7/4/11
14:12
Page 8
of the issue
Mamin.qxd
Гость номера /g u e s t
Юрий Мамин из тех режиссеров, кто снимает редко, но метко. И с удивительной преданностью по отношению к Петербургу — почти в каждом из своих фильмов он воссоздает его атмосферу. По кинематографу Мамина зритель может отчетливо наблюдать перемены, происходящие в городе, да и в стране. Тем более что созданные им ленты — «Праздник Нептуна», «Фонтан», «Окно в Париж» — стали знаковыми для отечественной культуры конца XX века. Поэтому именно с культуры мы решили начать разговор с режиссером.
9
8
Янина Гончарова / by Yanina Goncharova
«
ежиссер подобен “A director is like God”
огу»
Слева. Юрий Мамин с «Золотой тростью Чаплина» — наградой, полученной из рук вдовы Уны Чаплин на фестивале в честь столетия великого комика, проходившем в швейцарском городе Вевей. На столиках — «Золотой Дюк», «Золотой Остап», «Чарли Чаплин» (Гран-при Габровского фестиваля) и другие призы. Left. Yury Mamin with the Chaplin’s Golden Cane — an award he received at a festival held in the Swiss town of Vevey to mark the 100th anniversary of Chaplin’s birth. On the tables are a Golden Duke, a Gold Ostap, a Charlie Chaplin (grand prix of the Gabrovo Festival in Bulgaria) and other awards.
— В первую очередь это взаимоотношения автора и аудитории. Обилие информации, которое обрушилось на общество, благодаря многоканальному телевидению и Интернету разобщает людей, делая их сборищем несвязанных между собой единиц. И возникает проблема: автор хочет творить искусство, а аудитория жаждет массовой культуры. И что делать автору — опускаться до аудитории, выступать в роли официанта? В результате современное кино и театр это даже не искусство, а массовая культура. — Можно услышать от вас определение искусства? — В идеале искусство — это создание новых художественных образов, но сегодня
— В одном из интервью вы разделили понятия «культура» и «искусство»… — Культура это то, что досталось нам, чем мы пользуемся, включая еду, одежду, бытовые понятия и так далее. Она может быть совершенно разной, например культурой пещерной, культурой палеолита, культурой средневековых народов. В нашей сегодняшней культуре очень мало искусства, потому что мы живем в основном материальными заботами. Жить ради материальных ценностей нельзя, это пустая жизнь. — Но культура и искусство тем не менее тесно связаны, они взаимодействуют. Какие вопросы особенно важны при этом?
— In a previous interview you separated the concepts “culture” and “art”… — Culture is what has come down to us, what we use, including food, clothing, everyday concepts and so on. It can be completely different, such as troglodyte culture, Palaeolithic culture, the culture of mediaeval peoples. In our present-day culture there is very little art, because we live mostly for our material concerns. You can’t live for the sake of material values — that’s an empty existence. — But culture and art are closely connected nonetheless. They interact. What questions are particularly important in that regard? — First and foremost it’s the relationship between the author and the audience. The host of information that has come down on society through multi-channel television and the Internet is disuniting people, making them an assemblage of disconnected units. And a problem arises: the author wants to produce art, but the audience is thirsty for mass culture. And what should the author do — descend to the level of the audience, act in the role of a waiter? As a result contemporary cinema and theatre is not even art, but mass culture.
Yury Mamin is one of those directors who shoot films rarely but with keenness of vision. And with an astonishing loyalty to St Petersburg — in almost every one of his films he recreates the atmosphere of the city. From Mamin’s filmography a viewer can clearly observe the changes taking place in the city and indeed in the country. The more so since the films he created — The Neptune Festival, The Fountain, Window to Paris — became emblematic of the nation’s culture in the late twentieth century. That is why we decided to start our chat with the director with a question about culture. — Could we hear a definition of art from you? — In the ideal art is the creation of new artistic images, but today, sadly, it is turning into business. In the past art was aimed at those who understand and feel the authenticity of life; it appealed to a person’s knowledge and feelings and so it was in demand. Today, because we have become a consumer society, everybody wants just one thing — to make money. In Russia this is particularly
Выше. С оператором Александром Гусевым на съемках кинофильма «Не думай про белых обезьян». На заднем плане — зловещие персонажи Босха, Брейгеля и Гойи, пригрезившиеся герою фильма. Above. With cameraman Alexander Gusev during the shooting of Don’t Think about White Monkeys. In the background are the malevolent figures of Bosch, Breughel and Goya that appear in the central character’s daydreams.
Гость номера /g u e s t
of the issue
Mamin.qxd
7/4/11
14:12
Page 10
оно, к сожалению, превращается в бизнес. Раньше искусство было рассчитано на тех, кто понимает и чувствует подлинность жизни, оно обращалось к знаниям, к чувствам человека, поэтому было востребовано. Сегодня, в связи с тем что наше общество стало потребительским, все хотят одного — зарабатывать деньги. В России это особенно ощутимо, потому что наша страна вообще отличалась от других цивилизаций своей декоративностью. Она, по сути, никогда не создавала материальных ценностей, даже строить у нас не умели. Все надсмотрщики-прорабы были иностранцами, так как наши нещадно воровали. — Неужели в России не было ничего своего? — Ученые были замечательные, изобретательство не имело себе равных, а передовое искусство стало, по сути, развивать-
ся только в ХIХ веке. В восемнадцатом все только началось, — заметьте, какая разница между Ломоносовым и Пушкиным в стихосложении. Прежде всего подражательность: сначала — немецкие порядки,
одежда, стиль, затем — французская мода на грассированное «р», прически, духи, гувернеры, собачки, развитие декоративного искусства… С другой стороны, был заметен быстрый мощный прогресс, потому что жажда познаний была колоссальной и все, что возникало в Европе, уже через неделю появлялось у нас. Поэтому через несколько десятилетий Россия оказывается самой передовой страной в области культуры и науки. Вот это удивительно, поскольку в России культура была построена на понятии досуга: «работа не волк — в лес не убежит», «не в деньгах счастье» — вот наши представления о труде. Даже подражая западной культуре, мы превзошли ее во многом. К примеру, в литературе был предложен новый герой, который думает не о карьере, как во Франции (французский
«Каждый раз, когда мы сталкиваемся с новой человеческой историей, мы можем себе сказать: мы это видели, мы это читали, мы это знаем, но в том-то и искусство режиссера — показать уже знакомый жизненный материал с новой точки зрения, под новым углом, с новыми акцентами, ассоциациями и выводами. Литература, как более древнее искусство, на всем протяжении своего существования всегда питала кино, давала ему повод удивиться, восхититься, ужаснуться. В то же время именно литература таит в себе новые стилистические возможности кинематографа…» — утверждает Юрий Мамин.
Выше. Избушка на курьих ножках — изобретение гениального конструктора из телесериала «Русские страшилки». На съемках серии «Ведьмак из Блерово».
Left. The director and cameraman Maxim Volokh discussing the plan for the forthcoming shoot at the Mozhaisky Military Space Academy. The academy’s testing facility served as a set for the Russian Shockers episode Br’er Clone.
Справа. С оператором Максимом Волохом режиссер обсуждает план предстоящих съемок в Военно-космической академии имени А. Ф. Можайского. Испытательный стенд академии послужил декорацией для серии «Братец-Клон» из «Русских страшилок».
10 “Every time when we come across a new human story, we can say to ourselves, ‘seen that, read that, know that,’ but the director’s art lies in presenting the already familiar material of life from a new viewpoint, from a different angle, with new accents, associations and inferences. Literature, as a more ancient art form, has throughout its existence always fed the cinema, giving it occasion for surprise, delight and horror. At the same time it is literature that holds hidden within it new stylistic possibilities for the cinema,” Yury Mamin asserts.
Выше. Режиссер на съемках «Русских страшилок» — телесериала, представляющего собой сатирический парафраз американских «Секретных материалов». Above. The director on the set of Russian Shockers — a television serial that pays satirical homage to the American X-Files.
noticeable because our country was generally set apart from other civilizations by its decorativeness. In essence it never produced material values; people here did not even know how to build buildings. All the supervisors, the overseers, were foreigners as our people pilfered shamelessly. — Are you really saying that Russia had nothing of its own? — There were remarkable scientists, inventiveness was unequalled, but advanced art began to develop in point of fact only in the
nineteenth century. In the eighteenth century things were only just beginning — look at the difference between Lomonosov and Pushkin in versification. Above all there was imitation: first German ways of doing things, clothing and style, then a Frenchified fashion for a throaty “r”, hairstyles, perfume, tutors, lap dogs, the development of applied art… On the other hand there was conspicuous rapid and sweeping progress, because the desire for knowledge was immense, and everything that appeared in Europe reached us a week later. As a result within a few decades Russia ended up being the most advanced country in the realm of culture and science. That is surprising because in Russia the culture was founded on the concept of leisure — “Work is no wolf — it won’t run off into the forest” and “Happiness does not lie in money” — there’s our conception of labour. Even when imitating Western culture we surpassed it in many ways. For example, in literature a new type of personage was brought forward that doesn’t think of his career like in France (the French hero is, as a matter of fact, our present-day contemporary) — that’s Georges Duroy or Rastignac,
11
Above. A hut on chicken’s legs, one invention of the brilliant designer working on the Russian Shockers serial. Shooting the episode The Blerovo Warlock.
Below. On a street in Kronstadt during the filming of a scene in the episode The Were-Pig. The director giving actors Yury Galtsev and Katerina Ksenyeva their final instructions.
Ниже. На улице Кронштадта перед съемками эпизода для серии «Свинья-оборотень». Актеры Юрий Гальцев и Катерина Ксеньева получают от режиссера последние указания.
Справа. Съемки серии «Йети со свалки». Исполнитель главной роли Юрий Гальцев и съемочная группа перед входом в «логово снежного человека». Right. Shooting the episode The Yeti from the Tip. Yury Galtsev, who plays the main character, and the film crew before entering “the lair of the abominable snowman”.
Справа. Действие серии «Картины-фантомы» происходит в музее. Роль экскурсовода исполняет актриса Наталья Иохвидова. Right. The episode Phantom Pictures takes place in a museum. The actress Natalia Iokhvidov plays a guide.
that’s all our people nowadays. But the protagonists in Pushkin, Lermontov, Dostoyevsky, Tolstoi and Chekhov are people who are tormented by their uselessness. They want to be of service to the nation, to society,
and feel discomfort that in this unjust society they cannot prove their worth. — Is there a figure in Russian history that you admire? — Yes, Potemkin. A very intelligent chap who used his purse in the interests of the state. He had a completely different approach — one that was good for the whole state. Sincere patriotism, an understanding that our country deserves more. Thanks to people like Potemkin we achieved a great deal and the world took its lead from us.
Гость номера /g u e s t
of the issue
Mamin.qxd
12
7/4/11
14:12
Page 12
герой, вообще говоря, наш нынешний современник) — это Жорж Дюруа или Растиньяк, это все наши люди, сегодняшние. А такие герои, как у Пушкина, Лермонтова, Достоевского, Толстого и Чехова, — это люди, которые мучаются от своей бесполезности, они хотят служить народу, обществу, и испытывают дискомфорт от того, что в этом несправедливом обществе не могут себя проявить. — Как выжить такому человеку? — Они и живут, как в романах, — либо старушек убивают, либо к Богу обращаются, либо спиваются в деревне, как дядя Ваня и Астров, либо гибнут, как Андрей Болконский, либо успокаиваются к старости, как Пьер Безухов. Вот сам Толстой — миллиардер по нашим временам — пришел к выводу, что надо жить для людей, открывать школы, заниматься богоугодными делами, а не стяжать богатство. — В те времена, о которых мы говорим, с молодежью обращались сурово. — Да, дворянским детям давалось очень строгое и основательное воспитание: распорядок дня, обязательный труд, много различных дисциплин, система поощрений и наказаний, сам Петр I много работал и вокруг себя собрал таких же «птенцов гнезда Петрова» — это яркий пример трудоголика, человека долга, но так было не всегда. В елизаветинскую эпоху дворянство развратилось, позже Екатерина II, довольно свободная в нравах женщина,
все-таки радела за государство, приглашая деловых людей, которые немало послужили России трудами и замыслами. — Есть ли в истории государства Российского личность, которая вас восхищает? — Да, Потемкин. Умнейший человек, который свой кошелек употреблял в интересах государства. У него был совершенно другой подход — благой для всего государства. Искренний патриотизм, понимание, что наша страна заслуживает большего. Благодаря таким людям, как Потемкин, мы добились очень многого, и мир пошел за нами. — В чем именно? — Толстой, Достоевский, Чехов повлияли на всю мировую литературу, благодаря им она стала иной. Появился новый герой, который искал справедливости, в котором присутствовало понятие добра, который жил не по расчету, а по долгу и совести. Это был наш герой, российский. — Русский человек — что это за личность? — Наш человек удивителен — у него острый ум, смекалка, терпение, умение работать, но в том случае, когда он понимает, ради чего старается. Судите сами: как только наш человек попадает в более справедливый и нормальный уклад, моментально проявляется вся его глубина. — Вернемся к искусству, в частности к кинематографу: во власти ли режиссера создать привлекательный идеологический типаж?
— In what exactly? — Tolstoi, Dostoyevsky and Chekhov influenced the whole of world literature. Because of them it changed. A new hero appeared who sought justice, who had in him a concept of good, who lived not in a calculating manner but according to his duty and conscience. It was our hero, a Russian one. — What personality does a Russian have? — Our countryman is an amazing fellow — he has a keen mind, quick wits, patience and the ability to work, but only when he understands why he is making the effort. Judge for yourself: as soon as one of our countrymen is placed in a more just and regular milieu, all his depth immediately reveals itself. — Let’s get back to art and specifically to filmmaking: is it in the director’s power to create an attractive ideological type? — I try to do that all the time. In my film, Don’t Think about White Monkeys, for example. I outlined for myself the question of a new hero with new values and I champion those values. I offer the values of other people, paupers, even not very attractive ones, but ones that, as it turns out, live for something else besides money. They are richer
spiritually, more moral. I want to make Window to Paris 2 in which the new Russian person should appear in a rendezvous with Europe. But there are difficulties in realizing the project. If I do suddenly get the finance, then it will be a happy accident. So here we are — waiting for a new Savva Morozov [a great art patron at the turn of the twentieth century] to come along… — What’s the attraction of the profession of director for you? — I’ll say something high-flown, but honest: a film director as auteur is like God the Creator; he creates a new world that did not exist. In cinematic art there are fewer conventions than in, say, the theatre. We create a picture of the world within the bounds of the screen. The director is at liberty, as we said before, to create a Hero of the Age. He can bring together in one film several generations, historical and chronological periods. He is at liberty to fantasize and to alter reality. — What is the basis of good cinema? — Good cinema is born out of good literature. With literature, cinema engages in the study of human relationships. It seeks to comprehend the innermost sphere — the
13
— Я все время пытаюсь это делать, например в своем фильме «Не думай про белых обезьян». Я наметил себе вопрос о новом герое, с новыми ценностями, и отстаиваю эти ценности, предлагаю ценности других людей, нищих, даже не очень привлекательных, но которые, оказывается, живут чем-то другим, кроме денег. Они духовно богаче, нравственнее. Хочу сделать «Окно в Париж–2», в котором должен проявиться новый русский человек на рандеву с Европой. Но есть сложности с осуществлением проекта. Если я вдруг получу финансирование, это будет счастливая случайность. Вот и живем в ожидании нового Саввы Морозова… — Чем для вас привлекательна профессия режиссера? — Скажу громко, но честно: режиссер кино, как автор, подобен Богу-Создателю, потому что он создает новый мир, которого до него не было. В киноискусстве меньше условностей, чем, скажем, в театре. Мы создаем картину мира в рамках экрана. Режиссер волен, как мы говорили выше, создавать героя времени. Он может в одном фильме соединить несколько ´ поколений, исторических и временных периодов. Он волен фантазировать и изменять реальность. — Что является основой хорошего кинематографа? — Хорошее кино рождается из хорошей литературы, оно вместе с ней занимается
исследованием человеческих взаимоотношений, оно постигает самое нутро — возвышенное и низменное, — что таится в человеческой природе. Литература по природе своей необыкновенно щедра: она не только дает возможность заимствования сюжетов, она дает пищу для вариаций, мотивов, ассоциаций, продолжений. Человеку, лишенному литературного багажа, нечего делать в кинематографе. — Чем сейчас занимается ваш фонд «Фонтан»? — «Фонтан» делает ряд культурных проектов. Сейчас, вместе с партнерами, организовываем независимый интернет-фестиваль авторского кино под названием НИФАК. Он будет привлекать людей, которые не могут прорваться к прокату, а таких сейчас много. Я, председатель жюри, набрал себе еще помощников. Вместе с ними будем продвигать интересные работы. На данный момент это самое главное.
Плакат к фильму «Фонтан» (1988), получившему рекордное количество главных призов на международных кинофестивалях. Фильм снят по сценарию Владимира Вардунаса. A poster for the 1988 film Fountain that took a record number of main prizes at international film festivals. The screenplay for the film was written by Vladimir Vardunas.
Справа. Плакат к фильму «Окно в Париж» (1993), ставшему культовым для российских зрителей 1990-х годов. Right. A poster for Window to Paris (1993) that became a cult film with Russian audiences in the 1990s.
Слева. Плакат к фильму «Не думай про белых обезьян» (2009), получившему восемь фестивальных призов, в том числе Гран-при фестивалей авторского фильма в Лондоне и в Рабате, а также главный приз интернет-фестиваля «Дубль 2» на сайте «Российской газеты».
A poster for Don’t Think about White Monkeys (2009) that took eight festival prizes, including the grand prix at festivals for auteur cinema in London and Rabat, and also the main prize in the Internet festival Dubl 2 [Take 2] held on the site of the Rossiyskaya Gazeta newspaper.
sublime and the base concealed in human nature. Literature is by its character exceptionally generous — it not only provides the opportunity to borrow plots, it provides fuel for variations, motifs, associations and continuations. Someone who lacks literary baggage has no place in film-making. — What is your Fontan foundation involved in now? — Fontan is carrying out a number of cultural projects. Now, in collaboration with
others, we are organizing an independent Internet festival of auteurist cinema known by the [Russian] abbreviation NIFAK. It will attract people who can’t get their work accepted by distributors — and there a lot of them nowadays. I am the chairman of the jury and have chosen some people to assist me. Together we will promote the interesting works. At the present moment that is the most important thing.
Palace_Hotel_45.qxd
7/4/11
14:16
Page 14
«Талион Империал Отель» — единственный в Санкт-Петербурге отель класса «люкс», расположенный в историческом дворце XVIII века. Уникальное местоположение отеля на углу набережной реки Мойки и Невского проспекта, в самом сердце исторического и делового центра Санкт-Петербурга, позволяет за пять минут пешком дойти до главных достопримечательностей города — Эрмитажа, Дворцовой площади и Исаакиевского собора. Все 89 номеров отеля соответствуют самым высоким мировым требованиям. К услугам гостей — персональный дворецкий, интерактивное телевидение и высокоскоростной доступ в Интернет. В интерьерах использованы предметы антиквариата и мебель лучших фабрик Европы. В кругу самых взыскательных петербургских гурманов хорошо известны три ресторана отеля: гастрономический ресторан «Талион», ресторан русской кухни «Виктория», а также ресторан «Грибоедов», где повара из Грузии готовят лучшие блюда кавказской кухни. К услугам гостей также бары «Атланты» и «Елисеевский», Атриум-кафе и винный погреб, семь парадных залов для конференций и банкетов, а также роскошный SPA-комплекс, фитнес-центр и салон красоты. Красота исторических интерьеров в сочетании с безупречным качеством обслуживания снискали «Талион Империал Отелю» статус одной из самых престижных гостиниц мира.
The Taleon Imperial Hotel is St Petersburg’s only luxury-class hotel, located in a historical eighteenth-century palace. The hotel’s unique location on the corner of Nevsky Prospekt and the Moika Embankment puts it just five minutes’ walk from the central sights of the city — the Hermitage, Palace Square and St Isaac’s Cathedral. All 89 suites and rooms meet the highest world standards. Guests have a personal butler, interactive television and high-speed Internet access. The interiors feature fine antiques and furniture from some of Europe’s best factories. St Petersburg’s most demanding gourmets are well acquainted with the hotel’s three restaurants: the gastronomic Taleon Restaurant, the Russiancuisine Victoria and the Griboyedov, where chefs from Georgia produce the finest dishes of Caucasian cuisine. Guests can also make use of the Atlanty and Eliseevsky bars, the Atrium Café and wine cellar, seven sumptuous halls for conferences and banquets and also a luxurious spa complex, fitness centre and beauty salon. The beauty of historical interiors coupled with impeccable-quality service have made the Taleon Imperial one of the most prestigious hotels in the world.
Россия, Санкт-Петербург, Невский пр., 15 Тел.: + 7 (812) 324-99-11, +7 (812) 324-99-44 15, Nevsky pr., St. Petersburg, Russia Tel: + 7 (812) 324-99-11, +7 (812) 324-99-44 E-mail: club@taleon.ru
«Талион Империал Отель» входит в ассоциацию «Ведущие отели мира» и является ассоциированным членом издания «Курорты и лучшие отели».
Taleon Imperial Hotel is a member of the Leading Hotels of the World and prestigious Resorts & Great Hotels family.
Palace_Hotel_45.qxd
7/4/11
14:16
Page 16
Люкс Императора — уникальный премиумлюкс площадью более 240 квадратных метров, включающий две спальни, просторную гостиную, обеденный зал, кабинет, гардеробную и две ванные комнаты, декорированные мрамором. Из окон открывается потрясающий вид на Невский проспект и набережную реки Мойки.
The Emperor Suite is a unique premium luxury apartment with a floor area of over 240 square metres (2,600 square feet). It has two bedrooms, a spacious living-room, dining-room, a separate office, a walk-in wardrobe and two marble bathrooms. The windows provide an amazing view of Nevsky Prospekt and the Moika Embankment.
Люкс Императрицы — просторный двухкомнатный премиум-люкс площадью более 210 квадратных метров. Номер состоит из просторной гостиной, разделенной на столовую, кабинет и зону отдыха, а также изысканной спальни. Мраморный камин и колонны, восстановленные реставраторами, воссоздают атмосферу дворцового интерьера XVIII века.
The Empress Suite is a spacious two-room premium luxury apartment of over 210 square metres (2,260 square feet). It consists of a spacious living-room, divided into dining, working and relaxation areas, and an exquisite bedroom. The marble fireplace and columns refurbished by the restorers recreate the atmosphere of an eighteenth-century palace interior.
Palace_Hotel_45.qxd
7/4/11
14:16
Page 18
Елисеевский Люкс — двухкомнатные апартаменты площадью 120 квадратных метров. В XIX веке здесь располагались спальня и будуар хозяйки дворца Варвары Елисеевой. Ручная роспись на стенах и потолке, а также паркет из ценных пород дерева гармонично дополняют интерьер. Просторная гостиная идеально подойдет как для ведения деловых переговоров, так и для дружеских встреч.
Одиннадцать уютных двухкомнатных номеров Де Люкс площадью более 55 квадратных метров предлагают все для комфортного отдыха. Eleven two-room suites, which measure over 55 square meters (600 square feet), offer everything necessary for a comfortable stay.
The Eliseev Suite is a two-room apartment with a floor area of 120 square metres (1,300 square feet). In the late nineteenth century this was the bedroom and boudoir of the mistress of the palace, Varvara Yeliseyeva. Unique hand-painted ornamental work on the walls and ceiling and a parquet floor made of precious varieties of wood harmoniously enhance the architecture. The spacious living-room is ideal for both business negotiations and friendly gatherings.
Талион Люкс — двухкомнатный премиум-люкс площадью 120 квадратных метров. Уютная спальня и просторная гостиная, украшенная коринфскими колоннами, располагают к незабываемому отдыху. Из окон открывается великолепный вид на набережную реки Мойки. The Taleon Suite is a two-room premium luxury apartment with a floor area of 120 square metres (1,300 square feet). The cosy bedroom and spacious sitting-room embellished with Corinthian columns make for an unforgettable stay The windows offer a splendid view of the Moika Embankment.
Девять двухкомнатных и пять однокомнатных номеров площадью более 75 квадратных метров оформлены в элегантных пастельных тонах и отличаются оригинальной планировкой. Nine two-room and five one-room suites, each with a floor area of over 75 square metres (800 square feet) and its own original layout, have been finished in elegant pastel tones.
Palace_Hotel_45.qxd
7/4/11
14:16
Page 20
Одиннадцать двухкомнатных номеров площадью более 45 квадратных метров, с мраморным камином и джакузи в ванной комнате, предлагают максимум комфорта и уюта. The Taleon Imperial has eleven of these tworoom suites, which measure over 45 square meters (600 square feet). Each living-room features a marble fireplace and each bathroom a Jacuzzi making for a maximum of cosy comfort.
Сорок девять номеров площадью более 30 квадратных метров в знаменитом историческом здании отличаются элегантной обстановкой и предлагают прекрасный вид на городские достопримечательности. 49 superior rooms, each measuring over 30 square metres (320 square feet), in the famous historical building are furnished with elegance and offer fine views of the city’s sights.
Роскошные залы Империал, Баккара, Золотая, Музыкальная и Ореховая гостиные, а также Библиотека и Атриум позволяют обеспечить проведение мероприятий любого уровня — от фуршетов и свадебных банкетов до конгрессов и гала-ужинов.
The sumptuous Imperial and Baccarat Halls, Music Room, Golden and Walnut DrawingRooms, and also the Library and Atrium provide settings for events of any complexity from buffets and wedding banquets to congresses and gala dinners.
Историческая прогулка /a stroll
through history
Falconet.qxd
7/4/11
14:19
Page 22
День у императрицы Екатерины II, как обычно, начался рано. В семь утра она вошла в кабинет, выпила крепкого кофе с густыми сливками и гренками и, поставив перед собой табакерку с изображением Петра Великого, погрузилась в чтение долгожданного письма от Дидро. «Вот человек, наделенный гениальностью и всеми качествами, совместимыми и не совместимыми с гениальностью, — читала императрица. — Сколько в нем тонкости, вкуса, изящества, какой он неотесанный и учтивый, приветливый и резкий, нежный и суровый. Как это он успевает работать в глине и мраморе, читать и размышлять, какой он милый и язвительный, серьезный и шутливый, как он философичен — ни во что не верит и твердо знает почему». Екатерина всегда внимательно прислушивалась к рекомендациям своего друга-энциклопедиста. Вот и сейчас его совет пришелся как нельзя кстати… Неужели скульптор для задуманного ею памятника Петру I наконец-то найден?
As usual the day began early for Catherine II. At seven in the morning she entered her study, drank strong coffee with thick cream and toast, and, placing a snuffbox decorated with a picture of Peter the Great in front of her, immersed herself in reading the long-awaited letter from Diderot. “Here is a man endowed with genius and with all the qualities compatible and incompatible with genius,” the Empress read. “How much finesse, taste and refinement there is in him; how uncouth and civil, affable and brusque, tender and severe he is. How he manages to work in clay and marble, to read and ponder; how sweet and caustic, serious and jovial he is; how philosophical he is — believing in nothing and knowing exactly why.” Catherine always paid particular attention to the recommendations of her friend the Encyclopedist. At that moment his advice was particularly opportune… Perhaps at last the right sculptor for the monument to Peter I that she planned had been found.
Мысль о таком монументе в центре города появилась у Екатерины сразу после воцарения на престоле. Она видела себя наследницей великого реформатора, которой суждено продолжить его начинания, попранные свергнутым Петром III. Пылившаяся на задворках бронзовая статуя работы Растрелли императрице не нравилась. Академик Якоб Штелин и архитектор Иоганн Якоб Шумахер наперебой предлагали всё новые варианты монумента, но ни один из них Екатерина не одобрила. В 1765 году русский посол во Франции князь Дмитрий Голицын получил распоряжение «приискать искусного художника». Не одну неделю он пытался найти подходящего человека. Французские мэтры либо не вызывали у него доверия, либо называли баснословные суммы. В полном отчаянии он отправился за советом к Дидро. Философ терпеливо выслушал князя и после недолгого молчания произнес: «Вам нужен особенный человек. Его зовут Фальконе». Этьен Морис Фальконе родился 1 октября 1716 года в Париже. Сын столяра и внук башмачника, он получил первые навыки в скульптуре у своего дяди-мраморщика. Сначала мальчик изготавливал болванки
Дмитрий КОПЕЛЕВ / by Dmitry KOPELEV
22
«
осстань же теперь, великий монарх... » “Arise now, great monarch…”
«Исаакиевский собор и памятник Петру I». С картины Максима Воробьева. 1844 год. St Isaac’s Cathedral and the Monument to Peter I. From a painting by Maxim Vorobyev. 1844.
The idea of placing such a monument in the centre of the city had come to Catherine immediately after she seized the throne. She saw herself as the successor to the great reformer who was destined to continue his undertakings that had been scorned by the deposed Peter III. The bronze statue by
Историческая прогулка /a stroll
through history
Falconet.qxd
24
7/4/11
14:19
Page 24
Дени Дидро — писатель, философ и драматург, основоположник издания многотомной «Энциклопедии». С портрета работы Жана Батиста Грёза. 1766 год. Denis Diderot, writer, philosopher, dramatist and the “presiding genius” of the Encyclopédie. From a portrait by Jean-Baptiste Greuze. 1766.
для париков, а затем, набравшись опыта, украшения для мебели. Ни читать, ни писать в восемнадцать лет он не умел, но горел желанием стать искусным ваятелем. В 1732 году он поступил в обучение к прославленному скульптору Жану Батисту Лемуану, вскоре сделался его помощником, изучил латынь и греческий. Прошли годы, и Фальконе вошел в круг образованнейших людей Франции. Он приобрел известность как художник, декоратор и виртуоз малых пластических форм. Блистательные «Милон Кротонский», «Минерва», «Флора», знаменитый жертвенник в парижской церкви Сен-Рок заставили говорить о его бесспорном таланте. Начиная с 1757 года Фальконе руководил скульптурной мастерской при Севрской мануфактуре. Пользуясь покровительством всесильной мадам де Помпадур, он, по эскизам Франсуа Буше, создавал из фарфора пленительных кавалеров и дам, разыгрывавших галантные сцены.
Rastrelli Senior that was gathering dust in some obscure courtyard displeased her. The academician Jacob Stählin and the architect Johann Jacob Schumacher vied with each other to present a succession of new proposals for the monument, but none of them obtain Catherine’s approval. In 1765 Prince Dmitry Golitsyn, Russia’s ambassador to France, was instructed to “seek out a skilled artist”. For many weeks he tried to find a suitable candidate. The French maîtres either failed to inspire his confidence or else demanded astronomical sums in payment. In complete despair he turned to Diderot for advice. The philosopher listened patiently to the Prince and after a brief silence declared, “You need a special man. His name is Falconet.” Etienne Maurice Falconet was born in Paris on 1 October 1716. The son of a joiner and grandson of a shoemaker, he picked up the basics of sculpture from his uncle, a marble-mason. At first the boy made templates for wigs and then, after he got more experienced, decorations for furniture. In 1732 he became a pupil of the celebrated sculptor Jean-Baptiste Lemoyne and was
Черты стареющей императрицы Екатерины II запечатлены на портрете работы Федота Шубина. 1794 год. The appearance of the aging Empress Catherine II was recorded in this portrait by Fedot Shubin. 1794.
Голицын немедленно начал переговоры с Фальконе, и 26 августа 1766 года скульптор подписал контракт с русским правительством сроком на восемь лет. Ежегодно мастеру причиталось 25 тысяч ливров, ему дозволялось взять с собой трех помощников, предоставлялись жилье, мастерская, материалы, инструменты, натурщики и лошади. В октябре Фальконе и его ученица Мари Анн Колло прибыли в Петербург. Поселился француз неподалеку от бывшего деревянного дворца Елизаветы Петровны, на участке между набережной Мойки и Малой Морской улицей, в доме купца Мишеля из Руана. Однако Фальконе пожелал разместиться еще ближе к мастерской. И в следующем году бывшие дворцовые кухни
перестроили в просторную квартиру, туда доставили дорогую мебель, посуду, утварь, столовое серебро, карету с двумя лошадьми. Здесь же расположилась и штаб-квартира скульптурного производства: кузница, столярная и слесарная мастерские, амбар для скульптурной обработки камня и складские помещения для хранения строительных материалов. Общий замысел памятника Фальконе обсудил с Дидро еще в Париже. Рассказывают, что первые наброски он сделал на краешке стола в кабинете прославленного философа. Главная идея состояла в том, чтобы, поместив всадника на «эмблематическую скалу», создать аллегорический образ героя, покорившего природу. Дидро план не только одобрил, но и принял живое участие в разработке деталей. Он писал вдогонку уехавшему скульптору: «Заточи свой карандаш, возьми стек и покажи им своего героя на горячем коне, поднимающимся на большую скалу, служащую ему основанием, и гонящим перед собой Мраморный бюст Фальконе является одним из шедевров Мари Анн Колло. Ей было восемнадцать лет, когда ее избрали академиком Петербургской академии художеств: сама Екатерина II покровительствовала юной художнице. 1769—1773 годы.
25 «Просвещенная» русская императрица состояла в переписке с французскими энциклопедистами Вольтером и Дидро. Письмо Екатерины II Вольтеру из Казани 26 мая 1767 года.
The “enlightened” Russian Empress corresponded with the French Encyclopédistes Voltaire and Diderot. A letter from Catherine to Voltaire dated 26 May 1767.
soon serving as his assistant. The years went by and Falconet made a name for himself as an artist, a decorator and a virtuoso of small-scale plastic art. His brilliant Milo of Croton, Minerva and Flora and celebrated altar in the Parisian Church of St Roch had people talking of his undoubted talent. From 1757 Falconet was head of the sculpture atelier at the Sèvres factory. Enjoying the patronage of the all-powerful Madame de Pompadour, he worked from sketches by Boucher to produce porcelain images of ladies and their gentlemen suitors acting out gallant scenes. Golitsyn immediately began negotiations with Falconet and on 26 August 1766 the sculptor signed a contract with the Russian
Бюст Вольтера работы Мари Анн Колло. Мрамор. Около 1770 года. Колло, ученица Фальконе, в жанре скульптурного портрета превзошла своего учителя: для конного монумента она создала голову русского императора. A marble bust of Voltaire created by Marie-Anne Collot. Circa 1770. Collot, a pupil of Falconet, surpassed her teacher in the genre of the sculptural portrait: she it was who created the head of the Russian Emperor for the equestrian statue.
The marble bust of Falconet is one of Marie-Anne Collot’s masterpieces. She was just 18 years old when she was elected an academician of the St Petersburg Academy of Arts: Catherine II made the young female artist a personal protégé. 1769—73.
government for a period of eight years. In October Falconet and his pupil Marie-Anne Collot arrived in St Petersburg. The Frenchman took up residence not far from the former wooden palace of Empress Elizabeth, in the house of a merchant named Michel from Rouen, that was located in the area between the Moika and Malaya Morskaya Street. But the sculptor wanted to be even closer to his studio and the follow«Часовня Распятия в церкви Сен-Рок». С картины Шарля Мари Бутона. До 1853 года. Скульптурную группу со Спасителем на кресте Фальконе установил на постаменте из необработанных камней, которые составляли изысканный контраст с фигурами людей. Этот прием был впоследствии использован при проектировании памятника Петру I.
The Calvary Chapel at the Church of St Roch. From a painting by Charles Marie Bouton. Before 1853. Falconet placed the sculptural group with the Saviour on the Cross on a base of undressed stones that made an elegant contrast with the human figures. This device was later used in the design for the monument to Peter the Great.
Варварство». Дидро уже представлял, как из расщелин скалы будут изливаться струи воды, как Варварство, косматый зверь с распущенными косами, будет злобно таращиться на грозного императора. По одну сторону памятника он предлагал поместить статую «Любовь народа», простирающую руки к законодателю, а по другую — «простертую на земле Нацию», наслаждающуюся покоем и беспечностью. Фальконе счел подобную композицию перегруженной. Книги — одно дело, а изготавливать бронзовые монументы — совсем другое. Из Петербурга он увещевал философа: «Памятник будет выполнен просто. Не будет ни Варварства, ни Любви народа, ни символа Нации… В моем деле и в мои пятьдесят лет надо упрощать работу, если хочешь завершить ее». Ему виделся исполинский герой-законодатель, вздыбивший коня на вершине гранитного утеса и простирающий руку над страной. Будущую статую Фальконе неоднократно обсуждал с Екатериной. Новаторский проект француза императрице нравился. В 1767 году, когда работы над памятником были в самом разгаре, великий Вольтер предложил напротив памятника Петру
Французский скульптор Жан Батист Лемуан был придворным портретистом короля Людовика XV, с 1744 года — профессор Королевской академии живописи и скульптуры, с 1768 года — ее директор. Рисунок Архипа Иванова со скульптурного портрета Августина Пажу. 1771—1773 годы. The French sculptor JeanBaptiste Lemoyne was court portraitist to Louis XV. In 1744 he was made a professor of the Royal Academy of Painting and Sculpture and in 1768 became its director. Drawing by Akhip Ivanov from a sculptural portrait by Augustin Pajou. 1771—73.
Историческая прогулка /a stroll
through history
Falconet.qxd
7/4/11
14:19
Page 26
возвести памятник и ей, русской Минерве. Фальконе расскажет об этом же, только по-другому. Задуманный им Петр укрощает природу, громадную варварскую скалу, а она, его наследница, отшлифовывает страну-камень. Памятник превратится в политическую манифестацию, исподволь заставит зрителя почувствовать дыхание вчерашней истории и сегодняшнего дня. Одобрила она и придуманную Фальконе надпись: «Petro Prima Catharina Secunda posuit». Постамент памятника первоначально предполагалось изготовить из соединенных каменных блоков, но в ходе работ Фальконе все яснее понимал, что лучше
всего для этого подойдет «дикая скала». Затею в Конторе строений встретили в штыки: «Сыскать безнадежно, а хотя бы и сыскался [камень], по великой тягости, паче в провозе через море и реки и другие великие затруднения последовать могут». Лишь после вмешательства императрицы поиски все же начались. Обследовали побережье Ладоги и Финского залива, искали «камень» и в Ораниенбаумском и Копорском уездах, под Гатчиной, под Петергофом, но напрасно. В августе 1768 года в Академию художеств неожиданно явился крестьянин-каменотес Семен Вишняков. Он рассказал, что в чащобе болотистых лахтинских лесов ле-
жит поросший мхом гранитный валун исполинских размеров. Его знают в округе как «Гром-камень», ибо с одной стороны у него после удара молнии пролегла глубокая трещина, поросшая березами. Валун залег в землю более чем на две сажени, и вынуть его недостанет никаких сил. Старожилы рассказывали, что к Гром-камню часто наведывался император Петр. Он взбирался на его плоскую вершину и обозревал оттуда расстилавшийся перед ним морской простор. Фальконе немедленно отправился в Лахту. Обследовав валун, он понял, что лучшего пьедестала не найти. Но как доставить его в столицу? Библиотекарь Академии наук Иван Бакмейстер, потрясенный размерами находки, взволнованно написал: «Взирание на оной возбуждало удивление, а мысль перевести его на другое место приводила в ужас». Екатерина, несмотря ни на что, распорядилась доставить Гром-камень в столицу. Премия в семь тысяч рублей была обещана тому, кто придумает, как это сделать.
Ниже. Скульптурная композиция «Милон Кротонский» сделала имя Фальконе известным во Франции. Она была выполнена в двух вариантах: первый (гипс, 1744 год) хранится в Эрмитаже, второй (мрамор, 1754 год) в Лувре. Согласно легенде, атлет Милон бросил вызов богам, пытаясь расщепить засохшее дерево, но рука его застряла в щели, и он был растерзан львом.
26
Below. The sculptural composition Milo of Croton made Falconet’s name well known in France. Two versions of the work exist: the first (in plaster, 1744) is in the Hermitage, the second (in marble, 1754) is in the Louvre. According to the legend, the great athlete Milo chalenged the gods by trying to split apart a withered tree, but his hands became trapped in the crack and he was torn to pieces by a lion.
27
Выше. «Лувр. Галерея в музее». С картины Гюбера Робера. Конец XVIII века. В Лувре находятся многие известные работы Фальконе: «Музыка», «Амур», «Купальщица», «Пигмалион и Галатея». Above. The Louvre. A Gallery in the Museum. From a painting by Hubert Robert. Late 18th century. The Louvre is home to many of Falconet’s famous works: Music, Cupid, The Bather and Pygmalion and Galatea.
ing year the old palace kitchens were converted into a spacious apartment that was fitted out with expensive furniture, dishes, utensils and table silver as well as a carriage with two horses. His headquarters for the production of sculpture was there too: a smithy, joinery and metal workshop, a shed
for working stone and places for the storage of building materials. Falconet had discussed the general concept of the monument with Diderot before leaving Paris. The story goes that he made his first sketches on the edge of a table in the celebrated philosopher’s study. The main idea was to place the Emperor on horseback on an “emblematic rock” to create an allegorical image of a hero who has conquered nature. Falconet talked over the future statue repeatedly with Catherine. The Empress liked the Frenchman’s innovative approach. The great Voltaire, inspired by her resounding victories over the Turks, had suggested putting up a monument to her, the Russian Minerva, opposite the one to Peter. Falconet would convey the same idea, but in a
Счастливчиком оказался адъютант графа Бецкого, шевалье де Ласкари, он же граф Карбури, грек с острова Кефалония. Говорят, что хитрец просто купил идею у некоего русского кузнеца за двадцать целковых. Так или иначе, но дело сдвинулось. В январе 1770 года Екатерина приехала взглянуть на работы. На ее глазах, под барабанную дробь, четыреста человек передвинули Гром-камень на двести саженей. Зрелище движущейся горы порадовало Екатерину: возрождались забытые свершения царицы Семирамиды, фараона Рамсеса и всесильных римских императоров, доставлявших на место строительства гигантские каменные блоки. Пусть вся Европа узнает, что ее слово движет горы сквозь воды, и аплодирует русской мощи! Через два месяца Гром-камень доставили к пристани у Финского залива. Начался новый этап работ — морская перевозка. У причала скалу ожидало необычное судно — тяжелый грузовой прам, выстроенный по проекту Григория Корчебникова. По хитроумному замыслу военно-морских
«Перевозка Гром-камня в присутствии Екатерины II». Гравюра Якоба ван дер Шлея по рисунку Юрия Фельтена. 1770 год. Из леса до залива прорубили просеку и проложили гать шириной в десять саженей, а по ней — съемные рельсы с полукруглыми, обитыми медью желобами в верхней части. На каждой пятидесятой сажени вбили столбы из корабельной сосны, а к ним от воротов протянули канаты. При помощи двенадцати огромных рычагов камень приподняли и опрокинули на огромную платформу из четырех рядов крестообразно положенных бревен, ее обитые железом полозья также были снабжены желобами для бронзовых шаров. По ним платформа медленно заскользила вперед, переходя с одной пары переставляемых рельсов на другую.
Moving the Thunder Stone in the Presence of Catherine II. Engraving by Jacob van der Schley after a drawing by Yury Veldten. 1770. A cutting was made through the forest to the sea and a causeway of brushwood ten sazhens wide was made along it. On top of that they laid movable rails with semicircular copper-lined channels in the top of them. Every fifty sazhens posts made of the pines used for ships’ masts were driven into the ground and ropes stretched to them from capstans. With the aid of twelve enormous levers the stone was raised and tipped onto a huge platform made from four layers of logs arranged crosswise. Its iron-shod runners also had channels to take bronze balls. It was on these that the great platform slowly slid forward from one pair of moveable rails to the next.
different way. The Peter that he conceived had tamed nature in the form of a great barbaric rock, while she, his successor, would polish this rock (country). The monument turned into a political manifesto, gradually making the viewer sense the breath of yesterday’s history and today’s continuation. The Empress also approved the inscription
«Перевозка Гром-камня по воде с помощью специальных судов». Гравюра неизвестного художника XVIII века.
Transporting the Thunder Stone by Water with the Aid of Special Vessels. Engraving by an unknown 18th-century artist.
Историческая прогулка /a stroll
through history
Falconet.qxd
7/4/11
14:19
Page 28
Как реалистично изобразить коня, разогнавшегося и вставшего на дыбы, как показать напряженную работу его мышц и связок? По распоряжению Фальконе во дворе рядом с мастерской соорудили огромную гору из земли и камней. Каждый день лучшие берейторы дворцовой конюшни, оседлав красавцев коней Бриллианта и Каприза, до сотни раз взлетали на склон горы. Фальконе считал, что только повторение эксперимента поможет надежно установить физиологические законы движения животных. Карандаш скульптора летал по бумаге, а вечером в мастерской он кропотливо дорабатывал каждый фрагмент.
инженеров судно сначала затопили, а затем погрузили на него каменную громаду. Когда из прама откачали воду, корабль оказался на плаву, и камень можно было транспортировать в Петербург. Для защиты от ветра и волн судно с боков сопровождали краеры, специальные суда. В начале осени Гром-камень прибыл в Петербург. В день коронации Екатерины, 22 сентября, его торжественно провезли мимо Зимнего дворца, а на другой день прам причалил у Сената. Екатерина добилась нужного эффекта в глазах Европы. «Перевозка этой гигантской скалы на расстояние более 40 лье превосходит более чем на две трети работы римлян в этом роде, — писал француз Бошомон,
«Грозящий Амур». Мраморная статуя, созданная по заказу маркизы де Помпадур и демонстрировавшаяся в Салоне 1757 года. Слева. «Ателье Фальконе». Гравюра Робера Бенара. Середина XVIII века. «Натуру живую, одушевленную, страстную — вот что должен изображать скульптор в мраморе, бронзе, камне», — писал Фальконе. Above. Threatening Cupid. A marble statue created to a commission from Madame de Pompadour and displayed at the Salon in 1757.
28
Left. Falconet’s Studio. Engraving by Robert Benard. Mid-18th century. “Nature, living, animated, passionate — that is what a sculptor should depict in marble, bronze and stone,” Falconet wrote.
Ниже. «Нежная грусть». Севрская модель 1768 года, копия мраморной фигуры, выставленной в Салоне 1763 года. Below. Tender Sadness. A Sèvres model from 1768, a copy of a marble figure exhibited at the Salon in 1763.
that Falconet had devised: Petro Primo Catharina Secunda posuit. It was originally proposed to create the pedestal by putting blocks of stone together, but in the course of the work Falconet grasped ever more clearly that the most suitable option was a “wild rock”. This idea met with much hostility in the Office of Works: “Searching is hopeless and even if [a rock] was found on account of the great weight huge difficulties might arise in transporting it by sea and river and otherwise.” It was only after the Empress intervened that a search did nonetheless begin. They scoured the shores of Lake Ladoga and the Gulf of Finland, sought the stone in Oranienbaum and Koporye districts, around Gatchina and Peterhof, but with no success. In August 1768 a peasant stonemason named Semion Vishniakov unexpectedly presented himself at the Academy of Arts. He said that in the depths of the marshy Lakhta woodlands there lay a mosscovered bolder of gigantic size. It was known in the district as the Thunder Stone because after a lighting strike it had a deep cleft on one side that was overgrown with
How to depict a dashing and rearing horse realistically? How to show the tense working of its muscles and ligaments? On Falconet’s instructions a huge hill of soil and stones was built in the courtyard next to his studio. Every day the best riding-masters from the court stables saddled up the magnificent stallions Brilliant and Caprice and hurtled up the hill up to a hundred times. Falconet believed that only repeating the experiment time and again would make it possible to reliably establish the physiological laws behind the animals’ movement. The sculptor’s pencil flew across the paper, and in the evening back in the studio he painstakingly worked up each fragment. birch trees. The boulder was bedded more than two sazhens (5 metres) deep into the ground and no efforts could get it out. Oldtimers said that Emperor Peter had often visited the Thunder Stone, He used to climb onto its flat top and from there he would observe the expanse of the sea spread out in front of him. Falconet immediately set off for Lakhta. After examining the boulder he knew that he
7/4/11
14:19
Историческая прогулка /a stroll
through history
Falconet.qxd
Сын Этьена Мориса Фальконе, Пьер Этьен, также побывал в России, но как художник не смог добиться успеха. Автопортрет. Последняя четверть XVIII века.
Архитектор Юрий Фельтен предложил разместить памятник на небольшой площади между Адмиралтейством и Сенатом, оплотом законодательной деятельности Екатерины. С севера площадь обрамляла Нева с наплавным Большим Исаакиевским мостом, а с юга — Адмиралтейский канал с Малым Исаакиевским мостом.
Петр I. Скульптурный портрет работы Мари Анн Колло при участии Этьена Мориса Фальконе. 1767 год. Портрет был выполнен с посмертной маски императора, сделанной Карло Бартоломео Растрелли. Екатерине II работа Колло понравилась настолько, что юная ученица Фальконе получила пожизненную пенсию и много заказов при дворе. Above. Peter I. A sculptural portrait by Marie-Anne Collot with the participation of Etienne Maurice Falconet. 1767. This portrait was executed from the death mask of the Emperor taken by Carlo Bartolomeo Rastrelli. Catherine II was so delighted with Collot’s work that Falconet’s young pupil was given a lifelong pension and many orders from the court.
30
Page 30
живший в Петербурге, — так как самый большой обелиск, какой они перевозили, не превышал 900 миллионов веса, в то время как эта скала составляет 3 миллиарда 200 миллионов». Теперь наступала самая ответственная пора — отливка, требовавшая тончайших расчетов: спереди монумент следовало облегчить, а круп коня, его задние ноги и хвост сделать более массивными, иначе всадник мог «завалиться». В контракте Фальконе отливка не предусматривалась, а в Европе мастеров, способных выполнить такую сложную работу, можно было сосчитать по пальцам. Переговоры с ними велись не один месяц, но предложенные кандидатуры скульптора не устроили. Императрица настаивала, чтобы Фальконе сам взялся за литье: «Неужели Вам будет весело смотреть, как другой испортит труд Ваш? Я убеждена, что ежели Вы примете на себя труд заведовать отливкою, то она удастся, и Вы испытаете менее неудовольствия, чем с тем или другим литейщиком». И Фальконе решился: взял в помощники опытного артиллерийского
would not find a better pedestal. But how could it be brought to the city? Staggered by the size of this find, Johann Backmeister, the librarian of the Academy of Sciences wrote with emotion: “The sight of it caused amazement and the thought of moving it to another place evoked horror.” Despite everything, Catherine gave orders for the Thunder Stone to be delivered to the capital. A prize of 7,000 roubles was promised to the person who devised a way of doing it. The fortunate recipient was an aide of Count Betskoi. It is said that the devious fellow simply bought the idea from some Russian blacksmith for twenty roubles. Whatever the truth of that, things literally got moving. In January 1770 Catherine II travelled out to view the work. Before her gaze, to the beat of drums, four hundred men moved the Thunder Stone 200 sazhens — almost half a kilometre. The spectacle of a moving mountain delighted Catherine — she was repeating and surpassing the forgotten accomplishments of Queen Semiramis, Pharaoh Ramses and the all-powerful Roman emperors, at whose behest gigantic blocks of stone were delivered to building
Великая княгиня Наталья Алексеевна (урожденная принцесса Гессен-Дармштадтская), первая супруга великого князя Павла Петровича (впоследствии императора Павла I). Скульптурный портрет работы Мари Анн Колло. 1775 год. Grand Duchess Natalia Alexeyevna (originally Princess Wilhelmina Louisa of Hesse-Darmstadt), the first wife of Grand Duke Paul (the future Emperor Paul I). A sculptural portrait by Marie-Anne Collot. 1775.
«Мари Анн Колло лепит голову Петра». С картины Адольфа Шарлеманя. XIX век.
Marie-Anne Collot Moulding Peter’s Head. From a painting by Adolphe Charlemagne. 19th century.
sites. Let the whole of Europe know that her word moved mountains across water and applaud the might of Russia! In two moths the Thunder Stone was delivered to a pier constructed on the Gulf of Finland. A new phase of the work began — the crossing of the sea. At the pier an unusual vessel awaited the great rock — a heavy cargo pram (shallow-draught flat-bottomed ship) built to the design of Grigory Korchebnikov. Following the ingenious plan devised by naval engineers, the vessel was first scuttled and then the immense stone was loaded onto it. When the water was pumped back out of the pram, the ship floated off the bottom and the stone could be ferried to St Petersburg. For protection from wind and waves the vessel had a flanking escort of special ships. In early autumn the Thunder Stone reached St Petersburg. On the anniversary of Catherine’s coronation, 22 September, it was ceremonially floated past the Winter Palace and the following day the pram was moored by the Senate building. Catherine had produced the required impression on Europe.
Etienne Maurice Falconet’s son, Pierre Etienne, also spent time in Russia, but could not achieve success as an artist. Self-potrait. Last quarter of the 18th century. Справа. Мари Анн Колло. Портрет работы ее супруга Пьера Этьена Фальконе. 1773 год. Трудно сказать, какие чувства связывали увенчанного лаврами скульптора и его ученицу, которая по возрасту годилась ему в дочери. Однако летом 1773 года в Петербург приехал сын скульптора Пьер Этьен, который неожиданно возжелал жениться на Мари Анн. Та дала согласие, но в браке они не были счастливы и вскоре разошлись. Пьер Этьен уехал в Париж, а Мари Анн осталась со свекром в Петербурге. После завершения работ над памятником Петру I они оба покинули Россию. Сначала остановились в Голландии, в Гааге, затем в Париже. Когда свекра парализовало после апоплексического удара, Мари Анн ухаживала за ним, а потом, после его смерти, уехала в городок Маримон близ Нанси.
литейщика Емельяна Хайлова, изготавливавшего желоба и бронзовые шары для перевозки Гром-камня. Начали отливку 7 августа 1775 года. «Во всю мою жизнь не было минуты, где бы выдавшаяся на мою долю частица рассудка была мне так нужна, как теперь», — признавался скульптор. Он беспокоился не зря. Во время литья, когда все нижние части формы были заполнены, в одном месте ее прорвало, и раскаленный металл хлынул из отверстия, прожигая пол и деревянные детали. Фальконе растерялся: гибли плоды его девятилетних трудов. Испуганные рабочие бросились врассыпную, но положение спас Хайлов. Он
Ниже. «Вид на Новый мост и Ла Самаритен в Париже». С картины Никола Жана Батиста Рагене. Вторая половина XVIII века. Ла Самаритен («Самаритянка») — название гидравлической помпы, находившейся у Нового моста с 1609 по 1813 год. Below. View of the Pont Neuf and La Samaritaine in Paris. From a painting by Nicolas-Jean-Baptiste Raguenet. Second half of the 18th century. La Samaritaine was the name of a hydraulic pump located by the Pont Neuf from 1609 to 1813.
31 The architect Yury Veldten suggested placing the monument on the small square between the Admiralty and the Senate, the focus of Catherine’s law-making activities. On the north the square was bounded by the Neva with the pontoon Great St Isaac’s Bridge, and on the south by the Admiralty Canal panned by Little St Isaac’s Bridge. Now came the most crucial moment — the casting, which required the most precise calculations: the front of the monument needed to be lighter, while the horse’s rump, back legs and tail had to be more massive, or else the horseman might tip over. There was nothing in Falconet’s contract about casting the work and the craftsmen in the whole of Europe capable of accomplishing such a difficult task could be counted on one’s fingers. Negotiations with some of them dragged on for months, but the sculptor was not happy with the suggested candidates. The Empress insisted that Falconet himself take on the job: “Can you really look on cheerfully while someone else ruins your work. I am convinced that if you take upon yourself the task of overseeing the casting,
then it will succeed and you will feel less dissatisfaction than with this or that founder.” And Falconet consented: he took as his assistant the experienced cannon-founder Yemelyan Khailov, who had made the channels and bronze balls for the transportation of the Thunder Stone. The casting began on 7 August 1775. “In all my life there was never a minute in which I was in so much need of every particle of intellect allotted to me as right now,” the sculptor confessed. His anxiety was not groundless. During the casting, when all the lower parts of the mould had been filled, it burst open in one place and the molten metal poured through the gap, setting fire to the floor and some wooden supports. Falconet lost his head — nine years of his labour was literally going up in smoke.
Above left. Marie-Anne Collot. A portrait by her husband, Pierre Etienne Falconet. 1773. It is hard to tell what emotions linked the celebrated sculptor and his female pupil who was young enough to be his daughter. In the summer of 1773, however, the sculptor’s son, Pierre Etienne, unexpectedly arrived in St Petersburg and out of the blue expressed a desire to marry Marie-Anne. She gave her consent, but the marriage was not a happy one and they soon parted. Pierre Etienne went off to Paris, while Marie-Anne remained with her fatherin-law in St Petersburg. After finishing work on the monument to Peter the Great they both left Russia. Their first stop was The Hague in Holland, then came Paris. When Falconet senior was left paralyzed by a stroke, Marie-Anne took care of him. After his death she went off to the small town of Mariemont in Lorraine.
7/4/11
14:19
Историческая прогулка /a stroll
through history
Falconet.qxd
Этьен Морис Фальконе в преклонных годах. С портрета неизвестного художника. До 1791 года. Etienne Maurice Falconet in old age. From a portrait by an unknown artist. Before 1791.
Page 32
быстро погасил пламя, трещину на трубе залепил глиной и сумел продолжить отливку, заставив «течь бронзу из печи в форму до последней капли». Спустя два года была успешно проведена вторая отливка — «от колен всадника и груди лошади до голов их». Еще год ушел на спайку деталей, чеканку и окончательную отделку... Торжественное открытие монумента, приуроченное к столетию со дня вступления Петра I на престол, состоялось 7 августа 1782 года. Памятник обнесли полотняной оградой, расписанной горами и скалами. Несмотря на сильный ветер и дождь, на площади собрались толпы народа. Внезапно, ровно в полдень, тучи разошлись. Екатерина в короне и порфире вышла на
балкон Сената и со слезами на глазах преклонила голову. Завеса, покрывавшая памятник, заскользила вниз, и перед зрителями предстал Петр на коне. «Он мне показался доволен», — писала императрица Фридриху Мельхиору Гримму. Площадь огласилась восторженными криками и грохотом артиллерийского салюта. Всего этого Фальконе уже не увидел. Работы по установке монумента заканчивал Фельтен, а скульптор в 1780 году вернулся на родину. Он собирался поехать в Италию и даже лелеял какие-то творческие планы, но его одолели болезни. Последние девять лет жизни, разбитый параличом, Фальконе был прикован к постели.
32
The startled workers scattered in all directions, but Khailov saved the day. He quickly put out the fire, closed the split in the pipe with clay and managed to continue the cast, making “the bronze flow from the furnace into the mould down to the last drop.” Two years later the second stage of the casting “from the rider’s knees and the horse’s breast to their heads” was successfully carried out. Another year was spent on soldering the parts together, chasing and the final finishing work. The grand unveiling of the monument was timed to mark the 100th anniversary of Peter’s accession to the throne and took place on 7 August 1782. The monument was surrounded by a canvas enclosure painted with mountains and rocks. Despite rain and strong wind a large crowd gathered on the square. Suddenly, exactly at
noon, the dark clouds parted. Catherine wearing her crown and purple mantle came out onto the balcony of the Senate and with tears in her eyes bowed her head. The screen that had hidden the monument dropped down and Peter on the horse appeared to the spectators’ eyes. “He seemed satisfied to me,” the Empress wrote to Friedrich Melchior Grimm. The square resounded to cries of delight and the thunder of an artillery salute. But Falconet saw none of this. The work of setting up the monument was completed by Yury Veldten, while the sculptor returned to his homeland in 1780. He intended to travel to Italy and even nurtured some creative plans, but he was laid low by illness. For the last nine years of his life Falconet was bed-ridden, stricken with paralysis.
«Открытие памятника Петру I на Сенатской площади в Санкт-Петербурге». Гравюра резцом Александра Мельникова по оригиналу Алексея Давыдова 1782 года. 1830-е годы. «День открытия памятника, — писал историк Михаил Пыляев, — был ознаменован многими милостями, и на открытие была выбита медаль». The Inauguration of the Monument to Peter I on Senate Square in St Petersburg. Burin engraving by Alexander Melnikov after a 1782 original by Alexei Davydov. 1830s. “The day of the unveiling of the monument,” the historian Mikhail Pyliayev wrote, “was marked by many imperial favours and a medal was struck for the occasion.”
Falconet.qxd
7/4/11
14:19
Page 34
7/4/11
brilliant DISK
Nemirovich1.qxd
14:24
Page 36
Б листательный ДИСК / t he
Собрание творческой интеллигенции, посвященное открытию в Петрограде Дома Искусств, состоялось 19 ноября 1919 года. Председателем был выбран пожилой литератор в пенсне. Пышные усы и борода, двумя клиньями расходившаяся в стороны, придавали ему несколько барственный вид. Один из присутствующих шепнул Корнею Чуковскому: — Неужели он еще жив? Я думал, он давно умер! — Что ж, вы думаете, я их с того света выписываю? На кладбище посылаю им повестки? — Чуковский неожиданно для себя рассердился. Вечером в его дневнике появилась такая запись: «Немирович председательствовал — беспомощно: ему приходилось уфлировать каждое слово. — Холодно у вас? — спросил я его. — Да, три градуса, но я пишу об Африке, об Испании — и согреваюсь! — отвечал бравый старикан».
специалист по войнам
Игорь ЧУБАХА / by Igor CHUBAKHA
«
“A Specialist on Wars”
36
The meeting of the creative intelligentsia to mark the opening of Petrograd’s House of the Arts took place on 19 November 1919. It was chaired by an elderly man of letters wearing a pince-nez. His spectacular moustache and beard parted into two wedges that stuck out to the sides gave him a rather lordly appearance. One of those attending whispered to Kornei Chukovsky: “Is he really still alive? I thought he died ages ago!” “What, do you imagine I summon them back from the next world? Send invitations to the cemetery?” Chukovsky was himself surprised by his fit of temper. That evening he made this entry in his diary: “Nemirovich was utterly feeble in the chair: I had to prompt him with every word. “Is it cold at home?” I asked him. “Yes, just three degrees, but I write about Africa and Spain and warm myself up,” the dashing old fellow replied.
»
The “dashing old fellow” was awarded the place at the head of the table not only out of respect for age. The name of this writer and journalist was as well known in Russia before the revolution as that of his younger brother Vladimir, the man of the theatre, would become after the revolution. And not for nothing was he considered perhaps the most productive among his penwielding contemporaries. “In Russia there is no literate person who would not know Vasily Ivanovich Nemirovich-Danchenko. Several generations of Russian readers have grown up on his books. Grandfathers, fathers, grandchildren — everyone knew Nemirovich: from the common soldier to the tsar, from the seminarian to the metropolitan, from the schoolboy to… Plekhanov,” the émigré newspaper Russkoye Ekho stated. Kornei Chukovsky noted that Nikolai Gumilev always greeted the old man respectfully and called on him at holiday times. When Chukovsky inquired why, Gumilev replied: “Well, you see, I am an officer and, as such, fond of subordination. In literature I am a captain, but he is a colonel.”
37
Фасад здания, где размещался Дом Искусств, со стороны Невского проспекта. Фотография 1927 года.
The façade on Nevsky Prospekt of the building that was once the House of the Arts. 1927 photograph.
Слева вверху. Писатель Василий НемировичДанченко. Фотооткрытка начала XX века.
Top left. The writer Vasily Nemirovich-Danchenko. Photographic postcard from the early 20th century.
Б листательный ДИСК / t he
brilliant DISK
Nemirovich1.qxd
38
7/4/11
14:24
Page 38
Почетное место во главе стола «бравому старикану» предоставили не только из уважения к возрасту. Имя этого человека, писателя и журналиста, было столь же известно в дореволюционной России, как имя его младшего брата Владимира, театрального деятеля, в России послереволюционной. И недаром: среди своих коллег по перу он считался едва ли не самым плодовитым. Еще бы — все, им написанное, по подсчетам литературоведов составляет более двухсот томов! «В России нет грамотного человека, который не знал бы Василия Ивановича Немировича-Данченко. Несколько поколений русских читателей выросли на его книгах. Деды, отцы, внуки — „Немировича“ знали все: от солдата до царя, от семинариста до митрополита, от гимназиста до... Плеханова», — писала эмигрантская газета «Русское эхо». О его фантастической работоспособности ходили легенды. «Немирович работает днем, а Данченко — ночью...» — шутил Михаил Салтыков-Щедрин. Корней Чуковский заметил, что Николай Гумилев всегда почтительно здоровается со стариком, а по праздникам приходит к нему в гости. Когда Чуковский поинтересовался почему, Гумилев ответил: «Видите ли, я — офицер, люблю субординацию. Я в литературе — капитан, а он — полковник». Гумилев с полным основанием мог считать Немировича-Данченко военной ко-
сточкой: ведь родился Василий Иванович в семье офицера в Тифлисе в 1844 году (во многих справочниках ошибочно указывается 1848-й), детство провел в Дагестане и Грузии, где служил отец, а потом учился в Московском кадетском корпусе. Но карьера военного его не привлекла: он увлекся литературой. В Петербурге сблизился с литераторами из кружка Софьи Мей, жены поэта Льва Мея, и в 1865 году опубликовал в ее журнале «Модный магазин» несколько своих стихотворений. Работа литературного поденщика едва могла его прокормить, о том времени сам Немирович-Данченко напишет: «Тогда я еще всего
Gumilev was quite justified in regarding Nemirovich-Danchenko in a military light: Vasily Ivanovich had been born into an officer’s family in Tiflis in 1844 (many reference works give the erroneous date 1848). He spent his childhood in Daghestan and Georgia, where his father was serving, and then was enrolled in the Moscow Cadet
«...Василий Иванович никогда, мне кажется, не преувеличивал своего значения в русской литературе. Он считал себя, и это я лично не раз от него слышал, посредственным романистом, добросовестным и неутомимым журналистом и хорошим военным корреспондентом. Эту свою работу он особенно ценил», — писал в своей книге «Миражи и действительность» журналист Дмитрий Мейснер, эмигрировавший из России и живший в Праге.
Тифлис (ныне Тбилиси) — город, где родился Василий НемировичДанченко. Фотография конца XIX века. Внизу. Соловецкий монастырь, описание которого принесло первую славу ссыльному литератору. Фотография начала XX века. Tiflis (now Tbilisi) — the city where Vasily NemirovichDanchenko was born. Late 19th-century photograph. Below. The Solovetsky Monastery, the description of which brought the man of letters in internal exile his first fame. Early 20th-century photograph.
39
Василий НемировичДанченко в возрасте тридцати шести лет, автор книги очерков «Год войны 1877—1878. Дневник русского корреспондента» и военных романов «Гроза», «Плевна и Шипка». Фотография Ивана Дьяговченко. Январь– февраль 1881 года.
Vasily NemirovichDanchenko at the age of 36, the author of a book of essays The Year of War 1877—78. The Diary of a Russian Correspondent and the war novels Thunderstorm and Plevna and Shipka. Photograph by Ivan Diagovchenko. JanuaryFebruary 1881.
Справа ниже. Гавань в Соломболе (остров в устье Северной Двины у Архангельска). Фотография Якова Лейцингера. 1890-е годы.
Below right. The harbour at Solombala (an island in the mouth of the Northern Dvina by Arkhangelsk). Photograph by Yakov Leizinger. 1890s.
Вскоре его очерки уже публикуются отдельными изданиями («За Северным полярным кругом», «Беломоры и Соловки», «У океана», «Страна холода», «В краю полуночного солнца», «Лапландия и лапландцы», «На просторе»). Кстати, Карл Маркс, начавший изучать русский язык уже в преклонных годах, собственноручно вписал название «Соловки» в каталог своей библиотеки. Немирович-Данченко возвращается в Петербург, активно сотрудничает во многих периодических изданиях, публикует
тверже, лучше, чем в редакции, знал дорогу к ростовщикам. Впрочем, не забывали эту дорогу, „закладывали“ и те, кто был постарше меня: Глеб Успенский, МаминСибиряк, Помяловский...» В 1868 году он уезжает на Белое море, путешествует по Кольскому полуострову (злые языки утверждают, что отнюдь не добровольно, а по решению суда, по одной версии признавшего его виновным в мошенничестве, по другой — за участие в студенческих собраниях). Уже оттуда он посылает статьи в «Вестник Европы», «Дело» и в «Отечественные записки» Николаю Некрасову. Публикации в этих журналах открыли ему дорогу в серьезную журналистику. «Кто автор заметок о Соловецком монастыре в „Вестнике Европы“? — интересовался Иван Тургенев у издателя журнала Михаила Стасюлевича. — Отличная вещь».
“Vasily Ivanovich never, it seems to me, exaggerated his importance within Russian literature. He considered himself, as I personally heard from him on several occasions, a mediocre novelist, a conscientious and tireless journalist and a good war correspondent. He particularly prized that aspect of his work,” the journalist Dmitry Meisner, who emigrated from Russia and lived in Prague, wrote in his book Mirages and Reality.
Corps. Yet he was not drawn to a military career: his abiding interest was literature. In St Petersburg he became close friends with literary figures belonging to the circle of Sophia Mei, the wife of the poet Lev Mei, and in 1865 he had a few poems published in her magazine, Modny Magazin. The work of a literary journeyman could barely keep
7/4/11
14:24
Page 40
Б листательный ДИСК / t he
brilliant DISK
Nemirovich1.qxd
но в одном из боев не утерпел и взял в руки оружие: характер не позволил оставаться в стороне. На следующий год он отправляется на Балканы в качестве военного корреспондента газеты «Новое время»: началась русско-турецкая война. Как-то на закате, стоя на берегу Дуная и любуясь пейзажем, он услышал голос за спиной: — С кем имею честь?.. «Смотрю, — писал Немирович-Данченко, — молодой, красивый генерал... „Слиш-
не только репортажи, путевые и этнографические очерки, но и романы, повести, рассказы для детей, стихотворения… Однако судьба «кабинетного» писателя его не прельщала. Манили дальние страны, да и в России оставалось еще множество неизведанных заповедных мест. Дала о себе знать и военная выучка: в 1876 году Сербия, поддержав боснийское освободительное движение, объявила Турции войну. Тысячи добровольцев из России отправились бороться за свободу братьев-славян. Немирович-Данченко решил описать подвиги соотечественников,
Вверху. «Среди снежной бури». Гравюра неизвестного художника, опубликованная в русской печати. 1877—1878 годы. Ниже. Георгиевский солдатский крест. Top. In the Midst of a Snowstorm. Engraving by an unknown artist published in the Russian press. 1877—78. Below. A soldier’s St George Cross.
The whole of Russia learnt of General Mikhail Skobelev’s heroic feats from Vasily NemirovichDanchenko’s reports. The General told the writer “My creed is brief: love of country, freedom, science and the Slavonic peoples.” Wood engraving by an unknown artist.
Выше. «Переправа через Марицу». Один из эпизодов русско-турецкой войны 1877—1878 годов. Гравюра неизвестного художника.
«Русский лагерь напротив Плевны. Привет первых лучей солнца». Гравюра Э. Альбы, рисунок с натуры Хосе Луиса Пеллисера, художника испанского иллюстрированного журнала «La Ilustración Española y Americana». The Russian Camp Facing Plevna. Welcoming the First Rays of the Sun. Engraving after a drawing made on the spot by José Luis Pelliser, an artist working for the Spanish illustrated magazine La Ilustración Española y Americana.
О подвигах героического генерала Михаила Скобелева вся Россия узнала из корреспонденций Василия НемировичаДанченко. Генерал поведал писателю свое кредо: «Мой символ жизни краток: любовь к отечеству, свобода, наука и славянство». Гравюра на дереве неизвестного художника.
him fed. Nemirovich-Danchenko himself wrote of this period: “Back then I knew better than the route to the editorial offices the way to the money-lenders. But that path had not been forgotten by others older than me who pawned their things: Gleb Uspensky, Mamin-Sibiriak, Pomialovsky…” In 1868 Nemirovich-Danchenko went off to the White Sea and travelled around the Kola Peninsula (not voluntarily, but following the judgement of a court that had found him guilty of fraud according to one version, of involvement in student gatherings according
Above. Crossing the Maritsa. One of the episodes of the Russo-Turkish War of 1877—78. Engraving by an unknown artist.
to another). It was from there that he sent articles to the literary-political periodicals Vestnik Yevropy, Delo and Nekrasov’s Otechestvennye Zapiski. Publications in them opened the door into serious journalism for him. “Who is the author of the notes on the Solovetsky Monastery in Vestnik Yevropy?” Ivan Turgenev inquired of its publisher Mikhail Stasiulevich. “It was an excellent piece.” Soon his essays were being brought out as separate publications (“Beyond the Arctic Circle”, “The People of the White Sea and the Solovetsky Islands”, “By the Ocean”, “The Land of Cold”, “In the Land of the Midnight Sun”, “Lapland and the Laplanders”, “In the Open Spaces”). Incidentally, Karl Marx, when he began to study Russian late in life, personally wrote the title “Solovetsky Islands” in the catalogue of his library. On his return to St Petersburg Nemirovich-Danchenko actively contributed to many periodicals. He published not only reportages, travel and ethnographic essays, but also novels, tales, stories for children, verses and more. But the metier of an “armchair” writer did not appeal to him. His military background
41
ком изящен для настоящего военного“, — подумал я было, но, всмотревшись в эти голубые, решительные глаза и энергичную складку губ, тотчас же взял свою мысль обратно». Корреспондент назвал себя. Молодой генерал обрадовался: — Очень приятно... Не легкая у вас обязанность... Корреспондент — это бинокль, сквозь который вся Россия оттуда смотрит на нас. Вы ближайшие свидетели, и от вас зависит многое... Показать истинных героев и работников, разоблачить подлость и фарисейство... Я вас еще не видел... Я — Скобелев. Так состоялось знакомство генерала и писателя, которое позже перерастет в тесную дружбу и благодаря которому о подвигах Скобелева узнает вся страна. Сам корреспондент тоже не отсиживался в тылу: и в траншеях находился, отбивая атаки турок, и в труднейшем переходе через Балканы участвовал, и мерз вместе с солдатами, и голодал… Неудивительно, что он был награжден Георгиевским крестом. Его военные репортажи перепечатывали из российской периодики крупнейшие газеты Европы и Америки и даже… одна из турецких. В России они вышли отдельной книгой под названием «Год войны». Кроме того, Немирович-Данченко обрел немало материала для своих военных романов, которые вскоре увидели свет: «Гроза», «Плевна и Шипка», «Вперед»,
made itself felt: in 1876 Serbia, which supported the Bosnian liberation movement, declared war on Turkey. Thousands of volunteers from Russia went off to fight for the freedom of fellow Slavs. Nemirovich-Danchenko decided to record the feats of his countrymen, but in one of the battles he could not restrain himself and took up a gun: his character would not allow him to remain uninvolved. The following year he returned to the Balkans as war correspondent of the newspaper Novoye Vremia: the Russo-Turkish War had begun. It was during that conflict that Nemirovich-Danchenko first met General Mikhail Skobelev. Their acquaintance would later develop into close friendship thanks to which the whole country learned of Skobelev’s great deeds. The correspondent himself did not lurk in the rear either: he spent time in the trenches, repulsing Turkish attacks; he took part in the arduous crossing of the Balkan mountains, froze and went hungry along with the soldiers. His war reports were taken up from the Russian press and reprinted by leading newspapers in Europe and America, and even a
«Боевая Голгофа»… Правда, критики порой обвиняли автора в недостаточном правдоподобии, неумеренно цветистом слоге и рискованных поворотах сюжета, но читателей это не смущало: Немировича-Данченко охотно покупали, книги переиздавались часто. А сам автор увлекся путешествиями, и где он только не побывал! В Северной и Южной Америке, регулярно снабжая суворинское «Новое время» путевыми заметками… В Италии и Испании, где во время восстания карлистов с риском для жизни пытался найти редкое издание «Дон Кихота» для своей коллекции. Выходил в море с норвежскими китобоями, а во Французских Альпах увлекся альпинизмом… Побывал на Кавказе и Урале, в Африке и Малой Азии, даже до Японии добрался… «Пора бы угомониться», — советовали друзья, намекая на возраст. «Неужели мне за пятьдесят? — удивлялся Василий Иванович. — А я себя чувствую всего лишь на тридцать…» Самое удивительное, что странствования по миру ничуть не отражались на его поистине удивительной работоспособности. С завидной регулярностью в книжных лавках появляются романы: «Цари биржи», «Кулисы», «Монах», «Семья богатырей», «Под звон колоколов», «Контрабандисты», «Волчья сыть»… А уж путевых очерков, этнографических заметок,
Иван Сытин с сотрудниками издательства. Фотография Карла Буллы. 1915 год. Василий НемировичДанченко публиковался в газете «Русское слово», которую выпускал Сытин, и во многом определял лицо этого популярного издания.
lone Turkish one. In Russia they were published in book form under the title The Year of War. Besides that, Nemirovich-Danchenko picked up a considerable amount of material for the war novels that he soon brought out: Thunderstorm, Plevna and Shipka, Forward, Battlefield Calvary and others. The critics, admittedly, accused the author of a lack of plausibility, an excessively flowery style and dubious turns in the plot, but that did not put the readers off. Nemirovich-Danchenko’s works sold well and were often reprinted.
Vasily NemirovichDanchenko wrote for the newspaper Russkoye Slovo [The Russian Word] that Sytin put out and to a large extent determined the image of that popular periodical.
7/4/11
14:24
Page 42
brilliant DISK
Nemirovich1.qxd
Б листательный ДИСК / t he
Титульная страница журнала «Природа и люди» от 22 октября 1915 года со статьей П. В. Быкова о В. Немировиче-Данченко, озаглавленной «Чуткий беллетрист — вечный странник». На фотографии: писатель на позициях в Маньчжурии в 1904 году.
42
The title page of the 22 October 1915 issue of the magazine Priroda i liudi [Nature and People] with an article about NemirovichDanchenko by P.V. Bykov headed “The Sensitive Belletrist — an Eternal Wanderer”. The photograph shows the writer on the front line in Manchuria in 1904.
повестей и рассказов не счесть. В начале XX века Немировича-Данченко уже публикуют многотомными собраниями сочинений! И он продолжает писать с прежним постоянством… В 1904 году грянула русско-японская война. Снабженный удостоверением газеты «Русское cлово», Немирович-Данченко отправляется в Порт-Артур. В осажденный город ему удается проникнуть на па-
The author himself developed a great Wanderlust and travelled all over the place: North and South America, Italy and Spain, where during the Third Carlist War he risked his life in pursuit of a rare edition of Don Quixote for his collection. He set out to sea with Norwegian whalers and went mountaineering in the French Alps… He visited the Caucasus and the Urals, Africa and Anatolia, and even reached Japan. The most amazing thing is that all this globe-trotting did not in the least affect his astounding capacity for work. By the early twentieth century Nemirovich-Danchenko was already being published in multivolume collected works! And he continued to write with undiminished dedication. In 1904 war broke out with Japan. Furnished with credentials from the newspaper Russkoye Slovo, Nemirovich-Danchenko headed for Port Arthur. He managed to get into the besieged city on board of a steam engine carrying scouts: there were rumours that the Japanese had dismantled the railway line along which a train carrying ammunition was due to run. The officers directing the operation tried to dissuade him: why
ровозе, который был отправлен с разведчиками: ходили слухи, что японцы разобрали железнодорожный путь, по которому предстояло идти эшелону с боеприпасами. Офицеры, руководившие операцией, его отговаривали: зачем лезть в самое пекло? Но он настоял и все-таки попал в ПортАртур, где находился всю осаду, чудом остался жив и, разумеется, написал еще одну книгу, проникнутую болью и горечью поражения, — «Слепая война». И эта война была отнюдь не последней в его жизни. Побывал он и в 1912 году на Балканах, и на фронтах Первой мировой… «Специалист по войнам» — так иронично
Внизу. Прага. Фотография 1930-х годов. В Праге Немирович-Данченко сблизился с писателем Евгением Чириковым. Оба они вошли в состав правления Союза русских писателей и журналистов в Чехословацкой республике, стали почетными членами правления «Чешско-русской едноты (общества)», посещали литературные салоны и даже отдыхали вместе. Below. Prague. 1930s photograph. In Prague NemirovichDanchenko became close friends with the writer Yevgeny Chirikov. They both sat on the board of the Union of Russian Writers and Journalists in Czechoslovakia, became honorary members of the Czech-Russian Society, visited literary salons and even took holidays together.
Столица Германии в 1920-х годах стала одним из центров русской эмиграции. Немирович-Данченко пробыл здесь год, но решил оставить ее ради более спокойной и близкой к России Праги. Берлин. Фотография 1936 года.
«Мы здесь все — живые мертвецы, — писал Немирович-Данченко об эмиграции. — Не могу видеть моих товарищей — в их лицах неисходная тоска и безнадежность, уже не обманывающаяся несбыточной мечтою. Мечтою о чуде, о чем-то, что вдруг налетит со стороны и сметет эту жуткую, беспощадную явь...» “We here are all the living dead,” Nemirovich-Danchenko wrote about emigration. “I cannot look at my comrades — their faces are marked by inconsolable grief and hopelessness that is no longer deceived by the pipe dream. The dream of a miracle, that something will suddenly fly down and sweep away this terrible, pitiless reality…”
43
court death unnecessarily in such a hotspot? But he was insistent and did reach Port Arthur, where he remained throughout the siege, miraculously escaping harm and, of course, wrote yet another book, steeped in the pain and bitterness of defeat — Blind War. And that war was far from the last in his life. He was in the Balkans again in 1912 and at various fronts in the First World War. “A specialist on wars” was Kornei Chukovsky’s ironic description of him, but he nonetheless added, “he puts up a good show.”
назвал его Корней Чуковский, но все-таки отметил: «…держится он молодцом». Революционные потрясения 1917 года застали писателя в Петрограде, а потом наступили тяжелые дни. «Электричество — два часа в сутки. Лавки закрыты. Лампы не зажжешь — нет стекол. В комнатах температура ниже нуля», — пишет он зимой 1919 года. Город задыхался в клещах голода. В то время о гонорарах и речи быть не могло. Немировичу-Данченко пришлось распродавать свою библиотеку. «Невыразимо больно! — записал он в дневнике. — Будто продал родных детей... А куда было деться?..» Когда по инициативе Максима Горького открылось издательство «Всемирная литература», он привез туда многотомное собрание: ведь должны издать хоть что-то!
In the 1920s the German capital became one of the centres of Russian emigration. Nemirovich-Danchenko spent a year there before deciding to leave for the quiet of Prague and its closeness to Russia. Berlin. 1936 photograph.
Писатель и драматург Евгений Чириков уехал из России в 1920 году, позже обосновался в Праге, публиковался в эмигрантских изданиях. Портрет работы Ивана Куликова. 1904 год.
The writer and dramatist Yevgeny Chirikov left Russia in 1920, later settling in Prague and publishing work in émigré periodicals. Portrait by Ivan Kulikov. 1904.
В 1922 году Немировичу-Данченко разрешили выехать за границу, предлогом послужила работа над новой книгой «Народные трибуны, вожди и мученики». Сначала остановился в Берлине, затем переехал в Прагу… В эмигрантских кругах он пользовался уважением: его выбирали почетным председателем творческих объединений и съездов. Он продолжал писать, изредка путешествовал по Европе и считался едва ли не самым читаемым и издаваемым автором русского зарубежья.
The revolutionary upheavals of 1917 found the writer in Petrograd. Hard times ensued: “Electricity for two hours in 24. The shops closed. You can’t turn on the lights — there’s no glass in the lamp. The temperature in the rooms is below freezing,” he wrote in the winter of 1919. The city was choking in the grip of starvation. At that time there was no question of receiving royalties. Nemirovich-Danchenko had to sell his library. “It’s inexpressibly painful!” he confided to his diary “As if I’d sold my own children… But what was the alternative?” When the World Literature publishing house was set up on the initiative of Maxim Gorky, he took a multi-volume anthology there — reckoning that they ought to publish at least something. In 1922 Nemirovich-Danchenko was allowed to go abroad. The pretext was his work on a new book, Popular Tribunes, Leaders and Martyrs. He stayed first in Berlin, then moved on to Prague. The writer enjoyed respect in émigré circles: he was elected honorary president of creative associations and congresses. He continued to write, occasionally travel-
7/4/11
14:24
Page 44
brilliant DISK
Nemirovich1.qxd
Б листательный ДИСК / t he
Однако на родине его имя, наоборот, было предано забвению, а книги изъяты из библиотек… Зато его младший брат Владимир остался в Советской России и возглавлял МХАТ до самого последнего дня своей жизни. Надо сказать, что после эмиграции Василия Ивановича братья несколько раз встречались за границей, — правда, тайно. Не раз писатель говорил, что его младший брат, возможно, избрал более правильный путь, оставшись на родине… Разумеется, о новой власти Василий Немирович-Данченко порой высказывался резко, но убежденным противником ее не был. Даже одну из своих последних книг, «Иов на гноище», издавать не стал: опасался, что рассказы о жестокости одного поколения могут ожесточить следующее. Василий Немирович-Данченко скончался 18 сентября 1936 года. Его похоронили на Ольшанском кладбище в Праге. «Я прошел громадную жизнь, — писал он о себе. — Сознательно я начал ее в эпоху, когда рухнуло крепостное право, и кончаю, когда весь мир в небывалой грозе, в страшных катаклизмах перестраивается заново. Живой свидетель этого, я был бы счастлив, если бы судьба дала мне возможность в моих последних работах создать нечто достойное этой эпохи трагического крушения стари и новой борьбы титанов…»
44 «Вечером у подъезда МХАТ». С картины Ореста Верейского. Середина XX века. Младший брат Василия Немировича-Данченко Владимир остался в истории России как руководитель МХАТа. Братья неоднократно встречались за границей: первый раз после эмиграции Василия Ивановича — в Берлине, потом — в Праге, Париже и Карловых Варах, куда Владимир приезжал едва ли не ежегодно под предлогом лечения печени. Справа. Братья за обеденным столом. Фотография начала XX века. Above. In the Evening by the Entrance to the Moscow Art Theatre. From a painting by Orest Vereisky. Mid-20th century. Vasily Nemirovich-Danchenko’s younger brother, Vladimir, has gone down in Russian history as the founding head of the Moscow Art Theatre. The brothers met abroad on several occasions. The first time after Vasily Ivanovich’s emigration was in Berlin, then came Prague, Paris and Karlovy Vary. Right. The brothers at the dining-table. Early 20thcentury photograph.
ling around Europe, and was considered all but the most read and most published expatriate Russian author. In his homeland, however, on the contrary his name was consigned to oblivion and his books removed from the libraries. On the other hand, his younger brother, Vladimir, remained in the Soviet Union and headed the Moscow Art Theatre right up until his death. It should be said that after Vasily Ivanovich’s emigration the brothers did meet a few times abroad, clandestinely though. The writer said more than once that his younger brother had perhaps chosen the more correct course in staying in their homeland. Naturally, Vasily NemirovichDanchenko said some harsh things about the new regime from time to time, but he was not a sworn enemy of it. He even kept one of his last books — Job on the Dung Heap — back from publication, fearing that stories of the savagery of one generation might harden the next. Vasily Nemirovich-Danchenko died on 18 September 1936. He was buried at the ˘ Cemetery in Prague. “I have lived a Olsany tremendous life,” he wrote about himself. “I began it consciously at the time when
serfdom collapsed and am ending when the whole world is in an unprecedented tempest, reconstructing itself in terrible cataclysms. As a living witness to this, I would be happy if fate gave me the chance in my last works to produce something worthy of this era of the tragic wreck of the old times and a new clash of titans.”
искусство отдыхать / the art of relaxation меню гурмана / gourmet menu чтение под сигару / a good cigar, a good read
!!!Turizm_45.qxd
7/4/11
14:26
Page 48
Остров Пасхи — крошечный островок на краю света, затерянный в океане. Здесь нет никаких производств, вода самая чистая и прозрачная в мире. А назван он был так голландским мореплавателем, который открыл его в пасхальное воскресенье 1722 года. Много лет назад на кристально чистый песок бухты Анакена ступила нога первого короля острова Пасхи Хоту Матуа. Аборигены верят, что он был предком всех островитян. Но в легендах острова нет ни слова о том, как и для чего строились гигантские каменные статуи. По представлениям местных жителей моаи здесь были всегда.
49
до сих пор нет однозначных ответов. Молчаливы и непостижимы эти таинственные символы ушедшей в небытие цивилизации. Но местные жители уверены, что истуканы охраняют остров от злых духов. Кроме статуй моаи и каменоломен на острове Пасхи стоит осмотреть многочисленные образцы загадочной письменности «ронго-ронго», над расшифровкой которой ученые бьются по сей день, и крепость Аху-Тахаи. Не менее
загадочный остров
Символ и главная загадка острова —
огромные каменные статуи моаи. Шестьсот молчаливых истуканов стоят на берегу, но смотрят при этом вглубь острова. Одни из них изображают людей с европейскими чертами лица, другие — странных мужчин с длинными ушами, еще одна — человека с козлиной бородкой. На некоторых красуются «шапки» из красного камня. Вес статуй — от 10 до 80 тонн. Изготавливались они в каменоломнях на склонах вулкана Рано-Рараку в цент-
интересны легендарная могила первого короля острова Хото-Матуа, церемониальная деревня Оронго, храм АпуВинапу и вулкан Рано-Кау. Несмотря на удаленность от материка, на острове есть развитая туристическая инфраструктура и великолепные безлюдные пляжи с удивительным розовым песком. ре острова. На его склонах до наших дней сохранилось несколько сотен незавершенных или поврежденных изваяний, которые просто вырубались в горной породе. Кто и зачем установил статуи на пустынных холмах маленького острова, затерянного в океане? Как перемещали этих исполинских истуканов на побережье? Как это осуществлялось технически? На эти и многие другие вопросы
Пуп Земли, или на языке жителей острова Те-Питотехенуа, — одно из самых загадочных мест острова Пасхи. Часть антропологов считает, что площадка из круглых камней, ориентированных по сторонам света, место таинственных церемониалов древних жителей острова. Другие полагают, что ее создали в XX веке, чтобы привлечь туристов.
7/4/11
14:27
Page 50
М еню гурмана / g ourmet
menu
Carpacho.qxd
Карпаччо — одно из немногих блюд итальянской кухни, у которого точно известны автор, место и дата рождения. Появлению этого рецепта мы обязаны первому владельцу знаменитого венецианского ресторана Harry’s bar Джузеппе Чиприани. В разное время завсегдатаями этого заведения были Чарли Чаплин, Сомерсет Моэм, Ротшильды, Мария Каллас и принцесса Диана. Эрнест Хемингуэй увековечил этот бар в своем романе «За рекой, в тени деревьев». А Иосиф Бродский часто заглядывал сюда, чтобы выпить граппы. Однажды за ланчем Джузеппе разговорился с графиней Амалией Нани Мочениго, часто заходившей к нему в ресторан...
Михаил СЕВЕРОВ / by Mikhail SEVEROV
ариации на тему карпаччо
Справа вверху. Философия карпаччо проста: натуральный вкус мяса подчеркивается легким и аппетитным соусом. Карпаччо из говядины и томатов с зеленым салатом и соусом карри — одно из фирменных блюд ресторана «Талион». Top right. The philosophy behind carpaccio is simple: the natural taste of the meat is accentuated by a light, tasty sauce. Beef and tomato carpaccio with a green salad and curry sauce is one of the specialities of the Taleon restaurant.
51
50
— Представляете, Джузеппе, чтобы вылечить анемию, врач рекомендовал мне есть сырое мясо, но это же так вульгарно. — Графиня трагично прикрыла глаза и тряхнула локоном. — Думаю, я знаю, как помочь вашему горю, графиня, — лукаво улыбнулся Чиприани и скрылся на кухне. Там он достал из морозильной камеры положенное туда пару часов назад свежее мясо и мастерски разделал его острейшим ножом на тонкие, почти прозрачные ломтики. Затем в мгновение ока взбил легкий соус и сдобрил мясо соком лимона. Разложив свою
Carpaccio is one of the few dishes in Italian cuisine whose “father”, place and date of birth are known for certain. We owe the appearance of this recipe to Giuseppe Cipriani — the first owner of the famous Harry’s Bar restaurant in Venice. At various times that establishment's frequent customers included Charlie Chaplin, Somerset Maugham, Maria Callas and Princess Diana. Ernest Hemingway immortalized the bar in his novel Across the River and into the Trees. Joseph Brodsky, too, would often drop in for a glass of grappa. Anyway, once over lunch Giuseppe was talking to Countess Amalia Nani Mocenigo, who often dined in his restaurant.
“Just imagine, Giovanni, to cure
variations on a theme by carpaccio
my anaemia the doctor recommended I eat raw meat, but that’s so vulgar.” The Countess closed her eyes tragically and shook her locks. “I think I know how to help with your problem, Countess.” Cipriani gave a knowing smile and disappeared into the kitchen.
импровизацию на тарелке и украсив ее веточкой рукколы, он вышел в зал, чтобы навсегда остаться в истории мировой гастрономии. Блюдо было названо в честь венецианского художника эпохи раннего Возрождения Витторе Карпаччо. Графиня Мочениго оказалась его страстной поклонницей и зашла в Harry’s bar, возвращаясь с выставки, посвященной юбилею художника. — Посмотрите, как это сочетание кроваво-красного с белым перекликается с мотивами позднего Карпаччо! — воскликнула она, увидев приготовленное для
There he took out a joint of fresh meat that had been put into the freezer a few hours before and skilfully cut it with an extremely sharp knife into almost translucent slices. Then in the blink of an eye he whipped up a light sauce and sprinkled the meat with lemon juice. After arranging his improvised creation on a plate and decorating it with a sprig of rocket salad, he went back into the dining-room and took his place in gastronomic history. The dish was named in honour of the Early Renaissance Venetian painter Vittore Carpaccio. Countess Mocenigo was a passionate admirer of Carpaccio and had come to Harry’s Bar on her way back from an exhibition marking a jubilee of the artist. “Just look at the way the combination of blood red and white echoes motifs in Carpaccio’s late work!” she exclaimed at the sight of the dish newly invented for her. From that moment on Carpaccio, the creator of the Glory of St Ursula
М еню гурмана / g ourmet
menu
Carpacho.qxd
7/4/11
14:27
Page 52
нее изобретательным кулинаром блюдо. С тех пор и до наших дней Карпаччо, автор «Чуда Святой Урсулы» и «Чуда Святого Креста», художник, изображавший рубиновый цвет того самого оттенка, которым алеет тонкий ломтик филе из вырезки на белой фарфоровой тарелке, известен значительно меньшему числу людей, чем существует на свете поклонников блюда карпаччо. Классический рецепт карпаччо — это очень тонко нарезанные ку-
сочки мяса, отбитые плоской стороной кухонного ножа, сдобренные оливковым маслом, бальзамическим уксусом, перцем и посыпанные пармезаном. Однако время внесло в блюдо коррективы и неизбежные интернациональные трактовки. Нынче существуют десятки его рецептов. Карпаччо готовят из птицы, рыбы, грибов, овощей и даже фруктов. В ресторане «Талион» можно отведать нежное карпаччо из радужной форели и морского гребешка с бальзамико и ореховым маслом, изысканное карпаччо из говядины и томатов с зеленым салатом и соусом карри, карпаччо из тунца с тартаром из печеного перца, а также разнообразные фруктовые карпаччо. Сегодня термин «карпаччо» употребляется применительно практически к любому тонко нарезанному продукту, включая фрукты и ягоды. Карпаччо из клубники с сорбетом из лайма — незаменимый десерт в жаркий летний день. Today the term carpaccio is used to refer to practically any foodstuff served thinly sliced, including fruits and berries. Strawberry carpaccio with lime sorbet is unrivalled as a dessert on a hot summer’s day.
Карпаччо из ананаса со сладким бальзамико — прекрасное завершение праздничного ужина. Pineapple carpaccio with sweet balsamico is a splendid way to end a festive dinner.
52
and the Miracles of the True Cross, an artist who did indeed use the same ruby red seen in fine slices of fillet steak on a white porcelain plate, has been known to far fewer people than the numbers who appreciate and enjoy the dish called by his name. The classic recipe for carpaccio calls for very thinly sliced meat beaten out with the flat of a chef’s knife, flavoured with olive oil, balsamic vinegar and pepper and sprinkled with parmesan
Вверху. Карпаччо из радужной форели и морского гребешка с бальзамико и ореховым маслом. Справа. Карпаччо из тунца с тартаром из печеного перца. Top. Carpaccio of rainbow trout and scallop with balsamico and walnut oil. Right. Tuna carpaccio with a tartare of roast pepper.
cheese. But time has introduced modifications to the dish and the inevitable national variants. Today there are dozens of different recipes. Carpaccio can be made from poultry, fish, mushrooms and even fruit. In the Taleon restaurant you can try tender carpaccio of rainbow trout and scallop with balsamico and walnut oil; exquisite beef and tomato carpaccio with a green salad and curry sauce, tuna carpaccio with a tartare of roast pepper, and also a range of fruit carpaccios.
7/4/11
14:42
Page 54
Ч тение под сигару /a good
cigar, a good reed
Medoks2.qxd
54
Когда в начале XIX века кубинские сигары стали пользоваться спросом, появилось множество подделок. Один из фабрикантов предложил оригинальный способ борьбы с ними: надевать на сигары бумажные кольца с названием марки и именем производителя. Благодаря красочной литографии (кстати, превратившей многие кольца в настоящие произведения искусства) подделки на некоторое время удалось вытеснить с рынка. В наши дни поддельную сигару от настоящей может отличить только знаток. Впрочем, если вы заказываете сигару в ресторанах «Талион Империал Отеля», то можете быть уверены в ее подлинности: сюда поступает только высококачественная продукция от знаменитых производителей. When Cuban cigars first became popular in the early nineteenth century a large number of imitations began to appear. One maker suggested an original method of combating them: putting paper rings bearing the names of the brand and the producer around the cigar. Colour lithography (which, incidentally, turned many of these bands into real works of art) made it possible to force the forgeries out of the market for a time. Nowadays only a connoisseur can tell a counterfeit cigar from a real one. But if you order a cigar in one of the restaurants of the Taleon Imperial Hotel, you can be sure that it is genuine: only high-quality products from famous makers ever appear here.
В декабре 1812 года в город Георгиевск, где в то время находился центр управления Кавказской губернией, почтовая тройка доставила юношу в форме поручика лейб-гвардии Конного полка. Прибывший времени зря не терял, а сразу спросил дорогу к дому гражданского губернатора, но, узнав, что тот серьезно болен и с постели не встает, потребовал встречи с вице-губернатором. «Кто таков?» — на сей резонный вопрос офицер ответил: «Флигель-адъютант Соковнин, по поручению министра полиции генерала Балашева». «Столичная штучка! В свите состоит…» — доложили вице-губернатору барону Врангелю. «Принять немедленно…» — всполошился убеленный сединами служака. Шутка ли — пожаловала особа, приближенная к самому государю! Да еще от министра полиции!
In December 1812 a postal troika set down a young man in the uniform of a lieutenant of the Life Guards Cavalry Regiment in the town of Georgiyevsk, then the administrative centre of the Caucasus province. The new arrival did not waste time; he immediately asked the way to the house of the civil governor, but on learning that he was seriously ill and could not leave his bed, he demanded a meeting with the vice-governor. “And who might you be?” To this reasonable question the officer replied: “Imperial aidede-camp Sokovnin on an assignment from the Minister of Police, General Balashev.” “A bird from the capital! Member of the imperial suite…” the vice-governor, Baron Wrangel, was informed. “Send him in at once.” The white-haired old soldier was thrown into a flutter. Was this some joke — a visit from a man close to the Emperor himself! And sent by the Minister of Police!
Офицер оказался из молодых, да ранний… Его речь и безупречные манеры, знание множества иностранных языков и начитанность — все это произвело фурор в скромном губернском городке. Юноша предъявил предписание, в котором он именовался посланником его императорского величества с целью набора полка из
« паситель течества»
Игорь ГРЕЧИН / by Igor GRECHIN
“Saviour of the Country”
черкесов и других кавказских народностей. Войско должно было следовать под его командованием в действующую армию. Флигель-адъютанта Соковнина тут же представили командующему войсками Кавказской линии генерал-майору Семену Андреевичу Портнягину.
The officer was young and precocious… His speech and impeccable manners, knowledge of a string of foreign languages and erudition combined to cause a furore in the simple provincial town. The young man presented orders in which he was named as an envoy of His Imperial Majesty sent to recruit a regiment of Circassians and other Caucasian peoples. This force was supposed to depart under his command to join the army in the field. Aidede-camp Sokovnin was immediately presented to Major General Semion Portniagin, the commander of the forces of the Caucasus Line. Act One. Leader of the Caucasian Militia С XVIII века Петропавловская крепость служила тюрьмой для политических заключенных. С акварели неизвестного художника XIX века. From the early eighteenth century the Peter and Paul Fortress served as a political prison. From a watercolour by an unknown artist. 19th century.
It should be said that the idea of a “militia of mountain men” was far from new and had been in the air almost since the days of Prince Potemkin, but the Russian rulers showed no haste to make it a reality. Napoleon’s invasion and the wave of patriotic sentiment that swept across Russia gave the idea a new urgency and so Portniagin took a highly active part in its implementation. He gave orders for appeals in the local
Ч тение под сигару /a good
cigar, a good reed
Medoks2.qxd
7/4/11
14:42
Page 56
Надо сказать, что идея «горского ополчения» была отнюдь не нова и витала в воздухе едва ли не со времен Потемкина, но воплощать ее в жизнь российские государи не спешили. Вторжение в Россию Наполеона и волна патриотических настроений придали этой идее актуальность, поэтому Портнягин и принял самое живое участие в ее реализации. Он распорядился разослать воззвания на местных наречиях к горским князьям, лично сопровождал Соковнина в инспекционных поездках по Кавказской линии и даже внес ради «исторического дела» свои 500 рублей.
«Благословение ополченца 1812 года». C картины Ивана Лучанинова. 1812 год. Вторжение наполеоновских войск в Россию вызвало мощный всплеск патриотизма во всех слоях общества. Борьба с захватчиками развернулась повсеместно. Blessing a Volunteer in 1812. From a painting by Ivan Luchaninov. 1812. Napoleon’s invasion of Russia aroused a mighty upsurge of patriotism in all strata of society. The invaders found themselves opposed wherever they appeared.
56
Гораздо большую сумму Соковнин попытался получить в казенной палате (губернском казначействе) по документу, подписанному министром финансов Дмитрием Гурьевым, в котором говорилось: «Немедленно отпустить все нужные суммы денег, числа коих по экстренности сделанного ему поручения означить невозможно». Но вот незадача: в подлинности подписи Гурьева усомнился советник казенной палаты Иван Хандаков и поначалу в выплате отказал. Не мог он поверить, что столь серьезное начинание доверено юному поручику. Но вице-губернатору служебного рвения было не занимать: он письменно дал разрешение на выдачу десяти тысяч рублей, дабы «не задерживать успеха дела». Юного, но облеченного монаршим доверием гостя в Георгиевске всячески чествовали обедами, увеселительными прогулками и празднествами. Кто-то пытался заручиться у него «поддержкой» в Петербурге,
Действие первое. Предводитель Кавказского ополчения
languages to be sent out to the highland princes, personally accompanied Sokovnin on inspection trips along the Caucasus Line and even contributed 500 roubles of his own money in support of this “historic cause”. Sokovnin attempted to obtain a far larger sum from the provincial treasury by presenting a document signed by Dmitry Guryev, the Minister of Finance. To his misfortune, however, an official named Ivan Khandakov doubted the authenticity of Guryev’s signature and refused at first to pay out. He could not believe that such a serious undertaking had been entrusted to a young lieutenant. But the Vice-Governor was not short of zeal and he gave written permission for the issue of 10,000 roubles, “so as not to delay the success of the matter”. The young guest who enjoyed the confidence of the monarch was pampered in Georgiyevsk with all manner of dinners, diverting excursions and festivities. Some tried to secure his “support” in St Petersburg; others pronounced him witty and well-educated company. Still, it cannot be said that these amusements caused
Выше. «Кампания пожертвований в Москве в 1812 году». С картины Владислава Правдина. 1958 год. «…Народ волнами кипящими стекался на Красную площадь. Старцы, опираясь на костыли, матери с грудными младенцами — все шло, все спешило», — писал историк Сергей Глинка.
Above. The Donation Campaign in Moscow in 1812. From a painting by Vladislav Pravdin. 1958. “The people poured in boiling waves onto Red Square. Old men on crutches, mothers with infants at their breasts, they all came, they all hurried,” the historian Sergei Glinka wrote.
Военный историк Василий Потто писал о кабардинском ополчении, которое пытался собрать Медокс: «Всем были известны превосходные боевые качества этой природной и, без сомнения, лучшей конницы в мире. Красивые, стройные, одетые в железные кольчуги, блестя дорогим вооружением, они представляли собой красивое зрелище, и, глядя на них, можно было бы без колебания сказать, что никакая кавалерия в свете не устоит против их сокрушительного удара в шашки». «Конный штабс-офицер лейб-гвардии Конного полка». С акварели второй половины XIX века. Конный полк, сформированный в 1730 году, до 1796 года оставался единственным регулярным кавалерийским полком в русской гвардии. Неудивительно, что Медокс «приписал» себя к нему. A Mounted Staff Officer of the Life Guards Cavalry Regiment. From a watercolour of the second half of the 19th century. This regiment, formed in 1730, remained until 1796 the only regular cavalry regiment in the Russian Guards. It is not surprising that Medoks “enrolled” himself in it.
57
Справа. «Всадники (юнкер и рядовые лейбгвардии Кавказскогорского эскадрона)». С акварели Александра Орловского. 1816 год.
Right. Horsemen (a Cadet and Privates of the Live Guards Caucasus Mountain Squadron). From a watercolour by Alexander Orlovsky. 1816.
Ниже. «Французы атакуют. Русская кампания 1812 года». С рисунка неизвестного художника. 1896 год.
Below. The French Attack. The Russian Campaign of 1812. From a drawing by an unknown artist. 1896.
The military historian Vasily Potto wrote of the Kabardian militia that Medoks tried to raise: “Everyone knew about the superb fighting qualities of this natural cavalry that was undoubtedly the finest in the world. Handsome, svelte, dressed in iron chainmail, gleaming with expensive weaponry, they presented a gorgeous sight and, looking at them, one could say without hesitation that no cavalry in the world would stand up to their crushing sabre blow.”
Sokovnin to forget his mission. Far from it! He had meetings with the Circassian nobility and persuaded them with much success to join the new force. He spent the money obtained from the treasury (together with several thousand roubles that he had brought with him) on gifts and payments to the future volunteers. All this expenditure was recorded in a special ledger in which receipts for the monies distributed were also placed. In short, he kept a very careful account of all the funds under his control. Things seemed to be off to a good start: the distinguished Kabardian princes and their noble subjects were equipping themselves for a long-distance campaign and were ready to set off. Then came a bolt from the blue… A courier arrived in Georgiyevsk with orders from General Serge Viazmitinov, military governor of St Petersburg, for the detention of the man pretending to be Lieutenant Sokovnin and his despatch to the capital. Naturally the investigation into an imposter claiming to be an officer of the imperial retinue was exceptionally thorough. The case was after all not only scandalous, but also an assault on the foundations of the state!
7/4/11
14:42
Page 58
Ч тение под сигару /a good
cigar, a good reed
Medoks2.qxd
58
кто-то находил в нем остроумного и образованного собеседника. Впрочем, нельзя сказать, что Соковнин за развлечениями забывал о деле. Отнюдь! Он встречался с черкесской знатью и весьма успешно склонял их к вступлению в ополчение. Полученные в казенной палате деньги (к ним он присовокупил несколько тысяч, которые у него имелись) он употребил именно на подарки и выплаты будущим ополченцам. При этом все расходы заносил в специальный журнал, туда же складывал и расписки в получении денег. Словом, вел аккуратнейший учет всех имевшихся у него средств. Дело уже как будто было на мази: именитые кабардинские князья и подвластЗаключительная немая сцена пьесы Николая Гоголя «Ревизор». Иллюстрация Михаила Знаменского. 1880-е годы. История Романа Медокса легла в основу сюжета пьесы.
Выше. «Танцы (Бал в провинциальном городке)». С картины Александра Лебедева. 1859 год. Above. Dances (Ball in a Provincial Town). From a painting by Alexander Lebedev. 1859.
ные им узденя (дворяне) экипировались для далекого похода и готовы были выступать. Гром грянул совершенно неожиданно… Курьер доставил в Георгиевск предписание генерала Сергея Вязьмитинова, военного генерал-губернатора Санкт-Петербурга, задержать человека, выдающего себя за поручика Соковнина, и отправить его в столицу. Разумеется, следствие по делу самозванца, выдававшего себя за офицера свиты императора, было чрезвычайно тщательным. Ведь дело-то было не только скандальным, но и затрагивало основы государевой власти! Прежде всего предстояло выяснить истинное имя виновника скандала. На допросах он поначалу упорствовал, потом назвался Всеволожским, спустя какое-то время — князем Голицыным. Потребовалось немало труда, чтобы установить истину: в каземате Петропавловской крепости находился некий Роман Медокс,
Interlude. Son of a British Subject “This is to announce that the famed English equilibrist Michael Maddox will demonstrate his skill on the 15th day of this month of October at the theatre attached to the wooden winter palace, whence all who wish are most respectfully invited.” This announcement was printed in the Sankt-Peterburgskiye Vedomosti on 9 October 1767. It should be added that Michael Maddox was not just an “equilibrist” and conjurer, but also a gifted mechanic: he created the unique Temple of Glory clock that is now
Интермедия. Сын английского подданного
59
The famous dumb tableau at the end of Gogol’s play The Inspector General. Illustration by Mikhail Znamensky. 1880s. The story of Roman Medoks inspired the plot of Gogol’s play.
It required much effort to establish the identity of the man at the centre of the affair. The prisoner in the Peter and Paul Fortress turned out to be one Roman Medoks, the son of the former impresario of the Petrovsky Theatre in Moscow, English-born Michael George Maddox.
сын бывшего содержателя Петровского театра в Москве, выходца из Англии Майкла Джорджа Медокса.
kept in the Armoury Chamber of the Moscow Kremlin. Most of all, though, Maddox senior was known as the founder of the Large Petrovsky Theatre in Moscow, a three-story masonry building that could hold up to a thousand people. This was not merely a theatre, but a real “entertainment centre” including halls for concerts and masquerades, a “cards room” and other facilities. The theatre building burnt down in 1805 and later the Bolshoi Theatre that we know today was built on the site. «Жандарм». Иллюстрация Петра Боклевского к «Мертвым душам» Николая Гоголя. 1870—1880-е годы.
Gendarme. Illustration by Piotr Boklevsky for Gogol’s Dead Souls. 1870s—80s.
«Чрез сие объявляется, что славной Аглинской Эквилибрист Меккол Медокс 15 числа сего октября месяца на театре, что при деревянном зимнем доме, искусство свое показывать будет, к чему всех охотников почтеннейше приглашает». Это объявление было напечатано в «СанктПетербургских ведомостях» 9 октября 1767 года. Надо добавить, что Майкл Медокс был не только «эквилибристом» и фокусником, но и талантливым механиком: он создал уникальные часы «Храм Славы», хранящиеся ныне в Оружейной палате Московского Кремля. Его потомки утверждают, что он был также профессором Оксфордского университета и обучал математике великого князя Павла Петровича, но документальных подтверждений этому в исторических документах нет. Более всего Медокс-старший прославился как учредитель Большого Петровского театра, трехэтажное каменное здание которого вмещало до тысячи человек. Надо сказать, что это был не просто театр, а настоящий «центр развлечений», включавший маскарадный и концертный залы, «карточную» комнату и иные помещения. Здание театра сгорело в 1805 году, а впоследствии на этом месте был построен «Вид Большого театра до пожара 1853 года». Литография Луи Жюля Арну. Сейчас мало кто знает, что на месте Большого театра в Москве с 1780 года находился Большой Петровский театр, которым владел англичанин Майкл Медокс.
Граф Федор Ростопчин в 1812 году был назначен военным губернатором Москвы. Портрет работы Ореста Кипренского. 1809 год. Count Fiodor Rostopchin was appointed military governor of Moscow in 1812. Portrait by Orest Kiprensky. 1809.
Большой театр, существующий и поныне. У Майкла Медокса была большая семья, кто-то из его сыновей сделал военную карьеру, даже получил дворянство… Но Роман, похоже, оказался тем, о ком русская пословица говорит: «В семье не без урода». По крайней мере, сведения о нем, которые собрал генерал-губернатор Москвы граф Федор Ростопчин, таковы: изгнанный отцом из дома за распутство, Роман некоторое время служил писарем при полиции, но был уволен и определился унтерофицером в какой-то армейский полк. Службу он самовольно оставил во время войны со Швецией, а в июне 1812 года вступил в формировавшееся тогда ополчение, но и там пробыл недолго и исчез, прихватив деньги своего полкового командира князя Касаткина-Ростовского. Сам Медокс заявлял, что состоял при атамане донских
View of the Bolshoi Theatre before the 1853 Fire. Lithograph by Louis Jules Arnout. Few people nowadays are aware that the site of the Bolshoi Theatre in Moscow was occupied from 1780 by the Large Petrovsky Theatre that was owned by the Englishman Michael Maddox.
«Когда сочинители и переводчики приносили к Медоксу произведения свои, он приглашал актеров на совещание: принять пьесу или нет. Если принятие по прочтении предлагаемой пьесы утверждалось большинством голосов, тогда содержатель удалялся, предоставляя каждому выбор своей роли», — писал историк Сергей Глинка. “When playwrights and translators brought their works to Maddox, he summoned the actors to discuss whether to accept the play or not. If at the reading the piece on offer was approved by a majority of votes, then the proprietor withdrew, leaving each to choose his own role,” the historian Sergei Glinka wrote. Michael Maddox had a large family. Some of his sons made a career in the military and even attained nobility. But Roman was, it seems, the black sheep of the family. At least according to the information gathered by Count Fiodor Rostopchin, the gov-
ernor general of Moscow: banished from home by his father for debauchery, Roman served for a time as a police clerk, but was dismissed and enlisted as a non-commissioned officer in some army regiment. He deserted during the war with Sweden, but in June 1812 joined the volunteer militia that was then being formed. He did not stay long there either, though, and when he disappeared he took with him money belonging to his regimental commander, Prince Kasatkin-Rostovsky.
Behind the Scenes. A New Don Quixote The difficulty of administrating the huge territories of the empire lay in the incredible distances that had to be covered by couriers, while the centralization of power
Ч тение под сигару /a good
cigar, a good reed
Medoks2.qxd
7/4/11
14:42
Page 60
казаков графе Платове… Стоит заметить, что весь жизненный путь этого знаменитого авантюриста изобилует белыми пятнами, загадками и противоречивыми свидетельствами современников, и даже сохранившиеся документы Третьего отделения отнюдь не всё в его биографии могут прояснить…
За кулисами. Новый Дон Кихот Сложность управления обширными территориями империи заключалась в неимоверных расстояниях, которые следовало преодолевать курьеру, а централизация власти не могла не породить излишнюю бюрократию… И то и другое являлось причиной частых «пробуксовок» в работе государственной машины. «Кавказская» авантюра Романа Медокса стала возможной благодаря этим российским «особенностям». Нельзя отказать юному Медоксу в изобретательности. Узнав от вице-губернатора, что из казенной палаты министру финансов направляется доклад о выдаче десяти тысяч рублей поручику Соковнину, Медокс тут же принял меры. Он предъявил почтмейстеру Георгиевска «секретное» предписание из Петербурга, гласившее, что вся переписка губернатора тайно должна поступать для ознакомления ему, Соковнину. (Впоследствии родилась леген-
письмо такими словами: «Может быть, нарочный от вашего высокопревосходительства летит уже арестовать меня как преступника. Без страха ожидаю его и без малейшего раскаяния умру, споспешествуя благу отечества и его монарха». С тем же офицером Медокс послал и письмо министру финансов Гурьеву, в котором сообщал, что получил по подложному ордеру деньги в казенной палате, но просил ничего не предпринимать без сношения с министром полиции, который «все знает». И, кроме того, предупреждал, что ему понадобятся дополнительные средства для того же государственного дела. Правда, обращения к министрам оказались бессмысленными: удар последовал с другой стороны. Поскользнулся Медокс на мелочах. Дело в том, что по пути на Кавказ он получил на имя Соковнина в казенных палатах Тамбова, Воронежа и Ярославля по несколько сот рублей по
Генерал-адъютант Александр Балашев с 1809 года был петербургским военным губернатором, а в 1810—1819 годах министром полиции. Портрет работы Густава Адольфа Гиппиуса. 1830-е годы. Adjutant General Alexander Balashev was military governor of St Petersburg from 1809 and in 1810—19 Minister of Police as well. Portrait by Gustav Adolf Hippius. 1830s.
да, что у Медокса на одной из почтовых станций служил сообщник, перехватывавший корреспонденцию, а сам Медокс писал ответы из Петербурга, искусно подделывая подписи официальных лиц.) Сам Медокс понимал, что так или иначе, но в Петербурге узнают о его «начинании», и поэтому решился на отчаянный шаг. Он попросил Портнягина выделить ему офицера для особых поручений, с которым послал министру полиции Балашеву свой рапорт о вербовке войска из горских народов, приложив к нему покаянное письмо от «нарушившего законы для пользы отечества». В своем письме он цитирует Монтескье, поминает Петра I и Дон Кихота и просит Балашева подтвердить от имени государя все свои действия, да еще и выражает уверенность, что министр сделает это! Оканчивается
Граф Дмитрий Гурьев в 1810—1825 годах занимал пост министра финансов, но в памяти потомков остался как любитель знаменитой «гурьевской каши». Портрет работы неизвестного художника. 1810—1820-е годы.
«В каземате Петропавловской крепости». Рисунок пером Дмитрия Кардовского. 1920-е годы. Как заключенный Медокс находился в казематах крепости трижды.
Count Dmitry Guryev was Minister of Finance from 1810 to 1825, but he is popularly remembered for guryevskaya kasha, a traditional dish of semolina with cream, nuts and dried fruit named in his honour. Portrait by an unknown artist. 1810s—20s.
In a Casemate of the Peter and Paul Fortress. Pen and ink drawing by Dmitry Kardovsky. 1920s. Medoks was a prisoner of the fortress casemates on three occasions.
61
60
Город Вятка с восточной стороны. Фотография конца XIX века. В Вятке (ныне Киров) Роман Медокс пробыл недолго: он сумел получить паспорт на чужое имя и сбежал из-под надзора полиции. The city of Viatka from the east. Late 19th-century photograph. Roman Medoks did not remain in Viatka (now Kirov) for long: he managed to obtain a passport in a different name and escaped from police surveillance.
inevitably led to excessive bureaucracy… Both these factors caused frequent “slips” in the functioning of the machinery of state. Roman Medoks’s “Caucasian adventure” was made possible by these “peculiarities” of the Russian Empire. The young Medoks must be given credit for his inventiveness. When the Vice-Governor informed him that a report was being sent from the local treasury to the Minister of Finance on the payment of 10,000 roubles to Lieutenant Sokovnin, the imposter immediately took measures. He presented the postmaster of Geogiyevsk with secret instructions from St Petersburg that all the Governor’s
correspondence should be privately brought to him, Sokovnin, for inspection. Medoks realized that one way or another, people in St Petersburg would eventually learn about his “undertaking” and so he decided upon a desperate act. He asked Portniagin to provide him an officer for special commissions, whom he sent to the Minister of Police Balashev with his report on the recruitment of a force from the mountain peoples and appended a repentant letter “from one who has broken the laws for the benefit of the country”. In that letter he quoted Montesquieu, mentioned Peter the Great and Don Quixote, asked Balashev to
approve all his actions in the name of the Emperor — and even expressed confidence that the minister would do just that! With the same messenger Medoks also sent a letter to the Minister of Finance Guryev, informing him that he had used a counterfeit warrant to obtain money from the local treasury, but asking that nothing be undertaken without consultation with the Minister of Police who “knows everything”. He also gave notice that he would need further funds for the same affair of state. However, his appeals to the ministers proved pointless: the blow fell from another direction. It was a minor matter that tripped Medoks up. On his way to the Caucasus he had used counterfeit documents in the name of Sokovnin to pick up a few hundred roubles a time from the local treasuries at Tambov, Voronezh and Yaroslavl. Reports were sent back to St Petersburg; clerks at the Ministry of Finance were startled and raised the alarm.
Act Two. A Hunter after Conspirators During the investigation Medoks was held in the Peter and Paul Fortress; then he
подложным документам. Оттуда сообщили в Петербург, в министерстве финансов всполошились и забили тревогу…
Действие второе. Охотник за заговорщиками Во время следствия Медокс содержался в Петропавловской крепости, потом его перевели в Шлиссельбургскую. Разумеется, все ходатайства о помиловании, обращенные к Александру I, были тщетными. Лишь с воцарением Николая I ему удалось получить свободу. Обращаясь к начальнику жандармского ведомства Александру Бенкендорфу с просьбой ходатайствовать за него перед императором, заключенный писал, что он уже «не тот негодяй, каким был в 1812 году». Медоксу предложено было выбрать себе местожительство в одном из трех городов: Архангельске, Петрозаводске или Вятке. Он выбрал Вятку, но вскоре скрылся оттуда, сумев добыть паспорт на чужое имя. Приметы Медокса были разосланы во все города России. Он же, побывав в Москве и выпросив у родных денег, стал пробираться на Кавказ, но был задержан в Екатеринодаре. По дороге он ухитрился бежать и направился в Одессу, где прожил почти целый год под носом у полиции и даже дважды отправлял письма государю с просьбой его помиловать и определить в Молдавскую действующую армию. В письме к своей сестре он утверждал, что определен рядовым в Омск.
was moved to Schlüsselburg. Of course all appeals for clemency addressed to Alexander I were in vain. It was only when Nicholas I came to the throne that he gained his release. In an appeal to Alexander Benckendorff, the head of the Gendarmerie, asking him to intercede with the Emperor on
«Гавань в Одессе». Литография Фридриха Гросса. 1840-е годы. В Одессе Медокс ловко скрывался от полиции почти год. The Harbour in Odessa. Lithograph by Friedrich Gross. 1840s. Medoks artfully hid from the police in Odessa for almost a year.
Ч тение под сигару /a good
cigar, a good reed
Medoks2.qxd
7/4/11
14:42
Page 62
Далее следовало: «Дух мой скоро воспрянул — и я на краю пропасти нашел случай писать к государю, который по первой почте отвечал». Как Медокс оказался в Иркутске в октябре 1829 года — загадка, прояснить которую не могут даже его многочисленные «дела», сохранившиеся в разных канцеляриях. Но вот чем он там занимался, известно из документов Третьего отделения. Медокс старался войти в доверие к ссыльным декабристам и с этой целью устроился домашним учителем рисования в дом иркутского городничего Александра Муравьева. Дело в том, что Муравьев был одним из учредителей «Союза спасения», но впоследствии отрекся от идей декабристов и не участвовал в тайных обществах. Он был
сослан в Сибирь без лишения чинов и дворянства, а потом получил место городничего. Однако он все-таки находился под надзором полиции. К тому же в его доме жила Варвара Шаховская, приехавшая в Сибирь ради своего возлюбленного — декабриста Петра Муханова, отбывавшего ссылку в селении Петровский Завод, неподалеку от Иркутска. Идея стать «спасителем Отечества» не давала Медоксу покоя, и теперь он вознамерился раскрыть «заговор», который ссыльные декабристы и их сообщники по всей России якобы организовали для свержения Николая I. Именно через Шаховскую авантюрист решил действовать, а для этого он сделал вид, что безумно в нее влюблен. Чтобы
Александр Муравьев, сосланный в Сибирь за организацию тайного общества, впоследствии дослужился до сенатора. С портрета работы Федора Тулова. 1818 год. Alexander Muravyev, banished to Siberia for organizing a secret society, later rose to the rank of senator. From a portrait Fiodor Tulov. 1818
Справа. «Иркутск». Литография с акварели Андрея Мартынова. Первая треть XIX века. Ниже. «Камера Николая Бестужева в Петровской тюрьме». С акварели Николая Бестужева. 1831 год. Декабрист изобразил себя за работой над портретом Ивана Киреева, слева стоит Михаил Бестужев. В селении Петровский Завод жили более 70 участников мятежа 1825 года. Right. Irkutsk. Lithograph after a watercolour by Andrei Martynov. First third of the 19th century.
62
Below. Nikolai Bestuzhev’s Cell in the Petrovsky Prison. From a watercolour by Nikolai Bestuzhev. 1831. The Decembrist depicted himself working on a portrait of Ivan Kireyev, with his brother, Mikhail Bestuzhev, on the left. More than 70 participants in the 1825 uprising were living in the settlement of Petrovsky Zavod.
his behalf, he wrote that he was no longer “the scoundrel that he was in 1812”. Medoks was told to choose between three provincial towns as a place of residence: Arkhangelsk, Petrozavodsk or Viatka. He opted for Viatka, but soon vanished from
there, having managed to obtain a passport in another name. A description of Medoks was sent to towns and cities across Russia. After spending some time in Moscow and begging money from relatives, the fugitive headed for the Caucasus, but was detained in Yekaterinodar. While being brought back he managed to escape and made for Odessa, where he lived almost a full year under the nose of the police and even twice sent letters to the Emperor requesting to be pardoned and sent to the Moldavian acting army. How Medoks turned up in Irkutsk in October 1829 is a mystery that even the numerous dossiers kept on him in various government offices fail to clarify. But we do know what he was doing there from documents of the Third Department. Medoks was trying to gain the confidence of the exiled Decembrists and to that end he got himself a position as a tutor of drawing at the home of Alexander Muravyev, the governor of Irkutsk. The point is that Muravyev had been one of the founders of the Union of Salvation, but later turned aside from the ideas of the Decembrists and played no part in the secret societies. He was banished
Ч тение под сигару /a good
cigar, a good reed
Medoks2.qxd
7/4/11
14:42
Page 64
убедить ее в своих чувствах, он даже писал дневник, полный слащавых и цветистых признаний, листки которого регулярно «забывал» в доме Муравьева. Но взаимности он так и не добился, как не смог обнаружить ни одного свидетельства предполагаемого заговора. И тогда этот заговор он создал сам — с помощью богатой фантазии и бойкого пера. Он начал бомбардировать Третье отделение доносами, которые в конце концов возымели свое действие: ему поверили… Медокс сумел убедить жандармов, что на связь с главными «заговорщиками» ему надо выйти в Москве и Петербурге, и получил разрешение выехать из Иркутска, а также немалую сумму на дорожные расходы.
Действие третье. Жертва обстоятельств В Москву Медокс прибыл 5 ноября 1833 года и, остановившись в одной из лучших гостиниц, заказал у портного гардероб стоимостью 600 рублей. А потом отправился наносить визиты родственникам и знакомым, изумляя их своим блеском. Он не отказывал себе ни в чем, и вскоре его стали осаждать кредиторы. Тогда он отправился в Петербург и там продолжал вести разгульную жизнь на деньги, отпускавшиеся ему из государственного казначейства. На досуге он продолжал писать доклады Бенкендорфу, в которых строил планы «уловления крамолы», а также предлагал заменить собой все Третье отделение в области над-
«Почтовая станция в России». Гравюра Йозефа Константина Стадлера по оригиналу Роберта Кера Портера. 1809 год. Почтовая станция (стан, станок, стацея, перемена) — учреждение, где отдыхали проезжающие, меняли почтовых лошадей и производился обмен почтой между почтарями. До XVIII века называлась «ямом» (отсюда — ямская гоньба, ямщик). Начиная с середины XVIII века тесные избы стали уступать место «почтовым дворам», где для путешественников были предусмотрены гостиницы и трактиры. Почтовые станции порой содержали частные лица, которым разрешалось распоряжаться прогонными деньгами (платой за проезд). Эти станции назывались «вольной почтой». A Postal Station in Russia. Engraving by Joseph Constantine Stadler after an original by Robert Ker Porter. 1809. A postal station was a place where travellers could rest, post horses were changed and carriers exchanged mail. Until the eighteenth century such a staging post was known as a yam, a word that still occurs as an element in place names. From the mid-1700s cramped cabins began to be replaced by “postal yards” where taverns and hostelries catered for travellers’ needs. Some postal stations were kept by private individuals, who were allowed to make use of the fees paid by passengers.
64
Слева. Расписка Медокса в получении 325 рублей, выданных в Третьем отделении. Left. Medoks’s receipt for 325 roubles given to him by the Third Department (Nicholas I’s political police).
to Siberia without being stripped of his ranks and nobility, and later was appointed city governor. Yet Muravyev was still under police supervision. Moreover, he had living in his home Varvara Shakhovskaya, who had travelled to Siberia following her sweetheart — the Decembrist Piotr Mukhanov, who was in exile in the settlement of Petrovsky Zavod near Irkutsk. The idea of becoming “a saviour of the country” did not give Medoks a moment’s peace. Now he intended to expose a conspiracy that the banished Decembrists and their accomplices across Russia were supposedly organizing to depose Nicholas I.
The adventurer decided to act through Shakhovskaya and to that end he pretended to be madly in love with her. To persuade her of his feelings, he even kept a diary full of florid, sickly-sweet declarations of love that he regularly “forgot” in Muravyev’s house. Still his sham emotions were not reciprocated, nor did he manage to find a single proof of the phantom conspiracy. So he created it himself — with the aid of a fertile imagination and a ready pen. He began to bombard the Third Department with denunciations that in the end did produce an effect… Medoks managed to convince the gendarmes that he needed to get in touch with the chief conspirators in Moscow and St Petersburg and he was granted permission to leave Irkutsk along with a considerable sum to cover his travelling expenses.
«На балу». С акварели Григория Гагарина. Середина XIX века. Романа Медокса часто называли «русским Казановой»: о его любовных похождениях ходили легенды. At the Ball. From a watercolour by Grigory Gagarin. Mid-19th century. Roman Medoks was often called “the Russian Casanova”. Legends were told about his amorous adventures.
зора за декабристами. И, разумеется, просил денег. Но терпение Бенкендорфа стало иссякать, а вместе с ним и деньги, поступавшие от него. Тогда Медокс решил поправить свои дела традиционным для авантюриста способом — женитьбой. Отчим невесты дал богатое приданое: дом, на десять тысяч платья и вещей, шесть тысяч наличными деньгами… Тогда Бенкендорф поставил условие: либо Медокс в восьмидневный срок предоставит хоть какие-нибудь доказательства существования заговора, либо отправится обратно в Сибирь. Через день Медокс исчез, прихватив из дома все шесть тысяч наличных из приданого. Сбежал он буквально из-под носа агентов
Третьего отделения прямо в центре Москвы, ловко меняя извозчиков. И вновь из Петербурга по всем губерниям были разосланы циркуляры — сыскать и взять под стражу. Однако проходимец путешествовал быстрее государственных курьеров: губернаторы лишь руками разводили после его «наездов», которые обычно сопровождались очередным мошенничеством или скандалом. По Медоксу можно было изучать географию империи: Воронеж, Тамбов, Пенза, Симбирск, Саратов, Курск, Орел, Екатеринослав… Целый месяц он прожил в глухой деревушке у сестер декабриста Владимира Раевского — в надежде получить хоть какую-то ниточку, ведущую к столь нужному для него
65
Act Three. A Victim of Circumstances Medoks arrived in Moscow on 5 November 1833 and, after installing himself in one of the best hotels, ordered a 600-rouble wardrobe from a tailor. Then he did the round of relatives and acquaintances, whom he astonished with his finery. He did not stint himself in any way and soon he was being pursued by creditors. At that point he went off to St Petersburg where he continued to lead a life of dissipation on the money issued to him from the state treasury. In his spare time he continued to write reports to Benckendorff in which he outlined plans to “catch sedition” and also offered to replace the entire Third Department with regard to the supervision of the Decembrists. And, of course, he requested more money. But Benckendorff’s patience was wearing thin, as was the funding from that quarter. So
Medoks decided to mend his finances in a manner traditional for adventurers — by marriage. The bride’s stepfather provided a rich dowry: a house, clothes and goods worth 10,000 roubles and another 6,000 in cash. At that point Benckendorff issued an ultimatum: Medoks had either to come up with at least some proof of a real conspiracy within eight days or else be sent back to Siberia. The next day Medoks disappeared, taking the entire 6,000 roubles from the dowry with him.
«Хлестаков». Фарфоровая статуэтка ЛФЗ. 1952 год. Биография Романа Медокса настолько богата событиями, что ее хватит на несколько плутовских романов. Один из ее эпизодов использовал Николай Гоголь для пьесы «Ревизор».
Below left. Khlestakov (the central character of The Inspector General). Porcelain figurine made by the Lomonosov Porcelain Factory. 1952. Roman Medoks’s biography was so eventful that, besides Gogol’s play, it would provide material for several picaresque novels.
Ч тение под сигару /a good
cigar, a good reed
Medoks2.qxd
66
7/4/11
14:42
Page 66
заговору. Даже использовал свою козырную карту — изображал влюбленность в одну из сестер. И опять потерпел неудачу! Велика Россия, но исчезнуть, раствориться в ней Медоксу не удалось. В июле 1834 года он тайно вернулся в Москву и попытался встретиться с женой, чтобы получить у нее денег. Но родственники жены обратились в полицию, и московский генерал-губернатор наконец сообщил в Петербург, что Медокс «пойман и содержится в губернском тюремном замке под строгим караулом в особой секретной комнате». Впрочем, оковы, в которых держали проходимца, вовсе не помешали ему взяться за перо: он вновь принялся строчить письма — и Бенкендорфу, и императору — с жалобами, доносами и очередными обещаниями раскрыть несуществующий заговор. К одному из писем даже прилагался стихотворный «экспромт», велеречивый и бессмысленный. Тщетно: история выглядела настолько скандальной, настолько оскорбительной для властей и самого государя, что Николай I без колебаний отправил Медокса туда, где он находился при Александре I, — в Шлиссельбургскую крепость. Правда, теперь Медоксу пришлось там пробыть не четырнадцать, а двадцать два года. В крепости ему было дозволено заниматься переводами и писать, и вскоре комендант, видимо попавший под влияние арестанта, начал посылать в Третье отде-
Again notices were sent out from St Petersburg to all the provinces requiring that he be found and arrested. But the rogue moved faster that the state messengers: the governors could only wring their hands after his “flying visits” that were usually marked by yet another fraud or scandal. One could have studied the geography of the empire by following Medoks’s movements: Voronezh, Tambov, Penza, Simbirsk, Saratov, Kursk, Orel, Yekaterinoslav… Russia is huge, yet Medoks did not manage to vanish within it. In July 1834 he returned secretly to Moscow and tried to contact his wife to obtain money from her. But his wife’s relatives informed the police and at last the governor of Moscow was able to report to St Petersburg that Medoks “has been caught and is being held in the provincial prison fortress under strict guard in a special secret room.” Even the irons in which the scoundrel was kept did not in the least prevent him from taking up the pen: he again began dashing off letters — to Benckendorff and to the Emperor — containing complaints, denunciations and more promises to un-
ление письма о том, что Медокс — человек прекрасно образованный и высокой нравственности, которого следовало бы принять на службу. Все эти просьбы были отмечены лаконичным автографом Бенкендорфа: «Нельзя». Только смерть Николая I открыла двери его темницы. В июне 1856 года Александр II освободил Медокса, но оставил под надзором полиции. А через три с половиной года этот возмутитель спокойствия скончался в родовом селе Притыкине от двукратного апоплексического удара.
линия жизни: инженер / line of fate: engineer поворот судьбы: обреченный на смерть / twist of fate: doomed to die alma mater великие о великих / great minds about the greats
В одном из последних доносов Медокс писал: «Какой единственный случай отъемлет у меня судьба!.. Я отнюдь не подлый доносчик, водимый одними личными пользами. Я движусь благодарностию к монарху, освободившему меня из Шлиссельбурга, и жарчайшим желанием свершить деяние трудное, славное…» In one of his last reports to the authorities Medoks wrote: “What a unique chance fate is taking from me! I am not at all a base informer, driven by personal benefit alone. I am motivated by gratitude to the monarch who freed me from Schlüsselburg and an ardent desire to perform some difficult, glorious deed.”
cover the non-existent conspiracy. With one of the letters he even enclosed some impromptu verses that were as bombastic as they were nonsensical. It was all in vain: the affair was so scandalous and reflected so badly on the authorities and on the Emperor himself that Nicholas unhesitatingly sent Medoks back to where he had been under Alexander I — the Schlüsselburg fortress. This time he would spend not fourteen, but twenty-two years there. It was only the death of Nicholas I that opened the door to his prison cell. In June 1856 Alexander II released Medoks, but left him under police supervision. Three and a half years later this great troublemaker died at his family village, Pritykino, from a repeated apoplectic stroke.
«Шлиссельбургская крепость. Вид с правого берега Невы». Рисунок Джакомо Кваренги. Конец 1780-х годов. В камерах Шлиссельбургской крепости содержались и особы царских кровей: сестра Петра I Мария Алексеевна, его первая жена Евдокия Лопухина, здесь закончил свои дни император Иван VI Антонович. The Schlüsselburg Fortress. View from the Right Bank of the Neva. Drawing by Giacomo Quarenghi. Late 1780s. The cells of this island fortress even held prisoners of royal blood: Peter the Great’s sister, Maria Alexeyevna, his first wife, Yevdokiya Lopukhina, and Emperor Ivan VI, whose unhappy life was finally snuffed out here.
высокий стиль / high style традиции / traditions
Л иния жизни: инженер /l ine
of fate: engineer
Betankur.qxd
68
7/4/11
14:45
Page 68
Человек в генеральском мундире сидел, опустив голову, за массивным письменным столом в своем рабочем кабинете. Он мучительно пытался осознать случившееся... Что происходит? В чем его вина? Он приехал сюда из Испании четырнадцать лет назад, когда ему уже исполнилось пятьдесят и в Европе у него было имя. Приехал вместе с женой и детьми и все эти годы отдавал огромной северной стране свои знания, свой талант. Он подчинялся только русскому императору, будучи генералом свиты, и был абсолютно свободен в принятии решений в области инженерного дела, которое ему поручили. Завидное для многих положение при дворе, и вдруг — гнев самодержца… Генерал-лейтенант Корпуса инженеров путей сообщения Августин де Бетанкур-иМолина (в России — Августин Августинович Бетанкур), гениальный инженер и выдающий государственный деятель, оказался более не нужен этой стране. Вновь назначенный глава Ведомства путей сообщения Российской империи герцог Александр Виртембергский вызвал его 1 октября 1822 года и прилюдно оскорбил, в непозволительно грубой форме раскритиковав
его работу. Той же ночью по указанию герцога был вскрыт кабинет Бетанкура в Институте Корпуса инженеров путей сообщения, а его личные и деловые бумаги вывезены. Таким оказался конец головокружительной карьеры знаменитого «русского испанца».
Потомок властителя Канар Родился Августин Бетанкур 1 февраля 1758 года в городе Пуэрто-де-ла-Крус на острове Тенерифе. В далеком 1402 году его предок нормандский мореплаватель и авантюрист Жан де Бетанкур с пятьюдесятью матросами отправился на Канарские острова в качестве представителя Кастильского королевства. Подчинив себе местное население, в 1417 году он объявил себя «королем островов Канарских». Многочисленным потомкам нормандского рыцаря уготована была праздная жизнь богатых землевладельцев. Отец Августина получал немалые доходы от торговли вином и тканями, которые производились в его владениях. В 1780 году Августин оставляет родительский дом и уезжает в Испанию, где с блеском заканчивает Королевскую школу Сан-Исидро и Академию изящных искусств в Мадриде, проявив недюжинные способности в точных науках. Осенью 1783 года в присутствии всего королевского двора Бетанкур осуществляет запуск первого в Испании аэроста-
енерал инженерного дела
Валентин БЕРДНИК / by Valentin BERDNIK
«Вид Исаакиевского моста, Зимнего дворца и Адмиралтейства». Литография (предположительно) С. Г. Хаммера 1840-х годов по рисунку Вильгельма (Гийома) фон Треттера конца 1820-х годов. С 1727 года от Сенатской площади через Неву наводился наплавной плашкоутный Исаакиевский мост, а береговые устои были сооружены в 1819—1821 годах по проекту Бетанкура. View of St Isaac’s Bridge, the Winter Palace and Admiralty. Lithograph (1840s) attributed to S.G. Hammer after a drawing (late 1820s) by Wilhelm von Traitteur. From 1727 the pontoon St Isaac’s Bridge ran across the Neva from Senate Square.
та. Наградой за успех эксперимента становится стипендия в 12 тысяч реалов в год и командировка в Париж с целью ознакомления с последними европейскими достижениями в механике, архитектуре и прочих искусствах и науках. В 1787 году он заканчивает Парижскую школу мостов и дорог, сделав упор на изучении законов гидравлики и теории создания машин и механизмов, а годом позже едет в Англию, чтобы осмотреть фабрики и заводы, оснащенные паровыми машинами Джеймса Уатта. Шотландский изобретатель продемонстрировал лишь внешний вид своих машин, однако отказался объяснять их устройство, но Бетанкуру было достаточно и этого: вскоре он внес в изобретение Уатта несколько усовершенствований.
The man in a general’s uniform sat with his head bowed low over the massive writing desk in his study. He was racking his brains to understand what had happened… What was going on? Whose fault was it? He had travelled here from Spain fourteen years ago, when he was already fifty years old and well known in Europe. He had come with his wife and children and all those years he had given this huge northern land his knowledge and his talent. As a general of the imperial retinue he was subordinate to the Russian Emperor alone and enjoyed absolute freedom of decision-making in the field of engineering entrusted to him. A position at court that many would envy and now, suddenly, the autocrat’s displeasure…
В тридцать лет Бетанкур становится первым инженером Испании. В 1788 году его назначают директором Королевского кабинета машин и механизмов в Мадриде, основу которого составляет коллекция из более чем шестиста экспонатов — оригинальных рисунков, чертежей и моделей машин и механизмов, — собранная самим Бетанкуром за несколько лет учебы и работы во Франции, Англии, Германии и Голландии. Он становится основателем первого технического музея в мире. Кажется, что без его участия не обходится ни одно из заметных событий, так или иначе связанных с инженерной деятельностью. В 1797 году король Испании Карл IV отправляет Бетанкура в Лондон: Испании нужны были машины для осушения рудников в американских колониях, а необходимой для их производства промышленности не было. Бетанкур настолько усердно берется за работу, что вскоре англичане обвиняют его в шпионаже и высылают из страны. Через год он принимает самое активное участие в создании первого оптического телеграфа в Испании, связавшего Мадрид и Кадис. Еще годом позже его назначают генеральным директором путей сообщения, а в 1802 году он открывает первое в Испании инженерное учебное заведение — Мадридскую школу инженеров дорог, каналов и мостов. Однако во время правления Карла IV Бетанкур начинает ощущать неприязнь
Lieutenant General Agustin de Betancourt y Molina (Avgustin Avgustinovich Betankur in Russia) of the Corps of Highways, a brilliant engineer and outstanding statesman, found himself no longer required by his adopted country. Duke Alexander of Württemberg, newly appointed as head of the Russian Empire’s Department of Highways, summoned him on 1 October 1822 and publicly insulted him, criticizing his work in an impermissibly coarse manner. That same night on the Duke’s orders Betancourt’s office at the Institute of the Corps of Highways was opened and his personal and official papers removed. Thus ended the dizzying career of the celebrated “Russian Spaniard”. A Descendant of the Ruler of the Canaries
a general of engineers
Agustin Betancourt was born on 1 February 1758 in the town of Puerto de la Cruz on the island of Tenerife. In the far-off year of 1402 his ancestor, the Norman mariner and adventurer Jean de Béthencourt, had set off to the Canary Islands with fifty sailors as representative of the King of Castile. After subduing the local population, in 1417 he declared himself to be “King of the Canary
Л иния жизни: инженер /l ine
of fate: engineer
Betankur.qxd
7/4/11
14:45
Page 70
со стороны любовника королевы МарииЛуизы Мануэля Годоя и возглавляемого им испанского правительства. У него даже появляются опасения, что Годой, используя инквизицию, может расправиться с ним, — после того как заработал телеграф, испанское духовенство обвинило инженера в бесовстве. Бетанкур задумывается о том, чтобы перебраться за границу. Событием, окончательно склонившим его к эмиграции, становится гибель большей части коллекции Королевского кабинета машин и механизмов во время мадридского восстания 2 мая 1808 года. Сначала он едет в Париж, где его принимают во Французскую академию наук, а затем в немецком городе Эрфурте происходит знаменательная встреча уже хорошо известного в Европе инженера с русским императором Александром I. В письме своему брату Хосе, отправленном уже из России, Августин Бетанкур напишет: «Необходимо искать защиты в зарубежной стране, где я был бы в безопасности, и мне показалось, что Россия подходит для этого больше всего...»
Первые шаги: образование и финансы
70
Свою карьеру в России Бетанкур начал с организации первого в стране учебного заведения по подготовке инженеров. По его инициативе в 1809 году манифестом императора учреждается Корпус инженеИнститут Корпуса инженеров водных и сухопутных путей сообщения до 1822 года располагался в бывшем дворце князей Юсуповых на Фонтанке. Фотография XX века. The Institute of the Corps of Waterway and Highway Engineers was located until 1822 in the former palace of the Yusupovs on the Fontanka. 20th-century photograph.
ров путей сообщений, а испанец становится ректором созданного при нем института. Свою цель он формулирует так: «...снабдить Россию инженерами, которые прямо по выходе из заведения могли бы быть назначены к производству всех работ в империи». Государь оценил организаторские способности испанца: в 1816 году Бетанкур получает чин генерал-лейтенанта и пост главы Комитета строений и гидравлических работ в Петербурге, а в 1819 году становится директором Главного управления путей сообщения России. Годом позже по его инициативе открываются Школа кондукторов путей сообщения и Военно-строительная школа подготовки младших специалистов для ведомства
Августин Хосе Педро дель Кармен Доминго де Канделярия де Бетанкур-иМолина — испанский, затем российский государственный деятель, генерал-лейтенант русской службы, архитектор и инженер. Портрет работы неизвестного художника. 1810-е годы. «...Не одни науки занимали его; все механические искусства были ему коротко знакомы. Просвещаясь вместе в практике и теории, он обладал в производстве ремесел ловкостью, в которой часто превосходил самых искусных работников. Он мог одинаково заниматься и с самым ловким токарем, и с самым обыкновенным плотником. Действуя орудиями с одинаковым проворством, изобретал те, которых ему недоставало, и с каждым днем расширял он область технологии. Чтобы показать, до какой степени простиралась ловкость его рук, довольно упомянуть о том, что он простою бритвою, без малейшего затруднения, разделял волос по длине», — писал генераллейтенант Иван Резимон. Agustín José Pedro del Carmen Domingo de Candelaria de Betancourt y Molina — a Spanish and later Russian statesman, lieutenant general in Russian service, architect and engineer. Portrait by an unknown artist. 1810s.
Институту Корпуса инженеров государственная казна предоставила Юсуповский дворец, созданный по проекту Джакомо Кваренги. Бетанкур выбрал его сам и охотно поселился в этом здании усадебного типа, вместе с женой и четырьмя детьми заняв большую и лучшую его часть. Islands”. The Norman knight’s numerous descendants were able to enjoy the idle life of wealthy landowners. Agustin’s own father received a considerable income from trading the wine and fabrics produced on his properties.
In 1780 Agustin left his parents’ house and sailed to Spain, where he graduated with honours from the Reales Estudios de San Isidro (former Jesuit college) and the Academy of Fine Arts in Madrid, displaying a remarkable talent for the exact sciences. In the autumn of 1783, in the presence of the entire royal court, Betancourt launched the first balloon in Spain. The reward for this successful experiment was a stipendium of 12,000 reals a year and an assignment to Paris to acquaint himself with the latest European achievements in mechanics, architecture and other arts and sciences. In 1787 he graduated from the Ecole des Ponts et Chaussées (School of Bridges and Highways) in Paris, having concentrated on a study of the laws of hydraulics and the theory of building machines and mechanisms. The following year he went to Britain to view mills and factories powered by James
В 1808 году в соавторстве с мексиканским математиком Хосе Мария Ланцем Бетанкур написал первый в мире учебник по основам машиностроения — «Курс построения машин», ставший на полвека учебником для всех европейских механиков и инженеров. In 1808, in collaboration with the Mexican mathematician José Maria Lanz, Betancourt wrote the world’s first textbook on the basics of mechanical engineering, the Essai sur la composition des machines that became for half a century a manual for all European mechanics and engineers.
путей сообщения. Эти заведения положили начало государственной системе специального технического образования. В 1813 году министр финансов Российской империи граф Дмитрий Гурьев кладет на стол Александру I доклад, в котором говорится о необходимости немедленного проведения в стране денежной реформы, замены выпускаемых ассигнаций и устройстве особого заведения для их изготовления. После войны с французами Россия оказалась в сложном финансовом положении. Страна была наводнена фальшивыми денежными билетами — еще весной 1812 года, до начала военных действий, Наполеон отпра-
вил своему варшавскому банкиру партию поддельных русских ассигнаций на сумму 20 миллионов рублей. Кроме того, в период вторжения в Россию он распорядился продолжать печатать русские деньги. Признавая всю серьезность положения, организацию этого важнейшего государственного предприятия Александр I поручает «сведущему во всех технических производствах» испанскому инженеру. Прежде всего Бетанкур принимает решение об объединении бумажного и типографского производств. В письме графу Гурьеву он пишет: «Надо заново строить учреждение, чтобы на одном и том же месте вырабатывалась ценная бумага и
71
The treasury provided for the Institute of the Corps of Engineers the Yusupov Palace that had been designed by Giacomo Quarenghi. Betancourt chose it himself and happily moved into this urban manor house, occupying the greater and better part of it with his wife and four children. Gallery of the Saint Petersburg Railway Station. Watercolour by August Petzold. From the album Views of the St PetersburgMoscow Railway. 1851.
Watt’s steam engines. The Scottish inventor permitted only an exterior view of his engines and refused to explain their construction, but even that was sufficient for Betancourt and soon he had made several improvements to Watt’s brainchild. By the age of thirty Betancourt became the foremost engineer in Spain. In 1788 he was appointed director of the Royal Cabinet of Machinery in Madrid, the foundation of which was a collection of over 600 exhibits — original drawings, plans and models of machines and mechanisms — that Betancourt himself had
«Галерея Санкт-Петербургского вокзала». Акварель Августа Петцольда. Из альбома «Виды Санкт-Петербургско-Московской железной дороги». 1851 год.
gathered during his years studying and working in France, Britain, Germany and Holland. He was thus the founder of the world’s first museum of technology. It seemed that no significant event that had an engineering aspect of any sort could take place without his involvement. He played a very active part in the creation of the first optical telegraph in Spain, linking Madrid and Cadiz. The year before that he had been appointed director general of highways, and in 1802 he opened Spain’s first engineering college — the School of Highway,
Л иния жизни: инженер /l ine
of fate: engineer
Betankur.qxd
7/4/11
14:45
Page 72
печатались бы ассигнации». Император повелевает: «Быть посему», и в 1815 году министерство финансов покупает в Петербурге на набережной Фонтанки каменный дом с двумя флигелями и двадцать два гектара земли под будущее строительство «Экспедиции заготовления государственных бумаг» — ассигнационной фабрики. По проекту, разработанному Бетанкуром, возводится комплекс зданий нового заведения: бумажная фабрика, типографии, мастерские… Используется не только опыт аналогичных предприятий Европы, но и разрабатывается ряд процессов, заметно опережающих технический уровень того времени. Одним из новшеств становится разработка принципиально нового способа формирования водяных знаков (филиграней).
Makaryev. From an album of etchings entitled A Picturesque Journey from Moscow to the Chinese Border by Andrei Martynov. 1819.
72
Canal and Bridge Engineers in Madrid. During the reign of Charles IV, however, Betancourt began to sense hostility from Queen Maria-Louisa’s favourite, Manuel Godoy, and the Spanish government that he headed. He even became concerned that Godoy might use the Inquisition to dis-
«Макарьев». Из альбома офортов «Живописное путешествие от Москвы до Китайской границы» Андрея Мартынова. 1819 год. Единственное сохранившееся изображение Макарьева того времени — города, расположенного на Волге в 88 километрах ниже Нижнего Новгорода, прославившегося своей знаменитой ярмаркой. Макарьевская ярмарка способствовала формированию всероссийского рынка с XVII века. Below. This is the only surviving depiction from that period of the town 88 kilometres down the Volga from Nizhny Novgorod that was the site of a famous fair. The Makaryev Fair furthered the formation of a Russia-wide market from the seventeenth century onwards.
Основные работы — строительство производственного комплекса и монтаж оборудования — были закончены к началу 1818 года. За выдающиеся заслуги на поприще государственной службы Бетанкура награждают орденом Святого Владимира второй степени.
жением Бетанкура при условии, чтобы «строения Нижегородского ярмарочного гостиного двора произведены были под личным его надзором». Хотя точной сметы составлено не было, из бюджета выделяются шесть миллионов рублей на покупку земель в государственное владение и на строительство торгового комплекса. В 1820 году на территории ярмарки по проекту Бетанкура возводится Гостиный двор, а двумя годами позже, в ночь с 14 на 15 июля 1822 года, под пушечную пальбу с кораблей и при огромном стечении народа происходит торжественное открытие торга. Проектирование и строительство Нижегородской ярмарки Бетанкур считал главным делом своей жизни. Он полагал возведением этого архитектурного ансамбля, «одного из замечательнейших в Европе», «оказать истинную пользу России».
Всероссийская ярмарка В августе 1816 года сильнейший пожар уничтожает торговый комплекс знаменитой Макарьевской ярмарки, расположенной у стен Свято-Троицкого Макарьева монастыря на берегу Волги. Правительство принимает решение не восстанавливать торг на прежнем месте, а перевести его в Нижний Новгород. Выбор участка для ярмарочного комплекса и его возведение также поручаются испанцу. Бетанкур выбирает место на стрелке Оки и Волги, которое, по его мнению, «соединяет в высочайшей степени все удобности к устроению ярмарки». В отчете он так отзывается об этом месте: «Самая поразительная выгода сего местоположения состоит в том, что можно воспользоваться временем внутреннего судоходства и отправить товары в обе столицы с присовокуплением еще возможности отправить их в том же году и за границу...» В ноябре 1817 года проект ярмарки одобрен Александром I и представлен на рассмотрение кабинету министров, который полностью соглашается с предло-
pose of him — after the telegraph was put into operation the Spanish clergy had accused the engineer of devilry. Betancourt was contemplating a move abroad. The event that finally pushed him into emigration was the loss of the greater part of the collection of the Royal Cabinet
«Нижегородская ярмарка, возведенная по проекту А. А. Бетанкура в 1817—1824 годах». Акварель Ивана Шишкина из альбома «Нижний Новгород» по фотографии Андрея Карелина. 1870 год.
73
Желание Бетанкура стать полезным России было велико, а его таланты многогранны. При его непосредственном участии реконструируется Тульский оружейный завод, возводится в Казани пушечный литейный двор, переоборудуется Александровская хлопчатобумажная мануфактура под Петербургом, разрабатываются системы водоснабжения Царского Села и Казани. С помощью изобретенной им в 1810 году паровой землечерпательной машины углубляется Кронштадтский порт и сооружается канал между Ижорским заводом и Петербургом. (Однако запатентовать это изобретение испанцу не удалось из-за отсутствия на тот момент в России соответствующего права.) В 1813 году по проекту Бетанкура возводится первый в Петербурге постоянный арочный мост через Малую Невку, получивший название Каменноостровский
«Вид на Каменноостровский мост». Акварель Карла Кольмана. 1830-е годы. Семипролетная арочная конструкция моста была разработана Бетанкуром в 1811 году. Строительные работы продолжались два года. Общая длина моста составила 150 метров, и он стал новаторским инженерным сооружением для того времени: с его строительством началась история русского свайного арочного мостостроения. Мост славился своей крутизной, и любители быстрой езды старались промчаться по нему с ветерком.
of Machinery during the popular uprising in Madrid on 2 May 1808. First he went to Paris, where he was admitted to the French Academy of Sciences; then, in the German city of Erfurt, a momentous meeting took place between the engineer, who was already well known in Europe, and Russian Emperor Alexander I. In a letter to his brother José, sent after he arrived in Russia, Agustin Betancourt wrote: “I need to seek protection in a foreign country, where I might be safe, and Russia seemed to me best suited for that.”
First Steps: Education and Finance
Left bottom. The Nizhny Novgorod Fairground erected to the design of A.A. Betancourt in 1817—24. Watercolour by Ivan Shishkin from the album Nizhny Novgorod after a photograph by Andrei Karelin. 1870.
Заводы, мосты и соборы…
Betancourt began his career in Russia by organizing the country’s first engineering college. On his initiative in 1809 the Emperor issued a manifesto establishing the Corps of Highways and the Spaniard became the first rector of the institute created under its auspices. The Emperor appreciated the Spaniard’s organizational abilities: in 1816 Betancourt was given the rank of lieutenant
general and appointed head of the Committee for Construction and Hydraulic Works in St Petersburg. In 1819 he became director of Russia’s Chief Administration of Highways. A year later, on his initiative, the state opened a school for highway draughtsmen and a military construction school to train junior specialists for the department of highways. These institutions marked the start of a state system of specialist technical education. In 1813 Count Dmitry Guryev, the Minister of Finance of the Russian Empire, placed on Alexander I’s desk a report on the necessity of carrying out an immediate monetary reform in the country the replacement of the banknotes currently being issued and the organization of a special institution to produce them. The country was flooded with counterfeit money — already in the spring of 1812, before the start of military operations, Napoleon had sent his Warsaw banker a consignment of false Russian banknotes to the value of 20 mil-
View of the Kamennoostrovsky Bridge. Watercolour by Karl Kollmann. 1830s. Betancourt designed the seven-span arched construction of the bridge in 1811. Construction work lasted two years. The overall length of the bridge was 150 metres and this innovative piece of engineering for its time marked the start of arch-pile bridgeconstruction in Russia. The bridge was famed for its steepness and lovers of speed tried to dash over it as quick as the wind.
7/4/11
14:45
Page 74
of fate: engineer
Betankur.qxd
Л иния жизни: инженер /l ine
«Общий вид на выгрузку двух колонн около здания Адмиралтейства». Акварель Огюста Монферрана. 1830-е годы.
и единственный, переживший знаменитое наводнение 1824 года. За ним последуют висячие Пантелеймоновский и Египетский мосты через Фонтанку, Почтамтский через Мойку, Банковский и Львиный через Екатерининский канал, Исаакиевский наплавной через Неву, Малый и Большой Конюшенные через Мойку и Екатерининский канал. Все они станут неотъемлемой частью облика Петербурга.
74
Ниже. «Установка колонн главного купола Исаакиевского собора». Эскиз маслом Максима Воробьева. 1838 год. При установке колонн использовались деревянные конструкции Бетанкура. Below. The Installation of the Columns for the Main Dome of St Isaac’s Cathedral. Sketch in oils by Maxim Vorobyev. 1838. Betancourt’s wooden constructions were used in installing the columns.
A General View of the Unloading of Two Columns near the Building of the Admiralty. Watercolour by Auguste Montferrand. 1830s.
Слева. «Подъем вверх колонны Исаакиевского собора». Карл Фридрих Сабат по рисунку Огюста Монферрана. Конец 1837 года. Помост использовался для подъема 64-тонной колонны к барабану купола (на высоту 43 метра).
В 1816 году Александр I поручает испанцу подыскать архитектора для перестройки Исаакиевского собора в Петербурге. Бетанкур по просьбе своего парижского друга покровительствует молодому французу Огюсту Монферрану, который и получает этот заказ от императора, несмотря на отсутствие у него какого-либо опыта в строительном деле. Бетанкур лично занимается расчетами фундаментов для проекта Монферрана, проектированием лесов и подъемных механизмов. Однако строительство собора затянулось и было завершено только в 1841 году, уже после смерти главного инженера.
Left. The Raising of a Column of St Isaac’s Cathedral. Karl Friedrich Sabbat after a drawing by Auguste Montferrand. Late 1837. The scaffolding was used to raise the 64-tonne column to the drum of the dome (43 metres above the ground).
Гранитные глыбы для колонн Исаакиевского собора вырубались в каменоломне Пютерлакс вблизи Выборга. В Петербург их транспортировали на плоскодонных барках, специально построенных для этой цели. Монолиты выгружали на пристани у Сенатской площади и перевозили по специальному рельсовому пути (первому в России) на строительную площадку. The granite blocks to make the columns for St Isaac’s were quarried at Pyterlax (or Pyterlahti) near Vyborg. They were transported to St Petersburg on purpose-built flat barges. The monoliths were unloaded at a wharf by Senate Square and transported to the construction site on a special railway (the first in Russia).
«На строительстве Исаакиевского собора». Рисунок Огюста Монферрана. 1830-е годы. При монтаже колонн собора все подъемно-транспортные устройства были сконструированы по уникальным чертежам Бетанкура. At the Building Site of St Isaac’s Cathedral. Drawing by Auguste Montferrand. 1830s. All the moving and lifting devices used to install the columns were constructed from Betancourt’s unique engineering drawings.
lion roubles. Furthermore, during the illfated invasion of Russia he gave orders for the printing of Russian money to continue. Realizing the full seriousness of the situation, Alexander I entrusted the organization of this vital state business to the Spanish engineer “knowledgeable in all technical processes”. As a first priority Betancourt decided to combine the paper-making and printing processes. In a letter to Count Guryev he wrote: “We need to rebuild the enterprise so that in one and the same place security paper is made and the banknotes printed.” The Emperor gave his consent and in 1815
75
the Ministry of Finance bought a masonry building with two wings on the Fontanka Embankment in St Petersburg and 22 hectares of land for the construction of an enterprise to produce new banknotes. A complex of buildings was put up in accordance with a plan drawn up by Betancourt: a paper-mill, printing works and workshops. He not only drew on the practices of comparable establishments in Europe, but also devised a number of processes that were considerably in advance of the technology of the time.
7/4/11
14:46
Page 76
Разработанная Бетанкуром система установки колонн Исаакиевского собора использовалась и при подъеме Александровской колонны на Дворцовой площади 30 августа 1832 года. Гигантский моно-
лит весом 600 тонн был поднят на пьедестал всего за 1 час 45 минут… В 1817 году Бетанкур по поручению императора приступает к постройке в Москве крытого Манежа. Перед ним
стояла непростая задача возвести огромное здание, где мог бы свободно маневрировать пехотный полк — две тысячи человек. И Бетанкуру удается создать сооружение, подобного которому в мире еще не
Л иния жизни: инженер /l ine
of fate: engineer
Betankur.qxd
When Betancourt moved to Russia he did not know the language and Filipp Vigel became his translator. The documents that he drew up for Betancourt had two columns on each page containing parallel texts in French and Russian. Betancourt put his signature only under those texts that he was able to read. In his Memoirs Vigel left a lot of information about Betancourt, although, being (in the opinion of contemporaries) a malicious and envious man, he made no effort to be objective and what he wrote about people should be regarded with caution.
строили: с помощью оригинальной конструкции стропил он перекрывает здание шириной сорок пять метров без использования промежуточных опор — тридцать деревянных ферм опираются только на стены.
Плохие дороги, придворные интриги… Занимая должность генерального директора путей сообщения, Бетанкур много ездит по стране, изучает систему сухопутных и водных дорог. По его рекомендации и при активном участии за четыре года (с 1818-го по 1822-й) в России строится первое шоссе Санкт-Петербург–Новгород–Москва. В подготовленном по итогам инспекционных поездок докладе императору он
«Вид Кремлевского сада в Москве». Гравюра Романа Курятникова. 1824 год. Справа видно здание Манежа. Торжественное открытие Манежа состоялось 30 ноября 1817 года (через восемь месяцев после начала строительства), в пятилетнюю годовщину победы над Наполеоном, в присутствии императора Александра I и при параде войск.
77
76 The All-Russian Fair In August 1816 a terrible conflagration destroyed the trading complex of the famous Makaryev Fair that stood outside the Trinity Makaryev Monastery on the bank of the River Volga. The government resolve not to re-establish the market on its original site, but to move it to the nearby city of Nizhny Novgorod. The selection of a site for the fairground and its construction were again entrusted to the Spaniard. In November 1817 Alexander I approved the fair project and it was submitted for the scrutiny of the Cabinet of Ministers, who completely agreed with Betancourt’s proposal on condition that “the construction of the Nizhny Novgorod fair trading centre be carried out under his personal supervision.” Although a precise budget was not drawn up, six million roubles were allocated from state funds for the purchase of land and the building of the complex. In 1820 a Gostiny Dvor was erected on the fairground to Betancourt’s design, and two years later, in the early hours of 15 July 1822, to the sound of a cannon salute from ships on the river and in the presence of a huge crowd of people trading was formally begun.
Когда Бетанкур приехал в Россию, он не знал русского языка. Его переводчиком оказался Филипп Вигель. Вигель составлял для Бетанкура деловые бумаги, на одной странице располагая два столбика параллельного текста: русского и французского. Бетанкур ставил свою подпись только под теми текстами, которые мог прочесть. В своих «Записках» Вигель сообщил много сведений о Бетанкуре, правда, будучи, по отзывам современников, человеком злым и завистливым, он не старался быть объективным, и к написанному им о современниках следует относиться с осторожностью. Betancourt considered the design and construction of the Nizhny Novgorod Fair the greatest achievement of his life. He believed that through the creation of this architectural ensemble, “one of the most remarkable in Europe”, he had been “of true benefit to Russia”.
Выше. «Подъем Александровской колонны». Литография Луи Пьера Альфонса Бишебуа и Адольфа Жана Батиста Байо. 1836 год. В приведении колонны в вертикальное положение участвовало 2000 солдат и 400 рабочих.
Factories, Bridges and Cathedrals
Above. Raising the Alexander Column. Lithograph by Louis Pierre Alphonse Bichebois and Adolphe Jean-Baptiste Baillot. 1836. It took 2,000 soldiers and 400 workers to get the column into the vertical position.
Betancourt’s desire to be of benefit to Russia was great and his talents many-sided. He was directly involved in the reconstruction of the arms factory in Tula, the construction of a cannon foundry in Kazan, the re-equipment of the Alexandrovskaya cotton mill at Pavlovsk
View of the Kremlin Garden in Moscow. Engraving by Roman Kuriatnikov. 1824. The building of the Manège can be seen on the right. The grand opening of the horse-riding school took place on 30 November 1817 (just 8 months after construction began), on the fifth anniversary of victory over Napoleon, in the presence of Alexander I and accompanied by a military parade.
and the development of water-supply systems for Tsarskoye Selo and Kazan. With the aid of a steam-driven dredger that he invented in 1810 the depth of the Kronstadt port was increased and a canal was constructed between the Izhora Plant and St Petersburg. (The Spaniard was unable to patent this invention due to the lack of the requisite legislation in Russia at that time.) In 1813 the first permanent arched bridge across the Malaya Nevka was constructed to Betancourt’s design. Kamennoostrovsky Bridge, as it became known, was the only one to survive the terrible flood of 1824. It was followed by suspension bridges — Pantaleon and Egyptian across the Fontanka, Post-Office across the Moika, Bank and Lion Bridges over the Catherine Canal, the pontoon St Isaac’s Bridge across the Neva, and the Large and Small Stables Bridges over the Moika (the latter part of the famous Tripartite Bridge). They
have all become an inseparable part of the St Petersburg cityscape. In 1816 Alexander I asked the Spaniard to find him an architect for the reconstruction of St Isaac’s Cathedral in the capital. At the request of a Parisian friend, Betancourt put forward the young Frenchman Auguste de Montferrand, who was given the commission by the Emperor despite his lack of any experience in construction work. Betancourt personally undertook the calculations for the foundations of Montferrand’s project and the design of the scaffolding and lifting mechanisms. But construction of the cathedral dragged on and it was completed only in 1841, long after the death of the chief engineer.
Bad Roads, Court Intrigues… As General Director of Highways, Betancourt travelled extensively around the
Л иния жизни: инженер /l ine
of fate: engineer
Betankur.qxd
7/4/11
14:46
Page 78
подвергает суровой критике состояние российских дорог и заявляет о необходимости скорейшей модернизации всей транспортной инфраструктуры страны. Резкий тон доклада вызывает недовольство царя, и многочисленные недруги испанца спешат этим воспользоваться. В результате дворцовых интриг, инициатором которых, по некоторым сведениям, выступил граф Алексей Аракчеев, Августин Бетанкур попадает в немилость к императору и в 1822 году лишается большинства должностей. Благородный испанец, державшийся с русским государем едва ли не на равных, не счел для себя возможным участвовать в закулисных играх местной камарильи ради сохранения карьеры, почестей и благ, посчитав это ниже своего достоинства. Минул год, другой… После скоропостижной смерти одной из дочерей убитый горем генерал в феврале 1824 года подает в отставку, а 14 июля того же года умирает. Шестью годами позже Александр Пушкин, возвращаясь к временам своей лицейской юности, напишет четверостишие «Царскосельская статуя»:
Урну с водой уронив, об утес ее дева разбила. Дева печально сидит, праздный держа черепок. Чудо! не сякнет вода, изливаясь из урны разбитой; Дева, над вечной струей, вечно печальна сидит. Эти строки были навеяны воспоминаниями о фонтане «Молочница» («Девушка с кувшином»), установленном в Екатерининском парке Царского Села в 1810 году. Фонтан был первым воплощенным в России техническим проектом испанского инженера Бетанкура…
«Царское Село. Садовая улица». Литография Андрея Мартынова из серии «Собрание видов Петербурга и его окрестностей». 1821—1822 годы. Бетанкур разработал систему водоснабжения Царского Села.
Tsarskoye Selo. Garden Street. Lithograph by Andrei Martynov from the series A Collection of Views of St Petersburg and Its Environs. 1821—22. Betancourt devised a water-supply system for Tsarskoye Selo.
78
«Фонтан „Девушка с кувшином“ в Царскосельском парке». Литография Андрея Мартынова из серии «Собрание видов Петербурга и его окрестностей». 1821—1822 годы. Темой для оформления фонтана послужила басня Жана де Лафонтена «Молочница, или Кувшин с молоком». Бронзовая скульптура — работа Павла Соколова. The Girl with a Pitcher Fountain in the Tsarskoye Selo Park. Lithograph by Andrei Martynov from the series A Collection of Views of St Petersburg and Its Environs. 1821—22. The theme for the decoration of the fountain was taken from La Fontaine’s fable The Milkmaid or the Jug of Milk. The bronze sculpture was the work of Pavel Sokolov.
country studying its network of roads and waterways. On his recommendation, and with his active involvement, in four years, from 1818 to 1822, Russia’s first proper highway was constructed from St Petersburg to Moscow by way of Novgorod. In the report to the Emperor based on his tours of inspection, he severely criticized the state of Russia’s roads and pointed to the necessity for the earliest possible modernization of the country’s entire transport infrastructure. The harsh tone of the report evoked the Tsar’s displeasure and the Spaniard’s many enemies hastened to exploit this. As a result of palace intrigues, initiated according to some information by Count Alexei Arakcheyev, Agustin Betancourt fell into disfavour with the Emperor
and in 1822 was stripped of most of his posts. The noble Spaniard who had treated the Russian autocrat almost as an equal felt it beneath him to indulge in behind-thescenes games in order to save his career, honours and creature comforts. A year passed, then another… After the sudden death of one of his daughters, the heartbroken General tendered his resignation in February 1824 and on 14 July that same year he died. Six years later Alexander Pushkin, recalling his schooldays at the Lyceum, would pen his well known quatrain The Tsarskoye Selo Statue: Having dropped her urn of water, the maiden broke it on the rock, Now she sits and sadly cradles the useless crock. O wonder! The water keeps on flowing, pouring from the broken urn; And above its eternal streaming, the maiden sits eternally sad. Those lines were inspired by the poet’s recollection of the Milkmaid or Girl with a Pitcher fountain that was installed in the Catherine Park at Tsarskoye Selo in 1810. The fountain was the first technical project by the Spanish engineer Betancourt to be implemented in Russia.
П оворот судьбы: обреченный на смерть /t wist
of fate: doomed to die
Tajler_1.qxd
7/4/11
15:55
Page 80
На Смитфилдском поле на окраине Лондона 15 июня 1381 года собралась многотысячная толпа. Большей частью — общинники, крестьяне из Кента и окрестностей столицы, захватившие ее три дня назад и всюду чинившие погромы и грабежи. Впрочем, накануне в пригороде Майл-Энд людское море было бескрайним. Так, по крайней мере, казалось четырнадцатилетнему королю Ричарду II, который обещал собравшимся отменить крепостное право и подушный налог. Выслушав его, некоторые общинники стали расходиться по домам. Однако самые отчаянные остались в Лондоне и воспользовались другим королевским указом, разрешавшим самостоятельно арестовывать изменников и «приводить на королевский суд». Но суда ждать никто не собирался: толпа растерзала начальника тюрьмы Маршалси Джона Имуорта, архиепископа Кентерберийского Саймона Садбери и еще полторы сотни человек — в основном фламандских и ломбардских купцов, к которым английские крестьяне испытывали ненависть. Ричарду II вновь пришлось вступать в переговоры с повстанцами.
«Ричард II обретает власть над толпой бунтовщиков во время крестьянского восстания». Гравюра Эдмунда Эванса по оригиналу Джеймса Уильяма Эдмунда Дойла. 1864 год. Юный король мужественно выехал навстречу мятежникам, захватившим Лондон. Но обещания, которые он им дал, исполнены не были. Richard II Exerts Control over the Rebel Mob during the Peasants’ Revolt. Engraving by Edmund Evans from the original by James William Edmund Doyle. 1864. The young King courageously rode out to meet the insurgents who had seized London. But the promises he made to them were never kept.
81
Валерий ШУБИНСКИЙ / by Valery SHUBINSKY
«
тъявленный вор и бунтовщик»
«Рыцарь со знаменем. Англия, XIV век». Скульптор Александр Кафтырев, художник Нина Владимирская. Начало XXI века.
A Knight with a Banner. England. The 14th Century. Sculptor: Alexander Kaftyrev; artist: Nina Vladimirskaya. Early 21st century.
“The greatest thief and robber”
Когда златовласый юный король предстал перед мятежниками в Майл-Энде, он показался им едва ли не ангелом, спустившимся с небес, и все они, как один, упали на колени. Сегодня ничего подобного не произошло. День выдался жаркий, душный. Люди и лошади истекали потом. Хлебнувшие крови мужики нагло смотрели на короля и его немногочисленную свиту. Навстречу Ричарду выехал предводитель восставших — кузнец Уолтер Тайлер, которого именовали Уот. Спешившись, он стал перед королем на одно колено и без церемоний пожал монарху руку, обратившись к нему со следующими словами: — Будь спокоен и весел, брат. Через какие-нибудь две недели общины будут хвалить тебя еще больше, чем теперь, и мы будем добрыми товарищами. Ричард вынужден был стерпеть эту чудовищную фамильярность. Он спросил у Тайлера, почему он и его люди не возвращаются домой. В ответ кузнец изложил королю новые требования, среди которых прозвучало и такое: «…ни один сеньор не будет иметь сеньории, и все они будут справедливо разделены между всеми, и только один сеньор король будет их иметь, и что имущество святой церкви не должно находиться в руках монахов, приходских священников и викариев, ни других из святой церкви, но те, кто владеет ими, будут получать достаточное для жизни содержание, а все остальные имущества должны быть
On 15 June 1381 a crowd of many thousands gathered on Smithfield on the outskirts of London. The bulk of them were countrymen, peasants from Kent and the surroundings of the capital, who had seized the city three days before, killing and pillaging as they went. At the suburb of Mile End the day before the human sea had been boundless. At least that is how it seemed to the 14-year-old King Richard II, who had promised that great horde the abolition of serfdom and the poll tax. After that assurance some of the rebels began to disperse to their homes. But the most determined stayed on in London and made use of the royal decree that permitted them to arrest traitors at their own discretion and “bring them to the King’s court”. But no-one had any intention of waiting for a trial: the mob slew John Imworth, the governor of the Marshalsea prison, Simon Sudbury, Archbishop of Canterbury, and some 150 more people, mainly Flemish and Lombard merchants for whom the English peasants had a particular hatred. Richard II had to resume negotiations with the rebels.
разделены между прихожанами…» Речь шла о полном пересмотре всего общественного порядка. Король дипломатично ответил, что «выполнит все, что в его силах». Что произошло дальше? Единства в исторических источниках нет. Один из хронистов утверждает, что Уот, изнемогший от жары, попросил воды и эля, потом взобрался на коня — и тут один из королевских сквайров обрушился на него с упреками и оскорблениями, назвав «отъявленным вором и бунтовщиком». Тайлер пришпорил коня и устремился на
«Смерть Уота Тайлера». Миниатюра из «Хроник Жана Фруассара», иллюминированного манускрипта XV века.
The Death of Wat Tyler. Miniature from Jean Froissart’s Chronicles, a fifteenth-century illuminated manuscript.
When the golden-haired young monarch appeared before the insurgents at Mile End, he seemed to them to be almost an angel descended from heaven and they all, to a man, fell to their knees. Today, however, nothing of the kind took place. The weather was hot and close. Men and horses were dripping with sweat. The peasants who had tasted blood looked insolently at the King and his small retinue. The leader of the revolt — a smith named Wat (Walter) Tyler — rode out to meet Richard. Dismounting, he went down on one knee before the King and unceremoniously took the King by the hand, addressing him in the following words: “Brother, be of good comfort and joyful, for you shall have, in the fortnight that is to come, praise from the commons even more than you have yet had, and we shall be good companions.” Richard was obliged to tolerate this monstrous familiarity. He asked Tyler why he and his men were not going home. In reply the smith made new demands of the King that included this: “no lord should have lordship save civilly, and that there should be equality
П оворот судьбы: обреченный на смерть /t wist
of fate: doomed to die
Tajler_1.qxd
82
7/4/11
15:55
Page 82
обидчика. Мэр Лондона Уильям Уолворт преградил ему путь и получил удар кинжалом. Лезвие лишь скользнуло по кольчуге, защищавшей грудь Уолворта, а люди короля обнажили мечи и бросились на Тайлера. Неравная схватка длилась недолго — вскоре бездыханное тело бунтовщика лежало на земле. Ряды повстанцев, не понимавших, что происходит, пришли в движение. И тут Ричард привстал в седле и звонким мальчишеским голосом воскликнул: — Друзья мои! Он изменник! Я сам буду вашим предводителем! Воспользовавшись смятением, король приказал всем двигаться к полю Святого Иоанна Клеркенвельского, которое в то время служило местом общественных собраний. Тем временем по приказу Уолворта горожанам раздали оружие. Это был рискованный шаг: всего лишь два дня назад лондонцы, недовольные окружением молодого короля, впустили Уота и его людей в столицу. Мэр уповал на то, что жители столицы, пострадавшие от бесчинств простонародья, готовы прийти на помощь королю. Рассчитывать на силу рыцарской дружины не приходилось: многие дворяне предпочли переждать смуту в своих владениях. Расчет Уолворта оправдался: ополченцы под предводительством олдерменов окружили поле Святого Иоанна и принялись истреблять мятежников.
Узнав, что умирающего Тайлера отнесли в больницу Святого Варфоломея, Уолворт распорядился принести его обратно на Смитфилдское поле и обезглавить. Голову на шесте доставили королю… Так закончилась эпопея, начавшаяся с введения нового подушного налога: деньги предназначались для войны с Францией, которую позже назвали Столетней. Gaston Phoebus and Jean de Grailli attacking the rebellious peasants and Parisians who tried to take the fortress in the town of Meaux where the Dauphin’s family had taken refuge, 9 June 1358. 15th-century miniature. This episode of the Jacquerie (a popular revolt in France) is described in detail in mediaeval sources.
Восстание, во главе которого оказались Уот Тайлер и Джон Болл, вспыхнуло в восточных и центральных графствах Англии. Сначала жители одной из деревень графства Эссекс отказались платить налоги. А вскоре на судью Роберта Белкнепа, который должен был провести расследование и наказать виновных, было совершено нападение — это и стало началом бунта.
«Священник благословляет больных чумой». Миниатюра из манускрипта «Omne Bonum» («Всякое благо») Джеймса ле Палмера. 1360—1375 годы. «Черная смерть» пришла в Европу с Востока в середине XIV века, в 1348 году ею были охвачены Испания и Франция, а следом и Англия. Спустя несколько лет эпидемия поразила и Россию, став причиной «чумного бунта» в Москве. A Priest Blessing PlagueSufferers. A miniature from the manuscript Omne Bonum [All Good Things]. James le Palmer. 1360—75. The Black Death arrived in Europe from the East in the mid-fourteenth century. In 1348 it struck Spain and France, followed by England. A few years later the epidemic also affected Russia, giving rise to a “plague rebellion” in Moscow.
Народ особенно возмутило, что одну и ту же сумму в три гроута (двенадцать пенсов) должны были платить и зажиточные люди, и бедняки. И вот — мятеж в Кенте и поход на Лондон, предательство горожан… Впрочем, корни смуты можно найти и в эпидемии чумы, обрушившейся на Европу в 1348—1350 годах. Население Англии сократилось почти вдвое. Поля стояли неубранными, скот дичал, суды бездействовали… Когда жизнь стала входить в обычную колею, оказалось, что в Англии резко возросла стоимость рабочих рук. Король Эдуард III издал законы, запрещавшие работникам требовать плату большую, чем до чумы. Законы, однако, соблюдались плохо. Последней надеждой лендлордов оказались вилланы (крепостные), которым и пришлось нести тяжкое бремя. Сыграли свою роль и проповеди богослова Джона Уиклифа, одного из пионеров Реформации, осуждавшего, в частности, церковное землевладение. Последователи Уиклифа, участники религиозного
«Гастон Феб и Жан де Грайи атакуют крестьян и парижан, которые пытаются захватить крепость Рынок в городе Мо, где укрывается семья дофина, 9 июня 1358 года». Миниатюра XV века. Этот эпизод Жакерии (крестьянского бунта во Франции) подробно описывается средневековыми историками.
among all people save only the King, and that the goods of Holy Church should not remain in the hands of the religious, nor of parsons and vicars, and other churchmen.” This was nothing short of a complete overturn of the entire social order. The King diplomatically replied that “he should have all that he could fairly grant.” Regarding what happened next the historical sources disagree. One of the chroni-
clers asserts that Wat, exhausted by the heat, called for water and ale, then remounted his horse. At that point one of the royal squires hurled a volley of accusations and insults at him, calling him “the greatest thief and robber”. Tyler spurred his horse and rushed at his abuser. William Walworth, the Mayor of London, barred his way and received a blow from Wat’s dagger. The blade merely slipped across the chainmail protecting Walworth’s chest, but the King’s men drew their swords and fell upon Tyler. The uneven struggle was brief — soon the rebel’s lifeless body lay on the ground. The ranks of the rebels stirred, unable to grasp what had happened. Men reached for their bows. Richard stood up in the saddle and called out in his clear youthful voice: “Sirs, will you shoot your King? I will be your chief and captain!” Exploiting the confusion, the King ordered them all to move to the larger fields of St John, Clerkenwell, that were then used as a site for public gatherings. Meanwhile on Walworth’s orders the burghers were called to arms. This was a risky move: just two days before Londoners unhappy with
83
Личность короля Ричарда II и его поступки оценивались современниками и потомками неоднозначно. Уильям Шекспир увековечил его в своей трагедии. Портрет работы неизвестного художника XVI века.
движения лоллардов, были радикальнее, чем он, и критиковали феодальные порядки как таковые. Один из лоллардов, Джон Болл, стал главным идеологом восстания Уота Тайлера. Именно Боллу принадлежит знаменитая фраза: «Когда Адам пахал, а Ева пряла, кто был тогда дворянином?» Повстанцы требовали возвращения, но не ко временам Адама и Евы, а в патриархальную эпоху раннего Средневековья, когда в Англии признавали лишь одного владыку — короля и вольные сельские общины платили ему необременительную (так казалось столетия спустя) дань. Все это получил в наследство от своего деда юный Ричард II.
Opinions on King Richard II’s character and actions varied among his contemporaries and posterity. Shakespeare immortalized him in one of his historical tragedies. Portrait by an unknown 16th-century artist.
The rising that Wat Tyler and John Ball ended up leading flared up in the eastern and central counties of England. First the inhabitants of a village in Essex refused to pay taxes. Soon after Robert Belknap, the judge who was due to investigate the matter and punish the guilty, was attacked, and that marked the start of the armed uprising. Выше. «Когда Адам пахал, а Ева пряла, кто был тогда дворянином?» Иллюстрация Эдварда Коули Бёрн-Джонса к первому книжному изданию романа Уильяма Морриса «Сон про Джона Болла». Апрель 1888 года. Слева. На миниатюре средневекового астрологического манускрипта «De Sphaera» («От сферы») изображены художники и ремесленники, рожденные под знаком планеты Меркурий: часовщики, повара, скульптор, оружейники и органный мастер. Милан, 1450—1460-е годы. Above. When Adam delved [dug the soil] and Eve span, who was then the gentleman? Illustration by Edward Burne-Jones, for the first book edition of William Morris’s A Dream of John Ball. April 1888. Left. A miniature in the mediaeval astrological manuscript De Sphaera [From the Sphere] shows artists and craftsmen born under the sign of the planet Mercury: clockmakers, cooks, a sculptor, armourers and an organ-builder. Milan, 1450—60.
П оворот судьбы: обреченный на смерть /t wist
of fate: doomed to die
Tajler_1.qxd
84
7/4/11
15:55
Page 84
Отцом его был Эдуард Вудсток, принц Уэльский, более известный как Черный Принц, прославленный военачальник, победитель в битве при Креси и Пуатье. Мать Ричарда — Джоанна, графиня Кентская, по прозвищу Прекрасная Дева Кента, приходилась Черному Принцу двоюродной теткой, но была старше его лишь на два года. Судьба Джоанны — достойный сюжет для романа. В девятнадцать лет она тайно обвенчалась с Томасом Холландом, сенешалем графа Солсбери. Вскоре Томас отправился в крестовый поход, а к Джоанне посватался его сеньор, Уильям Монтегю, граф Солсбери. Из страха за мужа Джоанна ничего не сказала про свой тайный брак и повторно обвенчалась с Уильямом. Но, вернувшись из похода, Холланд заявил о своих правах. Дело сеньора и сенешаля пришлось разбирать самому папе, и он решил дело в пользу Холланда… Джоанна родила первому мужу четырех детей, а после его смерти в 1360 году к ней посватался Черный Принц, долгие годы страстно ее любивший. Он добился согласия своего отца Эдуарда III на этот брак, хотя того смущали и бурное прошлое невесты, и ее возраст — ведь ей предстояло родить наследника. И, возможно, рожать не один раз — из-за детской смертности в то время.
Справа. Считается, что в битве при Кресси в 1346 году англичане впервые использовали пушки в полевых условиях для того, чтобы пугать лошадей противника. Иллюстрация из книги XIX века «История британского народа в картинках».
«Джон Уиклиф читает свой перевод Библии Джону Гонту». С картины Форда Мэдокса Брауна. 1848 год. Джон Гонт, герцог Ланкастерский, дядя короля Ричарда II, покровительствовал Уиклифу, возможно, с целью противостоять растущему в Англии влиянию католической церкви.
Один из детей этой четы выжил, и это был сын. В девять лет Ричард потерял отца. В десять, после смерти деда, взошел на престол. Конечно, правил он не сам. Реальная власть находилась в руках его дяди Джона Гонта, герцога Ланкастерского. Когда-то под его началом молодой Уот Тайлер сражался во Франции. Когда-то
«Джон Уиклиф высек искру, Ян Гус зажег свечу, а Мартин Лютер осветил весь мир пылающим факелом» — так говорят о тех, кто стоял у истоков Реформации. Джон Уиклиф был автором трудов по богословию, физике, математике, логике, он сделал первый перевод Евангелия на английский язык. Учился и преподавал в Оксфордском университете, но его взгляды в Риме признали еретическими. Ниже. «Эдуард, Черный Принц, встает на колени перед своим отцом, королем Англии Эдуардом III». Миниатюра из манускрипта XIV века. Эдуард III был также отцом Джона Гонта, герцога Ланкастерского.
Джон Гонт покровительствовал Уиклифу… Но в 1381 году повстанцы требовали именно его головы в первую очередь. Было ли убийство Тайлера, которое спасло короля и феодальную Англию, случайностью? Слишком уж четко и слаженно действовали король и Уолворт… После разLeft. Edward, the Black Prince, Kneeling before His Father, King Edward III of England. Miniature from a 14th-century manuscript. Edward III was also the father of John of Gaunt, Duke of Lancaster.
Слева. «Форсирование реки. Англия, XV век». Миниатюрная скульптура начала XXI века. Left. Forcing a River. England. 15th. Early 21st-century miniature sculpture.
the young King’s entourage, had let Wat and his rebels into the capital. The Mayor hoped that after suffering outrages at the hands of the villeins the inhabitants of the capital could be ready to come to the King’s aid. He could not rely on the strength of the knightly class: many nobles preferred to wait out the revolt in their own estates. Walworth’s calculation proved warranted: the militia led by the city’s aldermen surrounded St John’s Fields and set about annihilating the rebels. When he learnt that the dying Tyler had been carried off to St Bartholomew’s Hospital, Walworth ordered that he be brought
грома повстанцев в Лондоне мятежи в Кенте продолжались еще несколько месяцев, но к осени были подавлены. Джона Болла казнили, и с ним еще человек триста. Остальным пришлось заплатить по двадцать шиллингов за грамоту о королевском прощении. Таким образом, восстание парадоксальным образом обогатило казну. Разумеется, обещания, данные на МэйлЭндском поле (кроме отмены крепостничества, или вилланства, там речь шла о свободной продаже земли, и об ограничении ренты 4 пенсами за акр, и о многом другом), были преданы забвению. Всего через неделю после гибели Уота Ричард, принимая в Эссексе парламентеров от еще не разоружившихся мятежников, говорил уже совсем иным тоном: «…Вы были крепостными и останетесь ими. Ибо, пока мы живы, мы постараемся всеми силами и способами примерно наказать вас так, чтобы ужас
Of the men behind the Reformation it is said that “John Wycliffe struck the spark, Jan Hus lit the candle, but Martin Luther illuminated the whole world with a burning torch.” Wycliffe was the autor of works on theology, physics, mathematics and logic. He made the first translation of the Gospel into English. He studied and taught at Oxford University, but his views were deemed heretical in Rome.
85
Right. It is believed that at the Battle of Crecy in 1346 the English used cannon for the first time in the field to frighten the enemy’s horses. Illustration from the 19th-century book, The Story of the British People in Pictures.
John Wycliffe Reading His Translation of the Bible to John of Gaunt. From a painting by Ford Madox Brown. 1848. John of Gaunt, Duke of Lancaster and uncle of King Richard II, protected Wycliffe, perhaps with the aim of countering the growing influence of the Catholic Church in England.
back to Smithfield and beheaded. His head was then brought to the King on a pole. That is how the upheaval ended that had begun with the introduction of a new poll tax. The common people were especially disgruntled that the wealthy and the poor were expected to pay the same sum of four groats (one shilling). The revolt began in Kent and developed into a march on London. But the roots of the mayhem can be found in the plague epidemic that swept across Europe in the years 1348-50. The population of England was nearly halved. The fields stood unharvested; the livestock ran wild; the courts could not function… When life began to return to normal, it emerged that the cost of labour in the country had risen sharply. King Edward III issued laws forbidding workers to demand more pay than before the Black Death.
Little heed was paid to the laws, however. The landowners’ last hope was their villeins or serfs, who had to bear the heavy burden. A role was played, too, by the preaching of the theologian John Wycliffe, one of the forerunners of the Reformation, who condemned, among other things, the Church’s ownership of land. Wycliffe’s followers, members of a religious movement known as the Lollards, were even more radical and criticized feudal practices altogether. One of the Lollards, John Ball, became the ideologist of Wat Tyler’s revolt. The rebels demanded a return — not to the time of Adam «Лучник. Англия, XIV век». Скульптор Михаил Польский, художник Александра Бобылева. Начало XXI века.
Archer. England. 14th Century. Sculptor: Mikhail Polsky; artist: Alexandra Bobyleva. Early 21st-century.
П оворот судьбы: обреченный на смерть /t wist
of fate: doomed to die
Tajler_1.qxd
86
7/4/11
15:55
Page 86
вашего рабского положения был перед глазами ваших потомков, и чтобы вы были для них постоянным предметом проклятий и страха, и чтобы они боялись поступать, как вы». Артистичный Ричард II умел казаться и милостивым, и суровым. Ему нельзя отказать в утонченности (он покровительствовал искусствам, и ему, кстати, приписывается изобретение носового платка) и склонности к театральным эффектам. Когда умерла его первая жена Анна Чешская (благодаря этому браку, кстати, идеи Уиклифа распространились у нее на родине, повлияв на гуситов), он приказал сжечь замок, в котором случи-
and Eve, but to the patriarchal era of the early Middle Ages when England acknowledged only one lord — the King — and the free rural inhabitants had paid him a tribute that (so it seemed centuries later) was not onerous. The young Richard II inherited all this from his grandfather. His father had been Edward of Woodstock, Prince of Wales, better known as the Black Prince, a celebrated military commander, the victor of Crecy and Poitiers. Richard’s mother — Joan, the Countess of Kent, known as the Fair Maid of Kent — was the Black Prince’s first cousin once removed. She belonged to the previous generation, but was just two years his senior. Richard lost his father at the age of nine. When he was 10, his grandfather died and he succeeded to the throne. Of course he did not rule himself. The real power was in the hands of his uncle, John of Gaunt, the Duke of Lancaster. Under his leadership the young Wat Tyler fought in France. For a time John of Gaunt protected Wycliffe… But in 1381 it was for his blood that the rebels bayed loudest of all.
лось это несчастье. Правителем он оказался, в конечном итоге, слабым, но погубили его не крестьянские мятежи, а феодальные интриги. Ричарда сверг, заточил и, скорее всего, до смерти заморил голодом его двоюродный брат Генрих Болингброк, герцог Ланкастерский, сын Джона Гонта. В эпоху Ричарда II началось становление классической английской поэзии. В поэзии тех лет отразилось и восстание Тайлера. Поэма Уильяма Ленгленда «Видение о Петре Пахаре» проникнута идеями лоллардов: добродетельный Петр Пахарь осуждает высокомерных лордов, жадных церковников и погрязших в грехах горо-
Was the killing of Tyler that saved the King and feudal England mere chance? The King and Walworth were just too efficient and coordinated in their actions… After the rout of the rebels in London, the revolts in Kent continued for a few more months, but by the autumn they had been put down. John Ball was executed, as were around 300 more men. The remained had to pay twenty shillings each for a written pardon from the King. So, paradoxically, the rebellion helped to fill the royal coffers. Of course, the promises made at Mile End (besides the abolition of serfdom and the poll tax, there had been talk of the free sale of land, rents limited to four pence an acre and much else) were soon forgotten. Just a week after Wat’s death, receiving envoys of the rebels in Essex who were still up in arms, Richard addressed them in a very different tone: “Villeins ye are still, and villeins ye shall remain.” He followed this terse rejection with a threat that further armed resistance would draw down dreadful vengeance to be remembered for generations to come.
лапы, хвосты, как у драконов, а из пасти исходит пламя. Особой свирепостью отличается Кентский Кабан (олицетворяющий, видимо, повстанцев)... А ведет всех за собой болтливая сойка — Уот. Гауэр, консерватор и моралист, опасался за привычное ему общество, но оно уже было обречено. Крепостное право в Англии изжило себя к концу XV века, но крестьянам вскоре пришлось испытать новое злосчастье — огораживание: лендлорды стали захватывать общинные пахотные земли и превращать их в пастбища.
«Траурный кортеж Ричарда II покидает замок Понтефракт». С картины неизвестного художника. 1468 год. Генрих Болингброк, находившийся в изгнании, вернулся в Англию в 1399 году, когда Ричард II отплыл в Ирландию умирять непокорных феодалов, сверг своего двоюродного брата и заточил его в замке Понтефракт. Обстоятельства смерти Ричарда до сих пор остаются загадкой для историков. По одной версии, его уморили голодом, по другой — он отказался от пищи сам. В трагедии Уильяма Шекспира Ричард погибает от руки сэра Пирса Экстона, который выполняет приказ короля Генриха IV. Сначала Ричарда II похоронили в церкви замка Лэнгли, но английский король Генрих V приказал перенести его останки в Вестминстерское аббатство. Richard II’s Funeral Cortege Leaving Pontefract Castle. From a painting by an unknown artist. 1468. Henry Bolingbroke, Richard’s exiled cousin, returned to England in 1399, when the King had sailed to Ireland to subdue some rebellious vassals. He deposed Richard and imprisoned him at Pontefract Castle. The circumstances of Richard’s death remain a mystery for historians to this day. According to one version he was starved to death; according to another he himself refused to eat. In Shakespeare’s play he dies at the hand of Sir Piers Exton acting on the orders of King Henry IV. Richard II was originally buried in the church at Kings Langley in Hertfordshire, but King Henry V had his remains reinterred in Westminster Abbey.
Изображение Джеффри Чосера в виде пилигрима, направляющегося в Кентербери, на странице одного из первых изданий «Кентерберийских рассказов». Чосер, «отец английской поэзии», был первым из английских поэтов, кто стал писать стихи не на латыни, а на родном языке. Он умер в один год с Ричардом II.
87
A portrait of Geoffrey Chaucer as a Canterbury pilgrim in the Ellesmere manuscript of The Canterbury Tales. Early 15th century. Chaucer, the “Father of English Poetry”, was the first of his countrymen to write verses in his native language rather than Latin. He died in the same year as Richard II.
жан и уповает на короля, которого «власть общин поставила на царство». В поэме «Глас Вопиющего» Джона Гауэра аллегорически (и очень недоброжелательно) изображено само восстание. У Гауэра восстают звери. Ослы не хотят больше таскать мешки и требуют, чтобы их уравняли с лошадьми. Быки не соглашаются носить ярмо. У них отрасли медвежьи
Richard was a gifted public performer, able to put on a show of being both merciful and severe. His sophistication (he patronized the arts and is said to have invented the handkerchief) and inclination to theatrical effects cannot be denied. He ultimately proved a weak ruler; he was brought down, however, not by peasant uprisings but by feudal intrigues. Richard was deposed, imprisoned and, most probably, starved to death by his cousin, Henry Bolingbroke, John of Gaunt’s son and successor as Duke of Lancaster. It was in Richard II’s time that classic English poetry began to emerge. The works of the time also reflect Tyler’s rebellion. William Langland’s Vision of Piers Plowman is transfused with Lollard ideas: the virtuous ploughman condemns the arrogant lords, greedy clerics and sinful burghers, and sets his hopes upon the King whom “the might of the commons made to reign.” In his Latin poem Vox Clamantis (A Voice Crying Out) John Gower gave an allegorical (and highly unfavourable) depiction of the uprising itself. In Gower’s work the animals rebel. The donkeys are no longer willing to
Со смертью Ричарда II пресеклась прямая ветвь династии Плантагенетов. Но благодаря множеству браков этой королевской семьи с другими аристократами в Англии появилось немало людей, чьи права на престол были не менее законны, чем права царствующих особ. With Richard II's death the Plantagenet dynasty came to an end, but because of the many marriages that the royal family had concluded with other aristocrats there were quite a number of people in England who had rights to the throne no less legitimate that those actually ruling. Изображение Джона Гауэра в виде лучника в книге его сочинений, включающей поэму «Vox Clamantis» («Глас Вопиющего»). Гауэр изображен целящимся в мир — сферу, части которой символизируют землю, воздух и воду. Гауэр был состоятельным дворянином, получившим юридическое образование, и другом Чосера, писал по-английски, пофранцузски и по-латыни.
carry sacks and demand to be harnessed with the horses. Oxen refuse to carry the yoke. They grow bear’s claws and tails like dragons, and flames come out of their mouths. The Kentish Boar displays particular ferocity (obviously standing for the rebels). And all of them are led by a garrulous jay called Wat. Gower was a conservative moralist, concerned for the society that he knew — but it was already doomed. Serfdom in England became obsolete by the late fifteenth century, but the peasantry would soon suffer from a new evil — the enclosures that began to restrict the communal land available to them for grazing animals.
A depiction of John Gower in the guise of an archer in a book of his works that includes the poem Vox Clamantis (A Voice Crying Out). Gower is shown aiming at the world — a sphere with compartments representing earth, air and water. Gower was a wealthy nobleman who was educated in the law. He was a friend of Chaucer and wrote poems in English, French and Latin.
Alma mater
Univer1.qxd
7/4/11
15:58
Page 88
Рассказывают, что когда Петр I поручил князю Александру Меншикову построить здание Двенадцати коллегий, принадлежащее сегодня Санкт-Петербургскому университету, то щедро пообещал даровать своему фавориту землю, которая останется западнее новой постройки. Пообещал и уехал из столицы. Меншиков, подумав, приказал возвести длиннющие коллегии перпендикулярно набережной. Понятно, что земли ему при этом должно было достаться намного больше. По возвращении император долго охаживал светлейшего палкой, гоняя его вдоль строящихся стен. Но было уже поздно. Это, конечно, анекдот. Стены здания Двенадцати коллегий начали возводить уже после смерти императора. Санкт-Петербургский университет же обосновался здесь в начале XIX века.
Детище Петра Первый университет в России пытался основать еще Борис Годунов, отправивший в 1600 году в Европу делегацию на поиск профессоров. Однако его планам не суждено было сбыться: созданию университета воспротивилось духовенство, с которым Годунов предпочел не ссориться. Петр I был более решителен, и именно ему принадлежит слава учредителя российской Академии наук и университета, идею совместного существования которых монарх позаимствовал у голландцев. По поручению императора проект регламента академии готовили лейб-медик Лаврентий Блюментрост, ставший впоследствии первым ректором Академического университета, и немецкий философ Христиан Вольф. Последний, кстати, настаивал на том, что для России было бы легче и полезнее для начала основать вместо академии университет. Но император настоял на своем. Указ о создании Академии наук вышел 28 января 1724 года. На ее содержание и обустройство университета предназначались налоги с городов Нарвы, Дерпта, Пернова и Аренсбурга. Однако дожить до открытия своего детища императору было не суждено. Два года ушло на поиск профессуры, и указ об открытии университета, изданный 21 декабря 1725 года, принадлежал уже Екате-
В первые годы существования университета в нем не было ни факультетов, ни кафедр. Обучение велось по классам. В первом читались лекции по математическим дисциплинам, во втором — по естественным, в третьем — по гуманитарным. Наиболее развиты были естественные науки. Большинство достижений в области геологии и минералогии в XVIII веке так или иначе связаны с деятельностью Академии наук и Петербургского университета. Для лучшей подготовки специалистов в университете были созданы «натуральных вещей камора» и библиотека. Бóльшую часть библиотечного фонда составляла литература по естественным наукам и общественным дисциплинам. Художественных и духовных книг в ней практически не было. К началу 1795 года университетской библиотекой пользовались 136 читателей — студентов и гимназистов.
рине I. Заканчивался он словами: «И сей указ велите в народ публиковать, дабы о той академии всяк ведал, и имел бы тщание отдавать в разные науки детей своих и свойственников». Молодых людей, подготовленных для слушания университетских лекций, в России еще не было. Кроме того, преподавание в университете велось на европейских языках, коими мало кто в то время владел (первые лекции по физике на русском языке Михаил Ломоносов стал проводить только в 1747 году). Пришлось призывать молодых людей, посланных при Петре I учиться за границу. Из них
Справа. «Здание Академии наук со стороны Невы». С гравюры Фридриха Дюрфельдта. 1792 год.
89
88 Ирина КУЛАГИНА / by Irina KULAGINA
The corridor of the Twelve Collegia building is one of the symbols of St Petersburg University. It stretches for almost 400 metres, making it the longest in the city. It was created through the glazing-in of the second storey of the open gallery on the west side of the building when it was reconstructed in 1834—37 under the direction of the architect Apollon Shchedrin.
юрий молодковец
Коридор здания Двенадцати коллегий — один из символов Санкт-Петербургского университета. Его протяженность почти 400 метров, и это самый длинный коридор в Петербурге. Он появился в результате остекления второго этажа открытой западной галереи здания, когда в 1834—1837 годах оно перестраивалось под руководством архитектора Аполлона Щедрина.
колыбель российской науки the cradle of russian science
The story goes that when Peter the Great gave Prince Alexander Menshikov the task of overseeing the construction of the building for the twelve collegia that now belongs to St Petersburg University, he generously promised to make his favourite a gift of the land remaining to the west of the new edifice. He said his piece and left the new capital. After some reflection, Menshikov gave orders for the extremely long administrative building to be constructed perpendicular to the embankment. Of course, that way he would receive far more land. On his return the Emperor let the Serene Prince know what he thought of his inventiveness by beating him with a stick the whole length of the half-built walls. But there was nothing he could do. That is, of course, just an anecdote. The walls of the Twelve Collegia building did not begin to rise until after the Emperor’s death. St Petersburg University moved into it in the early nineteenth century.
In its earliest years the university had neither faculties nor departments. Teaching was carried out by classrooms. In the first lectures were given on mathematical disciplines, in the second on the natural sciences and in the third on the humanities. The natural sciences were the most advanced. The majority of achievements in the field of geology and mineralogy in the eighteenth century were one way or another connected with the activities of the Academy of Sciences and St Petersburg University. To improve the training of specialists at the university a “chamber of natural objects” and a library were created. The bulk of the library’s stocks consisted of literature on the natural sciences and social disciplines. There were hardly any works of fiction or theology. By early 1795 the university library was being used by 136 readers — students and gymnasium pupils. The Building of the Academy of Sciences from the Neva. From an engraving by Friedrich Dürfeldt. 1792.
Портрет первого президента Академии наук и ректора Академического университета лейбмедика Лаврентия Блюментроста. С гравюры С. П. Константинова. 1884 год. Portrait of the first president of the Academy of Sciences and rector of the Academic University, court physician Laurentius Blumentrost. From an engraving by S.P. Konstantinov. 1884.
набрали первый курс в количестве всего восьми человек. На каждого студента в первый год существования университета приходилось по два профессора. Древо академических знаний с трудом приживалось на российской почве. Дворяне не желали отдавать своих детей в университет — военная карьера была куда как престижней. И даже открытие доступа в университет для всех сословий, кроме крепостных, не принесло желаемого результата. Сказывалось отсутствие развитой системы среднего образования. По большей части студентов набирали из действующей при Академии наук гимназии. Зато какие плоды принесли уже первые университетские выпуски! Академический университет закончили создатель
A Brainchild of Peter The first person to try to found a university in Russia was Boris Godunov, who dispatched a delegation to Europe in the year 1600 to recruit professors. But his plans were doomed to failure: the clergy opposed the creation of a university and Godunov preferred to avoid conflict with them. Peter I was more resolute and he has the credit for founding the Russian Academy of Sciences and the University, having borrowed the idea of their co-existence from the Dutch. At the Emperor’s behest the regulations for the Academy were drafted by the court physician, Laurentius Blumentrost, who then became the first rector of the Academic University, and the German philosopher Christian Wolff. The latter, incidentally, insisted that for Russia it would be easier and more beneficial to first found a university instead of an academy. But the Emperor insisted on his own way. The decree creating the Academy of Sciences was published on 28 January 1724. The taxes from the municipalities of Narva, Dorpat (now Tartu), Pernau (Pärnu) and Arensburg (Kuressaare) were allocated for the maintenance and development of the Academy and university.
Alma mater
Univer1.qxd
7/4/11
15:58
Page 90
учебника русского языка, куратор Московского университета Василий Ададуров; видный дипломат и знаменитый поэт-сатирик Антиох Кантемир; организатор медицинской службы в русской армии Павел Кондоиди; биолог, путешественник, автор книги «Описание Земли Камчатки» Степан Крашенинников. В первые годы существования университета лекции проходили в одном из главных зданий академии — Кунсткамере. Однако после пожара 1747 года для университета пришлось искать новое помещение. Им стал дом барона Строганова,
Екатерине Дашковой в истории Петербургского университета принадлежит особое место. Княгиня приняла руководство Академией наук в то время, когда она находилась в состоянии упадка. Благодаря усилиям Дашковой был усовершенствован учебный процесс и вырос международный престиж университета. Она способствовала изданию научных трудов, чтению публичных лекций и нередко сама проводила занятия со студентами. «Вид университета в середине XIX века». С акварели М. Б. Белявского. В XIX веке Санкт-Петербургский университет превратился в крупный научный и культурный центр России.
90
View of the University in the Mid-Nineteenth Century. From a watercolour by M.B. Beliavsky. In the nineteenth century St Petersburg University developed into a major centre of learning and culture for Russia.
But the Emperor was not destined to live to see his brainchild inaugurated. Two years were spent in looking for professors, and the decree on the opening of the university, published on 21 December 1725, was issued in the name of Catherine I. It ended with these words: “And give orders that this decree be published to the nation that all might know about that academy and seek to send their children and relatives to study various sciences.” Russia as yet had no young people properly prepared to listen to university lectures. Moreover, the subjects were taught in the university in European languages in which few at that time were fluent. (Mikhail Lomonosov began giving the first physics lectures in Russian only in 1747). They had to recall young men who had been sent abroad to study in Peter’s time. From these they assembled a first intake of just eight students. In the first year of the university’s existence there were two professors to every one student. The tree of academic knowledge had a hard time taking root in Russian soil. The nobility did not want to send their children to the university — a military career was far more prestigious. Even allowing entry to the
Ректор Академического университета Михаил Ломоносов. Около тридцати лет его жизнь и деятельность были неразрывно связаны с университетом в Петербурге. Портрет работы Леонтия Миропольского. 1787 год.
Mikhail Lomonosov, rector of the Academic University. For some thirty years his life and work were inseparably linked to the university in St Petersburg. Portrait by Leonty Miropolsky. 1787.
Княгиня Екатерина Дашкова была назначена на должность директора Академии наук в январе 1783 года и возглавляла ее в течение двенадцати лет. Портрет работы Петра Дрождина. 1770-е годы. Princess Yekaterina Dashkova was appointed director of the Academy of Sciences in January 1783 and remained in the post for twelve years. Portrait by Piotr Drozhdin. 1770s.
также располагавшийся на Стрелке Васильевского острова, в районе нынешнего здания исторического и философского факультетов университета. Этот великолепный особняк, обращенный фасадом в сторону Петропавловской крепости, к сожалению, до наших дней не сохранился.
В 1758 году ректором Академического университета стал Михаил Ломоносов, много сделавший для университета не только в научном, но и административном плане. Ломоносов считал необходимым лично вникать во все дела студентов, он интересовался их бытом и питанием. Ректор даже составил перечень рекомендуемых для студентов блюд, чтобы пища была разнообразной и питательной. При этом составленное Ломоносовым меню отличалось относительной дешевизной. Он рекомендовал для студентов: «Рыбы варить и жарить: 1. Осетрину. 2. Белужину. 3. Труску сухую. 4. Лососину. 5. Свежую;
Yekaterina Dashkova occupies a special place in the history of St Petersburg University. When the Princess took charge of the Academy of Sciences it was in decline. Thanks to her efforts the teaching process was improved and the international prestige of the university grew. She encouraged the publication of scholarly papers, the giving of public lectures and quite often held lessons with students herself.
Хлебное: 1. Кашу гречневую. 2. Кашу просовую. 3. Кашу овсяную. 4. Пироги с капустою. 5. Пироги с груздями. 6. Пироги с гречневой кашей и снетками; Студеное: 1. Вязигу. 2. Кисель овсяный с сытой. 3. Огурцы. 4. Студень. 5. Редьку. 6. Толокно. 7. Свеклу; Похлебки: 1. Шти с соленою рыбою». Вскоре после смерти Ломоносова Академический университет и гимназия были объединены в одно учебное заведение — Училище академии, которое просуществовало до начала XIX века, полностью сохраняя форму университетского образования. А в 1804 году в истории Петербургского университета началась новая глава — в столице открылся Педагогический институт, предвестник создания университета вне системы Академии наук.
Дела студенческие В 1819 году Педагогический институт, где обучение изначально строилось по университетским принципам, был официально преобразован в университет.
7/4/11
15:58
Alma mater
Univer1.qxd
Портрет министра народного просвещения Сергея Уварова работы Николая Уткина. 1830-е годы. The Minister of Public Education Sergei Uvarov. Portrait by Nikolai Utkin. 1830s.
Page 92
Торжественная церемония открытия состоялась 14 февраля. Воссозданию университета в Петербурге во многом способствовал граф Сергей Уваров, будущий министр народного просвещения, в то время занимавший пост попечителя Петербургского учебного округа. Разместился университет в здании Двенадцати коллегий, которое в 1838 году полностью перешло в его распоряжение. Обучение проводилось на трех факультетах: философских и юридических наук, физических и математических наук, исторических и словесных наук. По инициативе графа Уварова в университете были созданы несколько кафедр восточных языков. В 1854 году они были объединены в отдельный факультет, в составе которого появилась в том числе и кафедра грузинского языка и словесности. Возглавил ее
Давид Иессеевич Чубинашвили — первый профессор из грузин в Петербургском университете, да и вообще в России. В таком составе факультетов университет просуществовал до 1918 года. Вплоть до середины XIX века студенческий быт был строго регламентирован. Например, «Правила для студентов СанктПетербургского университета» от 1839 года строго-настрого запрещали им носить длинные прически и усы. На улице, гуляньях и собраниях студентам следовало появляться в мундире и при шпаге. Повстречав на улице генерала или члена царской фамилии, студент, подобно офицеру, должен был сбросить с плеч шинель, стать во фронт и отдать честь. Такие порядки нередко приводили к курьезам. В отличие от офицеров, спешивших на службу налегке, студенты шли на лекции с тетрадками и
учебниками в руках, которые разлетались по мостовой при попытке отдать честь и одновременно скинуть шинель. Занятия в университете начинались в восемь часов утра и продолжались с двухчасовым перерывом до шести часов вечера. Таким образом, студенты должны были слушать по три-четыре двухчасовые лекции ежедневно, кроме воскресенья. Срок обучения составлял три года. За поведением студентов следила университетская инспекция. Надзор велся по «нравственной, учебной, полицейской»
Справа. Санкт-Петербургский Императорский университет. Площадка перед лестницей, ведущей в церковь. Ниже. Физическая аудитория. Открытки начала XX века. Right. St Petersburg Imperial University. The landing before the stairs leading to the church. Below. The physics lecture hall. Early 20th-century postcards.
Внизу. Комната объявлений Императорского университета. Открытка начала XX века.
Below. The announcements room of the Imperial University. Early 20th-century postcard.
93
92
university to all classes, apart from the serfs, did not produce the desired result. The lack of a well-developed system of secondary education made itself felt. For the most part students were recruited from the gymnasium attached to the Academy of Sciences. On the other hand, what benefits the first university graduates brought! Among them were Vasily Adadurov, author of a textbook of the Russian language and curator of Moscow University; Antiokh Cantemir, a distinguished diplomat and celebrated satirical poet; Pavel Kondoidi, who organized the medical service in the Russian army; and Stepan Krasheninnikov, biologist, explorer and author of the book A Description of the Land of Kamchatka. In the university’s early years lectures were held in one of the main buildings of the Academy — the Kunstkammer. After a fire in 1747, however, the university had to seek new prem-
В начале XX века СанктПетербургский университет становится самым крупным в мире: в нем на пяти факультетах учится около десяти тысяч человек. Здание Двенадцати коллегий Санкт-Петербургского университета. Фотография Карла Буллы. 1900 год.
Справа. Антропологическая аудитория Императорского университета. Открытка начала XX века. Right. The anthropology lecture hall of the Imperial University. Early 20th-century postcard.
Вверху. Ботаническая аудитория Императорского университета. Открытка начала XX века. Рядом. Студенческий билет начала XX века.
ises. This was the house of Baron Stroganov, also located on the Spit of Vasilyevsky Island, roughly where the building of the university’s history and philosophy faculties stands today. That magnificent mansion that faced the Peter and Paul Fortress sadly has not survived down to the present.
In the early 1900s St Petersburg University was for a time the largest in the world with around 10,000 students in its five faculties. The Twelve Collegia building of St Petersburg University. Photograph by Karl Bulla. 1900.
Top. The botany lecture hall of the Imperial University. Early 20th-century postcard. Alongside. A student’s identity card from the early 1900s.
In 1758 Mikhail Lomonosov became rector of the Academic University. He did much for the institution in administrative as well as scholarly matters. Lomonosov considered it necessary to gain a personal understanding of all the students’ affairs: he took an interest in their living conditions and nutrition. The rector even drew up a list of dishes recommended for students so that their food would be varied and nourishing. Soon after Lomonosov’s death the Academic University and gymnasium were combined in a single educational institution — the
College of the Academy that existed until the early nineteenth century, completely preserving the form of university education. In 1804, however, a new chapter in the history of St Petersburg University began — the Pedagogical Institute opened in the capital, anticipating the creation of a university outside the system of the Academy of Sciences.
Student Affairs In 1819 the Pedagogical Institute, where from the outset teaching had followed university principles, was officially transformed
Alma mater
Univer1.qxd
7/4/11
15:58
Page 94
Портрет графа Александра Бобринского, учившегося на юридическом факультете. На дагерротипе 1842 года он запечатлен в форме студента Петербургского университета. A daguerreotype portrait of Count Alexander Bobrinsky while he was at the law faculty. This very early photograph from 1842 shows him in the uniform of a St Petersburg University student.
частям. Согласно инструкциям, инспектор должен был знать характер и способности каждого из студентов, особенно пристально наблюдая за теми, кто уже замечен с дурной стороны. Наказаниями за провинность могли быть выговор, карцер и даже исключение из университета. Впрочем, казарменные строгости, царившие в университете в начале XIX века, далеко не всем мешали весело проводить время. У большинства своекоштных студентов (тех, что сами платили за обучение) хватало средств и на светские развлечения. Вот как описывает начало студенческой жизни Николай Оже-де-Ранкур, студент юридического факультета Петербургского, а затем Харьковского университета, впоследствии полковник, директор Ярославской военной прогимназии: «Первый
год моего студенчества провел я рассеянно, лекции посещал редко, а больше предавался разного рода удовольствиям. Многиe из студентов-аристократов часто посещали театры, балы, маскарады и не отказывали себе ни в каких развлечениях, их примеру следовали и другие, в том числе и я, юноша, едва достигший шестнадцатилетнего возраста. Пользуясь свободой и имея достаточные средства, мог ли я устоять против соблазна веселой жизни и не разыгрывать,
подобно другим, в некотором роде гвардейского офицера». Студенты, которые не могли похвастаться богатыми родственниками и содержались за казенный счет, так называемые казеннокоштные, тоже «гуляли», но не на светских раутах, а в близлежащих дешевых трактирах, где их часто кормили и поили в долг. Таких заведений было достаточно много в нынешних Двинском, Кубанском, Тучковом и Волховском переулках. Бывало, что озоровали. «То, идя пьяною ватагою по Николаевскому мосту, сбивали и бросали в Неву с прохожих шапки, то перевешивали вывески магазинов, то залезали в колодцы и пугали подъезжающих лошадей, неожиданно вскакивая и осаждая их за узду назад, то выходили на балконы плясать в костюме Адама, то за-
В XIX веке одна из особенностей университета состояла в том, что в течение длительного времени он считался самым многонациональным по составу студентов. Здесь были немецкие и польские диаспоры, группы «кавказских стипендиатов». Обучались выходцы из Сербии и Дунайских княжеств, находившихся под протекторатом России.
94
into a university. The formal “opening” ceremony took place on 14 February. The reconstitution of a the university in St Petersburg was greatly furthered by Count Sergei Uvarov, a future Minister of Public Education, who at that time held the post of administrator of the St Petersburg educational district. The university was housed in the building of the Twelve Collegia which in 1838 was placed entirely at its disposal. Teaching took place in three faculties: philosophical and juridical sciences; physical and mathematical sciences; historical and philological sciences.
В 1911—1915 годах художник Владимир Кадулин (Наядин) создал серию цветных открыток «Типы студентов», а также многочисленные жанровые зарисовки, посвященные быту студенчества. Сверху вниз: «Финансовое право», «Математик», «На урок». Слева: «Первокурсник». In the years 1911—15 the artist Vladimir Kadulin (Nayadin) produced a series of colour postcards under the title Student Types, and also a large number of genre sketches from student life. From top to bottom: Financial Law, A Mathematician, At a Lesson. Left: A Freshman.
95
бирались на чужие свадьбы, пользуясь тем, что на свадьбах обыкновенно гости со стороны жениха не знакомы с гостями со стороны невесты», — вспоминал о годах учебы в университете критик и историк литературы Александр Скабичевский. К началу 1860-х годов в студенческой среде появились революционные настроения. Студенты начали отращивать усы и волосы, треуголки и шпаги были сданы в архив. Собрания и сходки все чаще носили политический характер. Стремясь усмирить студенчество, в 1861 году правительство выпустило циркуляр, запрещавший студенческие организации, сокращавший число освобождаемых от платы за обучение. За нарушение дисциплины полагалось наказание, вплоть до исключения из университета. Профессора и преподаватели
Left. The student canteen of the Imperial University was constructed in 1902. In Soviet times it was allocated the number 8. Since then no-one refers to it other than as Vos’miorka — “Number 8”. 1907 photograph.
A Student. From a painting by Nikolai Yaroshenko. 1881.
Накануне празднования дня основания Петербургского университета в феврале 1899 года среди студентов было распространено объявление ректора, гласившее, что за нарушения порядка, которые обычно сопровождают проведение торжеств по этому поводу, последуют наказания: штрафные санкции в размере 25 рублей или аресты до семи дней. Возмущение учащихся вылилось в первую всероссийскую забастовку студентов. «Вечеринка». С картины Владимира Маковского. 1897 год. On the eve of the celebration of the anniversary of the university’s foundation in February 1899 a notice from the rector was distributed to the students informing them that the breaches of public order that usually accompanied the event would be punished by a fine of 25 roubles or arrest for up to seven days. The recipients’ indignation led to the first nationwide student strike. Evening Party. From a painting by Vladimir Makovsky. 1897.
In the nineteenth century one of the characteristics of the university was for a long time reckoned to be the great ethnic diversity of the student body. Besides the German and Polish diasporas and groups of “Caucasian scholarship-holders”, there were students from Serbia and from the Danube Principalities that were under Russian protection. Выше слева. Студенческая столовая Императорского университета была построена в 1902 году. В советское время имела порядковый номер 8. С тех пор иначе как «Восьмерка» никто ее не называет. Фотография 1907 года.
«Студент». С картины Николая Ярошенко. 1881 год.
On Count Uvarov’s initiative several departments of oriental languages were created at the university. In 1854 they were united in a separate faculty which now included a department of the Georgian language and literature. This was headed by David Iesseyevich Chubinashvili, the first Georgian to become a professor at St Petersburg University, or indeed anywhere in Russia. The university continued with this structure of faculties until 1918.
Up until the mid-nineteenth century student life was highly regulated. For example, the 1839 Rules for Students of St Petersburg University strictly forbade them to wear their hair long or grow moustaches. Students were expected to appear outdoors, at festivities and gatherings, in uniform with a sword. If he met a general or a member of the imperial family in the street a student, like an officer, was supposed to throw his overcoat off his shoulders, stand to attention and salute. Such customs quite often produced amusing incidents. In contrast to officers who travelled lightly on their way to their posts, students went to lectures with armfuls of books that would be scattered across the pavement when they attempted to salute and shrug off their overcoat simultaneously.
Alma mater
Univer1.qxd
7/4/11
15:58
Page 96
должны были продемонстрировать свою благонадежность. Но это лишь подхлестнуло революционные настроения. В конце 1861 года студенческие волнения вынудили правительство закрыть Петербургский университет впредь до «особого распоряжения», которое последовало лишь в 1863 году.
Физико-математический и историкофилологический факультеты были значительно малочисленнее, поскольку их окончание сулило карьеру или ученого, или учителя гимназии. Перед революцией 1917 года на юридическом факультете числилось 3500 студентов, на физико-математическом — 2177, на историко-филологическом — 605, на восточном — 112.
премий получили выпускники или сотрудники Санкт-Петербургского университета: Иван Павлов и Илья Мечников в области физиологии и медицины, Николай Семенов по химии, Лев Ландау и Александр Прохоров по физике, Василий Леонтьев и Леонид Канторович по экономике… И сегодня университет остается крупнейшим российским центром образова-
Сегодня при университете работает более десятка НИИ. Биологический научно-исследовательский институт СанктПетербургского университета был основан в 1920 году на территории усадьбы Сергиевка в Старом Петергофе.
ния, науки и культуры. В ноябре 2009 года Президент РФ Дмитрий Медведев подписал закон, который присвоил двум университетам страны — Московскому и СанктПетербургскому — особый статус «уникальных научно-образовательных комплексов, старейших вузов страны, имеющих огромное значение для развития российского общества».
Все, кто смотрел фильм «Осенний марафон», наверняка узнают коридор здания Двенадцати коллегий, по которому скорым шагом идет главный герой. Современная фотография. The corridor in the Twelve Collegia building. Present-day photograph.
Во все времена самым популярным факультетом Санкт-Петербургского университета был юридический. Его диплом являлся залогом успешной карьеры, поскольку давал возможность работать в самых разных сферах: как на государственной службе, так и на ниве предпринимательства. Кроме того, юридическое образование считалось хорошим завершением классического образования в целом. «Идешь на юридический как самый универсальный факультет», — писал в своих воспоминаниях Александр Бенуа. Неудивительно, что почти все деятели знаменитого художественного объединения «Мир искусства» — Сергей Дягилев, Николай Рерих, Игорь Грабарь и другие — учились на юридическом факультете. Галерея здания исторического факультета. Современная фотография.
96
The gallery in the building of the history faculty. Present-day photograph.
Во второй половине XIX века в университете складываются всемирно известные научные школы: Чебышева — в математике, Ленца — в физике, Менделеева и Бутлерова — в химии, Бекетова — в ботанике, Сеченова — в физиологии. Чтобы только перечислить всех великих ученых и деятелей российской культуры, связанных с университетом, не хватит и целого журнала. Достаточно сказать, что почти половину российских Нобелевских
Studies at the university began at eight in the morning and continued, with a two-hour break, until six in the evening. It follows that students were supposed to take in three or four two-hour lectures every day, except Sunday. The course lasted three years. The students’ behaviour was watched over by the university inspectorate. This surveillance was concerned with “moral, educational and police” matters. According to instructions an inspector was supposed to know the character and abilities of a student and keep a particularly watchful eye on those who had already been detected in some misconduct. The punishment for an offence could be a reprimand, time in the lock-up or even expulsion from the university. Still, the barrack-like restrictions that prevailed at the university in the early nineteenth century did not by any means hinder everyone from enjoying themselves. The majority of students who paid for their education themselves also had funds for social amusements. Here is a description of the start of student life by Nikolai Auger de Rancourt, a student of the law faculty at St Petersburg and then Kharkov University, later a colonel and director of the
Today more than ten scientific research institutes work under the auspices of the university. The St Petersburg University Biological Research Institute was founded in 1920 on the former Sergiyevka estate in Old Peterhof.
Yaroslavl Military Pro-Gymnasium: “I spent my first year as a student in a dissipated manner, rarely attending lectures and devoting myself more to various forms of pleasure. Many of the aristocratic students often went to the theatres, balls and masquerades, not denying themselves any sort of entertainments. Their example was followed by others, including myself, a young man of barely sixteen years. Given the freedom and having sufficient funds, could I have resisted the temptations of a merry life and not have to some extend played the guards officer as others did?” Students who were unable to boast wealthy relatives and were supported by the state also “let their hair down”, not at high society routs, though, but in the nearest cheap taverns, where they often got their food and drink on credit. On occasion they got up to mischief. The critic and literary historian Alexander Skabichevsky recalled such exploits from his own student days: “Making our way in a drunken crowd over Nikolayevsky Bridge, knocking the hats off passers-by and tossing them into the Neva; rehanging shop-signs in different places; climbing into wells and frightening approaching horses by jumping out unexpect-
97
юрий молодковец
Флагман образования и науки
Внизу. «Размышления о маленьком принце». Скульптура Альберта Аветисяна установлена в 2002 году во дворе здания филологического факультета. Bottom. Meditations on the Little Prince. The sculpture by Albert Avetisian was set up in the courtyard of the philology faculty building in 2002.
edly and pulling them back by the bridle; going out on the balcony to dance in our birthday suits; getting into strangers’ wedding breakfasts by exploiting the fact that at weddings the groom’s guests are usually not acquainted with the bride’s.”
The Flagship of Education and Science Throughout its history the most popular faculty at St Petersburg University was the law faculty. A diploma from there was a guarantee of a successful career since it provided the opportunity of working in various fields, both in state service and in the realm of private enterprise. Besides that, legal studies were considered a good conclusion to a classical education in general. “One enters the law faculty as the most universal,” the artist Alexander Benois wrote in his memoirs. The physical-mathematical and historical-philological faculties were considerably less numerous, since their graduates could look forward to a career either as an academic or as a teacher in a gymnasium. In the second half of the nineteenth century world famous scientific schools formed
at the university: Chebyshev’s in mathematics, Lenz’s in physics, Mendeleyev’s and Butlerov’s in chemistry, Beketov’s in botany, Sechenov’s in physiology. Just to list all the great scholars and Russian cultural figures connected with the university would take more than a whole magazine. Suffice it to say that almost half of Russia’s Nobel Prize-winners have been St Petersburg University graduates or members of staff: Ivan Pavlov and Ilya Mechnikov in the field of physiology and medicine, Nikolai Semionov in chemistry, Lev Landau and Alexander Prokhorov in physics, Vasily Leontyev and Leonid Kantorovich in economics… Still today the university remains one of the greatest Russian centres of education, science and culture. In November 2009 President Dmitry Medvedev signed a law that accorded just two universities in the country — St Petersburg and Moscow — the special status of “unique scientific and educational complexes, the oldest institutions of higher education in the country possessing enormous significance for the development of Russian society.”
Bayron.qxd
7/4/11
16:00
Page 98
ВЕЛИКИЕ О ВЕЛИКИХ
МОРУА О БАЙРОНЕ
«
В детстве Байрон, следуя примеру своей матери, симпатизировал народу. Книжные новинки всегда поступали в магазин Брауна, витрину которого украшал бюст Гомера. Миссис Байрон, невзирая на нехватку денег, приобрела у Брауна абонемент читателя. Сын просил ее брать любые книги по истории Греции, Рима и Турции. Затаив дыхание, он читал записки своего деда, где рассказывалось о кораблекрушении, в котором тот побывал. Люди вокруг говорили о войне. Волонтеры тренировались на площади, и сначала он стал мечтать о военной славе. «Я хочу, — говорил он, — набрать кавалерийский полк. Своих солдат я бы нарядил в черную форму и купил бы им черных лошадей. Их называли бы Черные Байроны, и все только бы и обсуждали их подвиги».
98
«Властителем дум» назвал Александр Пушкин Джорджа Гордона Байрона, поэта-романтика, чья история жизни сама по себе есть романтический сюжет. Детство, которое отпрыск благородного рода был вынужден провести в бедности, врожденная хромота, богатство и титул, полученные им в наследство, любовные разочарования и неожиданно нагрянувшая слава, неудачный брак и дальние странствия, счастливая любовь и борьба за освобождение Греции — такой путь удалось пройти одному из лучших английских поэтов XIX столетия. «Он никогда не отдыхал под сенью своих лавров, никогда не жил за счет своей репутации… — писал Вальтер Скотт. — Байрон предоставлял своей славе самой заботиться о себе. Он не сходил с турнирной арены, его щит не ржавел в бездействии. И хотя его высокая репутация только увеличивала трудность борьбы, поскольку он не мог создать ничего — пусть самого гениального, — что превзошло бы всеобщую оценку его гения, все же он снова бросался в благородный поединок и всегда выходил из него достойно, почти всегда победителем». В этом выпуске мы предлагаем вниманию читателей отрывки из книги французского писателя Андре Моруа «Дон Жуан, или Жизнь Байрона».
«Ньюстедское аббатство». Иллюстрация Александра Френсиса Лидона из книги «Живописные виды аристократических и дворянских поместий Великобритании и Ирландии», изданной в Лондоне Уильямом Макензи под редакцией преподобного Френсиса Орпена Морриса в 1870 году. Родовое поместье Байрона находилось в густом лесу к северу от Ноттингема. Здание было заложено в 1170 году по указу Генриха II для монастыря, а в 1540 году эти земли перешли к сэру Джону Байрону Колвику. Здание обветшало при пятом лорде Байроне по прозвищу Злой, который жил здесь в уединении. От него великий поэт и получил в наследство эту собственность и титул лорда. После отъезда из Англии Байрон продал поместье.
Умственные способности маленького лорда Байрона оказались более развитыми, чем у детей его возраста. Жизненные невзгоды порой пробуждают раннее развитие интеллекта. Счастливое существование способствует тому, что ребенок пребывает в безмятежности и получает от своих родителей твердые представления о мире; в неспокойной обстановке ребенок может порицать своих родителей и сам обретает свою точку зрения, зачастую очень жесткую. Рано оставшись без отца, он с детства начал отвергать любые авторитеты. Разум его противился обязанности подчиняться другим людям, недостатки которых он видел; его гордость не могла ему этого позволить, даже если благоразумие требовало. Он был воспитан матерью в любви к Французской революции и оставался верен своему восхищению Наполеоном, в котором видел воина революции; с собой в школу он взял миниатюрный бюст первого консула и дрался с одноклассниками-патриотами, защищая его. Из-за непрестанной боязни, что его станут презирать за телесный изъян, он держался надменно, дерзко и угрюмо. Телосложение выдавало в нем некоторую склонность к полноте, но это искупалось правильностью черт лица, поразительными глазами, линией бровей и вьющимися, слегка рыжеватыми светлыми волосами. Окружающих изумлял пыл, с которым он брался за любое дело. За учебу он брался временами, наскоками, но в удачные часы мог написать тридцать–сорок латинских гекзаметров за раз. Над домашними заданиями не корпел, но оттого, что посвящал много времени чтению, обладал обширными познаниями. Он был начитан, но не старателен. Через год однокашники — самые строгие из судей! — признали в нем товарища, закаленного жизнью. Он с увлечением отдавался разным играм и подчас побеждал в них, несмотря на свой телесный изъян. Больше всего ему нравилось плавать и нырять. В воде хромота ему не мешала. Смелый и независимый по характеру, он выступал заводилой в самых отчаянных проделках. В университете, как и в школе, он рисовал в своем воображении, как окажется в центре внимания, станет вожаком. Его снедало неуемное честолюбие,
Джордж Гордон Байрон. Портрет работы Ричарда Уэстола, созданный после ошеломляющего успеха первых песен «Чайлд Гарольда». 1813 год.
н не сходил с турнирной арены...»
99
свойственное людям слабым, но оно умерялось ленивой мечтательностью. Студенты в Тринитиколледже могли считаться его ровесниками и отнюдь не нуждались в ласковом покровительстве с его стороны. В первые же дни он уяснил, что все здесь, кроме нескольких адептов презренной науки, которые портят себе зрение, заучивая стихи на греческом при свете свечи, считают безделье хорошим тоном. Англию в то время покорила мода на спиртные напитка и азартные игры. «В истории Англии XVIII века не может не вызвать изумления та определяющая роль, какую в жизни молодых людей играл алкоголь, и те скорбные последствия, к которым приводило это увлечение в более зрелом возрасте». Если за обедом гость выпивал не больше двух бутылок вина, то его считали скверным собутыльником. Вино Байрону совершенно не нравилось, но чтобы хорошо выглядеть в глазах остальных, он заказал у Хэнсона четыре дюжины портвейна, шерри, бургундского, мадеры. Карты вызывали у него не меньшее отвращение, чем вино. «Я не отличался ни хладнокровием, ни расчетливостью для обсуждения карточных раскладов». Однако он подражал приятелям. Он стал рабски следовать условностям и, как все, кто принят в замкнутое общество достаточно поздно, соблюдал законы этого общества с беспокойным рвением. Среди всех условностей самая тираническая для юности — поза игнорирования условностей: «Презрение к законам возводится в закон».
Он обладал поразительной склонностью сохранять в своей жизни все, что в ней появлялось, — даже если это происходило случайно. Следуя минутной прихоти, он нанял камердинера, приобрел лошадей и собак и уже не пытался от них избавиться. Это был своего рода фетишизм. Из-за врожденной сентиментальности он привязывался ко всему, что его окружало. Джон Пигот, будучи юношей весьма проницательным, нередко замечал проявления байроновской застенчивости. Когда они обедали в общей зале гостиницы, Байрон постоянно спешил удалиться в свой номер. Пигота сильно удивило, что его друг, которого все считают кутилой, к вину испытывает отвращение, а в еде умерен. Создавалось впечатление, что удовольствие Байрон испытывает только от сочинения стихов, верховой езды и разглядывания женщин издалека. Виденье мира, сформировавшее его внутренний пейзаж, было незатейливым. Богу, который создал земной шар с неведомой нам целью, видимо, не до людских мук. Люди же во власти своих страстей или судьбы, гонятся за удовольствиями, и это целесообразно, или за славой, что глупо. Королевства, империи вздымаются и рушатся, как морские волны. Суета все, кроме наслаждения. Подтверждение правильности этой концепции он обнаружил во время своего путешествия на Восток. Где бы Байрон ни бывал, он видел, что жизнь сурова,
В еликие о великих
/
g reat
minds about the greats
Bayron.qxd
7/4/11
16:00
Page 100
а порочность присуща всем, смерть — всеядна и всегда рядом. Мусульманский фатализм упрочил его собственный. Их отношение к женщинам ему понравилось. Бессчетное число религий уверило его в их слабости. Он вернулся с грузом сомнений, которые представлялись ему незыблемыми. Долгие часы одиночества помогли ему познать некоторые истины о себе. Он понял, что может оставаться счастливым только вне закона. Ему полюбились эти страны, где он никому не был нужен, как, впрочем, и его мало что там волновало. Расстояние способствовало равнодушию. Стоило ли беспокоиться из-за недоброжелательной критики какого-нибудь зануды, если между вами Средиземное море и Атлантический океан и рев Геллеспонта заглушает громовые раскаты гиперборейской прессы? И как бы ни были плохи его дела
в Англии, он будет знать, что от белых островов под вечноголубым небом его отделяют всего пятнадцать дней морского путешествия.
100
Жизнь Байрона изменилась в мгновение ока, как у героя восточной сказки после взмаха волшебной палочкой. «Этим утром я проснулся знаменитым», — написал он. Это в точности соответствует превращению, которое с ним случилось. Лондон вечером накануне казался ему пустыней, где обитают два-три его приятеля, а утром следующего дня он стал городом из «Тысячи и одной ночи» со множеством сияющих дворцов, распахивающих двери перед прославленным молодым англичанином. Часто бывает, что автор произведения, пользовавшегося успехом, вызывает у публики разочарование. Но в этом случае произошло иное — автор оказался под стать своему творчеству. Он являлся отпрыском древнего рода, и свет испытывал благодарность за то, что он украсил своим гением этот класс общества. «Он был молод, красив; серо-голубые глаза лучились жизнью из-под длинных ресниц...» Казалось, будто на его бледном лице кожа почти прозрачна... Линия рта — чувственная и капризная, как у обворожительной красавицы. «Даже его телесный изъян привлекал внимание. Печальная история его персонажа — это жизнь самого автора. Ведь все знали, что он, подобно
«Посещение Байроном монастыря мхитаристов на острове Святого Лазаря в Венеции». С картины Ивана Айвазовского. 1899 год. Остров Святого Лазаря с XII века служил карантинной станцией, позже здесь размещался лепрозорий. В 1717 году сюда прибыл монах Мхитар Севастийский (в миру — Манук Петросян), основавший армянский католический орден. В 1816 году здесь останавливался Байрон, изучавший армянскую культуру.
Когда Байрон оставался один в Ньюстеде, он сразу начинал задумываться о женитьбе. Отчего бы и нет? В бывшем монастырском поместье царит скука. Неплохо было бы обзавестись кем-нибудь, «с кем иной раз можно зевать вместе». Он «не так дорожил уединением, как удовольствием рассказывать любимой о том, как он обожает уединение». Из всей палитры любовных отношений он не познал только брака. Он обожал все странное, опасное. Разве для человека с его репутацией женитьба не есть странность? Близкие своими советами поощряли его. В письме леди Мельбурн говорилось, что законная жена для него — спасение. Августа прочила ему в жены какую-то из своих подруг. Байрон писал леди Мельбурн: «Я считаю, что женитьба была бы самым здравым решением, но на ком? Свое сердце я не могу предложить, и в ответ мне не приходится ожидать иного, но, как утверждает Мур: „Красивая жена — это недурная ретирада для пресыщенного тщеславного распутника“. Моей жене будет позволено делать все, что ей заблагорассудится, но у нее должен быть хороший характер, невозмутимость и готовность предоставить мне свободу совести. Я нуждаюсь скорее в приятельнице, чем в нежной супруге. Браков по любви я видел немало,
«Лорд Байрон в албанском костюме». С портрета Томаса Филлипса. Около 1835 года. Лондонский Греческий комитет предложил Байрону оказать помощь грекам в войне за независимость. Байрон пожертвовал деньги на снаряжение греческого флота, а в начале 1824 года сам приехал к лидеру повстанцев Маврокордатосу в порт Миссолунги и стал командиром отряда сулиотов (греко-албанцев).
Жена поэта и его дочь. Левее. Анна Изабелла Милбэнк (в замужестве — Байрон). Портрет работы Джорджа Хейтера. 1812 год. Правее. Августа Ада Кинг (урожденная Байрон), графиня Лавлейс. Предположительно гравюра Уильяма Генри Моута, художник А. Э. Шантон. 1838 год. За свое увлечение математикой жена получила от поэта прозвище «Королева параллелограммов». Их семейная жизнь длилась ровно год: через месяц после рождения дочери Аннабелла оставила мужа и уехала в поместье к отцу. Байрон видел свою дочь один раз — через месяц после рождения. Математический талант Ада унаследовала от матери: познакомившись с создателем первой аналитической вычислительной машины Чарльзом Бэббиджем, она стала его помощницей и первым в истории программистом.
Чайлд Гарольду, вернулся после путешествия в Грецию, Турцию!» Ему вменяли и беспрестанную угрюмость, и тягу к одиночеству, и злоключения Гарольда. Чувства, которые пробуждает произведение искусства, должны казаться настоящими; но это впечатление сильнее и естественнее, если читатель, не важно, прав он или ошибается, уверен, что эти чувства испытывал сам автор.
«Ошибки лорда Байрона происходили не от развращенности сердца, ибо природа не допустила такой аномалии, как соединение столь необычного таланта с безнравственностью, и не от равнодушия к добродетели. Не было человека, наделенного сердцем, более склонным к сочувствию, не было руки, которая щедрее оказывала бы помощь обездоленным…» — писал Вальтер Скотт.
Графиня Тереза Гвиччиоли подарила Байрону несколько лет семейного счастья, хотя официально они в браке не состояли. Гравюра Генри Томаса Риала по рисунку Уильяма Брокедона. 1833 год.
«…В характере Байрона ярко отразились и достоинства и пороки многих из его предков: с одной стороны, смелая предприимчивость, великодушие, благородство чувств, с другой — необузданные страсти, причуды и дерзкое презрение к общему мнению», — писал Александр Пушкин.
Общение с людьми, а в особенности с женщинами, стало для него школой разочарования. После этого он ощущал себя корсаром, для которого нет закона, человеком, соединившим в себе злодейство и любовь, своеобразным рыцарем, но врагом рода человеческого... Любопытный материал для анализа представляли и героини байроновских поэм, нежные, неземные отражения того прекрасного идеала, который автор уже не надеялся отыскать в реальности. «Тот, кто понастоящему умеет ценить наслаждения, — говорил Байрон, — никогда не допустит в мир своего воображения грубую действительность. Любови противопоказано что-либо земное, материальное, ей не нужно физического наслаждения. Только смутные образы, почти забытые нами, которые мы не отваживаемся признать своими, могут не будить в нас отвращение». Впрочем, все великие охотники до удовольствий всегда произносят речи о страстной любви, уверившись, что неприкрытая чувственность не способна избавить их от скуки. Лишь женщины всегда остаются реалистками в любви…
На самом деле это был трагический брак, потому что даже достоинства одного из супругов в сочетании с недостатками другого становились причиной горестей. Образ мыслей Аннабеллы и темы ее разговоров заставляли Байрона вспомнить о серьезных вопросах бытия. Но вынужденные размышления об устройстве мироздания приводили его в бешенство. Вполне объяснимо, почему ему нравились веселые и слегка безрассудные женщины. Он искал спасения в простосердечии, которого Аннабелла была лишена.
Среди немногочисленных друзей Байрона были знаменитые поэты XIX века.
101 чтобы обрекать себя на обыденность семейного счастья. Может произойти лишь одна беда — если я вдруг влюблюсь в свою жену, — что маловероятно, так как привычки весьма странно воздействуют на мои чувства. Тогда я стал бы ревнив, и вы даже не догадываетесь, в какое чудовище может превратить меня безумная страсть!» Аннабелла тоже стала разочарованием для Байрона. Едва ее увидев, он понял, что сделал ошибку. Тех женщин, которые находились вдали от него, он приукрашивал своим вымыслом. И если он не общался с ними, то они смиренно занимали свои места в пантеоне почивших богинь — в воображении Байрона. Однако в жизни эти нечеловеческие роли, которыми он их наделял, почти всегда приводили к краху. Аннабеллу он, бог знает почему, воображал обворожительной и вместе с тем сильной женщиной, которая заставит себя полюбить и подчинит его себе. Не он один из поэтов грезил о подруге, в которой сочетались бы прелесть возлюбленной и веселая мудрость друга. Но если женщина любит, она подвержена всем слабостям любви. Этого Байрон не мог осознать, когда в его жизнь вошла Аннабелла.
«Встреча лорда Байрона в Миссолунги». С картины Теодороса Вризакиса. 1861 год. Байрон, отдавший Греции свое состояние и свою жизнь, считается в этой стране национальным героем.
Левее. Ирландец Томас Мур, автор сборников стихотворений и баллад «Ирландские мелодии», «Национальные мотивы», «восточного» романа «Лалла Рук», а также биографии Байрона. Его стихотворение «Вечерний звон» в переводе Ивана Козлова послужило основой для популярной русской песни. Гравюра Уильяма Финдена с портрета работы Томаса Лоуренса. XIX век. Правее. Поэт Перси Биши Шелли, как и Байрон, был аристократом, бунтарем и изгоем. С гравюры Уильяма Финдена.
Едва ли не каждое утро весной 1815 года Байрон заходил на часок-другой в издательство Джона Меррея, где общался с одним из немногих писателей, которые вызывали у него уважение и восхищение, — с сэром Вальтером Скоттом. Им обоим доставляли удовольствие их беседы. О Байроне говорили, что он молодой человек со странностями, но Скотт так не считал. Он был одним из тех редких людей, кто смог увидеть благородство в характере Байрона. В области религии и политики они придерживались разных взглядов, но в твердости убеждений Байрона Скотт сомневался. Порою даже чувство юмора не спасало его от уныния. Его жизнь всегда подчинялась некоему ритму: отважное выступление против всего света сменялось упадком духа и разочарованием, если в ответ он получал удары неодолимой силы. Являлся ли Байрон человеком поступков, как считал он сам, вопреки мнению своих друзей? На самом деле истину здесь понять непросто. Он был способен на поступки, ибо обладал и бесстрашием, и способностью оценивать реальность, и целеустремленностью, но нерешительность заставляла его уходить в мир грез. Он жаждал стать и защитником народа, и благородным властителем-вольнодумцем, мужем и донжуаном, вольтерианцем и пуританином. Он выступал против английского общества, но принимал его привилегии. Не будучи в английской политике ни консерватором, ни радикалом, он выглядел зверем в стае, обреченным на одиночество, ибо принадлежал к самым противоречивым из них — вигам. Ему не хватало способности соединить замысел и способ его воплощения, столь необходимой для реализации великих идей. Однако его греческая эпопея была лишена этих сложностей. Аристократические предрассудки, унаследованные им, не препятствовали ему добиваться свободы для чужого народа. Напротив, будучи в роли освободителя, он ощущал поддержку английского общественного мнения, глубинные и неясные причины которой, возможно, крылись в классическом образовании и героических легендах. Поэтому вся сила, чистота, скрупулезность его холодного интеллекта в результате создали из него достойного вождя. Перевод Д. Рыловой
Высокий стиль / h igh
style
Organ.qxd
102
7/4/11
16:02
Page 102
Для гусара в мирное время нет, пожалуй, большей скуки, чем быть расквартированным в захолустном уездном городке. Нет сражений — нет наград и продвижения по службе, нет общества — негде себя показать и самому на богатых невест взглянуть… А уж лето 1814 года было более чем мирным: в Европе отгремела война, и Наполеон подписал отречение от престола. В городе Брест-Литовске по залитым солнцем сонным улочкам прогуливались двое юношей в гусарской форме, коротавшие время за беседой о материях исключительно высоких: звучали имена Мольера, Расина, Гёте, Шиллера… Решили заглянуть в костел перед началом службы — от нечего делать, ведь оба были вероисповедания православного. Один из них увидел ноты, разложенные перед органом, и оживился: — А что, Степан, хочешь послушать, как я играю? — Да ты что? Здесь, в храме? — Почему бы и нет? Зря, что ли, учился?
For a hussar in peacetime there is probably nothing more boring than be billeted in some outof-the-way provincial town. Without battles there are no decorations and no promotion; without society there is nowhere to show yourself and nowhere to find a wealthy bride… The summer of 1814 was more than peaceful: the guns had fallen silent across Europe and Napoleon had signed his abdication. In the town of BrestLitowsk two young men in hussar’s uniform strolled through the sleepy sunlit streets, whiling away the time in a discussion exclusively about higher matters: the names of Molière, Racine, Goethe and Schiller featured in the conversation. For want of anything better to do they decided to look round the Catholic church before the start of the service, although both were of the Orthodox faith. One of them spotted some sheet music laid out by the organ and brightened up: “What do you say, Stepan? Want to hear me play?” “What? Here in church?” “Why not? Why else did I bother learning?”
Надо сказать, что русских гусар побаивались: об их подвигах — и ратных, и всяких других — слухи ходили разные. Поэтому юноше, может, и сказали чего, но к инструменту допустили. Выяснилось, что играет он действительно превосходно! Началась служба. На то, что торжественные звуки из органа извлекает русский гусар, никто бы и внимания не обратил… Но в какой-то момент патетичный хорал вдруг сменился разухабистым «камаринским». Скандал вышел нешуточный! Столь злую шутку с прихожанами Брест-Литовска сыграл не кто иной, как Александр Грибоедов, впоследствии прославившийся как автор самой великой русской комедии и гениальный дипломат. Впрочем, он и в музыке успел сказать свое слово: известно, по крайней мере, два вальса, написанных им. У кого именно учился Грибоедов игре на органе, доподлинно неизвестно, да и орган как музыкальный инструмент в те годы в России распространен не был. Но грядущей его популярности Александр Сергеевич в некоторой степени поспособствовал: не исключено, что именно он «заразил» своего
друга Владимира Одоевского интересом к органной музыке. Одоевский же стал в своем роде пионером, с легкой руки которого мода на домашние органы стала распространяться среди петербуржцев.
Для молитвы или веселья? Разумеется, первый орган в России появился задолго до XIX века. Первое упоминание о нем в исторических документах датируется 1490 годом, когда ко двору великого князя Московского Иоанна III среди прочих «немцев» был вызван некий «органный игрец Иван Спаситель», что подразумевает наличие этого инструмента в Москве. Спустя век английский посол сэр Джером Горсей привез царю Федору Иоанновичу в подарок от своего государя клавикорды и органы, а с ними и музыкантов. Инструменты эти были «раззолочены и украшены финифтью», а чтобы услышать их звуки, «тысячи народа толпились около дворца». В царствие Михаила Федоровича органы являлись обязательной принадлежностью «Потешной палаты», где были сосредоточены все придворные комнатные
Наталья ПОПОВА, Игорь РЖАНИЦЫН / by Natalya POPOVA, Igor RZHANITSYN
лас тысячи труб
the sound of a thousand trumpets
It should be said that people were rather afraid of the Russian hussars: there was all sorts of talk about their deeds — on the battlefield and off it. And so, instead of turning him away, the clergy allowed him to play the instrument. And he turned out to be very good on it! The service began. Nobody would have paid any attention that the grand sounds were being extracted from the organ by a Russian hussar… but at some point the moving chorale suddenly gave way to rollicking Russian folk dances. The ensuing scandal was no laughing matter! The man who played that impish joke on the congregation in Brest-Litowsk was none
other than Alexander Griboyedov, who later became famous as the author of the great verse comedy Woe from Wit and a brilliant diplomat. But he also managed to make his mark in music: at least two waltzes written by him are known. It is not known for certain who taught Griboyedov to play the organ: such instruments were far from common in Russia at that time. Its subsequent «Вид с южной внутренней галереи сквозь хоры на большой и малый органы церкви Святого Бавона в голландском городе Харлеме». С картины Питера Санредама. Середина XVII века.
View across the Choir of the St Bavokerk, Haarlem, from the South Ambulatory towards the Large and Small Organs. From a painting by Pieter Jansz Saenredam. Mid-17th century.
7/4/11
16:02
Page 104
style
Organ.qxd
Высокий стиль / h igh
104
Фрагмент росписи «Гентского алтаря», созданной художниками Хубертом и Яном ван Эйками в соборе Святого Бавона в городе Генте. На одной из панелей изображены музицирующие ангелы, справа — святая Цецилия играет на органе с металлическими трубами. 1432 год.
Предтечами органа были два инструмента, известные с древнейших времен, — свирель и волынка. От свирели орган унаследовал трубы, а от волынки — мехи. Но вот кому пришла идея снабдить орган клавишами, остается загадкой. Поначалу орган был аккомпанирующим инструментом для певцов, но уже в Древнем Риме на нем играли соло. Любителем органной музыки и искусным ее исполнителем был император Нерон. В его время орган уже имел весьма сложное приспособление — механизм регистров, позволявший добиться разной окраски звука при нажатии клавиши в зависимости от регистра. Умелым подбором регистров при игре органисты достигают удивительных звуковых эффектов.
забавы: от музыкальных инструментов и музыкантов до карликов-шутов и даже попугаев. При Алексее Михайловиче поначалу возобладали аскетические взгляды, и следствием стали гонения на светскую музыку и скоморошество, а «гудебные бесовские сосуды» повелевалось отбирать, ломать и жечь. Однако органных дел мастера в России оставались, и в начале 1660-х годов государь приказывает в качестве подарка послать «в Персидские земли органы большие самые», а в 1670-х эти инструменты вновь появляются в придворном обиходе. Владели ими и вельможи. К при-
Музыканты и скоморохи изображены на фреске, украшающей южную башню Софийского собора в Киеве. Середина XI века. Один из музыкантов играет на инструменте, имеющем сходство с органом. Для историков остается загадкой, каким образом изображения светского содержания могли появиться на стенах храма. Возможно, в то время часть помещений не входила в пространство храма.
Ниже. Изображение музыкантов на римской мозаике II века, найденной в ливийском городе Злитен.
меру, в перечне имущества князей Голицыных, отписанного в казну в 1690 году, есть целая коллекция органов — ценою от двухсот рублей и ниже. А вот Петр I, европеизировавший Русь, к органной музыке пиетета не испытывал и в качестве увеселения предпочитал театр. Может быть, это и стало причиной того, что весь XVIII век орган оставался принадлежностью католических и лютеранских храмов? «Первый русский, устроивший себе домашний орган, был князь Владимир Федорович Одоевский, отличный музыкантлюбитель времен Николая I, и в особенности горячий поклонник Баха», — писал страстный поклонник музыки Василий Энгельгардт критику Владимиру Стасову.
Musicians and skomorokhi (minstrel-clowns) depicted on a fresco adorning the south tower of St Sophia’s Cathedral in Kiev. Mid-11th century. One of the musicians is playing an instrument that resembles an organ. Historians are still puzzled as to how such secular images could have been used to decorate the walls of a church. Perhaps at that time part of the space did not belong to the cathedral.
popularity may also have been to some extent due to the multitalented Griboyedov: it is quite possible that he “infected” his friend Vladimir Odoyevsky with an interest in organ music. Odoyevsky in turn became a sort of pioneer and his example generated a vogue for domestic organs among the elite of St Petersburg. Right above. A depiction of musicians in a secondcentury Roman mosaic found in the town of Zliten in Libya.
For Worship or Merriment? Of course, the first organ appeared in Russia long before the nineteenth century. The first mention of the instrument in his-
torical documents dates from 1490, when the foreigners summoned to the court of Grand Prince Ivan III included an “organplayer” Johannes Salvator, which naturally implies that there was such an instrument in Moscow. A century later the English envoy Sir Jerome Horsey brought Tsar Fiodor Ivanovich a gift from his Queen of a clavichord and organs with musicians to go with them. These instruments were “gilded and embellished with enamel” and “thousands of people crowded by the palace” to hear them played.
Detail of the decoration of the “Ghent Altarpiece” created by the artists Hubert and Jan van Eyck for St Bavo’s Cathedral in that Flemish city. One of the panels features a depiction of angels making music; on the right St Cecilia is playing an organ with metal pipes. 1432.
105
The forerunners of the organ were two instruments known since ancient times — the pan-pipes and the bagpipes. From the first the organ took the pipes and from the second the reservoir of air. But it remains a mystery who thought to give the organ keyboards. At first the organ was used to accompany singers, but the Ancient Romans were already playing it as a solo instrument. Emperor Nero had a fondness for such music and was himself a practised organist. By his time the organ had already acquired an extremely complicated set of stops that made it possible to change registers and thus obtain different nuances of sound when the keys were pressed. The skilful selection of registers while playing made some astonishing sound effects possible. В Средние века начался необыкновенный подъем в органной музыке в связи со строительством католических храмов, где этот инструмент был элементом архитектуры. Тогда же стали появляться и произведения, написанные специально для органа. Одним из первых органистов-виртуозов был итальянец Фрескобальди, творивший в Риме. «Тридцать тысяч человек, — вспоминает современник, — собирались в невероятно обширном помещении собора Св. Петра слушать его сочинения и импровизации». The extraordinary rise of organ music began in the Middle Ages as a consequence of the construction of Catholic churches in which the instrument was an element of the architecture. It was at that time that works specially written for the organ began to appear. One of the first virtuoso organists was the Italian Frescobaldi, who worked in Rome. “Thirty thousand people,” a contemporary recalled, “gathered in the incredibly vast space of St Peter’s to listen to his compositions and improvisations.”
(Справедливости ради надо сказать, что домашние органы в то время были в Петербурге и Москве, но владели ими, как правило, иностранцы.) Одоевский, литератор и философ, интересовался теорией музыки с ранней юности. С Грибоедовым, который был старше на девять лет, его связала любовь не только к философии (поводом для знакомства послужили публикации статей Одоевского в журнале «Вестник Европы»), но и к музыке. «Уж как Грибоедов с Одоевским заговорят о музыке, то пиши пропало: ничего не поймешь», — посмеивались их друзья.
«Органист и калькант». С картины неизвестного итальянского художника XVIII века.
An Organist and a Bellows Operator. From a painting by an unknown 18th-century Italian artist.
Ниже. «Интерьер готической церкви». С картины Хендрика ван Стенвейка Младшего. Первая половина XVII века.
Below. The Interior of a Gothic Church. From a painting by Hendrik van Steenwijk the Younger. First half of the 17th century.
Высокий стиль / h igh
style
Organ.qxd
7/4/11
16:02
Page 106
Задушевные импровизации В творческом наследии Одоевского как композитора больше половины составляют сочинения для органа или с участием органа. Обращался он к своему любимому инструменту и в литературе: посвятил его величественному звучанию немало страниц в повести «Себастиян Бах», а готовя для «Энциклопедического лексикона Плюшара» раздел о музыке, постарался как можно больше дать материала об этом инструменте и игре на нем. Кроме того, в его рукописях осталась статья, посвященная конструкции и истории органа.
В конце 1840-х годов Одоевскому удается осуществить свою давнюю мечту: в его петербургской квартире появляется инструмент, вошедший в историю русской музыки как «Себастианон». Самое примечательное, что создан он был петербургским мастером Георгом Мельцелем в сотрудничестве с будущим владельцем, проштудировавшим немало книг по органостроению. Когда инструмент наконец был готов, хозяин пригласил в гости всех столичных знаменитостей из мира музыки, чтобы услышать их мнение. Главным авторитетом
Очень популярными в XVIII веке были механические органы, называемые «часы-флейта». Они исполняли несколько пьес, записанных на валиках, без участия органиста. Для механических органов писали музыку Гендель, Гайдн, Моцарт и даже Бетховен.
Слева. «Органист в музыкальном театре». Гравюра Иоганна Кристофа Вайгля. Около 1720 года. Ниже. Английские часыорган, которые в настоящее время находятся во дворце князя Александра Меншикова, сподвижника и фаворита Петра I. Эти часы исполняют шесть мелодий. В Ассамблейном зале дворца находится также позитив — орган с одним мануалом (клавиатурой).
Mechanical organs known as flute clocks were very popular in the eighteenth century. They played several tunes, recorded on drums, without an organist. Handel, Haydn, Mozart and even Beethoven wrote music for mechanical organs.
Left. An Organist in a Musical Theatre. Engraving by Johann Christoph Weigel. Circa 1720. Below. The English clockorgan that is now in the Great Hall of the palace of Prince Alexander Menshikov, the close associate and favourite of Peter the Great. This clock can play six tunes automatically. It also incorporates a small manual positive organ.
106
Слева. Иллюстрация из книги французского мастера Франсуа Бедо де Селля «Искусство изготовления органов», изданной в Париже в 1766—1778 годах. Left. An illustration from the book by the French master organ-builder Dom Bédos de Celles, The Art of Making Organs, published in Paris in 1766—78.
In the reign of Mikhail Fiodorovich organs were an invariable feature of the Poteshny Palace, the building in the Kremlin that housed all the court’s indoor amusements: from musical instruments and musicians to dwarf jesters and even parrots. Under the next tsar, Alexei Mikhailovich, ascetic attitudes at first predominated, leading to the suppression of secular music and buffoonery, and orders were given to remove, smash and burn the “hooting vessels of the devil”. But there were still organ-builders in Russia and in the early 1660s the Tsar ordered as a diplomatic gift to be sent to Persia “the biggest of organs”, and in the 1670s the instruments reappeared at court. They were also owned by great aristocrats. For example, the inventory of the property of the Princes Golitsyn that was confiscated by the state in 1690 included a whole collection of organs valued from 200 roubles downwards.
являлся композитор Михаил Глинка, который удивительно быстро освоился с его конструкцией. (Каждый, кто хоть слегка знаком с техникой игры на органе, понимает, что сесть за незнакомый инструмент и сразу заиграть на нем, пользуясь сменой регистров и мануалов, может лишь искушенный в этом искусстве музыкант.) Писатель Владимир Соллогуб так описал игру Глинки: «Он садился за орган и фантазировал задумчиво, плавно, величественно. Два-три человека слушали благоговейно эту задушевную импровизацию, которой и Бетховен бы позавидовал». Разумеется, на «Себастианоне» играл и сам Одоевский. Правда, для подачи воздуха в мехи князю приходилось нанимать специального слугу (кальканта), и это давало повод для шуток и эпиграмм. Литератор и библиофил Сергей Соболевский сочинил такие строки: С тобою, милый Исидор, Сиамские мы точно братья. Как буду музыкальный вздор Без помощи твоей играть я?
For all that he Europeanized Russia, Peter the Great was not fond of organ music and preferred the theatre as an entertainment. Perhaps that is the reason why throughout the eighteenth century the organ remained an attribute of Catholic and Lutheran churches. “The first Russian to have an organ installed in his home was Prince Vladimir Fiodorovich Odoyevsky, an excellent amateur musician of Nicholas I’s time, and an ardent admirer of Bach in particular,” the passionate music-lover Vasily Engelhardt wrote to the critic Vladimir Stasov. (To be completely accurate, it should be said that there were domestic organs at that time in both St Petersburg and Moscow, but as a rule they were owned by foreigners.) Odoyevsky, a philosopher and man of letters, became interested in musical theory from an early age. With Griboyedov,
107
В воспоминаниях современников сохранилась история о том, как в отсутствие кальканта Одоевский попросил сторожа занять его место и снабдил соответствующими инструкциями. Во время званого вечера князя, естественно, осаждали просьбами исполнить что-нибудь на инструменте, занимавшем едва ли не полкомнаты. В конце концов он сел и взял аккорд, но звуков не последовало. Князь пробовал еще и еще — никакого эффекта. Тогда он поинтересовался у своего камердинера, не выходил ли сторож. Тот покачал головой. А когда дверцу, ведущую к мехам, открыли, то выяснилось, что сторож преспокойно спит! Это чрезвычайно развеселило присутствующих.
Князь Владимир Одоевский был человеком многих талантов. Композитор, писатель и критик, он был ближайшим помощником Александра Пушкина в редакционной работе над журналом «Современник». Портрет работы Алексея Покровского. 1844 год.
Кабинетный оркестр
Prince Vladimir Odoyevsky was a man of many talents. A composer, writer and critic, he was one of Alexander Pushkin’s closest assistants in the work of editing the periodical Sovremennik. Portrait by Alexei Pokrovsky. 1844.
«Орган в настоящее время все более и более стремится быть комнатным инструментом и вскоре, особенно с усовершенствованием, которое сделал в нем князь В. Ф. Одоевский, решительно вытеснит собою фортепиано», — писал журнал
«Камерная музыка». Гравюра неизвестного художника XIX века. В XVIII веке органы в Петербурге были установлены преимущественно в церквах иноверческих общин, лишь редкие инструменты находились в домах богатых аристократов и иностранцев. Известно, что орган находился в доме поэта Гавриила Державина на Фонтанке. Исполнителями тоже были, как правило, иностранцы. В XVIII веке в России получили известность гастролеры-органисты Георг Йозеф Фоглер и Иоганн Вильгельм Гесслер. Chamber Music. Engraving by an unknown 19th-century artist. In the eighteenth century organs in St Petersburg were chiefly installed in non-Orthodox churches with only the occasional instrument in the home of a wealthy aristocrat or foreigner. The poet Gavriil Derzhavin is known to have had one in his mansion on the Fontanka. The performers were also foreigners as a rule. In the eighteenth century the visiting organists Georg Joseph Vogler and Johann Wilhelm Hassler became famous in Russia.
who was nine years older than him, he shared a love not only of philosophy (their acquaintance was occasioned by the publication of Odoyevsky’s articles in the periodical Vestnik Yevropy), but also of music. “When Griboyedov and Odoyevsky start talking about music, then you might as well give up: you won’t understand a thing,” their friends joked.
Intimate Improvisations In Odoyevsky’s legacy as a composer more than half the works are pieces for the organ or including the organ. Nor did he neglect his favourite instrument in his liter-
ary endeavours: he devoted no few pages to its majestic sound in the story Sebastian Bach and when he was writing the music section for Pluchart’s Encyclopaedic Lexicon, he tried to include as much information about the organ and organ-playing as possible. Besides that, among the manuscripts he left was an article describing the construction and history of the organ. In the late 1840s Odoyevsky managed to realise his long-cherished dream: the instrument appeared in his St Petersburg apartment that has gone down in the history of Russian music as the Sebastianon. The most remarkable thing is that it was created
Высокий стиль / h igh
style
Organ.qxd
108
7/4/11
16:02
Page 108
«Отечественные записки». И действительно, примеру Одоевского последовали многие. Одним из первых был Василий Энгельгардт, заказавший у Мельцеля точную копию «Себастианона». В общей сложности у Энгельгардта перебывало шесть органов, причем каждый следующий был больше и совершеннее предыдущего.
Энгельгардта и Глинку, считавшегося непревзойденным мастером органной импровизации, связывала и дружба, и любовь к музыке. Глинка же испытывал интерес не только к органу, ему нравились и клавиорганы, которые в Петербурге изго-
by the St Petersburg craftsman Georg Melzel in collaboration with the future owner, who had studied a considerable number of books on organ-building. When the instrument was finally ready the owner invited all the capital’s musical celebrities to hear their opinion of it. The leading authority was the composer Mikhail Glinka who mastered its construction surprisingly quickly. (Anyone who knows anything about organ-playing technique, will understand that only a very experienced musician can sit down at an unfamiliar instrument and immediately start to play it, changing manuals and registers.) The writer Vladimir Sollogub gave this description of Glinka’s playing: “He sat down at the organ and fantasized thoughtfully, smoothly, majestically. Two or three people listened reverently to this intimate improvisation that even Beethoven would have envied.” Of course Odoyevsky himself also played on the Sebastianon. Admittedly the Prince had to hire a special servant to pump the bellows and that gave rise to a string of jokes and epigrams. The writer
«Истязания мученика Бетговена». На акварели художника Николая Степанова изображен домашний концерт в гостиной Михаила Глинки. За тремя роялями сидят (слева направо): Василий Энгельгардт, Константин Вильбоа, Дмитрий Стасов, Александр Серов, Михаил Сантис. Хозяин квартиры нервно вышагивает из угла в угол. Около 1851 года.
The Torture of the Martyr Beethoven. The watercolour by the artist Nikolai Stepanov shows a domestic concert in Mikhail Glinka’s drawing-room. Seated at the three pianos are (left to right): Vasily Engelhardt, Konstantin Villebois, Dmitry Stasov, Alexander Serov and Mikhail Santis. The host is stalking nervously from one corner to another. Circa 1851
товлял известный фортепианный мастер Гейнрих Герман Лихтенталь, владевший магазином в доме Косиковского на Невском проспекте и устраивавший музыкальные вечера в Большом зале того же дома. В 1843 году Ференц Лист, побывавший в Петербурге, опробовал новую конструкцию клавиоргана, которую Лихтенталь назвал «фортепиано-оркестр». Но венгерского композитора изобретение оставило равнодушным, тогда как Глинка был от него в восторге. «Чтобы иметь настоящее понятие о разнообразных красотах этого изобретения, — писал литератор Осип Сенковский, — надо послушать восхищенного им Глинку, когда он импровизирует на фортепиано-оркестре со сноровкою к инструменту, приобретенной не более как в несколько вечеров…» Сам Сенковский загорелся идеей создания органа с регистрами, максимально приближенными к тембру человеческого голоса и создающими звуковые эффекты оркестра. Он назвал его «клавиоркестром» и привлек к его изготовлению одного из лучших фортепианных мастеров, работавших у Лихтенталя, — Христофора
«Обычный послеобеденный a-parté (уединенная беседа)». Шарж Николая Степанова — добродушное подтрунивание над дружбой композитора Михаила Глинки (справа) и его большого поклонника Василия Энгельгардта. Около 1851 года. An Ordinary After-Dinner A-Parté (Private Conversation). A cartoon by Nikolai Stepanov good-naturedly poking fun at the friendship between the composer Mikhail Glinka (right) and his great admirer Vasily Engelhardt. Circa 1851.
and bibliophile Sergei Sobolevsky came up with these lines: “You and I, dear Isidor, Are Siamese twins, my brother, For, though I alone know the score, I can’t make music without the other.” Contemporaries recalled that on one occasion when Odoyevsky’s usual assistant was absent and he asked the watchman to take his place, giving him the appropriate instructions. During the evening party the Prince was naturally bombarded with
Ференц Лист выступал с концертами в доме Косиковского (Невский проспект, 15), где в настоящее время находится «Талион Империал Отель». Портрет работы Миклоша Барабаша. 1847 год.
«Миссис Мигз за клавиорганом». С картины Уильяма Мерритта Чейза. 1883 год. Клавиорганы (их еще называли «фортепиано с флейтами») пользовались популярностью в петербургских музыкальных салонах. Русским композитором Дмитрием Бортнянским в 1790-х были написаны два произведения с участием этого инструмента: Концертная симфония и Quatuor.
Franz Liszt gave concerts at Kosikovsky’s house (15, Nevsky Prospekt), which is now the location of the Taleon Imperial Hotel. Portrait by Miklós Barabás. 1847
109
Гентша (Генча) и опытного органного мастера Гибера. Правда, популярностью у выдающихся музыкантов того времени инструмент Сенковского не пользовался: чтобы его освоить, требовалось немало времени. К тому же хозяин без конца переделывал свой «клавиоркестр». Если Одоевский использовал свой «Себастианон» в целях музыкально-просветительских, то для Сенковского инструмент оставался лишь забавой. По отзывам современников, талантливым органистом был Константин Булгаков, сын московского почтдиректора. Он обладал прекрасным художественным вкусом, который особенно ценил Михаил Глинка, одобрительно относившийся даже к любительским композиторским опытам своего друга. Однажды Булгаков пришел в католическую церковь послушать игру на органе, и органист предложил ему попробовать самому, объяснив,
Ниже. Композитор Александр Серов. Портрет работы его сына Валентина Серова. 1888—1889 годы.
Mrs Meigs at the Piano Organ. From a painting by William Merritt Chase. 1883. Piano organs (or “pianos with flutes”, as they were also known) were popular in St Petersburg’s musical salons. In the 1790s the Russian composer Dmitry Bortniansky wrote two works with parts for that instrument: Concerto Symphony and Quatuor.
как устроен этот сложный механизм. «И вдруг, через пять минут, — писал отец Булгакова, — Костя заиграл так, что будто всю жизнь ничем иным не занимался, а немец ни за что не хотел верить, что он никогда не учился…» Впоследствии в квартире своего отца Константин установил орган, на котором музицировал сам и играли приглашенные органистыпрофессионалы. Домашний орган появился и у двадцатилетнего Александра Серова, в будущем композитора и музыкального критика. Серов неоднократно описывал счастливые часы, проведенные в «тиши своей органной комнаты». Своему другу Владимиру Стасову он писал: «Но странно, что я могу удачно фантазировать только на органе. Это, вероятно, оттого, что на этом инструменте самые бедные мысли звучат как-то полно, иногда даже величественно…»
Below. The composer Alexander Serov. Portrait by his son, the artist Valentin Serov. 1888—89.
requests to play something on the instrument that filled almost half the room. Finally he sat down and fingered a chord, but no noise came out. The Prince tried again and again with no success. Then he inquired of his valet whether the watchman had gone out. The valet shook his head. But when they opened the little door behind which lay the bellows, it turned out that the watchman was sound asleep! The company was greatly amused by this turn of affairs.
A Chamber Orchestra “The organ at present is increasingly tending to become a chamber instrument and soon, especially with the improvement that Prince Odoyevsky has made, it will quite supplant the pianoforte,” the periodical Otechestvennye Zapiski claimed. Many people did indeed follow Odoyevsky’s example. One of the first was Vasily Engel-
hardt, who ordered an exact copy of the Sebastianon from Melzel. Altogether Engelhardt had a succession of six organs, each bigger and better than the one before. Engelhardt and Glinka, who was reckoned a past-master of improvised organ music, were connected by friendship as well as a love of music. Glinka took an interest not only in the pipe organ: he was also fond of the claviorgans that were produced in St Petersburg by the eminent piano-maker Heinrich Hermann Lichtenthal, who owned a shop in Kosikovky’s house on Nevsky Prospekt and organized musical soirees in the Large Hall of the same house. In 1843 Franz Liszt, who was on a visit to St Petersburg, tried out the new type of claviorgan that Lichtenthal called the “fortepiano-orchestra”. But the Hungarian composer was not impressed with the novelty, although Glinka was delighted with it. “To get a real idea of the multifarious beauties of this invention,” the Polish-Russian orientalist and
7/4/11
16:02
Page 110
style
Organ.qxd
Высокий стиль / h igh
Слева. Появление в Купольном зале Таврического дворца нового органа, произведенного фирмой «Герхард Гренцинг», обусловлено празднованием в России Года Испании. В феврале 2011 года состоялась торжественная презентация инструмента, в которой приняли участие испанские органисты Роберто Фреско и Хуан де ла Рубиа.
Во дворцах и в хижинах
110
До 1860-х годов органная культура в России развивалась только в форме домашнего музицирования: отсутствие органов в светских концертных залах не давало возможности познакомить широкую публику с богатыми возможностями этого инструмента. А концерты в помещениях протестантских церквей давались только иностранцами: русских органистов-профессионалов не было. Лишь с открытием в Петербурге и Москве консерваторий и установкой в их залах больших концертных органов начался период расцвета органной культуры. В концертном зале Петербургской консерватории установку органа производила известная фирма «Валькер». Фасад инструмента, отделанный резьбой, прекрас-
journalist Józef Sekowski stated, “you have to ˛ hear Glinka, who is enraptured with it, when he improvises on the fortepiano-orchestra with a skill on the instrument picked up in just a few evenings.”
но гармонировал с изящным интерьером зала и был выкрашен в тот же цвет. Позднее появились органы в оперных театрах Москвы и Петербурга, в театре Народного дома и даже в актовом зале Института имени Д. О. Отта на Васильевском острове в Петербурге.
Left. The appearance of a new organ made by the Spanish-based firm Gerhard Grenzing in the Domed Hall in the Taurida Palace was prompted by the celebration of the Year of Spain in Russia. The formal presentation of the instrument took place in February 2011 with the Spanish organists Roberto Fresco and Juan de la Rubia participating.
«Этот инструмент, — писал Владимир Стасов, — есть по преимуществу выразитель глубочайших и могущественнейших стремлений человеческого духа; ему в особенности свойственно воплощение в музыкальных образах и формах стремлений нашего духа к колоссальному и беспредельно величественному; у него одного существуют те потрясающие звуки, те громы, тот величественный, говорящий как будто из вечности голос, которого выражение невозможно никакому другому инструменту, никакому оркестру...» Орган в Евангелическолютеранской церкви Святого Петра. Фотография 1914 года. Орган был построен немецкой фирмой «Эбергардт Фридрих Валькер» в конце 1830-х годов и считается одним из лучших инструментов этого производителя. Более тридцати лет он использовался для обучения студентов-органистов Петербургской консерватории, среди которых был и будущий композитор Петр Чайковский. До настоящих дней инструмент не сохранился, трубы его использованы при постройке органа Донецкой филармонии в 1959 году. The organ in the Evangelical Lutheran Church of St Peter. 1914 photograph. This organ was built by the German firm Eberhardt Friedrich Walcker in the late 1830s and is considered one of that maker’s finest instruments. For over thirty years it was used by the organ students of the St Petersburg Conservatory, among them the future composer Piotr Tchaikovsky. The instrument has not survived. Its pipes were used in the building of the organ at the Donetsk Philharmonia in 1959.
Sekowski himself became enthusiastic ˛ about the idea of creating an instrument with a register as close as possible in timbre to the human voice and others producing sound effects. He termed it the “claviorchestra” and to make it he recruited Christophor Gentsch, one of the best piano-makers working for Lichtenthal, and the experienced organ-builder Hieber. instrument failed, however, to beSekowski’s ˛ come popular with the leading musicians of the day: it took a long time to master and the owner was, moreover, constantly reconstructing his claviorchestra. While Odoyevsky employed his Sebastianon in the cause of musical enlightenment, for Sekowski this instrument remained no ˛ more than an amusement.
In Palaces and in Huts Until the 1860s organ-playing in Russia developed only in the form of music-making in the home: the absence of organs in secular concert halls made it impossible to acquaint the wider public with the rich possibilities of this instrument. While concerts were held in Protestant churches, they were
111
Первым руководителем органного класса в Петербургской консерватории стал один из известнейших немецких органистов Генрих Штиль, а пока в консерватории органа не было, он проводил занятия в соборе Петра и Павла. Одним из первых его учеников был Петр Чайковский. «На поэтическую и впечатлительную душу Петра Ильича, — писал русский критик Герман Ларош, — и величественный звук инструмента, и неистощимое разнообразие его средств, и самая обстановка в пустынной и таинственно темной Петропавловской лютеранской церкви не могли не произвести действия...» Русские композиторы вводят органные партии в свои сочинения: Чайковский в «Манфреде» сопровождает смерть главного героя звуками органа, Глазунов в увертюре «Карнавал» использует орган для похоронной процессии, Скрябин усиливает оркестр органом в «Поэме Экстаза» и «Прометее», а Рахманинов — в кантате «Колокола». Сергей Танеев написал для органа вариационный цикл из четырех пьес. Пропагандистами органа в России XX века стали музыканты Борис Сабанеев и Жак Гандшин. Однако серьезным тормозом в развитии органного искусства в СССР стало отсутствие отечественного производства этих инструментов, поэтому известны случаи, когда органы из церквей перемещались в концертные залы.
К тому же действующие органы требовали квалифицированного обслуживания и ремонта, и поэтому неудивительно, что за помощью обратились к зарубежным мастерам. В 1958 году в Советском Союзе был создан Совет по органостроению, который
given only by foreigners — there were no professional Russian organists. It was only with the opening of the conservatories in St Petersburg and Moscow and the installation in their halls of large concert organs that organ culture began to flourish.
The organ in the concert hall of the St Petersburg Conservatory was installed by well known Germany firm of Walcker. The façade of the instrument, decorated with carving, fitted superbly into the elegant interior and was painted the same colour. Later organs
“This instrument,” the great critic Vasily Stasov wrote, “is chiefly the expresser of the profoundest and most powerful strivings of the human soul; peculiar to it in particular is the embodiment in musical images and forms of the striving of our soul towards the colossal and boundlessly sublime; it alone possesses those stupendous sounds, those thunders, that sublime voice that seems to speak from eternity, whose expression is impossible for any other instrument, or any kind of orchestra…” Выше. «Большой королевский орган Уонамейкера», находящийся в супермаркете «Мейсиз» в городе Филадельфия, США. Он был изготовлен для Всемирной выставки 1904 года, проходившей в Сент-Луисе. В 1909 году его приобрел для своего торгового центра миллионер Джон Уонамейкер, впоследствии вложивший немало средств в «достройку» этого инструмента, одного из самых больших в мире. Above. The Wanamaker Grand Court Organ located at the Macy’s Center City shopping complex in Philadelphia, Pennsylvania, was made for the St Louis World’s Fair in 1904. In 1909 the millionaire John Wanamaker bought it for his emporium and went on to invest considerable sums to enlarge the instrument, making it one of the biggest in the world.
В Большом зале СанктПетербургской филармонии ныне находится орган фирмы «Валькер», перенесенный сюда в 1930-х годах из Института (клиники) имени Д. О. Отта. The Great Hall of the St Petersburg Philharmonia is home to a Walcker organ, moved there in there 1930s from the Ott Institute of Obstetrics.
7/4/11
16:02
Page 112
style
Organ.qxd
Высокий стиль / h igh
Слева. Электрический орган, изобретенный в 1930-х годах Лоренсом Хаммондом, открыл новую эру в органном звучании. Звук в этих органах создается механическим фоническим колесом, а не электронным осциллятором, как в синтезаторах, которые появились позднее и которые могут имитировать оригинальное звучание «Хаммонда». Left. The electric organ, invented by Laurens Hammond in the 1930s, began a new era in organ music. Sound in those organs is generated mechanically by tonewheels, and not an electronic oscillator as it is in synthesizers, which appeared later and can imitate the original sound of a Hammond.
Справа. Концертный зал «Боардуок» в Атлантиксити, США. Здесь находится самый большой в мире орган, занесенный в Книгу рекордов Гиннесса. Фотография 1930-х годов. В конструкции этого органа использовано более 33 тысяч труб. К сожалению, этот инструмент в начале XXI века оказался в полуразрушенном состоянии, ныне работы по его ремонту еще не завершены.
112
заказывал реконструкцию старых и строительство новых инструментов европейским фирмам: «Ригер-Клосс» (Чехословакия), «Александер Шуке», «Вильгельм Зауэр», «Германн Ойле» (ГДР). Надо сказать, что в 1935 году у духового органа появился конкурент — электроорган, изобретенный Лоренсом Хаммондом. Сначала он использовался в цер-
квах, но очень быстро получил распространение в популярной музыке. Уже в 1960-х годах электрический орган завоевал сердца рок-музыкантов и, даже несмотря на появление синтезатора звука, сконструированного Робертом Мугом, остается по сей день инструментом престижным. Однако изобретение Хаммонда являлось отнюдь не духовым инструментом и, конечно же, не могло предоставить музыканту и сотой доли тех возможностей и того богатства звучания, которыми славятся классические органы. Многие разработчики музыкальных инструментов пытались создать электронные (а впоследствии и цифровые) устройства, которые могли бы повторить звучание «короля музыкальных инструментов». Оригинальная идея возникла у основателей голландской фабрики «Йоханнус»: в основу звучания их инструментов положено не компьютерное моделирование, а запись реальных звуков существующих органов. Таким образом, в электронных инструментах «Йоханнус» наиболее полно реализовано своеобразие и богатство звука классических инструментов. Кроме того, фирма «Йоханнус» создает не только
Right. The Boardwalk Hall arena in Atlantic City, New Jersey, contains the largest organ in the world, as is recorded in the Guinness Book of Records. 1930s photograph. Over 33,000 pipes were used in the construction of the organ. Sadly by the start of the twenty-first century it had fallen into a very dilapidated state. Work to renovate it is still going on.
appeared in the opera theatres of Moscow and St Petersburg, in the theatre of the People’s House and even in the assembly hall of the Ott Institute of Obstetrics on Vasilyevsky Island. The first head of the organ class at the St Petersburg Conservatory was one of Germany’s most distinguished organists, Heinrich Daniel Stiehl, and until the conservatory acquired its own organ he gave his lessons in the Petrikirche on Nevsky Prospekt. One of his first pupils was Piotr Tchaikovsky. The Russian critic German Laroche wrote: “Piotr Ilyich’s poetic and impressionable soul was inevitably affected by the majestic sound of the instrument, by the inexhaustible variety of its facili-
серийные, но и эксклюзивные модели — с учетом акустических возможностей и архитектурных особенностей помещения, в котором инструмент будет находиться.
Возрождение традиции
113
ties and by the atmosphere itself in the deserted and mysteriously dark Lutheran Church of SS Peter and Paul.” We need to jump forward now to 1935, when the pipe organ acquired a competitor — the electric organ invented by Laurens Hammond. At first it too was used in churches, but very soon it was taken up by performers of popular music. Back in the 1960s the electric organ won the hearts of rock musicians and still today, despite Robert Moog’s introduction of the synthesizer, it remains a prestigious instrument. But Hammond’s invention was not a wind instrument at all and could not pro-
Доминирование электроники в музыкальном мире лишь подчеркнуло ценность традиционных инструментов. Поэтому неудивительно, что появление нового духового органа стало событием в музыкальном мире Санкт-Петербурга. Уникальное творение испанской фирмы «Герхард Гренцинг» украсило собой Купольный зал Таврического дворца в феврале этого года. Специалисты считают, что это первый орган из Испании, появившийся в России. Почему так важна «география» места, где инструмент был сделан? Потому что мастер, создающий духовой орган, ориентируется не только на помещение, где инструмент будет звучать, но и на музыку, которую на нем будут исполнять. Именно поэтому звучание органа, чья родина Средиземноморье, будет отличаться от звучания того, что создан в Германии или Голландии. В истории Таврического дворца этот инструмент — второй. На этом месте при светлейшем князе Григории Потемкине уже находился орган, но в 1800 году он был передан Мальтийской капелле. Появление «испанца» — это не только культурное событие, но и восстановление исторической справедливости.
vide a musician with even one percent of the possibilities and the wealth of sound for which classic pipe organs are famed. Many musical instrument builders have tried to create electronic and more recently digital devices that would emulate the sound of the “king of musical instruments”. The founders of the Dutch firm Johannus Orgelbouw came up with an original idea: the sound of their instruments is not the result of computer modelling, but based on recordings of real existing pipe organs. In this way the Johannus electronic instruments come closest to achieving the variety and wealth of tones found in the traditional instruments.
The Revival of Tradition The predominance of electronics in the musical world has only underlined the value of traditional instruments. It is not surprising therefore that the appearance of a new pipe organ became an event in St Petersburg’s musical world. The unique creation of the Spanish-based firm Gerhard Grenzing became an adornment of the Domed Hall in the Taurida Palace in February this year. Specialist believe that it is the first organ from Spain to be in-
Впрочем, в Петербурге есть и свой мастер по органостроению — Павел Чилин. Он самоучка, с детства увлекался изготовлением музыкальных инструментов, начинал с гуслей. Сегодня Павел — создатель более чем полусотни органов, включая портативные, которые ему заказывают ансамбли старинной музыки. Самые большие из созданных им — учебно-концертные инструменты для Хорового училища им. М. И. Глинки и для Санкт-Петербургского государственного университета. Труд мастера нелегок и кропотлив: органостроение — это одна из немногих отраслей, которые со временем не меняются.
Не следует забывать, что орган это не только величественное звучание в концертном зале или гостиной, но и элемент дизайна помещения. По крайней мере, современные производители органов не только предлагают потребителям типовые модели, но и делают инструменты на заказ, в тесном сотрудничестве с архитекторами и дизайнерами.
stalled in Russia. Why is the place where the instrument was made so important? Because when creating a pipe organ the craftsman takes into account not only the room in which the instrument will be heard, but also the kind of music that will be played on it. Because of that the sound of an organ that comes from the Mediterranean basin will differ from that of one made in Germany or Holland. This is the second organ in the history of the Taurida Palace. Back in the time of Prince Grigory Potemkin there was already an instrument in this place, but in 1800 it was moved to the Maltese Chapel. The arrival of the “Spaniard” is not only a cultural event, but also the rectification of a historical injustice. But St Petersburg can also boast its own specialist organ-builder — Pavel Chilin. This self-taught craftsman has been fascinated with musical instruments since childhood, beginning with the gusli. To date Pavel has created over fifty organs, including portable ones that are commissioned by ensembles playing early music. The work is hard and painstaking: organ-building is one of the few crafts that does not change with time.
We should not forget that the organ is not only a source of magnificent noise in a concert hall or drawing-room, but also an element of interiors design. At least modern-day producers not only offer customers standard models, but also build instruments to commission in close collaboration with architects and designers. Above. A modern electronic organ of the Johannus brand in an interior — a harmony of sound and shape.
Ниже. Современный электронный орган фирмы «Йоханнус» в интерьере — гармония звука и формы.
Традиции / t raditions
River.qxd
7/4/11
16:11
Page 114
И я глядел: неслась река, Покрыта вся румяным блеском, И кораблям, с небрежным плеском, Лобзала темные бока. И много их... но все прижались Друг к другу тесною толпой, Как будто ввек они не знались Ни с темным морем, ни с грозой, — И флагов мягкие извивы Так слабо ветер шевелил, Как будто тоже позабыл Свои безумные порывы... Иван Тургенев. «Нева»
В любой книге, где идет речь о Петербурге, будь то роман или поэма, очерк или мемуары, всегда найдутся строки, а то и целые главы, посвященные его рекам и каналам. Неспешно текущие воды не только ассоциировались с образом города — они, как и сам город, жили своей особой жизнью. Нева во многом определила архитектурный облик Северной столицы. Дворцы, особняки, архитектурные ансамбли по ее берегам — это смешение «воды со зданиями» производило впечатление самой изысканной гармонии. Неву воспевали поэты и художники, она оказывалась в центре разговоров знакомых и малознакомых людей… Петербуржцы относились к реке как к одушевленному существу, со своим характером и своими капризами, и уже с самого утра внимательно присматривались к ней: то она волнуется, то потемнела, то поднялась…
114 Елена КЕЛЛЕР / by Yelena KELLER
жизнь на реке life on the river
«Нева перед дворцом Меншикова». Гравюра Карла Фридриха Саббата, раскрашенная акварелью. Начало 1820-х годов. Нева всегда была предметом любования горожан и одним из популярных «персонажей» в петербургской литературе, во многом ее очарование и коварство сотворили мистический и поэтический ореол российской столицы… The Neva in Front of Menshikov’s Palace. Etching by Karl Friedrich Sabbat tinted with watercolour. Early 1820s. The Neva has always been an object of the citizens’ admiration and one of the most popular “personages” in St Petersburg literature. It was to a large extent the Neva’s charm and insidiousness that created the Russian capital’s mystical and poetic ambiance…
По реке величественно проплывали военные и торговые суда, выстраивались у пристаней, на них развевались флаги всех наций. На берегу была слышна разноязычная речь, и в городской толпе привычно мелькали форменные одежды моряков. К середине XIX века Нева большей частью была закована в гранит, как чиновник в свой мундир, а там, где набережная заканчивалась, река вырывалась из «мундира» и текла спокойно, с чувством собственного достоинства, будто бы отдыхая от столичных обязательств. «Господи! как мне весело было тогда гулять с няней по этому берегу, какая большая трава росла на нем, сколько желтого цикория, одуванчиков на ней цвело! — вспоминала дочь художника Федора Толстого Мария Каменская. — Как теперь вижу я этот тогдашний берег: мощен он был крупным булыжником только наполовину, около
домов, а другая половина и весь откос до самой воды были зеленые. Сколько судов стояло у самого берега, видимоневидимо!..» После долгой зимы город приводили в порядок, и многие домовладельцы ремонтировали и красили дома. То же самое происходило и на реках. С окончанием ледохода буксирные пароходы расставляли по местам отремонтированные и покрашенные пристани, и начиналось интенсивное движение пассажирских судов. От капитанов требовалось умение маневрировать, особенно на Фонтанке и каналах, буквально забитых баржами и плотами. Весной, когда в городе начинала зеленеть трава, распускались цветы, на реке появлялись разноцветные пароходики: у «Общества легкого финляндского пароходства» они были темно-синего цвета с желтой кормовой каютой, а у купца
Традиции / t raditions
River.qxd
7/4/11
16:11
«Проспект вверх по Невереке от Адмиралтейства и Академии наук к востоку». Гравюра Ефима Виноградова по рисунку Михаила Махаева из серии «Знатнейшие проспекты Петербурга», включающей двенадцать видов столицы времен царствования Елизаветы Петровны. 1753 год. Prospect up the River Neva Eastwards from the Admiralty and the Academy of Sciences. Engraving by Yefim Vinogradov after a drawing by Mikhail Makhayev from the series The Most Noble Prospects of St Petersburg that comprised twelve views of the capital in the time of Empress Elizabeth. 1753.
Page 116
Шитова — зеленые. На маленьком «финляндском» пароходике Мстислав Добужинский, когда был еще мальчишкой, совершил с отцом «целое восхитительное путешествие по всей искрящейся на солнце Неве — с Выборгской на Васильевский остров — мимо дворцов, крепости, Биржи и ныряя под все четыре моста — Литейный, Троицкий, Дворцовый и Николаевский».
С 1848 года регулярные пассажирские перевозки осуществляло «Легкое невское пароходство». Каждый пароход перевозил до ста человек. Суда отходили по расписанию от пристани возле Летнего сада. Через четверть века пассажирских пристаней, между которыми курсировали суда, насчитывалось более двадцати. Ниже Николаевского моста от пристани Васильевского острова суда ходили на
«Вид на Смольный монастырь с Охты». С картины Бенжамена Патерсена. Около 1800 года. Там, где река Охта впадает в Неву, люди селились с давних времен. Здесь, на древнем торговом пути «из варяг в греки», новгородцы выстроили один из сторожевых постов. Впоследствии эти места не раз переходили под власть Швеции, но 1 мая 1703 года войска Петра I захватили шведскую крепость Ниеншанц, окончательно утвердив на невских берегах власть российского царя.
В юбилейном издании «Петербургское купечество» сообщалось, что «еще при Екатерине II в навигацию 1764 года через Петербург прошло 667 кораблей, из них 332 — иностранных. По каналам было сплавлено 2793 барки и 354 других судна». Грузы еще долгое время доставляли по Неве, и даже железнодорожное сообщение не могло уменьшить их поток.
Кронштадт, а от Летнего сада — на Шлиссельбург. От пристани около устья Мойки отходили винтовые суда ледокольного типа в Кронштадт и Лисий Нос (зимой они использовались как ледоколы между Кронштадтом и Ораниенбаумом). По Фонтанке регулярно курсировали двенадцать маленьких пароходов, а у причалов теснились небольшие парусные шхуны, их назы-
вали лайбами, они доставляли товары из Эстонии и Финляндии. Чтобы подойти к причалам, они бросали якоря у маяков и поднимали синий флаг, вызывая буксир… У Васильевского острова, где к Неве выходила 9-я линия, всегда был целый лес мачт иностранных пароходов. А суда с «хлебным товаром» ждали выгрузки на Калашниковской пристани (ныне Синопская набережная). Там находилась
In its jubilee issue Peterburgskoye Kupechestvo [The St Petersburg Merchant Class] reported that “back in Catherine II’s time, in the 1764 navigation season, 667 ships passed through St Petersburg, 332 of them foreign. 2,793 barques and 354 other vessels plied the canals.” Goods were still delivered by the Neva for a long time after and even rail transport could not reduce their volume. View of Smolny Convent from the Okhta. From a painting by Benjamin Paterssen. Circa 1800. The spot where the River Okhta flows into the Neva was settled in early times. There, on the trade route “from the Varangians to the Greeks” the Novgorodians established one of their guard posts. Over the years the area came under Swedish control several times, but on 1 May 1703 Peter I’s forces captured the Swedish fortress of Nyenskans, finally establishing the rule of the Russian Tsar on the banks of the Neva.
116
In any literary work about St Petersburg, be it a novel or a poem, an essay or memoirs, you will always find lines, if not whole chapters devoted to its rivers and canals. Their unhurriedly flowing waters were not only associated with the image of the city: like the city itself they lived their own special life. The Neva to a large extent determined the architectural appearance of Russia’s northern capital. The palaces, mansions and architectural ensembles along its banks, this blend of water and buildings produced the impression of exquisite harmony. The Neva was extolled by poets and artists. It was a subject of conversation for acquaintances and those who barely knew each other… Petersburgers regarded the river as an animate being with its own character and whims and from early morning they kept a careful eye on it, watching lest it become agitated, darken, rose… By the middle of the nineteenth century the Neva was for the most part enclosed in granite, strait-laced like a civil servant in his uniform, and where the embankment ended the river burst free of its bonds and flowed calmly, with a sense of its own dignity, as if re-
Внизу. «Проспект Биржи и Гостиного двора вверх по Малой Неве-реке». Раскрашенная акварелью гравюра Ивана Елякова по рисунку Михаила Махаева. 1753 год.
laxing after the performance of its official duties. After the long winter, people put the city in order and many house-owners repaired and painted their houses. The same thing took place on the rivers. When the ice had fin-
117
Справа. «Вид на Стрелку Васильевского острова». С картины петербургского архитектора Людвига Франца Карла Бонштедта. Середина XIX века.
Right, View of the Spit of Vasilyevsky Island. From a painting by the St Petersburg architect Ludwig Franz Karl Bohnstedt. Mid-19th century.
Left. A View of the Exchange and Gostiny Dvor up the Malaya Neva River. Watercolour-tinted engraving by Ivan Yeliakov after a drawing by Mikhail Makhayev. 1753.
ished coming down the river, steam tugs returned the repaired and repainted landing stages to their proper places and passenger traffic resumed with its usual briskness. The skippers need to be particularly skilled at manoeuvring, especially on the Fontanka and the canals that were literally jam-full with barges and rafts. In spring, when the grass in the city began to turn green and the flowers opened, a motley array of little steamers appeared on the river: those of the Finland Light Steamship
Company were dark blue with a yellow stern house, while those owned by the merchant Shitov were green. When he was still a small boy Mstislav Dobuzhinsky was taken by his father on a little “Finland” steamer on “a whole delightful journey along the Neva sparkling in the sunshine from the Vyborg pier to Vasilyevsky Island — past palaces, the fortress and the Exchange, diving under all four bridges — Lieteiny, Trinity, Palace and Nikolayevsky.” From 1848 regular passenger services were provided by the Neva Light Steamship Com-
7/4/11
16:11
Page 118
Традиции / t raditions
River.qxd
«Английская набережная у Сената». С акварели Бенжамена Патерсена. 1801 год. Слева направо: здание Сената, особняк Строгановых, далее — жилая застройка.
Above. English Embankment by the Senate. From a watercolour by Benjamin Paterssen. 1801. Left to right: the building of the Senate, the Stroganovs’ mansion, other residential buildings.
хлебная контора, на ее вывеске значилось: «С.-Петербургская городская исполнительная комиссия по заведованию хлебною пристанию». Пристань разделялась на участки, отмеченные высокими шестами с прибитыми к ним белыми дощечками, на которых указывались номера линий. Барки привязывали к специальным сваям на берегу, и они стояли одна за другой, вытянувшись почти до середины Невы, — это и называлось «линия». В это время на реке бывало очень тесно, поскольку, кроме транспортировки зерна, часть водного пространства занимал круглый лес в плотах, которые в пределах городской черты проводились буксирными
«Фонтанка». С акварели Луиджи Премацци. 1850-е годы. В Петербурге по воде, будто по улицам, вереницей двигались суда, перевозившие людей и грузы. Требовался немалый опыт, чтобы пройти под низкими пролетами мостов и точно, никого не задев, подвести пассажирское судно к пристани. The Fontanka. From a watercolour by Luigi Premazzi. 1850s. In St Petersburg a constant stream of vessels moved by water as if along the streets transporting people and goods. It required no little experience to pass beneath the low spans of the bridges and to bring a passenger vessel neatly up to a landing-stage without touching anyone.
пароходами. Тесноту усугубляли неповоротливые баржи, перевозившие дрова, — все это создавало на воде опасную толчею. Между Петербургом и Кронштадтом работала флотилия, состоявшая из полутора тысяч лихтеров. Они перевозили грузы с приходивших в Кронштадт заграничных судов, а обратно на те же суда отечественные продукты из столицы. Нева играла главную роль в снабжении Петербурга основными предметами потребления: хлебом, сеном, дровами, строительными материалами. Неву часто называли главным водным проспектом города, где в прямом смысле слова протекала своя интенсивная жизнь
«Выйдем из стен Академии на набережную. С Невы тянет влажный морской ветер — почти всегда западный ветер. Не одни наводнения несет он петровской столице, но и дух дальних странствий. Пройдитесь по последним линиям Васильевского острова или к устью Фонтанки, на Лоцманский островок, — и вы увидите просвет моря, отшвартовавший пароход, якоря и канаты, запах смолы и соли, — сердце дрогнет, как птица в неволе», — писал в 20-х годах XX века русский философ Георгий Федотов.
Слева. «Английская набережная». Хромолитография Луи Жюльена Жакотте по рисунку Иосифа Шарлеманя. 1850-е годы. Английской эту набережную назвали потому, что поблизости селились купцы и ремесленники из Англии. Справа изображен корпус Нового Адмиралтейства.
118
Ниже. «Вид Петербургских островов и Невы с одним из первых русских пароходов». С картины Тимофея Васильева(?). 1820 год.
pany. Its ships could carry up to 100 passengers. They operated to a timetable, departing from a landing stage by the Summer Garden. A quarter century later there were over twenty landing stages between which ships ran. Below the Nikolayevsky Bridge was the Vasilyevsky Island landing stage from where steamers sailed for Kronstadt. Those bound for Schlüsselburg left from the Summer Garden. A pier near the mouth of the Moika was the starting-point for icebreaker-type screw-driven vessels to Kronstadt and Lisy Nos. (In winter they were used as icebreakers between Kronstadt and Oranienbaum.) At the spot where the 9th Line of Vasilyevsky Island met the Neva there was always a whole forest of masts of foreign steamers. Vessels carrying grain awaited unloading at the Kalashnikovskaya wharf (now Sinopskaya Embankment). That was the location of the grain office
whose sign read “The St Petersburg Municipal Executive Commission for the Management of the Grain Wharf”. The wharf was divided into sections marked by tall poles with white boards attached to them showing the numbers of the lines. The barques were moored to special piles on the shore and stood alongside each other stretching out in these lines almost to
Left. English Embankment. Chromolithograph by Louis Julien Jacottet after a drawing by Joseph Charlemagne. 1850s. The embankment got its name from the fact that merchants and craftsmen from England had settled in this area. On the right is one block of the New Admiralty. Below. View of the Petersburg Islands and the Neva with one of the First Russian Steamers. From a painting by Timofei Vasilyev(?). 1820.
119
the middle of the Neva. At such times the river could be very crowded. Besides the grain vessels, part of the remaining space was occupied by rafts of logs that were brought through the city by steam tugs. The cramped conditions were made worse by clumsy barges carrying firewood. All of this together produced a dangerous crush on the water. A whole flotilla of some 1,500 lighters plied between St Petersburg and Kronstadt. They transferred cargoes from foreign ships that ar-
с особыми промыслами, транспортом и увеселениями. Жизнь на реке напоминала жизнь в большом доходном доме, где пространство каждого помещения имело четкое предназначение — как для определенных занятий, так и для людей разного социального положения. На реке особые места отводились для дорогих яхт, военных или торговых судов; специальные места занимали баржи, где-то сплавлялся лес или сновали небольшие суденышки и лодки. Люди, чья жизнь была так или иначе связана с водой, тоже имели в пространстве реки свое условное место и время для трудов и других занятий. Одной из экзотических фигур на Неве был «обрывочник» — человек, который на ветхой лодчонке искусно лавировал между барками и баржами, подбирая все, что оказывалось в воде. Об этом промысле рассказывал писатель Лев Успенский: «Все, что ни накопляется в его лодке, завтра же будет сбыто им с рук: дрова возьмут у него барышники, по целковому за сажень, а всякая рвань поступит в так называемые тряпичные дворы; здесь она будет вымыта, вычищена, размотана и превращена впоследствии в те будто бы французского трико брюки, в те будто бы немецкого бобра воротники, которыми в изобилии снабжает петербургских обывателей известный всей вселенной Апраксин двор». «Обрывочник» вызывал всеобщее негодование и насмешки «невского люда», так
Справа. Вид на Императорскую Академию художеств с Адмиралтейской набережной. Цветная фотолитография. 1890-е годы. Адмиралтейская набережная была построена в 1873—1874 годах между Дворцовой и Петровской пристанями после того, как в Адмиралтействе были прекращены судостроительные работы, а каналы и бассейны на его территории засыпаны.
“We leave the walls of the Academy and come out onto the embankment. There’s a damp sea wind off the Neva — almost always a west wind. It brings Peter’s capital not only floods, but also the air of distant voyages. Stroll along the last lines of Vasilyevsky Island or to the mouth of the Fontanka, to Pilot Island and you will catch a glimpse of the sea, a steamer casting off, anchors and cables, the smell of tar and salt — your heart quivers like a bird in a cage,” the Russian philosopher Georgy Fedotov wrote in the 1920s. rived in Kronstadt and Russian products from the capital back to those same ships. The Neva played the chief role in supplying St Petersburg with basic consumer items: grain, hay, firewood and building materials. The Neva was often called the city’s watery avenue, which lived its own intensive life with distinctive trades, means of transport and
amusements. Life on the river was like that in some great tenement building where each section (room) had its precise purpose, for particular occupations and for people of different social status. Special places were allotted on the river for expensive yachts, naval and commercial vessels; particular areas were occupied by barges, elsewhere timber floats
View of the Imperial Academy of Arts from Admiralty Embankment. Colour photolithography. 1890s The Admiralty Embankment was constructed between the Palace and Peter the Great LandingStages in 1873—74, after the Admiralty ceased to be used for shipbuilding and its internal canals and basins were filled in.
Традиции / t raditions
River.qxd
7/4/11
16:11
Page 120
как нередко создавал дополнительную опасность на реке, вызывая гнев лоцманов, а рабочий люд презирал его за «шныряние по воде за поленьями и подошвами». Рядом промышляли «пираты», поднимавшие длинными клещами тонущий товар, и «пикальщики», собиравшие с берега дрова и доски из воды при помощи деревянного шеста с веревочной петлей на одном конце и вбитым гвоздем на другом — это приспособление называлось «пикалкой». «Насмотримся мы, бывало, с няней на все эти чудеса, — писала Мария Камен-
ская, — и поведет она меня за ручку дальше по берегу к Морскому корпусу, где тогда на том месте, где теперь памятник Крузенштерна стоит, тоня была и большими сетями страсть сколько лососины вытаскивали. Взойдем мы, бывало, на плот с навесом, а там непременно дедушка Петр Андреевич (граф П. А. Толстой. — Примеч. Е. Келлер) сидит на лавочке, и рядышком с ним всегда один и тот же толстый купец с красным зонтиком, а в ногах у них большие лососки (молодые лососи. — Примеч. Е. Келлер) лежат. Видно,
тым, что часть рыбы вычерпывали из сетей сачками, иначе они могли порваться. Ловили как с лодок, так и с тони — деревянного домика, стоящего на сваях в воде или у кромки берега, а невод убирали при помощи ворота. Часто горожане приезжали к рыбакам и, заплатив за невод, сами его вытаскивали. Им предназначалась вся пойманная рыба, кроме стерляди и осетров. Зачастую гости тут же варили уху, а оставшуюся рыбу дарили рыбакам.
«Вид на набережную Невы у Академии художеств в Санкт-Петербурге летним днем». С картины Петра Верещагина. 1870-е годы. Внизу справа. «Калашниковская хлебная пристань». Гравюра XIX века. View of the Neva embankmanet by the Academy of Arts in St Petersburg on a Summer’s Day. From a painting by Piotr Vereshchagin. 1870s Bottom right. The Kalashnikovskaya Grain Wharf. 19th-century engraving.
«Александро-Невская лавра со стороны Невы». Гравюра Ивана Иванова, раскрашенная акварелью. 1815 год. The Alexander Nevsky Monastery from the Neva. Engraving by Ivan Ivanov tinted with watercolour. 1815.
оба они большие любители до рыбной ловли были!» В петербургских реках рыба водилась в изобилии, для одних это был промысел, для других — развлечение. Все знали: если зацвела черемуха, то настала пора лакомиться корюшкой и ряпушкой (старинный петербургский спор о том, какая из этих рыбок вкуснее, так до сих пор и не разрешен). Нередко улов бывал столь бога-
«…Рыбный садок, баржи с дровами, пристаньки, гранитные сходни и даже лодки ладожских гончаров. Тысячи глаз глядели в нефтяную радужную воду, блестевшую всеми оттенками керосина, перламутровых помоев и павлиньего хвоста» — так описывал Неву Осип Мандельштам.
120 Ниже. «Фонтанка у Чернышева моста». С акварели Луиджи Премацци. 1850-е годы. Чернышев мост (ныне Ломоносова) был назван в честь графа Григория Чернышева, чья усадьба находилась рядом. Below. The Fontanka by Chernyshev Bridge. From a watercolour by Luigi Premazzi. 1850s. Chernyshev (now Lomonosov) Bridge was named in honour of Count Grigory Chernyshev, whose urban estate was nearby.
or little ships and boats bustled about. Those people whose life was in one way or another connected with the water also had their particular place on the river and a time for their labours and other activities. One of the more exotic figures on the Neva was the scavenger who skilfully manoeuvred his dilapidated skiff between the barques and barges, picking up whatever he found in the water. The writer Lev Uspensky told of this trade: “Whatever accumulates in his boat will be sold the very next day: the firewood will be taken off his hands by dealers at
121
a rouble a sazhen, while any rags will go to what are known as ‘rag yards’ where they will be washed, cleaned, unravelled and later turned into supposedly French tricot trousers and supposedly German beaver collars that are supplied in such abundance to the inhabitants of St Petersburg by the universally famous Apraxin Dvor.” The scavengers aroused general indignation and mockery among the “Neva folk” because their foraging often created additional hazards on the river, infuriating the pilots, while the working people despised them for “poking about in the water for logs and soles”. Others making a living in a similar way were
“… a fish pond, barges of firewood, little landing-stages, granite slopes and even the boats of Ladoga potters. Thousands of eyes looked into the oily iridescent water, shiny with all the shades of paraffin, nacreous washes and a peacocks tail.” A description of the Neva from Osip Mandelstam.
Справа вверху. «Тони на островах в Санкт-Петербурге». Гравюра Вильгельма (Василия) Котарбинского. Последняя четверть XIX века. Внизу справа. «Петербург. Вид на Неву». С картины Александра Беггрова. 1912 год. В словаре Брокгауза и Ефрона (начало XX века) приводятся такие данные: «Нева и в настоящее время, среди прочих главнейших рек России, уступает только Волге и занимает по числу судов с грузом и по числу плотов третье место, по количеству груза — второе, а по ценности груза — пятое». Top right. Fishing Grounds in the St Petersburg Islands. Engraving by Wilhelm (Vasily) Kotarbinsky. Last quarter of the 19th century. Bottom right. St Petersburg. View of the Neva. From a painting by Alexander Beggrow. 1912.
the “pirates” who used long tongs to raise sunken goods and pikalshchiki, who collected firewood from the river’s edge and boards from the water using a wooden pole with a rope noose attached to one end and a nail
Начиная с раннего утра на всех реках и каналах можно было увидеть множество прачек, стиравших белье. Для них были установлены портомойные плоты, за которые в середине XIX века городская казна ежегодно получала 13 тысяч рублей налога. За полоскание белья содержатели плотов брали по 5 копеек с корзины.
protruding from the other — this contrivance was known as a pikalka. There was an abundance of fish in St Petersburg’s rivers; for some this provided a livelihood, for others an entertaining pastime.
Традиции / t raditions
River.qxd
122
7/4/11
16:11
Page 122
В начале XIX века стало модным купание в городских реках. Чтобы не смущать общественную нравственность, на воде устраивали специальные купальни. Они состояли из плота с отверстием в центре и лавками по периметру, а позднее кабинками для раздевания. Над этим сооружением натягивался парусиновый тент. В отверстие плота опускался специальный решетчатый ящик, чтобы неопытные купальщики не тонули: опасна была не только глубина, но и сильное течение Невы. Лучшие купальни располагались на Большой Неве — возле Литейного моста, Академии художеств и рядом с Горным институтом. Самая большая и посещаемая находилась у Адмиралтейства со стороны Петровской площади, при ней состоял даже учитель плавания, а самой чистой считалась вода в купальне у Троицкого моста. При купальнях имелись души, но, как вспоминали современники, они часто оказывались неисправны. Цена за вход в невские купальни составляла 10 копеек, на Фонтанке — 5. Прокат простыни стоил 10 копеек, а полотенца — 5. Осенью, обычно в середине октября, причалы у 9-й линии Васильевского острова начинали пустеть. Суда спешили, взяв груз, покинуть Петербург до ледостава. Зимой жизнь на реках была не столь бурной, как в период навигации, но не замирала. Наступало время ремонта и осмолки кораблей. У берегов зимовали
суда, баржи, кроме тех, которые доставляли дрова. Эти баржи в конце сезона разбирались и использовались как топливо или дешевый строительный материал. Как только Неву сковывал лед, столичные газеты сообщали о разрешении передвигаться по нему. Ходили пешком или
«Вид на Фонтанку». С картины неизвестного художника. Первая половина XIX века. View of the Fontanka. From a painting by an unknown artist. First half of the 19th century.
На Большой Неве в 1874 году было двадцать пять купален, и на Фонтанке — тринадцать. Они существовали на правах торговых заведений и платили в городскую казну за место. Места арендовали сроком на двенадцать лет с ежегодной оплатой от 86 до 500 рублей. In 1874 there were 25 bathing establishments on the Bolshaya Neva and 13 on the Fontanka. They were classified as commercial establishments and paid the municipal treasury for their site. Sites were rented on 25-year leases for an annual payment of 86 to 500 roubles. would come to the fishermen and pay for a whole netful, pulling it out themselves. The entire catch then belonged to them except the sterlets and sturgeons. Often the visitors immediately cooked soup with the choice of the catch and gave the rest to the fishermen. From early morning on all the city’s rivers and canals you could see a host of washerwomen doing laundry. Special rafts were installed for them, for which in the mid-1800s the city authorities charged an annual tax of 13,000 roubles. For rinsing laundry the keepers of these rafts charged five kopecks a basket.
Выше. «Вид на Неву от Зимнего дворца». С картины Александра Беггрова. 1881 год. Справа. «Купальня на Неве». Гравюра Б. Брауне с рисунка Густава Бролинга. Вторая половина XIX века. Above. View of the Neva from the Winter Palace. From a painting by Alexander Beggrow. 1881. Right. A Bathing Hut on the Neva. Engraving by B. Braune after a drawing by Gustav Broling. Second half of the 19th century.
Everyone knew that when the bird cherries blossomed it was time to treat yourself to smelt and whitefish (the old St Petersburg debate over which of these little fish is tastier still continues today). Quite often the catch was so good that some of the fish had to be scooped out of the nets before they were raised or else they might break. They netted the fish from rowing boats and also from wooden huts standing on piles out in the water or on the edge of the bank, using winches to haul in the seine nets. Often ordinary Petersburgers
Члены Талион Клуба и гости Талион Империал Отеля могут воспользоваться услугами быстроходного катера, построенного по спецзаказу на известной североамериканской верфи Monterey. Надежная конструкция судна гарантирует безопасность пассажиров как в Финском заливе, так и в неспокойных водах Ладоги. Защитный тент на верхней палубе, площадка для солнечных ванн и платформа с лестницей для купания обеспечат полноценный отдых в любую погоду. Катер оборудован всем необходимым для комфортных путешествий на дальние расстояния.
бегущий по волнам cutting the waves Members of the Taleon Club and guests of the Taleon Imperial Hotel can make use of a high-speed launch specially built to commission at the famous North American Monterey shipyard. Its reliable construction guarantees passengers' safety both in the Gulf of Finland and on the restless waters of Lake Ladoga. A protective awning on the upper deck, a sunbathing area and a swimming platform with a ladder provide for a pleasant experience on the water whatever the weather. The launch is equipped with everything necessary for comfortable long-distance trips.
Традиции / t raditions
River.qxd
7/4/11
16:11
нанимали финские сани, прозванные в народе «чухонками». Их толкали перевозчики на коньках — «катали». Через Неву прокладывали длинные ровные ледяные дороги, расчищали снег и поливали водой. За дорогой следила специальная комиссия, опасные места и проруби отмечались елками. Артели каталей по пятнадцать–двадцать человек обеспечивали две
«Водопой на Неве». С акварели Александра Беггрова. 1895 год. Виды Невы и Петербурга стали основной темой в творчестве художникапередвижника Александра Беггрова, отставного морского офицера.
124
Page 124
Слева. «Зимний пейзаж с Исаакиевским собором». С акварели Иоганна Баптиста Вайса. 1843 год. Небольшими елями отмечалась обочина проложенной по льду дороги. Left. Winter Landscape with St Isaac’s Cathedral. From a watercolour by Johann Baptist Weiss. 1843. Small fir-trees were used to mark the edge of a road laid across the ice.
Watering Place on the Neva. From a watercolour by Alexander Beggrow. 1895. Views of the Neva and St Petersburg generally became the main theme in the work of the Itinerant artist Alexander Beggrow, a retired naval officer.
регулярные переправы через Неву: от Сената на Васильевский остров и от Гагаринской набережной на Выборгскую сторону, за перевоз спрашивали пятак. Артели работали на хозяев только в дневное время, плата за поздний и ночной переезд шла самим работникам. Кроме организованных артелей вдалеке от регулярных переправ работало множество вольных каталей. В зимнее время оборудовали специальные спуски и съезды на невский лед: с Французской набережной, от Зимнего дворца и в других местах города. Многочисленные сани зимой появлялись и на
In the early nineteenth century it became fashionable to bathe in the city’s rivers. In order not to offend public decency, special bathing huts were constructed on the water. These consisted of a raft with an opening in the centre, little stalls (and later changing rooms) around the perimeter and a sailcloth awning stretched over the top. A special cage was lowered into the opening so that inexperienced swimmers would not drown — not only the depth of the Neva, but also its strong current was a concern. In autumn, usually in mid-October the landing stages by the 9th Line of Vasilyevsky Island began to empty. The ships made haste to load their cargoes and leave St Petersburg before the river froze over. In winter life on the rivers was not as animated as during the navigation season, but it did not grind to a halt. This was the time for repairing and tarring ships. The river craft spent the winter by the banks, except for those that delivered firewood. Those barges were broken up at the end of the season and utilized as fuel or cheap building material. As soon as the Neva became truly icebound, the capital’s newspapers reported the
Поддержание рек и каналов города в порядке было нелегким делом. Берега часто осыпались, а в воду попадали нечистоты и мусор, дно загромождалось затонувшими судами и топляком. Поначалу следить за состоянием берегов поручали владельцам ближайших домов, потом это стало обязанностью городских властей. Строжайше запрещалось выбрасывать в воду мусор, а судам подходить вплотную к берегу, если не было пристани. granting of permission to go out onto it. Petersburgers walked on the frozen river or used kicksleds — chairs mounted on runners that were popularly associated with the Finnish population. These were pushed by men wearing skates. Long even ice roads were constructed across the Neva, cleared of snow and sprinkled with water. A special commission was responsible for each road: dangerous places and holes in the ice were marked with fir-trees. Teams of 15-20 kicksled pushers provided two regular “ferry” services across the Neva, charging five kopecks for the journey. They worked for their bosses only during daytime; payment for evening and night-time crossings went into the men’s own pockets. Besides the organized teams, away from the
петербургских улицах, и на невском льду. Публицист Виссарион Белинский писал: «…саней плохих в Петербурге не бывает: здесь самые скверные санишки сделаны на манер будто бы хороших и покрытых полостью из теленка, но похожего на медведя, а полость покрыта чем-то вроде сукна. В Петербурге никто не сел бы на сани без медведя!..» Петербург — северный город, и, конечно, его жители любили традиционные зимние развлечения. По воспоминаниям современников, еще в 1724 году сам Петр I «Зима. Петербургский вид». На картине Николая Абуткова изображена бытовая сцена на Неве: прачка и водоноши, черпающие воду из проруби. 1859 год. Winter. A St Petersburg View. Nikolai Abutkov’s painting shows an everyday scene on the Neva: a laundress and water carriers drawing water from a hole in the ice. 1859.
125
катался по льду на буерах, «для чего расчищено было на Неве место». Об этой забаве в царском журнале сказано: «изволил по льду на боту парусом кататься, за ним еще маленький бот ходил». На льду устраивались бега, катания на тройках, на финских санях, в которые иногда впрягали оленей. Позднее, в середине XIX века, устраивали катки. Самым лучшим считался каток на Неве, находившийся за Николаевским мостом у Английской набережной. Обычная цена за катание составляла 10 копеек, а «при музыке и иллюминации» чуть дороже. Желающим давали коньки напрокат. В конце XIX века стало популярным катание с парусом в руках. Конькобежцы натягивали его на бамбуковую раму и стремительно «летали» по гладкому льду. К концу XIX века по невскому льду начал курсировать электрический трамвай. Зимой 1895 года «Товарищество для эксплуатации электричества М. М. Подобедова и К°» проложило три линии по льду
Keeping the city’s rivers and canals in good order was no easy matter. The banks often crumbled away, sewage and rubbish got into the water, the bottom became littered with sunken vessels and submerged logs. At first the owners of the adjoining houses were tasked with maintaining the banks. Later this became the responsibility of the municipal authorities. It was strictly forbidden to throw rubbish into the water or for vessels to pull into the bank where there was no landing-stage. Ниже. «Катание на Неве». С картины Алексея Боголюбова. 1854 год. Зимой на льду Невы устраивались бега — место для них обносилось изгородью. Below. Driving on the Neva. From a painting by Alexei Bogoliubov. 1854. In the winter races were held on a specially fencedoff part of the frozen Neva.
regular crossings there were a lot of casual sled-pushers offering their services. In winter special slopes and transport routes down onto the frozen Neva were created: from the French Embankment, from the Winter Palace and in other places. A large number of horse-drawn sleighs appeared in winter both on the city’s streets and on the ice of the great river. The political essayist Vissar-
ion Belinsky wrote: “There are no bad sleighs in St Petersburg. Here the poorest little sleds are made in the manner as good and covered with a calf-skin rug, but resembling bearskin, while the rug is covered with something like broadcloth. In St Petersburg no-one would board a sleigh lacking a bearskin!” St Petersburg is a northern city and its inhabitants were naturally fond of wintertime
7/4/11
16:11
Page 126
Традиции / t raditions
River.qxd
126
мах, в ресторанах, трактирах и магазинах. Когда лед на Неве становился крепким, из окрестностей города на ледокол приезжали рубщики — петербургские финны. Речная полиция отводила место, не превышавшее 300 квадратных саженей, под «мойну» — так называли прорубь. Днем она ограждалась заборчиком, а ночью вокруг нее зажигали фонари. Сначала длинную полосу вырезали пилами, к «подводному» концу которых крепились гири. Вдоль полосы выстраивались рубщики и ритмично пешнями откалывали от нее ровные куски («кабаны»), от пятидесяти до ста в день — это была обычная норма для каждого ледоруба. Дровни реки. Они связали Сенатскую площадь с Васильевским островом, Дворцовую набережную с Мытнинской на Петербургской стороне, Суворовскую площадь с Выборгской стороной, а позднее проложили четвертую линию — между Суворовской площадью и Петербургской стороной. Небольшие крытые вагончики, вмещавшие до двадцати пассажиров, неизменно бывали полны: новый вид транспорта пользовался популярностью. Даже такое ограниченное, сезонное применение трамваев не только полностью окупало расходы, но и приносило большую прибыль. Одним из зимних промыслов в Петербурге была добыча льда, которым заполняли ледники во дворцах и частных до-
Вверху, слева и ниже. Фотографии зимнего трамвайного пути по льду Невы. 1900-е годы. До 1907 года, пока не истек срок контракта с владельцами конки, электрические трамваи курсировали только по льду.
Top, left and below. Photographs of the wintertime tram route over the frozen Neva. Early 1900s. Until the contract with the owners of the horse-trams expired in 1907 electrically driven vehicles ran only on the ice. Слева и ниже. Услугами петербургских каталей, перевозивших людей на санях через скованную льдом Неву, пользовались до начала XX века, хотя через реку уже были построены мосты. Фотографии начала 1900-х годов. Left and below. St Petersburg carriers who transported people on sledges across the icebound Neva continued to offer their services into the twentieth century, although bridges had already been built over the river. Early 1900s photographs.
amusements. According to the recollections of contemporaries, as early as 1724 Peter the Great went ice-yachting “to which purpose an area was cleared on the Neva”. The court journal says that the Tsar “was pleased to go for a ride on the ice in a sailboat and another small boat went behind him.” Races, troika rides and rides on kicksleds, sometimes drawn by reindeer, were organized on the ice. Later, in the mid-nineteenth century, skating-rinks were created. The usual charge for skating was ten kopecks, slightly more “with music and illuminations”. Those
с длинными полозьями спускали в воду и подводили под «кабана», а лошади вытаскивали сани. Льдины ставили ровными рядами, чтобы они просохли, а потом уже вывозили на берег. Прозрачные «кабаны» сверкали и переливались на солнце как хрустальные — это изумительное зрелище отмечали все очевидцы. Для города ледостав и ледоход порой бывали сущим бедствием. Иногда оно заканчивалось быстро, как в 1830 году, когда река встала за три дня, но чаще растягивалось на недели и месяцы. Когда постоянных мостов через Неву еще не было, правобережье оказывалось отрезанным от остальных частей города. Друзья и родственники неделями не могли встретиться, нарушались многие торговые сделки, жизнь в городе на время замирала.
who wished could hire skates. In the late 1800s skating while holding a sail became popular. The sportsmen stretched the sail over a bamboo frame and flew at breathtaking speed over the smooth ice. By the end of the nineteenth century electric trams had begun to run on the frozen Neva. The small enclosed wagons carrying up to twenty passengers were invariably full: the new form of transport was all the rage. Even given the limited season during which they
127
Centre and below. Cutting ice in St Petersburg. Early 1900s photographs. Lev Uspensky observed “a continuous succession of prisms being drawn from the water, while a neverceasing string of carters arrived from the city for those that had already dried… The entire trade was founded on ice-houses, on the bluish ice of the Neva. The bright clear prisms would slide off the sleds. They sometimes fell into the snow of the street and — as the driver alone could not lift such a weight — lay or stood there until spring, gradually thawing like some enlarged copy of the Urals stones from Denisov’s jeweller’s shop on Morskaya Street.” The ice-cutter’s work was considered highly dangerous and was therefore well paid. Ice-boxes appeared in Russia only in 1901. They were produced by an enterprise in St Petersburg that was founded and owned by Adolf Krentsin. The ice-boxes took the form of wooden cabinets with galvanized shelves. They were still cooled by ice stocked up in the winter.
В ожидании вскрытия реки ото льда многие горожане заключали пари. Выглядело это так: один бился об заклад с другим, что Нева пройдет, скажем, к 16 апреля, иначе обязывался заплатить ко времени ее вскрытия «от сего дня» по червонцу, пропорционально возвышая сумму. Известен случай, когда проигравший 27 апреля предлагал своему противнику 20 тысяч рублей отступного, но тот уже не соглашался. К несчастью для него река простояла до 29 апреля, и проигрыш в итоге достиг 4096 червонцев. День вскрытия Невы ото льда в Петербурге отмечался как городской праздник, о котором возвещал гром пушек Петропавловской крепости, а счастливцы, выигравшие пари, отправлялись прогуляться с веселым обществом на нарядных
could be used, the trams not only paid their way, but brought in a large profit. One of the wintertime activities in St Petersburg was cutting ice that was then store in the ice-houses of palaces and private houses, restaurants, inns and shops. When the ice had become firm on the Neva, the cutters — local Finns — arrived to extract it. The river police allotted an area no larger than 300 square sazhens for the purpose. During the day it was fenced off and at night lanterns were lit around the perimeter. First of all a long strip would be cut out with saws that had a heavy weight attached to their underwater end. Then the cutters spread out along the length of the strip and with rhythmic blows of the ice-axe chopped off even-sized blocks — between 50 and 100 each day, that was the usual quota for each ice-cutter. Wooden sledges with long runners were lowered into the water and manoeuvred under the block; then horses pulled the sled out. The blocks were placed in neat rows so as to dry and then taken onto the bank. The transparent pieces of ice shone in the sun like crystal — an amazing sight that was noted by all that saw it.
В центре и ниже. Заготовка льда в Петербурге. Фотографии начала 1900-х годов. Лев Успенский наблюдал, как «новые и новые призмы извлекали из воды; за уже обсохшими непрерывным потоком подъезжали из города новые и новые извозчики… Вся торговля держалась на ледниках, на невском голубоватом льду. Светло-прозрачные призмы соскальзывали с саней; они падали порою на уличный снег и — поднять такую один возчик не мог! — лежали или стояли там уже до весны, постепенно обтаивая, как увеличенные копии уральских камней из ювелирного магазина Денисова на Морской». Этот промысел считался очень опасным и поэтому высоко оплачивался. Холодильники появились в России только в 1901 году, и производились они на предприятии под названием «Первое СанктПетербургское ледовничество». Основателем и владельцем был Адольф Кренцин. Холодильники представляли собой деревянные шкафы с оцинкованными полками, для охлаждения которых использовался все тот же лед, заготавливаемый зимой.
For the city the times when ice was forming and breaking up on the river were a real disaster. Sometimes it was over quickly, as in 1830, when the river froze in just three days, but more often it dragged on for weeks, even months. Before there were permanent bridges across the Neva, the right bank was cut off from the other parts of the city. Friends and relatives were unable to meet for weeks; many commercial deals fell through; life in the city was put on hold for a time. As they awaited the freeing of the river, many Petersburgers made bets. The process went something like this: one man wagered with another that the Neva would by clear by, say, 16 April. Otherwise he undertook to pay until it was free, beginning with one gold chervonets (10 roubles) and doubling the sum owed each day. There was one case when on 27 April the loser offered to buy off his opponent with 20,000 roubles, but was turned
7/4/11
16:11
Page 128
Традиции / t raditions
River.qxd
128
До начала XX века жизнь на реках и каналах Петербурга отличалась удивительным разнообразием и насыщенностью. Морские и речные суда, лодки, плоты, пристани — порой и воды-то не увидишь! Зато были свободны площади и широкие улицы. Как же все изменилось! Теперь все наоборот: теснота на проспектах, улицах и набережных, а на широкой полноводной Неве — редкое чувство простора, и можно любоваться зеркальной гладью воды, ее «державным теченьем» и в своем воображении легко представить, как «на берегу пустынных волн стоял он, дум великих полн, и вдаль глядел…». катерах, чтобы «воздать благодарность благоприятствующей им стихии несколькими бокалами шампанского». Во время ледохода горожане любили потолкаться у перил мостов и посмотреть, что делается на реке. Художник Мстислав Добужинский писал: «Когда шел лед, с моста восхитительно было смотреть на плывущие льдины, которые вкусно раскалывались пополам о мостовой бык, и казалось, что сам плывешь вместе с мостом к ним навстречу». Репортер журнала «Век» в рубрике «Что нового в Петербурге?» сообщал: «Сегодня Нева вскрылась, комендант проехал через Неву, лодки стали кувыркаться по ней — значит, я имею полное право поздравить вас с наступлением весны…»
Нева играла роль своеобразного городского календаря, в котором были свои промежуточные сезоны: осенний ледостав и весенний ледоход воспринимались горожанами как засыпание и пробуждение одушевленного существа, эти события приветствовали и праздновали…Так, к примеру, таяние льда связывалось с праздником открытия судоходства. For the city the Neva in some way played the role of a calendar that had its intermediate seasons: the formation of the ice in late autumn and the break-up of the ice in spring were perceived by the citizens as the falling asleep and awakening of some animate creature: the events were welcomed and celebrated… The melting of the ice, for example, was associated with the festival of the opening of navigation. Слева вверху. «Александровский (ныне Литейный. – Ред.) мост во время ледохода». Гравюра начала XX века. Справа. «Церемониал открытия навигации на реке Неве комендантом Петропавловской крепости, 7-го апреля». Гравюра Эдуарда Даммюллера по рисунку К. Тихомирова. Top left. The Alexander Bridge during the Break-Up of the Ice. Early 20th-century engraving. Right. The Ceremony of the Opening of Navigation on the Neva by the Commandant of the Peter and Paul Fortress on 7 April.
down. To his misfortune the river remained ice-bound until 29 April and his loss amounted to 4,096 chervontsy. The day when the Neva became free of ice was celebrated as a city holiday, announced by cannon fire from the Peter and Paul Fortress. The lucky ones who had won their bets appeared in jolly company on smartly decorated launches “to express their thanks to the element that had favoured them with several glasses of champagne”. While the ice was coming down the river Petersburgers liked to gather by the railings
of the bridges and watch what was happening in the river. The artist Mstislav Dobuzhinsky wrote: “When the ice was on the move, it was delightful to watch from a bridge the floes that broke deliciously in half against a pier and it seems that you yourself are gliding with the bridge to meet them.” A reporter on the magazine Vek in the regular column “What’s new in St Petersburg?” informed readers: “Today the ice broke up on the Neva; the commandant [of the fortress] crossed the Neva; boats started to bustle about it — that means I have every right to congratulate you on the arrival of spring…” Until the early twentieth century life on St Petersburg’s rivers and canals was marked by an astonishing variety and richness. Sea and river vessels, boats, rafts and piers — at times you could not even see the water! On the other hand there were uncrowded squares and broad streets! How things have changed! Now it is all the other way around — packed avenues, streets and embankments, while on the broad full-flowing Neva there is a rare feeling of space and one can enjoy the mirror smoothness of the water and its “majestic flow”.