Виктор Чижиков. Мои истории о художниках книги и о себе

МОИ ИСТОРИИ О ХУДОЖНИКАХ КНИГИ И О СЕБЕ

Виктор Чижиков

Виктор Чижиков

МОИ ИСТОРИИ О ХУДОЖНИКАХ КНИГИ И О СЕБЕ

На этой странице меня не ищите. Меня ещё нет. Я ещё не родился

Зато здесь вы видите первый выпуск Крымского техникума изобразительных искусств. Во втором ряду слева сидит на табуретке мой отец, Александр Чижиков. Рядом с ним — преподаватель Е. М. Маркова, а следующий — профессор живописи Н. С. Самокиш. Этот снимок сделан 10 июля 1926 года

Потом отец переехал в Москву, поступил в Архитектурный институт. Здесь он познакомился с Полинкой Муллер, полюбил её. Дело закончилось ЗАГСом Краснопресненского района, где они и расписались. Это произошло 8 сентября 1934 года. В этот памятный день они сфотографировались на крыше МАРХИ

На этом снимке они уже ждут моего появления. Ждать им — да и мне тоже — осталось недолго. Это август 1935 года

Виктор ЧИЖИКОВ 1 2 3 4 5 6

Ван Фу, Джоу Цун Фу, Коська, Вовка Норкин, Натка Добряк, Настоящий художник и ПР. Г. Х. Андерсен, И. Крылов, С. Михалков, А. Барто, Д. Биссет, Э. Успенский, И. Токмакова, Г. Цыферов и ДР. М. В. Куприянов, Г. Калиновский, В. Лосин, Е. Монин, В. Перцов, Н. Устинов и Т. Д. «Крокодил», «Весёлые картинки», «Мурзилка» и Т. П. Я с Сашей, с Зиной, в Троицком, в Финляндии, в Бельгии, и Т. Д., и Т. П. Выставки, книжки, награды, рецензии, статьи, и ДР., и ПР.

Москва Издательский Дом Мещерякова 2015

ЭТО ВИКТОР ЧИЖИКОВ!

Я думаю, что лучшими людьми, которых я встречал, были, конечно, художники. Мне кажется, художники — это, в сущности, соль земли. Иисус говорил, праведники — соль земли. Я, конечно, не смею поправлять Матфея, великого автора великого произведения. Я бы так от себя добавил: художники и праведники — это соль земли. Юрий Коваль

Эх! Ну и повезло же вам! Какую книжку вы отхватили! Навряд ли теперь вы её выпустите из рук. Сколько радости вы получите, разглядывая картинки в ней! А какое наслаждение испытаете, слушая чижиковские, полные юмора истории! Именно СЛУШАЯ. Мы постарались сохранить разговорную интонацию Чижикова, не вычёркивая все эти «значит»… Здесь это не слова-паразиты, здесь это слова — пёстрые божьи коровки, которые бодро карабкаются по зелёному стеблю, чтобы затем взлететь с его верхушки. Эти истории заставят вас и улыбнуться, и призадуматься, и захохотать в полный голос. А чижиковские иллюстрации! Ручаюсь, что вы никогда не видели — да и навряд ли увидите — что-нибудь, из чего так бы просто пёрла радость жизни! Чижиков, с его необычным взглядом на всё и совершенно уникальным юмором, — сам как редкостное произведение искусства. Так и хочется вставить его в рамочку и повесить на стенку — любоваться. Услышав этот сомнительный словесный пассаж, Чижиков наверняка бы рассмеялся и сказал чего-нибудь вроде: «Повесить»… Пожалуй, слишком суровый приговор. Разве что если «условно»… Разговаривать с ним, слушать его байки — интересно, весело и поучительно. Его детство — трудное военное детство — неожиданно дало ему мощный заряд оптимизма, неистребимого юмора и философского интереса к жизни. Сидя в скучающей очереди в поликлинике, Чижиков не успокоится, пока не поднимет всем настроение, не заставит улыбаться. Если ночью его разбудит телефонный звонок подвыпившего друга-художника, то разговор закончится взаимным хохотом. Чижикову будет весело от того, как несуразно соображает его приятель, а тот развеселится, слыша, как радуется Чижиков. Он подарит незнакомой девочке книжку, видя, что эту дорогую книжку ей никогда не купят, а девочке так бы этого хотелось… Унылое собрание оживится, затем станет улыбаться, смеяться, аплодировать — когда начнёт выступать Чижиков. Он не будет ругаться с хамоватым сотрудником дома отдыха: «Не умею я ругаться» — лишь скажет виновато… Это всё Чижиков. По страницам этой книги гуляют — как положено, сами по себе — коты. Они возникают в самых неожиданных местах. И они очень разные, с причудливыми характерами, — широчайшая гамма типажей. И это тоже Чижиков. Он говорит: — Вообще жизнь — интересная штука! Потому что очень чётко запоминаешь хороших людей, очень чётко. И ценишь их. Это неважно, что кого-то из них уже нет. Совершенно неважно. Важно, что ты их помнишь. Это Виктор Чижиков. А. Семёнов

1

Ван Фу Джоу Цун Фу Коська Вовка Норкин Натка Добряк Настоящий художник

и

ПР.

ВИКТОР ЧИЖИКОВ

НЕСОСТОЯВШИЙСЯ МОНУМЕНТАЛИСТ

жила семья. Если отец садился рисовать, то сначала надо было разгрузить стол: убрать с него посуду, скатерть снять, чтобы не испачкать.… Я очень любил сесть рядом с отцом и смотреть, как рождаются образы на бумаге: вот совсем пустой лист,

чат в разные стороны, бородка… Отец мне говорит: — Вот это настоящий художник! Отец даже назвал тогда его фамилию — Канинг, кажется. Я фамилию эту больше никогда не слышал.

Вообще-то я должен был стать монументалистом. Стенки разрисовывать стал я ещё с пелёнок. Моя кроватка стояла у стенки, покрашенной масляной краской, светлой такой. Отец давал мне чёрный жирный карандаш и разрешал делать с бедной этой стенкой что угодно. Ну и доставалось ей от меня! А в конце дня мокрой тряпочкой стенка приводилась в прежнее своё состояние. Ну, и на листочках бумаги я тоже рисовал. Потом отец их аккуратно вклеивал, значит, в альбом. Отец у меня был архитектором и сам рисовал очень неплохо. Он делал копии картин даже: «Венецианский дворик» Гварди, ещё каких-то. Сохранился только «Дворик», осталь­ные отец отдал своей сестре, которая в Останкине жила. Когда он уходил на фронт, то сказал, что сестра может их продать, если уж тяжело будет. Ну, и той пришлось, видимо, так и поступить.

«Мышь». 1937 г.

Мама, папа и я жили в комнатке в шесть квадратных метров всего. Когда-то это была одна большая комната, но потом её разделили на четыре маленьких, и в каждой

6

а через несколько минут на нём появляются разные люди, дома, природа, звери, а может чего-нибудь такое появиться, чего и вовсе не бывает! Ну, в общем, настоящее волшебство! Отец закончил Архитектурный институт. Туда при поступлении надо сдавать рисунок, да и потом у них были и рисунок, и акварель, и композиция. Но себя и друзей своих он не считал настоящими художниками. Говорил, что всё-таки они сначала архитекторы, а потом уже художники. Я часто спрашивал его: «А какие они, настоящие художники?» И вот как-то идём мы с ним по Арбату, а нам навстречу невысокий такой старичок. Седые волосы тор-

Мы с отцом пришли в фотоателье на Кузнецком мосту. Отец сказал: — Только не вздумай улыбаться, когда тебе скажут, что сейчас вылетит птичка.

— Почему? — спросил я.

— Потому что ты очень глупо выглядишь, когда улыбаешься

Но запомнил, что у настоящего художника волосы в обязательном порядке должны торчать в разные стороны. Часто водил меня отец в музеи: Третьяковку, Пушкинский, в музей Красной армии…. Помню, в музее Красной армии он меня посадил в кабину лётчика сбитого финского самолёта. Было это, когда вой­ на с финнами уже закончилась, а с немцами ещё не началась, — мне, значит, лет пять было тогда.

Ван Фу, Джоу Цун Фу, Коська, Вовка Норкин, Натка Добряк, Настоящий художник и ПР.

Я начинаю входить во вкус жизни. 1936 г.

«Мама». 1938 г.

И я до сих пор помню запах пороха и гари в этой кабине... А потом уже началась война с немцами, и отец ушёл воевать. Его вначале взяли в морскую пехоту, потому что он служил в морфлоте, хотя и архитектором. Морпехом он воевал под Сталинградом. А потом

его перевели в сапёры: всех архитекторов определяли тогда в сапёры — строить переправы, блиндажи, разные укрытия. А мы с мамой отправились в эвакуацию, под Ульяновск; в нашу ком­ натку в Нижнем Кисловском переулке мы вернулись уже ближе к концу войны. К этим, совсем небольшим, моим годам отец пробудил уже во мне интерес к рисованию и вообще к искусству, за что я ему благодарен до сих пор.

ДВОРОВАЯ ЖИЗНЬ В НИЖНЕМ КИСЛОВСКОМ Когда мы вернулись из эвакуации, жизнь моя во дворе складывалась непросто. В подвале у нас жили две китайские семьи: Ван Фу и Джоу Цун Фу. Вернее, матери-то были русские, а вот отцы — китайцы. И Танька с Борькой Ван Фу всё время меня дразнили: «Кудрявый баран, не ходи по дворам!» Я за ними гонялся, но они ловко скрывались в своём подвале. Но главные неприятности ожидали меня, если встречался я во дворе с Коськой Канищевым — Коськой Рыжим. Не знаю уж, за что он меня невзлюбил, но встреча с ним всегда означала драку. Коська был старше и сильнее меня, и я стал Родившись, я стал пристально вглядываться в окружающий меня мир. 1936 г.

уже побаиваться выходить во двор, если там видел Коську. Если же его не было во дворе, я быстро выбегал во двор, писал на стене большущими буквами «СМЕРТЬ РЫЖИМ ОККУПАНТАМ» и ещё быстрее убегал обратно домой. А потом как-то сосед, парень лет на семь старше меня, сказал мне: — Ты слабины не давай! Ты должен быть его несчастьем, а не он твоим! Увидишь его — сам иди навстречу и начинай сразу драться! Ну, я так и стал поступать. Как увижу Коську — сразу, значит, в драку. Хотя доставалось мне жутко, но со временем и Коське стало перепадать всё больше. Вот как-то мы дерёмся, дерёмся, устали уже, все в синяках, ссадинах, но всё никак не угомонимся. Наконец Коська говорит: — Давай отдохнём. Ну, сели передохнуть. Разговорились, то да сё…. А когда отдохнули, то как-то странно было после этого продолжать драку. С этого случая мы не то чтобы подружились, но нормально относились друг к другу. Вражда наша постепенно рассосалась. Потом как-то в ящике стола нашего, который один-то и был на всю комнату и на котором всё мы делали, я нашёл здоровенный патрон. Не знаю, откуда он там взялся; отца, наверное. Времени на раздумья у меня почти не ушло, я взял этот патрон, достал из-под кровати отцовскую же кувалду и вылез через окно во двор (мы жили на первом этаже). Там,

7

ВИКТОР ЧИЖИКОВ

— КТО СТРЕЛЯЛ?!! Да! Дядя Казбек был одним из двух энкавэдэшников, которые дежурили в специальной будке у нас во дворе. К нам во двор выходила задняя стена дома, где было японское посольство, и вот они её, стену эту, охраняли. Как только дядя Казбек закричал, я моментально вместе с кувалдой запрыгнул в окно и забился под кровать.

И тут мой лучший друг, Норкин, говорит: — Это Витька Чижиков, из третьей квартиры. Хотите, покажу? Дядя Казбек грозным голосом говорит на это: — Появится во дворе — я отведу его, куда следует! Целый месяц я после этого боялся во дворе показаться. Пулю так и не нашли. Она улетела куда-то в сторону дровяных сараев.

«Мальчик с самокатом». 1939 г.

Мой отец в возрасте пяти лет. По-моему, мы похожи. 1912 г.

конечно, ребята сразу все сбежались: «Витька стрелять будет!» Я положил патрон этот на чугунную такую тяжеленную крышку, которыми накрывают люки в асфальте, а все с неподдельным интересом окружили нас с патроном. Я размахнулся и кувалдой врезал по патрону. Грохот раздался жуткий совершенно! Всем нам опалило ноги, и одновременно с этим из будки выскочил с пистолетом дядя Казбек и страшным голосом закричал:

А на Норкина я не стал обижаться за его «Хотите, покажу?», потому что любил его очень. Обижаться на него — всё равно что на себя обижаться.

НА БАРЖЕ В эвакуацию мы, я и мама, ехали до самого Ульяновска. Вернее, не ехали, а, конечно, плыли на барже, которую тянул буксир. Баржа отправлялась из Химок, по каналу Москва — Волга. Это от На даче в деревне Сальково.

1938 г.

8

Ван Фу, Джоу Цун Фу, Коська, Вовка Норкин, Натка Добряк, Настоящий художник и ПР.

работы отца (он и мать проекти­ ровали что-то для Морфлота). На барже стояли четыре палатки — на четыре, значит, семьи каждая. Семья Добряков (это фамилия такая — Добряк, украинская) была

иногда устраивали чтения стихов. У Димки Добряка была сестра Натка; если нам было по пять-шесть лет, то ей было четыре года. И она не выговаривала букву «Л», вместо неё она «Р» говорила. И вот она читала стихи:

Дунька жара, Дунька жара, Рученьку порезара, Пратком белым повязара, В разарет поехара! И сама она очень уморительная! Толстая — ну они все были толстые,

Во дворе на Арбате. Первый слева — я, рядом — мой друг Вовка Норкин. Крайняя справа — Танька Ван Фу. 1946 г.

с нами в палатке. Мы так привыкли жить вместе, подружились, пока ехали целый месяц! Ну да, где-то месяц нас тянул буксир не спеша: пока шлюз пройдёшь, в очереди постоишь… Но как-то научились жить весело. Мы носились по барже как угорелые, играли в прятки, в салочки, а за порядком смотрел дядя Мичман — так мы его звали.

— Дядя Мичман, а можно нам?..

— Можно, но только осторожно, там можно упасть, за борт свалиться… А здесь нельзя! Ну, в общем, мы нашли общий язык с начальством. А в палатках

Первый день после демобилизации отца. Мама сказала: «Все вместе, и душа на месте»

9

ВИКТОР ЧИЖИКОВ Отец, только что вернувшийся после долгой разлуки.

1946 г.

«Коза». 1939 г.

Но уцелели обе баржи. Их прибило к берегу, а там были ракиты, поэтому сверху баржи было незаметно. Тут случай нас спас.

Потом буксир вернулся за нами. Мы прибыли в город Горький, сейчас Нижний Новгород. В Горьком мы пересели на пароход, который

Добряки, значит. Особенно мать толстая была. Однажды была воздушная тревога, самолёты налетели, бомбить начали караваны, которые шли в ту или другую сторону. И Мичман скоман­ довал — у него рупор был, — чтобы все матери легли на своих детей. И вот когда мать Добряков легла на своих орлов, они, значит, забились в истерике: «Мама, не надо! Лучше бомба! Мама, встань!» И тут между нами и буксиром упала бомба. Мы шли на приличном расстоянии от буксира, а он тащил две баржи. И когда бомба взорвалась, то трос оборвался. И буксир наш ушёл… Наверное, решил, что всё равно защитить нас не сможет, так хоть сохранит себя… Мы с мамой в ЦПКиО им. Горького. 1947 г.

назывался «Власть советов», и нас повезли в Крестово Городище — это такое большое село, куда нас вместе с Добряками распределили. Кого-то дальше везли под Уль­ яновск, на Завод имени Володарского, там был такой посёлок. Вот. А позже я прочитал, что именно в то время на заводе Володарского работал Сахаров — наш великий учёный, отец бомбы атомной.

«Корова». 1939 г.

10

2

Г. Х. Андерсен И. Крылов С. Михалков А. Барто Д. Биссет Э. Успенский И. Токмакова Г. Цыферов

и

ДР.

ВИКТОР ЧИЖИКОВ

В. ДРАГУНСКИЙ

ТАЙНА ДЕТСКОЙ КОЛЯСКИ

— Ну, Михал Василич, буду стараться! О чём речь!

— Вот-вот, старайся, да! Павел Григорьевич Захаров прелесть что за человек был. Помню, когда он входил в аудиторию, то первое, что он говорил: — Дорогие друзья, советскую власть надо любить! А то посадят. И только после этого он начинал излагать тему: как рисовать и всё такое. Однажды мы ехали в трамвае на этюды. Павел Григорьевич го­ ворит: — Вот сейчас, ребята, мы будем переезжать площадь, там будут башенные часы. Запомните время, которое они показывают. А потом я расскажу, в чём дело. Когда мы проезжали часы, то они показывали половину третьего. Мы это запомнили.

ПОЧЕМУ НАДО ЛЮБИТЬ СОВЕТСКУЮ ВЛАСТЬ Когда я поступил в Полиграфический, то Кукрыниксы сказали, что они определили меня к Паше Захарову, что это очень хороший человек, душевный, что они с ним вместе учились во ВХУТЕМАСе. Михаил Васильевич Куприянов ему позвонил и сказал, что он не пожалеет, если меня возьмёт. «Так что ты уж, Вить…» Я говорю:

12

Г. Х. Андерсен, И. Крылов, С. Михалков, А. Барто, Д. Биссет, Э. Успенский, И. Токмакова, Г. Цыферов и ДР.

Л. ГЕРАСКИНА

В СТРАНЕ НЕВЫУЧЕННЫХ УРОКОВ

Приезжаем на этюды, располагаемся. Павел Григорьевич спра­ шивает: — Так сколько времени было, ребята?

— Вроде половина третьего!

— Правильно. А какого цвета часы? И вот тут началось: — Зелёные! Серебряные! Коричневые!.. — ещё там какие-то.

— Часы были светло-серого цвета. Они покрашены масляной краской светло-серого цвета, — остановил нас Захаров.

13

ВИКТОР ЧИЖИКОВ

То есть из двадцати человек только один кто-то верно сказал. А вообще был полный разнобой! Эксперимент этот он провёл к тому, что надо всё видеть и запоминать. И цвет тоже. Но это не ко мне, конечно, было обращено, потому что я-то вообще дальтоник. Дома Павел Григорьевич заначку обычно прятал в Карла Маркса. В книгу. Потому что его никто никогда

14

Г. Х. Андерсен, И. Крылов, С. Михалков, А. Барто, Д. Биссет, Э. Успенский, И. Токмакова, Г. Цыферов и ДР.

не читал и не брал. Стоял себе на полке Маркс и стоял. А сам Павел Григорьевич точно помнил координаты: Карл Маркс, двадцать пятый том. И вот как-то ему понадобились деньги. Подходит он к полке, а двадцать пятого тома нет! Он дочери: — Ирка, а где двадцать пятый том Карла Маркса?

— А, пап, это у меня подружка попросила. Я ей дала почитать, потому что у неё зачёт по марксизму.

— Когда ты ей давала… э-э-э… ты не заметила там… денег, слу­чайно?

15

ВИКТОР ЧИЖИКОВ

Н. ВОРОНЕЛЬ, Р. МУХА

ПЕРЕПОЛОХ

я погорел на марксизме, например. С Марксом что у меня получилось… Когда мы рисовали, он иногда нам что-нибудь рассказывал. Начинал часто так: — Ребята, вот я вам сейчас расскажу, как некрасиво я однажды поступил…

— А я не смотрела. Я ей сказала, что вон, возьми, и всё. Ну, в конце концов всё благополучно там закончилось. А потом он нам говорил: — Никогда заначку не прячьте в книгу! Вообще! В любую! Вот как

И действительно, рассказывает подобный случай. А Селиванов, его вечный оппонент, спрашивает: — Павел Григорьевич, а почему вы нам всё время рассказываете про то, как вы некрасиво поступали?

16

А красиво-то вы когда-нибудь поступали?

— Красиво — поступал. Но красивые примеры приводить про себя?.. Это последнее дело. А когда я вам говорю, как я некрасиво поступил,

Г. Х. Андерсен, И. Крылов, С. Михалков, А. Барто, Д. Биссет, Э. Успенский, И. Токмакова, Г. Цыферов и ДР.

то это моё покаяние перед вами и перед Богом. С ним было очень интересно. Он был честный очень, принципиальный. А ещё он был жутко здоровущий физически. У него такие бицепсы были мощные! Селиванов его как-то спрашивает:

— А чего вы боксёром не стали или борцом? Павел Григорьевич в ответ: — Вы знаете, ребята, у меня спортивной злости нету. Вот Андрюше Гончарову, — это он про Гончарова, нашего завкафедрой, — всё время драться хотелось. Они с Дейнекой всё время так друг друга лупили, что нам страшно было смотреть. Как-то мне говорят: иди вступись за Гончарова, а то его Дейнека колотит очень сильно. А я говорю: мне-то он ничего плохого не сделал — это их дела. Ну нет у меня злости этой…

17

ВИКТОР ЧИЖИКОВ

И. ТОКМАКОВА

А ЛЯ, К ЛЯКСИЧ И БУКВА «А»

особенно когда ещё поднял воротник для форса. В общем, выглядело действительно очень здорово. И вот, значит… Мы сели в машину, поехали под Клин на речку Нудаль. Но там нам посоветовали пойти на озеро.

по клавишам, отъехав на середину озера! И понёсся звук стрекочущей машинки. Раннее утро, рассвет, тишина, и звук идёт по воде очень далеко. И поэтому жители окрестных деревень, которые там на берегу стояли, насторожились.

Чеповецкий сказал: — Вы мне отдельную лодку возь­мите, потому что вот у меня с собой пишущая машинка, я буду печатать, мешать вам не буду. Отъеду на середину озера и там буду печатать. Ну и надев, значит, своё любимое пальто, он сел в лодку и действительно погрёб на середину озера. Мы распределились так по озеру. И Чеповецкий, значит, как вдарил

Время шло, мы уже вовсю сидели ловили рыбу. И в это время мы, значит, видим, что от берега отчаливает катер, на котором написано «Милиция», и движется прямо по направлению к Фиме Чеповецкому. Подъехали: «Ваши документы» и всё такое… Я говорю: — Анатолий Васильевич! Анатолий Васильевич, у вас документы с собой? Плывите выручать Чеповецкого! Сейчас начнут прессинг!

АМЕРИКАНСКИЙ ШПИОН ЧЕПОВЕЦКИЙ Дело было в Троицком. Анатолий Васильевич Митяев тогда тоже там жил. Вот Митяев как-то говорит, что звонил Ефим Чеповецкий из Киева и сказал, что скоро приедет и покажет пальто, которое он сшил. Я говорю: — А зачем нам пальто? Мало ли кто и в чём ходит? Почему пальто-то? Он говорит: — Вот я тоже удивился. Ну это ладно, самое-то главное, что мы уезжаем на рыбалку! Так я и не знаю, что с ним делать!

— Приедет — возьмём с собой этого Чеповецкого. Чеповецкий приехал. Действительно, пальто замечательное. Покрой «реглан» называется. И материя тоже непростая — букле. Фима невысокого роста, он преобразился просто в этом пальто «реглан»,

18

Г. Х. Андерсен, И. Крылов, С. Михалков, А. Барто, Д. Биссет, Э. Успенский, И. Токмакова, Г. Цыферов и ДР.

какой-то протокол, мы все расписались, Митяев, вернее, расписался, и всё уладилось. А потом Чеповецкий уехал туда, к себе. А через некоторое время он вдруг звонит Лосину и говорит: — Слушай, Веня! Я сшил тут костюм! Хочу приехать, показать костюм! Венька, значит, говорит: — Ты только не приезжай, когда мы на рыбалку едем!

— Ну, как получится! Проходит недели две, он приезжает, и опять как раз в тот день, когда мы на рыбалку едем! Но я заболел. И Венька заболел. Простудились — и никакой рыбалки. И Чеповецкий тогда пишет про нас стих: Ну, а Митяев, он… у него были хорошие, мощные такие документы всякие. Во всяком случае, кому бы он их ни показывал… И, значит, Митяев подплывает и спрашивает: — В чём дело?

— Да вот поступила жалоба, что вот этот товарищ, который похож на американского шпиона — пальто у него сшито не как у нас шьют, и воротник поднят, и, в общем, манера вести себя странная, — да мы и сами слышали, как он посылает кому-то сигналы. Кому надо он посылает. Митяев говорит: — Да что вы, это известный киевский писатель! Ефим Чеповецкий! Это наш гость! Такой замечательный человек!

— Мы протокол всё-таки составим, потому что реакция на жалобу населения должна быть? Должна! Его приволокли к берегу, Фиму, в милицию не повели, составили

Жили-были Чиж и Лось, Чижило Чижу жилось,

кот 19

ВИКТОР ЧИЖИКОВ

Чижило жилось и Лосю, Чижу с Лосем не моглось. Вот это он написал и уехал обратно в Киев. И так мы и не узнали, какой же костюм он себе сшил. Он недавно умер. Совсем недавно.

20

Г. Х. Андерсен, И. Крылов, С. Михалков, А. Барто, Д. Биссет, Э. Успенский, И. Токмакова, Г. Цыферов и ДР.

САМУИЛ МИРОНОВИЧ АЛЯНСКИЙ Когда я пришёл в издательство «Детская литература», то моим первым художественным редактором был Самуил Миронович Алянский. Это мне повезло так повезло! Ведь Самуил Миронович был по-настоящему легендарной личностью. Он был другом Блока. Он первый издал «Двенадцать».

Ему первому Блок принёс эту поэму. И он тут же заказал Анненкову рисунки. У него тогда было своё издательство, «Алконост», в Питере. Алянский навещал Блока в больнице,

21

ВИКТОР ЧИЖИКОВ

М. ПЛЯЦКОВСКИЙ

Я НА ОБЛАКЕ ЛЕТА Л

на Гоголевском бульваре. Эта вот комнатушка была метров восемь-девять. Там он жил вместе с дочкой Ниной. И ему всю жизнь обещали дать квартиру, всю жизнь.

он ему привозил полбутылки порт­ вейна и половину селёдки, которые ему выдали в Наркомате искусств. Луначарский, значит, лично проследил за судьбой этого подарка, узнав, что Блок в больнице. Ещё Алянский рассказывал, как тогда его вызвали в ЦК и какой-то чиновник пистолетом размахивал перед его лицом. Орал как наскипида­ ренный! Алянский рассказывал: — Я как пришёл, увидел, что он там орёт на кого-то и пистолетом размахивает! Мне сказали, чтобы я подождал своей очереди. Я сижу в коридоре и думаю: до чего же глупая ситуация! Я сижу в очереди, чтобы этот чёрт меня расстрелял! А самое обидное, что ждать приходится долго! И, значит, когда тот выскочил целый и невредимый, то у Алянского появилась надежда, что ещё не всё потеряно. Алянский жил в малюсенькой комнатушке в коммунальной квартире

22

Г. Х. Андерсен, И. Крылов, С. Михалков, А. Барто, Д. Биссет, Э. Успенский, И. Токмакова, Г. Цыферов и ДР.

Михалков, значит, как-то случайно узнал, что Алянский живёт в таких условиях: — Слушай, Самуил, это правда, что ты живёшь с дочкой в малюсенькой восьмиметровой комнате?

— Да, правда.

— Слушай, я считал тебя всю жизнь очень умным человеком, но ты же дурак, Самуил! Пришёл бы ты двадцать пять лет назад ко мне, и ты бы уже давным-давно жил бы по-человечески! Самуил Мироныч говорит: — Ну, Серёжа, так ты и сейчас можешь мне помочь!

— Сейчас я уже так не могу помочь, как мог помочь раньше, но я постараюсь! И, значит, через месяц Алянский получает ордер — где-то далеко, уже не на Гоголевском бульваре, конечно, — на большую однокомнатную квартиру. Большая комната с большой кухней, в общем. На Широкой улице, я там два раза был. Вот Михалков — молодец, между прочим: он, кому мог, всегда по­ могал.

23

ВИКТОР ЧИЖИКОВ

АННЕНКОВ ВО ФРАНЦИИ Самуил Миронович Алянский был близким другом Анненкова, художника. Тот жил в Париже и всё

звал его в гости, но советская власть долгое время не пускала. А потом, в последние годы, когда ему уже оставалось мало жить, вдруг разрешили. Анненков — известный график. У него есть портреты Троцкого. А когда он переехал на Запад, то стал

художником фильмов. А за фильм «Красное и чёрное» с Жераром Филиппом стал обладателем «Оскара» за художественную работу. Когда Алянский к нему приехал, там вот они устраивали банкет в честь этого события. И, значит,

после банкета, где все изрядно выпили, Анненский говорит Алянскому: — Муля, поедешь со мной в соседний город? Я сейчас завожу машину.

— Как ты поедешь в таком состоянии в соседний город?

— Ну, это тут, недалеко!

— А что тебе там делать?

— Ой, там нужно сделать заставку к одной книге. А мне сейчас очень много платят за рисунки после этой вот премии. Алянский спрашивает: — Ну, а сколько это денег? И тот называет сумму жутко скромную. Алянский говорит: — Так ты сделай мне рисунки. Советская власть тебе бо́льшую сумму заплатит, чем эти твои благодетели из соседнего города! Оказывается, за очень скромные деньги работали там художники!

24

Г. Х. Андерсен, И. Крылов, С. Михалков, А. Барто, Д. Биссет, Э. Успенский, И. Токмакова, Г. Цыферов и ДР.

Ну и, значит, сели в машину два полупьяных старичка и поехали, чтобы сделать эту работу. Анненков говорит: — Ты понимаешь, Муля, надо везде показываться. Вот заказывают — надо брать и делать, иначе про тебя забудут. Тут только так!

25

ВИКТОР ЧИЖИКОВ

КАРАНДАШ И ПРАВАЯ РУКА БУДЁННОГО У меня долго очень не было телефона. Мы с мамой жили в коммуналке в Нижнем Кисловском переулке, и всего в этой квартире было двадцать семь человек. И жил у нас коммунист Чистяков, у которого в комнате стоял телефон. Но он никогда не выносил его в коридор, чем возмущал всех ужасно. Каждое утро за ним приезжал автомобиль. Потом мне объяснили знающие люди, что просто не имел он права

26

поставить в коридор этот телефон, потому что у него связь была с Центральным комитетом. И в любой момент ему могли позвонить, а телефон вдруг, значит, занят. Двадцать семь человек! Это и в туалет так-то просто не попадёшь! Да, а утром никто не умывался в квартире. Кто работал, тот уезжал на работу не умывшись, потому что невозможно было там дождаться. А мы все, ученики, бежали на Арбатскую площадь, в туалет общественный, и там собиралось полкласса нашего, мы там сдували на подоконнике — кто уроки не сделал ещё. А бабка, которая заведовала туалетом, разрешила нам оставлять там полотенца, чтобы мы не носили каждый раз из дома. Заказала из дерева такие отсеки, и у нас у каждого полотенце висело в своём отсеке. И мыльницы стояли в этом же отсеке. А потом мы шли в школу умытые и чистые. Шли в школу, а навстречу — одни и те же люди. Ты взрослел, значит, вместе с теми, кого каждый день встречал. Если мы шли по улице Воровского, то навстречу нам шёл Ока Иванович Городовиков. Это калмык, маленького роста, правая рука Будённого. Когда организовалась Вторая Конная армия, то руководил ей Ока Иванович. Но сейчас он был уже на пенсии. И вот издали смотришь — идёт маленький столбик. У него такая шинелька была до пят, папаха вверх, а между

Г. Х. Андерсен, И. Крылов, С. Михалков, А. Барто, Д. Биссет, Э. Успенский, И. Токмакова, Г. Цыферов и ДР.

папахой и шинелькой — усы! Два взрыва таких!

— Здравствуйте, Ока Иванович!

— Привет молодёжи! Однажды в школе прошёл слух, что если Ока Иванович разрубал хо­ хочущего человека пополам, то та по­ловина, где голова оставалась, про­ должала хохотать — так быстро и ловко он это делал. Как-то мы остановились и спросили у него: — Ока Иванович, а правду говорят, что если вы разрубали хохочущего человека, то он продолжал хо­ хотать?

— Нет, это враньё. Враньё, ребята. Потому что, когда меня видели, сразу переставали хохотать. Мне ни разу не приходилось разрубать хохочущего человека! Наоборот, все боялись! Чего ж тут смешного, когда я еду навстречу на коне! А если мы шли по Молчановке, тогда навстречу Карандаш шёл. Клоун. Но он проходил мимо нас, так, будто нас вовсе нет. Мы: — Здравствуйте, товарищ Румянцев! А он молча проходил и шёл дальше.

27

ВИКТОР ЧИЖИКОВ

В. ЧИЖИКОВ

ПРО ДЕВОЧКУ МАШУ И КУК ЛУ НАТАШУ

было цунами. И на центральную площадь какого-то городка выбросило не очень большой корабль. Но и не очень-то маленький — траулер, что ли... И вот Коля нарисовал, как корабль шлёпнулся посреди улицы и как на это японцы реагируют.

Про девочку Машу и куклу Наташу

ДВЕ ПУДОВЫЕ ГИРИ, СТИХИ И ПАРИЖ Мы с Колей Устиновым в «Пионерке» познакомились. Ну, в «Пио­ нерской правде». Она, к слову, и сейчас существует. Издаётся каким-то микроскопическим тиражом, но она есть… Я вообще любил газетно-журнальную работу за разнообразие тем. За разнообразие подходов. Вот я рисую для них, предположим, что-нибудь о функциях мозга: какая часть мозга чем заведует. Одна часть мозга — любовью, другая — наукой, третья — ещё чем-нибудь. А потом меня просят разворот сделать о том, как пионеры во дворе что-то делают: разбивают газоны, копают что-то, скворечники, как всегда, вешают — жуткую активность проявляют. Коля тоже рисовал на разные темы. Но, правда, у Коли всё было с уклоном в природу. Я помню, он иллюстрировал Коржикова рассказ. Коржиков — он же моряк. И, значит, он был в Японии, а там

28

Нарисовано было здорово! Этот рисунок меня поразил. Году в шестьдесят седьмом, когда Коле тридцать лет исполнилось, был здоровенный сабантуй у него в мастерской. На Новослободской, напротив магазина. Там, в этом подвале, народу было! Все молодые, все радостные! И мы ему гири подарили. Две шестнадцатикилограммовые гири. Мы их тащили так смешно! Вчетвером, по очереди! Ну, а окончательно мы с ним сдружились в нашей деревне, в Троицком.

В Троицком Коля всё время работает. Причём рисовать он садится обычно ближе к вечеру, а с утра он больше по хозяйству: огород, там, копает или забор чинит, или яму для уборной роет… Делает он основательно всё, как следует. Ко дню рождения мы угощали друг друга стихами. Он мне писал, а я ему. И вот на какой-то Колин день рождения я купил ему некий сосуд и написал к нему как бы

Г. Х. Андерсен, И. Крылов, С. Михалков, А. Барто, Д. Биссет, Э. Успенский, И. Токмакова, Г. Цыферов и ДР.

инструкцию о том, что можно хранить в этом сосуде: Соль для засолки провианта, Алмаз — подельник бриллианта, Свинец — надежду дуэлянта, Катализатор лаборанта, Мечту о воле — арестанта, Скрипичный ключ для музыканта, Пучок идей — для дилетанта, Слезу бедняги Росинанта, Грим для шута-комедианта, Одну-две-три идеи Канта, Инструкцию для дебютанта,

Священный камень из Аджанты, Зуб хоккеиста из Атланты, Есть и другие варианты. Но не вместит сосуд таланта — Таланта Коли-юбилянта. А потом я был в Париже. Был такой спецтуризм: французские издатели приглашали людей, имеющих

отношение к книгоиздательству. Там и Лидия Кудрявцева ездила, и Галка Макавеева, и Яшка Аким, и другие люди. А мне жутко хотелось скорее в деревню. Скоро должен был быть мой день рождения, и мне хотелось встретить его

именно в деревне. Обрыдло всё во Франции, в общем. Разочаровали меня французы совершенно… Например, мы приходим в номер, а наши чемоданы перерыты все. Причём так демонстративно — крышки отвалены, в чемоданах беспорядок… Потом как-то пришли в одно издательство, куда нас пригласили, а там был банкет. Так французы быстро все сидячие места заняли. А наши девчонки стоят! Ну, и многое другое… Мужики, переодетые бабами, — это сплошь и рядом! На Монмартр

29

ВИКТОР ЧИЖИКОВ

мы пошли, а там мужики: одеты в платья, в туфлях на босу ногу, на высоких каблуках. Курят, спорят, дерутся. Противно смотреть! Один такой, переодетый во всё женское, на нас полез. Я ему: «Щас как… по роже!» Он и побежал вниз по Монмартру этому. Пьяни, наркоманов, проституток всяких — завались! Особенно ближе к ночи. В Лувр мы еле попали. Там сотрудники как раз бастовали, чего-то там требовали. Один день приходим — закрыто, второй —

закрыто, третий… Мы уже думали, что так и не попадём. Тут гидша наша прибегает: «Пускают!». Нас с жуткой скоростью протащили по залам, останавливались только на таких «этапных» вещах, которые положено знать туристу. Я так не люблю. Да и вообще, один день для

30

Лувра — это ничто. Тем более когда вот так... А вот выставка Кандинского про­извела сильное впечатление. Она была в Музее современного искусства. Народу там было много, даже не ожидал. И выставка очень хорошая, и библиотека в музее замечательная… В общем, надоело мне в Париже находиться. И я часто думал, как приеду в Троицкое, как мы там с Колей, значит, посидим и выпьем… Когда мы все вернулись в Москву, до моего дня рождения оставалась

Г. Х. Андерсен, И. Крылов, С. Михалков, А. Барто, Д. Биссет, Э. Успенский, И. Токмакова, Г. Цыферов и ДР.

ещё пара дней. Я купил, естественно, водку, всяких других продуктов, которые привыкли сопровождать водку, и поехал в деревню. Из Переславля на последнем автобусе приезжаю, уже стемнело, смотрю — у Коли свет горит! Это уже очень здорово, ведь всегда окрыляет, когда не зря едешь! Забегаю я к Коле, а он говорит: — Ох, ты приехал! Как хорошо-то! А я всё думаю, приедешь ты или не приедешь? Я тебе стихи написал!

Потом Коля встал и торжественно прочитал это своё стихотворение, которое специально написал к моему дню рождения:

Сейчас я каши гречневой сварю, И закурю, и валенки надену, На чистый лист бумаги посмотрю, Подброшу в печь еловое полено.

В автобусе просёлочном трясясь, Я вспоминал Вандомскую колонну,

Потрогаю я тёплую трубу… А ваш Париж — видали мы в гробу! Короче говоря, мы всё время писали друг другу такие вот стихи — как поздравления или просто так. А как-то у нас затеялась неожиданно игра. Я вдруг придумал такую фразу: «Муж мужской с женою женской шёл по деревне деревенской…» Мне показалось — гениально. Я перебежал дорогу — и к Коле. Он сидит, рисует. Я ему прочитал и через дорогу — обратно. Прибежал домой, и мы с Зиной и Сашей сели обедать — едим макароны. Прошу обратить внимание на макароны.

В дорожную проваливаясь грязь — Лувр, Тюильри и разную Сорбонну. Но лишь в окно увижу изоб ряд, Плотину пруда, старые колодцы. И чей-то рот, произносящий мат, Мне и светло, и мудро улыбнётся.

Я говорю: — Приходи ко мне, я затоплю пока печку. Через час я дома всё, значит, сделал. Кашу сварил гречневую, селёдку разделал, нарезал овощей каких-то, водку поставил. Прибежал Коля, и дело пошло…

Но лишь сойду на тёплую траву, Пейзаж увижу с церковью кривою, И лес, и дол, и дом, где я живу, Я сердце вдруг попридержу рукою. Привет тебе, о, дом! О, сеновал! Привет тебе, о, мебель! О, посуда! И всё, что двадцать лет я рисовал! Всё вышло и выходит вот отсюда.

31

ВИКТОР ЧИЖИКОВ

Смотрим: распугивая кур, через дорогу Коля бежит. Вбегает в из­бу и с порога читает: «За ними детские шли дети, едят спагеттские спа­ гетти!» И через дорогу убегает. Я, значит, сосредотачиваюсь, прибегаю к Коле и читаю: «За ними шёл козёл козлинский, тряся бородкой бородинской!» И убегаю. И так далее… Два мужика, вместо того чтобы делом заниматься, носятся через дорогу… И вот как тут не захотеть из Парижа домой? Я приезжаю в деревню, Коля читает мне свои стихи замечательные, ну как тут не разреветься? Тем более выпив рюмочку с ним? А вот это его «парижское» стихотворение — ну абсолютное попадание! Он же не знал, что со мною там происходит. Но так попал в душу своими стихами! Ну а дома и правда лучше всего.

БУКЕТ ЧУКОВСКОГО Это ещё до войны было. Мы с отцом в Парке культуры катаемся на лодке, и вдруг по радио

объявляют, что, значит, сейчас в Летнем театре выступит Чуковский. Я отцу кричу: — Греби к берегу скорей! Прибежали вовремя, успели. Расположились на первой скамейке. Когда на эстраду вышел Чуковский — все захлопали! И Чуковский начал читать свои произведения. Там было всё: и «Муха-Цокотуха», и «Ехала деревня мимо мужика…» Дети, затаив дыхание, слушали, как он читает. Действительно, в его чтении была большая магия. Ещё у него была такая манера: обращаться к тем ребятам, которые отвлекались и продолжали болтать. А когда к тебе обращается такой

32

Г. Х. Андерсен, И. Крылов, С. Михалков, А. Барто, Д. Биссет, Э. Успенский, И. Токмакова, Г. Цыферов и ДР.

Тут отец, возмущённый моим дерзким поступком, тоже говорит громким голосом: — Нет, Витя! Это Корнею Ивановичу подарили, это его букет! Тут, значит, Чуковский перебивает отца и говорит:

— Нет-нет, всё хорошо, пусть отнесёт букет маме. Я был очень рад, что Чуковский не отнял у меня обратно этот букет. А я вцепился в него, и так, во вцепившемся состоянии, отец вёл меня домой. И дома, когда я вручил цветы маме, это выглядело очень эффектно. Потому что на даче, где-нибудь за городом, такой букет ещё можно на­рвать, но не в московских условиях. И когда году в 73-м или 74-м мне позвонили из издательства и спросили, не хочу ли я проиллюстрировать «Доктора Айболита» Чуковского, я с большой радостью согласился. На одном дыхании сделал эту книгу. Это не значит, что быстро: на одном дыхании — в том смысле, что больше ни о чём не хотелось думать. Меня наградили за неё дипломом Андерсена. А когда вручали диплом, то вручили и одну гвоздичку, как положено было. И я вспомнил вот тот самый красивый букет в моей жизни: сине-красно-жёлто-зелёный такой, яркий-яркий! Тяжёлый!

большой знаменитый человек — разговаривать как-то невежливо совсем. Во время выступления Чуковского ему постоянно подносили цветы. Он их брал, благодарил и складывал на определённое место. И вдруг ему подносят дивной красоты букет: красное, синее, зелёное в этом букете, жёлтое. И цветы все крупные, и букет большой такой! Меня в этот момент какая-то неведомая сила подхватила, я подбежал к Чуковскому и говорю громким голосом: — Дедушка Чуковский! Подарите мне этот букет!

— Вот, детка, держи! — ответил Чуковский. На раздумье у него не ушло ни капли времени: «Держи!»

33

ВИКТОР ЧИЖИКОВ

ГРОЗНЫЙ АДЖУБЕЙ Мы собрались как-то у Миши Салтыкова, нашего друга, дома. По дороге в магазин он встретил на улице Ивана Максимовича Семёнова и Мануила Григорьевича

Семёнова — главного редактора «Крокодила», а еще Аджубея — тогда он был главным редактором в «Комсомольской правде». И Салтыков им сказал: — Вот в этом доме, квартира номер такая-то, ребята собрались: Чижиков, Лосин… Если будет скучно — заходите! Аджубей спросил: — А комсомольцы там есть? Салтыков говорит:

34

— Так Чижиков как раз комсомолец! А мне было 27 лет; ещё годик потерпеть, и я выбывал по возрасту. А собрались мы по поводу того, что Мишка Салтыков и Венька Лосин ездили в Переславль-Залесский к нашему другу охотнику и привезли двух тетеревов. И, значит, жена Салтыкова их приготовила, тетеревов. И тут звонок. В дверь входят эти трое, кого Салтыков на улице встретил. Ну, их усадили. Все выпивали и закусывали. И по очереди произносили тосты. Как до меня дошло, я чего-то тоже произнёс. Иван Максимович сказал: — Вот, единственный комсомолец среди нас, а как хорошо сказал! Аджубей говорит: — Комсомолец? Ты комсомолец? Я говорю: — Да. Он мне: — Ага… Встать!

— Нет, я вставать не буду.

Г. Х. Андерсен, И. Крылов, С. Михалков, А. Барто, Д. Биссет, Э. Успенский, И. Токмакова, Г. Цыферов и ДР.

— Как это?! Я редактор «Комсомольской правды»! Я уже поддал, и мне уже было наплевать, что это Аджубей. Вот. Он аж подскочил: — Встать сейчас же!!! Эти-то два аса — два Семёновых — хоть и поддали, но всё соображали, а Аджубей удара не держал. И, в общем, он довёл себя до белого каления, почему я не встаю смирно! Иван Максимович тогда, значит, ему говорит: — Алёша! Ты сядь. А потом… С комсомольцами-то как надо говорить? Совсем не так, как ты говоришь! Вот смотри как… Он мне на ухо шепчет: — Встань! Ради Бога, встань! А то этот псих из окна выпрыгнет! И я встал. Максимыч говорит Аджубею: — Вот как надо с комсомольцами-то разговаривать! Иван Максимович для нас был вообще образцом поведения: как

себя держать с молодёжью, да вообще неважно с кем! Он был такой тактичный всегда. Причём он не заигрывал: «Смотрите, какой я хороший!» Нет! Он был совершенно нормальный человек, который не придавал значения тем регалиям, которые навешивала на него жизнь. Вот он и народный художник, и то и сё, и пятое и десятое, но на его поведении это никак не сказывалось. В «Весёлых картинках» Нина Ивановна зайдёт в комнату: — Витя, встань, возьми ещё там стул. Нина Ивановна, садитесь! У него на всех хватало внимания. Иван Максимович был такой мягкой, умиротворяющей силой. Вот в то время отношения старшего поколения с младшим были гораздо ближе. Ну, то есть даже не сравнишь с тем, что сейчас.

35

НАБРОСКИ

Парень из Переславля

Сергей Михайлович Частов, село Троицкое, Переславского района Ярославской области — Лександрыч, погляди на меня и скажи, что на мне новое надето! Смотрю… Кепка старая, рубаха и пиджак старые, штаны в заплатках, тапки на босу ногу.

— Ничего нового не вижу, — говорю я.

— Художник называется! Зубы у меня новые!

Эскиз

Это сын наш, Саня. Читает сидит, а рядом кастрюлька с ягодами

Портрет бухгалтера

Отдыхающий

Жаль медведя…

Плотник из деревни Горки

Созерцатель