited like some barbarian invasion. For that reason Ataman Platov issued a special order: “The inhabitants of the city of Paris are not to be caused any offence, particularly their Madames and Mademoiselles, unless by mutual consent. Remember that we are Cossacks of the Russian Emperor, a noble and cibulized [sic] army.”

Елисейские Поля лежат на «большой оси», проходящей через сад Тюильри, площадь Согласия, мимо Большого и Малого дворцов, моста Александра III, сквозь Триумфальную арку и арку Дефанс.

Alamy/PHOTAS

Прусская кавалерия, вставшая лагерем на Елисейских Полях. Франко-прусская война. Гравюра 1871 года.

Mary Evans Picture Library/PHOTAS

Улица, улица... / t hrough streets broad and narrow

А спустя три года Францию охватила революционная лихорадка. Людовик XVI попытался бежать за границу, но был схвачен вместе со всей семьей и под конвоем отправлен обратно в Париж. Когда королевская карета проезжала по Елисейским Полям, по обеим сторонам дороги стояли гвардейцы с плакатами: «Тот, кто будет рукоплескать королю, получит сто палок, а тот, кто оскорбит короля, будет повешен». Во времена Директории променад по Елисейским Полям вошел в моду. Однажды изумленные парижане лицезрели здесь некую мадам Амлен, прогуливавшуюся в одной лишь газовой тунике, демонстрируя тем самым наступившую свободу нравов.

«Русские» в Элизиуме

швейцарских солдат на будущей площади Согласия. Почти сто лет спустя, в 1814-м, Александр I принимал здесь парад союзных войск. Ресторан «Русский Эрмитаж» посещал Жорж Дантес, благодаря которому «солнце русской поэзии» закатилось. Здесь он мог встречать Александра Отто, который из любви к Пушкину взял себе фамилию Онегин и всю жизнь посвятил собиранию пушкинских рукописей. Но настоящая «экспансия» русских началась на Елисейских Полях все-таки в ХХ веке. В 1900 году

Сто палок за короля

regular haunt of Georges D'Anthès, thanks to whom the “sun of Russian poetry” set. Here he may have met Alexander Otto, a Russian émigré who loved Pushkin so much he adopted the surname Onegin and devoted his whole life to collecting manuscripts by Pushkin. But the real Russian “expansion” on the ChampsElysées began only in the twentieth century. In 1900 the grand prix at the World Exhibition in Paris was awarded to the outstanding artists Konstantin Korovin and Valentin Serov. In 1906, at the Salon d'Automne held in the Grand Palais on the Champs-Elysées, Sergei Diaghilev presented a retrospective of Russian art from old icons to Vrubel and Benois. The year 1913 saw the start of Diaghilev's famous Russian Seasons. The production of Stravinsky's Rite of Spring with choreography by Nijinsky and sets by Roerich stunned the refined Parisian public. Later Diaghilev's name was given to a square by the Opéra. After the revolution of 1917 émigrés poured into France from Russia. At that time no few Russian fashion houses opened in Paris. The most celebrated of them, Paul Carré, was located at 23, Rue Royale, close to the Place de la Concorde. It was run by Princess Olga Lobanova-Rostovskaya. In the early 1920s a notorious pair made their home in the Hôtel de Crillon on the Place de la Concorde: the American dancer Isadora Duncan and the Russian poet Sergei Yesenin, who was soon evicted from the hotel for unruly conduct.

There's everything you want on the Champs-Elysees… That's what Joe Dassin sings in the song known around the world and he is right: there really is everything here.

The classical interior of a Frenche haute cuisine restaurant. The French, as is well known, like to think they are celebrated for their art de vivre, while foreigners joke that France became famous above all for its art de manger — its eating habits.

Гран-при Всемирной парижской выставки удостоились выдающиеся художники Константин Коровин и Валентин Серов. В 1906-м на Осеннем салоне в Большом дворце Елисейских Полей Сергей Дягилев представил ретроспективу русского искусства от старинных икон до Врубеля и Бенуа. 1913-й — начало знаменитых «Русских сезонов» Дягилева. Показанная тогда «Весна священная» Стравинского в хореографии Нижинского и декорациях Рериха потрясла рафинированную французскую публику. Впоследствии именем Дягилева была названа площадь возле Гранд-Опера… А после революции 1917 года из России во Францию хлынули русские иммигранты. В то время в Париже открылось немало русских домов моды. Самый известный из них, «Поль Каре», помещался в доме № 23 по Королевской улице — неподалеку от площади Согласия. Управляла этим домом княгиня Ольга Лобанова-Ростовская. В начале 1920-х годов в отеле «Крийон», находившемся на площади Согласия, останавливалась скандально известная пара: танцовщица Айседора Дункан и поэт Сергей Есенин, который вскоре был выселен из отеля за буйство и неукротимый нрав.

«Всё, что хотите, есть на Елисейских Полях…» Так поет в известной всему миру песне Джо Дассен, и он прав: здесь действительно есть всё! О Елисейских Полях можно рассказывать бесконечно. К сожалению, в проспектах и путеводителях обычно фигурируют одни и те же расхожие сведения для непритязательных туристов. Им непременно сообщат, что здесь, на Полях, собран целый букет роскошных ресторанов («Ледуайен», «Фуке», где Хемингуэй писал свою «Фиесту», русский «Распутин»), кабаре (прежде всего прославленное «Лидо») и кинотеатров, где часто проходят первые показы («Гомон-Колизей», «Елисейские Поля», «Нормандия», «Парамаунт Меркюри»). Здесь находятся офисы крупнейших авиакомпаний (в том числе «Аэрофлота»), магазины-салоны автомобильных фирм («Мерседес», «Линкольн», «Ситроен», «Рено», «Пежо» и других), а также бутики и модные

You could write about the Champs-Elysées for ever. Sadly brochures and guidebooks usually contain the same set of basic information for undemanding tourists. They are invariably informed that the avenue contains a whole range of luxurious restaurants, cabarets and cinemas, where films are often premiered. But there a few people who know that Napoleon I, wishing to celebrate his military achievements, planned first of all to construct a monument in the form not of a triumphal arch, but a gigantic statue

Триумфальная арка на площади Шарля де Голля, от которой лучами расходятся двенадцать авеню. Под сводами арки — могила Неизвестного солдата. The Arc de Triomphe on Place Charles-de-Gaulle, from which twelve avenues radiate. Beneath the vault of the arch is the tomb of France's Unknown Soldier.

Below. One of the luxury boutiques on the Avenue Montaigne.

Но Елисейские Поля — это не только история. И парады здесь давно уже устраиваются только в дни национальных праздников — 14 июля (День взятия Бастилии) и 11 ноября (окончание Первой мировой войны). А покой мирных парижан, как прежде, хранит Неизвестный солдат, над могилой которого горит Вечный огонь, а надпись на ней гласит: «Здесь покоится французский солдат, отдавший жизнь за Родину».

One of the cosy little cafés near the Arc de Triomphe is a perfect place to enjoy a croissant with a cup of aromatic coffee.

of an elephant. The court architects persuaded the Emperor to abandon his strange idea, but nonetheless a model of an elephant was later set up in a different place — the Place de la Bastille. Not many know either that after the guillotine was set up on the present Place de la Concorde in 1793, almost 1,500 public executions took place there. In a single year! Those

who went to their deaths here included Louis XVI, Marie Antoinette, Charlotte Corday, Danton and Robespierre. Not a single guidebook will tell you that the Germans twice held military parades on the Champs-Elysées to mark their victories over France: in 1871 after the French defeat in the Franco-Prussian War and in 1940, when Wehrmacht units entered the deserted city and fastened the swastika to the Arc de Triomphe. But the Champs-Elysées is not just history. And parades have long been held here only on national holidays — 14 July (Bastille Day) and 11 November (the anniversary of the end of the First World War). The Unknown Soldier continues to rest beneath the Arc de Triomphe. An eternal flame burns on his grave, which is inscribed with the words: “Here lies a French soldier who gave his life for his country.”

Елисейские Поля — самая знаменитая и, возможно, самая красивая улица Парижа. Наряду с Эйфелевой башней, собором Нотр-Дам, Лувром, Монмартром она является одним из главных символов французской столицы. Ежедневно на Елисейских Полях бывают сотни тысяч туристов.

The Champs-Elysées is the most famous and, arguably, most beautiful street in Paris. Along with the Eiffel Tower, Notre Dame cathedral, the Louvre and Montmartre it is one of the main symbols of the French capital. Thousands of tourists visit it every day.

Ниже. Ночной Париж. Витрина модного магазина.

Alamy/PHOTAS

Abaca/PHOTAS

Ниже. Один из роскошных бутиков на авеню Монтень.

Alamy/PHOTAS

В одном из маленьких уютных кафе рядом с Триумфальной аркой можно побаловать себя круассаном и чашечкой ароматного кофе.

Right. Christian Dior's shop on the Avenue Montaigne that runs from the RondPoint on the ChampElysées.

Below. Paris by night. The window of a fashion shop.

Photononstop/PHOTAS

дома («Ланвен», «Версаче», «Пьер Карден», «Ив СенЛоран», «Лагерфельд»). Но мало кто знает, к примеру, о том, что Наполеон I, желая прославить свои военные подвиги, вначале собирался поставить в качестве памятника вовсе не Триумфальную арку, а… гигантскую статую слона. Придворные архитекторы уговорили императора отказаться от этой странной идеи, но все же макет слона был поставлен потом в другом месте — на площади Бастилии. Не многим известно и то, что после того, как в 1793 году на площади Согласия установили гильотину, тут состоялось почти полторы тысячи публичных казней. И это всего лишь за один год! Среди казненных — Людовик XVI, Мария-Антуанетта, Шарлотта Корде, Дантон и Робеспьер. Ни в одном путеводителе вам не расскажут о том, что в честь победы Германии над Францией на Елисейских Полях дважды устраивались военные парады: в 1871 году (по случаю поражения французов во франко-прусской войне) и в 1940-м, когда войска вермахта вступили в опустевший город и установили свастику на Триумфальной арке.

Below. The Chanel department store in the days before Christmas. Avenue Montaigne, Paris.

Alamy/PHOTAS

While the Moulin Rouge is more famous, Parisians reckon the Lido represents a truly French show.

Ниже. Универсальный магазин «Шанель» в рождественские дни. Париж. Авеню Монтень.

Справа. Фирменный магазин «Кристиан Диор» на авеню Монтень, пересекающей Круглую площадь (Рон-Пуэн) Елисейских Полей.

Bilderberg/PHOTAS

Right. The legendary Lido de Paris cabaret on the Champs-Elysées.

Alamy/PHOTAS

Улица, улица... / t hrough streets broad and narrow

Справа. Легендарное кабаре «Лидо» на Елисейских Полях. Хотя «Мулен Руж» и считается более знаменитым кабаре, но для парижан «Лидо» — символ истинно французского шоу.

В Париже этим летом можно посетить: Прогулка на катере по Сене и ее каналам: Множество компаний предлагают прогулки на катерах по Сене. Катера отходят от пристаней возле Эйфелевой башни. Катера Vedettes de Pont Neuf отличаются от других меньшими габаритами и наличием экскурсовода.

Музеи: Hôtel national des Invalides / Musée de l'Armée — Комплекс Дома инвалидов является одним из самых замечательных архитектурных ансамблей Парижа. Здесь находятся Музей военной славы и церковь, где покоятся останки Наполеона I. Musée du Louvre — В Лувре хранится одна из богатейших коллекций произведений искусства. Здесь можно увидеть три великих шедевра (или трех богинь Лувра): статую Венеры Милосской (богини Любви), статую Ники Самофракийской (богини Победы) и загадочную Мону Лизу великого Леонардо да Винчи.

Театры / Спектакли: La Dame aux camélias / Opéra national de Paris — Palais Garnier Балет по роману Александра Дюма-сына «Дама с камелиями».

Don Carlos / Opéra national de Paris — L’Opéra de la Bastille Знаменитая опера Джузеппе Верди.

С Триумфальной арки открывается вид на Елисейские Поля и на Большую арку ультрасовременного квартала Дефанс. А оттуда, с высоты 110 метров, можно увидеть всю «историческую ось» Парижа: Триумфальную арку, площадь Согласия, Лувр. View of the Champs-Elysées with the great arch in the ultra-modern La Défense district beyond. From its 110-metre height you can get another striking view of Paris's “historical axis”: the Arc de Triomphe, Place de la Concorde and the Louvre.

Традиции / t raditions

Граф Александр Строганов много времени проводил на своей знаменитой даче. Однажды летом Екатерина II решила, что долго не видела графа и соскучилась по беседе с ним. Императрица приказала Платону Зубову взять дачу Строганова на Черной речке штурмом и привезти пленника во дворец. Слухи моментально дошли до Строганова. Пока граф Зубов готовился к атаке, Александр Сергеевич укреплял оборону: выставил вдоль берега охрану и разобрал мост через Черную речку. Когда егеря под командованием Платона Александровича подошли на лодках к даче, они не только не смогли овладеть ею, но позорно сели на мель. Зубов вынужден был капитулировать вместе со своей флотилией. Осада завершилась веселым и роскошным пиром. Вечером Платон Зубов предложил Строганову выйти на берег, чтобы осмотреть «трофеи». Ничего не подозревая, граф взошел на катер. Зубов объявил его военнопленным и доставил к императрице, которая от души смеялась, слушая всю эту историю.

Елена КЕЛЛЕР, Любовь СТОЛЬБЕРГ / by Yelena KELLER, Lubov STOLBERG

Сезон

a free and easy season

свободный и раздольный

«Вид на Строгановскую дачу в Петербурге». С картины Андрея Воронихина. 1797 год. За эту картину Воронихин получил звание академика. Дача была построена по его собственному проекту в 1795—1796 годах у впадения Черной речки в Большую Невку.

View of the Stroganov Dacha in St Petersburg. From a painting by Andrei Voronikhin. 1797. This painting earned Voronikhin the title of academician. The dacha was constructed to his design in 1795—96 at the spot where the Chernaya Rechka joins the Bolshaya Nevka.

Справа. «Граф А. С. Строганов с сыном Павлом». Рисунок И. И. Хааке. Начало 1790-х годов. Александр Строганов занимал видные посты — был сенатором, президентом Академии художеств, директором Публичной библиотеки, членом Государственного совета.

Right. Count Alexander Stroganov and his son Pavel. Drawing by J.J. von Haacke Early 1790s. Alexander Stroganov held prominent posts as a senator, president of the Academy of Arts, director of the Public Library and a member of the State Council.

Count Alexander Stroganov spent much time at his famous dacha. One summer Catherine II remembered that she had not seen the Count for a long time and missed his conversation. The Empress ordered Platon Zubov to take Stroganov's dacha on Chernaya Rechka by storm and bring him to the palace as a prisoner. Word of this immediately reached Stroganov. While Count Zubov was preparing for the attack, Alexander Sergeyevich secured his defences: he put guards on the river bank and dismantled the bridge over the Chernaya Rechka river. When the chasseurs under Zubov's command approached the dacha in boats, they not only failed to take it, but ingloriously ran aground. Zubov was forced to capitulate along with his flotilla. The siege ended with a jolly, luxurious feast. In the evening Platon Zubov suggested to his host that they go out to the river to inspect his “trophies”. The unsuspecting Stroganov went aboard a cutter, Zubov declared him a prisoner of war and delivered him to the Empress, who laughed heartily when she heard the story.

Традиции / t raditions

Еще в XVIII веке жизнь столичной аристократии распадалась на две части: на зимний светский сезон, со всей строгостью этикетных правил, европейским образом жизни, и летний дачный — более свободный и раздольный, с развлечениями на воздухе и безудержным русским весельем. В Петербурге первые дачи появились при Петре I, он бесплатно раздал 58 участков по левому берегу Мойки и за Фонтанкой, а от владельцев потребовал лишь разбить сад, парк или цветник. Со временем

возле летних императорских резиденций по петергофской дороге и в Царском Селе, на берегах Невы и на Островах выросли роскошные особняки высокопоставленных особ. На даче Льва Нарышкина, называвшейся «Га! Га!», и на даче графа Александра Строганова в каждый праздничный день устраивались фейерверки, играла музыка. Если хозяева были дома, то всех гуляющих угощали чаем, фруктами, мороженым. Семейные традиции продолжили сыновья высокопоставленных дачников: Дмитрий Нарышкин и Павел Строганов. «Дом Нарышкина всегда открыт, — вспоминала Жермена де Сталь, — когда у него на даче соберется не более двадцати человек гостей, он скучает в подобном философском уединении. Его дача так приятна, как может быть приятна природа, созданная рукою человека… Стол был уставлен плодами всех стран, сообразно восточному обычаю выставлять на вид лишь плоды, в то время как толпа служителей обносит каждого из гостей мясом и зеленью… Вода текла с помощью машин, направляющих

На плане изображены Каменный, Аптекарский и Петербургский острова (ныне Петроградская сторона) и дано расположение пригородных усадеб. Акварель Сазонова. Конец XVIII—начало XIX века.

100 As early as the eighteenth century the life of the capital's aristocracy was divided into two parts: the winter social season with its strict rules of etiquette and European mode of life and the summer, dacha season, more free and relaxed with outdoor pastimes and unstrained Russian merriment. The first dachas around St Petersburg appeared in Peter the Great's time. He distributed free of charge 58 plots of land on the left bank of the Moika and beyond the Fontanka, requiring only that the new owners lay out a garden, park or flower-beds. With time luxurious mansions belonging to people of high rank sprang up near the imperial summer residences, along the road to Peterhof and in Tsarskoye Selo, on the banks of the Neva and on the Islands (Yelagin, Kamenny and Krestovsky). At Lev Naryshkin's dacha (known as Ha! Ha!) and at Count Alexander Stroganov's

«Загородный дом Д. Л. Нарышкина на Крестовском острове». С картины Карла Беггрова. 1820-е годы.

The Suburban Residence of Dmitry Naryshkin on Krestovsky Island. From a painting by Carl Beggrow. 1820s.

This plan shows Kamenny, Aptekarsky and Peterburgsky Islands (the last now known as the Petrograd Side) with the locations of suburban estates. Watercolour by Sazonov. Late 18th — early 19th century.

По традиции Островами называли Елагин, Каменный, где на дачах отдыхали знать и придворные, и Крестовский, который (уже к концу XIX века) облюбовали ремесленники, купцы и торговцы. By tradition Yelagin, Kamenny and Krestovsky Islands have long been known in St Petersburg simply as “the Islands”. Nobles and members of the court used to have dachas on the first two, while craftsmen, merchants and traders spent their summers on the third.

Мария Антоновна Нарышкина. Портрет работы Джузеппе Босси. 1808 год. О красоте Нарышкиной писали многие ее современники. Филипп Вигель вспоминал: «Разиня рот, стоял я перед ее ложей и преглупым образом дивился ее красоте, до того совершенной, что она казалась неестественною, невозможною… в Петербурге, тогда изобиловавшем красавицами, она была гораздо лучше всех». Maria Antonovna Naryshkina. Portrait by Giuseppe Bossi. 1808.

101

ее по саду, где вся эта природа походила на праздничную декорацию, которую убирают прочь с уходом зрителей». На этой даче ее хозяйка Мария Антоновна 8 сентября 1809 года устроила великолепный праздник. За месяц до этого события она была на скромном балу у французского посланника, где приглашенных набралось всего сто человек. Гости скучали; правда, некоторое оживление наступило во время танцев. Графиню Нарышкину пригласил великий князь Николай Павлович. У него были длинные шпоры, и «во время энергичной атаки случилось, что, приняв во флан, то есть взяв графиню за талию, он до того запутался шпорами в ее шлейфе, что воюющие стороны пали вместе на поле битвы самым живописным образом». Бал на даче Нарышкиных был ответным. Прелестная Мария Антоновна принимала гостей в белом платье, и единственным украшением была корона прекрасных темных волос — ни бриллиантов, ни жемчугов, ни цветов. Она считала, что драгоценности при ее красоте будут лишними. Закончился бал

роскошным ужином на 200 кувертов и потрясающим фейерверком на Неве. Особой изысканностью и даже имперской значимостью отличались празднества на даче графа Строганова. Например, 25 августа 1796 года граф торжественно принимал там императрицу Екатерину II и шведского короля Густава IX. Высокие гости с удовольствием провели на даче целый день. Они обедали на открытой террасе второго этажа, наслаждались поэтичным видом парка и Невы, а вечером были устроены лодочные гонки. Повеселиться и потанцевать приезжали из города на дачу Строганова даже незваные гости. Их всегда радушно принимали и угощали. Однажды в саду состоялась шахматная партия живыми фигурами. На лугу желтым и зеленым дерном была выложена шахматная доска, а слуги, изображавшие фигуры, передвигались в соответствии с ходами игроков. После каждого праздника от имени Льва Нарышкина и Александра Строганова раздавали милостыню деньгами и провизией, множество бедных семейств

there were fireworks and music every feast day. If the owners were in residence, then all visitors were treated to tea, fruit and icecream. The family traditions were kept up by the next generation, Dmitry Naryshkin and Pavel Stroganov. “Naryshkin's house is always open,” Madame de Staël recalled. “When fewer than twenty guests gather at his dacha, he languishes in something like philosophical seclusion. His dacha is as pleasant as nature made by the hand of man can be… The table was set with the fruits of all lands in keeping with the Eastern tradition of putting only fruit on display, while a host of servants bring round meat and vegetables to each guest… The water flowed thanks to

machines that directed it around the garden, where all this landscape looked like festive decorations that are taken down when the audience leaves.” On 8 September 1809 Maria Antonovna, the mistress of this dacha, held a magnificent party. A month before she had attended a modest ball at the French ambassador's with only a hundred invited guests. The company was having a tedious time, although things livened up a bit during the dancing. Countess Naryshkin was asked to dance by Grand Duke Nikolai Pavlovich. He was wearing long spurs and “during an energetic attack … taking the Countess by the waist, he got his spurs so badly caught up in her train that the warring parties fell

«Вид на дачу Д. Л. Нарышкина и на Крестовский остров». С картины Андрея Мартынова. 1813 год. На картине запечатлен вид с Каменного острова от дачи графини А. А. Миних на Крестовский остров с катальными горами (справа) и на дачу Дмитрия Нарышкина на Петербургской стороне у Лазаревского моста через Малую Невку. Гулянья на Островах пользовались у петербуржцев большой популярностью и собирали представителей всех сословий. Катальные горы были одним из любимых развлечений. View of the Naryshkin Dacha and Krestovsky Island. From a painting by Andrei Martynov. 1813 The picture shows the view from Kamenny Island including Countess Münnich’s dacha on Krestovsky Island with its coasting hills (right) and the Naryshkin dacha on the Petersburg Side, by the Lazarus Bridge across the Malaya Nevka. Outdoor fetes held on the Islands were very popular with Petersburgers and drew people of all classes. One of the favourite attractions was the coasting hills.

Традиции / t raditions

«Дача И. А. Безбородко в Полюстрове». С картины Гавриила Сергеева. 1800 год. Дача Александра Безбородко в Полюстрове (современный адрес — Свердловская набережная, 40) была построена Джакомо Антонио Доменико Кваренги в 1787 году.

The Bezborodko Dacha in Poliustrovo. From a painting by Gavriil Sergeyev. 1800. The dacha (now number 40, Sverdlov Embankment) was built for Alexander Bezborodko, an important statesman under Catherine II and Paul I, by Giacomo Quarenghi in 1787.

102

получали пенсионы. Побывав на праздниках у своих верноподданных, императрица Екатерина II пошутила: «Два человека у меня делают все возможное, чтобы разориться, и никак не могут!» Берег Невы украшала дача князя Александра Безбородко, созданная по проекту Кваренги. Изящный трехэтажный дом с двумя полукруглыми галереями ограждал-

ся со стороны Невы невысокой решеткой со львами. На набережной вдоль фасада был устроен гранитный парапет с большой пристанью, к которой вели две гранитные лестницы. За домом располагался сад в английском стиле, с прудами, каналами и каскадами, взгляд гостей услаждали беседки, искусственные руины, скульптуры и вазы. Императрица часто «загляды-

together onto the battlefield in the most spectacular manner.” The ball at the Naryshkins' dacha was a reciprocation. The charming Maria Antonovna received the guests in a white dress. Her only adornment was a crown of beautiful dark hair — no diamonds, pearls or flowers. She believed that with her beauty jewellery would be superfluous. The ball ended with a splendid supper laid for 200 and an amazing firework display on the Neva. Festivities at Count Stroganov's dacha were marked by an especial elegance and even imperial significance. For example, there on 25 August 1796 the Count grandly received Empress Catherine II and King Gustavus IX of Sweden. The exalted guests happily spent a whole day at the dacha. They lunched on the second-storey open terrace enjoying the poetic view of the park and Neva, while boat-races were held in the evening. «Вид Новой Деревни в Петербурге со стороны Каменного острова». С картины Карла Кольмана. 1831 год.

View of Novaya Derevnia in St Petersburg from Kamenny Island. From a painting by Karl Kollmann. 1831.

вала» сюда во время своих прогулок на катере по Неве. На дачу к Безбородко приезжали бесчисленные гости, но самое избранное общество собиралось за ломберным столом, чтобы сыграть по-крупному. Одним из постоянных игроков был знаменитый лейб-медик Екатерины II Джон Сэмюел Роджерсон. Рассеянный шотландец часто ошибался в игре, и остроумный граф Безбородко каждый его промах отмечал выстрелом из пушки. К шумным колоритным празднествам оказался склонен и Александр Григорьевич Кушелев-Безбородко, наследник Александра Андреевича, поддержавший этот семейный обычай. Даже своим крестьянам он устраивал традиционное гулянье. Ежегодно 6 августа на высоком шесте поднимали чучело, одетое в крестьянский наряд, — это был приз за удаль и ловкость. Крестьяне под музыку шествовали к дому Александра Григорьевича, а он, стоя на крыльце, радушно принимал поздравления и раздавал подарки. Во многом барские дачи были похожи: роскошные парки, пышные праздники и фейерверки, приемы и танцевальные вечера, собственные пристани и прогулочные суда. Но владельцы великосветских дач стремились перещеголять и удивить друг друга. Так, например, у князя Безбородко было 29 львов в ограде, и из дома на пристань вел подземный ход. На втором

Александр КушелевБезбородко. С портрета неизвестного автора, исполненного в 1850—1851 годах и литографированного Г. Митрейтором. Alexander KushelevBezborodko. From a portrait made in 1850—51 by an unknown artist and lithographed by Heinrich Mitreiter.

этаже дачи графа Строганова находился замечательный бальный зал — вместо стен его окружали сплошь остекленные палладианские окна-двери, разделенные колоннами. И неизвестно, чем больше славилась дача обер-егермейстера Дмитрия Нарышкина — его оркестром роговой музыки или красотой его жены, «прелестнейшей женщины Петербурга», Марии Антоновны. На этой даче ее часто навещал Александр I. Император долгие годы испытывал к графине страсть, и она родила от него дочь Софью. Графа Алексея Аракчеева на даче Нарышкина не принимали, но царский фаворит нашел способ не терять из виду государя даже там, куда сам не мог проникнуть. Он воспользовался находившейся рядом дачей камергера Василия Зиновьева. Прячась за мраморными вазами с цве-

тущими розами и гортензиями, Аракчеев наблюдал за императором Александром Павловичем, когда тот катался с Марией Нарышкиной на ее раззолоченном катере по Неве или прогуливался с ней в саду. К концу XVIII века дачами владели уже не только аристократические семейства, и вокруг Петербурга возникли целые «загородные города» — Петергоф, Ораниенбаум, Царское Село, Павловск, Стрельна, Гатчина. Между ними протянулось много больших и малых деревень: Колпино, Ижора, Славянка, Пулково, Рыбацкое, Коломяги, Гражданка, Парголово, Мурино… И всюду были дачи. В 1830-е годы модным дачным местом стала Черная речка. Мария Каменская, дочь графа Федора Толстого, вспоминала о том беззаботном времени, когда вся семья Толстых проводила лето на даче:

Граф Кушелев-Безбородко — представитель одной из самых знатных и богатых семей в России. Дачу в Полюстрове Александр Григорьевич унаследовал в 1816 году и принял двойную фамилию — Кушелев-Безбородко. Count Alexander Grigoryevich Kushelev belonged to one of the richest and most noble families in Russia. He inherited the dacha in Poliustrovo in 1816, when he assumed the surname Kushelev-Bezborodko.

103 Even uninvited guests might travel out of the city to Stroganov's dacha to dance and have fun. They were always cordially received and fed. Once a chess game with living pieces was held in the garden. The board consisted of squares of green and yellow turf, while the servants acting as pieces moved in accordance with the players' instructions. After each party, alms in the form of money and food were distributed in the names of Lev Naryshkin and Alexander Stroganov. Many poor families received allowances from them. When she attended festivities given by these loyal subjects, Catherine II joked: “I have two men who do all they can to bankrupt themselves, but never can manage it!” The bank of the Neva was adorned by the dacha designed for Prince Alexander Bezborodko by Bazhenov and Quarenghi. The exquisite three-storey house flanked by semicircular galleries was separated from the river by a low railing supported by lions. On the embankment a granite parapet was constructed the length of the façade with a large landing stage reached by two flights of

«Вид двухэтажной дачи на Черной речке». С картины Карла Кольмана. 1838 год.

View of a Two-Storey Dacha on Chernaya Rechka. From an 1838 painting by Karl Kollmann.

granite steps. Behind the house lay a garden in the English style with ponds, canals and cascades. Visitors' eyes were delighted by summer-houses, artificial ruins, sculptures and vases. The Empress often “dropped in” during her boating trips on the Neva. Countless guests visited Bezborodko at the dacha, but the most select company gathered at the card table, where the stakes were always high. One of the regular players was Catherine II's personal physician John Samuel Rogerson. The absent-minded Scot often made mistakes in his play and the witty Count Bezborodko marked each of his slips with a shot from a cannon. Noisy colourful celebrations were also much to the taste of Alexander Grigoryevich Kushelev-Bezborodko, Alexander Andreyevich's heir, who kept up this family custom. He even organized traditional merry-making for his serfs. Each year on 6 August an effigy dressed in peasant clothing

Традиции / t raditions

«Вообще Черная речка могла похвастаться в то время своею тишиной. Вот жившие в Новой Деревне жаловались, что дачникам от стоящих там кавалергардов житья нет». Полк ежегодно в начале июня переходил в Новую Деревню и возвращался в городские казармы в конце сентября. Это называлось «выездом на травы». Лошадей тоже «вывозили на дачу»: их обязательно расковывали, и они мирно паслись до выезда на учения или парадный смотр. Солдаты занимались заготовкой сена, а один эскадрон лейб-гвардии Кавалергардского полка всегда размещался в Коломягах, на границе с Озерками и Шуваловом, где в это время отдыхала и веселилась петербургская публика. Для посещения дачной местности и увеселительных заведений требовалось разрешение командира полка. Один из его приказов гласил: «Дошло до сведения моего, что некоторые офицеры Кавалергардского полка прогуливаются по садам и дачам не только что не по форме одетые, но даже

В очерке «Дачи» Фаддей Булгарин писал: «Не ищите летом купца в лавке, аптекаря в аптеке, немецкого мастерового в мастерской, бумажного дельца в его кабинете! Все они на даче! <...> Дамы разговаривают потому, что на дачах легко знакомятся и по соседству часто сходятся. Зимой можно не продолжать летнего знакомства, ибо два города, летний и зимний, имеют разные нравы и обычаи».

«Усадьба „Осиновая Роща“ под Петербургом. Вид дома со стороны парка». Литография Э. Остейна по оригиналу М. Лустоно. The Estate called Osinovaya Roshcha outside St Petersburg. View of the House from the Park. Lithograph by E. Ostein from an original by M. Lustono.

104

«Парголово. Дворец графини В. П. Полье». Литография Ф. Куртеля и В. Адама по оригиналу М. Лустоно. 1833 год. Земли Парголовской мызы Елизавета Петровна подарила в 1746 году Петру Ивановичу Шувалову в благодарность за его преданность. В 1826 году вдова графа Павла Андреевича Шувалова, Варвара Петровна (урожденная княгиня Шаховская), вышла замуж за графа Адольфа Полье, который начал приводить мызу и парк в порядок, но умер от скоротечной чахотки. Pargolovo. The Palace of Countess Varvara Polier. Lithograph by Courteille and Adam from an original by M. Lustono. 1833.

was raised on a high pole — this was a prize for daring and agility. The peasants processed to Alexander Grigoryevich's home to the accompaniment of music, where he stood on the porch, genially accepting their greetings and distributing gifts. By the late eighteenth century it was not only aristocratic families that owned dachas and whole suburban settlements had formed around St Petersburg — Tsarskoye Selo, Peterhof, Oranienbaum, Pavlovsk, Strelna and Gatchina. In the 1830s Chernaya Rechka became a fashionable dacha area. Maria Kamenskaya, the daughter of Count Fiodor Tolstoi, recalled the carefree times when the whole Tolstoi family spent the summer at the dacha: “Generally Chernaya Rechka could boast of its quietness in those days. While

In his essay Dachas, Faddei Bulgarin wrote “In summer you will look in vain for the merchant in his shop, the pharmacist in his pharmacy, the German craftsman in his workshop or the paper-shuffler in his office! They are all at the dacha! … The ladies converse because at the dacha it is easy to strike up an acquaintance and neighbours often become close. In winter one need not continue a summertime acquaintance, because the two cities, summertime and wintertime, have different customs and mores.” совсем не в мундирах, а в партикулярных куртках и шароварах, а также в картузах и круглых шляпах, и притом в такое время, что стечение публики было превеликое...» Эскадронным командирам строжайше приказывалось: «дабы взяли свои меры удержать подчиненных от таковых непозволительных проступков». Но никакие распоряжения не могли остановить кавалергардов. «Говорили, — вспоминала Каменская, — будто офицеры ходят мимо дам на Неву купаться в одних только накинутых на тело простынях и домой возвращаются в таком же костюме, что по ночам они бегают вдоль деревни, стучат дубинами в ставни и кричат: „Пожар! пожар!..“ Перепуганные со сна женщины выбегают на улицу в одном белье... Насколько все это

those living at Novaya Derevnia complained that the dachniki were given no peace by the Cavalier Guards quartered there.” The regiment moved out to Novaya Derevnia in early June each year and returned to its city barracks in late September. The process was known as “going out to grass”. The horses were also taken to the dacha. Their shoes were always removed and they grazed peacefully until required for exercises or a parade. Visits to the dacha settlement and places of amusement required the permission of the regimental commander. One of his orders states that “It has come to my attention that certain officers of the Cavalier Guards Regiment have been strolling around the dachas and gardens not only improperly dressed, but even out of uniform altogether, in civilian jackets and wide trousers, and also in peaked caps and round hats, and that at a time when there was a great quantity of people.” The squadron commanders were strictly enjoined “to take measures to restrain their subordinates from such impermissible acts.” But no orders could re-

было справедливо, не знаю, но вот что отец мой и все жители Черной речки того времени видели своими глазами: молодым повесам, кавалергардским офицерам, видно, тесно показалось творить свои проказы в одной Новой Деревне, и они начали пробираться в нашу мирную обитель... По ночам на Черной речке начал разъезжать черный катер с поставленным на нем черным же гробом; гребцы и сидевшие с факелами около гроба люди были одеты в черных плащах и больших круглых черных шляпах, как похоронные факельщики того времени. Все они заунывно пели „Со святыми упокой“ и этим будили и пугали крестьян и дачниц... Вскоре узнали, что факельщики эти были не кто иные, как молодежь кавалергарды, а в гробу почил не покойник, а шампанское…» Ниже. «А. С. Пушкин на даче у Смирновой-Россет. 1836 год». С картины Николая Павлова. 1950 год. Среди гостей знаменитой светской львицы художник изобразил Н. В. Гоголя, В. А. Жуковского, И. А. Крылова. К ней обращались в своих стихотворениях Пушкин и Лермонтов, а Гоголь посвятил ей книгу «Выбранные места из переписки с друзьями».

105

Выше. «Царское Село. Дом Теппера». С картины Валериана Лангера. 1820 год.

Above. Tsarskoye Selo. The Tepper House. From a painting by Valerian Langer. 1820.

strain the Cavalier Guards. “They said,” Kamenskaya recalled, “that on their way down to the Neva to bathe the officers pass by ladies with only sheets wrapped round their bodies and return in the same attire, that at night they run the length of the village, banging on the shutters with cudgels and shouting 'Fire! Fire!' The women frightened out of their sleep run outside in just their underlinen… I cannot tell how much truth there was in that, but this is what my father and all the inhabitants of Chernaya Rechka at the time saw with their own eyes: the young rakes, Cavalier Guard officers, evidently felt too confined playing their tricks in just Novaya Derevnia and began to intrude into our peaceful abode… A black launch began plying the Chernaya Rechka river by night carrying a coffin that was also black. The oarsmen and others sitting holding torches by the coffin were dressed in black capes and large round black hats, like the funeral torch-bearers of the day. They all mournfully sang [a funeral hymn], waking and scaring the local peasants and women at their dachas… It soon emerged that the torch-bearers were none other than

Below. Pushkin at SmirnovaRosset’s Dacha in 1836. From a 1950 painting by Nikolai Pavlov. Among the famous socialite’s guests the artist depicted the writers Gogol, Zhukovsky and Krylov. Pushkin and Lermontov addressed Smirnova-Rosset in their poetry, while Gogol dedicated his book Selected Passages from Correspondence with Friends to her.

Традиции / t raditions

«Портрет графини Юлии Павловны Самойловой, урожденной графини Пален, удаляющейся с бала с приемной дочерью Амацилией Паччини». Фрагмент картины Карла Брюллова. 1842 год. Left. Countess Yulia Pavlovna Samoilova Leaving a Ball with her Adopted Daughter Amacilia Paccini. Detail of the 1842 painting by Karl Briullov.

По воспоминаниям известного актера Петра Каратыгина, «Черная речка щеголяла своими обитателями. Строгановский сад был сборищем петербургской аристократии. Император Николай живал тогда на Елагиных островах, стало быть, и весь beau monde тянулся в тот же околоток. На Каменном острове постоянно жил великий князь Михаил Павлович, и почти все дачи этого острова принадлежали тогда аристократическим фамилиям». Когда император Николай I с семьей приезжал в Елагин дворец, на Неве появлялись небольшие яхты с кадетами Морского корпуса, которых приглашал в гости совсем еще юный великий князь Константин Николаевич.

106

Ниже. «Гулянье на Елагином острове». С картины Карла Беггрова по литографии Александра Брюллова. Вторая половина 1820-х—1830-е годы.

Модным местом для прогулок была Стрелка Елагина острова — для светского Петербурга это место было связано с царицей столичных салонов графиней Юлией Самойловой. Летом в ее имение «Графская Славянка» съезжался весь свет, и в это время Царское Село пустело. Огорченный этим обстоятельством, Николай Павлович предложил графине продать ему «Славянку». Просьба императора означала приказ, и графиня подчинилась, но, как гласит легенда, сказала: «Передайте императору, что ездили не в Славянку, а к графине Самойловой, и где бы она ни была, будут продолжать к ней ездить». Однажды она отправилась на Елагин остров, остановилась на Стрелке, тогда еще совсем пустынной, и сказала:

«Каменоостровский театр». С гравюры Михаила Иванова. 1830-е (?) годы.

«Прогулка императрицы Александры Федоровны на Островах». С картины Карла Кольмана. 1830-е годы. Вдали — Каменноостровский дворец, любимая загородная резиденция Александра I. Он был построен в 1770-х годах, а в царствование Павла I здесь жил польский король Станислав Понятовский, затем дворец был отдан мальтийским рыцарям. Впоследствии им владели великий князь Михаил Павлович и его потомки. Empress Alexandra Fiodorovna Strolling on the Islands. From an 1830s painting by Karl Kollmann.

Каменноостровский театр построил по заказу дирекции Императорских театров архитектор Смарагд Шустов в 1827 году. Он находится на Каменном острове у слияния рек Средней Невки и Крестовки. The Kamenny Island Theatre was built by the architect Smaragd Shustov to a commission from the board of the Imperial Theatres in 1827. It still stands on the island, where the Krestovka river joins the Sredniaya Nevka.

Below. Fete on Yelagin Island. From a painting by Carl Beggrow after a lithograph by Alexander Briullov. Second half of the 1820s—1830s.

107

«Отныне сюда будут приезжать к графине Самойловой». И действительно, вначале приехали ее поклонники, за ними потянулись завсегдатаи гостиных, а вскоре Стрелка стала местом встреч для «золотой молодежи» Петербурга.

young Cavalier Guardsmen, while the coffin contained not a corpse, but champagne…” A fashionable spot for outings was the Spit of Yelagin Island, a place that St Petersburg society associated with Yulia Samoilova, the “queen” of the capital's salons. In summer the entire beau monde would gather at her Grafskaya Slavianka estate, while Tsarskoye Selo was deserted. Unhappy at this state of affairs, Nicholas I invited Samoilova to sell him Grafskaya Slavianka. The Emperor's request was tantamount to an order and the Countess complied but, so the story goes, she said: “Tell the Emperor that people did not come to Slavianka, but to the home of Countess Samoilova and wherever she may be, they will continue to come to see her.” Once she made a trip to Yelagin Island, stopped on the Spit, which was at that time still completely uninhabited and declared: “From now on people will come here to see the Countess.” And that is just what happened: first came her admirers, followed by drawing-room habitués, and soon the Spit became a meeting place for the “gilded youth” of St Petersburg.

На Крестовском острове устраивали летние народные гулянья. В середине XIX века туда специально ездили посмотреть на акробата Иосифа Вейнерта. Для его аттракциона была выстроена высокая башня с трамплином, с которой он прыгал в воду с гирями на ногах и с факелами в руках, а через несколько секунд появлялся на поверхности, освобожденный от пут и в другом одеянии. Большой популярностью среди дачников пользовался Каменноостровский театр. В его репертуаре были водевили, оперетки, маленькие балеты, комедии; нередко там гастролировали приезжие знаменитости. Но не только это привлекало петербургских балетоманов. Возле театра находилась небольшая дача театральной дирекции, куда на лето вывозили воспитанниц театрального училища. Поклонники юных танцовщиц бродили около этой дачи в надежде передать записку и договориться о свидании. Их решительность и изобретательность не знали предела: одни просто пытались взять окно штурмом, другие устраивали целый маскарад, переодеваясь в костюмы цветочниц, модисток, посыльных или швейцаров.

Krestovsky Island was the venue for popular festivities in the summer months. In the mid-nineteenth century people specially made the journey there to see the acrobat Josef Weinert. A tall tower was built for his performances with a springboard from which he jumped into the water with weights on his legs and burning torches in his hands, only to surface seconds later free of his fetters and in different clothes. The Kamenny Island Theatre was very popular with dachniki. Its repertoire included vaudeville, operettas, little ballets and comedies. Visiting celebrities quite often performed there. But that was not all that attracted St Petersburg's balletomanes. Near the theatre was the small dacha belonging to the theatre's management, where female students of the stage college

Знаменитый трагик Василий Каратыгин в роли Нино (спектакль по пьесе Николая Полевого «Уголино»). Литография Ивана Селезнева по рисунку Григория Алексеева. 1838 год.

The Kamenny Island Theatre. From an engraving by Mikhail Ivanov. 1830s(?).

The celebrated tragedian Vasily Karatygin playing Nino in a production of Nikolai Polevoi’s play Ugolino. Lithograph by Ivan Seleznev from a drawing by Grigory Alexeyev. 1838.

Традиции / t raditions

На Каменном острове дач становилось все больше, и почти про каждую можно рассказать занимательную историю. В одной, где хозяева купцы занимали нижний этаж, а на лето сдавали верхний, как-то раз высокопоставленное лицо наняло помещение для любовницы — парижской актрисы, предполагая навещать ее инкогнито. Каково же было его изумление, когда, приехав в первый раз, он увидел перед собой хозяина дома с толпой родственни-

ков. Все они собрались, чтобы приветствовать высокого гостя хлебом-солью. Через три дня парижанка покинула дачу… Здесь находился роскошный дом богача и мецената Федора Базилевского. У него на даче бывал весь Петербург, от актрис до министров. Всем было известно о щедрости хозяина, и многие приезжали сюда, чтобы занять денег. Рядом с домом Базилевского располагалась красивая дача, принадлежавшая

«Дачные развлечения. Ферма в Александрии». С акварели Владимира Гау. 1834 год. «Такими развлечениями, как гигантские шаги, городки, лапта, — вспоминают петербургские старожилы П. А. Пискарёв и Л. Л. Урлаб, — охотно пользовались и взрослые, учащаяся и служащая молодежь. Особенно любимой игрой в светлые теплые вечера был крокет… Футбол не был в то время таким распространенным спортом, как теперь, и носил чисто любительский характер». Dacha Amusements. The Farm in Alexandria Park. From an 1834 watercolour by Vladimir Hau. “Such games as ‘giant steps’, gorodki and lapta were happily engaged in by adults as well, young people still studying or already employed,” St Petersburg old-timers P.A. Piskarev and L.L. Urlab recall. “A particular favourite pastime in the warm, light evenings was croquet… Football was not such a common sport then as now, and was purely an amateur affair.”

108 spent the summer. Admirers of the younger dancers hung about near this dacha in the hope of passing a note and arranging an assignation. Their persistence and inventiveness knew no bounds: some simply tried to take a window by storm; others engaged in a whole masquerade, disguising themselves as flower-sellers, dress-makers, messenger-boys or commissionaires. More and more dachas appeared on Kamenny Island and almost every one of them has an interesting story attached to it. In one, where the merchant owners occupied the lower floor and rented the upper one out for the summer, a certain high-ranking individual once took a room for his mistress, a Parisian actress, intending to visit her incognito. Imagine his astonishment when he arrived for the first time to find the owner waiting for him with a crowd of relatives. They had all gathered to greet their distinguished visitor with the traditional bread and salt. Three days later the Parisienne moved from the dacha. The island was also the location of the luxurious house of the wealthy art-patron Fiodor Bazilevsky. Anyone who was anyone

«Вид на Островах». С картины Карла Кольмана. 1834 год. Каменный, Елагин и Крестовский острова всегда были местом отдыха петербургской знати и членов императорской фамилии. Владельцами этих островов поначалу были высшие государственные сановники, но потом эти имения были выкуплены казной. А идея превратить острова в парк для отдыха горожан принадлежала еще сестре Петра I Наталье Алексеевне, жившей на Крестовском острове.

Велосипеды в начале ХХ века стоили дорого: 100–200 рублей, тогда как дача на берегу озера с лодкой и купальней обходилась в 150 рублей за все лето.

View on the Islands. From an 1834 painting by Karl Kollmann.

известному игроку; утверждали, что он и выиграл ее в карты. Весь город говорил об «адской» игре в рулетку на этой вилле, но высшие полицейские чины смотрели на это сквозь пальцы. Говорили, будто бы сам петербургский обер-полицмейстер Федор Трепов явился однажды туда во время игры, но, взглянув на сидящих за столом, лишь заметил: «Не засиживайтесь долго!..» — и уехал. Некоторые дворянские семьи предпочитали отдыхать летом не на шумных и многолюдных Островах, а в более уединенных местах. Подробно описал свои детские годы, проведенные на Охтинской даче, граф Николай Комаровский. Для его семьи переезд из города превращался в целое событие. К дому Комаровских на Фонтанке приставала барка, и на нее грузились все дачные вещи. Барка уплывала вверх по Фонтанке и следовала

далее по Неве до дачной пристани. Детей перевозили в просторной четырехместной карете. Старшие братья Николая Комаровского увлекались городками и водным спортом. Как самого маленького, его сажали за руль легкой длинной гички, весело носившейся по Неве. Рыбной ловлей руководили дворецкий и повар Петр. В плохую погоду читали или играли в шахматы. Однако со временем «сиятельные» дачники стали замечать, что их соседи незаметно изменились: сначала это были богатые купцы и банкиры, а за ними уже — писатели, доктора или вовсе какието «непонятные» инженеры. Чеховский Ермолай Лопахин купил-таки вишневый сад и продал его, разделив на небольшие дачные участки… К концу XIX века в дачный мир прочно вошли белые полотняные костюмы,

in St Petersburg, from ministers to actresses, had visited his dacha. The owner's generosity was no secret and many made the journey in order to borrow money. Next to Bazilevsky's house was an attractive dacha belonging to a well-known gambler. It was said that he had won it at cards. The whole city talked about a “devilish” roulette game operating in the villa, but senior police officers turned a blind eye to it. Rumour had it that once Fiodor Trepov, the city's police chief, turned up while a game was going on. Glancing at those seated around the table, he commented “Don't stay too long!” — and left. Some noble families preferred to spend their summers in more secluded places

Чемоданы — неизменный атрибут дачников, символ переезда на дачу весной и возвращения обратно в город осенью. Начало XX века.

109

At the beginning of the twentieth century bicycles were expensive: 100–200 roubles at a time when a dacha on the shore of a lake with a boat and a bathing hut cost 150 roubles for the whole summer. «Детская». С картины В. А. Чихачевой. Вторая четверть XIX века. Ниже. Велосипед трехколесный детский. Россия. Начало ХХ века. A Nursery. From a painting by V.A. Chikhacheva. Second quarter of the 19th century. Below. A child’s tricycle. Russia. Early 20th century.

Suitcases were an invariable attribute of the dachniki — a symbol of the move to the dacha in spring and back to the city as autumn approached. Early 20th century.

Традиции / t raditions

теннисные ракетки, велосипеды, прогулки по перронам, свистки пригородных поездов. Главным действующим лицом стал не отдыхающий на своей вилле вельможа, а просто дачник, по определению из словаря Владимира Даля — «охотник до дачной жизни». Но о нем уже другая история, которую, как писали в те времена, «предлагаем вниманию уважаемых господ читателей и подписчиков в следующем номере нашего журнала». Вверху. Станция Лигово Балтийской железной дороги. Фотография 1899 года. Слева. У железнодорожного переезда. Курорт. 30 июня 1913 года.

Справа. Петербургский градоначальник генералмайор Даниил Драчевский с супругой во время отдыха. Фотография Карла Буллы. Петербург. 1908 год.

Top. Ligovo station on the Baltic Railway. 1899 photograph. Left. At the level-crossing. A holiday resort. 30 June 1913.

Right. Governor of St Petersburg, Major General Daniil Drachevsky and his wife on holiday. Photograph by Karl Bulla, St Petersburg, 1908.

110

Катание на лодке. Сестрорецк. Фотография 1912 года. Boating at Sestroretsk. 1912 photograph.

than the noisy bustling Islands. Count Nikolai Komarovsky left a detailed description of the childhood years he spent at a dacha on the Okhta side of the Neva. For his family the move out of the city developed into a whole event. A barge moored by the Komarovskys' house on the Fontanka and all the things bound for the dacha were loaded onto it. The vessel then sailed up the Fontanka and the Neva as far

as the dacha's landing-stage. The children made the journey in a spacious four-seater carriage. Nikolai's older brothers were keen on the game of gorodki and water sports. As the smallest, he was placed at the tiller of a long, light gig darting merrily over the Neva. The fishing was directed by Piotr, their butler and cook. In bad weather they read or played chess. With time, however, the “illustrious” dachniki began to notice that their neighbourhood was imperceptibly changing: first there had been rich merchants and bankers, after them writers, doctors or even these “new-fangled” engineers. By the late nineteenth century white linen suits, tennis rackets, bicycles, strolls on the platform and the whistle of suburban trains had become firm features of the dacha world whose dominant life form was no longer the grandee in his villa, but the “common or garden” dachnik. That is another story, however, one that, as they wrote back then, “we will offer for the attention of our respected readers and subscribers in the next issue of our magazine”.

Этот небольшой катер, гордо рассекающий волны, кажется чересчур элегантным по сравнению со своими коллегами, неспешно фланирующими по петербургским каналам и невской акватории… Свежий ветер приятно холодит лицо, брызги оставляют на губах солоноватый привкус. Покидая широкую магистраль Невы, уютный быстроходный катер устремляется к набережной Мойки, 59.

This fairly small launch proudly slicing through the waves seems just too elegant in comparison with its fellows unhurriedly sauntering along St Petersburg’s canals and the expanses of the Neva… The fresh wind brings a pleasant coolness to your face; the splashes leave a salty taste on your lips. Leaving the broad highway of the Neva, the comfortable fast launch hastens towards 59, Moika Embankment.

Катер был построен по заказу Талион Клуба на известной североамериканской верфи Monterey. Этот шестиместный красавец может развивать скорость до 80 км/час. Надежная конструкция гарантирует пассажирам безопасность и в Финском заливе, и в неспокойных водах Ладоги. Защитный тент на верхней палубе, площадка для солнечных ванн и платформа с лестницей для купания обеспечат вам полноценный отдых на воде в любую погоду и в любое время дня. Несмотря на относительно небольшие размеры судна, на нем есть все необходимое к услугам желанных гостей — две уютные каюты, камбуз, туалет и душ. Все рассчитано для комфортных путешествий на дальние расстояния. Стрельна, Петергоф, Шлиссельбург, форты Кронштадта или ладожские шхеры — все водное пространство вокруг Петербурга отныне в распоряжении членов Талион Клуба и гостей Елисеев Палас Отеля.

The launch was built to a commission from the Taleon Club at the famous North American Monterey shipyard. This six-seater beauty can reach a speed of 80 kilometres an hour. Its reliable construction guarantees the passengers’ safety both in the Gulf of Finland and on the restless waters of Lake Ladoga. A protective awning on the upper deck, a sunbathing area and a swimming platform with a ladder provide for a pleasant experience on the water in any weather and at any time of day. Despite its relatively small size, the launch has everything to meet the needs of its guests — two cosy cabins, a galley, a toilet and shower. Everything is designed for comfortable long-distance trips. Strelna, Peterhof, Schlüsselburg, the Kronstadt forts and the Ladoga skerries — all the watery attractions around St Petersburg are now available to members of the Taleon Club and guests of the Eliseev Palace Hotel.

бегущий по волнам cutting the waves

Увлечения / p astimes

«Курятник юрского периода»

Ася ШАРОВА / by Asya SHAROVA

“Jurassic Chicken Run”

Дорога вьется вдоль залива. Немного не доезжая до Приморска, направо отворачивает малоприметный проселок. Пара минут — и мы на самой обыкновенной животноводческой ферме: куры, гуси, коровы, свиньи. Но все-таки не совсем обыкновенной! Дело в том, что помимо всей этой живности здесь еще выращивают… африканских и австралийских страусов. В непривычном для них климате южные птицы освоились уже давно. И хотя несколько странно видеть страусов среди русских березок, уже через несколько часов пребывания на ферме понимаешь, что не такие уж они здесь и чужие, эти длинноногие птички.

The road winds along the coast of the Gulf. Just before Primorsk there's a turn-off to an inconspicuous track on the right. A couple of minutes along there and you reach a very ordinary livestock farm: chickens, geese, cows, pigs. But there's something unusual about this one! Apart from the birds and animals already listed, here they also raise… ostriches and emus. Despite a climate to which they are not accustomed, these southern birds have long since settled in, and although it is a bit strange to see ostriches among Russian birches, after spending a few hours on the farm, you realize that the long-legged birds are not so very out of place here.

112 Африканский страус — самая большая из ныне существующих птиц, а также самая древняя. Ей уже два миллиона лет! Именно поэтому его называют «курицей юрского периода».

The African ostrich is the largest existing bird, and also the most ancient. They have been around for two million years! That is why it is called the “Jurassic chicken”.

The idea of breeding ostriches in our latitudes came to Vladimir Alksnis over ten years ago. He once read an article about such “exotic poultry” and was immediately taken with the thought of rearing the birds in northern conditions. He took a great liking to them. “You might say it was love at first sight,” Vladimir Alexeyevich confesses. Soon he received a gift from some American friends - ostrich eggs. Alksnis managed to agree with Leningrad Zoo and put them in its incubator. A month and a half later, twelve ostrich chicks hatched out. Five of them remained in the zoo, while the owners of the farm took the other seven to raise. It was difficult at first: ostriches need special care and vitamin-rich feed. When she saw all the tasty things that were being bought for the birds, Vladimir Alexeyevich's daughter said that she dreamt of turning into an ostrich. The farm is a family business and every member of the family knows how to milk a cow, take the geese out and feed the ostriches, as well as how to scratch the snout of their little pet boar. The Alksnises have turned their farm into a whole tourist complex and give excursions around it.

But let's get back to the birds… The common belief that they hide their heads in the sand when faced with danger is absolute fiction. Ostriches are terribly curious birds and if they lose their temper they can easily kill a grown man with a blow from a leg. But in general ostriches are not aggressive and if treated kindly will not hurt anyone. The only thing that you have to take into account is the character of the males during the breeding season. At that time its better to keep a respectful distance. Once, for some reason, a young male ostrich on the Alksnis farm happened to reach breeding age sooner than the female, although usually things are the other way around. He started courting his “young lady” and she would run away, not appreciating his hints and seductive dances. That went on for a long time and at the height of his sufferings a female farm worker brought the feed to the aviary. She had only just gone in, when the male dropped to the ground in front of her, waving his wings and stretching his neck — in other words performing his alluring courtship dance. The woman froze from the surprise of it and then began slowly

Из страусиных перьев издавна делали опахала и плюмажи головных уборов. В XVIII—XIX веках этих птиц нещадно истребляли ради кокетливых дамских шляпок и роскошных вееров. Если бы в середине XIX века страусов не стали разводить на фермах, то к настоящему времени они, возможно, были бы уже исчезнувшим на Земле видом. Ostrich feathers have long been used to make showy fans and plumes on headwear. In the eighteenth and nineteenth centuries these birds were hunted mercilessly for the sake of smart ladies' hats and luxurious means of keeping cool. If people had not started to keep ostriches on farms in the mid1800s, they might well have become another lost species by this time.

Владимир Алкснис (на фото слева) в своих питомцах души не чает. Возможно, поэтому страусы прекрасно себя чувствуют под суровым северным небом.

115

edging her way back to the exit. The ostrich could not tolerate such disrespect: he jumped up and began stamping his feet. The poultry-maid stopped and again the ostrich dropped to the ground and continued his enticing movements. At that the woman chucked the feed pail aside and ran full pelt for the gate. The ostrich came after her, caught up and pinned her to the ground with his neck. Luckily, it all ended happily — the woman was rescued and the ostrich continued to court his reluctant “legitimate spouse”. It's surprising, though, that the bird managed to recognise this particular human as a female. It means that these great chickens can't be that stupid after all. It's not for nothing that they have such huge eyes, taking up half their heads. Another time someone forgot to shut the gate of the aviary and the ostriches ran away from the farm! When the loss was discovered in the evening, everyone rushed to search the surrounding area. They found only half of the birds; the rest had disappeared without trace. The next morning a man from the neighbouring village called at the farm. His eyes still goggling from the experience, he told them how he was walking home in the early hours, tipsy after visiting friends, when he suddenly came across a “Jurassic chicken run” in the forest. He'd taken the ostriches for pterodactyls. When they reached the place he indicated, the farmers saw the ostriches on the slope of a pine-covered hill grazing peacefully in the rays of the morning sun. The people on the farm can tell amusing tales about their ostriches and emus for hours. All sorts of things happen in this friendly, jolly company. After a closer acquaintance with life on the Alksnis farm, you realise that these exotic birds, better suited to the landscapes of Africa or Australia, feel quite at home in our northern climes.

Vladimir Alksnis (on the left) simply adores his feathered friends. Perhaps that is why the birds feel so well under the harsh northern skies.

Придя в указанное им место, фермеры увидели страусов, которые в лучах утреннего солнца мирно паслись на склоне поросшего соснами холма. Загоняли их, как загоняют обычных куриц — погоняя прутиком и приговаривая «кыш-кыш-кыш». На удивление, этот метод сработал, и страусы вернулись в родной дом целыми и невредимыми. Забавные истории из жизни страусов обитатели «австралийского хутора» могут рассказывать часами. Много всякого случается в этой дружной и веселой компании. Познакомившись с бытом страусиной фермы поближе, понимаешь, что эти экзотические птицы, более подходящие для африканского или австралийского пейзажа, весьма неплохо себя чувствуют и в наших северных широтах.

Сегодня страусов разводят в основном ради мяса, которое по вкусу напоминает постную телятину — оно нежирное и содержит мало холестерина. Today ostriches are bred chiefly for their meat, which tastes something like lean veal — it is not fatty and contains little cholesterol. Прочную скорлупу страусиных яиц африканские племена использовали в качестве сосудов для воды. Ну а содержимое обычно идет на омлет — пальчики оближешь! African tribes used the tough shells of ostrich eggs as water containers. The contents went to make a very tasty omelette.

владимир меклер

114

особь? Значит, все-таки не такие уж и глупые эти исполинские «курицы». Недаром и глаза у них такие огромные — полголовы занимают… В другой раз кто-то забыл закрыть калитку вольера, и страусы сбежали с фермы. Заметив вечером пропажу, все кинулись искать их по окрестностям. Нашли только половину, остальные исчезли бесследно. А на следующий день на ферму пришел из соседнего поселка мужчина с круглыми от пережитого глазами. Он рассказал, как, возвращаясь под утро навеселе из гостей, вдруг обнаружил в лесу «курятник юрского периода» — принял страусов за птеродактилей.

дмитрий кощеев

Ostriches usually feed on plant shoots, flowers, seeds, fruit and insects, but on occasion may also eat small animals — reptiles, rodents or the remains of some predator's meal.

Идея выращивать страусов в северных широтах пришла Владимиру Алкснису более десяти лет назад. Однажды он прочитал статью об этих «диковинных курицах» и сразу же загорелся мыслью о разведении страусов в северных условиях. Уж очень они ему приглянулись. «Можно сказать, любовь с первого взгляда», — признается Владимир Алексеевич. Поначалу, узнав о его планах, все знакомые и соседи крутили пальцем у виска, слегка посмеивались над странной идеей и советовали завести свиней. Однако смутить косыми взглядами любителя заморских птиц было непросто. Вскоре к нему пришел подарок от американских друзей — яйца страусов. Алкснис договорился с Ленинградским зоопарком и поместил их в инкубатор. И через полтора месяца на свет появились двенадцать страусят. Пятеро из них остались в зоопарке, а семерых взялись пестовать хозяева фермы. Первое время было сложно: ведь страусам требуется специальный уход, витаминизированное питание.

дмитрий кощеев

Увлечения / p astimes Обычно страусы питаются побегами растений, цветами, семенами, фруктами и насекомыми, но при случае могут съесть и мелких животных — рептилий, грызунов или остатки от трапез хищников.

Видя, сколько всего вкусного покупают птицам, дочка Владимира Алексеевича заявила, что мечтает стать страусом. Вообще ферма — семейное дело, и поэтому каждый член семьи может и корову подоить, и гусей выгулять, и страуса накормить, да еще и домашнему кабанчику пятачок почесать. Из своего хозяйства Алкснисы устроили целый туристический комплекс и проводят экскурсии. Но вернемся к птичкам… Вообще страусы не отличаются умом и сообразительностью. Мозг у них небольшой, память короткая, и они не способны привязаться к своим хозяевам, как другие домашние животные. Страусы способны лишь спонтанно реагировать на внешние проявления среды. Кстати, расхожее мнение, что они в случае опасности прячут голову в песок, — просто выдумка. Страус — птица жутко любопытная, а если рассердится, ударом ноги может легко убить человека. Говорят, что в Африке эти птички зебре хребет ломают. Но вообще страус не агрессивен и, если относиться к нему с душой, никого не обидит. Единственное, что нужно учитывать, так это характер самца в период спаривания. Вот тогда его лучше не трогать. Однажды случилось так, что молодой африканский страус-самец на ферме Алксниса почему-то достиг брачного возраста раньше самки, хотя обычно бывает наоборот. Стал он ухаживать за своей «девушкой», а она убегает, не понимает его намеков и танцев завлекающих. Долго он так мучался. И вот в разгар этих страданий сотрудница фермы принесла в вольер корм. Только зашла, как самец вдруг упал перед ней на землю, крылышками замахал, шею вытянул — стал исполнять свой зажигательный брачный танец. Женщина обмерла от неожиданности, а затем бочком-бочком стала медленно двигаться к выходу. Страус такого неуважения к своей персоне стерпеть не мог: вскочил и стал топать ногами! Птичница остановилась, а птица снова бухнулась на землю и продолжила свои завлекающие телодвижения. Тут женщина бросила ведра с едой и что есть духу побежала к калитке. Страус — за ней… догнал, прижал шеей к земле… Слава богу, все закончилось хорошо — женщину спасли, а страус продолжил ухаживать за своей законной самкой. Однако удивительно, как птица распознала в человеке женскую

style

Высокий стиль / h igh

Он родился в семье медных дел мастера и с детства возился с железяками. В шестнадцать

символ

лет увлекся электротехникой, сам смастерил Михаил СЕВЕРОВ / by Mikhail SEVEROV

скорости и мощи symbol of speed and power

генератор, лампочку, и, в то время как соседи сидели при керосиновых лампах, его дом освещало электричество. В двадцать четыре года молодой талантливый конструктор, создавший гоночный электромобиль, уже известен всей Европе. Потом он конструировал военную технику, танки, приложил руку к созданию автомобилей «Мерседес», «Фольксваген» и «Рено». Его новаторские идеи использовались при проектировании луноходов. Он мог стать министром в СССР. Но известен всем как основатель одной из самых престижных фирм по производству спортивных автомобилей. Его имя — Фердинанд Порше.

116

Б листательная карьера конструктора началась на венском автомобильном заводе «Лонер». Здесь в самом конце XIX века он создал самодвижущийся экипаж с двумя электромоторами мощностью всего в две лошадиные силы, размещенными в ступицах передних колес. Этот оригинальный проект получил Гран-при на парижской Всемирной выставке в 1900 году. Но что такое четыре лошадиные силы? Фердинанд мечтал о высоких скоростях и спортивных гонках. Он перешел в фирму «Даймлер-Бенц», где специально для регулярных ралли, проходивших под патронатом принца Генриха Прусского, занялся разработкой гоночного автомобиля мощностью в 95 лошадиных сил. На ралли 1910 года он, сидя за рулем спроектированной им машины, пришел к финишу первым! Кстати, механиком в его команде числился молодой хорват… Иосиф Броз Тито, будущий руководитель Югославии. Во время Первой мировой Порше приходится заниматься военной техникой, но вскоре его гоночные автомобили уже вновь и вновь ставят рекорды скорости. В тридцатых годах «Мерседесами», сконструированными при участии Порше, восторгаются все любители быстрой езды. Еще бы! В 1929 году знаменитый гонщик Рудольф Караччиола на «Мерседесе» серии SS выиграл гонку, оставив позади все автомобили «Бентли». А «Мерседес» SSKL на трассе под Берлином установил рекорд средней скорости в 196 км/ч! Скорости растут с каждым годом. В 1936 году спроектированный Порше для концерна Auto-Union спортивный болид мог развивать скорость до 340 км/ч. Машина была заднемоторной, что вскоре стало единым стандартом для всех гоночных автомобилей. Собственное конструкторское бюро Порше открывает в 1931 году. А год спустя по личному приглашению Сталина приезжает в СССР. Советское руководство намеревалось привлечь Фердинанда к управлению советским машиностроением. Его даже прочили на пост министра отрасли. Однако Порше, проехав по всей стране и посетив центры советского автомобилестроения, от предложения вежливо отказался. И вернулся в Германию, где полностью посвятил себя давно занимавшей его идее — созданию народного автомобиля.

The constructor's brilliant career began at the coach-

He was born into a family of coppersmiths and messed about with bits of metal from childhood. At the age of sixteen he became interested in electrical engineering; he constructed his own generator and light bulbs and while the neighbours were still using paraffin lamps his home was lit by electricity. By the age of twenty-four the talented young designer had created an electric racing-car and was known across Europe. Later he constructed military machinery and tanks and was involved in the creation of Mercedes, Volkswagen and Renault cars. His constructional ideas were used in the construction of moon-rovers. He could have become a government minister in the USSR. But he is famous today above all as the founder of one of the most prestigious firms producing sports cars. His name is Ferdinand Porsche.

building factory of Jakob Lohner & Co near Vienna. There, at the very end of the nineteeth century, he created a horseless carriage with two electric motors each with two horse power that were placed inside the hubs of the front wheels. This original design won the Grand Prix at the 1900 World Exhibition in Paris. But four horse power was nothing! Ferdinand was dreaming of high speeds and races. He moved to Daimler where he devoted himself to developing a 95-h.p. racing car specially for the rallies that were held regularly under the patronage of Prince Heinrich (Henry) of Prussia. At the 1910 rally he himself drove the racer he had designed to victory. Among the mechanics in his team, incidentally, was a young Croatian named Josip Broz, who later took the name Tito and became leader of Yugoslavia. During the First World War Porsche was obliged to work on military machinery, but soon his racing cars were setting one speed record after another. In the 1930s Mercedes cars constructed with Porsche's involvement delighted lovers of fast driving. In 1929 the famous driver Rudolf Caracciola won a race with an SS-series Mercedes, leaving all the Bentleys behind. And a Mercedes SSKL clocked up a record average speed of 196 km/h on a track outside Berlin. Speeds were increasing with every passing year. In 1936 a racing car designed by Porsche for Daimler-Benz's rivals AutoUnion reached 340 km/h. Its engine was mounted at the back, which soon became the norm for all racing cars. Porsche set up his own design consultancy firm in Stuttgart in 1931. A year later he visited the USSR at Stalin's personal invitation. The Soviet leadership hoped to recruit Ferdinand to oversee Soviet machinebuilding. A minister's post was even in prospect.

style

Высокий стиль / h igh

Конструкция первой модели «Порше-356» стала развитием идей, наработанных Фердинандом Порше при создании «Фольксваген-Жук». В частности, мотор располагался в задней части кузова. Эта модель выпускалась в варианте купе (на фото), позднее появились кабриолет с мягкой крышей и спортивный «Спидстер».

The construction of the first model of the Porsche 356 was a development of ideas that Ferdinand Porsche came up with while creating the Volkswagen “Beetle” — among them the rearmounted engine. This model was produced as a coupé (in the photo). Later a soft-topped cabriolet version appeared and the sporty Speedster.

Ниже. «Лонер-Порше» 1900 года — первое детище Порше.

Below. The LohnerPorsche of 1900 — Porsche's first brainchild.

Осенью 1935 года первые три опытных экземпляра «Фольксваген-Жук» выехали из гаража Фердинанда Порше и его сына Ферри, который уже несколько лет работал вместе с отцом. Однако массовому серийному выпуску «Жука» помешала Вторая мировая. Конструкторский талант отца и сына Порше был мобилизован Третьим рейхом. Порше приложил руку к созданию танков «Тигр» и «Пантера», самоходного орудия «Фердинанд», а чуть позже экспериментальной модели супертяжелого 160-тонного танка «Мышонок». Впрочем, танки Порше удавались куда хуже автомобилей. Когда конструктору показали трофейный Т-34 и спросили, что он может противопоставить этой машине, он… предложил скопировать ее.

Вверху. «Порше-911» купе 1969 года выпуска. Ниже. «Порше-550Спайдер» на трассе. Top. A 1969 model Porsche 911 coupé.

«Лонер-Порше» 1900 года отличался надежностью и хорошей по тем временам управляемостью. Много лет спустя новаторскую идею Порше (электромоторы, вмонтированные в передние колеса) NASA использовала при создании лунохода.

Below. A Porsche 550 Spyder on the track.

В 1984 году к «Порше» пришел успех и в «Формуле-1». Три года подряд лучшими в этих гонках были пилоты команды «Макларен-Порше». А с 1993 года компания проводит свой собственный «Суперкубок Порше» на автомобилях «Порше-Каррера».

The 1900 Lohner-Porsche stood out for its reliability and good manoeuvrability for its time. Many years later Porsche's innovative idea — electric motors mounted inside the front wheels — was borrowed by NASA when designing a lunar rover.

118

Слева. Спортивный «Мерседес-SSK» 1929 года выпуска. Работая над этим автомобилем, Фердинанд Порше особое внимание уделил усовершенствованию двигателя.

119

In 1984 Porsche gained success in Formula 1 after a gap of twenty years. For three years running the top drivers belonged to the McLaren-Porsche team. Since 1993 the company has been operating its own Super Cup for Porsche Carrera racing cars.

Left. The 1929 Mercedes SSK sports car. When working on this vehicle, Ferdinand Porsche devoted particular attention to improving the engine.

Справа. Плакат с изображением «Порше-Спайдер», выигравшего в 1953 году гонку «Каррера Панамерикана» в классе малых спортивных автомобилей. Right. A poster showing the Porsche Spyder that in 1953 won the Carrera Panamericana race in the Small Sports Car class.

But after travelling around the whole country and visiting Soviet automotive centres, Porsche politely turned down the offer. He returned to Germany, where he devoted himself fully to a long-cherished idea — the creation of a car for the common man. In the autumn of 1935 the first three prototypes of what would become the Volkswagen “Beetle” drove out of the garage of Ferdinand Porsche and his son Ferry, who had been working with his father for several years already. Real mass production of the Beetle was hindered by the Second World War. The engineering talents of the father-and-son team were mobilized by the Third Reich. Porsche was involved in the creation of the Tiger and Panther tanks, the Ferdinand self-propelled gun, and

В честь победы «Порше» на мексиканских гонках в 1954 году семь легендарных автомобилей «Фольксваген-Жук» промчались по той же трассе со средней скоростью более 60 миль в час. К финишу они пришли без единой поломки.

somewhat later a prototype of a super-heavy 160-tonne tank code-named Maus. But Porsche's tanks were far worse than his cars. When Ferdinand was shown a captured Soviet T34 and asked what he could put up against such a tank, he suggested copying it. Late in 1945 both Porsches were arrested by the French occupation authorities on war crimes charges. Ferry was soon released, but Ferdinand was not. He remained imprisoned, although at the same time he was giving consultations to French engineers who were working on new models for Renault.

To mark the Porsche victory in a Mexican race in 1954, seven legendary Volkswagen Beetles drove around the same track with an average speed of over 60 mph. They all reached the finish line without a single breakdown.

Ferry needed money to get his father out. In just one year he constructed to a commission from the Italian company Cisitalia the world's first four-wheel-drive racing car with a centrally-mounted engine. He used his designer's fee as bail for his father, who returned home after almost two years behind bars. Together father and son at last set about creating their own car. The project, which drew on the company's pre-war developments, was overseen by Ferry. Ferdinand's health, sapped by his time in prison, prevented him

style

Высокий стиль / h igh

120

В конце 1945 года отец и сын Порше были арестованы французскими оккупационными властями как военные преступники. Ферри скоро выпустили, а Фердинанда нет. Он остался в заключении, хотя при этом консультировал французских инженеров, работавших над новыми моделями «Рено». Чтобы вызволить отца из тюрьмы, Ферри нужны были деньги. Всего за год по заказу итальянской компании Cisitalia он сконструировал первый в мире полноприводной гоночный автомобиль со среднемоторной компоновкой. Гонорар был уплачен в качестве залога за отца, и после почти двух лет тюрьмы Фердинанд Порше вернулся домой. Вместе отец и сын принялись наконец за создание собственного шедевра. «Я не нашел автомобиля, о котором мечтал, поэтому решил создать его сам» — так сформулировал творческое кредо основатель фирмы. Проектом, используя довоенные наработки компании, руководил Ферри. Порше-старшему активно работать не позволяло здоровье, подорванное

пребыванием в тюрьме, и он ограничивался консультациями. И вот весной 1948 года из ворот мастерской семьи Порше выехал теперь уже легендарный «Порше-356». В следующем году купе и кабриолет 356 были выставлены на автосалоне в Женеве. Рассказывают, что во время подготовки к выставке престарелый Фердинанд Порше осматривал только что полученные с завода кузова новых автомобилей. Вдруг он ткнул в один из них пальцем и недовольно пробурчал: «Этот надо вернуть обратно, он не симметричен». Замеры показали, что глаз старого конструктора по-прежнему точен. Он уловил разницу в несколько миллиметров! Порше-старший скончался в 1951 году. Фирму возглавил Ферри, и вскоре спортивные автомобили «Порше» стали символом скорости и мощи для миллионов людей во всем мире. Всего за несколько лет «Порше» 356-й серии одержал более четырехсот побед в гонках. В 1953 году компания выпустила исключительно гоночный автомобиль — «Порше-550-Спайдер». Он так легко конкурировал с автомобилями, у которых под капотом было значительно больше лошадиных сил, что его прозвали «щукой в пруду с карпами». Одну за другой он одерживал победы на различных трассах. В честь одной из первых, на гонке «Каррера Панамерикана» в Мексике в 1953 году, возник обычай именовать «Каррера» самые скоростные модели компании. В 1963 году появился первый автомобиль легендарной 911-й серии, ставший базовым для моделей «Порше» вплоть до начала текущего столетия. Наконец, в 2002 году в свет вышел спортивный внедорожник «Порше-Каенн», моментально завоевавший популярность у поклонников быстрых и мощных машин. Бесполезно описывать впечатления от управления автомобилем «Порше». Его мощь, скорость, легкость управления и комфорт надо почувствовать самому. «Порше» это не просто воплощение самых последних конструкторских идей, помноженных на вековую традицию инженерной мысли. «Порше» — это стиль жизни, это выбор ценителей качества и благородного шика.

Фердинанд Порше по праву считается одним из самых выдающихся автомобильных конструкторов XX века. Ferdinand Porsche is justly considered one of the twentieth century's foremost automotive designers.

Материал подготовлен при участии Людмилы Шишловой. This material was prepared with the participation of Liudmila Shishlova.

from working actively and he limited himself to a consultative role. In the spring of 1948 the now-legendary Porsche 356 rolled out of the gates of the family's temporary manufacturing base in Gmünd, Austria. Ferdinand Porsche died in 1951. Ferry became head of the company and soon Porsche cars became a byword for speed and power around the world. In 1953 the company introduced a pure racing car — the Porsche 550 Spyder. It won victory after victory on a variety of tracks. The year 1963 saw the appearance of the first automobile of the legendary 911 series that became the mainstay of the Porsche range right through to the twentyfirst century. Another notable landmark came in 2002 with the launch of the Porsche Cayenne sport utility vehicle, which immediately became a hit with aficionados of fast, powerful machines. It's useless to try to describe the sensation of driving a Porsche. The power, speed, comfort and ease of control are something you have to experience for yourself. A Porsche is not just the implementation of the latest design ideas coupled with a century of great engineering tradition. Porsche is a lifestyle, the choice of those who appreciate quality and elegant chic. Совладать с ледовой трассой непросто. В первые дни обучения инструкторам школы «Порше» нередко приходилось вытаскивать машины учеников из окружающих трассу сугробов.

It's not easy to handle a car on an icy track. In the first days of training, the Porsche instructors quite often had to pull their pupils' cars from the snowdrifts around the track.

Фирма «Порше» не только производит автомобили, но и готовит водителей. Этой зимой группа петербургских поклонников престижной марки прошла обучение на базе «Porsche Sport Driving School» в австрийском курорте Лангау. Porsche is a company that not only makes cars, but also trains drivers. This winter a group of devotees of the prestigious marque had a course at the Porsche Sport Driving School in the Austrian resort of Langau.

Лариса ПЕЛЛЕ / by Larisa PELLE

122

Посейдона

Цейлонская прибрежная деревенька Унаватуна — местечко, известное среди дайверов. Сюда, в Шри-Ланку, стекаются любители подводных приключений со всего мира, хотя здешние воды прозрачностью не отличаются… Едва мы оказываемся в воде, становится ясно, что погружение обещает быть непростым. Видимость здесь — не более двух метров, а время от времени инструктор и вовсе пропадает из виду. Казалось бы, для дайвинга можно выбрать места поинтереснее — Мальдивы отсюда лишь в двух часах лёта, а чуть на восток — Таиланд, где превосходная видимость гарантирована практически всегда, а экзотические подводные обитатели переливаются всеми цветами радуги. Однако всем этим опытные дайверы уже сыты по горло. В молочномутных водах Шри-Ланки, как и во многих других, порой малодоступных уголках планеты, фанатов дайвинга привлекают особые подводные достопримечательности — затонувшие корабли…

The Ceylonese coastal village of Unawatuna is a place well-known among divers. Lovers of underwater adventures from all over the world flock to this part of Sri Lanka, although the local waters are not particularly clear. Almost as soon as we enter the water, it becomes obvious that the dive is unlikely to be an easy one. The visibility here is little more than two metres, and from time to time the instructor vanishes altogether. It might seem that there are more interesting spots to go diving — the Maldives are only two hours away by plane, while a little further eastward is Thailand, where superb visibility is guaranteed practically all the time, while the exotic inhabitants of the seas glitter with all the colours of the rainbow. But experienced divers have had their fill of such delights. In the milky-murky waters of Sri Lanka, as in many, often hardto-reach, the hard-core of the diving fraternity are attracted by special underwater sights — sunken ships.

going after Poseidon's treasures

Советский самолет «Ил-2», затонувший в Крыму в районе Балаклавы. Wreck-diving is a fairly hazardous activity. An unprepared novice runs the risk of getting lost in the labyrinth within a sunken ship or being injured by projecting parts of the hull. You have to remember that seawater eats away at metal and wood over time and structures might break up at any moment.

З атонувшие корабли и — конечно же! — сокровища, погребенные под толщей воды… Ведь каждый дайвер лелеет надежду обнаружить на дне морском что-нибудь эдакое… Хотя для большинства сам дух приключения, ощущение опасности и близость к тайне, связанной с гибелью корабля, — уже само по себе награда. Многие из мест знаменитых кораблекрушений идеальными для дайвинга никак не назовешь, и тем не менее суда, лежащие на дне морском, становятся объектами дайвинг-индустрии. Люди, увлекающиеся рек-дайвингом (от английского wreck — крушение, остов разбитого судна), объясняют свою страсть возможностью прикоснуться к истории, получить адреналин при погружении в сложных условиях, и не в последнюю очередь — оказаться там, где со времени гибели корабля не бывал живой человек. Для многих это увлечение становится наваждением, а для кого-то и профессией… Некоторых обуревает страсть к обогащению. В 1999 году у побережья Финляндии был обнаружен голландский парусник «Vrouw Maria», перевозивший сокровища и картины европейских мастеров для Екатерины II и затонувший со всем грузом в 1771 году. Сокровища, стоимость которых оценивают в миллиард евро, долго будоражили умы дайверов, ученых и даже государственных мужей, пока не были обнаружены Рауно

Койвусаари — профессиональным дайвером, до этого специализировавшимся на подводных работах. Находка, конечно, привлекла внимание ученых и музеев. В XVIII веке полотна запаковывались для перевозки в свинцовые тубусы, обработанные воском изнутри, и поэтому велика вероятность, что лежащие на дне шедевры подлежат восстановлению. Однако и по сей день корабль, ставший камнем преткновения в переговорах между Россией и Финляндией, остается на дне. У каждой из стран есть основания считать, что парусник принадлежит именно ей, и согласия до сих пор не достигнуто. Койвусаари же, не один год добивавшийся причитающихся ему комиссионных, в конце концов устремил взгляд к новым горизонтам. Ведь для охотника за подводными сокровищами такая находка уже достойный приз, и дайверам приходится мириться с тем, что многие из таких открытий остаются без материального вознаграждения.

A Soviet IL-2 plane that came down off Balaklava in the Crimea.

александр мариничев

Экстремум / e xtremum

За сокровищами

Рек-дайвинг — увлечение, связанное с немалым риском. Новичок, не имеющий специальной подготовки, рискует заблудиться в лабиринте помещений затонувшего судна или пораниться о выступающие части корпуса. Нельзя забывать, что дерево и металл со временем разрушаются в морской воде и конструкция может в любой момент рухнуть...

Экстремум / e xtremum

Следующей целью финна стали воды у побережья Эквадора. В 1997 году здесь обнаружили корабль, перевозивший награбленное испанцами в Новом Свете. В прессе объявили, что это судно — галеон «La Capitana», на борту которого находились сокровища инков. Однако пытливых исследователей насторожило, что, согласно историческим документам, на судне находился чрезвычайно крупный груз золота и серебра, а в действительности с затонувшего корабля было поднято всего около двадцати тысяч серебряных монет — не так уж много по меркам той эпохи. Дайверы, побывавшие в архивах и перечитавшие все материалы об этом галеоне, убеждены в том, что было найдено судно, принявшее часть груза тонущего «La Capitana» и впоследствии тоже потерпевшее крушение. А знаменитый галеон с несметны-

ми сокровищами, похоже, по-прежнему покоится на дне океана, и в его истории пока рано ставить точку. Неугомонный Койвусаари занимается поиском сокровищ и в Балтийском море. В северных широтах, оказывается, кораблей, затонувших с ценным грузом, тоже хватает: сейчас помыслы дайверов заняты судном «Hanneke Wrome», затонувшим с ценным грузом неподалеку от финского города Ханко. Напрашивается вопрос: неужели на морском дне полно сокровищ, которые остались нетронутыми, хотя информации о них достаточно в архивах? Всякое случается… А с «Vrouw Maria» нынешним дайверам просто повезло. Исследователь Юха Флинкман из Финского института морских исследований утверждает, что корабль искали сразу после крушения, но найти не смогли — ни местные жители, ни экспе-

Транспортное судно «Цесаревич Алексей Николаевич» затонуло в 1916 году от взрыва мины у мыса Тарханкут в Крыму на глубине 52 метра.

диции, снаряженные императрицей и шведским королем. Хотя в распоряжении современных дайверов есть электронная аппаратура и достоверные карты, их увлечение сопряжено с теми же трудностями, что и много веков назад. Ныряльщики, искавшие золото инков еще в XVII веке, жаловались на плохую видимость, течения, акул и морских змей. Койвусаари к этому списку может добавить разве что бюрократические препоны. В каждом государстве они свои. В Греции, например, дайвинг находится под контролем властей, а в некоторых местах запрещен вообще — из-за угрозы вреда историческим объектам. Профессионалы в один голос говорят, что рекдайвинг представляет повышенную опасность и требует особой подготовки. Новичкам рекомендуется

The transport ship Tsesarevich Alexei Nikolayevich was sunk by a mine in 1916 off Cape Tarkhankut in the Crimea and now lies at a depth of 52 metres.

александр мариничев

Дайвингом можно заниматься всюду, за исключением военных и охраняемых государством объектов.

Найти россыпи золота в пучине — сказочная удача! Однако профессиональные охотники за подводными сокровищами не берутся за крупные проекты из-за обычной в таких случаях бюрократической волокиты. «Мелкой» работой заниматься легче и выгодней. Finding heaps of gold in the depths is a fabulous stroke of luck! But professional underwater treasurehunters avoid prominent objects because of the red tape usually associated with them. “Small-scale” work is easier to do and more profitable.

125

В когорте многочисленных поклонников дайвинга есть немало российских знаменитостей: Андрей Макаревич, Гарик Сукачев, Валдис Пельш, Леонид Ярмольник, Алена Свиридова, Яна Чурикова… Among the many devotees of diving are a large number of celebrities from Russia: Andrei Makarevich, Garik Sukachev, Valdis Pelss, Leonid Yarmolnik, Alena Sviridova, Yana Churikova and many more.

S unken ships and — of course — treasures buried beneath the waves. After all, every diver harbours the hope of discovering something exceptional on the bottom of the sea. For the majority, though, the spirit of adventure, the sense of danger and an encounter with the mystery connected with the loss of a ship are a reward in themselves. Many of the sites of famous shipwrecks are anything but ideal for diving. Nonetheless, vessels lying at the bottom of the sea have become focal points for the diving industry. Keen wreck-divers explain their passion in terms of the opportunity to make contact with history, the adrenalin rush that comes from diving in difficult conditions and, not least, the fascinating sensation of being the first living person on a ship since it was lost. For many this enthusiasm becomes an obsession, for some even a profession… A few are possessed by a desire for enrichment. In 1999 the Dutch sailing ship Vrouw Maria was discovered off the coast of Finland. She had been carrying treasures and paintings by European artists to Catherine II when she sank with all her cargo in 1771. The treasures, with an estimated value of a billion euros, had long excited the minds of divers, scholars and even statesmen, before they were at last discovered by Rauno Koivusaari, a professional diver who had previously specialized in underwater construction work. The find naturally attracted the attention of scholars and museums. In the eighteenth century

124

You can dive anywhere except on military objects and those protected by the state.

painted canvases were packed for transportation in lead tubes coated inside with wax and thus there is a strong probability that the masterpieces lying on the seabed are capable of restoration. But to this day the ship, which has become a stumbling-block in negotiations between Russia and Finland, has not been raised. Each of the two countries has grounds for believing that the ship is its exclusive property and no agreement has yet been reached. After years trying to obtain the commission due to him, Koivusaari turned his eyes to new horizons. The Finn's next destination was the waters off the coast of Ecuador. In 1997 a ship was found here that had been carrying the loot plundered by the Spanish from the New World. The press announced that it was the galleon La Capitana with the treasures of the Incas on board. However, fastidious researchers were wary of that identification, as according to the historical documents that galleon had been carrying an exceptionally large cargo of gold and silver, while in actual fact only

some 20,000 silver coins were raised from the wreck — not a great amount by the standards of the day. Divers who visited the archives and read through all the material relating to the galleon are convinced that the vessel found was one that had taken on board part of the cargo of La Capitana as she sank and later came to grief itself — while the famous galleon with its incalculable treasures is still lying at the bottom of the sea and it is too early to draw a line under its story. The indefatigable Koivusaari is also engaged in a search for treasures in the Baltic. It seems that there is no shortage of sunken ships with valuable cargoes in our part of the world either: at the moment divers' thoughts are on the Hanneke Wrome that went down with expensive freight on board near the Finnish port of Hanko. It makes you wonder — can the seabed really be so full of untouched treasures, although there is more than enough information about them in the archives? Stranger things, they say, happen at sea. And with the

Экстремум / e xtremum

начинать нырять с инструктором дайв-клуба и постепенно осваивать ближайшие водоемы. В Таллиннском заливе, например, столько затонувших кораблей, что точное число их до сих пор не установлено. За день здесь можно осмотреть три-четыре судна. Большое скопление кораблей в одном месте, как правило, гарантия того, что значительная часть груза и утвари еще осталась на борту. В таллиннских водах это — душевые кабины, старинный телеграф или груз курительных трубок. В цейлонской Унаватуне лежит корабль с грузом флаконов для духов,

вблизи порта Нюнесхамн к югу от Стокгольма на десятках кораблей можно обнаружить все огнестрельное оружие последних столетий — от пушек до ружей. У острова Мальта затонул истребитель «Bristol Beaufighter», а у знаменитого атолла Бикини в архипелаге Маршалловых островов покоится целая флотилия небольших судов. Отправляясь за тридевять земель ради порции адреналина, нужно представлять себе сложности рекдайвинга. Часто погружению препятствуют течение и плохая видимость, но самое сложное — большие

глубины. Сорок метров — предел для дайверовлюбителей, только профессионал рискнет преодолеть этот рубеж. Поэтому суда на мелководье облюбованы дайверами давно, а найденные там предметы уже стали украшением чьих-то коллекций. Несмотря на соблазн заполучить ценный трофей, опытные дайверы ни к чему на кораблях не прикасаются. Многие объекты представляют историческую ценность, а порой являются чьей-то собственностью. Марк Тэйлор, дайвинг-инструктор из Австралии, регулярно погружается с группами на затонувшие

корабли Красного моря — «Thistlegorm» и «Salem Express». По его словам, техническим навыкам можно быстро научиться, как и умению вести себя спокойно даже в неожиданных ситуациях. «Но то, к чему нельзя привыкнуть даже спустя годы, — это ощущение хрупкости человеческой жизни, которое настигает тебя во время рек-дайвинга. Практически во всех случаях затонувшие корабли — это еще и место гибели людей. Эта мысль, честно говоря, придает какое-то особенное желание жить на полных оборотах».

Красное море славится среди дайверов не только красотой и разнообразием своих обитателей, но и затонувшими кораблями. На фото — останки знаменитого транспорта «Thistlegorm», потонувшего с грузом боеприпасов, грузовиков, автомобилей, мотоциклов. На борту находились также два локомотива. Корабль обнаружил Жак-Ив Кусто в 1955 году.

126

teenth century with just the air in their lungs complained about poor visibility, currents, sharks and seasnakes. Koivusaari might well give the same list, adding only bureaucratic obstacles. In every country those are different. In Greece, for example, diving is controlled by the authorities and forbidden altogether in some places due to the threat of damage to historical objects.

Поблизости от Петербурга тоже есть такие «достопримечательности». В Финском заливе — фрегат «Орел» (глубина 75 метров), теплоход «Иосиф Сталин» (50 метров). У фортов Кронштадта дно усеяно обломками кораблей всех времен и народов. В водах Ладожского озера вдоль «Дороги жизни» много машин, самолетов, паровозов и, разумеется, судов. The waters around St Petersburg also contain notable wreck sites. In the Gulf of Finland there are the frigate Orel (at a depth of 75 metres) and the steamer Iosif Stalin (50 metres). The seabed by the Kronstadt forts is littered with remains of ships from across the ages and around the world. In Lake Ladoga the course of the Road of Life is marked by many cars, aeroplanes, railway engines and, of course, ships.

Vrouw Maria present-day divers simply had a stroke of luck. Juha Flinkman of the Finnish Institute for Maritime Research says that people looked for the ship immediately after it was wrecked, but neither the locals, nor the expeditions fitted out by the Russian Empress and the Swedish King could find it. Although modern divers have electronic equipment and reliable charts at their disposal, their efforts are fraught with the same difficulties as centuries ago. Those who dived after the gold of the Incas back in the seven-

александр мариничев

The Red Sea is known among divers not just for the beauty and variety of its marine life, but also for its shipwrecks. This photograph shows the famous remains of the transport ship Thistlegorm that went down with a cargo of ammunition, lorries, cars and motorcycles. Two railway engines were also on board. The ship was located by Jacques Cousteau in 1955.

127 Популярные места рек-дайвинга: • Лагуна Трук, Микронезия. Во время Второй мировой войны здесь находилась Центральная военно-морская база Японии. В дни сражений американо-японской войны на дно океана отправились более 100 кораблей и 250 самолетов. Большинство объектов находится на глубине до 20 метров у островов Дублон, Этен, Фефан, Уман. • Скапа Флоу, Шотландия. В этой лагуне находится около 40 затонувших судов времен Первой и Второй мировых войн. Корабли лежат на глубине 35–50 метров. • Египет, Красное море в районе Рас-Мохаммед. «Thistlegorm» — английский военно-транспортный корабль, затонувший в 1941 году. Глубина — 30 метров. Есть доступ во внутренние помещения. Popular Wreck-diving Sites: • The Truk Lagoon, Micronesia. In the Second World War this was the Japanese imperial navy's forward base. During Operation Hailstone in February 1944 the Americans sent over 100 ships and 250 planes to the bottom of the sea here. The majority of them lie at depths of 20 metres or less off the islands of Doblon, Eten, Fefan and Uman. • Scapa Flow. This great natural harbour between the Orkney Islands to the north-east of Scotland contains the wrecks of some 40 ships from the First and Second World Wars, lying at depths of 35–50 metres. • The Red Sea in the region of Ras Mohammed. The British transport vessel Thistlegorm that sank in 1941 lies 30 metres below the surface. Its interior is accessible.

Легендарная английская подводная лодка «Stabborn» у острова Мальта. Справа — Евгений Томашов, владелец дайвклуба «Abyss», специализирующегося на рекдайвинге у мальтийских берегов.

The legendary British submarine Stubborn lies in the Mediterranean off Malta. Right — Yevgeny Tomashov, owner of the Abyss diving-club that specializes in wreck-dives off the coast of the George Cross island.

Heading off to the other side of the world to get a dose of adrenalin, you have to anticipate the difficulties of wreck-diving. A dive can often be hampered by currents or poor visibility, but the greatest difficulty is excessive depth. Forty metres is the limit for amateur divers; only professionals will risk going beyond. As a consequence wrecks in shallow waters have longs since been picked over by divers, who took away any worthwhile souvenirs. Despite the temptation to pick up a valuable trophy, experienced divers will not touch anything on a wreck. Many items are of historical value and some still belong to someone. Mark Taylor is a diving instructor from Australia, who regularly takes groups down to a couple of wrecks in the Red Sea — the Thistlegorm and Salem Express. He says that the technical skills can be quickly learnt, as can the ability to behave calmly even in unexpected situations, “but what you can't get used to, even after years, is the sense of the fragility of human life that comes over you during a wreck-dive. In almost all cases sunken ships are also places where people have lost their lives. That thought, to be honest, gives you a special desire to live life to the full.”

«Через год, через два — будет Кубок УЕФА!» Кричалка зенитовских болельщиков стала реальностью: заветный трофей в руках капитана «Зенита» Анатолия Тимощука. “In a year, or maybe two, we'll have the UEFA Cup!” — the Zenit fans' chant (which rhymes, of course, in Russian) has become a reality: the vaunted trophy in the hands of Zenit captain Anatoly Timoshchuk.

ITAR-TASS

Тенденции / t rends

Петербургский «Зенит» выиграл Кубок УЕФА! Кто мог серьезно прогнозировать это прошлой осенью, когда команда с трудом вышла из группового этапа в финальную часть турнира? Вплоть до финала мало кто считал «Зенит» фаворитом. Но в весенней части турнира команда продемонстрировала все свои лучшие качества: индивидуальное мастерство игроков, командный дух и волю к победе. Один за другим перед петербуржцами пасовали мастеровитый «Вильяреал», неуступчивый «Марсель», крепкий «Байер» и знаменитая «Бавария». Наконец, в финале был повержен «Глазго Рейнджерс» — британская команда, играющая в вязкой, жесткой, оборонительной манере. Футбол — непредсказуемая игра, где аутсайдер иногда берет верх над фаворитом. Но здесь не тот случай. Победа со счетом 4:1 в гостях над «Байером», домашний разгром 4:0 «Баварии» и уверенная победа 2:0 в финале — многого стоят и надолго останутся в памяти болельщиков. Кубок УЕФА в Петербурге! Отгремели праздничные фанфары, бурная, неистовая радость победы сменилась спокойным осознанием величия произошедшего. Но впереди — Лига чемпионов! И сердца болельщиков уже полны трепетным ожиданием новых побед…

Зенит: впереди — Лига чемпионов! Zenit: the Champions' League lies ahead!

ITAR-TASS / Mikhail Klimentyev

128

Президент России Дмитрий Медведев, встретившись с игроками, тренерами и руководителями футбольного клуба «Зенит», назвал их победу в Кубке УЕФА триумфом российского футбола.

В схватке за Суперкубок «Зенит» встретится 29 августа в Монако с победителем Лиги чемпионов британским клубом «Манчестер Юнайтед».

At his meeting with Zenit's players, trainers and management, President Dmitry Medvedev called their UEFA Cup victory a triumph for Russian football.

In Monaco on 29 August Zenit will meet with Manchester United, the winners of the Champions' League, to do battle for the Super Cup.

Zenit St Petersburg have won the UEFA Cup! Who would seriously have predicted that last autumn, when the team barely made it from the group stage into the final rounds of the tournament? Not many people considered Zenit the favourite before the final. But in the spring part of the competition the team demonstrated its finest qualities: the individual skills of the players, team spirit and a will to win. One after another they overcame workmanlike Villareal, unyielding Marseilles, powerful Bayer and magnificent Bayern. At last, in the final they defeated Glasgow Rangers, a tough team that play disruptive defensive football, making them an awkward opponent for Zenit. Football is an unpredictable game in which outsiders can sometimes get the better of favourites. This wasn't one of those cases. The 4:1 away victory over Bayer Leverkusen, the 4:0 rout of Bayern Munich at home and the confident 2:0 win in the final were great achievements and will long remain in the memory of fans. The UEFA Cup is in St Petersburg! The celebratory fanfares have died away; the wild delight at victory has given way to a calm assessment of a tremendous event. But ahead lies the Champions' League! And fans' hearts are already full of anxious anticipation of further victories.