9/20/11
11:18
Page 8
Событие / e vent
Al_Nevsky_46.qxd
Ежегодное награждение лауреатов Всероссийской историколитературной премии «Александр Невский» состоялось в торжественной обстановке «Талион Империал Отеля». По традиции оно было приурочено к 12 сентября — Дню Святого благоверного князя Александра Невского, небесного покровителя Санкт-Петербурга. На конкурс поступило 240 книг и 80 выставочных проектов.
9
8
облесть и уважение к памяти предков Фотографии Михаила СЕВЕРОВА, Эки КАЗНИНОЙ
Премией «Александр Невский» с 2005 года награждаются писатели-историки, а с 2009 года еще и музейные работники, так как в рамках премии существуют и органично дополняют друг друга два больших конкурса — исторических литературных произведений и музейных мемориальных проектов, посвященных выдающимся личностям отечественной истории. Торжественное награждение лауреатов началось с напутственного слова епископа Петергофского, викария Санкт-Петербургской епархии Маркела. Лауреатов поздравляли председатель комитета по культуре Государственной Думы России Григорий Ивлиев, председатель Законодательного Собрания Санкт-Петербурга Вадим Тюльпанов, председатель комитета по печати и взаимодействию со СМИ Санкт-Петербурга Александр Коренников, государственный герольдмейстер Российской Федерации Георгий Вилинбахов, настоятель церкви святого Иоанна Предтечи (Чесменской) протоирей Алексий Крылов, председатель Союза писателей России Валерий Ганичев, член-корреспондент Российской академии наук Николай Скатов, директор Всероссийского музея А. С. Пушкина Сергей Некрасов. Слева. Председатель законодательного собрания Санкт-Петербурга Вадим Тюльпанов открыл торжественную церемонию вручения премии. В своей приветственной речи он отметил, что премия «Александр Невский» объединяет всю Россию, но центр ее находится в Санкт-Петербурге. Он также выразил восхищение огромным трудом комиссии, которая досконально рассматривает появление новых музейных проектов и новых литературных трудов. «Это тяжелейший, кропотливый труд, — сказал Вадим Тюльпанов, — И мне очень приятно, что в этом зале находятся люди со всех уголков нашей родины – России. Приятно, что это происходит именно в нашем городе».
Знаменитый певец, народный артист России Эдуард Хиль начал поздравление лауреатов со слова благодарности хозяину вечера Александру Ебралидзе: «Я рад, что нахожусь в таком дворце. Рад, когда таким образом перестраиваются исторические здания в Санкт-Петербурге. Спасибо зодчим!» Первую премию в музейном конкурсе творческой группе проекта «Военная галерея Бородинского поля» (Государственный Бородинский военно-исторический музейзаповедник) вручал Александр Ебралидзе, со словами благодарности историкам, которые «умеют перемещаться во времени и дают эту возможность другим». Тема доблести и уважения к памяти предков, к общей истории православных народов звучала в словах всех выступавших на награждении. В заключение торжественной части гости из города Торжок Тверской области протоиерей Николай (Алексеев), настоятель Михайловского собора, и священник Кирилл (Алексеев), настоятель церкви Иоанна Богослова, вручили Александру Ебралидзе икону с изображением Святого благоверного князя Александра Невского поблагодарили за неустанную помощь храмам.
На пресс-конференции, посвященной вручению премии «Александр Невский», на вопросы СМИ отвечали сопредседатель конкурсной комиссии Валерий Ганичев, председатель комиссии Александр Ебралидзе и исполнительный директор Всероссийской историко-литературной премии «Александр Невский» Марина Гусева.
9/20/11
11:18
Page 10
Событие / e vent
Al_Nevsky_46.qxd
рлпорлормд олвароы арволарл флыор аррв аороарло рв арр ваори ывао алоралфорл аррв аора оырал фапвапи форалралрлормд прыы олвароы арволарл рлпорлормд олвароы рлпорлормд олвароы арволарл флыор аррв аороарло рв арр ваори ывао алоралфорл аррв аора оырал фапвапи форалралрлормд прыы олвароы арволарл рлпорлормд олвароы арволарл флыор аррв аороарлорлормд прыы олвароы арволарл рлпорлормд олвароы
рлпорлормд олвароы арволарл флыор аррв аороарло рв арр ваори ывао алоралфорл аррв аора оырал фапвапи форалралрлормд прыы олвароы арволарл рлпорлормд олвароы
10 рлпорлормд олвароы арволарл флыор аррв аороарло рв арр ваори ывао алоралфорл аррв аора оырал фапвапи форалралрлормд прыы олвароы арволарл
рлпорлормд олвароы арволарл флыор аррв аороарло рв арр ваори ывао алоралфорл аррв аора оырал фапвапи форалралрлормд прыы олвароы арволарл рлпорлормд олвароы арволарл флыор аррв рлпорлормд олвароы ормд прыы олвароы арволарл рлпорлормдолвароы арволарл рлпорлормд олвароы
Palace_Hotel_45.qxd
9/19/11
19:23
Page 14
«Талион Империал Отель» — единственный в Санкт-Петербурге отель класса «люкс», расположенный в историческом дворце XVIII века. Уникальное местоположение отеля на углу набережной реки Мойки и Невского проспекта, в самом сердце исторического и делового центра Санкт-Петербурга, позволяет за пять минут пешком дойти до главных достопримечательностей города — Эрмитажа, Дворцовой площади и Исаакиевского собора. Все 89 номеров отеля соответствуют самым высоким мировым требованиям. К услугам гостей — персональный дворецкий, интерактивное телевидение и высокоскоростной доступ в Интернет. В интерьерах использованы предметы антиквариата и мебель лучших фабрик Европы. В кругу самых взыскательных петербургских гурманов хорошо известны три ресторана отеля: гастрономический ресторан «Талион», ресторан русской кухни «Виктория», а также ресторан «Грибоедов», где повара из Грузии готовят лучшие блюда кавказской кухни. К услугам гостей также бары «Атланты» и «Елисеевский», Атриум-кафе и винный погреб, семь парадных залов для конференций и банкетов, а также роскошный SPA-комплекс, фитнес-центр и салон красоты. Красота исторических интерьеров в сочетании с безупречным качеством обслуживания снискали «Талион Империал Отелю» статус одной из самых престижных гостиниц мира.
The Taleon Imperial Hotel is St Petersburg’s only luxury-class hotel, located in a historical eighteenth-century palace. The hotel’s unique location on the corner of Nevsky Prospekt and the Moika Embankment puts it just five minutes’ walk from the central sights of the city — the Hermitage, Palace Square and St Isaac’s Cathedral. All 89 suites and rooms meet the highest world standards. Guests have a personal butler, interactive television and high-speed Internet access. The interiors feature fine antiques and furniture from some of Europe’s best factories. St Petersburg’s most demanding gourmets are well acquainted with the hotel’s three restaurants: the gastronomic Taleon Restaurant, the Russiancuisine Victoria and the Griboyedov, where chefs from Georgia produce the finest dishes of Caucasian cuisine. Guests can also make use of the Atlanty and Eliseevsky bars, the Atrium Café and wine cellar, seven sumptuous halls for conferences and banquets and also a luxurious spa complex, fitness centre and beauty salon. The beauty of historical interiors coupled with impeccable-quality service have made the Taleon Imperial one of the most prestigious hotels in the world.
Россия, Санкт-Петербург, Невский пр., 15 Тел.: + 7 (812) 324-99-11, +7 (812) 324-99-44 15, Nevsky pr., St. Petersburg, Russia Tel: + 7 (812) 324-99-11, +7 (812) 324-99-44 E-mail: club@taleon.ru
«Талион Империал Отель» входит в ассоциацию «Ведущие отели мира» и является ассоциированным членом издания «Курорты и лучшие отели».
Taleon Imperial Hotel is a member of the Leading Hotels of the World and prestigious Resorts & Great Hotels family.
Palace_Hotel_45.qxd
9/19/11
19:23
Page 16
Люкс Императора — уникальный премиумлюкс площадью более 240 квадратных метров, включающий две спальни, просторную гостиную, обеденный зал, кабинет, гардеробную и две ванные комнаты, декорированные мрамором. Из окон открывается потрясающий вид на Невский проспект и набережную реки Мойки.
The Emperor Suite is a unique premium luxury apartment with a floor area of over 240 square metres (2,600 square feet). It has two bedrooms, a spacious living-room, dining-room, a separate office, a walk-in wardrobe and two marble bathrooms. The windows provide an amazing view of Nevsky Prospekt and the Moika Embankment.
Люкс Императрицы — просторный двухкомнатный премиум-люкс площадью более 210 квадратных метров. Номер состоит из просторной гостиной, разделенной на столовую, кабинет и зону отдыха, а также изысканной спальни. Мраморный камин и колонны, восстановленные реставраторами, воссоздают атмосферу дворцового интерьера XVIII века.
The Empress Suite is a spacious two-room premium luxury apartment of over 210 square metres (2,260 square feet). It consists of a spacious living-room, divided into dining, working and relaxation areas, and an exquisite bedroom. The marble fireplace and columns refurbished by the restorers recreate the atmosphere of an eighteenth-century palace interior.
Palace_Hotel_45.qxd
9/19/11
19:23
Page 18
Елисеевский Люкс — двухкомнатные апартаменты площадью 120 квадратных метров. В XIX веке здесь располагались спальня и будуар хозяйки дворца Варвары Елисеевой. Ручная роспись на стенах и потолке, а также паркет из ценных пород дерева гармонично дополняют интерьер. Просторная гостиная идеально подойдет как для ведения деловых переговоров, так и для дружеских встреч.
Одиннадцать уютных двухкомнатных номеров Де Люкс площадью более 55 квадратных метров предлагают все для комфортного отдыха. Eleven two-room suites, which measure over 55 square meters (600 square feet), offer everything necessary for a comfortable stay.
The Eliseev Suite is a two-room apartment with a floor area of 120 square metres (1,300 square feet). In the late nineteenth century this was the bedroom and boudoir of the mistress of the palace, Varvara Yeliseyeva. Unique hand-painted ornamental work on the walls and ceiling and a parquet floor made of precious varieties of wood harmoniously enhance the architecture. The spacious living-room is ideal for both business negotiations and friendly gatherings.
Талион Люкс — двухкомнатный премиум-люкс площадью 120 квадратных метров. Уютная спальня и просторная гостиная, украшенная коринфскими колоннами, располагают к незабываемому отдыху. Из окон открывается великолепный вид на набережную реки Мойки. The Taleon Suite is a two-room premium luxury apartment with a floor area of 120 square metres (1,300 square feet). The cosy bedroom and spacious sitting-room embellished with Corinthian columns make for an unforgettable stay The windows offer a splendid view of the Moika Embankment.
Девять двухкомнатных и пять однокомнатных номеров площадью более 75 квадратных метров оформлены в элегантных пастельных тонах и отличаются оригинальной планировкой. Nine two-room and five one-room suites, each with a floor area of over 75 square metres (800 square feet) and its own original layout, have been finished in elegant pastel tones.
Palace_Hotel_45.qxd
9/19/11
19:24
Page 20
Одиннадцать двухкомнатных номеров площадью более 45 квадратных метров, с мраморным камином и джакузи в ванной комнате, предлагают максимум комфорта и уюта. The Taleon Imperial has eleven of these tworoom suites, which measure over 45 square meters (600 square feet). Each living-room features a marble fireplace and each bathroom a Jacuzzi making for a maximum of cosy comfort.
Сорок девять номеров площадью более 30 квадратных метров в знаменитом историческом здании отличаются элегантной обстановкой и предлагают прекрасный вид на городские достопримечательности. 49 superior rooms, each measuring over 30 square metres (320 square feet), in the famous historical building are furnished with elegance and offer fine views of the city’s sights.
Роскошные залы Империал, Баккара, Золотая, Музыкальная и Ореховая гостиные, а также Библиотека и Атриум позволяют обеспечить проведение мероприятий любого уровня — от фуршетов и свадебных банкетов до конгрессов и гала-ужинов.
The sumptuous Imperial and Baccarat Halls, Music Room, Golden and Walnut DrawingRooms, and also the Library and Atrium provide settings for events of any complexity from buffets and wedding banquets to congresses and gala dinners.
9/19/11
19:28
brilliant DISK
Wells.qxd
Page 26
Б листательный ДИСК / t he
В самом конце сентября 1920 года Дом Искусств, размещавшийся в бывшем доме купцов Елисеевых , облетела громкая весть: «Герберт Уэллс — в Петрограде!» Среди литераторов даже пополз слух, что знаменитый английский писатель хотел остановиться именно в ДИСКе, но будто бы не нашел там «заведующих» и поэтому отправился на Кронверкский проспект к Максиму Горькому.
Справа. Доходный дом Евгении Барсовой (ныне Кронверкский проспект, 23), где с 1914 года снимал квартиру Максим Горький. Здесь бывали Федор Шаляпин и Иван Бунин, Александр Куприн и Владимир Маяковский, Николай Рерих и Феликс Дзержинский.
At the very end of September 1920 a great piece of news flew around the House of the Arts or DISK that occupied the former Yeliseyev mansion: “H.G. Wells is here in Petrograd!” There was even a rumour among the literati that the celebrated English writer had intended to stay in DISK, but supposedly failed to find “those in charge” when he got there, so he had gone on to Maxim Gorky’s apartment on Kronverksky Prospekt.
Выше и ниже. Барельефные украшения на фасаде дома Барсовой.
26
В действительности дело обстояло совсем не так. Уэллс получил приглашение посетить Советскую Россию через Льва Каменева, одного из членов советской торговой делегации, направленной в Лондон, и тут же отправил Горькому, с которым был хорошо знаком, телеграмму. «Получив телеграмму, — пишет Нина Берберова в своей книге „Железная женщина“, — Горький вынужден был ответить, что гостиниц в Петрограде нет, т. е. дома по-прежнему стоят, но они пусты — служащие мобилизованы и добивают Юденича, ни электрического света, ни постельного белья нет. Еды тоже нет, и ресторанов не имеется, так что, может быть, Уэллсу лучше бы было остановиться где-нибудь в частном доме, хотя бы, например, у него на Кронверкском. Уэллс с радостью согласился, написав, что приедет с сыном и пробудет два-три дня…» Однако его визит в Россию оказался более продолжительным и занял две недели. Писатель посетил обе столицы, но в основном жил в Петрограде, где до этого побывал в 1914 году. Города он не узнал:
Right. Yevgeniya Barsova’s apartment house (now 23, Kronverksky Prospekt), where Maxim Gorky rented an apartment from 1914. Visitors included Fiodor Chaliapin and Ivan Bunin, Alexander Kuprin and Vladimir Mayakovsky, Nikolai Roerich and Felix Dzerzhinsky. Above and below. Basrelief decorations on the façade of Barsova’s house.
Игорь РЖАНИЦЫН / by Igor RZHANITSYN
ертоград доброчиния и благодушия»
«
a rosy garden of decorum and good humour
27
исчезли толпы жителей и приезжих, фланировавшие по улицам; магазины с кричащими вывесками оказались закрыты; никто не разъезжал на лихачах; не толпилась публика у театральных подъездов по вечерам… Герберту Уэллсу и его сыну предоставили автомобиль, хотя он и отказывался от всяких «особых» условий. Из Москвы поступило указание показывать гостям все, что они пожелают, и знакомить с жизнью в России как можно обстоятельнее. Его гидом и переводчиком стала Мария Бенкендорф-Будберг, гражданская жена и личный секретарь Горького. (Современники утверждали, что Мария Игнатьевна свои обязанности гида выполняла даже с излишним усердием: в эти дни между нею и английским писателем будто бы завязался роман, имевший продолжение уже за границами Советской России.) С самых разных сторон наблюдал Уэллс жизнь зарождавшегося государства Советов: стоял в очередях за хлебом, питался в общественных столовых, ходил в баню, где свои вещи нельзя было оставлять в предбаннике и приходилось нести с собой в мыльную. Через день после приезда в Россию он присутствовал на заседании Комиссии по улучшению быта ученых, которую возглавлял Горький. Вопросы решались самые разные: от организации съезда ученых в Петрограде до предоставления продукто-
In reality things were quite different. Wells received an invitation to visit Soviet Russia through Lev Kamenev, one of the members of the Soviet trade delegation sent to London, and he immediately responded with a telegram to Gorky, whom he knew well. “On receiving this wire,” Nina Berberova wrote in her book, The Iron Woman, “Gorky was obliged to reply that there were no hotels in Petrograd. That is to say, the buildings were still standing, but they were empty — the staff had been mobilized and were dealГерберт Уэллс, Максим Горький и Мария Закревская. Фотография 1920 года. Мария ЗакревскаяБенкендорф-Будберг была любовницей и секретарем Максима Горького. Ее поклонниками были Зигмунд Фрейд, Фридрих Ницше, Райнер Мария Рильке. Именно Горький организовал ее второй (фиктивный) брак с неким бароном Будбергом, чтобы она получила эстонское гражданство и могла свободно выезжать за границу.
вых пайков и открытия мастерской по починке галош. В книге очерков «Россия во мгле» Уэллс писал: «Одним из самых необычных моих впечатлений в России была встреча в Доме ученых с некоторыми крупнейшими представителями русской науки, изнуренными заботой и лишениями. Я видел там востоковеда Ольденбурга, геолога Карпинского, лауреата Нобелевской премии Павлова, Радлова, Белопольского и других всемирно известных ученых. Они задали мне великое множество вопросов о последних достижениях науки за пределами России, и мне стало стыдно за свое ужасающее невежество в этих делах. Если бы я предвидел это, я взял бы с собой материалы по всем этим вопросам. Наша блокада отрезала русских ученых от иностранной научной литературы. У них нет новой аппаратуры, не хватает писчей
Герберт Уэллс в гостях у Максима Горького. Фотография 1920 года. Нина Берберова в книге «Железная женщина» так сравнивает этих двух писателей: «Оба созрели еще в прошлом веке, и оба мечтали переделать человечество, и панацеей для обоих было знание. Раннее чтение Уэллса мало отличалось от раннего чтения Горького, „Мои университеты“ были и у Уэллса: шесть лет начальной школы и один год средней, бесконечные беседы со второстепенными проповедниками прогресса и несколько дюжин брошюр научно-популярной литературы. Оба считали природу врагом человека, с которым надо бороться и которого надо побеждать; для обоих смерть была не частью жизни, а врагом жизни, гадость такая же унизительная, как и все человеческие отправления».
H.G. Wells as a guest of Maxim Gorky. 1920 photograph. In her book Iron Woman Nina Berberova gives this comparison of the two writers: “Both matured back in the last century and both dreamed of changing humanity, and for both the panacea was knowledge. Wells’s early reading differed little from Gorky’s; Wells’ too had “”my universities”: six years of primary schooling and one of secondary, endless discussions with second-rate prophets of progress and a few dozen brochures of popular science works. Both held nature to be the enemy of mankind that needed to be fought and conquered; for both death was not a part of life, but the enemy of life, a vile thing as degrading as all human departures.”
Wells, Gorky and Maria Zakrevskaya. 1920 photograph. Maria Zakrevskaya-Benckendorff-Budberg was Maxim Gorky’s mistress and secretary. Her admirers included Sigmund Freud, Friedrich Nietzsche and Rainer Maria Rilke. It was Gorky who arranged her second pro forma marriage with a certain Baron Budberg in order to get her Estonian citizenship and the freedom to travel abroad.
Б листательный ДИСК / t he
brilliant DISK
Wells.qxd
9/19/11
19:28
Page 28
бумаги, лаборатории не отапливаются. Удивительно, что они вообще что-то делают. И все же они успешно работают: Павлов проводит поразительные по своему размаху и виртуозности исследования высшей нервной деятельности животных; Манухин, говорят, разработал эффективный метод лечения туберкулеза, даже в последней стадии… Дух науки — поистине изумительный дух. Если этой зимой Петроград погибнет от голода, погибнут и члены Дома учеСправа. Нарком просвещения Анатолий Луначарский на банкете, посвященном двухсотлетию Академии наук СССР. Фотография 1925 года. За пять лет, минувших с визита Герберта Уэллса в обезлюдевший Петроград, положение ученых в России значительно изменилось. Right. People’s Commissar for Education Anatloy Lunacharsky at the banquet to mark the 200th anniversary of the Academy of Sciences. 1925 photograph. In the five years that had passed since Wells’s visit to desolate Petrograd the position of scientists in Russia had changed significantly.
Выше. Голодный Петроград. Толпа перед магазином с вывеской «Хлеб» в воскресный день на улице Некрасова. Фотография 1920-х годов. Above. Hungry Petrograd. A crowd outside a bread shop on Nekrasov Street on a Sunday. 1920s photograph.
28
Слева. Обложка второго издания книги Герберта Уэллса «Россия во мгле» на русском языке. Государственное издательство Украины. Харьков. 1922 год. Left. The cover of the second edition of the Russian translation of Wells’s book, Russia in the Shadows. State Publishing House of the Ukraine, Kharkov. 1922.
ing the final blow to Yudenich; neither was there electricity or bed linen. There was no food either, nor any restaurants, so perhaps Wells had better stay in some private home, maybe even with him on Kronverksky Prospekt. Wells delightedly agreed, writing that he would come with his son and stay two or three days…” In the end his sojourn in Russia was longer, lasting two weeks. The writer visited both capitals, but stayed mainly in Petrograd, where he had previously been in 1914. He did not recognize the city: the crowds of locals and visitors strolling around the streets were gone; he found the shops with their clamorous signs closed; nobody drove carriages around recklessly; the public did not throng around the theatre doorways in the evenings.
Выше. Герберт Уэллс (в центре) с героями Октябрьской революции. Фотография 1920 года. Above. H.G. Wells (centre) with heroes of the October Revolution. 1920 photograph.
Справа. В «Чукоккале» (рукописном альманахе Корнея Чуковского) сам Уэллс нарисовал себя в парадном английском костюме и в нищенской одежде, типичной для России 1920-х годов, и написал: «Г. Дж. Уэллс, переведенный на русский язык».
Right and above. In Chukkokkala (Kornei Chukovsky’s handwritten almanac) Wells drew himself in a smart English suit and in the beggarly clothing typical for Russia in the 1920s and captioned it: “H.G. Wells translated into Russian.”
29
ных, если только нам не удастся помочь им какими-нибудь чрезвычайными мерами; однако они почти не заговаривали со мной о возможности посылки им продовольствия. В Доме литературы и искусств мы слышали кое-какие жалобы на нужду и лишения, но ученые молчали об этом. Все они страстно желают получить научную литературу; знания им дороже хлеба. Надеюсь, что смогу оказаться полезным в этом деле». Действительно, посещение Дома Искусств на углу Невского проспекта и набережной Мойки оставило отпечаток некоторого беспокойства в памяти писателя. Петроградские власти распорядились организовать банкет в честь именитого гостя, и для этой цели на кухню ДИСКа были доставлены дефицитнейшие в то время продукты. Всем, кто был приглашен на эту встречу, она запомнилась не только сытным угощением, но и нелицеприятными выступлениями петроградцев перед английским коллегой по литературному цеху. Хотя поначалу торжество проходило по задуманному устроителями плану. Вступительную речь, полную славословий в адрес гостя, произнес Максим Горький, его сменили академик Сергей Ольденбург и критик Корней Чуковский, тоже рассыпавшиеся в похвалах… В ответной речи Уэллс, по словам литератора Александра Амфитеатрова, «весьма одобрил
русских за то, что они подарили миру такую образцовую революцию, но предупреждал, чтобы русские революционеры-победители не очень-то рассчитывали, будто Европа последует их примеру, а в особенности Англия». Далее Амфитеатров так описывает происходившее: «Потом опять полились сиропы славословий в честь знаменитого гостя. Художник-большевик Пунин прокричал благим матом что-то кубически дерзновенное — вроде многолетия новому коммунистическому искусству, которое, дескать, всем вам ужо покажет кузькину мать... Ничего, проглотили и это удовольствие!.. Публика была настроена чрезвычайно смирно и добродушно. Еще бы! в кои-то веки она сидела, как в былые годы, за хорошо сервированным столом и ела настоящий обед, с мясным супом, жарким, сладким, с конфектами к чаю. Петрокоммуна расшиблась для знатного иностранца: одного мяса прислала 9 пудов, так что затем потребители столовой Дома искусств чуть ли не целую неделю имели основание благословлять приезд Уэллса!.. За обедом всего не съели, а остатки, понятно, не выбрасывать же собакам — в голодном-то Петрограде! — пусть лучше литераторы с художниками „сожрут“. <…> Пешкову оставалось только смотреть, слушать и радоваться на розовый вертоград доброчиния и благодушия, который, неугомонно говорив два часа
Wells and his son were provided with a car, although they sought to avoid any sort of “special treatment”. Orders came from Moscow to show the guests everything they wished to see and to acquaint them with life in Russia as fully as possible. His guide and interpreter was Maria Benckendorff-Budberg, Gorky’s personal secretary and common-law wife. (Contemporaries asserted that Moura, as she was known, took a very broad view of her duties and during the brief visit she began an affair with the British author that later continued outside of Soviet Russia.) Wells observed many different aspects of life in the nascent Land of the Soviets: he queued up for bread, ate in public canteens and went to a bathhouse, where he could not leave his clothing in the dressing-room and had to take it with him into the steam-room. The day after his arrival in Russia he attended a meeting of the Commission to Improve the Daily Lives of Scientists that was headed by Gorky. It dealt with a great variety of matters, from the organization of a congress of scientists in Petrograd, to the provision of food parcels and the opening of a workshop to mend galoshes.
In his book, Russia in the Shadows, Wells wrote: “It was to me one of the strangest of my Russian experiences to go to [the House of Science] and to meet there, as careworn and unprosperous-looking figures, some of the great survivors of the Russian scientific world. Here were such men as Oldenburg the orientalist, Karpinsky the geologist, Pavloff the Nobel prizeman, Radloff, Bielopolsky, and the like, names of worldwide celebrity. They asked me a multitude of questions about recent scientific progress in the world outside Russia, and made me ashamed of my frightful ignorance of such matters. If I had known that this would happen I would have taken some sort of report with me. Our blockade has cut them off from all scientific literature outside Russia. They are without new instruments; they are short of paper; the work they do has to go on in unwarmed laboratories. It is amazing they do any work at all. Yet they are getting work done; Pavloff is carrying on research of astonishing scope and ingenuity upon the mentality of animals; Manuchin claims to have worked out an effectual cure for tuberculosis, even in advanced cases; and so on…
Текст речи Герберта Уэллса в ДИСКе был опубликован «Петроградской правдой»: «Я очень польщен оказанным мне приемом. Было бы самомнением думать, что такой сердечный прием оказан мне как личности. Я считаю, что честь эта оказана мне не как представителю страны или правительства, но как представителю свободной мысли Англии и Америки... Я и единомышленники мои преследуем те же задачи, которые преследуете вы, а именно — всемирное государство социальной справедливости. Условия жизни на Западе — иные, чем в России, а разные условия жизни порождают разные приемы борьбы. Но конец будет тот же: всемирное государство, которому каждый будет служить по мере своих сил и которое будет обслуживать каждого соответственно его потребностям. Мы, на Западе, всеми силами стараемся добиться мира с Россией, — мира, при котором вы получите возможность продолжать в более легких условиях гигантскую работу создания нового политического и социального строя, среди полного разорения страны, доведенной до этого состояния милитаризмом и военной авантюрой царизма. Вы стоите перед созидательной работой, изумительной своим бесстрашием и силой. Она не имеет себе равной в истории человечества. В ней выражение той гениальной способности России, которая давно проявлена в русской литературе, — я говорю о бесстрашной мысли и безграничном напряжении сил... Россия и Англия, несмотря на все взаимные прегрешения, могут любить и понимать друг друга и вместе работать для человечества и для того нового мира, который рождается среди мрака и бедствий. Дайте мне еще раз сказать вам, что английский народ хочет мира, добьется мира и не успокоится, пока не добьется его».
Б листательный ДИСК / t he
brilliant DISK
Wells.qxd
30
9/19/11
19:28
Page 30
На вечеринке в квартире Горького. Среди присутствующих: друг Горького Фридрих Кример, юрист Петр Крючков, композитор Александр Глазунов, певец Федор Шаляпин, актриса Мария Андреева, переводчица Мария БенкендорфБудберг, справа внизу — сын Уэллса. Над Горьким и Уэллсом возвышается бывший ресторатор Адольф Родэ, в 1920 году работавший завхозом Дома ученых. Фотография Моисея Наппельбаума. At a party in Gorky’s apartment. Those present include Gorky’s friend Friedrich Krimer, the lawyer Piotr Kriuchkov, the composer Alexander Glazunov, the singer Fiodor Chaliapin, the actress Maria Andreyeva and the interpreter Maria Benckendorff-Budberg. At the bottom right is Wells’s son “Gip” (George Philip). Towering over Gorky and Wells is the former restorer Adolf Rohde, who in 1920 worked as the logistics manager of the House of Scientists. Photograph by Moisei Nappelbaum.
подряд, за все два часа не сказал ни одного путного, искреннего, задушевного слова о своих насущных нуждах, заботах, делах и интересах...» Однако чинность собрания нарушил некий молодой человек, предложивший не состязаться во взаимных комплиментах, а поговорить о насущных проблемах и тяготах жизни, которые волнуют всех. Слова молодого человека присутствовавСправа. Федор Шаляпин за роялем. Фотография Карла Буллы. 1910-е годы.
шие за столом встретили аплодисментами. Сразу же встал Горький и объявил: — Господа, имеется запись еще нескольких ораторов. Так я их прошу — обойтись в своих речах без ламентаций. Для нашего гостя они будут неинтересны, да и вообще ламентации — это бесполезно и смешно. «Я знаю Горького семнадцать лет, — писал Амфитеатров. — Знаю его способность, наскучив искусственною выдерж-
Wells was entranced by Chaliapin’s singing and the great bass’s ability to transform himself. One evening the writer saw The Power of the Fiend in the Mikhailovsky Theatre and the next Don Quichotte in the same venue. Seeing the gangling knight in the latter, he refused to believe it was Chaliapin, although he was sitting in the director’s box, right by the stage.
Right. Fiodor Chaliapin at the piano. Photograph by Karl Bulla. 1910s.
“The scientific spirit is a wonderful spirit. If Petersburg starves this winter, the House of Science — unless we make some special effort on its behalf — will starve too, but these scientific men said very little to me about the possibility of sending them in supplies. The House of Literature and Art talked a little of want and miseries, but not the scientific men. What they were all keen about was the possibility of getting scientific publications; they value knowledge more than bread. Upon that matter I hope I may be of some help to them.” A visit to the House of the Arts on the corner of Nevsky Prospekt and the Moika Embankment did indeed leave a certain disturbing imprint on the writer’s mind. The Petrograd authorities gave instructions for a banquet to be held there in honour of the distinguished guest and to that end extremely scarce commodities were delivered to the DISK kitchen. All those invited to attend this gathering recalled it not only for the substantial feast, but also for the locals’ frankness towards their British brother of
Герберт Уэллс был восхищен пением Федора Шаляпина и его способностью к перевоплощению. Однажды писатель слушал оперу «Вражья сила» в Михайловском театре, а на следующий день в этом же театре — «Дон Кихота». Увидев на сцене долговязого, тощего рыцаря, он отказывался верить, что это Шаляпин, хотя сидел в директорской ложе у самой сцены.
Справа. Федор Шаляпин в опере Александра Серова «Вражья сила». Фотография М. Сахарова и П. Орлова. 1816 год. Right. Chaliapin in Alexander Serov’s opera The Power of the Fiend. Photograph by M. Sakharov and P. Orlov. 1916.
Выше. Федор Шаляпин в опере Жюля Массне «Дон Кихот». Above. Chaliapin in Jules Massenet’s opera Don Quichotte.
31
кою, срываться в естественную бестактность и сказать неожиданную грубость, сделать внезапный некрасивый жест... Но теперь я едва ушам своим поверил. Слышать Горького полицейским, деспотическим цензором от большевизма, зажимающим рот свободному дельному слову смелого оратора, — на этакий сюрприз от него я никогда не надеялся... — Почему?! — громким невольным вопросом бросил я ему через стол. Он не ответил, но ко мне подбежал Чуковский и, наклонившись сзади, быстро заговорил:
Ниже. Здание Тенишевского училища на Моховой улице в Петербурге. С открытки начала XX века.
the pen. At first, though, the celebration proceeded in accordance with organizers’ plan. The opening speech, full of immoderate praise of the guest, was given by Maxim Gorky. He was followed by Academician Sergei Oldenburg and the critic Kornei Chukovsky, who were also heavy on the panegyrics… In his response, according to the litterateur Alexander Amfiteatrov, Wells “approved the Russians highly for having given the world such an exemplary revolution, but warned the victorious Russian revolutionaries against counting too strongly upon Europe following their example, and Britain in particular.” Amfiteatrov goes on to give this description of events: “Then more syrupy praises were poured out in honour of the famous guest. The Bolshevik artist Punin shouted out at the top of his voice something daring to the Nth degree along the lines of ‘Long live the new Communist art that will make short shrift of you all by and by!’ Never mind, they swallowed that treat as well! … The company was in an exceptionally mild and good-natured mood. And with good reason! For the first time in ages they were
здоровые, игривые, вполне подтверждающие искренность пресловутого советского девиза — „все для детей“, —писал Александр Амфитеатров. Однако кроме Тенишевского училища Уэллс побывал и в обычной школе, где, к его удивлению, и здание, и оборудование, и дисциплина, и питание были гораздо лучше.
«Чуковский, считающийся (и вполне справедливо) специалистом и знатоком по детскому быту, свез Уэллса в образцовую школу Тенишевского училища, где показал знатному иностранцу дюжины две-три русских деток, которые сердечно благодарили доброго дядю Уэллса за его прелестные сочинения и вообще вели себя как дети благовоспитанные, сытые,
The building of the Tenishev College on Mokhovaya Street in St Petersburg. From an early 20thcentury postcard. “Chukovsky, who was considered (and quite justly) a specialist and expert on children’s life, took Wells to the exemplary school of the Tenishev College, where he showed the eminent foreigner two or three dozen Russian youngsters who heartily thanked dear Mr Wells for his charming works and generally behaved like well broughtup, well-fed, healthy and playful children, fully confirming the sincerity of that notorious Soviet slogan ‘Everything for the children’,” Alexander Amfiteatrov wrote.
— Потому что могут закрыть Дом искусств... Я возразил: — Если существует такая опасность, то не следовало в Доме искусств устраивать политического банкета. А раз устроен политический банкет, то уже поздно считаться с такою опасностью. Уэллс произнес чисто политическую речь. Почему же лишаются того же права отвечающие ему ораторы? Редко в жизни моей я был более взволнован, расстроен, возмущен. Кажется, никакое личное оскорбление не потрясло бы меня с такою обидною, мучительною силою, как эта выходка Горького. Во мне все дрожало. Словно вдруг любимую женщину увидал в блуде и позоре. И я почувствовал всем существом своим, что теперь, после этого генеральского окрика на общество, на товарищей по перу, по свободному (!) слову, я не могу молчать, я не имею права молчать, и что теперь должен говорить уже не для Уэллса, а для присутствующих русских. И то письмо, которое я думал передать Уэллсу как личную информацию, — вместо того я вынул его из кармана и прочел громко...» Скандальное письмо Амфитеатрова было написано им накануне банкета в ДИСКе, позже переведено на английский и передано автором Сергею Ольденбургу и Марии Бенкендорф-Будберг — для пе-редачи адресату. Текст этого письма,
sitting, as in days gone by, at a well-laid table and eating a real meal, with a meaty soup, a roast, dessert and bonbons to go with tea. The [authorities] had pulled out the stops for the eminent foreigner, sending 9 poods [150 kilos] of meat alone, so that those who ate in the canteen of the House of the Arts had grounds to bless Wells’s visit for perhaps as much as a whole week! Not everything was
Дети за работой. Ленинград. Фотография 1924 года.
Children at work in Leningrad. 1924 photograph.
Б листательный ДИСК / t he
brilliant DISK
Wells.qxd
32
9/19/11
19:28
Page 32
сумбурный и эмоциональный, ныне опубликован и доступен в Интернете. Вкратце смысл написанного сводился к следующему: нынешние власти делают все возможное, чтобы предстать перед мировой общественностью в розовом свете и поэтому иностранцам показывают только «гладкие поверхности», но за пристойным фасадом скрывается много язв, о которых пишущий хочет проинформировать своего зарубежного коллегу. Далее Амфитеатров перечислил беды, которые приходится терпеть интеллигенции при большевиках: необходимость идти на компромисс с властью ради куска хлеба; запредельные цены на продовольствие и предметы первой необходимости; отсутствие свободы слова и прекращение выпуска книг; низкий уровень образования в школах и падение нравственности среди учащихся; самоуправство и некомпетентность нового чиновничьего аппарата… Масла в разгоравшийся огонь подлил и критик Виктор Шкловский, который прокричал попыхивающему дорогой сигарой англичанину: «Скажите там, в вашей Англии, скажите вашим англичанам, что мы их презираем, что мы их ненавидим! Мы ненавидим вас ненавистью затравленных зверей за вашу бесчеловечную блокаду, мы ненавидим вас за нашу кровь, которой мы истекали, за муки, за ужас и за голод, которые нас уничтожают, за все то, что с высоты вашего благополучия вы спокой-
Посещение Уэллсом Петрограда 1920-х годов не обошлось и без анекдотических случаев. На одном из званых ужинов в честь английского гостя на квартире Максима Горького известный артист Николай Монахов произнес длинный тост. Это был набор русских слов с потрясающе точным английским акцентом Уэллс внимательно слушал, а потом сказал своему соседу: «Он несомненно говорит по-английски, но что это за диалект? Я слышу его в первый раз». Wells’s stay in 1920s Petrograd was not without its funny moments. At one of the dinners held in Gorky’s apartment in honour of the English visitor, the prominent actor Nikolai Monakhov made a long toast. It was a string of Russian words pronounced with a staggeringly precise English accent. Wells listened attentively and then said to his neighbour: “He’s undoubtedly speaking English, but what is that dialect? I have never heard it before.”
но называли сегодня „курьезным историческим опытом“!» Литераторы, присутствовавшие на встрече в ДИСКе, по-разному описали ее, и это неудивительно: люди разделились на два непримиримых лагеря, одни безоговорочно отвергали власть большевиков, другие продолжали возлагать на нее надежды. Нина Берберова, эмигрировавшая из России в 1922 году, при описании этой встречи дала волю своему сарказму: «Дом искусств организовал обед в его честь (в доме Елисеева, на углу Невского и Морской, еда была убогая, но елисеевская челядь и елисеевские сервизы спасли положение), и Уэллс всех немедленно покорил своим умом, веселым разговором, быстротой движений и готовностью воспринимать решительно все с нескрываемым энтузиазмом. А если и были некоторые скрипучие голоса на этом вечере, то только тех людей, которых усиленно, но безуспешно пытались не пригласить в Дом искусств; они все-таки явились со зловредной целью нажаловаться Уэллсу на то, что с ними сделали, и показать, до чего они доведены. Они даже пытались раздеться (не при дамах) и показать Уэллсу свое нижнее белье, а кстати уж и обтянутые кожей от недоедания ребра, но их очень быстро и решительно оттеснили к дверям, и, как они ни пытались высказаться на чистейшем английском, французском и немецком языках, а некоторые, как, например, Аким Волынский,
word about their pressing needs and concerns, affairs and interests…” But the decorum of the gathering was disrupted by some young fellow who suggested they stop vying in mutual compliments and discuss the urgent problems and hardships of life that troubled them all. Those seated around the table greeted the young man’s words with applause. Gorky immediately rose and announced: “‘Ladies and gentlemen, there are still a few more speakers on the list. I would ask them to avoid lamentations in their speeches. They will not be interesting for our guest and, in general, lamentations are useless and ridiculous.’ “I have known Gorky for seventeen years,” Amfiteatrov wrote. “I know his ability, when consumed at the banquet, and the leftovers were not thrown to the dogs, of course — not in starving Petrograd! Better that the writers and artists gobble them up. … It remained only for [Gorky] to watch, listen and enjoy that rosy garden of decorum and good humour that spouted incessantly for two hours running and in all those two hours never said a single worthwhile, genuine, sincere
Выше слева. Герберт Уэллс беседует с Максимом Горьким. Фотография 1920 года. Above left. Wells chatting with Gorky. 1920 photograph.
На встрече в Доме Искусств 30 сентября 1920 года художник Степан Яремич изобразил Уэллса и Горького в рукописном альманахе «Чукоккала». During the meeting at the House of the Arts on 30 September 1920, the artist Stepan Yaremich depicted Wells and Gorky in the handwritten almanac Chukkokkala.
Слева и ниже. Фотографии петроградского быта 1920-х годов: вид комнаты в коммунальной квартире и работники фабрики им. С. Халтурина на кухне общежития. «Когда перед большевиками встали во весь рост проблемы голода, распада семейных очагов, социального хаоса, они начали брать городских детей под опеку государства, организуя для них школы с общежитиями», — писал Уэллс.
Ниже. Плакат, выпущенный к празднику 8 Марта: «Работница! Знай, что кооперация — путь к социализму».
Left and below. Photographs of daily life in 1920s Petrograd: a view of a room in a communal apartment and workers of the Khalturin factory in the kitchen of their hostel. “Faced with this problem of starving and shattered homes and a social chaos, the Bolshevik organisers are institutionalising the town children of Russia. They are making their schools residential,” Wells wrote.
Below. A poster put out for 8 March (“International Women’s Day”): “Working woman! Know that cooperation is the way to Socialism.”
33
Выше. Во время обеденного перерыва в столовой промартели «Минерал». Фотография 1934 года.
Above. During the lunch break in the canteen of the cooperative Mineral. 1934 photograph.
О коммунистах Уэллс писал в своей книге «Россия во мгле»: «Перед лицом величайших трудностей они стараются построить на обломках прошлого новую Россию. Можно оспаривать их идеи и методы, называть их планы утопией, можно высмеивать то, что они делают, или бояться этого, но нельзя отрицать того, что в России сейчас идет созидательная работа».
Of the Communists Wells wrote in Russia in the Shadows: “… in the face of gigantic difficulties they are trying to rebuild a new Russia among the ruins. We may quarrel with their principles and methods, we may call their schemes Utopian and so forth, we may sneer at or we may dread what they are doing, but it is no good pretending that there is no creative effort in Russia at the present time.”
9/19/11
19:28
Page 34
brilliant DISK
Wells.qxd
Б листательный ДИСК / t he
Владимир Ленин в своем кабинете в Кремле беседует с английским писателем Гербертом Уэллсом. Москва. Октябрь 1920 года.
34
и по-итальянски, им не дали сказать ни одного слова, объяснив Уэллсу, что, по недоразумению, на вечер явились какие-то тени проклятого прошлого и обращать на них внимание не стоит». Заключительные слова, произнесенные на обеде Горьким, в пересказе Амфитеатрова звучали так: «Мы тут много наговорили, — сказал он, — и нужного, и ненужного. Наш гость разберется в этой куче и, быть может, найдет в ней жемчужное зерно… А еще я замечу вот что. Из речей некоторых ораторов выяснилось, что они недовольны революцией. Между тем эти ораторы сами недавно делали революцию... Так не делали бы!»
he tires of affected restraint, to burst into natural indiscretion and come out with some unexpected rude words or make a nasty gesture all of a sudden… But at that moment I could barely believe my ears. To hear Gorky playing the policeman, the despotic censor on behalf of Bolshevism, stifling the free constructive speech of a bold orator — that was a surprise of a kind I never expected from him… “‘Why!?’ I blurted my question loudly across the table at him. “He did not reply, but Chukovsky scurried up to me and, bending over from behind, muttered quickly: ‘Because they might close down the House of the Arts…’ “I retorted, ‘If there is such a risk, then a political banquet shouldn’t have been organized in the House of the Arts. But since one has been organized, it’s too late to worry about such a risk. Wells made a purely political speech. Why are the speakers responding to him deprived of the same right?’ “Rarely in my life have I been more agitated, upset and indignant. I don’t think that any personal insult would have shaken me with such offensive, painful force as that dik-
The text of the speech that Wells made at DISK was published in translation in Petrogradskaya Pravda: “I am very flattered by the reception I have been given. It would be conceit to imagine that such a cordial welcome is being shown to me personally. I consider that this honour is afforded me not as a representative of a country or government, but as a representative of free-thinking in Britain and America… “I and those who share my views pursue the same aims as you, that is to say, a world-wide state of social justice. The conditions of life in the West are different from Russia, and different living conditions give rise to different methods of struggle. But the end will be the same: a worldwide state that each will serve according to his abilities and that will serve each according to his needs. We in the West are doing our utmost to achieve peace with Russia — a peace in which you will gain the opportunity to continue under easier conditions the gigantic work of creating a new political and social order amid the total ruin of a country reduced to that state by tsarist war-mongering and military adventuring. You are faced with work of creation that is awesome in its fearlessness and magnitude. “It is unequalled in human history. There is in it an expression of that brilliant national ability that has long since manifested itself in Russian literature — I am speaking about intrepid thought and boundless effort… “Russia and Britain, despite the wrongs they have done one another, can like and understand each other and work together on behalf of humanity and that new world that is being born amid the gloom and disasters. Let me tell you once again that the British people want peace, will secure peace and will not rest until they do so.”
Vladimir Lenin talking to the English writer in his study in the Kremlin. October 1920.
Упрек был справедлив. Среди недовольных оказались и те, кто своими действиями активно способствовал краху прежней системы. Разве ж они могли предвидеть, чем обернутся их «революционные настроения» впоследствии? Впрочем, жалобам русских собратьев по перу Уэллс особого значения не придал: его в гораздо большей степени интересовали большевистские вожди и то, как они видят будущее страны, в которой они получили власть. Он беседовал с председателем Петросовета Григорием Зиновьевым, специально приезжал в Москву для встречи с Владимиром Лениным, добивался (но не добился) встречи с наркомом просвещения Анатолием Луначарским… «Кремлевским мечтателем» назвал Уэллс Ленина после разговора с ним. «Он делает все, что от него зависит, чтобы создать в России крупные электростанции, которые будут давать целым губерниям энергию для освещения, транспорта и промышленности. Он сказал, что в порядке опыта уже электрифицированы два района. Можно ли представить себе более дерзновенный проект в этой огромной равнинной, покрытой лесами стране,
tat of Gorky’s. I was trembling all over. It was like suddenly catching a beloved women in fornication and shame. And I felt with all my being that now, after that battle cry to the public, to my fellow writers, on behalf of free (!) speech, I could not keep quiet, I did not have the right, and that now I should speak out not for Wells’s benefit, but for the benefit of the Russians present. And the letter that I had intended to hand to Wells as personal information I instead pulled from my pocket and read aloud.” Amfiteatrov had written his scandalous letter at DISK on the day before the banquet. Later it was translated into English and given by the author to Sergei Oldenberg and Moura Benckendorff-Budberg to be passed to the addressee. The text of this confused and emotional missive has now been published and is available on the Internet. In brief the message came down to this: the present authorities are doing everything possible to appear before the world’s public in a good light and so foreigners are shown only the ‘smooth surfaces’, but the decent façade conceals many evils of which the author would like to inform his foreign colleague. Amfiteatrov went on to list the
Справа. Наградное знамя «Работникам-электрофикаторам Уткиной Заводи». Уткина Заводь (позже 5-я ГРЭС Ленэнерго) — одна из первых тепловых электростанций, построенных по плану ГОЭЛРО. Фотография 1922 года. Right. A banner awarded to the “Electrifying Workers of Utkina Zavod”. Utkina Zavod, on the outskirts of Petrograd, was one of the first thermal power plants built under the GOELRO plan for the electrification of the country. 1922 photograph.
Ниже. Члены ГОЭЛРО (Государственной комиссии по электрификации России). Слева направо: электротехник Карл Круг, экономист Глеб Кржижановский, инженеры Б. И. Угримов, Р. А. Ферман, Н. Н. Вашков и М. А. Смирнов. Below. Members of GOELRO (the State Commission for the Electrification of Russia). Left to right: the electrical engineer Karl Krug, the economist Gleb Krzyzanowski and the engineers Boris Ugrimov, R.A. Ferman, N.N. Vashkov and M.A. Smirnov.
35
Выше. Планы Владимира Ленина по электрификации лежащей в руинах России казались в начале 1920-х годов утопией. В 1930-х годах Герберт Уэллс увидел, что они воплощены в жизнь. «В. И. Ленин у карты ГОЭЛРО. Всероссийский съезд Советов. Декабрь 1920 года». С картины художника Леонида Шматько. 1957 год.
Ниже. Лампочка Ильича. Шатура (тепловая электростанция) дала ток. Село Ботино. Фотография Аркадия Шайхета. 1925 год.
Above. Lenin’s plans for the electrification of Russia that lay in ruins seemed a pipe dream in the early 1920s. In the 1930s Wells saw that they had become a reality. Lenin by a Map of GOELRO. The All-Russian Congress of Soviets. December 1920. From a painting by the artist Leonid Shmatko. 1957.
miseries that the intelligentsia had to endure under the Bolsheviks: the need to compromise with the authorities for the sake of a crust of bread; exorbitant prices for food and essential goods; the lack of freedom of speech and the cessation of book publication; the low stan-
“Ilyich’s Little Lamp. Shatura (a power station) started producing electricity. Village of Botino.” Photograph by Arkady Shaikhet. 1925. Electric bulbs, especially without a shade, are still sometimes called by this name referring to Lenin’s patronymic.)
Марка (документ) на трудовой паек члена ГОЭЛРО Михаила Шателена. 1921 год. A voucher for a worker’s food rations issued to GOELRO member Mikhail Shatelen. 1921.
dard of education in schools and the decline in morality among pupils; the arbitrariness and incompetence of the new bureaucracy… The concluding words pronounced by Gorky at the dinner were reported by Amfiteatrov as follows: “We have said a lot of things here… needful and unneedful. Our guest will sort through this heap and, perhaps, find a pearly grain in it… And I shall make one more remark. From the words of some speakers it emerges that they are dissatisfied with the revolution. Nevertheless
Б листательный ДИСК / t he
brilliant DISK
Wells.qxd
36
9/19/11
19:28
Page 36
населенной неграмотными крестьянами, лишенной источников водной энергии, не имеющей технически грамотных людей, в которой почти угасли торговля и промышленность? — писал Уэллс. — В какое бы волшебное зеркало я ни глядел, я не могу увидеть эту Россию будущего, но невысокий человек в Кремле обладает таким даром. Он видит, как вместо разрушенных железных дорог появляются новые, электрифицированные, он видит, как новые шоссейные дороги прорезают всю страну, как подымается обновленная и счастливая, индустриализированная коммунистическая держава. И во время разговора со мной ему почти удалось убедить меня в реальности своего провидения». В том, насколько реальны были планы «мечтателя» Ленина, Уэллс смог убедиться во время своего следующего приезда в Россию, в 1934 году. Но тогда английского писателя волновали уже другие вопросы… Справа выше. Плакат 1930 года «Ленин о строительстве» с цитатами из его работ: «Это наша вторая программа партии — без плана электрофикации мы перейти к действительному строительству не можем…»; «Рост торговли, фабрик, городов, железных дорог предъявляет спрос на совершенно иные постройки, не похожие ни по своей архитектуре, ни по своей величине на старинные здания патриархальной эпохи». Ниже. Герберт Уэллс. Фотография 1920-х годов.
those speakers not long since were making the revolution themselves… They should have made it differently!” The rebuke was justified. Among the malcontents there were those whose actions had positively assisted the collapse of the old system. But could they really have foreseen how those “revolutionary sentiments” would turn out later? Still, Wells attached no particular significance to the complaints of his Russian colleagues. He was far more interested in the Bolshevik leaders and how they envisaged the future of the country in which they had gained power. He talked with Grigory Zinoviev, the chairman of the Petrograd Soviet, travelled to Moscow specially for a meeting with Lenin, sought (but did not manage) a meeting with Anatoly Lunacharsky, the People’s Commissar for Education…
Above. H.G. Wells. 1920s photograph. Above right. A 1930 poster entitled “Lenin on Construction” with quotations from his works: “This is our second programme as a party — without a plan of electrification we cannot proceed to real construction…” — “The growth of trade, factories, towns and railways is producing a demand for completely different buildings, dissimilar in architecture and size to the old buildings of the patriarchal era.”
The “Dreamer in the Kremlin” is what Wells called Lenin after his conversation with him. “He is throwing all his weight into a scheme for the development of great power stations in Russia to serve whole provinces with light, with transport, and industrial power. Two experimental districts, he said, had already been electrified. Can one imagine a more courageous project in a vast flat land of forests and illiterate peasants, with no water power, with no technical skill available, and with trade and industry at the last gasp?” Wells wrote. “I cannot see anything of the sort happening in this dark crystal of Russia, but this little man at the Kremlin can; he sees the decaying railways replaced by a new electric transport, sees new roadways spreading throughout the land, sees a new and happier Communist industrialism arising again. While I talked to him he almost persuaded me to share his vision.” How realistic the “Dreamer’s” plans actually were, Wells was able to discover for himself during his next visit to Russia, in 1934. But at that time the British author was already concerned with other matters…
Wells.qxd
9/19/11
19:29
Page 38
Историческая прогулка /a stroll
through history
Kosikovskij.qxd
40
9/19/11
19:32
Page 40
Этот случай описал генерал Федор Карлович Затлер в своей книге «Записки о продовольствии войск в военное время». Он же обстоятельно рассказал о том, как в случае безнадежно отставших обозов приходилось действовать командирам. Они высылали вперед нарочных с приказами, чтобы в каждом доме находились в готовности хлеб, сухари, крупы, овес… Разумеется, за продукты платила казна. Но отнюдь не всегда удавалось досыта накормить солдат. Впрочем, во французской армии дела обстояли намного хуже. Фуражиры, отправлявшиеся по деревням за продовольствием и кормом для лошадей, часто возвращались ни с чем, а то и попадали в руки партизан. Свидетель отступления наполеоновской армии дипломат Арман Огюстен де Коленкур писал: «Мы испытывали столько нужд, столько лишений, мы были так истомлены, Россия показалась нам такой неприступной страной, что термометр чувств, мнений и размышлений очень многих людей надо было искать в их желудке». Надо отдать должное интендантским службам русской армии, которые еще до начала войны создали значительные запасы продовольствия, боеприпасов и обмундирования, и при отступлении к Москве солдаты ни в чем не испытывали недостатка.
Во время Отечественной войны 1812 года после сражения под Малоярославцем русская армия перешла в контрнаступление. Французского «супостата» гнали из России стремительно, не давая ему опомниться. Правда, быстрое продвижение на запад стало причиной того, что обозы с продовольствием начали отставать, а любому военачальнику известно, что солдат голодным воевать не любит. Однажды командующий армией Михаил Кутузов Валентин БЕРДНИК / by Valentin BERDNIK подъехал к бивуаку Измайловского полка, прошелся мимо солдатских костров, спрашивая: «Есть ли хлеб?» «Нет, ваша светлость». «А вино? «Нет». «А говядина?» «Нет, ваша светлость, тоже нет». supplier to his majesty’s Кутузов сделал вид, что страшно осерчал: soldier’s stomach «Я велю повесить провиантских чиновников. Завтра навезут нам хлеба, вина, мяса, и вы будете отдыхать». Солдаты обрадовались: «Покорнейше благодарим!» «Да, вот что, братцы… — сообщил генерал с прежней мрачностью в голосе, — пока вы станете отдыхать, злодей-то, не дожидаясь вас, уйдет». Тут гвардейцы закричали: «Нам ничего не надо! Без сухарей и вина пойдем его догонять!»
оставщик его величества солдатского желудка
41
Снабжение армии провиантом — тема, о которой редко пишут историки, погруженные в изучение масштабных войн и громких баталий. Разве что в биографиях великих полководцев можно найти эпизоды, посвященные заботе о солдатском рационе и обмундировании. Имена же тех, кто занимался поставками провианта в русскую армию, известны лишь узкому кругу энтузиастов. Петербургский купец первой гильдии Андрей Иванович Косиковский был одним из крупнейших поставщиков продовольствия
«Бедственное положение французской армии во время отступления из Москвы». Раскрашенная гравюра Мэттью Дюбурга по оригиналу Джона Августа Аткинсона. 1813 год. The Calamitous State of the French Army during the Retreat from Moscow. Tinted engraving by Matthew Dubourg after an original by John August Atkinson. 1813
During the Patriotic War of 1812, after the Battle of Maloyaroslavets, the Russian army went onto the counteroffensive. The French “Satan” was driven swiftly from Russia, leaving him no time to collect his wits. As the fighting moved rapidly westwards, though, the wagon trains carrying food supplies could not keep up and any general knows that a hungry soldier is not keen to fight. On one occasion Prince Mikhail Kutuzov, the commander of the Russian forces, paid a visit to the camp of the Izmailovsky Guards Regiment. As he passed the soldiers’ campfires he asked: “Do you have bread?” — “No, Your Highness.” — “Wine?” — “No, Your Highness.” — “Beef?” — “None of that, either.” Kutuzov put on a show of great anger: “I shall see to it that the provisioners are hanged. Tomorrow we will be brought bread, wine and meat and you shall relax.” The soldiers were glad to hear this: “Our humblest thanks to you!” “Yes, but, my lads,” the general continued in the same gloomy tone, “while you are relaxing, the foe won’t wait around, he’ll be getting away.” At that the guards shouted: “We don’t need anything! We’ll go chasing him without rusks or wine!” Слева. «М. И. Кутузов после победы под Красным». С картины Сергея Куклинского. 1944 год. Left. Kutuzov after the Victory at Krasnoya. From a painting by Sergei Kuklinsky. 1944
This incident was described by General Fiodor Karlovich Zatler in his book, Notes on the Provisioning of Troops in Wartime. He also described in detail what commanders were obliged to do when the transport units fell hopelessly behind. They sent messengers ahead of the army ordering that every home
have ready bread, rusks, oats, other cereals and so on. Of course, the state paid for those foodstuffs. Yet, even then, soldiers were often left hungry. The St Petersburg merchant of the first guild Andrei Ivanovich Kosikovsky was one of the foremost suppliers of provisions to
Историческая прогулка /a stroll
through history
Kosikovskij.qxd
42
9/19/11
19:32
Page 42
в русскую армию в Отечественную войну 1812 года и во время заграничных походов. Более пяти с половиной миллионов рублей он получил за зерно, поставленное в 1813 году по распоряжению фельдмаршала Михаила Кутузова. Впрочем, хлебом он снабжал не только армию, но и столицу и в начале XIX века считался одним из богатейших людей в Петербурге.
В истоках столь значительного по тем временам состояния были откупы (говоря современным языком, «лицензии» на право торговли определенными товарами или сбор налогов, которые предприимчивые люди приобретали у государства). Андрей Иванович вместе со своим братом Онисимом занимались этой деятельностью, надо заметить весьма доходной, еще во времена царствования Екатерины II.
the Russian Army during the Patriotic War and the subsequent European campaigns. He received more than 5,500,000 roubles for the grain delivered in 1813 on the instructions of Field Marshal Kutuzov. Moreover, Kosikovsky supplied not only the army but also the capital and in the early nineteenth century he was reckoned one of the wealthiest men in St Petersburg. His considerable fortune by the measures of the day was founded upon the practice of otkup — “farming” (when, to use our modern concepts, enterprising individuals purchased a licence from the state to deal in particular commodities or to collect taxes). Andrei Ivanovich and his brother, Onisim, had first embarked on such highly profitable activities back in the reign of Catherine II. Andrei Ivanovich’s success was also demonstrated by his very substantial investments in real estate: in 1806 he bought from Abram Peretz (who also, incidentally, made his fortune from the same kind of farming) the mansion on the corner of Nevsky Prospekt and the River Moika that had once belonged to Nikolai Chicherin, St Peters-
«Большой театр со стороны Никольского (Крюкова) канала». С картины Бенжамена Патерсена. 1800-е годы. Слева на картине — подвода с мешками муки, которые привезли в пекарню.
Рекламная вывеска булочной из дутой жести, покрытой бронзой. Конец XIX века. A sign for a bakery made of inflated tinplate covered with bronze. Late 19th century.
The Bolshoi Theatre from the St Nicholas (Kriukov) Canal. From a painting by Benjamin Patersen. Early 1800s. On the left of the picture is a cart bringing sacks of flour to a bakery.
burg chief of police, and later to Prince Alexei Kurakin. Four years later, Kosikovsky acquired the Sievers House (now 11, Nevsky Prospekt) too, although the official purchasers were his wife and sons. The respect that Kosikovsky commanded in the Russian capital is also indicated by the fact that in 1807 he was elected burgomaster and chaired St Petersburg’s municipal administration.
«Мальчик — разносчик булок». Раскрашенная литография с оригинала Александра Орловского. 1820-е годы. A Baker’s Delivery Boy. Tinted lithograph after an original by Alexander Orlovsky. 1820s.
9/19/11
19:32
Page 44
through history
Kosikovskij.qxd
Историческая прогулка /a stroll
«Невский проспект от Полицейского моста к Адмиралтейству». Рисунок с натуры Андре Дюрана (общий вид) и Дени Раффэ (фигуры людей). 1849 год.
44
Nevsky Prospekt from Police Bridge towards the Admiralty. Drawn on location by André Durand (general view) and Denis Raffet (human figures). 1849.
In the years 1814—16, Kosikovsky had constructed alongside Chicherin’s house a third building on the plot with its façade on Bolshaya Morskaya Street (the second, on the Moika side, was built by Kurakin). The four-storey edifice embellished with an Ionic colonnade was designed by the outstanding Russian architect Vasily Stasov. In 1818, however, the storm clouds began to gather above Andrei Kosikovsky. On the representation of the Minister of Justice, Dmitry Lobanov-Rostovsky, he was accused of secretly exporting grain and of failure to deliver the full amount of grain and flour due to the Admiralty stores in Kronstadt and Reval. The merchant was able to demonstrate that these charges were unfounded, but a few years later another accusation followed: “causing the state and the army losses due to breaches of the terms of supply of provisions to the army in the years 1813—15”. Kosikovsky’s guilt, it must be said, never was proven, but he was not contracted to supply any more provisions or other commodities to the state. Additionally, the St Petersburg municipal duma banned him from participating in public elections.
Удачное местоположение дома на углу Невского и набережной Мойки, приобретенного Косиковским, позволяло его владельцу получать значительный доход от сдачи помещений внаем. Бельэтаж постоянно арендовали клубы и зрелищные предприятия, столичным гурманам были хорошо известны рестораны Пьера Талона и Жана Фельетта, кондитерская «Виолета». Здесь жили знаменитая французская актриса Маргарита Жозефина Жорж-Веймер, писатели Николай Греч и Александр Грибоедов. В 1851 году большое помещение для своего магазина снял бельгийский фортепианный фабрикант Гейнрих Герман Лихтенталь. The felicitous location of the house that Kosikovsky acquired on the corner of Nevsky Prospekt and the Moika Embankment enabled the owner to obtain a considerable income from rental. The first floor was constantly taken by clubs and businesses offering entertainment, while the capital’s gourmets were very familiar with the restaurants run by Pierre Talon and Jean Feliette and Violet’s confectioner’s. Residents included the famous French actress Marguerite Joséphine Weimer (Mademoiselle George) and the writers Nikolai Gretsch and Alexander Griboyedov. In 1851 the piano manufacturer Hermann Lichtenthal, who had moved his business from Belgium to St Petersburg, rented a large room for use as a shop.
45
О преуспеянии Андрея Ивановича свидетельствовали и весьма солидные вложения в недвижимость: в 1806 году он купил у Абрама Перетца (тоже, кстати, составившего свое состояние на «откупах») дом на углу Невского и реки Мойки, когдато принадлежавший петербургскому генерал-полицеймейстеру Николаю Чичерину, а потом князю Алексею Куракину. А спустя четыре года Косиковский приобрел и дом Сиверса (ныне Невский проспект, 11), правда, покупку оформил на жену и сыновей. О том, что Косиковский человек уважаемый в российской столице, свидетельствует и тот факт, что в 1807 году его избирают бургомистром, и он председательствует в Санкт-Петербургском магистрате. В 1814—1816 годах рядом с домом Чичерина Андрей Косиковский строит третье здание на этом участке, выходящее фасадом на Большую Морскую улицу (второе, со стороны Мойки, было построено Куракиным). Автором проекта четырехэтажного строения, украшенного ионической колоннадой, стал выдающийся русский архитектор Василий Стасов. Однако в 1818 году над Андреем Косиковским начали сгущаться тучи. По представлению министра юстиции Дмитрия Лобанова-Ростовского он был обвинен в тайном вывозе хлеба за границу, в недопоставке обещанного зерна и муки в кронштадтские и ревельские адмирал-
тейские магазины. Купец смог доказать необоснованность этих обвинений, но спустя несколько лет последовало новое обвинение — «в причинении государству и армии убытков из-за нарушения условий поставки провианта в армию в 1813—1815 годах». Надо сказать, что вина Косиковского так и не была доказана, но его отстранили от дальнейших поставок продовольствия и других товаров в казну. Кроме того, городская дума Санкт-Петербурга запретила ему участвовать в общественных выборах.
«Вид мельницы в Аничковой слободе». Рисунок пером Федора Васильева. 1718 год. Расчеты с владельцами мельниц производили зерном; та часть зерна, которая шла в уплату, называлась «гарнец». View of a Mill in the Anichkov Suburb. Pen and ink drawing by Fiodor Vasilyev. 1718.
In contrast to the previous owner of the Chicherin mansion, Abram Peretz who had held sumptuous parties and was a noted patron of the arts who welcomed writers and artists to his home, Kosikovsky had a more modest lifestyle. He was married twice and his second wife gave him four sons: Alexander, Valentin, Vladimir and Vsevolod. The eldest, Alexander, is known to have been a merchant of the first guild like his father. Vladimir Andreyevich became a military officer, while Vsevolod Andreyevich served in the corps of transport engineers and held the title of Court Councillor (in the middle of the Table of Ranks).
Справа выше. Свидетельство о принадлежности к купеческому сословию, выдаваемое купцам 1-ой гильдии сроком на один год. Для торговцев такое свидетельство заменяло собой паспорт. Справа ниже. «Купцы на стрелке Васильевского острова». Фрагмент картины Рудольфа Жуковского. XIX век. Right above. A certificate of membership of the merchant estate issued to merchants of the first guild for a period of one year. For those engaged in trade this paper served as an identity document. Right below. Merchants on the Spit of Vasilyevsky Island. Detail of a painting by Rudolf Zhukovsky. 19th century.
«Калашниковская хлебная пристань». Гравюра XIX века с оригинала неизвестного художника. Сюда везли зерно с волжских берегов из 24 губерний России, а отсюда оно следовало в Прибалтику, Финляндию и Европу. The Kalashnikov Grain Wharf. 19th-century engraving after an original by an unknown artist. Grain was brought here from the banks of the Volga, from 24 provinces of Russia. From here it went to the Baltic provinces, Finland and Europe.
Историческая прогулка /a stroll
through history
Kosikovskij.qxd
46
9/19/11
19:32
Page 46
В отличие от предыдущего владельца чичеринского дома Абрама Перетца, устраивавшего роскошные приемы, слывшего меценатом и привечавшего у себя писателей и художников, Косиковский вел жизнь более скромную. Был дважды женат, во втором браке у него родились четыре сына: Александр, Валентин, Владимир и Всеволод. Известно, что старший сын, Александр, как и его отец, являлся купцом первой гильдии, Владимир Андреевич стал военным офицером, а Всеволод Андреевич служил в Корпусе инженеров путей сообщения и имел чин надворного советника. Андрей Иванович Косиковский скончался в 1838 году и был похоронен на Тихвинском кладбище Александро-Невской лавры (ныне Некрополь мастеров искусств). Его вдова Татьяна Николаевна продолжала после смерти мужа вести семейное дело и была принята в первую купеческую гильдию, а в 1840 году Правительствующий Сенат даровал ей и ее детям звания потомственных почетных граждан СанктПетербурга. Дома на Невском проспекте, которые получила в наследство семья Андрея Ивановича, приносили значительный доход вплоть до 1850-х годов. После смерти его сыновей Александра, Владимира и Всеволода главой семьи стал Валентин Косиковский. Необходимость обеспечивать детей своих покойных братьев заставила
Andrei Ivanovich Kosikovsky died in 1838 and was buried in the Tikhvin Cemetery of the Alexander Nevsky Monastery (now the Necropolis of the Masters of the Arts). His widow, Tatyana Nikolayevna, continued to run the family business after her husband’s death and was accepted into the first guild of merchants. Then in 1840 the Governing Senate granted her and her children the title of hereditary honorary citizen of St Petersburg. The buildings on Nevsky Prospekt that the Kosikovskys inherited from Andrei Ivanovich continued to provide a substantial income right up to the 1850s. After the deaths of Alexander, Vladimir and Vsevolod, the last surviving son, Valentin, became head of the family. The need to provide for his late brothers’ children obliged him to sell the properties on Nevsky Prospekt (the family also owned four buildings on Liteiny Prospekt.) The Chicherin mansion on the corner of Nevsky and the Moika embankment was bought by the merchants Grigory and Stepan Yeliseyev. The Yeliseyev dynasty owned it right up to the fateful year of 1917.
Слева. Князь Дмитрий Лобанов-Ростовский возглавлял комиссию, расследовавшую злоупотребления в Провиантском департаменте за период 1812—1815 годов. Правее. Граф Дмитрий Гурьев, министр финансов в 1810—1825 годах, был одним из обвинителей по делу Косиковского. Гравюры неизвестных художников первой четверти XIX века.
его продать дома на Невском (семья также владела четырьмя домами на Литейном проспекте). Чичеринский дом на углу Невского и набережной реки Мойки приобрели купцы Григорий и Степан Елисеевы. Династия Елисеевых владела им вплоть до рокового 1917 года.
Left. Prince Dmitry Lobanov-Rostovsky headed a commission investigating abuses in the Provisioning Department during the war years 1812—15. Far right. Count Dmitry Guryev, Minister of Finance in 1810—25, was one of those who made accusations against Kosikovsky. Engravings by unknown artists of the first quarter of the 19th century.
Налоговые злоупотребления купцов, поставлявших провиант и амуницию для армии, расследовал пятый департамент Сената. Каждый купец должен был ежегодно представлять «оборотный аттестат» (отчет о доходах), но одни этого не делали, другие явно преуменьшали свои доходы. Тех купцов, кто не платил пошлины, называли «корчемниками». The tax abuses committed by the merchants who supplied provisions and ammunition to the army were investigated by the fifth department of the Senate. Every merchant was supposed to submit an income statement each year, but many failed to do so and many others clearly understated their receipts.
Выше. Скульптурный портрет на надгробии Андрея Косиковского работы Александра Теребенева. Конец 1830-х годов. Слева. Саркофаг над могилой Андрея Косиковского был изготовлен фирмой Паоло Катоцци. Над ним — мраморная сень, поддерживаемая восемью колоннами, работа мастера И. Алешкова. 1840 год. Above. The sculptural portrait on Andrei Kosikovsky’s grave was created by Alexander Terebenev. Late 1830s. Left. The sarcophagus above Kosikovsky’s last resting place was made by Paolo Catozzi’s company. Above it is a marble canopy supported by eight columns that was made by the craftsman I. Aleshkov. 1840.
искусство отдыхать / the art of relaxation меню гурмана / gourmet menu чтение под сигару / a good cigar, a good read
М еню гурмана / g ourmet
menu
Tukva_1.qxd
9/23/11
13:45
Page 52
Тыква получила репутацию волшебного плода. По крайней мере, волшебники в сказках часто используют ее как средство для исполнения желаний. Для Золушки фея-крестная сотворила из тыквы золотую карету; на полях самых трудолюбивых людей иногда вырастает тыква, полная золотых монет. Неисчерпаемы и кулинарные свойства этой волшебной ягоды. Да, да, формально тыква не овощ, а ягода.
Родиной тыквы ученые считают Мексику, откуда в XV веке она была
Кому-то может показаться, что тыква не имеет отношения к высокой кухне, что это пища исключительно деревенская. Как же он ошибается! В том, что из тыквы можно приготовить разнообразные гастрономические шедевры, легко убедиться, заглянув в ресторан «Талион». Салат с карамелизованной тыквой и грудинкой, тыквенный суп-пюре, спагетти с лисичками в тыквенном соусе, русское ризотто и тыквенные оладьи с каштановым медом не оставят равнодушным самого взыскательного ценителя кулинарного искусства.
завезена в Европу и Индию. Однако один из видов тыквы — тыква бутылочная — был известен в Европе задолго до нашей эры. Древние греки и римляне делали из нее бутылки для воды и вина. Кстати, этнографы обратили внимание на тот факт, что в сказаниях о происхождении человека у разных народов нередко важную роль играет бутылочная тыква. Такие сказания обнаружили у народов Центральной Африки, в Китае, Корее, Лаосе, у народов стран Индонезии, Центральной и Южной Америки. Насыщенный оранжевый цвет тыквы свидетельствует о том, что она буквально наполнена антиоксидантами и бета-каротином, который в нашем организме преобразуется в витамин А. Пектин, содержащийся в мякоти тыквы, выводит из организма яды. Регулярно употребляя тыкву в пищу, мы помогаем нашему организму лучше противостоять сердечным заболеваниям и процессам старения. Отвар тыквы с медом поможет справиться с нервными расстройствами и особенно полезен при бессоннице. Тыквенный сок применяют при лечении почек и гипертонии. Высокое содержание редкого витамина Т делает тыкву лучшим гарниром к блюдам из говядины, свинины и к другим жирным кушаньям, ведь этот витамин способствует усвоению тяжелой пищи и препятствует ожирению. Наверное, именно за это свойство тыкву так любят диетологи, которые рекомендуют ее всем, кто давно мечтает расстаться с лишними килограммами. Гастрономические возможности тыквы также практически безграничны. Мякоть тыквы используется для приготовления салатов, овощных рагу, супов, пирогов, хлеба и десертов. Многим блюдам добавляют пикантности сушеные или обжаренные тыквенные семечки. Удивительно вкусные кушанья можно приготовить из цветков тыквы. Если тыквы для Хэллоуина должны быть как можно большего размера, то для кулинарных целей как раз следует выбирать маленькие плоды. Они менее водянисты, и их мякоть имеет более сладкий и насыщенный вкус. Кстати, самая большая в мире тыква, занесенная в Книгу рекордов Гиннесса, была выращена в октябре 2006 года в американском штате Род-Айленд. Ее вес составил 676 килограммов!
волшебная тыква
Тыквенные оладьи с каштановым медом — десерт, который послужит хорошим завершением обеда в ресторане «Талион». Pumpkin pancakes with chestnut honey is a dessert that nicely rounds off a lunch in the Taleon restaurant.
Спагетти с лисичками в тыквенном соусе — изысканная простота и гармония вкуса. Spaghetti with chanterelles in a pumpkin sauce — refined simplicity and a harmony of tastes. Русское ризотто с тыквой. В этом блюде вместо риса использована ячневая крупа. Russian risotto with pumpkin. In this dish rice is replaced by ground barley.
the magical pumpkin
52
The pumpkin has acquired the reputation of being a magical vegetable. At least the wielders of wands in fairy-tales often use it to make wishes come true. Cinderella's fairy godmother turned one into a golden carriage for her; the hardest-working people sometimes find one full of gold coins growing in their fields. This wonderful berry is also an inexhaustible source of culinary magic. Yes, that's right — technically the pumpkin is not a vegetable, but a berry!
Михаил СЕВЕРОВ / by Mikhail SEVEROV
The homeland of the pumpkin is reckoned to be Mexico. From there it was taken to Europe and India back in the sixteenth century. But a relative from the squash family — the calabash or bottle gourd — was already known in Europe thousands of years ago. The Ancient Greeks and Romans made flasks from it for water and wine. Incidentally, ethnographers have noted that in various peoples’ traditional stories about the origins of human being such gourds often play a significant role. Such folk tales have been found in Central Africa, China, Korea, Laos, Indonesia, Central and South America.
Кулинарные возможности тыквы практически безграничны. Это знают и умело используют повара ресторана «Талион». Они не готовят, они творят настоящие произведения гастрономического искусства. The pumpkin’s culinary potential is almost unlimited. The Taleon restaurant’s chefs know and skilfully exploit the fact. They don’t just cook, but produce real works of gastronomic art.
53
Тыквенный хлеб послужит оригинальным дополнением для любой трапезы.
The pumpkin’s rich orange colour is evidence that it is literally crammed with antioxidants and beta-carotene that our organism turns into vitamin A. The pectin that is present in pumpkin flesh removes poisons from our systems. Regular use of pumpkin in the diet helps to counter cardiovascular diseases and ageing processes. A decoction of pumpkin with honey is beneficial in tackling nervous disorders and especially useful against insomnia. Pumpkin juice is employed in the treatment of kidney ailments and high blood pressure. A high content of the rare vitamin T makes the pumpkin the best accompaniment for pork, beef and other fatty dishes. The vitamin aids the digestion of heavy foods and prevents obesity. Probably for that reason the pumpkin is a great favourite with dieticians, who recommend it to anyone who has long been dreaming of shedding a few pounds. The pumpkin’s gastronomic potential is also practically unlimited. The flesh is used to make salads, vegetable stews, soups, bread and desserts. Many dishes get an added savour from dried or roasted pumpkin seeds. Surprisingly tasty dishes can also be made from the flowers of the pumpkin plant. While for Halloween a pumpkin should be as large as possible, for culinary purposes it is better to choose smaller ones. They are less watery and their flesh has a sweeter and stronger taste. Incidentally, the world’s largest pumpkin according to the Guinness Book of Records was harvested in October 2006 in the American state of Rhode Island. It weighed all of 676 kilogrammes! It may seem to some that the pumpkin has nothing to do with haute cuisine, that it is purely a country food. How wrong they are! To realise that the pumpkin can be used in the creation of a variety of gastronomic masterpieces, it is sufficient to take a glance at the Taleon Restaurant menu. Salad with caramelized pumpkin and brisket; pumpkin cream soup; spaghetti with chanterelles in a pumpkin sauce or Russian risotto and pumpkin pancakes with chestnut honey will not fail to move the most demanding connoisseur of the culinary arts.
Pumpkin bread makes an original accompaniment to any meal.
Нежный тыквенный суппюре, приготовленный поварами ресторана «Талион», приятно удивит самых взыскательных гурманов. The delicate cream of pumpkin soup made by the Taleon restaurant’s chefs will pleasantly surprise the most demanding gourmets.
М еню гурмана / g ourmet
menu
Tukva_1.qxd
9/23/11
13:45
Page 54
Трижды признанный лучшим рестораном класса «люкс» в СанктПетербурге, «Талион», ранее работавший в клубном режиме, теперь открыт ежедневно и не требует регистрации гостей при входе. Ужин здесь может стать незабываемым событием для вас и ваших близких, друзей и деловых партнеров. Парадная обстановка, сервис высшего класса и блюда, приготовленные виртуозами кулинарного искусства под руководством шеф-повара Александра Дрегольского, — это три составляющие ресторана «Талион». И последний штрих: богатая винная карта с впечатляющим выбором редких вин, коньяков лучших марок и более тридцати наименований шампанского. Воскресный бранч в ресторане «Талион» привлекает истинных гурманов многообразием закусок, основных блюд, домашних десертов, а также специально приготовленных для каждого бранча сюрпризов от шеф-повара.
Роскошь и изысканность — эти два слова могли бы стать девизом ресторана «Талион», расположенного на втором этаже «Талион Империал Отеля», в исторических интерьерах памятника архитектуры XVIII века, принадлежавшего в начале XX века знаменитой династии русских купцов Елисеевых. Luxury and refinement — those two words might be the motto for the Taleon restaurant, located on the first floor of the Taleon Imperial Hotel, in the historical interiors of an architectural monument from the eighteenth century that belonged in the early 1900s to the famous Yeliseyev dynasty of Russian merchants.
есторан для незабываемых встреч a restaurant for unforgettable occasions
Время работы ресторана «Талион»: понедельник — суббота с 19.00 до 23.00. Воскресный бранч: с 12.00 до 16.00, стоимость — 3800 руб. Наши телефоны: (812) 324-99-11, (812) 324-99-44
54
Тhe Taleon, recognized three
The Taleon restaurant is open every day from 7 pm to 11 pm. Sunday brunch is available from 12 noon to 4 pm at a fixed charge of 3,800 roubles. Telephone: (812) 324 9911 or 324 9944
times as the best luxury-class restaurant in St Petersburg, used to work on the club principle, but now it is open daily and no longer requires diners to register. A meal here can provide an unforgettable occasion for you and your family, for friends or business contacts. A splendid setting, first-rate service and dishes prepared by culinary virtuosos under the leadership of head chef Alexander Dregolsky are three ingredients of the Taleon restaurant's recipe. The finishing touch is provided by a rich wine-list with an impressive choice of rare wines, the finest brandies and over 30 kinds of champagne.
Sunday brunch in the Taleon restaurant attracts real gourmets with its variety of starters, main courses and home-style desserts, as well as the surprises that the head chef prepares specially for each brunch.
9/19/11
19:45
Page 56
cigar, a good reed
Adelgejda.qxd
Ч тение под сигару /a good
Созванный в швабском городе Констанца (там, где три с лишним века спустя был осужден и казнен Ян Гус) церковный собор открылся 1 апреля 1094 года. Четыре тысячи священников и тридцать тысяч мирян выслушали письменную жалобу императрицы Священной Римской империи Адельгейды на супруга, императора Генриха IV. Адельгейда обвиняла Генриха в том, что он, будучи приверженцем «николаитской ереси», принуждал ее участвовать в черных мессах и оргиях. (Описание оргий прилагалось, но не дошло до нас: хронисты щадили стыдливость своих читателей.) Впечатление, которое произвели эти разоблачения в Европе, было огромным. Многочисленные враги Генриха, прежде всего папа Урбан II, решили не терять времени. Уже в марте 1095 года в итальянском городе Пьяченца на новом церковном соборе Адельгейда самолично поведала о своих страданиях и унижениях…
56
Когда в начале XIX века кубинские сигары стали пользоваться спросом, появилось множество подделок. Один из фабрикантов предложил оригинальный способ борьбы с ними: надевать на сигары бумажные кольца с названием марки и именем производителя. Благодаря красочной литографии (кстати, превратившей многие кольца в настоящие произведения искусства) подделки на некоторое время удалось вытеснить с рынка. В наши дни поддельную сигару от настоящей может отличить только знаток. Впрочем, если вы заказываете сигару в ресторанах «Талион Империал Отеля», то можете быть уверены в ее подлинности: сюда поступает только высококачественная продукция от знаменитых производителей. When Cuban cigars first became popular in the early nineteenth century a large number of imitations began to appear. One maker suggested an original method of combating them: putting paper rings bearing the names of the brand and the producer around the cigar. Colour lithography (which, incidentally, turned many of these bands into real works of art) made it possible to force the forgeries out of the market for a time. Nowadays only a connoisseur can tell a counterfeit cigar from a real one. But if you order a cigar in one of the restaurants of the Taleon Imperial Hotel, you can be sure that it is genuine: only high-quality products from famous makers ever appear here.
The ecclesiastical council convened in the Swabian city of Constance (the same place where Jan Hus would be condemned and executed over three centuries later) opened on 1 April 1094. Four thousand clergymen and thirty thousand laymen heard the written complaint made by Adelheid, Empress of the Holy Roman Empire again her husband, Emperor Henry IV. Adelheid accused Henry of being an adherent of the “Nicolaite heresy” and of forcing her to participate in black masses and orgies. (A description of the orgies was appended, but has not survived: the chroniclers spared their readers’ blushes.) These revelations made a tremendous impression on the Europe of the time. Henry’s numerous enemies, first and foremost Pope Urban II, determined not to waste time. As early as March 1095, in the Italian city of Piacenza, Adelheid provided a personal account of her sufferings and humiliations before another church council.
Строптивая императрица Валерий ШУБИНСКИЙ / by Valery SHUBINSKY
«Вид города Констанца». Иллюстрация неизвестного художника из манускрипта «Хроника Констанца Гебхарда Дахера». 1470-е годы. View of the City of Constance. Illustration by an unknown artist from Gebhard Dacher’s manuscript chronicle of Constance. 1470s.
the obdurate empress
9/19/11
19:45
cigar, a good reed
Adelgejda.qxd
Ч тение под сигару /a good
Князь Всеволод I Ярославич, первый правитель Киева, использовавший титул «князь всея Руси», был четвертым сыном Ярослава Мудрого и Ингегерды Шведской. Его правление было омрачено набегами половцев и постоянными междоусобными войнами между русскими князьями, вызванными несовершенством законов наследования. Его сын, Владимир Мономах, писал, что Всеволод знал шведский, греческий, английский и половецкий языки. Гравюра неизвестного художника начала XIX века.
Prince Vsevolod I Yaroslavich, the first ruler of Kiev to style himself “Prince of All Rus’” was the fourth son of Yaroslav the Wise and Ingegerd of Sweden. His reign was clouded by Polovtsian (Cuman) raids and constant in-fighting among the Russian princes due to the imperfection of the laws of inheritance. His son, Vladimir Monomakh, wrote that Vsevolod knew the Swedish, Greek, English and Polovtsian tongues. Enraving by an unknown early 19th-century artist.
58
Page 58
Как выглядела эта женщина, родившаяся в Киеве и нареченная Евпраксией? Портретов ее не сохранилось, но можно предположить, что она не походила на типичную немку или славянку. Мать Евпраксии Всеволодовны была половецкой княжной. Половцы (иначе куманцы, кипчаки) — степной народ, с которым Киевская Русь постоянно взаимодействовала. Можно предположить, что Евпраксия, ставшая Адельгейдой, была черноволосой, скуластой, с темными миндалевидными глазами. Ее отец, князь Переяславский, а затем великий князь Киевский Всеволод Ярославич, был человеком образованным (знал пять языков!), демонстративно благочестивым и сравнительно мягким. Но,
At birth she was given the name Eupraxia. Her father, Vsevolod Yaroslavich, Prince of Pereyaslavl and later Grand Prince of Kiev, was an educated man (he spoke five languages!), overtly pious and relatively meek and mild, although, like other Russian princes of his generation, he was constantly drawn into internecine conflicts. The children of Vsevolod’s first marriage (to a daughter of Emperor Constantine Monomachos of Byzantium) — Prince Vladimir Monomakh, one of the most outstanding statesmen in Early Rus’, and Yanka-Anna, the founder and abbess of the first convent in Rus’ — both made a considerable mark in history. Eupraxia was a daughter of Vsevolod’s second marriage, to a Kipchak princess. Eupraxia’s fate was decided by what was essentially a succession of chance occurrences. By the time of her birth the rift between Western and Eastern Churches already formally existed, but was not yet considered irreparable. Dynastic marriages (without any change of confession) were a common business. For example, Sviatoslav Yaroslavich, Vsevolod’s elder brother and predecessor on the Kievan throne, married
как и другим русским князьям его поколения, ему приходилось постоянно участвовать в междоусобицах. Дети Всеволода от первого брака (с дочерью византийского императора Константина Мономаха) — князь Владимир Мономах, один из самых ярких политиков Древней Руси, и ЯнкаАнна, основательница и настоятельница первого на Руси женского монастыря, — оставили заметный след в истории. Судьбу Евпраксии определила, в сущности, цепь случайностей. К моменту ее рождения разрыв западной и восточной церквей формально уже состоялся, но еще не считался окончательным. Династические браки (без всякой смены вероисповедания) были делом обычным. Например, Святослав Ярославич, старший брат Всеволода и его предшественник на киевском престоле, взял в жены Оду, немецкую графиню из Штадена, по материнской линии состоявшую в родстве с императорской Франконской династией. После смерти мужа она вернулась в Германию, увезя из Киева несметные сокровища. Возможно, именно Ода и устроила брак племянницы покойного мужа с Генрихом Длинным, молодым маркграфом Саксонской Северной марки. В Германию двенадцатилетняя девочка отправилась в 1083 году. Прежде чем стать женой Генриха, ей пришлось несколько лет посвятить изучению языка и нравов нового отечества. С этой целью ее поселили в знаменитом Кведлинбургском аббат-
Oda, a German countess from Staden related through her mother to the imperial Franconian dynasty. After her husband’s death she returned to Germany and may have arranged the betrothal of her niece by marriage to Henry the Long, the young Margrave of the Northern March. The twelve-year-old girl set off for Germany in 1083. Before becoming Henry’s wife she had to spend a few years learning the language and ways of her new country. To that end she was sent to reside in the famous Quedlinburg Abbey, where the abbess was Adelheid, the sister of the Holy Roman Emperor. In Germany Eupraxia was first known as Praxis, a Latinized version of her name. Her marriage took place in 1086, and a year later Henry the Long died at the age of just twenty-two. The most sensible thing for a girl widowed at the age of sixteen would be to return to her parents. But by December 1087 the young widow had already caught the eye of Abbess Adelheid’s brother, the Emperor himself, who had also just lost his spouse. His betrothal to Adelheid was soon announced and in 1089 the couple were wed.
«Костюм знатной германской дамы». Рисунок пером. 1080-е годы. The Dress of a German Noblewoman. Pen and ink drawing, 1080s.
59
стве, где аббатисой была Адельгейда, сестра императора Священной Римской империи. В Германии Евпраксию сначала называли Праксис — латинизированный вариант славянского имени. В 1086 году брак состоялся, а год спустя Генрих Длинный умер, двадцати двух лет от роду. Самое разумное для девушки, к шестнадцати годам успевшей овдоветь, — вернуться к родителям. Но уже в декабре 1087 года на юную вдову обратил внимание сам император, брат аббатисы Адельгейды, тоже овдовевший к этому времени. Вскоре Праксис объявили его невестой, а в 1089 году состоялось венчание. Итак, на сцене появляется главный герой — один из примечательнейших представителей европейского высокого Средневековья, личность которого и поныне вызывает споры историков. Но прежде чем говорить о самом Генрихе IV, стоит сказать несколько слов о его империи. Императорская власть на западе Европы после трехвекового перерыва была возрождена Карлом Великим в 800 году. Король франков считал себя, конечно, прямым наследником римских императоров. Его власть распространялась на Италию, Галлию, часть Германии — а это практически вся Западная Римская империя, кроме Испании, Британии и африканских провинций. Однако всего через сорок лет, после смерти Людовика Благочестивого, сына Карла, новая империя распалась на
So the chief male protagonist — one of the most remarkable figures of the European High Middle Ages — enters our story. But before turning to Henry IV, it makes sense to say a few words about his empire. After a break of three centuries, imperial power in Western Europe had been revived by Charlemagne in the year 800. The King of the Franks naturally considered himself the direct successor of the Roman emperors. His authority extended over Italy, Gaul and part of Germany — practically the whole of the Western Roman Empire apart from Spain, Britain and the African provinces. But just forty years later, after the death of Charlemagne’s son, Louis the Pious, the new empire disintegrated into three monarchies, the ruler of one of which from time to time assumed the meaningless imperial title. This went on until 963 when the German King Otto I captured Rome that had become mired in vice and corruption. That is how the Holy Roman Empire arose. At first the German emperors completely controlled the papal see, but a century later the situation had changed. Henry IV was obliged to wage a serious struggle against
три королевства, правитель одного из которых время от времени принимал ничего не значащий императорский титул. Так продолжалось до 963 года, когда германский король Оттон I Великий захватил Рим, погрязший в пороках и коррупции (X век вошел в историю Ватикана как эпоха «порнократии»). Так возникла Священная Римская империя. Поначалу императоры-германцы полностью контролировали папский престол. Оттон Великий сделал папой (под именем Льва VIII) чиновника папской канцелярии Кведлинбургское аббатство основал в 936 году на замковом холме Кведлинбурга герцог Саксонии Оттон (впоследствии император Священной Римской империи) для увековечивания памяти отца Оттона, короля Германии Генриха Птицелова. Канониссами аббатства становились незамужние дочери родовитых немецких аристократов. Благодаря покровительству императорской семьи аббатство получило богатые земельные владения, а аббатиса напрямую подчинялась римскому папе, а не главе епископства Хальберштадт, на территории которого находилось аббатство. Аббатиса являлась княгиней Священной Римской империи, входила в состав коллегии князей и имела право голоса в рейхстаге. Во времена Реформации аббатство стало протестантским, а в 1803 году было присоединено к королевству Пруссии как Кведлинбургское княжество. Современная фотография. Quedlinburg Abbey was founded in 936 on the castle hill of Quedlinburg by Duke Otto of Saxony (later Holy Roman Emperor) in memory of his father, the German King Henry the Fowler. The community included canonesses who were unmarried daughters of eminent German aristocrats. Thanks to the patronage of the imperial family, the abbey came to possess rich lands and the abbess was directly subordinate to the pope and not to the Bishop of Halberstadt in whose diocese the abbey was located. The abbess was a princess of the Holy Roman Empire and one of the college of rulers that had the right to vote in the imperial diet. The abbey turned Protestant at the Reformation and only in 1803 was it secularized as a principality within the Kingdom of Prussia. Present-day photograph.
Rome. The dispute was primarily over the right of investiture — control over appointments in the Church. In an era of feudal fragmentation this gave the emperor strong control over vassal lands. Henry was not always successful in this contest. In 1076 Pope Gregory VII excommunicated him, which meant that Henry’s vassals were freed from their oath of fealty. The Emperor was forced to stand three days barefoot in the snow outside the gate of the castle of Canossa begging the Pope’s forgiveness. After that the Pope revoked the excommunication in exchange for complete capitulation. But soon the struggle resumed as grave as ever. Henry was again excommunicated, in response in 1084 he declared Gregory deposed and put forward his own candidate — Clement. The
Ч тение под сигару /a good
cigar, a good reed
Adelgejda.qxd
60
9/19/11
19:45
Page 60
«Дева Мария, Генрих III и Агнеса де Пуатье». Миниатюра 1045 года. В семье императора Генриха III и Агнессы де Пуатье Генрих IV стал долгожданным наследником трона. При рождении его назвали Конрадом, но при крещении дали имя отца, а Конрадом назвали его брата, будущего герцога Баварии, родившегося двумя годами позже. Henry III and Agnes of Poitou with the Virgin Enthroned. Miniature from 1045. Henry IV was the longawaited heir to the throne in the family of Henry III and Agnes of Poitou. At birth he was called Conrad, but at his christening he was given the same name as his father. The name Conrad was then given to his brother, the future Duke of Bavaria, who was born two years later.
Кливуса Аргентария, мирянина, который за один день прошел все ступени церковной иерархии. Но столетие спустя положение изменилось. Императору Генриху IV пришлось вести с римским престолом серьезную борьбу. Прежде всего речь шла о праве инвеституры — утверждения священников. В эпоху феодальной раздробленности это обеспечивало императору сильную власть над вассальными землями. Не всегда Генриху сопутствовала в этой борьбе удача. В 1076 году папа Григорий VII
anti-pope acquired considerable support among the clergy, which is not surprising: Gregory was strict; he strove against simony (the sale of ecclesiastical offices) and introduced celibacy for priests. Henry was a contradictory character. As a politician he at times displayed pragmatism and tolerance, but he had wild side to his nature. For many years Henry sought a for-
Ниже. «Похищение Генриха IV кёльнским архиепископом Анно из Кайзерсверта в 1062 году». После смерти Генриха III в 1056 году Агнеса де Пуатье начала править страной, потому что Генрих IV был еще ребенком. Архиепископ Анно со своими приспешниками похитил наследника престола, чтобы оказывать давление на его мать. The Abduction of Henry IV from Kaiserswerth by Archbishop Anno of Cologne in 1062. After Henry III’s death in 1056, his widow Agnes began to rule in his stead because Henry IV was still a child. Archbishop Anno and his henchmen kidnapped the heir to the throne in order to exert pressure on his mother.
отлучил его от церкви, а это означало, что вассалы Генриха освобождаются от присяги. Императору пришлось, три дня стоя босиком на снегу у ворот Каносского замка, вымаливать у папы прощение. Тогда папа снял отлучение в обмен на полную капитуляцию. Но вскоре борьба возобновилась с прежней силой. Генрих снова был отлучен, в ответ он в 1084 году объявил Григория низложенным и выдвинул своего антипапу — Климента. У Климента нашлось немало сторонников среди клира, что неудивительно: Григорий был строг — боролся с симонией (продажей церковных должностей), ввел для священников безбрачие. Генрих был противоречивой личностью. Как политик он порою проявлял прагматизм и терпимость. Но нравом обладал бешеным. Много лет Генрих добивался развода с первой своей женой Бертой: супруги испытывали друг к другу взаимную ненависть. Рассказывали историю в духе Декамерона: чтобы получить повод для расторжения брака, Генрих подослал к Берте некоего кавалера, который должен был ее соблазнить. Берта сделала вид, что отвечает взаимностью, и пригласила кавалера к себе в покои. Когда за ним последовал Генрих, чтобы «разоблачить» супругу, на него обрушились удары дубинок. Императора, между прочим, обвиняли в том, что он участвовал в бесчестье, учиненном над его сестрой — той самой
mal separation from his first wife, Bertha of Savoy: the couple nurtured a profound hatred for each other. A story worthy of the Decameron went the rounds: in order to obtain grounds for a dissolution, Henry sent a knight to seduce his own wife. Bertha pretended to respond positively and invited her would-be lover to her private apartments. When Henry followed after him, hoping to expose his errant spouse, he received instead a hail of blows from a cudgel. The Emperor was, among other things, accused of being involved in the dishonour inflicted upon his own sister — that same Adelheid, Abbess of Quedlinburg. He supposedly held her while another man raped her. Yet after that piece of infamy (if it was not slander by some of his many enemies) the Abbess continued to associate with her brother. More than that, she assisted his marriage to the young widow under her protection… Historians seek an explanation for those distant events. It has been suggested that Eupraxia’s marriage to Henry the Long, his sudden demise, and the equally unexpected death of Henry IV’s wife were all parts of
Кведлинбургской аббатисой Адельгейдой: будто бы Генрих держал ее, пока другой насиловал. И после этого преступления (если это не клевета врагов, которых у Генриха было немало) аббатиса продолжала с братом общаться, более того —
61 a single plan. Henry’s search for allies in his struggle with the papal see ranged as far as the Orthodox East. By that time Gregory VII was dead, but his supporters elected Urban as pope. Power in Rome passed from hand to hand… Henry’s wedding to Praxis was one more move in a complex game of chess. Not, let it be said straight away, a clever move. In Kiev the news of the union between the Prince’s younger daughter and the scandalous ruler of the West was received without any enthusiasm. The attitude of Rus’ (the Grand Principality of Kiev) towards the papacy changed in accordance with Byzantine policy and at that particular moment the Byzantine authorities were engaged in negotiations with Urban. But the young Praxis is unlikely to have understood that she was just one of the figures on a board. Perhaps she had truly fallen for Henry, a strong-willed, passionate man in the prime of life. We can only guess what went on in the heart and mind of the eighteen-year-old Empress. One thing is certain: when she wed, Praxis changed her name once more and became Adelheid in honour
«Генрих IV в Каноссе». С картины Эдуарда Швойсера. 1852 год. После того как Генрих стал назначать епископов в своих землях, не согласуя их кандидатуры с папой, Григорий VII написал гневное письмо императору, утверждающее примат духовной власти над светской. В ответ Генрих потребовал, чтобы Григорий оставил папский престол. В свою очередь папа отлучил его от церкви, и тогда многие немецкие князья отступились от императора и решили избрать нового. Генриху пришлось вымаливать у Григория прощение. Henry IV at Canossa. From a painting by Eduard Schwoiser. 1852 After Henry started appointing bishops in his own realms without agreeing their candidacy with the Pope, Gregory VII wrote an angry letter to the Emperor insisting that the spiritual authority had priority over the temporal. Henry responded by demanding that Gregory abdicate from the papal see. The Pope in turn excommunicated him, following which many German princes renounced him and decided to elect a new emperor. Henry had to beg Gregory for forgiveness.
способствовала его браку с молодой вдовой, которой покровительствовала… Историки ищут объяснения тем далеким событиям. Есть предположение, что брак Евпраксии с Генрихом Длинным, его внезапная смерть, такая же внезапная смерть жены Генриха IV — все это части единого плана. В своей борьбе за влияние на папский престол Генрих искал союзников, в том числе на православном Востоке. К тому времени Григорий VII уже умер, но его сторонники избрали папой Урбана. Власть в Риме переходила из рук в руки… Брак Генриха с Праксис был очередным ходом в сложной шахматной партии. Ходом, сразу скажем, ошибочным. В Киеве известие о браке младшей княжеской дочери со скандальным владыкой Запада было воспринято без всякого восторга. Позиция Руси (то есть Киевского княжества) в отношении папства менялась в зависимости от политики Византии, проводником которой был очередной приехавший из Константинополя митрополит. А как раз в этот момент византийские власти вели переговоры с Урбаном… Но юная Праксис едва ли понимала, что она лишь одна из фигур на доске. Возможно, она действительно увлеклась Генрихом, волевым и страстным мужчиной в расцвете сил. О том, что творилось в душе
Когда в январе 1077 года Генрих с небольшой свитой пытался пересечь заснеженные Альпы, чтобы попасть в Италию, враги блокировали ему путь, и тогда он двинулся в обход, через Бургундию. Ожидая под стенами Каноссы прощения папы, он простоял босиком во власянице три дня. In January 1077, when Henry and his small retinue tried to cross the snow-covered Alps to reach Italy, enemies blocked his way. He was forced to go around by way of Burgundy. Seeking the Pope’s forgiveness, he stood three days outside the walls of Canossa barefoot and wearing a hair shirt. «Генрих обращается к Матильде Тосканской и Гуго Клюнийскому за помощью». Миниатюра 1115 года. Матильда, маркграфиня Тосканская, и епископ Гуго (крестный отец императора) ходатайствовали за Генриха перед Григорием VII, и тот был прощен. Немецкие князья, уже готовившие на престол своего ставленника, потерпели неудачу. Henry Appealing to Matilda of Tuscany and Hugo of Cluny for Help. Miniature from 1115. Matilda, the Margravine of Tuscany, and Bishop Hugo (the Emperor’s godfather) interceded with Gregory VII on Henry’s behalf and obtained forgiveness for him. The German princes who were already preparing to install their own candidate on the throne suffered a setback.
9/19/11
19:45
Page 62
Ч тение под сигару /a good
cigar, a good reed
Adelgejda.qxd
62
восемнадцатилетней императрицы, можно только гадать. Достоверно одно: при венчании Праксис еще раз сменила имя и стала Адельгейдой — в честь учительницы и покровительницы, которой она была обязана своим счастьем. Каково это счастье, ей пришлось испытать очень скоро. Есть свидетельства, что когда в 1090 году двор Генриха переехал в Верону, беременная императрица с великой неохотой последовала за ним. Своим
«Старинный вид Вероны». Иллюстрация из трактата епископа Ратерио. Пребывание Генриха IV в Вероне было вынужденным: его враг герцог Вельф I заблокировал переходы через Альпы, а сын Конрад примкнул к папе Урбану II (преемнику Григория VII) и его сторонникам. Путь в Германию для императора оказался закрыт на три года.
Карта Центральной Европы. 919—1125 годы. Великая Римская империя, основанная в 962 году Оттоном I, объединила территории Центральной Европы. В период наивысшего расцвета в ее состав входили Германия, Северная и Средняя Италия, Швейцария, Бургундия, Нидерланды, Бельгия, Чехия, Силезия, Эльзас и Лотарингия.
An Old View of Verona. An illustration from a treatise by Bishop Ratherius. Henry IV’s sojourn in Verona was forced upon him. His enemy, Duke Welf I of Bavaria, blocked the crossings over the Alps, while his son, Conrad, sided with Pope Urban II (Gregory VII’s successor) and his supporters. The Emperor’s return to Germany was delayed for three years.
A map of Central Europe in 919—1125. The Great Roman Empire founded by Otto I in 962 united the territories of Central Europe. In its heyday it extended across what is now Germany, Switzerland, northern and central Italy, the Netherlands, Belgium, Luxembourg, the Czech Republic (Bohemia), Silesia in Poland and Burgundy, Alsace and Lorraine in present-day France.
Что касается оргий Генриха, то они, видимо, действительно происходили. Были они просто проявлением извращенности императора — или за ними вправду стояли какие-то странные верования? Секта николаитов существовала, но не в XI веке, а тысячелетием раньше. Судя по тому немногому, что о них известно, николаиты придерживались одной из разновидностей гностицизма, религиозного направления, широко распространенного в первые века нашей эры. Некоторые гностики полагали, что безудержный грех помогает человеку освободиться от порочного материального мира. Остатки гностических учений в искаженном виде дошли до Средних веков. Бросив вызов мужу, Адельгейда рисковала: ведь она признавала свое участие, пусть подневольное, в черных мессах. Церковный суд все-таки признал ее невиновной, даровал отпущение грехов и расторг брак с Генрихом, возложив вину на
После того как папа Урбан II трижды предал Генриха анафеме, тот впал в отчаяние, но распавшийся брак Матильды Тосканской и герцога Вельфа I открыл ему путь из Италии в Германию. В 1097 году император праздновал Троицу в баварском городе Регенсбурге. After Urban II anathematized Henry three times, the Emperor began to despair, but the breakdown of the marriage between Matilda of Tuscany and Welf I opened up the way from Italy to Germany for him. In 1097 the Emperor celebrated Whitsun at Regensburg in Bavaria. «Папа Урбан II благословляет крестовый поход». Иллюстрация Жана Фуке для манускрипта «Большие французские хроники», заказанного Карлом VII. Середина XVI века. «Всем идущим туда, в случае их кончины, отныне будет отпущение грехов. Пусть выступят против неверных в бой, который должен дать в изобилии трофеи, те люди, которые привыкли воевать против своих единоверцев — христиан...» — сказал в своей речи папа.
Ниже. «Рыцарь-крестоносец». Миниатюра из английского издания Псалтыри XIII века. Папа Урбан II в 1095 году на созванном им Клермонском соборе объявил крестовый поход против мусульман, пообещав его участникам отпущение грехов. Именно тогда воины на свои плащи начали пришивать красные кресты.
Left. A Crusader Knight. Miniature from a 13th-century English Psalter. In 1095, at the Council of Clermont that he had summoned, Urban II proclaimed a crusade against the Muslims, promising that participants’ sins would be forgiven. It was at that time that warriors began sewing red crosses on their tunics.
немногим конфидентам она признавалась, что даже не знает, кто отец ее будущего ребенка, — из-за тех непотребств, в которых муж заставлял ее участвовать. В Вероне она провела три года, по существу в заточении, пока ей не удалось бежать в Каноссу (к тому времени ребенок умер). Принятая папой с почестями, соответствующими ее титулу, она решилась подать жалобу на мужа. Генрих, разумеется, все отрицал. Он выдвинул против жены встречные обвинения: будто бы Адельгейда изменила ему, и не с кем-нибудь, а с его старшим сыном от первого брака, Конрадом. Императрица утверждала обратное: отец принуждал Конрада к плотской связи с молодой мачехой, тот отказался и за это попал в немилость. Кто из них говорил правду? Так или иначе, в том же 1093 году Конрад перешел на сторону противников отца и был провозглашен королем Италии.
of the mentor and protectress to whom she owed her happiness. The nature of that “happiness” very quickly became clear to her. There is evidence that when Henry’s court moved to Verona in 1090, the pregnant Empress was highly reluctant to follow. She admitted to the few people in her confidence that she
Pope Urban II Preaching the Crusade. Illustration by Jean Fouquet from the Grandes Chroniques de France commissioned by Charles VII. Mid-16th century. “All those who go, in the event of their deaths, will from this time be absolved of their sins. Let those who are accustomed to making war against their fellow Christians engage the infidels in a fight that should give an abundance of trophies,” the Pope said in his speech.
63
did not even know who the father of her child-to-be was on account of the indecencies in which her husband made her participate. She spent three years at Verona, effectively in imprisonment, before she managed to flee to Canossa (by that time the child had died). The Pope received her with all the honours befitting her station and she decid-
ed to make formal complaint against her husband. Henry, of course, denied everything. He made counteraccusations against his wife: Adelheid had allegedly been unfaithful to him — not with just anyone, but with Conrad, his eldest son by his first marriage. The Empress insisted that on the contrary Con-
Ч тение под сигару /a good
cigar, a good reed
Adelgejda.qxd
64
9/19/11
19:45
Page 64
него, — но все могло обернуться и иначе. Рисковала молодая императрица и добрым именем: ее поведение было не совсем обычным для женщины в ту эпоху. Она свидетельствовала против своего мужа, вслух говорила о своем «позоре»… Репутация Генриха и вправду была разрушена, и в конечном итоге его борьба завершилась поражением. Мятежного сына Конрада он пережил, но второй сын, Генрих, незадолго до смерти лишил его престола. К тому времени Евпраксия, бывшая Адельгейда, давно уже вернулась в Киев. Сначала она отправилась в Венгрию, с правящим домом которой была в родстве через свою тетку — королеву (уже умершую, правда, к тому времени), а в 1099 году присоединилась к возвращавшемуся на Русь посольству. На родине бывшую императрицу, судя по всему, приняли не особенно тепло. Историки считают именно ее прототипом былинной княгини Апраксы, отличавшейся чрезвычайной легкостью поведения и беспрерывно изменявшей своему мужу князю Владимиру. Вероятно, до Киева дошли путаные слухи о том, что дочь Всеволода не поладила с мужем и предавалась разврату. В любом случае история Евпраксии-Адельгейды повлияла на отношение византийского духовенства и русских князей к бракам с западными «схизматиками» — с начала XII века они практически прекратились.
rad’s father had sought to force him into carnal relations with his young stepmother; Conrad had refused and fallen into disfavour because of it. Which of them was telling the truth? In any case, in that same year of 1093 Conrad joined the ranks of his father’s opponents and was proclaimed King of Italy. As for Henry’s orgies, they evidently did indeed take place. Were they simply a manifestation of the Emperor’s perverted desires, or was there really some strange system of beliefs behind them? The Nicolaites did exist as a sect, not in the eleventh century, though, but a full millennium earlier. Judging by the little that is known about them, the Nicolaites adhered to one of the versions of Gnosticism, and some Gnostics did imagine that unrestrained sinning helped people to liberate themselves from the vicious material world. In challenging her husband Adelheid was taking a risk: she had, after all, admitted participating, albeit unwillingly, in black masses. The ecclesiastical court still found her not guilty, absolved her of her sins and dissolved her marriage with Henry, putting the blame on him. But everything could have turned
А что происходило в душе самой Евпраксии? В 1106 году умер Генрих. И в том же году его бывшая жена приняла постриг в Михайловском (Андреевском?) Янчином монастыре, основанном ее сестрой, но жила не там, а в особых покоях при Печерской лавре (в то время существовали одиночные женские кельи при мужских монастырях). Видимо, не поладила с властной старшей сестрой (немецкие источники, явно путая Евпраксию с Янкой, сообщают, что по возвращении на родину императрица стала «аббатисой»). Три года спустя, в 1109 году, смиренной монахини, а в прошлом строптивой императрицы, не стало.
out differently. The young Empress was also risking her good name: her behaviour was not entirely typical for a woman of the period. She testified against her husband and spoke openly of her own “disgrace”. Henry’s reputation was really and truly destroyed and ultimately his struggle ended in defeat. He outlived his mutinous son Conrad, but a second son, Henry, deposed him shortly before his death. By that time Eupraxia, formerly Adelheid, had long since returned to Kiev. She went first to Hungary, to whose ruling house she was related through an aunt who had been queen (although by that time she was no longer living); then in 1099 she joined an embassy returning to Rus’. The former Empress was, to all appearances, given a less than warm welcome in her homeland. Probably confused rumours had reached Kiev about Vsevolod’s daughter not getting along with her husband and engaging in debauchery. Henry died in 1106. That same year his former wife took vows at the Convent of St Andrew founded by her half-sister. Three years later the humble nun who had once been an obdurate empress passed away.
«Похороны императора Генриха IV». Миниатюра из самой значительной энциклопедии Средневековья «Зерцало великое», созданной в XIII веке монахом Винсентом из Бове. Незадолго до смерти Генриха IV его сын, ставший императором Генрихом V, вынудил отца отречься от престола. Генрих IV в июле 1106 года внезапно заболел и вскоре скончался в возрасте 55 лет. Как символ прощения и примирения он послал своему сыну меч и кольцо — регалии императорской власти, которые оставались у него, отцовское благословение и просьбу похоронить его в кафедральном соборе Шпайера, рядом со своими предками. The Funeral of Emperor Henry IV. Miniature from the most significant encyclopaedia produced in the Middle Ages — the Speculum Majus or Great Mirror by the 13th-century monk Vincent of Beauvais. Shortly before Henry IV’s death, his son, who became Emperor Henry V, forced him to abdicate the throne. In July 1106 Henry IV fell ill suddenly and soon died at the age of 55. As a sign of forgiveness and reconciliation he sent his son the sword and ring that were emblems of imperial power and still remained in his possession, his fatherly blessing and a request to bury him in Speyer Cathedral next to his ancestors.
линия жизни: мореплаватель / line of fate: mariner линия жизни: претендент на престол / line of fate: pretender to the throne alma mater великие о великих / great minds about the greats искусство отдыхать / the art of relaxation традиции / traditions
Л иния жизни: мореплаватель / l ine
of fate: mariner
Litke.qxd
66
9/23/11
14:14
Page 66
Промозглым мартовским днем 1832 года капитан 1 ранга Федор Литке, сидя в кабинете, писал своему другу Фердинанду Врангелю: «Я испытал на себе, как забавно судьба потешается над людьми и выворачивает и переворачивает их виды и предположения… Не знаю, что меня ожидает впереди, но до сих пор я баловень судьбы». Вот кто только взвешивает твою будущность и расставляет нужные ударения, усмехнулся Литке, вспоминая свое детство.
«
Главный командир Кронштадтского порта генерал-адъютант Федор Литке. В 1866 году он будет возведен в графское достоинство. С портрета работы Сергея Зарянко. 1854 год.
Дмитрий КОПЕЛЕВ / by Dmitry KOPELEV
Chief Commander of the port of Kronstadt, Adjutant General Fiodor Litke. In 1837 he was elevated to the dignity of count. From a portrait by Sergei Zarianko. 1854.
On a dank March day in 1832 Commodore Fiodor Litke was sitting in his cabin and writing a letter to his friend Ferdinand Wrangel: “I have experienced first-hand the way fate plays funny games with people, twisting and reversing their views and assumptions… I do not know what lies ahead for me, but up to now I have been a spoilt child of destiny.” Who indeed can foresee your future and place the right accents, thought Litke, grinning as he recalled his childhood.
аловень судьбы » “A spoilt child of destiny”
Суровое отрочество Происходил будущий адмирал из почтенной немецкой семьи. Его дед, магистр богословия Иоганн Филипп Лютке, приехал из Саксонии в 1735 году и в СанктПетербурге дослужился до ректора «Петершуле». Затем, уже в Москве, он состоял пастором немецкой общины и содержал школу, где, среди прочих, учился Григорий Потемкин. Второй из пятерых детей Иоганна Филиппа, Петр Иванович (Петер Август), сражался против турок при Ларге и Кагуле, а с 1794 года занимал высокие таможенные посты в столице. Его вполне благополучная личная жизнь изменилась в одночасье 17 сентября 1797 года, когда в родах скончалась любимая супруга. Не знавший матери Федор
67 Слева. «Церковь Святого Андрея Первозванного на Большом проспекте Васильевского острова». Литография Карла Беггрова по рисункам Карла Фридриха Сабата и Самуила Петровича Шифляра. Середина 1820-х годов. Left. The Church of St Andrew the First-Called on Bolshoi Prospekt of Vasilyevsky Island. Lithograph by Karl Beggrow after drawings by Karl Friedrich Sabath and Samuel Chifflard. Mid-1820s.
A Tough Boyhood The future admiral was born into a respected German family. He was known in Russian as Fiodor Petrovich Litke and in ¨ German as Friedrich Benjamin von Lutke. His grandfather, the theologian Johann ¨ Philipp Lutke, came to St Petersburg from Saxony in 1735 and rose to be the rector of the famous Peterschule. Then, after moving to Moscow, he served as pastor to the German community and kept a school whose pupils included Grigory Potemkin. The second of his five children, Peter Augustus (Piotr Ivanovich) fought against the Turks at the Larga and Kagul, then from 1794 he held senior customs-service posts in the capital. His unclouded personal life changed in an instant on 17 September 1797, when his beloved wife died in childbirth. Fiodor never knew his mother and disliked celebrating his birthday. The story continues like some old fairy tale with the appearance of a wicked stepmother. The boy had an unhappy childhood in a house that stood on Bolshoi Prospekt of Vasilyevsky Island between the 3rd and 4th lines: “I do not recall that [my
не любил отмечать день своего рождения. Дальше все складывалось как в старинных сказках: у мальчика появилась злая мачеха. Невесело протекало его детство в доме на Большом проспекте Васильевского острова, между 3-й и 4-й линиями: «Я не помню, чтобы он [отец] когда-нибудь меня приласкал, хотя бы потрепал по щеке, но трепку другого рода мне случалось испытывать, большею частию по наговорам мачехи». В частном пансионе Мейера у Тучкова моста Федор сносно выучился немецкому, французскому и английскому. После смерти отца в 1808 году его взял на воспитание не имевший семьи брат матери, видный сановник Федор Энгель. Об отрочестве в доме Барбазона на углу Владимирской и Невского проспекта, напротив Вшивой биржи, и в двухэтажном доме в 1-й роте Измайловского полка Литке вспоминал с горечью: «Дядя взял меня к себе, но как берут с улицы мальчика, чтобы не дать ему умереть с голоду. Он не обращал на меня никакого внимания, как разве для того только, чтобы меня побранить или выдрать за уши». Обидчивый замкнутый подросток часами просиживал в библиотеке Энгеля и читал все подряд. В памяти цепко запечатлевалась масса всевозможных сведений, которые, спустя годы, непостижимым образом сложатся в цельную систему. Оглядываясь в прошлое через много лет, Федор Литке не раз видел
father] ever caressed me or even patted me on the cheek, but I did experience attentions of a harsher kind, chiefly due to the calumnies of my stepmother.” At Meyer’s private boarding school by the Tuchkov Bridge Fiodor acquired a fairly good knowledge of German, French and English. After his father’s death in 1808 he was fostered by his maternal uncle, Theodor Engel, a prominent civil servant who had no family of his own. Litke had bitter recollections of his adolescence: “My uncle took me in, but in the way people take a boy off the streets so as to keep him from starving to death. He did not pay me the slightest attention, except perhaps to scold me or box my ears.” The sensitive reserved youngster spent long hours sitting in Engel’s library and reading anything and everything. All this changed in 1810, when Fiodor’s older sister, Natalia, married Ivan Sulmenev, a future admiral and chairman of the Naval General Board of Auditors. According to Litke, he sensed at first sight that this man was a kindred spirit: “He loved me like a son and I loved him like a father.”
Л иния жизни: мореплаватель / l ine
of fate: mariner
Litke.qxd
9/23/11
14:14
Page 68
себя «отроком …без призора, без всякого воспитания и учения» и размышлял о том, как вела его по жизни судьба. Все изменилось в 1810 году, когда старшая сестра Федора Наталья вышла замуж за Ивана Сульменева, в будущем — адмирала и председателя Морского генерального аудиториата. По словам Литке, с первого взгляда он почувствовал в этом человеке родную душу, «он полюбил меня, как сына, и я его, как отца». Теперь мальчик при любой возможности садился на пассажбот у Сената и отправлялся в Кронштадт к сестре и зятю. Когда Сульменева пе-
Знак крепости Свеаборг. В 1809 году Финляндия вошла в состав Российской империи, а Свеаборг стал русской крепостью. The badge of the Sveaborg fortress.
ревели в Свеаборг командующим отрядом канонерских лодок, Наталья взяла брата с собой. Старинная шведская крепость на каменистых островах, защищавшая проход в столицу Финляндии Гельсингфорс, потрясла Федора. Все дни он проводил на кораблях, «много терся между людьми», зачитывался сочинениями знаменитых мореплавателей. Видя, что мальчик всерьез увлекся морским делом, Сульменев нанял ему учителей. Серьезные занятия арифметикой, астрономией и географией не прошли даром: в конце 1812 года юный Литке успешно выдержал экзамен и был определен волонтером на гребной флот. Не за горами был день, когда он словно выйдет из тени и для него начнется совсем другая жизнь.
адъютанта главного командира Свеаборгского порта Николая Бодиско, старинного приятеля его отца. Служба оказалась не слишком обременительной: по утрам Литке дежурил перед кабинетом адмирала и «всякий раз у него обедал». После смерти Бодиско новый губернатор Свеаборга голландец Логин Гейден оставил молодого человека при себе. «Служба моя при графе Гейдене, — тепло вспоминал Литке этого добродушного хлебосольного начальника, — ограничивалась некоторыми поручениями, при исполнении которых я постоянно делал blunders (промахи). Граф поворчит, а потом расхохочется. Добрейшая душа!» Но скоро такая безмятежная жизнь надоела Литке. После победы над НаполеСлева. Василий Головин, русский мореплаватель, путешественник, вице-адмирал; член-корреспондент Петербургской Академии наук. С портрета работы неизвестного художника. XIX век.
От «Аглаи» до «Камчатки» В 1813 году, во время боевых действий гребной флотилии у Балтийского побережья, Сульменев взял Литке на свой флагманский гальот «Аглая». При осаде Данцига юный моряк проявил храбрость и находчивость, за что удостоился ордена Св. Анны 4-й степени. После окончания военных действий он занял должность
Left. Vasily Golovnin, the Russian mariner and vice-admiral. From a portrait by an unknown artist. 19th century.
оном, Россия вступала в новый этап своей истории, начиналась золотая эпоха великих географических открытий. Для освоения океанских просторов снаряжались научные экспедиции, и лишь человек, начисто лишенный честолюбия, мог похоронить себя в провинциальном Свеаборге. Основные маршруты русских первопроходцев пролегли от Архангельска в Арктику и с Камчатки на Аляску, в Русскую Америку и в Тихий океан. Одним из таких отважных исследователей стал легендарный офицер Василий Головнин, чье имя не сходило с уст флотской молодежи. Имея в послужном списке сражения со шведами, службу в английском флоте, кругосветное плавание, плен у англичан и японцев, он в 1816 году объявил набор офицеров в новое кругосветного плавание на шлюпе «Камчатка». Литке решил во что бы то ни стало попасть в команду, хотя и знал, что Головин отбирает только проверенных людей. Его вновь выручил Сульменев. Он упросил Головнина, своего старого товарища и дальнего родственника, взять в плавание молодого мичмана.
Выше. Адмирал граф Логин Петрович Гейден. С гравюры Виктора Боброва по оригиналу Георга (Егора) Ботмана. Конец XIX века. Гейден был принят на службу в России в 1795 году, командовал судами в Черноморском и Балтийском флотах, а также Финляндской гребной флотилией. Above. Admiral Count Lodewijk van Heiden (in Russian Login Geiden). From an engraving by Victor Bobrov after an original by Georg (Yegor) Botman. Late 19th century.
«Строительство крепости Свеаборг». С картины Элиаса Мартина. 1748 год.
68
The Construction of the Sveaborg Fortress. From a painting by Elias Martin. 1748.
Now whenever he had the opportunity the boy boarded a packet boat by the Senate and headed off to his sister and brother-inlaw’s home. When Sulmenev was transferred to Sveaborg to command a detachment of gunboats, Natalia took her brother with her. The old Swedish fortress on rocky islands that guarded the entry into the Finnish capital, Helsingfors, amazed Fiodor. He spent all his days aboard the ships, “hung about a lot with people” and read with absorption the works of famous mariners. Seeing that the boy was truly interested in seafaring, Sulmenev hired tutors for him. Serious lessons in arithmetic, astronomy and geography stood him in good stead: late in 1812 the young Litke passed the examination and was taken on as a volunteer in the galley fleet. The day would soon dawn when he would emerge, as it were, from the shadows and begin living a completely different life.
From the Aglaya to the Kamchatka In 1813, when the galley flotilla was engaged in active operations along the Baltic coast, Sulmenev took Litke onto his flag-
69
ship, the galiot Aglaya. During the siege of Danzig the young sailor demonstrated bravery and initiative that earned him the Order of St Anne 4th class. After hostilities ended, he was given the post of adjutant to Nikolai Bodisco, the commander of the port of Sveaborg and an old friend of his father’s. His duties were not particularly onerous: in the mornings Litke had to be in attendance outside the Admiral’s office and “every time took luncheon with him.” Litke soon grew bored, however, with such an untroubled existence. After the victory over Napoleon, Russia entered a new
«Панорамный вид города Гельсингфорса». С картины Василия Садовникова. 1852—1855 годы. В 1809 году по Фридрихсгамскому мирному договору Финляндия была присоединена к России. Спустя три года, 12 апреля 1812 года, Александр I объявил провинциальный Гельсингфорс столицей Великого княжества Финляндского. A Panoramic View of the City of Helsingfors. From a painting by Vasily Sadovnikov. 1852—55.
Справа. Плавания Василия Головнина на шлюпе «Диана» (синий маршрут) в 1808—1811 годах и фрегате «Камчатка» (красный маршрут) в 1817—1819 годах. В 1806 году Головин был назначен командиром шлюпа «Диана», отправлявшегося для географических открытий и описей в северной части Великого океана. В это время Головнин составил книгу «Военные морские сигналы для дневного и ночного времени», которой русский флот пользовался в течение 24 лет.
phase in its history: its golden age of great geographical discoveries was beginning. Scientific expeditions were being organized to open up the great expanses of the world’s oceans and only a man utterly devoid of ambition could bury himself in provincial Sveaborg. The main routes taken by Russian explorers ran from Arkhangelsk into the Arctic and from Kamchatka to Alaska, Russian America and out into Pacific. One of those daring voyagers was Vasily Golovnin, whose name was constantly on the lips of the rising generation of seamen. The legendary naval officer with a record
that included battles with the Swedes, service in the British navy, a round-the-world voyage and being a prisoner of both the British and the Japanese announced that he was selecting officers for a new circumnavigation aboard the sloop Kamchatka. Litke resolved to join the crew whatever it took, although he knew that Golovnin was choosing only tried and tested men. Again Sulmenev came to his aid. He asked Golovnin, who was an old shipmate and distant relative, to take the young midshipman on the voyage. Golovnin had been through the school
Above. Golovnin’s voyages on the sloop Diana in 1808—11 (marked in blue) and the frigate Kamchatka in 1817—19 (red). In 1806 Golovnin was appointed commander of the Diana setting off to make geographical discoveries and surveys in the northern part of the Great Ocean. At the same time Golovnin compiled a book, Naval Signals for Day and Night Use, that the Russian navy employed for 24 years.
Л иния жизни: мореплаватель / l ine
of fate: mariner
Litke.qxd
70
9/23/11
14:14
Page 70
Головнин, прошедший школу Нельсона и Коллингвуда, слыл приверженцем жесткой английской дисциплины, и выданные ему авансы Литке пришлось отрабатывать с лихвой. «Излишняя живость характера, необдуманность, в первое время незнание порядка службы (где мне было ей нау-
«Дома Краймоко». Гравюра Жака Араго и Альфонса Пельона. Около 1819 года. Справа на гравюре изображен Каланимоку, премьер-министр короля Гавайских островов Камеамеа, вместе с женой. The Houses of Kraimokou. Engraving by Jacques Arago and Alphonse Pellion. Circa 1819.
«Камчатка» побывала в Русской Америке, пересекла Тихий океан, посетила Гавайские, Марианские, Филиппинские и Молуккские острова. Постепенно Головнин разглядел в бывшем адъютанте твердый характер, целеустремленность и преданность науке. В сентябре 1819 году на борту «Камчатки» Литке вернулся в Кронштадт совсем другим человеком. Иллюзии, сибаритство и недостаток флотской выучки остались в прошлом. Теперь это был опытный, знающий моряк, способный к командованию исследовательской экспедицией. Однако для этого необходимо было дождаться подходящего случая. В августе 1820 года барон Фердинанд Врангель, с которым Литке сдружился на «Камчатке», не без иронии писал ему из далекого Якутска, где руководил экспедицией по исследованию северо-восточного побережья Сибири: «Года два послужи адъютантом у министра, потом поезжай в Москву или в Малороссию выбирать жену, она должна быть богачка, молода, хороша, умна и добра; более не требуй от нее. Женившись, купи деревню поблизости
читься?), избалованность прежними начальниками — все это должно было в глазах капитана давать мне вид какого-то шалопая», — напишет он позднее об этом времени. Под началом Головнина, благодаря его жесткому наставничеству, он пройдет суровую военно-морскую школу.
of Nelson and Collingwood and had a reputation for favouring harsh English-style discipline and Litke had to pay back the credit that had been granted him with interest. “Excessive vivacity of character, rashness, ignorance at first of the routine of service (where would I have learnt it?), the spoiling I had had from my previous superiors — all that together must have made me appear some kind of loafer in the Captain’s eyes,” he would later write about this period. Under Golovnin’s command, thanks to his firm guidance, he underwent a hard school of naval seafaring. The Kamchatka visited Russian America and crossed the Pacific, calling at the Hawaiian Islands, the Marianas, the Philippines and the Moluccas. Gradually Golovnin came to recognize the former adjutant’s firm character, dedication and devotion to science. The Kamchatka brought a completely different Litke back to Kronstadt in September 1819. Illusions, soft living and a lack of naval training were put behind him. Now he was an experienced, knowledgeable seaman capable of commanding a research expedition.
On Golovnin’s recommendation, Litke was given charge of the Arctic expedition tasked with charting the shore line of Novaya Zemlya. One of the largest Arctic archipelagos, separating the Barents Sea from the Kara Sea, this “New Land” was virtually terra incognita at that time and depictions of it on maps were ridden with inaccuracies and blank spots.
The Novaya Zemlya Litke prepared thoroughly for the forthcoming expedition. The two-masted brig Novaya Zemlya was built specially at the Arkhangelsk shipyard to sail in Arctic waters. Our hero spent four years in the Russian North. Fighting his way through the icy expanses of the circumpolar ocean he strove to reach the legendary Cape Zhe-
«Танцы туземных жителей Сандвичевых островов». С рисунка Луи Чориса, художника находившегося на борту русского корабля «Рюрик» во время захода экспедиции Головнина на Гавайи. 1816 год. Dances of the Natives of the Sandwich Islands. From a drawing by Louis Choris, an artist who was aboard the Russian ship Riurik when Golovnin’s expedition visited Hawaii. 1816.
Л иния жизни: мореплаватель / l ine
of fate: mariner
Litke.qxd
72
9/23/11
14:14
Page 72
Петербурга…» Не об этом мечтал амбициозный двадцатитрехлетний лейтенант. По рекомендации Головнина Литке возглавил арктическую экспедицию, которой предстояло нанести на карту береговую линию Новой Земли. Этот крупнейший арктический архипелаг, отделявший Баренцево море от Карского, в ту пору представлял собой terra incognita, его изображения на картах пестрели неточностями и белыми пятнами.
«Новая Земля» К предстоящей экспедиции Литке готовился основательно. Специально для плавания в северных водах на архангельской верфи построили двухмачтовый бриг-красавец «Новая Земля»: его тщательно проконопатили, подводную часть обшили медью, на случай зимовки припасли огромную парусиновую крышу, два камина и чугунные печи. Четыре года провел Литке на Русском Севере. Пробиваясь сквозь ледяные арктические просторы, он пытался добраться до легендарного мыса Желания. Сюда, на север Новой Земли, в конце XVI века дошла голландская шхуна Виллема Баренца, видевшего этот мыс. За ним открывалась дорога в Карское море, на которое и держал курс русский бриг. Короткое арктическое лето быстро сменялось ранними осенними морозами, нельзя было терять ни минуты. Выполняя обширную программу Морского ведом-
laniya. In the late sixteenth century Willem Barents’s Dutch schooner had made it to the north of Novaya Zemlya and sighted the cape at its tip. Beyond it, the way lay open into the Kara Sea, which was where the Russian brig was headed. The brief Arctic summer soon gave way to early autumn frosts. There was not a moment to lose. Carrying out the extensive research programme laid down by the Naval Department, Litke manoeuvred in canoes along the grim rocky shores with snow-covered summits, took barometer readings, recorded atmospheric changes,
ства, Литке лавировал на байдарах вдоль унылых скалистых берегов с заснеженными вершинами, снимал показания барометров, записывал воздушные перемены, делал обмеры льдов и изучал их свойства. В августе 1822 года погода как никогда благоприятствовала плаванию. Двигаясь вдоль западной части архипелага, командир экспедиции упорно всматривался в береговую линию. Где-то здесь, между двумя почти сомкнутыми мысами, скрывалось устье пролива Маточкин Шар. Наконец Литке увидел этот узкий проход в
Карское море — неужели заветная цель близка? Внезапно вокруг все потемнело — надвигалась буря, рисковать было нельзя. Бриг отошел от берега и продолжил путь по чистой воде, удаляясь к северу. Впереди, едва различимые в густом тумане, расстилались мрачные арктические поля, корабль лавировал между огромными льдинами и стволами деревьев, принесенными течением. В непроглядном мраке команда чувствовала себя навсегда отрезанной от обитаемого мира. Но Литке упорно шел вперед. И только когда лед «Бриг “Новая Земля”». С картины Евгения Войшвилло. Середина XX века. Специально для экспедиции Федора Литке к берегам Новой Земли был построен бриг, корпус которого отличался особой прочностью. Запасов продовольствия в первую экспедицию Литке было взято на 16 месяцев.
«Гора Маточка на Новой Земле. 1838 год». Цветная литография В.-Г. Папе по рисунку с натуры Редера. Задачи, возложенные на Литке во время его первого плавания, были очень скромны: осмотрев берега Новой Земли, определить положение ее главных мысов и длину Маточкина Шара. Но из-за туманов и льдов определить положение главных мысов Новой Земли, в частности найти западный вход в Маточкин Шар, Литке не удалось.
The Brig Novaya Zemlya. From a painting by Yevgeny Voishvillo. Mid-20th century. A brig was specially built for Fiodor Litke’s expedition to the shores of Novaya Zemlya with a particularly strong hull. Litke took enough provisions for 16 months on the first expedition.
73 После своего первого плавания к Новой Земле Литке, относившийся сначала недоверчиво к познаниям поморов в морском деле, записал: «Собственный опыт уверил меня также, вопреки прежнему моему мнению, что человек, знающий подробно берега Новой Земли, может быть нам весьма полезен, и потому я просил, чтобы нам наняли одного опытного новоземельского кормщика». After his first voyage to Novaya Zemlya, Litke, who had at first been sceptical about the Pomors’ (Russian inhabitants of the coasts of the White and Barents Seas) knowledge of seafaring, wrote: “My own experience persuaded me also that, contrary to my former opinion, a man who knows the shores of Novaya Zemlya in detail could be very useful to us and I asked that an experienced Novaya Zemlya steersman be hired for us.”
встал перед ними сплошной стеной, он отдал приказ поворачивать назад. Вернувшись в 1824 году в Петербург, Федор Петрович поселился в небольшой квартирке возле Морского корпуса, в доме Марша. В Морском ведомстве высоко оценили результаты его плавания. Экспедиция описала Мурманское и Новоземельское побережья, острова Вайгач и Колгуев, составила восемнадцать генеральных и путевых карт. Было также открыто течение, идущее вдоль западного берега Новой Земли и впоследствии названное именем
Mount Matochka on Novaya Zemlya. 1838. Colour lithograph by W.G. Pape after a drawing made on the spot by Röder. The tasks with which Litke was entrusted on the voyage were very modest: to view the coasts of Novaya Zemlya, determine the location of its main headlands and the length of the Matochkin Shar strait. But fog and ice prevented him from finding the headlands and, in particural, the western entrance to the strait.
measured ice floes and studied their characteristics. On his return to St Petersburg in 1824, Fiodor Petrovich settled in a small apartment in Marsh’s house, close to the Naval Cadet Corps. The Naval Department greatly appreciated the results of his voyage. The expedition described the Murmansk and Novaya Zemlya coasts, Vaigach and Kolguyev Islands, and compiled eighteen general and navigational charts. It also discovered the current that runs along the west coast of Novaya Zemlya that later became known as the Litke Current. The seafarer
was elected an honorary member of the Admiralty Department and asked to prepare the results of the researches for publication. He threw himself into the work of creating this book, planning not only to describe the voyage, but also to review in detail the history of the exploration of Novaya Zemlya from ancient times until 1820. A Fourfold Voyage into the Arctic Ocean in 1821—24 would come out in 1828, when Litke was again ploughing the open seas. He was invited to lead a round-the-world voyage on the sloop Seniavin in order to study the western sector of the central Pacific and the coast
Ниже. «Ледяные острова». Раскрашенная литография Ивана Павловича Фридрица по рисунку с натуры Павла Михайлова. 1831 год. Below. Icy Islands. Tinted lithograph by Ivan Pavlovich Friedritz after a drawing made on the spot by Pavel Mikhailov. 1831.
Л иния жизни: мореплаватель / l ine
of fate: mariner
Litke.qxd
9/23/11
14:14
Ниже. «Шлюпы “Моллер” и “Сенявин” в бухте Петропавловского порта. 1829 год». С акварели Андрея Троня. 2005 год. Below. The Sloops Moller and Seniavin in the Bay of the Port of Petropavlovsk. 1829. From a watercolour by Andrei Tron. 2005.
Page 74
Литке. Мореплавателя избрали почетным членом Адмиралтейского департамента и поручили ему готовить к печати результаты исследований. Он с головой погрузился в работу над книгой, задумав не только описать плавание, но и дать подробную сводку истории исследования Новой Земли с древних времен до 1820 года.
«Четырехкратное путешествие в Северный Ледовитый океан на военном бриге “Новая Земля”» увидит свет в 1828 году, когда Литке вновь будет бороздить морские просторы. Ему предложат возглавить кругосветное плавание на шлюпе «Сенявин», чтобы исследовать западный сектор центральной части Тихого океана и побережье Азии от Берингова пролива до Сахалина. Поставленных задач хватило бы на несколько научных экспедиций, но Литке не привык отступать.
В океане и при дворе Жарким засушливым летом 1826 года вокруг Петербурга пылали леса и тлели торфяные болота. Окутанный дымом Кронштадт провожал военные шлюпы «Сенявин» и «Моллер», уходившие в Тихий океан разными курсами и с разными задачами. «Сенявиным» командовал Литке. Ниже. «Ключевская сопка на Камчатке». Хромолитография из альбома Ивана Булычева «Путешествие по Восточной Сибири». 1856 год. Below. Kliuchevskaya Sopka [Volcano] on Kamchatka. Chromolithograph from Ivan Bulychev’s album A Journey Through Eastern Siberia. 1856.
74
Ниже. Алеуты. Гравюра XIX века. С 1799 года Алеутские острова и прилегающая к ним часть Аляски управлялись Российско-Американской компанией. Для освоения необитаемых Командорских островов компания переселила туда с этих островов часть алеутов, предков нынешних. В дальнейшем население Командорских островов пополнялось не только алеутами, но и креолами (потомками европейцев и алеутов) и русскими промышленниками, женившимися на алеутках.
75
Left. Aleuts. 19th-century engraving. From 1799 the Aleutian Islands and the adjoining part of mainland Alaska were administered by the Russian-American Company. To open up the uninhabited Komandor Islands, the company resettled some of the Aleuts there. Later the population of the Komandor Islands was increased not only by Aleuts, but also by creoles (the offspring of Europeans and Aleuts) and Russian fur trappers who married native women.
of Asia from the Bering Strait to Sakhalin. The tasks set would have sufficed for several scientific expeditions, but Litke was not accustomed to lowering his sights.
At Sea and at Court In the hot dry summer of 1826 peat bogs smouldered and forests blazed around St Petersburg. From a Kronstadt shrouded in smoke the naval sloops Seniavin and Moller set off for the Pacific Ocean following different routes and with different missions. The Seniavin was under Litke’s command.
Родной Кронштадт быстро растаял в дымном мареве, корабль шел вслепую, даже огни маяков не просматривались. Однако для трехлетней экспедиции такое начало оказалось добрым предзнаменованием. В ходе плавания неутомимый Литке открыл двенадцать островов, исследовал и подробнейше описал обширные азиатские территории от мыса Дежнева до устья Анадыри, побережье Камчатки, Шантарские и часть Алеутских островов. Экспедиция изучила Каролинские, Марианские, Маршалловы и северные Соломоновы острова, представила пятьдесят точнейших карт, гербарий из двух с половиной тысяч растений, коллекцию из трехсот образцов горных пород. Тридцатипятилетний офицер выдвинулся в когорту ведущих гидрографов-экспертов по Северному Ледовитому и Тихому океанам. Литке избрали членом-корреспондентом Академии наук, его сочинение о последнем плавании, получившее Демидовскую премию, переводили и читали в Европе. Началось испытание славой. Об эрудиции кругосветного мореплавателя, его хладнокровии и навигаторском искусстве слагались легенды. Родилась даже поговорка, будто Литке ходит по океану, словно по собственному дому. В начале 1830-х годов Литке получил лестное, но совсем не обрадовавшее его поручение: отправиться в крейсерство с отрядом гардемарин. Затем, в разгар
Польского восстания, он был направлен в распоряжение генерал-фельдмаршала Ивана Паскевича для надзора за продовольственными поставками из Данцига по Висле в действующую армию. Пожалование за заслуги Владимира 3-й степени и должности флигель-адъютанта ознаменовало новый поворот в его жизни. В ноябре 1832 года он был назначен воспитателем пятилетнего великого князя Константина Николаевича, предназначенного к службе на флоте. Новое назначение повергло Литке в смятение и растерянность, ибо означало
Океан и был его настоящим домом, а вот родным очагом он пока не обзавелся. Он столько всего повидал и пережил, что опасался: не слишком ли судьба к нему благосклонна? Невеселыми мыслями о превратностях фортуны он делился с Врангелем: «едва тот вскарабкается по какой дороге, она: лево на борт! И марш в другую сторону. Ты, я думаю, помнишь время, когда я хотел оставить флот и сделаться дипломатом; вместо того турнули меня дипломатики реветь с белыми медведями и между полярных льдов». Он подумывал об оседлости, размеренной спокойной жизни. Однако, как человек военный, вряд ли он мог на нее рассчитывать. The ocean was his real home and he had not yet acquired his own domestic hearth. He had seen and experienced so much that he feared fate had been too well inclined towards him. He shared his gloomy thoughts about the fickleness of fortune with Wrangel: “Barely has that man scrambled up some road before she shouts, “Hard to port!” and it’s off in the other direction. You will, I think, recall the time when I wanted to leave the navy and become a diplomat; instead of that the diplomats packed me off to roar with the polar bears in between the Arctic ice-floes.” He thought about settling down, about a calm measured life. But as a military man, he could hardly have counted upon it.
«Северные Марианские острова». С картины Рудольфа Хелгреве. 1900 год. Северные Марианские острова находятся в западной части Тихого океана, в Микронезии. The Northern Mariana Islands. From a painting by Rudolf Hellgrewe. 1900. Now a self-governing commonwealth linked to the USA, this archipelago is part of Micronesia in the Western Pacific.
The island base rapidly disappeared in the smoky haze; the ship was running blind; even the lamps of the lighthouses could not be seen. But for a three-year expedition such a start seemed like a good omen. In the course of the voyage the tireless Litke discovered a dozen islands, studied and described in exhaustive detail the far northeast of Eurasia from Cape Dezhnev to the mouth of the Anadyr, the coast of Kamchatka, the Shantar Islands and part of the Aleutians. The expedition studied the Caroline, Mariana, Marshal and northern Solomon Islands, returned with fifty very precise charts, a herbarium containing some 2,500 plants and a collection of 300 mineral samples. The 35-year-old officer had gained a place among the cohort of leading hydrographic experts on the Arctic and Pacific Oceans. Litke was elected a corresponding member of the Academy of Sciences. His written account of the latest voyage was awarded the Demidov prize, translated and read in Europe. The trials of fame began. Legends arose about the erudition of the circumnavigator, his sang-froid and his nav-
Л иния жизни: мореплаватель / l ine
of fate: mariner
Litke.qxd
76
9/23/11
14:14
Page 76
кардинальные перемены в его судьбе. Врангель пытался поддержать друга: «Воспитать генерал-адмирала, дать всему флоту России залог его будущего величия! Какая высокая честь, какое предприятие историческое, какие последствия неисчислимые! Какая ответственность, но и слава как велика тому избранному моряку…» Как бы то ни было, следующие пятнадцать лет Литке предстояло «посвятить всю свою деятельность… одному предмету и одному лицу … без всякой возможности сделать и шаг назад». Старые связи, привычки, доставлявшие наслаждение интересы оставались в прошлом. Теперешняя жизнь казалась ему замкнутой в нескольких словах: ранний подъем, пара часов, урывками, научных занятий, двенадцать часов кряду отправление должности и в полночь отход ко сну. Вынужденный часто бывать при дворе, Литке постепенно втягивался в этот непривычный для него жизненный уклад, заводил новые знакомства. Тогда же он встретил свою будущую жену, дочь английского военно-морского офицера Юлию Браун. К воспитанию великого князя Литке, с присущей ему добросовестностью, подошел очень ответственно. Невольно — или сознательно? — он словно бы восполнял то, чего сам недополучил в детстве. Император требовал взыскательности и строгости, лично контролировал процесс
В 1844 году настала пора выпускных экзаменов для великого князя Константина Николаевича. Он сдавал их перед строгой комиссией, в которую, наряду с императором, вошли адмиралы А. С. Меншиков, А. С. Грейг, И. Ф. Крузенштерн. «Перед каждым экзаменом, — вспоминал Константин Николаевич, я становился на колени у образов и молил усердно бога, чтоб он меня не оставил в это трудное время». После успешной сдачи экзаменов Литке, переживавший за своего воспитанника, с облегчением отмечал: «присутствующие были удивлены», а государь «чрезвычайно доволен». In 1844 the time came for Konstantin Nikolayevich to take his final examinations. “Before each exam,” the Grand Duke recalled, “I knelt before the icons and prayed zealously to God that he would not leave me at that difficult time.” After he had passed this trial, Litke, who had been anxious for his pupil, noted with relief that “those present were amazed… [and the Emperor] exceptionally satisfied.”
igational skills. There was even a saying that Litke goes around the ocean as if it were his own house. In the early 1830s Litke received an assignment that was flattering, but not at all pleasing for him: to go off on a cruise with
a detachment of the naval cadets. Then, when the Polish Uprising was at its height, he was seconded to Field Marshal Ivan Paskevich’s command to oversee deliveries of food rations from Danzig up the Vistula to the forces in the field. The award for his
Основатели Русского географического общества понимали, что для этого потребуется государственное финансирование. «Для яйца, снесенного нами, нужна большая наседка с широкими и мощными крыльями», — шутил Бэр за пять месяцев до официального открытия Общества, которое, во многом благодаря влиянию Литке, получило высочайшее покровительство. Вскоре Русское географическое общество вышло за рамки элитарного кружка,
Великий князь Константин Николаевич. С портрета работы неизвестного автора. Второй сын императора Николая I был воспитанником Федора Литке и сделал успешную карьеру как военный моряк. Именно он предложил своему старшему брату императору Александру II передать Аляску под юрисдикцию США. Grand Duke Konstantin Nikolayevich. From a portrait by an unknown artist. Emperor Nicolas I’s second son was Fiodor Litke’s pupil before forging a successful career in the navy. He was the one that suggested to his elder brother, Alexander II, that he pass Alaska over to American jurisdiction.
обучения, желая, чтобы его сын своим «всеобъемлющим просвещением» отвечал требованиям времени.
Чуждый тщеславия и властолюбия
«Вид с Невы на набережную Васильевского острова у здания Академии Наук». С картины Томаса Малтона Cтаршего. Середина XIX века. View from the Neva of the Embankment of Vasilyevsky Island by the Building of the Academy of Sciences. From a painting by Thomas Malton the Elder. Mid-19th century.
77
В душе Литке тосковал по морю, сожалел, что вынужден оставить научную работу. Несмотря на придворные обязанности, он не упускал случая посещать заседания Академии наук, выступал с докладами, писал статьи и разрабатывал приливомер — прибор, позволяющий измерять и регистрировать колебания уровня моря. По-видимому, в эти годы Федор Петрович и его единомышленники Карл фон Бэр и Фердинанд Врангель осознали необходимость объединить российских географов, путешественников и исследователей в единый научный организм, подобный Географическим обществам в Париже и Берлине.
services of the Order of St Vladimir 3rd class and the post of imperial adjutant marked a new turn in his career. In November 1832 he was appointed tutor to the fiveyear-old Grand Duke Konstantin Nikolayevich, who was intended for the navy. This new appointment threw Litke into agitated confusion, because it meant a radical change in his life. Wrangel sought to buoy up his friend: “To educate an admiral general, to give the entire Russian navy a guarantee of its future greatness! What a high honour, what a historic undertaking, what incalculable consequences! What responsibility, but what glory too for that chosen seaman…” Be that as it may, for the next fifteen years Litke was faced with the prospect of “devoting all his activities... to a single object and a single person… without the least possibility of taking even one step back.” Old connections, habits and pleasurable interests became a thing of the past. His life now seemed to him to be summed up in a few words: rise early, a few hours, in fits and starts, of scientific activities, twelve hours continuously performing his duties and
Инициаторы создания Русского географического общества (слева направо): Карл Бэр. Портрет работы Петра Бореля. 1864 год. Федор Литке. Портрет работы Петра Бореля. 1865 год. Адмирал барон Фердинанд Врангель. Портрет работы Александра Першакова. 1892 год. The men behind the creation of the Russian Geographical Society (left to right): Karl von Baer. Portrait by Piotr Borel. 1864. Fiodor Litke. Portrait by Piotr Borel. 1865. Admiral Baron Ferdinand Wrangel. Portrait by Alexander Pershakov. 1892.
bed at midnight. Obliged to make frequent appearances at court, Litke gradually became drawn into what was for him an unaccustomed way of life and made new acquaintances. It was at this time that he met his future wife, Julia Brown, the daughter of a British naval officer. With his innate conscientiousness, Litke approached the Grand Duke’s education with great responsibility. Unwittingly — or perhaps deliberately — he seems to have supplied what he himself was lacking in childhood. The Emperor required exacting strictness and personally oversaw the teaching process, wishing his son to be “comprehensively educated” so as to meet the demands of the age.
A Stranger to Vanity and Lust for Power In his heart Litke longed for the sea and regretted that he had been forced to abandon his scientific work. Despite his duties at court, he never missed the chance to attend a session of the Academy of Sciences. He gave lectures, wrote papers and designed a marigraph — a device to measure and record the rise and fall of the tides. Evi-
Здание в переулке Гривцова, где размещалось Русское географическое общество. Фотография начала XX века. С момента основания Русского географического общества в его деятельности принимали участие многие выдающиеся ученые России, а сын Николая I, Великий князь Константин Николаевич, согласился стать его первым председателем. The building in Demidov (now Grivtsov) Lane that was purpose-built for the Russian Geographical Society. Early 20th-century photograph. From the moment of the society’s foundation many of Russia’s outstanding scientists took part in its activities and Nicholas I’s son, Grand Duke Konstantin, agreed to become its first president.
Л иния жизни: мореплаватель / l ine
of fate: mariner
Litke.qxd
78
9/23/11
14:14
Page 78
занимавшегося научными штудиями и академическими дискуссиями, и превратилось в крупнейший центр исследования Российской империи, ее внутренних областей, транспорта, этнографии и быта ее народов. К тому времени Литке занимал пост главного командира Ревельского, а затем Кронштадтского порта, и c 1855 года состоял членом Государственного совета. Он продолжал выполнять попечительские функции при великом князе, воспитывал своих двоих сыновей, один из которых пойдет по его стопам.
Ни к государственной деятельности, ни к светской жизни он по-прежнему не питал особого влечения. Годы при императорском дворе мало что изменили в его характере. Адмирал был все тем же бывалым морским волком, чуждым придворного тщеславия и властолюбия. Прямой, требовательный и строгий в служебных делах человек, Литке проявлял в светских интригах невероятное простодушие, «бывал по-детски наивен», на балах и приемах конфузился, а после смерти жены избегал веселья и держался подальше от придворных дам. Его стихией оставалась «чистая наука» в тиши кабинета, в окружении атласов, отчетов и гидрографических описаний. Только там этот сдержанный, внешне холодный, рациональный ученый чувство-
Географическое Общество ежегодно получало десять тысяч рублей серебром правительственной дотации, деньги на аренду большого помещения и пользовалось правом бесплатного ведения корреспонденции. Помещение сняли в доме генерал-интенданта флота И. П. Пущина на набережной реки Мойки, 14, по 2 Адмиралтейской части. Географическое общество арендовало весь третий этаж, флигель во дворе, располагало двумя людскими, кухней, ледником и чердаком. Домовладельцу Михаилу Ивановичу Пущину, брату декабриста, вменялось в обязанность провести в доме полный ремонт, настелить во всех комнатах паркет, обклеить стены обоями с золотыми багетами, устроить клозет и два камина. Ему надлежало раз в год красить лестницы, раз в два года - полы, двери и оконные рамы, а также чистить дымовые трубы и помойные ямы. Арендная плата, согласно договору, составляла 1200 рублей серебром. Слева. «Вид на Кронштадтскую гавань». С картины Фердинанда Виктора Перро. Середина XIX века. Во время Крымской войны 1853—1856 годов Литке организовал действенную оборону Финского залива от превосходящих сил англо-французской эскадры, за что получил чин полного адмирала и был назначен членом Государственного совета. Left. View of the Kronstadt Harbour. From a painting by Ferdinand Victor Perrot. Mid-19th century. During the Crimean War (1853—56) Litke organized the effective defence of the Gulf of Finland against the superior forces of the Anglo-French squadron, for which he was promoted to full admiral and appointed to the State Council.
dently it was at this time that Fiodor Petrovich and his like-minded friends Karl Ernst von Baer and Ferdinand Wrangel recognized the need to bring Russia’s geographers, travellers and explorers together in a single scientific organization like the geographical societies in Paris and Berlin. «Вид Ревеля с моря». С картины Ивана Айвазовского. 1844 год. Вице-адмирал Федор Литке был назначен военным губернатором и главным комендантом Ревельского порта 6 декабря 1850 года. Порт Ревель являлся ключом к Финскому заливу, и тому, кто им владеет, была открыта дорога на Кронштадт и Петербург. View of Reval from the Sea. From a painting by Ivan Aivazovsky. 1844. Vice-Admiral Fiodor Litke was appointed military governor and chief commandant of the port of Reval (Tallinn) on 6 December 1850.
The founders of the Russian Geographical Society understood that their pet project needed the financial support of the state. “For the egg we have laid, we need a big brood-hen with broad and powerful wings,” Baer joked five months before the official inauguration of the society that, to a
Граф Федор Петрович Литке. Портрет работы Ивана Крамского. 1871 год. Count Fiodor Petrovich Litke. Portrait by Ivan Kramskoi. 1871.
вал себя как рыба в воде. Неудивительно, что для современников он олицетворял научную и умственную стихию в правительстве и высшей общественной сфере Петербурга. Не один год адмирал Литке состоял вице-председателем Русского географического общества, а в 1864 году возглавил Императорскую Академию наук. Президентом Академии наук он оставался почти два десятилетия, оставил этот пост весной 1882 года тяжело больной и потерявший зрение, а спустя четыре месяца скончался. Ныне могилу Литке на Волковском лютеранском кладбище мало кто посещает, с трудом читается надпись на скромном надгробье. Под зелеными кронами мраморный ангел охраняет покой адмирала…
Работе Николаевской главной физической обсерватории в СанктПетербурге Литке уделял настолько большое внимание, что одно время даже непосредственно управлял ее делами. В обсерватории осуществлялась поверка всех приборов, используемых на метеорологических станциях и в путешествиях, заведование всей системой русских метеостанций, выпуск обзоров и предсказаний погоды. Литке взвалил себе на плечи всю работу по проталкиванию в правительстве штатов обсерваторий, выбиванию средств на их финансирование — словом, ту часть деятельности Академии, которая сама по себе наукой не является, но без которой осуществление научной работы невозможно.
79
large extend thanks to Litke’s influence, did obtain imperial patronage. Soon the Russian Geographical Society expanded beyond an elite circle engaged in scientific studies and academic discussions, turning into one of the foremost centres of research into the Russian Empire, its interior regions, transport, the ethnography and daily life of its peoples. By this time Litke occupied the post of port commander at Reval and then Kronstadt. From 1855 he was a member of the State Council. He continued to act as a mentor to the Grand Duke and brought up two sons of his own, one of whom followed in his footsteps. He still felt no particular interest in the affairs of state or in social life, though. His years at the imperial court did little to change his character. The Admiral remained the same experienced seadog, a stranger to vanity and lust for power. Straightforward, fastidious and exacting in official matters, Litke displayed an incredible ingenuousness regarding worldly intrigues, being described as “childishly na_ve”. Balls and public receptions disconcerted and embarrassed him. After his
Могила Федора Литке на Волковском кладбище. Современная фотография. Fiodor Litke’s grave at the Volkovo Cemetery. Present-day photograph.
wife’s death he avoided merriment and kept away from the ladies of the court. His element remained “pure science” in the quiet of a study, surrounded by atlases, reports and hydrographic descriptions. For many years Admiral Litke was vicepresident (and effectively in charge) of the Russian Geographical Society and in 1864 he became head of the Imperial Academy of Sciences. He remained president of the academy for almost two decades, leaving the post only in the spring of 1882, by which time he was gravely ill and had lost his sight. Four months later he died. Today Litke’s grave at the Volkovo Lutheran Cemetery is little visited and the inscription on the modest monument is hard to read. Beneath the green crowns of trees a marble angel guards the Admiral’s rest…
Belskij.qxd
9/19/11
19:19
Page 80
Л иния жизни: кандидат на престол / l ine
of fate: pretender to the throne
gl
80
Василий III, великий князь Московский, готовился проститься с жизнью в тяжких думах. Страшился он за будущее жены и двух сыновей: ведь старшему, Ивану, которого он прочил в наследники, лишь три года от роду, а бояре охочи до власти и ни перед чем не остановятся. Впрочем, и братья Василия, князья Юрий и Андрей, тоже могли престола возжелать, хотя и давали слово верности, целуя крест. Перед смертью Василий не раз призывал к себе в покои и братьев, и бояр, и митрополита Даниила: хотел последними своими словами укрепить в них единство и преданность будущему их государю Ивану IV.
Среди тех, кто удостоился особого разговора с великим князем, лежащим на смертном одре, были князья Василий и Иван Шуйские, князь Михаил Глинский и князь Дмитрий Бельский, с братьями Иваном и Семеном, да еще несколько доверенных людей. Именно им предстояло зорко следить, чтобы сын его стал государем в своем государстве и чтобы торжествовала в Русской земле правда… И поэтому бразды правления Василий III передавал не супруге своей Елене Глинской, не думе боярской, а неофициальному «опекунскому совету», в который входили кроме знатных бояр и те, кому он доверял особо.
81
«Василий III на смертном одре». Древнерусская миниатюра из Лицевого летописного свода Ивана Грозного. XVI век. Слово «лицевой» в названии манускрипта означает наличие множества миниатюр (более 16 тысяч), то есть история дана «в лицах». Vasily III on His Death-Bed. Early Russian miniature from the Illuminated Chronicle of Ivan the Terrible. 16th century. This manuscript codex is noted for its large number of miniatures (more than16,000 in all) bringing history to life.
“Not sparing my throat…”
«Не
Тучи сгущаются
жалея горла своего... » Игорь ГРЕЧИН / by Igor GRECHIN
Многое пытался предусмотреть Василий III, но не в его силах было вытравить из людских душ стремление к власти. Сразу после его смерти в декабре 1533 года над Московским государством начали сгущаться тучи. Первым «буревестником» стал один из родных братьев покойного государя, Юрий, удельный князь Дмитровский. Не минуло и недели после смерти великого князя, как Юрий был взят под стражу и посажен в темницу, где и провел остаток своих дней. В заточении оказался также и один из членов многочисленного клана Шуйских — Андрей Михайлович, по прозвищу Частокол. Обвинения были выдвинуты против них более чем серьезные: первый намеревался нарушить клятву, данную покойному брату, и захватить власть в Москве, а второй хотел поступить к нему на службу и других Шуйских звал. В какой степени это было правдой, трудно сказать. Известно лишь, что Юрий Дмитровский отличался немалым честолюбием и до появления на свет сына Василия III считал себя наследником престола. К тому же в более ранние годы Юрий, будучи с братом в ссоре, выражал желание отойти под власть Литвы, но все-таки «замирился». А Андрей Шуйский, при Василии будучи воеводой, пытался «отъехать» к Юрию, за что и попал в опалу, но позже был прощен по просьбам многочисленной родни. Так что не исключе-
The Coronation of Ivan IV. Miniature from the Illuminated Chronicle of Ivan the Terrible. 16th century. Grand Prince Ivan IV of Moscow, Ivan the Terrible, was crowned in the Dormition Cathedral in the Moscow Kremlin on 16 January 1547. He adopted the new title of “Tsar and Grand Prince of All the Russias”, thus bolstering the power of the Muscovite rulers and the international standing of the Russian state. This was a challenge to his immediate neighbours — the Khanates of Kazan and the Crimea, Lithuania and Sweden and also elevated Ivan above the other Russian princes who considered themselves sovereign rulers. The coronation was followed by reforms that affected all aspects of life in the country — from the structure of the administration to questions of practice within the Church, from the judicial system to the organization of military service.
«Венчание на царство Ивана IV». Миниатюра из Лицевого летописного свода Ивана Грозного. XVI век. Великий князь Московский Иван IV венчался на царство в Успенском соборе Московского Кремля 16 января 1547 года. Он принял новый титул «царя и великого князя всея Руси», укрепив этим власть московских государей и международное значение Русского государства. Это стало вызовом ближайшим соседям — Казанскому и Крымскому ханствам, Литве и Швеции, а также возвысило Ивана IV над другими русскими князьями, которые считались суверенными государями. За венчанием на царство последовали реформы, коснувшиеся всех сторон жизни страны — от структуры государственного управления до вопросов внутрицерковной жизни, от судебной системы до организации военной службы.
но, что думские бояре и «опекуны» нанесли упреждающий удар, дабы обезопасить малолетнего Ивана Васильевича. Однако коллегиальное правление страной, как правило, ведет к расколу и борьбе между кланами, а это, как свидетельствует история, может иметь последствия
As he lay dying, Grand Prince Vasily III of Moscow was gravely troubled. He feared for the future of his wife and two sons: the elder, Ivan, whom he intended to be his successor, was just three years old, while the boyars were greedy for power and would stop at nothing. Vasily’s brothers, Yury and Andrei, might also lay claim to the throne despite the fact that they had sworn fealty and sealed their oath by kissing the cross. Before he finally passed away Vasily repeatedly summoned his brothers, the boyars and Metropolitan Daniil to his chambers: with his last words he wanted to strengthen their unity and loyalty to their future sovereign, Ivan IV.
Among those the moribund Grand Prince reckoned worthy of a special tête-àtête were Princes Vasily and Ivan Shuisky, Prince Mikhail Glinsky, Prince Dmitry Belsky and his brothers Ivan and Semion, and a few other trusted individuals. These were the men who would have to keep close watch to ensure that his son became ruler of his realm and that right triumphed in the Russian land… That is why Vasily entrusted the reins of power not to his wife, Yelena Glinskaya, not to the boyar duma, but to an unofficial “council of guardians” that was made up of both eminent members of the boyar aristocracy and people whom he especially trusted. The Storm Clouds Gather Vasily III strove to foresee as much as he could, but it was beyond his power to expunge the lust for power from human hearts. Immediately after his death in December 1533 the storm clouds began to gather over Muscovy. The first sign of things to come was what happened to one of the late sovereign’s brothers, Yury, appanage prince of Dmitro-
Л иния жизни: кандидат на престол / l ine
of fate: pretender to the throne
Belskij.qxd
82
9/19/11
19:19
«Василий III, великий князь Московский, вводит во дворец невесту свою, Елену Глинскую. 1526 год». Гравюра Пястушкевича по рисунку Клавдия Лебедева для журнала «Нива».
Page 82
Vasily III, Grand Prince of Moscow, Leading His Bride, Yelena Glinskaya, into the Palace. 1526. Engraving by Piastuszkiewicz after a drawing by Klavdy Lebedev for the magazine Niva.
Великий князь Литовский и король польский Сигизмунд I Старый вел войны с Московским государством в 1512—1524 и в 1534—1537 годах. Портрет работы Винсенти де Лессера. 1802 год.
прежней границы между двумя государствами. Однако послам пришлось иметь дело не с боярской думой и не с «опекунами»: к этому моменту вдова Василия III Елена Глинская решительно заявила о своих правах на верховную власть и получила ее. На стороне великой княгини выступил князь Иван Овчина-Телепнёв-Оболенский, один из лучших воевод Василия, представлявший клан князей Оболенских. Надо признать, что Елена в свои двадцать пять лет оказалась правительницей
Sigismund I, Grand Duke of Lithuania and King of Poland, waged war against the Muscovite state in 1512—24 and 1534—37. Portrait by Wincenty Fryderyck Lesseur. 1802.
ство, что всеми делами заправляют лица, назначенные великим князем; главные бояре — князья Бельский и Овчина — старше опекунов по положению, но ничего не решают». Король польский и великий князь Литовский Сигизмунд I решает воспользоваться ситуацией и вернуть в состав Литвы все Северские земли (ныне это Брянская, Курская, Черниговская и Гомельская области), утраченные во время недавних войн. В Москву направлено посольство с ультимативным требованием об установлении самые печальные — братоубийственную войну, разруху и нашествие со стороны соседей, охочих до чужих земель и имущества. Похоже, дело к тому и шло. Польско-литовские агенты так рисовали обстановку в Москве в конце 1533 года: «Бояре там едва не режут друг друга ножами; источник распрей — то обстоятель-
vo. Before a week had passed since the Grand Prince’s death Yury was arrested and confined to a dungeon where he spent the rest of his life. One of the many members of the Shuisky clan — Andrei Mikhailovich, nicknamed Chastokol (“Palisade”) — was also imprisoned. The accusations levelled against them were extremely grave: the prince supposedly intended to break the oath given to his late brother and to seize power in Moscow, Chastokol wanted to enter his service and encouraged other Shuiskys to do the same. It is hard to say to what extent this was true. It is quite possible that the duma boyars and “guardians” were firing a warning shot, in order to ensure the safety of the young Ivan Vasilyevich. But rule by a group of equals in a country leads as a rule to splits and factional struggles, and that, as history shows, can have very grievous consequences — fratricidal
На голландской карте 1593 года изображена Московия (Великое княжество Московское) — самое обширное княжество в Европе того времени.
A Dutch map from 1593 shows Muscovy (the Grand Principality of Moscow), the largest realm in Europe at that time.
83
«Аудиенция послов». Иллюстрация из альбома Августина Мейерберга «Виды и бытовые картины России XVII века», изданного А. С. Сувориным в 1903 году. Немецкий дипломат Сигизмунд Герберштейн так описал прием послов великим князем Московским: «Князь сидел с непокрытою головою на возвышенном и почетном месте, у стены, блиставшей изображением какого-то святого; справа на скамье лежала шапка — колпак, а слева палка с крестом — посох — и таз с двумя рукомойниками и положенными сверху ручными утиральниками. Говорят, что князь, протягивая руку послу римской веры, считает, что дал руку человеку нечистому, и потому, отпуская его, тотчас моет руки…» An Audience for Ambassadors. An illustration from Augustin Meyerberg’s album Views and Scenes of Life in 17th-Century Russia, published by A.S. Suvorin in 1903. The German diplomat Sigismund von Herberstein left this description of the reception given to ambassadors by the Grand Prince of Moscow: “The Prince sat bareheaded on an elevated place of honour, by a wall shining with a depiction of some saint. To the right on a bench lay a cap and on the left a stick bearing a cross - the staff and a bowl with two water jugs and hand-towels placed on top. They say that the Prince in extending his hand to an ambassador of the Roman faith believes that he has given his hand to someone unclean and therefore, as soon as he lets go, he at once washes his hands.”
решительной и жесткой, но мудрой. Понимая, что в ее землях могут начаться смуты, она предложила Сигизмунду I заключить мирный договор, чтобы обезопасить страну от вторжения западных соседей. Вероятно, польский король увидел в этом проявление слабости и отправил в Москву ультиматум, но просчитался: его требования были отвергнуты. С февраля 1534 года оба государства оказались в состоянии войны, но до августа военных действий не предпринимали.
Сигизмунд Герберштейн, автор «Записок о московитских делах», дважды посетил Россию во главе дипломатических миссий — в 1516-м и в 1523—1527 годах. В целях создания коалиции государств для борьбы с турками безуспешно добивался мира между Россией и Польшей. Sigismund von Herberstein, the author of Rerum Moscoviticarum Commentarii (Notes on Muscovite Affairs), visited Russia twice as head of diplomatic missions — in 1516 and in 1523—27. Looking to create a coalition of states to fight the Turks, he unsuccessfully sought to exact peace between Russia and Poland. wars, economic ruin and invasions by neighbouring rulers keen to increase their lands and wealth. That, it would seem, was the way things were headed. Sigismund I, King of Poland and Grand Duke of Lithuania, decided to exploit the situation and recover all the “northern lands” (today’s Briansk, Kursk, Chernigov and Gomel regions) that Lithuania had lost in recent wars. An embassy was sent to Moscow demanding in terms of an ultimatum the restoration of the former borders between the two states. But the ambassadors found themselves dealing neither with the boyar duma, nor with the “guardians”: by that time Vasily III’s widow, Yelena Glinskaya, had decisively put forward her own claim to supreme power in the state and taken control. The Grand Princess’s most notable supporter was Prince Ivan Ovchina-Telepniov-Obolensky, one of
Vasily’s best military commanders, and a member of the princely Obolensky clan. It must be admitted that at the age of just twenty-five Yelena proved a resolute and tough ruler, but also a wise one. She rejected Sigismund’s demands. From February 1534 the two countries were in a state of war, but until August no hostilities actually took place.
The Years of Thunder In order to prepare the western marches for war the voevode Semion Belsky was sent from Moscow to the town of Serpukhov. The youngest of the three brothers had already earned himself a reputation as a soldier in the militia opposing the Crimean Tatars in 1522, and then as voevode (military governor) of Kolomna. The thunderbolt came out of the blue: news reached Moscow that Semion and the okolnichy (high-ranking boyar) Ivan Liatsky
Л иния жизни: кандидат на престол / l ine
of fate: pretender to the throne
Belskij.qxd
84
9/19/11
19:19
Page 84
Грозовые годы Дабы подготовить западные окраины к войне, в город Серпухов из Москвы был послан воевода Семен Бельский, младший из трех братьев, уже зарекомендовавший себя как воин в ополчении против крымских татар в 1522 году, а потом как воевода в Коломне. Гром грянул совершенно неожиданно: в Москву пришло известие, что Семен и окольничий Иван Ляцкий бежали к Сигизмунду. Как выяснилось впоследствии, оба готовились к предательству заранее и даже намеревались выступить из Серпухова против Москвы, однако другие воеводы их не поддержали. Ляцкий считался опытным воеводой и даже привлекался для дипломатических переговоров — в 1526 году ездил с посольством к Сигизмунду. Обвиненный в недоброжелательстве к супруге великого князя Елене, попал в опалу, но по случаю рождения наследника московского престола был прощен. После смерти Василия III и прихода к власти Елены Глинской он не стал ждать новой опалы и принял предложение польского короля, сулившего богатую награду за предательство. Обещания свои Сигизмунд сдержал сполна: оба перебежчика получили обширные поместья и почет в польско-литовском государстве. Польский король понимал: чем щедрее он наградит своих новых подданных, тем больше русских бояр по-
had gone over to Sigismund. It later emerged that both had been planning treachery for some time and even intended to move in arms against Moscow from Serpukhov, but the other commanders had not supported them. Liatsky was considered an experienced voevode and was even involved in diplomatic negotiations — in 1526 he was part of an embassy to Sigismund. Accused of hostility towards the Grand Prince’s wife, Yelena, he fell into disgrace, but was forgiven on the occasion of the birth of the royal couple’s son, Ivan. After Vasily III’s death and Yelena Glinskaya’s rise to power, he did not wait to fall from grace again, but rather accepted the offer of the Polish King, who promised a rich reward for treachery. Sigismund kept his promises in full: both defectors received wealthy estates in the Polish-Lithuanian state. The King realised that the more generously he recompensed his new subjects, the more Russian boyars would follow the example of Belsky and Liatsky. Astonishingly, when he launched what historians would later call the Starodub War against Moscow that summer, Sigismund made the same mistake that other
«Переправа воинов через реку на плотах». Древнерусская миниатюра из Лицевого летописного свода Ивана Грозного. XVI век. Свод состоял из 10 томов и охватывал период «от сотворения мира» до 1567 года. Warriors Crossing a River on Rafts. Early Russian miniature from the Illuminated Chronicle of Ivan the Terrible. 16th century. The codex consisted of ten volumes and covered the period “from the creation of the world” to the year 1567.
следует примеру Бельского с Ляцким. Удивительно, но Сигизмунд I, начиная в то лето с Москвой войну, названную историками впоследствии Стародубской, совершил ошибку, которую спустя столетия не раз допустят правители европейских стран: он понадеялся, что многие из русских примут его сторону. И просчитался. Военные действия начало Великое княжество Литовское, захватив город Радогощ. Но на этом успехи захватчиков
Ниже. «Осада города». Древнерусская миниатюра из Лицевого летописного свода Ивана Грозного. XVI век. К началу XVI века вокруг Московского государства смыкается цепь серьезных врагов: Швеция, Польша, Литва, Ливония, Ногайские Орды, Крымское, Казанское, Астраханское и Сибирское ханства, Османская империя… Не в силах завоевать и расчленить Русь, они тем не менее осуществляют эффективную ее блокаду, нередко предпринимая и скоординированные наступательные действия. Положение изменится только при Иване Грозном: Казань и Астрахань покорятся Москве, восточные границы страны станут безопасны, откроются прямые пути за Урал и в Среднюю Азию.
Right. The Siege of a Town. Early Russian miniature from the Illuminated Chronicle of Ivan the Terrible. 16th century. By the early sixteenth century a ring of serious enemies had closed around the Muscovite state: Sweden, Poland, Lithuania, Livonia, the Nogai Hordes, the Khanates of the Crimea, Kazan, Astrakkhan and Siberia and the Ottoman Empire. While they lacked the strength to conquer and dismember Rus’, they nonetheless mounted an effective blockade of the country, quite often undertaking coordinated offensive action. The situation changed only under Ivan the Terrible: Kazan and Astrakhan were conquered by Moscow, the countries eastern frontiers were no longer dangerous, direct routes opened up across the Urals and into Central Asia.
85
прекратились: против них выстояли Чернигов, Стародуб и Почеп. У Смоленска врага контратаковал русский гарнизон во главе с князем Никитой Оболенским и отбросил его от города. Литовцам пришлось отступить, после чего русские отряды совершили несколько рейдов по территории врага, придерживаясь другой тактики: не штурмуя крупные города, а разоряя небольшие поселения. В марте 1535 года войско вернулось в пределы Московского княжества с богатой добычей и множеством пленных. Литва оказалась на грани разорения, и на помощь ей Сигизмунд направил польскую армию, которая в июле 1535 года захватила Гомель и осадила Стародуб. В рядах войска находился и Семен Бельский с горсткой своих сторонников. Гарнизон Стародуба под командованием князя Федора ОвчиныОболенского мужественно отражал атаки неприятеля, но часть крепостной стены была снесена взрывами мин. Стародуб был взят и сожжен, а его тринадцать тысяч жителей поляки и литовцы полностью истребили. Столь вопиющую жестокость в те времена не проявляли даже татары… Свидетельств о том, участвовал ли Семен Бельский в этой резне, история не сохранила. После взятия Стародуба удача отвернулась от польской короны: поражение следовало за поражением. Семен Бельский и Иван Ляцкий потеряли доверие Сигизмун-
European rulers would make down through the centuries: he counted on many Russians taking his side — and miscalculated. Hostilities began with the Grand Duchy of Lithuania seizing the town of Radogoshch. But that was the end of the wouldbe conquerors’ achievements: they were successfully resisted by Chernigov, Starodub and Pochep. At Smolensk the Russian garrison led by Prince Nikita Obolensky counterattacked and hurled the enemy back from the city. The Lithuanians had to withdraw, after which Russian detachments made several raids into enemy territory, adopting different tactics — devastating smaller settlements rather than storming large population centres. In March 1535 the army returned back over the borders of Muscovy with rich booty and a large number of prisoners. Lithuania was on the brink of disaster and Sigismund sent to the rescue a Polish army that in July 1535 captured Gomel and laid siege to Starodub. Among the members of this force were Semion Belsky and a handful of his followers. The garrison of Starodub, commanded by Prince Fiodor Ovchina-Obolensky, courageously repelled the
да — ведь это они рассказывали королю о недовольстве народа боярами и правлением Елены Глинской, о распрях между князьями и беззащитности русских рубежей. C их слов выходило, что вторжение польско-литовских войск станет началом распада Московского государства. Но народ не принял захватчиков, которые собирались его «облагодетельствовать». Оказавшись в немилости при польском дворе, Семен отпросился у короля совершить паломничество в Иерусалим — якобы для исполнения данного им обета. Однако направился он прямиком в Константинополь, ибо вынашивал совсем другие замыслы…
Ниже. Карта Константинополя (ныне Стамбул), созданная в 1597 году венецианским картографом, гравером и издателем Джакомо Франко для книги «Путешествие из Венеции в Константинополь по морю». С 1453 года Константинополь стал столицей Османской империи. Below. A map of Constantinople (now Istanbul) produced in 1597 by the Venetian cartographer, engraver and publisher Giacomo Franco for his book A Journey from Venice to Constantinople by Sea. In 1453 Constantinople became the capital of the Ottoman Empire.
Европейские послы и путешественники, приезжавшие в Россию в XVI—XVII веках, считали «Московию» страной Востока. «Манеры столь близки турецким…» — писал Джером Турбервиль, а Сигизмунд Герберштейн и де ла Невиль отмечали, что одежда русских очень похожа на одежду татар и турок. «...И поныне у них оказывается мало европейских черт, а преобладают азиатские», — писал в 1680 году Яков Рейтенфельс.
European envoys and travellers who came to Russia in the sixteenth and seventeenth centuries considered “Muscovy” an oriental country. George Turberville wrote, “the maners are so Turkie like”, while Herberstein and Foy de la Neuville noted that Russian clothing was very similar to that of the Tatars and Turks. “Even now they show few European features and Asian ones predominate,” Jacob Reitenfels wrote in 1680. enemy’s attacks, until part of the fortress wall was brought down by exploding mines. Starodub was taken and burnt. The Poles and Lithuanians completely annihilated its 13,000 inhabitants. Even the Tatars did not display such blatant savagery at that time… History did not record whether Semion Belsky participated in this bloodbath. After the fall of Starodub, though, fortune turned its back on Sigismund: defeats came one after another. Semion Belsky and Ivan
Л иния жизни: кандидат на престол / l ine
of fate: pretender to the throne
Belskij.qxd
86
9/19/11
19:19
Page 86
Было у отца три сына… Князья Бельские оставили в русской истории заметный след. В XV веке земли Федора Ивановича Бельского находились на территории объединенного польско-литовского государства, но насильственное окатоличивание православных заставило его бежать в Московское государство. Бежал он буквально из-под венца — на следующий день после свадьбы. Спасся чудом: его единомышленники были схвачены и казнены. Великий князь Московский Иван III принял Бельского радушно, пожаловал «многие земли», доверял командование войсками, а в 1498 году с разрешения московского митрополита женил его на своей племяннице, княжне Анне Васильевне Рязанской. (Первую жену Федора Ивановича польский король не отпустил к мужу, заявив, что она сама ехать не желает.) Анна Васильевна родила Бельскому трех сыновей: Дмитрия, Ивана и Семена… Старшие двое и в битвах с врагами прославились, и государством управляли… А младший на вражескую сторону переметнулся… Как тут не вспомнить известное начало русских сказок: «Было у отца три сына: двое умных, а третий дурак…» Предательство младшего брата отразилось на судьбе старших, но если Дмитрия признали невиновным и оставили при войске, то Ивана, как пособника (видимо, его отношения с Семеном были более
Liatsky lost the Polish ruler’s confidence — they had been the ones who told the King about popular dissatisfaction with the boyars and Yelena Glinskaya’s rule, about dissent between the princes and the undefended Russian frontiers. Their account of affairs «Московит в военном наряде». С немецкой гравюры XVI века из собрания коллекционера Павла Дашкова. A Muscovite in Military Attire. From a 16th-century German engraving in the collection of Pavel Dashkov.
близкими), заключили в темницу, где он и пробыл до кончины Елены Глинской в 1538 году. А пока Иван пребывал в заключении, младший брат времени даром не терял. Семен объявил себя наследником престола княжества Рязанского, а уж заодно и Бельского — играть, так по-крупному! Именно так он и представился турецкому султану Сулейману I, которого попросил принять в состав Османской империи все земли,
had suggested that a Polish-Lithuanian offensive would initiate the disintegration of the Muscovite state. But the common people did not accept the invaders who supposedly intended them so much good. Finding himself out of favour at the Polish court, Semion obtained leave from the King to make a pilgrimage to Jerusalem, in fulfilment, he said, of an oath. But he headed straight for Constantinople, because he was harbouring some very different plans.
A Father Had Three Sons… The Belsky princes made a noticeable mark in Russian history. In the fifteenth century Fiodor Ivanovich Belsky’s estates were part of the Rzeczpospolita, the PolishLithuanian state, but its policy of forcible Catholicization of the Orthodox population caused him to flee to Muscovy. His getaway began literally from his marriage-bed — the very next day after his wedding. Miraculously he escaped, while others with similar views and intentions were seized and executed. Grand Prince Ivan III of Moscow gave Belsky a hearty welcome, granting him “many lands” and trusting him with the command
«Знатное московское семейство. XVII век». Фрагмент иллюстрации из книги Адама Олеария «Описание путешествия Голштинского посольства в Московию и Персию». Олеарий в качестве секретаря шлезвиг-голштинского посольства побывал в Московском государстве дважды. Часть рисунков для своей книги, изданной в 1647 году, он сделал собственноручно.
A Noble Muscovite Family. The 17th Century. Detail from an illustration in Adam Olearius’s book Voyages & Travells to Muscovy. Olearius visited Muscovy twice as secretary to an embassy from SchleswigHolstein. Some of the drawings for his book, which was published in 1647, were his own works.
87
якобы ему принадлежащие. От такого предложения монархи не отказываются, и Сулейман самозванца признал как вассала. Тем более тот уверил его, что Литва и Польша выступят заодно с турками, ибо давно нацелились на Москву. Заручившись покровительством султана, новоявленный князь Рязанский развил бурную деятельность — отправился в Бахчисарай, ко двору крымского хана Сахиба-Гирея. В 1537 году хан Ислям-Гирей, желавший занять крымский престол вместо своего дяди Сахиба, сообщал тайно в Москву, что Сулейман приказал собирать Сахибу-Гирею большое войско и идти в Русскую землю вместе с Бельским, который находится в Кафе (ныне Феодосия). Сам же Бельский слал из Кафы письма правительнице Елене, в которых он раскаивался и просил помиловать его, обещая загладить свою вину усердной службой. Чтобы примерно наказать изменника, московские бояре пошли на хитрость: именем малолетнего Ивана IV ответили, что за юностью лет преступление его забыто навеки и великий князь с радостью встретит умудренного опытом и раскаявшегося родственника (Семен приходился будущему царю троюродным братом). Впрочем, другой гонец из Москвы направился прямиком к Исляму-Гирею с дарами и настойчивым требованием убить предателя или доставить его в Москву. Но, увы, к тому времени Ислям-Гирей погиб при «Московитский всадник». С немецкой гравюры XVI века из собрания коллекционера Павла Дашкова. Иллюстрация из книги Сигизмунда Герберштейна «Записки о московитских делах».
A Muscovite Horseman. From a 16th-century German engraving in the collection of Pavel Dashkov. An illustration from Herberstein’s book Rerum Moscoviticarum Commentarii.
нападении на Крым отряда одного из ногайских князей, а Бельский попал в плен. Елена и бояре (от имени братьев и матери Семена) тщетно предлагали ногайцам богатый выкуп за Бельского: те уступили его Сахибу-Гирею. Крымский хан, видимо, считал, что получает в свои руки грозное оружие против Москвы.
Рыбка в мутной воде Хотя Семену Бельскому в этот раз удалось избежать и застенка, и смерти, но 1537 год оказался для него неудачным: закончилась Стародубская война, Москва подписала с Сигизмундом мир. Но надежду заполучить рязанский престол он не потерял. Польскому королю он написал письмо, в котором похвалялся достигнутыми успехами: султан дает ему в помощь
«Общий вид Бахчисарая XVII века». С рисунка неизвестного автора. Бахчисарай как ханская резиденция был основан в 1532 году крымским ханом Сахибом-Гиреем в двух километрах от селения Салачик, являвшегося столицей ханства. Впоследствии вокруг резиденции образовался город. В набегах на русские земли принимало участие все мужское население Крымского ханства: грабеж был их основным ремеслом, который давал средства к существованию. Если набег не удавался, то в ханстве обычно случался голод и начинались междоусобицы.
Во время своих набегов на русские земли крымцы не только занимались грабежом, но и захватывали пленников для продажи на невольничьих рынках. Больше всего ценились дети — их перевозили в специальных седельных корзинах. Занемогших в пути немедленно убивали. During their raids on Russian lands the Crimeans not only looted and plundered, but also seized prisoners for sale on the slave markets. Children were most highly prized — they were transported in special saddle baskets. Those who fell ill on the way were immediately put to death. of some of his forces. Then, in 1498, with the permission of the Metropolitan of Moscow, he gave his niece, Princess Anna Vasilyevna of Riazan, to him in marriage. (The King of Poland had not allowed Fiodor Ivanovich’s first wife to join him, declaring that she herself did not wish to go.) Anna Vasilyevna bore Belsky three sons: Dmitry, Ivan and Semion. The elder two distinguished themselves in battle and helped administer the state… while the youngest defected to the enemy. The youngest brother’s treachery did cast a shadow on the other two, but whereas Dmitry was deemed innocent and left
Above. A General View of Bakhchiserai in the 17th Century. From a drawing by an unknown author. Bakhchiserai as a royal residence was founded in 1532 by Crimean Khan Sahib Giray two kilometres from the settlement of Salachik that was the capital of the khanate. In time a town arose around the residence. The entire male population of the Khanate of the Crimea took part in raids into the Russian lands: pillage was the chief occupation that provided a means of subsistence. If a raid was unsuccessful, starvation commonly followed in the khanate and internal feuding began.
Л иния жизни: кандидат на престол / l ine
of fate: pretender to the throne
Belskij.qxd
88
9/19/11
19:19
Page 88
двух пашей, силистрийского и кафинского, и 40 тысяч войска, к которому присоединятся крымцы Сахиба-Гирея числом до 80 тысяч. Сигизмунда Бельский просил выслать великих гетманов с войском в Московскую землю, дать ему охранный лист, чтобы он мог приехать в Литву, а также отпустить к нему в Крым его слуг. Король отвечал Бельскому: «Ты отпросился у нас в Иерусалим для исполнения обета, а не сказал ни слова, что хочешь ехать к турецкому султану; когда сам к нам приедешь и грамоту султанову к нам привезешь, тогда и сделаем, как будет пригоже. Ты просишь грамоту для свободного проезда в Литву; но ведь ты наш слуга, имения твои в нашем государстве есть, так нет тебе никакой нужды в проездной грамоте — все наши княжата и панята свободно к нам приезжают; слуг же твоих мы немедленно велим к тебе отпустить». Однако «великий поход» на Москву почему-то затягивался: то ли вассалы султана готовили войско, то ли выжидали удачного момента. В 1538 году умерла Елена Глинская (историки полагают, что ее отравили), а к власти пришли князья Шуйские. Ивана Бельского не только освободили из темницы, но и вернули ему место в боярской думе. Правда, ненадолго: гордый и честолюбивый Иван отказался поддерживать своих «благодетелей» Шуйских, и те вновь упрятали его за решетку. А в 1540 году снова освободили.
Иван Бельский предпринял попытку вернуть «заблудшего» брата на родину, упросил митрополита выступить ходатаем перед малолетним государем. Преступника всячески пытались оправдать — объясняли его поступки и молодостью, и горячностью, и тиранством московских бояр. Государь простил его, и с соответствующей бумагой в Тавриду был послан гонец, но уже не застал его там: «сей изменник был в поле с ханом, замышляя гибель России», — писал Николай Карамзин.
with his soldiers, Ivan (who was evidently closer to Semion) was locked up and remained incarcerated until Yelena Glinskaya died in 1538. While Ivan was kicking his heels in prison, his younger brother was not wasting his time. Semion declared himself the heir to the throne of the Riazan principality and also of his ancestral Belsk — if you are gambling then the stakes should be high enough to justify it. That was how he presented himself to the Turkish Sultan Suleiman the Magnificent before asking that ruler to accept into the Ottoman Empire all the lands that supposedly belonged to him. Monarchs do not turn down offers of that kind and Suleiman acknowledged the pretender as his vassal. Particularly when Semion assured him that Lithuania and Poland would act in concert with the Turks as they had long since had Moscow in their sights. After obtaining the Sultan’s support, the fresh-made Prince of Riazan went quickly into action. He headed for Bakhchisarai and the court of Khan Sahib Giray of the Crimea. In 1537 Khan Islam Giray, who hoped to take the Crimean throne from his
uncle, Sahib, secretly informed Moscow that Suleiman, as overlord, had ordered Sahib Giray to assemble a large army and invade Russia together with Belsky, who was in Caffa (today’s Feodosia). Belsky himself, meanwhile, was sending repentant letters from Caffa to the regent Yelena, asking to be forgiven and promising to make amends by diligent service. In order to punish the traitor and make an example of him, the Muscovite boyars resorted to cunning: they replied in the name of the boy Ivan IV, saying that because of Semion’s youth his offence was permanently forgotten and the Grand Prince would be pleased to greet his repentant relative (Semion was the future Tsar’s second cousin) who had been made wiser by experience. Another messenger, however, went from Moscow straight to Islam Giray bearing gifts and the urgent demand that he either kill the traitor or deliver him up to Moscow. Alas, by that time Islam Giray had been killed when the forces of one of the rulers of the Nogai horde attacked the Crimea, while Belsky had been taken prisoner. In vain Yelena and the boyars (supposedly acting for Semion’s brothers and mother)
«Старая Москва. У стен деревянного города». С картины Аполлинария Васнецова. 1907 год. Москву Сигизмунд Герберштейн описывал так: «Самый город — деревянный и довольно обширен; издали он кажется еще обширнее, чем на самом деле, ибо пространные сады и огороды при каждом доме делают город больше; еще более увеличивают его дома ремесленников...»
Old Moscow. By the Walls of the Wooden City. From a painting by Apollinary Vaznetsov. 1907. Herberstein described Moscow in this way: “The actual city is made of wood and fairly extensive. From a distance it seems even larger that it is in fact, because the spacious gardens and vegetable plots beside each house make the city bigger. It is enlarged still more by the houses of artisans.”
Л иния жизни: кандидат на престол / l ine
of fate: pretender to the throne
Belskij.qxd
90
9/19/11
19:19
Page 90
Семен же продолжал забрасывать Сигизмунда письмами, напоминая о своих заслугах: он якобы смог предотвратить поход крымцев на Литву и направить в Россию. «Весной рано хан не мог идти на Москву, потому что захворал, — писал Семен в июне 1541 года, — когда, выздоровевши, хотел выехать, пришли все князья и уланы и начали говорить, чтоб царь не ездил на Москву, потому что там собрано большое войско. Услыхавши это, я взял с собой трех вельмож, которые вашей милости служат, и просил царя, чтобы ехал на неприятеля вашей милости. Я, слуга вашей милости, призывая Бога на помощь, царя и войско взял на свою шею, не жалея горла своего, чтобы только оказать услугу вашей королевской милости».
В другом письме он писал о себе: «…три раза поднимал ногаев на Москву, поднял крымского хана и повоевал Московское государство, выпленил, выпалил, вывел людей, вынес добро, вред большой наделал, города побрал, выпалил, выграбил, пушки побрал, на двух местах войско Московское поразил…» Спешил Семен со славословиями в свой адрес! И с нетерпением ждал, когда крымский хан двинется на Москву и сделает его князем Рязанским. Сахиб-Гирей собрал войско немалое: всех крымцев, кто мог держать в руках оружие, солдат турецкого султана с пушками и пищалями, да и с окрестных земель под его знамена собралось множество охочих до поживы людей — ногайцы, астраханцы,
Предательство Семена Бельского наложило отпечаток и на будущее его братьев. В 1541 году Иван Бельский в результате переворота, организованного Шуйскими, лишился всех должностей и был сослан, а через несколько месяцев убит. Дмитрий Бельский вскоре после этого попал в опалу, участвовал в нескольких заговорах, пытался бежать в Литву, но был схвачен, а позже помилован царем. Его трое детей погибли в мае 1571 года при нападении крымцев на Москву.
Semion Belsky’s treachery affected the future of his two brothers as well. In 1541, as a result of a coup organized by the Shuiskys, Ivan Belsky was stripped of all his offices. He was banished and, a few months later, killed. Dmitry Belsky fell into disfavour shortly afterwards. He was involved in a few plots and tried to escape to Lithuania, but was caught. Later he was pardoned by the Tsar. His three children perished in May 1571 during a Crimean attack on Moscow.
offered a rich ransom to the Nogais: they preferred to return him to Sahib Giray. The Crimean Khan evidently believed he was buying himself a formidable weapon against Moscow.
A Fish in Muddy Water Although on that occasion Semion Belsky managed to avoid death and imprisonment, the year 1537 proved an unlucky one for him: the Starodub War came to an end; Moscow signed a treaty with Sigismund. Yet he did not lose hope of gaining the throne of Riazan. He wrote to the Polish King boasting of his successes to date: the Sultan was giving him the assistance of two pashas, of Selistra and Caffa, and an army of 40,000 men, which would be joined by Sahib Giray’s Crimeans, who numbered up to 80,000. But the “great campaign” against Moscow kept being put off for some reason: the Sultan’s vassals were either preparing their army or else waiting for an opportune moment. In 1538 Yelena Glinskaya died (historians believe she was poisoned) and the Shuiskys came to power. Ivan Belsky was not only released from his dungeon, but even given back his place in
the boyar duma. Not for long, admittedly. The proud and ambitious Ivan refused to support his Shuisky “benefactors” and the princes put him back behind bars. Then in 1540 they let him out again. Ivan made an attempt to bring his “erring” brother home. He asked the Metropolitan to plead with the underage sovereign on his behalf. Every possible excuse was found for the offender — his actions were put down to youth, impulsiveness and the tyranny of the Muscovite boyars. The sovereign did indeed forgive him and a messenger was sent to the Crimea bearing a document to that effect, but he failed to find Semion there — “the traitor was in the field with the Khan, plotting the downfall of Russia,” the historian Nikolai Karamzin later wrote. Semion continued to bombard Sigismund with letters reminding him of his services: he claimed to have managed to avert a Crimean campaign against Lithuania and redirect it towards Russia. “In early spring the Khan was unable to make war on Moscow,” Belsky wrote in June 1541, “because he fell ill. After he had recovered,
«Дружина». Иллюстрация к поэме «Вольга и Микула». Акварель работы Ивана Билибина. 1913 год. «Если бы русские знали свою силу, никто не мог бы бороться с ними…» — писал Ричард Ченслор, английский мореплаватель XVI века. Он считал, что поместная система, принятая в Московском государстве, способствовала формированию сильной армии. The Prince’s Armed Retinue. An illustration to the poem Volga and Mikula. Watercolour by Ivan Bilibin. 1913. The sixteenth-century English seafarer Richard Chancellor wrote that if the Russians knew their strength, no-one could fight against them. He considered the system of estates held in return for service that was customary in the Muscovite state facilitated the formation of a strong army.
91
he wanted to set off. All the princes and uhlans came and began to persuade the Khan not to head for Moscow because a large army was gathered there. When I heard that, I took with me three great men that serve Your Grace and asked the Khan to wage war against Your Grace’s enemy. I, Your Grace’s servant, calling on God’s aid, took the Khan and army upon my own neck, not sparing my throat, just in order to be of service to Your Royal Grace.” Semion was quick to blow his own trumpet! And he could not wait for the Crimean Khan to attack Moscow and make him Prince of Riazan. Sahib Giray assembled quite an army: all the Crimeans capable of bearing arms, soldiers of the Turkish Sultan with cannon and arquebuses, and from the surrounding lands no few men eager for gain gathered under his banner… In all there might have been 100,000 warriors. But Moscow was not to be caught napping. To meet the enemy they sent out a force commanded by Dmitry Belsky — the oldest brother took the field against the youngest. The two armies met on the bank of the River Oka. Dmitry employed military
азовцы, аккерманцы… Всего едва ли не сто тысяч. Но и в Москве не дремали, выслали против неприятеля рать под командованием Дмитрия Бельского — старший брат вышел против младшего. Обе армии встретились на берегу реки Оки неподалеку от Ростиславля. Дмитрий применил военную хитрость, выставил напротив брода через Оку лучников-ополченцев, а когда войско Сахиба-Гирея вступило в реку, по нему ударили из пушек и из-под прикрытия выступили основные силы. Наступать крымский хан не решился, а когда понял, что к Дмитрию продолжают подходить подкрепления, повернул вспять. А Семен Бельский на берегах Оки исчез: то ли решил скрыться от мести соотечественников в бескрайних степях, то ли Сахиб-Гирей в сердцах приказал его умертвить. Больше о несостоявшемся князе Рязанском никто не слышал.
«Летописец». Миниатюра из древнерусской книги. В Московском государстве летописям придавалось политическое значение, на них часто ссылались дипломаты при переговорах с соседними державами.
A Chronicler. A miniature from an early Russian book. In the Muscovite state political significance was attached to chronicles: diplomats often referred to them when conducting negotiations with neighbouring states.
cunning. He set up his militiamen archers opposite the ford across the Oka and when Sahib Giray’s men entered the river the Russian cannon opened up on them and the main forces emerged from cover. The Khan hesitated to press on and when he realized that Dmitry was continuing to get reinforcements, he turned back. Semion Belsky, though, disappeared on the banks of the Oka: either he decided to take refuge from the revenge of his countrymen in the vastness of the steppes or an infuriated Sahib Giray gave orders to kill him. In any event, nothing more was ever heard of the would-be Prince of Riazan.
Alma mater
MTI_1.qxd
92
9/23/11
14:21
Page 92
В этом году Массачусетский технологический институт, основанный в США Уильямом Бартоном Роджерсом с целью «употребить науку на пользу обществу», празднует свое стопятидесятилетие. Дата, конечно, круглая, но не впечатляющая. Давайте сравним: Московский государственный университет имени М. В. Ломоносова существует с 1755 года, Кембриджский основан в 1209-м, а в Оксфорде, утверждают историки, преподавали еще в ХI веке. Вывод такой: Массачусетский технологический институт — очень молодое учебное заведение.
This year the Massachusetts
Немного статистики Тем не менее вряд ли какой-нибудь другой университет нашей планеты может похвастаться тем, что в его стенах трудились 76 нобелевских лауреатов (окончили его 24 лауреата), а более 150 изобретений, сделанных его выпускниками, существенно преобразили облик окружающего нас мира. За примерами далеко ходить не надо: транзистор, факс, повсеместно протянутая паутина www, GPS (глобальная система навигации и определения положения), гиперссылки и многое другое. Скажите, кому сейчас знакомы эти имена: Билл Шокли, Тим Бернерс-Ли или Эдвард Лоренц? А без них ведь не было бы, соответственно, ни Кремниевой долины, ни Интернета, ни «эффекта бабочки». То есть эффект, конечно, был бы, но о нем никто бы не знал, да и сценаристы фантастических блокбастеров лишились бы некоторых сюжетов.
Institute of Technology,
Ниже. Праздничный фейерверк во время торжеств, которыми в МТИ отмечали стопятидесятилетие со дня основания этого учебного заведения. Множество научных конференций, выставок, встреч и других мероприятий было посвящено этому юбилею.
founded by William Barton Rogers with the aim of making science more useful to society, is celebrat-
Справа. «Алхимик» — работа современного каталонского скульптора Жауме Пленса, представляющая объемный контур сидящего человека, выполненный из цифр и математических символов. Скульптура была создана специально к юбилею Массачусетского Технологического и будет находиться на Массачусетс-авеню перед зданием Страттоновского студенческого центра весь 2011-й год.
ing its 150th anniversary. A century and a half is a respectable age, but not outstanding. For comparison Moscow State Lomonosov University has been functioning since 1755; Cambridge University was founded in 1209; while at Oxford, historians tell us, students were being taught
Илья ГОРОДИШЕР / by Ilya GORODISHER
as early as the eleventh century. The MIT is there-
youth transforms the world
молодость преображает мир
fore still a very young educational institution.
Обложка журнала «Бос-тон Глоб», в котором был опубликован список 150 открытий, изобретений и достижений, так или иначе связанных с МТИ.
93 Left. A firework display formed part of the celebrations for MIT’s 150th anniversary. Many scientific conferences, exhibitions, meetings and other events were organized to mark the jubilee. Far left. Alchemist, a work by the contemporary Catalan sculptor Jaume Plensa, takes the form of a threedimensional outline of a seated man made from numbers and mathematical symbols. The sculpture was created especially for the MIT jubilee and will adorn Massachusetts Avenue in front of the Stratton Student Center for the whole of 2011.
A Few Statistics Nevertheless, there can hardly be any other university on the planet that can boast that 76 Nobel Prize-winners have worked on its campus (24 of them MIT graduates), while more than 150 inventions made by MIT graduates have significantly transformed the way we live. There is no need to look far for examples: the transistor, the fax, the World Wide Web, the GPS positioning and navigation system, hypertext, and much, much more. The names of Bill Shockley, Tim Berners-Lee or Edward Lorenz are little known to the general public, but without them we would not have (respectively) Silicon Valley, the Internet or the “butterfly effect”. Correction — the effect would, of course, still exist, but no-one would know about it and the scriptwriters of sci-fi blockbusters would be short of a few plotlines. Across America the MIT jubilee is being marked by publications in leading periodicals. Bill Gates penned a very moving essay, while the US Senate passed a special congratulatory resolution. MIT’s motto — Mens et Manus (“Mind and Hand”) — stresses that at the institute it is
The front page of the Boston Globe magazine that published a list of 150 discoveries, inventions and achievements connected in one way or another with MIT.
customary not just to hone one’s intellect, but also to do practical, manual work.
A Gallery of Celebrities Selecting a few names from the impressive list of outstanding figures who have studied at MIT is an exceptionally difficult task. A good place to begin is the far frontier of science — space exploration. The roll-call of MIT graduates who have ventured beyond the Earth’s atmosphere is headed by Colonel Edwin “Buzz” Aldrin, the pilot of the first spacecraft to take human beings to the Moon. He was officially proclaimed the second man to step onto the lunar surface; the first being the mission commander, Neil Armstrong. (Six years earlier, in 1963 Aldrin presented his doctoral thesis at MIT.) MIT graduates have participated in one out of three space flights organized by NASA. Similarly, of the twelve men who walked on the Moon, four had been to MIT. Mention must also be made of those who have distinguished themselves in the field of politics. The present Israeli prime minister, Benjamin Netanyahu, holds a MIT
Alma mater
MTI_1.qxd
9/23/11
14:21
Page 94
Справа.Профессор Филлип Шарп, лауреат Нобелевской премии 1993 года в области медицины и физиологии, в своей лаборатории в МТИ, где он работает с 1974 года. Премию он получил совместно с Ричардом Робертсом «за открытие, независимо друг от друга, прерывистой структуры гена». В МТИ он возглавлял Центр по исследованию рака, кафедру биологии и Институт исследования мозга Патрика Макговерна. В 2004 году он получил Национальную научную медаль США.
А какое невероятное разнообразие в карьерах закончивших это заведение: премьерминистр Израиля, генеральный секретарь ООН, второй человек на Луне, каскадер Бреда Пита, гитарист рок-группы «Бостон»… Вся Америка отмечает юбилей МТИ публикациями в ведущих периодических изданиях, Билл Гейтс написал трогательнейшее эссе, а Сенат США утвердил спеНиже. Обложка американского издания книги Пола Кругмана, посвященной кризису 2008 года и изданной в России под названием «Возвращение Великой депрессии?».
Слева. Пол Кругман, лауреат Нобелевской премии 2008 года по экономике и колумнист «Нью-Йорк Таймс», получил степень доктора философии в МТИ. В настоящее время он профессор Принстонского университета. Left. Paul Krugman, New York Times columnist and 2008 Nobel prize-winner for economics, got his Ph.D. at MIT. At present he is a professor at Princeton University.
Right. Professor Phillip Allen Sharp, 1993 Nobel prize-winner for medicine and physiology in his laboratory at MIT, where he has worked since 1974. He was awarded the prize jointly with Richard Roberts for their separate “discoveries of split genes”. At MIT he was head of the Center for Cancer Research, the biology department and the McGovern Institute for Brain Research. In 2004 he was awarded the US National Medal of Science.
Ниже. Ричард Шрок, лауреат Нобелевской премии 2005 года по химии. Он получил ее совместно с совместно с Ивом Шовеном (слева) и Робертом Граббсом (в центре) «за вклад в развитие метода метатезиса в органическом синтезе».
циальную поздравительную резолюцию за номером 195. Девиз МТИ «Mens et Manus» («Головой и руками») подчеркивает то, что в институте принято не только тренировать мозги, но и трудиться физически. Практике здесь принято уделять внимания не меньше, чем теории. Хотя основан МТИ был в 1861 году, первые занятия в арендованном для учебы помещении торгового дома в пригороде Бостона начались лишь в 1865 году: помешала война между Северными и Южными Штатами. А первое «свое» здание МТИ получил год спустя — в бостонском районе
Left. The cover of the American edition of Paul Krugman’s book about the crisis of 2008. It has been translated into several languages, including Russian.
94
95
Bachelor’s degree in architecture, which he followed with an MBA from the Sloan School of Management that is also part of the institute. Virgilio Barco Vargas, the former President of Colombia, graduated from
Right. Richard R. Schrock, 2005 Nobel prize-winner for chemistry. He was awarded the prize jointly with Yves Chauvin (left) and Robert H. Grubbs (centre) “for the development of a metathesis method in organic synthesis”.
MIT in 1943. Ben Bernanke, the current Chairman of the Federal Reserve, obtained a Ph.D. in Economics from MIT some thirty years ago. David Miliband, until recently Britain’s Foreign Secretary, and Kofi Annan, the former Secretary General of the UN, also hold degrees from this distinguished institution. Does the name Massachusetts Institute of Technology evoke associations with music and art? No? Well, in 1969 a certain
Выше. Профессор Роберт Хорвиц, лауреат Нобелевской премии 2002 года в области медицины и физиологии, также преподавал в МТИ. Above. Professor Robert Horvitz, 2002 Nobel laureate in the field of medicine and physiology, also taught at MIT. Слева. Ричард Фейнман, лауреат Нобелевской премии 1965 года по физике, читает свой цикл лекций «О природе законов физики» в МТИ. Left. Richard Feynman, who took the 1965 Nobel Prize for physics, reading his course of lectures “On the nature of the laws of physics” at MIT.
Tom Scholz graduated from MIT as an electrical engineer, but a few years later he became famous as the lead guitarist with the rock group Boston. Jullallan Weber graduated and went on to become a backup dancer for Madonna. And then, of course, there is Amar Bose, the founder of the world-famous Bose Corporation that manufactures speakers and other sound equipment. Many people have heard of the Technicolor system that was used in Hollywood from 1922 to 1952 to produce movies in colour, but hardly anyone knows the name of the inventor — Herbert Kalmus, who obtained an MIT degree in 1903. And if we are talking about Hollywood, then we must remember the actor James Woods, who gave up his studies at MIT for a career in films. MIT even has “its” Oscars. Tom Scott (class of ’66) won Academy
Бэк-Бэй. А нынешний кампус (университетский городок, включающий не только учебные, но и жилые корпуса) получил прописку по другую сторону реки Чарльз, в городе Кембридже, по соседству с Гарвардским университетом. Надо сказать, что в 1914 году предпринимались попытки объединить эти два учебных заведения в одно, но безрезультатно. МТИ удалось сохранить свою индивидуальность.
Галерея знаменитостей Выбрать несколько имен из внушительного списка выдающихся деятелей, учившихся в МТИ, чрезвычайно сложно. Стоит начать с самых дальних рубежей науки — исследования космического пространства. Список выпускников МТИ, побывавших за пределами Земли, возглавляет полковник Эдвин Базз Олдрин — пилот первого космического корабля, доставившего землян на Луну. Он официально был провозглашен вторым человеком, ступившим на лунную поверхность после командира экипажа Нила Армстронга. (Надо заметить, что до этого Олдрин защитил докторскую диссертацию в МТИ в 1963 году.) Выпускники МТИ участвовали в каждом третьем космическом полете, подготовленном NASA. Из двенадцати землян, погулявших по Луне, четверо — из МТИ. Нельзя не упомянуть тех, кто отличился на политическом поприще. Премьер-
Awards for sound mixing on Amadeus and The Right Stuff. And, of course, MIT graduates have been at the forefront of the computer revolution. Among them are Cecil H. Green, founder of Texas Instruments, Robert Metcalfe, inventor of Ethernet and founder of 3Com, Kenneth Olsen, founder of Digital Equipment Corporation, Raymond Stata, co-founder of Analog Devices, and Ray Kurzweil, inventor of OCR and speech-to-text technologies. Together with many other MIT graduates they have helped to create the world of domestic electronics to which we have become accustomed.
Getting into the Massachusetts Institute of Technology For would-be students MIT begins with the Admissions Office. The thirty people there are fine representatives of the institute’s scientific community, outstanding professionals, yet at the same time full of sympathy and understanding for candidates. They carefully review the applications submitted to them, but the actual selection process begins slightly earlier.
Alma mater
MTI_1.qxd
96
9/23/11
14:21
Page 96
министр Израиля Биньямин Нетаньяху может похвастаться дипломом МИТ по архитектуре, за которым последовала степень магистра экономического управления (MBA), полученная в Слоун Скул оф Менеджмент при МТИ. Вирхилио Барко Варгас, бывший президент Колумбии, закончил МТИ в 1943 году. Бен Шалом Бернанке, глава Федеральной резервной системы США, тридцать лет назад защищал докторскую диссертацию по экономике в МТИ. Британский министр иностранных дел Дэвид Милибэнд и бывший генсек ООН Кофи Аннан — тоже выпускники этого заведения. Вызывает ли Массачусетский технологический у вас ассоциации с музыкой и искусством? Нет? Стоит напомнить, что в 1969 году некий Том Шольц получил в МТИ диплом инженера-электрика, а через несколько лет прославился как ведущий гитарист рок-группы «Бостон». Джулалан Уэбер после окончания МТИ стал танцором в группе Мадонны. И конечно же нельзя не упомянуть Амара Боуза, основателя всемирно известной «Боуз Корпорейшн», выпускающей аудиоаппаратуру.
Вид на восточную часть кампуса и Амхерст-стрит. Фотография 1955 года. Большая часть машин, припаркованных здесь, принадлежат студентам. View of the eastern part of the campus and Amherst Street. 1955 photograph. The bulk of the cars parked here belonged to students.
Во времена холодной войны исследовательская работа в МТИ субсидировалась правительством США, озабоченным отставанием страны в технической и научной областях от СССР. Именно тогда был значительно увеличен исследовательский персонал и число лабораторий. Многие выпускники МТИ устраивались на предприятия военно-промышленного комплекса США.
Многие слышали о способе получения цветного изображения, названного «текниколор», который использовался в Голливуде с 1922 по 1952 год, но мало кто знает, что изобретен он Гербертом Калмусом, получившим в МТИ степень бакалавра. Ну а если зашла речь о Голливуде, то необходимо упомянуть актера Джеймса Вудза, который бросил учебу в этом институте ради карьеры в кино. У МТИ есть
пании «Техас инструментс»; Роберт Меткальф, изобретатель Интернета; Кеннет Ольсон, основатель «Диджитал эквипмент корпорейшн»; Реймонд Страта, основатель фирмы «Аналог девайсиз»; Реймонд Курцвейл, изобретатель системы оптического распознавания символов (OCR) и систем распознавания речи… Они и многие другие выходцы из МТИ создали нынешний мир электронных бытовых удобств, к которым люди уже привыкли.
Ниже. На эмблеме Массачусетского Технологического института указан год основания — 1861 и девиз «Mens et Manus» («Головой и руками»).
Below. The emblem of the Massachusetts Institute of Technology includes the year of its foundation — 1861 — and the motto Mens et Manus — Mind and Hand.
Основатель МТИ выдающийся ученый-естествоиспытатель Уильям Бэртон Роджерс.
Технологии Массачусетского технологического
даже свои «Оскары»! Том Скотт (выпуск 1966 года) получил их за звуковой монтаж фильмов «Амадеус» и «Парни что надо». И конечно же выпускники МТИ участвовали в компьютерной революции. В первых рядах — Сесил Грин, основатель комВид на весь комплекс зданий МТИ с высоты птичьего полета. Современная фотография. В настоящее время в МТИ учатся более четырех тысяч студентов и шести тысяч аспирантов, а число преподавателей приближается к тысяче. Институт гарантирует своим студентам проживание в общежитии в течение четырех лет, а для первокурсников общежитие — обязательное условие, там студентам помогают адаптироваться к процессу учебы. A bird’s-eye view of the whole MIT complex. Present-day photograph. Nowadays the institute has over 4,000 undergraduates and 6,000 postgraduates, while the number of teaching staff is approaching 1,000. The institute guarantees its students a place in a hall of residence for four years. Living in hall is compulsory for freshmen as there they have help to adjust to the process of studying.
97
The founder of MIT was the outstanding natural scientist William Barton Rogers.
МТИ для абитуриента начинается с приемной комиссии. Эти тридцать человек — лучшие представители научного сообщества института, профессионалы высшей марки, вместе с тем они преисполнены сочувствия и понимания к поступающим. Они тщательно изучают представленные документы. Но сам процесс отбора среди претендентов начинается намного раньше. Каждой осенью тысячи старшеклассников встречаются для собеседования с выпускниками МТИ. Прошлой осенью более 3000 добровольных «педагогических консультантов», проживающих в 76 странах мира, провели около 13 000 собеседований со старшеклассниками. Это первый этап отбора наиболее подходящих кандидатов. Лишь тысяча из них станут выпускниками 2015 года. Конкурс суров. И дело далеко не в школьных оценках. Да, оценки важны, и у девяти десятых из абитуриентов
Every autumn thousands of senior highschool students have interviews with local MIT alumni. Last year over 3,000 volunteer “educational counselors” living in 76 countries around the globe had around 13,000 talks with potential students. This is the first stage in selecting the most suitable candidates. Only a thousand will go on to graduate in 2015. The competition is tough. And it is not just a question of grades. They are important, of course, but nine out of ten applicants have the academic skills to do well at MIT and there are places for only one out of ten. So how does the institute narrow down its choice? It looks for candidates who have achieved success outside of the school curriculum in any one of a myriad ways. MIT needs young people who are not just eager to improve our world, but have already demonstrated that desire in some practical way. The search is on for active teenagers, the funny and the serious ones, the self-doubting and the selfconfident, the showily brilliant and the painfully modest. A highly contradictory set of criteria, isn’t it? But the Admissions Office is looking for exceptional candidates
and sometimes it makes exceptions. That is the magic of the MIT entrance system — the key first stage in a process that will produce new innovators and new inventions to transform the world once again.
How to Study and Keep Your Sanity It is not easy to study at MIT. Every faculty member teaches his or her subject as if it were the only one that truly matters. And if students meet all the requirements of all their teachers, then they will find themselves with no time for anything else. The MIT experience is not just lectures, lab work and private study, but also the celebrated Undergraduate Research Opportunities Program (UROP), sports, dancing and other extracurricular activities. The study system is based on “credits” — points allotted for each course completed. Students have to accumulate at least a minimum number during an academic year. For first-year students that means up to 50 hours of study per week (three courses of mathematics or science plus a humanities class). But that is the theory: in practice studies may take up much more
Здание Роджерса, первое строение кампуса МТИ, названо в честь основателя этого учебного заведения. Фотография начала 1900-х годов. Уильям Бэртон Роджерс был президентом МТИ в 1862—1870 годах, а также в 1878—1881 годах. Будучи заслуженным профессором физики и геологии, он умер, произнося речь во время актового дня в МТИ. В 1883 году (через год после смерти ученого) первое здание МТИ назвали его именем. The Rogers Building, the first to be constructed on the MIT campus, commemorates the institute’s founder. Early 1900s photograph. William Barton Rogers was president of MIT in 1862— 70 and again in 1878— 81. He continued as emeritus professor of physics and geology and died while giving a speech on MIT’s graduation day in 1882. A year later the institute’s first building was named in his honour.
9/23/11
14:21
Page 98
Alma mater
MTI_1.qxd
Аудитория Кресга на кампусе МТИ, созданная по проекту финского архитектора Ээро Сааринена, популярного в США после Второй мировой войны. Здание было названо в честь основателя торговой корпорации миллионера Себастьяна Кресга, оплатившего его постройку.
достаточно навыков и мозгов для того, чтоб преуспеть в МТИ. Но принять можно только одного из десяти. Как же в МТИ справляются с этой проблемой? Подыскиваются такие кандидаты, которые достигли успехов в мириаде внепрограммных начинаний. Массачусетскому технологическому нужны молодые люди, не просто жаждущие улучшить наш мир, а те, кто уже продемонстрировал это желание на деле. Ведется поиск активных, веселых и серьезных, сомневающихся и самоуверенных, гениальных и самокритичных подростков. Весьма противоречивый перечень, не правда ли? Впрочем, приемная комиссия иногда делает исключения. В исключительных случаях. Но это уже мастерство приемной комиссии. Это краеугольный камень следующего перечня известных выпускников и изобретений, которые в очередной раз изменят мир.
The Kresge Auditorium on the MIT campus was designed by the Finnish architect Eero Saarinen, who was popular in the USA after the Second World War. The building was named in honour of the millionaire retailer Sebastian S. Kresge (founder of what would become Kmart), who paid for its construction.
ма научных исследований (Undergraduate Research Opportunities Program, сокращенно UROP), это и спортивные занятия, танцы и другие увлечения… Говоря об учебе, нельзя не упомянуть о «кредитах» — условных очках, начисляемых за прослушивание какого-либо курса. За время учебного года студент обязан набрать их не меньше определенного числа. Для первокурсников это означает 50 часов занятий в неделю (три курса точных или естественных наук плюс один гуманитарный). Но это — в теории, а на практике учеба может занять гораздо больше времени. Недаром обучение в МТИ часто сравнивается с попыткой напиться из пожарного шланга.
Как выучиться и не сойти с ума
«Бесконечный коридор», протянувшийся сквозь пять зданий МТИ (с запада на восток — корпуса 7, 3, 10, 4 и 8). Выше. Начало коридора в корпусе 7 (ранее это здание носило имя Роджерса). Ниже. Современные фотографии коридора.
98
Учиться в МТИ нелегко. Каждый из преподавателей института относится к своему предмету так, как будто это единственная из всех дисциплин, достойная изучения. Поэтому, если студент будет выполнять все требования преподавателя, времени ни на что другое у него не останется. А ведь учеба в МТИ — это не только лекции, лабораторные и самостоятельные занятия, это и студенческая програм-
99
The “Infinite Corridor” extends through five MIT buildings (numbers 16, 7, 3, 10, 4, and 8 from west to east). Above. The start of the corridor in Building 7 (formerly the Rogers Building). Below. Present-day pictures of the corridor. Right. The sun lighting up the corridor.
Справа. Дважды в год (в середине ноября и в конце января) ось коридора совпадает с плоскостью эклиптики, и тогда солнце освещает весь коридор насквозь. Эти дни в МТИ празднуют как студенты, так и преподаватели. Right. Twice a year, in midNovember and at the end of January, the axis of the “Infinite Corridor” coincides with the plane of the ecliptic and the sun shines along its whole length. Those days are celebrated at MIT by both students and teachers.
time. It is not for nothing that learning at MIT has been compared to trying to drink from a fire hose. At the end of their freshman year students will have learned to juggle and prioritize, discovered the shortcuts and survival tricks, and now they have to choose their major subject. There is a wide choice:
there are five schools within MIT — Architecture; Engineering; Humanities, Arts and Social Sciences; Business; and Science — with more than 30 faculties between them. Students can change majors and courses of study at any time up to graduation, but to obtain a degree they have to meet the requirements of both the department and the institution. The general requirements applying across the institution are that each graduate must have completed two terms each of higher mathematics and physics, one term each of chemistry and biology, a laboratory course and a whole series of writing and humanities courses irrespective of faculty. And that’s how you get an MIT degree. In actual fact, the Massachusetts Institute of Technology has considerably wider aims. It sees its task as being to produce leaders. Nothing more, nothing less!
Sport, Music, Art Many people will be surprised to learn about the role played by physical training and sport in life at MIT.
Чтобы облегчить жизнь новичкам (не стоит забывать, что подавляющее большинство этих ребят привыкли быть самымисамыми, а теперь в МТИ половина из них будет ниже среднего), отметок на первом курсе не ставят. Впрочем, студент все равно будет знать о том, насколько он успевает и, движимый наивысшими побуждениями, будет тянуться к высшему балу. К концу первого курса, усвоив искусство выживания в МТИ, научившись срезать углы и правильно расставлять приоритеты, студент выбирает факультет. Выбор богатый — в МТИ пять школ: архитектурная, инженерная, гуманитарная, школа менеджмента и научная школа, включающие более 30 факультетов. Надо сказать, что до последнего дня обучения студент может изменить свою специализацию, но, чтобы получить диплом, он должен выполнить требования институтской программы и факультетской. Общеинститутские требования таковы: каждый выпускник должен прослушать по два семестра высшей математики и физики, по одному семестру химии и биологии, пройти лабораторный курс и целый ряд гуманитарных курсов независимо от факультета. Вот как просто получить диплом МТИ. Но на самом деле МТИ видит свою задачу значительно шире. Цель Массачусетского технологического — формировать лидеров. Вот и все!
In the USA collegiate sports are divided up into three divisions or leagues. Colleges in Division I have students who are future professional sportsmen receiving special scholarships that cover the cost of their studies. MIT belongs to Division III and provides financial support only for socially deprived students. On the other hand, more than just about anywhere sports at
Аудитория Кресджа включает в себя концертный зал на 1226 мест, небольшое помещение для театра (204 места), комнаты для репетиций, отдыха и гримерные. The Kresge Auditorium includes a 1,226-seat concert hall, a small theatre (204 seats), rehearsal rooms, dressing room, lounges and other ancillary rooms.
Alma mater
MTI_1.qxd
9/23/11
14:21
Page 100
Спорт, музыка, искусство Многие будут удивлены, узнав о роли, которую играют физкультура и спорт в жизни МТИ. В США спортивные программы вузов разделены на три лиги. В вузах первой лиги учатся будущие профессиональные спортсмены, которые получают спортивные стипендии, покрывающие стоимость обучения. МТИ находится в третьей, и здесь финансовую поддержку оказывают лишь выходцам из социальных низов. Зато спорт в MТИ более чем где-либо олицетворяет дух игры, спорта ради развлечения, а не ради победы любой ценой. И, несмотря на третью лигу, у Массачусетского технологического есть чем похвастать. И не только перечнем известных спортсменов, вышедших из этих стен. Юноши и девушки из МТИ успешно состязаются со спортсменами других
вузов — в тридцати семи видах спорта! А в соревнованиях внутри института задействованы тридцать видов. Спортивная победа в МТИ служит лишь для «выпуска пара», для создания духа товарищества и укрепления общеинститутского духа. Это приятный отдых от учебы и еще одно подтверждение девиза «Mens et Manus». Мир музыки и искусств тоже процветает в МТИ. Институт неуклонно воплощает цель своего основателя: «Ввести искусство в науку и науку в практические дисциплины». Гуманитарные дисциплины остаются неотъемлемой частью образования в МТИ, это важный аспект подготовки будущих лидеров. Обязательными являются нескольких обзорных курсов по ряду областей: литературы, изобразительного искусства, музыки, иностранных языков, антропологии и истории. В качестве преподавателей институт ежегодно
100
MIT embody the sporting spirit — playing for fun and not for victory at any price. Yet, despite its Division III status, MIT can also take pride in its sporting achievements. Not just the roll of successful sportsmen and -women who have graduated from it. MIT students compete successfully with representatives of other colleges in 37 different types of sport, while competitions in around 30 sports are held intramurally. Music and the arts also flourish at MIT. The institute remains true to the aim of its founder: to introduce art into science and science into the practical disciplines. The humanities are still an inseparable part of an MIT education; this is an important element in producing future leaders. Several courses are compulsory giving an
Справа. Студенты во время занятий в Стата-центре (Корпус 32) в МТИ. Выше. Современная фотография Стата-центра. Стата-центр был назван в честь Реймонда Стата, основателя фирмы «Аналог Дивайсиз», выделившего основные средства на это строительство. Right. Students hard at work in the Stata Center (Building 32). View from above. Present-day photograph. The Stata Center is named after Ray Stata, co-founder of Analog Devices Inc., who was the chief contributor for its construction.
Здания МТИ — это целая выставка архитектурных стилей: от карикатурного Стата-Центра (слева) до Нью-Медиа-Центра. Строительство последнего завершилось в начале этого года, а первое уже давно украшает учебники по архитектуре. Необычный академический комплекс Статацентр был создан фантазией архитектора Фрэнка Гэри. Однако уже в 2007 году МТИ подал против Гери судебный иск, обвиняя его в непродуманности проекта, суммарная стоимость которого составила 315 миллионов долларов. Оказывается, спустя три года после окончания строительства крыши стали протекать, стены покрылись плесенью, а массивные глыбы льда, падающие зимой с крыш и оконных выступов, опасны для жизни. The MIT buildings are a whole exhibition of experimental architectural styles from the cartoon-like Stata Center (left) to the ultramodern new Media Lab. Construction of the latter was completed early this year, while the former already features in the latest textbooks on architecture. The unusual academic complex of the Stata Center was the fruit of architect Frank Gehry’s imagination. In 2007, though, MIT took him and the builders to court claiming that the project, which had cost a total of 315 million dollars, was poorly thought-out. It turns out that just three years after completion the roofs began to leak, the walls became covered with mould and the massive lumps of ice that fall from the roofs and window sills in winter are a serious health hazard.
Интерьеры здания Медиа-Лэб в МТИ. Автор проекта — японский архитектор Фумихико Маки, основатель футуристического движения метаболистов, лауреат Притцкеровской премии 1993 года. (В 1989 году ее получил Фрэнк Гэри, автор проекта Стата-центра.)
101
приглашает светил из гуманитарных областей — артистов, музыкантов, литераторов и художников… Например, благодаря профессорам Катрин Чвани и Елене Семека автор этих строк смог осознать всю глубину произведений Михаила Булгакова и постигнуть гоголевскую традицию в русской литературе; благодаря другим преподавателям заново открыл для себя Бетховена и изучил искусство эпох Кватроченто и Возрождения. В МТИ учат творчеству — самому разному, будь то литература, кино или мебельное ремесло.
Interiors of the Media Lab at MIT. The extension was designed by the Japanese architect Fumuhico Maki, a founder of the futuristic Metabolism Group and winner of the Pritzker Prize in 1993. (In 1989 it went to Frank Gehry, the designer of the Stata Center.)
overview of different areas: literature, fine art, music, foreign languages, anthropology and history. Each year the institute invites leading lights from the humanities to give courses — artists, musicians, writers and performers. At MIT they teach creativity of the most varied kinds, from literature and cinema to furniture-making.
A Stroll Around Campus The MIT campus extends for two kilometres from west to east along the north bank of the Charles River in Cambridge. Massachusetts Avenue divides it into the West Campus, set aside mainly for dormitories and a few fraternity houses (although the majority of those are located in Boston, on the opposite bank of the river), and the East Campus, where the teaching and research facilities are located. There are also a few residential buildings on the East Campus, but only to prove that there is an exception to every rule. When talking about the architecture of MIT figures are unavoidable. Just like the departments, courses and major specializations, the buildings on campus are known only by numbers. For example, the largest lecture hall is
referred to exclusively as 26–100, that is room 100 in building 26. Not far away is 10–250, a more comfortable hall with soft seating. The latest block, used for cancer research, was called the Koch Center in honour of the graduate philanthropist who donated 100 million dollars for it, and will probably keep that name for a few years. But then the figure sys-
This is what the modern laboratories in the Media Lab building look like. It is used by the institute’s School of Architecture and Planning. Вот так выглядят современные лаборатории в здании Медиа-Лэб, где проводит занятия Школа архитектуры и планирования при МТИ.
Alma mater
MTI_1.qxd
102
9/23/11
14:21
Page 102
Прогулка по кампусу Кампус МТИ простирается на два километра с запада на восток вдоль северного берега реки Чарльз в Кембридже. Массачусетс-авеню делит его на Западный кампус, предназначенный в основном для общежитий и нескольких студенческих объединений (хотя большая часть подобных организаций базируется на другом берегу, в Бостоне), и Восточный, где расположены образовательные и исследовательские комплексы зданий. В Восточном также находятся несколько общежитий, но лишь как доказательство того, что для каждого правила есть свои исключения. Рассказывая об архитектуре МТИ, без цифр не обойтись. Так же, как и кафедры, факультеты, предметы и профилирующие курсы, здания кампуса известны лишь по номерам. Например, самый большой лекционный зал известен сугубо как «26–100», или помещение номер 100 в здании 26. Неподалеку находится «10–250» (более удобный зал с мягкими креслами). Новейший корпус для исследования раковых заболеваний, названный в честь выпускникафилантропа, пожертвовавшего на него 100 миллионов долларов, пока именуют «Центром Коха», и, скорее всего, это название продержится несколько лет. Но потом цифры возьмут свое, и это здание будет известно лишь под номером 76. Сердце или, вернее, хребет кампуса — «Бесконечный коридор», протянувшийся
Внизу слева. Американские студенты тоже любят побездельничать и поваляться на лужайке перед alma mater. Bottom left. American students are also fond of relaxing and lying around on the lawns outside their alma mater.
сквозь пять корпусов МТИ, от вестибюля 7-го корпуса до вестибюля 10-го. Длина его составляет 251 метр, и он служит кратчайшим путем из западной в восточную часть кампуса. С этим коридором связано много студенческих розыгрышей, таких, как попытка установить здесь знаки дорожного движения. Здания, которые соединяет «Бесконечный коридор», были построены в 1910-х годах по проекту архитектора Уильяма Босуорта. По крышам и туннелям этих строений старшекурсники проводят тайные, так называемые «мандариновые» экскурсии для первокурсников, чтобы передать традиции института грядущим поколениям.
В библиотеках МТИ хранится такое количество книг, которое человеку не прочитать и за всю его жизнь. Впрочем, книжные полки уже кажутся лишь декорацией, данью традиции — ведь студенты уже давно не расстаются с ноутбуками. MIT is also famous for its “hacks” — practical jokes intended to demonstrate intelligence, lateral thinking and technical skill — perhaps also to commemorate or celebrate something or to make a comment on the institute’s internal affairs.
Оказывается, выпускники МТИ не только изменяют мир технически, но и вербально. К примеру, слово «хакер» произошло от сленгового глагола «хак», рожденного среди студентов МТИ. «Хак» может означать исследование территории, розыгрыш (дружеский и не очень), какое-либо действие. MIT is also famous for its “hacks” — practical jokes intended to demonstrate intelligence, lateral thinking and technical skill — perhaps also to commemorate or celebrate something or to make a comment on the institute’s internal affairs. tem will gain the upper hand and the building will become known simply as number 76. The heart, or rather the backbone, of the campus is the “Infinite Corridor” that extends through five buildings at MIT. It is 251 metres long and forms the shortest route between the west and east areas of the campus. Many famous MIT “hacks” — practical jokes or pranks — have been connected with this corridor, such as an attempt to install traffic signs and lane markings along it. The buildings linked by the Infinite Corridor were constructed in the 1910s to the design of the architect William W. Bosworth. Senior students conduct clandestine “Orange” and “Tangerine” roof and tunnel tours for freshmen to pass on institute traditions to the new intake.
Monten.qxd
9/19/11
19:50
Page 104
ВЕЛИКИЕ О ВЕЛИКИХ
Автор «Опытов», одной из величайших книг, написанных в средневековой Европе, родился в 1533 году в семье гасконского купца Пьера Эйкема де Монтеня, купившего дворянский титул. Юный Мишель де Монтень получил домашнее образование, потом учился в коллеже
104
города Бордо и в свои тринадцать лет окончил его, опередив всех своих сверстников. Некоторое время он служил советником в суде Бордо, а после смерти отца оставил эту должность и поселился в своем замке, где и занялся написанием книги, открывшей в литературе новый жанр — эссе. «Опыты» создавались в период кровавых гугенотских войн, и хотя Монтень сознательно не хотел участвовать в политической жизни Франции, зловещие отблески событий той эпохи повлияли на его жизнь. Уединиться в башне собственного замка Монтеню не удалось: он путешествовал по Европе, дважды избирался мэром Бордо, присутствовал на собраниях Генеральных штатов, был узником Бастилии. И до конца своих дней писал свою великую книгу. В этом выпуске мы предлагаем вниманию
ДМИТРИЙ МЕРЕЖКОВСКИЙ О МИШЕЛЕ МОНТЕНЕ
илософ в поисках уединения
Книга Монтаня* менее всего напоминает то, что принято называть философской системой. Это скорее обширный сборник случайных, разрозненных заметок; громадный дневник, обнимающий целую человеческую жизнь; беспорядочная, пестрая смесь мыслей, записок, цитат, шуток, стихотворений в прозе, рассказов, хроник, воспоминаний. Он показывает нам не только святая святых своего сердца, на что способен каждый искренний писатель, но и свой кабинет, столовую, детскую, спальню жены, мелкие прозаические подробности повседневной жизни, на что без крайней необходимости и чувства опасения не решается самый чистый, непорочный человек. Он — бесстрашнее, чем Ж.-Ж. Руссо в своей «Исповеди», — показывает нам все свое существо; не прячет ни одного недостатка не только из крупных, но и из самых мелких, т. е. самых некрасивых, которые умные люди скрывают так тщательно и ревниво. Он сомневается во всем, но с чисто теоретической точки зрения: не во имя какого-либо незыблемого положительного принципа, но во имя отрицания всяких принципов, всякой доктрины. Он родился, а не сделался скептиком. По натуре это — человек спокойного, уравновешенного темперамента; по социальному положению — сеньор, барин; по вкусам — дилетант. Ему чрезвычайно удобно быть беспристрастным, чуждым всяких увлечений и крайностей, потому что судьба избавила его от необходимости участвовать в реальной жизненной борьбе, где опасность, чувство самосохранения, сила ненависти и любви вдохновляют человека верой, но вместе с тем делают его в известных отношениях ограниченным, нетерпимым и узким. Вечный зритель, с громадным запасом чисто французской веселости и общечеловеческого здравого смысла, он так хорошо изучил комическую сторону всех крайностей и увлечений, что сам уже не способен попасться на удочку. Сомнение Монтаня отличается одною характерной чертой, которая делает скептицизм его оригинальным, не похожим ни на какое другое философское настроение, — сомнение его, прежде всего, веселое, жизнерадостное. Он только в теории, играючи и мимоходом, разрушает вековечные предрассудки и верования. Монтань применяет свой скептицизм не только к теоретической области человеческой деятельности, но и к практической. Он сильно сомневается в законности социальных неравенств. «Охотничья собака ценится по быcтроте, а не по ошейнику; сокол — по крыльям, а не по сбруе и позвонкам. Почему же не ценим мы человека по тому, что составляет часть его самого? У него роскошное убранство, великолепный дворец, большой кредит, большие доходы, но все это вокруг него, а не в нем самом». Философ бесстрашно, хотя в практическом отношении и не особенно опасно, нападает на королевскую власть. «На короля, ослепляющего вас величием и блеском, посмотрите, когда упадет занавес: он самый обыкновенный человек,
читателей журнала избранные отрывка из сочинения писателя Дмитрия Мережковского о
Вверху. «Философ, размышляющий в своей комнате». С картины Рембрандта ван Рейна. 1632 год.
Мишеле де Монтене.
*Орфография и пунктуация автора сохранены.
нередко хуже последнего из подданных… Трусость, нерешительность, честолюбие, злоба, зависть волнуют его так же, как и всякого другого…»
105
Монтань сомневается в самой сущности законов и государства. Законы по необходимости представляют неподвижные и постоянные нормы, тогда как человеческие действия бесконечно-изменчивы и разнообразны; очевидно, что при наложении ни одна юридическая норма не может вполне совпасть и покрыть собой ни одного человеческого действия, в котором всегда останется некоторый элемент, несоизмеримый с существующими законами. Этот-то элемент и подает повод к произволу судей. «Самые редкие и общие законы — наиболее желательные. И все-таки мне кажется, что лучше было бы вовсе не иметь их, чем иметь в таком количестве, в каком они существуют у нас. Естественные законы всегда справедливее тех, которые устанавливаем мы: об этом свидетельствует изображение золотого века у поэтов и счастливое состояние вновь открытых племен, у которых нет никакого государственного устройства». Законы, по мнению Монтаня, пользуются уважением не потому, что они справедливы, а только потому, что они — законы. «В этом, и ни в чем другом, заключается мистическое основание их авторитета. Они нередко сочиняются дураками, чаще такими людьми, которые, ненавидя равенство, не понимают справедливости, но всегда людьми, т. е. суетными и невежественными созданиями. Не существует более тяжкой и глубокой несправедливости, чем та, которая заключается в законах». Монтань смеется над важностью так называемых государственных дел. С большою церемонией и пышностью собирают умнейших людей королевства для торжественных заседаний, для рассуждения о великих вопросах, между тем как решение их всецело принадлежит капризу какой-нибудь хорошенькой женщины или сплетням дамских будуаров. И возникшие, таким образом, постановления нередко тяготеют над целыми народами. Сомнение Монтаня касается и религии. Впрочем, он добросовестно старается выгородить католическую религию из общего скептического отрицания, что, однако, не всегда ему удается. Так, например, у него есть целая глава, посвященная остроумной и увлекательной апологии самоубийства, которое с точки зрения католической нравственности является величайшим грехом. Вот как Монтань определяет самого себя. «Я очень празден и ленив по природе и по убеждению; для меня все равно, пролить ли за что-нибудь кровь или посвятить чему-нибудь заботы. У меня душа свободная и никому не подчиненная, привыкшая следовать лишь собственной воле; до сих пор, не будучи никем управляемым, не зная над собой никакой власти, никакой внешней силы, я шел куда вздумается, жил как мне нравится. Это изнежило меня и, лишая возможности приносить пользу другим, заставило жить только для самого себя». В сумму необходимых затрат по хозяйству он включает и то, что будет, по его предположению, украдено слугами. «Я не интересуюсь знать, сколько у меня денег в каждую данную минуту для того, чтобы меньше чувствовать понесенные потери. Я прошу домашних моих в случае, если они не могут относиться ко мне честно и добросовестно, обманывать меня, по крайней мере, и утешать благопристой-
ною наружностью». Он чувствует себя положительно неспособным заниматься никакими житейскими делами, никакою продолжительною работой, требующей систематичности и напряженного внимания. В подробностях будничной жизни он неопытен и беспомощен, как ребенок, как Обломов. Он не умеет считать на счетах, не знаком с ценностью большинства монет, не знает отличия одного зерна от другого, названия самых простых земледельческих орудий, фруктов, говядины, овощей, ценности обыкновенных товаров. Монтань провел большую часть жизни в родовом имении, в наследственном замке. Не только сам он, но и несколько поколений его предков не нуждались никогда ни в какой работе, ни в каком напряжении воли. Представьте себе это мирное существование, невозмутимое, как поверхность прозрачного горного озера. Тихо и сладко протекает жизнь в родовом замке, где из окон обширного кабинета виднеются зеленые холмы Перигора, навевающие лень и задумчивость. Время приятно делится между прогулкой, беседой с друзьями и библиотекой. Природа, семейная жизнь и философия соединяются, чтобы превратить существование в светлый, легкий сон. Трудно представить себе стечение более благоприятных условий для образования типа изнеженного эпикурейца, без воли, без привычки к труду, без способности страстно отдаваться чему бы то ни было. Из комбинации наследственного темперамента, умеренного и неподвижного, с огромною внутреннею подвижностью мысли и таланта, возникает то свойство монтаневской философии, которое можно назвать дилетантизмом. Всякая реформа и нововведение были связаны для Монтаня с представлением о междоусобных войнах, грабежах, насилиях, водворении полной анархии кулачного права. Королевская власть и государственная централизация казались ему все-таки желательными по сравнению с бесправием и гнетом средневекового варварства, ужасы которого он имел случай испытать на себе: «В том общем хаосе, в котором мы живем вот уже 30 лет, каждый француз ежеминутно должен ожидать гибели». Два раза во время путешествия он попадался в руки бандитов, спасаясь только каким-то чудом. Среди белого дня он подвергается нападению своего соседа, такого же дворянина-помещика, как он сам. Автор приводит это нападение как повседневный, вполне обыкновенный случай. Разбойничьи шайки в то время беспрепятственно бродили по дорогам. Междоусобные войны длились целые годы, не приводя ни к малейшему улучшению, ни к какому результату, и разбойники пользовались знаменем политических и религиозных партий, чтобы покрывать свои злодейства. Известные типы того времени — Екатерина Медичи, Гизы, Карл IX и Генрих III. Деморализация не только при дворе, но и в глуши провинции достигла крайней степени. Кровавые ужасы Варфоломеевской ночи более или менее отразились по всем городам Франции. Жизнь Монтаня совпадает с самым тяжелым
Памятник Мишелю Монтеню в Париже, на улице Эколь, у здания старой Сорбонны. Современная фотография. «Все настоящее время, — говорит Монтань, — мы гораздо больше заняты объяснениями объяснений, чем объяснениями самих вещей, и существует больше книг, трактующих о книгах, чем о каком-либо другом предмете: мы умеем только писать примечания друг на друга. Повсюду кишат комментарии, самостоятельных авторов мало. Понимать ученых — вот главнейшая и высшая наука нашего времени, вот общая и последняя цель наших усилий. Первое из мнений служит стеблем для второго, второе — для третьего, таким образом мы идем по ступенькам лестницы, воображая, что достигли высоты; между тем тот, кто стоит на вершине, едва-едва на волосок выше стоящих у первой ступеньки. Мы наполняем только память; разум и совесть остаются пустыми».
В еликие о великих
/
g reat
minds about the greats
Monten.qxd
9/19/11
19:50
Page 106
временем для его родины: на протяжении второй половины XVI столетия произошло восемь кровопролитных религиозных войн. Борьба Медичи и Гизов, Валуа и Бурбонов, протестантов и католиков, развратного духовенства и не менее деморализованного правительства грозила уничтожить последние социальные и нравственные основы общества и довести Францию до первобытного варварства. В подобные эпохи искренним и честным людям остается только два исхода. Или очертя голову, забыв все личные интересы, кинуться в политическую борьбу и пожертвовать жизнью, подобно тому, как это сделал доблестный предводитель гугенотов адмирал Каспар Колиньи, погибший жалкою смертью от руки убийцы, не осуществив своих великодушных планов. Или же, почувствовав отвращение к междоусобной, годами тянущейся и ничем не кончающейся войне, отчаявшись в возможности существенных политических реформ, прийти к отрицанию всякой борьбы, всяких переворотов и нововведений, потребовать от общества одного покоя, — покоя во что бы то ни стало, хотя бы купленного ценою повиновения плохим, но незыблемым, определенным законам. Монтань по своему характеру и воспитанию не был способен выбрать первый из этих двух исходов — пойти на мученичество, сделаться подвижником и героем. И вот, по необходимости, он избирает второй исход — требование порядка, защиту старинных государственных основ, консерватизм. Королевская власть не стесняла лично свободы тогдашнего дворянства; она не успела еще сделаться синонимом деспотизма и угнетения. Вот почему Монтань избрал роялизм и тесно связанную с ним приверженность к римско-католической церкви, как знамя общественного порядка среди всеобщего хаоса и мира, среди бесконечной междоусобицы. В разгар фанатической вражды никакая законченная система и доктрина не могла быть так полезна и благодетельна, как проповедь терпимости и скептическое отрицание всякой односторонней, узкой системы и доктрины. Способность не верить в этот век грубого фа-
Несмотря на любовь к уединению, он обладает избытком нежной, чисто женской чувствительности к чужим страданиям. «Больше всех остальных пороков, — говорит он, — я ненавижу жестокость, и по врожденному чувству, и по убеждению». Страдания животных действуют на него не менее сильно, чем страдания людей. «Я очень чувствителен к чужому горю и готов плакать, когда вижу слезы не только в действительности, но и на картине, и на сцене. Я не могу равнодушно смотреть на смертную казнь, как бы она ни была справедлива».
пость — нехорошее свойство: но относиться к ней нетерпимо, приходить по поводу ее в бешенство — это другой род болезни, не менее неприятный, чем глупость… Я вступаю с кем угодно в рассуждение и спорю с большой легкостью и свободой…»
Мишель де Монтень. Портрет работы Даниэля Дюмонтье. Отношение Монтеня к простому народу разительно отличалось от принятого в тех кругах, к которым он принадлежал. Он писал: «Обратим взор свой к земле, на бедных людей, постоянно склоненных над своей работой, не ведающих ни Аристотеля, ни Катона, никаких примеров, никаких философских поучений: вот откуда сама природа каждодневно черпает примеры твердости и терпения, более чистые и более четкие, чем те, которые мы так любознательно изучаем в школе. Сколько приходится мне видеть бедняков, не боящихся своей бедности!»
Монтань приглашает человека вернуться к себе, освободиться от стадного инстинкта, оспаривает право государства жертвовать благосостоянием и жизнью граждан. Он советует бежать от бесцельной житейской суеты, от всеобщей погони за славой, деньгами и наслаждениями, от государственного деспотизма. Но надо стремиться и к внутреннему освобождению. В полном уединении человек может оставаться рабом своих предрассудков и страстей: «Они нередко следуют за нами в монастыри и философские школы; ни пустыни, ни пещеры, ни вериги, ни посты не спасают нас от них… Надо возвратить себе власть над самим собою… Следует сохранить в душе убежище неприкосновенное, свободное, в котором мы всегда могли бы найти приют и уединение…»
Говоря о печали, Монтань замечает: «Я более, чем кто-либо, чужд этой страсти; я не люблю и не уважаю ее, хотя обыкновенно принято оказывать печали всевозможные почести: печалью украшают мудрость, добродетель, совесть, — глупое и гадкое украшение!» «Размышление о смерти, — говорит Монтань, — есть размышление о свободе; кто научился умирать, тот разучился быть рабом; нет в жизни зла для того, кто понял, что лишение жизни не есть зло. Мысль о
«Избавимся от этих страстных увлечений, которые порабощают нас и удаляют от работы над собою.
Сплева и выше. Библиотека в замке Монтеня и потолок, на котором он приказал вырезать слова: «В год от Р. X. 1571, на 38-м году жизни, в день своего рождения, накануне мартовских календ, Мишель Монтень, давно утомленный рабским пребыванием при дворе и общественными обязанностями и находясь в расцвете сил, решил скрыться в объятия муз, покровительниц мудрости; здесь, в спокойствии и безопасности, он решил провести остаток жизни, большая часть которой уже прошла, — и если судьбе будет угодно, он достроит это обиталище, это любезное сердцу убежище предков, которое он посвятил свободе, покою и досугу».
Генрих IV, основатель королевской династии Бурбонов во Франции. Портрет работы неизвестного художника. Стать французским королем ему, королю государства Наварра, удалось лишь после длительной борьбы. Будучи предводителем гугенотов, он принял католицизм, чтобы сохранить свою власть и единство страны: «Париж стоит мессы».
107
106
Монтань смотрит на мир и на людей свободно и доверчиво, он один из первых в новой истории пробудился от средневекового кошмара. С каким восторгом приветствует он новую мысль, освобожденную от оков схоластики: «Напрасно представляют философию недоступной детям, с грозным, отталкивающим, нахмуренным лицом: кто надел на нее эту маску, бледную и отвратительную? Нет ничего более веселого, радостного, светлого, и я почти готов сказать — игривого, чем истинная мудрость; она проповедует наслаждение и праздники: если вы видите боязливые, угрюмые лица, будьте уверены, что она не живет среди этих людей». Монтань — оптимист; как большинство его философских воззрений, оптимизм не вылился у него в законченную систему; он является лишь преобладающим настроением, солнечным фоном его миросозерцания.
Выше. Страница из первого издания «Опытов», напечатанного в Бордо в 1580 году, с правкой автора. Правее. Титульный лист третьего тома «Опытов». 1588 год.
смерти и спокойное отношение к ней избавляют нас от всякого подчинения…» До самой старости, несмотря на болезни, страдания и приближение смерти, Монтань сохранил этот взгляд на жизнь. Вот что он говорит в заключение своих «Опытов»: «Ты настолько Бог, насколько признаешь себя человеком».
Замок Мишеля де Монтеня, в котором он уединился для «служения музам». Здесь были написаны его «Опыты». Современная фотография.
натизма была так же дорога и благотворна, как способность верить в наше скептическое время. Подвиг Монтаня заключается именно в том, что он остался в стороне от кровавой резни, остался холодным к теологическим спорам и препирательствам, к узкой политической ненависти и партийной борьбе, сохранил независимость ума, показал своей жизнью образец благородства и справедливости без религиозных увлечений, провозгласил, насколько это было возможно в то время, принцип терпимости и разумной кротости. Он один из первых употребил против суеверия самое опасное оружие — насмешку. Но и к людям, наиболее ненавистным для него, к нетерпимым доктринерам и фанатикам, он старается отнестись великодушно. «Глу-
«Демонстрация Католической лиги в Париже». С картины неизвестного художника. 1590 год. Генрих де Гиз, возглавивший Католическую лигу для борьбы с гугенотами, использовал ее для борьбы за французский престол. Король Генрих III приказал убить его, и после этого в Париже начались массовые процессии католиков с факелами. Факелы гасили по команде, восклицая: «Так да погасит господь династию Валуа!»
Надо порвать эти крепкие связи. Пожалуй, можно на время привязываться к внешним предметам, но всецело отдаваться следует только высшему благу своей личности… Величайшая вещь в мире — уметь принадлежать только самому себе. Нам следует удалиться от общества, если мы не чувствуем себя в состоянии принести ему пользу: пусть не занимает тот, кто не может отдать. Если силы нам изменяют, соберем их и сосредоточим на самих себе». Это вовсе не эгоизм, не безразличное отношение к людям. Философ любит людей и ценит их общество, и если бежит в уединение, то не из враждебного чувства, а из любви к свободе, из сознания, что при существующем общественном строе свобода среди людей невозможна.
И скусство отдыхать / t he
art of relaxation
Iran.qxd
9/23/11
14:24
Page 108
Первые несколько дней полны смешных оплошно-
Самолет заходит на посадку в Тегеране, и в салоне явное оживление.
стей: то забудешь надеть платок, спустившись на завтрак в гостинице (казалось бы, делов-то, но мусульманский дресс-код действует во всех общественных местах), то уверенным шагом зайдешь в кальянную, полную одних мужчин, вызвав тем самым их неподдельное изумление. Правда, даже сделать замечание никто женщине-иностранке не осмеливается — общение с незнакомцами положено вести мужчине, и мой муж-фотограф вынужден отдуваться за двоих. В Язде, древнем городе среди пустыни, чувствуешь себя будто бы в средневековье: крытые улицы с непременными глиняными сводами, многовековые дома с резными воротами — все выглядит как в персидских сказках. На дверях уже забытые в большинстве городов разные дверные ручки-стукалки: круглые — для женщин и продолговатые — для мужчин (чтобы хозяевам по стуку было понятно, мужчина или женщина идет в гости и исходя из этого — кого посылать открывать дверь). На улице то и дело натыкаешься на лавку мясника с вывешенными мохнатыми верблюжьими головами или закусочную с гамбургерами из верблюжатины же.
Женщины поспешно надевают на смену открытым кофточкам плотные туники с длинными рукавами, мой сосед-иранец с нескрываемым удовольствием допивает свое пиво — до следующей поездки за границу придется придерживаться сухого закона. Поймав мой тревожный взгляд, улыбается: «Ничего не бойся, будь со всеми приветливой, и тебе у нас очень понравится!» As the plane makes its descent to Teheran, the passenger compartment becomes a busy place. Women hastily replace their revealing blouses with thick long-sleeved tunics; my Iranian neighbour finishes off his beer with undisguised relish — he will have to observe the prohibition laws until his next trip abroad. Spotting my anxious look, he says with a smile: “Don’t be afraid of anything. Be friendly towards everyone and you will like it here very much!”
Зурканэ, дом силы Когда приходят сумерки и улочки пустеют, за самым экзотичным в Язде развлечением мы отправляемся в Сахеб-а-Заман — бывшее водохранилище. Внешне оно похоже на огромное яйцо. Построенное в 1580 году, в отличие от таких же зданий, простаивающих пустыми по всему Ирану, оно нашло новое предназначение. Теперь здесь находится зурканэ, традиционный спортзал. Вот только параллели с западными фитнесс-клубами искать не приходится — с первого взгляда становится ясно, что зурканэ — место уникальное. Внутри резервуара в приглушенном зеленом свете мужчины в традиционных шароварах собираются в круг и начинают неспешно разминаться. Кирпичные стены спортзала щедро завешены портретами религиозных мужей, с одной стороны на возвышении сидит барабанщик. Он то и дело наклоняется к микрофону и начинает протяжно петь. «Стихи», — поясняет мой сосед справа.
a persian mosaic
персидские 108 хроники Лариса ПЕЛЛЕ / by Larisa PELLE Фотографии Апаара ТУЛИ, Ларисы ПЕЛЛЕ / Photographs by Apaar Tuli, Larisa PELLE
109
T he first few days are full of comic slips: on one occasion I forgot to put on a headscarf before going down to breakfast at the hotel (a mere trifle, you might think, but the Islamic dress-code applies in all public places); on another I stepped confidently into a hookah smoking room occupied by men, arousing their genuine amazement. Admittedly, no-one ventured to give a foreign female a telling-off. The Zurkhaneh, House of Strength In Yazd, an ancient city surrounded by desert, you feel as if you are back in the Middle Ages: covered streets with indispensible clay vaults, old houses with carved gateways — it all seems to belong in Persian fairy tales. While wandering around now and again you come upon a butcher’s stall hung with shaggy camel heads or a snack-bar serving burgers also made of camel meat. When darkness falls and the streets empty, we head for Saheb-a-Zaman, a former reservoir. Now it serves as a zurkhaneh, the local sports hall. But it bears no resemblance at all to western fitness clubs. The zurkhaneh is a unique institution. Inside the reservoir, in the subdued green light, men wearing the traditional baggy trousers gather in a circle and begin to warm up unhurriedly. The brick walls are lavishly hung with portraits of religious scholars. On one side a drummer sits on a dais. From time to time he bends towards a microphone and begins to chant in a drawling manner. “Poems,” my neighbour on the right explains. As the training gets livelier, the musician beats his drum with greater energy. After the warm-up, press-ups and jumps, it’s time for impressive wooden clubs. The sportsmen twirl and swing them, showing no concern at all about hitting their neighbours. Gradually the
По мере того, как тренировка набирает оборот, музыкант бьет в свои барабаны все с большей силой. После разминки, отжиманий и прыжков настает черед внушительных деревянных кегель-гирь: спортсмены крутят и размахивают ими, ничуть не беспокоясь о том, как бы не задеть соседа. На кучку любопытствующих иностранцев, рассевшихся у стенки, никто не обращает внимания. Постепенно ритм замедляется. Кажется, тренировка окончена, но нет, остался
rhythm slows. Finally the session is over, but one more important element remains — no-one leaves the zurkhaneh without praying first. The men give praise to God and only then do they leave for their homes. I was told many come here every day.
Улочки Язда, одного из древнейших на планете городов, привлекают туристов своей необычностью. Облик зданий, сложенных из кирпичасырца, не менялся здесь столетиями. В знойные дни прохладу в домах обеспечивают бадгиры — башни сложной конструкции для циркуляции воздуха. The little streets of Yazd, one of the oldest cities on the planet, fascinate tourists with their unaccustomed appearance. The look of the buildings made from unbaked bricks has not changed here for centuries. On burning hot days the houses are cooled by badgirs — towers of elaborate design that cause the air to circulate. На дверях в Язде можно увидеть уже забытые в большинстве городов резные дверные ручкистукалки: круглые — для женщин, продолговатые — для мужчин (чтобы хозяевам по стуку было понятно, мужчина или женщина стоит на пороге и, исходя из этого, кого посылать открывать дверь). On doors in Yazd you can still see carved wooden door knockers that have been forgotten in most Iranian cities: round ones for women, elongated ones for men. (The owners would know by the character of the sound what the sex of the person knocking was and therefore who should be sent to open the door.)
9/23/11
14:24
Page 110
art of relaxation
Iran.qxd
И скусство отдыхать / t he
удобрения для полей, голубиная башня, — поясняет проводник. — Не бойтесь, традиционного запаха помета здесь давно нет, башни уже много десятилетий не используются по назначению». Помет — именно то, для чего строились башни. Изнутри похожие на птичью «многоэтажку», где каждому голубиному семейству отведена одна ячейка, они создавались для того, чтобы прикормленные голуби оставляли как можно больше помета вблизи башни, обеспечивая земледельцам почти бесплатное мощное удобрение. Сейчас башни больше похожи на декорацию. Доехав до самого, пожалуй, знаменитого города Ирана, старинного Исфахана, попадаешь в настоящую восточную сказку. Весь центр города — огромный крытый базар, и товары здесь — все как один ручной работы, сделанные тут же, в мастерской при магазине, откуда доносится где мягкий звук гончарного круга, где звонкая дробь чеканщика. От базара расходятся улицы из кирпичных домов с одинаковыми фасадами. Только за скромными фасадами скрываются пышные дома-дворцы былых купцов, поэтов и знати — с фонтанами, гранатовыми садами и внутренними дворами, защищающими от знойного полуденного солнца. Но ближе к вечеру весь город выходит на променад — старинные мосты через реку Заянде построены спе-
циально для неспешных прогулок. В башенках, беседках и арках сидят супружеские пары, семьи с детьми едят мороженное, а молодежь использует редкую возможность пообщаться в свободной обстановке.
Мосты и голубиные башни Исфахана По дороге в старинный Исфахан мы останавливаемся у странных цилиндрических построек. Неужели еще одно водохранилище? «Это — старинный способ сбора
111 Залы для занятий атлетов — зуркане — есть во многих городах и селениях Ирана. Зуркане — это сообщество атлетов, друзей, хотя там может заниматься любой желающий. По краям восьмиугольной площадки для занятий сидят зрители и располагаются снаряды.
The Pigeon Towers and Bridges of Isfahan On the way to age-old Isfahan we stop by some strange cylindrical edifices. Could these really be abandoned reservoirs too? “This is an old method of obtaining fertilizer for the fields -pigeon towers,” our guide explains. “Don’t worry. It doesn’t smell of droppings any more. They haven’t been used as intended for many decades.” So that’s why these structures that look like miniature high-rise housing were put up! Each avian family could occupy its own “pigeonhole apartment” so that the birds left as much excrement as possible, providing the farmers with fertilizer. The whole of the centre of Isfahan is a huge covered bazaar and the goods, all of them handwork, are produced on the spot. From the workshops attached to the stalls you can catch the hum of a potter’s wheel or the clink of the metalworker’s hammer. The streets that spread out from the bazaar are lined by the brick façades of houses.
Sports halls of the zurkhaneh type can be found in many cities and smaller towns in Iran. The zurkhaneh is a community of athletes and friends, although anyone who wishes can train there. The octagonal training area is surrounded by a space where spectators sit and the apparatus is kept. Все занятия в зуркане проходят под аккомпанемент персидского барабана и пение стихов, чем занимается специально обученный человек — муршид. All the sessions in the zurkhaneh are accompanied by a Persian drum and the chanting of verses.
Hidden behind those unassuming brick walls, though, are the sumptuous palaces of the merchants, poets and aristocrats of old, with fountains, pomegranate orchards and inner courtyards that give shelter from the baking midday sun. Closer to evening the whole city comes out to promenade — the old bridges across the River Zayande were specially built for unhurried strolls. Married couples sit in turrets and pavilions; the children eat ice-cream; young people exchange quips…
Guests of a Sheikh Then our road takes us westwards, to Kurdistan, where the slopes of the grim mountains are dotted with the villages of one of the most interesting ethnic groups. Quite a few Kurds are followers of minority religions — Yazidi, Zoroastrians and Alevi, but we are heading right up to the border with Iraq for one purpose only — to find a settlement of Dervishes. In my pocket I am carrying a letter asking that we be granted hospitality, written in Farsi to Sheikh Mohammed Najjar. A kind word is being put in for us by the prominent Dervish’s son, whom we met by chance in Isfahan. When we seemed to have already passed all human settlements and through the windows of the little bus there was nothing but an endless succession of mountains, the driver made a gesture that indicated we had arrived. We were in Najjar, a tiny Dervish village. The sounds of a drum and singing emerge from the central building. Out of the corner of my eye I see someone
Ниже. Птичьи квартиры давно опустели и остались лишь как памятник прошлого. Above. A pigeon tower.
В гостях у шейха
еще один важный момент — никто не расходится по домам без завершающей молитвы. Прямо на месте тренировки мужчины воздают хвалу Богу, и только потом расходятся. Говорят, многие приходят сюда каждый день.
110
Выше. Голубиная башня.
Дальше дорога зовет нас на запад, в Курдистан. Здесь среди суровых гор разбросаны деревни одного из интереснейших народов. Среди курдов немало представителей малых религий — езидов, зороастрийцев и алевитов, но мы едем на самую границу с Ираком с одной лишь целью — найти селение дервишей. В кармане — сложенная вчетверо дорожная грамота, написанное от руки на фарси письмо Шейху Мохаммеду Наджару, которое должно помочь нам в пути. Это случайный прохожий на улице оказался сыном известного дервиша и тут же замолвил о нас слово, черкнув шейху письмецо. Когда населенные пункты, казалось, уже все остались позади, и за окнами маршрутки тянутся нескончаемой чередой горы, водитель делает знак рукой: приехали. Спустившись от дороги по узенькой тропинке, мы оказываемся в Наджаре — крохотной деревне, тихом пристанище дервишей. Из центрального здания слышатся удары барабана и песнопение. Местные нас заметили, но знакомятся не торопятся. dart into the backyards. A minute later a venerable old man appears from that direction and comes over to us. “Sheikh Mohammed,” I barely manage to get out before the old man nods — we had found the right person. After reading the letter, the sheikh gave some instructions to those around him and they immediately separated us: men and women keep to different rooms during the ritual here. I go through into the hall and immediately find myself among swaying and shouting women. Many of them are being restrained by others: in their deep trance they forget where they are and see nothing around them. Now and again one of them will stumble or simply collapse and roll on the floor. The male ritual is a little different. Nobody sits on the floor; instead they stand in a ring and begin to bring on a group trance. Watchers, ready to intervene if there is the slightest need stand to the sides. The sheikh himself joins in the process and within a few minutes he is indistinguishable from the rest of the crowd of skipping and whirling Dervishes who look even sterner with their dishevelled locks hanging loose. But when the call to prayer is issued from the adjoining mosque, the Dervishes quite unconcernedly move from one place of worship to another. Nowhere else in Iran are such liberties permitted, but evidently the arms of the guardians of religious purity rarely stretch as far as the mountains of Kurdistan and so the Kurds are left free to follow other ritual practices.
Along the Nomads’ Route Shiraz, a noisy, dusty modern city, is popular with tourists for its proximity to the royal tombs and ruins of Persepolis, the ancient capital of Persia. But its chief object of interest is completely unsuspected by the
Below. The avian apartments have long since been deserted and remain only as a memorial of the past.
Краем глаза я вижу, как кто-то бросился бегом на задние дворы. Через минуту оттуда появляется почтенный старец и направляется к нам. «Шейх Мохаммед», — едва успеваю произнести я, как старец кивает — мы обратились как раз по адресу. Я взволнованно роюсь в карманах и достаю дорожную грамоту. Шейх, нахмурив брови, читает письмо, мы же стараемся держать серьезные мины — очень уж наш новый знакомый напоминает Старика Хоттабыча. Прочитав, шейх отдает какие-то распоряжения деревенским, и те тут же нас разделяют: у мужчин и женщин здесь свои части. Я прохожу в зал, и тут же оказываюсь среди раскачивающихся и кричащих женщин — похоже, знаменитый транс-ритуал дервишей в полном разгаре. Закрыв глаза, половина не то молятся, не то бредят. Многих придерживают: в глубоком трансе женщины не понимают, где находятся и не видят ничего вокруг. То и дело кто-то, споткнувшись или просто обессилев, валится на пол. Я тянусь за фотоаппаратом, но меня тут же останавливают: раскачиваясь в трансе, многие скинули с себя головные платки, а фотографировать женщину без платка категорически запрещено. Выйдя перевести дух, в коридоре я замечаю шейха, который приглашает меня жестом пойти посмотреть на то, что творится у мужчин. «Не иначе как принятие иностранки в «почетные мужчины» — известная практика
В программу занятий зуркане входят силовые упражнения со снарядами, отжимания от пола, борьба, акробатические упражнения и гимнастические. Есть обязательная часть, и есть то, что атлеты выбирают по своему вкусу. The programme of training in the zurkhaneh includes weightlifting exercises with equipment, press-ups, wrestling, athletic exercises and gymnastics. Some parts are compulsory by convention, others the sportsmen choose for themselves. great majority of visitors: I am referring to the nomadic Qashqai tribe who twice a year make the long journey across the entire country, from summer to winter pasture and back again. Questioning drivers, waiters and simply people in the street brought us to Nazar, a friendly lad who has chosen a settled urban life after a childhood spent in the Qashqai’s traditional wanderings. “But my family is still there, in the desert. So if you want, things can easily be organized,” he assures us On the journey we have to stop every now and again as our way is blocked by flocks of sheep and goats and the herders are in no hurry to clear a path for the car. “These are Qashqai — the heads of families. While they walk with the herd, the women are usually taken
9/23/11
14:24
Page 112
art of relaxation
Iran.qxd
И скусство отдыхать / t he
в отношении женщин-немусульманок, позволяющая тем ходить в традиционно мужские места и присутствовать в компании мужчин», — вспоминаю я традицию, о которой читала еще до поездки и на всякий случай затягиваю платок поплотнее… У мужчин ритуал несколько иной: никто не сидит на полу, вместо этого все, встав в круг, начинают процесс группового транса. Наблюдатели, готовые чуть что прийти на помощь, стоят по сторонам. Сам шейх тут же включается в процесс и через несколько минут уже неразличим в толпе скачущих и крутящихся дервишей, выглядящих еще суровее с распущенными космами. В перерывах из соседней мечети доносится призыв азан — призыв на молитву, и дервиши, как ни в чем не бывало, идут из одного храма в другой. Нигде больше в Иране такая вольность не допустима, но видимо сюда, в горы Курдистана, руки религиозных мужей дотягиваются нечасто, позволяя курдам свободно практиковать и ислам, и свои древние традиции. Когда на закате ритуал закончен, шейх остается побеседовать с прихожанами, а мы подходим поблагодарить и попрощаться. Старец что-то взволнованно говорит и показывает руками, что здесь нам будет и приют, и угощение до завтра, и лучше не отправляться в дорогу на ночь глядя. Но как не хотелось бы остаться в гостях у шейха, а нам пора в путь…
центра виноделия — правда, со времен исламской революции Ирана, вино здесь можно купить только из-под полы после долгих поисков (единственное исключение — армянская община, которой разрешено выпивать на закрытых празднествах). Но главная достопримечательность, о которой и не подозревает большинство приезжих — это странствующее племя кочевников-кашкайцев, два раза в год проделывающее долгий путь через всю страну, от летних пастбищ к зимним, и обратно. Сейчас их дорога проходит рядом с Ширазом. Кашкайцы большую часть времени находятся в пути, и поймать их в момент разбития лагеря не так-то просто. Но нам везет, и расспрашивав водителей, Dervishes (in Persian the word originally meant “pauper, beggar”) are Muslim mystics, devotees of Sufism. They organize themselves in communes and orders — “fraternities” that have existed since the eleventh century and have their own rules, clerical hierarchy, monasteries and cult of ascetics. Dervish doctrine is founded on the idea of direct personal communication between a human and God through mystical ecstasy.
Дорогой кочевника Шираз — шумный и пыльный современный город, почитаемый туристами за близость с царскими гробницами и руинами Персеполя — древней столицы Персии. Кого-то привлекает былая слава города как
112
Торговаться в Иране — это традиция. Поэтому, если вы хотите что-нибудь приобрести в магазине или на базаре, обязательно поторгуйтесь. Ковры, скатерти, изделия, шелковые ткани, изделия, украшенные ручной резьбой — эти товары в Иране превосходного качества. Bargaining is a tradition in Iran. So if you want to buy anything in a shop as well as the bazaar, you have to haggle. Carpets, tablecloths, silks, ceramics and objects decorated with hand-carving are excellent quality souvenirs from Iran.
by vehicles to the next campsite, where they put up the tents and prepare things for the arrival of their husbands and fathers,” Nazar explains. Finally we spot some tents amid the monotonous landscape. Nazar cheerfully waves: we have reached the camp set up by his sister Manzar’s family. Our appearance here does not seem to come as a surprise and after brief introductions everyone goes back to what they were doing. And there is evidently plenty to do: although the herd is still on its way, the women brought ewes and goats about to give birth with them and the herd is growing before our very eyes. All around there are new-born lambs and kids struggling to find their feet… Luckily sunset is approaching, so the efforts of the day are over. At our request they make beds for
113 Ниже. Путь к селению дервишей извилист и труден. Below. The route to the dervish village is winding and difficult.
us directly beneath the open sky and we go to sleep surrounded by myriad stars and the constant bleating of the animals. It’s still not five o’clock by my watch, but Manzar is already lighting a fire and in a few minutes she bakes an impressive stack of very thin flatbread. In Iran such flatbread is both a food in itself and packaging for other foods — it is wrapped around any treat or the kebab from a street stall. Breakfast is the invariable tea with fresh flatbread and jam that Nazar has brought from the city. His sister has to go and fetch water, something that
Базар на Востоке — это абсолютно особое явление. Базар в Тегеране является крупнейшим в мире, и занимает площадь в 3 квадратных километра, а вся длина коридоров более 10 километров. Базар пользуется огромной популярностью и среди местного населения, и среди туристов. An Eastern bazaar is like nothing else. The bazaar in Teheran is one of the largest in the world, extending over an area of 3 square kilometres, with over 10 kilometres of passages. It is a tremendously popular place with both the locals and the tourists.
Дервиши (на персидском языке это слово означает бедняк, нищий) — мусульманские мистики, приверженцы суфизма. Объединяются в общины и ордена — «братства», которые существуют с XI века и имеют свои уставы, духовную иерархию, обители и культ подвижников. Основу учения дервишей составляет идея личного общения человека с богом путем мистического экстаза.
Ордена дервишей существуют в Пакистане, Индии, Индонезии, Иране, некоторых странах Африки. Деятельность дервишей запрещена в Турции с 1925 года. Orders of dervishes exist in Pakistan, India, Indonesia, Iran and certain African countries. In 1925, though, the Turkish authorities ordered the disbandment of all Sufi communities.
И скусство отдыхать / t he
art of relaxation
Iran.qxd
9/23/11
14:24
Page 114
на машине до места разбивки лагеря, где они ставят шатер и готовят место стоянки к приходу мужа и отца», — поясняет Назар. Путь со стадом непрост, занимает долгие недели, но и семье в это время сложно: на время она остается без защитника и без того, кто принимает решения. Мы едем по границе степи и пустыни уже который час, и в голове моей одни вопросы: как мы найдем лагерь в местности, где, кажется, никто не живет? Как преду-предим семью о нашем приезде? Уместно ли явиться в гости с пустыми руками? За этими мыслями я замечаю, как дорога кончилась, и мы давно
Мы едем по границе степи и пустыни уже который час, и в голове моей одни вопросы: как мы найдем лагерь в местности, где, кажется, никто не живет? Уместно ли явиться в гости с пустыми руками? We have been driving along the border between steppe and desert for hours and the same questions keep going through my mind. How will we find a camp in an area that seems completely uninhabited? Is it appropriate for a guest to arrive empty-handed?
едем среди колючих кустов по бескрайней засушливой степи. Вдруг посреди монотонного пейзажа показывается пара шатров. Назар радостно машет рукой из окна: это семья сестры уже успела разбить лагерь! Кажется, никто здесь не удивлен нашему появлению, и после короткого знакомства все возвращаются к своим делам. А дел здесь, похоже, немало: хотя основное стадо еще в дороге, с женщинами приехали овцы и козы, готовые родить, и стадо пополняется прямо у нас на глазах. Вокруг полно новорожденных козлят и ягнят, пытающихся встать на ноги, и пока мы отдыхаем с дороги и пьем чай, рождается еще двое малышей. Пока Али, главы семейства, нет, за старшего в лагере Манзар — сестра Назара и жена Али. Ей нужно позаботиться о старенькой свекрови, брате мужа Барани и дочери Сакинех. Не говоря уже о незваных гостях… К счастью, скоро закат, а значит, дневные хлопоты позади. По нашей просьбе нам стелят прямо под открытым небом, и под миллионами звезд и непрерывное блеяние стада мы засыпаем чутким сном кочевника. Похоже как, живут здесь согласно световому дню. На часах нет еще и пяти утра, а Манзар уже разводит костер и за считанные минуты напекает внушительную стопку тончайшего хлеба. Тонкий лаваш в Иране служит и едой, и упаковкой для еды — в него непременно завернут любой гостинец или же уличный кебаб. На завтрак у нас неизменный чай со свежим лавашем и вареньем, привезенным Назаром из города. Назару приходится быть переводчиком — родня не говорит не то что на английском, даже на фарси. Здесь в ходу кашкайский язык, близкий родственник азербайджанского. Правда, иногда приходится обходиться и без языка вовсе. Сестре предстоит сходить за водой — ежедневный путь в несколько часов, и я вызываюсь пойти с ней вместе. Женщина удивлена, ей не понять, почему кто-то добровольно, из праздного любопытства, хочет проделать такой дальний путь, но вежливо соглашается. Назар остается в лагере, и вдвоем с его сестрой и нагруженным пустой тарой ослом мы медленно бредем к источнику. Уже потом Назар рассказал нам, что в регионе, где обитают кашкайцы, уже несколько лет не было дождя, и традиционные места
официантов и просто прохожих, мы выходим на Назара — приветливого парня-кашкайца, выбравшего городскую жизнь после детства, проведенного в традиционных кашкайских странствиях. «Но семья моя до сих пор там, в пустыне. Так что если хотите поехать — это легко организовать», — заверяет наш проводник. По дороге то и дело приходится останавливаться — дорога оказывается занята внушительными стадами баранов и коз, пастухи которых не торопятся уступать дорогу машинам. «Это кашкайцы-отцы семейств. Пока они идут пешком со стадом, женщин обычно довозят
114
we get close to the precious tap, the animals speed up and immediately fall upon the small puddles. Manzar takes off her traditional transparent headscarf, wets it with cold water, washes her face and only then sets about filling the containers. These are a mixed bunch of canisters, empty plastic bottles and even a “skin” made from the inner tube of a car tyre. Every drop of water here is very valuable and so the donkey has a difficult time of it — on the way back he is so loaded down that he can barely lift his legs. At last the time comes for us to part. We drive off and Manzar gazes into the distance awaiting her husband Ali. On the return journey I fervently hope that one of the herdsmen that we encounter on the way will turn out to be him.
takes a few hours, and I volunteer to go with her. Together with a donkey loaded with empty containers we slowly plod towards the source. In the region where the Qashqai live there has been no rainfall for several years and the watering places for the animals have dried up. Many nomads have been forced to settle down in villages and give up their accustomed way of life, while for the rest the government ran a pipeline through the desert — one stopcock every few dozen kilometres. The donkey and the scraggy dogs that have tagged along with us seem to know the way well. As soon as
Путь со стадом непрост, занимает долгие недели, но и семье кочевых пастухов в это время сложно: она остается без защитника и без того, кто принимает решения. The journey with the herd is a difficult one and takes long weeks to complete.
водопоя животных высохли. Многие кочевники были вынуждены переехать жить в деревни и забросить традиционный образ жизни, а для оставшихся правительство провело в пустыне водопровод — один кран на несколько десятков километров. Осел и увязавшиеся за нами тощие хозяйские собаки, похоже, хорошо знают путь — как только мы подходим к заветному крану, животные прибавляют ход и тут же припадают к небольшим лужам. Манзар же первым делом снимает с головы традиционный прозрачный платок, смачивает его холодной водой,
Пока Али, главы семейства, нет, за старшего в лагере Манзар — сестра Назара и жена Али. Ей нужно позаботиться о старенькой свекрови, брате мужа Барани и дочери Сакинех. Не говоря уже о незваных гостях…
моет лицо, и только потом принимается набирать воду. В ход идут и канистры, и пустые пластиковые бутылки, и даже самодельный курдюк из автомобильной камеры. Каждая капля воды здесь ценна, и поэтому ослу придется несладко — на обратном пути он нагружен так, что едва двигает ногами. А может, ему просто не хочется уходить с водопоя. У лагеря Манзар все смотрит в даль в ожидании Али. На обратном пути я страстно желаю, что один из пастухов на нашем пути окажется ее мужем. Чтобы жизнь семьи кочевников опять смогла войти в свое русло.
While Ali, the head of the family, is accompanying the herd, Manzar, his wife and Nazar’s sister, runs the show. She takes care of all the others.
115 Кочевники-кашкайцы живут согласно световому дню. С наступлением темноты жизнь в лагере замирает, слышно только блеянье животных. В честь этого народа, насчитывающего не более 1,7 миллиона человек, назван автомобиль Nissan Qashqai.
The Qashqai nomads live their lives by the sun. When darkness falls life in the camp comes to a halt; only the bleating of the animals can be heard. The independence, endurance and other admirable qualities of a people that number no more than 1.7 million inspired Nissan to call their compact crossover SUV the Qashqai.
Традиции / t raditions
Transport_4.qxd
9/19/11
20:00
Page 116
Удобства и правила приличия на рубеже XVIII—XIX веков нередко вступали в противоречие: отправиться по делам или в гости, невзирая на расстояние, лучше пешком или в экипаже?
аллеях Летнего сада. Здесь гулять пешком можно, но ходить нельзя; зайти к комунибудь с визитом смешно, почти стыдно, как будто бы непристойно; должно — заехать». Иного мнения придерживался Виссарион Белинский: «В Петербурге мало ездят; больше ходят: оно и здорово, ибо движение есть лучшее и притом самое дешевое средство против геморроя, да и притом же в Петербурге удобно ходить: гор и косогоров нет, все ровно и гладко». Хотя для небогатых горожан «моцион» в любую погоду, под дождем и в метель, был, конечно, вынужденным. До середины XIX века в Петербурге практически не было общественного транспорта, и горожане, которым позволяло состояние, владели собственным выездом. Для дворян, имевших щегольской экипаж, чистокровных лошадей и лихого кучера, каждый выезд был своеобразной демонстрацией богатства, вкуса и положения в обществе. В зимнее время самой спокойной ездой по городу считалась санная упряжка, в которой мог удобно расположиться один пассажир, но при необходимости помещались и двое. Сани бывали совсем простыми, но нередко их делали «с большим вкусом» из ценных пород дерева.
At the turn of the nineteenth century convenience and the rules of public decorum came into conflict: when going out on business or on a visit, irrespective of distance, ought one to go on foot or by carriage?
116
Немаловажным оказывались соображения престижа, не допускавшие для светского человека возможности, по словам этнографа Иоганна Георги, «приходить пешком пристойно в гости, как к знатным, так и к другим особам». Когда же в 1830-х годах великосветские щеголи превратили главную улицу города в своеобразную «ярмарку тщеславия», это иронично подметил писатель Александр Башуцкий: «Нет города, в котором бы так мало и так принужденно ходили пешком, не говоря о временах года, когда мода требует несносной толкотни и давки на тротуарах Невского проспекта, на Адмиралтейском бульваре или в прямых
117
The question of prestige proved the de-
«Невский проспект». Цветная литография Карла Беггрова. 1837 год. До середины XIX века основным городским транспортом были извозчичьи пролетки. Правда, не всякий мог себе позволить прокатиться на «ваньке».
cisive factor, making it impossible for a member of high society to, as the ethnographer Johann Georgi put it, “arrive decorously on foot for a visit to either noble persons or others.” When, however, in the 1830s fashionable dandies had turned the city’s main thoroughfare into a sort of “Vanity Fair”, this development was ironically noted by the writer Alexander Bashutsky: “There is no
Елена КЕЛЛЕР / by Yelena KELLER
от «ваньки » до конки...
the droshkies rush along…
city in which people go on foot so little and so unwillingly, if not to speak of the seasons when fashion demands an unbearable crush and jostling on the pavements of Nevsky Prospekt, on Admiralty Boulevard or on the straight paths of the Summer Garden. There it is permissible to stroll, but impossible to move. To call on anyone on foot is
Nevsky Prospekt. Colour lithograph by Karl Beggrow. 1837. Until the middle of the nineteenth century the city’s main form of public transport was the horsedrawn cab or droshky. Not everyone, though, could afford to use a “Vanka”.
Традиции / t raditions
Transport_4.qxd
9/19/11
20:00
Page 118
Первым наемным транспортом стали извозчики, их несколько презрительно именовали «ваньками», и более века они не имели конкурентов. Почти все «ваньки» до середины XIX века были крепостными крестьянами и платили помещикам оброк (в 1820-х годах около 30 рублей, позднее — до 100 рублей в год). Отпущенный барином на заработки мужичок, добравшись до столицы, первым делом должен был явиться в полицейскую контору адресов. Там он получал разрешительный билет, в котором указывалась часть города, где он будет проживать, и номер, который всегда следовало иметь при себе. А с 1784 года в извозчичьем билете прописывались обязанности извозчика в отношении пассажиров и правила уличного движения из
Ниже. «Извозчики». Раскрашенная литография Александра Орловского. 1820 год. Для экипажей в русском языке было много слов: бричка, дрожки, возок, кибитка… Below. Cabmen. Tinted lithograph by Alexander Orlovsky. 1820. There were many words in Russian for horse-drawn conveyances: brichka, drozhka, vozok, kibitka…
Вверху. «Петербург. Большой театр». С картины неизвестного художника. Первая четверть XIX века. Ниже. «Каретная мастерская». Гравюра из французской «Методической энциклопедии», изданной в 1785 году.
Below. A Coach-Builder’s Shop. Engraving from the Encyclopédie méthodique published in France in 1785.
119
Above. In a Coach-Builder’s Shop. Engraving from Diderot and d’Alembert’s Encyclopédie. 1760s
Купе кареты, изготовленной в мастерской Иоганна Конрада Букендаля. В центре пассажирского сиденья под подушкой находится круглое отверстие с крышкой. Это приспособление было незаменимо в долгих поездках. Вторая половина XVIII века. The body of a coach made in Johann Konrad Bukendahl’s workshop. In the centre of the passenger seat beneath the cushion is a round opening with a lid. This contrivance was indispensible on long journeys. Second half of the 18th century.
In winter the smoothest way to get about the city was considered to be a horse-drawn sleigh that could comfortably hold one passenger and take two if necessary. The first form of transport for hire was provided by cabmen who came to be known, somewhat contemptuously, as Vankas from a diminutive of the typical peasant name Ivan. For over a century they had no competition. Until the mid-1800s almost every Vanka was a peasant serf who paid quitrent to his lord and master (in the 1820s around 30 roubles a year, later up to 100). A muzhik given leave by his landowner to go off to earn money had, when he arrived in the capital, first of all to visit the police address. There he was given a permit indicating the part of the city in which he could live and a numbered token that he was supposed to have with him at all times. From 1784 onwards the cabman’s permit
«Извозчик». Раскрашенная литография Генриха Дитлера Митрейтера. 1840-е годы. Ниже. Билет столичного извозчика образца 1784 года. Билет состоял из четырех страниц, на первой указывались имя работника и район города, к которому он приписан. На остальных излагались правила езды в СанктПетербурге. A Cabman. Tinted lithograph by Heinrich Dietler Mitreiter. 1840s. Below. A permit for a cabman to work in the capital, 1784 pattern. The permit contained four pages. The first gave the man’s name and the district where he was registered. The other three listed the rules for driving in St Petersburg.
сяц. Хозяин предоставлял наемному работнику койку на ночь, утром — щи или кашу и поздно вечером — хлеб с чаем. Рабочий день продолжался 16–18 часов, без праздников и выходных. В синих поддевках и высоких шапках, с висящими по плечам длинными прядями волос и с подбритыми затылками, «ваньки» были характерной чертой петербургских улиц. Грубость и отборная ругань извозчиков вошли в народную речь, говорили: «ругается как извозчик». Столичная полиция в 1775 году распорядилась окрашивать экипажи в желтый цвет, он стал обязательным и для одежды
Top. The Bolshoi Theatre in St Petersburg. From a painting by an unknown artist. First quarter of the 19th century.
Выше. «В каретной мастерской». Гравюра из «Энциклопедии» Дени Дидро и Жана Лерона д’Аламбера. 1760-е годы.
comic, almost shameful, as if it were somehow indecent; one has to drive.” Vissarion Belinsky held a different view: “In St Petersburg people drive little and walk more: it is also healthy, because movement is additionally the cheapest remedy for piles and, moreover, in St Petersburg it is convenient to walk: there are no hills or slopes, everything is smooth and even.” For less wealthy citizens, of course, “motion” was the only option whatever the weather, in rain and in baking heat. Up until the middle of the nineteenth century there was practically no public transport in St Petersburg and citizens whose fortune was sufficient possessed their own conveyances. For nobles who had a fancy carriage, thoroughbred horses and a dashing coachman, each outing was a sort of demonstration of their wealth, taste and social standing.
28 пунктов, утверждаемые обер-полицмейстером Петербурга. В столице в первой половине XIX века появились специальные извозчичьи стоянки — биржи, хозяева которых платили в городскую казну налог. Им принадлежали лошади и экипажи, они нанимали извозчиков, в обязанности которых входило сдавать дневную выручку (от трех до восьми рублей) и нести ответственность за прокорм и здоровье лошадей, за состояние экипажей. В случае ранения или утраты лошади, порчи сбруи или поломки экипажа ущерб высчитывался из заработка извозчика, который составлял 20–25 рублей в ме-
contained a list of a driver’s duties towards his passengers and a highway code consisting of 28 rules approved by the city’s chief of police. In the first half of the nineteenth century special cab stands appeared in the capital and their proprietors paid a tax to the city’s coffers. They owned the horses and carriages; they hired the drivers, whose duties included handing over the day’s earnings (between three and eight roubles) and keeping the horses fed and healthy and the carriage in good condition. If a horse was injured or lost, the harness spoilt or the carriage broken, the losses were deducted from the cabman’s wages that amounted to 25–30 roubles a month. The proprietor provided his hired workers with a bed for the night, porridge or shchi in the morning and a late supper of bread and tea. The working day lasted 16–18 hours with no holidays or days off. In their long blue tight-fitting coats and tall hats, with locks of hair hanging to their shoulders and shaved backs of their heads, the Vankas were a characteristic feature of St Petersburg’s streets. The cabmen’s coarseness and
«Большой театр». Фрагмент литографии Карла Беггрова. 1830-е годы. В центре площади перед театром — шесть беседок из «дикого камня» с железной кровлей, где у костров греются кучера и извозчики.
choice use of swearwords became proverbial in the common expression “to curse like a cabman”. In 1775 the municipal police issued orders for carriages to be painted yellow. This colour also became a compulsory part of the cabmen’s attire. They had to wear blue coats with yellow sashes; in summer hats with yellow ribbons and in winter yel-
The Bolshoi Theatre. Detail of a lithograph by Karl Beggrow. 1830s. In the centre of the square in front of the theatre were six kiosks of undressed stone with iron roofs where coachmen and cab-drivers could warm themselves by an open fire.
Традиции / t raditions
Transport_4.qxd
9/19/11
20:00
Page 120
Справа. «Казанский собор». Цветная литография Луи Жюля Арну. После 1850 года.
Ниже. «Санкт-Петербург. Вид на Казанский собор со стороны Невского проспекта». Раскрашенная литография Бенжамена Патерсена. 1800-е годы. Художник запечатлел извозчичьи дрожки, которые назывались «пролетными» и вскоре сократили свое название до слова «пролетка».
Ниже. «Извозчики на набережной Мойки». Литография Александра Орловского, раскрашенная акварелью. 1828 год. В Петербурге было извозчиков больше, чем в других европейских городах, а бирж (специальных стоянок) для извозчиков насчитывалось около трехсот.
Below. St Petersburg. A View of the Kazan Cathedral from Nevsky Prospekt. Tinted lithograph by Benjamin Paterssen. Early 1800s. The artist depicted the kind of droshky that was originally called “proletny”, a word that was soon shortened to “proletka”.
Right. The Kazan Cathedral. Colour lithograph by Louis Jules Arnout. After 1850. Below. Cabmen on the Moika Embankment. Lithograph by Alexander Orlovsky tinted with watercolour. 1828. St Petersburg had more cabs than other European cities and there were around 300 cab-stands.
в случае оказанной им неисправности он мог быть немедленно отыскан для доставления удовлетворения обиженному». Экипажи по городским улицам передвигались самые разные. Более всего была распространена одноконная пролетка с узким сиденьем, вмещавшим двух человек, которым приходилось держаться друг за друга. Ее отличали скорость и маневренность (важное качество для передвижения по узким улицам). В длинных дрожках, называемых «линейками», на широкой доске или двух скамьях, разделенных перегородкой, пассажиры сидели в две линии боком по направлению движения. Изящные коляски на одного пассажира называли «эгоистками». Существовали и дорогие извозчики — «лихачи» со щегольским экипажем и великолепными сытыми рысаками. Они стремглав
извозчиков. Они должны были носить синие кафтаны с желтыми кушаками, летом — шляпы с желтыми лентами, а зимой — желтые шапки. Сзади на спине обязательно висел жестяной ярлык, на нем масляной краской были написаны опознавательный номер и часть города. За регистрацию извозчик платил ежегодно в управу благочиния два рубля. Наличие ярлыка облегчало работу полиции, «дабы
Выше. Фрагмент акварели Михая Зичи «Детский домик цесаревны», на котором изображена «эгоистка» — экипаж, рассчитанный на одного человека. 1858 год. Внизу. Фрагмент раскрашенной акварелью литографии «Пажеский корпус на Садовой улице» Агафона Авнатамова и Николая Брезе по оригиналу Иосифа Шарлеманя. 1859 год. Above. Detail of a watercolour by Mihaly Zichy, The Cesarevna’s Children’s House, that includes an “egoist”, a carriage designed for just one person. 1858.
121
120 low hats. On their backs they had to have a tin tag carrying, painted on with oil paint, an identification number and the city district. A cabman paid an annual registration fee of two roubles to the Board of Decency. The presence of this tag made the work of the police easier “so that in the event of some fault being committed [the cabman] could immediately be discovered to provide satisfaction to the offended party.” There were a great variety of different conveyances plying the city’s streets. The most common was a one-horse cab with a narrow seat accommodating two people who had to hold onto one another. They stood out for their speed and manoeuvrability (an important characteristic when travelling on narrow streets). The long droshkies known as lineikas — “lines” — had a wide board or twin benches separated by a partition on which passengers sat in two rows, side-on to the direction of movement. Elegant carriages for a single passenger were known as “egoists”. There were also expensive cabmen — daredevils with fancy car-
мчались по мостовым, а возницы угрожающе выкрикивали встречным: «Берегись, держи правее!» Быструю езду запрещали еще в петровские времена. Определенные правила движения по городу регулировались указом
Below. Detail of a watercolour-tinted lithograph of The Corps of Pages on Sadovaya Street by Agafon Avnatamov and Nikolai Breze after an original by Joseph Charlemagne. 1859.
«Саней плохих в Петербурге не бывает: здесь самые скверные санишки сделаны на манер будто бы хороших и покрытых полостью из теленка, но похожего на медведя, а полость покрыта чем-то вроде сукна. В Петербурге никто не сел бы на сани без медведя!» — отмечал известный литературный критик и публицист Виссарион Белинский. riages and magnificent well-fed trotting horses. They tore along the road at breakneck pace as their drivers called out to those ahead: “Watch out! Keep to the right!” Reckless driving had been forbidden as far back as Peter the Great’s time. Certain rules for driving in the city were laid down by a decree in 1719 with serious punish-
Выше. Фрагмент раскрашенной гравюры «Большой театр в Санкт-Петербурге» Матиаса Габриэля Лори по оригиналу Иоганна Георга де Майра. Начало 1800-х годов. Above. Detail of a tinted lithograph, The Bolshoi Theatre in St Petersburg by Matthias Gabriel Lory. Early 1800s.
ments threatening offenders. In the late 1730s special “day guards” were introduced on the main streets to see to it that people observed the highway code. Despite the bans and penalties, as early as the eighteenth century in St Petersburg, in contrast to Moscow, a fashion developed as in Europe for showy displays of fast driving through the busy streets that led to accidents. According to the statistics in 1835 alone in the capital “169 people were injured by horses and carriages.” Alexandre Dumas, who travelled around Russia in 1824—26, was struck by the speed of traffic on the streets: “The droshkies, kibitkas, light carriages and large coaches rush along. All you hear at every step is “Hurry on!” The
”There are no bad sledges in St Petersburg; here even the poorest sleds are made in such a way as to seem good and covered with a calfskin rug that resembles bearskin, however, and the rug is covered with something like broadcloth. In Petersburg no-one would get in a sledge without a bearskin!” the well-known literary critic and publicist Vissarion Belinsky observed.
Традиции / t raditions
Transport_4.qxd
9/19/11
20:00
Page 122
1719 года, за их нарушение грозило серьезное наказание. В конце 1730-х годов на главных улицах были заведены специальные «денные караулы», следившие за соблюдением правил городского движения. Несмотря на запрещения и наказания, еще в XVIII веке в Петербурге, в отличие от Москвы, установилась, как и в Европе, щегольская мода быстрой езды по многолюдным улицам, приводившая к несчастным случаям. По статистике, только в 1835 году в столице «были ушиблены лошадьми или экипажами 169 человек». Александра Дюма, который в 1824—1826 годах путешествовал по России, поразила скорость движения на улицах: «Быстро несутся дрожки, кибитки, брички, рыдваны; только и слышишь на каждом шагу: „Погоняй“. Кучера чрезвычайно ловки и правят лошадьми отлично... Извозчик относится к своей лошади с чувством жалости и, вместо того чтобы ее бить, как это делают на-
«У водопоя на Неве зимой». С акварели Александра Беггрова. 1895 год. By a Watering Place on the Neva in Winter. From a watercolour by Alexander Beggrow. 1895.
«Сани». Фрагмент раскрашенной акварелью литографии Бернарда Эдуарда Свебаха. 1830-е годы. Художник изобразил «возок» — крытые сани со спинкой. Крестьянские сани назывались «дровни» или «розвальни».
Летом на маршрутах между столицами цены за места в карете составляли 120 рублей, наружные — 60 рублей, зимой — по 75 рублей. Для сравнения, в начале XIX века, по сведениям Михаила Пыляева, в столице «фунт говядины стоил полторы и две копейки, полтеленка — рубль, курица — 5 копеек, десяток яиц — 2 копейки, пуд масла коровьего — 2 рубля». Несмотря на высокую плату за проезд, дилижанс обходился значительно дешевле наемного транспорта и был довольно популярен.
In summer the journey between the two capitals inside a coach cost 120 roubles, while a place outside cost 60. In winter the fare was 75 roubles everywhere. For comparison, in the early nineteenth century, according to Mikhail Pyliayev, “a pound of beef cost one and a half to two kopecks, a side of veal a rouble, a chicken 5 kopecks, ten eggs 2 kopecks, a pood (16.8 kilos) of butter 2 roubles.” Despite the high fares, going by stagecoach was still cheaper than hiring your own transport and it was fairly popular.
Рекламный плакат акционерного общества «Заводы Посселя»: «Производится всё для ковки лошадей». Работа неизвестного художника. 1900-е годы. An advertising poster for the Possel Works jointstock company: “Produces everything for shoeing horses.” By an unknown artist. Early 1900s.
The Stagecoach Station on St Isaac’s Square in St Petersburg. Watercolour by Vasily Sadovnikov. 1841.
Вначале дилижансы между столицами ходили по два-три раза в неделю, но когда число пассажиров возросло, рейсы стали более частыми. Через год экипажи уже отправлялись из Петербурга в Ригу, Митаву и Палангу. Основатели дилижансного сообщения выработали правила для движения экипажей и поведения пассажиров. Каждый путешественник обязывался их выполнять: «1. Желающий ехать записывается заблаговременно в конторе дилижансов,
И животное, чувствительное, по-видимому, к такому обращению, безостановочно бегает по городу, останавливаясь только для того, чтобы поесть из деревянных колод, устроенных на всех улицах». Транспортные потребности столицы обеспечивало огромное количество лошадей. В середине 1810-х годов насчитывалось 8102 казенные лошади — кавалерийские, обозные, пожарные, почтовые;
Sledge. Detail of a watercolour-tinted lithograph by Bernard Edouard Swebach. 1830s. The artist depicted a vozok — a covered sledge with a backboard. Peasant sledges were known as drovni or rozvalni.
coachmen are exceptionally artful and steer the horses superbly… A cabman regards his horse with feelings of compassion and instead of whipping it as our French carriers do, he talks to it even more tenderly than a Spanish mule-driver does to his beasts. The horse for him is mother, auntie, child. He composes songs for it in which he uses the strongest terms of endearment. And the animal, evidently susceptible to such an approach, runs incessantly around the city,
«Станция дилижансов на Исаакиевской площади в Санкт-Петербурге». Акварель Василия Садовникова. 1841 год.
ши французские извозчики, беседует с нею еще более ласково, чем испанский погонщик мулов — со своими мулами. Лошадь для него — мать, тетка, ребенок. Он сочиняет для нее песни, в которых называет ее самыми ласкательными именами.
123
7519 обывательских — верховых, выездных, тяжеловозов и 2476 извозчичьих. В среднем на каждые пятнадцать жителей приходилось по одной лошади. Обычно на Невском от Гостиного двора до Адмиралтейства чуть ли не сплошной линией вдоль тротуаров стояли «ваньки» в ожидании седоков. Общественный транспорт в Петербурге зародился с организации междугородного движения дилижансов. Первые рейсы между Петербургом и Москвой состоялись в 1820 году «с дозволения правительства компаниями частных лиц» с целью «облегчить переезды недостаточных людей».
Ниже. «Пассаж на Невском проспекте». Фрагмент акварели Василия Садовникова. До 1848 года. На переднем плане художник изобразил «общественную карету».
pausing only to eat from the wooden troughs that are set up on all the streets.” The capital’s transport needs were met by an enormous quantity of horses — on aver-
«Станция дилижансов. Перрон». С картины Луиджи Премацци. 1848 год. Дилижансами обычно пользовались люди, не имевшие собственных выездов, и те, кто боялся повредить собственные кареты на бездорожье. The Stagecoach Station. A Platform. From a painting by Luigi Premazzi. 1848. Stagecoaches were usually used by people who did not have their own carriages or else feared to damage theirs on the bad roads.
age one for every fifteen human inhabitants. Usually on Nevsky from Gostiny Dvor to the Admiralty there was an almost unbroken line of cabs waiting for fares. Public transport in St Petersburg originated with the organization of long-distance stage-coach services. The first runs between St Petersburg and Moscow were operated in 1820 “with the permission of the government by companies of private individuals [with the aim of] easing the journeys of people of scanty means.” At first coaches ran between the capitals two or three times a week, but as the number of passengers grew, journeys became more frequent. Within the year coaches were also plying between St Petersburg and Riga, Mitau (Jelgava) and Palanga.
Below. The Passage Shopping Arcade on Nevsky Prospekt. Detail of a watercolour by Vasily Sadovnikov. Before 1848. In the foreground the artist included a “public carriage”.
Традиции / t raditions
Transport_4.qxd
9/19/11
20:00
Page 124
вносит тотчас деньги и получает билет на избранное место, а накануне дня отъезда приносит в контору свой пачпорт, вместе со свидетельством полиции, что к выезду его нет препятствий. 2. Дилижансы из С.-Петербурга и Москвы отходят в 9 часов утра; кто опоздает, того не дожидаются, и в домы за пассажирами не заезжают. Перед самым отъездом взвешивается поклажа пассажиров, и дозволяется им брать 20 фунтов без платы, за излишнее количество оной, до 30 и немного более фунтов, берется за каждый по 25 коп. 3. Посылок и денег перевозить в подрыв почте им не дозволяется.
4. Дилижанс идет и день и ночь, останавливается на короткое время для завтрака, обеда и ужина там, где пассажиры пожелают. По прибытии на место они возвращают билеты и берут свои пачпорты». Внутригородские маршруты впервые появились летом 1830 года. Успешность этого вида транспорта привела к тому, что весной 1847 года родилось новое транспортное предприятие, и на улицы Петербурга вышли омнибусы с надписью по бортам: «Карета Невского проспекта», а осенью открылась транспортная фирма «Карета Бассейной и Садовой». Дословный перевод слова «омнибус» — «для
Невский проспект от Садовой к Адмиралтейству. Фотография Карла Буллы. 1897 год. Известный фотограф запечатлел на этом снимке все виды городского транспорта на рубеже XIX—XX веков: конку, извозчиков и омнибусы (общественные кареты). Впервые в окрестностях Санкт-Петербурга конная железная дорога была сделана по проекту инженера А. Полежаева в 1854 году, а в 1860-м конка, созданная инженером-путейцем Г. Домантовичем уже появилась на столичных улицах.
125
124
Routes within the city first appeared in the summer of 1830. The success of this form of transport led to the creation in the spring of 1847 of a new transport enterprise and omnibuses arrived on the streets of St Petersburg bearing on their sides the name Nevsky Prospekt Carriage. That autumn the Basseinaya and Sadovaya Carriage transport company was founded. Omnibuses were roomy double-decker conveyances with a body divided into two halves, each of which could hold six passengers seated in three rows, face to face. The upper deck, known as the “imperial”, was reached by a fold-out ladder and had benches for another dozen passengers. Seats in the imperial were cheaper than inside the
vehicle. The coachman sat at the front guiding the pair of horses; at the back there was a special seat for the conductor who gave the signal to move on by blowing a horn. In the middle of the nineteenth century the idea arose to create a horse-drawn tramway. At first the municipal Duma was opposed to it and speeches of this sort could be heard: “The laying of rails along the streets will cause cabs to have accidents. Vehicles will turn over; passengers will received injuries and concussions, sometimes even life-threatening ones. Horses will be startled by the trams and, besides, passengers might fall beneath the wagons.” Nonetheless, in 1862 the First Horse-Railway Company was granted a concession to lay tracks. And exactly a year
Nevsky Prospekt from Sadovaya towards the Admiralty. Photograph by Karl Bulla. 1897. In this picture the famous photographer captured all forms of public transport at the turn of the twentieth century: horse-tram, cab and omnibus (public carriages). A horse-drawn railway was first created in the environs of St Petersburg to the design of the engineer Polezhayev in 1854, and as early as 1860 the horse-tram created by the railway engineer Domantovich appeared on the streets of the capital.
всех». Такое название соответствовало его назначению. Почти любой горожанин теперь мог позволить себе поездки по городу, а летом в пригороды. Стоимость одного места составляла 10 копеек в пределах города, от Гостиного двора до Новой Деревни — 15 копеек, до Лесного проспекта — 25 копеек. На маршрутах, включавших остановки у вокзалов, расписание согласовывалось со временем отправления и прибытия поездов. В праздничные дни желающих отвозили в Каменноостровский театр и на острова. Омнибусы представляли собой просторные двухэтажные вагончики («линейки») с кузовом, разделенным на две половины, в каждой помещалось по шесть человек, сидящих в три ряда лицом друг к другу. На крышу, называемую империалом, поднимались по откидной лестнице, там были установлены скамьи для двенадцати пассажиров. Места на империале обходились дешевле, чем внутри кареты. Впереди сидел кучер, который правил парой лошадей, сзади, на специальном сиденье располагался кондуктор, он давал сигнал к отправлению, трубя в рожок. В середине XIX века родилась идея проложить конную железную дорогу — конку. Поначалу Петербургская дума была против, произносились примерно такие речи: «Проложение рельс по улицам вызовет несчастные случаи с извозчиками; пересекая рельсы, пролетки будут
later the Severnaya Pchela newspaper reported that “The Horse-Railway Company has at last begun operations. On Sunday, 1 September, after a prayer service, at 3 o’clock the first passenger train, consisting of two wagons, moved off from the Annunciation Church (by Nikolayevsky Bridge). Following that a regular service began every half an hour from the station of the Nikolayevsky Railway to Palace Bridge and back. The wagons are very handsome and spacious; the ride is smooth, the prices moderate — five kopecks for a seat inside, 3 kopecks outside. The attendant and the driver are cleanly and neatly dressed. The horses are strong and healthy. A one-way journey takes a quarter of an hour with all the stops designated for taking up passengers — about eight of them.” In 1876 the Horse-Railways Joint-Stock Company began operating. It opened its first line along Basseinaya Street and went on to construct 26 routes. The eight-metre horse-tram wagons were painted dark blue. Inside along the windows there were red benches for 10–15 passengers. In the evenings the wagons were lit by two candles fixed in lanterns above the doors. Later these were replaced with paraf-
опрокидываться, пассажиры получат ушибы и сотрясения, иногда опасные для жизни. Лошади будут пугаться конки, а кроме того, пассажиры могут падать под вагоны». Но все-таки в 1862 году «Первое товарищество конно-железных дорог» получило концессию на прокладывание рельсовых путей. И ровно через год газета «Северная пчела» сообщила: «Товарищество железно-конной дороги открыло,
Конные железные дороги были построены во многих крупных городах, обычно они строились с участием иностранного капитала. Владельцы конок были ярыми противниками внедрения электрического трамвая. Порой трамвайные рельсы прокладывались рядом с коночными в надежде на банкротство конкурентов. Иногда городские власти выкупали у владельцев конку, чтобы создать вместо нее трамвай. Horse-drawn railways were constructed in many major cities, usually funded at least in part with foreign capital. The owners of horse-trams were vehemently opposed to the introduction of electric trams. At times the rails for the new form of transport were laid alongside those for the old in the hope of driving competitors out of business. Sometimes the municipal authorities bought a horse-tram route from its owners in order to convert it to electric traction. fin lamps. Tickets cost between four and six kopecks; seats at the front were cheaper. A horse-tram ran along Nevsky every ten minutes; on other lines the gap was between fifteen minutes and half an hour. The trams moved slowly and had to stop before the bridges because one pair of horses could not pull the heavy metal wagon up the slope. The conductor rang a bell and a boy-postillion rode up to the tram on a second pair of horses that helped pull the wagon to the middle of the bridge, where the auxiliary pair were unharnessed and the tram continued on its way down the slope. The horse-tram produced the amusing impression of moving theatrical stages: in the middle of the road the men sitting on
Омнибус на Невском проспекте. Фотография Карла Буллы. 1900 год. An omnibus on Nevsky Prospekt. Photograph by Karl Bulla. 1900.
Традиции / t raditions
Transport_4.qxd
9/19/11
20:00
Page 126
наконец, свои действия. В воскресенье 1 сентября после молебствия, в 3 часа, двинулся от церкви Благовещения (у Николаевского моста) первый пассажирский поезд, состоящий из двух вагонов. Вслед за ним началось уже правильное движение через каждые полчаса от вокза-
совершается в четверть часа со всеми остановками, назначенными для приема пассажиров, — раз восемь». В 1876 году начало работать «Акционерное общество конно-железных дорог», оно открыло первую линию по Бассейной улице и в дальнейшем проложило 26 маршрутов.
«Окропление вагонов святой водой. Санкт-Петербург. Открытие первой линии общей сети конножелезных дорог. 5 октября 1875 года». Рисунок и гравюра О. Мая. Ниже. «Конки на Невском проспекте». Гравюра для журнала «Всемирная иллюстрация» по рисунку, сделанному с натуры в тот день, когда дамы получили право ездить на империалах. Скорость конки обычно была восемь километров в час — ненамного быстрее пешехода. Петербургские острословы шутили: «Конка, догони цыпленка!» В 1886 году появились и первые конки с использованием паровой тяги вместо лошадей. Внизу. «Вагон конножелезной дороги внутри». Гравюра Кампо Вейермана по рисунку А. Бальдингера. Left. Sprinkling the wagons with holy water. St Petersburg. The opening of the first line of the general network of horse railways. 5 October 1875. Drawing and engraving by O. May.
126
ла Николаевской железной дороги к Дворцовому мосту и обратно. Вагоны очень хороши и просторны; езда спокойна, цены умеренны — 5 коп. внутренние места и 3 коп. — наружные. Прислуга и кучер одеты чисто и опрятно. Лошади сильны и здоровы. Проезд в один конец
127
the top deck sailed majestically above the pedestrians and carriages. Women were not allowed to travel in the imperial. It was considered indecent for them to scramble up the ladder. This ban did not apply in Russia alone and there was a constant public debate about whether females might be allowed onto the imperial. In St Petersburg the issue was discussed in the municipal Far right. Horse-Trams on Nevsky Prospekt. Engraving for the Vsemirnaya Illiustratsiya magazine after a drawing made from life on the day when women were granted the right to travel in the “imperial”. The horse-trams usually moved at a speed of eight kilometres an hour, not much faster than someone on foot, which gave rise to a number of jokes. In 1886 steam traction was tried as a replacement for the horses. Right. Inside a Wagon of the Horse Railway. Engraving by Campo Weyermann after a drawing by A. Baldinger.
Duma early in 1902. Reporters based in the capital insisted that “the construction of the ladder was highly inconvenient and presented a danger of falling for the female sex, while on the other hand, given the cut of female clothing in the past, with wide skirts, it provided occasion for inappropriate jests. The present rational style has completely eliminated the possibility of seeing more of the female leg than the requirements of decency permit.” Finally a piece of redesigning solved this ethical problem — the fold-down ladders were replaced by spiral stairs closed in by panels at the sides. In 1903 the ban was lifted and ladies were able to climb up to the imperial without
Восьмиметровые вагоны конки окрашивали в темно-синий цвет. Внутри вдоль окон стояли красные скамьи для 10–15 пассажиров. По вечерам вагоны освещали две свечи, укрепленные в фонарях над дверьми, позднее их сменили керосиновые светильники. Проездные билеты стоили от четырех до шести копеек, передние места — дешевле. Конка курсировала по Невской линии с интервалом в десять минут, на других линиях — от пятнадцати минут до получаса. Она двигалась медленно, перед мостами останавливалась, потому что одна пара лошадей не могла втащить тяжелый металлический вагон на возвышение. Кондуктор звонил, и мальчик-форейтор верхом подъезжал к конке на паре дополнительных лошадей, которые помогали тянуть вагон до середины моста, где дежурную пару выпрягали, и конка продолжала движение под уклон. Конка производила забавное впечатление движущихся театральных подмостков: посреди улицы над прохожими и экипажами величественно проплывали сидящие на крыше мужчины. Женщинам запрещалось ездить на империале. Считалось, что взбираться наверх — это нарушение приличий. Такой запрет действовал не только в России, и в обществе не прекращалась дискуссия о возможности для женщин проезда на империале. В Петербурге вопрос «о допущении дам на империал» в начале 1902 года обсуждался думой. Столичные
репортеры утверждали, что «устройство лестницы было весьма неудобно и представляло для женского пола опасность от падения; с другой стороны, при прежних фасонах женской одежды, с широкими юбками, давало повод для неуместных шуток. Теперь разумный покрой совершенно устраняет возможность видеть женскую ногу выше того, что дозволяется требованиями приличия». В конце концов, конструкторская мысль разрешила эту этическую проблему — откидные лесенки заменили винтовыми, закрытыми сбоку экранами. В 1903 году запрет был снят, и дамы смогли подниматься на империал, не опасаясь попасть в неловкое положение. Петербургский литератор
Конно-железная дорога у Сенного рынка. Фотография 1896 года. Журнал «Нива» в 1876 году сообщил, что на конках спереди и сзади вскоре будут делать винтовые лестницы «для всхода, а не для затруднительного карабканья наверх». The horse railway by the Hay Market. 1896 photograph. The magazine Niva reported in 1876 that horsetrams were soon to get spiral stairs front and back “for an ascent rather than a difficult clamber to the top”.
fear of finding themselves in an awkward situation. The St Petersburg litterateur Sergei Mintslov wrote in his diary that day: “The ever-sullen Petersburgers cheered up. Toady women were allowed to travel on the tops of horse-trams. You cannot help but smile seeing how awkwardly, gathering up their skirts, and bashfully the young misses and ladies climb the steep steps. The eye is not used to encountering in the imperials, among the long cloth coats and greased boots smart jackets and flowery hats. Today a show is taking place across the whole of St Petersburg and the first female debut.” In order to protect pedestrians from the danger of getting under the wheels, the wagons of the horse-trams had lamp on the buffers and signal bells that the driver rang repeatedly. More reliable brakes were devised to stop them running away on a slope and “wavers” were placed at road junctions to warn pedestrians of wagons coming around the corner. In order for the horse-trams not
«Конку занесло». Рисунок тушью Густава Бролинга. 1878 год.
The Horse-Tram Skidded. India ink drawing by Gustav Broling. 1878.
9/19/11
20:00
Page 128
Традиции / t raditions
Transport_4.qxd
Кольцевые станции конок находились на Адмиралтейской (на снимке вверху) и Троицкой площадях, на Васильевском острове и возле Технологического института. На кольце кучера перепрягали лошадей, а кондукторы спешили к станционной чугунной печке. Внутри печи находился цилиндрический котел, в котором кипела вода для чая. За уличным «самоваром» присматривал мальчик, в его обязанности входило топить печь, приносить воду и заваривать чай. Это бесплатное угощение организовывало «Товарищество конно-железных дорог». Справа. Зимой на кольцевой станции конножелезной дороги. Рисунок К. Тихомирова. Конец XIX века.
Сергей Минцлов в своем дневнике в этот день записал: «Угрюмые всегда петербуржцы повеселели: сегодня женщинам разрешено ездить на верхах конок. Невольно улыбаешься, видя, как неумело, подобрав юбки, сконфуженно поднимаются по крутым лесенкам барышни и дамы; глаз не привык встречать на империалах среди чуек и смазанных сапогов нарядные жакетки и шляпы с цветами. Нынче общепетер-
Right. In Winter at the Terminus of the Horse-Railway. Drawing K. Tikhomirov. Late 19th century.
128
to interfere with the movement of other vehicles, it was made a rule that when laying tracks enough space had to be left in the roadway for carriages, cabs and carts to pass by. By the late nineteenth century there were 30 horse-tram lines operating in St Petersburg with a total length of 157 kilometres. But despite its popularity, this form of transport was far from ideal. First of all, the speed was normally not more than eight kilometres an hour; secondly, the city’s large “herd” of horses required expensive care and constantly renewal, while the limitations of real
бургское представление и первый женский дебют». Чтобы оградить пешеходов от опасности попасть под колеса, на вагонах конки укрепили буферные фонари и сигнальные колокола, в которые то и дело звонил кучер; сделали более надежные тормоза, чтобы она не катилась под уклон; на перекрестках улиц поставили «махальщиков», предупреждавших пешеходов о появлении вагона из-за угла. А чтобы конка не мешала движению других экипажей, постановили прокладывать пути, оставляя на проезжей части улиц место для движения карет, дрожек, телег. К концу XIX века в Петербурге уже эксплуатировалось 30 линий общей протяженностью 157 километров. Однако, несмотря на популярность конки, этот транспорт был далек от идеала. Во-первых, скорость обычно не превышала восьми километров в час; во-вторых, многочисленный «городской табун» требовал дорогостоящего ухода и постоянного обновления, а малая мощность натуральной «лошадиной силы» не позволяла увеличить вместимость вагонов и повысить скорость. Вместе с техническим прогрессом в начале XX века на улицы пришел иной вид транспорта, но еще долгое время в Петербурге можно было услышать цоканье лошадей и крики «ванек».
The ends of the horse-tram routes were on Admiralty (photo top) and Trinity Squares, on Vasilyevsky Island and by the Technological Institute. At the terminus the drivers changed the horses, while the conductors made a beeline for the station’s iron stove. These stoves incorporated a cylindrical boiler that provided water for tea. Next to it stood a basket containing coal and wood. A boy looked after this “street samovar”. This free bonus was provided by the Horse-Railways Company.
“horsepower” made it impossible to increase either capacity or speed. In the early twentieth century technological progress brought another kind of transport to St Petersburg’s streets, but the clop of horses and the cries of Vankas could still be heard in the city for many more years. Слева. Извозчик и продавец кнутов. Фотография 1896 года
Left. A cabman and a whip-seller. 1896 photograph.
Выше. Чернышев мост. Фотография Карла Буллы. 1915 год.
Above. Chernyshev Bridge. Photograph by Karl Bulla. 1915.