GISAP: Philological Sciences №14 by GISAP UK

Expert board: Marianna Balasanyan (Georgia), Marina Zheltukhina (Russia), Alexandra Zalevskaya (Russia), Daniela Grava (Italy), Elena Kosykh (Russia), Galina Kontsevaya (Belarus), Maria Shemyakina (Russia), Mehmed Jemal (Turkey), Tetyana Kovalevskaya (Ukraine), Yuliana Pykhtina (Russia), Zamira Derbisheva (Kyrgyzstan)

GISAP: Philological Sciences №14 Liberal* (September, 2017) Chief Editor – J.D., Prof., Acad. V.V. Pavlov Copyright © 2017 IASHE ISSN 2053-1532 ISSN 2053-1540 (Online) Design: Alexander Stadnichenko, Anastasia Onyskiv, Inna Shekina, Yury Skoblikov Published and printed by the International Academy of Science and Higher Education (IASHE) 1 Kings Avenue, London, N21 3NA, United Kingdom Phone: +442071939499, e-mail: ofﬁce@gisap.eu, web: http://gisap.eu

No part of this magazine, including text, illustrations or any other elements may be used or reproduced in any way without the permission of the publisher or/and the author of the appropriate article

Print journal circulation: 1000 “*Liberal – the issue belongs to the initial stage of the journal foundation, based on scientiﬁcally reasonable but quite liberal editorial policy of selection of materials. The next stage of the development of the journal (“Professional”) involves strict professional reviewing and admission of purely high-quality original scientiﬁc studies of authors from around the world”

CONTENTS O. Nazarenko1, M. Vetoshkina2, A. Gavrylenko3, Sumy State University, Ukraine1,2, Alexandrovskaya Gymnasia, Ukraine3 THE CONCEPT OF FRIENDSHIP AS AN IMPRINT OF EMOTIONAL SPHERE IN THE ENGLISH LINGUISTIC CULTURE...................................................................................................................................3 T.Yu. Kovalevskaya, Odessa National University named after I.I Mechnikov, Ukraine SYSTEMATICS OF COMMUNICATIVE INFLUENCE IN THE ASPECT OF NEURO-LINGUISTIC PROGRAMMING..............................................................................................................................................................................6 A. Kovalevska, “ABCland” Foreign Languages Center, Ukraine REPRESENTATIONAL MARKING AS THE FACTOR OF COMMUNICATIVE INFLUENCE OPTIMISATION ....................9 Iu. Sidorenko, Mykolayiv National University named after V.O. Suhomlinskiy, Ukraine PECULIARITIES OF TRANSLATION OF PHRASEOLOGICAL UNITS MEANING THE ENVIRONMENTAL REALITIES......................................................................................................................................................................................11 I.K. Kobyakova1, A.A. Kobyakov2, Sumy State University, Ukraine1, Vanier College, Canada2 NATURE OF THE LINGUOCREATIVE FUNCTION ..................................................................................................................15 Iu. Pykhtina, Orenburg State University, Russia GEOGRAPHIC SPACE IN THE LITERARY TEXT: NATIONAL AND REGIONAL ASPECTS................................................18 N.V. Leonova, National Metallurgical Academy of Ukraine, Ukraine SMALL GENRE FORMS OF INFORMATION STYLE.................................................................................................................22 D. Hamzе, Plovdiv University «Paisii Hilendarski», Bulgaria GROTESQUE-COMMUNICATIVE FUNCTIONS OF SYNTAX AS THE POWERFUL STIMULUS FOR DEVELOPMENT OF LANGUAGE CULTURE (ON THE MATERIALS OF WORKS BY WITOLD GOMBROWICZ)........................................25 M.A. Balasanyan, Samtskhe-Javakhety State University, Georgia ON THE ISSUE OF INTER-LANGUAGE CONTACTS AND INTERACTIONS IN THE RUSSIAN LANGUAGE (ON THE EXAMPLE OF AMERICANISMS).................................................................................................................................31 E.A. Kosykh, Altai State Pedagogical University, Russia SPEECH BEHAVIOUR OF AN ELITE LINGUISTIC IDENTITY (ON THE MATERIAL OF LETTERS OF O.P. FLORENSKY)....................................................................................................................................................................33 E. Shcherbak, Odessa National University named after I.I Mechnikov, Ukraine RHETORIC CODES OF COMMERCIAL TV ADVERTISING: FIELDS OF INFLUENCE........................................................41

CONTENTS O. Nazarenko1, M. Vetoshkina2, A. Gavrylenko3, Sumy State University, Ukraine1,2, Alexandrovskaya Gymnasia, Ukraine3 THE CONCEPT OF FRIENDSHIP AS AN IMPRINT OF EMOTIONAL SPHERE IN THE ENGLISH LINGUISTIC CULTURE...................................................................................................................................3 Ковалевская Т.Ю., Одесский национальный университет им. И.И. Мечникова, Украина СИСТЕМАТИКА КОММУНИКАТИВНОГО ВОЗДЕЙСТВИЯ В АСПЕКТЕ НЕЙРОЛИНГВИСТИЧЕСКОГО ПРОГРАММИРОВАНИЯ.................................................................................................................................................................6 A. Kovalevska, “ABCland” Foreign Languages Center, Ukraine REPRESENTATIONAL MARKING AS THE FACTOR OF COMMUNICATIVE INFLUENCE OPTIMISATION ....................9 Сидоренко Ю.И., Николаевский национальный университет им. В.А. Сухомлинского, Украина ОСОБЕННОСТИ ПЕРЕВОДА ФРАЗЕОЛОГИЧЕСКИХ ЕДИНИЦ, ОБОЗНАЧАЮЩИХ РЕАЛИИ ОКРУЖАЮЩЕЙ СРЕДЫ..............................................................................................................................................................11 Кобякова И.К.1, Кобяков А.А.2, Сумской государственный университет, Украина1, Колледж Ванье, Канада2 ПРИРОДА ЛИНГВОКРЕАТИВНОЙ ФУНКЦИИ ......................................................................................................................15 Iu. Pykhtina, Orenburg State University, Russia GEOGRAPHIC SPACE IN THE LITERARY TEXT: NATIONAL AND REGIONAL ASPECTS................................................18 N.V. Leonova, National Metallurgical Academy of Ukraine, Ukraine SMALL GENRE FORMS OF INFORMATION STYLE.................................................................................................................22 Хамзе Д.Г., Пловдивски университет Паисий Хилендарски, Болгария ГРОТЕСКОГЕННО-КОММУНИКАТИВНЫЕ ФУНКЦИИ СИНТАКСИСА КАК МОЩНЫЙ СТИМУЛ ДЛЯ РАЗВИТИЯ ЯЗЫКОВОЙ КУЛЬТУРЫ (НА МАТЕРИАЛЕ ТВОРЧЕСТВА ВИТОЛЬДА ГОМБРОВИЧА).................25 Баласанян М.А., Самцхе-Джавахетский государственный университет, Грузия К ПРОБЛЕМЕ МЕЖЪЯЗЫКОВЫХ КОНТАКТОВ И ВЗАИМОДЕЙСТВИЙ В РУССКОМ ЯЗЫКЕ (НА ПРИМЕРЕ АМЕРИКАНИЗМОВ).........................................................................................................................................31 Косых Е.А., Алтайский государственный педагогический университет, Россия РЕЧЕВОЕ ПОВЕДЕНИЕ ЭЛИТАРНОЙ ЯЗЫКОВОЙ ЛИЧНОСТИ (НА МАТЕРИАЛЕ ПИСЕМ О.П. ФЛОРЕНСКОГО)...................................................................................................................................................................33 Щербак Е.В., Одесский национальный университет им. И.И. Мечникова, Украина РИТОРИЧЕСКИЕ КОДЫ КОММЕРЧЕСКОЙ ТЕЛЕРЕКЛАМЫ: ВЕКТОРЫ ВОЗДЕЙСТВИЯ ..........................................41

U.D.C. 811.111’42

THE CONCEPT OF FRIENDSHIP AS AN IMPRINT OF EMOTIONAL SPHERE IN THE ENGLISH LINGUISTIC CULTURE O. Nazarenko1, Lecturer M. Vetoshkina2, Student A. Gavrylenko3, Pupil Sumy State University, Ukraine1,2 Alexandrovskaya Gymnasia, Ukraine3 The paper is related to the research on the semantic structure and structural elements of the concept of FRIENDSHIP in the English linguistic culture. The authors analyse the modern fairy-tale discourse in terms of representation and division of the concept of FRIENDSHIP. Semantic field of the FRIENDSHIP concept and all its structural elements can be unified into three main groups: actions, feelings, relations. This proves that the concept of FRIENDSHIP is an ideological concept based on associations, emotions, estimations and national connotations. Keywords: concept, friendship, linguistic culture, core, semantic structure, seme. Conference participants, National championship in scientific analytics, Open European and Asian research analytics championship

http://dx.doi.org/10.18007/gisap:ps.v0i14.1671

ctive research in terms of reality conceptualisation and categorisation processes in different branches of modern linguistics is determined by anthropocentric paradigm, within the framework of which the language phenomena are perceived in close relation to a person, his/her consciousness and the worldview. Concept is the main mode of categorisation and major mechanism of conceptualisation. The aim of our research is to study the role and position of the concept of FRIENDSHIP in the English linguistic culture. The object of this study is the concept of FRIENDSHIP in the English fairy-tale discourse. The subject of the research is the structure and constituent elements of the concept of FRIENDSHIP. Askoldov-Alekseev S.A. was the ﬁrst to use a term “concept” in 1928 as a notional background that, in the process of thinking, substitutes indeﬁnite amount of things, actions and mental functions (concepts “plant”, “fairness”, mathematical concepts). Vorkachov S.H. remarks that in 90s of the previous century such notions as “concept” (Arutiunova N.D., AskoldovAlekseev S.A., Lykhachov D.S., Stepanov Yu.S., Neroznak V.P., Liapin S.Kh.) and “linguocultureme” (Vereshchahin E.M., Kostomarov V.H., Burvikova N.D.) confronted. However, currently it becomes obvious that “concept” turned out to be more popular and now it is well ahead of other pro-terminological neologisms. According to Vorkachov S.H. the concept is a unit of a shared knowledge/

consciousness that is expressed in the language and marked ethno-culturally [1, p. 41]. In encyclopaedic dictionaries we read: the concept is a multilateral notion that includes not only conceptual and deﬁnitional characteristics, but also imaginative, estimative and associative ones that should be taken into account while describing the concept; it is a notion of a human consciousness that provides the formation of a universal ﬁeld, which helps to perceive an object involved in the spiritual tradition. The concept is a culturally marked verbalised sense that is represented by ranges of its language realisations, which create a corresponding lexical and semantic paradigm. We consider the concept to be a discretionary mental formation that is a basic unit of the intellectual code of a person, and has a relatively well-ordered structure. It represents the result of cognitive activity of an individual and the society. It also contains complex and encyclopaedic information about the represented object or phenomena, interpretation of the given information of a public perception and attitude of a public consciousness to this object or phenomena. The concept should be explained primarily as a cogitation unit, but not memory one, because its main purpose is to provide cogitative process and preserve information. The concept has a complex multilateral structure that includes not only conceptional basis, but also social,

psychological and cultural component that is not so much cogitated by a language speaker as is felt by him/her. This component includes associations, emotions, evaluation, national images and connotations appropriate to the given culture. In the history of any national culture the issues concerning such human relationships as love and friendship have always been (and are now) of primary importance. People try to ﬁnd the sense of friendship, to learn who a friend is and why friendship is so essential. However, these eternal questions that don’t have the sole deﬁnition stir up a great amount of disputes. Humankind continues realising the phenomenon of friendship; self-actualization, life experience and human worldview are determined greatly by the attitude to friendship. The research of fairy-tale discourse, namely series of novels about Harry Potter by J.K. Rowling, is relevant due to the detailed analysis of representation and verbalisation of an eternal theme of good in its different interpretations, including the concept of FRIENDSHIP in the modern English fairy-tale, because it is an ideological concept the basis of which is a prescriptive component. Research of the given discourse gives an opportunity to investigate the concept of FRIENDSHIP in a typical English linguocultural environment. The core of the concept of FRIENDSHIP is its subordinate concept of a FRIEND that has the

same structure. A prototypical subject of amicable relations is a person [2, p. 165]. A central postulation of an ethical model of FRIENDSHIP is recognition of amicable relations as the greatest blessing, pleasure and precondition of life worth living [2, p. 25-27]. FRIEND is a spiritual touchstone and a moral judge, and a person compares his/her actions with the opinion of a friend. The following components of the concept of FRIENDSHIP can be distinguished: blessing, happiness, trust between friends, sincerity of relations, honesty, stability, reliability and durability of relations, self-sustainability of a friend, altruism, protection of a friend, equality (not enmity), absence of ofﬁcialism, useful spiritual, emotional or material exchange. In our work we present the results of the research based on Roget’s Thesaurus, The Explanatory Longman Dictionary and The Explanatory Webster Dictionary [3, 4]. Having analysed more than 150 examples, we have divided semes of the concept of FRIENDSHIP into 3 groups: feelings, relations and actions. The biggest group is represented by “relations” group that comprises 12 semes: 1) amity, 2) sociality, 3) brotherhood, 4) likeness, 5) knowledge, 6) love, 7) intimacy, 8) support, 9) protecting, 10) introduction, 11) reconciliation, 12) not enmity, which are in turn are divided into more detailed semes. The seme Introduction is characterized in this discourse by means of 2 semes: “conversancy” and “acquaintanceship”. Friendship has its beginning. It happens differently with different people depending on personal traits, situations or problems faced by a person at the moment. For this element the semes “conversancy” and “acquaintanceship” are appropriate; they mean that people have appeal to each other, share common interests. That’s the way friendship originates. Having done some good and letting a person see your strengths, you can conquer friendship: You conquered the friendship of the centaurs when you helped the traitor Firenze escape us. We “choose” friends taking into account their personal traits and gentlemanliness: He did feel Cho might have chosen her friends a bit more carefully [5].

The seme Love is in turn represented by 3 semes: “affection”, “attachment” and “devotedness”. Friendship is a deep and intimate attitude as “affection” and “devotedness” that offer not only mutual help, but also inner congeniality, open-heartedness, trust and love. To emphasize and intensify a component “love”, representatives of Englishspeaking social medium use the word “dear”, which shows that friends care about each other: I heard, from my dear friend Tiberius Ogden, that you can produce a Patronus? [6]. Hello, Harry, dear [6]. Ron and Hermione will explain everything, dear, I’ve really got to dash [5]. The seme Intimacy is characterized by the following more detailed semes: “chumminess” and “nearness”. Sense of incompatibility of a personality with his/her social position intensifies the activity of self-consciousness and the need for an intimate and confiding communication. Not coincidentally this kind of friendship is associated with youth, when a youngster goes out of his/ her family’s control, but doesn’t come to stay in an “external” world: Hermione had thrown herself on to him in a hug that nearly knocked him flat... [6]. Ron clutched Scabbers closer to his chest [6]. Mrs Weasley hugged him [5]. The seme Protecting is represented by more detailed semes, such as “covering” and “advocacy”. The seme “covering” is the most numerous: But Dobby has come to protect Harry Potter, to warn him, even if he does have to shut his ears in the oven door later ... [7]. The seme Not enmity is characterized by 2 semes – “peace” and “any conflict”. Semes “any conflict” and “peace” are neutral in this interpretation, which proves that in our consciousness friends are often in opposition to enemies: We received your message and enclose your Christmas present. From Uncle Vernon and Aunt Petunia…‘That’s friendly,’ said Harry [5]. The seme Reconciliation is represented in the given discourse only by one more detailed seme – “propitiation”. Friendship like any other mean for expressing human feelings has its beginning and its end. We lose friends for a variety of reasons, whether that is state of friends after apologies,

difference in opinions about life or rejection of certain personality traits that characterize the seme “propitiation”: ... the time may come when you will be very glad you saved Pettigrew’s life [8]. The seme Support is concretised by the semes “aid”, “leg up”, “help”, “backing”. In belles-lettres discourse the semes “aid” and “help” are the most numerous. They describe friendly relations which are valuable potentially and assure us that we have a person to conﬁde and ask for help: He was embarrassed, but really quite pleased, when she gave him an extra hug. ‘Do take care, won’t you, Harry?’ she said as she straightened up, her eyes oddly bright [5]. The seme Knowledge is divided into more detailed semes: “acquaintance” and “familiarity”. Before becoming friends we need to know a person, communicate with him/her, accept or not accept his/her views on life. All this is characterized by the seme “acquaintance”: I’m very much looking forward to getting to know you all and I'm sure we'll be very good friends! [6]. The seme “familiarity” stands out in the text distinctively, as it characterizes the beginning of FRIENDSHIP – on grounds of information we know about friends we have a good impression of their personal qualities: ‘Yeah, he swung it for me,’ said Harry [7]. The seme Likeness is characterized by the following semes: “alter ego”, “counterpart” and “duplication”. People conscientiously search for likeness between friends. Most people think that it is better to be friends with people of their age, sex, social status, education, etc. To prove this idea, we found semes “counterpart” and “duplication” in the dictionary; these semes mean that concurrence or at least approximation of the main system of values, interests and character traits are also desired: But from that moment on, Hermione Granger became their friend. There are some things you can’t share without ending up liking each other, and knocking out a twelve-foot mountain troll is one of them [5]. The seme Sociality is divided into two semes which are speciﬁc for the novel under investigation: “conviviality” and “gregariousness”: ‘Hagrid’s my friend,’ said Harry… [6].

The seme Brotherhood is in turn represented by the two semes: “fellowship” and “alliance”. It happens that a friend is credited with responsibilities that a close relative, mother or father must fulfil: ...he could not wait to see Hagrid again ... [8]. Harry really treats Hagrid as a close relative, because he was the first who actually took care of him. The seme Amity is in turn represented by 3 semes: "cordiality", "kindliness" and "goodwill". Friends bring quietness in our life. We don't feel lonely, but protected: Ron clutched Scabbers closer to his chest [5]. Having analysed the elements of the concept of FRIENDSHIP we see that the "relations" group can unify the greatest amount of semes of the given concept. This concept reflects a natural organisation of the world, a certain life principle that determines value systems of the society. Groups "feelings" and "actions" are not that numerous, but they are essential as well. According to these statements we can make a conclusion that the main sense of friendship is communication with a person, which is based on mutual likeness, knowing of a friend’s personal traits, and love that brings peace and quietness. The concept of FRIENDSHIP is multi-faceted. It includes semes the meanings of which are preconditioned by complex structure and a great amount of the concept nominators. Firstly, friendship originates on the basis of

common interests and affection – that is why it will have elements of amicable, warm and mutual relations. Secondly, friendship is a many-sided and dynamic phenomenon: it can originate, develop, come to the different level (admiration and love), break or be rehabilitated again. A social, territorial and activityrelated congeniality, long-term contacts, pleasure of communication and likeness of personal attitudes represent the basis for formation of amicable relations. Covering a big part of the linguistic worldview, the concept of FRIENDSHIP is an ethical concept, reﬂecting the attitude of one linguistic person to another.

References: 1. Vorkachov S.G. “Schast'e kak lingvokul'turnyj koncept” [Happiness as a linguistic and cultural concept]. – Moscow., Gnozis, 2004. – 192 p. 2. Arapova O.A. Koncept «Druzhba»: sistemnyj i funkcional'no kognitivnyj analiz [The concept of Friendship: systems and functionalcognitive analysis]: Dissertation… Cand. Philol. Sciences: 10.02.01. – Moscow., RGB, 2005. – 242 p. 3. Webster’s New World Dictionary of the American Languages, Michael Agnes, Webster’s New World College Dictionary, 2000. – 559 p., Access mode: http://www.merriamwebster.com/dictionary/ https:// doi.org/10.5860/choice.31-4721

4. Longman Dictionary of English Language and Culture, Longman Dictionary of English Language and Culture, 1992. – 524 p., Access mode: http://www.ldoceonline.com/ https://doi.org/10.7146/hjlcb.v2i3.21416 5. J.K. Rowling. Harry Potter and the Order of the Phoenix., J.K. Rowling. – 2003., Access mode: http://e-libra.ru/read/328218-harrypotter-and-the-half-blood-prince.html 6. J.K. Rowling. Harry Potter and the Sorcerer’s Stone., J.K. Rowling. – 1995., Access mode: https://liteka.ru/ library/read/1849/1 7. J.K. Rowling. Harry Potter and the Prisoner of Azkaban., J.K. Rowling. – 1999., Access mode: http://e-libra.ru/read/332402-harrypotter-and-the-prisoner-of-azkaban.html 8. J.K. Rowling. Harry Potter and the Chamber of Secrets., J.K. Rowling. – 1998., Access mode: http://e-libra. ru/read/328094-harry-potter-and-thechamber-of-secrets.html

Information about authors: 1. Olena Nazarenko – Lecturer, Sumy State University; address: Ukraine, Sumy city; e-mail: hapushka@rambler.ru 2. Mariya Vetoshkina – Student, Sumy State University; address: Ukraine, Sumy city; e-mail: mvetoshkina2@yandex.ru 3. Aliona Gavrylenko – Pupil, Alexandrovskaya Gymnasia, Ukraine, Sumy city; e-mail: alionkazagrebelnaya@ukr.net

U.D.C. 81’234

УДК 81’234

SYSTEMATICS OF COMMUNICATIVE INFLUENCE IN THE ASPECT OF NEUROLINGUISTIC PROGRAMMING

СИСТЕМАТИКА КОММУНИКАТИВНОГО ВОЗДЕЙСТВИЯ В АСПЕКТЕ НЕЙРОЛИНГВИСТИЧЕСКОГО ПРОГРАММИРОВАНИЯ

T.Yu. Kovalevskaya, Doctor of Philology, Full Professor Odessa National University named after I.I Mechnikov, Ukraine

Ковалевская Т.Ю., д-р филол. наук, проф. Одесский национальный университет им. И.И. Мечникова, Украина

The paper is related to the methodological foundations of examination of communicative influence in the neuro-linguistic programming. The author describes the current criteria for identification of the verbal and non-verbal influential elements, focusing on the scientific relevance and practical possibilities of this discipline.

Статья посвящена методологическим основам изучения коммуникативного влияния в парадигме нейролингвистического программирования. Описаны актуальные критерии идентификации вербальных и невербальных суггестогенов, акцентировано внимание на научной релевантности и прикладных возможностях указанной дисциплины. Ключевые слова: нейролингвистическое программирование, коммуникативное воздействие, метамодель, Милтон-модель, предикаты.

Keywords: neuro-linguistic programming, inﬂuence, metamodel, Milton-model, predicates.

communicative

Conference participant

Участник конференции

http://dx.doi.org/10.18007/gisap:ps.v0i14.1672

орректное воздействие является неотъемлемой частью профессионального мастерства представителей практически любой сферы деятельности (образование, государственное управление, менеджмент, политическая и рекламная коммуникация, СМИ и т.д.), однако комплексная природа феномена коммуникативного влияния [3], неоднозначное отношение общества к использованию суггестивных технологий, необходимость соблюдения этических норм в их конструировании максимально усложняют практическую реализацию соответствующих экологических тактик и стратегий, редуцируя общую действенность всего спектра дискурсивных интеракций. Решение указанной проблемы связываем с внедрением в учебные планы подготовки специалистов (прежде всего – гуманитарного профиля) новейших научных дисциплин/направлений, в рамках которых рассматриваются основы эффективного профессионального взаимодействия, опирающиеся на достижения психо- и нейролингвистики, теории коммуникации, когнитивной и суггестивной лингвистики, нейролингвистического программирования, где последнее считаем наиболее перспективным (подробнее о нейролингвистическом программировании см. [1]), учитывая его глубокую теоретическую базу и мощный прикладной потенциал, позволяющий использо-

вать технологи этой науки в широком спектре дискурсивних практик. Эффективность нейролингвистического программирования обусловлена и его гетерогенным креативным характером, что выделяет это направление в парадигме современных гуманитарных наук, которые часто «оказываются перед трудностями не только объективного, но и субъективного характера, связанными с устарелостью их институциональной, инструментальной и методологической базы» [2, 4]. Приведенное подчеркивает актуальность предлагаемой статьи, цель которой заключается в углублении имеющихся психолингвистических и когнитологических методик, ориентированных на исчерпывающую идентификацию коммуникативной личности с учетом концептосферы ее аналогово-дискретных психоструктур, а также в освещении путей практического применения соответствующих методик в процессах суггестивно маркированного взаимодействия. В рамках этой науки коммуникативное воздействие становится возможным при ряде условий, главным среди которых является объективная комплексная идентификация психоментальних доминант объекта/ объектов воздействия, что, в свою очередь, создает убедительные основы для моделирования оптимальных и прогнозируемых коммуникативных стратегий, реализуемых на вербальном и невербальных уровнях.

Научная квалификация вербалики в нейролингвистическом программировании чаще всего осуществляется с применением метапрограммных и метамодельных стратегий, а также с учетом ее языковой репрезентативной маркованости. Так, метапрограммы как актуальные сегменты феномена ментальности олицетворяют субъективные ценности, приоритетные средства обработки внешней информации и актуальные направления интерактивных векторов, что отчасти отражает характерологию личностной психоструктуры в ее соотнесении с действительностью (отметим и возможность моделирования в системе национальной лингвоментальности). Учет и корректная идентификация указанных составляющих личностно-коллективной ментальности делает возможным создание экологических текстовых массивов, прогнозируемо воспринимаемых аудиторией. Метамодельные стратегии отражают максимальную амплитуду гипотетических преобразований, которым подлежит реализация латентных глубинных структур, где эксплицированные поверхностные структуры являются следствием действия универсальных процессов языкового моделирования - генерализации, делеции и дисторции, каждый из которых содержит специфические языковые маркеры. Итак, метамодель представляет собой концептуальную структуру языковых репрезентаций,

эксплицированных в гетерогенных ситуациях, где они выступают маркерами психосемантического импликационала личности, что, в свою очередь, дает основания для объективного анализа специфики нормативных и деструктивных характеристик говорящего. Соответственно, метамодельна идентификация речевого поведения личности позволяет установить ее специфические лингвостратегии, обусловленные естественными для этой личности приоритетами языкового моделирования. Эффективным показателем личностной идентификации в НЛП считают и вербализированные маркеры репрезентативных систем предикаты, иллюстрирующие акцентуации определенных сегментов действительности во внутреннем мире личности, оригинальность отношений между которыми и формирует субъективную картину воспринятого, что подчеркивает их роль в идентификации индивидуальных коммуникативных приоритетов. Однако, с другой стороны, элементы указанных стратегий, использованные сознательно, запланированно, выступают и мощным фактором влияния в суггестивно маркированных дискурсах, что отображено в т.ч. Милтон-модели нейролингвистического программирования. Так, особого внимания в этом аспекте заслуживают метамодельные репрезентанты процессов генерализации и упущения (универсальные квантификаторы, модальные операторы возможности / необходимости, компараторы смысла, суждения, спектр неспецифической лексики, номинализации и т.д.), поскольку именно они иллюстрируют явление семантической диффузности как инвариантного признака речевого воздействия, активизируя субдоминантное, иррациональное восприятия. Различия же типов дисторциальных проявлений (процессы искривления) преимущественно связаны с семантико-синтаксическими характеристиками речевых сигнатур. Кроме того, отметим, что актуальность лексических предикатов в этом аспекте подчеркивают и специалисты по гипнотическим индукциям (см. работы Р. Бэндлера, Д. Гриндера, М. Эриксона, В. Кандыбы, Б. Карвасарского,

В. Ташлыкова, Л. Гримака, записи сеансов А. Кашпировского и т.п.), и исследователи и профессиональные составители суггестогенных текстовых массивов (Д. Огилви, Ч. Сендидж, О. Ульяновский, О. Сычев, В. Зазыкин, И. Викентьев, Г. Почепцов, О. Лебедев, Л. Хромов). Невербалику в НЛП также считают максимально информативным показателем личностной специфики, а характер невербального знака приобретает значение самостоятельного семантического маркера, имеющего не только внешнюю форму, поверхностную структуру, но и внутренний план, своеобразную глубинную структуру. В НЛП предложены техники, направленные на личностную идентификацию по комплексу невербальных параметров (движения тела, голосовые показатели и т.д.), среди которых особого внимания уделено анализу семантики взгляда, поскольку «влияние психического отчетливо можно наблюдать через посредство визуального канала передачи информации» [4], что дает основания для определения стилей мышления человека (визуального, аудиального, кинестетического) по латеральными движениями глаз. Кроме этого, невербальная идентификация возможна и по методикам гаптики (Г.Е. Крейдлин), проксемики (Э. Холл), а также другим параметрам, активно используемым сегодня в профайлинге (П. Экман, В. Фризен, М. Цукерман, В.А. Лабунская, О. Фрай). Все отмеченные нами критерии актуальны и в суггестивных дискурсах, так как рациональное декодирование невербальной информации практически невозможно. Таким образом, система, которая определяет невербальное поведение, свидетельствует не только об эмоциональных рефлексиях личности, но и дает общее комплексное представление о ее ментальной ориентации, связанной с действием целого конгломерата факторов, которые и формируют неповторимость каждого индивидуального проявления. Рассмотренный комплекс идентификационных маркеров позволяет провести объективный анализ личностных характеристик, выявить ее

психоструктурные концентры, что, в свою очередь, создает основы для моделирования экологических и эффективных моделей интерперсонального взаимодействия. С другой стороны, стратегии НЛП (частично рассмотренные в статье) могут быть использованы и для научной квалификации разновекторных характеристик воздействия, реализуемых через сочетание собственно лингвистических аспектов (язык, его суггестивный потенциал), особенностей психолингвистических и нейрофизиологических структур индивидуально-массового сознания (сопоставимых с лого- и имагенной актуальностью компонентов, а также - с иррациональными, суггестогенными эффектами). Обобщая, отметим научную обоснованность и эффективность стратегий НЛП в анализе личностного поведения, использование которых делает возможным получение комплексного образа коммуникативной личности, что, в свою очередь, будет способствовать оптимизации всего коммуникативного спектра в разных дискурсивных практиках.

References: 1. Bjendler R., Grinder D. Struktura magii [Structure of magic]., R. Bjendler, D. Grinder. – Saint Petersburg., Belyj krolik [White Rabbit], 1996. – 496 p. 2. Dzjuba І. Metod — ce nasampered rozumіnnja [The method is ﬁrst of all understanding]., І. Dzjuba., Slovo і chas [Word and time]. - 2001., No. 7., pp. 4-10. 3. Kovalevs’ka T.Ju. Komunіkativnі aspekti nejrolіngvіstichnogo programuvannja [Communication aspects of neuro-linguistic programming]., T.Ju. Kovalevs’ka. – Odessa., Astroprint, 2008. – 324 p. 4. Shtorm A. Tezisy po teorii psihicheskoj kommunikacii [Theses on the theory of psychic communication]., A. Shtorm., Access mode: www.psy.piter.com.

Литература: 1. Бэндлер Р., Гриндер Д. Структура магии., Р. Бэндлер, Д. Гриндер. –

СПб., Белый кролик, 1996. – 496 с. 2. Дзюба І. Метод — це насамперед розуміння., І. Дзюба., Слово і час. 2001., No. 7., С. 4-10. 3. Ковалевська Т.Ю. Комунікативні аспекти нейролінгвістичного програ-

мування., Т.Ю. Ковалевська. – Одеса., Астропринт, 2008. – 324 с. 4. Шторм А. Тезисы по теории психической коммуникации., А. Шторм [Электронный ресурс]., Режим доступа: www.psy.piter.com.

Information about author: 1. Tetyana Kovalevskaya – Doctor of Philology, Full Professor, Odessa National University named after I.I Mechnikov, Ukraine, Odessa city, e-mail: t-kovalevskaya@mail.ua

INTERNATIONAL UNIVERSITY

OF SCIENTIFIC AND INNOVATIVE ANALYTICS OF THE IASHE

DOCTORAL DYNAMIC SCIE SCIENTIFIC AND ANALYTICAL PROGRAMS ACADEMIC SCIENTIFIC AND ANALYTICAL PROGRAMS INTERNATIONAL ATTESTATION-BASED LEGALIZATION OF QUALIFICATIONS SCIENTIFIC AND ANALYTICAL PROGRAM OF THE EDUCATIONAL AND PROFESSIONAL QUALIFICATION IMPROVEMENT DOCTORAL DISSERTATIONAL SCIENTIFIC AND ANALYTICAL PROGRAMS BIBLIOGRAPHIC SCIENTIFIC-ANALYTICAL ACADEMIC PROGRAMS BIBLIOGRAPHIC SCIENTIFIC-ANALYTICAL DOCTORAL PROGRAMS AUTHORITATIVE PROGRAMS

http://university.iashe.eu

e-mail: university@iashe.eu

Phone: + 44 (20) 71939499

U.D.C. 007:821.161.2-92:659.182/.187

REPRESENTATIONAL MARKING AS THE FACTOR OF COMMUNICATIVE INFLUENCE OPTIMISATION A. Kovalevska, Ph.D. in Philology “ABCland” Foreign Languages Center, Ukraine The author deﬁnes the predicates as neuro-linguistic markers of the national mental features, and proves the kinaesthetic perception priority of the Ukrainian nation. The analysis was carried out in the network of neuro-linguistic programming, as the newest sphere of humanities. Keywords: modality, national linguistic mentality, neuro-linguistic programming, predicate, representational system. Conference participant, National championship in scientiﬁc analytics, Open European and Asian research analytics championship

http://dx.doi.org/10.18007/gisap:ps.v0i14.1673

t the present stage of development of the modern humanities, communication is usually understood as the process of existence of information in the society in various forms: transfer, exchange, perception etc. And communicative influence is defined as a complex conglomerate of emotionally “coloured” verbal and non-verbal factors exercising the individual’s emotional state correction, or providing the motivational basis for one’s programmed functioning, during which the critical, logical and objective assessment of the perceived data is reduced, and one’s certain emotional and behavioural strategies are simulated. The linguistic mentality aspect of communication plays a crucial role in achieving the programmed communicative influence, as well as a number of other fairly important factors, since it is the one to emphasize the linguistic and psychological peculiarities of the world perception and assigning of language attributes of a particular ethnicity. It is natural that success or deviance in communication would depend on correspondence of the specific text to preferences and requirements manifested by representatives of the particular ethnicity, as well as representational systems peculiarities being one of them [2, p. 18]. Visual, auditory, tactile, gustatory, and olfactory (the three latter ones are united into the kinaesthetic one) are the five primary sensory modalities that an individual uses to experience the world. The modalities are also known as representational systems (rep systems), as they are the primary ways a person represents, codes, stores and gives meaning or language to one’s experiences [see 3; 4; 5].

Most studies highlight the important features of the influence phenomenon (neurophysiologic and cognitive, psychological ones, structuring peculiarities of situational models and information, non-verbal communication elements etc.), but they tend to neglect the detailed analysis of its substrate component – the verbal one, despite the clear priority of the language influence function. This determines the relevance of this work, which is aimed at determining the dominant representational system of the Ukrainian linguistic mentality representatives. This would enable to optimise the textual influence function and adjust its functional and semantic characteristics to preferences of the particular linguistic mentality representatives. Since this aspect requires indispensable psycholinguistic interpretation, experimental methods (as an integral part of methodological framework of psycholinguistics) were involved in order to achieve the aforementioned aim. The corresponding experiment [see 1] was an across-theboard and comprehensive one, but within the limits of the aim set in this article. The author focused on eliciting one particular linguistic mentality index – the dominant representational system, marked by the corresponding predicates (particular words “coloured” with the corresponding rep system, e.g. “warm” for the tactile system, “salty” for the gustatory one, “loud” for the auditory one, “bright” for the visual one, “smelly” for the olfactory one). The experiment was conducted among 500 informants representing a nominal target group, which included students of the Ukrainian universities, since they

are the largest promotional strategies recipients group, characterised by inherent social activity, mobility, perception impartiality, and a fairly high level of national consciousness. The questionnaire consisted of 145 stimuli words, which were the most frequently used in 150 advertisement slogans placed on the analysed bill-boards. The informants were asked to rate these words on a six-point grading scale (from -3 to +3), depending on the speciﬁc subjectively motivated axiological dominants, which visualized the estimation prospects of the corresponding linguistic markers. The assessment procedure was performed according to Ch. E. Osgood’s semantic differential method, which is a part of the psycholinguistic experimental base, and is used for constructing the subjective semantic spaces. In the experiment, the author used not the antonymic adjectives, but the evaluation markers from "-3" to "+3". This allowed obtaining the tonal amplitude, and determining the subjectively motivated evaluation priorities of the stimuli words offered to the informants. The representational system index (auditory, visual or kinaesthetic) became one of the parameters used to analyse the informants’ answers, making it possible to determine the dominant perception system of the given linguistic mentality. The experimental data analysis showed that the dominant representational system for the Ukrainian linguistic mentality is the kinaesthetic one (mainly tactile). This was demonstrated by the fact that the informants’ evaluation indexes of the stimuli words of the kinaesthetic modality (e.g., "feel", "feeling", "touch", "sweet", "mild", "warm") ranged from +670 to +830, while the evaluation

indexes of other modalities’ words (e.g. "see", "sound", "hear", "bright") ranged only from +32 to +90. So, we can state that, due to the kinaesthetic representation system (which incorporates the olfactory, tactile and gustatory ones) being the dominant one for the Ukrainian linguistic mentality, the use of this system’s predicate words would not only improve the perception of any inﬂuential text (be it a slogan or a political speech), but would also greatly enhance its inﬂuential effect, and furthermore, optimise the construction of verbal and non-verbal discourses oriented at representatives of the Ukrainian linguistic mentality.

References: 1. Kovalevs'ka A.V. Metamodel' lіngvіstichnoї sugestivnostі polіtichnih reklamnih sloganіv [Metamodel of linguistic suggestibility of political advertising slogans]: Dis ... Cand. Philol Sciences, A. Kovalevs'ka . – Odessa., B. v., 2011. – 173 p. 2. Kovalevs'ka T. Ju. Komunіkativnі aspekti nejrolіngvіstichnogo programuvannja [Communicative aspects of neurolinguistic programming]: Monograph., T.Ju. Kovalevs'ka. – Odessa., Astroprint, 2001. – 324 p. 3. Bandler R., Grinder J. The Structure of Magic., R. Bandler, J. Grinder. – Palo Alto, California:

Science and Behavior Books Inc., 1976. – 204 p. 4. Bandler R., Grinder J. TranceFormations: Neuro-Linguistic Programming and the Structure of Hypnosis., R. Bandler, J. Grinder. – Boulder, Colorado., Real People Press, 1981. – 255 p. 5. McQuail D. McQuail’s Mass Communication Theory., D. McQuail. – London., SAGE Publications, 2005. – 616 p. https://doi.org/10.1080/00 913367.1985.10672976

Information about author: 1. Anastasia Kovalevskaya – Ph.D. in Philology, “ABCland” Foreign Languages Center; address: Ukraine, Odessa city; e-mail: ana.kovalevskaya@gmail.com

INTERNATIONAL and

OF SCIENCE

HIGHER EDUCATION International Academy of Science and Higher Education (IASHE, London, UK) is a scientific and educational organization that combines sectoral public activities with the implementation of commercial programs designed to promote the development of science and education as well as to create and implement innovations in various spheres of public life. Activity of the Academy is concentrated on promoting of the scientific creativity and increasing the significance of the global science through consolidation of the international scientific society, implementation of massive innovational scientific-educational projects While carrying out its core activities the Academy also implements effective programs in other areas of social life, directly related to the dynamics of development of civilized international scientific and educational processes in Europe and in global community.

www: http://iashe.eu

Issues of the IASHE are distributed across Europe and America, widely presented in catalogues of biggest scientific and public libraries of the United Kingdom. Scientific digests of the GISAP project are available for acquaintance and purchase via such world famous book-trading resources as amazon.com and bookdepository.co.uk.

e-mail: office@iashe.eu

phone: +44 (20) 71939499

PECULIARITIES OF TRANSLATION OF PHRASEOLOGICAL UNITS MEANING THE ENVIRONMENTAL REALITIES

ОСОБЕННОСТИ ПЕРЕВОДА ФРАЗЕОЛОГИЧЕСКИХ ЕДИНИЦ, ОБОЗНАЧАЮЩИХ РЕАЛИИ ОКРУЖАЮЩЕЙ СРЕДЫ

Iu. Sidorenko, Candidate of Education, Senior Lecturer Mykolayiv National University named after V.O. Suhomlinskiy, Ukraine

Сидоренко Ю.И., канд. пед. наук, ст. преподаватель Николаевский национальный университет им. В.А. Сухомлинского, Украина

The author considers the role of phraseological units in the language picture of the world, as well as peculiarities of translation of phraseological units denoting the environmental realities. Keywords: phraseological unit, reality, ethnocultural marker, linguistic thinking.

В статье рассматривается роль фразеологических единиц в языковой картине мира, а так же особенности перевода фразеологических единиц, обозначающих реалии окружающей среды. Ключевые слова: фразеологическая единица, реалия, этнокультурный маркер, языковое мышление.

Conference participant

Участник конференции

http://dx.doi.org/10.18007/gisap:ps.v0i14.1674

зык переживает неразрывное развитие, как и любое общественное явление, и выполняет кроме коммуникативной функции, еще и кумулятивную, выступая хранилищем накопленного коллективного опыта. Именно эта функция объясняет тот факт, что в языковых единицах отражены материальные условия жизнедеятельности социума, обычаи и традиции, его морально-этические и эстетические принципы, верования. Язык – это деятельность, связанная с национальным самосознанием. Какими бы ни были внешние факторы влияния, язык остается индивидуальным. В языке можно найти сплав собственно языкового характера с тем, что речь переняла от характера нации, без нации языка не существует [10]. По мнению В. Постоваловой, язык – «зеркало культуры, отражает образы прошлых культур, интуиции и категории мировоззрений. Язык в соответствии с концепцией лингвокультурологии активно участвует во всех важнейших моментах культурного творчества – выявлении мировоззрений, их фиксировании и последующем понимании» [6, c. 167]. Языковая картина мира формируется под целым рядом факторов, такими как географический, исторический, культурный, религиозный и именно они влияют на формирование так называемой национальной психологии и национальной языковой личности. Мы согласны с мнением Г. Почепцова, что языковое представление мира является тождественным понятию «языковое мышление», поскольку представление мира – это его

осознание, или интерпретация, а не просто «фотографирование» [7]. Фразеологические единицы наиболее ярко отражают информацию о менталитете, мировоззрения и историю. Б. Ажнюк замечает, что единицы фразеологической системы в большей степени, чем единицы любого другого структурного уровня языка, наделены национальным колоритом [1]. Они являются носителями не только предметно-логического значения, но и выступают этнокультурным отражением конкретного народа. Через кумулятивную функцию национально-культурная специфика проявляется в области фразеологии очень ярко, в ней можно найти отражение своеобразия быта и жизни, она аккумулирует в себе весь комплекс культуры и психологии народа, неповторимый способ его образного мышления. Таким образом, фразеологизмы формируют в языковой картине мира круг этнокультурных маркеров. Фразеологические единицы обязаны специфической образностью оригинальному сочетанию понятий, которое образуются на основе ассоциативных реалий, выступающих результатом образного переосмысления предметов и явлений, которые, в свою очередь, кроме прямого значения могут использоваться в переносном – для обозначения свойств других предметов и человеческих эмоций. При анализе образной системы фразеологии становится очевидным, что сам выбор образа-прототипа выступает способом выражения национального мировоззрения. Для обозначения всего этого часто

употребляется такой термин как «этнокультура» или «национальная культура», и у каждого народа она имеет свои специфические особенности. Именно поэтому в разных языках существует значительное количество национально-культурно маркированных языковых единиц, семантика которых связана с информацией культурологического характера [8]. По мнению В. Масловой, фразеологические единицы тесно связанные с фоновыми знаниями носителей языка, с культурно-историческими традициями народа, говорящего на данном языке. Ученая убеждена, что фразеологические единицы наделяют объекты признаками, которые ассоциируются с определенной картиной мира, выражают свое отношение к ним и дают им свою оценку [5]. Фразеологические единицы содержат в своей семантике синхронный (с позиции современной языковой сознания), или диахронный (через соотнесенность с национальной культурой) национально-культурный компонент. Прототипы могут освещать типичную английскую флору, погодные явления, географические названия и тому подобное. Проблемы описания национально-культурной специфики фразеологических единиц выступают наряду с проблемами исследования человеческого сознания, которое отображается и в языке. Все, что произносит человек, проходит интерпретацию через систему этнолингвистической информации. Восприятие мира происходит через знаки культуры, ее стереотипы, символы, эталоны: значение языкового знака

тем самым соотносится с культурно-национальной системой мировосприятия, которая в свою очередь раскрывается в знаках культуры. Сущность той или иной ситуации в реальном мире воспринимается по-разному для разных народов. Изучение фразеологических единиц невозможно вне идеографического массива, и отображает тот или иной фрагмент картины мира [9]. Таким образом, на современном этапе развития науки о языке исследования фразеологических единиц невозможно без рассмотрения роли фразеологических единиц в репрезентации культуры народа. По мнению В. Телии, связь языка и культуры происходит через культурную коннотацию, что оказывается результатом интерпретации ассоциативно-образной основы ФЕ с помощью соотношения ее с культурно-национальными эталонами и стереотипами, которые отражают народный менталитет. Ученый выделяет как минимум два типа культурно-маркированных единиц в номинативном составе языка: единицы, в которых культурно значимая информация воплощается в денотативном аспекте, то есть слова, обозначающие реалии материальной культуры или концепты духовной и социальной культуры, и единицы, в которых культурно значимая информация выражается в коннотативном аспекте. Интерпретация последних происходит на основе рефлексии – бессознательно или осознанно [11]. В. Маслова считает необходимым анализ языковых фактов не только с позиции активного носителя языка, но и с позиции внешнего наблюдателя – на основе изучения и анализа универсальных терминов культуры, отобранных из текстов разных времен и народов, при этом всякая фразеологическая единица является хранителем культурной информации. Компонент ФЕ языка не только воспроизводит элементы и границы культурно-национального мировоззрения, но и формирует их. И каждая фразеологическая единица, если она содержит культурную коннотацию, вносит свой вклад в общую мозаику картины национальной культуры [5]. При этом не все фразеологические единицы являются культурно-специфическими в своей семантике.

И. Икономиди в свою очередь выделяет три группы фразеологических единиц: 1) фразеологические единицы, не имеющие в своем составе лексем с национально-специфическим компонентом значения, но отражающие национально-специфические понятия всем своим составом; 2) фразеологические единицы, включающие лексемы с национально-специфическим компонентом значения и одновременно передающие национальноспецифическое понятие всем своим составом; 3) единицы, имеющие в своем составе лексемы с национально-специфическим компонентом значения и отражающие универсальные понятия [4]. Е. Арсентьева рассматривает три уровня, на которых может проявляться национально-культурная специфика фразеологических единиц: 1) в совокупном значении ФЕ, то есть безэквивалентные фразеологические единицы; 2) в значении отдельных лексических компонентов, то есть такие фразеологические единицы, которые имеют в своем составе реалии; 3) в прямом смысле свободного сочетания, которое было образно переосмыслено [2]. Хотя Е. Арсентьева подчеркивает, что не следует преувеличивать роль национально-культурного компонента во фразеологической картине мира, поскольку во фразеологическом составе языка существует значительное количество интернационализмов, а также фразеологических единиц, связанных с общечеловеческим знанием о свойствах реального мира [2]. Итак, фразеологические единицы является мощным этнокультурным маркером в той или иной языковой картине мира и одним из крупнейших источников культурологических фоновых знаний, которые нашли свое отражение в их семантике. Семантическая структура фразеологических единиц содержит национально-культурный компонент значения, который выражается национально-культурными маркерами: безэквивалентная, коннотативная и фоновая лексикой. Многие фразеологических единиц является национально-маркированными на уровне всего содержания единицы.

Они неразрывно связаны с развитием культуры и быта народа, фразеологические единицы – зеркало национальной истории, которое отразило в себе богатый и сложный мир человеческих чувств, этические взгляды, вкусы, предпочтения, социальную оценку действительности. Трудности, связанные с переводом фразеологических единиц, могут объясняться не только языковыми факторами, но и экстралингвистическими причинами. К трудностям, порождаемым языковыми факторами, В. Архангельский относит: неодинаковые фразеологические возможности двух языковых систем, полисемию многих фразеологических единиц, расхождение стилистических и эмоционально-экспрессивных оттенков структурно и семантически идентичных фразеологических единиц в разных языках, идеоматичность. К экстралингвистическим причинам, вызывающим трудности, а чаще неточности перевода, относятся: особенности национального колорита ФЕ; переносное употребление ФЕ; конкретные социально-исторические наслоения и ассоциации, определяющие понимание и употребление отдельных фразеологических единиц [3]. Переводчик должен применять различные виды трансформаций, определяя эквиваленты на основе ассоциативного значения или аналогичности ситуации, для передачи максимально точного семантического наполнения и эмоционально-экспрессивных качеств. Основными трудностями при переводе фразеологических единиц является их сходство со свободным словосочетанием, ассоциативная схожесть, стилистическое недифференцирование и многозначность. Анализ научных источников позволяет выделить следующие основные пути передачи фразеологических единиц: описательный способ перевода, дословный, аналоговый и эквивалентный перевод. Проанализировал 302 фразеологические единицы, обозначающие реалии окружающей среды, мы распределили их по классификации О. Молоткова на глагольные, адъек-

тивные, именные, адвербиальные и междометные. В этой грамматической классификации ведущее место занимают глагольный вид – 57%, ведущее место по способу передачи данной группы фразеологических единиц занимает аналоговый способ – 79% (например, have a drop too much – нализаться; cast a cloud – вызвать отчужденность), за ним эквивалентный – 15% (shoot the sun – измерять высоту солнца; bring a storm about one’s ears – вызвать бурю) и дословный – 6% (hear the grass grow – слышно как растет трава; the mountain has brought forth a mouse – гора породила мышь; salve the phenomena – обосновывать явления; stones will cry out – камни будут кричать; и т.д.). Описательный способ передачи отсутствует в этом виде. Второе место занимает адъективный вид фразеологических единиц – 17%, в нем доминирует аналоговый способ перевода – 48% (broken wind – переменчивая погода; fair weather friend – ненадежный; knockout drops – одурманивающий; the snows of yesteryear – вчерашний день), на втором месте эквивалентный способ – 38% (King’s / Queen’s weahter - ясная погода; changeable as a weathercock - непостоянный), дословный способ передачи – 10% (weather permitting - если позволит погода) и описательный способ фразеологических единиц 4%. Третье место занимает именной вид фразеологических единиц – 13%. В именном виде доминирует тоже аналоговый способ перевода – 74% (sun drawing water – луч солнца на фоне темной тучи; bad wind – одышка; happy hunting ground – рай; deep waters – беспокойство), за ним описательный – 10% (weather side – бок животного, на котором ставят клеймо; a cloud on title – недостаток правового титула (недостаток в документе) a little cloud no bigger than a man’s hand – облачко величиной с мужскую ладонь), а эквивалентный (wind and weather – ветер и непогода; drop in the bucket - капля в море) и дословный способы – по 8% (the philosopher’s stone – философский камень; drop by drop – капля за каплей). Четвертое место занимает адвербиальной вид – 9%. Ведущее место

занимает также аналоговый способ передачи фразеологических единиц – 56% (at the drop of that – в любую минуту; with the sun – по часовой стрелке), за ним дословный – 22% (under the sun – под солнцем) и эквивалентный – 22% (in the ﬂower of one’s age – в расцвете сил), а описательный отсутствует. И последнее место занимает междометный вид фразеологических единиц – всего 4%. В этом виде главными способами передачи фразеологических единиц выступают аналоговый – 50% (drop dead, – убирайся! How the wind blows? – Как поживаете?), эквивалентный – 30% (duck weather, – ну и погодка! и дословный – 20% (if the mountain will not come to Mahomet, Mahomet must go to the mountain – если гора не идет к Магомету, то Магомет пойдет к горе), а описательный способ отсутствует. Проанализировав фразеологические единицы, обозначающие реалии окружающей среды, мы видим, что ведущим способом передачи фразеологических единиц является аналоговый (70,2%), за ним эквивалентный (18,9%), затем дословный (9,3%) и описательный способ на последнем месте (1,6%). Из всего вышеперечисленного можно сделать вывод, что при переводе фразеологических единиц, обозначающих реалии окружающей среды переводчик должен тщательно проанализировать и ознакомиться с фразеологизмом и его компонентным составом, а также учесть как лингвистические, так и культурологические аспекты при переводе. Переводчик должен знать хорошо не только языка оригинала и перевода, но и быть осведомленным в культурной и исторической жизни обеих наций.

Reference: 1. Azhnjuk B.M. Movna ednіst’ nacіi: dіaspora i Ukraina [Linguistic unity of the nation: Diaspora and Ukraine]., B.M. Azhnjuk; The National Academy of Sciences of Ukraine. Institute of Ukrainian Language - Kyiv, Rіdna mova [Native language]., 1999. 450 p. 2. Arsent’eva E.F. Sopostavitel’nyj analiz frazeologicheskih

edinic: (na materiale frazeologicheskih edinic, semanticheski orientirovannyh na cheloveka v anglijskom i russkom jazykah) [Comparative analysis of phraseological units (on the material of phraseological units, semantically focused on a person in English and Russian)]., E.F. Arsent’eva. – Kazan., Izdatel’stvo Kazanskogo universiteta [Publishing House of Kazan University]., 1989. – 126 p. 3. Arhangel’s’kij V.L. Frazeologіja [Phraseology]. – Kharkiv., Vishha shkola [Higher school]., 1985. – 144 p. 4. Ikonomidi I.Ja. Frazeologicheskie edinicy s nacional’nospecifichnym komponentom znachenija v russkom i novogrecheskom jazykah: avtoreferat dis. ... kandidata filologicheskih nauk: 10.02.19. [Phraseological units with a nation-specific component of meaning in Russian and Modern Greek languages: abstract of the thesis by the candidate of philology: 10.02.19], State University – Krasnodar., 2005. - 19 p. 5. Maslova V.A. Lingvokul’turologija [Cultural linguistics]: Textbook for university students – Moscow., Izdatel’skij centr «Akademija» [Publishing Center “Academy”]., 2001. – 208 p. 6. Postovalova V.I. Nauka o jazyke v svete ideala cel’nogo znanija: V poiskah integral’nyh paradigm [The science of language in the light of the ideal of integral knowledge: In search of integral paradigms]. – Moscow., LENAND, 2016. – 272 p. 7. Pochepcov, G.G. Teorija kommunikacii [The theory of communication]., G.G. Pochepcov. Moscow, Izd-vo «Centr» [Publishing house «Center»]., 1998. - 352 p. 8. Skripnik L.T. Frazeologіja ukraїns’koї movi [Phraseology of the Ukrainian language]. – Kyiv., Vishha shkola [Higher school]., 1973. – 310 p. 9. Smit L. Frazeologija anglijskogo jazyka [Phraseology of the English language]., translated by A.R. Ignat’eva – Moscow., 1959. – 254 p. 10. SUM [The modern Ukrainian language]. – Frazeologіja., Navchal’nij posіbnik dlja fіlologіchnih fakul’tetіv [Phraseology., A textbook for philological faculties]., 2nd edition, completed and redone. – Kharkiv., Vishha shkola [Higher school]., 1988. – 134 p.

11. Telija V.N. Jazykoznanie [Linguistics]. – Moscow., Nauka [Science], 1981. – 269 p.

Литература: 1. Ажнюк Б.М. Мовна єдність нації: діаспора й Україна., Б.М. Ажнюк; НАН України. Ін-т укр. мови. К., Рідна мова, 1999. - 450 c. 2. Арсентьева Е.Ф. Сопоставительный анализ фразеологических единиц: (на материале фразеологических единиц, семантически ориентированных на человека в английском и русском языках)., Е.Ф. Арсентьева. – Казань., Издательство Казанского университета, 1989. – 126 с. 3. Архангельський В.Л. Фра-

зеологія. – Х., Вища школа, 1985. – 144 с. 4. Икономиди И.Я. Фразеологические единицы с национальноспецифичным компонентом значения в русском и новогреческом языках: автореферат дис. ... кандидата филологических наук: 10.02.19., Кубан. гос. ун-т. - Краснодар, 2005. - 19 с. 5. Маслова В.А. Лингвокультурология: Учеб. пособие для студ. высш. учеб, заведений. - М., Издательский центр «Академия», 2001. - 208с. 6. Постовалова В.И. Наука о языке в свете идеала цельного знания: В поисках интегральных парадигм. – М., ЛЕНАНД, 2016. – 272 с. 7. Почепцов, Г.Г. Теория коммуникации., Г.Г. Почепцов. - М., Издво «Центр», 1998. - 352 с.

8. Скрипник Л.Т. Фразеологія української мови. – К., Вища школа, 1973. – 310с. 9. Смит Л. Фразеология английского языка., Пер. с англ. А.Р. Игнатьева – М., 1959. – 254 с. 10. СУМ. – Фразеологія., Навчальний посібник для філологічних факультетів., 2-е вид., доп. і перероб. – Х., Вища школа, 1988. – 134с. 11. Телия В.Н. Языкознание. – М., Наука, 1981. – 269 с.

Information about author: 1. Iuliia Sidorenko – Candidate of Education, Senior Lecturer, Mykolayiv National University named after V.O. Suhomlinskiy; address: Ukraine, Mykolayiv city; e-mail: yuli-sidorenko@yandex.ru

WORLD RESEARCH

ANALYTICS

FEDERATION

HVHDUFK $QDO\WLFV )HGHUDWLRQV RI YDULRXV FRXQWULHV DQG FRQWLQHQWV DV ZHOO DV WKH :RUOG 5HVHDUFK $QDO\WLFV )HGHUDWLRQ DUH SXEOLF DVVRFLDWLRQV FUHDWHG IRU JHRJUDSKLF DQG VWDWXV FRQVROLGDWLRQ RI WKH *,6$3 SDUWLFLSDQWV UHSUHVHQWDWLRQ DQG SURWHFWLRQ RI WKHLU FROOHFWLYH LQWHUHVWV RUJDQL]DWLRQ RI FRPPXQLFDWLRQV EHWZHHQ 1DWLRQDO 5HVHDUFK $QDO\WLFV )HGHUDWLRQV DQG EHWZHHQ PHPEHUV RI WKH *,6$3

)HGHUDWLRQV DUH IRUPHG DW WKH LQLWLDWLYH RU ZLWK WKH DVVLVWDQFH RI RIILFLDO SDUWQHUV RI WKH ,$6+( )HGHUDWLRQV $GPLQLVWUDWRUV )HGHUDWLRQV GR QRW KDYH WKH VWDWXV RI OHJDO HQWLWLHV GR QRW UHTXLUH VWDWH UHJLVWUDWLRQ DQG DFTXLUH RIILFLDO VWDWXV ZKHQ WKH ,$6+( UHJLVWHUV D FRUUHVSRQGLQJ DSSOLFDWLRQ RI DQ $GPLQLVWUDWRU DQG QRW OHVV WKDQ PHPEHUV IRXQGHUV RI D IHGHUDWLRQ DQG LWV 6WDWXWH RU 5HJXODWLRQV DGRSWHG E\ WKH IRXQGHUV

If you wish to know more, please visit: http://gisap.eu 14

NATURE OF THE LINGUOCREATIVE FUNCTION

ПРИРОДА ЛИНГВОКРЕАТИВНОЙ ФУНКЦИИ

I.K. Kobyakova1, Candidate of Philology, Full Professor, A.A. Kobyakov2, Student Sumy State University, Ukraine1 Vanier College, Canada2

Кобякова И.К.1, канд. филол. наук, проф. Кобяков А.А.2, студент Сумской государственный университет, Украина1 Колледж Ванье, Канада2

Among language functions a special role is played by the linguocreative function, which is brought to life by the corresponding linguocreative thinking and realised through generation of innovative speech and thoughts. Selection of implementators of the linguocreative function is determined by the work of language, text and communication factors. Linguocreative function deals with revaluation of former social and linguistic experience, registered explicitly and implicitly. Linguocreative function verbalizers are of dual nature, they are traditional and nonce units. Linguistic units, limited and speciﬁc in their number are omnipotent in the power to verbalize the experience of people. Keywords: linguocreative function, linguistic creative thinking, ﬁgurative and impractical functions

В статье рассматриваются вопросы языковых и речевых функций, осмысление их парадигмы, эксплицируется процесс дивергенции, создания текстов, проблемы соотношения мышления и языка, материализации новых мыслей на материале английского языка.

Conference participants, National championship in scientiﬁc analytics

Участники конференции, Национального первенства по научной аналитике

Ключевые слова: лингвокреативная функция, лингвокреативное мышление, образная и непрактическая функции.

http://dx.doi.org/10.18007/gisap:ps.v0i14.1675

тличительной чертой естественного языка по сравнению с другими семиотическими системами является его способность обозначать не только предметный мир, но также квалификативные сферы познавательной деятельности человека, категории и свойства социально-психологической жизни. Социальный характер проявляется во всех функциях языка. Понятие языковой функции многомерно и многоаспектно. Необходимость обслуживания и координации разных сторон деятельности человека сказывается на возрастании количества функций языка. Кроме коммуникативной функции, функции высказывания мысли, экспрессивной функции, репрезентативной функции в лингвистической литературе все большее признание получают апеллятивная, фатическая, прагматическая и лингвокреативная функции. Понимание функций языковых элементов как их целевого назначения и роли в той системе, в которой ни работают и которая образует их среду, легло в основу исследования амплитуды их колебания от направленности на знак до использования языка в коммуникативных ситуациях. Отсутствие единых терминов обозначения функций, взаимосвязность этих терминов свидетельствует о наличии исследовательских лакун в лингвистике, о большой перспективе

идентификации и экспликации категорий языковых и речевых функций. Сложность языковой системы, многомерность и полифункциональность языковых единиц обусловили появление целого ряда аллонимовэкспликаторов понятия функций. Функции трактуются лингвистами в широком контексте. К. Бюлер в перечень функций включает функцию артикля, функцию мелодики, функцию выражения желания, грамматическую функцию, функцию мелодики и акцента, функцию местоимения, функцию модуляций, функцию падежа, дейктическую функцию, назывную функцию, диакретическую функцию, апеллятивную функцию, изъявительную функцию, отражательную функцию, функцию репрезентации, сигнальную функцию, экспрессивную функцию, функцию образования [Бюлер, 1993: 473-474]. Р. Якобсон, вводит понятие кода и контекста [Jakobson, 1975:350], особо выделяет шесть основных функций речи: 1) эмотивная функция / передачи эмоций, установка на отправителя-адресанта; 2) конотивная функция / стремление вызвать у адресата определенное состояние;3) поэтическая функция / установка на форму, на сообщение; 4) метаязыковая функция / установка на систему языка; 5) референтивная, иначе денотативная, или когнитивная функция / уста-

новка на отражение действительности; 6) фатическая функция / установка на контакт. Языковую функцию могут дублировать неязыковые средства (счет по пальцам, завязывание узелков на память, использование орудий труда и т.д.). В лингвистической литературе наметилась тенденция разграничения функций языка и речи. Раздельное толкование в лингвистике получает функция воспроизведения, актуализация слова и речи, использование потенциальных свойств языка для разных целей. Слова служат средствами общения, наименования и художественной выразительности. В процессе высказывания потенциальные свойства языковых элементов используются для обмена мыслями коммуникативная функция, передачи логического содержания функция сообщения, выражения волеизъявления, чувств, эмоций функция воздействия. Функции языка, как основные, так и факультативные, ориентированы на языковой и человеческий фактор, коррелируют с мышлением и объективной действительностью. Смысл, который вкладывается в определение функции, зависит во многом от направления лингвистических учений, концепций ученых, задач и целей исследований. Среди текстовых функций выделяется эстетическая, философская и

познавательная. Познание текстовых категорий органически связано с созданием текстообразующей функции, под которой, вслед за Л.В. Сахарным, мы понимаем способность языковых элементов участвовать в создании текста, “строить” текст, связывать воедино все его части с учетом коммуникативного намерения, цельного смысла, общего замысла [Сахарный, 1989:35]. Эта функция зависит от характера высших коммуникативных единиц – текстов. Во всех текстах реализуется функция передачи информации, которая актуализируется совместно с коммуникативно-прагматической, эстетической (чаще – в художественных текстах) и когнитивной (особенно – в научных текстах) функциями. Среди текстовых функций особое место занимает лингвокреативная функция. Лингвокреативная функция непосредственно связана с лингвокреативным мышлением. Лингвокреативное мышление – это языковое сознание, направленное на порождение новых языковых сущностей путем трансформации имеющихся в языковом пространстве элементов. Лингвокреативное мышление как отражательно-гносеологическая деятельность в своей основе оперирует ассоциациями, возникающими на базе понятий, закрепленных в языковых значениях. Лингвокреативное мышление индивидуально творит образ мира в каждом языке. Лингвокреативное мышление выделяется на фоне других типов мышления: наглядное мышление ориентирует человека на конкретную обстановку, образное мышление допускает внеситуативность, практическое мышление составляет неотъемлемую часть действия, авербальное мышление (понятийное) реализуется в процессе научного иска. Лингвокреативное мышление при этом поддерживает необходимый баланс между языком и действительностью. Человеческое мышление не только отражает окружающую действительность, но и участвует в создании системы языка, в процессе чего действительность получает специфическое отражение. Отражение окружающей действительности в мышлении и языке как бы напоминает солнечный луч, проходящий через две преломляющие

среды” [Виноградов, 1970:80-81]. Формы отражения обусловливаются характером деятельности людей, их намерениями, языковой способностью. В лингвистической деятельности эти циклы находят выражение мысли в слове, в создании языка как такового говорящим. Назначение ЛКФ состоит в материализации присущими языку элементами ментальной деятельности субъекта. Действенность этой функции обеспечивается изменчивостью и адаптивностью языковых средств, их творческим потенциалом. Язык находится в состоянии беспрерывного развития, что иллюстрирует действенность знаменитого тезиса В. Гумбольдта: “Язык есть не продукт деятельности (ergon), а деятельность energia’’. Язык представляет собой целостное единство устойчивого и подвижного, стабильного и меняющегося, статики и динамики. Развитие языка протекает как борьба противоположных тенденций – за сохранение и стабилизацию системы языка, с одной стороны, и за ее изменение, адаптивность, преобразование, совершенствование, с другой стороны. Процесс совершенствования языка прекращается только тогда, когда сам язык перестает существовать. Язык проявляет двойную зависимость – от среды, в которой он существует, и от своего внутреннего устройства, имманентной системы. Лингвокреативная функция проявляется в выражении индивидуального, отличного от принятых концептов видения мира (образного и необразного) посредством установившихся, так и модифицированных конечных языковых форм и структур. Социальный характер лингвокреативной функции проявляется в «оязыковлении» материализации познавательной творческой деятельности человека, новых концепций и квалификативных оценок сфер социально-психологической жизни. Вербализованные посредством лингвокреативной функции рече-мысли отличаются инновативностью на уровне как поверхностной, так глубинной структур. Ср. An apple a day keeps a doctor away (proverb) → A laugh a day keeps a doctor away. Take care of the pence and the

pounds will care of themselves →Take care of the sense, and the sounds will take care of themselves. Never do tomorrow what you can do to-day → Never do to-day what you can put off till to-morrow. Основное назначение лингвокреативной функции – создавать оригинальные рече-мысли, модифицировать, изменять, а иногда искажать опыт социума, “оязыковленный” в значениях единиц. Cp. Two is company three is none (proverb) → Three is company two is none [O. Wilde]. Здесь смысл первого высказывания полностью искажается во втором. Игра мыслью “оязыковляется” устоявшимися, конечными языковыми элементами посредством обыгрывания позиций two, three. Лингвокреативная функция в данном случае не использует лексические инновации. Новая сентенция исходит из старой; дериват меняет тональность, серьезное уступает место несерьезному, устоявшееся изречение – окказионализму. Лингвокреативная функция играет мыслью, словом или тем и другим одновременно. При игре со словом благодаря лингвокреативной функции меньше внимания “уделяется” смыслу: форма выступает в этих случаях на первом плане, удивляет адресата своей неуместностью и нестандартностью употребления. Ср. When I am good I am very very good, when I am bad, I am better [M. West]. Инновация – назначение лингвокреативной функции. Это может быть инновация смысла или инновация языковой единицы. Аспекты инновации создаются в процессе рече-творчества на базе имеющегося в социуме языкового и социального опыта. Система языковых и речевых функций – сложное иерархическое образование, в котором не существует однозначных соответствий. Двухмодусный статус языка как виртуальной и актуальной системы обеспечивает его полифункциональную данность. Деятельность человека находит выражение в названии предметов, обозначении понятий, вербализации

эмоций и чувств, закреплении и сохранении в языковых значениях полученных знаний, в установлении контакта с коммуникантами. Многофункциональность языка обусловливается его социальным характером. В современной лингвистике наметилась исследовательская тенденция осмысления интеграции языковых функций. Интеграция функций языка имеет исследовательскую традицию. Сопряженность функций, их социальный характер имеют универсальный характер. Суть лингвокреативной функции, неразрывно связанной с коммуникативной функцией, состоит в ее соотнесенности с лингвокреативным мышлением, в материализации индивидуального осмысления посредством адаптивного и творческого использования языковых средств в текстах разного жанра. Лингвокреативная функция направлена на вербализацию новой мысли традиционными и нетрадиционными языковыми средствами. Действенность лингвокреативной функции наглядно проявляется в текстах, обыгрывающих традиционный опыт. l. Caesar’s wife must be above suspicion(proverb). 2. I have nothing to declare, except my genius. [O. Wilde]. 3. Orthodoxy is my doxy; heterodoxy is another man’s doxy [B. Warburton]. 4. When it is not necessary to change, it is necessary not to change. [L. Falkland]. В изречениях этого типа прослеживается интеграция текстообразующей, экспрессивной и лингвокреативной функций. Подобные тексты отмечены законченностью, оригинальной смысловой представленностью, использованием маркеров экспрессивности, а также метафоры, аллюзии, иронии, игры форм и слов и антиклимакса. Общим для экспрессивной функции, с одной стороны, и лингвокреативной функции, с другой стороны, является весьма свободное отношение к устоявшейся норме, с той лишь разницей, что для экспрессивной функции свободное отношение проявляется к словесной игре, в то время как лингвокреативная функция реализует

как игру, так и переосмысление устоявшихся форм и опыта. Банк общих и отличительных особенностей лингвокреативной функции и других функций может быть уточнен и эксплицирован при условии тщательного анализа рассматриваемых функций в действии, при условии их исследования в конкретных текстах. Лингвокреативная функция в условия текста определенного жанра представляют эвристический механизм, уточняет свою взаимосвязь с другими функциями.

References: 1. Bjuler K. Teorija jazyka. Jekspressivnaja funkcija jazyka [Theory of language. Expressive function of a language]., K. Bjuler. - Moskva., Progress and Universal, 1993. – 502 p. 2. Vinogradov V.V. Problemy russkoj stilistiki [Problems of Russian stylistics]., V.V. Vinogradov. - Moskva., Vysshaja shkola [Higher school], 1981. 319 p. 3. Gumbol’dt V. fon. Izbrannye trudy po jazykoznaniju [Selected works on linguistics]., V. fon. Gumbol’dt. Moskva., Progress, 1984. – 400 p. 4. Saharnyj L.V. Vvedenie v psiholingvistiku [Introduction to psycholinguistics]., L.V. Saharnyj. Leningrad., Publishing house of the Leningrad University 1989. – 181 p. 5. The Concise Oxford Dictionary o f Quotations. – London., Oxford University’ Press. 1992, - 464 p. h t t p s : / / d o i . o r g / 1 0 . 11 0 8 / 0 9 5 0 4 1 21211193948 6. Jakobson R. Linguistics and Poetics., R. Jakobson., Style and Langueger Massachussetts Cambridge, 1975., pp. 350-377. https://doi. org/10.1007/978-1-349-25934-2_16 7. Kobyakova, I. Verbalization of humorous texts., I.K. Kobjakova., GISAP: Philological Sciences. No. 2. – London., International Academy of Science and Higher Education. 2013., pp. 50-51. 8. Kobyakova, I. Teaching Translation: Objective and Methods., I. Kobyakova, S. Shvachko., Advanced Education., No. 5. – Kyiv., Kyiv Polytechnic Institute, 2016., pp. 9-13. https://doi.org/10.20535/24108286.61029

9. Wilde O. Aphorisms., O. Wilde., The Book o f Irish Humour. - Moscow., Raduga Publishers, 1986., pp. 87-99.

Литература: 1. Бюлер К. Теория языка. Экспрессивная функция языка., К. Бюлер. - Москва., Прогресс и Универсал, 1993. – 502 с. 2. Виноградов В.В. Проблемы русской стилистики., В.В. Виноградов. - Москва., Высшая школа, 1981. - 319 с. 3. Гумбольдт В. фон. Избранные труды по языкознанию., В. фон. Гумбольдт. - Москва., Прогресс, 1984. – 400 с. 4. Сахарный Л.В. Введение в психолингвистику., Л.В. Сахарный. - Ленинград., Изд-во Ленинградского унта, 1989. – 181 с. 5. The Concise Oxford Dictionary o f Quotations. – London., Oxford University’ Press. 1992, - 464 p. https://doi.org/10.1108/09504121 211193948 6. Jakobson R. Linguistics and Poetics., R. Jakobson., Style and Langueger Massachussetts Cambridge, 1975., pp. 350-377. https://doi. org/10.1007/978-1-349-25934-2_16 7. Kobyakova, I. Verbalization of humorous texts., И.К. Кобякова., GISAP: Philological Sciences. No. 2. – London., International Academy of Science and Higher Education. - 2013., pp. 50-51. 8. Kobyakova, I. Teaching Translation: Objective and Methods [Текст]., I. Kobyakova, S. Shvachko., Advanced Education., No. 5. – Kyiv., Kyiv Polytechnic Institute, 2016., pp. 9-13. https://doi.org/10.20535/ 2410-8286.61029 9. Wilde O. Aphorisms., O. Wilde., The Book o f Irish Humour. - Moscow., Raduga Publishers, 1986., pp. 87-99.

Information about authors: 1. Irina Kobyakova - Candidate of Philology, Full Professor, Sumy State University; address: Ukraine, Sumy city; e-mail: kobyakova@ukr.net 2. Aleksey Kobyakov – Student, Vanier College; address: Canada, Montreal city; e-mail: zenwalk@i.ua

U.D.C. 82.09: 821.161.1

GEOGRAPHIC SPACE IN THE LITERARY TEXT: NATIONAL AND REGIONAL ASPECTS Iu. Pykhtina, Doctor of Philology, Associate Professor Orenburg State University, Russia The paper is related to the study of national and regional spatial images in the Russian literature. The analysis was carried out on the material of the Orenburg literature and was based on structural-semantic approach to the literary space. Interpreting literary works from the functionalsemantic viewpoints, we have identiﬁed the geographical and axiological factors as basic factors, and have focused our attention on their internal connection. Keywords: literary space, geographical images, national space, regional space, national character, Orenburg text. Conference participant, National championship in scientiﬁc analytics, Open European and Asian research analytics championship

http://dx.doi.org/10.18007/gisap:ps.v0i14.1676

ормирование национальной ментальности обусловлено целым рядом факторов, среди которых особое значение имеет географическое положение страны. Еще в начале XIX века П. Чаадаев писал о том, что «географический факт» красною нитью проходит чрез всю нашу историю, пронизывает все нашу философию, проявляется в общественной и политической жизни нашей страны, является «существенным элементом нашего политического величия, и истинной причиной нашего умственного бессилия». Итогом его размышлений по этому вопросу становится утверждение, что мы «лишь геологический продукт обширных пространств» [12]. Правоту П. Чаадаева подтверждают крупнейшие русские ученые В. Ключевский [7], Н. Бердяев [1,2], В. Вейдле [3], В. Подорога [9], Г. Гачев [4] и др., указывающие в своих работах на то, что географические и климатические особенности России оказали первостепенное влияние на характер русского земледелия, особенности хозяйствования, мировоззрение русского народа и культуру его быта. Удивительно точно обосновал эту связь Н. Бердяев. «Пейзаж русской души, – отмечал философ, – соответствует пейзажу русской земли, подчеркивая безграничность, бесформенность, устремленность в бесконечность, широту национального русского сознания» [1, с. 8]. То, что причудливая «география русской души» определяется географическими и климатическими особенностями России интуитивно почувствовали русские писа-

тели – А.С. Пушкин, Н.В. Гоголь, Ф.И. Тютчев, Л.Н. Толстой, А.А. Блок, С.А. Есенин, М.И. Цветаева, Б.Л. Пастернак… Русская литература с ее глубоким проникновением во внутренний мир человека, поиском добра и смысла жизни, обличением несправедливости и зла, а также состраданием и милосердием на протяжении всего своего существования пыталась найти верное толкование глубинных противоречий в характере русского народа, объяснить причудливое соединение в нем гордости, величия и отсутствия достоинства; открытости, бескорыстия, любви к людям и жестокости; стремления к свободе и рабской покорности, смирения; великого трудолюбия и лености. И, как бы подтверждая открытия философов и историков, именно через пространство русские писатели стремились постигнуть иррационально-сложное сочетание несочетаемого в русском характере. В данной работе мы предприняли попытку определить специфику региональной пространственной картины мира, нашедшей реализацию в русской литературе в конкретных пространственных образах (настоящее исследование ограничивается анализом образа провинциального города) и отметить диалектическое единство национального и регионального в локальном тексте. Основным материалом для анализа нам послужили произведения русских писателей, в которых город представлен как реальное географическое пространство или как условное пространство – фон, на котором разворачиваются события, – со своим настоящим именем или с вымышленным. Город как реальное пространство

описывается, например, в художественном очерке «Картина Оренбурга и его окрестностей» (1824) П.П. Свиньина, писателя и первого издателя «Отечественных записок» [11]. В начале очерка П.П. Свиньин, признается в том, что не думал встретить в отдаленной от центра провинции приличное общество: «Не стану говорить о той приятной ошибке, в которую введен я был, найдя Оренбург во всех отношениях несравненно выше, превосходнее, чем я представлял его себе, – скажу только, что я встретил здесь, на краю киргизской степи, общество людей самых образованных, лучшего тона, обладающих отличными талантами, а потому проводящими время как нельзя приятнее». Уже в этих рассуждениях автора отражается стереотипное представление о провинциальном как отсталом, второсортном, закрепившееся в русской художественной литературе уже в первой половине XIX века (отсюда и неожиданное «приятное» удивление). Необходимо отметить, что писатель, подробно рисуя основные достопримечательности Оренбурга, дополняет картину сведениями душевной организации и внешнем облике, характере и занятиях, особенностях быта и взаимоотношениях его жителей, т.е. их менталитете. Такие качества оренбуржцев, как любовь к чистоте и порядку, П.П. Свиньин связывает с особым военным статусом города: «При въезде в город приятно видеть точную правильность кварталов и улиц, чистоту сих последних, <…> пленительную опрятность домов, большею частию деревянных, оштукатуренных; начало великолеп-

ного каменного тротуара на большой улице и ряды молодых деревьев, насаженных перед домами…». Путешественник отмечает также, что на несколько тысяч жителей в городе приходится пять церквей, это говорит о религиозности горожан: «Всякий класс жителей имеет здесь свою приходскую церковь, например, военные – церковь си. Петра и Павла, статские – Троицкую, купцы – Вознесенскую и пр. Все сии церкви построены иждивением казны, снабжены богатою утварью…». Восторг у писателя вызывают и наличие в Оренбурге народного училища, в котором «бывает всегда довольно учеников, и многие из них несут в недра семейств любовь к просвещению и знаниям…», богадельни, «в ней несколько престарелых и бедных граждан и гражданок…проводят в тишине последние дни своей жизни», прекрасных мест для гуляний, где «можно с приятностию отдохнуть в тени французских аллей, насладится видом и благоуханием множества цветов…». Внешний облик жителей города автор объясняет пограничным положением города: «В Оренбурге, как выше сказано, кроме русских обывателей, есть много магометан, частию там живущих, частию приезжающих туда с караванами и на летнюю кордонную службу. Различие языков, одежд и обыкновений представляет в сем городе весьма занимательные картины. Случается, что рядом с болтливым евреем видишь важного индейца; или пред толпою диких киргиз-кайсаков – какого-нибудь странствующего европейца, разряженного по всем правилам моды». Местоположение города (на пересечении торговых путей) накладывает отпечаток и на характер горожан: «Более всех замечательны в Оренбурге татары, составляющие особый и значительный класс обывателей. Будучи хитры, пронырливы и проворны, они отличаются удивительною ловкостью в здешней торговле и нередко приобретают посредством оной великие капиталы». Наконец, уделяет внимание П.П. Свиньин и описанию казаков – основного населения Оренбурга:

«Форштадт оренбургский имеет свой замечательный характер. Жители его (казаки и большею частию старообрядцы) живут по-своему и за грех считают смешиваться с горожанами. Они оборотливы в делах промышленных, набожны и до крайности суеверны. Молодые казаки, говорят, привязаны к службе и страстны в любовных делах». Как видно из представленных фрагментов очерка П.П. Свиньина, географическое положение Оренбурга (город-крепость «на краю киргизской степи» на пересечении торговых путей) отражается в ментальном облике его жителей, которых отличает любовь к порядку и чистоте, привязанность к службе, религиозность, тяга к просвещению, милосердие, коммерческие способности и др. Об особенностях менталитета жителей Оренбургской губернии много писал В.И. Даль, проживший в этом крае восемь лет. Интересно, что свои художественные произведения («Уральский казак», «Бикей и Мауляна», «Майна», «Домик на Водяной улице», «Осколок льду» и др.) он обогащал сведениями этнографического и культурного характера, описывая образ жизни, быт и нравы многонационального Оренбуржья: башкир, киргиз-кайсаков, сосланных поляков, русских казаков, хивинцев [6]. Однако подобных примеров, в которых Оренбург представлен как благоустроенный и просвещенный город, в литературе немного. Это связано с тем, что в русской литературе сложилась сатирическая традиция в изображении провинции и менталитета провинциалов (об этом красноречиво свидетельствуют произведения Н.В. Гоголя, М.Е. Салтыкова-Щедрина, А.П. Чехова, И.А. Бунина и др.). Так, например, в повести А.Н. Плещеева «Житейские сцены. Отец и дочь» (1857) [8], Оренбург описывается как типичный провинциальный город с типичным набором характеристик: «Губернский город Бобров (на географических картах он называется иначе) ни в чём не отставал от других губернских городов нашей России. <…> Физиономия города Боброва была тоже из самых обыкновенных. В нем, как и повсюду, можно

было найти присутственные места, окрашенные охрой, губернаторский дом с венецианскими окнами и балконом, клуб, где по субботам играли в карты, а по четвергам танцевали…». Приведенный фрагмент позволяет вычленить устойчивые признаки русского провинциального города, проявляющиеся в его внешним облике (традиционной архитектуре), а также в ничем не нарушаемом ритме жизни – рутинном и застойном. Характер горожан и их патриархальные нравы, автор объясняет географической отдаленностью города Боброва от обеих столиц. Этим же обусловлено его ироническое описание жителей города: «Все в городе Боброве было основано на чистейшей любви. Каждый почти знал за своим соседом грешки, но никому и в голову не приходило обличать их даже намеком. Все граждане были пропитаны сознанием слабости человеческой природы и тою неопровержимой аксиомой, что «ведь свет не пересоздашь, а следовательно, и толковать об этом нечего». В повести «Пашинцев» (1859) [10] А.Н. Плещеев «дорисовывает», картину Оренбурга, назвав его Ухабинском: «Дамы, пользуясь минутами ожиданья, то и дело бегали в уборную поправлять туалеты. На бале они, казалось, забывали свои антипатии, свою вражду, все ссоры, интрижки и сплетни, которыми так изобилует провинциальная жизнь; обращались друг к другу с самыми ласковыми, дружескими названиями…». В обеих повестях А.Н. Плещеев представляет Оренбург как ментальное пространство, однако со знаком минус в отличие от вышерассмотренных произведений. Внешнее пространство города он рисует материально неустроенным, а горожан малообразованными, некультурными, не имеющими высших духовных интересов, склонными к интрижкам, сплетням и т.п. В повести С.И. Гусева-Оренбургского «Страна отцов» (1905) [5] Оренбург назван Старомирском. Детальное описание города дает автору возможность охарактеризовать все сферы городской жизни. Так, например, социальный и духовный облик горожан формирует архитектурную организа-

цию пространства города: «…обыватель, непостоянный в своих симпатиях, с чувством самоудовлетворенной гордости показывает заезжему человеку новые достопримечательности города: захватившие целые кварталы неуклюжие и угрюмые, но вычурные дома, – создание тупой и тяжелой архитекторской фантазии, состоящей на купеческой службе». Автор не без иронии рисует дома богатых купцов, говорит о бессмысленной тяге к размаху, широте, надежности, не зря жилища их напоминают крепости, лишенные вкуса и красоты: «Вот еще «достопримечательность» – широкозадовский дом: нелепая смесь мавританского и русского стилей. Колонки, стрельчатые окна, резные карнизы, башенки по углам, поддерживающие балкон центавры, похожие на утопленников, и в то же время во всей наружности дома что-то распухшее, как от водянки, что-то придавленное, как тяжелая, во мраке бродящая мысль». Во многом универсальное изображение города, включающее в себя все элементы городского пространства (трактир, храм, дома, улицы, парк и т.д.) сменяется почти «апокалиптическим»: «Заречье с балкона казалось клеткой, сторожимой со всех концов элеваторами, громоздкими фабриками, высокие трубы которых дымили день и ночь, – кирпичными заводами, черными как гробы бедняков. Оно казалось клоакой, вдавленной в землю, где копошилось что-то живое и несчастное, потому что голоса оттуда долетали как крики о помощи, а песни напоминали стоны. <…> Это – обширные клетки «страны отцов», в которых с плачем и воплем бьются дети прежде, чем самим превратиться в призрачно-благополучных отцов, – принимающих кошмарный сон за жизнь». Некоторые картины города рисуются глазами главного героя отца Ивана, например, семинария, которая воспринимается им как школа интеллектуально и нравственно уродующая будущих священников, выпускники ее шли в жизнь со «страхом и бредом», внушенными преподавателями. За внешне благоустроенными фасадами города скрываются страшные человеческие драмы, так, у самого богатого промышленника города Уда-

лова, сошла с ума жена, оттого, что муж насмерть забил ее любовника. Теперь она, безумная, бегает по улицам города, смеша и пугая прохожих. У благоверного застрелился старший сын, служивший товарищем прокурора в Старомирске: не смог смирится с несправедливым приговором в одном из громких крестьянских процессов. С тех пор в глазах благочинного тоже «сквозит оттенок безумия». Ушла из дома жена отца Матвея Павлинька – случай, чуть ли не исключительный в духовной среде. Жизнь в провинции рождает конфликт и в душе отца Ивана: чувство личной вины, мучение совести, которые, в конце концов, перерастают бунт и желание отречься от сана священника. Однако конфликтное состояние не является всеобщим; размышляют, мучаются, сходят с ума лишь немногие – не «избранные», а просто живые люди, способные переживать чужую боль как свою. Таким образом, анализ наиболее репрезентативных произведений региональной (оренбургской) литературы с учетом пространственно-географического фактора позволил нам выявить магистральные образы, относящиеся к локальной топике и рассмотреть их как ментальные локусы, отражающие индивидуальное сознание, духовно-нравственные установки и образ жизни героев. Проведенное исследование показывает, что оренбургский текст с одной стороны, отражает черты региональной ментальности, сформированной особенностями географического положения Оренбурга (на границе Европы и Азии), его статуса (пограничный город, торговый город), особенностями его социального состава (многонациональный, многоконфессиональный и т.п.), а с другой – черты типичной провинциальной ментальности. Город, нарисованный писателями-уроженцами Оренбургского края и теми, кто посещал его или жил в нем некоторое время, является носителем определенной культурной информации, представляет собой особую знаковую систему, включающую и элементы топографически реального пространства, и основные сферы социальной, бытовой, духовной, религиозной, экономической жизни.

References: 1. Berdjaev, N.A. Istoki i smysl russkogo kommunizma [The origins and the meaning of Russian communism]. Reprinted edition. – Paris., YMCAPRESS, 1955., – Moskva., Nauka [Science], 1990. – 224 p. 2. Berdjaev, N.A. O vlasti prostranstv nad russkoj dushoj [On the power of spaces over the Russian soul]., N.A. Berdjaev., Berdjaev N.A. Sud’ba Rossii. Opyty po psihologii vojny i nacional’nosti [The fate of Russia. Experiments on the psychology of war and nationality]. – Moskva., Mysl’ [Thought], 1990., p. 59-65. 3. Vejdle, V.V. Zadacha Rossii [The task of Russia]., V.V. Vejdle. – Minsk., Belorusskaja Pravoslavnaja Cerkov’ [Belarusian Orthodox Church], 2011. – 512 p. https://doi. org/10.2307/126306 4. Gachev, G.D. Nacional’nye obrazy mira [National images of the world]., G.D. Gachev. – Moskva., Publishing Center «Akademija» [Academy], 1998. – 432 p. 5. Gusev-Orenburgskij, S.I. Strana otcov [The Country of the Fathers]., Sergej Ivanovich GusevOrenburgskij., C.I. Gusev-Orenburgskij Povesti i rasskazy., vstup stat’ja, primech. i podgot. teksta I.M. Gronskogo [The tales and stories., inauguration article, note. and preparation. I.M. Gronsky]. – Moskva., The State. Publishing house of the artist. Lit., 1958., pp. 227-389. 6. Dal’, V.I. Orenburgskij kraj v hudozhestvennyh proizvedenijah pisatelja [Orenburg region in the literary works of a writer]., Vladimir Ivanovich Dal’; sost. A.G. Prokof’eva i dr. [Composer A.G. Prokoﬁev]. – Orenburg., Orenburgskoe knizhnoe izdvo [Orenburg Publishing House]., 2001. – 416 p. 7. Kljuchevskij, V.O. O russkoj istorii [About the Russian history]., V.O. Kljuchevskij. – Moskva., Prosveshhenie [Education]., 1993. – 576 p. 8. Pleshheev, A.N. Zhitejskie sceny [Life scenes]., Aleksej Nikolaevich; Composer N.G. Kuzina. – Moskva., Sov. Rossija [Soviet Russia], 1986. – 352 p. 9. Podoroga, V. Prostiranie ili

Geografija «russkoj dushi» [Extension or the geography of the Russian Soul]., Hrestomatija po geografii Rossii. Obraz strany: Prostranstva Rossii [Reader on the Geography of Russia. Image of the country: Spaces of Russia]., D.N. Zamjatin, A.N. Zamjatin; Editor. D.N. Zamjatina. – Moskva., MIROS, 1994., pp. 131-132. 10. Pyhtina, Ju.G. Funkcional’nosemanticheskaja tipologija prostranstvennyh obrazov i modelej v russkoj literature XIX - nach. XXI vv [Functional-semantic typology of spatial images and models in the Russian literature of the XIX and early XXI centuries]., Pyhtina Juliana Grigor’evna., Avtoreferat dis. ... doktora filologicheskih nauk: 10.01.01, 10.01.08 [Abstract of the thesis. ... Doctor of Philology]., Peoples’ Friendship University of Russia – Moskva., 2014. 11. Svin’in, P.P. Kartina Orenburga i ego okrestnostej (Iz zhivopisnogo puteshestvija po Rossii izdatelja «Otechestvennyh zapisok» v 1824 godu) [The picture of Orenburg and its environs (From the picturesque trip across Russia of the publisher of Patriotic notes in 1824]., Pavel Petrovich Svin’in., Orenburgskij kraj v proizvedenijah russkih pisatelej [Orenburg Region in the works of the Russian writers]., Prokof’eva A.G., Puzaneva T.N. – Orenburg., Publishing house OGPI, 1991., pp. 16-26. 12. Chaadaev, P.Ja. Filosoficheskie pis’ma. Apologija sumasshedshego [Philosophical letters. Apology of a madman]., Access mode: http://az.lib.ru/c/chaadaew_p_j/ text_0010.shtml https://doi. org/10.1163/221023971x00193

2011. – 512. https://doi. org/10.2307/126306 4. Гачев, Г.Д. Национальные образы мира., Г.Д. Гачев. – Москва., Издательский центр «Академия», 1998. – 432 с. 5. Гусев-Оренбургский, С.И. Страна отцов., Сергей Иванович Гусев-Оренбургский., C.И. Гусев-Оренбургский Повести и рассказы [вступ статья, примеч. и подгот. текста И.М. Гронского]. – Москва., Госуд. Изд-во худож. лит., 1958., С. 227-389. 6. Даль, В.И. Оренбургский край в художественных произведениях писателя., Владимир Иванович Даль; [сост. А.Г. Прокофьева и др.]. – Оренбург., Оренбургское книжное изд-во, 2001. – 416 с. 7. Ключевский, В.О. О русской истории., В.О. Ключевский. – Москва., Просвещение, 1993. – 576 с. 8. Плещеев, А.Н. Житейские сцены., Алексей Николаевич; [сост., вступ. ст. и примеч. Н.Г. Кузина]. – Москва., Сов. Россия, 1986. – 352 с. 9. Подорога, В. Простирание или География «русской души»., Хрестоматия по географии России. Образ страны: Пространства России., Авт.сост. Д.Н. Замятин, А.Н. Замятин; Под ред. Д.Н. Замятина. – Москва., МИРОС, 1994., С. 131-132.

10. Пыхтина, Ю.Г. Функционально-семантическая типология пространственных образов и моделей в русской литературе XIX - нач. XXI вв., Пыхтина Юлиана Григорьевна., Автореферат дис. ... доктора филологических наук: 10.01.01, 10.01.08., Российский университет дружбы народов (РУДН). – Москва., 2014. 11. Свиньин, П.П. Картина Оренбурга и его окрестностей (Из живописного путешествия по России издателя «Отечественных записок» в 1824 году)., Павел Петрович Свиньин., Оренбургский край в произведениях русских писателей., авт.- сост. Прокофьева А.Г., Пузанева Т.Н. – Оренбург., Изд-во ОГПИ, 1991., С. 16-26. 12. Чаадаев, П.Я. Философические письма. Апология сумасшедшего., Электронный ресурс. Режим доступа: http://az.lib.ru/c/chaadaew_p_j/ text_0010.shtml https://doi. org/10.1163/221023971x00193

Information about author: 1. Iuliana Pykhtina – Doctor of Philology, Associate Professor, Orenburg State University; address: Russia, Orenburg city; e-mail: pyhtina-2008@mail.ru

Литература: 1. Бердяев, Н.А. Истоки и смысл русского коммунизма. Репринтное воспроизведение издания. – Париж., YMCA-PRESS, 1955., – Москва., Наука, 1990. – 224 с. 2. Бердяев, Н.А. О власти пространств над русской душой., Н.А. Бердяев., Бердяев Н.А. Судьба России. Опыты по психологии войны и национальности. – Москва., Мысль, 1990., С. 59-65. 3. Вейдле, В.В. Задача России., В.В. Вейдле. – Минск., Белорусская Православная Церковь,

SMALL GENRE FORMS OF INFORMATION STYLE N.V. Leonova, Applicant National Metallurgical Academy of Ukraine, Ukraine The author describes the small genre forms of information operating within the informative style of the contemporary Ukrainian language and focuses the attention on their syntactic features and their position among the similar syntactic units. The qualitative and quantitative parameters pointing out the implementation of the stated units in the speech and some of their speciﬁc syntactic character are reported. Keywords: informative style, lead paragraphs, advertisements in transport, word military orders, small genre forms of information, SGFI. Conference participant

http://dx.doi.org/10.18007/gisap:ps.v0i14.1677

espite the fact that the informative styles, namely informational style and publicistic style, are very close in the contemporary linguistics, the apartness of informational style and its distinctiveness from the publicistic style are considered to be fairly proved. The specific character of the informative text syntax has been studied by many linguists, but it still remains one of the topical problems in the contemporary syntax theory. D.Kh. Barannik, who is the first to single out the informational style and informative speech, distinguishes the styles by the aim and the functional target within the oral form of the Ukrainian monologue speech and keeps apart the informational style as the speech composition of an informative objective. The form of speech, oral or written, is regarded as an indicator, according to the scientist [2; p. 2-6; 3, 4]. Based on the norms of contemporary linguistics, we may claim that the term “language style” possesses at least three definitions, as follows: 1) individual manner of oral rendering of information; 2) expressive and stylistic kind of language; 3) functional type of language [14]. It also worth noting that the oral and the written forms of language applied to informative texts of the contemporary Ukrainian press reveal the agility and the changeability of their system, as it reflects all the processes which take place at the certain stages of the Ukrainian language development, as well as within any other national language in general. The small genre forms of information, the peculiarities of their syntax and their grammatical types are the scantily researched issue of contemporary syntax. The urgency of this problem is emphasized by the fact that small genre

forms of information have never been the object of a complex study. The problem of distinguishing the small genre forms is relevant to the subject “Regular Character of the Ukrainian Language Development and Functioning” of the scientific research of the Ukrainian Language Chair of the Oles Honchar Dnipropetrovsk National University. The significant contribution to the theory of informative text syntax, specific character of genres and genre forms of the publicistic style and the informational style is made by Ju.O. Areshenkov [1], D.Kh. Barannik [2], A.A. Volkov [5], K.H. Horodenska [6], V.I. Hrytsyna [7], V.V. Zaitsev [9], T.V. Melkumova [11] and others. It should be noted that the specific differentiating feature of the publicistic style and the informational style is in the correspondence of a speech composition to an activity type: informative speech targets mass information, while the publicistic one pursuits the politicalideological-informative activity. The differences of the two styles are traced in the spheres of their application, functional directions, stylistic traits, linguistic functions and attributes. These styles, as well as the other styles of language, have their own genres and genre forms; we consider the publicistic style and the informational style to be the source of the small genre forms of information (hereinafter referred as SGFI). The current paper deals with the SGFI syntax issues uncovered in the earlier research, namely, the specific character of the vocative structures of the stated types, directing dominants of word-based military orders, superphrase unity of lead-paragraphs and others.

The methodological and scientific value of the research is in the opportunity to utilize its results for further studies on the language genre systems, for analyses of genre forms of the oral and written speech, for enlarging and improving the theoretical courses on the sentence syntax and the specialised text books, as well as for application in seminars on syntax and stylistic problems related to the humanities in the institutions of higher education. In this paper, the small genre forms of information are defined as the models, which are grammatically close in their volume to syntactical mini-structures, clearly distinguished within the informational style (a few groups – within the publicistic style) and possessing the syntactical specific character, described by autonomous existence, modality, expressiveness, semantic completeness, lingua and social indicators, laconic way of expression, address to a target audience and usability mainly in the informative styles (the informational style and the publicistic style) of the contemporary Ukrainian language. Within the informational style, we explore in more details the following genre forms: vocative SGFI constructions, announcements of a chairperson, comprehensive SGFI addresses, announcements of a moderator of mass entertainment or social events, nominative SGFI constructions, SGFI announcements in transportation means; within the publicistic style: leadparagraphs and detailed headlines of the periodicals. Word-based military orders are regarded as a highly specialized kind of SGFI in the contemporary Ukrainian language. Conducting a research on the identification problem for the wordbased military orders, as a highly

specialized SGFI, it is important to pay attention to their differentiation per speech type (oral, oral-written, oral-informative) in which wordbased military orders are applied, as this is a novel issue which appeared to be out of the contemporary linguistic focus. It needs to be mentioned that these structures are mainly sentences of imperative modality. Moreover, functionally imperative SGFI word-based military orders are divided into classes: imperative sentences, sentences to express requests, sentences to express calls, sentences to express prohibitions, etc. In order to illustrate the materials under research we use the Ukrainian authentic speech submitted in the form of transliteration accompanied with 1) word by word translation into English, produced with the objective to sustain the original syntax and colouring of the Ukrainian language, and 2) traditional English translation: Varta – rivniais, strunko, rivniannia pravoruch – 1) Guard – even, straight, even right – 2) Guard – dress, front, right dress; Varty, pravoruch!, Krokom – rush! – 1) Guards, eyes right! By step – move! – 2) Guard, right!, Forward – march; Vartovyi, pryiniaty post – 1) Guardsman, take the post – 2) Guardsman, take over the post; Viddilennia, – do zbroi! Po poriadku – rozrakhuis! – 1) Squad – to arms! In order – count yourself – 2) Squad! Stand to! Count off!; Viddilennia, kruhom – rush! – 1) Squad, round – move! – 2) Squad, to the rear, march); Viddilennia, na pershy ta druhii – rozrakhuis! – 1) Squad, the first and the second – count yourself! – 2) Squad, by twos, Count off!; Viddilennia, roziidus – 1) Squad, spread. – 2) Close station! [10]. Among the studied structures, this SGFI group totals up to 9 %. The grammatical peculiarities, specific character of the structure, and original functionality of lead paragraphs and headlines of periodical, which make up the most widely spread group of SGFI, have also never been discussed by the linguists. In our opinion, irrespectively of the text type, the essential part of every lead paragraph, as well as of every headline, is the informative function, the function of influence, or the advertising

function, which is the direct evidence that the mentioned structures belong to SGFI. Among the most widely used lead paragraphs and detailed headlines, structures which function within the press medium are the sentences with the hortatory modality, which performs the imperative function for further exposition of a newspaper text contents. Lead paragraphs almost never exceed one paragraph composed of three sentences: Znaioma rozpovila po telefonu, shcho bilia nashoi shkoly vce perekruto, pryikhaly “shvidky”, pozhezhni mashyny. Vchytelka na mii dzvinok zapevnyla, shcho vse v poriadku, dity na vulytsi. Oskilky dveri v klas zablokuvalo ruinami vid stiny, to vybyralusia cherez vikno. – 1) Acquaintance told on phone, that near our school everything is blocked, came “quecklies”, fire cars. Teacher to my call ensured me, that everything is in order, children on street. Because door to class is blocked with ruins from wall, then got out through window. – 2) An acquaintance called me and told, that the roadblocks were set all around the area near our school, ambulances and fire engines arrived. When I called the teacher, she gave me a relief: everything was ok, the children were out of doors at that moment. Due to the doorways blocked with wall ruins, they had to get out through the window. [6]. This type of SGFI is approximately 22%. The nest SGFI group, which is worth the reader’s attention, is the railway station announcements. Their structure has their specific features, which remain to be poorly studied. These features are determined by the performance peculiarities of the auto-informer or the recorded announcement facility (recording) along with the microphone (living oral speech). The specific structure of the railway station announcements and their syntactic models are in the direct dependence on the announcement type, as a discrete construction from the standpoint of the contemporary syntax: they predominantly have expressive colouring to enhance their impact on the target audience. One productive actively developing

SGFI group of this kind is the announcements related to selling the railway tickets. In contemporary syntax, they are classiﬁed as deﬁnitepersonal sentences and amount up to about 17% of their class structures: Prodam dva zhd bileta Kyiv – Donetsk na 30.08.2014 roku – 1) I will sell two r. w. tickets Kyiv – Donetsk to 30.08.2014 year – 2) Two Kyiv – Donetsk railway tickets on 30.08.2014 are on sale; Prodam zaliznychni bilety z Poltavy do Chernihova – 1) I will sell railway tickets from Poltava to Chernihov. – 2) Railway tickets of Poltava – Chernihov destination are on sale [13]. Among the SGFI models, railway station announcements make up 33%. The other group of SGFIs, which we would like to demonstrate, is subway auto-informer announcements. Their syntactic features and their grammatical structures have appeared to be out of the complex linguistic analysis, although these announcements conveyed by auto-informers in subways are a type of SGFIs, which takes its position among the similar syntactic structures. Nominative and vocative sentences with hortatory modality (prohibition, request, advisement, etc.) dominate among them as models in which the discussed structures are implemented. These units are used to name a location or an object and are represented in the oral speech by the models containing proper names (the examples are as follows: Stantia “Khreshchatik”! – 1) Station “Khreshchatik”! – 2) Khreshchatik; Stantia “Hidropark”!, Stantia “Ploshcha Revolutsii” – 1) Station “Hidropark”!, Station “Square Revolutsii” – 2) Hidropark. Revolutsii Square [12]); or models where the proper name follows the preposition and is followed by the hortatory-proposal-indicating part: Stantia “Zoloti vorota”. Perekhid na stantiiu “Teatralna” – 1) Station “Zoloti vorota”. Passing way to station “Teatralna” – 2) Zoloti vorota. Through this station you can get to Teatralna station; Stantia metro “Khreshchatik”. Perekhid na stantiiu “Maidan Nezalezhnosti ” – 1) Station of subway “Khreshchatik” Passing way to station “Maidan Nezalezhnosti”. – 2) Khreshchatik. Through this station

you can get to Maidan Nezalezhnosti [12]. Among the groups analysed in this research, this type of SGFI makes up approximately 17%. The list of SGFIs related to transportation means would be incomplete without the airport announcements. Their peculiarities have not been systematically described yet as well. We believe that nominative sentences of announcements, which belong to the SGFI structures and the variations of their hortatory units, are dynamic and becoming more often applied in syntactic constructions of the SGFI group due to the manifestation of the nominal or the naming function actualised in the medium they are operated in. Vocative sentences of announcements are evidenced to be widely used. They belong to the airport auto-informer SGFI structures and require the addressee to perform certain actions, which are mainly understood from the previous context of the announcement. These are the constructions with distinctive hortatory functions or narration. Among these structures, SGFI totals 19%. Conclusions. SGFI discussed in the article have a signiﬁcant number of main features, which are relevant to small genre forms of information: dominating autonomous character, distinctively singled out modality, implementation in linguistic and social medium, laconic character, address to the well-determined target audience and employment in the language informative styles (informational style and publicistic style). The syntactic characteristics of the structures under analysis have the common features: mainly hortatory modality, application of vocative constructions, employment of nominative structures and implementation of oral directive micro-impacts, supported by concentrated syntactic mini-forms, in particular, hortatory vocative sentences with enlarged part of proposition, and other features. The vocative constructions take their place among other one-member units of appeal as the syntactic units of small genre forms of information in the contemporary Ukrainian language. SGFI vocative sentences are close to unextended and extended addresses in terms of their structure, even though they

are more complex in their content than the ordinary addresses. The vocative constructions here are actively used almost in all SGFIs described in the paper.

References: 1. AreshenkovYu.O.Temporalnolokatyvna kharakteryzatsiia povidomlennia yak stylova oznaka informatsiinoho tekstu., Na nyvi ukrainskoi filolohii: zb. nauk, pr., prysv. 80-rishshiu vid dnia narodzh. d. filol. n., prof. D.X. Barannyka [Temporallocal characteristics of a message as a stylistic feature of the information text., In the field of Ukrainian philology: Collection of scientific works dedicated to the 80th anniversary of Doctor of Philology, Professor D.X. Barannyk]. – Dnipropetrovsk., Porohy, 2003., pp. 36-41. 2. Barannyk D.X. Do pytannia pro “informatsiinyi” styl movy [To the question of the information style of speech]., Movoznavstvo [Linguistics]. – 1967. – No. 6., pp. 3-10. 3. Barannyk D.X.TSeremonialnyi riznovyd publitsystyshnoho styliu [Ceremonial type of the journalistic style]., Movoznavstvo [Linguistics]. – 1977., No. 3., pp. 14-19. 4. Barannyk D.KH. Usnyi monoloh: zahalni osoblyvosti movnoi struktury [Oral monologue: general characteristics of the language structure]. – Dnipropetrovsk., Publishing house of Dnepropetrovsk State University. – 1969. – 144 p. 5. Volkov A.A. Kompozytsyia tekstov massovoi ynformatsyy [Composition of the mass media texts]., Aspekty obshchei y shastnoi lynhvystysheskoi teoryy teksta [Aspects of the general and particular linguistic theory of text]., N.A. Sliusareva, N. Troshyna, A.Y. Novykov; editor N.A. Sliusareva. – Moskva., 1982., pp. 75-101. 6. Hazeta «Den» [Newspaper Day], No. vid18 zhovtnia 2016 r., Access mode: https://day.kyiv.ua/uk. 7. Horodenska K.H. Deryvatsiia syntaksyshnykh odynyts [Derivation of syntactic units]. – Kiev., Nauk. Dumka [Scientific thought], 1991. – 192 p. 8. Hrytsyna V.I. Infrastruktura

reshen publitsystyshnoho styliu: avtoref. dys... kand. filol. Nauk [Infrastructure of the publicistic style sentences: abstract of the thesis by the Candidate of Philology]. – Zaporizhia., 2002. – 19 p. 9. Zaitseva V.V. Informatsiinyi styl v ukrainomovnii hazeti., Na nyvi ukrainskoi filolohii: zb. nauk. pr. [Informational style of the Ukrainianlanguage newspaper. In the field of Ukrainian philology: collection of scientific works]. – Dnipropetrovsk., Porohy, 2003., pp. 232-240. 10. Zakon Ukrainy N 3543-XII Pro zahalnyi viiskovyi oboviazok i viiskovu sluzhbu [The Law of Ukraine No. 3543-XII on the General Military Duty and Military Service]., Vidomosti Verkhovnoi Rady ( VVR ) [Bulletin of the Verkhovna Rada]., 1992, N 27, st. 385., Put into effect by a resolution VR N 2233-12 from 25.03.92, VVR 1992, N 27, st. 386. 11. Melkumova T.V. Posylennia bekhabityvnoi funktsii masmediinoho movlennia stylistyko-syntaksyshnymy zasobamy [Strengthening the non-social function of mass media by stylistic and syntactic means]., Scientific journal of NPU named after M.P. Drahomanova., No. 10. Problemy hramatyky i leksykolohii ukrainskoi movy [Issues of grammar and lexicon of the Ukrainian language]. – Kyiv, 2011. Issue 7., pp. 220-222. 12. Oholoshennia avtoinformatora kharkivskoho metropolitenu [Announcement of the Kharkiv Metro autoinformer]., Access mode: www. metro.kharkov.ua 13. For Kiev-Dneprodzerzhinsk on May 20-3, Access mode: http:// www.ekomok-nn.ru/offer-i-id-i-44228i-2-platskarta-kiev-dneprodzerzhinsk-na -3-maja-po-sebestoimosti.html. 14. Mamshur I. Funktsiini styli movlennia v aspekti sushasnoho movoznavstva [Functional styles of speech in the aspect of modern linguistics]., I. Mamshur., Dyvoslovo. – 2001., No. 12., pp. 32, 41-42.

Information about author: 1. Nataliya Leonova – Applicant, National Metallurgical Academy of Ukraine, Ukraine address: Ukraine, Dnipro city; e-mail: leonoffnatali@mail.ru

GROTESQUE-COMMUNICATIVE FUNCTIONS OF SYNTAX AS THE POWERFUL STIMULUS FOR DEVELOPMENT OF LANGUAGE CULTURE (ON THE MATERIALS OF WORKS BY WITOLD GOMBROWICZ)

ГРОТЕСКОГЕННОКОММУНИКАТИВНЫЕ ФУНКЦИИ СИНТАКСИСА КАК МОЩНЫЙ СТИМУЛ ДЛЯ РАЗВИТИЯ ЯЗЫКОВОЙ КУЛЬТУРЫ (НА МАТЕРИАЛЕ ТВОРЧЕСТВА ВИТОЛЬДА ГОМБРОВИЧА)

D. Hamzе, Assistant Plovdiv University «Paisii Hilendarski», Bulgaria

Хамзе Д.Г., доктор Пловдивски университет Паисий Хилендарски, Болгария

The broad understanding of syntax as a complex, dynamic and inspiringly creative system for linear organisation of lexis, with a semantic and communicative purpose, illustrated by the production of text, predetermines its essential role in the generation of grotesque verbal images. The syntactic resources of language (including the wide semantic scope of the conjunction and, the overall character of the predicates, the non-nominative constructions, the sentence equivalents and ellipsis, the meta-textual operators) for new and unforeseen textual decisions allow the grotesque to rhematize its semantic content and to use it in a dynamic communicative exchange, enriching the individual and the general linguistic culture by constituting an impetus in its development. Keywords: language, syntax, grotesque, communication, language culture

Широкое понимание синтаксиса как сложной, динамичной и вдохновляющей креативной системы линейной организаци лексики со смыслово-коммуникативным предназначением, иллюстрацией чето является производство текста, предопределяет его существенную роль в генерировании гротесковых вербальных картин. Синтаксические ресурсы языка (в том числе широкий семантический диапазон союза и, обобщенный характер предикатов, неименительные конструкции, предложенческие эквиваленты и эллипсис, метатекстовые операторы) для новых и непредусмотренных текстуальных решений позволяют гротеску рематизировать глобально свое семантическое содержание и вовлечь его в динамический коммуникативный взаимообмен, который обогащает как личную, так и глобальную языковую культуру и дает новый толчок в развитии. Ключевые слова: язык, синтаксис, гротеск, коммуникация, языковая культура

Conference participant, National championship in scientiﬁc analytics, Open European and Asian research analytics championship

Участник конференции, Национального первенства по научной аналитике, Открытого Европейско-Азиатского первенства по научной аналитике

http://dx.doi.org/10.18007/gisap:ps.v0i14.1678

ротеск – неотступное овладение незнакомым, которое, становясь постепенно знакомым, превращается снова в незнакомое, чтобы очертить спираль знания-незнания; оно поддерживает жизнь гротеска и разжигает желание покорения новых духовных вершин и обнаружения новых духовных горизонтов. Язык – это „волшебная палочка”, совершающая чудеса, одно из которых – коммуникативная конвергенция между народами и культурами в мировом плане, вопреки и посредством неповторимой специфики каждой из них в отдельности. Этот факт, с одной стороны, обогащает и нюансирует каждую отдельную языковую культуру, которая гармонически вписывается в общую лингвокультурную панораму, являясь элементом мировой языковой омникультуры, а, с другой, внушает, что при наличии хороших и благородных намерений, язык никогда не есть помеха, а лишь мост к взаимопониманию между этносами. Более того, естественные различия между ними могут быть единственно стимулом для эмпатического притяжения, поскольку, если бы их не было, отпала бы и необходимость в проявлении понима-

ния, согласии, в участии и межэтническом сотрудничестве. Выявленные польским лингвистом Евой Славковой стилевые пары в перспективе межкультурной коммуникации: ассертивный (наступательный) – дефензивный стили, гонорификативный (иерархический, пóчетный) – эгалитарный стили, аппроксимативный – дистантный стили, конфронтативный – консенсусный стили, являются солидной защитой конверсионных гравитационных импульсов между ними, несмотря на их оппозитивный статус. Доказательством может послужить даже выделенный самой Е. Слaвковой интерактивный стиль как более широкое понятие, охватывающее конверсионный этнолект – цель исследования различных ответвлений прагматики: этнопрагматики, контрастивной прагматики, вербальной этнографии (этнографии говорения) [Славкова 2005: 46–58]. В этом контексте теза крупного лингвиста Эдуарда Сепира относительно лингвистической относительности в направлении язык – мышление, согласно которой разные народы в своих языках разделяют мир разным образом посредством грамматических категорий, приобретает кон-

солидирующе-комплементарный характер на фоне общих для всех языков характеристик: фонетической и фонематической структуры, природы символов, психологической окрашенности, речевой экспрессивности, способности огражения и сохранения накоплений в культурно-историческом наследии. В этом ракурсе языковая относительность становится „относительной” для самой себя, самой яркой иллюстрацией чего является гротеск. Своим вездесущим и всеобъемлющим искусством он релятивизирует и осиливает все строго обособленные языковые территории, перешативает и стирает границы, объединяет сообщества и целые миры. Несмотря на то, что не употребляет термин „универсалия”, Э. Сапир является сторонником универсального подхода к языку: „Внутреннее содержание всех языков одно и то же – интуитивное з н а н и е опыта. Только внешняя их форма разнообразна до бесконечности, ибо эта форма... не что иное, как коллективное и с к у с с т в о мышления, искусство, свободное от несущественных особенностей индивидуального чувства” [по Кубрику 1993: 14]. Гротеск - словно осуществленная греза Бенедетто

Кроче, выдающегося автора, философа и мыслителя по вопросам духовной культуры, который, по словам Э. Сапира, есть „один из весьма немногих”, „кто постиг основное значение языка. Он указал на тесную связь языка с проблемой искусства” [Сепир 1993: 26]. Одна из первостепенных по важности предпосылок для наличия всеобщей языково-коммуниктивной платформы, с точки зрения Э. Сепира, это связь мыслительных процессов с психикой (и точнее с интуицией): „Мы имеем все основания предполагать, что языки являются по существу культурными хранилищами обширных и самодостаточных сетей психических процессов, которые нам еще предстоит точно определить” [по Кубрику 1993: 16]. Видение и осознание важности когнитивных процессов заставляет ученого признать языковедение одной из наиболее сложных и наиболее фундаментальных наук. Поэтому он призывает, чтобы лингвисты, психологи и философы объединили свои усилия. Общая психическая база делает возможным общение между языками и посредством языков. Вот что пишет американский ученый: „Подобно культурам, языки редко бывают самодостаточными. Потребности общения заставляют говорящих на одном языке вступать в непосредственный контакт с говорящими на соседних или культурно доминирующих языках. Это общение может быть дружеским или враждебным. Оно может развиваться в плане ординарных деловых и торговых отношений или же состоять в заимствовании или взаимном усвоении духовных ценностей – искусства, науки, религии. Трудно найти вполне изолированный язык или диалект, – и менее всего среди первобитных народов.” [Сепир 1993: 173]. 1.1. Синтаксис – коммуникация – гротеск Коммуникативный „генотип” синтаксиса обусловливает его существенную роль в гротескогенезе. Алиция Нагурко припоминает, что синтаксис признан „королем языковедческих

наук”, ввиду обстоятельства, что лишь на синтаксическом уровне проявляется основная функция языка, а именно коммуникативная [Nagórko 2002: 238]. Что касается языковых функций, Э. Сапир считает важнейшей символическую функцию, но именно тенденция рассматривать явления действительности символически (посредством символов) делает язык удобным средством коммуникации. В реальной обстановке социального взаимодействия язык, благодаря своей коммуникативной функции, приобретает свои сложные и утонченные формы. Производной по отношению к коммуникативной функции является социализирующая функция – язык как символ социальной солидарности всех говорящих на данном языке, а в глобальном плане и всех языковых сообществ и народов. Так выделяются одновременно унифицирующая и индивидуализирующая функции языка, как и его культуросохраняюшая, культуроподдерживающая и культуротворческая миссии. Синтаксис – это не свод правил (пособие с указаниями) для «подходящего» соединения слов, а построение и вместе с тем живость высказывания, его семантико-формальная идентичность, его бытие. Марек Вишневский не без основания констатирует, что „возможности появления в текстах на современном польском языке речевых синтаксических конструкций не навязаны никакие структуральные ограничения. Точкой можно отсечь любой элемент, формально зависимый от контекста1” [Wiśniewski 1994: 201] [здесь и далее перевод мой – Д.Х.]. Как отмечает польский ученый, графическое обособление определенного синтаксического члена – как например, порядка слов и употребления конкретных лексических элементов – это способ рематизации языковых выражений. Это известный стилистический прием (точнее, семантико- стилистический), через посредство которого производитель речи манифестирует зависимую от

его собственной воли тематико-рематическую структуру высказывания, т.е. идет речь не о системных синтаксических механизмах, а о способе их реализации в тексте [по Wiśniewski 1994: 201]. В этом контексте можно сказать, что гротеск является тотальной ремой – он трансформирует, перерабатывает и рематизирует полностью, в корне смысл своего содержимого, находя адекватное синтаксическое выражение (синтаксическую концепцию) – рематизируется даже сама тема. Именно синтаксические ресурсы языка для новых и непредусмотренных текстуальных решений позволяют гротеску рематизировать свой семантический объем и превратить его в коммуникативное динамо. Визуально-коммуникативная, картинная рематичность гротеска сглаживает оппозитивный характер этнокультурных антиномий. Своим гротесковым творчеством В. Гомбрович снимает оппозицию между паратаксисом и гипотаксисом, так как таксис в этой зоне должен или быть освобожденным от любых префиксов, или функционировать только как пара-таксис в удивительном числе разновидностей. Подобная синтаксическая конфигурация может послужить хорошей коммуникативной моделью. Подтверждением моей тезы являются наблюдения Александра Киклевича: „Гомогенное соединение появляется в предложениях, традиционно квалифицируемых как равнопоставленные (соединительные, паратактические), с оговоркой, что категория синтаксическая гомогенность по сравнению с равнопоставленностью более широкая и тоже содержит некоторые типы сложных предложений, традиционно восринимаемых как подчиненные. Граница между паратаксисом и гипотаксисом нечеткая, и в зависимости от использованных критериев можно сделать несколько разделений на паратактические и гипотактические предложения, что дает основание некоторым исследователям отказаться

1 „na możliwość pojawiania się w tekstach współczesnej polszczyzny wypowiedzeniowych członów syntaktycznych nie są nałożone żadne ograniczenia strukturalne. Kropką może być bowiem odcięty dowolny składnik formalnie uzależniony od kontekstu” [Wiśniewski 1994: 201].

полностью от этих понятий традиционного синтаксиса (...)2” [Kiklewicz 2004: 234]. Прозрение, вызвавшее этот отказ, обусловлено когерентными свойствами синтаксиса, проявляющимися в полную силу и в своем наиболее оригинальном „амплуа” в зоне гротескового изображения. Кажущаяся экзореферентная (вне самой себя) „конфликтность” гротеска (в смысле его общения с другими категориями широкого контекста) опровергается внутренней кореферентностью его составляющих, которая возвышает его до модели космической, антропологической, межчеловеческой и эстетической гармонии. Благодаря когеренции, гротеск создает реальное представление об „ирреальном“ как реальном, доказывая не только его реальное существование, но и его доступность в смысле преодоления невозможного, страшного и чудовищного средствами эстетики и пробужденного интелекта во имя космической омнифонии. Ирреальное становится объединительным центром для благотворной межличностной интерференции (потому что реальное в утилитарном смысле болезненно и конфликтогенно)3. 2.1. Синтаксические инструменты гротесковой креативности как часть высокой языковой культуры 2.1.1. Представляя семантический спектр союза и, (констелляцию, импликацию, перевернутую импликацию, эквиваленцию и конъюнкцию) А. Киклевич отмечает, что логические союзы не ставят никаких ограничений перед содержанием отдельных элементов предложенческих структур. Только линейное (физическое) сближение языковых единиц является результатом их знакового „сотрудничества”. На этом принципе зиждется и

гротесковое изображение. Вот и один пример, приведенный А. Киклевичем: ‚Бедная Лиза рвала цветы и кормила свою мать’ [Kiklewicz 2004: 238]. Сосуществование в одном и том же контексте двух простых предложений без логической связи между ними в рамках сложносочиненного, обусловливает их семантическую сочетаемость. На кооперативный принцип, действующий в типе синтаксических рядов, обращает внимание и большой режиссер и семиотик Сергей М. Эйзенштейн, размышляя над текстом загадки: Ворона летела, а собака на хвосте сидела. Как это возможно? С. Эйзенштейн устанавливает, что интерпретация подобного текста основывается на повторении (репетиции) частей семантических элементов, которые вызывают кореференцию (‘Ворона летела, а пес сидел на ее хвосте’). Нет ничего странного в том, пишет режиссер, что, соединяя два фильмовых эпизода, мы вызываем у зрителя подобные впечатления [по Kiklewicz 2004: 238–239]. Эта семантико-синтаксическая оксюморонность вербального «изображения» создает сюрреалистическую картину в гротесковом пространстве. Разжигая воображение, как всеобщую интерпретативно-коммуникативную платформу, она содействует повышению глобальной языковой культуры. Генерализирующая функция гротеска (подчеркивающая основательность и „полезность” его необычайности, сверхъестественности) словно проистекает из обобщенного характера предикатов, о которых Рената Гжегорчикова говорит следующее: „Обобщенный характер предикатов в свою очередь позволяет отнести их к ненаблюдаемым, отсутствующим, но мыслимым явлениям, и таким образом создается возможность утверж-

дения знания и передачи его тем, кто эмпирично не испытали явления, о которых говорится. Это основа общего знания и передачи культуры, несущей прочный, коллективный опыт, фундамент истории4” [Grzegorczykowa 2001: 90]. Эта общедоступная база предопределяет возникновение конвергентов-коммуникативных импульсов. 2.1.2. Аффинитет гротеска к неименительным конструкциям свидетельствует о несосредоточении на Я, т.е. о коммуникативном консенсусе, эгалитаризме, о синтаксико-коммуникативной плурифункциональности, деиерархизации позиций в коммуникативном акте, которая обнаруживает антидискриминативный подход в общении между коммуникантами и культурами. Неименительные конструкции (включительно частые неглагольные предикативы, коннотированные соответствующими глагольными центрами и представленные в тексте посредством дативных номинальных групп: ‘żal, szkoda, wstyd, brak, strach’ (‘мне жаль, жалко, постыдно, не хватает, ему страшно’), экспонируют Не-я, не конкретного агентора, а самодостаточный, саморегулирующийся и самовоспроизводящийся Космос. Трансфигуративная и сублимативная функция гротеска поддерживается и стимулируется и „непредложенческими” высказываниями как ответ на вопрос: ‘Lubisz czekoladę?’ (‘Ты любишь шоколад?’) – ‘Czasami owszem’ (‘Иногда да’), занимающими немалую долю в артистическом языке В. Гомбровича. Они не аккомодируют своих синтаксических „партнеров” и таким образом содействуют на синтаксическом уровне композированию ассиметричных гротесковых сочетаний. Таким образом, в коммуникативной рав-

2 „Junkcja homogeniczna występuje w zdaniach tradycyjnie kwaliﬁkowanych jako współrzędne (parataktyczne), z tym że kategoria homogeniczności składniowej w porównaniu ze współrzędnością jest szersza i zawiera także niektóre typy zdań złożonych, tradycyjnie ujmowanych jako podrzędne. Granica między parataksą a hipotaksą nie jest wyraźna, w zależności od stosowanych kryteriów można dokonać kilka różnych podziałów na zdania parataktyczne i hipotaktyczne, co daje podstawę niektórym badaczom, aby w ogóle zrezygnować z tych pojęć składni tradycyjnej (...)” [Kiklewicz 2004: 234]. 3 Больше о когерентности и ее роли в гротесковом творчестве В. Гомбровича см. в статье Гротеската като антикохезивна кохеренция (върху текстове на В. Гомбрович) [Хамзе 2016] (в печати), а о когеренции в широком и узком смысле см. исследование: Коммуникативно-разговорный „арсенал” художественного языка в гротескно доминированном творчестве Витольда Гомбровича [Хамзе 2015]. 4 „Z kolei uogólniony charakter predykatów pozwala odnosić je do zjawiska nieobecnych, tylko myślanych, i tym samym stwarza możliwość utrwalenia wiedzy i przekazywania jej tym, którzy nie doświadczali empirycznie zjawisk, o których mowa. Jest to podstawa wiedzy ogólnej i przekazu kultury, stanowiącej utrwalone, zbiorowe doświadczenie, fundament historii” [Grzegorczykowa 2001: 90].

нине высказывание демократизируется и, отражая схожие или идентичные контексты, и „глобализируется”. 2.1.3. „Стилизованные” фразы Вершиной предложенческих эквивалентов (пол. równoważniki zdań), называемых М. Вишневским непредложенческими высказываниями (wypowiedzenia niezdaniowe) [Wiśniewski 1994: 89], является эллипсис. Разница между ними не сущностная, а скорее всего градуальная: при эквиваленте мы знаем, чего точно не хватает, и с легостью можем восстановить (автоматически заполнить нехватку), в то время как при эллипсисе вариантов больше, и от нашего выбора зависит реконструкция полной фразы (они - яркий стимул для творческой инвенции). Подобные синтаксические решения представляют динамичные и сильно ассоциативные конструкции, которыми чаще всего оперирует текстуальный гротеск. Кроме динамики, ассоциативности и ритмичности, с их помощью достигается языковая экономия и соответственно бòльшая пластичность и рельефность зрительных представлений, бòльшая картинность изображения (а это означает более эффективная коммуникация), что имеет первостепенную важность для гротесковой эстетики. Эллипсис - это вид рекурентности – частный случай повторения. Он также ироническая фигура нашей зависимости от словесной расточительности (излишества слов). Вопреки всему, эллипсис слабо знакомая фигура, потому что, как говорит Р. Барт, он „смущает тем, что выражает пугающую свободу языка, который словно не обладает обязательной мерой” [Барт 2005: 100]. По моему мнению, коммуникативные пользы этой свободы бесспорны. Свобода как смысловоэстетический поиск не есть угроза, а языковая миссия, „обряд посвящения” для приобретения демиургических прав, культуры креативной непримиримости с рутиной и застоем в языке, которые мешают сближению культур посредством языка. „Непредложенческие” единицы (согласно терминологии М. Вишневского), какими изобилует гротесковое творчество В. Гомбровича, – важная часть характеристики разговорного

языка и в той или иной степени обогащают его. Они есть и основное средство стилизации устной речи в письменном тексте. Их относительная или полная синтаксическая самостоятельность (самодостаточность) есть словно языковой субстрат гротескового изображения и подсказывает, с одной стороны, его независимость и уникальность, а с другой, – нестандартные и необъятные ассоциативные возможности, которые сближают и ко-ритмизируют и самые отдаленные в сознании бытийности. Такие структуры поддерживают диалог между А и Ч и способствуют адекватному толкованию гротеска. Они содействуют и „переквалификации” единиц из лишь языковых в изобразительно (визуально)-языковые, что превращает их в гротесковые функторы. В своей совместной деятельности (софункциональности) в рамках гротескового изображения они приобретают пространственную полифоничность, что свидетельствует об омнидеиксации – все языковые сегменты сильно дейктированы, т.е. „равнозначны” и „равноправны” в гротесковой симфонии. 2.1.4. Возрастающий рост метатекстовых операторов в синтаксической равнине не только характерная черта современной языковой коммуникации, но, как подчеркивает А. Киклевич, – и проявление растущей рефлективности говорения (Kiklewicz 2004: 225). Метатекст присутствует повсеместно – кроме в заголовке и в обращениях к Читателю, метатекстовая информация содержится в сентенциях, поговорках, цитатах, в формуле первого datum (т.е. темы). С точки зрения Марии Майеновой, как яркие заключительные, так и инициальные формулы, характерны для закрытых форм, которые, однако, не единственно возможные. Известно, что в определенный момент они превращаются в предмет игры и экспериментирования [Mayenowa 2004: 29], что означает открытость. Гротеск тоже игра и экспериментирование, ломка любых штампов. Он – перманентная открытость на всех уровнях: пространственном, когнитивном, прагматическом, жанровом, нарративном, композиционном, структуральном, стилистическом.

А. Вежбицкая определяет высказывания как разносторонне гетерогенные, и ввиду того, что в них непрерывно переплетается сущий текст с метатекстом.. Эти метатекстовые нити могут выполнять самые разнообразные функции. Они выделяют семантическую „расцветку” сущностного текста, объединяют различные его элементы, укрепляют и спаивают их. В некоторых случаях они могут быть удалены, и это не приводит к тому, чтобы пострадала остальная часть текста, а в других – нет [Wierzbicka 2004: 120]. Метаоператоры очень важные элементы когнитивных процессов носприятия, концептуализации и категоризации, а также в интерпретативном плане. Они служат локальными ориентирами (делимитаторами) – человек воспринимает мир по частям, по кусочкам, а потом собирает их как мозаику, чтобы получить целостный образ, – направляют и организуют текст. Они как „путеводители”, „дорожные знаки”, „указательные стрелки”, и короткие остановки на раздумье, на переведение дыхания... Метатекстовые обороты одновременно поддерживают коммуникативный тонус и атакуют адресата, побуждая его к размышлениям, к занятию позиции, к тому, чтобы ответил. Нежелание нарратора пойти в свое Посольство в Аргентине („TransAtlantyk”), метафорически выраженное в его отказе (путем цепочной негации) опуститься на колени перед „суррогатами” у алтаря Отчизны за границей, на языковом уровне сопровождено многозначными метатекстовыми парентезами, чья семантика, с одной стороны, отсылает к военной ситуации в дальней Польше, с другой стороны, ассоциируется с функцией ее представителя здесь, за границей, – Министром Кошубицким, который в роскоши и охольстве самозванно орудует „душераздирательной” риторикой, чтобы солидализироваться для вида (и фиктивно) с настоящими героями на поле боя, а, с третьей стороны, – выражает идентификацию Министра с самими тиранами – безличные (формально третьеличные) конструкции имплицируют и его как палача для его соотечественников как „нарушителей порядка”. Парентезы

в этом гротесковом отрывке имеют и яркую ироническую и пародийную функцию – иронизируют речь и поведение главного представителя дипломатической элиты. Метатекстовые операторы звучат и автоиронически – наконец герой тоже поддается всеобщему психозу. Интересна метаморфическая природа синтаксических периодов, у которых реципрочная функциональность – они могут меняться ролями и взаимно замещать друг друга: парентезы могут занимать место главных представителей фразы, и наоборот – последних, могут заменять парентезы. O, nie, nie, nie na toż ja Gombrowicz, abym przed Ołtarzem ciemnym, niejasnym, a może nawet Szalonym uklękał (ale Biją), nie, nie, nie pójdę, kto wie co mi zrobią (ale Strzelają), nie, nie chcę tam iść, kiepska, marna Sprawa (ale Mordują, Mordują!). I w Mordzie, we krwi, w Bitwie, do gmachu wstąpiłem5 (TA, 17). В следующем фрагменте гротесковый разрыв синтаксического континуума, расстановка его компонентов по модели визуальных искусств – скорее стереометрично, одного рядом с другим, чем консекутивно-линейно, одного за другим, – не только уравнивает конкретные бытийности и вплетает их в общую ткань, но переобразует Формальную межсубъектную зависимость в социо-антропологическом плане в возможность для трансцендентной перспективы в универсальном плане. Лексическая и эллиптическая рекурренция с подчеркнутой дейктичностью прежде всего серии одинаковых указательных местоимений с отождествляющей редупликацией (to samo) (‘то же самое’), в составе метатекстовых функторов, одновременно показывает Формальную взаимосвязанность, а посредством возникающих симметрий жалонирует и трансцендентный переход. Lecz kuzyn wcale nie zdradza za-

miaru odejścia, policzek wymierzony Walkowi zbliżył nas jak kieliszek wódki i gwarzy ćmiąc papierosa, że mordobicie, kuropatwa, Pipowska, bezpretensjonalność, Tacjanki i Colombina, Henryś i Tadzio, życiowym trzeba być, realnym, szkoła rolnicza i forsa, gdy skończę studia. Odpowiadam mniej więcej to samo. Na to on znowu to samo. I ja to samo. Więc on znowu o mordobiciu, że trzeba wiedzieć kiedy, z kim i za ile, po czym ja znowu, że w ucho lepiej niż w szczękę6 (F, 232). Проведенное исследование ведет к следующим выводам и обобщениям: 1. Своими необъятными креативными возможностями и общедоступной для внутреннего глаза и воображения образностью гротеск преодолевает даже специфику отдельной культуры. Он является волнующим сочетанием индивидуальной авторской неповторимости и всеобщей интеркультурной рецептивности. В этом смысле он делает относительной саму лингвистическую относительность. 2. Гротеск – эстетическая попытка, осуществленная посредством онаглядения, которая вызывает почти соматическую интеграцию с самим гротесковым изображением, а посредством него и с лингвокультурными сообществами и моделями. Так гротеск приобретает трансграничные измерения, становится трансграничной категорией. 3. Гротеск подтверждает и модулирует универсалистскую тезу, что конкретные и абстрактные значения наличны в каждом языке. Он приводит рельефно визуальную конкретику к абстрактным значениям. 4. В гротеске отражается и находит эстетическое выражение цель некоторых исследований Эдуарда Сапира – установить в какой мере и форме специфическая неповторимость личности выражается в языке. В синтаксисе гротескового языка уникальный творческий идиолект превращается в универсальный омнилект.

5. Лучшей иллюстрацией относительной условности (по мнению Э. Сепира) терминов синтетический и аналитический язык опять может послужить гротеск, чьи синтаксические решения, благодаря неограниченным возможностям для свободного „дрифтирования”, выделяют то синтетический, то аналитический аспект языка. 6. В синтаксической равнине гротеск - тотальная рема: наступательно рематизирует полностью свое семантическое содержание, присваивая даже тему, которая тоже рематизируется. 7. Рематизация гротеска, благодаря синтаксическим ресурсам языка, благоприятствующим новым и непредвиденным текстуальным решениям, действует как катализатор по отношению к коммуникативному процессу и как регулятор этнокультурных оппозиций. 8. Оксиморонный принцип, легший в основу гротесковой когеренции как всеобщая интерпретативно-коммуникативная платформа, значительно способствует повышению глобальной языковой культуры.

References: 1. Gombrovich 1956: Gombrowicz, W. Ferdydurke. – Warszawa., Państwowy Instytut Wydawniczy, 1956; sokr. F. 2. Gombrovich 1986: Gombrowicz, W. Trans-Atlantyk, Dzieła, tom III. – Kraków., Wydawnictwo Literackie, 1986; sokr. TA. 1. Vezhbicka 2004: Wierzbicka, A. Metatekst w tekście. - Warszawa., Bartmiński, J. Tekstologia. - Lublin., UMSC, 2004, 109-120. 2. Vishnevski 1994: Wiśniewski, Marek. Strukturalna charakterystyka polskich wypowiedzi niezdaniowych. – Toruń., UMK, 1994. 3. Gzhegorchikova 2001: Grzegorczykowa, R. Wprowadzenie do

1 О, нет, нет, не для того я Гомбрович, чтобы опускаться на колени перед темным, неясным, аж даже Безумным Алтарем (так Бьют же они, не шутят), нет, нет, не пойду я, Бог весть, что они могут со мной сделать (так Стреляют же они, да еще как!), нет, не хочу туда ходить, ну и паршивое же это Дело (Замачивают ведь, Замачивают, и глазом не моргнув!). И так в Истребление, в кровь, в Битву, в здание я вошел (TA, 17). 2 Однако, двоюродный брат мой вообще не собирается уходить, оплеуха, вшитая Валеку, сблизила нас, как рюмка водки, и лепечет себе, затягиваясь сигаретой, что взбучка, куропатка, Пиповская, отсутствие претензий, Тацианки и Коломбина, Генриш и Таджьо, нужно быть рвачом, реалистом, сельскохозяйственное училище и доход по окончании учебы в университете. И я рассказываю почти то же самое. И он опять то самое. И я то самое. И он опять о взбучке, что надо знать когда, с кем и за какие деньги, после того как я опять о том, что лучше в ухо, чем в челюсть (F, 232).

semantyki językoznawczej. – Warszawa., PWN, 2001. 4. Kibrik, A.E. 1993: Je. Sepir i Sovremennoe jaz’ikoznanie. V: Sepir, Je. Izbrannye trudy po jazykoznaniju i kul’turologii [E. Sapir and contemporary linguistics. In: Sepir, E. Selected works on Linguistics and Cultural studies]. – Moskva., «Progress», «Univers», 1993, 5-22. 5. Kiklevich 2004: Kiklewicz, Al. Podstawy składni funkcjonalnej. – Olsztyn., UWM, 2004. 6. Majenova 2004: Mayenowa, M.R. Tekst literacki – pojęcie całości i pojęcie ramy. W: Bartmiński, J. Tekstologia. – Lublin., UMSC, 2004, 17–32. 7. Nagurko 2002: Nagórko, Alicja. Zarys gramatyki polskiej. – Warszawa., PWN, 2002. 8. Sepir 1993: Sepir, Je. Izbrannye trudy po jazykoznaniju i kul’turologii[Selected Works on Linguistics and Cultural Studies]. – Moskva., «Progress», «Univers», 1993. 9. Slavkova 2005: Sławkowa, E. Style konwersacyjne w perspektywie komunkacji międzykulturowej. – Warszawa., POSTSCRIPTUM, 2005, 2 (50), 46–58. 10. Hamze 2015: Hamze, D. Kommunikativno-razgovornyj „arsenal” hudozhestvennogo jazyka v groteskno dominirovannom tvorchestve Vitol’da Gombrovicha. In: Development of the spoken and written language at the current stage of the intensive information turnover [Communicative and colloquial “arsenal” of the artistic language in the

grotesque-dominated works by Witold Gombrowicz. In: Development of the spoken and written language at the current stage of the intensive information turnover]. – London., IASHE, 2015, 2333. Access mode: http://gisap.eu/ru/ node/76763#comment-775025. https://doi.org/10.18007/gisap:ps. v0i10.1277

Эксцерпированная литература: 1. Гомбрович 1956: Gombrowicz, W. Ferdydurke. Warszawa: Państwowy Instytut Wydawniczy, 1956; сокр. F. 2. Гомбрович 1986: Gombrowicz, W. Trans-Atlantyk, Dzieła, tom III. – Kraków., Wydawnictwo Literackie, 1986; сокр. TA.

Литература: 1. Вежбицка 2004: Wierzbicka, A. Metatekst w tekście. W: Bartmiński, J. Tekstologia. - Lublin., UMSC, 2004, 109-120. 2. Вишневски 1994: Wiśniewski, Marek. Strukturalna charakterystyka polskich wypowiedzi niezdaniowych. – Toruń., UMK, 1994. 3. Гжегорчикова 2001: Grzegorczykowa, R. Wprowadzenie do semantyki językoznawczej. – Warszawa., PWN, 2001. 4. Кибрик, А. Е. 1993: Э. Сепир и Современное язьикознание. В: Сепир, Э. Избранные труды по языкознанию и культурологи. –

Москва., «Прогресс», «Универс», 1993, 5-22. 5. Киклевич 2004: Kiklewicz, Al. Podstawy składni funkcjonalnej. – Olsztyn., UWM, 2004. 6. Майенова 2004: Mayenowa, M.R. Tekst literacki – pojęcie całości i pojęcie ramy. W: Bartmiński, J. Tekstologia. – Lublin., UMSC, 2004, 17–32. 7. Нагурко 2002: Nagórko, Alicja. Zarys gramatyki polskiej. – Warszawa., PWN, 2002. 8. Сепир 1993: Сепир, Э. Избранные труды по языкознанию и культурологии. – Москва., «Прогресс», «Универс», 1993. 9. Славкова 2005: Sławkowa, E. Style konwersacyjne w perspektywie komunkacji międzykulturowej. – W., POSTSCRIPTUM, 2005, 2 (50), 46–58. 1. 10. Хамзе 2015: Хамзе, Д. Коммуникативно-разговорный „арсенал” художественного языка в гротескно доминированном творчестве Витольда Гомбровича. In: Development of the spoken and written language at the current stage of the intensive information turnover. - London: IASHE, 2015, 23-33. Access mode: http://gisap.eu/ru/node/76763 #comment-77502 https://doi. org/10.18007/gisap:ps.v0i10.1277

Information about author: 1. Dmitrina Hamzе – Assistant, Plovdiv University “Paisii Hilendarski”; address: Bulgaria, Soﬁa city; e-mail: didiham@abv.bg

ON THE ISSUE OF INTER-LANGUAGE CONTACTS AND INTERACTIONS IN THE RUSSIAN LANGUAGE (ON THE EXAMPLE OF AMERICANISMS)

К ПРОБЛЕМЕ МЕЖЪЯЗЫКОВЫХ КОНТАКТОВ И ВЗАИМОДЕЙСТВИЙ В РУССКОМ ЯЗЫКЕ (НА ПРИМЕРЕ АМЕРИКАНИЗМОВ)

M.A. Balasanyan, Candidate of Philology, Associate Professor, Head of the «Russian Philology» sector at the faculty of Education, Humanities and Social Sciences Samtskhe-Javakhety State University, Georgia

Баласанян М.А., канд. филол. наук, ассоциир. проф., руководитель направления «Русская филология» факультета Просвещения, гуманитарных и социальных наук Самцхе-Джавахетский государственный университет, Грузия

The author considers the most productive ways of adaptation of the Americanisms in the Russian linguistic cultural space. The examined material indicates that Americanisms are being adapted to the Russian language system. The fact of subordination of Americanisms to the norms of the Russian language is stated. Keywords: Americanism, interlingual contacts, assimilation, derivation, linguocultural space.

В статье рассмотрены наиболее продуктивные способы адаптации американизмов в русском лингвокультурном пространстве. Рассмотренный материал указывает на то, что американизмы адаптируются к системе русского языка. Констатируется факт подчинения американизмов нормам русского языка. Ключевые слова: американизм, межъязыковые контакты, ассимиляция, деривация, лингвокультурное пространство.

Conference participant

Участник конференции

http://dx.doi.org/10.18007/gisap:ps.v0i14.1679

аждое слово, проникшее на территорию русского языка, подвергается различным типам изменений, требуемого системой русского языка и её нормами. Рассмотрим наиболее продуктивные способы адаптации (ассимиляции) американизмов в русском лингвокультурном пространстве. 1. Наиболее часто встречаемый в современных СМИ способ – транслитерация: сайт, саммит, истеблишмент, аудит, рейвер, блокбастер, слоган, плейбой, менеджер, шоу-бизнес, ди-джей, киллер, дизайнер, сингл, фаст-фуд, Биг-Мак, прайм-тайм, триллер, импичмент, римейк, кантри и др. В большинстве данного типа словах наблюдается полная аллитерация. 2. Однако встречаются и случаи частичной ломки фонетического звучания американизмов на базе русской фонетики: экзерсис (exercise), департамент (department), тинейджер (teenager), преференция(preference), дайджест (digest), уик энд (weekend). 3. Американские слова-интервенты автоматически попадают под не только под фонетический пресс, но и под пресс русской грамматики. На это указывает, во-первых, их оформление формами множественного числа, а, во-вторых, американизмы сразу начинают склоняться по всем её правилам: саммите, бестселлерами, супермаркетов, биг-маками, чизбургерами, фитнесу, римейки, на брифинге, аудита, сайты и мн. другие. 4. Обнаружены также и неизменяемые по нормам русского языка аме-

риканизмы: ноу-хау, шоу, юппи, хиппи, хобби и др. 5. Наибольший интерес для лингвистического опыта представляет адаптация американизмов к словообразовательным моделям русского языка. Задействованы в процессе адаптации следующие модели: • Образование наречий от американских глаголов: римейк-римейково • Образование прилагательных от американских существительных: венчер-венчурный (рискованный) • Образование прилагательных от американских существительных: андеграунд-андеграундный • Образование наименований лиц женского пола от американских имён мужского пола: менеджер-менеджерша • Образование процессуальных имен существительных от абстрактных американских имён: имидж – имиджирование • Образование императивной формы русского глагола от американских существительных: Разыгрался аппетит? Не тормози! Сникерсни! • Образование глагола от американских существительных: лобби – лоббист – лоббировать. Ряд американизмов, уже находясь на функциональной территории русского языка, выступил центром словообразовательной активности для его функциональных нужд. Например, американизм шоу имеет в русском языке большое словообразовательное

гнездо: ноу-хау, ток, Обоzzz, Джентельмен + шоу, Дог, СВ, ТВ. При этом шоу как словообразующий компонент-полуаффикс может занимать как позицию полусуффикса, так и позицию полупрефикса: шоу Оперы, шоу еды, шоу бизнес. Другим таким центром гибридных образований, номинирующих новые контекстуальные понятия, является американизм рор – поп: попакция, попса, попсовый, попсовики, поп-история, поп-арт, поп-дива, поппатриотизм. Другой словообразовательный центр – слово punk: панк, панковать, панкушник, панкушниковать. 6. Семантические трансформации. Характерно, что на русском семантическом пространстве американизмаббревиатура рор от popular получил поливалентную оценочность и эмотивность. Сравним, положительную оценочность слов поп-акция и попзвезда с негативными коннотациями дерриватов от попса, а также с композитами поп-патриотизм, поп-история, которые констатируют неодобрительную оценку. Эти и им подобные нейтральные американизмы в русском функционировании трансформируются в коннотативно-эмотивные. 7. Языковая игра. Ряд гибридных (американо-русских) дериватов представляет собой результат языковой игры коммуникантов (или их игры с языком). Случай первый: к американскому слову dead – омофону русского слова дед

добавляется русский диминутивный суффикс – ушк: deadушка (-и). Получается двусмысленный деривткаламбур: дедушки, мертвые ушки. Именно таков прагматический эффект от названия питерской поп-группы “Deadушки”, производимый на русскоязычное население, которое знакомо с английским словом dead (мертвый) – метаязыковой омофон слова дед. Другой моделью гибридной деривации является иная игровая модель: русское слово + американизм = шутливое название поп-группы. По той же модели родились гибриды “Строймаркет Диаманд” (название магазина по продаже строй материалов), УралГрейт (название футбольной команды) и мн. другие игривые дериваты малого синтаксиса типа: фэйсом оф тейбл (to strike the face upon the table), а брэд ов сив кейбл –бред сивой кобылы и т.п. К моделям языковой игры относятся и шутливо-иронические гибридыокказионализмы типа кукишинг (от кукиш (ﬁg) – американский суффикс – инг как синоним к американизму селинг. По этой же модели, но уже без игровой интенции и прагматики родились недавно такие дериваты: пиджин-рашен, Рекрутинг-сервис, бэк-вокалист, кинохит, киноман, Бритиш-ГЭС. Присутствует элемент языковой игры (с целью экспрессивизации) в гибридном малом синтаксисе: билет в синема, Маппетс сегодня вечером, чарт шоу в России, грамотный маркетинг, диджейская поддержка. К языковой игре (игре с языком) относится и многочисленный молодежный сленг, который представляет собой особый тип адаптации американизмов в русском лексико-семантическом пространстве. Этот вариант можно было бы назвать пиджин-рашен: герла, герлица, герлы от girl; на стрите –на улице, от streat; вайтовый от white; лукнуть – взглянуть от look; рингофон- телефон от ring; хайр – волосы от hair, файфы –деньги от ﬁve. Интересно отметить, что некоторые иноязычные слова, давно ассимилированные в русском языке, как бы заново заимствуются в другом значении, от которого производятся сленговые дериваты: рекордовый – пластиночный, митинг- встреча, смитингнуться – встретиться, рингофон,

ринг – телефон, рингануть – позвонить, рингушник – записная книжка с номерами телефонов), спич – разговор, спикать – разговаривать. Аффиксация молодежного сленга обходится самыми стандартными суффиками и префиксами. Например, большинство прилагательных, происходящих от английских корней, образованы с ударным суффиксом –ов-: брендовый (совершенно новый), олдовый (старый), янговый (молодой), лонговый (длинный), френдовый (принадлежащий другу), прайсовый (денежный), еловый (желтый), хитовый (популярный), файновый (хороший), френчовый (французский). Весь рассмотренный выше материал указывает на то, что американизмы адаптируются к системе русского языка, а не меняют ее. Учитывая, что американский английский экспансивно ведет себя по отношению ко всем другим языкам, можно уверенно констатировать факт подчинения американизмов нормам русского языка. Инородные понятия, принесённые в русскую культуру, типа: серфинг, селенг, хеллоуин, День Валентина, Европа-плюс, говорящие головы, язык тела, видеоклип, триллер, органайзер, промоутер, имиджмейкер, профит, мидл, бестселлер, хакер, провайдер и некоторые другие – никакого американизирующего влияния на русский язык не оказывают, тем самым не портят и не разрушают его.

References: 1. Vezhbickaja A. Jazyk. Kul’tura. Poznanie [Language. Culture. Cognition]., Otvetstvennyj redaktor M.A. Krongauz, vstupitel’naja stat’ja E.V. Paduchevoj [Managing editor M.A. Krongauz, introductory word by E.V. Paducheva]. - Moskva., Russkie slovari [Russian dictionaries], 1997. - 416 p. 2. Vendina T.I. Russkaja jazykovaja kartina mira skvoz’ prizmu slovoobrazovanija [Russian language picture of the world through the prism of word formation]. - Moskva., Izd-vo «Indrik» [Publishing house «Indrik»], 1998. - 240 p. 3. Zhabina E.V. Rol’ zaimstvovanij v processe adaptacii jazykovoj sistemy [The role of borrowing in the process

of adaptation of the language system]., Filologicheskie jetjudy. Lingvistika. Metodika: Sbornik statej [Philological studies. Linguistics. Methodology: Collection of papers]. – Bijsk., NIC BiGPI, 1999., pp. 26-30. 4. Kazkenova A.K. Zaimstvovanija kak sposob nominacii: Avtoreferat kand. ﬁlol. nauk [Borrowing as the mechanism of nomination: Abstract of the thesis by the Candidate of Philology]. – Almaty., 2000. - 27 p. 5. Benjuh O.P. Novyj russkij leksikon: Russko-anglijskij slovar’ s pojasneniem [New Russian lexicon: Russian-English explanatory dictionary]. - Moskva., Russkij jazyk [Russian language], 2001. - 208 p. 6. Dictionary of American Slang., H. Wentworth, etc. – London., G.G. Harrap, 1960. - 655 p. https://doi.org/10.2307/538189

Литература: 1. Вежбицкая А. Язык. Культура. Познание., Отв. ред. М.А. Кронгауз, вступ. ст. Е.В. Падучевой. - Москва., Русские словари, 1997. - 416 с. 2. Вендина Т.И. Русская языковая картина мира сквозь призму словообразования. - Москва., Изд-во «Индрик», 1998. - 240 с. 3. Жабина Е.В. Роль заимствований в процессе адаптации языковой системы., Филологические этюды. Лингвистика. Методика: Сб. статей. – Бийск., НИЦ БиГПИ, 1999., С. 26-30. 4. Казкенова А.К. Заимствования как способ номинации: Автореф. канд. филол. наук. – Алматы., 2000. - 27 с. 5. Бенюх О.П. Новый русский лексикон: Русско-английский словарь с пояснением. - Москва., Русский язык, 2001. - 208 с. 6. Dictionary of American Slang., H. Wentworth, etc. – London., G.G. Harrap, 1960. - 655 p. https://doi.org/10.2307/538189

Information about author: 1. Mariana Balasanyan – Candidate of Philology, Associate Professor, Head of «Russian Philology» of Educational faculty of Humanities and Social Sciences, SamtskheJavakhety State University; address: Georgia, Akhaltsikhe city; e-mail: amadan1@rambler.ru

SPEECH BEHAVIOUR OF AN ELITE LINGUISTIC IDENTITY (ON THE MATERIAL OF LETTERS OF O.P. FLORENSKY)

РЕЧЕВОЕ ПОВЕДЕНИЕ ЭЛИТАРНОЙ ЯЗЫКОВОЙ ЛИЧНОСТИ (НА МАТЕРИАЛЕ ПИСЕМ О.П. ФЛОРЕНСКОГО)

E.A. Kosykh, Candidate of Philology, Associate Professor Altai State Pedagogical University, Russia

Косых Е.А., канд. филол. наук, доцент Алтайский государственный педагогический университет, Россия

Every person able to speak and write is realised as homo loquens, homo scribens, homo audiens. The realization of verbal abilities takes place in communicative situations. The ability to generate texts demonstrates the level of the language personality, and the choice of language means predetermines the type of speech behaviour of a person. The study of the elite linguistic identity allows improving one’s own speech skills through the description of strategies and tactics of the recipient’s speech behaviour. In our paper, this «measure» is the speech behaviour of P.A. Florensky, represented in the letters of the early XX century and the last years of life of the educator, priest, mathematician, philosopher, and scientist.

Каждый человек, умеющий говорить и писать, реализуется как homo loquens, homo scribens, homo audiens. Реализация речевых способностей протекает в ситуациях общения, коммуникативных ситуациях. Способность к порождению текстов демонстрирует уровень языковой личности, а выбор языковых средств предопределяет тип речевого поведения человека. Изучение элитарной языковой личности позволяет совершенствовать собственные речевые умения через описание стратегий и тактик речевого поведения реципиента. В нашей статье таким «мерилом» является речевое поведение П.А. Флоренского, представленное в письмах начала XX века и в последние годы жизни учителя, священника, математика, философа, учёного. Ключевые слова: элитарная языковая личность, речевое произведение, речевое поведение, коммуникация, общение, компетенции.

Keywords: elite linguistic identity, speech work, verbal behaviour, communication, competence. Conference participant, National championship in scientiﬁc analytics, Open European and Asian research analytics championship

http://dx.doi.org/10.18007/gisap:ps.v0i14.1680

овременная филология активно исследует процесс порождения текста носителями языка, реализацию языковой и речевой способности человека, а также проявление коммуникативных качеств в речевом и коммуникативном поведении homo loquens, homo scribens, homo audiens и т.д. Основным объектом исследования является именно человек как языковая личность во всём его разнообразии проявления и реализации речевых навыков в коммуникативных ситуациях. Порождение речи и – в процессе общения – речевых произведений является характерной особенностью homo sapiens и мерилом его уровня владения языком. Исследования Т.Г. Винокур, Е.А. Зимней, В.И. Карасика, Ю.Н. Караулова, К.Ф. Седова, И.А. Стернина, Н.И. Толстого, М.Ю. Федосюка, Н.И. Формановской и других позволяют представить речевую деятельность человека говорящего (добавим – и пишущего) с точки зрения структуры, содержания, функциональной направленности, стратегии и тактики и т.п. Основным материалом описания становится речевое произведение языковой личности в том понимании, в котором представил её Ю.Н. Караулов.

Дискурсивная деятельность языковой личности многоаспектна с точки зрения исследователя языка и речи. Однако важным при изучении речевой деятельности человека становится именно речевой акт и его результат или составляющая – речевое произведение, которое в полной мере, по нашему мнению, демонстрирует языковую, речевую и/или коммуникативную компетенцию адресанта. Оговоримся, что рассмотрение речевой и коммуникативной компетенций как синонимичных понятий вслед за И.А. Стерниным и Ю.Е. Прохоровым считаем допустимым и обоснованным, поэтому придерживаемся именно такого понимания означенных терминов. Речевое поведение, по мнению исследователей, обусловлено как собственно лингвистическими, так и экстралингвистическими факторами и выражается вербальными, невербальными и паравербальными средствами. В целом, понимая под речевым поведением сложное явление, обусловленное местом и временем рождения человека, семейной и национальной культурой и т.п. и реализуемое в определенной коммуникативной ситуации посредством устного или письменно-

го речевого произведения, направленного на достижение коммуникативных целей и задач, уточним, что создание речевого произведения обусловлено выбором языковой личностью единиц языка и речи определённой стилистической окрашенности. Общение и коммуникация, по мнению некоторых исследователей, не одно и то же. Общение – сложный многоплановый процесс установления и развития контактов между людьми, порождаемый потребностями совместной деятельности и включающий в себя обмен информацией, выработку единой стратегии взаимодействия, восприятие и понимание другого человека [Краткий психологический словарь]. Этот сложный процесс включает три составляющие: коммуникативная сторона общения (обмен информацией между людьми); интерактивная сторона (организация взаимодействия между индивидами); перцептивная сторона (процесс восприятия друг друга партнерами по общению и установление взаимопонимания). Коммуникация, чаще всего как составляющая общения, осуществляется в тех видах общения, которые предполагают прагматические цели и кон-

структивность решений, и готовность каждого партнера к адекватному поведению. А.П. Панфилова различает пять видов коммуникации: познавательную, убеждающую, экспрессивную, суггестивную, ритуальную. Для каждого из них характерны свои цели и ожидаемый результат, условия организации, а также коммуникативные формы и средства [Панфилова, 2004]. Создание речевых произведений в коммуникативной ситуации и – шире – ситуации общения связано, как считают исследователи, с тремя сторонами речевого общения: интерактивной, коммуникативной и перцептивной. Адресант и адресат, включённые в процесс обмена информацией, передачи эмоционального состояния, настроя, должны вступить, и вступают, в такие отношения, которые подчёркивают, выявляют и, возможно, способствуют совершенствованию коммуникативной компетенции, которая, по мнению К.Ф. Седова, позволяет определять уровень речевого поведения человека пишущего и человека читающего [Седов, 2000]. Ставя возможность «построения» дискурса в зависимость от уровня коммуникативной компетенции с учётом стратегии и тактики языковой личности в процессе общения, вероятно, можем, следуя точке зрения К.Ф. Седова, определить тип языковой личности и тип речевого поведения и адресанта, и адресата [Седов, 1996, 2001]. Ситуация общения требует от коммуникаторов в первую очередь реализации интерактивности и перцептивности, особенно в процессе порождения письменной формы речи, когда собственно коммуникативность отнесена темпорально, является опосредованной. Речевое поведение языковой личности в современной лингвистике рассматривается с разных сторон: описывается интеракция коммуникаторов в различных ситуациях общения (ссора, конфликт; экзамен, лекция; разговор на улице, в магазине; встреча, прощание; свадьба, похороны и т.п.), т.е. коммуникативные ситуации бытовые, событийные, ритуальные, обрядовые и т.п.; исследуется языковая

и речевая составляющая таких интерактов; рассматриваются стратегии и тактики участников коммуникации и т.д. При этом основное внимание уделяется устным формам дискурса. Для нас же важно изучение речевого произведения как зафиксированного, специально созданного для ситуации общения текста. Ценным материалом для исследования коммуникативных свойств личности, её речевой способности, речевого поведения могут послужить, например, письма как результат речевой деятельности человека думающего. Именно речевые произведения эпистолярного жанра, по нашему мнению, достаточно полно отражают способность языковой личности к коммуникации, общению, особенно в тех случаях, когда адресант находится в особых условиях, например, ссылки, заключения, т.е. изоляции от адресатов. Примером такой языковой личности служит Отец Павел Александрович Флоренский. Изучение коммуникации посредством письма, эпистолярных речевых произведений, в целом системно вписывается в известную схему Р.О. Якобсона [Якобсон, 1975] и включает: адресанта и адресата, между которыми обязательно реализуется контекст и ситуация (считаем существенным подчеркнуть, что ситуация – коммуникативная) через сообщение (текст). Коммуникация в нашем случае основывается на опосредованном контакте пишущего и читающего, что находит выражение в определённом коде (языке), который является общим для участников дискурса. В нашем случае коммуникативная ситуация в общей картине общения может рассматриваться как ассиметричная или полисемантичная, так как адресант постоянный (П.А. Флоренский), а адресатами являются члены семьи учёного: мать, сестра, брат, жена, дети. Речевая деятельность О.П. Флоренского может рассматриваться как полидискурсивная, так как отражает реализацию языковой личности в научной, педагогической, религиозной и бытовой сферах. Существенно под-

черкнуть, что совмещение единиц различных дискурсов можем наблюдать в рамках одного речевого произведения П.А. Флоренского. Многоплановая и разнообразная речевая деятельность представляемого учёного включает несколько этапов (независимо от формы сообщения – устной или письменной), и, как коммуникативный акт в целом, преследует определённую цель и мотивы, которые ориентированы на результат – коммуникативную удачу. Именно в письмах разворачивается особый тип речи, характерный, в частности, для П.А. Флоренского – диалогичный монолог или диалог в монологе: вопросно-ответная форма письменных текстов о. П. Флоренского «усугубляется» отнесённостью во времени, экспектацией, связанной с локализацией адресанта, его социальными условиями существования в тридцатые годы XX века: «Вероятно, ты хочешь знать, что я делал в последнее время. Работал в лаборатории, как в нашей иодпромовской, так иногда и в центральной,..» /1935. No 6. 2-9 января, А.М. Флоренской/1 или фрагмент письма сыну Мике, с комментариями наших современников, опубликованный на сайте «Образование и Православие» от 21.08.2009 г.: ««Дорогой Мик, вот тебе загадка: какая фамилия одного ученого пишется с тремя мягкими знаками? Другой вопрос: какого цвета хлорофилл? Третий вопрос: когда Россия собиралась присоединить к себе Англию? Как-то ко мне обратился с вопросом один (увы!) мой бывший ученик и спросил: «Было два Спинозы, один Барух, другой Бенедикт. Который же из двух был особенно замечателен?” Можешь ответов мне не писать, а скажи их мамочке»». [Режим доступа: http://www.orthedu. ru/news/245-vstrecha-pronizannayarazlukami-otec-pavel.html]. Письменная форма речевого произведения позволяет подходить к письмам вообще и письмам П.А. Флоренского в частности как тексту, в содержании которого закреплена, зафиксирована определённая коммуникативная ситуация, отража-

1 Отсылка к дате написания письма сохраняется в том виде, в котором она приводится в источнике.

ющая и «локус», и «темпус», и «агентов». К сожалению, приходится согласиться с К.Ф.Седовым, писавшим о том, что подробный анализ любой коммуникативной ситуации выходит за рамки статьи в связи с получаемым серьёзным объёмом исследования. В нашей статье также анализ речевого поведения о. П. Флоренского, вероятно, будет неполным, представлен фрагментарно. Описывая речевое поведение homo scribens, обратимся к теоретико-практическим исследованиям К.Ф. Седова, С. Эрвин-Трипп, И.А. Стернина и других учёных. Представляя П.А. Флоренского как элитарную языковую личность, подчеркнём его способность полностью реализовывать принцип доступности речи, достигающийся чётко выбранными и выработанными речевыми стратегиями общения. Элитарность проявляется в высокой способности владения и применения различных стратегий и тактик, например, описанных К.Ф. Седовым [Седов, 2000]. Изучив письма П.А. Флоренского 1903, 1907, 1934, 1935, 1937 гг., можно отметить, что речевое поведение реципиента связано с поликультурной средой, разнообразием интересов адресанта и адресатов, в первых двух случаях (письма начала XX века) связанных с возможностью профессиональной деятельности на свободе, а в тридцатые годы XX века – в ссылке (см. рассуждения на эту тему в письме к А.М. Флоренской от 5-7 ноября, 1934. – Режим доступа: http://www.ihst.ru/projects/sohist/ papers/priroda/1993/11/30-42.pdf). Речевое поведение адресанта по отношению к адресату остаётся постоянным. Например, как мы уже отмечали [Косых, 2011], из 14 писем П.А. Флоренского к матери только в одном отсутствует обращение, которое в других случаях представлено этикетными формулами «дорогая мамочка» и «дорогая моя мамочка», в то время как финальные текстовые выражения, обязательно

содержащие слово «целую», варьируются: «Целую тебя, моя хорошая» /19-21 /I – 03г., Москва/2; «Целую тебя, дорогая мамочка. Сейчас ухожу, так что надо отнести письмо. Твой П.» /19–7/I–03, Москва/; «Целую тебя, дорогая мамочка. Прости, что пишу мало так: я тороплюсь на лекции. Твой П.» /19–31/I–03, Москва/; «Целую тебя, дорогая мамочка, и вас всех. Твой П.» /19–4/III–03, Москва/ и т.п. Обращение к адресату является обязательной этикетной нормой речевого поведения П.А. Флоренского: «дорогая моя Аннуля», «Дорогая Аннуля» (к жене), «дорогая Олечка», «дорогой Васюша», «дорогой Кирiлл», «дорогая Тика», «дорогой Мик» (к детям). Обращение, называющие адресата, в структуре текста письмá выделяется в качестве обязательного элемента, как и подпись, т.е. указание на адресанта. Причем адресант заявлен в виде сочетания слов различной частеречной принадлежности с аллонимом имени Павел или его гипокористической формой: «Твой П.» (из писем матери); «Твой Павля» (из писем брату и сестре), что свидетельствует о регулярном речевом сотрудничестве коммуникаторов; «…пиши и не забывай своего папу», «Твой папа» (из писем к детям) как указание на социальный статус и отношения с адресатами. Существенно подчеркнуть, что выбор подписи обусловлен экстралингвистическими факторами: в письмах с Соловков употребляется только формула «П. Флоренский» или «Твой папа», тогда как в ранних текстах писем наблюдаем разнообразие подписей (см. выше). Эти «правила следования», по терминологии С. Эрвин-Трипп, подчёркивают не только высокий уровень владения реципиентом этикетными формулами, его воспитанность, но и демонстрируют общий поведенческий уровень личности. Т.А. Чеботникова пишет: «Попадая в условия социального, культурного, эмоционального, психологического дискомфорта или в ситуации коммуникативной

инверсии, личность демонстрирует способность использовать заложенные в ней защитные механизмы, изменять свой образ, выдавать себя за другую, то есть исполнять рольмаску и предъявлять образ-маску, средством создания которых является прежде всего соответствующее оформление речевого поведения.» [http://www.dissercat.com/content/ rechevoe-povedenie-lichnosti-v-sistemeformirovaniya-sotsialnogo-obraza-namateriale-khudozh#ixzz4IPAVbY31]. В случае с о. П.А. Флоренским хочется особо подчеркнуть: полное сохранение личности без изменения ролимаски в текстах писем к родным. При этом культура речевого поведения реципиента не меняется от социальных условий и условий, в которых коммуникативная ситуация осуществляется. Письменная речь П.А. Флоренского демонстрирует поведение воспитанного, образованного человека, традиции и культура семьи которого требуют уважительного отношения к близким, заботу о них, выраженную вербально: «Как идут дела детей в гимназии?» /19–8/III–03, Москва/; «Напиши, пожалуйста, как ты и папа думаете относительно Лили…» /19–4/III–03, Москва/; «Поправился ли Шура?» /19–4/II–03/; «Посылки я получил, но мне больно думать, что ты из-за них лишаешь нужного детей и себя.»/ 1934. ХІІ.13. Соловки. № 4/, «Меня безпокоит твоя голова, постарайся принять меры, чтобы головные боли прекратились». / 1934. ХІІ.7. Соловки / и т.д. При этом следует подчеркнуть, что в коммуникации между близкими людьми, по мнению П.А. Флоренского, должны реализовываться доверие, искренность, правдивость, которые нередко могут быть высказаны «определённым тоном», жёстко и уверенно: «Прости за резкий тон, но, я думаю, лучше знать настоящее мнение друг друга и не создавать о нем себе иллюзий, чем всегда и во всем смягчать тона и затушевывать контуры. Если есть разница, то пусть она сознается. Только при со-

2 В дальнейшем тексте статьи некоторые примеры взяты из опубликованных ранее материалов: Косых Е.А. Воспитание словом (Речевой портрет П. А. Флоренского) [Текст]., Е.А. Косых., Философско-педагогические аспекты воспитания: теория и методика» : материалы научно-практической конференции / под ред. С.А. Ан. – Барнаул., АлтГПА, 2011. – 406. – С. 198 – 205. – для сопоставления речевого поведения реципиента в разных социальных условиях.

знаваемых различиях возможно примирение, а не перемирие» /из письма матери,19–21/I.–03, Москва/. Существенно подчеркнуть, что в речевом поведении, которое просматривается и в неэпистолярных произведениях П.А. Флоренского, отражаются и такие черты личности, как тактичность и научная «скромность» или деликатность, которые в ситуации общения выступают как интерактивность или интеракция – обязательное условие научного поведения описываемой нами языковой личности. Так, в письме к семье из Соловецкого лагеря от 8–10 апреля 1936 г. о трактате «Имена», П.А. Флоренский подчёркивал: «Об имени для Васи и Наташи я не писал, потому что меня не спрашивали, а навязывать свое мнение не хочу. Очень трудно об этом вопросе говорить вообще, не конкретно…» / цитируется по: http://www.magister. msk.ru/library/philos/ ﬂorensk/ﬂoren03. htm/. «Навязывание» своего мнения, характерное для конфликтно-агрессивного подтипа речевого поведения (по классификации К.Ф. Седова) не свойственно текстам П.А. Флоренского. Для него важна инициатива адресата, которому необходим контекст имени и речевое поведение которого будет находиться на уровне экспектации актуальной для обоих (адресанта и адресата) информации. Однако следует отметить, что в текстах писем к сестре, брату, и особенно – к детям и советы, и рекомендации, причём нередко настоятельно-обязательные, как правило, присутствуют и носят дидактический, менторский характер: «…Старайся наблюдать, как выходят из земли растения, и как они растут, и как построены. Для наблюдений лучше всего делать зарисовки: разсмотри в увеличительное стекло и нарисуй, что увидишь в крупном размере…» (из письма к дочери Тике, цитируется по: http://www.spas-news. ru/biblioteka/zapiski-svyashhennika/ opavel-florenskij-pisma-iz-lagerej-kseme.html), «...Советую тебе собирать генеалогические сведения; когда прочтешь где-нибудь или услышишь, то записывай отрывочные сведения. Лучше всего записывать на лоскутках, но чернилом, а не карандашом, и складывать их сперва по алфави-

ту» (из письма к дочери Ольге, цитируется по: http://www.spas-news. ru/biblioteka/zapiski-svyashhennika/ opavel-florenskij-pisma-iz-lagerej-kseme.html),). Речевое поведение, реализуясь через речевое действие, обязательно имеет цель, которая может заключаться в ознакомлении адресата с идеями, позицией, намерениями адресанта, его положением, состоянием (физическим, моральным и т.п.). Например, в письмах к сестре, матери П.А. Флоренский делился мыслями и впечатлениями о прочитанных статьях, книгах, научных открытиях: «Был на днях на заседании физического общества. Теперь только и говорят, что об “электронах” и “ионах”, “ионах” и “электронах”…»; «Прочла ли ты мою статью? Если да, то напиши, очень ли недовольна ты, хотя там, как я писал уже, много изменено против моей рукописи…» /из писем матери, 19–17/III–03, Москва; 19–21/IX–03/; «Ты пишешь о «пьяности» на горных высотах.1 О той же пьяности Богом говоришь и в одной из статей…»/ из письма О.А. Флоренской П.А. Флоренскому, 15-го февраля [карандашом: 1907]. /. В письмах к жене – заботами и размышлениями о детях: «…А своих детей я воспринимаю настолько изнутри, каждого как качественно отличного от другого, что не могу считать и не могу сказать, много ли их или мало... Каждый из детей незаменим и единствен, и потому их не много и не мало, им нет счету». / из письма жене, 1936. ХІІ.10–11/ Соловки / или «Мне очень грустно, что ты чувствуешь себя так неспокойно, а я ничем не могу помочь тебе. Постарайся притти в равновесие, подумай о наших детях. Ведь на них твое состояние не может не отражаться вредно, а между тем домашние впечатления в их возрасте определяют душевную жизнь не только в данный момент, но и на всю жизнь. Пусть же будет у них на душе ясность и спокойствие, дай ты им это». /из письма жене, 1934. ХІІ.19. /Соловки/. В письмах к детям проявляется ответственность отца за воспитание, образование и благополучие детей: «Дорогая Олечка, я пишу тебе совершен-

но серьезно и требую, чтобы ты была благоразумна и заботилась о своем здоровье» (из письма к дочери Ольге, цитируется по: http://www.spas-news. ru/biblioteka/zapiski-svyashhennika/ opavel-florenskij-pisma-iz-lagerej-kseme.html),) или «Дорогой Мик, вот ты уже какой большой, даже рычаги проходишь. Сообрази-ка, рычаги какого рода представляют наши руки и ноги. Какое из семейств растений тебе нравится больше всего.» (из письма к сыну Мику, цитируется по: http://www.spas-news.ru/biblioteka/ zapiski-svyashhennika/opavelﬂorenskij-pisma-iz-lagerej-k-seme.html) или «Эти дни я употребил время на продолженіе работ по использованию аппарата, который описывал тебе ранее, а также на другую работу—по производству нитрита натрия, т.е. азотистокислого натрия, NaNO2, т.к. у нас не хватило его в производстве иода, а получить с материка сейчас невозможно». (из письма к Мику, 1935.ІІ.4 / Соловки). Поскольку, как известно, речевая деятельность не существует сама по себе, а сопровождает другие виды деятельности, необходимо отметить, что письменные тексты П.А. Флоренского вписываются в различные дискурсы и характеризуются как многоцелевые. Под коммуникативной целью пониманием экспектацию участником коммуникации желательного для него результата общения, направленность сознания на положительный/ позитивный результат, надежда на коммуникативную удачу. Цели общения и коммуникации, как видим из писем П.А. Флоренского, – образовательные, дидактические, воспитательные, информативные, суггестивные, стимулирующие к действию и др. Например, сестре он писал: «Отсутствие вкуса к чему-нибудь идеальному, полная невыдержка, неумение и нежелание работать хотя бы в какой-нибудь области, вульгаризация во всех смыслах – одним словом, мерзостная горьковщина…» /19–7/IX–03, Москва/; детям: «…Целы ли мои внучкикуклы? Если целы, то скажи им, что я помню их и прошу слушаться свою маму, а мою дочку, которую зовут Тика, она же Маша.» /1934.ΧΙΙ.16 [№ 5], Соловки/ или «Сообщаю тебе

наблюдение, сделанное мною и, кажется, в литературе не отмеченное; оно полезно для минералогии и дает хорошую аналогию александриту...» (из письма к сыну Кириллу, 1934. ХІІ.13, Соловки). Манипулятивный характер речевого поведения в таких случаях определяется установкой адресанта на научение, стимуляцию активной познавательной деятельности адресатов. Являясь исследователем, учёным, П.А. Флоренский стремился к тому, чтобы его дети воспринимали окружающий мир как возможность к саморазвитию, познанию и совершенствованию: «Напиши, прорастут ли посаженные растения — ландыши, майники, орхидеи, папоротники? Не погибли ли в грунте зимою примулы? Когда будете ходить гулять, то старайтесь каждый раз приносить из лесу хоть немного растений с корнями, чтобы насадить их дома... Хорошо бы запоминать также различные легенды и рассказы о каждом растении — это может тебе сообщить мама.» (из письма к дочери Тике, цитируется по: http://www.spas-news. ru/biblioteka/zapiski-svyashhennika/ opavel-florenskij-pisma-iz-lagerej-kseme.html). Именно таким характером речевого поведения обусловлено нередкое использование П.А. Флоренским императивных конструкций, лексем «требую», «необходимо», «надо» и т.п. и в письмах к матери, и к жене, и к детям: «Надо Олю беречь», «Ей непременно надо помогать в уроках», «Постарайся вовлечь детей в игру», «Пусть Вася и Кира показывают детям минералы…» (жене); «Узнавай названия растений, семейство, к которому принадлежит то или другое растение…», «Ты должна верить опыту жизни…», «Но дело вашей активности восстанавливать конкретные штрихи ото всех понемногу…» (детям) и т.д. (примеры цитируются по: http://www.spas-news. ru/biblioteka/zapiski-svyashhennika/ opavel-florenskij-pisma-iz-lagerej-kseme.html). Одной из внешних целей адресанта всегда становится желание коммуникативной удачи, результативного интерактивного общения с

перцепцией. Именно поэтому речевая компетенция или способность к текстопорождению рассматривается как основная составляющая языковой личности. Под речевой компетенцией, как правило, понимают владение основными законами функционирования родного языка и речи и способность к их использованию в процессе коммуникации при создании речевого произведения. На наш взгляд, этот структурный компонент напрямую связан с уровнем владения языком и речью говорящего и/или пишущего. Высокий уровень образованности, владение разными языками, состояние когниции (независимо от места «дислокации» П.А. Флоренского) позволяют говорить об активном речевом поведении и потребности реципиента к коммуникации и перцепции. Тексты писем позволяют представить П.А. Флоренского с точки зрения носителя языка высокой элитарной культуры, вербализация целей коммуникации и общения которого, по терминологии Дж. Мида, во многом способствует реализации именно межличностной коммуникации. Подтверждением этому может служить лексический и грамматический анализ текстов писем П.А. Флоренского. Лексикон, представленный в исследуемых материалах, демонстрирует полную языковую компетенцию автора писем, поскольку содержит: а) узуальную (русскую/славянскую) лексику: «Конечно, почти ничего за это время я не успел сделать, разве только написал, наконец, свою статью» /19–7/I–03, Москва/; «Ho тем не менее тяжело уходить от исследований и мыслей о мерзлоте и льдах, где можно было бы сделать большой шаг вперед»; «Это первый раз в моей жизни, когда древность не вызывает во мне никакого волнения и влечения к себе». / 1934. ХІІ.14, Соловки/. б) заимствованные слова (в том числе большое количество терминов, даже в письмах к детям): «Пойми, что приступать к какой бы то ни было науке без предварительно приобретенного багажа неправильно, это ведет к мертвому и вредному балласту, и сразу не умея переварить его, учащиеся остаются навеки с засоренной го-

ловою». /к дочери Ольге, 1933. ХІ.12./, «Биолиты – это понятие здесь основное, а понимать биолиты можно лишь в свете палеонтологии и биологии» /к сыну Кириллу, 1933. XI.13./. некоторые заимствования нередко употребляются в несвойственных современному русскому языку сочетаемости или значениях: «…и, мне кажется, в этом году может обойтись без беспорядков; по крайней мере сейчас нет никаких симптомов.»; «Придется только готовить для него диапозитивы, т. к. некоторые чертежи играют роль картинок и должны быть красиво выполненными…» /19-21/I. – 03, Москва/. в) разговорные слова и выражения: «…и на праздники было еще больше возни, чем в будни…» /19-7/I–03, Москва/; «висит на мне писание реферата для следующего собрания» /19-31/I–03, Москва/. г) устойчивые выражения: «Если оно и расчистило почву, то само оно – не почва» /19-21/I. –03, Москва/; «Ведь нельзя же закрывать глаза на факты из-за того только, чтобы подогнать всё по своей мерке…» /19-21/I. –03, Москва/; «Эти дни я употребил время на продолженіе работ по использованию аппарата,» /1935.ІІ.4., Соловки/. Следует отметить, что в письмах П.А. Флоренского отдельные фрагменты текста представляют собой демонстративный материал по парадигматике русского языка (контекстуальная антонимия, синонимия), который к тому же отражает отношение адресанта к социальным явлениям: «…Это, кажется, судьба всех порядочных людей у нас; сначала приходится ссориться с обществом, а потом между собою, и тяжело смотреть, как большая часть сил, почти все силы уходят на полемику вместо созидания, разрушение вместо построения, и ссоры вследствие нежелания понимать друг друга. Так постепенно разрушается, расшатывается духовный организм и теряется способность к росту и развитию» /19–4/II–03/. д) стилистически окрашенные единицы: «Он очень стар и носит старинные круглые очки в черепаховой оправе, очень неудобные, так что ежеминутно они у него падают

и попадают в рот» /19–8/III–03, Москва/; «Твое внимание поразил хаос. Ho у Тютчева хаос, ночь, это корень всякого бытия, т. е. первичное благо, поскольку всякое бытие благо…» / 1935. II.8, Соловки/. 2. Частеречная составляющая писем отражает максимальную реализацию каждой части речи. Многообразие грамматических форм и значений единиц языка позволяет автору-адресанту добиваться коммуникативной удачи, быть практически всегда понятым адресатом. Отдельные коммуникативные неудачи связаны с жизненными принципами и мировоззрением адресата(-ов), а не бедностью речи адресанта: «Мне кажется, всякое «да» просто претит вам, и хочется (именно хочется, т. к. часто бывает нисколько не обосновано) отрицания всего, неопределенности и неоформленности.» /19-21/I.–03, Москва/; «Дорогая Олечка, ты просишь написать тебе о Тютчеве и Достоевском, которых ты неправильно объединяешь как единомышленников…» /1935. II.8, Соловки/; «Разработанный мною процесс, как показывают предварительные опыты, удался и с завтрашнего дня мы пускаем его в производство». / 1935.11.11, Соловки/. Как видим, речевое поведение П.А. Флоренского включает и такие элементы риторики, как дискуссия, объяснение, убеждение и Следует подчеркнуть, что динамика текстов создаётся за счёт большого количества глаголов, причастных образований, отглагольных существительных: «Пора уже действовать, а не заниматься разговорами о том, как, мол, хорошо будет действовать после наступления революции на Марсе и уничтожения обязательных лекций в университетах для баранов.» /19–21/I. –03, Москва/; «…Сейчас я получил возможность писать чаще, чем ранее, так что вы будете получать от меня известия по несколько раз в месяц…» /1934. ХІІ.14, Соловки/. Важное место в речевых произведениях А.П. Флоренского занимают наречия, в основном образа действия, а также прилагательные, причастия нередко с оценочными значениями, к тому же в функции субстантиватов: «Серое, бесформенное, неиндивиду-

альное, незаметное и витающее в воздухе – вот то, что должен ценить я, с вашей точки зрения. Это всё чистые отрицания, и для меня имеют значение только для оттенения всего положительного. Вы все великое хотите свести на малое, а я в том, что вы считаете малым, усматриваю признаки великого». /19-21/I.–03, Москва/; «По существу тут, в вопросе о водорослях и броме, очень много важного интересного, и притом тесно связанного с моими работами по электрическим материалам». /1934. ХІІ.14, Соловки/. 3. Синтаксический строй писем реципиента так же разнообразен, как и лексический и морфологический. Простые и сложные предложения с разными видами связи, вводными и уточняющими конструкциями, осложнениями демонстрируют полную речевую компетенцию адресанта: «Все еще не знаю, смогу ли приехать домой к Пасхе, т. к. не решил вопроса относительно книг. Как-нибудь постараюсь устроиться, хотя не надеюсь на успех.» /19-17/III–03, Москва/; «С декабря по середину мая навигация на Соловки прекращается, сообщения нет, только почтовое, но неаккуратное.» /1934. Х.24 [№ I], Соловки/; «Мне интересно знать, чем же ты будешь заниматься и что вынес ты из своей летней командировки.» /1936.II. 2-й час ночи. Соловки. № 43./; «Описание сев. сияния нарочно сделал тебе подробнее, т. к. наблюдения этого рода надо накоплять и закреплять». /1937.1.7. Соловки. №87./. 4. К особенностям речевого поведения о. П. Флоренского можно отнести регулярное обращение к аббревиации и сокращениям, как правило, традиционным: «Денег постарайся достать из «Техн. Энциклопедии»…» /1933. VII. 11, Лефортово/; «Меня занимает мысль о биокосмической функции различных типов хим. соединений» /1937.1.7. Соловки. №87./; «Столпы с CB бывали светлее северо-западных…» /там же/; и традиционные: «т.н.», «т.к.», «и т.д.» и другие. Любой текст письма П.А. Флоренского в целом демонстрирует правила совместной встречаемости (термин С. Эрвин-Трипп); имеются в виду правила соединения в одном контек-

сте тех или иных языковых единиц и свойств. «Типы этих правил включают: а) горизонтальные, определяющие отношения между единицами беседы во времени (их временную последовательность), и б) вертикальные, определяющие соотношение в данных коммуникативных условиях единиц разных уровней языковой структуры, которая в практике коммуникации определяется понятием уместности, необходимости, допустимости (со стороны адресанта и адресата).» По нашему мнению, характер речевого поведения о. П. Флоренского вписывается в понятие центрированного, так как при центрированной коммуникации участники, создающие письменные тексты, ведут себя примерно одинаково, нередко реализуя один вид речевого поведения. Речевое поведение П.А. Флоренского можно отнести к кооперативно-актуализаторскому подтипу, который отражает высокий уровень коммуникативной компетенции реципиента. Такой вывод позволяет сделать наблюдение за языковой составляющей текстов писем П.А. Флоренского. В письмах П.А. Флоренского чаще всего встречаются стратегии и тактики информирования, аргументации, воздействия на адресата, просьбы, привлечения внимания, характеристики и др. Поскольку одним из важных элементов описания речевого произведения является связность, обратим внимание на то, что письма П.А. Флоренского представляют собой единое речевое произведение, состоящее из фрагментов, связность которых как реализация основных коммуникативных целей распределяется во времени и пространстве. Речевое поведение элитарной языковой личности, каковой, по нашему мнению являлся и является до сих пор о. П. Флоренский, способной к порождению адресных речевых произведений различных дискурсов с учётом уровня, возраста, социального статуса и положения адресата, можно соотнести с рационально-эвристической стратегией и кооперативному типу языковой личности (по типологии К.Ф. Седова). Нацеленность на коммуникативную удачу, интеракцию и перцепцию позволяло П.А. Флорен-

скому предупреждать в большинстве случаев неудачи в общении, выполнять по мере возможности социальные роли сына, мужа, отца реализуя основное назначение человека – любить, заботиться о близких, оставаясь личностью во всех значениях этого научного термина. Письма как речевые произведения, репрезентирующие языковые и речевые предпочтения homo scribens, позволяют проследить регулярность употребления определённых речевых клише, конструкций, которые повторяются в письменной речи П.А. Флоренского систематически («дорогой», «дорогая», «целую»; большое количество деминутивов: «Аннуля», «Тика», «Олечка», «мамочка», «Васюшка» и др.), демонстрируют речевое поведение элитарной языковой личности, способной сохранять высокий уровень речевой и общей культуры в любых социальных условиях.

References: 1. Valgina, N.S. Teorija teksta [Text theory]., N.S. Valgina [Textbook]. – Moskva., Logos, 2003. – 250 p. 2. Vinokur, T.G. Govorjashhij i slushajushhij. Varianty rechevogo povedenija [Speaker and listener. Variants of speech behaviour]., T.G. Vinokur. – Moskva., Nauka [Science], 1993. –172 p. 3. Zimnjaja, I.A. Lingvopsihologija rechevoj dejatel’nosti [Speaker and listener. Variants of speech behaviour]., I.A. Zimnjaja. – Moskva., Moscow Psychological and Social Institute. Voronezh., NPO «MODJeK», 2001. – 432 p. 4. Karaulov, Ju.N. Russkij jazyk i jazykovaja lichnost’ [Russian language and linguistic personality]: monograﬁja., Ju.N. Karaulov. – Moskva., Publishing house LKI, 2010. – 264 p. 5. Kosyh E.A. Vospitanie slovom (Rechevoj portret P.A. Florenskogo) [Education with the word (speech portrait of P.A. Florensky)]., E.A. Kosyh., Filosofsko-pedagogicheskie aspekty vospitanija: teorija i metodika»: materialy nauchno-prakticheskoj konferencii., pod red. S.A. An [Philosophical and pedagogical aspects of education: theory and methodology: materials of

the scientific and practical conference., Edited by S.A. An]. – Barnaul., AltGPA, 2011. – 406 p., pp.198–205. 6. Kratkij psihologicheskij slovar’ [Brief psychological dictionary]., Editors A.V. Petrovskiy, M.G. Jaroshevskiy. – Moskva., 1985. – 430 p. 7. Panfilova, A.P. Delovaja kommunikacija v professional’noj dejatel’nosti [Business communication in professional activity]., A.P. Panfilova: Textbook., – Saint Petersburg., Znanie [Knowledge], IVJeSJeP, 2004. – 495 p. 8. Prohorov, Ju.E., Sternin, I.A. Russkie: kommunikativnoe povedenie [Russians: communicative behaviour]., Ju.E. Prohorov, I.A. Sternin. – Moskva., Flinta, Nauka [Science], 2006. – 238 p. 9. Sedov, K.F. Tipy jazykovyh lichnostej i strategii rechevogo povedenija (o ritorike bytovogo konflikta) [Types of language personalities and strategies of speech behaviour (about the rhetoric of everyday conflicts)]., Voprosy stilistiki [Questions of stylistics]. – Issue. 26. Jazyk i chelovek [Language and people]. – Saratov., 1996., pp. 8–14. 10. Sedov, K.F. Rechevoe povedenie i tipy jazykovoj lichnosti [Speech behaviour and types of language personalities]., Kul’turno-rechevaja situacija v sovremennoj Rossii [Cultural and speech-related situation in modern Russia]., editor N.A. Kupina. – Ekaterinburg., Publishing house of the Ural University, 2000. – 379 p., pp 298–311. 11. Tolstoj, N.I. Jetnolingvistika v krugu gumanitarnyh discipline., Russkaja slovesnost’. Ot teorii slovesnosti k strukture teksta: Antologija [Ethnical linguistics in the circle of humanities., Russian literature. From the theory of literature to the structure of the text: Anthology]., Editor. V.P. Neroznak. – Moskva., Academia, 1997. – 312 p. 12. Fedosjuk, M.Ju. Issledovanie sredstv rechevogo vozdejstvija i teorija zhanrov rechi., Zhanry rechi [Investigation of means of speech influence and the theory of speech genres., Speech genres]. – Saratov., College 1997. –Issue 1. – 212 p., pp. 66–88. 13. Formanovskaja, N.I. Rechevoe obshhenie: kommunikativnopragmaticheskij podhod monografija [Speech communication: communicative

and pragmatic approach: monograph]., N.I. Formanovskaja. – Moskva., Russkij jazyk [Russian language], 2002. – 216 p. 14. Chebotnikova, T.A. Rechevoe povedenie lichnosti v sisteme formirovanija social’nogo obraza (na materiale hudozhestvennogo diskursa) [Speech behaviour of an individual in the social image formation system (based on the artistic discourse)]., T.A. Chebotnikova. – doctoral dissertation. – Cheljabinsk., 2012. – 340 p. 15. Shevarov, D. Vstrecha, pronizannaja razlukami. Otec Pavel Florenskij o svoih detjah [The meeting, permeated with separations. Father Pavel Florensky about his children]., Access mode: http://www.orthedu.ru/news/245vstrecha-pronizannaya-razlukami-otecpavel.html (data sozdanija 21.08.2009, data obrashhenija 24.08.2016). 16. Jervin-Tripp, S. Jazyk. Tema. Slushatel’. Analiz vzaimodejstvija [Language. Subject. Listener. Analysis of interaction]., Novoe v lingvistike [New in linguistics]. – Issue. 7: Sociolingvistika [Sociolinguistics]. – Moskva., 1975., pp. 336–362. 17. Jakobson, R.O. Lingvistika i pojetika [Linguistics and poetics]., Strukturalizm: za i protiv [Structuralism: pros and cons]. – Moskva., Nauka [Science], 1975., pp. 193-230

Литература: 1. Валгина, Н.С. Теория текста [Текст]., Н.С. Валгина: Учебное пособие. – Москва., Логос, 2003. – 250 с. 2. Винокур, Т.Г. Говорящий и слушающий. Варианты речевого поведения [Текст]., Т.Г. Винокур. – Москва., Наука, 1993 г. –172 с. 3. Зимняя, И.А. Лингвопсихология речевой деятельности [Текст]., И.А. Зимняя. – Москва., Московский психолого-социальный институт, - Воронеж., НПО «МОДЭК», 2001. – 432 с. 4. Караулов, Ю.Н. Русский язык и языковая личность [Текст]: монография., Ю.Н. Караулов. – Москва., Издательство ЛКИ, 2010. – 264 с. 5. Косых, Е.А. Воспитание словом (Речевой портрет П.А. Флоренского) [Текст]., Е.А. Косых., Философско-педагогические аспекты воспитания: теория и методика»: материалы научнопрактической конференции., под ред.

С.А. Ан. – Барнаул., АлтГПА, 2011. – 406 c., С. 198–205. 6. Краткий психологический словарь [Текст]., Под общ. Ред. А.В. Петровского, М.Г. Ярошевского. – Москва., 1985. – 430 с. 7. Панфилова, А.П. Деловая коммуникация в профессиональной деятельности [Текст]., А.П. Панфилова: Учебное пособие. – Санкт-Петербург., Знание, ИВЭСЭП, 2004. – 495 с. 8. Прохоров, Ю.Е., Стернин, И.А. Русские: коммуникативное поведение [Текст]., Ю.Е. Прохоров, И.А. Стернин. – Москва., Флинта, Наука, 2006. – 238 с. 9. Седов, К.Ф. Типы языковых личностей и стратегии речевого поведения (о риторике бытового конфликта) [Текст]., Вопросы стилистики. – Вып. 26. Язык и человек. – Саратов., 1996., С. 8–14. 10. Седов, К.Ф. Речевое поведение и типы языковой личности [Текст]., Культурно-речевая ситуация в современной России., Под ред. НА. Купи-

ной. – Екатеринбург., Изд-во Урал, унта, 2000. – 379 с., С. 298–311. 11. Толстой, Н.И. Этнолингвистика в кругу гуманитарных дисциплин [Текст]., Русская словесность. От теории словесности к структуре текста: Антология., Под ред. проф. В.П. Нерознака. – Москва., Academia, 1997. – 312 с. 12. Федосюк, М.Ю. Исследование средств речевого воздействия и теория жанров речи [Текст]., Жанры речи. – Саратов., Колледж, 1997. – Вып. 1. – 212 с., С. 66–88. 13. Формановская, Н.И. Речевое общение: коммуникативно-прагматический подход [Текст]: монография., Н.И. Формановская. – Москва., Русский язык, 2002. – 216 с. 14. Чеботникова, Т.А. Речевое поведение личности в системе формирования социального образа (на материале художественного дискурса) [Текст].,Т.А. Чеботникова. – Дисс. на соиск. д. филол. наук. – Челябинск., 2012. – 340 с.

15. Шеваров, Д. Встреча, пронизанная разлуками. Отец Павел Флоренский о своих детях [Электронный ресурс]., Режим доступа: http://www.orthedu.ru/ news/245-vstrecha-pronizannayarazlukami-otec-pavel.html (дата создания 21.08.2009, дата обращения 24.08.2016). 16. Эрвин-Трипп, С. Язык. Тема. Слушатель. Анализ взаимодействия [Текст]., Новое в лингвистике. – Вып. 7: Социолингвистика. – Москва., 1975. – 336–362. 17. Якобсон, Р.О. Лингвистика и поэтика [Текст]., Структурализм: за и против. – Москва., Наука, 1975., С. 193-230

Information about author: 1. Elena Kosykh – Candidate of Philology, Associate Professor, Altai State Pedagogical University; address: Russia, Barnaul city; e-mail: veko@mail.ru

Tel: + 12 024700848 Tel: + 44 7429292337 e -mail: secretariat@court-inter.us skype: court-inter

The American International Commercial Arbitration Court LLC – international non-government independent permanent arbitration institution, which organizes and executes the arbitral and other alternative methods of resolution of international commercial civil legal disputes, and other disputes arising from agreements and contracts. The Arbitration Court has the right to consider disputes arising from arbitration clauses included into economic and commercial agreements signed between states. Upon request of interested parties, the Arbitration Court assists in the organization of ad hoc arbitration. The Arbitration Court can carry out the mediation procedure.

For additional information please visit: court-inter.us 40

U.D.C. 811.161.2+81’234

УДК 811.161.2+81’234

RHETORIC CODES OF COMMERCIAL TV ADVERTISING: FIELDS OF INFLUENCE

РИТОРИЧЕСКИЕ КОДЫ КОММЕРЧЕСКОЙ ТЕЛЕРЕКЛАМЫ: ВЕКТОРЫ ВОЗДЕЙСТВИЯ

E. Shcherbak, Postgraduate Student Odessa National University named after I.I Mechnikov, Ukraine

Щербак Е.В., аспирант Одесский национальный университет им. И.И. Мечникова, Украина

The author itemizes the concept of the «rhetoric code» from the standpoint of modern linguo-semiotics. The rhetoric codes in the texts of Ukrainian commercial TV advertising have been revealed. Their types have been determined, taking into account the direction of vectors of implementation of their own suggestive potential. Keywords: rhetoric code, suggestion, omission, generalisation, distortion.

В статье детализировано понятие «риторический код» с точки зрения современной лингвосемиотики, выявлены риторические коды в текстах украинской коммерческой телерекламы, определены их типы с учетом направленности векторов реализации ими собственного суггестивного потенциала. Ключевые слова: риторический код, суггестия, упущение, обобщение, искажение.

Conference participant, National championship in scientiﬁc analytics

Участник конференции, Национального первенства по научной аналитике

http://dx.doi.org/10.18007/gisap:ps.v0i14.1681

ктивизация внимания ученыхлингвистов к изучению феномена рекламы обусловлена не только интенсификацией рекламного производства и перенасыщением рынка товаров и услуг соответствующей продукцией, но и ее оригинальностью, которая «достигается, в частности, определенным подбором слов и звукорядов, способных воздействовать на глубинные структуры психической организации» [4, с. 188–189] реципиента, поскольку все компоненты языковой системы являются «потенциально суггестивными» [там же, с. 182]. Как известно, исследованиями суггестивных потенций языковых средств занимается не только суггестивная лингвистика (см. работы И. Авдеенко, И. Имшинецкой, Л. Исаевой, Т. Ковалевской, И. Ковальчук, Л. Ильницкой, Г. Почепцова, И. Черепановой и др.). Как утверждает В. Зирка, они составляют отдельную проблемную зону риторики и неориторики [3, с. 110]. В связи с этим в последнее время возрастает интерес к студиям, фокус которых направлен на углубленный анализ риторических средств суггестивного генезиса рекламного персуазива, что и объясняет причины обращения к данной проблематике в предлагаемой статье. В пределах лингвосемиотики, инструментарий и методологическая база которой сегодня начинает пользоваться все большей популярностью среди научного сообщества, такие средства называются риторическими

кодами, под которыми, по утверждению В. Степанова, следует понимать совокупность субкодов эмоционально-экспрессивных средств (традиционные тропы и фигуры речи) и речевых жанров (провокационные стратегии и жанры) [7, с. 98]. Специфика их функционирования в дискурсе рекламы, прежде всего коммерческой, успешно отражена в работах как зарубежных (Ж. Вайциноньен, М. Василоая, М. Ли, Ж. Лингхонг, Е. МакКвайер, Д. Мик, М. Сальдо, а также Э. Волохова, М. Горшенина, И. Неговорова, Ю. Попова, Е. Почтарь, Я. Романенко, Т. Сафронова, В. Сухинин), так и отечественных (А. Арешенкова, И. Городецкая, Е. Дубенко, В. Зирка, И. Иванова) ученых. Проблема же языковой манифестации риторических кодов коммерческой рекламы в ее экстраполяции на ось речевого воздействия исследована на фактаже русско- (Г. Атакьян, А. Горячев, Ц. Чжу), англо- (А. Горячев, С. Романюк, Д. Теркулова, Я. Якуба), немецко- (Х. Кудлинська-Стемпень, О. Лещенко, В. Самарина) и франкоязычных (Н. Крувко) контекстов. Однако систематизации и научной квалификации риторических кодов украинской коммерческой рекламы, прежде всего, телевизионной, с применением новейших исследовательских практик суггестивной лингвистики и лингвосемиотики, еще не осуществлялось. Это доказывает актуальность данной проблематики и акцентирует внимание на необходимости комплексного

анализа семиотических составляющих рекламных сообщений такого типа в указанном аспекте с целью получения целостного представления об уровне силы их воздействия и актуальных векторах ее реализации. Актуальность работы определяет и ее фактический материал – риторические коды, задействованные в украинской коммерческой телерекламе, так как до сих пор в отечественном языкознании не разработано строгой классификации указанных составляющих рекламных сообщений с учетом их семиотического статуса и амплитуды генерируемых ими эффектов воздействия, что не дает возможности получить данные о глубинных механизмах реализации субстратной влиятельной функциональности и выявления актуальных лингвостилистических индикаторов, продуцируемых их суггестивность. Целью статьи является выделение и объяснение суггестивного генезиса риторических кодов украинской коммерческой телерекламы. Для достижения этой цели необходимо решить следующие задачи: 1) детализировать понятие «риторический код»; 2) выявить риторические коды в массиве текстов украинской коммерческой телерекламы и разработать их типологическую номенклатуру; 3) установить актуальные типы риторических кодов, оптимизирующих суггестивный стержень украинской коммерческой телерекламы. Объектом исследования являются

риторические коды, представленные в текстах украинской коммерческой телерекламы, а предметом – функциональные векторы их суггестивной направленности. Источниковой базой работы послужили украиноязычные видеоролики коммерческой телерекламы (более 200 образцов), транслируемые в эфире центральных телевизионных каналов Украины в течение 2014-2016 гг. Всего проанализировано около 140 риторических кодов. В исследовании использован ряд общенаучных методов, прежде всего, описательный метод, а также методы индуктивного обобщения и наблюдения для объективной квалификации фактического материала, а также с целью логического изложения теоретических положений работы. Метод анализа позволил разработать номенклатурные типы объекта исследования. Применение метода количественного анализа позволило определить общий объем и динамику функционирования риторических кодов в украинской коммерческой телерекламе. Однако недостаточная изученность в лингвистической парадигме и сложность предмета исследования потребовала привлечения и специальных методов. Одними из ведущих в работе выступают методы компонентного и лингвостилистичного анализа, с помощью которых удалось установить функциональную направленность риторических кодов и их лингвостилистический статус. Научное обоснование суггестивного субстрата кодов данного типа и выделение среди них максимально активных сугестогенов оказалось возможным благодаря методу контекстуально-интерпретационного анализа. Многочисленные исследования разножанровых рекламных дискурсов доказывают, что основными функциями рекламного сообщения являются суггестивная, аттрактивная, фатическая, информативная, персуазивная и эстетическая (подробнее об этом см. [6, с. 10–12]. Это, в свою очередь, акцентирует на целесообразности восприятия рекламы не только как коммуникативного события, но и риторического акта, поскольку фундаментальной основой рекламного сообщения является не доказательство,

а воздействие на адресата (А. Дейян, Р. Мокшанцев), которое считается одним из базовых принципов агональной риторики [7, с. 83]. Эффективную реализацию этого принципа обеспечивают риторические коды. Понятие «риторический код» в терминологическом аппарате лингвосемиотики имеет широкое и узкое толкование. В широком смысле его дефинирует У. Эко, понимая под ним «устоявшиеся стилистические фигуры и формулы» [10, с. 200]. Отметим, что приведенное толкование фактически является отождествлением риторического кода со стилистической фигурой и тропом, диффузируя при этом смысловую амплитуду термина. Узкое понимание риторического кода дает Р. Барт, считая его «полем ассоциаций, обусловленных теми или иными риторическими фигурами» [9]. Такой подход в целом поддержан и в работах В. Степанова (см. выше), несмотря на то, что дефиниция исследователя имеет прагматическую направленность. В нашей же статье мы склонны разделять позиции о полиизмеримости, неоднородной структуре и многофункциональности риторического кода, комплексная природа которого и продуцирует суггестивность как основной признак рекламы (Ю. Булык, И. Городецкая, Т. Гулак, Т. Ковалевская, А. Македонцева и др.). Поэтому возникает потребность в выявлении суггестивных потенций риторических кодов как составляющих рекламных сообщений и определении механизмов реализации ими такого функционального потенциала. Исследователи считают, что риторические коды рекламной коммуникации репрзентируются двумя типами субкодов – тропами и фигурами, а также стратегиями [8]. Однако, по нашим наблюдениям, риторические фигуры практически всегда лежат в основе определенной стратегии, поскольку это понятие шире понятия риторической фигуры или тропа. Поэтому особое внимание обращаем на стратегии рекламных сообщений, среди которых основной считают суггестивную [1, 4]. Именно на ее основе и определим актуальные риторические коды. Актуализация суггестивной стратегии в рекламе достигается благода-

ря массиву разнородных лингвосемиотический единиц, в т. ч. и риторических кодов. Учитывая неоднородность собранного фактического материала исследования и принимая во внимание тот факт, что базовыми процессами выразительности суггестивной стратегии рекламного сообщения (как и любого суггестивного дискурса) является упущение, обобщение и искажение (подробнее о роли этих процессов в Милтон-моделе НЛП см. [4]), классификацию риторических кодов коммерческой телерекламы осуществляем в соответствии с типом их процессуальной принадлежности. С учетом этого распределяем зафиксированые риторические коды по соответствующим группам, объединив их в три основных блока: блок І, составляющие которого генерируют процессы упущения; блок ІІ, составляющие которого генерируют процессы обобщения; блок ІІІ, в котором представлены примеры процесса искривления. Параллельно обращаем внимание на виделяемый некоторыми исследователями в этих же пределах риторический код повтора [1], однако считаем, что повтор как субстратный признак суггестии имеет другую критериальную природу, не соотносимую с универсальными законами моделирования (упущения, обобщения, искажения), и другую суггестивную механику. Это дает основания для рассмотрения повтора как отдельного универсального риторического кода, представленного в нашем исследовании в блоке IV. Кроме того, такой же универсальный характер в аспекте сугестогенности имеет и рифма (см. труды Н. Климентовой, Т. Ковалевской, Н. Слухай, И. Черепановой), что также создает предпосылки для отнесения этого риторического кода в блок IV как базового в пределах рассматриваемой проблематики. Блок І формируют риторические коды, выступающие маркерами процесса упущения, в рамках которого «происходит удаление частей глубинной структуры, отсутствующих в представлении поверхностной структуры» [цит. за 4, с. 147]. В общем реестре такие лингвосемиотические единицы в основном представлены метафорами (48 %), где последние

часто соотносятся с такими неспецифическими существительными (см. Метамодель нейролингвистического моделирования и Милтон-модель): Цукерки «Королівський шедевр»: ніжний крем та горіхи тануть у подвійних обіймах шоколадного задоволення (реклама конфет «Королівський шедевр»); Бувають миті насолоди, і бувають миті райської насолоди. «Baunty» - райська насолода! (реклама конфет «Baunty»). Блок ІІ содержит риторические коды, представляющие специфику процесса обобщения (33 %), который соотносится с избыточной гиперболизацией определенных характеристик, признаков, действий и т. д. [4]. Соответствующими риторическими кодами здесь чаще всего выступают универсальные квантификаторы: Так купує ввесь світ! (реклама автомобиля «ОКО»); «Авантіс Тефаль» – ти завжди думаєш про нас (реклама утюга «Тефаль»); Нема нічого неможливого. LG Flatron. Увімкни весь світ! LG (реклама телевизора «LG»). Блок ІІІ содержит риторические коды, представляющие специфику процесса искажения (12 %), сущность которого «заключается в вербализации гипотетически смоделированной окружающей среды с неидентифицированными в предыдущем опыте составляющими» [там же, с. 158–159]. Поэтому, вслед за И. Авдеенко, мощными актуализаторами риторических кодов в рамках этого процесса считаем, прежде всего, так называемое «чтение мыслей», представленное преимущественно риторическими вопросами, и комплексную эквивалентность, маркерами которой являются подчиненные предложения с эксплицированной или имплицированной (частично) структурой: Якщо кетчуп – то «Торчин» (реклама кетчупа «Торчин); Якщо ви застудились, і у вас кашель, – прийміть «Лазолван» (реклама лекарства «Лазолван»); Набридли нудні закуски? Хочеш кращого? Чіпси «Чіо». Розбуди свій смак (реклама чипсов «Чіо»). Блок ІV вмещает риторические коды повтора и рифмовки, благодаря которым «нарушается автоматизм восприятия сообщения с точки зрения нормального (энтропийного) распре-

деления фонологических единиц и сообщений, лексем, синтаксических конструкций» [1, с. 91]: – повтор: Качайте й купуйте, купуйте, купуйте! (реклама Интернет-магазина «OLX»); «Тайд» з підсилювачем чистоти та яскравості дарує яскравість як білим, так і кольоровим речам (реклама стирального порошка «Тайд»); Бездоганний м’який смак пива «Балтика 7» вже оцінили на п’яти континентах. «Балтика 7» смакують на п’яти континентах (реклама пива «Балтика 7»); Останнім часом частіше бачу кров під час чищення зубів (реклама лекарственного препарата «Хепілор Розчин»). Полагаем, что эта риторическая фигура способствует не только повышению запоминаемости рекламного сообщения [2, с. 66], но и реализации эффекта так называемого косвенного внушения, поскольку происходит намеренное дублирование той же информации, из-за чего воздействие осуществляется уже не на сознательную, а на подсознательную составляющую человеческой психики; – рифма: Моє тісто не пливе, «Хуторок» не підведе (борошно «Хуторок»); Якщо кашель докучає, Аброл сироп допомогає! (ліки «Аброл»); Веселіться, братці, на фестивалі в Жатці! (пиво «Жатецький Гусь»); Відмінний результат без передплат (пральний порошок «Гала 3 в 1»). Это средство использовано с целью усиления запоминаемости рекламного сообщения или его отдельного фрагмента, а также обеспечения ассоциирования и распознаваемости рекламы среди разнообразия подобных товаров [там же, с. 66]. Полученные в ходе исследования данные позволили сделать следующие выводы. Риторические коды украинской коммерческой телерекламы выступают активными индикаторами ее суггестивной функциональности, иллюстрируя не только стилистическое разнообразие рекламных сообщений, но и определяя разновекторную их воздействия. По результатам исследованиями приоритетными риторическими кодами воздействия оказались маркеры процессов упущения и обобщения, повторы же и рифма выступают базовыми кодовыми признаками

рекламной суггестии. Перспектива дальнейших исследований заключается в проведении комплексного анализа риторических кодов украинской коммерческой телерекламы с позиций лингвосемиотики, лингвостилистики и суггестивной лингвистики.

References: 1. Avdeenko I.A. Struktura i suggestivnye svojstva verbal’nyh sostavljajushhih reklamnogo teksta: diss. … kand. filol. Nauk [Structure and suggestive properties of verbal components of the advertising text: dissertation by the Candidate of Philology]: 10.02.19., Ivan Anatol’evich Avdeenko; Komsomolsk-on-Amur State Pedagogical University. - Komsomolskon-Amur., 2001. – 168 p. 2. Gorjachev A.A. Modelirovanie rechevogo vozdejstvija v reklamnoj kommunikacii: diss. … kand. filol. n. [Modelling of speech influence in advertising communication: dissertation by the Candidate of Philology]: 10.02.19., Aleksej Aleksandrovich Gorjachev; Herzen State Pedagogical University of Russia. – Saint Petersburg., 2010. – 299 p. 3. Zirka V.V. Jazykovaja paradigma manipuljativnoj igry v reklame : diss. … d-ra filol. N.: 10.02.02. [Language paradigm of the manipulative game in advertising: dissertation by the Doctor of Philology]., Vera Vasil’evna Zirka; Dnipropetrovsk National University – Dnepropetrovsk., 2005. – 395 p. 4. Kovalevs’ka T.Ju. Komunіkativnі aspekti nejrolіngvіstichnogo programuvannja: Monografіja [Communicative aspects of neuro-linguistic programming: Monograph]., Tetjana Jurіїvna Kovalevs’ka. – Odessa., Astroprint, 2008. – 324 p. 5. Kruvko N.A. Lingvopragmaticheskie harakteristiki francuzskogo reklamnogo teksta (na materiale pechatnoj reklamy produktov pitanija): avtoref. diss. … kand. filol. n. [Linguopragmatic characteristics of the French advertising text (on the material of printed food advertisements): dissertation by the Candidate of Philology]: 10.02.05., Natal’ja Andreevna Kruvko; Moscow pedagogical university. – Moscow., 2010. – 32 p.

6. Makedonceva A.M. Lingvopragmaticheskie harakteristiki anglojazychnyh kreolizovannyh reklamnyh tekstov malogo formata: avtoref. diss. … kand. filol. n. [Linguo-pragmatic characteristics of English creolized advertising texts of small format: the author’s abstract of the dissertation by the Candidate of Philology]: 10.02.04., Anita Martinovna Makedonceva; Moscow pedagogical university. – Moscow., 2010. – 27 p. 7. Sovremennaja ritorika: uchebnoe posobie [Modern rhetoric: textbook]., V.P. Suhinin, M.V. Gorshenina; Samara State University, branch in Syzran. Syzran., 2010. – 118 p. 8. Stepanov V.N. Semioticheskie kody v reklamnom tekste [Semiotic codes in the advertising text]., V.N. Stepanov., Access mode: www.culturalnet.ru/main/ getfile/1813; The name from the screen pp. 92–100. 9. Hlebnikova O.V. Semioticheskie kody v filosofskom tekste [Semiotic codes in the philosophical text]., O.V. Hlebnikova, Electronic scientific journal “Bulletin of Omsk State Pedagogical University., Issue 2006., Access mode: http://www.omsk.edu/ article/vestnik-omgpu-11.pdf; The name from the screen. 10. Jeko U. Otsutstvujushhaja struktura. Vvedenie v semіologіju [The missing structure. Introduction to semiology]., U. Jeko. – Moscow., Petropolis, 1998. – 432 p.

Литература: 1. Авдеенко И.А. Структура и суггестивные свойства вербальных составляющих рекламного текста: дисс. … канд. филол. н.: 10.02.19., Иван Анатольевич Авдеенко; Комсомольский-на-Амуре гос. пед. ун-т. – Комсомольск-на-Амуре., 2001. – 168 с. 2. Горячев А.А. Моделирование речевого воздействия в рекламной коммуникации: дисс. … канд. филол. н.: 10.02.19., Алексей Александрович Горячев; Рос. гос. пед. ун-т им. А.И. Герцена. – СПб., 2010. – 299 с. 3. Зирка В.В. Языковая парадигма манипулятивной игры в рекламе : дисс. … д-ра филол. Н.: 10.02.02., Вера Васильевна Зирка; Днепропетровский нац. ун-т. – Днепропетровск., 2005. – 395 с. 4. Ковалевська Т.Ю. Комунікативні аспекти нейролінгвістичного програмування: Монографія., Тетяна Юріївна Ковалевська. – Одеса., Астропринт, 2008. – 324 с. 5. Крувко Н.А. Лингвопрагматические характеристики французского рекламного текста (на материале печатной рекламы продуктов питания): автореф. дисс. … канд. филол. н.: 10.02.05., Наталья Андреевна Крувко; Московский гос. обл. ун-т. – М., 2010. – 32 с. 6. Македонцева А.М. Лингвопрагматические характеристики ан-

глоязычных креолизованных рекламных текстов малого формата: автореф. дисс. … канд. филол. н.: 10.02.04., Анита Мартиновна Македонцева; Московский городской пед. ун-т. – М., 2010. – 27 с. 7. Современная риторика: учебное пособие., В.П. Сухинин, М.В. Горшенина; Самар. гос. техн. унт., филиал в г. Сызрани. – Сызрань., 2010. – 118 с. 8. Степанов В.Н. Семиотические коды в рекламном тексте [Электронный ресурс]., В.Н. Степанов., Режим доступа: www.culturalnet.ru/ main/getﬁle/1813; Название с экрана., С. 92–100. 9. Хлебникова О.В. Семиотические коды в философском тексте [Электронный ресурс]., О.В. Хлебникова, Электронный научный журнал «Вестник Омского государственного педагогического университета». – Вып. 2006., Режим доступа: http:// www.omsk.edu/article/vestnik-omgpu-11. pdf; Название с экрана. 10. Эко У. Отсутствующая структура. Введение в семіологію., У. Эко. – М., Петрополис, 1998. – 432 с.

Information about author: 1. Elena Shcherbak – Postgraduate Student, Odessa National University named after I.I Mechnikov; address: Ukraine, Mykolaiv city; e-mail: elenashcherbak2009@yandex.ua

GISAP CHAMPIONSHIP AND CONFERENCES 2017

3 stage

RATIO BETWEEN THE ROLES OF AN INDICATOR OF SOCIAL CULTURE, INSTRUMENT OF COMMUNICATION, AND MECHANISM OF PRESERVATION AND TRANSFER OF INFORMATION IN MODERN LANGUAGE SYSTEMS

PHENOMENON OF MASS CULTURE AGAINST THE BACKGROUND OF EXPANSION OF LIBERAL PREREQUISITES FOR DEVELOPMENT OF PERSONAL SELF-EXPRESSION FORMS

ORGANIC COMBINATION OF SOCIAL PARTNERSHIP AND INDIVIDUAL IDENTITY AS THE MAIN FACTOR IN ENSURING THE SELF-PRESERVATION AND DEVELOPMENT OF THE SOCIETY

Culturology, Physical culture and Sports, Art History / History and Philosophy

Economics, Jurisprudence and Management / Sociology, Political and Military Sciences

10-16.10

Philology

3 stage

10-16.10

3 stage

CURRENTS ISSUES IN DEVELOPMENT OF METHODS OF PREVENTION AND TREATMENT OF DISEASES OF HUMAN BEINGS, ANIMALS AND PLANTS: TRADITIONS AND EXPERIMENTAL TRENDS Medicine, Pharmaceutics / Biology, Veterinary Medicine and Agricultural sciences

Website: http://gisap.eu/

02-08.11

3 stage

INNOVATIVE APPROACHES TO OVERCOMING THE GAPS IN OUR KNOWLEDGE ABOUT PHYSICAL AND CHEMICAL PROPERTIES OF MATTER, AS WELL AS CONDITIONS OF THEIR MEASUREMENT Physics, Mathematics and Chemistry / Earth and Space Sciences

24-31.10

02-08.11

FACTORS OF FUNCTIONALITY, SAFETY, EFFICIENCY AND AESTHETIC VALUE IN MANUFACTURING TECHNICAL DEVICES AND ERECTING BUILDINGS: STANDARDS AND INNOVATIONS Technical Science, Architecture and Construction

02-08.11

Email: office@gisap.eu

INTERNATIONAL SCIENTIFIC CONGRESS MULTISECTORAL SCIENTIFIC-ANALYTICAL FORUM FOR PROFESSIONAL SCIENTISTS AND PRACTITIONERS

MAIN GOALS OF THE IASHE SCIENTIFIC CONGRESSES: PROMOTION OF DEVELOPMENT OF INTERNATIONAL SCIENTIFIC COMMUNICATIONS AND COOPERATION OF SCIENTISTS OF DIFFERENT COUNTRIES; PROMOTION OF SCIENTIFIC PROGRESS THROUGH THE DISCUSSION COMPREHENSION AND COLLATERAL OVERCOMING OF URGENT PROBLEMS OF MODERN SCIENCE BY SCIENTISTS OF DIFFERENT COUNTRIES; ACTIVE DISTRIBUTION OF THE ADVANCED IDEAS IN VARIOUS FIELDS OF SCIENCE. FOR ADDITIONAL INFORMATION PLEASE CONTACT US: www: http://gisap.eu e-mail: congress@gisap.eu