Истоки №17 by Сергей Прохоров

Истоки

Межрегиональный литературно-художественный журнал

Тойво Ряннель Ностальгия по осени. Худ.Ленни Ковалькова 1

Искусство

Художник из Тараза

Его живопись давно достойна внимания. Увидев художественный мир мастера кисти однажды, будешь долго помнить поэтическую палитру его картин. Член Союза художников Казахстана, Лауреат премии Ленинского комсомола Николай Алексеевич Денисовсегодняшний гость журнала. Гость не случайный. Читайте на 161-164-й стр.

Н.А.Денисов в выставочном зале своих картин

Небо весны. Холст, масло

Горы Тянь-Шаня. Река Талас. Холст, масло

Речка моего детства. Гуашь

Свою родную пядь земли я воспеваю, как умею С.Прохоров

№1 (17)

Истоки

2011 год

Издаётся с января 2006 года

Межрегиональный литературно-художественный журнал

Руслан Мигранов . Распускающееся дерево.

ББК 84 И 1-16 «ИСТОКИ» Литературно-художественный журнал №1 (17) 2011 год. 180 стр. Основан в сентябре 2005 года Основатель и главный редактор - Прохоров Сергей Тимофеевич, член Международной Федерации русскоязычных писателей

Истоки

Общественно-редакционный совет Ерёмин Николай Николаевич

- член Союза российских писателей. г. Красноярск

Корнилов Владимир Васильевич

- член Союза писателей России. г. Братск

Сдобняков Валерий Викторович

- член Союза писателей России, главный редактор журнала «Вертикаль», писатель. г. Нижний Новгород

Артюхов Иван Павлович

- член Российской академии естественных наук, профессор, доктор медицинских наук

Малышкин Пётр Александрович

- глава Нижнеингашского района. п.г.т. Нижний Ингаш

Енцова Лилия Александровна

- журналист. п.г.т. Нижний Ингаш

Псарёв Виктор Степанович

- художник, поэт. п.г.т. Нижний Ингаш

Маликова Марина Григорьевна

- поэтесса. г. Красноярск

Пантелеева Антонина Фёдоровна

- кандидат филологических наук. г. Красноярск

Ерохин Анатолий Александрович

- доктор , поэт. п.г.т. Нижний Ингаш

Машуков Владимир Владимирович

- поэт. г. Иланский

Янченко Валерий Петрович

-председатель городского Совета народных депутатов г. Иланский

Цуканов Сергей Андреевич

- депутат Законодательного Собрания Красноярского края. г. Канск

Кочубей Лариса Анриевна

- директор Красноярского издательства «Кредо». г. Красноярск

Лысикова Татьяна Фёдоровна

- руководитель литературного объединения “Родничок”. г. Иланский с Журнал «Истоки» О с Красноярск 2010 год О

E-mail: proh194216@yandex.ru Телефон: 8(391)71-21-3-45; 8(983)160-35-06

Страница редактора

ПРОВИНЦИЯ ЖИВЁТ, ДУМАЕТ, ТВОРИТ Ты уже ощутил, дорогой читатель, как потяжелел, раздался в количестве страниц очередной номер журнала «Истоки»? Ничего удивительного - 60 авторов! Могло быть и больше. Но мы решили, что журнал не резиновый, да и толстые издания гораздо неохотнее читают, чем тоненькие. И остановились на 180 страницах. А авторы, а с ними и читатели всё прибывают и прибывают… Критерия в подборе и классификации материалов в начале вёрстки журнала, в общем-то, не было. Их появление диктовало время. А оно (вторая половина минувшего года) было насыщено значительными событиями в литературе, культурной жизни России, края и непосредственно того района, где и рождаются номера нашего межрегионального литературнохудожественного издания. Главным событием как для края, так и для журнала в особенности, была ярмарка книжной культуры, которая прошла в Красноярске в начале ноября 2010 года в Международном деловом и культурном центре. Вот уже четвёртый раз проводится это мероприятие в сибирской столице по инициативе фонда Михаила Прохорова. На ярмарке успешно презентовался журнал “Истоки”, получив высокую оценку и на прессконференции, и на встрече с читательской аудиторией. Читайте об этом материалы Лилии Енцовой, Елены Дубенской и Людмилы Титовой. А немного раньше, с 26-го сентября по 3-е октября, прошли Дни Русской духовности и культуры в Иркутской области, которые проводятся здесь по инициативе нашего выдающегося сибирского и российского писателя Валентина Распутина вот уже 17 лет подряд. Наш автор, член общественной редколлегии журнала Владимир Корнилов, непосредственный участник этих мероприятий, подготовил в этот номер материал «Единение духом и памятью». Свое пятилетие со дня издания и 50-летие Тульской писательской организации отметил наш сегодняшний партнёр – литературно-художественный и публицистический журнал «Приокские зори», возглавляемый вице-президентом Литературной академии России, доктором наук, писателем Алексеем Афанасьевичем Яшиным. С ним, с журналом и с творчеством одного из авторов и членов редколлегии «Приокских зорь» писательницы Тамары Булевич вы познакомитесь также в этом номере. Дружеские, партнёрские отношения установились у нас в минувшем году с литературным альманахом «Новый Енисейский литератор», возглавляемый членом Союза писателей Сергеем Кузичкиным (в декабре 2010 группа писателей альманаха побывала в гостях у нижнеингашцев); с сетевым литературноисторическим журналом «Великороссъ», где в последнее время публикуются многие авторы «Истоков»; с редактором журнала «Камертон» писателем, членом Петровской академии Светланой Замлеловой, которая сама охотно публикуется у нас.

А с нашими авторами продолжает знакомить нижегородцев наш давний партнёр, литературный журнал “Вертикаль”. В прошлом году были опубликованы в этом издании произведения четверых наших авторов: Николая Ерёмина, Владимира Корнилова, Юрия Розовского, Сергея Прохорова. Мы знакомим сегодня наших читателей с творчеством молодой нижегородской писательницы Галины Талановой. Продолжается творческая связь нашего журнала с писателями и авторами из Ростовской области. Со своими писательскими проблемами выступает в номере Николай Никонов в статье «У нас на Дону, или писатели тоже плачут». Трое наших авторов: Сергей Прохоров, Владимир Корнилов, Николай Ерёминполучили прописку в молдавском журнале “Наше поколение” Авторы журнала “Истоки” Владимир Корнилов, Юрий Розовский, Иннокентий Медведев, участвуя в минувшем году в литературных Международных конкурсах, отмечены дипломами лауреатов. А Владимир Корнилов, побывав на слёте лауреатов в г. Сочи, вернулся домой в Братск с новыми дипломами победителя поэтических соревнований на этом Международном литературном форуме, где был принят членом Международной гильдии писателей. Рядом с именами этих и других знакомых уже вам авторов вы встретите новые, и надеемся: не разочаруетесь в их творчестве. В этом году журнал начинает поиск и публикацию материалов о сибирском писателе Николае Станиславовиче Устиновиче. Буквально через год сибирскому Пришвину - певцу природы - исполнится 100 лет со дня его рождения на нижнеингашской земле, где суждено было родиться 5 лет назад и нашему журналу. В этом есть какая-то закономерность. Хотя Николай Станиславович и в мыслях не мог себе представить тогда, что в глухой провинции возможно издавать литературный журнал. Слава Богу, что в краевой столице хоть был журнал. Но, думается, писатель был бы рад такому чуду. Но, а мы в свою очередь, обязаны своим сегодняшним существованием нашему великому земляку, прославившему когдато на весь мир сибирский уголок природы с чудным прозвищем “Горелый барок”. Его имя вольно или невольно работало (и продолжает работать) на журнал, помогало в самом начале, как прочный фундамент для строительства литературного издания. Собирая материалы о писателе, мы обращаемся ко всем авторам, читателям журнала: кто что-то знал, слышал о Николае Устиновиче, встречался с людьми, знавшими писателя - присылать информацию об этом в редакцию: 663850 Нижний Ингаш, ул. Ленина,20а, к.1. Сергей Прохоров редактор, член МФРП

Ярмарка книжной культуры

Дух малой родины и большой литературы

Ровно год назад мне удалось впервые побывать на Красноярской Ярмарке Книжной Культуры (КРЯКК). Впечатления от пресс-конференции учредителей Фонда поддержки культурных инициатив Михаила и Ирины Прохоровых, от церемонии открытия Ярмарки, которую Фонд проводит совместно с Правительством Красноярского края, администрацией города Красноярска, в партнёрстве с Международным Выставочно-деловым центром «Сибирь», от обилия стендов с самой разнообразной литературой, от многоликой реки посетителей выставок, встреч с деятелями культуры, несмотря на то, что мы провели в выставочном центре всего несколько часов, остались незабываемые. Пожалуй, главное из них - атмосфера торжества книжной культуры, творчества, «хлеба духовного». И, как от всякого заряженного доброй энергетикой явления, рождается продолжение, возникла идея обратиться в Фонд Михаила Прохорова, одним из важнейших направлений деятельности которого является пропаганда книги и чтения как культурного досуга, представление лучших российских издателей,

стимулирование распространения качественной книги в Сибири и повышение статуса письменной культуры, с предложением о поддержке нашего межрайонного литературно-художественного журнала «Истоки», издаваемого Сергеем Прохоровым. На наше обращение нам очень доброжелательно ответила пиар-менеджер Фонда Татьяна Панченко, в течение года делясь с нашей редакцией интересной информацией о событиях и мероприятиях по линии Фонда в Красноярске, а в октябре 2010 года раздался телефонный звонок от неё с сообщением, что организаторы Четвёртой Красноярской Ярмарки Книжной Культуры включают в её программу презентацию журнала «Истоки». Надо реально представлять себе масштаб и уровень Ярмарки, программа которой с 3 по 7 ноября насчитывала более сотни мероприятий, включая не только проводимые в залах выставочного центра «Сибирь», но и в Красноярской филармонии, Красноярском драматическом театре им. А.С.Пушкина, Красноярском музейном центре…, а среди участников

Лилия Енцова

встреч с читателями в рамках литературной программы были писатели Джеймс Мик из Великобритании, Керстин Хольм из Германии, Яцек Хуго-Бадер из Польши, российские Лев Рубинштейн и Владимр Шаров…, чтобы в полной мере осознать, что приглашение на презентацию журнала «Истоки» - это не покровительственный жест «богатого дядюшки» в отношении «бедного родственника», а признание качества литературно- художественного продукта, рождённого около пяти лет тому назад содружеством иланских и нижнеингашских творческих объединений «Родничок» и «Парнас» и выведенного редакторомиздателем журнала Сергеем Прохоровым на достойный уровень. Вот что представлял собой на Ярмарке день 4 ноября (беру только до 14 часов, за неимением возможности перечислить всё). В 11.00 в «КРЯКК-клубе» началась встреча с Джеймсом Миком, британским писателем и журналистом. На детской площадке в это время развивающие игры. На сцене-2 - презентация нашего журнала «Истоки». В холлах – конкурс медиаработ, арт-акция «Сибирь-Европа. Открытая дверь в мир» и мастер-классы по различным видам анимации. В 12.00 на этих площадках уже другие встречи: презентация книги немецкой журналистки Херстин Хольм «Рубенс в Сибири»; встреча с Владимиром Топилиным и издательством «Буква С»; мастер-классы для детей, которым художник Дмитрий Цветков показывает, как художник делает книгу. В 13.00 – снова смена событий: презентация ИД «Самокат» - знакомство детей с лучшими авторами и иллюстраторами детских книг; творческая встреча с выдающимся артистом Евгением Мироновым, презентация книги Александра Астраханцева «Антимужчина» и показ лучших конкурсных программ фестивалей видеопоэзии… И всё это время идёт собственно Ярмарка – выставки книг и иллюстраций, инсталляции, продажа и покупка книг и другой продукции, незапланированные встречи, обмен мнениями за столиками кафе, куда хоть на несколько минут приходится присесть, чтобы дать отдых уставшим ногам…

Дух малой родины и большой литературы

Это писатели, живущие в разных странах, которые не имеют русских корней. Они не привязаны к реальной истории страны, но при этом пишут о Сибири и жизни в России. Нам показалось это очень интересным и симптоматичным – оказывается, что Сибирь как метафора России привлекает творческих людей, становится источником вдохновения. Для нас очень важно посмотреть и обсудить, какой же представляется людям другой культуры та земля, на которой мы живём. Поэтому очень много перфомансов и выставок в этот раз посвящено Сибири, её идентичности. Отметив, что уже в четвертый раз в Красноярске в рамках Ярмарки собираются издатели со всей России (в этом году свои книги представили 214 издателей), и таким образом постепенно КРЯКК становится традицией, Ирина Прохорова подчеркнула: «Это означает, что Сибирь и Красноярск прежде всего – очень важные центры книжной культуры». Красноярская Ярмарка была представлена как «генеральная репетиция» фестиваля современного российского искусства «Неизвестная Сибирь», который пройдёт 15-21 ноября в Лионе (Франция). Туда сразу после КРЯКК отправились многие партнёры ярмарки: в частности спектакль «Шукшинские рассказы» с участием Евгения Миронова и Чулпан Хаматовой. (Фестиваль проходит в рамках Года России и Франции, старт которому был дан на Третьей Красноярской Ярмарке в прошлом году). Поэтому на пресс-конференции были и французские журналисты, которые задали Ирине Прохоровой ставший

Соучредитель и председатель Экспертного Совета Фонда Михаила Прохорова Ирина Прохорова на пресс-конференции, предшествующей открытию КРЯКК, рассказала: - В этом году мы сформулировали магистральную тему нашего четвертого КРЯККа как «Образ Сибири в европейском сознании», потому что очень много интересных книг выпускается о Сибири, которые написаны людьми другой культуры.

Лилия Енцова

Дух малой родины и большой литературы

ритуальным вопрос о судьбе книги в современном мультимедийном пространстве: - Во всём мире отмечают, что люди перестают читать книги. Удалось ли вам переломить эту тенденцию в России и в частности в Красноярском крае? - Я не уверена, - ответила Ирина Прохорова, что люди перестают читать. Если привозим хорошую качественную литературу, покупают и читают. То, что меньше читают – это не проблема людей, а проблема книжной индустрии. Качество книжной культуры даёт всплеск читательского интереса. И наша задача общая задача - его поддерживать.

о книге как самостоятельном виде искусства, и о книге – как импульсе к другим видам творчества, и о книге – как способе объединения всех видов творчества, а значит и культур разных народов и создания мирового культурного пространства, - всё было представлено на Ярмарке. Вопреки политическим разногласиям на уровне правительств, поляки и румыны, немцы и англичане, прибалты и французы, сибиряки и москвичи складывали на Ярмарке красочную мозаику современного мира, в котором искусство – это «территория любви». И фильм Красноярского режиссёра Александра Кузнецова с этим знакомым нам названием с большим успехом был представлен на премьерном показе в Доме кино, в рамках Красноярской Ярмарки Книжной Культуры. (В Нижнеингашском районе презентация этой документальной картины о жителях Тинского психоинтерната, созданной при поддержке Фонда Михаила Прохорова, состоялась, как знают наши читатели, раньше). Представляя на пресс-конференции культурную программу Ярмарки, куратор Евгения Шерменева подчеркнула, что огромное место в ней занимают мероприятия, связанные с активным творчеством детей. В том числе, под руководством художников красноярские девочки и мальчики сами создавали книги и кукол для французских ребят, пытались делать фильмы, играя, постигали секреты творчества. Забегая вперёд, скажу, что и на презентации нашего журнала «Истоки» была группа красноярских школьников, очень внимательных и заинтересованных. А вообще детские весёлые лица мелькали повсюду: и у стендов с детскими книгами, и в мастер-классах, и перед техническими средствами… Продолжая тему объединяющей роли книги, участник пресс-конференции Джеймс Мик, британский писатель и журналист, рассказал (кстати, на очень хорошем русском) о своём интересе к России и к Сибири. В 90-е годы он работал корреспондентом газеты «Гардиан» в России и на Украине, позже – в Ираке и на Кубе. За работу в Ираке получил престижную профессиональную премию. Удостоен премии «Книга года» Шотландского совета по делам искусств на Эдинбургском книжном фестивале в 2006 году за роман о гражданской войне в России «Любовь человеческая» («Декрет о народной любви»). Писатель рассказал, что уже бывал в Красноярске, сопровождал Александра Лебедя в предвыборной (тогда губернаторов ещё избирали всенародно) поездке по Красноярскому краю. Характер

О значимости Ярмарки Книжной Культуры для Красноярского края говорил на прессконференции министр культуры края Геннадий Рукша. Сопутствующие выставке события, привлечение в Красноярск выдающихся деятелей искусства, завязывание межкультурных связей, престиж столицы края как «культурной столицы» всё это очень важно. Особо благодарен министр за значительную поддержку библиотекам края, которую оказывает Фонд Михаила Прохорова, ежегодно выделяя грант на закупку книг у издательств, представленных на Ярмарке. В нынешнем году выделено на эти цели 12 миллионов рублей. (Надо сказать, что получателями гранта в разные годы становятся и библиотеки нашего района). Говоря о новых форматах культурной программы на Ярмарке, Геннадий Рукша с признательностью отметил продвижение и пропаганду красноярских авторов и издательств, причём, не только города Красноярска, но и территорий края. Министр вполне мог иметь в виду конкретно журнал «Истоки»: с этим изданием и его редактором Сергеем Прохоровым он знаком и высказывал своё одобрение. Идея Ярмарки – не только демонстрация всей лучшей книжной продукции, но и показ книги, вовлечённой во все области культуры, реализуется в обширной культурной программе, которая началась даже раньше, чем открылась Ярмарка. 2 ноября в Красноярской краевой филармонии выступал польский пианист, лауреат международных фортепианных конкурсов, участник создания фильма Романа Полански «Пианист» Ян Кшиштоф Бройя. Книга и театр, книга и кино, книга и живопись, музыка, телевидение, Интернет, дизайн, мода, скульптура, фотография, инсталляции, исторические документы, образование – всё, что даёт представление

Лилия Енцова

Лебедя, масштаб его планов, его бесстрашие и близость к народу, по впечатлению Мика, очень соответствовали именно Сибири. Вместе с генералом Джеймс Мик побывал на Столбах, ночевал в охотничьем зимовье, восхищался Енисеем. Возможно, эти впечатления станут основой для новой книги писателя. - Россия и Великобритания, - отметил англичанин,- похожи своим отношением к культуре – обе читающих страны. Живя в России, я видел, что в каждой квартире есть книги. Но идея книжной культуры сейчас под угрозой. Усиливается соперничество со стороны других средств информации. Надеюсь, что мы научим наших детей читать, и писать, и сохранять книгу как неотъемлемый атрибут человеческой цивилизации. В богатстве и многообразии мира книжной культуры Сибирь занимает своё уникальное место, что соответствует и особому месту территории Сибири в России. В представлении о Сибири (не только жителей зарубежья, но и европейской части России) много мифов. В первую очередь, Сибирь ассоциируется с суровым климатом, бескрайней тайгой и тяжёлой неволей – местом каторги, лагерей и ссылок. А также Сибирь – это вольница, на бескрайних просторах которой находилось место для тех, кто искал здесь свободу религиозных и мистических исканий, кто находил здесь землю и промысел, а в советское время – романтику созидания новых городов, крупнейших строек, осуществления своих идей в науке и искусстве. «Неизвестная Сибирь» - фестиваль, организованный Фондом Михаила Прохорова в рамках года России и Франции, в эти дни показывает во французском городе Лионе богатство современного искусства, значительным центром которого является Сибирь. И в этом представлении одним из центральных событий станет спектакль «Рассказы Шукшина», который 3 ноября был поставлен в Красноярском драмтеатре им. А.С. Пушкина. На пресс-конференции, посвящённой открытию КРЯКК, эмоциональное выступление руководителя «Театра Наций» Евгения Миронова вызвало особый интерес: - Красноярский край очень шукшинский. К

Дух малой родины и большой литературы

сожалению к творчеству Шукшина наши театры сейчас обращаются крайне редко. Наш спектакль родился по предложению латвийского режиссёра Алвиса Херманиса и поставлен при поддержке Фонда Михаила Прохорова. Идея поставить спектакль именно по рассказам Василия Шукшина была неожиданной. Неожиданной была и идея режиссёра, чтобы творческая группа поехала на родину Шукшина – на Алтай, в Сростки. Красота немыслимая и люди ошеломили нас. Поначалу мы были восприняты местным населением в штыки, людям надоели назойливые расспросы журналистов «жёлтых» СМИ про «жареные» факты из жизни Шукшина. Но постепенно, увидев нашу искреннюю заинтересованность, односельчане писателя и герои его рассказов стали нам доверять, впускать нас в свой мир. Художник-фотограф Моника Пормале очень много снимала в Сростках за те восемь дней, что мы прожили там. В той удивительной атмосфере я вспомнил своё детство. Я, слава Богу, родом не из Москвы, где приходится «держать лицо», приспосабливаться. А здесь дух такой открытости и непритворства! В последний день перед нашим отъездом на берегу Катуни местные жители выстроили столы и всей деревней вместе с нашей творческой группой гуляли, пели старинные песни, любимые Василием Шукшиным, и частушки. Сначала частушки были скромные, а когда мы попросили что-нибудь поострее, то земляки Шукшина такое выдали, от чего наши женщины не знали, куда деться! Жаль, но, конечно, в спектакль такие частушки не вошли. Впечатления от сросткинцев, их незаурядных характеров было настолько сильное, что режиссёру пришлось потом настаивать, чтобы мы, актёры, в спектакле не играли этих людей, а играли всё-таки образы героев рассказов. И вместе с тем, осталось щемящее чувство, что всё это, этот мир, эти характеры уходят и никогда уже не будут… Премьеру спектакля мы играли в Бийске, из Сростков привезли жителей на автобусе. На сцене, по замыслу режиссёра, во время действия «играют» огромные фотографии жителей Сростков. И никогда ещё в нашей актёрской жизни

Лилия Енцова

не было таких аплодисментов, как когда люди видели и узнавали себя и своих односельчан! Впрочем, где бы мы ни показывали спектакль «Рассказы Шукшина», одинаково горячо и непосредственно реагируют на него представители разных социальных слоёв и разных национальностей и в разных странах. Потому что это рассказы про настоящее: про простоту и доброту. Режиссёр Алвис Херманис говорит нам: «Шукшин – это ваша валюта». Профессиональную программу Ярмарки Ирина Прохорова отметила особо. С самой первой ярмарки в её рамках проводятся мероприятия для библиотекарей. Библиотеки Ирина Прохорова называет становым хребтом книжной культуры. Книге важна инфраструктура продвижения к читателю. В этом году помимо традиционного двухдневного семинара для библиотечного сообщества (тема семинара была «Библиотеки и современная концепция образования») вошли мастер-классы и тренинги по английскому языку, книжному дизайну и журналистике. Ведущая семинара Ольга Синицына, заместитель генерального директора Всероссийской государственной библиотеки иностранной литературы им. М.И. Рудомино, отдала должное подвигу, преданности библиотекарей, отметила важность этого инфраструктурного звена не только культуры, но и образования. - Несмотря на невысокий социальный статус библиотекарей в нашей стране, - сказала она, – это очень творческие люди. Разговор о роли библиотек в современном образовании шёл очень серьёзный. Размышляли над тем, почему модернизация, заявленная на высшем уровне в качестве национального стратегического приоритета, пробуксовывает на практике? Почему вообще благие намерения властей по совершенствованию образования терпят фиаско? И почему важно, чтобы при всех модных электронных новациях дети и детям читали книги? В ходе семинара сделан анализ реализованных проектов конкурса «Новая роль библиотек в образовании» на грант Фонда Михаила Прохорова и объявлены условия нового конкурса. - Мы и не думали, что в Нижнеингашском районе издаётся полновесный литературно-художественный журнал, - призналась исполнительный директор Фонда Михаила Прохорова Оксана Дайнеко. - Для нас это было приятным открытием. Презентация журнала «Истоки» включена в программу Ярмарки, и журнал достоин этого своим авторским составом и своим содержанием. Тщеславие – нехорошая черта, но, сознаюсь: услышав эти слова на пресс-конференции, я почувствовала гордость. И радость. За всех, причастных к «Истокам». Потому что была свидетелем рождения замысла литературно-художественного альманаха,

Дух малой родины и большой литературы

(впоследствии ставшего журналом), обсуждения идеи, создания содружества иланских и нижнеингашских творческих личностей; поддержки со стороны администраций Нижнеингашского, Иланского района и города Иланского, материальной помощи канских и нижнеингашских предпринимателей. И самозабвенной деятельности по осуществлению этого замысла со стороны Сергея Прохорова, ставшего автором, редактором, художником, техническим «отделом», менеджером, издателем, «отделом писем», создателем электронной версии журнала «Истоки», собирателем средств, распространителем тиражей, и прочее, и прочее… Конечно, признание «Истоков» на столь высоком уровне, как Красноярская Ярмарка Книжной Культуры, - это этап долгой и упорной работы многих людей, сплотившихся вокруг журнала, и прежде всего, авторов из Иланского и Нижнеингашского районов. Но он так и остался бы одним из великого множества издаваемых в крае сборников любителей литературного творчества, благо, что издаться сейчас не представляет проблемы – были бы деньги. Заслуга Сергея Прохорова в том, что он сразу поднял планку публикаций до авторства Николая Устиновича и Виктора Астафьева, Валентина Распутина и Андрея Поздеева, Николая Ерёмина и Владимира Корнилова… Понятие «творчество местных авторов» редактор «Истоков» расширил, включив в него сначала, кроме любителей, и профессиональных литераторов, которые есть или были родом из наших районов, затем, привлекая к сотрудничеству известных красноярских и российских поэтов и писателей, критиков и публицистов, и наконец – через Интернет-версию журнала - творческие силы из зарубежья. И при этом, сохраняя самобытность издания, его приверженность «родной пяди земли», её нравственному духу и патриотической верности двум самым восточным районам Красноярского края. Соединение этих двух качеств – духа малой родины и большой литературы - и выделили как основную тему презентации журнала «Истоки» на Ярмарке её организаторы от Фонда Михаила Прохорова и великолепная ведущая директор издательства «Кредо» Лариса Кочубей, сразу задавшая тон: - Литературно-художественный журнал «Истоки» родился в глубинке. Но в нём нет ничего провинциального, кроме того, что он издаётся в провинции. Прекрасный ингашский художник Виктор Псарёв и иланский поэт Виктор Воловик органично соседствуют на страницах журнала с такими корифеями искусства, как писатель Анатолий Чмыхало и художник Тойво Ряннель, исследователь творчества Виктора Астафьева кандидат филологических наук Антонина Фёдоровна Пантелеева, журналист и поэт Людмила Винская,

Лилия Енцова

которая открыла читателям «Истоков» польскую писательницу Виславу Шимборскую, красноярские поэты Анатолий Третьяков, Николай Ерёмин и Марина Маликова. Редактор «Истоков», представляя журнал, был краток… - Я не умею красиво говорить, но стараюсь красиво делать журнал. Наверное, это получается. Журнал «обрастает» друзьями из самых разных областей России. Начинаем дружить и обмениваться «творческими портфелями» с другими изданиями, российскими литературными журналами. Главное для «Истоков» – его авторы и интерес читателей. …А поэт Николай Ерёмин шутливоторжественен: - Хочу произнести хвалу Сергею Прохорову. Вы только посмотрите: в соседнем зале встречу проводит писатель из Англии, а здесь – из Нижнего Ингаша! Случайностей не бывает, и сегодняшнее совпадение фамилий: Михаил Прохоров и Сергей Прохоров – это повод провести изыскания и выявить, какая тут связь. Я, может быть, даже написал бы такой рассказ. А с Сергеем Прохоровым мы знакомы много лет. Когда-то я, выпускник медицинского института, приехал работать в психиатрическую больницу в Нижнеингашский район. Принёс свои стихи в редакцию газеты «Победа», где познакомился с Сергеем Прохоровым, который работал в газете и тоже писал стихи. В редакции мы создали литературное объединение «Родник», и однажды я отправил подборку моих стихов, напечатанных в «Победе», в Литературный институт. И был принят на курс Роберта Рождественского. Теперь я профессиональный литератор, а Сергей издаёт журнал, в котором я с удовольствием печатаюсь, и эти публикации в «Истоках» и ссылка на то, что «меня знает Сергей Прохоров», иногда даже становятся рекомендацией для того, чтобы мне опубликоваться в других изданиях. Благодаря Интернет-версии журнала, я стал «молдавским и китайским» поэтом. Только за один день мою страничку посетило 25 тысяч читателей. Вот это аудитория! Антонина Пантелеева, человек сдержанный и не разбрасывающийся похвалами, однажды увидела журнал «Истоки» и удивилась: Он основательный, уютный, домашний, чего не хватает современным изданиям. Потому

Дух малой родины и большой литературы

что это основа основ – дом, совесть, мораль. Это то, что было важным в творчестве Виктора Петровича Астафьева. Я отправила в «Истоки» статью об Астафьеве, которую нигде не соглашались печатать. А Сергей Тимофеевич напечатал, не побоялся. И после этого как будто что-то сдвинулось, пошла работа над книгой «Река жизни», и сегодня книга о Викторе Петровиче Астафьеве готова, напечатана. Я дарю её редактору «Истоков» с пожеланиями держать планку журнала и не терять этих качеств. Марина Маликова, поэт, однажды побывав на встрече с творческим активом «Истоков» в Иланске, стала автором и другом журнала: - Когда я познакомилась с этими людьми, у меня будто прибавилось сил. Я увидела, что есть мир добрый, любознательный и чистый. Мир поэзии, которая нашу душу делает высокой. Людмила Николаевна Титова, тележурналист, дала свою расшифровку названию журнала: «Истоки – ищу справедливости, творчества, одобрения, критики, истины». После того, как ей в руки попал журнал «Истоки», она захотела больше узнать о Нижнем Ингаше, его прошлом, настоящем. Многие годы проработавшая в краевых СМИ, она знает цену слову, особенно слову, которое распространяется в пространстве и времени. И ей захотелось послать в «Истоки» свои рассказы. - Если хоть один автор, - считает Титова Титова, внесёт свою верную нотку в публикации, то это и будет голос нашего времени. Артюхов Иван Павлович не литератор. Он ректор Красноярской медицинской академии, профессор, но на презентацию «Истоков» приглашён Ларисой Кочубей не случайно. (Его признательность Ларисе Анриевне за это приглашение и вообще за её деятельность по объединению мощных творческих сил вокруг «Истоков» мы в полной мере разделяем). Уроженец деревни Романовка Нижнеингашского района, он увлёкся изучением своей родословной, то есть решил узнать свои истоки. Выяснил, что предки его прибыли в Романовку из Могилёвской губернии, числом 31 человек, из них 22 - мужского пола. Прадеду было 62 года, имел он шестерых детей, из них младшей дочери было 5 лет. Изучая родословную, Иван Павлович решил собрать всех найденных им Артюховых в белорусской деревне, откуда переселилась мощная сибирская ветвь. От старожилок деревни узнал, что и в США живёт Артюхов Леонид Платонович, чей отец, Платон, был

Лилия Енцова

Дух малой родины и большой литературы

водителем служебной машины прокурора СССР Вышинского, который был обвинителем со стороны СССР на Нюрнбергском процессе, судившем главарей фашистской Германии. На сегодня Артюхов изучил 13 поколений(!) своей родословной. И это изучение подвигает его ещё теснее поддерживать связи с малой родиной, с ингашской землей, где родился, с иланской, где заканчивал среднюю школу. Он активный член землячеств обоих районов в городе Красноярске и выразил готовность всемерно помогать в издании журнала.

Наверное, это символично, что выступление Артюхова Ивана, помнящего родство, оказалось последним из тех, что успели прозвучать за один короткий час (уже объявлялось о следующем мероприятии на этой площадке) презентации журнала «Истоки». Многим хотелось сказать ещё многое. И слушателям не хотелось расходиться. И выстроилась очередь за автографами к Сергею Прохорову и другим участникам презентации. И ушли по рукам все журналы, книги Прохорова …

прошлое, настоящее и будущее, берега и людей. Ведь если прав Николай Ерёмин и нет в жизни ничего случайного, то неслучайна и дата проведения презентации «Истоков» на Ярмарке – 4 ноября – в День народного Единства, праздника,

когда, как сказал на открытии Ярмарки губернатор Лев Кузнецов: «Должно особенно осознаваться, в чём наше единство. Оно в том, чтобы, мысля по-разному, стремиться сделать счастливее людей и себя».

Губернатор Лев Кузнецов, Ирина Прохорова

Но продолжалась Четвёртая Красноярская Ярмарка Книжной Культуры, шумела, переливалась красками, звучала многоголосием. И в этом чудном хоре, уверена, не затерялся чистый скромный голос из творческих родников иланской и нижнеингашской земли. Получив такую мощную поддержку, такие добрые напутствия, приобретя новых друзей, «Истоки» потекут светлой рекой – рекой жизни, соединяющей

Делегация из Нижнего Ингаша - родины журнала “Истоки”

Лилия Енцова

СПРАВКА

На площадках Ярмарки состоялись дискуссии, круглые столы, кинопоказы, показ конкурсных программ фестивалей видеопоэзии, выступления театральных коллективов и музыкантов, читки пьес и многое другое. Особенный успех у публики имели творческие встречи с актером Евгением Мироновым и британским писателем и журналистом Джеймсом Миком, выступление актрисы Елены Морозовой и поэтов Дмитрия Воденникова и Веры Полозковой, показ коллекции одежды эстонского дизайнера Сандры Страукайте и лекция дизайнера концептуальных украшений Наоми Филмер, прошедших в рамках выхода нового номера журнала «Теория моды». Центральным событием Ярмарки стали публичные дебаты, по итогам которых был объявлен шорт-лист литературной премии «НОС» (Новая словесность) - еще одного приоритетного проекта Фонда Прохорова. В дебатах участвовали председатель жюри социолог Алексей Левинсон, члены жюри филолог Марк Липовецкий, литератор Кирилл Кобрин, журналист Владислав Толстов, а также новые участники дискуссии, которых Премия ввела в этом году, - эксперты: поэт Дмитрий Кузьмин, теле- и радиоведущий Николай Александров и литературный критик Константин Мильчин. В шорт-лист Премии вошли девять произведений: - Владимир Сорокин. «Метель» - Виктор Пелевин. «Т» - Лидия Головкова. «Сухановская тюрьма» - Павел Пепперштейн. «Весна» - Василий Авченко. «Правый руль» - Всеволод Бенигсен. «Раяд» - Алексей Иванов. «Хребет России» - Павел Нерлер. «Слово и «Дело» Осипа Мандельштама. Книга доносов, допросов и обвинительных заключений» - Максим Осипов. «Грех жаловаться» Так же, как и в рамках трех предыдущих ярмарок, учредитель Фонда Михаил Прохоров выделил грант на закупку книг для библиотек Красноярского края у издательств-участников КрЯККа. В этом году размер гранта достиг рекордных 12 млн.руб. Высокий уровень организации мероприятия был отмечен экспонентами и участниками культурной программы. По результатам социологического опроса, 98% издательств, представленных на КрЯККе, планируют принять участие в Пятой Красноярской Ярмарке Книжной Культуры, которая будет проводиться в 2011 году. КрЯКК-2010 посетили около 35 тысяч красноярцев и гостей города.

Дух малой родины и большой литературы

О Фонде Михаила Прохорова «Своей работой наш Фонд стремится доказать, что «культурная столица» - понятие не географическое. Она находится там, где у людей есть возможность участвовать в мировых культурных процессах». Сказано это Ириной Прохоровой было о Норильске, где в 2004 году Фонд культурных инициатив Михаила Прохорова начал свою благотворительную деятельность по поддержке культурных инициатив. Но уже через два года Фонду с его стратегией «системной поддержки тех начинаний, которые способствуют созданию современной культурной инфраструктуры территории, развитию новых форм культурного самоуправления регионов» стало тесно в рамках Норильска, и с 2006 года его деятельность распространилась на весь Красноярский край, с 2008 года – на Уральский, Сибирский и Дальневосточный округа. Исполнительная дирекция Фонда с конца 2009 года работает в Красноярске, а в 2010 году представительство Фонда открылось в Москве, необходимость чего обусловлена увеличением проектов федерального и международного уровня. Такое «расширение пространства» соответствует отношению учредителей Фонда к самой культуре как к мощному рычагу социально-экономического развития территорий. Открытые конкурсы на гранты, реализация собственных проектов и внеконкурсное финансирование на поддержку уникальных культурных инициатив в области науки, образования и просвещения, спорта и здоровья, современного искусства стимулируют творческую активность на местах, обеспечивают вслед за культурным «ледоколом» успешное производственно-техническое и экономическое развитие. Поддержка библиотек осуществляется Фондом через грантовый конкурс «Новая роль библиотек в образовании». Помощь современной отечественной литературе – через учреждённую Литературную премию «Новая словесность» «НОС». «Локальные исследования» - это проект поддержки новых направлений в гуманитарных исследованиях, нацеленный на обеспечение приоритета исторической науки в междисциплинарном пространстве. СМИ, работающие по культурной и социальной проблематике, студенты, аспиранты и молодые преподаватели с интересными идеями могут рассчитывать на гранты Фонда, стипендии на обучение, стажировки. Конкурс «Дорогу талантам» направлен на поддержку талантливых детей и молодёжи. Финансирование Фонда получают спортивные инициативы, внедрение здорового образа жизни среди детей и молодёжи, инициативы, направленные на улучшение жизни детейсирот, людей с ограниченными возможностями, многодетные семьи. Фонд финансирует проекты создания стрелковой школы и фестиваль по фехтованию, соревнования по дзюдо и биатлону, хорошую организацию семейного отдыха. Конкурс «Преодоление» поддерживает средствами работу по формированию в обществе благоприятного отношения к представителям социально незащищённых групп через создание атмосферы сотрудничества и доверия. Михаил Прохоров, говоря о проектах Фонда в области искусства, подчёркивает, что они « призваны повысить градус творческой активности людей, которые так или иначе в них участвуют». Так, Фонд Михаила Прохорова с 2000 года является

генеральным партнёром Канского (не КАННСКОГО!) Видео Фестиваля. В нём принимают участие молодые режиссёры и художники из 30 российских городов и 50 стран мира со своими неформатными короткометражными фильмами. Так и создаются культурные столицы!

Лилия ЕНЦОВА,

Член Союза журналистов. Фото У. Захаровой, Л. Енцовой, С.Прохорова

“Быть может, это самый необычный издательский проект, когда-либо появлявшийся на Красноярской земле”. Так оценила презентацию межрегионального литературного-художественного журнала “Истоки” на Красноярской ярмарке книжной культуры ежедневная газета Фонда Михаила Прохорова “DailyКРЯКК”. Своими впечатлениями о презентации журнала, о ярмарке книжной культуры делятся Елена Дубенская и Людмила Титова на страницах общественно-политической и литературной газеты “КРЕДО”.

И ПОКАЗАЛОСЬ СОБРАЛОСЬ ЗЕМЛЯЧЕСТВО

Подъехали мы к международному центру “Сибирь” за час до открытия, который, как говорит его хозяин, создавался при моем участии. Идею я привезла из Америки и “ездила ей по ушам” в своих доблестных рассказах после поездки Саркизу Мурадяну, маленькому армянину, который довел свой бизнес до высокого полета и выстроил, кроме рынков, домов жилых, дорог, этот современный центр. Выходим из автомобиля, он собственной персоной встречает на крыльце. Встретились, обнялись Он для мужчины удивительно мал ростом, но на лице его живописно и по-доброму блестят глаза . Меж тем, мы были приглашены на пресс-конференцию журнала “Истоки”. На страницах журнала, его уже 16-го номера, была публикация Людмилы Николаевны Титовой о легендарном Киренском, директоре - в советское время и рыночное тоже - института физики, о ком она знала не понаслышке. Как физик по образованию, журналист по жизни после уже, Людмила Николаевна была в институтских стенах при получении высшего образова ния его ученицей. В рамках книжной ярмарки таких событий, как встреча с издателями и авторами публикаций, проводится великое множество. Эта встреча стоит на особинку. Журнал родился и стал процветать к глубинке, в недрах Нижнеингашского района. Собирались на книжную ярмарку мы своим кругом. Журналистка Любовь Примачек из Австралии, возжелавшая с нами в обществе прокатиться на ярмарку (там с хорошими русскими изданиями есть проблемы, как она говорит “сильное напряжение”) и другая подруга, закадычная теперь, мудрая Людмила Николаевна Титова. Получилось иначе, прыть австралийки превзошла нашу, она съездила днем раньше, не выдержав ожиданий. Вот ее мнение: “Книг хороших очень много, красивых, умных. Полиграфия отменная, как и цена. Книга, на которой взгляд остановился, по цене равна пенсии”. Побывала она там без нас и, прикупив кое-что, вернулась Народа на ярмарке много. Но не как в былые годы, когда мы за книгами в очередь стояли, теперь они за нами выстроились. Только выбирай. Я, как знаток “книжной площадки” в центре “Сибирь”, повела знакомых журналисток в другой конец зала. Почти музейная тишина, картины, полиэкран, на котором в режиме генеральной репетиции пролистывали» портреты дам рубенсовской эпохи. Мы сидели на диванчиках, на которых по-домашнему разлеглись цветные подушки, на сцене тоже диванчики и кокетливый столик. Все извещало о том, что это площадка благотворительного фонда олигарха Прохорова. Мы и пришли на Прохорова, но, почувствовав “подставу”, соскочили с мест, когда публике был представлен английский писатель и полилась английская речь. Нам - к другому Прохорову, Сергею, издателю из Нижнего Ингаша. Почувствовав носом “подставу”, мы двинулись в другой конец павильона. Мы просто рванули меж книжных прилавков ярмарки. Заприметила новые книжки Андрея Битова...есть томика четыре...-люблю его ассоциации, как пишет, что чувствует и понимает...журнал “День и ночь” выставился отдельно, наше красноярское издание, польские книги, призабыла издательство, много художественной литературы от современников до классики.-..говорят у нас наоборот...от классиков русской литературы до современников... Издания красивы, изданы элегантно. Много христианской литературы. Словом, все, чем богаты духовные прилавки миллионного сибирского города. Наконец нашли - то, что искали. Подушечек с диванчиками уже не было, но зал был набит читателями журнала “Истоки”, свободных мест не было, все уже началось. Выступали те, кто имеет отношение к “Истокам”. Открыла встречу директор издательства “Кредо” Лариса

Кочубей, которая хорошо знает цену таким изданиям и такому подвижничеству литературной провинции. Там было все, на этой пресс-конференции, как по нотам расписано... Издатель венчал трибуну... Сергей Прохоров...не олигарх, не заносчив, трогательно улыбчив...седые волосы, как у Эйнштейна, костюм светлых тонов, между бирюзой и сталью. Рядом с издателем знакомый мне поэт Николай Еремин. Приглашен не потому, что друг и известный поэт, а скорее личность для Нижнеингашского района легендарная. Он три года “отрабатывал” после медицинского института в психиатрической лечебнице станции Тинская, имеет жену - психиатра и дочь, тоже медика, а теперь оставил свою психиатрию, пишет стихи, принес с собой новое издание своей книги “Русский папа”. Поэт активно сотрудничает с “Истоками”, знакомит читателей со своими новыми стихами и рассказами. Интересным, каким-то по-отечески теплым было выступление ректора медицинской академии Ивана Артюхова. Озаботившись историей своей белорусской родословной, ректор восстановил 10 поколений рода Артюховых и решил собрать их всех вместе. В Нижнем Ингаше предки рода появились во время Столыпинской реформы в 1898 году. Ректор внес конкретное предложение по изданию, предложив помощь и участие в издании очередного номера журнала. Выступили и другие авторы журнала: А.Пантелеева, Н.Абросимова, М.Маликова. Главная мысль, которая как бы витала в воздухе, была красноречивой, “у Сергея Прохорова можно печатать то, что дорого, что не напечатаешь нигде, только у него!” Мне показалось, что собралось землячество ингашское, разговоры были доверительны и теплы. Такой нам запомнилась четвертая книжная ярмарка, ее культурное мероприятие.

Елена Дубенская

СЛОВО АВТОРУ

И Иланск, и Нижний Ингаш своим появлением обязаны строительству Транссиба и Московского тракта. В Нижнем Ингаше первые поселенцы появились в 1775 году, 235 лет назад, это были беглые, ссыльные, а позднее насильственно переселенные. Тайга, лес, необозримые просторы - Богом забытый край, только в 1865 году здесь построили церковь и лишь в 1906 году первая школа при церкви. Но Россия сильна глубинкой. Со временем здесь были построены предприятия лесодобывающей, лесоперерабатывающей, химической промышленности. Окреп и возмужал сибирский характер... В Великую Отечественную войну только Нижнеингашская земля дала стране 5 Героев Советского Союза. Это П.М.Бахарев, В.В.Женченко, П.А.Рубанов, А.К.Корнеев, В.П.Лаптев. Это история - истоки успеха. Общеизвестно, что для того, чтобы свершилось Доброе дело, нужна личность, чувствующая время, поддерживающая таланты и, безусловно, сама талантливая, коммуникабельная. И время определило Сергея Прохорова. Создан журнал, который под силу иному городу. Мы с Ларисой Анриевной Кочубей участвовали в проекте, посвященном В.П.Астафьеву, и вот она, директор издательского дома “Кредо”, будучи членом редколлегии журнала, от имени Сергея Прохорова предложила мне опубликовать свой материал. И я с волнением увидела в нем свою публикацию, хотя за спиной уже более двух десятков лет работы на ТВ в живом эфире, публикации в периодике. “Истоки” - это И - история С - стойкость Т- талант О - оптимизм К - коммуникабельность И - истина, Так для себя расшифровала я суть журнала, прочитав его. Периодической печати в Красноярском крае, тогда Енисейской губернии, чуть боле ста лет. На протяжении десятилетий она была единственным источником информации. Сейчас таких источников несметное число, но у толстого журнала свои задачи. Убеждена, что “Истоки” - живительный глоток, способствующий духовному развитию. .

Людмила Титова

Поэзия

Николай Ерёмин Николай Ерёмин - поэт, прозаик, член Союза писателей России, член Союза российских писателей, лауреат премии “Хинган”.

ПО ВОЛЕ СЛОВ ВИНО ПРОВИНЦИИ Поэт! Терпенья не теряй Среди хмельных имён. Покуда молод, покоряй Столицы всех времён! Иначе, Время торопя Средь болей и обид, Вино провинции тебя Навеки покорит… 2010 *** Если Бог не спасёт, Всех на свете любя, Значит, Муза вот-вот Вдохновеньем тебя Защитит и спасёт От обид и невзгод! 2010 СТИХИ и МУЗЫКА Стихи и музыка – едины. И композитор, и поэт В моей душе неразделимы, Пока ещё звучит сонет… Но отзвучал “Ау! Привет!” Где композитор? Где поэт? 2 И в душе, и в пальцах – Музыка моя. Дайте наиграться, Страсти не тая! Или на гитаре, Или на фо-но… Нынче я в ударе, И мне всё равно. Весь я не на шутку Весел без прикрас. Дайте дунуть в дудку И сыграть для вас! Лучшего момента Не было и нет – И без инструмента, Так, споёт поэт! 2010

СЧАСТЬЕ У вас такой красивый голос! И волос точно спелый колос, И взгляд как будто солнца луч, Среди осеннего ненастья Мне подаривший из-за туч Нежданное мгновенье счастья… 2. Какое счастье – быть вдвоём! Когда молчим, Когда поём, Когда друг друга понимаем, Но каждый Просто невменяем Для тех, кто эту благодать Хотел разрушить и отнять… 2010 В КОК-ТЕБЕЛЕ В Кок-Тебеле, пронизаны страстью, Мы стремились к взаимному счастью… И не зря вулканический жар Подарил нам Кучук-Енишар… И волной остужал каждый шаг Маг – потухший вулкан Кара-Даг… 2010 МАЛЫШ Откуда это прозвище – «малыш»? Ты не малыш, ты – милая моя! И под рукой компьютерная мышь: Она – твоя ладошка и моя, Уверенная в будущем ладонь… И ты всё понимаешь, только тронь… 2010 *** Ты на Солнце, а я – на Луне, И поэтому мы не встречаемся… Но, друг друга увидев во сне, Наяву на Земле мы венчаемся И до смерти живём влюблены В свете Солнца и в свете Луны… 2010 *** Я так скажу, ты – этак, Подруга дорогая, Любимого поэта,

Николай Ерёмин

По воле слов. Стихи

Меня! опровергая… И оба мы, увы, По-своему правы. 2010 *** В ресторане ли, дома, на сцене ли Сколько слов мы с тобой обесценили, Им не дав воплотиться в дела… Обменялись любовными ласками – И опять затаились под масками… Ах, куда нас игра завела? 2010 ДЛЯ ТЕБЯ Для тебя, о Фея, Не сдержав улыбки, Я стонал на флейте, Я скрипел на скрипке, Чтоб сбылись желания И сбылись мечты… Чтоб продлить свидание, Подпевала ты… Я расстроил скрипку, И тебя, и флейту… За мою улыбку Мне прощенья нет…уууууу…. 2010 ПОПУГАЙ На балконе В уютной клетке Я от скуки держу попугая. Он сидит На обглоданной ветке И не знает, что есть жизнь другая. И стихи мои повторяет, И за палец меня кусает… 1 ноября 2010 *** Боли все – От позвоночника, Ущемленья позвонков! Беды все – От полуночников, Чудаков и дураков. Ах, по ком, Что жизнь прошла, Вновь звонят колокола?

2. Тем – сума, А тем – тюрьма, Добр ты или зол… Кто мечтал сойти с ума, Тот, увы, сошёл… Кто ж мечтал о счастье В коридорах власти, Тот, как полагается: - Все мечты сбываются! – Песенку поёт И зовёт вперёд… 3. Как хорошо, что я не спился, На самолёте не разбился… И вот – стихами разродился, Ни чувств, ни мыслей не тая… Ушёл в себя – и возвратился К тебе, любимая моя… Ноябрь 2010 КОНСТАТИЦИЯ ФАКТОВ Поколения В пьяном или военном угаре, Обезумев от страха и от испуга, Безжалостно уничтожают друг друга, Чтобы занять место на Земном шаре… И лить крокодильи слёзы, Философски отвечая на любые вопросы… 2. Страна гробовщиков и мертвецов Устремлена была к загробной жизни Под лозунгами дедов и отцов О равенстве, о счастье, коммунизме Не на Земле, увы, а – Боже мой! – Душой – на Небе, Телом – под Землёй… 3. Стереотипы, шаблоны, стандарты, Лозунги, штампы ХХ-го века Путали правила, путали карты Делом живущего человека… И в ХХ1-м в России опять Не позволяют ни жить, ни играть.

2010

КОМУ НА РУСИ ЖИТЬ ХОРОШО Памяти Н.А Некрасова Хорошо Живётся на Руси Тем, кто может ездить на такси Или В деловом кружить процессе На Тойоте или Мерседесе… Вечерком же, Погуляв пешком, С коньячком дружить и с шашлычком…

4. Уроды Из другого поколения Не ждут моей любви и поклонения. У них есть всё – Не просят ничего Один у всех и все у одного. Им по фигу, Что я им не родня, Что никого на свете у меня… 5. И умные вокруг, и дураки Все Продолжают в жутком беспорядке Бороться, злу и року вопреки, Чтоб, обессилев,

Николай Ерёмин

По воле слов. Стихи

рухнуть на лопатки… Ещё одно движение руки: Подайте Христа ради! Взятки гладки…

2010

*** Все поэты мечтают о смерти. Точно ангелы – в Рай, точно черти – В Ад стремятся как можно скорей, И толпою поют у дверей, Приоткрытых на небеса, Где сплетаются в хор голоса… 2010 НА КНИЖНОЙ ЯРМАРКЕ - Вот если были б вы евреем! – Сказал издатель Бедерак, Мы вас издали б… Сожалеем, Но не получится никак… А, впрочем, если за ваш счёт, Не возразят ни Бог, ни Чёрт! 2. Пенсионеры пишут книги… Опять богатый графоман, Скрижали превратив в вериги, Издал в 600 страниц роман, От счастья пьян… И – тары-бары – Строчит стихи и мемуары… И, протрезвев, не хочет знать, Кто это будет всё читать? 3. На ярмарке – поэт, такой нахал! – Я книгами своими торговал И думал, что меня никто не знает, И целый день старался, делом занят… Я нищим был с утра, дурным примером, А вечером ушёл миллионером! 4 ноября 2010, КРЯКК (Красноярская ярмарка книжной культуры) *** Чем хуже поэт, Тем он, между прочим, Сексуально больше других озабочен. Чем лучше поэт, Тем, у Музы во власти, В любви он больше, к сожалению, несчастен. Но простые смертные Их стихов не читают И перед сном почему-то детективы предпочитают… 2010 ПЕСНЯ БАРДА Бард фальшивит на полтона, Точно в такт не попадает… И мелодия из дома Ищет выход, вылетает… Но в душе – вот это да! – Остаётся навсегда: - Мой товарищ, как дурак,

Пил и водку, и коньяк – И среди хмельных дорог Сам себя не уберёг. Потому что вот беда! – Водка льётся, как вода. В магазин, в ларёк ведёт Тут и там водкопровод… Без него и без беды – Ни туды и ни сюды! *** Красавица, богиня, поэтесса, Читала, снизойдя до нас, стихи… И все, конечно, были – Ах! – в восторге От внешности и голоса её… ……………………………………………. Когда ж я, уловив неблагозвучия, Ей указал, увы, на стыки слов, То вызвал смех толпы и взгляды жгучие И выглядел ослом среди ослов… 7 ноября 2010 ПРОРАБ ПЕРЕСТРОЙКИ Коммунист и прораб перестройки Сжёг публично партийный билет И сказал, что быстрей Птицы-тройки, Ах, России, прекраснее нет! И, не зная невзгод, каждый год Пионер, бизнесменам пример, Расширяет свой конный завод Патриот, мультимиллионер. Ест шашлык, пьёт коньяк понемногу, Замедляя старенья процесс, И друзьям говорит: “Слава Богу!” – А не «Слава КПСС!»… Ноябрь 2010 *** Люблю бывать на речке Каче, Куда впадает родничок… ………………………….. Здесь делает меня богаче Любой знакомый мужичок, Когда воскликнет: “Николай! Читай стихи и наливай!” 30 октября 2010 *** Как давно не бывал в Емельяново, Земляки, ваш знакомый поэт! Здесь никто не видал меня пьяного Вот уже, посчитай, десять лет. А кто видел, тот помнит меня, И веселье, и градус ценя… 2010 ШАХТЁР и ПОЭТ Шахтёр выходит из забоя И отправляется в запой… Поэт выходит из запоя И говорит ему: “Друг мой, Зачем тебе запой? Зачем тебе забой?” 2010

Николай Ерёмин

*** Я слышал возмущённый ропот, Когда внедрялся в Интернет: - А докажи, что ты не робот! И докажи, что ты поэт! И я открыл свой сайт, и блог… Что доказал я – видит Бог. Ноябрь 2010 ЛИТЕРАТУРОВЕД 1. Аспирант Он разделил Поэзию и прозу, Метафору, фонему и морфему… И, испытав сию метаморфозу, Не смог врубиться в жизненную тему: Писателем не стал, как ни пытался, Литературоведом и остался. 2. Кандидат наук Когнитивные механизмы мышления. Семантическая определённость. Экзистенциальный смысл. Мифологическая партиципация. Тезаурус текста. Аллюзивный фон. Фреймы исчезают из сознания. Рема выводит к философскому обобщению: Маргинальная позиция. Бинарная оппозиция. 3. Доктор наук Сквозь облака Пробившийся лучик Вдруг осветил – и правдив, и весел – Его душевное равновесие И материальное благополучие. И он подумал У солнца во власти: Вот оно, долгожданное счастье! Ноябрь 2010 *** Куда-то временем влеком, Я стал Невинным стариком И еле-еле душу в теле Несу, почти что на пределе Душевных и телесных сил… О жизнь! Я всё тебе простил. 2010 ВСЯ ЛЮБОВЬ 1. И в нём, и в ней бродила сила – Взаимного влеченья суть… Потом его перекосило. Врачи сказали, что – инсульт. Потом её сразил инфаркт. И вся любовь. Прискорбный факт. 2010

По воле слов. Стихи

СИЛЫ НЕБЕСНЫЕ. Пока моей душе хватало сил, Неведомых, безмерных от рожденья, Я ничего у Бога не просил: Ни счастья, ни любви, ни вдохновенья… И вот – с надеждой в небеса гляжу И сил земных не отнимать прошу… ПЕРЕД ЭКРАНОМ Ты будешь возмущаться с вызовом, Который целый день носил, Своим дебильным телевизором… А выключить – не хватит сил. И утомлён, баран бараном, Опять заснёшь перед экраном… И так, увы, за годом год Твоя живая жизнь пройдёт… 2010 СЕРГЕЮ ПРОХОРОВУ Я тоже понимаю кошек И, сожалеющий о том, Что между крыш, дверей, окошек Мне никогда не стать котом. Я рад, что дома ждёт семья И Мурка милая моя… 5 ноября 2010 *** Хорошо быть сумасшедшим, Типа Сальвадор Дали… Жить в Испании у моря, Типа на краю земли… И на счастье всем – эх-ма! – Знать, что горе – от ума. 2010 СТРАШНЫЙ СУД Когда придёшь на Страшный Суд Ни оправданья не спасут, Ни покаянье во грехе И ни молитва во стихе… Не приходи! Суд – суть дурдом. Спасение в тебе самом. 2010 *** Нет печальнее науки, Чем семейный неуют. У детей родились внуки И меня не признают. Шёл я, преданный заботам… А теперь вот – без забот… Ничего за горизонтом! Только новый горизонт… 2010 *** Ты считал себя великим И сегодня так считаешь… Но редакторы журналов Не печатали тебя. Ты заставил их поверить, Ты заставил их смириться Всех! Едва-едва внедрился В объективный Интернет.

Николай Ерёмин

20 тысяч посещений За неделю – это цифра! А тираж журналов толстых В месяц – сотня или две… И редакторы взмолились: - Хоть чего-нибудь пришлите! Мы хотим вас напечатать За приличный гонорар. Ты считал себя великим И сегодня так считаешь. Да, недаром ты Россию Новым словом покорил! 2010 *** Забыть! Запить! Верёвочкой завить! В хмельной душе навеки погубить И не суметь сначала жизнь начать… На всём стоит казённая печать: На договоре с Богом, на судьбе… На паспорте… Чего ещё тебе? 2010 *** Я сплю и сплю – вторые сутки… Во сне ясней любовный бред. Суть в том, что ничего, по сути, Меж нами не было, и нет! *** Душно в теле душе… Еле-еле Бьётся сердце… Уставший от дел, Я хочу, чтоб меня пожалели, Кто меня никогда не жалел… Льдом покрыта оконная рама. Где ты, где, моя нежная мама? 2010 НОВЫЙ ЧЕЛОВЕК Отставший от меня на четверть века, Он обогнал меня на повороте… ………………………………………… Я нового увидел человека В нём, сотворённом из мечты и плоти, Увы и ах, по чувству и уму Доселе недоступных никому. 6 ноября 2010 СТАТЬ СВОБОДНЫМ Стать свободным? Да нет проблем! Жить, пространство и время любя, Счастлив тем, что и глух и нем… Но куда же я – без тебя? Моя милая, ты – мой плен. Перемен хочу. Перемен! 2010

По воле слов. Стихи

*** Зачем, как вешняя вода, Невиновато, Мы мчимся вместе в никуда, Точней – куда-то… Туда, где море-океан, Где солнце, счастье, Где продолжается обман Любви и страсти… 2010 *** Чёрт те в чём, увы, повинен, Вдруг, Решительный такой, Я тебя отполовинил – И теперь вдвоём, С другой, Не виновен я ни в чём. Всё нам с нею нипочём! 2010 *** Затыкая уши, Произнёс поэт: - Жизнь всё лучше, лучше, А здоровья нет. Хороша Марфуша, Ах, – и стать, и прыть!.. Но желанья слушать Нет и говорить. 2010 *** Это всё-таки нечестно: Обещала – вот так да! – Рядом быть… И вдруг – исчезла Без следа и навсегда. Время бьёт в колокола: Неужели ты была? ХАРАКТЕРИСТИКИ «Рудерман – графоман» «Циммерман – меломан» КАК ЖИЗНЬ? Старик, алкаш, полумертвец, Мне говорит: “Как жизнь, отец?” В ГОРДОМ ОДИНОЧЕСТВЕ От чужих стихов до своих стихов Через стыд и позор графоманских грехов Пробирался я, пробивался я – И совсем один оказался я. Меж своих стихов – что мне почести? – Славно в гордом жить одиночестве! г Красноярск

Галина Зеленкина Зеленкина Галина Николаевна родилась 11 июля 1947 года в городе Бресте (Белорусь). С 1960 года проживает в Сибири (до 1984 года в городе Братске Иркутской области, а с 1984 года и поныне в городе Кодинске Красноярского края ). Окончила энергетический факультет Иркутского политехнического института в 1971 году. Специальность – инженер-электрик. Работала проектировщиком в Группе Рабочего Проектирования на строительстве Братской, Усть-Илимской и Богучанской ГЭС. С 1997 года занимается писательским трудом. Автор романов: «Убийца неподсуден» (изд-во «Кларетианум» г. Красноярск) и «Звездочет» ( издво «Буква» г.Красноярск), а также нескольких сборников стихов. Я ЖИВУ ИЗ СЕБЯ Я живу из себя Среди строчек и строк, Каждый день То слепая, то зрячая. И судьбу теребя, Приближает мой срок То холодная ночь, То горячая. Я живу из себя, Как родник из земли, Пробиваясь Сквозь ложь и злословие. Об утратах скорбя, Ради вечной любви, Я о жизни пишу Послесловие.

ГРЕХ (Рождественская баллада) Сыну моему Александру посвящаю Умирал атаман в зимний день на поляне лесной, Вроде рана — пустяк, лишь царапнуло пулей шальной. Лекарь рваную рану травою целебной промыл, И напиток из трав чудодейственных в чашу налил. Но не стал атаман пить целебное в чаше питьё, Эту ночь он не спал, про своё размышляя житьё. Самым строгим судьёй над собой Этой ночью он был — Сам судил, сам рядил, сам хвалил, сам прощал, сам казнил. «Вы, товарищи-други, поближе садитесь ко мне, — Попросил он товарищей, горе топивших в вине.— Не поможет мне лекарь и чудный напиток из трав, Если тайный мой грех посильней ядовитых отрав. Год назад, когда я от погони скакал среди скал, Вдруг пастуший рожок у подножия гор услыхал. Вниз спустившись, увидел — мальчонка играл на рожке, И глаза его синие плыли в горючей тоске. Он запел, а меня словно клюнула пуля в висок, Слез с коня, отобрал, растоптал у мальчонки рожок. Будто кто одурманил меня, стал я зол и жесток И отнял у мальчонки последний сиротский кусок. На меня устремил он бездонного неба глаза, И на пыльной щеке бриллиантом сверкнула слеза. Не кричал, не пенял, не молил, ничего не просил, Только я с той поры ослабел, потерял много сил. Только я с той поры вижу, словно мираж, вдалеке, Нищий маленький ангел с краюхою хлеба в руке. Он поближе подходит, от холода тельце дрожит, Вместо хлеба булыжник на детской ладони лежит. Мне от этого камня на сердце нет места от ран. — И горючие слёзы в ладонь уронил атаман. — Если жив и здоров, привезите мальчонку ко мне На моём самом резвом и самом любимом коне. Пусть в глаза мне посмотрит и скажет, простил или нет, Совесть, словно скала, давит грудь, мне постыл белый свет».

УСТАВШИЕ СТРУНЫ ГИТАРЫ Михаилу Яроховичу И трогали руки Уставшие струны гитары, И падали звуки, Случайно взлетевшие ввысь, Тем звукам внимая, Шумели в ответ тротуары, Судьбу обгоняя, Бежала по ним чья-то жизнь. Наивное племя Играет симфонию страсти, И ветер гуляет, И шепчет о чем-то трава. Судьба делит время И жизнь на неравные части, И я говорю ей О том, что она не права. И я говорю ей О том, что по совести надо И радость, и горе Делить меж людьми пополам. Она отвечает, Что жизнь – это тоже награда И цены на жизнь Назначать доверяют не нам.

Галина Зеленкина

Так сказал атаман, и вскочили друзья на коней, Поскакали мальчонку искать среди скал и полей. Целый день проскакали, задача была нелегка — Привезли атаману мальчонку, а с ним — старика. Как сказали мальчонке, зачем нужен он, — В тот же миг За спиной у мальчишки возник седовласый старик. «Не сердись, атаман, друг без друга им, видно, нельзя», — Подвели старика и мальца к атаману друзья. -Очень рад, что раскаялся ты и лежишь весь в слезах,Тихо молвил старик, превратившись у всех на глазах Из убогого нищего старца в Святого Петра. Ввысь взметнулися яркими звёздами искры костра. Но одна, отскочив к атаману, на рану легла И в слезящую рану тепло и свой свет излила. Не осталось на теле и в сердце от ран и следа, Словно тело и сердце обмыла живая вода. Со смертельного ложа поднялся лихой атаман, Где мальчонка стоял — расстилался белесый туман. Пётр Святой свои руки над бледным туманом простёр, Бросил пригоршню звёзд в тот туман — и занялся костёр. В ярком свете костра вдруг с восторгом увидели все: Вместо мальчика ангел явился в небесной красе. На лице ясным светом бездонного неба глаза, А на детской щеке бриллиантом сверкала слеза. «Бог тебе испытание в виде мальчонки послал, Чтобы душу и совесть ты муками долго терзал. Победило добро жажду злата и жажду венца, Мы явились к тебе передать волю Бога-Творца. Ты прощён и спокойно продолжишь по жизни свой путь, Делай людям добро, а про злобу и жадность — забудь!» Так сказал Пётр Святой. Ангел молча кивнул головой, Стали рядом они и исчезли, оставив дымок голубой. Атаман своё храброе войско к костру подозвал И, сняв шапку, пред войском в ночном полумраке он встал. «Не могу атаманом я более быть среди вас, Должен выполнить волю и данный мне Богом наказ. Из богатств наших общих отдайте вы долю мою, Божий храм я построю и в нём тяжкий грех отмолю. Заодно денно, нощно я буду молиться за всех, Ведь у каждого есть на душе неотмоленный грех». Молча войско в дорогу ему собирало добро, На подводы несли из подземных складов серебро. Драгоценные камни, меха и песок золотой, Всё сложили в сундук,

Стихи

что стоял на подводе большой, И отправился в путь атаман с просветленной душой, Чтоб построить храм божий над быстрой сибирской рекой. Может, стоит понять тем собратьям, что жаждут венца, Не всегда видишь правду из окон златого дворца. Если толстые стёкла слепы, не видать вдалеке, Как булыжник дрожит в обездоленной детской руке. 1997 г. СТРАННИЦА Я – странница! На жизненной дороге Искала, Богом данную, печать И, обивая вечности пороги, Не догадалась в двери постучать. Не догадалась постучать три раза И прокричать: « Впустите, это я, Которая всю жизнь боялась сглаза И серых кардиналов бытия. Впустите хоть на краткое мгновенье, Хочу я заглянуть в глаза судьбе И попросить на время вдохновенье, Чтоб снова возвратить себя себе. Впустите, испытать хочу блаженство От созерцания пречистых душ. Скажите, как достигнуть совершенства, Не оскверняя плоть грехом к тому ж?» Не догадалась …. Да, простят мне Боги Тот грех, что совершила при ходьбе: Я выплеснула страхи и тревоги На платье независимой судьбе. И, совершив, сей акт самолеченья, Я обрела спокойствие и мир. Как часто, причиняя огорченья, Мы портим судьбам праздничный мундир. Судьба найдёт свой пятновыводитель. Найду ли я средь хлама бытия Для странницы достойную обитель, Чтоб испытала радость жития? Или придётся снова по дороге Мне чередою зим и лет идти? Так трудно не стереть о звёзды ноги, Когда идёшь по Млечному пути. В ДЕНЬ ВОЗНЕСЕНИЯ I Расставаясь с любовью, Сердце болью кричало. С чем припасть к изголовью, Чтоб начать всё сначала?

Галина Зеленкина

Стихи

Трудно мне некрещеной Жить с душою убогой. Я хочу быть прощенной Богородицей строгой.

Поселился в них яд. Дай душе исцеленья… Я стою у черты, За которой мгновенья Уже будут мертвы.

Говорят, она женщин Исцеляет от боли, Даже тех, кто не венчан, Кто грешит поневоле.

Я стою у барьера, Чтоб стреляться с судьбой. Пусть спасёт меня Вера От дуэли с собой».

II И вот я : В храм пришла спозаранку, Обиваю порог. Ты прими прихожанку, Пятиглавый чертог.

III Прочитала молитву Про себя, еле слышно, И из храма в калитку Окрыленною вышла.

Дверь открыл мне священник, Молча смотрит в глаза. Он ведь мой соплеменник. Почему же слеза

ПОГОВОРИ СО МНОЙ, ДУША Поговори со мной, душа, О том, как в жизнь чужую, Любовь по каплям, не спеша, Течет, и как держу я В ладонях капельки любви. Поговори, поговори!

По щеке покатилась, В горле комом слова И на грудь опустилась От стыда голова? Я душой обнаженной Принять Веру хочу, Дайте мне, несмышленой, В руки крест и свечу.

Поговори со мной, душа, О том, как ночью лунной Я в небо, глядя, чуть дыша, Концерт играю струнный В объятьях ветра до зари. Поговори, поговори!

Пусть душа исцелится От невзгод бытия, Я хочу помолиться… «Заходи, дочь моя», – Приглашает посредник Между Богом и мной, Ныне мой проповедник И наставник земной.

Поговори со мной, душа, И укажи дорогу Ту, что ведёт из шалаша В храм православный к Богу. Молитвой двери отвори И разум с сердцем помири.

В храм вхожу осторожно, Вижу свет золотой, Здесь солгать невозможно Пред иконой святой.

Поговори, поговори! Поговори, поговори!

«Пресвятая Мария, Сними камень с души. От зари до зари я Горько плачу в тиши

ПОЗВОЛЬ МНЕ Позволь мне прикоснуться к тишине Родных полей, встречающих рассвет, Багульниковым цветом в вышине Курсивом, оставляя лёгкий след.

О любви безответной, Что ушла не спеша. От тоски беспросветной Стала сирой душа.

Позволь мне прикоснуться к высоте Родных небес и мхом поросших гор, Что гимн поют добру и красоте, Уродливому злу наперекор.

Стали серыми губы, Потускнел ясный взгляд, И слова стали грубы,

Позволь мне прикоснуться к чистоте Таежных рек и родниковых вод,

Галина Зеленкина

Стихи

Чтоб на высокой пульса частоте Прочесть свой генетический кроссворд.

Прости обиду, смой её, как грязь. Не позволяй переступать границу, Меж тьмой и светом обрывая связь.

Позволь мне прикоснуться к глубине Тех мудрых мыслей, что живут века. У слов, рожденных в дальней старине, Надежда силой разума крепка.

О ЦЕНЕ Молчанья золото и ‘слова серебро Мне не дороже перламутра рос. Тому, кто от души творит добро, Противен о цене его вопрос

Позволь мне прикоснуться к свету дня И к радуге, придуманной дождём, Чтоб истины блаженство для меня Всё ощутимей стало с каждым днём.

ТЫ, ДУША МОЯ Ты, душа моя, не кричи, Обжигаясь сердечным инеем. Горизонт наших чувств в ночи Чертит время неровной линией.

Позволь мне, я прошу, Господь, позволь…. ДУША ВИНОВНА В ТОМ … Душа распята на кресте из слов За то, что перед миром обнажалась. Был приговор у критиков суров: Виновна в том, что вызывает жалость.

Я, как степь, где растут полынь, Лебеда и крапива жгучая. Ты, душа моя, не остынь, Память сердца ознобом мучая. Ты, душа моя, не мечтай, Что однажды окажут почести. Мне, сбежавшей от волчьих стай, Лучший памятник в одиночестве.

Виновна в том, что каждая строка Чеканит слоги временем на марше, И в том, что слов пустых, наверняка, Нельзя найти в её словесном фарше.

ПРОШУ ПРОЩЕНЬЯ Горит свеча, роняя свет в пространство, И пляшут тени из последних сил, И воск на блюде белого фаянса Причудливой фигуркою застыл.

Душа виновна в том, что иногда Строка стиха впивается, как жало, В сердца, в умы, в минуты и года И кровью плачет с острия кинжала.

Давно камин не рдеет от смущенья, Он холоден ко всем и ко всему, И я прошу у Господа прощенья За то, что льстила грешному уму.

ВСЁ ПРЕКРАСНО В МИРЕ Ах, какие в небе звезды и луна! По реке гуляют ветер и волна, В изумрудах ели, в радугах цветы, Всё прекрасно в мире, если есть в нём Ты.

Прошу прощенья за любовь от скуки, С ней пили мы рифмованный коктейль, И оттого не шли на ум науки В том доме, где не прибрана постель.

Забинтую душу нежностью и пусть В гости к ней не ходят ни тоска, ни грусть. Солнечная радость и веселый смех Пусть заходят в дом мой, что открыт для всех.

Прошу простить за умопомраченье И слабости минутные в пылу Не страсти, а порочного влеченья То к Музе, то к напиткам на пиру.

Доброта и счастье льются в нём рекой, Тот, кто пить захочет, зачерпнёт рукой И умоет душу, и попьёт добра. Слов душевных горсти вместо серебра

Я ВАС ПРОЩАЮ Живу, а сердце обесточено, И доступ к радости закрыт. Дорога жизни укорочена На десять вёрст чужих обид. Я вас прощаю, люди добрые, Зло держит тот, кто духом слаб. Ведь на Земле все жизни пробные: Вчера – хозяин, завтра – раб.

Подарю я гостю, провожая в путь, Может быть, и вспомнит обо мне чуть-чуть. Мир от зла спасает наша доброта, Без неё планета стала бы не та. Ах, какие в небе звезды и луна! Луг, тайгу и горы вижу из окна, В изумрудах ели, в радугах цветы, Всё прекрасно в мире, если есть в нём Ты НЕ ПОЗВОЛЯЙ Не позволяй кровавить злом десницу,

Михаил Мельниченко К какой поэзии отнести свои стихи, стишки и стишата — я не знаю: к иронической, псевдоли-ричеокой, метафоричеекой, концептуальной или к какой другой? Пуеть кто куда хочет, туда ■и относит. Лишь бы не в макулатуру или еще куда подальше. Михаил Мельниченко - член Союза российских писателей. г. Железногорск.

Стихи из книги “Фанера 2” *** Меня, а также полстраны, Учили жить по трафарету, А уши, ветви головы, Тянулись к солнечному... звуку. Любитель чая и халвы, Прошел я муку и науку. Глаза, колодцы головы, Тянулись к солнечному... свету.: И вырастала голова В глубины глаз и высь ушей, Но изымалися права, И голова катилась с шеи... Вновь поднималась голова И вновь карабкалась на шею: Имею полные права На то, что голову имею!

Им только на руку сей финт, Они имеют лабиринт. Сей орган очень знаменит: Он заменяет дефицит, А в дефиците кислород, По нем соскучился народ. Мы рыбы и мечтой живем: Построить новый водоем! МИМО ДЕНЕГ (фантазия) А сто рублей валялись на дороге, И мимо проходили люди, люди... Иные даже, вроде, нагибались, Поднять желая, (но — чужие взгляды!..) И люди молча проходили мимо. А сто рублей валялись на дороге! На них порою даже наступали И, обернувшись, проходили м и м о: (Что нагибаться? Вот сдадим бутылки — И как-нибудь дотянем до получки.) А сто рублей валялись на дороге! Другие гордо шествовали м и м о, Не удостоив ста рублей вниманьем. Им пели скрипки: «Курица — не птица!» Им пели флейты: «Сто рублей — не деньги!» А сто рублей валялись на дороге! И мимо денег вдаль вилась дорога, Тех ста рублей совсем не замечая. Мне друг писал в письме из Таганрога: «Такие деньги на дороге не валяются!» А сто рублей валялись на дороге...

БОТАНИЧЕСКИЕ РАЗДУМИЯ Природа не сдает свои права, Природа растворилась в человечестве. И если есть на свете трын-трава, То трын-трава растет в моем отечестве. Но в огород нельзя пускать козла, Козлы не огородят нас от нечисти. И если есть на свете корень зла, То этот корень зла в моем отечестве. Но корень зла — всего лишь корнеплод, Землей сокрыты корнеплодов лики. Не корень — плод украсит огород — Цветут, как прежде, красные гвоздики! *** Мы рыбы — мелкие гупешки, И наш аквариум зацвел. Другие крупные рыбешки Творят над нами произвол. Вот, жадно воду ртом хлебая, Плетется рыбка золотая, А рядом с ней, расправив хвост,. Ее дружок — вуалехвост. Большие важные гурами С большими длинными усами Живут и бровью не ведут, Для них никто не страшен тут. А ниже, над лохматым дном, Там таракатум — толстый сом. Ему, а также тем гурами, Застой не страшен, как нам с вами,.

ЭПИТАФИЯ Прожил жизнь я опупенную И любил свою Вселенную. Потому, что та Вселенная Тоже баба опупенная. *** Другу метеоритчику Мне не хватает графоманства, Как свинства диким кабанам. Околоземное пространство Друзья разносят по домам. А дома есть утюг и сито, Торшер, будильник и рюкзак... Теперь кусок метеорита Дополнит этот кавардак.

Михаил Мильниченко

Стихи

Мы все накрылись атмосферой, Под колпаком у ней живем, Из биосферы в ноосферу Идем неведомым путем... И только по небу болид... Он нам несет привет оттуда!.. О, жизнь, какое это чудо, Что он из космоса летит! Кусочком жизни внеземной, Простою, вроде, железякой... Он может связан с сатаной? В созвездьи Пса он был собакой., А дома есть рюкзак и сито, И телевизор не цветной, И есть кусок метеорита, Кусок галактики иной... Мне не хватает графоманства, Как свинства диким кабанам. А вольнодумство и шаманство Ломают строчки пополам.

И на Таити мотанем! Мечты, мечты... мы все мечтали. Я, наконец, письмо открыл!.. В письме из ЖЭКа мне писали, Чтобы задолжность погасил... *** Как вы прекрасно сшиты, Руки моей любимой. Как ты отлично вырезан, Мне самый близкий лоб! Как вы прекрасно вылеплены, Губы моей любимой! Как ты несносно склеен, Характер моей жены!.. *** Мой друг - простой советский кибернетик С огромною крестьянскою душой — Утал от математик-арифметик И захотел податься на покой. Уехать в Путоракы-горы И год, как Торо, провести в лесу. Увидеть севера просторы, Увидеть дикую красу. Он так хотел, но, боже правый! — Он никуда не улетал. Стояли здания направо, Налево — тоже дом стоял. «Нас выкрал город у природы», — Так думал он из года в год. Стояли тихие погоды, На Путоранах таял лед. Мой друг, мой бедный кибернетик, Он не уехал никуда. Ведь он не практик — теоретик. И в этом вся его беда.

*** Какая дверь, скажите, не скрипит? Какая баба мужа не ругает? Какая ведьма ночью не летает? Какая фея днем не спит? Какой поэт спокойно засыпает И головы над строчкой не ломает? А если вдруг забудется, заснет— Куда его, беднягу, занесет? Всегда, наверно, так бывает, Иначе и не может быть: Какая баба мужа не ругает? Какая дверь, скажите, не скрипит? ПИСЬМО Я был измученный и квелый, Домой с работы я пришел И в ящик заглянул почтовый, А в ящике письмо нашел... Друзья из Африки писали: «В Аддис-Абебе все путем!» На месяц в гости приглашали — Нормально в джунглях отдохнем! Мне сразу сделалося жарко И даже захотелось пить. Письмо в руке моей дрожало... Я думал: быть или не быть? Друзья из Индии писали: У них, в Калькутте, все путем! Прислать просили цинандали, Хурму, аджику и боржом. В желудке сразу стало пусто, И дико захотелось есть!.. А в ресторане есть капуста И мясо жареное есть!.. Друзья из Англии писали, Что в Ливерпуле все путем! Билеты на корабль взяли...

*** Вся жизнь моя есть песнь о трех рублях. Крупнее сумму я не видел сроду. Я наблюдал суровую природу, Живя на енисейских берегах. Вся жизнь моя есть песнь о трех рублях. Как хорошо, когда они в кармане! В Саянах, на «Столбах» или на Мане. Вся жизнь моя есть песнь о трех рублях.. Мне приходилось ночевать в кустах. Неважно, по трезвянке иль по пьянке. Закройте все счета в швейцарском банке. Вся жизнь моя есть песнь о трех рублях.. Не щеголял ни в звездах, ни в крестах И никогда не видел инвалюты. В объятиях Анюты и Марфуты Вся жизнь моя есть песнь о трех рублях. Но думаю, что прожил жизнь не зря. Мой путь неизворотлив и неловок. Хочу вагон советских трехрублевок: Продолжить жизнь и песнь про три рубля.

Проза

Тамара Булевич Булевич Тамара Анатольевна — зам. главного редактора журнала «Приокские Зори» по сибирским регионам, поэтесса, писатель, член Союза писателей России, член Международного Союза писателей «Новый Современник». Опубликованы книги: сборник стихов «Моя планета», прозы «Медвежий угол», «Фрося-Ефросинья» Повесть «ФросяЕфросинья» удостоена в 2008 г. Международной литературной премии с вручением Золотой медали имени Константина Симонова. С циклами стихов, повестями и рассказами стала соавтором 27 коллективных сборников, изданных в Москве, Ванкувере (Канада), Красноярске. Живет в г. Красноярске.

Исцеление тайгой Глава из романа «Свежие ветры Кочомы»

Редкий прискальный лес полнился сизой мглой, когда Егор Демин, ломая литыми сапогами тяжелые, скользкие ветки, с полудня накиданные вздорным ветром, не торопясь, шел своей тропой к стойбищу байкитского друга Михаила Монго. «Да, батюшкаветрило, покуролесил ты здесь вволюшку, поиграл силой немереной. Ишь, сухача-то да веток навалил! А все под ноги мне метил! Скачу вот через твои заломы козликом», - ворчливо думалось Егору, то и дело расчищающему себе путь. Но, несмотря на оставшиеся позади длинные пешие версты по бездорожью, он чувствовал себя лучше, чем дома. Разрывающая сердце боль притупилась, стихла. Исчезли тяжесть и жгучая горечь. Так происходило с ним всякий раз, в полном отчаянии уходящим от навалившихся бед в тайгу. Но события вчерашнего дня не давали душе покоя, и он возвращался к ним вновь и вновь. «Повадилась Мария в дом алкашек водить, этих ненавистных мне синюшных куриц. Запели хором: дай на бутылку, дай! Из дома-то тащить нечего, все пропито до последней тряпки. Остались ухват да железна кровать, никому не гожие. Дожился, документы все с собой ношу. Который уж год в одном костюме хожу. Не потому, что купить не на что: уволокёт тут же, продаст за шкалик. Тряпья-то в магазине полно, а без бумажки у нас человек- никто. Вышвырнул их, пьянь такую, вместе с Марией за ворота и ушел на работу. Хоть и в отпуске, да печи к себе потянули. Дело есть». Двоякое чувство переполняло Демина после разговора с Задушным. С одной стороны, было даже отрадно, что высказал Валерьяну Модестовичу давно наболевшее, с другой, понимал: такая «беседа» с первым секретарем бесследно для него не пройдет: остался в зиму без работы, а может быть, и еще хуже... «Вот, чертяка, лезет и лезет в голову. Леса из-за него не вижу». Повсюду весело гомонили птицы. Уставшие от непогоды, они солидно расселись на сухостое, молодом ельнике, чистили перышки и мирно переговаривались между собою, не замечая любопытных Егоровых глаз. Им было не до Егора. В нише скалы на остром выступе примостился мелкий соколок – пустельга. Намокший и отяжелевший

длинный хвост тянул его с карниза вниз. Но сокол только глубже вонзал черные когти в слоистый известняк. При этом часто смешно трясся на одном месте, растопыривал пеструю перьевую шубку, приподнимал крылья и звонко кли-кли-кликал. Егор остановился и беспрепятственно разглядывал рыже -бурого трясуна. Приподнявшись на цыпочки, он легонько дотронулся до него вытянутой вверх рукой, но птица не обращала на прохожего путника никакого внимания, занимаясь своим неотложным делом. «Голосом-то схож с чеглоком. Только у пустельги покрик повыше, позабористей». Словно урезонивая горделивого соколка, на ближней сосне отозвалась спокойной, мелодичной песенкой парочка белых куропаток: «керр… эр-эрэрр». Они беззаботно раскачивались на ветках в трех метрах от Егора, и ему были видны их брусничнокрасные, вздрагивающие при пении брови. До стойбища оставалось не более пятисот шагов. Сотни раз хоженую тропу Егор знал настолько, что мог пройти по ней с завязанными глазами: дальше она спустится к плоскогорью, лес уплотнится, плавно переходя в темнохвойный кедровник. Не удержался и быстро пошел в глубь его, надеясь срезать к столу несколько рыжиков, но больно встрепенулось сердце, и он присел на пенек. «Нет, надо хоть самому перед собой выговориться. Может, полегчает, а то ишь как расходилось мое сердчишко из-за проклятого Задушного. Внутренняя дрожь морщит мне нутро, как начинаю об нем думать.» Демин сорвал у пня сочные веточки брусничника и стал мять их дрожащими пальцами. «Принесла ж его нечистая именно в тот час – на ловца и зверь бежит. Какое было ему дело до раствора? Сколько требуется, столько и замешу. Своды в печках кое-где подмазать. Вот и взял в гараже старый горшок из-под цветов, приготовленный уборщицей на выброс. «Ты еще в стакане бы развел. Боишься ведром надсадиться!». За все свое существование доброго гвоздя в стену не вбил, а туды же! С указкой рабочему человеку. Конечно, сорвался я, попер буром на него:«Чего, говорю, вы тыкаете. В деды гожусь, а вы мне, фронтовику, тыкаете. С трибуны-то сладкими речами на День Победы рассыпаетесь. Только и помните об нас один этот день в году. А все остальные

Тамара Булевич

ненавидите старую гвардию: много про вас знаем да не боимся правдой-маткой по бесстыжим глазам стегануть». Закат догорел, медленно сползая за утес. В лесу заметно потемнело. Со стойбища доносился приветливый визг лаек… Из голосистого хора выделялся знакомый, низкий с хрипотцой приближающийся к нему лай. Это Мишин одноглазый пес Пират несся к нему навстречу, однако вскоре притих, стал как-то трусливо подвывать, остановился и смолк Егор продолжал всматриваться в кроны поющих деревьев, но споткнулся и глянул на тропу. Неподалеку от него лежало что-то темное, похожее на маленький пушистый кустик. Подойдя вплотную, обнаружил маленького медвежонка. Увидев незнакомца, тот попытался подняться на лапы, но тут же заваливался на бок. Демин наклонился над ним. «Пушистик» рыкнул и протяжно замычал. «Да ты, дружок, весь в крови. Како же чудище поранило тебя? Коль кровь не запеклась, и часу не прошло случившемуся. А я-то думал, ослышался, когда старое ухо уловило далекий, приглушенный щелчок. Знать, браконьеришко, труба ему в дышло, в тот миг воровски прошмыгнул по Мишиному угодью, встретился с медведицей, с тобой, малыш, спаскудничал. Вот же сволота! Летом на медведя охота закрыта, но нелюдю закон не писан. Где же мамка твоя, Тунгус? Так тебя буду величать, и что сталося с ней?». Прикрыв сочащуюся холку медвежонка носовым платком, покрепче прижал его к груди, как прижимал своих маленьких сынков. Тунгус был едва живой. Вздрагивал хрупким тельцем, дыбил шерстку, постанывал. «Совсем кроха, февральский. Крепись, будем лечиться вместе у знаменитого таежного лекаря Миши Монго.Ну-ну! Не кусайся, мигом доставлю. У меня, дружок, тоже болячек поднакопилось». В это время к Егору подполз Пират, стыдливо потерся о сапоги и лизнул их. «Привет тебе, привет!» Пират встал на лапы и протянул ему сильную, натруженную лапу. «Чо, сдрефил? Зверя почуял? Дак, он мал ишо, к тому же кровью истек, бедолага». Пес, принимая справедливый дружеский выговор, прижал уши и виновато завилял хвостом. «Все-то ты, умница, Пиратка, понимашь. Ладно. Давай, вперед, к Мише». Они втроем ввалились в чум, взмокшие, запыхавшиеся. Маленький, щуплый, верткий, с неседеющей головой Михаил, тепло поздоровался, прослезился и торопливо коснулся лица друга не знающей бритвы щекой. - Вот, Миша, принимай подранка. К счастью, на тропе лежал. В честь тебя, вернее будет сказать, твоего народа, назвал его Тунгусом. Михаил уже вымыл руки, достал из старого напольного сундука какие-то коробочки, бутылку спирта, марлю и широкий с мужскую ладонь лейкопластырь.

Исцеление тайгой

- Моя так ждала Егоcка, так ждала! А сам быстро растирал в порошок белые таблетки, свертывал в тампоны нарезанные ленты марли. - Держи Тунгуса, буду мыть, мал-мал резать. - Миш, ты же мне друг. Посочувствуй, не могу я это смотреть, боюсь! - Однако некода сипко много говори! Нюхай насытыря и работай! Такой ботцой, стыдно! Он накрыл полиэтиленом сундук и принялся мыть Тунгусу рану. Медвежонок визжал и вырывался из больших рук Егора, но силенки его были на исходе. -Хоросо, баркачанка*, хоросо! Моя твоя люби, больно не делай, жалей. Егор приловчился и уже крепко держал малыша, иногда помогая себе и коленом. Когда операция, наконец-то, завершилась, «ассистент» Демин, дрожащий и бледный, повалился на пол. - Скоро пей, Егоcка, валерянку, помогай. Твоя, однако, сопсем слабый стал. Ай -яй! А Пират уже распластался возле Егора. От избытка любви и жалости он обслюнявил ему лицо и руки, бил хвостом по ногам, словно просил быстрее подняться. Привык при встречах класть свою взлохмаченную голову на егоровы колени. Медвежонка спаситель определил на жительство за нарами, положив его на мягкий еловый лапник. И хотя сам он улегся на здоровый бочок, Михаил привязал Тунгуса к стойке чума. -Моя чум гость пришла – друг, Егоска! Моя знай, сто он люби. Миса буди делай кухня эвенка. Наш Алитет, ботцой, однако писатель, добрые народны обыцяй сеял и говори правду: от еды руси в зивота один пустота. И засуетился у очага. Вскоре чум наполнился аппетитным запахом свежей, молодой оленины. - Вот всегда так! Со мной тебе вечные хлопоты! забираясь на нары, извинительным голосом заговорил Егор. - Молци ус! Моя весна сдала, лето сдала. Скоро тайга белый, а Егоска нету. Твоя понимас, как моя рада? - Я тоже скучаю, Миша. Со школьной скамьи не разлучаемся. За брата мне и за всю родню. Плохи мои дела, Миша. За помощью пришел. Душу тобой облегчить. - Нис - се-о-о-о! Тайга лечи, моя лечи – Егоска хоросо, болези уйди. Потом, Егоска, говори буди, завтре. Ноцю аринка, харги – злой духи месай. Мало лечи. Надо утро, солнце. Миса знай кода. А час еси твоя хоцю, моя хоцю. В чуме от жаркого очага нечем было дышать. Михаил задрал пологи, и сразу вокруг чума заплясали по кругу причудливые, быстроногие тени. - Моя важенки доить скоро, шевели огня. Егор подсел к очагу, подгреб развалившиеся угли под котел с дымящимся мясом, задумался. И ссора с Задушным опять завладела им. « Как он змеем взвился, ядовито зашипел! «Ты у меня договоришься – посидишь за решеткой, поумнеешь, если еще где тявкнешь про нас с отцом». Тут уж я на крик перешел: «Слава Богу, не 37-ой, руки коротки!». И дале выдал ему про барство, пьянки-гулянки - про чо люди меж собой шепчутся – да дворец райкомовский, на субботниках всем миром строимый. Это для

Тамара Булевич

двадцати-то райкомовских чинуш. Кричу: «Не лучше ли отдать его фронтовикам, либо старикам да старухам бесприютным? И под детский садик сгодится - тоже не лишний». Тут он вовсе взбесился. Слюной брызжет. Давай всяко поносить, оскорблять. Оказыватся, что за приживалу держит и проку от меня никакого. Это при одиннадцати-то печах на каменном угле, мною обслуживаемых! Хорек вонючий! Потом метнулся в свой кабинет, да так дверями хлопнул, что с косяка штукатурка посыпалась. Пришлось цело ведро замазки заводить, дыры замазывать. Накаркал!» Было за полночь, когда друзья, сытые, слегка пьяные, обсуждали предстоящую рыбалку. Развалившись на свежих, мягких пыжиках, отбирали нужные блесны для ловли сига. Егор загодя купил их у знакомых промысловиков вместе со спиннингом и двумя удочками. Давно уж привык рыбачить одновременно тремя удилищами. Михаил удочку не признавал, тихо посмеивался над горе - рыбаком. - Моя лодка ехай, сети стави, мормышка лови. Потом буди сцитай, сколь твоя уди, сколь моя. Уха вари у рецьки. Водка брать? - Как хочешь, Миша. - Хоцю, хоцю! Моя друг есть! Вдруг медвежонок заворочался, громко застонал. Михаил легко вскочил и наклонился над пациентом. Но он тут же успокоился, засопел и стал сосать лапу. -Ай-яй! Моя забый! Нада еси дай! Он снова склонился над сундуком, долго что-то искал, отрывисто поругивая себя то на русском, то на эвенкийском. Наконец извлек на свет длинную соску и выскочил из чума. Вернулся с полной бутылкой свежего молока от важенки. Ловко сунул соску в крохотную пасть спящего Тунгуса, придерживая рукой бутылку, чтобы баркачану было удобнее сосать. Егор с восхищением смотрел на заботливого, умелого друга. А медвежонок, насытившись, затих. Утомленные событиями дня друзья улеглись на нарах и дружно захрапели. Вскоре всех разбудили собаки. Они лаяли отчаянно и тревожно, переходя на хрип и вой. Первым ошалело вскочил Михаил. - Однако, Егоска, ботцая зверь пришла. Моя знай – амака,* Тунгускина мать. Амака злой - плохо. Оленя кусай. Нас кусай. Тунгуса надо быстро отдавай. - Да ты в своем уме, Миша! Скоко он крови потерял, ослаб. Рана не закрылась, а ты… - Егоска родилась, зиви тайга, однако, тайга не понимай! Бери скоро руки баркачан. Иди тропа вверх. Моя путь свети. Зверь огоня не люби, боитца. Тунгуса скала оставляй. Амака ее забирай. Потом, однако, быстро нада чум. Так делай. Егор осторожно взял на руки проснувщегося и встревоженного медвежонка. - Торопи, Егоска, торопи! Моя знай - плохо, ай-яй, плохо. Амака - мать пришел за амакашка. Бери русье плецо, Тунгуса неси рука. - Плохо это, Миша! Малыш на ногах не стоит, погибнет ведь! ________________________________ *Баркачан - медвежонок до 1 года; /эвенк./

Исцеление тайгой

- Егоска сосем глюпий, не думай! Миса знай. Амака плохой: ее дети люди взял. Нада скоро Тунгуса отдавай. Не боись, Егоска! Моя твоя прикрывай. Монго схватил с крючка новенький карабин, недавно подаренный ему сыном Николаем. В ночной полутьме точным, стремительным движением схватил стоящую за нарами палку с накрученным берестяным факелом, поджег его и выскользнул из чума. Егор со стареньким карабином за плечами и всхлипывающим, тихо мычащим на руках медвежонком поспешил за ним. Зорька еще пряталась за горами, но небосклон уже высветился ее далекими всполохами. Егор шел впереди, неся на вытянутых руках перевязанного широкими бинтами Тунгуса. Нес бережно, стараясь не задевать кровоточащую рану и не причинять малышу дополнительную боль. Михаил сзади светил под ноги Егору факелом и чутко ловил каждый звук спящего леса. Собаки бежали по следу медведицы, параллельно тропе, метрах в десяти от хозяина. Подъем становился круче, но до скалы было еще далеко. Где-то рядом тяжело заухал филин, потом, словно сорвавшись с дерева, полетел вниз к кедровнику. Встревожились и захлопали крыльями еще несколько проснувшихся птиц. Опять трусливо заскулили лайки. И не прошло минуты, как они, притихшие и скукоженные от страха, негромко заскулили и пристроились к Михаилу. - Егоска, бистро стой! Амака рядом! Вот он! Вот! И взвел курок карабина. - Не стреляй, Миша! Не стреляй! Егор увидел впереди себя черную, рычащую и наступательно движущуюся на него гору. Остановился – и медведица остановилась. Громко пыхтя, присела, будто замерла. Ее отдых длился секунд пять, а показались они вечностью. Конечно же, она сильно устала, пережив тяжкий день, страх при встрече с плохим человеком, непрерывный поиск детеныша. - Егоска! Пускай баркачан! Бистро! Хоросо, молодеца ! Ходи моя! Он направил луч факела в сторону медведицы, напряженно держа на вытянутой правой руке карабин. Лайки осмелели и пытались ринуться на сидящего зверя. -Тихо лезать! Пирата, к ноге! - сердито прицыкнул на них Монго. Те послушно прижали уши и слились с тропой. - Егоска! Сагай небыстро назад чум, смотри амака лицо. Русье - на готове! Посли! Моя амака свети. Медвежонок, почуяв мать, жалобно и звучно стонал. Волоча ножку, прыгая, валясь на камни, вновь поднимаясь, из последних сил тащился к ней. Медведица, познавшая запах пороха и сейчас, видя перед собой смертельную опасность, вновь приподнялась на задние лапы. Дико рыча, разбрызгивая по кустам гневную пену, медленно пошла навстречу медвежонку. Поравнявшись, лизнула мордочку и опустилась над ним. Долго обнюхивала пахнущее лекарствами, забинтованное тельце. Затем страстно и

_______________________ *Амака – медведь; /эвенк./.

Тамара Булевич

яростно начала облизывать с ног до головы. И было видно, как отлетали от ее детеныша бинты и лейкопластыри. Еще с полкилометра, в плотном окружении очумевших, все понимающих собак, Михаил с Егором шли молча, прислушиваясь и оглядываясь. Но, углубившись в кедровник, расслабились, подали голоса. - Моя рада, так рада. Тунгуска буди живи! Поднявшаяся над тайгой заря весело раскачивалась на макушках раскачивающихся кедров. В чуме пахло мясом и багульником. Надо бы поспать, но было не до сна! Выпив по стакану крепкого чая, друзья покурили и решили сразу отправиться на рыбалку. -Вода хоросо нерви леци. Большое рубленное зимовье, стоящее посредине стойбища, служило Михаилу и хранилищем, и мастерской. Здесь дальними родственниками, помогавшими старику управляться со стадом олений и домашними делами, шились, украшались бисером одежда из оленьих шкур. Умело выделывались на продажу дорогие меха соболей, песцов и чернобурок. На тесаных полках хранилась инструменты, кухонная утварь, постели для гостей. По стенам на металлических крюках развешивались сети, мормышки. В самодельных деревянных ящиках лежала разная мелочь, без которой на охоте и рыбалке не обойтись. Друзья полезли на чердак. Вяленая сохатина висела на длинных толстых жердях, обдуваемая сквозняком и по-хозяйски обернутая цветастыми простынями. - Ты, Миша, хороший хозяин. Всюду успевашь, и старость тебя не гложет. - Бери, Егоска, домой суха сохатина, увази моя - охотника. Обыцяй така - не мози Миса одна еси добыця. Другой люди нада давай. Или духи ругай моя, накази. А кому Миша дай? Теперь твоя одна. Родня далеко тайга. Сына Колька, собака така, сопсем редко в цюму приеди. Руси стала Колька. Тайга зиви не хоци. -Давай, Миша! А к вяленой сохатинке я с детства приучен. Помню, твои родители в интернат нам мешками возили. А тапереча зимой вся еда моя и есть, что отварю картохи чугунок, да с грибам ее, да с черемшой. - А Маса, асис * твоя, не вари? Егор нахмурился и обреченно махнул рукой. - Ты, Миша, совсем другую Марию помнишь. Знаю, нравилась тебе. Она всем тогда была люба. Только где она, та Мария-то? Война и материнское горе давно счервивили ее. А что осталось …эта… дома почти не быват. Я же - не пьющий. Ей со мной не интересно. Да-а а, пропащая ее душа… - Всю зисть хоцю зиви с Егоска. Поцему не могу? Там твоя плохо, моя тут без Егоски тоска. Зацем так? Тайга твоя люби, зиви тайга. - Спасибо, друг, да не один я. Хоть Мария и бомжует, а все ж - жена. Не брошу. Пропадет. Эта беда ее от сынков наших, войной загубленных. По ним сохла, а последний год запивается. Поначалу думал, чем горем захлебывается, так пущай лучше с подругами веселится. А оно вота как обернулось, веселье-то… Мария-то не так уж и пьет. Годы-то каки, хоть и

Исцеление тайгой

младше меня на десяток лет. А бабы истые лонтрышки, опоицы. Обобрали нас до нитки. В доме стены одни стоят, от стыда да грязи мыкают. Видать, сей мой крест до гроба несть. - Поцему Егоска Масу не уци, не бий? - Давно рук на нее не подымаю, а ране, бывало, и взгревал не раз. Дак, где там! По всей фактории дурой носилась: «Убиват, убиват, лешак печной». В сельсовет меня таскали. А вот ее за гульню да пьянство не тревожат. Пробовал взаперти денно- нощно держать. Так она, лихоимка, всякими хитростями сбежит к своим собутыльникам. Как медом там намазано. Сколько мужиков привадили в свою сатанинскую компанию - счету нет. - Ай - яй! Егоска не музык! Нада брай толста веревка, ее зопу - бий раз- два- три. Буди солкова. А Егоска – буюн - олень! - Это еще почему? - Дак, он ботцой - ботцой роги носит, а забодать никого не мозет. Затарив доверху рюкзаки, друзья погрузили их на тачку с бочонком и спустились к Тунгуске. И закипела работа, таинство, священнодейство, что всегда предшествуют началу настоящей рыбалки в большой рыбной реке. Егор прошелся вдоль берега и выбрал место попорожистей, где по опыту прошлых лет обычно плескались непуганые монговскими сетями жирные, серебристые сиги. По совету «бывалых», насыпал между валунами вареной пшеничной крупы. Она горками опустилась на дно, но часть ее струями волн унесло в стремнину. «Теперь сиг сюда валом повалит». Михаил вытащил из ивняка лодку и погрузил в нее подаренные Егором сети. Внимательно осмотрел две старенькие мормышки, покрутил их, сложил гармошкой и бросил поверх сетей. «Моя Егоска показет, как лови стари эвенк». И исчез за утесом, угрюмо нависшим над темными водами Подкаменной Тунгуски. Таковы были исходные амбиции бывалых рыбаков. Договорились: рыбачить, пока жор не прекратится. Сигналом к завершению рыбалки должен послужить большой Егоров костер. Оставшись наедине, Демин, позабыв про все на свете, поддался азартному и властному желанию – наловить побольше сига! Длинный, нескладный, с белой головой на тонкой шее, в стареньком бесцветном трико, в потерявшей полосатость тельняшке, он метался между удилищами и был похож на невиданную никем чудную птицу. Она то взмахивала крылами-палками над пенящимися порогами, то приседала на мокрые камни и почти сливалась с ними. А то вдруг принималась, неуклюже прыгала по замшелым, скользким валунам. Едва удерживая равновесие и прилагая видимые усилия, изо всех сил старалась не спикировать со всего маху в белокрылые, шипящие буруны, стремительно уносящиеся за утес от неприветливых, больно бьющих каменных разбойников. С удовольствием понаблюдав за ним, Егор подправил кремнием лезвие таежного ножа и принялся

Тамара Булевич

пластать двух-трехкилограммовых сигов под зимний засол. В его многотрудных руках всякое дело ладилось. И скоро он добрался до днища короба. Там, повиливая хвостищем и радужно блестя на солнце крупной чешуей, лежал его сегодняшний «первенец». «Не обессудь, придется тебе ишо повременить, другу моему показаться». Егор вырыл саперной лопатой яму, залил водой, бросив туда красавца сига: «Не балуй у меня!» И накрыл его сверху коробом. Тайга только разгоралась багряными пожарищами приближающейся осени. Березки стыдливо и робко развесили редкие золотые сережки. Под порывами ветра они разлетались по темной зелени кроны то рваными лоскутами золотой парчи, то ярким, кружащимся солнышком, а то повисали кверху дном небывалой формы бокалами. Рыжими пятнами обозначились в хвойниках осинки, еще не вспыхнувшие алым румянцем. На взгорке у кедрача играли с ветром чуть побледневшие лиственницы. Егор на минуту задержал взгляд на лесном просторе и отметил, что лета осталось на одну ладошку. - Пойдем-ка, Пиратка, за сушняком. Пора костер разводить, хозяина домой зазывать. Поди, с уловом умаялся, ишь, как запозднился. И вскоре высокое пламя костра взвилось на каменистом берегу. Душистый синий дымок потянуло далеко за утес. На душе у Егора стало спокойнее. «Не довел бы сердце до такой раскоряки, если б ушел из райкома сразу после первой стычки с хозяином. Зря поддался уговорам Катерины Алексевны: «Надо дотянуть до нового райкома. Здание передадут другой организации. Где еще найдут такого хозяина печам!». Понятно, Катерине Алексевне не хотелось видеть меня «домовничим». Она одна из райкомовских знала все о моей жизни, Марии… Хотя от себя не убежишь, а все бы легче сердцу… Уйти с работы -полбеды. На пропитание заработаю: русские печи досыта кормили семью во все времена. И ноне они в большом спросе. Не об этом печаль. Обидно, стыдно за партию, коей принадлежу и служил верой -правдой до нынешних времен. Тапереча уж не с ней я! Не с задушными. Они- то и довели народ до нужды заново перестраивать страну. И опять толком, по- честному, ему об том не сказали. Оно, конечно! Какими глазами смотреть! Тянули из него жилы, кричали «ура!», коммунизмой вот-вот обнадеживали. Оказалось, не в ту сторону тянули, не ту социализму построили. Вот же пакостники! Все наши натуги коту под хвост! А вожди не удостоили даже рядовых коммунистов -тружеников разговора за свое преступное руководство. Никто не посчитал нужным признаться народу в тупости своей, воровстве и предательстве. Нет, Демин, с такой шарашконторой заканчивай! Не ты, а задушенские сотоварищи, труба им в дышло, отныне – ядро ее. Чо путного дале ждатьто?!». Заслышав всплеск весел, Егор поспешил к реке. Мишина лодка под тяжестью груза осела, едва не

Исцеление тайгой

зачерпывая краями воду. А сам он, стоя, радостно приветствовал друга поднятыми веслами. - Где тебя лешие носят, сучок кедровый! - нарочито грубо отозвался Егор. - Моя Егоска риби красни лови, стерлядки помай, ягоды собирай. - Вечный трудяга мой, неугомонный! Давай уж, помогу выгрузиться. Они вытащили лодку на берег подальше от воды и начали бросать на брезент улов старого эвенка. - Вот это тайменище! Да как ты втащил-то его? Ну и ну… Нет, Миша, силушка в тебе еще временем не отнятая. Дай-то Бог! А стерлядки-то ско-о-ко! Ты просто водяной царь, Миша. Это ж надо так рыбалить. Я сдаюсь. Твоя моя победи! Михаил заулыбался и занялся котлом под уху. Долго тер его песком, полоскал в реке, и только потом, отойдя подальше от ивняка, зачерпнул из стремнины летящей водицы. -Моя сама ухи вари. И таинству его над котлом не было конца. Егор за это время почистил рыбу, часть нанизал на ивовую лозу для провяливания, но основной улов засолил в кедровом бочонке. Долго и внимательно освобождал стерлядь от визиги, хорошо промывал ее и бросал на раскаленную сковородку для обжарки. «Завтра Мишу пирогом с визигой накормлю, он любит. Тайменя пусть сам солит. У меня такого навыка нет». Солнце уже накалывалось на уносящиеся далеко в небо пики вековых хвойников, когда друзья удобно уселись у костра. Михаил наполнил доверху миски с дымящейся ухой и большими кусками добытых ими деликатесов. От котла исходил такой аромат, что сводило скулы от разыгравшегося у рыбаков аппетита. - Так много тебе рассказал. Горько от всего этого, Миша. Куды ни кинь, везде редька да дрын. Горько думается и про наше общее житье. Слушаю, читаю - тоска разъедает душу. Они доперестраиваются! Нутром чую, должон буду и за лес им платить. За угодья, стало быть. - Егоска умный, моя не понимай… Старый эвенк напряженно вдумывался в сказанное Егором, выбивая в костер нагар из потрескавшейся трубки. Долго и тщательно уминал в нее табак, долго раскуривал, глубоко, до кашля, втягивая в себя ядреный, щекотливый никотиновый дух. - И за аргиша* деньга дать? Зачем плати! Тайга мой, олень моя - чужой не брал. Моя плати нету. Скажи твой райком, наш Ленин так не делал. Твоя начальник, однако, сосем харги – дьявол, жадный зверь. Монго так понимай. Еси делай, как он, думай, как он - беда иди, всех беда стани кусать. Скази ему, Егоска! - И не надейся! Он меня так и послушает! Кабы мне грамоты поболе, я бы с ним пободался. А так, кто я для него? Мусор. Дворняга непородистая. А оне - партейное начальство – держатся, вроде графьев. Задушный на меня волком глядит, бугаем бычится. Ну, и пусть, труба ему в дышло. Хоть возьми самые что ни на есть верхи. Все хитруют. Вокруг да около. Поди, давно уж и без народа со страной порешали. Жаль,

* Асис – жена; /эвенк./.

Тамара Булевич

что решальщики все такие же и есть – Задушные. Помяни мое слово, Миша, труба им в дышло, перестройщикам, - под их командой жить станем. А оне ни стыда, ни греха не ведают. По райкому вижу, где пять лет печником отслужил. Блудуют да жируют на народных харчах. Об Ленине давно позабыли. Даже, бесстыдники, скоморошничают над ним. На кумаче слова евоны наляпают - поминка для виду. А самито в бары метят, козе понятно. Ихней своре по-иному править затребовалось. Стало быть, перестроят оне нас в свою выгоду. Хорошо, коль в живых останемся. - Не скажи, Егоска так! Моя боитца. - А чо нам с тобой бояться? Дале севера не сошлют. А он нам – отец родной. - Однако, страшно, Егоска. Моя, твоя - кем буди? - А никем. Были никто – нищими – имя и помрем. Зато нутро наше, Миша, побогаче будет некоторых при власти. Только кто нам в души-то когда глядел? Мы для властей - прах. - Моя, однако, не знай прах. - Ну, что ли, горсть земли. Понял? - Да, понимай. Друзья замолчали, углубившись в нелегкие раздумья. По их старческим лицам одна за другой пробегали тревожные тени. - Вот думаю, Миша, об нас с тобой. Не за то воевали. Сынов за родину положили. А что она, родина-то, тапереча делает с нами. Из года в год тянулись на нее, а легче не ставало. Ты, окромя тайги да аргиша, ничего доброго не видал. Я тоже. Охотничал, русскими печами людям дома согревал. Все ж по совести, жили, как могли. Работали до десятого пота, мозоли набивали, сынков растили. Только где они, кормильцы -то, радость наша? В могилах братских. Твоих двое и трое моих. У тебя хоть Николка после войны народился отрадой да внучатки. А я ж так деток люблю… И Егор горько заплакал. Михаил, смахивая со своего худого лица слезы, участливо прислонился к плечу друга и гладил ему шершавые руки. Еще всхлипывая, Демин тихо продолжил: - До сего дня чужой копейки мы с тобой, брат, не поимели. До глубокой старости своим горбом хлеба добывам. Тайгой да рекой кормимся. Стало быть, хоть и прах мы, да плодородный, не пустой. На нашем-то прахе всяка добрая травинка охотно вырастит, а то ягель на щипок оленю. А на их прахе, выродков народных, взростится один чертополох, либо дурман какой. Костер затухал, гореть было нечему, и друзья отправились на взгорок за валежником. Насобирали его так много, что еле доволокли тяжелые вязанки. И вновь жаркое кострище согревало их на свежем ветру. - Миша, ты же сам видал, знашь, что коммунистом я был принят в окопе. И вовсе не по принуждению, как тапереча злыдни калякают, а по собственному большому желанию, по воле вольной. Под пулями за чужие спины Демин не прятался. Кровушкой не раз землю полил. Завсегда за партию горой стоял. Так до последнего дыха и был бы с ней, кабы она не стала другой, таперешной. А была _______________________________________ *Аргиш- кочевание, перекочевка; /эвенк./.

Исцеление тайгой

б делами и душой, как наша Катерина Алексевна Селезнева, низко б кланялся до веку ей. Я Катерину Алексевну одну из райкомовских за коммуниста и секретаря признаю. Настоящая партейка! За наживой не гонится, завсегда к людям с уважением и помощью. Однако времечко, Миша, не ее. Другое время грядет. И партия другим нутром наполнилась, под другой уздой ходит –задушенских. Только в их упряжи ходить не стану. Другого табуна я конь. Егор вдруг решительно поднялся, отыскал свой рюкзак и вытащил из него небольшой, завернутый в газету сверток, перевязанный шпагатом. Ножом вспорол его, вынул маленькую красную книжицу и протянул ее Михаилу. - Гляди, Миша, и запоминай момент. Это мой партийный билет. Нет, не тот, что мне вручали в окопе, и за который я любому выгрыз бы глотку. Мой, родной партийный билет где-то в архивах заточен. Вот ему и буду верен, пока бьется мое сердце. А этот… Егор брезгливо сморщился и бросил свою краснокожую партийную принадлежность в костер. - Горите вы синим пламенем, труба вам в дышло, задушенские переродыши! И сел рядом с другом. От волнения ли, быстрого ли отрезвления Егора Демина бил озноб, дергались веки и дрожали руки. - Слышь, Миша, как волны хлебещутся? Так и бьют по сердцу…Тревожно и больно мне… - Моя Егоску уважай, всегда с Егоска! Прошло три дня и ночи, как Егор потерял сознание. Несколькими минутами спустя после сожжения своего партбилета. И Михаил, не отходя от него ни на минуту, отчаянно пытался возвратить друга с того света своими таежными премудростями и камланием. «Миса мали-мали саман, сына саман. Над Егоской камлай делай, арван-ми* делай». Напившись настоек из лесных кореньев и трав, Егор беспробудно проваливался из одного сна в другой. Старый эвенк кружил над ним чудо - птицей в блестящем цветном оперении. Со звенящим в быстрых руках отцовским бубном, Михаил Монго гортанно распевал одному ему известные заклинания, трясся в трансе до изнеможения, призывая на помощь мудрых духов и шамана-отца. Но этой неистовой битвы за жизнь друга Егошки Демин не видел и не слышал, находясь в глубоком, непробудном забытье. В добрых снах ему светило яркое солнце, он был молодым и счастливым. Ему снилось, будто к нему в интернат с гостинцами приходили родители, сидели на коленях маленькие вихрастые сынки, и он ласкал их. Потом целовался с красавицей- женой Марией. Угощал за своим столом сигами и таежными ягодами Катерину Алексеевну Селезневу… Когда Демин открыл глаза, то был удивлен Мишиному наряду. Ни о чем не спросив его, ________________________________ *Арван-ми- оживление; /эвенк./.

Тамара Булевич

одобрительно улыбнулся. Друг показался ему усталым, постаревшим. Но, увидя на его лице радостную ответную улыбку, бодро поднялся с нар. - Я скоренько сбегаю за чум! У Егора было приподнятое настроение. Что происходило с ним в эти дни, он не помнил. Никаких болей не чувствовал, и только легкая дрожь в теле вернула его в якобы вчерашний день. «Вот это порыбалили!» Заглянув под навес, где обычно Миша держал соленья в зиму, обомлел: ни тачки, ни бочонка с рыбой там не было. И сигов на лозе тоже.«Да мы чо, сморчки старые, на берегу улов оставили!» И пулей влетел в чум. И пулей влетел в чум. На полу, уткнувшись лицом в золу очага, лежал Миша. Он спал мертвецким сном, и разбудить его Егору не удалось. «А Пиратка -то где?». Наскоро одевшись, спустился к берегу. Там все висело и лежало на прежних местах. Пират, с чувством исполненного долга, устало потянулся и сдал вахту. Голодные, не понимающие, почему хозяин так надолго оставил их на берегу, лайки, однако, не посмели нарушить его строгий приказ: «Сторози!». Освободившись от обязанностей, они мигом взлетели на взгорок, к стойбищу, где в кормушках всегда было чем поживиться. Демин – ходка за ходкой- перетаскивал дорогую добычу под навес. А Михаил продолжал спать. Уж вечерело, и тихий закат алыми лентами закружил над кедровником. Егор сидел у чума и выстругивал себе палкуискалку с вилочкой на конце для завтрашнего похода за рыжиками да груздями. «Вчерась как –то непонятно день закончился. Помню только, как бросил в огонь партбилет, как тлел он медленно синим, угарным прощанием. И было очень больно за прожитые годы. Нет, я сделал все верно и с Запашным, и с партбилетом. А дальше - ничего не помню. Вроде, и не пил лишнего». Слегка пошатываясь, к нему шел Михаил. Он беззубо и широко улыбался. - Моя, однако, мало-мало спала. - Ничего себе, «мало-мало», почитай день-деньской продрыхал. Ране такого за тобой не примечал. Завтра по грибы пойдем. - Ай-яй! Твоя, Егоска, один ходи. Моя есть охота, тайга. - Да, вспомнил! Ты же ими брезгуешь. - Они – поганые. Предки говори, мама говори. Черный дух там живи. Не ешь их, друг Егоска. -Ну, уж нет! От такой вкуснятины нос воротить – не царское это дело. Я сыроежки жевал, когда по подворью голой попой ползал – и ничего! Вона вымахал, здоровенный мужик. Всю войну с тобой по стылым окопам корежились в одних драных шинельках – а не кашлянули! Ты поешь, Миша, сколько знаю тебя - почитай с малолетства - одну и ту же небылицу: поганые, поганые. Вовсе уж мхом порос, пень еловый. Небось, в третьем тысячелетии тоже попасть в жильцы метишь? Так подравнивайся! Помню, в интернате впереди меня завсегда поспешал! - Моя краска не менял: тайга был, тайга есть.

Исцеление тайгой

- Грибы - они, конечно, деликатности требуют. А ты, поди, ешь не те, не съедобные. Хошь, покажу моего вкуса, что и сырыми не потравишься. Вот, к примеру, рыжик, грибок отменный! - Ай- яй. Моя тоснит… Следующий день они провели врозь, занимаясь каждый своим делом. Егор набрал короб с верхом молоденьких рыжиков, сырых груздей и чуть обозначившихся коричневой шляпкой белых грибков. «На всю зиму наслажденье». Михаил принес в подарок другу дородную копалуху и трех «зирнюцих» уток. Они сидели на поляне за навесом и доводили до ума дары тайги. А вечером снова спустились к реке, развели костер. - Хос, анектот про цюкцю? Сын Колька науци. Егор оживился и с любопытством посмотрел на Мишу. - Ну, блин, даешь, с тобой не соскучишься! -Слусай. Сиди цюме муза с зеной. Она спроси: «Поцему все зови нас глюпи, тупой?» «Да ми - во!»- и муза стучи своя голова. «Кто-то цюма присла!» - испугался асис- зена. «Сиди ус, моя дверь сама открой»- сказала муза. Друзья весело рассмеялись. - Миша, а я тебе сейчас быль расскажу. Тут по весне витютень к подворью моему прибился. Морозец в те дни лютовал люто. А голубок дикий, да умный. Я ему чердак открыл, он и юрк туды. Видать, здорово намерзся, бедолага. Все живое тепла хочет. Кому непогодь по нутру? Денек отогрелся меж сухих трав да и отыскал в сарайке старое корыто, где осталось пшено от последних кур. Их - то до единой Мария на закусь подружкам снесла. Витютень погостевал ишо пару деньков и улетел. Было это аккурат в день пасхи. Может, весть мне каку приносил, а, Миш? К чему бы, не знашь? Ты же, лесной ведун, до всего ушлый. Меж мирами витаешь, людей лечишь. Вот и мне с тобой полегчало. - Миша - знай! Егоска потом говори. Ранним утром Егор засобирался домой. Михаил сник, запечалился. - Не горюй, друг. Приду по осени, порыбалим.

Светлана Замлелова Светлана Замлелова - прозаик, публицист, критик, переводчик. Родилась в Алма-Ате, окончила Российский Государственный гуманитарный университет. Член Союза писателей России, Член-корреспондент Петровской Академии Наук и Искусств.

ПТИЧКА

С тех самых пор, как Она умерла, Он приходил каждое воскресенье на кладбище и сидел у могилки на маленькой скамеечке, предусмотрительно поставленной внутри чугунной ограды. Клочок земли с холмиком и крестом принадлежал не Ему. И это было странно, потому что Ей не нужны были теперь ни земля, ни чугун, ни мрамор. Ни даже кустик жимолости или анютины глазки - нежные, стыдливые цветы с лиловыми, бархатными лепестками. Иногда Ему приходило на ум, что он хозяйничает на земле мертвеца. И тогда делалось страшно и стыдно: слово это так не шло к Ней, что, казалось, Её оскорбляло. Зимой Он убирал с Её земли снег, осенью - жёлтые листья, осыпавшиеся с клёнов, летом - расползавшиеся во все стороны одуванчики и сныть. Тяжёлым временем была весна, когда вокруг всё оживало и приходило в движение. На клёнах и жимолости набухали почки, размягчённая земля принимала в себя влагу и выпускала острые зелёные перышки, на голых ещё ветках появлялись яркие птички и пели друг дружке любовные песни - всё готовилось родить, умершее воскресало, исчезнувшее возвращалось. И только бугорки с крестами оставались недвижимы и безучастны к буйству нарождающейся жизни, как глухие бывают безучастны к музыке. И тогда Он присаживался на скамейку, опускал ладонь на холмик и думал: «Где же ты, моя пташечка? Кому-то поёшь свои песни? Где сейчас душа твоя? Что видит, какие страны? Любит ли кого? Тоскует ли о ком? Не хранит ли обиду?..»

о чём-то грустном. И, точно желая узнать, что же Он себе думает, снова заглянула Ему в глаза. Поражённый появлением и поведением незваной собеседницы, Он молчал и тихо, боясь спугнуть, рассматривал щебетунью. - Ах ты, пичужка! - наконец сказал Он ласково. - О чём же ты хотела мне поведать? Варакушка кивнула и, переливчато прищёлкивая и присвистывая, принялась рассказывать что-то весёлое. Потом вспорхнула, распушила на лету красный хвостик и опустилась на ветку клёна. «Не грусти, рю-ти, рю-ти», - прощебетала она. Махнула, как платочком, хвостиком, и была такова. Он остался один, но одиночество впервые за последние годы не давило Ему грудь: тихая, нежная радость, точно светлое, душистое облако, опустилась вдруг на Него, и даже смерть отчего-то впервые показалась ему не страшной, но таинственной. Ведь кто знает, смерть ли приходит, чтобы отнять, или жизнь даётся, чтобы постичь... Он поднялся и медленно пошёл с кладбища. Вокруг, на каждом дереве, пели птички, которых Он не мог видеть. И в пении их слышалось: «Не горюй, не горюй, не грусти, не грусти»...

И однажды в ответ Ему из кустика жимолости послышалось: «Не горюй, не горюй, ти-ти-рюй, тити-рюй». Он поднял глаза: на ветке сидела варакушка - маленькая синегрудая птичка с красным хвостиком и белыми бровками. «Не горюй, не горюй», - повторила варакушка, повела белой бровкой и, глядя на Него выпуклыми чёрными глазками, прибавила: «Тити-рюй, ти-рюй, ти-рюй». И вдруг забормотала, заворчала, точно силясь сказать что-то. Сначала сердито и недовольно, покачивая назидательно головкой и нервно подёргивая красным хвостиком. Потом вдруг приосанилась, вытянулась на тонких, стройных ножках и затикала весело, засмеялась. Но вот склонила головку набок и тихо-тихо прощебетала

Светлана Замлелова

ПЕТРОВНА

« Экая ведь непогодь... Экой чичер...», - думает девяностодвухлетняя Петровна, глядя, как за окном пьяный ветер задирает подолы и срывает шапки, как резвится в столбах света шальной снег и, падая на землю, тотчас тает. Согнувшись в три погибели и положив на колени тёмные, сухие руки, Петровна задрёмывает. Тяжелеют веки, а голова, начавшая было медленно клониться вниз, вдруг точно отрывается и камнем падает на грудь. Петровна вздрагивает, выпрямляется и, открыв глаза, смотрит вокруг себя с удивлением и испугом. Словно не понимая, как оказалась она в этой комнате, где помимо железной кровати, хромого стула да «солдатской» тумбочки свален весь хлам, какой уже непригоден в доме, но расстаться с которым хозяевам жаль: отработавший своё холодильник, диван с драной плюшевой обивкой, груды старых журналов и многие числом коробки. Оглядев своё пристанище, Петровна успокаивается и снова начинает задрёмывать. Но в какой-то момент просыпается от ощущения, что в комнате она не одна. Перед Петровной стоит её невестка Валентина Михайловна, крупная дама с широкими чёрными бровями. Заметив, что Петровна пробудилась и виновато улыбается, Валентина Михайловна наклоняется к ней и в самое ухо кричит: - Я пошла! - Куды-и? - пугается Петровна. - Ну, вот... «Куды»... К Васе в больницу. - Куды-и? - уже с другой интонацией спрашивает Петровна. - Ну-у-у... Закуды-икала!.. Вася, сынок твой, болеет. Уже неделю в больнице лежит. - Ва-ася? - Н-да... - В больнице? - В больнице, в больнице... - Какая ж у него болесть? Алларгия? -Тьфу... Какая ещё «алларгия»? Сто раз ведь рассказывала... И Валентина Михайловна, махнув на Петровну рукой, уходит. А Петровна остаётся одна. Она вздыхает, оправляет платок и снова поворачивается к окну... Пять лет назад Петровна овдовела, и сын забрал её из деревни в Москву. Однако уход за старухой он препоручил своей жене, Валентине Михайловне, считая, что дело это сугубо женское и что негоже мужчине возиться с детьми и стариками. Валентина Михайловна, согласившись на роль сиделки, втайне

Рассказы

вознегодовала, за какие грехи ей вдруг выпало присматривать за глупой старухой, к которой ничего, кроме раздражения и неприязни, она никогда не питала. И хотя Валентина Михайловна предпочитала помалкивать, но неприязнь свою к свекрови едва ли могла заглушить. И каждое слово Петровны отзывалось в ней всплесками желчи. И потому разместили Петровну так, чтобы как можно реже попадалась она на глаза. Из трёх комнат Петровне отвели самую маленькую. Соорудив наскоро обстановку, Петровну предоставили самой себе. Впрочем, три раза в день её зовут к столу. А по большим праздникам, как ярмарочного медведя из клетки, выводят из комнаты на показ гостям. Гости с таким любопытством рассматривают древнюю старуху, что, кажется, хотят заглянуть ей в зубы или, по крайней мере, пощупать. А Петровна, приходя в смущение от повышенного к своей особе внимания, улыбается беззубой улыбкой и шамкает: - Дал бы Господь помереть... Чижало со мной... Зажилась, индо тошнёхонько, а и помирать горькохонько.. Гости смеются, но вскоре интерес к Петровне угасает и о ней забывают. А Петровна уходит в себя и, тугая на ухо, принимается громко вздыхать. -Ма-ам! Хватит стонать! - кричит через стол Валентина Михайловна. -Слышишь? Перестань стонать! Со снисходительными улыбками гости вновь обращаются к Петровне, а Валентина Михайловна не упускает случая пожалиться, как тяжело ей ухаживать за такой вздорной старухой. Петровна, скорее глазами, нежели ушами, понимает, что речь идёт о ней, и поясняет: - Чижало со мной... Из-за болезни ног Петровна никуда не ходит. Целыми днями сидит она на кровати и смотрит в окно. А в окне проносятся с шумом машины, снуют люди, собаки. Бесконечной вереницей тянутся дома, серые, грязные, с клеточками окошек и уродливыми наростами застеклённых балконов. «И зачем люди в Москву едут? - думает Петровна. - Нешто хорошо друг у дружки на головах жить?..» И глядя из окошка на грязь, на ставшую осязаемой вонь, на суету, вспоминает Петровна деревню. Пахнет клевером, сеном и пылью. Горизонт обозначен зубчатой полоской леса. Внизу, под горкой в овраге, шелестит речушка. Ласковая, добрая речушка. Всё шепчет что-то, камушками играет. А водица, что твоя слеза, чистая, про¬зрачная, прохладная. За деревней - расцвеченный огоньками цветов луг. Звенят, переливаются колокольцами жаворонки, висящие

Светлана Замлелова

в небе на невидимых нитях. Резвится, закидывает голову жеребёнок. Ветер ласкает цветы. А сочные травы источают пьянящий дух. И при одном только воспоминании о деревне неудержимо тянет Петровну поговорить, рассказать кому-нибудь о том, как заела её в городе тоска, как одолела дума. Есть у Петровны дума. Тяжёлая, мрачная. Грех большой на Петровне. Подписала она когда-то бумагу. Ходили по деревне активисты, собирали подписи, что не нужна, мол, в деревне церковь и что трудящиеся просят её закрыть. Пришли и к Петровне. «Подписывай, - сказали, - ежели ты не супротив советской власти...» Испугалась Петровна и подписала. И вот уж много лет прошло, а нет Петровне покоя. Гложет её тоска. Многое пережила Петровна, многое перевидала, но не ушёл стыд за минутную слабость, за скудость души. Угасает память, события текущие мешаются с давно прошедшими, но стыд этот не оставляет Петровну, сидит гвоздём в сердце. И помнит яснее ясного Петровна своё отречение... Поговорить бы с кем, и тоска отошла бы, отлегло бы от сердца. Но Петровну давно уже никто не слушает, никто ни о чём не спрашивает. А в деревне ее уважали. Прислушивались, за советом ходили. Всю жизнь прожила Петровна в деревне. На земле, которую знала и любила. От неё кормилась, от неё уму-разуму училась. Знала, какая трава от какой болезни помогает, какая птица каким голосом поёт. И что туман падает - к вёдру, а собака траву ест - к дождю. Но не нужны стали её знания. И оттого, наверное, - думает Петровна, -говорить с ней неинтересно... Выходит из подъезда Валентина Михайловна в байковой кепочке с наушниками и в кожаной куртке с капюшоном, похожим на ковш. «Валя-то картуз надела... Васин нешто?..»-думает Петровна, провожая её взглядом. А когда Валентина Михайловна скрывается из виду, Петровна ещё недолго смотрит ей вслед, а после начинает укладываться спать. Поначалу она ворочается и стонет, и кажется, что стонам этим не будет конца. Но вот, наконец, Петровна стихает. И видит она во сне зеркальный пруд, спрятавшийся в ивняке. Солнце отражается в воде, в серебристых ивовых листочках и в банке с червями. На мостках смуглые, с выгоревшими волосами ребятишки удят рыбу. За ними с берега наблюдает чёрный пёс, подёргивающий ушами от мух. Возвращается муж с покоса. Красивый, загарливый, сильный. Завидев его, Васятка маленький навстречу бежит, смеётся-заливается... Внезапно бьёт по глазам вспышка света. - Спишь? - спрашивает вернувшаяся Валентина

Рассказы

Михайловна, по-хозяйски вторгаясь в комнату свекрови и щёлкая выключателем. Петровна просыпается и, не понимая, спросонок, что происходит, щурит на свет глаза и закрывается рукой. - Что... что... - беспокойно повторяет она. - Спишь, спрашиваю? Времени-то восемь, а ты в постели... Ну, спи, спи... Валентина Михайловна гасит свет и выходит. А Петровна долго ещё кряхтит и вздыхает, прежде чем снова задремать. Но вот чудится ей снег с тенётой заячьих следов. Яркий зимний денёк. Занесённый снегом деревенский погост. Беленькая, тоненькая, как девушка-невеста, церковка. И, рассевшись на покосившихся крестах, кричат чёрные галки. Укором для людей стоит церковь, точно спрашивает: «Что же вы со мной сделали, за что надругались?..» И так тоскливо, так бесприютно делается Петровне, что просыпается она и, выпростав из-под одеяла руку, тянется к ночнику. Костлявая, сморщенная, с распущенной седой косой, в открытой белой рубахе, едва освещенная тусклой лампой, походит Петровна на сказочную Ягу. Открыв наобум молитвослов, читает она вслух: «О, горе мне грешному! Паче всех человек окаянен есмь, покаяния несть во мне: даждь ми, Господи, слезы, да плачуся дел моих горько...» Слова молитвы падают на благодатную почву, и Петровна совсем уж было собирается поплакать, как вдруг слышит над собой голос: - Ты чего блажишь, мам? Петровна вздрагивает. Перед ней стоит Валентина Михайловна, растрепанная, в дезабилье. - Я молюсь, - поясняет Петровна. - Чего ж ты на весь дом-то молишься? Времени-то за полночь... От этого воя весь дом, наверное, проснулся... Ладно... Завтра домолишься... И Валентина Михайловна, забирает у Петровны молитвослов, гасит свет и уходит. А Петровна, прижав правую руку к сердцу, какое-то время неподвижно лежит в темноте. «Нетто Господь меня забыл? - шепчет она. - Отчего не заберёт?..» И тут же, спохватываясь: «Царица Небесная, Матушка, прости ты меня за ради Бога, прости, грешную...» Со стены смотрит с жалостью на Петровну «Троеручица». И, поблёскивая латунным окладом в свете уличных фонарей, молчит.

Поэзия

Марина Маликова Есть ли такие счастливчики, которым ни разу не приходилось просить Господа пронести горькую жизненную чашу мимо? Просили?.. И пить приходилось её? Куда же денешься? Жизнь! …Главная, пожалуй, черта характера Марины Маликовой – неравнодушие, предельная искренность, стремление сказать обо всём непременно как на духу, и саму поэзию она мыслит «как откровенье духа. А.Пантелеева КИМАЛЮ МАЛИКОВУ (посмертно)

Это поле вспахать и засеять. Я б не стала обиды, печаль В своем сердце лелеять. Лишь любовь -Неба Вышнего дар Мне лечила б все раны. Пожинаем страстей ненужных угар. Не с того ли уход слишком ранний? 28.09.2010г.

*** Стихи твои остались нам. Они - стремительный финал Всей жизни, Что и вкривь, и вкось Прошла без Бога и икон. Но тем страшней, тем горше путь, Затянутый в круг вязких пут. Не нам судить тебя, Кималь. Твой опыт был всегда не мал. И час настал. Ты зрячей нас. И все увидел без прикрас. 7.09.2010г. *** К.М. Столько лет... А нить меж нас жива. Не распалась и не перетерлась. Живы твои меткие слова. Не забылись, в памяти не стерлись. Ни колодец времени, ни смерть Не способны память отключить. Хоть в реальной жизни быта смерч Нас не раз пытался разлучить. И полвека, как единый миг, Пролетели. А душа болит. Где-то там, внутри, безмолвный крик. То душа - зверь раненый -кричит. И виною позднею винясь, Не найдет она себе лекарства. Не разжечь, не потушить огня Нас когда-то греющего царства. 10.10.2010г.

*** Пытаюсь обходиться без друзей, Но мир мой изнутри как бы расколот. В нем потерялся свет его свечей И неизменно верный курсу компас. Теперь без курса, просто наугад Лежит мой путь, заведомо незрячий... Но слышен детский визг, и шум, и гам. Он через пропасть мостик мой висячий. Я с ним опять опору обрела, И время не страшит уже, как прежде. В душе весна березкой расцвела, И снова место есть былой надежде. 26.09.2010г *** Горят леса. Горит в огне Россия. Гнев Божий опрокинулся на мир. А небосвод наш, прежде чистый, синий, Теперь доносит неба гневный крик. С тебя, моя Россия, спрос особый Ты платишь по счетам своей ценой. Гулял по - полной сатана - предвестник гроба. Безбожьем до сих пор народ больной. В страданиях лишь сердца очищенье. И нет для нас уже пути иного: За Русь распятую искать прощенье, Испить полынную и возродиться снова. И срок настал (последний!) для народа, Чтоб повернуться сердцем и душой Друг к другу, к Небу, как бывало сроду, В час испытаний и беды большой. 24.08.2010г

*** Растворилась в осеннем напитке И небес, и земли благодать. Получаем прощальные письма, Привыкаем уже не страдать. Понимая конца неизбежность, Все же верим в реальность кольца, Что обнимет опять свет нас белый.. И той песне не будет конца. А пока песнь прощальная осени И прощальные письма летят. Все вернется опять в свою очередь.. Так зачем наш печалится взгляд?! 16.10.2010г.

*** Ушли из мира жизни навсегда Все, все, кого любила, кто любил. Уж в путь неведомый зовут года, Но я держусь, пока хватает сил. Такая тишина и пустота, Что сердце замирает от тоски. А что душа? Неужто маята На нет свела свечение реки? Потух огонь. А немочь, как смола, Связала по рукам и по ногам. Всегда себя струнила, как могла, А не бежала от житейских драм. Но как-то в этом мире все не так.

СОРОКОВИНА КИМАЛЯ День за днем свою жизнь листаю, Словно книгу какую. По кусочкам ее латаю. По-иному толкую. Кабы вновь суждено

Марина Маликова

Стихи

Что подарила мне любовь моя? Наверное, в подарок - доброта Мой верный, мой единственный маяк. 4.09.2010г.

*** Никите Без леса - в лесу побывали В корзину грибы собирали. Нашлись там волнушки, маслята, Валуйчик, лисички, опята. Но гордостью стал белый гриб. Его, хоть сейчас, прямо в гриль! Он крепок и статен, как дуб, Наводит на множество дум: Зачем я такую красу Вдруг срежу, домой унесу? Нет, пусть покрасуются тут, Где сверстников целый редут Стоят... но не в силах шагнуть И дальше продолжить свой путь.. .. .С любовью слепил их Никита. Так вот где разгадка сокрыта?!

О ЛЮБВИ И О СТИХАХ 75-летию со дня рождения Вячеслава Назарова «Стихи тогда - громоотвод предельных перенапряжений» В.Назаров

О какой я любви говорю? О своей ли, что так ничтожна? Нет, о тех, кто, побыв на краю, Не пытался ходить осторожно. Напролом! Через весь горизонт. Распростерты душа и очи. Шли, как воин идет на фронт, Где смешались и дни, и ночи; Где святая ярость и боль Не давали душе покоя. Вот такая большая любовь На земле еще что-то стоит! А стихи - оголенный нерв Не спасали. Вели прицельно Прямо в вечность, где смерти нет. Их любовь - это Божья ценность. 22.09.2010г.

В. ЛАКТЮШИНУ Самого лучшего друга не стало. Где он теперь? Далеко ль от меня? Манечка, как ты? - кто теперь скажет. И лишь глаза его снова манят В милую пору, в юность былую, Где мы в мечтах были рядом всегда. Не перемолвиться взглядом и словом... Неотвратимо настигла беда. Нет его рядом. Нет его близко. Ищет душа моя ласковый взгляд. Не поклониться могил очке низко. Траурный в сердце отныне наряд. Май2010г

ПРЕЗЕНТАЦИЯ КНИГИ «Моление о Чаше» За благодать спасибо, Боже. За разделенность чувств и слов. Все день прошедший подытожил, Ведь в нем жила Твоя любовь. Я на волнах ее качалась Без страха душу потерять. Ушли из сердца все печали, И ближних не в чем укорять. Мир улыбнулся, как ребенок, Улыбкой светлой, неземной. Господь дал дух еще с пеленок, Конечно же, не мне одной. Но так отрадно, что и мне Дано поплавать в той купели; Что свет любви горит в окне, И птицы мне о ней пропели. За благодать спасибо, Боже! За разделенность чувств и слов. Я день грядущий славлю тоже, Ведь в нем живет Твоя любовь. Благозвучие. 21.08.2010г

*** После грозы - покой, тишина. И кажется: я в мире одна. И кажется, что спустился с небес Мир первозданной красы и чудес. Рядом кукушка пророчит судьбу. Но, невзирая на чью-то мольбу, Враз обрывается вещий отсчет: Взята судьба на особый учет. Слышится шум электрички вдали. Скоро уже полетят журавли... Скоро журавушки ввысь понесут Песни прощальные, песни любви. 22.07.2010г

ГРОЗА Как будто небо с орбиты сошло: Грохот такой повсюду, Как будто ему опять удалось Вернуть на землю Иуду. Молнии землю палили, жгли, А следом - гремит колесница. И было страшно людям земли Почувствовать гнев Возницы. Но понемногу пыл остывал, Небо прояснилось даже. И помнил народ, не забывал Июльского неба вояжи. 26.07.2010г.

Красноярск

Юрий Розовский Здравствуйте, дорогой Сергей Тимофеевич! Пишет вам ваш далёкий друг и почитатель вашего творчества, Юрий Розовский. Сразу же извиняюсь за исчезновение и долгое молчание. Столько всего в жизни произошло, и хорошего, и плохого, что как-то не заметил течение времени. Но вот наконец-то поздняя любовь заставила снова учащённо биться сердце и вернула к жизни. Снова захотелось творить. У меня родилось множество стихов в стиле любовной лирики. И естественно захотелось ими поделиться со всем светом. Ну и, конечно, в голове возник образ вашего прекрасного журнала. Именно он у меня ассоциируется с моими светлыми чувствами. Именно ему я хочу доверить безбоязненно самое для себя сокровенное. Я надеюсь, вы порадуетесь за меня и вместе со мной

ЗВЕЗДА Когда уставшая светить На землю падает звезда, Не упусти, не упусти, Желания не загадав,

Она твоё предназначенье, Она твой смертный приговор. И это блудное свеченье В глазах твоих - всего лишь флёр, Вуаль, в которой можно скрыться За вседозволенность свою. Ты так скромна, моя блудница. Я знаю это и люблю!

Пускай хоть крохотный, но шанс Свернуть с привычного пути. Один лишь шанс, быть может раз, Не упусти, не упусти.

СТОРОЖ Моя любовь - мой пёс сторожевой, Мохнатый, злой. Всё рыкает и лает. Поскольку он лишь только твой и мой. Он никого ко мне не подпускает. И юных дев, и опытных матрон, Едва увидев, пёс мой сразу гонит. И лишь тебе свой нос пихает он, Зажмуриваясь, в тёплые ладони.

Чтобы потом не пожалеть. Но быстро падает звезда, И что-то загадать успеть Мне не случалось никогда. Кто знает, что там со звездой? Когда её с небес сорвёт? Да бог с ней - рядышком со мной Земная звёздочка идёт. Я загадаю что-нибудь Потом, дыханье затая, Когда, упав ко мне на грудь, Прильнёт ко мне Звезда моя.

*** Я к тебе поднимусь из любого бездонья, Из заоблачной я упаду высоты. На коленях замру, под твоею ладонью. И подъём, и паденье моё - это ты.

МОЛИТВА Пускай Господь тебя хранит И Дева Пресвятая. Пускай свеча твоя горит, От пламени не тая.

НЕ ГРУСТИ Задрожала в ветвях паутинка От упавшего сверху листа. Загрустила моя половинка. Ну не надо, моя красота!

Пусть ангел будет сторожить В душе источник света. Пускай ты дольше будешь жить, Чем я. Прости за это,

Ну не надо, любимая. Что ты? Это осень печалит сердца. Этот ветер и птиц перелёты Без конца, без конца, без конца.

Но я иначе не хочу И благодарен Богу, Что он зажёг твою свечу, Мне осветив дорогу.

И, как морок осенний, надежды Оседают в распадках глухих. Старый лес примеряет одежды, Щеголяя расцветками их.

БЛУДНИЦА Глаза твои искрятся блудно, Ты в безрассудности вольна, Но всё ж чиста и неподсудна. Любовь твоя, твоя ль вина?

Это осень - озябшая дама. Это лист под ногою хрустит. Это я повторяю упрямо: -Не грусти, не грусти, не грусти.

Юрий Розовский

Стихи

ОЖИДАНИЕ Ты не звонишь, а я схожу с ума. А за окном домов сереют крыши. «Ну что же ты? Звони скорее! Слышишь?!» Мне кажется, со мной кричат дома. И старый тополь листьями дрожит, От возмущенья ветками качает: «Ну что же ты? Ведь он же так скучает. Ну, позвони, ну что-нибудь скажи» «Ну, позвони», - щебечут воробьи, «Ну, позвони», - воркует голубь томно. А я гляжу на трубку телефона, Гляжу и жду. И жду. Ну, позвони.

А я живу в холодной стыни, В плену заснеженной пустыни. Один, на много лет вокруг, И лишь во снах, мой милый друг, С тобою видимся порою. В них, в этих снах, зима с весною, Друг друга за руку держа, Идут и тая, и дрожа. Идут, и чувств своих боятся, И не желают расставаться. И кто в кого сильней влюблён, Не знают. Впрочем, сон есть сон.

*** Наша встреча была не случайна. Встреч случайных, наверное, нет. Просто двое живут, излучая Одинаковой яркости свет.

Он каждый раз бежит рассвета. И ты опять за далью где-то. Ревут ветра, весь мир знобя, И я старею без тебя.

И когда их сиянья сойдутся, Непременно сольются в одно. Эти двое легко улыбнутся, Эти двое поймут: «Вот оно!»

*** Я не спешу тебя узнать. Неузнаваемость, до дрожи, Меня влечёт к тебе. Дороже Мне ожиданий новизна. И недосказанности зуд, И не касание руками. Но, сердце, дёргая рывками, Меня сомнения грызут. А если завтра ты уйдёшь И не на время, а навечно? Нет! Даже мысль бесчеловечна Мне эта мысль как будто нож. И грудь пронзающая резь Растёт, нарывом разрываясь, Ты знаешь, лучше я признаюсь Тебе во всём, пока ты здесь.

Это самая главная тайна, На которую найден ответ. Наша встреча была не случайна. Встреч случайных, конечно же, нет. *** Я счастливый человек: У меня есть ты, Есть твой дождь, и есть твой снег, Мысли и мечты, Город есть, где ты живёшь, В нём твои следы. Есть твоих осинок дрожь, Свет ночной звезды,

*** Красоты не убавило время ни грамма, Только в зелени глаз виден жёлтый отсвет. Кто придумал, что осень солидная дама? Осень - женщина самых заманчивых лет. Та, что сердце любое огнём воспаляла, Так, как спичка легко воспаляет свечу. Кто подумал, что осень от флирта устала? Нет, она лишь разборчивей стала чуть-чуть. Чтоб понравиться ей, мало силы, и стати, И признаний в любви впопыхах, на бегу. Чтоб понравиться ей, надо, чтобы... А, кстати, Я и сам это толком понять не могу. И блуждаю бесцельно в огне листопада, И ногами топчу золотое бельё. Осень, милая женщина, мне ли ты рада? Или занято сердце сегодня твоё?

Утро есть, когда ты спишь, Мне в плечо дыша, В полусвете полутишь И твоя душа. И слезинки из-под век, Радостью литы. Я счастливый человек: У меня есть ты. *** Я знаю, что ты ходишь где-то Косыми лучиками света, Теплом оттаявшей земли Ты ходишь где-то там, вдали.

Проза

КАЗАКОВ

Русское знамение

Посвящается Владимиру Васильевичу Корнилову. Уверуй, что все было не зря: наши песни, наши сказки, наши неимоверной тяжести победы, наши страдания, - не отдавай всего этого за понюх табаку… Мы умели жить. Помни это. Будь человеком. В. М. Шукшин. Она стояла на своих натруженных коленях и вымаливала у Господа Бога одного: только бы был жив её кровинушка, сокол ясный, сын Николай. В покосившейся от времени церкви приход был настолько мал, что порою люди диву давались, как это ещё церквушка стоит. Прихожане, что являлись на службу, не переставали удивляться непоколебимой, прямо-таки святой настойчивости этой женщины. В тот момент, когда она очень сосредоточенно молилась, у всех, находящихся в храме, возникало ощущение того, что образа слышат и всецело, поотцовски понимают её. Но никто не ведал, да и не мог знать, что в этой, казалось бы, почти высохшей от ожидания встречи с сыном женщине жил на первый взгляд неприметный, но такой нужный для человеческой души воистину великий дух. Дарья, приходившая в районный центр помолиться, вновь и вновь прикасалась к святым иконам огрубевшими от бесконечной работы руками, осознавая умом одно, что, может быть, жив выношенный ею и рождённый, родная на всем белом свете былинка – её единственный сын Коля. Только, пожалуй, эта вера до сих пор и держала её на обильно политой потом земле. В такие минуты Дарье казалось, что на иконах Божья Матерь, державшая сына на руках, и по сей день говорившая людям о святой любви, высветляла души жителей земли от такой едучей язвенной черноты. Деревня под нехитрым названием Луговка находилась в пяти километрах от районного центра. Когда наступало воскресенье, деревенский люд, набирая полные корзины разной снеди: яиц наисвежайших, молока, творогу и сметаны - отправлялся скопом в район. Вот так и Дарья, наложив почти полную

корзину яиц и разложив по трехлитровым банкам радующий взгляд творог, увивалась за односельчанами. Молоко она не брала, считая, что гораздо умнее перерабатывать его в творог. Да и по деньгам разница была существенная. Переходя по отмели речку, люди, уставшие за трудовую неделю, как будто оживали: тут и залихватская веселость, и шутки, и прибаутки. А кто и о неладах в семейной жизни поговорит. Ведь без этого тоже человеческая жизнь не обходится. Вот так и шествует сельско-деревенская делегация в 5 часов утра все пять километров, чтобы занять пораньше торговые места. Некоторых подвозили попутные машины. Но всех ведь не заберешь. Поэтому и надеялись на свои ноженьки. В районном центре деревенскую еду покупатели разбирали живо. Многие родом из деревни, теперь ставшие городскими жителями, как никто другой знали толк в настоящей русской пище. Манит она настоянной на домашнем тепле воспоминаний трепетного детства вселенской силой, ещё как манит. А у деревенских жителей всегда такой необходимый для жизни приработок образовывался. Ещё молодой девушкой выучившись на агронома, Дарья вернулась в родную, навеки любимую деревню, да так и осталась на всю жизнь. Пока училась в городе, кто-то из молодых людей и вскружил голову веснушчатой девчушке. Вернулась, как говорят, с приплодом. Да сколько таких вот историй случается в матушке России, едва ли сочтёшь. Её и не осуждали, потому как знали, что многие женщины в деревне одни живут. И одиночество это, ох, как угнетает душу людскую. Обходя кажущиеся такими необъятными поля и выполняя свою работу агронома, Дарья от односельчан при разговорах часто слышала слово «тижало». Именно так, меняя буквы, и говорили, передавая из поколения в поколение это вполне понятное и такое близкое для разума слово. А Дарьино сердце в этот момент как будто обрывалось и уносилось в неминучую пропасть. И все думы, подчас невыносимые, были о сыне Николае. «Ему ведь тоже, небось, сейчас «тижало», ещё и как

Анатолий Казаков

«тижало», - вздыхала про себя Дарья. Эта вечная тоска матери о сыне делала её отрешённой от всего. В деревне Дарья слыла агрономом от Бога. В любую непогоду, одевшись потеплее, обходила она свои обширные владения. На маленький дождик уже давно не обращала внимания, продолжая заниматься своими исследованиями, и, когда настигал проливной ливень или крупный град, старалась укрыться в лесополосе. Тихим голосом просила у берёзок и елей защиты, приговаривая: «Защитите меня непослушную, ведь говорили люди, что ненастье вот-вот будет. Укройте, не дайте сгинуть». Израбатывала себя до одури, тем самым спасалась от тоски по сыну. И кто знает, может, оттого и были урожаи в Луговке рекордные. Зная о такой настойчивой агрономше, другие председатели колхозов старались всячески переманить Дарью к себе. Но все попытки оказывались тщётными. Эта необычная женщина была верна своей деревне. При встрече земляки называли её часто Дарьюшкой. Верили люди, что урожаи хорошие от неё зависели, и просто любили этого неугомонного человека. Сын Николай рос, как и все пацаны, ничем не отличаясь от тех, у кого были отцы. А когда случались потасовки, стоял за друзей отчаянно. Однажды, когда Коля с другом находился по каким-то мальчишеским делам в районе, к ним привязались подвыпившие ребята. Работали те по давно отработанной схеме: семеро одного не боятся. И вышла драка… Потом все пять километров по напрочь промокшей суглинистой дороге, много раз падая, Колька изо всех сил помогал передвигаться сильно побитому другу Серёге. Хоть у самого от синяков и ссадин болело всё тело. «Эх, вот если бы один на один…» - вздыхая, думал Колька. И эта обида за несправедливость, равнодушные ухмылки прохожих, видевших драку и не оказавших помощь, может, это и давало силы хоть как-то передвигаться. Шёл проливной осенний дождь, и два друга, завидев родную деревню, такие милые сердцу и долгожданные огоньки в избах, сразу заметно воодушевились, и оставшийся путь им показался уже гораздо легче. Обмывая и бережно перевязывая раны сыну, в глубине души Дарья очень уважала свою кровинушку за его геройский поступок. Хоть герою на ту пору едва исполнилось тринадцать лет. Покормив сына горячими щами и напоив парным молоком, она уложила своего подрастающего мужичка спать. Сама пошла на кухню, тихонько села возле окна, которое было со всех сторон залеплено мастикой и разноцветным школьным Колькиным пластилином. Сразу вспомнилось о том, когда сынок был помладше, то любил лепить из него разных зверушек, а после всем этим творчеством

Русское знамение

залепил окна. Когда в избе стало теплее, то радовались даже такому маленькому чуду. За окном, в проулке, дед по прозвищу Додон, тащил на плечах огромную вязанку сена, и Дарья, глядя то на деда, то на его сродников, тоже нёсших за ним вязанки, вдруг подумала: «Вот уж действительно люди живут, трудятся, извечный вопрос - кормитьсято надо. Подумать только, миллионы отцов и матерей растят своих сыновей и дочерей. В простых и сложных разностях проходят ниточки человеческой жизни. И вполне понятно, что в любую секунду может оборваться она, и ничего с этим не поделаешь: так создан мир. Но иногда кажется, что мироздание радуется вместе с человечеством, когда ему хорошо. И особенно както грустит, когда людям плохо. Да только далеко не каждому дано увидеть это, а тем более, осознать умом. Многие лишь сытостью определяют хорошую жизнь, и за это их ни в коем случае не надо осуждать. Но только всегда и во все времена неумолимо хочется, чтобы люди были неравнодушны друг к другу, добры и всецело радовались солнышку и всегда удивляющей многоцветьем первозданно-святой природе». В тот вечер думала и переживала Дарья много. От этого сильно разболелась голова, и казалось, что ноги и руки отнимаются. Угомонилась и заснула только к полуночи. Шло время, у деда Додона работы нынче было много. Его машинка, привезённая ещё с войны, строчила и строчила наголо молодые головушки деревенских парней. И уже оприходовавший два ковша ядрёной браги пожилой фронтовик напутствовал ребят: «В армии главное - не зевать, то бишь рот широко не открывать, слушать командиров. А так-то там ничего, жить можно. На полном государственном обеспечении будете». Провожают в сельской вотчине ребят в армию весело, почитай, в каждом доме обсуждают то одного призывника, то другого. Дарья загодя готовилась к проводинам сына в армию. И мудрёного тут ничего не было. Все матери земли русской, когда наступает такая беспокойная пора, собирают народ и непременно самое лучшее из еды ставят на стол. В этом наши старинные традиции обозначены, и слава Богу, что по сей день нерушимы они. Не приглядел Николай на деревне девушку, и об этом тоже печалилась мать: «Других-то ждать будут, а моего… - но тут же сама себя и успокаивала: Значит, не нашёл ещё такую, чтобы душу встрепенула». Деревенская гульба, да такая, чтобы всё в тебе запело, расшевелилось, чтобы защемило в груди и отпустило одновременно, естественно вырвалась на волю. Николай сидел на поскрипывающей табуретке и, играя на старенькой гармони, пел широко известную

Анатолий Казаков

по тем временам песню: Город солнечный, ласковый, Где мы встретились вновь, Где прошла наша первая И большая любовь. Ты не та и не та уже, Почему, не пойму. Почему же ты замужем? Ну, скажи, почему? Когда мне делать нечего, Да и климат не тот. Завтра утром от берега Улетит самолет. Я на всякий пожарный Два билета возьму. Почему же ты замужем? Ну, скажи, почему? Эта популярная в те времена песня согревала молодых ребят, бередила в них что-то, звала к искренности. Молоденький парень Володька, слушая песню, так разволновался и разрыдался, что его вывели на свежий воздух, а в избе, кто подпевал, кто плакал, но никто в этот момент не думал о плохом. Наоборот, всем хотелось показать только лучшие, глубинные струны своей души, а Николай, глядя на своих земляков, широко, по-молодецки улыбаясь, запоминал каждый миг происходящего. Ибо понимал, что в армии такие воспоминания о доме дороже всего на свете могут оказаться. Дед Додон пошёл в присядку, сапоги его новёхонькие скрипели, как будто бы в такт баяну. Дед всех ребят жалел и любил. Когда парни за стрижку что-нибудь предлагали, ругал их несусветно и твердил: «У меня, чего, своей браги, что ли нету, вас, окаянных, сколько уж остриг. У кого чего брал когда?» И сам же отвечал на свой вопрос: «Да ни в жисть!» Вдоволь наплясавшись, дед всё бубнил Дарье, что, дескать, хорошего парня вырастила, и припоминал тот случай, когда Николай его внука Серёгу почти на себе избитого в такое ненастье из района довёл. «Мы теперь вам, Дарьюшка, по гроб жизни обязаны будем». И из глаз захмелевшего деда лились огромные, но такие благодарные слёзы. По расписанной, словно в сказке, округе, в этих неброских, но таких родных деревенских избушках в эту ночь свет не гас до утра. Сродни чуду, светопредставлению какому-то перед людьми предстают такие моменты. Родимые кровинушки – сыночки - покидают дорогие сердцу места. Ещё миг – и унесет их в дальнюю путь-дороженьку. И матери с полными глазами слез будут молить святых угодников о возвращении сыновей, чтобы святая русская земля

Русское знамение

берегла их. Утром мать с сыном уже ехали в автобусе к райвоенкомату. Дарья, не отрываясь, глядела на своего сыночка, а Николай смущался от такой материнской заботы. Сколько такого похожего происходит на планете Земля, но всегда, глядя на все это, невольно восхищаешься мудростью отцовской земли и в который раз неизменно убеждаешься в том, что нет, не зря, совсем не зря на иконах Матерь Божья держит своего сыночка на руках. Возле военкомата дед Додон всё норовил налить Николаю стакан первача, но только пить Дарьиному сыну совсем не хотелось. Он робко смотрел на своих земляков-ребят, которых провожали не только родные, но и подруги, и думал, что его будет ждать только мать. На тот момент не мог понять его разум, что преданней материнской любви нет ничего на всем земном шаре. На прощание Николай, крепко обняв, поцеловал мать. Дарья, вся в слезах, вообще ничего не могла говорить; постоянно глотая слезы, она лишь пыталась что-то прошептать сыну, но из этого ничего не получалось. И вот уже улеглась дорожная пыль от уехавшего вместе с призывниками автобуса. Дед Додон, уставший окликать Дарью и махнувший в сердцах рукой, все же терпеливо дожидался эту одиноко стоящую и вмиг постаревшую женщину. Так как нужна была воинская специальность, полгода Николай проходил службу в учебной части, поэтому письма шли к матери регулярно. Дарья, угощая подружек клубничным вареньем, с великой радостью в сердце читала им долгожданные, самые родные на свете строчки сына. А затем уже каждому жителю деревни было известно о службе их земляка. Так устроена деревня. Но если чуть внимательнее приглядеться, то и в поселках и даже городах можно наблюдать то же самое. Когда перестали приходить письма, Дарья успокаивала себя тем, что, как сообщал Коля в последнем письме, его должны были перевести в боевую часть, а стало быть, ему пока некогда писать. Но прошло уже три месяца, а писем не было, и на деревне люди как только ни пытались отвлечь Дарью от грустных мыслей: кто в баню позовет попариться, кто - в район. А дед Додон, забив поросенка и позвав Дарью на свеженину, даже на потеху всей деревне звал её в жёны. Люди тогда посмеялись досыта. А дед всё пытался ещё чего придумать, лишь бы хоть как-то развеселить агрономшу. Когда Дарья уходила домой, говорил бабам: «Её ведь сейчас рази утешишь?» А потом, горестно вздыхая, набивал свою старую фронтовую трубку крепким самосадом. И когда по избе медленно распространялся едучий дым табака, лицо деда выражало душащую душу тревогу.

Анатолий Казаков

Николая и его внука Серёгу призвали в одно время. Только Серёга теперь служил на границе и писал родному деду. Крепко затянувшись, пожилой человек, глядя на свои старые, как и он сам, калоши, прошептал: «Храни вас, ребяты, Христос!» Афганистан. 1984 год. Весна. Горное ущелье, перед глазами кругом белые камни. «Как же они надоели, где ты, весело журчащая водица родимой реки, где ты, многовековая, старая, но такая родная для меня, далекая Луговка, где ты, мама?» - думал Николай. Его организм никак не хотел привыкать к чужим местам, его душа, как и у всех солдат, тянулась ближе к дому. Отряд, состоящий из двадцати бойцов, окружили душманы. Была возможность спастись – выйти из окружения, но только в одном месте. Надо было комуто взять огонь на себя и таким отвлекающим манёвром уберечь всех остальных ребят от гибели. Совсем не напрасно дед Додон вспоминал тот случай о спасении внука. Николай и здесь вызвался первым и, получив одобрение своего командира, стал выбирать удобную позицию для боя. Командир отряда Степан Андреевич принял решение остаться с Николаем для того, чтобы убедительнее заманить «духов». Уходить никто не хотел, но приказ есть приказ. Дело ещё осложнялось и тем, что в недавней схватке были выведены из строя все средства связи. Оставалась одна надежда на то, что, добравшись до советских войск, можно было вызвать подкрепление. Немного проводив вверенных ему солдат и мысленно уже прощаясь с ними навсегда, командир назначил старшего и вернулся к Николаю. С великой горечью в душе оставляли солдаты своего командира и Николая. Состояние это очень трудно и невозможно описать на бумаге. За рубежом нас не понимают: твердят, что мы думаем душой и сердцем. А как иначе? Николаю и его командиру в этот час хотелось верить, что ребята, дай-то Бог, уцелеют и доберутся до своих. Израсходовав весь боевой запас и положив немало «духов», Николай был контужен и потерял сознание. Командир же, благодаря боевому опыту, продержался дольше. Но его замысел удался - отряд вырвался из кольца. И вовремя подоспевшие «вертушки» подобрали раненого Николая и убитого командира. В госпитале ночью, мучаясь в бреду, Николай на всю палату прокричал: «Это ведь ты меня спасла, маманя!» А забегавшие вокруг медсёстры плакали и молили Бога о спасении так сильно любящего свою мать бойца. Через три с половиной месяца почтальонша, бросив впопыхах за оградой велосипед «Урал», вбежала в избу и, вручив Дарье солдатское письмо, с

Русское знамение

наслаждением выпила из ковша ядрёный хозяйский квас. А потом ещё раз, зачерпнув из кадушки такую полезную жидкость, уже не торопясь, а скорее ради продолжения удовольствия, допивая второй ковшик, говорила: «Вот и слава Богу, дождалась, Дарьюшка». В этот воскресный день много землячек побывало в Дарьином доме, а по селу неслась передаваемая из дома в дом такая долгожданная хорошая новость. Вот уже десять немыслимо долгих лет не было Николая на родимой сторонушке. После армии, всего-то с неделю побыл дома, нежданно-негаданно сообщил матери, что едет с армейскими друзьями на Север на заработки. Да так и остался на промерзающей на несколько метров в глубину земле воистину необъятных просторах Крайнего Севера. Много чего повидавшему на войне Дарьиному сыну было легко и весело работать в суровых условиях, а общий язык с людьми находил быстро. Долгими северными вечерами писал матери письма и отправлял деньги. В одном из северных городков встретил, наконец, Николай спутницу жизни. Быстро, как это всегда и бывает, расписались в ЗАГСе, прибежали в Зоину «общагу», раскрыли бутылку шампанского и долго ненасытно смотрели в глаза друг другу, любовались своим счастьем. Словно звенящими колокольчиками пульсировала в венах их молодая кровь, и величайший поклон Создателю за такие вроде бы простые, но нужные для человеческого сердца моменты. Вечером в заводской столовой собрались все, кто очень хотел поздравить новую молодую семью. Хоть и пришло Дарье вовремя приглашение на свадьбу сына, но решила она сразу: не поедет, потому что ехать на далёкий Север было ей боязно. Многие из деревенских, уехавших на далёкие стройки, обзаводились семьями, звали родителей к себе: кто – на свадьбу, кто - в гости. Да только почему-то приезжали к детям далеко не все. Вековая оседлость - это вовсе не какая-то прихоть старшего поколения. Ведь в деревенской местности из поколения в поколение живет постоянное беспокойство за свою дорогую живность. И оставить её кому-то хоть на время решается не каждый. Ну, а потом ещё вера и ожидание стариков, что молодые навестят их, тоже жила и будет жить в людях, покуда существует земля. Зоя как будто специально была создана для Николая: во всём его понимала и поддерживала. Чутье женское часто выручает наших женщин. Муж работает, деньги зарабатывает, жена обихаживает дом. Своего жилья у них не было: то снимали, то ещё как договаривались. Но, где бы они ни жили, Николай, уставший, придя с работы, замечал то новенькие шторы, то посуду или скатерть, и на душе становилось теплее. Придя как-то домой и не найдя привычного уюта, нашел

Анатолий Казаков

записку жены… По-армейски живо передвигаясь по направлению к роддому, Николай думал об одном и шептал: «Зоенька, моя милая». Из роддома, гордо неся сына на руках, которого сразу решили назвать Василием, Николай все время любовался женой. А Зоя, выросшая в детдоме, даже стеснялась такой заботы мужа и нежным голосом, улыбаясь, говорила: «Ну чего ты, Коля?» Она, хрустя по белому снегу новенькими яркокрасными сапожками, еле успевала за мужем. Николай шёл быстро, переживая о том, чтобы не заморозить ребёнка. Безмерно благодарный жене, народившемуся сыну, его душа понемногу привыкала к мирной жизни. Вдруг Зоя произнесла: «Вот так и после Отечественной войны люди возвращались и рожали детей, и в этом какое-то людское величие есть, не объяснить словами, Коля. Но ведь каждый, наверное, это чувствует в себе». И молодожёнам стало жалко всех погибших на войне: ведь они уже не могли так радоваться своему счастью, как они. Уложив сына спать, долго сидели на кухне, пили чай с шоколадными конфетами. Николай спиртного не употреблял, знал: когда попадала в организм эта горькая жидкость, то в голове появлялись дурные мысли и расшатавшимся нервам не было удержу. Вот и решил он, что пить для него совсем ни к чему. Переход от социализма к демократии у всех оказался разным: кто-то богател, но большинство людей оказалось на грани выживания. Удивляло одно: как в богатейшей стране с обилием полезных ископаемых, с морем плодородных земель люди под руководством новых правителей жили наибеднейшим образом. Не обошло это и семью Николая. Забастовки по невыплате денег стали обыденным делом. Многие остались без работы, в стране повысилась преступность. Николай, уже более года не получавший зарплату, придя домой, увидел, как Зоя, плача от безысходности, считала копейки: на булку хлеба не хватало. «Все, Зоя, - сказал он жене. – Надоели эти съемные углы. Продадим машину и поедем к матери. Хватит, помотала судьбинушка». Зоя, посмотрев на мужа заплаканными глазами, согласилась: «Ну что ж, Николай, знать, так тому и быть». Дарья в этот обычный, ничем не приметный день получила пенсию, сходила в магазин, купила всего понемногу и, вернувшись домой, села у окна, по-прежнему заделанного разноцветным Колиным пластилином, перечитывать письма сына. «Ах дети, дети, - думала она. - Несёт вас колесница суетной жизни по бескрайним просторам матушки России. И слишком часто забываете своих стариков, занимаясь своими делами. А матери ходят в храмы, молятся за вас денно и нощно. И слава Богу, что есть на земле эти храмы».

Русское знамение

Ещё издали до Дарьиного слуха донеслись какието крики, и она, по обыкновению распахнув створки окна, выглянула на улицу. Соседская детвора неслась к её дому, перекрикивая друг друга: «Тётя Дарья, тётя Дарья, сын к Вам идет да не один». Ноги в раз отяжелели, и, не помня себя, она выбежала из дома, босая, в глазах – туман, только и шептала: «Коленька – сокол мой ясненький». Николай подошёл к матери, обнял и долго не опускал своих рук с натруженных плеч самого дорогого человека на земле. Зоя с сыном Васей были смущены и растроганы. Деревенский люд, одним махом обступивший Дарьин дом, кто любопытно смотрел, а кто и ронял слёзы: «Дождалась Дарьюшка. Слава те Господи, дождалась…» Вечером Дарья с сыном и невесткой обо всем поговорили. «И чего вы там, в городе-то? – сокрушалась мать. – Тут-то, в родимой деревеньке, голодным сроду не будешь. Это правители пускай живут в своих вонючих городах». И чуть поостынув, притихшим голосом добавила: «Знамо дело, простому да честному человеку завсегда тяжельше прожить, потому как он не только за себя думает, а и за людей. Ну, а злые люди во все века и времена этим пользовались. А вот если изведут добрых людей, что тогда делать будут?» Николай не переставал удивляться мудрости своей матери, и как всё же она права во всём. Ведь действительно, в деревне одна корова чего стоит. А главное – не надо унижаться перед вороватым начальством. «Мам, а мне знамение во сне было. Приснилась речка наша, луга хлебные и, сквозь синеву, радуга во все небо, и будто лик Святой Богородицы указывает мне, куда идти. Вот и пришёл…» До утра разговаривали обо всем. Вековые традиции россиян – любить своих сородичей. Зоя включилась в деревенский быт сразу: и корову быстро научилась доить, и в избе как-то всё преобразилось, будто помолодело. Дарью называла мамой, объясняя: «Я ведь – детдомовская, родителей не помню, можно, Вас мамой называть буду». По долгому бабьему опыту Дарья понимала, что невестка её не из избалованных жизнью людей, а стало быть, дай-то Бог, толк будет. У внука - долгожданного Василька друзей в деревне появилось великое множество. Да и с бабушкой сдружился: стар и мал – не разлей вода. И теперь Дарья молила Бога о том, чтобы дал ей побольше пожить, так уж мило и пригоже было ей наблюдать за родными людьми. Смочит промозглым дождем озимь на полях, и снова после долгой зимы будет набирать силу сочная зеленая трава, будет также на деревне подрастать младое племя, а старики заканчивать свой полный всего век. Вот так и Николай постепенно, не сразу и не вдруг, живя среди дорогих земляков, излечивал свою душу русским знамением.

Анатолий Казаков

Магазинский хлебушек

Посвящается Сергею Тимофеевичу Прохорову Нельзя любить родину и не верить в неё, ибо родина есть живая духовная сила, пребывание в которой дает твердое ощущение ее блага, ее правоты, ее энергии и ее грядущих одолений. Вот почему отчаяние в судьбах своего народа свидетельствует о начавшемся отрыве от него, об угасании духовной любви к нему. Но верить в родину может лишь тот, кто живет ею, вместе с нею и ради нее, кто соединил с нею истоки своей творческой воли и своего духовного самочувствия. И. А. Ильин Добро – это доброе дело, это трудно, это не просто. Не хвалитесь добротой. Хотя бы не делайте зла. В.М.Шукшин

Икона с образом святого Серафима Саровского стояла в правом углу старого, повидавшего много чего, деревенского дома. На нее очень сосредоточенно смотрел седой, но не совсем еще со старым лицом дедушка. То ли с женой повезло деду, а может, и богом храним, был, но для своих восьмидесяти выглядел довольно приглядно. Савватей Михайлович, стоя на коленях, просил у святого старца, чтобы дал ему силы дойти до соседнего села, в которое еще возили хлеб. Жило в деревне всего трое: он, Савватей, да две бабушки, Дарья и Лукерья. И, хоть у каждого были свои дома, но по заведенной с исстари традиции по вечерам все трое стариков собирались в доме Савватея. Каждый приносил то варенье разных сортов, то траву наипользительную. И такими зимними вечерами чаепитие за тульским самоваром постепенно переходило в долгие беседы о жизни. Хоть и запасли старики еще с осени по два пятидесятикилограммовых мешка муки, но вот захотелось им магазинского хлебушка отведать, и Дарья с Лукерьей давай наседать на деда: -Сходил бы ты, Савватеюшка, до села Родного да хлебцу магазинского прикупил, своя-то выпечка надоела. По магазинскому больно соскучились,сетовала Лукерья, и Дарья тут же подхватывала: -Бывало, ране только свой хлеб пекли, а потом к покупному приучили. Они уговаривали деда и тут же, как это зачастую бывает у русских людей, переживали за него. Ведь дороги до села как таковой не было, ибо снег ее, родимую, завалил подчистую. Одевшись потеплей и встав на лыжи, перекрещенный бабками три раза Михалыч отправился в путь-дорогу. И вот вроде

и идти на лыжах несравнимо легче, но дед быстро выдохся. «Ах годы, годы!»,- сокрушался дед,- кабы годков двадцать скинуть», но уже к обеду такой вот необычайный лыжник подходил к сельпо. Так как очень редко доводилось бывать зимой на селе, вполне понятное дело, разговорился с земляками. Выбравшись к людям и по тому, как хорошо его встретили, Михалыч как будто и забыл про свою старческую усталость. Выглядел бодренько, а улыбка почти не сходила с лица. И набрав в магазине большой рюкзак где кроме белого и черного хлеба, разместились и мятные пряники, и шоколадки, и тушенка, и рыбные консервы, удобно все разместив, отправился до своей деревеньки. Но вскорее Савватею стало неловко от набранного груза. Но даже не это тяготило душу деда. Короткий зимний январский день подходил к концу, а до деревни при хорошей погоде было еще часа три ходу. Вот это обстоятельство и томило Михалыча. К тому времени, как окончательно стемнело, словно вдобавок, поднялся сильный ветер, глаза старого человека сильно слезились – из-за всего этого он уже почти не различал дороги. Его лыжню уже давно перемело снегом. Лукерья и Дарья, пившие в это время из медного самовара духмяный чай, думали, что Михалыч остался ночевать у кого-нибудь из многочисленных родственников в Родном, и поэтому сильно не беспокоились за своего «добытчика». Савватей же в эту самую минуту не на шутку был встревожен. За его долгую жизнь всего, как и многим русским людям, пришлось хлебнуть. Но все же больше не смерть была страшна ему, слава богу, пожил на земле-кормилице, а то, что он может так статься, не угостит магазинским хлебушком своих дорогих землячек. С великой надеждой Михалыч искал своими глазами родной до боли в сердце сосновый бор, который когда-то они всем колхозом посадили. «Сколько же я иду вот эдак? - горевал дед. – Бабки там поди места себе не находят, а я вот тут, дурашка, маюсь. Вот так дела». И

Анатолий Казаков

вспомнились Савватею прошлые времена, как пришел он с войны двадцатипятилетним парнем, как тут же женился. Жена Нюра часто ревновала Савватея. Да вот от чего было обидно молодому фронтовику, что ее опасения были напрасными. Полная деревня вдов, а он один мужик. А потребностей у человека завсегда хватает. Поставили председателем колхоза, а должность эта по тем временам, словно на лобное место сам себя привел. И дров в каждый вдовий дом, и сена, чтоб всем хватило, и план по сдаче зерна и мяса. Голова будто шар гиревой, а тут ревность жены. Приехал в район и прям на заседании перед всем начальством не выдержал, стукнул кулаком по столу и закричал: «До каких пор так будет, трактора только любимчикам даете, не могу я больше глядеть, как бабы мои животы надрывают. Не дадите хоть один трактор – уйду!» – и это подействовало. Приехал в родную деревеньку на новеньком тракторе и механизатора молодого неженатого из района привез. Женщины сбежались и давай качать на руках Савветея. Тут же и браги ктото принес – вечное подспорье и в горе, и в радости. Намаялись родимые вдовушки, а тут и жених, и трактор вот, и получился нежданный-негаданный праздник. Вспомнилось и то, как из года в год деревня после небывалой войны становилась осанистей, красивей. И когда подходило время выпускного в деревенской школе, шел председатель к парням и девчатам, с великой любовью смотрел в их такие дорогие лица с конопушками и просил, вернее, упрашивал остаться в родном хозяйстве… Окончательно разрушили и убили последнюю надежду девяностые года: работа, зарплата - все, чем дорожит человек, вмиг оборвалось. Молодежь подалась в районы, города, а кто остался, как с ума все посходили, взялись пить привозимую из городов травленую водку. Много, неисчислимо много поумирало от этой заразы мужиков, да бывало и так, что и женщин. Видя то, как на самом расцвете жизни погибают молодые люди, пошел Савватей в тот дом, где торговали «катанкой», и стал бить все и крушить. Свои же пьяные мужики тут же избили его, неделю после этого не вставал. В глазах были слезы, нестерпимо жалко было все, что создавалось неимоверным трудом. Как же жаль было Савветею людей, и печаль эта была ох как видима. Милые для его сердца вдовы, с которыми он поднимал колхоз, состарились, и были случаи, что правнуки отбирали у них пенсию на пропой. Жена Нюра ругалась: - Ну, чего ты старый, поперся туда? Убили бы. А мне чего одной без тебя делать?. Единственная дочь Елена, выскочив «удачно» замуж, жила в Германии. Всего лишь один раз довелось увидеть внука Михалычу. После, как Нюры не стало, продал корову, в хозяйстве осталось три курицы и собачонка, по прозвищу Правда. И Савватей подытожил свои воспоминания так: «Только город и изничтожил деревню. Он, окаянный, больше некому». Лукерья с Дарьей, досыта напившись смородинового чая, смотрели телевизор и были безумно рады, что в их деревне еще есть свет. Лукерья мечтательно обратилась к Дарье: «Михалыч-то наш еще ничего мужик! В село,

Магазинский хлебушек

да на лыжах умастился, чтобы нам, двум колхозным труженицам, угодить». Дарья поддержала разговор: «Да ведь он завсегда такой, для других все старается. Нюра-то - покойница ругала его, что для себя все в последнюю очередь делает, но знамо дело, и любила его без памяти, как же такого не любить. Я вот со своим Лексеем жила, хоть и пил часто, а все ж таки редкие минуты счастья и у нас были. Эти минуточкито теперь часто вспоминаю». Лукерья, встав, пошла к кухонному столу, открыла створки и вытащила бутылку своего рябинового вина. - Скучно чего то, Дарьюшка. Давай по стакашику ахнем. Да не по одному, а по два Огоревали заслуженные перед Богом и людьми бабушки. И полились таким уже не молодым, но живым голосом, старые русские песни: «Эх, мороз», «Хас-булат удалой», «Ах, судьба моя, судьба». Лукерья, не хотевшая сдаваться невзгодам, лет десять назад научилась играть на гармони и теперь, ловко давя огрубевшими от тяжелой работы пальцами на кнопочки, веселила подругу от души: «Помнишь, Дарья, как прямо возле дома хороводы водили?». И Лукерья, одевши телогрейку, взяв гармонь, быстро выскочила на крыльцо. Дарья вышла следом за ней, сетуя вслух: «Эх ты, дура старая». Посреди всей этой глуши, брошенной их же детьми деревни, явственно слышался дивный перебор гармони… «Уж не с ума ли я сошел?» – подумал Савватей, заслышав мелодию. И сам тут же себя и успокоил: «А чего, помирать под гармошку-то, оно может даже сподручней». Оказалось, что хоть и перемело дорогу, шел он правильно: опыт пожилого человека значил не мало. Случилось так, что стоял Михалыч, собираясь помирать, чуть ли не в родной деревне. Подойдя к своему дому, Савватей не сдержал слез, а старушки облепили его, словно, будто с войны мужей дождались. Лукерья ликовала: «Хорошо, что на гармошке на улицу вышла играть!», а Михалыч к тому времени, выпив принесенный Дарьей стакан самогона, уже повеселевшим голосом твердил: «Она, она – гармонь милая спасла меня». И в старом русском деревенском дому три одиноких старика все же отведали магазинского хлебушка!!!

Галина Таланова Галина Таланова - член Союза писателей России, автор пяти поэтических сборников. “Голубой океан” - первая книга прозы нижегородской писательницы, изданная литературнохудожественным журналом “Вертикаль.ххi век.

Перед самым Новым годом Отрывок из книги “Голубой океан”

Природа снова задумала шутить шутки. Глубокий рыхлый снег, нападавший за декабрь, как обрывки разорванных писем, дневников и рукописей, который скрыл все напрочь опавшие листья, вдруг весело начал смывать грозовой ливень, родившийся непонятно где и налетевший неясно откуда. Но молния была... Ослепительно-рыжая, раскалывающая небо на две части огненной трещиной, зарывающейся где-то поблизости в сугроб, от которой тот мгновенно таял, обнажая почерневшие и обугленные листья, так и не успевшие вспыхнуть ярким ровным пламенем, вызывающим весеннее половодье. Перед самым Новым годом опять ударил 30-градусный мороз. Деревья застыли под сиреневым светом раскачивающегося от ветра фонаря и шевелили своими стеклянными ветками, на которых играли «лунные» зайчики, совсем не похожие на солнечные: они были ледяными, как свет ртутного светильника, и очень красивыми, напоминающими талантливую и чарующую игру камней горного хрусталя, грани его были ещё не отшлифованы рукой умельца. Светлана в задумчивости подошла к окну, наполовину заросшему изнутри диковинными ледяными узорами зимнего леса, сквозь дебри которого можно было выглянуть в лиловую ночь, только если старательно оттаивать их своим учащённым дыханием, и потрогала тёплой ладонью сначала выпуклый рисунок шершавого занавеса на стекле, ощущая шёлковыми подушечками пальцев ледяное покалывание, незаметно заползавшее в часто бьющееся сердце, грозящееся остановиться от открывающейся из окна красоты, а затем погладила тёплое сплетенье ветвей на стене, половина которого бесследно исчезла, стёрлась ледяной витражной коркой окна. Она взяла свою выцветшую, измятую, с неровно загнутыми по углам, будто гусеница завернулась в зеленые листья, клетчатыми страницами тетрадь - и качающимися, заваливающимися буквами, похожими на прохожих на обледеневшем после дождя тротуаре, написала: *** Жизнь вошла в колею. И зима Накатала лыжню среди ёлок. И нисколько не надо ума, Чтоб искать в сене блеск от иголок. Что упало - пропало, Не плачь!Не отыщешь в листве прошлогодней. Жизнь - цепочка потерь и удач. Ну и что, что потеря сегодня. Ну и что, что следы замело, Что ключи потерялись от дома. Оглянись: посмотри, как бело – Это в юности было знакомо. Всё сначала. С горы — под откос, Чтоб потерянный дух захватило! Лишь скуёт вдруг дыханье мороз, Да слеза на глаза накатила. Потом она медленно подошла к компьютеру; глубоко утопила указательным пальцем серебристую кнопку, зажигая синий стеклянный глаз, похожий на огонёк газовой конфорки, прочитала приветствие, подождала, пока значки всех загружаемых программ выстроятся на экране монитора ровными подстриженными рядами на фопо пейзажа, где по серым камням лениво катался голубой океан, напоминая о раскалившейся гальке лета, подклю чила Интернет, набрала логин и пароль и стала медленно перечитывать историю «сообщений», пытаясь разгадать то, что так и осталось неразгаданным и почему-то всё время не давало ей покоя. http://www.odnoklassniki.ru/ Светлана: В Новый год тепло и зелено? Одиссей: Да. Ну, относительно тепло. Но снега до Нового года не было, и трава лежала зелёной. г. Нижний Новгород

Литературныые встречи

ЕДИНЕНИЕ ДУХОМ И ПАМЯТЬЮ

(Дням Русской духовности и культуры «Сиянию России» - 17 лет) Святые традиции зародились на нашей гостеприимной сибирской земле. Семнадцатый год подряд (с 26-го сентября по 3-е октября) отмечали в 2010 году иркутяне и гости города Дни Русской духовности и культуры, именуемые «Сиянием России», инициатором которых всё это время были писатель Валентин Распутин и областное министерство по культуре и молодежной политике при администрации Иркутской области. области На открытие первого праздника «Сияние России» осенью 1994 года по приглашению Валентина Григорьевича в Иркутск приехали Председатель Правления Союза писателей России Валерий Ганичев, писатели: Василий Белов, Владимир Крупин, Семен Шуртаков, Леонид Бородин (гл. редактор журнала «Москва»), поэт Станислав Куняев (гл. редактор журнала «Наш современник»), публицист Александр Казинцев, критик Ксения Мяло, а также известные деятели культуры и искусства. Особую праздничную атмосферу в проведении Дней Русской духовности в ту осень создавали своими выступлениями исполнители русских народных песен: Татьяна Петрова и Александр Шахматов. Переполненные зрителями концертные залы, стоя, аплодировали талантливым солистам, заслуженно снискавшим мировую известность… В одном из своих выступлений В.Г. Распутин сказал: «Мы старались приглашать лучших, талантливейших, честнейших, не запятнавших свои имена в обрушившихся на Россию «грязевых потоках»… Конечно, не всем нравятся наши праздники. Есть немало совершенно равнодушных к ним, как и ко всему отечественному и духотворному они равнодушны; есть не признающие их, даже ненавидящие, а, верней сказать, боящиеся… В отчаянном борении добра со злом, в котором пребывает сейчас Россия, это неизбежно, но всё отчетливей видно – говорить об этом можно с уверенностью, – на чьей стороне кто пребывает». Особенно запомнились Дни Русской духовности и культуры 1995 года. Посвящались они сразу трем знаменательным юбилеям: 100-летию со дня рождения замечательного русского поэта Сергея Есенина и 60-летию областных отделений Союзов писателей и архитекторов. Торжественное освящение Дней Русской духовности и культуры тогда состоялось 3-го октября в областном драматическом театре им. Охлопкова. С приветственным словом к собравшимся в зале обратился мэр г. Иркутска Борис Говорин. Он тепло поздравил всех с открытием Дней Русской духовности и культуры, а также юбиляров

– писателей и архитекторов – с их знаменательной датой. Отметил огромную роль творчества иркутских писателей в формировании духовного слоя Сибири. В своей речи Борис Говорин заверил, что, несмотря на все социально-экономические и политические трудности, переживаемые страной, областная и городская администрации и впредь будут изыскивать необходимые средства и помогать творческой интеллигенции города в проведении подобных праздников… С тревогой за судьбу России выступили на этой встрече епископ Иркутский и Ангарский Владыка Вадим, писатель Валентин Распутин и актер Василий Лановой. Они отметили глубокие исторические корни нашей русской культуры, которые не смогли выкорчевать из национального самосознания народа в течение долгих веков ни воинствующие враги, ни нынешние преступные политиканы и олигархи, распродающие духовные и экономические богатства, ни западные политологи и публицисты, пытающиеся убедить весь мир в гибели России, в частности говоря о русской литературе, что она прекратила свое существование в культурном мировом пространстве сразу же после Октябрьского переворота… Интересной и творчески увлекательной была встреча 4-го октября с народным артистом СССР Василием Лановым, привезшим на «Сияние России» удивительно светлый фильм о любви «Барышнякрестьянка». Презентация фильма прошла в кинотеатре «Художественный», небольшой зал которого не смог вместить, к сожалению, всех зрителей, пришедших на эту встречу. Одним из таких памятных мероприятий было выступление 5-го октября на Дне поэзии, посвященном 100-летию со дня рождения Сергея Есенина, проводившемся в старом здании театра музыкальной комедии. Помимо нас, сибиряков, на есенинском вечере выступали известные столичные поэты: Владимир Костров и Нина Карташова. Праздничная атмосфера ощущалась во всём: в самом пафосе выступающих, в горячих аплодисментах зрителей, в созвучности родников сибирской поэзии с песенной душой

Владимир Корнилов

великого русского поэта… Не менее запоминающимся было и выступление популярного российского режиссёра и актера Никиты Михалкова в кинотеатре «Баргузин», где после встречи с именитым гостем состоялся просмотр фильма «Утомленные солнцем», за который он получил престижную международную премию «Оскар» в области киноискусства. На вечере-приёме, открывшемся 6-го октября в театре юного зрителя им. Александра Вампилова и посвященном 60-летию Иркутского регионального отделения Союза писателей России, его ответственный секретарь Андрей Румянцев поздравил нас с юбилеем, подвел итог многолетнего творческого пути писательской организации, одной из весьма заметных в России, у истоков которой стояли известные сибирские классики: Иннокентий Луговской, Иван Молчанов-Сибирский, Исаак Гольдберг, Анатолий Ольхон, Георгий Марков, Константин Седых, Павел Маляревский и др. В заключение своего выступления Румянцев отметил: «Пристальное, неравнодушное внимание к острым проблемам современности и вопросам духовности русской культуры – пожалуй, основная черта творчества иркутских писателей, освященная любовью к родной стране, к Сибири, к простому человеку с его исторически сложной судьбой, в которой отразились пути и бездорожье века…» …А теперь хотелось бы подробнее рассказать о той насыщенной программе и праздничной атмосфере, царившей на «Сиянии России» целую неделю в Иркутске. Во-первых, сами писатели и архитекторы приняли участие во всех намеченных оргкомитетом мероприятиях… 7-го октября московские архитекторы совместно с иркутскими зодчими провели в драмтеатре «Круглый стол» по проблемам сохранения архитектурного наследия города Иркутска и старинных памятников Иркутской области. Нас, писателей, разделили на несколько творческих бригад, которые выступали в разных административных районах Иркутска перед студентами, школьниками, а также на рабочих площадках и в театрах города. После памятных встреч и многочисленных творческих выступлений в заключение культурной программы «Сияния России» в предпоследний день, ранним октябрьским утром, была организована поездка на фольклорный праздник в архитектурноэтнографический музей села Тальцы, где нас знакомили с бытом и укладом жизни поселенцев 17-го – начала 20го веков. Здесь мы смотрели и слушали выступления фольклорных ансамблей, которые исполняли песни и танцы народов Сибири… В поселке Листвянка научные сотрудники Лимнологического института ознакомили нас с фауной и флорой Байкала…

Единение духом и памятью

Во второй половине дня на прогулочном катере «Иван Бабушкин» мы отправились в одну из ближайших бухт, где на берегу священного озера под бдительным оком патриарха и классика современной отечественной литературы Валентина Распутина приняли обряд «крещения Сибирью», выпив по стакану чистой байкальской воды. После чего каждому из нас были торжественно вручены памятные медали с изображением Байкала. Затем всех пригласили на заключительный праздничный ужин с аппетитными шашлыками и неповторимо ароматной ухой из байкальского омуля… Возвращались назад уже затемно. Раскинувшееся на многие сотни километров море было приветливо и спокойно. На его фиолетовой глади отражались мерцающие звезды, подрагивали далекие береговые огни. Воды, рассекаемые бортами катера, шумно растекались по обе стороны, оставляя позади себя длинный пенистый след. Притихшие пассажиры, завороженные стихией, вполголоса делились друг с другом своими впечатлениями. Ничто в мире не могло в этот миг осквернить или нарушить первозданной красоты…

В последующие годы почетными гостями «Сияния России», внёсшими свою огромную лепту в укрепление отечественной культуры и государства Российского, были у нас в Иркутске ведущие ученые и политологи, такие, как Всеволод Троицкий, Эдуард Володин, Александр Панарин, Иван Гончаров; знаменитые режиссеры: Станислав Говорухин, Василий Лановой, Никита Михалков, Николай Бурляев; кинооператор Анатолий Заболоцкий, артисты театров и кино: Георгий Жженов, Николай Олялин, Владимир Конкин, Александр Михайлов; замечательные исполнительницы русских песен и романсов: Татьяна Петрова и Евгения Смольянинова; известные российские поэты: Владимир Костров, Нина Карташова, Николай Рачков, Юрий Кузнецов, Анатолий Гребнев, Николай Зиновьев, Александр Щербаков, Владимир Шемшученко; писатели: Сергей

Владимир Корнилов

Лыкошин, Владимир Личутин, Валентин Курбатов, Николай Коняев, Владимир Бондаренко, Капитолина Кокшенёва, Игорь Шафаревич, Николай Дорошенко, Юрий Лощиц, Анатолий Буйлов, Вячеслав Сукачев, директор музея Ясной Поляны Владимир Толстой и другие… Много воды утекло за прошедшие 16 лет со дня первого праздника «Сияние России». Невосполнимая потеря постигла нас за эти годы – ушли из жизни дорогие нам люди, неоднократно участвующие в Днях Русской духовности и культуры на благословенной иркутской земле… Никогда теперь с живой пламенной речью не выступят в защиту нашего страдального Отечества, его национальной русской литературы и культуры Всеволод Троицкий, Эдуард Володин, Сергей Лыкошин, Алексапндр Панарин, Георгий Жженов, Юрий Кузнецов, Николай Олялин и др., – не поддержат их жарким праведным словом и ушедшие за эти годы наши талантливые сибирские поэты и прозаики: Геннадий Машкин, Надежда Тендитник, Ростислав Филиппов, Иннокентий Черемных, Евгений Суворов. Пусть земля и им будет пухом, а их трепетные души найдут на небе вечный покой! Мы, живущие и здравствующие сегодня литераторы и историки, публицисты и музыканты, всегда будет чтить их незабываемый вклад в духовное наследие нашего великого православного народа. Нынешние Дни Русской духовности и культуры «Сияние России» начались 26-го сентября с крестного хода от собора Богоявления до Соборной площади у Спасской церкви, сопровождаемого колокольным звоном. Затем архиепископ Иркутский и Ангарский Владыка Вадим отслужил Молебен «Во славу земли Сибирской и возрождения мощи государства Российского…». В молебне он призвал иркутян и гостей города к духовному единству в это смутное для всех нас время. Говорил о нравственных истоках Русского Православия, о его историческом и духовном наследии, столь важном сейчас для возрождения России. Отметил, что Православная Русь не раз переживала ощущение своей гибели на острие той или иной исторической эпохи, но всегда общими усилиями душ человеческих достойно выходила из кризиса… В этот же вечер в Доме литераторов им. П.П. Петрова состоялась встреча гостей Дней Русской духовности и культуры «Сияние России» с иркутскими писателями. Среди приглашенных для участия в «Сиянии России»

Единение духом и памятью

были академики, историки, кандидаты философских наук, а также известные российские писатели и поэты – лауреаты многих российских и международных литературных премий. Среди них можно назвать Владимира Крупина, Андрея Воронцова, Владимира Попова, Игоря Шумейко, Геннадия Иванова, Аркадия Елфимова, Диану Кан, Евгения Семичева, Юрия Перминова, Валерия Михайлова, Ларису Ганичеву,

Сергея Котькало. Утром, 27 сентября, состоялась встреча участников

«Сияния России» с преподавателями и студентами Иркутского государственного университета путей сообщения, на которой, кроме гостей праздника, выступили со своими произведениями поэты регионального отделения Союза писателей России. На встрече были подняты животрепещущие проблемы, касающиеся дальнейшего выживания отечественной литературы и национальной культуры в условиях разрушительных процессов, происходящих в наше время. С глубокой болью и тревогой за судьбу России на этой встрече выступали многие из приехавших к нам на «Сияние России». Отмечалось, что, несмотря на большевистский разор, продолжавшийся более 70 лет и нанёсший непоправимый урон духовным силам Отечества и его культуре, а также «новаторские реформы», разорившие страну и обокравшие до нитки народ, всё же созидательные процессы в душах людей ни на минуту не прекращались. Из руин и пепла возрождались и возрождаются маленькие церквушки, большие церковные посады и храмы. Земля продолжала

Владимир Корнилов

и продолжает родить даже в это «смутное время» своих талантливых музыкантов и художников, поэтов и писателей, ученых и мыслителей. И мы вправе гордиться такими удивительными писателями и поэтами, снискавшими себе мировую известность даже в годы советской цензуры, как Сергей Есенин, Михаил Шолохов, Павел Васильев, Николай Рубцов, Василий Шукшин, Александр Вампилов, Василий Белов, Валентин Распутин, Виктор Астафьев, Федор Абрамов, Анатолий Иванов, Виктор Проскурин и мн. другими именами, прославившими нашу отечественную литературу, которая, продолжая традиции Александра Пушкина, Льва Толстого, Федора Достоевского и иных великих мастеров русского художественного слова, своими лучшими произведениями всегда воспитывала в людях высокие нравственные качества, формировала вкус читателя. Вопреки разрушительным реформам, происходящим в последние, так называемые «перестроечные» годы, русская литература не умерла, не исчезла из нашего бытия, как это предсказывали и не перестают предсказывать зарубежные политологи, а продолжает жить и волновать нас своими острыми публицистическими и художественными произведениями, исторически достоверно отражая непростое на изломе двух тысячелетий время. Но, несмотря на обнадёживающие факторы, в выступлениях с тревогой отмечалось и то, что с годами всё заметнее растет в нашем общественном сознании духовное беспамятство. Это один из самых тяжких грехов, лежащих на человеческой совести. Да и что может быть страшнее и ужаснее беспамятства любви, беспамятства корней своих, беспамятства национальной истории и культуры… После обеда писатели Владимир Крупин (академик, член Президиума Академии российской словесности, сопредседатель Союза писателей России, член Президиума Всемирного Русского народного собора) и Игорь Шумейко (историк, член Союза писателей России) провели литературную встречу в Областной государственной универсальной научной библиотеке им. И.И. Молчанова-Сибирского, посвященную актуальным проблемам развития современной отечественной литературы и национальной культуры в условиях жестокого рыночного уклада жизни. Собравшиеся на встречу с глубоким вниманием слушали в беседе убежденную речь Владимира Крупина о литературе, что богата она была и есть талантами, черпающими свои духовные и нравственные поиски тем из кладези народной жизни. Многократными аплодисментами встречали его напоённую богатыми поэтическими образами, самородную речь, черпали из выступления писателя неистребимую веру в духовное могущество Православной России. С глубоким интересом и вниманием отнеслись в молчановской библиотеке и к выступлению

Единение духом и памятью

Игоря Шумейки, который в ярких иллюстративных примерах из истории рассказывал об искаженных фактах в исторических книгах о начале Великой Отечественной войны, о ее первопричинах, а также увлекательно поведал собравшимся об истории создания отечественной водки «Смирнов», золотую марку которой долгие десятилетия пытались подделать спиртопроизводящие государства. В конце выступления писатели подарили Областной молчановской библиотеке свои книги. 29 сентября, в 12-00 и в 14-00, у прозаиков и поэтов прошли также большие литературные выступления перед студентами и преподавателями Байкальского государственного университета экономики и права и Восточно-Сибирской государственной академии образования. Участниками этих торжественных мероприятий были писатели: Владимир Крупин (г. Москва), Игорь Шумейко (г. Москва), Геннадий Иванов (поэт, первый секретарь Правления Союза писателей России, г. Москва), Владимир Попов (писатель, публицист, член Союза писателей России, кандидат философских наук, заместитель гл. редактора общественно-политического журнала «Наш современник», г. Москва), Юрий Перминов (поэт, эссеист, публицист, член Союза писателей России, гл. редактор литературнопублицистического еженедельника «Омское время», гл. редактор альманаха «Тобольск и вся Сибирь», г. Омск), Валерий Михайлов (поэт, прозаик, член Союза писателей России и Союза писателей Казахстана, гл. редактор журнала «Простор», г. Алма-Ата), Аркадий Елфимов (председатель общественного фонда «Возрождение Тобольска», книгоиздатель, историк, фотограф, коллекционер, г. Тобольск), Юрий Баранов (писатель, член Союза писателей России, директор областного государственного автономного учреждения «Иркутский Дом литераторов», г. Иркутск), Андрей Румянцев (поэт, член Союза писателей России, председатель правления Иркутской областной общественной писательской организации, г. Иркутск) Диана Кан (поэт, член Союза писателей России, лауреат литературной премии «Традиция», г. Новокуйбышевск), Евгений Семичев (поэт, переводчик, член Союза писателей России, член Правления Союза писателей России, лауреат Большой литературной премии РФ, г. Новокуйбышевск), Владимир Корнилов (поэт, член Союза писателей России, лауреат международных литературнопоэтических конкурсов и фестивалей 2010-го года: «Звезда полей» им. национального русского поэта Николая Рубцова, «Славянские традиции» (награжден Почётными премиями Всеукраинского Конгресса писателей им. Юрия Каплана и им. Владимира Даля, г. Братск). Вечером того же дня в здании Иркутской областной филармонии состоялись два значимых творческих

Владимир Корнилов

мероприятия – большой вечер поэзии с участием выше перечисленных писателей и открытие фотовыставки Аркадия Елфимова «Ангел Сибири». Все произведения фотохудожника привлекают нас прежде всего правдивостью изображения, родной сибирской тематикой – будь это старинные тобольские дворики с их живописными в узорчатой резьбе избамитеремами или это церквушки и храмы на взгорьях, возносящие свои золочёные кресты и островерхие маковки к небу, заставляющие нас остановиться среди сумятицы и заполошного бега и хоть на минутку задуматься о сути человеческого бытия, будь это портреты близких и дорогих ему людей, освящённые душевным теплом. Великолепны его творческие работы и о сибирской природе: трепетное ли в них пробуждение весны с ее молодыми хмельными побегами, шествие ли плодоносной осени, вылившейся своими красками и щедрым урожаем плодов и ягод в цветистую ярмарку, или это взъярённое от бури дыхание Байкала. Здесь Аркадий Елфимов очень требователен не только в выборе красок, но и самих сюжетов и композиций, которые гармонично потом соединяются в единое произведение, отражающее в себе переживания художника, долгие раздумия над жизнью, его сложный внутренний мир. Все фотоработы Елфимова проникнуты светом любви к человеку и ко всему живому. Они учат нас красоте и добру, возвышают над бытом. 30 сентября состоялась встреча российских писателей на филологическом факультете Иркутского государственного университета, на которой между мастерами художественного слова и присутствующими в аудитории студентами и преподавателями в жаркой и обоюдоострой полемике обсуждались пути дальнейшего развития отечественной литературы. И хотя отдельные выступления филологов предопределяли в недалеком будущем тупиковый путь развития нашей национальной русской литературы, ставили под сомнение ее духовно-патриотическое и нравственное влияние на формирование сознания читателя, отрицали ее связующую роль с историей нашего Отечества, всё же дискуссия оказалась, повидимому, полезной для обеих сторон, так как по окончании этой встречи гостей провожали продолжительными аплодисментами. Участниками этого неординарного для филологов мероприятия были писатели: Владимир Крупин, Геннадий Иванов, Владимир Попов, Игорь Шумейко, Андрей Воронцов, Андрей Румянцев. Не менее интересной в этот же день прошла в Областной государственной универсальной научной библиотеке им. И.И. Молчанова-Сибирского и фотовыставка «Вся Сибирь и Тобольск», посвященная 60-летию сибирского мецената и издателя Аркадия Елфимова с участием гл. редактора литературнопублицистического еженедельника «Омское время»

Единение духом и памятью

и гл. редактора альманаха «Тобольск и вся Сибирь», поэта, Юрия Перминова. О работах А. Елфимова я рассказывал чуть ранее, а сейчас хотел бы поделиться впечатлениями о поэзии Юрия Перминова, замечательного русского поэта, имя которого на слуху у многих любителей изящной словесности. Вот и на этом творческом вечере звучали прекрасные по своей духовной сути и гражданской наполненности стихи. Удивительно теплой прошла в это же самое время встреча поэтов: Валерия Михайлова, Дианы Кан, Владимира Корнилова, Евгения Семичева, Владимира Максимова - в Гуманитарном центе, в библиотеке имени семьи Полевых, собравшей полный зал любителей изящной словесности. После выступления писатели подарили библиотеке свои книги с автографами, а милые, добрые хозяюшки угостили не только фирменным чаем со всякой домашней и гастрономической снедью, но и кое-чем покрепче… Все последующие дни были также наполнены творческими встречами, концертными программами, посещением музеев и художественных выставок. Время приходилось расписывать буквально по минутам: хотелось везде успеть, увидеть, услышать, почувствовать красоту и гармонию человеческой души, воплощенные в фотографии, музыку, стихи, краски… Да и сама сибирская осень, с золотом и багрянцем листьев и ясными, с лёгким морозцем, погожими днями, наполняла душу каким-то глубинным смыслом, неистребимой верой в созидательные силы… Как я и писал ранее, всех писателей, согласно программе фестиваля, разделили на творческие группы, которые выступали в различных аудиториях университетов, библиотек, лицеев… Даже с выездом в сельские посёлки. Так, 29 сентября состоялись поездки В Усть-Уду, на малую родину русского классика (к счастью, нашего современника и земляка) писателя Валентина Распутина, и в Ангу, а 2 октября группой около 20 человек мы посетили Кутулик, родину знаменитого драматурга Александра Вампилова. Везде очень радушно, по-сибирски, встречали нас хлебом-солью местные творческие коллективы и представители поселковых администраций в библиотеках, музеях, клубах. Это были незабываемые поездки, где многие из гостей просто не верили в возможность такого чуда, своими глазами, воочию, увидеть редкие экспонаты из жизни и творчества этих великих мастеров самородного русского слова. Особым подарком для гостей и писателей Иркутска была поездка 3 октября по Кругобайкальской железной дороге по маршруту Иркутск-Байкал, где, путешествуя на комфортабельном электропоезде вдоль горных сопок Байкала, мы незаметно провели 15 удивительных, незабываемых часов, восторгаясь красотой и мощью огромного раскинувшегося на сотни километров моря. А 37 памятных туннелей,

Владимир Корнилов

Единение духом и памятью

встретившихся на пути следования, разве могли пройти для нас незамеченными?! Перед несколькими из них, самыми значительными по протяженности и своей архитектурной привлекательности, электропоезд останавливался, а экскурсоводы рассказывали нам о тех архитекторах и первостроителях, которые сумели построить такую необходимую для России, в стратегических целях, железную дорогу. Кроме познавательной стороны знаменательного путешествия, для ощущения своего физического здоровья, некоторые из сильно теплокровных писателей даже купались в студеной байкальской воде. И это очищение духа Байкалом, я думаю, было им на пользу. А для утоления жажды на заключительном этапе «Сияния России» оргкомитет (в лице Любови Ивановны Васильевой) загрузил в эту поездку огромные запасы всякой снеди и напитков, которые ежеминутно и даже посекундно истреблялись нашим,не в меру разыгравшимся аппетитом. Возвращались в Иркутск уже около полуночи и навеселе… На следующий день с легкой грустью и надеждой на новые встречи разъезжались мы по домам. Но надолго остались в памяти и по сей день согревают душу воспоминаниями эти незабываемые Дни Русской духовности и культуры на сибирской земле, сумевшие сплотить всех нас воедино и продемонстрировать мощный духовный и творческий потенциал одной из глубинок России.

Владимир Крупин, Игорь Шумейко и Юрий

Владимир КОРНИЛОВ

– член Союза писателей России 27 сентября – 11 октября 2010 г

Слева направо: известная российская поэтесса Диана Кан, поэты Валерий Михайлов и Владимир Корнилов

Валентин Распутин и Владимир Корнилов

России; Владимир Корнилов и Юрий Перминов;

Творчество читателей

Словесное оружие Санчо Пансы

Пословицы и поговорки из речи Санчо Пансы Всякая пословица заключает в себе истину, ибо все они- изречения, добыты из опыта, отца всех наук. Дон Кихот Ламанчский Все пословицы, поговорки выбраны из прямой речи доблестного оруженосца Санчо Пансы. По его собственным словам, это его единственное достояние. Они сыплются из него «чаще дождевых капель». Сначала планировалось мной выбрать из книги и все присловья его, типа: «Как Бог даст», но пришлось бы для этого выписать каждое начало его речей, так как оказалось, что Санчо Панса, герой испанского романа 16 века ,совершенно по-русски «Без Бога не до порога», как все русские бабушки до революции 17 года и многие после. Ф.М.Достоевский сказал о романе Сервантеса: «Этой книгой человечество сможет оправдаться перед Христом». «Чистокровные христиане» были у Мигеля де Сервантеса, видно, в роду. Именно поэтому столь разнообразна народная речь его героев: простонародная у слуги, одухотворенно-возвышенная у господина. Отдавая на попрание родной язык английским новшествам, мы растрачиваем бездумно свое, народное достояние, дар Божий русскому народу. А Мигель (Михаил) де Сервантес Сааведра своим романом в веках умножает нам этот дар, и да упокоит его Господь в своих селениях и в благодарных сердцах «чистокровных христиан». 1. Бабушка надвое сказала. 2. Как Бог даст. 3. Все в руках Божьих. 4. Одному Богу известно. 5. И Божеские, и человеческие законы никому не запрещают обороняться. 6. Лукавый попутает. 7. Глаза на лоб вылезут. 8. Прожить век честно и без горя. 9. От клятв только вред здоровью и на душе грех. 10. Дай Бог… 11. Как перед Богом говорю: раз навсегда прощаю всем когда-либо меня обидевшим или долженствующим меня обидеть, независимо от их чина и звания, независимо от того, кто именно меня обижал, обижает или еще когда-нибудь обидит, благородный человек или же худородный, богач или бедняк, дворянин или холоп. 12.Если только Господь Бог по бесконечному милосердию Своему нам не поможет. 13.Чужая душа - потемки. 14.Пойдешь за одним, а найдешь совсем другое. 15.Дай-то Бог… 16.Хранишь-хранишь, глядь, а оно уже и прогоркло. 17.Все шишки валятся на меня. 18.Кидаемся из огня да в полымя. 19.На роду написано похмелье в чужом пиру.

20.Дай Бог… 21.Бог даст… 22.Мертвому место в гробу, а живому возле каравая. 23.Не должно испытывать долготерпение Господне. 24.От жадности глаза разбегаются. 25.У страха глаза велики. 26.Ради Самого Христа… 27.Упорствовать - значит навлекать на себя гнев судьбы. 28.Прошибать лбом стену. 29.Хорошего пожелаем всем, а плохого тому, кто сам его ищет. 30.Как Бог на душу положит. 31.С глаз долой… 32.Дай Бог… 33.Это цветочки, а ягодки, не дай Бог, еще впереди. 34.Одному Богу известно… 35.Поручить себя воле Божьей и положиться на судьбу, а уж она сама приведет нас к лучшему. 36.Дай-то Бог, ведь я – чистокровный христианин, а для того, чтоб стать графом, этого достаточно. 37.Не мудрствуя лукаво… 38.На нет и суда нет. 39.Если бы судьбе было угодно… 40.Что только на ум взбредет… 41.Мне и горя мало.

Татьяна Акуловская

42.Что Господь даст… 43.Мое дело сторона. 44.Дадут ответ Богу… 45.Кто покупает да надувает, у того кошелек тощает. 46.Голышом я родился, голышом весь свой век прожить ухитрился. 47.Дом – полная чаша, а поглядишь – хоть шаром покати. 48.Разве на чужой роток накинешь платок? 49.На Самого Господа Бога наговаривали. 50.Господь даст… 51.Дай Бог ему здоровья. 52.Ради Самого Христа… 53.Девка, с ней не шути, и швея, и жница, и в дуду игрица. 54.Будет за ней, как за каменной стеной. 55.Из песни слова не выкинешь. 56.Даю голову на отсечение. 57.Как Бог свят, выведу я ее на чистую воду. 58.На все руки мастер. 59.Смените же гнев на милость. 60.Такие блошки хоть бы и для моей постели. 61.Или вы думаете, что такие удачи на полу валяются? 62.Ловить в небе журавля. 63.На небе есть Бог, и никакие козни от него не укроются. 64.Я откликнусь на все так же точно, как мне здесь аукнули. 65. А в середину я вставил штук 300 всяких там «душ»,»жизней», да «очей моих». 66.Лучше синицу в руки, чем журавля в небе. 67.Кто ищет от добра добра, тому долго ли до беды. 68.Зо одну беду семь ответов бывает. 69.Подобного рода любовью должно любить Господа Бога ради Него Самого, не надеясь на воздаяние и не из страха быть наказанным. 70.Хотя я предпочел бы любить Бога и служить Ему за что-нибудь. 71.Как Бог свят. 72.Голова словно репа. 73.Убит и теперь дает ответ Богу за свою дурно прожитую жизнь. 74.Графство мое тогда растает, как соль в воде. 75.Мое от меня не уйдет. 76.Это истинная правда, вот как Бог свят. 77.Где царствует зависть, там нет места для добродетели. 78.Со скаредностью не уживается щедрость. 79.Я не девушка, чтоб меня соблазнять, я хоть и бедняк, но чистокровный христианин. 80.Это вам не бороду брить, нельзя всех мерить одной меркой. 81.Нечего голову морочить. 82.Кто вчера был высоко, тот сегодня лежит во прахе. 83.Да избавит вас Творец от этой напасти. 84.Коли нечего желать, то и дело с концом. 85.Слепой сказал : «Посмотрим». 86.Господь даст… 87.Осла медом не кормят.

Пословицы и поговорки Санчо Пансы

88.Мыкаться по белу свету. 89.Попали пальцем в небо. 90.Я выставил всю правду нагишом, не облекая ее ни во что, кроме того одеяния, в коем она дошла до меня. 91.Как примутся пересуживать, все косточки перемоют. 92.Головная боль отдается во всех членах. 93.Если Бог захочет, то к услугам Санчо будет тысяча островов. 94.Предадим судьбы островов в руки Божьи. 95.Да пошлет меня Господь Бог туда, где я больше всего могу пригодиться. 96.Если я не глотну для бодрости крепкого вина, то высохну , как щепка. 97.Все мы таковы, какими нас Господь Бог сотворил, а бывает, что и того хуже. 98.Придется ему метать на живую нитку, как портняжке перед Пасхой. 99.Как сыр в масле катаются. 100.Всему свое время: когда напасть, а когда и отступить можно. 101.Посредине между двумя крайностями, трусостью и безрассудством, находится храбрость. 102.Я в лепешку расшибусь… 103.Всякому человеку должно уповать ни на кого другого, а только на Бога. 104.У меня в жилах течет чистая-расчистая христианская кровь. 105.Дали коровку – беги скорей за веревкой. 106.Привалило добро – тащи прямо в дом. 107.Была б на то Господня воля… 108.Довольно и того, что меня понимает Господь Бог, а Он все на свете понимает. 109.Коли Господь Бог пошлет мне что-то вроде губернаторства… 110.Кто не сумел воспользоваться счастьем, когда оно само в руки давалось, тот пусть не сетует, коли оно прошло мимо. 111.Ветер дует попутный, пускай он нас и несет. 112.В тебя просто бес вселился, Господь с тобой. 113.Уговор дороже денег. 114.Снявши голову по волосам не плачут. 115.Хоть женщины болтают одни пустяки, все же не слушают их одни дураки. 116.Все люди смертны, сегодня мы живы, завтра померли. 117.Так же недалек от смерти птенец желторотый, как и старец седобородый. 118.Никто не может поручиться, что проживет на этом свете хоть на час больше, чем ему положено от Бога. 119.Смерть глуха, и когда она стучится у ворот нашей жизни, она вечно торопится, и не удержать ее ни мольбою, ни силою, ни скипетром, ни митрою. 120.Со своими кровными я кум королю. 121.Курочка по зернышку клюет и тем сыта бывает. 122.Отпустить душу на покаяние. 123.Служить верой и правдой. 124.Поел-попил - и дружба врозь. 125.В моем роду неблагодарных не было.

Татьяна Акуловская

126.Когда ей втемяшится, то она уж гвоздит, как все равно молоток по обручам бочки. 127.Дай-то Бог… 128.Побойся ты Бога, глупец! 129.Отвяжись, сатана, наше место свято! И что это меня понесла нелегкая ради чужого удовольствия за птичьим молоком? 130.Будемте же уповать на Бога: Ему Одному известно все, что случится в этой юдоли слез, в нашем грешном мире, где ничего не бывает без примеси низости, плутовства и мошенничества. 131.Дай Бог удачное приключение. 132.С хлебом и горе не беда, а то ведь иной раз дня по два пробавляемся одним только ветром. 133.Не встретить мне в радости Пасху ближайшую, если я когда-нибудь обменяю моего осла на этого коня. 134.На самой ровной дороге попадаются бугорки и рытвины. 135.У людей еще варят бобы, а у меня полны котлы. 136.У сумасшествия больше спутников да прислужников, нежели у мудрости. 137.Легче на свете жить, когда у тебя есть товарищ по несчастью. 138.Душа у него нараспашку. 139.Такая драка ранить нас не ранит, а пыль повыбьет. 140.Будем жить-поживать да винцо попивать. 141.Время итак постарается нас уморить, а нам самим не стоит хлопотать, чтоб век наш кончился до поры, до срока: созреем, тогда и упадем. 142.На том свете, поди, известно, что наступать себе на ногу я никому не позволю. 143.Всем нам надо держать ухо востро. 144.Главное, не будить чужой гнев – пусть он себе спит. 145.Чужая душа – потемки. 146.Пойдешь за шерстью – ан, глядь, самого обстригли. 147.Господь благословил мир, а свары проклял. 148.Затравленный, загнанный, прижатый к стене кот превращается в льва, ну а я-то, человек, я Бог знает в кого могу превратиться. 149.Один Бог знает, где правда. 150.Я своим худым умишком, который мне от Бога дан… 151.Два сапога - пара. 152.Дай Бог Царство Небесное, место покойное. 153.Храни его Господь, Господь посылает рану , Господь ее уврачует. 154.Кто может похвастаться, что вколотил гвоздь в колесо фортуны? 155.Дождь идет, и тут же тебе светит солнце, ложишься спать здоровехонек, проснулся – ни охнуть, ни вздохнуть. 156.Между женским «да» и женским «нет» я бы и кончика булавки не стал совать. 157.Любовь носит такие очки, сквозь которые медь кажется золотом, бедность – богатством, а гной – жемчугом. 158.У самого хоть шаром покати, а дерево рубит не

Пословицы и поговорки Санчо Пансы

по плечу. 159.Что бедняку доступно, тем и будь доволен. 160.Нечего на дне морском груш искать. 161.Руку даю на отсечение… 162.На хорошем фундаменте и здание бывает хорошим. 163.Осел, покрытый золотом, лучше оседланного коня. 164.Для смерти что птенец желторотый, что старец седобородый – все едино. 165.От нашего священника я слыхал, что смерть нимало не привередлива: все ест, ничем не брезгует, набивает суму людьми всех возрастов и званий. Смерть не из тех жниц, что любят вздремнуть в полдень: она всякий час жнет, и причем любую травуи зеленую, и сухую, и, поди, не разжевывает, а прямо так жрет и глотает что ни попало, потому что она голодная, как собака, и никогда не наедается досыта, и хоть у нее брюха нет, а все-таки можно подумать, что у нее водянка, потому что она с такой жадностью выцеживает жизнь из всех живущих на свете, словно это ковш холодной воды. 166.Живи по правде – другого богословия я не знаю. 167.По части страха Божия я кого хотите за пояс заткну. 168.Все остальное есть празднословие, за которое с нас на том Свете спросят. 169.Развязанному бычку легче облизываться. 170.К вашему сведению: первым акробатом был люцифер: когда его низвергли и сбросили с неба, он кувыркался до самой преисподней. 171.Для того, чтобы спрашивать о чепухе и отвечать вздор, право, нет надобности просить подмоги у соседей. 172.Не хороните вы себя заживо и не уподобляйтесь бутыли, которую спускают в колодец, чтобы остудить. 173.Скажи мне, с кем ты водишься, и я скажу тебе, кто ты. 174.Пороть чушь несусветную. 175.Ломаного гроша не дам. 175.Нынче густо, завтра пусто. 176.Чужую беду руками разведу. 177.Кто грешит да кается, тому грехи отпускаются. 178.Не пойдешь своему господину наперекор – будет тебе от него на прокорм. 179.Где богато живут, там мигом на стол подают. 180.Заяц выбегает, когда охотник не ожидает. 181.Где бы человек ни находился, всюду он будет говорить о своей нужде. 182.Я уж думал-передумал, семь раз примерял, на восьмой отрезал. 183.Знаю, как свои пять пальцев. 184.От меня до его дома рукой подать. 185.К добрым людям пристанешь- сам добрым станешь. 186.С кем поведешься, от того и наберешься. 187.Доброго дерева сень сулит тебе добрую тень. 188.На беду у муравья крылья выросли. 189.Санчо-оруженосец скорее попадет в Рай, нежели Санчо-губернатор.

Татьяна Акуловская

190.Свет не клином сошелся на губернаторстве. 191.Ночью все кошки серы. 192.Маковой росинки во рту не было. 193.Птичек небесных Сам Господь кормит и питает. 194.Когда мы приказываем долго жить и нас закапывают в землю, то и принц и чернорабочий бредут по одинаково узкой тропе; и тело папы римского занимает столько же места в могиле, сколько и пономаря. 195.Не все то золото, что блестит. 196.Бог свидетель, что при мне никто карты не передернет. 197.Я – старый воробей, меня на мякине не проведешь. 198.Я знаю, когда нужно ухо востро держать. 199.В грязь лицом не ударю. 200.Я знаю, где собака зарыта. 201. Для добрых людей я в лепешку расшибусь, а для дурных – вот Бог, а вот порог. 202.Лиха беда - начало. 203.Я хлебопашец от молодых ногтей. 204.Бог там, на небе, знает сердца наши. 205.Доброе имя дороже всякого богатства. 206.На словах-то мы все, как на гуслях. 207.Истинному плательщику залог не страшен. 208.Не у того дело спорится, кто до свету встать не ленится, а кому от Бога подмога. 209.Не ноги под брюхом - начальники, а брюхо под ногами. 210.Мне палец в рот не клади. 211.Навьючь осла золотом – он тебе и в гору бегом побежит. 212.Подарки скалу прошибают. 213.У Бога просить не стыдись, но и потрудиться для него не ленись. 214.Мягкий, как воск, лепи из него что хочешь. 215.День на день не похож. 216.Чтобы комар носа не подточил. 217.Учтивые выражения – самая дешевая и ни к чему не обязывающая вещь на свете. 218.Козла пустили в огород. 219.На вязе искать груш. 220.Хорошо апостолу Петру в Риме. 221.Я ребенка донашиваю, а ты с меня девичества спрашиваешь. 222.Кто в набат бьет, тот уж на пожар не идет. 223.Кто умом горазд, тот себя в обиду не даст. 224.С человеком великого достатка ссориться несладко. 225.Гляди-поглядывай, под зуб мудрости пальца не подкладывай. 226.Плетью обуха не перешибешь. 227.Кто замечает сучок в глазу ближнего своего, тому не помешает заметить бревно в своем собственном. 228.Испугалась покойница убитой. 229.Дурак в своем доме лучше смекает, нежели умник в чужом. 230.Когда мы спим, мы все равны: и начальники, и подчиненные, и богатые, и бедные. 231.В островах я понимаю, как свинья в апельсинах.

Пословицы и поговорки Санчо Пансы

232.Желудок питает отвагу, а не отвага желудок. 233.Управлять буду так, чтобы взяток не вымогать и податей не прощать. 234.Будьте тише воды и ниже травы. 234.На зверя-то как раз и ловец прибежит. 235.За такие шуточки по головке не погладят. 236.Девушке честной за прялкой место. 237.Женщина что курочка- много будет бегать, себя погубит, дурочка. 238.Коли женщина желает людей посмотреть, значит, у нее есть желание себя показать. 239.Своя рука – владыка. 240.Вступил я в должность губернатора без гроша в кармане, без гроша с нее ухожу. 241.На небо без крыльев не полетишь. 242.Всякая парочка знай свою ярочку. 243.Дальше своей постели ног не вытягивай. 244.И с праведно нажитым иногда расстаешься, а с неправедным беды не оберешься. 245.С хлебушком нипочем и горюшко. 246.Беда, когда приходит одна, это еще не беда. 247.Человек предполагает, а Бог располагает. 248.Дают – бери, а бьют - беги. 249.Господь знает, что для нас лучше и что каждому из нас положено. 250.Бог правду видит. 251.Голяком явился, голяком и удалился. 252.Что им Бог на душу положит, то они и скажут. 253.Пошли им Бог столько здоровья, сколько в их словах правды. 254.Поменьше дерись, да почаще мирись. 255.В грязь лицом не ударила. 256.В добрый час сказать, в худой помолчать. 257.Что за каменное у вас сердце, что за медная грудь, что за известковая душа. 258.Кто поел всласть, тому и смерть не напасть. 259.Бог ему судья. 260.Было бы корыто, свиньи найдутся. 261.Не должно вину осла перекладывать на седло. 262.Отойди от зла – сотворишь благо. 263.С глаз долой, из сердца вон. 264.Сказала котлу сковорода: «Пошел вон, черномазый». 265.Один раз не остережешься, после беды не оберешься. 266.Между спящим и мертвым разница невелика. 267.Кто умирает от отчаяния, тому после смерти ада не миновать. 268.Это же курам на смех. 269.Напоролась ты на каменную душу и на дубовое сердце. 270.Поп тем и живет, что молитвы поет. 271.Рыбки захочешь – штаны замочишь. 272.Денежки получил и ручки сложил. 273.Кончил дело – гуляй смело. 274.Одно «возьми» лучше двух посулов. 275.По уму встречают, по платью провожают.

ТатьянаАкуловская

Астафьевские роднички

Антонина Пантелеева Антонина Фёдоровна - кандидат филологических наук, почитатель и пропагандист творчества писателя В. П. Астафьева, один из авторов и редактор книги “Река жизни Виктора Астафьева”.

В ЗЕЛЕНОМ САДОЧКЕ КАНАРЕЙКА ПЕЛА (Воспоминания об Анне Константиновне Потылицыной) Деревня большая была, народ голосистый, удалой. В.П.Астафьев. «Последний поклон» На истинной земле жили воистину родные люди, умевшие любить тебя просто так, за то, что ты есть, и знающие одну - единственную платуответную любовь. В.П.Астафьев «Ода русскому огороду»

Господи, благослови и помоги!

Родные, близкие, друзья Анны Константиновны знают, как долго и часто мы с ней общались, но уж три года, как она в мире ином и теребят меня со всех сторон: пишу ли воспоминания. Отвечаю: “ не пишу”, вгоняя в недоумение, вызывая досаду и огорчение, сама огорчаюсь: не ложится живое дыхание нашей дружбы на бумагу… Долго искала причину, отчего не развертываются воспоминания, никак они не превращаются в «свиток». Вероятно, вспоминать можно то, что ты забыл, что отодвинулось, отошло… А тут пока что ничего не отодвинулось, не затянулось и страшно, что на бумаге все может оказаться тускло, холодно, да не вкралась бы какая-нибудь фальшивая нота… Понуждало только понимание, что Анна Константиновна дорога многим, ибо человек она удивительный, согревала надежда, что мои воспоминания подвигнут других написать о ней свои строки, и все же дело не шло. Не шло, и все тут! Друзей своих замучила, прося их молитв. 9 сентября 2010г. Мы с дочерью Анны Константиновны Галей молились у ее могилы, где она рядышком со своим Коленькой любимым почивает. Мы дивились, что в день ее памяти всегда погода непременно особенно солнечная и теплая, и помолились у всех дорогих могил. Дома я спросила у Гали, помнит ли, как с мамой они забежали ко мне на улицу Кецховели солнечным осенним днем, объявив, что на минутку, просто повидаться, обе радостные и, как я тогда определила, какие-то «победные». Они рассмеялись: -Да, мы такие вот! – и умчались. - Так и было, - сказала Галя, не сумев, как и я не умею, объяснить, почему именно победные, но точнее не скажешь: так и было! Никогда также не умела я понять, тем более объяснить, отчего «Последний поклон» мне кажется

книгой, насквозь пронизанной-просвеченнойпрогретой солнечными лучами. Как это возникло, откуда берется у меня это чувство: ведь только сунься в текст и сразу же наткнешься на какую-нибудь надсаду: «Мужики - дедушка, Кольча-младший и я -слушали бабушку и понимали, что с нею не пропадем, лишь бы не сдала она, не свалилась». И таких надсадных ситуаций полным-полно, но всегда находился лучик надежды: «Ничего, мужики, ничего. До весны доживем, а там…» А «там» - было и было горького до слез, но держались - выстаивали-выдюживали преданностью и истинно христианской любовью друг ко другу, всегда отыскивающей какую ни на есть отдушину в любых обстоятельствах. Возможно, это вот солнечное восприятие усиливается длительным знакомством и общением со многими, так сказать, героями « Последнего поклона», которых застала в живых, обласкана теткой Августой, особенно за студентов филологического факультета КГУ, особенно юношей, которые во время фольклорной практики чисто выпалывали ее огород в благодарность за ее песни и рассказы. Смеялась вдоволь над остроумными речами тетки Апрони, диалоги с нею запечатлены и Виктором Петровичем. Алеша, который казался мне святым изза его потрясающего трудолюбия и всегдашней его веселости, издали тянул ко мне навстречу обе руки с поднятыми большими пальцами и раскрывал свои объятия. Капу я облапливаю сама, потому что ее нельзя не любить, не говоря уж о Гале с ее всегдашней сестринской заботой. Встречалась в тексте «Последнего поклона» и Анна Константиновна, увидев которую впервые, я была поражена большим сходством с Виктором Петровичем. С годами это сходство усиливалось, только лицо ее неуловимо напоминало еще и преподобного Серафима Саровского, одного из самых почитаемых ею святых. Это сходство замечала не я одна: по моему описанию без посторонней помощи нашла ее в толпе приехавшая на «Литературные встречи» Надежда Тихоновна Добровольская, учительница Новокамалинской школы Рыбинского района. Очень много Анна Константиновна помогала успешному течению фольклорной практики студентов КГУ, которой я руководила. На мое сетование, что народ отнекивается, трудно раскрывается, она отозвалась очень живо: взяла меня за руку и предложила пройтись по улице. И вот : одну она обнимет-поцелует, другой пригрозит, что любить ее не станет, если она не будет помогать, третью начнет увещевать: «Думашь, легко

Антонина Пантелеева

Антонине со студентами-то управляться? А вот твоим бы детям так отказывали бы, а с них ведь спросится, их работа оцениватся! Да и что Овсянку-то срамить, что мы песен не знам, не певали?» С каждым встречным свой разговор, но со всеми – с любовью. Вот главное ее «оружие» - любовь. Смысл и двигатель ее дней всегда и во всем. Николай Ильич, Кольча-младший, тогда уж был серьезно болен, но меня встречал так же приветливо, как и она: усаживал пить чай, принимался мне пересказывать какую-нибудь книгу, однажды особенно подробно передал роман А.Черкасова « Конь рыжий», да так талантливо (вероятно, это у них в роду, ибо и не очень разговорчивые их дети, Галина и Юрий, если уж прервут свое молчание, то заслушаешься), что я затихала и внимала, пока Анна Константиновна не вмешалась: «Ты, Коленька, соображашь, кому это расказывашь? Она студентов учит!» Я совершенно искренне заступалась, просила продолжать рассказывать, мне действительно интересно было его слушать. Анна Константиновна просила приходить к ним с утра пораньше (вместе со студентами ночевала я в поселке «Молодежный», а во второй половине нашего пристанища жили молодые строители-грузины): «Приходи пораньше, а то он еще затемно начинат спрашивать, пришла ли Тоня. И днем почаще к нам заходи». Тут была некоторая «хитрость»: Анну Константиновну огорчало, что все труднее было уговорить мужа поесть, а со мной он подолгу гостеприимства поднимался и усаживался лишний раз попить чайку, ибо одна я чаевничать отказывалась, Анна же Константиновна могла со спокойной душой отлучиться по разным бытовым надобностям: не одного оставляет. Она передала мне его последние слова привета: узнав, что я уехала навестить родных, больную маму, Николай Ильич сказал: «Если бы Тоня была здесь, она вылечила бы меня». Мы с Анной Константиновной так истолковали его слова: болел он довольно долго, все повседневные заботы лежали на Анне Константиновне. Дети не рядом, в городе, работают, приезжают в выходные, а я посижу с ним за чайком, да попрошу что-нибудь рассказать, принесу свежую ягодку с огорода, и такая вот малость больному была отрадой. Само собой разумеется, что поминаю его в своих молитвах, как и всех родных, о которых рассказывала Анна Константиновна: особенно часто о своем отце, сыночке Петеньке, который прожил на свете всего пять годочков, о любимом брате Александре, водила меня на могилки. Как ласточки, вились в доме приезжающие внуки, чаще Рома, реже Василина – дети Юры, а сын Гали вообще школу закончил в Овсянке, поэтому с ним я чаще всего общалась, да не обо мне речь: Анна Константиновна отличалась веселым характером и закомандовала, чтобы я непременно была на 18-летии внука: «Ну какжа, жаних ведь он твой! Слезы проливал из-за тебя!» Ну да, в пятилетнем возрасте Сережа объявил, что женится на мне – вырастет только. Как-то пошли мы с ним на берег Енисея, присели на большущий камень, я уложила его себе на колени и стала играть на его животе, будто на барабане, слушая его веселый смех,

В зелёном садочке канарейка пела

да, видно, увлеклась и хлопнула его посильнее, Сережа вскочил и с ревом помчался к бабушке: «Не любит меня моя невеста, не любит!» На вопрос бабушки, что случилось, он сквозь рыдания проговорил: «Кто ж так больно жениха ударит, если любит?» Пока я добежала к ним, У Сережи уже высохли слезы, он улыбался и бежал мне навстречу: нашла бабушка какие-то целительные слова, убедившие Сережу в любви его невесты. Помнится, что застолье его восемнадцатилетия было превеселым, я после него даже уехала с Анной Константиновной в Овсянку, она же решила меня еще и так порадовать: позвала своего племянника Володю Огородникова и велела ему показать самые красивые берега Енисея. Володя не ослушался тети Ани любимой, усадил меня в лодку и по мере нашего продвижения ревниво поглядывал, действительно ли я искренне ахаю, восхищаясь дивной красотой берегов и самой реки, я видела, что он и сам любуется красотой, к которой невозможно привыкнуть. Кстати, кто-то из пишущей братии, обозрев окрестности Овсянки, воскликнул: «Тут и дурак станет писателем!»- вызвав восторженный хохот Виктора Петровича, который не раз повторял сие своим гостям. К вечеру этого же дня – какой просторный оказался! – ненадолго приезжал к нам и Сережа, что умилило нас обеих. Веселилась я и на его свадьбе, радуясь очаровательной его избраннице Наташе, которая, как говорится, пришлась ко двору. Свадьба удалась на славу! Неподражаем был – уж постарался ради племянника! Юрий Николаевич, Юранька (как называла его иногда Анна Константиновна), который уморительно изображал так называемого целителя Кашпировского. Виктор Петрович, как и вся свадьба, хохотал до слез. О внуке Романе запомнилось вот что: застолье звенело песнями, а выбежавшая на веранду за чемто Анна Константиновна увидела горько плачущего пятилетнего Рому: - Ромочка, что с тобой? Чего ты тут рыдаешь? Ответ сразил бабушку: - А чего они неправильно мелодию поют? -Ромочка, ты уж прости их, развеселились, раздурачились, вот и завели не туда! Можно представить, какие застолья слышали внуки, что и мелодии знали. Рома стал врачом, не музыкантом. Сережа инженером. Василина тоже врач, кандидат наук. Еще, как говорится, не вечер. Внуки Анны Константиновны продолжают совершенствоваться вместе со своими детьми: Павликом и Арсюшей. Я еще застала довольно богатые количеством родни и голосами овсянские застолья. Не были мне в диковинку сибирские песни, сама росла в деревне Покрово-Тугач Ирбейского района Успенского сельсовета Красноярского края, но то ли стала старше, то ли уже редко доводилось слышать такую мощь, но в первом моем в Овсянке застолье случилось вот что: меня, как одну из гостей, усадили в центре, я была в веселом, счастливом расположении духа, и не пришло в голову запастись лишним носовым платком. Впрочем, немного проку было бы от него, тут понадобилось бы целое полотенце. Внезапно я ощутила, что не только щеки, но все лицо, шея, грудь были залиты ручьями.

Антонина Пантелеева

Казалось мне, что слезы текут по лицу даже в обратном направлении, ко лбу. Растерянно я стала выбираться из-за стола, постеснявшись, не догадавшись попросить какую-нибудь тряпицу. Кто заметил мои слезы, начали спрашивать, в чем тут дело; Анна Константиновна быстро нашла какое-то убедительное объяснение, и все успокоились, тем более, что я очень скоро вернулась в застолье и включилась в хор… И тогда, и потом, позже, слушая песни Овсянки, Усть-Маны, Дивногорска, всей душой поняла Федю Протасова, без ума любившего пение. («Живой труп» Л. Н. Толстого) Уже тогда чувствовала, что такое пение только чудом может возродиться, ибо уже нечасто в России можно было его слышать, онемела она, замолкли ее песни, как во время оно сионские в египетском плену. И душа моя плакала, до конца еще тогда не понимая причину. Анна же Константиновна в любую минуту готова была запеть. Бывало, станет вспоминать какие-то печали прошлой жизни, а их было с лихвой в России, в которой октябрьский переворот сделал врагами крепких хозяев, созидателей, мастеровитых и трудолюбивых людей, восстановил всех против всех; у власти в основном стали те, кто был ничем, затеял самую страшную из войн – гражданскую. Уничтожалась на корню всякая духовность. Так вот нахлынут печальные воспоминания, а скажешь ей: «А все равно, Анна Константиновна, пели люди! Пели!» Меня, подростка, отроковицу, всегда будили звонкие песни возвращающейся с вечерки молодежи. Так, сквозь сон отроческий, усвоила многие мелодии и слова. В годы войны и послевоенные работали дотемна, и сначала дети, ждущие мам с полей, слышали песни, жавороночье взлетающие голоса - голоса были почти у всех – потом уже из переулочка показывались труженицы, чаще всего возвращающиеся с работы пешком. В такое надсадное время пели! Может быть, песней и спасались». Тут же она и запоет, станет припоминать одну песню за другой. Как-то я запела особенно полюбившуюся, записанную от нее студентами, которые ее тоже выучили, (« Что там в лесе зашумело»). Анна Константиновна – мы сидели с ней и ее дочерью Галей за обедом - шутливо толкнула дочь в бок и сказала: « Ты почему не поешь? Выучи эту песню, ежели не знашь, а то с кем будет петь Антонина, когда я уйду?» От любой печальной темы можно было ее увести к песне, а уж к молитве тем паче. Особая ее любовь – молитва Пресвятой Богородице « Царице моя ….» «Царице моя преблагая, надежда моя, Богородице, приятелище сирых, и странных предстательнице, скорбящих радосте, обидимых покровительнице, зриши мою беду, зриши мою скорбь: помози ми яко немощну, окорми ми, яко странна; обиду мою веси, разреши ту, яко волиши; яко не имам иные помощи разве Тебе, ни иные предстательницы, ни благие утешительницы, токмо Тебе, о Богомати, яко да сохраниши мя и покрыеши во веки веков, аминь». Надо было видеть ее лицо во время пения этой молитвы и какое-то время после: Казалось, что найдено окончательное утешение и больше ничего в жизни не встретится непреодолимого. В связи с этим вспоминается, вернее, не забывается одно событие: 3 декабря 1996г. состоялась закладка камня в основание будущей в Овсянке во имя святителя Иннокентия Иркутского часовни.

В зелёном садочке канарейка пела

Был довольно холодный день, и мы с Анной Константиновной после молебна мчались домой. Когда уже вскочили в избу, я со смехом сказала: « Ничего себе как «пророчица»-то бежала! Так «ковды» теперь собираетесь «на тот свет « Когда? Или все же Богу эту заботу оставите? Я не забыла ничего». - Ты давай-ка лучше картошечки почисти, ишь какая память-то у нее! – отбивалась от меня Анна Константиновна.- Сама вон как посинела, я-то тепле была одета и то совсем озябла! Не захотела она в этот раз вспоминать о своей, как мы потом с ней оценили, неправославной, неправильной, значит, печали, печали «не по Бозе». После кончины Николая Ильича она сильно загрустила. Поскольку моя мама умерла вскоре после его ухода, то я, что называется, зачастила в Овсянку. Анна Константиновна просила меня не говорить ее детям и внукам, как сильно она скорбит. Возьмет, бывало, горсточку земли на огороде, рассматривает ее и говорит: « Все-все меня отседа выживат с этого света. Смотри, в земле какие-то червячки, коих я никогда не видывала, капусту вон кака-то холера ест. Все-все выживат меня с этого света….» Станет вспоминать, как они, бывало, сядут на скамеечке в огороде, начнут ворошить все дорогоепережитое, «забумчат» свою любимую песню «Однажды в комнате уютной…» Уж в самые последние дни своей жизни Николай Ильич посокрушался о том, как мало он говорил ей о своей любви слов: «А ведь я тебя сильно любил». Можно подумать, что Виктор Петрович «списал» такое объяснение в любви отсюда в рассказе своем « Ясным ли днем», да рассказ-то написан намного раньше. Никогда не могла обойтись без слез, сколько бы ни читала его. -Ну да, конечно, себя-то жальче всего, чего доброго можно еще научиться брюзжать, ворчать, возненавидеть в тоске весь белый свет, всю свою доброту забыть-погубить. Не-ет, я все же Гале скажу , а при случае и Юре. Может, Галя не любит вас? -Еще не лучше! (Когда Анна Константиновна чемунибудь удивлялась или если что ее возмущало, она произносила это свое «еще не лучше»). «На эту Галю никакой управы нет! Себе ничего не сошьет, дома ходит, как не знай кто, а мне то сошьет платье, то халатик, то блузку, то пальто купит, то плащ. Ну куда мне тут наряжаться? И хоть говори, хоть не говори, не слушатся, все для меня старатся». -Так, может, Юра старается вас сжить со свету?– задираюсь я. -Ну что ты, Юранька меня жалет и понимат. Как только она возвращалась к грустным мыслям, я напоминала ей о любви, о любящих ее детях, внуках, правнуках, вспоминала о любимых ею людях. Она расцветала на глазах, ибо любила людей, не переставала удивляться и Бога благодарить за свое окружение. Души не чаяла в сотрудницах библиотеки: «Анна Епиксимовна така спокойна, рассудительна, добра; Надежда Яновна все старатся что-то сделать по дому. Скажешь ей, что ничего не надо, что все в порядке, она оглядится и что-нибудь да найдет и сделат. А как Валентина Григорьевна придет, нахохочешься с ей, обязательно развеселит, будто у самой и горя не бывало. И муж у ей такой славнай. Зовут,приглашатют меня всегда и на все, что быват в библиотеке». Я и сама участвовала в юбилеях Анны

Антонина Пантелеева

Константиновны, которые с великой любовью и вкусом устраивали для нее в библиотеке, спаси, Господи, этих добрых людей! Да, еще об Ольге Ильиничне Захаровой: «Ты только погляди , кака мастерица, как красиво она все устраиват». - То-то же! Она-то красиво устраиват, а как вы, Анна Константиновна, чучела полюбили ли? Я так и не могу войти туда, в бабушкин дом, душа содрогается от безвкусицы! Анна Константиновна моя не спросила, о чем это я, тут же сказала: «Ох дал бы им Вихтор за них! Послушали бы они его слов, кое-каких его словечек да выбросил бы их, чучела-то вон! Так и не поняла я, что это. Потрафить народу? Так истинный народ вкусом обладает. Подумать только: у Астафьева каждое слово играет и трепещет, а тут – восковые персоны, потаканье самым низменным вкусам, а главное: несродно это его живому духу! Наверное, Анна Константиновна ценила еще многих сотрудников библиотеки, но в общении со мной, вероятно, называла она тех, с кем чаще всего общалась. Каждый раз, когда я уезжала домой, она передавала приветы всем нашим общим знакомым, непременно называя их по имени-отчеству. «Привет Людмиле Тимофевне, дай ей Бог здоровья с сироткой-внуком справиться и сил на таки славны передачи по радио». Анна Константиновна говорила мне , что она всегда старалась не пропустить ее пердачу «Истоки духа» и подружкам своим о ней напоминала. Людмила Тимофеевна записала великолепную беседу с ней, которую повторяла по просьбе радиослушателей. - Привет Валентине Андревне, мы с ней как встретимся, так поем « Богородице…» - Привет Клавдии Иннокентьевне, берегу ее иконочку, которую она мне подарила. - Привет любименьким Самойловым – Вере Константиновне и ее сыночку Владику. Не стала я спрашивать, почему у Анны Константиновны любимчики появились: ее очень взволновал мой рассказ о том, как долго болела бабушка Владика, а сразу почти после ее кончины Вера перевезла из Киева лежачую девяностолетнюю тетю Женю, которая не захотела остаться у дочери в Украине, пожелала умереть в Сибири, и Анна Константиновна понимала, какой крест эта семья на себя взвалила. До последних дней помнила всех, просила приезжать, прибавляя, что уже немогутна, и может быть, скоро уж уйдет к Коленьке, тятеньке, Витен… А в тот памятный декабрьский день мы с ней нажарили картошки, приготовили салатики и разную деревенскую снедь и только накрыли на стол – калитка хлопнула и вскоре на пороге Виктор Петрович, громко радующийся: «Ух, как у вас тут тепло! Видел, видел как вы пометелили, Анна-то шибче Антонины скакала!» - Садись давай! Небось сам не хуже нас летел,смеялась Анна Константиновна. Славненько так мы подкрепились, и, когда читали благодарственные молитвы, я еще запела «Царице», Анна Константиновна вступила сразу. Виктор Петрович, отметив, как здорово у нас получается, попросил повторить, потом еще. В третий раз уж и он подтягивал. Потом мы с ним отправились в библиотеку, где только-только рассаживалась у

В зелёном садочке канарейка пела

стола интеллигенция, участвовавшая в молебне, видно, не спешили, поджидая Виктора Петровича. Анна Константиновна в каждую нашу с ней встречу говорила, что Виктор Петрович всегда вспоминал, как мы пели тогда. И мы с ней то и дело возвращались к тому памятному дню. Помнится мне и совсем иного плана картинка. Июльским днем мы с Анной Константиновной пили поздний утренний чай, и она вздохнула о старости. Я со смехом сказала, что от старости у нас на столе есть замечательное средство. Анна Константиновна удивленно подняла бровки, а я, схватив крупную клубничку, быстро-быстро намазала свое лицо и, не дав опомниться, то же самое сделала и с ее лицом. Она спросила: - И я така красна? - А то как же! Еще краснее! Тут в дверь легонько постучали и вошел ее племянник Леня. Анна Константиновна всполошилась: « Ой, Леня, ты уж, пожалуйста, не говори никому, теткато твоя самашедча, умок-то потеряла на старости лет! Это Антонина, не спросясь, меня так разукрасила!» - Ну конечно!- сказала я со смехом, - это Анна Константиновна меня научила! И все трое мы превесело смеялись, особенно при еще одной просьбе Анны Константиновны «никомушеньки» об этом не говорить. - Садись, Леня, чай пить, салатик попробуй, Антонина готовила, не знай от чего и помрешь, столь всего она туда пихат, правда, мы уж ели его и, как видишь, живы. Иногда летом, прикатив в Овсянку ранним утром, я не заходила в дом, а шла в огород и садилась на грядку прополоть сколько успею. Успевала же немного, ибо Анна Константиновна не грешила многоспанием. Вскоре раздавалось: «Ах тошно мне! Гостенька на грядке! Да как же Тишка тебя пропустил, не подал голоса?!» Тишка – это собака, целую повесть написать – до чего умна. Скажу только, что запросто можно было определить, в каком углу Овсянки искать Анну Константиновну, если не застанешь ее дома. Тишка везде и всюду неотступно следовал за ней. Запирать его было бесполезно: любые преграды преодолеет и отыщет любимую хозяйку, радуясь при этом так, что ругать было просто некрасиво. С ним бесчисленные разговоры вел и Виктор Петрович, до чего осмысленные очи в ответ смотрели. Прямо-таки личность! Однажды на летней кухне Потылицыных собрались особенно голосистые песнопевицы, чтобы для студентов спеть старинные песни. Особенно сильные голоса были у Анны Константиновны, ее двоюродной сестры Елизаветы и Анны Павловны Юшковой. Студенты прилежно записывали их на магнитофон. Вдруг в форточку просунулась довольно крупная голова Тишки и подала голос. Очень даже выразительно подпел! Можно представить, какое тут поднялось веселье! Как ни настраивались потом, записывать больше не могли в этот день: кто-нибудь да не удержится – прыснет. Истинный дружочек Тишка, к счастью, долгожитель. Много радости подарила хозяевам и гостям эта умная и добрая собака солнечного цвета с необыкновенно

Антонина Пантелеева

пушистым хвостом и выразительным взором. Так вот, не даст Анна Константиновна долго задержаться на грядке. Всеми правдами-неправдами пытаюсь отстоять свое занятие, убеждая дать мне возможность вспомнить мою деревенскую юность, но, если долго упорствую, она грозит батожком, в конце концов гоняется за мной, за ней – Тишка! Такие сценки возникали и зимой, если я увлекалась расчисткой снега. Ну никогда не давала всласть покидать снег, принимаясь вскоре гоняться за непослушной, на ее взгляд, с батожком и Тишкой. Всегда нам казалось, что собака весело улыбается. Непросто было улизнуть с ведрами за водой. Выскользну на улицу, на крылечко, возьму в руки ведра и коромысло таким образом, чтобы не звякнули. А как возвращаюсь, Анна Константиновна уж хватилась меня, уж на крыльце : «Тошно мне, уж воды несет… Мы возим в бачке, помощники есть!» - Ну, Анна Константиновна, я же в юности носила воду на коромысле, я еще разочек сбегаю, близко ведь, и мне удовольствие! Ну что вы меня, как, бывало, моя мама ограждаете от физического труда! Она вдруг погрустнеет и скажет: «Видно, потому, что у нас с твоей мамой в жизни было в избытке такого удовольствия!» Сама же Анна Константиновна всегда находила себе дело. Время от времени я возвращалась к работе над студенческими записями фольклора астафьевских мест и частенько перепечатывала на той же летней кухне страницы будущей книжки « У астафьевских родников». Бывало, идет Анна Константиновна с огорода, заглянет ко мне и скажет: « Я тебе сейчас помешаю, ить еще одну песню вспомнила!» - Мешайте, мешайте так мне почаще! - Так может, Анну Павловну кликнуть, вдвоем тебе и споем! Кликали не раз, и она не отказывалась, благо, дом по соседству и петь всегда рада. Можете себе представить, вообразить, что это были за дни: новые и новые жемчужины вспоминались, звучали! А уж как любила Анна Константиновна церковь! Всегда с болью душевной возвращалась памятью к атеистическим временам, выстудившим душу России, порушившим церкви, монастыри, уничтожившим бесчисленное множество духовных людей, икон! Возможность побывать в церкви была для нее величайшей радостью. Поскольку в Овсянке церкви не было, она вместе со мной выбиралась в Никольскую кладбищенскую церковь, знаменитую еще и тем, что в годы войны в ней служил архиепископ Лука Войне-Ясенецкий, хирург, автор трудов по гнойной хирургии, позже автор духовных книг: « Дух, душа, тело», « Я полюбил страдания» - не только потому, что я прихожанка этого храма, но именно на том кладбище похоронен особенно ею любимый брат Александр. Однажды мы с Анной Константиновной пережили там нечто мистическое. Было чудесное воскресное утро, мы вышли пораньше, ибо она опасалась, что нескоро сама сумеет отыскать эту могилу, Войдя в кладбищенскую ограду, мы помолились и свернули, было влево. С минуту шли и вдруг услышали сильный, чистый мужской голос: «Идите правее, правее». Мы замерли на месте, а голос повторил: «Идите правее!». Перекрестились мы, и я сказала: «Посмотрите, Анна Константиновна, какая роса, давайте на могилку

В зелёном садочке канарейка пела

пойдем уже после службы». Она молча кивнула, и мы отправились в церковь. В церкви она всегда буквально распластывалась перед аналоем, благодарила Господа за счастье, возможность помолиться там. Ночевала она в такие дни у меня, умоляя внука, живущего неподалеку, не обижаться, потому что нам надо было готовиться к исповеди и причастию. Сережа относился с пониманием, и если на другой день он был свободен, то приезжал к концу службы на машине и вез свою любимую бабушку домой, случалось, что и в Овсянку. А что же было в тот день, когда мы слышали голос? После службы мы недолго искали могилу Александра, она действительно была несколько правее взятого нами направления. Мы часто вспоминали этот голос, вспоминать было приятно, такой чистый и сильный. Кто знает, к кому он был обращен, кому путь указывал, кто в окрестностях церкви что искал, но забыть это невозможно. Радости Анны Константиновны не было границ, когда появилась часовенка в Овсянке. Молодого священника, о. Александра, она называла «мой батюшка». И он отвечал ей любовью: соборовал, причащал дома, когда она уже не могла стоять на молитве в церкви. Причащал и тогда, когда она перестала видеть. Племянница Наталья, дочь Александра, врач, настаивала на операции, но Анна Константиновна не решалась, а скорее всего приняла эту беду как Божью волю, молилась, но все же ее иногда настигало уныние, и утешить ее можно было скорее всего чтением Евангелия, молитв. Ей очень нравилось чтение дочери, говорила мне : «Галя красиво молитвы мне читат, только вечером, потому что днем работат». В последнее время она стала плоховато слышать, и тогда я садилась с ней рядом и прямо в ухо читала псалмы и молитвы. На прощанье говорила ей, чтобы она сохраняла подобие Ангела, ибо сходство с ним она обретает, когда молится. Она говорила: «Ты у Гали спроси, что за ангел быват, когда заблажу, когда нападет на меня дурь, всем тогда тошно». Такое случалось, когда ей казалось, что слишком долго она одна. Начну говорить ей, что одиночество не мешает молиться, она соглашалась, но говорила: «Если б видеть свет, не так было бы трудно оставаться одной. Видать, я Бога прогневила…» Что тут скажешь? Однако на какое-то время ее можно было успокоить, ибо она всегда готова была отозваться на Божье слово. Ни разу за десятилетия общения не уловила я, чтобы кто-нибудь, когда-нибудь был ей не ко времени или в тягость. При каждой встрече, бывало, она скажет: « А я почему-то о тебе много думала». Или припомнит, что снилась ей недавно, что чувствовала, что именно сегодня появлюсь, что соскучилась и даже сердилась, что долго нет весточки. Было несколько случаев, особенно выразителен один, когда человек помешал… мне: короткий зимний день мчался быстро, мы еще не успели наговориться с Анной Константиновной, как пришла незнакомая мне женщина, заявив, что дома ей скучно, и она пришла посидеть. Анна Константиновна сказала: «Ну, коль пришла, рассказывай, чего тебе так скучно». Женщина начала свои длинные жалобы на детей, на невестку, внуков, на весь белый свет, обижающий ее. Анна Константиновна слушала, сочувственно

Антонина Пантелеева

вздыхала, перед ее уходом осторожно сказала, что ей хорошо бы с батюшкой посоветоваться. Мне уже надо было прощаться, ибо женщина сидела очень долго, но ни одним словом после ее ухода хозяйка дома не обмолвилась, что вот, дескать, пришла некстати, незваная или что-то в этом роде. Разумеется, напоила гостью чаем. Никогда никто ей не мешал, каждого принимала с открытым сердцем.Не слышала я, чтобы она кого-нибудь осуждала, на кого-то жаловалась. Иногда только сокрушалась: «Боженька, видно, забыл про меня, забыл, что я уже к Коленьке своему просилась, к тятеньке, к Петеньке, много уж там тех, к кому мне пора». Она для всех находила оправдание. Скажет, дескать, всем некогда, не могут же все бросить свои дела и сидеть с ней. Гостеприимство в этой семье беспримерное, и стержнем его всегда была Анна Константиновна. Ее шаньги, калачи, булки, пироги, блины и прочие вкусности, мастерски выпеченные, отведали и писатели, и журналисты, и артисты, и киношники, и кого только ни поили чаем в этом доме! Вологодский поэт Александр Романов даже воспел в стихах это гостеприимство в стихотворении « В Овсянке»: В Овсянке, в доме тети Нюры, Такие шаньги на столе, Что не сдержать натуры-дуры Опять сидим навеселе. Без счету съела и я дивных выпечек Анны Константиновны. Домашние ее шутили, что любое недомогание нипочем, если Антонина явится. Но однажды мне было очень конфузно. Несколько дней я сидела за машинкой на летней кухне, наслаждалась то рассказами, то пением присаживающейся ко мне Анны Константиновны, а в один из дней заявилась ко мне жена племянника с двумя отроками, моими, значит, внучатыми племянниками. Они не предупреждали меня о своем приезде из городка Иркутской области, но соседи мои дали им мои координаты. Оказывается, в Красноярск они приехали за магнитофонами и прочими юношескими забавами и , сделав нужные покупки, нашли меня. Пришлось уделить им внимание, хотя сама в гостях. После прогулки Анна Константиновна, разумеется, усадила всех за стол. Отроки, видно, такой выпечки – в русской печке!- не едали и сметелили почти всю утреннюю стряпню, а Анна Константиновна с улыбкой знай им подкладывала! Как она веселилась моему сокрушению! Я частенько напоминала ей о том визите моей родни, а она говорила, что приятно было видеть, как здоровые парнишки уплетали. С ее пирогами связано немало воистину славных событий, особенно вот это: приехала я в Овсянку аккурат к обеду. Да какому! Пироги удались на славу! Ела я да нахваливала. После обеда Анна Константиновна наладила гостинец: большую миску с пирогами поставила в пакет и сказала: « Пойдем к Вихтору, гостя его порадуем, Валентина Курбатова. Сам-то он ругатца, знашь, де, что не могу отказаться от твоих пирогов, вон каку пузу наел и не надо мне их показывать!» Я пыталась отнекаться, но Анна Константиновна спросила: « Ты что, така горда или стесняшься? Стесняться нечего, мы несем пироги, свеженьки да румяны!» И мы явились, застав во дворе Валентина

В зелёном садочке канарейка пела

Яковлевича в фартуке, громко сетующего, что то и дело Виктор Петрович заставляет его чистить картошку, мыть посуду, прибираться, да еще и не угодишь ему! Виктор Петрович в ответ сочинял всякие небылицы о том, какие неудобства причиняет ему этот постоялец. Искрометные эти сценки – оба непередаваемо артистичны! – довели нас с Анной Константиновной до коликов, да и все вволю нахохотались. Виктор Петрович усадил всех за стол, Анне Константиновне он так обрадовался, будто давно ее не видел. Она потом говорила: «Вот всегда он эдак радуется при встрече. Мы с им с детства понимали друг друга». Когда я ему рассказала, как она радуется этому, он заметил: «Какая,однако, красивая старуха из Анны получилась!» Я, конечно, передала это Анне Константиновне, она засмеялась и сказала: «В детстве мы с им пели, а теперь гулям по вечерам. Как устанет от своих книг и писанины, так идет меня звать на прогулку. Беру свой батажок и ходим, часто молчим, я стараюсь не забивать ему голову, пущай отдыхат. А то, быват, зачнем спорить, кому вперед помереть. Быват, скажет: «Вот помру, с кем будешь гулять?» Я зареву на него: «Ты думашь, что несешь? Ты думашь, что буровишь? Ты должон меня хоронить-то! Эдак вот накричу на него, он замолчит, а то скажет, что о часе смерти только Богу ведомо». Часто-часто она вспоминала о том, как его утешала, когда с могилы дочери его, Ирины, унесли, срезав часть ограды: «Не могу я тебе сказать, Тоня, какой он был расстроенный, прямо лицо почернело. Я уж ему: « Да, Витя, да разве можно так? Кака железяка стоит такого расстройства, ты что?!» Чего уж только ему ни говорила, как ни убеждала, а он все вспоминал и вспоминал и не мог успокоиться. «Витя, ну скажи, когда ты успокоишься, почему ты аж так расстраивашься?» Он тогда и сказал, что ему страшно: вот возьмут кого-то и похоронят рядом с Ириной, ему места не будет рядом с дочкой, уж вот во все плохое готов был поверить». Воистину бесконечное число раз она мне это повторила, так поразили ее переживания Виктора Петровича, так она болела его болью. Вернемся, однако, к нашему визиту с пирогами, которым отдали должное, поприветствовав мастерицу и встречу коньячком. Как-то очень ловко в наших разговорах подстерегла Анна Константиновна момент и неведомо когда будто испарилась. Не сразу и хватились, только когда собрались к Енисею, на бережок. Там мы уселись на толстенное бревно и стали петь. До изнеможения напелись. Дорвались! Лучше сказать, прорвались сквозь усталость, заботы, невзгоды, болезни и прочие несовершенства нашей забедованной, нередко трудновыносимой жизни. Первым поднялся Виктор Петровия и предложил: -Ну вы, друзья, погуляйте, а я пойду отдохну. Да смотри, Антонина, чтобы Курбатов-то не утонул. Я вспомнила, как у нас в деревне одна женщина, вполовину высунувшись из окна, кричала своему непокорному отпрыску: « Ну погоди! Утонешь – домой лучше не приходи!» «Вот-вот», -сказал Виктор Петрович и ушел. Я побрела по берегу, а Валентин Яковлевич искупался, догнал меня , и я слушала его дивные рассказы, его дивную речь; после он проводил меня к Анне Константиновне, которая сразу же кинулась нас кормить, но он умчался на улицу

Антонина Пантелеева

Щетинкина. Как-то у нас с Анной Константиновной еще сложился удивительный день, чего только ни вместивший, в том числе и песни, особенно мне полюбившиеся, спели кряду две Анны: они уж запомнили, что я всегда-всегда, если они вдвоем при мне сойдутся, просила исполнить « В зеленом садочке канарейка пела», «Голубку». Переглянутся так, улыбнутся и скажет кто-то из них: «Ну что, первыми канарейку да голубку выпустим?» Сплошь артистичный народ в Овсянке, а, может, вообще русские люди? Повосхищалась-порадовалась такому Божьему дню, Анну Константиновну поблагодарила за ее целодневную заботу, она сказала, что рада такому дню, но поскольку я не спешила никуда, то Анна Константиновна сказала: «Давно собираюсь спросить, да все не получалось. Расскажи-ка мне, Тонечка, как ты Виктора Петровича дураком обозвала». - Я? - Ты. Не отпирайся. Он сказал : пусть сама Антонина тебе и расскажет. Ну, рассказывай! - Что, он с обидой это говорил? - Нет, смеялся, но сказал: пусть сама расскажет. - Да тут особо и нечего рассказывать. Я принесла очередной том, вы же знаете, что я тоже тружусь над собранием его сочинений? - Ну, знаю. -Так вот, просмотрели мы все уточнения, я собралась уходить, а Виктор Петрович говорит: « Ну не дурак ли я? Надо было мне тебя сразу пригласить на эту работу (а я, увидев в газете объявление о том, что в Красноярске планируется собрание его сочинений, немедленно подала заявление о желании над этим работать). – Самый настоящий дурак, - добавил он. Тогда я, ехидно, как только могла, поджала губы и сказала: « С этим уж ничего не поделаешь!» - Вот язва! Смотри, какая язва! – сказал Виктор Петрович и тут же залился смехом. Я – тоже. И всегда смеюсь, как вспомню. Жаль, что он сам не рассказал, наверное, было бы вам смешнее. - Да ну тебя! Надо ж так сказать! – смеялась Анна Константиновна. – Он, наверно, тоже долго помнить будет. Люблю вспоминать рассказ ее, как пришла в дом мужа к свекрови Екатерине Петровне («генералу в юбке» по «Последнему поклону»), которая не хотела, чтобы сын ее оставил первую семью, где уж была дочь Люба. Я годы и годы не могла понять, что вот эта Люба падчерица, застала я их уже любящими друг друга; всегда Люба и вся ее семья были желанными гостями в доме Потылицыных. Однако, когда Николай Ильич только ввел в дом молодую жену, свекровь встретила ее не очень радушно, правда, спросила , как ее дома называли. Невестка сказала, что тятенька звал ее Анкой. Свекровь тоже стала называть так: Анка. Вскоре они должны были к какому-то празднику стряпать пироги, шаньги. Свекровь закомандовала, чтобы каждая заводила свою квашню, спросила: «Ты стряпать умеешь?» Я умела, завела квашню, выпечка у меня, слава Богу, получилась пышная, свекровь, хоть сдержанно, но похвалила, довольна осталась. В конечном счете она смирилась, ибо молодые были дружны, а как уж стали жить отдельно, так и вовсе ладили. Была еще одна черта у Анны Константиновны:

В зелёном садочке канарейка пела

очень любила она дарить и с такой любовью это делала, что отказаться было бы просто нехорошо. Живы у меня ее рученьками связанные прихваточки, чудная салфеточка, всего не упомнить: чайнички, чашечки и т. п. Последнюю кружку дарила она мне, когда глазыньки ее уже не видели. Сказала: « Открой сервант и найди там самую красивую кружку. Она сама черна, по ней цветы розовы и фиолетовы и листики зелены, я ее помню». Когда я нашла кружку, Анна Константиновна попросила меня ее подробно описать, осталась довольна моим описанием и сказала: « Я для тебя ее берегла и столько раз переживала, что опять забыла отдать, память-то уж дырява. Вот будешь из этой кружки, когда гостей нет, одна, пить чай и меня вспоминать». Сама же от подарков отбивалась, говорила, что и так всеми задарена. Дарителя она так умела превознести, что он и в самом деле мог почувствовать себя щедрым. Возьмет и скажет очередному посетителю: «Садись-ка пить чай, Антонина всего понавезла!». Скажу, бывало: « Анна Константиновна, ну не конфузьте меня, чего я понавезла-то? Скажете тоже!» Не передать ее любви к детям, внукам, правнукам, всегда ее сердце их находило, всегда волновалось за них. Я ее упрекала, говоря: « Можно подумать, что вы о всех их не молитесь, что только на свои переживания и надеетесь, а не на Божью милость. Детей ведь дал Бог, так вот, они сначала Божьи, а потом уж ваши. Или только ваши, а Господь тут не при чем? Что, для детей, по-вашему, спасительны ваши переживания, а не молитвы о них? А ведь когда вы переживаете, на душе у тех, о ком переживаете, появляется тревога, беспокойство, а, когда молитесь о них, на душе у них становится хорошо, светло. С этим она не спорила, помолчит, вздохнет и скажет: «Господи, помилуй нас, грешных!» Много раз мы возвращались к этой теме, и Анна Константиновна рассказала, как от нее скрывали смерть Виктора Петровича, хотели, чтобы подольше о ней не знала. Пришли Люба и Капа, дочь тетки Августы, их тоже нежно любил. Пришли и сидят, и сидят. Сначала Анна Константиновна радовалась, потом стала тревожиться: « Чего это вы домой так долго не идете? Дел у вас дома нет?» Они так бодренько ответили, что вот, дескать, управились и время у них есть. А мое сердце начинат все больше болеть,и ,наконец, говорю имя : «Да что случилось-то, с кем? Что вы от меня скрываете!? Может, с Галей что? С Юрой? С кем, говорите! Тогда уж оне сказали, включили все, а то сидят, ничего не включают, чтобы я не слышала, что уж нет Вити. Что тут поделашь? Все под Богом ходим, знала уж, что сильно хворат». После отпевания и похорон Виктора Петровича большинство родных и близких уехали на поминки в Красноярск, в ресторан, а мы с Анной Константиновной остались в Овсянке на поминальной трапезе, устроенной в столовой ДОЗа. Несмотря на печаль, я все же запомнила, какая это была благородная трапеза. Шел уже Рождественский пост, и это было распорядителями учтено: все было приготовлено так, как и должно быть на православных поминках. К сожалению, не все соблюдают этот обычай, не все уже и способны это заметить, но мы с Анной Константиновной отметили это и молитвенно пожелали здоровья организаторам

Антонина Пантелеева

этой замечательной, достойной трапезы: все было благородно, благоговейно, красиво. Несмотря на большое число поминающих, все было чинно, не было никакой суеты, шума. Нас подвез домой какой-то юноша, кажется, вернувшийся из армии. Не успели мы раздеться, кто-то нам позвонил и сказал, чтобы включили ТВ. А с экрана смотрел на нас живой Виктор Петрович, и мы прожили счастливейший из вечеров, благодаря замечательному режиссеру-петербуржцу, верному другу Виктора Петрович Михаилу Сергеевичу Литвякову: слушали Виктора Петровича, смеялись с ним и печалились, и до конца дней этот вечер останется в числе отраднейших, так были мы тогда утешены. Мы с Анной Константиновной до самых последних ее дней не только постоянно вспоминали об этом, но молитвенно благодарили режиссера, создавшего такой замечательный фильм, и тех, кто способствовал, чтобы фильм был показан именно в этот вечер и этот час. Кто, кроме Господа, мог все это учесть? От Анны Константиновны постоянно как бы струились людям приглашения: «приезжай», «приходи», «бывай чаще», « не забывай», для каждого находились слова привета, сочувствия. Помню, как рассказывала она о переживаниях Алексея Марковича Бондаренко в связи с болезнью его матери , сочувствовала, утешала, говорила, что самого его любит как родного. Он же ей всегда повторял-наказывал: « Ты меня жди!» Многомного раз повторял, ей был приятен этот наказ ждать его, и она обещала: «Буду ждать, а ты приезжай, Алеша!» А когда я перевезла к себе свою старшую сестру – бездетную вдову – тяжелобольную Ксению и уже не могла приезжать в Овсянку, а только писала письма, Анна Константиновна меня однажды потрясла, сообщив, что вот это письмо она писала целый день. Это чудное теплое письмо я отправила Валентину Яковлевичу Курбатову, чтобы и он согрелся теплом такого сердца, подумала, что, может быть, ему зачемто это пригодится. Был он тронут и написал, что они еще посидят на завалинке с Анной Константиновной и попоют песни. Ей так понравилось и так развеселило ее это обещание Валентина Яковлича посидеть на завалинке, что она часто его вспоминала. Потом уж она попросила писать мне соцработника Свету, которая – спаси ее Господи! – мастерски передавала даже интонации Анны Константиновны. Письма были полны заботы, сочувствия, любви к нам обеим, она все надеялась подлечиться-подбодриться и приехать к нам, просила наше фото. Как легко Анна Константиновна склонялась к молитве, как живо отзывалась на духовное слово о смирении, терпении. Бывало, на ее сетование о том, зачем Господь вот еще держит в этой жизни: - Анна Константиновна, вы можете похвастать великим терпением? Много у вас его, терпения-то? - Ой, да у меня его сроду не было! - Ну, наверное, все же больше, чем у юной стрекозы, которой трудно было терпеть, допустим, замечания свекрови, да и самые безобидные слова? - Да… кабы хоть маленечко тогда нынешнего понятия о жизни. - А где ж его взять, понятия-то, только в терпении. Согласны ли вы с тем, что люди нетерпеливые труднее живут: все им кажется не так: мороз кажется холоднее, чем есть, жара - вдвое жарче, все бы им ныть,

В зелёном садочке канарейка пела

жаловаться. А вы ведь, как в разум вошли, все больше других утешали, советовали потерпеть в некоторых трудных случаях. Советовали? - Дак советовать-то легче! Известно, что чужую беду руками разведу, своей же рады не дам! - Вот теперь Господь смотрит в душу, как Его раба Анна будет себя держать: благодарить ли Бога за всепро все или грешить унынием. О чем, скажите, просите вы сейчас Господа чаще всего? - Чтобы сил дал самой себя обихаживать да умок бы не отнял, тогда уж всем со мной достанется. - Здоровый-то умок все терпит и за все благодарит. Сколько раз вы радовались, что послал Бог вам столько хороших людей. И сейчас они вас окружают, но жизнь сейчас засуеченная, забеганная, задышливая, но все же стараются вас понимать, не оставлять надолго. В то же время вам и покой нужен, не суета, возможность побольше молиться… Не оставил Господь рабу Свою Анну милостью Своею: она почти до самых последних дней могла подняться по своей надобности, сохраняла ясный ум и любящее сердце. Упокоил ее Господь 9 сентября 2007г., положил рядом с любимым Коленькой в день памяти множества святых мучеников и великомучеников, хоронили ее в день усекновения Главы Пророка Предтечи и Крестителя Господня Иоанна. Похороны ее и поминки по всему напоминали пасхальные дни: погода была преотличная, народу великое множество: не только родные, друзья, но и просто любящие ее люди. Православные веруют: очень важен девятый день для новопреставленного, ибо на третий день после поминовения душа возносится к Господу для поклонения и ей, душе, показывается рай, обители святых, после чего на 9-й день душа снова возносится на поклонение Богу. Так вот, 9-й день был 17 сентября – это день памяти двух великих святителей: Иоасафа Белгородского и Митрофана воронежского и день чудотворной иконы Божией Матери «Неопалимая Купина». Вот какие помощники-молитвенники были в этот день ходатаями пред Богом о новопреставленной рабе Божией Анне. На сорокой же день Господь определяет душе место, где она будет ждать Второго Пришествия Христа. Сороковой день для новопреставленной рабы Божией Анны тоже лучше и пожелать трудно. 18 октября, кроме множества святых мучеников и священномучеников, день памяти святителей Петра, Алексия, Ионы, Филиппа и Ермогена Московских и всея России чудотворцев. Так Господь нас утешает, прикровенно показывая судьбу Анны Константиновны в совершенном мире, где нет ни болезни, ни печали, ни воздыхания, где больше нет места смерти, но радость бесконечной совершенной жизни. Конец и БОГУ СЛАВА!

ПОСЛЕСЛОВИЕ

Эти страницы – только бледная тень богатства нашего общения, только слабая попытка выразить благодарность Богу и судьбе за посланную мне радость этой дружбы.

Выдающиеся деятели России

Иван, помнящий родство АРХИТЕКТОР СВОЕЙ СУДЬБЫ

С Иваном Павловичем Артюховым мы встретились впервые на Ярмарке книжной культуры в Международном выставочно-деловом центре «Сибирь». Он пришёл на презентацию нашего журнала скорее не как почитатель литературных тусовок, а как земляк издания, уроженец земли нижнеингашской. Я с затаённым интересом всматривался в лицо этого человека, вслушивался в его речь. Для профессора, ректора она была удивительно простой, где-то даже немного сбивчивой и, как мне показалось, волнительной. Оно и понятно: говорил, рассказывал он о самом дорогом: о своих корнях, о малой Родине. И в конце выступления подарил нашему журналу свою книгу «Архитектор своей судьбы». Я с интересом прочёл эту книгу. У неё небольшой тираж, 500 экземпляров. И мне захотелось, чтобы об этом замечательном человеке – одном из выдающихся деятелей России, о пути к своей цели деревенского паренька из провинции узнало побольше людей. Узнали наши читатели и, главное, его земляки из Романовки Нижнеингашского района, которые помнят его, и любят, и гордятся своим знаменитым земляком. Сергей Прохоров, редактор журнала “Истоки”

Иван Павлович Артюхов родился 20 января 1959 года в с. Романовка Нижнеингашского района Красноярского края. Вся его профессиональная деятельность неразрывно связана с Красноярской государственной медицинской академией. В1976-1982 гг. И. П. Артюхов - студент педиатрического факультета, руководитель студенческого совета вуза. В 1982 году закончил с отличием Красноярский медицинский институт по специальности врач-педиатр, специализа¬ция - детская хирургия. Затем в течение двух лет обучался в клинической ординатуре кафедры социальной гигиены и организации здравоохранения, после окончания которой был избран ассистентом этой же кафедры. В1987 году И. П. Артюхов защитил диссертацию на соискание ученой степени кандидата медицинских наук по теме «Медико-демографические процессы в Восточной Сибири» (по материалам Красноярского края) и два года спустя был избран на должность доцента кафедры социальной гигиены и организации здравоохранения, успешно работая при этом заместителем декана лечебного факультета. В 1991году емУ присвоено ученое звание доцента. В 1994 году И. П. Артюхов был переведен на вновь созданную кафедру медицинского страхования, менеджмента и маркетинга. Именно в эти годы проявился и развился его талант педагога и наставника, а также сформировалась область научных интересов, определившая его дальнейшую профессиональную деятельность. В начале 90-х годов И. П. Артюхов впервые в России начал разрабатывать новое направление научных исследований: здоровье социально значимых, ранее не регистрируемых в стране групп населения - беженцев, вынужденных переселенцев, безработных, и в 1996 году защитил по этой проблематике докторскую диссертацию. После чего по контракту был переведен на должность профессора кафедры медицинского страхования, менеджмента и маркетинга. В1998 году И. П. Артюхову было присвоено ученое звание профессора. В период с 1999 по 2002 год, наряду с работой в должности профессора кафедры медицинского страхования, менеджмента и маркетинга, И. П. Артюхов возглавлял учебно-научно-лечебный центр Красноярской государственной медицинской академии (на правах проректора), занимаясь организационной и координирующей де¬ятельностью в сфере внедрения новых образовательных, лечебных и научных технологий. С 2002 по 2OO4 г. И. П. Артюхов - проректор по эко¬номическому развитию КрасГМА, успешно обеспечивающий внебюджетную деятельность академии.

Выдающиеся деятели России

В 2OO2 году он стал инициатором создания, организатором, а затем возглавил новую в академии кафедру - экономики здравоохранения и медицинского права (в 2007 году она была реорганизована в кафедру экономики, управления здравоохранения и фармации путем присоединения кафедры медицинского страхования). Создание мощного коллектива кафедры, объединяющего шесть докторов наук и около десяти кандидатов наук, стало важным этапом в формировании концепции преподавания дисциплин медико-экономического профиля и медицинского права в Красноярске и России. 24 декабря 2004 года на конференции обучающихся и трудового коллектива И. П. Артюхов был избран ректором ГОУ ВПО КрасГМА Росздрава, и с этого же времени он является председателем ученого совета КрасГМА. Четыре последующих года профессиональной деятельности И. П. Артюхова явились доказательством правильности выбранного им и руководимым им коллективом пути стратегического развития, основные составляющие которого были сформулированы в предвыборной программе. Благодаря интенсивной организационной работе ректора, его видению перспектив развития, а также деятельности всего коллектива и организованному мониторингу эффективности управленческих решений в КрасГМА, достигнут качественно новый уровень организации образовательного, научного и лечебного процессов. И, как результат этой деятельности, Красноярская государственная медицинская академия всего за два года переместилась в рейтинге медицинских вузов страны (по оценке Минобрнауки РФ) с 17 на 10 позицию, а в 2005 году была признана победителем в Международном конкурсе «Профессия-жизнь» в номинации «Медицинское учебное заведение» как самый динамично развивающийся вуз. По итогам работы в 2006 году И. П. Артюхов был признан победителем российского конкурса «Менеджер года» в номинации «Образование». И. П. Артюхов лично курирует мероприятия по возрождению исторического наследия вуза: в 2007 году Красноярской государственной медицинской академии было присвоено имя профессора В. Ф.ВойноЯсенецкого. Профессиональные обязанности ректора И.П.Артюхов сочетает с активной преподавательской деятельностью: читает курс лекций для студентов и курсантов Института последипломного образования по проблемам организации и управления здравоохранением, медицинского страхования. Отличительной особенностью И. П. Артюхова является его стремление к получению новых знаний, обеспечивающих успех в разработке методологии и принятии управленческих решений. Так, в 2OO6 году И.П.Артюхов прошел повышение квалификации по программе «Система менеджмента качества. Внутренний аудит», а затем прошел обучение и получил диплом второго высшего образования по специальности «Педагог высшей школы». Он неоднократно участвовал в различных форумах федерального и международного уровней, организованных Министерством здравоохранения и социального развития, Министерством образования и науки, Академией медицинских наук, общественными

Иван, помнящий родство

организациями. Является членом Российского союза ректоров, Лиги здоровья наций, Российского общества организаторов здравоохранения, регионального отделения Российской медицинской ассоциации. Сегодня И. П. Артюхов - известный в РФ и за рубежом ученый, работающий в области общественного здоровья, организации здравоохранения и медицинского страхования. Основная тематика его научных трудов - общественное здоровье, организация и управление здравоохранением, проблемы высшего и последипломного медицинского образования, правовое обеспечение деятельности системы здравоохранения. Результаты научных исследований И. П. Артюхова и его учеников внедрены в ряд нормативных актов, в т. ч. «Закон РФ о вынужденных переселенцах», «Концепция реформы здравоохранения РФ», «Программа государственных гарантий медицинской помощи» и другие. И. П. Артюхов участвовал в разработке федерального закона «Об обязательном медицинском страховании» и изменений к нему. И. П. Артюхов - автор более 220 научных трудов, в том числе более 20 статей в изданиях перечня ВАК РФ, более 10 монографий, более 10 учебно-методических пособий с грифом УМО МЗСР РФ. Он являлся руководителем пяти докторских и 18 кандидатских диссертаций (в том числе двух диссертаций на соискание ученой степени кандидата экономических наук), в настоящее время под его руководством выполняются исследования по проблемам здоровья семьи и человеческого капитала, организации медицинской помощи, медицинского страхования, экономики здравоохранения, юридической ответственности медицинских работников. Исследования проводятся в сотрудничестве с ведущими российскими и зарубежными научными центрами (Япония, США). И. П. Артюхов - действительный член Российской академии естественных наук. Он член Совета ректоров вузов Красноярского края, член Совета директоров Красноярска и Профессорского собрания. В течение восьми лет он являлся экспертом Государственной думы по вопросам здоровья и здравоохранения. Его отличают личная скромность, неприятие популизма и непрофессионализма. И. П. Артюхов активный пропагандист и сторонник здорового образа жизни. Иван Павлович Артюхов награжден серебряной медалью РАЕН «За развитие медицины и здравоохранения» (2000), орденом «За честь, доблесть, созидание, милосердие» Международной премии «Профессия - жизнь» (2006), Почетным знаком «Менеджер года» (гооб), Почетной грамотой администрации Красноярского края (2007), Почетной грамотой Законодательного собрания Красноярского края (2007), благодарственным письмом главы города Красноярска (гооб), медалью города Красноярска «За служение на благо города» (2008), он - почетный гражданин России (2008). За профессиональное признание и личный вклад в науку, медицину и здравоохранение он занесен в книгу «Выдающиеся деятели России» (2006) (том 1-й, стр.13) и в «Золотую книгу Красноярского края» (2007 г.).

Иван Артюхов

Из книги “Архитектор своей судьбы”

Иван Артюхов

ОТЕЦ Самое первое мое воспоминание - день смерти

отца. Случилось это в Романовке в погожий сентябрьский день 1962 года. Тогда село еще было занято на уборке хлеба, и мы с Пашкой были предоставлены сами себе. Ему было пять лет, мне - три. Как вдруг... - А ваш отец со столба упал! Отец был еще жив, когда его принесли в дом. Собралось много людей, чувствовалась тревога. Пока деревенские старушки возились с разными снадобьями, пытаясь облегчить страдания отца, мы с Пашкой с опаской смотрели на все происходящее, не очень-то отдавая себе отчет в том, что случилось. Отца чем-то поили, чем-то натирали, а потом, когда приехала, наконец-то, с поля машина, погрузили в нее и отправили в Нижний Ингаш, в районную больницу, где он через сутки умер. Я потом пытался, десятилетия спустя, отыскать историю болезни отца: все-таки небезынтересно знать достоверно причину его смерти, но увы... Со слов односельчан помню только, что они тогда проводили электричество к новым домам и нужно было закрепить провод на столбе. Отец вскарабкался на него, а затем по какой-то причине не удержался и упал на землю. Но что стало этому причиной, не знаю до сих пор. То ли голова у отца закружилась, то ли еще что - не знаю! Говорили даже о том, что когда-то его по голове жеребенок ударил, вот, мол, и накопилось.... Но как бы там ни было, а отца опять привезли в дом, и вот теперь нас с Пашкой к нему уже не подпускали. Помню, как везли его на кладбище, как голосила мать, как убивались родственники... Отцу было всего тридцать лет с небольшим, и все нас искренне жалели. А я почему-то больше всего из виденного запомнил одно: отец лежит в гробу, и у него почему-то связаны руки. - Почему? Почему у отца связаны руки? - спрашивал я у Пашки, но тот только мотал в ответ головой. Спросить можно было у деда, но мы не решались. Дед занимался похоронами, и ему было сейчас не до нас. Наутро сходили на кладбище, посидели на могилке, и я отчетливо понял, что отца у меня больше нет. И уже не будет никогда. Мне было тогда три года и восемь месяцев... Сельское кладбище в Романовке - в сотне метров от огородов. Вокруг него лес, тишина... Отец, это уже мне рассказывали потом, был заядлым охотником, и в доме всегда было несколько ружей. Как только начинался сезон охоты на рябчиков или тетеревов, он подавался в лес и редко когда возвращался с охоты пустой. Промышлял он и утку - с близлежащих болот. И все это было весомым подспорьем в те не очень сытые

годы, когда люди работали много, а получали мало. Так что и зайчатина, и гуси перелетные в доме водились часто. Впрочем, отец не только славился на деревне своей охотничьей удачливостью. Сильнее его в Романовке вообще никого не было! Работая кузнецом, он мог любую деталь из металла выковать. Да и вообще, это был настоящий русский богатырь: 185 сантиметров ростом, 90 килограммов весом... Мало кто мог с ним соперничать в силе на сельских сходках и спевках! Я и сейчас, когда приеду в Романовку, приду на родное подворье, а глаза так и шастают по знакомым стенам и потолкам. Многое там уже переделано новыми хозяевами, многое изменилось, но нет-нет, да и встретится какая-нибудь весточка из тех времен. Вот эту железную петлю, оставленную новыми хозяевами избы, наверняка выковал отец. Да и бревна, что еще остались от тех времен, тоже вытесал он. А воспитывал нас с Пашкой после смерти отца наравне с матерью дед - человек необычной судьбы.

ДЕД

Семен Илларионович Артюхов был человек образованный. Умел не только читать и писать (один из всей родни окончил двухклассное училище), но еще и славился природным умом. Для заброшенной среди лесов Романовки это было немало. Поэтому поставили его на должность счетовода очень ответственная работа по тем временам. Сверху требуют план по хлебозаготовкам, снизу - нельзя и родное хозяйство оставить без фуража и семян. Вот и крутись, как знаешь. Но чтобы и план был в ажуре, и в закромах не одни мыши бегали... В то памятное теперь всему миру воскресенье 22 июня 1941 года ему повезло больше других: несмотря на атмосферные помехи, ему удалось услышать по эмтээсовской радиостанции выступление по радио Вячеслава Молотова, из которого он понял только одно слово: «Война!». И началось в Романовке великое смущение - все стали рваться на фронт! А перед войной это было вполне приличное село - 120 дворов. И в каждом дворе - мужик! А то и не один... Пошел на войну и Семен Илларионович, но это уже тогда, когда не из кого стало выбирать. Поэтому поставили его помощником дивизионного пекаря, но война нодь не выбирает ни должностей, ни званий. И летом 1942 года, будучи раненым, попал он под Волховом в плен к фашистам и через какое-то время очутился в «дружественной» Эстонии. Там он хлебнул лиха полною мерой и, возможно, так и остался бы навсегда в эстонских топях и болотах, если бы их лагерь не эвакуировали в Норвегию, где к русским относились получше. Война уже шла к концу. События в Скандинавии разворачивались так стремительно, что лагерную охрану вскоре сняли

Иван Артюхов

и бывшие заключенные могли идти на все четыре стороны. Семен и пошел на восток, так как это был самый короткий путь в Сибирь, домой. Но до Сибири он не дошел: в Финляндии наткнулся на наши патрули, и, вместо заснеженной, но вольной Сибири, попал на теплый, но несвободный Кавказ. Ведь в нашей стране, как известно, пленных на войне не было. Были предатели, которых нужно было перевоспитывать. Перевоспитанием бывшего счетовода, а ныне строителя Сумгаитского трубопрокатного завода занялась специально созданная трудовая армия, где требовалось искупить свою вину за неготовность к войне, за стратегические просчеты командования, за свое упорство, мужество и терпение. Однако же умение считать и писать ценилось даже за колючей проволокой. И на стройке завода Семен Илларионович становится бухгалтером, правда, работая уже не на строительстве, а в совхозе, который это строительство снабжал продуктами питания. О том, что он не погиб и не сгинул в горниле войны, в Романовке знали: при первой же возможности Семен Илларионович написал письмо. Николай Семенович АРТЮХОВ, дядя: -Я был совсем еще пацаном, когда пришло это письмо. К матери в дом сбежалось полсела: сильно поредела Романовка за четыре военных года! Живой! Мария Селиверстовна, наша мать, места себе не находила. «Живой-то живой, а почему письмо подписано не Сенька, а Семен? Может, это и не он, а другой?» Бабушку, конечно, успокаивали: зачем бы, мол, другой Семен писал ей в Романовку письма? Но пройдет еще немало времени, пока они, наконец, встретятся. Не любили в нашей стране тихого семейного счастья, да и не заслужил его, видимо, нынешний ссыльный Семен Илларионович Артюхов. Однако же в сентябре 1946 года приехал он в Романовку в отпуск, и уже не как ссыльный, не как человек, лично обидевший товарища Сталина, не застрелившийся, попав и окружение в беспамятстве, а как рабочий по оргнабору. Приехал Семен Илларионович при деньгах, в хоро¬шем настроении. И дрогнул тогдашний колхоз «Партизан», увидев бывшего своего счетовода работником Сумгаитского трубопрокатного завода. Да как же это так? Мы его растили, мы его учили... И стало колхозное руководство хлопотать: верните нам в Романовку бывшего счетовода! Задыхаемся без него! И центр сжалился: уже на следующий год Семен Илларионович Артюхов вернулся на родину, как вольная птица... Николай Семенович АРТЮХОВ, дядя:

Из книги “Архитектор своей судьбы”

- Сидим мы с матерью дома, готовимся к «делу», а тут и он заявляется - где-то часов в десять вечера. «Вы чего тут без штанов сидите?» - спрашивает нас. Молчим... Он за это время забыл, что для того, чтобы на грядках завязывались огурцы, нужно обязательно через них прыгать без штанов. Но тут уже, конечно, было не до огурцов... Определили деда опять счетоводом, хотя считать уже мог бы и другой - более трети сельчан не вернулось с войны домой, и Романовка постепенно начала хиреть. Но дед и после войны оставался деревенским авто¬ритетом: с ним советовались по житейским делам, его звали в качестве третейского судьи при возникновении споров и разногласий. И от него, кстати, я и научился грамоте: дед нередко запирал нас в доме с Пашкой, чтобы мы не мешали матери и не влипли в какую-нибудь историю. Но мы находили выходы из любого положения, с легкостью преодолевая все дедовы запоры. Тогда он взялся за нас всерьез и усадил за книжки. А потом научил и писать - сначала коряво, на газетных клочках, потом - в тетради. Но часто я слышал его разговор с матерью. - Надо тебе уезжать, Катерина, - говорил он ей. - Что тебе тут делать - с двумя мальцами? В деревнето! А там, в городе, глядишь, и устроится: может, заведешь себе новую семью, как без мужика в доме? Да и детям будет получше: не всем же в Романовке хвосты кобылам крутить? Мать от этих разговоров отмахивалась: кому, мол, я там нужна в городе - с двумя детьми? Но мало-помалу становилось ясно: дни наши в Романовке сочтены, и вскоре нас ждут большие перемены. И когда в один из прекрасных дней 1964 года к нашему дому подкатил грузовик, из которого вышел дед и сказал, чтобы мы собирались, стало ясно: наш рома¬новский период жизни закончился. И мы с Пашкой бросились в дом собираться...

БРАТ МОЙ ПАШКА Вообще-то, мы с Пашкой в детстве были не разлей

вода. Куда он, туда и я. Пашка был старше меня на год и восемь месяцев, а это только для взрослых небольшая разница. Для детей - это пропасть... Так что, считай, что лет до шести-семи во всем верховодил Пашка. Он был организатором игр, он же был и ответственным в случае чего. А попадались мы с ним часто! Причем, на разных пустяках. Например, стояла неподалеку от нашего дома небольшая станция ГСМ - солярку тогда никто не считал, своей техники у людей не было. Надо было заправить машину или трактор, подъезжали и заправляли. Кончилась солярка или масло - привозили снова. А так как станция никем не охранялась, то мы туда бегали всей деревней. Намажемся соляркой или солидолом и бегаем по улице: «Смотрите, я - негр!

Иван Артюхов

Смотрите, я - негр!» Поймал нас дед после такой «перекраски», отметелил на ходу, и мы потом несколько дней с Пашкой отмывались в бане. Николай Семенович АРТЮХОВ, дядя: - Иван хоть и младше Павла почти на два года, но лидерские качества у него проявлялись сразу. Идем по деревне, и я говорю Павлу: «А ну-ка, залезешь на забор?» Тот переминается с ноги на ногу - боязно... А Иван сразу: «А хотите, я на столб залезу?» Надо загнать гусей в сарай или покормить собаку— лучше поручить ему. Сделает не раздумывая... Или вот такой случай: в три года я решил, что когда вырасту, то буду обязательно летчиком. Да и кто тогда из моих сверстников не мечтал о небе! Но надо же было как-то го товить себя к летной службе... Залезли мы с Пашкой на строившийся неподалеку дом и давай бегать по лесам, показывая друг другу, что ни¬сколько не боимся высоты. А потом я возьми и предложи: - Хочешь, я полечу? -Да ну... – неуверенно протянул Пашка. Но я полетел. Раскинул руки крылышками и... полетел! С нысоты в несколько метров! Хорошо, что внизу ничего не оказалось серьезного, а то бы разбился насмерть. Но мне и так досталось. Сначала от Пашки, который вместе со мной вытирал кровь, потом - от матери, кото¬рая никак не могла одобрить такие полеты. С Пашкой же мы помогали матери и тогда, когда в 1964 году решились-таки переезжать из Романовки в Иланский, где у матери жили близкие родственники. Собрали нехитрый домашний скарб, погрузили в машину. А потом посадили в бочку собаку, привязав ее, чтобы не убежала. А когда доехали до села Малиновка, то обнаружилось, что, оставшись в кузове одна, собака испугалась, рванулась в сторону и... повесилась. Мы с Пашкой ревели в один голос! Похоронив животное, все же доехали до Иланского, где уже под ночь разместились в небольшом домике, купленном матерью на деньги, вырученные от продажи романовской усадьбы. К нему примыкал небольшой огородик. Мать устроилась на железную дорогу техником смазчиков (на железной дороге работали все ее родственники), и мы зажили городской жизнью. Завели поросят, кур, стали выращивать картофель. Управившись с хозяйственными делами, бегали по родственникам - их у нас в Иланском была куча. У одного что-нибудь поешь, у другого, а там и мать с работы придет. Но закончилось лето, и нужно было учиться. Определили нас в начальную школу № 74 (ныне 22-я), которая находилась в километре от дома. Первым пошел в школу Пашка, а я оставался дома. Скукотища была ужасная! Поэтому я часто ходил с ним в школу, залезал под его парту, пока меня не заметил учитель... Часто меня потом под партой ловили, но я там осваивал грамоту и помогал Пашке учиться. Но вот когда я пошел в школу, то обнаружилось, что и

Из книги “Архитектор своей судьбы”

одет я не так, как все, и что с книгами у моих сверстников дела обстоят получше. Видимо, материнской пенсии за отца, а она получала на нас с Пашкой 41 рубль 95 копеек, вместе с ее неплохой зарплатой смазчицы (до 150 рублей в месяц) не хватало, чтобы и одеть, и обуть нас, как надо. К тому же и есть еще было нужно, хотя, с моей точки зрения, питались мы нормально. Но мать как-то выкручивалась, и мы все же сводили концы с концами. То она Пашку устроит бесплатно в пионерский лагерь, то перешьет его одежду на меня, то заставит донашивать его ботинки... И все же нехватка денег ощущалась. Так что лично я нисколько не удивился тому, что как-то однажды мать сказала: - А что, если я определю вас в интернат? Все же будет полегче... Интернат был от нас тоже недалеко, в двух километрах от дома, но туда еще надо было попасть! Туда принимались, в первую очередь, дети железнодорожников, которые жили и работали на маленьких станциях, где не было школ. А также по социальным показаниям. Мы же полными сиротами не являлись. Да и мать у нас по тем меркам хорошо зарабатывала. И все-таки она, пооббивав пороги различных учреждений, добилась своего, и, отучившись два года в школе № 74> я перешел с Пашкой в школу-интернат. А вообще-то, мне в школе было скучно, и если бы не мать, даже не знаю, что со мною было бы. Она нас и буквальном смысле заставляла садиться за стол и делать уроки. Недоучившись сама, так как ее школьные годы выпали на годы войны, она во что бы то ни стало хотела выучить нас. И стала запирать в комнате, чтобы мы не смогли убежать на улицу. Да и как убежишь? Через форточку, которая была величиной с кулак? Но мы убегали и через пару минут оказывались на железнодорожном пути, где всегда можно было найти обрезки железа, из которого мы тут же изготавливали сабли и устраивали мальчишеские сражения. А наступала зима - мы пересаживались на санки, на которых в обычное время возили воду и которые были подбиты листовым железом. Они были неуклюжие и тяжелые, но мы тащили их за два километра к горке, где и устраивали очередное «взятие снежного городка».

Дорога домой. Художник В.Волков

Взгляд на проблему

Николай Никонов Николай Никонов - член Союза писателей Дона, лауреат премии ЮФО, автор более десятка книг стихов и прозы. Живёт в г. Гуково Ростовской области.

У НАС НА ДОНУ, ИЛИ ПИСАТЕЛИ ТОЖЕ ПЛАЧУТ В «Литературную газету», руководимую Поляковым Ю. М. и в МЛХ “ИСТОКИ”

ЗАВИСИМОСТЬ Приглашение к участию в дискуссии «Какой Союз нам нужен» («ЛГ» №50, 06) касается всех, кто честен сердцем и патриотичен душой. Позвольте присоединиться! Три союза писателей у нас на Дону: СП России, Российский СП и Союз писателей Дона. Состоящий из почти ста литераторов, СП Дона 20 января отметил свое первое 5-летие. Но мог бы он и не быть, если бы не чёрствость свыше, не игнорирование по отношению к страждущим от невнимания, былых «вождей» Ростовского отделения СП России. Не прихоть амбициозная, а творческая нужда в основе его создания. В любом коллективе, а, значит, и в каждом Союзе писателей есть актив и пассив. Для одних важнее творчество, для других – общение. Уединение творческое и общение товарищеское дополняют друг друга. Но всё хорошо в меру. Иные настолько уединяются, что даже на собрания не считают нужным являться (к примеру, как некоторые депутаты Госдумы), а те, что чрезмерно, застольничая, общаются, забывают подчас даже о главном, превращаясь в завистливых ревнителей муз, где довлеют дрязги и зависть черная, выбивающая из колеи некогда способных и активных авторов. Иным теперь и предъявить-то вам нечего, акромя разве что билета писательского да заслуг вчерашних. И чего греха таить, от того, кто во главе Союза, зависит всё. Аттестация напрашивается на профпригодность, как у медиков, скажем, и педагогов. От балласта бы освободиться. В годы 60-е, в бытность мою студенческую в Ростове, я дружен был с покойным ныне Примеровым и активно здравствующим А.А. Тер-Маркарьяном. Мы – ровесники. Но по-разному приходит к людям зрелость; к одним стремительно, к другим не торопясь... Я из тех, кто писательски трудно взрослел, хотя и

поверил в себя без лишних слов, не задумываясь. А это чревато. На учёбу надо было бы нажимать, а не на сочинительство. Количество в качество переходит не вдруг. В 1971-м, т.е. 35 лет назад, по итогам смотра-конкурса молодых поэтов Дона вошёл в обойму лауреатов, но книжка первая вышла в свет лишь в 1980-м. Творческое поведение подвело… Не достаточно владел горьким опытом предшественников. Это, во-первых, а, вовторых, по-комсомольски будучи атеистом, все же (слава тебе Господи!) не продал душу дьяволу – сделку с совестью не признавал и не признаю, нахожусь как бы между святостью и греховностью, органически не перевариваю групповщину, чувство человечности и совестливости для меня превыше всего. Но я не об этом хочу сказать. Речь не о жесткости взаимоотношений старых и молодых, а скорее – о творческой взыскательности и неравнодушии к подающим надежды. Взять ауру Союза писателей тогдашнего и сегодняшнего – это же, как небо и земля! Тогда это был храм творчества, мозговой штаб интеллекта, а сейчас – забегаловка, похожая на обветшалый зал ожидания с думой на возврат к прошлому. Да что теперь об этом говорить! Но надо же что-то делать, чтоб вкусовую деградацию остановить! Считаю, вернее, все мы так думаем, литературные консультанты, как прежде, в былые времена, быть обязаны бузусловно. И для издания книг не деньги должны играть роль, а резолюция рецензента, решение редсовета, необходимого при издательствах. Компетентность востребованной быть должна и самодостаточной. Не пора ли в интересах возрождения нравственности к полному финансированию вернуться? Подрастающее поколение должно быть крепким не только физически, но и морально нравственным, духовно интеллектуальным! Игры компьютерные, бесконтрольно бытующие, до добра не доводят. За примерами далеко ходить не надо. Даже футболисты-профессионалы на иномарках гонки хулиганские устраивают. Книгами не интересуются, театры и поэзию не признают. Во имя любви к будущему содержать на балансе госбюджета творчески состоятельные союзы

Николай Никонов

писателей, художников, композиторов – гражданский долг Правительства и Президента страны. Это ясно и понятно всем, но ничего не делается пока почемуто. Кому-то очень нежелательно видеть и чувствовать сплоченность творческой среды. Разобщенность, похоже, для них предпочтительней и важнее. Им, видимо, надо, чтоб народ превращался в быдло, осязаемо спиваясь в городах и на селе, или скатывался до бандитизма. Не так ли? Вот ведь в чем собака зарыта. И социализма лишились, и к демократии не пришли. Я – за социализм с демократическим лицом.

УВЫ И АХ… 12 мая 2006 года в Ростовской организации Союза писателей России мог иметь место позитивный прецедент, но этого, к сожалению, не произошло, вылившись в элементарную банальность. Но об этом ниже. А пока же - светлая предыстория, скажем так. Обстоятельствами продиктованный в 2001г. факт создания региональной казачьей общественной организации «Творческий союз писателей Дона» воспринят был неоднозначно. Местные литераторы, способные, но морально обездоленные, т.е. не состоящие в СП России, торжествовали; для них это путь к читательскому признанию, к профессионализму, а состоящие во всероссийских членах, то бишь профессионалы-классики, брезгливо пожимая плечами, конфузились, предчувствуя конкуренцию, покушение на их творческую монополию. Нелепый раскол былого Союза, как показало время, не увенчался успехом. Писатели, доведённые до бедственности, оравнодушели и, похоже, даже ожесточились по отношению к себе подобным. Вновь созданный в январе 2002 г. под эгидой казачества Союз писателей Дона благополучно развивался и через два года обратился в СП России на правах, так сказать, младшего к старшему с деловой просьбой за подписью своего лидера Г. В. Маркова, автора ярких романов «Офицер ГУЛАГа» и «Слёзы России». И вот желанный ответ от 15 сентября 2004 года: «Уважаемый Геннадий Васильевич! – говорится в московском послании. – Секретариат правления СП России получил Ваше письмо, в котором Вы просите о вхождении региональной казачьей общественной организации «Творческий союз писателей Дона» в наш союз на правах ассоциированного коллективного члена. Да, действительно, подобные процессы, что называется, набирают силу, особенно в Сибири, на Дальнем Востоке. Укрупнение несомненно способствует консолидации творческих союзов на местах. Так что мы готовы удовлетворить Вашу просьбу. Но некоторые проблемы

У нас на Дону

остаются, и одна из важнейших – это взаимоотношения с Ростовской писательской организацией. Надеемся, что конфликта нет. И второе. У нас должен находиться протокол учредительной конференции и Устав Вашей организации. Вы понимаете, что юридические аспекты в оргделах сейчас, как никогда важны…» Такое вот веское письмо прибыло из Москвы за подписью Первого секретаря Союза писателей России Геннадия Викторовича Иванова. Замечательное письмо, благожелательное. Разве это не основание для уставных задач? Разве не шанс на фоне пропаганды и развития казачьей культуры, как части общероссийской, считать по Уставу СП Дона наиглавнейшими такие пункты, как: -объединение творчески одарённых в области литературы (проза, поэзия, драматургия, публицистика) людей; -оказание членам союза моральной и профессиональной поддержки в осуществлении их творческой деятельности и самообразовании; -координация творчества членов союза в соответствии с общепринятыми морально-этическими нормами, направленными на духовное воспи¬тание подрастающего поколения. Союз небезуспешно пропагандирует творчество своих членов, организуя презентации, вечера встреч, юбилейные чествования и конкурсы. Учреждённый альманах «Донские волны» готовит к изданию вот уже пятый выпуск, состоящий, как и предыдущие, из собственных произведений. Уместно заметить, что №3, посвященный 60-летию Великой Победы, на Международном конкурсе славянских журналистов удостоен почётной грамоты и серебряной медали «России верные сыны». Ведущие авторы стали лауреатами и дипломантами. Процитируем информационные строки из отчетной публикации в газете «Донские войсковые ведомости» от 22.02.2006: «В славном городе Новочеркасске, отметившем в минувшем, 2005 году, свое двухсотлетие, Творческий Союз писателей Дона подвёл итоги своей деятельности. В декабре в городском ДК состоялась 14-я конференция Донских писателей. В ходе ее проведения были не только подведены итоги организации за 4 года существования, но и намечены планы на будущее. На сегодняшний день в Союзе писателей состоит 74 человека во главе с председателем Г.В.Марковым. Геннадий Васильевич – один из старейших и почётнейших членов Союза, поприветствовал собравшихся и выступил с кратким отчётом о проделанной работе: - С каждым годом ТСП Дона обретает силу и уважение. Основным критерием вступления в наши ряды является наличие таланта. У нас открыты двери для всех, независимо от возраста, вероисповедания, материального благополучия, места прописки. Члены

Николай Никонов

нашего союза проживают и творят в 15 городах и районах Дона, а также в Ставрополе и Москве. Несмотря на финансовые трудности, продолжаем издавать альманах «Донские волны», в котором публикуются наиболее яркие произведения наших авторов. В 2005 году около 50-ти человек приняли участие в литературном конкурсе, посвященном 100летию со дня рождения Михаила Шолохова, и стали его лауреатами. 27 писателей удостоены звания лауреата конкурса «России верные сыны». Недавно, - подчеркнул далее в своем выступлении Г.В.Марков, - мы были удостоены визита атамана Всевеликого Войска Донского, казачьего генерала Виктора Петровича Водолацкого. Он высоко оценил творчество и наш вклад в развитие Донского казачества. На сегодняшний день наши авторы имеют возможность публиковать свои произведения в литературно-художественной газете «Батюшка Дон» и «Донские войсковые ведомости» на казачью тематику. Так как «ТСП Дона» является казачьей писательской организацией, то решение о вступлении в Союз Казачьих Войск России и Зарубежья является логическим продолжением нашего развития». Как видите, новый Союз успешно действует, и Москва не случайно откликнулась положительно и конструктивно. К сожалению, о Ростове этого не скажешь. Собрание от 12 мая красноречиво продемонстрировало неприятие предлагаемой консолидации. Вместо сплочения они занимаются мелкотравчатой амбициозностью. В результате чего невольно рождаются такие вот размышления в стихах:

Раскольникам СП

Истолковав по-своему свободу, Навеянную вольностью столиц, Пример не лучший для державных лиц Вы подаёте отчему народу. Консолидация здоровая нужна, И – творческая истая работа, Как говорится, до седьмого пота, Чтоб крепла по-хорошему страна. Олигархическая муторность сердец Свела с ума Мечтающих о славе. Задумайтесь! Поймите, что не вправе Так поступать вы, «пастыри овец», Иль инженеры душ с позиций Горького... Эпоха «сладкая», местами – горькая Нас научила многому вчера. Ужель забыли? Вспомнить бы пора.

У нас на Дону

собрания, пообещавшего, но не принявшего по причине недобора голосов, при тайном голосовании в свои ряды для начала двух представителей ТСП Дона – меня и Галину Студеникину. Петров и Гриценко остались, кажется, особенно довольны итогами данного писательского собрания. Ещё бы! По Береговому и Губанову не вышло. Те, видите ли, вознамерились пойти на компромисс в ответ на московское решение. Не приняли. Увы и ах... Пока побеждает продиктованный политическими недоброжелателями курс на творческую разобщенность. Авторитетные Ко¬нюхов и Барвенко, Геращенко и Харламов, Коркищенко и Дьяков, Кравченко, Чеботников и Кудрявцев оказались в меньшинстве, как ни странно. Чуда не произошло. Курс на консолидацию не увенчался успехом. Необходимо официальное решение свыше. Объединительный съезд, как когда-то в 1934 г., назрел. Выход из писательской заторможенности наших дней рано или поздно будет найден. Время всё расставит по своим местам, и в результате очень кому-то будет стыдно за текущую безнравственность. Май 2006

НА СОХРАННОСТИ РУБЕЖЕЙ

А жизнь идёт своим чередом. И ростовское отделение СП России сейчас возглавляет даровитый Василий Воронов, ученик Шолохова и Калинина (в годы 80-е был главным редактором журнала «Дон»), да и времена по сравнению с девяностыми меняются к лучшему, так что главное не паниковать. Всё наладится, образуется... Только вот почему-то, размышляя о текущем и мысленно обращаясь к прекрасному писателююбиляру Николаю Оганесову, 5 февраля отметившему своё 60-летие, у меня неожиданно выдалось на-гора такое вот знаковое стихотворение. (Оганесов - юрист по образованию и истинный писатель по призванию. Быть другом его – для любого честь!) А стихотворение о том, что наболело и не даёт покоя, по-своему вклиниваясь в литдискуссию «Ка¬кой Союз нам нужен». За грехи наши общие, видимо, Всё, что вышло в итоге, зрим. Жизнь (чтоб было не так обидно!) Всё ж давайте возблагодарим. Худо-бедно, в миру неплохо (Всё могло быть намного хужей!). Выздоравливавает Эпоха На сохранности рубежей… Я за то, чтоб Союз писателей Не делягой был, а творцом. И не «вспенивал» соискателей

Да, такие вот строки нахлынули на географию моих раздумий, вызванных анализом ростовского

Николай Никонов

У нас на Дону

Со своим, так сказать, лицом. Не амбиции, а культура В нас должна восторжествовать. Откровений Мускулатура Будет совести пусть под стать!

к поэтам неравнодушие, За издательский ореол. И за просто живое радушие, Где в порядке крыша и стол!.. 23.01.2007

03.02.2007 И ещё вот из новых позвольте предложить вниманию вашему: ПОЛКОВНИКУ В ОТСТАВКЕ В.Г.ГРЕЧКО (Рождённому в 25-м, возглавляющему с 90-х Бюро пропаганды Ростовских писателей) В 25-м, когда Есенин Над эпохою возвышался, Под служебные донесения Новый мир со старым ругался. Оживала разбитая Родина, НЭП вовсю формовал свою «знать». Было модно тогда Володями Новорожденных называть. Народились Вы, светлый Гречко, Чтоб сегодня отрадой нам быть. Ваше сердце что добрая речка! Рядом с Вами не страшно плыть По тревожному морю жизни Изувеченного родства. Жить во имя любимой Отчизны Вам дано: Как деревьям – листва, Небесам – облака и тучи, Временам – голубые ветра. Многослойная И кипучая Офицерская шла игра. Сорок зим и вёсен – в погонах, В огневом армейском строю. На прострелянных полигонах Вы тянули лямку свою. Два ранения И контузия… Ордена не случайны здесь. В Ваших годах – Армения, Грузия… И Корея, И Куба в них есть! Было всяко. Сладость и горечь... Ветер века Неумолим. Достославный Владимир Григорьич! Мы Вас любим, ценим и чтим За

P.S., или Четыре года спустя Сегодня, в 2010 году, особых изменений к лучшему нет, но проблески все же наметились. Ростовское отделение СП России, наладив выпуск солидного альманаха «Дон и Кубань» (главный редактор- Студеникина Г.В.) и создав издательство «Донской писатель» ( директор - Береговой А.Г.) с одноименной газетой ( редакторы - Эмиль Сокольский, Валентина Донькова) обретает позитивную стабильность и творческое горение, несмотря на пагубные происки раскольников во главе с Петровым В.С., цепко приватизировавшим журнал «Дон» в своих корыстных целях. Он сумел это, ловко воспользовавшись неразберихой 90-х. Но об этом, если будет угодно Всевышнему, не мешало бы особо поговорить, чтоб неповадно было тем, о ком гениально сформулировал в годы застоя Валентин Сидоров (московский поэт и ученый): «Холопский дух не вышибить веками. Бездарным людям смелость не дана. Не верю я, что грязными руками вершить возможно чистые дела». О карьеристах речь и делягах. Именно, чтоб заблуждения свои признать, нужна особая смелость без навязчивого властолюбства. А ее, этой самой смелости у раскольникова писательских, видимо, все-таки нет, коль так бесцеремонно держатся за свои заблуждения, на амбиции опираясь и гордыню в ущерб оздоровительной консолидации. Ведь дурак не тот, кто дурак, а тот, кто об один и тот же камень спотыкается дважды. Грустно видеть вынужденную междоусобицу, нелепо навязанную корыстолюбцами. Грех на душу они берут. Боженька ведь накажет за духовную нечистоплотность. Всех творчески одаренных литераторов призываю к писательскому и духовно-нравственному очищению путем здравомыслия и молитв. В единстве сила, уважаемые коллеги!.. г. Гуково, Ростовская область.

Николай Ерёмин Красноярск

Обрезание Жизнь – жестокая штука, и её жестокость не знает предела. В этом я убедился ещё раз, когда начались крутые сибирские морозы. Именно в эти дни, после праздника 7 ноября, когда термометр показывал сорок градусов, в деревеньке нашей появились контролёры-электрики Иван Петров и Пётр Иванов и стали обрезать электрические провода, ведущие к домам задолжников. Задолжники – в основном древние старушкии, доживающие свой век в развалюхах за счёт пенсии да овощей, собранных на огородах, которые сейчас стали именовать приусадебными участками. Надо заметить, что стариков в деревне совсем не осталось. Несколько дней ходили по деревне Иван и Пётр пьяные, потому что старушки откупались от них самогоном собственного приготовления. И вот пришли они к так называемой усадьбе инвалида первой группы Геннадия Семёновича Сидорова, контуженного в Афганистане и жившего в полном одиночестве на краю деревни, у поворота на железнодорожную станцию. Домик почти до окон снегом занесён. За калиткой – ни кошки, ни собаки. Постучали Иван и Пётр в заледенелое окошко и закричали, от мороза рукавицами прихлопывая и валенками притопывая: - Хозяин, выходи! Вышел к ним Геннадий в телогрейке, в резиновых калошах на босу ногу и спрашивает: - Какое сегодня число? - Десятое! - А месяц какой? - Ноябрь, какой ещё? – смеются контролёры-электрики. - А год какой? - Ну, ты даёшь, Геннадий, две тысячи десятый кончается, скоро две тысячи двенадцатый, конец света по гороскопу! - А зачем вы пришли? - Как зачем? Обрезание тебе делать, электричество от тебя отключать за неуплату! - Так у меня пенсия пятнадцатого. Вот я и заплачу.

подключим! Смеются контролёры-электрики. – А хочешь – ставь бутылку, подождём до пятнадцатого. - Нету у меня бутылки, - Геннадий отвечает. - Сам не пью и вам не советую. Побойтесь Бога! Я же без электричества замёрзну. Дров нету. Угля нету. Печку топить нечем. - Наше дело маленькое. Значит, не хочешь по- хорошему? Так будет по-плохому. А чтобы не замёрзнуть, ты костерок в горнице разведи, вот и согреешься! – сказали контролёрыэлектрики. Сделали своё маленькое тёмное дело и ушли на станцию, посмеиваясь. Вернулся Геннадий Семенович Сидоров к себе в избушку и стал замерзать. В сон потянуло. Мысли в голове зазвучали. Голоса наперебой стали повторять: - Дров нету! Угля нету! Бутылки нету!Один голос даже запел: - Свету нету! Счастья нету! Посреди чужих людей… Даже птице не годится жить без родины своей… - А ты костерок разведи, вот и согреешься! - Хорошо, будет вам костерок! – сказал Геннадий Семенович. И принёс он из сарая охапку собранных летом в окрестном лесочке сучьев. И сложил их шалашиком посреди горницы, подложил колечко бересты, чиркнул спичкой – и костёр запылал. Стало тепло и и светло. Через некоторое время огонь перекинулся на скатерть, на занавески, на половицы… Дым повалил из окон… Когда наши балобановцы заметили пожар, было уже поздно. Сгорел домик афганца Геннадия Семёновича Сидорова, и он в нём, инвалид первой группы по психическому заболеванию, сгорел… Заживо. Приехала пожарная машина. Однако тушить было уже практически нечего. Ноябрь 2010

- Ну, нет, мы сейчас обрежем, а когда заплатишь, опять

Николай Ерёмин

Рассказы

Юбилей газеты 9 декабря газете «Абаканский патриот», в которой я работал литературным консультантом, но ушёл на вольные хлеба, исполнилось 105 лет. По этому поводу в актовом зале на первом этаже администрации Железнодорожного района было намечено юбилейное собрание. - Приходи! – сказал мне по телефону редактор, - Но на банкет не рассчитывай, сам понимаешь, финансовый кризис. Даже на газировку денег нет. - Приду! – сказал я, - Обязательно приду! При входе в актовый зал администрации на столике лежал свежий юбилейный, цветной, многостраничный выпуск газеты. - Вполне возможно, что этот номер последний, - сказал редактор, открывая торжественное собрание. – Ровно сто пять лет назад, когда верхи не могли жить по-новому, а низы не хотели жить по-старому, вышел в свет первый номер нашей революционной газеты «Абаканский патриот». Сто пять лет выходила она регулярно и была чуть ли не единственной ежедневной газетой в Сибири, да, пожалуй, и во всей России. И всегда она была востребована в силу своей злободневности, объективности и правдивости. Не случайно её столетие мы отмечали в шикарном банкетном зале ресторана «Суриков». Это было время больших ожиданий. Приложением к газете выходили журналы «Сибирячка», «Сибирские разносолы», «Дачные посиделки». И где всё это? Всё съел финансовый кризис! Где коммунисты, которые стояли у колыбели нашей газеты? Где демократы, которые хотели стать нашими спонсорами? Вот и хочу я спросить в этот юбилейный вечер у собравшихся: кто виноват и что делать? Где-то на подходе наш старейший сотрудник Анатолий Иванович Шатров. Ему тоже сто пять лет. Он видел живого Ленина, живого Сталина, пережил всех Генеральных секретарей, обещавших, что мы будем жить при коммунизме. И сказал, что если меня не введут на юбилей, то уж обязательно внесут…Может, он ответит. - Не дадим умереть нашей любимой газете! – воскликнул взошедший на сцену депутат Государственной думы, бывший директор образцово-показательного совхоза «Удачный», Герой Социалистического Труда Виктор Петрович Дорошенко. – В нашей замечательной Абаканской области, равной по территории трём Англиям, двум Франциям и

четырём Германиям вместе взятым, проживает сейчас два с половиной миллиона человек. И если каждый из них пришлёт в редакцию по рублю, газета будет спасена! Только не надо терять бодрости духа! При социализме я всегда пел. У меня в совхозе был свой русский народный хор, исполнявший оптимистические песни, и поэтому совхоз всегда был в числе передовых. Об этом убедительно свидетельствует висящая у меня на груди Золотая медаль ВСХВ – Всесоюзной сельскохозяйственной выставки достижений народного хозяйства. Недаром в Москве реставрирована замечательная скульптура Мухиной «Рабочий и колхозница», которые держат над собой в вытянутых руках серп и молот и с уверенностью смотрят в будущее. Давайте я спою, вы мне подпоёте – и всё у нас будет хорошо! Слова Новеллы Матвеевой, музыка народная!воскликнул оратор и запел а капелла: - Земной советский молот Упал на лунный серп. Какие силы могут Разрушить этот герб? Но, увидев, что никто ему не подпевает, смутился, закашлялся и быстро сошёл со сцены… - Ну, уж я-то точно ни в чём не виноват! - прошептал сидевший справа от меня фотокорреспондент Вячеслав Краснов.- Я всегда вовремя сдавал в печать свои репортажи. - И я ни в чём не виноват!- прошептал сидевший слева заведующий отделом писем Артур Немков. - Я всегда вовремя делал обзоры, отвечая на вопросы трудящихся… И виноват лишь в том, что хочется мне выпить! Мы сидели на последнем ряду, и нам было хорошо видно, что происходит в зале. Нас же никому видно не было. Поэтому я смело сказал: - Отчего же не выпить? У меня в сумке есть бутылка азербайджанского коньяка и надёжный спутник журналиста, стакан. - Так наливай, чего ты медлишь? – одновременно прошептали Артур и Вячеслав. И через несколько минут нам стало хорошо. Лицо Артура покраснело. Глаза Вячеслава заблестели. У меня по жилочкам растеклась приятная истома. А на сцене между тем творилось что-то очень телевизионное: вперемежку с газетчиками, ветеранами пера, выступали вокальные ансамбли. Ансамбль «Сибириада», парней-лауреатов Сочинского

Николай Ерёмин

Рассказы

фестиваля, исполнил песню «Люблю я родину и землю». При этом они так выразительно и задушевно, почти плача, кланялись до земли и клялись, что никогда не покинут эту землю, что верилось: да, будут землю есть, а никуда не уедут. Ансамбль «Алёнушки», девушек-лауреаток Алупкинского фестиваля, выбежал на сцену и сразу, как говорится, взял быка за рога, запев: А я тебе не дам! А я тебе не дам, Милый мой, уехать от меня! При этом они так выразительно вращали всеми выпуклыми частями тела, что верилось: да, никуда их милый не уедет. Таким образом на сцене воплощалась созвучная названию газеты тема патриотизма. И вот, как только Алупкинские лауреатки перестали петь, распахнулась дверь в зал, и перед нами предстал ведомый под руки Анатолий Иванович Шатров, стопятилетний ветеран газеты, очень похожий на Кощея Бессмертного.

стало совсем хорошо. Тем временем на сцену стали подниматься многочисленные спонсоры, желающие помочь газете в это непростое и трудное время. Редактор был счастлив. Он принимал пакеты и поздравления и в конце концов заявил во всеуслышание: - Дорогие друзья! Мне только что позвонил Председатель Законодательного собрания и сообщил, что газета с января будущего года берётся на бюджетное финансирование, отдельной строкой, потому что «Абаканский патриот»это информационный бренд области. Проблема решена. И я приглашаю всех присутствующих перейти в ресторан «Суриков», что расположен неподалёку, и продолжить наше торжество за счёт администрации Железнодорожного района, на территории которого находится наша замечательная редакция. В ресторане редактор произносил тосты, вручая каждому сотруднику газеты конверт с денежной премией.

Участники торжественного мероприятия, охваченные неподдельным трепетным порывом, встали и захлопали в ладоши, пока Шатрова поднимали на сцену. -Я долго говорить не буду, - сказал Шатров в микрофон,потому что жена моя Пелагея Дмитриевна, провожая меня сюда, вложила мне в карман пиджака будильник, и он зазвонит, как только я выйду за рамки регламента. А ведь я видел живого Ленина, живого Сталина и могу многое вам рассказать о том, как делал революцию и пострадал за свои действия от тоталитарного режима, правдиво освещая незабываемые события на страницах газеты «Абаканский патриот». Но я ни о чём не жалею. Жизнь моя отдана газете и отдана не зря. Патер – от слова отец. А кто такой патриот? Патриот – это человек, любящий своего отца, свою мать, свою родину и готовый за них отдать всё, что угодно, даже свою жизнь. Что мне и предстоит в скором времени сделать.

Не забыл он и про меня и наградил горящей путёвкой в Карловы Вары, пожелав, чтобы я там в спокойной творческой обстановке написал историю газеты с момента её возникновения до сегодняшнего дня и чтобы, вернувшись, смог издать книгу под названием «Абаканские патриоты». На что я, весёлый и хмельной, тут же выдал экспромт: - В борьбе за рабочее дело Редакция много терпела! И я говорю, не тая, Что с ней натерпелся и я. Сегодня газете – сто пять, И с ней я душою опять! И еду я в Карловы Вары Писать для людей мемуары В компании Карла и Клары, Укравшей у Карла кораллы… Коллеги-журналисты чокались со мною, смеялись и

- Нет! – закричал сидевший справа от меня Вячеслав Краснов, - Живите ещё сто лет! - Нет! Живите ещё сто пять лет! – закричал сидевший слева от меня Артур Немков. Тут из кармана Шатрова заверещал будильник. Шатров поднял его над головой и сказал: - К сожалению, моё время истекло. Все засмеялись, захлопали в ладоши, встали и, пока ветерана спускали со сцены, скандировали: - Сто пять лет! - Сто пять лет! - Сто пять лет! Мы опять приложились к бутылке с коньяком, и нам

говорили, что от всей души мне завидуют: - Отдыхать будешь, а мы тут вкалывать, как папы Карлы! Так что я уже в Карловых Варах, в санатории «Вржидло». За окном светит солнце. Я только что принял термальную ванну. Пью «Бехеровку», запиваю минеральной водой. И собираюсь писать мемуары. А по радио передают, что в прекрасном сибирском городе Абаканске 35 градусов мороза и детям разрешили не ходить в школу. Декабрь 2010

Неизвестное об известном

Валентина Майстренко

Охота за Сталинским лауреатом БИОГРАФИЯ КОРОТКОЙ СТРОКОЙ

Архиепископ Лука, в миру Валентин Феликсович Войно-Ясенецкий (1877 –1961 гг.) – выдающийся хирург с мировым именем, святитель и богослов. В 1995 г. причислен к лику святых СимферопольскоКрымской епархией, где был правящим архиереем с 1946 по 1961гг. до самой смерти (в 1958 году он полностью ослеп). Святые мощи его находятся в кафедральном Троицком соборе Симферополя. В октябре 1999 г. причислен к лику местночтимых святых Красноярско-Енисейской епархией. В апреле 2000 г. реабилитирован Главной военной прокуратурой Генпрокуратуры РФ. В августе того же года на юбилейном Архиерейском соборе РПЦ архиепископ Лука причислен к лику святых новомучеников и исповедников Российских для общецерковного почитания. На праздник Сретения Господня 1921 года весь интеллигентный Ташкент был шокирован вестью о том, что знаменитый хирург, доктор медицинских наук, профессор медицинского института Валентин Феликсович Войно-Ясенецкий надел монашескую рясу. Через 30 лет, выступая в кафедральном соборе города Симферополя, в праздник Сретения Господня он скажет: –Этот праздник вдвойне велик для меня, ибо это день принятия мною священного сана… Это вызвало чрезвычайную сенсацию и даже смятение во всем Ташкенте. Весь город изумился: как это так – профессор и вдруг – диакон? Не вмещалось в их сознание, не вмещается и поныне в сознание весьма многих людей… Не понимают, как это возможно? А объяснение весьма просто: меня призвал сам Бог. Это, во-первых. А, во-вторых, когда я увидел кощунственные карнавалы (воинствующих безбожников. – В.М.) на улицах Ташкента, то сердце моё закричало: «Не могу молчать!» И с тех пор я не молчу, а проповедую слово Христово…

ИЗ СЕКРЕТНЫХ ДОНЕСЕНИЙ

В том далеком 1921-м за одно только монашеское одеяние Войно-Ясенецкого могли поставить к стенке, но его не расстреляли, а довольно скоро арестовали. Так начался долгий путь узника, который привел епископа Луку в 1924 году в застенки красноярского ЧК. Красноярский край ему пришлось изучить досконально. Только в Енисейске не по своей воле он жил дважды. Ссыльные дороги привели

Войно-Ясенецкого в заполярный станок Плахино, позже – в Большую Мурту, а потом – к раненым солдатам в Красноярский эвакогоспиталь № 1515 и на святительскую кафедру Красноярской епархии. Архиепископом он стал на нашей земле… 11 лет ссылок и тюрем могли закончиться в конце концов смертью в каком-нибудь гулаговском бараке, но спасла знаменитого хирурга и святителя Великая Отечественная война, которая заставила Иосифа Джугашвили (Сталина) на время пересмотреть взгляд на церковь и духовенство. …На исходе 1946 года весь партийный и советский аппарат Крыма был шокирован вестью о том, что строптивому архиепископу Крымскому и Симферопольскому Луке присуждена… Сталинская премия. Когда ошибочно не расстрелянного ВойноЯсенецкого в челобитной Сталину карательные органы попросили разрешения расстрелять, непредсказуемый генералиссимус наложил совсем неожиданную резолюцию. «Я видел ее своими глазами, начертанную красным карандашом, – рассказывал в интервью внук святителя Алексей Михайлович Войно-Ясенецкий.– Первые два слова нецензурные, а дальше разнос: разве можно расстреливать таких людей, сейчас нужна религия, а медицина тем более, создать условия, дать Сталинскую премию первой степени, чтобы он у нас работал». Можно только представить, в какой шок и трепет ввергло Крымский обком появление Сталинского лауреата… в Крымской епархии. Войно-Ясенецкий шокировал власти уже при первой встрече с ним уполномоченного по делам Русской Православной Церкви. После того, как владыку назвали Валентином Феликсовичем, он сразу поставил партийных начальников на место: «Я был Валентином Феликсовичем 25 лет тому назад, а сейчас – архиепископ Лука». В изданном в Симферополе сборнике «Секретно: Архиепископ Крымский Лука под надзором партийно-советских органов» местные

Валентина Майстренко

историки обнародовали любопытнейшие донесения уполномоченных.

КОНЦЕРТ С ПРОДОЛЖЕНИЕМ

Так вот, в траурный для партийно-советского аппарата день – 2 декабря 1946 года, председатель Крымского облисполкома тов. Кривошеин вынужден был в присутствии своих замов, членов исполкома, представителя газеты «Красный Крым» вручить архиепископу Луке диплом, золотой значок и удостоверение лауреата Сталинской премии. Под аплодисменты. Вскоре на имя тов. Кривошеина пришло письмо от Сталинского лауреата следующего содержания: «Многоуважаемый Дмитрий Александрович! Мой хороший знакомый, отличный музыкант Николай Иванович Ливанов, чтобы ознаменовать получение мною лауреатного диплома, пригласил троих товарищей из филармонии и устроил в моей квартире прекрасный струнный квартет, доставивший мне большое удовольствие. Последствием этого квартета было увольнение Ливанова из филармонии, строгий выговор инспектору филармонии и крупнейшие неприятности в комсомоле для одного из участников квартета – комсомольца. В вину было поставлено общение с архиереем, но двое из участников квартета (комсомолец и еврей) хотели почтить не архиерея, а лауреата Сталинской премии. Что же, я, значит, поставлен в положение зачумлённого, с которым запрещается общение? И разве комсомолец и еврей не могут иметь общение с архиереем? Не перестраховщики ли это, затеявшие расправу за квартет? Не сомневаюсь, что ваш взгляд на это дело будет иным…» «Взгляд» двуличной власти можно было предвидеть заранее. Просто архиепископ давал шанс тов. Кривошеину сделать доброе дело, но никаких мер от него не последовало. И вскоре, как повествует в своих комментариях к выпущенному в Симферополе альбому «Святитель Лука» член общества «Православных врачей Крыма» Л.В. Бернацкий, состоялось посвящение владыкой недавнего артиста симфонического оркестра Николая Ливанова сначала в диаконы, а потом и в сан священника. Концерт, данный для лауреата Сталинской премии, завершился появлением нового батюшки по имени Николай в Николаевской церкви города Бахчисарая.

УДАЛИТЕ ЕГО ИЗ КРЫМА!

В 1947 году партийно-советский аппарат направил все силы на то, чтобы снять рясу с лауреата. Да-да! Требовал этого даже сам секретарь по идеологии Крымского обкома партии тов. Чурсин, который повелел владыке и одновременно доктору медицинских наук читать лекции по хирургии для медиков в гражданской одежде. Однако «разоблачить» воина Христова, для которого монашеская мантия всё равно

Публицистика

что военная форма, не удалось. И тогда 28 октября 1948 года сам первый секретарь Крымского обкома партии тов. Соловьев пишет огромный донос на владыку Луку секретарю ЦК ВКП(б) тов. Маленкову. В вину лауреату Сталинской премии – ученомумедику и ученому-богослову, доказавшему в своем труде «Дух, душа, тело», что ничто не препятствует гармоничному существованию науки и веры, ставится то, что он является «открытым противником науки», что на проповедях публично осмеивает «материализм и материалистов», что старается «изобразить дело таким образом, как будто бы великие ученые: Коперник, Пастер, Павлов – это люди не науки. а люди религии». Кстати, эти ученые на самом деле веровали в Бога. В каждом храме тогда были свои сексоты – секретные сотрудники НКВД-КГБ. Поэтому в письме первого лица области дословно приводятся отрывки из проповедей владыки Луки: «В прежнее время Церковь была в руках правительства, царя, а царь был глубоко религиозным, он строил церкви, а теперь такого правительства нет. Наше правительство атеистическое, неверующее. Осталась только горсточка русских верующих людей и терпит беззакония других… Сейчас правительство антихристианское. И мы всё должны терпеть. Вы скажете, правительство вам, христианам, нанесло вред. Ну что же, да, нанесло. А вспомните древние времена, когда ручьями лилась кровь христиан за нашу веру. Этим только и укрепляется христианская вера…» Спасибо сексотам, что донесли до нынешних христиан эти утешительные слова архипастыря. Вывод первого секретаря прост: архиепископ в деятельности своей лишь прикрывается религией, а «главная работа, которую он выполняет по чьему-то заказу», это – антисоветская пропаганда. «В силу особого положения Крыма, как пограничной полосы, – пишет тов. Соловьев, – мы считаем через соответствующие органы удалить Луку из Крыма». Но торжествовать победу над врагом тов. Соловьеву не привелось, вскоре он был арестован по «ленинградскому делу» и расстрелян как враг народа. Наверху закручивались новые репрессии, и до Сталинского лауреата руки не доходили, а местные власти так и не решились завести на него очередное уголовное дело. В 1953 году тов. Сталин скончался, началась борьба за власть, верх в которой взял в конце концов ярый безбожник тов. Хрущёв. Для кого-то началась оттепель, а для кого-то новые гонения. За православными духовенством охотились, как за дичью, их сажали за решетку без всякого повода. Надо было выполнять установку первого секретаря ЦК КПСС, заявившего во всеуслышание, что скоро в стране не будет «ни одного попа». Добивались последние недобитые церкви и монастыри. Если в 1957 году в стране насчитывалось 64 монастыря и скита, то через пять лет их было 22. На Украине в 1961 году была даже закрыта такая общенациональная святыня, как Киево-Печерская лавра. Крым, подаренный тов. Хрущёвым Украине,

Валентина Майстренко

тоже накрыла безбожия.

очередная волна воинствующего

ВСЁ ТОТ ЖЕ КАРНАВАЛ

И среди этого бесовского улюлюканья и топота во властных кабинетах звучит властный голос владыки Луки: «Сегодняшняя встреча очень кстати. Я получил сообщение, что… 8 октября 1955 года во время всенощной (в церкви поселка Чехово. – В.М.) ученики средней школы стали бросать камнями в окна церкви, разбили стекла в окнах алтаря, облили стены церкви чернилами, загадили паперть нечистотами. Молящиеся в церкви и духовенство были так напуганы, что разбежались, и служба была прекращена. Директор школы якобы потворствовал ученикам…» На это уполномоченный по делам Русской Православной Церкви вынужден будет сообщить: «Проверкой была установлена правдивость сообщения Луки». Каких благ может ждать народ, совершающий такие кощунства? То, что творили потомки коммунаров, ни в какое сравнение не шло с теми первыми советскими безбожными карнавалами, перевернувшими душу и жизнь почитаемого и уважаемого всеми врача. Архиепископу Луке тем больнее было видеть всю эту сатанинскую вакханалию на земле, которую он помнил совсем другой, ведь он родился именно в Крыму, в Керчи, и после долгих страданий и испытаний вернулся в родные края, чтобы нести слово Христово. Последнее сражение владыка Лука предпринял, когда уже был совсем слепым, Сталин был раскультирован, звание лауреата Сталинской премии воспринималось

Публицистика

уже без почтения, руки хрущёвских сатрапов были полностью развязаны. «Моё настойчивое требование и неуклонное выполнение советского законодательства (которое вылилось в закрытие православных церквей и уничтожение православных общин. – В.М.), – доносит новый уполномоченный тов. Гуськов в 1961 году, – обозлило не в меру властного, самолюбивого, деспотичного старика… Луку, возомнившего себя, пользуясь заслугами доктора медицинских наук, лауреата Сталинской премии, удельным князьком Крымской епархии. Всё это… вызвало бурную реакцию Луки, рассматривающего эти вполне законные действия как гонение на религию…» Эпоха массового закрытия церквей набирала силу. А он сражался до последнего вздоха. И даже 11 июня 1961 года – в день, когда архиепископ Лука окончил свой многострадальный земной путь, он оставался опасным человеком для власти. Смерть его вызвала большой переполох. Когда Войно-Ясенецкого арестовали в первый раз, жители Ташкента ложились под колеса поезда, в котором его отправляли вместе с другими заключенными, в надежде остановить этот поезд. Они наивно думали, что, увидев такое проявление народной любви к епископу Луке, власти опомнятся и выпустят его на волю. Но паровоз, которому в коммуне была обещана остановка, был силён настолько, что сумел пропахать своим «красным колесом» весь двадцатый век и миллионы судеб. И вот святитель мёртв. Но и мёртвый он собрал вокруг себя сотни людей. Власти вначале хотели запретить даже отпевание, потом разрешили его, намереваясь после службы на скорости отвезти гроб на кладбище. Но люди, как когда-то те, что 40 лет назад ложились под колеса поезда, ложились под колеса автомобиля, чтобы не поучилось у хозяев жизни тайного и быстрого захоронения святителя. «Впереди катафалка,– сообщает уполномоченный в специальной докладной от 15 июня 1961 г.–, и по его бокам, ухватившись за него руками, с места отправления встало человек 50 мужчин и женщин, и так следовали до кладбища… Маршрут следования был избран по окраинам города… Особенно много людей ожидало на кладбище, причем, процентов 90 из них зевак… Верующие вынесли из автобуса венки и стали петь «Святый Боже, Святый Крепкий…» Никакие уговоры не помогли, пение продолжалось и по кладбищу…” Более всего печалился владыка, что, согласно советским законам, не будет звучать «Святый Боже…». Но верные его чада не подвели своего архипастыря. Двадцать первый век на дворе. Но светит над святыми мощами исповедника Луки в сявто-Троицком соборе Симферополя неугасимая лампада, и снова собирает он вокруг себя тысячи и тысячи людей, которые, как и при его жизни, идут к нему на свет и находят великое утешение.

Журнал в журнале

«НОВЫЙ ЕНИСЕЙСКИЙ ЛИТЕРАТОР» :

РАЗДВИГАЯ ГОРИЗОНТЫ С сентября 2006 года в Красноярске под редакцией выпускника Высших литературных курсов Литературного института имени А. М. Горького Сергея Кузичкина выходит альманах “Новый Енисейский литератор”. С первых номеров это издание обратило на себя внимание тем, что на его страницах наряду с известными в Сибири и России писателями и поэтами нашли приют начинающие авторы. В каждом из номеров альманаха в рубрике “Писатель номера” альманах рассказывает о творческом пути писателей, публикует отклики на их произведения. С большим интересом принимается читателями раздел “В гостиной “Енисейского литератора”, где печатаются эксклюзивные материалы под рубрикой “Интервью с классиком” (Белла Ахмадулина, Юрий Бондарев, Владислав Крапивин), новые рассказы и стихи писателей из Москвы, Санкт-Петербурга, Ижевска, Самары, Орла, Екатеринбурга, Иркутска, Кемерово, Иваново, Калуги, Алтайского края, Нижегородской области и др. Почти в каждом номере альманаха есть разделы: “Дебют” и “Бухта памяти” (в память об ушедших от нас до срока литераторов). В январе 2010 года четвёртый раз, за недолгий пока срок своей истории, альманах подводил итоги очередного литературного сезона и назвал имена призёров. Четвёртым лауреатом стала детская поэтесса Галина Рукосуева. Специальными дипломами отмечены: в номинации “Поэзия” – Степан Серебряков, “Проза” – Ирина Миляновская, “Критика” – Николай Зайцев. Ну, а первым лауреатом альманаха по итогам 2006 года стала молодая поэтесса школьница Татьяна Щербакова, дипломами было отмечено творчество прозаика Алёны Баженовой и критика Владимира Смолёва. За 2007-й год первую премию получил уже опытный поэт Александр Захарченко, а дипломантами стали: в номинации “Проза” Вадим Алямовский, “Поэзия” – Рустам Карапетьян. Сезон 2008 года принёс нам имя нового лауреата – Вадима Алямовского– автора юмористических и сатирических рассказов. Дипломами 2008 года были отмечены: Николай Новиков – “Поэзия”, Анатолий Грешилов – “Проза”, Николай Юрлов - “Очерк, публицистика”. Несмотря на то, что альманах постоянно переживает финансовые проблемы, в феврале 2010 года в свет уже вышел девятнадцатый его номер (формат А-5, стр. 304). У “Нового Енисейского литератора” сложился прочный круг авторов, и теперь уже нельзя представить альманах без стихов Андрея Леонтьева, Галины Рукосуевой, Бориса Турова, Сергея Ставера,

Михаила Мельниченко, Виталия Неизвестных, Галины Зеленкиной, прозы Вадима Алямовского, Анатолия Грешилова, Владимира Ильиных, критических и краеведческих материалов Владимира Смолёва и Николая Зайцева. Одно из направлений работы редсовета альманаха - поиск новых талантов, сотрудничество с литературными объединениями Красноярска и

Красноярского края, помощь авторам в издании собственных книг. Только за последние полгода со значком “Нового Енисейского литератора” были изданы более трёх десятков книг постоянных авторов альманаха. Изданы антологии одного стихотворения, короткого рассказа, енисейской новеллы. Приложение к альманаху - журнал для детей школьного возраста “Енисейка”. На 1 января 2010 года тираж альманаха составляет 1 000 экз., что по современным меркам литературных изданий России немало, и вполне естественно, число вдумчивых интеллектуальных читателей у издания в разы больше. Редакция альманаха приглашает к сотрудничеству всех, кто не гонятся за желтизной и гламуром, а предпочитает серьёзную, интеллектуальную литературу, живоё русское литературное слово. Мы приглашаем к сотрудничеству талантливых писателей и поэтов, а также начинающих авторов.

Журнал в журнале

Стихи авторов альманаха “Новый Енисейский литератор”

Галина Рукосуева Галина Рукосуева - автор двух книжек стихов. Лауреат «Нового Енисейского литератора» за 2009 год.

СНОВИДЕНИЕ Затуманенные очи, Слышен чей-то шелест губ. Нынче я не спал полночи, Не давал мне комп уснуть. Вот на судне, как ни странно, Отплываю в дальний путь — Будто бы в заморских странах Захотел я отдохнуть. Бьётся в борт волна морская, Чайки надо мной парят. Только вдруг я замечаю, Что о двойках говорят. Что, мол, как это возможно На корабль сей шагнуть? С багажом таким ведь можно И без моря утонуть. Слышу голос «капитана»: «Просыпайся, Иванов. Расскажи про Магеллана. Чем известен? Кто таков? Путь его по океанам Покажи на карте нам. В честь его пролив был назван. Хватит предаваться снам». Я к доске иду в тумане, Проплываю материк. Вспомнил я, что в океане Путь указывает штрих. Я, друзья, в ответах робок, Морщил лоб и тёр виски. Хоть и нет на карте «пробок», Долго плавал у доски. География родная, Как с тобой не повезло! Ведь в журнале двоек стая, В дневнике от них красно. «Иванов! Свои отметки Нужно срочно исправлять. Не поможет и компьютер, Если в классе будешь спать». СЛЕПАЯ ЛЮБОВЬ Не успел открыть глаза — Начались вдруг чудеса. Тёпленькая, как всегда, В ванне плещется вода. Вмиг заправлена постель, В школу собран мой портфель. А за всё спасибо маме. Ем я, словно в ресторане. Так проходит целый день. Мне учиться стало лень. Стоило мне рассердиться,

Мама тут же суетится. Не сочтёт она за труд — Ведь кончала институт — Быстро мне решит примеры, Любит ведь меня без меры. Я скажу ей без стесненья: «Напиши мне сочиненье». Рада мама угодить — Ну, а мне привольно жить. Любят мамы, так сказать, Своих деток опекать. Кто подскажет маме Стаса, Что взрастила лоботряса? ЧЕСТНОЕ СЛОВО Все мы знаем, что мальчишки — Любопытнейший народ. И решили Коля с Мишкой Посетить аэропорт. Наказали другу Жоре, Чтоб, как рыба, он молчал, Ни родителям, ни в школе О походе не кричал. Но когда спросил учитель: — Жора, где твои друзья? — Совесть, явный обличитель, Подсказала: врать нельзя. Разукрасила вмиг щёки Красной краскою стыда. Жора - мальчик был высокий — Ложь согнула в два ряда. Как ответить? Дал я слово. Выбор очень непростой. Говорит учитель снова: — Ты зайди-ка к ним домой. Дома думал я о главном: Что придумать? Что сказать? Неужели же их мамам Из-за клятвы должен врать? Расскажу — совру мальчишкам. Не скажу — опять совру. Вновь о честном слове Это был, конечно, он: — Самолёт увидеть близко, Знаешь, я мечтал давно. Лётчикам нельзя без риска... Только Жоре всё равно. Жил всегда с друзьями дружно, Но теперь он дал зарок. Чтобы клясться — думать нужно. Был хороший дан урок.

Журнал в журнале

Стихи авторов альманаха “Новый Енисейский литератор”

Андрей Леонтьев Андрей Леонтьев - автор двух поэтических сборников.

ОСЕННИЙ ТРИПТИХ 1. Сентябрь (рондель)

3. Ноябрь (вилланель)

Когда приходит бабье лето И в тишину впадает мир — На благодатный этот пир Гурьбой слетаются поэты. И льются оды и сонеты Под звук соскучившихся лир, Когда приходит бабье лето И в тишину впадает мир… Душа, теплом его прогрета, На волю рвётся из квартир Туда, где трепетный зефир*, Где царство золота и света, Когда приходит бабье лето…

Душа в предчувствиях застыла, И разум словно занемог… Ах, сколько раз всё это было! Но вновь с неодолимой силой Морозных дней приходит срок. Душа в предчувствиях застыла… Свой пыл унявшее светило И первый утренний ледок — Ах, сколько раз всё это было… Зима в права почти вступила — Без экивоков, подоплёк. Душа в предчувствиях застыла — И, очищаясь, всё простила: Любой навет, любой упрёк. Ах, сколько раз всё это было!.. Наполнив свежестью ветрила*, Ноябрь на курс извечный лёг. Душа в предчувствиях застыла… Ах, сколько раз всё это было!..

2. Октябрь (риторнель) Серость… Небо как будто бы слёз бесконечное море, Словно природе их выплакать все захотелось. Сырость… Чавкает грязь под ногой монотонно-тягуче. Где-то в душе стебелёк безнадёжности вырос… Жалость Вместе с обидой на жизнь этот стебель питают. Мнится, что в мире унылом тепла не осталось… К чёрту! С корнем зловредный сорняк из груди вырываю! Хлынула свежая кровь, прочищая аорту. Верю! Верю назло непогоде в грядущую зиму — Вижу за морем из слёз белоснежный мой берег ... Краем, Только лишь краешком глаза, едва уловимо, В сладком предчувствии счастья себя растворяя…

* Зефир (трад.-поэт.) — лёгкий, обычно тёплый ветерок.

* Ветрило (трад.-поэт.) — парус. Красноярск

Журнал в журнале

Стихи авторов альманаха “Новый Енисейский литератор”

Олег Корниенко Олег Корниенко - майор запаса. Участвовал в афганской войне. Награждён медалью «За боевые заслуги». Печатался в центральных журналах: «Аврора», «Смена», «Советский воин», еженедельнике «Литературная Россия», альманахе «Новый Енисейский литератор», коллективных сборниках издательств Киева, Москвы, Самары. Член правления Самарской областной писательской организации. Лауреат литературных премий «Город» (1999) и «Признание» (2006). Член Союза писателей России.

ВОЕННЫЕ СТИХИ И наш незримый с небом бой, Когда взлетали мы с рассветом. Такой медали каждый рад. В её литом кружке горящем Нам виден отблеск всех наград, Добытых в битвах настоящих».

УЧЕБНАЯ ТРЕВОГА Мы ждали вылета. Курили. В планшетах карты. Бой, так бой. Но вдруг обрадованы были Ракетой красною. Отбой! Мы возвратились на рассвете В дома, окутанные сном. И город даже не заметил, Что мы отсутствовали в нём.

ВЗЛЁТ Здесь ветра шквал, и свист, и грохот. Трава седеет на глазах. И отражением эпохи Играет солнце на винтах. А ветер бьёт в лицо, толкает. От гари морщусь – не озон. И за спиною оживает, как парус, Мой комбинезон. Я наблюдал за вертолётом, Пока не стих буран в траве. Блеснувши зеркалом капота, Он растворился в синеве. И я за ним душой рвался, Но техник - это не пилот. Чтоб он как летчик состоялся, Готовлю я его в полёт.

В ТИРЕ Шеренга замерших мишеней. Наш перекур короткий у двери. Сегодня стрельбы: лёгкое волненье, И так привычна тяжесть кобуры. Прицелюсь быстро, точно, как обычно. Рука не дрогнет, пули лягут в цель. - Десятка, девять, девять. - Есть «отлично»! Почувствую улыбку на лице. И долго звон в ушах не затихает, С небесным спорит пистолетный гром. А, кажется, жестянщик жесть ровняет, Стуча неравномерно молотком.

ОСЕНЬ Голос у ветра простужен. Утро – стакан молока. Солнце проснётся и тут же Прячется за облака. Дух ожиданья витает. Клин журавлиный проплыл. Силу раздав, отцветает Щедрость земли, девясил. Слышится гул над полями: Пашут всю ночь трактора. Больше не пахнет хлебами. Осень, ваш выход! Пора.

*** Ждём взлета. Дождь стучится в блистре. Стекают капли влаги на капот. Хлопок ракеты – еле слышен выстрел. Сейчас у нас прибавится хлопот. Ещё мгновенье – загудят турбины, И повторит команду шлемофон. Нас понесёт стремительно машина Туда, где притаился полигон. ПЕРВАЯ МЕДАЛЬ Я в детстве думал: на войне За каждый бой дают медали. Не раз мерещились во сне Мне всплески взрывов, Скрежет стали. И, что естественно вполне, Мне снились подвиги и слава… Но вот на днях вручили мне Кружок сверкающего сплава. Я ликовал в душе, рукой Медаль к мундиру прижимая. Не мог понять во мне другой: За что же почесть мне такая? Друзья смеялись: «Что с тобой? Ты вспомни ад в кабине летом

НЕЛЕТНАЯ ПОГОДА Инженер вошёл и хлопнул дверью, Снег оббив, промолвил: -- Всё! Туман. Я к окну с надеждой – не поверил: Города не видно. Не обман. И затихла жизнь аэродрома, Взлётная погасла полоса. Чей-то голос: «Что там делать дома? Полетать ещё бы с полчаса». г. Сызрань

Журнал в журнале

Стихи авторов альманаха “Новый Енисейский литератор”

Екатерина Волкова Екатерина Волкова родилась в Красноярске. Окончила педуниверситет. Работает в редакции телефонного справочника. Печаталась в коллективных сборниках, в красноярских газетах и журналах, в «Новом Енисейском литераторе».

УЛЫБКОЙ ВСТРЕТИТЬ РАССВЕТ *** Кто-то пишет суровую повесть На унылых страницах Земли. А навеки упущенный поезд — Лишь зелёная змейка вдали.

*** Летят по судьбе ураганы, Сдувают хрусталь на гранит. Паденья, разрывы, обманы… А может быть, девочка спит?

Не доедешь так просто до рая. Мчится поезд в чужие края, И, по шпалам его догоняя, Лишь мазутом испачкалась я.

А может быть, ей только снится, Что взрослою стала она, Что в небе подстрелена птица, Что в угли душа сожжена?

*** Сливается небо с рутиною будней, Как будто бы лета вовеки не будет. С подачи Зимы, сероглазой старухи, Порхают кусачие белые мухи,

Внезапно свернула к обрыву Дорога, что в гору вела. А может быть, раны и срывы Лишь душная ночь принесла? И девочка скоро проснётся И станет ребёнком опять, В зелёную тишь окунётся, В родимых лесов благодать…

Кусают за щёки мучительным холодом. Травы прошлогодней пожухлое золото Никак не прикроется зеленью свежей, Ничто не даёт на тепло нам надежды.

Она перестанет плакать, Улыбкой встретит рассвет И будет играть с собакой, Которой давно уже нет…

Видать, календарь для ухода не повод. Зима отдавать не желает наш город, А, может, Весна принимать не желает, Ведь нас-то самих этот город пугает.

*** Им — заоблачность дохода, Демократия, свобода. Нам — запреты, и заборы, И сердитые вахтёры.

В душе от назойливой серости пусто. Вот так и мои застарелые чувства Колючими снежными мухами кружат… О, как неуместна апрельская стужа!

Им — почёт и продвиженье, Нам — пинки и униженья. Им — полёт, нам — прутья клетки. Им — пиры, а нам — объедки.

Красноярск

Мы не вышли «фейсом», «дрессом», Не угнались за прогрессом. Кто мы? В жизни не пробились: Воровать не научились. Как мираж закона зыбок! Демократия — для сливок. Мы не строим судьбы сами, Мы — чтоб пользовались нами.

Журнал в журнале

Стихи авторов альманаха “Новый Енисейский литератор”

Сергей Коротков Сергей КОРОТКОВ - член Союза писателей России, член редакционного совета «Нового Енисейского литератора». Лауреат нескольких литературных конкурсов.

ГОГОЛЬ

Где ты, Русь, алкающая хлеба, Тела Бога с Кровию-вином?

Не пугайте Гоголем детей! Не читайте крохам на ночь Вия. Соловьём свистит среди ветвей Эта баснословная Россия. И Ноздрёв свистит своей ноздрёй. Паша Чичиков подсвистывает тоже. И Коробочка вечернею зарёй Укрывается, как рваною рогожей. Засвистят колёса вещей брички, Селифан могучий глас издаст. И Манилов Котя по привычке Всех когда-нибудь кому-нибудь продаст. Хлестаков сидит себе на яхте, Он теперь важнее, чем генсек. Собакевич, пережив теракты, Стал вполне приличный человек.

Никого… Дорога вновь пылится. Кто на бричке вещей проскакал? Гоголь — несгоревшая страница. Гоголь — непрочитанный финал… Полетим, резвяся и играя, Коренник путёвый, чудо-конь. Пусть горит в печурке часть вторая — Это очистительный огонь. *** Прикоснусь к синеве той дальней, Что над белым безмолвьем взошла. Прикоснусь, назову её тайной И поверю, что мать ожила. Вот идёт она тропкою стылой, Не во сне идёт — наяву. Назову её Родиной милой, Незабвенной своей назову.

Почему же Гоголь не седеет И, хотя ему уж двести лет, Завернуть словечко так сумеет, Как заправский нынешний поэт? Мы теперь читаем часть вторую, С каждым днём читать всё тяжелей. Столько лет мы тянем мировую Тяжбу с совестью обугленной своей.

Свет лимонный парит над излучиной, И другая теперь синева. Мама, мама, ты светишься лучиком, И твои негасимы слова.

Из больницы выпущен Поприщин. Слово воробьиное — лови! Николай Васильич, мы отыщем Все слова, что были о любви. Вдохновенья грозная пружина Высоко ль забросила меня? Мой Пегас — о совести кручина. Он боится Вашего огня.

Как смотрела ты в душу сыновнюю! О, как очи сияли твои! Мама, мама, тебя, мою кровную, По весне воспоют соловьи. *** Я отпускаю вас, стихи! Живите, как хотите. Вы к жалобам моим глухи, Хитрите всё, хитрите.

Гоголь необъятен, как Россия. Гоголь умещается в ладонь. Гоголь — неподвластная стихия. Гоголь — очистительный огонь. Нить судьбы его — в блаженной шири. Смех — среди бумажных гильотин. Пролегла дорога по Сибири И уткнулась в океана синь. В эту синь могучие ракеты, Словно чудо-кони, понеслись. В эту синь пророки и поэты, Словно в одеянье, облеклись.

Я вам про то, что денег нет, Что премию зажали. А вы мне снова про рассвет, Про облаков скрижали. А вы опять зовёте в путь И к жертве ежедневной. Вы говорите: «Мы есть суть Души твоей полдневной». г. Москва

Где ты, Русь, бездонная, как небо? Где ты, Русь, правдивая во всём?

Журнал в журнале

Стихи авторов альманаха “Новый Енисейский литератор”

Светлана Нежнова Светлана Нежнова родилась в Красноярске. По образованию педагог. Стихи печатались в «Новом Енисейском литераторе».

НУ, А ВРЕМЯ — КАПЛЯМИ В ПЕСОК *** Я не тело, наделённое душой. Я — душа, прикованная к телу. Горе нарушает наш покой, Ветер душу рвёт осатанело. Копятся обиды и слова, Раздраженье, мелкие мыслишки. И большие, важные дела В суете дробятся на делишки. Корчится и мучится душа В глубине, заваленная хламом. И порой подумаешь о главном, Но опять торопишься: когда? Суета сует веретеном Ледяные крошки в сердце мелет. Ты живи и думай об одном: Кто-то выстоит и в этой теме. Может суетиться и бежать, Торопиться влёт, без остановок, Просто, значит, жить и побеждать Без вранья и приторных уловок.

*** Листья умирают в сентябре Каждый год... всегда... в любом столетье... Когда радость бродит по земле Или чёрной лентой веет лихолетье. Пусть идут сомненья чередой, Пусть надежды снова разум лечат. Листья умирают вновь и вновь Каждый год... всегда... в любом столетье. У листвы, увы, недолгий век: Упадёт от ветра на тропинку, И пройдёт, гуляя, человек, Подцепив её носком ботинка. Прошуршат листы в последний раз, Канут в зиму лишь воспоминаньем Осени, как будущий наказ Зелени весенней к обновленью. *** Терем светлый мой разбит, Белой плесенью покрыт, И решётка у окошка Паутинкою висит. Скоро к нам придёт зима (В белых шапочках дома). Мучить я тебя не буду, Позабуду всё сама. Успокоюсь. Надо жить. Стану с троллями дружить И по городу ночному Буду с ведьмами бродить. Затанцую, закружу, Радость я наворожу, На снегу лесной поляны Хороводы повожу. А тебе в том терему Очень тяжко одному? Если счастье наколдую, То с тобой не разделю.

*** В этой жизни всё непостоянно: Облака, следы от облаков. В жизни всё размыто и туманно — Всё, за исключеньем дураков. Время убегает… Как сквозь пальцы, Просочится каплями в песок. Всё проходит… У меня когда-то Кончится отпущенный мне срок. Будет жить другой в том мире странном, Будет снова постигать урок: Жизнь глупа, неясна и туманна, Ну, а время — каплями в песок. *** Революций не было без крови, Не бывает перемен без боли. Измененья нам даются тяжко, Тлеет пеплом на груди рубашка. Пепел прошлой жизни не остужен. Голос правды тих, незрим, натужен. Переделы, переезды, перемены, Склоки, грязь, наделы и измены. Ты решаешь: быть или остаться? Лучшей доли может и не статься. Но несут тебя лихие перемены Без разбора, вскачь, с земли, с колена. От тебя уже зависит мало. Сердцу храбрости всегда недоставало. Только сердце, как коня, пришпоришь — Не бывает перемен без боли.

*** По листве опавшей золотой Пробежаться бы весёлой и босой, Посмотреть, смеясь, на небо у реки, Где кричат, волнуясь, птичьи косяки. В травы пожелтевшие упасть, Над бедой нахохотаться всласть. Ранним утром, свежею зарёй Стать красивой, обновлённой, молодой. Жизнь прожить, как песню, радостно, легко, Голоса платок раскинуть широко, Маску скуки снять и больше не надеть, Снова жить, смеяться, вместе петь. г. Красноярск

Проза

Георгий Каюров Георгий Каюров – член Союза журналистов Украины, член Союза писателей России, главный редактор журнала «Наше поколение».

Машка-неуч

В небольшом селе, затерявшемся в молдавских Кодрах, в семье зажиточного бондаря Степана Лунгу воспитывалась внучка. Родила внучку на радость старикам-родителям единственная непутевая дочка. Долго ждали собственных детей Степан с женой и много вынесли с появлением позднего ребенка. Растили и воспитывали свою ненаглядную Родику, как могли. Лихие годы перемен в стране захватили семью Степана, когда Родика ходила в старшие классы. Едва дотянули до десятого и вздохнули. Готовя дочь к выпускному балу, думали теперь – помощь матери будет. Ан нет. Подалась дочь в столицу искать своего счастья. Как ни отговаривали, сколько слез ни пролила мать, а все одно слышали от дочери: – Все едут, – отмахивалась от родителей Родика.– Устарели вы, предки. Времена другие. Поначалу наезжала по выходным. Затем раз в месяц, а потом и вовсе позванивала или заскакивала, чтобы денег взять. Как-то позвонила Родика домой и сообщила, что работает в Италии. Говорила быстро, а то дорого за разговор платить. От услышанного Степан опустился на свежесделанную бочку и заплакал. Жена прижалась к косяку спиной, так и сползла обессиленно. Что тут поделаешь? Где та Италия? Зачем ехать в Италию, чтобы домой дорого звонить? После того звонка прошел год. Уже более полугода от дочери не было ни слуху, ни духу. Старики-родители ловили каждое слово диктора из всех новостных передач. А в этих новостях только и передавали: там выдворили нелегалов, там погибли граждане уже называемой поновому их страны, Молдовы, то в другом государстве нашли молдавских девушек, насильно проданных в проститутки. Мать послушает, тихо заплачет и идет на кухню хоть чем-то заняться, чтобы невеселые мысли спутать. Осенью Родика неожиданно нагрянула. Мать взглянула на дочь и вместо радости сжамкала платье на грудках и едва не задохнулась от волнения. Дочь стояла в дверях с огромным животом. – Вот, мама, – тихо произнесла она вместо приветствия. – Приехала домой. Родить – дело не хитрое. Но для родителей это был новый удар. Повитуха приняла дитё и прошептала: – Родилась девочка чернявая, не молдавских и не европейских мастей. Старуха-мать смотрела на иссиня-чернявый комочек

и задыхалась от слез. Дитячья лысенькая башечка вся была подернута, словно катышками, курчавыми волосенками. Старуха-мать не снесла этого удара и рухнула наземь тут же у кровати на которой лежала разродившаяся дочь. Соседка-повитуха приняла роды и спешила в село. Болтлива была, страсть. Едва живым взглядом провожала старуха соседку, вымаливая сжалиться и не позорить, но природная натура повитухи оказалась сильнее даже ее самой. Зло зыркал на повитуху Степан, нервно сжимая древко топора. Жена только отвела взгляд в стенку и закрыла глаза с желанием – никогда не открыть. Испугался Степан, подбежал к жене, это, наверное, и спасло повитуху. Всю ночь горел свет в мастерской, и долго Степан рубил в щепки все сделанные бочки. Месяца не прошло, как Родика разродилась, а уже засобиралась по каким-то делам в столицу. Степан взялся за вожжи, да хватило, пока не ушел в мастерскую. Дочь дворами оббежала и в чем была, вскочила в первую подвернувшуюся маршрутку. Мать едва успела обернуться по двору, как услышала с улицы хлопнувшую дверь маршрутки. Сейчас же кинулась в дом, схватила дите, да так обессиленно и села на кровать. Ребенок проснулся, закряхтел и заплакал. Старуха-мать хотела покачать его на ручках, но сил не оставалось, и она, уткнувшись в запеленатое дитя, зарыдала. Позванивала Родика еще реже. Спросит про дитя, голос в трубке дрогнет и закончится короткими гудками. Куда родителям звонить? К кому идти? Позору-то не оберешься. Внучку, как положено, крестили и назвали Машей. Уж больно Степану нравилось, как она ручками машет. Старики старели медленнее, чем взрослела внучка. Степан был славным бондарем – золотые руки. Бочки у него заказывали со всей республики. Жили не богато, но и не нуждались. Свой двор, хозяйство. В Кишинев ездили за покупками и за обновками для внучки. Росла Маша крепкой девочкой, тощей и сильно высокой. Взрослея, Маша немного побелела, цвет ее кожи принял ровный светло-коричневый оттенок. – На вроде крепко загоревшая на току, – пробубнит в бороду Степан и, вздохнув, уходит в мастерскую. Пришло время собирать внучку в школу. Маша смешно смотрелась в сельской школе, будучи на голову выше своих одноклассников, и выделяясь

Георгий Каюров

цветом кожи. В школе Маша училась плохо. Еле-еле научилась писать и сносно считать. Дед с бабкой уроков не проверяли, а на жалобы учителей реагировали, понурив головы. Степан возьмет за руку внучку, а в другую руку портфель, и, уткнув взгляд в землю, идут они вдвоём домой. Дома Степан повертит в руках внучкины тетради, прочитает, все понятно написано. Пожмет плечами, что им, этим учителям, еще надо? И идет к себе в мастерскую, на этом нравоучения заканчивались. Намучались с этой школой! Школе наступил конец, когда Степан вдруг увидел, что внучка выросла. А было это так. Возвращался Степан из столицы на маршрутке. Уже по селу ехали, как водитель возьми да пошути: – Степан, внучка твоя уже на выданье. Степан глянул в окно и обомлел. Его Машка стояла у легковушки со столичными номерами и разговаривала с каким-то парнем, при этом вертела задом и тыкала коленями в машину. – Останови здесь! – рявкнул на водителя Степан. – Еще же не доехали?! – удивился водитель. – Мне здесь надо, – зло огрызнулся Степан. – Оставь, Степан, дело молодое, – попытался успокоить Степана водитель. – Какое молодое!? Четырнадцать лет! Я ей сейчас покажу «молодое», – рвался из маршрутки Степан. – Останови, кому говорю! Увидев дедушку, Маша звонко распрощалась с молодым человеком и скоро пошла навстречу деду. – Это кто такие? – тут же начал допрос Степан. – Ты чего, дед? – удивилась нервному состоянию дедушки Маша. – Я спрашиваю, кто это такие! – сам себя не узнавая, взревел Степан. – Это друзья приехали к Мишке. – Кто такой Мишка!? – продолжал кричать Степан. – Одноклассник мой, – тихо ответила Маша. – Марш домой. Я тебе покажу – одноклассник. На этом школа закончилась. Стала Маша помогать бабушке по хозяйству. Как не уговаривали Степана учителя, даже директор школы приходил домой, но Степан был непреклонен. – Все, чему могла выучиться, вы уже ее выучили,– разрезая ладонью воздух, чеканил Степан на все уговоры директора. – Как ни приду, все жалуетесь, жалуетесь: плохо учится, плохо учится. Раз плохо, чего пришел? Махнул рукой и директор школы, а селяне прозвали Машу – Машка-неуч. Росла Маша и расцветала, набирала сок. Взрослея, все больше чертами лица на Степана походила, особенно когда улыбалась – во всю ширь своих белых арабских зубов. Маша расцветала, а Степан старел. Рука уже не такой

Машка-неуч

крепкой была, глаз подводил, да и время уносило в прошлое труд бондаря. Новые технологии захватывали мир. Бедственное положение пришло в дом Степана куда быстрее, чем накапливалось добро. Как всегда, неожиданно явилась Родика. Приехала она на машине в компании с двумя приятелями. Машка уже в рост с матерью была, а то и выше, да добротнее. Увидела Родика дочь и ахнула: – Вот это кофе с молоком! – заржала Родика на весь дом. – Гляди, Виталька, какая у меня дочь. А злющаято, злющая. Родикин приятель, которого назвали Виталькой, прицокнул языком. Второй тоже не сводил любопытного взгляда с молодой мулатки. – Сколько тебе лет? – как ни в чем ни бывало, спросила Родика. – Шестнадцать, – огрызнулась дочь. А чего Машке быть не злющей? Мать она видела последний раз пять лет назад. Куролесила Родика по всему дому, заглядывая во все уголки, и все охала: – Надо же, здесь прошло все мое детство. И этот столик помню. Батя сделал. Дубовый! Делала за ним уроки. Машка, а ты где уроки делаешь? – За ним же, – тихо отозвалась Маша. – Отделалась, – огрызнулся Степан. – Ты чего приехала? – Не понравились взгляды Родикиных приятелей Степану. – Боже! Уже шестнадцать лет! – Родика, словно и не расслышала отца, металась по комнатам, все трогала, переставляла. Следом ходила мать и поправляла, возвращала на привычное место. Вдруг Родика сказала: – Мы погостим пару дней. Виталик, неси вещи из машины, – широко раскрывшим глаза приятелям она хитро подмигнула, и те сразу о чем-то догадались, заулыбались. Тихо переговариваясь, пошли за вещами. Из принесенных сумок посыпались на Машу подарки – это были все мамины вещи – ношеные, но приличные, Родика не поскупилась даже на флакон духов, которыми, видно было, и сама редко пользовалась. Много ли любви надо брошенной матерью дитяти? Просчастливилось Машино личико, посветлело. Она живо скинула свои обноски и принялась примерять обновы. Родика следила за дочерью и восхищалась ее точеной фигуркой. – Эх, большое у тебя будущее, – с сожалением в голосе сказала Родика. – Ты теперь меня держись, дочь, я тебе все устрою. Поедем со мной в город, там жизнь так жизнь! – Я тебе поеду! – ворвался в комнату Степан, едва услышав слова дочери. – Свою жизнь испаскудила и дочери сломать судьбу хочешь. – Скажешь тоже, папа, – обиделась Родика. – Чем

Георгий Каюров

это я испаскудила? Живу как люди… – и от строго взгляда отца тут же осеклась, но не надолго: – А что она тут в селе увидит? – Не лезь! Все, что надо, то и увидит! – взревел Степан. – Ехала мимо, вот и проезжай! Хватит! Погостила и честь знай! Собирай свои вещички, этих… своих… и уматывай. – Ну, ты даешь папа, – усмирительно проговорила Родика. – Я все-таки домой приехала. Что же ты меня на ночь глядя из дому выгоняешь? – Утром чтобы и дух твой и твоих приятелей простыл, – дрогнуло Степанова сердце, но гнев колотился в груди. Ужинали все вместе: и хозяева, и гости. Родика щедро усыпала стол столичными деликатесами. Старики присмирели: нужда уже закралась в их дом, а тут и колбаса копченая, и сыр, и даже макароны. И хоть Степан больше уважал картошку, которую и выставил на стол, обильно политую подсолнечным маслом, но по макаронам соскучился. Родика суетилась, помогая матери, и все подмигивала дочери. Машка, выряженная в подаренные вещи, наблюдала за всем с восторгом. Вездесущий Виталик, шныряющий в машину и обратно, выставил на стол большую бутылку водки, и Степан крякнул от удовольствия. Виталик тоже, как мама, подмигивал Маше, и Машу это забавляло. Она стала присматриваться к Виталику, когда тот как-то долго задержал свою руку на маминой талии и крепко сжал. Мама повернулась к нему, игриво замахнулась кулачком и с не меньшей игривостью завиляла бедрами. «Наверно, мамин муж», – решила Маша, и ее отношение к Виталику потеплело. Она как-то сразу его приняла и уже с открытым сердцем отзывалась на все его шутки и ухаживания. Ужинали шумно и много пили. Выпили водку, а затем приступили к Степанову вину и к картошке, которая успела остыть, но и холодная была вкусной. Досталась рюмка водки и Машке. Теперь она сидела хмельная и улыбалась всему, что происходило за столом. Когда изрядно напившийся Виталик обнял их вместе с мамой, то Маша прижалась к нему, как к родному. Она чувствовала, как крепко держит ее Виталик, но в это время он обнимал маму, и они целовались. Маша отвернулась, чтобы не быть свидетельницей их тайны, но и горела от восторга, что это ее семья,о которой она мечтала всю свою жизнь. Маше очень захотелось уехать с мамой в Кишинев. Она даже зло зыркнула исподлобья на деда. Дед же, хоть и насытился столичными деликатесами, поддобрил душу водочкой, но с лица его не сходила тревога. От выпитой маленькой рюмки водки, которую выпросила у отца Родика, Машино сознание засыпало,

Машка-неуч

как в калейдоскопе. Проснулась Маша оттого, что мама гладила ее по плечам, голове, шее и что-то шептала. В комнате стояла кромешная тьма. Вокруг кто-то двигался, но Маша никак не могла разобрать, что происходит, и только мамин голос, совсем рядом, у самого уха что-то шептал. Что именно, Маша тоже никак не могла разобрать. Она попыталась привстать, но не получилось. Мать крепко сжала ей руку и сильнее прижалась к ее голове, не давая подняться. Теперь Маша почувствовала, как кто-то лег на нее, и мгновением резануло по бедру от сорванных трусов. В истерике Маша рванулась, но мать продолжала крепко сжимать ее голову и руку. Вторую руку все тот же ктото крепко сдавил в своей клешне. – Мама, – только и смогла сквозь слезы выкрикнуть Маша, но Родика быстро накрыла ее рот своей щекой, и Маша отчетливо услышала, что говорила мама: – Не кричи. Дедушка услышит, всех порубает… – Не успеет, – пробасили над их головами. – Пристрелю… Маша узнала голос маминого приятеля Виталика, но тот не договорил. Его прервала Родика. – Тихо ты. И тут же продолжила шептать, успокаивая Машу. – Виталик хороший. У него денег много. Он платит хорошо. Будешь жить, как у бога… Маша извивалась всем телом, пыталась вырваться или хотя бы лягнуть того, кто крепко лежал на ней. Последней фразы Маша не разобрала, потому, что резануло в паху. Она даже услышала этот странный, ни на что не похожий хруст. Слезы лились ручьями. Хотелось крикнуть, но Маша боялась дедушки, который услышит и обязательно порубает их всех. Только теперь и сознание, и тело расслабились. Расслабились от равнодушия. Она повзрослела с помощью мамы и ее приятеля Виталика. Она прекратила вырываться, и мама тут же ее похвалила: – Вот и молодец. Вот и умница, – мама продолжала ласково гладить ее по голове, по шее, по плечам, ее любимая и единственная мама, которую она любила и ждала, а Виталик делал свое дело. – Душмане! – прогремело на всю комнату, включился свет и с топором в руке вбежал Степан. Из Машиных глаз хлынули слезы. Захлебываясь удушьем, ей все-таки удалось выкрикнуть: – Дед!!! Виталик рванулся с кровати. Подскочила и Родика. Всего мгновение - и оказавшийся рядом со Степаном друг Виталик сильным ударом сшиб деда. Степан рухнул на пол и, падая, забил топор в половую доску. Все разом кончилось. – Тьфу ты, – переводя дыхание, опустился на кровать Виталик.

Георгий Каюров

Машка-неуч

– Ты понял? Он чуть нас не порубал, – потирая ушибленную руку, изумлялся друг Виталика. На шум в комнату вбежала жена Степана. Все, на что ее хватило, - это развести руками и немым ртом попытаться что-то сказать, но ее обуял ужас. Она не знала, к кому первому кидаться: к мужу или внучке, которая так и лежала на кровати распластанная и обливаясь слезами. От бессилия, от охватившего ужаса, от нахлынувшего страдания жена Степана теряла силы. Ноги ее превращались в ватные, и она так и села на пороге комнаты. Все, на что хватило ей сил, -это вытянуть руки и, сколько могла дотянуться до мужа, рухнуть рядом с ним. – Сваливаем, – быстро скомандовал Виталик, натягивая штаны и на ходу хватая рубашку. Оба приятеля Родики, перескакивая через Степана и его

жену, выскочили на улицу. Во дворе заурчал двигатель машины. Родика сидела, оглядывая комнату. Ее взгляд бегал, как шальной, по всем предметам. Она боялась даже посмотреть, что же происходит с родителями, где ее дочь. – Родика! – раздалось со двора, но она не пошевелилась. У Родики не было сил поднять руки. В комнату вбежал Виталик. Он схватил свою подругу и потащил на улицу. – Расселась! Сматываемся, – шипел он всеми легкими. Словно чумная, Родика перешагнула через тела родителей и, увлекаемая Виталиком, вышла во двор. Только на улице ее рот схватил прохладного воздуха и ее стошнило.

Комментарии Дорогой Георгий! С потрясшим меня чувством физического ужаса и глубокого сострадания к Вашим героям, - родителям Родики и к ее дочери Маше, - прочитал Ваш рассказ «Машка-неуч» в литературноисторическом журнале «Великороссъ» № 21 (2010). Это так сильно написано в психологическом плане, что без слез невозможно читать. С самой первой строки психологическая подоплёка сюжета цепко держит нас, читателей, в круговороте происходящих с героями событий, покоряет своей, неприукрашенной, необоримой правдой жизни, ведет к этой неотвратимой в финале трагедии. Ваш рассказ - это крик оскорбленной, поруганной подонками, еще неокрепшей детской Машиной души, вырвавшийся из окружающего нас жестокого мракобесия и всепоглощающей с годами бездуховности!!! По композииции и средствам художественного воплощения сюжет психологически выверен точно. Нет ни одной нарочито придуманной сцены, сгущающей фон социальных проблем, которыми живут герои рассказа и как бы по указке автора ведут нас к его трагическому исходу. Да и сами портретные характеристики главных героев, - бондаря Степана и его жены, которые воспитывают внучку, доставшуюся им от «единственной непутёвой дочки Родики», воссозданные умелой рукой художника, - делают их живыми из плоти и крови, запоминающимися своей нерастраченной духовной силой и верой в праведность законов, начертанных нам свыше… Я считаю, - это большая удача писателя. С чем Вас, Георгий, от чистого сердца и поздравляю! С глубоким уважением к Вашему самородному таланту, Владимир Корнилов, член Союза писателей России, член Международной Гильдии Писателей. 7. 12 – 2010 г.

Творчество авторов

Людмила Титова Людмила Титова - тележурналист. Была у истоков становления Красноярского краевого телевидения, которому посвятила всю свою творческую энергию. Активным журналистом осталась и уйдя на заслуженный отдых.

Блеф Руководство к действию Предпраздничная суета окружающих и собственное нездоровье раздражали, и Вера Николаевна, желая обрести равновесие, решила позвонить Ирине, услышать родной, всегда целительный голос подруги, которая сама давненько не звонила. - Ирина, привет, разлюбила что ли или не любила вовсе? «Привет», - раздалось в ответ, и Ирина замолчала. На вопрос: «Где были, что видели?»- Ирина ответила: «Да так, ничего особенного». Разговора не получалось, и Вера Николаевна положила трубку. Дружны они были много лет, с полуслова понимали друг друга, могли часами говорить о книгах, о театре, об архитектуре: Ирина по профессии была архитектором. Разница в возрасте, почти 20 лет, никак не сказывалась на общении – оно всегда было насыщенным, эмоциональным и с годами стало просто необходимым. Они были посвящены и в прошлые любовные романы друг друга, но, правда, последнее время как-то это не вспоминалось. Прежняя работа Ирины и журналистская профессия Веры Николаевны давно определили и круг знакомых. У Ирины уже вырос сын, которого она воспитала одна и который уже пятый год работал в Канаде в русскоканадской фирме консультантом по экономическим вопросам. Вера Николаевна ещё работала по контракту для одной фирмы: она делала специальный журнал. Так случилось, что в праздники Вера Николаевна работала, не успела все материалы подготовить для верстки, и теперь у нее была запарка. Где-то среди недели позвонила Ирина: «Привет! Ты меня не теряй, мне тут задачку подкинули, надо решить, освобожусь – позвоню». И раньше бывало, что Ирине предлагали работу, она любила своё ремесло и считалась хорошим архитектором-дизайнером. Вера Николаевна приняла звонок к сведению. 10 дней пролетели быстро, журнал был сдан, прошли первые встречи в типографии, наступил Откат Маятника, можно было расслабиться.

Звонок Ирины оказался кстати. - Здравствуй, Вера! Ты не очень занята? Можно, я сейчас приеду? - Конечно, что ты спрашиваешь. Минут через 20 раздался звонок в дверь. Вера Николаевна открыла и приготовилась уже сказать: «Наконец-то», - но не сказала ничего. В комнату вошла загорелая женщина лет 30 с безукоризненным макияжем, в палевом костюме с окантовкой, на высоченных каблуках, с роскошной красной сумкой и подарочным пакетом. Замереть было от чего. За последние 10 лет Ирину такой безудержно-ликующей Вера Николаевна не видела. «Привет, подруга, это тебе подарки из Австралии». И Ирина начала рассказывать: помнишь, ты мне позвонила и спросила: «Ты меня разлюбила или не любила вовсе?». А я пристыла. И разговор у нас не получился. Так вот, именно в канун майских праздников, 20 лет назад, я точно такой же вопрос, слово в слово, задала своему, в то время «любимому мужчине», который, будучи охочим до приключений, был увлечен очередной дамой и не звонил мне. Тогда мне был преподан урок… Мужчина был моим шефом, был женат. Любовником был отменным, но уже тогда, стараясь держать себя в тонусе, переключался на юных. Теперь я думаю, что связь наша его уже тяготила. Мы были вместе уже 5 лет, и он тогда сказал: «Вопрос: ты меня разлюбил или не любил вовсе? - можно задавать только тогда, когда уверена – не разлюбил, или, когда, желая положить конец отношениям, готова сказать: а я вот тебя разлюбила». Сказав это, он помолчал и добавил: «Ты мне помогла. Наверное, пора расстаться». И положил трубку. Я заревела, а через несколько минут он вызвал меня к себе в кабинет по какому-то пустячному вопросу. Думаю, втайне он обрадовался, увидев мои вмиг опухшие от слез глаза: «У вас что-то случилось? Может быть, вы пойдете домой?». Я ждала. Почему-то мне казалось, что он сейчас улыбнется и скажет: «Правда, Ирина, иди домой, я через час приду». Но эта фраза не прозвучала… Я тяжело переживала разрыв, мы, правда,

Людмила Титова

встречались еще раза два, но отношения прекратились. В июне я пошла на пенсию, ушла с работы, были какие-то встречи, заботы, сын заканчивал институт. Время от времени я узнавала о новых пассиях Виталия Сергеевича, узнала я, что его жена даже приходила на работу к одной из его «подруг», и самое последнее: он ушел от жены к женщине, моложе его на 30 лет. И вот твой звонок, Вера Николаевна, всё всколыхнул, и я вдруг лихорадочно стала искать телефон Алымова, пришлось позвонить в несколько мест. Через 25 лет, день в день, я, получившая уже много жизненных уроков, но с так и не исчезнувшей с годами авантюрностью, набрала номер. Голос сибарита прозвучал привычно: «Говорите, я вас внимательно слушаю». - Виталий Сергеевич, с праздником! - Ирина, ты что ли? (Приятно было, что мой голос он узнал сразу). - Ну, спасибо, как живёшь? На пенсии? Какая пенсия? У меня 115 тысяч. - А у меня своё дело, так что каждый месяц около двухсот. - Да ты что? Хорошая ученица из тебя вышла. - Да, верно, не жалуюсь. - А где дело-то? (И меня, веришь, понесло. Ну, чисто актёрка.) - Да в Австрии. Фирма по реставрации замков. - Это интересно. Может быть, встретимся? Ты где живёшь? - Адрес вам известен. Вообще, не возражаю. - Знаешь, давай завтра. А код какой, 357? - Да, и это не изменилось. - Может, вообще ничего не изменилось, Ирина? Я в 18 завтра буду. Надо было видеть, как вошёл это павиан. Весь седой, в дорогом костюме, неизменной водолазке, с пакетом, перевязанным бечевкой. Там были мои любимые розы и всё, чтобы накрыть стол. Мне было приятно и интересно, что будет дальше. Виталию хотелось узнать про фирму в Австрии, и я, как могла, темнила. Ты помнишь, после Японии я совершенно изменила интерьер в квартире. Убрала всё совдеповское и из больших зелёных цветов сделала сад. Виталий прошёл к окну: «Да, у тебя всё стало подругому. А эти фотографии откуда?» «Да с Лазурного берега, мы там реставрировали один замок», - и я показала ему все фото, что делала ты. Замки были из Интернета, ты с помощью фотошопа поместила меня на Лазурный берег, ну помнишь, у входа в замок, у фонтана. Виталий с интересом по нескольку раз рассматривал фотографии… Ужин удался. Виталий, как павлин, распушивший хвост, вертел головой и говорил, что его российско-

Блеф

югославский Торговый дом процветает и он, наконец, ни от кого не зависит. Я порадовалась за него и, как когда-то, слегка обняла его за плечи. Глаза Виталия Сергеевича заблестели. - А что, Ирина, вспомним былое. Давай махнём в Австралию. Там, говорят, острова с коттеджами продаются. Мы теперь люди состоятельные, купим на двоих островок. И будем летать туда на уик-энд, правда, полёт в одну сторону 21 час. Но ничего. А? «Вообще, это было бы интересно и, думаю, выгодно, - сказала я, как заправский бизнесмен, - но у меня нет визы» (и на книжке всего 12 тысяч рублей – но это я не произнесла вслух). - Это я беру на себя, и о расходах не думай. - Так летим? - Как скажете, Виталий Сергеевич. И, видимо, задействовав все свои связи, через 2 дня Виталий стоял на пороге с документами. Я была в шоке и от своей дерзости, и от осознания того, что Виталий, будучи жмотом по определению, так раскошелился. Не буду тебя утомлять подробностями перелёта. Жили мы в «Сиднее» в разных номерах. В Виталии проснулась «любовь», но секс был никудышный, или я подросла и стала очень избалованной в этом плане. Но факт есть факт. В один из дней мы пошли в фирму, что занималась продажей островов. Там надо было заполнить анкету по-английски. Виталий был в затруднении, а я заправски переводила ему вопросы анкеты и заполняла ее. Думаю, он опять удивился. А когда я ему между делом сказала, что мой сын работает в Канаде и имеет там дом, записанный на меня, произошло нечто. Смотреть острова мы не ездили, ограничились проспектами. Были на море, в этом шикарном Оперном театре у воды. Самая главная фраза Виталия в эти дни была: «не может быть». Много раз я была на грани разоблачения и провала, но всё выдержала до конца. Под конец мне вообще стало как-то легко и весело. Путешествие было занятным ещё и потому, что на обратном пути в самолёте я встретила Владимира, того, помнишь, молодого поклонника, он летел домой в Москву и звал меня с собой, но я отказалась, хотя, может, и зря. Вообще, я давно поняла, надо морочить голову мужчине по полной программе. Умная женщина может позволить себе всё. Только всё должно быть играючи и не грустно. У Ирины зазвучал мобильный: «Да, Володя. Конечно, приеду. Я позвоню». Апрель 2009г.

Надежда Мисюрова В прошлом номере Надежда Мисюрова дебютировала в журнале своим поэтическим творчеством. Пробует молодой литератор из с. Курагино себя и в прозе.

День рождения

День рождения – самый-самый первый, который сам человек вообще не помнит, - это самое удивительное чудо на свете, к которому все привыкли. Больничная палата, стены с потрескавшимся белым кафелем, шум протекающего крана и медсестра, устало навешивающая на крохотную ручку маленькую бирочку, чудо под номером 17083. И только мама пронзительно почувствует это, еще до конца не сознавая случившегося события, прижмет к груди этот крохотный сверток, из которого внимательно и как будто все понимая посмотрят два удивленных глаза долгожданного подарка, посланного Кем-то непостижимым. Такой свой, родной, маленький, ангельский человечек, пришедший из неведомой страны, – еще совсем инопланетянин, появившийся на нашей земле. Что его ждет на этой обманчиво длинной дороге жизни? И с этой минуты уже не будет покоя у материнского сердца. И вот нам уже пять лет. За праздничным столом на дне рождения собрались все родственники и близкие: бабушки, дедушки, дяди, тети. Маленькая Катюшка бегает вокруг по комнате в своем самом нарядном, любимом платье, воображая себя сказочной принцессой из тридесятого королевства. Сегодня мама забрала ее из детского сада пораньше, во время тихого часа. Стоя посреди группы и прощаясь с воспитательницей, Катюша свысока поглядывала на лежащих на раскладушках детей, которые с завистью смотрели на нее. Ведь это был не совсем обычный день, а исключительный, и даже совсем не пришлось спать днем. Да разве можно заснуть в такое время, когда за окнами происходит столько всего интересного: не дай Бог, что-нибудь пропустишь, и что-то очень важное случится без тебя! Выйдя из помещения на улицу, Катюша с мамой зашагали по заполненному весной пространству, воздух благоухал распустившейся на аллеях сиренью и яблоней. Мир казался Катюше ласковым и добрым, как большой, теплый дом. Солнце улыбалось ей сияющей, светлой улыбкой. И еще неосознанно она чувствовала, что каждая вещь в этом мире наполнена своим особым, важным смыслом и предназначением. А взрослые были для нее вершиной совершенства, такие мудрые, все умеющие и понимающие – вот как мама. Перейдя через трамвайную остановку, Катюша уговорила маму идти пешком по их любимому маршруту, совершая некий давно заведенный ритуал, заходя поочередно в разные магазинчики, встречавшиеся по пути домой. Для начала они зашли в кулинарию напротив: мама купила Катюше две слоеные трубочки с кремом, одну Катя начала есть по дороге. Затем заглянули в магазин детской одежды. Пройдясь по всем залам и оглядев всё, они пошли дальше. Следующим на очереди был магазин музыкальных инструментов, в котором всякий раз перед восхищенным

взором изумленной девочки представали различные барабанные установки, гитары, синтезаторы, литавры, тарелки – да много всего, названия чего Катюша еще не знала. Но самым главным и любимым для нее был огромный красный рояль с переливающимися белыми и черными клавишами, к которым так хотелось прикоснуться и извлечь звук. Полюбовавшись на него вдоволь, Катюша потянула маму к выходу. Оставался еще один магазин с весьма заманчивым названием «Сластёна». Здесь установился устойчивый запах залежавшихся конфет, пряников и кофе. Выпив сока, осмотрев прилавки и убедившись, что здесь ничего абсолютно не изменилось, Катюша, держа маму за руку, вышла на улицу. Дом уже был совсем близко, и двор, в котором они жили, встречал своим знакомым очертанием и шумом, наполненным эхом весенних звуков детского смеха, теплого дуновения листвы, дребезжанием проезжающих трамваев, цоканьем каблуков и незаметного, привычного счастья. Вечером, после детского праздника, Катюшу уложили спать. Ворочаясь в кровати, еще возбужденная беготней и играми с подружками, она не могла сразу уснуть. Внезапная темнота ночи пугала. Затем ее взгляд упал на полку, на которой стояла маленькая старинная икона в самодельной рамке. И ей стало еще страшнее: казалось, что оттуда, из бледной полосы света на нее непрестанно кто-то смотрит и наблюдает. В комнату зашла Катина мама посмотреть, заснула ли дочка: утешая и держа Катюшу за руку, она объясняла ей, что эта женщина на иконе –Пресвятая Дева Богородица, самая большая помощница и заступница для всех людей и маленьких деток. Что ее не нужно бояться, а обращаться к ней за помощью и утешением – и она обязательно поможет. Включив свет, она подошла к полочке, взяла икону и поднесла ее дочери. Катюша смотрела во все глаза, ее озарил выливающийся в комнату струящийся свет и серебристое сияние необычных одежд. На нее смотрела женщина с прекрасным, кротким лицом, наполненным светлой грустью. На руках у нее был маленький ребенок: наклонив голову с тихой нежностью, она прижимала его к себе, касаясь щекой его головки, как бы пытаясь этим уберечь его от всех горестей и напастей этого мира. Катюше вдруг очень захотелось узнать, кто они и что с ними случилось. Взяв с мамы обещание рассказать ей обо всем, девочка скоро уснула. А со всех концов нашей земли восходят к Небу неустанные молитвы матерей за детей своих, и губы непрестанно повторяют: «Матерь Божья, спаси и защити чад наших, огради их от всяких бед, сохрани души их в чистоте, даруй увидеть им радость и счастье на этом земном пути!

Надежда Мисюрова

Дом

Это было в те незабвенные времена, когда окружающий мир виделся чудесной увлекательной сказкой, которой, казалось, не будет конца. И такое ясное чувство безмятежности и защищенности, какое бывает в детстве, наверно, уже не повторится никогда, как это ни грустно… Когда твердо веришь в то, что бы ни случилось с тобой в этом огромном, порой пугающем мире, у тебя есть дом, где тихо, спокойно, уютно и тепло, где тебя защитят от всех бед и горестей, где любят и ждут… Но порой даже эта огромная созидающая сила любви не в состоянии уберечь от жестких коррективов, которые вносит жизнь.. Но сейчас я хочу рассказать не об этом. Это было в небольшом городке, светлом, солнечном, утопающем в зелени, где можно запросто пройтись по парку в абсолютном уединении, а из одного района в другой можно проехать всего за пару остановок. Здесь всё казалось как-то по-особенному: если это был обыкновенный магазин, то был он совершенно не таким, каким виделись магазины другого города, в нем продавались вещи и продукты, обладающие какими-то особыми свойствами; если это была река, то она казалась особенно глубокой и купались в ней совершенно необычные дети и взрослые…Я не спорю, возможно, это просто казалось… Но что было реальной и безусловной истиной – это чудесный дом, с большим раскидистым кедром, растущим в палисаднике под окном. Его пушистые темно-зеленые хвойные лапки уже издали приветливо махали на ветру прохожим. Но я то знаю, что с особенной радостью они махали лишь немногим заходившим в этот гостеприимный дом, а рясная, густо обсыпанная ягодой нежно-красная вишня, растущая во дворе, давала большой урожай лишь в особые годы. Кто-то может поспорить, что в округе и даже на этой же самой улице, носящей имя знаменитого полководца, не потерпевшего ни одного поражения, таких домов было много, но я с этим совершенно не соглашусь. Дом был деревянный, некрашеный, со ставшим от времени темно-коричневого цвета брусом, с лавочкой, на которой можно было присесть, выйдя вечерком на улицу для задушевных разговоров с соседями. Да, возможно, это было у многих. Но на удивление, несмотря на достаточно простой внешний вид, от дома исходила необыкновенная лучистость и теплота, от его уже старенького забора, от простеньких тюлевых занавесок, весело выглядывавших из окон, и даже от грядок с белокочанной капустой, блестящей на солнце своими светлыми гладкими листами, свитыми в тугие налитые вилки. Но более всего эта необыкновенная лучистость и теплота исходила от людей, живущих в этом доме, и еще от тех, кого с особенной радостью приветствовал, махая игольчатыми веточками, высокий кедр, растущий в палисаднике. Возможно, сам дом впитал в себя всю теплоту тех людей, кто жил в нем и кто в нем бывал, сохраняя в своем невидимом пространстве их разговоры, веселый смех, радостные или грустные песни, чью-то печаль или слезы - всё он слагал в своих стенах, живя и стуча механическим сердцем старинных часов. Это был дом гостеприимный и светлый, где любили шумно со всеми родными отмечать праздники, созывая при этом всех знакомых и соседей, здесь я провела немалое

Рассказы

количество радостных, солнечных и счастливых дней. Это был дом моего деда Тимофея, который прожил нелегкую, порой очень тяжелую жизнь, прошел Великую Отечественную войну, имел различные ранения, напоминавшие о себе долгие-долгие годы. Он всегда умел радоваться жизни, никогда не жаловался на трудности, садил, бывало, меня на свои колени, запевал какую-нибудь забавную песенку, чем доводил меня до состояния смеха, от которого я не могла остановиться. Но когда я заглядывала ему в глаза, то порой казалось, что в них живет какая-то грустинка и какая-то ведомая ему одному тайна. Тогда я замирала, боясь нарушить его внутреннее состояние, возможно, он был тогда далеко, думая о чем-то своем, неведомом мне. Но был день, которого я ждала с особенным нетерпением – день празднования моего рождения - заранее предвкушая ту радость, которая ожидала меня: сюрпризы, подарки, много гостей, особое внимание к моей маленькой персоне, когда вся эта необычайная кутерьма и празденство устраивались ради одной маленькой девочки. Когда в доме моего дедушки собирались все живущие по соседству тетушки, дядюшки, крестные, все родные, а также подружки и друзья, с которыми я успевала познакомиться за те летние дни. Возможно, само ожидание всего этого было самым интересным для меня занятием. Но все же тот долгожданный для меня день наступал, и частенько сначала всем было не до меня. То и дело слышалось: «Ну иди, поиграй пока, мы заняты». Бабушка ходила с важным деловитым видом, давая всем наставления, как и что нужно делать и тщательно следила за тем, чтобы все шло как надо, без всяких заминок. На кухне кипела работа, все что-то делали, куда-то бежали, суетились, громко разговаривали, смеялись. Один дедушка сидел в сторонке под вишневым деревом, чем-то очень довольный, спокойный и выглядел величественно, хотя в то время он уже часто болел и ходил с палочкой, но в своем доме, встречая гостей, он чувствовал себя, я так думаю, ну если ни королем, то, по крайней мере, генералом точно. Я занималась тем, что бегала вокруг всех, узнавая, кто чем занят, и спрашивала, когда же всё будет готово. Наконец приходили первые гости, а мне почему-то хотелось спрятаться от них в какомнибудь укромном уголке дома: вдруг на меня нападало какое-то чувство неловкости и стеснения. Маме и всем, кто был в доме, приходилось звать меня к гостям, так как они хотели посмотреть на меня и увидеть, как я за год подросла и изменилась, и, что не менее важно, вручить мне подарки. Помню, это были куклы, детский зонтик от дождя, какието красивые платья, но самым ценным и долговечным подарком, который хранится до сих пор в моем сердце, - это та любовь, которую мне давали и вкладывали в меня все эти люди, эта любовь несравнима ни с чем другим. Однажды произошел очень забавный случай. Мы с бабушкой Анной пошли в магазин выбирать мне платье в подарок, такое, какое мне больше всего понравится. Зашли в магазин детской одежды, подошли туда, где висели различные детские платья, стали их разглядывать и выбирать. Что у нас разные вкусы, я догадывалась, но все-таки надеялась, что на этот раз они совпадут. Бабушка осматривала одно платье за другим, оценивала их критическим взглядом и в каждом находила какой-то недостаток: одно слишком пестрое, у другого не нравился фасон. И тут я увидела его – платье своей мечты, соответствующее всем моим критериям.

Надежда Мисюрова

– Бабушка, купи вот это, оно такое красивое, – сказала я. На что она, посмотрев на него скептически, произнесла сакраментальную фразу: – Нет, мы его брать не будем, оно какое-то цыганское. И совершенно не обращая внимания на то, что сказала, она стала перебирать остальные платья. Моему расстройству не было предела, настаивать на своем мне было неловко. Я ухватилась за спасительную, как мне показалось, мысль о том, что нужно запомнить хотя бы название этого платья - «цыганское», чтобы можно было за ним когда-нибудь вернуться. Наконец-то бабушка выбрала мне платье по своему вкусу, оно было почти, как у нее, прямого покроя, только маленькое и другого цвета. И наполовину довольные покупкой, мы вернулись домой. Довольной половиной в этом случае была, конечно, бабушка. Вечером дома собрались все родственники, в просторной кухне обсуждали текущие дела, бабушка рассказала про наш с ней поход в магазин и про купленное новое платье. И тут я, не в силах больше терпеть, поведала, что в этом самом магазине осталось «цыганское платье», платье, которое одно мне и нужно, без которого свет мне не мил... Конечно, это было сказано немного другими словами, но смысл был примерно такой. Все были в сильном недоумении от сделанного мной признания, но, думаю, больше всего все были сбиты с толку словом «цыганское». Родные, конечно, ну никак не могли допустить мысли, что в простом тогда еще советском магазине могли продаваться цыганские платья, носимые особами этого кочевого народа. Тогда можно было с трудом представить даже французские платья в наших магазинах, а уж про цыганские и говорить нечего. Только бабушка Анна была в силах расшифровать, что значило это слово, подобранное ей применительно к платью, которое мне понравилось, но она, кажется, уже про это давно забыла и тоже сидела удивленная, силясь понять, о чем я говорю. Все переспрашивали у меня, действительно ли это было цыганское платье, может быть, я перепутала, но я утвердительно качала головой и произносила слово «цыганское» с жаром и бесконечной надеждой детской наивности и искренне удивлялась, почему меня никто не может понять, ведь это платье так называлось, и так мне сказала бабушка, не понимая, что тем самым еще больше всех запутывала. Родная сестра моего дедушки, сердобольная тетушка Арина, уже не выдерживая моих страданий, всплеснула руками. – Боже мой, что же это такое, где же такое продается, ну где она могла его увидеть, цыганское платье-то? Да разве есть ли такие? - вопрошала тетя Арина, глядя на всех присутствующих, но никто не мог ответить на этот риторический вопрос ничего определенного, все также терялись в догадках. И тут тетя Арина, не зная, как исправить положение и чтобы меня утешить, сказала: – Сошью я ей платье цыганское, что ж делать- то, сошью. Все поглядели одобрительно, я, успокоенная обещанием, повеселела. Надо сказать, что тетушка Арина внешне была сама словно цыганка: у нее были густые, черные, как смоль волосы, уложенная на затылке в объемную шишечку коса, густые черные брови дугой, карие глаза. Даже с возрастом цвет ее волос был неизменным, до самых преклонных лет

Рассказы

она оставалась со жгучими черными волосами и черноокими темными глазами, смотревшими всегда с теплотой, лаской и сердечностью. По легенде, наши далекие предки были родом из Украины, в поисках лучшей доли приехавшие осваивать Сибирские земли, работали они в основном на земле, занимались крестьянским трудом. До сих пор женщины старшего поколения нашего рода разговаривают на украинском наречии. Тетя Арина была одной из них, по складу души и по внешности настоящая казачка, добрая характером, прямая, хозяйственная, хлебосольная, любившая мелодичные, протяжные песни, так чтоб за сердце брало. Её большие, пышные пироги с начинками до сих пор пробуждают в памяти теплый, вкусный аромат детства. «Цыганские страсти» поутихли, и про случай с платьем постепенно все забыли, а я по сию пору вспоминаю этот забавный эпизод из моего детства, и на душе становится тепло и светло, как от солнечного лучика. Как ни грустно, но многих действующих лиц уже давно нет в живых, но память о них осталась в моем сердце навсегда; их зем ной путь завершился, но многие прожили долгую полную лишений жизнь, и они умели ценить простые вещи. Те ушедшие поколения были привычны к повседневным трудностям: прошедшие военные годы, нужда, разорение, бедность, когда женщины часто занимались непосильным мужским трудом, таскали бревна, работали на лесосплаве, обрабатывали поля, занимались сенокосом, да много еще где нужны были их трудовые руки, не знавшие ни маникюров, ни золотых колец, обветренные и покрасневшие от холода и работы. Но сердца этих женщин умели бесконечно любить и свято верить, что их любимые мужья, сыновья обязательно вернутся с войны живыми, и эта вера давала силы, когда их почти не оставалось, жить, работать; когда от усталости не было сил, но так нужно было. Никто не спрашивал, можешь ли ты это выдержать? Нужно было стоять, иначе нельзя, иначе некому. Одни, без мужчин, они растили ребятишек, воспитывать их было некому, воспитывала их сама жизнь, строгая, суровая действительность, их матери порой сутками пропадали на работах. Дети военного времени – особые дети, жизнь на их судьбе оставила неизгладимый отпечаток. Большинство выросшие без отцов, не знавшие порой материнской ласки и заботы, они, как сорная трава в бездорожье, пробивались, росли и крепли. Чем было тяжелей, тем крепче и сильнее духом делала их жизнь. И теперь я хочу всем этим людям сказать спасибо, тем, кто жив и кого уже нет на этой земле. Кто знает, возможно, они услышат меня оттуда, с небес. Спасибо, что вы были, что вы прожили эту жизнь достойно. Было тяжело, но вы устояли, выдержав многое. Я помню о вас, и это дает мне силы жить дальше. Кто-то скажет, что в этом мире нет ничего вечного и даже память о человеке стирается с уходящими поколениями. Возможно, это так. Но думаю, у Бога никто не забыт и ничто не забыто, каждую слезу, безвинно пролитую, Он утрет Своими Святыми ризами. Да будет на все воля Его!

Надежда Мисюрова

Настоящие

Шел теплый летний дождь, ниспадая с неба прозрачными, серебристыми, переливающимися каплями. Сквозь темные синеватые тучи уже проглядывало солнце, обещая подарить разноцветную радугу, появлению которой каждый раз радуешься как небывалому и долгожданному чуду. Когда глядишь на упругие мокрые нити, спускающиеся с большой высоты, то кажется, что кто-то сверху с упорным отчаяньем бросает множество тоненьких длинных канатов, предлагая подняться по ним до самой выси, чтобы спастись от чего-то неведомого. Но они слишком хрупки, и призрачная надежда на них быстро рассеивается. И по-прежнему земля и небо, связанные нитями дождей, так часто остаются далеки друг от друга. Очень трудно здесь, в этих запутанных лабиринтах, найти прямую дорогу к Небу, а нашедшим удержаться на ней: уж слишком она узка, нелегка, а порой бесконечна. А те, кто дойдут, должно быть, увидят что-то удивительно родное и светлое, необъяснимо чувствовавшееся в детстве и зримое отсюда лишь отблеском яркой, семицветной радуги.... *** День ото дня, пытаясь вскарабкаться на первую ступеньку небесной лествицы, нет-нет да и срываешься и отчаянно падаешь в уже поджидающую серую, липкую лужу обид, равнодушия, непонимания, ожесточения сердца, разъедающих, выжигающих все изнутри, превращающих душу в бесплодную пустыню. Сколько потом нужно будет живой воды, чтобы появились росточки новой жизни. И кажется, как все это глупо: ждать чьего-то участья, понимания, сочувствия, любви, каких-то нужных слов, за которые уцепившись, как утопающий за соломинку, можно прожить еще несколько дней. И порой, задыхаясь от охватившего вдруг безвоздушного пространства, судорожно ищешь выхода к этому долгожданному, так необходимому глотку свежего воздуха. А вокруг столько всего: слова, словечки, понятия, смыслы – Сколько их человек поглощает за день на работе, с друзьями, с экрана телевизора. Но дома, оставаясь один на один с самим собой, ему становится страшно и невыносимо от непонятной подступающей холодной пустоты незаполненного пространства…. А ведь и правда, какая же ты действительно бедная, несчастная принцесса, хоть ты и из сказки, но ты не одинока, твоя история повторяется по сей день, и как он был прав – этот знаменитый сказочник Андерсен. Знала бы, как сейчас порой не хватает этого самого простого – НАСТОЯЩЕГО, которое ты с такой легкостью променяла на механические, искусственные

Рассказы

безделушки, а живых, настоящих – соловья и розу, подаренных тебе от всего сердца, не оценила и целовалась со свинопасом за глупые игрушки. Беднаябедная принцесса, перестань плакать, ты так ничего и не поняла. Но, Господи, неужели, чтобы это почувствовать и понять, нужно, чтобы случилось что-то ужасное или то, что заставит посмотреть на мир другими глазами, и сразу станет ясно, что на свете главнее и важнее всего. И такое простое слово ”мама” обретет свою первоначальную ценность и значение, и как когда-то в детстве в беспроглядной ночной тьме послышится взывающий голос: « Мамочка, прошу тебя, приди скорей, без тебя здесь так страшно!» – «Ма-ма»,прошепчут пересохшие, потрескавшиеся губы, и светлые голубые глаза на молодом окровавленном лице солдата опрокинутся куда-то вверх в бесконечную синеву неба, и его руки в предсмертной судороге будут впиваться в эту мокрую, рыхлую землю, цепляясь за молодую пробивающуюся траву. «Мама»,- произнесет он свое последнее и первое слово. И пронзительным, обжигающим следом на сердце останутся слова тяжело больной молодой девушки, которая от сильной слабости сердца не могла встать с кровати. Господи, если бы вы знали, как сильно хочется жить… Зачем? Да просто, чтобы вдыхать свежесть весеннего утра и аромат распустившихся полевых цветов, слушать, как шумит за окном дождь и, выбежав босиком на улицу, подставлять ему свои ладони, лицо и непонятно от чего радоваться и смеяться. Видеть, как растет твой ребенок, как произносит первое слово и как он чудесным образом превращается в самостоятельного, взрослого человека со своими мыслями и мечтами, со своей судьбой. Да, чтобы самое простое видеть - это небо, солнце и землю, такую привычную и родную! А вы, видите ли это вы?!

Поэзия

Игорь Елисеев

Распределение Поэма 1 Вокзал наполнен голосами, Как мир – гуденьем проводов. В их звуковой безумной гамме Я провести всю жизнь готов. Шагаю через чемоданы, Мешки, корзины, рюкзаки. И свет плафоновый, туманный Мне ширит сонные зрачки. Мелькает столько лиц и судеб! Но некогда вглядеться в них. Спешу к началу новых суток, Как на свидание – жених. Но пойман я, как сетью – рыба. Я в клетке времени мечусь. Стоят, как шерсть на звере, дыбом Все пять моих незрелых чувств. И с ними мне – одна морока. Но я не сдамся без борьбы. И тут железная дорога Мне подала сигнал судьбы. С проворством вспугнутой лисы я Ныряю в свой вагон. И вот — Передо мной сидит Россия И сало с хлебушком жуёт. 2 Чуть вздрогнув, поезд отъезжает. Мелькает мостовой пролёт... Меня никто не провожает, Никто и встретить не придёт. Но не печалюсь я об этом, Коль за спиною – двадцать три, Что не оставили отметин На мне снаружи и внутри. Встречая праздники и будни, Я улыбаюсь без конца. И пусть порою в жизни трудно – Улыбка светит в пол-лица. Пусть не могу пока иначе – Моя беспечность не навек. Как все, я тоже что-то значу, Я тоже нужный человек. А где-то там, за грустным Доном, Жена и дочь мне смотрят вслед. Кто знал, что вечно быть влюблённым Ни у кого терпенья нет?

Кто виноват, что мы расстались, Что разошлись у нас пути? Увы, мы оба не старались В быту согласие найти. Любви тяжёлую науку Не одолели до конца, Руки не протянув друг другу, Взаимно не раскрыв сердца... А поезд медленно на горку Взбирается по склону дня. И, может быть, впервые горькой Улыбка стала у меня. 3 Страна хлеба уже скосила. Поля, поля и вновь поля... Какая ширь! Какая сила! Какая русская земля! О, эти дали мне знакомы! Недаром рос я на Дону, Не раз в степи бывал, как дома, И ночь провёл там не одну. И, наблюдая звёзды в небе Вдали от сонного жилья, Ложился на сухие стебли Луной белёного жнивья... Взлетело солнце, словно кочет, Топорща лучиков пучки. И трактора уже стрекочут – Полей гигантские сверчки. Уже бегут с вагоном вровень Гружёные грузовики. И стадо пёстрое коровье Уже толпится у реки. Чем дальше к северу, тем ярче Румянец вспыхнувшей листвы. И в мыльной пене туч, как прачка, Всё небо с ног до головы. 4 В купе заходит проводница: «Вы не желаете чаёк?» И на столе уже дымится Крутой охряный кипяток. Попутчик смотрит с верхней полки В окно. На лоб спустилась прядь. «Ага, так-так... Эх, палки-ёлки!

Игорь Елисеев

Уже Тамбовщина, видать. Глухой когда-то край, а нынче (Тьфу, чай! Врагов таким пои!) Свои Шаляпины, Да Винчи И Переверзевы свои». Бежит вагон по рельсам валко. Попутчик снова: «Чёрт возьми! Как связь заметна, ёлки-палки, Между природой и людьми: Бывало, сволочь не ударишь, Но стоило сказать ему: “Тамбовский волк тебе товарищ”, И сразу ясно, что к чему. Теперь такое выраженье Как шутку можно услыхать. А почему? В хозяйском рвенье Мы всё решили распахать. Волков побили – стали зайцы Плодиться, как бурьян весной. Опять убытки для хозяйства: Худеют реки – лес больной. Скорей в стогу найдёшь иголку, Чем в поле – серого. Изъян! Конечно, где-то бродят волки – “Последние из могикан”. -Читал недавно я в газете: На человека волк напал... -Я разговоры слышал эти... -Нет, вы представьте, ёлки-пал... -Взбесился, видно, с голодухи Или с тоски дремучей он. А впрочем, это только слухи. В них разбираться не резон. Ну что же, все мы очень рады Поговорить о том, о сём. В купе компания – что надо! Не заскучаешь нипочём. 5 Тамбов... А сердце как забилось! Прощайте, кончен разговор... Немало встреч таких забылось, Немало помню до сих пор. И, расставаясь то и дело Со встреченными на пути, Хочу я каждому несмело И тихо молвить: «Отпусти...» О нет, уйти легко отсюда, Но что-то мучает меня. Я так привязываюсь к людям, Как будто каждый мне – родня. Но ухожу... Сиротствуй, бедствуй, Но не сверни на полпути. Язык до Киева, известно, Любого может довести. Смотрю вокруг, как бы на кадры Давно забытого кино.

Распределение. Поэма

Своим путём уходит каждый, А мне пока – до облоно. Как в воду прыгают с трамплина, Ныряю в светлый кабинет, Где стол и стены цвета глины И лакированный паркет. Я растерял в движеньях ловкость, Но некто встал навстречу мне, Подвёл, схватив меня за локоть, К огромной карте на стене. И в дружелюбном начал тоне: «Придётся делать всё с нуля. У нас почти в любом районе Весьма нужны учителя. Вот, выбирайте». И, прищурясь, Он стал растягивать слова: «Но я советую Мичуринск, Райцентр, однако. И Москва В семи часах езды оттуда. Езжай хоть каждый выходной». «А до села?..» «Ну, врать не буду, Но где-то так часок-другой». «Мичуринск?» «Это перекрёсток Железных и других дорог. И до села добраться просто – Теперь асфальт ведёт в Ярок. Я ж говорю – час от райцентра. Ну, а картошка – благодать! Всего «пятерку» стоит центнер, И каждый рад тебе продать. А наши яблоки! Природа! Ну что не жить в селе у нас? Была бы по сердцу работа – Она сторицею воздаст». Ярок? Приятное названье. Смотрю на карту, как в бреду. Не там ли я найду призванье? Любовь не там ли я найду?.. 6 Распределён... Держу бумагу. На ней и подпись, и печать. Не сделать в прошлое и шагу. И можно снова жизнь начать. Судьба моя, увы, не глобус: К исходной точке не прийти... Купив билет, сажусь в автобус. Свободных мест – хоть пруд пруди. Душа движением согрета, Я новым воздухом дышу. Везде осенние приметы, Но верить им я не спешу. Быть может, это и не мудро, Но, как и летом, вдоль дорог Листвы нечесаные кудри Топорщит лёгкий ветерок.

Игорь Елисеев

Вот и Мичуринск. Я у цели. И задремать-то не успел. Пора. Довольно канители! Ведь у меня так много дел. Пройдя по улочке недлинной, Театр минуя городской И магазин, где за витриной Лепился к полкам книжный рой, Держа в руках по чемодану, На площадь выхожу... На ней Стоит собор. По зримым данным, В нём помещается музей — Музей того, кто дал названье Приземистому городку, Где царство деревянных зданий Видало виды на веку. И я уже как будто старше, И вызвать в памяти готов Ещё Мичуринском не ставший Трёхвековой седой Козлов. Старинный город... Отголоски Далёких дней. Но как он мил! Здесь Гиляровский на подмостки Театра местного всходил. Актёр – одна из тех профессий, Которым обучался он По разным городам и весям, Талантом силы наделён. Ну, вот и все мои познанья. Немного. Но куда ни шло. Пока же пурпурное знамя Моё вниманье привлекло. 7 За рынком, в городском отделе, Мне тут же выдали аванс, Сказав обрадованно: «Еле, Товарищ, мы дождались вас!? Идут уроки полным ходом В последних числах сентября... Не повезло вам и с погодой. Но вы приехали не зря. -А дело в чём? - Не обессудьте, Мы ждали вас. Но, как назло, Прошли дожди и, коль по сути, Не доберётесь вы в село». «Но там шоссейная дорога!.. Смеются, словно я глупец: «Да, подождите лишь немного, Пока достроят, наконец». -У вас, наверно, любят шутки. -Да как сказать... Вам наш совет: Езжайте лучше на попутке. А ждать автобуса – сто лет. Дорога – толща чернозёма, В метр глубиною – колея... Но чувствуйте себя, как дома.

Распределение. Поэма

И чувствую, что дома я. Куда ни глянь – родные лица. Россия в профиль и анфас. И я уже не в силах злиться: «Ну что ж, спасибо за аванс». -Мы позвоним, чтоб вам квартиру там приготовили тотчас... Прекрасно! Городу и Миру я повторяю вновь: «Прекрас...» «Но что за школа?» — «Восьмилетка». Я покрутил свои усы: «Подходит...» Тоненькая ветка В окно стучала, как часы. Пора. Уже и дождь не страшен, И чемоданы мне легки. Я буду жить средь рощ и пашен, В селе, что около реки. На месте станет всё яснее – Работа, память и... душа. Я столько раз пытался с нею Понять, чем жизнь так хороша. А осень ткёт дожди картинно, Не выпуская нить из рук, Сверкающею паутиной Опутав душу, как паук. 8 Вдруг неуютно стало в мире. И ночь к тому же на носу. Я чемоданы, словно гири, меж луж лавируя, несу. Стеклянный куб автовокзала Мне подойдёт на эту ночь. Пусть комнат отдыха и мало, Меня погонят разве прочь? Администраторшу заметно Раздули сдоба, сон и спесь. -Доволен будешь многоместной? -Конечно, мне бы ночку здесь... -Гони-ка паспорт! Ты откеда? А! Ясно. Так... Ну, а куда? -Да я в село тут, рядом, еду. В Ярок. Учитель я... -Ну да?! Страдая явно от смущенья, С настольной лампы сбила ржу: -Возьмите ключ. Прошу прощенья. Сейчас вам номер покажу. Вот ваша койка. Полотенце... Соседи – гм! – придут поздней. То ли грузины, то ль чеченцы. Располагайтесь удобней. Ну вот, гостинец так гостинец. Располагаюсь. Тыщу раз Я видел надпись у гостиниц «НЕТ МЕСТ». Заранее отказ.

100

Игорь Елисеев

Порою логику представить Хозяйством ведающих лиц Пытался я. Но – что лукавить! — Я из посёлков и столиц Одно лишь вынес представленье: Я для гостиниц сир и сер, И лиц отмеченных сужденье Такого рода, например: -Ну что вы ездите без дела туда-сюда? Адью – привет. Сидеть на месте надоело? Так вот, пожалуйста – «МЕСТ НЕТ». Но если скрытно и не робко (Я видел сам) подать в ответ Конфет красивую коробку, То вам уже не скажут: «Нет!» Когда б не сказанное выше, То непонятно было б вам, С чего из комнаты я вышел Довольным, как в раю Адам. Водопровода зная свойства (чтоб хлорку ржавую не пить), решил я в центре садоводства на ужин яблоки купить. 9 Иду и весело мечтаю О хрусте яблок перед сном И над витринами читаю: «Одежда», «Книги», «Гастроном», «Хлеб», «Парикмахерская»... Фу ты! Ну, наконец-то. Вот где он! И надпись «Овощи и фрукты» Выводит зеленью неон. Вхожу. Картофельные горы, Петрушка, лук, редис, чеснок, Морковь, капуста, помидоры Упёрлись прямо в потолок. Тут все, что хочет покупатель: Айва, лимонов яркий свет... Готовьте денежки к оплате! Но яблок... Яблок-то и нет. Я не на шутку озадачен: Какой таинственный товар! Ну что же, сделаю иначе, Искать отправлюсь на базар. Увы, и там не всё отменно, как в магазине овощей. И каждый здесь одновременно – Иван-царевич и Кащей. Здесь фруктов множество и тряпок. Бери, но только заплати. Здесь всё, что хочешь, есть. Но яблок Не видно, сколько ни гляди. А это что? Счастливый случай! В конце базара – прямо смех – Лежат едва заметной кучкой, Размером каждое – с орех.

Распределение. Поэма

Морщинистые, в чёрных точках, Зелёные до кислоты. Весёленькая будет ночка, Когда таких наешься ты. А я читал когда-то в школе О здешних яблоках не то. Учебники солгали, что ли? Иль память, словно решето? Пусть продолжают, академик, Ваш труд учёные мужи. А я, как истинный бездельник, Пойду взглянуть на муляжи... 10 Попутку жду у переезда И вижу: тащит за собой Прицеп, мешая грязь, как тесто, Колёсный трактор. -Эй, постой! Куда? -В Ярок. У тракториста Блестят весёлые глаза: -Садись. Доедем, парень, быстро. -А сколько ехать? -Три часа. За край доски хватаюсь колкий, Через высокий лезу борт. А там уже народу столько, Что сломит ногу даже чёрт. А тракторист кричит: «Маленько я не доеду до села». -А что, скажите, деревенька мала? -Да нет же, не мала. Мотор заводит, как беседу... -Ещё вопрос? Ну, говори! -Так до Ярка я не доеду? -Да, километра где-то три. -То усё пустяк. Цэ ж будэ рядом, – Мне слышен голос из толпы. — -Пийдёшь прямком от сильской рады Коло посадки у тропы…» Да чёрт, заведующий, с вами! Как облапошили, смеясь!.. Из-под колес – над головами – Взлетает, как при взрывах, грязь И шлёпается на просёлок, Взбивая сливки луж тугих. И трактор, словно поросёнок, Визжа, барахтается в них. И я присел спиной к соседям, Подпрыгивая невзначай. И мнится мне: как зайцы едем, Которых спас старик Мазай. Сидеть на корточках не сладко, До боли пальцы впились в борт. Прицеп мотает – нету сладу. Вот он – обещанный комфорт.

101

Игорь Елисеев

Но что серчать? Все так, как надо. Да, се ля ви – такая жизнь. Держись, коль можешь, до упаду, Пусть даже нету сил – держись. Мне это делать приходилось, Себя за немощность кляня. И, к сожаленью, проходимость Не тракторная у меня. 11 О среднерусские пейзажи! Уж не привиделось ли мне, Что здесь когда-то я бродяжил С котомкой тощей на спине? По столбовым бетонным вехам Я мерил путь своей души. За скоростным я гнался веком В столицах шумных и в глуши... Мои возвышенные мысли Прервал внезапно «дед Мазай», Остановившись: «Ну, что скисли? Уже приехали. Слезай!» И вот – шагаю по тропинке, И так светло и вольно мне. О чем-то птицы по старинке Поют в осенней вышине. Смотрю вокруг: луга, покосы, Дымки в полях, стогов холмы. И зеленеющая озимь Как признак близости зимы. И всё молчит, но как-то добро. Вороны возятся в стерне. И что-то – нежности подобно – Растет и ширится во мне. О да, пускай пришлось родиться Мне в суматохе городской — Хочу я здесь, в селе трудиться Весь век – большой иль малый – свой. Что будет? Время словно бездна, А жизнь как мостик навесной, Где дно увидеть – бесполезно... И слился взгляд мой с вышиной, Где низко стаи пролетают, И, как сквозь черные комки, Лучи сквозь тучи прорастают, Как налитые колоски, Как колоски воспоминаний, Как золотые зерна дней, Что собираю в чашу знаний Наивной юности моей. 12 Вдоль длинной улицы раскисшей Стоят кирпичные дома. И черепицей крыты крыши. Что вам солома да саман! А я бревенчатые избы В Ярке увидеть захотел!

Распределение. Поэма

А впрочем – вот. Такую в жизнь бы Я и представить не сумел. Согнулась с видом невесёлым. Поодаль – две поменьше. Ба! Висит над входом надпись «ШКОЛА». Вот, брат учитель, так изба! К двери ведёт пяток ступеней. Я поднимаюсь на крыльцо. И удивлённым постепенно Становится моё лицо. Печь в коридоре. Рукомойник. И капли звонко бьют в металл. Признаться, школ таких спокойных Ещё я в жизни не видал. Вдруг слышится над головою: -А вам кого? Занятий нет. С ведром и тряпкой половою Подходит тётка средних лет. -Мне, собственно, директор нужен. -Вон перед школой – ихний дом. Сынок мой с ихним сыном дружит... -Об этом, тётечка, потом. И с чувством лёгкого волненья, Как перед штурмом высоты, Как перед словом откровенья, сСтучусь в калитку. 13

-Это ты?.. -Я к вам по делу. Мне навстречу, Приняв довольно важный вид, В платке, наброшенном на плечи, Хозяйка быстро семенит: -Ах, обозналась я. Ну что же! Хозяин должен быть вот-вот. Вам нужен он? -Да он, быть может. А что, директор здесь живёт? -Да! Я направлен в вашу школу. Точней, в тамбовский облоно Пришёл и выбрал вас, поскольку Мне было, в общем, всё равно. На землю вещи опускаю. -Ах, я калитку отворю! Да что ж я в дом вас не пускаю? Входите же. -Благодарю. Вас как зовут? -Ирина Львовна. -А я Федотов Константин». Двор озираю: кочет, словно Китайский чванный мандарин, Меж кур стоит и смотрит важно Поверх трепещущих голов, Гусыни шествуют вальяжно, И дремлет кот на куче дров. И от свинарника за хлевом

102

Игорь Елисеев

Слышны сопенье, шум и вонь. У конуры собака – слева, А у телеги справа – конь. Живут... Без этой суматохи, Когда и жизнь – не жизнь, а цирк... И вдруг, разбрызгивая грохот, Во двор въезжает мотоцикл.

Распределение. Поэма

14 -Федотов Костя. -Пётр Иваныч. -Я к вам – язык преподавать. -Я рад. Идём-ка, друг-товарищ. Сподручней в доме толковать... Директор взял меня за локоть Рукою в синих вздутьях жил И продолжал в прихожей окать: -Ну, проходи! Что стал без сил? Тебе понравилась дорожка? -Что ж говорить, дорожка – дрянь. -Да-а... Ира, жареной картошки Тащи да чаю нам сваргань. Такое дело... Мы не знали, Что ты приедешь. -Но сюда при мне звонили И сказали,что есть квартира». -Не беда. Живи у нас пока. Попозже Я подыщу хороший дом. Сперва дровишками поможем, А там и уголь подвезём. Мелькает чёрный штырь ухвата, Весь перемазанный в золе. И сковородка в два обхвата Уже дымится на столе. И в золотистый холм картошки Воткнулись вилок острия И кур отваренные ножки. Уж не в родном ли доме я? Тебя понять пытаюсь истово, Земная странная юдоль. Твою вражду, гостеприимство, Тоску и радость, смех и боль. За всё тебе скажу «спасибо»: За твой покой, за суету, За то, что всюду, где я ни был, Я чаще видел доброту. Твердит хозяйка поминутно: «Добавки, может?» – «Нет, я сыт!» И так становится уютно, Когда на печке чай кипит. О край стакана звякнет ложка... Мне сытно, грустно и тепло. И сумрак тихо, словно кошка, Царапается о стекло.

Завис в дыму неяркий свет. Басит директор: -Ты послушай! Уже четыре года нет У нас английского. И значит, С учебником за пятый класс Тебе придётся – как иначе! – Выпускников учить у нас. -Там – шесть, тут – два часа в неделю. Большая разница. -Я сам всё понимаю, в самом деле. Но мы-то платим по часам. А что ты сможешь заработать, Лишь пятиклассников уча? И я подумал: «Вот забота...» И согласился сгоряча. Да и куда ещё деваться? Назад уже закрыта дверь. Ещё не знали девальваций Мои воззренья. Но теперь... -Такие, братец мой, делишки. Да слушай-ка! В конце концов, Считай, годков я двадцать с лишком Учу ярокских сорванцов. А сколько тут перебывало Учителей – не сосчитать! Припоминаю: в год, бывало, Мы увольняли шесть иль пять. Другим – плевать. А я вот – против. Да не пробьёшь-то стенку лбом. Приедут, носом поворотят – И в город. Только пыль столбом. Была одна недавно... Замом Её я сделал. Что ж она? Через полгода вышла замуж И укатила, сатана. И ты, как пить дать, бросишь классы. Семья-то есть? -Да есть! -Ну вот! Тебя, как пуговицу с мясом, Отсюда город оторвёт». Директор смолк и, дым пуская, Не на меня – в меня глядел... Прощай, житуха городская, Для деревенских новых дел. Как будто стал я много строже, То бишь серьёзнее. И вот Мне показалось, будто прожил Не день сегодня я, а год. Отныне он в судьбе отмечен Среди других – забытых – дней. Как ни умён бывает вечер, Но утро всё же мудреней.

15 Под потолком, как шар воздушный,

16 Да, всё же утро мудренее.

103

Игорь Елисеев

Зевает сонная заря. Я поднимаюсь вместе с нею, Румянцем розовым горя. В окно выглядываю: кони Храпят, стрекочут трактора. Ну, чем не душ – вода с ладоней, Зачерпнутая из ведра? Холодный воздух льётся в двери. Ну да, всё это наяву. Я сам себе почти не верю, Что с этих пор в Ярке живу. Привет, российская деревня, И петушиный громкий хор, И деревянные творенья: Изба, сарайчик и забор. И этот красный дом кирпичный – Мой первый временный ночлег. И этот, для села типичный, Скрип сонный утренних телег. -Пока что нет занятий в школе, Как я вчера тебе сказал. Сейчас в колхозе все, на поле, У шефов там без нас – завал. Уже, гляди, зима под носом. Не дай Бог, смёрзнется земля. Садись в телегу, милсти просим. Там, в поле, все учителя. Ирина Львовна за калиткой Махнула нам рукою вслед. И мы ползём, как бы улитка, — Лишь на спине ракушки нет. Что я займусь такой работой, Мне было вовсе невдомёк. Так почему же я с охотой Тащусь в грязи твоей, Ярок? Ты сбросил вдруг с небес на землю Во снах витавшего меня, Чтоб я всегда был вместе с теми, Кто трудится день изо дня, Чтоб шёл по правильной дороге И не забрёл ни в ад, ни в рай. Чтоб я смотрел порой под ноги И в грязь не падал невзначай. 17 -Эй, Пётр Иваныч, путь наш – дальний? -Не очень... Но-о! А я вас вот!.. А утро лодочкой хрустальной По речке осени плывёт. Ни влаги в воздухе, ни пыли. И листья падают вокруг, Как будто пальцы растопырив Своих желтушных тонких рук. А на Дону теперь – заботы, Которым ширь степей дана. И элеваторы, как соты, Полны медового зерна. К земле от ягод гнутся лозы,

Распределение. Поэма

И небосвод ещё не сер. И с нетерпением колхозы Студентов ждут да ИТР. И в сапогах болотных парни Спускают воду из прудов. И толстолобики и карпы В грузовиках плывут в Ростов. Стоят на улицах курганы Из помидоров, перца, дынь. Лежат арбузы-великаны — Зелёный дар полупустынь... -Эх, Пётр Иваныч, а картошка У нас бесценна, так сказать. Со ста рублей скости немножко, И даже центнер можно взять. -Да ну! Что так? -Всё дело в счёте. И ни при чём здесь чернозём. Вы втридорога нам везёте, Мы за бесценок вам везём». -Ты, Костя, умный, да не шибко. Всё дело в счёте». Вот дела! И по лицу его улыбка, Как рябь по лужице, прошла. 18 -Тпру! Ну-ты!..Вон и пятиклашки. И вижу я: за рядом ряд Платочки девочек, фуражки Ребят – как шляпки у опят. Знакомство с классом прямо в поле? Оригинально, чёрт возьми! Надеюсь, хватит пуда соли – Сдружусь в работе я с детьми. Кто я – не спрашивают. Видно, У слухов здесь по два крыла. С какою скоростью завидной Они летают вдоль села! Но – ничего. Всё будет в норме. Я спрыгнул в грязь, дожди кляня. И туфли словно на платформе Внезапно стали у меня. О, стебельков свекольных заросль! Я ухватился за ботву, И поначалу показалось, Что от земли не оторву. Но плугом вырванные корни Уже с землёй забыли связь. И так тепло дышали кони, К ним головами наклонясь. И свёклу бережно жевали, И, как заря, багровый сок, Как будто влага дождевая, По мордам их довольным тёк. К полудню небо засияло От солнца яркого желтка. И, словно бы кусочки сала, Вокруг лежали облака.

104

Игорь Елисеев

19 Не тишина, а буря в классе. Какой невиданный урок! От злости я немного красен: С детьми управиться не смог. Хожу меж парт, нахмурив брови, Стараясь делать строгий вид. Да, пятиклашкам нынче внове Учить английский алфавит. Я сам его перед уроком Раз пять, наверно, повторил. Но знаньями и видом строгим Я никого не удивил. Как далеко до увлеченья! А дети – тоже хороши... Ведь мне с методикой ученья Сливать методику души! Ведь на меня глядят с доверьем Десятки любопытных глаз. Как достучаться в эти двери, В таинственный ребячий класс? Слова, слова... По-русски этак, А по-английски будет так... Пока не ставлю я отметок, Отметки, в общем-то, пустяк. Спроси себя о назначенье И коль не прав, себя вини. Да, тяжело идёт ученье. Но кто же учится? Они? Когда бы знали Тани, Коли, Что сам я так же, как они, Учусь теперь в их сельской школе, Ученикам своим сродни. Заходит завуч. Смотрит строго. И в тот же миг стихает гул. «Ну вот, – вздыхаю, – и подмога», – Устало падая на стул. 20 У большака стоит избушка, В которой я теперь живу. Хозяйка, древняя старушка, Слегка похожа на сову. По вечерам, на печке лёжа, Ведёт со мною разговор О том, что зять – пропойца Лёша, Живёт от нас через забор. Её хозяйство – немудрёно: С десяток кур да три гуся. -Был кот ещё по кличке Дрёма, Да он куда-то подался. За домом – сотка огорода, Колодец мшистый у крыльца, Откуда черпаю я воду Ведром дырявым без конца. Но разве неудобство это? Тем более в сравненье с тем,

Распределение. Поэма

Что нужника (ах, туалета!) В хозяйстве этом нет совсем. Еду на примусе готовлю Промеж занятий трижды в день... Кой-где соломенная кровля Течёт, и сгнил давно плетень. Два раза в месяц парюсь в бане Соседской — на другом краю Села. Спасибо бабе Ане – Так звать хозяюшку мою – Уговорила их. (Ещё бы! Учитель чистым должен быть...) «Что редко моетесь?» «А чтобы Не слишком часто. Что за прыть?..» Но не подумайте некстати – Я мог бы и в уюте жить. Я шевелюру сам взлохматил, Чтоб всех причёсанных позлить. Вполне возможно, в этом пользы Вы не узрите ни на грош, – Пусть так. Считайте это позой. Ах, юность, что с неё возьмёшь? 21 По первым заморозкам как-то, Когда ночная темнота Своим закупорила платом Дневному грохоту уста, Согнувшись, в дверь вошёл без стука, Впустив ночной собачий лай, И протянул с порога руку Мой восьмиклассник Николай. -Твоя фамилия Стукалов? -Стукалов. -Что же ты, дружок, Не знаешь, что стучат сначала, А после входят? -Без сапог? -А как же! Я совсем недавно Полы помыл. Ну, сядь, я рад. И на окошке вместо ставни Две занавесочки висят. -Чайку? -Спасибо, я вечерял. Английский выучил? -А чай... Уроки сделал и проверил. -Ты молодчина, Николай! Хотя тебе в нём толку мало. В последний год – какая чушь! – Учить вам с самого начала Его приходится, к тому ж Всего лишь два часа в неделю. А в пятом тот же матерьял За шесть проходят. И на деле, Как вы, я много потерял. Во-первых, ваше отношенье

105

Игорь Елисеев

К предмету, значит, и ко мне Определённо к улучшенью Не движется». -Ну что вы, не-е... Мы любим вас. Но, если честно, Зачем учить мне ваш язык? -Не мой... -Ну ладно, их... Я – местный, И к своему селу привык. Закончу школу – на конюшню Подамся вкалывать к отцу. -Да, знать английский там не нужно и даже, скажем, не к лицу... -Да нет, я правда... -Знаю, Коля. Ты нынче прав, как никогда. -А сколько будете вы в школе? Надолго к нам? -Хм... навсегда. (Ах, знаю, знаю, что слукавил, Хоть мне всегда противна ложь. Но здесь иных держусь я правил. Читатель, ты меня поймешь). -Да я к тому... Вам будет скучно В деревне. Вы ведь городской. -Ну, жизнь, дружок, всему научит. А здесь неплохо. Вот – покой, Природа... Выгляни-ка в сени, Я там грибочков насолил. Со мною справиться у лени, Ей-богу, не достанет сил. Рыбалка... Вон – течёт Воронеж. А лес! И столько тут всего! Нет, счастье тут не проворонишь, Была б надежда на него. -А школа наша – восьмилетка! Деревня! Что возьмёшь с неё? Асфальта нет у нас ни метра, И в клубе фильмы все – старьё... Ну, я пошёл... А не хотите ль Кататься... на коне? С утра! -Идёт! Ты будешь – мой учитель. До завтра. Спать уже пора. 22 Подходит солнце, словно тесто, Вот-вот польётся через край. И мне уже в избушке тесно – Беги на улицу, лентяй. Бери сосновые поленья, Руби! И – щепки кувырком. Эх, дрын-дрова! До изнуренья Люблю махать я топором. Сегодня нет занятий в школе. К моей избушке без двора Двух лошадей подводит Коля: -Ну, вы готовы? Нам пора.

Распределение. Поэма

-Лошадка смирная? -Послушна... Не бойтеся, не самосвал. Я взял у бати на конюшне И сам сегодня оседлал... -Тпру-у! Стой же!.. Лошадь вертит крупом, Как девка задом (что за вид!), Когда испариной над клубом Рок-музыкальный шум висит. И всё же конь руке поверит, Схватившей намертво узду. Пусть не помчит меня, как ветер – Я благодарен за езду. Опять во мне донские предки Разбередили кровь мою. Забыты классы и отметки, Я в стременах уже стою. Вперёд! Мой дед гонял не так ли Врагов по вёшенским пескам? Промчались конные атаки, Вступать в иные битвы нам. Бежит рысцой иное время, И нам его не расковать. Теперь, вставляя ногу в стремя, Не надо жизнью рисковать. И всё ж порой надоедает Идти без риска по земле. Я шпоры дам. Но каждый знает, Легко ль без выучки в седле. Пущусь в галоп – съезжаю набок, То на один, то на другой. И понимаю: очень слабо Готов к езде я верховой. 23 Вокруг сады, лесопосадки, Замёрзших яблонь голый строй. Но запах яблок терпко-сладкий, Как снег, кружится надо мной. Вдали чернеют мёрзло пашни. Тонка, как чашка, тишина. И даже громко крикнуть страшно, Чтоб не разбилась вдруг она. Прекрасна конная прогулка! Ты, Коля, просто молодец! В полях пустынно так, что гулко Звучит биение сердец. Огромна Русь! Какие дали! Я здесь хозяин иль в гостях? Что в них – Ярок? О нём едва ли В соседних знают областях. Держу задумчиво поводья, Чуть пошевеливая их. И ветры – струны небосвода – Умолкли. Мир вокруг притих. И лишь незримая сорока

106

Игорь Елисеев

Распределение. Поэма

Стрекочет в лесополосе... Какая выпала дорога Тому, кто выбрал сразу все? 24 Себя судить я должен честно. Не зря из всех учителей Я в школе лишь один — не местный. Но в этом нет проблемы всей. Да, я хотел бы просвещенью Служить, уча величью душ. Не по чьему-то наущенью – Сам выбрал этакую глушь. И всё ж себя не пересилишь. Я знаю: чуть не все подряд Из институтов и училищ В деревню ехать не хотят. Но вот он, вот – Ярок мой древний, Сосновой пахнущий смолой, Где люди, словно бы деревья, Срослись навек с родной землёй. Коль стоящ, так в тебя поверят, Разделят радость и беду. Там на виду твои потери И обретенья на виду. Дай силы, русская землица, В чащобе жизни не пропасть. Пусть вечно, как река, струится Во мне любовь твоя и страсть. Что мне поможет, Бога ради? В моих познаньях есть ли прок? Щитом червонным русской рати Блестит мой маленький Ярок. Не ты ль и есть моё спасенье? Какой ты мне поставишь балл? Смешно! Носитель просвещенья, Сам у тебя уроки брал. За сумасшедший миг отвечу, Когда в тебе чуть усомнюсь. Твоим ветрам пойду навстречу, Пред мудростью твоей склонюсь. И, зажжено твоим глаголом, Сияет сердце сквозь дымы. Вся Русь огромная – как школа, Где учат нас и учим мы.

Василий Цветкович

ДВЕ БОГОМ СВЕДЁННЫХ ДУШИ... Василий Сергеевич Цветкович – коренной красноярец, инженер по профессии, человек верующий, православный. Если говорить об увлечениях, то это – музыка всех жанров, поэзия, авторская песня. Сам Василий Сергеевич пишет стихи и песни, оформляет и издает их в виде маленьких сборничков для себя и для близких людей. Последний сборник, выпущенный им, называется “Стихи(я)”. Эта небольшая подборка стихов Василия Цветковича посвящается памяти любимой жены – Марины, которая в последние годы из-за тяжелейшей болезни была прикована к постели. Строки, что были написаны для неё, вечно будут звучать, как музыка любви. ПОЗДНЯЯ ВСТРЕЧА Не надо, родная, не надо Грустить о потерянных днях. Минует пора листопада, Омоются души в стихах. Под музыку снежного лада, Рождённую в светлой тиши, Рифмуются тесно и складно Две Богом сведённых души. ГОДОВЩИНА Вот и год прошёл, месяц ли, Словно бы вчера встретились, Милая моя, ясная, Зоренька моя красная. Будем мы с тобой поживать, Горе разделять, радость умножать, Светлая моя, чистая, Звёздочка моя лучистая. Будем мы с тобой веселы, Что ж нам унывать – вместе мы, Добрая моя, славная, Песенка моя главная. Вот и год прошёл, месяц ли, Словно бы вчера встретились, Милая моя, ясная, Жёнушка моя прекрасная. ЛЮБИМОЙ Во исцеленье, не в награду Всевышним грешному дана Моя «нечаянная радость», Моя любимая жена. Моё горячее сердечко, Ты будишь совесть и любовь. Горит душа моя, как свечка. И ты со мной, и с нами Бог. P.S. 21 сентября 2010 года, в Праздник Рождества Пресвятой Богородицы, любимая моя Мариночка умерла…

107

Как мы отдыхаем?

Анатолий Ерохин Анатолий Ерохин - доктор. Но сам предпочитает лечиться у... Байкала. Только там, по его словам, он получает настоящее лекарство и для души, и для тела.

Встречи на Чивыркуе В июле прошлого года Анатолий как обычно сидел за компьютером и знакомился с новостями в Интернете. Внимание его привлекло сообщение о том, что Иркутское пароходство планирует пассажирский рейс на теплоходе от г. Иркутска до Чивыркуйского залива. Выход из г. Иркутска 2 августа, стоимость билета - 4 тысячи деревянных рублей. От этого сообщения у доктора Ершова заколотилось сердце, как у спортсмена пробежавшего 100-метровку. По большому счету доктор Ершов на озере бывал неоднократно: будучи студентом осваивал бухту Песчаная, живя вчетвером в 2-х местной палатке. Затем, спустя годы, знакомство с Малым морем, о. Ольхоном, южным берегом Байкала, Горячинском, УстьБаргузином. Каждый раз, бывая на Байкале, доктор Ершов пытался разгадать тайну этого удивительного озера, но, к сожалению, так и не смог этого постичь. Анатолий по своему складу характера был человеком настырным, продолжал изучать озеро Байкал, читая соответствующую литературу. В одном издании встретил интересное резюме одного из знатоков Байкала, его афоризм звучал просто и понятно: «Кто

на Чивыркуе не бывал, тот Байкала не знавал». И тогда Анатолий понял, что только поездка на Чивыркуй даст ему ответ на все вопросы, столь длительно мучившие его душу. Все складывалось удачно: администрация предоставила очередной отпуск с 1 августа, и Анатолий, приобретя билеты на поезд и на теплоход, в полной туристической экипировке прибыл к назначенной дате в г. Иркутск. Пристань “Ракета”. Утро 8 ч.30 м. по местному времени. Собираются пассажиры: у всех рюкзаки, палатки, у четверых горные велосипеды. Началась посадка. Мичман - моложавая женщина, в речной экипировке, объявила всем пассажирам, что теплоход идет до Усть-Баргузина с заходом во все порты по маршруту, в том числе и в Чивыркуйский залив. Посадка закончилась, отданы швартовые, мерно заработали дизеля, раздался гудок, и теплоход плавно отошел от пристани по реке Ангаре в направлениеик Байкалу. Пассажирский салон очень большой, светлый из-за обилия окон, через которые прекрасно виден окружающий ландшафт. Сидения полужесткие,

108

Анатолий Ерохин

но многофункциональные с откидными столиками, регуляторами наклона спинок, Ориентировочно в салоне могло бы расположиться до 60 пассажиров, но сейчас ехало не более 20-ти. Состав разноликий, но в основном молодые люди до 40 лет. Плавание началось спокойно, но минут через 40 в левом отсеке пассажирского салона начался пьяный разгул пяти мужиковатых молодых людей в тельняшках и беретах. Это были бывшие десантники ВДВ отмечали свой праздник. В течении 5-ти часов они показывали бесплатный “концерт”: гортанные выкрики, маты, попытки исполнять песни, не зная слов, и наконец выяснение отношений путем применения кулаков. Тишина в салоне теплохода восстановилась только после высадки их на берег в бухте” Песчаная”, где их поджидала такая же братия в беретах. Анатолий был не из любителей созерцать спектакли такого жанра и, накинув на себя теплую, непродуваемую “Аляску”, захватив с собой аналоговый фотоаппарат, поднялся на верхнюю палубу. Здесь собрались истинные туристы, которые дорожили каждой минутой этого плавания. Практически все были с фотоаппаратами или кинокамерами. День стоял теплый. Яркое солнце на голубом небе с легкими белыми облаками давало отражение в воде. От этого вода была ярко-голубой и искрилась, словно какой-то волшебник рассыпал миллиарды жемчужин. Дул небольшой ветерок, освежающий своей приятной прохладой с привкусом высокоозонированной влаги от озера. Восточный берег Байкала, вдоль которого плыл наш теплоход, впечатлял своей красотой. Он представлял собой трудно доступный гористый ландшафт покрытый в основном хвойным лесом, местами прерывающимся впадинами с вливающимися в озеро многочисленными реками и ручьями. Местами встречались причудливые скалы, на которых гнездились белокрылые чайки. Прошло 7 часов после отплытия от Иркутского причала, прежде чем капитан объявил, что подходят к Ольхонским воротам - это вход в Малое море. Здесь сосредоточены основные турбазы, а также паромная переправа на знаменитый остров Ольхон, куда в летний сезон стремятся попасть множество туристов не только из России, но и из зарубежных стран. Расположенное

Встречи на Чевыркуе

между гор и имеющее небольшую глубину, Малое море в летний период хорошо прогревается, чем привлекает отдыхающий люд. Купание в теплых заливах, загорание на песчаных пляжах, относительно не навязчивый сервиз, прекрасная рыбалка, удивительно чистый воздух и обилие солнечных дней - все это притягивает к себе отдыхающих. В течение часа теплоход шел по Малому морю, вдоль острова Ольхон, который отгораживает его от холодных вод Байкала. Пристав к пристани у поселка Хужир, теплоход принял на борт около 20 туристов из Польши. В основном это были пожилые люди, организованной группой, их сопровождал гидпереводчик, так как по-русски они не разговаривали. Рядом с пристанью бросается в глаза двугорбая скала с острыми шпилями .Это скала”Шаманка” - святое место. Она же является визитной картой Байкала. Погода постепенно начала меняться: усилился ветер, повеяло холодком от озера. Отойдя от причала, теплоход отправился дальше. Пройдя остров Ольхон, вышли в центр Байкала. Капитан объявил, что теплоход вышел в открытый Байкал и взял курс на противоположный берег к Чивыркуйскому заливу. Время перехода - 5 часов. Кроме этой информации, капитан предупредил о надвигающемся шторме, поэтому приказал всем пассажирам пересесть на корму. На верхней палубе находиться стало невыносимо изза усилившегося ветра, кроме этого начал моросить дождь из неизвестно откуда взявшейся тучки. Небо посерело, на озере началось волнение. Анатолий спустился в салон. Чтобы скоротать время, решил перекусить. В буфетике, купив лапшу быстрого приготовления “Доширак” и банку пива “Балтика”, отправился на свое место, предварительно залив кипятком лапшу. Удобно расположившись в кресле и поставив продукты на откидной столик, решил приступить к трапезе. Открыл крышку коробки с распарившейся лапшой и раскупорив банку с пивом, Анатолий решил начать трапезу. О штормах доктор знал только из книг и кино, а сам испытал это природное явление только сейчас. Не успев прикоснуться к еде, Анатолий был оглушен громким звуком: это штормовая волна с большой силой ударила о днище теплохода. Было ощущение развала судна пополам. Затем нос теплохода подкинуло вверх, пассажиров вдавило в кресла. Повиснув на гребне волны, корма теплохода начала стремительно опускаться вниз, развивая скорость свободного падения. Пассажиры в этот момент были оторваны от своих кресел, находясь в невесомости. После этого послышался глухой удар о воду и все дружно упали на свои сидячие места. Доктору не повезло: взлетевшая коробка с лапшой, упав на край столика, выплеснула свое содержимое . Окружающее пространство было в один миг окрашено золотисто-ржавой лапшой, издававшей терпкий запах перечной приправы. Но неравнодушный к алкоголю Анатолий молниеносным действием своей правой руки захватил летящую на

109

Анатолий Ерохин

пол банку пива и бережно прижал ее к груди. Но на этом штормовые волны свою пакостную работу не закончили и продолжали атаковать упрямо плывущий теплоход . В салоне пассажиры были с испуганными бледными лицами, одной женщине сделалось очень плохо: ее тошнило и три раза вырвало. Вещи, аккуратно уложенные на носу кормы, перемешались, из развязавшихся рюкзаков рассыпались по салону, омрачая обстановку своим беспорядком. Несмотря на невыносимые условия пребывания на борту судна, паники среди пассажиров не было. Анатолий по характеру был экстримал, поэтому быстро привык к данной штормовой обстановке и решил, что уже наступило время пить пиво: не пропадать же добру . Оценив ситуацию, доктор Ершов понял, что во время взлета на гребень волны теплоход как бы на несколько секунд зависает и этого времени хватает сделать два глотка пива .Так Анатолию удалось выпить все пиво за два часа . Хмель подействовал благоприятно, шторм уже не раздражал, захотелось петь, но воздержался. Прошло пять часов. Наконец показался берег острова Святой нос и вход в Чивыркуйский залив. Здесь волны были слабее. Теплоход вошел в бухту “Змеиная” и пристал к пристани. Началась высадка пассажиров. Анатолий и еще трое туристов сошли на берег. На теплоходе подняли трап, и он, дав гудок, направился дальше в поселок Усть-Баргузин. Картина первой встречи с Чивыркуйским заливом была мрачноватой. Моросил мелкий дождь, дул прохладный ветер, небо заволокло серыми облаками, вечерело. Берег в виде небольшой песчаной косы, окаймленный лесом и горами, был без признаков человеческого бытия. Лишь в километре от пристани виднелась плавучая гостиница с люкс-номерами по стоимости пять тысяч рублей в сутки. Туда направился один из прибывших туристов. Анатолий вступил на этот берег дикарем, поэтому прикидывал, где расположиться на ночлег. Невдалеке от него стояли и о чем-то разговаривали оставшиеся двое туристов. Это были мужчина и женщина на вид около сорока лет. Доктор подошел к ним поближе и первый завел разговор. Выяснилось, что они из Москвы прибыли

Встречи на Чевыркуе

сюда также дикарями. Мужчину звали Андрей, женщину - Лариса. Они были семейной парой. Из разговора выяснилось, что они хотят попасть на дикую турбазу, которая находится невдалеке, и у них есть договоренность по сопровождению их на катере до места дислокации. Катера не было. В ста метрах от пристани стояла старого образца рыбацкая лодка, двое рыбаков чинили мотор. Андрей пошел к рыбакам выяснять обстановку. Те сказали, что в шторм катера не ходят, но за определенную плату они бы могли нас доставить туда. Выбора не было, и Анатолий и его новые друзья из Москвы с саквояжами погрузились в лодку. В ней сидела жена рыбака, на дне лодки спали трое маленьких ребятишек, накрывшись ватным одеялом. Андрей с Ларисой сели у левого борта, Анатолий и жена рыбака справа. Рыбак Юрий и его брат Николай все еще возились с мотором . Прошло с полчаса. Наконец-то послышался первый выхлоп в глушитель, а затем, как бы нехотя, монотонно заурчал мотор.На вопрос Анатолия: “ Какой марки двигатель?” - Юрий ответил: “ Американец- выпущен во время войны.” Лодка медленно отошла от берега и поплыла, в известном только рыбакам направлении. Стемнело, бегущие с Байкала волны раскачивали лодку с боку на бок , казалось, что еще маленько посильнее ударит волна, и купание в воде обеспечено. Анатолий вцепился руками за борт до посинения пальцев, в душе проклинал это путешествие. После теплохода плавание в лодке казалось кошмаром. Два часа болтанки в кромешной мгле для доктора было серьезное испытание. Только благодаря умелому судоводителю лодка благополучно пристала к берегу в нужной бухте. Высадившись на берег, под свет фонариков Анатолий и Андрей установили палатки рядом с лагерем и, забравшись в спальные мешки, заснули мертвецким сном под успокоительную музыку моросящего дождя. Утром дождик прекратился, над горами поднялось яркое солнце, озаряя Чивыркуйский залив. Вода в заливе приняла голубую окраску с зеленоватым оттенком. Ветра не было, водная поверхность была зеркальная, в ней отражались горы и голубое небо. Над водой начали летать чайки, своим криком будоража утреннюю тишину. От самодельной пристани отошла рыбацкая лодка с двумя рыбаками, взявшая направление на Байкал. Мерный рокот мотора от лодки утихал по мере отдаления от берега. Палаточный лагерь на песчаной косе начал пробуждаться. Первым проснулся Анатолий. Выйдя из палатки, осмотрелся и, залюбовавшись красотой окружающего ландшафта, воскликнул:”Лепота !” Взяв с собой полотенце, пошел умываться. Вода в заливе была теплой, и доктор не удержался от соблазна принять водную ванну. После водной процедуры Анатолий стал разводить костер для приготовления

110

Анатолий Ерохин

завтрака. Из соседней палатки вышел Андрей и, сказав доктору: “ Доброе утро!” - направился к воде умываться. В это время закипел чайник на костре, Анатолий позвал своих новых друзей пить чай. Андрей и Лариса принесли к костру галет, колбасы, расположив продукты на расстеленной газете и налив в кружки чай, не спеша начали утреннюю трапезу. С большим интересом обсудили вчерашнее прибытие на Чивыркуй. Анатолий предложил пеший поход вдоль берега к бухте “ Змеиная”. Новые друзья согласились на это мероприятие. Сборы были недолгие, и налегке тронулись в путь. Тропа вдоль берега была очень хорошо натоптанной, змейкой вилась по профилю окружающего ландшафта. Но так как берег залива был гористый, приходилось постоянно взбираться на взгорье, а затем спускаться вниз. Стоял солнечный день. Легкий, освежающий ветерок с залива приятно обдувал лица туристов. Нетронутая человеком дикая природа была удивительно красива, крик чаек раздавался над водной гладью. По центру залива расположены скалистые острова, на которых гнездятся бакланы. Издали они кажутся пестрыми от большего количества птиц. Путь в двенадцать километров был преодолен за четыре часа, и наконец взору предстала бухта “Змеиная”, знаменитая своими горячими минеральными источниками. Берег бухты песчаный, посередине два деревянных колодца, расположенных в пятидесяти метрах друг от друга. Колодцы глубиной до полутора метров обшиты досками, с лавочкой на дне, заполнены горячей водой. В первом колодце вода очень горячая, до 60 градусов. Анатолий полез в этот источник первый, но, обжегшись, как пуля, выскочил из него, побежал охлаждаться в залив. Андрей с Ларисой расположились в другом колодце, там температура была около сорока градусов. Посидев там около получаса, они вылезли из колодца и, расстелив накидки на песок, легли загорать под ярким августовским солнцем. Наступил черед доктора. С большой осторожностью он забрался в этот колодец. Вода в нем была приятно теплой, источала запах сероводорода, но не раздражала обоняние. Анатолий погрузился в воду по шею. Приятное

Встречи на Чевыркуе

тепло начало разогревать тело, мышцы расслабились, наступило чувство легкости. Казалось, дай в этот миг в руки крылья ,то взлетел бы ввысь. Через двадцать минут начало покалывать сердце и Анатолий прервал процедуру. Выбравшись из колодца, он лег на песок рядом с друзьями и стал также получать солнечный загар. Хорошо отдохнув и побывав еще по разу в колодце, туристы отправились в обратный путь. Вернулись в лагерь уставшие, но очень довольные походом. Вечером варили уху из молодой щуки, которую поймали на спиннинг с пристани. После ужина пели песни под гитару, читали стихи, рассказывали байки про рыбалку. Остальные дни были проведены также интересно: поход на высокогорное плато, поездка на Ушканьи острова, рыбалка, купание в теплых заливах, созерцание красивых мест Чивыркуйского залива, знакомство с местными рыбаками. Неделя пролетела незаметно. Обратно решили возвращаться сухопутным путем . Договорившись с местным водителем, рано утром, загрузив вещи в “НИВУ”, снялись с лагеря и, сев в машину, поехали пыльной дорогой на материк. Песчано-каменистая дорога, по протяженности около двадцати километров, проходила по берегу Баргузинского залива. Доехав до Усть-Баргузина, туристы встретились с очередной преградой, рекой Баргузин, через которую была паромная переправа. К счастью наших путешественников, паром стоял с их стороны. Недалеко от причала туристов ждала маршрутка. Через четыре часа езды по асфальтовой дороге прибыли в город Улан-Удэ. На железнодорожном вокзале Анатолий попрощался со своими друзьями и, сев в поезд, поехал в родной Нижний Ингаш.

111

Литературные конкурсы Сетевой международный литературно-художественный журнал “Лексикон” подвёл итоги литературного конкурса за 2010 год.

Чикаго. США

ПОЗДРАВЛЯЕМ ПОБЕДИТЕЛЕЙ ЛИТЕРАТУРНОГО КОНКУРСА 2010 ПОЭЗИЯ:

Виталий Молчанов, Алексей Березин, Анна Мамаенко, Эдуард Учаров, Елена Ожич, Сергей Прохоров ВИТАЛИЙ МОЛЧАНОВ - председатель Оренбургского регионального отделения Союза российских писателей, лауреат международного фестиваля литературы и искусства “Славянские традиции - 2010”, победитель литконкурса фестиваля “Гоголь-фэнтези-2009”, победитель VI поэтического турнира, посвящённого 250-летию Ф. Шиллера (Штутгарт), победитель конкурса “Я памятник себе воздвиг”, победитель конкурсов “Шедевр” и “Избранное” (Красноярск), победитель Зимнего поэтического турнира на призы “Арт-салона Фелисион” (Москва), обладатель звания “Стильное перо - 2009” по результатам литконкурса фестиваля “Русский стиль - 2009” (ФРГ), награждён тремя дипломами и грамотой от международного Союза писателей “Новый Современник” и т.д. АЛЕКСЕЙ БЕРЕЗИН. Нью-Йорк. Родился в 1958 году в подмосковных Мытищах. Закончил Бауманский Университет и работал инженером в одном из оборонных НИИ. С середины девяностых живёт в НьюЙорке, работает программистом. Поэт-пародист, победитель нескольких поэтических конкурсов, наиболее значимыми из них - литературная премия “Золотое перо Руси - 2009”, 2-е место в Международном конкурсе юмористической поэзии и прозы, посвящённом 150-летию со дня рождения Чехова - 2010, победа в конкурсе “Парад пародий” сайта “Вся королевская рать”, диплом Первого международного конкурса поэтов-пародистов сайта “ИнтерЛит”, победа на Первом поэтическом конкурсе журнала “Чайка”, победа в конкурсе лимериков портала “Русские рифмы”, победа на Парнасских играх журнала “Самиздат”, попадание в супердесятку сайта “Литсовет”, две победы в конкурсах арт-журнала “ARIFIS”… Публиковался в периодических изданиях России, Украины, США, Канады и Финляндии. АННА МАМАЕНКО. Родилась в Краснодаре. Окончила дневное отделение Литинститута. Участник I Форума молодых писателей России. Лауреат конкурса “Илья-премия” (Москва), “Жар поэзии” (Краснодар), победитель конкурса на лучшую публикацию журнала “Литературная учеба” (Москва), победитель фестиваля “ЛиРА-фест”(Ростов-на-Дону) , неоднократный победитель краевого поэтического турнира “Рождественская Звезда”. Награждена Почетной грамотой администрации “за большой вклад в культуру и искусство города Краснодара”. В 2000 году основала и возглавила литературно-театральную группу “Пункт Приема”, в составе которой участвовала в концептуальных поэтических спектаклях. В разные годы работала помощником библиотекаря, внештатным корреспондентом, сторожем ,редактором издательства, землекопом в археологической экспедиции, литературным консультантом, завлитом театра... ЭДУАРД УЧАРОВ. Родился в г. Тольятти. Окончил Академию труда и социальных отношений (юридический факультет). Публиковался в газете “Самоцвет” (Челябинск); в журналах “Оборона России” (Москва), “Идель”, “Чаян” (Казань); в коллективных поэтических сборниках “Пульс”, “Пульс-3” (Москва); в Интернете (ж. “Пролог”, ж. “Новая Литература”, альм. “Снежный ком”, “Точка. Зрения” - Lito.ru). Удостоен грамотой в литературно-поэтическом конкурсе “Малая родина”, дипломами в рамках проекта конкурса “Политическая поэзия современности” и литературного конкурса “Дебют года”. Живет в Казани. EЛЕНА ОЖИЧ. Живет в Барнауле. Окончила факультет филологии и журналистики Алтайского госуниверситета. Пишет стихи и детскую прозу. В 90-е годы - участник поэтических фестивалей “Мастерские модерна”, “Цветущий посох”, постановки “Психоделический рай” театра состояний “Свет”. Победитель международного литературно-педагогического конкурса “Добрая лира 2009-2010” (СанктПетербург). В конкурсе 2009 года “Русский Stil” (Германия) была отмечена в номинации “Стильное перо”. Произведения публиковались в различных альманахах, журналах, сборниках и Интернет-сайтах. В июле 2010 издана книга стихов “Истории взрослых”. СЕРГЕЙ ПРОХОРОВ - основатель и редактор сибирского межрегионального литературнохудожественного журнала «Истоки». Член Международной Федерации русскоязычных писателей. Печатался в журналах: «Юность» (Москва), «Вертикаль» (Нижний Новгород), «Рукопись» (Ростов-наДону), «Наше поколение» (Молдова. Кишинёв), «Лексикон» (Чикаго), «Великороссъ», «Новая литература» (Москва), «Литературная губерния» (Самара), других литературных изданиях. Автор 6 книг стихов и прозы. Живёт в г. Нижний Ингаш, Красноярского края.

112

Стихи победителей литературного конкурса 2010 международного литературного журнала “Лексикон” ВИТАЛИЙ МОЛЧАНОВ

АННА МАМАЕНКО *** Коснись рукой доверчивых плодов – И звездная пыльца останется на пальцах. Печальные глаза испытанных скитальцев Мерцают меж созвездий светляков.

НАД ГОРОДОМ (по мотивам картины Марка Шагала) … А время плакало, и влагу пил песок Обычных дней, похожих друг на друга. Летала кисть – мазок, ещё мазок… Холст отвечал пружиняще, упруго, Чуть смазывая тёмные года Ворсинками шершавого пространства, И карих глаз блестящая слюда Лубочно попрощалась с ренессансом. Вписав отважно кривизну земли В наросты покосившихся избушек, Чей скучный быт заборы берегли Угрозами заточенных макушек, Кисть белое вдохнула в божий храм И алое – в кирпичный дом управы. Палитрой местечковых серых драм Окрасила и облака, и травы, Обрывки туч лизнула вдалеке, Подхваченная ветром захолустья, В небритость превратилась на щеке Взлетевшего с любимой выше грусти. Туда, где солнца свет со всех сторон И где черта осeдлости пропала… В зелёной блузе, в кофте цвета волн Парят влюблённо на холсте Шагала. Картиной, песней, яркой вспышкой строк Талант прорвётся сквозь забор испуга. … а время плакало, и влагу пил песок. – Мы улетим – мы долетим, подруга!

Уснувший пес у верного костра Один с тобой остался в целом свете На полпути к разбуженной планете, Когда рука и рукопись пуста. Плоды плывут в беременной воде. По берегам стоят чужие дети. Слова теряют силу на рассвете, Уснув на свежескошенном дожде. Легко струятся пальцы меж воды. И мальчик-крысолов уводит день вчерашний. И машет флюгер крыльями на башне В неверном свете тающей звезды. ЭДУАРД УЧАРОВ ИДОЛ Над капищем развеется зола. Придут на смену боги постоянства. Аллах излечит жертвенник от пьянства, И канет жрец в нарубленный салат. Послышится едва заметный скрип Уключин лодки в серых водах талых, Сознание погаснет в ритуалах – Пока паромщик в церкви не охрип.

АЛЕКСЕЙ БЕРЕЗИН МAТЬ ЩЕЛКУНЧИКA

“…Сидел и слушал Дебюсси. Люблю я «Лунный свет» у Клода. …мне почему-то снится Бах…” Николай Назаров

Качнётся берег, жизнь проговорив. По отблеску божественной идеи Плывут обратно волнами недели, О разум разбиваясь в брызги рифм.

Я с детства – жуткий меломан, Хочу признаться между прочим. Мелодий сладостный дурман Я ощущаю днём и ночью.

Мы вечно снимся миру: ты и я, Безвременьем невинно обожжёны. Кольцо на пальце наша протяжённость, А спящий камень – форма бытия.

Лежу я как-то по весне И дрыхну крепким сном младенца. И вдруг Беллини снится мне. Люблю я “Норму” у Винченцо.

EЛЕНА ОЖИЧ *** Явлен знак, не дано значенье – Патефон у дороги, лежащей в полях и сопках. И к чему было наше с тобой ученье, Если многое – все равно не в скобках, А за ними? И не достать смысла ранее, чем случится. У тебя пятёрочный аттестат, У меня не хуже. И если б знать, мы б, конечно, знали, Чему учиться, Чтобы было оно верней, Понимать чуть лучше, глядеть чуть дальше. Разворачивали же нам тетрадь: -Заполнять следует до полей! Поправляли на ручке пальчик. Говорили: “Не горбись, сиди ровней!?” Задали перевод, ну а ты чего же? Ну, а я сейчас, что бы не умей, Все уменья будут равно ничтожны. Впрочем, как-нибудь проживем В недостатке одной науки: Понимать небесный подмиг, намек, Прочие непонятные штуки.

Какой-то редкостный недуг? Откуда сновиденья эти? Чайковский мне приснился вдруг. Люблю “Щелкунчика” у Пети. Какая странная хандра! Я о такой ещё не слышал. Мне снился Хренников вчера. Я очень “Мать” люблю у Тиши. Верчусь на смятых простынях В предчувствии видений новых. Шаинский снился мне на днях. Люблю “Кузнечика” у Вовы. Однажды вижу я во сне, Как солнце спряталось за тучи. Вдруг Алибасов снится мне, А с ним и вся “На-На” до кучи. Потом цветной кошмарный сон Большим экраном развернулся – Мне снился ЗАГС. И Мендельсон… На всякий случай я проснулся…

113

Поэзия

Сергей Прохоров Сергей Прохоров - автор 6 книг стихов и прозы, основатель и редактор сибирского межрегионального литературно-художественного журнала «Истоки». Член Международной Федерации русскоязычных писателей, Печатался в журналах: «Юность» (Москва), «Вертикаль» (Нижний Новгород), «Рукопись» (Ростов-на-Дону), «Наше поколение» (Молдова. Кишинёв), «Лексикон» (Чикаго), «Великороссъ», «Новая литература» (Москва), «Литературная губерния» (Самара), других литературных изданиях.

МОЙ ПОЕЗД

МОЙ ПОЕЗД Без опоры нету силы. Мир бессилен без опоры… Катит поезд по России – Поезд века, поезд скорый.

По бокам – высоковольтка На стальных тугих опорах. А в купе в стаканах водка, А где водка, там и споры. О политике, о жизни. Кто в ней весь, а кто – по пояс, О сплошной дороговизне – Кому горе, кому польза. Катит поезд. Скорый поезд. Катит поезд по России Через реку, через поле, Где хлеба уже скосили, Скот пасётся по стерне... В закромах довольно ль жита? Нынче хлебушко в цене. Знать, деревня будет сыта. 2 Водка выпита и тару Швырнув в урну сгоряча, Мой сосед достал гитару, Чтоб на скуку побренчать. Я ж в вагонное оконце, Как в домашний кинескоп, Где, покачиваясь, солнце Вслед за нами высоко Мчится, будто в догоняшки, Подгоняя облака. И на чистый лист бумажки Ляжет пробная строка… 3 Стих родится. Но не скоро Обретёт себя сюжет… Он как поезд. Поезд скорый Будет мчаться в призме лет.

Сквозь мираж, смятенье, время По тоннелям на просвет. Где моё таится бремя Лишь моих прожитых лет. Там и сила, и опора. Лучше где уже найти… Мчится поезд. Поезд скорый В моём жизненном пути. 5 февраля 2011 г. *** В том, что жизнь хлебнул по макушке, Ни пред кем не повинюсь, Но за то России-матушке Низко в ноги поклонюсь, Что не нежила, как барина, Не лишала и угла, Что от ворога-татарина И от прочих сберегла, Что у дома огородина Пусть не вечно – не внаём, На которой нашу родину Полем мы с женой вдвоём. 21 сентября 2010 А МНЕ В ОКОШКЕ ГРЕЗИТСЯ ПОДСОЛНУХ На улице мороз почти под сорок, Потрескивает в сенцах в кадке лёд, А мне в окошке грезится подсолнух: Над изгородью яростно цветёт. На пол у печки грохают поленья, Ворчит жена, сметая снег с сапог, А я уж в лете. Я бегу по лету, За календарный проскочив порог, За солнца круг, где золотится колос И пахнут горизонты резедой… Но сказку обрывает нудный голос: -Кончай мечтать! Сходи-ка за водой! 5 января 2011 г.

114

Сергей Прохоров ПРОСТИ, ПЕТРОВИЧ! В литературном конкурсе на премию В.П. Астафьева могут участвовать поэты не старше 40 лет. (Обязательное условие конкурса по завещанию писателя) «За сорок лет уж не пущать В поэзию поэтов», Великий классик завещал Перед отходом в Лету. Наверно, в чём-то он и прав. Что взять с пенсионера? В нём и фантазия стара, И рифма, и манера… И слог не тот, и взрыв не тот: Не леденит, не тает. И не читает их народ, Поскольку не читает. Прости, Петрович, им грехи, Благослови на милость… И пишут, пишут старики, Чтоб молодость продлилась. 12 января 2011 г. *** Поэта править – всё равно, что ставить Ему диагноз о наличье рака Или заряд с взрывным устройством меж лопаток. И если не забьёт его припадок От возмущенья, то случится драка Словесная, надеюсь, в меру такта. Кто победит? Поэт или редактор? 13 Января *** И сказал себе я: брось Изводить себя хореем. Лучше сотвори добро, Что кого-нибудь согреет. Дом построй или шалаш, Чтоб с любимой был не тесен… Нет, постой! Скажу: шабаш! Дом, шалаш – ничто без песен ДОЖДЬ К картине художницы Л. Ковальковой «Дождь за окном» Дождь барабанит по стеклу, Такой весенний и пушистый, Он будто тянется к теплу, Туда, где на холсте вершится Мгновенье чуда, что должно Его впустить на полотно. Август 2010 г. ОБУЗА Если год, если день, словно нерв, А душа – нарождённый младенец, Значит, ты ужу пенсионер – Государственный иждивенец. …………………………………….. В одинокий, постылый покой, Сквозь пургу, снеговую порошу Кондыбачит старушка с клюкой, Волоча непосильную ношу.

Мой поезд. Стихи Посреди неуютной страны Давит тяжесть житейского груза… Старики никому не нужны: И семье, и стране - всем обуза. 12 января 2011 г. ИСПОВЕДЬ ПОЭТА-ЛЕНИВЦА Не пишу, увы, поэм: Не люблю. Лучше сладко я поем И посплю. Трата времени, чернил И бумаг... Лучше я бы сочинил Продсельмаг, Чтобы всякая еда под рукой, И диванчик, как всегда, И покой. Мне туманы над рекой Ни к чему. Пару строк и так легко Сочиню. Не люблю писать поэм: Не терплю. Оттого и сладко ем, Крепко сплю. *** Застрял в мозгу как заноза Случайный вопрос недавно: Кто он, Бенедикт Спиноза – Еретик из Амстердама. Ищу его в Интернете А он уж давно в Гааге Почил, толи в бозе, иль в Лете, Но в памяти, на бумаге. Зачем приходил почтенный Он в мир, где и зло в почёте? Ценили его: Эйнштейн, И Гегель, и даже Гёте. А с Богом он не был дружен, Но в рай не прикрыл он ставен… Зачем-то ведь был он нужен И что-то ведь нам оставил. 27 февраля 2011 г *** Я сегодня долго не засну. Лезут мысли к делу и не к делу. Повернуло зиму на весну, Потянуло мужика на девок. Где ты, юность? Поросла быльём. Молодицы обратились в бабок... Холодит постельное бельё, Крутит мужичонку с боку на бок. Я сегодня долго не засну… 13 января 2011 г.

115

Сергей Прохоров ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ Днями годы земные не меряя, Проживу, сколь дано на роду. Не люблю только дни лицемерия, Неизбежные в каждом году. Но куда от традиции денешься? Никуда от неё не сбежать. И простится негордая денежка, Не уставши в кармане лежать. Наберу-накуплю разной снеди я, Дабы в грязь не ударить лицом. Помирюсь в день рожденья с соседями, Подмету и покрашу крыльцо. Стол накрою, нарежу селёдочки, Созову и друзей, и подруг И под крепкую русскую водочку Стану самым из самых я вдруг. Будто в прочие дни не достоин я Этих сказанных в адрес свой слов, Буду слушать я речи застольные, Уплетая селёдку и плов. 22 января 2011 г. *** Нам вместе быть не суждено, похоже, Возможен только деловой фуршет… Ты молвишь мне, как ножичком по коже, И я в ответ, как бритвой по душе. На стыке этих милых отношений Нам не грозит супружеский покой. Мы так близки, как арбалет с мишенью, Как сабля с отсечённой головой. *** Сложив рупором гибким ладони У застывшего в окрике рта, Я кричу и не слышу, как тонет В звонком крике моём пустота. Наливаются звуком, как влагой Воздух, синие небеса За околицей и за оврагом Чьи-то слышатся голоса. Я кричу, а в ответ только эхо Дальней юности мне в унисон, Где поют бесподобные: Пьеха, Магомаев, Монтан и Кобзон. 25 января 2011 г. НОСТАЛЬГИЯ Как хорошо мы плохо жили В Союзном нашем СэСээРе, Как крепко нации дружили: Не дрались в кровь, по крайней мере. Храня заветные скрижали, Себя во имя… не щадя, Проблемы всякие решали За колбасой в очередях. И были счастливы, как дети, И не роптали на судьбу. Обуты, вроде, и одеты, И благо всякое с трибун.

Мой поезд. Стихи Чего ещё нам надо было? Какой такой ещё кураж?... И всё вдруг рухнуло, уплыло, Как сон, как утренний мираж. Такой эпохи пласт! - и сгинул! Махнул рукой и был таков… Ночами бродит ностальгия В домах живучих стариков. 1 февраля 2011 г. РАЗМЫШЛЕНИЕ В МЕБЕЛЬНОМ САЛОНЕ Смена мебели в крови у мещан. Ты их хлебом не корми – дай сменить, Ну, а я привык уж к старым вещам, Проще – к ним прирос, как к членам семьи. Да и есть куда мне деньги девать, Те, которых пока нет, как назло. Кресло старенькое, старый диван. Так домашним от них веет теплом. Не смещать быих уют – завещать Тот уют, который создал лишь ты… Привыкайте, люди, к старым вещам. В них премудрость вся людской доброты. 6 февраля 2011 г.

ЧЕТВЕРТИНКИ

*** Кто тащится в гору, кто с горочки. Две грани у каждой игры… Беззубому хочется корочки, Зубастому нежной икры. Май 2010 г. *** Неожиданно и просто Мы уходим в тень погоста: К мемуарам, в притчу, быль, Где меж холмиков ковыль. *** После сытого обеда Со стола сгребаю крошки. Только голода изведав, Про пустые помним плошки. 21 сентября 2010 г. *** Зелёная дорожка из пихты: Сегодня он ушёл, а завтра ты. Жизнь, как деревья, рубим сгоряча, Но хватит ли на всех нас пихтача? 23 сентября 2010 НА ВЫСТАВКЕ САЛЬВАДОРА ДАЛИ Сальвадор, как Сальвадор – Репродукций коридор. Ну, подумаешь, Дали… Посмотрели и ушли. 4 ноября 2010 г. БЛИЗОСТЬ ФИНАЛА Как много надо прожить трудных лет, Чтобы в конце безгрешного начала Почувствовать в себе самом скелет И ужаснуться близости финала. Декабрь 2010 г.

116

Виктор Воловик - автор книг стихов: “Сентябрь золотой ”, “Любви порука”, “Родная тропинка”. Некоторые его стихи стали песнями. Живёт в г. Иланский.

Стихи мне долго жить велели ЗИМНИЙ ВЕЧЕР Стоят заснеженные ели, И купол неба голубой. В сугробах спрятались метели, И лес таинственный такой… И тишина! Не треснет ветка, И где-то птица не вспорхнёт, А за бугром, у перелеска, Уставший день свой пост сдаёт… Последний луч ,упав на ели, Сверкнул небесной синевой, И в ветках, словно в колыбели, Луна качалась надо мной. Декабрь 2010 г ГАДАНИЕ Может, омут, может, речка Отразилась гладь воды. Догорает в доме свечка У окраин слободы. Загадала сон невеста, Веник под ноги кладёт, Для квасцов смесила тесто: Вдруг во сне жених придёт. Дорогого гостя в баньку Сваты сразу поведут, Для паров духмяных банку Кваса полную нальют. А потом уж разговоры – Ах, тонка интриги нить… Чтоб приданое в наборе… И кому за что платить. Ночь прошла, но не приснился Бедной девушке жених… Только веник пригодился Подметать в амбаре жмых! КОТ-БЕДОЛАГА Кот с похмелья у воды Ловко примостился . Разве водку пьют коты? Этот опустился… Ни мышей, ни крыс ловить Кот уже не хочет… И молитву, чтоб не пить, Про себя бормочет. Грязный, грязный этот кот, Уши, как мочалки! Моет грязной лапкой рот: Ночевал на свалке! Бедолаге повезло: Подобрали люди. И он понял: водка – зло, Больше пить не будет! Шерсть на нём опять блестит, Вид гусарский, бравый!

Кот решил: не будет пить, Не собьёт лукавый… Много лет уже прошло, Но сдержал кот слово. И во всём ему везло С рыжей кошкой новой! КИРГИЗИЯ Вот она, Киргизия, Страна степей и гор. Я знал тебя , Киргизия, Ещё с далёких пор… Но знал из географии, И в классе у доски Не раз чертил указкою Вершин твоих пески. И вот, теперь, воочию Я вижу, как снега Раздели скалы острые Почти что донага… Здесь облака тяжёлые Целуют мягко горы, И лижут камни жёлтые Да синие просторы. А в непогоду черные Ползут по небу тучи, И молниями грозными Пронзают волны с кручи. И тогда волнуется Красавец Иссык- Куль, А над гребнями седыми Чаек носится патруль! В ЗИМНЕМ ЛЕСУ Как приятно прогуляться По снежку в густом лесу, Сколько разных впечатлений Я с собой домой несу! Там, видать, промчалась белка, Распушив по снегу хвост… На суку сидят вороны, Соблюдая зимний пост… Вот зайчишка косоглазый Позапутал все следы И осиновые ветки Приготовил для еды… А под звонкою сосною Дятел что-то мастерил И вокруг своей столовой Много шишек насорил. И когда поднялось Красным шаром из-за гор, Разноцветными огнями Заиграл сосновый бор! 1967 г

117

Виктор Воловик ОСИНА Осень чувствует осинаОбронила лист. И ночами ей не спится: Слышит бури свист. И кора её покрылась Бледной синевой. На неё, любуясь, смотрит Месяц молодой! ИСХОД В охоте кровавой Один лишь закон… Нырнув под колючие ёлки, Трое в засаде и двое в загон Бегут, ощетинившись, волки! Исход поединка почти предрешён, И счёт здесь идёт на мгновенья – Кто в схватке подобной и быстр, и силён, В победе не будет сомненья! Загнанный молча лежит на земле… В глазах ни мольбы,ни презренья! А звёзды уставшие где-то во мгле На землю глядят с осужденьем… Так было всегда, от начала начал: И слабого сильный, чтоб выжить, кончал… 1992 г МЫСЛИ Он пойман с поличным. Какой разговор Судья зачитает ему приговор! А мысли из прошлого смутно бегут, А мысли покоя ему не дают… Припомнилось детство. Из детства друзья… (От мыслей никак отмахнуться нельзя) И девушки первой признанья слова… Не надо, не надо! Кружит голова… А мысли приходят и ночью, и днём. Ах, как бы их выжечь? Каким бы огнём! … Опять наплывают. Их бег –разговор… Судья зачитает ему приговор! Он понял вдруг ясно: Нет, это не вздор! Был парень хороший, А нынче он вор! Не верится, страшно. Кружит голова… Из зала он гневные слышит слова. Всё кончено, судят не друга – его! А он из друзей признавал одного: Судимого парня с гитарой в руках. И « райскую « жизнь в его слышал словах, И деньги любил! Их пустой перезвон… Но встал на пути им суровый закон! 1980 г. О КУРЕНИИ Я ведь бросил! Курил. Сам себе говорил: «Не возьму ни за что, Никотин мне на что?» Только утра рассвет, Но покоя мне нет… Ни детей, ни жену, Папироску одну!

Стихи Хоть малейший глоток! Проклиная себя, Лезу сам под шесток. Ах, счастливый я, вот, Затаилась, что крот… Я скорей её в ротСердце радостно мрёт! «Папиросы - ведь Яд», Люди все говорят… А коль все говорят – Я поверил в их Яд! 1978 г . ПЕСНЬ ЗЕМЛЕ ИЛАНСКОЙ Я люблю эту землю Иланскую За просторы лугов и полей, За смекалку и мудрость крестьянскую, За любовь, что сроднила людей ! Здесь лесов красота необычная, И богат на полях урожай, И в работе есть удаль привычная – Хлеборобством гордился наш край! Перестройка страну изменила. Заскучало родное село… И ребята гармошки забыли – В города их волной понесло… Но недолго такое продлится – Возродятся деревни мои! На полях будет рожь колоситься, И частушкам звенеть до зари! И, вернувшись в родную деревню, Удалюсь я в родные поля! Эту родину сердцем приемлю: Гражданин ей с рождения я! 2008 г. ИНФАРКТ Инфаркт прорезался внезапно: Средь ночи в сердце он проник, А мысль работает азартно: « Ну, вот и ты, похоже, влип»! Лиха беда, когда начало, Как дом от первого венца… Острейшей болью входит жало Без ядовитого конца. На части рвётся миокарда, И сердце, раненый клубок, Похож на слабый голос «барда »… И мир живой вокруг умолк. Туннель вдали мне показался, И яркий свет меня слепил, Но мозг сознательно сражался, Чтоб я ещё чуть-чуть пожил… И отступила злая сила! И ослабела боль к утру. Молитва мамы воскресила! И понял я, что не умру. Зажили раны, загрубели На сердце раненом рубцы. Стихи мне долго жить велели – И мчатся вновь мои гонцы! 2005 г

118

Литература

Николай Полехин

«Телега жизни» (Размышления о жизни и творчестве А. С. Пушкина)

Николай Полехин - воспитанник литературного клуба «Братские роднички» при Дворце детского и юношеского творчества пос. Энергетик г. Братска. Лауреат VI Всероссийского праздника детского творчества «Мой Пушкин» (г.Псков), III Всероссийского фестиваля художественного творчества учащихся «Я вхожу в мир искусств» и «Всероссийского конкурса литературного творчества учащихся «Самое главное» (Москваю 2007, 2009 г.г.) - номенация «Искусство слова». А также дипломант фестивалей «Жемчужина Братска». Рассказы публиковались в газетах: «Братский университет», «Знамя», «Твоя газета»; в журналах: «Истоки» (Красноярский край, 2009, 2010 гг.), «СевероМуйские огни» (Северомуйск, 2010 г.); в книгах: «На солнечных полянах Лукоморья» (г. Псков, 2005 г.); «Вдали от богемы» (Иркутск, 2006 г.), в коллективном сборнике, опубликованном по итогам III Всероссийского фестиваля «Я вхожу в мир искусств», г. Москва, 2007г.) А также звучали по Иркутскому областному радио в программе «Волшебное лукошко». Хоть тяжело подчас в ней бремя, Телега на ходу легка; Ямщик лихой, седое время, Везет, не слезет с облучка. С утра садимся мы в телегу; Мы рады голову сломать И, презирая лень и негу, Кричим: “Пошел!”... Но в полдень нет уж той отваги: Порастрясло нас; нам страшней И косогоры и овраги; Кричим: “Полегче, дуралей!” Катит по-прежнему телега; Под вечер мы привыкли к ней И, дремля, едем до ночлега, А время гонит лошадей. (А. С. Пушкин «Телега жизни» 1823 г.) Свою статью о жизни и творчестве Великого Русского поэта Александра Сергеевича Пушкина я хотел бы начать со слов Василия Андреевича Жуковского, который еще в 1814 году в одном из своих писем князю Петру Андреевичу Вяземскому (поэт и критик) очень точно подметил, что Пушкин - «Это надежда нашей словесности… Нам всем надобно соединиться, чтобы помочь вырасти этому будущему гиганту, который всех нас перерастет». И вот уже спустя почти два столетия мы с уверенностью можем сказать, что он был прав. Творчество большинства дворянских писателей того времени отражало интересы господствующего класса. Язык их произведений был вычурным и малокровным, так как не

подпитывался родниками народной поэзии и недостаточно объективно отражал жизнь простого, угнетённого крепостным правом труженика. Исключение составляли немногие, предшествующие Пушкину прогрессивные писатели, такие как: Николай Михайлович Карамзин, Василий Андреевич Жуковский, Николай Иванович Гнедич, Константин Николаевич Батюшков и некоторые другие, не упомянутые мной писатели и поэты, которые отстаивали идею гражданского назначения поэзии, соответствовали потребностям русской литературы в художественной правде, а также отмечались своей новизной и свежестью восприятия мира… Пушкин, придя в русскую литературу, сумел обогатить её язык устным народным творчеством, преданиями древней старины, приблизив его к народному языку. «Он ввел в употребление новые слова, старым дал новую жизнь» (Белинский Виссарион Григорьевич). Герои его произведений: Емельян Пугачев, Владимир Дубровский и прочие- стали понятны широкому кругу читателей: ибо они выражали чаяние и боль народа, его извечное стремление к свободе, к радостной жизни, наполненной высоким духовным смыслом земного бытия. Его стихи мгновенно разлетались по всей России, их заучивали наизусть, составляли даже целые рукописные сборники, и это несмотря на то, что за переписку и хранение пушкинских произведений людей преследовали. Александру Сергеевичу не раз доводилось встречаться с людьми, которые знали его стихи, даже те, которые не были опубликованы в печатных изданиях того времени. И это не могло не радовать молодого поэта. Рассказывают, что ему однажды попалось рукописное собрание его стихотворений и он целую неделю носился с ним и всем показывал. Но, к сожалению, таких радостных моментов в жизни Александра Сергеевича было немного. Начнем, пожалуй, с самого детства. Родился Александр Сергеевич в Москве, в Немецкой слободе 26 мая (6 июня по новому стилю) 1799 года, о чем свидетельствует запись в метрической книге. Отец – Сергей Львович, принадлежал к старинному дворянскому роду; мать – Надежда Осиповна, урожденная Ганнибал, была внучкой Абрама Петровича Ганнибала – «арапа Петра Великого», впоследствии русского генерала. Сердечной дружбы, семейной ласки и уюта не наблюдалось в доме Пушкиных. Детей было трое: старшая Ольга, второй Александр и младший Лёвушка – любимец семьи. «Рассказывают, что Александра не очень любили родители, но очень любила и жалела бабушка – Мария Алексеевна Ганнибал. Ее беспокоил неровный характер внука; беспокоило, что учился он не всегда прилежно, хоть и был умен не по годам. Мальчик также был нежно привязан к бабушке, учился у нее русской грамоте, а когда стал постарше, то жадно слушал ее рассказы о русской старине, о Петре I, о своем прадеде Ганнибале. За детьми ходила няня Арина Родионовна, крепостная

119

Николай Полехин крестьянка. Она знала много народных русских песен, сказок и была замечательной рассказчицей. Подруга дней моих суровых, Голубка дряхлая моя! Одна в глуши лесов сосновых Давно, давно ты ждешь меня. Ты под окном своей светлицы Горюешь, будто на часах, И медлят поминутно спицы В твоих наморщенных руках. Глядишь в забытые вороты На черный отдаленный путь: Тоска, предчувствия, заботы Теснят твою всечасно грудь, так ласково писал Пушкин много лет спустя в стихотворении, посвященном своей старой няне». (Шер Надежда Сергеевна). Александр Сергеевич с детства отличался любознательностью. Бывая в деревне, где находилось их родовое имение, он дружил с сельскими мальчишками, которые обогащали его жизненный опыт, будили в нём любовь к окружающей природе, смекалистость. Кроме светлых, радостных мгновений из жизни деревенских ребят, зоркий глаз будущего поэта нередко подмечал и возложенные на их хрупкие детские плечи непосильные тяготы крепостного быта. И это всё переплавлялось в его душе, наполняло её гражданским звучанием. В семье Пушкиных все увлекались литературой, поэзией. Отец был знаком со многими русскими писателями и сам немного пробовал свои силы в этом творческом деле. Дядя, Василий Львович, брат отца, был известным поэтом того времени. В их доме часто бывали писатели Николай Михайлович Карамзин, Иван Иванович Дмитриев и молодой поэт Василий Андреевич Жуковский. «В июне месяце 1811 года двенадцатилетний Пушкин с дядей Василием Львовичем приехал в Петербург. 12 августа он выдержал приемные экзамены в новое, только что открытое учебное заведение для детей родовитого дворянства, Лицей, который находился недалеко от Петербурга, в Царском Селе. 19 октября (по старому стилю) состоялось торжественное открытие Лицея. К парадному крыльцу большого лицейского дома подъезжали гости из Петербурга. По широкой лестнице поднимались они на второй этаж, в актовый зал. Здесь, между колоннами, стоял стол, покрытый красным сукном с золотой бахромой. По правую сторону стола в три ряда выстроились лицеисты 30 мальчиков в одинаковых синих мундирчиках, в белых брюках в обтяжку, в высоких сапожках. При них директор, инспектор и гувернёры. По левую сторону стола сидели преподаватели и служащие Лицея. В зале были расставлены кресла для публики. Долго и скучно читали манифест об открытии Лицея, потом длинную речь сказал директор. И вдруг словно свежий ветер подул – заговорил молодой преподаватель Александр Петрович Куницын: «К вам обращаюсь я, юные питомцы, будущие столпы общества. Дорога чести и славы открыта перед вами… На какую бы ступень власти ни взошли вы в будущем, помните всегда: нет высшего сана, чем священный сан гражданина». Спустя много лет Александр Сергеевич упомянет его имя в стихотворении «19 октября» (1825): Куницыну дань сердца и вина! Он создал нас, он воспитал наш пламень, Поставлен им краеугольный камень,

“Телега жизни” Им чистая лампада возжена. Когда кончились речи, мальчиков по списку стали вызывать к столу. Многие уже успели перезнакомиться во время экзаменов, но теперь с новым любопытством разглядывали друг друга. Вот Пущин – спокойный, серьезный; вот милый Дельвиг (Антон Антонович, барон – поэт); вот длинный, смешной Кюхельбекер (Вильгем Карлович, писатель и декабрист) – Кюхля; Вольховский – Суворочка, как прозвали его потом лицеисты; молчаливый Матюшкин (Федор Федорович, адмирал) – будущий моряк; веселый Яковлев. А вот и Пушкин – живой, курчавый, быстроглазый». (Н. С. Шер) Позже Иван Иванович Пущин (декабрист) скажет: «Этот день, памятный нам, первокурсным, не раз был воспет Пушкиным в незабвенных его для нас стихах…» Вскоре после поступления в Лицей мальчики узнали, что домой отпускать их не будут и только изредка, по праздникам, разрешаются свидания с родными. В течение шести лет они вместе обучались в этом учебном заведении. «Мы скоро сжились, свыклись. Образовалась товарищеская семья, в этой семье свои кружки; в этих кружках начали обозначаться, больше или меньше, личности каждого; близко узнали мы друг друга, никогда не разлучаясь; тут образовались связи на всю жизнь», - вспоминал позднее Пущин (Жанно, как называли его лицеисты). Взглянув когда-нибудь на верный сей листок, Исписанный когда-то мною, На время улети в лицейский уголок, Где подружились мы душою. Воспомни быстрые минуты первых дней, Неволю мирную, шесть лет соединенья, Живые впечатленья Младой души твоей, Печали, радости, размолвки, примиренья, И дружбу первую, и первую любовь… Что было – что не будет вновь. С. Пушкин.«В альбом Пущину», 1817 г. 8 января 1815 года, когда лицеисты переходили на старший курс, состоялся публичный экзамен. На нем присутствовал поэт Гаврила Романович Державин; стихи его хорошо знали и любили в Лицее. «Державин был очень стар… Экзамен наш очень его утомил… – вспоминал позднее Пушкин. – Он дремал до тех пор, пока не начался экзамен в русской словесности. Тут он оживился… наконец вызвали меня. Я прочел мои «Воспоминания в Царском Селе», стоя в двух шагах от Державина. Я не в силах описать состояние души моей: когда дошел я до стиха, где упоминаю имя Державина, голос мой отрочески зазвенел, а сердце забилось с упоительным восторгом… Не помню, как я окончил свое чтение; не помню, куда убежал. Державин был в восхищении; он меня требовал, хотел меня обнять… Меня искали, но не нашли…» (Н. С. Шер) По окончании Лицея в 1817 году Пушкин поселился в Петербурге у своих родителей. Прожил он здесь до 1820 года, после чего, по велению Александра I он был сослан в маленький глухой городок Екатеринослав (теперь Днепропетровск) на службу в канцелярию генерала Инзова (Иван Никитич, генерал от инфантерии) – наместника Бессарабии. Прибыл он туда 16 мая. Потом эта канцелярия переезжает в Кишинев – маленький городок в Молдавии, куда в сентябре с Кавказа приезжает и Александр Сергеевич. Чуть позже друзья в Петербурге выхлопотали ему разрешение на перевод в большой приморский город Одессу. Новый начальник Пушкина, граф Воронцов, невзлюбил его за независимость, с которой он держался. Для него

120

Николай Полехин Александр Сергеевич был мелкий чиновник, сосланный для исправления, а не поэт, имя которого все передовые люди произносили с любовью и уважением. Но надежды на исправление не оправдывались. Воронцов доносил об этом в Петербург и просил избавить его от Пушкина… Летом 1824 года пришел приказ царя отправить Александра Сергеевича под надзор властей в Псковскую губернию в имение родителей – Михайловское. И вот он снова в дорожной повозке вместе с верным своим дядькой Никитой Козловым. Дорога дальняя… Только на двенадцатый день (9 августа) подъехали к Михайловской усадьбе. Вот и небольшой господский дом на берегу тихой, голубой и неширокой речки Сороти. С каким чувством тревоги и радости взбежал Пушкин по ветхим, шатким ступеням Михайловского дома! Здесь жила его семья – родители, брат, сестра. Первый раз был он в Михайловском, когда только что окончил Лицей. Всё тогда в деревне радовало его и казалось очаровательным. Через два года он снова был в Михайловском и уже другие чувства тревожили его, - он писал в стихотворении «Деревня»: Склоняясь на чуждый плуг, покорствуя бичам, Здесь рабство тощее влачится по браздам Неумолимого владельца. Здесь тягостный ярем до гроба все влекут… “И вот теперь он ссыльный поэт, третий раз вошел в Михайловский дом” (Надежда Сергеевна Шер) «Знаешь ли мои занятия? – писал Александр Сергеевич своему брату, в ноябре 1824 года. – До обеда пишу записки, обедаю поздно; после обеда езжу верхом, вечером слушаю сказки, (имеется в виду в пересказе его няни Арины Родионовны) и вознаграждаю тем недостатки проклятого своего воспитания. Что за прелесть эти сказки! Каждая есть поэма» ………………………………………………………………… ……………………………………………………… В 2004 году, будучи участником VI Всероссийского фестиваля «Мой Пушкин», мне посчастливилось осуществить свою давнюю мечту побывать на Псковщине, в Пушкиногорье: ибо они, по словам Семёна Степановича Гейченко, директора музея-заповедника «Михайловское», «живут в нашем сознании неотъемлемо, как родной дом, родная земля, родная история». Из прочитанных мной произведений А.С. Пушкина периода его ссылки в эти места я вижу, насколько глубоко органично сочетается природа с душой поэта. Кажется, что и до наших дней она сохранила те живописные уголки, которые описывал нам Александр Сергеевич. …И снова воспоминания уносят меня в те заповедные края, на малую родину поэта, где перед глазами предстает, во всей своей красе и мощи, величественный дуб, так красочно описываемый Пушкиным в одной из его сказок. Чуть поодаль светлеет вереница белоствольных берез, среди которых, петляя, вьётся маленький родник, постепенно на расстоянии превращаясь в шумный говорливый ручей, впадающий в небольшой глубоководный пруд. Посреди Михайловского, «под сенью ив густых», через перешеек пруда, в узком его месте, перекинут дугообразный деревянный мостик, доски которого слегка поскрипывают

“Телега жизни” под ногами посетителей, издавая звуки, сплетающиеся с шепотом листьев и разноголосицей птиц, напоминая нам таинственные осенние мелодии. На островке, в осушенной его части, неподалеку от пруда, стоит заветная скамья поэта, сидя на которой Александр Сергеевич любил размышлять о героях своих будущих произведений, вспоминать друзей, с которыми разлучила его ссылка, а также воскрешать в памяти и переосмысливать задушевные разговоры с няней Ариной Родионовной о закрепощенном, но духовно не сломленном народе. Необыкновенная деревенская простота и, в то же время, архитектурная оригинальность домика Арины Родионовны, наполненного ароматом сушеных трав и предметами деревенского обихода, поразили мое воображение. Неповторимые теплота и уют, исходящие от незатейливой крестьянской обстановки, напомнили мне детство и дом моей старенькой бабушки. В прихожей комнате домика няни, возле стены, стоит русская печка с широким закопченным зевом, выпекающая запашистые хлеба и духмяные пироги, которые, наверное, очень любил Александр Сергеевич. Центр комнаты занимает просторный деревянный стол с отшлифованными дубовыми плахами столешницы. К нему, по обе стороны, приставлены такие же прочные деревянные скамьи. На столе, по-хозяйски важно, расположился пузатый медный самовар. От него, кажется, и сейчас исходит тот неповторимый аромат чая, рецепт которого из всей дворовой прислуги знала только Арина Родионовна. Возле окна стоит прялка. Рядом, на подоконнике, лежат клубок шерстяных ниток и спицы. Отшлифованные пальцами Арины Родионовны за долгие зимние вечера во время кропотливой работы с шерстью, они и сейчас поблескивают в лучах солнечного света. Наша ветхая лачужка И печальна и темна. Что же ты, моя старушка, Приумолкла у окна? Или бури завываньем Ты, мой друг, утомлена, Или дремлешь под жужжаньем Своего веретена? Из стихотворения «Зимний вечер», 1825 г. Арина Родионовна принадлежала к типическим и благороднейшим лицам русского мира. Соединения добродушия и ворчливости, нежного расположения к молодости с притворной строгости оставили в сердце Пушкина неизгладимое воспоминание. Он любил её родственною, неизменною любовью и в годы возмужалости и

121

Николай Полехин славы, беседовал с ней по целым часам». (Павел Васильевич Анненков) Очарование деревенского труда, которым в усадьбе занималась Арина Родионовна, мысленно сближало поэта с крестьянами, наполняло его творчество новыми образами из народа, питало самобытным говором исконно русской речи. Так, позднее, у него родились произведения: «…Вновь я посетил» (1835), «Зимний вечер» (1825), «Барышнякрестьянка» и многие другие. Вообще, я считаю, что Михайловское заняло большое место в жизни и творчестве Александра Сергеевича. Здесь возникает ряд шедевров, таких как «Подражание Корану» (1824), «Я помню чудное мгновение» (1825), «Пророк» (1826), трагедия «Борис Годунов» (1825), а также именно здесь, находясь в ссылке, Александр Сергеевич продолжил писать «Евгения Онегина». «Я пишу и размышляю… Чувствую, что духовные силы достигли полного развития, я могу творить…» - говорил поэт в письме другу Николаю Раевскому. Заканчивается ссылка Александра Сергеевича в начале сентября 1826 года, когда царь Николай I приказал доставить Пушкина в Москву, куда он прибыл на коронацию. «Пушкину позволяется ехать в своем экипаже свободно под надзором фельдъегеря, не в виде арестанта», - говорилось в секретном предписании. Так кончились годы изгнания Пушкина в Михайловское. В следующий раз поэт приезжает в Михайловское лишь осенью 1835 года. К тому времени многое здесь уже переменилось: «давно умерла няня, совсем обветшал старый дом, разросся и заглох сад. Александр Сергеевич бродил по любимым местам, уходил в Тригорское к соседям, с которыми был знаком еще до ссылки в эти места… Изрытая дождями дорога; лесные холмы; голубые воды Сороти; три сосны, мимо которых так часто в годы своего изгнания проезжал он «верхом при свете лунном». С тех пор прошло почти десять лет… Вокруг старых сосен разрослись молодые сосенки, зеленая поросль… Здравствуй, племя Младое, незнакомое! Не я Увижу твой могучий поздний возраст, Когда перерастешь моих знакомцев И старую главу их заслонишь От глаз прохожего. Но пусть мой внук Услышит ваш приветный шум, когда, С приятельской беседы возвращаясь, Веселых и приятных мыслей полон, Пройдет он мимо вас во мраке ночи И обо мне вспомянет…, писал тогда Пушкин в прекрасном, полном светлой грусти и в тоже время радостном стихотворении «Вновь я посетил…» (1835).» (Н. С. Шер) Весной 1836 года умерла мать Надежда Осиповна, к которой он в последние годы относился с особым участием. Смерть матери очень огорчила поэта. Он сам перевез ее тело в Святогорский монастырь, недалеко от Михайловского, где просил похоронить и себя. И кто мог знать, что пройдет меньше года и он тоже окажется здесь, рядом со своими родными. ……..…………………………………………………………… ……………………………………………………. 29 января 1837 года в 2 часа 45 минут дня Пушкин умер. «Погиб поэт! невольник чести Пал, оклеветанный молвой, С свинцом в груди и жаждой мести,

“Телега жизни” Поникнув гордой головой!.. М. Ю. Лермонтов. «Смерть Поэта». Дело в том, что незадолго до этого, а именно 27 января 1837 года на Черной речке, недалеко от Петербурга, состоялась дуэль между Александром Сергеевичем и кавалергардским офицером Дантесом, который нагло и назойливо ухаживал за женой Пушкина и вместе с великосветским обществом, с той светской чернью, которую так ненавидел Александр Сергеевич, опутал Наталью Николаевну клеветой и ложью, оскорбительной и унизительной для чести поэта. Пушкин вынужден был стреляться. «Я принадлежу стране и хочу, чтоб имя мое было незапятнанным везде, где оно известно», - говорил он. «День смерти Пушкина был днем великого народного горя. Тысячи людей стояли у дома поэта, чтобы только поклониться праху любимого писателя. «Солнце нашей поэзии закатилось! Пушкин скончался, скончался во цвете лет, в середине своего великого поприща!.. Более говорить о сем не имеем силы, да и не нужно; всякое русское сердце знает всю цену этой невозвратимой потери, и всякое русское сердце будет растерзано. Пушкин! Наш поэт! Наша радость, наша народная слава!.. Неужели в самом деле нет уже у нас Пушкина! К этой мысли нельзя привыкнуть!» За это извещение о смерти Пушкина редактор газеты получил строгий выговор: об Александре Сергеевиче царь приказал молчать или говорить «с надлежащей умеренностью». В полночь 3 февраля гроб с телом поэта тайно от народа, под конвоем жандармов, увезли в Михайловское и похоронили на кладбище Святогорского монастыря. В этот последний путь Александра Сергеевича проводили только его старый друг Александр Иванович Тургенев и старый дядька Никита Козлов». (Н. С. Шер) ………………………………………………………………… ……………………………………………………... Заканчивая свои воспоминания о днях, проведенных мною в Пушкиногорье, я не могу не рассказать о волнительных минутах во время посещения самого святого места, могилы Александра Сергеевича Пушкина в Святогорском монастыре. …Стоя у могилы поэта, я наблюдал за лицами людей, которых в эти минуты сроднила одна общая скорбь. И даже природа в эти мгновения, подобно людям, оплакивала своего сына. Небо было плотно окутано темными грозовыми тучами, которые осыпали нас холодным осенним дождем. Казалось, вот-вот сверкнет молния, и небо разразится громом. Но, несмотря на это, никто даже не пытался сдвинуться с места и укрыться от ненастья под сводами монастыря. Вот и меня в эти минуты связывали невидимые узы с Великим человеком, ради которого я проделал столь долгий путь из Восточной Сибири до этого заповедного места. Недаром в моем сердце и по сей день живы слова Пущина, друга поэта, обращенные к потомкам: «Поэт не умирает и …Пушкин мой всегда жив для тех, кто, как я, любил его, и для всех, умеющих отыскивать его живого в бессмертных его произведениях». 14 августа – 15 сентября 2010 г.

122

Поэзия

Владимир Корнилов Корнилов Владимир Васильевич родился и вырос на Южном Урале, в селе Октябрьское Челябинской области. Служил в рядах Советской Армии. В 1987 г. окончил Литературный институт им. А.М. Горького (занимался в творческом семинаре известного русского поэта Владимира Фирсова). Женат. Имеет двоих детей – дочь и сына, которые подарили ему с женой троих ласковых внучат. Работает во Дворце детского и юношеского творчества г. Братска педагогом-методистом высшей квалификационной категории. Передаёт свой литературный опыт юным дарованиям, пытающимся выразить свой внутренний мир художественным словом. Победитель 8-го Всероссийского поэтического конкурса «Звезда полей-2008» им. русского национального поэта Николая Рубцова. Лауреат «Сибирского литературного конкурса имени писателя Геннадия Карпунина – 2008» (г. Новосибирск) – награжден дипломом «Золотой Синильги». Лауреат журнала «Сибирячок» (Иркутск, 2009). За вклад в совершенствование журнала «Сибирячок» В.В. Корнилов удостоен Знака отличия XV международной профессиональной выставки «ПРЕССА-2008», ему присвоено звание «Почетный член общероссийской организации «Золотой фонд прессы». Лауреат Международного поэтического конкурса «Звезда полей-2010» им. поэта Николая Рубцова (г. Москва). Лауреат второго международного фестиваля славянской литературы и культуры «Славянские традиции-2010» – награждён Почётными премиями Конгресса литераторов Украины им. Юрия Каплана и Международного сообщества писательских союзов им. Владимира Даля (Украина, Крым, г. Щёлкино) с вручением к премиям медалей. Победитель первого этапа международного поэтического конкурса «Золотая строфа-2010» (г. Москва) Финалист III международного литературного фестиваля «Русский стиль-2010» (Германия) – награжден дипломом с публикацией произведения в альманахе «Русский стиль». Полуфиналист международного конкурса «Литературная Вена-2010» (Австрия). По итогам международных литературных фестивалей 2010-го года Владимир Корнилов принят в члены Международной Гильдии Писателей (Германия). За многолетнюю плодотворную работу в современной русской поэзии дважды награжден Грамотами Союза писателей России. Автор 13 поэтических книг и одной книги прозы, изданных в Москве и в Иркутске в 1984 – 2006 гг. (две из них – написаны для детей). В октябре 2009 года в издательстве «Российский писатель» вышла книга избранных стихотворений «Отпусти на волю музыку души». Редактор книги - Дорошенко Николай Иванович. В 2007 – 2010 гг. публиковался в таких изданиях, как: «Антология Сибирской поэзии и прозы» (Красноярск, 2010); в журналах «Юность» (Москва, 2008); «Наш современник» № 4 (Москва, апрель 2010); «Дальний Восток» (Хабаровск, апрель 2010); «Истоки» (г. Красноярск, 2008 – 2010 гг.); «Наше поколение» №10 (Молдавия, г. Кишинев, октябрь 2010); «Рукопись» (г. Ростов-на-Дону, 2010), «Детское творчество» (Москва, октябрь 2009); «Детская роман-газета» (Москва,

октябрь 2009); «Всерусскiй соборъ» (С.-Петербург, 2007); «Сибирь» (г. Иркутск, 2008); «Огни Кузбасса» (г. Кемерово, 2007)); «Северо-Муйские огни» (Бурятия, г. Северо-Муйск, 2009, 2010 гг.); в альманахах «Вертикаль. XXI Век» (Нижний Новгород, 2010); «Чувства без границ» – международный литературный альманах, выпуск № 9 (октябрь 2010); «Русский стиль-2010» (Германия, сентябрь 2010); «Золотая строфа» (Москва, 2010); «Звезда полей-2010» выпуск № 1 и № 2 (Москва, 2010); «Спутник» (Москва, 2010); «Синильга» (Новосибирск, 2008 - 2010 гг.); в коллективных сборниках «Таёжные зори» (Красноярск, 2008); «Эхо» (Красноярск, 2008); в сетевых интернет-журналах «Великороссъ» (Москва, июнь – октябрь 2010); «Новая литература» (Москва, июль 2010); «Лексикон» (США, г. Чикаго, июнь 2010); «Точка Зрения» (Литстудия «Писатель в Интернет-пространстве», Украина, сентябрь-ноябрь 2010); «Свой вариант» (МСПУ, Украина, сентябрь - ноябрь 2010); «Литературная Губерния» (международный альманах, г. Самара, октябрь-ноябрь 2010); и. др. литературных изданиях.

С ЮМОРКОМ ПО ЖИЗНИ ЧАСТУШКИ * * * Статус нищих депутатов Рассмотрели в двух палатах. Срочно приняли закон – Им утроить пенсион… * * * Нынче думщики из Думы Дорогие шьют костюмы, Ездят в импортных авто – Но ведь думают зато!.. *

* * Всякий день и всякий час ДУМА думает о нас. Утвердив любой прожект, Облегчают наш бюджет… * * * …Тем, кто выдумал «реформу» С бешеной квартплатою, Сшить бы им всем униформу Серо-полосатую…

123

Владимир Корнилов

С юморком по жизни

* * * Всякий день и всякий час ДУМА думает о нас. … Как сказал Козьма Прутков, Внуки будут без портков…

* * * Каждый год на «Братском Взморье» Отдыхает летом Боря, Хоть не Ельцин, не Немцов, Но из тех же «мудрецов»…

* * * Мы в Германскую войну Били немца-сатану, Надавав пинков под зад, Чтоб забыл наш адресат. Растуды его, сюды – Не носи на Русь беды!..

* * * В «Юбилейный» к нам на ванны Приезжают люди странны: Вспоминая Магадан, – Носят всюду чемодан… * * * …Всю Сибирь объял «прогресс» – Рубим, жжём, корчуем лес. За подачку в сотню лир – Превратим в пустыню мир…

* * * Но задиристый народ Вновь грозит нам у ворот. …Миром выйдем мы навстречь: Фрицу голову отсечь. Растуды его, сюды – Не носи на Русь беды!..

ШУТОЧНЫЕ СТИХИ РОДНЯ Ростиславу Филиппову До чего ж обширная родня! Пир горой, как соберемся вместе. Есть почтенный дядя у меня, Дочка, сын, жена да тёща с тестем… Шурин – врач, жена его – главбух, Зять – и тот зовётся завкиоском. Только я меж них один лопух, Да и тот, скажу, не вышел ростом… Слесарь я по монтажу плотин. Берега я стягиваю аркой. Но для милой тёщи я кретин, Да и тесть считает не подарком… А манеры – вовсе никуда: Ем и пью, не подвязав салфетки. Кум сказал (он секретарь суда), Что я тип из первой пятилетки… Уж такая дивная родня – Пир горой, как соберемся вместе. Только им бы лучше без меня. …Да и мне в «калашном» много чести.

* * * У Бочурина Андрона До чего ж жена ядрёна! Слаще бабы, вот те крест! Вряд ли сыщется окрест! Как вино игриста, Хоть и норовиста… * * * Всяк завидует Андрону, Кто хоть раз обнял Матрёну, Губ медовых пригубил, Тот навек себя сгубил. Пышна да румяна Баба окаянна!.. * * * Не целуй меня, не тронь, Растопырив губы: Твоя жаркая ладонь Не заменит шубы!.. * * * Дроля с дролюшкой на сене Кувыркались днем весенним – И она ему в тот год Принесла тройной приплод…

ИСПОВЕДЬ ЖИЗНЕЛЮБА Предчувствие весны Знобит и в жар бросает. Но одолели сны, А муза – не спасает… И кровь моя уже Не взбрыкивает в венах. Весна поёт в душе, Хоть ревматизм в коленах. … Но лёгонький «ля-мур» Я всё ж веду с женою… Мне не до юных дур Теперешней весною…

* * * Гармонист-забава, сыпь! Сыпь свои частушечки! У мово милёнка сыпь От седьмой четушечки!.. * * * Что ж ты, голубь, эдак пьёшь – И жену, и деток бьёшь?! …Вон сосед твой пьет кефир – В доме лад всегда и мир…

ЛЮБОВЬ В ВИСОКОСНОЕ ЛЕТО Как случилось вдруг это? В сердце чувств разнобой. В високосное лето Я не сладил с собой… Легкокрылые плечи Милых сельских подруг Манят таинством встречи

* * * Помню, раньше англичане Восхищались: «Русь – о` кэй!» А теперь везут датчане Мясо в наш родной Бикей…

124

Владимир Корнилов

С юморком по жизни

За деревню, на луг. …Пахнут мёдом и зноем, Приворотной травой Люси, Наденьки, Зои Зрелой летней порой… Пусть мне сельские парни Не простят их измен. Но хмельней и угарней Трепет женских колен. Спелых губ земляника Сладко тает сама. …Лиля, Настенька, Вика, Я от вас без ума!

Как «бог» любви, конечно, он обманщик, Но дамы очень ласковые с ним. С ним дамы мрут и прыскают от смеха, И жизнь летит, как тройка, с ветерком. …А их мужьям опять одна утеха – Цедить весь вечер ревность с коньяком. * * * Любимой Тонечке в день нашей рубиновой свадьбы Ты пронзила мужу сердце: Знать, Амур тебе сродни. Сыпь, любя, на раны перцем, Привораживая дни!.. Молода душой и телом, Яснолика и чиста. Сорок лет уж пролетело – С мужем все – уста в уста. …Вновь желанна и красива! Будь такой же двести лет! Жизнь твоя пройдет счастливо: Коли рядом муж-поэт!

НА СВИДАНИИ Громадной бочкой из вселенной Катилась туча надо мной. А я свиданья ждал с Еленой В свой беззаботный выходной. И сам я был похож на барда: Кудряв, местами лысоват. Хоть моль поела бакенбарды, Глаза же молодо глядят… И вот навстречу мне степенно (Так ходят только на Руси) Плывёт сама краса-Елена, И ветер платье парусит… А Водовоз гремит телегой И целит в нас Зевесов луч. Он бочку вёз с Прекрасной Вегой По-над колдобинами туч. А бочка клонится всё ниже, Вот-вот прольется через край. На мне же – фирменные бриджи, На ней – колготки «Божий рай». Она со мной совсем беспечна, Веселой юностью дразня. …И сердце ёкнуло, конечно, И взбунтовалось у меня.

В НОВЫЙ ГОД (Взгляд из детства) Горели свечи среди бела дня, И солнце пахло спелым апельсином. …Нежданно деда рассмешил меня, Назвав при встрече не внучком, а сыном. Мы с ним столкнулись около кафе, Где я на горке ледяной катался. Мой деда был под лёгоньким «шафе» И всем красивым тётям улыбался. Они ему дарили свой привет: Снежки бросали и смеялись звонко. Как будто с ним знакомы много лет, Вели себя, ну просто как девчонки!… Я деду тряс стыдливо за рукав, Чтоб вёл себя на улице прилично. …Но взгляд его был весел и лукав: Был Новый год – и значит, всё отлично!

ШАЛМАНЧИК Геннадию Обухову Привет, шалманчик озорной и шустрый! Хоть на дворе осенний звездопад, А здесь вовсю горят камин и люстры И Генка вновь чудачит невпопад. Он бородой замужних дам щекочет. Мужья в конфузе, а ему плевать: Два литра выпил, и, как Зевс, хохочет, И просит снова кружки наливать… И дамы пьют и прыскают от смеха: Ведь Генка может и защекотать. …А их мужьям поет с эстрады Пьеха. Но разве Пьехе их конфуз понять?! Ведь там, в углу, за шторкой есть диванчик, Где Генка метит с дамами прилечь. Но как прилечь? Ведь он такой обманщик – Попробуй с ним невинность уберечь!.. И дамы мрут и прыскают от смеха: Им с Генкой всё как будто нипочём… Горит камин. Поет Эдита Пьеха. И Генка дам целует горячо… Но блажь прошла – и снова в зале пусто. Ушли мужья – забрали жён своих. И Генка наш, обняв диван до хруста, Забыв про дам, могучим сном затих. …Но вновь намечен в пятницу шалманчик – И Генка будет там неотразим.

В КРЕЩЕНЬЕ Помнишь тот январский вечер? Ты – невеста, я – жених. Мы идем – Федот навстречу, За три дома слышен чих… Он – ударник леспромхоза (Знать, работник хоть куда), Но в Крещенские морозы У Федота грипп всегда… Ты сказала в шутку громко С ним при встрече у ворот: «Вам бы в баню с нашей Томкой! – Был бы хвори укорот!» …Он, смеясь, калиткой хлопнул, Снег на валенках отряс, И, ногой от чиха топнув, Он чихнул в последний раз … «Будь здоров, Федот! Не кашляй! – Вслед серьёзно мы ему, – Гостем ждём на свадьбе нашей… Да с собой зови куму!» … Нам откланялся степенно Чихотворец-лоботряс… Смех, вдруг вырвавшись из плена, Долго наши плечи тряс… В корчах билось всё предместье,

125

Владимир Корнилов

С юморком по жизни РАССКАЗ СЧАСТЛИВОГО КРЕСТЬЯНИНА По законам бытия Счастлив должен быть и я, Но мне счастье в руки не далось… Кроме суженой жены, Дети есть, им нет цены, Хоть с женою спальни наши врозь. …Есть в хозяйстве у меня Бык, корова, два коня, В огороде куры и петух… Я зажиточен вполне – Только нету счастья мне. … А Господь к моим молитвам глух. У жены веселый нрав (Да! Кюре наш, видно, прав) – Грех держать ее мне взаперти… Помню, дух томил апрель, Я сварил покрепче эль, Пригласил Кюре на ассорти… А жене в тот день купил Для лица румян, белил: Пусть играет нам свою «комедь». …Было ей о той поре Тридцать вёсен на заре – Мог ли тут Кюре не захмелеть?.. Пьём мы эль, но видит Бог, Я жену держу за бок Крепче, чем строптивого коня… Эль Матильде нипочём – Только водит знай плечом, Да с Кюре косятся на меня. Бледен стал Кюре, как мел, Вижу, замысел имел – Умыкнуть ее на склоне дня… Но себе я дал зарок – Преподать кюре урок, Как искать у жёнушек огня. … Раз наметил – быть сему, Подливаю эль ему: «Гость желанный ты для нас, Кюре!» А кюре уж сам не свой – Крутит пьяной головой То в тарелке с супом, то в пюре… Тут Матильду, право грех, Разобрал ужасный смех, Что «святой» остался не у дел. Да! Кюре, как видно, прав: У жены веселый нрав, И его я чуть не проглядел. По законам бытия Стал с тех пор счастливым я. Дом наш – чаша полная добра. … А Кюре – мой старый друг – Жить в Париж собрался вдруг… Я сказал: «Ни пуха! Ни пера!»

Смех безудержный кляня, Хохотал веселый месяц, Сверху кукишем дразня. Дед, сидевший в огороде «По нужде», и тот хрипел. Мы ушли, а смех в народе, Говорят, всю ночь кипел. В ДЕНЬ СВЯТОГО ВАЛЕНТИНА ( Шуточные стихи ) Посвящается семье Александра Слободчикова В день Святого Валентина, Не позднее, как в обед, Обрели младые сына, Внука – бабушка и дед. Десять фунтов – вес не малый – Самородок-богатырь. О таком давно мечтала Вся Европа и Сибирь. …И свершилось чудо это: Внял молитвам божий глас – Родила Земля атлета В дивном месте… в нужный час. Не крутой, но и не промах: Кулачищи с килограмм. О таких сынах в роддомах Молят Бога тыщи мам… Нарекли в честь деда Сашей – Александром, то есть, звать: На земле сибирской нашей Род не должно прерывать… Любознательный он в маму, Непоседлив, как отец. Всем родным по телеграмме Разослал в тот день малец: «Приезжайте на крестины – Будет к водке жирный гусь, Чтобы крепче пуповины Впредь нас связывал союз! …Не забудьте про подарки – Можно банковский билет. Чтоб не хуже «иномарки» Смог я справить драндулет!» Дальше подпись с закорючкой И приписочка под ней: «Кто забудет – будет вздрючка От роддомовских парней!..» …От чудной оказьи этой У родни зашелся дух: «Где и как добыть монеты? На работе иль на двух?» …А малой и в ус не дует, Знай ножонками сучит. Телеграмму нарисует – И другим уже строчит… Я с волненьем восклицаю: «Где ж истории конец?» А в ответ лишь: «Баю-баю…» Урезонился малец. …В день Святого Валентина, Не позднее, как в обед, Обрели младые сына, Внука – бабушка и дед.

ИСПОВЕДЬ Отгородился я стеной От всех в три метра вышиной. В особняке камин топлю. …Да жаль вот – не с кем «по рублю». Иван Бодров широк душой, Но и питок он, брат, большой. С ним пить – транжирить лишь добро: Он может выпить и ведро… Напротив нас живет Егор, Тот любит только лишь «Кагор». С «Кагора» пучит мне живот. К тому ж Егор – извечный жмот: Всё на халяву норовит,

126

Владимир Корнилов

С юморком по жизни

Хотя в машинах башковит. …А вот Маркел – чудной сосед, Он образцовый домосед. Всегда под ручку он с женой, Ну, хоть бы дал ей выходной!.. Со мной при встрече – ни «гу-гу». С ним пить я тоже не могу. …Зато себе я Бог и царь. Скопил богатства целый ларь. Про ларь чуток я, брат, приврал, А вот казну к рукам прибрал: С нуждою справится народ, Коль в леспромхозе «недород». Директор я, а не святой, Но знаю фокус с запятой. Ее чуть вправо перенёс – И резко мой бюджет возрос. … Но, как любой миллионер, Для «новых русских» я пример. Купил себе жену и «джип» Не на свои, как честный жид, А, сделав «смелый оборот», Слегка раздел я свой народ. …Не строил я и особняк: Его хозяин был маньяк До игр азартных в «Казино», Ну, и подсыпал я в вино Ему снотворный порошок, Свершив еще один грешок – Не смог рулетку он крутнуть: Рулетку я отправил в путь – И это был мне звездный знак: Шутя прибрал я особняк… А сам владелец поутру Жить перебрался в конуру. …Теперь за каменной стеной Живу я с «джипом» и с женой. По вечерам камин топлю, Но жаль вот – не с кем «по рублю».

Иль тоской смертельной обуян, То греби к огням Щелбансарая, Где пивное море-окиян. 2

Щелбанчик

Есть в Щелбансарае черный «гений». Он щелбанщик – и зовут Евгений. Благ его вкусили без числа Все: от премьер-министра до посла. …Но щелбанщик бедным был и сирым. Он скитался по чужим квартирам, Потреблял шампуни и синюху, А вот пива – никогда не нюхал… Знал про это и халдей Мулаткин Из щелбансараевской палатки. Коммерсант с рожденья он…И ростом, Ну, точь-в-точь король пивной по ГОСТам. Потому и Щелбана приметил. В долю взял, обул, одел, приветил. …Но Щелбан в его Щелбансарае Мухлевал, деньжищами играя, Пивом приторговывал на вынос. Так близ короля, как сын, и вырос… Раздавал здесь правым и неправым Щелбаны налево и направо. …И однажды «самого» с короной Обозвал безмозглою вороной Да еще щелбан влепил, проклятый! Был щелбан тот, как удар лопатой… Но упрям и скорый на расправу Бьёт король в ответ щелбан по праву: «Вот теперь по щелбанам мы квиты, Закрывай опойное корыто!..» …И уснул. И снились ему сны, Как по лбу плясали щелбаны. Как в рубахе красной сам Щелбан Зазывал желающих на «бал». 3

Пивной король

ЩЕЛБАНСАРАЙ

(Ш у т о ч н а я 1

поэма)

Будь ты слесарь, хирург иль мельник, Коль трещит голова в понедельник, Не торчи у входных дверей! …Сам король, а не бич-бездельник, Пива даст тебе здесь без денег. «Эй, король! Похмеляй скорей!» …Выпьешь кружку – и станет легче. После пятой раправишь плечи, Вытрешь губы: «Теперь живой!» …Ходит кружка веселым кругом. Здесь тепло от беседы с другом И не страшен метельный вой… Если ты не владелец дачи, В остальном же всегда удачлив, То найдешь и сюда пароль: Потому что в Щелбансарае, О небесном не зная рае, Правит балом пивной король.

Щелбансарай

Из чудес, воспетых человечеством, Видел два: седой Бахчисарай И другой – он в сумерках отечества – Это наш пивной Щелбансарай… В нём всегда толпа разноречистая: От премьер-министров до послов, Педагоги, мужики ноздристые, Школяры и прочий сквернослов. …Но зато в стенах Щелбансарая Завсегда ядрёное пивцо… Здесь, азартно в щелбаны играя, Глупо морщат в хохоте лицо. Даже воздух здесь хмельной от смеха. И от колик корчатся в углах. Здесь любая дерзкая потеха Держится на смачных щелбанах. …А нагрянет непогодь сырая

127

Иннокентий Медведев Стихи Иннокентия Медведева понятны и доступны, в том числе и простому, не искушённому в поэзии читателю. Раздумья о жизни и смерти, о вечности, о хлебе насущном, о бытие и сознании - всё это выражено в его поэзии. Иннокентий - лауреат Международногго поэтического конкурса “Звезда полей - 2010” имени Николая Рубцова.

Страна чудес УЛИЦЫ, КАК УЛИЦЫ (пос. Порожский, г. Братск) По порожским улицам, где я рос бродягой, Где гонял на «велике» да играл в лапту, Где, бывало, славился я своей отвагой, Вновь по этим улочкам не спеша иду. Улицы, как улицы, внешне не меняются, Будто бы я бегал здесь по ним вчера. Вечерами тёплыми парочки встречаются И сидят на лавочке в обнимку до утра. Домики старинные, есть уже и новые. Видно сразу каждому, кто и как живёт. Дом с резными ставнями и дверьми дубовыми, За забором каменным спрятан огород. Ой, деревня милая и родные улочки, Помню дискотеки, драки, да ещё Пил настойку крепкую у соседки Нюрочки – На любви креплённое, красное вино. Только мне обидно, жизнь меняет лица – И меня в посёлке редкий узнаёт. Жаль, что моя юность вновь не повторится, Но меня по улицам за руку ведёт. Улицы, как улицы, внешне не меняются, Будто бы я бегал здесь еще вчера. Вечерами тёплыми парочки встречаются И сидят на лавочке в обнимку до утра. 01.03.1999

СТРАНА ЧУДЕС* Красива, девственна природа, Могу сказать: «Стран чудес». Опять одет по летней моде И окружен цветами лес. Дурманят красок переливы, Взлетают птицы в небеса. Немного мест таких красивых, Где можно верить в чудеса. Плывёшь по речке - взгляд уловит, Как рыба ходит в глубине. Я в детстве видел - вижу снова! И это очень важно мне. Не перестану наслаждаться Речной сибирской красотой, Мне навсегда бы здесь остаться, Как за последнею чертой... Но я уйду - и только память Тревожить будет сердце мне... Здесь только Богу можно править В непогрешимой тишине. *деревня, которой нет

УЧАСТОК ПОД ДАЧУ Здесь будет дом! Здесь будет баня! А здесь засадим огород! Я показал сестрёнке Тане Участок будущих забот. Когда построю я всё это, Участок свой огорожу, Тогда, конечно, тем же летом Я всех на дачу приглашу. И приготовлю жаркой баню, И сам я буду бане рад, Потом окликну дядю Ваню, Чтобы зашёл в душистый сад. И там под ветками сирени Мы с ним сыграем в домино. Под вечер сад заполнят тени, Прохладно станет и темно. ...Такая ждёт меня задача: Построить на участке дом. Пусть будет он нам летней дачей, С душистым садом и прудом. Осень 1993

*** Памяти Роберта Бернса Жизнь даётся только раз – Не грусти, подружка! Разольём, давай, сейчас Эль по нашим кружкам! За любовь нальём ещё Вновь по кружке целой!.. Нынче милой я прощён! Потому и смелый... Веселись, гуляй, душа! Изгони все беды! Жизнь, она ведь хороша Так же, как победы. Сердцу, видно, веселей От любви и хмеля. .. . Что ж, весна, тогда налей Нам хмельного эля! 04.10.1998

ПРОЩАЛЬНЫЙ МИГ Н.Зубаревой Прощальный вечер при свечах, Прощальные слова, Поставил точку сгоряча: «Я прав, ты не права». «Ты не права и я не прав,Могу теперь сказать,У нас один и тот же нрав: Не можем мы прощать». Прощальный миг в конце зимы – И разные пути. Пусть плачут свечи, а не мы, Но ты меня прости. 14.02.2010

128

Проза

Людмила Калиновская Родилась в Приморском крае в 1950 году. До 30 лет жила в Решотах Красноярского края. Окончила техникум бытового обслуживания. Затем уехала на Камчатку. Окончила Московский индустриальный университет с отличием по специальности экономика и управление. На Камчатске работаю в строительной фирме финансовым директором. Писать начала серьезно с 2000 года. Издавалась в разных литсборниках. Выпустила книгу стихов “Осенний листопад” и детскую книжку “Непоседа”. Готовлю к изданию книгу стихов и прозы. Член Межрегионального Союза Писателей г. Санкт-Петербурга

Мелочи жизни Наш рейс откладывали из-за позднего прибытия самолета. Пока загружали бортовое питание, заливали топливо, время шло вперед. Наконец, всех пассажиров пригласили на посадку. Командир аэробуса 320 бодрым голосом извинился за запоздавший взлёт, и мы плавно поднялись в воздух. За окном проплывал местный пейзаж. Самолёт летел ровно, и, если бы не шум двигателей, можно было считать, что мы еще на земле. Стюардессы раздавали газеты, воду, потом кормили пассажиров обедом и собирали посуду. Во время сбора посуды стюардесса облила остатками чая мой белый пиджак. -Только этого мне и не хватало! - подумаля я, расстроившись по поводу нелепости, которая испортила все мои труды по наведению лоска перед поездкой. Я достала влажную салфетку из сумочки и пыталась избавиться от пятен. Настроение было такое, что хотелось плакать.. Стюардесса ушла и не появлялась, будто забыла обо мне. Но вот она принесла влажные салфетки с лимонной отдушкой и долго терла сама по этим пятнам. Как ни странно, пятна как будто стали исчезать. Стюардесса очень умоляюще извинялась, но мое настроение не улучшалось. После обеда я решила воспользоваться губной помадой. Достала тюбик, открыла его и вывернула яркий карандашик. Пальцы дрогнули, карандашик выпал и провел черту по белому пиджачку. - Так, еще одна неприятность, плохая примета. Это мне за то, что я рассердилась на стюардессу, - подумала я. Глянула на соседку, показала ей след от помады, и мы обе прыснули от смеха. Делать нечего, я достала черную курточку и переоделась. Через некоторое время самолет стал снижаться.

Соседка достала дезодорант, но шарик выскочил у нее из рук, и содержимое флакончика пролилось на её блузку. Мы обе возмутились: да что же это за несчастливое место! За окном проплывали серые облака, словно это не облака были, а кучи серой ваты. Но вот стали видны лес, домики, бегущие по дорогам машины. Земля приближалась с каждой секундой. Лента транспортера двигалась непрерывно, как черная река среди остывших вулканов. От этого голова кружилась, и все сумки плавали перед глазами. На автобусной стоянке не было ни одного автобуса. От частных такси не было отбою. Цены были, согласно спросу. Пассажиры быстро разъехались. Я подошла к одной из маршруток, но водитель стал ждать пассажиров, которые должны были прилететь следующим рейсом. Подошли две девушки, и мы, накнец-то, поехали. Девчата немного под шафе. Они были очень веселые и разговорчивые. Пристали к водителю, чтобы он спел им песню, но он песен не знал. И тогда они запели сами. Маршрутка ехала по дороге, а в открытые окна неслись веселые песни, под которые хотелось пуститься в пляс. Шофер не сдержался и стал подпевать девчатам. Девушки стали рассказывать про то, как они попали в бизнес-класс, где с удовольствием выпили коньячку и закусили. Стали хвалить стюардессу, которой за прекрасное обслуживание написали стихи. Продекламировали эти стихи и нам. Спросили у меня, почему не пою с ними песни? Пришлось ответить, что болит голова. Не рассказывать же им про то, как меня стюардесса облила остатками чая. Незаметно мое плохое настроение куда-то улетучилось. Ехали шумно, с веселым хохотом. Я обратилась к водителю и спросила, что он, наверно, впервые везет

129

Людмила Калиновская

таких пассажиров: озорных, веселых, распевающих песни. Он ответил, что таких веселых, у него на самом деле не было. Вот и мой санаторий! Я расплатилась, поблагодарила всех за отличную компанию и пошла в приемное отделение. Я была на месте, за окном плыла луна и подмигивала мне весело и задорно. На душе было спокойно и хорошо! Ну что ж, всякое бывает, главное, что я долетела и уютно устроилась у телевизора. Стоит ли портить себе и другим настроение из-за мелочей. Жизнь так прекрасна! Но она вся состоит из

Рассказы

мелочей, и надо быть очень внимательным, чтобы не огорчать других! Чтобы из-за мелочей ни у кого не болела голова. За окном любопытная луна развесила серебряные лучи и играет свою ночную серенаду на звездной арфе. А завтра, завтра будет новый день и новые впечатления. Июль 2009г.

Крещенское купание Крещенские праздники и моя болезнь наводили на меня тоску. Люди все, как люди, а у меня температура, сильный кашель и страшная головная боль. Смельчаки лезут купаться в ледяную воду, прямо в океанскую бухту, а я боюсь на улицу выглянуть. Пребывая в таком болезненном состоянии, я вспоминала разные эпизоды из своей не такой уж и короткой жизни. Видимо, в противовес зимним холодным дням мне вспоминались жаркие летние дни на материке, когда я была молодая и здоровенькая девчонка. Сибирское лето было жарким, и хотелось искупаться в реке или в озере. К сожалению, там, где я жила, приличного водоема не было, а была небольшая запруда в центре нашего небольшого городка, где купались, в основном, ребятишки. Взрослое население, имеющее в те далекие годы хоть какой-то транспорт, к примеру, мотоцикл или отечественные «Жигули», уезжали на речку, которая была от городка в 15 километрах. Но особенно славилось у нас озеро, которое было ближе и находилось в семи километрах. Оно было небольшое, но глубокое с чистой и прохладной водой, обрамленной по краям камышом. На дне озера били ключи, и само оно называлось Ключинским. Вокруг озера был березовый лес, который поднимался от него по небольшому склону, и березы, отражаясь в воде, делали её изумрудной и веселой, особенно когда небо было голубым и безоблачным. Трава вокруг озера была мягкая и шелковистая, она так и манила к себе. Дорога к озеру спускалась сверху, как в неглубокую чашу, и нельзя было оторвать взгляд от этой красоты. Не всякий попадал на это озеро: идти пешком семь километров как-то не очень хотелось. Так вот дело было как раз на праздник Ивана и Купалы, когда все кинулись к озеру в его хрустальную прохладу.

Кстати, богиня Купала в древние времена отвечала за воду, за её силу и лечебные свойства. Ей подчинялись реки, моря, океаны (со всеми их богатствами), дожди, ливни и все виды осадков с их благостными последствиями. От её имени произошли такие слова, как “купаться”, “купель”, “купец” и др. По этой же причине произошла традиция обмывания новых вещей, с использованием потом этой воды с целебными и другими целями. В наше время эта традиция поменяла воду на более крепкие напитки, и все мы знаем поговорку: “Надо новую вещь обмыть, а то не будет носиться”. Праздник этой богини, отмечавшийся в народе 24 июня, приходится на водный месяц. Официальное церковное его название – праздник Иоанна Предтечи. Объединение в одном имени древней богини и христианского святого произошло в силу совпадения водного крещения – «купания» с божественным именем Купала, в результате такого совпадения произошло слияние двух имен – Иоанн и Купала в одно – Ивана Купалы. Многие даже не подозревают, что эти имена принадлежат двум сущностям. Воду в праздник Ивана и Купалы тоже набирают, и она считается живой водой. Вода, которая берется 19 января на Крещение, считается мертвой водой, но вместе они обладают волшебными свойствами и творят чудеса. Вспомните русские народные сказки, где говорится о том, что полил мертвой водой, и раны затянулись, потом полил живой водой и пробудился от вечного сна, и встал, как ни в чем не бывало. Так вот на этот самый праздник Ивана и Купалы ко мне пришла моя подружка Валюшка и сказала, что было бы совсем неплохо попасть на озеро, так как там сегодня отмечают праздник. Туда даже буфет нашей центральной столовой отправили. Она-то знала то, о

130

Людмила Калиновская

чем говорила: она в этой столовой работала на главной кассе кассиром. Место очень людное, и она там сидела, как розочка на клумбе, всегда красивая и нарядная. Я, конечно, согласилась, а поскольку нам было по семнадцать лет, то мы, недолго думая, собрались и пошли по дороге в сторону озера. Надо было пройти около километра по нашему городку, потом около трех километров через старую деревню, примкнувшую к городку, только потом отсчитывать те злосчастные семь километров. Мы уже прошли по пыльной дороге нашего провинциального городка, как вдруг возле нас остановилась грузовая машина. Молодой парень за рулем, увидел Валюшку, узнал её и решил спросить, куда это мы идем. Оказалось, что он вез продукцию столовой на озеро, где был праздник. Мы обрадовались и быстренько влезли в кабину. Радостные, мы ехали на озеро. Я спросила водителя, которого все звали Колькой, как же мы будем обратно добираться, но он заверил нас с подругой, что обязательно заберет и привезет домой. Так мы ехали, шутили, смеялись до самого озера. И вот оно – прекрасная изумрудная чаша с голубой серединой, великолепие цвета в золотистых лучах солнца, пронизывающих весь березовый лес и высвечивающих белые стволы, с опущенными зелеными косами. Я была потрясена всем великолепием этой красоты. Всюду виднелись люди, играла музыка, и было необыкновенно празднично. Наш водитель высадил нас на берегу, а сам поехал разгружаться. Мы нашли место, переоделись и пошли купаться. В то время я не то, что плавать не умела, я боялась отойти от берега дальше трех метров. В моей жизни был случай, когда я тонула, и с тех пор я в воде плескалась всегда у берега. Вода была теплая, ласковая и прозрачная. Рядом торчали камыши. Мы дурачились в воде, смотрели на других и хохотали с подружкой, как два больших ребенка. Да, мы и были еще такими. В то время семнадцатилетние девочки были целомудренны и невинны. Мы с подружкой были очень симпатичными и без крашеных ресниц – она блондинка, а я брюнетка. Когда мы кинулись найти Кольку, то его и след простыл, он уехал, забыв про обещание забрать нас с озера. На берегу нас увидел мой бывший учитель труда Сан Саныч, который приехал на своем мотоцикле. Узнав, что мы без транспорта, он предложил свой мотоцикл, но место было одно.

Рассказы

Подружка походила по берегу озера, и нашла, с кем ей можно было доехать. Наше купание продолжилось. Сан Саныч не знал, что я не умею плавать, и стал меня потихоньку толкать от берега. Глубина увеличивалась, и мне становилось страшно. Я несколько раз крикнула ему, что я не умею плавать, но он не поверил, подумал, что это простые девичьи шутки. Когда в следующий раз он толкнул меня, я не ощутила дна, и страх сковал меня по рукам и ногам. Я барахталась в воде и отчаянно кричала: “Помогите!”, а Сан Саныч смеялся. Я уже глотала воду, которая никак не кончалась, моя подружка , испугавшись, закричала, чтобы меня спасали. Сан Саныч не ожидал такого поворота событий и, схватив меня, потащил к берегу. Я была синяя, с перепугу меня сильно колотило, и мне было холодно. Меня растерли полотенцем, потом я переоделась и не стала ни с кем разговаривать, а только тихонько плакала. Взрослый человек, учитель, а таким оказался беспечным, я этого не ожидала. Беспечность осталась с ним навсегда и, в конце концов, привела его к гибели. Сан Саныч чувствовал себя крайне неловко, а потому посадил меня на мотоцикл и повез домой. Московский тракт в то время не был асфальтирован, это была хорошо укатанная грунтовая дорога. Платье мое все запылилось и выглядело непривлекательно, а мой унылый вид не вызывал восхищения. Мокрые волосы покрылись тоже пылью,потом они высохли и растрепались, и это было завершением моего портрета. Сан Саныч подвез меня к дому, я буркнула ему «до свидания» и вошла в наш чистенький дворик. С тех пор при встрече с Сан Санычем я сухо отвечала на его приветствие и никогда ни о чем с ним не разговаривала. Я давно забыла про этот случай, и никогда он не всплывал из моей памяти, но в эти крещенские дни почему-то вспомнился со всеми деталями. Если бы не моя простуда, возможно, и не вспомнился бы. А поскольку пришлось лежать и делать нечего, как только думать, вот и всплыл тот купальный денек на фоне крещенских праздников, когда тоже купаются в целях излечения от всяких болячек. Купайтесь и наслаждайтесь тем, что дарит нам Природа, но не забывайте об ответственности, которую она же и налагает на нас!

131

Сергей Прохоров

ПО НОЧНОМУ ГОРОДУ

В 24 00 Сергей Проклов сдал вахту, но дожидаться утра до первого рейсового троллейбуса не стал, как обычно, прикорнув в раздевалке у своего шкафчика. Завтра праздник – Первое Мая, пока доберёшься до дома, переоденешься, то да сё, можно и опоздать на парад. Наскоро приняв душ и переодевшись, Сергей направился к проходной. - И куды ты, паря, на ночь глядя, - удивился добродушный вахтёр дядя Гоша. –Неуж-то пешкодралом в такую даль? Али где поблизости переночевать думаешь? -Нет у меня здесь поблизости никого, дядь Гоша. Домой буду добираться. Всего-то одиннадцать километров. На улицах светло, не страшно. Быстрым шагом часа за два доберусь. Ещё и подремать успею. -Ну, тогда весёлой тебе дороги. Можа кто и подбросит. Хотя лучше ночью не садись к незнакомым. Молодой - сам доберёшься. И перекрестил Проклова трижды, как заправский дьякон. Пройдя вдоль территории комбайнового завода с полкилометра, Сергей свернул на жилую часть города и вскоре уже шагал по главному проспекту. Был уже час ночи. На улицах ни души. В домах ещё горел свет, напоминая шахматные доски, на которых всё больше и больше возникало чёрных клеток: люди отходили ко сну в преддверии большого праздника. Но витрины магазинов светились ярким голубоватым светом неоновых ламп, и Сергей не чувствовал себя одиноким в этом ночном городе. Изредка мимо проносились ночные такси. Проспект на мгновенье оживал моторным пением, которое так же быстро и затихало, и город снова погружался в чуткий сон, где лишь гул шагов напоминал об одиноком ночном пешеходе. Проклов любил ночной город. Особенно когда небо над ним безоблачное и мерцающие звёзды на нём кажутся окнами этажей домов, отражающихся в тёмной небесной реке. В эти часы город такой высокий, загадочный и мудрый, будто и не было в нём ещё недавней беспорядочной суеты, шума, гвалта, автомобильных пробок, человеческих страстей…

Путь до дома неблизкий, и, чтобы шагать было не скучно и не лезли в голову от каждой тени, шороха неприятные мысли и видения, Сергей стал вспоминать стихи, которые в этой ночной тишине могли прийти на ум. Первым вспомнились блоковские строки: Ночь, улица, фонарь, аптека, Бессмысленный и тусклый свет. Живи еще хоть четверть века Все будет так. Исхода нет... Нет, это слишком грустно. Проклов порылся в памяти: Знаю, даже писем не придёт Память больше не нужна. По ночному городу бредёт Тишина. Нет, тоже не то. Хотя у Владимира Трошина это получается волнительно. Всплыли строки поэта Асадова: Полночь небо звездами расшила, Синий свет над крышами дрожит... Месяц, наше доброе светило, Над садами топает уныло, Видно, сны людские сторожит. Хлебников что-то тоже о ночном настроении писал: Ночь, полная созвездий. Какой судьбы, каких известий Ты широко сияешь, книга? Свободы или ига? Какой прочесть мне должно жребий На полночью широком небе? А вот шаламовские: В часы ночные, ледяные, Осатанев от маяты, Я брошу в небо позывные Семидесятой широты. Из глубины памяти всплыли лермонтовские: Выхожу один я на дорогу; Сквозь туман кремнистый путь блестит; Ночь тиха. Пустыня внемлет богу, И звезда с звездою говорит.

132

Сергей Прохоров

Это уже ближе к теперешному моему состоянию, размышлял Сергей, продолжая читать любимого поэта. Хотя теперь он уже не мог точно назвать имя своего кумира. С недавних пор им стал Сергей Есенин. Так, стоп: что там у Есенина про ночь? ...Месяц умер, Синеет в окошко рассвет. Ах ты, ночь! Что ты, ночь, наковеркала? Я в цилиндре стою. Никого со мной нет. Я один... И разбитое зеркало... Какая ночь! Я не могу. Не спится мне. Такая лунность. Еще как будто берегу В душе утраченную юность. У Баротынского хорошо о звёздах и любви: Взгляни на звезды: много звезд В безмолвии ночном Горит, блестит кругом луны На небе голубом. Взгляни на звезды: между них Милее всех одна! За что же? Ранее встает, Ярчей горит она? У Анны Ахматовой, дай Бог вспомнить, есть тоже про ночь и любовь: Двадцать первое. Ночь. Понедельник. Очертанья столицы во мгле. Сочинил же какой-то бездельник, Что бывает любовь на земле. И от лености или со скуки Все поверили, так и живут: Ждут свиданий, боятся разлуки И любовные песни поют. Но иным открывается тайна, И почиет на них тишина... Я на это наткнулась случайно И с тех пор все как будто больна. Декламируя на весь проспект стихи классиков российской поэзии, Проклов не заметил, как очутился перед СвятоПокровским кафедральным собором. Этот храм, да ещё исторический музей были главными ориентирами в первые дни знакомства деревенского юноши со столицей Красноярского края. Вот уже второй год, как он основался в городе, но ни разу не был в этом соборе. Да ему, комсомольцу, и не пристало ходить по таким местам. Хотя где-то в закоулках души и возникало любопытство, интерес: как там внутри. И проезжая на троллейбусе или проходя мимо собора, Сергей всегда задерживал взгляд на этом сооружении, любуясь красотой

По ночному городу

архитектуры. Но один на один Сергей встретился сегодня с собором впервые. На фоне ночного звёздного неба храм казался сказочным дворцом, строго и властно возвышающимсянад соседними строениями, а купола с золотыми крестами, устремившиеся к звёздам, светились и переливались серебристым живым светом. Такой же свет исходил из окон башен. Сергея охватили не испытываемые ранее волнение и робость. По телу прошло какое-то оцепенение и страх, сковывая движение. Проклов не был ярым аттеистом, но и молиться не умел. А тут рука сама невольно потянулась ко лбу, и на удивление самому себе Сергей осенил троекратно себя крестом, как будто делал это всю жизнь. И случилось чудо: скванность вдруг внезапно прошла, а с нею и волнение, и ночной страх. Стало легко и радостно, как будто кто-то вдохнул в Проклова силу и бодрость, и он, уже не чувствуя усталости, быстро зашагал по ночным улицам навстречу дому, занимающемуся на востоке рассвету, навстречу превомайскому празднику, на котором его ждало общение с девушкой, с которой он только-только познакомился. И весь оставшийся путь он вспоминал и декламировал стихи о весне: Какая ночь! На всём какая нега! Благодарю, родной полночный край! Из царства льдов, из царства вьюг и снега Как свеж и чист твой вылетает май! А.Фет и о любви: Я помню чудное мгновенье: Передо мной явилась ты, Как мимолётное виденье, Как гений чистой красоты... А.Пушкин и других поэтов, чьи стихи любил и помнил.

133

Мнение авторов

О журнале «Истоки» и его главном редакторе Сергее Прохорове Год 2006, кафе «Молодёжное» в городе Иланский, где собрались члены лит. объединения « Родничок» и «Парнас» из г. Иланского и Нижнего Ингаша. Отмечали, кажется, 50-летие поэта Владимира Машукова. В перерыве Сергей Прохоров как-то робко предложил нам посмотреть наброски первого номера журнала «Истоки» При этом спрашивал каждого из нас: “Как, пойдёт? Или надо что-то изменить, добавить?» Второй и главный его вопрос звучал конкретно: «Будем издавать журнал или нет?» От ответов каждого присутствующего зависела судьба журнала, На какие средства издавать журнал – никто из нас не знал. Все соглашались с тем, что надо искать спонсоров… Однако имен спонсоров мы не знали и предложить что-либо конкретно не смогли. В итоге за издание журнала проголосовали все, а с материальной помощью вопрос повис в воздухе. И вот он, первый номер журнала» Истоки». Корочки в желто-зелёном окрасе. На обложках набор цветных фотоэтюдов и фотографий. На первой странице журнала-напутствия: «Мы всегда гордились и будем гордиться талантливыми людьми нашей малой родины. И помнить, и прославлять их творческий путь- наш долг. В добрый путь!» -пожелал журналу Глава Нижнеинганского района П. Малышкин. Живо откликнулся на издание журнала Главный редактор журнала »Вертикаль» из Нижнего Новгорода Валерий Сдобняков. Он дал согласие войти в состав обшественно-редакционного совета »Истоков» Николай Ерёмин ликовал: «Здорово! В Нижнем Ингшаше свой литературный альманах! Я рад и готов сотрудничать с журналом!». «Всей душою «за!»- воскликнул член Союза писателей России из города Братска Владимир Корнилов. «Ох и намаешься ты, Сергей, с этим журналом! Будешь унижаться перед властными структурами и богатеями всех пошибов, пробивая и вытягивая гроши на своё детище журнальное!”- предупреждал член Союза писателей России Анатолий Буйлов. Как же он прав оказался! Но, «взявшись за гуж, не говори, что не дюж» И Сергей Прохоров начал «столь благие дела для народа» Он поставил себе цель: «Собрать вместе хотя бы малую толику того талантливого, что было создано нашими землякаминижнеингашцами и иланцами, начиная от всемирно известных: писателя Николая Устиновича и художника Андрея Поздеева, и до сегодняшних, чьи творения более или менее, но уже обращают на себя внимание, становятся востребованными, вселяют надежду на то, что благодатная почва нашей малой родины не оскудела»

Прошло пять лет. Мастерство и опыт издательства журнала растёт от номера к номеру. Говорят, что если человек талантлив, то он талантлив во всём. Сергей Прохоров - прекрасный журналист, поэт, композитор, художник, бард! Все эти качества дают ему возможность сплотить в своём журнале людей разного возраста, но определённо талантливых. И вот тому примеры. В номере 2\16\ журнала «Истоки» за 2010 года познакомился с поэзией Сергея Чепрова. Я, словно в жаркий летний день, освежился стаканом родниковой воды. Однако жажду не утолил, а наполнился более сильной жаждой прочтения его стихов, которые, надеюсь, будут опубликованы еще не раз в нашем журнале. Я благодарен Валерию Сдобнякову за рекомендацию такого самобытного поэта - Сергея Чепрова. От души понравились стихи Надежды Мисюровой из г. Курагино. Природа, в критических ситуациях, оберегая человека от жизненных разочарований, даёт шанс спасения, открывая дар таланта. С удовольствием прочёл стихи Владислава Шубина. Живя в разных регионах страны, мы одинаково болеем за нашу Матушку-Русь!: Стонет лес, скорбят поля и пашни, Умирать всегда, наверное, страшно, Вся в слезах и стоя на коленях, Доживает и моя деревня. В. Шубин Сродни Николаю Рубцову стихи поэта Владимира Корнилова. Читаешь и радуешься легкости стиха, искренности автора, мастерству поэтического творчества. Необычное впечатление произвела повесть Надежды Кравченко « Макура». Правдоподобность содержания, выдержаны психологически характеры героинь повести. Только переживший подобное может так интересно описать обстановку героинь повести в 60 годы двадцатого столетия в СССР. В заключении хочется выразить огромную благодарность редактору межрегионального литературно-художественного журнала «Истоки» Сергею Тимофеевичу Прохорову за то, что он, испытывая материальные трудности в издании журнала, постоянно печётся о качестве помещаемых в журнале работ, собирая по крупицам всё новые и новые имена талантливых людей, опираясь на родившихся в сельской местности и сохранивших чистоту своих жизненных помыслов.

Виктор Воловик г.Иланский

134

Гость журнала Великое дело - Интернет. Он не только бескрайнее поле всякой информации. Интернет обьединяет людей по интересам, по профессиям, по творчеству и т.д. С выдающимся российским учёным, известным тульским писателем Алексеем Афанасьевичем Яшиным нас познакомил тот же Интернет. Я совершенно случайно наткнулся на сайт журнала “Приокские зори”. Журнал мне понравился. Написал его редактору, предложил творческое содружество. Алексей Афанасьевич неожиданно для меня сразу откликнулся и охотно согласился обмениваться редакционными портфелями. В 1-м номере “Приокских зорь” будут представлены “Истоки” и два наших автора. А мы в свою очередь представляем по рекомендации Алексея Афанасьевича писательницу Тамару Булевич с рассказом “Исцеление тайгой” и по своей инициативе самого А.А.Яшина с его непростой биографией и небольшой подборкой его философско-иронических миниатюр из книги “Любовь новоюрского периода”, подаренной писателем редактору “Истоков” Сергею Прохорову.

УЧЕНЫЙ, ПИСАТЕЛЬ, РЕДАКТОР

Алексей Афанасьевич Яшин родом из Заполярья (Мурманская область). С 1966 года живёт в г. Тула. Получил образование в Тульском политехническом институте по радиотехнике, в Ленинградском государственном университете по матиматике и в Литературном институте им. А.М.Горького СП СССР (семинар прозы Б.М.Зубавина). Член Союза писателей России (СССР) с 1988 года. Автор 16 книг художественной прозы (романы, повести, рассказы, эссе), публицистики и литературоведения и более 200 публикаций в периодике Тулы, Москвы, Воронежа и других городов. Главный редактор межрегионального литературно-художественного журнала “Приокские зори”, член редколлегий газет: “Тульский литератор” и “Тульская правда”, составитель и член редсовета ряда литературных сборников. Член творческого клуба “Московский Парнас”, член редсовета альманаха “Московский Парнас”. Лауреат литературных премий им. Л.Н.Толстого (2005 г.), им. Валентина Пикуля с вручением Золотой медали (2007 г.), им. Александра Фадеева с вручением Золотой медали (2008 г.), лауреат Литературного агенства “Московский Парнас” (2005 г.) Награждён памятными медалями: “100 лет со дня рождения М.А. Шолохова”, “100 лет со дня рождения Мусы Джалиля” Работает первым заместителем (зам. по науке) директора Государственного НИИ новых медицинских технологий и профессором кафедр: “Медико-биологические дисциплины” и “Электронные вычислительные машины (ЭВМ)” Тульского госуниверситета. Заслуженный деятель науки РФ, Почетный радист России, доктор технических наук, доктор биологических наук, профессор по кафедре “ЭВМ” и по специальности “Медицинские приборы и системы”, академик ряда российских, зарубежных и международных академий, удостоен почетных наград. Автор свыше 700 научных работ, в том числе 30 монографий и учебных пособий, 35 изобретений. Основатель и руководитель Тульской научной школы биофизики полей и излучений и биоинформатики, в рамках работы которой А.А.Яшиным подготовлено 7 докторов и 13 кандидатов технических, биологических и медицинских

наук. Заместитель главного редактора и член редколлегий ряда центральных научных журналов (Москва, Тула, Самара, Львов). Лауреат премий Тульского комсомола (1977 г.) и им. Н.И.Пирогова (2008 г.). Академик ряда российских, иностранных и международных академий. Почётный член Международного биографического центра (Англия. Кембридж). Удостоен ряда почётных наград, в том числе медалей им. А.Нобеля, Н.И.Вавилова, С.П.Боткина и И.М.Сеченова. Автобиография А.А.Яшина опубликована в 10 энциклопедических и биографических словарях (Москва, Тула, США, Англия)

135

Алексей Яшин

ĐĐĐĐĐĐĐ-ĐĐĐĐĐĐĐĐĐĐĐĐĐĐĐĐĐĐĐĐĐ (ĐĐ ĐĐĐĐĐ ”ĐĐĐĐĐĐ ĐĐĐĐĐĐ ĐĐĐĐĐĐĐĐĐĐĐ ĐĐĐĐĐĐĐ”) ĐĐĐĐĐĐĐ”

Что-то

давно не слышали мы от СМИ призывов о всеобщем покаянии: условные «красные должны покаяться перед виртуальными «белыми», воры-олигархи перед бомжами, да и у обитателей помоек есть поводы бухнуться на колени перед владельцами яхткрейсеров, зарубежных бейсбольных клубов и всего прочего. Понятно, что и вся эта слезоточивая кампания была обезьянничеством с паранойи, обуявшей в 90-е годы западный мир; там всех перещеголял папский престол: Ватикан от имени всех католиков мира (наверное, исключая гонористых панов из Варшавы и Кракова?) покаялся перед всеми, кто мог услышать: и за крестовые походы, и за средневековые гетто в Европе... только вот перед Россией за тысячелетнюю ненависть к ней, за тевтонские нашествия псов-рьщарей запамятовал. Правда, здесь Александр Невский в сороковых годах XIII века восстановил status quo. Вот американцы - молодцы: не каются, а только «томагавками» направо и налево, знай, лупят. Вроде как что-то сквозь зубы «извини, приятель» в адрес негров своих скороговоркой произнесли. Даже ты, Брут! Весь мир кается, как дервиши в означенные дни месяца рамадан: христиане и мусульмане, буддисты и язычники, правоверные иудеи (как говорят) и веселые кришнаиты; просят снисхождения к своим грехам богачи и бедняки, правые и левые, святые и святотатцы. А покаются — и дальше вероломствуют, взрывают, бомбят, воруют, прелюбодействуют. То есть в итоге-то следуют известному догмату: не согрешишь — не покаешься.

ейчас, на закате второй пятилетки нового века, только начинаешь понимать: а ведь какое веселое это было время — 90-е годы «без руля и без ветрил»! Плохо, конечно, жили, но ведь с голода не помирали? Обувались-одевались в китайскую картонажнопластмассовую дрянь, но ведь у большинства для холодных дней еще сохранялись от советских времен добротные, неизносимые габардиновые пальто «гроб с каракулем» и столь же прочные «скороходовские» ботинки. А на что еще малые деньги тратить тогда было? Ведь идиотизма приобретательства, тусовочной круговой поруки мобильников и иномарок еще не существовало. Выжили — и слава богу! Зато какой энергией все вокруг кипело? В понедельник утром включишь радио — Борис Николаевич снова правительство все сменил. На улицу выйдешь за хлебом или бутылочкой «очищенной» — там

везде митингуют: налево — под красными знаменами, направо — с трехцветными стягами, а посредине — литераторы Омшанников с Сухариковым гуляючи ходят, интересуются впечатлениями для будущих поэм, стансов и эпопей. Красота! А сколько газет тогда выходило — читай не хочу. А народ еще грамоте не забыл и читал: по строкам и между строк, по диагонали и сзади наперед — это как на арабском и иврите пишут-читают. Читает и все правду ищет человек 90-х годов. А вот она и пришла, правда-то. Правда реальной жизни; тоже недурно живется-можется, но уже скучновато, как в эпоху позднего Брежнева. Что же, нефть течет, газ струится, китайцы одежонку шьют. Лет на двадцать хватит, а там, может, и рукава засучить придется.

ровинциальный сочинитель Кулачный, не умея ничего делать, кроме как писать книги о любви и трудовых буднях, в новейшие времена потерял источник дохода и бедствовал на мизерную пенсию. Хорошо, дети выросли и определились, а супруга мужественно переносила тяготы быта. Махнув рукой на моральные предрассудки, решил он продать бессмертную душу дьяволу. Сказано — сделано, тотчас прибыл Мефистофель, подписали они кровью договор об уступке авторских прав, сделал обитатель преисподней магический жест над головой Кулачного - и был таков. На другое утро сочинитель позвонил по указанному в договоре номеру телефона, узнал адрес и вышел из дома. Денег на транспорт не имелось, потому дорога оказалась дальней, располагающей к тягостным размышлениям. «Да-а, вот и ты, Брут, продался дьяволу, будешь, наверное, писарем у сатаны, когда он прилетает в командировку в наш город... А может, заставят доносы на честнейших и милейших людей сочинять? Нет, лучше уж предвыборные листовки и газеткиоднодневки для партии темных сил тискать. Интересно все же, почему в договоре конкретная работа не прописана? Эх, дал я маху! Вот и нужная улица, ба, да это в самом центре. И номер дома что-то слишком знакомый...» И остолбенел, подойдя к нему, вывеска гласила: «Редакция газеты «Ганимед» (орган союза сексуальных меньшинств).

ифологический и эсхатологический символ быстротекущего времени — ангел с косой, сидящий на шаре. Образность такого представления самоочевидна. Подошел к Символу профессор философии Артемидов, сложил по-наполеоновски руки на груди, запахнулся в академическую мантию, сделал умный вид... все же профессор! Не выдержал Символ:

136

Алексей Яшин

Из книги “Любовь новоюрского периода”

—Почто уставился, муж высокоученый из города Тамбова? — Да вот я о тебе, то есть о сущности времени, недавно книгу издал. Толстую, под тысячу страниц, почти как Библия... или Коран, или Тора — кому как нравится. —Никому, док, ни сравнение арифметическое, ни сама книга не понравятся. Даже жене твоей, поскольку гонорара тебе не заплатили; сейчас ведь и за науку, и за псевдонауку не платят. Иначе все бросятся в сочинители. —Но почему? Я ведь все по диалектике Гегеля Георга Вильгельмовича выверял. Про Платона и Канта не забывал... —А как можно время описать, даже на тысяче страниц? Оно ведь пришло из бесконечности, промелькнуло и устремилось вновь в бесконечность, но только в будущую. И ухватить его, как тебя за твою новомодную косичку — молодишься что ли? — невозможно. Тем более, описать. Так что, док, не пиши более трактатов обо мне, а используй отведенный тебе отрезок времени с большей пользой, например, сделай ремонт в квартире, сколько моего времени жена просит?

арод все Госдуму ругает (ибо другие власти ругать уже запрещено, чай, не 90-е годы на дворе). Особенно поминают оппозиционные фракции: КПРФ, ЛДПР и еще какие-то партии-односезонки, названия которых в памяти не закрепляются. А зря ругают не подумавши, не разобравшись. Действительно, при нынешнем укреплении вертикали власти надежд у них на реальную законодательную власть ровным счетом никаких. Класс-гегемон победил окончательно, быть может, и навсегда. Постепенно широкие народные массы начинают даже как-то забывать об их существовании: на телеэкран уже не пускают, количество выборов, где можно о себе напомнить, резко сократилось. Даже правительство их пожалело и назначило официальное денежное содержание. Оклад жалования, так сказать. И опять же партиям этим мелкопоместным конституционно оставлены легальные методы борьбы за свое влияние. А как прикажете влиять? Супротив партии власти выступать нельзя, а то совсем неприлично будет: ведь власть-то и дает деньги на поддержание реноме! И вот от скуки думских заседаний, где их малочисленные голоса ничего не решают, начинают они вполне легально брыкать друг друга — это как в телепередаче «К барьеру». Порой настолько увлекаются, что начинают путать слово легальный с лягалъным.

ринес аспирант кафедры философии Платонов своему научному руководителю, профессору СократовуЗадунайскому на согласование окончательный вариант диссертации. Через пару недель тот вызвал Платонова к себе в кабинет, сесть не предложил и устроил форменный разнос: -Молодой человек! Вы словно застряли по времени где-

то между ГКЧП и пальбой на Краснопресненской, забыли видно, что уже вторая пятилетка нового века заканчивается. Это все равно, как если бы ты, допустим, в годы сталинских пятилеток писал оды и гимны Бердяеву, Розанову и всем тем, кого Троцкий с Лениным выслали с «философским пароходом». Ладно, Сережа, расслабься. Это я по-стариковски разворчался. Ну-у, меня не хочешь слушать, так хотя бы с отцом советуйся. Мы ведь, как ты знаешь, с Евгением Григорьевичем за одной партой в ленинградской ВПШ сидели, а два года назад чуть не в один день вступили в нашу новую правящую партию... —Да некогда ему, Аристарх Теофилович, все в делах и заботах, вот новый супермаркет заладил строить. —Вот-вот, а ты все в диссере про обновление социализма пишешь. Надо гибче быть, нос по вектору времени быстротекущему держать. —Скучно все это, Аристарх Теофилович: партии, супермаркеты... —Согласен, но ведь это и есть философия жизни!

недавние былые времена, когда литераторы жили хорошо, опекаемые Литфондом Союза писателей СССР и приписанные к издательствам, труд их был регламентирован и очерчен определенными рамками. Так, столичным писателям и «продвинутым» провинциалам, отмеченным высокими премиями, дозволялось сочинять на темы философскиотвлеченные, общечеловеческие — понятно, в рамках гуманизма, интернационализма; рекомендовалось попутно добрым словом отзываться о руководящей роли... и лично! Но от наиболее знаменитых и известных «за бугром» здесь требовался джентльменский минимум: прямо не восхвалять, но «пусть будет плохо тому, кто дурно об этом подумает». Провинции же, периферии по-тогдашнему, оставалась конкретика: воспевание людей труда и агитация за Советскую власть. Здесь о партии и правительстве полагалось петь гимны, но в персонификации партайгеноссе не выше областного масштаба. Сейчас социальный заказ остался только для запиаренных столичных сочинителей детективов, фантастик и глянцевых порнороманов. Провинциалам же, бывшим периферийщикам то есть, осталось только развлечение в виде пускания литературных мыльных пузырей тиражом в 100 экземпляров — своих кровных, или если полного дурака-благодетеля найдут. Вот соберутся они в крохотной комнатушке местного отделения писательского союза (их сейчас несколько) и пускают пузыри: — О-хо-хо, были же времена хлебные? — 0-о-х, то ли еще впереди...

137

Новое имя

Ольга Шангина Ольга Шангина – член литературного клуба «Братские роднички» (г.Братск).Стихи публиковались в журналах: «Сибирячок» № 4 (Иркутск, 2007), «Детское творчество» № 4 (Москва, 2007), «Детская романгазета» № 10 (Москва, 2007), «Детское творчество» № 5 (2009), «Детская роман-газета» № 9, в коллективном сборнике «Самое главное» (Москва, 2007), опубликованном по итогам III Всероссийского фестиваля «Я вхожу в мир искусства», в альманахе «Синильга» (Новосибирск, 2008) – по итогам «Сибирского литературного конкурса», посвящённого писателю Г.Ф. Карпунину, в журнале «Северо-Муйские огни» № 4 (Бурятия, г. СевероМуйск, 2010). Награждена дипломом III степени Всероссийского фестиваля «Я вхожу в мир искусств» (Москва, 2007), номенация «Искусство слова», лауреат журнала «Сибирячок-2007», лауреат «Сибирского литературного конкурса им. Геннадия Карпунина – 2008» и Общероссийского литературного конкурса 2009-го года «Земля. Природа. Родина. Будущее». Награждена дипломом IV-го Всероссийского фестиваля «Я вхожу в мир искусств». Дипломант III степени городского фестиваля «Жемчужина Братска-2008», номинация «Поэзия».

Симфония природы ЛУЧ Ищу глазами яркий свет, Но солнца в небе снова нет. Зову его, тянусь рукой, Но луч смеётся надо мной. И вдруг гроза, и снова гром Наверно, я забылась сном. Никто не сможет мне помочь: Вселенским эхом встретит ночь.

ДЕМОН Демон над землёй взметнулся, Пыль и листья ввысь поднял. Он рукой цветка коснулся – И цветок в тот час увял. Сатана взмахнул рукою, Посмотрел на небеса – Там с упрёком и мольбою Смотрят Божии глаза.

ЗОЛОТАЯ НОЧЬ Золотая ночь под небесами, Дуновенье ветра из-под крыл. Всё кругом усыпано цветами, Город мне загадочен и мил. В поцелуе сладкого забвенья Я забуду нынче обо всём… Лишь душа от юного волненья Рвется ввысь, за вешний окоём.

СИМФОНИЯ ПРИРОДЫ Не сладкий сон И не виденье. Таёжный склон, Дождя паденье. Багровый лес, Блеск изумруда, И солнца луч Из ниоткуда.

ОСЕНЬЮ Посмотри, как над землёю Листья жёлтые кружат, Как они на тонких ветках От дыхания дрожат. Посмотри, как всё танцует, Хороводит и поёт, Как над нашей головою Небо медленно плывёт. Ты посмотришь и мне скажешь, Что за осень всё отдашь, Что чудесен и прекрасен Её солнечный пейзаж!

СМЕРТЬ ВОЛКА У подножья, где скалы, Волк лежал на снегу. Рана кровью сверкала В его левом боку. Боль пронзила всё тело, Зверь почти не дышал. Злая вьюга свистела, Месяц в небе дрожал. Подступила воочью Смерть к сигнальным флажкам. Этой вьюжною ночью Нет пощады волкам!

*** Если всё в твоей жизни не так, Даже солнце не светит в окошко, Ты прими это всё за пустяк, Хоть душе твоей горько и тошно. Если кто-то клянёт за спиной, Не ответь ему местью такой же. Его крик утоли тишиной, Не дари ему фразу: “ Постой же!” Никогда не смотри ему вслед, Пусть идёт. Оглянулся? И ладно. Удержи своё гордое: “ Нет”, Чтобы не было сердцу досадно.

*** Мне так близка златая осень И листья жёлтые во мгле, Когда ветрами их разносит По грязной, скомканной земле… Ее мотив сродни печали, Что в сердце слышен всякий раз… Но дни осенние умчались, И хлад зимы дохнул на нас.

138

Анастасия Енцова Анастасия Енцова -юрист. А стихи - для души. Вернее, для её философского осмысления и озвучивания. Ведь душа - барометр жизни. *** Скрежет зубовный. Носом к носу с собой. Лбом в стекло. Глаза к переносице. На пол холодный стопою босой. По предплечьям мурашки проносятся. На зависть другим. Всё в порядке. Всё ровно. Без волнений. Без взлетов-падений. Бесполезно. Бессмысленно. Как-то бескровно. Нет меня. Нет моей даже тени.

*** Много чудных и странных людей мы видали с тобой. Знали пару желавших рукой дотянуться до солнца. Давай выпьем за всех, кто ушел навсегда за мечтой, И за тех, кто еще не ушёл, но уже не вернется. *** Разбила сердце? Я? Бог с Вами, милый друг! Нет радости моей в страданье Вашем. Для Вас была я всех милей и краше? Оставьте… Ныне речи Ваши – пустой звук…

*** Бьет по морде судьба, забавляется. Пальцем тычет в больное с усмешкою. И глумится: «Что, детка, не нравится?» Да в веревку вьет душеньку грешную…

*** Честнее честности была, правдивей правды. Собою жертвовать хотела, как дышать. Не понимала, почему ей все не рады?.. А просто надо бы хоть иногда молчать.

*** Я с тобой - не с тобой... Я одна - не одна... То ли было уж все, то ли будет еще... То ль богата, а то ли тобой я бедна... И по коже мороз... И в груди горячо...

*** Сама себе была и друг, и враг. Сама себе (и в радости, и в горе Сама с собой) жить не хотела боле. Сама же свой швырнула в небо прах.

*** Я - ребенок лихого времени В распасы иду с перепасом, Выскребая удачу из темени Пред марьяжным иконостасом...

*** Нет, не случилось быстрого романа... И не тебя я обниму, проснувшись... И все-таки все вышло как-то странно... Расстались руки, не соприкоснувшись...

*** Мелодию души играют Ваши пальцы... Дыханье затая, я каждый звук ловлю... Гляжу на Вас... И я не в силах оторваться... Ах, Господин Скрипач!.. Я Вас почти люблю!..

*** Смельчал мужик и ростом, и умом, И шириною плеч, и красотою слова. Ах, черт возьми! Ну,, где б найти такого, Чтоб был он среди воробьев орлом?

*** В те далекие времена, Что не вспомнит уже и старый, Шел себе по Руси Иван. Шел, как водится, он за Марьей.

*** Столько соблазнов вокруг: Боже мой! Округлые груди, тонкие талии... Может думать почаще все ж головой, А не гениталиями?..

Долго ль, коротко ль шел – не суть. Но однажды (к беде иль к счастью) В бездорожье нашел он путь, Что Ивана привел к Настасье.

*** Да, братцы, все ж неумолимо время... И с каждым годом все серьезней лица. И некогда лихое наше племя Рассыпалось по городам-столицам.

Вот и весь, ребятишки, сказ. Бабы так и живут в Расее: Марья Ваню не дождалась, Настя бросила Елисея.

Как будто Золотой Орды тумены, Мы с гиканьем ворвались в мир открытый, Да осадить пришлось... Дела, проблемы... Вот кто-то у разбитого корыта...

*** Он локтями дорогу себе проложил. И, став первым, он очень был рад. А потом, словно баба, истошно блажил, Когда понял, что очередь – в ад.

Но как ни расходились бы дороги (У каждого из нас своя звезда), Мы до сих пор похожи все немного: Ведь выпали из одного гнезда.

139

Читатель размышляет

С думой о нас

Отзыв на книгу Н. Никонова «Размышления в стихах и прозе о вас и себе» Донской поэт Николай Никонов выпустил не совсем обычную книгу – сборник литературных посвящений различным событиям и людям, которые в той или иной степени дороги автору. И не только близким по жизни людям - родным, коллегам, но и близким по духу – А. С. Пушкину, А. П. Чехову, А. И. Недогонову, а также и Волгодонскому литобъединению, Гуковскому автопредприятию, городу Зверево, олигархам, сибирскому литературному журналу «Истоки» и пр. Эти стихи, а порой и проза, являются откликами «на юбилейные торжества и погребальные ритуалы, творческие отчёты и презентации», - так сам автор определяется в предисловии. Зачастую пишущая братия такие произведения мастерит на скорую руку и в большинстве случаев не издаёт и уж тем более не переиздаёт, относится к ним поверхностно, без какого-либо значения. Стихи по случаю и на заказ, как правило, считаются второстепенными и, прямо скажем, отношение к ним зачастую снисходительное, а иногда – если посвящены они власть имущим – и неуважительное, мол, слаб человек, т.е. автор, вот и прогнулся в нужный момент. Конечно, рифмованного лицемерия и подхалимства во все времена было хоть отбавляй. Но здесь – точно не тот случай. Ведь всё дело в авторе, в его отношении к окружающему миру и к своим творениям, в его умении говорить с читателем. Если поэту есть что сказать, и он знает как это сделать, то он интересен именно своим личностным взглядом, глубиной воззрения и творческой интерпретацией осмысления события или факта. Николай Никонов – сложившийся поэт, знающий цену и подхалимству, и честным стихам-однодневкам. Но при этом он сам весьма интересен читателю как субъект мироощущения. Его поэзия философична, христиански возвышенна. Н. Никонову мало описать событие; да он к этому практически и не стремится – оставляет фактографию прозаикам. Его кредо: Написать бы стихотворение, Чтобы в нём не просто луна, А подводное шло течение И клокочущая глубина. Чтобы в нём молодая ярость Увлекала в шальную высь. Чтоб экваторность и полярность И большая зрелая мысль. («Грусть») Н. Никонов – глубокий поэт. Глубина его поэзии идёт от глубинности обозрения духа, что прямо указывает на неординарность личности самого автора. Он обладает прекрасным даром улавливать и «читать» свои чувства, актуализировать мельчайшие фотоны сознания, скрывающиеся в тенетах его души. Каждое описываемое событие поэт пропускает через своё мятущееся сердце и выдаёт на-гора тонко обработанный поэтический материал, от чего частное событие приобретает общественно значимые тона. И становится интересным другим мыслящим людям. Само стихотворение становится событием. Фактом

литературной жизни. И нет сомнений: это не стихи-однодневки, а весомые произведения. Таковы поэмы-посвящения «Святая память вдохновений» (к 95-летию рано ушедшего поэта-земляка А. И. Недогонова, лауреата Сталинской премии 1948 г.), «На престоле мужества» (о художнике и писателе-фронтовике, сыне полка, Почётном гражданине г. Гуково Ю. А. Калинине), стихотворения «К состоятельности живописца» (Л. В. Мартынову), «Дыханье времени» (В. А. Горенко) и др. И относиться к таким произведениям следует серьёзно, потому как высокомерного отношения они не признают – просто не даются в руки, не читаются, например, на ходу, как дамские романы. Н. Никонов это понимает, он знает, какой ценой писаны эти стихи и поэмы. Поэтому и собрал во многом специфический материал в полноценную книгу. И за это – спасибо ему! Не только в связи с тем, что мы, читатели, в очередной раз имеем возможность приобщиться к виртуозности авторского стихосложения (к примеру, «В ожерелье старины», «Венок сонетов»). Но – и это главное – увидеть и почувствовать широту творческого кругозора поэта – «до самого горизонта». Увидеть и почувствовать любовь и боль человека и гражданина, поэта и друга. Любовь к нам, составляющим его окружение, несмотря на то, что он сам сетует в предисловии: «...мы ведь, к сожалению, все заняты больше своей лишь жизнью и видимся не часто». Но все же: Друзья! Собратья! Односумы! Приветствую Вас и люблю! («Виноградные россыпи») Выстраданным словом, поэтическим воплощением Н. Никонов смог нас объединить, чтобы мы ещё яснее увидели, как много в нём этой самой любви, возвышенной, открытой, искренней – иногда до наивности – к нам, живым. И щемящей, безысходной скорби об ушедших... В этой книге талантливого, зрелого поэта мы видим Николая Никонова в первую очередь личностью – добрым, отзывчивым, неравнодушным человеком. Про таких говорят – широкой души человек. И это очень важно. Для нас и для литературы. Ведь, правда, небезразлично, какими личностными качествами обладает поэт, вошедший в её лоно раз и навсегда.

Николай Никонов вошёл в отечественную литературу более полувека назад, он был настойчив и уверен в себе. Теперь, после выхода книги «Размышления в стихах...», мы видим, на чем основывалась эта уверенность: он всегда верил нам – друзьям и просто читателям, и писал с думой о нас. Его поэзия гуманна, поэтому органична в русской литературе. Пусть же не иссякает поэтический родник талантливого стихотворца, чтобы Николай Николаевич Никонов ещё много радовал читателя своими творческими находками и успехами.

Павел Калинин,

г. Москва

140

Николай Никонов Николай Никонов - автор белее десятка сборников стихов, поэм, песен. Член правления Союза писателей Дона. Казачий есаул. Ветеран труда.

Лампа доброй памяти (поэма)

1 Вот и у меня Стоит на столике Ёмкая, Зелёная, Настольная. Лампа, В день рождения Подаренная Вами, По совместным дням Товарищи. Я благодарю вас и, по совести Думая о наших с вами днях, Чувствую: сюжет ответной повести Мягко вызревает на ветвях. Ветви впечатлений и раздумий — Дерева познания добра – В трепете, И шорохе, И шуме Ваша философия мудра! Листьями своими шевелите В зной и ливень, Память вороша. Говорите с нами, говорите, Чтобы мыслить можно не спеша. 2 Вижу Ёлочных игрушек изумруд, Новогоднее свечение минут. Слышу Голос не стареющий Кремля: - Здравствуй, Светлая российская земля!Вдохновение народа моего. Откровение заветное его. Голубеющая даль Над головой. Как бы ни было, Прекрасен шар земной! Он меня располагающе бодрит. Кремль, Твой голос Слышат Дели и Мадрид, Рим и Токио, Сантьяго и Париж… Ты о мире неустанно говоришь.

Ты правдив и несгибаем, Древний Кремль. Понимающ И всезнающ, Мудрый Кремль. Новогодняя погода над Кремлем. Бьют Куранты. Мы взволнованно встаём. За волненьем новогодним тишина. Дума каждого Отчётлива слышна. 3 Коллектив наш небольшой, Но довольно сложный. Каждый со своей душой И судьбой тревожной. Я, к примеру, о себе Мог бы рассказать Много всякого тебе – Только как начать? Как изведать глубину Взятого пласта? Зиму нянчим и весну Дружбой неспроста. Каждый выстрадал своё, Всё, что есть, пройдя. И, конечно, е-моё, Что-то не найдя. И, конечно, не всегда Был доволен счастьем Жить, используя года С молодым участьем. Жить и верить чистоте, В глубину стремясь Мысли, что по доброте Жизнь нам дарит, мчась По дорогам, по фронтам, Трудовым и прочим. Мир по духу здесь и там Ближе всех к рабочим. В коллективе каждый – свой, Потому что – рядом. На работу и домой Каждый с личным взглядом. Каждый знает, что к чему, И, конечно, видит Отчего и почему Невзначай обидит. 4 Люди в коллективе не похожи Друг на друга. Это ведь везде: В чем-то ничего, А в чем-то – хуже

141

Словом, где-то Не на высоте. Потому И ссоримся, бывает. И обиды льдинками хрустят. И тоска на думах восседает Иногда с напыщенностью в ряд. Скажем, этот вот, седой, К сорока годам Обзавёлся бородой И приехал к нам Из Сибири, с берегов Голубой реки. Удивились (кто таков?) Наши горняки. На вопрос: откуда, чей, Молвил, вздрогнув чуть: «Я на родине своей, А н где-нибудь...» Мир души озеленя, О своём хлопочет. К сожалению, меня Он понять не хочет. Здесь родился он и рос Там – мужал и зрел. В терпком дыме папирос Не спеша мудрел. От природы одарён Тяготеньем к слову, Только то, во что влюблён, Положил в основу. Только то, что полюбил, Только то, что понял, – В силу духа воплотил И над нами поднял. 5 Если совесть есть, дела в ажуре И в порядке дружбы габарит. Лампы свет в зелёном абажуре Память освежает и бодрит. Ну, а если нету, значит – нету. Совесть века – лучший контролёр. Без неё и миру, и поэту – Как без искры зажигания мотор. Сослуживцы, Горняки, Коллеги, Есть над чем задуматься в пути! Освещая

Николай Никонов Памяти ночлеги, Лампа доброй совести, свети! Высветляй Особенности наши, Недостатки наши высветляй! Трудности и тяготы познавшие, Мы идём, как подобает, знай. Мы идём, Сверяя устремления К солнечно желанному теплу. Шелестят В порыве вдохновения Веточки деревьев на ветру! 6 Я не против Строгого порядка. Дисциплина – Важный аргумент! Но к чему Излишняя оглядка И перестраховка на момент? Разве мы живём не по минутам? Разве не справляемся, Не так Что-то? Отчего же кой-кому-то Кажется, что нужен нам кулак, Тот, который, может быть, сильнее И к вышестоящим боссам вхож, Правоустремленнее, Смелее И на пустобреха Не похож! По его Испытанному мнению, Ничего не делай, но сиди И, ворон считая, непременно Время табельное соблюди! Видимость работы создавая, Не теряй из виду перспектив. И тогда, мол, Будешь, не сдавая, Ты благополучен и ретив. И тогда, мол, Будет шито-крыто, Все в порядке. Ты – передовик! Вот она «собака» где зарыта. Лично я к такому Не привык. Заявляю Не от делать нечего И советую не возражать: Дело делать, А не день до вечера Коротать Да попусту брюзжать!.. Навязали Разговор извечный Мысли, что задумчиво тихи, Чтоб затем, Ершисто человечным, Им Переоформиться В стихи. 7 Дорогие, уважаемые люди! Отчего же крайности у нас?

Лампа доброй памяти. Поэма Больше всех себя, выходит, любим, Лики выставляя напоказ. Вот-де мы какие, знайте наших, И, пожалте, Новый вам букет! Именем побед, Во имя павших На полях сражений – Дай ответ. Сколько можно Прятаться за шторки «Непроизводительных затрат», Делать ставку На бумажные подпорки? Кто им рад! Надо Горячей с людьми работать. Быть поближе, Чаще помогать Разобраться – Где ты? кто ты? что ты? И шагать. Шагать. Шагать. Шагать!

Люди праведной жизнью живут.

8 Друг-читатель, Мы с тобой, Зная, что и как, Верим: в бытности людской Дружба – не пустяк. Ночью, вечером иль днём, На ветру иль в зное, Передряги нипочём, Если нас двое! Если двое, Не один, Если все путём, Клином вышибая клин, Хорошо идём, И неважно, кто сильней, Важно Понимание. В перекличке слов и дней – Мыслей созревание. Ветер морщился, серчал, Листьями шурша. Обретала свой причал Новая душа.

10 Время мчится, Год за годом катит. Серебрится неба акварель. Расстилает Самобранку-скатерть Только что проснувшийся Апрель.

9 Каждый год, каждый день, Каждый час Жизнь по тропам и трассам мчась, В атмосфере труда и наук Не обходится Без услуг. Люди трудятся, люди живут. Люди любят, ревнуют, ждут. Ну, а если не ладится вдруг. Виновата не сфера услуг. Это кажется только нам, Что слова не подвластны ветрам, И от них не зависимы мы, Наши помыслы и умы. Оглянитесь, друзья! Вокруг Сколько чутких, заботливых: рук. Потому что и там и тут

142

Каждый год, каждый день, каждый час Мы, по тропам и трассам мчась, В завихреньях труда и наук Верим в собранность добрых рук. Верим в силу волшебных слов: Здравствуй! Здравствуйте! Будь здоров! И нам вовсе не все равно – Глубина или дно... но: Без идущих навстречу глаз, Без крутых подорожных фраз, Без бурана и тишины Не осмыслить голубизны. Люди трудятся, люди живут, Люди любят, ревнуют, ждут, Верят, плачут, смеются, чтят... И от скуки На нервах Бренчат.

11 Март уходит со словами: - Други! Я ведь, в общем, тоже не святой. И меня освистывали вьюги И запугивали темнотой. Отступления познав и срывы, Самому себе бывал не рад. Опухоли века И нарывы Времени О многом говорят. Если совесть есть, дела в ажуре И в порядке дружбы габарит. Лампы свет в зелёном абажуре Память освежает и бодрит. Сослуживцы, Горняки, Коллеги, Есть над чем задуматься в пути! Освещая Совести ночлеги, Лампа доброй памяти, Свети!.. 1988 2010

Проза

Юрий Калинин

ТАЁЖНОЕ СВАТОВСТВО Здравствуйте, уважаемый Сергей Тимофеевич! Через своего друга Николая Никонова получаю иногда и имею возможность читать ваш журнал «Истоки». По охвату литературно-культурной жизни издание обширно – под стать просторам Сибири. Высок и уровень представленных в нём материалов. Ваш труд впечатляет и радует: велика Россия своими талантами, тянутся люди к культуре. Среди культа денег и насилия есть живительные родники для души. Их не затоптать, не загадить. Таким чистым истоком вижу и ваш журнал. Пусть «Истоки» наполняют нашу жизнь родниковой свежестью, духовной светлостью, и процветатет великая русская литература. От всего сердца желаю вам дальнейших творческих успехов и долгой жизни вашему журналу. Юрий Калинин. Юрий Алексеевич Калинин родился 5 апреля 1929 года в Донецкой области. Из семьи репрессированных казаков. С малых лет воспитывался в детских домах, в том числе, с 1933 года - в Детском городке им. В.И. Ленина (усадьба Уваровых «Поречье» в Московской области). Участвовал в Великой Отечественной войне в составе действующей армии в качестве воспитанника -сына полка 47-й гвардейской и 270-й стрелковой Демидовской Краснознамённой дивизии. Воевал в центральных и южных регионах России, участвовал в освобож¬дении Украины, Белоруссии, Литвы, Латвии. Был тяжело ранен. Награждён орденами Славы, Отечественной войны и медалями. В послевоенное время трудился на рудниках и шахтах Урала, Воркуты, Тулы. В 1968 году вернулся на родину, в Донбасс. С тех пор шахтёрский город Гуково Ростовской области стал родным. Много сил здесь отдано Ю.А. Калининым военно-патриотическому воспитанию молодёжи и школьников, ветеранскому движению, пропаганде спорта. Ю.А. Калинин — Почётный гражданин города Гуково. С 1990 года активно участвует в возрождении традиций Донского казачества. Имеет чин есаула Всевеликого Войска Донского. Награждён орденом «За Веру, Дон и Отечество», медалями «Защитнику Отечества», «За возрождение Донского казачества» и другими казачьими нагрудными знаками. Ю.А. Калинин - член Союза писателей Дона. Он - автор пяти книг и более 20-ти публикаций в литературных сборниках и альманахах. Является лауреатом Южно-Российского литературно-художественного конкурса «Великий вёшенец », награждён дипломом и национальной золотой медалью М.А. Шолохова. Международным Союзом славянских журналистов награждён дипломом и медалью «Верные сыны России ». В 2008 году за произведения военно-патриотической направленности ему присуждена литературная премия Валентина Пикуля

В далёкой Сибири, средь вековой тайги, затерялась срубленная кем-то наспех старая заимка. Вот на это Богом и людьми забытое подворье с покосившейся избою и обветшалыми сараями вселился не по своей воле ссыльный с небольшою семьёй. Верховой казак Аркадий Михайлович Мезенцев оставил на тихом Дону хорошую по себе славу. В молодости не было ему равных в кулачных боях и в джигитовке. По всем хуторам близ станицы Островской Усть-Медведицкого округа держал он верх. Русско-японскую войну старший урядник Мезенцев закончил с двумя Георгиевскими крестами. В империалистическую в 35 своих лет стал полным Георгиевским кавалером. К тому же, когда командовал особой сотней, вывел из окружения штаб полка. За это ему был пожалован чин сотника и орден Святого Георгия. Однако вскоре затем был тяжело ранен, и в гражданскую в боевых действиях ему участвовать не пришлось, о чём Аркадий и не сожалел. Агафья Васильевна, жена, родовитая казачка из Кошар, прожила с ним более 30 лет совместной жизни. Когда ей только исполнилось пятнадцать лет, выдали её за Аркадия. Вскоре родила ему дочку, назвали Верочкой. Вера Аркадьевна тоже рано вышла за красивого казака, хорунжего Матвея Емельяновича Карнаухова. Да прожили они вместе всего-то год. В 1924-м, по весне, погиб трагически казак Матвей Емельянович: рыбалил на Дону, да запутался в сетях и утонул. Хоронили его всем хутором, а вдова перебралась к отцу с матерью и в том же году родила дочку, Олёнку. Так и вели они общее хозяйство, приспосабливаясь к изменчивой жизни, пока в 32-м не осудили Аркадия по ложному доносу. Казака-офицера сослали в Омскую область, где многие донцы заканчивали свой путь, уготованный им судьбой после семнадцатого года. Семья следом за ним с мыслями о том, что в колхозе всё равно житья не будет семье врага Советской власти... В Большереченском районе служил уполномоченный райотдела НКВД по надзору за ссыльными Зубарев Пётр Васильевич – верзила, пропахший махрой и самогоном, с прокуренными грязно-рыжими усами и поржавелыми зубами, которые он, щетинясь, выставлял напоказ, когда ему определяли новых ссыльных. Принимал он их с упоением удава, разглядывал медленно, с ухмылкой, всем видом и нутром своим показывая, что он, Зубарев, тут хозяин. Вдоволь насладившись унижением ссыльного, этот представитель власти оформлял документы и рекомендовал на работу: кого на Иртыш – рыбалить или на лесосплав, кого на дальние хутора – промышлять зверя

143

Юрий Калинин и птицу. А кто не по нраву, мог и в каталажку убрать. За подлую его натуру ссыльные повесили ему кличку Борзой. Аркадий Мезенцев Борзому не приглянулся, потому отправил тот бывшего сотника на дальнюю, что верстах в 70-ти от райцентра, заимку. И пошла жизнь Аркадия Михайловича с супругою, дочерью и внучкой другим чередом. С годами избу он укрепил, подновил, перекрыл кровлю, срубил баньку, обзавёлся лошадью, мелкой скотиной. Появляться в райцентре или городах ссыльному было заказано. Борзой сам два-три раза в год заезжал к нему – контролировал-таки. Аркадий был хорошим охотником. Поэтому навещал его ещё инспектор охотхозяйства. Он же был сборщик налогов, в качестве которых ссыльный сдавал шкурки белок и соболей, кедровые орехи, грибы и иногда мясо лося, кабана и птицы. Старого инспектора Самсона Гаврилыча, ушедшего недавно из жизни, заменил молодой, только что окончивший школу инспекторов. Невысокого роста, чернявый, глаза, как угли, горят, в плечах сложен как надо. Несмотря на фискальную должность, юношу очень скоро полюбили сибиряки-переселенцы. Да и он, Незамаев Александр Иванович, не зазнавался, не злобствовал, был приветлив и улыбчив. Вырос он сиротой, скитался по приютам и за короткую свою жизнь достаточно хлебнул лиха. Но по направлению комсомола выучился и стал уважаемым человеком. Деду Аркадию и бабке Агафье новый инспектор пришёлся по сердцу. И когда Сашок – так они его называли – приезжал на заимку, дед оставлял его погостить на неделю и больше. Сашок помогал старому казаку по хозяйству, а тот учил хлопца житейским премудростям домашнего характера, чему ранее детдомовца учить было некому. С Олёнкой он играл, как с сестрёнкой, обращался с ней по-простому, но уважительно, и иногда делался очень серьёзным, особенно, когда привозил учебники и рассказывал что-нибудь учёное. А провожали Сашка в район всегда с лесными подарками: и медку, и орешков, и малины, и брусники, и прочей снеди нагрузят на его небольшую лошадку-монголку и всей семьёй сопровождают до таёжной дороги, что петляет сквозь зарослей верстах в двух от охотничьей избы. Тысяча девятьсот сорок первый год принёс трагедию в семью казака Аркадия Мезенцова раньше, чем всей стране, словно во искупление грехов людского безбожия потребовал Господь авансом невинных жертв. На широкой, крепко сбитой скамье, покрытой медвежьей шкурой, лежал Аркадий. Перед ним на почерневшем от старости столе стояла ополовиненная четверть самогона. Картошка в мундире, огурчики, грибы в деревянной миске были почти не тронуты. Лишь засохший хлеб, разломанный неровными долями, да лежащий на боку стакан выдавали продолжительность этого застолья. Уже много часов Аркадий пил и плакал: неделю назад он выследил и убил медведя, который задрал насмерть его Агафью и дочь Верочку. Это случилось в феврале, когда он, как обычно, ушёл расставлять капканы и силки. Возвращаясь и будучи уже недалече от дома, услышал душераздирающий крик Агафьи.

Таёжное сватовство Стрелой понесли лыжи, но не успел: зверь уходил, ломая тайгу. Аркадий выстрелил на ходу дуплетом, да, видно, не попал, ушёл тогда злодей. Растерзанные тела лежали на неестественно краснеющем снегу. Аркадий просто обезумел от горя и ярости. Он было кинулся вдогонку за зверем, но, Господи, где же Олёнка? Неужели и её?.. Он рванулся к избе, Олёна выбежала навстречу. Дед сжал её в объятьях, и слёзы затмили им весь белый свет... Потом они схоронили самых дорогих и любых сердцу людей, и дед Аркадий научил Олёнку стрелять из ружья. Сам же уходил искать того шатуна-людоеда. Четыре месяца старый охотник рыскал по тайге, выслеживал зверя по только ему, Аркадию, понятному рисунку отпечатков лап. Почти за сто километров уходил и вот неделю назад выследил и пристрелил. Только теперь горе навалилось на него осознанием безвозвратности прошлой жизни и безысходностью настоящей. Он лежал, и слёзы из открытых немигающих глаз сами по себе катились по щекам, по вискам, бороде. «Олёна, ты одна осталась, – то ли думал он вслух, то ли разговаривал про себя. – Сиротинушка моя, да и тебя-то мог задрать... Его мясá я выбросил, бирюкам... Шкуру брошу к дверям, нехай... будем чувяки чистить... Ох, Агафьюшка, жалкая ты моя, как дальше жизню жить?.. Доченька Верушка, чем-то ты не угодила судьбинушке, светок мой лазоревый...» Аркадий потянулся за стаканом, чтобы влить в себя ещё горилки и забыть всё, что произошло. Но вдруг надрывно закричала в голос Олёна, сильно обняла деда и задрожала, как листок осенний. «Мама, мама, мамонька!..» – причитала она исступленно. “Вот и отрезвила старого казака,– Аркадий сел на лавку.Негоже мне так крушиться». Он утёр свои слёзы и тихо сказал: – Не плачь, дитя, я ж его порешил... Олёна затихла, только всхлипывала и вскоре, прижавшись к деду, и вовсе перестала плакать: – Дедулька, как же нам теперича? – Э-эх... Налей-ка мне полчарочки, и я покумекаю. Ты сбегай на баз, скотину посмотри, не кормлена поди, что-то Рыжего не слыхать, тоже, небось, горюет, – дед Аркадий тяжело вздохнул. – А я туточки порядку враз зроблю. Мы ж теперича и за маманю, и за бабаню – всё сами будем... – не договорил старик: горечь комом подкралась к горлу. – Да, деда, так дóлжно, – плеснула ему в стакан. – На, пей, только я сховаю четверть, ладно? – Спасибо тебе, моя касатка, – он прижал голову внучки к своим губам. – Ну, ступай. Да гляди: что почуешь – зараз сюда. Да и ружьё у тебя в сенцах своё. Ну, иди, помощница. Он опрокинул стопку, вытер усы и бороду, вытянулся на лавке и задумался. Самогон клонил ко сну, и сквозь дрёму вспоминал Аркадий Михайлович степь донскую да родную станицу. Только шло на ум что-то всё тяжёлое, нерадостное. После того геройства, когда хорунжий Мезенцев не растерялся и умелыми действиями спас штаб полка от австрийского окружения, дали ему «льготу» – отпуск домой. Но невесело возвращался в станицу, потому как получил весточку от писаря станичного атамана, родственника, троюродного братка Гришки Чернова о том, что погуливает его жалмерка. Первым делом по приезде выстегал плетью жену свою Агафью, за измену, значит. А потом вызнал:

144

Юрий Калинин навет это. После разбора с Гришкой выяснилось, что позавидовал тот удачам боевого казака: и жене-красавице, и крестам на груди. А уж когда Аркадия Мезенцева наделили сотней десятин земли – как офицера-героя – да ещё теми, на которые Гришка давно глаз положил, да рылом не вышел, – то у него и поднялась рука на клевету. Дорого это подлецу обошлось... К тому же Аркадий заставил его при казаках на коленях молить у Агафьи прощенья. Он же, Чернов, в 1929 году, будучи волостным землемером, написал в ОГПУ донос, что, мол, затаившийся враг, бывший офицер Аркадий Михайлович Мезенцев, подговаривает казаков не пущать в колхоз иногородних. Хоть это и не подтвердилось тогда на дознании, но сыграло свою роль в 32-м году. Утро застало Аркадия всё на той же лавке. Он проснулся от лая Рыжего, который вообще редко брехал, так как был старой умной сибирской овчаркой и побывал за свои годы в местах не менее интересных, чем те, какие видел его нынешний хозяин. И прозван-то был он Рыжим не за масть, а за подпалины, с которыми и появился на заимке. Настороженно бросив взгляд на ружьё, Аркадий выглянул в оконце: – О, Сашок, родной! Олёна, к нам гость знатный – встречай, – и направился к дверям. На базу они обнялись. О многом хотелось Аркадию выговориться, но и без слов Александр всё понимал. Он потрепал пса: «Узнал, стервец, вон как обрадовался». В ответ Рыжий оскалился и весело завилял хвостом. – Ну, проходь в курень, – отстранившись, дед окинул взором ладного хлопца: – Хорош казак! Рассказывай: как в селе? Олёнка, и где ты там? – Здравствуй, Сашок! Что привез? – ещё привычно, по-детски, но как-то уж неуклюже, скороговоркой приветствовала гостя Олёна. Дед обратил внимание, что дивчина слегка зарделась при виде справного молодца. «Гляди, как повзрослела, – мелькнула мысль, – эдак я тут скоро один, как перст, останусь». Сашок в этот раз был неулыбчив. Он развязал переметные сумы и стал доставать подарки: Олёнке – книги, коробку конфет, какие-то мелочи, что она заказывала, и главное, большое овальное зеркало (старое-то всё облупилось); деду – порох, дробь и газеты. От себя поставил на стол бутылку коньяка. Пока Олёна занималась по хозяйству да накрывала на стол, Александр сообщил, что две недели назад началась война с фашистской Германией. Подробностей он не знал, высказал уверенность, что немцев быстро разобьют. На что старый казак вздохнул тяжко: – Э-эх, не скажи… А вот к застолью радостную весть оставил Сашок. В райцентре, мол, говорят, что вышел указ Сталина о лагерных и ссыльных, в котором прописано, что некоторым разрешено искупить свою вину в боях за Родину. А старикам – послабление: ссыльным разрешено будет жить в городе, а потом и на Дон возврат может быть. – Ну, Сашок, весть, давно чаянную, ты принёс. Так, выходит, я могу в Большеречье перебраться, а то и в Омск? – Конечно, Аркадий Михайлович, – считай, амнистия!

Таёжное сватовство – Деда, почему только ты, а я, что, здесь останусь? – смеясь, спросила Олёна. Аркадий посмотрел на неё, опустил голову. Гибель жены и дочери всерьёз заставила престарелого казака задуматься о дальнейшей судьбе внучки. Он вскинул бороду и, прищурившись, спросил: – Александр Иванович! Сколько тебе лет? Сашок покраснел, но справился и ответил, что в сентябре будет девятнадцать. – А моей внучке в октябре будет уже семнадцать. Олёна смутилась, фыркнула и выбежала из избы. Дед пошёл напрямую. Он налил Сашку и себе коньяка, потом спросил: – Саша! А ты мог бы жениться на Олёне? – Вы что, она же еще ребёнок, – отводя глаза, ответил Александр. Но дед его не слушал: – Вот нечаем помру я от тоски, а Олёна одна-одинёшенька, некому нам с ней жалиться. А тебя она кохает давно, только молчит. Видал, как вспрыгнула? – Я её пуще жизни своей буду беречь, – произнес Александр очень серьёзно. Он пригубил стопарь, закусил, продолжил ещё твёрже: - Осенью я заберу её в райцентр. У меня большая комната в доме охотхозяйства. Работа есть – прокормлю. А там и вам свобода выйдет. Я походатайствую, чтоб в Большеречье разрешили вам, чтоб с нами, значит. Аркадий засмеялся: – Ну, ты не спеши. Давай-ка вот что: найди в селе Борзого и разведай всё поточнее. Он в прошлом году бумагу мне сунул подписать, а там было то, что куковать мне ещё в ссыльных да куковать; не объяснил ничего, нагрубил. Да ещё всё поглядывал на Олёну. А я ему и мясца, и грибов с собой собрал. Гамлет он, нехороший человек. Сашок сжал кулаки: «Чтоб ему...» – Да, съезди ещё в Азовский район, там наших донцов много. Поговори, послухай, что гутарють. Може, на Дон станут возвертаться... Хотя, смекаю, дело это не быстрое: германец-то силён, поди. Что-то сердце побаливает, ох, чую беду... На предложение деда погостить Сашок ответил, что начальство запретило задерживаться, и засобирался. Договорились, что, как только будут новости и оказия, он сразу приедет. Простившись с дедом, Сашок пожал руку Олёне, что-то хотел ей сказать, но передумал, быстро сел на монголку и ускакал. Часа через три Александр был в райцентре – селе Большеречье, и так как всю дорогу думал о своих будущих родственниках, то решил, не мешкая, зайти в райотдел НКВД. А тем временем и Аркадий думал о Сашке: вдруг его возьмут на войну, что тогда? Потом утешал себя: да нет, не возьмут, у него бронь, ведь он государственный человек. – Олёнка, вот я тебя и сосватал, – пытаясь казаться шутливым, но тем не менее озабоченно произнёс дед. – А знаешь что? Давай-ка истопим баньку по такому поводу да смоем все наши страдания. Аль не заслужили лучшей доли? Скоро выйдем из этой треклятой тайги, будем жить в селе, у твоего кумира. Не прогоните старика? …Первым банился дед. Он долго парил ноги, разминал

145

Юрий Калинин рубцы на спине. Когда-то минный осколок, вонзившись в позвонок, навсегда выбил его из седла, а теперь, под старость, часто о себе напоминал ноющей болью. После бани Аркадий Михайлович поковылял отдыхать и с мыслями о войне, о жёнушке, о надежде на лучшую долю тихо закемарил. А Олёна взяла с собой привезённое Сашком зеркало и, вымывшись, стала в предбаннике рассматривать себя, будто до сего дня и не замечала своей красоты. Она провела пальцами по упругим грудям, улыбнулась кокетливо. Ах, кабы Сашок увидел её такую... Повернулась боком, развернулась. Сашок всё не выходил из головы, она разговаривала с ним смело и игриво: «Саша, Сашенька, ничегошеньки ты не знаешь, какая я стала. А ведь я давно люблю тебя, глупенького, но боязно признаться. Не представляю, как мы будем вместе...». Вдруг ей стало обидно, что она одна, нет у неё маменьки, и нет рядом Сашкá, и Олёнка заплакала. Но скоро она справилась с девичьими слёзами, облилась холодной водой, надела свежий балахон, убрала баню и предбанник и направилась к дому. Вечерело. Небо заволакивало тучами, но ветер был ещё где-то далеко, и деревья стояли, замерев в ожидании летней грозы. Послышался топот копыт. Рыжий навострил уши и глухо зарычал. Олёна выглянула в оконце и увидела трёх всадников в синей милицейской форме. В самом крупном она узнала Борзого. Сердце девушки сжалось, предчувствуя неладное. Олёна бросилась к деду. – Дедуля! Проснись, скорей! Борзой там! Мне страшно. Аркадию, едва он открыл глаза, передалась тревога внучки, и он кинулся к оружию, но в избу уже входил, зыркая злыми глазами, Борзой: – Это так ты гостей встречаешь, старый чёрт! Сидеть! – он быстро прошёл к стене, где висело всегда заряженное ружьё, снял его и бросил напарнику: – Держи его на прицеле. Ну-ка, Олёна, шустро – самогон и закуску! Надеялся Сашок в отделе НКВД узнать об амнистии Аркадию Михайловичу, а узнал вот что: третий день разыскивается дезертир Зубарев Петр Васильевич, который застрелил дежурного милиционера и с двумя уголовниками и с оружием скрылся в лесах. На вопрос фининспектора: почему не предупредили охотников, ответили, что сообщили уже многим, но не всем. Александр был уверен: Борзой не минует деда, и поэтому немедля снарядил ружьё, карабин, кое-какую провизию и пустил свою монголку напрямки по еле заметным тропам через болота. Так путь сокращался почти наполовину, правда, он был опасным и почти незнакомым. «Только бы успеть!» – стучало в висках в такт мягкому хлопанью копыт по жухлой болотной траве. Смеркалось, а впереди были десятки километров местами заболоченной тайги. Аркадий взял себя в руки и внешне спокойно сказал Олёне: – В сенях шмат сала, принеси для гостей. Олёна смекнула: сала там нет, но есть ружьё, и она повернулась к выходу. Борзой, словно почуяв подвох, преградил путь: – Давай что в избе.

Таёжное сватовство Олёна с каменным лицом поставила на стол бутыль, капусту, порезала огурцы, хлеб и как бы невзначай оставила нож ближе к деду. Борзой не обратил на это внимания, он командовал своим подручным, чтобы те выносили всё ценное, что могло пригодиться в тайге. Через минуту после того, как подручные вышли к лошадям, оставшись с глазу на глаз с хозяевами, Борзой будто испугался этого. Он заёрзал и, озираясь, кликнул одного из своих: – Эй, Шалый, поди в избу и стань на выходе. Чуть что – стреляй, – и, повернувшись к Аркадию, с издёвкой процедил сквозь зубы: – Ну что, казачок, выпьешь напоследок? – он наполнил стаканы: деду, потом себе, выпил, крякнул, пожевал капусты и уставился на старика. – Пей! – шаркнул стаканом по столу. – Ты уж сам, Петро Василич, что-то мне занемоглось нонче, – Аркадий смотрел исподлобья, насупившись. Он заметил, что, как бы Борзой ни хорохорился, уверенности в нём поубавилось: руки подрагивали, глазки бегали. И в этой новой для себя роли Зубарев, как загнанный зверь, был ещё более злобен и опасен. – Бери зараз всё, что нужно... Внучку тока не тронь... Верзила нервно оскалился: – Не-ет. Деваха мне давно глянулась. – В тяжёлой, внешне спокойной позе старого казака чувствовал Борзой скрытую угрозу и оттого хотел поскорее закончить своё чёрное дело. – Возьму её с собой. Будет мне ноги мыть перед сном. Так что ли у вас, у казаков? А ерепениться удумает – уркам отдам. – Он перевёл пьянеющий взгляд на сжавшуюся Олёну: – Ну, иди ко мне, я ласковый, гы-гы-гы. – Рука его легла на девичье плечо. – Убери лапы, гад! – кровь клокотала в жилах Аркадия, он привстал, но стоящий в дверях бандит передёрнул затвор карабина и рявкнул: – А ну сидеть! Кому сказано? Аркадий грузно опустился на скамью. Борзой опрокинул ещё полстакана, опять закусил капустой и, косясь на старика, приказал Шалому: – Раздень её и привяжи к лавке. Не сдержался старый казак, не вынес такого унижения. Гневом исказилось его лицо, схватил нож, рванулся к обидчику. А тот будто этого и ждал. Револьверный выстрел Борзого в упор сразил Аркадия, он повалился на стол и сполз на пол, всё ещё сжимая в руке нож. Борзой ощерился, проводил взглядом падающее тело, повернулся к Шалому: – Давай, вяжи! Олёна кричала, рвалась, кусалась, звала на помощь, но кто её услышит сквозь вёрсты безлюдной тайги?.. Обессиленная, привязанная по рукам и ногам к скамье, Олёна затихла, и только дрожь током пронизывала её оголённое тело. Борзой бросил взгляд на Шалого: на лисьем лице отморозка легко прочитывалось похотливое желание. Второй бандит, совсем ещё пацан, войдя в избу, так и застыл, моргая широко раскрытыми то ли от удивления, то ли от страха глазами. Борзой сплюнул и нервно выругался: – Я же сказал: выносите всё. Порох у него там, за печью. Вы – после меня, – кивнул на распластанную девушку. – Поняли? Бандиты забегали по избе, круша всё ненужное, что

146

Юрий Калинин попадалось под руки, складывали в перемёты и вязали в узлы одежду, одеяла, столовое серебро, шкурки зверьков, продукты, куль соли. Борзой тем временем склонился над Олёной. Она была без сознания, тело в царапинах и кровоподтёках, ноги, связанные под лавкой, затекли от верёвок, руки тоже посинели. Борзой мотнул головой, будто пытаясь избавиться от каких-то мыслей; он понял, что трусил перед тяжёлым взглядом ссыльного казака, и девчонку велел связать тоже из страха. Но теперь у него этот страх прошёл. Он, Пётр Зубарев, здесь всевластный хозяин, судья и палач, и даже уголовные шавки – это его слуги, его рабы, которые сейчас бегают, как крысы, по его указанию. Он развязал верёвки и, желая осуществить задуманное насилие поудобнее, взялся перенести бесчувственное тело на топчан. От его прикосновений Олёна пришла в себя, открыла глаза и онемела от ужаса. Она увидела перед собой расплывшуюся в похоти морду Борзого, а за ней землистое лицо своего деда. Полуживой Аркадий из последних сил вонзил нож в шею Борзому. За мгновение до того, как Олёна услышала выстрел Шалого, глаза хрипящего Борзого и умирающего деда проплыли перед её затуманивающимся взором; тела рухнули оземь, и Олёна вновь погрузилась в небытие. Шалый, убедившись в том, что Борзой мёртв, процедил сквозь зубы, обращаясь к порядком струхнувшему юнцу: – Будем уходить. Тащи её в сени: с собой возьмём. И быстро сюда за шмотьём. – Сам же стал разбрызгивать по избе керосин. Когда молодой выполнил приказания и вернулся в избу, он неожиданно получил пулю в лоб. Шалый задумал уйти в тайгу один, прихватив Олёну и награбленное. Он знал, что ищут троих, а выйди он с Олёной вдвоём из тайги гденибудь под Иркутском, то, глядишь, и затеряется в суматохе военного времени. Шалый поджёг тряпку с керосином и бросил её. Затем переступил через труп своего сотоварища, выскочил в сени и… остолбенел. Перед ним стояла голая девочка с ружьём наперевес, ствол которого упёрся как раз в живот бандита. И всё же Шалый успел поднять руку с револьвером и нажать на спусковой крючок. Выстрелы револьвера и ружья раздались одновременно... Гроза, разразившаяся над тайгой как только стемнело, вмиг вымочила всадника, продиравшегося сквозь лиственничные заросли к своей цели. К сердечной боли за Олёнку то и дело примешивалась тревога: как бы не сбиться с пути, не заплутать. Но неведомая сила наполняла его и придавала уверенности. И отчаянный всадник, вжавшись в холку лошади, выводил свою монголку из завалов таёжного бурелома непременно в нужном направлении. Через три или четыре часа (а может быть, и больше – ему показались они бесконечными) исцарапанная в кровь монголка вынесла Сашка на дорогу, откуда до заимки оставалось рукой подать. Тут сквозь дождь он почувствовал запах гари. Сашок огляделся и понял, что тайга наполнена дымом. Он пришпорил лошадь, снял с плеча карабин. Из-за лиственниц он увидел объятую пламенем избу старого казака, рядом с ней рвались с привязи три чужие

Таёжное сватовство лошади. Их ржанье, беспрерывный лай Рыжего смешивались с шумом пожара, но голосов слышно не было. Сашок осмотрелся по сторонам и, согнувшись от жара и едкого, бьющего навстречу дыма, вбежал в сени. Ещё не видя Олёну, он понял, что в дом ему не войти: вот-вот объятая жирными языками пламени изба рухнет. «Олёна, Олёна, где ты, неужели я тебя потерял?» – дышать было нечем, но Сашок в отчаянии закричал: – Олёна-а! – А-а-а – потонуло в бушующем огне... Но чудо произошло. Он нашёл её! На последнем глотке задымлённого воздуха Сашок сгрёб её в охапку и вывалился из сеней. Вслед ему полыхнул столб искр и огня: это рухнула крыша. Александр, глотнув воздуха, перенёс девичье тело в безопасное место, трясущимися руками наскоро перевязал рану ниже груди и кинулся спасать мятущихся лошадей и скотину. Гроза утихла. Стояла тёмная таёжная ночь. Заимка догорала. Невдалеке стояли лошади и изредка жалобно ржали, подёргивая обожжёнными боками. Рыжий – старый добрый пёс – подвывал, глядя плачущими глазами на пепелище, где остался его хозяин. Сашок склонился над бесчувственной Олёной. Он завернул её в брезентовый плащ и долго смотрел в лицо девушки: «Не успел я к тебе, к деду, не сберёг я тебя, нет мне прощения...» Вновь пошёл дождь, и Сашку будто показалось, что припаленные веки её вздрогнули. И действительно, когда на безжизненное лицо зачастили капли, запёкшиеся губы Олёны прошептали: – Пить... Сашок мигом сбегал за флягой. Девушка сделала глоток, потом другой, её веки снова вздрогнули, она приоткрыла глаза и тихо-тихо прошептала: – Я знала, что ты придёшь... – и умолкла. Сашок приподнял её голову, пытаясь влить ещё воды, но Олёна была без сознания. Потом долго ждал, что его любимая вот-вот придет в себя, и тогда он скажет, что крепко любит её и будет любить только её всю жизнь – только бы жила! Не дождавшись, обнял её голову руками и закричал на всю тайгу: – Олёна! Не умирай, Олё-онка-а... Через некоторое время Сашок очнулся, сделал люльку для Олёны, зажёг фонарь, и конный караван, сопровождаемый Рыжим, двинулся в ночь. К утру ему послышался то ли стон, то ли далёкий вой, подумалось: волки преследуют. Но стон повторился явственнее. Александр спешился и подошёл к Олёне. Она смотрела на него широко раскрытыми глазами и попросила пить. Глотнув немного воды, чуть улыбнулась и сказала, что замёрзла. Сашок укутал её в волчий тулуп. Олёна была жива. И поэтому Сашок был счастлив и только молил: «Олёна, не умирай», – и торопил лошадей: «Скорее, скорее до села...» В мае 1945 года в госпитале города Иваново на соседней с моей койкой быстро шёл на поправку молодой танкист, старший лейтенант Александр Иванович Незамаев. На глазах его были повязки, и мне часто приходилось по его просьбе писать письма его жене Олёне Матвеевне Незамаевой. Он и поведал мне эту историю в своей жизни.

147

Творчество читателей

Александр Хрульков

АЛЕШКА-ТРАКТОРИСТ (поэма для детей)

Грачи вернулись - сеять надо. Грачи кричат - начался сев! Горячая пора в бригадах. Горячая пора у всех.

Тот хлеб, что пахарю давали За труд тяжёлый, он не ел, Хоть был голодным и усталым, А нёс его домой и пел

В такую пору плугом светлым Повёрнут к солнцу край родной. Грачи весёлые, как дети, Летят-бегут за бороздой.

Ждут малыши Алёшку-брата, И будут долго ждать, не спать. - Наверно, поломался трактор, Ложитесь, - говорила мать.

Глядит дед Лёня в степь, как в книжку, Глядит - и видится ему... Когда он был в войну мальчишкой, Пахал, кормил свою семью.

Грачиным гамом огласиться, Набраться силы от полей И возродиться светлолицым, Как пахарь, брат мой Алексей,

Трах-тах-тах-трахт - ни с места тракт В поту чумазый тракторист, Отбил все руки рукояткой, А трактор глохнет и троит,

На землю солнце сходит синью, Лазурным светом-холодком И догорающей осиной Над замирающим прудом.

И дал внезапную отдачу Бьёт рукоятка по зубам, Как в тёмной драке на кулачках! Два зуба падают к ногам,

А дома ждёт семья родная: Братишки, мать: “Идёт, И нам не ломтик каравая, А целый каравай несёт!”

И слёзы падают с досады: - Железный неслух, что с тобой? Не вызывать же мне бригады На этот рукопашный бой?

-Растёте? - обнял всех Алёшка И разделил хлеб на куски. -Растём, Алёшка, понемножку, Растём и крепнем, как дубки.

Не вызывали, но Зародов, Сам бригадир, был тут как тут: - Горячкой трактор не заводят И зубы, парень, берегут!

Мать слёзы вытирает, плачет, Мать рада: сын отцом глядит! Как он, заботится о младших. Отец на фронте, он убит.

Грачи вернулись - сеять надо. Грачи кричат - начался сев! Горячая пора в бригадах. Горячая пора у всех.

Лета-года летят, как стрелы. Алёшка дедом Лёней стал. Братишки выросли, при деле. А я вот песню написал

В такую пору плугом светлым Повёрнут к солнцу край родной. Грачи печальные, как дети, Замолкли где-то, под горой.

Про тракториста, про Алёшку, Про брата старшего в семье, И эту песню под гармошку Пою один, и - вместе все!

Молчал и пахарь, боль скрывая, Не знал куда себя девать: -Что ж делать дпальше, дядя Ваня? - Машину надо понимать! На каждый стук и вздох тяжёлый Тянуть в ней чутким поплавком... ................................................................ Скатилось солнышко на поле И всходит вместе с ячменём. А дома ждёт семья родная – Пять малышей: “Нет, не идёт”… Душистый ломтик каравая Играть и спать им не даёт..

148

Леонид Смотров Минусинск

О СЕБЕ (риторнель) Знаю. И благодарен всему, Что Господь мне ссудил. Хотя свечкой сгорю Или льдинкой растаю. Извне. Благодарные чувства скрывал. Тихо рос. Шум и гам, роскошь, блеск, Славы треск - не по мне. Верю. Жизнь, ты прекрасна В любых проявлениях! Нет, не зря я здесь был. Тихо двери прикрою … ПЕРО, СТИЛЕТ В моей руке перо, Под складкою стилет. Что ни пишу - старо, Мой не певуч сонет. И так во всём, всегда. На что ушли года, Свою ль играю роль? Но помни, друг мой, знай: Возьму чужую боль, Что льётся через край. В нас, суетных, пустых, В ком Божий глас затих, И чуть мерцает свет, Он отблеск праздных лет… Зачем в руке перо, Под складкою стилет? ОБЖИГАЯСЬ ПЛАМЕНЕМ… Я отбросил все свои сомнения, Что ко мне ты привередлива, судьба, Не услышана тобой моя мольба. Каюсь во грехах, жду искупления, Обжигаясь пламенем волнения. Чуть досадны признаки старения. Отмахнусь от них, и - ах, да, я в пути. Те денечки счастья вновь готов пройти.

Не страшны минуты огорчения: Верю людям, жду от них прощения. Всем, кому тепла я не отдал. Кружит жизнь нас, словно карнавал. МОЛИТВА Боже, дай отдохновенья! А душе покой, забвенье. Разум дай всем тем, кто пьющий. Соглядай над всяк орущим. Обустрой мою Россию, Чтоб я смог расправить выю, Просветлён, глядел с надеждой. Чтоб не сон, как юный, прежний, На тебя поднявши вежды, Я взирал, молил, любя... УКОР “...мне за державу обидно” Из кинофильма “Белое солнце пустыни” Государство, вначале позволь Обнажить пред тобой свою боль. В тупике, я никак не пойму: Мою жизнь мне же ставят в вину. В том, что беден, полёт не высок, Мысль, как пуля, дырявит висок. Я в богатой, свободной стране Не живу, выживаю в огне Революций, формаций и бурь! За державу обидно, за дурь, И хоть неба ласкает лазурь. Я за внуков терзаюсь вдвойне. Чистым воздухом будут дышать? Или бури промчатся опять По их судьбам и времени влёт! Что ж грядущее вновь принесёт?! Быть уверенным в том я хочу, Что не властвовать вновь палачу, Разрушениям, смерти Поставишь заслон? Государство! Дай слово! И я выйду вон.

149

Читатель размышляет запоминать, если это только мелькает и уносится? Но в этом есть младенческая обнажённость души, и она сама по себе потрясает, как таинство (родившегося таланта?). Впрочем, что я вам пересказываю, что в ваших книгах можно найти… Но вот об этих современных страхах. В рассказах их нет. А в интервью, которые можно найти в Интернете, вы говорите о том, что есть тревога за Россию и даже впечатление, что запущен механизм разрушения. Когда вам это стало видно: уже оттуда, из тайги, или ещё до того, как вы «покинули цивилизацию»? Но ведь «уход» не может быть решением… И ещё мне почему-то кажется, что тех людей,

На пространстве меж двух океанов Почтовый романс

О писателе Михаиле ТАРКОВСКОМ я узнала года два назад; что он давно уехал из Москвы, живёт у нас на Севере, в тайге. Совсем недавно встретилась информация, что он награждён какой-то литературной премией. И вот прихожу на Красноярскую книжную ярмарку в ноябре и первое, что вижу — его трёхтомник. На пробу купила одну книжку (вдруг это не мой писатель), первую — «Замороженное время». Писатель оказался «мой». Читала его с наслаждением, хвалилась каждому своим «открытием», как будто здесь моя заслуга — что в этом то ли охотнике, то ли поэте вдруг зазвучал и Бунин, и Шукшин, и немного Астафьев, и с ними вся тысячелетняя русская культура. А потом филолог Владимир Кириллович ВАСИЛЬЕВ, преподаватель русской литературы в СФУ, дал мне адрес Тарковского, с которым оказался знаком. И вот я пишу ему первое письмо. Письмо первое …Сильнее всего меня поразило в ваших историях полное отсутствие тревоги и страха. Человек одинок перед этой великой тайгой, великой рекой — но нисколько не теряется, это его система координат. И нет никаких катастроф, на ожидание которых так заряжено наше сознание. Если кто-то стреляет из ружья, моё испорченное воображение уже рисует каких-нибудь сбежавших зэков, а ваш герой мчится навстречу, радостно гадая: кто бы это мог быть... Второе — непривычные, глубокие описания природы (которых я вообще-то не люблю). Это небо поздней осенью, которое наконец накрывает покоем и благодатью. Эта земля, беспрерывно гонящая, выталкивающая жизненные соки. И человек, простой человек, который так остро чувствует и эту глубину смыслов, и невыносимую красоту. Она складывается и из многих мелких штрихов, деталей, которые мелькают, как путевые заметки, не разрастаясь ни в какой рассказ, и кажется даже — зачем это всё подмечать и

которых вы описали, и той жизни, которую они ведут, уже практически нет, это как «уходящая натура». Скажу даже крамольную вещь: то, что вы на них «посмотрели», вписали их в традицию и культуру, как будто подвело черту под их существованием. Этой жизни в бесконечной борьбе за выживание стало достаточно — современному человеку её уже не вынести... В общем, вопрос в том, что может давать основание надеяться, что это устоит? И что Россия устоит?.. Михаил Тарковский: Дорогая Валентина! То, о чём вы пишете, касается моей первой книги рассказов и повестей, написанной в девяностых годах человеком, абсолютно опьянённым тайгой, образом жизни промысловиков и находящимся внутри этого мира. Могу сказать, что сейчас у меня совершенно другое ощущение жизни. Это ощущение беды — и планетарной, и нашей русской — есть в книге «Тойота-Креста». И об этом, я надеюсь, будет и третья часть этой книги, над которой начал работать. Видна эта «беда» стала из тайги, но после того, как мне тайги сделалось маловато, и влилась накрепко в душу вся огромная наша Большая Сибирь (термин не мой, я его подглядел у хабаровчан). Я побывал во многих местах Красноярья и на Дальнем Востоке, в частности, на самой оконечности Курильских островов. Помаленьку, понемногу — и через непостижимую нашу природу, и через с виду несерьёзные вещи, вроде праворуких японских машин — стала помимо меня вырастать-подниматься огромная социальная тема нашей страны. Её настоящего и будущего в условиях тотального непонимания центром своего народа и особенно жителей глуши и окраин. Самое неожиданное, что всё это побудило меня вернуться к стихам, которыми, как ни странно, оказалось подручней говорить о некоторых огромных проблемах — проблемах русской

150

Валентина Ефанова

земли и боли за неё. Стихи эти, подобно «песням из кинофильма такого-то», стали едва ни самой дорогой частью прозы последних лет. Вопрос о прогнозах и судьбе России — не ко мне, потому что я не пророк и не мудрец, не социолог и так далее. Есть люди поумней, и хотя мне самому почти и не интересно ничего, кроме заданных вами этих роковых вопросов, несмотря на это, я чувствую, что ответы лежат в некоей области, ну, скажем… скажем, связанной с ответами на них нашего русского православного батюшки. Тут мало констатировать всем известные разрушительные тенденции, то есть, сокращение славянского населения, отток народа с Востока и близость Китая с огромным населением, и то, что главная беда — отсутствие государственной воли строить Отечество, и что люди власти, судя по всему, своё будущее не связывают с этой землёй (об этом говорит Захар Прилепин). Всё это нужно знать, и понимать, и иллюзий не питать. Но есть некие непостижимые, что ли, материи, где мы как щенки. Мы и вправду не знаем, какова воля Божья по отношению к России, поэтому единственный выход — не впадать в грех уныния и делать своё дело, благо, есть примеры потрясающего подвижничества у нас здесь в Сибири, да и по всей России. Остаётся брать пример, не роптать и конкретным, пусть и с виду малым, делом противостоять тому, что происходит, то есть разрушению Отечества. А самое главное — меньше произносить слов, меньше пить водки и больше созидать. Интересно, что на замечательном литературном фестивале «Белое пятно», недавно прошедшем в Новосибирске, мы много говорили об этих вещах, а после я слышал отзывы молодёжи, студентов. Сказанные на выступлениях подобные слова некоторые молодые люди характеризовали как «официоз». Мне было досадно и удивительно услышать такой отзыв. Как так? С моей точки зрения, официоз — это всё то, что узаконено через телевизор, идеология потребления и прочее, а никак не наши почти подпольные старания написать правду о России или построить музей. Однако в этом юношеском отзыве есть что-то такое, что поможет нам в нас самих что-то объяснить. Как вы считаете? Письмо второе …Меня как раз не удивляет, что молодёжь воспринимает это так. Ведь «патриотизм» любят ставить в обязанность, которая означает — принимать ту жизнь, которая уже мало кому нравится. Призывы к самобытности почвенников и народников воспринимаются как перспектива отсталости, отрезанности от всего мира — чего тоже уже никто не хочет, да и невозможно это. А когда о «патриотизме» говорит государство, которое при этом, как вы сами пишете, делает что-то совсем другое (например, это называют «менеджментом в интересах транснациональных корпораций»), то его призывы — ширма либо пустые слова.

На пространстве двух океанов

А вот то, о чём вы говорите: надо поменьше пить — меня как раз задело в вашей книжке. Все ваши герои пьют. При этом вы пишете, что на севере даже бомжи сохраняют своё достоинство и приличный вид. Но ведь это иллюзия, деградация здесь неизбежна и необратима. (Может, ещё и поэтому показалось, что этот мир, стало быть, уходит). Тут вроде бы даже и говорить не о чем, но эти вещи не могут так же естественно вплетаться в жизнь, как труд, содержание семьи, возведение собственного дома. Они с этим в глубоком противоречии! Михаил Тарковский: С одной стороны, водки в тех рассказах примерно столько же, сколько было в окружающей жизни. Единственное, мне по молодости казалось, что весёлые таёжные застолья — часть этой крепкой и бодрой жизни, ну вроде: смотрите, какие мы мужики! И поработать можем, и погулять! В книге «Енисей, отпусти!», как мне кажется, я попытался разобраться с этой темой в повести «Бабушкин спирт». По поводу пропащих же мужиков, пьющих и сохраняющих достоинство, я в свою очередь написал в очерках, находящихся в конце третьего тома. Как раз именно о том, о чём вы говорите. А вообще, о пьянке писать надо, но без упоения и сочувствия, а как о великой беде и болезни. Вообще, русские люди не могут просто так жить, безо всякой идеи, цели. Цель: быть сытым и аккуратно одетым — никак не может никого ни на что подвигнуть, кроме разве как приворовывать что-нибудь. Должна быть идея национальной ответственности за нашу землю. За то, что на ней происходит, желание сделать эту землю самой лучшей. И здесь, по-моему, православная вера — тот фундамент и подмога, система мира, без которой человек показательным образом теряется, разрушается, тонет в мире противоречий и искушений. Для нас, живущих на русском пространстве между двух океанов, это и ключ к родной земле, к её истории, и к нашей культуре: литературе, живописи, музыке. И к окружающим людям. Это и прививка, и защита. А защищаться, поверьте, есть от чего. Письмо третье … Есть такой обсуждаемый сюжет, отголоски которого я увидела и в ваших рассказах, о том, что многие из нас самих, а уж тем более наши дети, выращены исключительно женщинами. Полная семья сегодня — скорее исключение. А в книгах ваш герой понимает тех женщин, которые не поехали вслед за ним, и в конце концов даже благодарен им за это, иначе бы его не настиг этот ветер свободы, эта его судьба… Мне кажется, что матрица «естественности» одинокой женщины, которая с младенчества укладывается в сознании наших детей, и девочек, и мальчиков, — одна из главных причин распада межличностных связей и запрограммированного несчастья современного человека. А безответственность мужской «самости»,

151

Валентина Ефанова

которая следует только логике своих интересов, просто поражает. А мы «прекрасно понимаем» и ту, и другую сторону. Но ведь это же вырождение? Михаил Тарковский: Эти все проблемы: самость мужчин и женщин, неумение служить чему-то общему и друг другу, разрушение семьи — это всё, с моей точки зрения, — звенья одной цепи, отражение того, что происходит в мире. Тут всё и просто, и сложно. По-моему, главнаято беда — что как раз никто никого понимать не хочет. А герой понимает женщину, которая не поехала за ним в тайгу, как раз потому, что считает себя виноватым и неспособным сделать её счастливой, потому что она из другого мира. Это проблема этого человека, а не женщины. Глобально её (проблему эту, а не женщину) я попытался поднять в «Тойоте-Кресте». А вообще вопросов много. Как жениться? Как выходить замуж? Кто прав: тот, кто женится только по любви, по влюблённости и ждёт-привередничает этой любви, или по расчёту, по разуму, по желанию просто создать семью ради будущих детей, для «нормальной жизни»? Опять же — это вопрос скорее к батюшке. У меня у самого ещё куча вопросов и противоречий, которые предстоит решить. И главный вопрос, до которого я пока ещё не дорос, а он мучит меня уже лет десять: это как раз — как жить? Спасая себя или спасая мир? Как можно прощать врагов своих? И как отличить врагов твоих от врагов Божиих? А ответ один: эти противоречия только в тебе, а у Бога нет противоречий. Значит, ещё идти и идти… Бежать от своего незнания… Тут, с одной стороны, масса философских и богословских вопросов, а с другой — острейшее, обжигающее и животворнейшее соприкосновение с жизнью, поиск правды и истины вот прямо тут, за окном, на заснеженной мостовой со следами-ёлочками от подмёток. Письмо четвёртое ...Читаю вашу «Тойоту». Очень сложная для меня линия любви, кажется — любовь ли это? Но периодами настигает её романтика, красота восприятия другого человека, и становится ясно, что в нашей жизни и такая-то любовь (пусть в споре, в набегах) — большая редкость. Но хочу вас спросить о другом. Вы были знакомы с Астафьевым. Этот автор — знаковый для Красноярска. Был ли он вам созвучен? Помог что-то понять? И как вы расцениваете его значение в современной литературе? Мне разобраться с этим важно, потому что Астафьев — наш местный бренд, а на самом деле не многие его знают, любят и читают. Михаил Тарковский: С Виктором Петровичем у меня было несколько встреч, которые я описал в очерке «Пешком по лестнице». Человек этот был мне чрезвычайно нужен, и его появление в моей жизни — очень важным… Я тогда написал рассказ или повесть, кто её разберёт,

На пространстве двух океанов

«Стройка Иваныча». И почему-то, когда писал, представлял героя, этого Иваныча самого, с обликом Виктора Петровича. Это, конечно, было не случайно, потому что Астафьев был для меня эталоном русского крестьянского духа. И уж, конечно же, енисейского… Повесть он получил, и последовал очень хороший отзыв (что это как «глоток свежего воздуха»). А главное, Виктор Петрович тут же отправил повесть в журнал, где её до этого не взяли. А уже взяли в другом журнале, который не кочевряжился, а оценил повесть, да ещё и премию дал. Я узнаю и холодею, что так подвёл Виктора Петровича, не зная тогда ещё его отзывчивой деятельной натуры... А Астафьев моё название исправил на «Стройку бани». Так и осталось. В раннем детстве я много читал Астафьева, слушал радиоспектакли по его рассказам, и многое залегло в душу, хотя имя автора я не запомнил. Позже уже переоткрыл эти произведения, и они стали именными, астафьевскими, и всё поражало насколько крепко в нас сидит прочитанное в раннем детстве. Оно уже стало моим, и даже было странно, как же так — ведь это моё, а тут ещё откуда-то автор выискался. Чудно… Ранние рассказы Астафьева особенно советую читать молодым людям, книгу «Последний поклон», «Царьрыбу». Это для меня из тех книг, которые почти боишься перечитывать из-за их пронзительности, будто боишься себя лишний раз тревожить. Потому что это требует радикальной подстройки души, отказа от привычной жизни накатанной.

Валентина ЕФАНОВА … В головах Саянские отроги, Енисей вливается в висок, Руки, как огромные дороги, Пролегли на запад и восток. В каждой я держу по океану, Не испить, не слить, не уронить, Как же мне, разъятому орлану, Самого с собой соединить? (Из книги «Тойота-Креста») «Андрей в который раз стоял посреди Енисея, глядя в небо, выложенное розовыми, как лососевая мякоть, облаками, и, измученный этой роскошью, всё спрашивал, почему же нет из неё никакого выхода, а есть лишь томление сердца и неодолимое притяжение неизвестного. Потом наступала ночь, через далёкое отверстие в туче светила невидимая луна, и на Енисее под этим местом в версте от берега лежал огромный мерцающий круг. С утра еле различались лодки на берегу, но вскоре туман рассеивался, и открывалась даль, но уже не томящая душу, а по-осеннему отчётливая и тихая, словно за ночь растворилась перепонка между небом и землёй, и пролились вниз с неба покой и тишина. Тихо было на свете». (Из рассказа «Лес»)

152

Новый автор

Александр Елтышев Александр Ёлтышев родился в 1950 году в Красноярске, где и проживает. Окончил филологический факультет педагогического института. Работал учителем в школе, корреспондентом, ответственным секретарем, редактором различных газет и журналов. Сейчас, как говорится, журналист свободного полёта. Автор палиндрома “Шагни в Ингаш”, Александр Елтышев в этом году стал победителем конкурса имени Игнатия Рождественского. (М.Мельниченко) МАРТ Когда внезапно созревают строки И к жизни появляется азарт, Царапается в душу тот далёкий По памяти рассыпавшийся март... Любовь весь мир рванула кверху дном (Как до сих пор жилось – недоуменье!), И в эту ночь устроил астроном Над нашим лесом лунное затменье. Закутавшись в лесную тишину, Шальною страстью раненая пара, Смотрели мы, как медленно луну От глаз скрывает тень земного шара. Ночной театр в тревожной тишине, Как откровенье истины нетленной, И наша тень скользнула на луне И устремилась в вечность по Вселенной... А нынче мы раскиданы судьбой, Но наши стены не прочней картона – Все так же вместе мчимся мы с тобой Куда-то вдаль со скоростью фотона. Есть в скорости блаженство и покой, Когда не чуешь финиша и старта... И в памяти ласкающей тоской – Осколки разлетевшегося марта. ОДНОПУТКА Зашел состав на однопутку, И стало холодно и жутко. Дорога мчится лишь “туда”, И вдруг становится понятно, Что, как ни бейся, никогда Ты не воротишься обратно. И все, что выпало оставить, Не переделать, не исправить – Бескомпромиссна, как змея, Единственная колея... А поезд в гору прёт упрямо Прерывисто, как телеграмма, В тоннельный ствол врезаясь плотно Гремящей лентой пулемётной, Пронзая ночь полоской света От Абакана до Тайшета. СОЛДАТ На какой-то станции, зажатой Посреди напуганной страны, Скорый поезд подобрал солдата, Шедшего с дурацкой той войны... Помолчали километров восемь, Моментально перешли на «ты», Озадачил он меня вопросом: Сколько стоят водка и цветы?

Я к ответу не совсем готов: Я не шибко в области цветов. Что до водки – сведенье подам Лет за тридцать четко по годам. Коль отбросить всякую подробность, Я тебе нисколько не совру: Ей цена – тупая безысходность, Пустота и слёзы поутру... Ты глядишь, едва ли не смеясь, Для тебя, конечно, это мелко – Вмятый в государственную грязь, Чудом уцелевший в перестрелках... Выживай и дальше в этой бренной, Выдержи от жёсткой правды шок И не спейся от переоценок, Что сотрут всю душу в порошок. Меж святыней истинной и лживой Долго будешь разрываться ты... И сошел на станции служивый Узнавать про цену на цветы. ТАТАРКА Из платья, словно из шатра, И не бывает слаще мига, Когда сдаюсь я до утра В твое пленительное иго. И ненасытна, и чиста Грудь, не познавшая креста. Как выдержать твои глаза? Молчат столетия об этом... Знать, до сих пор Темир-мурза Летит на гибель с Пересветом. ЗАПАСНОЙ АЭРОДРОМ Вновь невтерпёж дурным заботам Пробиться в душу напролом – Меня несет автопилотом На запасной аэродром. Кровать и шкаф к стене прижаты, Без суеты и липких фраз На двух незанятых квадратах Мне расстилается матрас... Я спал в шикарных будуарах, К утру изнеженно устав, И в вытрезвителе на нарах, И, «положивши на Устав», Студёной ночью на Камчатке, Прижав “калашников” к груди, И в сырью съеденной палатке, И... Бог врагу не приведи! Но если сыплются удары И на пределе голова, Меня влекут не будуары,

153

Александр Елтышев Не пост почетный номер два... В той комнатушке неприметной Судьба утеху мне нашла – Оазис в два квадратных метра Великодушно поднесла. И опускаю я в бессилье, В спасенье веруя с трудом, Несуществующие крылья На запасной аэродром. *** Морской залив я гладил мерным брассом, Ленивый вал созвездия качал – Тогда я компас называл компасом И километры в мили обращал. Удобно под одной стандартной схемой – На клеточки расчерчена земля, Но не в ладу с метрической системой Овраги, перелески и поля. Мы так легко всё лишнее забыли, Но держит память, видно неспроста, Чему равны взволнованная миля И рваная российская верста. ПРОЩЕНОЕ ВОСКРЕСЕНЬЕ В прозрачном воздухе застыл февраль, Был светлый день всеобщего прощенья, Напоминала снежная эмаль Нечаянные проблески прозренья. Твердили нам, что истина в борьбе, А не в любви? Мы были так послушны... И за измену самому себе Я сам себя простил великодушно. *** Еще чуть-чуть – захлопнутся все двери И судорожных пальцев не разнять, И станет ясно: невозможно верить В ту, что умом не суждено понять... Зарыться в мир без пирровых побед, Интриг и лжи в сановном кабинете, Где тишина. Лишь родины хребет Хрустит на стыке двух тысячелетий. МЯТЕЖНИКАМ Мятеж… Как нежно это слово – И не рычит, и не клокочет, Оно ласкать тебя готово И, словно пух, тебя щекочет. Взгрустнуть в порыве безутешном, Красиво пузо подобрав, И со слезой назвать мятежным Свой скверный нрав. КАПЕЛЬНИЦА В палате гнусно пахло вечностью, Висок пульсировал с утра, Но, нежно вспыхнув белой свечкою, Ко мне явилась медсестра. Так незаметно и по-доброму, Улыбкой горести прикрыв, Бахчисарайское подобие Перевернула на штатив.

Стихи И сердобольно, и играючи Она склонилась надо мной И слёз фонтан непросыхающий Вонзила в вену мне иглой. Спасение и наказание Я в одночасье испытал – Чужие беды и страдания Сквозь сердце с кровью пропускал. Потом лениво на поправку Пошёл, минуя ад и рай… А капельницу на заправку Отправили в Бахчисарай. ОСТАНОВОЧНЫЙ ПУНКТ «4127-Й КИЛОМЕТР» Его названьем одарила Транссиба гулкая верста, Она здесь по лесу бродила И в поле грелась у костра. А позже люди приезжали И под истошный грай ворон По сторонам от магистрали Покрыли гравием перрон, Вписав в пространство краской чёрной, Заляпав голубую муть, Четыре цифры над платформой, Как номер узнику на грудь. И, вымыв руки, в завершении Ломоть придавленной земли, Насквозь простреленный движением, На карту мира занесли. И будут тут экспрессы мчаться, Чечёткой проносясь в момент Четыре тысячи сто двадцать В окне размытый километр. ТАЙСКИЙ МАССАЖ Прилив проглатывает пляж, Бушует солнце над Сиамом, Мне тайка делает массаж, Она истомно входит в раж И терпко пахнет океаном. На клавишах моих костей Звучит блаженно, по-буддистски, Шальная музыка страстей Раскрепощённой массажистки. Она дарует телесам Моим целебные щедроты И параллельно землякам По-свойски травит анекдоты. И так хохочет в полный рот Их загорелая команда… Среди тропических широт Сибирь контачит с Таиландом. *** Листву по городу разносит, В затонах тонут якоря, Звучит распахнутая осень По всем октавам октября. Мы с ней давно единоверцы: Нас Бог от гибели сберёг, Когда в сгорающее сердце

154

Олеся Мицук Краткая информация о себе: Занимаюсь журналистикой. Долгое время сотрудничала с международным деловым журналом «РЖД-Партнер», с журналом «Дегустатор» (издание об изысканной жизни») ит.д. Учусь в Литинституте им. М.Горького, на семинаре очерка и публицистики Апенченко Ю.С.. Являюсь финалистом конкурса «Литературная Вена 2010». Также получила международную литературную премию им. Ю. Каплана на конкурсе «Славянские традиции 2010», являюсь лауреатом данного фестиваля. С уважением, Олеся.

В ПУТИ

« раждане провожающие, просьба покинуть вагоны, поезд номер двадцать шесть Москва – Новосибирск отправляется!» Проводница пробежала по вагону, проверяя, не задержался ли кто; поспешила в тамбур, откинула руку с флажком. Поезд тихо тронулся, уплывая от провожающих. «Поехали», - негромко сказал пожилой пассажир с совершенно седой головой, большим мясистым носом, выдвинутым немного вперед квадратным подбородком, сухими узкими губами и неожиданно насмешливыми карими с золотыми искорками глазами, окруженными многими-многими морщинками. Он сидел у окна, откинувшись к стене, будто очень устал; и все его подтянутое, даже сухопарое тело, казалось, облегченно – тихо радовалось долгожданному отдыху. - Да, поехали, - вторил ему молодой, с ярким румянцем на щеках паренек лет шестнадцати – семнадцати с густыми пшеничного цвета зачесанными гладко назад волосами. На чистом лице его заметно было некоторое волнение и озабоченность. За окном уже давно мелькали подмосковные леса, серые деревеньки, поселки с домами из красного и розового кирпича, стройки, поля и перелески. Вошла проводница, проверила билеты, и выяснилось, что оба пассажира едут до Казани. Ее появление несколько оживило атмосферу в купе и прервало затянувшееся молчание. Пожилой пассажир улыбнулся, отчего его лицо приобрело дружеское, почти ласковое выражение и представился: - Геннадий Павлович. - Иван, Иван Хлебников, - смущенно произнес паренек, еще более заливаясь румянцем до самых ушей. - Значит, в Казань едем, а к кому, если не секрет? - К родителям моим, а особенно к маме, она в больнице, к операции ее готовят, - простодушно ответствовал Иван. - Это правильно, родителей порадуете, а мама повидается с вами, и операция намного легче пройдет. И, предвидя вопрос, Геннадий Павлович тихо сказал: - А я вот с похорон брата старшего еду, и никого у меня родных больше нет теперь. - Соболезную вам. Теперь надо молиться о нем все сорок дней, да и потом не забывать. Ведь брат ваш крещеный, православный? Ивана перестал заливать смущенный румянец, и голос его стал крепче и увереннее. Геннадий Павлович быстро глянул на него, что-то промелькнуло в его лице, он перестал улыбаться. - Нет, и не крестился даже. А я покрестился только десять лет назад. - Все равно молиться надо о его душе и надеяться, что примет Господь молитвы, - с неожиданным жаром быстро сказал Иван. - Спасибо за добрые слова, я и сам так думаю. Извините за любопытство, а вы чем занимаетесь? - В духовной семинарии учусь при монастыре. Разрешите

вам чаю принести? - Давай, Иван, а я пока к чаю приготовлю, мне тут навертели с собой пирогов всяких. За чаем и разговоры оживились. Иван достал пакет с булочками, сахаром колотым «из нашей трапезной», квашеную капусту с клюквой, вареную говядину. Геннадий Павлович был очень рад такому попутчику. Ему хотелось неспешного разговора о том, что там за земной юдолью всех их ждет, что ждет душу его брата Саньки, и почему так происходит, когда живешь – живешь, ни о чем душеспасительном не думая совсем, а потом вдруг – раз – и все меняется, и думаешь уже о вещах раньше и немыслимых; о том, как бы помочь ближнему, как исправить свои прошлые нехорошие поступки, от которых, если вспоминаешь, то делается так муторно, будто выпил чего-то рвотного. Когда Геннадию Павловичу – всегда неожиданно - вспоминалось такое, ему хотелось, как бывало в детстве, спрятаться от всех, сделаться меньше, чтобы никто его не мог увидеть. Казалось, что не увидит его никто, значит, и совершенное нехорошее им тоже сделается совсем малым, а может, и исчезнет из его жизни. Но вспоминалось, вспоминалось и не хотело никуда исчезать; как он, заведомо зная, что взвод весь погибнет, отдавал приказ удерживать никому ненужную высотку, правда, лаялся с начальством, но ведь послал, побоялся, что под трибунал отдадут. Тогда, в Афгане, в восемьдесят втором году, он лично написал родителям каждого солдата прочувствованные слова о воинском долге, о славе, о гордости Родины за своих сыновей, но при этом так гадко внутри него было, и ночами он не спал, и в груди его болело и не давало покоя. Он тогда думал, что это надсадненное сердце болело, но теперь он точно знает, что болела душа. И этот мальчик, Иван, как же он похож на рядового Кашина, разорванного гранатой на той проклятой высотке; и опять, опять заболело внутри невыносимо. Иван очень волновался, так, будто сдавал важный экзамен. Видя, в какой печали пребывает его собеседник, старался утешить его, угощая нехитрой, но очень заманчиво пахнущей едой. - Мы в трапезной по очереди работаем, вы вкушайте, буду очень вам признателен. Клюкву нам из Новгорода братья привозят, и грибки, и всякую птицу домашнюю. - Спасибо большое. Вроде и есть не тянуло, а тут аппетит разыгрался! Геннадий Павлович, и правда, то капустой с удовольствием похрустит, то нежной, сочной, пахнущей какими-то неведомыми ему травками, говядиной полакомится, а ему Иван уж поближе придвигает коробочку с кашей: «Отведайте, очень вкусная, братья на завтрак варили». И так Геннадию Павловичу хорошо сделалось то ли от угощенья, то ли от ласковых тихих слов, что когда Иван вышел за кипятком, чтобы заварить «монастырского, на травах, очень полезного» чая, непроизвольно покатились слезы из его глаз. «Совсем сдурел ты, подполковник», - одернул мысленно он себя, но не помогло, слезы так и продолжали литься.

155

Олеся Мицук «Наверное, из-за Саньки это, совсем нервы распоясались, приеду, закаливанием и бегом изгоню эту заразу; брата не вернешь, а жизнь продолжается». И опять неожиданно вспомнил он, как привез на похороны сорок тысяч, а отдал Татьяне, вдове, только двадцать; пожалел денег, увидев, что живут они очень даже неплохо, не квартира, а хоромы в новой многоэтажной громаде с охраной, и машина у них есть, и дача в Немчиновке. Брат был всю жизнь шустрый, работал до самой своей кончины от инфаркта не гденибудь, а в Госрезерве, деньги хорошие получал, дочку в Плехановскую академию пристроил; и она, Полинка, которая не так уж и давно прудила ему прямо на военную форму, сейчас уверенно рулит по московским улицам, ругаясь презрительно сквозь зубы «уроды» на мешающие ей проехать машины. «Это я урод», - подумал подполковник запаса Демин. «Похороны им в такую копеечку встали, и Татьяна не работает, Полинка еще на последнем курсе учится, где им денег набраться? А мне их что, солить что ли? И работаю, и пенсию получаю, один, как перст, с женой развелись давно, детей нет, только Кася, подобранная в военной части пятимесячным котенком, худым и страшным. Три года уже ей, стала сытой, кругленькой и самозабвенно любящей хозяина. Уезжая, попросил соседку, татарку Розу, кормить Касю. Избалует», - усмехнулся Геннадий Павлович, зная, как Роза ответственно относится к порученному ей любому делу. Вернулся Иван. - Вижу, полегче вам стало, это хорошо, - проговорил он. - Спасибо тебе, сынок, можно так тебя назову? - Конечно, - и совершенно детская улыбка расплылась по лицу. - Извини, что спрашиваю, а твоя матушка в какой больнице лежит, что с ней? - В первой городской, а операцию по женской части ей будут делать. - Знаешь, а у меня в военном госпитале мой хороший друг, зам главного, может, чем помочь нужно? - Ох, благодарствую вам, только мама сама врач и лежит в своей больнице, ее там все любят, стараются, чтобы выздоровела она. А у нас в семинарии и помощь ей собрали, кто сколько смог, операция-то бесплатная, а лекарства очень дорогие. Иван помолчал немного и, будто собравшись с силами, произнес: - Я бы мог помолиться за вашего брата, только имя его скажите. - Александр, Александр Павлович Демин. - Господу только имя нужно. - Может вам отдохнуть хочется, приедем ведь ночью. - Да, хорошо бы; в Москве держался, а тут как-то, чувствую, устал. Спасибо тебе, сынок. - Так вы пока чаю выпейте, а я постелю, ладно? Геннадий Павлович согласно кивнул, взял в руки стакан с душистым чаем и, прихлебывая его, засмотрелся в окно. Уже начинало темнеть; деревья лесополосы, тянущейся вдоль путей, качались от ветра и дождя. Пожелтелые листья кружились в воздухе и падали на землю, сбиваемые холодными серыми струйками. Иван быстро и ловко застелил постель, прибрал на столике, поправил маленькую скатерку на нем. Ощущая во всем теле усталость, Геннадий Павлович осторожно вытянулся на полке; левая нога уже начинала ныть, но к боли он давно привык, болела она с тех пор, как в нее попал осколок в том, восемьдесят втором году. Иван достал молитвенник, включил возле себя светильник и стал читать, шевеля губами. В полупустом вагоне было тихо. Прошло уж более часа, и уже совсем

Рассказы. Публицистика стемнело за окном. Прочитав положенное ему, Иван сложил молитвенник, поглядел на спящего Геннадия Павловича, потянулся к верхней полке за одеялом и накрыл ему ноги. Выключил свет, сел, облокотившись на столик, и стал думать. «Всегда с радостью ехал домой, а вот сейчас боюсь увидеть и маму, и отца, и сестренок, Катюшку и Светланку. Отец по телефону говорил, что мама легко болеет, а тогда зачем операция? Отец на это не отвечает, а мама все только повторяла: «Приезжай, Ванюша, обязательно приезжай». Значит, что-то серьезное, мама никогда бы так не говорила, ведь учебный год только начался. Так боюсь узнать, что там с мамой на самом деле. Какой я малодушный, здоровый и глупый! Вот приеду и все решим, и денег мне собрали, правда, немного. Но на все Божья воля, и не оставит он нас! Мама, мамочка моя, я все для тебя сделаю, только ты не болей, пожалуйста. Катюшка со Светланкой еще маленькие совсем, как же они без тебя. Отец, конечно, и в школу их собирает, и уроки помогает делать. Приеду, во всем разберусь, по очереди с отцом у мамы в больнице будем, сестер возьму на себя. Может, Господь дал нам такое испытание, чтобы мы все окрепли в нем? Да, так оно и есть. Скоро уже приедем, осталось всего около двух часов». Иван незаметно для себя задремал, ему показалось на несколько минут, не больше. Разбудил их грохот открываемой двери и голос проводницы: «Казань через двадцать минут». Геннадий Павлович по военной привычке быстро поднялся, поправил одежду на себе, причесался. - Ну вот и Казань! Пошли, Иван, тебя встречают? - Нет. - Значит, довезу тебя, у меня на стоянке здесь машина. - Спасибо вам, Геннадий Павлович. Подполковник деловито и уверенно открыл заднюю дверцу темно – синего «жигуленка», поставил дорожные сумки и кивнул Ивану: «Садись». В чистенькой машине было холодно, но уже через несколько минут салон согрелся. Доехали быстро. - Вот сюда, пожалуйста, я дойду, тут недалеко. - Еще чего, ночь на дворе, говори, какой подъезд? - Вот этот, спасибо. Геннадий Павлович достал Иванову сумку и сказал: - Так хотелось поговорить с тобой, а всю дорогу проспал. Ты вот что, - и, стесняясь самого себя и того, что он сейчас скажет и сделает, с усилием произнес, - у меня деньги есть, лишние, а маме твоей на лечение очень даже пригодятся, возьми, не побрезгуй, очень обяжешь, сынок, а? Ивану сделалось так неловко, как не было никогда в жизни. Он опустил голову и молчал. А Геннадий Павлович уже торопливо совал ему в руки те двадцать тысяч: - Возьми, возьми, я ведь от чистого сердца, просто помогать мы друг другу должны, сынок. И боясь, что не возьмет Иван денег, Геннадий Павлович вышел из машины, обошел ее, открыл дверцу и, взяв сильно за руку Ивана, помог выйти. - Видишь, свет горит на третьем, тебя ждут, наверное. Иди, сынок. Иван медленно пошел к подъезду, сжимая в руке деньги. - Я адресок там написал свой и телефон, позвони, когда сможешь, скажи, как там мама твоя, ладно. У самой двери Иван обернулся. - Я даже не знаю, какими словами вас благодарить, и правда, они очень нужны нам. Вас Господь послал! - Эх, это мне тебя Господь послал. Иди, сынок, ждут тебя. Геннадий Павлович ехал по ночным улицам домой и,

156

Олеся Мицук чтобы унять колотившееся сердце, заставил себя думать, как он сейчас придет домой, его встретит рыжая красавица Кася, он сварит ей креветок (ну надо же, как она их любит!), потом примет душ, ляжет спать, а утром отдаст Розе купленный в Москве павлопосадский яркий платок, детишкам ее – московских конфет, а Равилю, мужу Розы, серьезному и немногословному, деталь для его старенького «Мерседеса», случайно попавшуюся ему на авторынке, а Равиль так долго ее искал. «Завтра воскресенье, это хорошо, пойду в храм. Санька, Санька! А в понедельник сниму деньги с книжки и отправлю Татьяне. И как это я мог сказать Ивану, что никого у меня нет родных, а?»

Мария Мейн. История жизни М

аша навсегда разлюбила и пышные с оборками и кружевными воланами нежноцветные платьица, и легкие изящные туфельки и башмачки, и еще множество девичьих мелочей, так отрадных каждому юному сердцу. Что тому было причиной? Может, повлияли внушения ее воспитательницы г-жи Эмлер, что девушку во все времена украшает скромность, а не легкомысленные наряды? Машенька обожала свою Тьо, как звала ее с самого раннего детства и всегда слушалась ее советов; но как сейчас, когда разрушился весь мир, следует поступить? Первой мыслью, конечно, была решимость все рассказать и Тьо и папе, но поймут ли они, не сочтут ли эту боль, сердечный жар и горькое отчаяние за простое девичье увлечение? Может ,мама бы поняла и утешила дочь, но ее не было, она умерла родами, когда Маше было всего девятнадцать дней. Тьо искренне любила свою воспитанницу, уважала за редкое для такой молодой девушки здравомыслие, гордилась ее талантами; и главное, понимала и принимала свою девочку всем своим существом. Дочь пастора из далекого города на Женевском озере, она с юности была одинока, не очень красива и уже заранее предопределила себе суровый, но правильный жизненный путь: работая, приносить пользу людям и этим снискивая уважение к себе. Естественно, что на личной жизни мадемуазель Сусанна поставила крест, но иногда, в редкие минуты увидев, как замечательно к лицу новая пелерина или шляпка, мелькала мысль, что и она достойна простого человеческого счастья. Навсегда запомнились ей слезы Маши, когда нужно было ехать в Швейцарию к умиравшему отцу. Для семилетней девчушки она была и бонной, и гувернанткой, и подругой, и мамой; кончилось тем, что м-ль Сусанна, сама расплакавшись, решила не ехать. Ее сердце давно уже принадлежало Машеньке и, втайне даже от самой себя, Машенькиному отцу, Александру Даниловичу. В свою очередь, Александр Данилович выразил свое глубокое уважение м-ль Сусанне за преданность его семье; решив, что когда дочь выйдет замуж, он обязательно обвенчается с ней, чтобы дать чужеземной гувернантке достойное положение в российском обществе. Александр Данилович Мейн был древних дворянских немецкосербских кровей, служил в Канцелярии Московского генерал-губернатора, был порядочно образован, сотрудничал с «Ведомостями», публиковался, имел охоту к коллекционированию античных слепков и «был дельцом

Рассказы. Публицистика в полном смысле этого слова», по выражению тогдашнего генерал-губернатора, князя В.М. Голицына. Имел дом в Москве в Неопалимовском переулке и имение под Сходней. Впоследствии, уйдя в отставку, стал директором частного коммерческого банка, занимался благотворительностью. А его Маша на пороге семнадцатилетия писала в своем дневнике: «Разве мы живем? Неужели это жизнь, без смысла, без цели? Скучно! Я, например, в материальном отношении имею все, чего только можно желать, но все-таки это не удовлетворяет… Я хочу жить, а это ведь – прозябание!» Юность, юность, как тебе свойственен и максимализм, и искания смысла жизни, и как часто юные искатели, разочаровавшись, решают, что радости и светлые надежды – не их жизненный удел. Замечал ли мой уважаемый читатель, что, когда со всей присущей вам страстью, вы, после некоторых событий сердечного характера, захвативших всецело вас и, как нередко бывает, закончившихся разочарованием, или, того хуже, крахом всех надежд, иной раз даже самых робких, - вы решали, что все кончено, и уже никогда, никогда не быть счастливым, и для счастья нет и быть не может в душе даже крошечного уголка. Но после даже самой жестокой бури всегда появляется солнце, так и у нас в душе постепенно воцаряется покой, но сердечные переживания нередко оставляют самый глубокий след и имеют свое влияние на последующую судьбу. Маша была умна и самолюбива. Не захотела мириться с тем, что ее любимый человек имел связи с женщинами и на одной из них должен был жениться, чтобы спасти ее честь. С.Э., как она называла его в своем дневнике, предложил Маше такой выход из положения: он женится, а потом возьмет развод у этой ненужной ему женщины. И получил вот такое письмо: «Если бы Вы только знали, как мне Вас жаль… Пощадите других, не поступайте с ними так, как Вы поступили со мной: это слишком жестокий урок. Вы любите меня так, как любили много раз до меня и будете любить после меня, но я никогда не любила и не буду любить так, как я любила Вас. Вы должны знать, что я никогда не вспомню о Вас с упреком… Хотя после всего, что я узнала о Вас, нам не следует видеться. Да, уезжайте куда-нибудь так далеко, как только возможно, где Вы никого не знаете и никто не знает Вас. Я не могу обещать Вам, что, если мне будет слишком горько, я не скажу отцу». Позднее призналась себе, что это «была последняя вспышка горя». «С тех пор началась постоянная тайная тревога, которая стала частью моего характера и полностью его изменила. Когда я поняла, что то, что произошло, должно было произойти, я перестала страдать от горя и отчаяния… Я усмирила себя. Да, в отречении от счастья есть особое удовольствие. Не лучше ли жить для других, чем для себя?» Маша внешне так же продолжала жить: ездила в концерты, где у нее было постоянно забронировано кресло, много занималась игрой на фортепьяно, достигла в этом занятии блестящих результатов, продолжала изучать языки, ездила верхом с Тоней, ее подругой детства, на лошадях. Иногда бывала с отцом на светских раутах, где с молодыми людьми вела себя ровно и чуть отстраненно, не нарушая, впрочем, правил приличия. Многоопытный отец ее, Александр Данилович, видя это равнодушие, успокаивал себя тем, что дочка забудет то, прежнее увлечение, что молодость обязательно одержит верх и его милая Машенька наконец встретит достойного человека, полюбит, и они соединят свои сердца, и еще мечтал, как они с Сусанной Давыдовной будут баловать своих внуков. Ах, как они хотели внуков!

157

Олеся Мицук Маша же корила себя: «Виновата во всем одна я с моей глупой неосмысленной жаждой все знать, все понять. Понять я все равно ничего не понимаю, мечусь, как угорелая от отречения к наслаждению, от наслаждения к отрицанию, от отрицания – да уж оттуда некуда…» Так и текло время между занятиями музыкой, летней жизнью в имении, помощью отцу в благотворительных делах; но Маша никогда не забывала, что данное самой себе обещание жить для других нужно выполнять, и искала для себя самое многотрудное. И дождалась. Александр Данилович летом 1890 года принес в дом горестную весть о кончине Варвары Дмитриевны, жены его хорошего знакомого, профессора Московского университета Ивана Владимировича. Без матери остались дочь Лера и новорожденный сын Андрей. Маша хорошо знала эту семью, они нередко встречались на вечерах, ездили с отцом к ним домой. Иван Владимирович, будучи счастливым в семейной жизни с Варенькой, был неутешен в горе; Маша, глубоко сочувствуя его несчастью, думала о том, что и она осталась без матери в младенчестве. Через год, обвенчавшись с Иваном Владимировичем, вошла в дом уже женой и матерью восьмилетней Лерочки и годовалого Андрюши. В ту пору ей было двадцать три года, Ивану Владимировичу – сорок четыре. Александр Данилович и Сусанна Давыдовна были против этого брака: не такой участи желали они своей девочке. Но Маша, преодолев сопротивление родных, настояла на своем. И потекла новая жизнь. Дети, хозяйство, игра на рояле, совершенствование языков, работа сестрой милосердия в Иверской общине, посещение лекций на медицинском факультете, участие в благотворительных вечерах и самое деятельное участие в главном деле всей жизни мужа – Музее. На него собирались средства со всей России, а Московская Дума выделила территорию бывшего Колымажного Двора. Мария Александровна, превосходно зная четыре языка, вела переписку с музеями Европы о пополнении коллекции копий античной скульптуры. Как она радовалась каждой даже самой маленькой удаче в деле строительства Музея! Трудное это было дело – просить, уговаривать, наконец, мягко, по-женски, но требовать пожертвований на Музей. Александр Данилович входил в комитет по созданию Музея и был твердо уверен в успехе его создания, во всем поддерживал своего зятя Ивана Владимировича. Мария Александровна, уже будучи беременной, продолжала заниматься делами Музея, мечтала о сыне Александре (в честь любимого отца), но родилась в конце сентября 1892 года девочка, Мусенька, крепкая и круглолицая. Радость своего материнства чуть смягчила ее характер, порой вспыльчивый и импульсивный. Андрюша был нежно любим, рос красивым и здоровым; заботы о детях заполняли ее дни, но тайная сердечная печаль не уходила, а лишь заслонялась ежедневными заботами. С Лерочкой не получалось душевных отношений: помня веселую, ласковую, иную – маму, - она замкнулась в себе. Иван Владимирович, видя сложности во взаимоотношениях мачехи и падчерицы, настоял на пансионе Екатерининского института для последней. Через два года, тоже в сентябре, у Марии Александровны рождается вторая дочь, Асенька, хрупкая, немного слабая здоровьем и оттого более любимая. В семье уже четверо детей, летом они выезжают на дачу и живут там до глубокой осени. Дети растут, растет и

Рассказы. Публицистика их «старший брат» (по выражению Ивана Владимировича – Музей). Оставив детей на гувернантку и няню, родители едут под Златоуст, где открыта фабрика по ломке мрамора для будущего Музея; они радуются тому, что на Урале наладилось производство и многим людям из окрестных селений эта работа поможет улучшить свою жизнь. Иван Владимирович, сам из семьи бедного сельского священника, закончивший университет с золотой медалью, изучавший в Италии быт древнего народа осков и живший на стипендию для одаренных студентов, защитивший диссертацию и преподававший сначала латинский язык, затем историю изящных искусств, знал, что такое нужда. Что делает людей сильными? Преодоление жизненных не слишком удачных обстоятельств, но главное, - ежедневное преодоление себя, своих слабостей, ведь самая значительная победа – это победа над самим собой. Если есть добрая, большая цель и вы стремитесь к ней, уже начинается преодоление преград, стоящих у нее на пути. А тем временем судьба перевернула другую страницу в жизни этой семьи. Мария Александровна тяжело заболевает: – чахотка! – почти неизлечимая в ту пору болезнь. Консилиум врачей принимает решение о немедленном отъезде больной в Италию к доктору Маральяно, лечащему с помощью чудодейственной сыворотки, морского воздуха и солнца. Садясь в карету, Мария Александровна произносит: «Я уже больше не вернусь в этот дом, дети». - Муж, волнуясь: «Ну что ты, дружок, что ты, Маня! В Италии – расцветешь!» Десятилетняя Муся и восьмилетняя Ася в один голос: «Ну что ты, мама!» «Италия ведь делает чудеса», - повторяли все больные в Нерви, небольшом городке под Генуей. Уже через месяц Мария Александровна встала с постели, стала выходить к обеденному столу в пансионе, радоваться шумящему неумолчно близкому морю. Иван Владимирович, оставив жену на попечение Леры и доктора, уехал к делам, в Москву. Думаю, мой читатель, вы ох, как хорошо знаете одно коварное свойство судьбы: как только вы говорите себе: «Никогда, никогда не будет в моей жизни этого» - так жизнь преподносит нам «это» и становится в сторонке, наблюдая, что же вы предпримете. В Нерви Мария Александровна знакомится с Владиславом Александровичем, царским эмигрантом, революционером, бежавшем из тюрьмы. Они живут в одном пансионе. Он влюбляется в нее, а она в него, их неудержимо тянет друг к другу. Судьба словно посмеивается над ней: «Ну, что ты решишь?» На одной чаше весов – честь, стареющий порядочный муж и сердечный друг, Музей, дети; - а с другой – Любовь, зрелая, сильная, слияющая два сердца в одно. Ася писала: «Как и мама, мы знали, что эта встреча колеблет основы нашей жизни… Новые мысли об обществе, его неправдах, о новых веяниях жизни, по-видимому, потрясли маму, заставили ее глубоко задуматься». Но только Мария Александровна знала, что у нее в душе и мыслях. Судьба дала ей эту любовь, чтобы потом отнять. Однажды, в ветреный холодный вечер Мария Александровна, Владислав Александрович и Ася пошли к морю. Ася бежала вперед, а ее спутники, замедлив шаги, тихо разговаривали. О чем – мы никогда не узнаем. И тут от пансиона бегут люди: «Муся упала с лестницы, разбила голову!» Заботливый доктор Манджини вылечил дочь, ее крепкая натура взяла верх, за нее переживал весь пансион; она была

158

Олеся Мцук их любимицей, и Марии Александровне все хвалили Мусю, предсказывали ей большое будущее. Мать смотрела на дочь с гордостью, пристально, задумываясь над ней. После несчастного случая с Мусей и произошел перелом в отношениях Марии Александровны и Владислава Александровича. Ася: «Он все так же бывал у нас, сидел в уголке дивана вечерами, но теперь он больше молчал, а мама – больше играла, ездила на медицинские лекции в Геную и готовилась к отъезду в Рим, к папе и Лере». А за Мусей и Асей приехала Тьо, чтобы отвезти их в пансион Лаказ в Лозанне. Спустя четырнадцать лет Владислав Александрович, вернувшись из эмиграции в Россию, найдет Мусю в Москве, напишет Асе в Крым и скажет: «В тяжелые минуты жизни дух Вашей мамы витал вокруг меня…» В 1919 году он умрет от чахотки в Москве. Мария Александровна будет лечиться в Риме, затем приедет с мужем в Швейцарию за Мусей и Асей, чтобы провести с ними лето и быть с ними рядом уже в их новом пансионе Бринк во Фрейбурге. Ей хотелось, чтобы дети знали и французскую, и немецкую культуру, сама много занималась с ними. Во Фрейбурге она посещает медицинские лекции и рассказывает детям о том, как интересна эта наука, какие в ней предстоят открытия. Марии Александровне так хотелось жить полной жизнью! Но участвуя в хоре знаменитого тогда Эрнста Поссарта (он отметил ее низкий, необычного тембра голос), по пути домой простужается, и врачи произносят зловещие слова: «рецидив», «активный процесс». Температура не спадает. Иван Владимирович приезжает во Фрейбург, ухаживает за больной. В одну из ночей приносят телеграмму из Москвы: «Горит в Музее». Из письма Ивана Владимировича к архитектору Музея Р.И. Клейну: «Письма полученные на рассвете, были прочитаны с перерывами от слез, наконец, совсем лишивших меня возможности видеть строки: доканчивала строки уже Мария Александровна… Но с завтрашнего дня надо взять себя и свое горе в руки… Но при разборе пепла от ящиков и соломы надо употреблять решета, чтобы не выкидывать мелких вещей: хирургических инструментов и других предметов бытовой жизни древних». Поместив Марию Александровну в высокогорный санаторий Санкт-Блазиен, Иван Владимирович едет в Москву восстанавливать Музей. 1905 год, начало русско-японских событий. Неудачи войны всколыхнули Россию. Мария Александровна внимательно читает газеты. Ася: «Мама, кашляя и улыбаясь папе и нам, укладывает вещи. Мы все помогали ей. Как ободряет ее папа! Как ласковы они друг с другом! У них никогда нет ссор. Вчера полвечера они увлеченно писали (папа диктовал по-русски – мама переводила на французский) письма по музейным делам. - Дорогой помощник мой, … - говорил папа. – Я тебя утомил, дружок мой… - Что ты, что ты!.. – отвечала бодро мама. – Завтра – в путь! В Россию…» В Ялте Муся и Ася учились у русских учительниц для сдачи экзаменов в гимназию. «Зима в том году была суровая, и болезнь Марии Александровны стала обостряться. Она уже почти всегда лежала, но после ужина читала детям вслух. А в марте, весной, такой опасной для больных чахоткой, ей стало хуже; и Мария Александровна

Рассказы. Публицистика вышла на ту дорогу, по которой шли все тяжелобольные. Ася: «… Мама порой подолгу глядела на нас, занимавшихся за столом, молча, с тяжелой печалью… С горькой улыбкой: «И подумать, что каждый прохожий сможет вас увидеть, а я не увижу…» Мария Александровна умерла на даче под Тарусой 5 июля 1906 года. Она прощалась с Мусей и Асей словами: «Живите по правде, дети! По правде живите…» Через полтора года после смерти мамы Муся напишет: С ранних лет нам близок, кто печален, Скучен смех и чужд домашний кров… Наш корабль не в добрый миг отчален И плывет по воле всех ветров! Все бледней лазурный остров – детство, Мы одни на палубе стоим. Видно, грусть оставила в наследство Ты, о мама, девочкам своим! Ася: «В один из зимних дней, спеша, боясь, что папа вернется, я без спроса унесла из кабинета печатный отчет, читанный им в Комитете Музея. На первой странице стояло крупным шрифтом:

«ПАМЯТИ МАРИИ АЛЕКСАНДРОВНЫ ЦВЕТАЕВОЙ И АЛЕКСАНДРА ДАНИЛОВИЧА МЕЙНА - МНОГОЛЕТНИХ СОТРУДНИКОВ ПО МУЗЕЮ…»

Где о маме тут? Вот, вот… «Редким совершенством владевшая, также превосходная переводчица лучших беллетристов Италии, Германии, Франции, отличная пианистка, она горячо отдалась делу созидания нашего просветительного учреждения. Область классической скульптуры она знала, как, может быть, немногие женщины в нашем отечестве: она вела в течение целого ряда лет дневники и записи по музеям, особенно увлекал ее Альбертикум, знаменитый музей Дрездена. Здесь она нарисовала и первый план будущего Московского Музея… До самой преждевременной кончины она не переставала думать об успехах нашего Музея. Делая предсмертные распоряжения, Мария Александровна завещала значительную долю своего состояния в вечный капитал Музея изящных искусств. Об этой любви ее многих лет к нашему делу, любви большой и искренней, но скрывающейся от других и потому мало кому ведомой, доложить ныне Комитету я счел сердечным долгом». 31 мая 1912 года Музей был открыт. После торжеств, дома, в Трехпрудном, Иван Владимирович, посмотрев на портрет Марии Александровны, сказал: «Вот и открыл Музей». Мы, ныне живущие, знаем его как Музей изобразительных искусств им. А.С. Пушкина на Волхонке. Девочки выросли, их имена, Муся и Ася, остались в детстве. Старшая дочь Марии Александровны – Марина стала поэтом, младшая, Анастасия – писателем. Много лет спустя Анастасия напишет: «Какая радость быть рожденными от такого сильного и чистого человека, бескорыстно прожившего жизнь, как наш отец, от такой трагически, доблестно прожившей ее женщины, как наша мать! Трагедии себе не хочет никто, с нею рождаются…»

159

Литература

Гоголь и Белинский: диалог завещаний

О знаменитом «зальцбруннском» письме В.Г. Белинского

Н.В. Гоголю, написанном в июле 1847 года, А.И. Герцен сказал: «Это - гениальная вещь, да это, кажется, и завещание его». То же, по существу, можно сказать и о книге «Выбранные места из переписки с друзьями», которая вызвала столь яркий отклик критика. Последняя из опубликованных при жизни Гоголя, эта книга тоже стала завещанием. И оба эти произведения потрясли читающую публику своего времени. Оба сочинения воспринимались как крамольные: книга Гоголя - потому что он в ней выступил как проповедник неожиданно для многих, письмо Белинского - потому что было похоже на некий политический манифест. И хотя оно ещё долго оставалось неопубликованным, но во множестве списков разошлось по всей России. А в советское время вообще произошла странная вещь. Письмо Белинского, которое знали даже школьники, по понятным идеологическим причинам было более известным, чем сами «Выбранные места...», о которых в нём шла речь. Этой книги не было ни в каких учебных программах, и пониманием идей Гоголя особенно не утруждались. Считалось, что Гоголь, в конце жизни подпавший под влияние духовенства, стал вдруг ре акционером и «мракобесом». Казалось бы, этот период давно остался в прошлом. Но изменилось ли понимание исторического диалога двух классиков? В основном, нет. Нередко приходится слышать от просвещённых вроде бы людей повторение штампов почти столетней давности - о Белинском-«революционере» и Гоголе-«мракобесе». Не был Гоголь мракобесом. Его при стальное внимание к нравственному уровню современного ему общества и шокировавший многих призыв к христианизации жизни, прозвучавший в «Выбранных местах...», - это всё означает, что Гоголь на определённом этапе своей жизни решился обратиться к обществу напрямую с религиозной проповедью. А это никак нельзя назвать реакционной позицией. Наоборот, следование религиозным заповедям - это, возможно, и есть самый прямой путь эволюционного развития. Не был и Белинский революционером. Как известно, он довольно прохладно, с разочарованием отнёсся к революционным событиям 1848 года во Франции. Они оба писали об эволюционном развитии общества, правда, руководствуясь при этом разными побудительными мотивами. Белинский - сочувствием к обездоленным слоям населения, а Гоголь -болью за нравственное несовершенство общества в целом, грозящее гибельными последствиями всем. Более того, они оба, по существу, вели речь о влиянии христианства на жизнь. По мнению Гоголя, влияние

религии должно выразиться в смягчении нравов. И тогда люди, находясь в тех условиях, которые есть сейчас, не дожидаясь внешних перемен, данных сверху властью, сами в силу своего более гуманного, разумного и рационального отношения ко всему смогут изменить многое в жизни. А затем эти внутренние изменения приведут и к изменению

ГРАЖДАНСТВО НЕБЕСНОЕ

И ЗЕМНОЕ внешних форм, но естественно и закономерно. Белинский противопоставляет этой гоголевской логике уже имеющиеся достижения европейской цивилизации: гражданские свободы, права человека, просвещение, более прогрессивные законы и их выполнение. Это и более гуманно по отношению к людям, и ближе к христианскому идеалу. Однако Белинский пишет о результатах влияния христианства на жизнь народов и ничего не упоминает о процессе, как это было и как это должно быть в России, чтобы достичь подобного состояния дел. Достаточно ли только реформ? Или проблема ещё и в низком нравствен ном уровне человека и, следовательно, общества, что приводит к негативным последствиям и во внешних проявлениях: в социальной, политической, экономической областях? Что делать с качеством самого человека, если оно оставляет желать лучшего и в таком же негативном направлении влияет на всё? Белинский эту проблему как будто вовсе не замечает. Гоголь, в противоположность ему, всецело сосредоточился на решении этого вопроса. И хотя ни тот ни другой не да ли полного и исчерпывающего ответа на вопрос о том, как усовершенствовать жизнь российского общества, но всё-таки гоголевский подход был более реалистичным. Действительно, в будущем неоднократно повторялась ситуация, когда общество возлагало много надежд на реформы, надеясь с их помощью решить сразу все проблемы или многие из них. А потом разочаровывалось в результатах этих реформ. Потому что какие бы ни были прогрессивные цели и правильные лозунги, но при их практическом исполнении выступает на первый план качество самих исполнителей, которое наполняет конкретным содержанием

160

Ирина Монахова абстрактные идеи. А оно зачастую уводит куда-то далеко в сторону от тех лучезарных перспектив, которые поначалу рисовались в мечтах и планах. И в результате получается то, что соответствует не лозунгам и названиям, а качеству (то есть нравственному уровню) человека и общества в целом. Прежде чем совершить великое дело, нужно «состроиться» внутренне. Это одна из любимых мыслей Гоголя. Это правило он применял в первую очередь к самому себе, но видел его универсальность во всех областях жизни, в том числе и в судьбах людей, и в исторической судьбе российского общества. Он писал в неотправленном письме Белинскому: «Нужно вспомнить человеку, что он вовсе не материальная скотина, но высокий гражданин высокого небесного гражданства. Покуда он хоть сколъко-нибудь не будет жить жизнью небесного гражданина, до тех пор не придёт в порядок и земное гражданство». Как помочь человеку «состроиться»? |Как повернуть душу человека к благу, чтобы вследствие этого не было ни уродливых отношений, ни антигуманных законов? Вот какую задачу пытался решить Гоголь в то время, когда он жил, и в тех условиях, в которых находилась тогда Россия. Одним из таких условий было, в частности, крепостное право. Казалось бы, в этих уродливых отношениях не до нравственного роста. Но Гоголь и в такой ситуации увидел возможность возрождения и развития. Помещик должен стать не просто владельцем богатств и поглотителем чужого труда, а должен сделать из своих крестьян трудолюбивых, зажиточных и высоконравственных людей. А для этого он должен забыть о роскоши, руководить своим хозяйством, помогать разорившимся крестьянам, быть для них судьёй, воспитателем, благотворителем и даже проповедником христианства. Словом, жить по принципу: кому много дано, с того много и спрашивается. Эта утопия Гоголя имеет мало отношения к тому, что на самом деле тогда существовало в России. Только названия здесь прежние: помещик, крепостные. Фактически за эти на звания и критиковали Гоголя, в частности Белинский назвал его «проповедником кнута, апостолом невежества». Утопия Гоголя современникам показалась нелепой и смешной. Но знание дальнейшего хода истории (с убийствами царей, революциями и Гражданской войной, сталинской диктатурой и ГУЛАГом) заставляет иначе посмотреть на утопию Гоголя. И смешной она уже не кажется. И возникает вопрос: действительно ли Гоголь, заботившийся о христианском преображении человека, написал утопию, или утопией как раз является намерение только лишь экономической или политической реформой преобразовать жизнь и обеспечить эволюционное развитие? И не был ли его подход как раз самым реалистичным и видимый им путь - самым прямым и коротким? - Ведь Гоголь предлагал не идеал навсегда, а путь, который можно начать с любого момента и в любых условиях. Эволюция подразумевает и внешние перемены, вырастающие на

Гражданство небесное и земное основе внутренних. И Гоголь писал о нравственном росте человека не только как о том, что ценно само по себе, но и как о необходимой основе для преобразования общества: «Общество тогда только поправится, когда всякий частный человек займётся собою и будет жить как христианин, служа Богу теми орудиями, какие ему даны, и стараясь иметь доброе влияние на небольшой круг людей, его окружающих, Всё придёт тогда в порядок, сами собой установятся тогда правильные отношения между людьми, определятся пределы законные всему. И человечество двинется вперёд». Тогда результатом могут быть те достижения, которые были так необходимы России и образцы которых Белинский видел в западной цивилизации: «...Россия видит своё спасение не в мистицизме, не в аскетизме, не в пиетизме, а в успехах цивилизации, просвещения, гуманности. Ей нужны не проповеди (довольно она слышала их!), не молитвы (довольно она твердила их!), а пробуждение в народе чувства человеческого достоинства, столько веков потерянного в грязи и навозе, права и за коны, сообразные не с учением церкви, а с здравым смыслом и справедливостью, и строгое, по возможности, их выполнение». Справедливые права и законы и строгое их выполнение это и есть те самые «правильные отношения между людьми» и «пределы законные всему», к которым стремились и Гоголь, и Белинский. Но для Белинского это был лишь положительный пример из чужестранной истории и в основном мечта. Он хотел бы, чтобы подобные отношения сами собой вдруг возникли и в России. А какой путь нужно к этому пройти человеку (обществу), и что должно его двигать на этом пути - именно в сторону смягчения нравов, а не в другую? Однако такой движущей силой является только религия, и, не пройдя под её влиянием необходимого пути, нельзя достичь и желаемого результата, сколько бы ни приходилось мечтать о нём. Но насколько обществом осознана эффективность такого подхода? Насколько оно готово видеть на каждом месте возможность нравственного роста? Или оно, скорее, готово увлекаться другими, более заманчивыми ориентирами, которые при ближайшем рас смотрении как раз и оказываются утопиями? И напрашивается вывод, что утопичность - это как раз свойство общественного сознания, когда оно стремится определить пути будущего развития общества. Но для того и дан исторический опыт, чтобы эту утопичность корректировать в более реалистическом направлении. А ещё для этого есть и такие образцы публицистического, проповеднического и даже пророческого слова, как «Выбранные места из переписки с друзьями» и письмо Белинского к Гоголю по поводу этой книги. Из них обоих мы должны извлечь урок. Ведь в них речь идёт о вечных для России проблемах, решение которых так до сих пор и не найдено.

Ирина МОНАХОВА

161

Дела житейские Моя соседка Марина, уезжая в Оптину пустынь, заявляет мне громко и назидательно: - За моим присмотри пару дней. В холодильнике борщ, до моего приезда хватит. Она не просит, нет. Я вообще не помню, не знаю ее просящего тона или извиняющихся интонаций. Она че канит условия громко, членораздельно, и я на несколько минут принимаю эти условия как единственный способ реабилитироваться за невозможность поехать в Оптину. Потом я ропщу. С какой стати я должна оправдываться за

деньги в монастырь отвезет, а до получки сидит на хлебе и воде. Но пусть сидит, если ей нравится. А я не хочу... И Кирилл вдруг расплакался. Большой, нескладный, он размазывал слезы кулаком, а они лились ручьем по его несчастному лицу. - У всех матери как матери, а у меня верующая... Я испугалась его слов. А что если навсегда прорастет в нем неприязнь к верующему человеку и образчик материнской жизни окажется пагубным для его непрозревшего еще сердца. Мы называем себя православными поспешно,

ДВА КОФЕ ПО-ТУРЕЦКИ свою занятость, с какой стати должна пасти соседского парня далеко не идеального поведения? Марина всегда жалуется на него: плаксив, колюч, вечно с претензиями. Но главное, что беспокоит Марину, - слышать ничего не хочет про храм, не постится, даже назло ей, матери, уплетает жареные, с мясом, пирожки, купленные у метро в самый разгар поста. Скандалы у них постоянно. Особенно громким, злым и некрасивым был недавний скандал из-за нищей, которую Марина привела в дом пожить. На возражения сына она заявила: -Запомни, добрые дела - в спасении души. Это семена, урожай от которых соберем мы в царствии Небесном. Твой урожай скуден. Женщина поживет пока у нас. Это не обсуждается. Ты понял? -Хорошо, пусть живет, только без меня. Пока она здесь, ноги моей в квартире не будет. И, хлопнув дверью, ушел. Нищая осталась.Марина помыла ее, напоила чаем, постелила чистую постель. Ближе к ночи отправилась искать сына. Когда Марина после безуспешных поисков сына вернулась домой, нищая была уже навеселе. Она обнаружила в баре у Марины бутылку коллекционного кагора и опорожнила ее себе в удовольствие. Надо отдать должное соседке: она и после этого не вытолкала бедолажку за дверь, простила ей ее самоуправство. «Я сама виновата. Надо было спрятать кагор, а я про него забыла. Искушение...» - она глубоко вздохнула. Я слушала Марину и переживала какое-то двойственное чувство. Мне далеко до нее, я вряд ли привела бы домой грязную бомжиху, нянчилась с ней, простила ей кражу. А Марина привела, и нянчилась, и простила. Конечно, это поступок, на который способны немногие. Но что-то упорно царапало по сердцу, не давая ему возликовать от добродетелей ближнего. Сын. Они поменялись местами. Он ушел на место бомжихи, на улицу, в подворотню, а она взгромоздилась на его диван, на чистые простыни, в его чашке заваривала Марина чай своей непредсказуемой гостье. С щербинкой добро? А, может, это мое немощное сердце защищается от собственного несовершенства? Нет мира в их доме. Но ведь помню - был. Маленький Кирилл, светлокудрый мальчик, любимец семьи, радость мамы. Куда уходит любовь из любящих сердец? Почему остывают родственные чувства? Марина пережила смерть мужа. Молодая женщина долго выходила из потрясения. Маленький сын на руках, отчаяние в сердце. В беде и обрела она Господа, стала ходить в церковь, исповедоваться. Нашла работу по душе: редактировала тексты в одном православном издательстве. Новая, неизведанная доселе радость богообщения, церквные праздники, так украшающие жизнь. Марина оживала на глазах, сын подрастал, рана от потери близкого человека затягивалась. И вот сын уже почти взрослый. ; ‘■ Марина и Кирилл по очереди заходили ко мне облегчить душу. Марина частенько, Кирилл - один раз. Навеселе. Взвинчен и несчастен.Нахал ее не беспомощен - Неужели все верующие такие? Она же меня не слышит! Я ей говорю, что рубашек чистых не осталось, она мне что сегодня среда и до котлет не дотрагиваться. Конечно, это пустяки: и котлеты, и рубашки, но я хочу жить почеловечески! А она то бомжиху приведет, то последние

торопимся к горним высотам, а сами и на вершок не в состоянии приподняться от греховной, крепко держащей земной тверди. Как сказать обо всем Марине, какими словами указать ей на ее явные духовные ошибки, не задев самолюбие, не обидев неосторожным словом? В чем вина Марины? В том, что молится за своего сына, в том, что бросается на помощь чужому человеку, не раздумывая? И вдруг (как всегда это бывает вдруг) - случайно взятая с полки книга, случайно открытая страница, случайно брошенный взгляд. Преподобный Симеон Новый Богослов: «Смотри не разори своего дома, желая построить дом ближнего». Вот в чем причина Марининого неблагополучия. Она торопится с постройкой чужого дома, она спаса ет заблудшие души знакомых, незна комых, случайно встреченных. А свой дом неприбран, неухожен, без радостен. И сыну в ее доме неуютно. Она уехала в Оптину и вернулась через два дня. А вчера до поздней но чи мы решали с Кириллом, как сообщить матери потрясающую новость: девочка, с которой Кирилл встречается, ждет от него ребенка. Но пока я раздумывала, Марина сообщила мне свою потрясающую новость: - Хочу в монастырь уйти. Кирилл уже взрослый, не пропадет, по еду за благословением к старцу. -Тебе надо думать о другом, ты скоро будешь бабушкой. Марина испуганно смотрела на меня. А я, торопясь, боясь, что она перебьет и не дослушает, сказала ей все. Про ее доброту к бомжихам и равнодушие к сыну, про ее грязную квартиру с не мытыми два года окнами, про желание спасти весь мир и неумение потерпеть собственного страдающего сына. Она не перебивала меня. Потом молча встала и ушла. Я не видела ее неделю. Оказывается, она все-таки поехала к старцу, но вернулась какая-то побитая, притихшая. Ко мне не заглядывала. Но зато пришел Кирилл. Чудеса: мать окна моет. Плачет, правда, носом хлюпает, но моет. А еще я у нее нашел книгу «Воспитание ребенка». В бабушки готовится. Спрятала среди своих духовных книг, а я нашел. -А ты-то что искал? -Помните, Вы говорили, что есть такой Симеон Новый Бо гослов, у него много мудрых мыслей. Хотел почитать... На душе стало легко и радостно. Все с Божьей помощью образуется, все устроит премудрый Создатель. И заблудшее сердце вразумит, и понятие добра скорректирует, и научит самому глав ному - любви жертвенной и прекрасной. -Хочешь кофе, Кирилл? Я заварю тебе свой любимый, потурецки. Кирилл смотрит испуганно: -А разве можно? Мать говорила, что кофе по-турецки православным пить нельзя. Турки же - мусульмане. -Ты что-то перепутал, - я едва сдерживаюсь, чтобы не рассмеяться. - Кофе здесь ни при чем.

Наталья Сухинина

162

Интернет находит друзей

ЗВОНОК ИЗ ЮНОСТИ

Николай Денисов и Сергей Прохоров Красноярск 1961-й год

то ни говори, какие доводы «за» и «против» интернетовской паутины не приводи, великое это достижение человечества и нелишне лишний раз поклониться низко в ноги отцам-основателям и Майкрософта и Интернета. А сегодня не только можно вести оперативную переписку с любым адресатом любого уголка земли, но и общаться как бы «вживую» по экрану компьютера. В конце прошлого года, просматривая в очередной раз электронную почту, пестрящую в основном письмами, сообщениями авторов, читателей журнала «Истоки», я обратил внимание на срочное сообщение в Мой Мир@Mail.Ru: « Мой папа – Денисов Николай Алексеевич разыскивает друга своей юности Прохорова Сергея Тимофеевича. Откликнитесь. *** Swetlana ***. На миг я оцепенел от волнения. Год уже, как, подключившись к Интернету, я пытался установить связь с этим дорогим мне человеком. Найти его в Интернете особой трудности не составляло. Художник Н.А.Денисов, оказалось, в Казахстане личность давно известная. Это я прочёл из первой же о нём информации в Интернете. Более подробно в интервью журналистки Ольги Макаровой «Жизнь с палитрой» с председателем Жамбылского филиала Союза художников Казахстана Н.А.Денисовым. Но ни почтового индекса, ни улицы, где проживает художник, ни тем более номера телефона я разыскать не смог. Послал письмо в Союз художников, но оттуда ни ответа, ни привета. И вот звонок … из далёкой юности…

же почти полгода, забрав документы из финансовокредитного техникума, я – несостоявшийся, а вернее, недоученный финансист, трудился на Красноярском заводе комбайнов. Вместо арифмометра(калькулятора) и бухгалтерских томов моими атрибутами деятельности стали кувалда, метла и лопата. Но за пять месяцев прилежной работы в паро-силовом цехе завода я сделал уже карьеру от зольщика до машиниста углеподачи, чем был неописуемо горд. Но, главное, за такой короткий срок сумел из довольно скромной зарплаты (80-100 рублей) накопить целое денежное состояние, на которое я в первую очередь одел себя с головы до ног. Купил шляпу, галстук, лакированные ботинки и костюм с белоснежной рубашкой. «Как денди

лондонский одет, я наконец увидел свет» Пришлось отказаться от вкусных обедов заводской столовки. На работе обходился батоном с кефиром, положенных мне в талонах по горячей сетке. А дома готовил себе постные картофельные супчики и знаменитые студенческие макароны. А мой тогдашний дом - это угол, снимаемый за 10 рублей в месяц на улице 6-я Полярная. Улица граничила тогда с взлётным полем городского аэродрома, и ночами я нередко пробуждался от свиста пропеллеров взлетающих «яков» и «илов». Хозяева дома были людьми добродушными, но экономными. И я почти не находился в комнате один. На четырех-пяти квадратах комнаты умещались две железные кровати, столик, два стула и тумбочка. Иногда ставилась и раскладушка. Один раз хозяева подселили мне двух девушек: официантку и железнодорожную проводницу. Проводница неделю в рейсе, я по двое суток через трое в смене, официантка почти до утра в ресторане. Но случалось нам всем троим стекаться на четырёх квадратах. Вот было веселье! Ничего, устраивались. Была бы, как говорится, крыша над головой. В этот летний день я, отдыхающий от многочасовой смены на заводе, впервые надел свой новый костюм и бесцельно бродил по окрестным улицам района, останавливаясь у витрин, чтобы лишний раз полюбоваться на своё отражения. То и дело поправлял галстук, шляпу, стряхивал платочком пыль с лакировок. Сходил на вечерний фильм в кинотеатре «Шахтер». Домой вернулся в приятном настроении. А в моей комнате уже хозяйничали двое незнакомых мне парней. Увидев моё удивление, они представились, с интересом рассматривая юношу в парадном костюме: -Федя. -Николай. Федя – парень с крупной головой, широкими плечами, несоразмерно длинным торсом и короткими ногами напомнил мне образ бродяги из какого-то фильма про пиратов. И фамилия на редкость звучная - Шмидт. Подумалось: уж не внучатый ли родственник знаменитого лейтенанта Шмидта? Пожимая мне руку, Фёдор Шмидт, как бы вскользь, поинтересовался, разглядывая мой новенький, с иголочки, костюм: -Как у вас тут с сексом? Вопроса я не понял, так как впервые услышал новое для меня вчерашнего деревенского парня слово. Но чтобы не оконфузиться, не уронить честь надетого на себя мундира, ответил, слегка пожимая его мускулистую потную руку: -Как и у вас. Николай разительно отличался от Фёдора. И внешним видом, и речью он напоминал интеллигентного юношу, мечтателя, влюблённого в дело, ради которого приехал в столицу Красноярского края. Он как-то ненавязчиво, но сразу расположил меня к себе. Вошла хозяйка дома. Как бы извиняясь передо мной, ласково заговорила. -Вы уже познакомились? Ну, вот и ладно! Парни приехали поступать в художественное училище, а остановиться негде. Пусть пока поживут с тобой, Серёжа, в комнате. Хорошо?

163

Сергей Прохоров Конечно же, я был не против, да и не привыкать. Хоть в тесноте, зато не скучно. И хозяйке материальная подмога. Небось, подумал, уже двадцатку с парней содрала. В этот первый вечер знакомства мы просидели допоздна. Я многое узнал о парнях, приехавших поступать в Суриковское художественное училище из Казахстана, они обо мне. Больше мы общались с Николаем. Тогда я впервые услышал от него имя поэта Сергея Есенина(в те годы ещё запрещённого) Он читал мне есенинские стихи о матери: «Ты жива ещё моя старушка…», о собаке: «Дай, Джим, на счастье лапу мне…». И окончательно меня сразил, когда показал мне и свои стихи, напечатанные в казахской газете. Одно из них я до сих пор наизусть помню: Осень уж срывает Листья с тополей, Птицы улетают Из родных степей. Я их провожаю, Долго гляжу вслед. Полететь желаю, Жаль, что крыльев нет. Если б был я птицей – Высоко б парил, Я бы вереницы За собой водил. Увидал бы море, Повидал бы свет, Но одно лишь горе: Жаль, что крыльев нет! Но если с поэтическим миром я более-менее был знаком (поэзией увлекался со школьной скамьи), в живописи я был полным невеждой. Знал Шишкина (дома в деревне на стене висела картина с тремя медведями), Репина “Боярыня Морозова”, Сурикова (постоянно проезжал с работы и на работу мимо его дома-музея и по улице его имени), да вот ещё над моей койкой в городской комнате картина Крамского «Незнакомка». Общаясь с Николаем, я как будто посещал художественные вернисажи и выставки. И тот же Суриков открывался для меня уже не домом-музеем, а живописными картинами, и открывались для меня новые, ранее не слыханные мне имена: Микеланджело, Леонардо да Винчи, Огюст Роден, Клод Моне, Левитан, Куинджи и прочие-прочие. Иногда я ходил с Николаем вместе на этюды и наблюдал, как он работает карандашом, угольком, кистью. Это мне потом на срочной службе во флоте пригодилось (офрмлял наглядную агитацию, выпускал стенную газету и т.д.)

ас призвали на службу в одно время и определили на призывном пункте в одну команду под номером 8. Что это за род войск, мы тогда не знали. В поезде до Владивостока мы ехали в одном вагоне, в одном купе. Николай, как художник, вызвался оформлять стенную информационную газету будущих воинов, а меня взял в помощники: у меня неплохо получались стихотворные шаржи. Владивосток, несмотря на разгар лета, встретил нас довольно пасмурной сырой погодой. С вокзала, после митинга в честь нашего прибытия на дальневосточный рубеж, нас пешим строем в сумерках повели через сопки в какой-то военный гарнизон. Утром, проснувшись, стали осматривать местность. Кругом сопки. А где же море? Я всю жизнь мечтал побывать на море, а Николай вон даже в стихах тосковал по нём. И мы решили с ним непременно увидеть свою мечту немедленно и сбежали из гарнизона, решив подняться на вершину сопки. Говорили: оттуда простирается Амурский залив. Это издали вершина кажется близкой. А топать по

Звонок из юности подъёму пришлось не менее полутора часов. Но зато какое удовольствие мы испытали, когда достигнув вершины, увидели наконец водную гладь, уходящую за горизонт. Мы застыли в волнении, как первооткрыватели этой бесконечной морской державы. А через сутки я уже ехал в Хобаровск, в учебный отряд на Красной речке, а Николай остался во Владивостоке. И начилась у нас с ним переписка, потому, что там - на краешке земли мы были единственными друг для друга близкими. Рядовой матрос Воздушно-Морского Флота Николай Денисов стал военным художником, а я, приняв присягу и получив в учебке воинскую профессию корабельного моториста, был определён на службу в морскую десантную дивизию. А в первое своё увольнение во Владивостоке я отправился в часть, где служил Николай. Там на дальневосточной стороне мы старались не терять друг друга. Николай демобилизовался раньше на год, но остался в части, где нашёл подругу своей жизни. А я, погуляв на той свадьбе в качестве друга жениха, стал желанным гостем в теплом семейном доме. Расстались мы с Николаем 5 ноября 1966 года. Получив долгожданный “дембель” и переночевав у него в доме, я наутро отправился на аэродром, Николай в Дальневосточное художественное училище. Обнялись и болше не виделись. Поначалу ещё переписывались. Но вскорее и его, и меня закружила жизнь, поведя каждого своей дорогою. И вот через 46 лет звонок из юности. Мы оба страшно волновались, настраивая свои скайпы. Узнаем ли друг друга? - Ну, где там Николай? - тороплю я Светлану, дочь Николая, которая и отыскала меня в Интернете. -Дядя Серёжа, подождите. Папа сейчас подойдёт. Он очень волнуется. На экране появляется до боли знакомое лицо. Время не сильно изменило его черты. Лысеть он начал еще на службе. Разве что добавились какие-то складки на лбу, под глазами - непременные отметины прожитых лет... А вот Николай меня совершенно не узнавал. -Встретил бы на улице, не признал. Но выглядишь ничего. Как ты, чем занимаешься?.. И, кажется, не было этих долгих лет разлуки. По часу и более общаемся. Вспоминаем дни, проведенные в Красноярске, во Владивостоке. Обсуждаем новости в литературной жизни, в живописи у нас в России, в Казахстане, в мире. Мне приятны все достижения Николая в живописи, которой он продолжает отдавать всего себя без остатка. И дети его пошли по стопам отца. Старший сын Сергей, которого он назвал, по его словам, в честь Сергея Есенина и меня, окончил художественную школу живописи, дочь Светлана - мастер декаративно-прикладного искусства. А поэзию он продолжает любить, но, как признался мне Николай, серьезно заниматься стихотворчеством не стремился, так, когда на душу ляжет слово. Предложил на выбор несколко своих живописных работ. А я попросил у него и несколько стихов, которые когда-то легли ему на душу.

Сергей Прохоров Николай Денисов и я. Владивосток. 1965 год

164

Надежда Полонская

Художник из Тараза

ХУДОЖНИК ИЗ ТАРАЗА

ДЕНИСОВ Николай Алексеевич уверенно заявил о себе своими самыми первыми произведениями о казахстанской земле, когда он после окончания Владивостокского художественного училища приехал” в Караганду. Он - один из тех, кто посвятил своё творчество поискам индивидуальности в жанровой станковой картине. И надо сказать, значительно преуспел в этом. Его картины представляют собой, как правило, многофигурные композиции, где показана жизнь современников, где очень убедительно и с большой долей симпатии передан накал человеческих эмоций, непритязательная красота, степной природы и жизнь городских площадей Свои произведения он тщательно выстраивает, часто разворачивая действия на плоскости картины так, будто художник (а с ним и зритель) охватывает его как бы сверху, сразу всё целиком. При этом автор насыщает свои работы всевозможными деталями, что придает особую повествовательность изображаемым сюжетам ;.. Картины Николая Денисова отличаются «сделанностью», у него всегда крепкий рисунок и ясное понимание того, что хочет сказать художник. В этом его приверженность классическим формам изобразительного искусства. С другой стороны, творчество Николая Денисова вполне современно, так как он нашел свою ЖИВОПИСНУЮ манеру, которая помогает ему глубже раскрывать образные характеристики действующих лиц и придает особую декоративность красочной поверхности его картин. Некоторые его произведения (как, например, «Праздник в Джамбуле») слегка напоминают лубок своим тёплым отношением к изображаемым с тонким юмором отдельным мизансценам общего действа. Произведения Николая Алексеевича Денисова имеются в фондах Государственного музея искусств имени А. Кастеева в Алматы, Дирекции выставок и аукционов Республики Казахстан, многих областных художественных и исторических музеев в Казахстане, а также в музее города-порта Тикси (Россия). Его работы неоднократно репродуцировались в различных альбомах и сборниках, посвященных изобразительному искусству. Его творчество освещалось на страницах специальной периодической печати, как в Казахстане, так во Всесоюзных журналах: «Искусство» и «Творчество». За творческие успехи ему одному из первых было присвоено звание лауреата Ленинского комсомола Казахстана. Последние десятилетия художник живёт в Таразе.,

Сестра Юля. Бумага, уголь, гризайль Мужской портрет. Бумага, уголь

Надежда Полонская.

Искусствовед, Директор галереи «Ретро»

НОСТАЛЬГИЯ ПО ТИКСИ

Н.А.Денисов был единственным представителем от Казахской ССР на Всесоюзном фестивале «Художники флоту Севера». Вот что об этом вспоминает художник: -Это одно из самых приятных, запоминающихся на всю жизнь событий. Делегаты со всех республик участвовали в творческой работе по созданию картинной галереи в порте Тикси – самой северной точке СССР. Плавали от Якутска до Ледовитого океана по реке Лена. Меня поразила красота сурового края. В то время этот небольшой городок напоминал больше посёлок и был отмечен на всех картах как важный стратегический пункт. На открытии экспозиции художники выставили в основном этюды. Я же, скорее всего с испуга, что окажусь слабее всех, умудрился написать пять картин. Это не осталось незамеченным. По рекомендации членакорреспондента Академии художеств СССР Афанасия Осипова меня принимают в Союз художников СССР.

165

Поэзия

Николай Денисов

“Там о заре прихлынут волны...” СОН-ТРАВА Моей юности светлые сны. Я цветы те с брильянтами рос Однокласснице в праздник принёс, И во сне, будто чудо, возник Удивленья сияющий лик 1958 г. УЛЕЧУ Я, в тебе разуверясь, Не разгневаюсь зверем, В дом, где мне изменила, Не плесну я чернила. А со звоном гитарным Улечу за полярный, Улечу, чтоб забыться, Улечу остудиться. Среди льдов окунуться И к тебе не вернуться. Там по птичьим базарам Всю тоску разбазарю. Смою боль, как проклятье, В море Лаптевых братьев. И со звоном гитарным Под звездою Полярной Буду петь северянке, Якутянке-смуглянке. 1960г. ТАМ О ЗАРЕ Я был ещё за партой школьной Слов очарован красотой: ,,Там о заре прихлынут волны На берег песчаный и пустой”. Мне грезились морские дали, Фонтаны брызг средь горных скал. И в путь неведомый позвали Мечта дорог, любви тоска. И вечер был, и утро было У океана на виду. И дева юная любила Меня в заоблачном саду. Сиял торжественно Путь Млечный, Лучом касался наших лиц. Казалось, счастье будет вечным И жизнь без срока, без границ. Но всё мелькнуло строчкой молний. Жизнь пронеслась не там, не с той... ,,Там о заре прихлынут волны На брег песчаный и пустой.” 1965г. НОЧЬ Мне эта ночь запомнится навек, На весь мой путь, что мне дано пройти: Был встречи час, был звёздный фейерверк И несколько шагов по Млечному пути. 1967г ОСЕНЬ Жёлтая осинаСтынущая дрожь, Под горою синей Мёртвых листьев дождь. Тучка побежала По тропе небес, Помрачнели скалы, Взволновался лес.

Трескотня сороки Приумолкла враз. Знать, из недалёка Глянул зимний глаз. 1970г. ОХОТНИКУ Природу любишь, говоришь? Сам на неё в прицел глядишь. Ведёшь огонь на пораженье. И братьев наших меньших кровь Тебя пьянит... Ну и любовь! 1975г. НОВОГОДНЯЯ НОЧЬ Новогодняя ночь, отбесившись, Разбежалась под тёплые крыши. Лишь отвергнутый или заблудший Бродит волком у окон уснувших. Сотрясается пьяная тьма: -Фатима! Фатима! Фатима! Вспыхнул свет где-то над головою, И окуталось всё тишиною. К руке женской припала щека... Злобный волк превратился в щенка. ГДЕ ТЫ? Степная речка, солнце, камыши, И мы с тобой. Уже не малыши, Но и не взрослые. Лежим к плечу плечом, Смеёмся весело, болтаем ни о чём. На жарком пляже плеск, и шум, и гам. Но никого не нужно больше нам. От чувств неведомых растаяв, Хотелось вместе быть, о времени не зная. И звуком грома показались нам Всего два слова: ,,Дети, по домам!” Я с той поры познал немало стран. У ног моих плескался океан. А сколько речек, рек, озёр, морей! Но не нашёл я речки той милей. И вот, прорвавших сквозь седины лет, Я снова здесь. Привет тебе, привет, Степная речка! Солнце, камыши... Где ты, подружка? Рядом ни души. 2009г. ИЩУ ОТРАДНОЕ Всю жизнь учусь, Учусь я жить. Мгновеньем каждым дорожить. Прочь, злоба, зависть и тоска! Дала Всевышнего рука Мне щедрым жестом чудеса: Простор земли и небеса, Весны цветенья волшебство, Восхода солнца торжество, Полёт фантазии искусства, Любви счастливое безумство. И пусть не каждый рядом друг Ищу отрадное вокруг. 2010г.

166

Слово о Родине ПОЭТЫ

Ярослав Смеляков (1912-1972 г.)

ЗЕМЛЯ Тихо прожил я жизнь человечью: Ни бурана, ни шторма не знал, По волнам океана не плавал, В облаках и во сне не летал. Но зато, словно юность вторую, Полюбил я в просторном краю Эту черную землю сырую,

Виктор Боков

(1914-2009 г.)

Константин Симонов (1915-1979 г.)

РОДИНА Касаясь трех великих океанов, Она лежит, раскинув города, Покрыта сеткою меридианов, Непобедима, широка, горда.

ХХ ВЕКА О РОССИИ Эту милую землю мою. Для нее ничего не жалея, Я лишался покоя и сна, Стали руки большие темнее, Но зато посветлела она. Чтоб ее не кручинились кручи И глядела она веселей, Я возил ее в тачке скрипучей, Так, как женщины возят детей. Я себя признаю виноватым, Но прощенья не требую в том, Что ее подымал я лопатой И валил на колени кайлом. Ведь и сам я, от счастья бледнея, Зажимая гранату свою, В полный рост поднимался над нею И, простреленный, падал в бою.

Ты дала мне вершину и бездну, Подарила свою широту. Стал я сильным, как терн, и железным, Даже окиси привкус во рту. Даже жесткие эти морщины, Что по лбу и по щекам прошли, Как отцовские руки у сына, По наследству я взял у земли. Человек с голубыми глазами, Не стыжусь и не радуюсь я, Что осталась земля под ногтями И под сердцем осталась земля. Ты мне небом и волнами стала, Колыбель и последний приют... Видно, значишь ты в жизни немало, Если жизнь за тебя отдают. 1945

*** Я видел Русь у берегов Камчатки. Мне не забыть, наверно, никогда: Холодным взмывом скал земля кончалась, А дальше шла соленая вода. Я видел Русь в ее степном обличье: Сурки свистели, зной валил волов, На ковылях с эпическим величьем Распластывались тени от орлов. Я видел Русь лесную, боровую, Где рыси, глухари-бородачи,

Где с ружьецом идут напропалую Охотники, темней, чем кедрачи. Я видел Русь в иконах у Рублева — Глаза, как окна, свет их нестерпим, Я узнавал черты лица родного, Как матери родной, был предан им. Ни на каких дорогах и дорожках Я, сын Руси, забыть ее не мог! Она в меня легла, как гриб в лукошко, Как дерево в пазы и мягкий мох.

Но в час, когда последняя граната Уже занесена в твоей руке И в краткий миг припомнить разом надо Все, что у нас осталось вдалеке,

Песчаный берег с низким ивняком. Вот где нам посчастливилось родиться, Где на всю жизнь, до смерти, мы нашли Ту горсть земли, которая годится, Чтоб видеть в ней приметы всей земли.

Ты вспоминаешь не страну большую, Какую ты изъездил и узнал, Ты вспоминаешь родину - такую, Какой ее ты в детстве увидал. Клочок земли, припавший к трем березам, Далекую дорогу за леском, Речонку со скрипучим перевозом, ***

Михаил Львов

(1917-1988 г.)

Роберт Рождественский (1932-1994 г.)

(Из поэмы “Рэквием”) *** Разве погибнуть ты нам завещала, Родина?

1965

Да, можно выжить в зной, в грозу, в морозы, Да, можно голодать и холодать, Идти на смерть... Но эти три березы При жизни никому нельзя отдать. 1943

С.Хакиму Сколько нас, нерусских, у России И татарских, и иных кровей, Имена носящих непростые, Но простых российских сыновей! Любим мы края свои родные. И вовек - ни завтра, ни сейчас Отделить нельзя нас от России -

Родина немыслима без нас. Как прекрасно вяжутся в России, В солнечном сплетении любви, И любимой волосы льняные, И заметно тёмные мои. Скрлько нас, нерусских, у России Истинных российских сыновей, Любящих глаза небесной сини У великой матери своей. 1957

Жизнь обещала, любовь обещала, Родина. Разве для смерти рождаются дети, Родина? Разве хотела ты нашей смерти, Родина? Пламя ударило в небо! — Ты помнишь, Родина? Тихо сказала: «Вставайте на помощь...» Родина. Славы

никто у тебя не выпрашивал, Родина. Просто был выбор у каждого: Я или Родина. Самое лучшее и дорогое — Родина. Горе твоё — это наше горе, Родина. Правда твоя — это наша правда, Родина. Слава твоя — это наша слава, Родина!

167

Наш фотовернисаж

АНДРЕЙ ПОЗДЕЕВ НА МАЛОЙ РОДИНЕ

В конце прошлого года в районном музее Нижнего Ингаша, родине Андрея Геннадьевича Поздеева, прошла выставка фоторабот друга художника Владимира Ваганова о жизни и творчестве известного художника ХХ века. Предлагаем небольшую серию этих фоторабот .

168

К 100-летию Н.С. Устиновича

УСТИНОВИЧ

Северные встречи Путевые записки

ТУРА. Таежный поселок. Шестьдесят три ниже нуля. Спартанское воспитание. Два Увачана. Непонятная сцена. Командировки-путешествия. Цифры роста.

Я вылетел в Эвенкию в марте, когда в Красноярске уже по-весеннему почернел снег и на крышах появились сосульки. Самолет шел на север. Под крылом долго плыли поля, березовые перелески, села. На несколько минут приземлились в Енисейске, оттуда взяли курс на Подкаменную Тунгуску. И едва Енисейск остался позади, как местность резко изменилась. Теперь мы летели над тайгой. Над той самой тайгой, о которой сложено столько невеселых песен и которая в представлении многих людей рисуется до сих пор некоей темной, враждебной человеку стихией... Населенные пункты встречались все реже и реже. Они прижимались к берегам реки, маленькие, затерянные в бескрайнем хвойном океане. А когда Енисей остался в стороне, всякие следы человека исчезли. Непрерывной вереницей тянулись высокие, покрытые лесом сопки, и казалось, что нет им ни конца, ни начала... В середине второго дня самолет стал набирать высоту. Две тысячи метров, две тысячи шестьсот, две тысячи восемьсот... Но странно: земля не удалялась от нас, а даже как бы приближалась. - Здесь высоко над уровнем моря, -пояснил мой спутник. - Если сердце плохое, трудно придется... И вот впереди показалась Тура - центр Эвенкийского национального округа. Горы окружали ее со всех сторон, и она располагалась как бы в чаше. Дна этой чаши не было видно, она казалась наполненной молоком. - Морозный туман, - ответил на мой вопрос сосед. Крепко, видать, там прижимает, градусов на полсотни.

— Он помолчал и добавил небрежно, как говорят о самом обычном: - Нынешней зимой до шестидесяти трех градусов доходило. В пяти шагах человека не было видно... Самолет пошел на посадку. Под крылом замелькали коротенькие улицы. Я насчитал их десятка два. Невелика оказалась «столица» Эвенкии! Тут, пожалуй, уместно будет сказать, как и когда возник этот поселок. До 1927 года стояла здесь, у впадения реки Кочечумы в Нижнюю Тунгуску, одинокая избушка. Кто и когда поставил ее, теперь неизвестно. Никто в ней не жил, лишь изредка ночевали проезжие охотники. Отсюда и произошло название Туры. Тур — по-якутски значит переночевать. Здесь, в этом удобном месте, было решено построить культбазу. Но хоть кругом и раскинулась тайга, леса, пригодного для стройки, не оказалось. Сказывалось влияние вечной мерзлоты: деревья росли тонкие, кривые. В летнюю жару почва оттаивала на каких-нибудь двадцать сантиметров, и корни, разветвляющиеся у самой поверхности, плохо обеспечивали дерево питанием. Строители культбазы отыскали хороший лес далеко в верховьях Тунгуски, связали плоты, погрузили на них свой скарб и двинулись на новую землю... Скоро на берегу реки появилось несколько домиков, и культбаза была нанесена на карту. Расти новый поселок начал с 1930 года, когда был образован Эвенкийский национальный округ. Тура стала административным, хозяйственным и культурным центром нового округа. Тайга постепенно отступала, и улица за улицей появлялись на раскорчеванных площадках. Тихий уголок, где еще совсем недавно спокойно бродили медведи, стал наполняться шумом новой, невиданной в тайге жизни. Обо всем этом мне подробно рассказали старожилы-

169

Николай Устинович туринцы позже, а сейчас, пока самолет делал разворот на посадку, я с интересом всматривался в большую толпу на аэродроме. Кого пришли встречать эти люди? -Меня и вас, - усмехнулся мой спутник. – Так уж здесь принято. Ведь новый человек — явление редкое в Туре, особенно зимой. Вот и не терпится людям узнать: а кто же прилетел? Через полчаса об этом будет известно всему поселку... Я вышел из самолета, и тотчас же чьи-то руки взяли у меня чемодан, положили на стоящую рядом подводу. —Садитесь! — крикнул мальчишка-возчик. И, не спрашивая, куда везти, взмахнул вожжами. Признаться, такая забота туринцев о прибывающих к ним незнакомых людях в высшей степени приятна. Меня поразила необычайная сухость воздуха. Мороза совсем не чувствовалось, и я бодро уселся на сани с поднятыми ушами шапки и опущенным воротником пальто. Однако минуты через две пришлось закрыть уши и лицо, чтобы спасти их от обжигающего холода. Устроились в гостинице. Я вышел на улицу. Где-то в стороне лихо звенели бубенцы. Звук их стремительно приближался, и скоро из тумана вынырнуло несколько оленьих упряжек. — Эгей! Эгей! — покрикивали закутанные в меховую одежду седоки, взмахивая длинными хореями. На углу упряжки круто свернули в переулок, к магазину. Передний эвенк соскочил с санок, бросил хорей на снег. Олени сгрудились в кучу, стали. Даже не привязав их к забору, ездоки спокойно направились в магазин. Меня заинтересовала кибитка, устроенная из оленьих шкур на одних санках, и я подошел ближе. Каково же было мое удивление, когда, заглянув в эту кибитку, открытую спереди, я увидел в ней ребенка! Он был так закутан шкурами, что виднелись только черные глазенки. Ребенку было, вероятно, не больше года. Оказалось, что это приехали эвенки с ближайшего станка, расположенного в шести километрах от Туры. Мать спокойно оставила ребенка на санках, и в течение по крайней мере получаса, пока делала покупки, ни разу не выглянула из магазина. Поистине спартанское воспитание! К слову, хочется рассказать об одном случае, происшедшем на маленькой фактории. Летом с далекого стойбища приехали по делам эвенки— муж и жена. Они приехали учугом, и на одном из оленей было приторочено подобие берестяной корзины, в которой лежал семимесячный мальчик. Так обычно возят летом детей в Эвенкии. Чтобы ветки при езде по тайге не исцарапали ребенка, корзина закрывается деревянной решеткой. Закончив свои дела, папаша с мамашей направились к тому месту, где оставили оленей. А их и след простыл. Проголодавшись в пути, они убежали в тайгу искать ягель, унеся с собой и ребенка. Мать подняла крик. Разыскивать оленей бросились все свободные от работы люди. Но где искать, в какой стороне? Кругом - тайга, а лето - не зима, следов не увидишь. Тем более, что наступал вечер. Олени были найдены лишь к полудню следующего дня. Заглянули прежде всего в корзину. Мальчик лежал как ни в чем не бывало, только личико его припухло от комариных укусов. Не удивительно, что, получая с первых дней жизни такую *Учугом — верхом на оленях.

Северные встречи суровую закалку, эвенкийские дети растут здоровыми и выносливыми. Побродив по поселку около получаса, я снова встретил те же упряжки с кибиткой. Теперь олени стояли возле недавно построенного кинотеатра. Эвенки покупали билеты на вечерний сеанс. -Будете здесь ночевать? - спросил я. -Зачем ночевать?! - улыбнулся старик со сверкающими металлическими зубами. - Свой чум рядом. -Шесть километров... - начал было я, но старик перебил: -Худой олень - далеко, хороший - рядом. У нас оленьчики - ветер! И верно, едва эвенки сели на санки, как олени с места рванули во всю мочь и мгновенно скрылись из вида. Мне нужно было зайти в окрисполком, и я спросил у прохожего, в какой стороне находится это учреждение. -Да здесь же, на улице Увачана, - ответил парень. - Вон в ту сторону. Имени Увачана... Но которого Увачана? Я знал двух человек, носящих эту фамилию. Один был Герой Советского Союза, другой - первый ученый из эвенков, кандидат исторических наук. Подойдя к ближайшему дому, я прочитал на маленькой фанерной дощечке: «Ул. им. Иннокентия Увачана». И мне вспомнилась история бессмертного подвига этого отважного комсомольца. Иннокентий Увачан был сыном охотника-эвенка, с малых лет он привык к трудной таежной жизни. Будучи еще юношей, он уже считался одним из лучших промысловиков: умел выследить по следу зверя и бесшумно подкрасться к нему, умел метко стрелять, отличался храбростью и находчивостью. Все эти качества очень пригодились Иннокентию, когда во время Великой Отечественной войны он был призван в армию. В боях за важную высоту близ Днепра гвардии рядовой Иннокентий Увачан, возглавив группу солдат, в опаснейших условиях сумел восстановить телефонную связь с отрезанным нашим батальоном. Выполняя это задание, Увачан захватил вражеский пулемет, истребив его расчет. Указ о присвоении Увачану звания Героя Советского Союза пришел в часть после смерти Иннокентия, погибшего при форсировании Днепра. Имя героя присвоено в Эвенкии школам, детским садам, улицам. Поэт-сибиряк Казимир Лисовский, проживший много дней на родине Иннокентия Увачана, посвятил его светлой памяти одну из лучших своих поэм. Однако я упомянул выше еще об одном Увачане первом ученом из эвенков. Человек недюжинного ума и выдающихся способностей, он за короткое время прошел поистине славный путь. Так же, как и Иннокентий, Василий Николаевич Увачан родился в семье охотника. Еще до того, как пойти в школу, он уже научился читать. В школе он был все время самым лучшим учеником, и, когда закончил ее, комсомольская организация послала его продолжать образование в Ленинград, в Институт народов Севера. По возвращении Василия Николаевича в Эвенкию его выбрали секретарем окружкома партии по пропаганде, а через некоторое время - первым секретарем. Но и после Увачан продолжал учиться. Он закончил Высшую партийную школу и Академию общественных наук, защитил диссертацию на звание кандидата исторических наук. Теперь Василий Николаевич преподает историю в

170

Николай Устинович институте и занят научными трудами по истории Эвенкии. Многие из его работ опубликованы и служат ценным пособием для исследователей, занимающихся изучением жизни и быта народностей Крайнего Севера. Биографии этих двух замечательных эвенков вспомнились мне во всех подробностях гораздо раньше, чем я дошел до большого двухэтажного здания окрисполкома. На просторном дворе высились горы наваленного леса, около десятка мужчин усердно рубили дрова, складывая их в длинные поленницы. Впрочем, я выразился не совсем точно, употребив слово «лес». Это были короткие, тонкие и чаще кривые жерди, топор перерубал их с одного удара. Сколько же надо было подвезти за зиму таких жердей, чтобы отопить большое здание! А сколько требовалось их всей Туре... Немудрено, что поселок, стоявший раньше в тайге, теперь оказался на голом месте, а тайга отодвинулась во все стороны на несколько километров. В кабинете председателя окрисполкома Митрофана Павловича Койначенка я увидел странную и вначале непонятную мне сцену. Председатель, уже пожилой человек со значком депутата Верховного Совета СССР, бесцеремонно стаскивал с ноги сидящего на диване коренастого мужчины бакари. — Митрофан Павлович... - растерянно бормотал мужчина, отстраняя председателя и проворно разув одну ногу. — Честное слово, хорошие бакари... -Зто мы сейчас увидим, - произнес Койначенок и, взяв бакарь, запустил внутрь его руку. - Так и есть... внутрито вся шерсть вытерлась! Постойте, постойте... а меховые чулки? —Нет... — виновато промолвил мужчина. Председатель бросил бакарь на пол. —Вот и посылай вас в командировку! — сердито заговорил он. — Вы что же думаете: здесь, как в Тамбове? С такой экипировкой, милый мой, и трех дней не выдержите! Койначенок подошел к телефону, снял трубку. Только из последовавшего затем разговора я понял, в чем дело. Человек, сидевший на диване, был новым работником окрисполкома, неделю назад приехавшим сюда из Тамбова. Направляясь в командировку по округу, он взял у завхоза одежду и обувь, какая, по его разумению, ему более всего подходила. К счастью, председатель не отпускал никого в дорогу, не проверив, как тот одет. — Идите к завхозу, он оденет вас как полагается, потом поговорим о делах, - отпустил сотрудника Койначенок. Пожив в Эвенкии, я уже не удивлялся более, когда видел сцены, вроде описанной. Огромны, бескрайни просторы округа, на его территории могли бы разместиться три страны, равные по площади Англии. Как правило, командировки работников окружных организаций длятся от трех до шести месяцев. Каждая такая поездка — это настоящее путешествие, изобилующее трудностями и опасностями, о каждой из них можно было бы написать книгу. Бывают случаи, когда люди гибнут из-за какойнибудь непредусмотренной заранее мелочи. Случается это чаще зимой, во время лютых морозов. Не каждый способен вынести эти необычные, суровые условия. Здесь, лицом к лицу с трудностями, очень быстро проверяются деловые качества человека, его стойкость, любовь к своему труду. Люди, приехавшие сюда случайно, в погоне за длинным рублем, отсеиваются. Остаются те, *Бакари - зимняя обувь из оленьей шкуры.

Северные встречи кто силен духом, кто не ищет в жизни тихой пристани, кто любит борьбу. Все северяне - романтики: одни в большей, другие в меньшей степени, но обязательно - романтики. Они страстно любят свой край, и нет для них, кажется, большего удовольствия, чем помечтать, что будет у них через несколько лет. Мне приходилось не раз слу¬шать разговоры старожилов-туринцев, когда они вспо¬минали не столь уж далекие годы. Речь их то и дело перемежалась восклицаниями вроде: «А помнишь, что было на том месте, где теперь столовая? Первая наша землянка!». - «А где теперь средняя школа, плотники медведя убили!..». И после воспоминаний разговор обязательно переходил к будущему, к новым планам и замыслам. Именно таким романтиком оказался и Митрофан Павлович Койначенок. В прошлом пастух оленей и охотник, он уже много лет руководит округом, и нет такой отрасли в обширном хозяйстве Эвенкии, в развитии которой он не принимал бы самого деятельного участия. Наша беседа с председателем окрисполкома, вернее, его рассказ, начался также с экскурса в прошлое. Впрочем, экскурс этот занял немного времени. Проходили десятилетия и века, а жизнь эвенков и якутов, населяющих территорию нынешнего округа, оставалась без изменений. Двойная кабала купца и местного князька, дымный чум, нищета, болезнь... Настоящую жизнь Эвенкия увидела после прихода Советской власти. Митрофан Павлович извлек из стола сборник статей, изданный в Туре к двадцатипятилетию округа. Здесь была нарисована полная картина сегодняшней Эвенкии. Мне хочется привести лишь несколько цифр и фактов из этого сборника. Если число оленей, находящихся в 1935 году в общественных хозяйствах Эвенкии, принять за сто процентов, то в 1955 году общественное поголовье увеличилось на две тысячи сто семнадцать процентов. До революции в Эвенкии не было ни одной звероводческой фермы, сейчас их двадцать одна. В 1955 году они сдали государству песцовых и лисьих шкурок на тысячу четыреста тридцать три процента больше, чем в 1950 году. Прежде эвенки и якуты не знали домашнего скота и не умели разводить сельскохозяйственные культуры. Теперь все восемнадцать колхозов округа имеют животноводческие фермы, сажают картофель и овощи. Доходы колхозников на одно хозяйство возросли с семи тысяч шестисот рублей в 1945 году до двенадцати тысяч трехсот рублей в 1954 году. До Советской власти на весь огромный Туруханский край, куда входила и Эвенкия, имелся один фельдшер. Теперь в округе работает более ста врачей и средних медицинских работников. Эвенки получили свою письменность. В округе открыты восемнадцать средних школ, три санаторно-лесные школы, медицинское училище, сельскохозяйственная школа. Построены и беспрерывно строятся магазины, электростанции, клубы, больницы, бани. Много ещё можно было бы привести цифр и фактов, показывающих бурный рост округа, но, думается мне, достаточно и приведённых, чтобы получить некоторое представление о том, какой огромный путь прошла Эвенкия за годы Советской власти.

171

Проза

Мария Козлова Мария Козлова - воспитатель детского учреждения. Пишет стихи, рассказы, песни. Неоднократный победитель районных, краевых конкурсов солистов-исполнителей песен, Член Союза самодеятельных копозиторов Красноярского края.

СМЕТАНА

Памяти Коржовой В.А. посвящается

Стояли тёплые майские дни. Те самые первые дни, которых так ждёшь после долгой сибирской зимы. Для Марии эта весна была долгожданна вдвойне. После рождения сына она редко бывала на улице, тем более, на природе, которую с детства любила всем сердцем, всей душой. Сын рос слабеньким и болезненным, выходить на прогулку с ним, когда было ветрено и морозно, она не рисковала. Вот и получалось так, что ограничивалось её пребывание на свежем воздухе только одними походами в магазин за продуктами, когда муж мог приглядеть за маленьким Мишуткой. Владимир работал трактористом, приходил домой уставшим и голодным. И она, понимая его, старалась брать все домашние дела на себя. Когда-то румяная, статная, видная, молодая женщина, сейчас она выглядела похудевшей, усталой, бледной. Домашние дела и заботы, бессонные ночи сделали своё. Но Мария словно не замечала этих перемен, старалась изо всех сил, чтобы в доме было и чисто, и тепло, и уютно. «Мишутке этой весной уже годик будет, глядишь, к лету на ножки встанет, окрепнет, ходить начнёт - всё полегче будет», - думала она, с любовью глядя на спящего малыша. Скрипнула дверь, в комнату вошёл Володя –Тише, не шуми, только заснул, - прошептала она, прикладывая палец к губам. Владимир, кивнув головой, тихо прошёл на кухню. Мария неслышными шагами проследовала за ним. - Борщ приготовила. Да вот сметанки бы прикупить. Я сейчас, мигом. Присмотри за Мишуткой. Она быстро оделась, прихватив сумку, скрылась за дверью. Владимир прошёл в комнату, сел у кроватки сына. Тот спал, как всегда, сжав пальчики в кулачки, чему-то улыбаясь во сне. Сколько радостей и тревоги вызывала в нём это крошечное существо! Не раз, глядя в его маленькое личико, Владимир вспоминал ту далёкую майскую ночь, когда неожиданно кто-то легонько толкнул его в бок. Он проснулся, ничего не понимая спросонья, уставился на склонившегося над ним человека. Прошло несколько секунд, прежде чем он понял, что это жена. - Вова, вставай быстрее! Видно, пора мне в роддом. Беги к брату, пусть заводит машину, а я пока соберусь. Он быстро вскочил с кровати, с тревогой посмотрел на жену и бросился по коридору к двери, где проживал его брат со своей семьёй. Жили они вот уже несколько лет в коммуналке. Жили дружно, выручали друг друга в любых ситуациях. Быстро одевшись, Владимир кинулся к жене. Но она, улыбаяс, стояла уже наготове. Он удивился её спокойной и мягкой улыбке. - Сейчас подъедет, - сказал он, - а ты чего улыбаешься? Тебе ведь ещё целый месяц до родов, почему так рано? - Не знаю. Но точно знаю, что пора. Он посмотрел на неё вопросительным взглядом, но спрашивать ничего не стал: чувство волнения и тревоги не давало говорить. - Успокойся, всё будет хорошо, - проговорила жена

тихим, спокойным голосом, словно читая его мысли. Мне сон приснился, и он только что сейчас сбылся. Это хороший знак. Привиделось мне во сне, будто проснулась я, повернулась на другой бок и хлынули воды. Будто я вскочила и – к тебе. Разбудила тебя, и ты побежал к брату, чтоб тот машину заводил. А когда я проснулась, на самом деле захотелось повернуться на другой бок. Я лежала, боясь, что сон сбудется. Но всё-таки повернулась, и тут же хлынули воды. Я быстрее тебя стала будить, даже слова повторила точь-в-точь те, что во сне. Странно, да? Но я уверена: всё будет хорошо. Только не знаю, мальчик будет или девочка. - А вот и я. Как у нас тут дела? Ещё спит? - Ты уже пришла? А я немного тут задумался. Ну, давай обедать будем, пока наша бессонница заснула. Владимир поднялся, и они тихонько пошли на кухню. - Смотри, я сметанки к борщу прикупила, - Мария, довольная собой, выкладывала из сумки на стол продукты. - А где хлеб? Да я же забыла про хлеб! Ой, так спешила, что хлеб-то не взяла. Ну, ничего, ты обедай. А я побегу за хлебом. И она, снова прихватив сумку, убежала. Когда Мария вернулась, Владимир с сынишкой уже сидели за столом. Перед ними стояла банка со сметаной. - А мы сметанки поели! - Какой сметанки? – ахнула Мария, - вот этой? А сам попробовал? Она, может, кислая, не свежая. - Да нет, нормальная. Я в борщ добавлял, вкусно. - Так то в борщ, а то ребёнку маленькому… Но, взглянув на сынишку, она успокоилась. Он был весел, улыбался и всё время стучал ложкой по столу. - Видишь, ещё просит, - засмеялся Владимир. - Нет уж, хватит! Лучше картошечки поедим, правда, сынок? После обеда муж ушёл на работу, а Мария с сынишкой решили погулять. День стоял изумительный. «Ну вот и лето на подходе. Как хорошо!», - думала Мария, глядя на синее небо, на цветущую черёмуху, на зелень трав. Она жадно вдыхала их ароматы, и у неё слегка кружилась голова и от пьянящего свежего воздуха, и от сознания того, что жизнь такая прекрасная и удивительная штука! Неожиданно Мишутка заплакал. - Ты что, мой хороший? Кого ты испугался? Всё хорошо, всё замечательно! Не надо плакать. Она прижала сына к себе, пошла по дорожке к дому. Он успокоился, задремал. Но вдруг снова заплакал. «Чтото не так», - с тревогой подумала она, чувствуя, как малыш поджимает ножки, будто его тревожит боль в животе. «Сметана!... – мгновенно пронеслось в голове, - Боже мой, неужели?...» Она боялась думать о том, что могло произойти, но именно в этот момент у сынишки открылась рвота. Сердце её застучало часто и тревожно, ноги вдруг ослабли, в руках появилась дрожь. «Так и есть! Только бы обошлось». Она поспешила домой. Малыш не унимался, он всё время корчился от боли и плакал. К вечеру поднялась температура, появился жидкий стул. Она с нетерпением ждала мужа, ей казалось, что прошла целая вечность, прежде чем он вернулся с работы. - Надо в больницу! И медлить нельзя, - сказала она, думаю, нас положат в отделение.

172

Мария Козлова Она оказалась права. Дежурный врач, осмотрев ребёнка, сражу определила их в одну из палат инфекционного отделения. - Многие детишки сейчас болеют, - устала проговорила она, - будем надеяться, что всё обойдётся. Инфекция ходит тяжёлая. Недавно мальчик умер девятимесячный. Не смогли спасти. Мария в ужасе смотрела на неё. Это была хрупкая, светловолосая, с добрыми голубыми глазами, небольшого роста, приятная женщина. На вид ей было около 35 лет. Её слова пугали и наводили страх, но вместе с тем, было в ней что-то такое, невидимое, что заставляло держать себя в руках и не давать волю чувствам. - А у нас всё будет хорошо, правда? Она взяла мальчика на руки, улыбнулась, потормошив его за рукав рубашки. И Мишутка засмеялся, будто слова её были ему понятны в том самом смысле, о котором шла речь. Ночь прошла тревожно. Ребёнок почти не спал, плакал. Утром Вера Анатольевна сказала, что инфекция подтвердилась. Она всё время приходила в палату, с тревогой наблюдая течение болезни. На третий день маленький Мишутка совсем выбился из сил, почти не плакал, а только лежал, не в силах ни пить, ни есть, ни кричать. - Плохи дела… плохи. Вера Анатольевна приходила всё чаще и чаще. К вечеру четвёртого дня она решительно вошла в палату, внимательно посмотрела Марии в глаза. - Ну, что? Думаю, будем ставить капельницу. Без неё нам не обойтись. Вы согласны? Мария испуганно кивнула головой. - Конечно, я всё понимаю. Я помогу вам. Я могу подержать его, чтобы в венку легче попасть. - Нет, - решительно ответила доктор, - мы без вас управимся. А вы побудьте здесь, в палате. Мария стояла за дверью, не в силах отойти от неё. Ведь там, среди чужих людей, корчась от боли и страха, надрывался от крика её маленький сынишка. Она несколько раз порывалась войти туда, но останавливалась, отдёрнув руку от двери. - Да что же это за венки такие, - послышалось из-за двери кабинета, - невозможно их найти. Марию охватили страх и отчаяние. Она не могла и в мыслях допустить, что это конец. «Нет, нет, всё будет хорошо, - шептала она, почти не соображая, что происходит. Она попятилась от кабинета и вышла на крыльцо. Стояла душная майская ночь. Небо было усыпано звёздами. Упав на колени, она подняла руки к небу. - Господи, Ты же есть там, на небесах. Помоги, умоляю Тебя! Нам нужна твоя помощь. Видишь, как всё плохо! Боже праведный, помоги доктору найти венку, иначе нам не выжить! Она стояла на коленях, горячо шепча слова молитвы, обращённые к Богу. Голос её становился всё громче и громче, всё уверенне. - Благодарю Тебя, Господи. Ты услышал меня. И я поняла Тебя. Она решительно поднялась, утёрла ладонями струящиеся по щекам слёзы и смело вошла в кабинет. Врачи склонились над малышом, Мария подошла к сыну. Сердце её дрогнуло, когда она увидела исколотые ручки и ножки. Мишутка уже не мог кричать, он хрипел и бился в истерике.

Сметана - Всё хорошо, мой маленький, всё хорошо. Не надо так кричать, тётя хорошая, она вылечит Мишутку. И Мишутка будет бегать по травке. Это я тебе говорю, твоя мама. Слёзы её высохли, будто их и не было. Она ласково гладила его ручки и ножки, тихо приговаривая самые сокровенные слова, идущие из сердца матери. И мальчик вдруг стал успокаиваться, неотрывно глядя в лицо матери, будто боялся потерять его, и тянул ручонки к ней. - Вот и умница. Вот и хорошо. Она подняла голову, взглянула на Веру Анатольевну. Та стояла молча, не проронив ни слова. Затем, словно бы очнувшись от какого- то внутреннего раздумья, она тихо сказала: - А венка – то есть… Вот она, на голове. Видите, какая прекрасная венка! Вот в неё и будем колоть. Мария понимала, что другого варианта просто нет. Она кивнула головой и проговорила решительно: - Я буду здесь. Я помогу вам. Ведь со мной будет лучше, он понимает меня и не будет так сильно дёргаться. - Хорошо. Ну, что ж, с Богом! И все склонились над малышом. - Слава Богу! Ну, теперь надо смотреть и смотреть, чтобы ребёнок не дёрнулся, - и Мария увидела, что доктор закрепляет иголку на голове малыша, что лекарство пошло. Она даже не удивилась этому, она была уверена, что иначе и быть не могло. - Я сама буду смотреть, вы же понимаете меня? - Хорошо. Следите внимательно. Сейчас он заснёт и будет полегче. Действительно, вскоре Мишутка успокоился и заснул. Мария просидела до рассвета, она боялась, что сын проснётся или вдруг во сне повернёт голову, и игла выпадет из венки. Руки и ноги затекли, болела спина, но Мария не сводила глаз с этой спасительной иглы. Вера Анатольевна то и дело подходила неслышными шагами. Убедившись, что всё идёт как надо, уходила к себе, в ординаторскую. Было около пяти утра, когда Вера Анатольевна дала распоряжение убрать капельницу. Ребёнок спал. А Мария не могла заснуть, всё сидела и смотрела на него. - Теперь всё будет хорошо. Сама бы прилегла, отдохнула,сказала доктор, улыбаясь, - вон вся измученная. Мария слабо улыбнулась в ответ. Тревога понемногу уходила, и только какая-то внутренняя дрожь пробегала по телу. А вечером под окном она услышала привычный гул мотоцикла. Это приехал Владимир. Мария бросилась к окну и с улыбкой сказала: - Прокапали ночью Мишутку. Теперь он пойдёт на поправку. Владимир ничего не сказал, а только молча кивнул головой, и Мария увидела, как блеснули слёзы в его глазах. - Скоро домой поедем, правда, сынок? Вон папа к нам приехал, чистые пелёночки и штанишки привёз. Молодец наш папа, любит Мишутку. Только сметанку мы есть больше не будем. Ох, эта сметанка! Сколько бед она нам принесла. Но всё обошлось, слава Богу. Ну-ка, папа, посмотри на нас. Мы уже улыбаемся. И она подняла сынишку так, чтоб отец мог его видеть. А тот смотрел на сына, и по щекам его катились слёзы. Он быстро смахнул их и улыбнулся в ответ.

173

Творчество читателей

Наталия Ерышева

Любимая дочка солдата Ивана Деревня гудела. Восьмое ноября, праздники.., Иван бережно вел жену по улице. «Гуляйте к нам», крикнули из чьей-то открытой калитки. «Да. у меня вот тоже кто-то уже гулять просится» - засмеялся Иван и повёл жену дальше. В роддом. Вечером спросили: «Кто родился?» -«Анна Ивановна» - ответил горделиво. Не поняли, жену-то Анной Ивановной звать. «Никто ещё?» -разочаровались соседи. - «Да, дочка, дочка, две у меня теперь Анны Ивановны. Угадайте, которую больше люблю?» Он всегда так шутил, одной рукой обнимая жену, другой прижимая к себе крохотный свёрток. Он был весёлый.. Иван. И работящий. Хозяйство справное: поросёнок, куры, корова. Даже лошадь! Только успевай поворачиваться. Анюта подрастала, хвостиком бегала за взрослыми, где метала, где помогала. Через четыре года мама подарила ей братика Шурку. В деревне Борок Ленинградской области было две улицы, расположенные буквой Т. В самой середине этой буквы стоял дом Алимпиевых, большой, тёплый. Поэтому, когда пришли немцы, они заняли дом под комендатуру. Время оккупации Нюша запомнила плохо. Помнит только, что одна из всех детей деревни заболела скарлатиной и её увезли в больницу в районный центр. Когда Анна Ивановна узнала, что их собираются угонять Б Германию, она всполошилась. Дочку из больницы не отдавали, не долечили. Значит, семью разъединят, что будет с девочкой? Ночью она выкрала Нюшу из больницы и, закутав в одеяло, принесла домой. Но семью всё-таки разъединили. Дедушка и бабушка попали в другой вагон, и их увезли в Литву. Там они батрачили на хозяина. Сразу скажу: остались живы, после освобождения вернулись домой и уже дома получили извещение, что Иван Фёдорович пропал без вести. Анну с двумя детьми отправили з Латвию. Жили в бараке с какими-то чужими стариками. Длинные, длинные нары в два рада. Холодно. Есть хочется. Их ‘-/везли 18 февраля 1943 года. Весна показалась такой затяжной. Трудоспособных женщин гоняли работать на поля, ухаживать за скотиной. Анна, приходя с работы, делила хлеб на весь барак. Потом их погрузили на пароход. Балтийское море, серое небо, серые волны, холодные брызги. Бомбили, один пароход утонул... Анечка очень боялась, но братика утешала, старшая ведь. Было ей тогда семь лет. В пересылочном бараке всех сразу отправили мыться. Вода текла еле-еле, торопились, боялись, что станут травить газом. Когда

вышли из бани нагишом (одежду ещё не вернули из санобработки), увидели колонну военнопленных. Их, тоже раздетых, гнали в баню. По извечному инстинкту стыдливости женщины тут же прикрыли грудь руками, мужчины - низ живота. И вдруг... Иван!!! Он остановился, вгляделся, но, получив удар от конвоира, споткнулся и побежал дальше. «Иван!!! Иван!!!» рвался над колоннами крик. Так семья в последний раз видела отца и мужа. Было это в 1944 году в Германии. Потом их привезли на станцию Перак. Барак, окруженный колючей проволокой. Рядом - железная дорога. Взрослых с утра угоняли на работы: чинить эту самую дорогу. Дети оставались под присмотром однорукого коменданта с овчаркой, который был горазд «на выдумки». То натравит собаку на детей, и та покусает их. У Анны Ивановны до сих пор на ноге шрамы от укусов. То поставит самых маленьких., несмышленышей, на колени, напротив посадит овчарку и кормит её пирожными. Дети тянутся за лакомством, а собака хватает их за руки. Однажды в такой ситуации очутился Шурик. Он растерянно огладывался на сестру, взглядом спрашивая, что делать? Нюша не могла ни крикнуть, ни даже прошептать., отвечала глазами: терпи. А в душе-то криком кричала: «Шурик, миленький, терпи, выдержи!» С богатых хуторов приезжали хозяева выбирать батраков. Детей выстраивали, немцы брали старших и наиболее сильных. Однажды произошла беда: при построении не досчитались нескольких мальчиков и Нюши. Дело в том, что дети вырыли подкоп попдпроволокой и уходили на волю за продуктами. Бедняки -- немки с кучей детей, потерявшие на войне кормильцев, впускали русских детишек в дом. мыли, кормили, давали старую одежонку. Жестами объясняли, что кх дети тоже сироты. Да, война, но дети-то чем виноваты. Стучали кулаком о кулак и говорили: «Гитлер, Сталин (дескать, пусть воюют между собой)». Возвращались беглецы-добытчики всегда с едой и делили её на всех. А в тот раз они решили перейти линию железной дороги и углубились в лес. Какая еда в лесу? Набрали грибов. Недосчитавшись детей, комендант рассвирепел. Караулил в дверях барака, встречая каждого страшным ударом в лицо. ОДному мальчику все зубы выбил. Нюша возвращалась последней. Услышав крики и смекнув, в чем дело, выбросила грибы и юркнула в уборную. Ей не попало. И даже дополнительной булочки не лишили.

174

Наталия Ерышева

Зимой сорок пятого коменданта сменили, и дети уже «легально» уходили попрошайничать. Комендант отпускал, только требовал, чтобы возвращались до темноты. Кормили раз в день, бульоном с гренками, иногда давали маленькие булочки, на один укус. На поле мальчишки находили мёрзлую картошку. В бараке резали её на тоненькие ломтики, пекли на горячих боках печки-буржуйки и давали маленьким, те очень страдали от голода и плакали. Старшие строго следили, чтобы еду распределяли всем поровну, чтобы сильные не обижали малышей и слабых. Перечитайте ещё раз эти строчки. Нормой жизни было: не обижать малышей и слабых. На всю жизнь остались эти высшие нравственные правила у тех, кто выжил. Они и сейчас так живут -не для себя. Справедливо, честно, гордо. Жаль, что мало осталось их. Наконец, дети увидели над станцией наш самолёт - разведчик. Потом прилетели три истребителя и огнём из пулемётов прошили вагоны с боеприпасами, которые скопились на путях. Горели вагоны, рвались боеприпасы. Дети спрятались в каменной часовенке среди поля, в барак вернулись поздно, испуганные, без продуктов, но комендант не стал ругать их, времена уже изменились. Вскоре детей освободили американские солдаты, а вслед за ними пришли и русские. Взрослых же ещё зимой увезли на работы, а назад не привезли. Где они, живы ли, дети не знали. От ласки, от вкусной и обильной еды, от сладостей за эти годы ребятишки отвыкли. И когда американские солдаты дарили им печенье, шоколад, не брали, боясь, что отравлено. И когда наши солдаты пытались приласкать, брали на руки - дичились. А потом был детский дом. Анна Ивановна помнит длинный ряд чистеньких кроваток. Детей кормили, с ними гуляли, играли. Вернулись из немецкого плена, куда их угнали подростками, сестры мамы и папы. Тогда от них и узнала Анечка, что мама её, Анна Ивановна Алимпиева, умерла от брюшного тифа и похоронена в Австрии, а отец, Иван Фёдорович, пропал без вести. Решили так: папина сестра забирает Шурика, своего крестника, двоих ей не поднять. Мамина младшая сестра Шура- Анну. Вернулись в Борок, к старикам. Очень голодно было. После войны вся страна голодала, а уж на территориях, где прошли немцы, и траву ели, и мякину, и грибы-ягоды. В 1947 году старшая сестра мамы увезла Шуру с Анечкой в Латвию, где осталась с семьёй после плена. И начались скитания, работа «в людях»: пастушкой, нянькой, в подсобном хозяйстве, на ткацкой фабрике, кондуктором трамвая, снова пастушкой. Однажды бык Майор спас от управляющего: тот решил обидеть девочку. Быка все боялись. Но Аня подбежала к нему (где искать защиту - кругом поле, да коровы), прижалась, гладила, приговаривая: «Спаси. Майор, спаси!» Бык наставил рога на обидчика, тому пришлось ретироваться. В другой раз спасла

Любимая дочка солдата Ивана

лошадь Майка. Аню послали с каким-то поручением. По дороге лошадь чего-то испугалась, рванулась в сторону, девочка упала и потеряла сознание. Майка прибежала в стойло возбужденная, глядя на нее, и другие лошади стали кричать, бить копытами. Хозяин вышел посмотреть, что за шум. Лошадь в стойле, а где девочка? Пошли искать. «Животные относились к детям лучше, чем иные люди», - подводит итог своему печальному детству Анна Ивановна Зубова, ныне уважаемый человек, председатель клуба малолетних узников фашизма «Жизнь и судьба». После войны началась жизнь, трудная, как у всех граждан страны. У кого-то был «тыл» - родители, дом. У Анны - не было. Иногда она наезжала в Борок, к бабушке (дед умер в 1946 году), отогревалась душой, залечивала болезни. Кто-то успел выучиться, получить диплом, работал по специальности. Анна между скитаниями с места на место каким-то чудом сумела окончить четыре класса школы. Какая работа ей «светила»? Только разнорабочей. Но она была расторопной, добросовестной, старательной, её ценили и в городе Холм, и в Боровичах, где работала на кирпичном заводе, и здесь, в Красноярске. В Боровичах она тяжело заболела, и если бы не профессор из Новгорода, случайно оказавшийся в больнице, оставила бы сына сиротой. Да, у неё уже был сын Александр. С мужем жизнь не сложилась. Она-то .думала: будет надёжной стеной, защитой, научит жить. Был он много старше, а она ничего не умела делать по дому (где бы ей научиться?). Замуж вышла не по любви от безысходности. Написала Кате, старшей маминой сестре, та в это время уже переехала в Красноярск. Катя и увезла Анну с маленьким сыном в Сибирь. Как работала в Боровичах на кирпичном заводе, так и в Красноярске пошла на кирпичный. Дали комнату в бараке, потом однокомнатную квартиру, потом двухкомнатную. Перешла на шинный завод, много раз меняла работу: и нянечка в детском саду, и уборщица в Доме культуры, и контролёр на вечерних сеансах в кино, и снова шинный. Ещё дважды выходила замуж, но тоже неудачно. Родила дочку, В Красноярск к ней приехал любимый брат Шурик. Тяжёлое детство дало о себе знать, он рано умер. А дети выросли хорошие, работящие. Сын - рабочий, дочь - швея. Подарили маме четверых внуков. Теперь уж и правнуки есть, целых трое. Сейчас Анна Ивановна на пенсии. Успевает и правнуков нянчить, и общественной работой заниматься. Руководит клубом «Жизнь и судьба», «Обществом бывших малолетних узников фашизма» в Свердловском районе, поёт в хоре «Русские сударыни» при Центре социальной зашиты населения. Среди своих подружек по хору Анна Ивановна самая маленькая росточком, но такая же голосистая. И лет ей ещё немного, и жизнь идет вперёд - и она вместе с жизнью.

175

Сказано, что Слово - это Бог Письмо Ирзабекову В.Д.

Занятая домашними делами, вдруг услышала по каналу «Радость дость моя» мужчину цыганской внешности, говорившего о русском языке, присела, чтоб послушать внимательней, и... задержалась до конца передачи, чтоб посмотреть, кто же это так любит русский? Увидела в титрах фамилию - а, так это и есть тот самый Ирзабеков, о котором вот уже полгода то и дело говорит мне Антонина Федоровна Пантелеева, моя литературная наставница и редактор моих рассказиков. Она две недели буквально все дни с утра до вечера была поглощена прослушиванием его лекций, книг, статей! Много раз делилась со мной, но я вдруг открыла для себя Ирзабекова, только увидев его, услышав его яркую, живую, богатейшую, фонтанирующую любовью речь. Да, личное обаяние много значит для женского восприятия, надо сказать откровенно! Вслушиваясь в дальнейшие передачи, прочитывая статьи и книги, я увлекалась все более. Он открыл мне тайну русского языка. В основе его -Христос! Я служащая в церкви, пишущая непридуманные рассказы, русская, этого не знала! Нерусский человек (его слова, он даже «азер» себя называет, так как это значит -огонь) открыл мне Христа в моем родном языке. Мы все - русский народ - можем, зная это, уверовать во Христа! С этого момента Ирзабеков, даже в моих мыслях - дорогой и глубокоуважаемый Василий Давыдович Ирзабеков! В поддержку его дела я послала В.Д.Ирзабекову несколько восторженных и благодарных писем, потому что молчать невозможно, когда на пути своем встречаешь клад! Василий Давыдович не только блестящий оратор - можно рядом с нашим патриахом Кириллом ставить - не стыдно, но еще и талантливый учитель литературы. Он подвигнул меня проанализировать стихотворение Н.Гумилева «Слово»: В оный день, когда над миром новым Бог склонял лицо Свое, тогда Солнце останавливали словом, Словом разрушали города. И орел не взмахивал крылами, Звезды жались в ужасе к луне, Если, точно розовое пламя, Слово проплывало в вышине. А для низкой жизни были числа, Как домашний, подъяремный скот, Потому что все оттенки смысла Умное число передает. Патриарх седой, себе под руку Покоривший и добро и зло, Не решаясь обратиться к звуку, Тростью на песке чертил число. Но забыли мы, что осиянно Только слово средь земных тревог, И в Евангелии от Иоанна Сказано, что Слово - это Бог. Мы ему поставили пределом Скудные пределы естества, И, как пчелы в улье опустелом, Дурно пахнут мертвые слова. Глубокоуважаемый Василий Давыдович! В последней передаче прозвучало стихотворение «Слово» Н.Гумилева. Стихотворение очень сложно для понимания. Не зная библейской истории, понять его невозможно. Истинные поэты несут пророческое служение. Многие книги Ветхого Завета повествуют о Завете Новом, о пришествии Господа

Иисуса Христа. Солнце останавливали словом - это об Иисусе Навине, который, побеждая в битве с ханаанскими племенами, молитвой к Богу остановил солнце. Словом разрушали города - это не знаю точно, но, может, речь об Иерихоне? Потому что трубы - это символ призыва к пророчеству. Когда «Слово проплывало в вышине», приходит на ум явление Господа пророку Илие (Царст.3,11-12) И вот Господь пройдет, и большой и сильный ветер, но не в ветре Господь...после землетрясения - огонь, но не в огне Господь, после огня веяние тихого ветра -это очень похоже на розовое пламя у поэта. Чтобы понять две следующие строфы, пришлось заглянуть в библейскую книгу «Числа и толкование святых отцо». В этой книге дан израильскому народу Божий закон о бытовом, низком, о том, что, например, чтоб содержать себя во внутренней чистоте перед Богом, должно соблюдать чистоту и опрятность внешнюю, и многое-многое другое необходимое в повседневности - все оттенки смысла умное число передает. В следующей строфе о седом патриархе - собор семидесяти старейшин послужил началом специального пророческого служения истолкователей Закона Божьего, причем пророчествовать можно не только впрямую передавая Глас Божий, но и прославлять Бога, что, конечно, требует особого подъема духовных сил. Говорит Валаам, сын Веоров, говорит муж с открытым оком, говорит слышащий слова Божии, имеющий видение от Всевышнего, который видит видения от Всемогущего, падает, но открыты очи его. Вижу Его, но ныне еще нет, зрю Его, но не близко (А в Новом Завете Господь тоже призвал семьдесят! апостолов)не решаясь обратиться к звуку, Патриарх тростью на песке чертил. Трость, жезл -символ власти, протцветший жезл Аарона - все это прообраз пришествия на грешную землю Спасителя нашего Господа Иисуса Христа. Далее уже совершенно ясное указание на Евангелие от Иоанна, самое поэтическое из четырех Евангелий, в начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог, а как красиво эта фраза звучит на церковном, как радостно, особенно на Пасху! Поэту приходит осиянно только Слово - о Господе Иисусе Христе. Скудные приделы естества - это, наверное, о человеческой плоти, которая в итоге должна стать храмом Духа Святого, так как именно для этого и пришел Бог на землю, дал вкушать нам, в грешном теле сущим, Самого Себя в церковном Таинстве Причастия. Минусинский поэт о.Сергий Круглов в своем стихотворении «Воспоминание Тайной Вечери» сказал о Таинстве Причастия нам, вспоминающим: « Эй, куда вы? Приидите - обедайте». Но ... дурно пахнут мертвые слова. Наверное, мертвые слова -это мы, упорно не желающие обедать на Царской трапезе, а, может, это о греховных вожделениях наших - на выбор, верится, что Господь из камней может воздвигнуть Себе детей. Вот какой сложности это стихотворение, вот какой емкости и силы может быть краткое, возвышенное поэтическое слово, если поэт черпает вдохновение в Боге, это бывает только с истинной поэзией. Обратившись к А.С.Шишкову о разуме речи, я нашла, что у него само понятие языка приравнивается к культуре народа в целом, и мне помнится, что Вы, Василий Давыдович, приводили уже цитату А.С.Шишкова: «Хочешь погубить народ, истреби его язык». Эту фразу надо повторять как можно чаще, везде, чтоб вложил Бог в уши наших правителей, что не стадионы объединяют нацию, а язык! ( в Библии слово «языки» употребляются в смысле «народы»)- вот какое важное для всех нас, Россиян, делает Ваша передача, все Ваши сотрудники и лично Вы, Василий Давыдович, дело! Всяческой всем вам помощи от Господа Бога, с благодарностью, что так интересно с Вами быть.

Татьяна Акуловская

176

Почтовый ящик “Истоков” «ВЛАДИМИР ВЫСОЦКИЙ» НА НЕВЕ

Добрый день, Сергей Тимофеевич! К Вам обращается за помощью Власюк Станислав Сафониевич из Санкт-Петербурга, старый высоцкист с более чем тридцатилетним стажем собирания всего, что печатается и пишется о Владимире Высоцком. Дело в том, что ко мне недавно зашел Валерий Таиров и буквально похвастался Вашим журналом «Истоки» № 2/16/- 2010 года, где была напечатана его статья о Рубцове и Высоцком. Он же, т.е. Таиров Валера, с которым мы дружим более двадцати лет, и дал мне Ваш адрес. Уважаемый Сергей Тимофеевич, у б е д и т е л ь н о прошу Вас выслать мне этот номер журнала /а если будет возможно - то два экземпляра/ на мой домашний адрес. И (наберусь нахальства): Вы не сможете мне дать адрес человека, как и я соби рающего материалы о Владимире Высоцком из Вашего Красноярского края, чтобы можно с ним переписываться и меняться материалами из разных регионов. Пока такого человека из Красноярского края, да и вообще - из Сибири, у меня нет. Заранее благодарен! Всего Вам самого хорошего, творческих удач и благополучия, а главное - здоровья, здоровья и еще раз здоровья! С уважением Васюк. С.С.

Недавно я узнал, что теплоход «Владимир Высоцкий», с 1988 года приписанный к порту Новороссийск, закончил своё существование и пошёл на металлолом... А на днях моя внучка Сеченова Алёна, студентка Университета культуры, сделала мне подарок - принесла с прогулки по Неве фотографию небольшого катера типа буксирчика, который назывался «Владимир Высоцкий» и имел номер СЗ-04-61. Мне, старому высоцкисту, сразу же захотелось узнать, как этот катер оказался на Неве, кто его владелец и, вообще, чем он занимается. Я сел за телефон, раз 15 набирал номера по справочнику, и вот что интересно - ни один человек, снявший трубку, на вопрос о «Владимире Высоцком» не сказал: «Это не мой вопрос», «Я этим не занимаюсь», или что-то подобное. Все, услышав этот вопрос, с кем-то беседовали, кому-то перезванивали, листа ли справочники, но всё-таки выяснили, что этот «средний водолазный катер» принадлежит компании 00 «Спрут». А в самой компании мне объяснили, что её руководитель Пцарёв Константин Алексеевич в 1993 году, еще будучи начальником отдела, сам принимал в эксплуатацию этот катер и привел его из Вятки на Неву. Экипаж катера поддержал предложение Пцарёва К. А. назвать катер именем любимого барда, поэта, актера Владимира Высоцкого. И с тех пор «Владимир Высоцкий» бегает по Неве и помогает экипажу выполнять подводные технические работы. Сегодня на улице весна 2007 года. Вот так идёшь по набережной Невы, а тебе на встречу «Владимир Высоцкий»...

Вместе с письмом в конверте была одна из информаций, которые так фанатично собирает Станислав Сафониевич.

177

Новое в литературе

МАНИФЕСТ нового русского критического реализма (Проект для обсуждения)

Преамбула. Проект настоящего манифеста имеет целью и воспоследующими из нее задачами сформулировать сущность нового критического реализма, как основного действенного творческого метода, соотнесенного с современным литературным процессом в творчестве писателей, следующих базовым традициям великой русской и советской литературы XIX-XX веков. Критический реализм является доминирующим творческим методом в мировой литературе и искусстве, начиная с их оформления в виды творческого самовыражения в античные времена в странах Средиземноморья. Данное определение не исключает аналогичные процессы в Древней Индии, в Древнем Китае, в иных (локальных) центрах цивилизации – принцип полицентричности, свидетельствующий об онтологической априорности доминирования критического реализма в мировой литературе. Онтологическая априорность метода критического реализма вытекает однозначно и логически непротиворечиво из базовых законов диалектики Гегеля: единства и борьбы противоположностей, отрицания отрицания и перехода количества в качество. Онтологическая сущность метода критического реализма заключается в социобиологически обусловленном устремлении человека разумного – человека общественного (homo sapiens – homo publicus) к социальноориентированному сообществу любой формы: от семьи («ячейки общества») до государства, а в реальной перспективе – глобализованного мира. Данное устремление является идеалом, то есть недостижимой целью, как, например, идеальное государство Платона, утопии Мора, Кампанеллы, Кабэ и пр.; это означает, что сам процесс названного устремления является перманентным, не имеющим остановки – естественного или директивного – до того времени, пока творческое самовыражение будет востребовано человечеством. При этом следует учитывать, что в будущем формы такого самовыражения могут значительно отличаться от современных, традиционных. Из всех видов непатологического и/или предельно не формализованного («Всякая идея, доведенная до совершенства, есть абсурд». – Б.Шоу) творческого самовыражения именно литературное творчество, в силу своей специфики воздействия на сознание и подсознание человека, является наиболее адекватным цели и задачам феномена критического реализма. Творческий метод критического реализма в русской литературе является исторически и в современной действенности составной частью мирового, прежде всего, европейского опыта данного феномена, в то же время обладая своей, только ему присущей спецификой. Спецификой русского критического реализма, обусловленной относительной молодостью отечественной литературы, общинной традицией мироустройства русской жизни, врожденной – генофенотипически - идеологией византийского православия, дополненного опытом социально ориентированного государства СССР, является абсолютное неприятие частнособственничества, стяжательства и накопительства, примате коллективизма, вера народа в верховную власть при полярном же неверии власти исполнительной. Это выражено в формуле русского фольклора: «Царь-батюшка дал народу жалованную грамоту, но бояре ее украли и спрятали». Метод критического реализма, как в русской, так и в общемиро-вой литературе, по своему определению и самоназванию (терминологии) предполагает конструктивную лево- или праворадикальную оппозицию явлениям (институтам), составляющим объект художественной критики: государственная власть, исполнительная власть, тенденции общемирового характера, церковь как учреждение, негативные общественные тенденции, антисоциальные проявления, факторы, тормозящие развитие социально ориентированного общества (государства) и так далее. Писатель, по определению, всегда находится в оппозиции к власти. Для русского литературного критического реализма такими, основными объектами являлись и являются: в последней трети XVIII – первой половине XIX века. суть институт крепостничества, образованщина (выражаясь словами классика русской литературы), слабость госвласти, которую можно охарактеризовать как устойчивое

178

неравновесие, либо неравновесную устойчивость (термин теоретической биологии); во второй половине XIX – начале XX веков – это самодержавие и огосударствленная церковь – с одной стороны; нигилизм (критики – Писемский, Достоевский, Лесков) – с другой. Причем критики этих объектов неправомочно рассматривать как полярную, взаимоисключающую; в итоге-то объектом ob ovo у тех и у других оказывался народившийся капитализм, в спешке своего явления в России перескочивший через положенные стадии переходного периода от «задержавшегося» в России феодализма. В силу указанной выше специфики русского критического реализма конкретным объектом критики нарождающегося капитализма в последней трети XIX века и перехода его в стадию империализма в начале ХХ века явилось триединство неприемлемых для творчества русских писателей факторов: разрушение патриархальной крестьянской общины, пауперизм городского населения и невиданное ранее в истории России возобладание частнособственнического, накопительского инстинкта. Знаковым произведением явился «Челкаш» Горького. В период советской государственной оформленности России (1917-1991 гг.), учитывая социальную ориентированность СССР, объектом конструктивного критического реализма до середины 60-х гг. являлись негативные явления, препятствующие построению и функционированию социального государства. Знаковыми, величайшими произведениями здесь являются «Тихий Дон» и «Поднятая целина» (до сих пор недооцененная…) М.А.Шолохова, произведения Андрея Платонова (при всей их аллегоричности), поэзия Маяковского, проза и поэзия писателей-фронтовиков. В указанный выше период метод критического реализма оставался основным, действенным, но с изменением объектов критики. Инсинуации с перевоплощением критического реализма в «социалистический реализм» девиз его: «борьба более лучшего с менее лучшим», – приписываемый то Горькому, то Гладкову, принадлежат Пролеткульту с его экстремизмом («сбросить Пушкина с корабля истории» и пр.), потому во внимание приниматься сейчас не должны. В советский период истории России с середины 60-х гг. и до окончания существования СССР, то есть время «шестидесятников», объект критики перманентно перемещается от объективных негативных явлений, препятствующих функционированию социального государства, к субъективным, обусловленным партократическим перерождением правящей верхушки СССР и административно-партийным слиянием в среднем звене управления, стагнацией многомиллионных партийных масс, уклоном в карьеризм и пр. Все это как следствие нарастающего с середины 50-х гг. дисбаланса между стремительной динамикой экономического развития («сталинский разбег») и отсутствием новой – взамен устаревшего марксизма-ленинизма – общественно-социальной и политэкономической теории, о чем в последние годы свой жизни предупреждал Иосиф Виссарионович. Таким образом, в 60-80-е гг. социализм с советским базисом выродился в социализм троцкистского толка: движение – все, цель – ничто. Хотя бы эта «цель» и декларировалась умозрительно: «нынешнее поколение советских людей будет жить при коммунизме». Выразителями и наиболее активными движителями этого варианта критического реализма явились в 60-80-е гг. писатели когорты «шестидесятников» (имен называть не будем); кто-то из них действовал художественноинтуитивно, но другие, не декларируя этого, понимали существо изменения объектов критики. Соответственно, в указанный период истории русской, советской литературы критический реализм размывался между конструктивной (Байкал, несостоявшийся поворот сибирских рек в Среднюю Азию и пр.) и глухо-оппозиционной доминантами. Параллельно развивавшаяся в 60-80-е гг. так называемая диссидентская русская, точнее – русскоязычная, антисоветская литература в СССР и за рубежом методологически не подпадала под действенность критического реализма, поскольку полностью лишена качества критиче-ского конструктивизма (см. выше) и преследовала иные, отличные от творческих, цели и задачи. Апофеозом здесь явились сочинения А.И.Солженицына. Впрочем, и в рамках этого течения были исключения, например, в творчестве «двойного диссидента» (в СССР и на Западе) А.А.Зиновьева, у которого превалировал критический реализм. В последние два десятилетия с момента разрушения (не распада! – Это фактологически неверно) СССР в русской, российской литературе наблюдается «разноцветье» творческих методов, в том числе и неконструктивного критического реализма. Пояснять это не будем, учитывая, что все происходит на наших глазах. Отход современной русской литературы, равно как и почти всей мировой, от канонов классического критического реализма XIX и ХХ веков является симптомом естественной исчерпанности данного творческого

179

метода в названных канонах. Исчерпанность на рубеже ХХ и XXI веков классического метода критического реализма обусловлена кардинальной сменой геополитических ориентиров в планетарном масштабе, а именно: эксперимент истории (имеется в виду целеуказание в эволюции человечества) с постепенным переходом к единому, социально ориентированному планетарному сообществу через социализацию (советского, шведского и пр. типов) отдельных государств и их групп-блоков завершился, показав тупиковость такого хода. Имеется в виду общеэволюционный принцип «отсечения тупиковых ходов». На нынешнем, активно и экспоненциально усиливающемся этапе изменения биогеохимической оболочки Земли, то есть переходе биосферы в ноосферу (по теории В.И.Вернадского), справедливым все же оказался тезис Маркса об одновременности перехода всего земного сообщества к единому, социально ориентированному, мировому государственному образованию через достаточно жесткий и жестокий процесс глобализации, у истоков которой мы сейчас находимся. Соответственно, объектом конструктивной критики нового лите-ратурного критического реализма являются процессы глобализации, включая национальную (государственную) их специфику. То же самое относится к новому русскому критическому реализму. Поскольку в эпоху глобализации отсутствует, по определению, «сравнительная база» национальных литератур, то объектом критики, в том числе конструктивной, становится не геополитика, социальные и экологические коллизии, но во главу угла ставится объект расчеловеченья человека ноосферного (homo noospheres). Сама методология нового критического реализма в указанном аспекте зиждется на сохранении в реальном временнóм процессе формирования человека ноосферного средствами литературы – художественной и публицистической – тех черт человека личного, общественного и творческого, которые противостоят расчеловеченью, то есть превращению человека в нивелированный винтик глобального механизма ноосферы Земли. Разумеется, процесс глобализации и перехода к ноосферному единому земному сообществу эволюционно предрешен и неостановим, расчеловеченье неотвратимо, но задача литературы и творчества в целом суть максимально длительно имманентными им средствами конструктивно противостоять этому процессу. В отличие от западно-восточной (это по И.Гёте) литературы, уже сейчас приобретающей характер «оазисной» и businеss-пиарной, то есть сдающей свои позиции перед натиском глобализма, у классической современной русской литературы, учитывая остающиеся значительными традиции великой литературы XIX и ХХ веков, имеется намного более прочный и долговременный «запас прочности» для реализации целей и задач настоящего Манифеста. Резюме. Публикуя настоящий проект Манифеста, приглашаем от имени редколлегии журнала «Приокские зори» широкую литературную общественность страны, русскоязычных читателей и писателей ближнего и дальнего Зарубежья принять участие в его обсуждении, дополнении, критике и пр. для выработки окончательного варианта, который мог бы служить программным документом в рамках отечественного литературного процесса.

Вице-президент Академии российской литературы, профессор Алексей Яшин (priok.zori@mail.ru)

180

В НОМЕРЕ: СТРАНИЦА РЕДАКТОРА Сергей Прохоров. Провинция живёт, думает, творит. .....................3 ЯРМАРКА КНИЖНОЙ КУЛЬТУРЫ Лилия Енцова. Дух малой родины и большой литературы..4 Пресса о ярмарке: “И показалось, собралось землячество”. Елена Дубинская. “Слово автору”. Людмила Титова............12 ЛИТЕРАТУРНЫЕ ВСТРЕЧИ Единение духом и памятью. Владимир Корнилов……… 46 ПОЭЗИЯ Николай Ерёмин. По воле слов………………………….......13 Галина Зеленкина. Стихи…………………………..................19 Михаил Мирошниченко. Стихи из книги «Фанера 2»........22 Марина Маликова. Стихи………………………………........34 Юрий Розовский……………………………………………...36 Игорь Елисеев. Распределение. Поэма……………….........96 Сергей Прохоров. Мой поезд. Стихи……………………...112 Виктор Воловик. Стихи…………………………………….115 Владимир Корнилов. С юморком по жизни Стихи……. 121 Иннокентий Медведев. Страна чудес. Стихи…………….126 Николай Никонов. Лампа доброй памяти. Стихи……….139 Николай Денисов. Там о заре прихлынут волны………...164

ПУБЛИЦИСТИКА Валентина Майстренко. Охота за сталинскимлауреатом...76 Анатолий Ерохин. Встречи на Чивыркуле………………..106 Николай Полехин. Телега жизни. ...........................................117 ЛИТЕРАТУРА Гражданство небесное и земное. Ирина Монахова……....158 ЖУРНАЛ В ЖУРНАЛЕ «Новый Енисейский литератор» ..Раздвигая горизонты. Сергей Кузичкин....……………. . ..............................................79

Авторы журнала «Енисейский литератор:

Галина Рукосуева. Стихи……………………………………..80 Андрей Леонтьев. Стихи……………………………………..81 Олег Корниенко. Стихи……………………………………....82 Екатерина Волкова. Стихи…………………………………...83 Сергей Коротков. Стихи……………………………………..84 Светлана Нежнова. Стихи…………………………………...85 ПОЧТОВЫЙ ЯЩИК «ИСТОКОВ» Василий Цветкович. Две Богом сведённых души. ………105 Виктор Воловик. О журнале «Истоки» и его редакторе. ..132 Татьяна Акуловская. Сказано, что слово – это Бог.. ……174 Владимир Высоцкий на Неве. Станислав Власюк………..175

ПРОЗА Тамара Булевич. Исцеление тайгой…………………………24 Светлана Замлелова. Рассказы……………………………... 31 Анатолий Казаков. Рассказы………………………………...34 Галина Таланова. Рассказ…………………………………….45 Антонина Пантелеева. В зелёном садочке канарейка пела.56 Иван Артюхов. Рассказы…………………………………….66 Николай Ерёмин. Рассказы………………………………….73 Георгий Кауров. Машка-неуч..Рассказ……………………...86 Людмила Калиновская. Рассказы………………………….127 Сергей Прохоров. По ночному городу. Рассказ………….130 Алексей Яшин. Грустная философия жизни Эссе……….134 Юрий Калинин. Таёжное сватовство. Рассказ……………141 Николай Устинович. Северные встречи (к 100-летию писателя)……...............................................................................167 Мария Козлова. Сметана. Рассказ…………………………170

ЛИТЕРАТУРНЫЕ КОНКУРСЫ Лауреаты «Лексикона»……………………………………....110

ТВОРЧЕСТВО ЧИТАТЕЛЕЙ Татьяна Акулова. Словесное оружие Санчо Пансы.…......52 Людмила Титова. Блеф. Рассказ……………………………..90 Надежда Мисюрова. Рассказы………………………………92 Александр Хрульков. Трактористы. Стихи……………….146 Леонид Смотров Стихи……………………………………..147 Наталия Ерышева. Любимая дочка солдата Ивана. ..........172

СПАСИБО ИНТЕРНЕТУ! Сергей Прохоров. Звонок из юности. Воспоминания…...161

ВЫДАЮЩИЕСЯ ДЕЯТЕЛИ РОССИИ Иван, помнящий родство…………………………………... 64 Учёный, писатель, редактор. Гость журнала……………...133 ВЗГЛЯД НА ПРОБЛЕМУ У нас на Дону, или писатели тоже плачут. Николай Никонов.........................................................................69

НОВЫЙ АВТОР Ольга Шанина. Стихи………………………………………136 Анастасия Енцова. Стихи…………………………………..137 Александр Елтышев. Стихи………………………………...151 Олеся Мицук..Рассказы…………………………………….153 ЧИТАТЕЛЬ РАЗМЫШЛЯЕТ С думой о нас. Николай Никонов…………………………138 На пространстве между двух океанов. Валентина Ефанова....................................................................150 ДЕЛА ЖИТЕЙСКИЕ Наталья Сухинина.Два кофе по-турецки………………...160

ИСКУССТВО Надежда Полонская.Художник из Тараза………………...163 СЛОВО О РОДИНЕ Поэты ХХ века о России……………………………………165 НАШ ФОТОВЕРНИСАЖ Владимир Ваганов. Андрей Поздеев на малой родине….166 НОВОЕ В ЛИТЕРАТУРЕ Манифест нового русского критического реализма…….176

181

На внешней стороне обложки картины красноярского художника Виктора Псарёва. На внутренней стороне обложки живопись казахского художника из Казахстана Николая Денисова. Некоммерческое объединение творческих сил «Межрегиональный литературно-художественный журнал «Истоки» Основатель, литературный, художественный и технический редактор - С.Т. Прохоров. Корректор - Н.А. Старченко.

Адрес редакции: 663850, Нижний Ингаш, ул. Ленина, 20 «А», кв. 1. Телефон: 8-391-71-21-3-45; 8-983-160-35-06; 8-906-974-63-82 E-mﬁl: proh194216@yandex.ru Сайт журнала: http://istoc.3dn.ru Пишите нам, присылайте стихи, рассказы, материалы о талантливых земляках, об истории ваших районов, об истории родного края. Ждём также ваши отзывы о нашем журнале, предложения, как сделать «Истоки» более интересными . Оригинал-макет подготовил и сверстал С.Т.Прохоров Рукописи не возвращаются и не рецензируются. При перепечатке материалов ссылка на «Истоки» обязательна.

Отпечатано с готового оригинал-макета Формат А4 Изготовлено в типографии «ЛИТЕРА-принт» ИП Азарова Н.Н. Красноярск, ул. Гладкова, 6. Телефон:. 950-340

182

Искусство

Ветреный день. Картон, масло

ХУДОЖНИК ИЗ ТАРАЗА

Нина. Холст, масло

Озеро Боровое Холст, масло

Лето. Холст, масло

Светлая осень. Холст, масло

В песках Мойинкума. Холст, масло.

В.Высоцкому. Художник Виктор Псарёв. Холст, масло.

184