Famous Female Designers catalog by Elena Sitar

У дизайна женское лицо: от А до Я

Женщины в мужском мире дизайна:

Ольга Косырева, редактор приложения

Андрей Ягубский

33 истории успеха

Архитектурный журнал «Проект Россия» довольно редко пишет о дизайне. Но когда темой номера была выбрана «женская» архитектура, продолжение о вкладе женщин в дизайн напросилось само собой. Во-первых, потому что среди великих женщин-архитекторов немало и великих дизайнеров (впрочем, как и наоборот). Во-вторых, потому что у предметного дизайна в исполнении женщин действительно есть собственное лицо, и его хочется рассмотреть повнимательнее. В-третьих, потому что в ХХI веке профессия дизайнера становится все более и более женской. Если во времена возникновения индустриального дизайна и модернистской эстетики Ле Корбюзье мог сказать пришедшей к нему в студию юной Шарлотте Перриан: «Милая барышня, мы тут не подушечки вышиваем», то по прошествии менее ста лет девушка-дизайнер уже никого не смущает и не удивляет. Хотя индустрия дизайна так же предрасположена к гендерному неравенству, как и другие профессии: исследование британского Совета по дизайну обнаружило, что хотя около 70 процентов студентов в дизайн-школах — женщины, 60 процентов работающих в этой сфере — мужчины. Наверняка такая картина не только в Британии, но и повсеместно. О чем это говорит? Наверное о том, что женщины часто мечтают о создании нового прекрасного мира, но у многих эти мечты разбиваются при столкновении с действительностью. Поэтому я постаралась собрать в этом приложении самые разные истории успеха — и понять, что в них является тем ключевым звеном, без которого успеха бы не было. Мне хотелось рассказать, что наши героини — они не только дизайнеры, но еще и женщины, жены, матери. Часть из них отрицает какую-либо «женственность» в своих работах, другие, наоборот, ее подчеркивают.

Одни (русские и итальянки в частности) рассказывают, как принадлежность к женскому роду создает им препятствия в преимущественно мужском мире дизайн-индустрии и дизайна как бизнес-сферы (тем не менее они их успешно преодолевают — иначе это не были бы истории успеха). Другие (все как одна голландки!) на вопрос о разнице полов изумленно восклицают: «О чем вы? Я никогда об этом не задумывалась и не вижу никакой разницы!» Я систематизировала собранную информацию в виде мини-справочника. Включила туда не только женщин-дизайнеров, но также и влиятельных женщин-промышленников, женщин-предпринимателей, женщин-галеристок, женщинкураторов, которые положили жизнь на продвижение дизайна среди широкой публики, расширяя информационное поле дизайна, своими знаниями и авторитетом помогая и дизайнерам, и покупателям узнать друг о друге, встретиться, проникнуться, полюбить. Составленный мною список, конечно, не полон. Положа руку на сердце, могу даже сказать, что это только половина списка. И что я сознательно прошла мимо таких значительных фигур, как один из первых дизайнеров фабрики Kartell Анна Кастелли Феррьери или самый известный в мире аналитик дизайн-трендов Ли Эделькорт, пробующий силы в предметном дизайне архитектор Аманда Леветт или, например, Сильвия Вентурини Фенди, которая спонсирует программу воркшопов и выставок для студентов и начинающих дизайнеров. Но эти пропуски только нагляднее подтверждают: вклад женщин в дизайн неисчислим. Они проектируют, производят, промоутируют, продают, поддерживают, коллекционируют, прославляют дизайн. И благодаря им мир становится лучше.

город женщин/women's city

Аалто Айно Агиян Светлана Архипова Елена

Айно Аалто Имя этой женщины мало говорит даже профессионалам, хотя ее фамилия, без сомнения, знаменита на весь мир. Сама она тоже скромно считала, что только Алвар творец, отводя себе в этом тандеме роль бэк-офиса. Тогда как ее муж, родоначальник «северного модернизма» Алвар Аалто даже после ее смерти все работы своего бюро подписывал «Айно и Алвар

3 Аалто», ставя первым имя жены и своего многолетнего соавтора и тем самым признавая ее вклад в свою всемирную славу. Они очень хорошо дополняли друг друга. Айно была земным, твердо стоящим на ногах человеком, с ярко выраженным чувством стиля, цвета, но и с острым глазом и деловой сметкой. Ее честный, прямой подход, ее настойчивость, независимость и внутренняя сила, ее интерес к «простоте в повседневной жизни» — все это помогало соотнести с реальностью иногда витающего в облаках Алвара и уравновешивало его беспокойную, порывистую натуру. Вопреки распространенному мнению, Айно, по профессии тоже архитектор, не пришла в студию к своему будущему мужу прямо со студенческой скамьи, а успела до знакомства с ним четыре года проработать в архитектурных бюро в Хельсинки и Ювяскюля. Да и потом они работали не только вместе, но и самостоятельно, в некоторых архитектурных конкурсах участвовали порознь: например, в соревновании за право построить финский павильон на Всемирной выставке 1939 года в Нью-Йорке у Айно был свой индивидуальный проект. Который, впрочем, уступил проекту Алвара. Роль Айно в совместных проектах ясна не до конца. Известно, что она больше концентрировалась на дизайне интерьеров, в том числе в их всемирно известных, главных работах, вроде Виллы Майреа, а также на мебели — в частности, для санатория в Паймио. Однако, когда в 1935-м Айно и Алвар совместно с еще двумя партнерами основали Artek — компанию, которая

выпускала и до сих пор выпускает мебель и светильники дизайна Аалто, именно Айно стала ее управляющим и занималась производством, тогда как Алвар творил. Вот эта приземленность и глубинная, природная сила помогли Айно сделать невозможное: нарисованной ею простой стеклянной посуде удалось побороть силу человеческой привычки. Айно заставила финнов принять и полюбить радикально новые линии и формы, в корне отличные от традиционных. С идеей простых прозрачных стаканов и кувшинов из прессованного стекла, волнистые поверхности которых напоминают о расходящихся по воде кругах, она выиграла в 1932 году конкурс компании iittala-Karhula, обойдя в нем собственного мужа, а в 1936 году получила за эту коллекцию золотую медаль Миланской Триеннале. Эта серия стала первой в международном масштабе стеклянной посудой, которая была создана с идеей ежедневного использования и при этом адаптирована к современным промышленным технологиям. Формы стаканов, тарелки, миски и кувшина настолько просты и вневременны, что они украшают собой обеденные столы по всему миру и 80 лет спустя после своего появления. Они до сих пор производятся и продаются, теперь уже и в разных цветах, и это самые старые продукты в каталоге уважаемой финской компании iittala. А благодаря слегка модифицированным вариантам, выпускаемым IKEA, рожденные в голове у Айно Аалто образы завоевывают все более и более обширные миры.

1 Стулья с высокой спинкой, дизайн Айно и Алвар Аалто, Artek. 2 Стакан из коллекции Aino Aalto, дизайн Айно Аалто, iittala. 3 Кресла №46, дизайн Айно Аалто, в настоящее время не производятся.

4 1 Колыбель Babble Baby Bed из акрила с титановым нанонапылением, шерстяной матрас с наполнителем из гречишной шелухи. 2 Детская парта-домик Summer Cabin.

Светлана Агиян Эта 30-летняя улыбчивая девушка из Санкт-Петербурга — один из самых «заслуженных» российских дизайнеров. В 2011 году она победила в российском отборочном этапе конкурса Salone Satellite и весной 2012-го представляла Россию на Миланском мебельном салоне, в 2013-м получила в Италии же поощрительную премию Well Tech Technology Innovation Award в категории Qualita della Vita (качество жизни). Все это — благодаря не какой-то особой целеустремленности и не в порядке осуществления юношеской мечты, а отчасти даже по счастливому стечению обстоятельств: с разницей в три года у Ланы появились сын Матвей и дочь Агата, и первые вещи она проектировала прямо для них. Сначала это был столик-домик для игр и занятий, потом — инновационная люлька для новорожденных Bubble Baby Bed, одновременно очень продуманная, практичная и при этом на удивление эффектная внешне: она отсылает и к советским куклам-неваляшкам, и к лучшим традициям броского итальянского дизайна 1960-х годов. Колыбель из акрила с титановым напылением журналисты уже назвали жемчужиной среди жемчужин и настоящим изобретением среди «как-бы-изобретений». В производство она пока не запущена, хотя желающие были и есть: пока держат организационные вопросы и защита авторских прав. А интерес к разработке таков, что дизайнер ежедневно получает по несколько запросов от желающих приобрести необычную вещь. В дизайн Лана пришла неожиданно даже для себя. Высшее образование она получила в области финансов, потом училась типографике и академическому рисунку, работала в фотостудии и дизайн-агентстве, занимаясь фотосъемками, стайлингом, версткой, предпечатной подготовкой и прочей вполне рутинной работой. А после декрета она начала работать менеджером на небольшом мебельном производстве и потихоньку рисовать модели для него. Дальше карьера развивалась вполне стремительно: Лана поступила в школу дизайна ArtFuture в 2010, стажировалась от них в Politecnico di Milano и дважды в Stuttgart University of Applied Science, где в 2012 в рамках совместного проекта SUoAS и Hansgrohe выиграла архитектурный грант

на проект микрованной будущего. Она вспоминает добрым словом своих учителей: в Scuola Politecnica среди лекторов был Одоардо Фиораванти, получивший в прошлом году главную дизайнерскую премию Compasso d’Oro, и другие профессора и специалисты, каждое слово которых ценилось на вес золота. А в Штутгарте к русским студентам относился как к родным руководитель отделения интерьерного дизайна профессор Клаус Гёбель. Теперь Агиян уже получала предложения от иностранных компаний о работе в качестве дизайнера мебели, но она, как человек ответственный, свою квалификацию достаточной не считает. Хотя попутно занимается уже и архитектурным проектированием, делает частный дом, оформляет входную группу в бизнес-центре, а также плотно занята проектированием капсульного отеля. «В этом проекте у меня море сложных задач по инновационному устройству жилого пространства, где должно быть

минимум места, максимум функциональности. Это как головоломка. Например, в самой капсуле, или «комнате хостельного размещения», не должны «съедаться» панорамные виды из окна и не будет типового расположения спальных мест нос к носу, как на нарах». Что же дальше? В ближайших планах — довести до победного конца проект с колыбелью и запустить ее в производство, а также продолжить учебу в Германии, теперь уже на архитектурном отделении. А еще Лана остается женой и матерью: «Все, что со мной случилось в мире дизайна, я считаю счастливым стечением обстоятельств, так как уделяю карьере лишь десять процентов сил и времени. Все-таки мой главный приоритет — дети. Раз уж нельзя быть успешным во всем, предпочитаю быть успешной в реализации их потенциалов. Наибанальнейше звучит, но что поделаешь. Молодых дизайнеров море, а мама у моих детей одна».

Елена Архипова  Многие истории про первые постсоветские годы спустя двадцать лет звучат и выглядят, как святочные рассказы. Совершенно из этой серии и рассказ про начало профессиональной деятельности Елены Архиповой, основателя и главы «Архистудии» — компании, сейчас представляющей в России лучшие итальянские дизайнерские фабрики Cassina, Poltrona Frau, Flos, Fiam и др. В 1989-м свежеиспеченная выпускница МАРХИ, отличница и активистка, зачинательница всяческих капустников и стенгазет, а также художница и отличная рисовальщица — некоторые говорят, что лучшая рисовальщица на курсе — поехала в гости к подруге в Италию. Предусмотрительно захватив с собой несколько своих «пейзажиков», как она сама выражается. Пейзажики заработали для нее первый миллион лир, который позволил увидеть Рим и Флоренцию, после чего в одной из итальянских бесплатных газет появилось объявление: «Дипломированный архитектор ищет любую работу в архитектурной студии». Без указания, какой диплом, без пометки о незнании языка и отсутствии итальянского гражданства. И — о, чудо! — ее берут на работу. Без рекомендаций и опыта. Но с трудовой книжкой. С официальной зарплатой. И возможностями безграничного роста: «Мне повезло, — рассказывает сейчас Архипова. — В студии Industrial design studio под руководством Рино Дальмонте я занималась реальным проектированием. Компьютеров не было, в 3D никто не проектировал, все надо было рисовать от руки, а это я умела как никто. Рисовала стену и на следующий день видела ее на стройке, могла в ней что-то изменить. Проектировала пространства, интерьеры, мебель для интерьера. Работала до 11 часов ночи. И так пять лет, с 1989-го по 1994-й». Тогда же, в начале 1990-х, Архипова выставляла на Миланском мебельном салоне коллекцию мебели, которую она спроектировала для одного из интерьеров и которая была запущена фабрикой-производителем в серию. И вот после этого она решила вернуться — «бросилась закрывать амбразуру», как сама, смеясь, говорит. Потому что в Россию уже начали привозить под видом дорогой и ценной мебели «всякую лабуду, пластиковые завитушки. Как европейцы

Б 5

привозили индейцам стеклянные бусы. Но все здесь были уверены, что это то что нужно». Свою маленькую войну с плохим вкусом Лена начала со знакомства московской публики с классикой дизайна ХХ века. В 1994 году в Белом зале МАРХИ, где за пять лет до этого она защищала диплом, она устроила выставку мебели Миса ван дер Роэ, Брейера, Ле Корбюзье, Макинтоша, Хоффманна, Эйлин Грей и др. мастеров. И придумала для нее название, которое мелькало в приглашениях и на афишах — «Классика современной мебели». Выставка произвела фурор. О ней написали «Коммерсантъ» и «Сегодня», у Архиповой брали интервью итальянские газеты. После ее пригласили писать о дизайне в первый российский глянцевый журнал «Домовой». На выставке, кстати, были и ее собственные диваны тоже. Но она их даже не подписала — постеснялась. «Как я могла выдавать себя за промышленного дизайнера, зная, что в это же время делал Маджистретти?» Была и еще одна причина для такой скромности. «Кто-то мне сказал, что нужно быть всегда в авангарде, и я восприняла это как руководство к действию. Мне нужно всегда быть на букву А. Я не могу быть «одним из». Это помешало мне стать одним из дизайнеров мебели, я не могла себе позволить делать абы какие диваны для абы каких фабрик. Также и с живописью. Моя живопись продается, но я не буду писать картины для того, чтобы просто на это жить. Я не могу и не хочу быть одной из длинного ряда и быть посредственностью. Уже двадцать лет назад я хотела быть и жить в окружении лучшего. Быть в кругу последних событий, общаться с людьми, с которыми иначе меня никогда бы не свела жизнь». Собственно поэтому она и выбрала миссию, в которой могла стать одной из первых — быть посредником между высоким дизайном и его конечным потребителем. Это и сейчас ее главная цель: чтобы ее «Архистудия» была первой в любом списке не только по алфавиту, но и де-факто. Она действительно представляет в России лучшие фабрики и со смехом вспоминает: «Когда в 1994-м я привезла в Москву на выставку «Мебель 94» первые стеклянные кресла от Fiam и сделанную из стекла табуретку Алвара Аалто, мне все говорили: «Зачем ты это привозишь, это же никто никогда не купит». А я не думала о том, будут ли продаваться эти вещи. Я хотела, чтобы каждый мой тогдашний стенд был крошечным музеем истории дизайна». И на провокационный вопрос: «Как ты думаешь, если бы ты тогда не начала пропагандировать дизайн, то неужели Россия о нем бы так и не узнала?» — Архипова дает совсем не провокационный, а очень мудрый ответ: «Это как спросить Юрия Гагарина, полетел бы человек в космос, если бы его не было. Полетел бы, конечно. Но я рада, что мне чудесным образом посчастливилось быть в своем деле чуточку Юрием Гагариным».

Байингс Кароль Балашова Полина Брандт Марианна Бизацца Розелла

Кароль Байингс Голландский дизайнер из поколения 40-летних, «младших братьев» голландских звезд вроде Марселя Вандерса и Торда Бонтье, Байингс гораздо менее известна и «звездна», хотя у себя в стране по вполне объективному рейтингу местного журнала Eigen Huis & Interieur находится на третьем месте по успешности и популярности (деля это место со своим мужем и партнером Стефаном Шольтеном, вместе с которым они в 2000 году основали дизайн-студию Scholten & Baijings). Интересно и даже в чем-то необычно для наших дней то, что Кароль — дизайнер-самоучка (это при том, что в Голландии больше 60 дизайн-школ, и профессия эта — отнюдь не экзотика). Она выросла с бабушкой и дедушкой, которые коллекционировали, покупали и продавали персидские ковры, и у нее есть очевидная склонность и понимание необычных тканей, экзотических рисунков, уникальных цветовых комбинаций, пришедшие из детства. Как сказала про нее тренд-сеттер Ли Эделькорт, еще в детстве «она узнала, как фантазийность, материал и тактильность ковра могут внезапно заставить человека воспарить и унестись в неведомые дали». Партнер Кароль, напротив, был рукастым парнем, семья которого постоянно переезжала и который постоянно был вынужден демонтировать свою комнату и потом устраиваться на новом месте, все делая самостоятельно. Когда они встретились, интуитивно присущий Кароль талант к выявлению и созданию изящного, женственного слился с дюжей маскулинной креативностью Стефана. Они стали, как правое и левое полушария — и оба утверждают, что у них не получается работать по отдельности. То есть, с ее стороны — лирика, с его — почти математический расчет. Как, например, в коллекции постельного и сто-

Photography Freudenthal/Verhagen

город женщин/women's city

cheltens & Abbene

лового белья, одеял, ковров, сделанной для датской компании Hay: в ней тонкие нюансы и переходы цвета происходят в рамках жестко выверенной геометрии форм. Собственно, изящные минималистичные формы, тонкая работа с цветом, приводящая к созданию очень выверенных, сбалансированных цветовых решений, а также поиски возможностей для сочетания традиционной ручной работы и промышленного производства — вот то, что отличает работы этого дуэта и определяет их почти «неголландский» стиль в дизайне. И роль Кароль в этой работе — очевидно женская: интуиция, тонкость, внимание к деталям и забота о качестве конечного результата. Как говорит о ней Стефан: «Кароль следит за тем, чтобы идея воплотилась точно так, как была задумана. Она стоит на страже концепции. Моя забота — сантиметры, ее — миллиметры. В дизайн мы вовлечены поровну, но каждый предмет должен быть еще и произведен. Для этого нужна другая креативность, больше ориентированная на процесс, чем на результат». Такая тщательность была оценена многочисленными клиентами Scholten & Baijings — компаниями, для которых дизайнеры разрабатывают мебель, лампы, ковры, текстиль и посуду. Это и новые, современные, ориентированные исключительно на высокий дизайн бренды, вроде Established & Sons, Maharam или Hay, и старинные мануфактуры Georg Jensen, Karimoku New Standard, 1616 / Arita Japan. Работы Кароль и Стефана уже три раза получали Dutch Design Award, в 2011-м они были названы «Дизайнерами года», по версии журнала Wallpaper*, в 2013-м они удостоились права устроить свою персональную выставку в одном из раритетных исторических залов Музея Виктории и Альберта. А когда готовилась эта публикация, у дизайнеров родился первенец — и это, конечно, стало их главным достижением за 2013 год.

1 Посуда из коллекции Colour Porcelain для 1616 / Arita Japan. 2 Коллекция серебряной и фарфоровой посуды Tea with Georg, дизайн Scholten & Baijings для Georg Jensen. 3-6 Фрагменты инсталляции «Цвет» в Art Institute of Chicago, Scholten & Baijings, 2013. Мебель и текстиль от Hay и Karimoku New Standart.

город женщин/women's city

Полина Балашова (Woodi)

Российское мебельное бюро Woodi существует уже два года и постепенно завоевывает популярность своей довольно простой и часто даже совсем не оригинальной мебелью из дерева и шпонированной МДФ. Зато несущей в себе лучшее, что было в скандинавском и северном дизайне ХХ века: функциональность, лаконичную красоту, доступность. Главным мотором Woodi является как раз Полина Балашова, 29-летняя москвичка, позиционирующая себя как дизайнер, но выполняющая, по сути, работу арт-директора. «У меня три образования, — рассказывает Полина, — и ни одно не связано с дизайном, все гуманитарные. Сначала училась в РГГУ, потом в Лондоне в Университете Метрополитен изучала международный маркетинг, потом — арт-менеджмент в МГУ на факультете второго высшего». Когда искусство продавать искусство было освоено, и настало время дизайна, появил-

8 ся еще соблазн пойти поучиться дизайнменеджементу, но Полина вовремя остановилась. В общем, после двух лет работы и создания мебельного бренда с нуля она может уже сама начать делиться опытом и преподавать. Хотя на скандинавский стиль и модернизм середины ХХ века Балашова подсела за время учебы в Лондоне, идея самой делать какие-то вещи в этой идеологии пришла, только когда встала задача обустроить свою квартиру, а интересных и качественных вещей по разумной цене в Москве оказалось днем с огнем не найти. И тогда родилось Woodi. «Когда мы начали заниматься мебелью, никто не верил, что что-то получится, скептических мнений было более чем достаточно. Нас было две девочки, и нам говорили: ну, выпустите пару столов, и на этом все закончится. Это нас подзадорило, мы решили, что всем покажем кузькину мать, и рьяно взялись за дело. Когда у тебя мало представления о деле, в которое ты влезаешь, испытываешь больше любопытства, чем страха. Может быть, если бы я изначально была дизайнером или архитектором, то так бы ничего и не случилось». Первые модели Полина рисовала сама, но сейчас в компании работают уже профессиональные дизайнеры, она же больше критик, наблюдатель и идеолог. Также она ищет новые ниши — например, Woodi недавно начало делать торговое оборудование, и уже переделали и переоборудовали все магазины «Республика». Не менее активно развивается сотрудничество с кофейнями Double B. Одну из этих кофеен 1 Этажерка Duck, Woodi. в Санкт-Петербурге 2 Журнальный столик Балашова рассчи«Бумеранг», Woodi. тывает превратить 3 Комод Big Woo, в постоянно дейдизайн Николая Гриствующий шоу-рум горьева (Kola Ootro), производство Woodi. российских дизайне4 Вешалка Time Out, ров и площадку для пуф «Почка», тумба для фестивалей дизайна телевизора TiWi, книжи образовательноный стеллаж Booka, просветительских комод Granny Woo, программ в этой все – Woodi. области. Еще она активно ищет начинающих дизайнеров и студентов с интересными идеями и предлагает им свою помощь в реализации их идей. Два подобных проекта сейчас уже в разработке, по многим идет своего рода «кастинг». «Понимаете, чтобы начать свое дело, молодым дизайнерам часто не хватает смелости, не хватает знаний, денег, энергии. Мы знаем, как производится мебель, как происходит весь процесс в дизайн-индустрии, поэтому готовы с ними сотрудничать». Есть ощущение, что примерно так же рассуждала и действовала Патриция Морозо — в другие времена, в другой стране, в другом обществе и в другой экономической ситуации, но что это меняет, когда речь идет о будущем.

Розелла Бизацца Ее роль в компании, название которой стало уже нарицательным, как «ксерокс», «джип», «джакузи» или «памперс», — не первая, а вторая. Но в том, что слово «бизацца» стало понятным без расшифровки, а марка Bisazza превратилась в безусловного лидера среди производителей мозаики, она сыграла главную роль: уже двенадцать лет она отвечает в компании за коммуникации и связи с общественностью и является ее послом во всем мире, ее лицом и душой. Родившись в семье, чье благополучие обеспечивалось производством декоративной стеклянной мозаики, Розелла не спешила присоединяться к семейному бизнесу, основанному в 1956 году ее отцом Ренато Бизацца. Хотя компания и была вполне преуспевающая, инновационная и отнюдь не скучная: уже в 1980-е с ней сотрудничал один из великих основателей итальянского дизайна Алессандро Мендини, который революционизировал использование стеклянной мозаики и сделал из этого вполне утилитарного материала некий медиум для реализации художественных и декорационных идей. Тем не менее, Розелла увлеклась балетом, и не просто увлеклась, а 12 лет протанцевала на сцене знаменитой Ла Скала. Как она сейчас говорит, балетная жизнь научила ее самодисциплине — и впоследствии это стало именно тем качеством, что больше всего помогает ей в работе, ведь в семейной компании так легко быть снисходительным к себе. И второе — «балет учит взаимодействовать с другими людьми, ты же не можешь танцевать один, у тебя есть партнер, другие танцовщики на сцене. Вот это умение общаться, находить общий язык, понимать друг друга с полуслова — тоже очень важно». И даже сейчас она — командный игрок и никогда не упустит случая похвалить своих сотрудников и подчеркнуть их вклад в общее дело. Превратиться в бизнес-вумен после окончания танцевальной карьеры было нелегко, но она справилась: «Все время приходится доказывать, что ты не хуже любого из этих мужчин, собравшихся за столом. Люди часто думают, что ты не такая сильная, умная, профессиональная. Приходится работать больше и напряженнее, чтобы тебя признали и оценили. Это определенно. Даже при том, что я работаю в своей собственной компании». Розелла отвечает среди прочего за все проекты с дизайнерами, демонстриру-

ющие возможности мозаики, за ежегодное пополнение коллекций, за привлечение к работе со своей продукцией таких звезд, как Марсель Вандерс, Торд Бонтье, Studio Job, и новых имен. Она постоянно путешествует, постоянно живет в дороге, постоянно встречается с новыми людьми, которых вербует в свою «веру». «Мы в нашей компании сделали ставку на дизайн, наша стратегия — сотрудничать с самыми сильными и международно известными дизайнерами, и мы всегда были настойчивы в достижении этой цели. Мы стремимся делать элегантный продукт, с самым современным дизайном и самым высоким качеством. Мы также предпочитаем создавать тенденции, нежели следовать за ними, и никогда не копируем то, что делают другие фирмы, идем своим путем. Вот три слагаемых нашего успеха». Над своими целями Розелла работает денно и нощно, и единственное, о чем жалеет — что мало остается времени на увлечения, хобби, удовольствия и людей, которых любит. «Роскошь — это иметь время, чтобы отдаваться своей страсти. Мы вечно работаем, работаем, работаем — и у нас нет времени для своих хобби, своих удовольствий, для людей, которых мы любим». Хотя, если она в Милане, то своему хобби она не изменяет: ее регулярно можно видеть на стадионе, когда играет ее любимая команда AC Milan. И в этом она тоже достойная наследница своего отца, не только успешного проИнсталляция Visage мышленника и чеArchaique на выставке ловека со стилем, дизайнера Алессандро но и страстного футМендини в Палаццо Триеннале в Милане, 2011. больного фаната.

город женщин/women's city

Каждый из нас хоть раз в жизни, но видел металлическую пепельницу со съемной крышкой-конусом и шариком посередине, под который проваливаются окурки и пепел, если поднять крышку. Людей, знающих, что этот практичный, привычный и такой распространенный предмет является женским изобретением и одним из непревзойденных примеров функционализма и конструктивизма родом из Баухауза, можно по пальцам пересчитать. Такая же судьба постигла и другие работы дизайнера Марианны Брандт, чей короткий и яркий взлет пришелся на вторую половину 1920-х годов, а долгий период забвения продолжался с начала 1930-х и практически до начала XXI века. Брандт пришла в Баухауз в 1924 году уже 31-летним дипломированным художником. Однако знакомство с принципами и подходами, принятыми в этой школе, в корне перевернули ее мировоззрение — настолько, что она даже сожгла свои ранние живописные работы и начала учиться заново и новому. Ее учителями стали Ласло Мохой-Надь, Василий

Кандинский и другие звезды Баухауза. Мохой-Надь был первым, кто распознал в ней талант и взял в свою мастерскую по работе с металлом, сначала ученицей, потом полноправным участником, своим заместителем, а затем и руководителем этой мастерской. Удивительно, но уже самые ранние ее работы: заварочный чайник, лампа с плафоном в форме идеальной полусферы — сразу были запущены в производство и получили коммерческий успех, а со временем стали иконами стиля (сейчас пепельницы, подставки для яиц, блюда, чаши, сахарницы, молочник и другие вещи производит всемирно известная компания Alessi). Но Марианна Брандт об этом не узнала: несмотря на то что ей был отмерян очень долгий век, вторую половину жизни она прожила на территории ГДР, за железным занавесом, и прожила очень тяжело и скромно. Хотя ее звезда в Баухаузе была очень яркой, ей не удалось сделать карьеру независимого дизайнера: помешали экономический кризис и принципиальные политические перемены, последовавшие за приходом Гитлера к власти. Она немного поработала в архитектурном бюро у Вальтера Гропиуса, проектируя мебель для промышленного производства и интерьеры в жилом комплексе в Карлсруэ. Потом возглавила отдел дизайна на фабрике металлических изделий Ruppelwerke. Но строчка в биографии об учебе и работе 1 Чайник и молочник в Баухаузе мешала ей из сервиза, сделанного найти себе достойное для сотрудницы «Баухаприменение и при на- уза» Марли Эрманн в 1924 г. цистах, и при коммунистах. В конце 1940-х 2 Пепельница, 1926. 3 Настольная лампа и начале 1950-х она для Kandem, 1927. немного преподавала В соавторстве с Хином в Дрездене и БерлиБредендиком.

Марианна Брандт

не, но в основном занималась живописью. Хотя ее фотографии и фотоколлажи 1920-х годов были по-настоящему гениальны, она бросила их сразу после ухода из профессии, и долгое время они были совершенно забыты. Жизнь ее была настолько тяжела, что эмигрировавший в Америку Гропиус присылал ей посылки с продуктами, гвоздями, лампочками. От выпускавшихся по всему миру посуды, ламп, пепельниц она не получала ни копейки роялти. И признание ее заслуг и вклада в формирование модернистской эстетики произошло, увы, уже после ее смерти (она умерла только в 1983 году, то есть практически в наши дни, в возрасте 89 лет).

В ван Эйк Кики

Окончив с отличием одну из лучших дизайн-школ мира, Эйндховенскую Академию дизайна, Кики получила известность уже со своей дипломной работой — ковром We’re living in a doll’s house, больше известным как Kiki Carpet. Он похож на вышитый крестиком, и автор разработала для него специальную технику изготовления. Его архетипичные викторианские розы были позаимствованы из весьма распространенных в Голландии игрушечных домиков XIX века — их масштаб действительно больше соответствует куклам, чем людям. Позднее подобная игра 1 Настольная лампа с масштабом стала Soft Table Shade. ходовым приемом, 2 Напольные часы но в 2000-м еще была Grandmother Clock из новостью. Ковер был коллекции Floating Frames. изготовлен вручную самой Кики, и до сих 3 Шкаф Sewing Box. 4 Ковер Kiki Carpet. пор она сама лично 5 Инсталляция из стекткет каждый экземла Allotment («Приусапляр, возвращаясь дебный участок»), колтаким образом лекция Venice Projects.

Lisa Klappe (портрет)

Кики ван Эйк

Photo by Lisa Klappe

Photo by Francesco Allegretto

Photo by Carlo Beccalli

в тот же XIX век и совмещая в себе и дизайнера, и ремесленника. Вещи Кики широко представлены в концепт-сторах и галереях по всему миру, а также на выставках и в музеях. Помимо этого, она разрабатывает серийные продукты для Moooi, Bernhardt Design, Skitsch, Royal Leerdam Crystal и др. и отдельные проекты, предметы и инсталляции, для люксовых брендов вроде Hermès или Saint-Louis. Хотя Кики делит свою студию в голландском Эйндховене с партнером и мужем, дизайнером Йостом ван Блейсвийком, у каждого из них своя коллекция и свой бренд, и лишь малая часть вещей сделаны совместно. В студии у Кики на бывшей бумажной фабрике Philips атмосфера слегка сказочная и напоминает одновременно магазин игрушек и дом Гулливера (поскольку пропорции фабричного здания заставляют чувствовать себя лилипутом). И саму Кики сравнивают то с Мери Поппинс, то с Алисой в Стране чудес, настолько ее вещи кажутся иногда игрушечными, не по размеру, а по какому-то неуловимому ощущению. Ее работы очень персональны и эмоциональны. Она любит истории. Она коллекционирует у себя в голове впечатления от объектов и деталей и творит из них свои новые образы. В ее вещах, как и тринадцать лет назад, есть игра — игра с масштабом, с пропорциями, материалом: например, когда поверхности фарфоровых сосудов имитируют дутую ткань с простежкой, а шкаф высотой в полтора человеческих роста повторяет конструкцию старинной самораздвигающейся шкатулки для швейных принадлежностей. Получается, что она так и живет в том игрушечном домике, с которого все началось. Но первое впечатление бывает обманчиво. Объекты могут выглядеть очень мягкими и игривыми, а быть по-настоящему жесткими и серьезными. Для многих из них она вырабатывает собственные техники исполнения, как для своего первого ковра, или модифицирует уже существующие, часто удивляя не только зрителей, но и исполнителей своих замыслов. И особое удовольствие она получает от изготовления вещей своими руками — как, например, коллекции настольных часов, ламп, люстр, подсвечников, столиков и шкафов с металлическими каркасами, которые она сама скручивает из проволоки. В этом чувствуется отчасти ностальгия, отчасти мечтательность. Она говорит, что «женщины больше работают над нюансами, такими как цвета, конструкции и материалы» и что «женская интуиция и стремление вкладывать душу и мягкость в то, что ты делаешь, отличают «женский» дизайн от «мужского»». А на вопрос, легко ли быть женщиной в мужском мире дизайна, отвечает с тремя восклицательными знаками: «Да! Вообще никаких проблем! И столько удовольствия!»

Ганцевы Саша и Даша Грей Эйлин Гриффин Марва

Саша и Даша Ганцевы 28-летние москвички-двойняшки, организовавшие свое бюро SashaDashaDesign, сделали пока еще очень немного, но все, что сделали, отлично характеризуется выражением «редко, но метко». Судите сами. Окончив в 2008 году Строгановку, где Даша изучала промдизайн, а Саша — дизайн транспортных средств, они обе остались в аспирантуре и написали заявку на государственный грант для обучения за рубежом. Получив его (видимо, первыми среди российских дизайнеров, поскольку обычно эти гранты достаются физикам и инженерам из «серьезных» институтов типа Бауманки), отправились продолжать образование в Мадрид, в тамошний филиал Istituto Europeo di Design, где их наставником стал знаменитый Хайме Айон. Собственно, возможность заполучить его в учителя и стала причиной выбора учебной программы, так же, как и входившие в программу обучения шесть поездок на главные мировые недели дизайна в Милан, Лондон, Париж и т. д. Также институт нашел подрядчика, который изготовил прототипы предметов из дипломного проекта сестер и помог довести их до состояния, когда они могли бы быть запущены в серию. «Академическое образование в Строгановке — это отлично, отличная база, — говорит Саша. — А в европейских вузах тебя учат, что за каждым твоим проектом должна быть концепция. Не просто чайник, а целая история за ним. Это интересно и покупателю, и самому дизайнеру. Айон научил нас не только проектировать, но и объяснил, как надо себя позиционировать, как себя «продать», как презентовать, выводить на рынок, рекламировать свой проект, и т. д.». Первой и на данный момент самой известной работой Саши и Даши стала маленькая серия Maps из трех предметов:

11 ваз «Москва» и «Париж» и столика «Копенгаген». В вазе «Москва» каждый лепесток — это округ, в вазе «Париж» каждый кусочек — отдельный аррондисман. Пока вещи изготавливаются малыми тиражами, то в Италии, то в Подмосковье, последнее время — в городе Коврове Владимирской области. В магазины они пока не поступают — все, что успевают произвести, сразу расходится: у девушек существует даже своего рода очередь, не хуже, чем на сумки Birkin, и постоянные покупатели, которые купили уже по нескольку ваз, себе и на подарки. Другим успешным проектом Ганцевых стали три рисунка для специальной насадки на шуроповерт, предназначенной для вывинчивания пробок из винных бутылок. Рисунки им в 2011 году заказала компания Bosch, которая проводила тендер среди молодых дизайнеров из разных стран (говорят, что было больше сотни участников). Саша и Даша сначала вошли в тройку призеров, а потом выиграли. В результате их насадки производятся тиражом 100 000 экземпляров и продаются по всему миру вместе с шуроповертом, в специальной деревянной коробке. В 2013-м Ганцевы отметились двумя масштабными проектами. На Московской неделе дизайна в ЦДХ они были кураторами отдельной площадки Zoom in — Zoom out, куда пригласили семь разных дизайнеров и дизайн-бюро, чтобы каждый сделал свой объект на тему «Как меняется функция объекта, если изменить его размер». Сами они представили «Тотем для гурманов» — арт-объект в форме вилки и ложки из древесно-стружечных плит с крупной щепой. А прямо перед Новым годом в парке «Музеон» появилась их новогодняя инсталляция: стилизованные под елки девять светящихся конусов разного размера и с разными принтами на поверхности. Понятно, что это лишь первые пробы пера, что девушки пытаются нащупать почву под ногами. Они и сами признаются: «Мы пока в поиске, пробуем разное. Попробовали интерьеры — не понравилось. Зато нам нравится делать декор, временные инсталляции и конструкции, предметы интерьера. Мы не придумываем сложных вещей, не используем сложные формы, сложные материалы. Иногда отталкиваемся от того, что видим вокруг, или экспериментируем с новым материалом, когда предоставляется возможность — так это было с выдувным стеклом, когда мы оказались во Франции на соответствующем мастер-классе». Их любопытство, восхищенность, открытость и включенность в международный контекст уже выделяют их среди коллег. А их в определенном роде «патриотизм» — они осознанно, чтобы «поддержать российского производителя», отдали заказ на изготовление своих ваз совершенно незнакомому предпринимателю из Коврова, хотя его и труднее контролировать за дальностью расстояния, — оставляет нам надежду, что в будущей мировой сборной дизайна они будут представлять все-таки Россию.

Nikolay Gulakov (портрет)

город женщин/women's city

12 2

1 Ваза Paris. 2 Насадки-штопоры для шуроповерта IXO Vino Edition, лимитированная серия, Bosch. 3 Ваза Moscow. 4 Настольная лампа Red Line. 5 Столик Copenhagen.

город женщин/women's city

Эйлин Грэй Девушка из богатой семьи, никогда не учившаяся ничему, кроме живописи, довольно замкнутая, отстраненная, некоммуникабельная, Эйлин Грэй по всем параметрам не имела никаких шансов остаться в истории. Она и не рассчитывала на это — незадолго до смерти, находясь, несмотря на свои 98 лет, в здравом уме и трезвой памяти, сожгла все свои фотографии и переписку. Те четыре портрета, по которым мы можем судить, как она выглядела, были разысканы в чужих архивах. А славой пионера модернистского дизайна и архитектуры, которую она имеет сейчас, Эйлин обязана исключительно своим сохранившимся вещам и дому, который она построила на французской Ривьере — что и требовалось доказать. Она начала с того, что освоила трудоемкую технику лакирования и стала сама делать лаковую мебель и ширмы. Потом оставила это, не заботясь о финансовом благополучии, которое обеспечивали ей увлекавшиеся ар деко заказчики из богемных, аристократических и буржуазных кругов, и переключилась на мебель из гнутых металлических трубок — почти одновременно с дизайнерами Баухауза и минимум на два-три года раньше Шарлотты Перриан и Ле Корбюзье. Одновременно по небескорыстному совету своего возлюбленного Жана Бадовичи она затеяла строить дом по собственному проекту, очень радикальному для того времени — Вилла Е 1027 была уже закончена, когда первые постройки ее гораздо более знаменитого современника Ле Корбюзье существовали лишь в его в воображении (не удивительно, что спустя много лет Корбу, получив доступ внутрь, не преминул оскорбить белые стены этого святилища современной архитектуры своими экспрессионистскими живописными опытами). Грэй стеснялась общаться с клиентами, не любила выходить к покупателям в своем магазине, стремилась жить уединенно, не умела налаживать связи, а умела только думать и упорно работать. Ее мебель из стекла и металла была продумана до последней детальки: в знаменитом круглом приставном столике Е 1027 не только опускается-поднимается столешница, не только ножка смещена от центра, чтобы столик можно было задвигать под кровать или диван, но и придумана

13 цепочка для ключика-стопора, фиксирующего положение столешницы — чтобы не потерялся, а ножка продолжена вверх, чтобы получилась ручка для переноски. То же самое вы увидите в любой другой ее вещи: у зеркала есть поворачивающийся на петлях сектор — чтобы можно было рассмотреть себя сбоку; обеденный стол легким движением руки превращается в журнальный, потому что зачем же иметь два стола, когда можно один; у туалетного столика верхний край каркаса поднят так, чтобы образовать ограждение и уберечь флаконы и тюбики от случайного падения. Все эти «милые мелочи» — на самом деле не мелочи, а результат особой наблюдательности, въедливости и тщательности их автора и хозяйки: ведь каждую вещь она проектировала для себя. И, несмотря на первенство во всем, негласное соревнование Эйлин Грэй с главным архитектором ХХ века не могло быть выиграно, потому что она была женщиной, к тому же первой и единственной, в архитектурно-дизайнерском мире мужчин. Ее не приглашали на конгрессы и в профессиональные поездки, профессиональные журналы не публиковали ее работ, а газетчики не выстраивались в очередь, чтобы взять у нее интервью. Авторство ее дома долгие годы приписывалось Ле Корбюзье, а предметы ее дизайна и по сей день зачастую существуют анонимно. Она не могла даже дать свое имя магазину, который открыла, чтобы продавать свою мебель — он был назван вымышленным мужским именем. Когда в 1970-е ее ранние вещи стали уже продаваться с аукционов, а крупные музеи открывали ее выставки, автора даже не приглашали — все думали, что ее давно нет в живых. Она же прожила издевательски долго и успела увидеть, как проходит земная слава. Только ее все это никогда не интересовало. Гордости за свою жизнь и вклад в мировую историю она не испытывала — потому что гордость и тщеславие вообще не были ей свойственны. Слыша про суммы, которые коллекционеры выкладывали за ее ширмы, она пожимала плечами или фыркала: «Чушь какая!» Ее главными качествами, как и главными достоинствами ее мебели, оставались скромность и простота. В последний путь на кладбище Пер-Лашез ее провожали всего три человека.

1 Торшер Roattino, 1934. 2 Стол Double X, 1928. 3 Ковер Blu Marine, 1925-1935. 4 Зеркало Castellar, 1927. 5 Ковер Roquebrune, 1925-1939. 6 Диван Lota, 1924. 7 Кресло Bibendum, 1929. 8 Столик Е1027 с регулируемой высотой столешницы, 1927. Все вещи производятся компанией ClassiCon по лицензионному соглашению с держателем авторских прав Aram Designs Ltd (Лондон).

3 4

город женщин/women's city

Марва Гриффин Эту эффектную и шумную даму знают и побаиваются молодые дизайнеры по всему свету. К ее словам и мнениям прислушиваются, знакомством с ней гордятся, перед ней заискивают — Марва Гриффин является одним из самых влиятельных людей в мире, кто может помочь начинающему сделать успешную карьеру, начать сотрудничать с известной компанией-производителем, прославиться наконец. А может и разрушить какие-то мечты или планы. Поскольку она уже 15 лет руководит самой известной и авторитетной ярмаркой молодых талантов — SaloneSatellite, «Салоном-спутником» Миланского мебельного салона, главной дизайнерской ярмарки мира. Российская часть, сопровождающая ежегодную мебельную выставку i Saloni WorldWide Moscow, тоже проходит под ее патронажем и при ее непосредственном участии. Все, от отбора участников и до вручения почетного приза — сертификата для поездки в Милан и участия в основном «Сателлите» — она держит в своих ежовых рукавицах. Родилась она в Венесуэле, но Милан стал ее второй родиной, когда в 1970-е годы, она начала работать в области дизайна и мебели. Официально ее карьера началась как специалиста по коммуникациям и связям с общественностью в B&B Italia (тогда называвшейся C&B Italia), где она работала в тесной связке с одним из патриархов дизайнерской индустрии Италии Пьеро Амброджио Буснелли, основателем и главой компании. Неофициально, но достоверно: еще до этого она работала у него ассистентом и переводчицей (она сама не может сказать, на скольких языках говорит — то ли на шести, то ли на восьми, как считать). Некоторые события, потрясшие устои и золотыми буквами вписанные в историю дизайна — например, знаменитую презентацию серии Up Гаэтано Пеше, когда полиуретановые кресла, сжатые в вакуумных упаковках, буквально вырастали до своего настоящего размера на глазах у публики, — она отлично помнит, потому что переводила тогда торжественные речи. Потом Гриффин сотрудничала с издательским домом Conde Nast Publications и много писала для журналов: Maison & Jardin, Vogue Decoration, американского House & Garden и американского Vogue. Восемь лет организовывала в Венеции выставку тканей для мебельной индустрии Incontri Venezia.

15 А в 1998 придумала и провела в рамках миланского Salone Internazionale del Mobile первый показ креативной дизайнерской молодежи и студентов выпускных курсов дизайн-школ со всего мира. Который за годы своего существования, во‑первых, существенно разросся, во‑вторых, вывел в люди десятки известных теперь дизайнеров, а в‑третьих, сделал саму Марву одной из самых заметных и влиятельных фигур в мире дизайна. Кроме всего прочего, она с 2001 года является членом комитета по архитектуре и дизайну Музея современного искусства в Нью-Йорке (MoMa) и много лет бессменно руководит пресс-офисом Миланской мебельной выставки.

Зупанц Ника

Ника Зупанц «Транслируя смыслы, которые не могут быть высказаны словами» — под таким девизом работает уже заслужившая по крайней мере европейскую известность выпускница люблянской Академии дизайна. Пресса описывает ее работы словами «панковская элегантность» (Elle USA), «техно-шик» (BusinessWeek) и «больше, чем жизнь» (журнал Clear) и называет ее «настоящей звездой» (The Wall Street Journal). Предметный и интерьерный дизайнер из Словении, она стала широко известна только четыре года назад, после запуска лампы Lolita, ее первого объекта, выпускаемого под маркой Moooi. С тех пор уже появились стол и стул 5 O’Clock Table у Moooi и Tailored Chair у Moroso, а также ковер у Nodus и лампа у Se. Другие ее вещи лимитированными коллекциями продаются в галереях по всему миру, в первую очередь в миланской галерее Россаны Орланди. Третьи — проектируются и изготавливаются под ее собственным брендом. Все их объединяет одно: они обладают ярко

выраженной, даже провокационной женственностью: украшенные бантиками, ленточками, сердечками, вишенками, косичками и рюшами, выкрашенные в девчачий розовый, золотистый или легкомысленный цвет лайма, ее светильники, диваны, столы и стулья прямо криком кричат: «Девчонки, мы с вами!» Не меньше запомнились и ее инсталляции на Миланской неделе дизайна: «Я сама куплю себе цветы» (2009) и «Унесенные ветром» (2010), где коллекция ее объектов была представлена внутри игрушечных домиков (ангарного, впрочем, размера) — одного черного в белый горох и с пышным белым дымом из трубы, другого белого с простежкой золотистыми «пуговицами», которые при ближайшем рассмотрении оказывались пропеллерами-вертушками. После таких масштабных в прямом смысле слова выступлений о Нике заговорили как о носительнице новой женственности в дизайне. Эту репутацию она укрепила еще больше в ноябре 2013-го, когда представила в Гранд-Пале в Париже в рамках выставки «Дух Dior: Miss Dior» в Galerie Courbe решетчатый павильон-кабинет A room of one‘s own («Своя комната»), названный так в честь произведения британской феминистки Вирджинии Вульф. Вульф в своем эссе говорит, что женщине, чтобы стать писательницей, нужны деньги и свое пространство — и Ника, не стесняясь, делает это пространство изящным и прикрывает вход воздушными розовыми занавесками. За которыми, как предполагается, женщине, пахнущей духами Miss Dior, будет приятно уединиться и отдаться литературной работе, писанию стихов, писем или просто рефлексии. «Своими продуктами и инсталляциями я хочу бросить вызов рациональности, умеренности и утилитарности, давая голос интуитивному, эклектичному и сокровенному», — заявляет дизайнер. «Я не люблю гово1 Электроплитка Mrs. Dalloway, прототип, рить про гендерное изготовлена Gorenje. деление в дизайне, 2 Столик Scarlet, но согласна с тем, что прототип. в моих вещах немало 3 Скамейка Modesty, типично девичьего. прототип. 4 Секретер Secretaria, Более того — это мое лампы Black Cherry, Gold оружие. Быть дизайEdition и игрушечная нером для женщимашинка Konstantin B. ны — вызов, и, встав Производится под на этот путь, я ребрендом La femme et La шила доказать, что maison by Nika Zupanc. достичь успеха в этой 5 Колыбели Boris, преимущественно Vladimir, Aleksander, производство La femme мужской профессии et La maison by Nika можно, не откаZupanc. зываясь от своей сущности. Женщины делают самый сексуальный, тактильно притягательный, милый — и в этом нет ничего плохого — дизайн».

Имз Рей

Рэй Имз

Одна из самых влиятельных женщин-дизайнеров ХХ века, в своем профессиональном дуэте с мужем, Чарльзом Имзом, она была равноправным партнером. Но в отличие от него, человека аналитического склада, архитектора по образованию, инженера и технолога по призванию, она была художницей с развитым чувством формы, цвета и пропорций. Именно сочетание этих двух талантов, таких разных, дало начало удивительному творческому союзу, который оставил глубокий след в дизайне ХХ века. Имзы начали совместную работу в 1940 году в Академии искусств Крэнбрук (в получасе езды от Детройта, штат Мичиган), где Чарльз преподавал, а Рэй училась. После свадьбы в 1941 году они переехали в Лос-Анджелес, он устроился там художником-декоратором на киностудию MGM,

1 Вешалка Hang it all, в соавторстве с Чарльзом Имзом, 1953. Производится Vitra. 2 Подушки из ткани Dot Pattern, 1947. 3 Кресло La Chaise, спроектировано в соавторстве с Чарльзом Имзом, 1948. Производится Vitra.

она рисовала иллюстрации для журналов. Первую свою мастерскую супруги устроили в пустующей спальне съемной квартиры — именно там начались эксперименты с фанерой, которые привели к появлению не только инновационных изделий, таких как медицинская шина для Военно-морского флота США, но и органичных по форме скульптур, и — позже, в середине 1940-х — мебели из гнутоклееной фанеры. За почти сорок последующих лет совместной работы супруги Имз создали множество новаторских предметов мебели, а также документальных фильмов, игрушек, фотографий и графики — все они имеют большое значение с точки зрения истории дизайна. Их собственный дом — Eames House (1949), построенный вручную за несколько дней из готовых металлических панелей, — был и остается важной вехой в истории современной архитектуры. Лично Рэй в конце 1940-х годов разработала ряд рисунков для ткани, два из которых, Crosspatch и Sea Things, были запущены в массовое производство. Сейчас образцы ее текстильного дизайна находятся во многих музейных коллекциях, а часть из них перевыпускается американской компанией Maharam как часть коллекции «Текстиль ХХ века». Совместное творчество четы Имз прекратилось 21 августа 1978 года, когда не стало Чарльза. Рэй Имз ушла из жизни ровно день в день, десять лет спустя. После ее смерти большинство трехмерных объектов из Eames Office были переданы в коллекцию Музея Дизайна Vitra, а 15 декабря 2013 года, в день ее столетия, мебельная компания Vitra, которая производит мебель дизайна четы Имз и является ее эксклюзивным дистрибьютором в Европе и на Ближнем Востоке, торжественно открыла в своем кампусе в Вайле-на-Рейне улицу Ray-Eames-Strasse. Улица символично пересекает Charles-Eames-Strasse и ведет к зданию VitraHaus, таким необычным образом день за днем привлекая внимание публики к этой выдающейся женщине.

город женщин/women's city

18 1 Рабочий стол Sphere для Vitra. 2 Диван Polder Sofa для Vitra. 3 Пуфы Mochi для Vitra. 4 Стол Frog для Galerie Kreo, Paris, лимитированный выпуск.

Йонгериус Хелла

Хелла Йонгериус Голландке Хелле Йонгериус – 50. И пять лет назад она начала новую жизнь. Будучи преуспевающим и известным дизайнером, получив многочисленные звания и награды, в том числе «Дизайнер года» на Salon du Meuble-2004 во Франции, имея за плечами персональные выставки в Музее дизайна Лондона, Музее дизайна Vitra и многих других, а также работая на ведущие компании мира, такие как Vitra, Maharam (интерьерный текстиль), фарфоровая мануфактура Royal Tichelaar Makkum, национальный голландский авиаперевозчик KLM и даже IKEA, — она приняла решение распустить свое вполне загруженное заказами бюро, где работало помимо нее десять человек, и переехать из родного Роттердама в Берлин. Просто для того, чтобы сосредоточиться на индивидуальной работе и исследованиях в области материалов. Выпускница все той же Академии дизайна Эйндховена, в начале 1990-х она была одной из тех, чьи работы входили в первые коллекции знаменитого ныне Droog Design: это были полиуретановый коврик для ванной с мягкими «каплями воды» на нем и ваза для цветов, сделанная из того же полиуретана — Soft Urn. И уже тогда у нее получалось выходить за рамки привычного, соединять несоединимое: индустриальное производство и ремесло, традицию и инновации, искусство и утилитарность, высокие технологии и простецкие, низкотехнологичные материалы. Она всегда играла и сейчас продолжает играть на контрастах. Поверхности ее керамических ваз несут отпечатки холста, в который они были завернуты. Посредине ее фарфоровых тарелок возлежат умильные фарфоровые оленята и бегемотики, казалось бы, уже никому не нужные и давно отправившиеся на свалку истории. Другие тарелки пришиты к скатертям изящными стежками. Снаружи

мягкая, как кусок ткани, фетровая табуретка оказывается стальной внутри. Диваны с изнанки украшены разномастными пуговицами и свободно выпущенными наружу концами шнуров, которыми сделана простежка. Хелла убеждена, что качественная ремесленная работа не должна быть совершенно незаметна даже в промышленных изделиях, что именно в небольших несовершенствах, выдающих руку мастера и индивидуальность каждой вещи, и заключается красота и современность. И ей удалось добиться, чтобы и производители, и потребители заметили, признали и оценили эту «человечинку», этот кусочек

души, спрятанный под видом бездушного массового производства. Есть ли в ее работах хоть что-то специфически женственное? И да, и нет. И сама она отдает себе в этом отчет: «Я работаю в среднем роде. Конечно, внимание к керамике и текстилю чаще всего расценивается как женское. Но я стараюсь брать лучшее из лучшего, это такой вид жёсткого реализма. Иногда вещи получаются чувственными и соблазнительными, но концепция всегда строга, продуманна и все решения дисциплинированны. Это какой подход — мужской или женский?»

город женщин/women's city

Кассина Адель Крассе Матали

Адель Кассина «Я делаю сейчас то, чего я не сделала в молодости. Я была сначала дочь, потом жена, потом мать. Теперь я Адель». Так говорит о себе уже очень немолодая женщина с говорящей фамилией Кассина. Пять лет назад она основала собственный бренд Adele-C, чтобы успеть сделать то, что накопилось внутри за долгие годы, когда она была бэкофисом сначала отца, потом мужа, и растила четверых детей. «Когда я припоминаю все, что узнала от моего отца Чезаре, я хочу оставить свой след в истории итальянского мебельного дизайна: я хочу предложить рынку продукты, у которых нет ничего общего с тенденциями; они должны быть носителями неброской подлинности, чтобы их могли любить вечно…» С дизайном она была знакома с детства: ее отец Чезаре Кассина стоял у истоков фабрик Cassina, C&B Italia, Flos. Он первым в Италии и Европе начал работать с архитекторами, приглашая Джо Понти, Вико Маджистретти, Гаэтано Пеше проектировать мебель, и этот процесс привел к глобальным переменам в мебельной промышленности, в частности в Италии. В начале 1960-х Адель встречалась даже с Ле Корбюзье, который бывал у них дома — как раз тогда Cassina запускала в производство коллекцию его мебели (и это тоже была идея ее отца). В молодости она помогала отцу, занималась подбором текстиля, поверхностей для новых моделей, в 1960 году открывала шоу-рум семейной фабрики в Риме. Ее муж Родриго Родригез тоже всегда был связан с дизайном, 20 лет руководил Cassina, работал во Flos, сейчас ему принадлежит Material Connexion Italia, библиотека материалов. Но в общем, как Адель сама говорит, ей выпала типичная жизнь итальянской женщины, родившейся в середине ХХ века: всю

20 жизнь она была жена и мама. И погрузиться с головой в мебельный бизнес она решила лишь в 2009-м, когда ей было уже почти 70, став в своей маленькой фирме и антрепренером, и арт-директором. Первой моделью, выпущенной под маркой Adele-C, является ее детское кресло — Zarina. Отец сделал его для дочки, когда та была совсем маленькая, оно тоже тогда было маленьким, одна треть от нынешнего. Название образовали от Cesare — Цезарь, царь. Ну а получилось «Царица». Затем последовал стул из карбона, многоярусные деревянные столы, массивные шкафы и кушетки на крохотных ножках в виде венских стульев (автор — Рон Гилад), а также новая версия кресла Zarina — с принтом сзади, куда клиент может поместить любую свою фотографию, как средство сохранить воспоминания. И если ее отец был пионером в работе с архитекторами как дизайнерами, то дочь хочет сделать то же самое с художниками. Все вещи, которые она выпускает — это не продукты как таковые. Это концепции, метафоры, идеи. Как она говорит: «Я возвращаюсь к тому подходу, который был у моего отца, когда он говорил, о, это весело, это здорово, это выглядит невозможным — давайте сделаем это!» В компании сейчас работает пять человек и все женщины. «Это случайность, но это правильно, — говорит Адель. — Это удача с большой буквы. Так же, как удача то, что к моей команде присоединилась моя дочь, которая окончила архитектурный в Милане, но уехала жить и работать в НьюЙорк, работала там на Giorgio Armani, занималась совсем не архитектурой, а менеджментом. А не так давно все бросила и уехала в Гонконг со своим молодым человеком, где тому предложили работу. И оттуда начала помогать мне завоевывать азиатский рынок, с ее-то огромным опытом в бизнесе». Адель Кассина считает, что, как и политика, дизайн будет только лучше, если в нем будет больше женщин — с условием, конечно, что эти женщины будут хорошими дизайнерами и профессионалами своего дела. И уповает на везение, вспоминая при этом Клинта Иствуда, который на вопрос, верит ли он в Бога, ответил: «Нет, я верю в удачу, это мой бог». В отличие от него, она верит и в Бога.

Матали Крассе Она пишет свое имя и фамилию строчными буквами и одновременно является кавалером национального ордена за заслуги. Ее прическа, которую у нас бы назвали «под горшок», во Франции принесла ей прозвище «Жанна д’Арк дизайна». И когда казалось бы никакая индивидуальность не может уцелеть рядом с такой

махиной, как Филипп Старк, Крассе доказывает, что, даже сотрудничая с самыми крупными звездами, ты останешься собой, если тебе есть что сказать. А ей всегда было что сказать — с того самого момента, когда, учась на маркетолога, она поняла, что интереснее всего ей заниматься дизайном. Поработав у Дениса Сантакьяры в Милане и у Старка в Париже (он тогда был креативным директором Thomson Multimedia, и над этим проектом работала его молодая сотрудница), в 1998-м Матали основала свое бюро. Она не создает формы, а исследует движение и больше основывается на гипотезах, чем на четко затверженных принципах. Она обожает, по ее же собственным словам, нарушать правила и создавать не новые вещи, а новые типы вещей и пространств. «Я не парюсь по поводу самих вещей или интерьеров», — мало кто из дизайнеров может себе позволить сказать такое! Но она говорит. И объясняет: «Мне нравится предлагать жизненные сценарии. Продукты и пространства нужны только для того, чтобы делать жизнь более выпуклой. Вот почему я дизайнер».

1 Диван-кровать Concentre de Vie, Campeggi. 2 Мебель из коллекции Voyage en Uchronie для галереи Galerie 3

1 Кресла Zarina Baby, дизайнер Чезаре Кассина, 1944. Производится в наши дни компанией Adele-C. 2 Кресло Zarina, Adele-C. 3 Отец и дочь, Чезаре и Адель Кассина.

Ropac Pantin, Париж. 3 Столик и скамейки Sweet Talk and Dream, раскладывающиеся в лежанку, Campeggi. 4 Ваза Arbre, Domestic.

город женщин/women's city Ее символический объект, многое объясняющий про то, что она делает в дизайне — это вертикально стоящий параллелепипед со свернутым в рулон матрасом внутри, раскладывающийся в некую импровизированную походную постель. Такая «колонна гостеприимства» под названием «Когда Джим отправляется в Париж», сделанная для Domeau&Peres, первой компании, которая поверила в Матали. «Джим» появился на свет благодаря крошечным парижским квартиркам, где нет гостевых спален, чтобы оставить ночевать спать друга или родственника. А с этим ковриком гостя можно расположить с максимальным комфортом. Подобными вещами дизайнер подвергает сомнению очевидность кодов, которые определяют нашу повседневную жизнь, и призывает нас старательнее освобождаться от них, быть более гибкими и больше экспериментировать. Откуда же у нее самой столько свободы? Матали считает, что всему виной ее крестьянское детство: когда растешь в деревеньке неподалеку от Шалон-на-Шампани, жизнь неотделима от работы, и негде заразиться штампами. Теперь она последовательно, шаг за шагом, избавляет от них человечество.

21 1

Л Лагерквист София фон дер Ланкен Шарлотта Линдгрен Анна Лазарева Вероника

София Лагерквист, Шарлотта фон дер Ланкен, Анна Линдгрен «Большинство людей думают, что четверо женщин, работающих плечом к плечу — это почти невозможно», — говорит София Лагерквист, одна из членов шведской дизайнерской «банды» с провокационным названием Front (в самом начале их было четверо, но одна из девушек потом променяла работу на семью). На самом же деле для них, дизайнерского коллектива, состоящего из трех

молодых, красивых, веселых, современных женщин, работать вместе и вместе придумывать новые проекты, над которыми потом веселится и которые обсуждает весь мир — это в большей степени удовольствие, чем арена для борьбы. Все они одного возраста, из схожих и ничем не примечательных семей из предместий, ни у кого из них не было никакого увлечения и опыта в дизайне, и все трое дружат и тесно общаются еще с университетской скамьи. В 2004 они окончили стокгольмский университетский Колледж искусства, ремесел и дизайна Konstfack и сразу после этого объединились в группу, где до сих пор из нанятых сотрудников — лишь офис-менеджер, а всю остальную работу эти трое делают сами. Их работа строится на общих обсуждениях, исследованиях и экспериментах, и каждая из них вовлечена в каждый проект

1 Душ из коллекции Axor Shower Products by Front. 2 Мебель из коллекции Scketch Furniture была нарисована в воздухе, сканирована с помощью программы Motion Capture, а потом напечатана на 3D-принтере.

3 Диван Draped для Moroso. 4 Пуфы Anomaly для Moroso. 5 Подвесной светильник с мыльными пузырями вместо абажура. 6 Торшер «Лошадь» для Moooi. 7 Тумбочка Balancing Boxes для Porro.

город женщин/women's city на всех этапах, от первоначальной идеи до запуска финального продукта. «Ни у кого из нас нет желания делать сольную карьеру — я вообще не думаю, что кто-то когда-то захочет этим заниматься, — говорит Лагерквист. — Все проекты мы делаем вместе. Это гораздо интереснее, когда у тебя есть кто-то, с кем ты можешь переброситься идеями. И, конечно, так ты ощущаешь поддержку, если что-то получается здорово или если проект проваливается. Думаю, было бы очень тяжело в одиночку управляться со всем этим». Зато очень легко представить, как люди реагируют на то, что им придется иметь дело сразу с тремя женщинами-дизайнерами. Такой расклад интригует. Например, Патриция Морозо, с которой Front работает уже несколько лет (после того, кстати, как их представила друг другу другая миланская дизайн-легенда, Россана Орланди), признается, что частью своего успеха девушки обязаны своей молодости и красоте. «Четверо прекрасных девиц из Скандинавии — да, конечно, это интересно само по себе», — сказала она в интервью журналисту из американского How to spend it. А что же дизайн как таковой? Объекты, придуманные Front, часто рассказывают зрителю истории о процессе своей разработки, о материале, из которого они сделаны, о самом ходе дизайнерской мысли. Вот, например, как-то им пришло в голову привлечь к изготовлению дизайнобъектов животных. Крыса грызла рулон обоев, после чего в проеденные ею дырки были подставлены нижним слоем другие обои. Собаки, играющие в глубоком снегу, оставили в нем следы, форма которых дала форму керамическим вазам. Змея обвивала и сжимала глиняный столбик, оставляя на нем вмятины — потом такие керамические столбики превратились в крючки для одежды. А следы, оставляемые жучками на дереве, были преобразованы в рисунки на поверхности деревянного стола. Одни их работы восхищают, другие вызывают чуть ли не ненависть. Сколько было сломано копий по поводу торшера-лошади, столика-свинки и лампы-кролика, которых они сделали для голландской Moooi! Это был их первый большой коммерческий проект — вещи, запущенные в полномасштабное серийное производство. Ему предшествовало целое исследование насчет того, какими объектами в своих домах люди на самом деле дорожат — оно понадобилось, когда Марсель Вандерс, арт-директор компании, попросил их сделать лампу, которую «захочет купить даже моя бабушка». Неожиданно выяснилось, что обычного среднего человека больше всего привлекает нечто фигуративное — и это в то время, когда дизайн у нас весь геометричный и абстрактный, а антропоморфного или анималистичного декора не найдешь днем с огнем. Так появилась серия Animal Thing. В общем, работы Front отличает экспериментальность и способность авторов взглянуть на привычные вещи или ситуации под новым углом. Главная же составляющая их успеха, вероятно, в том, что они

23 привносят нечто человеческое, живое в индустриальный и обусловленный цифровыми технологиями продукт. А также, как сказал авторитетный французский галерист Дидье Кржентовский из Galerie Kreo, уже несколько лет продающий сложные экспериментальные работы Front, «они делают что-то свое, отличное, и это, не будем недооценивать, невероятно трудно в дизайне в наши дни».

Вероника Лазарева История марки Mateo, выпускающей посуду из тонкого стекла и хрусталя, а также фарфора, довольно неоригинальна. Ее создательница и главный дизайнер Вероника Лазарева искала бокалы для себя. Пошла в

магазин, ничего не нашла. Решила, что раз дизайнер, то в состоянии спроектировать сама – чего уж там, не бином Ньютона. Нарисовала, стала искать производителя. Обзвонила и объездила несколько стекольных заводов. Пообщалась с их, с позволения сказать, «менеджерами». Постояла рядом со стеклодувами. И втянулась. Сначала думала, что в качестве приятного увлечения сделает одну-две коллекции, маленькие, капсульные, будет использовать их в своих интерьерных проектах (на тот момент она после учебы на художника-модельера у Славы Зайцева и довольно успешной карьеры в области моды уже занималась оформлением интерьеров, в частности ресторанных). Потом работу с интерьерами пришлось свернуть. Потому что Вероника поняла, что гораздо интереснее – делать что-то с нуля. «В дизайне интерьеров мало созидательности, мало того, что ты делаешь сам. Это все-таки больше работа с чужим материалом: стулья Филиппа Старка, столы с блошиного рынка и т.д. Хотя мы в последнем своем проекте, ресторанном, и тарелки специально делали, и скатерти ткали, и собственный дизайн стульев разрабатывали. Но параллельно я занималась выпуском первой коллекции бокалов, и когда оба проекта были завершены, стало понятно, что у меня больше гордости за маленький бокал, чем за оформленный ресторан. Бокалы дают гораздо больше удовлетворения, и это огромное поле для

24 деятельности, притом совершенно пустое. И хотя можно было стать только разработчиками, а изготовление отдать существующим предприятиям, интереснее было взять не одно звено из производственной цепочки, а всю цепочку, включая покупателя. Так что мы сами рисуем, ищем изготовителя, делаем, продвигаем, продаем – и это класс, это огромное удовольствие». В России больше нет компаний, которые проектируют и выпускают дизайнерские изделия из стекла, а тем более изделия такого качества. «На российских заводах, где мы пытаемся размещать свои заказы, нас все ненавидят – за то, что требуем от них безупречности. Я однажды целую партию бокалов забраковала, потому что у них ножка была чуть-чуть короче, чем нужно – я два миллиметра рукой чувствую и глазом вижу, и для меня есть разница в этих миллиметрах». Из-за очень современного дизайна и хорошего качества стекла некоторые покупатели принимают Вероникину марку Mateo за шведскую. Другие звонят и заказывают один бокал для шампанского – со словами, что когда-то купили набор и давно уже не могут пить ни из каких других бокалов, но один из них разбился, поэтому нужно восполнить утрату. Третьи, попав в шоу-рум Mateo полуслучайно, радуются, как дети, когда узнают любимые бокалы, которые есть у них дома, и понимают, что все их придумала и довела от эскиза до покупателя вот эта симпатичная женщина. Веронику все эти истории радуют и вдохновляют. Потому что дело, которым она занялась всего шесть лет назад, оказалось настолько сложным, что в какой-то момент казалось, что все, надо закрываться. Бесконечные проблемы с производством, с мастерами, с дисциплиной, с качеством. Море ежедневных усилий, чтобы не тиражировали ее модели и не продавали под именем производителя – люди на российских стекольных заводах понятия не имеют, что дизайн, разработка чего-то стоят, что есть интеллектуальная собственность и авторские права. Байеры, ритейлеры, сомелье несколько лет смотрели на нее с недоверием: мол, светская девушка, балуется тут. Бокалы покупать и брать на реализацию никто не хотел. Руки опускались. «Мы взялись за гигантский чемодан, и он без ручки», – говорит она и сейчас, когда продажи уже пошли. И сравнивает то, что делает, с полетом на планере, когда впереди пропасть: возможно, удастся взлететь, но гарантий никаких нет. Только она, кажется, уже летит.

1 Хрустальные бокалы Sera – Irida, ручное литье, ручная алмазная гравировка, Mateo. 2 Коллекция бокалов Enigma, хрусталин, ручное литье, Mateo. 3 Сервировочное блюдо Ornate, фарфор, Mateo.

М Миссони Розита Морозо Патриция

Розита Миссони «Попросите Миссони описать их стиль, — писала Джун Вейр в 1981 году в американском журнале Vogue, — и Розита ответит вам: «Это больше стиль жизни, нежели мода»». Собственно, и спустя 30 лет это все так же относится к Розите, потому что то, что она сделала и продолжает делать, это по-прежнему стиль и образ жизни, а не что-то преходящее. Розита родилась в семье промышленника, владельца предприятия, где изготавливали шарфы и вышитые ткани. Она изучала иностранные языки и, находясь на курсах в Лондоне, встретила на стадионе Уэмбли своего будущего мужа Оттавио, спортсмена, выигравшего бег на 400 метров с препятствиями, и начинающего предпринимателя. В 1970-е созданная ими марка яркой трикотажной одежды, знаменитой своими зигзагами,

Текстиль из коллекции полосками и цвета2013 года, Missoni Home ми, достигла пика Collection. известности и популярности. После чего Оттавио переключился на другие проекты, от создания сценографии для Ла Скала до рисунков ковров и текстильных панно. Розита продержалась дольше, но в конце 1990-х, передав бразды правления модной империей детям, тоже сосредоточилась на интерьерном дизайне. Сейчас ей 82 и она руководит Missoni Home, домашней коллекцией (всегда сама встречает гостей во время презентаций новых коллекций в шоу-руме на Виа Солферино в Милане), а также занимается оформлением отелей своей активно растущей сети Missoni Hotels. К оформлению интерьеров она всегда питала особенную страсть: «Я уже 50, если не 60 лет оформляю собственные дома и квартиры. Всегда сама ищу и подбираю вещи, вижу что-то — и сразу понимаю, куда и для чего эта штука подойдет. Вижу красивую занавеску — и сразу примериваю ее куда-нибудь у себя в квартире, или в загородном доме, или в летнем доме на море. Именно поэтому еще в конце 1990-х у нас родилась коллекция текстиля для дома». У нее есть свой стиль, характерный для домов культурной, творческой интеллигенции и образованной буржуазии в Италии. Чтобы описать его, она приводит два примера: дом La Maison Picassiette в Шартре, каждый сантиметр которого его сумасшедший хозяин выложил осколками керамической плитки, и виллу «Савой» Ле Корбюзье — современное здание, белое, с большими окнами и обилием света. «Два эти полюса — вот диапазон моего вкуса». Она любит смешивать новые и старые вещи, классику дизайна — с современным дизайном, произведения искусства — с простыми вещами, рукодельными, домоткаными, безымянными. «Люкс и роскошь обеспечиваются комфортом, маленькими продуманными мелочами, — говорит она, — и не имеют ничего общего с претенциозностью». Этот

город женщин/women's city

Патриция Морозо Арт-директор фабрики Moroso, которая производит диваны, кресла и самую разнообразную мебель для дома, она подключилась к управлению семейной компанией в середине 1980-х и всего за несколько лет превратила ее в преуспевающий и авторитетный в мире дизайна бренд. Наделенная большими креативными способностями и чутьем на все новое, Патриция обладает интуитивным, врожденным и жадным интересом к искусству в любых его формах, и это помогает ей часто бежать впереди паровоза. Иначе чем можно объяснить, что еще в 1988-м она начала работать с Роном Арадом, который спроектировал для нее первую коллекцию мягкой мебели. Это сейчас Арад входит в пятерку самых 1, 4 Инсталляция The Revolving Room, сделандорогих и востребоная в сотрудничестве ванных дизайнеров с Kvadrat. Милан, 2013, современности, дизайнер Патрисия а тогда он был начиУркиола. нающим архитекто2 Инсталляция ром израильского M’Afrique. Милан, 2009, автор – художник Степроисхождения. фен Буркс. Но настоящим 3 Инсталляция Twilight открытием, котов шоу-руме Moroso рое ничем, кроме в Милане в 2007 году, как особо тонкой дизайнер Токуджин Йопроницательностью шиока.

Alessandro Pademi

стиль у нее в крови, он врожденный, интуитивный, поскольку Розита никогда не училась ни искусству, ни дизайну. «Мой муж художник, у него есть понимание, взгляд. А я просто любопытна и не стесняюсь спрашивать. И всегда пользуюсь его знаниями и умениями — прошу, чтобы он сотворил мне панно или орнамент». Ну а тяга к цвету, текстильным фактурам, орнаментам сформировалась, наверное, еще в детстве, когда ей разрешали сколько угодно рыться в корзинах с обрезками и лоскутками на родительской фабрике и уносить домой найденные «сокровища».

город женщин/women's city и чутьем на таланты, не объяснишь, стало сотрудничество с сегодняшней звездой международного дизайна Патрисией Уркиолой, которое началось уже в далеком 1999 году. В 2004-м пришла очередь Торда Бонтье, теперь профессора и главы отделения предметного дизайна в Королевском колледже искусств в Лондоне, а в 2007-м — Токуджина Йошиоки, который вскоре после этого был назван «Дизайнером года» на выставке Miami Basel. Отчаянно уверенная в себе как в «первооткрывателе талантов», в 2003 году Патриция начала подпитывать имидж своей марки совместными проектами с художниками. Сначала это был Майкл Лин, тогда совершенно неизвестный. Затем, в 2006-м — Тобиас Ребергер, получивший спустя три года Золотого льва на Венецианской художественной биеннале. В 2010-м пришла очередь Франческо Симети и Андреа Зала. Все эти проекты и коллекции ежегодно во время Миланского мебельного салона заставляли толпу любителей дизайна буквально осаждать шоу-рум Moroso на Виа Понтаччо. Патриция обожает работать, нарушая каноны привычного, и получает удовольствие от командного творчества. Ее очень женский подход, с повышенным вниманием к тактильным ощущениям, вдохновляет дизайнеров работать с поверхностями объектов. Результатом становится использование многочисленных прикладных техник: плетение, закладывание складками, вышивка и т. п., а также эксперименты с самыми разными материалами. Все это позволило Патриции Морозо за последние двадцать лет создать редкую коллекцию культовых предметов дизайна и попасть со своими товарами в самые прекрасные места мира, включая Музей современного искусства в Нью-Йорке, Пале де Токио и Гранд-Пале в Париже, а также на Венецианскую биеннале, где Moroso опять в этом году будет спонсором архитектурной секции. В некоторые предметы из ассортимента фабрики заложен такой запас инновационности и креатива, что, едва появившись, они становятся символами современного дизайна и частью его новой истории — как, скажем, кресло Nanook Филиппа Бестенхайдера, объединившее в себе литой синтетический материал, цифровую печать, молекулярную геометрию, память о дикой, первозданной природной красоте и дань уважения автору первого в истории документального фильма о природе. В 2010-м его наградили Prize of Prizes for Innovation, присуждаемым Министерством инноваций Италии по рекомендации Ассоциации итальянских дизайнеров — приз Патриция Морозо получила из рук президента республики Джорджо Наполитано.

Н Навоне Паола

Паола Навоне Почти 30 лет Паола Навоне была единственной женщиной, и женщиной при этом очень влиятельной, в преимущественно мужском мире итальянского дизайна. Ее карьера началась в 1973-м после окончания Туринского Политеха. Уроженка Турина, она переехала в Милан. С 1974 по 1978 работала на Centrokappa, креативное подразделение компании Kartell. Была редактором журнала Domus. Сотрудничала с Алессандро Мендини, Этторе Соттсассом и Андреа Бранци в самой прогрессивной на тот момент дизайн-группе Alchimia, что принесло ей в 1983-м престижный приз Osaka International Design Award, впервые присуждавшийся как раз в тот год. С тех пор ее многократно называли «Дизайнером года», вручали призы и награды за отдельные вещи и общий вклад в развитие дизайна. В 1980-е она была как никто другой востребована в итальянской мебельной индустрии. Вместе с Джулио Каппеллини создала марку Mondo, одно из подразделений Cappellini. Вывела в законодатели мебельной моды старинное семейное предприятие Gervasoni, выпускавшее традиционную плетеную мебель (Навоне работает ее арт-директором с 1998 года и по сию пору, а также делает для них кровати под маркой Letti&Co). Кроме того, сотрудничала и сотрудничает с Natuzzi, Alessi, Driade, Abet Laminati, Molteni, Casamilano, Baxter, Saint-Louis и десятками других компаний. Современная женщина Ренессанса — так или примерно так регулярно называют ее журналисты за то, что она берется за все с одинаковым энтузиазмом: архитектура, предметный дизайн, арт-директоринг, дизайн интерьера, художественная критика, преподавание, промышленное планирование, разработка и организация эвентов. А еще, по ее собственным словам, она «немножко

27 антрополог» — то есть специализируется на изучении людей. Она обожает тусовки — много лет во время Миланского мебельного салона собирала толпы гостей прямо у себя дома — и прекрасно готовит простую и вкусную итальянскую еду. Она крайне любопытна, непосредственна, заразительно жизнерадостна и невероятно энергична для своих 65 лет. Она живет под знаком «свободы, воображения, энергии и оптимизма». Это ее личные качества, которые она превращает в свойства своего дизайна: расслабленного, естественного, располагающего к себе. Ее вещи были одними из первых индустриально производимых вещей в духе shabby-chic, «облезлой роскоши». По рождению она итальянка, но по сути — настоящий человек мира, непрестанный путешественник, для которого дорога и новые места — это скорее жизнь, чем путешествие. Прожив много лет в Гонконге, она сама себя считает номадом, заявляя, что это ее рабочий метод: «Постоянно путешествовать, каждый день, 24 часа в сутки — это даже может означать, что я иду в подвал или читаю книжку. На стадии аналитической работы это как аккумулировать идеи и концепции в одну большую посудину. На стадии синтеза несколько элементов, необходимых для реализации проекта, обязательно всплывут на поверхность. Мое дело — сконцентрироваться на них и отбросить все лишнее». От природы склонной к нарушению границ, и не только географических, ею постоянно движет чрезвычайно сильный интерес к самым разным, часто очень далеким друг от друга, явлениям и культурам. Она любит синий цвет — и в ее палитре он превращается и в ультрамарин, как на глазированных плитках из Марокко, и в турецкую бирюзу, и в средиземноморскую белесую синеву. Особенно же сильно она привязана к Востоку, и что-то едва уловимо этническое долгие годы проступало в ее вещах — очень деликатно, безо всяких драконов и павлинов. Видимо, это ее увлечение буддизмом и Азией лет пятнадцать назад привлекло Джорджо Армани, который, решив запускать домашнюю коллекцию, пригласил консультантом именно Навоне. Но вместе с каким-нибудь особым черным бамбуком из-за тридевяти земель, который Паола разыскала в очередном путешествии в Азию, она готова использовать и современные материалы и технологии — и вот из этого симбиоза возникают ее вещи. Которые легко узнать по почерку, но трудно отнести к какому-либо направлению. Они современные, но вместе с тем и вневременные, в них есть немного от живости и веселья итальянской ривьеры и отголоски прагматизма и изобретательной бедности 1950-х годов. «Идея, что противоположности притягиваются и дополняют друг друга, существовала всегда. Я пытаюсь создать диалог между разными элементами, чтобы родились или гармония, или контраст», — говорит Паола. И еще одна ее говорящая цитата: «Элегантность — это соединение баланса, простоты и несовершенства. Способность идти по жизни легко и не теряя своей уникальности, своего лица».

О 28

Орланди Россана

2 3

1 Столики Brick для Gervasoni. 2 Кровать High для Letti&Co. 3 Инсталляция из светильников Marino для Barovier&Toso. 4 Столик Acapulco для Baxter. 5 Кровать Positano для Baxter.

За последние десять лет миланская галерея Россаны Орланди стала важным центром современного дизайна и одним из самых интересных мест для посещения, особенно в дни Миланского мебельного салона. Таковым ее делает уникальное сочетание новых и уже зарекомендовавших себя имен: Орланди называют крестной матерью многих молодых талантов, которых она вывела в люди. Среди бывших и нынешних протеже хозяйки — Начо Карбонелл, Мартен Баас, Front Design, Ника Зупанц, Томаш Либертини и многие другие. Дочка промышленника, занимавшегося техническими тканями, Россана изучала текстильный дизайн в миланской школе Marangoni и делала там какой-то несусветный трикотаж. После окончания немного поработала на семейную компанию, параллельно сотрудничая с модными домами Giorgio Armani, Donna Karan и Kenzo. В те годы, когда, по ее собственным словам, «мода была по-настоящему модой», она радостно порхала между Миланом и Парижем, с показа на показ, составляя компанию то Джанни Версаче, то Франко Москино. А в 1990-е запустила коллекцию трикотажа под своим собственным брендом, которую разрабатывала, производила и продавала по всему миру в течение десяти лет. Но помимо работы в области моды, у Россаны всегда было и другое увлечение. Ее привлекала креативность в самых разных формах, и она, сама коллекционируя предметы дизайна, приглашала промышленных дизайнеров и дизайн-школы к сотрудничеству в своих проектах и инсталляциях. Например, она первой позвала в Италию лондонскую школу Сент-Мартин. В 2000 году она наконец нашла место, где могла воплотить сразу многие свои

Giovanni Gastel (портрет)

Россана Орланди

город женщин/women's city мечты, и в 2002-м на бывшей галстучной фабрике в миланском районе Маджента официально открылось Spazio Rossana Orlandi — галерея, дизайн-центр, концепт-стор, называйте как хотите. Там продают свои вещи голландец Пит Хайн Эйк, итальянец Энрико Мароне Чинзано, ливанская фирма Bokja, канадская Bocci, французская Astier de Villatte и многие другие. Но главное, что Россана делает на своей площадке — она собирает и поддерживает перспективных молодых и начинающих дизайнеров со всего мира. «Хотя я люблю итальянский дизайн — ведь у нас лучшие дизайнеры и лучший дизайн в мире, — сегодня я не вижу особенно много молодых дизайнеров из Италии, потому что все они учатся промдизайну, — говорит Орланди. — Они не делают прототипов, у них нет больше мастерских и нет потребности работать руками. А мы здесь работаем с людьми, которые могут производить свой дизайн сами. И я всегда оставляю себе прототипы — они мои любимчики, они всегда такие прекрасные». Одной из последних инициатив Россаны Орланди стало подписание в 2013 году соглашения с Фондом Музея Багатти Вальсекки о «перезагрузке» этого исторического миланского палаццо с сохранившейся обстановкой и предметами искусства XIV–XVII веков и открытии в нем магазина дизайна Bagatti Valsecchi Design Shop. Первой ласточкой начавшегося сотрудничества стала нашумевшая выставка Bagatti Valsecchi 2.0, прошедшая в апреле 2013-го при поддержке Vionnet. Для выставки лучшие из подопечных Орланди — Начо Карбонелл, Дирк Вандер Кой, Пол Хайнен, Фредерик Моррел — разработали новые проекты и внедрили их в стены старого музея. Так же, как сама Россана вливает новую кровь в уж слишком коммерциализировавшийся миланский дизайнерский ландшафт. Ведь найти все эти зачастую странные вещи, которые собраны у нее в галерее, увидеть их будущее, их предназначение, разглядеть в придумавшем их человеке искру божию и в результате создать такой особый, слегка зазеркальный мир возможно только с настоящим глубоким чувством к красоте и к самой жизни.

П Пергей Мария Перлова Лина Перриан Шарлотта

Мария Пергей За работами французского дизайнера Марии Пергей охотятся коллекционеры, а такие знаменитые музеи, как нью-йоркский Метрополитен, включают их в свою постоянную коллекцию. Девочка же Маша родилась и до шести лет росла в Советском Союзе, пока ее мать в сталинские времена не решила сбежать в Париж из советской Молдавии. Молодая парижанка, когда пришло время выбирать профессию, заинтересовалась кино и взялась изучать «седьмое искусство» в Institut des Hautes Etudes Cinématographiques, а параллельно занялась скульптурой в ателье скульптора Осипа Цадкина. Ее дизайнерская карьера началась в конце 1950-х с изделий из серебра — для Dior, Hermes и собственной галереи на площади Вогезов. Успех пришел в 1968-м, когда Пергей выставила в Galerie Maison Jardin под руководством декоратора Жана Дивэ свою первую коллекцию металлической мебели, среди которой были ставшие впоследствии самыми знаменитыми стул Ring и кушетка Flying Carpet. Она совместила в одном интерьере мебель из стали с полотнами XVII века, охотничьими трофеями и креслами в стиле Людовика XIII. «Восточная сказка в эпоху планетарных исследований», — пошутила тогда газета L’Express. Но успех был несомненен: коллекция действительно выглядела радикально, и сильные, мощные линии предметов никак не выдавали в их авторе женщину. Марию быстро взяли на карандаш коллекционеры и богатые любители эксклюзива. В 1970-е она работала в Саудовской Аравии, оформляла там дворцы для королевской фамилии. И продолжала создавать непривычные и очень мужские вещи из нержавеющей стали. Сейчас Марии 83 года, но энергии ей не занимать. Она не живет подолгу на одном месте, часто ездит в Марокко, и несколько лет назад оформила там по заказу своей дочери отель в восточном стиле — как она говорит, «совсем без стали!». В 2006 году показывала свою новую коллекцию в Париже, Корее и Лондоне. В 2011-м работала с нью-йоркской галереей Demisch Danant над своим каталогом-резоне и представила у них четыре новых предмета в еще более жесткой эстетике, чем прежде. В 2012-м получила от французского государства медаль за достижения в области искусств и литературы. Новостью 2013 года стало появление ее новой мебельной кол-

1 Кресло Marguerite для Fendi Casa, 2013. 2 Стул Ring, 1970. 3 Пуф Vague для Fendi Casa, 2013. 4 Инсталляция коллекции для Fendi Casa на выставке AD Intérieurs в Париже в сентябре 2013 г.

30 лекции, выпущенной совместно с брендами Fendi и Fendi Casa, — единичных предметов, в которых неожиданно соединены мех и сталь. «Она много экспериментирует, работая со сталью, очень маскулинным материалом, который в ее руках становится женственным и чувственным», — говорит о работах Марии Пергей Сильвия Вентурини Фенди. Как и в ранние годы, все вещи дизайнера остаются плодами ее рационального, сбалансированного гения и тщательной ремесленной работы, и никогда ни одна из них не выпускалась на конвейере.

Лина Перлова

Математик по образованию, музыкант по призванию, романтик в душе и прагматик поневоле, Лина Перлова основала первую Галерею дизайна в Петербурге и первой привезла в Россию многих дизайнеров и марки. Ее галерея — это и магазин, и выставочный зал. Там есть место и очень прагматичным и востребованным вещам, и совершенно удивительным и «некоммерческим», даже далеким от дизайна, тяготеющим больше к чистому искусству. Лина удивительным образом научилась находить компромисс между возвышенным и земным: с одной стороны, ее розничная точка много лет обеспечивает самое большое число продаж кухонь Bulthaup не только в России, но и в Европе, с другой — она не боится предоставлять площадку молодым российским дизайнерам, которые, ежу понятно, затраченных ресурсов не «отобьют». Она много путешествует, в том числе в не самые исхоженные российскими мебельными дилерами места, вроде голландского Эйндховена или бельгийского Кортрейка, и внимательно следит за новыми направлениями в дизайне и новыми именами. Есть ощущение, что вокруг нее какой-то другой воздух и какие-то другие люди, в частности покупатели, которые в свои многомиллионные виллы на Каменном острове или Финском заливе вместо резных итальянских «мебелей» почему-то вдруг покупают вещи Джо Понти или Этторе Соттсасса. Лина умеет объяснять, убеждать, пропагандировать, заражать своим отношением даже далеких от дизайна людей. Она вовлекает в свою орбиту всех и все, что оказывается в радиусе доступа, и со стороны кажется, что мир вращается вокруг нее. Но прежде, чем она стала тем, кем стала, она прожила еще целую жизнь, и эта жизнь

была совершенно другой. С шести лет девочка занималась музыкой, играла на рояле. Закончила училище при Консерватории и очень хотела учиться дальше. Но тут она решила, что, если не быть выдающимся музыкантом, лучше оставить музыку как хобби. И пошла на матмех. Музыка никуда не делась: она давала уроки детям, работала концертмейстером — но ее профессией были математические модели и системы программирования, в области которых у молодого ученого начали появляться печатные работы. И, казалось, что дальнейшая карьера предрешена. Но все решил случай. «Я ходила на занятия в группу немецкого языка, — рассказывает Лина Перлова, — и сидела за одной партой с некой дамой, которая занималась дизайном интерьера. С этого и началась переориентация — я стала коммерческим директором в фирме, которая поставляла оборудование для ванных и кухонь. Я не знала ни что такое маркетинг, ни что такое связи с общественностью, я постигала и делала все сама, и мне было очень интересно». За короткое время студия стала известной и довольно успешной, а в один прекрасный день ее посетили два человека и оставили книгу — The Bulthaup Book. «Книга показалась мне совершенно необычной — пахнуло чем-то из прошлой жизни, не наукой, конечно, но чем-то похожим. Это была не мебель, а нечто абсолютно другое. Меня это потрясло настолько, что через пару недель я поняла: я больше не могу заниматься тем, чем я раньше занималась. Моя семья была очень удивлена, муж советовал эту книгу выбросить. Но я не могла оставить свою идею, и буквально за полгода мы открыли первую студию Галереи дизайна — bulthaup». Выглядит это как рождественская история, она в Рождество и произошла — открытие было 27 декабря 1995 года. У новоиспеченной студии даже не было входа с улицы, немногочисленные посетители заходили внутрь со двора. Но уже 31 января был получен первый заказ. Сейчас Галерея дизайна / bulthaup занимает целый квартал в самом центре СанктПетербурга, на Большой Конюшенной. Это группа студий, представляющих предметный дизайн ведущих мировых брендов из самых разных областей, от кухонь и сантехники до хрусталя и фарфора, и предоставляющих услуги по созданию интерьера. Однако если бы это было все, то об этом не стоило и говорить. Но это лишь фасад, за которым кипит и бьется особая жизнь. В галерею приезжают дизайнеры со всего мира, там проводят семинары, лекции, мастер-классы и выставки. Очень многое из того, что там показывается, не доезжает даже до Москвы, не говоря уже об остальной России. И все это — благодаря увлеченности самой хозяйки и ее горящим глазам. А последнее ее начинание — это издательская деятельность. Лина давно уже поддерживала и инициировала издание книг о дизайне, архитектуре, искусстве и фотографии, теперь же издательство Perlov Design Center планирует сделать это одним из двух основных направлений своей деятельности, наравне с литературными путеводителями.

город женщин/women's city

31 2

Шарлотта Перриан

Едва ли не самая известная женщина-дизайнер ХХ века большую часть своей жизни прожила в тени своего знаменитого соавтора Ле Корбюзье, только на старости лет изведав, что такое слава. И это при том, что ее талант и отчаянная смелость были видны с самых первых шагов в дизайне и в жизни. Сбежав из дома под венец в 23 года только для того, чтобы избавиться от пыльных гардин и позолоченных комодов родительской квартиры, она вышла замуж в красном пальто. Превозносила пустоту и простоту. Увлекалась йогой. Плавала голышом и загорала топлесс. Заводила бесчисленные романы. В начале 1930-х несколько раз съездила в СССР и, несмотря на увиденное там, стала коммунисткой. И — это важно — свою первую мебель из хромированной стали и анодированного алюминия она сделала не для выставки, а для себя, только потом перевезя ее прямо из дома в выставочный павильон. Там, на «Осенним салоне» 1927 года ее заметили, и Ле Корбюзье, за несколько месяцев до того давший ей от ворот поворот, когда она пришла проситься к нему в студию, был вынужден сам искать ее телефончик. 24-летняя Шарлотта мечтала с ним работать, но и представить себе не могла, чем это обернется: десять лет, с 1929 по 1939, у нее не было своего имени — все ее работы подписывались великим «Корбу». Именно тогда появились самый знаменитый из всех шезлонгов и еще целая линейка мебели, которая сейчас перевыпускается фабрикой Cassina под тремя именами: Ле Корбюзье, Жаннере, Перриан — имя Шарлотты здесь последнее по алфавиту, но не по значимости. Но лишь незадолго до смерти ей удалось доказать, что это и ее мебель тоже. За 96 лет жизни (Перриан умерла в 1999 году) она многое успела. В начале 1940-х шесть лет прожила и проработала в Японии и Индокитае, где ее западный функционализм обрел восточную лаконичность, а теплое дерево заменило холодный металл. В 1950-м спроектировала компактную кухню для знаменитой марсельской «Жилой единицы», построенной Ле Корбюзье. В 1960–70-е работала над проектами горнолыжных отелей во французских Альпах, где за недостатком места понадобились встроенные в номера ванные комнаты-капсулы из стекловолокна: помыть голову в раковине там можно было, сидя на унитазе. Попутно объездила весь мир — благодаря мужу, высокопоставлен-

1 Cтолики Petalo, 1951. С 2009 г. производится Cassina. 2, 5 Внешний вид и интерьер убежища для туристов в горах Refuge Tonneau, 1938. В соавторстве с Пьером Жаннере. 3 Стеллаж Nuage, производятся Cassina. 4 Шарлотта Перриан в конце 1920-х гг.

6 Шезлонг Tokyo Outdoors, 1940. С 2011 г. производится Cassina. 7 Шарлотта Перриан в 1930-х гг. 8 Стул Ombra Tokyo, 1954. С 2009 г. производится Cassina. 9 Табуреты Berger (1953) и Meribel (1961-62). Производятся Cassina.

город женщин/women's city ному сотруднику Air France, которого работа посылала открывать и развивать отделения авиакомпании по всему миру. Шарлотта жила в Африке (Конго) и Латинской Америке (Бразилия) и везде работала, делала офисные и частные интерьеры, придумывала мебель для своих проектов. Бог дал ей необыкновенно долгую жизнь: она пережила и своего «обидчика» Ле Корбюзье, и свое время. Уже в 1960–70-е, на фоне поп-арта и зарождавшегося постмодернизма в дизайне, ее ранние работы воспринимались как архаика и антиквариат. Она преподавала в Сорбонне, а студенты смеялись над ее истовостью в отстаивании модернистских идей. Для них и она, и ее идеи пахли нафталином. Но она не сдавалась и, говорят, давала молодежи прикурить, клеймя их вкусы и буржуазность родительских квартир: «Не понимаю, как могут люди, днем сидящие за рулем этой богини, «Дээссы», возвращаясь домой, садиться в кресла Людовика XIV?» Речь шла о культовом автомобиле 1960-х — Citroen DS, название которого звучит как Deesse, богиня по-французски. Машинка многократно снималась в кино и выставлялась в музеях, на ней в 1950–70-е ездило все прогрессивное человечество, включая Шарля де Голля, Бриджит Бардо, Юрия Гагарина, Фантомаса и саму Шарлотту. В то время как в буржуазных гостиных стояли пузатые комодики с резьбой и позолотой, сохранившиеся со времен оных. Это 90-летней бунтарке было решительно непонятно.

Санькова Александра Сваровски Надя

Александра Санькова Благодаря Александре и ее друзьям и коллегам Надежде Бакурадзе, Степану Лукьянову и Валерию Патконену в 2012 году в Москве появился Московский музей дизайна, директором которого Саша теперь работает. Ребята давно мечтали его сделать,

33 а два года назад решили, что хватит мечтать и ждать, надо делать. До этого у Саньковой был уже соответствующий опыт. По образованию она дизайнер-график, закончила Московский художественно-промышленный университет имени С. Г. Строганова, факультет коммуникативного дизайна, но работала по профессии недолго. Родители — учитель истории и инженер металлобетонных конструкций — всегда говорили ей, что надо любить свою работу и делать только то, что нравится. Следуя этим заветам, в 2003 году она основала компанию «Новая графика», где организовывала и курировала выставки, мастер-классы, конкурсы графического дизайна, в частности выставку Невила Броуди в Москве и Санкт-Петербурге; выставку «Современный иранский плакат»; конкурс социального плаката и выставку «Британский социальный плакат» в десяти российских городах, по заказу Британского совета; выставку «Современный итальянский дизайн» в рамках межкультурного года Россия–Италия на «Красном Октябре» и многие другие. Так что дело было за малым — экспозиция и площадка. Поскольку Москва перенасыщена культурными площадками, и каждая из них борется за аудиторию, максимально эффективной концепцией с минимальными вложениями сочли музей на колесах, который сам будет приезжать к людям. Так появилась музей-автобус. Потом директор Большого Манежа Марина Лошак и Департамент культуры города Москвы дали Саше возможность осуществить первые проекты музея на самой центральной площадке столицы. Все три выставки: «Советский дизайн. 1950–1980-е», «Дизайн упаковки. Сделано в России» и «Новая Роскошь. Голландский дизайн в эпоху аскетизма» — были суперуспешны (но сейчас, в связи со сменой руководства Манежа и его общей политики, Санькова ищет новое здание для музея, и это ее главный приоритет). Параллельно развиваются международные проекты: в мае советский дизайн покажут в Милане. В ближайшее время стартует выставка «Спорткульт» в партнерстве с галереей «Проун». Продолжается и проект с автобусом, и уже в апреле начнется передвижная программа «История русского дизайна в мобильном зале», в рамках которой автобус поедет в шесть городов России: Москва, Коломна, Калуга, Тула, Рязань, Владимир. В более отдаленных планах — выставочные проекты «Советский дизайн», «Дизайн и спорт» и «10 предметов русского авангарда». Конечно, все эти начинания требуют огромных затрат сил и времени. «Я, бывает, прихожу домой в 2–3 ночи, — говорит Саша, — или иногда ночую на работе, когда стройка или монтаж выставки, например. А еще часто приходится работать в выходные, и хорошо, если у коллег, с которыми надо встретиться, есть дети, тогда беру сына с собой. Но, конечно, я бы хотела проводить с ним больше времени». Собственно, необходимость сочетать работу и дом, семью — это единственное ограничение, которое она видит для женщины в ее занятиях дизайном, да и любой другой профессиональной ра-

ботой. «Трудно совмещать интенсивную работу и семью. Меня спасает только то, что мои близкие оказывают мне необычайно большую поддержку: я почти не занимаюсь бытом, и за моим ребенком присматривают мои родители. Они понимают, что и зачем я делаю. И любой мой успех — это и их успех, потому что без них и без моего мужа невозможно было бы сделать ничего из того, что я делаю. Такая поддержка — это очень важно, если ты много работаешь и хочешь добиться успеха в профессии».

Надя Сваровски На первый взгляд, компания, основанная в 1895 году и широко известная в первую очередь милыми хрустальными фигурками, имеет мало отношения к дизайну. Но так кажется только тем, кто до сих пор думает, что Swarovski выпускает только эти фигурки и хрусталики для классических люстр. Однако это уже не так, и главная заслуга в том, что старинная австрийская мануфактура вписала себя в современный дизайнерский контекст, принадлежит как раз Наде Сваровски, члену совета директоров и прапраправнучке основателя. Она отвечает в компании за дизайн и в этой роли считает своим долгом встроиться в существующую индустрию моды, ювелирного искусства, архитектуры, дизайна, кино и искусства — чтобы иметь возможность инициировать и продвигать современные инновационные проекты с использованием хрусталя. Свое образование в области истории искусств и иностранных языков, полученное в Южном методистском университете в Далласе, Надя продолжила курсом по декоративно-прикладному искусству в ньюйоркском отделении Sotheby’s и курсом геммологии в Геммологическом институте Америки. Профессиональную карьеру начала в нью-йоркской галерее Ларри Гагосяна, потом перешла на работу к легендарной Элинор Ламберт, публицисту и пиар-специалисту в области моды и искусства, а через три года присоединилась к семейному бизнесу, начав работать в Гонконге и азиатском регионе в целом. Еще совсем молодой девушкой Надя познакомилась и подружилась с иконой моды и стиля Изабеллой Блоу, которая в свою очередь свела ее с молодыми талантами

Александром МакКуином и Филлипом Трейси — оба впоследствии стали верными партнерами компании Swarovski. Ее дальнейшие проекты в области моды были связаны с работами Хуссейна Чалаяна, Мариос Шваб, Джейсона Ву, Александра Ванга и многих других молодых и уже признанных дизайнеров. В 2002 по Надиной инициативе компания запустила глобальный проект в области предметного и средового дизайна — Swarovski Crystal Palace, визионерскую инициативу по расширению границ дизайна с помощью света и посредством хрусталя. Результатом стала беспрецедентная подборка работ, светильников и световых инсталляций, в создании которой поучаствовали без преувеличения все главные креативные силы первого десятилетия ХХI века — фамилии нет смысла даже перечислять. Она работала с самыми известными из ныне живущих дизайнерами-женщинами и дизайнерами-мужчинами и утверждает, что в наши дни в этой профессии нет никакой дискриминации. «Возможно, быть женщиной в мужском мире дизайна и было трудно в прошлом, когда делать дело и решать проблемы считалось мужской работой. Возможно, это объясняет и то, почему такие значительные и успешные женщины, как Рэй Имз и Люсьен Дэй, работали со своими мужьями, как части семейных команд. Но сейчас так много женщин самовыражаются в трехмерном пространстве — и индивидуально, и как часть смешанных женско-мужских коллективов вроде Studio Job, Semiconductor и Troika, — что область, которая привычно считалась преимущественно мужской, начинает выглядеть совсем по-другому». В целом же культурные различия гораздо более интригуют Надю, нежели гендерные: «Например, когда прошлой осенью наша выставка Digital Crystal приехала на Пекинскую неделю дизайна, мы заказали несколько предметов для нее талантливым дизайнерам из Азиатско-Тихоокеанского региона. Своими работами они должны были исследовать концепцию памяти в быстроменяющемся цифровом веке. И было совершенно невероятно сравнивать подход и взгляд китайских дизайнеров (среди которых были и парни, и девушки: Найхан Ли, Лиу Фенг, Ма Янсонг, Ши Джианмин и Сонг Тао) с работами европейцев Арика Леви, Мартена Баса, rAndom International, Ива Беара, Рона Арада и Хильды Хеллстрем. В конце концов оказалось, что у таланта нет ничего общего с полом».

Эскизы витражей для арт-проекта The Jane в Антверпене, 2014.

Т Тинангел Нинке

Нинке Тинангел «Несовершенство — это и есть красота, сумасшествие гениально, и лучше быть абсолютно нелепым, чем абсолютно скучным», — это заявление Мэрилин Монро, думается, вполне разделяет и Нинке Тинангел. Потому что в том, что она делает (вместе со своим мужем и партнером Йобом Сметсом, как одна из половинок Studio Job), есть и сумасшедшинка, и неправильность, и провокация, а также завидная доля гениальности. Нет только скучного.

34 Дорога в дизайн Нинке была открыта. В Голландии вообще трудно не стать дизайнером: дизайн-школа там есть чуть ли не в каждой деревне. А если у тебя еще и родители-дизайнеры, то тебе с этой дороги не свернуть — так и получилось с Нинке, которая поступила и окончила знаменитую Академию дизайна в Эйндховене. Там в 1996 году она познакомились с будущим мужем, который как раз заканчивал обучение. Через пару лет Йоб основал дизайн-бюро, Studio Job, к которому потом присоединилась Нинке, получившая диплом художника-графика. До ее прихода в студию работы Йоба выглядели необычными, но какими-то незаконченными. Когда в студии появилась она, стало ясно, чего им не хватало: ее филигранной, детализированной графики. Непонятно, откуда что берется в этой вполне приятной в общении, но внешне ничем не примечательной голландки, но сюрреализм ее рисунков в достаточной мере приправлен черным юмором: черепа и скелеты соседствуют с идиллическими бантиками, пуделями и барашками, на обратной стороне тарелки, украшенной орнаментом из вилок, обнаруживается жирный сумоист, а изысканный рельеф на фарфоре при более внимательном рассмотрении оказывается скоплением сперматозоидов. «Наши работы — зачастую карикатуры на действительность, — говорит Нинке. — И это всегда игра с декором. Мне лично очень нравится, когда красивый орнамент при приближении оказывается чем-то неожиданным, диким — состоящим из скелетов или пистолетов. Функция нашего дизайна — вызывать эмоции. И это такая же функция, как служить столом или стулом. Ничем не хуже». Сама Нинке не разделяет свой вклад в их

город женщин/women's city произведения и вклад Йоба. Говорит, что даже никогда не задумывалась о разнице мужского и женского подходов и никогда не замечала этой самой разницы. «У разных людей разный подход (а не у мужчин и женщин). Чем меньше об этом думаешь, тем лучше, вот мое мнение!» Зато Йоб точно знает: его жизнь и его работы не были бы такими, если бы не Нинке. «Мы не смогли бы работать вместе, если бы не были близкими людьми. Мы все время в разъездах, летаем куда-нибудь по делам каждую неделю — и все время вместе. Понимаете, наша жизнь такая же, как у любой другой семьи — это как быть фермерами, например. Ведь когда у тебя ферма, это для тебя не работа, а жизнь, и в этой жизни ты не можешь быть один. И наша студия — так же, как для фермеров ферма, — не только место, где мы работаем, а это еще и дом. То есть мы встаем утром — и мы уже в офисе. И каждое утро к нам в студию приходят на работу сотрудники, они работают у нас дома, тут не расслабишься. Конечно, это не добавляет легкости в отношения. Но мы не хотим от этого отказываться — мы хотим жить, как всегда жили художники — в мастерской. Это приятно. В то же время мы время от времени бываем и просто людьми: я мою посуду, а Нинке занимается огородом. Так что иногда мы дизайнеры, иногда художники, а иногда она просто садовод, а я просто уборщица. И мы вместе — просто муж и жена. Это очень ценно, что мы делим то ощущение счастья, которое дает нам жизнь».

Уркиола Патрисия

Патрисия Уркиола Уркиола – самый актуальный и востребованный на сегодня предметный дизайнер. Не самый актуальный дизайнер среди женщин, а просто – самый. Это случилось незаметно, но теперь уже вряд ли кто-то будет протестовать и предлагать в лидеры Карима

1 Керамическая плитка Azulej, Mutina. 2 Керамическая панель Déchirer, Mutina. 3 Диван Redondo, Moroso. 4 Ковер Peacock, Moroso.

5 Стулья Tropicalia, Moroso. 6 Подвесной светильник Chasen, Flos. 7 Кресло из серии Antibodi, Moroso. 8 Модули-сидения и ковры Rhombus, Gan.

Рашида или, например, Антонио Читтерио. Даже Филипп Старк, кумир миллионов, выходит в тираж. А она, наоборот – входит. Пришло ее время. Про нее пишут, что она испанка, но она родом из страны Басков, и это особая национальность. Она сама говорит: «Я не со Средиземного моря, я с Атлантики, а это другая порода». Она действительно, в отличие от своих итальянских коллег, совсем не расслаблена, совсем не ленива и не подает себя миру, как хрустальную вазу – наоборот, работает засучив рукава, говорит, как строчит из пулемета, а движется так, что ни одна камера не успевает ухватить. Ее учителям позавидует любой: после Политехнического института в Мадриде Уркиола окончила Политех в Милане под руководством легендарного Акилле Кастильоне, автора лампы-арки. У него Патрисия научилась смотреть на вещи так, как будто до этого на белом свете не существовало ни вещей, ни дизайнеров. Получив такое наследство, она стала работать для лучших итальянских мебельных фабрик: сначала для De Padova, под руководством Вико Маджистретти, потом для Cappellini и Cassina под руководством Пьеро Лиссони. С 2000 года у нее свое бюро, главными клиентами которого уже много лет являются Moroso, B&B Italia, Molteni&Co, Driade, Kartell, Flos, Foscarini, Axor, Agape, а попутно еще десятки небольших и не очень знаменитых фирм, которые Уркиола делает знаменитыми: Gan, Budri, Mutina. В результате ежегодно на Миланском мебельном салоне не один десяток стендов бывает отмечен присутствием ее очень женственного таланта. Она ухитряется использовать в дизайне мотивы и образы кружев, тканевых фактур, плетенки, цветов, капель, фьордов и тому подобных вещей — и при этом не выглядеть слащаво или надуманно. Ее кружева и фигурное плетение, ее плиссировки и воланы, ее цветы и орнаменты, ее асимметричные формы и тонкие аллюзии на какие-то фольклорные или традиционные вещи выглядят каждый раз по-новому, каждый раз обусловлены темой, концепцией, материалом или хотя бы и воспоминанием — подход, мало свойственный дизайнерам-мужчинам. При этом она наотрез отказывается признавать, что ее творения отличаются от работ коллег-мужчин, заявляя: «Я женщина, когда рожаю детей. Все остальное время я — дизайнер».

Ф Фавахири Сюзанна, Фидельман Мила

Сюзанна Фавахири Те, кто в 1990-е и начале 2000-х интересовался интерьерами и современной дизайнерской мебелью (а таких людей было тогда не очень немного), помнят, конечно, совершенно прозападный магазин «Мебель Эксклюзив» на Большой Грузинской — с огромными окнами-витринами и плоскими диванами внутри, а также с необычными штуками вроде штопоров, похожими на девочек в ярких платьях, и цветными пластиковыми увлажнителями воздуха, больше напоминаювших НЛО. Многие помнят и хозяйку магазина — темпераментную, даже резкую брюнетку, в делах отнюдь не сиропную, с европейским именем Сюзанна и восточной фамилией Фавахири. Фамилия досталась ей от отца, подданного Сирии. Где она, впрочем, пожила всего несколько месяцев, уже после окончания школы, а потом запросилась обратно в СССР. На филфаке МГУ изучала русский язык как иностранный, после окончания занялась бизнесом. «Я работала на австрийскую строительную фирму Rogner, была главой представительства в СССР. В начале 1990-х получила контракт на реконструкцию «Националя» — представьте себе, центральный отель страны! Мы были первыми в России, кто закрыл реконструируемый фасад специальным занавесом, как это было принято на Западе. Чтобы не попадала пыль. Чтобы не было видно стройки. На занавесе, конечно же, значилось Rogner, а обращен он был на Кремль и Красную площадь. Что тут началось! Меня вызывали в мэрию — в советские же времена не было никаких баннеров, не принято было». В те же годы она делала ремонт у себя в квартире, а достойной мебели найти не могла — пришлось ехать на мебельные выставки в Германию, в Италию. Потом все, что она купила себе домой, стало ассортиментом ее первого магазина: мягкая мебель B&B Italia, деревянная мебель Maxalto и Giorgetti, кровати Flou. Там же продавались кухни Boffi, диваны De Sede и аксессуары Alessi. Магазин на Тишинке открылся в 1994-м, в конце 1995 года на Волхонке появилась ее студия кухонь bulthaup, а в 1996-м — бутик муранских люстр Barovier & Toso. Сюзанна пригласила туда архитекторов, которых знала по своей строительной деятельности. «Меерсон (тогда президент Союза архитекторов Москвы) сказал, что я сумасшедшая. Главный архитектор Москвы Вавакин тоже

не понял. Для советских архитекторов архитектура могла быть исключительно «большой»: мосты, дороги, аэропорты, гидроэлектростанции. Я их водила к себе в магазин и показывала, объясняла. Особенно они были поражены тем, что великие западные архитекторы вроде, Фрэнка Гери или Майкла Грейвса, проектируют вазы и чайники». Потом было еще много всего. Фавахири первая привезла экстравагантные вещи Гаэтано Пеше для Zerodisegno, сделанные из полиуретановой смолы (сейчас их в Москве купить негде). Благодаря ей в Москву приезжали дизайнеры — тот же Гаэтано Пеше, Паоло Пива, студия Kairos; она устраивала им встречи с журналистами и лекции в Строгановке. Параллельно работало ее агентство Vodas Trade, представляющее на территории России крупные и авторитетные европейские мебельные бренды: она вывела на российский рынок B&B Italia, Flou, Giorgetti, Boffi, Kosta Boda / Orrefors, работала с Alessi и Agape. Магазинов у Сюзанны больше нет, она занимается исключительно дистрибуцией и продвижением фабрик Moroso, De Sede, Glas Italia, Team by Wellis. Оглядываясь назад, она вспоминает не то, что было трудно, а что было удивительно. Как приходили в магазин 60-летние люди и покупали минималистские диваны, а молодежь разворачивалась, предпочитая тяжеловесную резную «классику». Что в каталоге компании Alessi, когда она только начала с ней работать, был один предмет советского дизайнера Юрия Соловьева — его только недавно сняли с производства. О том, как вдруг не так давно ей поступил заказ на поставку довольно дорогих, даром что пластиковых, стульчиков Supernatural дизайна Росса Лавгроува для кафе в спортивном детском клубе в Ханты-Мансийске. «Это же показатель!» — радуется она. Показатель того, что хоть что-то меняется в отношении наших соотечественников к дизайну. «У нас вкус к современному никогда никто не развивал. Много десятилетий о современной эстетике не говорили совсем. И сейчас все время говорят о том, какая прекрасная была Россия до революции, приводят в пример дворцы, храмы, усадьбы. И никто не вспоминает советский модернизм — те районы и здания, которые могут составить нашу гордость. Иностранцы приезжают и выискивают их, рассматривают, фотографируют, а мы, живущие здесь, ничего о них не знаем, не видели, забыли! То же самое с интерьером: люди не понимают слова функционализм и, покупая мебель и другие предметы обстановки, не задумываются, удобно ли с ними жить, легко ли за ними ухаживать — за диваном с таким количеством бархатных подушек или такими пышными тяжелыми гардинами». Сама она, между прочим, готовит на кухне bulthaup, во все свои дома и квартиры покупает диваны B&B Italia, а из «излишеств» в интерьере позволяет себе только произведения искусства. «Не понимаю, как можно забыть, что ты живешь сегодня, в ХХI веке? Даже если тебе нравится история, традиции, жизнь-то идет сейчас, а не в пушкинские времена. Надо соответствовать».

Андрей Ягубский (портрет)

город женщин/women's city

Leo Torri

Мила Фидельман

1 Скамейка «Саламандра» из кориана. 2 Напечатанная на 3D-принтере уменьшенная модель скамейки «Саламандра». 3 Объект из проволочных вешалок, сделанный в рамках проекта группы Савинкин/Кузьмин на АрхМоскве 2011.

На первой Moscow Design Week в 2010 году в выставке работ молодых российских дизайнеров 02..2..20 куратора Елены Гонсалес было три части экспозиции, где предметы дизайна объединялись в зависимости от того, насколько близкую в буквальном смысле оболочку они создают для человека: 02 (метра) — одежда, аксессуары; 2 (метра) — мебель, предметы быта, досуга; 20 (метров) — городские и ландшафтные объекты. Работы Милы Фидельман участвовали в каждой из трех номинаций, и все три поехали в Милан на итоговую выставку. Так что в апреле 2011 года в миланской Зоне Тортона в рамках iSaloni демонстрировались ее плейер Z-Object, скамейка Salamandra и крепящиеся на фасад дома кориановые капсулы для хранения крупногабаритных вещей под названием «Карманы». В школьные годы Мила много раз меняла свои планы насчет будущей профессии. Интересовалась дизайном одежды, потом промышленным дизайном. Но в Нижнем Новгороде, где она росла, возможности получить хорошее дизайнерское образование не было, зато был уважаемый архитектурно-строительный университет, к которому ей советовали присмотреться, говоря, что надо идти учиться на архитектора, а потом кем угодно станешь. «Я и до сих пор не знаю, хорошо это или плохо, что я училась на архитектора, — говорит Мила. — Потому что меня все равно оттягивает на дизайн». Еще на студенческой скамье думающая девушка не сидела сложа руки. В 2003 году послала свой эскиз гипотетического дома для Леонида Парфёнова на «бумажный» конкурс «Дом для звезды» и получила Гран-при (в соавторстве и под девичьей фамилией Киселева). В 2004-м открыла архитектурный журнал, выбрала понравившийся проект и позвонила его авторам в Москву в бюро «Архитекторы Асс», попросила, чтобы ее взяли на стажировку. Ее взяли. И это был заряд, драйв и бесценный опыт. В 2005-м под руководством Андрея Чельцова она пару месяцев поработала в мастерской «АБ», а в 2006-м поехала в «Поле-Дизайн». «Я была «фанаткой» работ Владимира Кузьмина и Владислава Савинкина. Я и сейчас ею остаюсь, «Поле-Дизайн» для меня, как семья». После стажировки архитекторы пригласили ее работать у себя в бюро, и она переехала в Москву, сразу как закончила институт.

город женщин/women's city

Собственно, благодаря руководителю студии «Поле-Дизайн» Кузьмину Мила сделала свои первые шаги в дизайне. «Саламандра» стала ее главным и любимым проектом, который она называет программным. Он сопровождал ее все годы работы и развивался вместе с ней. «К нам пришли заказчики, которые хотели реконструировать самоходное судно. Мы взялись и глубоко проработали этот проект (в результате он не был реализован), а потом к нему в разных видах возвращались и пробовали одну и ту же форму в разных масштабах. Это был целый ряд объектов на основе одной формы, но с разными задачами, масштабами, материалами». Миле скоро тридцать. Ей кажется, что это рубеж, и она его очень ждет. Ждет, чтобы начать новую, самостоятельную страницу в своей биографии. «Интересно быть и маленьким человеком в большом деле, и большим — в маленьком, на разных жизненных этапах по-разному. Иметь собственный большой бизнес — это отличная цель на будущее. Хотя пока скорее мечта. Я верю, что, если ты занимаешься делом, которое тебе действительно интересно, ты можешь многое. И мне хочется попробовать, проверить это на себе». В частности, ее интересует дизайн и производство уличной мебели, для городских фестивалей. «Это мой любимый масштаб — одновременно и дизайн, и миниархитектура».

Х Хадид Заха

Заха Хадид Браслеты и кольца, вазы для цветов и фруктов, тапочки и сапожки, ножи-вилки и коробочки для письменных принадлежностей, люстра и торшер, столики, пуфы и диваны — весь ассортимент дизайнерского магазина или галереи собран в портфолио у этой знаменитой дамы. Она, конечно, архитектор, но она же и одна из четверки

Photo by Jacopo Spilimbergo

1 Фрагмент инсталляции The Secret Garden c мраморными панелями для компании Citco. 2 Столики из коллекции Limited Edition для Citco. 3 Диван Zephyr, лимитированный выпуск, Cassina. 4 Яхта для Bloom+Voss Shipyards. 5 Водопроводный кран, Triflow.

самых дорогих дизайнеров в мире. И этот успех дался ей гораздо легче, чем место на архитектурном олимпе, в суровом мире мужчин-архитекторов. Наверное, даже не будет преувеличением сказать, что он просто упал ей в руки вслед за признанием ее архитектурного таланта — мебельные компании просто выстроились в очередь за ее обтекаемыми шедеврами. Про интерес Захи Хадид к предметному дизайну есть очаровательная история. Еще ребенком ей случалось и бывать на архитектурных выставках, и листать архитектурные журналы: Ирак ее детства был открытой страной с международного уровня архитектурой. Но окончательно ее склонность определилась, когда родители вместе с Захой выбрали ей в комнату асимметричное зеркало. С него и началось ее увлечение асимметрией. Она решила полностью переделать комнату, чтобы та соответствовала этому новому предмету, потом добралась до комнаты двоюродной сестры, потом — тети. Теперь эта нелогичность, неправильность отличает ее дизайн так же, как отличает ее архитектуру. Еще его характеризует текучесть: как созданные ею здания словно движутся, перетекают, плывут, так и ее вазы или диваны больше напоминают ландшафт или поверхность воды. Недаром многие из них носят имена каких-то природных явлений и даже небесных тел: «Айсберг», «Ледник», «Луна» и т. д. Есть в этих органических формах что-то и брутально мужское, и что-то неуловимо женственное, даже по-восточному женственное, с хитринкой и тайной. Заха вообще любит подчеркивать, что она не женщина-архитектор, а женщина и архитектор, и старается не забывать об этом. Она не завела семьи и детей, зато «родила» много новых, авангардных зданий и предметов. И умудрилась при всей своей всемирной славе остаться просто женщиной, которой не чужды обыкновенные земные радости: наряды, украшения, сериалы (как выясняется, она обожает популярный американский Mad Men).

Я Яшар Нина

Нина Яшар Родившись в Тегеране, Нина Яшар еще ребенком переехала в Милан, где ее отец начал успешный бизнес по торговле восточными коврами. В 24 года она окончила факультет истории искусств в Университете Венеции и в 1979-м открыла свой первый магазин ковров на Виа Бильи в центре Милана — он назывался Nilufar, так же, как называется сейчас ее дизайн-галерея (слово означает «лотос» на фарси). Уже через десять лет галерея переехала на знаменитую Виа делла Спига в модном квартале вокруг Монтенаполеоне, в те помещения, где она работает и по сей день — только теперь она разрослась на три этажа. Ее самая первая выставка называлась La Rosa nel Tappeto — «Роза на ковре» — и являлась исследованием такого традиционного мотива, как роза в коврах из разных стран. В 1998 Нина организовала выставку «Шведские ковры и скандинавская мебель» — свою первую экспозицию, где ковры объединялись с мебелью. Там присутствовала скандинавская и финская мебель 1930–60-х годов авторства Алвара Аалто, Ханса Вегнера и Арне Якобсена — и все это имело большой успех. Так Нина открыла в себе страсть к раннему модернизму и современному дизайну, которая до сих пор в ней не угасает. С тех пор она уже осуществила множество разных выставок, чаще всего смешивая в них разные стили и декоративные мотивы: мебель, ковры и объекты из Франции и Тибета, Скандинавии и Индии, а также работы таких разных авторов, как Шарлотта Перриан, Жак Адне, Пол Эванс и Гаэтано Пеше. «Нина не такая, как все остальные галеристы, — говорит ее друг, дизайнер Джанкарло Монтебелло. — У нее очень сильная интуиция, которая подсказывает ей, как соединять несоединяемое,

и поэтому в ее проектах так много смелости, какой-то запредельной независимости и энергии, а также огромное благородство». Сама Нина и ее галерея год от года завоевывают все более и более высокую репутацию. В 2006 году она была первой галеристкой из Италии, которую пригласили участвовать в главном арт-дизайн-шоу Design Miami Basel. Также она начала работать с произведениями таких итальянских мастеров, как Карло Моллино, Джо Понти, Этторе Соттсасс и Пьеро Форназетти. О своей коллекции она говорит так: «Я выбираю вещи, основываясь на интуиции, на инстинкте. Предметы должны быть оригинальными, креативными и функциональными — это фундамент, а также они должны быть уникальны. Своим клиентам я предлагаю через обладание авторскими работами выразить свою индивидуальность. У меня никогда не было такого вкуса, который пришелся бы ко двору любому. У меня достаточно маленький круг «посвященных» — для меня «посвященный» тот, кто как-либо связан с миром прекрасного, по работе или по душевной склонности, но главное — это тот, кто обладает желанием и волей меняться, развиваться, все время подвергать сомнению стандарты, по которым он или она живет. Это то, как я живу сама: мой лейтмотив — это постоянная эволюция». Среди молодых дизайнеров ее главным успехом было открытие Мартино Гампера, который был еще студентом лондонского Королевского колледжа искусств, когда Яшар заметила его столы и стулья. Тремя годами позже Гампер стал легендой на выставке Design Basel: он разобрал стул великого Джо Понти, чтобы собрать из него свой, в своем собственном неподражаемом стиле. Другим молодым талантом, которому Нина помогает прокладывать дорогу, стала концептуалистка Бетан Лаура Вуд. И их обоих Нина теперь активно продвигает в своей галерее и на крупных международных форумах дизайна. «Неоднократно меня называли selvaggia — дикаркой, — говорит она о себе. — И все благодаря моей манере вести дела: не ради выгоды, а по страстной привязанности. Я верю, что настоящий коммерсант не должен думать лишь о покупках и продажах. Важнее помогать людям получить озарение и открыть в себе творческий потенциал, открыть новые территории. Дать им Проект дизайнера Марвозможность жить тино Гампера «100 стус мыслью, что все воз- льев за 100 дней», Музей Бенаки, Афины, 2013. можно».

G.Majno (портрет)

город женщин/women's city